Изо всех живых существ первой моей любовью были лошади. Каким образом во мне эта страсть зародилась, не очень понятно. Конечно, во времена моего детства лошадь как транспортное средство еще существовала, но жили мы на тихой улице, по которой и посторонний пешеход-то редко проходил, не говоря уж о телеге с лошадью или - еще реже! - об автомобиле. К нам забредали точильщики ножей - "Точу ножи-ножницыыыы" - дети обожали, хотя и с некоторой опаской, смотреть, как летят из-под вертящегося колеса искры. Проходил стекольщик, неся на спине деревянный ящичек со стеклами. И самое главное - проезжал старьевщик! Вот он-то как раз - на телеге, запряженной лошадью. Дети сбегались со всех сторон, заслышав его протяжное "Старррьее берррём", и тащили ему всякий ненужный хлам - иногда и без спросу у родителей, за что потом попадало. А в обмен получали такие замечательные и прекрасные вещи как мячик на резиночке, непонятно из чего сделанный, или глиняную обезьянку - тоже на резиночке и пружинках.
Возможно, что исток моей любви к лошадям - из кино. Тогда уже у нас был телевизор - КВН с маленьким экраном. Я с раннего детства запомнила фильмы, увиденные украдкой: смотрели бабушка с дедушкой, а я залезала к ним в кровать и делала вид, что сплю. Потом, уже став взрослой, я узнавала запомнившиеся фрагменты фильмов и радовалась старым знакомым: вот великолепная Софи Лорен идет своей неподражаемой походкой - на высоченных каблуках и в платье с рисунком из крупных цветов, вот юная Марина Влади купается в море в одной рубашечке, а вот Лилиан Гиш в роли маленькой девочки, которую отец заставляет улыбаться, а она не умеет. И она пальцами раздвигает уголки губ, чтобы получилась улыбка... Потом столько было фильмов просмотрено, столько книжек о кино прочитано, столько прослушано лекций, но эти детские впечатления - сильнее всего.
Одним из фильмов был "Александр Невский". Он произвел очень сильное впечатление, и мне еще долго снились страшные тевтонские рыцари в рогатых шлемах, гонявшиеся за мной по нашему участку - спасалась я от них самым естественным во сне способом: резво взлетала с обрыва овражка! И что примечательно - все они были верхом.
Но вернее, что страсть к лошадям зародилась после прочтения книжки Ольги Перовской "Ребята и зверята". Книжка была зачитана мной до дыр. Как я завидовала этим детям! Кого у них только не было, даже тигренок. Но самые впечатляющие истории были про лошадей: например, как девочки выхаживали коня, а потом чуть сами не погубили. Да, точно! Вот отсюда все и пошло.
У меня были две пластмассовые лошадки - белая и коричневая, и еще жеребенок в бабушкиной коллекции фигурок зверей, но жеребенок мне доставался редко - бабушка берегла фигурки и не давала. Там еще была собачка, вроде бы аист, а кто еще - уже не помню. Но все эти лошадки были статичные: маленькие скульптурки, весьма достоверно сделанные. Ноги у них не двигались, хвост и грива не развевались. Зато мне часто снилось, что я скачу на лошади. Это было такое счастье! Ветер, полет! Причем однажды сон был сложный, составной, как матрешка: сначала я скакала на лошади, потом во сне же проснулась, но и проснувшись, оказалась верхом.
Любовь моя несколько пошатнулась, когда лошадь меня укусила. Это было в зоопарке, и я подошла к лошадке-пони, которая стояла, ожидая, когда посадят детей в колясочку кататься. Подошла и протянула ей руку - пустую ладонь, без ничего. Лошадка мою ладонь понюхала и прищепила зубами - мол, нечего пустую ладонь под нос совать, дай сахарку! Было не очень больно, но обидно.
ПРО КОЗУ
Коза у нас была белая, звали ее соответственно Белка. Она паслась на лужке, привязанная веревкой к колышку. Завидев кого-нибудь, она поднимала голову, смотрела бессмысленными желтыми глазами и вопросительно ме-мекала. Козу я любила, а свинью боялась - однажды дедушка принес и выпустил из мешка на кухне совсем маленького поросеночка, а я вскочила на лавку и завизжала не хуже поросенка, так напугалась! Поэтому, когда какие-то официальные люди пришли к нам проводить учет домашнего скота, я решила козу спасти. Дело в том, что хлев был двойной: в переднем обитала коза, а во втором - заднем - жила в полутьме свинья, ворочаясь там и грозно хрюкая. Официальные лица свинью бы не увидели, а коза - вот она, пожалуйста. Возьмут, и отберут Белку! И дедушка на их вопрос так и сказал:
- Вот, коза есть.
- А свинья?
- А свиньи нет.
И тут я, как настоящий Павлик Морозов, завопила:
- Неправда, неправда, козы нету, а свинья есть!
Не помню, чем сей эпизод кончился. Посмеялись, наверное. И Белку не отобрали, и свинья осталась. Свинью зарезали к зиме - меня куда-то уводили на это время, и, вернувшись, я увидела лежащую в овраге огромную свиную тушу, которую деловито опаливали горелкой приглашенные мужики-резчики. Потом они пили с дедушкой водку, закусывая жареной свиной печенкой, и мне дали погрызть жареное свиное ухо. Свинью мне жалко не было совсем.
А Белка к осени окотилась, и на зиму козлят забрали в дом, выкармливали молоком из бутылочки. Одну козочку оставили - Милка была очень красивая, разноцветная. Мама рассказывала, что я, тогда уже довольно большая трех- или четырехлетняя девица за компанию с козлятами тоже запросила бутылочку. Козлята бегали по комнатам, прыгали по кроватям и диванам, бодались, и я вместе с ними - только что не бодалась. А весной подросших козлят резали. Это была трагедия. Я рыдала, отказывалась есть козлятину, и мама обманывала меня, говоря, что это курица.
- Да-а, у курицы не бывает четыре ноги! - ревела я.
КОШКИ ДЕТСТВА
В детстве у нас было много кошек, но поскольку мы жили практически в деревенском доме, то кошкам было раздолье, они занимались своими кошачьими делами, не очень со мной, маленькой, и пересекаясь. Больше всего помню кошку Мурку - классическую серенькую-полосатенькую, которая очень любила дедушку и ходила его встречать далеко на дорогу.
И еще помню кота Мишку. Он был совершенно черный, пушистый и патологически ленивый. В комнатах с маленькими окнами было полутемно, и мама один раз почти села на Мишку, лежавшего на стуле - приняла его за подушку! У нас было много диванных подушек, обтянутых черным бархатом: мелкие обрезки бархата отдавала нам тетя Галя-шляпница, а мама или бабушка сшивали в полотно и делали наволочки для подушек.
В другой раз Мишка каким-то неведомым образом оказался на высоченной сосне - может, собаки загнали? Он орал оттуда дня два - а как достанешь, не пожарников же вызывать, хотя пожарная часть и была рядом. В конце концов дедушка как-то снял его оттуда, забравшись по двум связанным лестницам.
Мышей этот кот категорически не ловил, и однажды, когда из трухлявой стенки вывалилось мышиное гнездо, бабушка собрала мышат в банку и носила показывать Мишке, чтобы он хоть знал, как они выглядят. Мишка посмотрел равнодушно и отвернулся.
Еще был кот невероятной красоты, забыла, как звали - Мурзик что ли? И вот он пропал! Пропал и пропал, я порыдала, а потом оказалось, что никуда он не пропал, а благополучно приблудился в другой дом на нашей улице и живет себе там, и хозяева его уже держат за своего.
Но самый удивительный случай произошел у меня на глазах с молоденькой кошечкой - лет семь-восемь мне было. Белая пятнистая кошка вылезла на крышу и пошла по краю, балуясь, а потом сорвалась и свалилась. Ну, не очень высоко было, конечно - деревянный дом. Но я ахнула и расстроилась, что кошка упала. Кошка тут же убежала, но через некоторое время опять появилась на крыше - я вытаращила глаза: кошка шла тем же путем, потом остановилась на том же месте, откуда свалилась, посмотрела вниз и... спрыгнула! Совершенно сознательно! Меня это так поразило, что я рассказывала всем взрослым, требуя объяснений, и запомнила на всю жизнь. Вот что это было?
И по ассоциации вспомнила сейчас рассказ Леонида Пантелеева (если правильно помню) про воробья. Пантелеев сидел и работал, балконная дверь была приоткрыта, и порывом ветра в комнату внесло молоденького воробушка, который заметался в поисках выхода, но потом все-таки выбрался. А через некоторое время в комнату с балкона пешком вошел старый воробей, огляделся, взлетел и повторил весь маршрут молодого. Потом вылетел спокойно. И тоже Пантелеев поразился, а за ним вслед и я - что это было?
БАРСИК
Он приблудился к нам в мастерскую реставрации графики, когда мы работали еще в Новодевичьем, который был филиалом Исторического музея. В монастырь подбрасывали кошек все время, это была просто трагедия, потому что тогдашний настоятель кошек ненавидел, и время от времени их травили. Да и без этого была трагедия, потому что летом еще туда-сюда, а что делать кошкам зимой? Никуда их не пустят, ни в музейные учреждения, ни в церковные. Вот и погибали у нас на глазах - мы подкармливали, конечно, и тайком выхаживали, да и не очень тайком: кошки всегда жили в мастерских, как бы начальство не ругалось. Но и правда - не положено. И что делать, например, в новогодние каникулы? Кому-то приходилось приезжать специально, чтобы кормить кошку, живущую в мастерской. Меня поражают люди, которые выбрасывают кошек: зачем вы их берете? Вы что, не знаете, какая это ответственность? И кошки, и собаки?
Когда я только начала там работать, у нас была приходящая кошка Муся - на ночь не оставляли, тогда строго было. Муся приходила утром, а вечером сама уходила. Любила залезть в шкаф и спать там на фильтровальных бумагах. А один раз очень смешно - кто-то поставил сушиться раскрытый зонтик, так она весь день просидела под зонтиком. От Муси польза была - мыши и даже крысы нас одолевали. Сидишь вечером на кухне, пьешь чай, а мыши цепочкой гуляют по газовым трубам на стенах. Выходя вечером из комнат в коридор, мы топали ногами - пугали крыс. Потом я работала в другом корпусе, так мыши были совсем ручные: мышата вышли в люди и смело брали из рук кусочки печенья, а их мамка в истерике пищала из стены: домой, домой! Дети не слушались. Это был конец 1970-х.
Так я про Барсика. Его тоже подбросили - молодой сильный кот, очень крупный, полосатый, с зелеными глазами. Сначала мы обращались с ним запросто: кот очень любил улечься воротником тебе на шею, пока работаешь, что было не слишком приятно, так как кот тяжеленький. Он был ласковый, но странный - кусался ни за что ни про что. Ты входишь, он кидается тебе в ноги, вьется, ласкается, ты его гладишь, и в какой-то момент он, не прерывая этого ласкательного движения, кусает тебя за ногу, очень больно и глубоко! Может быть, поэтому его и выбросили из дому. Потом мы сторожились и старались не позволять такого безобразия, но это было трудно, потому что он кусал без предупреждения.
Еще у Барсика была удивительная особенность: он очень громко мурлыкал, прямо как миниатюрный трактор, причем с каким-то дребезжаньем - что-то резонировало в горле. Время от времени он начинал вдруг давиться и задыхаться, у нас появилась версия, что его сильно избили и что-то повредили в горле. Возили его к ветеринару, но тот ничего не нашел.
Потом Барс потерял глаз - классическая история монастырских котов: вороны охотятся на кошек и норовят клюнуть именно в глаз. Барсику сделали операцию - удалили поврежденный и воспаленный глаз, и он после этого еще прожил какое-то время. После операции мы все время следили за Барсом, не пускали на улицу, потому что он был настоящий бойцовый кот и дрался, как тигр. Однажды ускользнул и тут же сцепился с монастырским котом, который давно уже подвывал со двора: "Выходи, подлый трус". Ну, Барс и показал ему, кто тут подлый трус!
Вы не пробовали разнимать дерущихся котов? И не советую! Мы с коллегой бегали вокруг них и, конечно, всячески мешали эти гладиаторам, поэтому они от нас улизнули в отдушину - в подвал. Я вооружилась длинной палкой, моя коллега принесла пальто. Я стала тыкать этой палкой в отдушину, откуда доносился уже просто львиный рык и рев. Кончилось это укрощение диких зверей тем, что разъяренный Барс вцепился всеми когтями и зубами в мою палку, я вытянула его из отдушины, моя коллега набросила на него пальто и спеленала, и так мы утащили его в дом - кинули вместе с пальто в дальнюю комнату и быстро закрыли дверь. Было слышно, как он там рычит и терзает пальто. После этого мы зауважали Барса еще больше и обращались уже исключительно на "Вы".
ТИМА
Тима родился от "реставрационной" кошки и одичавшего монастырского кота. Я привезла его домой совсем крошечным - рыже-белый комок пуха и хвостик-морковка. Мы решили, что будем воспитывать его в строгости: никаких спать в кровати и прочих сюсей-пусей! Его или ее - определили не сразу. Сначала решили - мальчик, Тима. Потом, присмотрелись - девочка Тимася. Ну а когда подрос - какая там девочка! Такой мальчик-мальчик! Его папой был одичавший кот, поэтому, несмотря на исключительно домашнюю маму-кошку, Тима вырос диковатым и не очень ласковым. Сам по себе. Почти не мурлыкал. На руки не любил, исключение делал только для моей мамы, особенно когда она была в рыжей пушистой кофте. Но спал у нее на кровати.
Какие там строгости! Стоило ему в первый день самостоятельно придти к нам в большую комнату из кухни, где мы устроили ему жилье под батареей - лапки в растопырку, хвостик торчком, на мордочке суровое: "Ах вот вы где!" - конечно же мы пропали. Вертел нами, как хотел. Мама до сих пор вспоминает, как в те мрачные с точки зрения продуктового изобилия годы я покупала беф-строганоф исключительно для Тимочки. Причем есть этот беф-строганоф оне желали только с руки.
Столько всего вспоминается - смешного, трогательного и грустного: например, как Тима-подросток гонялся за тенью на стене - мой друг дергал веревочку с бантиком, а котик гонялся за его тенью. "Вот балда! - сказал мой друг. - За бантиком надо, а он за тенью!". Но когда бантик перестал раскачиваться, и котик толкнул его лапой, заведя снова, и опять стал гоняться... за тенью бантика - тут уж разинули рот мы все.
Общался с нами Тима исключительно языком жестов - очень был немногословный товарищ. Придет и гипнотизирует тебя желтыми глазищами, а видя, что ты, тупая, не понимаешь никак, мотнет головой вверх: подсади, дескать, на шкаф. И я вставала и поднимала его тяжеленькую тушку - 4,5 кг! - на шкаф, откуда он спрыгивал уже самостоятельно, и нет бы на диван - поближе и помягче. Нет, всеми своими 4,5 кг ба-бах на пол!
Очень был боязливый, долго боялся выходить на балкон, а когда перестал бояться, тут уже я рвала волосы на голове: зачем?! Зачем я вообще ему показала балкон?! Во-первых, балкон совмещенный. Хорошо, что ему в голову никогда не приходило попробовать спрыгнуть вниз со второго этажа, но перелезть на соседний - запросто. Как на грех, жившая там соседка была просто помешана на чистоте, и мыла кафельный пол на балконе каждый день, причитая: "Развели котов, шерсть кругом!" А эта рыжая сволочь, чуть отвернись, уже на чистом и теплом кафеле, да еще не дай бог, дверь балконная приоткрыта - интересно же, что там! Сначала я выманивала его на бумажный бантик, но он скоро меня раскусил и только лениво жмурился в ответ на мои помахивания веревочкой и отчаянные "кис-кис". Тогда я построила перегородку из подручных материалов. Лучше не спрашивайте, из чего именно. В результате Тима легко проникал на вражескую территорию, а мне приходилось вылезать за ограждения балкона и а-ля Брюс Уиллис перебираться на соседний, рискуя жизнью и репутацией - хорошо, никто милицию не вызвал.
Во-вторых, на балкон прилетали голуби, и я все время боялась, что Тима прыгнет вслед в охотничьем раже. Но голуби скоро поняли, что этого балкона надо опасаться. Поэтому Тима залегал с утра в засаде в углу балкона, где была щель в пластике. Голуби садились на нижний козырек, а он пытался их ловить сквозь щель и однажды-таки поймал, выдрав приличное перо из хвоста. Целый день он изображал из себя тигра с добычей в зубах, а мы его хвалили. "Да, я такой!" - он скромно щурился и дергал хвостом.
Еще с балконом была связана процедура чесания рыжего кота. Шуба была что надо! Вычесывались мы так: шли на балкон, пристраивались на табуретке, Тима вцеплялся зубами в пластиковый провод, служивший веревкой для белья, и в течение всей процедуры его яростно грыз. В результате один бок всегда был вычесан лучше, чем другой, потому что с другой стороны его кошачьему сиятельству грызть провод было неудобно, а без грызенья никакого чесанья.
Еще было очень смешно, когда нам, наконец, поставили телефон - в коридоре. Раздавался звонок, я вскакивала с дивана и мчалась в коридор. Тима тоже вскакивал и мчался под диван, думая, что надо спасаться. Постепенно я его перевоспитала: сначала он очень напрягался, когда раздавался звонок, а я не вскакивала. Я гладила его, спокойно вставала и шла к телефону. Так он научился не пугаться.
Пристрастия у него были самые невероятные. Он обожал ириски: когда я при нем неосторожно стала есть ириску, он примчался с другого конца комнаты, вынул конфету у меня изо рта и унес на ковер, как самую драгоценную добычу. Потом ириска налипла ему на зубы, и он долго лапой ее выковыривал, и не давался помочь, так как подозревал, что у него хотят отнять эту вкусность.
Кроме ирисок, Тима обожал воздушные шарики и резиновые напальчники (мама работала в газетном киоске и надевала их, чтобы пальцы не пачкались) - все время крал их, чтобы съесть. Но самое большое впечатление произвела на него моя губная помада. Эту помаду подарили мне на день рождения. Какая-то фирменная, необыкновенного, почти фиолетового цвета, она пахла так же, как все остальные помады, но Тима был просто в экстазе. Лез мне в лицо, в губы - пришлось выбросить тюбик от греха подальше.
Потом Тимочка заболел чумкой. Всего раз вышел на площадку и пожалуйста. В подъезде был еще кот - длинноногий красавец Бася, которому разрешали самостоятельно выходить на улицу. От него Тима и подцепил болячку. Оба выздоровели. Тиму я таскала на руках к ветеринару через весь город на уколы, потому что ездить в автобусе он не желал. После уколов он совсем меня разлюбил и прятался под диван при виде меня. Обидно было: ему, дураку, жизнь спасли, а он...
Бася погиб в этот же год - попал под машину.
А Тима пропал на даче.
Я отвезла его к маме, через неделю сама должна была в отпуск пойти, всего-то неделю надо было продержаться. Он боялся сначала, залег в кустах - а воробьи его материли с ограды. Потом немножко освоился. Еще Тима очень удивлялся потолку в дачном домике - низкий и разноцветный, мы его обоями в цветочек заклеили. Он лез наверх и мне головой показывал на потолок: "Мяу? Мяу?!". Я его поднимала вверх, давала обнюхать, рассмотреть, но он все равно удивлялся...
Пропал бесследно, необъяснимо, навсегда.
Больше кошек я не заводила.
ПТИЦЫ
Кроме кошек и мышей, в Новодевичьем было много птиц - разной пернатой мелочи и, конечно, ворон - куда же без них! Если лопух - русское национальное растение, как говаривал коллега-реставратор Борис Иванович, то ворона тогда уж русская национальная птица. В середине 1970-х, когда я пришла работать в отдел реставрации, Новодевичий представлял собой некий заповедник: часть корпусов ремонтировалась, кое-где еще жили люди, все заросло, как джунгли - трава была по грудь, и, конечно, лопух господствовал. Бабочки, шмели, птицы, сирень...
Птицы были непуганые. Однажды иду, смотрю: стоит коллега, глядит себе на ноги, а мне палец к губам: "Тсс!" У нее на ноге спит птенец трясогузки. Совсем уже большой, но желторотый. Скакал рядом, она остановилась, птенец прикорнул, прислонясь к ее босоножкам.
Потом, когда я работала в Мариинском корпусе, мы кормили птиц на гульбище третьего этажа: прилетали голуби, скворцы, синицы и воробьи, вороны. Ставили им летом таз с водой для питья и купанья. Вороны и голуби "загорали" на жестяной крыше стены, поднимая то одно крыло, то другое. Один голубь получил звание "придворного" и имя Тоза - сокращение от слова "орнитоз". Обычно он был страшно грязный, и мы его ругали, но после линьки Тоза прилетал в виде красавца и ходил перед нами гоголем: выпячивал грудь, распушал хвост, кланялся и ворковал, а его подруги млели неподалеку. Мы тогда его хвалили.
Однажды залетела синичка в комнату. Я сообразила закрыть дверь в анфиладу, чтобы она туда не полетела, а входную - открыла настежь, но птичка никак не находила выхода и села, трепеща и задыхаясь, на бортик промывочной ванны. Я подходила к ней, сама трепеща не хуже: мне очень страшно прикоснуться к птице, да еще к такой маленькой! Я изо всех сил мысленно пыталась внушить ей, что не сделаю ничего плохого, а просто хочу выпустить на свободу. Птичка смотрела на меня глазками-бусинками и часто дышала, разинув клювик, даже было видно, как у нее бьется сердце! Я медленно протянула руку... и в какое-то мгновенье ясно поняла, что птица позволит мне взять ее. Я схватила и быстро выкинула синицу в раскрытую дверь - она взлетела, пища и часто махая крылышками и унеслась прочь, а я пошла пить валерьянку...
Но самыми колоритными были, конечно, вороны. Хотя и самыми наглыми. Некоторые даже нападали и, хулиганя, неожиданно пикировали тебе на голову, задевая лапами. Могли выхватить из руки кусок бублика, например.
Однажды зимой я ходила в магазин и возвращалась мимо пруда. На лед бросали хлеб уткам, зимовавшим там, и вороны тоже кормились. И вижу: ворона собирает куски бублика, два уже в клюве, а ей хочется еще и третий, она пытается его схватить, а не получается - кусок отъезжает от нее по льду, ворона за ним, лапы у нее разъезжаются на льду... Описывать трудно, это надо видеть - нас, зрителей, было человек пять или шесть, мы просто плакали от смеха. Ворона, наконец, остановилась, посмотрела на нас, на бублик - очень выразительно! - и улетела. Было полное ощущения, что она поняла: смеются над ней.
Одно время завелась в монастыре парочка ястребов, но вороны их выжили - не дали высидеть птенцов. Такие баталии разыгрывались - собирались в стаю и гоняли ястребков. Но неожиданно нашлась управа и на ворон - вдруг поселились и расплодились в монастыре дрозды-рябинники, птица по сравнению с вороной мелкая, но хорошо вооруженная: дрозды пуляют в своих врагов пометом из-под хвоста, очень едким. Так что вороны их сильно опасались, и наш "придворный" ворОн Гриша, прилетавший к нам на гульбище орлом, теперь приходил пешком, поминутно нервно оглядываясь, а все его оперение пестрело белесыми пятнами.
Гриша и его супруга Глаша жили на елке рядом с нами - проходя по гульбищу, мы видели во всей красе их гнездо. Гриша стал совсем ручным и нисколько нас не боялся. На гульбище у двери стоял старый сейф, Гриша прилетал и садился на него, заглядывая в окно, пока мы обедали. Кто-нибудь выходил и предлагал Грише хлеб и или сыр - он деликатно брал из рук. Глаша не прилетала на сейф никогда, боялась. Однажды мы стали свидетелями семейной ссоры: Гриша ругался и разорял гнездо, выбрасывая вниз ветки, а Глаша топталась внизу под елкой и жалобно квохтала. Мужики-реставраторы курили на гульбище и наблюдали, рассуждая, что бы это такое могло быть? Изменила, поди - сказал один.
КОШКИ ДЕРЕВЕНСКИЕ
Года четыре подряд мы ездили в заброшенную деревню, расположенную на границе Косторомской и Вологодской областей, и имели возможность наблюдать жизнь кошачьего семейства, образовавшегося вокруг двух домов - нашего и дома приятеля. Кошки, собственно говоря, были его, но поскольку он часто отсутствовал, то "пасти" их приходилось нам. Первых кошек - Пусю с Нюшей - еще котятами он и привез в деревню из Москвы. Дело было зимой, он посадил их в посылочный ящик и тащил двенадцать километров по морозу. Когда он открыл ящик, котята крепко спали, прижавшись друг к другу и мурлыча - они совсем не замерзли, в отличие от приятеля, который отморозил нос.
Кошки были совершенно разные, хотя и сестры. Пуся - миниатюрная, пушистая, на коротких лапках, очень кокетливая и женственная. Животик и лапки у нее были черные и она мне всегда напоминала танцовщицу Фоли-Бержер в черных чулочках. Она знала силу своей красоты и охотно ею пользовалась - умела, присев на задних лапках, так умильно обнять тебя передними лапками за коленку, так трепетно заглянуть в глаза и так кротко сказать нежное "Мяв!", что рука сама тянулась за подачкой. Обе они попрошайничали у стола, но, конечно же, Пусе доставалось больше.
Сестра ее была настоящая Нюша - простая крупная короткошерстная кошка, пепельно-палевая с еле заметными полосками. Когда она сидела на крыше, крытой осиновым лемехом, то совершенно сливалась с фоном. Главенствовала в паре Пуся, Нюша покорно оставалась на втором плане. Кошки по молодости устраивали нам целые представления, охотясь на привязанную к притолоке веревочку с бантиком.
Бедную Нюшу хозяин однажды нечаянно закрыл в пустой избе, уехав на неделю в Москву. Ни еды, ни питья в доме не было, мыши, скорее всего, тоже ушли - что им делать, коли есть нечего. Кошка страшно отощала - даже не столько отощала, сколько как-то уменьшилась в размерах и казалась просто котенком. Потом-то она отъелась и оказалась гораздо больше Пуси. С тех пор Нюша, как выжившая блокадница, впадала при виде еды в истерику. Однажды она даже съела довольно большую пергаментную бумажку из-под масла, которую я предложила ей вылизать. Никакого видимого вреда - правда и особой пользы тоже - это ей не принесло: она, как была балдоватая, так и осталась.
С виду кроткая и нежная, Пуся была сущим тираном и не давала затурканной Нюше никаких поблажек и не допускала, чтобы та выжила ее с должности любимицы. Один раз разыгралась целая сцена ревности: Пуся спала на печке, а я взяла Нюшу на колени и стала гладить. Та разнежилась, размурлыкалась и даже пустила слюни от удовольствия. Но Пуся все-е видит! Шорох на печке, мягкий топоток - вот она, Пуся. С возмущением смотрит на сестру. Та сразу сбежала от греха подальше на ту же печку, а Пуся, довольная, улеглась ко мне на колени, мурлыча и перебирая лапками. Усыпив ее бдительность, я осторожно переложила кошку на диван, а сама на цыпочках ушла к печке и опять стала там гладить Нюшу, которая не верила своему счастью. Пуся тут же примчалась и спихнула сестру с печки. Вот она - ревность! Стоило просто сказать Нюше несколько ласковых слов, как Пуся начинала шипеть на сестру, и та предпочитала ретироваться.
Точно так же злилась, кстати говоря, собака моих знакомых - очень милый и добродушный кокер-спаниель, когда при ней хвалили попугайчика. Стоило ей услышать слова "Яша хороший", как она принималась возмущенно лаять: "Как вы смеете хвалить эту мерзкую птицу! Я! Я! Я - самая хорошая!"
Но Нюша в конце концов отомстила - поколотила беременную и неповоротливую сестру. Сама Нюша так ни разу и не принесла котят, может, из-за перенесенной голодовки, не знаю.
Когда мы приехали в следующий раз, то нашли уже целый кошачий колхоз: прибавился кот Потап, не помню, откуда взявшийся - большой, головастый, серо-пепельный, похожий мастью на Нюшу. А у Пуси были котята - уже подросшие, но мелкие (сама она уже опять была беременна). Особенно маленькой была кошечка - обычной кошачьей дикой расцветки, я их называю "зелененькими". А котика сразу назвали Майклом Джексоном - за угольно-черную масть и невероятную прыгучесть. Сначала мы думали, что это дети Потапа, только недоумевали, как это котик получился такой черный. Но потом мы увидели настоящего отца - черный красавец пришел неведомо откуда. У обеих местных бабок такого не было, а в ближайшей деревне кошек и вовсе не водилось. Это было лето кошачьих баталий: Потап воевал с пришельцем, Нюша ему помогала и гоняла нервную Пусю, котята дрались друг с другом. Конечно, прокормить такую ораву совсем непросто! На наше счастье кошки были совсем не привередливы, к тому же охотились на полевых мышей в густой годами не кошеной траве вокруг опустелых изб.
Когда мы первый раз приехали в деревню, кошек еще не было, и мыши хозяйничали вовсю. Истопив печь, мы на ночь открыли от жары дверь. Пришла мышь и стала лазить по столу в кухне и шуршать. Услышав подозрительный шум, я встала, зажгла свет и увидела ее посреди стола - вполне симпатичную на вид. Я вообще мышей не боюсь. Они мне кажутся очень даже милыми, но делить с ними жилплощадь я не согласна.
- Ты чего сюда пришла? - сказала я мыши.
Бедная мышь ужасно испугалась и заметалась по столу между чашками и прочими сковородками. И пока я все не убрала, она все приходила и шуршала. Настойчивая такая! Почему-то ела лук. С той мучительной ночи мы все тщательно убирали, или делали мышенепроницаемым, чтобы не давать им соблазна. Но все равно, какой-то настырный представитель мышиного племени каждую ночь гремел корками за буфетом, в дровах. Но с присутствием такого количества кошек мыши, конечно, смириться не могли и все куда-то переселились в поисках лучшей доли.
Кроме мышей и птичек, кошки были не прочь разделить с нами и наш нехитрый обед. Ели, например, даже пшенную кашу без масла. Вообще, неизбалованные жизнью кошки готовы были сожрать все, что угодно. Особенных разносолов мы им предложить не могли, но кое-что перепадало. Часть продуктов мы привезли из Москвы, всякие там макароны и слипшуюся карамель покупали в местном магазинчике, который работал раз в неделю. Среди привезенных консервов была баночка кальмаров, которую мы берегли и нечаянно открыли, перепутав со шпротным паштетом. Что тут началось!
Помните кота из рассказа Джерома - Томаса Генри - который потерял все свое достоинство при виде жареной утки? Вот-вот. Наш Потап оказался не хуже Томаса Генри! Может быть, кто-то из его предков был корабельным котом? Или сам он в прежнем рождении был... кем? Кто там питается кальмарами? Акула, что ли? Не знаю. Короче, этот степенный благодушный мужичок вдруг превратился в истерично вопящего невоспитанного младенца:
- Дай! Даай! Дааай! Дай мне воот этооо! Не знаю, что это, но дай сейчас же! Дай скорее, а то я умру!
Так он все и съел. С тех пор Потап с надеждой встречал каждую вновь открытую банку консервов, но чуда не произошло. Конечно, он был в восторге от тушенки и не отказывался от кильки в томате, но кальмары! За них он готов был отдать душу. Вообще пристрастия у кошек бывают самые невероятные. Одна знакомая кошка, до того не проявлявшая никакого интереса к наряженной елке, вдруг наелась блестящего елочного "дождя", который потом постепенно из нее выходил естественным путем, так что она щеголяла по дому, таская за собой торчащие из попы несколько потускневшие "дождевые" нити. Хорошо, не померла, дурочка.
В это "кошачье" лето мне посчастливилось наблюдать самые интересные проявления кошачьих характеров, и я окончательно поняла, что кошки подыгрывают нам, представляясь такими, какими мы хотим их видеть: забавными, милыми инфантильными существами. Однажды вечером я тихо сидела с книгой у стола, а пусенята играли на кровати: гонялись друг за другом, кувыркались, колотили друг друга, шипя и вопя, как целая стая леопардов. Беременная Пуся сидела на полу, умываясь. И вдруг, когда котята особенно громко и пронзительно взвизгнули, ее терпение лопнуло. Она встала, какой-то особенной походкой подбежала к кровати, встала на задние лапки, передними опершись о край, и свирепо прошипела детям что-то столь грозное, что они мгновенно отвалились друг от друга, замолчали и вытаращились на мать в полном ужасе.
- Пуся! - сказала я. - Разве можно так выражаться при детях!
Пуся, которая в воспитательном раже про меня забыла, вдруг моментально преобразилась из разъяренной матери в милую плюшевую игрушку и обратила на меня такой невинный взор, что я даже засомневалась: а было ли то, что я видела, на самом деле?!
Бедным пусенятам часто доставалось от матери - они никак не могли понять, что кошке уже не до них. Я старалась их баловать - такими мелкими и хрупкими они были, особенно кошечка. Правда, характер у Малышки был материнский - железный. Вечером она норовила забраться ко мне на колени, а когда мне приходилось вставать и ее стряхивать, она ходила за мной по пятам, ругаясь, пока я опять не садилась на место.
Из-за котят обиделся на меня Потап: я слегка потеснила его от миски, чтобы поели мелкие. Кот ушел на двор, и как я его не зазывала и не умасливала - не шел, а только отворачивался. Целый день обижался. Но - голод не тетка! К вечеру помирились.
А Нюша оказалась такой хитрой! Днем кошек в дом не пускали, а Нюша все норовила прорваться, чтобы перехватить кусочек. И вот слышу за дверь пронзительный мяв Малышки - она так вопила, что до костей пробирало. Открываю дверь - сидят Малышка и Нюша, маленькая замолчала, потерлась о мои ноги и убежала на улицу, а Нюша жалостливо на меня смотрит - ну, что оставалось делать? Пришлось тайно накормить. Вот как эта хитрюга уговорила мелкую на такую эскападу?
Вообще кошачьи разговоры - и с людьми, и между собой - очень выразительны, богаты интонациями и вполне понятны. Как нежно мурлыкала - чуть не сказала щебетала - Пуся со своими котятами! И как однажды ругалась та же Пуся, когда залезла на горячую печку и обожгла свои черные пятки! Она сверзилась с печки в подпол и долго там бегала, остужая лапы на холодной земле и понося на чем свет стоит и печку, и огонь, и меня, и всех подряд!
А чаще всего никаких речей и нужно - так кошка взглянет, что ты без слов понимаешь, чего ей надо. Причем никто лучше кошки не умеет смотреть "сквозь тебя". Одна моя знакомая дачная кошка Стеша в упор меня не видела, когда я ей была не нужна: хозяева дома, кормят, все в порядке. Но стоило хозяевам уехать на пару дней, как Стеша становилась моей лучшей подругой и пела, проникновенно глядя мне в глаза: "Ты такая замечательная, ты лучше всех, и как я могла жить без тебя, и дай мне вон тот кусочек колбаски, а что у тебя еще есть?" Хозяева вернулись, и снова я была чем-то средним между столбом и деревом, и даже ухо не шевелилось в ответ на мои страстные "Кис-кис".
Лоренц в своей книге "Кольцо царя Соломона" пишет, что проверить расположение кошки к вам очень просто: если кошка по своей воле гуляет с вами, значит, она действительно вас любит. Вся пятерка деревенских кошек охотно отправлялась со мной погулять. Конечно, котята были малы, чтобы идти с нами вровень, поэтому чаще они ехали у меня на плечах - я надевала длинную шинель, они по полам взбирались ко мне на плечи и сидели там, мурлыча, глазея по сторонам и время от времени то одна, то другая пушистая головка прижималась к моей щеке.
Взрослые кошки шли за мной по тропинке, то отставая, то забегая вперед, то упрыгивая в густую траву. Мы уходили довольно далеко от дома. Очень забавно было смотреть на бегущую впереди Пусю - своими черными штанишками и пышным хвостом она напоминала какого-то лесного зверька, не то енота, не то скунса. Пушистая коротколапая Пуся уставала быстрее всех, особенно если накануне шел дождь - мех быстро намокал, и, если я не брала ее на руки, она отставала и ждала нашего возвращения на заборе, сердито мяукая.
Чаще всего гулял со мной Потап. Мы с ним уходили далеко за деревню, к реке - охотились на мышей, пытались поймать мелких рыбок, просто грелись на солнце, вели неспешные разговоры и смотрели, как тихо и плавно летают большие хищные птицы, высматривая в траве добычу. Птиц Потап побаивался. По высокой траве ходить ему было трудно, и мне приходилось тащить его, тяжеленького, на руках, чему он страшно радовался и, по-моему, не раз просто симулировал смертельную усталость.
Но отпуск кончился, настала пора уезжать. Пуся к тому времени окотилась и была занята новыми котятами. Нюшу и пусенят мы отвлекли миской еды. Только умный и верный Потап сразу все понял. Он пошел провожать нас до реки, долго ждал вместе с нами катера, но потом отвлекся на ловлю мелких рыбок и постепенно отошел, чему я была только рада: прямо у него на глазах сесть в катер и уплыть навсегда было свыше моих сил.
И вот катер плывет, рассекая темную воду - такую темную, что кажется густой, как патока. Плывут мимо заросшие лесом берега, исчезает вдали наша деревня, дом на косогоре и пять кошек на крылечке - трое больших и двое маленьких...
ПРО СОБАЧКУ
Коллега рассказала, что дочь ей подарила собачку - маленькую такую, черненькую. Редкая порода. И вот дочь с этой собачкой ехала в поезде и на секундочку вышла из купе в туалет - буквально на секундочку! Поезд был полупустой и она ехала в купе одна. Дверь, естественно, закрыла. Ну, куда же может деться маленькая собачка из закрытого купе? Некуда ей деться! Когда вернулась, собачки не было. Она облазила и обыскала все купе - нету! Потом заметила, что имеется крошечная дырочка в стенке с соседним купе - а вдруг собачка там?! Стала ломиться в соседнее купе - никто не отзывается и не открывает. Она к проводнице: так и так, собачка-собачка-собачкааааааааа! Проводница - что ж она, зверь что ли? - открывает дверь своим ключом...
И видят они картину маслом: на столике лежит жареная курица, рядом - собачка, чуть побольше размером, которая радостно эту курицу обгладывает, а напротив - пассажир, хозяин курицы, в глубоком ступоре.
- Можно, я заберу свою собачку? - робко спросила дама.
Тут гражданин вышел из ступора, повернулся, и, взглянув на даму с собачкой глазами, полными ужаса, спросил трагическим шепотом:
- А это что - собачка?!
И его можно понять - только представьте: сидите вы, выпиваете, курицей закусываете, а тут вдруг из стены вылезает ТАКОЕ...
Брюссельский грифон порода называется.
Больше всего такая собачка похожа на оживший ершик для чистки бутылок.
Только черного цвета.
ХОМЯЧОК
Вот представьте себе: едете вы в троллейбусе, давно едете, больше стоите, чем едете, уже и поспать успели и проснуться. И вот смотрите с тоской в окно на так же медленно едущие машины, и видите: ИЗ-ПОД КОЛЕС СОСЕДНЕГО АВТОМОБИЛЯ ВЫХОДИТ ХОМЯЧОК! Нормальный такой хомячок: шерсть дыбом, глаза от ужаса выпучены. Вышел себе и чапает прямо под колеса следующего автомобиля. Что вы делаете? Правильно! Вы делаете "АХ!" на весь троллейбус и закрываете глаза, а когда открываете - причем все это время вся пробка движется со скоростью 5 см в минуту! - когда открываете, то не видите кровавой лужи на асфальте, нет. Вы видите все того же хомячка, который опять с маниакальной устремленностью чапает под колеса очередного автомобиля.
А?! Ужас!
Дальше действие убыстряется: пробка слегка ускоряется, и вы понимаете, что сейчас та машина, под которую ушел хомячок его таки задавит. В это время сидящий на заднем сиденье мужчина - есть, есть рыцари! - начинает кричать в полуоткрытое троллейбусное окно:
- Мужик! Мужик! У тебя хомячок под машиной! Сейчас ты его задавишь! Мужик, достань хомячка!
Вот что бы вы подумали и сделали на месте этого мужика, а?
Он вышел из машины, потом вернулся и зажег задние мигалки, потом полез! под! машину! и стал ловить хомяка! И это посреди траффика - машины, наконец, поехали. Он его долго ловил: хомяк прижился под машиной, построил дачку и вскопал огородик, но под крики и указания всего троллейбуса - правей, левей! вон туда побежал! - он его таки поймал и...
Что? Что бы вы сделали с пойманным хомяком, а? Ну? Нет!
Он его взял очень брезгливо за шкирку - ну, не любит, похоже, дяденька хомяков! - и забросил на тротуар.
И мы все уехали.
А хомяк долго махал нам вслед белым платочком.
Нет, честно, не знаю, куда он делся.
Подозреваю, почапал на противоположную сторону.
Может до сих пор там ходит: туда-сюда, туда-сюда.
Кому интересно, это все было на Люсиновской, не доезжая Даниловского рынка.