Угодно было сатане, 
Чтоб мы застряли на охоте
В забытой богом стороне
На "брюхо" сев на повороте.

А там, вдали, что за обряд? -
Кресты видны, - аж сердце стынет:
Они лежат, а не стоят,
Как будто ящеры в пустыне.

Приятель ведал эту глушь,
И рассказал: 
"Погост... Но древний...
Навскидку тут две тыщи душ...
Недалеко была деревня..."

Кольнуло, будто жалом, грудь:
"Деревни нет всего полвека...
А дети ... внуки ... кто-нибудь
Должны же помнить человека!"

В ответ с кладби`ща только смех, -
В гробах истлевших ходят мощи,
И кто-то выкрикнул, из Тех:
"Смотри на это дело проще.

Ты сам ли праведник, жилец?
Могила, крестик и оградка
Где мать лежит, и где отец.
А как же дед? А что же  бабка?"

"Я их ни мертвых, ни живых
Не видел в жизни даже разу.
Отец рассказывал о них,
Но я не внял его рассказу".

"Ты был ребенок. Грех не твой.
А бабку, с "делом" на бумаге, 
Путевкой "пятьдесят восьмой"
На смерть отправили в ГУЛАГе.

Твой дед на фронте был удал,
Дошел от Ельни до Варшавы,
И сгинул, без вести пропал, 
Свинцовой выхлебав отравы.

Ты помнишь их?.. Не полный век...
В Сибири - бабку... деда - в Польше...

Опомнись, гордый человек!.. 
Тебя не будут помнить дольше..."