С немысленным постоянством на землю приходит день... Не вникая в суть этой странной природной привычки, все мы - старые и молодые, страстные и равнодушные, великие и смешные, праведные и заблудшие, трезвые или только кажущиеся таковыми, жаждем его наступленья. Но, вопреки ожиданиям, он вдруг приносит чувство необъяснимой тоски, похожее на удовлетворение и тревоги, которую мы легкомысленно путаем с надеждой. Стекая, как воск свечи по циферблату суток, его медленный призрак зловеще гаснет в бездне душной, немой, разорванной кошмарными снами, ночи. И утром все опять повторяется, исповедуя древнейший постулат мироздания: 'что было, то будет, а чего не было, того и не может быть никогда'.
'Что беспощадно к нашим слабостям, но великодушно к порокам, что торопит нас к бездне за горизонтом и дурачит кажущейся перспективой, что раздувает нам щеки от гордости побед, по сути, становясь нашим главным позором поражения. Иллюзия мира по имени Время. С первым криком младенца оно торопиться включить счетчик гулких ударов твоего сердца, мехов дыханья, путаницы шагов. Чарующе медленно натягивается поводок событий и вот уже центурионы вечности - мгновенья, с безобразными улыбками сумасшедших ниндзя, ревностно сопровождают твой след, где бы ты ни плутал и как бы не прятался в их бескрайних просторах. Бесстрастные и непредсказуемые, как стрелки весов правосудия, готовые остановиться и навсегда замереть, даже между двумя глотками утреннего кофе. Затем, чтобы с беспардонным цинизмом и пугающе неожиданно, вдруг отыскать незнакомую картинку в самых Марианских глубинах твоей памяти, из сказочно далёких времён - эпохи детства, слепящего солнца, бесконечного удивления, беспомощной наивности и доброты. Желая ожечь твои чувства яркими красками и шквалом невиданного пессимизма, до тех пор, пока разум не откажется верить собственному восприятию минувшей реальности'.
- Вот то немногое, что пронеслось в голове Лари, как только он попытался уснуть. И оно продолжалось:
'Как бесконечно уютно неторопливо грести в океане долгих воспоминаний и томиться от зноя неизведанных искушений в ностальгических снах'.
В навалившемся онейроиде бегло пронеслись кадры еще не столь далёкой юности - обрывки фраз, будто бы случайные взгляды, раскаты сдержанности и улыбки разочарований. И вот он - тот день, когда ты наконец-то прозрел, но при этом почему-то оглох.... Так, что перестал слышать тихий голос разума, и верить тому, что - свет звёзд согревает ладони, что - горизонт скрывает тайны вселенной, что - добро существует, а знамения сбываются, что - всё подвластно твоим желаньям. Да всё..., но кроме тех двадцати тысяч кредитов, что с прошлой пятницы не вернул тебе...
- Старая сволочь - Ролекс! - Закричал Лари, от чего и проснулся. Испуганно открыл глаза и вновь ощутил недостаток чего-то важного, утраченного, им совсем недавно.
- Опять Ролекс! Снова Ролекс! - повторял он в слух имя, тоном злого ругательства. Решительно вскочил, сгреб со стола патроны и поспешил в гараж.
2.
Толстый, неуклюжий и краснощёкий пижон, Бим Ролекс, когда-то перескочивший библейский возраст, одетый с подобающим вкусом в костюм всех стихий и видимых колеров, сегодня, как всегда, был неотразим.
Зелёный берет, как клумба, выпускал длинные вьющиеся пряди золотых волос. Кисея воздушной курточки вежливо покрывало полноту рыхлого тела. Хулиганского покроя и чрезмерно свободные штаны, оттенка галактической ночи, косвенно свидетельствовали об авантюрных чертах их владельца. Примерно о том же вопили клоунские загнутые сандалии и бессчётные ожерелья на бычьей шее хозяина.
Но мистер Рол сегодня был хмур и серьёзен. В трагической позе перед ним покоился перекошенный каркас одноместного космического катера, как ужасный в своём содержании вечный Датский вопрос - жизни и смерти. Причем если жизни то очень стеснённой, где-нибудь в рудниках Ганимеда, а смерти то бесславной, бессмысленной и даже позорной, если смерть вообще бывает прославленной и имеющий смысл. Потому что для человека таких необоснованно высоких потребностей и несправедливо ничтожных возможностей, космический катер, без тени сарказма и преувеличений - не просто машина и единственно честный компаньон в жизни, это - призрак удачи, это - символ искупленья некоторой части обид, что нанесло ему общество, заставив родиться в бедном квартале захолустного города N, в третьем тысячелетии нашей эры на планете Земля.
И когда в небе над его домом показался сияющий диск боевой яхты, стрёкот моторов утих, а на землю спрыгнул длинный худой, всегда взведенный, как винчестер, бешенный Ларт, который взмахнул крупнокалиберным кольтом, нехорошо улыбнулся и двусмысленно кратко спросил:
- Где?
Рол заплакал искренне и громко.
- Жирный слизняк, вислоухая тварь, выродок старой гиены, где? - продолжал излагать свою мысль Лари, местами виртуозно переходя на непереводимую лексику, что в общем итоге свелось к очень похожему вопросу, как то: - 'мой часто вспоминаемый компаньон, отчего я так взволнован длительным отсутствием нужной мне информации?'
Ролекс никак не отвечал, беззвучно продолжая рыдать и глядя куда - то в сторону. И тогда голос пришельца стал кротче:
- Какэтовсе - выдохнул он, оценив масштабы трагедии, случившиеся с толстяком. Недоумение его менялось то растерянностью то досадой. Предвкушение возмездия и грустная отеческая жалость к бывшему партнеру пытались разорвать его чужеземное сердце на части. Ошеломленный Ларт опустил пистолет и простецки принял сидячую позу.
-Не убивайся, - вдруг сказал он неожиданно нежно.
Догадавшись, что объяснения неизбежны, с обреченной покорностью человека уже казненного, но по каким то причинам временно еще живого, Рол рассказал о Лунных рейнджерах:
- Будь прокляты мои радары, они засекли меня над зоной рудников "Тоёхо". Мне не в первой и я бы легко ушел от погони, но трассеры применили новую технологию взлома защиты и считали все мои бортовые индификаторы. Добывающая компания обратилась в суд, и пока я возвращался домой, меня осудили на 12 лет каторги с конфискацией имущества. Я не могу отдать им катер, ведь ты понимаешь? - всхлипнул он - что будет, если они извлекут бортовые мозги ...
-Тебя уже не смогут посадить, потому что повесят - закончил мысль Лари.
-Ультиматум истекает через девять часов ...
-Этого хватит - перебил его Ларт.
Оба замолчали. Каждый, думал о чем - то своём. Наконец, Рол неуверенно спросил:
- Может зайдёшь?
Лари пожал плечами, и они вошли в дом.
3.
Сострадание друга не спасло Бима Рола. На лицо его легла тёмная печать изнеможения, глаза отяготились синевой мешков, а лоб прорезали глубокие складки морщин.
Лари тут же подумал: 'а что есть морщины? - Шрамы, которые получаем мы в бесконечных поединках с судьбой. Автографы каждой сцены сражения за права своего вечно гонимого - "Я". Свидетельства внутренних метаморфоз образа мыслей, натуры, вновь созданной на костях молодого человека, когда-то пришедшего в мир, доверчивого и смешного'.
Такие как Лари давно и с гордостью носят эти суровые знаки, но утонченная сущность Рола оказалась к ним совсем еще не готова. Его карма всегда состояла в том, что бы долго и нескладно карабкаться по жизни, всегда дважды спотыкаясь на каждом шагу, и достигать высот, только благодаря своему гениальному неумению жить.
Конечно Лари это - другое. Природа щедро одарила его талантами и способностями. А способность ссориться с судьбой и задираться на свое благополучие не остается незамеченной свыше. И, стало быть, любые усилия бывают вознаграждены. Именно так тридцатилетний Андре Ричи Кули, читая правительственный факс о своем заключении на 270 лет со ссылкой на Ганимед, получил еще при первой жизни вторую судьбу, а так же новое имя и внешность.
Из клиники доктора Моди он вернулся, возмужав на десятилетие, приобретя одновременно тело Париса и бремя Сизифа. Все могло быть как задумано, но, как известно, нет пристани таким людям нигде и никогда - ни в жизни будущей, ни настоящей; им всегда видится горизонт там, где другие смотрят себе под ноги и собирают второй урожай.
В тот памятный день в городе N. состоялись помпезные похороны преступника и неудачника - сына богатого фермера, мультимиллионера и сенатора Кули. По мнению определенных лиц, рассудок юноши не устоял против чудовищной несправедливости мира и, поддавшись отчаянью, он совершил трагически жестокое самоубийство; последнее свое преступление, которое прощают все судьи мира, но не прощает Создатель. Траурная процессия тихо сопровождала запаянный гроб, где, по мнению другой части скорбящих, вероятнее всего, мог быть невинно изуродованный труп домашнего андроида клана Кули.
А в подвале реабилитационного центра косметической медицины упомянутого доктора Моди, новая личность с исскустно имплантированным энцефалополем, сетчаткой и сверх - синтетической кожей, старалось выговорить свое трудное почти непроизносимое имя - Лъкхраьрьи Выйкцнпрпнса, и читал красочные буклеты о далекой планете Ума - Канелой звезды Лансерты из созвездия Ниагары.
Днем позже пришелец из далекой галактики с обыденными хлопотами получил вид на жительство в провинциальном городе N мультивалентной цивилизации Земли, после чего как-то совсем по человечески отметил свое поселение двухнедельным запоем.
Что интересно, безутешный отец - сенатор Ричи Кули, так нежно и искренне привязался к случайному чужестранцу, что, теряя последнее мужество, не раз был замечен в объятьях последнего, громко не-то рыдая, не-то горланя бесшабашные иноземные гимны. И может быть потому, даже местный шериф, с чувством искреннего восхищения, а не профессионального любопытства ради, стал захаживать к инопланетянину в гости, проводя вечера за кружкой темного пива и беседах на мотивы энциклопедических книг о звездной цивилизации Канелоя, где каждый раз, не переставал удивляться скупости своей фантазии и бедности эрудиции.
Ведь очень немногим до сих пор посчастливилось быть лично знакомым с представителем столь далекой галактики. Потому как мир нелинейной логики и беспричинного мышления до сих пор был пугающе чужд и не понятен примитивному человечеству, несмотря на всю нашу пагубную любовь к парадоксам. Знания об этой сверхстранной цивилизации были столь противоречивы, как и абсурдны. По неведомым высшим соображениям изучение этого проявления жизни во вселенной не популяризовалось правительством, быть может, по причине отсутствия каких - либо ближайших перспектив.
Еще надо сказать, что дела межзвездного бизнеса, по которым и прибыл на землю Лари Выйкцнпрпнса, пошли из рук вон плохо. Контейнер, полный диковинных товаров, как и ожидалось скептически настроенными людьми, сгинул в безграничных просторах вселенной, не сумев материализоваться по одной лишь воле истца. Деньги навязчивого и неосторожного компаньона, толстяка Бима Ролла, должны были плакать на приходных копилках космической таможни города N - для покрытия неустоек в ожидания космического грузовика, но таковых у него почему - то не оказалось и 20 тысяч кредитов - из своих единственных сбережений оплатил Ларт, записав долг на партнера и оказавшись пленником планеты. Судьба состоялась, и ее сладкий плен не стал такой уж высокой платой за второе рождение. Если б не скука, если б не тоска...
Скука земных поселений - тяжелое наследство средневековья. Вексель, исчерпанный на столетья вперед. Скука - королева серых будней, обескровленной жизнью вернулась в город N. Вместе с ней опустились удушающий сумерк. И Ларт заскучал.
*
Тем временем истерика Рола почти улеглась. Грузное тело покоилось в объятьях пневматического кресла, и лекарственный джин омывал изнутри исстрадавшиеся нервы. В такие минуты мнимая реальность, подобно вою мифических сирен, даёт сладкое забытьё, обещая счастливое призрачное завтра. Решения принимаются легко, а размеры вашего великодушия не вмещаются в мироздание.
- Бежать немедленно и навсегда! - повторил Ларт, отставляя бокал крепкого коктейля.
- Я не могу навсегда - отчаялся снова Рол.
- Ерунда - продолжал Лари. - Всю жизнь я чувствую диссонанс между тем, что хочу и тем, что делаю. Согласен, что это - внутреннее рабство, на которое я приговорил себя сам - сформулировал он не без позерства.
- Да, и мне это надо - возразил ему Рол. - Я хочу быть самым послушным бараном, мне противна свобода, мне отвратительна мысль о независимости, я не терплю вычурного одиночества; мне нужен мой сладкий ошейник, уютная будочка, строгий и справедливый хозяин и я не понимаю, в чем меня обвиняют. Просто мне не везет.
Лари дружески обнял компаньона:
- Всё дело в дикости - объяснил он. - На планете Земля уже несколько тысячелетий длится каменный век. Со времен пещерного зодчества не изменилось ни чего, кроме нарядов. Только топоры стали лучевыми, а со слонов воины пересели на гравитационные флаера, но тот же вождь, украшенный яркими перьями - 'общественного мнения', шкурой бизона, на которой начертано: 'высочайшие интересы', потрясает копьем - 'законности' и велит танцевать вам всем за успех следующей охоты. Ты стал новой языческой жертвой. Тебя заклали. Будет костёр, бубен, шаманы, а из твоих костей выточат талисманы - плакаты: "Он был против стаи - так будет с каждым".
Собеседники не заметили, как наступил вечер. Внимательный кибер - дворецкий притушил освещение, запер окна и двери, разложил спальные ковры - перины. Внешне ничего не изменилось в обыденном ходе вещей. И только самый проницательный взгляд смог бы уловить в сумерках домашнего уюта и минорного света чуть различимый, неброский и молчаливый знак предстоящей судьбы. Он появился в виде краснощекого и толстогубого изображения на экране мультифона и с циничным любопытством заглянул в комнату: 'они тут' - хищно сказал он кому-то в сторону, - 'поднимай!'.
4.
Высоко в бездне черного осеннего неба, торжественно широко раскинув крылья, блеснув титановым опереньем, заступил на недельное дежурство космический полицейский катер 'Гектор -1'. Крадясь над землей, словно пытаясь объять необъятное, увидеть невидимое, познать непознанное и услышать несказанное; ревностно, без размышлений, как бульдог хватает брошенный мяч, взял он свою вахту.
Никто не ведает своего будущего. Но всех их несчастней те, кто не ведает своего прошлого. Что смысла в жизни, от которой не остается следа, хотя бы даже в хрупком сознании одной единственной человеческой особи, хотя бы в виде туманных полутонов ощущений и воспоминаний? И если рукописи не горят, то почему же однажды бесследно сгорают в пламени забвения их созидатели...
Предчувствия всегда неопределенны, но пренебрегать этим пронзительным тонким чувством не получается ни у толстокожих слонов, бегущим в панике в никуда по саванне, ни у огромных китов в своем безумии, бросающихся на рифы, и уж тем более не у нервных и мнительных, неуравновешенных человеков. Пусть даже если они гордятся своим несгибаемым мужеством, безупречной репутацией и величественным положением в обществе. А если речь идет о предчувствиях полицейского, то это уже сродни - пророчествам, по силе своих разрушительных последствий.
*
Флостим Уолт по прозвищу мистер Флом, по случаю полицейский, по обстоятельствам - капитан, раскрыл пакет, восемь раз подряд прочитал полетное задание с грифом 'секретно' и подал в отставку... Решительно, дерзко, но сделал это тихо, что бы никто не заметил - в душе.
Всем известно, что электронные аппараты послушны почти как люди. Поэтому отныне патрульный полицейский катер 'Гектор 1' становился автономной и стационарной орбитальной тюрьмой 'Гектор 2'. 'БУДЬТЕ ГОТОВЫ К ПРИЕМУ ПЕРВОЙ ПАРТИИ ЗАКЛЮЧЕННЫХ К 17 ЧАСАМ ПО ГРИНВИЧУ. КОМАНДИРЫ ГРУПП НАЗНАЧАЮТСЯ НАЧАЛЬНИКАМИ КАМЕР, КАПИТАН ФЛОСТИМ УОЛТ - НАЧАЛЬНИКОМ ТЮРЬМЫ, ОПЕРАТОРОМ КРЕСЛА РЕИНКАРНАЦИИ. СИМ УОЛЬФ - ЗОНА ПИЛОТ. СПЕЦ АГЕНТ АРДИС - КОМИССАРОМ ТЮРЬМЫ 'ГЕКТОР 2'. ТОЧКА'.
- Великие звезды! - часто и безнадежно вздыхал мастер Флом и вновь брался за пульты и инструкции 'кресла реинкарнации' - дьявольского прибора промывания мозгов.
'Режим А - подвергаются заключенные не требующие изоляции. Время реинкарнационного сна - 60 минут, вызывает эффект 'индуцированной амнезии'; режим К - он же 'катарсис', полная аннуляция пережитого опыта и портрета личности, опустошение памяти до первоначального младенческого состояния. Применяется к осужденным Галактическим уголовным судом, как высшая мера наказания, с последующим поселением осужденных в перницитарные воспитательные центры'.
*
К 17 часам ничто не напоминало на 'Гекторе' о его аристократическом прошлом. Хмурые своды коридоров, казенные интерьеры клеток - камер, холодное свечение охранных табло. Ардис упаковал теннисный корт. Уольф разобрал стойку бара и установил в ресторане аппарат утонченной психокоррекции.
Прибытие заключенных задерживалось. Криминалистический отдел прислал уголовные карты преступников, где кратко и емко значились первые жертвы правосудия: 'Андре Ричи Кули (он же Лъкхраьрьи Выйкцнпрпнса) - рецидивист, уклонение от наказания статья 224, 102 - высшая мера. Бим Ролекс - рецидивист, шпионаж, статья 117 часть 3 - высшая мера'.
*
Совесть есть светлая, что дает вдохновение и сострадание, она лечит, но встречается только в древних манускриптах и в толстых романах девятнадцатого столетья. Черная совесть - это пристальный взгляд в твой затылок, она требует твою боль, ждет твоего стона, но когда ты попросишь пощады, она вскроет тебе вены и выстрелит в висок.
В зеркале отразилось немолодое лицо усталого человека. Лезвие бритвы коснулось кожи и через мгновенье холод металла стал когтями хищной птицы, заскользившей острием к пульсирующей артерии шеи. Флом почувствовал страх в глазах своего отражения.
В комнату вбежал спецагент Ардис Тэн. Капитан повернулся ему навстречу, продолжая судорожно сжимать лезвие бритвы, но спокойным тоном спросил:
- А что вы думаете о чувстве долга, комиссар?
- Желаете, что бы я соврал? - парировал Ардис.
- Вы не утруждаете себя выбором - сформулировал капитан - Вам легко наверно живется, когда сердце не трогает разум.
- Капитан, вы порезались и ваши руки в крови - меланхолично заметил тот.
- Я репетировал.
- Вам не здоровиться? - встревожился Ардис.
- Палач должен знать ощущения жертвы.
- Но не палач! - возразил оппонент - Назовите это, как вам угодно, санитаром, хоть воспитателем. Но вам не придется никого лишать ни жизни, ни крови, ни плоти.
- Что кровь, если мне велено отнимать души.
Ардис присел в соседнее кресло, поняв, что дискуссия состоится немедленно:
- Сэр, в конце концов, позвольте напомнить, что никогда еще человечество не достигало таких, я бы сказал, бессмысленных высот гуманизма. Веками люди казнили себе подобных во имя добра и справедливости, именем правосудия и возмездия. И что ужасного вы находите в том, что бы не отнять, а подарить преступнику новую жизнь, тем, у кого прежняя не получилась? Дать шанс заблудшему родиться еще один раз и понять этот мир и его правила с новой попытки? - спросил он.
Флом оставался мрачным и продолжал говорить, словно ворчал:
- Я в это не верю. Людям нет разницы потерять жизнь в себе или себя в жизни. Кому нужна эта жизнь потом. Объясните себе кто вы больше - веселый, избалованный кореец Ардис или тело монголоидной расы, без рода и племени, сирота Пэн?
Собеседник только пожал плечами.
*
Поток дурных мыслей не давал сосредоточиться над главным в инструкции, как работает это дьявольское орудие правосудия. Уставший и опустошенный Флом опустился в манящие объятия кресла и тут же провалился в глубочайший реинкарнационный сон. 'Ах!' - вздохнул он, засыпая и 'Ха!' - проснувшись через сорок минут. Ему приснился неловкий случай.
'Ваш ужин откладывается' - сказала жареная утка, выбираясь из овощного салата и встряхивая печеными крыльями на столе. Удивленный Флом попробовал задержать ее вилкой, но соскользнул по маслянистому телу и стукнул о край тарелки. 'Капитан, вы несете яйца?' - спросил его несостоявшийся ужин. 'Не помню' - растерялся Флом. 'Берегите их, капитан' - назидательно крякнула утка.
*
- Ха - выдохнул Флом и проснулся. Вокруг столпилось угрожающе много удивленных полицейских. Волна нехорошего предчувствия и ледяного страха с привкусом безысходности загнанного зверя поднялась в его груди.
- Капитан, как вы? - спросил его рыжий плотный кореец с недоброй улыбкой.
'Капитан..., это же - виселица, гильотина, электрический стул...' - пронеслось в его голове - 'пока все очень плохо, но дядя не бросит меня, надо только выиграть время'.
В толпе раздался неодобрительный гомон, кто - то присвистнул: - какая досада, капитан стерся!
- И забыл про мое повышение? - охнул некто на втором плане.
Ардис задумался и сказал:
- Господа, тишины! Очень сложное положение! Если это станет известно центральному управлению, нас лишат лицензии на весь сезон.
- Тогда кто-нибудь из вас знает хоть одного адвоката? - уточнил Уольф.
*
- Стыкуется капсула с заключенными! - радостно объявил вахтенный матрос.
Прибывших поместили по камерам и команда собралась на совет в кают компании корабля.
5.
Меж тем Флом мучительно прокручивал в голове события последних часов и испуганно брел в коридорах тюрьмы, мучаясь вопросом: - Почему же дядюшка Юра оставил его здесь. Впервые он бросил его в трудную минуту и ничего не объяснил.
По закону мистера Рибо память теряется 'в глубь', сперва вы забываете, кем были сегодня, потом вчера, последнее, что у вас остается - это память о детстве. А память детства - это музей, где собраны самые лучшие экспонаты, яркие и дорогие, их может быть мало, но в них заключена совершенная чувственность и с ними так легко обмануться. Его сползание в глубь личных архивов остановилось на тринадцатилетнем рубеже. Вечер лета 3000 года. После школы с приятелем они отправились воровать пиво в магазин Барнаула. Известно, что в 13 лет пить пиво в кредит почти невозможно. Разумно, что его нужно украсть, это даже не требует объяснений. Наивность и пьяная наглость не спасла их в тот вечер от полицейской кутузки. А всемогущий и все понимающий дядюшка Юра, вызволяя их из участка, что - то намекал о дальнейшей судьбе. Все! Здесь воспоминания обрывались. В них не осталось обещаний и раскаяний вести честную жизнь, выпало от туда и перевоспитательный цикл в лицее скаутов и диплом с отличием в Академии полиции и долгие ступеньки служебной карьеры, звания, 'Гектор 1' и многое другое.
Что остается у человека, потерявшего свою память? То что лежит в глубине сундука воспоминаний и, то что Господь дарует нашим телам единожды в безвозмездное пользование - личность. Личность - это костюм, надетый на юное существо. Пока тот новый, он сияет наивностью, когда он мнется в толчее лет, становится скептически грязным, от него разит циничной пылью и замшелым прагматизмом. Прекрасно, если тебе выпала возможность невиданной чистки, но привычка пачкаться все равно не оставит тебя никогда.
Так он дошел до камеры Ларта и удивленно остановился.
- Вы кто? - спросил он взрослого волосатого дядьку.
Разглядев полицейский мундир капитана и неадекватно сосредоточенное выражение лица, Лари хищно сделал честную мину:
- А ты не помнишь?
Проверяя свою безнаказанность он позволил себе даже хамовато тыкнуть. Капитан не рассердился и наоборот впал в еще большую прострацию.
- Не знаю.
- Может быть твой друг - чувственно предположил он.
- Вас прислал дядюшка Юра?
- Конечно, мой мальчик. Как же я, кстати, нашел тебя. Именно сейчас, когда тебе угрожает одна очень серьезная неприятность. Прошу доверяй мне.
- Правда? - совсем по - детски всхлипнул старик.
- Как никогда! - заверил первый.
- Но как?
Больше не теряя времени, Лари взял инициативу в свои руки:
- Подойди ко мне ближе - позвал он копа. Старик повиновался.
- Вставь руку в дактилоскопический замок и посмотри в окно контролера.
Уолт беспрекословно исполнил манипуляции экстренного вскрытия камеры. Охранное поле погасло.
- Теперь бежим капитан, только прихватим еще нашего верного друга Рола. Он тут в соседней камере, то есть комнате - поправился он.
*
- Лари, зачем мы привел с собой этого странного копа? - с раздражением проворчал толстый.
- Он очень смышленый - уверил его Ларт, - и он спасет тебе жизнь.
- Кого я спасу?- не понял Флом.
А через несколько минут беглецы уже садились в аварийную шлюпку, которой служил малый полицейский крейсер прошлого столетия - 'Макбет'. И еще через мгновенье изо всех его дюз вырвались волны грома и плазмы и он из шахты рванулся в субсвет.
6.
'Макбет' был очень немолодым кораблем. Будучи когда - то флагманом дальнего флота, во времена дирижаблей, воздушных шаров и пепси - колы, ныне он служил скорее 'Пантеоном' космоса, украшенный сединой времени и сказочными легендами с небылицами. Он уже не умел летать, не умел держать курс, его биотронный мозг с трудом считал, но рвение, усердие, чувства долга и чья - то рассеянность не позволяли снять этот крейсер со службы.
И когда впервые за много лет вдруг включились планетарные двигатели, завыл генератор искривления пространства, а в кресло навигатора сел человек, 'Макбет' стал терять свое железное чувство юмора. На его чуть поблекших дисплеях поплыли слова древней молитвы: 'Отче наш! Живущий на небесах! Да святится имя твое, да придет царствие твое!..'
В пути он не ошибался. Ошибаться может только тот, кто хотя бы думает, что знает, что делает. 'Макбет' не понимал происходящего. Неведомые силы увлекали его в энергетическом вихре. Он то падал, то беспомощно зависал между временем и безвременьем, и вновь погружался в путину того, названия чему в его лексиконе не было. Потом полет прекратился. Двигатели погасли и крейсер чудесным образом вошел в гавань планеты системы Ниагары.
- Это ваш мир, мэт Лари - угодливо объявил Бом, краснея от зависти и стыда. - Позаботьтесь о нас дружище.
- Обещаю - сухо отозвался Ларт, и добавил, себе под нос - только б не пожалеть...
Все были по своему счастливы и 'Макбет', утыкаясь носом в мягкий причал.
7.
Из воспоминаний Остина Флома, бывшего капитана полицейского корабля 'Макбет', осужденного по статье 6.00 - пособничество преступлению:
'Люди не накопили еще достаточно слов, чтобы говорить о чужих мирах, им часто не хватает слов даже для своего собственного. Но мы пытались понять Канелой в аналогиях.
В городе, если это был город, было очень много чудес. И первое из них - канелойцы. Холодные, бледные, в светлых одеждах. Порою очень похожие на людей. Они равнодушно двигались в сотах причудливых улиц и не замечали нас, как брит не замечает швейцара. Это раздражало и мы болезненно все приняли на свой счет.
- Мэт Лари, твои вислоухие братья ведут себя как полные свиньи, будто мы живем с ними на одном этаже - ворчал толстяк Рол.
Лишь однажды, некто, такой же внешне как тысячи других бледных призраков Канелоя, остановился и долго приветствовал нас. Час кряду, он так сладкоголосо пел и звучал, что чуть не утомил нас насмерть.
- Хвала исследователям и пионерам пространства и вестникам времени, достигшим другого полюса мироздания и создающим нерушимые узы единения разума во вселенной на пути проникновения цивилизаций...
Трудно было понять к чему он клонит и Рол предположил, что может быть нам сейчас немедленно предложат страховку на случай провала великой миссии. Но выяснить и убедиться в этом мы так и не успели. Глаза у сладкоречивого вдруг округлились, он что-то еще вскрикнул и исчез.
- Они все сумасшедшие. Это не планета, это клиника умалишенных в масштабе вселенной - язвительно заключил разочарованный Рол.
И мы двинулись дальше. На пути попадались гигантские здания - стелы и конструкции - пауки. Сияли мозаичные конгломераты и просто лежали бесформенные, как груды теста, строения. Все это было сплетено в лабиринт. И хотя нас интриговала экзотика архитектурных чудовищ, но не прослеживалось никакого смысла в их переплетенье. Ларт пялился по сторонам и не узнавал ни грани в милых чертах своей родины. Рол назвал это 'анозогнозией'. Потому что если человеку необходимо материальное объяснение всех чудес света, то он все равно выдумает его.
Над городом висел сумерк теплого летнего вечера.
- Мет Лари, здесь всегда так хорошо? - не унимался толстяк. - Смотрите они все уходят.
И в самом деле толпа убывала на глазах, прохожих катастрофически становилось все меньше, словно они проваливались под землю.
- Что происходит? Бежать или прятаться, Лари, я чую беду, ты должен знать, что они затевают - заскулил Рол.
И тут она полыхнула.
*
Она полыхнула. Холодная, ослепительная, она светилась как миллионы софитов изнутри. Освещая вечернюю мглу и не причиняя боли, просто нежно сияла. Эта странная планета зажглась, как ночной фонарь, а ее улицы опустели.
-Чуть не перепугали насмерть - перевел дыхание Ролекс - меня это бесит. Ты не канелоеец мэт Лари - продолжал он беспокоиться. - Это сумасшествие залезть в мир, закрытый для посещения! Нас все равно прикончат своими сюрпризами.
Уставшие от долгого напряжения и ожидания опасностей мы бросили свои рюкзаки, устроившись на небольшом пяточке, вероятностного газона. И пока угощались содержимым дорожных сумок, что - то вокруг изменилось снова.
Первым это заметил опять Рол, прошептав:
- Что - то шевелится.
Мгновенье спустя он завопил что есть силы:
- Зыбучий песок!
Но было поздно. Мы стремительно погрузились в вязкую гущу и ощутили парящее падение в бездну. Сверху над нами летели наши сумки и останки прерванной трапезы. Нечто иное, чем ветер подхватило наши тела и пока мы не лишились последних сил и рассудка выбросило в яркое чистое помещение, где нас ждал канелоеец:
- Пребывание в мусоропроводных системах является противным вашему правильному существованию - заявил он.
За что мы были ему сказочно благодарны. Так в мусорных магистралях нас по настоящему встретили и признали братья по разуму. Хотя на тот момент я в этом родстве уже сомневался.
Через неделю мы знали о Канелоее столько, что без устали молились, что не все чудеса повидали, а избежали лучевых чисток атмосферы, звуковых тромбований почвы, пространственных разряжений, паровых стимуляций растительности, дюклонного размагничивания, прессорных конформаций и просто культурно - развлекательных проектов.
Но страшнее всего было то, что мы выяснили о самих канелойцах.
У них не было денег. Как в старинной коммунистической сказке пирожник даром пек хлеб, даром учился, чинил сапоги и пил пиво. А память, которой наградил их господь, по истине, была карой небес. Седой старик помнил каждую букву в толстой книге, прочитанной им в младенчестве на столе у отца. Знаете, как считали древние, что знания умножают скорби. Это был случай, когда наступил предел умножения.
В одном лишь обделил их создатель, лишив их начисто чувства здорового свежего юмора, оставив им крохи затхлого больного и мелкого юморка, злоупотребить которым было бы не возможно.
В житейском плане они то же показались нам глубоко не полноценными, порой откровенно слабоумными. Так, что не понимали, зачем надо надуть ближнего своего и что с того они будут иметь.
Раса канелойцев, по всем нашим размышлениям, стояла на грани вырождающегося абсурда. Им очень не хватало живой, еще немного девственно дикой природной энергии землян. И мы со всей наивностью очень рассчитывали им помочь.
Но на каком наречии варварам преподавать эстетику романтизма? Нас не понимали и игнорировали хамски, в глаза, предоставляя свободу действий во всем. Мы не могли ничего украсть, потому что нам предупредительно отдавали все, к чему мы алчно прикасались. И кто бы сказал, на что нам сдались все эти килограммы гаджетов, бирюлек и чего-то еще, что вечерами мы с остервенением плавили в нашем домашнем камине.
Мы не могли достучаться ни до одного живого существа в их реальности. Никто не слышал и не видел нас, как атеисты не видят призраков у себя перед носом, когда уверены, что тех не существует. Не одна наша выходка не привлекла их внимания. Ни ядерный фейерверк на площади города, ни снайперские стрельбы из окон, ни лесные пожары, ни что не смутило их спокойствие и не вызвало ни капли гнева.
И мы задыхались от злости. Как можно здесь жить? В этом перевернутом мире. Где можно родиться и никогда не умереть, нельзя знать боли и испытывать неприязни, не томиться от зависти и тщеславия, не чувствовать голода и усталости; делать всегда только то, что желаешь. Ведь мы не достаточно талантливы, что бы знать, чего желаем. Мы привыкли быть рабами обстоятельств в наших джунглях. Мы - религиозные фанатики, мы - фаталисты. Только голод, боль, страх и зависть побуждают нас к действию. Нам нужен этот кнут. Здесь же с каждым днем нас лишают крупинки человеческого. Я уже не помню когда мы дрались, скоро мы разучимся спорить. Мы стали сиротами в ангельской богадельне...
Может быть эта страна - наша добрая сказка. Почему же она заставляет страдать нас, мучиться в ностальгической ломке по адскому согревающему пламени живых эмоций. Почему мы несчастны? Это не деньги, не сладость греха, не прелесть опасности, просто здесь нечему противостоять и у нас кончаются мысли. Потому что мысль, свободная вечная непредсказуемая мысль может жить только там, где зародилась однажды - в непрерывной борьбе.
И тогда мы приняли решение: вернуться и сдаться в руки великого слепца - правосудия землян, покарающего нас жестоко, быстро и неумолимо, пока здесь мы не погибли окончательно'.