Прохожу мимо диспетчерской. Настроение-на тысячу баксов. Весной пахнет вовсю.
- Здравствуй, дорогой!
Оборачиваюсь. Точно. Ко мне обращаются. Михаил Каллустрович Брагтарьян. Отец моего лучшего друга. Начальник цеха испытания скважин. Не ответить - верх неприличия. Отец друга больше чем друг.
- Моё нижайшее, Каллустрыч! Куда путь?
- В диспетчерскую. Обстановку по объектам уточнить. А ты?
- Составлю тебе компанию. Заодно узнать, где друзья, и принять меры. Не хочешь, уважаемый?
- Нет, старина. Я после обеда вертолётом в Оху. Так что сам управляйся. В следующий раз.
- Ладушки!
В диспетчерской, сам-на-сам, сидел один Антон Дрозд. Все остальные на обеде. На часах без десяти два.
- Мужики! Вы моё спасение! Через десять минут столовка закрывается, а я донельзя голодный. И сводку ещё не передавал. То ли порыв на линии, то ли хрен его знает, в чём дело... Каллустрыч, родненький! Позвонят из Охи,
передашь? Вот тут всё написано. А может, и сам успею пообедать и передать. Но посиди здесь с Серёгой на всякий пожарный, а? Ну, если позвонят, передашь. Фамилию мою скажешь. Лады?
- Беги, дорогой! - и Антон упорхнул.
Только мы с Брагтарьяном блаженно затянулись сигаретой - звонок.
- Оха. Переверзев. Сводочку за сутки, пожалуйста.
И Каллустрыч начинает читать: набурено столько-то, такая-то скважина на промывке, две в испытании, техника там-то и там-то. Запас ГСМ по буровым такой-то... ну и всё по порядочку. Как написано.
- Спасибо. На Эвае прихват инструмента ликвидировали?
- Да. Выдрали на пределе.
- Замечательно! Значит, в министерство сообщать не будем. Трёх суток не прошло? Нет! Вот и прекрасно. Фамилия?
И Каллустрыч называет фамилию Антона.
- Простите, не понял.
- Дрозд.
- А повнятнее? Повторите, пожалуйста, как?
Минут пять охинский диспетчер пытается сообразить, что это за фамилия, хотя дядя Миша настойчиво твердит: "Дрозд!". Но и его терпению приходит конец. А когда он приходит, то у Каллустрыча прорезается родной армянский акцент.
- Ну что ты, малшик, не панимаишь? Или не можишь панять? Дрозд, пани-маишь?
- Как, как?
И тут дядя Миша, прижав плечом трубку к уху, машет руками в сторону Севе-ро-сахалинского Управления Буровых Работ, чтобы бестолковый Переверзев наконец-то понял, о чём речь: "Питица такой есть, панимаишь? Дрозд называ-ется! Он в лес живот. Песня такой слушал? "Вы слыхали, как пают дрозды?". Лещенко паёт, панимаишь?".
Мы с Антоном, уже прибежавшим из общепита и захватившим конец этой пантомимы, повалились на лавки от хохота, представив, как охинский диспетчер на том конце провода увидел летящего и поющего дрозда.
- Ах, Лещенко! - наконец-то понял диспетчер. - Ну, так бы сразу и сказал.
- Нэт! - в ужасе закричал Брагтарьян. -Дрозд! - и уже обращаясь к нам, бросив трубку на рычаг, в сердцах возмутился: "Это савсем бестолковый малшик!", и ушёл, хлопнув дверью. Нахохотавшись до колик над этой мизансценой, мы с Антоном постепенно вернулись в нормальное состояние.
- Теперь, Антоха, ты долго будешь "питица такой"!
- Эссэсенно. Ты ведь не удержишься, всем расскажешь! А и то, такую хохму грех в себе держать.
- Уж да уж! Кстати, а где Филипп? И Умберто Мазурин? Ты в курсях?
- Первый ещё вчера ночью с Дагинского промысла прикатил, а второй должен быть в посёлке. Они с мужиками вчера до трёх ночи "диссертацию защищали". Так что Ваше посещение, сэр, ему будет весьма кстати.
-Спасибо, "питица"!
- Да пошёл ты! - улыбается Антон.
- Уже.
- Что "уже"?
- "Да пошёл"! - и, сделав "дяде" ручкой, удаляюсь.
Ну, если Витька дома, и Умберто Мазурин тоже - жизнь прекрасна! Ваще! Рандеву имеет быть.
Ах, да! Прошу глубочайшего пардону! Пролог пьесы "Китайский царь" за-кончен. И теперь самое время представить действующих лиц и исполнителей. И начнём мы с Виктора Павловича Филиппова - центрового нашей команды: около тридцати, главный геолог нашей нефтеразведки, цыган полукровка. И это правда, поскольку темперамент, владение гитарой, исполнение цыганских песен - я Вам скажу! Друг. Умница. Любимец женщин. Худощав, строен, красив. Человек чести. Получив получку, садится и на листке бумаги составляет список кредиторов, потому как - а в то время мы все были холостяками - денег "от" и "до" " катастрофически не хватало. Сколько ни получай. И ведь не копейки получали! Посему в нашей компании темнить с возвратом частных
вложений считалось моветоном. Любитель розыгрышей. Москвич. Нам можно звать его Филипп. Другим не советую.
Николай Иванович Зюкуев. Среди нас - Кока. Под пятьдесят. Главный технолог. Спец. Может на пальцах объяснить самые тончайшие нюансы глубокого бурения. В "будке" Филиппа не проживает, но, на правах лучшего друга, вхож сюда в любое время суток. Серьёзен, но улыбаться умеет. Старше нас, только возраст его ощутим на работе. Не здесь. Иногда всё принимает за чистую монету. Знаменит присказкой "это, понимаешь, японский бог", иногда вместо запятой. Компанейский. Щедр.
По технологии бурения падение в скважину крупного металлического предмета считается аварией. Было так или нет, никто не знает. Но про него у нас ходит частушка: "Ломик в скважину упал из руки Зюкуева. Ну и пусть себе летит железяка..." . Дальше в рифму. А вообще - классный мужик.
Альберт (Умберто) Мазурин. Питерец. Душка. По возрасту между мной и Филиппом. Мастер у "вскрышников". Записной бабник. Симпатяга. Среднего роста. Коренаст. Весел. Улыбка - его визитная карточка. За ёрничеством скрывается умище. Добр. В любой компании - гвоздь. Кроме нашей. Здесь он равный среди равных. Изобретателен в смысле хохм. Причём импровизирует легко.
И, наконец, я. Ваш покорный слуга. На тот момент энергетик данного предприятия. Поэт. Пишу песни. Люблю гитару, женщин, друзей. Могу быть душой компании, но в созвездии данных персон сие проблематично. Тут, повторюсь, все равны. Что сближает. В принципе о нас много чего можно ещё рассказать. Но это будет уже роман. И, возможно, я его когда-нибудь напишу.
Место события: "будка", он же "балок". Что-то типа вахтового домика, но стоит стационарно. Подпрыгнув, достанешь потолок. Витьке можно не прыгать. Достанет и так. Помещаются три койки, столик, несколько табуреток и печка. Если рядом поселковая теплотрасса, то надобность в дровах отпадает. А на освободившееся от печки место можно поставить что-либо ещё.
Убранство данной жилплощади также дополняют гармонично вписавшиеся плакаты со страшными картинками: "От пьянства страдают дети", "Пьяный за рулём - убийца!", "Алкоголь разрушает семью" и так далее. Плакатов было много, и пусть мы не были горькими алкашами, но, честное слово, как сладко под под ними выпивалось! Если б Вы знали! Для полноты впечатлений расскажу одну историю, которую, не помню где, вычитал.
Одному знаменитому писателю сделали заказ: написать повесть о вреде курения. Средства на бессрочную командировку выдали сполна. Он поднял массу материала; он путешествовал по странам, где на курево наложено табу; он видел места, где когда-то за табак резали языки, заливали в рот расплавленный свинец, засыпали горячий песок, лишали зрения и отрубали пальцы... и написал то, что просили. И сам ужаснулся от содеянного. Но, дочитав своё произведение, сел в кресло, выпил рюмку бренди и произнес: "Господи! Сколько ж нам пришлось вытерпеть, чтобы вот так свободно, развалившись в любимом кресле, затянуться настоящей "Гаваной"!". И с удовольствием закурил.
А теперь представьте наши чувства, когда мы собирались за дружеским столом под страшными плакатами. Антракт окончен. Прошу занять свои мес-та. Начинается второй акт. Вхожу. - Ого! Ты вовремя! - Мазурин раскрывает братские объятия. - Только что тебя вспоминали.
- Серый, заходи! - Филипп ставит на печку эмалированную выварку с водой. - Слу-у-шай! Сносись в магазин, а?
Оценив взглядом ситуацию, разворачиваюсь в сторону нашего "супермаркета" и думаю: "А ведь шикарное ноу-хау придумали - оленью ляжку в выварку, сверху кипятильник, и потом просто отрезаешь кусок варёной оленины, посыпаешь солью и закусываешь. Класс!".
- А пока ходишь, я Коке брякну, ладушки?- кричит вслед Витька.
- Замётано!
Вернувшись через пятнадцать минут, вижу, что у них спор. Азартный. А ляжка убиенного оленя так и лежит на столе. Но Зюкуева нет. Вздыхаю, не вникая в суть спора, мою оленину, кладу в уже горячую воду, вставляю кипятильник... всё! Процесс пошёл. А спор идёт. Опять вздыхаю, режу хлеб, расставляю тару. Спор продолжается. Встреваю: "Филипп, ты Коке звонил?".
- Слу-у-шай, забыл! - он бросается к телефону. - Николай Иванович, ты у нас вчера пассатижи забыл.
-!??
- Приди и забери, иначе я не отвечаю, если их Серёга слямзит.
Судьбой "пассатижей" Зюкуев явно обеспокоен. Филипп потирает руки: "Они-с будут-с!". Но Кока опытен. Он не бросается сломя голову за "пассатижами". Нет! Выждав минут сорок, является к почти сваренному мясу. Бегать вприпрыжку к друзьям не позволяет возраст и солидность главного технолога.
- Это, понимаешь, японский бог, по какому случаю сбор?
- А просто так. Или надо причину для встречи друзей? - удивлённо поднимает брови Умберто.
- Да нет, понимаешь, японский бог.
- Серый студентку нашёл в нефтяном. О женитьбе поговаривает. Пропал человек! - Филипп разводит руками, подтверждая достоверность факта.
- Это, понимаешь, японский бог, зря! Ты ж полгода как в разводе. Погулять надо, друг. Не спеши, это понимаешь, японский бог!
- Что самое страшное - Лизку, официантку из ресторана, напрочь забыл, - хитро щурит глаз Мазурин.
Отбиваю мяч в аут: "А вам по кайфу? Мало того, что я с половиной ИТР "молочный брат", так вы ещё и женить меня на ней хотите? Это уж слишком, господа!".
- Ладно, мужики! - Витька разливает первый "замес". - Кока, ты где два дня ошивался? Дензнаки печатал в подполье?
- Видишь ли, Виктор Палыч, на Эвае с химреагентами накрутили. Пришлось выравнивать раствор. Но сейчас у меня есть тост, поражающий своей новизной: "А не выпить ли нам хоть раз вместе? Сам Бог велел. И не потехи ради, а "рода человеческаго пользы для!". И хотя тост произносится уже третий год,все с удовольствием чокнулись. Выпили. Посидели. Разлили по второй.Молча повторили операцию. Разлили по третьей. "Догнались". Закурили и закусили только после третьей рюмки. Традиция! Закрываем Лизкин вопрос.
И разговор стал сползать в сторону производственных интересов. И тут, благодаря Витькиному темпераменту, он снова превратился в азартный спор. А иначе и быть не могло! Все жили одним, и варились в одном котле...
- Нет, Виктор Палыч, ты не прав! - Кока поднял палец. - В этом интервале на "семёрке" удельный вес раствора должен быть один-шестнадцать, понимаешь, японский бог!
- Да там же палеозой! - покрутил головой Филипп. - Один-четырнадцать за глаза хватит! Зачем лишний расход реагентов?
- Ой, геологи! Ой, темнушники! Ты что, из своего кармана их оплачиваешь? Зато выбуренная порода при таком удельном весе будет вылетать из скважины как "с добрым утром", понимаешь, японский бог?
- Коль, ну неужели за дружеским столом и пяти минут нельзя без "классовой борьбы"?
- Серёга! Это, понимаешь, японский бог, ты лучше смотри, чтобы у тебя вибросито всегда работало как часы! А мы тут сами как-нибудь... японский бог.
- Всё! - Умберто хлопнул себя по коленям.- Обрыдло!Закисаю. Опять они о работе. Давайте заключим пакт - о работе ни слова. И если ты, Кока, ещё раз произнесёшь "японский бог", то ставишь нам три коньяка. Армянских! А если за весь вечер ни разу его не вспомнишь - ставим мы тебе. То же количество. Предложение Мазурина внесло интригу в нашу встречу. А что? Шикарная подначка. Ну, Мазурини, закрутил!
- Мне легче застрелиться! - погрустнел Зюкуев.
- Колька! Да ты что? Ведь выигрыш - полтора литра солнечной Армении! И всё твоё, Кока! И будешь ты не японский бог, а армянский падишах! - шепчу ему на ухо. Внимательно посмотрев мне в глаза и видя в них только дружеское участие, Кока рубанул ладонью воздух: "Это,понимаешь, яп... согласен!".
Слово за слово, разговор сполз в плоскость импрессионизма. Замелькали имена Клода Мане,Модильяни,Тулуз-Лотрека... а Зюкуев сомлел. Растянувшись на филипповской койке, он мирно посапывал. И, наверное, видел во сне Эйфелеву башню, Монмартр, Авиньон, бабиньён...
- Т-с-с! Его Сиятельство Главный Технолог почивают! - Витка приложил палец палец к губам.
- А ведь он ни разу не произнес "японский бог"! Встанет, засобирается домой, а нас погонит в сельпо. -Затягиваюсь сигаретой и выпускаю в потолок жирное кольцо дыма. - Ох, проиграем,братцы! - Ну, уж нет! Коньячка-то хочется! Можно, правда, и самим взять. Не вопрос. Только это будет уже обычная пьянка, чему мы с Вами, джентльмены, противники в корне. - Умберто накинул куртку. - Я в парфюмерию!
Вернулся он через несколько минут. Достал из кармана огуречный лосьон. Поставил рядом с койкой табуретку. Налил треть стакана. Остальное вылил в ведро. И уже пустой пузырёк водрузил рядом со стаканом на данный предмет мебели. Мы, молча, наблюдали за его манипуляциями. После чего потребовали объяснений.
- Вот бестолочи! - искренне изумился Мазурин. - Проснётся, увидит, спросит - откуда. Останется только убедить, что "от верблюда". Мгновенное возмущение от нашего наглого вранья и... "японский бог"! А это - три чистокровных "армяна", мужики!
- А что? - мне нравится идея. - Думаю, втроём-то убедить сможем. Только рожи наши должны быть серьёзно-удивлённые. Мы как бы осуждаем его поступок.
- Слу-у-шай, точно! Главный технолог и огуречный лосьон - фи! - Витька сморщился. - Только не прозевать момент пробуждения.
Ещё полтора часа текла вялая беседа, охватившая широкий диапазон мировых событий. От Клавки Кочубей до приезда американского президента в СССР. Но каждый нет-нет, да косил взглядом на Иваныча. И только дрогнули его веки - началось!
- Да, кто бы мог подумать! - горько вздохнул Умберто. - Это ж ни в какие во-рота...
- Господи, стыда теперь не оберёшься... - подперев голову ладонью и глядя в окно, вздохнул Филипп. - И народу-то было вокруг! Срамота!
Я принял пас: "Самое интересное, братцы, ведь в годах мужик. Можно сказать, краса и гордость глубокого бурения. Такая светлая голова - и на тебе!".
- Вы о ком? - разглядывая трещины в штукатурке потолка, спросил Кока.
- А Ваша фамилия, случайно, не Зюкуев? - с ехидцей спросил Умберто.
- Да хватит тебе! Первый раз меня видишь, что ли? - Зюкуев сладко потянулся и, повернувшись на бок, уставился в натюрморт на табуретке.
-Кто пил эту гадость? И вообще, откуда оно взялось?
-Это ты себя спроси! - разыгрывая возмущение, взвился Филипп. - Кому простой, нашей советской водки было мало? Кто захотел "Белую лошадь", а притащил вот это?
- Стыдуха, Николай Иванович! Весь посёлок видел, - вздохнул Мазурин.
- Да о чём вы?
- Мы? О чём? А ты всё помнишь? Всё? Так скажи нам! Может, мы что-то и пропустили, - наседал Филипп. - Да если б Серый не отмазал тебя перед начальником разведки, то неизвестно, чем бы всё кончилось!
- И ведь ты был абсолютно неуправляем! - воздев руки,
воскликнул Мазурин. - Хватит "травить", мужики. Я же с вами был, когда вы начали копья ломать про каких-то французов. Импрессионистов, кажись... ну, уснул.
- И проснулся! - блестяще вёл свою партию Филипп. Какого актёра потерял Голливуд! Гир, Николс и Рассел нервно курят в сторонке!. - И проснулся! Да ещё как!
- Как?
- Николай Иваныч! Ты всех нас обозвал жлобами. Орал, что мы слабаки. Что от нас пользы абсолютный ноль. И что из-за таких конд... - не будем! - страна профуфлыжила светлое будущее всего человечества - коммунизм!
- Мазурин! - Зюкуев поднял палец. - Не пори чепухи! - Палец плавно описал дугу и упёрся в одеяло. - Я БЫЛ ЗДЕСЬ И НИКУДА НЕ ВЫХОДИЛ!
- Да скажи ж хоть ты ему, Серый! -хлопнул себя по ляжкам Витька. - Он же ничего не помнит!
Витька Филиппов явно парил на волнах творческой импровизации. Честное слово - не будь он геологом, залы МХАТА, Большого и театра на Таганке ломились бы от публики на спектакли с его участием. А сейчас мой выход на сцену. Лихорадочно соображаю, как бросить Зюкуева на канаты. Нужен такой свинг, который отправил бы если не в нокаут, то в нокдаун точно! И случайный взгляд в окно... есть! Нашёл! Его ж не было в посёлке два дня. А позавчера сильный ветер сорвал с мачты старый, почти бесцветный красный флаг. И новый ещё не повесили! Если Кока обратил на него внимание, тогда... но это последний шанс! Занавес!
- А чё тут говорить? Чё рассказывать? - внешне спокойно веду своё соло. И, загибая пальцы, перечисляю: - Хапнул лосьона? Ладно. Обозвал непотребными словами? Терпимо, друг он нам. Ему простится. Пришлось соврать начальнику, что веду его в медпункт с приступом? Ложь во спасение. Николай Иванович, будьте так любезны глянуть в окно.
Зюкуев глянул. - - И что? Я пять лет на эту улицу смотрю. А вижу только одно, что какой-то поддатый придурок меня, серьёзного человека, заставляет снова на неё смотреть! Ага!Заводится.Пора! - И то, мой друг! Ты, в состоянии пропагандис-с-с-ким не быть, влез по перекладинам на мачту, сорвал флаг и орал: "Долой советскую власть!".
Филиппов и Мазурин поняли, какой шар я оставил висеть в лузе. Дальше - как по
нотам! - Ты бросил его вниз и запел: "Боже, царя храни!" - горько вздохнул Мазурин.
- А потом "Наверх вы, товарищи! Все по местам!" - схватился за голову Витька.
Кока взорвался. Нет, он не стучал ногами, не кричал благим матом. Нет! Но если бы кто-то встретил его ночью в тёмном переулке с таким лицом, то с места перемахнул бы двухметровый забор, что твой Брумель.Сжав кулаки, он злым голосом произнёс: "Ваш розыгрыш великолепен. Но всему есть предел... Мужики! Кончай врать!".
- Но что среди зевак в первых рядах стоял парторг Белов и лицезрел твой бунт против наших устоев, факт!- иезуитски прошептал Мазурин.
-Ну, хватит! Я к вам больше ни ногой! Это, понимаешь... - и мы замерли в сладком ожидании "японского бога"! Нам бы, балбесам, продолжать наседать! Нам бы пудрить ему мозги и не давать опомниться! И три "армяна" уже так чётко просматривались! А мы напряжённо смолкли. И Кока понял, что наступил на мину. Неверное движение и... Но половина фразы-паразита уже сказана, и с языка неудержимо рвалась вторая! - Это, понимаешь... - он медленно обвёл нас взглядом, - К-И-Т-А-Й-С-К-И-Й -Ц-А-Р-Ь! - врастяжку промямлил Зюкуев.
Долго, ох долго мы в компании смеялись, вспоминая "китайского царя"! Целых полгода. Да и потом нет-нет он временами всплывал в разговорах. И Николай смеялся вместе с нами. Оттого, что чуть не проиграл. А мы - оттого, что чуть не выиграли. Боевая ничья. Но армянский коньяк в тот вечер пришлось брать вместе.