Аннотация: ...знать и любить другого человека - в этом и есть корень всякой мудрости...
Этот роман - о любви.
О любви, которая живет в душе, а не в чреслах.
Мы тоскуем по ней, ищем ее и, не находя, утешаемся на смятых простынях, ублажая свое вожделеющее тело чужой плотью, в то время как наши одинокие души тщетно стучатся в одну и ту же запертую дверь.
Каждая - со своей стороны.
"...может быть, всякая наша любовь - это лишь знак, лишь символ, лишь случайные слова, начертанные мимоходом на заборах и тротуарах вдоль длинного, утомительного пути, уже пройденного до нас многими; может быть, ты и я - лишь некие образы, и грусть, посещающая нас порою, рождается разочарованием, которое мы испытываем в своих поисках, тщась уловить в другом то, что мелькает тенью впереди и скрывается за поворотом, так и не подпустив к себе..."
Может быть...
Этот роман - о силе и слабости, о вере и верности, о надежде и отчаянии.
О юности и зрелости.
О потерях и обретениях.
Открывая книгу, словно отворяешь тяжелые ставни - в полутемную комнату врывается ликующий свет июньского полдня, ароматы таволги и медуницы, звонкие трели птиц, жужжание пчел, яркие краски цветущих садов Оксфорда...
Студенческие пирушки и чудачества, конспекты и попойки, поездки на чужом автомобиле, вино с земляникой под сенью раскидистых вязов...
И первая любовь.
Себастьян - покупающий серебряную щетку для волос своему плюшевому мишке Алоизиусу - для того, чтобы грозить ему щеткой, когда он расшалится.
Себастьян - отправляющийся в полночь любоваться плющом в ботаническом саду.
Себастьян - обаятельный и загадочный, простодушный и эксцентричный, одинокий и безвольный.
Себастьян и Чарльз...
Обоим - по 19 лет.
"На ощипанном овцами пригорке... мы раскурили толстые турецкие сигареты и лежали навзничь - Себастьян, глядя вверх в густую листву, а я вбок, на его профиль, между тем, как голубовато-серый дым подымался над нами, не колеблемый не единым дуновением, и терялся в голубовато-зеленой тени древесной кроны и сладкий аромат табака смешивался с ароматами лета, а пары душистого золотого вина словно приподнимали нас на палец над землей, и мы парили в воздухе, не касаясь травы..."
Нет, это совсем не то, о чем вы, может быть, подумали.
Это не та любовь, которая, что греха таить, имела место под крышами мужских учебных заведений Англии, что подвергалась остракизму и преследованию со стороны закона и церкви.
Нет.
Это та любовь, которой нет названия в нашем языке, и поэтому мы стыдливо прикрываем бушующие в душе чувства школьным словом "дружба".
"Свирепей дружбы в мире нет любви..." - это сказала Белла Ахмадуллина.
"Любимая" подруга, "лучший" друг - кто из нас не сотворял себе кумира?
У кого не было страстной дружеской привязанности к существу одного с тобой пола, привязанности, не отягощенной никаким чувственными притязаниями?
У вас? Не верю.
Потом, спустя много-много лет, Чарльз полюбит сестру Себастьяна Джулию и поймет, что Себастьян был предтечей - "в нем любил он Джулию в далекие аркадийские дни.
Et in Arcadia ego...
"- Звучит не слишком-то утешительно, - сказал Джулия, когда я попытался ей это объяснить. - Откуда мне знать, что в один прекрасный день я не окажусь кем-то еще? По-моему, это удобный предлог бросить бедную девушку".
Ивлин Во пишет длинными периодами - одно предложение растягивается строк на двадцать, за ним следует несколько коротких, отчего чувствуешь себя, словно на океанских волнах: слова укачивают и заколдовывают.
Хотя эта книга о любви, не ждите эротических сцен - Ивлин Во писатель английский, сдержанный и целомудренный в описании чувств и страстей, он умеет так описать любовную сцену, что...
Да что зря говорить!
Вот Чарльз и Джулия на пароходе:
"Медленно, с трудом пробирались мы с кормы на нос, подальше от хлопьев сажи, летевшей из дымовой трубы, и нас то бросало друг к другу, то начинало растаскивать в разные стороны, и руки наши напрягались, пальцы переплетались, и мы останавливались, я - крепко держась за поручни, она - за меня; и снова толкало друг на друга, и снова тянуло врозь; и вдруг, когда пароход особенно круто завалился на борт, меня швырнуло прямо на нее, я прижал ее к борту, схватившись за поручни руками, и она оказалась заперта с обеих сторон; и так мы стояли с ней, пока судно, замерев на какие-то мгновенья, как бы набирало силы для обратного броска, стояли, обнявшись, под открытым небом, щека к щеке, и волосы ее бились на ветру и хлестали меня по глазам; темный горизонт клокочущей воды, здесь и там подсвеченный золотом, остановился где-то высоко над нами, потом пошел, понесся вниз, и прямо перед собой сквозь волосы Джулии я увидел широко распахнутое золотое закатное небо, а ее прижало к моему сердцу, и мы повисли у борта на моих неразжатых руках, все так же щека к щеке.
И в эту минуту, когда я чувствовал ее губы у своего уха, а на лице ее теплое дыхание в соленом холодном дыхании ветра, она сказала, хотя я и не произнес ни слова: "Да, сейчас", - и, когда пароход выровнялся и качка на какое-то время утихла, Джулия увела меня вниз."
Шторм кончился, любовь не удалась...
"О Господи, - сказала Джулия, - где же нам, сиротам шторма, прятаться в хорошую погоду?"
Хорошей погоды выпало маловато.
Продолжая читать, не сразу замечаешь, как меркнет ясный день, жухнут листья - жизнь героев постепенно выцветает и превращается в черно-белую фотографию, пожелтевшую от времени.
Бледный снимок памяти.
...птиц не слышно боле, не льется дивная небесная лазурь на зеленеющее поле...
Вместо июньского полдня - пасмурное военное утро.
Двадцать лет спустя Чарльз - друг Себастьяна, возлюбленный Джулии, художник, офицер, капитан третьей роты - возвращается в Брайдсхед, ставший военным лагерем.
В доме разместился штаб бригады...
А няня Хокинс все еще жива, надо же!
Сколько же ей лет?
Себастьян совершенно спился...
Себастьян?
Юноша с плюшевым мишкой под сенью цветущих каштанов?
Кто может себе представить, какие страдания испытывает человек с таким увечьем, как у него, - лишенный собственного достоинства, лишенный воли...
Себастьян совершенно спился, стены и камины в доме зашили досками, Джулия пропадает где-то в Палестине, какой-то олух проехал прямо сквозь живую изгородь и снес кусок балюстрады, а в фонтане полно окурков...
Дыра хуже этой нам не попадалось, - сказал батальонный.