Перемский Александр Николаевич : другие произведения.

Аист в поле

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  
   Просто иногда так не бывает.
  
   (часть первая) Путь.
  
   На пересечённом старой телеграфной линией и всклокоченном ремонтными работами перроне в ветвях трещин лил дождь.
   Не дождь, а ливень. Ливень словно со дна глубокого моря. Из парадного выхода тянуло солью и тиной. Дождь за высоким окном так или иначе напоминал водопад. Лужи затопили все выбоины и трещины. Потоки воды реками уходили в рельсовые пространства путей. Гудки поездов были еле слышны.
   Он стоял в убранстве зала ожидания около кадки с папоротником среди ожидающих людей, ушедших в себя, как это принято в современном мире, и задумчиво разглядывал оживление рабочих вокзала снаружи. Не то, что задумчиво, но поверхностно обдумывал чуть ли не каждого со своими заботами и ответственностями.
   Пришлось подняться спозаранку и поспешно надеть тапочки, так как он чуть не проспал. Он задержался у зеркала и быстро побрился. Он - это Филагрий. Фамилия его тоже не очень - Ряска. Обыкновенный гражданин. Он жил в своём маленьком городе всю жизнь. В маленьком Немальске. Но с недавних пор ему захотелось разнообразить свою прекрасную жизнь. Обыкновенным путешествием на юг. Обыкновенным путешествием на общественном транспорте. На работе ему дали путёвку с прилагающимся к ней железнодорожным билетом. По началу он помотал головой и отказался. Но на следующий день зашёл в раздевалку и обнаружил путёвку по-прежнему на столе. На том самом месте, где оставили накануне. Он даже к ней не притрагивался. Перед ним её положила коллега по месту работы и укоризненно посмотрела на него. Пока пила кофе, она ждала, что он улыбнётся, но так и не дождавшись, ушла домой. А Филагрий оделся, выключил свет в своей раздевалке и вышел. Он думал, на следующий день путёвка исчезнет. Но она не исчезла. В путёвке был Крым. Самый обыкновенный Крым. А ещё санаторий у скал под Феодосией. Он взял путёвку, повертел её в руке и положил в пакет.
   И вот, он был на вокзале, а погода не подгадала. Не подгадала совсем.
  - Скорый поезд номер четырнадцать прибыл на первый путь, - возвестил в динамики высокий равнодушный голос.
   Прибыл поезд его, судя по информации в прямоугольнике билета. Люди засуетились и заспешили на опережение жизни к выходу, но он стоял и продолжал думать о том, о чём подумал после объявления о прибытии. О конечном пункте направления. Так он себя успокаивал, потому что не особо горел желанием промокнуть. Немного погодя он поднял свою единственную дорожную сумку спортивной фирмы с белыми полосками по бокам на синем материале и последовал за остальными в непогоду. В считанные минуты рубашка промокла. Впрочем как и остальное. Но он не сильно распереживался, а мимолётно попереживал о другом. Он подумал о том, что кто-то спешит по необходимости, а кто-то едет на отдых. Он едет на отдых. Ему хотелось расслабиться. Повидать другие места, которые обещали быть лучшими. Ему не хотелось никаких эксцессов.
   Вытащит себя, если засомневается. Вернее выбросит. Своими руками. Через откупоренную бутылку. Вялая отзывчивость стала нормой. Ведь он не знает того или ту. Ведь она не знает ту или того. И многие в буквальном смысле настроены не на свой лад. Хотя каждый болел за свои невзгоды или взгоды, которые сами себе подбирали в своих закоулках. Будь то неудавшиеся или удавшиеся отношения. Будь то несчастливые или счастливые приобретения. Приобретения, некоторые из которых устанавливали рамки там, где быть самим собой было бы куда лучше. Беспокоиться о рамках, когда можно позитивно пройтись своим существованием по существованию положения дел, проявляя недешёвое внимание. Дешевизна и дороговизна определялись личностью. Кому-то нужны были материальные выгоды, а кто-то ценил это своим выразительным поведением с любым, с кем ему приходилось встречаться. Но последних почти не было.
   Филагрий подошёл к очереди ко входу в свой вагон. От буферов и генераторов шёл пар. Очередь бубнила, оживлённо переговаривалась и перешёптывалась. Все были словно пружины. Пружина там. Пружина тут. Хохотливые молодые и немолчаливые старые. А дождь тем не менее был тёплым, несмотря на то, что лето только набирало обороты. Пахло предвкушением настоящего лета.
  - Может быть, все мы зайдём? А там проверите, - сказал лысый детина в спортивном костюме, обращаясь к проводнику.
   Проводником была молодая девушка с неровными желтоватыми волосами и со слегка косящим левым глазом. Она поправила лацкан на униформе и хмыкнула.
  - Да, конечно. Не плохая идея, - сказала она и передала проверенный билет первому счастливчику.
  - Так. Давайте все по-шустрому, - продолжил лысый детина, на этот раз обращаясь к окружению.
   Филагрий стоял в сторонке и не отпускал ручки своей дорожной сумки. Ботинки промокли насквозь. Потоки воды словно в каком миксере проносились и кружились у ног.
   Серый поезд с красными полосами стоял на первом пути. Других поездов в общем-то и не видно было. Только гудки и свистки доносились откуда-то из-за вагонов да тарахтели мощные двигатели.
  - Что ты тут раскомандывался? - укоризненно сказала проводница, но отошла в сторону, что бы люди прошли.
   Люди, продолжая оживлённо переговариваться со своими, целеустремлённо ринулись в вагон. У некоторых багаж был очень крупным и они то и дело тормозили поток разгорячённых пышущих жаром и паром пассажиров, но тем не менее движение не прекращалось ни на секунду.
   Когда очередь дошла до Филагрия, он учтиво снял кепку и с заботливостью жестом указал проводнице пройти первой. Она была в дождевике и только улыбнулась, повернувшись лицом в другую сторону. Филагрий пожал плечами и вошёл в вагон. В вагоне пахло как пахнет во всяком вагоне плацкартного типа проходного поезда. В основном - едой быстрого приготовления и рыбой. Кроме того - носками и дешёвыми духами. Он придвинул свой билет к лицу и посмотрел на номер места, которое обещало ему в ближайшие дни быть его собственным гнёздышком. Ему досталась верхняя полка под номером десять. В отсеке с этим номером вовсю уже располагалась семья. Тучный мужчина с залысиной пытался впихнуть часть своего багажа в багажные отсеки под кушетками. Филагрий попытался ему помочь, но получил вежливый отказ. Он и сам справиться. По крайней мере такое впечатление складывалось у повернувшихся в их сторону задумчивых попутчиков.
   Филагрий, закинул свою сумку на верхнюю полку, сел на краешек кушетки, достал блестящий телефон с большим экранчиком и узкими кнопочками и сделал вид, что копается в нём. Немного погодя раздался звонок. Стандартная мажорная мелодия. Звонил друг. Он начал рассказывать о том, как чудно провёл вечер с подругой.
  - Да ну, - сказал Филагрий и добавил. - Антон, я сегодня уезжаю.
  - Как? Куда? - раздалось с того конца трубки.
  - В отпуск, - сказал Филагрий. - В общем, извиняй, если не сообщил вовремя.
  - Вот ты как заговорил. А повидаться со старым приятелем в облом?
  - Ну уж извиняй. Не было времени.
   С того конца трубки хмыкнули. А ещё на периферии раздался женский голос.
  - Вот ты где, - сказал этот голос.
  - Слушай, дорогуша, - сказал Антон. - Фил то уезжает.
  - Серьёзно?
  - Серьёзнее не бывает. Я прав, Фил?
  - Конечно, - сказал Филагрий. - Антон...
  - Вот видишь, - сказал Антон, обращаясь к подруге.
  - Дай трубку, - сказала она.
  - Кто это там? - спросил Филагрий.
  - Машка хочет с тобою поговорить, - выдал Антон.
   Филагрий приподнял глаза. Мужчина спиною к нему по-прежнему с упрямостью сырого динозавра вталкивал свою сумку в багажное отделение. Женщина средних лет с светлыми кудрявыми волосами до лопаток и маленькая круглолицая девочка лет пяти иже с ним безмолвно наблюдали. На женщине были красивые бусы из ракушек поверх промокшей блузки. Пиджак она предусмотрительно сняла и положила на стол между подростками на боковых местах. Филагрию стало неудобно. Он привстал и показал жестом, что они могли бы сесть.
  - Фил, ты что творишь? - сказала Машка с того конца трубки. - Я сегодня договорилась с моим начальством и мы планировали устроить вылазку на природу. Хотели и тебя позвать.
  - Вылазку? - сказал где-то в стороне голос Антона.
  - Машка, я немного того. Решил развеется, - выдал Филагрий.
  - Вот и развейся. Раз уж ты таким тихоней стал, - фыркнула Машка.
  - Почему я это узнаю в последнюю очередь? - пролепетал Антон.
  - Дождина на улица, - неопределённо проговорила Машка.
  - Маш, ну извини, - сказал Филагрий. - У вас там любовь. Я бы только мешал.
  - Чего? - сказала Машка.
  - Антон...
  - Ты что ему наговорил? - спросила она Антона.
  - Маш, - поспешил Фил. - Он ничего не говорил.
  - Прям уж, - сказала Машка. - Любит придумывать.
   Наступила неудобная пауза. Мужчина всё таки управился с багажом и теперь смахивал потоки пота с лица. Женщина села и стала копаться в сумочке. Девочка в дранных трикотажных колготках ползала по кушетке, которую он так предусмотрительно освободил. В спину кто-то толкнул.
  - Посторонитесь, - сказал бас.
   Мимо него проковылял широкий и волосатый пассажир, который нёс всю обклеенную - переклеенную доску для сёрфинга. "Какой ещё сёрфинг? - подумал Фил, - Ах, да. Там же море."
  - Фил, мы за тебя держим кулачки. Отдохни хорошо. Хоть там. Ты действительно редко выбираешься куда-то. А для нас это конечно стало новостью. Новость ещё та. Фил поехал в отпуск, - сказала Машка и расхохоталась.
  - Маш, спасибо за напутствие, - сказал Фил.
  - Дай мне трубку, - послышался голос Антона.
  - На!
  - Фил, давай там, побольше девок охмури, - заговорил в трубку Антон. - Это у тебя раньше здорово получалось.
  - Тох, всё поезд вроде трогается, - соврал Филагрий. - Давай пока.
  - Надолго?
  - На неделю.
  - Не хило, скажу. Ты иногда там пиши, что ль.
  - Тох, всё, отключаюсь. Пока, - сказал он и отключил соединение.
   Балабол, думал он. К чему он так балаболит при ней. У него не было причин не верить ей. Да и не хотелось при ней ему говорить о всяких таких вещах, на которые его друг всё время провоцировал. Не то, что у него воспитание было другого рода, но его отношение к ней всё время служили причиной тех или иных ужимок. Хотя того, что можно было бы назвать любовью, и не было. Ревностью не страдал, но был не равнодушен. Машка была из тех редких типов людей, особенно среди женского пола, что могли слушать внимательно, а потом могли согреть каким-нибудь словом, или жестом, или поглаживанием. Он любил в ней эти качества. Хотя её характер иногда был очень вздорным. Она работала швеёй на мебельной фабрике. И у неё, надо сказать, это здорово получалось. Она работала со вкусом и никогда не брезговала возможностью продемонстрировать свои навыки в неурочный час. Кроме того, она обладала творческой жилкой и в недалёком будущем метила стать художником. А то - и самим дизайнером. Начальником на фабрике был мужчина, а вить из них верёвки она умела. Конечно, это грубо сказано. Она не настолько беспринципная. Но упорности ей не занимать. Да и красотой её не обделила природа. Её короткая мальчишеская причёска только подчёркивала её достоинства. Филагрий мог бы в неё влюбиться, если бы не одно "но." Он был ещё молод. Ему было всего-то около четверти века. Ему хотелось быть птицей, нежели некоторым. Тем не менее складывалось впечатление, что ему явно чего-то не хватало в жизни. Не хватало ему многого, включая разнообразия. И в это многое, по его предположению, входила нехватка того, кого он ещё не встретил. У него была ещё одна проблема. Он был часто неуверенным молодым человеком. Это качество иной раз очень подрывало его планы.
   Дождь за окном продолжал поливать, ничуть не утихая. На перроне было пусто. С другой стороны весь обзор загораживали мокрые вагоны-ресиверы и прокопчённые нефтяные цистерны товарняка. Время от времени из громкоговорителя доносился голос диктора. Поезд должен быть вот-вот тронуться. В вагоне было полутемно. Свет не включали. Может быть аккумуляторы подсели. Генераторы и составляющие под вагонами начинали свою работу только при движении. В общем, понедельник был в самом разгаре.
   Путешествие обещало быть долгим, но Филагрий не отчаивался. Он вообще редко отчаивался. К тому же, кто это сказал, что путешествие должно вызывать отчаяние? Он не путешествовал в своей жизни, за исключением некоторых случаев. Их даже нельзя было назвать путешествием. Какое это путешествие, когда всё за тебя решили. Когда есть, куда приткнуться. Когда есть способ наладить сообщение. Когда обслуга сделает за тебя всё, главное, что бы были вовремя в кармане звонкие. Вовремя, ибо так заведено. Вовремя, ибо всем так нравится. Вовремя, ибо сразу возникают улыбки. Улыбки от предвкушения продолжать свою жизнедеятельность со вспышками веселья. Веселья чуждого и спрятанного для тех, кого не знают. Кого боятся. На кого смотрят как на временное неудобство с деньгами.
   Филагрий поёжился от мокроты, облегающей его тело. Хотелось комфорта. А он уже начал испытывать дискомфорт. Он снял кепку и потеребил рубашку. Короткие волосы растрепались и стали ёжиком. Девочка напротив икала и махала перед собою игрушечным розовым телефоном. Женщина достала из сумки салфетки и протёрла лицо. Под глазами размазалась туш. Её тучный спутник о чём-то у неё поинтересовался. Она пожала плечами и что-то буркнула. Филагрий бросил кепку на свою кушетку над головой девочки и направился в сторону туалета. Туалет обещал быть открытым, поскольку новомодные штучки современного производства вагонов предусматривали и это. Вопреки этому оба туалета были закрыты, но в обоих кто-то копошился. Филагрий облокотился на мусорное отделение и стал ждать. Ждать, когда напряжённые или наоборот расслабленные люди покинут свои юдоли. Оба вышли сразу. Две переодевшиеся женщины. Мельком бросив взгляд на него, они заспешили к своим местам. Из одной кабинки пахнуло букетом цветов из баллончика с освежителем воздуха. Из другой - французкой парфюмерией. Филагрий зашёл в эту кабинку и умылся, затем стянул рубашку и джинсы и надел другую одежду, зелёную футболку с медведем, лапы врозь и приподнятая к верху морда, в контурах в виде облачков-кустов, плюс брюки цвета какао от костюма, что попроще. В этот момент послышались свистки, поезд сдал назад и тронулся. Его немного качнуло в сторону. В зеркале он выглядел словно моряк без формы с шапкой мокрых русых волос и большими глазами. Он вытерся туалетной бумагой, подобрал свою мокрую одежду и вышел. В дальнем конце у своего отсека он увидел синюю рубашку проводницы. Она как будто ждала его. Видимо все билеты были уже проверены, кроме его.
   В громкоговоритель на вокзальной площади что-то пробубнили. До его ушей донеслось: "Провожающие на выход." Не поздновато ли? Поезд уже неумолимо набирал ход.
   Путешествовать налегке было приятнее всего. Особенно, когда в руках только твоя мокрая одежда. Филагрий обошёл чью-то сгорбившуюся фигуру у боковых мест в фиолетовом трико и подошёл к своему отсеку. Проводница мило улыбнулась. Вернее улыбнулась так, как будто весь мир лежал на её плечах.
  - Ваш билет, - сказала она.
   Филагрий покопался в кармане своих мокрых штанов в руках и вытащил рыбку из сетей в виде своего билета. Проводница взглянула на билет и что-то начала отмечать про себя. Про себя она отмечала часто и упорно. И каждый раз словно это было неприятная необходимость. Когда она была маленькой скорее эта неприятная необходимость не казалась ей таковой. Напротив, она казалась приятнейшей необходимостью. Но со временем всякая приятная необходимость или почти всякая приятная необходимость превращались в неприятную необходимость. Детская мечта в цвете стать кем-то блекнет, когда в калитку заходит привычка.
  - Ваш паспорт, - сказала она.
   Филагрий молча протянул ей свой потрёпанный паспорт. После непродолжительного оценивающего приглядывания она вернула взятое, предварительно оторвав краешек билета и словно улыбнулась той же улыбкой. Филагрий никак не мог взять в толк, почему она с таким дефектом, а точнее с косоглазием и почему её взяли на такую работу. В кармашке у неё торчали очки с фиолетовыми линзами.
  - Не забудьте про загранпаспорт на границе, - сказала она.
  - Как вас зовут? - спросил Филагрий, внимательно смотря на её грудь и протягивая загранпаспорт.
   На груди не было никакой бирки с именем.
  - Не надо, - сказала она. - А зачем вам? - сказала она и посмотрела на него своим косым глазом, а нормальным куда-то в сторону.
   На самом деле она не смотрела на него. Сделала вид, что отвела глаза в сторону, но дефектный глаз подвёл.
  - Мы же путешествуем вместе, - безразлично сказал Филагрий.
  - Мира, - сказала она и добавила. - У нас есть чай, кофе, печенье, вафли, бисквиты, газировка, орешки и много чего. Печатная продукция есть, если интересует. Кроссвордики.
  - Нет. Спасибо. Не надо пока, - отреагировал Филагрий и уселся на кушетку рядом с пускающей пузыри девочкой.
  - Прекрати, - сказала женщина и отобрала у неё телефон.
   Девочка заныла. Женщине пришлось вернуть её любимую игрушку.
   Проводница удалилась. Постельное бельё прохлаждалось с краю.
   Филагрий молча повесил свою одежду на вешалку и многозначительно уставился в окно.
  - У меня такое ощущение, - сказал попутчица своему спутнику. - Этот дождь никогда не прекратится.
  - Брось ты, - сказал спутник. - Вон уже облака рассеиваются.
   Облака вдали действительно рассеивались. За пасмурным окном мелькали непременные телеграфные столбы, бегущие перегоны, пригородные посёлки и посадки. Насыпь, по которой ехал поезд, была не низкой, поэтому можно было видеть бескрайние поля вдали, губки группок деревьев и автомобильную дорогу, тянувшуюся между них.
  - Иди, переоденься, - сказал спутник.
  - Сама знаю, - сказала спутница. - Последи за ребёнком.
   Она встала и направилась в проход. На пол спорхнула и заблестела пластиковая карта.
  - У вас карта упала, - подал голос Филагрий.
   Она не повернулась и продолжила удаляться. Карту поднял её спутник.
  - Какая рассеянная, - сказал он и сунул её в её сумочку.
   Вообще-то было волнующе вот так вот ехать куда-то и зачем-то. Он щёлкнул пальцами, открыл свою сумку, поглядел на свои вещи, провизию и закрыл свою сумку.
  - Если есть хотите, - сказал спутник. - Устраивайтесь.
  - Нет, спасибо, - проговорил Филагрий.
  - Что нет?
  - Не хочу.
   Спутник приподнял с колена пухлую руку и снова опустил её.
  - Да вы устраивайтесь. Мы с женой чуть позже это сделаем. Вот смотрите у меня тут пакет. Можете выбрасывать сюда мусор, - сказал он, достал откуда-то пёстрый шелестящий предмет и повесил его под столом при помощи открывашки.
   Филагрий промолчал, встал и закинул на верхнюю полку свою сумку.
  - Потом, - пробубнил он.
  - А вы куда едите? - тут же cпросил спутник.
   Вот пристал, подумал Филагрий. Нет, не то, что бы он был необщителен. Иной раз совсем напротив. По крайней мере он так предполагал. Но в этой ситуации после холодного небесного душа ему разговаривать не хотелось вовсе. Не хотелось словно он устал от попыток заговорить с кем-то ни о чём.
  - В Феодосию, - тихо сказал он.
  - Мы тоже, - улыбнулся толстяк. - На фестивале "Крымский ковчег" были когда-нибудь?
   Филагрий не знал. На ум пришло название генуэзкой крепости. Но говорить про неё ему показалось идиотским.
  - Никогда, - сказал Филагрий.
  - Моя жена - артистка немальского театра, - выдал тучный спутник. - Она выступает на подмостках многих популярных в нашем районе постановщиков.
  - Почему же она не едет со своим коллективом? - непринуждённо спросил Фил.
  - Ну, понимаете ли? - хмыкнув, сказал тучный спутник и достал платок из заднего кармана своих штанов. - Она, как вам сказать, - он развернул платок и обмакнул лоб. - Только учится. Но вы не подумайте ничего такого. Я как есть, говорю вам. На эпизодические роли её берут. А едет пока что в качестве зрителя.
  - Так бы сразу и сказали, - сказал Филагрий и уткнулся в свой телефон.
   Он уткнулся в свой телефон не от того, что ему нечего было сказать, он уткнулся в свой телефон, что бы не доставлять себе лишние неудобства с расспросами, которые неизбежно бы могли возникнуть от подкатывающей волны безудержной говорливости его попутчика.
   Девочка между тем подползла к нему и продемонстрировала своё пластмассовое чудо.
  - У меня такой же, - сказала она и улыбнулась.
   На её голове были два фиолетовых банта, а на ней самой - фиолетовая жилетка. Почему девочка была сухая, Фил не стал обременять себя вопросом. Скорее всего тучный отец прикрывал её своим телом словно танк прикрывал артиллерийскую позицию. Так вот, фиолетовость её резко бросалось в глаза. А ещё у неё были болезненные синие полосочки под глазами, а с левой стороны на подбородке виднелась маленькая родинка. Это не мешало ей со стороны выглядеть вполне здоровой и энергичной.
  - Это хорошо, - сказал Филагрий.
  - Она очень любознательная, - сказал попутчик.
  - Я вижу.
  - Я не про Элю, я про мою жену, - сказал попутчик и чихнул.
   Филагрий посмотрел на него как на колобка. Как на колобка, у которого вместо лица тесто с напущенным дружелюбием. На самом деле он и был достаточно дружелюбен.
  - Действительно, - проговорил он. - А где она раньше работала?
  - В детском садике, - сказал он. - Воспитателем.
   Филагрий почесал подбородок.
  - Скажу вам, я тоже... - он смолк.
   Начнутся расспросы. А ему не хотелось говорить о своих буднях, когда он находился в совершенно ином положении.
   Вернулась его жена. Она переоделась. Была в чуть ли не домашнем халате в жёлтую-белую полоску с расстёгнутым ремешком и розовых бриджах. От неё пахло мылом и освежающими салфетками. На лицо она была не дурна, как не дурна всякая заурядная домохозяйка средних лет, свыкшаяся со своей жизнью. Только она была молода и полна планов. Она была слегка кудрява, но искусственно завитые кудри её неширокому в меру вытянутому лицу не шли. Тем не менее она была красивой, что бы пробовать себя в театральном искусстве. Обычно таких действительно брали на второстепенные роли, если они были не лишены харизмы. Филагрий не представлял, лишена ли она харизмы или нет, но бусы из небольших ракушек говорили о многом, если не брать во внимания исключения. Например, о том, что она просто очень манерная и любит фарфор.
   Они зашептались. Он заботливо спрашивал, что нужно бы достать кое-какие вещи из сумки. Например, её любимое одеяло. Она небрежно отмахнулась.
  - Совсем что ли? - сказала она.
  - Фарфор твой не расколется, Оленька? - спросил муж.
  - Н-нет, - с деловитой небрежностью бросила она.
   Филагрий отвёл взгляд к окну и молча наблюдал, как рассеиваются тучи за окном. Они рассеивались в буквальном смысле на глазах. Девочка тоже заметила и, положив ручки на стол, стала тоже наблюдать за этим.
  - Какие они быстрые, - отметила она.
  - Да, Эля, очень быстрые, - сказал Филагрий. - Циклон.
  - Ага, - сказала она и ударила ладошками по столешнице.
  - Вон и солнце показалось, - сказал Филагрий.
  - Ага, - сказала она и снова ударила ладошками по столешнице.
  - Скоро распогодится, - сказал Филагрий.
  - Ага, - сказала она и не ударила ладошками по столешнице.
   За окном в узких солнечных линиях проносились очередные садовые участки.
  - Отгадай загадку, - предложил он.
  - Давай, - разрешила она.
  - Много одёжек и все без застёжек?
  - Лёгкая загадка, - сказала она. - Это Крым.
  - Может быть, - удивился он. - Но я имел в виду капусту.
   За окном между тем уже проносились лиственные посадки. То, что эти деревья были достаточно разными, и было основное разнообразие этого пейзажа. Скорее разными в фрактальном своём образовании, но не названиями. Там были в основном чахлые осины и липы. Капли на окне, оставшиеся от дождя, походили на некие диагональные царапины и стремительно сохли. Даже мокрость и сочность почвы за окном были не такие, что прежде. Время от времени параллельно бежали грязные не асфальтные дорожки с мутными лужками в колеях и рытвинах. А в общем и целом они уже были довольно далеко от Немальска. Возможно, что было вполне вероятно, дождь там поливал до сих пор. И топил никудышные улицы городского управления. А Антон и Машка планировали вылазку. А в детском садике наверное сон-час. Вот собственно и всё. Только работы ему не прибавилось, потому что он уехал. Уехал в отпуск после нескольких лет беспрерывной работы в детском садике в качестве уборщика. По крайней мере официально.
   Когда семья расположилась есть, он, что бы им не мешать, предпочёл усесться с краю. Возле боковых мест. На этих местах сидели два подростка лет восемнадцати и пялились в свои планшеты. Время от времени они переговаривались со словами типа: "Слышь, глянь сюда, зацени..." - но по большему счёту они молчали. Даже о еде вспомнили только под вечер. Филагрий особо не придавал значение времени суток, потому что он старался держаться своего собственного графика. Для него утро наступало поздней ночью, а вечером он спал, поэтому он несколько часов спустя встал, скромно подтянулся, положил телефон, паспорт и деньги в карман тех брюк, что были на нём, и пошёл в сторону биотуалета, хлопнул себя по лбу на полпути и повернулся в сторону купе проводника. Когда он проходил мимо своего места, Эля рассмеялась, глядя на него, и уронила бутерброд.
   В других отсеках люди тоже жили и не жили. Кто ел, кто в карты играл, кто спал, всё в том духе, что постоянно возникает в долгом пути. Филагрию пришлось пройти от своего места всего лишь пару отсеков, что бы добраться до купе проводника.
   Он заглянул в комнату с распределительным щитком. Никого не было. Звенели ложечки в стаканах. Тогда он постучался по двери с расписанием. Никто не отозвался. Он ещё раз постучался. Через несколько минут дверь отъехала и на него зыркнула совсем уж возрастная женщина с полуседыми длинными волосами плотного телосложения в форменном пиджаке с логотипом крупной железнодорожной компании, который был накинут на обыкновенную сорочку с натянутыми бретельками.
  - Чего надо? - проговорила она так, что он чуть не оглох.
  - А где другая? - разинул рот Фил.
  - Она пропала что ль? - вроде не поняла она. - Где-то здесь. Работает. Скоро вернётся.
   Филагрий немного попятился и уткнулся спиной в холодное окно рядом с водонагревателем. По плечам и по шее пробежала паровая влага. За её спиной в тёмном купе он заметил маленькую скрюченную тень с отчётливыми высокопоставленными ушами-горошинами, огромными светящими глазами и аналогично светящейся дугой улыбки. Тень вроде как сидела на кушетке и качала ногами.
  - А вы спите? - тихо сказал он. - Извините, что побеспокоил, - громче сказал он.
   Дверь тут же захлопнулась.
   Филагрий повёл плечами. Мало ли что. Может обезьяна какая. Только зачем проводник везёт с собою обезьяну - это отдельная тема. Эта загадка могла остаться загадкой, как бывает с загадками тех или иных событий, не входящих в рамки обыденных устоявшихся обстоятельств. Иной раз загадочность даже полезна. Всякие исключения из правил всего лишь исключения. Однако некоторые могут позволить себя не оставаться только исключением, а поменять некоторые правила. Всякий шок проходит и наступают новые привычные картины. Привычные со временем. Со временем, после которого можно положиться на их неукоснительную рассудительность. Но он предпочёл сослаться на первую версию.
   Хлопнула дверь из тамбура и в вагон ввалилась и покатилась тележка. За тележкой была особа в чепчике и с фартуком.
  - Пиво, соки, чипсы... - начала она.
   Филагрий посторонился, но вовремя спросил:
  - А вагон-ресторан в какой стороне?
   Особа поглядела на него как на ненормального.
  - А вы как думаете? - сказала она. - Оттуда, откуда я пришла.
  - Благодарствую.
  - Может быть пива? - спросила она.
  - Не надо, - сказал он. - Благодарствую.
   Она сделала глубокий вдох носом и поехала дальше.
   Хлопнула дверь из тамбура. И мимо него прошагали какие-то типы в форме полицейских, с блестящими туфлями и кожаными кобурами на ремнях. Их было двое. Все надутые и с мировой важностью на лице. Что ими двигало? Наверное проверить вагон на наличие вредных элементов. Если иносказательно. Филагрий лишь сделал серьёзное лицо. В общем-то ему и не надо было так утруждаться. На тот момент оно и так было серьёзным. У одного полицейского со стрижкой ёжиком блеснул золотой зуб. Он сделал оценивающий прищур и прошёл мимо.
   Хлопнула дверь из тамбура и к нему подошла Мира. Та проводница, к которой он вроде как привык.
  - Что-то надо? - спросила она. - Чаю?
  - Нет, - ответил он.
  - Газетку? - спросила она.
  - Нет. Маляров пока не вызывал. Хотел просто узнать, в какой стороне вагон-ресторан, но мне уже любезно сообщили, - проговорил он.
  - Вы в правильном направлении. Через пару вагонов вы на него наткнётесь, - сказала она, пожевала губами и вошла в операторскую.
   Садясь за столик, она чуть не упала с сиденья. Поправив подол юбки и устроившись поудобнее, она начала листать записи учёта. Филагрий постоял ещё минуту и двинулся в сторону вагона-ресторана.
   Сам по себе в жизни он всё больше становился необщительным. Но необщительность его скорее была вызвана не некой скромностью, а скорее занятостью ума. Задумчивостью с возрастом. Он постоянно думал о том, почему все именно такие, а не иные. То есть он подмечал некие минусы и мог подобрать этому альтернативные плюсы и провертеть это в голове. Почему бы не отпереть некоторые невидимые ворота, которые многие перед собой ставят, и не стать проще. Посмеяться над шуткой - это только начало. Иногда он становился решительным, но это зависело от настроения.
   В тамбуре следующего вагона пахло табаком. Окурок со следами губной помады торчал в прорези откидной крышки стоп-крана. Несмотря на недавний запрет, люди время от времени нарушали правила. Нельзя так вот просто запретить то, что вырабатывалось годами. Фил не один раз задавался вопросом. К чему такая склонность к запретам? Ведь каждому известно, от мала до велика, что запретный плод сладок. Почему-то не делаются настолько комфортные условия, что бы сам человек решал отказываться ему от того, от этого или от иного. Такая точка подхода на его взгляд была более очевидной.
   В одном из отсеков этого вагона была дискотека. Чуть ли не в прямом смысле этого слова. Несколько угорелых молодчиков в майках с несколькими угорелыми девицами в топах отплясывали джигу среди батареи бутылок под ногами или что-то вроде этого под громкую безудержную музыку из телефона. Они даже приподняли стол, что б было удобней. Одна из девиц, когда он проходил мимо, показала ему язык. Молодчик сгрёб её в охапку и она расхохоталась. Пахнуло свежаком.
  - Эй, вы там, тише можно, - донеслось из другого отсека, но достаточно тихо, что бы не услышали, и добавили. - Или нет.
   Вроде бортовые были, подумал Филагрий и приостановился.
   Один из танцующих, размахивая сменными трусами, ударился больно копчиком о краешек горловины ножки столика.
  - Бляж, - выдал он и присел.
   Одна из девиц села рядом с ним и погладила по шее.
  - Устроили нам проверку! - выкрикнул один из молодчиков. - Мы им покажем проверку, мать их за ногу! Загранпаспорта нету! Да у кого они бывают?!
  - Заткнись, - сказала девица на корточках и помогла больному подняться.
   Филагрий прошёл дальше. Проводница, очень щуплая словно гладильная доска, с веником в руке как один в поле воин, прошла мимо него, скрипнув под ногами пластиковым стаканчиком. Он обернулся, как и обернулись люди рядом с ним. Он то, если что, поможет.
  - Сейчас будет махач, - сказал один из них.
  - Вы что, не слышали меня?! - крикнула проводница. - Вы что тут устроили?! Вы в общественном месте! Ведите себя тише!
  - Что хотим, то и творим! - ответствовал один из них.
  - Всё. Мне это надоело! - выкрикнула проводница.
   Послышался звук упавшей бутылки.
  - Дамочка, погодите! - сказал один из них.
   Послышалась возня. Музыка стихла.
  - Не надо! - выдала одна из них.
  - Я не собиралась ничего с ним такого делать, - сказала проводница.
  - А со мною такое сделаешь? - тут же сказал ещё один и хохотнул.
   Филагрий пошёл дальше. Следующий вагон был купейным. Он даже почувствовал себя на некой запретной высоте. Но это мимолётное ощущение было скорее смешным, чем каким иным. У дверей туалета он снова увидел себя в зеркале. Немного растрёпанный, но сойдёт. Доносилась прохлада из исправно работающих кондиционеров. В розетке был штепсель, но от штепселя провод не шёл. Под ногами был изящный коврик. Он с привычном напором навалился на дверь и чуть не упал. Дверь очень легко отварилась. Собрался как шалтай-балтай и зашагал по узкому коридору. С правой стороны от него были двери в купе. Все были закрыты. Только одна была чуть приоткрыта. Тяжеловесная дама обмахивалась самой настоящей несчастной карликовой собачонкой и что-то бубнила себе под нос.
   Дальше уже был нужный вагон, по крайней мере в нём были обеденные столики со скатертями и расписные вазы из дешёвого стекла. Он подошёл к стойке под тихую поп-мелодию из колонок. Чуть поодаль звенели тарелками. Ассортимент был небогатым, но цены оставляли желать лучшего. Цены рычали. Того хуже - цены кусались. Филагрий прикусил губу. Им только подарки дарить. Место и время, где всё имело цену в денежном эквиваленте. Неумолимость решений вместе с эрудицией экономически подкованных людей вываливали всю изворотливость не только на окрепших, но и на неокрепших. Капля чуткости время от времени - это был результат плохого отношения, ибо, если не будет заправки, то и предложений не останется, за которыми порой даже тень не успевала. Некоторые из них, когда были на работе, приемлили иную добродетель, впрочем как не приемлили полемику по этому поводу. Некоторым, порой тихим людям, ничего в принципе не нужно было, пока они зарабатывали засчёт виртуозного обкрадывания. Иногда им казалось, что им не хватало чего-то светлого, но воспринимали эту нехватку мимолётно как старые оконные рамы на чердаке. Проблема большинства из них в том, что они были ещё не старые.
   Из прохода с боку вынырнул представитель пилигримов с бабочкой на шее, пожелал доброго дня и поинтересовался о выборе или о предпочтении.
  - Так. Посмотреть пришёл, - сказал Филагрий, повернулся и пошёл прочь.
   Денег у него хватало. Он готов был к такому, но в какой-то момент передумал. Наверное внешний вид ваз тому виной.
   Поп-мелодии под духовые инструменты осложнили и без того накаленную ситуации в его воображении. Он просто опустил плечи, с большим трудом, надо сказать, и вышел.
   Когда он вернулся в свой отсек, семья уже поела. Оба читали мятые газеты. Девочка мирно спала. Подростки продолжали пялиться в свои планшеты. Было ощущение, что они не сдвинулись даже с места.
   Филагрий налил кипятка в свою кружку, заварил чай, поел с собою взятых печений, растелил постель у себя на верхнем лежаке, скинул ботинки и улёгся поваляться. За окном между тем вечерело. Поезд рассекал равнину словно сани - горный склон. На самом деле поезд ехал чуть медленнее, но это не чуть не меняло впечатления. На пахнущей хлоркой постели было не очень то и удобно. К тому же матрас был как камень. С другой стороны Филагрий не был особо привередлив. Главное, что бы поспать было можно. А на этом лежаке вполне можно было поспать. И не только поспать, но и почитать. Хотя почитать он с собою ничего не взял. А надо было. Он любил фантастику. Начиная от классиков. В каждом мнении и представлении была доля истины. А долю истины он любил, особенно удивительную. Он настолько привык к обычности своей жизни, что не мог даже представить, что удивительная доля истины ждала его не за горами. Причём эта доля истины должна была произойти не в фантастике, а наяву. Он задремал.
  
   Ему приснилось... Или показалось, что приснилось. Так вот, ему приснилось поле. И не поле даже вовсе, но ему показалось, что поле. Вроде были там и растения разные, и цветы, и насекомые, снующие вокруг, но это скорее было тёмное помещение с чёрным как смоль потолком и стенами с подсвеченным снизу полом. Звенели цепи, жужжали жуки, капало облачко. Вот в этой то обстановке послышался некий топот. Скорее даже не топот, а цокот. Нет, скорее даже не цокот, а мягкое постукивание коготков на мягких лапах. Из темноты навстречу ему вынурнул... аист. Самый настоящий аист. Самой обычной расцветки. Белый аист с чёрными углами крыльев. Только глаза больше походили на вишни. Ему были не чужды и человеческие манеры. Он поклонился и раскрыл клюв, будто что-то хотел сказать. Но не успел. Филагрий проснулся.
  
   Поезд продолжал движение, будто и не собирался останавливаться. По его соображениям и по его короткому взгляду на расписание станций, поезд должен был остановиться на первой станции через два с половиной часа. Он не знал, произошло это или нет, но прошло гораздо больше времени. За окном было темно. Мелькали время от времени осветительные столбы и регулировщики. Более того, в вагоне тоже было темно. Кроме освещения в проходе. Подростки спали на том, что расстелили как попало. Он повернул голову налево. Рядом похрапывала гора попутчика. Он посмотрел под собою. Звенела ложечка в стакане. Бултыхалась газировка в капроновой бутылке словно в жерновах. Эля мило спала. Ольга сидела, подперев рукой подбородок и облокотившись локтем о столешницу, и смотрела в окно. Она по-прежнему была в халате. У основания шеи торчали ракушки. Филагрий снова лёг на спину. "О чём она думает?" - подумал он. Наверное о театре, а ещё быть может о неудавшейся личной жизни. То, как она общалась со своим спутником, по крайней мере - на первый взгляд, говорило о том, что она чем-то недовольна. Причём недовольна так, что это вошло в привычку. А что это может быть как не неудавшаяся личная жизнь? Чем-то другим сложней объяснить. Объяснить можно, но поверить сложно, когда убедил себя в обратном. К такому умозаключению пришёл Филагрий и спустился вниз. Он чуть не уронил телефон, но вовремя вспомнил, что положил его рядом с собою, с краю. Хотелось поговорить с кем-нибудь.
  - Здравствуйте, - сказал он. - С самого начала мы не поздоровались, а ведь едем вместе. Почему бы и нет?
  - Спрашивайте, - сказала она.
  - Что спрашивайте? - не понял он.
   Она посмотрела на него пристальностью сталелитейного цеха, но потом резко смягчилась словно окунула эту пристальность в расплавленное железо.
  - Вы спустились направиться куда-то, но между делом хотели у меня о чём-то поинтересоваться, - сказала она. - Я права? Или... Или вы хотите ко мне подрулить?
   Филагрий пожал плечами.
  - Да, как вам сказать? - сказал он. - Я спустился для того, что бы побеседовать.
   Мягкости как не бывало.
  - Да неужели. Мне не о чем с вами разговаривать, - сказала она и отвела взгляд.
   Не то, что бы она не хотела с ним разговаривать. Скорее обратное, но... Просто, как это часто бывает, она не доверяла никому, кого не знает.
  - Сколько времени? - спросил он.
  - Ночь почти. Выспались, видимо. А я собиралась лечь, - не посмотрев в его сторону, произнесла она.
   Филагрий вздохнул. Кушетка над ним скрипнула.
  - Ложитесь, - сказал он. - У вас в театре наверное рано ложатся, потому что работа без свежей головы очень выматывает.
   Он собирался было встать, но она положила свою узкую ладонь ему на плечо так резко, что бусы из ракушек забренчали. Филагрий готов был услышать что-то сдандартное. К примеру, услышать, что он забыл это что-то. Но тот тон и что она сказала его повергло в некоторое замешательство.
  - Ладно, ладно, - ласково сказала она.
  - Что ладно, ладно? - не понял он.
  - Поезд едет не в Феодосию, - выпалила она.
   Он не поверил, но присел.
  - Да? А куда он едет?
  - Не знаю. Спроси лучше у него, - сказала она и повернула голову в сторону прохода к краю его места.
   Он насторожился такому обороту, медленно повернул голову и натолкнулся взглядом на огромную колышущеюся кляксу. Он вздрогнул и отпрянул в сторону. Настолько это существо не вписывалось в рамки обыденности. Оно слегка вибрировало, было чёрным и переливалось серыми спиралями. Оно свисало. Оно лежало на его кушетке и свисало голым торсом словно топором с дальнего края. Руки доставали до нижнего места. Глаза светились ярким белым. Уши словно горошины. Не та ли эта обезьяна из купе проводника? Телосложение как таковое было человеческим.
  - Здравствуйте, - словно набрав в рот воды, издало звук оно и расплылось в улыбке.
   Он это понял по белой поверхности то ли зубов, то ли пластин. Они были как светодиоды.
  - Здравствуй, - в ответ выдавил он. - А ты кто такой?
   Существо бесшумно спрыгнуло вниз словно какой атлет и в потревоженном воздухе уселось рядом с ним. От него никак не пахло. Ростом оно было чуть ниже его. Оно приподняло подбородок, указывая на Ольгу. Филагрий не совсем понял, но перевёл взгляд. Ольга смотрела на существо, уткнув один палец в висок. Она резко отдёрнула руку, когда Филагрий уставился на неё.
  - Вы что не можете определиться? - произнёс он.
  - Нет. Ничего подобного, - твёрдо сказала она.
  - Вижу, - сказал он.
  - Он инопланетянин. Репетитор. Вот что я могу поведать в первую очередь о нём, - вкрадчиво или не вкрадчиво сказала она.
  - Да ну, - чуть не поперхнулся он. - И что?
  - Наш поезд едет на их корабль, но машинисты не против, - добавила она.
   Он перевёл взгляд на мирно пялящегося на него и на Ольгу существо, потом обратно.
  - Так, вот просто, - озадаченно сказал он. - Если бы не этот, рядом, - сказал он и снова перевёл взгляд на странное создание и обратно. - Я бы тебе конечно не поверил. Откуда ты хоть знаешь?
  - Мы что с вами так уж хорошо знакомы? - неуместно надулась она и сложила руки на груди.
  - Оля, я так понимаю, ты мне должна объяснить, что, чёрт возьми, происходит, - вздохнул он. - Откуда ты это знаешь?
   Она ничего не ответила и отвернулась.
  - Некоторые в курсе, - пробулькало у него над ухом так, что у него побежали мурашки по коже. - Наступила твоя очередь.
  - Что за дрянь, - Филагрий начинал нервничать. - Какая очередь? Я против того, что мы едем не туда, - сказал он и повернулся.
   Перед ним вплотную были белые глаза существа с всплывшим оранжевым окаймлением, если можно было так выразиться. Оно смотрело на него, не отрываясь. Глаза вроде стали ярче светиться и оно даже уже не смотрело на него, оно пялилось. Глаза рябили, и дрожали, и затягивали в настроение. Оно пялилось. Глаза дрожали и затягивали. Филагрий с усилием отвёл взгляд и резко поднялся.
  - Нет, - сказал он. - Мы кто вообще для вас? Заложники?
  - Вы наши гости, - сказало оно. - Мы репетиторы.
  - Какие, к чёрту, репетиторы? - сказал он и кое-как протиснулся между ногами Ольги и этого.
   Ольга почесала своё колено.
  - Осторожнее можно, - недовольно сказала она.
  - Оля, - сказал он, стоя в проходе. - Ваша дочь в безопасности?
  - Да. Она спит, - буркнула она.
   Он посмотрел на девочку. Она мирно спала на боку. Рядом с ней лежал её пластмассовый телефон. Он огляделся. Подростки спали по-прежнему. Вдоль по коридору торчали руки и ноги. Все спали. Даже из района нагревателя не доносилось никаких звуков. Поезд ехал сравнительно быстро. За окном мелькали то и дело броские фонарные столбы и тёмные деревья. Иногда, не сбавляя хода, поезд проносился мимо одиноких маленьких станций. Там иногда кто-то ходил. Создавалось впечатление, что там кипит жизнь, но не здесь. До него начало доходить. Они все спят. Они как в сонном царстве. Мало того, что никто не реагирует на их так называемую беседу, никто даже не шелохнётся толком. Нет. Они иногда поворачивались, но это было не от пробуждения.
  - Тебе выпала честь, - будто догадавшись о его догадке, спокойно сказала Ольга. - Ты его не зря всё таки заметил.
   Филагрий перевёл взгляд на репетитора.
  - Ну вы даёте! - сказал он, проявив обыкновенные эмоции.
   По его спине снова побежали мурашки.
  - Мы даём. А вы понимаете, - проговорил репетитор.
  - Что он сказал? - обратился он к Ольге.
  - Что тут непонятного, - буркнула она. - Они выбрали нас в качестве контактёров с ними. Они хотят пообщаться с нами.
  - Пообщаться? Так просто? - сказал Филагрий. - Не верю я им.
  - Да не округляй так глаза, - спокойно сказала она. - Ты что, маленький что ли?
  - Ага. Малюсенький, - сказал он. - Я вообще-то ехал в Феодосию. Даже загранпаспорт оформил для транзита. А тут ты и, - он перевёл взгляд в сторону существа, оно будто плыло. - И вот это существо устроили мне тут, так сказать, замечательный сюрприз.
  - Тебе не нравится? - сказала Ольга и заправила сползшую волнистую прядь за ухо. - Ты предпочитаешь обыкновенную жизнь? Я тоже ехала в Феодосию. На фестиваль. И вообще я очень люблю театр. Я планирую стать актрисой. Но это мне как-то не мешает.
   Филагрий присел рядом с дрыхнущим подростком и посмотрел на свои ботинки. На одном из них расползлась шнуровка.
  - Как тебя зовут, медведь? - сказала она, глядя на его футболку.
   Ещё недавно она была совсем не такой, была как большинство. Замкнутой только на своём и на нужной обстановке. Нужная обстановка могла быть в редких отдельных взятых случаях. Впрочем, поскольку заковывающая стагнация часто плясала на костях ещё живых, нужная обстановка в итоге действительно возникала в редких незапланированных местах встречи.
  - Филагрием, - произнёс он.
   Репетитор тем временем не сводил своего взгляда с Ольги. Ольга смотрела на Филагрия и... улыбалась. "Вот те на," - подумал он и икнул.
  - Вы странные создания, - подал нескладным голосом репетитор. - Вы боитесь всего. Жить не успеваете. И не замечаете как проходит время. Вы много мечтаете, но в жизни предпринимаете ничтожно мало усилий.
   Филагрию захотелось в туалет. Ему непременно надо было в туалет. Намочить лицо холодной водой. Ольга смотрела на него с внимательностью розового визиря.
  - Фил, с тобой всё в порядке? - спросила она.
   Филагрий поелозил на месте и уткнулся поясницей в колено подростка. Подросток даже не шелохнулся.
  - Всё в порядке, - сказал Фил. - Оля, скажи этому, мне нужно в туалет.
  - Он понимает, - сказала она.
  - Ну и отлично, - сказал он, поднялся и направился в туалет.
   Репетитор казалось беззвучно дребезжал. Поезд мчался со скоростью пули. Именно пули. Было такое ощущение, что он непрерывно медленно, но верно ускорялся. Стук колёс стал почти неразборчивым.
   Шатаясь, Филагрий кое-как доковылял до туалета. По пути он обратил внимание на то, что никого бодрствующего он в общем-то больше и не встретил. Только в одном отсеке молодой волосатый человек сполз на пол. К его ремню был привязан гелевый воздушный шарик. Это было понятно, потому что тот не желал опускаться вниз и то и дело в такт движения поезда колебался над ним. На опустевшей кушетке покоилась доска для сёрфинга. Кто к нему привязал воздушный шарик? И зачем? - думал Филагрий. Может они любят пошутить. Кто бы он не был, репетитор или чернильная голая клякса, он здорово похож на подозрительного типа. Из тех, кто ошивается в переулках поздним вечером.
   Филагрий намочил лицо водой, потом ещё. Пахло ромашковым мылом. После недолгой процедуры умывания он уселся на край унитаза и продолжил много и упорно думать. Кто эти создания? Хотя нет. Кто это создание? Он видел только одного. Одного типа, который умеет манипулировать сознанием. Но его охмурить этот тип не смог. Или не захотел. Как знать. Может он секретная разработка смежного государства, в котором пылали зарницы нацизма. Что он вообще знает? "Что я вообще знаю? - подумал Фил. - Только то, что знаю. А знаю ли я много? Если пересчитать по пальцам знаю то, чему учился в школе - раз. То, что увидел в интернете - два. То, что окружает меня - три. Много ли это? Наверное много. Иногда даже возникает ощущение пресыщенности информацией. Но есть много чего непонятного. Зачем же тогда мне задаваться вопросом, если на этот вопрос сам не могу дать ответа? Он - инопланетянин? Но какого чёрта это произошло со мною, а не с кем-нибудь другим? C другой стороны каждый в праве задать себе такой же вопрос, будь он на моём месте. Хочу ли я получить новые знания? Непременно. Моя учёба в институте задержалась. Бакалавром в ближайшие годы мне не стать. А работа уборщиком в детском саду не требует большого ума. С другой стороны это не так. У любой работы есть собственные хранители. Они то скажут, насколько та или иная работа хороша. Я хранитель своей работы и понимаю, что даже работа уборщиком в детском саду имеет свои плюсы. В первую очередь, бесконечная дорога к чистоте, потом, время для обдумываний, а также, посильный вклад в годы людей моложе меня и всё, что с этим связано. Ладно, это другая тема. Против ли я всё таки такого приглашения неизвестных репетиторов? Моя жизнь, в которой я даже не встретил любимого человека в общем и гроша ломанного не стоит. Я долго думаю. А что толку? Ничего страшного, если я внесу в жизнь такое вот разнообразие. Но конечно я ему не доверяю. Так что, что будет дальше, одному репетитору известно."
   Филагрий поднялся и чуть не упал. Поезд качнуло. Он вовсе думал, что стукнется головой о сушилку, но поезд снова качнуло, но - в другую сторону и его приклеило к двери. Он дотянулся до ручки двери и вывалился в коридор. Глянув за окно, он определил, что мелькавшее фонарное освещение как будто начало опускаться диагонально вниз. Небо было затянуто облачностью, поэтому было сложней определить траекторию несущегося состава, но пол под ногами стал каким-то кривым. Дверь в тамбур приоткрылась. Оттуда вырвались сквозняки, пахнуло свежестью, запахом солярки и ошмётками сигаретного дыма, но никого не было. Взмыленный от догадок Филагрий стрелой бросился к своему отсеку. Репетитор исчез, Ольга - тоже. Как прикажете это понимать? - подумал он. Где все? Нет, те, кто спят на месте. По столу покатились пакет с печеньем и ложками и капроновая бутылка с газировкой. Стакан в железнодорожном подстаканнике тоже покатился к краю. Он посмотрел на Элю. Она мирно спала. Он посмотрел на её тучного родителя наверху. Он тоже спал, распластавшись на спине. Даже похрапывал. Рука болталась в воздухе. За окном совсем ничего не было видно, только его отражение в тусклом освещении прохода. Филагрий на всякий случай убрал вещи со стола на пол и направился в сторону купе проводника. Непременно нужно было разобраться.
   Поезд словно затрясло и угол напольной поверхности под ногами увеличился. Кто-то всхрапнул и неразборчиво забормотал. Филагрий не стал выяснять что и подошёл к закрытому купе проводника. Дверь в операторскую тоже была закрыта. Он дёрнул ручку. К его удивлению она легко поддалась. Дверь не особо хотела открываться из-за угла наклона, но он отодвинул её. В помещении были четверо. Ольга у стола, потом та немолодая проводница, и, он никак не мог привыкнуть, репетитор. Все трое сидели на кушетке, на которой спала Мира, подложив руку под голову и уткнувшись лицом в перегородку. Она была во всём одетая. Было такое ощущение, что она не сама по себе заснула. Словно сон её застал за работой. Возможно она доковыляла до своего места и рухнула как подкошенная. А что тут понимать? Они спят не по своей воле. Кто-то может и по своей, но вместе с этим не по своей. На столике горел прочно зафиксированный светильник с лимонным абажуром. Ситцевые занавески были полу-прикрыты.
  - Что происходит? - сходу ко всем обратился Филагрий.
   Они все перевели взгляд на него. Филагрий даже поёжился.
  - Ничего особенного, - сказала Оля. - Мы летим в гости.
  - Как летим? Почему летим? Поезда не летают, - ошарашенно сказал он.
  - Наши летают, - сказала проводник и не безразлично зевнула. - Да вы присядьте, успокойтесь, - добавила она и снова не безразлично зевнула.
  - Вот как, - обомлел он. - Ваши летают, а я оказывается не был в курсе.
  - Только не кипятитесь, - сказала проводник. - Может чаю?
   Репетитор отвёл взгляд и смотрел на проводника словно паразитировал глазами. Филагрию это уже начинало не нравиться. Да ему никогда подобное не нравилось.
  - Как твоё имя, товарищ инопланетянин? - выдал он, обратившись к нему.
   Репетитор снова перевёл взгляд на него. В глазах его мелькнуло некое оранжевое облачко. Сначала оно проплыло за одним глазом, потом - за другим. Не на того напал, подумал Филагрий.
  - Слушай, приятель, у тебя есть нормальное имя?
   Облачко поплыло обратно. Он вздохнул.
  - Ну, имя. Имя имечное. Моё, например, с детства мне не нравившееся, Филагрий. Фамилия моя тоже дурацкая. Ряска. Я вообще подкидыш. Для своего деда, - он вздохнул ещё раз. - Я очутился у него с младых ногтей. У болотной насыпи за его двором. Потерял своих родителей в семилетнем возрасте. Поэтому я такой, какой есть, - он почесал переносицу и добавил. - Это я представился.
   Поезд тряхнуло, затрещал пластик и он еле удержался, уцепившись за дверную ручку.
  - Я репетитор, - булькнул тот.
  - Это я уже понял. А звать то как?
  - Я его называю нефтяшкой, - вмешалась Ольга.
  - Это ещё почему? - спросил он.
  - А ты сам догадайся, Фил, - отозвалась она.
  - Моё имя для вас труднопроизносимо, - глухо сказал репетитор.
  - Ох, и насмотрелся я этих фильмов, - сказал Филагрий.
   Что-то он стал разговорчивым.
  - Оля, - произнёс он и на вытянутой руке щёлкнул пальцами. - Вы бы не могли со мною пообщаться.
  - Я вся во внимании, - сказала она.
  - Нет-нет, - сказал он. - За дверью.
  - О-о-у, - сказала она, округлив глаза. - У нас секреты, Фил?
   Ему показалось это несколько нетактичным, но может быть действительно ему это всю жизнь только казалось, а на самом деле, в этом ничего не было зазорного, и он сказал:
  - Если это было бы секретом, я при всех так вот к тебе не обращался бы.
   Оля хихикнула в ладошку. Ракушки на её небольшой груди тренькнули.
  - Нефтяшка, дружок, ты не против наших междусобойчиков? - обратилась она к инопланетянину.
  - Нет, - сказал он.
  - Нет-нет-нет, - непонятно зачем добавила проводник.
   Она поглаживала гриву своих полуседых волос у себя на правом плече и исподлобья глядела в окно. Она была по-прежнему в сорочке и в одном лишь незастёгнутым форменном пиджаке. Длина полосы её груди говорила о том, что верхние пуговицы пиджака возможно не раз пришивались. Филагрий глянул в окно, в его кусок над занавесками, и решительно ничего не разглядел. Стук колёс внезапно прекратился. Возникло ощущение лёгкой невесомости. Казалось, поезд парил словно самолёт. Вот только всяких звуков он издавал даже меньше нежели авиалайнер. Слышны были беспорядочные свистки и гудки время от времени, а также скрип буферов. А фирменное "тыдыщ-тыдыщ" словно пересмотрело свои функции и отправилось в незапланированный отпуск.
   "Ну вот, - подумалось ему, когда они вышли за дверь, - Ответ на этот вопрос очень важен. Если он будет положительный, то доверие моё может укрепиться. Если будет отрицательный, напротив, пошатнётся."
  - Послушай, - обратился он к ней, она была по-новому свежа словно летняя корзина, которая наполнена фруктами. - Тебе не кажется, что ты немного изменилась? - и добавил на всякий случай. - Хотя не представляю, какой ты была раньше.
   Она улыбнулась и не проявила доли удивления.
  - Кажется, - заявила она. - А тебе не кажется?
   Филагрий пожал плечами.
  - Иногда кажется, - сказал он.
  - Нет ничего в этом плохого, дурашка, - сказала она и неожиданно для него потеребила его за подбородок. - Мы меняемся в лучшую сторону. Он нам помогает скинуть всё это многолетнее и давящее наслоение подозрительности и недоверчивости.
   Он не совсем понял, что она имела в виду, но то, что ей казалось, что она поменялась, говорило в пользу существа. Конечно оставалась куча сомнений, но повеяло лёгкостью. С другой стороны он не хотел позволять собою управлять. Это претило его морали.
  - Оля, - сказал он. - Не позволяй ему собой манипулировать. Сама делай выводы.
   Она неожиданно рассмеялась. Чуть не до слёз.
  - А я и не позволяю, - громко сказала она и вернулась в купе.
   Проводник и пришелец о чём-то мирно беседовали. Когда дверь сама собой закрылась, он царапнул переносицу и решил прогуляться. Он пошёл в обратном направлении, откуда пришёл, вверх, то есть в сторону тепловоза. Почему бы и нет. Раз уж они летят. Он не мог согласиться со многим. И с тем, что большинство не могли проснуться. Их, получается, неведомо куда тащили, не поставив в известность. Нет, надо что-то предпринимать. Может быть Ольга - их жертва. А жертвы согласны на всё. В этом есть какая-то заковыка. Он подошёл к одному из пустующих боковых мест, встал коленями на сидение и поглядел вниз, дотронувшись лбом холодного окна. У него тут же захватило дух. Внизу в кружевах дымов раскинулось огромное тёмное пространство. Кое-где виднелись огоньки то ли городов, то ли небольших селений. Скорее последнее. Вагонный состав саблей рассекал вязкую мокрую атмосферу. Соседние вагоны были видны с хвоста.
   Так, по крайней мере то, что они летели, ему не казалось. Он спустился на пол, помотал головой, приходя в себя, и уверенно зашаркал в другой вагон. Время от времени теребил спящих людей, пытался определить на предмет бодрствования. Никто не отзывался. Непросто было двигаться под уклоном, но что поделать. Заметно похолодало.
  
   Ольга тем временем задумала показать репризу. Просто репризу. Репризу, которую любой другой её коллега мог бы назвать миниатюрой. У этой миниатюры был один небольшой недостаток. Малое пространство. Она схватила синий берет проводника и примерила его на себе.
  - Дамы и... - она смерила взглядом прямо сидящего волнообразного инопланетянина. - Дамы и господа, сегодня я даю представление и это не экспромт. Хотите верьте, хотите нет, но я всю жизнь мечтала быть проводником.
  - А кто не мечтал, - осклабилась проводник, которую звали Галина. - Я тоже мечтала. Теперь вот полжизни проработала в этой сфере. Знаешь, дорогая...
  - Это моя реприза, - улыбнулась Ольга.
  - Ничего, ничего, - поспешила её успокоить новоявленная коллега. - Но сортиры драить, печку топить, остерегаться ползунов - это настолько утомительная работа, что тебе будет не до видов у окна.
  - Романтика, - проговорила Ольга. - Которая требует непраздного образа жизни.
  - Вот ведь как, - сказала проводник и улыбнулась улыбкой без нескольких передних зубов.
   Ольга закружилась. Во всяком случае попыталась закружиться и чуть не налетела на стол. На пол упал термос. Она зацепила его рукой.
  - Ух, - сказала она.
  - Осторожнее, - громогласно сказала Галина.
  - Гык, - подал голос нефтяшка и сделал свои лучистые глаза ещё лучистей.
   Она непременно должна быть сама собой. Долой весь этот напускной налёт. Который она копила в течении всей своей жизни. Никогда ей не было более легко как во времена свободной репризы на сцене актового зала её училища. В те моменты она всегда чувствовала себя такой, какой она и должна быть. Какой она и была бы, если бы не рамки окружающих негласных правил окружающего неприветливого мира. Мира, который сковывал по рукам и ногам. Миру этому, считала она, нужно больше актёров, которые живут на сцене, со своими пьесами и убеждениями. Актёры черпают живительного сока из этой атмосферы и стремятся к непередаваемому состоянию - испытывать пик настроения в тот момент, когда все, включая режиссёра, разинув рты, пялятся. Пялятся как на Жар-Птицу. Более того, пялятся как на богиню. Платье шуршит под светом софитов. Она низко кланяется под всеобщие овации.
  - Но театр я люблю больше, - сказала она.
  - Если честно, я никогда не была в театре, - отозвалась Галина.
  - Ты многое пропустила, - сказала она. - Вот возьмём ситуацию, когда ты хочешь сравнить свою жизнь с чей-то другой жизнью...
  - Оу-оу-оу, - перебила её проводник. - Есть других полно способов.
  - Это верно, - подтвердила Ольга. - Но в живую редко это увидишь. А накал страстей может быть даже менее естественным, чем в театре. Как это не парадоксально звучало бы.
  - У меня полно соседей. Включая на работе, - сказала Галина. - Ольга Константиновна, окружающая жизнь - это и есть естественность. А ваши Евгении Онегины не в шутку могут и разойтись по своим полкам в любой момент.
  - Галина Мирославовна, ваши упрёки в адрес вышесказанного произведения производят впечатления вашей чрезвычайной ограниченности в области тонких материй.
  - Каких-каких материй?
  - Тонких материй.
  - Тонких материй?
  - Самых, что ни на есть тонких материй, - твёрдо сказала Ольга.
  - Ольга Константиновна, пока вы будете витать в облаках, ваш ребёнок простудится или, что того хуже, угодит в какие-нибудь неприятности, - с долей заботы сказала Галина Мирославовна.
  - Галина Мирославовна, пока я буду витать в облаках, мой ребёнок будет набираться опыта со стороны и вырастит с прекрасной душевной организацией, - парировала Ольга.
  - Какие мы предусмотрительные, - покачала головой Галина Мирославовна.
  - Гык, - подал голос нефтяшка.
  - Какие мы предосудительные, - передразнила Ольга Галину Мирославовну.
   Галина Мирославовна прекратила поглаживать гриву своих волос и приподнялась на ноги. Она словно танк, ниже на голову Ольги, придвинулась к ней своей грудью и произнесла:
  - Ты что-то говорила о проводниках?
   Ольга немного напряглась.
  - Да, - сказало она и закатила глаза, приложив ладони друг к другу. - Если подумать, это такая профессия полезная. Помогать людям, которые путешествуют по пространству из точки А в точку Б и обратно. Из точки Альфа в точку с дорожным указателем в разные стороны. Налево пойдёшь - голову сложишь, направо пойдёшь - счастье обретёшь. О как это многообещающе. Люди едут, едут и едут. Они хотели хорошо провести время не только в тех точках. Они хотели хорошо провести время и в дороге. И тут на сцене конечно нужен проводник, - сказала она, открыла глаза и поправила берет, Галина Мирославовна отступила на шаг. - Дамы и, - выразительно сказала она и снова посмотрела на пришельца.
  - Гык, - сказал он или оно.
  - И господа, - продолжила Ольга и выразительно с лёгким поклоном протянула руку. - Ваши билетики, пожалуйста.
   Мира на постели всхрапнула. Галина Мирославовна прыснула в ладонь. Потом собралась и заявила:
  - Не дурно, острячка.
  - Ваши билетики, пожалуйста, гражданка, - повторила Ольга и потёрла кончик указательного пальца о кончик большого.
  - Пожалуйста, - сказала Галина, достала из кармана пиджака очки в роговой оправе, одела их, повернулась и сняла со стены органайзер с кармашками, переполненный кусками билетов пассажиров. - Выбирайте любой.
  - Ладно, ладно, - замахала руками Ольга. - Как я вам?
  - Не дурно, - повторила проводник.
  - Не дурно, - повторил нефтяшка.
  
   В это время Филагрий в соседнем вагоне таращился на лунатика. Да, можно и так сказать. Глаза его были прикрыты. Он выставил руки перед собою и двигался словно чья марионетка. Он то и дело тыкался в перегородки отсеков и зарывался в сбитую в гору обувь. У него была ещё одна особенность. Он был в форме полицейского. Блеснул золотой зуб. Чуть отстранившись от качавшегося взад-вперёд лунатика, он прошёл дальше и обернулся. Лунатик продолжал вышагивать некую походку, которая, казалось, рождалась сама собой. Ноги его подкашивались и заплетались. В какой-то момент он не удержался и плюхнулся на одну из пустующих кушеток. Рядом на боку храпел боров. Он только цокнул языком и повернулся на другой бок. У полицейского была расстёгнута кобура, а смоляной табельный пистолет грозил вот-вот выпасть наружу. Филагрий нерешительно и медленно подошёл к нему. Полицейский не шевелился. Филагрий протянул руку и коснулся шершавой рукояти оружия. Полицейский не шелохнулся. Филагрий потянул оружие в свою сторону. Потянул с неуклонной осторожностью. Когда верхняя часть кобуры опустилась, пистолет был у него уже в руках. Филагрий в жизни не держал такого, если не считать аналогов. Это было совсем другое. Тяжесть пистолета придавала уверенности. Благодаря компьютерным играм он знал как подобными вещами пользоваться. Он нажал на кнопку с краю рукоятки и оттуда выползла обойма. Она была полная. Двенадцать блестящих патронов. Он задвинул обойму обратно. Посмотрел затвор. Пули не было в стволе.
  - Здорово, - неожиданно подал звуки лунатик.
   Филагрий отшатнулся. Лунатик повернулся на спину и уставился на него открытыми глазами. Это было что-то. Филагрий откашлялся словно подавился сливовой косточкой.
  - Добрый вечер, - сказал он.
   Полицейский не ответил.
  - Добрый вечер, - повторил он.
   Полицейский снова не ответил. Он только сопел. По этому признаку можно было понять, что он всё таки спит. "Бывает," - подумал Филагрий, Он вздохнул и сунул пистолет за пояс своих штанов, которые были брюками старого костюма, поэтому было не совсем удобно. Ему пришлось их подтягивать, пока он не свистнул у одного из пассажиров плотный ремень.
  - Реквизировал на время, - оправдался он.
   Добравшись до тамбура, он вздрогнул, когда обнаружил неспящего. Им оказался лысый верзила в трико, в узкой жёлтой майке и с татуировками на шее. Татуировками странными, надо сказать. Вернее татуировкой. Она была сделана на шкафообразной спине, но продолжалась на шее. Это было растение. Неизвестного названия. Неизвестного семейства. Может паслёновых. Несколько рубиновых ягод с усиками на концах стеблей с шипами и многоугольными листьями цвета соломы. Верзила стоял спиной к нему и курил. Когда он услышал скрип дверей, ему требовалось время, что бы повернуться. Когда он повернулся, то не придал никакого особого значения появлению Филагрия. Филагрий приподнял глаза вверх. Верзила был двухметрового роста, не меньше, с массивными валиками надбровных дуг и квадратной челюстью.
  - Э, - сказал он.
  - У вас есть своё мнение по поводу происходящих событий? - оторопело поинтересовался Филагрий.
  - Закурить? - сказал верзила.
  - Нет-нет, - проговорил Филагрий. - Я не курю.
   Верзила затянулся, бросил бычок на пол и затушил его носком ботинка.
  - Пойду спать, - сказал он.
   Филагрий молча наблюдал как он открыл дверь и уже было пошёл, как вдруг повернулся и спросил:
  - Тебе не кажется, что в поезде как-то безлюдно?
   Филагрий пожал плечами.
  - Вроде все на своих местах, - сказал он.
  - Мы что, едем в гору?
  - Может быть.
  - Всё равно ничего не понимаю.
  - Что такое?
  - Взгляни за окно, дружище. Ни черта не видно.
  - Бывает, - сказал Филагрий, бросив взгляд за окошко вагонной двери.
   Верзила почесал ухо и снова начал уходить, но тут он бросил взгляд на пояс незнакомца.
  - Вы из этих? - спросил он.
  - Каких таких из этих? - спросил Филагрий и заметил его взгляд.
  - Ну из этих, - сказал он и сложил руку так, что бы показать, что он прицеливается из пистолета.
   Филагрий в жизни сталкивался с похожими типами людей. Почти каждый день. Ему не в первой было общаться с такими людьми, но не сразу начал понимать, что этот пассажир, возвышающийся перед ним, чего-то хочет от него.
  - Нет, - сказал он и в шутку добавил. - Комитет безопасности.
  - Вон оно как, - сказал лысый и хохотнул.
   Голос его был настолько низким, насколько может быть низким у человека, который надел на голову ведро.
  - Вы будете нас защищать от погранцов?
  - Мы будем вас защищать от посягательств незаконных элементов на территории смежного государства. У них сейчас творится полнейшее безобразие, - протараторил Филагрий.
  - Да ну.
  - Вернее страдают этим только некоторые районы, но защита непременно будет не лишней, если вдруг что, - сказал Филагрий, придав своему лицу чуток строгости.
  - А-а-а, - сказал лысый и протянул руку. - Будем знакомы. Я Павел Голбатко. Я один из таких элементов.
   Филагрий округлил глаза.
  - Какой такой?
   Верзила хохотнул и толкнул его в плечо.
  - Да не пужайся ты так. У меня нет оружия. Мы обычно обходимся без оружия, - сказал он, улыбнулся и подмигнул.
  - Да я и не пужаюсь, - хмыкнул Филагрий и протянул руку. - Филагрий Ряска.
  - Из наших? - спросил он и быстро-быстро задвигал рукопожатием.
  - Ка Гэ Бэ, - отчётливо выговорил уборщик.
  - Всё равно из наших, - рассмеялся Павел и сгрёб его в охапку.
  - Да не уж то, - сдавленно сказал Филагрий и кое-как высвободился из объятий неугомонного верзилы.
  - Слушай, дружище, всё таки я никак не могу успокоиться. Погляди, что вокруг происходит. И почему у меня такое чувство, будто мы летим? Тебе не кажется, что мы летим? Прислушайся, - сказал он и наклонил голову. - Словно ветер поменял свои интонации. К тому же, куда это делся стук колёс? - сказал он и притопнул ногой. - Где они, эти колёса?
   Первое впечатление о человеке почти всегда бывает обманчивым. Вот и Фил в очередной раз убедился в этом. Не настолько он прост, как мог показаться на первый взгляд. Да и доверия как-то стремительно поприбавилось, несмотря на его некоторые заявления и безбашенность. А почему всё ему не рассказать бы? В конце концов он такая же жертва обстоятельств.
  - Знаешь, мы летим, - сказал он.
  - Что? - не допёр Павел.
  - Летим?
  - Как самолёт что ли?
  - Да, как самолёт, - сказал Филагрий. - Взгляни в окно под другим углом.
  - Хорош, - сказал Павел и махнул рукой.
  - Ну не хочешь как хочешь, - в свою очередь махнул рукой Филагрий.
   Павел тем не менее подошёл вплотную к окну и взглянул вниз.
  - Ух, ты! - выдал он. - Там огни. Огни плывут. Ты только посмотри, - повернулся он, обнажая ровные зубы. - Ах, да. Это же невероятно. Этого не может быть.
  - Может, - сказал Филагрий, хотя сам не верил в это.
  - Так это правда? - Павел ошарашенно облокотился спиной на поручни в двери. - Но как это? Ничего не понимаю.
  - Тебя не осведомили по всей видимости, - сказал Филагрий и подошёл к нему. - Понимаешь, какая штука. Нас похитили инопланетяне.
   Павел взглянул на него как на безумного.
  - Похитили? О чём ты? Что за дерьмо? Ты случаем не того, дружище? - выдал он и постучал толстым пальцем по виску.
  - А то, что мы летим, это тебе не кажется странным? - нашёлся Филагрий. - Причём постепенно набираем высоту.
   Он не только понимал это, но чувствовал. Его зубы начинали ходить ходуном. Было достаточно холодно. Казалось ещё чуть-чуть и температура упадёт ниже плюсовой. Хотя по гиганту перед ним это было особо не заметно. Ну вовсе не заметно. Он только раскраснелся. Раскраснелся словно доярка после дневной смены.
  - Дружище, я в шоке, - выдал он, по-прежнему разглядывая, что творится внизу.
   На небе между делом появились проблески. То есть кое-где облака словно становились тоньше ситца. Благодаря этой особенности можно было наблюдать цветовые серые переливы и полосы.
  - Какие инопланетяне? - медленно спросил Павел.
  - Поди разбери. Один из таких в моём вагоне, - также медленно проговорил Филагрий.
  - Да ну.
  - Если хочешь, сходи в следующий вагон в противоположной стороне в купе проводников.
  - Ты не лечишь меня случаем, дружище? - сказал Павел. - Может быть ты и есть похититель. Я видел в одном боевике как люди с оружием захватили поезд. У тебя есть пушка, - сказал Павел и грозно посмотрел на него.
   Филагрий отступил на шаг. Мало ли, что ему взбредёт в голову. У таких обычно только одно на уме, как бы задеть да побольнее. Думая об этом, он думал и о другом. Похоже этот репетитор действительно уделил ему мало внимания. В каких только целях? А что касается этого Павла? Павел в решительности прищёлкнул пальцем.
  - Слушай, - сказал он. - Когда я проснулся, передо мною мелькнула какая-то тень. Я ещё сослался на то, что мне это показалось.
  - Да, - поспешил сказать Филагрий. - То есть, нет. Скорее тебе не показалось. Он так и выглядит чёрный будто чернила какие. Серый по краям и волнуется.
  - Волнуется?
  - Как волна. Еле заметно, но всё же. Боюсь даже представить, какой он на ощупь.
  - Фи... - запнулся Павел. - Как тебя?
  - Филагрий, - терпеливо сказал он.
  - Филагрий, - по слогам сказал верзила. - Ты какой-то странный. Зачем тебе пушка? Ты точно из комитета безопасности?
   Филагрий вздохнул.
  - Я обычный уборщик в детском садике, - признался он. - А пушку взял у полицейского. Так, на всякий случай. Я тоже мало чего знаю.
  - Ты его того? - спросил Павел, заиграл желваками и недвусмысленно бросил взгляд на стоп-кран.
  - Вообще-то он спит. Иногда ходит. Он лунатик, - проговорил он.
  - Кто лунатик?
  - Да ты достал уже! - не выдержал он. - Не видишь, что происходит?! Мы летим! Все спят и не хотят просыпаться! Есть только мы и ещё несколько в моём вагоне. Больше ничего не знаю. Спроси лучше у пришельца. Может он тебе лучше объяснит. Мне толком ничего не сказал. Мне сказал, что мы его гости.
  - Какие, к чёрту, гости, дружище?
  - Откуда я знаю, дружище, - выдал Филагрий и распахнул дверь в проход между вагонами.
  - Ты куда? - спросил он.
  - Мне нужно попасть в локомотив и выяснить всё, что тут происходит. Непременно. Иначе я за себя не ручаюсь, - сказал Филагрий и положил руку на рукоять пистолета.
   Настал черёд верзилы быть в качестве успокоительного. Он смягчил лицо и приподнял руку с раставленными в разные стороны пальцами.
  - Не горячись, дружище. Что-нибудь придумаем. Пошли. Я тоже хочу посмотреть на это. Я ведь ехал к своим родственникам в соседнюю страну, а тут такое. Непереда... - запнулся он.
  - ...ваемое, - закончил Филагрий. - Ты со мною? - недоверчиво спросил он.
  - Филагрий, дружище. У нас много общего. Мы справимся, - улыбнулся Павел.
   Вот приклеился словно наклейка в подземном переходе. То, что у них много общего, в этом уборщик очень сомневался. Тем не менее человек в помощь в качестве собеседника или лишних рук, если что, естественно бы не помешал.
   Немного погодя они были уже в следующем вагоне. Тут было тихо. Впрочем как и в предыдущих. В купе проводников все спали. Одна - на полу. Другой - на кушетке.
   В одном из отсеков было вывешано одеяло в качестве своеобразной занавески. Павел непреминул туда заглянуть.
  - Дрыхнут как ангелочки, - сказал он.
   Филагрий подошёл. Одна нижняя кушетка была свободна. А на другой лежали полуголые девушка и парень. Они лежали в обнимку, коснувшись носами друг друга. Девушка шевелила губами и еле слышно что - то шептала. Причём глаза её были закрыты. Время от времени она вздыхала так, будто на её спине была гора мешков с сахаром. Спит она или не спит, они никак не могли определить.
  - Да не спит она, - сказал Павел.
  - Эй, девушка, - сказал Филагрий и потеребил её за ногу.
   Она дёрнула ногой, не открыла глаз, но шептать перестала.
  - Проснитесь, - чуть громче сказал Филагрий.
  - Да что ты нянчишься, - сказал Павел и оттолкнул его.
   Он взял за плечи девушку со слипшимися подкрашенными локонами, приподнял и затеребил. Её волосы рассыпались по шее парня. Парень вжался лицом в подушку.
  - Ах, - сказала она, но глаз не открыла и свесила голову.
   Было ощущение, что она вот - вот отвалиться.
  - Положи её на место, - сказал Филагрий.
   Павел повернул голову в его сторону.
  - Как? На него? - спросил он.
  - Положи на другую кушетку и укрой чем-нибудь. Холодает, если ты не заметил.
   Павел перенёс её на другую кушетку и прикрыл шерстяным одеялом с верхней полки.
   Когда они продолжили идти, он тихо согласился:
  - Действительно спит.
   Филагрий двигался по проходу и разглядывал спящих людей. Они просто спят. Спят ли? Все симптомы сна. Они просто уснули и быть может, когда они проснуться, то продолжат свою обычную размеренную жизнь. Он остановился рядом со старушкой с бигудями. Кто - активную, полную адреналина. Он перевёл взгляд на человека в кожаной куртке с заклёпками. Даже снять не потрудился. Каким распрекрасными его предположения не были, но решать этот вопрос им, только им и когда они проснутся. А тем временем они, те, кто не спал, начали стремительно меняться в какую-то новую для себя сторону. Пока этот процесс был еле заметным как движение поезда, в котором они находились. Филагрий готов был отдать руку на отсечение, ну или палец, что его неожиданный спутник был раньше куда твёрже и агрессивнее, чем предстал перед ним. Он не знал точно, откуда взялось у него такое предположение, но он перестал опасаться и время от времени поворачиваться, что бы в чём-то убедиться, поскольку его спутник шёл позади и в буквальном смысле чуть не наступал ему на пятки.
  - Дружище, - над ухом подал голос Павел. - А может их чем-нибудь отравили? Ну, там наркоз какой или ещё чё?
  - Не знаю, - сказал он, не поворачиваясь.
  - Не знаешь?
  - Не знаю.
   Павел немного переварил сказанное и произнёс:
  - Попался мне бы один из них. Я бы из него душу вытряс.
  - Так я тебе дал координаты одного из них, - сказал Филагрий, остановился и повернулся.
  - Ну да, - замялся верзила. - Думаю в паровозе их будет куда больше.
  - Возможно, - пожал плечами Филагрий.
   Раздался гудок. Он был совсем близко. Филагрий разволновался и в неуверенности положил руку на рукоять пистолета.
  - Вперёд, - громко пробасил Павел.
  - Вперёд, - тихо сказал он.
   Когда они протащились до тамбура, то и дело в нерешительности останавливаясь и смотря друг другу в глаза, дверь отворилась и к ним навстречу вышло худое создание, которое было выше Павла чуть ли не на длину его руки. Скорее оно не вышло, а грациозно проковыляло, наклонив голову, что бы не удариться головой о притолоку. Оно было бледно-розовым в оголённых местах. Полтора метровые тонкие оголённые ноги с двумя продолговатыми пальцами на каждой, торчавших из прорези вычурных тапочек. Чёрный словно глянцевый комбинезон с оранжевой волнистой молнией с бегунком в виде шарика с неким серебристым иероглифом в виде множества скрещённых крючков. Комбинезон с подушкообразным капюшоном был без рукавов, а штанины имели вид, схожий с шортами. Такие же достаточно тонкие руки словно трубки ртутных ламп и по два заострённых пальца на каждой. Больше всего удивляло узкое лицо на изумительной словно стебелёк шее. Приятели ахнули. Два глаза, два уха, но глубоко посаженные глаза были широко раздвинуты и крупнее обычных людских, сплошная красноватая радужка и зрачок, а уши - без ушных раковин и от того еле заметны. На макушке над выдающимся высоким красивым лбом торчала дюжина желтоватых толщиной с солому волосинок. Они были аккуратно зачёсаны назад. Носа не было. Торчали лишь ноздри. Подбородка не наблюдалось. Но самым запоминающимся был рот. Он был похож на клюв аиста, только по всей видимости он был более гибким. Он то и дело двигал и подрагивал им как человек - губами. Лицо его, если можно было так сказать по уголкам его глаз, выражало некое дружелюбие.
  - Здравствуйтэ, - сказало оно, глядя поверх них прямо перед собою.
   Голос со странным акцентом напоминал игру ксилофона. Ну, почти.
   Филагрий и Павел молчали. Они не могли собраться с духом. Хотя Филагрию было проще. Он уже общался с неким существом. Но этот был не похож на предыдущего, что его несколько смутило.
  - Здравствуйтэ, - повторило оно, двигая своим клювом словно так надо.
   Вот оно как бывает. Оно ведёт с ними как будто всё в порядке вещей. Вот незадача. У этой незадачи есть какие-то объяснения. Иначе как? Иначе могло быть только одно, что они спят как те в вагоне и видят сны. Вот только, кто кому снится, это большой вопрос. Филагрий сделал попытку шелохнуться. У него это здорово получилось. Он сделал ещё одну попытку шелохнуться. Здорово же у него выходит. Оторопь постепенно сходила, что не могло не быть положительным признаком того, что он может и говорить и даже перекинуться несколькими словечками с любым из присутствующих. В частности с этим ещё более неожиданным типом, чем Павел. Павел тем временем закусил свою нижнюю губу и в надежде на разруливание ситуации нехарактерно для себя скромно опустил глаза на плечо, спереди находившегося товарища.
  - Здрасьте, - подал голос Филагрий и добавил. - Вы наш друг, не так ли?
  - Конэчно, - тут же ответило существо. - А рэпэтытор.
  - Одного я, - он запнулся, перевёл взгляд на верзилу и обратно. - Мы уже видели. Только он не совсем такой как вы. Может мы какие невежды в этом вопросе, но ваше гостеприимство вызывает некоторые сомнения. Вы тащите нас в гости, даже не спросив нас об этом. Честно, не могу взять в толк. Хотя, может, я не выспался, - попытался разрядить обстановку он.
   Пришелец плавно нагнул шею.
  - Мы тэ, кто покажэт вам частыцу нашэго мыра. Мы выбралы вас в качэствэ прэдставытэлэй вашэй расы, - неспеша ответил он.
  - Что вы с нами собираетесь делать? - спросил Филагрий, переваривая услышанное.
  - Всэму своо врэма, - прошипилявил пришелец.
  - Всему своё время. Вот как? Подобную постановку ответа я чаще всего встречал у людей, которые что-то утаивают, - проговорил он.
  - Мы нэ луды, - сказал пришелец и добавил. - Утаываэм только хорошээ.
  - Твой акцент, кикимора, меня раздражает, - вырвалось у Павла.
   Филагрий повернулся в пол-корпуса и уставился на него как на мешок с сюрпризами. Его лоб был весь в бороздах и складках. Он как цепной бульдог готов был броситься на незнакомца. Видимо, бывалые привычки брали верх над новыми возможностями и некоторым замешательством. А может быть Фил ошибается. Может Фил не такой прозорливый. И дело здесь совсем в ином. Павел ему подмигнул. Хитрец ли он? Как знать.
  - Кыкымор? - сказал репетитор словно не расслышал, выразительно чавкнул губами и сцепил руки на животе при помощи своих необычных пальцев с еле заметными ногтями. - Кыкымора, наверное. Кррум. Кыкымора. Что ж, вы можэтэ называть мэна Кыкымором, эслы вам будэт удобно. Замэчатэльно. Мнэ нравытса, - и добавил. - А с другой планэты. Эслы напугал вас, прошу прощэныа. У мэна эсть своы традыцыы, в том чыслэ - свой азык. За наши звуковыэ антропологычэскыэ возможносты а тожэ прошу прощеныа. Это вызвано условыамы обытаныа. В нашэй атмосфэрэ много кыслот.
   Люди переглянулись и пожали плечами.
  - А как тогда вам наша атмосфера? - медленно спросил Филагрий, глядя на него исподлобья.
   Кикимор, молча взирая на них словно гарпун на осетровых, приподнял черенкообразную руку и провёл по молнии комбинезона сучковатым пальцем сверху вниз.
  - Внеземные технологии, - процедил Филагрий.
  - Не такой он уж и плохой этот чучело, - шепнул ему на ухо Павел.
  - Тебя всё это устраивает? - спросил его спутник.
  - В общем-то не уверен, - сказал он и почесал затылок. - Я только сказал, что не такой он уж и плохой этот чучело.
  - Ага. Я уже слышал, - сказал он Павлу и обратился к пришельцу. - Кикимор так Кикимор. Будем звать тебя Кикимором. А почему бы и нет? Надо же звать как-то гостеприимного хозяина.
   Это была ирония, но зрачки гостеприимного хозяина расширились. Непонятно, то ли от восторга, то ли ещё от чего. Иероглиф на молнии светился.
  - Мы шли узнать, в поряде наш паровоз или нет, - протараторил Павел.
  - Ваш Чэ эМ Э тры в полном порадкэ. Нэ волнуйтэсь, - ответил пришелец.
  - Дай глянуть. Я не зря сюда шёл, - сказал Павел.
  - Что бы убэдытьса в том, что он в нашых руках? Машынысты спат на своых лэжанках возлэ калорыфэров. За пультом машыныста наш. Ампэрмэтр, тахомэтр и всэ остальныэ прыборы взаты на учот, - заявил пришелец.
   Филагрий разинул рот. Этот тип напротив него никто иной, как находка для уфологов.
  - Но я хочу удост... удост, - запнулся его спутник.
  - Удостовериться, - пришёл ему на помощь Филагрий.
  - Да. Именно это, - сказал Павел.
   Кикимор скрестил руки на груди.
  - Это нэвозможно.
  - Почему? - удивился Филагрий.
  - Почему? - проговорил Павел, снова напрягшись.
  - Всэму своо врэма. А говорыл, - спокойно прозвенел Кикимор. - Отдохнытэ.
  - Как они? - вспылил Филагрий и указал рукой себе за спину.
   В таких обстоятельствах, когда перед тобою неизвестное существо и которое старается казаться дружелюбным, всеми силами старается казаться дружелюбным, у которого губы словно клюв аиста то и дело норовили изобразить разные мыслительные процессы его хозяина, так вот, когда существо, подобное аисту, говорит вам что-нибудь такое вроде "Отдохнытэ," возникало ощущение иррациональности происходящего настолько, насколько может быть происходящие какой-нибудь сказки в реальной жизни. Было заметно. Заметно прежде всего для Филагрия, что у этого существа иной склад мышления, хотя бы по той причине, что его выразительные губы при разговоре с ними постоянно подрагивали. Он пытался не смолоть глупость. Это было очевидно. Очевидно как птичье пение утром. Всё таки есть запреты. Думалось Филагрию. Там, где начинались запреты, начинались и подозрения.
  - Прошу прощэныа, - сказал Кикимор, поглядев в окно. - А удалусь.
   Он ушёл очень быстро. Дверь в тамбур открылась, он сделал шаг, дверь в тамбур закрылась, а новоявленные приятели остались на своих местах.
  - Что скажешь? - спросил тот, что по ниже.
  - Может они собирают армию? - пробасил другой.
  - Не знаю, - проговорил Филагрий и подошёл к двери.
   На самом деле, армия - это интересная версия. Почему бы не воспользоваться местными аборигенами в качестве силы против таких же аборигенов? Да, кто знает, что у них на уме. Ясно только одно, они их тащат, скорее всего на свой корабль, не совсем добровольно.
   Филагрий нажал и дёрнул ручку двери. Тяжёлая дверь не поддалась. Скрипнул только кремовый пластик, покрывающий её.
  - Не получается.
  - Дай-ка попробовать.
   Здоровяк приложил все усилия, какие имел, даже чуточку больше, плюс море энтузиазма. От напряжения он стал краснее коммунистического флага. Не помогло. Ручка немного дёрнулась, но дверь не открылась.
  - Может они... Как это... Во. Экспериментируют над нами, - сказал удручённый Павел.
  - Экспериментаторы, то бишь? - сказал Фил.
  - Во-во.
  - Экспериментаторы движения вверх, - Фил приложил пальцы к подбородку. - Кстати, ты не заметил, что пол под нами выровнялся.
   Павел посмотрел себе под ноги.
  - А то, дружище, - сказал он.
   В отсеке по соседству с туалетом что-то затарахтело, а потом раздались музыка и пение: "Катя, возьми телефон. Это он. Это он." Да так громко, что оба вздрогнули.
  - Здесь ловится телефонная сеть, - проговорил Филагрий.
  - Оператор поднебесья, дружище, - пошутил Павел.
   Фил развернулся, скользнул в основание вагона и подошёл к верещащему телефону, лежащему в специальной багажной сеточке над спящей женщиной. Она умудрилась уснуть в очках. Филагрий аккуратно снял с неё очки и положил на стол, а потом взял телефон. На экране была фотография какого-то сурового небритого мужчины в чёрной бандане с изображением разных шестерёнок на чёрном фоне.
  - Ну, - сказал ему над ухом Павел.
   Филагрий нажал на кнопку "Принять вызов" и приложил трубку к уху.
  - Спишь? - раздалось с того конца трубки. - Ну ничего страшного. То, чем я хотел обрадовать, тебя обрадует настолько, что ты не будешь спать всю ночь.
  - Гм, - произнёс Филагрий, зажав нос.
  - Я договорился с нашими конкурентами. Теперь они готовы поделиться своими планами и сметами по преобразованию своих хозяйств. Они даже соизволили объединится с нами, если у нас возникнут какие-то затруднения. Наши оранжереи и теплицы им приглянулись. Они видят, что мы владеем навыками, которых у них нет. Если мы будем заодно, пообещали они, они непременно повысят стоимость своей продукции.
  - Гм.
  - Как тебе эта новость, Катюш?
  - Гм.
  - Что молчишь, дорогая?
   Филагрий не выдержал и сбросил связь.
  - Снаружи вроде всё как всегда, - подытожил он.
  - Что там? - спросил Павел.
  - Катя, возьми телефон. Это он. Это он... - запел телефон.
   Филагрий сбросил вызов.
  - Ничего особенного. Их заботы, которым они отдаются без остатка, - процедил он.
  - Сказал бы им о нашей ситуации, - буркнул Павел.
   Собеседник посмотрел на него как на ненормального.
  - Если хочешь...
  - Катя, возьми телефон. Это он. Это он...
   Филагрий выключил телефон. Когда экран погас, он сказал:
  - Если хочешь. Если есть желание. Возьми и позвони, Паша.
   Верзила почесал затылок.
  - Я могу позвонить своим, - сказал он и достал свою маленькую монофоническую, обмотанную несколько раз скотчем у оснований, мыльницу.
  - Звони. Кто тебе мешает? - прокомментировал собеседник с некоторой долей безразличия.
   Павел покопался в своём телефоне и набрал какой-то номер. Потом он приложил его к уху. На его лице появилось выражение озабоченности. Фил расположился в сторонке и молча наблюдал, скрестив руки на груди.
  - Привет, Марат, - немного погодя сказал Павел. - Как дел?.. Да что ты так распыляешься? Знаю, что поздно... Нет-нет, погоди... В качалку завтра? Ну это правильно, ёп... И что? Слушай, я в поезде, а связь плохая. Ты только послушай, что я тебе хочу сказать... Да ты не поверишь. Зуб даю... Дружище, успокойся... Ну, лады-лады... Да, не забудь треснуть ему по кумполу от меня... Не забудешь?.. Молодца. Слушай, что я хочу тебе сказать. Ты не поверишь... Мы летим... Что значит куда?.. На корабль пришельцев... Что значит с дубу рухнул?... Мы летим в прямом смысле слова... Да-да... Что?.. Пусть только попробуют. Погранцы паршивые... Эй... Подожди...
   В трубке отчётливо раздались короткие гудки.
  - Ну что? - с напускной усталостью спросил Фил.
  - Не поверил, - сказал Павел, разведя руки в сторону. - А ведь он мой друг.
  - Дружище. Я так понимаю, - сказал Фил. - Вот видишь, в чём проблема состоит?
  - Вроде того, - снова буркнул Павел.
  - В общем, может кто-то и поверит, но это будет долгий-долгий разговор, - сказал Фил.
  - Да брось ты, - махнул рукой Павел и набрал ещё один номер.
  - Что? - немного погодя спросил Фил.
  - Абонент в не зоны доступа.
   Фил вытащил свой блестящий телефон и зыркнул на шкалу связи. Связи не было.
  - Здесь нет роуминга, - подытожил он. - Но ничего особенного. Важно лишь, то, что мы выяснили, что снаружи всё осталось как прежде.
   За окном между тем облака рассеивались и кое - где на холодном иссиня-чёрном небе показались звёзды. Поезд вроде летел, но его движение почти не ощущалось.
  - Что будем делать? - спросил Павел.
   Похоже он уже считал своего напарника не только напарником, но и поставил кое-где выше себя.
  - Что?
  - Что будем делать?
  - Давай поищем монтировку или что-нибудь в этом роде, - предложил Филагрий.
  - Ты уверен? Взломаем, нахрен, дверь? - растянулся в улыбке Павел.
  - Нам нужно разобраться во всём происходящем, - уверенным тоном сказал Филагрий. - Монтировка бы не помешала. Монтировка - это полезная штука.
  - А что, если попробовать пистолетом, дружище? - предложил Павел.
   А что? Это мысль. Почему бы и не попробовать? Филагрий молча вытащил пистолет.
  - Скиф, - проговорил Павел с прищуром. - Крутая пушка.
   Филагрий медленно снял оружие с предохранителя, передёрнул верхнюю раму, взвёл затвор и подошёл к двери. Да уж. Он никогда не стрелял из боевого оружия, а сейчас выхода не было. Обстоятельства заставляли. Он конечно мог передать пистолет в натренированные руки своего напарника. Но кто знает, что мог натворить этот человек, с которым он знаком всего лишь ничего. Этот Кикимор не обладал тем свойством, чем обладал нефтяшка. Не было некой "затуманенности" лёгкостью сознания, нежели, когда он был в своём вагоне. Обыкновенная подозрительность и нелюдимость усиливались.
  - Ну, - сказал очередной раз у него над ухом его напарник.
   Почему бы и нет? Почему бы не называть его напарником? Они оказались в пренеприятнейшей ситуации. Или в преприятнейшей. Как посмотреть. Они почти сразу начали действовать сообща. Они и действовали сообща. Филагрий в напряжении навёл ствол пистолета в метре от дверной ручки и нажал на курок. Раздался выстрел, который чуть не оглушил обоих. Рука подпрыгнула. Он чуть не упал от неожиданности, но крепкие ручищи Павла удержали его. Запахло порохом. Полетели ошмётки. Ручка скукожилась. Павел подскочил и дёрнул дверь на себя, нажав на ручку. Ручка отвалилась, но дверь не открылась.
  - Вот как, - произнёс он.
  - Не вышло, - произнёс Фил.
   Они стояли как вкопанные, пока в дальнем конце вагона неожиданно не хлопнула дверь и к ним навстречу вприпрыжку не начала приближаться фигура.
   Это был нефтяшка. Или похожее как две капли воды на него существо. Оно двигалось быстро, но не то, что б бежало. Оно словно плыло. Плыло по волнам. Может в него выстрелить? Нет, это будет сущим безумием. Они сильнее. Любому дураку было бы ясно. К тому же они летели наверное в тысячи метрах на поверхностью. Кто же тогда их опустит обратно?
   Павел из любопытства загородил обзор Филагрию своей широченной спиной. Он даже чуть не наступил ему на ногу. Филагрий тоже.
   Немного погодя Павел повернулся с сияющей улыбкой. За ним маячила клякса.
  - Дружище, это он наверное? - сказал Павел. - Про которого ты рассказывал.
   Он потоптался на месте и снова повернулся.
  - Здорово, - сказал он. - А мы тут стреляем.
  - Здорово, - сказал пришелец. - Вы портите имущество компании, которая не принадлежит вам. Не расплатитесь.
  - Тебе какое дело? - буркнул из-за спины Павла Филагрий. - Наши проблемы. Ты вообще не местный.
  - Зачем ты так, - встрял Павел. - Он прав. Не стоит палить почём зря.
  - Вот как, - с неким подчёркнутым недоумением произнёс его напарник. - Ты как будто поменял свою точку зрения.
  - Нет вовсе, Фи... - запнулся Павел. - Дружище. Сам посуди, они вроде как не несут нам ничего плохого. Они только делятся с нами своими возможностями вот таким неординарным способом.
   Филагрий сделал для себя вывод, что гипноз их, а это был без сомнения гипноз, был временным. И если долго не контактировать вот с этим чернильным существом. Всё пройдёт. Но тем не менее выводы остаются выводами. Тем более эти выводы можно было делать даже в том состоянии, под котором находились Павел и Ольга.
   Верзила отошёл в сторону мусорного контейнера. Перед ним был во всей красе нефтяшка, как назвала его Ольга, или похожее существо. Серые полосы то и дело всплывали и вырисовывались на однотонном динамическом теле, текли и пропадали словно зазубрины резьбы, от того объём трудно было определить. Глаза, казалось, увеличились в размерах и переливались всеми оттенками белого и оранжевого. Ушки на макушке будто начали крутиться по некой оси. Причём в разные стороны. Это было удивительно. Это существо было чрезвычайно удивительным. По крайней мере для уборщика. Но оно создавало вокруг себя некую ауру, что это самое удивление понемногу пропадало.
  - Ну, знаешь ли, - сказал Филагрий, по-прежнему держа пистолет в опущенной руке, отвёл взгляд и добавил. - Бывают в жизни разные яркие события. Только они как-то сами собой проходят нас стороной. Таких обычных людей как я, например. Все мы видим в фильмах, к примеру, сцены с нашествием тех или иных созданий, тварей, исчадий, мутантов или ещё кого. Или даже ещё чего. Но никогда не думал, что наступит день, когда я попаду в похожую ситуацию. Ну или почти похожую ситуацию. Вы больно какие-то мирные. Я вот, к примеру, обычный уборщик в детсаде. В академическом. Что с меня взять? Кроме того, что я уберу всякий мусор или шлак из под ног детей, которых люблю. Мне приятно дарить им настроение. Радость. Улыбки на их лицах вызывают неподдельное щемление в груди. Они ведь молодняк. Все мы когда-то были такими. Мир в наших глазах был переполнен очарованием и перспективами. Мы любили этот мир, несмотря на шалости в ребячестве, которые мы воспринимали нормальными. А что ненормально в этом мире? Да всё нормально, кроме того, что кто-то создал для себя образ нормальности и навязывает их другим. Для каждой индивидуальности есть своя нормальность и она непременно может уживаться с эталоном нормальности. Но только не с фальшивостью, которая навязывается сознательно и бессознательно. А самая наша большая трудность - это фальшивые средства. Может я где-то не прав, но эти средства коверкают всякого или не всякого в той или иной степени. Из-за них иногда возникают ненужные расстройства, которые в свою очередь порождают и неверные толкования, и пренебрежение, и эгоизм, и тому подобное. Причём в нормальной ситуации.
   Филагрий в жизни так не разговаривал с незнакомцами или с достаточными незнакомцами, но ему захотелось высказаться и он высказался. Этот самый репетитор несомненно повлиял на него.
  - Хорошая точка зрения, - похвалил тот. - Не совсем правильная. Причина не только в средствах.
  - Как загнул, а, - проговорил верзила и спросил. - Дружище, может отдашь пушку мне?
   Филагрий промолчал, протиснулся между Павлом и нефтяшкой и поплёлся по проходу в сторону своего вагона.
  - Чего это он? - услышал он за своей спиной бас Павла.
  - Спросите у него, - проклокотал пришелец.
  
   Ольга, не снимая берета, между тем показывала свою дочь Галине Мирославовне. Эля спала. Она потеплее её укрыла, села рядом, накинула себе на плече белый вязанный свитер из сумки и сказала:
  - Иногда мне кажется, у меня совсем нет на неё времени.
  - А то, - громко проговорила Галина Мирославовна. - Театралы даже в свободное время летают в облаках.
  - Тсс, - вздохнула Ольга. - У неё слабый иммунитет, - добавила она. - И я всегда стараюсь уделять ей внимание в свободное время. Иногда я вожу её в поликлинику. Муж занят коммерческой работой. Ко всему прочему он мягкий, но не очень то терпелив.
  - Ути-Пути. Какая она хорошенькая, - тише сказала Галина Мирославовна, улыбаясь беззубой улыбкой и нагнувшись перед спящим ребёнком. - Тем более следите за ней.
  - А у вас есть дети? - спросила Ольга.
  - Есть, - сказал она. - Дочь и сыновья. Все выросли. Дочь выскочила замуж недавно. Но времени на них у меня побольше. Уж поверьте.
  - Вы же ездите по стране, - отметила Ольга.
  - Ну и что? Зато в свободное время они не знают, куда деться от моей заботы.
   Ольга подавила смешок.
  - Да, представляю, - сказала она.
   Проводница присела на противоположное место, положила ладони на колени и пристально поглядела на Ольгу. Та ответила такой же пристальностью. Она это умела. Её актёрские склонности к этому обязывали.
  - Да, что вы? Что вы знаете обо мне? - снисходительно сказала Галина Мирославовна. - Только то, что я проводник. А знаете ли как я вырабатываю в себе качества заботливости и любви. Вот таким-то образом. На своей работе. Конечно, с другой стороны, мои работодатели не прогадали, взяв меня на работу. Ведь я способна на многое. Не только билеты проверять и драить полы. Знали бы вы только, какие люди временами ездят с нами. Грязные и злые. От них доброго слова не дождёшься. Приходиться иногда им поддавать пинка. Но тем не менее, когда они спят, например, я могу подойти и поправить им постель. Не из-за какой-то обязанности. Обязанности обязанностями. А из-за понимания, что человеку порой нужна помощь. Даже такая малая. Не считая урегулирования всяких склок или драм. Иногда едут больные люди. Иногда люди травмируются. Так я все медпункты обегаю. В том числе и на вокзалах - лишь для того, что бы им чем-нибудь помочь. Однажды помогла пассажиру, который навернулся на мокром возле туалета.
  - Ужас, - сказала Ольга и фыркнула.
  - Штатного медика на тот момент не было, - продолжила собеседница. - А ехали мы по степным просторам Поволжья. Рана была достаточно глубокая. Наложила жгут. Смазала. Перевязала рану. А он, подлый, потом на меня в суд подал. Мол, я это виновата, что не уследила, что пол возле туалета мокрый. Оштрафовали. Вычли из зарплаты. Вот такие дела. Вот и с такими нам приходиться иметь дело.
  - Вы заслуживаете награды за долготерпение, - процедила Ольга.
  - У нас бывают и производственные травмы, - не умолкала Галина Мирославовна. - Моя напарница, к примеру, ушиблась генератором под вагоном, когда неосмотрительно полезла проверять подпятники. Поезд зараза не вовремя дёрнулся и немного откатился. Её так приложило, что она несколько дней была без сознания. После этого случая один её глаз стал косить. Но она осталась на своей работе. Всё благодаря моему авторитету. У девочки талант следить за порядком. Почему бы её не оставить? А сигналы она различает. Зрение более или менее не подводит её. Даже с таким дефектом как у неё есть возможность реабилитироваться. Благо ресурсов у человека в жизни хватает. Нельзя списывать со счетов людей просто так. Я же правильно говорю, - утвердительно сказала она.
  - В общем-то, да, - произнесла Ольга. - Вы очень хороший человек.
  - Да, брось ты. Хороший человек. Все мы не без греха, - сказала Галина Мирославовна.
  - Тсс, - сказала Ольга. - Дети всё-таки вас любят, - на манер собеседницы утвердительно сказала Ольга.
  - Наверное, - сказала Галина Мирославовна. - Я не знаю. Иногда навестят. Иногда что-то подарят. Иногда сходят со мною на какой-нибудь концерт. То есть не сходят, а сводят. Сама я не любительница.
  - Верю, - сказала Ольга и улыбнулась.
  - Не знаю. В наше время все ищут какую-то выгоду. Спроси любого. Ну или почти любого. Хотя нет. Большинство всё равно утаит.
  - Может быть.
  - Не может быть, а точно, - незло рыкнула Галина Мирославовна. - Что значит "Может быть?" У вас, театралов, сплошные неопределённости. Вы может и имеете дело с посторонними людьми, но так как мы - это вряд ли. Мы людей словно в дом пускаем, где они творят почти всё, что хотят. Творили бы, да только не причиняли ущерба бы. Мы ведь за это в ответе.
   Ольга хотела бы и поспорить, но ей не хотелось наступать на мозоль. Хотя они могли просто отшутиться. На этой почве они не могли друг друга не понять. Она проявляла редкую отзывчивость и прекрасно это понимала. Ей было приятно то, что она понимает или пытается понимать. Она поймала себя на мысли, что важней настроение, нежели тягости недовольств. Даже, если они и есть. Лучше просто поделиться ими будто со стороны. И вместе найти что-то нелепое в этом. Вопросы возникали сами по себе. А почему и нет? Почему не быть проще? Почему кто-то решил, что прежде, чем быть лучше, нужно быть хуже?
  - Галина Мирославовна, ваш труд не пропадает впустую. Да, может где-то он и даром, но с другой стороны обязательно зачтётся, - сказала Ольга и поправила волосы у себя на голове.
   Галина Мирославовна улыбнулась. Она подняла с коленки Ольги спланировавшее пёрышко и повертела его в пальцах.
  - Хотела сказать: "Может быть," - сказала она и снова улыбнулась. - А ведь и верно. Иногда есть неопределённости.
  
   Филагрий направлялся к своему месту.
  - О, вы тут, - выдавил он и сел на кушетку, где сидела проводник.
  - Что это у тебя за поясом? - спросила Ольга, приподняв одну бровь.
  - Обычный пистолет. Позаимствовал у лунатика. Что-то не так? - сказал он.
   Ольга в сомнении промолчала.
  - Воровать не хорошо, молодой человек, - наставительно сказала ему на ухо проводник и добавила. - Если только позаимствовать.
  - Ну, я о чём и говорю, - сказал он, не поворачиваясь. - Позаимствовал. Мало ли что нас ждёт впереди. Или я не прав?
   На этот раз все промолчали. Он был словно на взводе.
  - Я не смог попасть в тепловоз, - сказал он и почесал подбородок.
  - Двери наверное были закрыты, - сказала проводник.
  - Да, двери были закрыты, - подтвердил он. - А почему никто не возмущается?
  - Не отчаивайся, Фил. Всё будет нормально, - сказала Ольга.
  - С чего ты взяла, что я отчаиваюсь? - сказал он.
  - Ты какой-то всклокоченный, - встряла проводник.
   Филагрий пожал плечами и попытался пригладить волосы.
  - Оля, что он тебе говорил? Или, - он повернулся. - Вам?
  - Меня зовут Галина, - сказала проводник.
  - Мирославовна, - добавила Ольга.
  - Можно просто Галина, - напористо сказала Галина Мирославовна и протянула руку. - А вас, я так понимаю, Филагрий. Очень редкое и красивое имя. Люди с таким именем обычно сильные личности.
   Когда Галина пожала ему руку, Ольга сказала:
  - Он в общем - то не разговорчивый.
  - Филагрий? - спросила Галина.
  - Нет, - сказала Ольга. - Нефтяшка.
   Галина расхохоталась.
  - Тсс, - сказала Ольга и добавила. - Ну, и Фил, я думаю, тоже.
   Она оперлась на колени локтями и глянула на Филагрия с театральным прищуром.
   Он смутился. Он поёжился и посмотрел в окно. Ольга тоже посмотрела в окно. За окном небо наливалось чернильными красками. На его бархатной холодной поверхности проступили звёзды. Множество созвездий. Больших и маленьких. Космическое бытие метало бисер. С их ракурса он был почти неподвижен. Огромное пространство, таящее в себе невообразимые загадки. Загадки, которые иногда только кажутся нами разгаданными. Наука словно незначительный клещ цепко уцепилась в них. Но что она могла сделать, когда альтернатива так и напрашивалась, планировала и стучалась в окно. Стучалась в окно не заблудившимся скитальцем. Не заблудившимся, потому что скиталец не может заблудится. Для него всё, что его окружает, это дом. Дом, в котором альтернативных вариантов огромное множество. "Звёзды словно серебряные слёзы,"- подумал бы пессимист. "Звёзды словно улыбаются нам,"- подумал бы оптимист. Всякая точка зрения права по-своему. Относительность мира не вызывало сомнений. За счёт этого там в сложно представимых далях живут существа, которые смотрят на нас совершенно иначе. Мир многообразен. Многообразен настолько, что многообразие джунглей - это только щепотка, плесень на дверной ручке одной из дверей колоссального Эрмитажа.
   Хлопнула дверь с другой стороны от направления движения поезда. Послышалось еле уловимое шарканье и движение колёс. А ещё высокий голос с долей отрешённости.
  - П-и-в-о, соки, чипсы... - говорил голос.
   Филагрий пододвинулся к проходу. Ольга тоже пододвинулась к проходу и взглянула через плечо поверх опоры для ног. Это была та служащая вагона-ресторана. Она словно продолжала свою работу, несмотря на то, что за окном ночь и несмотря на то, что все вроде как спят. Она двигалась как-то неуверенно. То и дело, останавливаясь, но всё время смотрела перед собою. Глаза были направлены в одну точку. На них плясали отсветы тусклого коридорного освещения.
  - Никак не могу свыкнуться. По-моему, очередной лунатик, - предположил Филагрий.
  - Лунатик? - Ольга посмотрела на него.
  - Одного я уже видел. Им был полицейский, - поянил он.
  - Сомнамбула, - дыхнуло теплом над его ухом.
   Он повернулся. Галина сидела рядом с ним, её лоб покрылся складками. Она напряжённо следила за кривыми движениями такой же работницы пассажирского поезда как и она сама. Разносчица тем временем приблизилась. Они отодвинулись, что бы не мешать её движению. Ольга показала Филагрию глазами на пол. Он понял, что она имела в виду, наклонился в проход и отодвинул ботинки подростков, которые сам случайно сдвинул раньше.
  - Пирожки, круассаны, сухие завтраки... - вяло говорила разносчица и медленно прошла мимо.
   Ольга привстала как будто собиралась что-то предпринять.
  - Не думаю, что стоит ей мешать, - заботливо сказала Галина.
  - Почему?
  - Ты её не разбудишь, но вред можешь причинить, - сказала Галина.
  - Старые байки о лунатиках, - сказала Ольга.
  - Как знать. Как знать, - сказала Галина. - А вот у меня был случай, когда я была совсем маленькой, я тоже лунатила. Когда я была совсем маленькой, но постарше, чем твоя дочь...
  - Не надо о моей дочери, - перебила Ольга, потопталась на месте и села.
  - Что ты? - всплеснула руками Галина. - Нет ничего в этом плохого, - она внимательно поглядела на Ольгу и продолжила. - Так вот. О чём это я? Ах, да. Когда я была совсем маленькой, я тоже лунатила. Однажды ночью я проснулась на улице. Я жила в деревне. Это было не сложно. Моя мама подошла ко мне и сказала, что она пыталась меня разбудить, когда я ходила по комнате. Я не проснулась, но, по её словам, я выбежала на улицу, зачем-то разбила перед этим кувшинчики в терраске, и начала выкрикивать разные оскорбления, - сказала Галина и как-то погрустнела. - Да. И такое было. И это продолжалось битый час, пока я не улеглась в траве и не проспала всего несколько минут, прежде, чем проснуться.
   Наступила неудобная тишина.
  - Вы просто наверное очень импульсивны, Галина, - нарушил тишину Филагрий.
   Галина посмотрела на него как на своего возлюбленного.
  - Какое интересное предположение, - сказала она и беззубо улыбнулась.
   Филагрий лишь поелозил на кушетке. Кто бы не были эти люди, они здорово вписывались в происходящее. Вернее в такое понятие как "сонное царство." Он испытал очередной приступ недоверия.
  - Эти репетиторы выбрали нас в качестве подопытных зверюг, - заявил он. - И почему репетиторы, собственно говоря? Они что, учат нас чему-то?
   Ольга не была той Ольгой, когда он впервые с ней заговорил. Она даже поджала подбородок в беспокойстве. Галина хохотнула.
  - Это их работа, - сказала она.
  - Работа получается, - сказал он и присвистнул. - Похоже на работу практикантов.
  - Работа практикантов, - бодро сказала Галина. - Тут всё может быть. Он появился нежданно-негаданно. Когда я заканчивала смену. Да у него много чего. Козырей в рукавах много. Нахваталась жаргона. Чего только не нахватаешься. Он был нормальным. Вполне нормальным. Конечно, я сначала испугалась. Испугалась, да. Но иногда наши страхи не обоснованы.
  - Не обоснованы, - согласился Филагрий. - Я и не боюсь. Мне просто надоела эта неопределённость.
  - А с подопытными зверюгами, как вы выразились, - сказала Галина. - Вы перебарщиваете.
   Хлопнула дверь. Он машинально обернулся. Это ушла разносчица.
  - Как-то всё до скверности непонятно. Разве вы не видите? Это существо управляет нами. Я бы сказал гипнотизирует, - гнул свою линию он.
  - Гипнотизирует, да, - сказала Ольга. - Но ощущение такое, что мы отказываемся от того, от чего бы с радостью отказались, если бы не эти привычки. Фил, ты можешь предпринять всё, что угодно. Тебе никто не мешает. Даже они. Но что мы сделаем? Что ты сделаешь?
  - Они - сила, - добавила Галина и изобразила демонстрацию мускулов, сжав руку.
  - Можно и так сказать, - сказала Ольга.
  - Именно так, а не как иначе, - категорично сказала Галина.
   Она вообще любила категоричности. Даже, если эти категоричности в последствии не оправдывали себя. Она была простой женщиной на пороге преклонных лет. Лет, которыми она могла похвастаться, не слушая никого другого до тех пор, пока сама не начинала проявлять заботу. Это качество у неё было ярко выражено и никак не портило о ней впечатления. Особенно близкого человека. Но оно, это качество, имело свойство неумолимости. От которого иногда хотелось бежать.
  - Оля, - сказал Фил. - Я сделаю так, что твой муж, - он посмотрел вверх над собою. - И твоя дочь проснуться. Взгляни на них. Я понимаю, что сейчас ночь. Но почему их нельзя разбудить?
  - Это для их же блага, - сказала Ольга.
  - Да, это для их же блага, - подтвердила Галина.
  - Это сказал этот "репетитор" походу, - смолол Фил. - Для их же блага, - он вздохнул. - Да. Мне интересно, что они нам уготовили. Но проблема в том, что я беспокоюсь, что ничего хорошего. Если бы это случилось только со мною. Мне конечно было бы по барабану. Я был в некоторой степени готов. Я тот, кого называют:"Сам по себе." Но это уже ни в какие границы не лезет. Чем дольше я наблюдаю за всем тем, что здесь происходит, когда избегаю влияния их, тем больше мне кажется, что мы были приглашены на некий эксперимент над собою.
  - Ты говоришь страшные вещи, Фил, - шёпотом сказала Ольга.
  - Ха, - сказала Галина. - У него губа не дура. Молодой человек, вы вообще кто?
  - Кто?
  - Кто будете? Я тут выяснила. Эта сеньора - актриса. А вы кто?
  - Уборщик, - не раздумывая, сказал он.
  - Уборщик?
  - Уборщик, - сказал он и хлопнул себе по бёдрам. - Уборщик в детском садике, - сказал он и пожал плечами. - В общем продолжу выяснять, что тут происходит. Аисты какие-то. Схожу в другое крыло.
  - Уборщик - нормальная профессия, - протянула Галина. - Я и сама такая.
  - Конечно нормальная, - сказал Филагрий и встал. - Кстати вы видели аиста?
  - Какого аиста? - спросила Ольга.
  - Одного из них. Совсем худой такой. Длиннорукий. Мало пальцев. Они тоже длинные. Как и рот, что самое странное.
  - Нас предупреждали, - проговорила Галина.
  - Предупреждали получается, - снова хлопнул по бёдрам он и повернулся, что бы уйти.
  - Фил, ты куда? - спросила Ольга.
  - Я уже сказал. Продолжу выяснять, что тут происходит.
   Ольга смотрела на него словно на какую-то диковинку. Он припомнил рассказ её мужа, что она тоже работала в детском садике. Только воспитателем. Этот её взгляд вызывал ощущения, что она делает какие-то новые выводы для себя. Филагрий даже поёжился от неопределённости. Было видно по её лицу, вопросы, которые она могла задать мужчинам, могли вызывать замешательства.
  - Оставайтесь здесь, - сказал он и было пошёл, но остановился. - Кстати тут ещё есть один бодрствующий. Лысый здоровяк такой с татуировкой на шее. Он отстал. Если встретите его, не бойтесь. Он в общем-то неплохой малый.
  - Скорее он стал неплохим малым, - ввернула Галина и добавила. - Но я о нём позабочусь.
   Филагрий ускоренно покинул их, то и дело переходя на трусцу.
  
   Когда он ворвался, в буквальном смысле ворвался, в соседний вагон, то его взору открылась необычная картина. Перед ним тянулся лишь один коридор. Все отсеки, боковые и основные, были затянуты тёмно-серой дымкой, схожей внешностью первого пришельца. Под ногами был традиционный длинный коврик с еле проступающими узорами. Над головой на пластиковой поверхности тянулись лампы. Освещение было яркое. Он даже прищурился от рези в глазах. И всё. Один коридор. В дальнем конце которого виднелась тамбурная дверь. Он неверным движением переступил с ноги на ногу и в нерешительности сделал один шаг. Этого было мало. Он отдышался после предыдущей пробежки, утихомирил волнение и сделал ещё шаг. Нет. Так дело не пойдёт. Он посмотрел за собой. Дверь со стеклянной перегородкой на месте. Дверь тамбура дальше тоже на месте. Он снова переступил с ноги на ногу и попытался коснуться рукой полога справа от себя. Рука вошла в полог будто в воду. А может быть взглянуть, что там? Он несколько смело и опрометчиво, но с воодушевлением первопроходца просунул туда не только свою голову, но и чуть не налёг всем торсом, от чего чуть не упал. Даже замахал руками в страхе. В страхе ещё потому, что он там увидел. А увидел он высоту птичьего полёта. Причём с точки зрения птицы. В лицо ударил ветер и запах озона. Под ним простиралось тёмное пространство, скрытое ночью, но ландшафт всё таки можно было разглядеть. У него закружилась голова и зачесалась шея. Ближе к горизонту начинались холмы. И на них в неверном свете звёзд и показавшегося месяца можно было разглядеть макушки деревьев. Чуть поодаль тянулась алюминиевая проволока речушки. А то, что под ним было, то была гигантская волнистая губка, переполненная по всем признакам редколесьем. Искусственного света вроде нигде не наблюдалось. Видимо они летели над дикой местностью. К тому же он мгновенно, что бы не упасть, сделал для себя вывод, с такой высоты, высоты невысокого горного хребта, многого и не разглядишь. Он выпрямился и вернулся обратно. Да, он был в проходе вагона, но то, что он увидел за этим пологом, его чрезвычайно сбило с толку. Куда делась часть обитаемой зоны? Вопрос напрашивался сам собой. Филагрий сжал пальцы. Эти образины из другого мира делают всё, что хотят.
  - Ты молодец. Ты быстро учишься, - раздалось за его спиной до боли знакомым голосом. - Твои эмоции стали эмоциями, нежели они были теми сусликами, когда ты не жил, а спал. Осталось только сделать поворот направо.
   Филагрий медленно повернулся. Перед ним стоял Антон. Его друг, немальский друг с детства. С ним он лазал по крышам, играл в царь горы, сидел за одной партой и многое ещё чего, что можно вспомнить особенно по вечерам, когда подкатывает меланхолия.
  - Антон? - удивлённо сказал Филагрий.
   На нём на рубашку в клетку были фирменные подтяжки с рекламным слоганом в неровном порядке разноцветных букв. С исковерканным рекламным слоганом. Он звучал так: "Жизнь хороша, когда есть ППШ." А ещё была повязка на лбу как у гимнастов. Его излюбленная фишка.
  - Да, я, - сказал он и хлопнул в ладоши.
   На его невыхолщенном лице играла ухмылка.
  - Ты ведь в Немальске?
  - Теперь не в Немальске, - страстно произнёс он.
   Нет. Это не может быть Антон. Он слишком его хорошо знал. Это не его интонации.
  - У тебя есть для меня какие-то новости? - с напускным равнодушием произнёс Филагрий, догадываясь что тут опять замешаны эти существа.
  - Нет. Вовсе, - сказал Антон и шире улыбнулся.
   Улыбнулся так, что Филагрию захотелось ему съездить по роже. Он даже сжал в кулак правую руку.
  - Вот твои эмоции, мыслитель, - не своим тоном говорил Антон. - Они тебе нравятся?
   Филагрий промолчал. Он предпологал. Нет, не предпологал, а знал, что это гипноз или что-то в этом роде. Чего-то они ведь добиваются.
  - Ты оказался в нестандартной ситуации, Филагрий, - более учтиво продолжил Антон, сунув большие пальцы за лямки подтяжек. - Нестандартная ситуация. Твои активные мыслительные процессы, которые часто отметали отзывчивость, к которой ты был склонен и которую ты не развивал, привели тебя к тому, что ты перестал добиваться в жизни большего. Ты словно бы смирился с обстоятельствами. Да, окружающий тебя мир чудовищно деформирован. Он далеко не совершенен. Он переполнен страхами и равнодушием. Но тебе ли становиться равнодушным? Ты видишь в детях перспективы, когда в тебе самом эти перспективы засыпаны горой ненужных воспоминаний. Твои разочарования - это не страшно. Страшно то, что ты в связи с твоими разочарованиями опускаешь руки.
   Филагрий слушал эту тираду благожелательности с нескончаемым удивлением. Антон так бы не говорил и не кривил. Обычно на людях он был проще, нежели - на самом деле.
  - Опускаешь руки, - продолжал Антон. - Более того. Опускаешь ноги и все части тела вместе взятые. Так нельзя. С учёбой давно пора решить вопрос. Или хотя бы воспользуйся стремянкой, что бы откладывать его выше. Почему же ты не решаешь его? А я могу ответить. Потому что ты не чувствуешь поддержки. Моя поддержка тебе не годится. Машкина поддержка тебе не годится. Родителей поддержка тебе не годится. Тебе нужна лишь одна поддержка. Поддержка того, кого ты не встретил. Забей на эту поддержку и верь в себя. Верь своим доводам. Будь спокойным и проявляй эмоции. Но только, чур, хорошие. Тогда наступит цепная реакция. Тебе знакомо это понятие? Да. Тебе знакомо это понятие. А понятие совсем простое. Ты уже делаешь хорошие шаги в сторону лучшего изменения, - он снова хлопнул в ладоши. - Твои эмоции стали более обширными. Они и созданы, что бы быть более обширными. Но не надо путать негатив с позитивом и наоборот. Не надо путать, мой друг. Не надо путать, мой друг. Не надо путать, мой друг.
   Улыбаясь, Антон повернулся к нему боком.
  - Что ты собираешься делать? - раскачался от ступора Филагрий.
  - Бывай, давай, - бросил Антон и сделал шаг в дымку.
   Филагрий в испуге заглянул туда. Высота и ветер, но Антона не было видно. Он выпрямился.
   Он говорил убедительно. Убедительность его так и сверкала огнями. И ещё - проникновенно. Нет, подумал он.
  - Не загипнотизируешь! - громко сказал он и положил руку на рукоять пистолета. - Нашёл дурака. Сам могу решать, что мне делать. А ты вовсе не Антон. Каламбур какой-то.
   Он продолжил движение по странному коридору, но не прошёл и нескольких шагов как услышал голос:
  - Ты, право слово, как старик какой.
   Он начал наливаться краской и резко повернулся. Перед ним был снова Антон.
  - Репетиторы, хватит прикалываться! - крикнул он.
  - Ты проявляешь злость. Это не порядок, - наставительно сказал Антон.
   На его лице промелькнула искра ухмылки и он снова шагнул в дымку.
   Филагрию страшно захотелось на что-нибудь облокотиться или опереться, так уж и быть. Но это было невозможно. Можно было усесться на пол. Но нет. Он повернулся и зашагал дальше. На это раз он прошёл половину своего пути, когда за его спиной раздался смешок и голос Антона сказал:
  - Может там кровожадные чудовища. Будь осторожен.
   Всё. С него хватит. Он выхватил пистолет и резко повернулся. Никого не было. Только еле уловимое поблёскивание в воздухе, сужающееся к туманной стене. Он опустил пистолет и молча икнул. А ещё ему захотелось чихнуть, но он этого не сделал и пошёл дальше.
   Когда он дошёл до двери и взялся свободною рукою за ручку, за его спиной раздался кровожадный хохот, напоминающий гром посреди ясного неба. Он не стал думать. Резко повернулся и выстрелил. Причём чуть не оглох. Рассеялся пороховой дым. Никого не было.
  - Отвали, - сказал он сквозь зубы и открыл дверь.
   За дверью был... тамбур. Самый обычный тамбур. За окнами дверей ночь. А в тамбуре чуть светло. Он даже пнул калорифер на предмет реальности. Пистолет грел руку. Он с усилием отворил дверь, прошёлся над буферами и открыл дверь в тамбур другого вагона. Было холодно. Почти минусовая температура, но он был настолько разгорячён, что не заметил этого.
   Следующий вагон был купейным. Он сходу начал отодвигать двери. Те двери, которые по крайней мере открывались. За ними спали люди. Просто спали. Он потеребил одного из них. Тот не проснулся. Лишь зачавкал и задёргал ногами, пытаясь отпихнуть его руку словно назойливую муху.
   Филагрий пожал плечами. Так не годится. Что это такое? Куда они дели людей из предыдущего вагона? Он не отличался особой заботливостью как Галина, надо сказать, этим самым своим качеством она очень редкий человек, но ситуация, в которой с людьми творится чёрт знает что, обязывала, даже не обязывала, а провоцировала прийти на помощь неизвестному человеку. А как же иначе? Нужна патовая ситуация, война или ещё что-нибудь, что бы проявились настоящие качества. Но неужели других способов нет? Гори всё пламенем, пока он что-нибудь не сделает.
   За одной из дверей, он чуть не подпрыгнул на месте, бодрствовал один старичок в ледяного цвета жилетке с свисающей блестящей цепью из кармашка. Горел плафон над окном. Высокие шторки были задвинуты. Со старичка сыпался песок. А бородка доставала чуть ли не до пояса. Бородка, потому что была очень жидкой. Других волос не было. На столе лежала открытая страницами вниз пожелтевшая от времени книжка. На потрескавшемся промасленном переплёте можно было прочитать: "О пространстве. Очерки." Он спокойно без резких движений, нежели ворвашийся тип, попивал какую-то бурду из чайного стакана без подстаканника. Бурду, потому что она была мутнее пруда, в который на привале обычно ссут пасущиеся коровы. А ещё в ней плавали не только листочки, но и ветки. Он отхлебнул глоток и не спеша повернул голову.
  - Чего-то потерялись, молодой человек? - сказал он глухим старческим голосом.
   Его лицо было испещрено язвочками и загогулинами морщин.
  - Дед, - сказал, разинув рот, Фил.
  - Я не ваш дед, молодой человек, - сказал старичок, выудил платок из-под подушки, протёр глаза и громко высморкался, Фил даже скривил лицо. - Что вам угоднось? - спросил старичок.
  - В общем-то ничего.
  - Тогда что вы вламываетесь без стука? - чуть не заверещал старичок.
  - Но...
  - Да ещё это, - старичок пренебрежительно хмыкнул, уставившись на оружие в его руке. - Вы что, террорист?
  - Да, нет вовсе, - начал оправдываться Филагрий.
  - А-а, - сказал старичок и махнул платком. - Вы из тех будетесь. Ну да, ну да. Мало ли что. Диверсантов тут нет. Не беспокойтесь. Тем более, если мне память не изменяет, мы ещё не доехали до границы. Стар я уже стал, как изволитесь заметить. Многое повидал, но что б брат от брата отгораживались с такой ненавистью, даже в гражданскую войну не припомнюсь.
  - Сколько вам лет? - удивился Фил.
  - А сколько дадитесь?
   Ожидаемый вопрос. Многие любят так представляться. Интересно ведь мнение со стороны. Так правдивее, если без подхалимажа.
  - Семьдесят, - выдал он.
  - Нет, - сказал старичок и покряхтел. - Мне, мил сударь, сто семь лет. Вас устраивает такая информация? Или вы начнётесь, как многие этим грешат, скидывать мне пару десятков лет?
   С таким возрастом и есть ещё порох.
  - Да нет, - сказал Фил, хотя был готов начать такой разговор. - Кто вы?
  - Я, - сказал старичок и зашёлся в кашле.
  - Вас похлопать?
  - Не надо, - поспешил он. - Всё нормально. Как видитесь, я в полном порядке.
   Он даже привстал, что бы продемонстрировать свою достаточно прямую выправку. Хотя ноги в галифе его выдавали. Они были настолько скрючены, что малолетний ребёнок мог проползти под ними на четвереньках. Когда он с кряхтением сел, то продолжил:
  - Я ветеран войны. Прослужил лейтенантом. Некоторое время и в мирное время зарабатывал службой себе на хлеб. Имеюсь награды. А что толку мне от этих наград, когда всё, за что я боролся, канулось в лету? Страна моя развалилась. А люди грызуться как кошка с собакой. Родственники чураются своих родственников. Всю жизнь "Привет-Пока." И никакого смысла. Если призадуматься, забылись своих. Отгородились от своих. Да ещё дерьмом швыряются за калитку. Разве это хорошо? Конечно нет, не было и никогда не будет. Всё что строят, всё, что начинают строить, надо доводить до ума или хотя бы брать опыт в оборот. В противном случае один сплошной беспорядок и непонимание. Возьмём конкуренцию. Конкуренция-конкуренция. Все уши прожужжали. Вместо того, что бы объединяться на общих началах и уж тогда хвастаться своими достижениями друг перед другом, они разжигают вражду и ненависть. Кто-то из власти только и делает, что просто наполняет свои карманы деньгами, а что бы как-то оправдать это, придумывают что-нибудь этакое. Закрученное. Обязательно лишающего какой-то свободы рядового человека. А ведь все люди. Почему бы им самим не решать за себя. Все эти выборы, не выборы, одно название, одно сплошное издевательство над неокрепшими умами или наоборот над окрепшими стереотипами умами. Для многих ты просто народ. Вот они и делают для народа, но не для каждого отдельного человека. А особенно противна зависть. Как с этим справляться, сама природа говорит, что естественный отбор - это пережитки нашего животного состояния. Если мы будем продолжать драться за место словно звери в клетке, не помогая друг другу, никакой высокоинтеллектуальной цивилизации с гуманистическим устройством нам не грозит построить.
   Старичок замолчал и снова высморкался.
  - Молодой человек, вам наверное не удобно? - спокойно спросил он.
   Филагрий в это время припал плечом к косяку и смотрел на старичка как на самородок. В таком-то возрасте и обладать настолько живым умом не каждому дано. Почти никому.
  - Что? - спросил он.
  - Вам наверное не удобно? - повторил старичок. - Присядтесь. У меня свободно.
   И действительно. В купе никого не было. От соседней и верхних синих кушеток веяло оголённой прохладой обшивки.
  - Вы очень интересный собеседник, - совершенно не льстя, проговорил Филагрий.
   Старичок потеребил седую бородку.
  - Я могу рассказать вам о многом. Я библиофил, - сказал он.
  - О многом я могу узнать в сети, - сказал Филагрий. - А вот ваше мнение дорогого стоит.
  - Может настоички? - спросил он, замешкавшись. - Полена для всякого возраста. Полезно, - поправился он.
  - Нет не надо, - спохватился собеседник. - Мне уже надо идти. Извиняюсь за то, что ворвался вот так без стука.
  - Как хотитесь. Если встретитесь проводницу, передайтесь ей мои скромные пожелания здоровья её здоровью, - проворковал старичок.
   Филагрий закрыл дверь. Когда он прошёл несколько метров, он понял, что забыл сказать ему, что вокруг много, что поменялось, но возвращаться не стал. Возможно будет лучше, если он сам об этом узнает. Этот старичок без трудностей и без гипноза смягчил его пыл. Теперь он шёл, не зная, что и думать про распоясовшихся пришельцев. Но немного погодя, его мнение снова склонилось в сторону того, что им не следует так безаппиляционно доверять. Слишком большая честь для них. Никто, будь они в нормальном состоянии, даже этот старичок, не одобрили бы халатного поведения с его стороны. Халатное поведение приводит только к обширным травмам и рубцам. Особенно, если кругом война. Война войнущая. К последнему словосочетанию он отнёсся с прохладцей.
   Он перестал открывать двери в купе. У проводников было тихо. Только тикали настенные часы на батарейках. Они показывали время, которое клонилось к утру. Фил потёр глаза. Спать не очень хотелось, но усталость давала о себе знать. Он даже на минутку задержался, разглядывая расписание прибытия поезда на станции. На их названия. А в самом конце - большая красная плямба с виноградной лозой на башне, напоминающей одну шахматную фигуру, с подписью: "Феодосия." Феодосия - прекрасный город, что не говори. Широкая сеть внимания для отдыхающих. Без звонких не обойтись. Мягкая погода. Красивая гористая местность. Виды древних построек, стен и фортификационных сооружений особенно завораживают. Как никак очень старый город. Вид на море - отдельная тема. То, что он нашёл у себя в атласе уже будоражило, хотя он там никогда не был. Чуть ли не ойкумена родоначальников цивилизации. Может он там и не побывает благодаря вот такой выходке нежданных пришельцев. Он хохотнул. Ну да, выходке. Он повернулся, прошёл в вагон-ресторан и попал... в людское море.
   Было шумно. В прямом смысле слова. На почти всех немногочисленных местах с обоих сторон сидели посетители. Они толковали о чём-то друг с другом, проявляли манеру, не проявляли манеру, энергично размахивали руками, гоготали, громко болтали, то и дело перебивали друг друга, сидели, молчали и скучали, смотрели в тарелку, ковырялись вилкой в тарелке, пригубляли пиво из больших пластиковых стаканов, но самое главное, никто не злился. Все были на взводе. На взводе, который можно было охарактеризовать расположенностью к своему собеседнику. Дым стоял коромыслом. Некоторые курили. Один, прямо перед ним с сигаретой в зубах, встал со своего место и подсел к группке с другой стороны. В группке были две девушки и два парня. Один из них подвинулся, что бы тот сел.
  - Как дела? - спросил этот, что сел, и стряхнул пепел в вазу.
   Он был похож на щёголя из шестидесятых. Яркий клетчатый пиджак. На красном бритом подбородке блестел лосьон. Мокрые волосы зачёсаны назад.
  - Как у всех, - ответил тот парень. - Может пивка хряпнешь? У нас свобода. Ветер перемен, я б так задвинул.
   За стойкой никого не было. А на полках вся выставленная продукция была сметена вместе с ценниками словно ураганом.
  - А это ещё кто?! - неожиданно гаркнул один квадратный тип средних лет в дальнем углу.
   Филагрий поёжился. Квадратный тип глядел в его сторону. Немного погодя он понял, что и все остальные глядели в его сторону. Некоторым конечно пришлось повернуться. В руке у него был пистолет. Естественно всех это заинтересовало. Разношёрстная публика. Тут и мамаши в атласных платьях и несколько довольно подросших детей, которые совали головы под шторки, что бы посмотреть в окно. Был хлипкий очкарик, втягивающий в себя лапшу словно десять лет не евший, был сгорбившийся словно калач, похожий на ниндзя субъект, потому что был в шапочке до подбородка с прорезями, и который ковырялся в своих наручных часах, были молодые особы, хватающие тонкими пальцами ржаные сухарики из пакетиков, был, сплёвывающий то и дело, на пол жвачку коричневый свитер, на котором лежал хвост, затянутый в резинку, перед ним была упаковка отбеливающих мятных пластинок, была бабуля с ридикюлем цвета глазури в чепчике официантки, кривляющаяся перед косметическим зеркальцем, и был слонопотам, непонятно какого возраста, похожий на Гаргантюа из книжки с фуа-гра и бутылкой Массандры. Четвёрка молодых и тот щёголь за одним из столиков рядом с ним загоготали. Видимо это они больше всего любили громко болтать.
  - Не парьтесь, - сказал он и сунул пистолет за пояс. - Это так. На всякий случай.
  - Йохоу! - выдал сгорбившийся ниндзя, не сводя внимания с часов.
   Филагрий даже вздрогнул и чуть посторонился.
   Все вернулись к своей еде и беседе. Некоторые бросили что-то типа того: "Не спит. Тогда наш," - и продолжили заниматься своим делом. Квадратный тип между тем, сидевший рядом с коричневым свитером поманил его рукой. Филагрий сглотнул и подошёл.
  - Что надо? - спросил он.
  - Приятель, расслабься. Я только хотел спросить. Ты не в курсе, как открыть их складское помещение? Тут никто не знает. Такое ощущение, что всем по барабану, - сказал квадратный тип, с укоризненной взглянув на своего соседа.
  - А я что? - сказал его сосед, жуя жвачку. - Я что против?
   Разбазаривают чужое имущество. Вот, что пришло на ум. Но с другой стороны в этом есть какая-то отдушина. Люди стали более прямолинейные и не скованные некоторыми правилами. Это конечно хорошо на первых парах. Но потом начинает ощущаться нехватка. Обыкновенная нехватка. В помещении общее число посетителей примерно доходило до двадцати человек. Неужели они, проснувшись или не проснувшись, всем скопом, не согласуя почти ни с кем, решили посетить ресторан? Неизвестно. Так или иначе, он обнаружил, что довольно много людей пребывали в бодрствующем состоянии. Или это лунатики. Не похоже. Кто бы это ни был, они все пассажиры. Или нет. Как в случае Антона. Филагрий почесал висок и произнёс:
  - Не в курсе.
  - Жаль, - сказал квадратный тип. - А мы уже было подумали ты нам поможешь со своим пистолетом.
   Филагрий не отреагировал, подошёл к стойке и сунул пистолет за пояс.
  - Осторожно. Там лунатики бродят. Один с бабочкой чуть не натолкнулся на меня, - сказал квадратный тип.
  - Я никого не вижу, - сказал Филагрий, сдвинув брови к переносице.
  - Ушли наверное. Они какие-то суетные. Муслим, - он указал головой на коричневого свитера. - Попытался разбудить одного такого. А он задёргался как судорожный. Он даже плюнул ему жвачкой в лицо. Ни в какую. Только форму ему запачкал.
  - Поосторожнее надо, - безразлично сказал Филагрий.
  - Йохоу! - очередной раз выдал ниндзя, не сводя внимания с часов.
   Безразличие так вот просто никогда не приходит. В его случае оно очень частое явление. Ещё лет пять назад ему надоело проявлять внимание к людям, от которых постоянно пахло недоверием. Хотя он сам страдал таким грешком. Жить трудно в таком мире, где почти каждый сам за себя. В этом помещении, в котором он сейчас находился, люди были более раскрепощённые, чем могло даже показаться на первый взгляд. Хотя на первый взгляд это сразу бросалось в глаза. А как иначе? Как иначе воспринимать людей, где многие только-только увидели друг друга и не чураются прямых взглядов, обыкновенных вопросов и общения? Там, где отсутствует недоверие, большинство из тех, кому не следует доверять начинали быть хорошими вопреки всему. В их сознании начинали распускаться цветы. Им хотелось меняться. Конечно, если это не касается людей, к примеру, которые имели какое-нибудь задание. Например, отследить вражеского агента. Это грубо сказано, но по большинству некоторые даже не знают, зачем некоторые бабушки сидят на лавках у подъездов и грызут семечки. Они рады пообщаться. И это вызывает у обыкновенных, если можно так сказать, людей только некий дискомфорт.
   Филагрий взял поднос, повертел его в руке, отставил и взял меню, которое было под ним. В общем-то тот же ассортимент. Те же цены. Да ещё какая-то муха нагадила. Он отбросил меню и прошёл в дальний конец. Дверь и вправду была закрыта. Никто из этих юнцов и стариков не удосужился покопаться в карманах спящего персонала. Открыта была только дверь на кухню. Чаны и кастрюли опустели. Под ногами хрустели осколки нескольких фарфоровых и других легко бьющихся изделий. Пакетики с приправами горой возвышались возле открытых полок. Кармашки для ножей были полу-пусты. Это наводило на всякие дурацкие мысли. В буфетной не осталось ни одной булочки. На плите закипал чайник. Он отключил огонь, замахнул стакан воды из фильтра и вышел.
  - Да! - крикнул квадратный тип со своего места. - Там была ещё тётка с тележкой. Она заходила туда. Во время не сообразили, когда она закрыла дверь. Когда мы попытались отнять у неё ключи, она укусила Муслима за запястье. Зараза. Чуть кровь не пустила. Вот такие дела, приятель.
  - Это нехорошо приставать к женщине! Тем более к спящей! - крикнула одна из девушек, жующих сухарики и попивающих пиво.
  - Ох. Тебе бы говорить, засранка. Не ты ли швырялась чужими сумками в репетитора.
   Вот оно. Они в курсе. Они в курсе сложившейся обстановки и не проявляли никакого сопротивления. Девушка хихикнула.
  - А ты прямо ангел, - сказала она.
  - Йохоу! - какой уже раз выдал ниндзя, не сводя внимания с часов.
  - Есщё тот. Если что, обращайся, - мелодично проговорил квадратный тип.
  - Спасибо, не надо, - сказала она. - Болтаешь ты слишком много.
   Болтал квадратный тип действительно много. Такие люди обычно за словом в карман не лезут. А что лезть то, когда каждое утро встаёшь с той ноги. Даже, если за окном - одна слякоть, а дома - сплошной бардак. Такие как квадратный тип любили поторчать перед зеркалом как та бабка с белым ридикюлем на локте, примеряющая чепчик официантки или кого другого.
  - Пщи, - чихнул Муслим от перечницы у него в руке.
  - Будь здоров, - сказал улыбнувшийся квадратный тип и потеребил свою майку. - Расти большим и сильным.
  - Пщи-пщи-пщи.
   Нет, что бы похлопать по спине, подумал Филагрий. Муслиму должно это не понравится. Дурацкая шутка. Но ему понравилось и он рассмеялся. С первого взгляда это могло показаться идиотизмом, но с другой стороны, почему игнорировать проявленную заботу. Пускай и в такой манере.
   Филагрий снова подошёл к стойке и облокотился о её внешний пластик.
  - Вот я ему и говорю, - говорила с правой стороны вагона одна из девушек в мужской рубашке с засученными рукавами, грызя сухарик. - Отвяжись от меня, придурок. А он сразу на попятную. Начал огрызаться, что на паре не будет мне подсказывать. На кой чёрт он мне сдался? Но я не могла позволить себе, что бы на паре он мне не подсказывал. Иногда есть люди-помощники. Поэтому я согласилась с его предложением выпить пивка. Я его предупредила, что бы он не в коей мере не распускал руки. Так этот придурок, девочки, всё равно полез ко мне. Тьфу на него...
   Обыкновенная, подумал Филагрий.
  - Как вспоминаю это, девочки, - продолжала она. - Сразу плохо становится.
   Ну да, обыкновенная, подумал Филагрий.
  - Плохо становится, что я к нему пренебрежительно относилась. Мне надо было с ним нормально общаться. Дать понять, что он не в моём вкусе более или менее доходчиво.
   Филагрий чуть не поперхнулся.
  - Тут чего-то не хватает, - сказала одна из девушек и с курносым носом.
   На ней была полупрозрачная безрукавка с кружевными лямочками. Под ней на груди виднелось выпуклое нижнее бельё.
  - А чего может не хватать? - сказала пышная малолетка в ярком платье. - Пиво пока есть, - сказала она и похлопала рукой по цветастой упаковке под ногами. - Всем хватит. Даже ещё кого-нибудь позовём.
  - Оно не только ваше! - раздался мужской голос за перегородкой.
  - Даже ещё кого-нибудь позовём, я сказала! - недовольно сказала она, немного повернувшись. - Глухие какие-то. Прочистите уши!
  - Динамики ни к чёрту, - раздалось в ответ.
  - Нет-нет. Чего-то другого, - между тем подняла руку к подбородку курносая.
  - Меня, - из-за перегородки выглянуло раскрасневшееся физиономия щёголя с дурацкой улыбкой.
  - Отвяжись, - незло сказала пышная малолетка. - Тебя ещё не хватало.
  - Грубые девушки. Что-то мне стало о-очень грустно, - начал было он шарманку.
  - Знаю, чего не хватает, - перебила его курносая. - Музыки. М-у-з-ы-к-и.
  - Угу, - сказала та, что в рубашке. - Это ваще бы не помешало. Что-нибудь задорное.
   Курносая повернулась к стойке и наткнулась взглядом на Филагрия. Он был в своей манере задумчивости.
  - Дядечка, - выдала она. - Вы не могли бы включить музыку? Что-то больно тихо. Вы не находите?
   Филагрий переступил с ноги на ногу. Неплохое начало.
  - Не называй меня так, - сказал он.
  - А как? - спросила она с долей томности.
  - Никак, - сказал он.
  - Никак, не хотите включить музыку? - подняла она брови.
  - Причём тут музыка?
  - Как это причём? Музыка - это очень даже хорошо. Музыка делает людей людьми. Хоть ненадолго, но всё же.
  - Красиво сказано. Ты не простая. Отнюдь. Но я - не об этом.
  - А о чём? - спросила она, сделав наивный взгляд и похлопав высокими ресницами.
  - Ни о чём, - сказал Филагрий и направился за стойку.
  - Ни о чём? Никак? Как скучно, - проговорила она ему вслед.
   Там нашёлся миниатюрный проигрыватель, подключённый к громадным колонкам. Он нажал на кнопку "PLAY." Заиграла музыка, напоминающая переливание воды из одного стакана в другой. Не в том смысле, что она была похожа на звук воды, а в том смысле, что она была довольно однообразной. Несколько аккордов и дурацкая песня с набившими оскомину простейшими изречениями о любви.
  - Такая устраивает? - спросил он.
  - Вполне, - ответила курносая. - Спасибо, дядечка. Я премного вам благодарна. Только не ругайтесь.
   Напоследок бросив на него некий оценивающий взгляд и качнувшись на своём месте, она повернулась обратно и продолжила треньдеть со своими подружками.
   Филагрий присел на высокий вращающийся табурет и посмотрел на свои ботинки. Ботинки как ботинки. Тёмные со шнуровкой и кожанными язычками. В общем-то они не очень его интересовали, но у него не хватало духа к кому-нибудь подсесть. Да. Гипнотизёры с ним мало поработали. Наверное специально. Ждут чего-то. Этот случай с Антоном его выбил из колеи настолько, что он готов был палить по чему угодно, фигурально выражаясь. Они летели словно в самолёте и всем было по барабану. Может быть это не так, но они все полностью доверяли нежданным гостям. Да, именно гостям. Так или иначе, люди, здесь находившиеся, гости в меньшей степени, чем те, которые называют себя репетиторами. Может быть, они воспользовались нашим словом. А может быть, оно просто похожее.
   На него упала тень. Он поднял голову. Перед ним стоял слегка качающийся квадратный тип.
  - Приятель, что-то не так? - сказал он.
  - Всё так.
  - Тогда дай глянуть на пистолет, - выдал он.
   Филагрий откачнулся.
  - С чего это вдруг? - сказал он.
  - Просто так, - улыбнулся квадратный тип. - Ты же сказал, что всё так.
  - Ну не до такой же степени, - выпалил Филагрий.
   Квадратный тип тренькнул лямкой майки.
  - Понятно, - сказал он и шмыгнул носом.
  - Что понятно?
  - Что ты не из тех. То есть не из нас. То есть являешься прежним. А прежнии у нас, как бы это сказать помягче, не котируются, - сказал он и улыбнулся, когда Филагрий напряг плечи. - Да не переживай ты так. Всё нормально. Мы ведь не спроста наверное встретились. Неспроста общаемся. Неспроста нас выбрал контактёрами. Контактёры ведь очень ответственные люди. Хотя бы вспомним исторический момент, когда наш соотечественник Миклухо-Маклай пытался найти общий язык с туземцами тропического острова, куда он приплыл для научной деятельности. Там всё было не настолько просто как кажется на первый взгляд. Среди туземцев естественно находились недоверчивые субъекты. Но за что их винить? Если даже некоторые из них выполняли свою работу и в первую очередь беспокоились за сохранения своих традиций. Но ведь прогресс не стоит на месте. Я правильно говорю.
   Филагрий промолчал. А что он мог сказать на это? Только то, что неплохо сказано и он прав. Только не совсем. Ведь те, кто приплывал к туземцам, не всегда были белыми и пушистыми. Иногда говорили пушки в бортах их кораблей. Этого не стоило забывать. Вопросы только в том, где начинается граница доверия и недоверия и как ко всему этому относиться в любых обстоятельствах.
  - Лучше взгляни наверх, - между тем проговорил квадратный тип.
   Филагрий поднял глаза вверх. Под потолком вагона висел звёздочкой словно прилип спиной, руками и ногами уже знакомый нефтяшка. Только этот был вроде как другой. Этот был крупнее. И глаза его были побольше. И улыбка... Филагрий сразу отвёл взгляд. Как-то с первого раза он не обратил внимание, что некоторые время от времени поднимали взгляд к верху. Филагрию стало дискомфортно.
  - Что такое? - спросил квадратный тип.
  - Отлично расположился, - сказал он.
  - А то, - подтвердил квадратный тип. - Павел, - сказал он и протянул руку.
  - Ещё один, - сказал Филагрий.
  - Что?
  - Ничего. Филагрий, - сказал он.
  - Редкое имя, - сказал Павел и они пожали друг другу руки.
  - Что это за придурок? - указал он взглядом на типа с часами.
  - Время отсчитывает, - сказал Павел. - Нравится ему.
   Филагрию стало дискомфортно. Нет, не от заявления Павла. Просто ему не хватало свежего воздуха. Так про крайней мере он себе внушил, поэтому он решил прогуляться дальше. Он встал, обошёл Павла и направился к тамбуру.
  - Ты куда? - спросил Павел.
  - В туалет, - соврал он.
  - Не плохо. Потом я, - сказал Павел. - Мне тоже что-то захотелось. Тут, понимаешь ли, раздолье для хотения в туалет.
  - Замётано, - сказал Филагрий и открыл прозрачную дверь в прихожую.
   Павел наблюдал за ним. Он словно чувствовал это спиной. На противоположном зеркале он понял, что так оно и было. Пришлось сделать вид, что зашёл в туалет, а потом незаметно проскользнуть в тамбур. В тамбуре он вздохнул и чуть не налетел на ведро с какими-то помоями. Он пригляделся. Там среди всякого хлама, бумажных и целофановых обёрток плавали деньги. Самые настоящие деньги. Разных достоинств. Но самых крупных там не было. Что они там делали, Филагрий особо не стал задаваться. Кому-то видимо приспичило освободить карманы от лишнего груза.
   Следующие несколько вагонов чередовались. Плацкарты и купе. Купе и плацкарты. Все, кого он увидел там, были в спящем виде. Иногда встречались лунатики и они все как один были работниками поезда. Некоторые работники спали. Некоторые купе были закрыты. В одном из плацкартов в проходе он наткнулся на перевёрнутую сумку. Кое-как уложив высыпавшиеся оттуда вещи, он отодвинул сумку, но не избежал искушения заглянуть в маленький отдел. Там были деньги. Пачка денег. Он посмотрел на них как на чудо, но немного погодя сунул обратно. Что-то его личное, личное моральное, не позволяло так просто воспользоваться чужими вещами. С другой стороны они могли принадлежать кому угодно. Может быть даже пиратам. А почему бы и нет? Молодой пират-студент дрых на своей кушетке, ничего не подозревая. Зачем было кому-то ворошить сумку, если денег не взяли? Наверное лунатикам или ещё кому попроще.
   Самым последним вагоном оказался вагон только для сидячих мест. Проходя мимо пустующих мест, он отметил про себя, что багажные места заняты сумками и одеждой. Вроде всё как у всех, только было одно "но." Людей что-то не наблюдалось. Даже спящих. Когда он дошёл до самой крайней двери и взглянул в окно, где уже начинало светать, небо стало синеть и теплело, за спиной что-то чавкнуло. Он медленно повернулся. Перед ним была распахнута, откуда не возьмись, выпуклая изнутри серебристая крышка люка в полу. Вроде её как быть не должно. Он подошёл к идеально ровному кругу люка с пепельным осадком по краю и заглянул в него. Это было неожиданно. Это было чертовски неожиданно. Вниз вела такая же серебристая лестница. Обыкновенная лестница с углублениями для ног и рук и с чуть более широкими свободными промежутками между трубками-ступеньками. Внизу ничего не было видно. Одно круглое чёрное пятно. Неизвестно куда эта лестница вела, но вопрос напрашивался сам собою. Какого чёрта? Эта шахта достаточна глубока, но вагон не вмещает столько обьёма. Тем более под собой. Может ему кажется? Он присел на корточки и провёл пальцем по краю люка. На них остался налёт как после обжига. Есть углубление для плотного прилегания крышки. Кто вообще её открыл и оставил открытой? Он подошёл к крышке люка и попробовал приподнять её, приложив немало усилий, но крышка не поддавалась. Кожа на пальцах смялась, а сами пальцы полиловели и потемнели. Ободок верхнего слоя люка вызывал те же вопросы. Почему на нём сажа? Возникло предположение, что его искусственно выжгли. Он привстал и огляделся. Вроде никого. Что же ему делать? Это явление не давало ему покоя. Не давало и всё. Он снова подошёл к краю и попробовал правой ногой верхнюю ступеньку на прочность. Она была не то, что жёсткой, скорее упругой словно полимер какой, тем не менее прочной. Он отошёл назад и поковырялся носком ботинка в желтоватом полу. Пол как пол. Ничего особенного. Надо было что-то предпринимать. С самого начала он решил идти до конца.
   Он оглянулся. За окном задней двери светало. Проносились струйки и облачка белых дымков, но звёзды по-прежнему сеяли ярко. "Да. Туда я не пойду, конечно," - подумал он. Иногда конец не является концом. Он снова подошёл к люку и заглянул туда. Не мешало бы выпить чего-нибудь. Он вспомнил про вагон-ресторан. Смотреть на раскрасневшиеся лица что-то ему не хотелось. Да ну их, подумал он и ступил на ступеньку.
   Поначалу он двигался медленно и неуверенно, но понемногу, пока круг над головой всё отдалялся и отдалялся, он начал чувствовать новый прилив смелости. Он двигался всё быстрее и быстрее. Шахта изнутри была словно серебристая труба. И она вроде не собиралась кончаться. Он спускался как будто в ватную черноту. А свет вверху всё таял и таял. Что ожидало его внизу, он боялся даже представить, но желания спускаться у него не отбивало. Если его жизни суждено закончится так, хотя бы концовка будет незаурядной. Он двигался и двигался словно муравей, который ползёт по внутренней стенке дымовой трубы в пепелище. Это сравнение его не напугало. Он стиснул зубы и на мгновение приостановился. Глянул вниз. Всё та же темень. Глянул вверх. Свет из люка превратился в горошину. Освободил одну руку и потрогал рукоятку пистолета. Всё вроде так, как и начиналось. Но дальше произошло непредвиденное. Нет, оно конечно предполагалось, но от чего-то до последнего не верилось. Не верилось, потому что Филагрий ожидал большего подвоха, чем этот. Люк закрылся.
  
   (часть вторая) Аист.
  
   Светящееся оранжевым пятнышко на расчерченном в клеточку серебристыми ровными линиями динамическом изображении и не думало делать попыток подняться. Вместо этого оно медленно, но уверенно, продолжило спуск вниз. Бинни-Бинни-Бинни. Такими звуками сопровождался её спуск. Бинни-Бинни-Бинни. Такими звуками сопровождалось его ритмичное чередование конечностей. Слазил объект перпендикулярно продолговатому объекту над ним. На полупрозрачной панели под гигантским изображением загорелись сразу несколько мягких выпуклостей. На одну из них опустилась тонкая рука с миниатюрной ладонью и парой длинных тонких пальцев с родимыми пятнами, напоминающими внешний вид апельсиновой кожуры. Немного погодя или около того две раскрасневшиеся чёрточки под пятнышком обрели под собою твёрдую поверхность. Оно не двигалось с места, пока бледная конечность под тем же гигантским изображением не нажала ещё на одну из многочисленных мягких выпуклостей. От этих чёрточек пошли круги словно от брошенных в воду камушков. Оранжевое пятнышко ровными короткими шагами начало перемещаться по поверхности. Бинни-Бинни-Бинни. Один длиный палец согнулся под прямым углом и почесал другой.
  
   То, что вокруг ничего не было видно, его задело настолько, насколько могло задеть первооткрывателя канализационного помещения аборигенов. Он спустился в какую-то яму, где было попрохладнее, чем наверху. Стоячий воздух не имел запаха. Он был явно стерильней воды в бассейне. Под ногами была абсолютно ровная поверхность. Но, судя по мягкой отдачи в его ступнях, можно было предположить, что она была также как и лестница была покрыта или состояла из какого-то химического полимера. Филагрий вытащил пистолет из-за пояса и двигался по мраку. Он надеялся, что не наткнётся на что-то острое, но всё же на всякий случай выставил руки перед собою. Шаги его были еле слышны будто он погружал ноги в какой-то пружинящийся воск. У него было ощущение, что это помещение было огромным. Вернее у него почти не было никаких сомнений, раз уж потолок такой высокий. Он это почувствовал, когда закончилась труба. Просто звуки лестницы словно стали просторнее. Вытянутая рука не смогла нащупать ничего. Он спускался ещё метров пятьдесят, не меньше, прежде чем оказался внизу. Первым делом он соображал, что делать дальше. Идти. Лучше всего при освещении. Он нащупал у себя в кармане телефон и достал. К его удивлению телефон не загорался словно был отключен. Он был даже не то, что бы отключен. Он нажимал нужную кнопку и нажимал, но ничего не добился. Телефон сел. Хотя это было маловероятно. Ещё недавно после ресторана он проверял его. Шкала зарядки была почти полная. Что с ним стало, он мог конечно только догадываться. Например, некие блокираторы пришельцев, которые возможно витали в воздухе. Их технологии несомненно были продвинутые.
   Так он и шёл минут пять. Хотя кто знает, каково здесь время. Как оно измеряется. И вообще он стал ощущать, что время для него стало незаметным. Особенно, если телефон перестал реагировать. Он шёл и шёл. В последнее время он что-то много стал ходить. Так вот, так он шёл и шёл, пока не наткнулся на глухую стену перед собою. Он нащупал её руками. Материал примерно был тот же самый. Он двинулся вдоль стены, касаясь её одной рукой. Теперь ему казалось, что он попал в западню. Раз уж люк автоматически закрылся, не исключено, что все ходы и выходы тут перекрыты. Освещения не было. Он испугался приступа паники, который как он ни старался постепенно нарастал и нарастал. Ему необходимо было отдышаться. Он встал как вкопанный и потеребил свои уши. С самого начала он не особо отдавал себе отчёта, что он делает. Ему, мягко говоря, было наплевать. Но теперь то, что можно было назвать паникой, брало вверх.
  - Эй вы! - выкрикнул он. - Я знаю, что вы за мною наблюдаете! Выходите! Вы же гостеприимные хозяева! Или я не прав?!
   Звук его голоса потонул в пространстве. Никакого тебе эха. Ничего. Филагрий снова потеребил свои уши и снова двинулся вдоль стены.
  - Репетиторы, - говорил он уже тише. - Я знаю, что вы где-то здесь. Так вы встречаете своих гостей? Вам не стыдно? Неужели вы действительно не те, кем казались на первый взгляд? Неужели вы прибыли на нашу крохотную планетку, что бы поработить её? - сказал он, припомнив какой-то фильм, где главный герой лихо прикуривал сигару от своего ногтя и произносил что-то вроде.
   Ответом была тишина. Ну вот, а он уже начинал паниковать. Он остановился и присел, облокотившись стеной о стену. Рифлёная рукоять пистолета грела ладонь.
  - Может вы испугались моего пистолета? - сказал он. - Так я его уберу, - сказал он и сунул его за пояс.
   Было бы опрометчиво просто выбросить его. Это было бы понятно даже самому оголтелому филантропу или может инопланетянинолюбу. Даже на сахарном архипелаге.
   Ответом снова послужила непреклонная как вихрь тишина. Они наверное чего-то выжидают. Чего именно, ему было не суждено узнать, если он не не соизволит узнать. Так ему показалось. Он всё больше и больше чувствовал себя в некой западне. Поразительно, насколько гораздо воображение, если находишься в замкнутом пустом неосвещённом пространстве, пускай даже большом. Когда-то в детстве у него спросили, чего он больше всего боится. Он ответил, что темноты, потому что из неё могут неожиданно появиться какие-нибудь чудовища или страшила, домовой с плавающей бородкой или карлик с кровавым мешком. Но эта темнота по всей видимости не обладала такой населённостью мерзкими чудовищами и страшилами. Населённость этой темноты, казалось, составляла ноль нолешный. И теперь страх был. Только этот страх был не перед чудовищами, а перед темнотой. Пускай чудовища эти и имели необычный вид как у клякс. Самых обыкновенных клякс с двумя светящимся точками. Вернее тремя. Третья вроде как изогнутая полоска рта. Это он неожиданно и увидел перед собой. Две светящиеся точки и изогнутая дугой к верху полоска под ними. Филагрий даже не вздрогнул. Наоборот ему стало радостно. Наконец-то. Хоть кто-то. Теперь он сможет поговорить по душам. По душам с инопланетянином. А почему бы и нет? Глаза спиралью заворачивались внутрь себя словно вода в сливное отверстие. Они приблизились.
  - Вам нельзя внутрь, - сходу проклокотал пришелец.
  - Почему? - спросил Филагрий, приподнявшись на ноги и качаясь от волнения.
  - Потому что, в основном корпусе поддерживается атмосфера, пригодная только дла наших хозяев.
  - Ваших хозяев? - не понял Филагрий.
  - Мы обыкновенные технические аппараты на службе у своих хозяев, - осведомил тот.
   Вот как. Оказывается эти кляксы всего лишь роботы. Обыкновенные роботы.
  - Так вы ведь нас пригласили в гости, - сказал Филагрий.
  - Для вас предусмотрены прозрачные коридоры и некоторые общие секции, - сообщил тот, буравя его глазами.
   Филагрий был бы и рад проявить недовольство, но зачем оно ему.
  - Я не совсем понял, - просто сказал он.
  - Вы спустились в ячейку транспортно-посадочного комплекса, - спокойно проинформировал робот. - Но пошли совершенно в другую сторону.
  - Это ваш корабль? - скорее для подтверждения своих ранних догадок, а не ради чего другого, спросил Филагрий.
  - Да.
  - А в какую сторону я должен был идти? - спокойно спросил он.
  - Следуйте за мной. Тут вам не место, - сухо сказал и повернулся робот.
   Ещё чего, подумал Филагрий. Конечно он последует за ним, но сначала нужно было задать кое - какие вопросы. Он сохранял рассудок и не хотел позволить нагрянувшему с бухты бурахты хорошему настроению сделать какие - то ошибки. Одно дело не доверять, делая правильные выводы, другое, допускать ошибки в том или ином случае. И тем не менее всё было смазано хорошим настроением. В этом была изюминка. Они как будто делали ему послабления. А может быть это было со всеми, с кем эти создания общались? В общем он понятия не имел.
  - Что у вас с электричеством? - сказал он, не двигаясь с места. - Почему света нет? Это что, так положено?
  - Это резервное помещение, - ответил его новоявленный спаситель, снова буравя его глазами. - Для транспортно-посадочного комплекса, - повторил он.
  - Я не глухой, - проговорил он. - Вы что, притаранили лестницу к нашему поезду для того, что бы внизу мне сказать, что тут мне не место? - спросил он.
  - Эта лестница для нашего персонала. Динамическая нора, - терпеливо проговорил робот, по-прежнему буравя его глазами.
  - Захватнические амбиции, - сказал он, посмотрел в темноту и с напором спросил. - А пассажиров вы куда дели?
  - Они спустились другим способом, - ответил робот.
  - Каким это, другим? - не унимался Филагрий.
  - Они вышли как положено, - ответил робот и добавил. - Через задние двери.
  - Вы что? - округлил глаза он. - Сбросили их с высоты? Как мамонтов?
  - Всё совсем не так, - сухо проговорил робот. - Вы ошибаетесь.
  - Ошибаюсь, не ошибаюсь, - сказал уборщик. - Но ваши методы мне неизвестны. Насколько я понимаю, у вас тут немного не от мира всего.
  - Следуйте за мной, - повторил робот.
   Прежде, чем он повернулся к Филагрию спиной, его уши налились желтоватым свечением. Это позволило его гостю идти за ним, не отставая. У Филагрия между тем возникло ощущение, что он позволил на себя одеть поводок. Но это поводок вёл его в верном направлении, потому что в этих условиях другие варианты могли быть много хуже.
  - Так ты робот? - для проформы спросил он.
  - Робот, - отозвался тот. - Да. Вы совершенно правы. Робот. На вашем языке это так.
  - Откуда вы знаете наш язык? - не удержался он.
  - Наш метод быстрой лингвистической усваиваемости, - ответил робот.
  - Хороши, - искренне похвалил он с очередной несвойственной для себя разговорчивостью.
   У него даже возникло ощущение, что всё, что он спросил было вызвано не его желанием. А роботу так и надо было. Хотя тут может быть он ошибался. Робот передвигался достаточно быстро. Вскоре он заметил словно маяк окаймлённую оранжевым высоченную овальную рамку дверного прохода. Яркость её только-только начала наливаться. Когда они подошли к ней, послышался сухой "вжик." Внутренняя часть рамки словно растворилась и в глаза резко ударил свет. Когда глаза начали привыкать к свету он осторожно вступил за порог и обнаружил, что помещение было небольшой комнатой с достаточно высоким потолком, и эта комната была зеркальной. Настолько, что стены и потолок потеряли свои контуры. Пол был матово-белым. В глазах зарябило. Он увидел многочисленные отражения не только себя и своего невольного гида, но отражения шезлонгов. Ряда одного за другим шезлонгов или похожих на шезлонги седалища с пупырчатым материалом на хитросплетённых серебристых основаниях. На некоторых из них сидели люди. Самые обыкновенные люди. Он даже посчитал их. Восемь человек чего-то ждали. Некоторые из них переговаривались. Тем, кто впереди приходилось поворачиваться. Все как всегда уставились в его сторону, а особенно на рукоятку торчавшего пистолета. Ближе всего к нему сидела преклонных лет женщина со свёрнутой газетой в руке и с очками на резинке на груди. Она была в зелёной вязаной кофте, какие обычно носят пенсионеры в межсезонье.
  - Здравствуйте, - сказала она. - Хорошая погода, не правда ли?
   Он недоумевающе посмотрел по сторонам.
  - Наверное, - выдал он.
  - Я учительница от создателя, - проговорила она и добавила. - Я не зацикливаюсь на правилах, а учу так, как мне подсказывает сердце. С нескрываемым удовлетворением от проделанных работ, которые мне нравятся. Я не классная руководительница, но многие ученики относятся ко мне как к классной. Некоторым может до фени, и они не скрывают этого своим поведением, но даже они признают мои укоры и напутствия. Я часто устраиваю вылазки не по программе, но укрепляю ими знания, которые даю в своей манере напускной доходчивости. Дети, если можно так называть старшеклассников, любят резвиться на этих мероприятиях. Я стараюсь не только доходчиво объяснить словно бы в реальном времени события в истории, чем является предмет, который я преподаю, но и разбавляю его своей природой, которую я создаю для своих учеников. Природой своего обаяния. А свои ученики для меня являются понятием растяжимым. Это все ученики и все классы, которым выпадает честь быть под моим началом. О многих я не могу сказать ничего плохого, но многие меня не долюбливают. Может быть за безупречность в работе. Эти многие тем не менее устремлены в иные сферы, нежели в учёбу. Например, как поддеть своего одноклассника или подковырнуть так, что бы от него остался огрызок. Я охарактеризовала бы это так, как отсутствие какой-либо одарённости, - вздохнула она, одела очки и деловито развернула газету.
  - Да ну, - проговорил Филагрий.
   Учительница неслышно зашевелила губами.
  - Ваше место позади, - между тем сказал ему на ухо сопровождающий. - Вы будете крайним.
   Филагрий не стал задавать вопросов, он был уже слишком занят облегчением после своеобразного спасения, и поспешно проследовал мимо сидящих людей к своему месту. Тут были пятеро немолодых женщин, некоторые с сумочками, одна была одета в довольно короткую юбку, двое немолодых мужчин, один небритый был в шортах, и один подросток - взлохмаченный рослый мальчишка с россыпью веснушек и в спортивном костюме. В общем-то, все выглядели как среднестатистические пользователи таким общественным транспортом как пассажирские поезда. Когда он уселся, то мальчишка оказался прямо перед ним. Шезлонг был чертовски удобным. Было такое ощущение, что он принимал форму всех его удобных позиций. Робота, между делом, уже не было, а дверной проём исчез. Оттуда, откуда он пришёл, на него взирало его отражение. Он обратил внимание, что отражения почти всех, кто сидел перед ним взирали на него тоже. Он почувствовал себя новеньким, словно ничего не смыслящим в здешних порядках типом. Хотя это было обманчивое впечатление. Женщина, которая сидела впереди всех, на ней спереди находившиеся места не заканчивались, но она тем не менее сидела впереди всех, так вот, женщина, которая сидела впереди всех развернула газету и что-то начала читать, еле заметно шевеля губами. Женщина в короткой юбке и небритый мужчина в шортах продолжили перешёптываться. Другие сидели и продолжали пялиться на него. Обыкновенное явление. Женщина с пышными формами и ветвистыми серьгами была доброжелательна как стадо косуль. Женщина в строгом сером костюме и с хвостиком хмыкнула, стиснула зубы, скрестила руки на груди и уставилась в другую сторону. Комната такая была будто не напрасно, словно они могли лицезреть, какие они, замкнутые в себе и равнодушные. Мальчишка перед ним повернулся и заинтересовано посмотрел сначала на пистолет, потом - на медведя на его футболке.
  - Чё это он такой грустный? - спросил он ломающимся голосом и сам себе ответил. - Видимо зима скоро.
   Филагрий промолчал и постучал пальцами по подлокотникам. Спинки были широкие и высокие, но подлокотники были достаточно узкие. Тем не менее, он постучал по ним пальцами.
  - Как вас зовут? - спросил мальчишка.
  - Называй меня Филом, - предложил Филагрий и отмахнулся.
  - А меня - Ромом, - представился мальчишка. - Хотя я Рома. Как вы думаете, что нас ожидает за этим сараем?
  - За каким сараем? - произнёс Филагрий. - Я не вижу никакой двери.
  - Вы такой простой, просто диву даёшься, - заявил мальчишка. - Мы на корабле инопланетян. Их корабль огромен, надо сказать. Когда вы спускались сюда на лифте, разве вы ничего не заметили?
  - Меня оставили в неведении, - соврал он, проигнорировав слово "лифт." - Но я предпочитаю оставаться самим собою. И что я должен был заметить?
  - Много чего, - сказал Ром и веснушки на его лице блеснули. - Например, их тайные рубки в стенах. Или прозрачные лоджии. Они выдавали себя искажением воздушных потоков. Особенно в тех местах, где работает их вентиляция. Вентиляция, надо сказать, у них мировая. Особенно в тех местах, где надо было обходить невидимые препятствия. Они нам любезно сообщали о них, но я смекал всегда раньше. Больше всего я не могу понять, так это почему они замаскировались настолько плохо.
  - Может быть они и не замаскировались? - предположил Филагрий, удивляясь его находчивости.
  - А что по вашему? - мальчишка уже повернулся всем корпусом к нему, он стоял на коленях и его руки свисали с задней части спинки. - Состояние невидимости - это не маскировка? По крайней мере снаружи их не было вообще. Вы видели в окно хоть чё-нибудь?
  - Нет, - сказал Филагрий. - То есть много чего, - поправился он. - Природу.
  - Ну вот, - сказал Ром. - Их стены покрыты специальным сплавом. Поезд находится в ангаре на корабле, а ничего не фига не видно. Видна только окружающая природа. А вы думали поезд летит, надо полагать?
  - А ветер и тряска?
  - Сначала может быть и летел. Потом - просто вентиляционные потоки, - тоном не приемля возражений, сказал Ром.
  - Ты где учишься? - переменил тему его собеседник.
  - Последний класс. В школе. А что?
  - Ничего. Физику наверное любишь? - сказал он.
  - Угу, - загордился Ром. - Мой любимый предмет.
  - Понятно, - сказал он.
  - Что понятно? - спросил Ром.
  - Что тебе надо поступать в технический или научный, - сказал он.
  - Я так и хотел поступить, - сказал Ром. - Но я вам не договорил. Малейшие атмосферные изменения в пространстве - это ли не повод говорить о том, что в этом пространстве что-нибудь присутствуют? Даже, если глаза не замечают этого. Это можно заметить по горячим сегментам или звуковым эффектам рядом с тем местом, которое бы исследовали профессора всякие, если были бы специалистами по делу. Ну, в той или иной, или ещё какой области.
  - В общем я тебя понял, - перебил его Филагрий. - Ты почти сразу понял, что наш несчастный поезд уже находится на борту корабля.
  - Ага, - улыбнулся он.
  - А где мы сейчас находимся, по-твоему.
  - Приёмная, наверное, - он махнул рукой. - Или вроде того. Эти репетиторы, как они себя называют, хотят нам по одиночке представить свой корабль. Таким образом наверное соблюдают меры осторожности.
  - Как-то больно всё просто, - сказал Филагрий. - А может быть они ставят над нами какой-то эксперимент? Причём, когда мы это узнаем наверняка, будет уже поздно. Не считаешь ли ты так?
  - Нет-нет, - всплеснул руками Ром. - Нянчились бы они с нами так долго.
  - Они нас гипнотизируют. Надеюсь, ты это заметил?
  - Заметил конечно, - отчеканил Ром. - И не только в целях своей безопасности, но и в целях демонстрации наших положительных возможностей. Это даже по-моему не гипноз, а прочищение ума. Как желудка, к примеру. Я б так сказал. При всём, при том, выбор у нас есть всегда.
  - Мне так не кажется, - сказал Филагрий, припомнив ситуации в переднем вагоне.
  - Посмотрите вокруг, - сказал Ром. - До меня только дошло. Эти зеркала нужны для того, что бы мы не забывали каковы мы. По одиночке или в коллективе, - он указал большим пальцем за свою спину. - Без обид.
  - Может быть ты и прав, Ром, - сказал Филагрий и почесал костяшкой пальца переносицу. - Я сейчас нахожусь в неком благодушном состоянии, иначе я с тобою не разговаривал бы.
  - На вас влияет необычность этого сарая? - спросил он.
  - Нет, - сказал уборщик. - Необычность обстановки у меня обычно вызывает желание замыкаться в себе, пока всё не разрешится. Скорее это гипноз.
  - Опять вы про свой гипноз заладили, - сказал Ром и криво улыбнулся.
   Филагрий пожал плечами.
  - Если тебе виднее, я тебя не буду ни в чём переубеждать. Может быть и я ошибаюсь, поэтому и не собираюсь переубеждать. Да зачем тебя вообще переубеждать? - сказал он.
  - Меня и не надо переубеждать. Я сам переубеждусь, если замечу чё-то подозрительное, - сказал Ром. - Если чё, обращайтесь.
  - Слушай, - сказал он. - Для подростка ты слишком, как бы это сказать, учтивый. Тебе нравится такое положение дел?
  - А я всегда был таким, - выдал Ром. - Пока все занимались всякой хернёй. Курили и пили на переменках, гоготали над дурацкими шутками и слушали истошные вопли на всяких там сценах, я занимался уроками дома. Вот и всё.
   Филагрий хмыкнул.
  - Разве плохо вести себя - это хорошо? - спросил Ром.
   Филагрий снова хмыкнул.
  - Не понимаю вас, - озадаченно сказал Ром.
  - Смотря, что понимать под словами плохо и хорошо, - произнёс он. - Но то, что ты занимаешься любимым делом - это конечно хорошо. Только не стоит равнять всех.
  - А я и не равняю, - сжал подбородок Ром. - Иногда выбираюсь в зал игровых автоматов.
  - Может быть, - сказал он. - Не мучайся.
   В это время в стене как-то незаметно образовался овальный проём с апельсиновым нутром. Скромная учительница, читавшая газету, повертела головой, встала, отряхнула юбку и уверенным шагом прошла в проём. Через считанные доли секунды на том месте, куда она зашла, была уже зеркальная стена с любопытными лицами.
  - Сколько людей туда уже зашло?
  - Много, - сказал Ром и снова повернулся в его сторону. - Вы считаете её заставили? - спросил он.
  - Я бы сказал, у неё выбора не оставалось. Скорее она сама решила, но под влиянием пришельцев.
  - Она сама выбрала. Потому что...
  - Погоди, - перебил он. - Почему меня никто не просветил, что туда должны заходить по одиночке. Может быть, например, я туда хочу зайти, например, с тобою?
   Мальчишка посмотрел на него какими-то странными недоверчивыми глазами. Вот она, недоверчивость с её атрибутами, он поймал его за хвост. Или нет?
  - Нам с самого начала сказали заходить туда по одиночке, - сказал он.
  - И вы им верите? - моргнул Филагрий.
  - Вы опять о своём. Я верю. Пожилая старушка, сидящая передо мною, тоже.
   Женщина с пышными формами, которая сидела перед ним, тут же отреагировала, повернувшись набок.
  - Я не пожилая, пацан, - сказала она. - Нахал какой. И не старушка.
  - Извиняюсь, - хихикнул подросток.
  - Смазанный макияж портит весь цвет лица, - сказала она, поправила каштановый домик и отвернулась.
  - Как вас зовут? - спросил Филагрий, наклонившись в бок.
   Она снова повернулась.
  - Надежда, - сказала она, улыбнувшись.
  - Хорошее имя, - сказал он. - А меня Филагрий.
  - Приятно познакомиться, Филагрий, - сказала она.
  - Взаимно, - сказал он. - Чем вы занимаетесь по вечерам?
  - Смотрю телевизор, - сказала она и тут же спохватилась. - Погодите. Вы что шутите?
  - Нисколечко, - сказал Филагрий, не снимая ровного выражения лица. - Раз мы в одном котле. Не мешало бы напоследок хорошенько познакомиться. А то живём, так живём, замкнутые в своих кругах и однообразиях, и не замечаем как жизнь проходит.
  - Это верно, - сказала Надежда, опустив глаза.
   Глаза её были большими и карими, а нос был словно фрегат на широкой площади.
  - Почему бы нам не зайти вместе туда? - сказал он, как будто обращаясь ко всем.
   Ром покосился на него. Надежда покосилась на него. Небритый мужчина в шортах покосился на него. Все остальные посмотрели на его отражение.
  - А что, неплохое предложение, - продолжил он. - Разве мы не имеем выбора?
  - Мы в гостях, - низким голосом сказал мужчина в шортах. - Они имеют право решать и устанавливать свои правила.
   Это было верно и ясно как день, но ему снова не давало покоя ощущение того, что пришельцы его обделили своим каким - то вниманием.
  - Может быть, - сказал он. - Это они у нас в гостях. Их корабль на нашей планете. Или я не прав?
  - Вопрос относительности, - сказал Ром. - Смотря с какой точки зрения.
  - Хорошо, - приподнял он руки с расставленными пальцами. - Но кто-нибудь ожидал из вас чего-то подобного? Они словно насильно нас сделали своими гостями. Или я не прав?
  - Не прав, - сказал небритый мужчина в шортах.
  - Не прав, - сказала женщина в короткой юбке.
  - Не прав, надо полагать, - подтвердил Ром.
   Вот оно, подумал Филагрий. Гипноз на лицо. Они все как один сказали, что он не прав, причём не привели никаких аргументов что ли.
  - Не прав, - сказал Ром, прищурив глаза. - Потому что я не против.
  - От такого ответа все мухи передохнут, - шёпотом сказал Филагрий и скрестил руки на груди.
   Он понимал, что он бессилен. Переубеждать, когда всё настолько зашло далеко, не имело смысла. Он снова оставался один. Или ему так казалось? Он не понимал до сих пор, насколько можно доверять существам, захвативших их. Захвативших, ибо трудно подобрать другое слово.
   В это время проём напротив них снова распахнулся. Настала очередь небритого мужчины в шортах. Он встал повернулся, приподнял руки к верху и улыбнулся.
  - Ну я пошёл, - сказал он.
   Женщина в короткой юбке приподнялась и поцеловала его напоследок в губы. По всей вероятности это была его жена или близкая подруга. Для их возраста это всё же больше напоминало первое.
   Когда мужчина ушёл, женщина в короткой юбке достала какой-то блокнотик и карандашик из своей блестящей алой сумочки, висевшей у неё на плече, и что-то старательно вывела.
  - Ром, - сказал Филагрий. - Если я пойду с тобою, ты будешь против?
   Ром снова повернулся в его сторону.
  - Как хочешь, - сказал он, пожав хлипкими плечами. - Слушай, у тебя нет жвачки какой. Чё-то захотелось пожевать чё-нибудь.
  - Нет, - сказал он. - Не обессудь, - сказал он и ему захотелось сбросить несколько лет, что бы не зависеть от множества накопившихся устоев внутри него, которые надо было почаще отшелушивать.
  - Да ладно, - сказал Ром и заелозил на своём месте.
   Что ж, хотя бы так, подумал он и тоже заелозил на своём месте.
  - В последнем вагоне обычно хороший вид, - сказал он.
  - Ага, - отозвался отвернувшийся Ром. - Не то слово.
  - Что - то я вас не припомню, - проговорила Надежда.
  - А меня и не надо припоминать, - сказал он. - Всех не упомнишь.
  - И то верно, - сказала Надежда и спросила. - А вы чем занимаетесь по вечерам?
  - Хожу на танцы, - соврал он. - А что неплохое времяпрепровождение, - сказал он.
  - Когда я была помоложе, я тоже любила, - сказала она и мило улыбнулась.
  - Я может и помоложе, но танцами буду заниматься и на пенсии, - сказал он тоже улыбнулся.
  - Какой вы интересный, - сказала она.
  - Ага. Ещё тот овощ, - сказал Ром, не поворачиваясь.
  - Да ну, - сказал он. - В мои то годы овощем быть противопоказано. В мои годы я обычно сплю на овощах или езжу как Золушка.
   Надежда привстала и положила руки на спинку шезлонга словно птица села на ветку.
  - А в мои годы тем более, - сказала она и снова улыбнулась.
   Декольте её было огромным. Бедная блузка наверное и не в состоянии застегнуться.
  - Вы шикарны, - выпалил он.
  - Я просто поправила юбку, - сказала она.
   Подросток ковырялся пальцем в ухе.
  - Если бы вы были овощем, то я называл бы вас дыней, - рассмеялся Ром.
  - Паршивец, - вкрадчиво проговорила Надежда и еле сдержала улыбку.
  - А кто вы по профессии? - обратился Ром к ней. - Вы мне так и не сказали.
   Вопрос для неё был немного бестактным.
  - Я технарь, - ответила она. - Оператор на шариково-подшибном заводе. А ещё бригадир по совместительству. Ставлю на место никудышных работников, которых, честно сказать, иногда ветер сносит. В огромном количестве сносит, скажу. У них это взято за привычку. Они, эти замечательные работники, любят набираться именно там, где моя бригада. Не знаю, почему, но мне приходиться проявлять сноровку, что бы за всеми ими уследить. Они ведь как крабики без клешней. Работы от них толком не дождёшься, а разбредаются по цеху как, как... Ну, я уже сказала как кто. Только зря я кипела, - улыбнулась она и захлопала глазами.
   Филагрий почувствовал некоторое недомогание. Отклонение в неположительную сторону.
  - Не плохо для вашего возраста, надо полагать, - гнул свою линию Ром.
  - Мне только сорок, - сказала она.
  - Вот и я говорю, - сказал Ром.
  - Что говоришь? - удивилась она.
  - Старая совсем, надо полагать, - сказал Ром и, смеясь, резко отпрянул, когда она потянулась, что бы хлопнуть ладонью по его губам.
   Филагрий не стал ничего говорить. Она наверняка понимает, что подросток сделал попытку внести разнообразие в их немного скучное просиживание своих потеплевших мест. По крайней мере так ему показалось.
   Высокий и тощий как жердь седой метис приподнялся со своего места и провозгласил:
  - Господа, да будет вам всем известно, что жизнь я которую прожил пресна как ледник на острове Врангеля. Я проработал обыкновенным трудягой на своём заводе, но не заметил результатов своих трудов, кроме бумажного эквивалента. От того у меня низкая самооценка. От того я хотел бы выпить за здравие всех здесь присутствующих, - с этими словами он достал маленькую флягу из своего нагрудного кармана, отвинтил крышку и приложился к ней.
  - Где ты нашёл господ? - буркнула женщина в строгом костюме.
  - Прошу прощения, - сказал метис. - Господа и дамы. То есть дамы и господа.
   Филагрий подумал, не мешало бы выпить.
  - Кто - нибудь ещё хочет, - сказал метис.
   Но тут открылась овальная дверь.
  - Дай мне, - сказала женщина в короткой юбке.
   Она припала к горлышку, потом послала всем присутствующим воздушный поцелуй и ушла. Ром присвистнул.
  - Кто-нибудь ещё, - спросил метис после того как, не отрываясь, пялялся на ноги покинувшей комнату.
   Нет, подумал Филагрий, нужен здравый рассудок, раз уж он тут один такой. Он немного погордился собой и сказал:
  - Интересно, у них здесь есть туалеты?
   Метис снова приложился к фляге.
  - У этих толчков должно быть зеркальные стены, - выдал Ром.
  - А то. Как же без них, - сказала женщина в строгом костюме.
   Филагрий про себя её прозвал "строгим костюмом." Она сидела следующей по очереди на выход и делала вид, что больно ей надо, но ничего другого не остаётся. Это навело его на мысль, что она вроде нормальна. По крайней мере, если под нормальностью подразумевать отсутствие влияния пришельцев. Поэтому он приподнялся и подошёл к ней.
  - Что вам угодно? - спросила она.
   Оставшиеся уставились на него. Даже тип не успел сесть и уже слегка покачивался.
  - Я хотел с вами подружиться, - придав своему лицу идиотскую улыбку, произнёс он.
   Он хотел проверить её. Просто проверить.
  - Неужели? - сказала она и захлопала глазами.
  - Ага, - не снимая идиотской улыбки, сказал он. - Представьте себе такую ситуацию. Вы входите туда. Вроде всё нормально. То есть вроде всё нормально по началу. Вы идёте по тем тёмным коридорам, которые не вызывают никаких подозрений. Только лёгкое волнение с примесью супового набора. Хотя тёмные коридоры сами по себе должны уже вызывать некоторые вопросы. Например, а куда это ведёт вот эта дверька? Согласны? Это же не Диснэй Лэнд какой, где всё просто и понятно. Где ты платишь деньги за то, что бы ваш ребёнок был счастлив. Тут совсем иная ситуация. Либо взгляните на это немного под другим ракурсом. Они усыпляют большинство. И ещё непонятно, насколько это серьёзно. Может быть им не суждено проснуться. А оставшихся берут и гипнотизируют, а потом спускают вниз и запускают в своё логово по одному. Как вам? После всего этого вы по - прежнему считаете, что в этих коридорах вас будут ждать с распростёртыми объятиями? В то, о чём они говорят, не обязательно верить, - сказал он и резко погрустнел. - Они нам совсем неизвестны. Может быть у них там Змей Горыныч на цепи. А то и похлеще. Огромные фламинго с прекрасными клювами, птенцов которых они подкармливают несчастными людишками.
   Строгий костюм смотрела на него как на чокнутого.
  - У вас наверное не все дома, - сказала она, скрестила руки на груди и отвернулась.
  - Филагрий, - сказала Надежда. - Нам ещё так много предстоит обсудить. Вы даже не представляете, на что я способна.
   Дверь опять открылась. Строгий костюм встала, вздохнула. По её рукам было заметно, что она немного трясётся.
  - Не сдавайтесь, - шепнул он ей на ухо. - Я иду с вами.
  - Я всегда была самостоятельной, - отпрянула она.
   Что-то в ней не то, подумал он. Она вроде нормальная, если так можно было говорить про тех, кто отгораживается от всех некими стереотипами. Может быть ей действительно нравилась независемость.
  - Отойдите, - сказала она, хотя могла пройти с другой стороны.
   Метис икнул и сел на своё место. Филагрий отошёл.
  - Как хотите, - сказал он. - Мне показалось, что вы нормальная.
  - Я и так нормальная! - неожиданно для него, впрочем как и для всех, гаркнула она. - Пришло моё время проявить себя, - сказала она тише, поправила брюки и зацокала на высоких каблуках к двери, оставляя в воздухе след агрессивно-слащавых духов.
   Филагрию осталось только молча наблюдать как за ней захлопнулась дверь. Не то, что бы она захлопнулась, но опустилась она стремительнее свободного падения.
   Он сел на её место и крепко призадумался. Что же это такое? Они как будто знают, на кого влиять, а на кого нет. Что ими движет? Эксперименты на сущностях людей.
  - Что это ты тут уселся? - сказал выпивоха, булькая в животе, и дыхнул на него свежим запахом спиртного. - Следу-дующий я, ик.
  - Я не против, - отреагировал Фил, даже не повернувшись. - Следующий ты. Если конечно доберёшься. Если ты хороший альпинист. Если проявишь героизм. Тут такое расстояние.
  - Какое, ик, расстояние? - спросил выпивоха.
  - Обширное, - проговорил Филагрий и скрестил руки на груди.
   Так оно и случилось. Он неверным шагом, то и дело подтягивая штаны и сжимая кулаки в прощальном жесте, проковылял до оранжевого сгустка и пропал. Филагрий по-прежнему сидел на месте строгого костюма.
   Через пол-часа в комнате остались только он и Ром. Он и Ром. И больше никого. Надежда прежде, чем уйти, взъерошила ему волосы и немного застряла в проходе, но это никак не оттянуло время.
  - Ну чё, Фил, - сказал ему над ухом Ром словно авторитет какой. - Пойдёшь со мной?
  - Конечно, сопляк, - отозвался он. - А как же иначе? Кроме всего прочего, как у вас говорится, так круче. Мы нарушим какое-то правило, которое как по мне не нужно. Мы банда, - пошутил он. - А в банде другие порядки.
  - А знаете чё? - сказал Ром и колко уставился на него. - Мои родители верующие.
  - И что с того? - спросил Фил.
  - Да так, ничего, надо полагать, - сказал он и убрал взгляд. - А ваш телефон работает?
  - Нет, - сказал Фил.
  - Мой тоже, - сказал он и спросил. - А зачем вам пушка?
  - Что бы стрелять, - сказал Фил.
   Когда дверь открылась, он медленно поднялся на ноги, мальчишка тем временем уже подбежал к проходу и, как будто что-то вспомнив, повернулся.
  - Ну, чё, пошлите? - сказал он.
  - Пошли, - сказал Фил и подошёл к нему.
  - Не дурно, - провёл он рукой по краю входа. - Ваще супер.
  - Подстричься тебе надо.
   Ром не отреагировал. Он припустил бегунок молнии своей олимпийки и выудил на свет крестик на нитке. Филагрий разинул рот. Ром поцеловал крестик и сделал шаг в проход, где виднелся оранжевый коридор. Филагрий было последовал за ним, но наткнулся на своё отражение. Вот ведь шустрые какие. Он не успел и глазом моргнуть. Знают своё дело.
  - Уделали, - сказал он вслух. - Репетиторы. Надо же такое название дурацкое придумать, - и обратился вверх над собою, его отражение всплеснуло бровями. - Что-то вы не больно гостеприимны.
   В волнении он начал ходить взад-вперёд и хрустеть пальцами.
  - Репетиторы, - сказал он. - Я непростой орех, если что. Репетиторы, репетиторы, репетиторы, - и остановился. - Репетиторы, а если кинуть на вас одеяло, вы исчезнете? Больно вы мне напоминаете чудовищ из старых сказок. Может быть вы вообще прикидываетесь, что не местные? Может вы работаете на ЦРУ? А что? Оригинально. Эй, где вы там?
   Филагрий подошёл к первому стулу и сел. Не сел, а развалился. Не развалился, а разлёгся. Этот стул всегда готов был принять его положение. Не только положение, но и динамику, с которой он этого положения добивался.
  - Ну хорошо, - сказал он. - Подождём. Под дождём. И хватит экспериментов. Наверное, я ясно выразился. Хватит экспериментов.
   Нервы немного сдавали. Оно и понятно. Не каждый день такое случается. Чаще он был молчалив как рыба, даже при общении, но это его собственный недостаток.
   Дверь отворилась. Филагрий поправил... Нет, ничего он не поправил. Он просто вошёл. Под еле слышный щелчок за спиной он огляделся. Высокий коридор, верхний слой стены которого был прозрачен как плексиглас, светился изнутри оранжевым. Хотя источника света было не разглядеть. Стены и потолок можно было сравнить с гранями некого длинного алмаза. Множество призм. Множество аллюров на призмы. Больших и мелких. Стена будто ходила ходуном. Пол же ровный. Он зашагал. Он привык шагать. Сначала он шёл по проходу в поезде. Теперь вот по некому проходу, выложенному разнородными гранями. Шёл он долго. Даже не оглядывался. Только один раз оглянулся, что бы удостовериться, что там, где начинался коридор, ничего не было кроме стены.
   Через какое-то неопределённое время перед ним показалась широкая дорожка. Движущаяся дорожка цвета столовой ложки. Движущаяся, как на каком-нибудь конвеере или горизонтальном эскалаторе, с удобными складками, что бы не упасть. Внешне она походила на паркет в осветительной. Но паркеты обычно такими не бывают. "Динамический пол," - назвал про себя Филагрий. Ему надоело идти и он начинал привыкать к окружающей обстановке, поэтому без лишних убеждений или переубеждений себя он шагнул на этот пол. Двигался он плавно. Даже раскачивался убаюкивающе. Никакого неудобства он не ощутил. Только в пятках немного покалывало да колени немного чесались. Это скорее было приятно нежели обратное. Он ощущал время от времени некие всплески и тогда не то, что б терял равновесие, но начинал падать на спину. Поначалу он махал руками. Потом понял, что незачем. Словно что-то невидимое поддерживало его сзади. Некие потоки воздуха или может быть прозрачный матрас. Через некоторое время оранжевый коридор закончился и начался... полностью прозрачный коридор. Прозрачный коридор в виде стеклянной трубы или трубы из идеального прозрачного материала кроме динамической дорожки под ним. Труба тянулась вдаль, но не это самое главное. Самое главное, что творилось вокруг трубы. Он выплыл в огромное пространство. Огромнейшее пространство. Неужели их корабль такой огромный? Пространство было колоссальным. Вдали в метрах пятидесяти от него виднелась такая же труба. Только она была немного под углом и другого направления. Он приподнял взгляд. Видны были ещё трубы. Множество труб. Они вроде как отстояли друг от друга на равном расстоянии и кое-где неумолимо пересекались, но не сталкивались. Небольшие углы их обязывали к этому. Прозрачные трубы были не только над ним и с боку от него, но и под ним. В некоторых из них он мог наблюдать события похожие на события в его трубе. То есть ничего, кроме дорожки и одинокого человека. Именно человека, любующегося всем, что вокруг него творится. Он даже вроде как разглядел олимпийку Рома. Между трубами иногда в неком неведомом порядке проносились серебристые овальные призмы с белыми пятнами. С самого верха лил, словно вода - в ущелье, яркий свет. Даже были видны пылинки. Пылинки да на этом то корабле? Внизу была поверхность, выложенная плиткой. Плитки были плотно подогнаны друг к другу словно идеальные строительные блоки. Вид сверху. Вид с такой высоты наталкивал на предположение, что в длину они очень огромны.
   Когда шея начала болеть, он уставился на бежевое пространство позади труб справа от себя. Сначало там ничего не было видно, но по мере изгибов трубы и его горячей поездки, он заприметил что-то вроде ячеек. Множества ячеек. Тысячи ячеек. Равных размеров. Ячейки как ячейки с равными короткими промежутками между ними. Стены ячеек были прозрачны. У некоторых было что-то вроде пролётов, но даже это не мешало видеть, что там происходит. А там были самобытные и обыкновенные домашние и не домашние обстановки инопланетян. Эти ячейки были чем-то вроде кают, причём окнами-стенами выходили вовнутрь своего транспорта нежели наружу. Некоторые ячейки освещались по-разному. От одной разило сиренью. От другой мягим маслянным жёлтым или холодным серябрянным. Большинство предпочитали белый свет. Во многих ячейках были некие пластиковые занавески, украшенные разнообразными узорами неведомого стиля. Может быть эти узоры принадлежали к изображению неких каменистых плоскогорий и образований на неведомой поверхности. Иногда можно было заметить очертания растений, тянущихся к свету их люминисценции на потолках и стенах словно лианы. Листочки у таких растений выглядили как бумажные кораблики, а цветочки как маленькие недоразумения. Труба в которой он перемещался то и дело вихляла и изворачивалась. Скорость менялась. Иногда ему казалось, что его припечатало к невидимой опоре позади. Ячейки то приближались, то удалялись. Была видна отделка внутри некоторых из них. Плавающие в воздухе лежаки и шезлонги, похожие на разные куски пластилина. Шкафы в виде переливающихся ракушек и панцирей в нишах плоских поверхностей, на которых то и дело вспыхивали изображения. В некоторых были обои. Самые обыкновенные обои с радужными оттенками. Наверное из углеродного полимера или иного материала, который у них в ходу. Углерод вообще был во многом их составляющей как и у людей. Некоторые ячейки походили на аудитории для разных целей, но с непременной возвышенностью для выступления. Некоторые - на ресторанные кухни, только кастрюли больше походили на морды бегемотов. У всех комнат была особенность - дверей не было, хотя время от времени показывались открытые всем ветрам полуовальные проёмы не только на противоположных стенах, но в стенах-проходах между ними. Но он не отметил самого интересного. Они все. Почти все был населены аистами. То есть не аистами, а созданиями похожими на аистов как тот, кого он встретил раньше. Среди них были аисты двух полов. Эти отличительные особенности скорее были ближе антропологии человека, нежели аиста. Висячие худые груди для их вида и миниатюрные губки аистих выдавали их с головой. Они занимались своими домашними хлопотами. Кто сидел и смотрел на плоскости с изображениями перед собой. Кто принимал душ в фиолетовом пару и волнистая кабинка мгновенно становилась матовой. Было впечатление, что это было автоматически. Кто играл в настольные игры. Кто трапезничал, бросаясь косточками из варева в ямку в полу.
   Он никак не мог толком отметить для себя. С первого раза у него это явно не получилось бы. Глаза разбегались от разнообразия и было очевидно, что пришельцы демонстрируют ему без следа стеснения свой быт. Причём в огромном масштабе. Аисты трапезнечали из ёмкостей, напоминающих кувшины, это было повсюду. А ещё некоторые из них склабились, но возникало предположение, что они таким образом улыбались. Один маленький аист преднамеренно подставил подножку большому аисту в плаще. Большой аист в плаще, обалдевшей от такой шутки, достал некий кисет из плаща и пустил пыльцу по комнате. Маленький аист в это время улетел в соседнюю ячейку. Там он раскланялся и без значительных усилий улетел в соседнюю ячейку соседней ячейки. Филагрий многого не понимал. Например, почему в некоторых ячейках некоторые аисты время от времени менялись местами. Может переезжали. Может так и было заведено. Они просто встречались у самодвижущей двери или автоматической ширмы, скрещивались всеми руками и занимали свои новые помещения. Причём это происходило регулярно. То там, то ещё где. На протяжении того часа, пока он на уставших ногах наблюдал за этим пёстрым бытом другой цивилизации, таких обменов произошло несколько раз.
   Дорожка под ним жужжала словно саранча. Что-то изменилось в её достаточно бесшумном движении. Он повернулся вперёд и остановился. По инерции. Мог вывихнуть шею, но потоки воздуха из маркерно жёлтого коридора смягчили его. Филагрий перевёл взгляд под ноги. Движущая дорожка, шелестя, уходила в прорезь вниз, а сам он стоял на на суглинке немного неровной полимерной поверхности.
  - Впечатляет, - произнёс он и повернулся спиной к коридору.
   Он бросил взгляд на другие трубы. В некоторых из них действительно были люди. А в некоторых - хозяева, группками и по одиночке. Наверное перемещались по своим рабочим делам, выполняли некие задания или директивы, а может делали всё, что им заблагорассудиться.
   Обратно он никак не мог идти. Ему бы пришлось бежать. В этот самый момент некто тронул его за плечо узкими пальцами, на которых были пятна. Он чуть не подскочил и повернулся. Это был пришелец. Аист, но не птица. Только этот был менее жилист, черты лица и губы повыразительнее, шапка жёлтых волос погуще, но такой же высокий как Кикимор. На нём была курточка цвета ряженки с парой пересекающихся синих диагональных молний и шариком на одной из них. Светящийся иероглиф - немного другого толка. Попроще. Поменьше крючков. Ноги скрывали узкие галифе.
  - Здравствуйтэ, - прозвенел он самыми большими пластинами ксилофона.
  - Кхе, - сказал Фил.
  - Кхэ, - сухо сказал он.
  - Барам-барам, - сказал Фил.
  - Барам-барам, - сухо сказал он.
  - Ты попугай? - спросил Фил.
  - Нэт, рушы, - сказал он. - А ваш проводнык.
  - Проводник? - сказал Фил. - И куда ты хочешь меня сопроводить? Мне, например, хочется выпить чего-нибудь. Во рту пересохло. Или съесть.
  - Слэдуйтэ за мной.
  - С привеликой радостью, - подчёркнуто равнодушно сказал Фил.
   Когда они пошли по коридору, он обратил внимание на то, что от него то и дело ответвлялись другие коридоры. Это говорило о том, что он попал в основу из основ, в место, где начинаются их коммуникации. По ходу дела они встречали бредущих по своим делам местных жителей. Они были в разнообразной одежде и с более заметными дыхательными аппаратами, которые были в форме уха на узких спинах и от них тянулись прозрачные шланги с колпачками-респираторами. Одежда была в виде стаканчиков, в виде пышных шариков, в виде сплошных и многослойных язычков с вычурными узорами и изображениями природной экосистемы их места жительства. Были и в похожих комбинезонах. Они скорее принадлежали к экипажу данного сооружения. Эти то и дело носились как угорелые будто у них было особое задание и от них зависело буквально всё. У некоторых в руках были своего рода посохи. Некоторых он ловил на том, что они смотрели на него с нескрываемым интересом. А некоторые, особенно расфуфыренные и узколицые, иногда от него шарахались и резко увеличивали дистанцию. У обычных, к примеру, встречались сумки. Только у этих блестящих разношёрстных сумок ручки и лямки висели к низу. Какой толк в сумке, если она перевёрнута? Потом он понял, ручки были колёсиками, а лямки ножками. Они шли рядом и никуда не отходили от своих хозяев. На стенах была трудноуловимая система изгибов и указателей. Они были будто в некой пещере с хорошим освещением. Ламп, правда, не было видно.
   Инопланетянин подошёл к какой-то нише в стене и потеребил шарик на груди. Из стены выполз прозрачный как родниковая вода узкий стакан, наполненный сгустком зеленоватого цвета и что-то, напоминающее кекс с ягодами. Инопланетянин повернулся и делекатно протянул ему. В одной руке - стакан, в другой - кекс.
  - Что это? - спросил Филагрий.
  - Лыс и мырыс, - сказал он. - Вы что выбыраэтэ?
  - Я не отравлюсь? - подозрительно спросил Филагрий.
  - Нэт.
   Им нет смысла травить его после всего, подумал он и замахнул стакан. На вкус словно холодный грушевый кисель. Это было приятной неожиданностью. Он выпил всё и провёл плечом по губам.
  - Отлично, - сказал он. - Действительно освежает.
   Инопланетянин наклонил голову вбок словно сделал какой вывод.
  - Вы смоглы выбрать и это хорошо, - неопределённо сказал он и раздавил мырыс в кулаке. - Тэпэрь, эслы соблаговолытэ, а вам покажу нашу ыэрархыу.
   Крошки посыпались на пол, выползли некие длиноножки с мешками словно брюшками и приступили к трапезе.
   "Больно хорошо они знают наш язык," - подумал Филагрий.
  - Иерархию? - спросил он.
  - Да, - подтвердил проводник. - Ыэрархыу богатства во всэх смыслах.
  - Для вас это важно?
  - Да.
  - Идём.
   С места в карьер. У него возникло смутное ощущение, что это и была их основная цель. И никаких экспериментов над ними они не собирались ставить. Может он ошибается, но всё было настолько просто, как если бы он был в детском саду. Из стены напротив открылась невидимая дверь и мимо них прошагали несколько роботов. Эти роботы были похожи на большие пылесосы на ножках. К кляксам они не имели никакого отношения. Двери здесь, по всей видимости, повсеместно любили делать без видимых контуров. Иногда на стене слаженно пробегали иероглифы словно на таком же без видимых контуров экране. Возможно это было название местности, какие-то указатели или просто реклама с непонятной целью, но по этим иероглифам его аист не делал никаких выводов. Он просто шёл немного пружинным шагом в полной уверенности того, что его гость следует рядом с ним. Глаза его были огромны растянулись на столько, что в какой-то момент могло показаться, что они могут ползать по лицу и чуть не доходили до висков. Он то и дело моргал и спокойно наблюдал за ним. Филагрий чувствовал на себе не только его взгляд. Многие по-прежнему смотрели на него и что-то бубнили. Бубнили совершенно безобидное со стороны. Филагрий даже поёжился от такой безобидности.
   Проходя мимо всех развилок, они в конце концов дошли до дверного проёма, который выходил в полутёмную обширную залу. Она была поменьше, чем их пресловутый ангар или порт и скорее была создана для неких аудиенций. Помещение было немного беспорядочно усеено их любимыми шезлонгами. В центре дугой была серебристая возвышенность что-то вроде широченного постамента с лепниной в виде высокой травы. На нём было два отделения, которые отгородились друг от друга перегородкой, уходящий в потолок с полукругом выпуклых плафонов в виде лепестков, похожих на лепестки удивительной лилии. Стены помещения оставались тёмными словно за театральным занавесом из тумана. Звучала беглая монотонная мелодия на немного растроенных струнах. В отделении постамента с их стороны был макеты с демонстрацией. Демонстрацией игрушечных фигурок аистов. Они были словно приклеены к воздуху в пять слоёв, каждый из которых подсвечивался разным цветом, льющимся из плафонов. Проводник любезно объяснил ему что к чему. На самом нижнем сером уровне были работяги. Это было понятно по их простому одеянию. На некоторых были чуть ли не брезентовые мешки. Некоторые были вообще голыми. Второй оранжевый уровень занимали служащие на правительство в качестве боевой силы. В обносках, похожих на те, в которых был Кикимор. Третий жёлтый уровень занимали духовенство. На его представителях были чёрные макинтошы и плащи с одуванчиками овальных пуговиц. Четвёртый синий уровень занимали политики и вельможи. Это было понятно по их строгим видам, диагональным синим молниям-застёжкам на курточке и дипломатам на ножках. Пятый самый верхний белый уровень занимала аристократия разнородного происхождения. Одежда на них была более броской и цветастой.
  - Как у нас, - промялил Филагрий.
  - Это прэдшэствуущый кыслый образ сущэствованыа, - сказал проводник и добавил. - Это сцэнничэскаа модэль.
   Он подошёл к постаменту и легонько коснулся его. Перегородка повернулась.
   В другом отделении представители всех пяти слоёв будто бы перемешались и плавали на одном уровне. На самом верхнем. Нижнии пустовали.
  - Бэлый уровэнь дла всэх, - сказал проводник и добавил. - Но свободного пэрэмэщэныа по уровнам ныкто нэ отмэнал.
  - И что? - спросил Филагрий. - Замечательно, конечно. Вы хотели мне только это показать?
  - Будь как дома, - отозвался аист.
   Филагрий не успел ничего сказать, когда один из шезлонгов позади ударил его по икрам и он повалился на него. Губы аиста неожиданно нависли перед лицом, а тонкие руки уцепились в подлокотники.
  - Настроэныэ должно быть всэгда, - вырвалось из его губ. - Поныманыэ равноцэнных особэнностэй - вот сэкрэт равэнства, рушы.
   От него разило смолой вперемешку с какой-то мятой. Филагрий сморщил лоб.
  - Это просто отлично, - сказал он.
  - Вы нэ понымаэтэ, - проговорили губы. - Нэ должно быть злосты и обыд. Только так общэство станэт цвэтущым.
  - Это все понимают, - сказал он.
  - Нэт.
  - Скажи это нашим политикам. Я то тут причём? - хлопнул глазами Филагрий.
  - Выбыраутса с самых нызов, а нэ наоборот, - проговорили губы и каснулись его лба словно некий кошелёк Шапокляк. - У протывоборствуущых сторон тожэ эсть равноцэнныэ особэнносты. Это касаэтса вашых смэжных стран тожэ.
   Филагрий сжал зубы. Вот пристал.
  - Не понимаю, о чём ты, - проговорил он.
  - О том.
   Губы как будто немного качнулись в сторону.
  - Всё, - сказал Филагрий и скрестил руки перед собою. - Инцидент себя исчерпал. Я понял. Вы полные кретины.
  - Слышалы про цэпнуу рэакцыу? - не отреагировал на его тон проводник.
  - Вы что, на нас бомбу хотите сбросить? - отозвался уборщик. - Не выйдет.
  - Нэ мы, а вы должны заложыть эту бомбу, - заявил проводник.
  - Ещё чего, - взметнул вверх брови уборщик.
  - Бомбу прывэтлывосты и добродэтэлы, - уточнил проводник.
  - Какой ещё такой "добродэтэлы"?
  - Сэкрэт высокой цывылызацыы в том, что всэ относаться друг к другу как друг к другу.
  - Очень даже мило, - хмыкнул Филагрий.
   Губы пришельца снова придвинулись ближе.
  - Только не это, - шепнул Филагрий.
  - Только тогда всэ обрэтут равэнство ы на матэрыальном уровнэ тожэ, - проговорил пришелец.
  - А нужно ли нам это равенство? - сказал он и попытался отодвинуться, но не получилось. Он был словно приклеен. - Может мне нравиться заниматься своим делом?
  - Каждый занымаэтся тэм, чэм хочэт, - сказал проводник.
  - Ты сам себе противоречишь. Это уже не равенство.
  - Равэнство - это, когда всэ на бэлом уровнэ, - уточнил проводник.
  - А что это за уровень такой?
  - Уровень изобилия и взаимопомощи, - сказал кто-то со стороны и совсем без акцента.
   Голос принадлежал Антону. Филагрий повернулся. Так и есть, Антон. В своих фирменных подтяжках и повязке.
  - Что ты от него добиваешься? - сказал тот.
  - Да. Что ты от меня добиваешься? - сказал Филагрий, обратясь к аисту.
  - Не он. А ты, - сказал Антон. - Ты ведь не глуп. У тебя появилась возможность проявить себя, а ты...
  - А ты, я погляжу, настоящий Антон? - перебил Филагрий и снова повернулся.
  - Нет, - сказал Антон, ухмыльнулся и закатил глаза к потолку. - Я смоделированная волновая голографическая копия. И что с того?
  - Негодяи, - сказал Филагрий, обратясь к нависающему и жующему губы инопланетянину. - Вы всё таки экспериментаторы.
   Тот промолчал.
  - Может быть залезли в мою сумку?
  - Кррум, - произнёс тот и отошёл в сторону.
   Филагрий попытался подняться, но у него ничего не вышло.
  - Иногда тебя просто не переубедить, - сказал Антон.
  - А меня и не надо переубеждать, - огрызнулся он.
  - Нам придётся воспользоваться услугами гипноробота.
  - Вы только это и можете, - раздражённо проговорил он и снова попытался подняться, и снова у него ничего не вышло.
  - Что действительно так свербит? - Антон подошёл к нему поближе.
  - Что ты ко мне пристал? Помоги лучше подняться.
   Антон немного неестественно колыхнулся, но не сдвинулся с места.
  - Не хочу.
  - Ты ведь другом моим прикидываешься, - сквозь зубы проговорил Филагрий.
  - Прикидываюсь, поэтому не хочу, - сказал он и расхохотался.
   По крайней мере руки Филагрия были свободны. Он вытащил пистолет из-за пояса и тут же выстрелил. Пуля прошила Антона насквозь. Он округлил глаза, в ужасе или не в ужасе, и медленно опустил взгляд на себя. Филагрий отвёл пистолет. Ему показалось, что он совершил ужасную ошибку. Только на миг, потому что Антон затем поднял голову. На его лице играла улыбка, причём совершенно не злобная.
  - С тобою всё ясно, - сказал Антон.
  - А с тобою? - напряжённо сказал Филагрий, передёрнул верхнюю раму, взвёл затвор и перевёл дуло пистолета в сторону аиста.
   Аист не шелохнулся. Просто смотрел на него спокойными широко поставленными глазами.
  - Зачем вас так много? Думаете, я поверю, что вы прилетели сюда просто так? Думаете, я дурак совсем? Не могу видеть то, что вы планируете? Вы хотите перетянуть нас на вашу сторону ради экспериметов над нами, что бы потом вам было проще завоевать всех остальных. Со мною это не выйдет. Ты слышишь меня, губошлёп? Со мною это не выйдет! Может я как комар против слона, но укусить могу! - заявил он, но не выстрелил.
   Аист ещё минуту смотрел на него своим цепким красноглазием, сделал что-то вроде хмыка и зашагал прочь. Именно зашагал. Филагрий повёл за ним пистолет, целился в спину, хотел выстрелить, но снова не выстрелил. Он всё таки понимал, что совершит глупость. Не только для себя, но может быть и для всего человечества. Почему-то он это понимал, но что-то по-прежнему было не так. Наверное его привычка не доверять.
  - А это не насилие!? - выкрикнул он ему в спину и опустил пистолет. - Приклееть меня к стулу!
   Аист скрылся за дверью. Антон между тем снова исчез.
   Это было опрометчиво. Любой воспримет в штыки даже самые добродетельные действия, если они прививаются с помощью насилия. Так подумал Филагрий. Хотя он многое понимал, ему было трудно согласиться с обстоятельствами.
   Он снова попытался подняться и чуть не упал от неожиданности, потому что у него получилось, словно кто-то взял и отключил некую гравитацию. Он сунул пистолет за пояс и резво подбежал к стене, откуда раньше пришёл. Там была сплошная стена.
  - Классика, - тихо сказал он и чуть не пустил слезу. - Вы меня опять заперли.
   Он повернулся. Из-за постамента вынурнул старый знакомый. Клякса. Он плавными зигзагообразными движениями сокращал расстояние между ними. Филагрий вынул пистолет.
  - Не подходи, - сказал он. - Или я выстрелю.
  
   В окне ничего не было видно, но на короткое мгновение Павлу показалось, что он спит и видит сон. Сон, в котором присутствовал странный тип с клювом как у аиста и с широкорасставленными глазами как у больного вампира. Может и не как у вампира. У вампира они не такие красные. А ещё вампир имеет огромные клыки, которыми пьёт кровь. Этот долговязый перед ним всем своим видом как будто божился, что он не из таких. Конечно Павел так представил. А что ему оставалось представлять, если странный тип, который не против того, что бы его называли Кикиморой, проявлял какое-то неестественную расположенность. Он выбрался из Че эМ Э три, потряхивая руками. Он положил на мусорную крышку грязный замаслённый платок и подошёл к нему. В это время другой, чёрный как смоль, ну или почти чёрный, скрылся где-то на верхних полках. Они сидели на боковых местах. Напротив него сидел Кикимор и что-то рассказывал о происходящем. Он сидел полубоком. Его колени были выше столика.
  - Вот так а жыву, - с сипением сказал он.
  - Кикимор, дружище, но твои умения очень пригодились бы тем очкарикам, что хотят подогнать свои ненаучные выводы под правду. Сделать из всего правду из неправды. Тьфу. Заговорился. Можно сделать правду проще паренной репы, если на самом деле, если так посудить. То, что у тебя профессия испытателя и ремонтника, говоришь, у меня вызывает только уважение. Я вот, простой спортсмен-разрядник. А что с меня взять? Ехал к своим родственникам. Родственники конечно будут рады меня видеть. Я им принесу медали с соревнования. Принесу подарков. Конфет там всяких. Но когда я захожу в мастерскую, начальник меня гоняет совсем по другим причинам. Потому что я плохо соображую, видите ли. Скажи мне, дружище, на твой взгляд, я плохо соображаю?
   Кикимор наклонил голову и почесал губу, потом провёл рукой по гладкой поверхности раскладывающегося столика и немного смущённо произнёс:
  - Нэт. А так нэ думау, потому что а нэ улавлывау, о чом вы пытаэтэсь мнэ сказать.
  - О многом, дружище, - пробасил Павел. - О многом. К примеру, почему ты со мною до сих пор на вы? Ты старше меня по возрасту, как я понял, а до сих пор пытаешься своим обращением вогнать меня в краску. Может быть я внушительно выгляжу. Зацени, - сказал он и покатал мускулами на своих руках. - Только перед тобой мне от этого не жарко и не холодно. Я хочу, что бы ты был со мною на "ты." Это не сложно?
  - Нэт. Но нашы правыла...
  - Ваши правила? - перебил его Павел. - Ты только что мне втирал, что ты свободная личность.
  - Нэ совсэм.
  - Не совсем? Это как? Я что-то совсем не догоняю, - сказал Павел и шмыгнул носом.
  - Надлэжащыы правыла нэобходымы как правыла сыстэмы бэзопасносты в нэконтролыруэмой мэстносты, - процедил сквозь свой вытянутый рот репетитор.
  - Ну это всегда так, - затянул Павел и сжал кулаки. - В общем-то ты прав. Я не буду тебя отговаривать, если хош, - он немного наклонился вперёд и заговорщечески прошептал, улыбнувшись. - Знаешь, у нас полно дерьма, которое бы стоило смыть, вымести, вытравить, вылить...
  - Нэт, - сказал Кикимор и облизнул тонким фиолетовым языком свою губу. - Вы слышком пологаэтэсь на сылу. Это глупо. Потому что, эслы пыркакан пыркакана вышыбаэт, потом пыркакан остаотса пыркаканом.
  - Что такое "пыркакан"? - не понял Павел и почесал толстую шею.
  - Ой, прошу прощэныа. У вас "клын."
  - Какой клин, дружище. Что ты мне несёшь? - сказал Павел, вытащил из чей-то сумки капроновую бутылку и отпил из неё. - Да, дружище, - сказал он, рыгнув и отдышавшись. - Твои способности оставляют желать лучшего, но тем не менее твоя профессия крута. Крута несомненно. Ты покажешь мне этот тальвиг?
   Кикимор издал звук, похожий на звон монет в фарфоровой копилке, и произнёс:
  - Эслы угодно, то да.
  - Кикимор, мне очень угодно, - сказал он. - Знаешь ли, всегда мечтал путешествовать во времени.
  - Это нэ позволэно оранжэвым, - сказал Кикимор.
  - Что ты заладил, свободный гуманоид. Всё в этом мире позволено, если у тебя есть сила, - сказал он и снова показал свои мускулы.
   Глаза Кикимора налились красным.
  - Извини, - всплеснул руками Павел и слукавил. - Ты круче.
  - Что такоэ "кручэ"? - спросил Кикимор.
   Павел посмотрел на него как на неуча и присвистнул.
  - Хорошо балакаешь по-нашему и не знаешь что такое "круче"? Ну ты даёшь, дружище.
  - А нычэго нэ давал.
  - Ха. С тобою всё в порядке, дружище.
  - Да, - сказал инопланетянин и потеребил шарик с иероглифом на своей молнии. - Всо в порадкэ.
  - Вот, я и говорю, что всё в порядке, - подтвердил Павел.
   Кикимор сделал губы трубочкой.
  - Круче нас только горы, - сказал Павел и похлопал его по плечу.
  - Нэ только, - сказал Кикимор, не напрягаясь. - Эщо эсть много разных неодушэвлонных прэдмэтов.
   Павел переварил сказанное и покатал локти по столу.
  - Слушай, если наш разговор будет продолжаться в таком ключе, мы перестанем друг друга понимать, - сказал он и смерил его оценивающим взглядом. - Зачем тебе такие губищи? - спросил он. - Ты смахиваешь на одного чувака в том анекдоте про птицу и лягушку.
  - Это рэзультат многовытковой эволуцыы, - проговорил Кикимор. - Вы должны это понымать. Вы вэдь нэ такыэ глупыэ. У вас эсть своа цывылызацыа.
  - По биологии у меня был трояк, - признался Павел. - Но я в принципе смыслю. Дарвин и всё такое.
  - На нашэй планэтэ очэнь плохо с водой, - дополнил Кикимор.
  - Поэтому вы прилетели к нам? - поднял брови к верху Павел.
  - Нэт. Нэ поэтому. А...
  - Погоди, погоди. Дай, сам допру. Котёл то варит, - сказал он, немного призадумался и вскоре его осенило. - Вы прилетели, что бы поработить нас?
   На Кикимора было грустно смотреть. Его красные глаза выражали лишь некую досаду.
  - Нэт жэ, - сказал он. - Мы рэшылы расшырыть орэал нашэго ынтырэса. На вашэм жаргонэ: "Прогулатьса по улыцэ."
   Павел приложил руку к затылку.
  - Я догоняю, - немного погодя сказал он. - Вы наши гости.
  - Да. По большэму счоту мы вашы госты. Ы нашэ положэныэ завысыт от вашэго гостэпрыымства, - сказал Кикимор.
  - Кикимор, дружище, у тебя есть семья?
  - Мы прэдпочытаэм коллэктывноэ взаымовыгодноэ сотруднэчэство.
  - Это как? Айда, потрахаемся сегодня вечерком? - выдал Павел.
  - Нэ совсэм.
  - Тогда как? Что-то я не могу сообразить, - гнул свою линию Павел.
  - Дэлымса своим вныманыэм. У нас вныманыэ цэнытса прэвышэ всэго, - просветил Кикимор и моргнул, моргал он довольно медленно.
   Павел хлопнул в ладоши.
  - Это я так, - прокомментировал он. - Если честно, я тебя не понял. Ну, да ладно. Лучше скажи мне, чем вы вообще занимаетесь.
   Тот пожевал губами.
  - Мы много чэм занымаэмса, - неопределённо сказал он. - Но, эслы эсть жэланыэ, ты мог бы прослэдовать со мной на наш корабль.
  - Повременним, я же говорил, - протараторил Павел. - Давай лучше поздороваемся.
  - Мы здоровалысь, - выговорил его собеседник.
  - Так не здороваются, - отреагировал он.
  - Что?
  - Я говорю, так не здороваются, - повторил он. - Дай лучше руку.
  - Руку?
  - Что бы поздороваться.
   Кикимор решительно протянул свою хлипкую руку, но в какой-то момент, когда Павел протянул свою, он опередил его и решительно пожал её, то есть его руку.
  - Это вашы традыцыы. Мы ызучалы ых. У нас двума рукамы. Могут и обнатьса, - проинформировал он.
   Павел немного застыл, переваривая сказанное, а потом улыбнулся.
  - У нас тоже, - сказал он и тут же поднялся на ноги.
   Кикимор тоже поднялся на ноги и нагнулся. Они потоптались и обнялись.
  - До чего же ты худой, дружище, - проговорил Павел в волнении, ведь инопланетянин был в его руках. - Качаться тебе надо.
  - У нас эсть спэцыалысты в этой областы, - в ответ проговорил Кикимор и сделал на лице снисходительную гримасу, похожую на улыбку.
   Настроение было его родственником, но снаружи возле аборигена он казался постным и молчаливым.
   Павел между тем со своей колокольни воспринял его улыбку как оскал безумной птицы-мутанта. Он даже заметил кое-какие зубы. Зубы не зубы, а эти коварные существа так просто не собъют его с толку. Он хоть остался и наедине с тем черномазым, когда ушёл его новый дружище, имя которого он всё время забывал, но тем не менее остался верен себе. Или ему это казалось. Таких вопросов он себе не задавал. Он находился под влиянием гипноробота. Только вот его характер горазд ломать всякие непонятные трудности, даже инородного свойства. За всякие непонятные трудности он принимал и плохих людей, каковыми он считал многих. На которых у него чесались кулаки. Только плохие люди в его глазах после влияния гипноробота были уже не таковыми. Они скорее были уже вредными. Вредными элементами, к которым нужно относиться с непримиримостью тироназавра в кругу диплодоков. Так он себе мог объяснить свою позицию, если был чуть умнее и глупее, а когда начинал понимать, что хоть они и не плохие, решал, что дальше он не скатиться. Если надо, пусть вредные. И к вредным разговор особый. "Минздрав предупреждает: Курение вредит вашему здоровью." Когда-то он бросил курить, просто сжав пачку в кулаке. Почему бы не избавить мир от вредного элемента таким же образом. Гипноробот вопреки своей воли создал обратный эффект. Сила характера Павла нуждалась в подходе попроще в силу заурядного кругозора. Теперь он был изворотливей, нежели прежде.
   Когда они снова уселись, Павел спросил:
  - Так ты говоришь наши та...
  - Тальвыгы, - сказал Кикимор.
  - Во. Наши эти "тальвыгы" представляют особый интерес?
  - Да.
  - Очень интересно, - тихо сказал он.
  
   Гипноробот подплыл ближе к Филагрию.
   - Успокойтесь, - буднично проговорил он. - Всё нормально.
   Глаза его светились всё ярче и ярче. Филагрий попытался зажмуриться, но вопреки своей воли не сделал этого и опустил пистолет.
  - В общем-то да, - сказал он. - Всё вроде нормально. Никто меня не бьёт и не мучает. Что это со мною? Сам не пойму. Даже никакой резолюции о сдаче своих патронов не предложили подписать.
   Он сунул пистолет за пояс и сократил остатки расстояния.
  - Слушай, - сказал он. - Как тебя зовут вообще? Что вы такие скромные?
  - Называй меня Пыкрыналлушанлатсэном. Если тебе угодно, - произнёс робот.
  - Однако сложно, - сказал он, кашлянув, - С таким именем только в очереди на прививку сидеть.
   В зале было темно. Достаточно темно, что бы не разглядеть, что творится у противоположных стен. Может быть там полно дверей и ширм, через которые можно не только войти, но и выйти?
  - Нефтяшка, - сказал Филагрий. - Мне проще тебя называть так. Одна девушка назвала так одного из ваших. Мне больно что-то понравилось, - сказал он и сплюнул, скорее по привычке, нежели из желания как-то насолить.
   Робот тем временем шёл рядом с ним и представлял собой картину приятного собеседника. А почему бы какому-то там внеземному роботу не сделаться приятным собеседником какому-то земному уборщику?
  - У вас есть тут уборщики? - спросил Филагрий. - Хотелось бы познакомиться с коллегами.
  - У нас этим делом занимаются мои родственники, - проговорил Пыкрыналлушанлатсэн.
  - То есть роботы?
  - Да, - подтвердил тот.
  - Хорошие у вас роботы, нефтяшка, - сказал Филагрий.
  - Очень хорошие, - сказал робот. - И коммуникабельные.
  - Впору становиться в очередь за хлебом, - пошутил Филагрий, хотя ему шутка не показалось смешной.
   Он неспеша подошёл к портьере у боковой стены. К самой настоящей портьере, которая была одной из многих в тени чуть дальше. Она была наощупь словно плюш. С серебристыми вкраплениями в оранжевой ткани. Серебряный и оранжевый цвета вообще были популярными на этом иноземном островке. Наверное они их боготворили. Хотя предположение дурацкое, оно не лишено смысла. Может быть в стародавние времена эти цвета могли принадлежать их феодалам. А может быть это цвета их армии. И их корабль вовсе не такой безобидный, как может показаться на первый взгляд.
  - Что за ней? - спросил Филагрий.
  - Реквизит, - сказал робот.
  - Пыль да тараканы, - сказал Филагрий и раздвинул портьеру.
   Там были блестящие покатые полки, пронумерованные яркими оранжевыми закорючками. И на этих полках лежали музыкальные инструменты. Инструменты, которые немногим отличались от человеческих и имели общую концепцию. Она подразделялась на струнные, духовые, клавишные и ударные. Филагрий потянул за некую ровную планку и выудил на свет струнный инструмент, похожий на пучок редиски, привязанный к рейке.
  - Какой он маленький, - сказал он. - У вас всё так просто.
  - В этом помещении занимают место результаты самодеятельности, - сказал робот.
  - А в этом зале выступают. Я правильно понял? - спросил и повернулся.
  - Да, - подтвердил робот.
   Филагрий попытался поднять нечто похожее на крышку огромной кастрюли и тут же опустил.
  - Зато наверное чертовски трудно извлекать звуки из вот этого барахла, - сказал он.
  - Совсем нет, - сказал робот, без труда приподнял крышку и ударил по нему свободной рукой.
   В ушах раздался звон. Он даже чуть не оглох.
  - Предупреждать надо, - сказал он, подобрав нечто вроде свирели с очень длинным свистком, похожим на спицу.
   Он попытался поиграть на нём, но только уколол язык и отшвырнул его в сторону. В воздухе витала пыль и клочки войлока. Вверху что-то шевельнулось.
  - Кстати, - сказал Филагрий. - У вас там на рампе мышь какая-то сидит. Только нос побольше.
  - Это не мышь. Это хранитель секретов. Он мой родственник, - проинформировал робот, подняв свирель и аккуратно водрузив на место. - Занимается опылением хранилищ и актовых залов.
   Филагрий прошёлся вдоль полок, то и дело выуживая на свет вычурные и расписные диковинки, а потом снова повернулся.
  - Знаешь, что? - сказал он, когда краем глаза заметил в стене за полками у основания пола небольшое овальное отверстие, походившее на выход вентиляционной шахты и тут же взял на заметку. - Я хотел посмотреть бы на ваш мир чуть шире.
  - У вас была такая возможность, - сухо сказал робот.
  - А чуть шире и поближе.
  - Нет трудностей, - после непродолжительного молчания сказал робот.
   Филагрий прошёл в зал и, не думая о предыдущих событиях, уселся в один из шезлоногов. Робот стал под постаментом и театрально развёл руки. Перегородка между двумя отделами начала опускаться. Скорее не опускаться, а складываться. Раз - она стала меньше в двое. Потом она поменяла угол наклона, а фигурки с характерным "пшик" превратились в облачка пара. Пар втянуло в невидимые прорези в потолке. Потом сцена стала более или менее горизонтальной. И на этой горизонтальной поверхности вспыхнуло вертикальное изображение. Сначала было ничего не понятно. Какой-то туман. Какой-то туман густой, вобравший в себя все цвета плафонов или прожекторов на потолке. Потом плафоны или прожекторы погасли, да, и глаза робота с улыбкой тоже, и осталось одно объёмное изображение. Которое можно было не только видеть, но и немного осязать. На руках зашевелились волосы.
   Раздвинулся зефирный занавес. На сцену выплыла вещь на ножке, похожая на треугольный пюпитр. За пюпитром виднелись вычурные колонны. Колонны и балконная кариатида, напоминающая морское чудовище. Только у него не было жабр, а щупальца можно было сравнивать с рожками эскимо, верхняя часть которых возлежала на продолговатом теле-лепёшке как на обломке асфальта. Все декорации, или то, что похоже на декорации, были выполнены в белых тонах с оранжевыми и серебряными прожилками, мелькавшими тут и там словно электрические разряды. Куда он попал? Так ему казалось. Впечатление настолько было реалистичным, что ступеньки обширной мраморной лестницы за пюпитром скользили под ногами. Они забыли про коврик. Коврик как будто его услышал и скатился по ступеням, проложив дорожку для... дивы. Она вышла, слегка покачиваясь в такт благодушной мелодии невидимого оркестра. Оно и должно было быть так. Губы дивы были роскошны. Они могли съесть человека, если бы захотели или зацеловать до смерти. Она была элегантна. Настолько элегантна, насколько могла быть элегантна птица на длинных ногах. Особенно на возвышенности. Но она не была птицей. На ней было пышное платье. Нет, скорее то, что похоже на платье. Их мода в некоторых случаях разительно отличалась. У платья были штанины, но штанины настолько широкие, что общего впечатления о инопланетной диве они не портили. Штанины с разрезом спереди, виднелись бледные оголённые и очень длинные ноги. Платье - ажурных кремовых тонов и тонкое покрывало за спиной на бреющем полёте. На одном плече висела оранжевая бахрома. Мягкая как лапы лисы. Рубиновые томные широко поставленные глаза взирали прямо на него. Она шла по дифеле будто иноземный эквивалент княжны Таракановой, у которой пальчиковые волосы были настолько густые, что их можно было сочти за ватный парик из шерсти гигантского яка. Словно на невидимой диадеме в волосах блестел огранённый камень. Волосы определяли свой статус. Лицо определяло свой возраст. Молодое. Совсем молодое. Ни штриха морщинки. Узкие черты. И совсем не виден подбородок. Она подошла к пюпитру и провозгласила что-то на непонятном языке, напоминающим звонкий рык. По ушам словно проехались натруженным колокольчиком. Поза её была преисполнена грации, а клюв сжался словно она поцеловала объектив.
   За её спиной на основной площадке нарисовались аисты в капюшонах. Они стали вытанцовывать, на первый взгляд, некую белиберду. Но плавные движения и взмахи рукавами начинали смутно напоминать народные танцы той или иной национальности. Они танцевали до упаду. Они танцевали как угорелые. Один опережал другого. А другой специально замедлял ход, что бы его опережали. Несомненно всё было отрепетировано и подготовлено. Обыкновенная импровизация в таких случаях давала сбои. А если их приписать к народным танцам, то тем более. От импровизации зависит лишь то, что станет в последствии традицией. На них переливались ракушками длинополые рубахи. А на другой группке, которая вышла следом за ними были очень короткие хитиновые тоги. Ноги словно неугомонные стручки. Артистки были высокими и статными. Их висячие груди качались то в одну сторону, то в другую. Как будто они пытались избежать взгляда своих хозяев. Вернее хозяек. Куда хозяйка не глянет под себя, они обязательно будут указывать в другом направлении. Тоги в такт ногам так и норовили взвиться. Аисты в рубахах окружили их и начали подпрыгивать и по-ирландски дёргать ногами на месте. По спине пробежал холодок. Аистихи тем временем приложили локти к грудям и тоже начали прыгать на месте будто их застали врасплох. Аисты в рубах стали сужать круг. Аистихи в тогах упёрлись в друг друга спинами и в манящей жестикуляции выбросили перед собою сгибающиеся руки. Аисты в рубахах плавными кругами начали разбирать аистих и припадать к их узким плечам. Тоги некоторых из них задрались настолько, что можно было видеть их обтягивающие панталоны.
   Дива на первом плане, которая всё это время чего-то выжидала, опустив высокие ресницы в сторону пюпитра, прекратила быть полупрозрачной, что бы удобнее было видеть танцоров, и провозгласила речь. В которой не понятно было ни слова. После некоторой заминки она вскинула руку к узкому плечу и сказала короткое: "Ах," - и танцоры слиняли. На их месте показались музыканты. Каждый из них в бахроме на голове, что у неё на плече. Каждый из них держал в руках какой-нибудь музыкальный инструмент. Их было репетиторов десять. Все с постными лицами. Но всех клокотало желание показать себя. Началась музыка. Засилье струнных инструментов впечатляла, но какой-то одинокий барабанщик портил всю картину. Он не просто портил всю картину. Ему это нравилось. Все инструменты были будто бы расстроены в укор тому, что звучало прежде, когда на сцене были танцоры. Может быть расстроенные инструменты - это верх их слуха. "И они с таким-то слухом прилетели нас чему-то учить?" - подумал Филагрий. Музыка напоминала музыку квартета из басни Крылова. Только это им нравилось. Особенно это было заметно по глазам впереди стоящей дивы. Она словно бы играла роль ведущей, зрителя и слушателя одновременно. Можно было многое, что сказать про неё. Ракурс позволял. А камера не хотела убирать её из кадра.
   Когда музыка закончилась, леди похлопала себя по коленям и что-то сказала. Потом она повернулась к пюпитру и снова что-то провозгласила. Из-за колон вынырнули акробаты. Один выше другого, но самым высоким оказался тип на костылях. Их ноги как костыли, а их костыли как ноги. Они показывали номера, схожие с цирковыми. Жонглировали, но жонглировали своими вещами. Когда они жонглировали, видно было, что вещи на них меняются. Свистели в свистульки у себя на груди и приступали к новому номеру. Сальто на костылях через голову. Система оправдывала себя. И они делали это друг за другом. А в ногах их бегало существо, похожее на медвежонка, но почти с такими же губами, еле видными ушами и до розовости лысого. Ситуация медвежат оправдывалась тем, что они могли вести себя непредсказуемо. А этот только вибрировал губами и издавал звуки, похожие на хохот. Окружающие его издевались над ним тычками, но это ему нравилось, пока он не бросился на кого-то из них. Филагрий не понимал как не понимает турист. Только он не был туристом. Скорее - аборигеном, которому демонстрируют макет далёкой цивилизации.
   Дива издала звук, похожий на откашливание, и снова произнесла непонятную речь. По сцене прокатились овальные колёса, которые пускали искры словно просроченные питарды. Кожу словно бы обожгло. Он даже вздрогнул. После этого дива предпочла удалиться словно у вазы выросли ноги.
   Зефирный занавес закрылся и сдвинулся перпендикулярно другому выплывшему занавесу, но сливового оттенка. За ним открылась тёмная картина огней с преобладающим оранжевым цветом. Изображение по эллиптической дуге начало планировать вниз. При ближайшем рассмотрении огни оказались огнями города. Огромного города, который в буквальном смысле заливался этими огнями. Чуждого города. С огромными многоэтажными зданиями, которые словно старики опирались о скалы гор, находившихся непосредственно в черте самого города. Видны были разноцветные полуовальные летающие аппараты. Камера резко стала опускаться так, что подул ветер. Филагрий даже напрягся. Промелькнули разноцветные овальные окна-стены в зданиях и камера спланировала на одну из кривых улиц, где-то среди волнистых клумб и горок с диковинными цветами, листья которых были куда изящнее, чем сами бутоны, и домов с крышами вовнутрь. Там в полутьме бродил медвежонок. Он был несчастен. Но немного погодя какой-то маленький аистёнок угостил его конфетами, потом аккуратно собрал все фантики и выбросил в яму. Медвежонок с радостью стал бегать за ним. Аистёнок лучился светом. Медвежонок был ещё ярче. Они бегали по кривым улочкам и издавали звуки, похожие на смех. А над их крошечными телами светились, не много не мало, целых пять лун.
   Немного погодя за другим, персиковым, занавесом он мог любоваться соревновательным духом инопланетян. Азарта они не были лишены. На экране по выпуклому полю стадиона бегали голые аисты с ремнями разных цветов команд и пытались поймать воздушный мячик с низким уровнем высоты. Мячик был достаточно сообразительным, что бы отскакивать от приближения рук, но тем не менее возникали такие моменты, когда ему было некуда деваться. Играть могли несколько команд сразу. Играть могли несколько часов кряду. Из-за выпуклости площадки бегать было труднее, а иногда команды просто не видели друг друга. Оттого азарта было до краёв. К концу игры судьи подсчитывали, сколько раз та или иная команда, мешая друг другу, поймала этот шустрый и неуловимый мячик. Зрители на трибунах были похожи на зрителей на трибунах людей. Только менее агрессивные. И всё было. И веселящие напитки, и транспоранты, и цвета команд. Дух соревновательности волнами витал по трибунам. Некоторые кричали громче некоторых. Некоторые раздевались и бегали по кромке. Некоторые жевали нечто наподобие дынь и выразительно плевались косточками словно рябиной из трубочки. Вместо аплодисментов у них было своего рода притоптывания. И при всём при том не было никакой апатии. Было ощущение, что они просто не хотели тратить время на подобную ерунду. У всех есть ноги и руки. Даже инвалиды делали свою жизнь жизнью. Им незачем себя принижать, чем бы они не увлекались.
   Такое ощущение, как будто он сам до этого додумался. Он опустил глаза. Робот смотрел на него. Руки его были за спиной. Он словно обыкновенный мальчишка в картузе стоял на углу и чего-то выжидал.
  - Очень даже, - сказал Филагрий.
   За другими, песочными и туманными, занавесами мелькала пустынная природа их ландшафтов. Кое-где встречались моря, похожие на большие лужи.
  - Наверное раньше было по-другому? - спросил он.
  - Да, - сухо ответил робот.
   Но растения были и они были очень изящными словно эволюция трудилась над ними, не покладая рук. Иногда встречались чахлые деревья, ветки которых могли прорасти в коричневую почву и вылезть наружу где-нибудь с другой стороны холма, но уже с более пышной растительностью.
   То, что перед ним мелькало словно нарезки из какого-то клипа было всего лишь поверхностным, но он начинал проникаться сущностью их традиций и моды настолько, насколько привычка казалась последующим недоразумением. Пока он к ним не привык, он не мог себе позволить отказаться от других привычек. Таких как недоверие. Но не доверять существам, которые в принципе пока не делают ничего плохого становилось всё труднее и труднее. Он закрыл глаза в тот момент, когда на него мчался аппарат похожий на летающий пирожок с окнами и провел пальцами по вискам. Если у них всё получится, то они сделают из них своих марионеток, ведь они развитее, подумал он. Он обратил внимание, что робот уже не смотрит на него. Он как будто повернул голову в ту сторону, откуда гурьбой стали вливаться люди. Именно вливаться и именно люди. Такие как Филагрий. Робот повернулся в другую сторону и из другого конца залы всыпалась ещё одна группка людей.
   Среди людей, вошедших в помещение, он узнал почти всех, кого встречал. Люди переговаривались как на базаре. И почти все подошли к той стороне, что бы видеть, что творится на экране. А на экране опять была дива-инопланетянин. Она говорила или спрашивала у одного из танцоров. Он сидел в шезлонге и смахивал свой инопланетный пот микровентилятором. Он сказал что-то на своём языке, но Филагрий представил: "Мы очень долго репетировали. Поверьте, репетировать в продуваемом всеми ветрами помещении на скале очень проблематично. Особенно, когда стены как картонные. В этом есть то, что от постоянных проблем, которые преследуют репетитора в стремлении к совершенству. Гык-гык-гык."
  - Гык, - сказал робот, который словно находился на базарной площади и не знал куда деваться.
   Люди, кто уселся, кто продолжал стоять, переговаривались, делились впечатлениями и время от времени смотрели на экран. Видимо им показывали не только дурацкую иерархию, видимо им показывали много чего.
  - Чё такой загруженный? - спросил голос у него над ухом.
   Он вздрогнул и повернулся. Слева рядом с ним стоял Ром и улыбался. Вот так просто. Стоял и улыбался. Или притворялся. Или ещё что.
  - Всё в норме, - сказал Филагрий и добавил. - Вот, смотрю. Видимо у них тут субтитры не предусмотрены.
  - Ты бы попросил, - сказал Ром. - Они бы сделали.
   Филагрий только отмахнулся.
  - Где ты был? Что тебе показывали? - спросил он.
  - О-о-о, - простонал Ром. - Их научную лабороторию. Они любезно продемонстрировали мне несколько своих исследований, надо пологать. Включая антигравитационные ямы. С этой отраслью, надо сказать, у них всё в норме. Только антигравитационные ямы оставляют несколько загадок. Им необходимо решить этот вопрос, так как иногда их антигравитационный транспорт имеет привычку разбиваться при невыясненных обстоятельствах, - сказал он и подпрыгнул на месте. - А ещё я выяснил, что воды на поверхности их планеты всего лишь семнадцать процентов или около того. Прикиньте.
  - Интересно, - процедил Филагрий.
   Ром ещё что-то говорил, но взгляд Филагрия устремился на двух особ в дальнем конце зала справа от голографического экрана. Одна была высокой. Другая была поменьше и пошире. Он привстал и пригляделся. Нет сомнений. Это были Ольга, она была в розовых бриджах, в белом свитере и в синем берете, и Галина - в своей униформе.
  - Я тебя оставлю, извини, - сказал, не оборачиваясь Филагрий, и направился в их сторону.
   Гипноробот тем временем мило беседовал с одной из девушек из ресторана, поэтому он постарался обойти его со спины.
  Бывают моменты, когда он чувствовал себя ребёнком. Исключая те моменты, когда он у себя на работе беседовал с детьми на их языке или рассказывал им интересные сказочные истории, этот был один из тех моментов. Он словно разведчик на цыпочках в полутемноте залы прокрался к своим. Ольга увидела его и тут же улыбнулась. Она потеребила Галину. Та тоже увидела его и расплылась в улыбке. Филагрий выпрямился и словно какой франт подошёл к ним.
  - Приветствую, - сказал он и потеребил верхний край футболки.
  - Привет, - сказала Ольга и кинулась ему на шею под звон ракушек у неё на груди.
   От неожиданности он даже чуть не упал. Она горячо дыхнула и поцеловала его в ухо.
  - Очень рада тебя видеть, - сказала она и смущённо потупила взор.
  - Зравствуй-здравствуй, - сказала Галина. - Мы с ней только что встретились.
  - Ты не представляешь, - сказала Ольга, выпустила его из объятий, отпрянула и сделала полукруг, заправляя свои локоны за уши. - У них тут целый фестиваль. Так всё ярко и красочно. А с драмматургией они и вовсе на одной ноге. Один из них подошёл ко мне в маске саблебороого зверя и пригласил меня на танец. Знаешь, я не плохо танцую, но он танцевал как бог, а потом сказал, что наши танцы - полное фуфло, - на отдышалась и добавила. - Конечно он не так сказал. Но было видно по уголкам его глаз и приплюснутым губищам, что он горд за своих.
  - Не удивляет, - сказала Галина. - Они всё равно душки.
  - Душки-душки, - сказала Ольга, поправила бусы и перевела лукавый взгляд на Филагрия. - От меня научилась.
  - Их обслуживание на высоте, - сказала Галина, закатя глаза к небу. - Они прокатили меня на самодвижущемся гамаке. Обыкновенная тряпка. Брезент или вроде.
  - А лыс их восхитителен, - перебила Ольга. - И мырыс.
  - Что? - не расслышал Филагрий, за его спиной на сцене кто-то скверно музицировал на флейте.
  - Лыс - это такой их напиток. Напоминает чем-то наш кисель.
  - А мырыс, - громко добавила Галина, она распылилась словно молодая девчонка. - Печённое изделие с огромными ягодами, которые освежают не хуже минералки из морозилки.
  - Да, - перебила её Ольга. - Ты только бы видел, Фил, как их мужчины могут играть соблазнителей.
  - Ага, - подтвердила Галина. - Один такой даже готов был стать моим пассажиром.
  - Вам нравятся их мужчины? - не понял Филагрий.
  - Фил, ты ревнуешь, - рассмеялась Ольга.
  - Причём тут ревную? - сказал Фил и пожал плечами. - Мы едва знакомы.
  - Что верно, то верно, - подтвердила Галина.
  - Они совсем другие. Представительнее. И представление о совершенстве у них немного отличное от нашего, - встряла Ольга. - Они мне продемонстрировали своих виртуозов сцены. Сцена у них такая круглая как грудь или надрезанное яблоко. А вокруг сцены расставленны очень мягкие кресла. Как надувные. А их актёры словно стрекозы, которых играют муравьи. В общем было много интересного. Они старались обходиться со мною вежливо. На уровне наших возможностей. А те возможности, которые у них в ходу, на наш приземлённый взгляд и слух немного резковаты, что ль, - она смолкла и добавила. - Я б так сказала.
  - Оля, - отозвался Филагрий. - Надеюсь они не позволяли себе ничего лишнего.
   "Ага, ничего," - подумал он.
  - Нет, вовсе, - всплеснула руками Ольга. - Совсем ничего, - и добавила. - А ещё у них есть живые комнаты. С голограммами вроде. Они будто уносят в другой мир...
  - Как дочка? - перебил он.
   Ольга мгновенно смолкла.
  - Спит, - сказала за неё Галина. - Как сурок.
  - Надеюсь с ней всё в норме.
   Ольга глянула на него как на недоразумение.
  - Всё в норме, - сказала она. - Они обещали разбудить моих завтра, когда мы будем в Феодосии.
  - В Феодосии? - не поверил он.
  - Когда они нас отпустят, - сказала Галина и расхохоталась, резкость ей была присуща как врождённое понятие.
  - Замечательно, - сказал Филагрий. - Очень даже замечательно. Превосходный опыт, а потом отдых в Феодосии. Мы прям как в сказке, - с некоторой долей иронии сказал он.
  - А ты чем был занят? - с неподдельным интересом спросила Ольга.
  - Рисовался, - сказал Филагрий. - Проявлял заботу о человечестве. В общем идиот я. Что с меня взять?
  - Дурашка, - сказала Ольга и улыбнулась.
   В её глазах играли звёздочки. У Фила возникло дурацкое ощущение, что она становилась ему всё ближе и ближе. Хотя возможно он ошибался, учитывая актёрские возможности этой женщины. Между прочим её муж дрых, ничего не подозревая. Да и Филу не надо ничего подозревать. Он уже склонялся к тому, что инопланетяне вполне могли быть их друзьями, если не одно "но." Искусственное поднятие настроения через гипнотический эффект. С другой стороны он уже об этом думал. А Ольга ему заявляла об избавлении плохих привычек. Кто знает, может быть всему виной плохие привычки, от которых он бы с радостью избавился, будь такая возможность.
   Он кое-как оторвал взгляд от взгляда Ольги и повернулся, что бы поглядеть на Пыкрыналлушанлатсэна. Тот был уже окружён толпой людей и возникало даже ощущение, что тот не знал куда деваться от их распросов. К Рому пристала Надежда. Среди шезлоногов мячиком шатался пьяный метис. Экран над ними представлял собой некий цилиндр. Даже с их ракурса можно было видеть в полной мере, что творилось на экране. На тот момент под громоздскую увертюру по нему проносились бесколёсные экипажи с мигалками на днище. А над всем этим безобразием парил некий хранитель секретов.
  - Вон ещё несколько, - сказала Ольга, просияв.
   С другой стороны залы. Оттуда, откуда Филагрий пришёл, виднелось сборище клякс в мерцании экрана, которые будто некие стражники бродили среди беспечных людей. На Филагрия навалилась новая волна подозрительности. Одно дело рассуждать, что может быть так или этак, другое дело - портить себе настроение из-за неуверенности и предпринимать всякого рода гадости. Это не выход. Беспристрастное решение тоже не выход.
  - Я не уверен, что они ничего дурного не приготовили для нас, - сказал он.
  - Так, если ты не уверен, - сказала Галина, покачиваясь на каблуках. - Оставался бы в вагоне.
  - Вот как, - сказал Филагрий. - Всё так просто.
  - Всё так просто, - сказала она и погладила свою гриву волос.
   Форма проводника на ней была словно с иголочки. Даже лацкан блестел новизной и мелькал бликами.
  - Как ваша коллега? - спросил он, что бы скрыть какое-то замешательство.
  - Спит, - отчеканила она.
  - Не бродит как лунатик?
  - А что в этом такого, молодой человек? - вопросом на вопрос сказала она.
  - Обыкновенные странные вещи, - сказал он и обратился к девушке. - Оля, я думаю выбираться отсюда. Ты со мною?
   Ольга посмотрела на него как на несчастного пациента клиники для умалишённых. Хотя может это ему показалось.
  - Фил, прекрати, - сказала она. - Завтра мы будем в Феодосии. Они позаботятся об этом.
  - Ты им веришь? - спокойно спросил он.
  - Если бы я им не верила, я бы так не говорила, - твёрдо сказала она.
  - А как же гипноз? - спросил он.
  - Отстань, - сказала она.
   Филагрий почесал подбородок.
  - Оля, нам нужно поговорить наедине, - заявил он.
  - Ох-хо-хо, - проговорила Галина.
  - Оля? - повторил он.
  - Не хочу, - соврала она.
   В общем, что это он к ней пристал. Ему даже стало немного стыдно.
  - Слыхали анекдот про раков в супнице, - сказал он и хлопнул в ладоши. - Один из раков спрашивает другого рака:"Где мы? Что мы тут делаем?" А другой рак отвечает: "Тебе не всё равно? Здесь так тепло."
  - Фил, прекрати, - сказала Ольга и рассмеялась. - Ты действительно дурашка.
   Галина хмыкнула.
  - Ну как хотите, - сокрушённо сказал Фил. - А я валю отсюда.
   Ольга как тогда снова о чём-то призадумалась, но снова постаралась не подать виду. Он повернулся и зашагал прочь.
  - Фил, - окликнула она.
  - Да, - повернулся он.
  - Не делай глупостей, - сказала она. - Хорошо? Ты не похож на разбушевавшегося аллигатора.
   Он ничего не ответил и продолжил удаляться. Откуда она знает какой он в жизни, думал он. Похоже и она забыла о том, что они посторонние люди. Хотя это слово ему не нравилось. Люди не могут быть посторонними, если у них есть много общего. Проблема лишь в том, что они не знают друг друга.
  
  - Мы все не уверены или уверены в той или иной ситуации, - сказала Галина.
  - Вот это то и сложно, - прокомментировала Ольга, смотря в спину Филагрия. - Человеку нужно довериться. А что бы ему довериться нужно, что бы он доверился тебе. Конечно нужна мера в ответных действиях, но одервенелые стереотипы только и делают, что сбивают с толку.
  - Хорошее настроение как панацея к доверию, - рявкнула Галина и расхохоталась.
   Ольга только пожала плечами. Ведь она любила открываться перед публикой. Но в личном общении у неё всегда возникали сложности. Ещё недавно она могла ужалить не за что. Теперь она словно бы светилась изнутри. Филагрий этого не смог оценить или не захотел. Но что взять с человека, который живёт в таких условиях? Только то, что он сам должен меняться в лучшую сторону. У неё вроде получается. У него вроде нет.
  - Да, кстати, - сказала Ольга и сняла берет. - Я забыла отдать его тебе.
   Она всё никак не могла отойти от совершенно другой роли, которую ей предложил её проводник - морщинистый как курага пришелец в макинтоше. Цель его была не ясна, но роль, которую она сыграла в живой комнате, захватила настолько, что ей даже показалось, что она там была самой настоящей. Не пришлось даже заучивать эту роль. Эта роль была жизнью. Другой жизнью.
  
   На столе расположились крынки с молоком и маслом. На полу под ногами в юбке пылились ичижонки и плетённый соломенный коврик. Дощатый пол словно плавился от утренних лучей. У двустворчатой рамы низкого окошка с распахнутыми ставнями наружу прятались паучихи. Мухи как всегда беспечно не ведали всех неприятностей, которые им уготовили паутины. Они продолжали жужжать вокруг да около и не принимали на свой счёт ковши с водой для мытья рук у стены. За окошком жители деревни группками спешили по важным делам. Хотя какие важные дела в праздник? Пабс был снят и лежал в сторонке за печкой. Заготовки горой лежали на настиле на скамейке у входа в саму горницу. Хозяин дома любил подделки из дерева и сам с удовольствием занимался этим ремеслом. Работать было проще, когда в рукаве был козыряж. Таким козыряжом на его говоре был истовый точильный камень. Его подделки пользовались спросом даже у людей старой закалки. Девушке, которая сидела за столом, до закалки было далеко. Тем более ей только недавно исполнилось семнадцать. По всем тем правилам, которые предписывало многобожие окружающих, которые смотрели на летние праздники как на само собой разумеющиеся, ей представилась возможность выскользнуть тихо из горницы и прогуляться на свежем воздухе. По дому всюду были развешаны веники из свежескошенных трав. Лечебных, таких как чабрец или иван-чай, было превеликое множество. Она чихнула. Было тепло. Не так, что бы очень, но для льняной рубашечки под сарафаном это был не вызов. В горницу неожиданно вошла мать. Она была в яблочной косынке, в своём излюбленном платье со множеством узелков на рукавах и в расписном фартуке.
  - Пригожего дня, - сказала она и проследовала в чулан.
  - Пригожего дня, - отозвалась девушка.
   Нынче она не собиралась ничего делать кроме того, что ей надо было в лес. В общем ей и этого не нужно было. Что касается праздника. Она знала про праздник, но этот праздник её не радовал. Праздник Агрофены купальницы был прекрасен, но только не для неё. По крайней мере в последнее время. Настроение её было немного не от мира сего. Ей не хотелось водить хороводы на берегу речки. Проявлять какое-то внимание другому взрослому человеку, может быть у которого на лбу написано, у неё не было никакого желания. Мать вышла из чулана с расписной тканью. При ближайшем рассмотрении можно было понять, что это был праздничный сарафан.
  - Вот это я приберегла от нашей знахарки, - сказала она. - Со дня прошлого года. Примерь, Ольга. Тебе явно пойдёт. И по размеру и по прикладу.
  - Зачем мне это, ма? - отозвалась Ольга.
  - Нынче праздничек, - не поняла мать. - Тебе как раз подойдёт. Посмотри на эти рюлечки, а эти косые линии с изящными петюлечками. Они изображают телеги Агрофены. Просто загляденье. Примерь же.
  - Ма, прекрати, - сказала Ольга и отмахнулась рукой. - Празднуйте, веселитесь. А я сегодня в лес. Просто так.
   Мать не поняла и скрипнула стулом рядом с ней.
  - Наверное тебя обидел Фирс. Но ты же сама знаешь, что Фирс никудышен. А мужики божатся, что он не понимает, что творит. Состарился совсем. Прощелыга ещё тот. Лешего на него нет. А если что другое, так ты скажи.
  - А что он такого творит? - хмыкнула Ольга. - Ничего он не творит. Он простой как осина. Ремесленник из него как с гуся жрец. Любит подшутить. Побегать, покидаться камнями. И всё то он осознаёт, и не делает ничего лишнего, - и добавила. - И ничего другого.
   Мать попробовала приложить сарафан к плечу Ольги, но она только отодвинула рукой.
  - Тогда в чём дело? - не выдержала мать.
   Ольга пододвинула крынку с молоком, подняла крышку и отхлебнула оттуда.
  - Я выросла, ма, - сказала она.
  - Так это ж ладушки, - сказала мать.
  - Ладушки, - сказала Ольга. - Очень ладушки. И мне хочется чего - нибудь недетского.
  - Недетского? - не поняла мать.
  - Да, недетского, - ответила Ольга и скривила губы.
   Ольга была одной из самых красивых на деревне. Правильные черты лица и всё то, что делало девушку привлекательной. Хотя сама по себе она была худа как жердь. Русая растрёпанная коса дополняла её некоторую нескладность с общепринятыми представлениями. Мать не могла налюбоваться на своё чадо с одной стороны, а с другой охала и пыталась почаще кормить. Тем не менее соседские семьи постоянно сватали к ней сыновей. Только вот сама Ольга не спешила с выбором. Хотя на дворе был патриархат, она как-то об этом и не задумывалась вовсе. Разного рода толков хватало. Будь то поборничество у жриц или поклонение камням.
  - Я тебя не понимаю, - сказала мать. - Примерь лучше сарафан.
  - Не нужно мне никакого сарафана, - сказала дочь и отстранила руки матери. - Я пойду погуляю.
  - Ах, вот как ты забалакала, - произнесла мать. - Тогда я позову отца.
  - Он на сенокосе, - проворковала Ольга, улыбнулась, распинала лапти возле входа, скрипнула застарелыми ставнями дубовой двери и босиком выбежала наружу.
   Сказать, что на улице было не так уж плохо, ничего не сказать. На единственной улице деревни была благодать. По левую руку шелестел лес. По правую руку бурлила река. А возле леса выстраивались новые срубы и избы с соломенными крышами. Оттуда доносились звуки топоров. Она открыла калитку и вышла из своего небольшого дворика, распугивая чужих гусей. Она прошлась по тёплой растоптанной копытами земле и траве и двинулась в сторону леса. Навстречу ей шли люди в нарядных костюмах.
  - Куда ты это, Ольга? - спросил один из них, молодой.
  - Не твоё дело, - ответствовала она, наклонив голову, и продолжала продвигаться в сторону леса.
   Её простенький сарафан с выцветшими условными изображениями людей и деревьев по подолу и поясу и блеклые рукава рубашечки колыхались на пропитанным летними запахами, в том числе и навозом, воздухе. Волосы в её косе подрагивали от дуновений ветра. Она шла, довольная собой, своей взрослостью. Прошли ещё кучки местных жителей. Все вперемешку, старики и молодые. В основном были мужского рода, потому что девушки и бабы предпочитали готовиться к празднику. А готовиться для женщины - это долгий процесс. Во все времена. В кучке был растяпа Фирс. Он плёлся вслед за всеми. Иногда он приподнимал своей клюкой платье у какой-нибудь нерасторопной женщины или цеплял за ворот косоворотки какого-нибудь юнца на заборе, который жевал яблоки и представлял себя повелителем. Фирс хрипло спросил у неё как дела, но она предпочла не отвечать. Ей надоело уже отвечать. Люди были хороши. Люди были свежи, но их порядки с недавних пор стали действовать ей на нервы, потому что ей хотелось быть взрослой. Она не понимала, в чём это выражено, но всякие волхвы и жрецы, к примеру, по её мнению не годились на эту роль. Она не была равнодушна к противоположному полу, но её характер не давал ей и поблажек в отношении таковых. В детстве иногда она с мальчишками любила лазить по чужим дворам и деревьям, любила с ними что-нибудь мастерить. Например, рогатки или катапульты. Сверстницы только смеялись. Не то, что бы она была против них, причина была в другом, многим по её мнению не хватало обхвата или всего того, что называют обхватом. Она начала не соблюдать традиции, хотя со стороны, что бы угодить матери, к примеру или некоторым родственникам, она наряжалась в постные украшения и старалась блюсти всё то, что ей пророчили. А пророчили ей мужа красавца, детей и домашний уклад, где она должна была быть хорошей домохозяйкой. Хорошей домохозяйкой быть это хорошо. Это хорошо, только не совсем. Ей хотелось быть такой, какими могли быть, например, ремесленники. Что плохого, к примеру, если она работала бы в кузнице или строила дома? Колоть дрова, подковать лошадей - вот это стихия. Хотя она считала себя девушкой, ей хотелось жить как сердце велит, а не так как указывали своды правил её общины или ещё какой. Вообще в свободное время она могла бы посетить соседнюю деревню. Свободного времени у неё было навалом, если не считать времени на помощь матери по хозяйству. Таким образом она и посетила соседнюю деревню. Надо было заказать у тамошнего кожевных дел мастера коврик в прихожею. В соседней деревне было безвождевое раздолье. Это захватывало. Вождь её деревни, который старше Фирса на несколько десятков лет, отливать толком не мог, не то, что следить за всем селением. Но его охотнические заслуги молодости дорого ценились. Между тем в той деревне поговаривали, что они собираются на добровольных началах примкнуть ко Пскову и служить им разведчиками в лесных угодьях. Что их там заботило, она не знала. Даже не догадывалась. А что ей вдруг захотелось от них? Так это новый свод правил, который бы принёс в её деревню перемены. Нет, она верила в Перуна, верила в Велеса, верила в них, но ей казалось эта вера является верой в сказку. Не более того. Есть несколько уровней веры. Вера в сказку - это хорошо. А вера в то, что есть на самом деле, что относилась не в разряд казуистики, к чему слепо приходили далёкие люди, вера в то, что есть на самом деле, сводилась к вере в то, чему были свидетелями люди. По-настоящему. Хотя доказать то, чему были свидетели неизвестные люди - это составляло самую большую проблему. Отсюда - разные толки. Вера в то, что очевидно, самая неоспоримая вера. Например, вера в силу теплоты. Мир многолик, но то, что ждало её, например, за поворотом после неких заслуг, то и есть реальное, которому не нужно было поклоняться, а иногда придерживаться.
   Река за спиной удалялась, а она вошла в лес, шелестя кустарниками. В лесу щебетали птицы. Ретиво мяукали иволги. Производили непонятные звуки дрозды. Она подошла ко пню, всё остальное которого отправили на избу, и присела в тени раскидистого хвойного дерева. Какие прекрасные места. О, сколько запаха. Еловые шишки в лютиках под ногами. Ароматы естественности. Такой, как прелые куски дерева или муравейники. Насекомые сновали по заданным правилам. Даже листики ползали под ногами. И вовсе кругом не тишь, но благодать. Вверху заскорузлые ветки и редеющий молодняк ближе к синему небу. Где-то куковала кукушка. Ку-ку. Ку-ку. Кукушечки ку-ку.
  - Ку-ку, - раздалось над её ухом.
  - Брыся, ты прилетела, - сказала Ольга и улыбнулась.
   Серая простенькая кукушка вспорхнула на ветку рядом растущей пихты и с обычным видом произнесла:
  - Я рада, что ты пришла в такой день. Это говорит о том, что ты не забываешь про нас. А я, кстати, новых деток своих оставила в гнезде. Ты даже не представляешь какими орлами они вырастут.
  - Брыся, прекрати, - сказала Ольга.
  - Не хочу, что бы ты называла меня так, - отозвалась кукушка.
  - Брыся, прекрати тем более, - тоном нетерпящим возражений пролепетала Ольга. - Что ты мне хотела показать нынче?
   Кукушка взъерошела перья на спине.
  - Лучше нынче, чем позже, - определила она. - Послушай, - сказала она и повертелась на ветке. - Широколапый говорит, что ты должна сплавать на другой берег.
  - А что я там забыла? - сказала Ольга, стряхивая с рукава опавшие иголки.
  - Ну, не знаю. Платок свой. Почему бы и нет? - сказала кукушка.
  - Ну-ну. Ты как всегда всё оставляешь на потом, поэтому я с тобою не буду говорить. Я хочу поговорить с Широколапым.
  - Широколапый занят, - сказала кукушка. - Он теперь хозяин леса. И он в курсе, что ваша деревня не потерпит его. Мужики уже шерстили лес на предмет присутствия Широколапого. Что ты мне об этом скажешь? Кстати, этот вопрос передал Широколапый.
  - Я скажу, что их нужно держать подальше от ваших владений, - проговорила Ольга.
  - Каким же образом?
  - Но не таким, каким бы я предложила, потому что Широколапый слишком гордый.
  - Опять ты за своё, - сказала кукушка. - Хочешь, что бы лес поддался.
  - Я вся в заботах, понимаешь, Брыся, - сказала Ольга. - Я выросла и хочу быть взрослой. А то, что мужики предлагают, имеют под собой смысл. Пусть Широколапый перенесёт свои владения подальше в лес. С него ничего не убудет.
  - Ку-кук.
  - Да, ку-кук, Брыся. Так что? Широколапый не хочет со мною разговаривать?
  - Если хочешь, спроси у него, когда он захочет с тобою разговаривать, - отвертелась кукушка.
  - Ладно, - сказала Ольга. - Не хочет, как хочет. Пойду тогда к реке. Что он мне там приготовил?
  - Иди, - сказала Брыся и улетела.
   Ольга поднялась, поправила сарафан, отряхнулась от трухи и сучков и направилась через кустарники к другому концу деревни, где была переправа. Люди, которые в такой день готовились купаться, обычно собирались на побережье вдали от переправы. У переправы с потёртой катушкой лебёдки, с помощью которой обычно подтягивали плоты, стоял небольшой сруб с пустым окошком, за которым боком сидел грузный смотритель в грязной косоворотке. В это время он занимался поеданием хлеба с отрубями и ковырялся в носу. На поясе висели пустые ножны. Нож был в руках. Им он что-то корябал на столе.
  - Что нужно? - спросил он. - Почему не со всеми?
  - Мне бы лодочку, - сказала она.
  - А ты не утопнешь, деточка? - обыденно сказал он, громко чавкая хлебом.
   За его спиной была гора просо.
  - Не утопну, старичок, - сказала она.
  - Бери и плыви, - отмахнулся он ножом. - Ведь ты это умеешь, - сказал он и хохотнул. - Хотя по мне лучше была бы ты на празднике.
  - Умею, - довольно сказала она и подбежала к пристани.
   Привязанная к колышку широкая лодка пахла свежей смолой и словно арахисовая скорлупа качалась на несильных волнах синей реки. Этим цветом наполнялось и небо. В камышах поодаль квакали разудалые лягушки. В лодке кроме крюка рыболовных снастей и слегка треснутых вёсел ничего не было. Да и не надо. Она запрыгнула в лодку и схватила вёсла. На какой-то момент она замерла будто что-то забыла, махнула рукой и налегла на вёсла. Грести было само удовольствие. Ни одна девушка её деревни не смела прикоснуться к вёслам, потому что они считали это грубой работой. Ольга только улыбалась такому интересному мнению.
   Когда она отплыла на приличное расстояние, то почти сразу чуть поодаль от пристани на обрывистом холме, там, где лес ближе всего подступал к берегу нарисовался силуэт. Это был человек. Никаких сомнений. С Широколапым она бы его точно не спутала. Она перевела взгляд за другое плечо. Совершенно в другой стороне от поселения жители её деревни начинали празднество. У мелководья на расчищенном участке собирались хороводы в белом и с венками. Некоторые девушки зашли по пояс в воду и извивались в танце, изображая русалок. Некоторые люди готовили кострище. Ольга снова перевела взгляд на силуэт и подплыла чуть ближе, когда заметила, что тот машет рукой. Это был не местный. Какой-то не местный, похожий на воина. На нём была блестящая кольчуга поверх холщовой рубахи, тканные шировары и высокие красные заграничные сапоги. Ещё на нём был куполок шлема без забрала, который сверкал словно молния при погожей погоде, а за спиной - колчан. На поясе висел прочный лук. В одной руке, которой не махал, он держал на бечёвке связку из кроликов.
  - Эй! - крикнул он. - Я охотился и совсем заблудился, но знаю точно, мне нужно попасть на другой берег!
  - Ещё чего, - от неизвестности тихо сказала она.
  - Не могла ли ты меня переправить на другой берег? - без церемоний спросил он.
  - Я не переправщик, - откликнулась она, поравнявшись с его сапогами на краю холма.
  - А где переправа? - спросил он.
  - Совсем недалеко, - сказала она. - Ты в метрах пятидесяти от неё.
  - Понятно, - сказал охотник в военном снаряжении и повернулся было уже идти, но в какой-то момент замер.
   Лодка Ольги, повинуясь течению, начала удаляться.
  - А как тебя зовут, красавица? - спросил он.
  - Не твоего ума дело, - откликнулась Ольга и немного погодя добавила. - Ну, так уж и быть, если тебе так срочно нужно, я могу тебя переправить на другой берег. Эта работа мне не чужда.
   Она поднажала на вёсла и лодка пристала к берегу.
  - Ты человек широкой души, - сказал охотник и поскрёб небритый подбородок. - Но честно, первый раз вижу женщину-переправщицу.
   Ольга вздохнула.
  - Так, ты хочешь, что бы я тебя переправила или нет? - строго сказала она.
  - Не против, - сказал охотник и прыгнул в лодку.
   Лодка готова была перевернуться, но выдержала вес молодца.
  - Садись на тот край, - указала Ольга. - А я поднажму на вёсла.
  - Может тебе помочь? - поинтересовался охотник, положив кроликов у своих ног.
  - Не надо, - отозвалась она. - Ещё чего.
  - Будем знакомы, - сказал он и поклонился. - Меня зовут Игорь. А как тебя? - сказал он, хотел сказать ещё что-то, но передумал.
  - А меня Ольга, - сказала она, направив лодку спиной к другому берегу. - Скажешь, когда будем подплывать.
  - Ты здешняя красавица? - спросил он.
   Всё таки он снова добавил это слово.
  - Я здешняя жительница, - сухо сказала она. - Взгляни вон туда. Вон там причал. А вон деревня. А вон люди отмечают праздник купальницы.
  - Ах, - красочно стукнул он себя по лбу. - Мне говорили, что тут деревня рядом. А я и не допёр, что она настолько близка. Близка, что мне как-то не удобно.
  - Ты воин? - спросила Ольга, пропустив мимо ушей, что ему как-то неудобно.
  - Иногда и хороший охотник, - ответил он. - Тебе нравятся мои доспехи?
  - Не очень, - ответила она. - Но я бы хотела в будущем стать таким как ты. Мне было бы приятно, если ты или кто-нибудь такой как ты помогли бы мне в этом.
  - Воевать - это не женское дело, - сказал Игорь.
   Ольга хмыкнула.
  - А что по-твоему женское дело?
  - Тебя плохо воспитывали?
  - Я нормальная, - неопределённо сказала она. - Просто я выросла.
  - Во Пскове тебя бы сразу выдали замуж, - сказал он. - А от женихов отбою не было бы.
  - Зачем мне твой Псков? - сказала она. - У меня есть мой лес, в котором я чувствую себя свободной. Одного не могу понять. Почему ты, такой хороший охотник, заблудился?
   Игорь приосанился.
  - Ну, - неопределённо сказал он. - Ваши леса очень к тому обязывают. Свои леса я уже излазил вдоль и поперёк.
  - Не ходи далеко, - сказала она. - Мой лес ещё и не такое может.
  - Наверное, - сказал Игорь и опустил взор на её босые ноги.
   В этото момент лодка натолкнулась на грунт и резко остановилась.
  - Что ж ты мне не сказал, - раздосадованно сказала она, когда чуть не перевалилась за борт.
   Игорь пожал плечами.
  - Забегался.
  - Ну, будь, - немного погодя сказала Ольга.
  - Будь, - сказал Игорь, взял своих кроликов и направился восвояси, то и дело поправляя шлем.
   Ольга ещё короткое время смотрела ему в спину, пока тот не скрылся в чаще, потом она выпустила вёсла из рук и подошла к большому камню. Под камнем была корзина с грубым платком сверху. Она подняла платок. А под платком были бусы из ракушек. Она начала вспоминать свою другую жизнь, но причальная лебёдка перемоталась назад.
   Ольга запрыгнула в лодку и уселась на корме. Так проще управлять. Когда лодка отплыла от берега она подняла лицо к небу и настроилась на энергию, которая так и сыпалась с неба в виде прекрасного дня. Справа деревенские жители начинали отмечать купальницу, слева шелестели деревья на ветру. Неожиданно из леса вынурнул силуэт. Этот человек был одет как воин из городища, но у него в руке была связка из кроликов. Это могло говорить о том, что он мог быть охотником.
  - Эй! - выкрикнул он. - Я совсем заблудился!
   Она подплыла поближе.
  - Помоги мне переправиться на тот берег, - немного замешкавшись, произнёс он. - Был бы очень благодарен. Я могу тебя и наградить.
   То, что он начал говорить о награде, ей не очень понравилось, но она сказала:
  - Пристань совсем недалеко, но я могу тебя переправить на другой берег. Так уж и быть.
  - Благодарю, - сказал он, прыгнул в лодку и устроился поудобнее.
  - Держись, - сказала она и начала грести вперёд себя.
  - Больно медленно, - сказал он. - Но ничего, сойдёт.
   Вот как. И даже не поинтересовался, почему она управляет лодкой, а не какой-нибудь там мужик. Ей очень захотелось, что бы он поинтересовался.
  - Тяжело, - сказала она. - Очень устала. Эти соседи только и делают, что празднуют.
  - Это верно, - прищурил глаза он. - А я дурак не мог понять, что деревня совсем рядом. Я слыхал, что купальница - это хороший праздник.
   Ольга округлила глаза от того, что он не отреагировал.
  - Купальница действительно хороший праздник, - сказала она. - Только вот я уже выросла и не хочу ходить на подобные мероприятия.
  - В купальницу все счастливы, - сказал он. - Все становятся самими собой. А ещё очищаются. Я вот воевал с печенегами на югах. Но что мне это дало? Первое время радость, но потом приходит совесть. Хотя они сами виноваты, что бегают да скачут на наших территорях и я защищал свой народ, но чувствую себя каким-то не чистым.
   Ольга удивилась и бросила вёсла на середине реки. Вот он какой. Он начинал ей нравиться.
  - Я устала, - сказала она и скрестила руки на груди.
  - Так ты не переправщица вовсе, - не спросил, а сказал он. - Красавица, и занимается такой тяжёлой работой, - добавил он и нагнулся к вёслам.
   Она молча смотрела, как он подбирал вёсла.
  - Да, - сказала она и поправила волосы у себя за ухом. - А ты кто будешь? Ты может быть вознамерился меня увезти отсюда?
  - Нисколечки, - сказал он. - Я Игорь, - сказал он. - Князь.
   Ольга чуть не поперхнулась.
  - Я Ольга, - сказала она. - И я люблю свой лес. А если ты хочешь меня соблазнить, у тебя это не получится, - сказала она и отобрала у него вёсла.
  - Я и не думал, - пожал плечами он и отвернулся.
   Ольга снова начала управляться вёслами. Она делала это умело словно ветер играл в ключицах. Нельзя было сказать, что она простой любитель. Игорь опустил взор на её босые ноги.
  - Прекрасная погода, - сказал он. - Люблю такую вот погоду. Сам я сын отца, который далеко-далеко жил, пока не побывал тут и не решил остаться. На ваших землях очень гостеприимные люди.
   Он что-то не договаривал.
  - Мы очень гостеприимный народ, - сказала она и затормозила лодку, когда увидела берег за его спиной.
  - Благодарю, - сказал он уже на берегу и протянул руку.
  - Я не мужик, - сказала она.
   Он пожал плечами и отправился восвояси, забыв о награде, а она подошла к камню и нашла под ним корзину. Она приподняла платок. Там был берет. Она снова начала вспоминать свою другую жизнь, но причальная лебёдка снова перемоталась назад.
   На этот раз она подплыла к нему почти сразу. Он даже и не успел махнуть рукой. Она помнила его имя. Поэтому заговорила первой:
  - Ну что, Игорь, заблудился?
   Игорь разинул рот.
  - Запрыгивай в лодку, - сказала она. - Поплывёшь?
  - А ты переправщица? - спросил он. - Что-то я не помню, что бы...
  - Что бы женщины были переправщицами? - перебила она.
  - Я не про это, - скромно потупил он взор.
  - А про что? - с лёгким раздражением спросила она.
   Игорь выронил кроликов, поднял их, но в лодку не залез.
  - Откуда ты меня знаешь? - спросил он и шлем съехал ему на брови.
   Ольга сделала вид, что опешила.
  - Так ведь ты князь, - сказала она. - Как мне тебя не знать?
  - Вот так всегда. Но я в диких местах. И имею право быть не узнанным, - проговорил он.
  - А с чего ты взял, что я тебя узнала? - сказала Ольга, сделала губы трубочкой и наигранно пожала плечами. - Я простая переправщица. У нас праздник купальницы, а я решила разнообразить этот праздник работой.
  - Ты не переправщица, - сказал Игорь. - Но я буду рад, если ты меня переправишь на другой берег.
  - Садись, - сказала Ольга. - Только не приставать, - наставительно сказала она и поправила сарафан.
   Игорь уселся на носу лодки. Ольга и не подумала плыть спиной, хотя по-другому было тяжелей. Она смотрела на Игоря и думала, что такой хороший молодец пригодился бы. Она повзрослела и не хотела оставаться совсем независемой. Она любила свой лес, но Широколапый по всей видимости не хотел, что бы она оставалась в лесу как простая девушка. Широколапый всеми силами старался сблизить их. А может он хотел от неё избавиться. Это предположение ей очень не нравилось. На другом берегу она увидела Широколапого. Огромный бурый медведь на задних ногах показывал ей жестами, что бы она передала свои вёсла ему.
  - Ещё чего, - буркнула она.
  - Что? - спросил Игорь и поправил шлем.
  - Да, так, ничего, - сказала Ольга и прыснула в ладонь.
  - Красавица, - сказал он. - Мне бы хотелось узнать твоё имя.
  - Ольгой меня зовут, - незамедлительно сказала она. - А что ты делаешь в лесу?
  - Охочусь, - сказал он и приподнял кроликов.
  - А на людей, надеюсь, не охотишься? - сказала она и рассмеялась тому, что медведь раскинутыми передними лапами показывал горы взрослости, которые её ждут, если она передаст Игорю вёсла.
  - Нет, - сказал он. - Только я не вижу в этом ничего смешного, - сказал он и шлем снова съехал ему на брови.
   Потом медведь показал ей корзину и зачем-то швырнул в воду. Течение её быстро унесло.
  - Ладно-ладно, - сказала Ольга. - Лазь себе по деревьям да делись баснями с Брысей. Брыся всегда боялась меня, потому что я такая, какая я есть.
  - Что? - не понял заблудившийся.
  - Ничего, - сказала Ольга. - Ты такой интересный, - сказала она. - Я бы хотела, что бы ты мне помог. Я очень устала.
   Остальное расстояние лодкой управлялся он. По пути до берега он рассказывал ей разные шутки, которые содержали неизвестные титулы, но ей было всё равно. На берегу он достал из-за пазухи маленький дивный камень, который назвал янтарём, и в качестве благодарности протянул ей. Она молча взяла его. Он пообещал вернуться. Она сделала поклон и долго - долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся в пролеске. Потом она подошла к камню, за которым прятался Широколапый и, уперев руки в боки, произнесла:
  - Ты хочешь от меня избавиться? Почему? Потому что я иногда отчитываю Брысю за её поведение?
   Широколапый приподнял морду и сделал улыбку, похожую больше на оскал.
  - Ни в коем случае, - грузно пробурчал он. - Но то, что тебе надо подниматься, это всегда меня заботило больше, чем добыча мёда или охота на кабана.
  - Вот как, - сказала Ольга. - Ты просто обо мне заботишься, потому что я маленькая.
  - Да, - заявил Широколапый. - А ещё... - сказал он и запнулся.
  - А ещё? - спросила Ольга.
  - Наверное, ты понимаешь, что я буду бороться за свой лес до последнего.
   Ольга потупила взор.
  - Ваши мужики не дают нам покоя, - сказал он. - Не дают покоя лесным обитателям. Придётся поступить немного жёстче. Я не хочу, что бы ты оставалась в этой деревне на птичьих правах.
   Ольга приподняла руки и сжала в кулаки.
  - Ты плохо знаешь людей, - сказала она. - Они так просто это не оставят.
  - Может быть, - отозвался Широколапый. - Может быть даже такие как мы с Брысей скоро превратимся в миф. Но пока мы есть, есть и наш лес. Даже древляне нам не указ.
  - Но... - Ольга приложила руку к подбородку и хотела было сказать о их родстве, когда за спиной Широколапого что-то блеснуло.
   Широколапый взревел и повернулся к ней спиной. В спине у него торчала стрела с жидким оперением. Из кустов вышел Игорь, натянул и опустил тетиву своего лука. Стрела угодила Широколапому в шею.
   Бедный Широколапый. Этот оболтус Игорь наверное подумал, что она попала в беду, и как несравненный защитник спасал её. Только вот ей этого не нужно было.
  - Не надо! - выкрикнула она.
   Широколапый сделал несколько шагов, получил ещё несколько стрел и упал в прибрежные воды реки.
  - Зачем?! - крикнула Ольга. - Кто тебя просил?!
  - Он мог тебя убить, - пожал плечами в растерянности Игорь.
  - Убей себя! - выкрикнула она и вошла в воду, где присела на колени перед Широколапым.
   Он дышал тяжело и готов был вот-вот отдать дух.
  - Ольга, - хрипло шепнул он ей на ухо. - Не сердчай на него. Он пригодится тебе. А за меня не переживай. Позаботься о лесе, если сможешь. Многим лесам уготована участь быть сырьём. Если там мои родственники не смогут ничего сделать, что ж, так тому и быть, - сказавл он и испустил дух.
   Ольга прижалась к нему крепче, зарываясь в его жёсткую шерсть. В её нескупом характере не было места для слёз, но в эту минуту ей захотелось рыдать. Только одна слеза скатилась по её щеке и упала на рукав. Игорь стоял на берегу и из руки в руку перебрасывал лук, другим краем которого рыхлил под ногами грунт. В её груди полыхнуло.
  - Что ты хочешь сказать в своё оправдание? - сказала Ольга, повернувшись и раскрасневшись как кочерга в печке.
  - Ничего, - сказал недоумевающий Игорь.
  - Ничего? - сжала она руки в кулаки и бросилась ему на грудь.
   Она барабанила по его кольчуге, пока он её не оттолкнул.
  - Отстань, - сказал он и повернулся, что бы уйти.
   Ольга, стиснув зубы, смотрела, как он начал удаляться. В его движении улавливалась некая раскованность. В её груди что-то снова полыхнуло. Она не могла понять что это, но выкрикнула:
  - Игорь!
   Он повернулся.
  - Игорь, - тихо повторила она.
  - Что? - сказал он.
  - Благодарю, что помог, - сказала она.
   Он с минуту смотрел на неё как щука на рыбака.
  - Не за что, - улыбнулся он.
   Растерянность в его глазах как будто растаяла. Ольга перекинула косу себе на плечо и подошла к нему.
  - Иногда, - сказала она. - Мне кажется, что жизнь моя пресна. И не от того, что мои соседи плохи. Просто среди них нет того, кто нравился бы мне. А вот ты мне не кажешься таковым.
   Игорь залился краской, но не на манер кочерги. Она поцеловала его в подбородок, до чего могла дотянуться, и бросилась наутёк. Игорь приложил руку к подбородку и что-то тщательно взвешивал. Ольга между тем добежала до лодки и, ни сколечки не улыбаясь, запрыгнула в неё. Она собиралась домой, что бы в пустой горнице, пока все на празднике, достать свою шкатулку и положить туда его янтарь. Вода под лодкой томно бурлила. Течение её плавно относило в сторону, но её это не тревожило. Она снова налегла на вёсла. Широколапого заберёт лес. Брыся наверное спрячется. Эта кукушка слишком пуглива. Что ж, Ольга повзрослела и ей ничего не оставалось делать, как быть той, кем она не хотела быть до недавних времён. Взрослой. Ей даже показалось, что взрослой быть куда интереснее, чем ребёнком. Но это было ошибочно. Взрослые чаще стесняются.
   На пол-пути домой на пригорке её встретил лысый и морщинистый аист. Он был одет и шевелил клювом. А в руке у него были бусы из ракушек и берет. Она стала приходить в себя. Мир вокруг мгновенно превратился в пустую оранжевую комнату.
  - Это что было? - хрипло спросила Ольга, хлопая глазами.
  - Комната подобрала дла вас роль, - неопределённо прокомментировал тот. - Это было ыз ысторыы.
  - Потрясающая роль! - улыбнулась она и сняла парик, рассыпав свои кудри по вспотевшему лбу. - Я будто была в другой шкуре.
  - Да, - сказал тот.
  - Как это у вас получается? - спросила она.
  - Мы нэ можэм открывать всэх своых тайн, - проговорил он.
   Она раздвинула руки и сделала круг, не отрывая взгляда от себя.
  - Сногсшибательно! - проговорила она. - Это голограмма?
  - Нэт, - отозвался тот.
  - Сарафан очень натуральный, - поправила рукава Ольга и достала из маленького кармашка кусок желтоватого камня, похожего на янтарь. - Я словно стала моложе, - сказала она и глаза её заблестели. - Я могу оставить это себе?
  - Можэтэ, - пожевал губами аист и протянул ей её вещи.
  
   Пока Филагрий шёл до портьеры, ему не давало покоя отношение Ольги к нему. Неужели он так просто взял и ушёл. Между прочим и он испытывал к ней неравнодушие. А вдруг он прав. Что станет с ней?
  - Эй, приятель, это ты. Я узнаю тебя в гриме. Ахаха, - раздалось прямо перед ухом.
   Перед ним был давешний квадратный тип. Вроде его звали Павел. С двух сторон от него под руки стояли высокие девушки, жующие сухарики. Они продолжали жевать сухарики даже на инопланетном корабле.
  - Дядечка, - сказала курносая. - Обманывать не хорошо.
  - Что? - не понял Филагрий.
  - Я тогда чуть не обоссался, - залился смехом Павел. - Ты же в туалете торчал целую вечность. Ахаха!
  - Он пьян, - спросил он у девушки в рубашки.
  - Трезв как стёклышко, - вмешался Павел. - Ладно, приятель, проехали. Видимо ты был не в своей тарелке.
  - Теперь мы то уж точно на тарелке, - чуть не подавившись сухариком, сказала курносая. - Пошли с нами. Повеселимся в долине привидений.
  - Ага, пошли, - сказал Павел. - Мы как раз собирались сходить в местный музей. Кое-кто говорит там очень весело. Особенно там чучела разные.
  - Их фауна, - добавила с умным видом девушка в рубашке, шелестя пакетиком в руке.
   Филагрий состроил гримасу задумчивости и взглянул на голографический экран у них за спинами. По экрану с приглушённым звуком ползли гонки. В прямом смысле ползли. Несколько инопланетных субъектов под нескончаемый гвалт окружающей публики, лёжа и не помогая руками или ногами, перемещались по песчаной поверхности от одной линии к другой. Потом он снова перевёл взгляд на девушку в рубашке.
  - Нет, извините, - сказал он. - Я по своим делам.
  - Скучный ты какой-то , - сказала курносая.
  - Как хочешь, - сказал Павел. - А мы пошли. Пошли, девочки.
   Те в ответ защебетали.
   Филагрий, стараясь не глядеть в сторону клякс, невидимкой проскользнул за портьеру. За портьерой было по-прежнему пыльно. Может быть пыль сохранялась специально, что бы вызвать особую атмосферу старых вещей. Музыкальные инструменты хозяев, которые лежали тут, действительно были старыми вещами. Лампы на потолке не горели, поэтому он почти в полной темноте, которая сопровождалась хором громкой разноголосицы позади него, на кортах забрёл за полку, где по его предположениям должна была быть вентиляционная шахта. А может что-то другое. Так или иначе он нащупал её внутреннюю гладкую словно у открытки поверхность. Достав для профилактики телефон и убедившись, что тот по-прежнему не "бум-бум," он плюнул на всё и пополз в темноту. Шахта немного вибрировала и стала немного липкой, а на лице он чувствовал прохладу несильных воздушных потоков. Пахло мятой. Той мятой, что несло от его проводника. Но это его не испугало и он пополз. Пополз медленно, потом быстрее и увереннее. Как он с недавних пор умел. Ему надо выбраться, пока он не натворил ничего плохого. Да, он оставил Ольгу, но ему всё больше казалось, что она права, и не нужно так беспокоиться. Ему вдруг очень сильно захотелось, что бы она взяла и погладила его, успокоила. Нет. Спокойнее ему будет, если он отсюда выберется. А там решит как поступить дальше. Спасти человечество или пожать тонкую руку инопланетянина. Последний вариант казался всё больше и больше верным.
   В какой-то момент под занесённой правой рукой он не почувствовал опоры и, не удержавшись, кубарем покатился под приличным углом вниз, набивая себе шишки в разных местах. Ошарашенно он даже приподнялся и ударился затылком о потолок. Внизу не было ничего. Такая же труба. Он продолжил продвижение после недолгого прихода в себя. Сделав "Брр," он прополз ещё десяток метров, пока снова кубарем не полетел вниз. Вот незадача. Он потеребил себе ухо и снова сделал " Брр." Когда он добрался до следующей "горки," он уже был готов. Он спустился в скрюченном сидячем положении. Шахта вроде не собиралась заканчиваться. Он прополз ещё несколько десятков метров и обнаружил очередной спуск. Так продолжалось много раз, почти полчаса, он уже готов откусить себе руку, пока не увидел свет. Пока он полз, ему попадались ответвления. Он мог повернуть куда угодно, но не сделал этого. Ему хотелось пить, руки нещадно болели. Он то и дело припадал к холодной поверхности шахты и уже думал оставаться в ней без конца.
  - Зачем я им нужен? - упрямо шептал он. - Пошли, все.
   Всё таки продолжал и продолжал надеяться на что-то. Иногда ему хотелось укусить свою надежду, а не руку. Пятно света всё увеличилось и увеличилось. Он кусал плечо и вспоминал недавние события. События, что происходили в зале, были завалены ленточками его постоянных скатываний вниз и лентами его однообразного передвижения на кортах. Постоянного передвижения. Постоянное передвижение в поисках. В поисках идеально решённого вопроса. Идеально решённых вопросов не бывает. Идеально решённые вопросы остаются в недосягаемом будущем, как ошибки остаются в недосягаемом прошлом. Ошибки остаются ошибками. Ничего не попишешь. Сколько же он в своей жизни совершил ошибок? Наверное множество. Бесчисленное множество. У него нет возможности начать всё заново с сохранения как в игре. Не у кого нет такой возможности. Отсутствие такой возможности наводило на множество мыслей. Прежде всего о несправедливости мира. Мир по сути своей несправедлив. Так заявляли многие и никто в общем-то в этом не сомневается. Прекрасная судьба словно мышь. Она постоянно куда-то прячется. Море случайностей уносит человека в водовороте ошибок, которые он не хотел допускать, но допускал. Жестокость и неукоснительность - вот правило, прописанное субъекту судьбой. Жестокость и неукоснительность моря случайностей, а судьба временно покрутиться перед зеркалом в своей уютной норке. У Филагрия по крайней мере иногда складывалось впечатление подобного рода. Его судьба либо мышь, либо химера, с которой ни одна судьба не захочет иметь дело. Может, не может. Мышь у зеркала, почисти усики и выползи из норки. Пора брать дело в свои руки.
   В какой-то момент поверхность под ним засветилась изнутри и он на короткое мгновение зажмурился. Пахнуло какими-то кислотами. Возможно атмосфера за перегородкой была другой. Эта перегородка оказалась прозрачной на манер той самой трубы. В стерильно чистом помещении со столиками словно сиреневые блины находилась кучка. Кучка из пятерых причёсанных по-разному пришельцев в каких-то коконах. То есть не в коконах, а в одёжках, напоминающие коконы того же шелкопряда или формы некоторых ульев. Эти одёжки видимо были важны у сгрудившихся словно матрёшки субъектов. Они тем не менее переговаривались на своём языке и естественно было не разобрать, о чём они говорили. Комната освещалось очень ярко, а пришельцы стояли возле какого-то предмета, напоминающий обыкновенный детский двухколёсный велосипед. Вернее необыкновенный, если брать во внимание, в чём он находился. А находился он в куске древесины, вернее в раскидистом дереве, корнем вросшего в качающийся шар на белом полу. Дерево было без листьев, но было словно живое и даже трепетало, что не могло не вызывать некоторого недоразумения. Дерево напоминало толстокожие земные аналоги. Каким образом велосипед попал в дерево? Он грустно вспомнил фотографии, которые он иногда видел с подобными конфузами и смекнул, что оно просто его обросло. Велосипед в таком случае должен был быть старым. Велосипед и в самом деле был ржавый и с него то и дело сыпалось. Было вне сомнений, что они свистнули этих бедняг у людей.
   Судя по лентам разноцветных экранов, пазам с хитрыми инструментам и рядам продолговатых колб в маленьких нишах у стен он понял, что имеет честь наблюдать их лабораторию или что-то вроде. В лаборатории было множество образцов, поддающихся обыкновенному человеческому объяснению. Это и пугало. К примеру, он смог разглядеть такие разные вещи, как сложенные друг на друга обычные коробки шоколадных конфет, спортивную атрибутику в виде щитков и шлемов, а ещё чуть поодаль от лаборантов некий предмет, расположившийся на сиреневом столике без ножек, напоминающий ему бензопилу с латиницей на пластмассовой рукояти. Зачем в лаборатории бензопила? Эта место явно было предназначено для изучения быта людей. Один из пришельцев тем временем отделился от общей кучки, подошёл к этому предмету и с бережностью родителя к ребёнку поднял его. Было ощущение, что руки с двумя пальцами вовсе не испытывали никаких перегрузок. Может быть дело в их невероятной силе, а может быть им помогали их собственные коконы. Эти коконы словно бы делали из них неких толстопузов с тоненькими ножками и ручками. Хлипкие и маслатые существа наверняка часто прибегали к протезам. А возможности этих протезов были поистине громадными. Клювы лаборантов дополняли картину своеобразной безмятежности происходящего. Они походили скорее на ножи в дынях, чем на каких-то более логические сегменты. Но об этом не особо стоило переживать, ведь они представляли совершенно другие нравы и порядки, до которых людям предстояло только дорасти. Или, напротив, опуститься. А может быть, выбрать совершенно другую дорогу, нежели пророчили те или иные ситуации, такие как, например, прибытие этих презентабельных созданий, пытающихся их поработить или поучить чему-то. Последнее тоже могло быть неверным ходом. Цивилизация его мира привыкла больше учиться на своих ошибках, нежели на ошибках других. Филагрий поймал себя на том, что он в попытке не искать оправдания этим существам, то и дело наталкивается на обратное, то есть - на их оправдание.
   Пришелец в коконе с бензопилой в руке подошёл к еле заметно трепетавшему дереву и с одного раза завёл бензопилу. Пила завизжала. Дерево задрожало. Нет, даже не задрожало, а расстроилось не на шутку. Оно, которое за десятилетия почти поглотило изобретение людей, мгновенно его отпустило и скукожилось. На белоснежный пол грохнулся велосипед. Пришельцы покачали головами и опустили взгляды. Бензопила была выключена и отправлена на своё место, а другой пришелец прошёлся вдоль стеллажей. Ходил он не долго. Ещё один, тем временем, натянул растягивающиеся перчатки, нагнулся, поднял и поставил того на колёса. Другой пришелец добрался до прозрачной колбы с мутной жидкостью и взболтал. Потом он подошёл к предмету общего внимания и капнул на него. Велосипед принялся светиться словно радиоактивный. Кучка склонилась над ним и закрыла весь обзор. Некоторые двигали клювами и с заинтересованностью поглядывали на соседа. Некоторые что-то делали руками. Немного погодя кучка расступилась. Велосипед как велосипед, но он как будто стал новым. Или это ему снова показалось. Хотя нет. Он заблестел, словно только что с него сняли маску или, уж что говорить, налёт времени. Особенно старался его маленький звоночек. Собравшиеся одобрительно зачмокали губами и засуетились вокруг. Некоторые вытянули из ниши рулон, напоминающий скатанный линолеум, и приступили наворачивать круги вокруг дерева словно перебинтовывали.
   "Вот придурки,"- подумал Филагрий и пополз дальше. Зачем им было это надо, он так и не понял. Это конечно их дело, чем они там занимаются. В первую очередь он надеялся, что эти эксперименты не затронут никого из людей, находившихся на борту данного судна. Судна с неизвестной маркировкой. С неизвестными правилами, но с достаточно дружелюбной командой. Кто знает, может быть эту команду укачало. Укачало настолько, что они решили причалить именно к их берегам. Здесь они буднично вознамерились побродить по кабакам и публичным домам. Может быть они просто обыкновенные мореходы, но с необыкновенной репутацией. Очень спокойных и рассудительных существ. Филагрий бы мог много предположить всякого. Но так или иначе на любой шхуне не устраивают муравейники, какой он наблюдал здесь. Было предположение, что в их планы входило не просто побродить по берегу. Может быть они как насекомые, листорезы, к примеру, пришли к выводу, что их территория пришла в негодность и что им необходимо было найти новый дом. С другой стороны с такими как у них способностями они бы давно могли прибегнуть к завоеванию, но почему-то не делали этого. Для начала они решили немного поэкспериментировать, пришёл к неутешительным выводам Филагрий. А как же ещё назвать то, как они носились вокруг этого несчастного дерева. Можно назвать конечно это освобождением. Можно назвать как-то иначе, но ему показалось, что в этом есть какой-то подвох. Им лучше стоило пригласить представителей вооружённых сил, что бы вместе с ними улыбаться и доказывать с помощью гипнороботов какие они мирные.
   Филагрий мог многое предположить и постараться переварить, но та ситуация в которой он оказался, нагоняла ещё и клаустрофобию. Страх перед инопланетянами немного отошёл в сторону, когда вокруг него кружилась одна темнота, а свет лаборатории остался далеко где-то позади. Помаленьку к клаустрофобии примешалась паранойя. Возможно они его заметили, что не могло не пугать. Возможно кто-нибудь уже ползёт за ним. Он замер. Вроде нет никаких звуков. Он тронулся с места и снова замер. Ничего. Он напряжённо вздохнул и продолжил своё нескончаемое путешествие. Назад пути не было. Кто его знает, может быть и вперёд тоже не было. Зато был пистолет за поясом, которым он был готов воспользоваться. Иногда эта штука придавала ему уверенности, а иногда совсем нет.
   За поворотом что-то скрипнуло. Он притормозил. Что бы это могло быть? Здешняя фауна вроде гигантских пауков или ещё кого. Звука не доносилось, он двинулся дальше, но уже медленнее. Время от времени ему казалось, что он видит поверхность под собой. Впрочем так оно и было. Шальные лучи света время от времени заглядывали сюда. Бежевая прогибающаяся поверхность. Может эта поверхность решила разнообразить его досуг и немного скрипнуть. Но когда он дополз до поворота, то натолкнулся на некую плотину крошек, пахнущую кексами. В прямом смысле слова. Как будто их сюда специально кто-то складировал. Он ускорил движение и кое-как преодолел эту плотину, рассыпав и разметав нехитрое сооружение. Наверное местные грызуны, подумалось ему. В подтверждение этому его кто-то цапнул за колено. Совсем не больно и даже не прокусил, но было неприятно. Филагрий в ответ сам чуть не прокусил язык. С санитарией у них не особо. А может быть это робот. Как тот хранитель секретов, который занимался опылением старых вещей. Кто их разберёт. Судя по звукам, безмолвное существо не собиралось его преследовать, а снова начало отстраивать свою горку или склад. "Уж извиняй,"- подумал он. "Гык,"- раздалось позади него. Он ускорил движение.
   Немного погодя впереди забрезжило пятно света. Ладони все стёрлись. Ползти на локтях - сущий ад. Спина болела. Ноги болели. Шея болела. Глаза слезились. Штанина на правой коленке порвалась. Тело заливал пот. Он подполз к свету и лёг лицом вниз. Так он лежал минут десять, пока не соизволил поднять голову. Перед ним был ангар или что-то вроде того. По дальней серебристой стене ползла оранжевая полоска. А на расчерченной линиями поверхности были множество разграничений для неких транспортов. Высота потолка зашкаливала. Видны были некие плавающие округлые платформы. Только сам ангар пустовал. Или он был отдан на откуп. На откуп людям. В ангаре в одной из полос тянулся десятивагонный состав с непременным локомотивом в носу. Его состав. Его поезд. На него у него был билет, который остался в сумке. В сумке, которая осталась в нём. В этом поезде. Ему необходимо было туда попасть. Он глянул направо и увидел несколько аистов с металлическим шестами в руках. Они прохаживались будто какие террористы. Оставалась дождаться, когда они пройдут мимо, что бы незаметно проскользнуть в свой вагон. А там, сумку в руки и... В той стороне, откуда поезд оказался внутри данного сооружения бил свет. Было ощущение, что ангар был открыт. Ещё лучше.
   Когда инопланетяне вроде скрылись за поворотом какого-то внутреннего строения. Возможно комнаты управления. Он вскочил на ноги и короткими перебежками, от указателя к указателю, представляющих собою бугры с иероглифами, добрался до своего вагона. Двери были закрыты. Это представляло проблему. Проблему незаурядную. Как попасть в поезд, если все двери закрыты. Он пробежался вдоль вагонов, но не обнаружил не одной открытой двери. Ни трапа, ни открытой двери. Была ещё одна особенность. Рельсов под поездом не было. Великолепно. Он решил зайти внутрь с последнего вагона. Он очень волновался. В висках стучало, но бодрости духа это придавало некую напористость. Он перепрыгнул ограждение, похожее на шлагбаум для пешеходов и помчался к заднему вагону. В какой-то момент он почувствовал, что должно произойти что-то непредсказуемое. Непредсказуемое не заставило себя ждать. Непредсказуемым была чудная персикового отлива леветируюшая платформа, на которой за парапетом и пультом управления наблюдал один из местных. Некогда было удивляться.
  - Что ты тутэ дэлаэшэ?! - на исковерканном языке истошно проговорил один из местных.
   Филагрий каснулся рукояти пистолета.
  - Прогуливаюсь.
  - Прогулываэшьсэ? - на высоком лбу инопланетянина проступили складки.
   За его спиной кто-то переговаривался на неизвестном ему языке. Он обернулся. К нему шли двое аистов с шестами. Вид у них был спокойный, но какой-то целеустремлённый. Оба они были в накинутых на голову капюшонах.
  - Что вам нужно? - спросил Филагрий. - Я просто прогуливаюсь.
  - Прогуливаэшьсэ, - повторил аист на платформе.
  - Да, - сказал он. - Просто прогуливаюсь.
   Те, что в капюшонах были уже в метрах пяти от него. Они продолжали переговариваться на своём языке как ни в чём не бывало. Шли и переговаривались. Шли и переговаривались. Как ни в чём не бывало. Он резко выхватил пистолет, как уже успел научиться и повернулся. Из скрытых проёмов вынырнули ещё аисты, тоже в капюшонах, и стали его окружать. За довольно короткое время место посадки наполнилось десятками таких существ. Они были повсюду. Кольцо сжималось. Он только успевал кружиться и даже успел прицелиться в каждого. Он негодовал. Да как они смеют. Захватчики. Вот они кто. И пусть больше не вешают лапшу на плечи. Так он и кружился, когда они совсем были уже рядом и когда вдруг его подхватило нечто невидимое. Он медленно, но верно стал подниматься вверх. Что происходит? Он попытался повернуться всем корпусом. Не получилось. Тогда он просто повернул голову как мог. Аист на платформе, держа в его направлении шест, не сводил взгляд.
  - Прогуливаэшьсэ, получаэтьсэ, - произнёс он.
   На его комбинезоне была отличетельная черта. Один оранжевый погон с нашивками на правом плече. Возможно это военный, подумал Филагрий.
  - Ты хотэл нарушытэ правылэ гостэпрыымства, - истошно проговорил аист. - А тэбэ научум какэ нарушатэ нашэ правылэ, рушы.
  - Нет вовсе, - сказал Филагрий и попытался выстрелить в его сторону.
   Выстрелил. Пуля угодила в парапет. Аисты внизу встрепенулись, но остались неподвижными, крикнув что-то своему визави на платформе.
  - Тэбэ надо ызолыроватэ, - произнёс он.
  - Отвали! - выкрикнул Филагрий дёргая ногами на высоте соразмерной с три человеческих роста. - Отвали! Иначе я за себя не ручаюсь.
  - Ылы лэквэдыроватэ, - сказал аист.
   Филагрий стиснул рукоять пистолета.
  - Давай, сволочь! - выдал он. - Можешь приступать!
   Но аист сделал нечто неожиданное. Он округлил глаза. Он просто округлил глаза. Было такое ощущение, что кто-то что-то ему сказал, или отругал даже. Но Филагрий тут не при чём. Даже толпа, что внизу, вроде молчала.
   Послышался "вжик" и его волосы затрепетали. Он повернулся. Перед ним была похожая платформа, где находился аист, который был его проводником и в которого он чуть тогда не выстрелил.
  - Крашраммэтарнэ, - сказал он на своём языке.
   Филагрий медленно опустился на поверхность рядом с теми, что в капюшонах. Он поглядел на них снизу вверх и понял, что они не собираются ничего предпринимать. Две платформе зависли над головой и вроде тоже ничего не собирались предпринимать. Так продолжалось несколько минут, пока Фил не махнул рукой, не повернулся и неверным заплетающимся шагом не пошёл в сторону последнего вагона.
  - Расступились, - вспылил он впереди стоящим великанам.
   Те покорно расступились. "Я не буду никого трогать, - думал он, - Если меня не будут трогать. Я не кусок дерьма. Не дождётесь."
   Пока шёл, он то и дело оборачивался. Никто ничего не предпринимал. Они просто кололи его своим взглядом, но ничего, решительно ничего, не предпринимали. Это не мало удивляло, но разгорячённому Филу это было фиолетово. Он подошёл к задней двери заднего вагона и, не задумываясь, выстрелил в окно вагона. Потом, кое-как взобравшись на буфер и измаравшись в смазке, он дотянулся до ручки двери и плотно прилёг к ней, что бы не упасть. Отдышавшись, он аккуратно отколупал опасные осколки и повернул внутреннюю защёлку. Дверь всё равно не открылась.
  - Вот зараза, - выругался он.
   Вроде никого. Он отколупал остатки осколков и влез в вагон через окно. Ввалившись внутрь, он понял, что всё-таки его зацепило. Локоть правой руки был весь в крови. Он скорчил гримасу и стал искать первую попавшуюся тряпку. Не найдя ничего путного, он порылся в первой попавшейся сумке и вытащил на свет чью-то рубашку. Кровь под ним капала словно из сломанного крана. Он разорвал зубами рубашку и наложил её на руку, потом при помощи тех же зубов и другой руки он кое-как замотал её чуть выше глубокого пореза. Другой кусок он приложил к порезу. Проделав всё это он с волнением повернулся. Дорожка из пятнышек крови между лужами крови не сулило ничего хорошего. Пистолет лежал в куче осколков. В глазах плыло. Необходимо было найти глюкозу. Люка под ногами не было видно. Даже контуров не осталось.
   Тяжело дыша, он добрался до купе проводника и отворил дверь. Внутри никого не было. Он стал возиться в портативной аптечке, висевшей на стене слева. Таблетки, таблетки, градусник, таблетки, бинты, жгут, зелёнка, ампулы какие-то. Он принял обезбаливающие и выудил на свет зелёнку. Он вылил пол-флакончика на порез и снова приложил кусок рубашки. Потом обматал и завязал. Сойдёт. Нужно чего-то съесть. Он порылся в шкафчике, достал сахарного печенья и бутылку сока. Поев, он посидел. Посидел минут десять. Вот так, вот. Чуть ноги не двинул. Но всё устаканилось, он даже отвязал верхний кусок рубашки, который служил вместо жгута.
   Немного погодя он вернулся к двери, поднял пистолет и сунул его за пояс. Время от времени он смотрел в окна, но ничего ему не напоминало, что там кто-то был.
   Спящие люди в следующих вагонах остались на своих местах. Было тихо. Из окон бил свет. Пыльца витала в воздухе. И больше ничего. Совсем ничего. Никакой музыки. Никаких работающих аппаратов. Совсем ничего. Температура в водонагревателях стояла почти на ноле.
   В ресторане был бардак. Сплошной бардак. Тут и там валялись и лежали пустые бутылки и тарелки с корочками остатков еды и окурков. На потолке не было никого.
   Вагон, который был затянут дымкой, снова был вагоном. Спящие в разных позах особенно в этом убеждали. С ними ничего дурного не случилось, кроме того, что они по-прежнему спали.
   В его вагоне было тише, чем в могиле. В своём отсеке он сел рядом со спящей Элей, которая лежала на животе с повёрнутой головой в его сторону, и, не удержавшись, потеребил её. Она не проснулась. Она только тихо вздохнула и сказала что-то вроде: "Мама."
  - Мама скоро вернётся, - сказал он, перевернул её на спину, что бы ей легче спалось, и поправил её жидкие волосы.
   Что могло ей сниться? Может быть какой-нибудь луна-парк, по которому она идёт с мамой и то и дело её не слушается. А мама только бегает за ней и учит её, что так делать не следует. От чего девочке становится смешно.
   Филагрий достал свою сумку с верхней полки, покопался в ней, убедился, что всё в порядке, не стал переодеваться, закинул туда свою высохшую после вчерашнего дождя одежду, напился минералки, насыпал ирисок на столик рядом с ребёнком, закинул сумку здоровой рукой на плечо и двинулся в обратном направлении.
   Он вот так просто возмёт и слиняет? Но если они такие хорошие и ничего нельзя поделать с их хорошестью, то да. Он вот так просто возьмёт и слиняет. Слиняет не от врагов быть может, а просто напросто от надоедливых хозяев. Почему бы и нет? Он получил много впечатлений. Технологии их конечно повод для интереса, но ему для начала нужна была нормальная спокойная обстановка, где он спокойно бы обдумал всё то, что с ним случилось. Нет. Или он ищет себе оправдание? Как трус какой. Нет. Почему он должен оставаться здесь, если он не хочет. Напротив даже, он хотел бы остаться здесь, если бы не желание проанализировать всё со стороны. Так, если вспомнить все недавние события...
   Ему навстречу из купе проводника вышел гипноробот. Они опять за своё. Он досадно клацнул зубами.
  - Здравствуйте, - проклокотал он.
  - Хай, - сказал Филагрий. - Что надо?
  - Куда вы направляетесь?
  - Наружу, - сказал он.
  - Вам надоело? - заботливо осведомился он.
  - Ага. Не то, что б... Но...
  - Завтра. Вы будете там, куда ехали. Ваш поезд прибудет в нужное время, - проинформировал он.
  - У меня нет причин вам не доверять, - сказал Филагрий, потоптавшись на месте. - Но...
  - Что но?
   Филагрий от некого бессилия облакотился на раму у окна рядом с водонагревателем.
  - Что но? - повторил робот.
  - Не знаю, - честно сказал он. - Я запутался.
   Он бросил сумку на пол и внимательно посмотрел на робота.
  - Ты можешь вылечить мою руку? - спросил он.
  - У нас есть медики. Я не для этого создан. Наши действия строго разграничены, - ответил робот.
  - Не для этого? - нахмурился Филагрий.
  - Совершенно верно.
  - Понятно, - сказал Филагрий и присел на корточки.
  - Вызвать медиков? - спросил робот.
  - Не надо. Вроде не так страшно, - произнёс он.
  - Может принести воды? - спросил робот.
  - У меня есть в сумке, - произнёс он.
  - Может вы хотите поспать? - спросил робот.
   Филагрий вздрогнул.
  - Ни в коем случае, - сказал он, хотя спать ему хотелось.
   Робот присел на корточки рядом с ним. Он и это умеет.
  - Тогда чем вам помочь? - спросил робот.
   Филагрий пристально посмотрел на него. Что-то не так. Может головокружение сбивает с толку?
  - Покажи мне, где выход, - сказал он.
  - Хорошо, - буднично сказал он.
   Точно. Что-то не так. Он не ощущал прилива настроения. Он не гипнотизировал. Он отключил свою возможность. Несмотря на то, что он по-прежнему плыл словно растёкшееся чернильное пятно. Филагрий из любопытства захотел дотронуться до него.
  - Можно дотронуться? - спросил он.
   Робот кивнул. Пальцы наполовину погрузились в чёрно-серую поверхность плеча, которая не отличалась ничем от обыкновенного дыма. Даже больше того. Она вообще не ощущалась. Это было что-то вроде маскировочной голограммы. Под ней он был жёстче биологического тела. Робот и есть робот.
  - М-да, - сказал Фил и отдёрнул руку. - Слушай, а где мы сейчас?
   Робот улыбнулся.
  - В Крыму, - сказал он.
   Замечательно. Хотя бы он знает, где находится.
   Робот провёл Филагрия до тамбура. Открыл дверь и опустил трап. Это ему было не сложно. Они вышли на платформу. Никого не было. Чуть в стороне от них прямо у того самого шлагбаума из-под платформы выползла коробочка трёх метров в высоту. Это было что-то вроде лифта.
   Внутри кроме поручней и его отражений были ещё иероглифы, которые располагались выше него в ряд по вертикали.
  - До свидания, - любезно сказал робот, нажал на нижний иероглиф и отошёл.
   Дверь плавно опустилась. Лифт дёрнулся и, мгновенно набрав скорость, стремительно опустился вниз. У Филагрия даже дух захватило. Потом проехал куда-то в бок, потом ещё в бок, потом вернулся на прежнюю колею, где проложил дорогу маленькими зигзагами, потом скользнул вниз и дверь открылась.
   Перед ним лежал язычок самораскладывающегося трапа. На вид он был скользким, но как оказалось совсем нет. Над головой синело безоблачное небо. Под трапом была трава и кустарники. Он вышел наружу и сразу намочил в росе ноги. Ветерок шевелил волосы. Стрекотали кузнечики. Жужжали жужжелицы. Звенели мухи. Порхали птички-невелички. Благодать. Вдали за луговыми холмами виднелись каменистые невысокие плоскогорья и урочища. Холм, на котором он стоял, уходил резко вниз. А внизу виднелись деревья. Сосны словно спорили друг с другом за место под солнцем. Он сделал несколько десятков шагов и повернулся. Перед ним была громада корабля. Ему пришлось задрать голову, что бы разглядеть несколько полураспахнутых многоуровневых секций внутренних помещений, шеренгу труб и неких вздутий по краям кормы. Он прошёлся ещё чуть дальше и повернул в сторону. Спускаясь по холму и взрыхляя землю под ногами, он то и дело оглядывался. Корабль был серебрянно-оранжевого цвета. Со стороны он походил на клюв того же аиста. Даже был более извилистый. Иллюминаторов не было. Ближе к середине над основным корпусом было что-то вроде округлого плавника как у подводной лодки. На обшивке время от времени можно было заметить контуры. Они были беспорядочны. В конце концов можно было предположить, что это были некие надписи в виде огромных загогулин. Средняя полоса, тянущаяся вдоль корпуса, разделявшая его на две некие половины, верхнюю и нижнюю, ещё сильнее создавали ощущение, что махина представляет собою гигантский клюв аиста. Или губы инопланетянина. Как угодно. Полоса загибалась во внутрь и мигала разными спектрами. На кончике была приплюснутость словно рыбина. Наверное там была рубка с управлением. Сам корабль просто лежал на поверхности огромного холма, без какого-либо шасси, не чураясь и не прячась ни от кого. Наверное причина в том, что здесь не было никого, от кого можно было прятаться. Возможно они находились в дикой местности. Местность действительно казалась дикой. Дикая, но приветливая. И это хорошо. Ну не совсем. Осталось протопать несколько километров до автомобильной магистрали, а всё остальное - дело в сумке.
   Он независимо откашлялся и начал спускаться по холму вниз.
  
   (часть третья) Тальвег.
  
   Да, пешком до любого населённого пункта идти было сплошным неадекватным поведением. Нет, пешком конечно многие ходят, но их припасы тому обязывали. Когда даже в дорожной сумке почти пусто, а ноги подкашивались от усталости, возникало желание тут же найти место, где любой незадачливый путник чувствовал бы себя в безопасности. Если к тому же погода захочет испортиться или объявит своими еле заметными приметами для неискушённого наблюдателя, что рано или поздно она застанет его врасплох. Нет, в такой ситуации даже самый выносливый путник мог присесть на какой-нибудь пень и призадуматься, а правильно ли он поступает. Со стороны в сплошном надоевшем уюте кажется, что правильность всяко разно будет отклонена в сторону больших свершений. Так оно и есть. Для сильных духом людей. Настоящие сильные духом люди способны преодолеть огромные пространства, имея в кармане лишь маленький перочинный ножик. В стародавние времена даже и этого не было. Развитие цивилизации вообще зависело от прихоти неблагонадёжных и рефлексирующих людей, которые принимали решение, так сказать, с кандачка. Если вспомнить древние времена, о которых со старательностью бобра, грызущего ствол дерева для своей дамбы, рассказывали в школах и не только, если вспомнить древние времена, то они прекрасно иллюстрировали возможности человека, не сидящего на месте. Это было хорошо. Это было действительно хорошо только для тех, кто жил много позже и с высоты своего положения мог оценить последствия, к которым они пришли. Относительность, она как необходимая черта здравого смысла, непременно напоминала о себе. Кто-то мог сказать, находясь в ином положении, что данная концепция не выносит никакой критики. Но его относительное положение так и бросалось в глаза. Особенно тем, кто был чрезвычайно со стороны. Чрезвычайные масштабы происходящего, словно перед взглядом командира на карту, способствовали реорганизации всего того, что находилось в этих дебрях.
   Никому не было так безразлично по поводу очевидного наблюдения, в котором не было сомнений, как Филагрию. Он прекрасно чувствовал, что за ним наблюдают. Наблюдают не откуда-то с небес, а буквально рядом, в нескольких сотнях метров из огромного сказочного корабля. Корабля, который построил не человек. Ни в прошлом, ни в настоящем. А будущее известно лишь судьбе. Филагрий быстро передвигался, приминая чистец и ковыль под ногами, словно постоянный житель этой местности. Ему не казалось, что вот-вот произойдёт нечто такое, что помешает ему, потому что он просто решил об этом не думать. Но когда внизу холма, возле старой сосны, он заприметил вдали вдоль по длиннющему оврагу, на краю которого он стоял, огромную божью коровку, у него перехватило дыхание и он припал к земле. Припал к земле словно увидел наступление врага. Хотя божья коровка и не намеревалась двигаться в его сторону. Она расслабленно, если можно было так сказать, бродила среди кустов и колючек словно настоящая корова, которая отстала от своего стада и теперь мыкалась, не забывая при этом опускать рога к низу. Она бродила, но не ела и словно что-то выискивала. Божья коровка. Как есть. Оранжевая, но с белыми пятнышками. Только огромные крылья не хотели подниматься, а усики на хромированной голове были рулём для репетитора в чёрном макинтоше с большими жёлтыми пуговицами и торчащим клювом из-под капюшона. Он явно занимался какими-то исследовательскими работами. А что ещё? Порабощением насекомых несчастного оврага? Из пятнышек то и дело высовывались некие антеннки. Можно было предположить, что божья коровка была исследовательским аппаратом. Филагрий сполз чуть ниже и, лёжа на животе, пододвинул свою сумку к себе. Прожужжала молния, прошуршали пакеты в сумке, отодвинулся фотоальбом гармошкой. Затем он достал на свет бинокль. Чёрный с потёртой шершавой поверхностью. Он был старым, поэтому кое-где виднелись следы изоленты. Этот бинокль достался ему от деда. Обыкновенный армейский бинокль. Ничего особенного. По крайней мере для него. Он им даже и не пользовался, только иногда показывал своим друзьям в качестве интересной вещи. Она была интересна для тех, у какого её не было. Иногда брал его, когда редко выбирался за город. Иногда смотрел через него у себя на балконе. Напротив был жилой дом. Почему бы и не посмотреть. Он поправлял трусы, ёжился от ветра, который в его широтах был достаточно холодным и любовался обзором. Люди ненавящево делились личным пространством. Если не считать этого всякого, то бинокль просто лежал в старой пыльной жёлтой коробке у него под столом с дребезжащим словно холодильник компьютером. Он жил один. Он жил один и ему как-то не особо было проблематично следить за своими вещами, какими бы они не были. Филагрий снял чехол, пахнущий нафталином, настроил линзы, подкрутил трубки и приложил его к глазам. Божья коровка была словно из какого-то лоснящегося металла. Может быть даже неизвестного. Неизвестного не только ему, но и химической таблице. Всадник был немного напряжён. В руке он держал серебристый шест. Судя по прошлому опыту, можно было сделать вывод, что это его оружие. А чем оно могло быть как не оружием? Может быть более мягкого действия, но оружие. Во всяком незнаком месте должно быть при себе оружие. Мало ли что. Возможно это оружие выполняло множество разных функций, включая какие-то научные направления. Рому бы понравилось. Кто знает. Филагрий тем временем приподнял плечо и обратил взор на место у себя под локтём. Там был камень. Землистый царапанный камень. Обычный камень. Он даже не мог подобрать ему должного названия. Камень как камень. Он отшвырнул его и снова припал к биноклю. Божья коровка почти не двигалась с места, а всадник водил своим инструментом вдоль поверхности перед собою. "Что он делает?" - подумал Филагрий. Он перевёл взгляд на поверхность. Там был куст, ещё куст, под кустом камень. Больше ничего. Может каких насекомых изучает? Летала мошкара, выводили зигзаги оводы и шершни. Вдруг он почувствовал что-то жёсткое у себя под локтем. Он перевёл взгляд. Опять камень. Что такое? Он отодвинулся. Было такое ощущение, что он вырос из-под земли. Нет. Наверное он бредит.
   Тем временем божья коровка издала звук, напоминающий звук расстроенного горна, и поползла дальше. Вдоль по оврагу в противоположном от него направлении. С этого ракурса стала понятна ещё одна вещь. Ножек у божьей коровки не было. Не мудрено, после того, что он видел в ангаре или порте, с какой стороны посмотреть, нужно было ждать от них всё что угодно. Когда божья коровка, которая время от времени останавливалась на ничем непримечательных местах, удалилась на почтительное расстояние даже для бинокля, он положил его на землю и, не трогая сумки, спустился в овраг. Несколько перебежек позволили ему добраться до того самого места, за которым он наблюдал. Филагрий отмахнулся от шершня и заглянул в траву. Обыкновенный неровный камень в побегах, который можно держать в одной руке, в общем-то. И больше ничего. Филагрий встал во весь рост и посмотрел на правый склон оврага. Летали мухи. Качались высокие стебли растений. Он вроде услышал что-то. Что-то похожее на разговор. Он отбежал в сторону и бросился в кусты лимонника. На краю оврага над ним показались двое. Один из них был человек и похоже он его знал. Лысый здоровяк. Другой был пришельцем. Другого похоже тоже встречал. Тот указал рукой вниз.
  - Ну и что тут у нас, Кикимор? - произнёс Павел Голбатко и остановился.
  - Вот тут это эсть, - ответил Кикимор. - Суда, в эту полосу, стэкаутся почты всэ событыа в радыусэ тысачы кыломэтров.
   Судя по его выражению лица, он находился в некотором сомнении. Сомнение так и светилось. Каким это образом он позволил себе нарушить правила? C другой стороны никто ему в общем-то и не запрещал их нарушать. И это его инициатива, а не Павла. А Павел будто бы рубил с плеча. Общался с ним настолько непринуждённо, насколько умел. В общем-то, иного способа общения он и не знал.
  - Обыкновенный овраг, - заявил он. - Саранча и кусты. К чему ты так разрисовал мне это место? Мало того, что я ничего не понял, так само место ничего мне не говорит. Дружище, мы с тобой как два кореша стали. А ты меня приводишь на край оврага. Указываешь куда-то рукой. И пытаешься мне доказать, что в этом месте есть какая-то информация. Покажи мне эту информацию.
  - Эту ынфармацыу нэвозможно просто так увыдыть. Необходым прыбор.
  - Да-да, помню. Ты говорил, - сказал Павел и почесал щетину. - Давай сюда свой прибор. Заценим. Это ведь так интересно. Особенно для меня. И я как бы хозяин. Ты сам в курсях.
   Кикимор достал что-то из своего капюшона и приложил его к своим губам, которые сделались гармошкой. Он что-то прошептал и исказил лицо.
  - Круто, дружище, - похвалил Павел и скрестил руки на груди.
   В руке инопланетянина по обеим сторонам вытянулась продолговатая штука вроде скипетра без всяких украшений и аллюзий. Он покатал его в руке и передал Павлу.
  - Бэры, дружыщэ. Но только будь осторжнээ. Просто навэды эго на то мэсто, - сказал Кикимор и указал локтем в сторону камня.
   Павел словно маленький подпрыгнул на месте, что было необычным для его комплекции.
  - Я уже понял, - сказал он и выхватил скипетр из рук инопланетянина.
   Потом он действовал согласно какому-то общему решению. Филагрий не стал задумываться, к какому общему решению они пришли. Он просто видел как Павел начал одним концом водить скипетр кругами, словно закручивая в некую спираль. Затем конец скипетра направился в сторону камня, на который так недавно тщательно пялилась божья коровка.
   Раздался треск. Обыкновенный треск кормы морского судна или ещё чего. Для кого как. Но он обыкновенный. Обыкновенный треск морского судна. Ничего более. Или ему это только показалось.
  - История передо мной! - выкрикнул Павел как ненормальный. - Пускай после этого кто-нибудь скажет, что я туп как пробка!
   Над камнем будто разверзлась волна, которая расплескалась по всему оврагу. Волна влево. Волна вправо. Будто бы статическое электричество обрело силу и превратилось в некое подобие цветной мишуры. И в этой мишуре разверзлась картина. Движущаяся картина. Картина событий. Картина неизвестных событий. Картина известных событий. Они все словно перемешались. Одно событие накладывалось на другое. И все принадлежали не только разному месту в пространстве, но и разному времени. Прошлое беззвучно мелькало перед ним разными красками и местами. Словно бы из воздуха возникали люди и строения. Люди ходили, переговаривались, проявляли внимание, ругались, дрались, смеялись, кричали, недовольно топали ногами, отряхивались, ёжились, гоготали, плевались, грустили. Все были разные. Разных полов, разной одежды, разного покроя, причём относящегося к разным эпохам. На ком-то был камзол, на ком-то - кафтан, на ком-то - самые что ни на есть доспехи, с восточно-европейскими особенностями, на ком-то шкуры животных. Были и животные. Домашние и не очень. Стая волков преследовала рогатую добычу до тех пор, пока не скрылась на другом конце некого изображения, переливающегося множественными мирами за их плечами и оскалами. Были машины разных годов и марок. Были паровозы с красными колёсами. А в небе время от времени виднелись стайки самолётов с выгнутыми к верху крыльями и торчащими когтями коршуна не задвигающимися шасси. Были конные привязи и упряжки разного рода и предназначения с всхрапывающими конями. На одной телеге загорелся стог сена. Взмыленные лошади пропали из виду. Лихо пронеслась татарская конница. Было много чего. Были и суда на морских просторах. От деревянных галер до железных чудовищ. Всё было подано словно в каком супе. Смешано настолько, что нельзя было понять, что к чему принадлежит. То и дело сменялись времена года. Иногда попадались следы на заснеженной поверхности. Иногда стреляли. Стреляли беззвучно. Стреляли из пушек, винтовок или штуцеров. Ещё много чего. Много многого. Например, падение куска кровли с дома напротив парикмахерской с надписью "Цирюльникъ." Звука не было. Эта особенность усиливала представление как нереальное. Были пустые места. Совсем без людей. Покинутые дома или природные угодья с лесами, полями, урочищами или водоёмами. Филагрий только и мог, что успевать мельком что - нибудь рассмотреть. Природный экран между ним и устроившими это будто бы тянулся по всему оврагу. Он не успевал удивляться с разинутым ртом.
  - Выбэры какоэ-ныбудь событыэ, - звонко произнёс инопланетянин за полупрозрачной завесой.
   Павел переминулся с ноги на ногу и наугад дёрнул рукой. Филагрий задержал дыхание. Он уже и не знал как реагировать. Лимонник над ним словно в страхе припал к его спине. Футболка измаралась.
   Природный экран, он и не знал как его ещё называть, зарябил смешанными и расплывшимися пятнами и вакханалия неопределённости сменилась лужайкой. Самой что не на есть лужайкой, если брать во внимание кусочек дикого поля. Пожелтевшей лужайкой. А по лужайке напрополую топал отряд солдат в старомодной форме. Виноградные полу расстёгнутые шинели, светлые штаны, потёртые пересекающиеся наплечные ремни, ранцы за плечами, чернеющие жестянки на поясе. А ещё штыки в портупее и ружья в руках и на плечах. Кто во что горазд. Отряд был разрозненным и каким-то усталым. Они спешили куда-то. Приглядевшись, Филагрий отчётливо начал вспоминать людей в такой форме. Люди в такой форме особенно часто встречались на художественных произведениях, посвящённых временам войны. Он ясно помнил те пробирающие за душу полотна, которые он мог видеть в книжках и на мониторах, где события превращались в некую карусель безызвестности и патриотизма. Где люди словно бы угодили в огромную виноградную давильню, где виноградом были они сами. Они были в руках власти имущих, которые преследовали чаще свои личные интересы, нежели всего рода людского. То была война. Война, где у одной стороны ружья в основном были не нарезными. А штуцеры другой стороны брали дальность за само собой разумеющиеся и стреляли без промаха. То была война, которая называлась Крымской. Филагрий о ней знал не мало ещё и потому, что прежде, чем отправиться в Феодосию, он проявил обыкновенный интерес к истории этого полуострова. Обыкновенный интерес обыкновенного заурядного человека. Лужайка перед ним наливалась пожухлостью хуже лужайки реальной. Не летала мошкара. Лужайка потеряла цвет и свернулась уснувшим геконом. Рассеянные облачка не представляли никакой угрозы. Рассеянный отряд егерей времён крымской войны целенаправленно топал на запад. Возможно в Севастополь. Возможно на Малахов курган. Возможно преследовал некую другу цель. Некоторые курили. А командира и вовсе не было видно. Видимо их основательно потрепали. Видимо случились уже какие-то боевые столкновения. Или он не прав? И это всего лишь театральная постановка. Судя по изношенности сапог и потёртости голенищ, такое предположение могло остаться только предположением. Филагрий задержал взгляд на одном солдате. Он как и большинство был с усами и с тлеющей самокруткой в уголку рта. Глаза его выражали скорее некоторую хитрецу, чем может быть обречённость какую. Какая к чёрту обречённость? Жизнь не стоит на месте. Он служит в армии. Возможно очень давно. И готов проявить себя во имя каких-то идеалов. Идеалов, которые так старательно ему внушали на протяжении всей его жизни. Тем не менее среди подобного рода идеалов оставались и идеалы, которые он сам, добровольно и отдавая себе отчёт, выбрал. Возможно, нет, не возможно, а точно, забота о своём доме, о его защищённости, о людях его окружавших, с любовью в сердце к чему-то или к кому-то. Этот человек точно обладал большим нажитым духовным и материальным потенциалом. Он был крепок и немолод и говорил с соседом своим с уверенностью в своих словах, которым он отдаёт отчёт. Не больше, не меньше. Другие были помоложе. Были и постарше. В некоторых сквозили нотки мечтательности. В некоторых - грусть. Некоторые смеялись и делали вид, что им действительно хорошо как никогда раньше. Но все понимали, что угодили в некую западню. В отряде было человек двадцать и все хотели только одного. Добраться до своей цели, несмотря не на что.
   Филагрий смотрел им уже в спины, когда вспомнил о том, что он не в их времени и перевёл взгляд на то место, где должен были быть Павел и инопланетянин. Их там не оказалось. Не оказалось и края оврага. Филагрий не на шутку разволновался. Он приподнялся на локтях в надежде почувствовать спиною веточки лимонника. Этого не произошло. Тогда он повернулся на спину и увидел небо над собою и обыкновенную сухую примятую траву прямо у лица. Он отодвинул её рукой и ему в глаз чуть не залетела соринка. Высоко в небе проплывал аккуратный клин длиношеих перелётных птиц. Как так? Неужели он попал в прошлое? Звука ведь не было. Он прислушался. На фоне далёкой канонады он раслышал удаляющийся шелест ног удаляющегося отряда. О, нет. Неужели он в прошлом? Не может быть такого. Филагрий приподнялся и разглядел спины солдат. Филагрий с ужасом понял, что он опять угодил в неприятности.
  
   Немного погодя изображение исчезло.
  - Утро пэрэходыт в свой пык, - неопределённо проговорил Кикимор.
   Павел крякнул и опустил скипетр.
  - Крутая штука, - сказал он. - Ты мне её подаришь, дружище?
  - Нэт, - отрезал Кикимор. - А ужэ говорыл тебэ об этом. Нашы научныэ достыжэныа только внэсут пэрэполох в развытыэ вашэй наукы.
   Павел подбросил скипетр вверх и поймал его.
  - Ты такой крутой, - сказал он. - А подарить эту штуку мне не можешь?
  - Нэ всо завысыт от мэна, - сказал репетитор. - А выполнау распоражэниа свэрху.
  - Ты же говорил, что у вас равенство, - сказал он.
  - Правыла не прэдусматрываут равэнства, когда эсть угроза со стороны, - сказал репетитор.
  - Какая это ещё такая угроза? - не понял Павел.
  - Вы можэтэ прэдставлать дла нас угрозу, эслы нэ сможэтэ понать нас. Ваш уровэнь развытыа оставлаэт множэство вопросов.
   Павел не всё понял из сказанного долговязым дружищей, но непременно захотел задать вопрос. Его просто свербило. Ему даже стало как-то невтерпёж.
  - А почему мы должны вас обязательно понять? Вроде того, как кошка с собакой нашли общий язык.
   Кикимор сцепил четыре пальца и сделал что-то похожее на разминку. Даже послышался хруст сухожилий, если они у них есть.
  - Вы нэ обазаны нас понымать, - произнёс он. - Вы самы должны до этого дойты.
   Павел хмыкнул и снова подбросил скипетр вверх. Кикимору это надоело и он выбросил руку вперёд. Павел даже и глазом моргнуть не успел, как скипетр оказался в руках хозяина. Верзила автоматически сжал кулак и открыл рот.
  - Знаешь что, - сказал он. - Тебе нужно служить в армии. Твои возможности быстрого реагирования оценятся духами.
  - А служу, - сказал репетитор. Он был немного на взводе. - Только у нас это называэтся служба по собствэнному жэланыу в войсках самозащыты, - сказал он и направил скипетр на Павла.
  - Что ты делаешь, дружище? - не понял Павел.
   Он не верил, что может произойти что-то непредвиденное в общении с этим внеземным тараканом до самого последнего момента.
  - Угрозу прэдставлаэшь дла нас ты, - зашевелил он клювом. - Нэ потому, что ты знаэшь большэ, чэм мы планыровалы, а потому, что ты мэна пытаэшься обмануть.
   Павел отступил на шаг назад. Он не ожидал такого поворота событий, но если что, он будет драться. Хотя он и так собирался драться. Он заедет этому хрусту по щам и отберёт интересную вещь. Он не мог объяснить почему, но ему казалось, что эта вещь для него нужнее. Он сможет бродить по прошлому и показывать свои возможности и познания, а потом рано или поздно он станет правителем какой-нибудь страны.
  - Дружище, - сказал он, его мышцы округлились. - Что ты удумал?
   Репетитор посмотрел на него словно бы каким-то уставшим взглядом, потом, не поворачивая головы, отвёл клюв в сторону и плюнул на чистец.
  - Нэт, - сказал он. - Это ты удумал. Скыпытр тэбэ нэ достанэтся.
  - Так, ты его забрал, всё таки, - сказал верзила, готовясь к прыжку. - А он мне бы пригодился.
   Это было глупо, но он был способен и не на такое. Кикимор тем временем опустил скипетр и тот вжался в его руке.
  - Дружыщэ, - попытался сказать он, но не успел.
   Павел набросился на него. Он ударил его кулаком в грудь. Кикимор сложился и упал на землю.
  - Отдай мне этот прибор, ****ат! - крикнул Павел, брызнув слюной, и схватил беднягу инопланетянина за шиворот.
   Кикимор закатил глаза, но казалось он не собирался ничего предпринимать. Павел его затряс.
  - Отдай мне! - гаркнул Павел. - Друзья так не поступают!
  - В том то ы дэло, что нэ поступаут, рушы, - тихо прожевал губами Кикимор.
   Павел потянул его на себя, попытавшись поднять, но в своих могучих плечах он ощутил только бессилие.
  - Ты мало о ном знаэшь. Ты только всо ыспортышь, - пошевелил губами Кикимор.
   На покрывшуюся испариной лысину Павла наплыла тень. Желваки перестали играть. Он в нерешительности приподнял глаза. Капля пота упала на пришельца. Хватка обмякла.
  - Дружище, - немного погодя сказал человек, отпустил его, выпрямился и стёр пот со лба. - Не хотел. Что-то на меня нашло, - сказал он и словно бы пристыженный отвернулся.
   Кикимор спокойно поднялся и положил прибор в капюшон. Потом он поглядел себе за спину. Рядом с ним стоял гипноробот.
  - Во врэма ты, - сказал он на своём языке.
  - А как быть с другим человеком? - сказал гипноробот.
   Кикимор сделал неопределённый жест, указав пальцем на запад.
  - Пусть гулаэт, - сказал он.
  
   Было холодно. Не минусовая, но всё же. Дул несильный ветерок, наполненный запахом пожухлой травы. Канонада не хотела стихать, которая была то громче, то тише. Он обхватил себя руками и попрыгал на месте. Вот незадача. Время от времени в жизни должно происходить что-то необычное, но Филагрия начинало складываться, что его решила поцеловать судьба. Причём самым неожиданным образом. С другой стороны из-за высокой пожелтевшей травы показались далёкие силуэты ещё одной группки солдат, марширующих в его сторону. У него перехватило дыхание. Он зажмурился в надежде на то, что это ему показалось. Открыл глаза. Нет, не показалось. Надо прятаться. Но куда прятаться. Кругом одно поле. Вдали на каменистых склонах какие-то урочища, но они слишком далеко. Тем более походу его заметили. Отряд неожиданно рассыпался. Некоторые из них присели и наставили свои кривые ружья в его сторону. Другие, кто попроворнее, помчались в его сторону. Их было человек десять. Это было неосмотрительно. Если рядом была бы засада, их разом накрыло бы. Филагрий хотел было залечь, но вовремя спохватился. Кто их знает, насколько они напряженны и что они от него ожидают. Он просто поднял руки вверх. Самый быстрый из них подбежал к нему. Остальные остались чуть на отдалении и тоже навели на него ружья. Тот, что подбежал к нему был совсем невелик. У Филагрия был средний рост. Этот же был ниже его на голову, но каштановые усы были гуще, чем волосы. На бакенбардах проступала седина. Он был широкоскул. Над чёрными из-за нависших бровей глазами по всему лбу по диагонали пролегал шрам. Больно ровный. Может быть от шрапнели, угодившей по касательной. Филагрий мог делать предположения и не такого рода. Его познания могли бы послужить немалую пользу для обсуждения тех или иных тем ночью на кухне за бутылкой.
  - Сударь, вы кто такой будете? - проколотым табаком басом сказал солдат и оценивающе прищурился, уставившись на медведя на его футболке.
   Филагрий сглотнул.
  - Свой, - выдавил он, не опуская рук.
  - Не похоже, - сказал солдат и почесал краешек лба под бескозыркой.
   Затем он резко выбросил руку вперёд и выхватил у него из-за пояса пистолет.
  - Какой диковинный, - проговорил он, вертя его в свободной руке. - Тяжёленький.
   К нему подошёл ещё один. Того же росточка, но помоложе с лихо закрученными к верху усами. Хотя судя по нашивкам на плечах, он относился к офицерскому составу. Вместо безкозырки на нём красовался шлем с заострённым наконечником и с двухглавым орлом над козырьком. А бурого оттенка двубортный мундир был с утеплённой подкладкой и множеством блестящих словно из бабушкиной шкатулки пуговиц.
  - Кто он, - хмуро спросил он у того, что со шрамом.
  - Не могу знать, господин капитан. Но говорит, что свой, господин капитан, - отчеканил он, приложив ребро пистолета Филагрия к своему виску. - Но я в это не верю, господин капитан.
   Капитан был без ружья, зато на поясе на нехитрой одноплечной портупее висела то ли сабля, то ли шашка. Он приложил руку к подбородку и тоже оценивающе стал разглядывать его.
  - Ты откуда будешь, мил человек? - немного погодя спросил он ледяным голосом и заложил большие пальцы за широкий, отливающий чёрным, ремень на поясе.
   Руки Фила стали затекать, но отпускать их было проблематично. Не отпускал и всё. Как тут отпустишь, когда на него уставилось так много недружелюбного народу, да ещё с оружием на изготовку? Некоторые смотрели на него напряжённо, а некоторые с нескрываемым любопытством. Все тем не менее ждали команды, которую они неукоснительно выполнили бы. И от того, какая это будет команда, зависела его жизнь. Жизнь недотёпы непонятно каким образом, угодившего в прошлое.
  - Я из Немальска, - пересохшим ртом сказал он. - Я путешествовал на своём коне. Но откуда не возьмись налетели преступники и украли моего коня вместе со всем моим снаряжением, - соврал он.
   А что ему оставалось? Не говорить же правду. Даже в этом горячем и отсталом времени его могли сочти за психа. А с психами на войне разговор короткий. Филагрий поёжился от таких представлений.
  - Немальск, - проговорил озадаченный офицер. - Это из какой губернии, мил человек?
   Филагрий начал замерзать. А руки дрожали не только от холода, но и от волнения.
  - Тульская губерния, - ляпнул он, что пришло первым на ум.
   Капитан цокнул языком словно начальник, который любил отдавать приказы после характерной оценки. Он повернулся к солдату и протянул руку. Тот его понял без слов и вложил ему в руки пистолет Филагрия. Офицер внимательно и настороженно стал его разглядывать.
  - У этого оружия, - сказал он немного погодя. - Много диковинных штуковин, - сказал он и перевёл взгляд на незадачливого путешественника во времени. - Из него стреляют?
  - Да, - вымолвил Фил.
  - Возможно в Туле появились новые образцы, о которых мы не знаем, господин капитан, - подал голос солдат.
   Офицер провёл пальцем другой руки по его предохранителю.
  - Возможно, - сказал он и обратился к Филу. - Вы дворянин?
  - Какой есть. Дворянин, - сказал он, не думая о последствиях.
   Нужно было что - нибудь говорить. Желательно оправдывающее его. Несмотря на то, что его акцент был немного другим. А те, что стояли перед ним только и делали, что окали.
  - Дворянин, значит, - проговорил офицер и снова цокнул.
  - Господин ка... ка... - запнулся Филагрий.
  - Капитан, - раздражённо сказал офицер.
  - Господин капитан, - проговорил он. - Я отпущу руки. Вы не против?
   Господин капитан воззрился на него как на любопытного чужеземца, с которым он потом разберётся.
  - Отпускайте, - проговорил он в ответ. - ДокУменты ваши тоже украли, я так полагаю? Вы слишком голый. Да похоже раненый ещё. Зелень какая-то.
  - Вот несчастье, - добавил солдат.
   Филагрий опустил руки и скрестил их на груди, поглядывая на следы зелёнки под куском рубашки у локтя. Руку терпимо саднило.
  - Вы не против, если я попрыгаю? - выдал он.
  - Вам холодно? - поинтересовался офицер.
  - Ага, - кивнул он, дрожа.
  - Будет ещё холоднее, если вы мне не предоставите ваши докУменты или хотя бы рекомендацию. У вас есть рекомендация?
   У Филагрия были паспорт и деньги в кармане. Рядом телефон. Но было бы сплошным безумием предоставлять их в качестве документа или какой-то там рекомендации.
  - У меня не-нет ре-рекомендации, - сказал он и щёлкнул каблуками ботинок в попытке согреться.
  - Нет рекомендации, нет докУментов, - подытожил офицер и повернулся в сторону подтянувшихся егерей. - Я тут в самом высоком чине, - проговорил он. - Поэтому могу принять решение.
   Филагрий косо поглядел на него. И что он примет? Примет решение, которое могло бы казаться правильным в условиях войны. Расстрел без суда и следствия. Или он начитался ни тех учебников?
   Офицер повернулся к нему и не дружелюбно улыбнулся.
  - Как ты вообще попал под Балаклаву? Какие воры? О чём ты говоришь? Не держи меня за дуру, - сказал он и, когда его улыбка плавно перетекла в расслабленность, обратился к солдату. - Обыщи его. Тщательно. Может быть он действительно шпион. Больно взгляд у него хитрый. Про Тулу нам тут заливает, - сказал он и стал разглядывать трофей в руке.
   Всеволод поглядел на Филагрия снизу вверх, закинул ружьё лямкой на плечо и робко в нерешительности подошёл к незнакомцу. Филагрий не стал сопротивляться, когда тот начал обшаривать его карманы. Будь, что будет. В это время неподалёку на высоте что-то истошно свистнуло и раздался взрыв. Взрыв прогремел в нескольких десятков саженей от них. А то и меньше. Все как по команде залегли. Филагрий залёг последним. И теперь он плечом к плечу лежал с новоявленным или староявленным Всеволодом. Тот положил локти на голову и старался не шевелиться. Раздался ещё один взрыв. И этот был ближе. На спины посыпались куски вывернутой почвы и травы. В ушах зазвенело. Зазвенело особенно для непривычного мирного уха Филагрия. Вот те на. Угодил прямо в пекло. Какие-то разрозненные отряды собирались где-то в стороне от основной баталии, что бы принять какие-то совместные решения. Или у него крыша едет? Что можно принять, когда где-то там недалеко от скальных урочищ уже кипят бои?
  - Экспедиционный корпус! - выкрикнул офицер. - Они послали за нами отряд! Мы не смогли их обхитрить!
  - Господин капитан! - глухим голосом выкрикнул кто-то из солдат. - Видимо наши войска на сопке были отброшены! Они выдвинули батарею поближе! Нам нужно уходить с этого места! Немедленно!
  - Я принимаю решение, когда нам отходить! - отозвался командир и добавил, махнув его пистолетом. - Все ползком за мною!
   Солдаты повиновались. Всеволод приподнял свою усатую голову и под очередной недалёкий взрыв прокричал:
  - Господин капитан, а как же шпион?
   Филагрий стиснул зубы. Они уже приноровились называть его шпионом.
  - Пусть ползёт с нами! Держи его на мушке, Всеволод! В штабе разберёмся! - выкрикнул офицер и добавил. - У квартирмейстера ни день, так новости. Ха.
   Филагрий не смел ожидать ничего хорошего в их штабе, поэтому даже попытался сделать вид, что не слышал ничего и лежал себе, никого не трогая. На самом деле он почти ничего не слышал. Он думал о том, каково это в таких условиях доверять кому бы то ни было. Жизнь не простая штука, но если ты будешь доверять любому встречному, то она превратится в ад. Но с другой стороны может он не совсем правильно сделал для себя какие-то выводы? Одно дело - доверять. Другое дело - принимать какие-то решения. И вообще он простой человек. К чему ему эти новые примочки, в виде шпиона или ещё кого.
   Его потеребили за плечо и перед его растерянными глазами оказались собранные буравчики Всеволода.
  - Слышал приказ капитана? - сказал Всеволод, дыхнув на него застарелым запахом гречневой каши. - Ползи, давай. Ну.
  - Я... - начал было он оправдываться.
  - Разговорчики, - сказал ещё больше нахмурившийся вояка. - Если ты не выполнишь приказа, - он смолк, снял с плеча оружие и добавил. - Сам понимаешь, что может быть.
   Над ними просвистело очередное ядро. Впереди них, куда они должны были ползти расцвёл цветок из комьев земли и глины. Как расцвёл, так и увял.
  - Ползи, - буркнул Всеволод и поддел своим дульнозарядным ружьём его штанину.
   Настроен он был по-боевому. Боевее некуда.
  - Ползу, ползу, - сказал Филагрий и пополз в ту сторону, куда успели уползти многие из них. В том числе и капитан. - А что вы со мною сделаете? - спросил он.
  - Расстреляем, - сказал Всеволод. - Ползи, давай.
   Как это он услышал? - подумал Филагрий. Ведь канонада кругом. Взрывалось не только рядом с ними. Немного погодя к тому же раздались сухие щелчки выстрелов и разноголосица за их спинами.
  - Экспедиционный корпус послал уланов! - гаркнул капитан. - Рассредоточиться.
  - Это не уланы, господин капитан, - поспешил вмешаться один из солдатов. - Это наши отставшие недоросли стреляют почём зря. Управы на них нет.
  - Управы на них и не будет, если они совсем юнцы, - отозвался кто-то.
  - Как они вообще в егеря попали? - спросил один из солдат.
  - Наверное приплатили, - сказал другой. - Молчат как партизаны.
  - Таких нужно в тылу держать на подневольных работах, что бы не расслаблялись, если им приспичило, а не посылать в атаку, - сказал ещё один, совсем кудрявый как одуванчик и без фуражки, или без бескозырки, как было у них принято.
   Филагрий тем временем полз между солдатами и пытался даже двигаться быстрее, чем многие из них. Холод всё же устроил ему урок на выносливость и собранность.
   По всей видимости Всеволод поспевал за ним с большим трудом.
  - Эй, ты, - выкрикнул он. - Можешь помедленнее. Я тебе не лошадяга какая-нибудь.
   Филагрию пришлось притормозить.
   Капитан по-прежнему был впереди и время от времени выкрикивал обычные команды, размахивая пистолетом из будущего.
  - Залечь! - выкрикнул он, когда очередное ядро пролетело мимо них.
   Немного погодя раздались несколько глухих истошных воплей за их спинами. На траву рядом с Филагрием брызнуло красным. Он проглотил комок в горле, но продолжил движение. Оборачиваться ему не хотелось. С таким ужасом он в жизни не встречался и в общем-то и не хотел встречаться.
  - Егора убило! - выкрикнул кто-то.
  - Точно?! - откликнулся другой.
  - Да! Я что, слепой по-твоему?! Его разнесло на мелкие куски. На моём хуторе отродясь такого не видали. Даже куры благодарны нам, что в суп попадают сами собою.
  - Хороший был егерь.
   Филагрий очередной раз поёжился. Куда он попал? Под Балаклавой тем временем продолжала кипеть схватка. Иностранные войска теснили хозяев по всем фронтам. Так он подумал, вспоминая резюме из того, что он читал. Что же происходит? Ничего особенного. Идёт война. Идёт передел, который коснулся людей на приграничных территориях. Которым эта война вовсе не нужна. Нужна она только тем, кто вверху. Что бы кошелёк их стал полнее и что бы условные границы кое-где поменяли своё расположение. Экономические последствия конечно скажутся на всех. Но в худшею или в лучшую сторону? Никогда, ни одна война не приводила экономику в лучшею сторону. Так в чём собственно причина? В гордости одних наций перед другими? А может быть в гордости одних дураков перед другими? Только дураки могут гордиться только своими достижениями. Люди есть люди. И все в общем-то люди. Так думал Филагрий, не особо отдавая отчёт некоторым несостыковкам. Когда вокруг свестят ядра, некогда отдавать отчёт некоторым командирам, не только некоторым несостыковкам.
   Он вышел из некой прострации и задумчивости и обнаружил, что Всеволод словно бы пытается разбудить одного из солдат возле воронки. Руки его были в красном. Они доползли до него в тот момент, когда снова ухнуло. Все прилегли к земле. Капитан тем временем орал во всю глотку:
  - По моей команде! Все побегут зааааа...
   Солдаты настороженно приподняли лица. Команды не последовало. Зато ухнуло так, что лучше вообще не горевать. В ушах был сплошной звон. Филагрия не задело. Зато задело капитана. Пистолет взмыл в воздух и через доли секунды шлёпнулся прямо перед ним. Рукоятка была красной от крови. Филагрий поднял взгляд. Капитан лежал неподвижно. Из разорванной спины будто бы шёл дым. Филагрий клацнул зубами и отвёл взгляд. Немного собравшись с духом, он протянул руку и взял пистолет в руки.
  - А что это мы делаем? - раздался бас Всеволода над его ухом.
  - А что при-прикажете делать? - выдал Филагрий. - Вот-вот на нас нападут.
  - Отдай сюда, - сказал Всеволод и выхватил у него из рук пистолет.
  - Ка-капитана вашего убило, - выдавил Филагрий.
  - Вижу. Ить этих забугорцев.
  - Вдруг на нас нападут?
  - Кто? Турки? Французы? Ить их. Я не вижу никаких французов. Эка оказия, - сказал он и перевернулся на спину. - Так! - выкрикнул он. - Капитана убило! Теперь я как капрал и старший по званию отдаю приказы!
  - Отдавай! - послышалось с нескольких сторон.
  - Гм.
  - Ну!
  - Бееегом! За мною! - выкрикнул он и коротко добавил, повернув голову в сторону Филагрия. - Ты тоже.
   Когда он поднялся на ноги и побежал, держа в одной руке ружьё, а в другой - пистолет, все поступили точно так же, кроме Филагрия. Он на минуту задержался, выуживая репей из волос. Но когда ухнуло снова, он вскочил и как ужаленный, набирающим ход паровозом, помчался за отрядом.
   Он бежал, проклиная неровности под ногами словно от них зависела его жизнь. Он то и дело ускорял бег, но силы понемногу оставляли его. Солдаты были перед ним и они даже не хотели думать о нём. Как вообще он угодил в это злополучное место? Неужели та штука в руках Павла наворотила столько делов? Этот прибор инопланетян вызывал нездоровое недоверие. Тьфу на него, когда кровь и ядра настолько реальны, что потоки воздуха за спиной не оставляли никаких сомнений. Надо было бежать, если хотелось выжить. Эта артиллерия французов или ещё кого не хотела оставлять камня на камне. Как будто они знали, куда бить.
   Он включил второе дыхание и ускорился настолько, что вскоре был в самом авангарде отступающих войск. Он чувствовал на своей спине взгляд Всеволода, но ему было как-то фиолетово. Широкоскулый Всеволод в общем-то неплохой человек. По крайней мере ничего не хотелось думать о нём дурного, когда другое дурное так и сыпалось с неба. Чугунные болванки, начинённые порохом - это не сказка про пиратов. Это реальность. И она то и дело сопровождалась взрывами у него за спиной. Иногда он чуть не падал с ног.
   Вдали показалась извилистая пыльная дорога, запруженная обозами и конными всадниками, а так же множеством отступающих пеших солдат в серой форме, безукоризненно белыми наплечными ремнями и нахлобученными, кто как, бескозырками с красными ободками. Дорога тянулась под небольшим углом от их холма. И скрывалась далёко впереди за широким частоколом хвойных деревьев в расселине меж небольших растянутых бугров, у которых виднелся строй резервных войск и ряды палаток. На некоторых возвышенностях были укреплённые позиции. В некоторых местах недалеко от дороги огромные чугунные пушки на огромных лафетах с огромными колёсами целились прямо в небо, вернее - в противоположную сторону от движения масс, время от времени окутывались клубами белого дыма и производили увесистый гром среди ясного неба.
  - Неплохие трофеи, - проговорил бегущий рысцой рядом с ним долговязый солдат с безкозыркой до ушей.
   Филагрий остановился и наклонился, положив ладони на колени. Ему надо было отдышаться. Мимо него проносились тела прошлого. А немного погодя перед его глазами нарисовались носки потёртых сапог.
  - Не стоим, - проговорил Всеволод. - Идём дальше.
   Филагрий выпрямился.
  - Ага. Щас. - проворчал он.
  - Чего? - выдал Всеволод и замахнулся на него пистолетом. - Я тебя...
  - На передовых редутах осталась конница! - выкрикнул удаляющийся долговязый. - Мы их сделали!
  - Заткнись, недоросль! - выкрикнул Всеволод.
   Наверное он был очень недоволен тем, что они отступали с взятых позиций. Или с того, что у них тут называлось позициями.
  - Идём, сынок, - сказал более дружелюбно Всеволод и цокнул на манер своего погибшего командующего. - Как сказал капитан, на месте разберёмся.
   Ноги у Филагрия заплетались. Холодный воздух ударил в шею, но он пошёл.
  - Послушай, приятель, - заговорил он. - Если ты себя чувствуешь словно в не своей тарелке, обычно ты как поступаешь?
   Всеволод прищурился на манер того солдата, которого он раньше видел.
  - Я обычно в свою тарелку кладу крупу и сухари из своего пайка. Тебе ещё надо подрасти, сынок. Потом говорить о своей тарелке. В полевых условиях особо-то не разживёшься.
  - Я не... А, - сказал Филагрий и махнул рукой.
  - Что а? Ты же шпион. А я с тобою как с маленьким ребёнком. Вот доберёмся до нашего лагеря. Ты сразу обретёшь свою тарелку.
  - Смешно, - угрюмо сказал Филагрий.
   Всеволод почесал бакенбарду и крутанул на пальце пистолет.
  - Послушай, - сказал он. - Почему курочек не нажимается? Это что, Тульские умельцы додумались до такого?
   Филагрий косо посмотрел на него.
  - Надо снять с предохранителя, - сказал он.
  - Это как? Cменить капсюль? - спросил он с неподдельным интересом и остановился.
   Было ощущение, что он переживает, что не знает что-то в военном деле. Не мудренно. Прослужить столько и не понимать как устроенно простенькое оружие в его руках.
  - Какую ещё капсюль, - сказал Филагрий. - Если хочешь, я могу показать тебе как это делается.
   Капрал уставился на него как на ляпнувшего, чего нельзя было говорить не под каким предлогом.
  - Ещё чего, - выдал он. - Ты же шпион. Я понял. Он на полувзводе.
  - Никакой я не шпион, - сказал Филагрий. - Достал уже.
  - Поговори мне, - сказал он. - Или разведчик. Или как у вас там? Спай.
  - Всеволод. Или как тебя там, - сказал Филагрий, который был уже сыт этими подколками. - Разве я с тобою не говорю на нашем языке.
  - Говоришь, не говоришь, - махнул рукой Всеволод. - Но я вас шпионов за версту чувствую. Принюхайся, - сказал он и подвигал ноздрями. - Разве ты не чувствуешь.
   Филагрий принюхался. Пахло порохом и мокрым воздухом.
  - Чувствуешь, - сказал Всеволод. - Это пахнет войной. А ещё мёртвой рыбой в бухте под Балаклавой. А ты тут как тут, не солоно хлебавший. Да ещё в странной одёже.
  - Обыкновенная футболка, - сказал Фил.
  - Дай-ка ещё раз гляну, - сказал капрал и щипнул кальку медведя на на нём. - Косолапый верно. Такие чудные рисунки никогда не встречал. Англичане горазды удивлять, но нашего батеньку им не сломить.
  - Какого батеньку?
  - Царя нашего. Батюшку. Не уж то ты не знаешь нашего царя?
  - Ах, да, - поспешил Филагрий, пока не случилось чего непоправимого. - Знаю, конечно. Кто ж его не знает. Манифесты всякие там выпускает. Заботится о народе. Любит народ да держит в ежовых рукавицах.
  - При нём мы всегда обуты и одеты, - проговорил Всеволод. - Не то, что его предшественник. Совсем слабеньким был. Чуть родину не потеряли в двенадцатом.
   Ох, ведь как. Так у них в армии политические толки не совсем угодные вышестоящему управлению. Или это ему только показалось.
  - Послушай сюда, - сказал полушёпотом Всеволод и поманил его рукой, что бы он немного наклонился.
   Филагрий наклонился. Всеволод приложил руку к губам и горячо зашептал ему на ухо:
  - Между нами говоря, шпион. Всё равно тебе никто не поверит. Так вот, между нами говоря. Поскорее бы наш царь-батюшка перестал выпендриваться и пошёл бы туркам на уступки. Греция - она всегда была Грецией. На перепутье разных народов. Право слово, ведь её только покусали. Разве ему не видно? Зато против нашего европейцы словно с цепи сорвались. Войну нам не выиграть. С их штуцерами мы безнадёжны.
   Филагрий разинул рот.
  - Но драться я буду до последнего, - сказал Всеволод и заговорщически подмигнул ему. - Мои сёструшки и тётушки будут мною довольны, - сказал он. Было такое ощущение, что он перед ними в долгу. Или ещё чего. Он опустил взгляд и фальшиво добавил. - А хозяин я хороший.
  - Может ты спалил сарай, - в шутку процедил Филагрий.
  - Ещё чего! - гаркнул Всеволод и приподнял ружьё. - А ну, шагай.
   Филагрий вздохнул и зашагал в сторону дороги, куда впрочем все шли.
  - Не туда, - выдал Всеволод. - Стой, - сказал он с упрямством четырёхногого существа.
   Филагрий остановился.
  - Идём параллельным курсом, - сказал он с небрежностью, на которую способен человек, который что-то утаивает.
  - Я думал, мы должны присоединиться к остальным, - повернулся Филагрий.
  - Заткнись, сынок, - сказал Всеволод и добавил. - Ты мне сейчас покажешь как из него стрелять.
   Филагрий шлёпнул себя по лбу. Вот его свербит так свербит. Всеволод тем временем нажал на какую-то неизвестную для него кнопочку на рукояти и из пистолета вывалилась обойма.
  - Это ещё что? - сказал он и наклонился, что бы поднять её.
  - Это обойма, - сказал Филагрий. - Но я полагаю, она тебе незнакома.
   Во времена однозарядных ружей слово "обойма" было действительно в новинку.
  - На, - сказал Всеволод и протянул обойму и пистолет. Потом наставил на него своё ружью. - Показывай.
   Филагрий безразлично принял пистолет в руки, вставил обойму в магазин, щёлкнул предохранителем, передёрнул верхнюю планку, взвёл затвор и выстрелил в землю, подняв облачко пыли.
  - Вот так, - сказал он. - Уловил.
   Ошарашенный Всеволод будто бы проглотил язык. Филагрий проделал ту же процедуру и ещё раз выстрелил. На этот раз егеря, которые ушли вперёд, повернулись в их сторону. Они вцепились в свои ружья словно бульдоги.
  - Понял? - спросил Филагрий. - Пушка отменная.
   Сам он плохо владел оружием, когда стрелял, поэтому стрелял на сравнительном удалении от капрала. Однако и этого хватило, что бы тот разинул рот от увиденного.
  - Для пушки маловат, ить его. Но ты так быстро его перезарядил, - сказал он. - Вот так тульские умельцы.
   Филагрию было только радостно это слышать. Ведь, говоря о тульских умельцах, он словно бы признавал тот факт, что он не шпион.
  - Или англичанские, - добавил Всеволод и протянул свободную руку. - Дай, попробую.
   Когда пистолет оказался у него в руках, егеря, которые было пошли в его сторону, замерли на месте.
  - Всё в порядке, братья! - выкрикнул Всеволод, не сводя глаз с оружия у него в руках и добавил тихо, что бы никто не услышал. - Вы только поглядите на эту диковинную штуку.
   Он, не глядя протянул ружьё Филагрию, а затем проделал похожие манипуляции и выстрелил в землю.
  - Какой он мягкий, - одобрительно сказал он. - Прямо как моя подушка с соломой.
  - Думаю, стоит поберечь патроны, - проговорил Филагрий, оперевшись на приклад ружья. Оно пахло незабываемо. Каким-то сладковатым порохом и отсыревшим деревом. Этот запах ему не мешал. - Иначе война будет проиграна, - пошутил он.
   Всеволод покусал нижнюю губу.
  - А сколько там капсюлей? - спросил он.
  - По-моему, - сказал Филагрий. - Их там осталось немного.
  - Немного - немного, - сказал недовольно Всеволод и нахмурился. Шрам на его лбу как будто жил своей отдельной жизнью. Вот и сейчас он вроде как бы улыбнулся. - Проверим потом.
   Всеволод поправил наплечные ремни и вытащил штык из-за пояса. Потом каким-то образом в петле портупеи оказался пистолет.
  - Вот так, - сказал Всеволод. - Дай сюда ружьё.
   Филагрий передал ему ружьё. Этим можно было завоевать доверие, чем он успешно и пользовался.
   Что бы не потерять штык Всеволод приладил его к дулу ружья и улыбнулся, обнажив почерневшие зубы.
  - Ты, сынок, я вижу прошаренный, - сказал он. - Не знаю, что там подумал наш молодой капитан, но ты мне нравишься. Даже, если ты и шпион, с тобою можно договориться. Или я не прав?
  - Я не шпион, - сухо сказал Филагрий и скрестил руки на груди.
  - Может быть и нет, - проговорил он. - Как ты знаешь. Как у нас говорят в народе. У страха глаза велики, - проговорил он и снова улыбнулся. - Сколько я служил и не могу припомнить на своих десятилетках, что бы шпионы были такими открытыми. Ты верно того, сынок.
   Филагрий несколько переволновался, но тем не менее его уже поддостали эти подколки.
  - А теперь что будем делать? - вместо чего-либо спросил он.
  - Извини, сынок, - сказал он. - Я обязан тебя доставить в штаб. Тобой займутся наши командиры.
  - Понятно, - сказал Филагрий.
  - Если бы я оставался по-прежнему херсонским казаком, - добавил Всеволод. - То обязательно за тебя поручился. А в регулярных войсках такая фишка англичанской рулетки не пройдёт. Они могут приписать и меня к шпионам. Но с другой стороны, чья бы корова мычала, - сказал он и заговорщечески подмигнул, что вывел из равновесия уже замерзаюшего Филагрия.
  - Мне всё равно. Мне бы, где погреться, - сказал он.
   Всеволод снял ранец и покопался в нём. Через некоторое время он достал кисет и высыпал на кусочек жёлтой бумаги, похожий на какую-то листовку, горсть табака. Табак мигом скрылся в деревянной трубочке с крашенным мундштуком, которая очень умело образовалась в руках солдата. Затем трубочка оказалась у него во рту. Он достал огромные спички и чиркнул одной. Затем, выпуская дым, проговорил:
  - Как тебя зовут?
  - Филагрий, - незамедлительно сказал он.
  - Филагрий, - проговорил он. - Хорошее имя. Нашего настоятеля у меня дома так же зовут, - сказал он и вытянул из ранца на свет что-то вроде утеплённой косоворотки. - На, держи, Филагрий. И не надо благодарностей.
   "Я и не думал," - подумал Филагрий и принял поданое в руки. Он тут же её напялил и почувствовал как стал согреваться. Она немного кололась и пахла хозяйственным мылом.
  - Хочешь? - спросил он, указывая на табак.
  - Нет, - сказал Филагрий.
   В это время от колоны отсоединился один из всадников и направил лошадь в их сторону.
   Капрал застегнул ранец и снова взвалил его на плечи.
  - Офицер, - проговорил он.
  - И что? - сказал Филагрий.
  - В общем, - протянул он. - Я буду говорить, если что. Говорить будешь, если выхода не останется. Понимаешь меня.
  - Понимаю, - проговорил Филагрий. - Чего тут не понять.
  - Вот и ладнёнько, - снова улыбнулся он.
   Офицер был в бирюзового оттенка статном, кое-где измазанном и порванном, мундире с золотистыми петлицами и тёмной меховой накидкой на одном плече. По почерневшим лампасам можно было определить, что он побывал в самом пекле. Фуражка на нём была словно башня на курантах. Сабля в узорчатых ножнах так и подпрыгивала на вздымающихся боках пегой лошади. Пегая лошадь под седлом фыркала и не терпеливо перешагивала с одного копыта на другое. От неё воняло порохом и одеколоном.
  - Почему не со всеми, капрал? - громким тембром выдал он, взгляд его был каким-то задумчивым.
  - Отступаем на свои позиции, как положено, господин вахмистр, - сказал капрал и пыхнул трубкой.
   Лошадь переменулась с ноги на ногу.
  - А это кто с тобою? - указал за его спину вахмистр.
  - Местный житель, - сказал Всеволод и махнул рукой. - Дурачок совсем.
  - Дурачок, говоришь, - сказал он и сделал круг вокруг Филагрия, наградив его подозрительным взглядом.
   Лошадь так и напрашивалась, что бы ей съездили по мордене. Она фыркала прямо на него. Филагрий придерживая нижние края косоворотки не смел даже двинуться. А лошадь фыркала и фыркала.
  - Что случилось с вашим подразделением? - проговорил вахмистр и отвернулся. - Почему вы такие разрозненные?
  - Сложно отступать, господин вахмистр, когда всех командующих поубивало, - дрогнувшим голосом сказал Всеволод.
  - Разберёмся, - сказал тот без тени сожаления. - Слыхал, что сделали мы и наши кавалеристы?
  - Нет, не слыхал.
  - На одном из редутов устроили англичанам такую сечу, что от их драгунов осталось одно только мокрое место. Эх-ха!
  - Этих англичан, ить их, нужно гнать взашей! Ура! - неожиданно выкрикнул Всеволод.
   Вахмистр состроил гримасу со смесью пренебрежения и отзывчивости.
  - Даже смельчаки Кардигана не изменили ничего, - тихо сказал вахмистр, повернул лошадь и пришпорил. - Ура.
   Всеволод сдвинул бескозырку на бок.
  - Нашего квартирмейстера и капитана тоже убили, земля им пухом, а капитан, которого ты видел, вообще был не из наших, земля ему пухом, - заявил он.
   Филагрий не совсем понял, о чём это он, но предусмотрительно промолчал.
  - Идём, - поманил капрал с трубкой в зубах. - Идём-идём.
   И они пошли в противоположную сторону от дороги.
  
   Упомянутый вахмистр был под началом доблестного генерала-лейтенанта и входил в состав гусарской бригады, которая штурмом овладела одним из редутов неприятеля. Вахмистр никак не мог надивиться утренним событиям и был под большим впечатлением. Время от времени, что бы отвлечь себя от тягостных дум, он гладил по гриве свою новую лошадь и шептал ей на ухо ласковые слова. Когда он поскакал в сторону егерей, то это был обыкновенный приказ вышестоящего командира. Проверка на предмет адекватности отступающих на свои позиции войск, некоторые из которых были разрозненными из-за потери своих командиров. Он вернулся в строй и проговорил одному из офицеров:
  - Ничего особенного. Так, местный житель-великан и капрал.
  - Ничего особенного? У нас здесь все особенные, - проговорил его собеседник. - А всяким местным жителям вообще не место на линии огня.
   Вахмистр не придал значения его словам и снова углубился в переживания о утренних впечатлениях, от которых не мог отделаться уже битый час.
   Гусары генерала-лейтенанта, который ехал где-то там впереди, показали превосходную воинскую подготовку и выдержанность в условиях тех трудностей, которые свалились на их плечи, когда командующий операцией с испанской фамилией отправил их на штурм одного из редутов. Всё бы хорошо. Это их работа. И радости по началу было очень много. И все были разгорячённые на жаровнях патриотизма настолько, что любому иностранцу лучше бы было не показываться им на глаза. В бригаде хватало своих иностранцев, но те были коренными и каким-то родными. Родными настолько, насколько может взрослый человек относится к ребёнку. Такая вот пылкая забота и ответственность порою возникала в их рядах. А к друг другу в рядовых и низших чинах они обращались не иначе как "братко."
   Взмыленные и напичканные овсом лошади готовы были ринуться хоть куда. Когда генерал-лейтенант вышел из палатки командующего, уверенно натянул кивер и распугал всех голубей возле входа, всем сразу стало понятно, настрой был боевым. Приказ был соответствующий планам командования, который готовился сравнительно долго, но стал известен только нынешним утром.
  - По коням! - выкрикнул генерал-лейтенант, поправил застёжку на своём воротничке и взобрался на горячего коня.
   Все послушно разместились на своих скакунах и устремились вслед за ним. Бригада в поле выглядела как наконечник невидимой гигантской стрелы, которая целенаправленно шла в мишень. На кончике трепетали разноцветные знамёна и стяги.
   Сначала были пешие турки, которые даже не успевали перезарядить свои ружья. Там уже сражалась их доблестная пехота. А под саблями неумолимой конницы они словно превратились в кур, которые не знали куда деваться и разбегались в разные стороны словно круги в болоте от брошенного булыжника. Их организация на этом участке напоминала это самое болото. Пушки были направленны в разные стороны, а провизия и провиант были разбросаны как попало и где попало. Наверное они слишком много натерпелись по ходу войны, если в итоге пришли к такому нелицеприятному полу разложению. Некоторые турки пытались стрелять, но то и дело мимо. Настолько был стремителен удар. Пришедшая раньше пехота закончила начатое, а бригада устремила свой свой взор на неровный рельеф местности, за которым, как обещали, были англичане со своими пушками. Их надо было нейтрализовать. Их надо было непременно нейтрализовать.
   Бригада была почти в полном составе. Где-то с краю был он. Обыкновенный вахмистр. Но себя он так не считал. Нет, он не обыкновенный вахмистр. Он тот, кто готов пролить кровь за свою родину и отечество. Он тот, кто будет убивать иноземных захватчиков, не щадя не только живота своего, но живота животины под ним. Животины, которую он любил. У неё было своё имя. Её он ласково называл её Пежкой, но всегда не забывал упомянуть любому любознательному, что шахматы тут не при чём. Ну или почти не при чём. И не надо так усмехаться. Она вам покажет. Он поднимал руку с хлыстом на уровень своего плеча и его товарищи по оружию, а иногда и не товарищи, разбредались в разные стороны. Шутками они конечно продолжали бросаться, но они понимали, что не стоит так напирать на человека, который был замкнутым упрямцем.
   Пежка взрыхляла почву под ногами и готова была лететь куда угодно, если на спине её любимый хозяин. Вахмистр улыбался в усы и смотрел на спину генерала-лейтенанта. Генерал-лейтенант покрутился на месте и пришпорил своего коня. Все всадники снова устремились за ним. Пежка немного нервничала. Это было в новинку для её хозяина, поэтому он продолжал подбадривать её на ухо ласковыми словами. Он достал сухарь и она с аппетитом уплела его. В этот самый момент они оказались почти в самом арьергарде. Но, когда она слопала сухарь, сил в ней как будто прибавилось. И не за счёт калорий, конечно. А за счёт любви своего хозяина.
   Бригада преодолела неровный рельеф и устремилась вниз с противоположной стороны, когда в тот самый момент Пежка вахмистра ускорила галоп и нагнала одного из гусар.
  - Ура! - послышался многоголосный хор.
  - Гляди, - сказал гусар и указал вниз. - Это их основная кавалерия. Драгуны.
   Это было не сложно определить особенно по их сверкающим нагрудникам и пышным плюмажам на шлемах. Они, не поддаваясь панике, мелькали среди недавно установленных палаток и стягов и торопились запрыгнуть на своих скакунов.
  - Ничего, - сказал вахмистр и Пежка встала на задние ноги. - Вперёд! - выкрикнул он отставшим на правах высокого чина.
  - Вперёд! - поддержал гусар.
   Пежка сделала аллюр и устремилась вниз по каменистому склону. Передовые части уже готовы были столкнуться с взбирающимися на своих коней англичанами. Англичане в отличии от турков никогда не разбалтывали своих подчинённых до пренебрежительного отношения к дисциплине. Дисциплина для них была священнодействием. Всякое священнодействие обязано было быть таковым в тот самый момент, когда служащий входил в святая святых, в ряды их армии, которая могла полностью обособиться от мирских проблем. Пусть разруха кругом. Зато они в начищенных сапогах и одеты с иголочки.
   Передовые части бурлящим потоком нахлынули на красномундирную обитель, некоторые мгновенно свалились со своих лошадей, но с ярой ожесточённостью начали рубить незнакомых им людей в шлемах с пышными плюмажами. Те были не из робкого десятка и оказывали с той же ожесточённостью достойное сопротивление. Лязгали сабли, гремели сбруи, тяжело падали тела. Кто-то истошно орал, хватался за голову и падал на колени. Многие молчаливо принимали свою участь. Один английский офицер, не успевший оказаться верхом, отмахивался пикой с вымпелом, на котором был изображён герб их эскадрона. Пика была уже вся мокрой и скользкой, когда он таки сложил голову рядом с одним из павших уланов. Он хотел что-то произнести, но ему не дали и этого. Рука безвольно повисла у склонённого вымпела в другой и он осел, даже не упал, но положил голову на колено. Лошади в авангарде ржали и в испуге пытались бросаться в разные стороны, но жёсткое и умелое управление всадников, вовремя поводивших сбруей и хлопающих по бокам, успокаивало их, хотя не оставляло для некоторых особо импульсивных никаких шансов, которые со всего размаху налетали на частокол деревянных пик и ежей, установленных прямо у входа в лагерь.
   Когда вахмистр столкнулся с первым из своих врагов, который уже успел сразить одного из его сослуживцев, групповой бой был в самом разгаре. Многие кричали, улюлюкали. Было такое ощущение. Кричали и улюлюкали, словно они были на каком-то празднике, нежели бойне. Сражение было нешуточным. Кое-где раздавались ружейные выстрелы. Пежка под ним брыкалась и вздорно махала хвостом. Одному англичанину она угодила копытом прямо в челюсть. Потом, когда он упал, впечатала его шлем в полог разрушенной палатки. Рядом с вахмистром сражался достаточно отчаянный гусар. Даже, когда вместо палаша в руках у него остался только обрубок он не преминул запульнуть им в стрелка, штуцер которого целился прямо в Пежку. Пежка не сдавала позиций. Ей не надо было указывать. Она прекрасно чувствовала своего всадника и сей факт не преминул сказаться на удачной подсечке вахмистра его первой жертве, которая в итоге ошарашенно глядела на свою отрубленную руку с палашом. Вахмистр замахнулся на противника своим оружием, но в какой-то момент ему показалось, что не стоило бы этого делать. У этого рыжего англичанина есть жизнь за бугром. А он его первым этапом пошлёт в виде смерти за бугор. Так он подумал. И уже было опустил палаш, но англичанин повёл оставшейся рукой и лошадь под ним повернула. Он был перед ним спиной. Как можно рубить человека в спину? Как вообще можно рубить человека? Кто-нибудь ему скажет? В это время гусар рядом с ним нагнулся, лихо подхватил пику с вымпелом из мёртвых рук англичанина и стал размахивать ей перед собой, отбиваясь от саблей пеших кавалеристов и от метко брошенного кем-то ранца. Безрукий англичанин ускакал восвояси. На его место пришёл свежий и молодой, а немного подуставший вахмистр только перевёл дух и продолжил умело махать палашом. Первым делом нужно было защититься и парировать удары противника, что он с успехом и проделывал.
   В отличии от молодых и полных сил англичан его бригада не отличалась молодостью, но на их стороне был опыт и они безропотно подчинялись этому опыту. Рубить с плеча - это пол дела. Рубить человека - это посложнее. Но всё, что внутри кипело в какой-то момент как будто проваливалось в какую яму, а на поверхности оставалась лишь борьба за свою жизнь. Даже патриотический дух становился невзрачной амёбой или микробом. Микробы - это вообще новая наука. И современные биологи не оставались в стороне. А своим опытом в свою очередь они делились с хирургами. Хирурги - это вообще херувимы с чёрными крыльями. С чёрными, потому что они любили оставлять людей без их конечностей. Каким могли бы быть люди, если бы они остались без конечностей? Почему-то здоровые об этом не ведали, до тех пор, пока вот в такой похожей человеческой и лошадиной свалке из блестящих звёздочек, которые могли оставить их мечи, петлицы и сбруи, не оставались без той или иной руки или ноги. Потерять голову - это уже совсем другая история. Вахмистр нажал на нить ребра палаша врага с такой силой и с таким остервенением, что враг не выдержал его мощного напора и повалился через седло. Каурый скакун вопреки своей воли наступил на своего седока.
   У гусара тем временем сломалась пика с вымпелом и он припал к гриве коня, когда почувствовал, что за спиной кто-то на него замахивается. Вахмистр это увидел и выхватил из-за пояса полевой нож.
  - Пригнись! - выкрикнул он.
  - Я и так пригнулся, - еле слышно проговорил гусар, уткнувшись лицом в гриву своего коня.
   Вахмистр швырнул нож и тот рукояткой угодил по шлему врага. Враг, обалдевший от такой наглости, перенаправил остриё своего оружия в его сторону, но почти одновременно переломившийся стяг угодил ему в кирасу и он тоже чуть не упал.
  - Не дайте уйти этим ****ям! - выкрикнул кто-то вдали.
  - Ура! - раздавалось тут и там. - За царя!
   А ещё вместе с этим продолжались улюлюкания. Словно некоторые позабыли о дисциплине и предались импровизации своих предков при охоте на косуль или свирепых зубров. Ржали кони и искры из-под их копыт так и сыпались. Твёрдое под их ногами превращалось в мягкое. Несчастные раненные только отчаянно разжимали пальцы, когда кого-то из них настигало копытище сверху.
   Воздух пропах порохом, потом, чем-то жаренным, краем глаза вахмистр заметил пылающею палатку, несколько тел полевых адъютантов, красных в красной траве вокруг и всё то, что могло получиться при перерубании той или иного куска тела.
   Англичанин выронил оружие и словно бы попятился. Гусар ускорил движение руками и упорно и целеустремлённо хотел попасть ему прямо в висок, но тот то и дело подавал назад торсом и он промахивался.
   Между тем надо было продвигаться дальше. Тут не было никакой артиллерии, но место представляло собой удобный плацдарм для развития наступления. Могучие и пышущие жаром англичане начали сдавать свои позиции, теснимые к плоскогорьям северо-запада, где виднелась слеза маленького озера. Пусть бегут, думалось вахмистру. Пусть бегут и не приходят.
   Вахмистр погладил по загривку свою Пежку и направил её вперёд, когда отчаянные гусар без оружия в руках помчался за перепуганным англичанином и когда более собранные толпы своих начали теснить менее собранные толпы неприятеля.
   У входа одной из палаток лежал драгун с белым фартуком и поварёшкой в правой руке. На фартуке было пятно. Было понятно, с ним уже не будут булькать ковши. За палаткой кипела схватка, где перевес находился на их стороне. Где-то вдали он различил силуэт с пышной старомодной треуголкой. Он дул в боевой рожок. То был один из английских офицеров, который, если спросили бы его в мирное время, сказал бы, что он предан своему деду за его доблестные подвиги во времена прежних войн, что он дослужился до такого звания, при котором он имеет полное право вносить видоизменения в свою форму. Этот вояка заметил его помчался по коридору из пыли и мелькавших сабель с уланской пикой в одной руке и рожком в другой прямо в его сторону. Вахмистр опешил, если можно было так сказать про всадника. Пежка не опешила. Она даже поняла, что он должен принять бой. Ведь так он её учил на протяжении многих и многих лет. Он должен принять бой. В таких ситуациях, когда на него и на неё мчится лошадь с безумным всадником, он непременно должен принять бой. Вахмистр вытянул палаш перед собою, остриём в сторону врага и хлопнул ногами по бокам Пежки.
  - Ну, давай, Пежка, - процедил он. - Не подведи меня.
   Пежка не подвела. Англичанин в старомодной треуголке рухнул, не успев и приподнять пику. Просто Пежка упала на её остриё всей грудью. Вахмистр не ожидал такого поворота событий. Мелькнул плащ англичанина и тот рухнул у ног Пежки. Только ноги Пежки начали подкашиваться. Она пошатнулась и упала на англичанина всем телом. Скакун англичанина вообще отбежал в сторону и делал вид, а может и не делал, что всё, что кругом происходит, его не касается. Вахмистр округлил глаза и посмотрел на всхрапывающую, дрожащую и испускающую дух лошадь под собой.
  - Пежка, - проговорил он. - Как ты могла? Почему ты это сделала?
   Много позже до него дошло. Ведь он не отдавал себе отчёта в том, что в пылу схватки он посмел не оценить угрозу противника. А ведь шансов у него почти не было. По крайней мере против пики с плавником-наконечником, представляющим собой одно сплошное лезвие. Отбить пику такой длины в прямом столкновении было почти нереальным. Пежка прекрасно представляла угрозу таких вещей. Многие годы в казармах сделали своё дело. Не оставалось никаких сомнений она пошла на этот шаг по одной ведомой ей причине.
   Вахмистр - её многолетний хозяин не удержался от слёз. По его скуле скатилась слеза и капнула сначала на его ус, а потом на гриву лошади. Не слезая с неё, он обнял её за шею и попытался заглянуть в её уставшие глаза. Она немного повернула голову и фыркнула.
  - Как я без тебя? - вопрошал он. - Ведь мы вместе столько прошли с тобою. И огонь, и воду, и медные трубы. Не только. Мы плавали с тобою в бухте красной от крови моряков, мы бились вместе с тобою на севастопольских пляжах мокрых от слёз ангелов. Почему ты оставляешь меня одного? Наверное я был слишком глуп, что решился принять бой. Пежка. Ах, Пежка.
   Пежка вздрогнула и больше не издала ни звука.
   Вахмистр понуро слез с неё и опустил к ноге палаш. В этот момент он был на волоске от гибели. Но ему помог ещё один гусар, который рубанул по плечу противника за его спиной. Противник вскрикнул. Вахмистр даже не обернулся и понуро побрёл в сторону холмов, откуда они прискакали.
   Он шёл. Кругом вертелись и фыркали поджарые лошади, а он не слышал. Кругом раздавались лозунги, а он не слышал. Кругом раздавались душераздирающие крики и стоны, а он не слышал. Кругом проносились проклятья, а он не слышал. Англичане что-то кричали на своём языке. От своих слышны были только: "Ура." В запале понемногу все как-то притихли. Но независимость суждений некоторых западных вояк не воспринималась никак.
  - Фаер, - крикнул кто-то. - Вэр хорс.
   Кто-то попытался выполнить приказ. Раздался взрыв и за спиной понурого вахмистра прокатилось горящее колесо от телеги.
  - Ну и ну, - сказал кто-то из своих и вроде бы покачал головой, но понурый вахмистр этого не слышал.
   Он вошёл в гущу схватки, где жар сражения не утихал ни на минуту, и вздохнул. Один гусар упал плашмя под ноги. За ним - другой. Лошадь со всадником сиганула куда-то через бочку с дождевой водой. Бочка упала и затопила протоптанную песчаную поверхность под его ногами и намочила спину гусара. Пузыри воды окрасились в красное, забурлили и с чавкающим звукам ушли в почву, коснувшись его сапог.
   Он шёл и не обращал внимание на жар сражения. Который время от времени затихал. А некоторые глаза, глаза своих и врага, перенаправлялись в его сторону. Так по крайней мере могло показаться кому-то, но только не ему. Войска кружились словно в хороводе. Мёртвые и раненные гусары и драгуны перемешались настолько, насколько могли судить по ним некоторые свои и чужеземцы. То есть до той черты, когда становилось непонятно, кто свой, а кто чужой. В глазах плыло.
   Драгуны тем временем дрогнули и один за другим, кто был ещё в силах стали покидать поле боя.
   Вскоре всё было кончено. Но предусмотрительный генерал-лейтенант вопреки возражениям многих не стал закреплять начатое и решил отойти назад. Развивать успех для него оказалось выше его сил. Таким образом обыкновенные солдаты находили повод для разочарований. А историки будущего находили повод для обвинения. Хотя вина генерала-лейтенанта по большему счёту была в том, что он и его подопечные позволили себе убивать людей. Впрочем эта же вина лежала и на вражеских представителей армии. Эти даже пришли откуда-то из-за бугра, по указке своих руководителей. Руководителей, которых трудно было назвать руководителями, трудно было назвать ибо они не шли в драку вместе со всеми, а отсиживались в своих уютных кабинетах.
   Вахмистр в бытность свою очень молодым, когда лелеял мечты, наползающие одна на другую как колоды не краплёных карт, никогда не задумывался о том, насколько может быть безобразна война. Он рос, становился уверенней в некоторых утверждениях, к которым он по молодости относился с прохладцей, когда какой-нибудь военный приходил к ним в дом и разговаривал ночи напролёт при свечах, потому что в его доме лампадное масло берегли, о деле народном. Народ должен слепо повиноваться указки свыше и делать всё ради блага своего, иногда делал он безразличные выводы из их этих разговоров, хотя они строили из себя независимых людей. Ради блага? Повелительные наклонения скрашивались иллюзорными религиозными мотивами. Мотивами, которые должны были вколачиваться в головы каждого, кто имел несчастье родиться при строе, в котором порядок зиждился на устоях прошлого, отметавший ошибки по этим устоям в своём фолианте прав как некое недоразумение. Несовершенные правила, включая закрепощения большую часть народа в сельскую кабалу. Отсутствие каких-либо гуманных уравниловок, несмотря на появление недовольных этим строем. Причём по большинству эти недовольные появлялись из высших классов. Всё это как-то не очень сказывалось на растущем организме вахмистра, который на тот момент был, страшно сказать, всего лишь учащимся гимназии. Всего лишь для его предков. Для его дедов и бабок, убелённых сединами и носившим расфуфыренные старомодные парики, для его отца и матери, которые соблюдали строгие канонические правила, доставшиеся им по наследству, и соблюдавшие посты, давным-давно пришедшие извне, со всеобщим упрямством отказов от всяких альтернативных вариантов. Когда-то что-то было и верным, но в новом, претерпевающим постоянные изменения мире, где заявляли о себе Фарадей и Дарвин, что-то казалось только чем-то для тех, кто соблюдал правила свои и чужие, из года в год. Просто им так надо было. Из года в год. Это могло превратиться в бесконечность, если бы не новые люди. В новом всегда должно быть что-то новое. Желательно в лучшую сторону. Вахмистр был не из таких, но в молодости его особенное, но не предвзятое отношение к миру как миру в мире, как к некому непревзойдённому постулату было каноническим. Оно к несчастью постоянно захламлялось старыми правилами его родственников. Такими не зыблемыми в кавычках, как убивать врага - это правильно. Нет. Это совсем не правильно. Он всем нутром этому противился. Но в конце концов он сдался. Поэтому он как-то собрал себя в другую сторону. Нет, даже не собрал, а решил после непринуждённых разговор с родственниками в гостиной с полосатыми кушетками и вычурными спинками. Мода проходит. Остаётся право. Старое как мир, но право приравненное к постулатам природы. По этому праву ты обязан прежде всего служить своей стране, не щадя своего мнения. Пространство огромно. В этом пространстве живут много народа. И каждый народ. Нет. И каждый человек есть мир, который хранит своё окружение как он его ценит. Об этом он иногда задумывался. Может быть даже не в такой формулировке, но это бессознательно выбивали из него, каждый вечер его заставляли штудировать право и наказывали ему, что он делать может, а что не может. Наказывали неумолимым наказанием. Прутьями по рукам, если убежал с друзьями строить лодку. Прутьями по рукам, если не пришёл на обед вовремя. Прутьями по рукам, если не выучил стихотворение Ломоносова. Ломоносов в его возрасте и не думал как-то выучивать стихотворение Ломоносова. Он просто любил своё дело. А вот будущий вахмистр не любил этого. Он весь без остатка отдавался учёбе. А потом родителям приспичило отдать его в армию. Хозяйство было в запустении. Так почему же не отдать? Вахмистру не особо нравилось насилие. Ещё с малых лет он не позволял себе даже мухи не обидеть. А если на него садился комар, то он терпеливо дожидался, когда тот сделает своё дело. Животных любил. Любил своего ручного сурка, любил дворнягу во дворе на цепи. Когда подрос, решил снять её с цепи. Но если она наброситься на прохожего? Нет, не могла его дворняга такого натворить. Он отцепил дворнягу. В тот же день она набросилась на прохожего. Вина была не в нём. Этого он не понимал. Вина была в предках, которые так старательно натаскивали её. И его по совместительству. Вахмистру нравилось оружие. Только и всего. В оружии была сила. Только правильно ли сила, заточённая в них использовалась. Когда его отправили в кавалерийскую школу, он отметил для себя, что к его мнению прислушались. Наконец-то прислушались. А прислушались к тому, что он хотел именно в кавалерию, где верным другом ему могла стать обыкновенная лошадь. Она могла быть верной, чем не мог похвастаться ни один из его друзей. Может быть он был слишком замкнут. Накануне крымской войны, когда царь проявил предсказуемое упрямство и не смог договориться с некоторыми иностранцами, точившими зуб на православные конфессии, у будущего вахмистра появилась Пежка. Так ласково он её назвал из-за её окраса. Она была жеребёнком орловских пород. Поговаривали, её родители были не совсем здоровыми лошадьми и постоянно не слушались. То есть были дикими, несмотря на породу. Таких лошадей обычно забивают как рогатый скот или отпускают. Так что, что стало с её родителями, было не совсем понятно. Он был счастлив. Он её вырастил. Каждое утро он начинал со встречи с нею. Пежка всегда прислушивалась к нему. Ей как будто того и надо было. Если чего она не понимала или не хотела принимать, он прислушивался к ней. У них возникло что-то вроде взаимопонимания. Вахмистр не раз удивлялся её сообразительности. Однажды он подвернул ногу в конюшне и, прихрамывая, двинулся к казармам. Так Пежка заржала вся и задёргалась в своём стойле словно место потеряла. Она ржала до тех пор, пока он не обратил на это внимание. Он чувствовал, что она хочет ему помочь. Он сел на неё из благодарности и она самостоятельно отнесла его к казарме. Потом конечно офицеры ругались. Но что с них взять? C тех, кто всю жизнь занят навязанными правилами. Хотя он тоже был занят навязанными правилами. Правила есть правила, думал он и не предпринимал никаких усилий к какому-то их изменению.
   Однажды Пежку забрали для нужд каких-то вышестоящих чинов. То ли телегу с провиантом доставить в нужный пункт, то ли карету с размалёванными дамами из высшего общества отвезти на смотры в уезд. Причём размалёванные дамы были дочерьми какого-то генерала. Было не особо важно. Важно было то, что он места себе не находил и кусал свои кулаки в казарме под всеобщий храп бравадных соратников. На тот момент он не был вовсе вахмистром. Он был обыкновенным младшим вахмистром, в шапке которого готова была задержаться любая канарейка или мышка, если он даже был совсем рядом. Он сидел за столом в столовой под излюбленной паутиной, до которой не доходили руки ни одного повара. Все были словно заняты своим делом настолько, что уборщики из уланов, которые выполняли приказы всякого, кто выше их чином, предпочитали сыграть в картишки, нежели лезть на стол. А младший вахмистр то и дело не давал им никакого позволения. За столом в столовой под излюбленной паутиной он наворачивал свою баланду и грустно смотрел в очаг повара за приоткрытой дверью. Если они заберут его Пежку, он им этого не простит. Он никак им этого не простит. У него не было друзей в казарме. Вернее они были одним названием. У него не было подруг. У него не было много кого. Пежка скрашивала его будни. Однообразные будни муштры и консервирования правил. Пежка была живым пятном в его душе. Светлым пятном как солнце. Он любил эту лошадь обыкновенной человеческой любовью. Когда Пежка воротилась, он был в не себя от радости. Уланы на тренировках даже перестали тренироваться. Настолько они удивились их горячему объятию. Никогда они не видали такого горячего объятия. Горячие супы видали, даже обжигались, а вот горячего объятия - нет.
   Поскольку он очень был расстроен этим непредвиденным событием, ему поспешили подобрать лошадь прямо в полевых условиях. Ему досталась лошадь одного из погибших гусар. Подобрали с уклоном на то, что бы она была хоть чем-то похожа на прежнюю лошадь несчастного вахмистра. Она тоже была пегой. Это его нисколько не успокоило. Пежка есть Пежка, думал он, такой нигде не сыщешь Согласившись с тем, что они рано или поздно вернуться, он грустно посмотрел в сторону прежней своей Пежки и почесал новой Пежке за ухом. После этого он запрыгнул на седло. Она даже не слышала его. Она не слышала его еле заметные движения рук или ног, что бы указать на малейшие изменения, происходящие рядом или не очень. У него то и дело возникало ощущение, что он уселся на агрегат в тренировочном зале, нежели на свою лошадь.
  - Эй, - кто-то сказал у него за спиной. Это был тот гусар с обрубком пики с вымпелом врага.
  - Да, - отозвался он.
  - Мы их сделали, братко, - сказал гусар. - Вместе. Ты и я.
  - Да, - улыбнулся через силу вахмистр. - Ты мне помог больше, чем я тебе.
  - Не скромничай, - сказал гусар. - Мы в одной цепи.
   Только тут до него дошло, что он старше по званию, а разговаривал с этим в сущности безусым гусаром словно на равных. Это ему понравилось. Вопреки всякому захламлению уставом. На войне люди становятся ближе. Вопрос был не в том, как развязать войну, что бы люди стали ближе. А в том, как сделать так, что бы в мире люди стали ближе как на войне. Как бы это парадоксально не звучало. Вахмистр расслабленно ахнул и повернулся вперёд.
  - Но, - устало сказал он, и лошадь стремглав помчалась по взгорьям Балаклавы.
   Он чуть не упал.
  
   Они прошли немного. Всего несколько шагов, когда бывший казак перед ним остановился и наклонился. Он повёл рукой в клубах дыма из трубки. Филагрий подошёл к нему и взглянул из-за его плеча на то, на что тот уставился. Это был цветок. Обыкновенный цветок. Немногочисленные заострённые полу сжатые беленькие лепестки на высоком стебельке. Бутон был наклонён к земле.
  - Цветок, - проговорил Филагрий и наморщил лоб от дыма.
  - Не простой цветок, - отозвался Всеволод.
  - Ну, да, - сказал Филагрий. - В такое-то время.
   Он никак не мог привыкнуть к тому факту, что время года вокруг него мгновенно словно хамелеон изменилось. Так или иначе, но насторожиться стоило. Что он с успехом и проделывал.
  - Это подснежник, - сказал Всеволод и выпрямился. - А вернее безвременник.
  - Слыхал, - сказал Филагрий.
  - У этого цветка есть прекрасная возможность цвести даже в плохую погоду, - сказал Всеволод.
  - У природы нет плохой погоды, - проговорил он.
  - Вот-вот, - улыбнулся Всеволод. - Это очень правильно, сынок. А для этого цветка особенно. Он живёт себе и живёт. И не причиняет никому вреда. Просто качает головой и приговаривает:"Ах, что эти дикари учинили снова? Когда же они договорятся? Когда они поймут, что мир превыше всего?"
   Филагрий посмотрел на него как на недоумка из прошлого. В шуточной манере.
  - Так и говорит? - спросил он.
   Всеволод улыбнулся шрамом на лбу.
  - Так и говорит, - сказал он и затушил трубку.
  - Может быть, - сказал Филагрий. - Это здорово получается у тех, кто созерцает. Суета вокруг для них только повод призадуматься. А нужны ли некоторые действия, когда можно поступить иначе? Даю ногу на отсечение, если они не смеются над теми, кто представляет себя огнедышащим драконами, которые решили спалить несчастное мирное селение. В этом селении - заблудшие люди, найдут оправдание те. Вот так и живём. Находим оправдание тому, что не оправдывается. Стоит ли расширенная граница слезы ребёнка? Стоят ли идеалы, которые предписывают повиновения перед тем или иным культом или фетишем, дворового счастья? Не думаю.
   Всеволод воззрился на него как на учёного.
  - А ты не настолько глуп, сынок, как может показаться на первый взгляд.
  - Да, брось, - проговорил Филагрий. - Каждый рано или поздно к этому приходит. Вопрос только в том, хватит ли ему силы воли заявить об этом во всеуслышание. Как правило нет. Людям нужно за кем-то идти только потому, что им не хватает самостоятельности. А те, что за рулём обычно портятся. И им не хватает какого-то экстрима.
   Всеволод почесал под бескозыркой.
  - Ладно, - немного погодя сказал он. - Пойдём к своим. В штаб так или иначе тебя надо доставить.
   Фил сделал вид, что не услышал и присел возле подснежника.
  - Красивый цветок, - сказал он. - Он как бы и есть обратная сторона того безобразия, что вокруг творится.
   Всеволод шлёпнул прикладом ружья по свое коленке.
  - Я считаю, - продолжал незадачливый путешественник во времени. - Что то, что вокруг творится, есть результат богобоязности, которую навязывают себе многие. Когда есть страх, есть и управление.
  - Сынок,- сказал тот. - Ты очень хорошо рассуждаешь. Мне даже захотелось тебя похвалить. Но ты не понимаешь одной вещи. Гармония не должна строится на страхе.
  - Вообще-то я о том же, - перебил его Филагрий. - Кстати. Я никакой не шпион. Я из будущего. Поначалу мне показалось, когда я здесь оказался, что это какая-то шутка. Даже мог предположить, что идут какие-то киносъёмки. Но увидев воочию всё, что творится вокруг, понял, что я далёк от истины. Как вы далеки от истины, что я не шпион.
  - Вот как ты завернул, - раскрыл рот Всеволод. - Что это ещё за киносъёмки? Съёмки сушёной рыбы с чердака, что ли?
  - О кинематографе можно говорить часами, - проговорил Филагрий.
  - Ты говоришь на непонятном языке, сынок. Я делаю выводы. Ты всё-таки шпион.
  - Всеволод, опять ты за своё, - проговорил тот и улыбнулся.
   На него очередной раз нахлынула общительность. Он даже перестал мёрзнуть.
  - Не говори со мною так, - сказал Всеволод и приподнял ружьё. - Ну-ка, вставай, Филагрий. Пойдём-ка.
  - А может быть не надо, - сказал он.
  - Надо, надо, - сказал предок. - Я тебя за версту чувствую. Шпион - он и есть шпион, - и добавил чуть тише. - Или псих.
  - А пистолет, думаешь, тебе оставят?
   Всеволод тренькнул пальцем по ружью.
  - Смекалкой получу награду, - прищурившись, отреагировал он. - А когда меня отпустят домой, я не попрошусь обратно.
   Филагрий встал на ноги и поёжился.
  - Ну что ж, - сказал он. - Так уж и быть. Кстати, войну мы проиграем.
  - Ах, ты негодяй, - выдал Всеволод и ткнул дулом ружья ему в спину. - Пытаешься меня завербовать. Не выйдет. И твои толки никто не будет слушать. Мы все патриоты своей родины. И я только буду рад, если тебя накажут кнутом.
   Филагрию ничего не оставалось, как двинуться в сторону дороги. Потрёпанные егеря смешались с основными войсками. За его спиной брёл с оружием на изготовку ещё один егерь, менее потрёпанный и с хитрецой в глазах.
  - Я наверное что-то неправильно понял из твоих слов про царя, - проговорил он. - Про Грецию. Своих не оставляем и в беде не бросаем.
  - Конечно, - глухо проговорил Всеволод. - Своих не оставляем и в беде не бросаем. И ещё, против православной церкви не смей даже слово молвить.
  - Я и не молвлял, - сказал он. - С чего ты взял? Я говорил о людях, а не о народах или религии.
  - Вот и молчи, ить тебя, - проговорил егерь.
  - А мир во всём мире для тебя абстрактное понятие?
  - Как... кой-какой мир? - переспросил он.
  - Мир во всём мире.
  - Абс... - проговорил и запнулся он, затем остановился.
   Филагрий повернулся.
  - Абстрактное понятие, - сказал он. - Ну то есть "неразборчивое."
  - Я постарше тебя, сынок, - недовольно буркнул Всеволод. - И твёрдо знаю, что всякими новомодными словечками опытного человека только с толку можно свести. Завязывал бы ты с этим. Ах, нет, - сказал он и махнул рукой. - Что я говорю? Что толку втолковывать таким недорослям? Ты меня всё равно не поймёшь.
  - Противоречиво, - сказал Филагрий. - Но ты действительно постарше меня. Ты постарше меня настолько, насколько ты себе и представить даже не можешь, - и нравоучительно добавил. - Мир - это не болото.
  - Ты опять меня пытаешь свести с толку. А, ну, пошёл.
   Филагрий повиновался. А что оставалось делать.
  - Между прочим, - продолжил он. - У меня была возможность выстрелить в тебя. Но я этого не сделал.
  - А, - сказал Всеволод, не удивляясь своей рассеянности. - Бывает. Эка оказия.
   Дорога была всё ближе и ближе. Ближе и ближе. Уже слышался гул голосов людей и лошадей. Последние то и дела ржали как побитые зверюги. На обозах была поклажа в виде трофейного провианта и бочек с надписью: "FOOD." На одной из них пылился порванный турецкий барабан. Рядом шли пленные. Он это понял по беспорядочно маршировавшим поникшим безоружным солдатам в другой форме и тюрбанам с кисточками. Рядом ехал всадник в сером с обнажённой саблей и перебинтованной челюстью. Он то и дело поглядывал в его сторону. Ему показалось, что пыль под ногами идущих и скачущих становилась всё выше и выше.
  - Слушай, - сказал раззадоренный своим остроумием перед предком Филагрий. - Раз уж мне предстоит сгинуть в плену. Не мог бы ты сказать, какой нынче год?
   Ответом было молчание.
  - Я на полном серьёзе, - сказал он и смело повернулся.
  
   Что только не может быть в жизни. В жизни может быть всякое. Это особенно заметно тому, кто с выражением скуки на лице перелистывает страницы в интернете. Возможно скука его стала скукой потому, что с ним этого самого всякого не происходит. Что это всякое обходит его стороной. Гм, ну да, так сказать, не происходит и обходит его стороной, если конечно не считать сети, которая почему-то поднадоела. И это та сеть, что превратила планету в клубок, та, что вещается при помощи невидимых волн и лучей, которые в свою очередь преодолевают гигантские расстояния между спутниками и земной поверхностью, которая в свою очередь словно была создана, что бы её покоряли. Так или иначе, если брать более важное всякое, оно может быть и не обходило кого-нибудь стороной, если бы чуть больше проявлялось внимание к себе. Именно к себе. Жилось бы, а не существовалось. Но даже в таких ситуациях пришедшее кое-где всякое не гарантировало быть достаточно разнообразным, потому что существовали правила, не согласовано обойти которые представляло собой чертовски сложную штуку. Верно или не верно, но тем не менее существовали определённые моменты в жизни у каждого, которые наполнялись неким всплеском. Всплеск может быть разных размеров и форм. Иногда у него есть определённое название. Например, адреналин. И если кто-то оставался обделённым то, только потому, что кто-то не предпринимал абсолютно никаких усилий. По мнению Филагрия, когда он, например, прогуливался по вечернему Немальску, в случае с ним таковыми усилиями могли быть даже его ярко выраженные скептицизм и прагматичность.
  
   За его спиной никого не было. Конвоира и след простыл. Больше того. Не было склона холма. Холма вообще не было. Напротив лежал огромный валун в птичьем помёте из песчаника. За валуном виднелась морская синева. На него пахнуло бризом и тиной. Под ногами в метре от него на каменистой поверхности лежал его пистолет. Он подошёл к пистолету, поднял за ствол и повернулся. Дороги не было. Была лишь песчаная поверхность и довольно таки высокие каменистые возвышенности на небольшом отдалении от него. Кое-где сидели, усаживались, махали крыльями, пикировали птицы. Дикий пляж. Он тянулся вдоль пенящихся прибрежных волн вдаль. И вдали превращался в некую косу, где камней вроде было поменьше.
   Ну вот. Только он начал мириться с новым бардаком в его жизни, как снова очутился невесть где. Не слишком ли много ли для простого уборщика в детском саду, думал он. А ведь день только начинался. Только тут вечерело. Раскрасневшееся солнце клонилось к закату. Горланили чайки. Этого не может быть. Он закрыл глаза и сунул пальцы в уши. Когда он их открыл, всё было по-прежнему. Как будто так и надо было. Как будто мир кашлянул и его снесло куда-то в иные сферы. Он поглядел на себя и обнаружил, что косоворотки на нём как будто и не бывало. Словно она была сшита из сахарной ваты, которая в таких-то условиях и растаяла. Было тепло. Действительно. Грязная футболка с медведем липла к телу. Порванная грязная рубашка перевязанная на правой руке напоминала о ране.
   Он обошёл валун и устремил свой взор на море. Море казалось тёплым. Более того. Парным. Бирюзовое и качающиеся. Оно словно в какой лагуне манило, что бы прошептать на ухо ласковые слова. Коснуться кожи и оставить незабываемую нежность. Оно не таило в себе никакой угрозы. Оно просто было. Огромное и сгибаемое. Оно хотело только одного, что бы все восхищались им. Может быть оно этого и не хотело, но лодки рыбаков в его времени возвращаются из него с грузом поводов для восхищения.
   Он, не долго думая, ускорил шаг и подбежал к кромке воды. Потом он скинул изрядно поднадоевшие ботинки вместе с вонючими носками, засучил брюки и погрузил ноги в прибрежные воды. Вода действительно была тёплой. Настолько тёплой, насколько может быть тёплым здоровое теплокровное животное. Он прошёлся по мелководью. Ноги то и дело скользили по гладкой гальке и ракушкам. Пахло морем. Пахло настоящим морем. Солёная вода вместе с водорослями, которые виднелись под её прозрачной поверхностью. Он поёжился от некоторого волнения не только в его ногах, но и в теле, посмотрел на солнце и чихнул. Потом посмотрел снова на воду. Скорее это всего черноморское побережье, подумал он. А что же может быть ещё? Кроме того, судя по побережью, он находился совсем недалеко от своей изначальной цели. С другой стороны, мало ли вот таких побережий в мире?
   Филагрий вспенил воду под ногами и зашёл по колено. На прозрачном дне у его ног плавали мелкие рыбёхи. Он даже заприметил матовое тельце медузки.
  - Ого, - вырвалось у него.
   Не ядовитая ли она? Да, в коем-то веке, в его случае это можно было понимать буквально, вырвался на море и вот теперь он стоял в нём. Причём впервые. Впервые в своей жизни. Он стоял в море. По колено. И что какая-то медузка испортит ему весь его насыщенный день? Вряд ли. Он в это не верил. Медузка тем временем подплыла к нему ближе. Он вздрогнул и вышел из воды.
  - Ещё чего, - сказал он.
   В детстве как-то его ужалила пчела. Ему хватило того раза и той боли что он испытывал, когда выронил стакан у высокого автомата, наполненного галоном газированной воды. Тогда она ему весь день испортила. Но много позже почему-то яркие впечатления того дня сохранились в памяти, а вот болевой осадок - нет.
   Он вернулся к своим ботинкам. Вытащил из-за пояса пистолет и положил рядом с ними. Это было опрометчиво. Местность казалась довольно дикой. Так ему почудилось. Но он не хотел об этом задумываться. Потом он вытащил телефон из кармана и потыкал в кнопки. Телефон к вящему его удивлению загорелся. Но после заставки по малюсенькой шкале в углу экрана он понял, что связи не было. Неужели он в настолько дикой местности. Телефон не стоило терять не на минуту. В любой момент могла возникнуть связь. И тогда он непременно ей воспользуется. Его вещи в сумке остались где-то далеко, друзья были ещё дальше. Но он в любое время мог им позвонить. Родственникам. Тому же Антону, например. Правда, после недавних событий, его немного трясло. Но то был не Антон. Не может быть, что бы это был Антон. С другой стороны, если это не Антон, то кто? Голограмма инопланетян. Он насмотрелся фантастических фильмов в своё время. Или ещё что. Эти удивительные создания очень напоминали аистов. Крыльев не было, но всё же. Видимо то, что он имел честь посмотреть тогда в их неком кинотеатре, и было их обителью. Да, условия эволюции безжалостны к попустительству и наоборот благосклонны к чутким. То, что они развились до такой степени, говорило о том, что они и внешне должны были выглядеть совершеннее людей. Наверное так оно и было. Если брать во внимание может быть какие-то неведомые вселенские эталоны, которые являлись законами природы. Может быть он чересчур был подозрителен, но то, что они пытались управлять его сознанием, он никак не мог воспринимать лучше того, так как в итоге во многом и поступил. Нельзя было не учитывать мнение тех, с кем они так благостно обращались. В итоге они даже ему позволили уйти. Если не это недоразумение с Павлом и Кикимором, то он возможно был бы уже в Феодосии. Кикимором. А ведь это имя они как бы невзначай придумали. И он был не против. Штука в том, что он уже начинал относиться к этим созданиям как к людям. Правильно ли это? Покажет либо время, либо они сами. Хотя он может быть никогда не увидит их больше. Может быть он не увидит и своих больше. Вот незадача. В каком он времени находился, он не представлял. Но судя по недавним событиям, он был в девятнадцатом веке, что не могло не пугать своей неестественностью. Что это за штука была в руках у Павла? И почему это произошло именно в том месте. У Филагрия могли родиться соображения на этот счёт. Возможно в это место стекалось время словно талый снег. Когда-то ему по наследству от деда достался старенький Жигули с проржавевшим днищем. На полу в салоне под тяжёлым ковриком и обшивкой было множество неровностей. Эти неровности то и дело меняли своё положение. Особенно после плохих дорог. И в эти неровности стекало всё, что могло вылиться сверху, включая талый снег с обуви. Иногда приходилось очень тщательно следить за салоном. Возможно тот овраг был одним из таких мест, которое образовывали динамические неровности. Возможно время стекалось в него как талая вода. А те камни, которые выкладывала та божья коровка, были своего рода катушками в транзисторах. Версий могло быть множество, но та версия, которая пришла на ум усталого Филагрия, была в его ситуации достаточно правдоподобной.
   Он сидел на песке и смотрел на закат. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. Ничего не напоминало цивилизацию. Он боялся представить, куда он попал и поэтому боялся даже пройтись, поглядеть по сторонам. Кораблей вроде не наблюдалось. Летали только птицы. Большие и маленькие, но в основном чайки. За его спиной они шумно устраивались на гнездовье. Иногда в водной ряби виднелись чьи-то плавники. Они могли принадлежать кому угодно, включая акул.
   Он положил телефон на песок и достал паспорт. Паспорт как паспорт. Его физиономия на фотографии для незнающего его человека могла показаться подозрительной. Он вообще редко смеялся. А когда в фотостудии намеренно делали его серьёзным, он стал больше похож на угрюмого, нежели серьёзного. На песок выпал билет. Немальская прописка одиноко поблёскивала печатью в вечерних сумерках. Он положил билет в паспорт, а паспорт - в карман. Мало ли что. Хотя кому нужны в дикой местности подобного рода бумажки. Даже не в дикой. Разве человек не свободен? Почему он должен зависеть от подобного рода вещей? Естественно ради порядка. Но порядка какого? Порядки бывают разные. Порядки бывают и у марионеток. Хотя у феодалов было проще с этим. Так думал Филагрий. Вольные просторы могли вызвать множество дилемм.
   Он порылся в карманах. В карманах в общем-то больше ничего и не было. Даже денег. Они наверное вывалились под Балаклавой. Всё осталось в сумке. Вот засранство. Но тужить он не стал. Незачем.
   Так он и сидел, ожидая чего, не зная чего. И ночной темноты. Нет. Он её не ждал. В ночной темноте может быть кто угодно. К тому же по часам на телефоне время доходило только до полудня. Спать ему хотелось, но что б особенно сильно... Нет. Надо что-то делать. Надо хотя бы выяснить, где он и в каком времени, раз уж на то пошло.
   Он поднялся, подбежал к воде и умылся. Вода была морской. Солоноватой. С такой водой он обычно не встречался. Это несравнимо с речушкой у Немыльска, где он иногда проводил время в приятной компании. Но родные места всё же родные места.
   Воздух был наполнен всякой мошкарой, но это не помешало ему снять футболку и завязать её у пояса. Вместе с этим он аккуратно отлепил от раны кусок рубашки. Следы зелёнки и немного запёкшейся крови. Рана вроде затягивалась. Нездоровых почернений не наблюдалось. Он ополоснул руку в море и протёр чистым краем футболки. Надо пользоваться моментом. Он вздохнул.
   В Феодосии он должен был быть завтра. Может быть он в районе Феодосии? Догадки-догадки. Его спина мгновенно покраснела от укусов множества мелких и назойливых созданий, но было терпимо. Это даже его бодрило в какой - то мере.
   Потом он надел ботинки, не притрагиваясь к носкам, сунул пистолет за пояс и взял телефон в руки.
  - Если никого не встречу, так поймаю сеть, - произнёс он вслух.
   Для слуха человека из прошлого, каким был, к примеру, Всеволод это звучало бы дико. Обычно сетью ловят. Сеть она на то и сеть, что бы ею ловить. Например, всяких изворотливых рыбёх в море у его ног. Филагрий улыбнулся и двинулся вдоль берега навстречу сгущающейся темноте.
   Шёл, не встречая никого и ничего, как будто в каменном веке или на заре времён. Темнота сгущалась и сгущалась, а кроме птиц, скал и моря в общем-то ничего и не говорило о том, где он мог находиться и с чем столкнулся. На горизонте солнце почти зашло. А в нос ударял морской запах. Настолько свежий и ярко выраженный морской, что могло почудиться, что море переживает эпоху своего расцвета и что время, в котором Филагрий очутился, скажем так, невзначай, на самом деле было тем самым временем, когда не было такого понятия как, к примеру, "капрон."
   Со стороны скалистого рельефа послышался гул или уханье. То ли уханье, то ли ещё что-то, чертовски напоминающее уханье. Скорее смесь. Смесь уханья совы и мычание коровы. Не более, не менее. С другой стороны это могло быть всё что угодно. В полубольном воображении Филагрия, как он считал, на ту минуту могли возникнуть всяческие образы, включая говорящих камней. Камни не могут и не умеет разговаривать. Всем известный факт. Можно было конечно предположить, что то ветры, гуляющие в пустотах песчаника. Ухание вскоре напоминало сплошное, изредко прерывающиеся, "У-у-у," нежели сигналы птиц, которых на берегу было множество и у которых ареал обитания представлял собой не лесные заросли. Обычно этот звук мог встретиться именно там. Филагрий не придал бы этому самого внимания, если бы не одно "но." Звук начинал усиливаться. Может за ним кто-то чертовски бездарно следит. Или хочет напугать. Он шёл как будто из той возвышенности перед ним, которая больше всего выдавалась вперёд и как исполинский плавник почти перегораживала пляжную тропу. Что бы обойти эту возвышенность, нужно было непременно пройтись по мелководью. А может быть там есть глубокие впадины. Филагрий стоял возле осыпающегося склона и гадал, как ему лучше поступить. Возможно там есть какие-то пустоты, через которые можно было бы просто пройти или хотя бы проползти. Или лучше взобраться наверх по осыпающемуся склону, стараясь держаться твёрдо на ногах, насколько это возможно. Все "За" и "Против" не выдерживали никакой критики, поэтом он решил обойти скалу по кромке моря. Море там как будто шумело чуть сильней. Ветер задувал в уши песчинки и скалистую крошку с пляжа. На лице и зубах оставался хрустящий налёт. Филагрий подумал о том, что не помешало бы найти источник пресной воды. От морской кожа сохла. Да и попить бы не помешало. Он вступил прямо в ботинках на мелководье и уверенно пошёл вперёд, огибая выступы скалы. Под ногами смещались округлые камушки и ракушки. В какой-то момент ему показалось, что он вот-вот шлёпнется в яму и даже замахал руками, удерживая равновесие. Поток воды усиливался. Причём при ударе о скалу, он возвращался обратно, что создавало некий дискомфорт, напоминающий водоворот. Он передвинул ногу в другую сторону и всё равно подскользнулся и провалился на глубину.
  - Ах, что б вас, - выругался он.
   Дно было под ногами, но вода доставала чуть ли не до плеч. Он двинулся вброд, упрямо шагая вперёд.
   Уханье или уканье тем временем начинало оглушать. Может быть самолёт какой решил взлететь прямо со скалы и управляет им талантливый изобретатель и по совместительству является недотёпой-недоучкой. Или боевой отряд древних воинов выстроился клином на скале, где в авангарде находились горнисты или трубачи. Таким образом они подготавливали себя к купанию. Идиотские предположения, которым отдавал себе отчёт Филагрий, нисколечко его не смущали и могли затмить всё на свете, когда вдруг внезапно откуда-то сверху из тёмного пространства скального уступа вынырнуло непонятно еле видное в сгустившейся темноте создание. Оно ухватило уборщика за оба плеча и приподняло вверх. Посыпались неясные образы. Хлопанье и холодок на затылке напоминало птичьи повадки. Это гигантская птица схватила его, промелькнуло у него в мыслях. Филагрий начал отчаянно вырываться. Это ему не помогло. Он поднимался всё выше и выше, пока не оказался у края макушки скалы, куда его без особых церемоний и сбросили. Странное существо сделало круг над ним и, так сказать, прискалилось рядом, на самом краю. За его спиной волновалось море. Филагрий отступил на шаг. Над его головой начали колоться звёзды, а над головой существа к тому же были... рога. Обыкновенные рога. Довольно высокие и разлапистые. Блестели два огромных глаза с припущенными веками. Огромный кожистый нос издавал пыхтящие звуки. Это был чёрный бык. Несомненно бык. Или корова. Только вот он стоял на задних ногах как минотавр из греческих мифов. Тело было человеческим. Голое чёрное словно отполированное человеческое тело в набедренной повязке на манер кожаной юбки. Хоть что-то от цивилизации. Пропорциями, формой и ростом напоминало тело качка, такого как Павел. А ещё, что тоже вызывало немалое потрясение, у него были крылья за спиной. Крылья. Только они скорее напоминали перепончатые мушиные, нежели птицы. Самые настоящие мушиные крылья. Прозрачные с плавными узорами из борозд и бороздочек. Бык сложил их у себя за спиной будто гигантское насекомое.
  - Кто ты? - разинул рот Филагрий.
  - У-у, - произнёс бык, замерев как истукан.
  - Ты крылатая корова, которая не умеет разговаривать? - в недоумении поинтересовался Филагрий.
  - У-у-у, - произнёс бык.
  - Что ты собираешься делать? - произнёс Филагрий, скрестил руки на груди и поёжился от ветра.
  - У-у-у, - произнёс бык.
  - Так и что дальше? - сказал Филагрий. - Наверное мы разговариваем на разных языках.
  - Он не умеет разговаривать, - раздался бархатный спокойный монотонный как движение коляски по колее на ступеньках в переходе голос у него за спиной.
   Филагрий вздрогнул и медленно повернулся. Перед ним в нескольких метрах от него был человек человеком, только в светлой подпоясанной бечёвкой хламиде на плечах, словно сошёл с какой фрески или античного кувшина. Он был кудряв и бледен. Молод и без следа щетины на лице. Лице настолько правильных пропорций, что ему бы в пору сниматься в каком фильме. Глаза лучились неестественными огоньками, а высокий лоб был обхвачен неким обручем, напоминающим вьющийся плющ или виноградную лозу. Оголённые ноги были в сандалиях. Человек был широкоплечий и статный.
  - Это обыкновенный тавр. Бык, если непонятно, - без доли акцента сказал человек. - Я не наделил его разумом. Я только придал ему свойства минотавра и мухи. Захотелось сделать что-нибудь из ряда вон выходящее.
  - Из ряда вон выходящее, - повторил Филагрий и снова посмотрел на быка, который и не думал сдвигаться с места.
   У Филагрия даже кружилась голова от того, какая высота находилась за его спиной. Не меньше пятидесяти метров. Это уж точно.
  - Я тут так, - сказал между тем человек и утомлённо посмотрел на ногти своей правой руки. - Решил немного расслабиться. А то бесконечные веселья тоже утомляют, скажу тебе, незнакомец. Кстати. Ты кто?
   Филагрий было открыл рот, но человек его перебил.
  - Нет-нет, не торопись, - сказал он и замахал правой рукой перед собою, словно что-то скидывал. - Догадаюсь сам. Раз уж ты говоришь на этом замечательном языке, ты из будущего. Причём, судя по акценту, ты откуда-то с Востока. Я не могу ошибаться. В этом вопросе особенно.
   Филагрий, не мало поражённый услышанным, снова было открыл рот, но человек снова его перебил.
  - Скифом ты не можешь быть, - произнёс он. - Они слишком не отёсаны. Иногда мне кажется, они придут сюда только для того, что бы устроить здесь бардак. Ах, бардак, бардак...
   Человек подошёл ближе. От него пахло оливковым маслом и какими-то освежающими бальзамами.
  - Наверное, - произнёс он, приложив пальцы к подбородку. - Ты из империи. Из долгоживущей восточной империи. Золотая Орда таким временным промежутком не может похвастаться. Да и на татарина ты не похож. Хотя можно предположить, что ты был у них на посылках. Ты был у татаров на посылках? - спросил он.
   Филагрий уже не знал, отвечать ему или не отвечать, потому что этот подтянутый молодой человек постоянно нёс странные вещи. Он в общем-то тоже был горазд нести странные вещи, но говорить не спешил.
  - Нет, - за него ответил человек. - Вижу ты в некотором недоумении, славянин. Наверное хочешь знать кто я? Я прав?
  - Не мешало бы, - наконец выдал Филагрий.
   Человек негромко рассмеялся.
  - Я бог, - сказал он и выждал пятисекундную паузу. Не дождавшись никакой реакции, он добавил. - Обыкновенный бог. Моё имя Дионис. Может быть слышал о таком?
   Филагрия немного затрясло. Пришельцы, война, а теперь ещё и бог. Судя по имени - грек.
  - Да неужели? - сказал он недовольно и посмотрел на быка. - Может он не бык вовсе?
  - О чём ты? - сказал Дионис. - Ты мне не веришь?
  - Как сказать, - сказал Филагрий и почесал оголённое плечо, где проступало покраснение от рук быка. - Верить и воспринимать всё за чистую монету всегда горазд. Только если бы это было убедительно.
  - Ты мне не веришь, - проговорил Дионис и он поднял со скалу небольшой камень.
  - Не знаю, - сдался Филагрий.
  - Вот, смотри, - сказал Дионис и сделал взмах или пас правой рукой над камнем.
   Камень словно бы ожил, стал более поддатливый что ли.
  - Ты я вижу хочешь пить, - сказал Дионис и протянул ему самую настоящею виноградную кисточку из зеленоватых виноградин. - Это прекрасно тебя освежит, славянин.
   Филагрий тут же взял её и начал разглядывать.
  - Да, - сухо сказал он. - Отлично, - сухо сказал он и съел несколько виноградин.
   Дионис рассмеялся.
  - Ты хорошо справляешься со своей ролью, - сказал он. - Как зовут тебя то хоть?
   Филагрий жевал виноград и не хотел вовсе ничего говорить, покуда не проглотит этот действительно чертовски освежающий экземпляр растительного мира. Виноград не был чересчур сладким, а таким как надо. Для спелого немного забродившего продукта характеристика "такой как надо" было самой подходящей.
  - Жуй, - сказал Дионис, обнажив сахарные зубы. - Жуй. Пей.
  - Что это за рекомендации такие?
  - Да, нет, ничего, - сказал Дионис, скрестил руки на груди и посмотрел на быка. - Тебе нравится мой тавр?
  - Нравится, - сказал Филагрий. - Он меня вытащил из воды и притащил сюда. По этому делу я думаю лишь одно. Спасибо. Но как мне слезть отсюда?
   Дионис надменно хмыкнул.
  - Все вы просто гордыней страдаете, - сказал он и нахмурился. - И эти ваши оскорбления. Но когда я несу вам феерические времена, вы тут как тут. Безропотные. Больше вина, больше веселья, больше оргий. А что взамен? Взамен " Хи-Хи" да " Ха-Ха." Во все времена проку от вас не дождёшься, кроме укрощения своих и чужих потребностей.
  - Вообще-то я сказал "Спасибо," - сказал Фил.
  - И не похвалил моего тавра, - сказал он.
  - Тавр - ничего так, - на всякий случай собрался Фил. - А что он ещё умеет, кроме того как летать?
   Дионис расплылся в улыбке.
  - Землю вспахивать, - ответил он.
  - Прелестно, - сказал Филагрий и посмотрел на неподвижного тавра, который то и дело дёргал ушами.
  - Как звать то тебя, славянин? - снова спросил Дионис.
  - Филагрием, - сказал Филагрий.
  - Филагрием, ты забавный малый, - сказал Дионис и хлопнул его по плечу. - Пойдём. Не бойся, у меня там ступеньки. А Мелиноя в эти места не захаживает. Тут слишком многолюдно, - пошутил он.
   Филагрий последовал за ним. Они немного спустились по покатой поверхности. Под ногами то и дело сползали камни и под крик птиц потревоженного гнездовья нырнули в трещину в склоне. Он немного притормозил, что бы разглядеть ступеньки. Из темноты, куда первым нырнул Дионис, заплясали отсветы язычков факельного пламени. Дионис вынырнул из-за поворота грубо высеченного лестничного каменного пролёта и с выражением недовольства уставился на него.
  - Ну что, Филагрием, ты идёшь или нет? - сказал он. - Не пугайся. Мелинои здесь нет.
   Фил осторожно начал спускаться. Ступеньки казались мокрыми. А низкий потолок над ним - ещё и ненадёжным. В нём было множество неровных кристаллических образований и яшмы. Впрочем как и в стенах. Капала вода. Свистел ветер в трещинах. Ступеньки спиралью уводили вниз. Под ногами хрустел базальт. Шли они сравнительно не долго. Внизу было что-то вроде тамбура и выход на другую сторону побережья.
  - Филагрием, - сказал Дионис. Не всё знает этот бог, раз уж неверно понял как его зовут. - Это чудное место. В Меккенах обязательно найдутся поэты, которые будут слагать о нём свои словоблудные стишки.
   С этой стороны растительности было побольше. Да и склоны были поровней. Кое-где встречались даже деревья. А на горизонте проступали явственные очертания чёрной горы. Она шевелилась будто была живая. На самом деле это качались макушки её деревьев. Вершина горы была неровной и больше напоминала нечто потухшее, которое давным давно жило и росло славным исполинским младенцем.
   Дионис беззаботно покружился и нырнул в некую рощицу с колючим кустарником, опутанным виноградной лозой. Там был ещё один спуск. Внизу была небольшая поляна, застеленная каперсами. В неверном неполнолунном свете серебрилась роса на траве. Неподалёку было множество похожих рощиц.
  - Где мы? - осведомился Фил.
   Дионис махнул правой рукой, прикрепил к магнолии свой факел, повернулся и зыркнул на него будто на пришельца.
  - Это место - колыбель новой цивилизации, - сказал он и снова взмахнул правой рукой словно отбрасывал что-то. - Я буду родоначальником её. Тебя устраивает такое объяснение?
  - Не то, что бы устраивает, - начал было Фил.
  - Помолчи, - сказал Дионис. - Всё увидишь сам. Я повторю именно для тебя свой ритуал. Мне нравится, когда прохожие восхищаются мной. Особенно такие, которых и не ждёшь вовсе. Не скрою ты меня удивил. Но, судя по другим твоим возможностям, я быстро сделал вывод, что ты вовсе не бог. И не злопыхатель. И не коварный покуситель на мою жизнь, нанятый моей мачехой. Она до сих пор не может успокоиться, что я всё таки родился. Ты просто заблудился во времени как может заблудиться человек в лесу. Филагрием, несмотря на то, что я молодо выгляжу, я достаточно пожил, что бы судить о тебе так, - сказал Дионис и щёлкнул пальцами.
  - У-у-у, - раздалось за спиной Фила.
   Фил никак не мог отделаться от мысли, что эти звуки никак не напоминали мычание. Он повернулся и посторонился. Тавр всё это время бесшумно следовал за ними. Или может быть он спорхнул со скалы. Как муха. "Эге-гей, - подумал он, - Где мой рассудок?" Для быка спорхнуть со скалы особой проблемы не представляло. Тавр прошёл мимо него, грозно поглядывая по сторонам, дёрнул ушами и встал рядом с Дионисом.
  - Мой верный бык, - сказал он. - Одному тебе не справиться.
  - У-у-у.
  - Нет. И точка, - сказал Дионис и щёлкнул ещё раз пальцами.
  - Му-у, - раздалось откуда-то со стороны.
   С другой стороны небольшой поляны послышался треск кустов. Филагрий даже подумал не закрыть ли ему глаза. В последнее время он привыкал ко всему. С другой стороны, он никак не мог отделаться от мысли, что он угодил в нечто, неподдающееся объяснению даже учёному. Как его угораздило здесь очутиться, одному богу известно. В этом случае, Дионис на эту роль подходил как нельзя лучше. Филагрий пытался найти всему рациональное зерно, с кем бы или с чем бы не сталкивался. Но даже аисты были более реалистичными, чем тот кудрявый черноволосый человек, который время от времени взмахивал правой рукой. Потому что его не должно было быть на самом деле. Всё очень просто. Мир реален, но не сказочен. Может быть он только делает вид, что он бог? Может быть он просто актёр и фокусник? Вполне возможно. Хотя Филагрий уже был готов поверить всему, что угодно. Начиная от того момента, когда он проснулся в вагоне у себя на верхнем месте, он то и дело испытывал напор полнейшего фиаско своих довыдов и объяснений. Дионис и тавр тем временем двинулись навстречу тому месту, откуда доносился треск. С той стороны, где должно было быть море, был бугор. Шум моря был еле слышен. На поляне стояла почти полнейшая тишина. Даже ночных насекомых не было слышно. Повторился треск и из кустов выкатилась телега. Телега была деревянной и скрипучей. Шесты для впрягания волочились сзади по земле. А на телеге восседал белый... бык. Нога на ногу. Копыта в боки. Рога чуть поизящнее. Может даже и не бык, судя по вздутиям на груди, а не по вымени, которого не было, а быкиня. То есть корова. Но то и дело хотелось назвать быкиней. Больно она огромной была.
   Телега подъехала к Дионису, который произнёс что-то короткое, обращаясь к быкине, на незнакомом языке. Быкиня долго не заставила ждать.
  - Опять, - сказала она звучным как звуки колокольчиков женским голосом. - Долго ты меня будешь изводить своими нелепыми выходками. Мне уже не хочется быть быком. И почему собственно быком? Я ведь девушка.
  - Фетида, - произнёс Дионис. - Потерпи немного. Ведь ты мне никогда не отказывала в помощи. Ты ведь знаешь, другого быка просто нет. Он сбежал. А мне больно то охото бегать за ним по этим необжитым местам.
  - Поймай кабана. Их тут полно, - заявила она.
   Дионис рассмеялся.
  - Фетида, прекрати так шутить. В мекенах тебя не поймут.
  - А мне это надо? Я вообще предпочитаю редко выбираться на сушу, - сказала она и посмотрела на Филагрия. - И кто это у тебя там за спиной? Почему я должна на этом языке разговариваить? Выглядит как потрёпанный жизнью божок.
   Дионис повернулся и блеснул глазами от факела на магнолии.
  - Это Филагрием. Он из будущего. Я бы так сказал. И он очень интересуется моими возможностями.
   Филагрий в общем-то и не проявлял особого энтузиазма по выяснению его возможностей, но в его словах была доля правды. Всегда интересно поглядеть на нечто, что никогда не встречал.
  - А что он умеет делать? - спросила Фетида.
  - Это человек, - сказал Дионис. - Так сказать, Хомо Сапиенс. Человек разумный. Славянин.
  - Тааааак. Начинается, - недовольно сказала она. - Зачем ты его сюда притащил? Всяких посторонних тут не хватало.
   Филагрий почувствовал себя словно мелкая рыба в сети. Достаточно некомфортно. Какие он мог предпринять усилия? Никаких. Он мог убежать. Но зачем и куда? Вот так вот. Он стоял в нескольких метрах от говорящего быка с женским голосом и кудрявым весельчаком и не мог сдвинуться с места. Он словно бы прилип. Ну или почти прилип. Он то и дело переминался с ноги на ногу. Море где-то там билось о скалы, а он ещё не высох, а в ботинках хлюпало.
  - Фетида, у тебя наверное что-то плохо со слухом. Я же сказал. Он интересуется моими возможностями. Не каждый день встретишь человека, который приходит на мои тайные светопредставления.
   Фетида слезла с телеги и на задних копытах подошла к нему. Филагрию пришлось задрать голову. Рога поблёскивали в лунном свете. На мгновение ему показалось, что она претерпела некоторые изменения словно сбилась матрица. Перед его глазами мелькнул образ высокой красивой девушки в одной полупрозрачной хламиде. Кудрявые волосы были обтянуты обручем. В больших хитрых глазах буйствовало море. Она открыла рот и издала звук, напоминающий пение дельфина. Филагрий от неожиданности вздрогнул.
  - Ты не такой, - сказала она, погружённая в бычье тело. - Ты совсем не такой. Даже те люди будущего, которых я встречала, всегда проявляли страх, если были уверены в том, кто я.
   Филагрий смерил её изучающим взглядом.
  - Наверное, - сказал он. - Причина в том, что мой день слишком был необычным. И он вроде ещё не собирается заканчиваться. А ещё я немного устал.
   Фетида чуть наклонила голову.
  - Филагрием. Так тебя величать? Ты наверняка знаешь, что этот нежелательный ребёнок может натворить. Если ты хочешь, что бы этот нежелательный ребёнок продемонстрировал свои возможности перед тобою, то ты должен быть готовым ко всему. Он очень непослушен. С младых лет его преследует мачеха, что бы убить. Этот эпизод его жизни очень проявляется на его характере. Иногда ему надоедает лицезреть как во имя его происходят празднества. Ему надоедает глядеть на людей, утопающих в грязи, в которых помыслы о общем счастье незаметно перетекают в химеру. Которая противна и ему. Не только мне или тебе. Мне хочется верить, что ты понимаешь о чём я говорю, Филагрием. Ведь я нереида, которая способна безжалостно убивать людей, но прежде привлечь их красотами глубин морских. Я признаюсь тебе в этом. Как признаётся тебе и Дионис. Дионис, подойди сюда.
   Дионис в это время возился у телеги вместе с тавром.
  - Ну, что такое Фетида. Я готовлю светопредставление. Ты с ним поаккуратнее.
  - Подойди сюда, - велела Фетида и притопнула копытом.
   Дионис повиновался.
  - Дионис, - сказала Фетида. - Ты ведь убиваешь людей?
  - Не думаю, что стоит об этом...
  - Дионис, - грозно сказала Фетида. Она явно умела менять интонации с превосходной виртуозностью. - Филагриему нужно знать, с кем он имеет дело.
  - Он имеет дело с богами, - сказал Дионис.
  - А ещё?
  - С богами, которые могут приносить не только радость, но и страдания.
  - Да, - сказала Фетида. - Ты убивал людей.
  - Да, - сказал Дионис и томно махнул рукой. - Но я виноват был в этом...
  - Кто-то не так на тебя посмотрел, - перебила его Фетида. - Помнишь префекта когорты?
  - Это тот, что ещё не родился?
  - Я его отдала таврам, над которыми ты снова решил смилостивиться.
  - Они более достойный народ, чем эти развязные римляне...
  - Тавры в свою очередь принесли его в жертву Ифигении. Нашей молоденькой и несчастной Ифигении. Заслужила ли она такой жертвы?
  - Нет, - твёрдо сказал Дионис.
  - Это её очень опечалило, - сказала Фетида. - Но спасение утопающих дело рук самих утопающих. Префект когорты знал о беспокойствах на этих берегах. Его отряд и мизинца нашей дорогой Ифигении не стоил. Если посмотреть с точки зрения пользы для мира. Но, когда принесли в жертву префекта когорты, сразу стало ясно, особенно для Ифигении, что она стала богом, которым она не хотела быть. Ей стало ясно и ещё одно. Если бы она была человеком, то после этого жертвоприношения ей, она мгновенно бы стала дешёвкой.
  - Это да, - сказал Дионис. - Мы не из той породы.
   Фетида скрестила копыта на груди и примяла кустарник у ног.
  - Так что, - сказала она, обращаясь к незадачливому путешественнику во времени. - Мы тебя предупредили.
  - Фетида, прекрати, - рассмеялся Дионис. - Пойдём уже вспахивать землю. Наши молодые тавры заждались.
  - До встречи, - сказала быкиня и послала воздушный поцелуй копытом.
   Она пыталась его напугать. А ему что-то было не особо страшно. Может быть причина состояла в том, что его недоверие наткнулось на неверие. Ведь он всегда считал мифы мифами. Ничего более. Как можно не доверять несуществующему созданию? Это всё равно, что ожидать что-то плохое от кентрвильского привидения.
   Фетида прошагала к телеге, которая почему-то стала похожей на огромную кривую потрескавшуюся от времени соху, а Дионис подмигнул ему.
  - Не обращай на неё внимания. Она слишком консервативна. А так в кругу своих обожаемых родственников она и медузы не обидит. Смотри лучше сюда, - сказал он и снова махнул рукой. В руке появился кнут или что-то, что очень напоминало кнут с золотистым хлыстом. - Они у меня поработают. Ведь бог - это прежде всего созидатель. Кроме того, я не только созидатель, но и развлекатель, - сказал он и подпрыгнул на месте.
   Филагрий хлюпнул ботинком.
  - Приступим, - сказал Дионис.
   Фетида и крылатый тавр тем временем впряглись в соху. Крылатый тавр между делом стал обыкновенным чёрным быком. Дионис подскочил к ним со спины и щёлкнул хлыстом.
  - Н-ну, пошли, мои дорогие! Вспахайте эти пустоты и песчаные пустоши, что бы людям жилось здесь вольготно! Осталось совсем чуть-чуть всего каких-то тысяча гектаров! Вперёд на сопки!
   Быки тронулись с места и земля под наконечником сохи начала взрыхляться.
   Ничего особенного в этом зрелище не было, но богам верно было виднее. Дионис пуще всех старался. Задница белого быка то и дело сама подставлялась под удары. В этом было что-то от иррационального. Быки обычно так не ведут себя. Время от времени они мычали. Филагрию даже показалось, что спина Диониса взмокла. Настолько он был энергичен. Судя по его стараниям, нечасто ему приходилось двигаться.
   Филагрий смотрел им вслед, но даже и не пытался идти за ними. Ему хотелось присесть и переварить всё услышанное и увиденное. Он присел на землю и свесил руки между коленями. Если это актёры, то у них не плохо получается. Если это боги, то наверное ему лучше поспать.
   Он прикрыл веки, но тут же раздался отдалённый голос Диониса:
  - Хей-Хо!
   Это ему напомнило бескрайние прерии диких телевизионных передач. Перед глазами заструились две красноватые дорожки. Он открыл глаза и увидел взметнувшиеся на высоту птичьего полёта белые и красные искры. Они как будто шли. Они расплескались под острым углом друг к другу из тёмного пятнышка внизу, которым были вспахиватели.
   Фейрверк прямиком из древнего мира, подумал Филагрий, прилёг на спину в каперсовый куст, подложил руку под голову и не выпрямил ног. Небо было густым и многообещающим.
  
   Ему приснилась Ольга. Она сидела в светящимся белым пространстве на лафете чернильно-чёрной пушки в театральном трикотаже и короткой юбке, подперев подбородок рукой. Она сидела в позе задумчивости. Она сидела прямо как сидел бы он, если у него не было настроения и он, к примеру, присаживался на ступеньку крыльца. По крайней мере в периметре его работы. Ольга сидела в позе задумчивости и грусти. На её скуле как у клоуна была нарисована синяя плямба слезинки. Кудрявые волосы были стянуты на затылке резинкой.
  - Ах, Фил, Фил, - проговорила она. - Почему ты не послушал меня? Почему ты ушёл? А я ведь влюбилась в тебя почти.
   Филагрий подошёл к ней, сел на корточки, и протянул руку. Она посмотрела на него как на потерянную вещь и протянула ему руку, которой до этого подпирала подбородок. Он взял её руку в свою руку и легко поцеловал в ладонь.
  - Оля, - сказал он. - Я и сам немного озадачен. Наверное привычка.
  - Привычка, - сказала она и вздохнула. - Сколько ещё крови нам попортит эта привычка. Нужно избавляться от привычек, от стереотипов. И жить так, как считаешь нужным. Как хочется нам.
  - Оля, - сказал Филагрий. - Твоими устами бы мёд пить, но если бы даже я и остался, я мог разонравиться тебе, потому что тебе нравились мои свойства. К которым я привык. Я поступил как считал нужным.
  - Привычка и делать как сердце велит не одно и тоже, - сказала она, высвободила руку и взъерошила ему волосы. - Считай как хочешь.
   Она встала и зацокала каблуками в сторону сиреневой портьеры на белом.
   А Филагрию оставалось только вздыхать.
  
  - Эй, - послышался хриплый голос и его потеребили за штанину. - Ты спишь? Просыпайся. Разлёгся тут.
   Филагрий приподнялся и протёр глаза. Перед ним возвышался растрёпанный бородатый субъект с бутылкой в руке. Своим телом он закрывал солнце. Поэтому разглядеть его представлялось достаточно затруднительно. Филагрий ещё раз протёр глаза и поднялся.
  - Ты что тут разлёгся? Потерялся? - процедил сквозь зубы бородатый субъект, обдав его перегаром. - У меня тут, знаете ли, караул.
  - Какой ещё караул? - сказал Филагрий и посмотрел на бородатого субъекта.
   Это был невысокий крепкий человек в лопапейсе на голое тело и в удлинённых шортах со множеством застёжек. В руке у него была бутылка с коньяком. Этикетка в общем - то этого и не скрывала. Его немного качало.
  - Где я? - спросил Филагрий, не дождавшись ответа.
  - Что? - спросил бородатый.
  - Где я? - повторил он и огляделся.
   Он находился на какой-то возвышенности. Возвышенность представляла собою зазубренный край некого плато, внизу под которым стелились луговые холмистые просторы и, даже не надо было приглядываться, распластался город в бухте на берегу морского залива. Маленький довольно, но красивый. Его можно было называть и большим посёлком. На побережье бросалось в глаза его пёстрое многоцветие. Аккуратные чистые домики рядами выстроились вдоль всего побережья. Прибрежные участки представляли собой наличие ярко-жёлтого пляжа у высокой набережной с шеренгой гипсовых фонарных столбов вдоль парапета, наличие причала для яхт и лодок, наличие калейдоскопа широких крыш броских комплексов и гостиниц. Противосолнечные зонты и зонтики представляли собой совсем огромное изобилие. И среди всего этого бродили полуголые люди. Они словно маленькие человечки жили своей отдельной жизнью, находясь буквально в нескольких шагах от соседа. Кроме того он заприметил округлую площадь, возвышающуюся над побережьем, которую украшал памятник какому-то бородатому мужику с тростью. За городом, нельзя не упомянуть, бросалась в глаза огромная гора с лесом и неравномерным частоколом возвышенностей и бугров. Гору он эту вроде видел накануне. При звёздном свете.
  - Наверное перепил, - сказал бородатый.
   От него явственно ощущался перегар, он будто вспарывал носовые пазухи.
   Филагрий посмотрел ему в лицо. На лбу у него была то ли родинка, то ли блёстка какая, потому что родинкой всё таки трудней было назвать.
  - Что у тебя на лбу? - перевёл тему разговора Филагрий.
   Борода у него была пышная. Как у деда Мороза. Он то и дело её поглаживал и вроде как не задумывался о том, что на его лбу что-то весит.
  - Ты вообще кто? - проговорил он и посмотрел на его оголённый торс и пистолет за поясом. - Ты случаем не из тех?
  - Каких ещё тех? - спросил Филагрий.
  - Ну тех. Экстремистов, - сказал бородатый.
  - Побойся кого угодно, - собрался Филагрий. - У тебя что-то на лбу весит, - повторил он.
   Порывы ветра, то и дело поднимающегося внезапно и так же внезапно никшего, чуть не оттолкнули его на самый край. Там где внизу виднелись бисерки машинок.
   Неужели всё прошло? Неужели всё позади? Неужели он вернулся в своё время? А может быть ему всё только приснилось? Последний вопрос естественно так и напрашивался.
  - А чем плохи экстремисты? - выдал бородатый и поднял руку, что бы содрать что-то со лба и положить в карман.
   "Наклейка, что ль," - подумал Филагрий и кашлянул.
  - Ты мне задаёшь какой-то вопрос не в тему, - сказал он. - Экстремистам в нормальном обществе всегда не рады.
  - Особенно тем, кто носит с собою гитары, а не это, - бородатый указал рукой на пистолет за его поясом и улыбнулся.
   У него были сильно выпирающие жёлтые зубы как у травоядного.
   Филагрий не совсем понял о чём он и спросил:
  - Я в Крыму?
   Бородатый внезапно рассмеялся как тысяча подневольных шимпанзе. Это настолько его ошарашило, что он убрал взгляд и взгляд его упал на картонку из-под холодильника со стаканчиками. Стаканчики были стеклянные. Не мудрено, на таком непредсказуемом ветре другие могли упорхнуть в неведомые дали.
  - Выпьешь со мною? - сказал он. - За Тавриду.
   Ну, точно в Крыму.
  - Нет, - сказал Филагрий. - Не на того напал.
   Незачем. Кроме того, пока он во всём не разберётся, он не собирался вестись на подобные предложения.
  - Почему? - загрустил бородатый. - Тебе необходимо освежиться. Я это вижу, - сказал бородатый и припал к бутылке.
   Филагрий, не слушая его, перевёл взгляд на склон, который искривлялся и возвышался в нескольких десятков метров над ними. Он подпирал собой плато, открытое всем ветрам. Сверху слетела птица. Птица, которая была до невообразимости странной. Она свистнула по воздуху и прочертила дугу. Она была больше, чем птицей. И амбиций в ней наверное было больше. Когда она чуть поравнялась их уровня, он понял, что это не птица, а планер, или что-то в этом роде. С жёстким деревянным каркасом у хвоста и укреплённой связкой стропил на его корпусе. Крылья были из пластика. В подбрюшье её виднелся человек в каске и в снаряжении. Он был пристёгнут и держался за поручень перед собой.
  - Парапланеризм, - проговорил Филагрий шёпотом.
  - Ага, - сказал бородатый. - Летают. Радуют глаз.
  - А ты что тут делаешь? - спросил Филагрий, воззрившись на него в своей манере приступов недоверчивости.
  - Живу, - ответил он. - Вот, за бутылочкой ходил. А тебе чего надо в моём гнёздышке?
   До него начало доходить. Местный бездомный. Или что-то в этом роде. Несчастный выселенец или добровольный.
  - Ничего, - сказал он. - Просто прикорнул, - и спросил. - Где тут спуск?
  - Допился, - сказал бородатый и расхохотался, потирая глаз грязным кулаком.
  - Это тебя не колышет, - сказал Филагрий.
   Он был горазд был согласиться с ним. Лишь бы объяснить всё то, что с ним происходило совсем недавно. Но пистолет был при нём и в этом случае у него падало всё внутри. Если пистолет при нём, получается всё, что происходило с ним - правда. Как никак он пытался оставаться самим собой. А день вроде и не намекал, что он был следующим днём после вчерашнего. Он наконец оказался в своём времени? Или нет?
  - Старик, - сказал бородатый, годившийся ему в отцы. - Тебе нужно выспаться.
  - Где тут спуск? - повторил Филагрий и положил руку на пистолет, не серьёзно конечно.
  - Да вон он, - бородатый равнодушно почесал бороду и указал на тропинку, петляющею среди склонов песчаника.
  - Ну и отлично, - сухо сказал Филагрий и направился в сторону тропинки. - Спасибо.
   Он был бы и рад с ним побеседовать, но надо было выбираться.
  - Старик, - сказал бородатый ему в спину.
  - Хорош, а, - отозвался Филагрий.
  - Я просто хотел сказать, - проговорил бородатый. - У тебя на спине полосы. Как будто тебя били плёткой.
   Филагрий остановился и прислушался к своим ощущением. Спина не болела. Болела только от того, что он часто был на ногах. Да ещё рука немного горела.
  - Да, ладно, - сказал он, для проформы почесался, махнул рукой и начал спуск вниз.
   Иногда он начинал скользить, но в общем-то это его не пугало. Склон был не настолько крутым, что бы чувствовать себя героем. Филагрий даже отмёл мысль о том, что бы не сделать прыжок. Он сделал прыжок почти у самого подножия и оказался в полыни по самое колено. Вот так. Вот так и он кое-как выбрался из этой полыни, отряхнулся и продолжил путь в сторону города.
   Немного погодя он дошёл до каменистой дороги, что не могло не радовать своей цивилизованностью. У края её пустовало несколько иномарок, а по группке людей в гавайках и купальниках в стороне, ближе к морю, можно было определить, что они приехали сюда просто так. В общем они дурачились. Молодые люди разных полов морили шутки и бренчали что-то на гитаре. Такова была у одного из них. Шутки их, судя по их заразному веселью, умом не отличались и были ниже пояса, но Филагрию даже как-то захотелось принять в этом участие.
   Когда он садился в поезд, в первую очередь он ожидал хорошую погоду, она и была вокруг, во вторую - гору беззаботности и пляжи, они тоже были вокруг. Всё, что надо. Только добрался он сюда не ахти как. Вернее самым необычным способом.
   Он не стал подходить к молодым, они были слишком заняты собою, и двинулся прямо в сторону поселения, но на пол-пути натолкнулся на куст акации возле которого пылился автомобиль похожий на смятую болонку. На заднем стекле крупными буквами было написано: "МЕСТНЫЙ." Капот был распахнут, а в движке возился немолодой мужчина с залысиной и в одних шортах. Он приподнял лицо с поцарапанным подбородком и с зауженными глазами и посмотрел на Филагрия. В руке у местного поблёскивал гаечный ключ.
  - Куда путь держим? - бодро спросил он, посмотрев на пистолет.
  - В город. Куда ж ещё, - вяло отозвался Филагрий, но приостановился.
  - Это замечательно, - сказал он. - А у меня с масляными кольцами не лады. Сальники стонут. А потоки горячего воздуха так перегревают несчастного. С помпой видимо напряг. Только мне как-то не шибко это помогает, - сказал он и указал взглядом на свой гаечный ключ.
  - Может чем помочь? - предложил Филагрий, отмахиваясь от мошкары.
  - Да нет. Не надо, - отозвался местный, обошёл автомобиль, открыл переднюю водительскую дверцу, бросил гаечный ключ на сиденье, которое было покрыто старомодным бисерным чехлом, выудил замасленную тряпку и начал обтирать руки. - Я тут пока занимался устранением утренних неполадок, - проговорил он, взглянув мутным взглядом на Филагрия. - Пришёл вот к какому неутешительному выводу. Всё то, что нас окружает чёрного цвета.
   Филагрий разинул рот. Местный вроде не был похож на философа. Вытирая руки он стал приближаться.
  - Посмотрите, какое море синее, - бросил он в ответ. - С таким морем за окном жизнь должна казаться прекрасным праздником...
  - Очень даже синее, - перебил его местный. - Отличная погода. Но я - не о том. Если бы не свет, оно было бы просто чёрным.
  - Возможно, - процедил он. - Хотя оно и так Чёрное.
  - Не возможно, а точно. Чернее некуда. А мы просто тени, - сказал тот.
   Филагрий отступил на шаг, потому что местный приблизился к нему почти вплотную и смотрел на него снизу вверх.
  - В общем с этим я сталкивался, - твёрдо проговорил уборщик. - Не подскажешь лучше, что это за город.
  - Так ты вообще не местный?
   В его глазах бегал некий опыт.
  - В общем-то как-то так, - ответил Филагрий и добавил. - Но, если я вам расскажу, что свет - это то, что есть, и его нельзя просто так вычеркнуть, вас видимо это не переубедит.
  - Почему бы и нет? - неожиданно рассмеялся местный. - Я же не говорю, что чёрный - это плохой цвет. Почему с этим словом сразу ассоциируют нечто дурное? - он прищурился. - Никогда не задумывался почему?
  - Бывало, - сухо сказал Филагрий.
  - Потому что, многим трудно справляться с засильем некоторых бессмысленных сравнений, которые так и навязываются. Каждый день и без перерыва. Некоторые путаются, где стоило бы их применять, а где нет, потому что они привыкли, что за них решают другие, - разъяснил собеседник.
  - Может быть, - проговорил Филагрий и вытер лицо больной рукой.
  - А свет конечно существует, - продолжил тот. - Благодаря ему, мы можем наблюдать многообразие мира вокруг нас. Свет как основная составляющая, хоть и не имеет особой формы, но является частью всего того хорошего, к чему мы стремимся. Стремимся мы к свету и не только в переносном смысле. Хотя мы живём в свете, мы порой не замечаем всего того прекрасного, что нас окружает. Это то и печально, - сказал тот и опустил голову, редкие волосы на его затылке растрепались. - По крайней мере раньше было. Тавры, к примеру, занимались дурными делами. Они то и дело приносили кого-нибудь в жертву. А просвящённые генуэзцы тайком торговали рабами...
  - В общем-то мир ни чуть не изменился, - скрестив для приличия руки на груди, перебил Филагрий. - Только мотивировка немного поменяла свой цвет.
   Местный снова воззрился на него и повёл плечами.
  - Поменяла, не поменяла,- проговорил он. - Но мир изменится к лучшему только тогда, когда кто-то решит, что самое верное в этом мире просто делать хорошие дела, несмотря ни на что. От этого не убудет. Не знаю ни одного человека, которому было бы плохо от хороших дел. Относительность с этим не особо дружит, но так или иначе у каждого есть свои хорошие дела. И эти дела не за горами или в какой-то темнице, до которой нельзя добраться. Они все перед носом. В буквальном смысле перед носом. Просто нужно протянуть руку и делать их.
  - Просто нужно протянуть руку и делать их, - безразлично повторил Филагрий.
   Местный отошёл к своему автомобилю и сел на багажник, обмакнув тряпкой лоб. Над ним в сторону основной трассы пролетела какая-то маленькая пёстрая пташка. Наворачивая зигзаги, она скрылась за стремительным грузовиком, оставившим еле заметный дымный след за собой.
  - Да, просто нужно протянуть руку и делать их, - сказал он. - Ведь только ради этих дел мы и тратим своё время. То есть хотели бы тратить это самое время, но всё время и во все времена находим какие-то отговорки.
  - Вы кто такой вообще? - спросил Фил, задумчиво разглядывая проносившиеся машины на трассе, и для проформы пнул камушек, который мгновенно залетел в кусты акации.
  - Я просто местный, - в ответ улыбнулся он.
  - У местных обычно от скуки начинает разыгрываться воображение, - шутливо съязвил Фил.
  - Всё бы да ничего, - усмехнулся он и спросил. - О чём это ты?
  - Вы даже не знаете как меня зовут, - сказал Фил. - А уже со мною на ты.
  - Как хочешь, я могу с тобой и на вы, - проговорил местный и поиграл желваками.
   Филагрий вздохнул.
  - Да, для меня это не беда, - улыбнулся он добавил с доверчивостью. - Мне захотелось вас поддеть.
  - Вот так просто?
  - Вот так просто.
  - Кхе, - бодро выдохнул он. - Ты мне нравишься, но мне надо заниматься ремонтом.
   Он спрыгнул с багажника и уверенно подошёл к салону. Нырнул туда, немного покопался и выудил на свет плоскогубцы или что-то в этом роде.
  - Если что, - сказал он после того как снова нырнул и вынырнул из салона. - Звоните. Я тут заправляю рестораном. Хороший ресторан. Хорошее обслуживание. Будете у нас. Милости просим. А всё остальное в приложении. Если возникнут какие вопросы, звоните вот по этому номеру.
   Филагрий потоптался на месте, но потом подошёл и принял протянутую жёлтую карточку. Это была визитка. Обыкновенная визитка. С номером телефона. "Ибрагим. Тёплые вечера и задушевные беседы,"- гласила броская надпись.
  - Как гостеприимно, - процедил Филагрий и сунул визитку в карман.
   Местный снова нырнул в салон и включил магнитолу. Заиграла восточная мелодия.
  - Кхе, - снова бодро выдохнул он и направился к капоту.
   Филагрий вспомнил про телефон и достал его. Он то его не обманет. Удивительно, но связи не было.
  - Что-то телефон не ловит, - пробубнил он.
  - Наверное симка плохая, - из-под капота предположил тот.
  - Наверное, - застыв, сказал он.
   Местный молча продолжил ковыряться в капоте, а Филагрий махнул рукой и пошёл дальше. Шёл не спеша, но потом начал ускорять шаг как будто почувствовал, что реальность у него ускользает из-под ног. Город был окутан тонкой дымкой. То ли смогом, то ли маревом от жары. Тело чесалось от укусов здешних насекомых. Звенела мошкара. Он то и дело почёсывался и скрёб под подбородком.
   Когда он дошёл до основной асфальтированной трассы, которая будто шампур вонзалась в город, мимо пронеслось несколько машин. Они то и дело сигналили и будто не хотели сбавлять скорости. Ему пришлось посторониться. Могли и сбить. Он пошёл вдоль обочины, напевая песенку из какого-то старого шлягера и вовсе не думал ни о чём таком, что бы его выбило из колеи. Широкие шаги преодолевали расстояние и производили неизгладимое впечатление на насекомых и маленьких зверьков, занимающихся своеобразной макареной. Или что-то в этом роде. На пол-пути к городу он увидел побитую птицу. Не та ли эта птица, что скрылась за грузовиком. Она была чуть ли не на середине дороги и тоже двигалась в сторону города. У неё был огромный оранжевый клюв, белые ободки по глазам и чёрно-синий окрас. Раздался гул и мимо пронёсся очередной грузовик с дребезжащей фурой. От птицы могло не остаться даже мокрого места, но ей повезло. Птица осталась на месте. Она была маленькая и не смышлённая. Она повертела головой и снова продолжила путь. Вдали показалась ещё одна машина. Филагрий бросился на дорогу и подхватил несчастную. Крыло её было перебито. Она открыла огромный клюв, в общем-то она постоянно держала его открытым, и издала глухой щёлкающий звук. Послышалось "бип" и он отпрыгнул на обочину. Вот ведь черти. Даже притормозить лень. Ничего не говорило о том, что птица из рода местных. Она больше напоминала тропическую птицу. Машины проносились и проносились, а он не знал, что делать с птицей. Отпустить? Она впрочем была не против. И то и дело вырывалась. Или отнести её в город? Там должны быть люди, которые могут о ней позаботиться. Он решил, что это будет правильным решением.
   Приближаясь к воротам поселения, которое он всё таки охарактеризовал как город, он прочёл надпись на воротах: "Страна коньяков." Ему ничего не оставалось как хмыкнуть. Может быть он что-то не то понял. У посадок за воротами была толкучка. Танцевали люди. Не то что танцевали, а вертелись словно поросята на вертелах. То вокруг какого-то столба, то вокруг дорожной разметки. Они были словно рады, что угодили в его пределы, где они становились самими собой. Некоторые из них мастерски крутились на спинах, а некоторые будто бы порхали, удерживаясь только пальцами рук своих крепких натруженных тел. Они поминутно останавливались и сплёвывали, словно работали внеурочно. Они были в цветастых просторных футболках. Некоторые из них явно не были профессиональными танцорами, они словно подражатели выискивали и вытанцовывали остроты перед носом обыкновенных прохожих. Парковые улочки этими моментами были запружены. Вроде тех моментов, когда человек, который проходит мимо вдруг проявляет неожиданный интерес к вам и, не сводя взгляда с вас, начинает демонстриировать свои танцевальные возможности. То он закручивался спиралью, то прыгал как пружина. Филагрий подивился такому танцу, но виду не подал. Некоторые прохожие стали смотреть на его птицу.
  - Фри стайл, - донеслось.
   Прохожих было не пруд пруди, но запружиность улочек постепенно нарастала. Она и должна была начинать быть таковой, учитывая хорошую погоду и ласковый ветерок с запахами клумбовых растений. Кто захочет сидеть в этих домах, пускай и очень красивых с разноцветными крышами и зарубежной черепицой, когда на улице ещё и вытворяется такое. Танцоры танцевали под музыку, которая разносилась из динамиков рядом стоящего фургона. Фургон то и дело качался будто внутри у него было установлено устройство, сравнимое с беличьем колесом, только колесо вертела не белка, а допустим медведь.
   Филагрий погладил птицу по спине и подошёл к одному из прохожих в потной серой майке.
  - Извиняюсь, - пролепетал он. - Вы не скажите, где здесь ветеринарная. Пернатый угодил в лобовое стекло машины и не может летать.
   Прохожий смерил его жизнерадостным взглядом. Глянул на птицу в руке и произнёс:
  - Он наверное из Динотерия выбрался. Там обычно такие.
  - Такие, - сказал Филагрий и показал одной рукой с загнутой кистью птицу.
  - Ну, такие, - он указал толстым как морковь пальцем на птицу. - И всё такое.
  - Туканы, - сказала худая старушка в панамке на скамейке рядом, поглощающая розовое мороженное. - Так называется эта птица. Хорошая птица. Тихая птица, но тамошним некогда за всеми следить. Они такие резвые. Я там видела множество попугайчиков, которые предпочли бы друг другу вырвать перья, чем вместе проживать на одной жёрдочке.
  - Ему не мешало бы подлечиться, - сказал прохожий в майке.
  - Да-да, ему не мешало подлечиться, - подтвердил Филагрий.
  - Это кому не мешало бы подлечиться? - произнёс кто-то у него за спиной. - Это что за парад страстей?
   Этот человек был в строгом костюме кремового оттенка, в белой шляпе и в широких тёмных очках, закрывающих чуть ли не пол лица. В руке у него была свёрнутая газета. Он подошёл к прохожему и несильно стукнул его газетой по голове.
  - Тукану, - сказал прохожий.
  - Тукану, - повторил Филагрий.
  - Ах, тукану, - сказал человек в шляпе. - Так бы сразу и сказали. Давай сюда, - обратился он к Филагрию.
   Музыка не стихала. И было ощущение, что он попал на некое представление.
  - А вы кто собственно? - спросил Филагрий.
  - Мэр, - ответил тот, не задумываясь.
   Филагрий не поверил и посмотрел на худую старушку. Она кивнула.
  - Ладно, - сказал он. - Забирайте, он принадлежит вашему району. А я простой прохожий.
   Тукан нервно защёлкал клювом и вспучил пёрышки. Мэр взял его в свою волосатую руку с дорогими часами и поправил тёмные очки.
  - Хорошая птичка, - произнёс он и поднял взгляд на прежнего обладателя. - С этим поосторожней.
  - С чем? - не понял тот.
   Мэр каснулся кончиком газеты рукояти пистолета. Филагрий промолчал. Он даже подумал, что его вот-вот должны задержать.
  - Ну, бывайте, - вопреки этому проговорил мэр.
   Филагрий посмотрел ему вслед. Cзади у него на пиджаке была вышита золотым надпись:"I am the safety enginner." Спина отдалилась на несколько метров и голова повернулась.
  - А где вы тукана подобрали? - спросил он.
  - На дороге за воротами, - ответил Филагрий, его не отпускало ощущение неестественности происходящего. По крайней мере той неестественности, которой любят называть другую естественность. - А что?
  - Он был за периметром, получается, - сказал мэр и повернулся всем корпусом. - Тогда в Динотерии ему не место. Я его вылечу и отправлю восвояси. Он свободный орёл.
   Филагрию как-то было всё равно.
  - Как хотите, - сказал он.
  - Вот то-то и оно.
  - Что вот то-то и оно? - не понял он.
  - Мы хотим мира, - сказал он и щёлкнул пальцам, отпульнув насекомое у себя на плече.
  - Я вижу, - сказал Филагрий просто, что бы что-то сказать, и спохватился. Пусть этот мэр скажет ему, как далеко Феодосия. - Как проехать в Феодосию? - спросил он.
   Мэр не проронил ни слова, повернулся и продолжил удаляться по пешеходной дорожке под уклоном по направлению к набережной.
  - Послушайте, - сказал Филагрий и поднял руки.
   Мэр не откликнулся.
  - Ну вот, - сказал Филагрий и опустил руки.
  - Это мэр, - подтвердила у него за спиной худая старушка. - Он полон забот о благополучии своего островка.
  - А вы знаете как проехать в Феодосию? - спросил он, повернувшись.
  - Да, - сказала худая старушка. - Посмотрите, как он позаботился о своём городе. Он строил его. Возводил новые сооружения, выкладывал дороги, расширял парки, следил за утилизацией отходов. Особенно он постарался в сфере отдыха. Вы не находите? Всё это он. Если он получит травму, он будет лечиться. Если город получит травму, он будет лечить его.
  - И как же проехать? - не унимался он.
  - На поезде, - ответила она и фыркнула. - Не ошибётесь.
   Танцоры танцевали. Толпа увеличивалась, а ему не предстояло разобраться, где здесь вокзал. Вокзала здесь не было, его закрыли на ремонтные работы, но были другие транспортные артерии. Деньги он потерял, поэтому можно было добраться на попутке, если бы было желание.
   Они неестественно веселы, подумал он, в этом есть что-то от утопии. Что их могло так взбудоражить? Неужели только те танцы возле ворот? Нет. Совсем нет. Когда он шёл по маленьким улочкам, испещрённым гостиничными комплексами, ему постоянно чудилось, что музыка здесь была повсюду. На воротах была немного напористая мелодия. Дальше она стала более мелодичной. Антураж и кураж перемешались, люди всем своим видом взывали о благословении небесам и морю, создавали некую паутину кипучей деятельности, в которой вращались отдыхающие и которые как тукан не принадлежали этому городку. Они были гостями. Они были в майках, в панамках, полуоголённые и полуодетые, но все претерпевали некоторую проблему с восприятием окружения. Они были настолько вздорны и радовались каждому произнесённому слову не только известного, но и неизвестного им прохожего, что Филагрию в пору чувствовалось, что он попал на какой-то сплошной праздник жизни. По улочкам почти не ездили вездесущие машины. Они словно стремились сюда, но теперь, когда они добрались до сюда, им оставалось только спрятаться в тени каких-нибудь скверов и многолетних тополей у лужиц или в зарослях акаций.
   Он шёл по буграм и неровностям, которые были заасфальтированы на удивление умело и со вкусом. Он шёл по проулкам и улочкам, заглядывал в витрины маленьких магазинчиков и кафешек, пробирался сквозь заполненные народом ряды уличных закусочных и не удивлялся многообразию выбора. Люди переговаривались и смеялись. Их ничего не пугало. Им было приятно жить. Они были беззаботны и не испытывали никаких проблем. Они словно знали, что такое сделать так, что бы проблемы улетучивались как птицы улетучиваются из Динотерия.
  - Ах, у вас пуговица упала, - услышал он голос из очереди в кино.
  - Да вы что? - отозвался другой.
  - А пуговица кучу денег стоит.
  - Замечательно. Не хотите ли выпить со мною.
  - Не откажусь. Только поведуйте мне историю, почему ваша пуговица потерялась?
  - Потому что я жирный. Вот незадача, но благодаря вашей осмотрительности, я её всё таки не потерял.
  - Послушайте, вы слыхали когда-нибудь о мире потерянных вещей?
  - Нет. Вовсе не слыхал, но что-то подобное видел у себя на заднем дворе.
  - Мир потерянных вещей не оставит без награды всех тех, кто теряет. Происходит замещение, понимаете ли вы меня или нет?
  - Ваши интонации мне кажутся дружелюбными, несмотря на то, что вы чем-то расстроены.
  - А может быть наоборот, мои интонации недружелюбны, несмотря на то, что я ничем не расстроен?
  - Ладно, ладно. Пойдём, уже выпьем.
  - Пойдём, - сказал собеседник собеседнику, хлопал по плечу, проявляя незаурядную расположенность, и они покинули очередь в кино.
   На углу одного винтажного дома с маленькими ребристыми балконами мальчик отобрал мороженное у продавца мороженого и бросил ему через плечо:
  - Оно тёплое.
  - Ну, хоть не горячее, - улыбнулся продавец.
  - Зато вкушное, - сказал мальчик.
   Парикмахер за прозрачной стеной уселась посетителю на колени лицом к нему и невозмутимо продолжала свою работу.
   Мужики у бутика с пластинками повздорили из-за разных своих национальностей, но не устроили мордобоя, а просто отшучивались насчёт дурацких порядков, из-за которых приходилось устраивать недурацкие беспорядки.
   Одна девушка с косой, совсем нагая, ровным шагом и покачивая бёдрами неспеша зашла в магазин одежды.
   Этакое сплошное гармоничное обменивание хорошими настроениями.
   Всё это напоминало некоторую не небылицу про людей которым не надо смотреть друг на друга как хищник смотрит на жертву. Все были теми, кем они являлись на самом деле. Более того они были как слаженный единый целый организм, где каждый пытался угодить другому, от того другой пытался угодить каждому. Только фраза "пытался угодить" скорее не совсем верна, чем верна. Скорее делал приятно не только себе, за что получал такой же ответ может быть не от своего товарища, так от постороннего.
   Это походило на то, о чём пытался ему сказать репетитор. Может и нет, подумал Филагрий и вышел на небольшую площадь у побережья с памятником густоволосому бородатому человеку с тростью. В его каменном взгляде читалась мечтательность. "Скорее какому-нибудь поэту," - подумал Филагрий и направился к ступенькам у набережной.
   На пляже было множество людей. И все они, кто как одетый, а кто вообще голый, были дружны до приторности. Может быть приторность была негативна лишь для него. И может быть эти люди настолько не вписывались в представление об идеальном обществе, насколько нереиды не вписывались в морские глубины. Может быть всё намного проще, чем кажется. Пусть сломан кондиционер, пусть утопла лодка, пусть разрушилась базилика, но все вместе смогут преодолеть все несчастья, если не будут порознь. Более того, для этих несчастий просто не останется места. Он глядел как люди не замыкались в себе. Наслаждались природой, купались, ныряли, играли, боролись, бегали, шутили, обменивались историями, предлагали друг другу работу, похлопывали ободряюще друг друга по спинам, пили, ели вместе, рядом, разные, незнакомые, один был минуту назад там, другой - минуту назад там, и вот они сошлись в совершенно другом месте, нежели были до этого, и они были рады друг другу, и к ним присоединился третий, четвёртый, пятый и они долго-долго не могли разобраться, кто кому принадлежит, споры не утихали, как не и не угасали улыбки на их открытых и жизнерадостных лицах.
   В нескольких метрах от пляжного кафе он заметил мэра. Тот как будто думал о тукане в его руках и не думал одновременно. Он отошёл от стойки и подошёл к женщине в коротком белом больничном халате, которая возлежала на шезлонге и чесала за ухом могучую собаку мраморного окраса. Собака гордо положила морду на лапы. Мэр подошёл к ней без тени робости и даже запустил руку за собаку, где был миниатюрный столик с мохито. Он пригубил мохито и показал женщине тукана. Её рука плавно скользнула к крылу птицы и почесала его. Тукан встрепенулся, распустил крылья и через сравнительно короткое время взлетел. Это было ещё одним чудом, которое он видел за этот неопределённый день. Возможно энергетика пляжа на нём так сказалась. Возможно через её руку прошёлся заряд энергии этого пляжа. Возможно... Да, что говорить, она не приложила почти никаких усилий. Было полнейшее ощущение, что она была неким проводником, потому что потом она хлопнула в ладоши и мэр тут же отдал ей недопитое мохито. Они говорили неизвестно о чём, но только не о тукане, который взлетел выше неба и собирался присоединиться к вездесущим чайкам. Чайки были большие и сильные, но счастливого тукана это нисколько не смущало.
   Филагрий спустился на пляж и прошёлся вдоль рядов жизнерадостных людей. Ни одного грустного лица он не увидел как не старался. Были ровные лица, если можно так назвать, но грусти не было ни капли. В этом чувствовалась отчётливая фальш. Как он ни старался, но в этом действительно что-то было не так. Фальш, не фальш. Когда он шёл к кромке моря, он столкнулся с мальчишкой, внешностью напоминающего ему Диониса. Он был в подгузниках и неопрятен. Весь извазюкан в песке, но также кудряв и ярок как тот Дионис, которого он получил возможность встретить и в котором у него не оставалось сомнений. Мальчишка посмотрел на него недетским взглядом. Филагрий поёжился и, не сбавляя шага, прошёл мимо него. В гвалте пляжных разговоров и мелодий он услышал отчётливый детский голосок у себя за спиной:
  - Тавры получились отменными.
   Он повернулся. Мальчишка просто играл в полосатый мячик и неумело поддавал его ногой. Наверное ему показалось. Да он не глухой в общем-то. Голос был отчётливый. Он коснулся рукоятки своего пистолета, сделав глупую настороженную стойку.
  - Дионис, - сказал он в сторону мальчишки. - Ты ли это?
   Мальчишка по всей видимости не умел разговаривать. К нему подбежала его родитель и стала пеленать в распашонки. Стайкой проносились другие дети и они как-то не особо старались обращать на него внимания. Филагрий и сам не понял, что его так насторожило. Голос Диониса или ощущение того, что он как-то причастен ко всему происходящему. Даже, если он захотел, он не смог бы тому толком помешать. Похоже он не совсем осознавал, что тогда ему пытался тот показать. Филу всё больше и больше стало казаться, что он в нереальном времени. Может быть в альтернативном, но это уже звучало совсем трудноперевариваемо. Он оказался в каком-то водовороте событий, который нельзя было никак охарактеризовать нежели ситуацией на перепутье миров. Возможно к этому были причастны и репетиторы. Он об этом не знал, но в какой-то момент вдали возле качающегося на волнах парусника он заприметил нечто красное с пятнышками на спине. Оно чем-то смахивало на божью коровку. Он потёр глаза и снова вгляделся вдаль. Было какое-то пятно. Никаких сомнений. Он стоял у кромки воды в своих запылённых и расшнурованных ботинках с пистолетом за поясом и весёлыми лицами вокруг, что как-то не особо отдавал себе отчёта в том, что рядом лежал чей-то брошенный бинокль. Он протирал и протирал глаза, пока не пробежался ими же у себя под ногами и не поднял бинокль. Отряхнув его от песка, он приник к окулярам и разглядел на горизонте... божью коровку. Да несомненно, огромная божья коровка. Может быть они изменили историю? Может быть они и Дионис заодно? А Дионис был намного более странным, чем аисты. Ведь он - миф. Он рассматривал в бинокль божью коровку и тяжело дышал. Всадник на ней то и дело поводил шестом перед собою. На паруснике в нескольких метрах от него люди предавались осуществлению своих грёз наяву. Они пили и прыгали в воду, пили и прыгали в воду, танцевали и искали утешение в объятиях друг друга. Они не обращали никакого внимания на гигантскую божью коровку у их кормы.
   Его потеребил кто-то за штанину. Он опустил взгляд. Это был тот же мальчишка. Уже в шортах и в рубашонке.
  - Согласись, - проговорил он. - Тавры получились отменными.
  - Почему ты такой маленький? - не выдержал Филагрий.
  - Потому что я только учусь, - сказал он и рассмеялся детским заливным смехом.
   Филагрий сморщил нос и снова приник к биноклю. Впереди была спина толстушки в купальнике, которая ведя пальцами по воде словно какая нимфа, заходила в воду. Филагрий дождался, когда она нырнёт и пробегут ещё несколько весёлых людей, прежде, чем увидел божью коровку, которая как будто растворялась в воздухе. На самом деле она просто удалялась, но удалялась под таким странным углом, что можно было подумать, что они находились в некой капсуле, совсем небольшой по размеру, а это насекомое было снаружи. Камень, вспомнил он. В камне. Они находились в камне. И эта гора с лесом слева тоже. Бред, подумал он. Не может быть такого. Он опустил бинокль и левой рукой достал пистолет. Немного погодя он выстрелил в воздух. Люди никак не отреагировали. Это уже действительно была фальш. Он ещё раз выстрелил.
  - Хорош палить, - сказал один из них, приподняв пилотку из газеты.
   Он лежал на одеяле, расстеленном на песке, поддувал на своё пивное пузо, храпел и чавкал, пока выстрелы какого-то недоумка чуть не оглушили его.
  - Иди пали в другом месте, - проговорил он и повернулся на бок. - А потом расскажешь кого подстрелил. Договорились? - проговорил он ещё и тут же захрапел.
   Филагрий опустил пистолет и вразвалку пошёл вдоль кромки воды в сторону горы. Он никак не мог определиться. Доверять ему пришельцам или не доверять. Потом он вспомнил про Диониса и посмотрел на то место, где тот должен был играться в песочке, но его там не оказалось. Он пробежался взглядом по спинам и животам отдыхающих и тяжело вздохнул.
  - Ты что такой тяжёлый, друг? - обратился к нему худой длинноволосый парень в солнечных очках и в шапочке в жёлто-зелёную полоску. - Что с твоим настроением? Не хочешь мохито или пино-колады. Я угощаю.
   Филагрий поглядел на него как на подозрительного типа и ничего не сказал.
  - У меня есть шахматы, - сказал худой. - Не хочешь в партейку?
   Он продолжил движение мимо гудящего причала. Ему захотелось выбросить пистолет в воду. Ему всё больше и больше хотелось забыться, но некая упрямость не давала поблажек.
   Немного погодя недалеко от ограждения он присоеденился к группке молодых людей, у которых была гитара. У него возникло явственное ощущение, что он где-то их видел, но это ощущение могло возникать в любом месте и с разными людьми, где общий атрибут один и тот же. В этом случае это была гитара у одного из них, на которой он играл что-то незамысловатое, состоящее из довольно простеньких аккордов, но пел очень цепляюще и ярко. В этом месте иногда грустили. Но не долго. Грусть птеродактилем уплывала куда-то вверх. К синиму небу. Да и когда грустить, когда хочеться прожить именно так, как хочется, и когда всё вроде так, как надо.
  - Я ни-ко-гда, - пел гитарист звучным голосом, глядя в небо на пролетающий параплан. - Не забуду маленькой трещины в углу, куда меня поставили родители, когда я был наказан. Сквозь эту трещину я видел тебя, о Страна Огородов. Почему ты такая несчастная? Пурим-пурим. Почему ты такая несчастная?
   Филагрий угрюмо сидел рядом с разгорячёнными молодыми людьми на песке в тени грибка и выводил дулом пистолета на песке нехитрые линии. Наткнулся на расчёску с пучком волос, отбросил её и продолжил выводить линии. Напротив него в кампании заводных друзей на низкой скамейке без спинки сидела короткостриженная круглолицая девушка в зелёном купальнике, которой он был маловат, и с оголённым в бугорке живота пупком. Грудь так и бросалась в глаза, когда она смеялась вместе со всеми.
  
   Песок оседал на ногах. Маленькие вихри, создаваемые неспокойными ногами, руками и попами только раззадоривали собравшихся. Эля была беззаботна, как никогда не была. Эля слушала музыку гитариста в гавайке и думала о том, как она с подружками пойдёт купаться, в которых она до этого шутливо швырялась одноразовыми стаканами и песком, что бы они не липли к бывшему. Он сидел в другой компании весельчаков и что-то рассказывал собравшимся. Бывший был мускулист и силён, холён и краснощёк. Ему нравилось общество, в которое он попал. И он не хотел обращать на неё никакого внимания. По крайней мере делал вид, что не хотел обращать никакого внимания. Она об этом догадывалась, иногда ей было не всё равно, но всем своим видом она показывала обратное. Она не могла на него не дуться, ведь он от неё ушёл к другой, он конечно был виноват, но злиться или обижаться на него уже было сверх её сил, как впрочем и ему. С недавних пор. Тех, что происходили с ней до того, когда к ней пришёл чернокожий в костюме с галстуком и с светящимися глазами. Она вообще думала, что живёт в другом времени и в другом месте. В этом месте всё было как-то более современней что ли. Она сидела у себя на кухне и плакала. Нет не плакала. Рыдала. Рыдала навзрыд, ошибочно осознавая, насколько она стала ничтожной без него. Он скрашивал её вечера, он дарил ей подарки, он не обделял её сюрпризами и вниманием. Он называл её солнцем. Они вместе строили совместное проживание и совместную жизнь. Она не могла не устоять перед его обходительностью. Насколько он был искренен, никто не мог сказать наверняка, а она верила ему. Когда он её бросил, она поняла, что он её обманывал всё время. Она нашла в шкафу его фотоальбом, который он не показывал. Она сидела на кухне и плакала, потому что ей было тяжело осознавать тот факт, что кроме всего прочего он подшучивал над ней и выкладывал в ресурсе её непотребные фотографии. Этот негодяй, думала она, ещё пожалеет, что на свет родился. Подонок. Она наймёт юристов. Она сделает из него котлету. Ему не достанется ничего. Только он и мечтал об этом. Пусть попробует помечтать. Он сделал ей больно. Почему она должна оставить это в покое? Она не была обделена мужским вниманием, но в конце концов влюбилась именно в него. А ему, оказывается, нравилось манипулировать людьми. Он воспользовался ей. По крайней мере к такому выводу она пришла. На самом деле он её никогда не любил, а другую любил всегда. Другая не отвечала взаимностью и ему встретилась она, которая полюбила его. Что бы не терять время попусту, он ответил ей взаимностью. Но первой причиной, по которой он ответил ей взаимностью, это желание скрасить не только свои вечера, но и вечера одинокой девушки. Другие тавры не способны были ей дать того, что он мог ей дать. А именно чувство счастья. В итоге Эля не могла ему простить его предательства. А потом она начала делать из него козла. Она постоянно его оскорбляла и не думала о последствиях. В их ситуации несомненно, как рассудил, может, мудрейший из мудрейших, если таковой был бы, он виноват перед ней больше, чем она перед ним. Так оно и было. Но, что бы делать из людей козлов? Но она продолжала делать из него козла. Особенно в обществе своих подруг. Более того, она срывалась на близких. Близкие как дураки только хлопали глазами. Между тем он как истинный паразит выложил в ресурсе новую партию фотографий. Жизнь била ключом. Почему бы жизнь не омрачить грязными поступками и оскорблениями. Она сидела на кухне и была несчастна. Была несчастна так, как ей это казалось. Как она себе накрутила. Ей не хватало химических ингредиентов, что бы привести в стабильность своё душевное состояние. Иногда ей казалось, что, если бы она просто относилась ко всему со снисхождением для всего и вся, ей было бы гораздо проще. Не нужно никакой желчи и обид. Так вроде разъяснил ей чернокожий со светящимися глазами. Он учтиво поклонился, когда она отрыла дверь, заслышав звонок.
  - Здравствуйте, - учтиво и еле слышно сказал он. - Я хотел предложить вам сделку. Кредит счастья на несколько лет. Взамен вы останетесь тем, кем будете.
  - Вы кто такой вообще? - спросила она.
  - Я репетитор, - ответил он и рассказал многое о себе.
   На оформление оранжевых небумажных бумажек с изображением непонятных узоров ушло немного времени. Они были заполнены на её языке, и в основной из них говорилось следующее: "Подписывая этот документ, тем самым вы обязуетесь не при каких обстоятельствах, даже тех обстоятельствах, когда наше благотворное влияние сойдёт на нет, не злиться и не обижаться. Подписывая этот документ, тем самым вы подтверждаете, что принимаете наше влияние на ваше восприятие равноценных особенностей как дар. Подписывая этот документ, тем самым вы не отказываетесь от своей жизни, но становитесь жизнью. Когда закончится срок контракта, вы просто можете оставаться искренним. Если вы согласны с данными условиями, то уже можете поставить роспись."
   Это было странно, но она не отдавала себе отчёта. Она в общем-то устала от слёз. Она просто расписалась.
  - Цепь проще разомкнуть инициативой. Взаимопомощь придёт следом, - неопределённо сказал гость и подарил ей сувенир в виде маленькой мужской гипсовой фигурки в хламиде.
   Потом она узнала, что это был греческий бог виноделия Дионис.
   Теперь она сидела в Крыму на пляже со стаканчиком в руке и слушала завывания барда, с которым была едва знакома. Её окружали не только друзья, но и совсем незнакомые люди. Среди них был человек с мешками под глазами и понурым видом. На поясе у него висела футболка, а пистолет в руке красноречиво предупреждал об опасности. Она только усмехнулась этой мысли, веря в то, что все стали такими, какими они есть. Недоверие могло быть, но разве этот несчастный человек не заслуживает какого-нибудь внимания. Она игриво оттолкнула подругу, отдала ей стаканчик, взяла початую бутылочку с минералкой, поднялась на ноги и подошла к сидевшему на песке человеку.
  - Вы что такой грустный? - спросила Эля, глядя на него сверху вниз.
   Он поглядел на неё уставшим и немного отрешённым взглядом и произнёс:
  - Какой есть.
  - Пока вы тут унываете, - сказала она и улыбнулась. - За вашей спиной люди на катамаране перевернулись.
  - Это по-вашему смешно? - отреагировал он и повернулся.
   Катамараны и лодки, которые там были, включая надувные матрасы, все вроде были в порядке. Эля смотрела вдаль приложив ладонь козырьком ко лбу. Другая рука её упиралась в бок, словно этим она подчёркивала свой независимый статус. Этот человек, который скрючился под её ногами, в общем-то может быть необыкновенным человеком.
  - Ничего смешного, зато весело, - сказала она. - Я хотела просто вызвать у вас хоть какую-то реакцию.
  - Там никто не перевернулся, - пожал плечами он.
  - А жаль, - сказала она.
  - Почему жаль? - не понял он.
  - Если бы кто-нибудь перевернулся, вы побежали бы спасать утопающих, - сказала она.
  - Конечно, - сказал он. - А как иначе?
  - Это правильно, - сказала она. - И правильно то, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
  - Да что вы говорите, - сказал он. - Если есть возможность спасения со стороны, почему бы не использовать её на всю катушку.
   Эля хмыкнула и присела рядом с ним на корточки и поправила кулончик, подаренный бывшим, у себя на груди. После того гостя, она стала ценить кулончик прежде за его положительные стороны, нежели отрицательные. К тому же это был её знак зодиака. Рыбы. Она иногда чувствовала себя рыбой. Особенно, когда сидела на берегу. А иногда - кусочком рыбы.
  - Вы даже не представляете, как вы правы, - сказала она и передала ему бутылочку с минералкой. - Всё заключается в спасении. Люди про это забыли, зациклившись на личных обидах. Но это ведь не правильно. Ведь вы непростой человек, судя по лицу. Вы должны сами к этому самостоятельно прийти.
   Её устами глаголила истина. Так по крайней мере считала Эля, внимательно разглядывая его заросшее щетиной лицо. Он припал к бутылке.
  - Спасибо, - сказал он, напившись.
  - Не за что, - ответила она.
  - Кто вы? - спросил он и поглядел ей прямо в глаза.
  - Меня зовут Эля, - сказала она и протянула ему руку.
   Он в нерешительности протянул ей свою руку и они пожали друг друг руки. Его ладонь была большой и шершавой.
  - Я... - он запнулся. - Филагрий.
  - Филагрий - редкое имя, - сказала она. - И на звук приятно. Как пианино на ступеньках.
  - Да, Эля, - сказал он и вздохнул. - Это имя мне дали мои обычные родители с обычными взглядами на жизнь. Единственное, что в них было необычным, они попали в аварию на машине, когда мне было семь лет. Меня воспитывал дед.
  - Грустно, - сказала она.
  - Да, - сказал он и опустил голову.
  - Лёгкая грусть никогда не помешает, - сказала она и села рядом с ним плечом к плечу.
  - Согласен, - отозвался он.
   Он что-то утаивал и не хотел разговаривать с ней. Вернее хотел. Если бы не хотел, вряд ли бы он с ней разговаривал. Проблема была в другом. Разговор шёл как будто на разных диапозонах. Поэтому она постаралась подстроиться под его диапазон.
  - А моя мать - актриса, - сказала она. - Она рассталась с моим отцом, когда я ещё была маленькой. Она настолько увлечена была своей работой, что ей некогда было даже на меня.
   Филагрий посмотрел на неё, как будто пытался что-то припомнить и почесал саднящую боль в руке в районе раны, когда увидел на левой стороне её подбородка еле заметную родинку. Эля даже немного отодвинулась.
  - Что с вами? - спросила она. - Что с вашей рукой?
  - Ерунда, царапина. Не в этом суть. Вы мне кого-то напоминаете, - сказал он.
  - Да? И кого же? - спросила она не без любопытства.
   Он кашлянул будто настраивался на некий лад.
  - Как звали вашу мать? - спросил он.
   Эля поправила лифчик.
  - Зачем вам, я не буду спрашивать, - сказала она и улыбнулась. - К тому же почему бы и не сказать? Что в этом такого?
  - Да, - согласился он. - Так как её звали?
  - Ольга, - ответила она.
   Он кашлянул сильнее. Эля никак не могла понять, к чему он клонит. Он не стал походить на обычного человека из обычных времён.
  - Вы мне напоминаете маленькую девочку, по соседству с которой я ехал в поезде. Если это ты, то ну ты и вымахала.
  - Да, неужели, - сказала она и рассмеялась. - Что ж, бывает.
   Он промолчал и сунул пистолет за пояс. Гитарист не умолкал. Люди вздорили и шушукались, но громче всех распылялся бывший в соседней компании.
  - Вы очень устали, - сказала она и положила ладонь на плечо Филагрия.
  - Возможно, - сказал он. - Мне надо либо найти путь домой. Либо сгинуть в этом непонятном месте.
  - В каком таком непонятном месте? - сказала она. - Посмотрите как прекрасно вокруг. Солнце, море и счастливые люди. Что ещё может быть прекраснее? Почему нужно загружать себя всяким вздором, который, когда решается, не особо то и оправдывает себя?
   Филагрий промолчал.
  - Какой вы нелюдимый, - сказала она и рассмеялась.
   Она обняла его и мягко приникла к его щеке губами. Поцелуй сделал своё дело. Ему стало легче как будто некий доспех рассыпался на нём. Это было заметно не только ей, но и тем, кто наблюдали за ними, даже тем, кто сидел в беседке на высокой набережной, ограждённой от пляжа барельефным парапетом с гипсовыми фонарями и флеронами. Некоторые дети в розовом даже указывали на них пальцами.
   Эле никогда не было так легко. Она будто скинула с себя всякое бремя, которое когда-то наложила на себя. После прихода гостя ей стала легче. Но только легче. Теперь ей стало легко. Она сделала приятно несчастному человеку. Разве в этом есть что-то постыдное? Да и вообще, откуда пошёл стыд? Доля его, внушаемая обществом. Как он вообще зародился? Он зародился только от того, что некоторые решили, что надуманные правила существуют для всех случаев. А ещё они приняли за привычку - нарушение этих правил должно было сопровождаться обязательным негативом. Это было не правильно. По крайней мере для неё и с её высоты, это было неправильным.
   Она глянула на Филагрия, а он на неё. Он тронуто не отпускал руки от щеки.
  - Тебе понравилось? - искренне спросила она.
  - Нет, - сказал он и насупился.
  - Нет? - всплеснула она руками.
  - Я пошутил, - сказал он и убрал руку с лица, он улыбался.
   Эля снова рассмеялась.
  - Эля, что ты там делаешь?! - спросила со своего места одна из её подружек. - Идём к нам!
  - Бе, - показала она им язык.
  - Эля, - сказал он.
   Она повернулась.
  - Что, Филагрий?
   Он поцеловал её в нос. Она даже издала "тпру," но ей понравилось.
  - Ведь хорошо, когда мы не загружены, - сказала она. - А незагруженность, она на то и существует, что бы быть незагруженным.
   Филагрий промолчал. Она спокойно поднялась на ноги и вернулась в свою компанию.
  
   Филагрий сидел на песке и любовался тем, как Эля болтает со своими подружками. Время от времени он думал о том, что она возможно та маленькая девочка из поезда. Тогда получается, что он попал в будущее.
   Вариант на варианте как кирпич на кирпиче. Каждый вариант поддерживал соседний вариант. До тех пор пока не находилась истина. Некая истина. До которой он ещё не допёр, но её поцелуй делал эту истину чуточку ближе. Он прекрасно понимал, что они совсем незнакомые люди, но это никак не мешало им так общаться, как она это сделала. Он словно дурак не понимал этого и не понимал того, что и он так может.
   Он сидел несколько часов. Почти не двигался с места и будто чего-то ждал. Люди разной породы и характеров подбегали к нему, пытались с ним заговорить или шутили насчёт его покрасневшего загара. Он ждал самого худшего от такого загара. Загар непременно скажется на его коже. Люди по-прежнему занимались всякой ерундой и отдыхали, когда он встал и направился в сторону моря.
   Ему казалось, что Эля наблюдает за ним, но когда он оборачивался, то понимал, что она занята общением с другими людьми. Вот так всегда бывает, когда начинаешь испытывать теплоту к человеку, а сам тем временем загружен негативом по самое не балуй. Ему надобно проще относиться к жизни как и к тем, кого он умудрился встретить в этом поселении на берегу залива. Залива. Он огляделся. Словно бухта какая. То, что он находился в Крыму не было никаких сомнений. Даже молодой Дионис подтверждал это.
   Гора на западе словно бы вздохнула и зашевелилась. Она стала похожа на разбуженный вулкан. Филагрий покачнулся от сильного потока воздуха с той стороны. Люди вперили взор на гору. "Что там происходит?"- подумал Филагрий. Гора, вернее отрезок её поверхности, продолжал шевелиться, а люди дружно как по свистку начали приближаться к её подножию. Будто зеваки установили свою собственную границу, и хотели дойти до той черты, где их ждала невидаль. Гора шевелилась и вздыхала. Вздыхала словно огромный великан. Филагрий сделал несколько неверных шагов у кромки моря и понял, что то, что шевелилось было будто вулканической деятельностью. На вершине образовалось облачко и она затихла. В облачке можно было различить контуры. Контуры эти чем-то напоминали клюв аиста. Корабль пришельцев, подумал он. Он был окружён тем самым облачком в таком виде, что казался слегка нереальным. Или нет. Он казался реальным, но как будто за куполом, в котором всё это поселение находилось. Корабль застыл в воздухе.
  - Вау! - кто-то выкрикнул.
   Все дружно зашушукались и стали указывать рукой на небо. Но было от чего-то понятно, что это явление они уже видели. Через короткое время они продолжили заниматься своими делами.
   Филагрий понимал, что что-то надо делать. Но что делать? В общем-то ему всё это надоело. Он хотел как лучше. Вернуться к себе обратно. Даже в какой-то момент стал им верить, когда он выбрался наружу. Но потом пришёл Павел с Кикимором, а за ними последовала вся эта канитель. И оказывается они заодно с Дионисом. Экая невидаль. Если они его не видят, что не могло быть правдой, то тогда он - простое насекомое.
  - Верните меня обратно! - выкрикнул он.
   От корабля отделилось какое-то пятно и оно стало приближаться. Вскоре он понял, что это была божья коровка со всадником. Филагрий разволновался настолько, что достал пистолет и перезарядил его.
  - Что ты делаешь? - сказал чарующий голос Эли у него за спиной.
   Он повернулся и увидел серьёзную Элю, скрестившую руки на груди. За её спиной по-прежнему резвились люди.
  - Ты совсем спятил? - сказала она. - Ты не можешь проще глядеть на всё это?
  - Эля, - сказал он. - Взгляни на небо. Ты видишь это?
   Она посмотрела внимательно на небо, что бы ему стало легче.
  - Вижу, - сказала она. - Инспектор ордена репетиторов. Что в этом такого? Успокойся.
  - Какой ещё, к хренам, инспектор ордена, - пролепетал он и повернулся.
   Божья коровка зависла над ним в нескольких метрах. Филагрий не выдержал и выстрелил.
  - Ты что делаешь?! - выкрикнула Эля.
   На этот раз она была почти зла. Божья коровка немного качнулась, но ничего, собственно говоря, с ней сверхординарного не произошло. Эля подскочила к нему и попыталась выхватить у него пистолет из рук. От этого её неожиданного движения он даже не нарочно нажал на курок и выстрелил в воду. Всплеснул фонтанчик. Благо плавающих поблизости не было.
  - Ты совсем спятил! - выкрикнула она.
  - Ты со мною так ведёшь, как будто знаешь меня очень хорошо! - выкрикнул в ответ он, отталкивая её в грудь.
   Она упала на колени. Божья коровка над головой не шевелилась. Аист плотного телосложения с шапкой жёлтых волос и с шестом на ней молча наблюдал. Он напомнил ему его старого знакомого. А что, если выстрелить в него, подумал Филагрий и направил дуло в сторону всадника.
  - Не делай этого, - сказала Эля, чуть не плача.
   Он повернул голову. Эля опиралась руками о песок и смотрела на него.
  - Эля, может быть ты голограмма, - проговорил он.
  - Я похоже на голограмму? - сказала она.
  - Прости. Они тебя загипнотизировали. Как и всех, кто нас окружает. Ты понимаешь это? - сказал он, осунувшись.
  - Я добровольно согласилась на помощь, - произнесла она. - Про других ничего не знаю.
  - Вот, - сказал Филагрий, округлив глаза.
   Он повернулся к ней и помог ей подняться.
  - Ты ничего о них не знаешь как и я, - произнёс он. - Они гипнотизёры.
  - И что, - сказала она, поднимаясь и дыхнула ему на ухо. - Это повод им не доверять?
   Филагрий откашлялся и указал пистолетом в сторону божьей коровки, не смотря в её сторону.
  - Я не доверяю этим, - сказал он.
  - Так и будешь жить? - тихо сказала Эля.
  - А что? - спросил он.
  - Ничего, - сказала она. - Ты даже во мне разжёг неприязнь. Только не к ним, а к тебе. Дурак ты. Вот и всё.
   Филагрий покраснел.
  - Да, я дурак, Эля! - выкрикнул он. - Ведь я обыкновенный уборщик в детском саду!
  - В этом нет ничего плохого, - тихо сказала она.
  - Только и можете так говорить. А на деле всё по-другому, - буркнул он.
  - В этом твоя проблема? - сказала она.
  - В этом проблема не только моя, - сказал он. - А то, что я не доверяю каким-то там пришельцам. Это не при чём.
  - Это как раз при чём, - сказала она. - Ты себя унижаешь. Ты привык себя унижать. И продолжаешь себя унижать. Своей злостью.
   Филагрий опустил пистолет и присел на корточки. Ему не хотелось смотреть на небо. Ему не хотелось смотреть на зевак. Он просто присел на корточки. Эля подошла к нему и коснулась грудью его спины. Она попыталась его приобнять.
  - Не переживай, - сказала она. - Они прилетели к нам, что бы нам помочь.
   По щеке Филагрия скатилась слеза.
  - Эля, - сказал он. - Помоги мне.
  - Чем тебе помочь? - нежно спросила она.
  - Мне стыдно говорить об этом, - сказал он. - Потому что другие воспримут это как слабость.
  - Я не восприму, - сказала она.
   Он смахнул слезу.
  - Объясни мне, почему все друг другу не доверяют.
   Она потеребила его за ухо и погладила по спине.
  - Потому что кругом одни обиды. И это плохо. Только это было раньше, - сказала она. - Почему ты решил, что эти люди вокруг не доверяют тебе? Мир, который нас окружает принадлежит позитивным, а не монархам или монахам, потому что только они могут воспринимать его во всей полноте.
   Филагрий приподнял голову и поглядел по сторонам. Люди занимались своими делами, а их дела каким-то образом становились делами других людей. Пляж шумел, как шумел бы на аттракционе посетивший его детский сад. Только это пляж ещё был наполнен энергией некой полноценности.
  - Может быть, - сказал он. - Но тупое веселье - это...
  - А кто сказал, что они тупы? - перебила Эля и тихо рассмеялась ему в ухо. - И никто не заставляет тебя веселиться.
   За его спиной словно пронёсся ветер. Он повернулся и положил ладонь на локоть Эли у себя на шее. Божья коровка улетала. Она возвращалась на корабль.
  - Эля, - сказал Филагрий. - Ты мне можешь рассказать о своей жизни?
  - С радостью, - улыбнулась она. - А ты мне о своей.
  - Конечно, - сказал он. - Только иногда мне кажется, что моя жизнь ничем не отличается от жизни аквариумной рыбки.
  - Круто, - сказала она.
  - Смеёшься? - сказал он.
  - Нисколечки, - сказала она и пипнула кончиком пальца по его носу.
  - Твоя жизнь всё равно лучше, - сказал он и рассмеялся. - Возьми пистолет. Тебе он нужен был.
   Её руки съехали с его плеч.
  - Давай сюда, - сказала она, взяла у него из руки пистолет и вытащила обойму.
   В обойме была одна единственная пуля. Она вытащила эту пулю и сунула себе в купальник. Потом она задвинула обойму и отдала ему пистолет. Филагрий принял пистолет и отшвырнул его в сторону.
  - Тут же дети, - сказала она.
  - Ах, да, - отозвался он. - Как же я о них забыл? Мне просто не позволительно о них забывать.
   Он поднялся, подобрал оружие и засунул его за пояс. Наверняка в ближайшее время от него избавиться, но прежде всего он не понимал, почему до сих пор его никто не задержал. Это было действительно необычно. Даже для непонятного времени. Видимо органы правопорядка устроили для себя вневременный отпуск.
  - Эля, - жизнерадостно сказал он. - Мы могли бы с тобою сходить в ресторан. Мне кажется, я знаю здесь отличный ресторан, - он повернулся.
   Вокруг никого не было. Царила безмолвная тишина. Только ветер свистел в ушах. Был пляж. Было плещущее море с запахом свежести. Была гора за спиной. Но не было города. Не было прибрежной растительности. На небе плыли грозные серые тучи. Он опять угодил в мешок во времени? Или как это называется? На песке словно некая несчастная рыбёха поблёскивала пуля.
   Филагрий подошёл к тому месту, где лежала эта пуля и коснулся её носком своего ботинка. Подумать только, совсем недавно, если измерять по его внутреннему времени, эта пуля лежала у груди красивой девушки. Теперь она просто лежала на песке безжизненного пространства. Он даже отметил про себя, что в этом мире нет и птиц. Птиц он не то, что не видел, даже не слышал. Может быть он ошибался, но ему было уже всё равно. Он нагнулся и поднял пулю. Потом вытащил обойму и вогнал пулю в проём. Потом вогнал обойму в пистолет. Потом передёрнул затвор. Глаза его покраснели.
  - Всё, - сказал он вслух. - Хватит.
   Ветер шевелил волосы, а он взял и приставил дуло пистолета к виску.
   Палец уже был готов нажать на курок. Он зажмурился с такой силой, что перед глазами побежали блики. Вспомнился родной дед. Он жил, несмотря не на что. Он воевал и выжил в том пекле. Это ли не чудо? Жизнь есть жизнь. В её разных формах, проявлениях и своевременности. Рука, в которой он держал пистолет, неожиданно зашевелилась от нахлынувшей боли в районе раны.
  - Нет, - сказал он. - Ты меня не сломаешь, - сказал он, как будто обращался к себе.
   Он опустил пистолет и выстрелил в песок. С выстрелом произошло полнейшее облегчение. Даже острая боль в руке утихла. Как будто Эля снова припала к его щеке губами. Ветер между тем усилился.
  
   Он открыл глаза. Было солнечно как на пляже. Только он лежал. И его качало. Качало движущимся под ним транспортом. Он был в поезде. На верхней кушетке и смотрел на пластиковую поверхность верхней полки. В руке вместо пистолета он сжимал телефон. Он тут же глянул на руку, судорожно засучил рукав и ощупал. Никакой раны. Никакой боли. Даже фантомной. Остались только странные воспоминания. Реальность которых была под вопросом. На нём было одето всё то, в чём он садился на поезд. Он потрогал шею. Неужели ему всё это только приснилось? Он снова перевёл взгляд на руку. Еле заметная красная полоска всё таки была. Не похоже было, что он отлежал эту руку.
   Пахло едой быстрого приготовления. Мужской и женский тембры внизу вяло о чём-то переговаривались. За окном мелькали посадки и садовые строения. Время от времени они проезжали станции электричек. Это говорило о том, что они куда-то подъезжали. Электрические провода и железнодорожная колея разветвлялись. Он обратил внимание на соседнюю кушетку. На кушетке никого не было. Матрас был свёрнут.
  - Мама, мы подъезжаем, - произнёс детский голосок.
  - Да, дочь, скоро мы будем на месте, - отозвался голос Ольги.
   Филагрия кто-то потеребил за ногу. Он вздрогнул и посмотрел в район своих ступней. Между ними виднелось лицо косоглазой проводницы. Она надела очки и смотрела на него более осмысленно.
  - У вас всё в порядке? - сказала она. - Вы всё никак не можете проснуться. Мы уже было забеспокоились.
   Филагрий с трудом разлепил пересохшие губы.
  - Вроде всё в порядке, - сказал он. - А что случилось?
  - Ничего, - сказала она. - Мы подъезжаем к Феодосии. Сдавайте бельё.
  - Ах, это, - сказал он и махнул рукой. - Успею.
  - Не выёживайтесь, - сказала она. - Сдавайте бельё.
   Филагрий вздохнул. Мира скрылась из виду. Он посмотрел на время на телефоне и отметил про себя, что уже утро.
  - Как вам спалось? - приподнялся тучный мужчина снизу.
  - Ничего, - соврал он.
  - Вы так долго спали, что мы уже думали обращаться к врачу, - сказал он.
  - К какому врачу? - нахмурился Филагрий.
  - К обыкновенному, - ответил он и сел.
   Филагрий смёл ворох предположений в ведро и немного погодя спустился вниз. Ольга почти не смотрела в его сторону. Она была вся в своих переживаниях по поводу предстоящего фестиваля. По крайней мере так ему показалось. Девочка играла в куклу. Иногда она на него переводила взгляд своих больших глаз, но этот взгляд выражал лишь детскую заинтересованность.
   Вот так. Оказывается это ему всё приснилось. Телефон в норме. А раны всё таки не было.
   Немного погодя в некой прострации он прошёлся в туалет с крахмальным полотенцем на плече. Внешне он вроде был в порядке. Он побрился и умылся. Затем вышел. И вздрогнул, натолкнувшись на Ольгу в уличном и без бус. От неё пахло духами Шанель. Из окна позади неё лил яркий свет.
  - Фил, - сказала она и улыбнулась. - Вот и Феодосия.
  - Гм, - сказал Филагрий, разволновавшись.
  - Фил, скажи, что я красивая, - выдала она, смотря на него мягким искренним неподдельным взглядом.
  - Оля, - не сразу сказал он. - Я не думаю, что в такой ситуации...
  - Какой такой? - перебила его Ольга. - Ты так ничего и не понял?
   На Филагрия жалко было смотреть. Он побледнел.
  - Может быть, - сказал он. - Мне надо собраться. Мне кажется, что всё не так уж просто.
   Ольга больше с ним не заговорила.
   За окном мелькали городские постройки. Он достал свой документ. На пол спорхнула жёлтая карточка. Он поднял её. Надпись гласила:"Ибрагим. Тёплые вечера и задушевные беседы за отдельную плату."
   Люди в поезде суетились и готовились к выходу, как будто их ждали подмостки актовых залов их жизней.
  
   Эпилог.
  
   Он оставил свой Жигули с расколотым габаритом на парковке. Дверца захлопнулась с большим трудом. Он не стал отчаиваться, но подумал, как будет трудно её вечером отпереть. Улицу в квартале, по которой он шёл широким шагом, заметало. Лицо обжигало от морозных струй вперемешку с жёсткими снежинками. Но он шёл расстёгнутым и без шапки. Ворота были недалеко. Ворота на место работы. Пройдя за дверь в воротах, он встретил опоздавшую воспитательницу в дублёнке. Она стояла и словно кого ждала. Пронизывающий ветер у ворот был послабее, завывание потише. В ворота то и дело входили родители со своими чадами, а уходили уже без них. Все они торопились. Их подгонял не только ветер, но и нужда отправиться на работу.
  - Ирма Сидоровна, кого вы ждёте? - спросил Филагрий у опоздавшей воспитательницы в дублёнке.
  - Представте себе тебя, - заявила она и её большие круглые очки спустились ниже по переносице прямо на ноздри.
  - Что-то случилось? - спросил он. - Может вы опоздали, бедняга? У вас очки кстати сползли.
  - Грубиян, - сказала она и поправила очки. - Ничего особенного.Только ключи от раздевалки у тебя.
  - А где все остальные? - спросил он и полез за пазуху.
  - Принимают детей в садике, - сказала она. - Где ж ещё?
  - На вот, возьмите, - сказал он и передал ей ключи. - Могли подождать и в тепле.
  - Не могла, - заявила она.
  - Это ещё почему?
  - Ты ещё спрашиваешь, Ряска. В последнее время ты больно часто не заходишь в основной корпус. Такое ощущение, что ты кого-то избегаешь.
   Филагрий вздохнул. Потом запахнул пальто. Он начал замерзать.
  - Никого я не избегаю, - заявил он. - Просто я выполняю свои обязанности снаружи с особой ответственностью. А внутри в последнее время этим занимаются сами воспитательницы. Такое ощущение, как будто им нечем заняться.
  - Ой-ой. Кто бы говорил, Ряска, - проговорила Ирма Сидоровна. - Сам понимаешь, детей всё меньше, а зарплата маленькая. Вот и выкручиваемся как можем.
  - Вот и выкручивайтесь как можете, - проговорил Филагрий. - А я пошёл в свою коптёрку.
  - Кстати, - спросила она ему в спину. - И почему это ключи были у тебя?
  - Здрасьте, - тем временем сказал Филагрий из вежливости проходящей мимо бабули в древнем пальто с ребёнком.
   Бабуля не ответила. Они направлялись в садик. Бабуля упорно шла в садик даже тогда, когда ребёнок упирался ногами в снег и под ним оставалась тормозная дорожка. Бабуля наконец повернулась и поправила шапку на ребёнке. Его раскрасневшийся подбородок был весь в сосульках. Нервными движениями морщинистой руки она смахнула эти сосульки.
  - Сопливый ты какой, - проворчала она.
  - Что ж вы с ним так? - проговорил Филагрий.
   Бабуля не ответила.
  - Так почему же? - сказала Ирма Сидоровна прямо ему в ухо.
   Филагрий даже вздрогнул, повернулся и уставился на запотевшие очки Ирмы Сидоровны.
  - Что почему? - спросил он.
  - Ряска, прекрати дурака валять.
  - Что почему? - уравновешенно повторил он.
  - Почему это ключи были у тебя? - повторила она свой вопрос и сжала зубы.
  - Наверное потому, - сказал он. - Что вы слишком часто берёте у меня совок и не возвращаете его на место.
  - Ох-ох, - сказала Ирма Сидоровна.
  - Вам не холодно? - поинтересовался Филагрий. - Вы в одних колготках. А то не ровен час, как любите повторять, простудитесь.
  - Я справлюсь, - сказала она и поправила очки. - А вот тебе я бы посоветовала пореже опаздывать, Ряска.
  - А я не опаздываю, - сказал Филагрий. - Заведующая дала мне добро приходить в это время. Не так уж много работы по утрам, когда я успеваю всё сделать за предыдущий день.
  - У заведующей не все дома, - произнесла она. - Снег то надо кому-то расчищать. За ночь может навалить выше крыше.
  - Это да, - сказал Филагрий. - Это верно.
   Ирма Сидоровна гордо прошла мимо него и вошла в садик цвета красного мармелада через основные двери. Дети у неё не часто капризничали. Бабуля зашла туда раньше. Остались только следы в снегу.
   Когда было особенно много снега по ночам, он обращал внимание на то, что снег будто бы почти не трогал те места, где были дорожки и площадки с верандами. После нескольких подобных случаев он сделал для себя вывод, что он мог бы приходить и чуть позже.
   Вот и сейчас он обратил внимание на этот феномен. Как будто снег специально обходил эти места. Хотя утренняя метель всё таки постаралась. Снежного слоя было больше, чем хотелось.
   Он зашёл в свою раздевалку в пристройке для уборщика недалеко от левого крыла садика и проверил на наличие пыли столешницу с кипятильником. Пыли не было. Алюминиевого совка тоже не было. "Кто бы это мог быть? - подумал он, - Никак ли детсадовский барабашка завёлся в этих местах?"
   Он включил обклеенный изолентой магнитофон и открыл под спиритивный Dark Folk облупившийся шкафчик. Потёртые шмотки были на месте. Он натянул синюю рабочую утеплённую униформу с лямками и лыжную шапочку, сгрёб совковую лопату и метлу в охапку и вышел на улицу. Всё стихло. Стояла тишина. Снег только потрескивал под ногами, да за кварталом слышались лай собак и проезды машин. В детском садике по всей видимости начался утренник. Утренник обычно они начинали с завтрака. В окнах мелькали воспитательницы. Они кружились над длинными детскими столиками, за которыми сидела малышня.
   Натянув рукавицы и отложив метлу, он ухватился за черенок лопаты и начал сгребать вокруг снег в отведённые для этого места. Он работал с усердием. Он вообще работал основательно, стараясь забывать всё то, что с ним произошло прошлым летом. Ольгу он так больше и не видел. Не раз он проклинал себя, что не удосужился спросить у неё номер телефона. В общем-то не только у неё. Тогда он не хотел всё забыть. В общем-то может и правильно делал, но со временем воспоминания превращались в некое мучение. В итоге он хотел забыть, но не мог толком забыть. Это его больше всего гложило. До тех пор, пока не настал тот момент, когда он попытался передознуться транквилизатором. Это могло убить его, но не убило. С тех недавних пор он стал всё помаленьку забывать. По большему счёту ему хотелось забыть из-за своей глупости, что он не смог воспользоваться теми моментами, которые представились ему в жизни. Эти моменты по сути своей были прекрасны и не на что не похожи. От осознания этого у него щемило сердце. Просыпаясь ночью у себя в квартире, он бился головой об стену и сокрушённо приговаривал: "Вот дурак. Вот дурак," - но, увы, это ему не помогало. Помог просроченный транквилизатор в аптечке. Ему почти удалось и он стал жить умеренной чёрствой жизнью. Осталось только забыть остатки и дожить до старости. А может и не до старости, но за чертой он мог прийти в согласие с новым миром, который откроется ему после. После его заслуг.
   Он сметал и сметал снег, пока не упёрся головой в бетонный заборчик с пустотами в виде множества бутонов и геометрических фигур.
  - Эй, - услышал он голос из-за забора.
   Он поднял голову. За забором стояли Антон и Машка. Антон вращал ключи на пальце. На другой руке была надета варежка. Он был в шапке ушанке с развязанными ушками и в болоневой куртке цвета хаки. Машка держала руки в нагрудных карманах своей дублёнки цвета печенья. Она что-то жевала. На ушах её были утеплённые наушники.
  - Здорово, - сказали Антон и Машка.
  - Здорово, - равнодушно сказал Филагрий. - Вам что тут понадобилось?
  - А ты как считаешь? - с улыбкой спросил Антон.
   За их спинами была пятиэтажка, на одном из балконов которой сидел какой-то дед. Он постоянно там сидел. И в жару, и в холод. Когда Филагрий проходил ближе, дед всё время ворчал. На вид он был очень старым. Проблема была в том, что этот дед как будто за ним следил. У Филагрия иногда возникало ощущение, что он где-то его видел. Вот только где? он не мог припомнить. Словно дед.
   Вот и в тот момент он сидел и наблюдал за ними в бинокль.
  - Вот достал, - процедил сквозь зубы Филагрий.
  - Что? - спросил Антон.
  - Да нет, ничего, - отмахнулся он.
  - Фил, да не парься ты так, - махнул рукой Антон и ключи неожиданно для всех упали на землю. Он крякнул, наклонился и поднял их. - Не парься ты так, - сказал он. - У тебя ещё вся жизнь впереди, а ты ведёшь себя словно дед какой.
  - Это точно, - подтвердила Машка, не переставая жевать. - Я видела как он записывает на листочек свои планы. Фил, прекрати вести себя словно дед какой. Пора становиться на ноги. Продавай свою колымагу и начинай новую жизнь.
  - Ох, Машка, - произнёс Филагрий. - Вы с Антоном сюда только для этого пришли? Я вижу, у вас всё хорошо. Дела в гору. Я рад вашим достижениям. Кстати как фабрика?
  - Ничего, - отозвалась она. - Меня назначили старшим дизайнером.
  - Вот это очень даже хорошо, - сказал он и сделал улыбку. - Быстро вы мои любимые друзья детства поднимаетесь, - проговорил он и опёрся подбородком на черенок лопаты. - Поздравляю тебя, Машка. И ни в коем случае не думай, что я вам завидую. Я как-нибудь сам справлюсь со своими трудностями, но за тебя я только рад. Ты даже не представляешь как я за тебя рад. Ты умеешь не прятать свой талант за скромностью.
  - Спасибо, - сказала Машка и мило улыбнулась.
  - Фил, - вмешался Антон. - Приходи сегодня к нам вечером. На чай, так сказать. А может и на что покрепче. К примеру, на примерку женских шмоток.
  - Фуу, - выдала Машка и замахала руками на Антона.
  - Отвяжись, - сказал он несерьёзно и показал ей язык.
  - Ах, ты засранец, - сказала она, сняла перчатку с руки и стала бить его по спине.
   Он только улыбался и стрелял глазами на её шикарные сапожки с застёжкой.
  - Клёвые у неё сапоги? - сказал он, обращаясь к Филагрию. - Мой подарок, понимаешь ли, не носит. А эти всегда пожалуйста. И откуда она их только достала?
  - Подарили, - сказала она. - А тебе то что?
  - Ничего, - пожал плечами Антон. - Я просто так спросил, - сказал он и нагнулся к забору. - У неё появился новый, - шепнул он. - Думает, что я не догадываюсь.
  - Так, хватит, - сказал Филагрий. - Что вы припёрлись?
   Антон в это время отбежал от брошенной перчатки Машки.
  - Ну, знаешь, - выдал он, обращаясь к Машке. - Тебе надо в стрелковых войсках служить.
  - Ещё чего, - сказала она. - Я хочу в стройбате.
  - В стройбате, - разинул рот Антон. - Я устрою тебе вечером стройбат.
  - Офицером, - сказала она.
  - Офицером, - подтвердил он.
  - Дурак, я не про это, - замахнулась она на него.
  - Что вы припёрлись? - повторил по слогам Филагрий.
  - Мы хотели позвать тебя в кино, - сказал Антон, смеясь щекоткам Машки. - А поскольку кинотеатр недалеко, вот решили к тебе заглянуть.
  - На экран выходит новый фильм, - пояснила Машка. - "Вторжение" называется. Мы вспомнили про твои басни. Подумали может будет интересно...
  - Хотели взять два билета, - перебил её Антон. - Но потом вспомнили про тебя и подумали, что веселей в компании на такой-то премьере.
  - Верняк, - подтвердила Машка. - Фил, бросай свою лопату и идём с нами.
  - Не хочется, - сухо отозвался он и добавил. - Я на работе.
  - Да она шутит, - сказал её спутник. - В выходной пойдёшь?
   Филагрий почувствовал как внутри у него словно всё всколыхнулось. Он не мог себе позволить и мысли про это. А тут целый фильм. Как напоминалка или как пасхалка. Они шутить любили, но они ведь всё же знали, что он в последнее время избегает разговоров на эту тему. Он неоднократно им намекал, что он предпочитает жить реальными вещами. Нет, всё впустую, им надо было прийти посреди утра и предлагать сходить на премьеру этого фильма.
  - Нет, - твёрдо сказал он.
  - Что нет? - спросила Машка.
  - Не пойду, - сказал он. - Спасибо за предложение конечно. Да ещё такое. Но мне как-то не хочется.
  - Ты уверен? - спросили они вместе.
  - Уверен, - сказал он.
   А может быть он не был уверен. Может быть он только убеждал себя в чём-то. Может быть он как всегда не был уверен. Он позволял себе неуверенность даже при знании. Привычки играли с ним злую шутку. А может быть он сам с собой играл злую шутку. В этой жизни люди только и делают, что играют друг с другом злую шутку. Как он тогда выбрался из того пустого места. Как его рана зажила? Что с ним сделали инопланетяне? Может поставили жуткий эксперимент. Он не жил, он влачил существование. По чьей вине это?
  - Всё по твоей, - сказала Машка, жуя жвачку.
   На морозе её веснушки будто бы покрылись инеем.
  - Что? - не понял Филагрий.
  - Всё по твоей истории, - сказала она.
  - Ты шутишь, - сказал он.
  - Шутит, конечно, - сказал Антон и засмеялся. - А вот голограммы шутить не умеют.
  - Так ты не пойдёшь, Фил? - спросила она.
  - Нет, - отрезал он.
  - Как хочешь, - сказал Антон. - До скорого. Что, Машка, пошли?
  - Погоди, - сказала она, подошла вплотную к забору и коснулась пальцами его подбородка. Выползло облачко пара, пахло мятой. - Слушай. Почему ты такой скучный, Фил? Лет пять назад, когда мы были вместе, ты был совсем другой. Как небо и земля. Что с тобой происходит?
  - Маш, - отозвался Фил и поковырялся сапогом в снегу. - Когда жизнь становится правилом, всяко разно становится скучно.
   Машка посмотрела на него своим неординарным взглядом и ничего не сказала.
  - Пошли, - обратилась она к Антону, когда повернулась.
  - Давай, пока, - смурно сказал Антон и они ушли к своей машине.
   Филагрий немного посмотрел им вслед, потом перевёл взгляд на балкон со старичком. Никого не было. Балконная дверь была заперта.
   Он продолжил работать. Его удивлял тот факт, что ничего особенного не происходит. Инопланетяне сделали из них гостей, которые имели возможность столкнуться с их цивилизацией. Они вроде не стирали у них из памяти ничего, но ничего не происходило. Мало того, что пришельцы ничего не делали, так и люди не распространяли слухи об увиденном. Если бы это было так, то есть они распространяли бы эти слухи, может быть все эти слухи уже давно просочились бы в средства массовой информации. Может быть, может быть. А что, если им никто не поверил? Как не поверили ему Машка и Антон. Как не поверили ему его родственники. Он не стал настаивать. К тому же он хотел всё забыть. Он так и делал. Прибег даже к помощи транквилизатора. Стал более равнодушным, чем раньше, но жилка того события, длившегося всего лишь сутки, снова всплыла на поверхность. Машка и Антон своим нынешним поступком только раззадорили его. Нет. Не надо больше сопротивляться. Пусть всё идёт своим чередом. Его постоянные рефлексии просто изматывали его. Ему оставалось положиться только на свою волю.
   Между тем воспитательницы вывели детей на прогулку. Дети были несказанно рады. Они шли за воспитательницами в своих весёлых разноцветных одёжках и улыбались миру открыто, как могли улыбаться только настоящие дети. Дети, которые не подозревают о дальнейшей немощности, с которой многим из них придётся столкнуться, если они не вольются в общество и не будут играть по его правилам. Только самые сильные могли отказываться от некоторых из этих правил, но большинство из таких ломались. Дети смотрели на жизнь непринуждённо, им казалось, что мир огромен и что его нужно покорять или прятаться от него. Для них и то, и другое звучало захватывающе. Они ждали новых открытий, которые за них уже сделали их предки, но которые казались им недосягаемыми как столешница стола в гостиной, под которой они ещё могли стоять в полный рост. Где-то в таком же садике пребывала Эля. Интересно, кем она вырастит? Будет ли хорошей домохозяйкой или станет бизнес-леди. Она могла стать кем угодно. Могла стать космонавтом. Всё равно всё сделали предки. Не стоит беспокоиться о кораблях, которые утащат на соседнюю планету. Но людям оставляют выбор.
   Дети рассыпались по площадке, на которой он стоял. Кто - на качельки, кто - на лестницу, кто - на колесо. Мальчишки висли на мальчишках, девчонки висли на девчонках. Один мальчик в спортивного вида курточке и одна девочка в белой детской дублёнке нарушили это запрограммированное природой правило и играли друг с другом в снежки. Причём им было весело. Один малыш в потрёпанном, что говорило о бедноте его родителей, пальтишке в виде мундира и с пластмассовой машинкой в руке подошёл к нему и произнёс:
  - Дядя Фил, - сказал он. - А я видел барабашку.
   Филагрий присел рядом с ним.
  - Да, Роберт? - сказал он. - И где же ты его видел?
  - Рядом с подвалом, - по слогам сказал он. - На котором есть замок.
  - Роберт, а тебе не показалось?
  - Неа, - сказал он.
   Филагрий мог не обратить на его слова никакого внимания, если бы не те случаи с убранным снегом. Ему нужно было разобраться.
  - Роберт, - сказал он. - Плохих барабашек не существует. Это только сказки, - сказал он и достал конфету из кармана униформы. - На, лучше, возьми конфетку. Только сразу всю не ешь, а то зубы отвалятся.
   Роберт взял протянутую шоколадную конфету в блестящем фантике.
  - Что нужно сказать? - произнесла полная воспитательница, которая вышла из веранды.
   Роберт поглядел на неё с нескрываемым страхом. По всей видимости эта новая воспитательница в их группе была не совсем хорошей. Филагрий хотел последить за её методом. Для него это было в порядке вещей, когда выдавалась свободная минута, следить за методами того или иного воспитатели. Воспитателям это конечно не нравилось. По крайней мере многим из них. Но эту свободу ему никто не имел право запрещать. Иногда ворчали, но всё обходилось. А когда он видел, что ребёнку не сладко приходиться он не забывал отмечать это. Именно воспитателям. Ведь от них зависело многое. Заведующая детским садом, пожилая женщина с хорошей репутацией, доверяла ему как проверенному работнику со стажем, поэтому многое ему сходило с рук. Если конечно было, чему сходить. В основном клевета.
  - Спасибо, - проговорил Роберт.
  - Надеюсь, - сказал Филагрий, глядя сверху вниз на новую воспитательницу. - У Роберта и его сверстников не будет никаких страхов.
  - Что вы? - сказала новая воспитательница, которая уже наслышалась о нём от своих коллег. - Я очень хорошая специалистка.
   Последняя её фраза насторожила его. Хорошие воспитатели обычно такими словами не бросаются. Эти фразы относились к разряду неких инструкций. Крошки от печенья на кресле. Ты читаешь инструкции и пытаешься сделать, что там написано, не глядя. Никаких отклонений. Никаких импровизаций. Ничего живого. Нет, всё же надо проверить.
   Филагрий приподнял лопату, погладил по голове Роберта, на котором была шапка с меховой оторочкой, прошёл мимо озорных и покладистых мальчишек и девчонок и направился к подвалу, который находился в левом крыле учреждения, то есть недалеко от пристройки. В подвале обычно хранили ненужный старый хлам. Иногда там могли быть новые инструменты, которым не было проку, потому что старые ещё не износились. На ходу возле входа в своё логово он поставил лопату и прошёлся чуть дальше по неровному заснеженному асфальту. Засыпанная снежинками детская зебра. Кусты барбариса на своеобразной обочине и сдутый потерянный мячик. Он наклонился и поднял его. Пригодиться зашвырнуть в кого - нибудь плохого. Кто бы он ни был. Никого вокруг не было. Ребёнку наверное показалось. Но стоило проверить, учитывая и ситуацию с кочующим алюминиевым совком, который снова пропал.
   Он выбросил мячик в урну, подошёл к висячему замку и дыхнул на него. Замок по-прежнему был холодным, но ключу в связке поддался легко. Замок щёлкнул и отворилась дверь. Филагрий достал из кармана переносной фонарик на изоленте и включил свет. Луч из темноты почти мгновенно наткнулся на тень или кляксу внизу лестницы на куске фанеры. У Филагрия от неожиданности даже ноги подкосились. У тени или кляксы были человеческие формы, но нечеловеческие светящиеся белым блюдца-глаза и дуга рта.
  - Гык, - издало оно булькающий звук.
   Он отвернулся и опёрся о стену у открытой двери. Морозный воздух обжигал вспотевший лоб и трещал в ушах. Ему захотелось кашлянуть. После того, как откашлялся, он снова заглянул внутрь и провёл луч фонарика вниз по выщербленной лестнице. Тень или клякса была на месте. В руках у неё был алюминиевый совок и с совка вроде сыпалась пыль. Филагрий снова припал спиной к стене возле двери. Кто это может быть? Да, конечно он что-то припоминает. Это тот робот. Гипноробот. Да, гипноробот. Удивительно, какие штуки может выделывать память, когда друзья решат вас позвать на какой-нибудь фильм. Филагрий снова повернулся и навёл фонарик на гипноробота. Тот и не думал уходить. Совок был в опущенной руке.
  - Ты что там делаешь? - расслабленным голосом спросил Филагрий.
  - Убираюсь, - сказал в ответ тот и Филагрию показалось, что он плывёт.
  - Понятно, - ответил он. - Почему ты мне помогаешь?
  - Потому что таково моё задание, - ответил гипноробот.
  - Так всё таки это вторжение, - сказал Филагрий и рассмеялся собственным словам.
  - Нет, - сказал гипноробот. - А слежу за тобой, что бы с тобой ничего не случилось.
  - А где остальные ваши?
  - На орбите, - незамедлительно ответил гипноробот.
  - Репетируют, - не удержался от шутки Филагрий.
  - Живут, - уточнил гипноробот.
   Эти существа совсем не обладали чувством юмора. Они проповедуют хорошее настроение, а у самих эмоций хорёк попрятал. Хотя, может быть, ему так только казалось. Может быть, они держались с людьми на определённой ноте.
   Гипноробот между тем плавно поднялся выше и вроде не собирался сводить с него своих настойчивых глаз.
  - Что-то хотел? - спросил Филагрий, как бы отстраняясь от него.
  - Извините, что брал совок без спроса. Но он нужен был для правильной уборки.
   Филагрий воззрился на него как на недотёпу.
  - Ничего страшного, - сказал он и принял из его рук совок.
  - Меня так запрограммировали, - сказал он. - Запрограммировали со специальным уклоном.
  - Не оправдывайся, - сказа Филагрий.
   Робот будто его не услышал и произнёс:
  - Неестественные правила существуют, что бы каждый по-своему к ним пришёл, все остальные способы - фикция.
  - Что? - не понял Филагрий.
   Нефтяшка сделал резкое движение и выхватил у него из рук совок. Он не сказал больше не слова, повернулся и снова спустился вниз. Филагрий поначалу было обомлел, потом махнул рукой и закрыл дверь. На замок.
   Что ж, подумал он, раз уж они вернулись, навяжет им собственную игру. Но уже не упустит удачу за хвост. А что касается каких-то подозрений. Чёрт с ними. Ему они нравились. Нравились, потому что, собственно, ничего плохого не происходило. "Как долго до тебя доходит, - думал он про себя, - Может тебе ещё книжку-раскраску с инструкциями купить?" Он дошёл до ворот садика, поправил униформу и довольно улыбнулся выглянувшему солнцу из одеяла грязных облаков. "Если они приставили ко мне охранника, видно я большая шишка," - подумал он. А если он большая шишка, то и правила он может диктовать. А правила его просты - никаких правил, кроме естественных. Что-то такое сказал ему этот репетитор. Но ведь, если он с ним, то и их решения могут быть похожи. Может быть он его заразил или того хуже, склонил на свою сторону. Каким же это образом? Своим поведением. А несчастный робот слишком далеко от дома, даже от того, что на орбите, что бы постоянно принимать указания и следовать указке своих хозяев. Филагрий не был коварен и не вынашивал никаких злодейских планов. Он просто хотел быть более уверенным. С этим субъектом или объектом у него это могло получится. "Я простой русский," - подумал он. А гипнотизировать он себя не позволит и других тоже по мере своих сил, какую пользу они не приносили бы. Он будет самим собой.
  - Эй, - обратилась к нему переодевшаяся Ирма Сидоровна. - Ты что тут у ворот забыл?
  - Ирма Сидоровна, я вас прошу, - сказал он. - Не докапывайтесь до меня. Если вам нужно докопаться до меня, обращайтесь сразу в высшие инстанции, а вернее к заведующей. Договорились?
   Ирма Сидоровна хмыкнула и повела плечом.
  - Какой-то ты больно наглый стал, Ряска, - сказала она.
  - Может быть у вас сын несовершеннолетний растёт и ему нужна временная работа? - поинтересовался он. - Так, если надо, пусть приходит. Я всё равно скоро собираюсь заняться другим делом.
  - У меня нет сына, - фыркнула как старая дева Ирма Сидоровна. - Он мне и не нужен. Зачем он мне?
  - Правильно, - сказал Филагрий. - Зачем он вам?
   Ирма Сидоровна, как женщина гордая, скрестила руки на груди и пренебрежительно произнесла:
  - А тебе вообще ничего не светит, хороший уборщик.
   Филагрий чуть не рассмеялся.
  - Ну то, что я хороший уборщик, это уже не плохо, - сказал он. - Плохая воспитательница хуже хорошего уборщика. По-моему. А по-вашему?
  - Вот только не надо переходить на личности, - произнесла Ирма Сидоровна. - Я тебе устрою.
  - Устраивайте, - проговорил Филагрий и пожал плечами.
   Ирма Сидоровна фыркнула, поправила очки и выдержанной походкой вернулась в садик. Через короткое время её фигура без куртки показалась за не зашторенным окном кухни. Она манерно пробовала поварёшкой бульон из кастрюли маленькой поварихи.
   Ещё никогда ему не было так легко. На улице распогодилось. Даже началась небольшая оттепель. Для начала не мешало бы одеть галстук. Они должны собраться вместе. Они - все те люди, которые имели возможность бодрствовать той ночью, тем утром, на том поезде. Они должны обсудить увиденное и сделать какие-то выводы. Ничто не должно уйти впустую, как суп - в песок. Если из них не сделали психов или они сами не сделались психами, то их общее собрание могло быть интересным. Они просто могут жить по-другому.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"