Аннотация: Взять: четырех выпускников престижного университета. Варить в собственном соку одну ночь.
Хозяева жизни
Персонажи:
Айк: Мужчина, 36 лет, выпускник Принстона, миллиардер, живет в Москве. Знает себе цену. Высокий, осанистый блондин. Носит шляпу и пиджаки, шитые у портного на английский манер, с небольшими пуговицами и сложной фактурой, всегда в жилетке. Во внутренний карман пиджака неизменно вставлен платок.
Валенсия Вандербильт: Американка, 36 лет, всю жизнь живет на Манхеттене на Парк-Авеню, потомок знатного европейского рода, выпускница Принстона, миллиардер. Красивая, изящная брюнетка. Носит лаконичное платье темно-синего цвета, всегда пользуется услугами профессионального стилиста, волосы прямые. Имеет изящные манеры.
Гарри Хилл: Мужчина атлетического сложения, 36 лет, живет в Нью-Йорке, потомок влиятельной семьи, выпускник Принстона. Богат. Ходит в клубном пиджаке светло-зеленого цвета.
Нил: Мужчина, 36 лет, жил в Нью-Йорке, разорившийся предприниматель, выпускник Принстона. Одет в дорогой, шитый на заказ темно-синий костюм-тройку и широкий галстук. Носит на правой руке швейцарские часы ограниченного издания.
Стью: Мужчина, 36 лет, университетский клерк, выпускник Принстона. Носит форменный черный костюм.
Элоди: Женщина, 36 лет, выпускница Принстона. Состоятельна, имеет резкий громкий голос, живет на Пятой Авеню около Центрального Парка.
Патриция Паркинсон: Студентка в Принстоне, второкурсница. Американка, из состоятельной семьи. Ходит в дорогих, но не отличающихся дизайнерским изыском вещах.
Профессор Джексон: Мужчина, профессор экономики в Принстонском Университете, 60 лет, умеренная седина в волосах. Носит строгий, качественный черный костюм и оранжевый нашейный платок.
Начало первой части
Сцена Первая
Особенности обстановки: Перекрытый для прохода вход на стадион Принстонского Университета, Стью держит руку на кнопке открытия турникета, по другую сторону стоят Айк, Валенсия, Гарри и Нил. Мужчины в оранжево-черных галстуках, на женщине оранжево-черный шарф.
Айк (А): Послушайте, Стью, у Вас не остается выхода, кроме как впустить нас на этот стадион. В конце концов, это игра с Йелем, что может быть лучше, чем поддержка четырех преданных выпускников? Посмотрите, мы даже шарфы с галстуками купили.
Стью (С): Айк, Вы же не хуже меня знаете, чем это чревато. Я понимаю, что Вам, Гарри и Валенсии хотелось бы посмотреть на игру, но, послушайте, как на трибуне выпускников Принстона может быть человек, которого верховный суд вчера судил за мошенничество?
Нил (Н): Насколько я помню, пока велось следствие, у Вас подозрений не было. Вы даже звали меня на банкет по случаю пятнадцатилетия нашего выпуска, Вам ли не помнить?
Валенсия (В): Стью, тут даже я согласна с Нилом. В конце концов, у этого идиота хотя бы часы адекватные. Если Вам, кромешному неудачнику галактического масштаба, разрешено появляться на этой чертовой трибуне, то этот бандит хотя бы в новостях светится.
Н: О, Валенсия, ты, конечно, всегда по справедливости оценивала мои достоинства.
В (довольная собой, улыбается): Неужели? А мне всегда казалось, что твои достоинства переоценены как акции твоей компании на фондовой бирже.
Н: Ну, в ноль долларов их все же не оценишь.
В: Ну да, можешь продать часы и выплатить всем акционером центов по 15.
Гарри и Стью смеются.
Гарри (Г): Джентельмены, довольно ссорится. Я бы тоже с радостью сейчас посмеялся над Нилом, но мы, в конце концов, пытаемся заставить старину Стью впустить нас на марш.
С: Мне начинает казаться, что Вы пытаетесь добиться того, чтобы я вызвал полицию.
А: Не уверен, что ты с этим ознакомлен, но здесь на такие случае есть синие столбы безопасности.
Н: В конце концов, Стью, черт тебя подери, в уставе написано, что на эту трибуну имеет право прийти любой выпускник, и Вы не имеете права ему оказать. Вы же не отозвали мою степень.
С: Ты всегда был хорош в юридическом законодательстве, даже неожиданно, что ты не пошел на юрфак.
В: Видимо, решил, что на скамье подсудимых сидеть интереснее.
Н (улыбается): Уверен, что это действительно именно так, когда дело доходит до лекций Стью.
С: Гарри, исключительно из уважения к тебе и твоей фамилии. (пропускает Айка, Нила и Валенсию) Что вообще заставило тебя оказаться на публике в компании этих самовлюбленных идиотов?
Г: Мерседес тысяча девятьсот шестьдесят третьего, да бутылка вина две тысячи одиннадцатого в Принстонском Клубе на Манхэттене.
В: Гарри, пошли, ты всегда был медленным на подъем, но не хочешь же ты все пропустить, в конце концов?
Г: А я что, часто что-то пропускаю?
А: Ну не знаю, голы в играх с Гарвардом.
Г: Ненавижу вас. (уходит)
***
Сцена вторая
Особенности обстановки: Новый стадион Принстона, на заднем фоне видны древние башни. Бетонные ступени без откровенно выделенных мест, на верхнем ярусе сидят Нил и Айк, на ярус ниже - Валенсия и Гарри. Слышен сильный крик с трибун, на заднем плане перешептываются более взрослые выпускники. На поле идет игра, развешены знамена Принстона и Йеля.
Гарри достает кубинскую сигару, и закуривает.
Нил (Н): Не уверен, что здесь можно курить.
Валенсия (В): Так говоришь, как будто тебя когда-то волновали правила. Гарри, дай сигару. (закуривает)
Н: Я вообще-то, тоже не откажусь. (берет сигару у Гарри)
Айк (А): О господи, Вы что, снова играете в привилегированную буржуазию?
Гарри (Г): (вынимает сигару изо рта) А тебя что-то не устраивает?
А: Да нет, все меня устраивает. Я просто говорю, что ты делаешь слишком много из-за своего стремительно испаряющегося социального статуса.
Г: А кто сказал, что он испаряется? Сотня миллионов у меня еще найдется, плюс квартир, плюс загородный дом. Побольше, чем у других.
А: Это потому, что твои родители умерли слишком поздно, чтобы ты все промотал.
Г: Это жестоко.
А: Как будто ты когда-то их любил.
В: Так говоришь, как будто когда-то ты любил футбол.
А: Валенсия, сколько можно тебе вообще уже говорить, что в цивилизованных странах эту игру называют регби? А вообще, да, четыре года жил в Америке, и так и не научился понимать ни правила, ни что происходит. Только крики какие-то, дерущиеся мужчины и полуголая команда поддержки. Мне нравится.
Г: (качает головой) Сомнительный повод для гордости.
Н: А ты хочешь сказать, что они у нас у кого-то достаточно обоснованные.
В: Да. Не все, вообще-то, грабят людей.
Н: (отворачивается от Валенсии) Сказала инвестиционный банкир.
В: А что тебе, в сущности, не нравится в нашей профессии?
Н: Ничего. Мне просто в Вас ничего не нравится... (неожиданно вынимает сигару из рта, и начинает кашлять) Черт тебя подери, Гарри, что за дрянь ты мне всунул? Как это вообще вообще можно курить?
Г: Называется сигара, Нил.
Н: Называется дешевая поделка.
Г: Кто бы говорил про дешевые поделки. Не ты ли нам сегодня рассказывал, что сейчас у тебя ни цента за душой?
В: Он знавал и лучшие времена, не шерсти так его, Гарри. Во всяком случае, пока об этих лучших временах не узнала полиция.
А: Валенсия, ты знавала и лучшие шутки.
В: Кстати, Айк, а это правда, что ты еще за 4 года жизни в Англии так и не сыграл в крикет?
А: Я тебе больше сказал - я за 9 лет бытия миллиардером умудрился ни разу не угодить в сексуальный скандал.
Г: Все делают ошибки.
Н: Особенно, ты.
В: Он не делает ошибки, он систематически разрушает свою судьбу. Это другое.
Г: (удивленно смотрит на Валенсию) Я думал, ты на моей стороне.
В: Да нет. Я сучка бессердечная, вообще-то.
А: Открыла Америку.
Г: Сам то понял, что сказал, или объяснить?
А: Это видел.
Г: Нет, прости, такого у меня в поместье не показывают. Как там твое фамильное поместье, к слову?
А: Ну, в отличии от тебя, я хотя бы не распродаю картины оттуда.
Г: Как можно распродать того, чего нет?
В: Этим ты, думаешь, можешь у Нила поинтересоваться.
Н: А инвестиционный банкинг что, по-твоему, не мошенничество?
Г: По-моему, Валенсии глубоко на это все равно.
В: Это правда.
А: У вас сегодня какой-то моральный контакт, что ли?
Н: Скорее, Валенсия проникла в опустошенную интеллектуальную пустыню, хозяйничающую в голове у Гарри. (смеется)
Г: Это было грубо.
В: Вы будете смотреть игру?
А: Нет. Мы сюда пошутить друг над другом пришли. Можем еще Стью позвать, он не только неудачник, но и идиот.
Г: А ты, что ли, жутко успешен?
А: Да.
В: Напомните мне, почему мы сейчас все вместе?
Н: Не знаю, нам всем было плохо и одиноко. Мы все сидели в Принстонском Клубе, все, по привычке, отпускали непристойные шуточки про меня и Гарри, а потом мы услышали, что сегодня игра с Йелем, выкатили старый Мерседес, и в сопровождении трех, черных как смерть и катафалки, лимузинов Айка отправились в Нью-Джерси. Наверное, нам всем было чертовски одиноко, ну или мы осознали, что промотали наши жизни?
А: Промотали?
Г: Ну а как ты это называешь? Нил прав. Что с нами, кем мы стали?
В: Говори за себя.
Г: А ты, тоже мне, великое достижение, родители дали двести миллионов, стал миллиард. Убожественно для инвестиционного банкира, другие такие суммы из нулей делают, или я не прав? Ты и банкиром то стала только потому, что тебя перед помолвкой жених бросил, и об этом потом еще половина Восточного Побережья говорила. Помню, как твой отец за голову хватался. И чем ты занимаешься? Создала что-то великое? Мир изменила? Да нет, сидишь в высотном офисе с деревянными полами, смотря на висящий на стене экран, да проделываешь не несущие никакого логического смысла операция с не несущими никакого практического смысла числами с бесконечными нулями, после чего с видом крайнего презрения ужинаешь в том ресторане на Пятой Авеню, ну как там его? Да, к великому успеху пришла, нечего и говорить, мой друг. Ну со мной вообще все понятно, с Нилом, думаю, тоже. А Айк? Раб своей финансовой империи. Ничего не можешь сделать, чтобы вред ей не причинить. Тоже мне, великий свободный человек и инноватор. Каждое действие расписано, у каждого есть свой эффект. Не уверен, что и сейчас, сидя здесь, ты снова не думаешь о каком-нибудь станке в Южной Америке.
В: Гарри, право же, тебя послушать, и нам надо прямо сейчас отправляться в Плазу на танцы, чтобы там хорошенько набраться, а потом с унынием плестись по Центральному Парку, рассматривая свои рваные портреты в лужах.
Г: Танцы для молоденьких дурачков и дурочек.
В: А вам такие и нужны, или я не права? Посмотри на Айка, ему ведь так и просится под руку какая-нибудь провинциальная дура, из тех, которые ищут себе мужчину достаточно нестарого, чтобы выглядеть пристойно, и достаточно немолодого, чтобы быть богатым. Смотри, какой красавец. Они таких обожают. Костюм на английский манер, заколка для галстука со здоровенным акцентом, постоянные телефонные звонки, а чванства хватит на целую школу-пансион для девочек. Что еще нужно от цивилизованного нувориша в наше время?
Н: А я? Что я? Мне зачем на танцы? Тем более, я сейчас в Плазе себе разве что бокал лимонада позволить могу, да и тот в рассрочку под залог часов. Мне там что делать?
В: А тебе нужна какое-нибудь легкомысленное отродье олигархического семейства вроде Хилтонов, такие обычно не замечают, как выходят замуж за круглосуточных повес, прикрывающих свою физическую бесполезность якобы бизнесом. В последнее время, отпрыски некоторых семей в таких особах души не чают. Выглядишь вполне прилично, при определенном градусе, даже презентабельно. Конечно, надо спешить, это ведь твой единственный приличный костюм? Ты его носи пореже, и не толстей, а то скоро не в одно приличное общество не попадешь. Это тебе Свифт сшил?
Н: Голдман. У него все еще мой заказ на пальто висит. Даже интересно, кто его выкупит.
Г: Продай часы, купи пальто и квартиру.
Н: Ну да, мозги то купить порядком тяжелее. Вот, Гарри, кстати, зачем на танцы? И тебе, главное, приличная богатая женщина из приличной семьи?
В: Гарри всегда видел чуть менее, чем короткие юбки, а я... (на мгновение замолкает, словно обдумывает свой следующий ход) Ну, мне нужны молодые поклонники. Я ведь ничего собой еще, не старуха?
Г: Под бургунское пойдешь.
В: Ну, примерно как твои высокоинтеллектуальный рассуждения.
А: А мне все же кажется, что Гарри не такой дурак, каким выглядит.
Г: А какой?
А: Да ты вообще не дурак, Гарри. Ты просто неудачник, типичный представитель своего сословия, затемненный славой предыдущих поколений. Ничего, все пройдет. И ты еще, наверное, станешь приличным человеком.
В: Ну да, ты же стал, в конце концов.
А: Это ведь непросто.
В: А кто говорит, что легко?
Н: Валенсия, расскажи про своего жениха?
В: А тебе зачем?
Н: Не знаю, хочу тебя понимать.
В: Уверена, что хочешь.
К компании движется некий молодой человек в шерстяном костюме с оранжевой нашивкой тигра на боку, держащий в руках черно-оранжевый блокнот и серебреную ручку. Он явно студент, не очень богат, волосы рыжие, немного веснушек, коренной американец. Он в очках, напряженно изучает сидящих.
Г: Ребят, тут это, кажется, к нам идет какой-то хмырь из студенческого комитета.
А: Я тоже был в студенческом комитете.
Н: А ты склонен считать, что обширно превосходишь его?
В: Он считает, что превосходит всех.
А: Кроме тебя, дорогая.
В: Ну и мразь же ты.
Г: Нашел в тебе достойного конкурента, судя по всему.
Микки Паркер (М): Господа, просите, что прерываю, я из Принстонского Вестника. Не хотите ли дать интервью?
Н: Про какой именно провал моей жизни? Впрочем, могу дать интервью про Ваши очки. Серьезно, это в моде? Светло-леопардовая оправа?
М: А Вам что-то не нравится?
А: Нравится то, что я родился не в две тысяче десятых. Было бы убого провести свою молодость во времена, когда в моде очки со светло-леопардовыми оправами.
В (одобрительно): Они немножко дураки, вот что бывает, когда люди не способны получить адекватное воспитание.
Н: Я также хочу предупредить, что эти двое немножко самоуверенные засранцы. Вот что бывает, молодой человек, когда люди способны получить адекватное воспитание на Лонг-Айленде.
М: Вы заняты? Тогда про...
А: (перебивает) Нет-нет, теперь, раз уже начал, оставайся. Ты хотел с нами пообщаться, теперь живи с этим. Так что, про что хочешь спросить? Только не про футбол, о боже, никогда не понимал этой тупой игры.
Г: Я, вообще-то, был в университетской команде.
В: А здесь никто и не пытается переоценивать твои интеллектуальные способности.
Н: Может, отужинаем вместе? Вы не состоите ни в каком клубе?
В (специально понизив голос, говоря будто бы шепотом, хотя её слова всем прекрасно слышно): У него просто с деньгами плохо, вот и пытается отужинать за Ваш счет. Не грабь бедного студента, Нил, они и так сейчас все на стипендии. Хотя тебе, конечно, едва ли привыкать.
Н (оборачивается к Валенсии, нарочито резко): У меня, вообще-то, все еще есть часы.
Г: Резонно.
М: Вы много пьете?
Г: Конечно, мы взрослые душевно обездоленные выпускники Принстона в глубокой отставке. Пьем только дорогие вина.
М: Тогда в наш клуб Вы не пойдете.
А: Резонно. Впрочем, Гарри может прекрасно справиться и без Вашей помощи, молодой человек. У него всегда получалось. Не думаю, что скоропостижная старость может лишить человека столь важных способностей.
В: Ну денег же может.
А: С деньгами и скоропостижная глупость справится.
В: Или скоропостижная нечестивость.
Н: Ну с твоими же не справилась.
На горизонте неожиданно появляется женщина лет 35, в пышной меховой шубе, одетая явно очень роскошно, но совершенно не по погоде. Губы накрашены ярко-красной помадой, роскошные коричневые волосы распущены и развиваются на ветру, она смотрит поверх толпы, будто бы ищет какие-то особенно важные лица, которых непременно ожидает увидеть.
Элоди (Э) (громко и радостно): Бог ты мой, какими судьбами, Валенсия Вандербильт, Гарри Хилл! Я же Вас сто пятьдесят лет не видела.
В: Признаться, мне иногда хочется, чтобы ты не ошибалась в своих временных оценках.
Э: Бе. Бе. Бе. Ты просто всегда была занудой, и надменной. Так и помню тебя, пятидесятилетняя дева в теле восемнадцатилетней девушки. (начинает говорить подражательно высоким и надменным голосом) 'Я не хожу на дискотеки, потому что я не дура, и из приличной семьи. Пойду на бал. Ах да, точно, субботние балы же отменили в тысяча девятьсот пятьдесят шестом.' Или твое фирменное, 'Элоди, у тебя что, кончилась одежда? Мои платья, конечно, подобраны с нетипичным для тебя вкусом, но ничего, думаю, что ты привыкнешь к тому, что мужчины обращают внимание не только на твою грудь, но и на тебя саму. Хотя, возможно, не обращают.' Узнаешь себя, Мисс-Я-Инвестиционный-Банкир-А-Вовсе-Не-Могу-Выйти-Замуж?
В: Ну да, а ты, видимо, восемнадцатилетняя дурочка в теле тридцатипятилетней дуры. Незамужней дуры, я хочу отметить.
Э: Я этого хотя бы не скрываю.
А: (говорит как бы исключительно в сторону Гарри и Нила) Всегда хотел признать, что обожаю, как они ссорятся. В этом есть своеобразная эстетика.
Стью (С): (выглядывает откуда-то из-за спины Айка) Несомненно. Ты прав, ты прав, Айк. Никогда бы не поверил,что с тобой соглашаюсь.
А: Сочту это за оскорбление, пожалуй.
С: Весьма польщен.
М: Это можно распечатать в газете?
С: Нет.
А: Ну раз Вы ждете моего разрешения, то всегда согласен. Добавьте в эпиграфе что-нибудь о занимаемом мною месте в списке Forbes, пожалуйста.
В: А что, в газеты нынче попадают только кретины с членами?
Г: Думаю, согласно этому принципу отбора, тебе тоже вполне найдется там соответствующее место.
Э: Вы вообще можете общаться нормально?
Н: Мы хотя бы общаемся, а не издаем членораздельные звуки.
Э: Ты на что-то намекаешь?
Н: На то, что ты учила изящные искусства.
Э: А вот это оскорбительно.
В: Неужели? Знаешь, можешь подать на Нила в суд, ему не привыкать.
Н: Я банкрот, а не мошенник, Валенсия.
Г: Звучит гордо.
А: Можешь привыкать.
М: Вы даже на фотографии дружнее выглядите.
Г: Конечно, я же был в стельку пьян.
С: И как вы оказались в Принстоне, я удивляюсь?
Н: И это ты еще чему-то удивляешься?
М: Мы тоже такими будем?
Г: Нет, вы будете хуже. Новые поколения всегда хуже.
М: Вы серьезно?
А: Нет, он просто дурак.
Н: Он сейчас серьезно. (указывает на Айка)
Э: Ребят, ну такой день, а вы тут ссоритесь. Пошлите веселиться, а?
Г: Хочешь сигарету?
Э: А ты перестанешь вести себя так, как будто тебя проигнорировала светская хроника?
А: Я думал, газеты со светской хроникой умерли тысячелетия назад.
Г: Нет. Им все еще интересно, почему с таким треском развалилась помолвка Валенсии.
С: Ну, я бы не назвал это треском. Скорее, что-то вроде грохота.
В: Твоя жизнь, я хочу напомнить, вообще разваливалась в беззвучном режиме.
Г: Справедливо. О господи, хочется выпить. Молодой человек, как Вас, черт побери, зовут?
М: Микки. Микки Паркер, сэр.
Г: Вот и отлично, Микки. Отведите нас туда, где в Ваше время развлекаются, старина.
С: Я не иду.
А: Вас и не звали, Стью.
С: А я уже передумал.
В: Айк, ты же не пьешь, куда ты идешь, черт тебя подери?
А: Созидать, Валенсия, созидать.
(все уходят)
Конец первой части
***
Начало второй части
Особенности обстановки: Один из закрытых университетских клубов для студентов, комната с красными обоями и несколькими диванами. На одном из них сидит Патриция, она держит в руке стакан виски, рядом сидит какой-то абстрактный студент и профессор Джексон. На деревянном столике стоят две пустые бутылки виски, и несколько полных, много пустых стаканов. На диванчике напротив сидят Айк и Валенсия. Вокруг стола, на отдельных креслах расположились Нил, Гарри, Микки и Стью, Элоди сидит у Микки на подлокотнике. Гарри, Элоди, Валенсия и Микки курят сигары, Микки периодически кашляет. Откуда-то издалека слышны звуки музыки и вечеринки. В комнате периодически появляется слуга, мексиканец лет двадцати восьми. Он разносит напитки и наливает виски. Свет тусклый, желтый, льется из двух маленьких ламп над столом. Все немного потрепаны. У Валенсии потерялся шарф.
Патриция (П): Таким образом, как я уже объяснила, мы надеемся добиться перераспределения богатства от богатейших двух процентов к остальным девяносто восьми. По-моему, данный план, с изменением налоговой системы в пользу более прогрессивной, несомненно, носит смысл, так как именно социальный стимул необходим для развития нашего общества.
Айк (А): (отбрасывает хрустальный стакан с водой) Бред.
Валенсия (В): Ну право, Айк, не порти девушке праздник. Она с такой бурей восторга изложила свой план изменения мира, что это было бы крайне несправедливо, крушить её социалистические мечты, рожденные в комке постоянных поездок по Европе и неугомонной родительской ласки, когда они еще так юны и незначительны. Всего-то лишь тридцатипроцентный грабеж, это очень щедро. Я недавно была на званном ужине в Юнион клубе, там какой-то молодчик разголосывал о необходимости 'коммунистического эксперимента'.
Профессор Джексон (ПД): Коммунистические эксперименты? Право же, Валенсия, с этой глупостью мы наигрались еще в прошлом веке. Полно, этот юноша, наверное, просто знатный авантюрист.
В: О, профессор, если бы Вы знали, какие идиоты сейчас сидят в Конгрессе, я не буду сильно удивлена, если подобная позиция в действительности рискнет стать государственной.
ПД: Айк, скажите, Вы такого же мнения?
А: Вообще-то, я не могу позволить себе согласиться с Валенсией, да и в Конгресс меня давеча не зовут. Но в России ситуация вполне похожая, я полагаю, если у нас с Валенсией, конечно, совпадает определение слова идиот - ведь многих своих клиентов она умудряется называть 'уважаемыми людьми'.
П: А ну объясните, почему мои идеи бред, на Ваш взгляд?
А: Я богатый подонок, это сойдет за достойное объяснение?
Гарри (Г): А можно это написать в налоговой декларации?
А: Нет, у тебя нет столько денег.
Г: Ненавижу тебя.
А: И правильно делаешь. Так что, юная леди, что именно Вы так хотели от меня узнать о бредовости своего научно-фантастического плана? То, что он не работает, или то, почему? Хотите обсудить?
П: А если хочу?
Микки Паркер (М): Она дерзкая, вообще-то.
А: Я заметил. Ну валяйте. Хотите, чтобы я Вам объяснил, почему, в конечном счете, Ваши социальные пособия и налоги не сработают? Ну что, начну с начала. Скажите пожалуйста, в клубе есть представителе государственного аппарата?... (молчание) Нет?... (томное молчание) Мне очень жаль, господа, что нет достойного представителя данного биологического вида, предоставленного для Вашего подробного изучения. Итак, товарищи, камрады, как говорит Ваш брат, давайте в глубокой подробности рассмотрим подобное существо, исключительно для чистоты эксперимента предположив, что оно не имеет пола и возраста, тем самым, исключив возможные отклонения в худшую сторону. Чиновник, по сути своей, существо исключительно безвольное, не владеющее ни одним из факторов капитала, которым пользуется. Во-первых, начну с предпринимательства, и это явно не то, что Вам следовало бы, камрады, искать в предоставленном к рассмотрению персонажу. Взгляните на него, какие он берет на себе риски? Риск быть уволеным? Возможно, допустим, но если это максимальный риск - а в реальности, с системой оценки государственного аппарата в данной стране, это максимальная возможная опасность, ибо чиновников не сажают ни за провалы, ни за расходы, если только они не обеспечивали подтверждение - то он берет на себя ответственности совсем не много. В конце концов, найти новую работу не так уж и сложно, особенно, если прошлый работодатель Вас даже не уволили, а не избрал - с кем не бывает, не повезло. Гадости про Вас не скажешь. Эти люди стремятся к власти любыми путями, а, в условиях демократии, непременно к популярности во имя оной - я был бы рад рассмотреть иную систему, но любой тоталитаризм неизменно коррумпирован манией власти, а от этого эквивалентен краху.
М: А как же, простите меня, место в истории, сэр?
В: Ох, Айк, прости, что вмешиваюсь, но мальчик наш, по всей видимости, немного молод и общественно несостоятелен. Место в истории? Кого оно волнует? Когда будет это место в истории? Когда оно определится? О господи, большинству людей важно то, что здесь и сейчас, а те, кому важно место в истории, обычно в любом случае круглые идиоты, которых к Белому Дому и за пушечное ядро подпускать нельзя. Вы что, никогда не общались с людьми? Место в истории? Да откуда нам вообще знать, какое у человека может быть место в истории? Взгляните на Нила, к примеру, еще вчера он, кажется, был герой и богач, а сегодня - жалкий банкрот и бандит, которого даже на игру то с Йелем пустили исключительно по настоянию Гарри Хилла, бездельника и пропойцы, который сам то из себя представляет не более, чем ветхое поместье под Санкт-Петербургом, и известную в определенных кругах Лонг-Айленда и Среднего Манхэттэна фамилию, некогда, кажется, знаменитую на весь мир какими-то заводами. А сегодня, я даже вспомнить не могу, что эти заводы производили. Впрочем, Айк, продолжай, люде же ты интересно рассказываешь - и поживее, пока один из этих дураков не догадался прервать тебя очередным бессмысленным комментарием.
А: Да-да, так вот, продолжим про чиновников. Чиновники - мелочный, глупый народ. Земля и капитал у них государственные, а народ сам выбирает, как именно им будут управлять. Фактически, средний чиновник ни на что не способен, кроме глупых, подвластных популизму и одобрительным возгласами ограниченной морально и финансово толпы, раб своей власти, если хотите, а также раб того, что едва ли смог бы заниматься чем-нибудь другим. Они мелочны, имеют доступ к огромным деньгам, а сами зарабатывают немного - и уж тем более никогда не имели возможности понимать, что такое деньги, и сколько они реально стоят. Для них это цифры в ведомостях, мертвые единицы и девятки, перетекающие со счета на счет, как люди для них всего лишь имена на жалобах и бланкам. В сущности, отдавая деньги государству, мы отдаем их тем, кому совершенным образом плевать, что с ними станут, и дадут ли они пользу - и не надо говорить о достойных представителях общества. Достойные представители общества становятся предпринимателями, учеными, художниками, архитекторами, а иногда просто спиваются - но никогда не чиновниками. Теперь, с другой стороны, давайте рассмотрим деньги...
Г: Прости меня, Айк, что прерываю, ты действительно интересно рассказываешь, но, действительно, давай рассмотрим деньги. Я слышал этот рассказ уже тысячи раз с тех пор, как впервые повстречал тебя в баре за углом, и с тех пор он едва ли изменился, лишь становлюсь все более четким, мрачным и подкрепленным обширным жизненным опытом - отсылки на знакомых сенаторов и губернаторов сменялись министрами, а за ними пришел черед и президентов - и я даже не знаю, кого ты будешь критиковать еще через десять лет. Нет-нет, господа присяжные заседатели, наш с Вами общий товарищ, камрад, как он называет себя, несомненно прав в том, что деньги являются, по большинству человеческой природы, наиболее рациональным стимулом к увеличению общего количества благ, и наиболее справедливой наградой за наибольшее участие в данном процессе - но он смертельно ошибается, думая, что, долгосрочно, деньги способны принести кому-то достаточную сатисфакцию. Я не говорю про единственных людей, ты прав - ты сделал свои миллиарды сам, и наслаждаешься - а может, и нет - ими по праву, сидя сейчас здесь, в этом убогом университетском клубе, из которого тебя уже давно, в современных реалиях, пора вышибить - я вообще уже отказываюсь понимать, на основании чего ты все еще можешь себе позволить находиться в приличном обществе. Нет-нет, Айк, ты жестоко ошибаешься, деньги, особенно большие, накладывают огромный, кровоточащий отпечаток вокруг себя, который едва ли можно заклеить дешевым пластырем из Walgreens. Возьми хотя бы моего деда, про него здесь многие, думаю, слышали. Владелец многочисленных заводов, гений, первопроходец, он был фантастически умен и, по праву, богат, тем самым прославив не только себя, но и еще миллионы своих не самых достойных родственников на многие века вперед. Да-да, Вы правы, он был чистым гением. Но деньги? Мой отец так и не смог его превзойти, ни разу, ни в чем, но особенно, конечно, в количественном элементе. Чего он только не делал, чтобы поддержать семейное состояние - но оно медленно оставалось неподвижным, снижаясь или увеличиваясь в результате пары-тройки успешных или провальных операций. Послушайте, господа, мой отец был сильным человеком, но нельзя же быть вечной тенью бога. Он покончил жизнь самоубийством. А что я? Да-да, и Валенсия, и Айк, и даже разоренный бандит Нил не устают повторять, что я бездельник и пропойца - и я бы и сам не рискнул утверждать обратного. Да, господа, они все, непременно, правы, но знаете, что стало причиной? У меня было все.
Нил (Н): О господи, может, вы перестанете разголосывать о своих несчастных судьбах, господа, право же, голова болит.
В: О, прости, Нил, послушай, почему бы тебе не выпить аспирина? Я уже вижу в глазах мисс Паркинсон возмутительные вопросы, и кажется, она уже готова возбудить какой-то протест против обоих наших ораторов. Не хочешь же ты подвергнуть основы той самой демократической системы, которая тебя и спасла?
Н: Если прожевала, избила, раздела и выкинула на помойку - это, в твоем понимание, своего рода спасение, то ты действительно права, Валенсия. Не хочу. Впрочем, в любом случае, девушку приятно слушать. Она не заражена таким ханжеством и самоуверенностью, как Айк, но при этом не преисполнена обширной жалостью к себе сродни Гарри, который только и умеет рассказывать, как бесполезно его бытие в безумном мире наследственного богатства. Продолжайте, Патриция, продолжайте.
П: Очень интересно, мистер Хилл, слушать ваши эгоцентричные рассуждения о том тяжелом бремени, которое возложила на Вас судьба и капитализм, слезы просто по щекам бегут от того, что думаешь, что такой славный сын Америки был вот так вот беспризорно оставлен в жестком мире ничтожности и великого богатства. А теперь давайте, с Вашего позволения, почетные джентельмены, передвинем фокус на кого-нибудь, кто более придвинут к реальности, к тем слоям общества, которые Вы, простите, и замечать то не хотите из-за окон своих длинных черных машин.
В: Вы так говорите, как будто Вы хотите, юная леди. Ну что же, Вы когда-нибудь были в Южном Бостоне? Соуси, так они его, кажется, называют. Или в Гарлеме? Там есть улица, сто сорок первая, на западе, там постоянно ходят маленькие банды мальчишек. Так были? Я просто интересуюсь, не хочу Вас, ни в коей мере, дискредитировать. Хотя, впрочем, я буду справедливо и абсолютно уверена в том, что Вашим ответом на все поставленные мною вопросы будет, несомненно, жесткое, с привкусом неотъемлемого аристократизма среднего ист-сайда, 'нет'. Я ведь права, леди?
П: Вы говорите так, как будто Вы были.
В: Ох, как легко Вы уходите от темы, стоит мне перейти на что-то хотя бы слегка персональное. Это настолько легко, что мне даже не верится в способность такое сделать у человека, который мне только что с невероятным воодушевлением рассказывал про убеждение, стоящего особняком в его реальности. О нет, я отвечу на Ваш вопрос откровенно и честно, не пытаясь уколоть ответным уколом или больно подсадить язвительным комментарием. Мне всегда говорили, что я излишне искренна, правда, Стью? В общем, не важно, не важно. Да, я была там. Знаете, в наше время скуки, для особенно богатых организуют специальные туры в бедные районы, туда, где обитает вся эта челядь, которую Вы так защищаете, и прикрываете правилами Кенезианской экономики. Нас одевают в какие-то дешевые лохмотья, высаживают из микроавтобуса - и отправляют восвояси наслаждаться городской романтикой, мирно перекочевавшей в современный мир, по всей видимости, из самого О'Генри. И знаете, что я Вам скажу? Это мерзкие места, и деньги, которые Вы так щедро хотите им раздавать, едва ли здесь помогут. Эти люди, сродни Гарри, привыкли жить с обратной стороны его отчаяния. Они не знают про другой мир, они не видели ничего за пределами всей той гадости, которая их окружает. Если бы Вы хотели им действительно хоть как-то помочь, то, вместо того, чтобы апеллируя мудрыми экономическими теориями, которые я, будьте покорны, знаю не хуже Вас, моя дорогая, Вы бы сейчас не кричали в элитном клубе о необходимости грабительских налогов и обширного социального равенства, нет-нет, моя дорогая, Вы бы сейчас говорили о том, что эти людям важно показать, что можно жить не так, как они живут - в конце концов, не все они кончают в трущобах, как не все богачи прожигают свои жизни.
Н: Господи, сколько же в Вас во всех позерства! Господа, я думал, что Вы взрослые, состоявшиеся люди, способные к каким-либо выводам и рассуждениям, но Вы не оставляете себе шанса. Вы настолько удовлетворены фактом того, что считаете себя правыми, что даже не испытываете никакой логической необходимости подвергать свои утверждения каким-либо вопросам, Вам нравится говорить, порой даже не применяя свои слова к реальности. И потом, Валенсия, что ты там говорила про гниение? А ты то прямо спелый фрукт, самый срок, отборный товар, из того, что лежит в магазинах под бирками 'Осторожно, генетически-модифицированная продукция'. О да, конечно, ты права, моя дорогая, ты лучше нас, презренного плебса и предавшей свою сословие буржуазии, все знаешь, все умеешь. Только вот знаешь, ты не похожа на того счастливого человека, которым ты себя выставляешь, и мне даже иногда кажется, что Гарри сегодня был прав, говоря про твою жизнь. Такое ощущение, что ты только и живешь, чтобы доказать всем, что ты лучше других.
В: Нил, ну а ты, в таком случае, ради чего ты живешь? И почему это мы все чертовы позеры, а ты нет? Если я не лучше других то почему ты позволяешь себе быть лучше других? А, Ник? Есть ответ?
Н: Валенсия, любовь моей полнощной старости, ответ есть всегда, просто он может тебе, как ты не привыкла, не понравиться. Я не считаю себя лучше других, я вообще не сравниваю людей между собой.
Г: Я не хочу нарушать Вашу гармонию, дорогие друзья, но все же, может Ник нам объяснит, чем же он так сильно отличается от всех здесь собравшихся?
А: Гарри, мне кажется, тебе надо закругляться с выпивкой. Еще немного, и ты предложишь Элоди выйти за тебя замуж - впрочем, вполне рациональное решение при твоем финансовом положении, я бы советовал.
Г: Ах, снова ты о материальном, грустный империалист. Вы все такие - вы, люди с улицы. Ни наследия, ни рода, ни уважения к себе. Бесформенные, по своей люди, мне иногда даже страшно, что вы не только существуете, но и умудряетесь накапливать в своих руках столько власти.
Н: В защиту Айка, я могу ответить, Гарри, что твое духовное развитие едва является чем-то для тебя качественно или количественно полезным - я имею в виду, взгляни себя, магистр сложных духовных, нравственных и общественных норм, посмотри на себя. Ты сам и не подозреваешь этого, но во что ты превратишься через 5 лет? С твоим стилем жизни, наследство продлится еще недолго, а что потом? Что потом с тобой будет? Окажешься на улице, как все те, кого Валенсия сейчас в порыве ярости называла жалкими, грязными и убогими?
Г: Разве это не то положение, в котором сейчас, напротив, оказался ты, Нил? Разве не ты сейчас здесь грязный и убогий, хоть и в часах за триста тысяч долларов?
Н: А я привык быть куском дерьма ненужного, Гарри, я всплыл однажды, всплыву и еще раз, ты за себя волнуйся, драгоценный кусок золота. Не заметишь, как превратишься в обычный камень, идущий ко дну.
В: Да черт вас побери, идиоты, мы уже на этом самом дне, залегающем возможно, куда глубже, чем вся та грязь, про которую я говорила. Взгляните на себя, кто вы, что вы? Великие мира сего, вчерашние вершителе судеб, сегодня строите из себе невесть что, лишь бы доказать свое превосходство над другими? Черт вас всех побери, Нил, не отвечай на вопрос Гарри, мне кажется, нам всем нужно выйти. Айк, поехали, садись в Мерседес, мне неожиданно совершенно опротивело это чертово место.
(дверь открывается, четверо, пошатываясь, выходят, прихватив с собой несколько бутылок виски, остальные остаются сидеть, застыв в недоумении)