Аннотация: Рассказ о том, как был потоплен "Бисмарк". Опираясь на изученные документы и действия героев, я постарался воспроизвести эту картину в соответствии с тогдашней обстановкой. Как сам называю этот стиль для себя - документальная фантазия.
Сегодня двадцать седьмое мая две тысячи первого года. Я Джеймс Камерон. Мы нашли его. Батискаф МИР-1 российского гидрографического судна "Академик Мстислав Келдыш" сейчас находится на глубине почти четыре с половиной тысячи метров. На месте последнего боя этого гигантского корабля в Северной Атлантике. Со мной пилот батискафа Женя и научный сотрудник Александр. Господи, как он огромен! Этот поверженный, но не сдавшийся монстр! Даже сейчас его размеры завораживают. Длиннее на один метр и шире на одиннадцать он превосходил по весу легендарный "Титаник" в два раза! Впечатление такое, что его орудия и сейчас могут открыть огонь. Даже поверженный - он внушает уважение. "Келдыш", вы слышите меня? Я включаю громкую связь на внешние динамики. Вальтер! Говорите. Исполните то, что Вы хотели сделать!
Старческий голос Вальтера, находящегося на борту российского судна и видевшего на экране монитора свой линкор, зазвучал над погибшим кораблём в чёрной глубине океана: "Мы вспоминаем тех товарищей, которых нет с нами. Кто так и не вернулся домой. Вот уже шестьдесят один год, как их дом - морские глубины. Покойтесь с миром! Товарищи, мы не забыли вас! Мы всегда будем вас вспоминать. И надеемся, что это будет в мирное время. Мы никогда не забудем вас, друзья! Никогда. Что бы ни случилось".>
***
Я, Вальтер Вейнц, был поражён его размерами! Он огромен и изящен. А мы молоды и готовы рисковать жизнью. Неудивительно! С десяти лет - юнгфольк. Потом - гитлерюгенд. Каждое воскресенье - день нации. Спорт, стрельба... В моём отряде готовили к морской службе. И вот я, Вальтер Вейнц, один из радистов на этом чудо-линкоре! Не предать чувства бушевавшие во мне! И мои товарищи, попавшие сюда, ощущали такую гордость и такую силу, что готовы были пойти на всё по приказу живого бога Адольфа Гитлера. Наша решимость непоколебима. Мы пойдём в огонь и воду по призыву фюрера. Гордились тем, что нам предстоит великое дело. Гордились тем, что можем умереть за фатерланд. Мы так воспитаны. Мы - моряки кригсмарине!
Я уже знал, что этот стальной собор новой религии строили тайно. В Гамбурге. Спущенный на воду в тридцать девятом году он был техникой совершенства и смерти. Двести пятьдесят один метр длинной. Скорость - до тридцати двух узлов. Сто пятьдесят тысяч лошадей были в корпусах его турбин. Ствол каждого пятнадцатидюймового орудия весил сто двадцать тонн. И это не считая веса вспомогательного калибра - шести и восьми дюймовых пушек! Имена всей команды запомнить было просто невозможно. Ведь нас было две тысячи четыреста человек! Поэтому знакомились по постам, на которых несли службу. Радисты и шифровальщик работали в одной большой, иначе не назовёшь, комнате. Там я и познакомился с Карлом Куном и Хайнцем Штегом. И только один из тех, кто обслуживал турбины, стал нашим общим другом - добродушный увалень Густав. Его философский подход к жизни был нам близок - чему быть, тому не миновать. И, естественно, мы на корабле знали больше всех. Ведь вся информация шла через нас. Но и молчать мы тоже умели. Старались, кроме служебных обязанностей, ни во что не вникать. Офицер - бог, его приказы должны исполняться чётко и быстро, а остальное нас не интересовало.
Моя радиостанция осуществляла связь с другими кораблями и с морским командованием. Как я гордился тем, что принимал радиограмму личного адъютанта Гитлера - Путхаммера! В ней сообщалось, что пятого мая на линкор прибудет сам фюрер! Где и когда он поднимется на борт.
Как мы готовились к этой встрече! На линкоре всё сияло и блестело. Была такая чистота, что казалось чище и вообще быть не может. Хотя наш командир, Линдеман, был строг по этой части. Фюрер остался доволен тем, что увидел. В своей краткой речи он заявил, что англичане для Германии - враг номер один, что нашей задачей является уничтожение всех конвоев идущих в Англию. Что спасение экипажей тонущих судов - непозволительная роскошь. И что для победы мы должны перерезать глотку британцам в Атлантике. Я в жизни никогда не видел ни одного англичанина. Но если фюрер сказал враги - значит, так оно и есть! Ему верили слепо. Германия - превыше всего! И кто из нас тогда не был уверен в том, что наше дело правое?
***
И этот день настал! Кильским каналом вышли в открытое море, где к нам присоединился тяжёлый крейсер "Принц Ойген". Теперь общий курс лежал к берегам Норвегии. В Бергенском фьорде стали на якорь, где "Принц Ойген" дозаправился. Нам же Линдеман разрешил отдыхать на палубе. Стояли солнечные дни. Свободные от вахты загорали, писали письма домой... Мы ждали приказа. В нашем командире сочеталась требовательность и отеческая забота о своих моряках. Мы любили Линдемана. И дисциплина на борту соблюдалась свято. Мы просто боялись Эрнста огорчить! Но всё изменилось за неделю до выхода в район действий. Прибыл новый командующий соединением - адмирал Лютьенс. Жесткий, резкий, не терпящий возражений. Даже если они шли на пользу дела. Человек без эмоций. Умеющий только отдавать приказы. За стальное выражение лица команда сразу окрестила его - "Железная маска". Эрнст Линдеман отошёл на второй план. На его доклад о дозаправке топливом Лютьенс ответил: " Не будем терять время! Линкор не зря назвали "Бисмарк". И мы - тот самый хищник, который порвёт Англии её аорту! Вперёд!". И двадцать второго мая "Бисмарк" вышел в Атлантику.
В принципе мы, молодёжь, были с ним согласны. Корабль мощен и надёжен. Дальнобойность и точность его орудий были выше всяких похвал. Средний возраст команды - девятнадцать лет. Мы шли драться за Германию и любимого фюрера. Мы шли на подвиг!
Двадцать четвёртого мая прошли Скагеррак. И тут заговорили пушки нашего линкора. Нам отвечали два больших корабля англичан еле видимые на горизонте. Я выскочил на палубу. Через шесть минут там, у линии горизонта поднялся ярко- красный столб огня и раздался мощный взрыв. На горизонте быстро уходила под воду, как сказали потом офицеры, гордость английского флота - тяжёлый крейсер "Худ". Он просто разломился от взрыва пополам. Однако его носовая башня, до того как погрузилась в пучину, дала последний геройский залп. "Принц Уэльский", получив повреждения от нашего огня, отстреливаясь, вышел из боя. На палубе царило ликование! И только приказы заставили нас вернуться на свои посты.
Карл, Хайнц и я ещё обсуждали это событие, когда нам принесли зашифровать и отправить радиограмму, которой мы не придали тогда особого значения. Снаряд с английских кораблей пробил носовую топливную цистерну. "Бисмарк" постепенно теряя часть топлива, снизил скорость до двадцати четырёх узлов. И поэтому Лютьенс докладывал морскому командованию, что дал приказ на "Принц Ойген" идти самостоятельно. Надежда была на то, что в тумане поодиночке у нас есть шанс незаметно дойти до Франции. Но в двадцать два часа девять старых бипланов-торпедоносцев "Свордфиш", на которых ещё летали англичане, появившись ниоткуда, атаковали нас под покровом надвигающихся сумерек. И одна торпеда попала в линкор. Спас бронированный пояс корабля. А зенитчики по этим тихоходным этажеркам промазали! Погиб один моряк. Он был первым.
Атлантика штормила и туманила. Карл и Хайнц, вздремнувшие перед вахтой, пришли на смену. Наступило двадцать пятое мая. Скоро утро.
- Вальтер! Старина! Что там вокруг нас? - зевнув, спросил Хайнц.
- Карл! Тебе работёнка с Хайнцем. Командир сказал, что не очень срочно. Поэтому, дружочек Хайнц, я тебя будить не стал. Быстренько зашифруй, и отправьте папаше Редеру в Берлин. А я пойду вздремну часика четыре.
Хайнц, сев за "Энигму" и, начав шифровать, буркнул: "Размечтался! Пару часиков разве. Только что-то я не пойму. Здесь пишут, что англичане на хвосте, а мы, похоже, делаем разворот. Странно! Впечатление такое, будто мы спешим навстречу их боевым кораблям. В нашем-то состоянии. Зачем? Я конечно не Лютьенс..." Вошедший адъютант адмирала, протянув Хайнцу очередную радиограмму и услышав его монолог, саркастически ухмыльнулся: " И, слава богу, моряк! Лютьенс - гений. Этим манёвром вправо мы вышли из зоны их радаров. Сейчас они далеко по правому борту. В таком тумане, обходя их по корме, Мы спокойно достигнем либо Кале, либо Сен-Назара, либо Бреста. Вот шифруйте и передайте радисту. Они уже нас потеряли. И не обсуждать действия адмирала!" Мы вскочили: "Яволь!". Поглядев на нас с превосходством, он удалился. Я тоже. Спать.
А поспать пришлось час, полтора... Но не больше. Да и какой тут сон, если зенитки стали долбить куда-то в облака? Я встал, умылся, привел себя в порядок и вошёл в секретку. Всё равно разбудили. Вяло сказав ребятам "Хайль Гитлер!" я вопросительно взглянул на друзей. Они были хмуры.
- Что случилось, пока я не контролировал боевые действия в Северной Атлантике? - пытаюсь пошутить. Хайнц грустно улыбнулся: " Хватит ёрничать! Нас обнаружила "Каталина". Благо "томми" пока ещё далеко. До Франции их нам не догнать, хотя и держим двадцать четыре узла вместо тридцати. А в эфире что творится! Мы с Карлом послушали! Первое - из команды "Худа" спасли только троих. А тысяча четыреста двенадцать человек так ничего и не поняли. Не успели. Представляешь?"
- Передают, что Черчилль "посадил на гвозди" всё своё командование ВМФ: "Нет ничего важнее, чем потопить "Бисмарк"! Меня не волнует, как вы это сделаете. Вы должны!", - добавил Карл.
- Геноссе! Это отвратительно, что нас обнаружили. Значит мы в досягаемости их авианосца. Что-то мне не по себе!
- Вальтер, дружок! Да ладно тебе. Раскинь мозгами - преследователи нас потеряли. Так? Пока будут рыскать, чтобы поймать в радар, пройдёт время. У них считанные часы на это, согласись!
Подошёл Карл с двумя кружками кофе. Нам его разрешали пить без расписания. Мы - клеточка мозга корабля. Протянув одну мне, он заметил: "Тут был старший помощник командира с очередной радиограммой. Он сказал, что из Гибралтара тоже вышло соединение кораблей нам на перехват. И он уверен, что не успеть англичанам. Уходя на мостик, добавил: "Либо двадцать седьмого вечером, либо двадцать восьмого утром "Бисмарк" будет в зоне действия нашей авиации. Поздно спохватились! Хотя в том соединении и авианосец "Арк - Ройал", но в такую погоду вряд ли они полетят. Это - самоубийство". Вот что сказал старпом. И ещё - я отнёс на мостик радиоперехват. Чёрный военный юмор! Нас преследует "Достедшир". Один. Поэтому держит нас в зоне действия радара. Ближе не подходит. Боится. Но девять "этажерок", взлетевшие с "Арк-Ройала" попутали его с нами. И он увернулся от всех торпед, гадёныш! Вот смеху бы было, если б они своего потопили! Но и контакт он с нами потеря, пока уворачивался".
- Не так уж это и смешно! Они ж взлетели... факт! И теперь примерно знают, где мы. До наших люфтваффе ещё день-два пути. А если найдут? Выходит - мы в зоне действия их самолётов? Отвратительно! Это и мне, простому моряку понятно. А уж на мостике - тем более!
- Вальтер! Не дрейфь! Это были сумасшедшие парни. Ты посмотри - ветер, шторм... Нет! Повторного налёта не будет! - Хайнц потянулся на стуле. - Привет всем! Я вздремну.
Но ему это не светило. Зенитки линкора, как сорвавшиеся с цепи псы, подняли такой лай, что мы выскочили на палубу. На нас шли пятнадцать "Свордфишей"! Как они отчаялись взлететь в такую погоду - уму непостижимо.
- Накаркали вы, друзья! Теперь вся надежда на зенитчиков. Молитесь! Если ещё сумеем увернуться от торпед, тогда я до конца жизни буду каждое воскресенье ходить в кирху!
- Поспал, доннер-веттер! - сплюнул Хайнц, глядя на серое, штормовое небо чёрное от разрывов. - Пошли к себе. Пяль глаза не пяль, но мы теперь надеемся на то, что сможем всё- таки выдержать этот налёт. Хоть бы промазали!
Уже сидя в секретке, мы чувствовали и понимали, когда нас тянуло то вправо, то влево - "Бисмарк" уклоняется от английских "свинушек". Насчитали восемь поворотов. Значит, половина наших бед прошла рядом. И тут нас тряхнуло так, что мы чуть не слетели со своих мест! И только удаляющийся стрёкот "Свордфишей" давал надежду на счастливый исход. Линкор слегка накренился, но шёл!
Часа через полтора к нам зашёл ... сам Лютьенс! Мы вскочили.
- Сидите! - он махнул рукой. - Кто дежурный радист? Хотя, в принципе это уже не важно. - И, посмотрев на нас своим стальным взглядом, продолжил. - Передавайте! Можно открытым текстом: " Торпеда попала слева в корму. Заклинен руль. Повреждён один винт. Скорость - семь узлов. Исправить нет возможности. Буду драться до последнего снаряда. Да здравствует фюрер!". Это всё! Больше в ваших услугах я не нуждаюсь. Передадите и готовьтесь в помощь палубной команде!
Мы вскочили: "Яволь!". Он вышел. А через десять минут по внутрикорабельной связи раздался голос нашего командира Эрнста Линдемана: " Моряки! Возможно это мой последний общий приказ по "Бисмарку". Надвигаются сумерки. Но надежды прорваться этой ночью во Францию - нет никакой. Мы описываем циркуляцию. Приказываю всем членам команды взять из корабельных запасов всё, что пожелают. Попрощайтесь друг с другом. Это наша последняя ночь. Многие уже никогда больше не увидятся. Я не намерен, спустив флаг, сдаваться врагу! Надеюсь, что многие из вас разделят мои чувства. Прощайте! И выполните свой долг перед фатерландом до конца. Я остаюсь на борту " Бисмарка" до его последней минуты. С нами Бог!".
Динамики щелкнули, и наступила тишина. Мы поняли - надежды нет. Даже призрачной. Неотвратимость происходящего давила.
- Пойду, принесу чего-нибудь! Утром, похоже, завтрака не будет. - Карл встал и, оглянувшись в дверях, добавил: "Всё в Божьих руках! Линдеман прав!".
Оставшись с Хайнцем вдвоём, мы закурили. Прямо здесь. Теперь можно. Мы, молодые парни Германии, даже в самых страшных своих фантазиях не представляли, что нас ждёт. И уже не надеялись ни на что.
Карл вернулся минут через двадцать. Принёс пять бутылок пива, бутылку рома, кусок ветчины, хлеб, три банки тушенки и две - рыбных консервов.
- Думаю, до утра хватит! - грустно сказал он. И мы стали вскрывать банки со снедью. Своей финкой гитлерюгенда я разрубил ветчину на несколько кусков, и началась наша "тайная вечеря". Плеснув в кружку немного рома, я поднялся: " Геноссе! Я не знаю, что ждёт нас утром. Знаю одно, так же как знаете и вы, - сладко не будет! Придётся принять то, что нам назначено судьбой. Что? Не знаете ни вы, ни я. Давайте, пока это ещё возможно, пока мы ещё живы, помянем друг друга добрым словом!". Карл и Хайнц тоже поднялись.
- Давайте вспомним о тех, кто остался дома. Придётся ли нам ещё увидеть их? - произнёс Карл и опустил голову.
- Мой дед не перенесёт моей смерти! А мы были очень дружны. Нет, не перенесёт! Жалко его! - Хайнц вытер пальцем слезу. - Мы знали, на что идём. Но не думали в том райском фьорде Норвегии, что это будут наши последние девять дней... что холодные волны Северной Атлантики будут нашей могилой!
Мы чокнулись и выпили. И минут пять, молча, курили. И тут к нам влетел мой знакомый турбинист увалень Густав: "Парни! Послали меня и ещё нескольких ребят предупредить всех, кто хочет, написать домой. Пилот Вилли в истерике, а Ульриха отправляют во Францию. У вас час на письма. И тащите их к ангару. Бегу предупредить других!" - и с лёгкостью, невообразимой для его грузного тела, побежал по коридору.
Я не знаю, что писали мои друзья, но то, что было написано мной, выглядело так: " Мама! Когда ты получишь это письмо, то меня, возможно, не будет. Так получилось! Знай одно. Если тебе скажут, что я был трусом - не верь! Твой Вальтер никогда бы не опозорил себя перед товарищами. И сейчас, возможно в свои последние часы перед рассветом я думаю только о тебе. И меньше всего - о фюрере. Произошла некоторая переоценка моих взглядов. Прощай! Твой сын Вальтер". Ребята тоже не писали романов. Каждый - на пол-листика. Не больше. И, запечатав их в конверты, отдали мне. Бегом, к ангару! На правый борт. Надо успеть! Там уже толпились другие моряки. Дождавшись своей очереди, я сунул письма в мешок Ульриху и, уже спокойно, возвратился к своим. Надышавшись свежим морским ветром. Может в последний раз. Было шесть утра. Наступил двадцать седьмой день мая. Тысяча девятьсот сорок первого года.
- Вальтер! Хватани пивца. Может больше не придётся. - Хайнц Штег протянул мне открытую бутылку.
- Зря столько пива набрали... и ром не допили...
Карл посмотрел на меня из-под бровей: " Да! Не лезет ни черта. Ни то, ни другое, Вальтер! Будем надеяться на то, что допьём после боя. Хотя расклад и не в нашу пользу". Говорить больше было не о чем. Молча покурив, надели бушлаты, каски и разошлись по тем постам, куда были прикреплены. Я поднялся к семидесятимиллиметровой зенитке, что стояла наверху, почти у мостика. Отсюда был видена вся палуба. Почти идеальный круговой обзор. Расчёт уже занял свои места. Я числюсь здесь запасным заряжающим. Носовые и кормовые башни главного калибра проверяют поворотные механизмы, грозно поводя по горизонту своими орудиями. И подумалось: "Неужели эта мощь даст нам погибнуть? Да не может быть!"
- Привет, пираты! - пытаюсь шутить с расчётом зенитки.
- Привет, коллега! - ответил штатный заряжающий. - О! Да я тебя знаю! Помнишь, в Бергенском фьорде мы загорали с тобой на крыше башни "Антон"? Ты радист?
- Он самый!
- Залазь к нам сюда. Присаживайся за бортик. Не так дует. - Командир орудия протянул мне сигарету. - Кури пока!
- А в башнях главного калибра тепло! - Наводчик затянулся сигаретой. - А у нас, кроме тоненького бортика вокруг даже крыши нет. Кто скажет, который час? Мои встали. Дурная примета! Чёрт! Ходим какими-то зигзагами!
- Да говорят же тебе - руль заклинен!
Я поёжился от холодных брызг залетевших мне за воротник: "Кто скажет, самолёт улетел под утро?".
- А вот скажи, который час, тогда ответим! - Наводчик снова чиркнул зажигалкой.
- На моих почти восемь. Точнее - без пяти.
- Да по мне хоть двадцать вечера! - психанул заряжающий. - Я готов тут проторчать хоть целый день на ветру. Лишь бы "томми" нас опять потеряли. Домой хочу! А самолёт наш никуда не улетел, понял? Катапульта сломалась. Да так, что до завтра не отремонтируем. Только будет ли это "завтра"?
***
Где-то на горизонте прогремел первый грозовой удар главного калибра противника. Началось!
- Видите? - не унимался наводчик. - Вот там! Еле видно.
- Да! - Произнёс командир орудия. - Километров двадцать с лишним.
И рядом с бортом "Бисмарка" вырос огромный столб воды. "Томми" стреляли довольно метко. Снаряды англичан падали всё ближе и ближе. И первое попадание, потрясшее линкор, пришлось по самолётному ангару. И потом сразу три попадания английских "чемоданов" начали разрушение верхней палубы. "Бисмарк" огрызнулся. Но и слева, вдалеке, грохнул ещё залп. Очень точный и меткий. И начался ад! Они пристрелялись практически сразу. Линкор сотрясался от попаданий и от залпов своих орудий. Нас брали в огневые клещи. Всё, что находилось на верхней палубе, превращалось в кучу металлолома. Через час, после первого залпа англичан, вышли из строя носовые башни "Антон" и "Бруно". Но кормовые - "Дора" и "Цар", стрелявшие довольно метко, держали противника на расстоянии. Дальше началось такое, что не придумаешь и в страшном сне. Примерно через пять минут, после того, как замолчали носовые, английский снаряд разнёс кормовой пункт управления огнём. "Бисмарк" практически ослеп. Всё происходило на моих глазах. Видя наш ослабевающий ответный огонь, "томми" стали сжимать смертельное для нас огненное кольцо, подходя всё ближе и ближе. И тут, минут через двенадцать - пятнадцать, вдруг ожили "Антон" и "Бруно"! Дав последний залп, заставив англичан понервничать, они замолкли. И уже навсегда. Вышла из строя "Дора". Последняя кормовая башня "Цар" ещё дралась. Но и она, через пять минут, уронила свой ствол на борт. Англичане были уже в двух- трёх километрах от нас. Это уже был расстрел в упор! Теперь им промахнуться можно было только спьяну. Орудия вспомогательного калибра продержались недолго. Их разнесли в считанные минуты. Но "Бисмарк" не тонул! И каким-то чудом заработали палубные динамики. Эрнст Линдеман кричал: "Моряки! Покидайте корабль! Флаг не спускать! Все за борт! Все, кто может..." Но снаряд, разворотив капитанский мостик, заставил его замолчать. На нас сверху рухнула плита от мостика, убив мой расчёт. Я чудом остался жив. Сбросив мешавшую мне каску, я скатился на палубу. Бежал на корму. Потому, что линкор, никак не хотевший тонуть, стоял теперь к англичанам так, что туда падало меньше смертоносного металла. Я бежал по палубе, залитой кровью, как на скотобойне, спотыкаясь о трупы наших моряков, и вдруг услышал: "Вальтер! Дружище Вальтер!". Оглянувшись на крик, увидел такое, отчего меня чуть не вырвало. Прислонившись к уцелевшей стенке палубной надстройки, среди убитых сидел мой друг. Увалень Густав. Он плакал, размазывая копоть и слёзы по лицу. Он был ещё жив. Но... без ног!
- Вальтер, брат мой! Дай сигарету. Если есть. - Всхлипывал он. - Последнюю сигарету в моей жизни, Вальтер! И беги. Я остаюсь. Бежать нечем...
И он заплакал снова. Я сунул ему несколько штук, дал прикурить, и, поцеловав его в лоб, бросился дальше. Но и это было ещё не всё. Из-за другой надстройки мне махал рукой старпом. С группой моряков он, присев, звал меня к себе. Подбежав, я увидел среди них Карла и Хайнца. Живы! Господи, живы!
- Моряки! - кричал старпом. - Мы не сдаёмся! - И он поглядел туда, где бился ещё на ветру флаг корабля. - Надо заложить в трюме заряды. Мы взорвём стопорные клапана. У нас будет время уйти.
Все бросились за ним. Заложив заряды и подпалив шнуры, мы бросились наверх. Только наша троица не побежала со всеми. Мы бежали мимо столовой и нашей секретки... к свету! Может это и спасло нам жизнь, потому, что очередной снаряд, пробив обшивку левого борта, взорвался среди тех моряков, от которых мы отделились. Они погибли все. И, подбегая к "Доре", увидели два вражеских крейсера. Один уходил. А другой, не прекращая огня, развернувшись как на учениях, всадил три торпеды в правый борт уже молчавшего "Бисмарка". Линкор накренился, но... и не думал тонуть! Эта огромная, стальная, на которой горело всё, что может гореть, братская могила немецких моряков не хотела идти на дно! И боевой флаг ещё реял на ветру!
Мы подбежали к "Доре". За ней пряталось два десятка живых моряков. И единственный офицер Лей Лиленхайм.
- За флаг стоит умереть! - кричал Лей. - Мы не сдались! Надевайте жилеты, и прочь с корабля! Да здравствует народ Германии! Да здравствует Фатерланд!
И ни слова о фюрере. Мы отдали друг другу честь и соскользнули с накренившейся палубы в море. И "Бисмарк", разбитый в пух и прах, но упорно не желавший тонуть, закрыл нас собой. А по нему лупили, как по мишени. Это была месть за "Худ". За потопленную гордость королевского флота. И уже находясь в воде, я почувствовал три мощных толчка. В трюме сработали заряды. Наш линкор как-то тяжело вздохнул, медленно перевернулся и ушёл на дно. "Худ" потопили за шесть минут. Мы дрались полтора часа!
Бой затих. Только крики спасшихся матросов нарушали тишину. Нас спасали два английских корабля. Я попал на борт того, который всадил в умирающий "Бисмарк" свои торпеды. Это был "Достедшир". Нас спаслось сто пятнадцать человек. Спаслось бы и больше, но наша всплывшая субмарина заставила англичан отойти. И бросить остальных на произвол судьбы. И вслед нам неслись крики отчаяния и проклятия тех, кто оставался среди плавающих обломков "Бисмарка" в холодных волнах Атлантики.
Вся наша троица спаслась. Невероятно, но факт! Наши бывшие враги принимали нас, как друзей. Это тоже неоспоримый факт. Даже приняли на борт нашего корабельного кота. Всё было брошено на то, чтобы мы смогли вернуться в нормальное состояние. И тогда мы с ребятами подумали, что если бы не война, то мы бы могли и раньше стать друзьями. А ещё у большинства тех, кто выжил, была радость оттого, что для них война закончилась. И мысль о том, что наш фюрер не был живым богом, а был обычным человеком из мяса и костей, тогда прочно и навсегда утвердилась в нашем сознании.
***
Двадцать седьмое мая две тысячи первого года. "Академик Мстислав Келдыш" в такой же серый штормовой день стоит над остовом линкора "Бисмарк", покоящегося в чёрной, беспросветной глубине. К борту подходят два седых восьмидесятилетних мужчины с поминальным венком - Вальтер Вейнц и Хайнц Штег. Они плачут. И опустив в штормящее море венок, Хайнц произносит: "Мы, уцелевшие в том жестоком морском сражении, сегодня хотели бы вспомнить тех, кто погиб на этом месте в тот трагический день. В этот день мы хотим возложить на ваши головы венок. Венок, который опускаем на поверхность вечного и вечно непостоянного моря. Да будет мир во все времена и повсеместно! И никогда не будет войны!"