Аннотация: Мистическая история про детство, отрочество и юность.
Я и белая птица.
Каникулы.
С детства меня окружали правилами. У отца и мачехи они были обычными вроде соблюдения режима дня даже на каникулах или ограничения на игру в компьютер. А вот предписания матери вызывали удивление у окружающих. Она постоянно предупреждала о приносящей горести большой Белой Птице, запрещала общаться с уличными музыкантами, брать в библиотеке книги без спросу, ходить в заброшенный санаторий "Весна". А еще каждое утро я докладывал ей о своих снах, будто там могло проскользнуть нечто опасное.
Я и белая птица, изображение ?1
Сейчас я провожу за компьютерными играми до двенадцати часов в сутки. Если же это стратегии типа Crusader Kings, где ты создаешь свое королевство, то могу и часов шестнадцать просидеть. Режим уже лет пять как сбился, встаю я около часу дня, а ложусь в пять утра. О снах некому рассказать: друзей нет, а мама умерла.
У мамы я жил всего лишь два месяца в году. В маленький городок на Черном море меня отправляли на летние каникулы. Остальное время я проводил у папы в маленьком подмосковном городке. Меня бы он и на лето не отпускал: странности у его жены начались еще до развода. Но мачеха решила, что выгода от поездок на юг в виде крепкого здоровья все же перевешивает минусы.
Для меня поездки на юг являлись просветом в нескончаемой бытовой муштре. Мачеха, например, даже на каникулах заставляла делать упражнения из учебника, повторяя: "Это не мне, это тебе надо". За каждую ошибку следовали крики, сравнение с пишущей лапой курицей и переделывание. Стремление научить меня хорошему почерку стало у жены отца каким-то пунктиком в голове. Сейчас мне почти тридцать, у меня нет ни работы, ни девушки, зато в МФЦ при заполнении документов я всегда радую служащих своей красивой вязью. Мама, в отличие от мачехи, не волновалась насчет чистописания. Больше всего ее тревожила большая Белая Птица. О моих поисках Белой Птицы я и хочу рассказать, ведь это всяко интереснее жизни безработного заядлого геймера.
Я увидел большую Белую Птицу в одиннадцать лет. На черноморском побережье Кавказа часто превращают склоны гор в террасы, как у индейцев Майя. На таких участках разбивают огородики или строят крохотные - размером с комнату - домишки. В таком и жила моя мама после развода. Остальные домики снимали такие же неприкаянные люди, среди которых был рабочий дядя Женя. Как-то раз я вышел из общей кухни, а он позвал меня и указал на облака. "Смотри, какая большая птица. Это же не чайка..." - бормотал он, заворожённо глядя в небо. И тут на улице появилась мама с посудой, которую она мыла после нашего обеда. Через секунду тарелки и кастрюли выпали из ее рук. Она схватила меня и втащила в домик.
В следующие двадцать минут мама повторяла три нехитрых правила: при появлении Птицы забежать в ближайшее помещение, а если рядом нет укрытия, то спрятаться под любой навес или дерево и не смотреть на небо. Если же Птица села рядом, то развернуться и отойти, стараясь не издавать шум. И ни в коем случае не касаться ее.
По соседству с нами жила девочка Алиса. Мы с ней сдружились, потому что оказались единственными книжными детьми в окрестностях. Именно она, усыпив бдительность моей мамы, познакомила меня с "Хоббитом", а потом с остальными найденными в районной библиотеке авторами фэнтези: Брэдбери, Ле Гуин, Хайнлайном и примкнувшим к ним Перумовым. Вечерами мы часто обсуждали книги или ударялись в фантазии и рисовали карты воображаемых миров обгрызенными шариковыми ручками на серо-белых тетрадных листах. Но на этот раз моя подруга спросила: "Ты тоже видишь Птицу? Лишь я и дядя Женя ее могут видеть. Мой папа не видит. И тетя Рая тоже, и дядя Сережа, и Вася. А все потому, что эта Птица волшебная! Ее перьями писали различные известные писатели".
Я тут же загорелся идеей поймать большую Белую Птицу. В начальной школе я любил писать сказки. Первые небылицы я создал еще в шесть лет. Их никто не оценил. Я не возражал. Но когда на конкурсе сочинений младшеклассников "Родная школа" отметили почти всех из моего класса, кроме меня, то я проплакал весь вечер. Позже учительница сказала про "несоответствие темы". Вместо од учителям я написал эпос о том, как я с одноклассником Вовкой при помощи лестницы лепил двухметрового снеговика к новогоднему утреннику. И я искренне надеялся, что перо поможет преодолеть вот такие неприятности.
А Алиса продолжала свой рассказ. Она сразу заявила о том, что все узнала от бабушки. Большая Белая Птица прилетела со звезд пятьдесят лет назад, заметив полет в космосе советского офицера Юрия Гагарина. Ей не требовался космический корабль: крылья позволяли перемещаться в вакууме. Но появление Птицы напрямую связывалось с солнечными затмениями и неким восемнадцатилетним циклом, потому что они якобы "делают наш мир необычным". "Бабуля утверждает, что никакие хитрости не помогут, если твое сердце недостаточно чистое" - произнесла девочка под конец. Я немного удивился столь пафосной фразе.
На следующий день я рассказал о большой Белой Птице Вадику. Он уже несколько лет являлся моим единственным другом. В подмосковном городке у меня не имелось даже знакомых. Отец отдал меня в школу рано, и почти весь класс, кроме тихони Вовки, меня травил.
Поначалу не завел друзей я и на юге. Да и с Вадиком я познакомился случайно. У нас недалеко от дома жил старик. Все его звали "Дедок" и никак иначе. Лысина и бородавки вкупе со стойким запахом спирта убеждали меня в его инопланетном или инфернальном происхождении. Целыми днями пенсионер сидел на своем участке в ржаво-зеленой будке и продавал Love Is и Turbo. Как-то раз я пошел к нему пополнить свои запасы и вдруг увидел, что жвачный повелитель стоит возле своего ларька, держит за плечо худенького белобрысого мальчика в джинсовых шортах и зычно хрипит: "Я те покажу, гад такой, как вишни дергать!".
Вишни росли во дворе "хрущевки" и не принадлежали старику, но местные бабки, его подруги, установили монополию на сбор ягод для приготовления варенья. Главными их противниками оказались мальчишки.
Вадик в тот день нарвал вишен для мамы. Путь героя оказался успешным. Да и вряд ли старухи смогли бы схватить того, кто бегал наперегонки с велосипедистами. Тем не менее дед пошел на хитрость. Старик заметил паренька с кульком ягод и предложил ему "продегустировать" новую жвачку. Только мальчик подошел, как крепкие, словно арматура, почерневшие пальцы схватили его.
Дед не бил Вадика. Он то замахивался, то изрыгал какие-то непонятные слова, такие как "айяйяй, крысючка", то щипал его. Несколько секунд я смотрел на эту экзекуцию, а потом схватил палку и ударил по ларьку. Железные стены загудели гонгом. Следующий удар уже обрушился на лоток. Жвачки и конфеты полетели в засохшую грязь. Старик отпустил парнишку, но через один взмах век мы уже неслись со скоростью Серебряного Серфера. Выбравшись из лабиринта узких улочек, царства бабок и "Дедка", на центральную аллею, где силы зла уже не имели власти, мы перевели дух в тени магнолий и протянули друг другу руки. Так началась наша дружба.
Сейчас же я смотрю на себя, ссутулившегося, с недельной щетиной, в перекошенных очках и думаю: "Неужто я когда-то был способен на такой поступок?"
Вадик привел меня к своим знакомым. Они не походили на крапивинских мальчиков и других придуманных детей, о которых я читал, но они принимали меня. Часами мы играли в футбол, катались на велосипедах, летали на тарзанке. Но чаще всего мы ходили на море.
Море не было бирюзовым, как писали в учебнике по русскому языку, а напоминало мозаику: где-то темно-синий цвет, где-то посветлее, где-то тот самый "аквамариновый". После дождей сходили сели, превращаясь на воде в пятна кофейного оттенка. На серых галечных пляжах мы целыми днями ловили крабов с помощью веточек, кидались медузами, словно снежками, прыгали с поросших зелеными и бурыми водорослями дамб, жарили хлеб, пили юппи. Но мне такой досуг быстро надоедал. Я, наверное, являлся единственным в компании, кого тянуло не к морю, хотя его красота тоже достойна восхищения, а к нависающим над ним зеленым горам. Издали они выглядели доступными, но эта открытость была иллюзией. Даже небольшой склон оборачивался неприступным лабиринтом.
Вадик разделял мою страсть к горам, к книгам, к путешествиям. И когда я рассказал о Птице, то он радостно улыбнулся и закричал: "Я видел её! Она свила гнездо в санатории "Весна"!
"Весну" воздвигали в перестройку. Но открыть не успели: деньги кончились, и две фантастические белые башни, возвышающиеся над скалами и ущельями, превратились в здания-призраки. Один паренек из нашей компании мог часами рассказывать истории про живущих там маньяков и духов. Ему мало кто верил. Наш же негласный вожак Ваня утверждал, что санаторий не работает, но и не заброшен и там легко нарваться на охрану и "попасть в милицию".
Вадик готовился к походу в санаторий, словно в экспедицию. У нас не имелось таких возможностей, как у детей из американских фильмов и сериалов, даже велосипедами мы не владели; впрочем, любой колесный транспорт в горах стал бы обузой. Несколько пластиковых бутылок с водой из-под крана, хлеб и перочинный ножик - вот с чем мы отправились в путешествие. И еще в последний момент мой друг незаметно стянул у деда-моряка подзорную трубу.
Мы начали свой путь с берега моря. Миновали городской пляж с песком и шумными отдыхающими; прошли дикий, где Вадик заприметил нудистов; пересекли санатории. Затем нас ждал марш-бросок по безлюдной местности: море, сухие серые склоны, рельсы железной дороги и чайки.
Расстояния обманчивы. Мы шли несколько часов, но белые башни все так же оставалась вдалеке, как мираж. Во рту пересохло, вода кончилась, ноги болели. Алиса ныла, да и мне хотелось повернуть назад. Вадик же в ответ твердил про тропу, что идет от берега. Мне казалось, что он врет и не хочет признаться самому себе, но вдруг мой друг остановился и закричал: "Да! Мы тут были с братом, и он говорил, что путь начинается здесь! Вот от этого можжевельника!"
В горах деревья защищали от солнца, но проблем меньше не стало. Нас цепляли шипы акаций и ожины, кусали какие-то мелкие мошки, склоны предательски осыпались. Иногда мы пересекали места, где после недельной жары сохранялась сырость, словно дождь вчера шел. В таких болотцах сильно воняло. Алиса хныкала, я ругался, но Вадик продолжал нас тянуть. И в какой-то момент субтропические джунгли распахнули свои двери, и мы, исцарапанные и перепачканные, вышли к "Весне", словно Индиана Джонс к затерянному городу.
Вблизи выяснилось, что башня одна. К углу двенадцатиэтажного панельного задания примыкали огромные - метров пять в диаметре - круглые эркеры-площадки, что и создавало иллюзию двух твердынь.
Вместо охраны нас встретил оглушительный стрёкот цикад. Внутрь мы проникли без проблем: двери в центральный холл выломали еще в предыдущую эпоху. Внутри санаторий оказался обычной заброшкой: облупленная краска, бутылки, пакеты, пятна, осколки стекла.
Насторожили только силуэты. Десятки человеческих контуров замерли вдоль стен. Одни тени вздымали бессильно руки, другие словно застыли в момент пляски, третьи замерли в позе эмбриона. Вадику от них стало не по себе. Я же успокаивал себя, сочтя их граффити
И наверх мы поднялись без затруднений: никаких препятствий, замков, заваренных дверей. Крыша поросла травой и небольшими деревьями. Во все стороны зелень гор, вдалеке кусочек моря. Вблизи мы разглядели ржавый шпиль, выкованный в виде Солнца и нескольких планет. Но никаких следов большой Белой Птицы мы не обнаружили.
Какое-то время мы бродили по крыше, приближаясь к краю и в страхе отшагивая от него. В один момент раздался высокий визжащий крик. Вадик схватил меня и указал вперед.
Из-за горы вылетела Птица. Расстояние между кончиков ее крыльев превышала размах рук взрослого человека. Метра два не, меньше... За несколько секунд она преодолела промежуток меж горами и санаторием. У меня в животе похолодело. Один ее толчок - и я полечу вниз, на теплый бетон. Я метнулся к выходу, но не залез внутрь, а присел, глядя на белизну ее перьев.
Птица несколько раз облетела крышу и примостилась на шпиле. Повертела коротким и массивным клювом, словно изучая каждого из нас. А потом - секунд через тридцать - расправила свои крылья и понеслась в горы. Вадик смотрело ей вслед через подзорную трубу. Алиса же медленно бродила по крыше, словно во в сне. Я трижды окликнул ее. Она не отреагировала. Я испугался: в своем сомнамбулическом состоянии она могла упасть вниз в любую секунду. Я бросился к девочке и вцепился в плечи. Она взглянула на меня пустыми глазами и вдруг заорала:
- Я говорила с Птицей! Что ты наделал!
Я растерялся. Мы побрели к выходу. Спустились. Силуэты на первом этаже исчезли. Я не обратил бы внимание, но Вадик, как всегда, примечал детали. Он же и увидел их мелькание в глубине коридора. Тени ожили. После этого мы побежали прочь так, словно санаторий был наполнен сотней "Дедков".
На море Алиса заявила, что Птица во время телепатического общения рассказала о новом гнезде в горах. Вадим же добавил, что видел его в подзорную трубу. Мой друг предложил провести повторную экспедицию, но уже не в одиночку, а с местными юными туристами. "Я к ним ходил несколько раз, там учат разводить костер и лазать с веревкой. И никакие тени с ними не страшны", - говорил он, а я рисовал себе картины, как пойду с этими храбрыми ребятами в поход и найду гнездо большой Белой Птицы.
Но когда я вернулся, то встретил мать возле дома. Она произнесла отстраненным голосом: "Собирай вещи". Я закричал. Мать впилась ногтями в руку - шрам до сих пор остался - и затащила в домик. Там на меня обрушились пощечины. Я забился в угол. Помню, что в дверь постучался дядя Женя, мать стала на него орать, прибежала соседка тетя Рая и утащила рабочего, повторяя: "Не учи воспитанию, алкаш несчастный!"
На следующий день меня повезли домой. Поезда заполонили отдыхающие, поэтому мать взяла отгул и села со мной на автобус. Три дня мы тряслись, ночевали в каких-то гостиницах привокзальных, пока не прибыли в подмосковный городок, где меня вручили отцу.
Отец с мачехой сильно не жаловали мать. Она для них была сумасшедшей. Поэтому на ее рассказы они не обратили внимание.
Я же еще в свой первый вечер в подмосковном городишке поклялся самому себе, что убегу из дома, отыщу Вадика и Алису, а вместе мы найдем большую Белую Птицу. Текст обещания я вывел на бумаге и поставил свою подпись. Когда выдавалась свободная минутка, я размышлял о том, как бы добраться до моря и гор...
2. Школа.
Я планировал свой побег почти полгода. Приготовил рюкзак, одежду, припасы, карту (на кнопочных телефонах не имелось еще таких хороших навигаторов), документы. Скопил неплохую сумму, откладывая два года гроши из выделяемых на дешевую булочку и жиденький чай сумм. Изучил по Интернету и бумажным атласам путь от Москвы до Краснодарского края. Удерживал меня лишь мой "роман".
После возвращения домой посреди каникул на юг больше я не ездил. Мама находила причины не принимать меня, а отец и мачеха не настаивали. Мысль же о самостоятельном путешествии на юг то исчезала, то показывалась вновь. Окончательно я решился на побег годам к пятнадцати. Во мне копились обиды. Несколько лет я смотрел, как за успешную учебу моим одноклассникам родители покупали крутые телефоны или брали с собой в заграничные поездки. Мои же достижения - в том числе и третье место на областной олимпиаде по истории - воспринимали как нечто само собой разумеющееся, априорное. Зато нотации мне читали чаще, чем по телевизору крутили сериалы про ментов. Меня нередко сравнивали с другими детьми, упрекали за малейшие просчеты. До сих пор в ушах стоит фраза: "Уже и до одних четверок опустился, лентяй несчастный!"
Сейчас же все троечники богаты и успешны. Кто-то открыл фирму по ремонту автомобилей, кто-то стал актером в МХАТе, кто-то сидит в депутатском кресле в свои тридцать. Я же могу рассчитывать лишь на медленное смакование горестей предыдущих дней, подобно мышиному человеку "Записок из подполья".
Но тогда я еще не имел норы для погружения в эти страдания. Из-за кризиса отец разорился. Я с ним и мачехой перебрался в однокомнатную квартиру. Мы ютились в тридцати трех квадратных метрах, уроки я делал под нескончаемый аккомпанемент сериалов про ментов. Ну а одноклассники, те самые успешные троечники, уже тогда жили в трехкомнатных хоромах с телевизорами и компьютерами. И в какой-то момент обиды накопились до критической массы.
К тому же я узнал про автостоп. В девятом классе я стал фанатом рока. Мачеха его не переносила, считая музыкой для наркоманов, одноклассники же слушали рэп. Как-то я шел по городу и увидел на улице парня с гитарой. Он не походил на грязных и хрипящих уличных музыкантов. Высокий, со скандинавским лицом и белыми прямыми волосами до плеч - настоящий герой фэнтези. Меня сразу покорили его песни про дороги, путешествия и драки "район на район". Как-то я подошел к нему что-то спросить и так мы начали общаться.
Музыкант звал себя Мэджик, хотя в паспорте, который ему приходилось время от времени показывать тогда еще милиционерам, было написано Владимир. Ему уже перевалило за двадцать пять лет, но он не оставлял надежды создать рок-группу. У него имелась подруга, высокая и всегда недовольная девушка лет восемнадцати с кудрявыми волосами. Мы гуляли по окраинам, пили портвейн. И как-то во время одной из прогулок к нам присоединились панки-автостопщики из Петербурга. Целый вечер мы жгли костер на заброшке и слушали их истории: про то, как путников меж Ростовом и Воронежем угоняют в рабство на фермы и заводы; про футбол на лодках в Липецке; про коммуны хиппи и анастасиевцев; про таинственные заброшенные подземелья с бункерами в Москве и Питере и про диггеров, что их исследуют. После рассказов я понял, что преодолеть большие расстояния поможет автостоп. Ну а когда на юг уехал Мэджик и я снова остался один, то моя решимость в побеге стала неудержимой, словно несущийся к земле метеорит.
Весь год я писал о приключениях подростка в мире меча, магии и паровых технологий. Уместились похождения моего двойника аж на двадцати сорокавосьмилистных тетрадях. Я пообещал себе, что побегу на юг не летом, а как закончу свое произведение. Три дня назад я поставил последнюю точку. Но "рукописи" могла уничтожить мачеха. Я решил либо спрятать свои листы на чердаке, либо передать их местной библиотекарше Настасье Петровне или однокласснику Вове, с которым у меня сохранилось некоторое подобие приятельства.
На чердак я полез около восьми утра. Он оказался закрытым. К счастью, я забрал оттуда рюкзак и припасы несколько дней назад. Подергав замок на люке, я махнул рукой и вышел на улицу. За плечами рюкзак, в руке посох, в кармане кулек семечек. Я страстно желал идти за горизонт, но волновался за пакет с кучей разноцветных и потрепанных тетрадей.
Я дозвонился до Вовы лишь с третьего раза. В ответ услышал недовольное невнятное бурчание. "Хорошо, приходи, только не сейчас, а через час, у меня дела" - донеслось в конце. Я удивился: шли весенние каникулы, одноклассник сидел за контер-страйком с утра до вечера. Больше всего он ненавидел когда прерывают игру, но мне всего-то требовалось передать тетради, тем более что я рассказывал ему и о романе, и о побеге.
Через час я набрал Вову снова и услышал "Абонент вне зоны доступа". Без ответа остался и мой звонок в квартиру. Час я бродил по мокрым от весенней капели дворам в надежде, что мой одноклассник появится. Но кончились мои ожидания эсэмэской с текстом: "Мы с папой поехали смотреть на затмение. Буду только вечером". И даже извинения не добавил: тогда за каждый символ приходилось платить.
К одиннадцати часам я пришел в библиотеку. Она ничем не отличалась от той, где Алиса брала для меня книги: белые стены, лабиринты стеллажей, детские рисунки, тишина. Но здесь, в Подмосковье, я нашел своего первого читателя, Настасью Петровну, худенькую женщину предстарушечьего возраста, превратившую казенное заведение в уютную нору хоббита. И мой "роман" она прочла, хотя удивлялась и эльфам, и оркам, и паровым пушкам. Когда я вручил пакет с тетрадями, то она с таким жаром обещала их сохранить и не показывать никому, словно вернулась на пятьдесят лет назад, в эпоху пионеров. Полчаса мы пили чай. Про свой побег я ей так и не рассказал.
Я собирался уходить. Кинул взгляд на улицу и заметил ярко-красную куртку мачехи. Извлек телефон. 10 пропущенных вызовов. Планировала ли жена отца отправить меня на дачную каторгу или хотела пожурить за очередную четверку - значения не имело. Рюкзак с припасами вызвал бы вопросы, и мой путь героя закончился бы еще до этапа пересечения границы.
Библиотека находилась в единственном в нашем городе доме-колодце. Я мог бы вылезти из окна во внутренний двор, но мачеха прохаживалась рядом с аркой. Оставался только один свободный путь. Через крышу.
После кратких уговоров и еще одной клятвы Настасья Петровна открыла окно, сунула мне пакет с сушками, словно знала о предстоящем пути, и перекрестила. Я выпрыгнул во внутренний двор. Нашел подъезд - к счастью, домофоны стояли еще не везде. Через минуту я уже вылез на крышу. Мартовское солнце высушило жестяные листы. Аккуратно, словно принц Персии или канатоходец Тибул из "Трех толстяков", я шел, затаив дыхание, по коньку, используя посох для баланса. Так я добрался до края крыши, где она вплотную примыкала к соседнему дому.
На соседнем доме крыша была ржавой, ноги не скользили, и я облегченно выдохнул. Я перемещался уже не по коньку, а прямо по листам. Но все чердаки оказались заперты. Оставалось либо возвращаться назад, в объятья мачехи, либо лезть по пожарной лестнице.
Я до сих пор не знаю, как меня не заметили жильцы, особенно бабушки-наблюдатели. Пять этажей я спускался по ржавой и шатающейся лестнице с тяжелым рюкзаком и прикрепленным к нему посохом. Спрыгнув с последней ступеньки, чуть не подвернул ногу.
Я оказался в проходном дворе и смог продолжить свой путь мимо джунглей клумб и застывших лебедей из покрышек. Вскоре я миновал соседний квартал, пересек окраинный район и вышел в конце концов на трассу М10, бывшую Е-95. Запах бензина не походил на ту смесь бриза, креозота и кавказских трав, что сопровождал нашу экспедицию на диких пляжах по пути в санаторий "Весна", но бодрил не меньше. Весенний ветер гнал на юг облака, неслись машины, и я тогда на секунду поверил, что они могут подвезти хоть до звезд, откуда прилетела большая Белая Птица.
Я встал на обочину. Поднял руку. Вдруг потемнело. Как будто кто-то убавил яркость. "Затмение", - вспомнил я. Но ничего не изменилось. Все так же неслись мимо машины: легковые со свистом и визгом, а грузовики с грохотом и лязгом. И никто не замечал худенького паренька у металлического барьера. Я стоял минут двадцать, а потом рядом со мной затормозила красная девятка и оттуда выскочил отец. Без разговоров он затолкал меня за заднее сидение. Вместо Черного моря я поехал в свой двор-коробку с обшарпанными желтыми стенами. Путь героя закончился на границе обыденного мира.
Когда меня вытащили из машины, то я увидел большую Белую Птицу. Она кружилась над нашим двором, и маленькими черными точками выглядели встревоженные ею голуби. А я не мог и шаг в сторону сделать, не говоря уже о том, чтобы пойти вслед за ней...
Ругали меня мало. Но запретили компьютер и прогулки, перестали давать деньги. Первую неделю запирали дома. Потом стали отпускать ненадолго. Я сразу же отправился в библиотеку и забрал "рукопись" придуманного мною мира.
Так как за мной тщательно следили, то пакет с "рукописями" заметили. В тот же вечер отец начал листать тетради, бормоча: "Что за чушь". На следующий день они исчезли, а на мой вопрос мачеха ответила: "На дачу нужна растопка".
Библиотека в то время стала для меня не только норой хоббита, но и убежищем. Я все чаще ходил туда, принялся читать не только фентези, но и различные книги о политике, а также по истории и праву. А еще общаться с остальными посетителями, аутсайдерами, "народом холмов": потрепанными интеллигентами, стариками-коммунистами, бабушками-мечтательницами. Они-то меня и привели к мысли, что если не достичь желаемого мира, то надо менять свой...
3. Университет
Мы получили задание еще в сентябре. Вспомнили мы о нем почти через два месяца, когда сроку осталась неделя. Но Андро не подвел и сделал несколько пачек листовок. Он работал уже год в одной из типографий нашего губернского города и смог как-то незаметно изготовить нам тираж.
Если б Андро напечатал листовки раньше, то я бы закинул в штаб и наши люди потом уже бы привезли их на антифашистский митинг, который проводили в пику "Русскому маршу". Но времени теперь не осталось. Нам велели нести их прямо на демонстрацию. И вот мы потащились вместе с пачками: я, Лиза Ворон, Толик-шарп, Андро и Костик.
После школы я поступил на истфак и переехал к бабушке в губернский город недалеко от Москвы, так как в саму столицу отец меня не пустил. Годы в библиотеке среди старичков не прошли даром - я решил стать борцом за народное счастье. Я нашел единомышленников и сформировал отряд под названием "Птица". Чуть позже мы присоединились к конгломерату внесистемных левых сил.
На самом деле каждый видел в нашей деятельности что-то свое. Как-то раз к годовщине Октября мы повесили красное знамя на мосту. Андро вскарабкался ночью под дождем на его стальные фермы - двадцать метров до полотна моста и столько же до вод Волги. Для шарпа Толика этот флаг был символом левой акции. Для читавшего Дугина Андро - способом показать свою удаль и одновременно то ли знаком Софии в клетке Демиурга, то ли подлинной вещью в матрице Капитализма. Для бывшего ролевика и любителя фантастики Кости - посланием из украденного мира Полудня. Ну а я хотел просто добавить красок в наш серый губернский город: серое небо, серый мост, серая Волга, серые лица - пусть хоть флаг, как в фильме Эйзенштейна, будет красным. Но на следующее утро ничего не изменилось. Вышла и растворилась в тумане, словно призраки, горсточка пенсионеров с пыльными транспарантами. Флаг болтался тряпкой, а люди шли мимо.
Мы успешно убежали от контролеров в электричке. Труднее оказалось попасть в саму Москву: миновать турникеты могли только пассажиры с билетиками. Пришлось вылезать где-то в районе Останкино и петлять в лабиринте гаражей. Наш отряд преодолевал заборы из колючей проволоки, прыгал с крыши на крышу, прятался от охранника. Когда мы вышли к метро, то решили сделать привал.
- Мне только что писал Арбатов. На наших уже дважды прыгали, - Костя хмуро тыкал в телефон.
- Ребят, может, не сразу пойдем туда? - произнесла тоненьким голосом Лиза.
Мы переглянулись. Толик хотел что-то сказать, но Андро его перебил, закричав: "Вперед!" Костя заорал: "Фривей!" Мы ворвались в метро, перепрыгнули через турникеты, пролетели эскалаторы и заскочили в поезд под носом у охранников.
Сейчас у меня нет таких задорных друзей. Прежде как-то преодолевал свою робость, а ныне уже не могу. Аниме, настольные и компьютерные игры, фентези, комнатные цветы, история - увлечений у меня десятки, но даже в интернете их обсудить не с кем. Как-то я нашел компанию любителей японской анимации, но они через неделю удалили меня из виртуальной конференции из-за моих пессимистичных мыслей, а потом каждый их них кинул меня в черный список. Я одинок.
На кольцевой Лиза покинула нас. Она захотела посмотреть рапидографы. Девушка обещала присоединиться позже. Мы отправились дальше. До последней станции доехали спокойно. Встретили наших, подошли, поздоровались. И вдруг своды подземного дворца окатили вопли.
На нас неслись противники. Они не походили на бритоголовых молодчиков, как их изображали СМИ. В те годы сторонники правых одевали зеленые парки, что придавало им сходство с эльфами, кроссовки NB, ну и налысо никто не стригся уже. Десять таких скоя"таэлей с внешностью японских школьников-героев из аниме - почти никто из нападавших не выглядел старше шестнадцати - неслись на нас. Меня опрокинул на пол первый же удар и тут же кто-то зарядил по печени ногой. Шипели газовые баллончики, орали девчонки, полетел на рельсы патлатый парень из Л.Ф.
Я лежал, сжавшись в комочек, а потом удары прекратились. Чьи-то руки подняли меня. Толя-шарп хлопнул меня по спине и спросил: "Ты живой?" По его лицу стекала кровь из рассечённой брови. Я промычал что-то невнятное. Городские эльфы унеслись прочь при виде приближающегося охранника. Я успел лишь увидеть, как мелькнула последняя зеленая парка. Парень из Л.Ф. успел вылезти до того, как из тоннеля выполз тупоголовый метропоезд. Драка окончилась.
Мы вышли на улицу. Развевались знамена. Какие-то панки во главе с худенькой девочкой на инвалидной коляске раздавали еду и чай. Один из них сунул мне пластиковый стаканчик с кипятком и подвел к сцене. Но меня все это не интересовало. Я все время прокручивал тот момент с упавшим на рельсы активистом Л.Ф. и представлял, что меня тоже могли туда скинуть, и если бы я замешкался, то меня бы раздавил поезд из жерла тоннеля. И я бы ушел в темноту. Но я не ушел. Я жив. Весь митинг я думал не о политике, а вот об этом ускользающем ощущении жизни и вспоминал то Сартра, то его цитаты из сообществ в интернете. Ну а когда я смог перевести дух, то иная мысль промелькнула в голове: "Где Лиза?" На демонстрацию она не пришла. Я набрал ее номер. Молчание. И лишь через час, когда наш крохотный отряд сидел в какой-то шаверменной, от нее появилось сообщение: "Встретимся в секретном убежище номер три".
Секретным убежищем мы с Лизой называли чердак одного из домов, про который никто не знал, даже отряд "Птиц". В нашем укрытии мы ели печенье, пили чай из термоса, смотрели аниме на крохотном треснувшем планшете, но чаще девушка рисовала, а я читал свои наброски.
Наш отряд не заметил потери бойца. Лиза всегда держалась чуть поодаль от всех нас. Сейчас я понимаю, что пришла она из-за меня, точнее, из-за одиночества. Какое-то время я стал для нее единственным близким человеком, особенно на фоне долгого развода ее родителей.
В губернский город мы вернулись заполночь. Ночевал я у Толика: в общагу не пустили бы. А на утро тут же побежал в убежище. Лизы там не оказалось. Девушка написала, что отец ее увез. И лишь через несколько недель, двадцать пятого ноября, мы смогли встретиться.
При встрече в убежище Лиза зло крикнула:
- Ты думал головой?! Я все прочитала! А если бы меня скинули на рельсы?! И я бы не смогла вылезти?!
- Я бы вытащил тебя!
- Я сегодня читала про третий рельс! Я бы точно его задела, Че Гевара ты хренов!
Я начал спорить, агитировать, но с таким же успехом я мог бы агитировать птиц или волков. Лиза смотрела в чердачное окошко на серую полоску Волги, и в какой-то момент я понял, что сам не верю ни в коммунизм, ни в анархизм, ни в социализм, ни даже в бунт, ибо теплые клетки хрущевок держали надежнее темниц и зон, а ковры в мещанских домах - крепче любых стен. Лиза ненавидела их, ненавидела сильнее меня, ибо я верил в народ, а она уже тогда все чаще верила лишь в миры, созданные ею на бумаге. И я замолчал.
- Все сказал? Так вот, моему отцу из школы завуч звонила. И сказала, что я попала в плохую компанию. Отец мне допрос с пристрастием устроил. Ты думаешь, почему я все это время никак не могла выйти на улицу?! А если бы меня посадили, как эту женщину из Смоленска?! У нее ребенок был, ее не пощадили! Меня точно изметелят!
Я начал извиняться, но наткнулся на ту же стену. Лишь через три сигареты Лиза сменила гнев на милость.
- Я тут, между прочим, картинки для твоего рассказа принесла, - Лиза извлекла из папки шероховатый акварельный лист с морем.
Я не получил перо большой Белой Птицы, но писать не прекратил. В какой-то момент мне захотелось зачерпнуть вдохновения из детства. От мамы, домиков на склоне гор, компании Вадика и Алисы меня отделял временной промежуток в девять земных лет, но мне казалось, что нас разделяет расстояние в девять лет световых. Каникулы на юге в моей памяти стали то ли просмотренным некогда сериалом, то ли прочитанной книгой. В итоге я написал рассказ. Плеснул фантазии, добавил мистики в реальную жизнь, подобно магическим реалистам. Силуэты на стенах, про которые вы прочли в первой главе этой повести, я тоже придумал... Увы, я ненадежный рассказчик. Получившуюся новеллу я отдал Лизе. Ей мои опыты понравились, и она решила превратить её в мангу.
- Ты верно море изобразил! Я ездила пару лет назад в "Орленок"! Там все точно так же. Я хотела бы целыми днями его рисовать! И еще... Ты верил в Белую Птицу?
Я ничего не ответил.
- У нас в школе ввели факультатив по астрономии. Физик у нас того, любитель на звезды смотреть. Я говорила с ним, и, знаешь, в твоем рассказе описывается Сарос. Цикл солнечных и лунных затмений. Если эта сказка написана по мотивам, то ваш поход был 24 июня... Слушай, там все так было, как ты описал?
- Про тени я приврал. Но Птицу я видел!
- Сегодня, кстати, затмение.
Я боялся мокрых крыш. На счастье, осенние дожди прекратились. Мы забрались на самый конек. Я посмотрел в небо. Высоко в облаках неслась по прямой большая Белая Птица. Так прошла наша третья встреча.
Я спустился вниз, запомнив направление. Мне захотелось идти на поиски Птицы. Лиза отказалась. Она начала длинный монолог: обрушила гнев на мать, затем на отца, затем сказала, что переводится в другую школу в другом городе, так как здесь не учат, а только ругают; что хочет поступать на астрофизика в МФТИ или МГУ. Еще бы два дня назад я б в истерике валялся от расставания. А тут просто махнул рукой. Но продолжил слушать. Я понимал: Птицу уже мне не догнать. Под конец своих тирад и реплик Лиза начала просить меня покинуть город, чтоб не возникло проблем. И я не стал спорить. Часам к десяти мы разошлись. Я взял рисунок.
Лиза уехала. Больше я ее не видел. Я же остался. Не из-за бесстрашия или преданности революции, а просто не хотелось к отцу возвращаться и учебу бросать. Да и местные органы правопорядка нас, на самом деле, не замечали. Через несколько месяцев я как-то незаметно отошел от всего левого движения, и отряд "Птицы" распался. Я же продолжил учиться.
4. После юности и университета.
Вы думаете, что теперь будет новая глава с путешествиями и приключениями? Нет! Я учился, работал, принял даже участие в несуразном конкурсе "Студвесна". В один из дней мне дали синенький диплом, сказали, что я молодец. Впереди лежал океан взрослой жизни, но мой корабль мог доплыть лишь до островов "грузчик", "официант" и "строитель". Почему я не устроился в школу? Вакансий не нашлось. В архив? Платили мало. Ну а выпускник провинциального истфака в музее - это и вовсе что-то из категории фантастики.
Внимательный читатель подметит, что птица прилетала каждые четыре с половиной года. Ну да, она прилетела в четвертый раз через этот срок. Но я не увидел ее из-за работы. Я стал грузчиком российского интернет-магазина, занимающего позицию в рейтинге Forbes. У фирмы имелись технологии, которые мне бы в детстве показались фантастикой. Эти инновации сделали нашу работу необычайно эффективной.
Каждый день я ходил в огромный серый лабиринт из полок. Там меня раздевали, так как ничего своего, кроме нательного креста и трусов, внутрь проносить нельзя. После вручали сканер, бейджик с кодом - как в замятинском "Мы", все работники имели "нумер" - и серый комбинезон. Одевшись, я приступал к двенадцатичасовой смене. Одиннадцать часов я бегал с тележкой. Все мои действия фиксировались компьютером. Полчаса мне давали на обед и столько же - на перекуры. Если в час я не успевал выполнить норму, то это время не оплачивалось. Из-за таких штрафов я мог за месяц получить девять тысяч вместо обещанных сорока.
В один из дней я узнал о смерти матери. Ничего не изменилось: я, как и всегда, пошел бегать с тележкой. Когда пришла пора отпуска, то я не поехал на юг, хотя и скопил деньжат, а просто лежал и плевал в потолок. Сил не осталось.
Отец к тому времени уже развелся. Мы жили в квартире бабушки. Мне досталась комната. Но нора хоббита обернулась норой "подпольного" человека. Или даже не подпольного, а какого-нибудь надпольного. В отличие от героя Достоевского, я практически не вел записей, если не считать таковыми мои тирады на анонимных форумах в интернете.
В один из дней отец скинул мне ссылку на работу в музее. Я отправился туда. Потратил целый день на дорогу. Меня не взяли. Взяли кого-то еще. Другого. Я вернулся домой. На следующий день на склад я не пошел.
Я лежал и ненавидел себя. Эта ненависть вытаскивала все силы. После дня на диване я чувствовал себя таким же разбитым, как после двенадцатичасовой смены на складе. Мне следовало отправиться к психиатру, но я боялся, что помимо депрессии мне пришьют еще кучу различных ментальных расстройств. Я стал тенью среди пустых бутылок, упаковок лапши быстрого приготовления, серых обрывков упаковочной бумаги для шавермы и еще какого-то мусора.
Когда я немного отвлекался от самоненивисти, то я либо серфил в интернете, либо вспоминал свою жизнь. Ни на игры, ни на просмотр фильмов или сериалов уже не хватало внимания. Книги и вовсе исчезли из моей жизни: на чтение нескольких абзацев я тратил больше часа. А так щелк-щелк, картинка за картинкой. Точно так же я перебирал кадры из прошлого. Крики. Ругань. Брань. Унижения.
На улицу я не выходил. В детстве мне казался страшным и инопланетным старик из будки. Теперь же страшными и инопланетными мне казались почти все люди. Утром и вечером я следил за ними из окна, словно из аквариума.
В один из таких вечеров ко мне подлетела Белая Птица. Я соскочил с окна и жестом пригласил ее.
Со сложенными крыльями Птица выглядела нелепо, особенно в моей замусоренной комнатушке. Я аккуратно взял гостью на руки. После работы на складе я могу точно сказать: весила она килограмм пятнадцать. А еще ее перья были серыми. Белых не осталось. Поэтому мои мечты, как и мечты моих друзей, привели не к тем ожиданиям.
Я погладил Птицу и прошептал: "Не губи больше никого". Она повернула голову. В комнате раздался клекот. Я простил ее, ведь Птица не знала о том, что у нее больше нет белых перьев.
Сколько я пролежал в депрессии? Три недели? Месяц? Не знаю. Отец смирился. Он понял, что я болен, но, как и все мужчины, решил лечить по методу "само пройдёт". И оказался прав. После визита птицы самоненависть стала уходить. Появился аппетит. Я принялся играть в компьютер. Накачал с пиратских библиотек книг. Даже какой-то фильм глянул. Начал, хоть и не каждый день, принимать душ и бриться. Вновь стал ухаживать за почти засохшим каланхоэ. Наступала медленная стадия какого-то гомеостаза. Но к прежней жизни я не вернулся. Ведь я уже схватил перо большой Белой Птицы, пусть оно и оказалось серым. Теперь я достиг цели, пусть и не так, как хотел.
Я не знаю, как описать себя. Хиккикомори? Недоросль? Великовозрастный лоботряс? Сыч? Нас много таких, на просторах Северной Евразии. Мы ютимся в комнатушках родительских квартир, проедаем пенсии наших пап и мам, подрабатываем. Ходим в сандалиях с носками, ковыряемся в гаражах, мелькаем на аниме-фестивалях. Но чаще всего играем или мечтаем.
Я прохожу игры. Особенно мне нравится Crusader Kings, стратегия про создание королевства. Я часто представляю себя то королем, то героем. Вот я побеждаю на турнире, подобно доблестному рыцарю; вот трапезничаю в зале в кругу верных друзей и любимой жены; вот я иду в Крестовый Поход под возгласы Deus vult!
Иногда мои фантазии даже воплощаются на бумаге. Средневековый сеттинг мне, как человеку с историческим образованием, нравится даже больше, чем фэнтезийные вселенные. Хотя есть у меня и модификации с вымышленными мирами, и я тоже пишу по ним какую-то ерунду.
Я нашел Зеленую Дверь в стене. Безработный геймер и писатель с аудиторией в десять человек. Кому-то повезло меньше: Вадик, мечтавший стать искателем приключениях, спился и теперь ищет лишь мелочь. Алиса погибла. Мэджик создал группу, но играет по кабакам и медленно умирает от цирроза. "Птицы" бегают ныне как белки в колесе, кто на складе, кто на заводе. Только Лиза счастлива. Она рисует, выкладывает творчество на Патреон и получает больше, чем любой младший научный сотрудник в сфере астрономии.
А на самом деле Птицы не было. Существовали устаревшие мечты. По какой-то причине я и мои друзья выбрали их. Не делайте так. А большую Белую Птицу я выдумал, чтоб связать все истории в одну. Ведь я ненадежный рассказчик.
"Все персонажи произведения являются вымышленными, любое совпадение с реальными людьми - случайно".