me : другие произведения.

Приглашение ко лжи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Тем кем надо из нас и был, возможно, до определенной степени, кто-то кроме меня, но скорее, все-таки, если кому-то из нас, а вернее - кому-то не из других, вообще могло требоваться быть таковым (а наиболее вероятно, что этого быть не могло - уж если существовала такая возможность, что Им могла быть я), Им была, весьма сомнительно, но все же я, хотя бы потому, что именно тогда я не была, вернее, не совсем была тем, кем была, и, к тому же (пусть два эти противления в соположении друг с другом и действуют в полном несогласии между собой), то была, в свете рассматриваемых событий, не совсем я (особенно учитывая их характер). Что для разных случаев вполне не одно и то же (тем из нас, кто в свое время, возможно, был таковым, сейчас как раз следует обнаружить собственную неспособность догадываться до чего-либо по какому бы то ни было поводу, что позволит им остаться и относительно самого факта в неведении, но - чтобы себе не завидовать - в значительной степени предполагаемом). Понятно: если такое и было возможно, вопрос, случалось ли возможное на самом деле, точно из разряда, в худшем случае, вопросов для красоты (если повезет), в любом ином - вопрос, который не смог быть. Иными словами, в тех условиях наиболее вероятно, что хоть и я, но все-таки именно я являлась чем-то вряд ли имеющим место. В качестве чего-нибудь более конкретного и менее непривлекательного, чем мой тогдизм и моя тамость, можно предложить скандальное несвершение события, наиболее назревшего и необходимого. Как бы то ни было, хочется все-таки многократно прояснять, не испортив, все же, чрезмерной ясностью, подобную ситуацию. Разговор о ней и станет иллюстрацией самой ситуации, представляющей собой, представляющей своей особой, особую точку застревания истории, якобы имевшей место на линии отсутствия границы между существующим и несуществующим в области их совпадения, ситуации в остальном предельно ясной, для которой всегда была характерна перешедшая сегодня уже почти в разряд положительных качеств проблема: чем больше о ней говоришь, и чем удовлетворительно более ясной стать она бы могла, тем положительно менее ясной стать она все же предпочитает, исходя из своеобразного своего тяготения к поздней понимаемости. Зато, конечно, сами по себе события преобразуются, в дополнение к и без того непреходящему их непостоянству, во все более запутанные, что обратно-проясняет историю. Но это важно. То есть, выпадает из спектра нашего внимания. Даже если предположить, что таковое имеет место.
  
  
   Тщетностность: Замечательно, однако, что стоит оставить историю на некоторое время без внимания... немедленным результатом подобной холодности будет обретение деталями ясности, какой не добиться и от действительности ("действительности может быть слишком много в любой доступной ей мнимости" (Маркиза де Помпадур, "Манеры и модальности")). Такова эволюция любой истории, предоставленной самой себе, и на этом рассказ следует закончить. Мне нужно не погружаться слишком глубоко в понимание темы, но скользить над изложением событий неминувших лет, едва их касаясь, с тем чтобы верно ухватить самую их кровь (философию становления вкривь и вкось). Прежде всего, хотелось бы кое-что предположить (а именно, что главным действующим лицом, с правильностью немногим более полуправильного - хотя та, что была им в противном случае, хотела бы всех процентов (для меня) - была я), но, так как сопротивление пустоты здесь велико, а следовательно, я, сама по себе, неосуществима, мне остается лишь, зная, что настоящего текста нет, сожалеть, что в данный момент вы его не читаете - хотя вам и кажется обратное, и, хотя посредством кажущегося чтения вы должны бы достаточно неизбежно осуществлять чтение действительное, вы все-таки этого не делаете - даже если в действительности это и не так - а само повествование на этом месте покинуть вместе с осторожностью в высказываниях, ибо не уверенность есть то, чем можно здесь определить степень веры в свою правоту как в том, так и в обратном. Соответствующему тому времени отрицательному времени от нас не требовалось соответствовать - мы находили тому подтверждение в навязываемых нам (впрочем, навязываемых, пусть и с наглостью, все же не без намека на некоторую деликатность) ощущениях безрадостных чувствований, отвечающих на наши вероломные попытки вмешательства в свою жизнь, вторжения в организм своего существования, посягательства на свой собственный внутренний мир, попытки самоинтервенции во внутреннюю свою организацию; Самоощущения еще до их появления были заменены привычкой - в начале, ненамеренно намеренно, намеренно ненамеренно впоследствии рассеянно к себе прислушиваться: мы могли относиться к происходящему так, словно мы о нем вспоминаем, и действовать соответственно (по схеме рождение-жизнь-смерть). Такое "действие в воспоминании" позволяет с долей сравнительно простительной неосмотрительности предполагать полное отсутствие разницы во времени у равных его протяженностей разного проистекания и наблюдать невозможное совершенствование формы существования изложения в сторону ее логичности вплоть до его актуализации в момент свершения (деградации). Зарождающаяся таким образом двунаправленная жизнь на руку всем не учтенным в ее полном цикле факторам. Желательно было все происходящее, или же - или и - совершенно исключено - решалось субъективно не нами, и всегда в заведомо недоступное нам время - к этому мы, однако, были так или иначе непонятным образом подготовлены, благодаря чему, правда, только сильнее ощущали всю последующую от происходящего отрешенность и причастность к нему, данные нам в равнодушии к ним обеим. Реальность представляла собой бездомную пустоту, внутри которой не было многого и многого, в частности не было истины, похищенной и перемещенной. Мы жаждали попасть в эпоху инверсной логики, осознавая всю опасность такой мечты, но не ее исполнения и не его возможность. Лишившись своего главного формального преимущества, аргумента истинности, реальность постепенно впитала в себя весь воображаемый мир, и, таким образом, заполнив себя собою, сама же трансформировалась в нечто внешнее по отношению к себе, полностью иссякнув из собственных свойств. Лишь изредка остатки реальности показывались на некоторых участках протекавших рядом с нами жизней других участников жизни, проявляясь также и среди нас, в самобичеваниях на отметке "недопустимо хорошо". В любом случае, эмоционального неприятия противодействия самим себе с нашей стороны - стороны невоплощенной автономной акции, иновоплощенной в стороннюю атмосферу - никто из нас не ощущал, прочие же попросту юридически неспособны были прочувствовать во всей полноте эффективность подобных коммуникаций, даже если и имели на тот момент склонность к такого рода переживаниям. Акция, очищенная от актеров, действие без производителей действия - вот чего мы от себя ожидали. Превосхождения преходящего. Это процесс, это то, к чему готовятся, зная, что оно обязательно не состоится. Как арест Ольмана по обвинению в неоправданно неправомерно чрезмерно эстетическинаправленном использовании диалога в качестве среды обитания. Он показал нам достойный пример, как можно стремиться более всего на свете к чему-то, будучи уверенным в неосуществимости этого. В остальном же, представь мы, например, что ничего подобного вообще, быть может, не может быть, и ничего на самом деле нет, нет так, как нет Ничего - даже и в этом случае не более, чем легкая тень сомнения могла бы и легла бы и на эти мысли, теперь уже не наши - только и всего. И это самое большее, чего, возможно, можно было добиться, того не желая, и, возможно, самое меньшее, добиться чего желая было невозможно. "Я буду избегать говорить в присутствии третьих лиц о втором лице в третьем лице" ("Луна безымянная", 1992). Вымысел в нетронутый, заповедный момент достаточно неопределенного времени становился вполне реальным, но внутри некоторых реакций возникло их небытие, выражение 'все обошлось без последствий' беспрепятственно разгуливало вместе с ними по исследующим их институтам и было как никогда хоть что-то значащим. Для одной копии выведенного сложнейшей ложной логикой уникального следствия не происходящего в действительности всегда определено исходным не более одного оригинала - подлинной версии, и вдруг эта привычная аксиома стала трактоваться верно. Но не верно в обычном смысле этого слова. Исследующий передавал проблему исследующему, и следующему исследующий. Проблемно насыщенное время, время, наверное, неверное, привело ко дням пренебрегания исследованиями и пагубной практике губительно частого прибегания нами, всерьез изучавшими проблему, к использованию освобождения от текущего момента путем забытья. Требовалось обновить вопрос. Не является ли оригиналом тень копии правды, если она не способна им быть? В изобилии верных ответов на него мы не могли зафиксировать достаточно смысла, а со случайным разрешением вопроса нас постоянно преследовали проблемы по части происхождения такого, какого происхождения такого было меньше необходимого ровно на одну единицу происхождений. Мы установили, что логика подвластна и устанавливали, кому. Выяснили, что ложь - это истина. ('Чем может быть также и ложь, которую переврали, если ее нет, но может - самозародившаяся ложь, которую не слагал никто из наделяющих сказанное смыслом', - даже не найдя для себя достойного оратора, мысль эта сама прозвучит в любом хорошо отрегулированном научно-исследовательском агрегате институции исследующе деятельной научности, в достаточно освещенном непроветренном и бродящим застоявшимися продуктами умственных деяний нутре совещательной комнаты в солнечном утре). Но самым уничтожающим по-прежнему являлся неответ. Мы изучали поведение истины в области вымысла. Разрешить незаданный вопрос могла только Она. Мы ждали Ее прихода.
  
  
  
   Оказывая сегодня более чем когда-либо вынужденное доверие змеиноглазо Звезде Сенсации везде, где я, там чувствую холод Ее морочащего взгляда на своем сердце. Отовсюду пишу вам, что именно надо оглянуться, и почти не решаюсь сделать это, ибо знание заранее наперед знаю, что увижу в своих глазах Ее, и в глазах запах беладонны, и у нее в глазах, что видит Она. Меня, но не меня того, который временно пребывает мною - из белоладонных глубин своей бесконечности того, кто вневременно мною пребывает, Она провидит. И приводит к жизни, что меня приводит в чувство. Образ восстановить в памяти невозможно - лишь увидеть снова. Трепет, испытанный под Ее взглядом, не возродить в себе - лишь заново ощутить, удостоившись вновь. Но не увидеть. Не ощутить. Не удостоиться. Неповторимость - смысл Ее. Она - смысл чувства без остатка. Живое чувство - взгляд Ее. Это - холодный свет неответа. Презирающий отклик, требующий отзыва. Я не знаю, я имею весьма ложное представление о том, куда Она нас зовет (к нам, но заводит в итог, где чуждое мысленному составу и событийно-личностному наполнению время - все, что ее заботит), и, однако же, я выношу верное суждение: 'мы на том конце, начинать же с самого начала с конца искать начало - до конца изначально. И это так без конца печально. Что сначала означало, а уже при этом, по видимому, каким-то образом, все же и благоразумно, что также мне не может ведь быть неизвестно, и, однако же, мне именно что неизвестно и это тоже'. В то же время, на вопрос, стоит или нет ждать того, кто по витиевато этому мостисто мостному мосту с кольцом (чьим тем в том символически представил символьно тот тем тот, кто тем символом представил его, символичный, чем-то тем?) придет к нам и так приведет нам себя, если ожидаемые будут нами, кто-то ответил: 'стоит, чтобы, придя сюда, найти себя во всем, в том числе - в том, чем мы являемся; Стоит, даже если я посчитаю иначе, ибо я, случается, заранее забываю о некоторых достоверно неизвестных мне вещах и могу в нужный момент не изложить требуемые мысли, сославшись на собственное отсутствие'. Кто это было? И где вообще фактор оно вошел в нашу суть? Что гарантированно помнит каждый из образуемой нашей группой пары? Все было на что-то похоже, обязательно на что-нибудь плохо узнаваемое, потом, на все подряд, и - на все остальное кроме того - то есть это было отличной отличительной чертой, пусть и совершенно бесполезной при распознавании - факт остается фактом: непригодная для использования отличительная черта. Меняясь местами с тем или иным, вы казались самим собой, а оставаясь собой - исчезали. Казались одним, оказывались тем же. В итоге мы существовали всего лишь на самом деле. Непрерывно происходила подмена впечатлений, но не всегда другими. Они воспринимались нами естественно - с бережным отвращением. Так незавершенный фокус разглядывает ошибившегося на нем фокусника. Плюс привкус заведомого заблуждения: будто легко передать без слов все что угодно - последнее, впрочем, вполне соответствовало действительности, если, конечно, не придерживаться истины. Так предадим же себя забвению!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ах, я выношу верное решение, но не в моих силах его вынести!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вас расспрашивают, разбивают на ответы, вас словно раскрошивает, и вы, не понимая, но рассыпаетесь, и сами себя расспрашиваете. А ответов у себя для себя не находите. Что же спрашивали, ныне недождавшийся?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Надо вовремя ничего не понять. Добиваться, только не зная чего. О чем моя жизнь? Потом, что молчал, окажется. Потому что ты в самом начале от себя. В вопросах не успевать отвечать, чтобы забыть об этом. А жизнь - далеко: себя слушать - как чужой разговор подслушивать - оказывается, что вы - это вы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Учат? Танцевать. - думаете вы, и ваша речь мягко корректируется, виляя вливаясь, Вас забирая с собой, в одну из многочисленных разновидностей вашей судьбы. Судьба маловероятных возможностей - вам ничего не стоит согласие с собственным мнением, и ваше личное мнение о том, кем вы являетесь, не стоит ничего.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   И вы делаете то, что делаете, просто отвечая на обучение в диалоге отношений. Просто простота в том, что Вы оказываетесь в ситуации танцев.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Пока еще не танцам вы учитесь, пока что вы робот для совершения телодвижений для совершенствования робота для совершения телодвижений; вас учат учиться именно танцам;
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вы все меньше оскорбляете взор; великолепие нажимает на какую-то кнопку в вашей нервной системе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Посмотри в меня! Кружение и кружение. Кто вдохнул в нас изящество? Я вмурована в воздух. Стало моим девизом "Должное - сложное"! Меня изваяли скульптурой танцора, танцующей скульптурой; с хлопком в ладоши вывинчиваюсь я из пространства, фигурными узлами его вокруг себя вяжу и ворожу я время ритмом, и восхищаю, и похищаю мановением руки сердца;
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   И потом повторяйте, сколько хотите, потому что не сможете; И всегда узнавайте, потому что поверить не сможете.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Что им от меня надо? Не сумеют ни представить себя мной, ни даже захотеть этого. И предполагать такое было бы нелепо. Но не было бы, а было.
  
  
  
  
  
  
  
   Вы. Что потом - неизвестно.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вы все еще вы. И ненависть вы превратили в ласку;
  
  
  
  
  
  
  
   О вещах, которые появляются, когда о них заговоришь - как эта фраза.
  
  
  
  
  
  
  
   Из вашего слова выходит иной человек, никому кроме вас не известный, и вы решаете превратить в себя эту тайну - решаетесь претворить себя в тайну.
  
  
  
  
  
  
  
   Что это, жизнь? Очередной момент, к ВАМ не имеющий нисколько отношения.
  
  
  
  
  
  
  
   Очередных минут какая непричастность к вашим чувствам!
  
  
  
  
  
  
  
   Боль.
  
  
  
  
  
  
  
   Ноль.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ты говорил, что хочешь жить? Так что ж ты не живешь?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вновь вечер из больничного окна. Он вспыхивает предо мной;
  
  
  
  
  
  
  
   Он несет мне букет звездоцветный;
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Сестра спросила - врач, мол, беспокоить не велит - кого еще впустить.
  
  
  
  
  
  
  
   Пыталась имя я произнести, но говорить не может рот.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ее зовут жизнь. Приведите ко мне жизнь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Приятных снов - только так я могу покинуть больницу. Просматриваю город, перелистывая пустые кварталы, захожу в дом. 'Я должна научиться не танцевать'. ' - Друг мой, подумайте, достаточно ли глубоко ваше желание? Сейчас многие обращаются в нашу школу, отучающую от танцев...', окрашивается в свет потолок-телевизор, и молчит, требуя внимания - абсолютного спокойствие выключенного экрана становится сверхабсолютным, когда на нем вспыхивает лицо министра танцев, излучающее спокойствие, невозможное в моменты своего отсутствия, и в прочие успокаивающее само наивысшее возможное. Вот кто идет по жизни свободно, не танцуя. "Мы, не стану говорить Вам этого, стараемся взять за обучение душу, но дать как можно меньше. Мы ненавидим мысли, где нет танцев'.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   'До утра есть еще время - советую вам подумать, прежде чем проснуться. Ведь это ни к чему не приведет. Это так здорово'.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вашу ситуацию, часть жизни, всю вашу жизнь, разумеется, никто не станет примерять на себя с готовностью (тем более), в том числе и вы сами, ибо, перемещаясь по жизненному пути туда и обратно, вы сладостно обречены всю жизнь не ощущать ее своей - пусть вашей для других - но рядом чувствовать действительно свою. Как результат рассказа - соблазна частью нереальности реальной - желанье слушателей полностью присвоить счастье, несовершенства человекоформного их пережитостью не удешевленное; о вас же складывается, отвлеченно от рассказа, особое мнение, основанное на преобразовании истории в уме слушателей внесением неясности. Некто думает, вернее недумает: 'кто-то другой, не я - он гораздо менее я, чем я, я его не знаю: он - таинственен'. И мы переживаем небезрадостно безадресное чувство благодарности, получая трансцендентное представление о себе внутри наших слушателей, представление о себе как об индивидуальности со своим личным, иногда ни на что не похожим опытом; в полной мере доверием назвать такое отношение нельзя - но главным образом потому, что само по себе оно не имеет к категории доверия никакого отношения, если же это не было бы так - с уверенностью можно было бы назвать его "по меньшей мере, слепой верой", неважно, что здесь я имею в виду. Именно ваше мышление подойдет к моменту воспоминания наименее подготовленным - полагайтесь на него, ибо ваша подготовка ошибочна. Об этом вы уже будете думать за миг до того, как сможете вспомнить.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Я одинакова с самой собою.
  
  
  
  
  
  
  
   Я не одинакова сама с собою.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   И все это не было тогда для нас чем-то таким уж новым, но было, как и здесь, когда я пытаюсь вернуть мысль в обессмысленный текст, наблюдая, как события умирают на бумаге, чтобы доказать истории, что она действительно происходила. Важно забыть о ней, позволив убедить себя в том, что она -не она, и достичь перерождения с чувством собственного несуществования помимо нее. Последний (он же единственный) путь к любому главному всегда напоминает лихорадку. Феномен жизни. А у нас фоном - жизнью - было простое исправленное прошлое. То же и позже, но не совсем вполне. То было слегка прошедшее недавнее, с улучшенным положением в своем состоянии. Оно отличалось чем-то, что не бросалось в глаза, и мучило мысль своей единой непостижимостью. Внутри времени иногда зарождаются вспышки, завихрения - из-за них возникают потоки легкого времени - это быстрое переменное время, постоянно изменяясь в своем смещенном течении, оно легко порождает у индивидуума стремление сохранить, во что бы то ни стало, манеру безусловной скоростной адаптации. Понятие гармонии немедленно преобразуется в понятие о ее отсутствии. Не подавая виду, что вы заметили течение сквозь себя такого второго времени, вы можете полностью нейтрализовать его. При этом некоторая гармония экстремальности исчезает, вместе с тем, понятие гармонии обязательно преобразуется в понятие об отсутствии гармонии экстремального. Я видела, как однажды, в момент своего исчезновения благодаря чьему-то усиленному апатированию, легкое время было застигнуто в своей переменчивости на стадии совпадения с внешним, в результате устранилось вообще какое бы то ни было время. И безо всякого времени жизнь сохранилась. Феномен жизни. Исчезновение времени, если раньше оно будет переживаться вами очень остро, как недоверие к вам со стороны вашего прошлого, ваших действий, то теперь, после разделяющего вас с теми событиями их отрицания, было тем более важно и нужно. Последняя мысль, из всего сомнительного рассказа - единственное достойное внимания. Но я это говорю например. Если бы я чувствовала необходимость дополнительного сравнения, в качестве примера упомянула бы мое сегодняшнее положение - как позволила втянуть себя в противонаправленное времени рандеву, и, потеряв уже всякую надежду выбраться из него, потерялась и внутри него, и теперь не могу обнаружить течения даже искаженного времени. В эту самую минуту в мое существо входит ощущение собственной подзащитности у себя - мне передаются ощущения моего убежища, слившегося со мной в порыве меня защитить. В то же время, общение с собой затруднено и происходит через вторых лиц. Имея доступ к себе исключительно через посредников, не следует волноваться и допускать неосторожные движения мысли, но сохранять спокойствие не будет спокойнее - не будет ли разумнее спокойно от него отказаться? Я не буду прекращать течение времени, пока кроме меня никто не считает его существование модным излишеством. И я неуверенно и радостно направлю себя в русло обыденности при помощи одной несложной фразы. Не стоит видеть в этом факт. Отсутствие эпитета также хороший эпитет. Раз мой рассказ нелинеен по своей природе, его же правила в нем должны нарушаться едва ли не сразу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Все, от легкости в мыслях до одобрения критики, свидетельствовало о заключенном в нас потенциале неизбежности, и праве на способность к доскональному пониманию. Тем сильнее было наше недоумение от непреходящей уверенности: мы абсолютно ничего не понимаем вот уже в который раз, и в который раз чего именно, мы не понимаем. Мы были как тот ученик танцев, что, взяв несколько уроков у нескольких учителей, ждет, в параличе позабытого желания - запустить застывшее время - танец, данный в мысленных ощущениях - ждет простого нажатия кнопки, чтобы рассыпаться снегом - упаковочной стружкой небесной почты - по рукам своих учителей. Мы были как он - нас почти не было.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Шизофрения - танец мыслей. Форма мышления. Это неправда! Вовсе нет. Натягивая поводья, вы удерживаете аморфную материю в рамках костлявого текста, не позволяя лошади соскочить с ее скелета, вытягивающегося в галопе в простертую человеческую длань - ухватить, не отпускать, укусить и вкусить, почувствовать под ногтями кровь своего мира. Вы на удочку ловите птиц. Поймав, слегка придерживаете их полет, чтобы остаться в рамках выразимого в словах. Оперируя текстом вы постоянно возвращаетесь, к читателю, к самому тексту. Когда вы наблюдаете пребывание в себе чувства, у которого нет сходств, приходится признать, что оно не имеет ничего. Кроме себя самого. И чего-то с другим. Другого с ним. Но оно точно вне взаимосвязей вас с объектами и явлениями - объедками и уязвлениями. Если вы закрываете глаза более чем на миг, а, когда открываете их, ничего не разрушено и не погублено, значит ничего не было. Если бы было, не закрыли бы. Относите его одновременно и к внешнему, и к внутреннему, потому что не входит в общее положение вещей, в атмосферу впечатлений, окружающую вас и вам подобных, и окружавшую, сколько вы это помните - не то, чтобы вы много помнили - так пусть будет образцом естественного поведения на вашем месте предположить себя богом. Теперь достаточно ясно, что приглашение ко лжи есть приглашение к правде. На вершине, где трудно удержаться, я держу в одной руке ложь явную, в другой - мнимую правду, и пью из воздуха прохладную норму. Полагаю, довольно лжи на сегодня. (Это такие мысли, не вполне мои). Итак.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Каждый из двух выбирает какое-нибудь действие, и не решается его совершить, а в уме - опровергнуть. Затем оба контролируют мысли партнера. Все остальное максимально возможно упускается из виду.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Светлое время суток в бесплодных попытках избежать совершенства.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Если осмеливается заниматься чем-то кроме - здесь вскоре последует уточнение - в своей жизни кто-то из нас, то себя отвлеченного видит со стороны. И ничего не может с этим поделать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Непременно безумно волноваться должны все остающиеся невидимыми зрители исключительно для виду.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Пока хватит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   (Последнее, кстати, и привлекло к данному виду телевидение, сделавшее рентабельной профанацию первого).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Нас в то время такие вещи как скука не интересовали абсолютно. Совсем не задавались также и конкретными вопросами. С уверенностью утверждать очевидные истины мне и сейчас мешает неизвестно что, но к этому я легко отношусь, причем, претенциозна до обыкновения в излишествах, как иногда, никого этим не удивляю, хотя именно это во мне сейчас и не должно удивлять. Все определено так, но высказать себя требуется иначе - 'Я не есть я. Я есть то, что я сейчас произнесу' - мысли об этом переворачивают полярный ответ, что заранее очень плохо. Это, заметим, чтобы не изнашивать ориентиры, называется ложью. Более того: это и есть ложь. Еще одно бесполезное наблюдение - интересный момент - или, вернее сказать, отражение явления не имеющего аналогов искажения. Видоизменение правды - неординарное обоюдно тупое стремление к обману (и - мало - способность изменять ложь, доводя ее до предела своей фиктивности, и в полной противоположности базовому состоянию - соответствующую действительности - считать сохранившей за собой все свойства и права исключительно иллюзии; совершенно справедливо называть это естественным). Надо быть в меру естественным. Для освежения понимания рекомендую очень старания без стремления. Не зря уже упоминалось чувство легкости в передаче чувств без слов - ему неизменно сопутствует уверенность, что все возможно и - возможно - возможно просто - п е р е д е л а т ь словами. И я - пусть в основном это и были вы, со своим нежеланием быть замещенным мною, нежеланием, так всегда вас раздражавшим - я к соответствующей дате в календаре готовилась подойти достаточно неподготовленной, досадуя на невозможность спонтанной неподготовленности, и уповая единственно на свое регулярное тренировочное плавание в стиле неподвижного сплавливания себя на спине вниз по течению - такая практика должна была, по моим словам, придать мне пассивности, достаточно развив апатию, а многочисленные перекаты и водопады - утончить манеры, присущие фаталисту. Ты, со своей стороны, предоставил свой синдром последней встречи (это, как мне кажется, и есть то самое, чего и ради чего кроме меня от тебя мало кто ожидает). Эта идея фикс в старых справочниках по психиатрии присутствует под нелепым названием 'Картина снята с проката'. Смысл мании почти что заключается в поиске смысла самого настроения (его настрой на самое себя поражал бы меня и по сей день, если бы я была более устойчива к элегантной нейрохимиохирургии, бесплатно предоставленной мне у тебя на родине). Выйти из него, поэтому, всегда было очень и очень просто, но совершенно нежелательно. Понятно, что по истечении из проведенного в нем времени ощущалось выскальзывание из псевдофальшивой самофиксации, забывалось все остальное, и чувство сохранялось свободным от событийного обрамления, конкретный эпизод высушивался и выбрасывался. Незапланированным образом обернулась и встреча в реальности с теоретически зазубренным практически до дыр за годы моего пребывания в самой себе рубежом между пожизненной приватной безвестностью, публичностью и знакомством, который требует простого уважительного игнорирования (и только). Хотя некоторые и считают, что именно сама возможность равноценного неадекватного восприятия и есть самое сложное во всем вообще (буквальная трактовка - "пусть все говорят непременно иначе, чем думают, нежели я" - появляется во временном мире в виде т.н. религий, которые, сами по себе, все суть частные случаи уравнения реальности). На практике я своим повышенным к нему невниманием немедленно обратила на него всеобщее внимание. "Ты" вам кажется красивее, но "вы" тебе нравится больше - примерно таким было объяснение случившегося, самопроизвольно сложившееся у меня в голове. "Нравится" и "красиво" обычно не в фокусе после травмы травой или ночной. Но это вопрос не симпатий или вежливости, ведь я обращала, собственно, именно ваше внимание, имея в виду отвратить его от всего остального, завертела в результате как волчок. Таков был смысл, и, потому что не я в этом смысле эквивалентно нам, а в каком это смысле, уже загадкой будет и для разума, мыслящего загадками, что и есть само по себе мы. Это было получено вместо ответа от неизвестного. Вымышленного, как все реально существующее. Тогда, как и всегда в моей судьбе, аромат любопытства, с которым я не расстаюсь от первых симптомов творческой жизни в колыбели, до пограничного, грубо вмывающегося в удоботечение времени момента, и отсюда и далее мне неясно: что же далее, когда все настолько знакомо? Либо ласково переломать, либо требуется серьезный, адекватный ответ. Полнейшая неизвестность - вот такой лично я нашла для себя лично. И теперь предлагаю его вам для меня в такой модификации: как выглядит очередное мгновенье полного своего отсутствия? Практически не запомнена также обоюдная леность в архаизме хорошего настроения, как-то: "ты меня любишь", "грусть" и "героизм". Никто меня не спрашивает, могли ли мы придумать себе интерес. Сочиняя для тебя и меня желания и делая их реальными, мы готовились видеть, как ты и я войдем в игру, а потом ты и я входили в игру и показывали нам, как мы готовились это видеть. И ничего из того, что мы предполагали, не обретало возможности существования, но сразу начинало существовать. И мы осуждали это, как если бы то действительно были мы.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Мы любили себя. Ангел, стрелявший в наши сердца, не предвидел рикошета в наши сердца - смогла бы я смотреть на себя с такой восхитительной скукой, если бы не вы, о, Обеспечивающие Контраст? Вспоминаю, где мы оступились впервые: мы всегда были неправы. Вот в чем состояла наша главная ошибка. Перебирая попытки в обратном порядке, сначала приходили к успеху, затем постепенно избавлялись от опыта, с тем, чтобы обязательно провалиться в пике своей формы в пике фиасочного головокружения. Мы вновь и вновь любили эти поддавки, наверное, за безграничное доверие к нам жизни, заключающееся в них. Взаимное чувство. В жизнь мы верили настолько, что готовы были палить из пистолета себе в висок, вообще не предполагая смерти. Но это было для нас совершенно неважно. Теперь научились жить в состоянии аффекта постдвойственности: интенсивно, едва умея, соприкасаясь со страхом и не наслаждаясь собственной осторожностью, не чувствуя боли, но зная ее причину называя. Однажды, пронзив все пространство сознания, в неполноценную жизнь вламывается момент, который понимаешь и слагаешь о ней стихи, немедленно намеренно забываешь их, и тогда исчезаешь сам. И само исчезновение безболезненно, но чувствовать боль, исчезая, чувствуешь, ибо ее вспоминаешь. Начиная осуществлять чувства через воспоминания, переворачиваешься внутри своей судьбы, и в этот момент засыпаешь, и появляешься сам. Но до того тебя не было. Вот это и объясни им. Когда просыпаешься, понимая, что счастье - ничто. Возобновление движения времени встречаешь с вызовом. Забываешь уверенность и обретаешь, наконец, чувство умеренности в жизни порывом. И вот вопрос: совершенно отвратительно, что же это было?.. Мы еще будем говорить? - Нет. - Отлично.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"