- Разъездились тут, понаприезжали! Ходют тут высматривают чего-то. Выглядывают все. Таких вот полно, простому люду жития спокойного нету. Что ему - паси свой скот или собирай урожай, да не забывай платить сюзерену, нет, повадились тут, смотреть да вынюхивать, нет ли у вас тут каких чудес или чего необычного. Да что необычного-то может быть тут? Кроме коровьих лепешек да пьяного люда, нет давай выспрашивать, колдуны, чтоб вас! - здесь шериф, запнулся и с опаской посмотрел на посетителя - не сболтнул ли он лишнего?
Но посетитель не шелохнулся, он все так же сидел наклонив голову вперед, и из под капюшона плаща его лица не было видно. Шериф беспокойно заерзал на своем стуле, этот пришелец, чтоб его, мог прихлопнуть его как муху, наверняка, и вставать бы не пришлось, но пока он сидел не шелохнувшись, и то ли думал о чем то своем, то ли слушал шерифово ворчанье. Не увидев ни какой реакции, шериф еще повысил голос и забасил снова, что дескать ездиют тут всякие, жития нет, и работы, а потом скот пропадает или мрет, как у соседских вельдей, потому что повадились к ним ходить какие-то маги или еще кто, развешь разберешь их кто это. Совсем жизни никакой от этих колдунов нет...
Шерифов посетитель же, все это время, ухмылялся под капюшоном - его забавляла трусоватая манера хозяина, высказывать свое недовольство, причем говорить на распев, хриплым пропитым басом, умолкая только чтобы глотнуть воздуха и потом снова продолжать свое ворчанье.
- Иж, распинается как! Прямо оперный артист какой-то, - ухмыльнулся посетитель, а потом... Потом следовал шок. Обладатель Знания Исцеления и Знания Времени, Хранитель второй легенды о Великом Магистре, Носитель Всех Заклинаний Старшей и Высшей Ступени, Вельзев, Старший Магистр магии и потаенной силы ощущал настоящий шок. Ледяные капли пробежали по спине вниз и снова вверх, и на полтильды он потерял контроль. Такого с ним не было десятки лет, да, собственно, и не могло быть. Он вздрогнул, поднял голову и уставился на шерифа. Тот тут же осекся на полуслове и посерел от страха. Толстые крестьянские губы беззвучно зашлепали одна о другую, а подбородок затрясся как будто вместо костей там был творог. Шериф уже и не пытался думать, ЧТО он сболтнул лишнего - он весь превратился в комок серого безвольного страха, а из под темноты капюшона на него смотрели горящие зеленые глаза мага.
Вельзев не знал, что такое оперный артист, он вообще не знал этого слова - "оперный" и никогда его не слышал, это уж точно. Оно возникло в его голове само, как бы случайно, но вот только в головах старших магистров незнакомые слова не возникают, они не возникают там никогда, в принципе...
Что навело его на эту странную фразу, объяснений произошедшему сейчас искать было бесполезно, и пока можно было только сказать, что сюда он прибыл явно не зря. Когда местный конунг просил его по дороге обратно в Резиденцию Великого Магистра заехать в эту деревушку и проверить слухи, какое странное чувство подсказывало ему, что заехать и впрямь стоит, хотя и не хотелось, впрочем это была его работа.
- Так значит понаехали, говоришь? Скот пропадает, - Вельзев, говорил медленно, чтобы одуревший со страха шериф, прешел в себя и понял что убивать его сейчас не будут, - кто еще понаехал?
- Да были здесь... разные были, - шериф осклабился, снова начиная чувствовать себя в безопасности. Женщина сначала была, странная такая, не иначе колдунья, ходила по дворам все выспрашивала чего-то, как туда проехать, а как сюда, а далеко ли до конунга, и до королевского двора. А потом и след простыл, никто и не видел как она уехала, а потом вот эти двое появились. Один такой длинный, прямо жердь, головы на две не меньше меня выше, а я вроде как считаюсь мужчиной высоким, да еще и худой, страсть, - не человек, прямо, а живая ходуля. Почти не говорит, смотрит в упор и не моргает, а глаза, глаза такие жуткие, как будто стеклянные и все губы поджимает, ну да сразу видно, что господин, с простым людом не привык разговаривать. Зато слуга его уж больно болтлив, видать за двоих, хе-хе. Сам супротив своего господина, маленький такой, и толстый, живот выпирает, щеки - во! А глаза такие узенькие с хитринкой, как у кота сытого. Такой сопрет из под носа, не моргнешь, а потом еще и заболтает, не неиначе они святое блюдо и своровали.
- Значит блюдо все-таки украли? И что ж ты молчал все время? Потому как не углядел, тебе ведь охранять поручено вашу тарелку. Ты же здесь шериф..., - Вельзев старался говорить мягко, что бы не вогнать шерифа снова в ступор. Блюдо про которое они говорили, была обыкновенная тарелка, с большими полями, правда из золота. Его хранили у старейшины в селе, и передовали из рода в род без малого лет двести. Каждый новый посев начинался с того, что староста обходил поле и разбрасывал с блюда семена, - такая была традиция, а золотое блюдо, невесть откуда взявшееся здесь, которое шериф считал святым и было единственной ценной в селе вещью.
- Уже два дни как найти не можем, - нету нигде.
- Ну а эти двое, куда они делись, уехали?
- Не знаю я. Перед пропажей видели как они по северной дороге из деревни направились, но так там же сразу холм, за ним не видно, куда они подевались. А идти за ними никто и не решится, этот длинный сразу видно - страшный колдун, глаза то какие, глаза!
- Не страшней моих, думаю,- и Вельзев поднялся.
Он увидел их сразу, как только зашел на холм. И выглядели они именно так как описал шериф. Неестественно длинный, словно насильно вытянутый вверх господин, который к тому же сидел на полудохлой старой кляче, явно сворованной здесь же в деревне и коротышка слуга, толстенький такой живчик. За холмом сразу начиналась равнина, огромный до горизонта зеленый стол, на которой росла невысокая но удивительно зеленая для этих мест трава. Эти двое стояли вдалеке от дороги посреди луга и смотрели как он приближается. Они явно не собирались ни убегать ни нападать. Просто стояли и смотрели на него и кажется о чем-то переговаривались.
Когда он, наконец, подошел, слуга, как ему и подобает, отошел немного в сторону и почтительно замер. Его длинный господин, к этому времени спешился, лошадь фыркнула и тут же пошла, но никто не бросился ее догонять.
- Я Вельзев, Старший Магистр, уполномоченный Его Величеством для пресечения странных и неугодных дел, - маг начал говорить еще на подходе, чтобы не спугнуть, церемонным тоном, который так обожают все знатные господа, а этот был явно из таких , - не соблаговолите ответить на пару вопросов?
А вопросы и впрямь, были, вот например этот странный шлем, на голове господина, блестящий на солнце, с широченными полями, больше всего он напоминал золотую тарелку надетую на голову, а одну золотую тарелку здесь уже искали - но что это за бред?
- Доон, - длинный господин заговорил, бесцветным, неживым каким-то голосом, растягивая, так что слова превращались в один неубедительный слог, - Кии-о-о-тс.
- Дон Ки...? - Вельзев, наклонил голову вперед, давая понять, что не разобрал имени.
- Дон Киот, - бодрый и чуть слащавый голос слуги раздался справа, - Дон Киот, рад вас приветствовать. Мы из далека, поэтому наши имена вам могут показаться необычными, но смею заверить в наших краях они совершенно, совершенно обыкновенны. Позволю и себе представиться Сачо, Сачо Панза, верный слуга достопочтимого господина Дона Киота, - толстячок поклонился.
Вельзев, посмотрел на слугу, кивнул тому и снова перевел взгляд на господина. Тот как и говорил шериф совершенно не моргал и смотрел как-то поверх мага, не встречаясь с тем взглядом. Он был странный, очень странный этот Дон Киот, если он конечно был и вправду доном...
А потом магистр решительно шагнул к нему, поднял голову и поймал взгляд. Белые остановившиеся без всякого выражения глаза уставились на него и тогда Вельзев все понял. Понял, но было поздно.
Мага нельзя просто убить. Его нельзя застать врасплох и нанести удар сзади как бы тихо враг не подкрадывался. За мгновение, за долю тильды до удара в голове Вельзева произошел взрыв, какая-то сила развернула его в строну слуги и тогда он увидел, кто из них был господином.
Сачо Панза уже успел изогнуть свое тело наклоненным вперед знаком вопроса и выбросить вперед руки с открытыми ладонями. С десяти шагов, сминая траву и закручивая смерчем воздух, смерть и боль, волна ненависти и страха - заклинание Гаакх, - шла прямо на него. Такое нельзя блокировать, нельзя защитится, нет никакой стены чтобы уберечься, от него можно только убежать. И Вельзев топнув ногой оттолкнулся от земли и закружился в бешенном вихре, уходя от волны и оставляя ей на съедение своих двойников. И те умирали страшной смертью, волна сминала и перемалывала их, а потом шла к следующему, - пять, десять, двадцать, сколько ей надо пока она угаснет? Она остановилась на тридцать втором, и Вельзев остановил свой вихрь и начал поворачиваться к слуге, уже вставая в боевую стойку, чтобы теперь нанести свой удар. Сколько надо времени чтобы восстановить силы обычному магу, после Гаакх? - часы, хорошему минуты, Вельзеву бы потребовалось не больше 15 тильд, Великому Магистру наверное около пяти, но все равно слишком много, чтобы успеть что-то сделать, прежде чем маг нанесет ответный удар. Сачо Панза хватило полутора, Вельзев даже не успел занести руку разворачиваясь к колдуну, когда тот ударил еще. Так же и даже сильнее. Волна Гаакх снова пошла на мага, и тот опять оттолкнувшись закружился оставляя двойников. Тридцать два в прошлый раз, и столько же сейчас если небольше, всего их не больше восьмидесяти, значит третью волну он не переживет. Чтобы восстановиться потребуется не менее месяца, или провести сутки в подвалах Ордена Великого Магистра, а столько, сколько никто там не был. Сегодня Вельзев должен был умереть. И сходу не пытаясь в стать в позу для удара, и даже не целясь, с разворота он ткнул рукой воздух и попал. Сачо Панза оступился, сделал шаг вперед, чтобы не упасть, его развернуло к магу боком - он не ударил и потерял полтильды. И тогда ударил Вельзев. Теперь уже по настоящему.
Правая рука метнулась вперед, побелевший кулак разжался и из ладони вырвался ослепительный белый луч, из рта Вельзева метнулось пламя и оглушительный рев, разнесся над полем - он вложил в этот удар: туда всё, всё свое отчаяние, всю свою жажду жизни и страх смерти.
Уудар грома, гнев Короля, заклинание Гокх. Земля над которой прошел луч, почернела и обуглилась, воздух стал разряжен и холоден как в горах, а солнечный свет был уже ни таким ярким.
Такой удар тоже не блокируешь и не остановишь, но от него легко увернуться, просто отскочив в сторону. Сачо Панза не успел. От обычного человека не останется ничего кроме воронки шириной не менее метра, от магистра даже самого сильного вряд ли что-то кроме пепла, тела уж точно не будет. От Сачо Панза тело осталось. Оно лежало на земле, искореженное, в нем не было ни одной целой кости, но оно было живо.
Вельзев сделал два прыжка и оказался за головой дутого слуги, чтобы тот не мог его видеть, встречаться глазами с таким колдуном он не хотел - глаза главное оружие любого мага, а глаза у него были живы. +
Оставалось задать вопросы, но времени не было, такой колдун как Сачо Панза восстановит свое тело быстро, слишком быстро, и вряд ли медленней чем Вельзев успеет задать больше чем один вопрос.
Один вопрос. Только один. Губы шевельнулись и заклинание Горхх слетело из его рта. Мурашки пробежали по позвоночнику вверх и шелестнули в голове. Заклинание найдет в уме мага, самый нужный, единственный вопрос, ответ к которому станет ключом ко всем остальным вопросам, найдет и заставит отвечать.
Рот Вельзева открылся и он сам поражаясь тому что говорил произнес:
- Кто такой оперный артист?
На заклинание Горхх нельзя не ответить или солгать. И Сачо Панза промолчать не мог. Все что у человека отвечает за речь, превратилось в кровавое месиво он только забулькал, но его голос скрипучий и злой зазвучал в голове Вельзева, и защекотал мозг - колдун смеялся,
- Кто такой оперный артист? Это тот кто играет в опере!
Все. Времени больше не было. Это немыслимый человек восстанавливался для новой схватки, и пальцы его уже начали шевелится. И Вельзев махнул рукой, просто накрыл врага пеленой смерти. На этот раз без эмоций, без злобы и даже без жалости, как добивают загнанную лошадь. Его пепел взметнулся сначала вверх, а потом ветер разметал его в разные стороны и великого колдуна Сачо Панза не стало.
Время было за вторым. Оставшись без хозяйской воли, тот кто называл себя Дон Киотом не мог не пошевелится ни говорить. Он сидел на земле в неестественной для живого человека позе, с прямой спиной, вытянув и широко расставив свои длинные ноги. Он вообще ничего не мог, ведь он давно уже был мертв.
Вельзев подошел, присел перед ним на корточки и оперся одной рукой о землю. Перед ним была прекрасная работа, лучшая что ему доводилось видеть. Обычно от оживших мертвецов за версту веет смертью, тела их искореживаются и не прекращают гнить, а это почти походил на живого человека. Правда, в процессе трансформации его тело вытянулось, поэтому он и был таким длинным, но больше никаких изменений с телом, как это бывает не произошло, только глаза... но глаза это всегда. У мортз они становятся белыми, а зрачки превращаются в точку и никогда не меняют размер. Великий Магистр часто называл мортз, каким-то другим из какого-то чужого языка словом - зомби, странное, ни на что не похожее, слово, но Великий Магистр знал много таких слов.
Оставалось теперь выяснить, что знал этот Дон Киот, напяливший себе на голову, золотое блюдо местных крестьян. Знать он конечно ничего не мог и сказать конечно тоже, а вот показать... Показать то что видели его глаза он конечно же мог. Вельзев взял его за руку, наклонился вперед, поймал взгляд, и перед ним побежали картины который проходили перед несчастным Дон Киотом, пока он влачил свое существование, одна за другой...
Солнце уже двинулось к закату, когда маг наконец отодвинулся от зомби и встал. Его лицо стало серым и очень усталым. Не глядя на Дон Киота он небрежным жестом вернул его в мир откуда его насильно вытащили, и пепел Дона, так же как пепел его страшного слуги разнесло ветром. Вельзев не смотрел на пепел, он не радовался ни победе ни жизни. В его мир, в мир в котором он родился и столько прожил, пришла смерть. Пришла чтобы уничтожить его Вельзева, и сам мир. Предстояла битва, и в этой войне у Вельзвева не было никаких шансов.
Смерть выглядела как симпатичная молодая женщина, и у нее было имя - ее звали Дольченея. У нее были длинные роскошные черные волосы, и красивое невинное лицо. Лицо которое, кажется, нельзя не любить.