Ага, получается! Сознание отрывается от тела, оставшегося лежать на диване, и несется вверх, скользит сквозь потолок и крышу, парит над селом. Оглядываю Бабурино с высоты птичьего полета, красота! Полетаю немного и назад, в первый астральный выход далеко заходить не буду. Пока поднимусь чуть выше. Так, поехали, земля уходит вниз, и вдруг начинает расплываться, покрываясь радужной пленкой. Как-то не так пошло, ну его к лешему, быстрее назад, вниз! Прорываюсь сквозь завесу, уф! Есть земля, на месте. Правда, что странно, если над Бабурино был солнечный день, то здесь безлунная темная ночь, сквозь мрак которой угадывается совсем другая местность, лесов гораздо меньше, чуть светлеют обширные луга, угадываются редкие прямоугольники полей, овраги, заросшие кустарником, тонкая извилистая линия речушки.
Сознание срывается вниз и быстро летит к земле, против моей воли устремляясь к разбросанным в беспорядке серым домам под соломенными крышами, врывается в невзрачный домишко и с размаху бьет в грудь худенькое тельце на лавке.
- Да какого лешего!
Вскидываюсь в ужасе и оглядываюсь. Я не дома, в смысле не в себе. Тонкие руки, полный рот зубов, голова, заросшая волосами. Кошмар! Пацан, штаны на лямках! Впрочем, штанов как раз нет, из одежды одна длинная, до колен, рубаха из мешковины. И еще шнурок на шее. Крестик? Это мне точно ни к чему. Срываю шнурок и забрасываю в угол, долой поповские оковы. Да сколько же этому телу лет? Вряд ли больше десяти. И жилище мне не нравится, земляной пол под ногами, черные стены, печь в полдома, голый дощатый стол, две лавки да широкие полати под потолком, с которых доносится разноголосое похрапывание-посвистывание-посапывание. На все четыре стены один проем распахнутой по летнему времени низкой двери, да две дырки смотрового и дымового окошек. В одну едва просунешь голову, в другую руку.
Пока я крутил головой, в дом вошла худая женщина средних лет, в длинном сером платье, глухо увязанная платком, и, взглянув на меня, разразилась странной речью, в которой смысл явно русского говора тонул среди многочисленных 'яко', 'однесь', 'понеже', 'идоша' и прочих древнерусских непонятностей. Единственное, что мне удалось понять, так это 'рано' и 'спи'. Нет, хватит с меня всей этой экзотики, пора домой. И в себя. Заваливаюсь на лавку, закрываю глаза.
Через полчаса прекращаю бесполезные попытки. Просто устал, и все начинает раздражать, мешая сосредоточиться и расслабиться. Лавка твердая и давит на кости, едва покрытые кожей, блохи кусают ноги, черный потолок наваливается на закрытые глаза. Все, встаю, потом еще попробую, а пока... Пока буду выживать в том, куда попал. И в теле и во времени, потому что ежу понятно - загремел я в жуткое средневековье, где что ни век, то век железный.
А рассвет меж тем все заметнее. С полатей слышатся позевывания, ворчливый бубнеж, свешиваются тонкие ноги, и соскальзывает гибкая девичья тушка. Обладательница оной встряхивает всклокоченными светлыми волосами, одаривает меня фальшивым рублем сердитого взгляда и замирает у окна, высматривая нонешние погоды. А мой организм неожиданно бурно реагирует на эту серость. Это что получается, я уже не мальчик, а вполне себе подросток? Похоже на то, гиперсексуальность подтверждает. Да и если присмотреться, то почему сразу серость? Костлявая, но с правильными чертами лица. Мешковатое платье не позволяет оценить достоинства фигуры, но ведь у меня и руки есть!
- Ты что делаешь, глист! - Девчонка изворачивается и награждает меня звонкой оплеухой. - Совсем ополоумел, сестру родную с утра лапать начал!
Я на секунду теряюсь. Сплошные облом и подстава! Впрочем, я ее вижу первый раз в жизни, вот что главное.
- Да какая ты мне сестра! Приемный я! - Отметаю все претензии на родство.
- Вон к ней приставай, эта потаскушка только порадуется! - Одергивая нехитрый наряд, кивает она на сползающую с полатей вторую особь, чуть повыше и круглее первой.
- Я потаскушка, а ты завидушка! - Спокойно реагирует та на оскорбление. Так, занятно!
Эти, и все другие высказывания и разговоры я буду приводить в переводе на современный язык, опуская также многочисленные мои 'что?', 'не понимаю!' и 'повтори, только помедленнее'. А кому хочется 'аутентичных' словес, пусть читают 'Слово о полку Игореве'. В оригинале.
'Потаскушка' идет к печи и начинает греметь ухватами и горшками. Умываться по утрам в семейке очевидно не принято. 'Завидушка' принимает с полатей девочку лет семи, мальчика, на год младше, и трехлетнее существо неопределенного пола. Все дети - включая меня самого - худы до невозможности, а на последнего трехлетка невозможно смотреть без слез, до того он жалок. Девчонка укладывает его на лавку, заботливо прикрывая овчинкой.
- Только подойди, как раз по горбу огрею! - Вяло угрожает мне старшая, замахиваясь деревянной лопатой, и это звучит и выглядит как предложение. - Дрова лучше занеси, бездельник!
Ладно, надо себя как-то сдерживать, дрова так дрова. Заглядываю под лавку, и растерянно озираюсь.
- Вчерашний день ищешь? - Демонстрирует остроумие 'потаскушка', пока 'завидушка' возится с малышней.
- Штаны мои не видели? - Звучит забавно, типа, 'Сыроежкин штаны потерял', но дом небольшой, мебели нет совершенно, запропаститься одежде и обуви решительно негде, приходится опрашивать возможных свидетелей.
Мой невинный вопрос служит поводом к непропорциональному веселью и провоцирует тучу нелепых насмешек.
- Штаны!? А сапоги ты не потерял!? Поищи, может, и мне найдешь!
- Твои штаны с моими парчовыми туфельками гулять ушли!
- Мои ленты поищи, я ленты шелковые потеряла, красную и синюю!
- А я навершик бархатный и перстень золотой!
От пары хохотушек шума, как от толпы базарных торговок. Ясно одно, моих штанов в природе не существует, хорошо, буду так ходить, шотландца из себя строить, пусть ветерок гастрономический набор освежает. Выхожу от насмешниц во двор, натыкаюсь на кадушку с зеленой водой, кое-как ополаскиваю лицо, набираю дров в поленнице и, зайдя в дом, с грохотом скидываю их возле печи. Старшие не-сестры разжигают печь, и едкий дым наполняет дом, заставляя меня сесть на лавку и пригнуться пониже. Заходит хозяйка, ставит горшок с молоком на стол. Молока литра два, никак не больше. У меня вдруг сводит живот от голода, причем не утреннего, а застарелого. Малышня крутится вокруг стола, но на молоко не посягает, опасаясь репрессий от матери, если я правильно разобрался в родственных связях.
- Манко, выгони Малюту с теленком до стада!
Пацаненок пулей вылетает за дверь.
- Мам, а Перко Неску за сиськи лапал, вот и Беляна тоже видела! - Наябедничала маленькая, и тут же взвизгнула, получив подзатыльник от Нески. Старшие сестры предпочитают не впутывать мать в детские разборки, это хорошо. Малявка работает штатным осведомителем, это плохо. Мать на сигнал реагирует неадекватно, вместо того, чтобы наказать виновного в развратных действиях, или жертву, обвиняя ее в провокации, она набрасывается на непричастную, вцепившись одной рукой в волосы, ладонью другой несколько раз бьет Беляну по щеке:
- Мало тебе, что с половиной села развратничаешь? Теперь ты и перед братом задом вертишь, распутная!
Видимо, девочка нехило поработала над своей репутацией, и теперь огребает люлей ни за что, ни про что.
- Отпусти ее! - Встреваю между сторонами конфликта. Беляна вырывается и выбегает из дома. Я иду за ней, заступился, теперь поутешать, надо пользоваться любой возможностью продемонстрировать заботу и внимание. Но Беляна не ценит хорошего отношения.
- Отцепись ты, сатана, без тебя тошно!
- Ну, тише, тише, не плачь, хорошая. Чего это мать на тебя взъелась?
- Ты что такой сегодня? К нам с руками лезешь, да все глупости говоришь какие-то...
- Да я не помню ничего, как отрезало.
- Да? Заболел что ли?
- Нет, здоров я, только забыл все. Так что там у вас с матерью?
- Да злится она, что я от Ставра ничего не приношу, когда он меня ночевать зовет. А что я могу принести? Он и кормит меня только с вечера, и то самую малость, только голод сбить, а уж утром почти никогда есть не дает. И кухарка у него ведьма злобная, хлеба лишнего кусочка у нее не выпросишь.
- А Ставр этот кто такой?
- Тиун княжеский.
- Тиун?
- Боярин, деревня его здесь, и с нас, людей дань князю собирает.
Да, дела-делишки, Беляна за ужин местного олигарха в постели обслуживает. Голод не тетка, ага.
- И часто ты к нему ходишь?
- Как позовет. Раз в неделю получается, иногда реже.
Из дома выскакивает Неска.
- Прости господи, он ей подол на голову задрал! Завтракать идите, голубки!
- Беляна, а мать как по имени звать? - Спрашиваю уже в спину. Беляна оборачивается:
- Соседи Канихой кличут.
Тесно рассаживаемся вокруг стола, посередине большая глубокая тарелка с парящей зеленой жижей, вся семейка, кроме последней малявки, дружно работает деревянными ложками. Пробую. Горячо и никакого вкуса. Даже не солено.
- Это что?
Хозяйка хмурится, но отвечает на неуместный вопрос:
- Ешь, что дали! Щи с крапивой и щавелем!
- А хлеба нет?
Вместо ответа получаю ложкой по лбу, и неожиданно для себя реву. Н-да, надо учиться справляться с особенностями подростковой психики, вроде плаксивости и неуправляемой сексуальной активности.
- Мама, он сегодня все утро такой. Слов не понимает, все переспрашивает, сам говорит непонятно, и забывает все. - Решает заступиться за меня Беляна.
- Не заболел ли ты, сынок? Может, головой ударился? - В голосе неподдельная тревога. Переживает же, а то ложкой.
- Нет, не заболел, но все забыл. Так почему хлеба нет, объясните толком.
- Так ведь, как сгубил Батый окаянный отца твоего под Рязанью...
Охренеть, Батый!
- ...так с той поры мы хлеба и не ели совсем. Пшеницы да овса у нас нет, а рожь, ту, что в прошлом году собрали, так мы ее сразу всю и посеяли. И нынче так же сделать придется, посеяли мало, да плохо взошла, авось на следующий год больше соберем, так тогда будем с хлебушком.
Радужные перспективы, чего уж там.
- Ты не сердись, что я спрашиваю о простых вещах, но что же мы ели тогда целый год, раз хлеба не было?
- С осени репа да капуста была, гороху немного, да луку. И половину теленка тоже съели. Хотела теленка зимовать оставить, нынешней осенью бычка на жеребенка менять, да князю в дань пришлось пол-туши отдать. А уж как снег сошел, да все припасы вышли, я у тиуна кадушку капусты квашеной выпросила, обещала воз сена ему за нее летом отдать. Тиуну капусту к лету все одно выбрасывать было, так ему и не жалко, а мы, слава богу, до свежей зелени дотянули. Да ты ешь, сынок, щами сыт не будешь, но живот обманешь на малое время.
Вся семейка, замедлив полет ложек, слушала, как я допрашиваю Каниху.
- Я ем, спасибо. А князь наш где живет?
- Великий князь в Рязани, а свой князь у нас липецкий, ему дани платим.
Липецкое княжество? Никогда о таком не слышал, и даже не думал, что русские селились так далеко на юг до монгольского нашествия. Да и Липецк, мне казалось, основан не так давно, но, может они зовут так другой город, хотя природа похожа, бывал я в Липецке, доводилось.
- Далеко ли отсюда до Рязани?
- До Липецка за четыре дня доскачешь, а там еще столько же.
- А до Киева?
- Вдвое дальше, больше двух недель добираться.
Знать бы еще, сколько можно проскакать за день, но, похоже, Липецк тот самый.
Каниха поднялась, и разлила по кружкам надоенное молоко.
- Ничего, недолго голодать осталось, зиму пережили, а летом не помрешь, скоро земляника пойдет, потом малина да черника, а там и репа поспеет! Проживем! - Бодро подытожила хозяйка под счастливые улыбки детей, предвкушающих скорую сытую жизнь. И тут же бросила тревожный взгляд на лавку с лежачим ребенком, взяв кружку с молоком, пошла к нему.
- А с лугами под сенокос как, земли хватает?
- Земли у нас всякой вдоволь, и под пашню, и под сенокос, и под пастбища, степь, она без конца-края. И земля жирная, рязанской не чета, хлеба родит вдоволь, если не высушит, только сеять да жать успевай. Были бы и мы с хлебом, кабы семян побольше, да не на корове пахать. Да новая беда, татары три года как появились, а раньше о них и слуху не было. А с половцами мы, бывало, дружно жили, крестились многие и с нами роднились. Теперь вот и половцы не те, прежние от татар ушли за Днепр, к уграм, а на их место другие пришли, и язык у них свой, и нас не понимают, с нами в мире жить не хотят, разоряют да жгут. - Съехала хозяйка на геополитику.
- Но если луга под сенокосы немереные, так может и накосить сена побольше да выменять на овец или муку? - Возвращаю Каниху к нашим земным делам.
- Так ведь никому оно не нужно, сено-то, у всех оно есть. Это в Рязани за воз сена барана дают, там меж лесов повернутся негде, а здесь, в степи каждый себе с избытком накосит.
Да, облом, стратегическая продовольственная инициатива с треском провалилась. Но как же снискать хлеб насущный, как выражался Балаганов?
Из-за стола встаю с тем же гнетущим чувством голода. А ведь день только начинается. И впереди до обещанной земляники целая голодная неделя.
- А на рыбалку сегодня пойдешь? - Подскакивает Манко. Э-э-э, вариант, только как тут Перко рыбачил?
- Нечего бездельничать, опять день понапрасну на реке проваландается, лучше пусть плетень починит, а то подпер в трех местах, и как будто так и надо!
Не вопрос, сделаем. Я вышел на улицу, подошел к плетню и потряс его. Он держался не на столбах, а на нетолстых кольях, вбитых в землю. Система знакомая, в наших краях на таких кольях стоят изгороди, ограждающие деревенские луга от скота. Тонкие колья гнили гораздо быстрее столбов, и менять их приходилось постоянно.
- А жерди на колья где взять?
- В лесу, касатик мой, в лесу! Возьми топор, да принеси, жерди сами не придут на двор!
- Манко, где, топор, тащи сюда! Беляна, пошли со мной, поможешь жерди нести.
- Ты что себе работников ищешь? Один сходишь, девки со мной огород полоть будут, да крапивы и щавеля на обед нарвать нужно!
Можно подумать, крапивы на обед воз нужен...
- Я один много ли принесу? Мне неделю туда-сюда бегать придется!
- Я с тобой пойду, я помогу! - Вызывается Манко добровольцем.
- Дома сиди, 'мужичонка с ноготком', мал ты еще жерди таскать, даром пыжишься!
Выходим с помощницей за ворота, дворы разбросаны по деревеньке как попало, ни улиц тебе, ни переулков, порядка никакого не наблюдается. Пройдя два дома, замечаю в стороне, в конце узкого и длинного прохода между плетнями двух соседних огородов поросячье семейство.
- Погоди! - Быстро оглядываюсь по сторонам, народ по деревне бродит по своим делам, но близко никого нет, и в эту сторону, кажется, никто не идет, должно получиться.
- Пошли! - Тяну Беляну в проход. Поджарая, похожая на борзую собаку, свинья с тремя крупными подсвинками, той же гончей породы, хватая на ходу траву, движется нам навстречу. Не доходя несколько шагов, останавливаюсь, чтобы не спугнуть живность, а когда пегий Нуф-Нуф проплывает мимо, резко взмахиваю топором. Немного промахиваюсь, вместо головы попадаю по загривку, и оглушительный визг разрывает мне сердце. Поросенок падает, вторым ударом лезвия вскрываю ему череп, визг прерывается. Оглядываюсь, в переулке по-прежнему никого, только уцелевшие свиньи летят прочь, стелясь в стремительном аллюре, да Беляна пучит на меня круглые глаза.
- Помоги! - Отложив топор, хватаю добычу за ноги. Вдвоем подтягиваем поросенка к плетню, поднимаем, пытаясь перекинуть в огород. Где там! Худющий свин весит полцентнера, не меньше.
- Ну, давай же, давай! - Навалив тушу на плетень, пытаемся выжать вес вверх. Внезапно раздается глухой хруст, и плетень вместе со штангой и тяжелоатлетами валится внутрь огорода. Да в этой деревне все плетни гнилые, но надеюсь, этот мне чинить не придется! Втаскиваем мясо в огород, на межу, заросшую высокой травой. До избы отсюда далеко, окна на огород не выходят, надеюсь, нас не заметят. Изнутри поднимаем упавший плетень, выдрав из него одну палку, кое-как попираю его.
- Давай назад! Да не здесь, свалишь опять.
Подталкивая в упругую попку, помогаю Беляне перелезть, и прыгаю следом. В конце прохода помаячили два мужика, и скрылись, не взглянув в нашу сторону. Пронесло!
- Ты в крови весь! Да и я тоже! Как ходить теперь!
- Да ладно, кому ты нужна, смотреть на тебя! У меня рубаха грязная, на ней толком и не видно, да и у тебя не сильно чище, сойдет. Пошли быстрей отсюда.
Выходим из прохода.
- А топор где?
- Черт, там оставил, сходи, подбери, да оботри травой.
Беляна несется назад в переулок, сверкая пятками, а я слышу сзади мальчишеский голос:
- Перко, попался, маленький гаденыш! Ты что же, хлеба горбуху взял, а обещанного не сполнил?
Упитанный парнишка в штанах и нарядной рубашонке, подпоясанной цветастым пояском, подскочил ко мне и, схватив за ворот, прижал к бревенчатой стенке. Сейчас мы посмотрим, кто из нас гаденыш, и кто попался. Уж с пацаном-то я справлюсь без проблем, пусть он и старше меня, выше на голову и гораздо сильнее. Резко поднимаю вверх колено, и мой несчастный противник, не ожидавший этого простейшего возражения, снимает с меня руки и, прижимая их к животу, нагибается, хватая ртом воздух. Повторяю движение, теперь колено попадает в лицо пацана, и он падает на землю. Попинать бы для острастки, да босиком неудобняк. Переступаю через поверженного врага, и взяв топор из рук подбежавшей Беляны, иду в ее сопровождении дальше.
- Ну вот, мы дрались и мне разбили нос, а ты останавливала кровь, так и вымазались. Кто хоть это был? - Спрашиваю Беляну, когда мы выходим из деревни в поле.
- Пищик. И отца тоже зовут Пищик, нынче староста общины нашей, и дед был Пищик.
- Обалденно ценная информация! И чего он хотел от меня?
- Откуда я знаю? Позавчера ты просил меня, чтобы я с ним сходила за деревню, да я не пошла.
- А чего не пошла-то?
- А не пошел бы ты сам куда-нибудь! - Беляна отворачивается, обиженно сопя.
- Да ладно тебе, я же шучу!
Занятно, Перко, мелкий сутенер, пытался поторговать сестрой, да обломался, хотя, видимо, даже взял предоплату с этого мажора. Ну, пусть теперь Пищик попробует получить ее назад.
- Ловко ты поросенка завалил! - Вокруг чистое поле, можно и поделиться впечатлениями.
- Которого поросенка, пегого, или конопатого?
- Обоих! Когда он завизжал, я думала, что умру от страха! Мне показалось, что вся деревня уже сбегается на визг.
- Я сам испугался. А потом еще никак не могли перекинуть в огород, да еще плетень рухнул! Ужас-ужас!
- И зачем ты его убил? Оставил в чужом огороде, хозяин тебе спасибо скажет.
- Ерунда, на меже трава уже подросла, издалека поросенка не видно, не найдут, а ночью мы за ним придем. Ты, главное, не забудь, куда мы его закинули, а то я в деревне слабо ориентируюсь.
- Что тут забывать, это Тюпы огород...
- Да, а чей это был поросенок-то? Может, у таких же нищих последний кусок отнимаем.
- Скажешь тоже. Кроме нас, в деревне нищих нет. Есть две, нет, три бедные семьи, так и те голодом не живут, разве к лету мяса пореже едят. А чтобы крапиву да щавель - это только мы варим. Последние холопы лучше нас живут, и соседи все советуют нам в холопы продаться, да мама не хочет, отец жив был, говорил, лучше голодать, да людьми быть.
- А холопы не люди? - ехидничаю я.
- Люди - это люди, а холопы они и есть холопы. - Не принимает шутки Беляна.
За разговорами мы дошли до леса, и, слегка углубившись, вышли на красивую полянку. Я вогнал топор в гнилую колоду и, взяв Беляну за руку, потянул на густую траву.
- Перестань, опять ты начинаешь!
- Да ладно тебе ломаться, ложись рядом.
- Сыро здесь, роса еще не просохла. А знаешь, чего я хотела попросить? Наведи порчу на Светозара!
- Порчу? Как это я наведу порчу?!
- Ты же ведуном растешь, все возле деда Праха терся. Быка у Ставра выходил. А лошадь у нас со двора свели?
- Лошадь? Причем тут наша лошадь?
- При том, что ты на соседского коня порчу навел! И на Светозара наведи! Или забыл все? - Беляна, прищурившись, смотрит на меня.
Блин, оказывается, и я приложил руку к тому, чтобы семья впала в нищету, а Каниха за столом тактично обошла этот момент. Оштрафовали на лошадь за колдовство, охренеть.
- Ничего я не забыл. - Имидж надо поддержать. - Для меня порчу навести, как два байта переслать! А кто такой этот Светозар, и чем он так провинился?
- Сын тиуна Ставра. Видит, что я к отцу его хожу, и давай тоже ко мне. Я с ним три раза была, а он мне ленту красную так и не подарил, хотя обещал!
- Вот урод! Да он у меня в аду гореть будет! Ну, все, падай на меня.
- Нет, сначала порчу наведешь, да чтоб я знала. А ты точно у нас приемный?
Солнце поднялось чуть не в зенит, пора и за работу. Я быстро срубил и очистил от сучьев две длинных дубовых жерди, из которых должно было получиться четыре заборных кола. На первое время хватит, больше на горбу нам все равно не унести. Я погрузил жердь потоньше на Беляну, а сам под более тяжелой едва перебирал ногами, пыхтя от натуги, - я был, конечно, значительно слабее ее.
- Дай я топор понесу. - Пытается облегчить мне жизнь Беляна. И тут же добавила не в тему:
- И не забудь порчу на Светозара навести.
- Я уже навел! - Успокоил я ее, не отдавая топор, все же мужик тут я.
Поход за кольями получился удачным, пусть и не во всех отношениях, и работу сделали, и даже мясом разжились, если, конечно, поросенка никто раньше нас не найдет, вот только сексуальное напряжение сбросить не удалось. Впрочем, поход этот еще не закончился. Выйдя на луг, мы увидели трех парней, ведомых Пищиком.
- Вот они, я же говорил, что в лес пошли! - Довольно заметил Пищик. Мало я ему, уроду, вломил, а сейчас добавить не получиться, четверо на одного, это перебор, к тому же каждый из противников значительно крупнее меня.
- А ты вали отсюда, подстилка боярская, - благородно предложил Беляне его лобастый приятель, - а то тебе тоже попадет.
Скинув тяжкую жердь с плеч и удобней перехватив топор, я молча бросился на этого джентльмена. Не рубить, конечно, но обухом по ребрам наглецу не повредит. Тот резво рванул на десяток метров, а мне пришлось развернуться, чтобы шугануть его приятеля, налетевшего сбоку. С минуту мы крутились в собачей свалке, пацаны наскакивали и отскакивали, я кидался то на одного, то на другого, а они легко отбегали и напрыгивали снова. Когда я запыхался и остановился, парни начали бросать в меня камушки и комья земли. Я готов был разреветься от бессилия и досады, но Беляна, уловив момент, бросилась на одного из моих обидчиков и толчком в плечо сбила его с ног. Я подскочил к упавшему, его товарищи кинулись ко мне, отвлекая от него, а потом, все, вчетвером отбежали и остановились в отдалении.
- Встретишься ты еще, один и без топора! - Побрели к деревне, и, дойдя до первых домов, повернули к речке.
Мало забот, так еще эти чертенята мне будут кровь пить. Проблемка тоже, блин, нарисовалась, и как быть, не убивать же за то, что камнем в лоб засветили. Но что теперь, каждый раз выходя из дому, буду думать, не пересекусь ли с этими придурками? Хрен его знает, может, преувеличиваю это все, подумаешь, пару раз морду набьют, переживу. Хотя обидно, в голове сидит, думается.
Зайдя во двор, мы сложили жерди возле хлева, и Беляна побежала докладывать о результатах экспедиции к Канихе, в окружении малышни полющей огород. Я улыбнулся, представив себе, как обрадуется суровая женщина внезапно привалившему счастью в виде туши худющего кабанчика, поднял топор, примеряясь располовинить длинную жердь на колья-стойки.
- А ну-ка, иди сюда, стервец! - Свистящим шепотом позвала меня сзади Каниха.
Я недоуменно оглянулся, взгляд ее был странным, никакой радости в глазах не читалось, и обещали они нечто не слишком приятное. Тут натруженная рука вцепилась мне в волосы, ловко развернула меня, согнула, ставя на четвереньки, а поясницу с обеих сторон сжали крепкие колени Канихи. Не успел я толком сообразить, что происходит, как она завернула подол длинной рубахи, и на шелковую кожу моих ягодиц обрушился первый удар некоего тонкого и гибкого предмета.
- А! А! А! - Только и мог вскрикивать я, отмечая каждое новое прикосновение чего-то грубого и ужасного к недавно ставшему моим, и оттого нежно любимому телу.
- Вот тебе! Вот! Так! Да в кого ж ты растешь такой?! Обманывать, ловчить, да хитрить! А теперь и воровать! Ужо я из тебя эту дурь выбью! - Объясняла мне свои странные действия Каниха все тем же шепотом.
После завершения внезапной экзекуции Каниха вернулась к детям и прополке, а я, оскорбленный в лучших чувствах, полез на сеновал зализывать душевные раны. Вот за что меня угостила березовой кашей злобная ведьма? Можно подумать, я для себя старался! Нет, для себя, конечно, но ведь, пусть даже я ни о ком больше не думал, от ворованной свинины польза всей семье, не только мне одному. И за это меня, хорошего, веревочкой по попе?! И чтобы я после этого плетень чинил? Да ни в жизнь, пусть он весь развалится, да хоть сквозь землю провалится! И ведь Каниха принесет ночью поросенка, не бросит ворованного. Так вот, чтоб она знала, я и есть его не буду, опухну с голоду и околею, но кусочка в рот не возьму! А не уйти ли мне из этого дома в ночь холодную?
- Я так и знала, что попадет тебе от мамы за поросенка. - Вздохнула Беляна. Подошла тихонько и стоит под сеновалом. И вся семейка ушла с огорода. Обедать крапивным супом?
- Чего это ты знала? - Высунул я голову сверху.
- Как чего? Воровать грех!
Ага, святая Каниха, посылающая дочь к боярину в ночную смену будет учить меня правильно жить. А ведь будет, и в чем-то она по-своему права, если подумать. Она крестьянка, труженица и собственница, воры для нее последние люди, норовящие увести у работяги даром последний кусок, и обречь его семью на голодную смерть. Дочь - это одно, а по кражам все просто, ее кредо - умри с голоду, но чужого не трогай. Может это и правильно, только мне ближе философия Скарлетт, готовой убить или ограбить, но не голодать. Ну, уж нет, пусть лучше зад пострадает, но потом кишки мясом набить. А к люлям в этом мире, мне видимо, стоит привыкать.
Вечером, спасаясь от накинувшихся на меня дружной стаей комаров, я тайком забрался в дом, и устроился на той же утренней лавке. Поаутогенив с полчаса и ничего не добившись, забылся тягостным голодным сном.
Утром проснулся я позже всех, печь уже вовсю топилась, готовя семье нехитрое варево, а в доме стоял гул от бубнежа малышни. Прислушиваясь к глухому урчанию в животе, я медленно спустил ноги на земляной пол и сел на лавке. И тут же подскочил, как ошпаренный.
- Эй, а где поросенок?! Вы что меня не разбудили? Вы его не принесли?
- Какой поросенок? Тебе, что сон приснился? - Беляна усиленно подмигивает обоими глазами, корчит рожи и крутит пальцами, указывая на застывших малышей и призывая меня к молчанию.
- Да, сон, и поросенок во сне, точно. - Подтверждаю для малышей выданную Беляной версию, и вываливаюсь в сени, таща ее за руку.
- Ну?
- Да ходили, принесли, мать разделала и на ледник сложила. - Косясь на домашнюю дверь, шепотом докладывает Беляна. - А толку что, как сваришь, соседи запах услышат. Они же знают, что у нас полгода как мяса нет! А дети разболтают, им не объяснишь...
Мать вашу Каниху! От досады хотелось заорать. Есть хочется так, что уж и не знаю, а тут пятьдесят килишек свежей свинины, но ее не тронь! Сырой, что ли, попробовать, печень-то можно, хоть и противно.
С улицы заходит Каниха, и проходит в дом. Мы с Беляной ползем следом, в доме напряженная тишина, подавленное настроение взрослых почувствовали и беспечные малыши. Вдруг в мою голову врывается спасительная мысль, я встаю и провозглашаю:
- А чего это мы все дома сидим? Давайте сегодня сходим на наш покос, посмотрим, как трава поднялась! А там я, глядишь, рябчика поймаю!
- Перко рябчика поймает! - Восхищенно восклицает доверчивый Манко. Каниха понимающе улыбается, начинается веселая возня сборов, а как же, ведь нужно ничего не забыть: горшок, ложки и... что бы еще с собой взять?!
- Сидите пока, я сейчас. - Предупреждает Каниха, и выходит из избы. Надеюсь, возьмет кусок свинины побольше, мне дай волю, так я этого свина один съем за раз, да еще и не наемся.
А на улице вдруг становится шумно. Сквозь маленькие оконца доносится гул голосов, и отдельные выкрики имени Канихи. Старшие девчонки выскочили посмотреть, что там происходит, и через минуту бледная Беляна заходит назад. Тихо шепчет мне:
- Полдеревни собралось, больше бабы, про поросенка спрашивают.
Хреново. Тут порка Канихи может показаться мармеладом. Может, и вправду стоит сбежать? Совсем сбежать, пока не прижало?
В это время голоса на улице внезапно стихают, покрытые зычным мужским басом.
- А ну, разойдись! Пошла отсюда, кикимора! По домам, разойдись, кому говорю!
Новый поворот. К чему бы это...
В дом заглядывает Неска и кивает мне:
- Выходи, мать зовет!
Во дворе Каниха стоит меж двух парней. Один среднего сложения, и не слишком высокий, с узким лицом, показавшийся мне похожим на гусара, может, из-за тонких темных усов. Второй еще совсем пацан, но на голову выше первого и упитанный сверх всякой меры, телячьи губы и круглые удивленные глаза с пышными рыжеватыми ресницами. У гусара на боку был настоящий длинный меч в темных кожаных ножнах, у губошлепа только большой нож, меч парнишка еще не заслужил.
- Что же ты, Перко, прячешься? - И продолжил без улыбки: - Пойдем с нами, да побыстрее, тиунов сын, Светозар, болен, а лекаря нет.
Беляна, стоявшая у меня за спиной ахнула в голос, и обеими руками схватилась за рот. Я с беспокойством глянул в ее сторону - надеюсь, у дурочки хватит ума этот рот не раскрыть, за колдовство тут и сжечь могут, наверное.
И чего это они ко мне лезут с этим сыном тиуновым? Ясно, что у него не насморк, сам не пройдет, и на авось тут не проскочишь. А загнется боярчик, на меня его труп и повесят. Нет, от таких перспектив надо увернуться любыми способами.
- Так и я не лекарь.
- Это не наше дело, нам велено тебя к боярыне Ярмиле привести, ей и скажешь. Пошли. - Отрезал гусар.
- Сходи, сынок, полечи Светозара, а бояре тебя за труды обедом накормят. - Заискивающе посмотрела на гусара Каниха.
Гораздо охотней я бы сейчас пошел на покос, варить свиной бульон. Только и пользы от этих визитеров, что разогнали толпу возможных погромщиков. Неизвестно, надолго ли. А от перспективы врачевания Светозара я все равно уйду.
- Ладно, пошли. - Изображаю я согласие, лениво потягиваюсь и резко рву со двора на улицу. Толстый увалень мгновенно выбрасывает ногу в сторону, и я, не ожидавший от него такой прыти, качусь по земле. Гусар подскакивает, хватает меня за волосы и тянет вверх.
- Не ушибся? - Участливо заглядывает в глаза. - Вот и славно. Пошли.
- И Беляна со мной! - Мрачно требую я.
- Нам про тебя сказано.
- Мне помощник нужен. Подержать, подать чего. Беляна! Давай с нами.
Уже на улице спрашиваю:
- Что там с этим Светозаром?
- Сам увидишь.
- Прямо говори, чего темнишь, вдруг мне из дому надо было взять чего, потом назад ходить, время терять. Ушибся, простудился, или зараза какая?
- Ушибся. Медведь его помял. - Неохотно цедит гусар, при этом с интересом оглядывая Беляну.
Медведь помял... Хорошо это для меня или плохо? В смысле, лучше инфекции, например? Помять можно по разному, да и инфекция... От тяжких дум я даже не обращаю на заигрывания гусара к Беляне, впрочем, тот не особо наглеет на улице, да и путь недолгий, я не успеваю распереживаться. Ворота в частоколе, окружающем боярский двор, пришли.
- Сначала обед! - Немедленно выставляю я ультиматум, однако фокус не проходит.
- Поднимайся. - Гусар подталкивает меня к крутой темной лестнице. Жирдяй выходит назад на крыльцо.
- Стой тут. - Тормозит гусар Беляну у мощной двери, а меня пропускает вперед.
Делаю два шага от двери и останавливаюсь, озираясь. Большое полутемное помещение, свет проходит только в два небольших оконца, не разгоняя мрак, осевший в углах. Обстановка не поражает богатством и разнообразием, на одной длинной лавке возле покрытого белой скатертью стола сидят две женщины, на другой, короткой и широкой, укрытый мохнатой шубой лежит предполагаемый пациент.
Гусар крепкой ладонью давит мою голову вниз:
- Кланяйся боярыне, холоп!
Это должно быть, оскорбление, Беляна конкретно объясняла, что мы не холопы, а люди.
Неловко нагибаюсь, изображая требуемый поклон, простое движение внезапно вызывает у меня затруднения, неожиданно лишними оказываются руки. Сначала убираю их за спину, потом опускаю вниз, затем прижимаю к груди - все, кажется не то, все не так. Выпрямляюсь, смотрю на женщин.
- Что встал, лечи! - Побуждает меня к действию гусар.
Никакого плана нет, в голове пусто. Посмотреть на пострадавшего, сильно ли ему досталось. Подхожу к лавке, вместо нарисованного моим воображением могучего витязя, вышедшего с рогатиной на медведя, вижу маленькую головку со слипшимися русыми волосами. Мальчик вряд ли сильно старше меня. Сознание не успевает перестроиться, в недоумении поворачиваюсь к женщинам.
- А где Светозар-то?
- Ой беда, ой лихо, знахарь Светозара не видит! - Запричитала тетка, одетая попроще. Вторая в сердцах топнула ногой, поднялась и двинулась на меня. Еще не старая, пухлая и очень аппетитная, между прочим, буренка.
- Глаза-то разуй, паскудник, или ты потешаться сюда пришел?!
Да, тут уж не до смеху. Приподнимаю шкуру с худых плеч парнишки, и вижу множество перекрещивающихся красных, воспаленных полос. Это называется спустить шкуру, интересно, кто же так отделал боярского сынка?
- Медведь помял? - Спрашиваю у боярыни.
- Ты не умничай, лечи, а не то быстро у меня рядом ляжешь!
Ее грозные слова, почему-то совсем меня не пугают, нагло рассматриваю ее, отчего та нервно дергает ртом. Ладно, нечего зря раздражать женщину, расстроенную несчастьем с сыном, и оделенную властью, можно нарваться на неприятности. Снова внимательно рассматриваю раны, они чисто промыты от крови и смазаны чем-то липким.
- Чем спину мазали?
- Лющиха мазала бобровым жиром, только не помогло. - Дает справку подошедшая тетка.
Женщины и гусар выжидающе смотрят на меня, я задумываюсь.
То, что человека таким образом можно забить насмерть, это понятно. В 'Чапаеве' брата генеральского денщика, Митьку запороли шомполами. В Древнем Риме засечь розгами было стандартной казнью. А от чего конкретно страдает при этом организм? От кровопотери? Наверное, не особо. От повреждений кожи? Да, но они не так обширны. От болевого шока? Возможно. Тут даже непонятно, что лечить, а уж как и чем... Ясно только, что состояние у парнишки очень тяжелое, частое поверхностное дыхание, черты лица обострились, кожа с желтизной. У меня такое чувство, что лечи его, не лечи его, он и до вечера не дотянет. Вот и пришел я туда, откуда ушел, бежать надо.
- Травы нужны лечить его, пойду на луг, нарву...
- Ряха с Гуней тебя проводят, чтоб тебе быстрей ходилось.
На другое и не рассчитывал, ничего поброжу возле леса, и выберу момент. Но не зря же сюда приходил, хоть брюхо набить.
- На голодное брюхо не вылечить, даже и пробовать не буду, все равно не смогу! Знахарю силы нужны, побольше чем..., - я замялся, подбирая сравнение, но Ярмила не возражает.
- Кухня внизу, Ряха, проводи и присмотри, чтобы не рассиживался, потом и на луг сходите, смотри, если сбежит.
Гусар Ряха конвоирует меня на кухню, пытаясь возражать, когда я тяну за собой Беляну:
- Про сестру твою боярыня ничего не говорила!
- Она мне не сестра. - Больше для Беляны возражаю я, надо капать ей на мозги, чтобы поверила в отсутствие нашего родства. Тем более, это так и есть на самом деле. - Но кормить ее надо, как меня, иначе какая она мне помощница. Если в самый нужный момент ей сил не хватит, кто будет виноват?
Ряха освобождает проход на кухню, коротко переговаривает с кухаркой и выходит. Мы с Беляной рассаживаемся, кухарка, толстая тетка со злобной мордой с грохотом бросает на стол перед нами две деревянные тарелки с едва теплой кашей.
- Это все?! Мяса давай и хлеба побольше!
- Я вот тебя сейчас ухватом! Дали, так жри, ишь, княжич выискался!
- Ты что думаешь, я тут в гости пришел?! - Вскакиваю я. - Сейчас дверью хлопну, только меня и видели, а Светозара сама лечить будешь!
- Что за шум? - Вмешивается заглянувший Ряха.
- Перко вконец обнаглел, мяса ему подай! А где ж я мяса возьму, утрешнюю баранину бояре съели, а к обеду заяц только варится!
Ряха вопросительно смотрит на меня, предлагая выложить свои аргументы.
- Пусть хлеба даст вволю. - Остываю я, и поспешно сажусь за стол, где Беляна, не тратившая времени на пустые споры, уже очистила свою тарелку. Кухарка таким же швырком выкладывает перед нами по внушительному ломтю отлично пропеченного пшеничного каравая и забирает тарелку Беляны под добавку.
Ряха выходит назад. Мы с Беляной активно набиваем желудки кашей, прекрасной кашей, восхитительной и чудесной кашей, но когда она тянет ко рту хлеб, я останавливаю ее руку, и, кося глазом, не видит ли кухарка, оттянув на шее платье Беляны, отправляю туда кусок. Ломоть тут же проваливается насквозь и с глухим стуком падает на пол - у платья нет пояса, но Беляна исправляет мой промах, по методу царевны лягушки отправляя оба куска в широкий рукав. Я ору на кухарку:
- Хлеба давай еще! И каши добавь!
- Да вас, дармоедов, не прокормить! - Выскребает прямо в наши тарелки остатки из горшка. - Нет больше каши!
Но нам и эта уже не лезет, через силу, давясь, скоблим тарелки, а выбитый хлеб отправляется в рукав Беляны.
- Поели? За дело. - Выпроваживает нас из кухни Ряха, а я обосновываю необходимость командировки Беляны домой к матери.
Во дворе к нам присоединяется жирдяй Гуня, и они вдвоем сопровождают меня на луг.
Стараясь подобраться поближе к лесу, бреду в траве, как в море васильков. Нет, васильков как раз не так много, как и знакомых мне ромашек и нераскрывшихся маковых головок. Что тут еще растет, так сразу и не определишь, цветение толком не началось. Трава на лугу уже поднялась, но не вошла в полный цвет, как учили меня в одной из прошлых жизней, именно этот момент, бутонизации и начала цветения, оптимален для сенокоса, в траве наибольшее содержание витаминов, переваримого протеина и прочей полезной скоту хрени. В дальнейшем масса травы еще растет, но пищевая ценность уже снижается. Селяне же, не вникая в подобные тонкости, ждут именно того, чтобы трава поднялась повыше, и начинают сенокос позже, чем советует современная агронаука.
Воспроизводя в голове эти малополезные сейчас воспоминания, дергаю время от времени стебельки, делаю вид, что нюхаю их, растираю сок по ладони и пробую на вкус. Скорее всего, трава сейчас особенно полезна не только для скота, но и для разных лекарственных дел. Если бы я в этом хоть немного понимал. Ну, а так мне приходится только следить за своими конвоирами. Гуня вразвалочку тащит свою жирную тушу, стараясь не отходить от меня слишком далеко, и восхищенно смотрит на Ряху, нашедшего себе более интересное занятие. Выдернув меч из ножен, тот легкими и быстрыми взмахами обезглавливает бутоны степных цветов, меч его порхает с такой ловкостью и изяществом, что залюбуешься, это тебе не какой-то казацкий танец с саблями, тут сразу чувствуется почерк профессионала. Ну и прекрасно, пусть развлекается, а я пока...
- Стой! Куда это ты лыжи навострил?!
- Тут нужной травы нет, я в лесу посмотрю.
- Посмотри, только не так быстро. - Ряха убирает меч в ножны и обходит меня, отсекая от чащи.
Облом. Некоторое время под присмотром бдительной охраны бреду опушкой, отмахиваясь от комаров, потом возвращаюсь на луг. Настроение падает до абсолютного нуля, даже уже не пытаюсь изображать из себя крутого травника, ясно, что сбежать не получится, нужен новый план. Попробовать внушение, прогундосить что-то про Перуна, народ суеверный и забитый донельзя, может и сработать. Правда, парнишка без сознания, но это может и к лучшему, прямо на подсознание отложится, да, надо попробовать, хуже не будет, если больному не помогу, то покажу боярыне серьезность своих усилий, она-то в сознании, и точно должна проникнуться. Можно еще покадить чем-нибудь...