Penhaus : другие произведения.

Библиотека Белого Движения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Краткий обзор сайтов+,...+


  
  
   Библиотека Белого Движения
   БЕЛОЕ ДЕЛО НА WWW
Сайты по истории (Гражданская война, кадеты,
народы Российской империи в ХХ веке)
Эта страница подготовлена Л.Л. Лазутиным
This page is maintained by Leonid Lazutin
lll@srd.sinp.msu.ru
   0x01 graphic
   В интернете в последнее время появилось много сайтов, посвященных истории Белого движения и кадетам, старым и новым. На этой странице буду по возможности давать обзор этих сайтов.
Часть материалов, близких по теме, будем использовать на нашем сайте со ссылкой на источники.
   ВЕЛИКИЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ
   Н. Е. КАКУРИН, И. И. ВАЦЕТИС
   Гражданская
   ВОЙНА
  
   М.М.Пришвин.Дневники. 1918-1919
  
   Иванъ Солоневичъ. Россiя въ концлагерe
  
   Сайт с символичным названием "Дорога домой" http://www.dorogadomoj.com публикует Александр Николаевич Мирошниченко, сын кадета Крымского корпуса и внук воина Добровольческой армии. Православие - главная тема этого добротного сайта, но автор нашел время и для мемуарной литературы. Биографический листок "Мамины записки" перекликается с воспоминаниями А.Г. Лермонтова и с позволения А.М.Н. мы воспроизводим часть этого материала на странице и в рубрике "Памяти ушедших".
   0x01 graphic
   Сайт ФССК.  Фонд содействия кадетским корпусам имени Алексея Йордана был создан в декабре 1999 года. После кончины Алексея Борисовича Йордана в 2002 году (см. нашу страницу) Фонду присвоено его имя. В задачи Фонда входит содействие возрождению духовных, религиозных, нравственных, культурных и военно-патриотических российских традиций в системе воспитания, просвещения и образования подрастающего поколения. Фонд оказывает финансовую поддержку кадетским корпусам и другим образовательным учреждениям России, а также поддерживает культурные, научные, образовательные и благотворительные программы.
   0x01 graphic
   Военная библиотека Xoaher'a Обширное собрание мемуаров, исторической и художественной литературы по военной тематике, в том числе и по истории Гражданской ввойны.
   0x01 graphic
   Сайт Олега Я. Тельнова, www.outsuderuss.realrussia.org
в котором есть место материалам "своим содержанием способствующим русскому возрождению".
В частности здесь публикуются издания Отдела Правления Объединения Кадет Российских Кадетских Корпусов в Аргнтине
http://www.outsideruss.realrussia.org/kadetes/kadetind.htm
   0x01 graphic
   Кадетский клуб Сайт информационной и организационной поддержки кадетского братства.
Сайт поддерживается Московским суворовско - нахимовским содружеством.    
   0x01 graphic
   Энциклопедия кадетского образования и воспитания. Сайт ведет выпускник Казанского СВУ 1972 года, подполковник запаса Василий Кузьмич ЛЕВЧЕНКО. Это действительно энциклопедического характера издание, отражающее историю военного образования в России и текущие события. Даны ссылки на другие сайты родственного содержания.
   0x01 graphic
   Музей и Архив Белого движения. Сайт неясного для меня объедиения антокоммунистов, на котором, однако, собраны интересные материалы по истории Белого Дела.
   0x01 graphic
   Добровольческий Корпус Интересный, хорошо организованный сайт, содержащий мемуары и научные работы посвященные истории России начала 20-го века, Гражданской войне, революции, истории Белой Борьбы. Мемуары разбиты по разделам в зависимости от описываемого периода и фронта Белой Борьбы.
   0x01 graphic
   Конгресс Русских-Американцев (КРА) Главная цель организации - борьба с русофобией. После 1991 г. оказывает помощь в России.
   0x01 graphic
   Русский Центр в Сан-Франциско Центр объединяет разные русские организации в Сан-Франциско. В его помещении находится библиотека, музей, газета "Русская Жизнь", КРА, театральный зал и т. п.
   0x01 graphic
   Организация Русских Юных Разведчиков (ОРЮР) После 1917 г., из России, скаутская организация была вывезена за границу. Здесь ее русифицировали: название, форма, православная вера, воспитательная работа и т. п. (В те времена слово "разведчик" означало следопыт и не имело никакого шпионского значения). В течение всего этого времени, организация занимается воспитанием молодежи. Лет десять тому назад вернулась в Россию и быстро распространилась по всей стране.
   0x01 graphic
   Объединение Кадет Российских Кадетских Корпусов. Сан-Франциско Большинство кадет окончили Кадетский Корпус в Югославии. Поддерживают связь между собой, издают журнал Кадетская Перекличка и другие публикации, устраивают съезды, поддерживают связь с Суворовским объединением, помогают организации кадетских корпусов в России, оказывают им всяческую помощь и т. д. и т. п.
   0x01 graphic
   Сайт для любителей российской военной истории. Главный редактор сайта Владислав Гольянов.
   0x01 graphic
   Библиотека-фонд "Русское Зарубежье". В основе создания Библиотеки-фонда лежит идея самой эмиграции о централизованном собирании, архивных материалов, литературного, исторического наследия Зарубежья.
   0x01 graphic
   Проект ХРОНОС. Большой сайт исторической направленности, включающий и матнриалы по истории Гражданской войны.
Имеется список руководителей и рядовых участников Белой борьбы с краткими биографиями. Он
повторен здесь по состоянию на ноябрь 2005г.
   0x01 graphic
   Web-сайт Андрея Ганина Один из старейших Интернет-сайтов белой тематики.
   0x01 graphic
   "Белая Сибирь" Web-сайт Сергея Павловича Звягина
   0x01 graphic
   "Ахтырские гусары" Сайт военно-исторического клуба "Ахтырские гусары".
   0x01 graphic
   ГЕНОЦИД  Массовое уничтожение и депортация армянского населения Западной Армении, Киликии и других провинций Османской империи, которые осуществлялись правящими кругами Турции и в 1915-1923 гг. являются трагедией такого же масштаба, что и трагедия русского народа.
   0x01 graphic
   Ингерманландия  Приход Токсово  Два сайта, созданные Андреем (Антти) Пюккененом, посвященные истории, обычаям и современной жизни ингерманландцев - коренных жителей приладожской Корелии.
   0x01 graphic
   Бывшие русские Харбинцы  С любовью созданный сайт с воспоминаниями Харбинцев.
    
  
История Гражданской войны искажена неимоверно и ее еще долго будут
раскапывать серьезные историки.  Я здесь привожу лишь некоторые свидетельства, из малодоступных источников.

В интернете последнее время появилось много сайтов, посвященных истории
Белого движения и кадетам, старым и новым. Обзор этих сайтов даю на странице

Белое Дело на WWW.
Часть материалов, близких по теме, будем воспроизводить на нашем сайте со ссылкой на источник.

Углубляясь в тему, интерес к которой не снимает твоей дилетантской сущности, обнаруживаешь толпу специалистов, анализирующих, пишущих, объясняющих, критикующих и знающих всех и вся.

Интернет отсеивает многое, написанное на потребу в прошлом, кому
захочется это все сканировать, сейчас на этом занятии не разбогатеешь. Пока, во всяком случае. А на приличную литературу добровольцы находятся, и вот уже довольно интернет-библиотек, в которых находишь много нового. Возникает соблазн собрать вместе то, что интересует - воспоминания, дневники, зарисовки участников
Гражданской войны, особенно Белого Движения, которое было скрыто от нашего внимания. Впрочем, белогвардейцы жили дольше и писали больше и
правдивее, красных повыбили даже если и не пытались писать откровенно.

Итак, собираю литературу по интернету, не уверен, что все поместится на
мой небольшого объема сайт, по крайней мере наиболее интересное здесь:

ВОСПОМИНАНИЯ, КНИГИ, СТАТЬИ О ГРАЖДАНСКОЙ БОЙНЕ И ЭМИГРАЦИИ

Александр Павлович Кутепов (Биографический очерк)
Воспоминания белогвардейцев (часть 1)
Воспоминания белогвардейцев (часть 2)
Да, я адмирал Колчак
Генерал Дитерихс
Николай Николаевич Юденич
Богаевский А. - Ледяной поход (Воспоминания 1918 года)
Витольдова-Лютык С. - На восток
Волков С. - Трагедия русского офицерства
Врангель П. - Записки
Вырыпаев В. - Каппелевцы
Голубинцев А. - Русская Вандея
Гуль Р. - Ледяной поход (с Корниловым)
Гуль Р. - Я унес Россию. Апология русской эмиграции
Деникин А. - Очерки русской смуты - 1. Крушение власти и армии
Деникин А. - Очерки русской смуты - 2. Борьба генерала Корнилова
Деникин А. - Очерки русской смуты - 3. Белое движение и борьба Добровольческой армии
Деникин А. - Очерки русской смуты - 4. Вооруженные силы Юга России
Деникин А. - Очерки русской смуты - 5. Вооруженные силы Юга России
Деникин А. - Путь русского офицера
Елисеев Ф. - С Корниловским Конным
Елисеев Ф. - С хоперцами
Ефимов А. - Ижевцы и воткинцы
Каратеев М. - Белогвардейцы на Балканах
Краснов П. - Всевеликое Войско Донское
Краснов П. - На внутреннем фронте
Левитов М. - Корниловцы в боях летом-осенью 1919 года
Лехович Д. - Белые против красных
Мамонтов С. - Походы и кони
Никитин Б. - Роковые годы
Павлов Б. - Первые четырнадцать лет
Плотников И. - Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность
Поляков И. - Донские казаки в борьбе с большевиками
Пучков Ф. - 8-я Камская стрелковая дивизия в Сибирском Ледяном походе
Раковский Г. - В стане белых
Рутыч Н. - Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России
Трушнович А. - Воспоминания корниловца
Туркул А. - Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны, 1918-1920 гг.
Черкасов-Георгиевский В. - Вожди белых армий
Шамбаров В. - Белогвардейщина
Штейфон Б. - Бредовский поход
Юзефович Л. - Самодержец пустыни
   0x01 graphic
    
  -- МАТАСОВ В.Д.
  -- Белое Движение. Гл.1: Начало
  -- Белое движение. Гл. 2: Украина в период гражданской войны.
  -- К. ПЕРЕПЕЛОВСКИЙ - Белое Движение: 1917, Февраль - Октябрь - Белое Движение (PDF) - Белое Движение и маршал Пилсудский
  -- Н.Н. Протопопов Белая армия за рубежом
  -- Лейтенант А. Штром Конец белой борьбы
  -- Ксения Аркадьевна Кутепова СПАСАТЕЛИ
  -- Ярославское восстание О книге Леонида Зурова
  -- Б. ПРЯНИШНИКОВ - Донской юнкерский полк
  -- А. В. БОРЩЕВ - Японская война и ее отклики в России
  -- Борис ПАВЛОВ - Из истории русской авиации до большевиков
  -- В. Г. Улитин - Казачество в славном прошлом России
  --   Старшинство казачьих войск
  -- Владимир БОДИСКО - Знамя лейб гренадер
  -- Поручик А. Ф. ПЕРКОВ Из истории 5-го Гусарского Александрийского Ее Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны Полка
  -- Ольга Д. Мирошниченко (ур. Шуневич) Воспоминания
   0x01 graphic
  -- ХРАНИТЕЛИ НАСЛЕДИЯ - Владимир Бодиско - Прошлое, настоящее, будущее Владимир Бодиско - Насреддин Ходжа Владимир Бодиско - Первая волна - И. Автамонов - Мысли о прошлом, настоящем и, будущем
  -- Царские офицеры и Русская Культура М.Н. Залевский
  -- Искусство и литература в эмиграции
  -- Памяти И.С. Шмелева
  -- Судьба Бахметьевского архива
  -- художник-баталист А. И. Шелоумов
  -- Сергей Алексеевич Жаров
  -- Поэзия Белой Гвардии Поэты-воины
  -- Наследство эмиграции в науке и технике. И. Автамонов
  -- Путеводитель по русской и русскоязычной периодике в Европе Валентин Зарубин
   Люди и судьбы
  -- Король Югославии Александр 1 Избранные документы.
  -- Генерал Врангель Документы и воспоминания
  -- Адмирал А. В. КОЛЧАК К 60-летию со дня смерти (Б.Павлов)
  -- Генерал В.О. КАППЕЛЬ и его "Каппелевцы" (Б.Павлов)
  -- Генерал С.Л. МАРКОВ
  -- Павел ПАГАНУЦЦИ Император Александр II
  -- В. Казимиров Император Александр III
  -- Великий Князь Констанин Константинович
  -- В.В. Римский-Корсаков
  -- ВИТТЕ и СТОЛЫПИН С. А. Третьяков
  -- Митрополит Виталий
  -- Как я стал художником С. Байкалов-Латышев
  -- ИВАН САВИН Стихи и рассказы, Судьба поэта
  -- Внуки изгнания (Зарубужная молодежь) Мария Беляева
  -- О русской молодежи в изгнании А.Б. Иордан
  -- РОСТИСЛАВ САЗОНОВ Исход из Крыма - Памяти Р.Сазонова Русские учебные заведения в Югославии
  -- ВЛАДИСЛАВ ДАНИЛОВ "Эвакуация русской белой эмиграции из Югославии" - Памяти В.Данилова
  -- М. КАРАТЕЕВ Памяти писателя - стихи - расс
   Жертвы репрессий
  -- Жертвы коммунизма А. Боголюбов
  -- Г. Зигерн-Корн - Капуста (Зарисовки из концлагеря)
  -- Вы вспоминайте цыгана Петю. Встреча с Петром Лещенко Владимир Бодиско
  -- БОРИС ГАНУСОВСКИЙ - Десять лет за железным занавесом
  -- Павел ПАГАНУЦЦИ Красный террор в Крыму после Врангеля
   Другое

Собрание законодательства Российской Империи (Том 14-й)
Бунин И. - Окаянные дни
Жевахов Н. - Воспоминания (1915-1917)
Жевахов Н. - Воспоминания (1918-1923) (последние главы)
 

1. Альбов А.П.
Начало конца. Воспоминания офицера бронепоезда "Генерал
Дроздовский" о боях во время отступления Добровольческой армии от Орла
до Ростова, о контрнаступлении на Ростов и о последнем "кубанском" этапе
Белой Борьбы в феврале-марте 1920 года. 

2. Альмендингер В.В.
"Симферопольский Офицерский полк в боях на Украине".
Воспоминания офицера Симферопольского полка рассказывают о малоизвестных
событиях, происходивших в стороне от направления главных боев 1919 года,
на юге Украины, где Добровольческая армия сражалась с армией "батьки Махно". А
прорыв махновцев на Левобережную Украину был не менее важной причиной начал
отступления белых армий, чем наступление 1-й и 2-й конных армий или
ударной группу Уборевича.

3. Альмендингер В.В.
"Гибель второго батальона Симферопольского Офицерского полка". Эта статья была написана по воспоминаниям
немногих уцелевших в трагическом для полка бою 14 сентября 1919 года чинов 2-го батальона.
Этот рассказ лучшая эпитафия георгиевскому кавалеру Великой Войны, командиру
2-го батальона капитану Гаттенбергу и доблестным неизвестным его соратникам,
погибшим с ним за благо Родины в неравном бою на реке Синюха 14 сентября
1919 года.

4. Акулинин И.А.
"Оренбургское казачье войско в борьбе с большевиками".
Мемуары помощника войскового атамана рассказывают о первом этапе борьбы
Оренбургских казаков с большевиками в период с января по май 1918 года, о
партизанской борьбе казаков Троицкого и Оренбургского отделов, о походе отряда Дутова
в Тургайскую степь и о победоносном возвращении атамана и изгнании
большевиков из Оренбурга.

5.    Арсеньев А.А.
"Из героических времен". Воспоминания полковника Арсеньева о
малоизвестном периоде Гражданской Войны - борьбе Терского Казачества против
большевиков в 1918 году. Оказавшись во враждебном окружении и не имея возможности
удержать фронт против всех противников наиболее боеспособные части терцев
совершили сложнейший марш по горам Кавказа на соединение с Добровольческой армией.

6. Байков Б.Л.
"Воспоминания о революции в Закавказье". Очень
интересные мемуары одного из лидеров кадетской партии в Закавказье о событиях в Баку весной
1918 года. Думаю эти воспоминания будут интересны не только людям
интересующимися историей Гражданской войны, но и всем кто хочет понять причины и
историческое развитие межнациональных конфликтов в этом сложном регионе. История
развития революции в Баку интересна еще и тем, что в разные периоды у власти
оказывались самые разные политические течения или коалиции. Матросы Каспийской
флотилии, "Мусават", армянская община, большевики, кадеты, меньшевики, солдатские
комитеты полков Кавказского фронта - их история тесно переплелась в Закавказье. И
воспоминания одного из непосредственных участников политической борьбы
достаточно подробно описывают происходившие в Баку события.

7.     Безруков В.
"Из царства сатаны на свет Божий". Рассказ еще об одном эпизоде борьбы в 20-е
годы - захвате парохода "Утриш" и бегстве из СССР группы молодых людей, трое из
которых служили в свое время у Врангеля, а трое были их противниками и
воевали под командованием Буденного и Фрунзе. Но к 1925 году всех их объединила
одна цель - бежать из СССР и включиться в активную антибольшевистскую борьбу.

8.     Бобровский П.С.
"Крымская эвакуация". Дневниковые записи одного из руководителей
Симферопольской городской думы, руководителя крымской группы
плехановского "Единства" интересны в первую очередь как непосредственные, не
измененные дальнейшей эмигрантской жизнью впечатления "штатского" беженца о
последних днях белого Крыма, об эвакуации в Константинополь, переезде в Югославию и
первых месяцах жизни на Балканах. В этих мемуарах мы видим эвакуацию "тыловых
крыс" (как называли их боевые офицеры), успешно избежавших всех "деникинских" и
"врангелевских" мобилизаций. Общество, показанное в мемуарах  Бобровского, мало похоже
на "галлиполийцев" или казаков с Лемноса, воспоминания о которых неоднократно
уже публиковались в интернете и в печатных изданиях, но, однако, это  общество
оказало не меньшее, а возможно и большее чем они влияние на судьбу России
начала века. Именно эти люди и составляли большинство русского образованного
общества в те годы.

9.     Иван Бунин.
"Окаянные дни". Дневниковые записи знаменитого писателя, периода его жизни в занятой
большевиками части России.

10. Варженский В.
"Великий сибирский ледяной поход". Воспоминания поручика Чердынского полка
Пермской дивизии подробно рассказывают о жизни пехотных частей Сибирской армии во
время отступления, о боях с красными партизанами, о постепенном изменении
отношений между солдатами и офицерами, о появлении особой "земской" спайки в
частях после дезертирства всех ненадежных и малонадежных элементов армии. Также
интересно описание отношения населения в различных районах к отступающий Белой
армии.

11. Венус Г.Д.
"Война и люди. Семнадцать месяцев с дроздовцами". Воспоминания дроздовского
офицера, написанные им в середине 20-х годов, в пору его разочарования в Белом
Движении. В эти годы Георгий Венус принимает активное участие в "сменовеховском"
движении. Весной 1926 года Г.Д. Венус возвращается в Советскую Россию. Его воспоминания были опубликованы в Германии и
в Советской России. Мемуары его интересны в первую очередь как в взгляд на
Гражданскую войну "левой", близкой к эсэрам части офицерства. Да и сама
атмосфера войны, "окопная правда" передана у Венуса точно и ярко. В
приложении к мемуарам дана статья сына Георгия Венуса
"Мой отец
Георгий Венус"
.


12.
"Вестник Общества Галлиполийцев в Болгарии, 1928 год, N10-11". В этом раздела публикуется подборка статей
из юбилейного выпуска "Вестника Общества Галлиполийцев" 1928 года, посвященного 10-летней
годовщине похода отряда генерала Дроздовского из Ясс в Новочеркасск. "Вестник" во
все годы своего существования был "трибуной" РОВСа и "белого" офицерства в
целом. В предлагаемой подборке статей, есть и воспоминания о Гражданской и
Мировой войнах, и размышления о судьбе русского общества начал века, и судьбы
русских эмигрантов, и вопросы борьбы с большевизмом в новых условиях, т.е. это
как бы "живой голос из прошлого", голос белого офицерства из 1928 года.

13. Вертепов Д.
"На войну!". Воспоминания кадета, летом 1916 года сражавшегося вольноопределяющимся в
1-м Волгском полку Терского Казачьего Войска.

14. Витольдова-Лютык С.
"На восток". Воспоминания жены колчаковского чиновника рассказывают о
типичной судьбе гражданских беженцев, пытавшихся в конце 1919 года спастись от
большевистских расправ бегством из Омска на восток. Десятки тысяч людей
(многие из которых стали беженцами еще в 18 - начале 19 года), перебравшихся из
Европейской России в казавшийся спокойным и надежным Омск, вынуждены
были бежать на восток от надвигавшихся большевистских войск. Огромное число
беженцев навсегда осталось в бескрайней сибирской тайге. Нехватка паровозов,
произвол чехословацкого командования на железной дороге заставили тысячи людей
идти на восток пешком, ехать в санях по тридцатиградусному морозу. О судьбах
многих людей замерзавших на морозе, пускавших себе пулю в лоб, терявших родных и
близких в этой страшной гонке за жизнь рассказывают эти по настоящему страшные
воспоминания.

15. Владикавказец.
"Пути-дороги". Эти мемуары вышли в Мадриде в 1967 году. Биография автора и типична и
уникальна одновременно. Гимназия, Великая война, юнкерское училище, война
гражданская, ранения, эмиграция, РОВС и "Кутеповская организация", два похода в СССР,
присоединение к генералу Краснову, трагедия Лиенца, 10 лет лагерей,
тяжелая болезнь и возвращение во Францию. Судьба одного человека и вся история
русской эмиграции. Замечательно точные наблюдения России, войны, СССР, ГУЛАГа,
жизни в эмиграции.

16. Власов А.А.
"Бронепоезда добровольческой армии". Очень подробное и разноплановое описание
боевых операций бронепоездов ВСЮР летом и осенью 1919 года. Описаны как многие
отдельные крупные бои, так и общая ситуация в "рельсовой" войне этого
периода. Рассказывается о боевой деятельности не только бронепоездов
оперировавших на главном направлении, но и боровшихся с повстанцами на Северном Кавказе,
на Днепре и в Таврии.

17. Войцеховский С.Л.
"Эпизоды". Мемуары варшавского резидента Кутеповской организации (1928-1930 гг),
многолетнего руководителя Русского Комитета в Варшаве, известного эмигрантского
журналиста повествуют о жизни русской колонии в Варшаве в годы Второй Мировой
Войны. Бегство от советских войск из восточной части Польши, отношения с
немецкими властями и польскими партизанами, борьба за сохранение русской культуры и
спасение сотен и тысяч "старых" эмигрантов и беженцев из СССР в 44-м -
45-м годах. Воспоминания о малоизвестных страницах истории русской эмиграции.

18.  
Воспоминания большевиков из сборника "Крушение царизма" (Воспоминания участников революционного
движения в Петрограде (1907-февраль 1917 г.). Составители: д.и.н. Р.Ш.
Ганелин, к.и.н. В.А. Уланов, научный редактор д.и.н. Л.М. Спирин, Лениздат,
1986.). Представленные материалы интересны тем, что написаны непосредственными
участниками событий и зачастую "по горячим следам" еще в 1917-1922
годах. В числе авторов знаменитый унтер-офицер Т.И. Кирпичников,
Мстиславский - кадровый офицер, сын профессора военной академии - ставший убежденным
сторонником большевиков, старые подпольщики Свешников, Каюров, Чугурин и
многие другие. Администрация сайта благодарит Василий Жановича Цветкова за
предоставленный материал и комментарии к нему.

19. Врангель Н.Е.
"Воспоминания: от крепостного права до большевиков". Мемуары отца генерала Врангеля охватывают
пожалуй самый важный и спорный период истории 300-летнего царствования династии
Романовых - период с отмены крепостного права и до 1917 года. Это было
время усиливавшегося противостояния придворных кругов и широких слоев
образованного общества России. Барон Врангель не пришелся "ко двору" ни в чиновничьем
сословии, ни в интеллигентских кружках. Слишком независимый для первых,
слишком здравомыслящий для вторых он прожил "нетипичную" для большинства автором
мемуаров жизнь промышленника, был одним из организаторов угольной
промышленности Донбасса, занимался разработкой рассыпного золота в
Сибири, добывал нефть на Северном Кавказе, управлял заводами в Петербурге.
Воспоминания незаурядного и очень наблюдательного человека рисуют картину последних
десятилетий императорской России, так как она виделась не из кабинета
чиновника, не из квартиры учителя и не из военной казармы, а из кабинета
крупного промышленника.

20. Вырыпаев В.О.
"Каппелевцы". "Наш знаменитый профессор-историк генерал Н.Н. Головин незадолго перед
смертью Великого князя Николая Николаевича спросил его: "А как писать о России?"
Великий князь ответил: "Россия может освободиться только тогда, когда мы
о ней будем говорить правду, одну лишь правду!" Как рядовой участник Белой
борьбы, в своих кратких воспоминаниях я буду точно держаться этого завета -- буду
писать правду, как бы горька она подчас ни была...." Командир 1-й конной батареи
Народной Армии, капитан Вырыпаев сдержал это обещание, его воспоминания
полны интересных подробностей первого этапа Белой Борьбы на Волге. Взгляд
командира батареи зачастую видел то, что не замечали в штабах и в дивизиях.

21. Вырыпаев В.О.
"Каппелевцы".(часть 2).
Мемуары одного из ветеранов белой борьбы в Поволжье и Сибири, адъютанта
генерала Каппеля подробно описывают последние месяцы борьбы легендарного
белого вождя и основные события Сибирского Ледяного похода. Воспоминания
интересны прежде всего описанием личности генерала Каппеля сделанным человеком,
максимально близким к нему в этом походе.

22. Гиацинтов Э.Н.
"Записки белого офицера". Небольшой рассказ начальника команды конных
разведчиков 2-й Марковской артиллерийской бригады о ряде боевых эпизодов
осени 1919 года в которых он принимал личное участие.

23. Зинаида Гиппиус.
Дневники. "Черная книжка. Серый блокнот". Дневниковые записи в отличие от
воспоминаний не подвержены искажениям времени и расстояния. Они наиболее точно и
"рельефно" передают впечатления и переживания участников событий. А дневники
Гиппиус, на мой взгляд, самое "Пронзительное" описание жизни Петербурга/Петрограда в
годы военного коммунизма.

24. Головань Г.А.
"Прошлое обязывает". Мемуары поручика Голованя рассказывают о формировании и первых боевых
операциях 3-го Корниловского полка. Прекрасно описан быт Корниловского
полка и бои, как они виделись офицеру на передовой.

25. Гололобов М.А.
"Гибель Гренадерского батальона Алексеевского пехотного полка под Свободными
Хуторами в августе 1920 года".
Исследование современного историка посвящено
одному их эпизодов высадки Улагаевского десанта по Кубань летом 1920 года.

26. Голубинцев С.В.
"В парагвайской кавалерии". В 1922-23 годах, когда надежда на скорый новый поход
против большевизма в среде военной эмиграции стала слабеть многие
офицеры стали переезжать из балканских стран, где были размещены части Русской Армии
после Галлиполи и Лемноса, в страны Западной Европы, во Французскую Северную
Африку, США, а некоторые еще дальше - в Южную Америку. Молодой казачий офицер
попадает сначала в Аргентину, а оттуда в Парагвай, где становится офицером
парагвайской армии. Вскоре министр обороны страны полковник Шерифе развязал в
Парагвае гражданскую войну. Одним из немногих кадровых офицеров, оставшихся
верными правительству был капитан Голубинцев. За свою храбрость и решительность в
боях с мятежниками его прозвали "капитан Сакра Дьябло" оставшееся у него на
все время службы в Парагвае. Собственно описание гражданской войны и мирной
жизни в Парагвае, увиденных глазами человека прошедшего Великую и Гражданскую
войны в составе Русской Армии и составляет основную часть воспоминаний капитана.

27. Голубинцев А.В.
"Русская Вандея". Воспоминания одного из лидеров
антибольшевистской борьбы на Дону генерала Голубинцева охватывают период с февраля 1918 (начало борьбы на
Дону) по апрель 1920 года (капитуляция Кубанской армии). Все эти годы генерал
Голубинцев сражался в частях донской кавалерии, был близко знаком с
лучшими генералами-конниками того времени, в его мемуарах дано честное описание
состояния донских войск в разные периоды Гражданской войны. Особый
интерес представляет описание начала антибольшевистского восстания на Верхнем
Дону, во главе которого и стоял Голубинцев. В мемуарах приводятся документы того
времени, резолюции станичных Советов, первые приказы командования
восставших, переписка с "красным" главкомом Мироновым. Этот период борьбы, когда шла
война "Советы против Советов" очень мало освещен в исторической литературе.
Также большой интерес представляет описание Голубинцевым знаменитого
"мамантовского" рейда по тылам красных.

28. Гоппер К.
"Ярославль". Воспоминания одного из организаторов и руководителей ярославского
восстания 1918 года интересны не только подробным описанием боев в Ярославле, но и
рассказом о подготовке восстания и первоначальных планах и надеждах
военного штаба. В частности К. Гоппер описывает свои поездки в Ярославль,
Кострому и другие города региона с целью подготовки и организации одновременного
выступления там офицерских тайных обществ. Интересны также подробности
переговоров руководителей "Союза защиты родины и свободы" с лидерами
рабочих организаций Ярославля. Именно обещание поддержки со стороны последних
стало решающим фактором при принятии решения о выступлении. Однако Ярославль
не стал "вторым Ижевском". В решающий момент рабочие обещавшие выставить в
первый же день 800 бойцов не поддержали восставших, а несколько десятков
железнодорожников присоединившихся было к выступлению дезертировали в
первую же ночь. Многочисленные попытки привлечь к движению крестьян соседних
уездов также не дали серьезных результатов, крестьяне оружие брали, но Ярославль
защищать не хотели, а расходились с оружием по деревням. В итоге немногочисленные
отряды офицеров, гимназистов и студентов были после героического сопротивления
раздавлены численно превосходящими силами Красной Гвардии.

29. Роман Гуль.
"Я унес Россию. Апология эмиграции". Автобиография русского офицера, участника
Ледяного похода, известного эмигрантского писателя (романы "Ледяной поход",
"Генерал БО", "Азеф", "Дзержинский" и др.), многолетнего редактора "Нового
журнала". Интереснейшая книга неординарного человека. Очень рекомендую прочесть
всем интересующимся русской историей 20-го века.

30. Гулый Н.И.
"Восстание казаков на Таманском полуострове в мае 1918
года"
. Воспоминания  подъесаула ККВ рассказывают об одном из малоизвестных эпизодов Гражданской войны -
восстанию кубанских казаков на Тамани. Это восстание было одним из крупнейших
казачьих и крестьянских восстаний в первые месяцы большевистской власти. Так же как
действия отряда Шкуро в Баталпашинском отделе ККВ, как восстание в
Дагестане, как действия черкесских антибольшевистских отрядов Таманское восстание
оттянуло на себя часть красных сил и помогло Добровольческой Армии во время
Второго Кубанского похода.

31. Гутман А.Я.
"Ижевское восстание". Мемуары известного либерального экономиста, ставшего
в 1918 году редактором газеты повстанцев "Воткинский вестник" подробно
описывают события на Воткинском заводе с февраля по октябрь 1918 года;
захват власти большевистским комитетом, разгон местных Советов, "красный
террор", жертвами которого уже весной 18 года становятся многие квалифицированные
рабочие, ремесленники, купцы, крестьяне; подготовку восстания "Союзом
фронтовиков"; восстание и трехмесячную героическую борьбу рабочих против
брошенных на подавление восстания отборных латышских, венгерских,
коммунистических полков красных. Это взгляд наблюдательного либерала на
события и людей 1918 года.

32. Даватц В. Х.
"На Москву".
Воспоминания политика, общественного деятеля, профессора университета
ставшего зимой 1920 года солдатом Добровольческой армии. Рассказ о боевых буднях
команды бронепоезда "На Москву", о последнем наступлении Белой Армии на Ростов, о
боях на Кубани в феврале-марте 1920 года. Но помимо военных воспоминаний эта
книга содержит интересные "картинки" общественной жизни Новороссийска в
последние недели существования в городе белой власти.


33. Даватц В.Х.
"Галлиполи".
Воспоминания человека удивительной судьбы. Профессор математики,
общественный деятель, солдат-доброволец в Белой Армии произведенный в офицера
генералом Кутеповым в Галлиполи. Человек хорошо знавший генерала Врангеля и
виднейших общественных деятелей России. Замечательные по своей сердечности и
искренности воспоминания незаурядного человека.

34. Данске А.С.
"Десантная операция в районе Одессы 10-11 августа 1919
года".
Рассказ полковника Данске повествует об еще одной малоизвестной операции Добровольческой армии -
взятию Одессы летом 1919 года. Решающую роль при этом сыграли местные
восставшие против большевиков офицерские дружины и поддержка гражданского
населения. Но и действия десанта в составе Сводно-Драгунского полка были грамотными и
четкими.

35. Добрынин В.В.
"Борьба с большевизмом на Юге России". Прекрасный обзор событий на Дону в 1917 -
1920 годах. Полковник Добрынин, занимавший руководящие посты в командовании
Донской Армии с лета 1918 по весну 1920 года подробно описывает как ход боевых
действий, так и политическую ситуацию в донской области (работу
казачьего Круга, решение земельного вопроса на Дону и др.), что очень редко
встречается в мемуарной литераторе.

36.
Документы весны  1918 года, связанные с политической борьбой на Дону. В этом разделе мы
публикуем подборку документов, связанную с первым "внутриказачьим" этапом
гражданской войны на Дону. Большая часть документов связана с именем будущего
крупного военного деятеля Красной армии Филиппа Миронова, войскового старшины в
1917 году.

37. Долаков И.А.
Марш дроздовцев (от Ростова до Новороссийска). Воспоминания
офицера 2-го Дроздовского полка о боях Дроздовской дивизии в январе-марте 1920 года.

38. Дроздовский М.Г.
Дневник (1918 год). Дневниковые записи одного из создателей
Добровольческой армии. Дневник охватывает период похода "из Ясс в Новочеркасск" (февраль - апрель 1918
года). Редкий случай, позволяющий "посмотреть глазами белого офицера" на Россию
сразу после большевистской революции. Иногда кажется, что некоторые наблюдения
сделаны в наше время.

39. Душкин Владимир.
"Галлиполи".
Воспоминания бывшего студента Киевского технологического института,
служившего во время гражданской войны в артиллерийских частях ВСЮР о
"галлиполийском сиденье". Галлиполи глазами молодого добровольца. Рождение "Белой
мечты".

40. Еленевский А.
"Конец Оренбургского-Неплюевского корпуса в
1920 году"
. Мемуары повествуют о последних неделях белой власти
в Иркутске, о боях юнкеров и кадетов против поднявших восстание местных
эсеров и подошедших к городу большевиков. Рассказано также о первых днях
большевистской власти в городе, о бегстве в Читу к атаману Семенову
части кадет, не желавших оставаться под большевиками, а также о судьбе
некоторых из выпускников Корпуса в 1921-1923 году в Приморье и Северном Китае.

41. Еленевский А.
"Военные училища в Сибири. (1918-1922)". Наиболее подробное описание жизни и боевых
действий военных училищ и школ прапорщиков в Сибири в годы Гражданской Войны.
Автор собрал уникальные свидетельства немногих оставшихся в живых юнкеров и
кадетов. Вся документация была многими училищами утеряна во время отступления и
зачастую в память о них остались только обрывочные воспоминания бывших юнкеров,
собранные Еленевским в этой работе, которую он посвятил памяти всех
"....смертью венчанных, чинов армий Сибири, Урала и Поволжья; на их безвестные
могилы, среди которых и могила моего отца, подполковника Петра Ивановича Еленевского,
этой работой я благоговейно возлагаю наш венок".

42. Еленевский Е.П.
"Лето на Волге (1918 год)." Воспоминания 16-летнего кадета, сражавшегося против
красных с первых дней боев под Самарой. Мемуары рассказывают о боях к
югу от города, где войсками командовал полковник Махин, сумевший создать первую
антибольшевистскую крестьянскую армию - предшественницу антоновской
армии и других массовых крестьянских отрядов 19-22 годов.

43. Елисеев Ф.И.
Казаки на Кавказском фронте (1914-1917). "Летопись" участия казаков в
войне на Кавказском фронте. Автор посвятил половину своей жизни тому, чтобы
сохранить память о погибшем российском КАЗАЧЕСТВЕ, его обычаях, его героях, его
воинской доблести и славе казачьей.

44. Елисеев Ф.И.
"С Корниловским Конным". Эта часть мемуаров Федора Ивановича Елисеева
посвящена событиям 1917-начала 1919 года. В книге описаны последние
месяцы 115-летней истории славного 1-го Кавказского полка Кубанского Казачьего
Войска. Вторая часть книги посвящена первым восстаниям кубанских казаков против
большевицкой власти и событиям Второго Кубанского похода добровольческой
армии в котором Ф.И. Елисеев принимал участие сначала как командир сотни
Корниловского Конного полка, а потом стал и командиром полка.

45. Елисеев Ф.И.
"С хоперцами".
Воспоминания командира Хоперского конного полка (старейшего полка
Кубанского Казачьего Войска) о боевых действиях осенью 1919 года. Это был один из
самых тяжелых периодов в истории полка - отступление казачьих войск от
Воронежа до Ростова.

46. Елисеев Ф.И.
"Последние бои на Кубани. Капитуляция
Кубанской армии."
В этом разделе собраны публиковавшиеся в различные годы статьи и воспоминания, относящиеся к
февралю-марту 1920 года и описывающие последние бои кубанских полков,
отход Кубанской армии в район Сочи и Туапсе и её капитуляцию.

47. Емельянов Е.Ф.
"Отрывки из воспоминаний, посвященные 2-му Кубанскому походу". В мемуарах
командира 1-го батальона Партизанского Генерала Алексеева пехотного полка
описываются бои алексеевцев в ноябре 1918 года на Маныче и под Ставрополем.

48. Ефимов А.Г.
"Ижевцы и воткинцы".
Воспоминания ветерана ижевского восстания, полковника Ефимова,
прошедшего с дивизией весь путь Белой борьбы от августа 1918 и до
сентября 1922 года описывают ход вооруженной борьбы ижевцев с красными, настроения
бойцов. Ефимов постоянно находясь на передовой на различных фронтах защищавших
Ижевск рассказывает о колебаниях крестьян, о результатах деревенских сходов, о
социальном составе и политических симпатиях фронтовиков. Его мемуары
сочетающие личный "окопный" опыт автора и результаты подробного исследования
документов являются на мой взгляд наиболее всеобъемлющим и полным описанием хода
вооруженной борьбы во время Ижевско-Воткинского восстания.

49. Ефимов А.Г.
"Ижевцы и воткинцы".
Продолжение воспоминаний командира Ижевского Конного полка, одного из
ветеранов Белой борьба на востоке России повествует об отступлении белых войск от
Омска к Байкалу. Очень подробно буквально по дням описан путь армии через
Щегловскую тайгу, о боях арьергардных частей, о гибели 7-й Уральской дивизии.
Мемуары Ефимова сочетают обзор общей ситуации, действий командования белой и
красной армий с массой подробностей в описаниях боев, переходов, дневок белых
частей при отступлении. Замечателен также прекрасный дореформенный русский язык
автора.

50. Ефимов А.Г.
"Сибирский зимний поход". В этой статье, впервые опубликованной в 1959 года бывший
командир Ижевского Конного полка вспоминает наиболее драматические эпизоды
отступления белых войск от Омска до Читы, в первую очередь переправы через реки,
озера и путь по реке Кан.

51. Зайцов А.А.
"1918: очерки истории русской гражданской войны". Работа полковника Зайцова -
ближайшего сотрудника генерала Головина по парижским Высшим военно-научным курсам -
прекрасный образец действительно научной, аналитической работы.
Достоинствами книги является её историзм, изучение побудительных мотивов различных
сторон конфликта в 1918 году, учет теснейшей связи российской Гражданской войны
с Первой Мировой войной, обуславливавшей в значительной мере действия
держав Согласия и Германского блока.

52. Злуницын П.Ф.
"Восстание в Ярославле в 1918 году". Полковник Злуницын в Ярославле оказался
случайно - приехал в город в надежде получить пропуск на Украину. Однако он с
первого же дня принимал активное участие в восстании, руководил атакой восставших
на фабрику Карзинкина, удерживавшуюся частями рабочей Красной гвардии, в
дальнейшем командовал Заволжским отрядом восставших. Злуницын подробно
описывает бои этого отряда. Также интересны воспоминания полковника о
совещании в штабе, на котором решался вопрос об оставлении города либо продолжении
обороны в нем.

53. Испания 1937 года.
Дневник русского добровольца. Уникальный
документ - дневник капитана Лопухина - добровольца в армии генерала Франко.

54. Камбалин А.И. "
3-й Барнаульский сибирский стрелковый полк в Сибирском Ледяном походе". Воспоминания
полковника Камбалина рассказывают о защите Барнаула и Бийска от красных
партизанских отрядов в конце 1919 года, об отношении населения города и
окрестных деревень к колчаковским войскам и об отступлении полка вместе с
основными силами армии к Красноярску. В воспоминаниях ярко и точно
описаны переживания остающихся верными долгу офицеров и солдат в условиях общего
разложения белого тыла и переходящего в неуправляемое бегство
отступления колчаковских частей от Омска на восток.

55.
Ю. Кантакузина. Революционные дни. Воспоминания русской княгини, внучки
президента США.
Мемуары княгини Кантакузиной охватывают большую часть её
действительно интересной и неординарной биографии. Внучка легендарного генерала и
президента США У. Гранта, Юлия познакомилась с миром европейских аристократов в
Вене, при дворе Габсбургов где её отец был послом США. Спустя несколько лет она
выходит замуж за князя Кантакузина - потомка молдавских государей и одного из
знатнейших людей тогдашней России. Основная часть воспоминаний посвящена
именно "русскому" периоду жизни княгини. В них подробно описаны разнообразные
элементы жизни тогдашней аристократии: смесь патриархальности и внедрения
технических новшеств в огромном поместье на Украине, придворные балы и непростые
взаимоотношения среди придворных, Русско-Японская война и события
революции 1905 года  - все это находит свое описание в мемуарах княгини Кантакузиной. Особый интерес придают им её
хорошее знакомство со многими выдающимися людьми той эпохи: министр внутренних
дел Плеве, граф Витте, министр финансов Барк, Кривошеин и многие другие были
завсегдатаями салона княгини. Её муж был в дружеских отношениях с
Великим Князем Николаем Николаевичем, сама княгиня была хорошо знакома со
многими представителями правящей династии. Воспитанная в другой среде и в ином
обществе княгиня Кантакузина часто подмечает и описывает такие нюансы русского
быта той эпохи, которые людям выросшим в России казались настолько естественными и
очевидными, что не заслуживали упоминания в мемуарах или дневниках.
Почти половина книги - это воспоминания Юлии Кантакузиной о событиях 1917 года:
Февральской революции, постепенном отражении революционных событий в крестьянской
среде, первой попытке большевиков захватить власть летом 1917 года, Октябрьском
перевороте и борьбе в большевиками в Киеве во главе которой оказались
муж княгини генерал Михаил Кантакузин и комиссар Временного Правительства
Кириенко.
Воспоминания княгини конечно не претендуют на абсолютную историческую
точность, но они достаточно полно передают те настроения, слухи, надежды, опасения
которыми жило тогдашнее русское высшее общество. Также весьма интересно
описание Ю. Кантакузиной жизни и нравов Петрограда, Киева и русской
деревни до и после революции.

56. Князь Искандер
"Небесный поход".
Это воспоминания сына Великого Князя Николая Константиновича об одном
из самых малоизвестных эпизодов Гражданской войны в России - борьбе с
большевиками в Средней Азии. В отличие от событий на Юге, Востоке, Северо-Западе
России, где части белых армий отступили за границу и значительное число бойцов
оказалось в эмиграции и оставило свои воспоминания, почти все участники борьбы в
Средней Азии погибли в боях с красными. Тем интереснее для нас воспоминания
одного из немногих оставшихся в живых участников ташкентского восстания и почти
невероятного зимнего "Небесного похода" небольшого белого отряда через
неприступные горные перевалы в Фергану.

57. Каратеев М.Д.
"Белогвардейцы на Балканах". Воспоминания воспитанника Крымского кадетского
корпуса, выпускника последнего (1923 г.) выпуска прославленного Сергиевского
артиллерийского училища о первых годах жизни русской военной эмиграции в Югославии и
Болгарии. Находясь в сложнейших условиях, не имея разрешения на работу, сохраняя
гражданство не существовавшего тогда государства - России, солдаты и
офицеры Русской Армии не только не "распылились" по миру, но и наоборот сделали
свои полковые, корпусные, училищные группы центрами общественной жизни русской
эмиграции. Каратеевым прекрасно описана повседневная жизнь военной эмиграции, людей
переживших все ужасы Гражданской войны и переносивших острую
материальную нужду и массу бытовых сложностей эмигрантской жизни с достоинством и даже
юмором.

58. Клерже Г.И.
"Ледяной поход".
Для любого человека знакомого с историей Белого Движения слова "Ледяной
поход" говорят очень много, перед глазами сразу встают картины легендарного
"Корниловского" похода на Кубань или же  невероятный, кажущийся почти невозможным зимний поход каппелевцев
по Кану. В мемуарах полковника Клерже описан не менее удивительный "Ледяной
поход", это история пути двух белогвардейских офицеров по тылам
наступающей Красной Армии из Красноярска в Забайкалье. В этом пути было все - и два
ареста чекистами, и поездка в польском эшелоне, и тяжелая болезнь, и встреча с
перешедшими на службу к красными сослуживцами по штабу адмирала Колчака и
нелегальный въезд в Иркутск в эшелоне советских войск. Помимо описания
этого уникального путешествия весьма полковником Клерже приводятся интересные
сведения о работе Штаба Верховного Правителя, о взаимоотношениях Ставки с
командованием чешских войск, о внешнеполитической ориентации
правительства.
Также любопытны описание мемуаристом настроений крестьян, инженеров,
рабочих-железнодорожников с которыми столкнула его судьба во время
похода.

59. Корсак В.В
. Великий исход. Воспоминания ветерана Великой Войны, офицера
Киевского офицерского полка ВСЮР об одном из самых тяжелых моментов гражданской войны на Юге
России - отступлении белых войск и отходе беженцев из Киева к Одессе зимой
1919-1920 годов. Состояние пресловутого "тыла" глазами фронтовика.

60. Котомкин А.Е.
"О чехословацких легионерах в Сибири". История чехословацкого легиона в России в годы
Гражданской войны дала наверное все возможное многообразие примеров
поведения солдат и офицеров в ходе боевых действий: Стремительное наступление
чеховойск в Сибири, на Урале и в Поволжье летом 1918 года, упорная оборона против
красных войск осенью 18-го, митинги и постепенное разложение легиона после
завершения Первой Мировой, самоубийство полковника Швеца, пытавшегося ценой своей
жизни остановить отступление чехословацких войск и захват чехами во главе с
генералом Сыровым транссибирской магистрали, обрекший на гибель сотни эшелонов с
беженцами, госпиталями  и солдатами Сибирской армии, выдача чехами адмирала Колчака и победоносная атака
чешской кавалерии у станции Зима. В своем историческом труде написанном уже в
эмиграции на основании в первую очередь газетных публикаций 1919-1920 годов и
воспоминаний участников событий полковник Котомкин повествует о самом
неприглядном периоде в истории чеховойск в России - отступлении к
Владивостоку и выдаче адмирала Колчака иркутскому эсеро-большевистскому
правительству.
Работа ценна в первую очередь приведенными в ней многочисленными
открытыми письмами, которыми обменивались через сибирскую печать чешские и русские
офицеры и общественные деятели, а также текстами телеграмм Верховного
Правителя, командования Сибирской армии, министров, генерала Жанена,
генерала Сырового.

61. Кравченко В.М.
"Дроздовцы в летне-осенних боях 1919 года.". Подробное описание боевого пути всех
дроздовских частей в период решающих боев 1919 года. Штабс-капитану Кравченко в
своей работе удалось совместить обзор общей ситуации на фронтах действия
"малиновых" полков с массой интересных и показательных боевых эпизодов, тыловыми
впечатлениями, бытовыми зарисовками.

62. Краснов П.Н.
"На внутреннем фронте". Воспоминания будущего Донского атамана,
одного из руководителей казачьего сопротивления большевикам на юге России,
ставшего в эмиграции известным писателем о разложении армии в месяцы между Февралем
и Октябрем 1917 года и о наступлении частей 3-го Конного корпуса на
Петроград в октябре 1917.

63. Полковник Кривошей.
"Краткая история Алексеевского (партизанского) полка". Краткая история одной
из лучших добровольческих частей.

64. Кришевский Н.Н.
"В Крыму".
Воспоминания полковника морской пехоты о первом периоде власти
большевиков в Крыму в декабре 1917 - апреле 1918 года. Крымские события интересны тем,
что они показывают постепенный переход большевицкой власти от сравнительно
мягких, несколько испуганных даже форм первых послеоктябрьских недель к
развязыванию кровавого террора весной 1918 года, когда "товарищи" уже прочно взяли
власть на местах в свои руки.

65. Кузнецов Б.М.
"1918 год в Дагестане". Воспоминания подполковника Кузнецова рассказывают о
бурных событиях происходивших на Северном Кавказе в 1917-1918 годах. В
условиях дезорганизации общероссийской власти летом 1917 года на Северном Кавказе
была предпринята попытка создания автономного правительства и образована
Республика Союза Горских Народов. Однако к весне 1918 года власть избранного
правительства распространялась только на часть Дагестана. Весь 1918 год шла упорная
борьба между большевиками, опиравшимися на поддержку из Астрахани и Горским
правительством за контроль над Дагестаном. Подполковником Кузнецовым в
мемуарах описан не только ход боевых действий, но и общая обстановка на Северном
Кавказе, взаимоотношения между различными народами и социальными группами
населявшими регион. Думаю эти наблюдения будут интересны не только историкам, но и
всем людям интересующимся Северным Кавказом.

66. Куприн. А.
"Купол св. Исаакия Далматского". Автобиографическая повесть известного русского писателя, повествующая о жизни Гатчины в первые послереволюционные годы и о наступлении армии Юденича на Петроград осенью 1919.
   Метки:Россия, память
   Гражданская война в России 1918 - 1920 годы
  
   | Революция 1917 года |
  
   ДАТЫ
  
  
   СОБЫТИЯ
  
  
  
  
   см. также хронологию События 1918 года
   1918.01.18 (по юлианскому календарю - 05 января) В Брест-Литовске генерал Гофман в форме ультиматума предъявляет условия мира, выдвинутые центрально-европейскими державами (Россия лишается своих западных территорий).
   1918.01.18 (по юлианскому календарю - 05 января) В Петрограде проходит первое заседание Учредительного собрания. Большевики, оказавшиеся в явном меньшинстве (около 175 депутатов против 410 эсеров), покидают зал (см. Список членов Учредительного Собрания).
   1918.01.19 ~05:00 (по юлианскому календарю - 06 января) Декретом ВЦИК Учредительное собрание было распущено. Декрет ВЦИК о роспуске Учредительного собрания был составлен и принят в ночь с 19 на 20 (с 6-го на 7-е) января. (см. статью Россия, которой не стало, потому что никогда не было...)
   1918.01.20-27 (по юлианскому календарю - 07-14 января) I Всероссийский съезд профсоюзов в Петрограде. Большевики настаивают на подчинении заводских комитетов профсоюзным органам.
   1918.01.23-31 (по юлианскому календарю - 10-18 января) III Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. На нем принята Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа и провозглашена Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР).
   1918.01.24 (по юлианскому календарю - 11 января) В ЦК партии большевиков сталкиваются три позиции относительно переговоров в Брест-Литовске: Ленин стоит за принятие предложенных условий мира ради укрепления революционной власти в стране; "левые коммунисты" во главе с Бухариным выступают за продолжение революционной войны; Троцкий предлагает промежуточный вариант (прекратить военные действия, не заключая мира), за который голосует большинство.
   1918.01.24 Провозглашение независимости Украинской народной республики четвертым Универсалом Центральной Рады (В составе России УНР была образована еще 20.11.1917 г.). (См. также материалы Распад России в 1917 году)
   1918.01.25 (по юлианскому календарю - 12 января) Начался Довбор-Мусницкого мятеж - антисоветское выступление 1-го Польского корпуса легионеров в Белоруссии.
   1918.01.28 (по юлианскому календарю - 15 января) Совет народных комиссаров принял Декрет об организации РККА - большевики начали воссоздавать ранее разрушенную российскую армию. Ее организацией занимается Троцкий, и вскоре она станет действительно мощной и дисциплинированной армией (добровольный набор заменен обязательной военной службой, набрано большое количество старых военных специалистов, отменены выборы офицерского состава, в частях появились политические комиссары).
   1918.01.28 Феодосийское восстание - вооружённое выступление рабочих и солдат Феодосии - привело к установлению в городе Сов. власти.
   1918.02.02 (по юлианскому календарю - 20 января) Декрет Совета Народных Комиссаров Советской России Об отделении церкви от государства.
   1918.02.03 (по юлианскому календарю - 21 января) Внешние и внутренние долги Российского государства аннулированы.
   1918.02.05 (по юлианскому календарю - 23 января) Национализирован торговый флот.
   1918.02.08 (26 января по юлианскому календарю) Большевики берут власть в Киеве.
   1918.02.09 (27 января по юлианскому календарю) В Брест-Литовске подписан сепаратный мир между центрально-европейскими державами и Украинской Радой.
   1918.02.10 (28 января по юлианскому календарю) Л. Троцкий заявляет о том, что "прекращается состояние войны между Россией и центрально-европейскими державами", реализуя. свою формулу "ни мира, ни войны"
   1918.02.11 (29 января по юлианскому календарю) Декрет о создании Красного флота.
   1918.02.11 (29 января по юлианскому календарю) Самоубийство атамана А. Каледина, которому не удалось поднять донских казаков против большевиков.
   1918.02.14 (1 февраля по юлианскому календарю) В России вводится новое летоисчисление - григорианский календарь. За 31 января по юлианскому календарю сразу наступало 14 февраля по григорианскому.
   1918.02.18 После предъявления России ультиматума начато австро-германское наступление по всему фронту; несмотря на то что советская сторона в ночь с 18 на 19 февр. принимает условия мира, наступление продолжается.
   1918.02.19 Закон о социализации земли.
   1918.02.23 Новый германский ультиматум с еще более тяжелыми условиями мира. Ленину удается добиться от ЦК принятия его предложения о немедленном заключении мира (7 "за", 4 - в том числе Бухарин - "против", 4 воздержались, среди них Троцкий). Принят декрет-воззвание "Социалистическое отечество в опасности!". Враг остановлен под Нарвой и Псковом.
   1918.02. Добровольческая армия после неудач на Дону (потеря Ростова и Новочеркасска) вынуждена отступить на Кубань ("Ледяной поход").
   1918.02. После взятия Коканда отрядами Ташкентского совета распущено автономное правительство Туркестана.
   1918.02. Совещание Пролеткульта в Москве, на котором А. Богданов заявляет об автономии Пролеткульта по отношению к государству.
   1918.03. Адмирал А. В. Колчак находился на пути из США в Пекин (и далее в Харбин), но изменил направление движения и направился на территорию России (в Сибирь)
   1918.03.01 При поддержке Германии Центральная Рада возвращается в Киев.
   1918.03.03 В Брест-Литовске подписан Брестский мирный договор между Советской Россией и центральноевропейскими державами (Германией, Австро-Венгрией) и Турцией. По договору Россия теряет Польшу, Финляндию, Прибалтику, Украину и часть Белоруссии, а также уступает Турции Карс, Ардаган и Батум. В целом потери составляют 1/4 населения, 1/4 обрабатываемых земель, около 3/4 угольной и металлургической промышленности. После подписания договора Троцкий уходит с поста наркома иностранных дел и с 8 апр. становится наркомом военно-морских дел.
   1918.03.06 06 - 8 марта. VIII съезд большевистской партии (экстренный), который принимает новое название - Российская Коммунистическая партия (большевиков). На съезде одобрены тезисы Ленина против "левых коммунистов", поддерживающих линию Бухарина на продолжение революционной войны. В Благовещенске вспыхнул мятеж атамана Гамова.
   1918.03.09 Высадка англичан в Мурманске (изначально эта высадка планировалась для отражения наступления немцев и их союзников-финнов).
   1918.03.12 Москва становится столицей советского государства.
   1918.03.14 14 - 16 марта. Проходит IV чрезвычайный Всероссийский съезд Советов, ратифицирующий мирный до- говор, подписанный в Брест-Литовске. В знак протеста левые эсеры выходят из правительства.
   1918.04. В работе а Очередные задачи Советской власти" Ленин обосновывает необходимость создания мощной государственной машины.
   1918.04.02 Народному комиссариату по продовольствию предоставлены широкие полномочия по распределению продуктов.
   1918.04.03 Ужесточение трудовой дисциплины и введение сдельной оплаты труда.
   1918.04.05 Началась высадка японских войск во Владивостоке (см. статью Японская интервенция в Советской России). За японцами последуют американцы, англичане и французы.
   1918.04.11 11 - 12 апреля. В Москве проводится операция ЧК против анархистов.
   1918.04.13 Под Екатеринодаром убит Л. Корнилов - его во главе Добровольческой армии заменяет А. Деникин.
   1918.04.22 Национализация внешней торговли
   1918.04.22 Под давлением Турции провозглашена независимая от России Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика.
   1918.04.29 Распустив Центральную Раду, власть на Украине берет гетман П. Скоропадский, которого поддерживает Германия. (см. ст. Роспуск Центральной Рады на Украине).
   1918.05.11 Атаманом Войска донского избран П. Краснов.
   1918.05.13 Наркомпроду предоставлены чрезвычайные полномочия применять силу против крестьян, не желающих сдавать зерно государству.
   1918.05.25 Чехословацкий легион (сформированный примерно из 50 тыс. бывших военнопленных, которые должны были эвакуироваться через Владивосток) встает на сторону противников советского режима (см. статью Чехословацкого корпуса мятеж).
   1918.05.26 Закавказская Федерация распадается на три независимые республики: Грузию, Армению и Азербайджан.
   1919.05.27 Началось Бендерское восстание - вооруженное выступление в г. Бендеры под руководством большевиков.
   1918.05.29 Декрет о всеобщей мобилизации в Красную Армию.
   1918.05.30 Г.В. Чичерин становится наркомом иностранных дел.
   1918.06.08 В Самаре образован Комитет членов Учредительного собрания, куда входят эсеры и меньшевики.
   1918.06.11 В деревнях образованы комитеты бедноту (комбеды), перед которыми поставлена задача вести борьбу с кулаками. К ноябрю 1918 насчитывается более 100 тыс. комбедов, но вскоре они будут распущены ввиду многочисленных случаев превышения власти.
   1918.06.14 ВЦИК постановляет исключить из Советов всех уровней правых эсеров и меньшевиков за контрреволюционную деятельность.
   1918.06.23 Консерваторы и монархисты образуют в Омске Сибирское правительство.
   1918.06.28 Всеобщая национализация крупных промышленных предприятий
   1918.06.конец Начался антисоветский мятеж терского казачества, офицерства и горской верхушки, организованный меньшевиком Георгием Бичераховым и его братом Лазарем -- полковником Терского казачьего войска (см. статью Бичераховщина)
   1918.07. Начало наступления белых на Царицын (см. статью Царицынская оборона)
   1918.07.04 04 - 10 июля. В Москве проходит V Всероссийский съезд Советов.
   1918.07.06 Во время проведения съезда левые эсеры предпринимают попытку мятежа в Москве: Я. Блюмкин убивает нового германского посла графа фон Мирбаха; арестован Дзержинский, председатель ВЧК; занят телеграф.
   1918.07.06 Начался Ярославский мятеж - антисоветское вооружённое выступление в Ярославле (продолжалось 6--21 июля 1918 г. и было жестоко подавлено).
   1918.07.07 Правительство подавляет мятеж при поддержке латышских стрелков Вацетиса. Идут повальные аресты левых эсеров. Восстание, поднятое в Ярославле эсером-террористом Б. Савинковым, продолжается до 21 июля.
   1918.07.10 На V Всероссийском съезде Советов принимается первая Конституция РСФСР: местные Советы избираются всеобщим голосованием, однако в выборах могут участвовать только граждане, не эксплуатирующая чужой труд. Местные Советы избирают делегатов на Всероссийский съезд Советов, который делегирует свои полномочия ВЦИК. Председатель ВЦИК Я. Свердлов исполняет обязанности главы государства. Члены правительства избираются ВЦИК.
   1918.07.16 Ночь с 16 на 17 июля. В Екатеринбурге зверски убита императорская семья. (Подробнее см. кн.: Соколов Н.А. Убийство царской семьи. 1925. Вильтон Роберт. Последние дни Романовых. Берлин, 1923. Дитерихс М.К. Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале. Причины, цели и следствия. 1922.)
   1918.07.18 Начался легендарный рейд южно-уральских партизан - Уральской армии поход - в белогвардейском тылу (продолжался 18 июля - 12 сентября)
   1918.08.02 Высадка войск Антанты в Архангельске. Образование "правительства Севера России" во главе со старым народником Н. Чайковским.
   1918.08.02 Предоставлено право поступления в высшие учебные заведения всем лицам, достигшим 16-летнего возраста.
   1918.08.04 Баку занят пришедшими из Персии английскими войсками.
   1918.08.04 Запрещены все "буржуазные" газеты.
   1918.08.06 Белые берут Казань.
   1918.08.08 08 - 23 авг. В Уфе проходит совещание антибольшевистских партий и организаций, на котором достигнут компромисс и создана Уфимская директория во главе с эсером Н. Авксентьевым.
   1918.08.11 Начались боевые действия между гарнизоном Грозного и белоказаками - оборона Грозного
   1918.08.20 Обобществление жилых домов в городах.
   1918.08.30 Убийство председателя петроградской ЧК М. Урицкого студентом-эсером Л. Канегиссером. В тот же день в Москве эсерка Фанни Каплан тяжело ранит Ленина. Советская власть заявляет, что на "белый террор" ответит "красным террором".
   1918.09.04 В Советской России НКВД Петровским отдан Приказ о заложниках.
   1918.09.05 В Советской России принят Декрет СНК О красном терроре.
   1918.09.10 Первая крупная победа Красной Армии: ею взята Казань.
   1918.09.14 Введение метрической системы.
   1918.09.15 Англичане оставляют Баку туркам.
   1918.09.16 Первый кодекс о семье.
   1918.09.30 Советское правительство направило правительству Османской империи ноту, которой мирный договор между Россией и Турцией объявлялся ничтожным и утратившим силу. Это был первый шаг к отмене Брестского мира.
   1918.10.10 Декрет о реформе орфографии.
   1918.10.16 Декрет о "единой трудовой школе".
   1918.10.29 29 октября - 4 ноября В Москве проходит I съезд союзов рабочей и крестьянской молодежи. Образование комсомола.
   1918.10. Перед угрозой наступления белых и иностранной интервенции меньшевики заявляют о своей условной поддержке властей. Их исключение из Советов отменено 30 ноября. 1919
   1918.11.10 Опубликован Кодекс законов о труде.
   1918.11.13 В связи с подписанием перемирия между союзниками и Германией советское правительство объявляет Об аннулировании Брестского мирного договора.
   1918.11.14 На Украине сформирована директория во главе с С. Петлюрой, который свергает гетмана П. Скоропадского и 14 дек. занимает Киев.
   1918.11.18 Переворот в Омске, совершенный адмиралом Колчаком, свергает Уфимскую директорию и объявляет себя верховным правителем России (см. ст. Колчаковский переворот).
   1918.11.18 Латвия объявила о своей независимости. Первым главой правительства стал Карлис Улманис. Этот день считается государственным праздником Латвии.
   1918.11.21 Национализация внутренней торговли.
   1918.11.23 Начало англо-французской интервенции на побережье Черного моря
   1918.11.29 В Нарве образована Эстляндская трудовая коммуна.
   1918.11.30 Создан Совет рабоче-крестьянской обороны во главе с В. Лениным.
   1918.11. Начало наступления Красной Армии в Прибалтике, которое продолжается до янв. 1919. При поддержке РСФСР устанавливаются эфемерные советские режимы в Эстонии, Латвии и Литве.
  
  
  
  
   см. также хронологию События 1919 года
   1919.01. Манифест литературной группы имажинистов. Произведение-образец - "Ключи Марии" С. Есенина (1920).
   1919.01.01 Образование Белорусской Советской Социалистической Республики.
   1919.01.08 Генерал А. Деникин объединяет под своим командованием Добровольческую армию и донские и кубанские формирования.
   1919.01.11 Вводится продовольственная разверстка: крестьяне обязаны сдавать излишки хлеба государству.
   1919.01.19 Началась Шенкурская операция, наступательная операция войск 6-й сов. армии Сев. фронта и партизан против англо-американских интервентов и белогвардейцев, проведённая 19--25 января 1919 г.
   1919.01.18 Открытие Парижской мирной конференции под председательством Жоржа Клемансо. Представителей правительства Советской России на нее не пригласили.
   1919.01.19 Началось Хотинское восстание, вооружённое выступление трудящихся масс в Северной Бесарабии в январе - феврале 1919 г.
   1919.01.22 Американский президент Вильсон предлагает организовать на Принцевых островах конференцию с участием всех противоборствующих сторон в России. Белые отвечают отказом.
   1919.02.05 Красная Армия занимает Киев (Украинская директория Семена Петлюры принимает покровительство Франции).
   1919.02.14 Декрет о переходе всех земель в собственность государства и о переходе "от единоличных форм землепользования к товарищеским".
   1919.03.02 02 - 6 марта. В Москве проходит учредительный конгресс Коминтерна (III, или Коммунистического, Интернационала), в котором участвуют 52 делегата из 30 стран. Председателем избран Г. Зиновьев.
   1919.03.04 Начало наступления войск адмирала А.В. Колчака, которые продвигаются в направлении Симбирска и Самары.
   1919.03.16 Смерть Я. Свердлова. 30 марта его преемником на посту председателя ВЦИК становится М. Калинин.
   1919.03.18 В Москве начал работу VIII съезд РКП(б) (18 - 23 марта). На нем была принята новая программа партии, образованы Политбюро из 5 членов (В. Ленин, Л. Каменев, Л. Троцкий, И. Сталин, Н. Крестинский), Оргбюро и Секретариат ЦК.
   1919.03.20 Потребительские кооперативы полностью контролируют систему распределения.
   1919.04-06 Начинается Восточного фронта контрнаступление в ходе Гражданской войны 1918--1922 годов - боевые действия Восточного фронта красных против белых войск адмирала А.В. Колчака в апреле -- июне 1919 г.
   1919.04.06 Большевики занимают Одессу. Французские войска уходят из города, а также оставляют Крым.
   1919.04.12 Первый коммунистический субботник, организованный железно- дорожниками Московско-Казанской дороги.
   1919.04.15 Декретом Советской власти создана системы исправительно-трудовых лагерей - положено начало образованию "архипелага ГУЛАГ".
   1919.04.19 Началось Черноморское восстание во французском флоте
   1919.04.20 Началась так называемая Уральская оборона - действия 22-й стрелковой дивизии 4-й армии 20 апр.- 11 июля по защите города Уральска от белоказачьей Уральской армии.
   1919.04.28 Начало контрнаступления Красной Армии против А.В. Колчака. (см. статьи Восточного фронта контрнаступление и Бугуруланская операция) (см. также статью Оренбургская оборона)
   1919.05. Наступление белого генерала Н. Юденича на Петроград. Оно отражено в конце июня.
   1919.05.15 Началась Белебеевская операция - 2-я последовательная операция в ходе контрнаступления Восточного фронта во время Гражданской воины, проводившаяся 15 --19 мая 1919 г.
   1919.05.19 Начало наступления генерала А. Деникина на Украине и в направлении Волги.
   1919.05. Основано Государственное издательство (Госиздат).
   1919.05.25
  
   Началась Уфимская операция, наступательная операция Южной группы Восточного фронта, проведённая с 25 мая по 20 июня.
   1919.05.26 Высший совет союзников предоставляет поддержку адмиралу А.В. Колчаку при условии, что он установит демократическое правление и признает права национальных меньшинств.
   1919.05.27 Национализация киноиндустрии.
   1919.06.09 Красная Армия выбивает из Уфы войска А.В. Колчака, который продолжает отступать и в июле - августе полностью теряет Урал.
   1919.06.24 Войска А. Деникина берут Харьков.
   1919.06.27 Начинается Видлицкая операция - наступательная операция частей 7-й армии красных (начальник боевого участка М.П. Гусаров) против финской Олонецкой добровольческой армии в районе поселка Видлица (восточное побережье Ладожского озера) 27 июня -- 8 июля 1919 г.
   1919.06.28 В 50 километрах южнее Киева произошла Тpипольская трагедия, один из эпизодов борьбы за Советскую власть на Украине в период Гражданской войны.
   1919.06.30 А. Деникин берет Царицын. 31 авг. Войска белых вступают в Киев.
   1919.07. После падения Царицына Красная Армия начинает Оборона Астрахани, боевые действия 11-й советской армии (с июня до середины августа - Астраханская группа) и Волжско-Каспийской (до июля - Астрахано-Каспийская) воен. флотилии летом и осенью 1919 года против белогвардейских войск ген. А. И. Деникина и адм. А. В. Колчака.
   1919.07.17 Началась Челябинская операция, наступательная операция 5-й армии Вост. фронта, проведённая 17 июля -- 4 августа 1919 г.
   1919.08.10 Начинается так называемый Мамонтова рейд, действия белоказачьей конницы под командованием ген.-л. К.К.Мамонтова в тылу советских войск Южного фронта в августе -- сентябре 1919 года.
   1919.08.14 Начинается Августовское наступление Южного фронта против белых армий ген. А. И. Деникина (ок. 115-120 тыс. штыков и сабель, 300-350 орудий). Гл. удар наносился лев. крылом фронта - Особой группой В. И. Шорина (9-я и 10-я армии).
   1919.08.14 На базе Южной группы Восточного фронта был образован Туркестанский фронт, оперативно-стратегическое объединение сов. войск для борьбы с басмачеством
   1919.08.20 Началась Петропавловская операция (или Тобольско-Петропавловская), боевые действия войск Восточного фронта красных 20 августа-3 ноября.
   1919.08.26 Национализация театров.
   1919.09.12 А. Деникин начинает наступление на Москву. Взяты Курск (20 сент.) и Орел (13 окт.), нависла угроза над Тулой.
   1919.09.28 Новое наступление Юденича на Петроград. К 20 окт. он уже находится на подступах к городу.
   1919.10.10 Союзники устанавливают экономическую блокаду Советской России, которая продлится до января 1920.
   1919.10.11 Начало контрнаступления Красной Армии против А. Деникина.
   1919.10.13 Началась Воронежско-касторненская операция - боевые действия 13 октября -- 16 ноября 1919 г. в районе Воронежа и поселка Касторное.
   1919.10.конец Контрнаступление Красной Армии против Юденича, который в ноябре отброшен в Эстонию.
   1919.11.02 Началась Уральско-гурьевская операция - боевые действия войск сов. Туркестанского фронта с целью разгрома Уральской белоказачьей армии (2 нояб. 1919 - 10 янв. 1920)
   1919.11.14 Красная Армия отбирает у А.В. Колчака Омск. (См. статью Омская операция)
   1919.11.17 Красная Армия выбивает деникинские войска из Курска.
   1919.11.17 Во Владивостоке вспыхивает путч Гайды, подавленный в тот же день.
   1919.11.19 Создана Первая Конная армия из двух конных корпусов и одной стрелковой дивизии. Командующим назначен С. М. Буденный, членами Реввоенсовета - К. Е. Ворошилов и Е. А. Щаденко.
   1919.11.19 Красная Армия начала Харьковскую операцию, наступательную операцию войск Южного фронта, проведенная против белогвард. войск ген. А. И. Деникина 19 нояб. - 17 дек. 1919 г.
   1919.11.30 Началась Новониколаевская операция, наступательная операция 5-й армии Восточного фронта во время Гражданской войны, проведённая 30 ноября--20 декабря в ходе наступления Восточного фронта 1919--1920 годов.
   1919.12.08 Высший совет союзников устанавливает временную восточную границу Польши по "линии Керзона".
   1919.12. Красная Армия вновь берет Харьков (12-го) и Киев (16-го).
   1919.12.02 02 - 4 дек. VIII партийная конференция, на которой принимается но- вый устав партии и говорится об ужесточении контроля при приеме в члены партии.
   1919.12. Троцкий заявляет о необходимости "военизировать труд".
   1919.12.26 Декрет о ликвидации неграмотности.
  
  
  
  
   см. также хронологию События 1920 года
   1920.01.03-10 Красная Армия начинает наступление под Ростовом-на-Дону и Новочеркасском - Ростово-Новочеркасскую операцию - и вновь занимает Царицын (3-го), Красноярск (7-го) и Ростов (10-го).
   1920.01.04 Адмирал Колчак отказывается от своего титула верховного правителя России в пользу Деникина.
   1920.01.11 Началась Одесская наступательная операция 14-й и 12-й армий советского Юго-Западного фронта (команд. А. И. Егоров), проведённая с 11 января по 8 февраля (см. статью Одесская операция)
   1920.01.29 Декрет о введении трудовой повинности.
   1920.02.02 В Дерпте подписан договор о мире между РСФСР и Эстонией.
   1920.02.07 Народный комиссариат государственного контроля превращен в Рабоче-крестьянскую инспекцию (Рабкрин), которая находится в руках Сталина
   1920.02.07 Лишенный поддержки чехословацкого корпуса и выданный чехословаками Политическому центру адмирал Колчак после нескольких дней допросов расстрелян в Иркутске (см. ст. Расстрел Колчака).
   1920.02.21 Создана Комиссия по разработке плана электрификации России (ГОЭЛРО). Планом предусматривается строительство 30 электростанций в течение 10 - 15 лет.
   1920.02. Февр.- март. Большевики вновь берут под свой контроль Архангельск и Мурманск.
   1920.03.12 Началась провокация, вошедшая в историю как "Николаевский инцидент", нападение японских интервентов на советских партизан в г. Николаевск-на-Амуре 12-15 марта 1920 года.
   1920.03.27 Красная Армия вступает в Новороссийск. Деникин отступает в Крым, где передает власть генералу П. Врангелю (4 апр.).
   1920.03.29 29 марта - 5 апр. IX съезд РКП(б). Оппозиционная группа "демократического централизма" выступает на нем с критикой чрезмерной централизации и злоупотреблений властью.
   1920.04.06 Образование Дальневосточной республики.
   1920.04.25 Начало польско-советской войны. Наступление Ю. Пилсудского (союзника С. Петлюры) с целью расширения восточных границ Польши и создание польско-украинской федерации.
   1920.04.26 В Хорезме провозглашена Народная Советская республика.
   1920.04.28 Установление советской власти в Азербайджане.
   1920.05.07 Польские войска занимают Киев
   1920.05.07 Подписан договор о мире между РСФСР и независимой Грузией.
   1920.05.14 Началась Майская операция, наступательная операция войск Западного фронта, проведённая 14-30 мая во время войны с Польшей.
   1920.05.17 Началась операция Волжско-Каспийской военной флотилии (17--18 мая) по возвращению Советской Республике кораблей, уведённых белогвардейцами и интервентами в иранский порт Энзели - Энзелийская операция
   1920.06.05 В войне с Польшей начало контрнаступления на Юго-Западном фронте. Взят Житомир и отобран Киев (12 июня).
   1920.06. Опубликована работа Ленина "Детская болезнь "левизны" в коммунизме".
   1920.06. Воспользовавшись войной с Польшей, белая армия Врангеля предпринимает наступление из Крыма на Украину.
   1920.07.04 На Западном фронте разворачивается наступление советских, войск под командованием М. Тухачевского, которые в начале августа подходят к Варшаве. По мысли Ленина, вступление в Польшу должно привести к установлению там советской власти и вызвать революцию в Германии.
   1920.07.12 Подписание договора о мире между РСФСР и Литвой, за которой признаются права на Вильну (Вильнюс), в то время как этот город требует Польша.
   1920.07.19 19 июля - 7 авг. II конгресс Коминтерна, принимающий 21 пункта Ленина, в которых определены условия вступления в III Интернационал (разрыв с социал-демократией, устройство партии по большевистскому образцу).
   1920.07.22 В Минске, в штабе Западного фронта Главком Красной Армии С.С. Каменев утвердил план действий и дал директиву на окончательное поражение польской армии и овладение Варшавой не позднее 12 августа (см. Варшавская операция).
   1920.08.11 В Риге подписан договор о мире между РСФСР и Латвией.
   1920.08.14 Началась высадка на Кубани Улагаевского десанта, морского десанта белогвардейских войск под общим командованием ген. С.Г.Улагай.
   1920.08.16 "Чудо на Висле": под Вепшем польские войска (которых поддерживает франко-британская миссия во главе с генералом Вейганом) заходят в тыл красной армии и в конечном счете освобождают Варшаву, переходят в наступление. Надежды советских вождей на революцию в Европе рушатся.
   1920.08.29 Войска Фрунзе начали проводить Бухарскую операцию, операцию Туркестанского фронта и революционных бухарских отрядов, проведённую 29 авг. -- 2 сент. 1920 г.
   1920.09.01 1 - 8 сент. 1-й съезд народов Востока в Баку.
   1920.09.17 Декрет о "рабочих факультетах" (рабфаках).
   1920.10.08 В Бухаре провозглашена Народная Советская Республика.
   1920.10.12 Перемирие и предварительные переговоры о мире с Польшей в Риге.
   1920.10.14 В Дерпте подписан договор о мире между Финляндией и РСФСР (которая сохраняет за собой восточную часть Карелии).
   1920.10.28 Красная Армия начинает наступление против Врангеля в Северной Таврии, форсирует Сиваш, берет Перекоп (7 - 11 нояб.).
   1920.11.17 Красная Армия занимает весь Крым. Корабли союзников эвакуируют в Константинополь более 140 тыс. человек - гражданских лиц и остатки белой армии. (См. Перекопско-Чонгарская операция)
   1920.10. Образование Всероссийской ассоциации пролетарских писателей (ВАПП) отколовшейся от Пролеткульта группой "Кузница"
   1920.11. Нояб.- дек. Усиление разногласий по вопросу о профсоюзах "рабочая оппозиция" резко критикует Троцкого, который, отвечая за транспорт, применяет на практике свою идею о необходимости "огосударствления" профсоюзов.
   1920.11.17 Красная армия занимает Крым полностью. Корабли союзников эвакуируют в Константинополь 140.000 человек - гражданских и остатки белой армии.
   1920.11. Массовый праздник в Петрограде по случаю 3-й годовщины Октябрьской революции.
   1920.11.29 Национализация всех мелких предприятий (на которых занято более 10 рабочих и даже более 5, если труд механизирован).
   1920.11.29 Провозглашение Армянской Советской Республики.
   1920.12.10 Письмо ЦК о Пролеткульте: конец автономии, подчинение коммунистической партии, исключение А. Богданова.
   1920.09.22 22 - 25 сент. IX партийная конференция. Образование Комиссии партийного контроля.
   1920.12.22 22 - 29 дек. VIII съезд Советов в Москве, на котором меньшевикам и эсерам в последний раз предоставляется возможность выступить.
   1920.12. Курс бумажного рубля упал в 13 тыс. раз по сравнению с 1913. Все большее распространение получают натуральный обмен и натуральная оплата труда.
   1921.03.18 В Риге Советская Россия и Польша подписывают Договор о границе. Закончилась советско-польская война 1919 - 1921 гг.
   1921.05.28 Начались оборонительные бои в ходе Монгольской операции, оборонительных (май -- июнь), а затем наступательных (июнь -- август) действий войск 5-й советской армии, Народно-революционной армии Дальневосточной республики и Монгольской народно-революционной армии.
  
   Красный террор в Севастополе в 1920-1921 гг.
  
   http://ukr.sevastopal.info/index.php?option=com_content&view=article&id=540:-----1920-1921-&catid=25:the-project

Начало формы

   Рейтинг пользователей:0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
 / 2
Худший0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
0x01 graphic
Лучший 

Конец формы

   14 ноября 2007 года исполняется 87 лет со времени, когда Севастопольскую бухту покинули последние корабли белого флота, увозящие в неизвестность многие тысячи военных и беженцев.
Исход Русской Армии генерала П.Н. Врангеля за пределы Отчизны, произошедший в ноябре 1920 года, официально принято считать временем окончания гражданской войны на Юге России, ее закономерным итогом.

При этом в советской историографии практически ничего не говорилось о том, что происходило на полуострове после эвакуации белых. Единственное, что можно было встретить в краеведческой литературе советского времени - это скупые, общие фразы, не фразы даже, а призрачные полунамеки, не дающие реального представления о тех драматических и страшных событиях, какие захватили Крым, и собственно Севастополь, в 20-е годы минувшего XX века.
Настоящая статья представляет собой попытку хотя бы незначительно восполнить этот пробел.

Еще в сентябре 1920 г. Троцкий пообещал врангелевским офицерам амнистию, в случае, если они сложат оружие, и, не получив ответа, потребовал от Фрунзе издания приказа "о поголовном истреблении всех лиц врангелевского командного состава, захваченного с оружием в руках".

Однако РВС Южного фронта проигнорировал требование "льва революции", 10 ноября 1920 года направив из Мелитополя радиограмму главнокомандующему вооруженными силами юга России генералу Врангелю, предлагая в ней сдачу и гарантируя всем сдающимся в плен солдатам и офицерам Русской армии, включая ее высший командный состав, полное прощение, жизнь и неприкосновенность.

На Врангеля лично возлагалась "моральная ответственность за все возможные последствия в случае отклонения делаемого честного предложения".

Получив это сообщение, Врангель распорядился закрыть все радиостанции за исключением одной, обслуживаемой офицерами.

На следующий день по радио было направлено еще одно обращение РВС фронта к белогвардейским войскам о добровольной сдаче:

"Белые офицеры, наше предложение возлагает на вас колоссальную ответственность. Если оно будет отвергнуто, и борьба будет продолжаться, то вся вина за бессмысленно пролитую русскую кровь ляжет на вас. Но мы не стремимся к мести. Всякому, кто положит оружие, будет дана возможность искупить свою вину перед народом честным трудом".

Разумеется, подобного рода гуманизм по отношению к противнику не мог прийтись по вкусу большевистскому руководству, и вот уже 12 ноября
Ленин шифром по прямому проводу направил в РВС Южного фронта секретную телеграмму, в которой выразил свое возмущение прелагаемыми условиями сдачи, показавшимися "вождю мирового пролетариата" неоправданно мягкими: "Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и не выпускать ни одного судна. Если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно".

Еще в дни штурма Перекопа, когда с пугающей очевидностью стало ясно, что Крым удержать не удастся, П.Н. Врангель распорядился срочно подготовить суда в Севастополе, Феодосии, Ялте, Керчи, Евпатории. Изначально предполагалось эвакуировать около 70-75 тыс. человек.
В ночь с 9 на 10 ноября Главнокомандующий находился в Джанкое, где проводил продолжительное совещание с генералом Кутеповым. Вернувшись в Севастополь, Врангель распорядился занять войсками административные учреждения, почтамт, телеграф, выставить караулы на пристанях и железнодорожном вокзале.

На основании сведений, полученных от ответственного за обеспечение эвакуации командующего Черноморским флотом вице-адмирала М.А. Кедрова, Главнокомандующий распределил тоннаж по портам.

Для погрузки в Керчи отводилось 20 000 тонн, Феодосии - 13 000, Ялте - 10 000, Севастополе -20 000, Евпатории - 4000.

Кроме того, Главнокомандующий дал указание разработать порядок погрузки тыловых военных и гражданских учреждений, больных, раненых, особо ценного имущества, запасов продовольствия и воды.

Вечером 13 ноября (29октября) 1920 г. состоялось последнее заседание правительства Юга России. На следующий день началась погрузка на корабли гражданских и военных белых учреждений.

Отдельно нужно сказать несколько слов о том, как происходила эвакуация. Проходила она организованно и относительно спокойно. Порядок поддерживался специально организованными для этой цели командами, состоящим, главным образом, из юнкеров и казаков. Для эвакуации были задействованы все имеющиеся в распоряжении Врангеля суда, способные пересечь море. Часть людей грузилась также на иностранные корабли - французские, английские, американские.

Поэтому картины панического бегства белогвардейцев из Крыма, в частности, из Севастополя, показанные советским кинематографом, (фильмы "Служили два товарища", "Бег"), имеют мало общего с реальной действительностью, являясь заведомо лживыми.

Чтобы погрузить на корабли как можно больше людей, трюмы кораблей были предусмотрительно освобождены от снарядов и других военных грузов. Пассажирами были забиты все проходы и палубы. Людям не хватало продуктов, воды. Будучи не в силах вынести этих поистине адских условий, некоторые сходили с ума...

...Врангелю удалось эвакуировать с полуострова 145 693 человека (из них около 5000 раненых и больных). Из страны было вывезено: до 15 тысяч казаков, 12 тыс. офицеров, 4-5 тыс. солдат регулярных частей, более 30 тыс. офицеров и чиновников тыловых частей, 10 тысяч юнкеров и более 100 тысяч гражданских лиц.

Однако кошмар переполненных кораблей и последовавшее затем полуголодное прозябание на чужбине, не шли ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю тех, кто остался.

После завершения эвакуации в Крыму оставалось ни много ни мало - 2009 офицеров и 52687 солдат Русской армии. Кроме того, в госпиталях полуострова находилось около 15 тысяч раненых и больных.

По разным причинам, страну не пожелало оставить более 200 тысяч гражданских и военных чиновников, журналистов, актеров, врачей...

Неудивительно, что столь высокая концентрация на территории полуострова "представителей эксплуататорских классов" никак устраивала большевистское руководство. Невзирая на свои декларативные заявления об объявлении широкой амнистии,
Ленин и его присные по-прежнему видели Крым оплотом контрреволюции.

Выступая 6 декабря 1920 года на совещании московского партийного актива, Владимир Ильич заявил: "Сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим".

Как же осуществлялось это "переваривание", "распределение" и "подчинение"?

Сразу же после победы большевики развернули активное истребление тех, кто, по их мнению, являлся "врагами власти трудящихся" и уже лишь поэтому не заслуживал жизни. Десятками и сотнями красноармейцы 2-й Конной армии доблестного командарма Миронова рубили больных и раненных шашками в захваченных лазаретах. В ночь с 16 на 17 ноября на феодосийском железнодорожном вокзале города по приказу комиссара 9-й дивизии Моисея Лисовского было расстреляно около сотни раненых офицеров Виленского полка, не успевших эвакуироваться.

Это была стихийная фаза террора, на смену которой вскоре приходит организованная. Для ликвидации потенциального очага сопротивления большевизму создается "особая тройка", наделенная практически ничем неограниченной властью...

В состав ее вошли: член РВС Юного фронта Красной Армии, председатель Крымского военно-революционного комитета Бела Кун (по одним данным венгр, по другим - венгерский еврей), его любовница, секретарь обкома партии Розалия Самойловна Залкинд ("Роза Землячка" - так самая, которую А.И. Солженицын назовет "фурией красного террора", и чей прах до сих пор мирно покоится в Кремлевской стене), а также председатель ЧК Михельсон.

Бывший военнопленный офицер австро-венгерской армии, 35-летний Бела Кун успел к тому времени побывать народным комиссаром иностранных дел провозглашенной Венгерской советской республики. После поражения революции у себя на родине был интернирован в Австрии, а затем освобожден правительством Советской России.

Дочь купца первой гильдии, 44-летняя Розалия Залкинд, член партии большевиков с 1903 г., имела богатое революционное прошлое, принимала активное участие в событиях 1905-1907 годов и Октябрьском перевороте. На заре своей революционной карьеры успела побывать в ссылке в Сибири, где вышла замуж и приобрела себе еще одну фамилию - Берлин.

С февраля 1917 до августа 1918 г.г. была секретарем МК РСДРП (б)-РКП (б). В конце 1918 года, когда осложнилось положение на Южном фронте, ее направляют в Красную армию, назначив сначала комиссаром бригады, а затем начальником политотделов 8-й (с января по июль 1919 г.) и 13-й (с октября 1919 по ноябрь 1920 г.г.) армий Южного фронта. Именно в РВС 8-й армии во время подавления Донского восстания, Землячка опробовала многое из того, что будет впоследствии успешно проделано ею в Крыму.

Когда преисполненные мрачного торжества победители пригласили в председатели Реввоенсовета Советской Республики Крым Льва Давидовича Троцкого, тот ответил: "Я тогда приеду в Крым, когда на его территории не останется ни одного белогвардейца".

"Война продолжится, пока в Красном Крыму останется хоть один белый офицер" - вторил Троцкому его заместитель, Э.М. Склянский.

Слова вышестоящего руководства были верно восприняты членами Крымского революционного комитета, и вскоре его председатель, Бела Кун опубликовал такое заявление: "Товарищ Троцкий сказал, что не приедет в Крым до тех пор, пока хоть один контрреволюционер останется в Крыму; Крым это - бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном движении, то мы быстро подвинем его к общему революционному уровню России..."

На полуострове был введен режим чрезвычайного положения. Все дороги, ведущие из Крыма, были блокированы, и люди не могли покинуть полуостров, поскольку все пропуска подписывал непосредственно Бела Кун.

17 (4) ноября 1920 года был издан приказ Крымревкома N 4 согласно которому все лица, прибывшие в Крым с Добровольческой армией (на июнь 1919 г.), офицеры, чиновники военного ведомства и другие работники деникинских подразделений и Русской армии Врангеля должны были в 3-дневный срок явиться для регистрации. Лица, не явившиеся на регистрацию либо не зарегистрировавшиеся в указанный срок, рассматривались как шпионы, подлежащие высшей мере наказания "по всем строгостям законов военного времени".

Подавляющее большинство принадлежащих к перечисленным в приказе Крымревкома категориям лиц с готовностью пришло на регистрационные пункты с документами, удостоверяющими личность, сразу же образовав многотысячные очереди. Явившимся на регистрацию было предложено заполнить анкеты с перечнем вопросов, на которые в обязательном порядке необходимо было ответить. В числе стандартных вопросов о социальном положении, имени, дате и месте рождения, в анкете также предлагалось ответить и на другие вопросы. Например, почему не выехал за границу вместе с отступающей армией Врангеля; а остался в Крыму. Отвечая на этот, вопрос, многие писали о своей любви к родине, что на чужбине им делать нечего, и они хотят жить в России и работать на благо народа, и не намерены осуществлять контрреволюционную деятельность.

В анкете было предупреждение: писать правду и явиться в Особый отдел по первому требованию, в противном случае родственники заполнившего анкету лица будут взяты в заложники. После заполнения анкеты одних отправляли в тюрьму, других отпускали и обязывали повторно явиться через несколько дней.

Повторно прибывших в ЧК по прошествии оговоренного срока, еще раз допрашивали, всячески стараясь сбить с толку рядом провокационных вопросов, и затем, в случае, если полученные ответы удовлетворяли допрашивающих, человек получал на руки заверенную копию анкеты.

Тех, кому сохранили жизнь, отправляли на север, в концентрационные лагеря, что было равносильно расстрелу. Партии осужденных гнали в лагеря пешком, без пищи и воды. Разумеется, при таких условиях смертность среди этапируемых узников была очень высокой, причем, не только от голода и усталости, но также и от пуль конвоиров, которым было значительно легче расстрелять весь этап в степи, списав потерю на тиф, чем гнать его куда-то в Рязань. В случае если кому-то удавалось бежать, большевики обрушивали месть на оставшихся.

Впрочем, подобные методы будут практиковаться после 1921 года, когда, пресытившись кровью, красные палачи станут действовать более разборчиво, отправляя на смерть лишь часть "представителей свергнутых классов", а другую их часть - тех, чья виновность представлялась значительно меньшей - в лагеря.

Точное число замученных большевиками в Крыму, установить сложно. Исследователями, очевидцами, а также непосредственными участниками этих событий называются различные цифры.

Так, например, по свидетельству генерала Данилова, служившего в штабе 4-й Красной Армии, в период с ноября 1920 по апрель 1921 г. в Крыму было истреблено более 80 тыс. человек. Живший в то время в Алуште русский писатель И.С. Шмелев называл еще большую цифру - 120 тысяч. Поэт Максимилиан Волошин полагал, что только за период осень 1920 - зима 1921 г.г. было расстреляно 96 тыс. человек. Историк и публицист С.П. Мельгунов в работе "Красный террор в России 1918-1923 г.г.", опираясь на свидетельства очевидцев, говорит о 50, 120 и 150 тысячах. В материалах Особой следственной Комиссии по расследованию злодеяний большевиков утверждается о 52-53 тысячах казненных. Генерал А.А. фон Лампе, напротив, называл довольно низкую цифру расстрелянных - 15 тыс. человек. Член Крымревкома Ю.П. Гавен сообщал, что по инициативе Б. Куна и Землячки расстреляли около 7 тысяч человек, из арестованных - более 20 тысяч.

Большевиками число расстрелянных официально определялось в 56 тыс. человек.

Запущенный большевиками конвейер смерти работал безостановочно.

Многие из оставшихся офицеров и солдат Русской армии истолковали приказ Крымревкома как амнистию, и явились на регистрационные пункты, чтобы быть внесенными в списки. Поначалу людей регистрировали и распускали по домам. У многих появилась надежда, что большевики выполнят свои обещания о помиловании и рыцарском отношении к побежденным, данные накануне взятия полуострова, 10 и 11 ноября. Но вскоре выходит новый приказ, согласно которому была объявлена повторная регистрация, и все пришедшие на нее были арестованы.

Они были разделены на две категории:

1) все офицеры и военные чиновники и солдаты "цветных" частей;

2) солдаты остальных частей.

Осужденных выводили к месту казни раздетыми и привязанными друг к другу, становили спиной к выкопанной ими же самими общей могиле, а затем расстреливали из пулеметов. Массовые расстрелы происходили одновременно во всех городах Крыма под руководством Особого отдела 4-й армии, и продолжались до 1 мая 1921 г. после чего волна террора медленно начинает идти на убыль.

В графе "В чем обвиняется?" следователи Особых троек без сомнений писали: "казак", "подпоручик", "чиновник военного времени", "штабс-капитан", "участник армии Врангеля" и т.п.

В начале декабря 1920 г. за подписью Р.Землячки публикуется следующий документ: "Путем регистрации, облав и т. п. было произведено изъятие служивших в войсках Врангеля офицеров и солдат. Большое количество врангелевцев и буржуазии было расстреляно (например, в Севастополе из задержанных при обыске 6000 человек отпущено 700, расстреляно 2000 человек), остальные находятся в концентрационных лагерях..."

Вслед за офицерами террор практически сразу же перекинулся на мирное население. Людей уничтожали "за дворянское происхождение", "за работу в белом кооперативе", а то и вовсе "за принадлежность к польской национальности". [1]

По улицам городов Крыма рыскали чекисты и особотдельцы, арестовывая всех, кто подвернется им под руку. Как правило, для того чтобы угодить в "чрезвычайку", было достаточно иметь интеллигентную внешность и быть прилично одетым.

Впоследствии большевики сменят тактику и станут устраивать облавы, оцепляя целые кварталы. Сгоняя задержанных в фильтрационные пункты (чаще всего в роли таковых выступали городские казармы), чекисты проводили в течение нескольких дней сортировку, проверяя документы и решая, кого отпустить на свободу, а кого увезти за город, на расстрел.

Характеризуя состав погибших, официальный представитель Наркомнаца в Крыму М.Султан-Галиев писал: "...среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, оставшихся от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где бы кто-нибудь ни пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т.д." [2]

"Крым походил в то время на один большой концентрационный лагерь, прообраз будущего ГУЛАГа в размерах одного полуострова..." [3]

Для упорядочивания репрессивного аппарата, по инициативе Белы Куна и Розы Землячки создается Крымская ЧК во главе с секретарем Президиума ВЧК и лично Ф.Э. Дзержинского, С.Ф. Реденсом, до этого успевшим поработать в Одесской, Киевской и Харьковской губчека.

В октябре 1920 г. комендантом и начальником отряда ВЧК по борьбе с бандитизмом в Крыму был назначен 26-летний Иван Дмитриевич Папанин - будущий видный советский полярник, дважды Герой Советского Союза, доктор географических наук, контр-адмирал. Он занимал эту должность до марта 1921 г.

Итогом его чекистской карьеры стало награждение орденом Красного знамени...и длительное пребывание в клинике для душевнобольных. Неудивительно, почему прославленный арктический исследователь впоследствии не любил вспоминать о своем прошлом...

27 ноября начальником ударной группы Особого Отдела Южного Фронта был назначен Е.Г. Евдокимов. Всего за несколько месяцев ему в общей сложности удалось уничтожить 12 тыс. "белогвардейского элемента", в том числе 30 губернаторов, 150 генералов и более 300 полковников. За свои кровавые "подвиги" один из главных палачей Крыма был награжден орденом боевого Красного Знамени, правда, без публичного объявления об этом.

На наградном списке Е.Г. Евдокимова командующий Южным фронтом М.В. Фрунзе оставил свою резолюцию: "Считаю деятельность т. Евдокимова заслуживающей поощрения. Ввиду особого характера этой деятельности проведение награждения в обычном порядке не совсем удобно". [4]

Отличительной чертой красного террора в Крыму в 20-е годы являлось то, что его жертвами в подавляющей массе своей были именно горожане. Сельские жители составляли лишь 10% от общего числа арестованных. В основном это были те, кто служил в белых армиях.

По официальным советским данным в 1920 - 1921 г.г. в Симферополе было расстреляно около 20 тыс. человек, в Севастополе - около 12, Феодосии - около 8, в Керчи - около 8, в Ялте - 4-5 тысяч, всего до 52 тыс. человек.

Согласно данным годового отчета Крымского ЧК, за 1921 год был расстрелян 461 человек. Из них "за контрреволюцию" - 128, за принадлежность к антисоветским партиями - 18, за шпионаж - 4, за должностные преступления - 44, за спекуляцию - 2, за уголовные преступления - 18, за бандитизм - 227 человек. [5]

Такова картина большевистских репрессий в целом по Крыму. Разумеется, все вышеприведенные данные дают лишь общее представление о том не поддающемся описанию кровавом кошмаре, который воцарился на полуострове после того, как от его берегов отчалило последнее белое судно.

Руководствуясь сведениями, взятыми из одних лишь открытых источников, наглядно попытаемся показать, каким образом проводилась зачистка полуострова от "эксплуататоров и буржуев" в Севастополе - по сути своей, последнем очаге организованного сопротивления большевизму на Юге России.

...15 ноября в город вошли части 51-й стрелковой дивизии под командованием В.К.Блюхера и 1-й Конной армии С.М. Буденного. Очевидцы вспоминали, что раньше войск в город въехал ужасающих размеров бронеавтомобиль.

"Из нескольких бойниц смотрели тонкие стволы пулеметов, они то и дело давали очереди в воздух, по-видимому, для острастки. Но самое страшное было не в этом. Броня этого фургона была выкрашена в цвет хаки и в нескольких местах украшена красными пятиконечными звездами, а вдоль корпуса большими красными буквами было написано "Антихрист". [6]

Многие обыватели посчитали тогда это недобрым знаком, предзнаменованием грядущих несчастий. При этом, однако, никто не мог даже представить, что реальность окажется во сто крат страшнее и ужаснее всяких предчувствий...

За первую неделю пребывания красных в городе было убито более 8000 человек, общее же число казненных (в Севастополе и в Балаклаве) - составляет около 29 тыс. человек. 29 ноября 1920 года "Известия временного севастопольского ревкома" опубликовали первый список расстрелянных - 1634 человека, из них 278 женщин; на следующий день, 30 ноября, обнародован второй список - 1202 человека, из них - 88 женщин.

Большое количество казненных людей, чьи тела удалось найти родственникам, отпевалось в церкви Христа Спасителя при городской больнице, построенной на деньги бывшего городского головы Севастополя, потомственного почетного гражданина А.А. Максимова и настоятеля Херсонесского монастыря архимандрита о.Александра. [7]

Иностранцы, вырвавшиеся из Крыма во время разгула красного террора, описывали потрясающие картины зверств коммунистов: Исторический бульвар, Нахимовский проспект, Приморский бульвар, Большая Морская и Екатерининская улицы были буквально увешаны качающимися в воздухе трупами. Вешали везде: на фонарях, столбах, на деревьях и даже на памятниках. Если жертвой оказывался офицер, то его обязательно вешали в форме и при погонах. Невоенных вешали полураздетыми.

В Севастополе казнили около 500 портовых рабочих за то, что они обеспечивали погрузку на корабли врангелевских войск.

Людей не только расстреливали и вешали, но и топили. Землячка как-то заявила: "Жалко на них тратить патроны, топить их в море".

Ну что же, сказано - сделано.

Приговоренных стали связывать группами, наносить им револьверными выстрелами и ударами сабель тяжкие раны, затем полуживыми сбрасывать в море. В течение нескольких лет на дне севастопольских бухт можно было видеть целые толпы утопленников, привязанных ногами к большим камням. Течением воды их руки приводились в движение, волосы были растрепаны. По свидетельству водолаза, спустившегося на свой страх и риск под воду одной из таких бухт, "среди этих трупов священник в рясе с широкими рукавами подымал руки, как будто произносил ужасную речь".

Уже с первых дней занятия Севастополя Особый отдел 51-й дивизии начал регистрировать оставшихся в городе белых. Ему на смену вскоре пришел Особый отдел 46-й дивизии, избравший для своего пребывания три четверти городского квартала, ограниченного Екатерининской и Пушкинской улицами, между Вокзальным и Трамвайными спусками.

По городу были расклеены объявления, в которых сообщалось, что такого-то числа в городском цирке состоится общее собрание всех зарегистрировавшихся бывших, а также все тех, кто по каким-то причинам до сих пор не прошел регистрации. Цирк располагался на Новосильцевской площади (ныне пл. Ушакова), у подножия Исторического бульвара, где сходились Екатерининская, Большая Морская и Чесменская улицы. В назначенный день цирк и вся площадь были в буквальном смысле слова забиты законопослушными бывшими (общее число поверивших красным насчитывало несколько тысяч). Во второй половине дня все примыкающие к площади улицы были блокированы войсками. Всех, кто находился на площади, начали медленно оттеснять в сторону Особого отдела дивизии.

Надо сказать, что красные основательно подготовились к приему столь большой партии бывших. В концлагерь чекистами был превращен целый квартал.

"Подвальные окна и часть окон первых этажей были забиты, заборы внутри квартала разобраны - получился большой двор. Кроме того, по периметру занятых зданий тротуары были отделены от мостовой двух - трехметровым проволочным заграждением и представляли собой этакие загоны". [8]

Именно сюда заключили несколько тысяч "буржуев", попавшихся на большевистскую удочку, поверив, что их не станут преследовать и позволят честно работать на благо Отчизны. Первую ночь обманутые коммунистами люди стояли во дворах и загонах, согнанные туда будто скот, потом "в течение двух дней их...не стало, и проволочную изгородь сняли". [9]

Поскольку многие из пленных были местными жителями, их близкие родственники, родители, дети и жены со слезами на глазах стояли напротив проволочной изгороди и ждали, проклиная себя за доверчивость и в то же время слепо надеясь на чудо.

В Особом отделе работало несколько троек, опрашивавших арестованных и тут же решавших дальнейшую их судьбу. Часть арестованных группировали в маршевые роты и пешком отправляли на север. Другую часть арестованных, подавляющее их большинство, вывозили на автомашине под город, на Максимову дачу, и там под покровом ночи казнили.

Чаще всего расстрелы происходили у каменной стены рядом с прямоугольным бассейном парка. Расстреливали из пулеметов, но не гнушались при этом также пускать в ход револьверы. После казни палачи-красноармейцы часто заходили к главному виноделу Максимова, А.Я.Костенко, и просили у него вина. Ночью, когда все затихало, из комнат, где спали красноармейцы, слышались крики, команды и вопли. [10]

Ужас и смерть витали над Максимовой дачей. Усадьба севастопольского градоначальника стала единой братской могилой для сотен русских людей.

Приговоренных к смерти заставляли рыть себе могилы, затем приказывали им становится лицом к дышащему сыростью и влагой раскопу, после чего стреляли им в головы. Спустя какое-то время на расстрелянных падали свежие трупы тех, кто был казнен несколькими минутами позже. Так продолжалось, пока могильная яма не заполнялась трупами до краев.

Помимо Максимовой дачи, расстрелы проходили на Английском, Французском и Городском кладбищах, а также в Херсонесе, неподалеку от башни Зенона. Очевидно, что там казнили людей, которые содержались в концлагере, организованном на территории Херсонесского Свято-Владимирского монастыря, основанного в 1850 году на месте, где, согласно преданию, в 988 году крестился Святой Равноапостольный князь Владимир.

Страшная резня офицеров в Крыму под руководством Землячки и Куна заставила содрогнуться многих. Творившиеся на полуострове зверства вызывали возмущение и целого ряда партийных работников. Спустя ровно месяц после взятия Крыма, 14 декабря 1921 года, Ю.П. Гавен пишет письмо члену Политбюро РКП (б) Н. Н. Крестинскому, о том, что, не имея сдерживающего центра, Бела Кун "превратился в гения массового террора".

По мнению возглавлявшего чрезвычайную тройку по борьбе с бандитизмом председателя КрымЦИКа А.В. Ибраимова, "...Вся тактика местной власти в Крыму опиралась на ЧК и Красную Армию, чем окончательно терроризировалось рабочее и татарское население". [11]

Представитель Наркомнаца в Крыму М.Х.Султан-Галиев был еще более резок в оценке того, что творилось на полуострове: "Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба".

В свою очередь, Кун и Самойлова обвиняли Гавена и других большевиков, выступивших против террора - Л.П. Немченко, С.Я. Бабаханяна, И.К. Фирдевса, П.И. Новицкого - в "мягкотелости" и "мелкобуржуазности", требуя удалить их из Крыма.

Самойлова-Залкинд писала: "действия Особых Отделов вызвали массу ходатайств со стороны местных коммунистов - благодаря связи их с мелкой буржуазией - за тех или иных арестованных. Областкомом было указано на недопустимость массовых ходатайств и предложено партийным бюро ни в коем случае не давать своей санкции подобным ходатайствам, а наоборот, оказать действительную помощь Особым Отделам в их работе по окончательному искоренению контрреволюции".

Тем не менее, массовые убийства получили такой широкий резонанс, что ВЦИК вынужден был направить в Крым специальную комиссию по расследованию. И тогда все "особо отличившиеся" коменданты городов представили в свое оправдание телеграммы Белы Куна и Розалии Землячки, с приказанием немедленно расстрелять всех зарегистрированных офицеров и военных чиновников.

Председатель полномочной комиссии ЦК и ВЦИК, прибывшей для изучения ситуации в Крыму, Ш.Н. Ибрагимов, отмечал:

"...В Крыму не все идет нормальным путем... Во-первых, излишества красного террора, проводившегося слишком жестоко... необычайное обилие в Крыму чрезвычайных органов, которые действуют порознь, и от этого терпело население".

Даже глава ВЧК Ф.Э. Дзержинский в итоге признал, что им и другими руководителями его ведомства была "совершена большая ошибка. Крым был основным гнездом белогвардейщины, и чтобы разорить это гнездо, мы послали туда товарищей с абсолютно чрезвычайными полномочиями. Но мы никак не могли подумать, что они ТАК используют эти полномочия". [12]

Исполненные лжи и лицемерия, эти слова "железного Феликса" служат наглядным примером того, как, создавая миф о своей непогрешимости, верховная власть перекладывала ответственность за совершенные по ее прямому распоряжению страшные преступления на плечи непосредственных исполнителей, называя эти чудовищные зверства "эксцессами" и "досадными перегибами".

Впрочем, виновники крымской трагедии не понесли никакого, пусть даже самого незначительного, чисто формального наказания.

Все, чем ограничилось большевистское руководство - это отозвало Белу Куна и Землячку из Крыма, когда они уже фактически сделали свое черное дело, и необходимость в их услугах отпала.

В 1921 году Розалия Самойловна Залкинд в награду за свои "подвиги" получит орден боевого Красного Знамени. Благополучно пережив сталинские репрессии, она умрет своей смертью в 1947 году.

Другому инициатору массовых казней, Бела Куну, повезет значительно меньше: в 1939 году он сам станет жертвой террора. Правда, до этого успеет побывать на различного рода руководящих партийных должностях, поучаствовать в деятельности Коминтерна, с 1921 года - как член Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала (ИККИ), а с 1923 года - как уполномоченный ЦК РКП (б), заведующий отделом агитации и пропаганды Коминтерна. В 1927 году за "заслуги в гражданской войне" Бела Кун будет награжден орденом Красного Знамени.

+ ++

Нельзя не упомянуть о еще одном - мистическом, сакральном аспекте крымской трагедии. Уничтожение сотен тысяч людей, поверивших обещаниям победителей и потому решивших остаться, имело такой же ритуальный характер, как и аналогичные чекистские зверства в Киеве, Харькове и Одессе, как и расстрел Царской семьи.

Хотя убийцы не оставляли на местах своих преступлений каббалистических надписей (как это было сделано в подвале Ипатьевского дома), чудовищный акт геноцида, по сути своей, имел ту же демоническую природу, что и убийство семьи последнего российского самодержца.

В жертву ненасытному Молоху приносились лучшие люди Отечества. В землю уходила лучшая часть нации, ее золотой генофонд.

Подобно тому, как в стародавние времена ни одно из начинаний не обходилось без пролития жертвенной крови, в XX веке, веке "торжества гуманизма", построение "нового общества" с самого начала обернулось принесением на алтарь революции бесчисленного множества человеческих жертв.

Именно в этом - и только в этом состоял подлинный смысл классового террора и других форм репрессий, применяемых властью в дальнейшем.

По сути, вся Россия была превращена большевиками в гигантский сатанинский алтарь.

Даже спустя десятилетия кровь невинно убиенных взывает к отмщению. Нельзя покарать организаторов и непосредственных исполнителей массового террора, но можно и должно предать осуждению человеконенавистническую идеологию большевизма, как антихристианскую доктрину, единственной целью которой является разрушение естественного порядка вещей.
Дмитрий Витальевич Соколов,
г.Севастополь
   Социально-экономическая программа белого движения на Юге России :1918-1920 гг.
   2006
   Автор: 
   Ашихмин, Владимир Леонидович
   Ученая cтепень: 
   кандидат исторических наук
   Место защиты диссертации: 
   Кропоткин
   Код cпециальности ВАК: 
   07.00.02
   Специальность: 
   Отечественная история
   Количество cтраниц: 
   212
   Оглавление: 
   ВВЕДЕНИЕ.3
   Раздел 1. Особенности формирования социально-экономической программы белого движения на Юге России в годы гражданской войны.28
   Раздел 2. Реализация политики правительств белого Юга в экономической и социальной сферах в 1918-1920 гг.78
   Раздел 3. Социально-экономическая политика белого Юга в оценках идеологов и современников белого движения.128
   Введение: 
   Актуальность исследования обусловлена тем, что в современный период истории страны в российском обществе происходит осуществление демократических преобразований, продолжается реализация масштабных социально-экономических реформ, призванных вывести Россию на новый этап своего исторического существования.
   В данной связи заслуживает пристального внимания исследователей ситуация, сложившаяся в России в 1918-1920 гг., когда происходило противостояние различных политических течений и идеологий, столкновение идей и мнений, призванных определить дальнейшее историческое будущее России. Исходя из этого, особого внимания заслуживает исследование белого движения, представляющего собой политическую и социально-экономическую альтернативу тому пути развития страны, который наметило большевистское руководство. Дольше всего белый режим просуществовал на Юге России и, изучая исторические источники, отражающее его деятельность, можно составить определенное впечатление о характере и сущности всего белого движения в стране и тех социально-экономических мероприятий, которые оно проводило в годы гражданской войны, а также о тех социально-экономических перспективах, которые руководители "белого дела" наметили для всего российского общества.
   Анализ социально-экономической программы белого движения является актуальным и по той причине, что с 1991 г. в нашей стране осуществляются рыночные реформы и те социально-экономические преобразования, которые в той или иной форме уже происходили в 1918 г. Реализация социально-экономической программы белого движения на Юге России должна была воссоздать в стране свободный рынок и частное предпринимательство, восстановить право собственности, перевести экономику от государственного регулирования к полноценным рыночным механизмам. В случае победы белого движения страна значительно раньше вступила бы на путь политической демократизации и строительства новой социальной и экономической системы в обществе.
   Многое из того, что намечали в социально-экономической сфере лидеры белого движения, является востребованным и в наши дни, изучение его социально-экономической программы на Юге России представляет несомненный не только теоретический, но и практический интерес. Опыт деятельности в социально-экономической области белого движения может быть использован для корректировки происходящих сейчас социально-экономических преобразований.
   Даже те отрицательные моменты, которые были в социально-экономической программе белого движения, также имеют свою ценность поскольку они позволят избежать тех ошибок при проведении социально-экономических реформ, которые сделало белое движение при осуществлении своего социально-экономического курса и использовать имевшийся у него опыт перехода от административно-командной, по существу, тоталитарной социально-экономической модели к экономике свободного рынка и демократическому плюралистическому обществу. Поражение белого движения в гражданской войне может послужить определенным уроком современным реформаторам, так как особый аспект представляет собой отношение населения России, современников и самих участников белого движения к его социально-экономическим мероприятиям. Выяснение причин неудачи социально-экономической программы белого движения, причин того, почему его социально-экономическая политика так и не была воспринята российским народом позволит, на наш взгляд, избежать новых ошибок в процессе строительства современной посткоммунистической России, которые дорого обойдутся российскому обществу.
   Советская и российская историография проблемы представлена многообразными монографическими исследованиями, докторскими и кандидатскими диссертациями, статьями, научно-публицистическими работами и другими видами исследований и публикаций. Изучение социально-экономической политики белого движения на Юге России достигло достаточно развитой стадии, о чем свидетельствует наличие всех видов вспомогательных и специальных научных исследований, а также опубликованных источников: библиографических, источниковедческих и историографических исследований, хроник, сборников документов и материалов, специальных исторических исследований.
   При анализе освещения проблемы становления и реализации социально-экономической программы белого движения в отечественной исторической литературе, можно выделить следующие наиболее общие группы работ по предмету исследования:
   -специальная историко-исследовательская литература по общим вопросам становления и деятельности белого движения в годы гражданской войны в России;
   -специальная историко-исследовательская литература по социально-экономическим проблемам белого движения (формирование белых правительств на всем пространстве бывшей Российской империи; их социально-экономические мероприятия на местах; формирование белых правительств и органов управления занятой ими территории на Юге России; эволюция социально-экономических программ различных политических партий входящих в белое движение; вопросы пропаганды социально-экономической политики белых правительств);
   -литература по Октябрьской революции и общим вопросам истории советского государства в период октября 1918 - 1920 гг.;
   -научно-исследовательская литература по взаимосвязанным темам истории становления советского общества (экономическим, социальным и т.п. проблемам становления советского общества, проблемам предшествующего и последующего периодов социально-экономического развития России и ряду других исторических проблем).
   Анализ историографии проблемы позволяет выделить два основных этапа в ее развитии. Первый из них относится к 1917-1980-м годам XX в. Второй охватывает 90-е годы, а также начало нынешнего столетия. В свою очередь, в зависимости от конкретно-исторической ситуации, в рамках рассматриваемых этапов мы выделяем несколько специфических периодов.
   В период революции, гражданской войны, да и в 20-е гг. основное внимание авторов, в основном политических, общественных деятелей и лидеров политических партий было приковано к предыстории белого движения, к политическим и социальных истокам формирования "белого дела". Они рассматривали его зарождение в основном со стороны практики политической борьбы и с точки зрения теоретического прогноза эволюции переходной социально-экономической системы России. Поэтому и исследовательские задачи если и решались этими авторами, то только как попутные и второстепенные.
   В частности, отметим наиболее раннюю по времени литературу, появившуюся в рамках рассматриваемого периода и являющуюся скорее источником, чем частью историографии.1
   Литература этого времени также отражает реальные тенденции, складывания военно-политической организации белых, в том числе, и на российском Юге и процесс их выхода на арену гражданского противостояния. Основное внимание авторами обращалось не на исторические, а на концептуальные вопросы социально-политического характера возникающего "белого" движения, тенденции его развития, а также проблемы взаимоотношения различных военно-политических сил, составляющих его.2 Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). В 2-х т. Т. 1-2. М., 1990; Набоков В.Д. Временное правительство: Воспоминания. М., 1991; Октябрьская революция: Мемуары. М., 1991; Бухарин Н.И. Путь к социализму. Избранные произведения. Новосибирск, 1990; Возвращенная публицистика. В 2-х кн. Кн. 1. 1900-1917. М, 1991; Катков Г. Россия 1917: Февральская революция. Лондон, 1967; От первого лица: Сб. воспоминаний Г.Плеханова, И.Церетели, А. Ильина-Женевского, Л.Троцкого, Ф.Раскольникова, М.Спиридоновой, Г.Зиновьева, И.Смилги. М., 1992; Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 г. М., 1991; Троцкий Л.Д. Уроки Октября: С приложением критических материалов 1924 года. СПб., 1991 и др. Калинин И. Русская Вандея. М., 1926; Янчевский Н.Л. Очерк истории на Юго-Востоке (1917 -1920). Ростов -н/Д., 1924; Какурин Н.Е. Как сражалась революция. Т. 1-2. М., 1925; Калинин И. В. В стране брату
   В частности, получили господствующее распространение взгляды на белое движение российского Юга, как на своего рода особый социально-экономический и политический эксперимент, включающий в себя все недостатки социально-экономической и политической системы прошлого. Главный, из них, заключался в ее неприятии подавляющим большинством российского населения и крупнейших социальных слоев российского общества, таких как крестьянство и рабочий класс; При этом социально-экономическая политика белого движения рассматривалась как следствие установившейся на Юге страны диктатуры белых генералов, и в общих чертах, сводилась к ней.
   Социально-экономические компоненты, присутствующие в программах и государственно-политической системе диктатуры генералов Деникина и Врангеля, рассматривались как непрогрессивные, следствием чего стало их устранение и преодоление в исторически обозримых рамках острой гражданской конфронтации. Это предопределяло отношение к социально-экономическим мероприятиям белых правительств, как к регрессивным новациям, отмирающим в процессе складывания новой большевистской государственности.4 Показательным было то, что сами руководители и идеологи белого движения, как в теории, так и на практике, исходили из того, что формируемая ими на Юге страны социально-экономическая система, которая со временем будет распространена на всю территорию России, развивается по линии возвращения к социально-экономическим порядкам, существовавшим в недавнем прошлом.5 шек. М., 1923; Меликов В.А. Сталинский план разгрома Деникина. М., 1938; Питковский С. Гражданская война в России (1918 - 1920). М., 1925; и др.
   Залесский П.Н. Главные причины неудач белых движений на Юге России// Белый архив. Париж, 1928; Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917 - 19I8 гг. Б. М., Ч. 1-5; Милюков П.Н. Россия на переломе; большевистский период русской революции. Т. 1-2, Париж, 1927; Мамонтов С.И. Не судимы будем: Походы и кони. М., 1999; Ильин И.А. Белая идея // Ильин И.А. О грядущей России. Избранные статьи. М., 1993 и др.
   4 Покровский М.Н. Противоречия г-на Милюкова. М., 1922, Граве Б.Б. К истории классовой борьбы в России в годы империалистической войны. М.; Л:, 1926; Стальный В. Кадеты (конституционно-демократическая партия народной свободы). Харьков, 1929 и др.
   5 Деникин А.И. Очерки русской смуты: Вооруженные силы Юга России. Распад Российской империи. Октябрь 1918 - январь 1919. Мн., 2002; Врангель П. Записки. Ноябрь 1916 г. - ноябрь 1920г. Т. 2. Мемуары. Мн., 2002; Шкуро А., Краснов П., Врангель П., Донсков П. Трагедия казачества. М., 1994 и др.
   Среди советских авторов, как правило, преобладало отношение к социально-экономической программе белого Юга, как к формальному прикрытию господства реакционных классов. Они считали необходимым, прежде всего, полное и окончательное восстановление власти Советов на бывшем белом Юге, путем проведения политики его полной политической и социально-экономической реконструкции. Для них важным и необходимым представлялись восстановление на нем тех социально-экономических порядков, которые установились на территории большевистской России, и, следовательно, дальнейшее социально-экономическое продвижение российского Юга по пути "исторически прогрессивного" развития.
   Работы 30-х -50-х гг. по содержанию, в подавляющем большинстве, являлись работами идеологическими, то есть решали задачи по формированию общей для всей страны идеологии и социально-экономической системы. В то же время очень важным процессом стало постепенное овладение и переход в исторических работах к последовательно научным формам и требованиям их публикаций. Это был первый, но необходимый шаг на пути создания предпосылок научного изучения социально-экономической программы и политики белого движения в данной сфере.
   В 30-50-х. гг. выходят в свет исследования об обстоятельствах военно-политического поражения белого движения на Юге России, подчеркивается реакционная сущность социально-экономической политики белых, на занятых ими территориях.6 В 30-50-х гг. заметно усилилась тенденция квалифицировать деятельность всех белых правительств на Юге России, как контрреволюционную, идущую в разрез с интересами трудящихся масс.
   В подобного рода работах изучался процесс развития и укрепления советской власти на Юге страны в контексте процесса социально Егоров А.И. Разгром Деникина (1919г.). М., 1931; Кузьмин Н.Ф. К истории разгрома белогвардейских войск Деникина.//Вопросы истории. 1956; Иванько Н.И. За власть Советов. Ставрополь, 1957; Мухо-перец И. М. Годы грозовые. М., 1958; Гимпельсон Е. Г. Ограбление хозяйства Юга России интервентами и белогвардейцами в 1919 г. //Исторические записки, 1950; Кузьмин Н.Ф. К истории разгрома белогвардейских войск Деникина. // Вопросы истории, 1956; Иванько Н.И. За власть Советов. Ставрополь, 1957; и др. экономического "загнивания" белых государственных образований, а также другие вопросы, рассматривавшиеся как проблемы, прежде всего, классовой борьбы угнетаемых социальных слоев в годы белогвардейской диктатуры.
   В этот период, как нам представляется, были заложены и определенные основания для перехода исследователей на последовательно научные позиции. С конца 50-х - начала 60-х гг. появляется возможность для изучения социально-экономической программы белого движения на Юге России. В это историческое время происходят изменения в советской политической системе. Это вызвало определенную переоценку взглядов исследователей на некоторые аспекты социально-экономической системы белых режимов. Общественная атмосфера в СССР, которая позднее получила наименование "оттепели", создала предпосылки для относительного плюрализма в освещении истории гражданской войны и предоставила возможность для разработки более широкого круга вопросов, связанных с белым движением вообще и на Юге России, в частности.
   В это время увеличивается внимание историков к историческому периоду, последовавшему сразу же за Октябрьской революцией. Политическое осуждение культа личности вызвало некоторый интерес к альтернативным направлениям в социально-экономической жизни общества в годы гражданской войны. Период 1918-1920 гг., в целом, трактовался авторами, как время складывания советской общественно-политической системы, в которой утверждались "ленинские нормы" общественной жизни, искаженные затем в у период "культа личности". Исследователи подчеркивали ее превосходство над системой, созданной белым движением на Юге России, что и позволило большевикам одержать победу в гражданском противостоянии.
   В этот период, впервые начинается изучение таких аспектов социально-экономической политики белого движения, как ее содержание, хронологиче
   7Агурев К.В. Разгром белогвардейских войск Деникина (октябрь 1919 - март 1920 гг.). М., 1961; Рыбаков М.В. Против Деникина. М., 1962 и др. ские и территориальные границы, вопросы, связанные с ликвидацией белыми существовавшей ранее на Юге России советской социально-экономической системы, а также различные аспекты развития и проведения в жизнь социальо но-экономической программы белого Юга. Как и ранее подчеркивается ее антинародная сущность и реакционность, что обусловило неприятие ее населением региона. Характеризуя историографию 60-х гг. в целом, можно отметить, что в этот период был сделан шаг в направлении исследования различных аспектов становления и практической реализации социально-экономической программы белого движения, стала осваиваться научная форма результатов исследовательской работы; появилась политическая возможность шире привлекать архивные материалы по истории "белого дела". Произошел количественный рост исследований по проблеме становления идеологии бело9 го движения.
   С конца 60-х гг. в советской историографии начинается переход к научно-публицистическим работам. Наращиванию элементов научного анализа в изучении истории гражданской войны способствовал более широкий доступ исследователей к историческим архивам. Обращаясь к теме социально-экономической основы белого движения, анализируя причины ее краха, историки стремились показать ее противоположность социально-экономической политике и практике, сложившейся на территории, контролируемой советским правительством.10
   В 70-х - 80-х гг. достаточно широкое распространение получает и изучение влияние идеологии белых режимов на установившуюся социально-экономическую практику белого Юга. Появляется научный интерес и к другим аспектам социально-экономической программы белого движения, которая, s Берз Л.И., Хмелевский К.А. Героические годы. Октябрьская революция и гражданская война на Дону. Ростов-н /Д., 1964 и др. чЛаверычев В.Я. По ту сторону баррикад: (Из истории борьбы московской буржуазии с революцией). М., 1967; Соловьев О.Ф. Великий Октябрь и его противники. М., 1968; Фрайман А. Л. Форпост социалистической революции. Л., 1969 и др.
   111 Алексашенко А.П. Крах деникинщины. М., 1966; Спирин Л.М. Классы и партии в гражданской войне в России (1917-1920 гг.). М" 1968 и др. в целом, продолжает рассматриваться только как несвойственный и отмирающий элемент существовавшей в 1918-1920 гг. в России политической и социально-экономической системы.11
   Расширение источниковой базы на основе вовлечения региональных архивов позволило создать целый ряд обобщающих и научно-популярных работ по истории гражданской войны в отдельных регионах Юга России, в которых, в числе прочих вопросов, таких как военно-политическая борьба с белыми, установление на юге России советской системы, затрагивалась и социально-экономическая политика белого движения. Продолжалось также изучение характера контрреволюционной деятельности белых правительств, в том числе и в социально-экономической области. Правда, все же, этот аспект оставался второстепенным в сравнении с политическим и организационным, которым исследователи уделяли главное внимание при анализе положения южного региона в годы гражданской войны.12
   В 70-80-х гг. целый ряд работ был посвящен складыванию и функционированию органов государственного управления и политическим лидерам белого Юга, непосредственно проводящих социально-экономические мероприятия белых в жизнь, эволюции социально-экономических взглядов и идей в ходе гражданской войны и социально-экономической организации белого тыла во время военных действий.13 Поликарпов В.Д. Пролог гражданской войны: История изучения. М., 1976; Седина A.M. На крутом повороте. T.I. М., 1976; Гимпельсон Е.Г. Военный коммунизм": политика, практика, идеология. М., 1973; Минц И.И. История Великого Октября. T.3. М., 1979 и др.
   12 Козлов А.И. На историческом повороте. Ростов -н/Д., 1977; Кашиев Б.О. Гражданская война в Дагестане.(1918 -1920 гг.) М., 1976; Сергеев В.Н. Банкротство мелкобуржуазных партий на Дону. Ростов -н/Д., 1979; Эмиров Н.П. Из истории военной интервенции и гражданской войны в Дагестане. Махачкала, 1972; Этенко Л.А. Большевистские организации Дона и Северного Кавказа в борьбе за власть Советов. Ростов -н/Д., 1972; Кугиев В.Д. Октябрь и Советы на Тереке (1917 -1918 ). М., 1979; Бугай Н.Ф. Революционные комитеты Дона и Северного Кавказа (1919-1921 гг.) М., 1979 и др.
   1'1 Иоффе Г.З. "Белое дело" Генерал Корнилов. М., 1989; Кадетская контрреволюция и ее разгром; октябрь 1917 - 1920 гг. М., 1982; Ермолин А.П. Казачество и революция. М., 1982; Козлов А.И. О Деникине, Корнилове и этой книге. А.И. Деникин Поход и смерть генерала Корнилова. Ростов-н/Д, 1989; Иоффе Г.З. Крах российской монархической контрреволюции М , 1977; N2; Зимина В.Д. Крах германофильской монархической контрреволюции на Юге России в годы Гражданской войны и интервенции. Калинин, 1989; Карпенко С.А. Материальная помощь международного империализма врангелевскому режиму.//Гражданская война на Юге республики Тезисы Северо-Кавказской региональной конференции историков СССР, посвященных 70-летию создания и боевых действий на защите завоеваний Октября. Новочеркасск, 1989 и др.
   Заметным событием этого историографического периода стал выход в свет обобщающих работ по истории гражданской войны, которые стали своеобразным подведением итогов изучения политических и социально-экономических проблем в годы октябрьской революции и гражданской войны советской историографией.14 Опираясь на громадный фактический материал, в том числе региональный, эти обобщающие исследования содержали концептуальные объяснения причин политического и социально-экономического распада белых режимов, что делало их скорее не работающими исследованиями, а некими историографическими памятниками эпохи, которые повторили все промахи и завоевания официальной советской историографии этого времени.
   Таким образом, исследования историков 70-х - 80-х гг. охватили значительную часть аспектов социально-экономической политики белого движения и деятельности органов государственного управления, лидеров белых режимов в исследуемый период. В эти годы был сделан важный шаг по изучению не только политико-организационной системы, существовавшей на территориях, занятых белыми, но также и по исследованию социально-экономической организации белого Юга. Тем самым были созданы предпосылки научной постановки проблемы исследования социально-экономической программы белого движения на Юге России как целостного конкретно-исторического явления.
   В ситуации идеологического монополизма и контроля историческая наука в этот период должна была акцентировать внимание преимущественно не на научных, а на идейно-политических проблемах, и лишь постепенно, приблизительно с конца 80-х годов, она начинает получать относительную самостоятельность и решает задачи, диктуемые, в том числе и логикой развития самой исторической науки. В этот период началось и формирование различающихся концепций российской истории применительно к XX в.
   14 Минц И.И. Год 1918-й. М.,1982; Поликарпов В.Д. Начальный этап гражданской войны: История изучения. М., 1980; Поляков Ю.А. Советская страна после окончания гражданской войны. М., 1986; Гражданская война в СССР. T.1 - 2, М.,1986; Иоффе Г.З. Великий Октябрь и эпилог царизма. М., 1987; Думова H. Г. История советского рабочего класса. В 6 т. М., 1984; Минц И.И. История Великого Октября. В 3-х т. Изд. 2-е. М., 1977-1979 и др.
   Новейшая историография (с конца 1980-х гг. по настоящее время) проблемы становления и реализации социально-экономической программы белого движения имеет целый ряд особенностей своего развития. Во-первых, она развивалась в процессе качественных социальных трансформаций советского и российского общества. Во-вторых, если до 1991 г. она развивалась преимущественно в рамках одной господствующей теоретико-концептуальной парадигмы, то после 1991 г. происходит наводнение исторической науки сразу всеми существующими концепциями исторического развития, в том числе "бесконцептуальным", т.е. чисто эмпирическим подходом. Хотя, конечно, большинство из этих концепций появились не на пустом месте, а существовали в скрытой форме как объяснительная тенденция и раньше, когда были созданы основные идейные и эмпирические предпосылки их возникновения.
   По всей видимости, можно обозначить этап развития новейшей историографии: с конца 1980-х по настоящее время. Данный период исторического времени характеризуется для исторической науки минимумом идеологического контроля со стороны государства. По мере же приближения к сегодняшнему дню снова наблюдается, на наш взгляд, возрастающее стремление со стороны государства найти новые формы контроля и идеологического использования исторической науки в целях формирования нужного власти содержания общественного сознания и управления им. Этот процесс накладывается на процесс выздоровления исторической науки.
   Таким образом, этап новейшей историографии характеризовался, прежде всего, расширением предмета исторической литературы, привлечением в ряде исторических исследований15 общественного мнения к так называемым "фигурам умолчания" и "белым пятнам" отечественной истории, т.е. к ряду политических событий и деятелей, связанных с историей становления и деятельноb Гражданская война в России: перекресток мнений. М., 1994; Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России. 1905 -1917 гг. М., 1990; Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму.(1917 -1929 гг.). М., 1994; Денисов С.В. Белая Россия. СПб., 1991; Федюк В.П. Деникинская диктатура и ее крах. Ярославль, 1990; Карпенко С.В. Крах последнего белого диктатора. М., 1990; Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России. М., 1990; Поляков Ю.А. Гражданская война в России (Поиски нового видения) II История СССР. 1990 и др. сти белого движения на Юге России. Выявленные факты противопоставлялись мифологизированной официальной истории гражданской войны и российского общества. Таким образом, качественное изменение историографии истории гражданской войны в этот период явилось побочным результатом идеологической работы КПСС по трансформации общественного сознания советского общества. Однако, на наш взгляд, отход от традиционных подходов давался довольно непросто. В исследовательской литературе часто совмещались различные оценки программы и практики белого движения на Юге страны, отражавшие и прежние мифологизированные концепции, и появление новых веяний в изучении этого периода истории. Тем не менее, возрос интерес к исследованию социально-экономического положения различных социальных сил, составляющих белое движение на Юге России, в частности казачества, иногородних, интеллигенции и т.д.16
   Новейший период развития отечественной историографии принес в изучение истории белого движения, его социально-экономической основы, ряд новых для современной отечественной историографии концепций. Это, прежде всего, концепция "альтернативной истории" и "концепция модернизации". Они позволили рассмотреть проблемы белого движения, в том числе и социально-экономические в более широком контексте. При этом, данные концепции рассматривают существенно иначе ход исторического процесса, чем, например, формационная теория, что позволяет им описать ту часть исторической реальности, которая не попадала ранее в предмет исследования специалистов.
   Таким образом, в конечном счете, новый период историографии был связан с либеральными изменениями, начавшимися с 1990-х гг. Под их влиянием в ряде исследований, наметился пересмотр общих концептуальных положений, определяющих фундаментальные теоретико-методологические хаlf' Куценко И.Я. Кубанское казачество. Краснодар, 1993; Венков А.В. Донское казачество в гражданской войне (1918-1920 гг.). Ростов-н/Д., 1992; Решетова Н.А. Интеллигенция Дона и революция.(1917 - первая половина 20-х гг.). М., 1997 и др. рактеристики исследуемого периода,17 а также началась разработка принципиально нового направления исследований, связанного с изучением белого движения, как не сложившейся политической и социально-экономической альтернативы большевизму и истории, его противостояния большевистскому режи
   1 R му на социально-экономическом фронте. Здесь на первый план выходила проблема соотношения программных установок и практики белых режимов на Юге России. Хотя именно главный, на наш взгляд, элемент - сама социально-экономическая программа белого движения на Юге России, так и не стала до сего дня предметом пристального исторического анализа.
   Исследователи также проявляли заметный интерес к вопросу возможного и в дальнейшем, после гражданской войны, сохранения белой государственности с ее социально-экономической программой - альтернативной большевизму. Однако основное противоречие их концептуального подхода заключалось в том, что они же подчеркивали невозможность политического компромисса между большевиками и белым движением. В то же время несомненным достоинством многих работ данного периода является то, что их авторы в основном уже освободились от предвзятых идеологических оценок и пытались разобраться в мотивах политической и социально-экономической деятельности политических лидеров и правительств белого Юга.19 Среди новых
   17 Ушаков А. И. Белый Юг, ноябрь 1919 - ноябрь 1920. М., 1997; Павлюченков С.А. Военный коммунизм в России: власть и массы. М., 1997; Яблочкина И.В. Рецидивы гражданской войны. Антигосударственные вооруженные выступления и повстанческие движения в Советской России. 1921-1925 гг. М., 2000; Зайцев А.А. Изменения в социальной психологии казачества в годы Октября и гражданской войны. М., 1991; Шишкин В.А. Власть, политика, экономика. Послереволюционная Россия (1917-1928гг.). СПб., 1997; и др.
   18 Бутаков Я.А. Белое движение на Юге России: Концепция и практика государственного строительства (конец 1917 --начало 1920 гг.). М., 2000; Ермаков В.П., Линец С.И. О некоторых причинах поражения Белого движения в годы Гражданской войны // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. 1997; Трукан Г.А Антибольшевистские правительства России. М., 2000; Славинг В. Гражданская война в России Белые армии. М., 2003; Карпенко С.В. Очерки истории Белого движения на Юге России (1917-1920 гг.). 2-е изд. испр. М., 2003; Кара-Мурза С.Г. Гражданская война (1918-1921 гг.). Урок для XXI века. М., 2003; Цветков В.Ж. Белогвардейская альтернатива: как собирались обустроить Россию Колчак, Деникин и Врангель // Родина. 2004. и др.
   14 Иоффе Г.З. Семнадцатый год. Ленин, Керенский, Корнилов. М, 1995; Устинкин С. В. Трагедия белой гвардии. Н.Новгород, 1995; Устинкин С.В. Красные и Белые. // Драма российской истории, большевики и революция. М, 2002; Венков А.В. Антибольшевистское движение на Юге России на начальном этапе Гражданской войны. Ростов н/Д, 1995; Козлов А.И. Антон Иванович Деникин // Вопросы истории. 1995. N10; Козлов А И Генерал Деникин. Ростов-н/Д, 2000; Ипполитов Г.М. Деникин. М., 2000; Цветков В.Ж. Петр Николаевич Врангель // Вопросы истории. 1997. N7 и др. тем отметим изучение деятельности отдельных органов управления белых, направленной на организацию хозяйственной жизни в белом тылу, которая ранее практически оставалась вне поля зрения исследователей. В частности, укажем на работы по истории белого движения Бортневского В.Р. и Зиминой В.Д.20
   В новейший период значительно выросло количество монографической литературы, кандидатских и докторских исследований по истории белого движения, качественно изменился характер этих исследований. В контексте проводимого исследования в отдельный блок работ выделим труды, в которых, проделав огромную работу по исследованию вновь открывшейся базы данных, ученые по-иному взглянули на многие факты социально-экономической поли
   91 тики и практики белого движения на Юге России. Но наряду с этим, анализируя историографию того времени, нельзя не отметить, что происходил ярко выраженный процесс смены оценок политической и социально-экономической политики белого движения на Юге России, с негативных, на преимущественно позитивные, при явной на наш взгляд, идеализации и белого движения и деятельности его руководителей. Как нам представляется, такая логика исследования повторяет логику большинства работ по истории белого движения предшествующего советского периода. В ряде случаев наблюдалась лишь знаковая переоценка, что представляется не вполне продуктивным в плане выявления истинных социально-экономических черт и политической природы бе
   211 Бортневский В. Р. Белое дело- Люди и события. СПб., 1993; Зимина В.Д. Белое движение в годы гражданской войны. Волгоград, 1995 и др.
   21 Венков А.В Антибольшевистское движение на Юге России (1917 - 1920 гг.) // Дисс. док. ист. наук. Ростов-на-Дону, 1996; Бутаков Я.А Добровольческая армия и Вооруженные силы Юга России (концепции и практика государственного строительства (дек 1917- март 1920) // Дисс.канд. ист. наук. М., 1998, Дишин
   A.В Деятельность правительства Вооруженных сил Юга России в Крыму (апрель - ноябрь 1920 г): исторический аспект// Дисс. канд. ист. наук. Санкт-Петербург, 1998, Ипполитов Г.М. Военная и политическая деятельность А.И. Деникина (1890 - 1947 гг.) // Дисс. док. ист. наук. М., 2000; Зимина В. Д. Белое движение и российская государственность в период Гражданской войны // Дисс. док. ист.наук. Волгоград, 1998; Федюк
   B.П. Белое движение на Юге России 1917-1920 гг. // Дисс. док. ист. наук. Ярославль, 1995; Слободин В.П. Белое движение в годы Гражданской войны в России- (сущность, эволюция, итоги, 1917-1922гг) // Дисс.канд.ист.наук. М., 1994; Лукманов А.Х. Деятельность общероссийских партий в армии февраль-октябрь 1917 // Дисс.док. ист.наук. М., 2000; Сухенко А.Д. Добровольческое движение на Юге России-(1917-1920 гг.)//Дисс. канд ист.наук. Ростов н/Д, 2000; Тормозов B.T. Белое движение в Гражданской войне: (историография проблемы, 1918-1998 гг.) // Дисс.док. ист. наук. М, 1998; Цветков В.Ж. Аграрная политика в белогвардейских правительств Деникина и Врангеля, 1919-1920 гг. // Дисс. канд. ист. наук. М., 1996 и др. лого движения. В данной связи мы согласны с выводом историков, полагающих, что "такого рода объяснения не дают ровным счетом никакого понимания реального процесса. Для того, чтобы понять этот процесс, необходимо очистить его от тех идеологических оболочек, в которых его воспринимали современники".22
   Особо следует сказать и о зарубежной литературе. К сожалению, применительно к некоторой ее части следует признать, что ее характерными чертами стали: отсутствие полноценного научно-справочного аппарата, публицистичность содержания, неопределенность понятийно-категориального аппарата исследования, а, в общем - несоответствие ее требованиям академических исследований. В первую очередь это относится к работам Р. Пайпса о русской революции и истории становления белого движения. На наш взгляд, основной их целью является не поиск истины, а формирование у читателя определенного, идеологизированного взгляда на исторические события. Анализ собранного подобными авторами фактического материала отличается таким высоким уровнем тенденциозности и субъективизма, что их критика выходит за рамки историографической необходимости. В этом случае возможна лишь констатация объективных и субъективных элементов в данных работах, которые ставят
   23 их за пределы собственно научного знания. " Но это, конечно, не отменяет того, что они - образцовые, трудоемкие и добротные идеологические произведения и мы не отвергаем ценного вклада в изучение белого движения целого ряда зарубежных исследователей по истории гражданской войны в России.24
   В целом исследования новейшего периода охватили большинство политических и социально-экономических проблем белого юга, существенно
   22 Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: Субъективные заметки об истории советского общества. М., 1992.
   2:1 Пайпс Р. Русская революция. В 2-х ч. Ч. 1-2. М, 1994; Пайпс Р. Россия при большевиках. М., 1997.
   24 Кенез П. Идеология Белого движения. М., 1994; Идеология Белого движения. // Россия в XX веке Историки мира спорят. М., 1994; Lincoln В. Red victory A History of the Russian civil war. N.Y., 1989; Brovkin V. Identity, Allegiance and Participotion m the Russian Civil War II European History. 1992. Vol. 22. N4; Lewin M. The Civil War: Dynamics and Legasy // Party, State, and Society in Russian Civil War. Exploration in Social History. Bloom-ington, Indianapolis, 1989; Фицпатрик III. Гражданская война в советской истории: западная историография и интерпретация. // Гражданская война в России, перекресток мнений. М., 1994 и др. возрос интерес к самой истории белого движения. В эти годы сделан не только важный шаг в дальнейшем научном исследовании социально-экономической программы и социально-экономической политики белого движения на Юге России, ее отдельных элементов, но и в изучении социально-экономической системы белого Юга как единого целого. В этот историографический период начинается качественно новый этап изучения проблемы. Он связан с постановкой самой проблемы социально-экономической программы белого движения на Юге России как исторического феномена и с первыми попытками ее монографического исследования.
   Таким образом, изучение особенностей социально-экономической политики белого движения на Юге России в отечественной зарубежной историографии прошло сложный и противоречивый путь от публицистических работ крайне идеологизированного содержания до последовательно научных монографических исследований; от изучения отдельных аспектов этой темы до ее осознания и постановки в качестве самостоятельной исследовательской задачи; от ее рассмотрения только в качестве составной части общей политики белых режимов до формирования условий для отдельного ее исследования и анализа. Так, что анализ предметной области специальных исторических исследований позволяет сделать вывод о том, что большинство отдельных аспектов социально-экономической политики белого движения на Юге России представлено в научной историографии.
   Вместе с тем, за кадром приведенных выше исторических исследований осталась проблема формирования и реализации социально-экономической программы белого движения. В ее исторической целостности данная проблема еще не ставилась отечественными историками.
   Таким образом, изучение проблемы формирования социально-экономической программы белого движения на Юге России является, на наш взгляд, научно актуальным.
   С учетом этого, автор определил в качестве объекта своего исследования социально-экономической программу белого движения на Юге России.
   Целью нашего исследования является комплексное изучение особенностей разработки и реализации социально-экономической программы белого движения на Юге России.
   Для достижения поставленной цели, автор определил следующие основные задачи исследования:
   - рассмотреть особенности формирования социально-экономической программы белого движения на Юге России в годы гражданской войны;
   - проанализировать комплекс мероприятий правительств белого Юга в экономической и социальной сферах в 1918-1920 гг.;
   - изучить социально-экономическую политику белого Юга в оценках идеологов и современников белого движения.
   Определяя хронологические границы исследования мы представляем их некоторую условность и размытость (как, впрочем, и относительность любых хронологических границ социальных процессов, изучающихся исторической наукой). На наш взгляд, они определяется понятием российский Юг, в период качественного изменения российского общества, когда границы всех процессов весьма подвижны и накладываются друг на друга.
   В нашем исследовании мы исходим из представления о том, что в целом формирование и реализация социально-экономической программы белого движения на Юге России - это сложный исторический процесс разложения, "умирания" старой социально-экономической системы и процесс формирования новой, который проходил в широких хронологических границах. Его содержанием было постепенное, асинхронное, волнообразное изменение всех элементов социально-экономической системы российского общества.
   Изучаемый нами период мы рассматриваем только как начальный этап длительного процесса качественного изменения социально-экономической системы, существовавшей ранее в российском обществе и государстве. При этом период Октября 1918 - 1920 гг. имеет самостоятельное значение. Во время широкомасштабного гражданского конфликта в общих чертах решался главный вопрос - вопрос о высшей государственной власти в стране и постепенно исчезли другие территориально-политические субъекты, претендовавшие на всероссийскую власть. И хотя вооруженная борьба и политическое подполье встречались и в последующей истории Советской России, но качественный перелом произошел, как нам представляется, именно в границах изучаемого периода.
   В этих хронологических границах произошло формирование политических и общественных институтов нового государства и распад тех политических и социально-экономических систем, которые представляли собой альтернативу устанавливаемому большевиками общественному строю.
   Территориальные рамки исследования определены в соответствии со складывавшимся административно-территориальным делением российского Юга.
   Методологическую основу диссертации составили научные принципы объективности и историзма, основанные на признании вариативности исторического процесса, исходящие из приоритета фактов, документальных свидетельств, предусматривающие отказ от политической заданности. Теоретическая основа исследования определена комплексом исторических, политологических, философских трудов.
   Представляется целесообразным избрать проблемно-хронологический метод изложения результатов исследования, поскольку это дает возможность избежать повторного освещения одних и тех же сюжетов, более емко и разносторонне представить выявленные и обобщенные материалы диссертационной работы.
   В работе использовался также историко-генетический метод. Суть его состоит в последовательном раскрытии свойств, функций, основных сторон анализируемого предмета исследования. При этом изучаемый предмет отражается в наиболее конкретной форме. По своей логической природе историко-генетический метод конкретно-исторического исследования является аналитически-индуктивным, а по форме выражения исторического материала - описательным. Это позволяет показать причинно-следственные связи развития исторических событий как со стороны их уникальности и неповторимости, так и со стороны содержания исторического процесса (как общее, повторяющееся вне зависимости от типа цивилизации и общества).
   Источниковую базу работы составили как опубликованные, так и архивные материалы. Проведенный анализ источниковой базы позволяет отметить наличие определенного объема опубликованных источников по предмету исследования. Но все же в работе мы опираемся, прежде всего, на неопубликованные источники. Опубликованные же источники используются нами, главным образом, только для уточнения некоторых деталей и исторических сюжетов изучаемого процесса.
   Важнейшей группой опубликованных источников являются составленные исследователями сборники, отражающие события февральской и октябрьской революций, гражданской войны, становление белых режимов в России и ряда других исторических процессов. Они являются как самостоятельным видом исследования, так и важнейшим видом источников для других исследований. Данные сборники документов по истории гражданской войны выступают для нашей работы своеобразной временной сеткой периода возникновения белых режимов на Юге России.25 Второй крупный блок составили документы, содержащие материалы о событиях гражданской войны на Юге России." ъ В огне гражданской войны. Сб. докум. и матер. Одесса, 1962; Документы по истории гражданской войны в СССР.Т. 1. М., 1940; Из истории гражданской войны в СССР. Сб. документов. М., I960; История Отечества в документах, 1917 - 1993 гг. Ч. 1. 1917-1920 гг. М., 1994; Владимирова В. Революция 1917 года: Хроника событий. В 6-ти т. Т. 1-6. М.Л., 1924-1929; Владимирова В. Революция 1917 года. Хроника событий. В 6-ти т. М., 1923; Великая Октябрьская социалистическая революция: Хроника событий. В 4-х т. М., 19571961; Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. 1870-1924. В 12-ти т. М., 1972-1975; Архив русской революции. В 22 т. М., 1991. Сибирская Вандея: документы: в 2т. /Междунар. Фонд "Демократия", Под общ. ред. Яковлева А. Н. Т. 1.: 1919 - 1920. /Сост. Шишкин В. И., М., 2000 и др.
   26 Борьба с каледенщиной: По документам белых. Декабрь 1917 - январь 1918 г. Ростов-н/Д., 1929; Борьба трудящихся масс за установление и упрочение Советской власти на Ставрополье (1917 - апрель 1921 гг.). Сб. докум. и матер.2 изд. Ставрополь, 1968; Борьба за Советскую власть на Кубани в 1917 - 1920 гг.: Сб.
   Третью группу опубликованных источников составляют документы политических сил и партий, непосредственно участвующих в гражданской войне, характеризующие основные параметры политических субъектов того време
   97 ни." Отдельно следует выделить труды руководителей большевистской паро С тии и советского государства.
   Четвертой значительной группой источников являются документы высших региональных и государственных органов белого Юга, отразившие основные этапы становления и реализации социально-экономической программы белого движения на Юге России, основные сферы и методы деятельности в социально-экономической сфере белых правительств, а также документы, отражающие деятельность общероссийских органов власти и советского правительства.29 Важной самостоятельной источниковой группой являются также документы по социальной истории, вышедшие в последние годы, содержащие обширные материалы, передающие отношение населения к социально
   ПЛ экономическим мероприятиям как белых, так и красных правительств.* док. и матер. Краснодар, 1957; Борьба за власть Советов на Дону.(1917-1920 гг.): Сб. документов. Ростов-н/Д., 1957; Борьба за Советскую власть в Сев. Осетии: Сб. документов и материалов. Орджоникидзе, 1972; Борьба советского народа с интервентами и белогвардейцами на Юге России. Ростов-н/Д., 1962; Екатерино-дар - Краснодар. Два века города в датах, событиях и воспоминаниях. Материалы летописи. Краснодар, 1993; Кубанская ЧК. Органы государственной безопасности в документах и воспоминаниях. Краснодар, 1997; Провинциальная ЧК. Харьков, 1994 и др.
   27 Белое движение. Каталог коллекции листовок (1917-1920 гг.). СПб., 2000; Партийная этика. Документы и материалы дисскуссии 20-х гг. М., 1989 и др.
   28 Ленин В.И. Полное собрание соч. Т. 33, 35, 37, 38, 39, 40, 41, 42. М" 1974. Сталин. И. В. Полное собрание сочинений в 13 т. Ноябрь 1917-1920 М., 1947 и др.
   29Архив русской революции. Берлин, 1926; Белый Крым 1920 г.: Мемуары и документы. М., 1990; Всероссийское Учредительное собрание. Стенографический отчет. Репринтное воспроизведение издания 1918 г. Киев, 1991; Декреты Советской власти. В 12-ти т. М., 1957-1986; Протоколы и постановления Центрального Комитета Балтийского флота. 1917-1918. М., Л., 1963; Генкина Э.Б. Протоколы Совнаркома РСФСР как исторический источник для изучения государственной деятельности В.И.Ленина М., 1982; Источниковедение истории Великого Октября. М., 1977; Лавров B.M. Источники по истории Чрезвычайного и 2-го Всероссийского съездов Советов крестьянских депутатов. Дисс. к.
   Rolutq йЭ^бдщ Д|исьма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. / Отв. Ред. А. К. Соколов. М., 1997; Сибирская вандея. 1919-1920. Документы . В 2-х т. Под ред. Акад. А. Н. Яковлева; состав. В. И. Шишкин. М.,2000; Крестьянские истории: Российская деревня 20-х годов в письмах и документах. М., 2001; Питерские рабочие и "диктатура пролетариата". Октябрь 1917 - 1929. СПб., 2000; Власть и интеллигенция в Сибирской провинции (конец 1919- 1925 гг.). Новосибирск, 1996; Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. ("Антоновщина"). Тамбов, 1994; Ленину о Ленине: Письма 1918 -1921 гг. //Неизвестная Россия, XX век. М., 1992; Москва в ноябре 1919 года: Сочинения учащихся научно-популярного отделения Университета им. А. Л. Шанявского// Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII--XX вв. М.,1992; Письма из прошлого, октябрь 1917-го - начало 1918 г. //Свободная мысль. М., 1992; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД, 1918-1939:Документы и материалы/Составители Л. Борисова, В. Данилов, Н. Ивницкий, В. Кондрашин, Т. Голышкина, В. Гусарченко, А. Николаев, H. Тархова, М., 2000; Письма во власть. 1917-1927. М., 1998; Крестьянское
   В качестве шестой группы источников, представляющих важность для нашего исследования, выступают опубликованные мемуары политических деятелей и лидеров белого движения, а также большевистского режима, которые позволяют дать анализ субъективной стороны процесса становления и реализации социально-экономической программы белого движения на Юге России, охарактеризовать социально-экономические цели, политические мотивы, ценности и принципы действовавших тогда основных политических фигур и направлений.31
   Особую группу опубликованных источников составляет периодическая печать. В ней более полно отражены материалы процесса ликвидации социальных и экономических основ большевистской власти на Юге России и формирования новой системы социально-экономических отношений, связанных с белой государственностью на Юге России в 1918-1920 гг., а затем про
   32 цесс ее распада.
   Среди источников этой группы следует особо выделить региональные периодические издания краев и областей."
   Николаев, Н. Тархова, М., 2000; Письма во власть. 1917-1927. М., 1998; Крестьянское движение в Тамбовской губернии. 1917 - 1918. М., 2003; Крестьянское движение в Поволжье. 1919-1922 гг. М., 2002; Письма во власть. 1917-1927. Сост. А.Я. Лившин, И.Б. Орлов. М., 1998; Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. /Отв. Ред. А. К. Соколов. М. 1997; Питерские рабочие и "диктатура пролетариата". Октябрь 1917-1929. Сборник документов. СПб,2000; Крестьянские истории: Российская деревня 20-х годов в письмах и документах/ Сост. С. С. Крюкова. М., 2001; Лившин А. Я., Орлов И. Б. Власть и общество:диалог в письмах. М., 2002; Россия в XX веке: Люди, идеи, власть / Отв. Ред. А. К. Соколов, В. М. Козьменко. М, 2002 и др.
   11 Деникин А. И. Очерки русской смуты: Крушение власти и армии. Февраль - сентябрь 1917. Мн., 2002.; Деникин А. И. Очерки русской смуты: Борьба генерала Корнилова. Август 1917- апрель 1918. Мн., 2002.; Деникин А.И. Очерки русской смуты: Белое движение и борьба добровольческой армии. Май - октябрь 1918. Мн., 2002.; Деникин А. И. Очерки русской смуты: Вооруженные силы юга России. Распад Российской империи. Октябрь 1918-январь 1919. Мн., 2002; Деникин А.И. Очерки русской смуты: Вооруженные силы юга России. Заключительный период борьбы. Январь 1919 - март 1920. Мн., 2002; Трубецкой С.Е. Минувшее. М., 1991; Врангель П. Записки. Ноябрь 1916 г. - ноябрь 1920 г. Т. 1. Мн., 2002; Врангель П. Записки. Ноябрь 1916 г. - ноябрь 1920 г. Т. 2. Мн., 2002; Туркул А.В. Дроздовцы в огне. Л., 1991; Шульгин В. Годы. Дни. 1920 г. М., 1990; Шкуро А., Краснов П., Врангель П., Донсков П. Трагедия казачества. М., 1994; Шульгин В. В. Дни. 1920. М., 1989; Шульгин В. В. Три столицы. М., 1991; Харламов В. А. Казачий депутат Государственной Думы (1906-1917). СПб.; Этих дней не смолкнет слава. Воспоминания участников гражданской войны. М., 1958; Троцкий Л.Д. Избранные доклады, речи, резолюции. М., 1923; Троцкий Л.Д. История русской революции: в 2 т. M., 1997; и др.
   32 Газеты "Правда", "Великая Россия", "Спутник коммуниста", "Жизнь" Беднота. М., 1918-1922; Безбожник: Орган Центр, совета Союза воинствующих безбожников СССР. М., 1920; Газета Рабочего и крестьянского правительства: Офиц. орган CHK. Пг., 1917-1918; Голос революции. Пг., 1917-1918; Гражданская война. Казань, 1918 и др. вГазеты "Утро Дона", "Власть Советов", "Вольный Дон", "Вольная Кубань" и др.
   В целом группа опубликованных источников многочисленна и репрезентативна для решения поставленных научно-познавательных задач. Вместе с тем полнота и глубина исследования требует выявления и привлечения для решения отдельных проблем пока еще неопубликованных источников.
   В центральных архивах России (РГАСПИ, ГАРФ) хранятся материалы, отражающие деятельность высших органов государственной власти белого Юга: канцелярии Главнокомандующего Вооруженных сил на Юге России, Особого совещания и т.д.
   Значительный интерес представляют документы и материалы Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ). Представленные в этом архиве фонды (Ф. 446, 439, 103, 104, 1255, 1256, 1257, 4085, 5913) позволяют более точно восстановить процесс формирования и реализации социально-экономической программы белого движения на Юге России. Содержащиеся в данных фондах циркуляры, докладные записки, телеграммы, письма, запросы, отчеты и другие формы документации содержат сведения, раскрывающие принципы, формы и методы формирования социально-экономической системы белого Юга.
   Важной группой неопубликованных источников являются документы центральных партийных и государственных органов советского режима, содержащиеся в фондах Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ). Степень полноты их существенно различается, но взятые вместе они позволяют значительно дополнить источниковую базу исследования.
   Особое значение для исследования имел фонд (Ф.17) РГАСПИ, содержащий разнообразные документы по истории белого движения, программные установки белой власти на Юге России.
   Подавляющее большинство документов, характеризующих социально-экономической программу белого движения на Юге России, находится в региональных архивах ЮФО. Так, в государственном архиве ставропольского края (ГАСК) отложились материалы относительно социально-экономических мероприятий Вооруженных сил на Юге России, в Ставропольской губернии достаточно длительное время управляемой правительством генерала А.И. Деникина (Ф.1019, Р-109, 2061, Р-134, Р-720, Р-163).
   В государственном архиве Краснодарского края (ГАКК) содержатся сведения о социально-экономической политике местного краевого правительства, Кубанской Рады и других местных органов власти. (Ф. Р-411, 1542, 1547, Р-105, Р-102, Р-158). В государственном архиве Ростовской области (ГАРО) содержатся материалы относительно социально-экономической программы Особого совещания - правительства при Главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России, располагавшемся в городе Ростове на Дону - столице белого Юга. (Ф. Р-97, Р-2599).
   Таким образом, несмотря на неполноту каждой из представленных групп источников, взятые в комплексе, они дают возможность выявить основные элементы процесса формирования политической системы Советской России в период октября 1917-1920 гг.
   Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые на основе обширного круга источников проведено конкретно-историческое изучение процессов формирования и реализации социально-экономической программы белого движения на Юге России в 1918-1920 гг.
   Исследованием установлено, что, в первую очередь, эта программа строилась на идее отрицания и исходила из необходимости ликвидации того, что было сделано большевиками после революции 1917г. При этом она в ограниченной степени учитывала те новые социально-экономические реалии, которые уже сформировались в ходе революции. По существу она была скорее эвокацией старого социально-экономического уклада, чем формированием новой системы социальных и экономических отношений.
   Автор доказал, что программа белых оказалась крайне противоречивой. Определяясь, в первую очередь, характером социальных и политических сил, принявших деятельное участие в ее формировании, с одной стороны, она предусматривала возвращение к свободному предпринимательству и рыночным отношениям во всех сферах экономической жизнедеятельности, устранение монополии государства в области экономики. Однако, с другой стороны, отстаивая интересы прежних собственников, программа шла вразрез со взглядами основной массы населения, прежде всего, крестьянства, что не способствовало реализации концепции единства всех социальных слоев российского общества в деле воссоздания традиционной государственности и восстановления единой неделимой России.
   Исследование показало, что, не имея возможности совершенно игнорировать неизбежные перемены, белые правительства полагали необходимым осуществить ряд косметических мер, допускавших инициативу низов, в частности, в рамках профсоюзов и пр. Под влиянием условий военного времени они также делали ставку на усиление государственного регулирования отдельных сфер экономики, в частности, настаивали на монополии внешней торговли вплоть до прекращения войны.
   Документально установлено, что в условиях войны программные цели белых в социально-экономической сфере осуществить было практически невозможно ввиду отсутствия необходимого единства сил, составлявших белое движение. Это вело к деформациям и многочисленным отклонениям от программных документов. В то же время провалу мероприятий белого движения способствовал тот институциональный и организационный хаос, который установился на подконтрольных ему территориях, где, по существу, не удалось создать единое экономическое пространство.
   Исследование показало, что несовершенство социально-экономической программы белого движения было очевидным для значительной части его участников и стало одной из причин его поражения. При этом упование на диктатуру и военное правление не отвечало чаяниям даже большинства казачьего населения. В целом социально-экономическая программа белого Юга не обладала тем позитивным потенциалом самореализации, который мог бы создать альтернативу большевизму, была обречена на провал.
   Практическая значимость данного исследования может, на наш взгляд, заключаться в использовании его как основы для продолжения конкретно-исторического изучения различных сторон социально-экономической сферы российского общества в годы гражданской войны, а также для более глубокого и многостороннего изучения белого движения на Юге России, взятого в его противоречивой целостности. Сам результат нашего исследования может рассматриваться также как постановка проблемы будущих исследований, поскольку многие вопросы в силу целого ряда объективных и субъективных причин могли быть только поставлены, намечены или обозначены. Анализ становления и реализации социально-экономической программы белого движения на Юге России, кроме того, может рассматриваться и как материал для решения более общих проблем обществоведения, в частности, проблем социальных и экономических закономерностей существующих политических режимов, диалектики общего и особенного в историческом пути России.
   Результаты данного исследования могут быть также использованы в учебном процессе, в практике чтения лекционных курсов и проведения семинарских занятий в вузах, в работе по распространению и популяризации знаний по отечественной истории среди населения.
   Апробация исследования. Результаты диссертации изложены в публикациях автора, в сообщениях и докладах на научных конференциях.
   Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех разделов, заключения и списка использованных источников и литературы.
   Заключение: 
   Заключение
   Рассматривая особенности формирования социально-экономической программы белых правительств на юге России необходимо отметить, что данная программа определялась общими политическими и идеологическими установками белого движения и отражала те цели и задачи, которые оно ставило перед собой в гражданской войне в России. Эти цели включали в себя борьбу с большевизмом до его полной военной и политической ликвидации и возвращение к одной из моделей общественного и государственного устройства России, существовавших до Октября 1917 г. Социально-экономическая программа белого движения также определялась теми политическими и социальными силами, которые формировали его на протяжении гражданской войны. Применительно к российскому Югу это был достаточно пестрый аспект политических партий и движений различной политической направленности: от правовых монархистов, до умеренных социалистов.
   Важнейшую роль в формировании основ этой программы сыграла либеральная российская интеллигенция в лице партии кадетов, представители которых в своем большинстве и входили в состав правительства Белого Юга сформированного Деникиным - Особого совещания. Неоднородность этого правительства включавшего в себя как монархические, военные так и либеральные элементы в полной мере отразилась на социально-экономической программе белого движения в годы гражданской войны. Стороны, участвующие в принятии социально-политических решений в белом движении, ни как не могли прийти к взаимному согласию по стратегических направлениям внутренней и внешней политики Белого Юга, что в полной мере нашло отражение в программах документах белых по социальным и экономическим вопросам.
   В общем смысле эта программа представляла собой альтернативу социально-экономическим установкам большевистского правительства и исходила из необходимости ликвидации всего того, что было сделано большевиками после революции 1917 г. Вместе с тем она предполагала определенный учет тех социально-экономических реальностей, которые уже сформировались после двух российских революций, но лишь в некоторой весьма ограниченной степени. В общих чертах социально-экономическая программа Белого движения на юге России предполагала возвращение к тем традиционным социально-экономическим основам, которые существовали до начала революции 1917 г. В социальном плане белое движение исходило из концепции единства всех социальных слоев российского общества в деле воссоздания традиционной российской государственности и восстановления единство России и предполагало сотрудничество между различными слоями российского общества на путях национального возрождения.
   Его программа также предполагала возвращение к традиционным православным ценностям и предоставление автономии национальным меньшинствам в рамках единой России. При этом обращалось внимание на то, что те классы, которые получили социальные преимущества и привилегии после революции 1917 г. должны отказаться от них во имя интересов всего российского общества. При этом форма государственного и общественного устройства России, должна была определить только по завершению борьбы с большевизмом. Декларировалось равенство всех граждан России независимо от их социального происхождения и политической принадлежности, провозглашалось соблюдение всех демократических прав и слобод, возвращения ценностей, характерных для западной модели социальной и государственно-политической организации общества.
   Социально-экономическая часть программы белого движения определялась в первую очередь характером тех социальных и политических сил принявших деятельное участие в ее формировании, а именно: российского офицерства, либеральной интеллигенции, предпринимательских и торгово-промышленных кругов российского общества, казачества, духовенства и т. д.
   Программа предполагала возвращение к свободному предпринимательству и рыночным отношениям во всех сферах экономической жизнедеятельности общества, устранение монополии государства в области производства товаров народного потребления и продовольствия, снятие ограничений и барьеров, введенных в отношении свободного рынка большевистскими властями. Предполагала она и ряд мер по разрешению аграрного вопроса, но опять же в русле той политической и идеологической концепции, которая господствовала в среде идеологов белого дела. В отношении аграрного вопроса это означало возвращение прав законных владельцев и собственников земли с некоторой отсрочкой их вступления в права собственности вызванной чрезвычайными обстоятельствами гражданской войны, а также аренду их земель свободными производителями после внесения соответствующей арендной платы в денежном эквиваленте или произведенной сельскохозяйственной продукции. Лишь в отношении земельных излишков крупных поместий социально-экономическая программа белого движения предполагал их отчуждение в пользу малоземельных крестьян, но только за соответствующую плату.
   Таким образом, данная программа в отношении аграрного вопроса была полной противоположностью большевистской, которая предусматривала немедленную и безвозмездную передачу всего имеющегося земельного фонда в руки крестьянства и раздел помещичьих владений. Правда, правительство Врангеля в белом Крыму пытавшееся проводить "левую политику правыми руками" пошло в отношении аграрного вопроса значительно дальше, чем Особое совещание генерала Деникина. В конечном счете, здесь предполагалось узаконение занятых в настоящей момент крестьянами земель и признание за ними на них прав собственности, если размер земельных наделов не превышал установленные нормы.
   Но и этот закон предполагал достаточно сложную процедуру оформления передела земельных наделов крестьянам. В отношении рабочего вопроса социально-экономическая программа предполагала возвращение промышленных предприятий в частные руки в ряде случаев прежним владельцам и установление государственного контроля над теми из них, которые имели важное военно-промышленное значение.
   Не имея возможности полностью игнорировать те изменения, которые произошли после двух русских революций в рабочем законодательстве, белые предполагали также как и их политические противники перехода к 8-ми часовому рабочему дню, разрешения деятельности профсоюзов на предприятиях. Однако их программа в данной области исходила из того, что необходимо прекратить всякие эксперименты с передачей заводов и фабрик в общественную собственность и новой социалистической организации промышленного производства. Предполагалась и сокращение тех социальных гарантий со стороны государства, которые рабочие получили от нового советского правительства и вообще ограничения прав рабочих в отношении тех предприятий, на которых они трудятся. В области торговли предполагалось возродить свободных рынок промышленных товаров и продовольствия, отмену хлебной монополии, разрешения свободной торговли внутри областей занятых белым движением. В отношении же внешней торговли предусматривалась монополия государства на внешнюю торговлю вплоть до прекращения действий, вызванных чрезвычайными обстоятельствами гражданской войны.
   По существу данная программа была скорее эвокацией старого социально-экономическому уклада, чем формированием новой системы социальных и экономических отношений. Она не предусматривала каких-либо новшеств и новаций в социально-экономической сфере, а представляла собой слегка модернизированный прежний вариант социально-экономической организации общества.
   В отличие от большевистской ей явно не хватало новых идей и концепций, а, кроме того, отсутствие общей политической и идеологической платформы в белом движение вызывало в отношении ее отдельных положений многочисленные споры и конфликты, препятствующие ее окончательному утверждению и реализации в качестве целостной социально-экономической политики, что в конечно итоге и обусловило хаотичность ее проведения в жизнь, не последовательность и нерешительность в осуществлении тех социально-экономических мероприятиях которые уже были приняты правительствами белого Юга.
   Рассматривая характер мероприятий правительства белого Юга в социальной и экономической сферах на подконтрольных ему территориях необходимо отметить, что программные заявления правительств белого юга мало совпадали с той реальной политикой, которые они проводили на занятых ими территориях. Реализация программных установок белых встречалось с рядом трудностей объективного плана. Свою социально-экономическую политику белые должны были проводить в чрезвычайных условиях гражданской войны, которые предполагали собственную логику развития социально-экономических процессов.
   В реальности гражданской войны программные цели белых в социально-экономической области осуществить было практически не возможно, в виду чрезвычайных условий существования белой власти, что вместе с субъективными причинами, такими как отсутствие политического и идеологического единства сил, составляющих белое движение привело к деформациям и многочисленным отклонения от программных документов белого дела.
   Данные причины обусловили постепенный отход белых в повседневной социально-политической практике от провозглашенных ими социально-экономических принципов. Их социально-экономическая политика в тылу действующих армий, несмотря на декларируемую официально альтернативность большевизму, была вынуждена нередко обращать к тем же формам и методам организации социальной и хозяйственной жизни. Применительно к экономике это означало использование методов неэкономического принуждения и отход от принципов свободного рынка и частного предпринимательства. Белые, как и красные, были вынуждены перейти к практике реквизиции и принудительного изъятия продовольствия.
   В целом, декларируя в социальной сфере политику социального компромисса и общественного согласия, белые перешли к практике террора и репрессий по отношению к рабочим на занятых ими территориях, что обусловило неприятие ими целей и задач белого режима. Повсеместно практиковалась милитаризации экономических отношений, что проявилось в установлении контроля над промышленными предприятиями, усиления роли государства в экономической жизни в целом. Государственными органами регулировалась деятельность свободного рынка, что нашло выражение в ведении фиксированных цен, борьбе со спекуляцией, регламентации правил торговли экономической деятельности. Области юга России занятые белым движением по существу превратились в огромный военный лагерь и жили по чрезвычайным законам военного времени, которые предполагали использования чрезвычайных мер в промышленности и сельском хозяйстве, мер внеэкономического принуждения по отношению к производящим классам.
   Тем не менее, авральность и экономическая дезорганизация стала основным спутником экономической жизни в регионах занятых белыми. Тот политический, институциональный, организационный хаос, который был характерен для белого движения в военно-политической области, проявлялся и области социально-экономических отношений на территориях белого Юга. Белым так и не удалось наладить стабильную работу промышленных предприятий, функционирование свободного рынка организацию бесперебойных поставок продовольствия. Хаотизация наблюдалась и сфере Банковского регулирования, внешней и внутренней торговли. Тотальная коррупция, взяточничество, многочисленные должностные злоупотребления стало неотъемлемыми чертами социально-экономической жизни белого юга.
   Провалу социально-экономических мероприятий белого движения способствовал и тот институциональный и организационный хаос, который установился на территориях контролируемых белыми. По существу, здесь не возникло единого экономического пространства. Множество существовавших на них региональных правительств, вводили собственные правила экономической деятельности, собственные денежные и финансовые системы, которые мало соотносились между собой. Нормальному экономическому обмену препятствовали также границы и внутренние таможни между областями контролируемыми белыми, а также многочисленные запреты на вывоз продовольствия и на экономический и финансовый обмен с другими территориями. Все попытки Деникинского правительства устранить эти барьеры и убрать "внутренние" таможни и границы не привели ни к чему.
   Непреодолимой болезнью поразившей белое движение была болезнь безвластья, чего в целом, не наблюдалось на территориях занятых красными. Отсутствие властного и организационного единства в полной мере сказывалось на характере социально-экономической политике белого Юга. У его правительств в руках фактически не было механизмов, которые бы могли создать общий для всего Юга рынок и финансовую систему, устранить внутренние барьеры и этим навести элементарный порядок в социально-экономической сфере. Следствием этого безвластья стало не соблюдение установленных на белом Юге законодательных и правовых норм, которые регламентировали его социально-экономическую деятельность. Данное обстоятельство отмечалось уже современниками.
   Рассматривая спектр оценок социально-экономической программы белого движения его идеологами и современниками необходимо отметить, что они сходились по нескольким аспектам. Во-первых, программа белого движения не соответствовала сложившейся в те годы общественно-политической ситуации. Во-вторых, даже в таком виде она не была реализована руководителями "белого дела". В-третьих, она не была четко проработана и структурирована, что нашло выражение в содержании ее отдельных положений и в попытках их реализации в практической плоскости.
   Многие авторы различных политических направлений сходятся во мнении о том, что для достижении конкретных экономических и социальных целей белое движение широко прибегало к практике репрессий по отношению к данным общественным слоям, им вводились чрезвычайные законы и правила. Главное, как подчеркивали авторы, заключалось в том, что в перспективе этим общественным слоям нечего было ожидать ни социально-экономическом, ни в политическом плане в случае победы белого движения, которое в той или иной форме предполагало реставрацию существовавших ранее политических и социально-экономических порядков.
   Современники и идеологи белого движения указывали на то, что важнейшим следствием отсутствия единой и твердой власти на белых территориях, правового хаоса установившегося в них, а также отсутствия эффективных механизмов внутренней организации тыла стало повальное мародерство в действующих армиях, массовые хищения государственного имущества, махровая спекуляция и коррупция, которые поразили все сферы социально и экономической жизни белого Юга и разъедали его внутреннюю структуру и организацию, обуславливая невозможность достижения победы в гражданской войне. Разгул преступности, бандитизм усугубленные безвластьем привили к параличу всех социально-экономических начинаний белых правительств и обусловили быстрый крах белой государственности.
   Как свидетельствовали современники белые, также, не могли предложить ни каких социально-экономических идей притягательных для широких масс населения России. Их упование на диктатуру и военное правление не имело ничего общего с чаяниями большинства населения не только России, но и белого Юга, на котором у белых была пусть и ограниченная, но социально-экономическая опора в лице казачьего населения и зажиточных слоев общества. Однако, ее было явно не достаточно для завоевания симпатий всей
   России. Даже идея Врангеля о создании социально-экономического образца в лице белого Крыма для всех остальных российских территорий России, занятых большевиками по существу была еще большей социально-экономической утопией, чем планы грандиозного и социального и экономического переустройства России большевиков, поскольку Крым не обладал ни не обходимыми для этого ресурсами, не вооруженной силой, а главное сам характер "левой политики правыми руками" был абсолютно не ясен большинству населения и Крыма и России в целом.
   Сами участники белого движения сходились во мнении о том, что отсутствие согласованной системы мероприятий в социально-экономической сфере, не желание учитывать интересы и социально-экономические чаяния большинства населения привели к тому, что социально-экономическая программа белого движения фактическим потерпела крах и даже небольшие начинания которые она предполагала, так и не были проведены в жизнь. Авторы отмечают, что в целом, же социально-экономическая программа белого движения строилась, что называется от противного, и предполагала "устранение всего содеянного большевиками", то есть отмену всего то, что было принято ими в социально-экономической сфереТаким образом, она не обладала тем позитивным потенциалом самореализации, который мог бы создать социально-экономическую альтернативу большевизму. По всем эти причинам, как считали современники и идеологи белого движения, в период гражданской войны и после нее социально-экономическая программа белых была обречена на провал, а те немногие социально-экономические мероприятия осуществляемые белыми правительствами были обречены на неудачу. Эти размышления по существу подтверждали тот исторический итог, к которому и пришло белое движение в реальной действительности, в годы острой гражданской конфронтации.
   Список литературы: 
   1. Архив русской революции. В 22 т. М., 1991-1993.
   2. Белое движение. Каталог коллекции листовок (1917-1920 гг.). СПб., 2000. Великая Октябрьская социалистическая революция: хроника событий 11 января 5 марта 1918 года./ АН СССР, Институт истории СССР. М.: Наука, 1986.512 с.
   3. Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война: К 70-летию Великого Октября // Указатель советской литературы, 1977-1986. М., 1987.
   4. В огне гражданской войны. Сб. докум. и матер. Одесса.: Одесское кн. изд., 1962. 503 с.
   5. Всероссийский Национальный центр. М., 2001.
   6. Документы героических лет. Сб. документов и матер. Ростов-н/Д.: Ростовское кн. изд., 1996.
   7. Документы по истории гражданской войны в СССР.Т.1. М.: Госполитиздат, 1940. 544 с.
   8. История Отечества в документах, 1917 1993 гг. Ч. 1. 1917 -1920 гг. М.:1. ИЛБИ, 1994. 224 с.
   9. Красный Архив. Л., 1928, 1929,1930.
   10. Кубанская ЧК. Органы государственной безопасности в документах и воспоминаниях. Краснодар: Советская Кубань, 1997. 672 с.
   11. Ленин В .И. Полное собрание соч. Т. 33, 35, 37, 38, 39, 40, 41, 42. М.: Политиздат, 1974.
   12. Меньшевики в большевистской России. 1918-1924 // Меньшевики в 19191920 гг. М., 2000.
   13. Партийная этика. Документы и материалы дисскуссии 20-х гг. М.: "Политиздат", 1989. 509 с.
   14. Письма во власть. 1917-1927. М.: "РОССПЭН", 1998. 664 с.
   15. Письма во власть. 1917 -1927 гг. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М.: РОССПЭН, 1998. 664 с.
   16. Письма из прошлого: Октябрь 1917-го начало 1918 года. / Публ. Подгот.
   17. Данилов О. // Свобод. Мысль. М., 1992. N15.
   18. При свете двух революций. 1920.
   19. Провинциальная ЧК. Харьков: Изд. Клио, 1994. 120 с.
   20. Протоколы ЦК конституционно-демократической партии. Т.З. 1915-1920гг. М., 1998.
   21. Священный Собор Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. Т. 1, 2. Деяния (I-XVI). М, 1994.
   22. Сибирская Вандея: документы: в 2т. /Междунар. Фонд "Демократия", Под общ. ред. Яковлева А. Н. Т. 1.: 1919 1920. /Сост. Шишкин В. И., М., 2000. 662 с.
   23. Союз эсеров-максималистов. 1906-1924 гг. Документы, публикации. М., 2002.
   24. Советская деревня глазами ВЧК ОГПУ - НКВД. 1918 -1939 гг.: Докум. иматер. В 4-х томах. T.l. М.: Российская полит, энциклопедия, 1998.
   25. Съезды и конференции конституционно-демократической партии. Т.З. Кн.2.1918-1920 гг. М., 2000. Трагедия белой армии. М., 1991.
   26. Уголовный кодекс РСФСР. 1920. 456 с.1. Мемуары
   27. Борман А.А. В. Тыркова-Вильямс по ее письмам и воспоминаниям сына. Вашингтон, 1964.
   28. Врангель П. Н. Воспоминания генерала барона П. Н. Врангеля. М.: Терра, 1992.4.1,2.
   29. Врангель П. Записки. Ноябрь 1916 г. ноябрь 1920 г. Т. 1,2. Мн.: Харвест, 2002. 480 с.
   30. Врангель П.Н. Записки Южный фронт (1916-1920). Ч. I, II. М., 1991. Врангель П.Н. Крамола на Кубани. Воспоминания "Южный фронт". //Человек труда. 1994. N40, 42, 43.
   31. Врангель П.Н. Освобождение Сев. Кавказа. //Дон. 1992. N7 9.
   32. Гессен И.В. Годы изгнания: жизненный отчет. Париж.: YMCA -PRESS, 1979.268 с.
   33. Гиппиус 3. Дневники. Воспоминания. Мемуары. Мн.: Харвест, 2004. 293 с. Тицианов Э. Записки белого офицера. СПб.: Интерполиграфцентр, 1992. 267 с.
   34. Голубинцев. Русская Вандея. Очерки гражданской войны на Дону. 1917 -1920 гг. Ростов-н/Д.: Вешние воды, 1995. 210 с.
   35. Деникин А.И. Белое движение и борьба Добровольческой армии // Белое дело ТЗ.М., 1992.
   36. Деникин А.И. Очерки русской смуты. В 5 т. Минск, 2002. Долгоруков П.Д. Великая разруха. Мадрид, 1964.
   37. Деникин А. И. Речь памяти генерала С. Маркова // Русское время. Париж, 1925.
   38. Деникин А.И. Путь русского офицера. М.: Современник, 1991. 300 с. Деникин А.И. Вооруженные силы Юга России.// Белое дело. Дон и Добровольческая армия. М.: Голос, 1992.
   39. Деникин А.И. Очерки русской смуты: Крушение власти и армии. Февраль -сентябрь 1917. Мн.: Харвест, 2002. 464 с.
   40. Деникин А.И. Очерки русской смуты: Борьба генерала Корнилова. Август 1917 апрель 1918. Мн.: Харвест, 2002. 400 с.
   41. Деникин А. И. Очерки русской смуты: Вооруженные силы юга России. Заключительный период борьбы. Январь 1919 март 1920. Мн.: Харвест, 2002. 464с.
   42. Деникин А.И. За что мы боремся. Киев, 1919.
   43. Добрынин В. Борьба с большевизмом на Юге России, участие в борьбе донского казачества (февраль 1917 март 1920 г.). Прага: Славянское издание, 1921. 117 с.
   44. Из истории гражданской войны. Письма, доклады и записи Н. И. Астрова для ген. А.И. Деникина. Публикация Ю. Фельштинского//Новый журнал. Нью-Йорк. 1986.
   45. Львов Н.Н. Белое движение. Доклад. Русская типография. Белград, 1924.
   46. Милюков П. Н. Воспоминанья (1859-1917). Т. 1, 2. М.: Современник, 1990. Оболенский В. Крым при Врангеле: Мемуары белогвардейца. М.; Л., 1929. Одоевцева И. В. На берегах Невы: Литературные мемуары. М.: Худож. лит., 1989. 334с.
   47. Пришвин М. М. Дневники. М.: Правда, 1990. 480 с.
   48. Савинков Б.В. Борьба с большевиками Варшава, 1920. Савич Н. В. Воспоминания. СПб., 1993.
   49. Слащов-Крымский Я.А. Белый Крым 1920 г.: Мемуары и документы. М.: Наука, 1990. 268с.
   50. Соколов К.Н. Правление генерала Деникина. София, 1921.
   51. Тэффи Н.А. Житье бытье: Рассказы, воспоминания. М.: Политиздат, 1991.445 с.
   52. Трубецкой С. Е. Минувшее. М.: ДЭМ, 1991. 336 с.
   53. Устрялов Н. В. 1919-й год. Из прошлого. Русское прошлое. Историко-документальный альманах. Книга 4.
   54. Фрунзе М. В. Неизвестное и забытое: публицистика, мемуары, документы, письма. /Сост. и авт. Коммент. Жохов М. А. М.: Наука, 1991. 272 с. Фон Лампе А.А. Причины неудачного выступление белых. М., 1991. Шкуро А.Г. Записки белого партизана. М., 1991.
   55. Шкуро А., Краснов П., Врангель П., Донсков П. Трагедия казачества. М.: Наука, 1994. 465 с.
   56. Шульгин В. Годы. Дни. 1920 г. М.: Новости, 1990. 832 с.
   57. Архивные материалы Российский государственный архив социально-политических истории1. РГАСПИ)
   58. Ф.17. Центральный комитет КПСС. (ЦК КПСС). Ф.5. Секретариат В. И. Ленина (1917 1923).
   59. Ф. 60. Московский областной комитет РКП (б) (1917 1919). Ф.64. Кавказское бюро ЦК РКП (б) Кавбюро (1920 - 1922). Ф.65. Юговосточное бюро ЦК РКП (б) (1921 - 1924).
   60. Российский государственный военный архив (РГВА) Ф. 39540, Ф. 39720.
   61. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА) Ф. 2003. Штаб Верховного Главнокомандующего.
   62. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ) Ф. 1052. Энгельгардт Борис Александрович.
   63. Коллекция ГАРФ. Письмо П.И. Новгородцева Н.И. Астрову от 28 июня 1920. Ф. Р-103. Совет управляющих отделами Всевеликого войска Донского. 19171920.
   64. Ф. Р-382. Народный комиссариат труда РСФСР. (Наркомтруд РСФСР). 1917 -1933.
   65. Ф.Р-391. Российское телеграфное агентство (РОСТА) при Совете Народных Комиссаров РСФСР. 1918-1935.
   66. Ф. Р-439. Особое совещание при Главнокомандующем вооруженными силами на Юге России. 1918-1919.
   67. Ф.Р-1255. Канцелярия войскового правительства Всевеликого войска Донского. 1917-1934.
   68. Ф. Р-1257. Временное Донское правительство Всевеликого войска Донского. 1918.
   69. Ф. Р-4390. Народный комиссариат государственного контроля РСФСР. 19171920.
   70. Ф. 5827. Личный фонд А.И. Деникина. (1916-1932).
   71. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК)
   72. Ф. Р-6. Канцелярия Совета Кубанского краевого комитета 1917-1920 гг. Ф. Р-10. Канцелярия управления временными делами Кубанского краевого правительства. 1917-1920 гг.
   73. Ф. Р-102.Отдел управления Кубано-Черноморского облисполкома. 1920 -1923 гг.
   74. Ф. Р -105. Тимашевская Отдельская рабоче-крестьянская милиция. 1920 -1923 гг.
   75. Ф. Р -158.Кубано-Черноморский областной революционный комитет. 1920 -1921 гг.
   76. Ф. Р 411. Коллекция документов по истории революционного движения и гражданской войны на Кубани и Черноморье. Ф. 1542. Кубанская законодательная Рада.
   77. Ф. 1547. Коллекция документальных материалов по истории Кубани. Собранная Мироновым.
   78. Государственный архив Ставропольского края (ГАСК) Ф.62. Ставропольское медицинское управление Красного Креста. Ф. 116. Ставропольский губернский комитет Всероссийского Земского союза помощи больным и раненым воинам.
   79. Ф. Р 848. Военный следователь Вооруженных сил на Юге России по Ставропольскому участку.
   80. Ф. 1008. Помощник начальника Терского областного жандармского управления в г. Ставрополе.
   81. Ф. 1019. Управление Пятигорского отдела Терской области г. Пятигорск. Ф. 2061.Войсковой атаман Терского казачьего войска.
   82. Ф. Р 109. Куликово - копанское аульное управление Совета туркменских депутатов Ставропольской губернии.
   83. Ф. Р -163. Исполнительный комитет Ставропольского губернского совета, рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.
   84. Ф. Р-1919. Коллекция документальных материалов: "Установление, упрочение Сов. власти и гражданская война на Ставрополье".
   85. Государственный архив Ростовской области (ГАРО)
   86. Ф. Р 97. Исполнительный комитет Донского областного Совета рабочих, крестьянских красноармейских и казачьих депутатов (Донисполком). 1920 -1924 гг.
   87. Ф. Р 2599. Воспоминания и документы участников гражданской войны исоциалистического строительства на Дону.
   88. Ф. 46.Северокавказский государственный университет (СКГУ).
   89. Ф.1185.Управление Северокавказской краевой рабоче-крестьянскойинспекцией (РКИ).
   90. Ф.1220. Отдел Юстиции Донского областного исполнительного комитета.
   91. Ф.3132.Богородицкий волостной революционный комитет.
   92. Ф. 3440. Донской областной военно-революционный комитет. 1918 г.
   93. Армавирский краеведческий музей (АКМ) Ф.6. Основной фонд.1. Периодическая печать
   94. Беднота. 1920. Былое. 1997. Великая Россия. 1919.
   95. Ведомости Ростовского н/Дону градоначальства. 1915. Вестник агитации и пропаганды. 1920. Вестник МГУ. 1964. Власть Советов. 1920.
   96. Военно-исторический журнал. 1990, 1991, 1994, 1996, 1998. Вольный Дон. Ростов-н/Д. 1918. Вольная Кубань. Екатеринодар. 1919.
   97. Вопросы истории. 1980, 1981, 1993, 1994, 1995, 1997, 1998, 2002, 2003.
   98. Вопросы истории естествознания и техники. 1993.
   99. Вопросы истории КПСС. 1989, 1990.1. Грани.1993.1. Диалог. 1993.
   100. Дон. 1918, 1990,1992,1994, 1995. Донские ведомости. Новочеркасск. 1918. Донские известия. Ростов-н/Д. 1918. Донской край. Ростов-н/Д. 1918. Жизнь. Ростов-н/Д. 1919. Звезда. СПб. 1994, 1995, 1996. Знамя. 1965. Знание-сила. 1991. История. 1997.
   101. Известия Кубано-Черноморского областного отдела управления. Екатеринодар. 1920. Известия. 1994.
   102. Известия ВЦИК РКП/б/. Ростов-н/Д. 1918, 1919.
   103. Известия народного комиссариата по Военным делам. 1918, 1919.
   104. Казачий путь. Прага. 1926.
   105. Красный архив. 1928,1934,1935.
   106. Красное знамя. Екатеринодар. 1920.
   107. Кубанская мысль. Екатеринодар. 1919.
   108. Кубанская правда. Армавир. 1918.1. Москва. 1991.
   109. Наука и жизнь. 1993, 1995.
   110. Научная мысль Кавказа. 1996.1. Независимая газета. 1994.
   111. Новая и новейшая история. 1993, 1994.1. Новое время. 1994.
   112. Октябрь. 1990, 1991, 1992, 1994.
   113. Отечественные архивы. 1992.
   114. Отечественная история. 1995,1997.
   115. Памятники Отечества. 1992.1. Правда. 1918.
   116. Ставропольские губернские ведомости. Ставрополь. 1916. Тихий Дон. Прага. 1938.
   117. Часовой. Париж. 1933. Человек труда. 1994.
   118. Исследовательская литература Агурев К.В. Разгром белогвардейских войск Деникина (Октябрь 1919 март 1920 г.). М.: Воениздат, 1961. 222 с.
   119. Алексашенко А.П. Крах деникинщины. М.: Изд. МГУ, 1966. 292 с. Аршинов П. А. История махновского движения (1918-1921).М.: Кн. лавка -РТР, 1996. 495с.
   120. Аксютин Ю., Ширяева О. Как началась гражданская война?// Россия. 1995. N37.
   121. Антонов-Овсиенко В.А. Записки о гражданской войне. М., 1924 -1933. Т. 1. Архив русской революции. В 22 т. М., 1991.
   122. Басманов М И., Гусев К.В., Полушкина В.А. Сотрудничество и борьба. Из опыта отношений КПСС с непролетарскими, некоммунистическими партиями. М., 1988.
   123. Белое дело: изб. Произведения. В 16 кн./Редкол.: Алешкин П. Ф. и др. М.: Сполохи, 1996.364с.
   124. Бердяев Н.А. Размышление о русской революции. М.: Новое Средневековье, 1990. 136 с.
   125. Бердяев Н. Новое средневековье. Размышления о судьбе России и Европы. М., 1991.
   126. Бровкин В.Н. Россия в гражданской войне: власть и общественные силы // Вопросы истории. М., 1994. N 5.
   127. Брушлинская О. "Я чувствую правду Вашего движения" // Наука и религия. М., 1987. N 11.
   128. Бутаков Я. В тылу добровольческой армии (начальный период гражданской войны) // Былое. 1997. N5.
   129. Бордюгов Г. А., Ушаков А.И., Чураков В. Ю. Белое дело: идеология, основы, режимы и власти. Историографические очерки. М.: "Русский мир" 1998. 320 с.
   130. Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. 376 с.
   131. Бутаков Я.А. Белое движение на юге России: концепция и практика государственного строительства (конец 1917 начало 1920 г.) М.: Издательство Рос. ун-та дружбы народов, 2000. 190 с.
   132. Василевский В. И. Забайкальская белая государственность. Крат. Очерки истории. Чита: Поиск, 2000. 180с.
   133. Васильева И.Г. Российское государство и религии (1917--1920-е годы). Уфа, 1998. 252 с.
   134. Васильева О.Ю. Русская православная церковь и советская власть в 1917-- 1927 года // Вопросы истории. М., 1993. N 8.
   135. Великанова О.В. Образ Ленина в массовом сознании // Отечественная история. М., 1994. N2.
   136. Вернандский В. И. Дневники 1917-1921. Киев: "Наукова думка", 1994. 270 с.
   137. Владимирцев B.C. Коммунистическая партия -организатор разгрома второго похода Антанты. М.: Воениздат, 1958. 166 с.
   138. Венер М. Лицом к деревне: советская власть и крестьянский вопрос (19211925 гг.) // Отечественная история. М., 1993. N 5.
   139. Венков А.В. Антибольшевистское движение на Юге России на начальном этапе Гражданской войны. Ростов-н/Д., 1995.
   140. Владиславлев И.Б. Литература по истории Октября и гражданской войны/Пролетарская революция. 1924. N2-3.
   141. Власть и общество в условиях гражданской войны // Отечественная история. 1998. N3.
   142. Власов Ю.П. Огненный крест. Бывшие. М., 1993.
   143. В мире скорбны будете.: Из семейного дневника А.П. и Ф.В. Веннигсе-нов//Звезда. СПб., 1995. N12.
   144. Воззвание тов. Гутенберга к армавирским рабочим // Кубанская правда. 1918. 24 мая.
   145. В огненном кольце.(История Отечества в романах, повестях, документах Век XX). М.: Изд. Молодая гвардия, 1988.698 с.
   146. Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М.:ЗАО Изд-во Центрполи-граф, 2001. 508 с.
   147. Волошин М.А. Россия распятая И Юность. 1990. N10.
   148. Воскобойников Г. J1. , Прилепский J1. К. Казачество и социализм: Ист. очерки. Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1986. 160с.
   149. Вылцан М.А. Индивидуализм и коллективизм крестьян // Менталитет и аграрное развитие России (XIX--XX вв.): Материалы международной конференции. М., 1996.
   150. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. N.Y., 1986.
   151. Гимпельсон Е.Г. Формирование советской политической системы 1917 -1923 гг. М.: Наука, 1995. 230 с.
   152. Голдин В. И. Россия в гражданской войне. Очерки новейшей историографии (вторая половина 1980-х 90-е годы). Архангельск: Изд-во "БОРГЕС", 2000. 280 с.
   153. Головин Н. Обширное поле военной психологии. М.: "Отечество и воин", 1997. 623 с.
   154. Голинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. М.: Политиздат, 1980.
   155. Горлова И.И., Монасков А. Культура Кубанских станиц 1794 1917 гг. Краснодар: Южная звезда, 1993. 130 с.
   156. Государственный аппарат России в годы революции и гражданской войны. Материалы Всероссийской конференции 22 декабря 1997 г. М.: РГГУ, 1998. 233 с.
   157. Граве Б. Б. К истории классовой борьбы в России в годы империалистической войны. М., Л., 1926.
   158. Гражданская война в России: перекресток мнений. М.: Наука, 1994. 834 с. Гражданская война в СССР. Т. 1--3. М.: Госиздат, 1928 -1930. Гражданская война в России, события, мнения, оценки / Сост. Е.Ю. Кораб-лев, В.Л. Темщын и др. М., 2002.
   159. Долгоруков Пав. Д. Национальная политика и партия народной свободы. Ростов-на-Дону, 1919.
   160. Драма истории.// Родина. N 6. 1990.
   161. Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром: октябрь 1917 1920 гг. М.: Наука, 1982. 416 с.
   162. Духовный вождь.//Кавказский край. 1919. 1 июля.
   163. Дьячков В.Л. Государство и общество в 1920-е гг.: Революция качества и взаимоотношений // НЭП: Экономика, политика, идеология: Тезисы докл. со-общ. научн. конф. Тамбов, 1991.
   164. Зайцев А. 1918 год. Очерки по истории русской гражданской войны. Париж, 1934.279 с.
   165. Зайцев А. А. Изменения в социальной психологии казачества в годы Октября и гражданской войны//Человек и его время. М., 1991. Залесский П.И. Главные причины неудач белых движений на Юге России.// Белый архив. Париж, 1928. Т. 1. 218 с.
   166. Залесский П.И. Южная армия: краткий исторический очерк.// Донская летопись. Т.З. Белград: Изд. Донской истор. комиссии, 1924.3венья: Исторический альманах. М.: Прогресс, 1991. 624 с.
   167. Зинин Ю. В. Россия революция - гражданская война в оценках и воспоминаниях современников/ Пенз. гос. пед. ин-т им. В. Г. Белинского. Пенза, 1993. 144с.
   168. Из истории гражданской войны // Новый журнал (Нью-Йорк). 1986. Кн. 163. Измозик B.C. Политический контроль в Советской России, 1918--1928 // Вопросы истории. М., 1997. N 7.
   169. История советского рабочего класса. В 6-ти томах. М.: Наука, 1984. 495 с. Ильин И.А. Белая идея // Ильин И.А. О грядущей России Избранные статьи. М., 1993.
   170. Ильин Ю.А. Государственное регулирование и рыночные отношения крестьянских хозяйств Центра России в годы гражданской войны и интервенции (октябрь 1917 г. март 1919 г.). // Вопросы истории экономических и политических отношений в России (XX в.) М., 1996.
   171. Ижевско-Воткинское восстание. Под ред. В. Ж. Цветкова. М.: "Посев", 2000. 116с.
   172. Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М., 1998.
   173. Иоффе Г.З. Крах российской монархической контрреволюции. М.: Наука, 1977. 320 с.
   174. Иоффе Г.З. Семнадцатый год. Ленин, Керенский, Корнилов. М., 1995. Ипполитов Г.М. Деникин. М., 2000.
   175. Иоффе Г.З. "Белое дело". Генерал Корнилов. М.: Наука, 1989. 291 с. Кавтарадзе А.Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. 1917 -1920 гг. М.: Наука, 1988. 278 с.
   176. Кадесников Н.З. Краткий очерк Белой борьбы под Андреевским флагом на суше, морях, озерах и реках России в 1917 1922 гг. М.: Андреевский флаг, 1993. 77 с.
   177. Какурин Н.Е. Как сражалась революция. 2-е изд.Т. 1,2. М.: Политиздат, 1990. Какурин Н.Е. Стратегический очерк гражданской войны. М. Л.: Воениздат, 1926. 160 с.
   178. Какурин Н.Е. Гражданская война 1918-1921 / Н. Е. Какурин, И.И. Вацетис СПб., 2002.
   179. Кара-Мурза С. Г. Гражданская война (1918-1921) урок для XXI века. М.: Изд. Эксмо, 2003. 384 с.
   180. Калинин И. В стране братушек. М.: Московский рабочий, 1923. 241с. Калинин И. Русская Вандея. М.: Госиздат, 1926. 360 с.
   181. Калинин И.М. Под знаменем Врангеля. Заметки бывшего военного прокурора. Ростов-н/Д.: Ростов, кн. изд., 1991. 352 с.
   182. Каминский В. В. Некоторые особенности политики большевиков по отношению к "лицам Генштаба" (конец 1917-1918 гг.). СПб.: Нестор, 2000. 34с.
   183. Канищев В.В. Трагедия провинциальной интеллигенции (1917 1920 гг.)// Провинциальный город: Культ. Традиции, история и современность. М., 2000.
   184. Канищев В.В. Приспособление ради выживания: (Мещанское бытие эпохи "военного коммунизма") // Революция и человек: Быт, нравы, поведение, мораль. М, 1997.
   185. Карпенко С.В. Крах последнего белого диктатора. М.: Знание, 1990. 63 с. Князев В. В. Жизнь для всех и смерть за всех. Записки лич. Адьютанта правителя адм. А. В. Колчака, ротмистра В. В. Князева. Тюмень: Киров: Стром Вятка, 1991.30с.
   186. Короленко В.Г. Земли! Земли!: Мысли, воспоминания, картины. М.: Советский писатель, 1991. 224с.
   187. Краснов В.Г., Дайнес В.О. Неизвестный Троцкий. Красный Бонапарт: Документы. Мнения. Размышления. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. 510с. Кривошеин К.А. А.В. Кривошеин. Его значение в истории России начала XX века. Париж, 1973.
   188. Критский М. Красная армия на Южном фронте (По документам и секретным приказам, захваченным в боях 1 -м корпусом Добровольческой армии); // Архив русской революции. Т. 18. Берлин: Слово, 1926.
   189. Крутоголов Ф.Ф. Огненные версты: Записки участника гражданской войны на юге России. Краснодар: Краснодар, кн. изд., 1975. 175 с. Карпенко С.В. Очерки истории Белого движения на Юге России (1917-1920 гг.). 2-е изд. испр. М., 2003.
   190. Квасова А. Как штурмовали небо: Из истории советского атеизма, 1917-- 1923 гг. //Подъем. Воронеж, 1991. N 1.
   191. Кенез П. Идеология белого движения. // Гражданская война в России: перекресток мнений. М.: Наука, 1994.
   192. Клементьев В. Ф. В большевистской Москве (1918-1920). М.: Русский путь, 1998.444с.
   193. Козлов А.И. На историческом повороте. Ростов-н/Д.: Изд. РГУ, 1977. 216 с. Козлов А.И. О Деникине, Корнилове и этой книге. Вступит статья. А.И. Деникин Поход и смерть генерала Корнилова. Ростов н/Д., 1989. Козлов А.И. Генерал Деникин. Ростов-н/Д., 2000.
   194. Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: Голоса из хора. М., 1996.215 с.
   195. Козлова Н.Н. Заложники слова? // Социс. М., 1995. N 9. Комин В.В. Банкротство буржуазных и мелкобуржуазных партий России в период подготовки и победы Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1965.
   196. Комин В.В. Крах российской контрреволюции за рубежом. Калинин, 1977. Кондаков А.А. Разгром десанта Врангеля на Кубани. Краснодар.: Краснодарское кн. изд., 1960. 212 с.
   197. Кузнецов В.Н. "Из огня да в полымя" Симбирская губерния в период гражданской войны. Ульяновск: ИПК ПРО, 2000. 91с.
   198. Кузнецов И.С. Социальная психология сибирского крестьянства в 1920-е годы. Новосибирск, 1992. 96 с.
   199. Кузнецова О. В. Рабочая и профсоюзная политика Временного Сибирского правительства. /Том. Гос. ун-т им. В. В. Куйбышева. Томск, 1987. 24 с. Куценко И .Я. Кубанское казачество. Краснодар.: Краснодарское кн. изд., 1993. 583 с.
   200. Куренышев А.А. На пути к частной собственности на землю. Союз земельных собственников России/ Вопросы истории. N6. 2002.
   201. Левин М. Гражданская война динамика и наследие. Гражданская война в России перекресток мнений. Бровкин В.Н. Россия в Гражданской войне власть и общественные силы // Вопросы истории/ 1994.
   202. Лейберов И.П., Рудаченко С. Д. Революция и хлеб. М.: Мысль, 1990. 188 с.
   203. Лейкина-Свирская В. Р. Русская интеллигенция в 1900-1917 гг. М.: Мысль, 1981. 285 с.
   204. Лембич М. Политическая программа генерала Л. Г. Корнилова январскихдней 1918 года//Белый архив. Париж, 1928. Кн. 2-3.
   205. Лехович Д. Деникин. Жизнь русского офицера. М., 2004.
   206. Лившин А. Я., Орлов И. Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М.:1. РОССПЭН, 2002. 208 с.
   207. Лившиц И.И. О роли кадровых офицеров в гражданской войне. //Вопросы истории. 1993. N6.
   208. Литвак К.Б. Политическая активность крестьянства в свете судебной статистики 1920-х годов // История СССР. М, 1991. N 2.
   209. Литвак К.Б. Самогоноварение и потребление алкоголя в российской деревне 1920-х годов // Отечественная история. М., 1992. N 4.
   210. Литвин А.Л. Красный и белый террор в России.(1917 1922).// Отечественная история. 1993. N6.
   211. Лосский И.О. Характер русского народа. М.: Политиздат, 1991. 368 с. Львов Н. О долге.// Великая Россия. 1919. 12 ноября.
   212. Маевский И.В. Экономика русской промышленности в условиях первой мировой войны. М.: Наука, 1957. 342 с. Мамонтов С.И. Не судимы будем: Походы и кони. М., 1999.
   213. Маньковский В., Давыденко 3. По следам минувшего. Краснодар: Краснодарское кн. изд., 1973. 175 с.
   214. Массовое сознание и массовые действия. М., 1994. 150 с. Матасов В.Д. Белое движение на Юге России.// Грани. N169. 1993. Медведев В.Г. Белый режим под красным флагом. (Поволжье, 1918). Ульяновск, 1998. 220с.
   215. Медведев Р. А. 1917. Русская революция: победа и поражение большевиков. К 80-летию русской революции 1917 г. М.: Права человека, 1997. 127 с. Мегульнов С. П. Красный террор в России. М.: СП "PUICO", "Р. S." 1990. 207с.
   216. Меликов В.А. Сталинский план разгрома Деникина. М.: Воениздат, 1938. 31 с.
   217. Минувшее: Исторический альманах. М.: Прогресс: Феникс, 1991. 416 с. Минц И.И. История Великого Октября. Т.З. Триумфальное шествие Советской власти. М.: Наука, 1979. 903 с. Минц И.И. Год 1918-й. М.: Наука, 1982. 576 с.
   218. Нарский И. В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М.: "РОССПЭН", 2001. 632 с.
   219. Наумов В.П. Летопись героической борьбы: Советская историография гражданской войны и империалистической интервенции в СССР (1917-1922 гг.). М., 1972.
   220. Наумов В.П. Новейшая историография гражданской войны и империалистической интервенции//3ашита Великого Октября. М., 1982.
   221. Наумов В. П., Косаковский А.А. История гражданской войны и интервенции в СССР (Современная буржуазная историография). М., 1976. Непролетарские партии в России в 1917 г. и в годы гражданской войны. М., 1980.
   222. Нестерович Берг М.А. В борьбе с большевиками: Воспоминания. Париж., 1931.227 с.
   223. Октябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа?/Под. Ред. П. В. Волобуева. М.: Политиздат, 1991. с.240.
   224. Осипова Т. В. Российское крестьянство в революции и гражданской войне. М.: Стрелец, 2001. 400 с.
   225. Павлов В. Е. Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917-1920 годов. Кн.2.1919-1920 гг. Париж, 1964.
   226. Павлюченков С.А. Военный коммунизм в России: власть и массы. М.: История, 1997. 270с.
   227. Подболотов П.А., Спирин Л.М. Крах меньшевизма в Советской России. Л., 1988. Показания Павла Дмитриевича Яковлева.//Сибирский архив. Иркутск, 2000.
   228. Покровский Г. Деникинщина: Год политики и экономики на Кубани. 19181919 гг. Берлин: Изд. З.И. Гржебина, 1923. 282 с.
   229. Покровский М.Н. Противоречия г-на Милюкова. М., 1922.
   230. Поликарпов В.Д. Пролог гражданской войны: История изучения. М.: Наука,1976.416 с.
   231. Поликарпов В.Д. Начальный этап гражданской войны: история изучения. М.: Наука, 1980.371 с.
   232. Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России. 1905 1917. М.: Наука, 1990.389 с.
   233. Поляков Ю.А. Советская страна после окончания гражданской войны. М.: Наука, 1986. 271 с.
   234. Поляков Ю.А. Поиски новых подходов к изучению истории гражданскойвойны в России // Россия в XX веке: историки мира спорят. М., 1994.
   235. Поляков В.А. Гражданская война в России: последствия внутренние и внешние//Новая и новейшая история. 1992. N4.
   236. Портнов В. П. ВЧК (1917-1922 гг.). М.: Юрид. лит., 1987. 208 с.
   237. Посадский А. В. Российское крестьянство в гражданской войне. // Проблемыполитологии и политической истории. Саратов, 1994. Вып. 4.
   238. Постников С.П. Библиография русской революции и гражданской войны1917-1921). Прага, 1938.
   239. Раковский Г. Конец белых. Воля России. Прага, 1921.
   240. Решетова Н.А. Интеллигенция Дона и революция.(1917 первая половина 20-х гг.). М.: Изд. МНФ, 1997. 207 с.
   241. Рыбаков М.В. Против Деникина. М.: Госполитиздат, 1962. 64 с. Савич Н В. Воспоминания. СПб., 1993.
   242. Савченко В. А. Авантюристы гражданской войны. М.: Харьков: ФИЛИО: ACT, 2000. 367с.
   243. Самаркин В.И. Разгром Деникина под Орлом. Тула.: Приокское кн. изд., 1969. 32 с.
   244. Седина A.M. На крутом повороте. М.: Сов. Россия, 1976. 233 с. Сегеда Н. Наши агенты от милиционера до наркома. //Родина. 1990. N10. Сементинова П. Гражданская война. За что мы воевали и кто победил?// Наука и жизнь. 1995. N10.
   245. Соколов К.Н. Правление генерала Деникина: (Из воспоминаний). София, 1921.
   246. Соколов А. Повседневная жизнь советских людей в 1920-е годы.// История. 1997. N28-29.
   247. Соловьев О.Ф. Великий Октябрь и его противники. М., 1968. Софинов П.Г. Очерки истории ВЧК. М , 1968. Спасители России.// Жизнь. 1919. 27 апреля.
   248. Спирин JI.M. Классы и партии в гражданской войне в России. М.: Наука, 1968. 438 с.
   249. Спирин JI.M. Россия 1917 год. Из истории борьбы политических партий. М., 1987.
   250. Спроге В. Э. Записки инженера. М.: Рс. Путь, 1999. 517с. Стальный В. Кадеты (конституционно-демократическая партия народной свободы). Харьков, 1929.
   251. Стеклов Ю. Единая и Великая Россия// Известия ВЦИК. М., 1919.
   252. Суворин А. Поход Корнилова. Ростов-н/Д.: Новый человек, 1918. 135 с.
   253. Судьбы России// Вольный Дон. Новочеркасск. 14 ноября 1917.
   254. Туркул А.В. Дроздовцы в огне. JL: Ингрия, 1991. 288 с.
   255. Тихонов В.И., Тяжельникова B.C., Юшин И.Ф. Лишение избирательных правв Москве в 1920-1930-е годы. М., 1998.
   256. Трагедия казачества. Сборник. М.: Молодая гвардия, 1994. 605с. Трукан Г.А. Антибольшевистские правительства России. М.: Изд. Центр Института российской истории РАН., 255 с.
   257. Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму.(1917 1929 гг.) М.: Наука, 1994. 167 с. Туган-Барановский М. Русская фабрика в прошлом и настоящем. Т. 1. М.: 1938.460 с.
   258. Устинкин С.В. Трагедия белой гвардии. Н.Новгород, 1995.
   259. Устинкин С.В. Красные и Белые. // Драма российской истории, большевики иреволюция. М., 2002.
   260. Устинов С. М. Записки начальника контрразведки (1915-1920 гг.) Ростов н/Д: изд-во Рост, ун-та, 1990. 96с.
   261. Ушаков А.И., Федюк В.П. Белый Юг. Ноябрь 1919 -ноябрь 1920. М.: "АИРО-ХХ", 1997. 104 с.
   262. Ушаков А.И. История гражданской войны в литературе русского зарубежья: Опыт изучения. М.: "Россия молодая", 1993. 142 с.
   263. Фирсов Б.М., Киселева И. Г. Структуры повседневной жизни русских крестьян конца XIX века // Социс. М., 1992. N 4.
   264. Фицпатрик Ш. Гражданская война в советской истории: западная историография и интерпретация. // Гражданская война в России: перекресток мнений. М.: Наука, 1994.
   265. Флоровский Г.П. О патриотизме праведном и греховном // Параллели (Россия Восток - Запад). Вып.2. М., 1991.
   266. Фон Дрейер В. Крестный путь во имя Родины. Двухлетняя война красного Севера с белым Югом, 1918-1920 гг. Т.2. Берлин: Слово, 1922. Фон Лампе А.А. Причины неудачного выступления белых. М.: Изд. Три Тэ, Российский архив, 1991. 33 с.
   267. Фостер Л.А. Библиография русской зарубежной литературы 1918-1968. В 2 т. Boston, 1970.
   268. Фрайман А. Л.Форпост социалистической революции. Л., 1969.
   269. Франк С.Л. Крушение кумиров // Литература русского зарубежья. Антология. Т.1 Кн. 1. М., 1990.
   270. Харламов В. А. Казачий депутат Государственной Думы (1906-1917). СПб.:Изд. АОИПК. 160 с.
   271. Харченко К. В. "Материальное Я" под прессингом большевистской власти в 1918 1921 гг.: выживание или смерть?// Проблематика смерти в естественных и гуманитарных науках. Белгород, 2000.
   272. Хмелевский К.А. Крах красновщины и немецкой интервенции на Дону (апрель 1918 март 1919 гг.). Ростов-н/Д.: Изд. РГУ, 1965. 225 с. Цветков В.Ж. Белое движение в России. 1917-1922 годы//Вопросы истории. 2000. N7.
   273. Черкасов-Георгиевский В. Генерал Деникин. Смоленск: Русич, 1999. 576 с.
   274. Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. М., 1993.
   275. Чураков Д.О. Русская революция и рабочее самоуправление. 1917. М.: "АИРО-ХХ", 1998. 204 с.
   276. Чураков Д.О. Революция, государство, рабочий протест: Формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской России. 1917-1918 годы. М.: РОССПЭН, 2004. 368 с.
   277. Шорохова Е.В. Личностные проявления в отношениях собственности у российских крестьян 20-30-х годов XX века // Психологический журнал. М. 1997 Т. 18, N4.
   278. Шубин С.И. Влияние социальных катаклизмов 1917--1920 годов на последующее развитие северного региона // Россия, 1917: Взгляд сквозь годы. Архангельск, 1998.
   279. Яров С. В. Крестьянин как политик. Крестьянство северо-запада России в 1918 -1919 гг.: политическое мышление и массовый протест. СПб.: Дмитрий Буланин. 1999. 167с.
   280. Яров С.В. Горожанин как политик: Революция, военный коммунизм и НЭП глазами петроградцев. СПб., 1999. 320 с.
   281. Яров С. В. Кронштадтский мятеж в восприятии петроградских рабочих: (по неопубликованным документам) // Звенья: Исторический альманах. М., 1992. Вып. 2.
   282. Яров С.В. Луженский "нелегальный" крестьянский сход: (Из истории политической борьбы в Новгородской губернии в 1918 году) // Северо-Запад в аграрной истории России. Калиниград, 1995.1. Диссертации
   283. Бутаков Я.А. Добровольческая армия и Вооруженные силы Юга России (концепции и практика гос строительства) дек 1917- март 1920) // Дисс.канд. ист. наук. М., 1998.
   284. Венков А.В. Антибольшевистское движение на Юге России (1917 1920 гг.) //Дисс. док. истор. наук. Ростов-на-Дону, 1996.
   285. Галеева Л. И. Интеллигенция Среднего Поволжья в годы гражданской войны. Дисс. канд. ист. наук. Казань, 1994.
   286. Дишин А.В. Деятельность правительства Вооруженных сил Юга России в Крыму (апрель ноябрь 1920 г): исторический аспект// Дисс. канд. ист. наук. Санкт-Петербург, 1998.
   287. Забугина B.C. Казачество Дона и Терека в Февральской и Октябрьской революциях./ Дисс.канд. ист. наук. Владикавказ, 1996.
   288. Зайцев А.А. Контрреволюция Кубани и Черноморья в 1917 -1920 гг. / Дисс. канд. ист. наук. Краснодар, 1990.
   289. Зимина В.Д. Белое движение и российская государственность в период Гражданской войны // Дисс. док. ист. наук. Волгоград, 1998. Ипполитов Г.М. Военная и политическая деятельность А.И. Деникина (1890 -1947 гг.) // Дисс. док. ист. наук. М., 2000.
   290. Надгериева А.И. Отечественная историография культурного строительства в национальных республиках Северного Кавказа 1918 40 гг. (на матер.нац. республик)./ Дисс. канд. ист. наук., 1994.
   291. Омельченко И.Л. Терское казачество./Дисс. канд. ист. наук. Владикавказ, 1997.
   292. Почешков Н.А. Гражданская в Адыгее: причины экспансии./ Дисс. канд. ист. наук. Ростов-н/Д.: РГУ, 1996.
   293. Решетова Н.А. Интеллигенция Дона и революция (1917 первая половина 1920 гг.)./Дисс. канд. ист. наук. Майкоп: АГИ, 1995.
   294. Тормозов В.Т. Белое движение в Гражданской войне: (историография проблемы, 1918-1998 гг.)// Дисс. док. ист. наук. М., 1998. Федюк В.П. Белое движение на Юге России 1917-1920 гг. // Дисс. док. ист. наук. Ярославль, 1995.
   295. Хмелевский К.А. Гражданская война на Дону (крах красновщины и дени-кинщины)./Дисс. док. ист. наук. Ростов-н/Д., 1967.
   296. Цветков В. Ж. Аграрная политика в белогвардейских правительств Деникинаи Врангеля, 1919-1920 гг. // Дисс. канд. ист. Наук. М., 1996.
   297. Шишкина Е.Л. Власть и партии: органы городского самоуправления на Донуи Кубани (лето 1917 лето 1918 г.). / Дисс. канд. ист. наук. Ростов-н/Д.,1995.
   Обратите внимание, представленные ниже научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания.
В PDF файлах диссертаций и авторефератов доставляемых из РГБ подобных ошибок нет.
  
  
   Гражданская война и Белое движение в исследовательской практике конца 80 - начала 90-х гг. XX в.: историографическое осмысление
  
   Наши авторы
   Новости ФИП
  
   Хронограф
  
  
  
   Избранное в Рунете
   Петр Гришанин

Гражданская война и Белое движение в исследовательской практике конца 80 - начала 90-х гг. XX в.: историографическое осмысление

  
   Гришанин Петр Иванович - кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры отечественной и зарубежной истории Пятигорского государственного лингвистического университета.
  
  
   В последние два десятилетия, особенно после открытия новых документов, резко возрос интерес к истории Белого движения, превратившейся в самостоятельное направление исторических исследований. На первом этапе переосмысление советских схем подменялось их своеобразной перелицовкой: бывшие "герои" превращались в "злых гениев" и наоборот. Для историков была характерна поляризация мнений и оценок в рамках единой методологической парадигмы. Несмотря на отдельные полезные наработки, убедительного представления о возникновении, функционировании и крушении Белого движения пока не появилось. Однако удалось сформулировать основные вопросы, связанные с определением политических, социальных и ментальных основ данного феномена.
   Одним из важнейших элементов отечественной исторической науки после прихода в 1917 г. к власти большевиков стал разрыв с традиционными представлениями о науке и ее роли в жизни общества. В формировании новой концепции российской науки доминировали идеи подчинения ее социальной практике строительства социализма. С подачи М.Н. Покровского термин "русская история" стал относиться к разряду "контрреволюционных терминов, на практике же русскую историю стали заменять историей революционного движения" [1]. Доминирующим становился принцип изложения фактического материала, способствовавший приобщению широкого круга читателей к историческому знанию. Отсюда условность граней между научными, профессиональными и популярными формами презентации полученных наукой знаний по истории. Это обстоятельство, по мнению Г.Д. Алексеевой, отри­цательно влияло на весь процесс развития исторической науки [2].
   Сегодняшнее осмысление становления отечественной историче­ской науки в советский период идет по нескольким направлениям. Одни исследователи рассматривают феномен "советская историо­графия" исключительно в контексте системы "наука и власть" [3], другие же - в системе взаимоотношений домарксистской и марк­систской школ отечественной историографии [4]. Ряд историографов полагает, что речь идет о "социальном, историографическом проек­те", характерными чертами которого выступает классовый подход как заданная ценность и нацеленность на борьбу с буржуазной историографией [5]. Существует и так называемая "компромиссная" пози­ция, утверждающая, что советская историография сформировалась как сочетание "факторов внешнего и внутреннего влияния" и пото­му отличалась активным участием историков в политической жизни страны и постоянством борьбы с позитивизмом [6]. Столь широкий спектр мнений появился не случайно. Сами политические процессы, начавшиеся во второй половине 80-х гг. ХХ в., стали наполнять оте­чественную историографию новыми идеями, исследовательскими подходами в рамках идеологической парадигмы "белые пятна", а также публикацией уникальных по своей значимости документов о политических противниках большевизма в период Гражданской войны [7]. Особенно заметным было направление, связанное с источ­никоведческим анализом мемуаров лидеров и участников Белого движения [8].
   Предшествовавший этому мощный поток публицистических работ по проблеме советского тоталитаризма нацелил историков на выяснение истоков складывания однопартийной системы в Рос­сии, особенно на этапе вооруженного столкновения большевиков с их идеологическими оппонентами. Стали появляться работы, авто­ры которых прямо заявляли об отсутствии в советской историогра­фии специальных исследований по истории Белого движения [9]. Особенно активно об этом писали исследователи, занимавшиеся проблемами советской историографии источниковедения по исто­рии Гражданской войны [10].
   В рамках пересмотра догматического подхода к истории про­исходил постепенный отказ от классового критерия как единст­венного и основного при оценке исторических явлений вообще и Белого движения в частности [11]. На первый план выдвигался многофакторный подход к историческим событиям, который был традиционно свойственен дореволюционной историографии [12]. В то же время в этот период по-прежнему использовались такие ленинские определения, как "корниловщина", "деникинщина", "колчаковщина" и т. п. [13] Переосмысление же старых схем начало заменяться их своеобразной перелицовкой: бывшие "герои" пре­вращались в "злых гениев", а бывшие "враги" - в "трагические личности отечественной истории" [14]. В судьбах лидеров Белого движения предлагалось видеть проявление кризиса российского либерализма, который привел к военным поражениям все Белое движение [15].
   А.И. Козлов одним из первых поставил вопрос о социальной опоре Белого движения, пытаясь вывести на уровень социокуль­турной оценки происходившего в России в 1917-1920 гг. [16], что нашло поддержку среди историков. Однако значительно больший резонанс эти оценки получили в работах, посвященных поведенче­ским настроениям российского офицерства после октября 1917 г. [17]Ряд американских исследователей (П. Кенез, В.Н. Бровкин, П. Дьюкс) вообще идентифицировали идеологию российского офицерства с идеологией самого Белого движения [18].
   Классовому подходу (исследования В.Д. Поликарпова, Ю.В. Журова, А.А. Буравченкова) [19] противостояли позиции тех историков, которые отвергали все прежние установки о социаль­ной опоре противников большевиков. Опираясь на вышедшее в 1988 г. фундаментальное исследование А.Г. Кавтарадзе "Военные специалисты на службе Республики Советов" [20], П.Г. Горелов и Ю.А. Поляков, например, не принимали утверждений о буржуаз­но-помещичьей природе Добровольческой армии и призывали исследователей сконцентрировать свои усилия на изучении соци­ального происхождения и имущественного положения россий­ского офицерства, сражавшегося против большевизма [21]. В русле подобных заявлений было защищено несколько кандидатских диссертаций, авторы которых всё же с трудом преодолевали марксистско-ленинские принципы научного исследования [22].
   По мнению В.М. Войнова, политическая культура так называе­мого "офицерства военного времени" была близка к политическим ценностям русской интеллигенции, отвергавшей диктаторский, в частности колчаковский, вариант политических преобразований в стране [23]. Н.С. Ларьков усматривал в процессе маргинализации российского офицерства опасность эскалации социальной напря­женности в России после октября 1917 г. [24] К такому же выводу приходил и В.Г. Бортневский [25]. С.А. Федюкин посвятил статью проблемам участия интеллигенции в функционировании того или иного политического режима [26].
   В дальнейшем появились работы, пересказывавшие историю развития Белого дела, представленную в трудах (в том числе и мемуаристике) самих лидеров и участников "противобольшевистской" борьбы [27]. Подобного рода исследования находились под сильным воздействием марксистско-ленинских оценочных харак­теристик в духе "монархической контрреволюции" и неизбежнос­ти ее "крушения". Такие оценки свидетельствовали об усиленных поисках историков объяснить происхождение и характер Граждан­ской войны с помощью решения проблемы альтернативности Октябрьской революции.
   Несмотря на признание Гражданской войны национальной трагедией, историки так и не были едины в вопросе о ее содержа­тельных компонентах и поляризовались по принципу значимости вооруженного конфликта в развитии политического противоборства после октября 1917 г. В качестве компромиссного решения данной проблемы В.И. Миллер, например, предлагал выработать единое мнение о начале Гражданской войны как отдельном перио­де в развитии отечественной истории [28].
   Однако это порождало еще больше оценочных суждений, опре­деляемых представлениями о соотношении закономерного и случайного в возникновении Гражданской войны. Исследователи выработали разные точки зрения по поводу периодизации истории Гражданской войны и Белого движения. Этим проблемам был посвящен "круглый стол", организованный в марте-апреле 1992 г. Институтом истории РАН [29].
   На фоне этих оценочных суждений доминировала позиция Ю.А. Полякова, пытавшегося дать новое определение Гражданской войны через призму внутренних противоречий с учетом интервен­ционистского фактора и различных форм социальной борьбы. Выводя Гражданскую войну из Февраля 1917 г., историк определял ее этапы в зависимости от накала социальной напряженности, степени вовлечения населения в политические баталии, целей и за­дач политических противников [30].
   С точки зрения Ю.А. Полякова причина развязывания Граж­данской войны - в стечении октябрьских событий, поэтому Белое движение как движение против большевистской "шайки узурпато­ров-насильников" получалось "размытым". В оценках Белого движения исследователю в тот период не хватало четкости концеп­туальных позиций. Это отражало сам характер исторического исследовательского процесса последнего десятилетия ХХ в., по оценкам самого Полякова, лишенного прежних и пока еще не создавшего новых концепций в условиях углублявшейся поляри­зации самих историков [31]. Более цельной выглядела позиция Г.З. Иоффе. Он утверждал, что идеологическое оформление Бело­го движения было связано с политической деятельностью Л.Г. Кор­нилова, благодаря которому, начиная с августа 1917 г., возникло "национальное", "патриотическое" движение, противостоявшее "интернациональным" и "антипатриотическим" течениям. В этом смысле Иоффе был поддержан многими исследователями, которые в этот период занимались проблемами национальной политики Белого движения [32].
   Акцентирование внимания на идеологических факторах разви­тия Белого движения приводило многих авторов, в том числе и са­мого Иоффе, к выводам об обреченности всех антибольшевистских политических режимов периода Гражданской войны. Л.М. Спирин, К.В. Гусев, В.А. Полушкина, В.К. Григорьева, П.А. Подболотов, М.И. Басманов писали о том, что именно так называемые мелко­буржуазные партии способствовали как появлению белого дикта­торства, так и его крушению в период Гражданской войны [33]. Последняя же рассматривалась как политическая борьба за власть, всё больше преподносимая как столкновение двух диктатур - крас­ной и белой. В этой связи В.Г. Бортневский и В.Д. Зимина писали о необходимости выявления общего и особенного в функциониро­вании политических институтов, находившихся по разные стороны баррикад [34].
   Дискуссионной постановкой отличалась проблема насилия в период Гражданской войны [35]. Политизированное оправдание красного террора сменилось в начале 90-х гг. уравнением воюю­щих политических сторон в вопросах применения насилия [36]. Например, А.Л. Литвин доказывал, что красные и белые синхронно создавали диктаторские политические режимы, где достижение заданной цели нивелировало ценность человеческой жизни. Эти позиции разделялись и Г.А. Труканом, который выводил сходство противоборствовавших политических режимов из утопичности их идеологических установок (коммунистических - у больше­вистского и имперских - у белогвардейского) [37]. Е.Г. Гимпельсон писал о перерождении в период Гражданской войны пролетар­ской диктатуры в "военно-пролетарскую" [38]. Подобного рода утверждения, свойственные публицистической и исторической литературе того времени, означали, что изучение Белого движе­ния все еще находилось в рамках советских политических и идео­логических представлений [39].
   Переосмысление истории Гражданской войны происходило в рамках повышенного интереса к проблемам политической культу­ры и политического сознания революционного периода в России. Исследователи приходили к выводам о том, что повышение социальной напряженности в российском обществе осенью 1917 г. на­прямую было связано с процессами делегитимации политической власти [40].
   От общих рассуждений о Белом движении историки постепен­но переходили к углубленному изучению отдельных его проблем [41]. Свидетельством стало появление серии работ по истории Белого движения в регионах России [42] и в частности белогвардейских политических режимов [43]. При этом предпринимались попытки определить соотношение понятий "белое движение" и "антиболь­шевистское движение" в контексте развенчания основного тезиса советской историографии о преимущественно реставрационных целях Белого движения. Особенно это было характерно для работ В.Д. Зиминой, которая занималась проблемами эволюции идеоло­гии Белого движения под влиянием его противоборства с большевизмом [44]. Она констатировала наличие множества противоречий между идеологическими ориентирами лидеров Белого движения. В совокупности с различными внешнеполитическими ориентациями белогвардейских режимов они делали крайне сложным форми­рование единой стратегии и тактики антибольшевистской борьбы. Именно проблему выбора белыми иноземного союзника В.Д. Зи­мина рассмотрела в своей специальной работе, написанной в соав­торстве с Ю.Д. Граждановым [45]. По сути эту же идею развивал и М.В. Назаров, подробно анализировавший сторонников германо­фильской ориентации в Белом движении [46], а также ряд других исследователей, занимавшихся проблемами взаимодействия белых с представителями антантовской интервенции [47]. В отличие от перечисленных выше авторов С.В. Устинкин, выводил единую линию Белого движения, исходя из осознания его лидерами необ­ходимости совместной борьбы против большевизма [48].
   В рамках обозначенной проблематики анализом "левой поли­тики правыми руками" П.Н. Врангеля занимался С.В. Карпенко [49]. Весьма дискуссионным выглядело заявление автора о том, что врангелевское аграрное законодательство являло собой очередную попытку на пути превращения России в так называемую "буржуаз­ную монархию". С.В. Карпенко был убежден в том, что если бы врангелевская модель развития Белого движения была использо­вана еще А.И. Деникиным в мае 1919 г., то исход Гражданской войны был бы иным.
   Между тем В.П. Федюк крушение деникинской диктатуры объ­яснял крайней степенью централизации и милитаризации полити­ческой власти, которая на деле превращалась в анархию [50]. В этой связи более перспективным ему представлялся политический режим гетмана П.П. Скоропадского на Украине. Автор не связывал его возникновение с реакцией на большевистский режим, а потому и его крушение выводил из военного поражения кайзеровской Германии в Первой мировой войне. В то же время утверждение В.П. Федюка о том, что в правлении П.П. Скоропадского антибольшевистское движение впервые обрело государственные формы, вызвало неоднозначную оценку со стороны других специалистов, в частности В.Д. Зиминой [51].
   Изучавший Белое движение на Севере России В.И. Голдин счи­тал, что взаимодействие белогвардейцев и интервентов определя­лось прогерманской внешнеполитической ориентацией советского правительства [52]. На основе анализа значительного количества новых источников В.И. Голдин констатировал закономерность крушения так называемой демократической модели антибольше­вистского движения на Севере России, нацеленной на реализацию планов создания "Великой и Единой России".
   А.П. Смолин подробно анализировал систему управления в северо-западном регионе бывшей Российской империи и изобра­жал ее как процесс конфронтации гражданских и военных сил [53]. А.В. Венков изучал аналогичные сюжеты на материалах Юга России [54]. Рассматривая Белое движение как движение, альтернатив­ное большевизму в борьбе за "спасение России" и выведение ее из кризисного состояния, автор пытается вписать антибольшевист­скую деятельность в динамику развития российской государствен­ности в период Гражданской войны. Для аргументации своих выво­дов А.В. Венков обращался к казачьей проблематике, которую исследовал через призму социальной опоры белогвардейских ре­жимов, в частности врангелевского. При этом он, как и ряд других историков [55], в решении проблемы противоречий между лидерами Белого движения и казачества акцентировал внимание не на иму­щественном положении казаков, а на их нежелании выступать за пределы своей земли и таким образом поддерживать стратегичес­кие планы А.И. Деникина, П.Н. Краснова и П.Н. Врангеля.
   Подобные попытки отмежевания от классовой методологии, опираясь на довольно популярные в тот период труды Л.Н. Гумиле­ва и А.С. Ахиезера, "подтягивания" белых до уровня истинных носителей общенациональных идейных ценностей были характер­ны почти для всех исследователей, бравшихся за написание обобщающих работ по истории Белого движения [56]. Например, В.В. Рыбников и В.П. Слободин зарождение Белого движения вес­ной-летом 1917 г. связывали с оппозицией части высшего командного состава и некоторых кругов российской общественности поли­тическому курсу Временного правительства, разрушительному для Российского государства и его международного авторитета [57].
   Проблема противоборства мировоззрений и культурной на­правленности участников Белого движения активно решалась в этот период также в контексте национальной политики белогвар­дейских политических режимов [58]. Большинство исследователей отмечали острые противоречия в белогвардейских рядах, которые были обусловлены различными подходами к решению проблемы "Единой и Неделимой России" [59]. Однако "замирание" изучения проблемы социальной базы Белого движения на фоне активизации исследования проблем социально-экономического реформаторст­ва белых политиков [60] сказывалось на характере подобного рода разработок.
   К середине 90-х гг. ХХ в. в числе активно изучаемых сюжетов оказались те, которые были инициированы новыми документаль­ными открытиями [61] и связаны с выяснением причин поражения Белого движения: лидеры и участники Белого движения [62]; белый террор [63]; белые армии и белые фронты [64]; политические партии и Белое движение [65]; власть и управление в Белой России [66].
   Интерес к истории Белого движения во многом предопределил появление ряда специализированных научных журналов, среди ко­торых заметную роль до сих пор играют петербургское издание "Новый часовой" и екатеринбургское "Белая армия. Белое дело" [67]. Истории Белого движения значительное внимание уделяли и новые отечественные научные издания, появившиеся в 90-е гг. [68]
   В то же время, особенно в 1996-1997 гг., усилилась тенденция историографического осмысления истории Белого движения. Она свидетельствовала о постепенном превращении истории Белого движения в самостоятельное направление исторических исследо­ваний [69].
   Г.А. Бордюгов, А.И. Ушаков и В.Ю. Чураков, подробно остано­вившись на исследованиях отечественных, эмигрантских и зарубежных историков, посвященных проблемам Гражданской войны, уделили значительное внимание пересмотру общих историографических оценок в отечественной научной литературе 80-90-х гг. ХХ в.
   Таким образом, можно заключить, что исследовательские нара­ботки по истории Белого движения, опиравшиеся на солидный пласт научной информации предшествующих этапов развития отечественной историографии, не могли все же дать категоричного ответа на вопросы о его возникновении, функционировании и кру­шении. Подчеркивая национально-патриотический характер Белой борьбы, историки были склонны к известной поляризации мнений, основанных на различных исследовательских подходах в рамках еще сохранявшейся единой методологической парадигмы. Однако исследовательский процесс сформулировал и новые основные вопросы по истории Белого движения, связанные с опре­делением политических, социальных и ментальных основ данного феномена российской государственности.
   Примечания:
   [1] Покровский М.Н. Историческая наука и борьба классов. М.; Л., 1933. Вып. 2. С. 344.
   [2] Алексеева Г.Д. Некоторые вопросы развития исторической науки в 60-80-е гг. // Историческая наука в России в ХХ веке. М., 1997. С. 29.
   [3] Афанасьев Ю.Н. Феномен советской историографии // Советская историография. М., 1996. С. 7-42.
   [4] Дмитриев А.А. Марксизм без пролетариата: Георг Лукач и ранняя Франкфуртская школа, 1920-1930-е гг. СПб., 2004.
   [5] Образы истории / Под ред. А.П. Логунова. М., 2001. С. 29.
   [6] Очерки истории отечественной исторической науки ХХ века / Под ред. В.П. Корзун. Омск, 2005. С. 307-308.
   [7] Белое движение на юге России (1917-1920): Неизвестные страницы и новые оценки. М., 1995; Гражданская война на юге России. Новочеркасск, 1989; Рево­люция и Гражданская война 1917-1920 годов: новое осмысление. Симферо­поль, 1995; Сибирь в период Гражданской войны. Кемерово, 1995 и др.
   [8] Штыка А.П. Гражданская война в Сибири в освещении белогвардейских мемуаристов: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Томск, 1991; Барвенко Е.И. Белоэмигрантская мемуаристика и современная буржуазная историография причин поражения контрреволюции в Сибири в 1918-1920 гг. // Вопросы истории социального и экономического развития Сибири. Томск, 1986; Семенцева Н.Ф. Становление советской военной мемуаристики (на материале вос­поминаний участников борьбы с восточной контрреволюцией). М., 1981; Никитин А.Н. Социально-экономическая политика колчаковщины в освеще­нии антисоветской печати // Социально-экономические проблемы советской Сибири переходного периода. 1917-1937 гг. Омск, 1987; Бортневский В.Г. Источники о деятельности белогвардейских судебно-следственных органов Севера в фондах ЦГАОР СССР и ЦГАСА // Археография и источниковедение Европейского Севера. Вологда, 1989. Ч. 1 и др.
   [9] Поляков Ю.А. Гражданская война в России (Поиски нового видения) // Исто­рия СССР. 1990. N 2; Клейн Б.С. Россия между реформой и диктатурой // Вопросы истории. 1991. N 9-10.
   [10] Литвин А.Л. и др. Гражданская война. Ломка старых догм и стереотипов // Исто­рики спорят: Тринадцать бесед. М., 1989. С. 46-83; Шишкин В.И. Дискуссионные проблемы Октября и Гражданской войны // Актуальные проблемы истории Со­ветской Сибири. Новосибирск, 1990; Историография истории Урала переходно­го периода. 1917-1937 гг. Свердловск, 1985; Зимина ВД. О некоторых проблемах комплексного источниковедения истории прогерманского белогвардейского пра­вительства в Крыму в 1918 году // Комплексное источниковедение некоторых проблем отечественной исторической науки. Калинин, 1988; Историография ин­дустриального развития национальных районов Сибири (1917-1987 гг.). Улан-Удэ, 1990; Гарипова Л.Г. Советская историография Гражданской войны в Сибири (конец 60-х - 80-е гг. ХХ в.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Томск, 1991 и др.
   [11] Макаров О.Ю. Использование проблематики отечественной истории 20-30-х го­дов в идейно-политической борьбе советского общества во второй половине 90-х гг.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Н. Новгород, 1998.
   [12] Зимина В.Д. Экономика и власть белых политиков Сибири // Белая армия. Белое дело: Альманах. Екатеринбург, 2006. N 15. С. 9.
   [13] Переписка на исторические темы: Диалог ведет читатель. М., 1989; Мухачев Ю.В. Идейно-политическое банкротство планов буржуазного реставратор­ства в СССР. М., 1982; Афанасьев А.Л. Полынь в чужих полях. М., 1984; Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. М., 1987.
   [14] Богданов К.А. Адмирал Колчак: Биогр. повесть-хроника. СПб., 1993; Воинов В. Жизнь и смерть атамана Дутова // Уральский следопыт. 1993. С. 5-12; Он же. Генерал Каппель // Волга. 1991. N 4. С. 186-191; Гордеев Ю.Н. Генерал Деникин: Воен.-ист. очерк. М., 1993; Голдин В.И. Генерал Е.И. Миллер: Жизнь и судьба // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург, 1996. N 1. С. 49-64; Дроков С.В. Алек­сандр Васильевич Колчак // Вопросы истории. 1991. N 1. С. 50-67; Колчак Александр Васильевич - последние дни жизни. Барнаул, 1991; Малышева С.Ю. Георгий Тельберг - министр Российского правительства адмирала А.В. Колча­ка // Белое дело. Екатеринбург, 1997. N 3. С. 43-49; Паламарчук П. Крестный путь русской армии генерала Врангеля // Кубань. 1992. N 10-12. С. 49-54; Прости, великий адмирал!: Эскиз к портрету Александра Васильевича Колчака. Барнаул, 1992; Шишкин В.И. Характеристика политических взглядов адмирала А.В. Колчака в 1917-1919 гг. // Известия Сибирского отделения Российской академии наук. Ист., филол. и филос. 1992. N 3. С. 9-13; Соловьева ИА. Николай Васильевич Чайковский // Вопросы истории. 1997. N 5. С. 38-48; Цветков ВЖ. Петр Николаевич Врангель // Вопросы истории. 1997. N 7. С. 54-80 и др. См. также: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крымское краевое правительство М.А. Сулькевича и его политика // Отечественная история. 1995. N 3. С. 135-147; Власов Ю. Огненный крест: Гибель адмирала. М., 1993; Он же. Огненный крест: Бывшие. М., 1993; Плотников И.Ф. Александр Васильевич Колчак: Жизнь и деятельность // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург, 1996. N 2. С. 154, 157.
   [15] Козлов А.И. Антон Иванович Деникин // Вопросы истории. 1995. N 10. С. 59, 67-69.
   [16] Козлов А.И. О Деникине, Корнилове и этой книге: Вступ. ст. // Деникин А.И. Поход и смерть генерала Корнилова. Ростов н/Д, 1989. С. 10-11; Зайцев А.А. Контрреволюция Кубани и Черноморья в 1917-1920 гг.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Краснодар, 1990; Белоказачье и красноказачье движение на Южном Урале в годы гражданской войны. Челябинск, 1989 и др.
   [17] Дерябин А. Белые армии в Гражданской войне. М., 1994; Лившиц И.И. О роли кадровых офицеров в гражданской войне // Вопросы истории. 1993. N 6. С. 188-189 и др.
   [18] Бровкин В.Н. Россия в Гражданской войне: власть и общественные силы // Вопросы истории. 1994. N 5. С. 29; Кенез П. Идеология белого движения // Гражданская война в России: Перекресток мнений. М., 1994. С. 95; Дьюкс П. Октябрьская революция в оценке американских ученых // Россия в ХХ веке. Историки мира спорят. М., 1994; Перейра Н.Г.О. Сибирь: политика и общество в гражданской войне. М., 1996. С. 149.
   [19] Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России, 1905-1917. М., 1990; Журов Ю.В. Гражданская война в сибирской деревне. Красноярск, 1986; Буравченков А.А. В ногу с революцией: демократическое офицерство в Великой Октябрьской социалистической революции. Киев, 1988.
   [20] Кавтарадзе А.Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. М., 1988.
   [21] Горелов П.Г. Они вернулись и не уйдут: Предисл. // Белое движение: начало и конец. М., 1990. С. 8; Поляков Ю.А. Гражданская война в России. С. 109.
   [22] Бойчев И.З. Военно-политическая деятельность Троцкого в годы иностранной интервенции и гражданской войны (1918-1920 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1990; Рубцов В.И. Военно-политическая деятельность Григория Яковлевича Сокольникова (1917-1920 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1991; Кузнецов В.А. Военно-политическая деятельность И.В. Сталина в годы интервенции и гражданской войны (1918-1920): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1990; Аграшенков А.В. Идеология и армия в годы гражданской войны: Проблемы взаимосвязи: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л., 1992 и др.
   [23] Войнов В.М. Офицерский корпус белых армий на востоке страны (1918­1920 гг.) // Отечественная история. 1994. N 6. С. 54, 56-61.
   [24] Ларьков Н.С. Начало Гражданской войны в Сибири: Армия и борьба за власть. Томск, 1995. С. 55, 160, 162-163.
   [25] Бортневский В.Г. Белая разведка и контрразведка на юге России во время Гражданской войны // Отечественная история. 1995. N 5. С. 98-99.
   [26] Федюкин С.А. Интеллигенция и белое движение (1918-1920 гг.) // Советская культура. 70 лет развития. М., 1987. С. 106, 108, 117.
   [27] Веркеенко Г.П., Минаков С.Т. Московский поход и крушение "добровольческой политики" генерала А. Деникина. М., 1993.
   [28] Миллер В. Гражданская война: исторические параллели // Свободная мысль. 1993. N 15. С. 111.
   [29] Гражданская война в России: "Круглый стол" // Отечественная история. 1993. N 3; Шевоцуков П.А. Страницы истории гражданской войны. Взгляд через десятилетия. М., 1992. С. 6, 87, 89; Поляков Ю.А. Гражданская война в России. С. 100-101; Шишкин В.И. Дискуссионные проблемы Октября и гражданской войны // Актуальные проблемы истории Советской Сибири. Новосибирск, 1990. С. 21-22; Игрицкий Ю.И. Гражданская война в России: императивы и ориентиры переосмысления // Гражданская война в России: перекресток мне­ний. М., 1994. С. 59-61 и др.
   [30] Поляков Ю.А. Гражданская война в России: возникновение и эскалация // Отечественная история. 1992. N 6. С. 32-33, 34-35, 38-40; Он же. Война граждан­ская? Война межнациональная? // Свободная мысль. 1993. N 8. С. 81, 83; Он же. Гражданская война: начало эскалации // Гражданская война в России: перекресток мнений. М., 1994. С. 44, 54; Он же. Гражданская война: взгляд сквозь годы. Уфа, 1994. С. 25.
   [31] Поляков ЮА. Наше непредсказуемое прошлое: Полем. заметки. М., 1995. С. 205.
   [32] Иоффе Г.З. "Белое дело". Генерал Корнилов. М., 1989. С. 171; Наумова Н.И. Соотношение классового и национального в политических установках белогвардейцев // Сибиряки в борьбе за власть Советов и защиту социалисти­ческого Отечества. Новосибирск, 1990. С. 53-55; Шиканов Л.А. Сибирская контрреволюция на начальном этапе гражданской войны (октябрь 1917 -ноябрь 1918 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Томск, 1989 и др.
   [33] Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России... С. 326-345; Спирин Л.М. Россия. 1917 год. Из истории борьбы политических партий. М., 1987; Подболотов П.А., Спирин Л.М. Крах меньшевизма в Советской России. Л., 1988; Басманов М.И., Гусев К.В., Полушкина В.А. Сотрудничество и борьба. М., 1988; Григорьев В.К. Противостояние (Большевики и непролетарские партии в Казахстане. 1917-1920 гг.). Алма-Ата, 1989.
   [34] Бортневский В. Красный и белый террор в гражданской войне // Сквозь бури гражданской войны. "Круглый стол историков". Архангельск, 1990. С. 123; Зимина В.Д. Крах монархической контрреволюции на северо-западе России (1917-1920) // Вопросы истории. 1987. N 7. С. 56; Она же. Крах германофиль­ской монархической контрреволюции на юге России в годы Гражданской вой­ны и интервенции. Калинин, 1989. С. 78.
   [35] Гражданская война в России: "Круглый стол"... С. 110-111.
   [36] Бортневский В.Г. Обмен секретной информацией между Колчаком и Деникиным в конце 1918 - первой половине 1919 г. // Сибиряки в борьбе за власть Советов, за защиту социалистического Отечества. Новосибирск, 1990.
   [37] Литвин А.Л. ВЧК в советской исторической литературе // Вопросы истории. 1986. N 5. С. 96-103; Он же. Красный и белый террор в России, 1918-1922 гг. Казань, 1995. С. 6-7, 11, 21; Трукан Г.А. Была ли альтернатива большевистской власти? // Кентавр. 1993. N 5. С. 121; N 6. С. 104, 110.
   [38] Гимпельсон Е.Г. Влияние Гражданской войны на формирование советской политической системы // История СССР. 1989. N 5. С. 4.
   [39] Спирин Л.М. Партия большевиков в гражданской войне // Коммунист. 1990. N 14. С. 95; Иоффе Г.З. Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов. М., 1995; Страницы истории советского общества. Факты, проблемы, люди. М., 1989. С. 82.
   [40] Волобуев П.В., Булдаков В.П. Октябрьская революция: новые подходы к изуче­нию // Вопросы истории. 1996. N 5/6. С. 29-31; Миллер В.И. Указ. соч. С. 111, 114, 116; Бернштам М. Стороны в Гражданской войне, 1917-1922. М., 1992. С. 5, 17; Пушкарев С. Самоуправление и свобода в России. Франкфурт-на-Майне, 1985. С. 170-171; Даниэльсон Р.В. Гражданская война в России в свете сравнительной истории революции // Гражданская война в России: перекрес­ток мнений. М., 1994. С. 333; Бровкин В.Н. Указ. соч. С. 25-27.
   [41] Смолин А.В. Крушение "северо-западной" контрреволюции 1918-1920 гг. (начало борьбы). Л., 1990 и др.
   [42] Медведев В.Г. Белое движение в Среднем Поволжье в 1918-1919 гг. Самара, 1995; Таскаев М.В. Антибольшевистское движение в Коми крае (1917­1925 гг.). Сыктывкар, 1996 и др.
   [43] Зимина В.Д. Внутренняя политика белого правления П.П. Скоропадского на Украине в 1918 году (К вопр. о типологии полит. режимов в период Граждан­ской войны) // Революция и Гражданская война 1917-1920 годов: новое осмысление. Симферополь, 1995; Она же. К вопросу о типологии политичес­кого режима А.В. Колчака // История "Белой" Сибири. Кемерово, 1995 и др.
   [44] Зимина В.Д. Белое движение в годы Гражданской войны. Волгоград, 1995; Она же. Белое движение в плену "чистой идеи" // Белая армия. Белое дело. Истор. науч.-поп. альм. Екатеринбург, 1996. N 1.
   [45] Гражданов Ю.Д., Зимина В.Д. Союз орлов. Белое дело России и германская интервенция в 1917-1920 гг. Волгоград, 1997.
   [46] Назаров М.В. Миссия русской эмиграции. Ставрополь, 1992.
   [47] Привалова Е.А. В союзе с белогвардейской прессой. Американское бюро печати в Советской России (1917-1920-е годы). М., 1990; Мусаев В.И. Белое дви­жение на Северо-Западе России в 1919 году и политика Великобритании. СПб., 1993; Шмелев А.В. Внешняя политика правительства адмирала Колчака (1918-1919 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1995 и др.
   [48] Устинкин С.В. Трагедия белой гвардии. Н. Новгород, 1995.
   [49] Карпенко С.В. Крах последнего белого диктатора. М., 1990. С. 62; Он же. Врангель в Крыму: "левая политика правыми руками" // Свободная мысль. 1993. N 15. С. 108-109.
   [50] Федюк В.П. Деникинская диктатура и ее крах. Ярославль, 1990. С. 23; Он же. Украина в 1918 году: Гетман П.П. Скоропадский. Ярославль, 1993. С. 3, 67; Он же. Белое движение на юге России, 1917-1920 гг.: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Ярославль, 1995. С. 1, 23; Он же. Белые. Антибольшевистское движение на юге России, 1917-1918 гг. М., 1996.
   [51] Зимина В.Д. Белое движение и российская государственность... С. 144.
   [52] Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на русском Севере. М., 1993.
   [53] Интервенция на северо-западе России. 1917-1920 гг. СПб., 1995.
   [54] Венков А.В. Антибольшевистское движение на юге России на начальном этапе гражданской войны. Ростов н/Д, 1995; Он же. Антибольшевистское движение на юге России (1917-1920 гг.): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Ростов н/д, 1996.
   [55] Зимина В.Д. Донское и кубанское казачество: взаимодействие и противостояние в период гражданской войны // Казачество в истории России. Краснодар, 1993; Зимина В.Д., Гражданов Ю.Д. Белогвардейский режим П.Н. Краснова и донское казачество в 1918 г. // 350-летие Азовского осадного сидения. Азов, 1991; Чирухин Н.А. Дутовщина. Антибольшевистское движение на Урале, 1917-1918 гг.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1992 и др.
   [56] Ципкин Ю.Н. Белое движение на Дальнем Востоке (1920-1922 гг.). Хабаровск, 1996.
   [57] Рыбников В.В., Слободин В.П. Белое движение в годы гражданской войны в России: Сущность. Эволюция и некоторые итоги. М., 1993; Слободин В.П. Бе­лое движение в годы гражданской войны в России (1917-1922 гг.). М., 1996.
   [58] Мусаев В.И. Н.Н. Юденич и проблемы участия Финляндии в антисоветской интервенции в 1919 г. // Экономические и социально-политические проблемы отечественной истории. М.; СПб., 1992; Сапаров О. Национальные отношения в Средней Азии и Казахстане в 20-30-е годы. Ашхабад, 1993; АманджаловаД.А. Национальная политика правительства А.В. Колчака (1918-1919 го­ды) // Вестн. Челяб. гос. ун-та. 1994. N 1(7); Валиханова Н.С. Политическое противоборство по национальному вопросу в Туркестане (1917-1922 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1993; Шиловский М.В. Сибирская контрре­волюция и областничество: к проблеме взаимоотношений // Из истории интервенции и гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. Новосибирск, 1985; Батожок И.А. Русская эмиграция из Китая в Калифорнию: Специфика миграционного процесса (1920-1950-е гг.). СПб., 1996 и др.
   [59] Подпрятов Н.В. Роль национальных воинских формирований в годы гражданской войны на восточном театре военных действий: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Пермь, 1994.
   [60] Дмитриев Н.И. Чрезвычайное государственное совещание, как это было // Белая армия. Белое дело. Истор. науч.-поп. альм. Екатеринбург, 1996. N 1; Долгов Л.Н. Экономическая политика Гражданской войны. Опыт Дальнего Востока России. Комсомольск-на-Амуре, 1996; Гражданов Ю.Д. Аграрное зако­нодательство режима Колчака // Сибирь в период гражданской войны. Кемеро­во, 1995; Ломкин А.В. Земельная реформа генерала П.Н. Врангеля // Белое дви­жение на юге России (1917-1920): неизвестные страницы и новые оценки. М., 1997; Цветков В.Ж. Влияние верховного правителя России адмирала А.В. Кол­чака на формирование аграрной политики деникинского правительства (лето-осень 1919 г.) // История "Белой" Сибири. Кемерово, 1995 и др.
   [61] Законодательная деятельность Белых правительств в Сибири (июль-ноябрь 1918 г.): Сб. док. Томск, 1998. Вып. 1; и др.
   [62] Бортневский В.Г. Загадки смерти генерала Врангеля: Неизвестные материалы по истории рус. эмиграции 1920-х годов. СПб., 1996; Юзефович Л. Самодержец пустыни (Феномен судьбы барона Р.Ф. Унгерн-Штернберга). М., 1993; Курас Л.В. Белая Россия: атаман Г.М. Семенов // Русские за рубежом: Науч.-инф. бюл. гуманитар. общественно-науч. центра. Декабрь 1995. N 5. Иркутск, 1995; Апрелкин А.В, Попов Л.А. Казачий генерал Зуев: из истории ледового похода Сибирской белой армии // Вестн. Челяб. гос. ун-та. 1994. N 1(17); Бог­данов К.А. Адмирал Колчак. Биогр. повесть-хроника. СПб., 1993; Цветков В.Ж. Петр Николаевич Врангель (1878-1928). Ист. портрет // Вопросы истории. 1997. N 7; Шишкин В.И. Арест адмирала А.В. Колчака (декабрь 1919 - январь 1920 г.) // Власть и общество в Сибири в ХХ веке. Новосибирск, 1997. Вып. 1: Сибирская контрреволюция в годы гражданской войны; и др.
   [63] Литвин А.Л. Красный и белый террор в России.
   [64] История "белой" Сибири в лицах: Биогр. справ. / Сост. С.П. Звягин. СПб., 1996; Рутыч Н.Н. Биографический справочник высших чинов Добровольчес­кой армии и Вооруженных сил Юга России (Материалы к ист. Белого движе­ния). М., 1997; Дерябин А.И. Численность, организация и состав вооруженных сил на юге России // Белое движение на юге России (1917-1920): неизвестные страницы и новые оценки. М., 1997; Езеев А.Б. Добровольческая армия и Сибирь (1917-1919) // Там же; Стрельбицкий К.Б. Краткий обзор истории белых военных флотилий на Днепре // Там же; и др.
   [65] Берснева И.В. Попытки формирования демократической государственности в Восточной Сибири (межпартийный блок "Политический центр", ноябрь 1919 - январь 1920 гг.). М., 1995.
   [66] Никитин А.Н. Милиция Российского правительства Колчака и ее роль в борь­бе с общеуголовной и организованной преступностью. М., 1995; Звягин С.П. Обучение чинов Сибирской милиции (1918-1919) // История "Белой Сиби­ри". Кемерово, 1995; Ушаков А.И, Федюк В.П. Белый Юг. Ноябрь 1919 -ноябрь 1920. М., 1997; Журавлев В.В. Органы государственной власти сибир­ской контрреволюции (октябрь 1917 - ноябрь 1918 г.): от "автономной Сиби­ри" к "возрожденной России" // Власть и общество в Сибири в ХХ веке.
   [67] Полторак С.Н. "Красная" и "Белая" Россия (два взгляда на проблему российского гражданства бывших военнопленных Первой мировой войны) // Новый часовой. 1996. N 3. С. 91-96; Шушпанов С.Г. Забытая дивизия // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург, 1997. N 3. С. 7-28.
   [68] Ипполитов Г.М. Антон Иванович Деникин: Исторический портрет // Клио. 1997. N 2; Врангель П.Н. Из фронтовых писем жене: 1918-1920 гг. // Русское прошлое: Ист.-док. альм. 1996. Кн. 7. С. 21-42 и др.
   [69] Ушаков А.И., Федюк В.П. Гражданская война. Новое прочтение старых проблем // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996; Ушаков А.И. История гражданской войны в литературе русского зарубе­жья. Опыт изучения. М., 1993; Наумов И.В. У истоков. Изучение гражданской войны на Дальнем Востоке в 1920-е годы. Иркутск, 1993; Никонова О.Ю. Соци­ально-экономическая политика колчаковщины глазами современных исследо­вателей // Вестн. Челяб. гос. ун-та. 1994. N 1(17) и др.

"Вестник РГГУ", N4, 2009

   Читайте также на нашем сайте: Версия для печати http://www.perspectivy.info/print.php?ID=52278
   "Гражданская война в России под углом зрения политической конфликтологии" Антон Посадский
   От Троцкого до Навального
   Нынешние политические страсти напоминают историку некоторые эпизоды нашего прошлого

Ярослав Бутаков

03.02.2012

   Многие сравнивают происходящее с тем, что было в конце 1980-х - начале 1990-х, даже иногда называя надвигающиеся события "перестройкой-2". Однако представляется уместным напомнить в связи с этим про ещё один, более ранний эпизод.
   Осенью 1927 года крупные города Советской России захлёстывала митинговая стихия. Курс руководства правящей коммунистической партии подвергался критике и нападкам на многочисленных митингах и собраниях. Это было время наивысшего взлёта активности "объединённой оппозиции" внутри ВКП(б). Возглавлялась оппозиция, как известно, Л.Д. Троцким (Бронштейном), Г.Е. Зиновьевым (Радомысльским) и Л.Б. Каменевым (Розенфельдом).
   Оппозиция критиковала руководство ВКП(б) за отсутствие внутрипартийной демократии, за бюрократизацию партии, за восстановление духа "старого режима", за отступление от революционных идеалов. "Измена делу мировой революции" тоже занимала важное место в обличении Сталина и его сторонников оппозиционерами. Эта "измена" трактовалась как одно из проявлений "буржуазно-бюрократического перерождения" аппарата ВКП(б), наряду с другими, перечисленными выше.
   Больше свободы, больше демократии, меньше государства, меньше бюрократии - в общем, привычный, банальный набор пожеланий. Набор, в принципе, разумный, если брать его отвлечённо, в отрыве от конкретных обстоятельств, в которых он всякий раз выдвигается и каким целям на самом деле служит.
   В каком-то смысле всё это было повторением лозунгов десятилетней давности, под которыми происходило свержение самодержавия, а потом и Временного правительства. Даже лозунг мировой революции был в некоторой степени возвратом к надеждам на всемерную поддержку российской революции европейскими рабочими. С поправками, конечно, на текущий момент, поскольку в 1917 году это выражалось в лозунге "мир народам", а спустя десять лет, наоборот, подразумевало, скорее, "революционную войну".
   Главной стратегической целью троцкистов было не допустить замыкания социалистической революции в рамках Советской России, построения социализма в отдельно взятой стране. Иными словами - не дать СССР превратиться в экономически и политически мощную и самодостаточную индустриальную державу. Во что бы то ни стало прервать едва наметившуюся государственную преемственность между дореволюционной и послереволюционной Россией. Обречь Россию на участь расходного материала для реализации глобалистского проекта - "мировой революции".
   У движения "объединённой оппозиции" бросались в глаза несколько характерных черт. Первая - крайняя малочисленность. Вторая - концентрация в крупных городах, важнейших политико-административных центрах. Третья - элитарный состав. Четвёртая - умелая политическая тактика, создававшая иллюзию многочисленности оппозиции и широкой поддержки её требований.
   О масштабах действительной "популярности" троцкистов свидетельствуют такие цифры. На партийных собраниях в Москве и Ленинграде, состоявшихся 1-8 октября 1926 г., платформу оппозиции поддержало только 496 человек из 87 388 участников собраний. Год спустя, в конце 1927 г., в ходе внутрипартийной дискуссии перед XV съездом ВКП(б), в поддержку оппозиции выступили немногим более 4 тысяч членов партии, воздержались около 3 тысяч, за курс ЦК во главе со Сталиным голосовало в общей сложности 738 тысяч большевиков. (Ю.В. Емельянов. Сталин: путь к власти. М.: "Вече", 2003. С. 411, 423).
   О "фальсификациях" в данном случае говорить не приходится, так как голосование в те времена всюду, даже при выборах в органы власти, было открытым. Можно, конечно, утверждать, что именно по этой причине многие члены партии боялись на собраниях открыто голосовать за оппозицию. Давление "административного ресурса", безусловно, имело место быть. Но ведь если бы оппозиционные настроения действительно разделялись широкими массами партийцев, то и атмосфера при голосовании, и его результаты наверняка были бы другими.
   Не надо, к тому же, забывать, что акты психологического давления на колеблющихся, главным образом в форме уличных шествий, применяла и оппозиция. В условиях, когда у всех ещё свежи были в памяти события революционных лет, разгон уличных манифестаций, к которому была вынуждена прибегать власть, воспринимался как реставрация методов официально проклинаемого "старого режима". А это давало оппозиции, умело нагнетавшей иллюзию "массовой революционной борьбы", дополнительные очки. Троцкисты широко использовали испытанные методы революционного подполья, в которых они были профессионалами: печатание прокламаций в нелегальных типографиях, подстрекательство к забастовкам, провоцирование беспорядков.
   В целом, характерно, что троцкистская оппозиция пыталась совершить верхушечную революцию силами активного сплочённого меньшинства, умело использующего политические технологии.
   Основная масса оппозиционеров принадлежала к различным звеньям партийного аппарата (против которого они на словах выступали), то есть к слоям, приобретшим высокий социальный статус благодаря большевистской революции. Мотивы участия в оппозиции могли быть самыми разнообразными. Кто-то хотел таким путём занять более высокое место в партийно-государственной иерархии. Кто-то, будучи неспособен к практическому государственному строительству, рассчитывал скрыть свою некомпетентность "ультрареволюционной" активностью. Как всегда, в любой революции и оппозиции, хватало честных идеалистов, искренне веривших в лозунги, выдвинутые вождями.
   Расчёт самой циничной части оппозиционеров мог заключаться в следующем. Нагнетание международной напряжённости под лозунгом "мировой революции" вызовет военное столкновение СССР с капиталистическими державами. Если "мировая революция" не окажется химерой, то инициаторов ждёт всемирный триумф и пожизненный почёт. Если же, что более вероятно, иностранные интервенты будут одолевать страну Советов, можно будет на каком-то этапе войти в соглашение об условиях восстановления капитализма в СССР, выторговав за это личные привилегии и дивиденды. Об последнем варианте, естественно, вслух никто говорить не мог, поэтому прямых свидетельств этому мы никогда не найдём. Но такой расчёт выглядит вероятным по всей совокупности данных.
   Косвенным свидетельством в пользу наличия такого плана у некоторых лидеров оппозиции может служить то, что её активизация оказалась приурочена к кампании мощного внешнеполитического давления на СССР, разворачивавшейся как раз в 1927 году.
   Весной 1927 года Великобритания после серии провокационных действий в адрес советских представителей разорвала дипломатические отношения с СССР. Тогда же в Китае был совершён государственный переворот, в ходе которого генерал Чан Кайши устроил резню своих бывших союзников - коммунистов. Английский премьер Невилл Чемберлен подбивал западные державы и Японию создать единый антисоветский фронт. В Польше был убит советский полпред. "Создавалось впечатление, что Советский Союз исключают из международного сообщества, и что международное право не защищает более советских представителей за рубежом" (там же, с.415).
   На этом фоне оппозиция заявляла, что данная международная обстановка создана якобы отходом руководства ВКП(б) от курса на мировую революцию. Фактически же получалось так, что перед лицом усилившегося давления на Советскую страну оппозиция пыталась разжечь внутренний конфликт, ослабить политическое единство партии большевиков и поддерживавших их классов. Это положение дел Сталин очень чётко выразил в докладе на пленуме исполкома Коминтерна 24 мая 1927 года: "Создаётся нечто вроде единого фронта от Чемберлена до Троцкого".
   Разница между той оппозицией и этой - в том, что троцкисты отрицали свою связь с зарубежными центрами. Тогда как нынешние прямо пользуются покровительством из-за рубежа и открыто апеллируют к внешним силам за "арбитражем" в наших внутренних делах. И всё это - тоже на фоне растущего прессинга в отношении России. Действительно, единый фронт - от Маккейна до Навального.
   Заметим, что современная радикальная оппозиция тоже выражает стремление растворить Россию в каком-нибудь глобалистском проекте. Только теперь, вместо "мировой пролетарской революции", в качестве такого проекта нередко предстаёт расчленение оставшейся России на "национальные государства" по образцу "просвещённого" Запада. Разумеется, под негласным внешним протекторатом единственной сверхдержавы (ну, а как может быть иначе в современном-то мире?), хотя об этом вслух не говорится.
   Дополнительный штрих к аналогии между двумя эпохами, возможно, дадут слова Михаила Делягина в одном из его недавних интервью:
   "Путин набрал некоторый вес, и он контролирует ресурсы своей страны ... И это обстоятельство стало для глобального управляющего класса абсолютно неприемлемым. Они хотят вернуться в мир 90-х годов прошлого века, когда было внешнее управление, когда они брали [от России - Я.Б.] всё, что хотели, и брали практически даром".
   В обоих случаях мы имеем дело с попыткой уничтожить суверенитет и возможность самостоятельного развития России. В этом натиске широко используется когорта элиты, обозначаемая Делягиным как "либеральный клан". В 20-е годы прошлого века эта когорта называлась по-другому. Но суть всякий раз очень близка, практически тождественна.
   Однако история никогда не повторяется полностью. Не станем заходить слишком далеко в этих аналогиях. Различия между двумя эпохами налицо. Другие объективные условия. Другие официальные цели ставит перед собой государственное руководство. И мало что говорит нам о возможности повторения Россией такого экономического рывка, на пороге которого она стояла тогда, в конце 1920-х гг. С другой стороны, наверное, и большинство нашего общества не захотело бы этого повторения такой ценой, как тогда. И всё это указывает, в частности, на вероятность совершенно иного, чем в то время, исхода борьбы оппозиции за власть. О чём стоило бы задуматься, пока не поздно.
   Посмотрим в этой связи на возможные внутренние ресурсы оппозиции. Ведь любое политическое движение, какое бы оно ни было по своим целям и своей природе, вынуждено, для своего успеха, педалировать реальные проблемы. Вряд ли можно отрицать, что в критике троцкистами формирующегося тоталитарного режима (хотя они в своё время сами приложили огромные старания для его становления) заключались отдельные зёрна истины.
   Последующая практика советского строя при Сталине и после него показала, что для высказываний троцкистов по поводу уничтожения внутрипартийной демократии, резкого усиления бюрократического начала и даже будущего буржуазного перерождения правящей коммунистической партии имелись серьёзные основания.
   Было бы наивно отрицать наличие исторической аналогии, пусть и неполной, и в данном случае. Оппозиция стремится использовать реальное недовольство различных социальных страт как своим положением, так и состоянием государственного управления. Недаром одним из популярных лозунгов становится "Долой начальство!", что тождественно по смыслу лозунгу троцкистов "Долой бюрократию!". А идеологи оппозиции охотно утверждают, что к принципу "начальник всегда прав" для властей предержащих сводится, по существу, всё содержание патриотизма.
   Чье-то убеждение, что в политике власти всё идеально, что её курс не нуждается ни в какой корректировке - это, пожалуй, настораживающая аналогия с концом 1920-х.
   Специально для Столетия
  

Поделиться...

  
  
   Комментарии
   0x01 graphic
   вечн.м...-потомст.руск.воин.
   03.02.2012 1:23
  
   С 1917 по 1956 государство держало в узде народ.Начиная с 1956 по 1991, наоборот, граждане СССР подмяли под себя государство.В обоих случаях был общий знаменатель.Полное бесправие русского народа(конгломерат населения северной части РСФСР) и его рабское закабаление государством и народами братских республик.Из всех лидеров государства только Сталин понимал стоящие перед гос-ом цели,задачи и способы их решения.Да и он так и не смог переступить через свое эго и пропустить впереди себя достойного приемника.
   0x01 graphic
   Evil Archer
   03.02.2012 5:52
  
   Какой смысл проводить аналогии с советским прошлым. Нашему капиталистическому правительству очень далеко до советского. Мы с 1993 года живет под оккупацией. Любая борьба против нынешнего режима - это борьба за свободу. Под нынешним режимом нужно понимать не просто Путина, а систему ростовщичества доведенную до государственного уровня.Мы не должны опускать руки до полного искоренения этого античеловеческого явления.
   0x01 graphic
   Aleks
   03.02.2012 9:38
  
   на самом деле аналогия напрашивается))
вожди той и этой фронды чем-то очень похожи))
провинция не поддержала тех оппозиционеров, вряд ли поддержит и этих))
   0x01 graphic
   Акумов
   03.02.2012 9:48
  
   Не пойму я чего то, с какого бока ВВП стали сравнивать со Сталиным? Может тандем не осудил Сталинизм? Может они не награждали ГМС или не открывали памятник ЕБН? Может ... ????
   0x01 graphic
   Загорный
   03.02.2012 9:56
  
   Думаю, что автор статьи совершенно прав в построении своей аналогии. Русские люди, будьте бдительны, не поддавайтесь на провокации, чтобы сохранить хоть то немногое, что осталось от бывшей Великой Державы! Голосуйте за Путина, ибо он наша последняя хрупкая надежда!
   0x01 graphic
   эр
   03.02.2012 11:04
  
   Нынешние "Болотные" Бесы (по Достоевскому), оседлавшие протестную сытую толпу (не народ, живущий в нищете!!) - эти современные немцовисты - либеральные фашисты, если придут к власти, то будут также "демократичны" как Сикашвили, который прежде всего приобрел не западе полицейскую технику для разгона своей оппозиции. Права человека для них в основном для наружного применение, а внутри водометы и резиновые пули, конечно, очень демократичные.
   0x01 graphic
   гость
   03.02.2012 14:32
  
   вечн.м...-потомст.руск.воин.

03.02.2012 1:23


Подавай им трокого-ходорковского теперь.Гулаги троцкого остались.
Дурачки и бараны многие, если не понимают, что их поведут на бойню кукловоды. Что оппозиционеры и их продажные шавки  к очередной крови толкают,  что они за счет разграбления России в 90-х на 20 лет свой долговой кризис отодвинули... Что на наши деньги их воры березовские и гусинские сейчас кайфуют в Лондонах, а ходорковские оплачивают свой пиар.  Мирный митинг против фальсификации выборов никогда ни в одной стране не заканчивался мирно. Все мы видим на примерах войн и развалах в странах, которые на слуху. Войной - заканчивается. Экономической катастрофой - заканчиваетя. Погромами и убийствами - заканчивается. Но никогда - миром и национальным согласием.  Эти жулики считают, что подросло поколение 18-20 летних, которых  тка легко обмануть трепом о свободе?  Им в 1992-99 было 1-8 лет, и которые не знают этого ада, не знают,  как неокрепшие девочки половину Гейгопских борделей заполонили, не по своей воле, обманом и и страхом быть убитыми. И кормили свои семьи.
А народ только за счет огородов в начале 90-х выживал. Как страх вкрадывался в душу, что война на пороге, как уберечь детей. Как думалось,  что вся Россия развалится на области-республики независимые,  как СССР и больше не увидишь своих родных и близких. Ведь этого желали немцовы и Ко. И к этому продвигались мелкими шашками. Как пол-страны челночили, "побросав от безработья" престижные должности. Они не знают козлов и баранов  в малиновых пиджаках и что мечтой недорослей  было стать крутым братком. А девчонок валютной бля...ю, благодаря распоявшейся продажной СМИ и продажному ТВ. Что Россия была должна всем. Что кредиты на погашение процентов и куриные окорочка выпрашивали. И тут не фигурировала пресловутая"дюймовочка" ВЕНИКА-... Что над бухим бобкой эльциным   мир потешался. Что при власти благодетелей каспарово-ванштейна - немцовых начались Чеченские войны.Что заводы закрыли под рынки и распродали именно эти негодяи в 90-е годы. А Путин только начал, не без участия гнева народа снизу, во что-то вникать. А  ходорковские -это подснежники: плохо то, что тот не слышит, как снизу тому мечтают желать, как ТРОЦКОМУ в свое время...
Эти сосунки с айфонами ничего не помнят и не знают. И что "шило Москвы" и прочая нечистая болотная мерзость этим активно пользуется.
Они хотят разрушения власти, и чтобы весь мир увидел, как они, болотная мерзость, якобы борются с нечестными выборами. А мне надо покоя и понятного будущего для своей семьи и детей.
А моя семья и мои дети для меня, как вы понимаете, важнее, чем самые "добрые" знакомые, бегавшие на болотную. И даже чем "правда". Потому что у нас разные интересы. Я работаю: приношу своему работодателю пользу, который, в свою очередь, приносит пользу стране, облагораживает город, воссоздавая блага, рабочие места, создавая счастливые семьи этим, которые могут теперь позволить себе приобрести квартиру, позволить родить ребенка и дать ему многое. . . .А для этого наши слуги-чиновники не должны создавать нам на наши же деньги-налоги трудности, не лезть в наши дела. А исполнять законы.
   0x01 graphic
   Семён Семёныч
   03.02.2012 17:33
  
   Деньги на "революцию" поступали разными каналами.И через Европу, и напрямую -- через "золотых" курьеров. В подтверждение этому существуют реальные финансовые документы,напрямую связанные с деятельностью Нью-Йоркской Биржи.На эти деньги "борцы" за народное счастье закупали и контрабандным путём завозили в Россию оружие, готовили и финансировали теракты и
убийства мешающих их действиям государственных и политических де-
ятелей.В 1917 году "революционеры" "расширили" арсенал своих методов.И тут на сцену выступает хорошо известный
многим гражданин США, авантюрист и проходимец, далеко не из бедных, Лев Давидович Троцкий (настоящая фамилия и имя --Бронштейн Лейба). Мало кто знает, что перед тем, как вернуться на свою историческую Родину, "простой" иммигрант имел многочасовую беседу с американским президентом Томасом Вудро Вильсоном (1913-1921), после чего встретился с одним из крупнейших финан-
систов и банкиров США Яковом Шиффом и получил у него под расписку ДВАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ ЗОЛОТОМ! Ставленником Якова Шиффа был
и министр финансов, а затем и премьер-министр Российской Империи граф С.Ю. Витте. Хорошие же "слуги" были у Российской Империи!
После захвата власти в России, захватившие власть с лихвой
расплатились со своими "кредиторами". Но захватив власть и неверо-
ятные богатства России, русского народа, часть революционеров
отказалась продолжать начатое ими дело, ради которого их, собственно
говоря, и финансировали господа Шиффы и Ротшильды.                             Троцкий требовал продолжить дело "Всемирной революции" посему и был убит 21 августа 1940 года в Койокане,Мексика.
Для современной России при реализации этого сценария, будет сформирован какой-нибудь ПНС (Переходный национальный совет). Кто его возглавит? А. Навальный, Б. Немцев, М. Касьянов, В. Матвиенко или олигарх М. Прохоров. Не так это и важно. Это будут лишь марионетки. Поэтому интерес представляют не "петрушки" на ниточках, а те руки, которые таких "петрушек" двигают.
   0x01 graphic
   лесник
   03.02.2012 18:13
  
      Троцкистов 20-х годов прошлого века вполне можно сравнить с нынешней болотной шушерой по всем, буквально, параметрам. Но В.В. с Иосифом Виссарионовичем? Ну нет никаких оснований. Апологеты современного троцкизма -  активные участники управления государством. Ну и науправляли... Вы хорошо знаете как.
   0x01 graphic
   ДДТ
   03.02.2012 20:25
  
   Весь этот "Американский Обком" давным - давно нужно было бы расстрелять без суда и следствия на одной из многочисленных площадей Москвы. И воздух в Москве сразу станет чище, сежее.
   0x01 graphic
   Достоевский
   03.02.2012 20:59
  
   Относительно Троцкого автор статьи, безусловно, прав. Это сволочь!
Но как он умудрился увидеть в Путине товарища Сталина ?
Это - ЗАГАДКА !
Так что статья для дурачков. Пока у русских не будет обкатанной политической программы и боевой организации,любая скотина будет их пинать и обманывать...
   0x01 graphic
   signor storico
   03.02.2012 21:18
  
   Полагаю, что Загорный совсем не прав, делая из статьи такие выводы и призывы. Что автор пишет? "Не станем заходить слишком далеко в этих аналогиях. Различия между двумя эпохами налицо. Другие объективные условия. Другие официальные цели ставит перед собой государственное руководство."
Совершенно прав Лесник в том, что "Апологеты современного троцкизма -  активные участники управления государством". То есть, между троцкистами и сталинистами была принципиальая разница, а между "навалятами" и "путинистами" разницы почти никакой. Потому то и - как отмечает автор статьи - "всё это указывает, в частности, на вероятность совершенно иного, чем в то время, исхода борьбы оппозиции за власть". И этому явно способствует "Чье-то убеждение, будто в политике власти всё идеально, будто её курс не нуждается ни в какой корректировке", каковой невеселой репликой заканчивется статья.
Это убеждение названо самой настораживающей аналогией с концом 20-х. Со всеми проистекшими позднее последствиями.
То есть результатом нынешней борьбы за власть будут, как и тогда, массовые репрессии. Но, в отличие от 30-х, побочным результатом эпохи репрессий не станет взлет России как державы. Так я понимаю недосказанный напрямую смысл статьи
   0x01 graphic
   Валерий Рыбалкин
   03.02.2012 21:38
  
   Не верю Навальному,он просто делает свои деньги
   0x01 graphic
   алекс-1
   03.02.2012 22:11
  
   ленин и троцкий создали советский союз дальше в результате аппаратных игр победил коба дорого досталась россии эта победа были уничтожены и репрессированы 12 миллионов россиян был создан искусственный голод умерло 8 миллионов в 37г расстреляно 750 тысяч и т. д . вы этого хотите
   0x01 graphic
   Русский
   04.02.2012 0:27
  
   Все мы не без греха. Но нельзя не видеть, что Путин уничтожил ельцинизм как явление. За одно только это русский народ должен поставить Путину памятник.
Даже за одно это!
   0x01 graphic
   Акумов
   04.02.2012 1:03
  
   алекс-1
03.02.2012 22:11

// ленин и троцкий создали советский союз дальше в результате аппаратных игр победил коба дорого досталась россии эта победа ...//
Русофобы и махровые сионисты "ленин и троцкий" вырезали или изгнали из России цвет русского народа, насадив везде своих, погубили более 10 миллионов людей в гражданской войне, разрушили экономику страны. Фактически, Сталин спас страну от полного уничтожения, чего ему никогда не простят нынешние наследники Троцкого, захватившие власть в РФ. Все его вынужденные, "непопулярные" меры были продиктованы государственной необходимостью по ликвидации разрухи и подъёму Государства, а приёмы борьбы являлись логическим следствием соблюдения правил, установленных "лениным и троцким". Он действительно вёл страну от ПОБЕДЫ К ПОБЕДЕ.
   0x01 graphic
   горб
   04.02.2012 2:54
  
   Троцкий как раз не участвовал в создании СССР.У НЕГО БЫЛА МЕЧТА ПОГЛОБАЛЬНЕЕ-МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ,Т.Е. 'ЧТО БЫ БЕЗ РОССИЙ И ЛАТВИЙ ЖИТЬ....' А Сталин-то  и явился той исторической фигурой,которая и воссоздала Империю,правда в несколько усечённом виде,но опять-таки из-за того,что Троцкий поработал.Сравнивать Троцкого  и Навального ;Сталина и Путина нельзя-всё-таки и масштаб личностей разный,и эпохи другие.
   0x01 graphic
   Александр Приц
   04.02.2012 5:07
  
   Я просто не верю комментариям. Кто называется никак, тот говорит никак. Один из вас назвал имя Валерий Рыбалкин, к нему уважение.  http://infobuh11.ru/buhuchet-zarplatyi/legkiy-buhuchet-zarplatyi-v-excel#twitter
  
  

Вилен ЛЮЛЕЧНИК (Нью-Йорк)

ЖАНДАРМЕРИЯ И ЧК

http://www.vestnik.com/issues/97/0624/koi/index.html

http://www.vestnik.com/koi/

   На протяжении всего периода существования тоталитарной системы
   происходила героизация деятельности одного из самых мощных карательных
   ведомств мира - ЧК-ВЧК-ГПУ- ОГПУ-НКВД-КГБ. Благодаря такой пропаганде
   царская жандармерия в наших глазах выглядела как сугубо реакционная
   организация, состоящая из тупых и ограниченных людей, отрицавших
   законность и правопорядок. Я отнюдь не собираюсь оправдывать
   или восхвалять ни то ни другое карательное ведомство, понимая
   при этом, что без них невозможно существование современного государства.
   Но деятельность подобных организаций должна проходить строго
   в рамках соблюдения закона и в допустимых пределах должна находиться
   под контролем общественности. Сравнительный анализ показывает,
   что в большей степени этим требованиям отвечала все-таки царская
   жандармерия.
  
   Обратимся к фактам, подтверждающим подобную точку зрения, тем
   более, что в этом году мы отмечаем 80-летие установления тоталитаризма
   в России.
  
   Прежде всего хотелось бы отметить, что в первый период своего
   существования карательное ведомство большевистского режима было
   в своей основе укомплектовано людьми малограмотными, маргиналами,
   не нашедшими себе применения в других областях общественной жизни.
   Даже в начале 50-х годов таких людей там было весьма много. В
   корпус же жандармов попасть было весьма трудно. Там существовала
   жесткая система отбора. Для поступления в него от офицеров требовались
   следующие условия:
   - потомственное дворянство;
   - окончание военного или юнкерского училища по первому разряду;
   - не быть католиком;
   - не иметь долгов и пробыть в строю не менее шести лет.
  
   Удовлетворяющий этим требованиям должен был выдержать предварительные
   испытания при штабе корпуса жандармов для занесения в кандидатский
   список и затем, когда подойдет очередь, прослушать четырехмесячные
   курсы в Петербурге и выдержать выпускный экзамен. Офицер, выдержавший
   этот экзамен, переводился высочайшим приказом в корпус жандармов.
  
   О том, какие требования предъявлялись к интеллектуальному уровню
   офицеров корпуса жандармов, свидетельствуют вопросы, задаваемые
   на экзаменах. Полковник А.Спиридович, выразивший желание перейти
   в жандармы, к примеру, на экзаменах получил следующие вопросы:
   "Читал ли он фельетон в "Новом времени" о брошюре Льва Тихомирова",
   "Конституционалисты в эпоху 1881 года" и что он может сказать
   по этому поводу; вопросы по истории, администрации, письменный
   экзамен на тему "Влияние реформы всесословной воинской повинности
   на развитие грамотности в народе..." И только после сдачи этих
   экзаменов и успешного ответа на вопросы он был зачислен в кандидаты.
   Через определенное время он был вызван и определен на курсы,
   после окончания которых опять сдавал государственные экзамены.
  
   Естественно, ничего подобного и в помине не могло быть в эпоху
   тоталитаризма.
  
   Четко были определены и задачи корпуса жандармов: борьба с злоупотреблениями
   во всех частях управления, во всех состояниях и на местах; наблюдение
   за сохранением государственного порядка и спокойствия; наблюдение
   за нравственностью учащейся молодежи; обнаружение бедных и сирых,
   нуждающихся в материальной помощи, - вот обязанности корпуса
   жандармов согласно инструкции, преподанной им их первым шефом.
   Как отмечал А.Спиридович, "корпус жандармов - глаза и уши императора,
   общественное благо - его цель. Белый платок - для утирания слез
   - эмблема его обязанностей".
  
   Весьма своеобразной была и его организация. Одна часть корпуса
   была сведена в губернские жандармские управления, которые осуществляли
   наблюдения, кое-где ввели политический розыск, а также производили
   дознания и расследования. Вторая часть корпуса была сведена в
   железнодорожные полицейские управления и несла службу исключительно
   в полосе отчуждения железных дорог, исполняя функции и общей,
   и политической полиции. В ведении офицеров корпуса были также
   охранные отделения в Петербурге, Москве и Варшаве, входившие
   в состав градоначальств и обер-полицмейстерств и занимавшиеся
   политическим розыском. В крепостях были жандармские команды,
   наблюдавшие в крепостных районах. Кроме того, в состав корпуса
   входили Петербургский, Московский и Варшавский дивизионы, несшие
   наружно-полицейскую службу и бывшие жандармами только по форме.
   И всего-то на всю Россию, таким образом, приходилось несколько
   десятков тысяч жандармов.
  
   Естественно, это никоим образом не сравнимо с масштабами деятельности
   чекистов. Деятельность карательных органов тоталитарной большевистской
   системы была всеохватывающей, всепроникающей и всеобъемлющей.
   Не было ни одной сферы деятельности граждан страны, которая не
   была бы под наблюдением и контролем "зоркого стража революции,
   ее карающего меча". Краевые, областные, городские и районные
   отделы, уполномоченные КГБ в каждом солидном учреждении, гигантская
   сеть осведомителей - все это насчитывало сотни тысяч, если не
   миллионы людей. Особенно разветвленной была эта сеть в армии.
   Уполномоченные особых отделов были во всех частях и подразделениях
   от батальона и выше. Непрерывно шло совершенствование и переподчинение
   всей этой гигантской сети.
  
   Так в середине июля 1941 года органы военной контрразведки НКО
   были преобразованы в особые отделы НКВД. Для них были введены
   даже специальные воинские звания. Спецзвание младший лейтенант
   госбезопасности было равнозначно воинскому званию старшего лейтенанта,
   звание лейтенант госбезопасности - капитана, старший лейтенант
   госбезопасности - майора, капитан госбезопасности - полковника,
   майор госбезопасности - генерал-майора, старший майор госбезопасности
   - генерал-лейтенанта, комиссар госбезопасности - генерал-полковника.
   С 17 апреля 1943 года особые отделы были реорганизованы в органы
   контрразведки СМЕРШ ("Смерть шпионам").
  
   Они опять были переданы в ведение Наркомата обороны. После войны
   вновь последовала их реорганизация, что отнюдь не означало их
   сокращения и изменения функций.
  
   В своей деятельности советские карательные органы никогда даже
   не соблюдали видимости исполнения существовавших на бумаге законов.
   "Революционная целесообразность", выполнение партийных решений
   - вот принцип их деятельности. Жандармское же управление всегда
   находилось под контролем прокурора, весьма активно реагировало
   на общественное мнение страны. Порядок ликвидации раскрытых жандармами
   антиправительственных организаций был жестоко регламентирован.
   Начальник жандармского управления назначал офицера, который должен
   был начать дознание по тем арестам, которые планировались. Назначался
   и товарищ прокурора для наблюдения за будущим дознанием. Обыски
   производились только с санкции прокурора. Особое внимание уделялось
   обнаружению вещественных доказательств, без которых судебный
   процесс был немыслим. Аресты могли производиться тоже только
   с санкции прокурора.
  
   Особое внимание обращалось на обоснованность арестов представителей
   интеллигенции и студенчества, так как даже их незаконное задержание
   вызывало резко отрицательный резонанс в обществе, чего весьма
   опасалась жандармерия. Как известно, в СССР общественного мнения
   как такового вообще не существовало. И общество никоим образом
   не реагировало не только на аресты, но и на массовые уничтожения
   людей. Весьма щепетильной была и работа с нештатной агентурой.
   Если агенты КГБ насаждались в любое время и в любом месте, то
   чины охранного отделения или жандармского управления, от начальника
   до младшего филера, никогда в революционные ряды не становились.
   И, как весьма своеобразно выразился упомянутый нами А.Спиридович,
   "не жандармерия делала Азефов и Малиновских, имя же им легион,
   вводя их как своих агентов в революционную среду; нет, жандармерия
   выбирала лишь их из революционной среды. Их создавала сама революционная
   среда. Прежде всего они были членами своих революционных организаций,
   а уже затем шли шпионить про своих друзей и близких органам политической
   полиции".
  
   Опыт истории показывает, что в целом и основном Спиридович был
   абсолютно прав. И уж, конечно, не могло быть и речи, чтобы использовать
   в качестве доносчиков детей или близких родственников тех, кто
   попал в поле зрения жандармского управления. В дореволюционном
   Уложении о наказаниях уголовных и исправительных (Ст. 128) было
   особо оговорено, что доносы от детей на родителей не приемлются,
   за исключением особо опасных преступлений. В СССР такие доносы
   поощрялись органами НКВД, и сами доносчики возводились в "герои".
   Примером тому - "подвиг" Павлика Морозова, памятник которому
   сооружен в Москве. Кажется, что это единственный в мире памятник
   доносчику.
  
   Сейчас установлено, что убийство Павлика и его брата и судебный
   процесс над его родственниками были инспирированы самими карательными
   органами. Павлик при этом был не одинок. Первый эксперимент по
   предательству родителей детьми был осуществлен за 4 года до Морозова,
   в период так называемого Шахтинского дела, в 1928 году. Среди
   обвиняемых по этому делу были братья Колодубы. Неожиданно суд
   вдруг занялся выяснением личных отношений одного из подсудимых
   с сыном. Подсудимый, не подозревая ловушки, заявил, что его сын
   - комсомолец, ушел из дому, так как ему удобнее жить на руднике.
   А отношения с сыном вполне нормальные. Отец находился в тюрьме
   и не знал, что в газете под заголовком "Сын Андрея Колодуба требует
   наказания для отца-вредителя" было опубликовано следующее письмо:
  
   "Являясь сыном одного из заговорщиков, Андрея Колодуба, и в то
   же время будучи комсомольцем, активным участником строительства
   социализма в нашей стране, я не могу спокойно отнестись к предательской
   деятельности моего отца и других преступников... Зная отца как
   матерого врага и ненавистника рабочих, присоединяю свой голос
   к требованию всех трудящихся жестоко наказать контрреволюционеров.
   Не имея семейной связи с Колодубами уже около двух лет и считая
   позорным носить дальше фамилию Колодуба, я меняю ее на фамилию
   Шахтин.
   Рабочий шахты "Пролетарская диктатура" Кирилл Колодуб".
  
   Впоследствии таких "разоблачителей" были тысячи. Доносы на родных
   и близких поощрялись, прославлялись, а "герои-пионеры" собирались
   на всесоюзные слеты в Артек. Такие сюжеты и в голову не могли
   прийти чинам жандармского управления. Чтобы такое придумать,
   воистину нужно было иметь только "пролетарское происхождение".
   А царским жандармам приходилось считаться с существовавшими в
   то время законами, ибо их нарушение вело к весьма печальным для
   них последствиям, вплоть до увольнения из корпуса.
  
   А между тем борьбу приходилось вести с весьма своеобразным противником.
   Именно в то время жандармы столкнулись впервые с организованной
   преступностью, причем весьма необычной. Речь идет о политизации
   насильственных форм преступности под лозунгом "Грабь награбленное"
   или "Экспроприация экспроприированного". Политические партии
   социал-демократического толка, преимущественно партия большевиков,
   создавали в своей внутренней структуре, по существу, гангстерские
   организации с целью нападения на банки, на крупных предпринимателей
   для пополнения таким образом партийных касс. Подобные организации
   отличались дисциплиной, внутренней иерархией и устойчивостью.
   Это были типичные банды с точки зрения нынешнего и прошлого законодательств.
  
   В такого рода преступных организациях (некоторые из них возглавлялись
   видными партийными лидерами) существовала взаимовыручка, суды,
   месть предателям. Как видим, налицо типичные для мафиозной структуры
   признаки. На развитие профессиональной и организованной преступности
   это явление оказало сильное влияние. Отсюда и взаимные симпатии
   уголовного мира и руководителей этих мафиозных структур. Так
   что борьба предстояла весьма серьезная. А вот средств на содержание
   карательного аппарата у царского правительства явно не хватало.
   Так полиция не могла выделить дополнительные суммы для усиления
   охраны Плеве, Великого князя Сергея Александровича и других.
   В результате этого большая часть весьма талантливых руководителей
   империи к 1917 году была истреблена террористами. Именно тогда
   и именно в России мы впервые столкнулись с организацией массового
   террора со стороны партий социалистической ориентации по отношению
   к своим политическим противникам, представителям государственной
   власти.
  
   К моменту февральской революции 1917 года Россия была почти обезглавлена.
   Но это особый сюжет, который в полной мере еще не попал в поле
   зрения серьезных исследователей, и к нему еще предстоит вернуться.
  
   У карательного ведомства большевиков средств было более чем достаточно.
   Мало того, они были просто неограниченные. А уж коль не хватало
   валюты, то ведомство ее изготавливало на своих предприятиях.
   Естественно, царская жандармерия и помыслить об этом не смела.
   Слабость карательного ведомства - одна из причин краха империи.
   Ни ее руководители, ни органы безопасности, выражаясь современным
   языком, просто не поняли, с какого рода противником им предстояло
   бороться.
  
   Это были преступники совершенно новой формации, которые впервые
   в истории человечества появились, к сожалению, в России. Для
   борьбы с ними карательные органы России того времени были явно
   не подготовлены. Большевики же, захватив власть, сумели создать
   такой аппарат насилия, который не имел прецедента в прошлом.
   Именно благодаря ему они и сумели продержаться у власти более
   70 лет, хотя большая часть населения ненавидела их лютой ненавистью.
  
   ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ http://www.vestnik.com/issues/97/0624/koi/index.html
   1. А.Спиридович. Записки жандарма. - Москва, 1991.
   2. А.Гуров. Красная мафия. - Москва, 1995.
   3. М.Белоусов. Об этом не сообщалось... - Москва, 1989.
   4. Ю.Дружников. Вознесение Павлика Морозова. - Лондон, 1988.
   5. П.В.Волобуев, В.П.Булдаков. Октябрьская революция: новые подходы
   к изучению. - Вопр. истории, ##5-6, 1996.
   6. Тайные страницы истории. Сталин. Сб. документов. - Москва,1995.
  
  
   Генерал Владимир Оскарович Каппель и его "Каппелевцы"
  
   (На Волге и в Сибири, 1918 - 1820 гг.)

0x08 graphic
8-го июня 1918 года восставшими чехами была занята Самара. В этом принимали участие также и небольшие русские отряды. Как пишет А. А. Федорович ("В. О. Каппель" стр. 22):

"В тот же вечер, в освобожденном от большевиков городе состоялось собрание офицеров ген. штаба, оказавшихся в Самаре. Был поднят вопрос кто объединит и возглавит эти русские отряды. Желающих взять на себя эту ответственность среди присутствующих не оказалось. Все мялись и смущенно молчали. Кто-то даже предложил бросить жребий. Тогда неожиданно выступил, скромный на вид, молодой офицер ген. штаба и попросил слова: "Раз нет желающих, то временно, пока не найдется старший, разрешите мне повести части против большевиков", спокойно и негромко произнес он.

Это был подполковник Владимир Оскарович Каппель. Так начался героический и тернистый путь одного из наиболее выдающихся вождей Белой борьбы на Волге и в Сибири. Ему было только 37 лет. Он родился в 1881 году в военной семье, окончил 2-ой кадетский корпус в Петербурге, потом Николаевское кавалерийское училище и Академию Генерального Штаба. С честью прошел боевую страду 1914-1917 годов и был дважды ранен.

Самарский объединенный отряд Каппеля получился немногочисленный -- всего около 350 добровольцев. Это все что дала Самара, -- город с населением больше ста тысяч человек. Казалось безумием начинать с такими силами борьбу с большевиками, захватившими в то время почти всю Россию. Но Каппель начал и с честью выполнил всзятую на себя задачу.

Первый экзамен отряду Каппеля был дан уже через три дня, под Сызранью. Этот город под давлением красных был оставлен чехами. От Самары до Сызрани около 100 верст. Каппель сажает свой отряд на поезд. Под вечер, в 15-ти верстах от Сызрани он высаживает отряд и разбивает на две части. Меньшую часть, с конной батареей, посылает в обход города. На рассвете следующего дня, точно в 5 часов утра, началось наступление на город с двух сторон. После победы над чехами, красные этого не ожидали. Среди них началась паника, особенно когда с их тыла начали падать снаряды. Большевики побежали, побросав орудия, пулеметы, обозы. Потери в людях у красных были большие, у белых только четыре убитых.

Этот первый, неожиданный успех создал Каппелю огромную популярность, окружив его имя ореолом победы. С этого дня отряд Каппеля начал с гордостью называть себя "каппелевцами".

0x08 graphic
Потом победы под Ставрополем, под Климовкой, под Новодевичьем, под Сингелеем, где кроме орудий и пулеметов был взят в плен командующий этим фронтом, бывший царский поручик Мельников.

Если в отношении пленных красноармейцев Каппель был мягок, и разоружив, как правило, отпускал на все четыре стороны, то Мельников был судим как предатель и расстрелян. Дальше опять Сызрань, которую каппелевцы должны были опять спасать от красных. Потом Симбирск.

От Сызрани до Симбирска около 200 верст. Большевики его ожидают с Волги, считая что он прибудет на отнятых у них пароходах, и укрепляют ее берега. А он проделывает этот путь, посадив свои войска на подводы, и цепи каппелевцев врываются в город с суши. Опять победа. Население восторженно встречает победителей и молодежь устремляется в их ряды.

За голову Каппеля большевики нзначают большую награду. Сюда посылается Тухачевский, сам Троцкий приезжает на каппелевский фронт и расстрелами старается остановить панику и восстановить дисциплину.

В это время, под защитой чешских и каппелевских штыков, в Самаре было образовано эсеровское правительство из оказавшихся здесь членов разогнанного большевиками Учредительного Собрания, во главе с Черновым и Авксентьевым.

Нужно пояснить, что чехи на Волге оказались совсем случайно и что не любовь к России, а только жизненная необходимость заставила их вступить в борьбу с большевиками. В 1917 г. из чехов (добровольцев), находившихся в русском плену, было сформировано две дивизии, около сорока тысяч человек. После Октябрьского переворота, в начавшейся гражданской войне, ими был объявлен нейтралитет и заключено с большевиками соглашение об их отъезде через Владивосток на французский фронт. В мае чехи находились в эшелонах, направлявшихся во Владивосток. Германия, заключившая с Советами Брест-Литовский мир, рассматривая чехов как австрийских подданных, изменивших присяге, конечно, хотела этому воспрепятствовать и получить их в свои руки. Толчком к востанию чехов был неожиданный приказ Троцкого, желавшего угодить немцам, данный им 25-го мая 18- го года, о полном разоружении чешских войск. Приказывалось "расстреливать на месте каждого чеха или словака, оказавшегося вооруженным". Как следующий шаг можно было ожидать выдачу их немцам, что для чехов было равносильно смерти. Таким образом, спасая себя, чехи восстали и временно оказались на стороне белых, боровшихся с большевиками.

В Симбирске Каппель в первый раз выступил публично. В переполненном городском театре на сцену вышел скромный, одетый в защитную гимнастерку, молодой офицер. В своей речи он звал на борьбу за поруганную Россию, за русский народ, за его веру. Его простая речь не внушала сомнения, что он глубоко верит в необходимость борьбы и готов первый отдать свою жизнь за Россию.

Как пишут присутствовавшие "его речь была покрыта не овациями, а каким-то сплошным ревом и громом, от которого дрожало здание".

Такая популярность Каппеля -- царского офицера по убеждениям монархиста -- начала бесспокоить Самарское Правительство. Чтобы контролировать его действия, в штаб Каппеля назначаются представители Самарского Правительства -- Фортунатов и Лебедев, к слову сказать оказавшиеся вполне порядочными людьми и Каппелю никаких неприятностей не чинившие.

Каппель был выше всяких политических течений и партий. он один из немногих белых вождей трезво отдавал себе отчет, какие необратимые сдвиги произошли в России и что нужно делать, чтобы выиграть борьбу. Полковник Вырыпаев, близкий сотрудник Каппеля, в своих воспоминаниях приводит его высказывания тех дней:

"Мы, военные, оказались врасплох застигнуты революцией и политически совершенно не подготовлены и нам сейчас приходится учиться тяжелыми уроками. Гражданская война это не то, что война с внешним врагом. Там все гораздо проще. В гражданской войне много сложнее, в ней все население, активно или пассивно, участвует, и победит тот на чьей стороне будут симпатии народа. Если мы честно любим родину, нужно забыть кем мы были до революции и что мы из- за нее потеряли. Конечно, я хотел бы, как многие из нас, чтобы образом правления была монархия, но в данный момент о монархии говорить преждевременно.

Что революция совершилась -- это факт. И мы все должны честно признать этот факт. Народ ждет от революции многого -- большевики ему обещают золотые горы. Нам народу надо не только обещать, но и на самом деле дать ему то, что ему нужно, чтобы удовлетворить его справедливые надежды".

Каппель, по всем рассказам, близко стоял к своим солдатам. Если была необходимость, взяв в руки винтовку, он вместе с ними шел в атаку. Он знал их мысли и настроения и они любили его и верили ему безгранично.

После Симбирской операции белые погнали красных вверх по Волге. Дальше была Казань, один из главных городов Поволжья. Каппель знал, что там большой гарнизон и что туда стягиваются красные войска, но он верил в победу и решил ее взять. Узнав об этом, Самарское Правительство, или как народ называл его "Учредилка", обеспокоенное, растущей славой Каппеля, приказало ему остановиться.

Но Каппель не послушался. Он спешно собирает совещание, на него приглашают чехов и представителей Самары -- Фортунатова и Лебедева. Он увлекает их своим планом и своей верой в успех и они вместе с ним берут на себя ответственность за неисполнение приказа Самарского Правительства.

6-го июля 1918 года в Казани, когда по сведениям красных, белые должны были быть еще далеко, вечером, во время проливного дождя, начали рваться снаряды каппелевской артиллерии и каппелевцы с громовым Ура ворвались на улицы Казани. Комиссары и красные командиры безрезультатно пытались остановить красноармейцев. Даже 5-ый Латышский полк -- Ленинская гвардия -- не выдержал, поднял руки и сдал оружие.

Население освободителей засыпало цветами и у всех на языке было слово "Каппель". Победителям досталось много пленных и огромные запасы военного имущества.

А что самое главное, был захвачен весь российский государственный золотой запас, эвакуированный в Казань. В общей сложности:

* 1) Шестьсот пятьдесят миллионов золотых рублей в монетах.
* 2) Сто миллионов рублей в кредитных знаках.
* 3) Большие запасы платины и других драгоценностей.

В Казани Каппель надеялся пополнить свои силы. Здесь находилось около тридцати тысяч офицеров и в полном составе Академия Генерального Штаба. Но его надежды не оправдались. В своем большинстве офицерство, уставшее и измученное после четырех лет неудачной войны, предпочитало выжидать или ехать в тыл, в Сибирь.

На собрании офицеров Ген. Штаба Каппель настаивал на немедленном продвижении вперед -- на Нижний Новгород, а потом и дальше. Он доказывал, что в гражданской войне побеждает тот, кто находится в движении вперед, а не тот, кто обороняется. Но настоять на этом ему не удалось, он был слишком молод и к тому же только подполковник! Против этого была Самара и чехи, в то время еще союзники белых. А Ленин и Троцкий потом признавались, что у них именно в этот момент все трещало по швам. Так была упущена возможность победы ...

0x01 graphic

  
Данная большевикам передышка дала им время оправиться и подтянуть новые, свежие силы.

Началось это с Симбирска, перед этим взятым Каппелем, на который красные под командой Тухачевского (бывшего гвардейского поручика) повели свое наступление. Для обороны местных сил не хватало, город был перед падением. Из Казани до Симбирска 200 верст. Каппель грузит свои войска на пароходы и спешит опять в Симбирск. Там после трехдневного ожесточенного боя, он отбрасывает войска Тухачевского.

Город спасен и опять его там встречают как героя. Но окончательно добить Тухачевского ему не дают: его обратно зовут в Казань. Там Троцкий, расстреляв больше 20-ти красных командиров, а после поражения под городом Свияжеском, расстреляв и каждого десятого красноармейца, навел порядок и дисциплину и начал наступление на Казань.

Каппель со своими каппелевцами опять возвращается в Казань и останавливает наступление. Сам Троцкий чуть не попадает в плен. Только исключительное везение спасает его от этого. Но добить Троцкого, как и Тухачевского, ему опять не дают. Опять приказ из Самары: бросить все, грузиться на пароходы и двигаться на помощь Симбирску. Каппеля рвут на все стороны.

На этот раз каппелевцы Симбирск не спасли. 12-го сентября, когда они подошли к Симбирску, он уже был оставлен. По мосту через Волгу отходили отступающие белые войска и колонны беженцев. В этот день каппелевцы в последний раз видели Волгу... За короткий период своего пребывания на Волге, от -го июня до 12-го сентября 1918 года, т. е. около трех месяцев, Каппелевский отряд (их было всего три тысячи) проделал больше двух тысяч верст, при этом все время в боях и стычках, бросаемый взад и вперед на самые ответственные места. При чем за все это время у них не было ни одного поражения, только победы: Сызрань, Ставрополь, Сингелей, Симбирск, Сызрань, Казань, Симбирск, Свияжск, Казань и т. д.

После Симбирска началось отступление к Уралу. Самарскому Правительству к сожалению никаких сильных боеспособных сил создать не удалось, чехи, стремившиеся домой, воевать не хотели, а каппелевцев было слишком мало, чтобы удержать фронт.

Отходили с тяжелыми боями. В этом походе Каппель получил сообщение о производстве его в генералы. Пришедшему его поздравить полковнику Вырыпаеву он с горечью и грустью сказал:

"Я был бы более рад, если бы мне вместо производства прислали батальон пехоты".

В это время Сибирь, почти полностью освобожденная от большевиков, имела свое правительство, и даже не одно, а несколько.

Главное из них, находившеяся в Омске, долго не могло сговориться с Самарой, кому возглавить объединенное правительство.

В конце концов было составлено коалиционное возглавление, названное "Директорией". В него вошли Авксентьев и Зензинов (эсеры), Вологодский (сибиряк), Виноградский (кадет) и ген. Болдырев, как главнокомандующий (впоследствии перешедший к большевикам).

Сформированную в Омске армию посылать на фронт не спешили, ждали конца переговоров. Так была упущена возможность победить большевиков, тогда еще сравнительно слабых.

Сговорились же только тогда, когда началось отступление. Только тогда Сибирские войска сменили на фронте измученных каппелевцев, которые были отведены в тыл для отдыха и пополнения.

При отходе за Урал каппелевцам приходилось проходить через Приуральские горнозаводские районы. Распропагандированные рабочие этих районов враждебно относились к белым. Разведка доносила, что на заводе Ата-Балашовском на митинге рабочих было решено чинить возможные препятствия проходящим белым и поручить группе рабочих произвести покушение на штаб и на самого Каппеля.

Поздно вечером, взяв с собой только одного проводника, Каппель отправился на очередной митинг рабочих этого завода. Одетый в английскую куртку, в смятой кавалерийской фуражке, в темноте похожей на кепку, он не выделялся в толпе рабочих. Пробравшись вперед, в самый разгар митинга он попросил слова и сказал:

"Здесь на вчерашнем митинге было постановлено чинить препятствия проходящим войскам и произвести покушение на меня. Я -- генерал Каппель и пришел поговорить с вами, как с русскими людьми".

Действие его слов было подобно разорвавшейся бомбе: толпа начала разбегаться. С большим трудом Каппелю удалось убедить слушателей, что он здесь один, без охраны и что им нечего его бояться. И дальше он говорил им о том, что происходит сейчас в России, кто такие большевики и куда они ведут страну. Свою речь он закончил словами:

"Я хочу, чтобы Россия процветала наравне с другими передовыми странами и чтобы рабочие и их семьи жили в достатке".

Его речь была покрыта громким Ура. Рабочие вынесли Каппеля на руках и проводили до самого штаба. На следующий день, пришедшая делегация рабочих заявила генералу Каппелю, что они не только не будут чинить препятствий, но всем чем могут будуг ему помогать.

И действительно дальнейшее продвижеиие каппелевцев через этот рабочий район прошло без всяких осложнений. (Этот эпизод описан в воспоминаниях и У полковника Вырыпаева и А. А. Федоровича).

В это время в возглавлении Белых Сил произошли больше перемены. Из правительства (Директории) были удалены эсеры и адмиралу Колчаку было предложено возглавить Белые силы Сибири с титулом "Верховного Правителя России". Переворот в Омске (18-го ноября 18- го года) прошел безболезненно -- защитников у Директории не нашлось ни в тылу, ни на фронте.*)

Верховная власть Колчака, имя которого было тогда известно во всей России, была сразу признана всей Сибирью, а также всеми белыми вождями (Деникиным, Юденичем и Миллером). Только, атаманы Семенов и Калмыков, ставленники японцев, хозяйничавших в то время на Дальнем Востоке, заняли тогда враждебную позицию к Правительству Колчака. Семеновым даже было временно прервано железнодорожное сообщение Сибири с Владивостоком, т. е. поставлено под угрозу снабжение Белого фронта.

В это время окончилась Мировая война (Германия капитулировала 11-го ноября 1918 г.). Чехи, недавние союзники белых, считая, что большевики и немцы им больше не угрожают, стали уходить с фронта. В ожидании отъезда домой, их поселили в вагонах. Т. к. с отправкой Союзники не спешили, им, была поручена охрана Сибирской железной дороги, что дало им возможность захватить ее в свои руки. В дальнейшем, при отступлении, это создало для белых безвыходное положение.

Чехи, в своем большинстве, приход к власти адмирала Колчака не приветствовали -- их симпатии были на стороне эсеров. Находясь за спиной белых армий и имея поддержку Союзников, они интриговали, саботировали и помогали оставшимся, ушедшим в подполье, эсерам. Адмиралу Колчаку не только с чехами, а вообще, с возложенной на его плечи непомерно трудной задачей, на несчастье России, справиться не удалось.

Как я уже писал в "Перекличке" N 25, он был отважным мореплавателем, лично безгранично храбрым человеком, благородным, честным, бескомпромиссным, не ищущим славы для себя лично. Но как Верховный Правитель он не оправдал надежд. Он был слишком доверчивым, слишком прямолинейным, а иногда и слишком горячим и вспыльчивым. А в то жестокое время нужно было быть более гибким, расчетливо холодным и, если нужно, даже жестоким.

После отвода каппелевцев в тыл, адм. Колчак вызвал к себе генерала Каппеля в Омск для личного доклада. В ставке Колчака против Каппеля в это время плелись интриги, его растущая популярность и тут, как раньше в Самаре, сильно тревожила окружение Колчака. Ему завидовали, считая его выскочкой, авантюристом, обвиняли в "бонапартизме". А некоторые обвиняли его в левизне, в симпатиях к эсерам. Внушали Колчаку, что если его отряд развернуть в корпус, то возможно, вместо того чтобы повести свой корпус против большевиков, Каппель двинет его на Омск. Одним словом всеми силами старались восстановить Колчака против Каппеля.

Но это им не удалось. В связи со всем выше сказанным адм. Колчак встретил Каппеля сначала официально-холодно. Доклад был очень длинным. Каппель рассказал все, что ему пришлось пережить, передумать и что им было за это время сделано, и Колчак понял его, оценил и они расстались друзьями.

Вот что впоследствии говорил об этом свидании адм. Колчак:

"Каппеля я не знал раньше. ... Я встретился с ним в феврале 1918 года, когда его части были выведены в резерв и он приехал ко мне в Омск. Я долго беседовал с ним и убедился, что он один из самых выдающихся молодых начальников". ("Архив Русской Революции", том 10, стр. 301).

Враги Каппеля временно утихли, но не надолго. Каппелю было поручено формирование Волжского корпуса, ядром которому должен был послужить его отряд.

Нужно сказать, что в конце 1918 года и весной 1919 года у белых были большие успехи. Были взяты Пермь и Уфа, опять шло наступление на Казань. Оптимисты считали, что большевики уже разбиты и что их дни сочтены.*) Поэтому недоброжелатели Каппеля, имевшие влияние в штабе Колчака, с формированием Волжского корпуса не спешили. На все запросы Каппеля отделывались обещаниями, но обещенных пополнений и снаряжения не присылали.

Только, когда оптимистические предсказания не оправдались и на фронте начались неудачи, вспомнили о Каппеле. В его корпус были спешно влиты только что взятые в плен красноармейцы, не проверенные и не профильтрованные, которые своей массой поглотили старый, верный состав отряда. Времени для переформирования и политической проверки дано не было. несмотря на протесты и просьбы Каппеля не губить корпуса, был получен приказ "выступать немедленно на фронт". Это сказалось в первых же боях. Бывшие красноармейцы, в рядах которых оказалось много партийцев, силой уводя своих офицеров, начали переходить к красным. Только старые каппелевцы не сдавались и, неся тяжелые потери, отходили в порядке. Остановить наступление большевиков не удалось. Белый фронт откатывался на восток, вместе с ним и сильно поредевший Каппелевский корпус.

Военный министр Колчаковского Правительства, генерал Будберг, в своем дневнике тогда писал:

"Мы могли бы смотреть сейчас более уверенно на будущее, если бы в тылу расстроенных и катящихся на восток армий стояли достаточно подготовленные резервы Каппеля..., погубленные в судорожных потугах нашими горе-стратегами". ("Архив Русской Революции" том 14, стр. 309).

Чтобы как-то спасти положение, у Капеля созрел план, о котором он донес в Ставку. Он состоял в следующем: две тысячи своих старых Волжан он сажает на коней, придав им конную артиллерию. С этим отрядом Каппель переходит ночью фронт (сплошного фронта, ведь, тогда не было). Отряд из двух тысяч бойцов, таких как каппелевцы, по тем временам представлял уже большую силу. В первую ночь, обходя населенные пункты, отряд углубится на 20-30 верст в занятую большевиками территорию, а потом, внося панику, ударит неожиданно по тылам, взрывая мосты, поезда и другие важные объекты. Конечно, был какой-то риск, могла бы быть неудача. А для того, чтобы поймать и разбить такой отряд большевики должны бы были с фронта оттянуть свои лучшие части, а это дало бы возможность белым оправиться и остановить большевиков.

Под большим секретом Каппель с этим планом ознакомил главных офицеров-волжан, которых он собирался взять с собой и они этот план полностью одобрили. Из Ставки долго не было ответа на это предложение. Уже когда отступающая армия перевалила через Урал был получен ответ:

"Ставка не располагает такими рессурсами, чтобы рисковать двумя тысячами всадников". Опять не поверили Каппелю, а в этом, может быть, было спасение.

Все лето и осень 1919 года прошли в отступлении, -- ведь отступать пришлось тысячи верст, через всю Сибирь. В ноябре был оставлен Омск, столица Белой Сибири ...

С огромным тылом, где, пользуясь неудачами белых, начали хозяйничать уже открыто чехи и всякого рода атаманы, Колчак справиться не смог. Их своеволие, переходящее в беззаконие, реквизиции, переходящие в грабеж, карательные экспедиции, с не всегда оправданной жестокостью -- все это создавало благоприятную обстановку для анти-колчаковской пропаганды. Для этой работы у эсеров и большевиков сохранился партийный аппарат еще с прежних времен, только ушедший в подполье. Сибирское же население, уставшее от войны, с советской властью знакомо еще не было, а потому тем легче поддавалось пропаганде.

В тылу расцвело партизанское движение, начались восстания, находящие негласную поддержку у чехов. Белые же фактически владели только полосой, примыкающей к Сибирской железной дороге, да и там хозяйничали главным образом чехи. В остальных необъятных просторах Сибири власть белых была по существу иллюзорна.

Наступила суровая Сибирская зима. Белая армия, которой неожиданно пришлось отступать, совсем не была подготовлена к такой зиме. Как результат этого: -- обмороженные, тиф и окончательное расстройство транспорта и снабжения. Пал дух, мораль, дисциплина, -- началось разложение не только на низах, но еще больше на верхах. И это было одно из главных несчастий, -- в окружении Колчака не нашлось людей, способных справиться с возложенными на них сложными и трудными задачами. С неудачами на фронте началась смена Главнокомандующих. Генерал Дитерихс был заменен генералом Сахаровым, который тоже не оправдал себя и после оставления Омска был уволен.

При такой ситуации, чтобы спасать положение, Главнокомандующим Восточного фронта был назначен генерал Каппель. Полковник Вырыпаев в своих воспоминаниях передает телеграфный разговор между адмиралом Колчаком и генералом Каппелем, при котором он присутствовал. На предложение занять пост Главнокомандующего, Каппель искренне и просто ответил:

"Ваше Высокопревосходительство, есть Много командиров старше и опытней меня. Я не подготовлен к такой большой и ответственной роли". И он добавил: "Ваше Высокопревосходительство, почему Вы мне это предлагаете?"

Несколько секунд телеграф молчал, а потом начал отстукивать:
"Потому что только Вам, Владимир Оскарович, можно верить".
И адмирал Колчак приказал Каппелю принять командование.

Так началась последняя, самая трагическая страница короткой жизни генерала Каппеля. На станции Судженка, 3-го декабря 1919 года произошло последнее свидание генерала Каппеля с адмиралом Колчаком. Они проговорили наедине больше трех часов. О чем они говорили осталось тайной. Как пишет полковник Вырыпаев, Каппель после разговора с адмиралом был мрачен и молчалив. Только сказал, что адмирал предлагал ему взять для армии несколько ящиков золота из стоящего в Судженке эшелона с золотым запасом. Но он отклонил это, т. к. армии это не помогло бы, а только осложнило бы его положение. Каппель также сказал, что он уговаривал адмирала не расставаться с армией и отступать вместе с ней. Но адмирал это предложение не принял. Как видно, адмирал Колчак считал своим долгом оставаться при эшелоне с российским золотым запасом, который как-бы завещала ему Россия. Этот эшелон отступал вместе с эшелонами чехов и Союзников и другого выхода у Колчака не было. (В то время Колчак, видимо, еще верил в их честность).

Усугубляя тяжесть создавшегося положения, на имя Каппеля начали поступать телеграммы с линии железной дороги о безобразиях и небывалой жестокости чехов. Имея в своих руках силу, они отбирали паровозы у эшелонов с ранеными, а иногда, просто чтобы очистить для себя место, выбрасывали из вагонов этих раненых, а также эвакуирующихся женщин, стариков и детей. Их поезда вывозили не только свои воинские части, в их вагонах можно было видеть все, до пианино и мягкой мебели включительно. Ими, "несчастными, возвращающимися домой пленными", было вывезено, как выяснилось потом, около 30 тысяч вагонов благоприобретенных грузов никакого отношения к армии не имеющих. И это ценою того, что в замерзших эшелонах без паровозов или просто на снегу гибли многие тысячи русских раненых, детей, стариков и женщин!*)
Все это ложилось на плечи Каппеля. Он слал бесчисленные телеграммы чешским командирам. Многих из них он знал лично еще с Волги. Но ничто не помогало, бесчинства продолжались.

В довершение всего, как предел наглости и самоуправства чехов, генералом Каппелем была получена из Нижнеудинска телеграмма от адмирала Колчака. В ней сообщалось, что для пропуска чешских эшелонов движение русских поездов полностью остановлено и что чехи силой забрали два паровоза из эшелонов адмирала. Это был уже открытый враждебный выпад против русской армии и ее возглавителя.

Перед генералом Каппелем встал вопрос, что ему делать. На стороне чехов были Союзники, во главе с генералом Жаненом. Выступать против чехов с оружием? Это открыло бы кроме большевиков еще новый фронт и еще более осложнило положение адмирала Колчака, находящегося в их руках.

Ген. Каппель посылает ген. Сыровому, командующему чешскими войсками, телеграмму. Копии ее он посылает адмиралу Колчаку, ген. Жанену, ген. Ноксу, главнокомандующему японскими войсками в Забайкалье, ген. Оой, атаману Семенову и другим. С некоторыми сокращениями она гласила:

"Сейчас мною получено извещение, что в силу вашего распоряжения об остановке движения всех русских эшелонов, задержан на станции Нижнеудинск поезд Верховного Правителя, с попыткой отобрать у него силой паровоз. При этом Верховному Правителю был нанесен ряд оскорблений. В силу этого же распоряжения уже потеряно 120 составов с эвакуированными ранеными, больными, женами и детьми сражающихся на фронте солдат и офицеров.

Я, как Главнокомандующий армиями Восточного фронта, требую от вас немедленного извинения перед Верховным Правителем за нанесенное вами оскорбление и немедленного пропуска эшелонов Верховного Правителя, а также отмены распоряжения об остановке русских эшелонов. Я не считаю себя вправе вовлекать измученный русский народ и его армию в новое испытание, но если вы, опираясь на штыки тех чехов, с которыми мы вместе, уважая друг друга, дрались в одних рядах, решились нанести оскорбление Русской армии и ее Верховному Главнокомандующему, то я, как ее Главнокомандующий, в защиту ее чести и достоинства, требую от вас удовлетворения путем дуэли со мной.

Главнокомандующий армиями восточного фронта, Генерального штаба Генерал-лейтенант Каппель".

Посылая эту телеграмму Сыровому, ген. Каппель считал, что он имеет дело с человеком, для которого кодексы долга и честь офицерского мундира не пустые слова, но на этот раз он ошибся. Ответа на телеграмму не последовало.*)

За несколько переходов до Красноярска, где Каппель предполагал, получив пополнение из свежих и сильных численно, вновь сформированных там частей, остановиться и дать отпор большевикам, было получено сообщение, что эти войска, во главе с командующим, генералом Зиневичем, перешли на сторону красных и преградили дорогу отступающей Белой армии. Опять тяжкое разочарование.

Казалось бы безвыходное положение, -- и спереди и сзади враги. Единственный выход -- сдаваться, что и предлагали распространяемые листовки красных. Ген. Зиневич пытался вызвать к телеграфу генерала Каппеля (телеграфная связь еще не была прервана), предлагая посредничество при переговорах о перемирии с красными, на что Каппель приказал ответить, что "он с изменниками не разговаривает".

Первая попытка передовых белых отрядов взять Красноярск окончилась неудачей. Чтобы не терять зря сил, Каппель решил обойти Красноярск. Перед этим он всем, потерявшим веру, предложил итти в город и присоединиться к красным. Но веровавшие в него до конца пошли за ним.

Как пишет о тех днях в своих воспоминаниях профессор Гинс (бывший министром в правительстве Колчака):

"Каппель приказал идти. Значит какой-то просвет впереди есть и, не задумываясь над тем -- куда, сколько тысяч верст, с какими средствами -- все мы двинулись вперед".

Вывести и спасти этих верных людей для будущей борьбы, в которую он верил, Каппель считал своим долгом.

Наступила самая тяжелая часть похода. Итти пришлось по мало населенной местности, почти без дорог, сначала по замерзшему Енисею, а потом по его притоку Кан. Здесь генерала Каппеля, сильного, молодого, полного энергии, ожидала смерть.

Обыкновенно Каппель шел вместе с проводниками впереди всех. На реке Кан пришлось итти по глубокому снегу. И тут Каппель неожиданно провалился по пояс в воду. А температура была минус 35 градусов. До ближайшего населенного пункта Барга было больше 70-ти верст. Ноги сразу покрылись ледяной корой. Но он продолжал итти пешком, еле передвигая ноги, превратившиеся в ледяные поленья. Он видел единственное для себя спасение в движении. Но это не спасло, организм не выдержал. Начался озноб, жар, он потерял сознание, его положили в сани, укутавши в шинели и шубы.

Только на третьи сутки пришли в Баргу. Там Каппелю пришлось в примитивнейших условиях ампутировать пятки и часть пальцев на обеих ногах. Как только он пришел в себя и когда уменьшались боли, он призывал к себе отдельных начальников. Они докладывали ему о продвижении войск и он отдавал распоряжения. Когда он убедился, что большая часть войск прошла Баргу, он решил тоже двигаться дальше. В Барге достали удобные сани, обитые мехом, но он и слышать о них не хотел. Зная, что в связи с его болезнью дух в армии упал, он велел подать себе коня. Вот как описывает это участник похода, А. А. Федорович:

"Стиснувшего зубы от боли, бледного, худого, страшного, генерала на руках вынесли во двор и посадили в седло. Он тронул коня и выехал на улицу -- там тянулись части его армии -- и преодолевая мучительную боль, разгоняя туман, застилавший мозг, Каппель выпрямился в седле и приложил руку к папахе. Он отдал честь тем, кого вел, кто не сложил оружие в борьбе. На ночлег его осторожно снимали с седла и вносили на руках в избу".

Можно только удивляться небывалой силе духа и нечеловеческой выдержке. Это были последние сознательные дни генерала Каппеля. Началось ухудшение и, как добавление ко всему, двухстороннее воспаление легких. У разъезда Урей, 26-го января 1920- го года сердце генерала В. О. Каппеля перестало биться. С этого времени вся армия стала называть себя "каппелевцы". В деревянном, наскоро сбитом, гробу с почетным конвоем, продолжал свой путь со своей армией ее скончавшийся Главнокомандующий.

Перед смертью Каппель своим наместником назначил молодого генерала Войцеховского, который и возглавил отступающую армию. Цель каппелевцев было Забайкалье, оккупированное японцами, где власть была в руках атамана Семенова. С Семеновым еще раньше как- то удалось сговориться и он даже был назначен наместником адм. Колчака в Забайкалье. Там каппелевцы надеялись передохнуть и собраться с силами для продолжения борьбы.

На дороге туда лежал Иркутск, захваченный повстанцами, руководимыми эсерами, и большевиками. Там же находились и чехи во главе с их главнокомандующим Сыровым. Там, как известно, чехи выдали адмирала Колчака эсерам, а эсеры выдали его большевикам. Там же чехи, чтобы обеспечить беспрепятственное продвижение их эшелонов в Забайкалье, расплатились с большевиками золотым запасом.

В начале февраля 1920 года подошли к Иркутску. Генерал П. П. Петров, участник похода, в своих воспоминаниях пишет:

"Наши части, к моменту подхода к Иркутску, были сплошным транспортом больных тифом". В дивизии, которой он командовал, "можно было собрать 200- 250 здоровых бойцов". Но несмотря на такое положение каппелевской армии, у красных и у чехов в Иркутске началась тревога. Генерал Сыровой начал переговоры с генералом Войцеховским о том, чтобы каппелевцы без боя обошли Иркутск с юга. Генерал Войцеховский согласился, но только под условием, что адмирал Колчак будет немедленно освобожден. Большевики, узнавшие об этих требованиях и не желавшие выдавать Колчака белым, на рассвете 7-го февраля его расстреляли.

Отпал главный смысл переговоров -- адмирала Колчака уже не было в живых. Генерал Войцеховский, жалея своих людей, решил в бой не вступать и в ночь на 9-ое февраля, не предупреждая чехов, обошел Иркутск. Обход прошел без препятствий и потерь. Дальше, через два дня каппелевцы перешли через Байкал и оказались на территории, оккупированной японцами, т. е. в недосягаемости красных.

Так был закончен героический поход каппелевцев от Омска до Байкала, около 3.000 верст, названный "Сибирским Ледяным Походом".

Здесь, около Мысовска, Забайкалье встретило каппелевцев исключительно тепло и радушно. Для больных и раненых уже стояли наготове поезда, которые отвозили их в тыл, в Читу, и там размещали их по госпиталям. Бойцы были тоже отведены в тыл и там получили заслуженный отдых. Атаман Семенов, как видно, всеми силами старался загладить свои большие грехи по отношению к адмиралу Колчаку и его армии.*)

0x08 graphic
Тело генерала Каппеля было отвезено в Читу и там с большим почетом и при огромном стечении народа временно похоронено.

В Чите весной 1920 года каппелевцы в последний раз столкнулись с ген. Сыровым. (Чешские эшелоны, пройдя через Иркутск, еще продолжали двигаться через Забайкалье, направляясь во Владивосток). Этот финальный инцидент произошел в штабном вагоне Сырового. Есаул А. Котомкнн, бывший в то время связным между атаманом Семеновым и чехами, находившийся во время этого инцидента в штабе Сырового, пишет:

"У вагока остановился конный вестовой. Вестовой затем появился в вагоне с казенным пакетом в руках и на желание адъютанта, кап. Скецеля, принять от него этот пакет, молодцевато ответил, что ему приказано передать его лично в руки Его Превосходительства, Главнокомандующего Чешским Войском, Генерала Сырового!

Ген. Сыровой поднялся и принял пакет. Отдав честь по воински, вестовой удалился. Сыровой вскрыл пакет... и к нашему удивлению из пакета посыпались серебряные монеты. То бледнея, то краснея, Сыровой прочел содержание бумаги и затем передал ее мне. Я взял бумагу, в которой приблизительно стояло следующее:

Командующему Чехословацкими Войсками генералу Сыровому.

Офицеры и солдаты Ижевской и Боткинской дивизий **) -- посылают генералу Яну Сыровому Тридцать серебряников -- цена Крови иуды предателя. Дальше следовали подписи. (А. Котомкин "О Чехосл. Ле- гионах в Сибири" стр. 148-149.

Каппелевцы не долго отдыхали. В конце апреля они были брошены против партизан Восточного Забайкалья. В июле 20-го года японцы заявили, что они покидают Забайкалье и в августе начали эвакуацию своих войск. Собственные силы атамана Семенова не представляли надежной опоры. Вся оборона огромного Забайкальского фронта легла на плечи каппелевцев. Генерал Войцеховский был даже назначен временно командующим объединенных каппелевских и семеновских войск. Но все таки сил не хватило и в конце октября Чита была оставлена.

Перед отходом из Читы каппелевцами был вывезен гроб с останками их Главнокомандующего и в конце осени 1920 года был привезен в Харбин и там погребен в ограде военной церкви Иверской Божьей Матери у алтаря. Над могилой потом был поставлен большой черный гранитный крест, у подножья охваченный терновым венцом.

Как мне рассказывали, до последней Мировой войны здесь у могилы каждый год 28-го июля (праздник каппелевцев) совершалась панихида об упокоении раба Божьего воина Владимира. Потом за обедом, собравшихся каппелевцев во главе стола по традиции каждый год оставлялось пустое место с прибором, перед которым ставился букет белых роз.

В 1945 году Харбин был занят советскими войсками. Эти, первые пришедшие, могилу не тронули, только в 1955 году, по приказу советского консула в Харбине, памятник над могилой был снесен.

Борис Павлов

*) Примечание: Арестованные участниками переворота члены Директории -- эсеры (Авксентьев, Зензинов, Аргунов) были по приказу адмирала Колчака освобождены и им было предложено выедать заграницу. В из распоряжение был предоставлен вагон в скором поезде и они были снабжены деньгами и заграничным паспортом. А через год адмирал Коячак был выдан чехами эсерам. Эсеры в свою очередь выдали его большевикам, которые как известно его расстреляли. (Привожу для сравнения. Б. П.)
*) Примечание: Любопытно, что во время этих успехов белых, у чехов Даже появился план, присоединившись опять к Кодчаковской армии, попытаться прорваться в Чехию через Европейскую Россию, т. к. их отправка через Владивосток Союзниками все время задерживалась. Но Массарик, первый президент ^зависимой Чехословакии, приказал им оставаться нейтральными.
*) Примечание: Только ва пароход "Легия", увозящем чехов домой из Владивостока, в марте 1921 года, было погружено кос -- 65 000 штук, сноповязок -- 50 штук, жаток -- 30 штук, подков -- 5376 пудов, кожи для подошв -- 29000 пудов, рез. колец -- 80000 штук, бертолетовой соли -- 3000 пудов, чаю -- 8 470 пудов и дальше -- мыло, перец, медикаменты, свечи, белье, тетради и т. д. (А. Коюмкин "О Чехословацких Легионах в Сибири" стр. 171).
*) Примечание: Справедливости ради иужно призвать, что не все чехи веди себя как ген. Сыровой. Были и исключения. Например полк. Швец, который, когда его полк, еще в 1918 году, замитинговал и отказался итти в атаку, застрелился; или полк. Прдала, который вопреки приказанию Сыровою, со своим полком вместе с каппелевцами под ст. Зима (1920 г.) разбил красных.
*) Примечание: Конец Семенова быд трагичен. В 45-ом году, когда Харбин был занят Сов. войсками, Семенов, не успевший оттуда эвакуироваться, был увезен в Москву и там повешен.
**) Примечание: Одни из самых верных Каппелевских частей, сформированных в 18- ом году из восставших рабочих Ижевского и Боткинского заводов Зауралья.

Кадеты Каппелевцы

Там -- под бурю набатного звона,
В снеговые сибирские дали
Они мчались в горящих вагонах,
На разбитых площадках стояли.

Они пели, безумные, пели --
Обреченные в жертву Вандалу.
На их черных кадетских шинелях
Еще свежая кровь не застыла!

Красный флаг наступал отовсюду,
Русь металась подстреленной птицей ...
Никогда, никогда не забуду
Эти русские, детские лица.

Н. Снесарева-Казакова.

Из КП N 30

Дорогой Николай Васильевич, очень прошу поместить в журнале эти дополнительные сведения к статье "Ген. В. О. Каппель и его Каппелевцы", напечатанной в "Перекличке" N 29. В ней я уделил довольно много места поведению в Сибири чехов и некрасивой роли их главнокомандующего, ген. Сырового, выдавшего адм. Колчака большевикам. Писал о том, как ген. Каппель, возмущенный поведением Сырового, вызвал его на дуэль, но не получил от него никакого ответа. Писал о том, как Ижевцы и Воткинцы в Чите преподнесли "Командующему Чехословацкими войсками в Сибири, генералу Яну Сыровому, тридцать "серебреников", подобно Иуде предавшему своих бывших союзников -- Белых.

Конечно, все это далекое прошлое и неприятно вспоминать эти прошлые грехи хотя и славянина, но, как видно, чуждого России человека, народу которого Россия ничего плохого за всю свою историю, не делала.
Но в интересах истины, чтобы предотвратить возможность обвинения в клевете и предвзятости, я хочу привести один документ НЕ РУССКОГО происхождения, относящийся к событиям того времени, а именно письмо к ген. Сыровому польского офицера, капитана польских войск в Сибири.

Нужно сказать, что сформированные в Сибири польская дивизия и сербский полк остались не в пример чехам верными Белым до конца и вместе с ними проделали Сибирский Ледяной Поход. При отступлении их раненые, жены и дети эвакуировались по железной дороге, где хозяйничали чехи. Там они в замерзших эшелонах, с потухшими паровозами или вообще без паровозов, отобранных для себя чехами, наравне с русскими ранеными и беженцами, гибли или попадали в руки большевиков.

Это письмо приводит в своих воспоминаниях проф. Г. К. Гинс, член Колчаковского Правительства в Омске.

"ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГЕН. СЫРОВОМУ"

"Как капитан Польских войск, славянофил, давно посвятивший свою жизнь идее единения славян -- обращаюсь лично к Вам, Генерал, с тяжелым для меня как славянина, обвинением.

Я, официальное лицо, участник переговоров с Вами по прямому проводу со ст. Клюквенной, требую от Вас ответа и довожу до сведения Ваших солдат и всего мира о том позорном предательстве, которое несмываемым пятном ляжет на Вашу совесть и на Ваш "новенький" чехословацкий мундир.

Вы жестоко ошибаетесь, Генерал, если думаете, что Вы, палач славян, собственными руками похоронивший в снегах и тюрьмах Сибири возвращающуюся русско-славянскую армию с многострадальным русским офицерством, 5-ю польскую дивизию и полк сербов и позорно предавший адмирала Колчака -- безнаказанно уйдете из Сибири. Нет, Генерал, армии погибли, но славянская Россия, Польша и Сербия будут вечно жить и проклинать убийцу возрождения славянского дела.

Я требую от Вас, Генерал, ответа за наших женщин и детей, преданных Вами в публичные дома и общественное пользование "товарищей", оставляя в стороне факты выдачи на ст. Тулуне, Зиме, Половине и Иркутске русских офицеров на моих глазах, дружественно переданных по соглашению с Вами для расстрела в руки товарищей совдепско-эсеровской России.

Но за всех их, замученных и расстрелянных, несомненно, потребуют ответа мои братья славяне, русские.
Я же лично, Генерал, требую от Вас ответа хотя бы только за нас, поляков.

Как поляк, офицер и славянин, обращаюсь к Вам: К барьеру, Генерал! Пусть дух славянства решит наш спор -- иначе, Генерал, я называю Вас трусом и подлецом, достойным быть убитым в спину.

Капитан Польских Войск в Сибири
Ясинский-Стахурек. 5-ое февраля 1920 года".
(Г. К. Гинс "Сибирь, Союзники и Колчак", том 2-ой, стр. 507).

Конечно, Сыровой не ответил, на этот вызов, как не ответил и на вызов ген. Каппеля.
Как завершение истории пребывания чехов в России, ген. Сыровой безнаказанно уехал из Сибири и даже в Харбине был награжден ген. Жаненом, Главнокомандующим всеми Союзными Войсками в Сибири, за "успешную" эвакуацию чехов, орденом Почетного Легиона.

Борис Павлов
Источник:
xxl3.ru
   Демография: при нынешнем строе проблема не решается
   Революция 1917-го подорвала институт семьи
   http://www.km.ru/front-projects/demografiya/demografiya-pri-nyneshnem-stroe-problema-ne-reshaetsya
   Директор Института демографических исследований Игорь Белобородов в эксклюзивном комментарии КМ.RU рассказал о своем видении текущего демографического положения России, о причинах нынешних тенденций и демографических перспективах нашей страны: http://www.km.ru/front-projects/demografiya/demografiya-pri-nyneshnem-stroe-problema-ne-reshaetsya
   0x01 graphic
0x01 graphic
   Директор Института демографических исследований Игорь Белобородов
   "Демографическое положение современной России характеризуется очень тревожными тенденциями во всех сферах: будь то репродуктивные итоги за любой год, начиная с 1992 года, будь то ситуация со смертностью, здоровьесбережением и так далее. Вряд ли кого-то удивит то, что у нас в стране наблюдается депопуляция, хотя этот процесс совершенно беспрецедентный для нашей истории. За последние 19 лет Россия потеряла свыше 13 млн своих сограждан. Частично это было компенсировано миграцией, но надо понимать, что миграция ретуширует реальную демографическую трагедию, которая имеет место. Основная же причина депопуляции - сверхнизкая рождаемость, а депопуляция приобретает характер снежного кома.
   При нынешнем коэффициенте рождаемости численность населения сократится вдвое за 40-50 лет. Что такое коэффициент рождаемости? Это показатель интенсивности рождений в репродуктивной группе условного женского поколения в возрасте от 15 до 49 лет. Он равняется в России 1,4, и я говорю о средних величинах по стране, между тем в разных регионах ситуация различна. Отмечу, что при российском уровне смертности необходимое для простого воспроизводства населения значение данного коэффициента составляет 2,2. При этом мужская смертность у нас аномально высока, а причины этого - алкоголизм, наркомания и плохое самосохранительное поведение.
   0x01 graphic
   Первоначальная коммунистическая утопия вообще предлагала отменить семью как явление
   Основы негативных тенденций закладывались после революции 1917 года. Тогда была подложена мина под институт семьи и в целом под российскую рождаемость. Мы первыми в мире узаконили аборты, отменили церковный брак, толкнули людей на внебрачное сожительство, а вместо национальной идеологии и традиций народу предложили суррогат. Кстати, около 240 млн абортов было сделано в нашей стране с 1920 года по 2010 год.
   Разводы были либерализированы, и до сих пор у нас законодательство в этом плане одно из самых либеральных. Сильный удар был нанесен по такому социальному классу, как домашние хозяйки. А первоначальная коммунистическая утопия вообще предлагала отменить семью как явление. С этим перегибом справились, но это давало о себе знать 20 лет.
   0x01 graphic
   Петроград, 1917 год (ido.rudn.ru)
   В ответ на это оппоненты обычно говорят, что в начале 60-х годов прирост населения был выше, чем в царскую эпоху, чем во времена, когда Менделеев сделал свой прогноз численности населения. Да, это верно, однако это объясняется снижением смертности, а не увеличением рождаемости. Произошло это благодаря антибиотикам и другим изменениям в здравоохранении, а если бы сохранилась рождаемость на уровне начала XX века, то прирост населения был бы намного выше.
   Теперь давайте попытаемся дать прогноз на будущее. Я думаю, через десять лет численность населения уменьшится на 7-10 млн, это без учета миграции. Убыль возрастает, и если за прошлый год она составила 239 тысяч человек, то через 10 лет она превысит 1 млн. Это запрограммировано сегодняшней половозрастной структурой, и это можно изменить только репатриацией соотечественников, но данная мера временная, ведь и этот ресурс истощается.
   Что будет через 20 лет? Эффект снежного кома преподнесет нехороший сюрприз, и я предполагаю, что мы потеряем от 25 до 30 млн человек. Естественно, что к 2050 году мы имеем все шансы остаться с населением в 70-80 млн человек, и по этому поводу есть ряд расчетов. Правда, любой прогноз страдает теоретизацией. Нам сложно просчитать все возможные перемены, ведь и рождаемость не стоит на месте. У нас, как я уже говорил, она характеризуется коэффициентом, равным 1,4, а вот в Южной Европе он уже ниже 1.
   0x01 graphic
   Ленин на митинге
   Как преодолеть негативные тенденции? Для этого надо начать с выработки четких критериев отношения государства к гражданам и семьям. При этом отмечу, что ни одно государство, в котором в столь либеральном виде узаконены аборты, не может не вымирать. Человеческая жизнь и базовые права должны дароваться человеку не с момента рождения, а с момента зачатия".
   Еженедельник "Коммерсантъ", N5 (909), 07.02.2011
  
   ВЕРСИЯ ДЛЯ ПЕЧАТИ
  
  
  
  
   "ЧК было получено предписание организовать Кронштадтский мятеж"
  
  
  
  
   Если верить агентурному сообщению из Финляндии, Кронштадтский мятеж посоветовал организовать председатель Петросовета Григорий Зиновьев
   Фото: РГАКФД/Росинформ
  
   90 лет назад, 10 февраля 1921 года, за две недели до появления первых признаков начала антибольшевистского выступления краснофлотцев в Кронштадте русская эмигрантская пресса в Париже сообщила о том, что оно идет полным ходом. Лев Троцкий назвал этот факт прямым доказательством участия в заговоре французской контрразведки. Корреспондент "Власти" Светлана Кузнецова разбиралась в том, кто и зачем спровоцировал знаменитый мятеж.
  
   "Ему полагалось всего 50 осведомителей"
  
   Начало первого послевоенного 1921 года выдалось настолько тяжелым, что время Первой мировой и Гражданской войн могло показаться гражданам советской республики отнюдь не самым трудным испытанием в их нелегкой жизни. С началом холодов страна осталась без топлива, встали железные дороги, прекращали работу заводы и фабрики. Но главное состояло в том, что во многих частях страны начались вооруженные выступления измученных принудительными изъятиями зерна крестьян и ко всему прочему разразился продовольственный кризис.
   Положение в крупных городах, особенно в Петрограде, усугублялось тем, что в рамках борьбы с мешочничеством и спекуляцией еще во время Гражданской войны города резко ограничили привоз продовольствия любыми частными торговцами, на их пути к колыбели революции стояли заградотряды. В результате цены на продукты, которые всеми правдами и неправдами попадали в Петроград, взлетели до небес. К примеру, если в июне 1920 года фунт хлеба стоил 370 руб., то в феврале 1921 года -- 1515. За фунт картошки вместо 220 руб. стали просить 900. Сахар подорожал с 5625 руб. за фунт до 19 500.Похожая картина наблюдалась и с остальными продуктами.
   При этом рабочие жаловались на то, что месячной нормы продовольствия, выдававшейся на предприятиях, хватало только на неделю, и даже этот скудный паек неуклонно уменьшался. Класс-гегемон пытался бороться за свои права, направляя в советские и партийные органы многочисленные просьбы и жалобы, но рабоче-крестьянское правительство оставалось непреклонным.
   "Комиссия по снабжению рабочих при Наркомпроде,-- сообщали "Известия" в январе 1921 года,-- разрешила в отрицательном смысле вопрос о довыдаче разницы в пайках переведенным на бронированное снабжение рабочим, которые ранее состояли на довольствии по повышенным нормам (красноармейские -- тыловой, фронтовой и другие -- пайки)".
   Недовольство масс нарастало, и это, естественно, сказывалось на авторитете власти, который и без того подрывался развернувшейся в конце 1920 года дискуссией о роли профсоюзов. Вопрос заключался не столько в профсоюзах, сколько во власти в партии и стране, и потому, стараясь привлечь на свою сторону как можно больше сторонников, каждая из группировок старательно обличала противников, что способствовало еще большей дискредитации партийных вождей.
   Командующий морскими силами республики Александр Немитц докладывал об участии в такой дискуссии моряков Балтийского флота:
   "1. На широких собраниях моряков страстно обсуждались вопросы, сами по себе очень тонкие и сложные экономически, но преломившиеся в сознании массы примерно так: "за Троцкого -- или за Зиновьева?", "за подтяжку нас -- или за поблажки нам?".
  
   Борьба пролетарской власти с мешочничеством и спекуляцией довела пролетариат до попрошайничества и нищеты
   Фото: РГАКФД/Росинформ
  
   2. На широких собраниях моряков была допущена и страстная критика командующего Балтфлотом, которою руководила часть комиссаров, и даже -- в печати. Это преломилось в сознании массы как: "мы выгнали Комфлота". В итоге масса оказалась и раздражена, и сбита с толку, она почувствовала возможность не считаться с громадным авторитетом партии, власти...".
   Во время дискуссии, казалось, ничто не предвещало никаких мятежей. Проверявший Балтийский флот в декабре 1920 года начальник 1-го спецотдела ВЧК Владимир Фельдман докладывал:
   "Усталость массы Балтфлота, вызванная интенсивностью политической жизни и экономическими неурядицами, усугубленная необходимостью выкачивания из этой массы наиболее стойкого, закаленного в революционной борьбе элемента, с одной стороны, и разбавлением остатков этих элементов новым аморальным, политически отсталым добавлением, а порой и прямо политически неблагонадежным -- с другой, изменила до некоторой степени в сторону ухудшения политическую физиономию Балтфлота. Лейтмотивом является жажда отдыха, надежда на демобилизацию в связи с окончанием войны и на улучшение материального и морального состояния, с достижением этих желаний по линии наименьшего сопротивления. Все, что мешает достижению этих желаний масс или удлиняет путь к ним, вызывает недовольство".
   Фельдман предлагал ряд мер для улучшения ситуации на флоте, но особого беспокойства не высказывал и весьма похвально отзывался о начальнике особого отдела Кронштадтской крепости:
   "Нач. тов. Грибов поставил работу его на должную высоту: информационная часть вполне удовлетворяет своему назначению; весь информматериал без предварительной проверки не идет в сводку. Грибов сам моряк, имеет самую тесную связь с комиссарами и массой. Вот пример этой тесной связи с ним. По штату ему полагалось всего 50 осведомителей, он имеет их до 150, и почти все бесплатные. Как только комиссар "Петропавловска" перехватил письмо (с листовками анархистов.-- "Власть"), через 10 минут он уже был у Грибова".
   "Отправлены в Москву, по-видимому, для расстрела"
  
   Именно поэтому опубликованное в Париже 10 февраля 1921 года сообщение русских "Последних новостей" было, по сути, совершенно обычной для того времени и эмигрантской прессы газетной уткой:
   "Лондон, 9 февраля. (Собкор). Советские газеты сообщают о том, что экипаж кронштадтского флота взбунтовался на прошлой неделе. Он захватил весь порт и арестовал главного морского комиссара. Советская власть, не доверяя местному гарнизону, отправила из Москвы четыре красных полка. По слухам, взбунтовавшиеся моряки намерены начать операции против Петрограда, и в этом городе объявлено осадное положение. Бунтовщики заявляют, что они не сдадутся и будут бороться против советских войск".
   Ничего подобного в тот момент в Кронштадте не наблюдалось, а советские газеты, конечно, ни о каком бунте не сообщали. Но три дня спустя парижская газета Le Matin ("Утро") опубликовала похожее сообщение:
   "Гельсингфорс, 11 февраля. Из Петрограда сообщают, что ввиду последних волнений кронштадтских матросов военные большевистские власти принимают целый ряд мер, чтобы изолировать Кронштадт и не дать просочиться в Петроград красным солдатам и морякам кронштадтского гарнизона. Доставка продовольствия в Кронштадт приостановлена впредь до новых приказаний. Сотни матросов арестованы и отправлены в Москву, по-видимому, для расстрела".
   Возмущению большевистского руководства, казалось, не было предела. Нарком по военным и морским делам и председатель реввоенсовета республики Лев Троцкий уже во время мятежа рассказывал иностранным журналистам:
  
  
   Демонстрации петроградских рабочих стали зримым поводом к вооруженному выступлению балтийских моряков
   Фото: РГАКФД/Росинформ
  
   "Всем, вероятно, известно, что в ряде иностранных газет, в том числе и в "Матен", сообщение о восстании в Кронштадте появилось еще в середине февраля, то есть в то время, когда Кронштадт был совершенно спокоен. Чем это объясняется? Очень просто. Центры контрреволюционных заговоров находятся за границей. Между этими русскими эмигрантскими центрами и известными группировками европейского империализма и европейской прессы имеется самая тесная связь, разумеется, отнюдь не платонического характера. Русские контрреволюционные организации обещают своевременно устроить мятеж, а нетерпеливая бульварная и биржевая печать уже пишет об этом как о факте. На основании сообщения "Матен" я послал предупреждение в Петроград своим морским сотрудникам, причем сослался на то, что в прошлом году в заграничной печати появилось совершенно неожиданно для нас сообщение о перевороте в Нижнем Новгороде и действительно приблизительно через месяц после появления этого известия в Нижнем произошла попытка переворота. Таким образом, империалистическая печать не только сообщает о России, и притом вполне сознательно, огромное количество небылиц, но и время от времени с известной точностью предсказывает заранее попытки переворота в определенных пунктах Советской России. Газетные агенты империализма "предсказывают" то, что другим агентам того же империализма поручено выполнять".
   Самое любопытное, однако, заключалось в том, что в начале 1921 года у недругов советской власти действительно существовали планы по организации восстания в Кронштадте. В докладе, который, как считается, подготовил представитель русского отделения Красного Креста в Финляндии профессор Герман Цейдлер, говорилось:
   "Сведения, поступающие из Кронштадта, заставляют думать, что ближайшей весной в Кронштадте вспыхнет восстание. При оказании извне некоторой поддержки его подготовлению можно вполне рассчитывать на успех восстания, чему благоприятствуют следующие обстоятельства. В настоящее время на Кронштадтском рейде сосредоточены все суда Балтийского флота, сохраняющие еще боевое значение. В связи с этим преобладающей силой в Кронштадте являются матросы действующего флота, а равно матросы, несущие службу на берегу в Кронштадтской крепости. Вся власть сосредоточена в руках немногочисленной группы матросов-коммунистов (местный Совдеп, Чрезвычайка, революционный трибунал, комиссары и коллективы кораблей и т. д.). Остальной гарнизон и рабочие Кронштадта не играют никакой заметной роли. Между тем в среде матросов замечаются многочисленные и несомненные признаки массового недовольства существующим строем. Матросы единодушно примкнут к рядам восставших, как только немногочисленная мощь решительными и быстрыми действиями захватит в свои руки власть в Кронштадте. В среде самих матросов уже образовалась такая группа, способная и готовая к самым энергичным действиям".
   "Большевики не в состоянии взять Кронштадт"
  
   Возможность военной победы восставших у автора доклада сомнений не вызывала:
   "Советское правительство хорошо осведомлено о враждебном ему настроении матросов. В связи с этим Советское правительство приняло меры к тому, чтобы в Кронштадте единовременно не хранилось более недельного запаса продовольствия, тогда как ранее в кронштадтские склады отпускался запас продовольствия на целый месяц вперед. Недоверие советской власти к матросам настолько велико, что наружная охрана путей к Кронштадту, ведущих по льду, покрывающему в настоящее время Финский залив, поручена пехотному полку Красной Армии. В случае восстания этот полк не сможет оказать матросам сколько-нибудь значительного сопротивления как по причине своей малочисленности, так и по причине того, что при надлежащей подготовке восстания полк будет захвачен матросами врасплох. Захват власти над флотом и над крепостными сооружениями самого Кронштадта обеспечивает господство восставших над всеми прочими фортами, не расположенными непосредственно на острове Котлин. Артиллерия названных фортов имеет угол обстрела, не позволяющий ей вести огонь по Кронштадту, тогда как батареи Кронштадта могут держать указанные форты под своим огнем (форт "Обручев", поднявший восстание в мае 1919 г., сдался через полчаса после открытия по нему огня с кронштадтских батарей). Боевое воспротивление восстанию средствами, допускающими немедленное после начала восстания использование, сводится к открытию большевиками огня по Кронштадту с батарей "Красной Горки" (форт, расположенный на материке, на южном берегу Финского залива). Но артиллерия "Красной Горки" совершенно бессильна перед артиллерией судов и батарей Кронштадта... Следует добавить, что весь запас снарядов для артиллерии Кронштадта, "Красной Горки" и Балтийского флота хранится в пороховых складах Кронштадта и окажется, таким образом, в руках восставших... В случае успеха восстания большевики, не располагающие вне Кронштадта боеспособными кораблями и не имеющие возможности сосредоточить сухопутную артиллерию достаточной мощности для подавления огня кронштадтских батарей (особенно вследствие бессилия "Красной Горки" перед ними), не в состоянии взять Кронштадт ни посредством обстрела с берега, ни посредством соединенного с ним десанта... Ввиду изложенного положение Кронштадта после восстания можно считать в военном отношении совершенно обеспеченным и можно рассчитывать продержаться в нем столько времени, сколько будет угодно".
  
   Демонстрации петроградских рабочих стали зримым поводом к вооруженному выступлению балтийских моряков
   Фото: РГАКФД/Росинформ
  
   В докладе говорилось и об особых преимуществах Кронштадта как места организации антибольшевистского мятежа:
   "Для успеха Кронштадтского восстания имеются налицо чрезвычайно благоприятные обстоятельства: 1) наличность сплоченной группы энергичных организаторов восстания; 2) сочувственное настроение восстанию в среде матросов; 3) ограниченность района действий узкими пределами Кронштадта, осуществление переворота в каковых пределах обеспечивает успех всего восстания и 4) возможность подготовить восстание в полной тайне, что осуществимо вследствие изолированности Кронштадта от России и вследствие однородности и сплоченности матросской среды".
   При этом в докладе говорилось и о возможности провала мятежа:
   "Внутренние условия жизни после восстания могут оказаться для Кронштадта роковыми. Продовольствия хватит на несколько первых лишь дней после восстания. Если оно не будет доставлено в Кронштадт немедленно после переворота и если дальнейшее снабжение Кронштадта не будет надлежащим образом обеспечено, то неизбежный голод заставит Кронштадт вернуться под власть большевиков. Русские антибольшевистские организации не в силах самостоятельно разрешить указанную продовольственную задачу и принуждены обратиться в этом отношении за помощью к французскому правительству. Во избежание задержки в немедленной после восстания доставке продовольствия в Кронштадт необходимо, чтобы к заранее условленному времени надлежащие продовольственные грузы находились на транспортах, которые в портах Балтийского моря ожидали бы приказаний идти в Кронштадт. Кроме сдачи Кронштадта большевикам по причине его продовольственной необеспеченности представляется осторожным предвидеть случай перелома настроения в среде самих восставших, следствием чего также могло бы явиться восстановление власти большевиков в Кронштадте".
   Для предотвращения подобного исхода, как говорилось в докладе, требовалась сравнительно небольшая помощь французского правительства -- 200 тыс. франков, подготовленные суда с продовольствием для восставших и возможность прохода в Кронштадт на поддержку восставшим остатков русского Черноморского флота, ушедшего из Крыма после поражения войск барона Врангеля.
   Но после начала восстания никаких судов с продовольствием и вообще значительных запасов провизии для восставших подготовлено не было, и эмигрантская газета "Руль" уже во время восстания сообщала:
   "Вследствие нового обращения русских организаций к французскому министру иностранных дел представителям Франции в прибалтийских государствах дана инструкция оказать содействие всяким мероприятиям для ускорения снабжения Кронштадта продовольствием".
   Возможно, на позицию французского правительства повлиял тот же самый доклад. Точнее, описание главной опасности предлагавшегося мятежа:
   "Необходимо, однако, иметь в виду, что если после первоначального успеха восстания в Кронштадте таковое будет сломлено по причине недостаточного снабжения Кронштадта продовольствием или по причине разложения в среде оставленных без нравственной и военной поддержки балтийских матросов и кронштадтского гарнизона, то сложится такая обстановка, которая не только не ослабит, но, наоборот, укрепит советскую власть, дискредитировав ее противников".
  
  
   Лев Троцкий узнавал о грядущих происках контрреволюционеров из буржуазных газет
   Фото: РГАКФД/Росинформ
  
   "Агенты Чека подстрекали эсеров к восстанию"
  
   В том, что большевикам следовало что-то предпринять для выхода из непростого положения, в котором они оказались, не сомневались ни их враги, ни они сами. 11 февраля 1921 года группа видных большевистских руководителей, в которую вошли члены коллегии ВЧК Вячеслав Менжинский и Генрих Ягода, направила в ЦК РКП(б) письмо, где говорилось:
   "Положение внутри самой партии, с особенной яркостью выявившееся в последней дискуссии о профсоюзах, и небывалое еще понижение влияния ее на пролетариат, особенно за последнее время благодаря систематическому сокрытию от масс действительного состояния республики, требует самых спешных и решительных мер по укреплению партии и приведению ее в боевой и революционный порядок".
   Менжинский с товарищами предлагали главным образом организационные меры. Но маленькое победоносное подавление мятежа куда быстрее облегчило бы жизнь руководству партии, поскольку наличие общего и притом весьма реального врага могло положить конец затянувшимся столкновениям внутрипартийных группировок, а также напугать рядовых коммунистов и заставить их сомкнуться вокруг ЦК. А разгром мятежников поднял бы авторитет власти и напугал ее врагов. Но даже для большевиков-ленинцев, прославившихся своей оголтелой беспринципностью еще до революции, подобный ход выглядел очень смелым.
   Однако факты свидетельствуют о том, что подобная версия имеет право на жизнь. Поводом для восстания в Кронштадте послужила ситуация в Петрограде, где с конца января 1921 года остановили подавляющее большинство заводов и фабрик. На многих из них начались митинги с требованием увеличить паек, разрешить свободную торговлю и запретить заградотрядам отбирать продукты у возвращающихся из деревень рабочих-отпускников. Только на отдельных заводах экономические требования сочетались с политическими -- перевыборов советов, а также свободы слова и печати, без которых невозможно бороться с разного рода злоупотреблениями руководства. В ответ власти города ввели военное положение. Когда же рабочие вышли на улицы, началось то, что один из участников событий -- Василевский описывал так:
   "Первым начал волынить (бастовать) Трубочный завод, который бастовал 23-го февраля и, поддерживаемый некоторыми предприятиями Василеостровского района, устроил антисоветскую демонстрацию. 25-го февраля к Трубочному заводу примкнули: Механический, Лаферм, Печаткина, Брусницына. 25 февраля была объявлена перерегистрация рабочих, чтобы выявить виновных и прекратить волынку, т. е. забастовку. Тут, товарищи, когда рабочие Василеостровского района выступили, дело гладко не обошлось, тут, поскольку город был на военном положении... до некоторой степени имели место столкновения с воинскими частями, в особенности с отрядом особого назначения..."
  
   Заставить карательные части штурмовать Кронштадт смогли только показательные расстрелы
   Фото: РИА НОВОСТИ
  
   Вот только петроградское руководство уже 24 февраля пошло на попятную и объявило о выдаче небывалых по размерам пайков. В Кронштадте же начали солидаризироваться с рабочими только 25 февраля. Так что получалось несколько поздновато.
   Странным образом происходило и распространение мятежных настроений по Кронштадту и кораблям флота. Казалось бы, комиссары и чекисты должны были если не арестовать недовольных, то изолировать их от остальных матросов. Вместо этого комиссары сами приводили зачинщиков митингов на отказывавшиеся принимать их корабли. Еще одним примечательным моментом оказалось то, что 28 февраля, когда требования кронштадтцев еще только начали обсуждать на кораблях и не было никакой ясности в том, руководит ли кто-либо недовольными матросами, в Петрограде приступили к арестам членов всех оппозиционных большевикам партий и движений.
   Но самым странным оказалось другое обстоятельство, на которое обращали внимание многие исследователи. В Москве в эти же дни должен был открыться X съезд РКП(б), где собирались обсуждать вопрос о свободной торговле и изменениях в экономической политике. Если бы съезд открылся в намеченные сроки, повод для восстания в Кронштадте исчез бы сам собой. Но открытие съезда почему-то отложили.
   Безусловно, все это может быть лишь совпадениями или ошибками отдельных людей. Так или иначе, маленького победоносного подавления мятежа не получилось. Радиостанция Кронштадта передавала на весь мир воззвания восставших, и большевики никак не могли заглушить ее своими радиопередачами и шумами.
   "Радиоприемник моего поезда,-- телеграфировал Троцкий командарму Тухачевскому 6 марта 1921 года,-- принял сегодня почти целиком воззвание Кронштадтского ревкома. Помеха со стороны Новой Голландии была минимальной. Необходимо принять строжайшие меры к более бдительной работе Новой Голландии и к контролю над радио на судах в Неве".
   Первая попытка штурма Кронштадта окончилась полным провалом.
   "Ночное наступление,-- докладывали военные 8 марта,-- успеха не имело, и части связи отведены в исходное положение. На неудачный исход повлияли недостаточность с нашей стороны тяжартиллерии, превосходство артогня, сил противника и главным образом крайняя нерешительность действий 561 полка и переход одного батальона этого полка на сторону противника. Части Особого сводного полка ворвались было в Кронштадт, где подверглись сильному перекрестному пулеметному огню и отчаянной контратаке противника и принуждены были отойти, потеряв две роты с комбатом, отходящие части были преследуемы сильным артогнем противника".
   Ко всему прочему переброшенные для подавления мятежа надежные красноармейские части оказались совершенно ненадежными. Уполномоченный, направленный 12 марта в 27-ю дивизию, докладывал:
  
  
   Выживших после осады крепости моряков поставили к крепостной стене
   Фото: РГАКФД/Росинформ
  
   "Мне удалось выяснить, что эти части считаются вполне благонадежными и боевыми, в свое время отличившимися при взятии Омска. Я пошел на митинг 234-го Оршанского полка, где установил прямо противоположное настроение, резко антисемитское, с отказом идти на фронт. На призыв агитатора (кстати сказать, очень плохо осветившего Петроградскую волынку) раздались возгласы "бей жидов", "на фронт не пойдем", "довольно войны -- давай хлеба". Из беседы с командиром полка выяснил, что он (по его словам) не узнает своей части и совершенно не знает, чему это приписать".
   В итоге, чтобы заставить штурмующих идти на восставших, пришлось применять репрессии вплоть до расстрелов. Взять же крепость удалось только после того, как руководители восставших вместе с почти 4 тыс. моряков по льду ушли в Финляндию. Причем штурм обошелся весьма и весьма дорого.
   "Наши части,-- говорилось в итоговом докладе полевого штаба реввоенсовета республики о подавлении мятежа,-- понесли значительные потери: именно -- комсостава 130 и красноармейцев 3013 человек. На фортах мятежниками оставлено много орудий и снарядов, орудия большей частью испорчены".
   Погибло и несколько делегатов X съезда, отправленных на борьбу с кронштадтской контрреволюцией. После чего арестовали и частью расстреляли множество участников мятежа. А дальше все произошло именно так, как и предсказывалось в докладе профессора Цейдлера. На съезде приняли резолюцию "О единстве партии", запрещавшую фракционные расколы, оппозиционеров посадили и, можно сказать, почти добили, одновременно всерьез испугав тех, до кого руки ЧК не дотянулись. Так что кризис власти был преодолен.
   Вот только вопрос о том, чем же занималась обширная агентурная сеть ЧК в Кронштадте, остался открытым. Как и вопрос о том, кто же спровоцировал Кронштадтский мятеж.
   Возможно, восстание вызвали русские эмигранты. Ведь это они запустили утку о мятеже в Кронштадте, справедливо полагая, что большевики предпримут какие-то репрессивные действия и восстание непременно начнется. Можно было бы предположить, что они рассчитывали на то, что великие державы все-таки оценят открывающиеся возможности и поддержат восставших.
  
   Участников Кронштадтского мятежа уничтожали вместе с городом Кронштадтом
   Фото: РГАКФД/Росинформ
  
   Все это выглядит вполне логичным, если бы не одно "но". В ноябре того же 1921 года из финского представительства РСФСР в Москву поступило агентурное сообщение, где говорилось о весьма интересном разговоре, который вел комендант представительства (а назначались они, как правило, из числа чекистов) с сотрудником финской полиции:
   "Комендант дома здешнего представительства Советской России рассказал одному представителю Центральной Сыскной Полиции, что когда положение Советского Правительства до Кронштадтского мятежа стало казаться шатким, то Чрезвычайной Комиссией Петроградской губ. (Печека) при внесении Реввоенсовету и Всерос. Чрезвыч. Комиссии предложения об улучшении положения было получено от Зиновьева предписание организовать Кронштадтский мятеж, дабы, подавив его, можно было упрочить положение Советского правительства. Восстание было спланировано до подробностей, и о планах сообщили Петриченко, который являлся тайным агентом Чрезвычайной Комиссии Петроградской губ. и которому было дано предписание вступить в Кронштадтский Революционный Комитет, чтобы он мог активно участвовать в подготовке восстания. Во все находящиеся в Кронштадте войсковые части были откомандированы агенты Чека, которые подстрекали эсеров к восстанию. В ряды повстанцев было приказано вербовать возможно большее число офицеров и знати, чтобы восстание носило белый характер. Когда Московский и Петроградский гарнизоны были подкреплены верными советскому правительству войсками, Петриченко получил приказание начать мятеж".
   Естественно, этот доклад не может быть окончательным аргументом в пользу излагающейся в нем версии. Важнее другое. От правительства, которое пытается руководить, полагая, что пропагандой можно добиться чего угодно, в тяжелые моменты, когда ложь уже не помогает, можно ждать каких угодно провокаций.
  
  
  
  
  
   No 1991-2011 ЗАО "Коммерсантъ. Издательский дом". All rights reserved.
   Текст песни Поколение Pepsi специально for Мартышка Из молодых умов делать обезьян на пальмах, Дино МС 47 и Жиган:
  
   Они нас учат тому, чего не знают сами
   Наверное хотят манипулировать нами
   Они навязывают нам, то что нам не надо
   Просто им нужно тупоголовое стадо
  
   Жиган:
   И у них уже для этого есть все
   И ты будешь в их рядах, если ты осёл
   Ты веришь всему и значит ты уже там
   Нет мозгов, но зато горы рекламы
   Этот ящик зомбирует обычних людей
   MTV - травит мозги детей
   Там спокойно обсуждают проблемы геев
   Эй, остановите ж это скорей!
   Все эти беспонтовые теле-шоу
   Бесполезные программы, про то, что "все хорошо"
   Всё заебись, на голубом экране
   А что на самом деле в стране
   Мы не знаем сами
   Да и этот по сути, щас никому и ненадо
   Вот об этом и говорим - просто стадо
   Оставайтесь людьми, я вас прошу,
   Я не хочу, чтоб вам на уши вешали лапшу
  
   Они нас учат тому, чего не знают сами
   Наверное хотят манипулировать нами
   Они навязывают нам, то что нам не надо
   Просто им нужно тупоголовое стадо
  
   Они нас учат тому, чего не знают сами
   Наверное хотят манипулировать нами
   Они навязывают нам, то что нам не надо
   Просто им нужно тупоголовое стадо
  
   Dino MC 47:
   Отправь SMS на номер 666
   Тебе пришлют рингтон, о том кто ты есть
   Это какая-то жесть, но ты в это веришь
   И день за днем продолжаешь терять свою честь
   Много рекламы, тупые программы
   Героями стали пидоры и наркоманы
   И все смотрят и думают, что это нормально
   Из молодых умов делать обезьян на пальмах
   И мы включаем дальний, мы прём по этой трассе
   Как расские камазы - лучшие в своём классе
   Я не хочу умничать или кого-то учить,
   Но больше невозможно жить вместе с этой грязью
   Я пойду до конца, я серьёзно настроен
   Я сомневаюсь в их моральных устоях
   И все, что они говорят - это пустое
   И этот долбанный Дом-2 будет достроен!
  
   Они нас учат тому, чего не знают сами
   Наверное хотят манипулировать нами
   Они навязывают нам, то что нам не надо
   Просто им нужно тупоголовое стадо
  
   Они нас учат тому, чего не знают сами
   Наверное хотят манипулировать нами
   Они навязывают нам, то что нам не надо
   Просто им нужно тупоголовое стадо
   2010 No WebKind.Ru Тексты песен
  

Ю. Екишев.

О революциях и типологии государств, или последний бросок химеры.

http://www.pbrus.org/main/277-ekishev-yurij-dolgi-nashi-i-ne-nashi.html

  
Что происходит?


Возможно, впереди, совсем рядом, решительные события. Каков будет их характер? - данная статья носит характер предположений, поскольку написана в России, где действуют (и еще как!) известные вам статьи УК РФ...

Приходится обращаться к вопросу о типологии революций и государств, поскольку большинство существующих движений именно в этом вопросе придерживаются убеждений, позволяющих им удержать некоторое постоянное количество членов и соратников, но тормозящих становление необходимой нашей стране силы и движение на пути освобождения от цепких лапок химеры, уводя энергии решительных людей в созданные химерой уловки.
Как заклинатели они обращаются к народу моей страны - давайте зачнем ребеночка, только он должен быть непременно светловолосый, голубоглазый, первой группы крови и без волос на груди... Или он должен быть воином, войти в Валгаллу, и увести туда за собой всю страну - шахтеров, комбайнеров, доярок, медсестер - всех туда... Или он, пусть лысенький и картавенький, должен взять все конфетки в стране у всех детей, посчитать их, и поделить поровну - а какой у доброго дедушки будет цвет волос и их курчавость, наследует ли он говорок своей одесской бабушки - ну какое это имеет значения...

Я говорю о том государстве, о том светлом будущем - куда призывает нас каждое движение, или куда как крысолов, играя на волшебной дудочке, пытается увести наших детей...
И ведь уводят. В никуда. Упираться лбом в стену и просить у этой стены, чтоб все остальные крысоловы "объединились" под нашим трендом-брендом. И тогда будет все хорошо.
Не будет.

Где же истина? Почему сегодня, в годовщину событий 1380 года, или 1612, или 1993 года и 1917 года - до сих пор не прояснен вопрос - что же тогда сломали и что же тогда сознательно или бессознательно отстаивали - не только отцы-командиры сидевшие в Белом доме или в Зимнем, бившиеся на поле Куликовом или на Китай-городе - но и народ на улице? Ответы в виде личных высказываний и убеждений защитников и нападавших, говоривших по большой части бессмысленно и бессвязно о своих идеалах (и умалчивая об интересах) - только затуманивают картину: например, в Белом доме набор защитников был - Баркашов и Хасбулатов, Ачалов и Руцкой, лимоновцы и казаки... - и если идти путем среднего арифметического получится абсурд.
Надо смотреть - носителем чего были и защитники и нападавшие, чтоб, например, не возникало путаниц с тем же "первым" игом. Тогда химера отрядила Мамая - руками генуэзских купцов, нанявших тяжелую пехоту и пославших своих мальчиков с обозами кандалов - принимать в рабство всю Русь. И был это вовсе не татаро-русский конфликт, с некоторой долей литовцев и с той и с другой стороны... Был это как раз первый бросок химеры, стремившейся уничтожить Русь, как таковую. Стремившейся поработить всю ее красу и силу, разрушить зарождающуюся стройную государственность. Через два года, в 1382 придет Тохтамыш, сожжет Москву - придет просто пограбить, и уйти. Нет у него цели - уничтожить Русь. Соответственно, нет и того отпора и того следа в истории...

Если посмотреть бесконечное количество работ на эту тему, от Солоневича и Тихомирова, Федотова и Бердяева, Розанова и Достоевского, Сталина и Плеханова, Ленина и Троцкого до современных политических деклараций различных сил, наконец - то может сложиться впечатление, что и вправду борьба идет только вокруг отношения к формации и применения слов "национальное-народное-социалистическое-капиталистическое-монархическое-республиканское-демократия-тоталитаризм-либерализм". И есть некоторые "элиты", которые угадывают момент или формируют его, чтоб навязать стране свою идею, и есть "элиты", которые этому противодействуют.
Мы - часть народа (партия, движения) - говорят такие "элиты". Мы будем делать то, что ближе всего народу. И объявляется приоритет сегодняшнего дня (вернее квинтэссенция, выжимка из политической риторики - сводящаяся к единой формуле "все - народу", а уж что под этим "всем" подразумевается - новые ли земли, фабрики ли рабочим, кабинеты ли министрам, рынки ли гражданам без мигрантов, подъезды ли без таджиков - это все из формулы вовсе не следует, а показывается только в динамике и на практике существования возобладавшего режима).
Дело в том, что на этом уровне практически невозможно выйти за рамки школьного парадокса, когда на вопрос "ты врешь?" - и лжец, и правдивый человек говорит одно и то же - "нет!". Ведь лжец не скажет, что я пришел убить миллионы русских, что я пришел приватизировать то, что нажили ваши предки, что мой народец захватит сейчас все управление в вашей стране, используя средства массовой информации и тотальную ложь о всеобщем ожидаемом счастье... Он скажет другое - я не вру, я народный, я правда хочу сделать вам хорошо... Верьте, верьте...
Русская вера в слово и тотальная ложь, как оружие химеры - конечно, основополагающие доминанты политических процессов в России в последние сотни лет. Ах, дадут две "Волги" - ну и пойдем за ним... Вдруг не врет. А найдется какой-нибудь Съябуч - пообещает по три, тогда может за ним пойдем... Третья "Волга"-то не лишняя будет...
Химера способна прикрыться с помощью тотальной лжи от пристального взгляда народа, и на его вопрос - а не врешь ли ты? Может ты пришла нас уничтожить? - химера отвечает, глядя в глаза кристально честно, и чисто, и нагло - конечно, нет! Что ты! Я пришла со свободой, равенством и братством...
Как же определить - кто перед нами? Отдаст ли он фабрики нации или "модернизирует" под шумок общество в послушного бычка, тянущего на себе кайфующее "голубое лобби". Как вырваться из этих цепких лапок тотального лукавства?


Кто виноват?

Для начала посмотрим на то, что до сих приводит в ярость некоторых либеральных политологов - на формирование русской государственности при Иоанне Грозном, и ее "неевропейский" путь. Частично анализ проведен в моей статье "Национальный вопрос в России: прошлое, настоящее и то будущее, которое мы приготовим" (http://www.pbrus.org/main/254-ekishev-yurij-nacionalnyj-vopros-v-rossii.html).
Суть. При росте русского мира и русского суперэтноса - строилась держава, принципиальным образом отличавшаяся от империй и держав "западного" толка.
Основной принцип построения заложен Иоанном Грозным - "по местам выбирайте лутших!" (истеричным противникам любой демократии стоит указать на это узкое место - нет нормальной власти без демократии, без реализации принципа справедливости, заложенной в основу народного сознания - через делегирование носителей этой совести все выше и выше. Но в нормальном государстве, а не у химеры - у демократии свое, подчиненное место, как например, у лейкоцитов в организме - возникла болезнь - борются, очищают... нет? - голова и так рулит).
Если Германская империя строилась на уничтожении местных элит - племя завоевывалось, элита вырезалась, остальным предлагался выбор или стать германцами или тоже быть уничтоженными - то Русское государство строилось по-иному. Этнократии путем такого поместно-"демократического" процесса через делегирование лучших - действительно включались в большой круг кровообращения возникающего большого государственного организма.
В 1612 году именно этот механизм был частью процесса, освободившего организм русского государства от насевшей про-западной "шведско-польско-жидовской" химеры. Химера уже тогда (как сегодня, как сейчас) приобрела вид псевдо-целостного псевдо-единого государства. В Кремле лже-Дмитрий. Неважно что "лже"... - вроде как из русских... а легитимность - момент тонкий... вон и патриарх Зосима - вроде как за него (а Гермоген - в темнице... недовольный.. экстремист, конечно...) Ну и бояре московские вроде как не против - получив "откатики", свалились в "коррупционные процессы". Можно же приспособиться...
Так нет! - один из выборных, именно по той Иоанно-грозновской, ненавистной "про-западникам" системе - один из "лутших", Кузьма Минин какой-то, да служилый многораненый князь Пожарский - ведь не просто возмущают народ бунтовать... А методично, день за днем, месяц за месяцем - готовят оружие против химеры - ополчение. Идут вдоль Клязьмы, набирают силы... Владимир, Ярославль... Ну далее - результат известен.
Ведь не против отдельных личностей тогда поднялось ополчение. Оно поднялось против химеры, как системы, разъедающей страну русскую, против чуждого типа государства, внешне имеющего абсолютно все признаки первого! - царь, патриарх, бояре...

Химера может быть какой угодно - социалистической, капиталистической, монархической... От этого она не перестанет быть самой собой - лживой мерзкой тварью, поедающей страны и народы. Основное ее свойство - она не составляет со страной единого целого. Вот в чем дело.
При всех внешне совпадающих наборах признаков - например, строим социализм, всем миром... - она все равно будет стараться под шумок делать свое дело, превращая энергию державы и страны - в мерзость, в скверну, в счета за рубежом, пуская силы не на воспроизводство, не на укрепление, а выпуская из страны кровь, ослабляя ее до предела, получая фантастические личные барыши и еще более фантастическое мистическое удовлетворение от вида того, как конвульсивно дергается тело страны, из которой вытекает кровь... Цель химеры - царство лжи. Ложь и лукавство - это тот яд, тот наркотик, который она предлагает сегодня всем.
На Куликовом поле - был ее первый бросок. В 1612 - второй. Вот теперь - третий.

Вспомните историю. Припомните - в основах русского управления лежала правда. "Русская правда" - уложение о том, как должно управлять русскими землями. Править, управлять - от слова правда, исправление, справедливость.
И сознание русское - тонко настроено именно на этот момент.
"В чем сила, брат? - в правде...", "Не в силе Бог, а в правде..." - вот она основа жизни той державы, что шла особым путем и раскинулась на одну шестую земного шара.

Именно духовная основа политики всегда была наиважнейшим моментом во все времена жизни русского государства. Именно единство не на словах, а на деле, народа, страны и управляющих - было целью державного строительства (зарождавшееся еще в княжеской Руси - где князь с дружиной не только пирует и живет одной походно-полевой жизнью, но без решения на то дружины зачастую и воевать-то не имеет права). Как ни странно, но мало кто за дебрями "формаций" и "классовых противоречий" - увидел, что Сталин при всей ограниченности его действий спектром существовавшей идеологии - строил вовсе не химеру, а как раз единый организм. Именно поэтому - в сознании народа сегодня он связан с тем, каким должно быть наше сильное государство, что подтверждается многими социологическими опросами. Да, идеология диктовала некоторые решения (тем не менее вспомним - какие фильмы тогда снимались? "Иоанн Грозный" "Александр Невский", вспомним заметки на полях записок Грозного - учитель, учитель...). Да, путь Иоанна Грозного воплотить было сложнее - тем не менее принцип делегирования этнократий, элит, "лутших по местам" - был осуществлен через механизм автономий.
Получали они, автономии, жесткий план - те, кто справлялись, шли наверх, не справлялись - искали других им на замену. Получали заряд "пассионарности" так сказать в приказном порядке, сверху... И ничего - строили фабрики, заводы, дороги... Без коррупции, без яхт и огромного количества надзирающих органов - обэпов, обопов, угнк и так далее - резко шагнули к державным высотам. И ведь съезды партии нечего было созывать - совершенно верно, раз народ участвует в процессах целиком, то зачем нужна какая-то часть при этих процессах, чем они лучше-то?.. Были конечно и свои тонкие моменты - государственный организм вроде поправился, но от химеры вовсе не излечился, она затаилась внутри, притихла, стала ждать своего момента, как ехидна - чтобы прогрызть тело страны, приютившей ее (стала тихонько нашептывать свою ложь - "народ и партия едины...") Если бы все было идеально - то тот Союз бы и не рассыпался... Если бы Сталин был вечным... или мог родить второго...
Если же взглянем чуть назад и посмотрим на социологическую картину России последних лет перед революцией 1917 года - насчет делегирования этнократий в центр, в гущу жизни, можно прийти к неутешительному выводу: все замерло. Остановилось. Приобрело реликтовые, болотные черты - дайте нам покой и не трогайте нас. Единовластие лишь охраняло территории и народы на них. Недаром один из расхожих лозунгов тех лет "Россия - тюрьма народов" - стал популярным оружием против монархии.
Допустив слабость в национальных вопросах, допустили и разрыв в социальной области. Единовластие перестало "жить по правде" - иначе химере, вползавшей в страну несмотря на ценз оседлости, не удалось бы вбить клин между единовластием и вопросами социальной справедливости. Отход от принципов построения русского государства и был основой революции - а вовсе не смена каких-то там перезревших или недозревших формаций... Это лишь оформление для химеры-хамелеона, способной краситься под что угодно.

Кратко - русская государственность, явившаяся особым путем России в мире, устроена так - единовластный жесткий центр, постоянно вбирающий в себя с мест все лучшее, и направляющий избытки державной энергии на созидание. Это устроение - мощнее ядерных процессов, сильнее всего остального, что может дать цивилизация. Организационное русское оружие - так его можно назвать - и область его применения - построение русского целостного государства.
Сравните теперь с нынешним состоянием - в середке непонятный двухголовый кисель (кто там кого выбрал... кто с кем и против кого...), жестко назначающий по местам наместников-губернаторов, худших из худших... Полная противоположность, негатив... Антисистема, основанная на тотальной лжи - поядающая нашу страну. Страна наша, а государство - нет. И долго так продолжаться не сможет. Столкновение с химерой - порождает войны. И есть войны поработительные, которые прошли над нами - и есть войны и революции очистительные...


Что делать?

Так что же можно сделать с химерой? Ничего. В том смысле, что она не часть страны. Она от нас за чертой, за огненной рекой. Встроиться в нее, изменить ее, и "взорвать изнутри" невозможно, тогда надо перейти в разряд "чужих", которые тоже зорко следят за своим рядами (туда прием только через процесс перерождения - только через баню, только через предательство своих...) Путем маленьких добрых дел сделать ее лучше? Наивно. Самоуспокоение для некоторых.
Она живет своей отдельной от нас жизнью, посягая на царствование над нами. Сказать ей - "врешь ты"? Собрать митинг - "не врите нам, зачем вы так"... И она устыдится лжи и скажет, как же так, что же это я в самом деле, ведь обещала "Волги", квартиры, профессиональные армии... Вот нехорошо... Или в суд прийти, подать на нее - химера врет, пусть химерианский суд рассудит, что это не хорошо... От одной головы пойти к другой на нее жаловаться... Или, возможно, прообраз Зосимы - Кирилл скажет - бей медвепутов, они ж мошенники-обманщики, благословляю?..
Конечно, нет.

С химерой ничего не делают. От нее избавляются.
Химера заходит в страну в виде войн и революций (последняя была в 91-93 годах, кстати) - с ними и выметается. Другого нет лекарства. Вот почему основной вывод в данной ситуации - революция, выметающая химеру, неизбежна.

Систему сменяет система. Химеру меняет только то, что имеет основу со страной, то, что является ее плотью - структурированные на сегодня "лутшие". Без этого она будет мимикрировать, принимая через цепочки "цветных, оранжево-рыжих" псевдо-революций-перестроек-модернизаций те формы, какие дадут ей спокойно существовать и врать народу, что все в порядке. Надо будет - введут мелодию гимна Советского союза, надо будет - сделают вид, что выселяют грузин из страны, надо будет изберут монарха или объявят социализм... - успокойтесь, все к лучшему...
Только вот с удержанием земель будет туго. Поскольку сила в правде - то видя слабость, соседи посильнее будут наседать и откусывать кусочки - там островок, там границу по-другому проведут... Химере ведь не жаль - это ж не ее сыновья там полегли, не она ж умирала за каждую пядь нашей земли...
Не стоит преувеличивать ее оккупационные возможности, так же, как не стоит и преуменьшать - в каждой оценке будет своя опасность. Любое движение, основанное только на идеологии - она либо подавит, либо постарается подменить и возглавить, использовав популярную на данный момент риторику. Вы в большинстве за национал-социализм? - и она станет такой. Вы за свободу слова? - даст она вам ее... На бумаге. Через телевизор скажут, что вы свободны.
Более того, она сама же воспитает даже разрушителей государства, которые под видом разрушения режима - сломают остатки того, что было русским государством. Именно таков протестный либерал-фашизм сегодня - его цель - добить мою страну. И многим кажется, что методы-то его правильны, многие серьезно думают, что только так и надо, решительно, жестко - не отделяя конечной цели этих мятежников-разрушителей от того, в чем действительно нуждается страна и народ. Что вы хотите? Проституток, пива, джинсов, телевизионного потребления? - мы дадим вам все...Им не нужна моя страна, они ненавидят русское государство. Нам же нужны - и наша страна, и наше государство, и сильное державное направление его развития.

Итак, сегодня речь идет о том, что химера, осуществившись в нашей стране - больше в ней не нуждается. Поскольку паразит не создает, то он только выпивает все соки и ползет дальше. Мало кто осознает, что с присоединением Польши мы, как государство, были обречены на такую болезнь, как химера - носители химерического сознания, везде, во всех странах, во все времена - поступают одинаково. И это чудо - что мы выстояли. И более того - можем дать ответ.
Личной готовности - не достаточно. Сколько людей ходит, например, на Русский марш раз в год? Количественно - более чем достаточно для решения любой политической задачи в стране. Но почему этого не происходит? Ведь столько желающих... Столько людей уже мечтает о другом будущем... И делают один шаг в год. Людей хватает, да только куда ж придешь такими темпами? И объединились ли они вокруг задачи? Готовы ли они "править" - то есть осуществлять ту правду, о которой каждый русский знает, как об основе жизни государства? Структурировались ли должным образом, перешли ли от состояний обсуждающих что-то компаний к состоянию маленьких структурочек, готовых к действиям? Нет. В целом нет.
Отдельно, может, внутри каждой назовем общим словом - патриотической - организации - есть такие, готовые к подвигу, но системы они пока не составляют. А значит, химере не опасны. Мало количества, нужно иное свойство. Нужна новая сила, не отвлекающаяся на борьбу с симптомами государственной болезни.

В 1993 году к Останкино вышли сотни тысяч людей - химера послала два КПВТ и цинично и хладнокровно решила в свою пользу. То же - и с танками на мосту перед Белым домом. То же - с "площадью Пикадилли", которую устроили снайперы химеры, стреляя и в народ, и в силовиков, сталкивая обе стороны. То же - с взрывами домов в Москве. То же с Бесланом, то же с Буденновском... От нас до нее пропасть - ей плевать сколько жертв будет принесено ей в угоду.

Сегодня химера срочно формирует силы, которые внешне будут проводить "революцию" якобы против нее, которой казалось бы ждет народ, на самом деле лишь собираясь сбросить старую шкуру, вылинять.
Так вот - обязанность сегодняшнего дня - видя и понимая все это - срочно структурироваться и готовиться к будущим событиям. И не ждать, что благоприятные условия свалятся с небес в виде пожаров или голода. Каждый час, каждую минуту - есть на что потратить в подготовке к столкновению с химерой. Частично алгоритм действия описан в "Организационных мерах" движения - определить свое отношение к окружению, структурировать его, связаться с центром движения, постоянно повышать готовность.

Глобально все имеет вид войны добра со злом, правды с ложью, их мирового порядка с нашим особым устроением нашего государства на земле.
Сатанюги уже давно объединились вокруг своих "голубых" интересов, вокруг своих жертвоприношений Золотому тельцу.
Вы-то что ждете? Сегодня обязанность каждого "понимающего" - быть частью общей русской силы. И тот, кто профанирует или имитирует эту деятельность - тоже враг. Тот, кто не протянул руку русскому человеку - с тем, чтобы быть вместе - слабак или гордец, думающий победить только с помощью идеологии. Потому что на этом пути он столкнется со своим братом, а не с химерой.
Нельзя давать шанса химере дожать нас до уровня общемирового болота. У нас свой путь.
И здесь мы вновь приходим к тому, с чего начинается данная статья - к другим "статьям" из УК, не позволяющим открыто сказать остальное. Замечу, что создание движения "Парабеллум" и Народного ополчения России - возникло именно в силу тех задач, и объективной ситуации по необходимости такой силы, решающей ситуацию. Ситуация (по прежним отжившим теориям) может сколько угодно "недозревать", "перезревать"... - как в перенасыщенном соляном растворе - соль туда можно добавлять еще очень долго. Пока не будет центра кристаллизации - ничего не произойдет. В рамках страны - тоже ничего не произойдет само собой, пока не будет создан субъект - та сила ("лутшие" от народа, от всех русских движений), которая должна видеть свою цель, одну цель, освобождения от химеры - и решать ее.
Радует, что есть люди, понимающие это и каждую минуту использующие на создание этой силы - это залог того, что нас не сломили, и что нас не остановить. Что бы ни приготовила химера тем, кто этим занимается - в России есть люди, которые идут по этому пути, и пусть иногда спотыкаются, но поднимаются, и снова идут дальше. Секрет не в том, чтобы не спотыкаться, а в том, чтоб упорно идти дальше по этому пути. Сначала решим эту насущную задачу - избавление от химеры - а потом уж решим следующие, может, гораздо более долгие по длительности вопросы - восстановление эффективного управления страной, социальной справедливости, границ национализации и частно-государственного партнерства и так далее - которые в рамках химеры ставить несвоевременно и неправомерно.
Найди себя в настоящем - чтоб увидеть себя в будущем.
Найди себя в общем строю единого движения - хватит слез, как все было хорошо и стало плохо - вооружись сначала взглядом на то, как строиться должно русское государство - потом перейди от понимания к действию - впереди поступок нашего народа по отношению к насевшей химере. И основной, начальной, кристаллизующей частью этого поступка все мы обязаны быть в равной степени. Повторю, революция неизбежна - неизбежно возвращение России не к химерическому, а к родному, народному, отеческому устроению власти. К этому и надо готовиться.

В заключение. Достоевский сказал "красота спасет мир". По отношению к уродливой и безобразной химере, воссевшей над Россией - никакой красотой тут и не пахнет. Можно перефразировать по отношению к русскому миру, что как ни парадоксально: только война спасет мир. Только та война, что избавит нас от химеры и восстановит возможность построения нового русского государства в тех формациях, которые сочтет возможным строить организованная сила, что приведет к победе. А насчет идей светлого будущего - сейчас большее значение имеет не сила идей и четкость их формулирования, а сила личностей несущих идеи.
В Спарте нашлось 300 человек, не побоявшихся во время Олимпийских игр выйти навстречу бесчисленному врагу. Они не побоялись пойти даже против собственных убеждений, говоривших о том, что кто в этот день поднимет оружие - сгинет не только на земле, но и в вечности. Думается, в России найдется поболе людей, чем в маленькой Спарте, понимающих что сегодня речь идет только о государстве и революции: или России больше не будет, или революция (возвращение от химеры к народному государству) неизбежна.

сайт Российской Федерации для размещения

информации о размещении заказов

http://zakupki.gov.ru/pgz/public/action/search/simple/run

Документы заказа ttp://zakupki.gov.ru/pgz/public/action/orders/info/order_document_list_info/show?notificationId=3522213

   Заказы на этапе "Подача заявок"
   0x01 graphic
   Заказ N0173100012512000684
  
  
  
  
  
   Печатная форма
          
  
   RSS-подписка на события заказа
  

  
   Опубликовано 05.06.2012 20:35 (MSK (UTC+4) Москва, Волгоград) (по местному времени заказчика)
  
    
  
  
  
  
  

Общая информация

  
  
    
  
  
  
  
   Общая информация о заказе
  
   Способ размещения заказа
   Открытый аукцион в электронной форме
  
   Аукцион в электронной форме проводится на электронной площадке по следующему адресу
   http://www.sberbank-ast.ru
  
   Размещение заказа осуществляет
   Заказчик
  
   Заказчик
   ИНН 7706074737 КПП 770601001
МВД России
  
   Краткое наименование аукциона
   737 - 2012АЭ На право заключения государственного контракта на поставку авиационных бомб ОФАБ-250-270 (инд. 9-А-132) в комплекте с взрывателем АВУ-ЭТМ для нужд МВД России.
  
   Полное наименование аукциона (предмет контракта)
   Авиационная бомба ОФАБ-250-270 (инд. 9-А-132) в комплекте с взрывателем АВУ-ЭТМ.
  
   Начальная (Максимальная) цена контракта
   2 610 691,00 Российский рубль
  
   Классификация товаров, работ и услуг
   2927262 Бомбы
  
  
  
  
  
   Количество поставляемого товара, объема выполняемых работ, оказываемых услуг
   25 шт.
  
   Этап размещения заказа
   Этап подачи заявок
  
   Контактная информация
  
   Организация
   МВД России
  
   Почтовый адрес
   Российская Федерация, 119049, Москва, ул. Житная, д. 16, -
  
   Адрес места нахождения
   Российская Федерация, 119049, Москва, ул. Житная, д. 16, -
  
   Контактное лицо
   Горбик С. В.
   Телефон:
   +7 (495) 6678799
  
   Факс:
   +7 (495) 6679032
  
   Электронная почта:
   mvd_tender1@mail.ru
  
  
  
   Предоставление документации об аукционе в электронной форме
  
   Официальный сайт, на котором размещена конкурсная документация
   www.zakupki.gov.ru
  
   Информация о размещении заказа
  
   Место поставки товара, выполнения работ, оказания услуг
   Указано в документации об аукционе
  
   Срок поставки товара, выполнения работ, оказания услуг (по местному времени заказчика)
   Указан в документации об аукционе
  
   Особенности размещения заказа
   Требования не установлены
  
   Преимущества в отношении предлагаемой цены контракта
   Требования не установлены
  
   Порядок размещения заказа
  
   Дата и время окончания срока подачи заявок на участие в открытом аукционе в электронной форме
   28.06.2012 в 10:00
  
   Окончание срока рассмотрения первых частей заявок
   05.07.2012
  
   Дата и время проведения открытого аукциона
   09.07.2012 в 11:15
  
   Размер обеспечения заявки
   130 534,55 Российский рубль
  
   Размер обеспечения исполнения контракта
   261 069,10 Российский рубль
  
   Срок и подрядок внесения денежных средств в качестве обеспечения исполнения контракта
   Указаны в документации об аукционе
  
  
  
  
   Заказы на этапе "Подача заявок"
   0x01 graphic
   Заказ N0173100012512000684
  
  
  
   Чаплин: Православные должны уничтожать большевиков
  
   0x01 graphic
http://grani.ru/Society/Religion/m.196590.html
   0x08 graphic
Православные не должны останавливаться для защиты святых для себя вещей ни перед чем, в том числе и перед убийством. Как передает Интерфакс, об этом на встрече со студентами факультета телевидения МГУ заявил глава синодального отдела РПЦ по связям с общественностью Всеволод Чаплин. "Я на самом деле считаю, что наши верующие в 1920-е годы, когда Ленин инициировал репрессии против них, должны были отвечать иначе, чем они отвечали. Они должны были отвечать всей силой оружия и силой народного сопротивления против большевиков. Нравственное дело, достойное поведения христианина - уничтожить как можно больше большевиков, чтобы отстоять вещи, которые для христианина являются святыми, и свергнуть большевистскую власть", - сказал Чаплин.
   "Вся православная традиция и Евангелие Христово в данном случае заповедует людям защищаться, в том числе силой оружия, против беззакония псевдовласти, которая была узурпаторской и никогда не была по большому счету законной", - добавил священник.
   Накануне Чаплин заявил о готовности посетить арестованных участниц панк-группы Pussy Riot в СИЗО. "При всей жесткости дискуссии, которая идет, Церковь ведь хочет не уничтожить врага, а изменить к лучшему грешника. Если это получится хоть в какой-то мере, я готов хоть каждый день туда ходить", - заявил священник в эфире телешоу Ксении Собчак "Госдеп-2".
   По словам Чаплина, СИЗО, где содержатся участницы группы, окормляет другой пастырь. "Но если нужен буду именно я, я спрошу разрешения, и если получится, с радостью приду", - сказал Чаплин. По его словам, участницы акции в храме "отлучили себя от Православной церкви - до покаяния, навсегда, если не покаются". "Бог их уже осудил, но Он ждет их покаяния", - подчеркнул священник.
   В свою очередь адвокат Pussy Riot Марк Фейгин заявил, что намерен подготовить обращение с просьбой направить священника к его подзащитным. "Я прошу отца Всеволода, чтобы мы имели возможность с Вами этот вопрос обсудить. Лучше с Вами", - сказал адвокат Чаплину.
   Чаплин одним из первых высказался за максимально суровое наказание участниц панк-группы Pussy Riot. 22 февраля он призвал ужесточить наказание за оскорбление чувств верующих в связи с выступлением Pussy Riot в храме Христа Спасителя. "Норма, конечно, крайне мягкая, потому что речь идет о действиях, способных взорвать ситуацию в стране. Убежден: эту норму нужно перенести в Уголовный кодекс. И вот теперь давайте спросим политиков, готовы ли они это сделать. А также - осуждают ли совершенную акцию", - написал Чаплин в коллективном блоге "Православная политика". По его словам, те, кто не осудит, "могут перестать рассчитывать на поддержку православных".
   В настоящее время трем предполагаемым участницам Pussy Riot предъявлены обвинения в хулиганстве в связи с панк-молебном в храме Христа Спасителя. Надежда Толоконникова, Мария Алехина и Екатерина Самуцевич заключены под стражу до конца апреля. Им грозит до семи лет лишения свободы.
   Ранее группа православных верующих обратилась к патриарху с просьбой "проявить христианское отношение к участницам группы Pussy Riot и ходатайствовать перед судом о закрытии этого уголовного дела". "Мы также просим Вас выступить с обращением ко всем членам православной Церкви и дать пример христианской реакции на произошедшее событие, остановив тем самым ненависть и гнев, которые прихожане православной Церкви в дни Великого Поста обрушивают на головы четырех девушек", - говорится в открытом письме, составленном известной благотворительницей Лидой Мониавой.
   На днях Патриархия Русской православной церкви также потребовала привлечь журналистов, освещавших панк-молебен Pussy Riot в храме Христа Спасителя, а также всех, кто способствует распространению "оскорбительной информации", к уголовной ответственности по статье 282 Уголовного кодекса ("возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды). В письме, направленном представителями "инициативной группы" в Генпрокуратуру, говорится, что круг лиц, спланировавших и осуществивших акцию, "намного шире, чем пять участниц группы". "Очевидно, что корреспонденты центральных газет, например "Новой газеты", не случайно оказались в ХХС во время кощунственной акции", - говорится в письме. Также патриархия просит привлечь к ответственности тех, кто фотографировал акцию, нес аппаратуру и брал интервью у участниц группы.
   "Просим вас установить все не только причастных к акции, но к ее подготовке и умышленному распространению в Интернете видеоролика и других материалов, содержащих информацию об этой акции, и привлечь к уголовной ответственности за возбуждение религиозной ненависти и вражды", - говорится в заявлении.
   Как стало известно Граням.Ру, в воскресенье настоятели московских храмов должны были зачитать прихожанам текст обращения. После этого каждый настоятель должен был собственноручно обращение подписать и отправить его в Генпрокуратуру, а копию - в Патриархию. По информации "Граней", ряд священников отказался зачитывать обращение.
   Председатель Синодального информационного отдела РПЦ Владимир Легойда заявил интернет-изданию "Правмир", что ничего не знает о циркуляре сверху. "Я не знаю ни о каком циркуляре "сверху", который бы велел собирать во всех храмах Москвы подписи против панк-группы. Уверен, что такого циркуляра не было, позиция Церкви неоднократно была высказана. Так получилось, что я сегодня был в двух храмах, никаких писем там не зачитывали, подписи не собирали", - сказал Легойда.
   Между тем настоятель храма Святой Живоначальной Троицы в Хохловском переулке Алексей Уминский подтвердил на своей странице в Facebook, что циркуляр проходил. "Было, сам получил, а за отказ участвовать было предложено написать рапорт благочинному", - написал Уминский.
   15 марта Совет православных общественных объединений выступил с заявлением "по поводу кощунственной акции в храме Христа Спасителя". В нем говорится, что "преступление, совершенное участницами Pussy Riot, "должно быть осуждено по всей строгости закона". "Мы едины в осуждении наглой антихристианской выходки. Едины мы и в том, что считаем эту "акцию" преступлением, которое должно быть осуждено по всей строгости закона", - говорится в заявлении.
   "Мы не понимаем тех, кто призывает Святейшего патриарха, наших братьев и сестер "простить" кощунниц, призвать государство не осуждать и не наказывать их. Если предстоятель Церкви простит их сегодня, не приведет ли это завтра к десятикратному умножению кощунственных "акций", к тому, что православных вытеснят из общественного пространства, да и священное пространство храмов сделают площадкой для глумления и хамства безбожников?" - пишут авторы заявления.
   "Надеемся, что этот экзамен не окончится духовным падением наших братьев и сестер. Если же они - не с Церковью воинствующей, которая есть и образ Церкви торжествующей, то они и не со Христом. В целом же нынешняя ситуация - это проверка на жизнеспособность нашего народа. Если Россия стерпит произошедшее, значит, ее можно брать голыми руками, значит, народ больше не встанет за веру и Отечество", - говорится в заявлении.
   21.03.2012 18:38
  
  
  
   ВЕЛИКИЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ
   Н. Е. КАКУРИН, И. И. ВАЦЕТИС
   Гражданская
   ВОЙНА
   1918--19210x01 graphic
   Под редакцией А. С. Бубнова, С. С. Каменева, М. Н. Тухачевского, Р. П. Эйдемана, П. П. Лебедева, А. И. Егорова
   0x01 graphic
   ПОЛИГОН
   Санкт-Петербург 2002
   ББК 63.3(2)612 К16
   Серия основана в 2002 году
   Какурин Н. Е., Вацетис И. И.
   К16 Гражданская война. 1918--1921 / Под ред. А. С. Бубно­ва и др. -- СПб.: ООО "Издательство "Полигон", 2002. -- 672 с., ил. (Серия "Великие противостояния"). ISBN 5-89173-150-9
   Эта книга -- одно из первых исследований по истории Гражданской войны, написанное и уточненное крупными военными специалистами в конце 1920-х гг., большинство из которых были репрессированы. Они сумели более реально подойти к оценке событий, чем многие последу­ющие историки. Их труд до сих пор остается одним из самых объектив­ных исследований по данной проблеме.
   ББК 63.3(2)612
   Научно-популярное издание
   Николай Евгеньевич Какурин, Иоаким Иоакимович Вацетис
   ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. 1918--1921
   Главный редактор Н. Л. Волковский. Редактор И. В. Петрова. Технический редактор И. В. Буздалева. Корректоры М. В. Чебыкина, В. А. Преснова. Компьютерная верстка А. А. Шуваловой
   ЛР ИД N 03073 от 23.10.2000 г. Подписано к печати 16.01.2002. Формат 84x108 ^ . Гарнитура TimeRoman. Печ. физ. л. 21,0 + 1,5. Усл. печ. л. 35,28 + вкл. 2,52. Тираж 5000 экз. Заказ N ООО "Издательство "Полигон" 194044, С.-Петербург, Б. Сампсониевский пр., 38/40 Тел.: 320-74-24; Тел./факс: 320-74-23. Е-mail: polygon@spb.cityline.ru
   ISBN 5-89173-150-9
   No ООО "Издательство "Полигон", 2002 No Сергеев А. В., переплет, 2002
   ОБ АВТОРАХ И РЕДАКТОРАХ
   Н. Е. Какурин (1883--1936 гг.) окончил Михайловское артиллерийс­кое училище и Академию Генштаба, в Первую мировую войну начальник штаба дивизии, командир полка, пол­ковник. С вступлением в Красную Армию назначен начальником штаба стрелковой дивизии, затем был ко­мандующим армией, помощником ко­мандующего Западным фронтом. В 1922--1924 гг. -- начальник отдела истории Гражданс­кой войны при Штабе РККА, затем работал в Военно-на­учном отделе Управления по исследованию и использова­нию опыта войны Штаба РККА, преподавал в Военной ака­демии имени М. В. Фрунзе. Написал около 30 работ по вопросам стратегии, оперативного искусства и тактики пе­риода Гражданской войны.
   Николай Евгеньевич Какурин сумел объективно подой­ти к оценке событий. Он не стал глашатаем культа лично­сти, а проводил свою точку зрения во всех исследовани­ях, особенно четко -- в оперативно-стратегическом очер­ке о боевых действиях Красной Армии в 1918--1921 гг., написанном в основном им. В июне 1930 г. Н. Е. Какурин был арестован и в феврале 1932 г. по ложному обвине­нию приговорен к 10 годам заключения. Умер в 1936 г. Его труды -- значительный вклад в исследование одной из сложнейших страниц нашей истории.
   И. И. Вацетис (1873--1938 гг.) окончил Виленское пе­хотное юнкерское училище и Академию Генштаба. Учас­тник Первой мировой войны, в 1917 г. командовал Ла­тышским стрелковым полком, полковник. Во время Ок­тябрьской революции вместе с полком перешел на сторону советской власти. С апреля 1918 г. командовал Латышской стрелковой дивизией, а с июля по сентябрь
   0x01 graphic
   3
   0x01 graphic
   Ill
   1918 г. -- командующий Восточным фронтом, затем был назначен Главно­командующим Вооруженных Сил республики и находился в этой долж­ности до июля 1919 г. С августа 1919 г. и до конца Гражданской войны рабо­тал в РВС республики. С 1921 г. -- преподаватель истории военного ис­кусства, затем профессор Военной академии РККА. Автор работы "О во­енной доктрине будущего" (М., 1923) и ряда трудов по истории Первой мировой и Гражданской войн. Репрес­сирован.
   А. С. Бубнов (1883--1940 гг.) в качестве члена РВС Украинского фронта, РВС 14-й армии и Совета обороны Украины, затем члена РВС Северо-Кавказского военного округа и Первой конной ар­мии принимал активное участие в ру­ководстве войсками на фронтах Граж­данской войны. В 1923 г. был сторон­ником J1. Д. Троцкого, от которого вскоре отошел. С января 1924 г. по сен­тябрь 1929 г. являлся начальником Политуправления РККА и одновременно редактором газеты "Красная звезда". Буб­нов -- автор более 200 печатных работ, среди них "Крас­ная Армия и единоначалие" (М., 1925), "Михаил Василье­вич Фрунзе" (2-е изд. М.--Л., 1931), а также им подготов­лено издание сочинений М. Ф. Фрунзе. Репрессирован.
   С. С. Каменев (1881--1936 гг.) окончил Александровс­кое военное училище и Академию Генштаба, участник Пер­вой мировой войны, был начальником оперативного уп­равления 1-й армии, командиром пехотного полка, началь­ником штаба стрелкового корпуса. После Октябрьской революции -- выборный начальник штаба 15-го корпуса, а затем 3-й армии. С марта 1918 г. -- военный руководи­тель Невельского района Западного участка отрядов заве­сы, затем начальник 17-й стрелковой дивизии. С сентября 1918 г. по июль 1919 г. командовал Восточным фронтом.
   4
   Здесь при проведении оборонительных и наступательных операций против бе­лых армий А. В. Колчака ярко раскры­лось его полководческое дарование. С июня 1919 г. по апрель 1924 г. -- Глав­нокомандующий Вооруженных Сил рес­публики. С апреля 1924 г. -- инспектор Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА), с марта 1925-го -- начальник Штаба РККА, с ноября 1925-го -- глав­ный инспектор, затем начальник Главного управления РККА, главный руководитель Военной академии по так­тике. В мае 1927 г. Каменев назначен заместителем нар­кома по военным и морским делам и заместителем Пред­седателя РВС СССР. С июня 1935 г. -- начальник Управ­ления противовоздушной обороны РККА, ему присвоено звание командарма 1 ранга. Его статьи, лекции, доклады, речи, предисловия к книгам содержат богатый материал по военной истории.
   М. Н. Тухачевский (1893--1937 гг.) окончил Александровское военное учи­лище, участвовал в Первой мировой войне, поручик. После Октябрьской ре­волюции перешел на сторону советс­кой власти. Во время Гражданской вой­ны сначала работал в военном отделе ВЦИК, с мая 1918 г. --военный ко­миссар обороны Московского райо­на, в июне--декабре командовал 1-й армией Восточного фронта. В декабре 1918 г. -- январе 1919 г. -- помощник командующего Южным фронтом, в январе--марте 1919 г. -- командующий 8-й армией Юж­ного фронта, а с апреля по ноябрь -- 5-й армией. В янва­ре--апреле 1920 г. Тухачевский командовал Кавказским фронтом, сражавшимся против войск Деникина, а в ап­реле 1920 г.--августе 1921 г. -- Западным фронтом. В ходе войны, командуя армиями и фронтами, Тухачевс­кий проявил большие организаторские способности и во­енный талант.
   5
   0x01 graphic
  
   После Гражданской войны Тухачевский -- начальник Во­енной академии РККА, с января 1922 г. по апрель 1924 г. -- вновь командующий Западным фронтом. Затем помощник, а с июля 1924 г. -- заместитель начальника Штаба РККА. С ноября 1925 г. по май 1928 г. -- начальник Штаба РККА. С мая 1928 г. командовал войсками Ленинградского военного округа. С 1931-го -- заместитель наркомвоенмора и Пред­седатель Реввоенсовета СССР, начальник вооружений РККА, с 1934-го -- заместитель наркома обороны, с 1936-го -- первый заместитель наркома обороны и начальник Управле­ния боевой подготовки. В 1937 г. был назначен командую­щим войсками Приволжского военного округа. В 1935 г. ему было присвоено звание Маршал Советского Союза.
   Как военный деятель и теоретик уделял большое вни­мание прогнозированию характера будущей войны и раз­работке военной доктрины СССР. Внес вклад в разработ­ку стратегии, оперативного искусства, тактики и военной науки в целом. Вместе с другими советскими военными теоретиками занимался разработкой теории глубокой опе­рации и боя. Научные труды Тухачевского охватывали многие стороны военной теории и практики управления войсками и оказали значительное влияние на развитие во­енной мысли и практики военного строительства в пред­военный период и нашли подтверждение в ходе Великой Отечественной войны. Репрессирован.
   Р. П. Эйдеман (1895--1937 гг.) окон­чил Киевское военное училище, коман­довал батальоном Сибирского запас­ного полка, прапорщик. С мая 1918 г. командовал красногвардейскими отря­дами, с августа -- 2-й, затем 3-й Ураль­ской дивизиями и Особой дивизией на Восточном фронте. С марта 1919 г. -- начальник 16-й, затем 41-й и 46-й стрел­ковых дивизий на Южном фронте. С апреля 1920 г. -- начальник тыла Юго-Западного фронта, в июне--июле -- командующий 13-й армией, затем коман­дует Правобережной группой войск Юго-Западного фрон­та, оборонявшей Каховский плацдарм. С октября 1920 г. по январь 1921 г. командует войсками внутренней службы
   0x01 graphic
   6
   Южного и Юго-Западного фронтов. В феврале 1921 г. ко­мандовал войсками Харьковского военного округа. В 1921--1924 гг. -- помощник и заместитель командую­щего Вооруженными Силами Украины и Крыма, в 1924-- 1925 гг. -- командующий войсками Сибирского военного округа, в 1925--1932 гг. -- начальник Военной академии имени М. В. Фрунзе. Был ответственным редактором жур­нала "Война и революция" (1927--1936 гг.). С 1932-го - председатель Центрального совета Осоавиахима СССР. Разрабатывал вопросы военной теории и истории Граждан­ской войны. Репрессирован.
   П. П. Лебедев (1872--1933 гг.) окончил Александровское военное училище и Академию Генштаба. В пе­риод Первой мировой войны занимал должности начальника отделения и генерал-квартирмейстера штаба За­падного фронта, затем начальника штаба 3-й армии, генерал-майор. В ап­реле 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию. Был начальником Мобилизационного управления Все­российского главного штаба, начальником штаба (ап­рель--июнь 1919 г.) и командующим (июль) Восточным фронтом, начальником Полевого штаба республики и Штаба РККА (1919--1924 гг.). Принимал деятельное уча­стие в разработке и проведении операций по разгрому войск Колчака, Миллера, Юденича, Деникина, Врангеля и Польши. В 1922--1924 гг. по совместительству был начальником Военной академии РККА. В 1924--1925 гг. состоял для особо важных поручений при РВС СССР, в 1925--1933 гг. был начальником штаба Украинского во­енного округа.
   А. И. Егоров (1883--1939 гг.) окончил Казанское пехот­ное юнкерское училище. Во время Первой мировой войны командовал ротой, батальоном и полком, в 1917-м произ­веден в полковники. После Октябрьской революции пере­шел на сторону советской власти, был членом комиссии по демобилизации старой армии, участвовал в разработке
   0x01 graphic
   7
   декрета об организации РККА. С ян­варя 1918 г. работал в военном отде­ле ВЦИК, инспектируя формирование и обучение красноармейских частей. В мае 1918 г. назначен председателем Высшей аттестационной комиссии по отбору бывших офицеров в Красную Армию и одним из комиссаров Все­российского главного штаба. Убеж­денный сторонник создания строго дисциплинированной регулярной армии, Егоров в докла­де на имя В. И. Ленина обосновал необходимость введе­ния должности Главнокомандующего Вооруженных Сил республики и создания при нем единого штаба. В августе 1918 г. он возглавил войска, сражавшиеся против белока­заков Краснова на участке Балашов, Камышин. С декабря 1918 г. -- командующий 10-й армией, оборонявшей Цари­цын. С июля 1919 г. командовал 14-й армией, воевавшей на Левобережной Украине. В начале октября 1919 г., ког­да наступление Деникина создало реальную угрозу Мос­кве, Егоров был назначен командующим Южным фрон­том, ставшим главным фронтом Советской республики. С января 1920 г. Егоров командовал войсками Юго-За­падного фронта. В январе 1921 г. он назначается команду­ющим войсками Киевского, а с апреля -- Петроградского военных округов, одновременно с сентября 1921 г. по ян­варь 1922 г. -- командующим войсками Западного фронта. С февраля 1922 г. командовал Кавказской Краснознамен­ной армией. С мая 1924 г. возглавлял Вооруженные Силы Украины и Крыма. В 1925--1926 гг. -- военный атташе в Киеве. В 1927--1931 гг. -- командующий войсками Бело­русского военного округа. С 1931 г. -- начальник Штаба РККА, преобразованного в 1935-м в Генштаб. В 1935-м ему присвоено звание Маршал Советского Союза. В мае 1937 г. назначен заместителем наркома обороны СССР. С января 1938 г. командовал Закавказским военным округом. Его­ров принимал активное участие в разработке коренных проблем теории советского военного искусства и строи­тельства Вооруженных Сил страны. Репрессирован.
   0x01 graphic
   ПРЕДИСЛОВИЕ
   Первый набросок этого труда был сделан Н. Е. Каку- риным и дополнен И. И. Вацетисом в конце 1920-х гг. Затем рукопись была изучена и дополнена А. С. Бубно­вым, С. С. Каменевым, М. Н. Тухачевским, Р. П. Эйде- маном и просмотрена целой группой участников Граж­данской войны, в числе которых были П. П. Лебедев и А. И. Егоров, внесшие ряд предложений по структуре и содержанию работы.
   Следует заметить, что Н. Е. Какурин не замалчивал оши­бок красного командования, полемизируя по ряду вопросов с М. Н. Тухачевским и другими редакторами, однако не претендовал на безошибочность своих выводов и согла­шался на необходимость уточнений.
   В результате замечаний, предложений и рецензий столь компетентных в истории Гражданской войны военачальни­ков труд трижды перерабатывался, дополнялся фактическим материалом, уточнялся целый ряд эпизодов проводимых опе­раций. В переработке глав помимо авторов и редакции уча­ствовали многие участники этих сражений.
   Кроме архивных источников авторы и редакция опира­лись на вышедшие труды, применяли метод опроса актив­ных участников событий Гражданской войны для проверки фактов, которые не подтверждались литературными и архивными источниками. А при окончательной проработ­ке тома "были использованы как дополнительно разра­ботанные материалы, имевшиеся в распоряжении отдель­ных лиц, так и вновь появившиеся у нас и за границей военно-исторические труды", отмечала редакция в пре­дисловии к изданию.
   При этом подготовительная работа была проведена под непосредственным руководством Р. П. Эйдемана. Весь труд во второй его редакции еще раз был про­смотрен М. Н. Тухачевским.
   Такая тщательная подготовка оперативно-стратегическо­го очерка о боях Красной Армии в 1918--1921 гг. вызвала почти двухгодичную задержку его издания. Он должен был стать третьим томом "Гражданской войны", вышедшей
   9
   в 1928 г., к десятилетию Красной Армии. Два тома вышли своевременно, они готовились поспешно и представляли собой коллективные сборники статей с освещением толь­ко отдельных фактов, боевых эпизодов, вопросов строи­тельства Красной Армии и ее военного искусства. Третий том "Гражданской войны", выпущенный в 1930 г., был цель­ный по структуре, интересен по содержанию и глубине анализа освещаемых вопросов и свидетельствовал, что над его подготовкой работали профессионалы -- военспецы.
   Вместе с вышедшими за рубежом трудами военачальни­ков Белого движения и работами участников интервенции этот оперативно-стратегический очерк о боевых действиях Красной Армии в 1918--1921 гг. давал и дает возможность наиболее реально представить картину великого противо­стояния в нашей стране в период Гражданской войны.
   Это была первая попытка дать наиболее полное и реаль­ное описание событий Гражданской войны. Более поздние работы, вышедшие в нашей стране, все больше удалялись от истины, мифологизировали значение И. В. Сталина в Гражданской войне или идеологизировали ее историю, вы­деляя на первый план руководящую роль партии и ее вож­дей, умалчивая о вкладе других исторических фигур, а по­рой и искажая значение их деятельности.
   Достоинство этого очерка красных полководцев в том, что, пройдя серьезную экспертизу участников Гражданс­кой войны, он показывает реальную роль исторических личностей и обстановку, в которой проводились ее опера­ции, дается описание событий, эпизодов и фактов, участ­никами и свидетелями которых были те, кто готовил этот труд и предоставлял свои материалы. Они стремились с исчерпывающей точностью изложить все важнейшие со­бытия Гражданской войны, что и определило значение этой работы и решение издательства "Полигон" ознакомить с ней современного читателя. Книга интересна как для ис­торика, так и для всех, кто увлекается изучением прошло­го нашей страны.
   Н. Л. Волковский, кандидат исторических наук, доцент
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   ВНЕШНЯЯ И ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА. ТЕАТРЫ ВОЙНЫ
   Интервенция ? Этапы ее развития ? Главнейшие движущие силы революции ? Образование очагов контрреволюционного движе­ния ? Краткая характеристика всех театров войны ? Важнейшие
   направления
   ктябрьская революция од­ним из своих следствий в области внешней политики имела ряд перестановок во взаимоотношениях России с прочими государствами.
   Самым существенным в этой перестановке было то, что Советская Россия вышла из империалистической войны с дер­жавами центрального блока (Германия, Австро-Венгрия, Турция, Болгария).
   Германия, официально признав советскую власть и заклю­чив с ней мир, в то же время, пользуясь состоянием чрезвы­чайной военной слабости, в которой находилась Советская Россия, оккупировала своими войсками Украину и Финлян­дию. Занятие Украины чрезвычайно расширило экономиче­скую базу держав центрального блока, особенно Германии, и обеспечивало за ними выгодные стратегические фланговые позиции на случай возрождения под влиянием усилий Антан­ты нового противогерманского Восточного фронта. Германия, признавая советское правительство, оказывала поддержку контрреволюционным организациям и группировкам, например, на Дону, в Грузии и пр., что в сильной степени затрудняло
   11
   положение России. Австро-Венгрия в вопросах внешней по­литики самостоятельности не проявляла и покорно следовала за Германией. Султанская Турция, удовлетворенная уступкой ей Ардагана, Карса и Батума, не могла иметь непосредствен­ных претензий к РСФСР. Изоляции Турции, кроме того, со­действовала и сама Германия, оказывая в целях получения до­ступа к закавказскому сырью поддержку меньшевистскому правительству Грузии.
   Здесь необходимо остановиться на том характерном сдви­ге в отношении РСФСР, который наметился в политике им­ператорской Германии накануне ее военного и политическо­го краха. Под влиянием катастрофического положения во­енного фронта и вздымающейся волны революции внутри страны германское правительство ставило перед собой две ближайшие цели: заключение перемирия на Западе и борьбу с надвигающейся революцией. Переход к активно враждеб­ной политике в отношении РСФСР, по мнению правящих кругов Германии, должен был явиться одним из способов борьбы с собственной революцией и одним из смягчающих условий в предстоящих мирных переговорах с Антантой. Этими соображениями можно объяснить разрыв дипломати­ческих сношений с советским правительством, последовав­ший по почину Германии 5 ноября 1918 г. Революционный взрыв 9 ноября 1918 г. помешал германскому империализму выступить рука об руку с мировым империализмом в его борьбе против Советской России.
   Низведенная условиями перемирия и Версальского мира 1919 г., продиктованными ей победившим в Первой миро­вой войне антантовским империализмом, до ранга держа­вы с ничтожным удельным политическим и военным весом, Германия с осени 1918 г. перестает играть выдающуюся роль во внешнем окружении нашей республики. Поддержка ею контрреволюционных организаций в виде добровольческо­го корпуса фон дер Гольца преследовала ограниченную цель: при помощи этого корпуса Германия стремилась сохранить свое влияние в Прибалтике и обеспечить свои границы от надвигающейся на них волны большевизма. Однако уже летом 1919 г. Германия под влиянием своих реакционных кругов иногда не прочь была пойти рука об руку с Антан­той в ее борьбе против России, но за это она требовала
   12
   пересмотра и смягчения Версальского мирного договора. Только резкое отклонение Антантой этих домогательств за­ставляет Германию снова изменить направление своей по­литики. Осенью 1919 г., когда Антанта объявляет блокаду Советской России, Германия отказывается от участия в ней, соглашаясь, однако, принять участие в иных формах и ме­тодах "борьбы против большевизма".
   В 1920 г. Германия проводит линию полнейшего нейт­ралитета вПольско-советской войне, несмотря на стремле­ние некоторых ее военных и реакционных кругов активно выступить против Советской России (это стремление явля­лось откликом на проект английского военного министра Черчилля втянуть Германию в поход на Москву за компен­сацию в виде некоторого смягчения Версальского догово­ра). Вне рамок нашей работы лежит характеристика даль­нейшего пути, который привел Германию и РСФСР к вос­становлению нормальных отношений, закрепленных договором в Рапалло 16 апреля 1922 г.
   Несравненно более сложная и обширная роль в Граждан­ской войне принадлежит державам Антанты и тем государствен­ным новообразованиям, которые возникли из обломков быв­шей Российской империи и известны под названием лимитро­фов (Финляндия, Польша, Эстония, Латвия и Литва).
   Правительства Антанты отлично поняли международное значение Октябрьского переворота и его социалистический характер. Однако их руки были связаны борьбой с герман­ским империализмом, и поэтому Антанта не могла сразу же стать на путь интервенции против первого рабочего государ­ства. После того как ей удалось достигнуть решительной победы над державами центрального блока, главные ее пред­ставительницы в Европе в лице Англии и Франции открыто провозгласили своим лозунгом борьбу с советской властью до полного ее уничтожения. До разгрома Германии, т. е. до второй половины 1918 г., позиция стран Антанты в так назы­ваемом русском вопросе остается неопределенной, половин­чатой и противоречивой.
   12/25 ноября 1917 г. представитель английского правитель­ства Роберт Сесиль официально заявляет в парламенте о не­признании его правительством советской власти, не исклю­чая, однако, определенного круга деловых сношений с ней.
   13
   Более резко и определенно высказывается Франция и ее дипломатическое и военное представительства, которые, не признавая советского правительства, пытаются непосред­ственно влиять на военное командование старой армии в лице генерала Духонина. Между тем пресса обеих этих стран, идя впереди своих правительств, продолжает усиленно обсуж­дать вопрос об интервенции, причем намечается даже и ис­полнитель этой интервенции в лице Японии. Что касается США, то они в начальный период существования советской власти стремятся остаться нейтральными в русском вопросе до дальнейшего выяснения обстановки. Позиция же прочих держав не успела еще достаточно выявиться.
   С началом брестских переговоров о мире совпадают уже более резкие колебания в политике держав Антанты в отно­шении Советской республики. Англия, выжидая окончатель­ного результата этих переговоров, стремится провести линию нейтралитета в отношении советского правительства. Зато изолированное выступление Японии, высадившей небольшой десант во Владивостоке 12 декабря (29 ноября) 1917 г., горя­чо приветствуется французской прессой. В то же время япон­ское правительство категорически протестует против при­писываемых ему планов интервенции в России. Линия аме­риканской политики в русском вопросе определяется из лицемерной и фальшивой речи американского президента Вильсона на заседании конгресса 8 января 1918 г., где он го­ворит о желании Америки оказать возможную помощь рус­скому народу в его стремлении достичь свободы и упорядо­ченного мира.
   Франция в январе 1918 г. вступает на путь решительной помощи врагам советской власти. 9 января 1918 г. она пре­доставляет денежный заем враждебной советской власти Украинской раде и назначает главу своей военной миссии на Украине своим официальным представителем при Украин­ской раде. В то же время французское правительство не по­сылает своего представителя в Петроград и отказывает в пас­портах французским социалистам, желавшим проехать в Со­ветскую Россию.
   На фоне этой общей политической обстановки один из чле­нов Антанты -- Румыния -- спешит воспользоваться затрудне­ниями советской власти и приступает в конце января 1918 г.
   14
   к захвату Бессарабии под предлогом обеспечения своих скла­дов и коммуникационных линий. Советское правительство отвечает временным арестом румынского посла Диаманди и принятием мер к защите территории республики.
   18 февраля Германия, прервав переговоры в Бресте, во­зобновляет наступление на Советскую Россию, поставив сво­ей задачей, в первую очередь, овладение украинской терри­торией, а затем и Прибалтийским районом.
   Факт расширения экономической базы Германии за счет территории Украины и продолжающиеся переговоры совет­ской власти с германским правительством о заключении мира оживили интервенционистские стремления Антанты; в каче­стве аргумента было выдвинуто положение о необходимости создания противогерманского фронта на территории России независимо от участия в нем советского правительства.
   Определеннее всего по этому вопросу высказался союз­ный главнокомандующий маршал Фош. В своем интервью, появившемся в американской печати 26 февраля, он откры­то заявил, что "Америка и Япония должны встретить Герма­нию в Сибири -- они имеют возможность это сделать".
   С этого момента вопрос о возможности создания проти- вогерманского фронта в России с участием или без участия советского правительства явился тем главным вопросом, на котором сосредоточились все усилия союзной дипломатии до открытого их разрыва с советской властью. Действитель­но, уже 28 февраля американская пресса объявляла пока по­луофициально о предложении Японии Америке и союзникам начать совместные военные действия в Сибири в целях спа­сения значительных военных запасов, сосредоточенных во Владивостоке. Это сообщение было подхвачено почти всей союзной прессой, поведшей усиленную агитацию за поддер­жку японской интервенции. Французские политические кру­ги наряду с голосом французской печати усматривали в ок­купации Японией Сибири "справедливое наказание для боль­шевиков за аннулирование долгов и заключение сепаратного мира". Японский посол в Англии Чинда в то же время заяв­лял, что в этом случае Япония исходит из общесоюзниче­ской, а не из строго японской точки зрения. Однако вскоре сделалось ясным, что Япония платой за свое выступление назначает полную свободу действий в Сибири. Эта свобода
   15
   действий на первых порах мыслилась в форме захвата всей Сибирской железной дороги под предлогом "защиты" ее от германских поползновений. Но выступление Японии не со­стоялось. Оно наткнулось на энергичное противодействие США в лице президента Вильсона.
   3 марта 1918 г. японскому посланнику в Вашингтоне в присутствии английского, французского и итальянского по­сланников была сообщена нота Вильсона, в которой он заяв­лял, что целесообразность интервенции находится для него под большим сомнением. Основания, которыми руководство­вался при этом Вильсон, сводились к тому, что политика интервенции только усилит крайние революционные элемен­ты в России и создаст возмущение во всей стране. Кроме того, само вступление на путь интервенции противоречит- де демократическим военным целям Америки.
   Необходимо иметь в виду, что это заявление лишь маски­ровало истинную причину нежелания Америки участвовать в интервенции совместно с Японией. Причина заключалась в коренном расхождении интересов Японии и США. Амери­ка с недоброжелательством следила за стремлением Японии упрочить свое влияние на Азиатском континенте.
   На этой точке зрения Вильсон упорно держался в тече­ние последующих 6 месяцев, и, вынужденный, наконец, под давлением дипломатии Антанты и общественного мнения своей страны согласиться на интервенцию, он допустил уча­стие в ней американских войск главным образом для скры­того противовеса Японии, Франции и Англии. Реакционные круги Англии, в свою очередь, охотно ухватились за идею японской интервенции, результатом которой они мыслили полное уничтожение советской власти.
   4 марта 1918 г. газета "Times" писала о необходимости "поддержать здоровые элементы сибирского населения и пре­доставить им возможность присоединиться к знамени поряд­ка и свободы под эгидой союзников России и Соединенных Штатов". Газета "Daily Mail" 5 марта 1918 г. настаивала на необходимости приглашения Японии в Сибирь и создания из Азиатской России противовеса Европейской России.
   Результатом подготовки Японии к активному выступле­нию в Сибири явилось появление на нашей дальневосточ­ной границе формирований атамана Семенова. Считая нашу
   16
   дальневосточную окраину первым плацдармом для интервен­ции, союзники поспешили в Пекине образовать фиктивное первое русское контрреволюционное правительство кн. Льво­ва и Путилова. Кроме того, Япония стремилась привлечь к своему выступлению и Китай. Таким образом, можно счи­тать, что, начиная со времени Брест-Литовского мира, мысль об интервенции являлась преобладающей среди дипломатии и политических деятелей держав Антанты.
   Для уяснения дальнейшего хода событий следует теперь вкратце остановиться на этой стороне деятельности антан­товской дипломатии.
   Характерной особенностью в сложившихся после Ок­тябрьской революции взаимоотношениях было то, что вер­хушка дипломатического корпуса в лице послов: англий-ско- го -- Бьюкенена, французского -- Нуланса и американского -- Фрэнсиса заняла резко непримиримую позицию в отно­шении советской власти, уклоняясь от всякого общения с нею, причем текущие сношения осуществлялись второсте­пенными исполнителями. Некоторые из них оказались ме­нее предубежденными и, пользуясь значительным влияни­ем на своих послов, иногда успевали влиять на принципи­альные решения своих правительств в русском вопросе. Вскоре после отъезда из России английского посла Бьюке- нена его заместителем остался Локкарт, который первона­чально явился горячим противником интервенции и сторон­ником соглашения с советской властью. Эта политика Лок- карта находила поддержку в лице представителя военной французской миссии в России капитана Садуля, который также стремился к сближению с советской властью; в тече­ние февраля и марта ему удавалось в значительной мере нейтрализовать влияние своего посла Нуланса.
   Американский посол Фрэнсис, ярый враг советской влас­ти, сам нейтрализовал себя тем, что по его инициативе союз­ные послы перебрались в Вологду. Заместителем его при со­ветском правительстве остался Раймонд Робинс, стоявший во главе миссии Красного Креста. Все эти три лица, т. е. Садуль, Локкарт и Робинс, стремились добиться от своих прави­тельств признания советской власти, так как этим они дума­ли удержать ее от подписания Брестского мира. Под влия­нием Робинса Фрэнсис составил соответствующий проект
   17
   доклада своему правительству. Но наряду с этим иностран­ные миссии усиленно занимаются вопросами подготовки внутренних контрреволюционных сил России для свержения советского правительства. Они тайно сближаются с контр­революционными группировками внутри страны и начина­ют оказывать им свою поддержку. Еще ранее, а именно в декабре 1917 г., военные представители Франции и Англии успели побывать на Дону и обещали ген. Каледину, Корни­лову и Алексееву значительную денежную помощь от име­ни своих правительств.
   25 марта 1918 г. Япония добилась согласия Китая на ин­тервенцию в Сибири в случае, "если враждебное влияние проникнет в Сибирь". Это соглашение развязывало Япо­нии руки для действий в Манчжурии и Сибири. Вслед за тем 5 апреля 1918 г. японский адмирал Като вновь и совер­шенно неожиданно для держав Антанты высадил десант во Владивостоке. Тем не менее они не протестовали против этого десанта, объявив его простой полицейской предосто­рожностью. 16 апреля в Вологде Фрэнсис в таком именно духе и объяснил значение этого десанта, приписав его ини­циативе японского адмирала. Такую же точку зрения офици­ально проводило и английское правительство.
   Политики лавирования союзники придерживались и в те­чение первой половины мая, выжидая результатов контрре­волюционных заговоров и восстаний, организуемых при их поддержке. Но уже во второй половине мая наметился рез­кий поворот политики Антанты в вопросах взаимоотноше­ний с советским правительством.
   Этот поворот свидетельствовал о том, что антантовская дипломатия закончила свою предварительную работу по под­готовке взрыва изнутри и считала, что маска может быть те­перь снята. Главную роль при этом сыграл французский по­сол Нуланс.
   В своих переговорах с эсерами французская миссия уже успела разработать целый план создания Волжского контр­революционного фронта; одним из звеньев этого плана был захват Ярославля. Опираясь на него, союзные войска, кото­рые должны были захватить Вологду, могли угрожать Моск­ве. Тайные офицерские организации были приглашены к од­новременному выступлению в Рыбинске, Ярославле, Влади­
   18
   мире и Муроме. Одновременно должен был начаться мятеж чехо-словацкого корпуса.
   Постепенно под влиянием указаний своего правительства сторону Нуланса стал принимать и Локкарт. Таким образом, в конце мая 1918 г. в среде самих миссий Антанты в РСФСР восторжествовала точка зрения о необходимости интервен­ции против советской власти. Обильно снабженный деньга­ми чехо-словацкий корпус поднял открытое восстание под вздорным предлогом перемены маршрута его движения -- вместо Владивостока на Архангельск, что отвечало выска­занным пожеланиям самих союзников. 4 июня 1918 г. союз­ные представители уже ультимативно рассматривали возмож­ное разоружение чехо-словацкого корпуса как враждебный акт против союзников. 20 июня один из членов английского правительства Бальфур заявлял в палате общин, что "анг­лийское правительство не может дать обязательства в том, что оно не будет участвовать в вооруженной интервенции". В США также поднялись голоса за интервенцию. Бывший президент Тафт открыто заявлял, что Америка должна по­зволить Японии войти в Сибирь. Для соблюдения внешних приличий в Харбине дали возможность образоваться "Рус­скому дальневосточному комитету", который взывал о не­медленном выступлении союзников.
   Опубликованные записки некоторых дипломатов Антан­ты открывают нам, что в течение июня и июля 1918 г. фран­цузское правительство было занято обработкой прочих дер­жав Антанты в пользу самой широкой интервенции. Осо­бенно упорно приходилось французской дипломатии работать в Вашингтоне, где Вильсон продолжал категори­чески высказываться против интервенции и против всякого территориального вознаграждения Японии за счет России. Англия колебалась в отношении возможности восстанов­ления Восточного фронта. Таким образом, мы видим, что в самый канун интервенции в политике держав Антанты не наблюдалось достаточного единства взглядов и согласован­ности, что и дало советскому правительству еще около ме­сяца передышки.
   Отчаявшись сломить упорство Вильсона, дипломатия Англии и Франции решила столковаться непосредственно с Японией, что повлекло за собой перемену позиции США.
   19
   Вильсон решил выступить активно на стороне интервентов, чтобы не дать возможности Японии вести самостоятельную политику в Сибири.
   6 июля 1918 г. чехо-словацкие отряды после уличного боя с советскими отрядами захватили Владивосток. В этой борьбе на стороне чехо-словаков приняли участие и союз­ные отряды, высаженные с судов, так что этот день можно считать началом открытой и активной интервенции (по су­ществу, интервенция началась, конечно, раньше). Только после отъезда миссий Антанты из Вологды и их благопо­лучного прибытия на Мурманское побережье юридически оформляется интервенция. Декларация американского пра­вительства от 5 августа 1918 г. так объясняет цели интер­венции: Соединенные Штаты не имеют в виду каких-либо территориальных приобретений; они только желают помочь чехо-словакам, которым грозит нападение вооруженных австро-германских военнопленных. Декларации английско­го и французского правительств от 22 августа и 19 сентяб­ря 1918 г. с бьющим в глаза лицемерием главной целью ин­тервенции выставляют желание помочь спасти Россию от раздела и гибели, грозящих ей от руки Германии, которая стремится поработить русский народ и использовать для себя его неисчислимые богатства, тогда как совершенно очевидно было, что главной целью союзнической интервен­ции было свержение рабоче-крестьянского правительства для захвата неисчислимых богатств нашей страны и безу­держной эксплуатации рабоче-крестьянских масс. Само собой разумеется, что этими высокопарными фразами им­периалисты стремились прикрыть действительную цель интервенции: разгром пролетарской революции, установ­ление буржуазной диктатуры, превращение Советской рес­публики в подвластную империализму полуколонию.
   Поднимающаяся волна революционного движения по всей Центральной и Восточной Европе дает знать о себе весьма зловещими для капиталистическо-буржуазного мира призна­ками. В побежденных странах рабочий класс быстро рево­люционизируется: спартаковское движение в Германии дос­тигает такого размаха и силы, что вскоре мощные взрывы социальной революции разражаются на улицах Берлина и сво­им отзвуком вызывают к жизни Баварскую и Венгерскую
   20
   советские республики. Забастовочное движение охватывает страны-победительницы. Волна забастовок прокатывается по Англии, Франции и Италии. Вот данные, которые потенци­ально увеличивают удельный вес и значение Советского го­сударства и, соответственно, ускоряют начало и размах ин­тервенции как способ ликвидации революционной заразы. Борьба с ядом большевизма отныне делается вопросом жиз­ни и смерти для капиталистического мира. Антанта более не считает нужным прикрываться маской лицемерия, и поэто­му ее политика идет к цели более открытыми путями, что дает нам возможность лучше выявить ее хищническую и контр­революционную сущность. Поставив одним из условий пе­ремирия с Германией требование вывода войск с террито­рии бывшей Российской империи, Антанта, однако, указы­вает, что это освобождение территории должно последовать лишь тогда, когда союзники признают, что по внутреннему состоянию этой территории для вывода германских войск настанет подходящее время. Само собой разумеется, что эта оговорка была стремлением осуществить интервенцию си­лой германских штыков. Совершенно независящие от воли Антанты обстоятельства в виде разложения германских ок­купационных сил сорвали этот план.
   На взглядах о будущей роли Германии в ее отношениях к Советской России и обнаружились первые расхождения меж­ду английской и французской политикой в русском вопросе. Глава английского правительства Ллойд Джордж рекомен­довал умеренность в отношении Германии, дабы не ускорять ее большевизации.
   В отношении же к Советской России английская поли­тика преследовала задачу всемерного ее ослабления и изо­ляции при помощи поддержки контрреволюционных сил и развертывания Гражданской войны. Циничным выразителем этих сокровенных целей английской внешней политики явился британский посол в Париже лорд Берти. Вот что писал английский дипломат в своем дневнике: "Если толь­ко нам удастся добиться независимости буферных госу­дарств, граничащих с Германией на востоке, т. е. Финлян­дии, Польши, Эстонии, Украины и т. д., сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по мне, все остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку". Эта
   21
   руководящая линия английской политики вполне совпада­ла с видами французской внешней политики в отношении РСФСР. Вот почему обе державы, у которых тотчас за ка­питуляцией Германии хотя и начали выявляться трения из- за преимущественного политического господства на мате­рике Европы, все же в русском вопросе продолжали (во вся­ком случае -- внешне) идти единым фронтом. Французская линия внешней политики в это время отличалась крайней реакционностью и непримиримостью.
   Эта политика Франции, выразителем которой явился Кле­мансо, восторжествовала на Парижской конференции, со­бравшейся 18 января 1919 г. Результаты ее не замедлили ска­заться на причудливой нарезке территорий и границ тех про­межуточных государств, которые должны были играть роль буфера между Россией и Германией, причем наиболее бла- гоприятствуемой в этом отношении страной явилась Польша. Она рассматривалась Клемансо как будущий бастион фран­цузского военного могущества на востоке, долженствовав­ший явиться наиболее действительной преградой между гер­манским и русским большевизмом. Политика Клемансо имела и другие реальные последствия в чисто военном от­ношении.
   При деятельной поддержке Франции все новые государ­ственные образования на западных границах Советской рес­публики энергично приступили к созданию своих вооружен­ных сил, что должно было уже в ближайшем будущем ос­ложнить и увеличить задачи, стоявшие перед советским командованием.
   Военная обстановка, сложившаяся в результате военного разгрома Германии и ее союзников, казалось, открывала са­мые радужные перспективы для французской политики в отношении углубления и расширения интервенции. Откры­тие Дарданелл давало возможность внести интервенцию в новые жизненные для Советской республики области (Юж­ную Россию и Украину).
   Готовясь распространить интервенцию на эти области, Англия и Франция в середине ноября 1918 г. издают новую декларацию, в которой прямо заявляют о своем вступлении в Россию для "поддержания порядка" и для "освобождения" ее от "узурпаторов-большевиков". Исходя из этого заявле­
   22
   ния, они заключают в Яссах соглашение с остатками русских и украинских контрреволюционных партий об интервенции на юге страны. Это соглашение нужно было союзникам лишь как юридическая зацепка, так как оккупация юга России ре­шена была уже заранее. Еще 27 октября 1918 г. глава фран­цузского правительства Клемансо извещал французского командующего Восточным фронтом генерала Франше д'Эс- пере о принятом "плане экономического изолирования боль­шевизма в России в целях вызвать его падение". В том же письме генералу Франше д'Эспере предлагается разработать план создания базы союзных войск в Одессе.
   Для осуществления интервенции на юге России перво­начально предлагалось двинуть 12 франко-греческих диви­зий. Ряд объективных причин, а главное -- неустойчивость внутреннего положения в самой Европе и волнения во мно­гих частях французской армии и флота сорвали этот обшир­ный замысел, и интервенция на юге вылилась в довольно скромные формы. В момент ее фактического осуществле­ния Франция и Англия поспешили заключить между собой соглашение о распределении сфер влияния, руководству­ясь экономической заинтересованностью в них своего ка­питала. По этому соглашению от 23 декабря 1918 г. в сфе­ру французского влияния входили Украина, Польша, Крым и западная часть Донской области. Англия оставляла за собой право преимущественного влияния на севере, в При­балтике, на Кавказе, Кубани и восточной части Донской области. В стремлении встать твердой ногой в Закавказье и Средней Азии сказалось, между прочим, опасение Анг­лии за судьбу своих азиатских колоний, в которых Октябрь­ская революция, провозгласившая свободу наций на само­определение, грозила зажечь пламя национально-револю­ционных восстаний. В то же время в обеих странах начали раздаваться голоса, нашедшие отзвуки и на Версальской мирной конференции, что с появлением на востоке Европы "Великой Польши" русский вопрос потерял свое значение для европейского равновесия и что Россия принадлежит скорее Азии, чем Европе.
   Для уяснения значения дальнейших событий остановим­ся на той политической линии, которую взяла Америка в общеевропейских делах, поскольку ее отношение к РСФСР
   23
   вытекало именно из общего положения дел в Европе. Аме­рика не желала чрезмерного усиления Франции и Англии. То и другое могло иметь место при окончательном раздроб­лении Германии и России. В отношении последней Виль­сон желал видеть ее в виде крупного государственно-поли­тического объединения, однако без Польши и Финляндии. Вильсон воспользовался случаем неофициальных перего­воров между американским и советским представителями для выдвижения своего проекта о приглашении советских представителей для переговоров в Париж. Он прямо ука­зывал, что интервенцию не удастся осуществить ни штыка­ми английской, ни штыками американской армий. Мнение Вильсона находило поддержку в заявлении Ллойд Джорд­жа в парламенте, что против России нельзя послать войска, а между тем в ней нужно восстановить порядок. Стойкое сопротивление красных армий являлось, конечно, главным аргументом для поддержки предложений Вильсона и Ллойд Джорджа. Мирное предложение советского правительства Америке, изложенное в ноте Наркоминдела от 2 января 1919г., указывало, что и советское правительство не укло­няется от обсуждения благоразумных предложений. Лишь один Клемансо продолжал отстаивать свою прежнюю пози­цию, почему решено было пригласить советских представи­телей не в Париж, а на Принцевы острова (близ Константи­нополя). На эту же конференцию приглашались и предста­вители всех белогвардейских правительств, образовавшихся на территории России. Советское правительство 25 января 1919 г. выразило свое согласие на участие в конференции. Однако Клемансо употребил все меры, чтобы заставить представителей белогвардейских правительств отказаться от участия в конференции. Вильсон не мог далее продол­жать свои попытки установления какого-либо иного согла­шения с РСФСР, поскольку против него самого на этой почве создалась в США сильная оппозиция. Дальнейшие попытки Вильсона наладить новые переговоры РСФСР с державами Антанты, относящиеся к весне 1919 г., встрети­ли под влиянием временного успеха некоторых белых ар­мий организованный отпор Антанты.
   Интервенция на юге России, осуществленная главным образом силами Франции, закончилась полным крахом преж­
   24
   де всего в силу внутреннего разложения французских войск. Этот крах, происшедший в апреле 1919 г., толкнул француз­скую политику на иные рельсы. Выходя из числа активных прямых участников интервенции, Франция решила продол­жать оказывать действительную помощь против большеви­ков нациям, находящимся в соседстве с Германией. Впро­чем, отходя от активного участия в интервенции, Франция продолжала участвовать в денежных расходах по поддержке русской контрреволюции (Колчак, Деникин). В течение пер­вого полугодия 1919 г. она в одной Сибири израсходовала на это дело до 300 млн франков. Лишь 9 августа 1919 г. Фран­ция "в силу возрастающих трудностей" прекратила денеж­ную помощь сибирскому правительству Колчака. По мере того как Франция выходила из числа активных интервентов на территории РСФСР, она снимала с нее свои войска. В ап­реле 1919 г. она очистила от своих войск некоторые из на­ших черноморских портов. Вскоре последовал уход ее войск с Беломорского побережья. Наконец, в сентябре 1919 г. фран­цузский флот покинул Черное море, но зато все усилия Фран­ции направились на поддержку враждебных Советской Рос­сии лимитрофов, из которых главнейшим, как мы уже сказа­ли, являлась Польша.
   Однако уже в конце Гражданской войны, когда успехи со­ветского оружия в кампанию 1920 г. начали грозить Польше, французское правительство 13 августа 1920 г. поспешило при­знать правительством юга России правительство, возникшее в Крыму из обломков южной контрреволюции и опиравшееся на штыки армии Врангеля. Это признание было куплено це­ной полного экономического подчинения юга России фран­цузским интересам, что, в случае успеха Врангеля, создало бы из нашего богатого юга французскую колонию.
   В то время как с весны 1919 г. Франция постепенно выхо­дила из ряда активных интервентов, линия политики Англии в этом отношении оставалась неизменной в течение почти всего 1919 г. Английские войска продолжали занимать Бе­ломорское побережье. Английский флот действовал в Фин­ском заливе против Красного Флота и наших прибрежных фортов. Англия помогала материально и инструкторами при­балтийским лимитрофам, Колчаку, Деникину и подняла на ноги в Прибалтике Северо-Западную армию Юденича.
   25
   Однако неудачный для внутренней контрреволюции ход ин­тервенции и Гражданской войны заставил английскую поли­тику в конце концов изменить свое отношение к нашей Граж­данской войне.
   В августе 1919 г. английская печать всех направлений начала бить тревогу о положении английских войск на Бе­ломорском побережье, требуя их вывода оттуда. Правитель­ство, очевидно, охотно пошло на эту кампанию прессы, так как эвакуация английских войск с Беломорского побережья началась уже в сентябре 1919 г. После осенних неудач бе­лых армий в 1919 г. Ллойд Джордж уже открыто заявлял в парламенте, что большевизм не может быть поражен ме­чом и что необходимо искать путей для соглашения с РСФСР. 18 ноября 1919 г. он заявил там же о невозможно­сти до бесконечности финансировать белые русские прави­тельства и о необходимости созвать международную кон­ференцию для решения русского вопроса.
   Это новое направление английской политики нашло свое окончательное выражение во вступлении английского прави­тельства в деловые переговоры с миссией т. Красина. В тече­ние всего 1920 г. Англия выдерживала линию невмешатель­ства в нашу Гражданскую войну, хотя она и дипломатиче­ским, и финансовым путем поддерживала армию Врангеля и старалась также дипломатически облегчить положение Польши. Так, 9 апреля 1920 г. верховный комиссар Велико­британии в Константинополе адмирал де Робек обращается с призывом к кубанским и донским казакам продолжать борь­бу против советской власти. Английское правительство пе­редало Врангелю кредит в 14V2 млн. фунтов стерлингов, не израсходованных Деникиным, и лишь в июне 1920 г. под вли­янием переговоров о заключении торгового договора с Со­ветской Россией и решительной борьбы английских рабочих масс с интервенцией Англия окончательно отозвала своих представителей из армии Врангеля. Заступничество Англии за Польшу, как мы уже упоминали, шло исключительно по линии дипломатической. Самым характерным актом в этом отношении являлась нота Керзона от 13 июля 1920 г., в кото­рой он ультимативно требовал от Красной Армии прекраще­ния дальнейшего наступления, угрожая, в противном случае, оставить за собой полную свободу действий.
   26
   Теперь надлежит нам обратиться к группе соседних с нами держав. О позиции Румынии и причинах ее враждебного в отношении Советской России нейтралитета мы уже говори­ли. Занятая закреплением за собой новых территорий, до­ставшихся ей по Версальскому миру, эта страна не обнару­живала особого стремления активно вмешиваться в нашу Гражданскую войну из боязни утерять то, что она успела уже захватить. Поэтому державы Антанты, главным образом Франция, все свои надежды возлагали на самый могуществен­ный лимитроф -- Польшу. Последняя в своей борьбе про­тив Советской России кроме интересов Франции преследо­вала и собственные. Она стремилась восстановить свою во­сточную границу в пределах границ 1772 г., что должно было отдать в ее руки Литву, Белоруссию и правобережную Укра­ину с населением, чуждым Польше по национальности и тя­готевшим к братской Советской республике. Лимитрофы Финляндия, Эстония и Латвия, являясь политическими вра­гами советского государства, были слишком слабы сами по себе, чтобы самостоятельно вести в отношении его актив­ную враждебную политику. Поэтому они не блокировались ни между собой, ни с Польшей, которая действовала в на­шей Гражданской войне совершенно обособленно. Ни Польша, ни другие перечисленные выше лимитрофы не мог­ли блокироваться и с внутренней русской контрреволюци­ей, поскольку одна сторона стремилась к полному нацио­нальному и государственному самоопределению, а другая ставила своей конечной целью восстановление "единой и неделимой России" в ее прежних пределах.
   Таким образом, во внешнем политическом окружении Со­ветской России не было достаточного единства и согласия.
   Однако отсутствие достаточного единства и согласия в стане Антанты и зависимых от нее стран по отношению к РСФСР ни в какой мере не препятствовало, как мы видели, организации интервенции в Советскую республику, равно как и той поддержке, которая оказывалась ими контррево­люционным образованиям на территории бывшей царской России. Всех их объединяла бешеная классовая ненависть к пролетарскому государству, страх перед социалистиче­ской революцией, боязнь влияния Октябрьского переворота в России на пролетариат других стран. Они отлично поняли
   27
   международное значение социалистического переворота. Вот почему, несмотря на противоречия, существовавшие в деталях политики империализма по отношению к рабоче- крестьянскому правительству, в основном все эти государ­ства видели в его лице врага, организующего международный пролетариат для мировой социалистической революции, -- врага, которого надо уничтожить. В этом стремлении раз­громить организующее начало международной пролетарс­кой революции империализм сомкнулся с теми классами внутри России, которые не могли примириться с победой пролетариата и которые поставили на карту решительно все, чтобы организовать Гражданскую войну с Советским госу­дарством. В свою очередь у внутренней контрреволюции была ориентировка не только на внутренние силы, кото­рые можно было бы мобилизовать для борьбы с советской властью, но также и на международный империализм. Без помощи этого последнего отечественная контрреволюция не имела бы того размера и продолжительности, какие она имела в 1918, 1919 и 1920 гг.
   На какие же силы опиралась контрреволюция внутри стра­ны и какие классы были организаторами и руководителями борьбы с советской властью?
   Ответ на этот вопрос будет более чем очевидным хотя бы из краткого рассмотрения движущих сил Октября и тех за­воеваний, которые Октябрьская революция принесла трудя­щимся массам. Основной, главной движущей силой Октябрь­ской революции был рабочий класс.
   Только пролетариат мог до конца разрушить помещичье землевладение и передать землю крестьянству. Буржуазия на это не была способна, так как она была тесно связана с помещичьим землевладением и многое теряла от его ликви­дации. Мелкобуржуазная демократия, шедшая за эсерами и меньшевиками, также не была способна на решительную ликвидацию помещичьего землевладения, так как она свои­ми классовыми корнями была связана с промышленным и аграрным капитализмом, была его подголоском и трепетала перед призраком пролетарской революции. Таким образом, рабочий класс был единственно революционным классом, способным разрушить помещичье землевладение и обеспе­чить переход земли в руки крестьянства. Лишь рабочий класс
   28
   был в состоянии вывести крестьянские массы из войны че­рез захват власти, организацию рабочего государства и зак­лючение мира. Ни крупная, ни мелкая буржуазия по своему классовому положению не могли отказаться от аннексий и контрибуций, а, следовательно, и от продолжения империа­листической бойни. Прокламирование эсеро-меньшевист- ским большинством тогдашних советов мира "без аннексий и контрибуций" совершалось лишь под напором масс, не же­лавших войны. Если бы буржуазия в состоянии была про­должать войну, если бы она в состоянии была продержаться у власти до окончания империалистической войны, -- не под­лежит ни малейшему сомнению, что эсеро-меньшевики дея­тельно помогли бы буржуазии в ее аннексионистских требо­ваниях. Таким образом, рабочий класс был единственным революционным классом, который мог принести трудящим­ся избавление от войны.
   Лишь пролетариат, наконец, мог до конца разрушить ос­татки феодализма в государственном и общественном, нацио­нальном и т. д. укладе российской жизни как класс наиболее последовательно революционный. Таким образом, объектив­ные предпосылки для пролетарской диктатуры были налицо. Эти объективные предпосылки умножались на высокую по­литическую активность русского пролетариата, получившего в предшествующих боях великолепную революционную за­калку, его концентрированность в решающих центрах (Пет­роград, Москва, Урал, Донбасс, Баку, Ивано-Вознесенск и т. д.) и наличие возглавляющей пролетариат большевистской партии, связанной с рабочим классом теснейшими узами, об­ладающей всеми качествами пролетарской революционной партии -- вождя своего класса. Усилению влияния большеви­ков на рабочие массы в немалой степени способствовала по­литика соглашательских партий, тянувшихся на поводу у бур­жуазии и быстрым темпом раскрывавших свое подлинное клас­совое лицо буржуазных подголосков. В период от Февраля к Октябрю, через апрельские (нота Милюкова), июльские и ав­густовские (мятеж Корнилова) дни меньшевики и эсеры с ка­тастрофической для них быстротой теряли свое влияние на массы. Симпатии последних непрерывно передвигались вле­во, к большевикам. Указанные субъективные предпосылки создали возможность такого использования объективных
   29
   предпосылок непосредственно революционной ситуации в период перед Октябрем, при котором октябрьская победа была обеспечена почти наверняка.
   Рабочий класс шел на захват власти в союзе с основными массами крестьянства. Крестьянству нужно было захватить помещичью землю, выйти из войны, обеспечить себя раз и навсегда от помещичье-феодальной и капиталистически-ку­лацкой эксплуатации. Но крестьянство вследствие своей рас­пыленности и разбросанности, отсталости и промежуточно­го классового положения (одной стороной -- собственник, другой -- трудящийся, эксплуатируемый капиталом) не мо­жет играть самостоятельной революционной роли. Оно мо­жет решать революционные задачи лишь в союзе с рабочим классом и под его руководством. В противном случае крес­тьянство неизбежно попадает под классовое господство ка­питала и явится объектом его эксплуатации, выделяя из сво­ей среды и за счет своего собственного разорения лишь еди­ницы в группу деревенской буржуазии. С другой стороны, крестьянство в союзе с рабочим классом и под его руковод­ством может играть революционную роль всемирно-истори­ческого значения. Такую роль оно сыграло в октябре 1917 г., когда крестьянские массы пошли вместе с пролетариатом и под его руководством на штурм Временного правительства. Таким образом, бедняцко-середняцкие массы деревни были второй движущей силой Октябрьской революции.
   Пролетариат, однако, не мог ставить перед собой ограни­ченных целей буржуазно-демократической революции, как то: захвата земли и ликвидации феодальных пережитков; он поставил перед собой задачу социалистического переворо­та, задачу построения нового социалистического общества, ликвидацию буржуазно-капиталистических отношений, так как лишь социалистическая революция полностью и цели­ком соответствовала классовым интересам рабочего класса. Ленин по вопросу об отношении буржуазно-демократиче­ской революции к социалистической писал следующее: "Что­бы закрепить за народами России завоевания буржуазно-де­мократической революции, мы должны были продвинуться дальше, и мы продвинулись дальше. Мы решили вопросы буржуазно-демократической революции походя, мимоходом, как побочный продукт нашей главной и настоящей проле­
   30
   тарски-революционной, социалистической работы... Первая перерастает во вторую. Вторая мимоходом решает вопросы первой. Вторая закрепляет дело первой".
   Но социалистическая революция -- это не только лик­видация феодальных остатков, но и ликвидация капиталис­тических отношений, и естественно поэтому, что против рабоче-крестьянского блока, явившегося опорой пролетар­ской диктатуры, еще до Октябрьской революции, в ее, так сказать, предчувствии, начал формироваться, а после Ок­тября окончательно сформировался блок всех трех клас­сов и групп, против которых совершался Октябрь. Круп­ные помещики-феодалы и капиталисты-аграрии, банкиры и владельцы торговых и промышленных предприятий, мах­ровые черносотенцы и левые либералы выступили единым фронтом против пролетарской диктатуры. Вместе с ними против рабоче-крестьянского блока выступили все ставлен­ники и представители бывших господствующих классов в армии и государственном аппарате: генералы и офицеры, чиновники и духовенство. Все эти группы были верхушкой контрреволюции, ее организаторами и вдохновителями. Офицеры и деревенская буржуазия создали первые кадры белых войск. Естественно, что контрреволюция прежде все­го апеллировала к тем классовым группировкам в городе и деревне, интересы коих в большей или меньшей степени задевались Октябрем. Базой контрреволюции в деревне явилось кулачество, ярость которого против советской вла­сти достигла особенного апогея после организации комбе­дов и решительной борьбы за хлеб: кулачество не могло, само собой разумеется, примириться с лозунгом социалис­тической революции. Оно было заинтересовано в ликвида­ции крупных помещичьих хозяйств лишь постольку, по­скольку со сцены уходил опасный конкурент в деле экс­плуатации бедняцко-середняцкого крестьянства и поскольку уход этого конкурента открывал для кулачества широкие перспективы. Но социалистическая революция в числе сво­их лозунгов имеет и лозунг решительной борьбы с кулака­ми как носителями капиталистических тенденций в народ­но-хозяйственной жизни, причем эта борьба обострялась по мере того, как бедняцко-батрацкие массы деревни присту­пили к раскулачиванию кулацких хозяйств. Борьба кулаков
   31
   с пролетарской революцией проходила в самых разнооб­разных формах: и в форме участия в белогвардейских ар­миях, и в форме организации своих собственных отрядов, и в форме широкого повстанческого движения в тылу рево­люции под различными национальными, классовыми, ре­лигиозными, вплоть до анархических, лозунгами. Незави­симо от формы и лозунгов кулацких выступлений существо их заключалось в том, что кулаки были в едином фронте с крупным капиталом и помещиками против рабоче-кресть­янского блока. Контрреволюционный блок был особенно силен в тех районах нашей страны, в которых резко выяви­лись классовые и национальные противоречия. Так, на Дону, где с одной стороны был многочисленный пролетариат, иногороднее крестьянство, фактически бесправное, а с дру­гой -- крупные помещики (казацкие генералы и офицеры) и казаки-кулаки, пользовавшиеся вековыми привилегиями, Гражданская война отличалась острыми формами, размахом и продолжительностью, так как обе стороны имели доста­точно крепкую классовую опору в деревне. С неменьшей остротой проходила Гражданская война на Украине, где до­статочно много кулацких хозяйств. Здесь особенно поучи­тельны те методы использования националистических на­строений масс, с помощью которых буржуазно-кулацкая контрреволюция Петлюры и помещичье-буржуазная кон­трреволюция Скоропадского и немецкого империализма пы­тались бороться с пролетарской революцией на Украине. То обстоятельство, что контрреволюция начала формиро­вать свои армии именно на окраинах, а контрреволюционе­ры еще до Октябрьской революции начали стекаться на Дон, Украину, Кубань и т. д. объясняется прежде всего классо­выми и национальными особенностями этих окраин и час­тично также и тем, что здесь имелись налицо элементы твер­дой власти помещичье-капиталистической реставрации (на­пример, Каледин на Дону). Буржуазия и помещики отлично понимали, что в центре, где кулак не силен, где пролетари­ат многочислен и организован, где массы не могут поддаться на удочку националистических лозунгов, им делать нечего. Вот почему контрреволюция в первую очередь подняла го­лову в Финляндии, на Украине, Дону, Кавказе и т. д. На концентрацию движущих сил контрреволюции именно на
   32
   окраинах влияла до некоторой степени и наибольшая гео­графическая близость окраин к странам империализма.
   Таковы были расстановка сил и география этой расста­новки. На одной стороне -- рабоче-крестьянский блок под руководством пролетариата под лозунгами социалистичес­кой революции, на другой -- буржуазно-помещичье-кулац- кий блок под лозунгами буржуазно-капиталистической рес­таврации.
   Оценка сил контрреволюции к моменту Октябрьского переворота будет неполна, если не сказать несколько слов о процессах расслоения, происходивших в рядах старой армии. Последняя в процессе своего развала выделяла кадры не только для будущей армии революции, но и для армии буржуазно-помещичьей контрреволюции. Ударные части, национальные формирования, часть казачьих войск, высшие штабы, офицерские общества, возникшие в дни Февральской революции, -- все эти организации в боль­шинстве своем представляли силу, враждебную Октябрь­ской революции.
   Октябрьской революции, победившей в Петрограде, Мос­кве и ряде решающих центров страны, предстояла еще труд­ная борьба для укрепления своей победы во всей стране.
   Можно без преувеличения сказать, что под прикрытием социалистических фраз болтливого правительства Керен­ского созрели и к началу Октябрьской революции оказались налицо все элементы буржуазно-помещичьей контрре­волюции. Этому помешала и могла помешать лишь проле­тарская революция. Как мы уже говорили, контрреволюци­онный блок сомкнулся с интервенцией и образовал с ней еди­ный фронт борьбы с пролетарской диктатурой.
   Для полноты характеристики расстановки движущих сил необходимо еще вкратце остановиться на колебаниях серед­няцкого крестьянства, оказывавших влияние на ход Граждан­ской войны. Эти колебания в некоторых районах (Поволжье, Сибирь) поднимали к власти эсеров и меньшевиков, а иног­да и способствовали продвижению белогвардейцев в глубь территории РСФСР. Однако в процессе Гражданской войны эти колебания неизбежно приводили к переводу середняц­кого крестьянства на сторону советской власти. Середняки на опыте видели, что переход власти к соглашателям есть
   33
   лишь кратковременный эпизод, сменяемый ничем не прикры­той генеральской диктатурой (от демократического "Самар­ского комитета Учредительного собрания" к диктатуре Кол­чака), есть ступенька, с которой к власти приходит старый помещик, капиталист и генерал, а приход белых войск неиз­бежно сопровождался приходом помещика и восстановле­нием дореволюционных отношений. Сила колебаний серед­няка в сторону советской власти особенно проявилась на боеспособности Белой и Красной армий. Белые армии были, по сути дела, боеспособны лишь до тех пор, пока они в клас­совом отношении были более или менее однородны. Лишь только по мере расширения фронта и продвижения вперед, когда белогвардейцы прибегали к мобилизациям крестьян­ства и обрастали мобилизованными массами, они неизбеж­но теряли свою боеспособность и разваливались. И наобо­рот, Красная Армия с каждым месяцем крепла, и мобилизуе­мые середняцкие массы деревни стойко защищали советскую власть от контрреволюции.
   Гражданская война, охватившая значительную часть про­странства Советской республики и развертывавшаяся от цен­тра к окраинам страны, естественно, должна была иметь не­сколько театров военных действий. Эти театры резко отли­чались друг от друга по экономическим, социальным и географическим условиям.
   Не вдаваясь в подробности описания театров, приведем здесь краткие оперативные характеристики каждого из них.
   Северный театр включал в себя огромное простран­ство севера России -- от северных полярных морей до бас­сейнов верхней Волги и Камы включительно. На востоке его границей являлся Уральский хребет, на западе -- государ­ственная граница с Финляндией. Оперативное значение те­атра заключалось в том, что через него вели пути от север­ных русских портов (Мурманск, Архангельск) в глубь стра­ны к ее жизненным революционным центрам. По своим свойствам этот театр может быть отнесен к малокультур­ным театрам. Огромные площади болотистых лесов делали его доступным не сплошь, а по определенным направлениям (течение больших рек, немногочисленные железнодорожные линии). Население было очень редко и разбросано, сосре­доточиваясь по долинам рек либо по морским побережьям,
   34
   где оно занималось рыбными промыслами. В связи со сла­бым развитием фабрично-заводской промышленности про­мышленный пролетариат почти отсутствовал. Излишков ме­стных средств не было. Климат был суров, особенно зимой. В военном отношении театр являлся типичным лесным ма­локультурным театром, пригодным для действий отдельных отрядов, преимущественно состоящих из пехоты, приспособ­ленной к местным условиям. Удаленность театра от глав­нейших жизненных центров и районов страны в связи с его неблагоприятными физическими и климатическими свойства­ми сохранили за ним значение второстепенного театра в те­чение всей Гражданской войны.
   Восточный театр в пространственном отношении явился величайшим театром не только нашей Гражданской вой­ны, но и всех войн. В глубину он протянулся на много тысяч километров от Средней Волги до меридиана озера Байкала; на севере его границы совпадали с береговой линией европей­ского и азиатского материков; на юге граница шла вдоль бере­га Каспийского моря, а затем по сухопутной границе с Турке­станом, Монголией и Китаем. В таких обширных рамках те­атр не мог представлять ни географической, ни экономической тождественности. Поэтому естественно подразделить его на три частных театра: Приволжский, Уральский и Западноси­бирский. Экономическое значение Приволжского театра оп­ределялось наличием на нем мощного природного хлебно-то- варного пути в виде Средней Волги, пролегающего по произ­водящим районам. Военное значение этого частного театра определялось как наличием на нем этого наиболее мощного рубежа, являвшегося последней преградой на путях из Сиби­ри в глубь наиболее важных в политическом и экономиче­ском отношениях районов страны, так и наличием наиболее удобных и кратчайших путей, идущих от Уральского хребта к революционному центру -- Москве. И по свойствам своего рельефа, мягкого и разнообразного, и по наличию местных средств, и свойствам климата, а также по развитию сети грун­товых путей театр был вполне удобен для действий значитель­ных войсковых масс. Население в преобладающем количестве являлось земледельческим.
   Уральский театр являл резкие отличия от Приволжско­го театра как в географическом, так в экономическом и
   35
   социальном отношениях. Экономически Уральский театр следует отнести к числу потребляющих районов, поскольку единственным видом его производительной промышленнос­ти являлось горное дело. Наличие крупных заводских цент­ров и районов делало Урал одним из районов сосредоточе­ния пролетариата. Характерной особенностью последнего было то, что он не терял связей с крестьянством, будучи в значительной своей части связан с землей. Поэтому уральс­кий пролетариат в своих настроениях часто отражал колеб­лющиеся настроения крестьянской стихии (восстания в Не- вьянском, Ижевском и Воткинском заводах летом 1918 г.). Но в общем классовый состав населения Уральского театра следует признать также достаточно благоприятным для со­ветской власти. В военном отношении Уральский театр яв­лялся типичным горным театром, сильным своими естествен­ными свойствами. Значительное его протяжение (свыше 1200 км) делало из него сильный естественный рубеж, раз­делявший европейскую и азиатскую части республики.
   Западно-Сибирский театр и по характеру своего релье­фа, и по составу и характеру занятий населения прибли­жался скорее к Приволжскому, чем к Уральскому театру. Он отличался своеобразным расслоением крестьянства на коренное, крепкое зажиточное крестьянство, незнакомое с помещичьей властью, и пришлое переселенческое из России крестьянство, осевшее вдоль линии Сибирской магистрали и на практике знакомое и с помещиком, и с аграрной революцией 1905 г. Этот слой крестьянства в политическом отношении являлся надежным союзником советской власти. В военном отношении Западно-Сибир­ский театр, как и Приволжский, несмотря на несколько более суровый климат, был доступен в своей западной части для действий значительных масс войск, свобода маневрирования которых, однако, сковывалась слабым развитием путей сообщения и необходимостью базиро­ваться на Сибирскую магистраль как основной нерв стра­ны. Уязвимость сообщений действующих здесь армий, пространственность театра, слабость путей сообщения -- все эти условия определяли возможность широкого раз­вития на этом театре партизанских действий, в частности на флангах и сообщениях действующих армий.
   36
   Южный театр, в состав которого временами входил и Украинский театр, обнимал собою богатые производящие районы юга России. В общем, он отличался своим равнин­ным, а местами степным характером, что делало его весьма благоприятным для действий крупных масс конницы, а так­же сравнительно мягким климатом. В классовом отноше­нии население театра характеризовалось своей пестротой и сложностью взаимоотношений. Юго-восточная часть теат­ра -- казачьи районы -- в социальном отношении представ­ляла две категории населения, находившиеся во вражде меж­ду собой на почве неурегулированных земельных отноше­ний: пришлое крестьянство -- иногородние (около 50 % населения) и казаки. Среди казаков также наблюдалось обо­стрение отношений между привилегированной верхушкой (офицерство) и зажиточными казаками и середняцким и бед­няцким казачеством. В общую массу населения отдельными островами, иногда значительными (Донбасс), был вкраплен пролетариат -- городской и заводских районов.
   Население Украины в классовом отношении представля­ло ту особенность, что рабочий пролетариат, преимуществен­но не принадлежавший к коренному населению страны, со­средоточивался в крупных городских центрах, а также в рай­оне рудников и шахт (Донбасс); коренное же население страны состояло из крестьянства весьма разнородного в эко­номическом отношении, причем кулацкие элементы, поддер­живавшие национально-шовинистические стремления город­ской мелкой буржуазии и интеллигенции, местами значитель­но вкраплялись в общую массу крестьян-бедняков и середняков.
   Западный театр Гражданской войны охватывал Запад­ную и Северо-Западную области бывшей Российской импе­рии. Его восточную границу можно грубо наметить по вер­ховьям р. Зап. Березины и линии р. Днепр. Оперативное зна­чение театра определялось тем, что через него шли кратчайшие и наиболее хорошо оборудованные пути от рус­ских революционных центров в сторону лимитрофных госу­дарств. Являясь вполне доступным для действий значитель­ных масс войск по своим физическим и климатическим свой­ствам, театр в отношении местных средств был гораздо беднее и Украинского, и Южного театров. Под классовым
   37
   углом зрения театр являлся преимущественно зоной серед­няцкого и бедняцкого крестьянства с преобладанием господ­ствующих классов чуждой национальности (немцы, поляки, русские). Пролетариат в восточной части театра был мало­числен, группировался в городах и местечках и не принадле­жал к коренным национальностям (евреи). Что касается про­летарских районов, создавшихся еще до мировой войны в за­падной части этого театра, то они были в значительной степени разрушены мировой войной (Рига, Варшава, Лодзь и т. д.).
   Выше перечисленные четыре театра являлись основны­ми в течение всей Гражданской войны.
   Эпизодически в качестве театров приобретали значение Северный Кавказ, по характеру своему приближающий­ся к восточной части Южного театра, и, наконец, Северо­Западный театр, включающий в себе подступы к Пет­рограду со стороны Финляндии, Эстонии, Латвии. Последний театр не представлял никаких заметных особенностей от За­падного театра в климатическом и физическом отношениях. В классовом отношении этот театр являлся одним из наибо­лее благоприятных для советской стратегии, поскольку вклю­чал в себя Петроградский район с его мощным, классово со­знательным и закаленным в революционной борьбе проле­тариатом.
   Общей особенностью всех театров являлось преоблада­ние сельского населения над городским, что, по данным пе­реписи 1897 г., выражалось в цифрах 86,5 % для сельского населения и 13,5 % -- для городского. В среде городского населения по численности и организации преобладал рабо­чий класс, а в среде сельского населения преобладала много­численная масса среднего крестьянства.
   Таким образом, под классовым углом зрения состав насе­ления в общем был благоприятен для советской стратегии; даже в наиболее жизненных для контрреволюции районах, т. е. в казачьих областях, советская власть могла рассчиты­вать на сочувствие и поддержку по крайней мере половины населения.
   В отношении местных средств все выгоды были перво­начально на стороне противника, располагавшего в 1918-- 1919 гг. источниками добывающей промышленности и зем­
   38
   ледельческими районами, тогда как советские войска груп­пировались в районах обрабатывающих и потребляющих.
   Общей особенностью всех театров в дорожном отношении являлась их сравнительная бедность искусственными путями сообщения. В более благоприятных условиях в этом отноше­нии находилась центральная часть страны. Вслед за нею шел Западный театр и затем Южный. В наиболее благоприятных условиях находились Восточный и Северный театры.
   Исходя из политических целей своей стратегии, а именно "борьбы с большевизмом до его окончательного уничтоже­ния", операционные направления белых шли из районов пер­воначального образования контрреволюционных армий (По­волжье, Дон, Украина, лимитрофы) к жизненным центрам революции -- революционным столицам -- Петрограду и Москве.
   Операционные направления контрреволюционных армий не всегда отвечали признаку краткости и выгодности, так как в выборе их отдельным группировкам белого движения часто приходилось руководствоваться пожеланиями тех стран, ко­торые их поддерживали. Выше мы уже отметили те противо­речия, которые разделяли единый фронт империалистов в "рус­ском вопросе". Этими же противоречиями следует объяснить и то, на первый взгляд, малопонятное обстоятельство, что даже шедшие под общими лозунгами "единой неделимой России" белые группировки в процессе Гражданской войны не сумели выработать единого стратегического плана. Стра­тегия сторонников "единой неделимой" отражала в себе про­тиворечивые интересы иностранных хозяев. С другой сторо­ны, лозунг "единой неделимой" вызвал недоверчивое отно­шение к его защитникам со стороны возникших в процессе Гражданской войны буржуазных и мелкобуржуазных прави­тельств в прошлом угнетенных национальностей.
   Операционные направления советской стратегии шли от центрального района к жизненным районам южной, сибир­ской и украинской контрреволюций, во многих случаях со­впадая с операционными направлениями противника.
   В пользу советской стратегии в начальный период войны пошла пространственность театров, дав ее силам, формиро­вавшимся внутри страны, необходимый выигрыш времени для организации в непосредственной близости от линии фронтов.
   39
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   ОКТЯБРЬСКИЙ ПЕРИОД ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
   Борьба с Калединым и Украинской радой ? Развал армии Каледи­на ? Таганрогское восстание ? Борьба большевизированных ос­татков старой армии с Украинской радой ? Захват отрядами Ан­тонова-Овсеенко Киева и правобережной Украины ? Контррево­люционное выступление польского корпуса Довбор-Мусницкого ? Борьба с Дутовым в оренбургских степях ? Укрепление советской власти в Сибири ? Семенов ? Общие итоги
   з белогвардейских прави­тельств, появившихся первоначально (до германской окку­пации) на территории Советской России, наиболее опасны­ми для революции были донское и украинское.
   Центральная советская власть наметила Дон главным и ближайшим объектом действий. Против него началось со­средоточение советских войск под руководством т. Антоно­ва-Овсеенко, назначенного главнокомандующим силами, действующими против южной контрреволюции.Его план:
   1. Опираясь на революционных черноморских матросов, провести организацию Красной гвардии в Донецком бассейне.
   2. С севера и из красной революционной Ставки (бывшая Ставка Верховного Главнокомандующего) двинуть сборные отряды, предварительно сосредоточив их в исходных пунк­тах: Гомеле, Брянске, Харькове и Воронеже.
   3. II гвардейский корпус, особенно активно-революцион­но настроенный, двинуть из района Жмеринка -- Бар, где он был расположен, на восток для сосредоточения в Донецком бассейне.
   См. приложение, схема I.
   40
   В 20-х числах декабря 1917 г. отряды красных, ликвидиро­вав попутно в районе Белгорода несколько ударных батальо­нов старой армии, стремившихся из Могилева проникнуть на Дон, начали сосредоточиваться следующим образом: 1) в направлении Гомель--Бахмач отряд Берзина 1800 чел. при 4 орудиях; 2) в направлении Орел--Белгород северный лету­чий отряд Сиверса -- 1165 штыков, 95 сабель, 14 пулеметов, 6 орудий; 3) в Смоленске формировалась вторая колонна Со­ловьева в составе 1100 штыков, 10 пулеметов и двух орудий; 4) в Белгороде располагался не подчиненный Сиверсу отряд Ховрина в 300 чел.; 5) в резерве имелись брянский и велико­лукский отряды силой в 300 штыков и 50 сабель, смоленская батарея и некоторые части XVII армейского корпуса.
   Кроме того, из Москвы в распоряжение главкома двигал­ся отряд Саблина в 1900 штыков, 1 батареи и 8 пулеметов. Наконец, с фронта мировой войны к Царицыну подтягива­лась советски настроенная Кубанская казачья дивизия.
   В общем основное ядро советских сил не превосходило пер­воначально 6000--7000 штыков и сабель, 30--40 орудий и не­скольких десятков пулеметов. В состав ядра входили разнород­ные части старой армии, отряды моряков, Красной гвардии и пр., некоторые из отрядов были малобоеспособны, недисцип­линированны, быстро подвергавшиеся разложению, и их при­ходилось разоружать. При движении на юг силы увеличились красногвардейцами разных городов (до 4000) и большевистски настроенным 45-м пехотным запасным полком (до 3000).
   По количеству и численности организационных единиц силы контрреволюции им не уступали. Главные силы Кале­дина сосредоточились в районе Каменская -- Глубокое -- Миллерово -- Лихая; в Ростове-на-Дону и в Новочеркас­ске формировалась Добровольческая армия (до 2000). Кро­ме того, отдельные партизанские отряды и несколько регу­лярных казачьих частей занимали Горлово -- Макеевский район Донбасса, вытеснив оттуда красногвардейские час­ти. Настроение было в пользу советской власти; мобилиза­ция Каледину не удалась, наблюдалось некоторое разложе­ние среди казачьих войск.
   Советское командование решило провести следующий план действий: 1) прервать все пути сообщения по железно­дорожным магистралям между Украиной и Доном; 2) открыть
   41
   сообщение с Донбассом в обход Северо-донецкой железной дороги, действуя через Лозовую -- Славянск; 3) установить связь между Харьковом и Воронежем через Купянск -- Лис­ки и 4) наладить связь с Северным Кавказом, куда подтягива­лась с Кавказского фронта большевистски настроенная 39-я пехотная дивизия. В общем, план предусматривал образова­ние заслона в сторону Украины и сосредоточение всех усилий против Дона. 17/30 декабря 1917 г. отрядом Егорова (1360 чел. при 3 орудиях и 1 бронепоезде) была занята ст. Лозовая, а за­тем г. Павлоград, причем в первом пункте занимавшие стан­ции гайдамаки бежали, а во втором -- сдались без боя.
   Тем временем на Донском фронте колонна Сиверса мед­ленно продвигалась от Харькова к Донецкому бассейну, по­путно разоружая мелкие украинские гарнизоны, а 4 января 1918 г. соединилась с красногвардейцами рудников.
   К 7 января 1918 г. советские войска, обеспечив себя с за­пада заслоном на фронте Ворожба -- Люботин -- Павло­град -- Синельниково, главными силами занимали Донец­кий бассейн, со стороны Воронежа на Миллерово -- Ново­черкасск наступала сформированная в Воронеже колонна Петрова силой в 3000 штыков, при 40 пулеметах и 12 оруди­ях; ее головные части достигали ст. Чертково. 8 января Ан­тонов-Овсеенко решает ликвидировать силы Каледина уда­ром своих главных сил со стороны Донбасса, для чего ко­лонна Саблина должна от Луганска развивать наступление на ст. Лихую; колонна Сиверса, обеспечивая ее с юга, двига­ется на ст. Зверево, имея в виду в дальнейшем операции на Миллерово; колонна Петрова -- на Миллерово с севера.
   При развитии наступления колонна Сиверса увлеклась движением на юг, остановившись у ст. Иловайской, где два полка отказались повиноваться и были разоружены; отряды Саблина оказались слабы для наступления. Такой разрыв в операции позволил казакам выполнить короткий контрудар на Дебальцево и задержать наступление советских войск.
   Колонна Петрова завязала переговоры с казаками у Черткова.
   Фронтовое казачество, будучи настроено в пользу совет­ской власти, держалось или нейтрально или переходило на сторону последней. Иногороднее крестьянство было также враждебно настроено к калединцам. Таким образом, благодаря
   42
   создавшемуся на Дону настроению в конце января в с. Камен­ской образовался военнореволюционный комитет и сформи­ровался Северный казачий отряд (Голубев), присоединившийся к советским войскам. При помощи перешедших на его сторо­ну некоторых частей Каледина отряд захватил станции Ли­хую и Зверево. Ревком начал было переговоры с Калединым, окончившиеся безрезультатно, так как партизанский отряд белых, под командой Чернецова, захватив Лихую и Звереве, заставил ревком перебраться на ст. Миллерово.
   На Воронежском и Харьковском направлениях донские казаки ввиду разложения были заменены частями Доброволь­ческой армии, которые на некоторое время задержали про­движение советских войск. Отряд Сиверса возобновил свое наступление 3 февраля, будучи усилен вновь прибывшими из центра революционными отрядами и мощным бронепоез­дом с морскими орудиями. Преодолевая сопротивление кор­ниловцев почти на каждой станции, Сиверс 8 февраля уста­новил связь с революционным Таганрогом, где рабочие Бал­тийского завода (5000 чел.) подняли восстание, захватили город и принудили белогвардейский гарнизон с большими потерями отойти на Ростов.
   Тем временем калединские части, перемешанные с добро­вольцами (отряд Чернецова), нанесли удар колонне Саблина у Лихой и отбросили ее в исходное положение -- ст. Извори- но, после чего Чернецов возобновил преследование сил Дон­ского ревкома в направлении ст. Каменская -- Глубокая. От­ступая, эти силы у станции Глубокой соединились с подхо­дившей от Воронежа колонной Петрова. Белым казакам удалось было овладеть этой станцией, но затем они были на­голову разбиты соединенными силами красных и рассеялись. Саблин, усиленный подошедшим к нему отрядом черномор­ских моряков (400 чел. при 4 орудиях) и революционными от­рядами Кудинского, в свою очередь перешел в наступление и 8 февраля вновь занял ст. Зверево и Лихую.
   Одновременно происходило успешное разоружение каза­чьих эшелонов, следовавших со стороны Украины и Румы­нии к Дону по южным железным дорогам.
   С востока белому Дону угрожали отряды революцион­ного Царицына, занявшие ст. Чир. На юге в районе ст. Ти­хорецкой в тылу Каледина сосредоточивались части 39-й
   43
   пехотной дивизии старой армии, возвращавшиеся с Кавказс­кого фронта мировой войны.
   К 10 февраля сопротивление добровольческих частей и мелких калединских отрядов было окончательно сломлено, но продвижение советских войск происходило медленно вследствие порчи железнодорожных путей и опасения за свой тыл. 16 февраля колонна Саблина подошла к окрестностям Новочеркасска; атаман Каледин, в создавшейся обстановке панического настроения и деморализации белоказацких войск и своих сподвижников, покончил самоубийством.
   На Таганрогском направлении добровольцы задержива­ли продвижение отряда Сиверса, но последний 13 февраля подошел уже к Ростову; в то же время части 39-й пехотной дивизии заняли Батайск. Ростов был занят Сиверсом только 23 февраля, а Новочеркасск -- 25 февраля отрядом Саблина совместно с казачьей бригадой донского ревкома, обходив­шей с востока, причем был разогнан заседавший там Малый войсковой круг.
   Части Добровольческой армии (Корнилов и Деникин) и 1500 казаков с атаманом Поповым отошли через границу Аксай в сальские степи и на Кубань.
   В период развития наступления главных советских сил про­тив Дона на Украине произошли следующие события. Бли­зость советских войск дала толчок выступлению сил, враж­дебных Центральной раде, власть которой была свергнута во многих промышленных и портовых центрах Украины.
   8 января 1918 г. восстал пролетариат в Екатеринославе, под­держанный подоспевшими со ст. Синельниково красногвардей­цами отряда Егорова. Восстанием рабочих 12 января был за­нят Мариуполь. Отряду Егорова было приказано от Екатери- нослава повернуть на юг, утвердить советскую власть в Александровске (Запорожье), установить связь с Крымом и сосредоточить свои силы для действий в направлении Мариу­поль -- Таганрог -- Ростов, что и было выполнено к 15 января.
   18 января после упорного боя со сторонниками Централь­ной рады одесский пролетариат при содействии Красного Черноморского флота захватил власть в свои руки.
   В то же время Киеву, где находилось центральное прави­тельство Рады, угрожали большевистски настроенные остат­ки старой армии Юго-Западного фронта (в числе их -- II гвар­
   44
   дейский корпус, расположенный западнее Киева). С этими войсками Рада, впрочем, успешно боролась, вследствие чего уже захваченная большевиками Ставка Главнокомандующе­го была вынуждена выслать и против Рады свои отряды в числе 3000 солдат, 400 матросов и 12 орудий, наступавших под командой тт. Берзина и Вацетиса от Гомеля на Бахмач.
   Сложившаяся обстановка вынудила т. Антонова-Овсеен­ко ускорить начало решительных действий против Рады. Эти действия вызывались соображениями внешней политики, так как в это время происходили переговоры с немцами о заклю­чении Брестского мира и было важно помешать Раде сорвать эти переговоры, упрочивая тем самым советское правитель­ство на Украине.
   Начало решительного наступления на Украине было наме­чено на 18 января 1918 г. Главный удар решено было нанести от Харькова на Полтаву совместно с теми войсками, которые угрожали Киеву с разных сторон. Руководство всеми опера­циями на главном направлении было возложено на Муравье­ва, которому для этой цели придавался бронированный поезд, 500 чел. червонных казаков и красногвардейцев. Отряды Его­рова от Лозовой и Знаменского (отряд особого назначения из Москвы) до ст. Ворожбы, следуя в эшелонах, должны были содействовать наступлению главных сил. Наступление колонн Знаменского, Муравьева и Егорова развивалось успешно. Муравьев, следуя через Полтаву (где соединился с отрядом Егорова), при слабом сопротивлении гайдамаков 24 января занял Ромодан и Кременчуг, а затем -- Лубны и ст. Гребенку. Части, наступавшие от Гомеля на Бахмач, овладели ст. Кру­ты, после чего дорога на Киев была открыта.
   В тылу армии Берзина, в районе Конотопа, занятого 28 января Рославльским отрядом и местными рабочими, скон­центрировалось несколько отрядов, образовавших собой ре­волюционную армию Кудинского (часть отрядов была отправ­лена на Дон). Этой армии была поставлена задача: следуя через Черкассы -- Бобринскую -- Цветков и Фастов с це­лью соединения со всеми революционными войсками на пра­вом берегу Днепра, ударить на Киев с запада1.
   1 Этой задачи армии выполнить не пришлось, так как она в боль­шей своей части была отправлена на Дон.
   45
   Приближение революционных сил к Киеву вызвало 28 ян­варя восстание рабочих киевского Арсенала и некоторых во­инских частей, но оно было подавлено войсками Рады еще до подхода войск Муравьева, который встретил некоторое сопро­тивление на р. Трубеже; здесь его войска вошли в соприкос­новение с частями чехо-словацкого корпуса, заявившими о своем нейтралитете.
   Для обороны Киева Украинская рада располагала не более 1200 чел. надежных войск из "вильного казачества" и других формирований, враждебных большевикам. Прочие войска ос­тавались или нейтральными или действовали против Рады.
   После ожесточенной бомбардировки 9 февраля Киев был взят, причем накануне правительство и Рада покинули город и эвакуировались в Житомир.
   Заняв Киев, Муравьев начал преследование остатков войск Рады в направлении на Житомир, и только 12 февраля ему удалось вступить в связь со II гвардейским корпусом.
   Несравненно меньшее значение имела борьба красных сил с другими частями старой армии, сформированными еще до Октябрьской революции по национальному признаку. Наци­ональность здесь, как мы видели на примере украинских фор­мирований, являлась лишь прикрытием той контрреволюци­онной сущности, которую старались придать этим частям их организаторы1.
   Особый подбор солдат и насыщенность частей контрре­волюционным офицерским составом, по мнению организа­торов, должны были сделать эти части дальнейшим надеж­ным оплотом буржуазии в борьбе с революцией. Одной из таких частей, наиболее организованной и прочно сколочен­ной, был I польский корпус ген. Довбора-Мусницкого. Этот
   1 Исключением были латышские стрелковые части. Сформиро­ванные в свое время "верноподданически" и "патриотически" на­строенной латышской буржуазией, использовавшей для формиро­вания этих частей ненависть латышского крестьянина к помещику- немцу, эти части еще в мае 1917 г. открыто встали на сторону большевиков. Сохранив при демобилизации старой армии свои кад­ры, латышские стрелковые части в ходе Гражданской войны выде­лялись своей высокой сознательностью и боеспособностью (лево- эсеровский мятеж, Казань, орловская операция, Каховка, Перекоп).
   46
   корпус формировался под флагом польской национальной демократической партии, что вполне определяло его реак­ционный характер. В дни Октябрьской революции полити­ческие руководители корпуса развили энергичную работу. Они стремились, с одной стороны, увеличить численность своих вооруженных сил, с другой стороны -- избавить их от влияния идей Октябрьской революции. В результате этой работы польским реакционным политическим деятелям уда­лось заложить на Украине и в прифронтовой полосе ячейки II польского корпуса.
   I польский корпус располагался в районе Орша -- Смо­ленск -- Жлобин -- Гомель. С начала Октябрьской револю­ция командование этим корпусом отказалось от проведения демократизации в корпусе на общих со всей армией началах. Вместе с тем командование корпусом начало вмешиваться в дела местных советов, защищая интересы помещиков. Затяж­ка мирных переговоров в Брест-Литовске требовала сохра­нения боеспособности фронта мировой войны. Разложение старой армией шло настолько быстро, что возникла мысль заменить разложившиеся русские части войсками I польско­го корпуса. В связи с этим в конце января начата была пере­броска частей I польского корпуса в район Рогачев -- Боб­руйск -- Жлобин.
   Однако в момент начала переброски этого корпуса в руки советской власти попали документы, указывавшие на связь командования корпусом с Донской контрреволюцией. Вмес­те с тем политическая физиономия всего корпуса сделалась настолько контрреволюционной, что советское верховное ко­мандование в лице т. Крыленко оказалось вынужденным по­требовать разоружения корпуса. Довбор-Мусницкий отказал­ся выполнить это распоряжение, за что был объявлен вне за­кона. В это время уже около двух дивизий корпуса (в корпусе было три дивизии) было сосредоточено в районе Рогачев -- Бобруйск -- Жлобин, но артиллерия этих дивизий еще не ус­пела присоединиться к ним, следуя в хвостовых эшелонах. Это облегчило последующую борьбу с ними советских войск. Дов- бор-Мусницкий первый начал враждебные действия: он за­нял Рогачев, выдвинул авангард к Могилеву, где находилась ставка т. Крыленко. 2-я дивизия I польского корпуса обло­жила узловую железнодорожную станцию Жлобин, угрожая
   47
   прервать снабжение армий Западного фронта мировой войны продовольствием, шедшим с Украины.
   Попытка повести борьбу с этими силами ближайшими от­рядами окончилась неудачей. 1-я польская дивизия начала даже продвигаться на Могилев. Тогда с фронта были спешно пере­брошены более крепкие части (1, 4-й латышские полки, 19-й Сибирский полк, отряды моряков и Красной гвардии). 13 февраля 1918 г. эти части под командой И. И. Вацетиса нанесли поражение 1-й польской дивизии и заняли Рогачев. Несколько ранее, а именно 7 февраля 1918 г., 2-я польская дивизия понесла поражение под Жлобином. Бой здесь был решен наличием у красных артиллерии, тогда как поляки про­бовали вести наступление без ее поддержки. Обе польские дивизии начали после этого отходить на Бобруйск. Попутно к ним присоединилась 3-я польская дивизия, шедшая от Рос- лавля. Она проскользнула между советскими отрядами, дей­ствовавшими в районах Жлобина и Рогачева. Однако лик­видировать сопротивление I польского корпуса в районе Бобруйска советскими войсками не удалось. Начавшееся вскоре наступление немцев помешало этому. Впоследствии I польский корпус был разоружен германцами как сила, враж­дебная им по своей ориентации.
   Движение победоносной Октябрьской революции от цен­тра к периферии встретило крупные затруднения также и на восточных окраинах -- в частности в Оренбургском районе и Сибири.
   Военнополитическая обстановка на Урале после Ок­тябрьской революции была весьма сложна и разнообразна. Появление первых продовольственных отрядов, направлен­ных весной 1918 г. из голодающих губерний центральной России, вызвало среди крестьянства Уфимской губернии ряд крупных волнений. Эти волнения могли получить разви­тие благодаря слабости революционного бедняцкого эле­мента и влияния кулацкого элемента на крестьянство. Ра­бочие массы южно-уральских заводов в рассматриваемый период отличались политической неустойчивостью. Влия­ние большевиков на них было ослаблено, так как наиболее сознательные в политическом отношении рабочие были брошены на борьбу с Дутовым и крестьянскими восстания­ми, чем и воспользовались эсеры для своей агитации. Кро­
   48
   ме того, население волновалось на почве голода и было недовольно работой реквизиционных отрядов. Реквизиции этих отрядов затрагивали также интересы и рабочих, не порвавших связи с землей, ведя мелкое крестьянское хо­зяйство.
   В распоряжении советской власти первоначально были только боевые рабочие дружины.
   Волнения имели место и в оренбургском казачьем войс­ке. Атаману Дутову удалось поднять против советской влас­ти казачество южных отделов1 и в начале декабря 1917 г. за­хватить Оренбург. Однако это первое выступление Дутова было быстро ликвидировано советскими отрядами. 18 янва­ря 1918 г. советская власть была восстановлена в Оренбур­ге, и Дутов с небольшим отрядом скрылся в Верхнеуральск, откуда, преследуемый отрядами уральских рабочих, вынуж­ден был бежать в Тургайские степи (в мае 1918 г.). Но ввиду разлива рек красные отряды прекратили его преследование. В то время как советские отряды вели борьбу с Дутовым, в тылу у них продолжали работу местные белогвардейские партизанские отряды. Одному из них на время даже вновь удалось ворваться в Оренбург.
   Одновременно развивалось сильное белопартизанское движение и в Уральской области, первоначально носившее чисто стихийный характер. С этими партизанами Красная Армия вела борьбу, действуя преимущественно вдоль же­лезнодорожных магистралей, приближаясь к административ­ному и политическому центру области -- Уральску, занято­му контрреволюционным уральским правительством.
   В общем, тот партизанский характер, который приняла война в оренбургских и уральских степях весной 1918 г., лишал ее самостоятельного значения, но был невыгоден для советской власти тем, что создавал благоприятные предпо­сылки для возникновения Восточного фронта.
   Переходим теперь к той обстановке, которая сложилась в Сибири.
   С момента Октябрьской революции советская власть бы­стро начинает распространяться по главнейшим центрам Сибири.
   1 Административное деление территории.
   49
   Захват власти совершился всюду безболезненно за исклю­чением Иркутска, где местным революционным силам при­шлось выдержать упорную борьбу с войсками Временного правительства. Условия организации советской власти были необычайно трудные ввиду обширности территории и малой культурности страны.
   Население Сибири было преимущественно крестьянское со слабой прослойкой пролетариата в городах и крупных промышленных центрах, очень малочисленных. Однако кре­стьянская масса не была экономически однородна.
   Сибирский крестьянин-старожил, прочно сидевший на сво­ем самостоятельном хозяйстве, никогда не знал власти поме­щика, и острота взаимоотношений с ним на почве борьбы за землю ему была неведома. По социальному содержанию этот слой крестьянства Сибири можно было бы уподобить кулац­кой прослойке Украины и Южной России. Но кроме этого слоя крестьян имелся еще многочисленный пласт так называемых новоселов. Это были крестьяне-переселенцы из наиболее на­сыщенных земледельческим населением районов России. Эко­номически более слабые, новоселы преимущественно осели по обе стороны Сибирской железнодорожной магистрали и по течению вблизи нее лежащих рек. Далеко не все занятые ими земли были хороши. Поэтому среди них даже в Сибири наблюдалось развитие процесса пауперизации. Этот слой кре­стьянства тянул в политическом отношении не в сторону кре­стьян-старожилов, а в сторону сибирского пролетариата.
   Вот почему советская власть в Сибири наиболее прочно утвердилась вдоль линии железной дороги, водных путей и в больших населенных пунктах. 26 февраля 1918 г. на II съезде Советов был избран Сибирский Совет народных комиссаров в составе 11 большевиков и 4 левых эсеров и Сибирский цен­тральный исполнительный комитет ("Центросибирь").
   Продовольственное положение Сибири было несравнен­но лучше, нежели Центральной России, и до лета 1918 г. в этих районах не было продовольственных отрядов. Опорой советской власти были местные небольшие коммунистиче­ские отряды, причем одновременно формировалась на доб­ровольческих началах Красная Армия.
   На Дальнем Востоке с момента Октябрьской революции также образовались советы, и власть находилась в руках
   50
   Дальневосточного краевого комитета Совета рабочих, кре­стьянских и казачьих депутатов при полной автономии это­го комитета.
   После утверждения советской власти в Сибири и на Даль­нем Востоке контрреволюционные элементы повели анти­советскую работу в плоскости организации контрреволю­ционных сил внутри страны и белогвардейских отрядов на при­легающей к Дальнему Востоку китайской территории. В последнем случае, как уже было указано, они получили по­мощь от Японии и некоторых держав Антанты. Внутри стра­ны в главнейших центрах возник ряд тайных военных органи­заций, получавших средства для существования от коопера­ции, где были сильны эсеровские и меньшевистские влияния. Эти организации готовились к активному выступлению, свя­зывая его начало с началом интервенции Антанты.
   Из белогвардейских отрядов, возникших вне территории Сибири, наиболее сильным и активным был отряд Семено­ва, отошедший из Забайкалья после Октябрьского перево­рота и сосредоточившийся в районе ст. Маньчжурии (на гра­нице Забайкалья и Китая).
   Одновременно с нарастанием в Сибири и на Дальнем Во­стоке контрреволюционных сил Владивостоку угрожала интервенция чехо-словацких частей, продвигавшихся из Центральной России, и японцев.
   Таким образом, постепенно нараставшее антибольше­вистское движение и работа контрреволюционных сил Си­бири и Дальнего Востока создали к моменту интервенции японцев и чехо-словацкого мятежа серьезную угрозу совет­ской власти в Сибири.
   Падение антисоветских политических центров Украины и Дона, укрепление советской власти в Оренбургском рай­оне и в основных центрах Сибири знаменовали собой в об­щем благополучное завершение октябрьского периода Граж­данской войны. Закреплению первых успехов Гражданской войны положили предел германская интервенция и выступ­ления чехо-словацкого корпуса, вызванного на это полити­кой Антанты.
   В этой книге мы не останавливаемся на ряде других со­бытий (например, захват Ставки старой армии, Октябрь­ский переворот в Финляндии, события в Закавказье и т. д.),
   51
   также относящихся к октябрьскому периоду Гражданской вой­ны. Это потребовало бы значительного расширения того мес­та, которое мы имеем возможность отвести этому периоду в настоящем труде. Поэтому мы ограничимся наиболее яркими и в военном отношении наиболее интересными событиями и эпизодами.
   Весь этот период характеризуется отсутствием сплошных фронтов. Территориальное размежевание вооруженных сил революции и контрреволюции произошло позже; внешняя интервенция, как мы увидим дальше, ускорила ход данного процесса и оформила его.
   Действия обеих сторон в тот период представляют значи­тельный военный интерес как относящиеся к периоду развер­тывания Гражданской войны, несколько напоминающему то, что в военной литературе принято характеризовать периодом пограничных столкновений. Силы революции и контрреволю­ции находились в стадии организации и не были еще отмоби­лизованы для большой Гражданской войны. Вооруженные силы революции в этот период состоят из красногвардейских отрядов, составленных из рабочих и добровольцев -- солдат старой армии и отдельных большевистски настроенных и со­хранивших свою боеспособность в общем развале фронта мировой войны частей старой армии. По своей военной под­готовке красногвардейские части значительно уступают отря­дам, вышедшим из недр старой армии, но недостаточность их подготовки как бы компенсируется высоким политическим сознанием пролетария-красногвардейца.
   Действия той и другой стороны в этот период ограничи­вались выброской отдельных самостоятельно действующих отрядов и отличались большой маневренностью и активнос­тью, напоминая этим действия передовых отрядов в погра­ничной войне. Отряды действовали преимущественно вдоль железных дорог; конский транспорт и обоз частей заменялся железнодорожным вагоном. Весь период "пограничных стол­кновений" революции с контрреволюцией вошел в историю Гражданской войны под названием эшелонной войны, вер­нее ее начала, так как фактически эшелонная война растяну­лась на значительно больший срок (борьба с немецкой ок­купацией, первоначальный период борьбы с чехо-словака- ми и т. д.).
   52
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   ГЕРМАНСКАЯ ОККУПАЦИЯ И НАЧАЛО ИНТЕРВЕНЦИИ
   Борьба с румынской олигархией ? Политические, экономиче­ские и стратегические причины австро-германской оккупации
   ? Начало австро-германской оккупации ? Подписание Брест­ского мира ? Последующий ход австро-германской оккупации
   ? Борьба за Донбасс ? Влияние германской оккупации на укреп­ление положения контрреволюционных сил ? Борьба в Финлян­дии ? Развитие Гражданской войны на Северном Кавказе ? Ле­дяной поход Добровольческой армии ? Положение на Урале
   ? Положение в Сибири ?Чехо-словацкий мятеж; его причины и распространение ? Начало возникновения Восточного фронта
   ? Мятеж правых эсеров на Средней Волге и левых эсеров в Мос­кве ? Влияние выступления чехо-словаков на рост повстанчества в оренбургских и уральских степях ? Операции чехо-словаков против Екатеринбурга ? Организационная работа на красном Во­сточном фронте ? План наступления красного Восточного фрон­та, разработанный т. Вацетисом в конце июля 1918 г и его выполне­ние ? Захват противником Казани ? Обратное взятие Казани
   ? Осенняя кампания 1918 г на Восточном фронте ? Политические предпосылки образования Северного фронта ? Завязка кампа­нии на нем ? Белое правительство Северной области ? Зимняя кампания 1918--1919 гг. на Северном фронте ? Весенняя и лет­няя кампании 1919 г на Северном фронте ? Конец Гражданской
   войны на Северном фронте
   М ирные переговоры, нача­тые по инициативе советской власти, вскоре были прерваны возобновлением военных действий со стороны австро-гер­манских милитаристов. Это возобновление военных дей­ствий, известное как австро-германская оккупация, состав­ляет новую страницу в истории нашей Гражданской войны. Но прежде чем приступить к ее изложению, мы остановимся
   53
   на событиях, завершивших собой только что описанный пе­риод Гражданской войны.
   Процесс большевизации русских частей Румынского фронта мировой войны протекал в крайне сложных услови­ях. Румынские войска в своей основной массе не были за­тронуты революционным процессом. Это давало возмож­ность румынскому командованию активно содействовать русским контрреволюционным группам, возглавлявшими­ся генералом Щербачевым -- фактически главнокоманду­ющим русскими вооруженными силами в Румынии. Рево­люционно настроенные части старой армии или разоружа­лись, или должны были пробиваться через кольцо румынских и белогвардейско-офицерских отрядов. Развал русских воо­руженных сил легко отдал в руки румын Бессарабию, где они в начале января 1918 г. разыграли комедию якобы доб­ровольного ее присоединения к Румынии. Расширяя свою оккупационную зону в Бессарабии, румынские войска мед­ленно приближались к Днестру. Их движение к линии р. Днестр во времени совпало с советским переворотом в Одессе 18 января 1918 г. (см. приложение, схема II).
   Молодая советская власть в Одессе первоначально офор­милась в виде Одесской советской республики. Последней пришлось деятельно приступить к организации своих воору­женных сил, имея в виду угрожающее продвижение румын­ских войск к линии р. Днестр. Это продвижение заставляло опасаться за судьбу самой Одессы. Ядром формирования советских вооруженных сил являлись небольшие части ста­рой армии, прорвавшиеся из Румынии и осевшие по Днестру в районе Бендер и Тирасполя. В середине февраля 1918 г. они объединились в "Особую армию". Вместе с этой армией Одесская республика располагала вооруженными силами не свыше 5000--6000 чел. В начале февраля 1918 г. эти силы оказали первый отпор румынам при их попытках перепра­виться через Днестр. Отпор был настолько неожиданным для румын, что они охотно пошли на перемирие, предложенное им 8 февраля 1918 г. Исполнительным комитетом1 солдатс­ких, матросских и крестьянских депутатов Румынского фрон­та, Черноморского флота и Одесской области, пребывавшим
   1 Сокращенное его название -- Румчерод.
   54
   в Одессе. Переговоры, однако, затягивались. Тем временем успехи советских войск на Украине позволили советским правительствам России и Украины уделить больше внима­ния и сил Румынскому фронту.
   В Одессе организуется полномочный орган -- "Верхов­ная коллегия по борьбе с румынской и бессарабской контр­революцией". Первым шагом этого верховного органа было прекращение переговоров с румынами и предъявление им 15 февраля 1918 г. ультиматума о немедленном очищении Бессарабии. Румыны отказались, и 16 февраля военные дей­ствия возобновились. Противник имел частный успех на море, не пустив в устье Дуная у Вилково советскую флоти­лию, но на суше попытки румын переправиться через Днестр закончились неудачей. К советским войскам подходила уже помощь. Армия Муравьева, взявшая Киев, теперь перебра­сывалась на Днестр. Правда силы ее были невелики: демо­билизация солдат старших сроков службы довела ее числен­ность всего до 3000--4000 чел. Эта армия в течение суток в нескольких железнодорожных эшелонах переехала из Кие­ва в Одессу, и 19 февраля Муравьев объявил о своем вступ­лении в командование всеми революционными войсками, дей­ствующими против Румынии. Несмотря на малочисленность своих сил, он составил план широкого вторжения не только в Бессарабию, но и в Румынию, намереваясь захватить г. Яссы, являвшийся тогда политическим центром страны.
   Трудно сказать, что вышло бы из всего этого. 1 марта 1918 г. Муравьеву удалось нанести довольно чувствитель­ный удар румынам под Рыбницей на Днестре, причем румы­ны потеряли около двух десятков орудий. Дело под Рыбни­цей вскрыло недостаточную боеспособность армии боярской Румынии. Румыны под влиянием этой неудачи при содей­ствии иностранного дипломатического корпуса в Яссах сами запросили перемирия. Оно было им дано 9 марта 1918 г. Верховная коллегия требовала безусловного очищения Бес­сарабии, в которой Румынии разрешалось лишь временно задержать 10 000 чел. для охраны ее военных складов. Ру­мынское военное командование обязывалось не вмешивать­ся во внутреннюю политическую жизнь Бессарабии.
   Эти руководящие начала были положены в "Протокол ликвидации русско-германского конфликта", подписанный
   55
   советской стороной 8-го и румынской -- 12 марта 1918 г., после чего советские войска получили приказ прекратить враждебные действия против Румынии. Заключительные пе­реговоры с румынами происходили в то время, когда авст­ро-германская оккупационная волна уже вливалась в пре­делы Украины и в западную прифронтовую полосу РСФСР. Эта волна надолго разъединила обе стороны, подписавшие договор. Румынское правительство, воспользовавшись этим обстоятельством, отказалось от выполнения им же самим подписанных 12 марта 1918 г. обязательств в отношении Бессарабии1.
   Подписывая 9 февраля 1918 г. мир с правительством Центральной рады, германские правящие круги пресле­довали несколько целей. Признавая самостоятельность Украины, они создавали себе предлог для вторжения в нее под видом защиты ее от большевиков. В дальнейшем, дер­жа ее в сфере своего влияния, они мыслили тем самым ограничить распространение Октябрьской революции, сделать ее менее опасной для австро-германского блока. Вместе с тем они приобретали для себя обширную эконо­мическую базу. Центральная рада взамен признания себя единственной законной властью в стране и за уступку ей германцами куска Холмщины шла на полную экономичес­кую зависимость от Германии. Наконец, оккупация Укра­ины на юге и Финляндии на севере создавала для герман­цев выгодные стратегические группировки на флангах. Это было важно на случай попытки держав Антанты воссоз­дать новый Восточный фронт мировой войны. Наконец, через Украину лежал путь на Кавказ, который также при­влекал германцев своими запасами сырья и, главным об­разом, нефти.
   1 Сговорчивость, проявленную румынами в это время в отноше­нии Бессарабии, некоторые авторы (см.: Анишев. Очерки истории Гражданской войны 1917--1920 гг.-- Л., Госиздат, 1925, с. 101) объясняют не столько их неудачей под Рыбницей, сколько давле­нием на них антантовской дипломатии, имевшей целью таким об­разом сделать советское правительство более склонным к идее вос­создания противогерманского фронта. Нам не удалось найти доку­ментальных подтверждений этой точки зрения.
   56
   Все эти задачи в связи с пространственностью театра тре­бовали значительного количества войск 1.
   Австро-германское командование для оккупации Украи­ны назначило 29 пехотных и 3 кавалерийских дивизии, что составляло не менее 200 000--220 000 бойцов. Конечно, если бы речь шла только об изгнании с территории частей Крас­ной армии, то можно было бы обойтись несравненно мень­шими силами. Всей этой массе войск Антонов-Овсеенко мог противопоставить только 3000 бойцов в районе Киева, око­ло 3000 бойцов, рассеянных по различным городам Украи­ны, и, наконец, "армию" Муравьева общей численностью не свыше 5000 чел., только что закончившую борьбу с румына­ми и находившуюся на нижнем Днестре. В качестве общего резерва этих сил, правда, очень удаленного, можно было рас­считывать на колонны Сиверса и Саблина (в общем 4000 чел.), действовавшие против Каледина. Всего же Антонов-Овсе­енко мог располагать не более как 15 000 бойцов, раскину­тых на огромном пространстве. Формирование местных ук­раинских частей было только в начале и подвигалось пока медленно.
   На успешный и планомерный ход формирований отрица­тельно влияла несогласованная с советским командованием работа левых эсеров и анархистов, производивших собствен­ные формирования и преследовавших собственные планы и цели, не считаясь с интересами главного советского коман­дования. Положение последнего осложнялось еще и тем
   1 Норвежский полковник Генерального штаба Шнитлер в своей книге "Мировая война 1914--1918 гг." (Берлин, 1926), написан­ной им в известной части на основании его личных наблюдений (Шнитлер в качестве военного атташе находился при австро-гер­манском командовании), дает следующую характеристику задач австро-германской оккупации и того напряжения, которого потре­бовала оккупация от стран согласия:
   "Центральные державы должны были решить на востоке круп­ные задачи. Они должны были разбить большевиков на Украине, в Крыму, на Кавказе и в Финляндии. Они вторглись в Россию и окку­пировали значительную часть страны и многие важные города, как Киев, Одесса и Севастополь. Они продвинулись до Кавказа. Юг России должен был дать им хлеб, Кавказ -- нефть. Но для этого оказалось необходимым, чтобы центральные державы сохранили
   57
   обстоятельством, что советская власть на Украине еще не вылилась в такие устойчивые формы, как это имело место в пределах Великороссии.
   Таким образом, положение советского командования на Украине было весьма трудным. При наличии неорганизован­ного тыла ему приходилось выдерживать борьбу с перво­классным противником в условиях крайнего численного и качественного неравенства. Однако со своей стороны оно принимало все меры, чтобы задержать его.
   Оккупанты вступали вовнутрь Украины по направлениям сквозных железнодорожных магистралей, прорезывающих страну с запада на восток.
   XLI германский корпус (3, 18, 48-я и 35-я ландверные ди­визии) двигался вдоль железнодорожной магистрали Брест- Литовск -- Гомель -- Брянск, являясь связующим звеном между силами, направленными для оккупации Украины и силами, направленными для занятия западных окраин РСФСР. Однако в своем продвижении корпус встретил со­противление частей т. Берзина, что и помешало дальнейше­му распространению немцев на Брянск. XXVII германский корпус (89, 92, 93, 95, 98-я и 2-я ландверные дивизии) напра­вился вдоль железнодорожной магистрали, идущей от Ров­но на Киев и далее на Курск, часть своих сил направляя по северным и южным разветвлениям этой основной магистрали.
   на востоке значительные силы, в то время как на западе шла борьба не на жизнь, а на смерть. Войска, оставшиеся на востоке, находи­лись под влиянием того брожения, в котором жили народы Рос­сии... Достижения оккупации оказались меньшими, чем ожидались".
   Шнитлер перечисляет причины, умалившие значение оккупа­ции и обратившие ее в конечном счете против стран согласия: раз­ложение под влиянием большевистской пропаганды австро-герман­ских войск (перебрасываемые на запад эти войска приносят туда настроения усталости и жажду мира), эгоизм (?) крестьянства, со­кращение продовольственных припасов в стране, вызвавшее даже на юге в городах продовольственные затруднения, пропаганда Ан­танты (?), многочисленные военнопленные, возвращающиеся из России (одна Австрия дала до 2 млн военнопленных)... Несмотря на карантины, через которые пропускаются военнопленные, боль­шевистская пропаганда, приносимая возвращающимися военоплен- ными, проникает в самые глухие углы страны.
   58
   Имея центр в Киеве, корпус оккупировал Левобережную Украину и распространился на юг до Кременчуга, а на во­сток до линии Севск -- Суджа -- Полтава. XXII корпус (20-я и 22-я ландверные дивизии), имея центр в Житоми­ре, оккупировал правобережную Украину. I германский резервный корпус (в составе 16, 45, 91, 215-й и 224-й лан- дверных дивизий и 2-й Баварской кавалерийской дивизии) имел задачей оккупацию Восточной Украины и Донецко­го бассейна. Этот корпус, наиболее активный из всех ок­купационных корпусов, принял на себя всю тяжесть боев под Полтавой, Харьковом и на Северном Донбассе. За­няв Донбасс, он свое движение приостановил к востоку от железной дороги Ростов -- Воронеж. Организацион­ный центр был в Харькове.
   На побережье Черного и Азовского морей и в Подолии немцы действовали уже совместно с австрийцами: три ав­стрийских корпуса -- XII, XVII и XXV в количестве 11,5 диви­зии (15, 59, 34, 11, 30, 31, 32, 54-я и 154-я пехотные, 2-я и 7-я кавалерийские дивизии и 145-я пехотная бригада) двига­лись для оккупации Подолии и Одесского района (XXV кор­пус), Херсонщины (XII корпус) и Екатеринославщины (XIII корпус). Для оккупации Крыма была направлена груп­па ген. Коша в составе 212, 217-й пехотных и Баварской ка­валерийской дивизий.
   В первом эшелоне оккупационных войск двигался I ре­зервный корпус и группа южных дивизий: 10, 7, 212-я и 214-я. Остальные корпуса выдвигались по мере оккупации терри­тории. Германские корпуса начали свое наступление 18 фев- раля1, 2 марта германские войска вступили в Киев, а 3 марта они были в Жмеринке.
   В этот день советское правительство подписало мир с державами центрального блока. Согласно условий этого мира оно признавало независимость Украины и Финляндии, отка­зывалось от Батума, Карса и Ардагана, передаваемых Тур­ции, и соглашалось на определение дальнейшей судьбы Польши, Литвы, Курляндии одними центральными держа­вами. Оно обязывалось демобилизовать все свои сухопут­ные и морские силы, соглашалось на занятие Латвии и
   1 Австрийские корпуса перешли в наступление 28 февраля.
   59
   Эстонии германскими войсками. Последние должны были остаться впредь до окончания мировой войны на достигну­той ими в пределах РСФСР линии, которая шла через города Нарву, Псков, Полоцк, Оршу и Могилев.
   Непосредственное значения для хода Гражданской войны имело признание самостоятельности Украины. Оно исклю­чало возможность поддержки советских украинских сил под­креплениями из пределов РСФСР. Таким образом, им при­ходилось в дальнейшей борьбе рассчитывать только на себя.
   Занятие важного железнодорожного узла станции Жме­ринка создавало угрозу тылу армии Муравьева. 18 марта австро-германские части появились в районе ст. Бирзула -- Слободка на Одесском направлении. В то же время они быс­тро продвигались вперед на Курском направлении. Такое спешное выдвижение германцев на Курском направлении можно объяснить стремлением их поскорее перервать связь между РСФСР и Украиной и отбросить к югу отступающие перед ними советские силы. Тогда эти силы попали бы под удары тех австро-германских частей, которые выдвигались вдоль побережья Черного моря. Действительно, наиболее значительная группа советских войск -- 3-я армия Муравье­ва и некоторые другие отряды (всего около 3300 штыков и сабель при 25 орудиях), -- действовавшая ранее на Нижнем Днестре и теперь отошедшая на левый берег Днепра, непос­редственно на себе не испытывала еще сильного нажима про­тивника. Она даже вела иногда безуспешную для себя борь­бу с противником на фронте Павлоград -- Синельниково -- Александровск. Для обеспечения фланга этих сил с севера Антонов-Овсеенко спешно перебрасывал из Донской облас­ти колонны Сиверса и Саблина. Но еще до их прихода гер­манцы сильным нажимом на левый фланг Южной группы красных у Александровска заставили ее начать отход на Юзово (схема 1).
   В то же время Антонов-Овсеенко1 думал организовать крестьянскую войну против австро-германцев. Он принял меры к боевой организации крестьянства на Полтавщине и Харьковщине, чтобы поднять народную войну на тылах про­
   'Как он пишет во II томе своей книги "Записки о Гражданской войне на Украине".
   60
   тивника. Но организация партизанской войны требовала вре­мени, средств и кадров, а ни того, ни другого, ни третьего у Антонова-Овсенко не было. Однако первые партизанско-доб- ровольческие отряды до некоторой степени успешно справ­лялись со своими задачами и успевали наносить передовым или зарвавшимся частям противника иногда чувствительные удары1.
   Пока на Киевском направлении сосредоточивалась из-под Курска колонна Сиверса, отряды Шарова и Примакова в те­чение 7--10 марта успели под Бахмачем нанести несколько ударов германцам. Здесь бок о бок с этими отрядами одно время дрались арьергарды чехо-словацкого корпуса, согнан­ного немцами со своих зимних квартир и поспешно уходив­шего к пределам Великороссии. Но вскоре колонна Сиверса получила сильный удар от немцев и начала откатываться на Волчанск и Валуйки. Это облегчило германцам занятие Харь­кова, в который они вступили 9 апреля 1918 г. После заня­тия Харькова, в связи с ясно обнаружившимся отходом ко­лонны Сиверса к границам Великороссии, для германцев оставалось совершенно открытым направление на Купянск, а оттуда -- на железнодорожную магистраль Воронеж -- Ро­стов-на-Дону. Выйдя на последнюю, противник завершал окружение Донбасса. И действительно германцы, поспеши­ли выдвинуть на это направление одну пехотную дивизию.
   !Наша работа по исследованию событий, которые связаны с ав­стро-германской оккупацией, затрудняется отсутствием достаточ­но исчерпывающих исследований, характеризующих действия ок­купационных войск. В австрийских и германских военных журна­лах появился лишь ряд отдельных статей, причем в этих статьях основное внимание уделялось таким вопросам, как разлагающее влияние большевистской пропаганды на оккупационные войска и борьба с этой пропагандой. Вышедшая в Германии мемуарная ли­тература также очень скупо характеризовала действия и состояние австро-германских войск в этот период (Людендорф, Гофман и др.). Ряд авторов отмечают неподготовленность австро-германских войск к действиям в своеобразных условиях эшелонной войны. Из числа журнальных статей мы считаем необходимым отметить статью пол­ковника Драгони "Австро-венгерские операции по оккупации Ук­раины в 1918" (Австрийский военный журнал.-- Вена, 1928, май-- июнь). Полковник Драгони, бывший начальник штаба XII австрий­
   61
   Однако приближение германцев к такому жизненному для питания революции району, как Донбасс, сейчас же сказа­лось на характере и упорстве боев. К Донбассу стекались со всех сторон отряды, отходившие перед германцами. В самом Донбассе тт. Ворошилов и Баранов проводили энергичную работу по подъему местных революционных сил и по подго­товке Донбасса к обороне. У них было уже около 2000 орга­низованных бойцов. Под Змиевом эти силы получили бое­вое крещение. Часть из них под начальством т. Ворошилова была окружена германцами, но прорвала кольцо окружения, отбив у противника даже два орудия. Все эти силы были све­дены теперь в так называемую Донецкую армию. Последняя сделала несколько энергичных попыток развить фланговое наступление против германских колонн, стремившихся на­ступлением от Харькова в восточном направлении прервать связь Донецкой армии с РСФСР.
   Первая наступательная попытка Донецкой армии была сделана на Изюмском направлении; хотя она и окончилась неудачей, так как численное соотношение было далеко не в пользу красных, но она дала им выигрыш времени и застави­ла германцев подтянуть к Донбассу значительные силы. Бла­годаря этому германцы 24 апреля овладели Бахмутом. Од­новременно ими был занят Купянск, и началось продвиже­ние к Старобельску. Красное командование и здесь пыталось еще раз нанести им фланговый удар, действуя на этот раз от Луганска, что привело к упорным боям на полпути между
   ского корпуса, сообщал ряд интересных фактов как о боевых дей­ствиях его корпуса на Украине, так и о той обстановке, в которой развертывались действия корпуса. Начав 28 февраля из района Гу- сятино -- Сатанова -- Подволочиск свое продвижение на Украи­ну, XII корпус уже 6 марта у Слободки встречает первое серьезное сопротивление красных войск. Передовые эшелоны корпуса, доволь­но беспечно двигавшись по железной дороге, подвергаются внезап­ному огневому нападению красных, в результате чего под Слобод­кой, по свидетельству полковника Драгони, развернулся довольно серьезный бой. Потери немцев и австрийцев в этом бою -- 7 офи­церов и 430 солдат убитыми. Бои 7 марта, развернувшиеся в райо­не ст. Бирзула, снова потребовали от оккупантов серьезных жертв -- 90 убитых и 600 раненых... Несмотря на тот высокомерный тон, с которым полковник Драгони подходит к своему неорганизован­
   62
   Луганском и Старобельском в районе ст. Сватово и с. Евсуг. Попытка Антонова-Овсеенко двинуть, в свою очередь, на Купянск колонну Сиверса, именовавшуюся теперь 5-й арми­ей, не дала результатов. Задержав здесь напор красных, гер­манцы вскоре заняли станцию Чертково на Воронежско-ро- стовской магистрали и таким образом закончили отделение красных сил, самоотверженно боровшихся в Донбассе, от РСФСР. Этим силам для выхода из окружения осталась лишь одна железнодорожная магистраль: Лихая -- Царицын, ко­торой они и воспользовались.
   Армия т. Ворошилова вместе с присоединившимися к ней различными отрядами через ст. Лихую, направляясь на Ца­рицын, была вынуждена проходить через район, сплошь охваченный казачьим восстанием. В районе ст. Каменской Ворошилов соединился с отрядом Щаденко. Этот отряд должен был войти в состав Донской советской армии, фор­мировавшейся из донских крестьян "иногородних"1 и шах­теров.
   В районе ст. Каменской т. Ворошилов, силы которого воз­росли до 12 000--15 000 бойцов, еще раз не безуспешно для себя вступил в борьбу с германцами. Но последние начали угрожать от Сулина путям отхода Ворошилова на Царицын и вынудили его к продолжению отхода. У ст. Чирской Воро­шилов был задержан из-за взрыва железнодорожного моста и приостановил отход, обороняясь против наседавших на него восставших казаков, пока не был сооружен новый мост,
   ному противнику, читатель находит в статье ряд примеров, свиде­тельствующих о мужественном сопротивлении оккупантам первых частей Красной Армии и красногвардейских отрядов (длительные бои в районе Николаева и Херсона). Автор статьи рассказывает и о том содействии, которое оказали оккупационные войска своему быв­шему противнику ген. Щербачеву (командующий царскими войс­ками на Румынском фронте), по словам полковника Драгони, про­бравшегося в апреле с отрядом 1500--2000 офицеров на Дон к Крас­нову. Сторонник войны с Германией до победного конца, ярый патриот Щербачев в результате оказался под покровительством германского командования.
   1"Иногородними" в казачьих областях назывались жители, не принадлежавшие к казачьему сословию. К ним относилось также малоземельное и безземельное крестьянство казачьих областей.
   63
   после чего продолжал свой путь на Царицын. Здесь приве­денные им силы положили начало возникновению 10-й Крас­ной Армии.
   Пока вооруженные силы революции под руководством тт. Ворошилова и Баранова отстаивали Донецкий бассейн, совет­ские отряды на направлении Екатеринослав -- Таганрог1 бы­стро откатывались под натиском немцев.
   20 апреля они находились уже в районе Никитовка -- Дебальцево, причем 3-я армия подверглась сильному раз­ложению. 2-я армия покинула ст. Чаплино и в железнодо­рожных эшелонах стремилась на восток. 1-я армия очис­тила ст. Пологи и Волноваха. Вслед за германскими час­тями, наступавшими на Украине, по южным операционным направлениям из Румынии на Дон пробирался белогвар­дейский отряд, сформированный там преимущественно из офицерства попечениями ген. Щербачева. Этот отряд но­сил название бригады Дроздовского. Численность его до­ходила до 1000 чел. Переправившись через Днепр у Ка­ховки, эта бригада, продолжая свое движение среди авст­ро-германских колонн, вышла на Мелитополь, заняла его и вместе с германскими частями подошла к Ростову, уча­ствуя совместно с немцами во взятии города. Красные войска, действовавшие южнее Донецкого бассейна, отхо­дили через Ростов-на-Дону на Северный Кавказ. Отсюда часть сил на правилась на Царицын, где вошла в состав тех красных сил, которые отступили под командой т. Во­рошилова.
   4 мая 1918 г. последние советские силы покинули терри­торию Украины, и волна германской оккупации приостано­вилась на линии Новозыбков -- Новгород-Северский -- ху­тор Михайловский -- Белгород -- Валуйки -- Миллерово.
   В политическом отношении приход германцев для Укра­ины означал выход на простор придавленной реакции и вре­менный уход революционных сил в подполье. В связи с этим Гражданская война должна была видоизменить свои формы и вовлечь в свой круговорот тот мощный пласт населения,
   •Эти отряды составляли 1, 2-ю и 3-ю армии красных, но были настолько малочисленны, что каждая из них могла быть названа собственно отрядом.
   64
   Схема 1
   0x01 graphic
   который не успел еще себя выявить достаточно активно в только что рассмотренный нами период. Внешним выраже­нием торжества реакционных сил явился приход к власти путем переворота, инсценированного германцами в конце апреля 1918 г., правительства гетмана Скоропадского.
   Правительство Центральной рады оказалось для гер­манцев уже не нужным и было ими свергнуто. Прикрыва­ясь, как ширмой, безвластным правительством Скоропад­ского, германцы всю тяжесть военной оккупации перело­жили на крестьянство, давя его тяжелыми реквизициями
   65
   и контрибуциями. С другой стороны, под прикрытием ок­купационных отрядов на старые места начали возвращать­ся помещики и также предъявили свои счета крестьянству. Гражданская война не была прекращена оккупацией, а лишь изменила свои формы и вылилась в партизанскую войну недовольных крестьянских масс. Более обстоятель­но на этих событиях мы остановимся в одной из дальней­ших глав. Но приближение линии германской оккупации к жизненным для контрреволюции районам в виде казачь­их областей вызвало там усиление контрреволюции. Опи­рая свой тыл на германскую оккупационную зону, контр­революция чувствовала себя спокойной с этой стороны, получая материальную и моральную поддержку от гер­манцев. Связав таким образом значительные советские силы, германская оккупация тем самым облегчила поло­жение русской контрреволюции на востоке и Северном Кавказе.
   Начав 18 февраля 1918 г., будто бы по приглашению са­мого "украинского народа", наступление на Украину, гер­манское правительство одновременно, как нами уже отме­чалось, начало продвигать свои войска и на территорию РСФСР, выдвинувшись к началу марта на линии Нарва -- Псков -- Гомель -- Могилев -- Орша -- Полоцк. Заключе­ние Брестского мира (3 марта) приостановило дальнейшее продвижение германских войск на территорию РСФСР. Же­стоко расправившись с революционным движением оккупи­рованных Латвии и Эстонии, германское правительство в то же время содействует контрреволюционному движению в Финляндии, возглавляемому бывшим царским ген. Маннер- геймом. Понимая, что Маннергейму силами одних белых финнов не справиться с красными войсками и что одной по­мощи оружием и деньгами недостаточно, германское коман­дование решило оказать содействие белофиннам посылкой вооруженных сил.
   В Данциге из трех егерских батальонов, трех стрелковых полков и нескольких батарей создается так называемая Бал­тийская дивизия. 3 апреля эта дивизия, высадившись у Ганге, предпринимает совместно с частями генерала Маннергейма, наступавшими с севера, операцию по ликвидации частей финской Красной армии в районе Таммерфорс -- Тавастгус
   66
   и Лахти. Помимо Балтийской дивизии германское командо­вание формирует еще сводный отряд полковника Бранден- штейна (около 3000 штыков и 12 орудий), который 10 апре­ля высаживается в районе Ловизы и Котки, в 50--60 км вос­точнее Гельсингфорса. 13 апреля при поддержке флота германцы и белофинны занимают Гельсингфорс. В 20-х чис­лах апреля части финской Красной Армии были окружены и уничтожены в районе Лахти -- Тавастгус; 29 апреля занят Выборг, а затем вскоре же заключено перемирие с РСФСР. Германское командование и белофинское правительство про­должают и после заключения мира с РСФСР спешное фор­мирование финской армии, широко использовав германских инструкторов и оружие с целью подготовки нового наступ­ления на РСФСР. "Теперь мы располагали в Нарве и Выбор­ге такими позициями, которые давали нам возможность в любой момент начать наступление на Петроград, чтобы свер­гнуть большевистскую власть" -- так расценивал Люден- дорф создавшуюся к 30 апреля обстановку.
   Одним из выводов организационного порядка, который сделала советская власть при своем первом столкновении с вооруженными силами внешней контрреволюции, яви­лось осознание необходимости располагать хорошо орга­низованной, регулярной вооруженной силой для разреше­ния тех великих задач, которые перед советской властью поставила мировая история. После германской оккупации советская власть в области творчества вооруженной силы от отрядной системы и импровизации вступает на путь широкой организационной работы по созданию регуляр­ной Красной Армии.
   Установление линии германской оккупации положило вре­менный предел распространению Октябрьской революции на западе и юго-западе Советской страны. Тем большее значение в борьбе революции с контрреволюцией приобретали облас­ти востока России и Северный Кавказ. К рассмотрению про­исходивших здесь событий мы сейчас и переходим.
   Вторжение германской армии на Украину и в РСФСР не могло не отвлечь внимания и сил советского правительства от уже выявившихся очагов внутренней контрреволюции на Дону, Кубани и на других окраинах. В ответ на захват гер­манцами Пскова петроградский пролетариат добровольно
   67
   мобилизуется и вооружается для непосредственной защиты сердца революции -- Петрограда. 25 февраля в 19 часов нем­цами захвачен Псков, и в глухую февральскую ночь тревож­ные фабрично-заводские гудки собирают к Смольному и на сборные пункты десятки тысяч петроградских пролетариев, готовых с оружием в руках встретить приближающиеся ар­мии германского империализма. Внимание не только Пет­рограда, но и всей страны приковано к грозным событиям на западе -- под Нарвой, Псковом и на Украине. В этой обста­новке силы внутренней контрреволюции получают как бы некоторую передышку. Германское вторжение развязывает руки генеральской контрреволюции, идущей под лозунгами борьбы с большевиками и продолжения войны с Германией до победного конца. Наконец, германское вторжение, как мы уже отметили, значительно ускорило начало открытой ин­тервенции Антанты и выступления ее агента -- чехо-словац- кого корпуса.
   Переходим к рассмотрению событий на Кубани.
   Политическая борьба между местным казачеством и иногородним населением на Кубани повлекла за собой организацию вооруженных сил обеих сторон. Возникшее еще при Керенском кубанское правительство приступило к формированию местной Добровольческой армии. Это формирование было поручено капитану генерального штаба Покровскому, произведенному Кубанской радой в генералы. В то же время на Кубани стали организовывать­ся ячейки вооруженных сил революции, частично из "ино­городнего" населения, из частей старой Кавказской армии, отходившей с Кавказского фронта и из моряков Черно­морского флота. Эти отряды разоружили в своих районах казаков, враждебных советской власти. Разоружение иног­да сопровождалось применением вооруженной силы. Часть казачества уходила в горы, образуя белогвардейс­кие партизанские отряды.
   В такой обстановке происходила организация советских войск Северного Кавказа и, в частности Кубани, которые постепенно из революционных отрядов, не имевших ника­кой организации, стали принимать вид войсковых частей, управляемых командным составом, большей частью выход­цами из беднейшего населения области.
   68
   Наконец, третьей силой на Кубани явилась Доброволь­ческая армия Корнилова1. Последняя после занятия Дон­ской области советскими войсками решила двинуться на Ку­бань, чтобы там соединиться с кубанскими белогвардейски­ми частями и устроить себе на Кубани базу для дальнейшей борьбы с советской властью. В результате решения коман­дования Добровольческой армии последовал ее поход, на­званный его участниками ледяным. Однако начало этого по­хода 12 марта 1918г. почти совпало с низвержением Кубан­ского казачьего правительства (Рады). 13 марта 1918 г. оно с небольшим отрядом верных ему войск было изгнано из Ека- теринодара местными революционными силами и принуж­дено было скитаться в окрестных горах. Это обстоятельство было еще неизвестно Корнилову.
   Силы Добровольческой армии при ее выходе из Ростова не превышали 4000 чел. при 8 полевых орудиях. При своем движении Корнилову пришлось считаться с опасностью встречи с советскими войсками в районе железной дороги Ростов -- Тихорецкая -- Торговая или опасаться их возмож­ного преследования. Искусно избегая встречи с крупными советскими силами, располагавшимися в эшелонах по же­лезнодорожным линиям и в крупных узлах путей, Корнилов вступил в пределы кубанской области, где впервые узнал о судьбе Кубанского казачьего правительства.
   Надежда на поддержку местных кубанских казаков не оп­равдалась; добровольцев встречали не только безразлично, но даже враждебно, и за многие станицы пришлось вести бой с местными партизанами. Однако Корнилову удалось после нескольких маневренных движений соединиться 30 марта с силами кубанских белогвардейцев в ауле Шенжий, что уве­личило состав Добровольческой армии на 3000 бойцов. Это
   !К формированию этой армии в Ростове-на-Дону приступил сна­чала ген. Алексеев в конце 1917 г., а затем к нему присоединились бежавшие из Быховской тюрьмы генералы Корнилов и Деникин. Армия формировалась на основе добровольчества, главным обра­зом из офицерства и юнкеров, а также из буржуазной молодежи на средства крупной буржуазии и отчасти держав Антанты. Это опре­деляло ее в высшей степени контрреволюционный характер. Ар­мия стояла на платформе антантовской ориентации.
   69
   подкрепление было для нее весьма кстати. За время предше­ствующих боев силы Добровольческой армии уменьшились уже до 2700 чел. (в том числе 700 раненых).
   Соединение добровольцев с кубанцами совпало с пере­ломом в настроении казачества (зажиточного и кулацкого населения). Оно на почве борьбы с иногородним крестьян­ством из-за дележа земли и недовольства реквизиционной политикой местной советской власти и деятельностью неко­торых отрядов черноморских моряков становилось все бо­лее враждебным советской власти. 30 марта 1918 г. Корни­лов вступил в командование всеми объединенными белогвар­дейскими силами на Кубани и, рассчитывая на слабость советского гарнизона в Екатеринодаре, решил его взять об­ходом с юга.
   К моменту начала операции против Екатеринодара гарни­зон последнего был усилен частями 39-й пехотной дивизии старой армии, переброшенной сюда со ст. Тихорецкой. Силы советских войск определялись в 18 000 бойцов, 2--3 броне­машины и 10--14 орудий1.
   9 апреля 1918 г. Корнилов начал ряд кровавых и неудач­ных атак на Екатеринодар. Во время одной из них (13 апре­ля) он был убит. В командование остатками его армии всту­пил ген. Деникин, поспешивший начать отход на Дон. Отход армия совершила по маршруту Старо-Величковская -- ст. Медведовская -- ст. Дядьковская -- Успенская -- Иль­инская. 13 мая Добровольческая армия вернулась на Дон, очистив от советских отрядов часть задонской степи, приле­гающую к р. Дон. В результате за время своего "ледяного" похода, сделав за 80 дней (из них 44 с боями) 1050 км, Доб­ровольческая армия возвратилась в составе 5000 бойцов, так как по пути она начала пополняться добровольцами из со­става местных казаков.
   По прибытии на Дон к ней присоединилась бригада ге­нерала Дроздовского в составе более 1000 человек (из них 667 офицеров и 370 солдат). В общем налет Корнилова на Кубань имел ничтожное военное значение и только пере­
   1Такое количество приводит ген. Деникин в своих "Очерках русской смуты". Проверить эти данные по другим источникам нам не удалось.
   70
   лом в настроении казачества, наличие германской оккупа­ции и слабая еще организация советских войск на Север­ном Кавказе спасли Добровольческую армию от полного разгрома. В дальнейшем она сделалась ядром для форми­рования контрреволюционных войск Северного Кавказа и летом 1918 г. развернулась в настоящую армию.
   В своем месте мы проследили тот извилистый путь, ка­ким державы Антанты пришли к открытому и враждебно­му для Советской России вмешательству в его внутренние дела. Внешней силой и костяком для организации контрре­волюционных сил востока явился чехо-словацкий корпус, который содержался на средства Франции. Чехо-словацкий корпус в большинстве состоял из бывших военнопленных австрийской армии, взятых в плен во время мировой вой­ны 1914--1917 гг. Ячейкой этого корпуса являлись неболь­шие формирования из чехо-словаков, начатые царским пра­вительством еще в 1914 г. Эти формирования начали уси­ленно развиваться со времени Февральской революции 1917 г. В Октябрьские дни корпус заявил о своем нейтра­литете и расположился на зимние квартиры в районе Кие­ва и Полтавы; лишь одна дивизия этого корпуса занимала участок боевого фронта мировой войны на Волыни. Гер­манское наступление согнало его с насиженных мест, при­чем арьергарды корпуса приняли незначительное участие в борьбе с немцами бок о бок с украинскими советскими войсками в районе ст. Бахмач.
   По переходе на территорию Советской России предста­вители корпуса обратилиськ центральному советскому правительству с просьбой пропустить чехо-словаков во Фран- цию1. Советское правительство в конце марта 1918 г. дало разрешение на продвижение чехо-словацких эшелонов
   'Эта просьба являлась результатом соглашения между чехо-сло- ваками и французским правительством, заключенного еще в конце 1917 г. Согласно этому соглашению чехо-словацкий корпус дол­жен был явиться основанием чехо-словацкой армии, предназначав­шейся для действий на Западном фронте Первой мировой войны (французском). Во главе этой армии должно было стоять француз­ское командование (подробности см.: Rouquerol. L'aventure de l'amiral Koltchax, Payot. -- Paris, 1921).
   71
   на Владивосток, где они должны были погрузиться на суда для отправки во Францию. Однако им было поставлено ус­ловие, что оружие как взятое из бывших царских арсена­лов должно быть возвращено советской власти. Начало пе­редвижения корпуса совпало с японским десантом во Вла­дивостоке (4 апреля 1918 г.) и вследствие этого создало новое исключительное политическое и стратегическое по­ложение на Дальнем Востоке. Это побудило советское пра­вительство задержать эшелоны до выяснения положения вещей. Было предположено перебросить чехо-словаков через Архангельск и Мурманск за границу. Правительства Англии и Франции не дали по этому поводу своего ответа, по-видимому потому, что в это время уже окончательно созрела мысль об использовании корпуса в качестве костя­ка будущего контрреволюционного восточного фронта1. Массу солдат чехо-словацкого корпуса удалось спровоци­ровать злонамеренной агитацией о предполагаемой выда­че их Германии и Австро-Венгрии как бывших военноплен­ных. Предложения советского правительства остаться доб­ровольно в России и выбрать себе соответственное занятие, не исключая и службы в Красной Армии, если бы переброс­ка их за границу оказалась невозможной, массе чехо-сло- ваков были совершенно неизвестны.
   Но главари корпуса в лице Чечека, Гайды и Войцеховско- го вполне сознательно вели свою игру, действуя по указке французской миссии, которой они заблаговременно телегра­фировали о своей готовности к выступлению. Выработав свой план действий и согласовав его во времени, чехо-словаки активно выступили в конце мая 1918 г. 25 мая Гайда со свои­ми эшелонами поднял мятеж в Сибири, захватив г. Новони-
   !В своей книге Rouquerol (L'aventure de l'amiral Koltchak, Payot) прямо говорит, что первоначально французская дипломатия уси­ленно советовала чехо-словакам следовать во Францию через Ар­хангельск. Действительно, отбрасывая в сторону интересы интер­венции, которые требовали присутствия чехо-словаков на востоке, в их прямых выгодах было стремиться именно к Архангельску: в то время он являлся ближайшим к Франции русским морским пор­том. На мурманском побережье были уже войска Антанты; там же находились огромные склады снабжения всякого рода.
   72
   колаевск. 26 мая Войцеховский захватил Челябинск, а 28 мая после боя с местными советскими гарнизонами эшелоны Чечека заняли Пензу и Сызрань1. По своей близости к жиз­ненным центрам революции наиболее опасными являлись Пензенская (8000 бойцов) и Челябинская (8750 бойцов) груп­пы чехов. Однако обе эти группы первоначально обнаружи­вали стремление продолжать движение на восток. Группа Войцеховского 7 июня, после ряда столкновений с красны­ми, заняла Омск. 10 июня она соединилась с эшелонами Гай- ды. Пензенская группа направилась на Самару, которой ов­ладела 8 июня после незначительного боя. К началу июня 1918 г. все силы чехо-словаков, в том числе и местные бело­гвардейцы, сосредоточились в четырех группах:
   1-я под командой Чечека (бывшая Пензенская группа) в составе 5000 чел. в районе Сызрань -- Самара;
   2-я под командой Войцеховского в составе 8000 чел. в районе Челябинска;
   3-я под командой Гайды (Сибирская) в составе 4000 чел. в районе Омск -- Новониколаевск;
   4-я под командой ген. Дитерихса (Владивостокская) в со­ставе 14 000 чел. была разбросана в пространстве к востоку от оз. Байкал, направляясь на Владивосток.
   Штаб корпуса и чешский национальный совет находились в Омске. В общей сложности силы чехо-словаков достигали 30 000--40 000 чел.
   Выступление чехо-словаков и их действия на огром­ном протяжении от р. Волги до Владивостока вдоль Си­бирской железнодорожной магистрали имели следующие последствия.
   Восточная группа чехо-словаков в 14 000 чел. под на­чальством ген. Дитерихса первое время держалась пассив­но. Все ее усилия были направлены к тому, чтобы успеш­но сосредоточиться в районе Владивостока, для чего она вела переговоры с местными властями с просьбой о содей­ствии в продвижении эшелонов. 6 июля она сосредоточилась
   !28 мая белогвардейцы попробовали активно выступить в Томс­ке. Эта попытка была легко ликвидирована местной Красной гвар­дией и рабочими. Но 31 мая к Томску подошли части чехо-слова- ков, и город перешел в их руки.
   73
   во Владивостоке и захватила город. 7 июля она заняла Ни- кольск-Уссурийский.
   Немедленно же после восстания чехо-словаков, согласно решения верховного совещания союзников, во Владивосто­ке высадилась 12-я японская дивизия, а за ней последовали американцы, англичане и французы1. Союзники взяли на себя охрану района Владивостока, а своими действиями на север и в сторону Харбина они обеспечивали тыл чехо-словаков, которые двинулись обратно на запад на соединение с Сибир­ской группой Гайды. По дороге, в Манджурии, группа Дите- рихса соединилась с отрядами Хорвата и Калмыкова, а в рай­оне ст. Оловянной (Забайкальской ж. д.) в августе восстано­вила связь с отрядом Гайды и Семеновым.
   Красные отряды на Дальнем Востоке частично были взя­ты в плен, частью же уходили в тайгу и горы, взрывая мос­ты на железных дорогах и оказывая возможное сопротив­ление врагу.
   В Омске после захвата его чехо-словаками образовалось временное сибирское правительство, которому чехо-слова- ки обещали свою поддержку. Они же поощряли усиленное формирование белогвардейских и казачьих отрядов.
   10 июня в Омске после соединения Челябинской и Си­бирской групп чехо-словаков состоялось совещание чешс­кого командования с представителями вновь возникшего си­бирского белого правительства. На совещании решено было
   •Книга ген. Рукероля проливает свет на подробности иностран­ной интервенции в Сибири. Версию о каком-либо подробно разра­ботанном и заранее согласованном плане о фактическом осуще­ствлении интервенции теперь приходится отбросить. По-видимо­му, более определенные перспективы имело французское правительство, стремившееся занять руководящую роль в сибирс­кой контрреволюции. Поэтому оно поспешило направить в Сибирь ген. Жанена в качестве командующего армией, вокруг которой долж­ны были оформиться силы сибирской контрреволюции. Но англий­ское правительство с той же целью, но только без войск и без ведо­ма французского правительства, послало в Сибирь английского ген. Нокса. Когда оба правительства осведомились об этих миссиях, им пришлось путем переговоров разграничить будущие сферы влия­ния ген. Жанена и Нокса. Первый должен был вступить в началь­ствование всеми союзными и русскими белыми войсками к западу
   74
   организовать борьбу с советскими войсками согласно сле­дующему плану. Общее руководство чехо-словацкими вой­сками возлагалось на командира корпуса Шокорова, причем все силы были разделены на три группы: 1-я -- Западная, под командой полковника Войцеховского, должна была на­ступать через Урал на Златоуст -- Уфу -- Самару и соеди­ниться с Пензенской группой Чечека, оставшейся в районе Волги. Затем они должны были развить свои операции про­тив Екатеринбурга с юго-запада; 2-я группа чехо-словаков под командой Сырового должна была наступать по Тюмен­ской железной дороге в направлении Екатеринбурга с целью привлечь на себя возможно больше советских войск и об­легчить продвижение Западной группы, слившейся с Пен­зенской группой Чечека, а затем совместно с ней занять Ека­теринбург.
   15 июля 1918 г. в городе Челябинске произошло второе совещание чехо-словацкого командования с белогвардейски­ми правительствами, образовавшимися на оккупированной чехо-словаками территории. На этом совещании было дос­тигнуто соглашение о совместных военных действиях сил этих правительств с чехо-словаками.
   Пензенская группа Чечека, заняв Самару, в течение июня частью своих сил наступала на Уфу, собирая по дороге вок­руг себя белогвардейские силы, и теснила отряд т. Блохина, выдвинутый из Уфы. 5 июля отряды Чечека занимают Уфу,
   от Байкальского озера и в Восточной России. Нокс получал назна­чение начальника тыла, действующего по указаниям ген. Жанена и должен был заняться подготовкой обмундирования и снаряжения для армии на 100 000--200 000 чел. В ведении Нокса должно было быть формирование и обучение Белой русской армии. Таким обра­зом, не до начала интервенции, а после ее начала и после разграни­чения функций между различными державами начал обрисовываться оперативный план интервенции в Сибири. Он сводился в крупных чертах к следующему. В Европе Антанта ставила своей целью пер­воначально обеспечить свои сообщения с севером России путем занятия в качестве опорных пунктов Мурманска и Архангельска; в дальнейшем, опираясь на эти пункты и за завесой союзников, над­лежало приступить к формированию Белой русской северной ар­мии и стремиться к соединению с чехо-словацкими силами на ли­нии р. Волги. В Азии роль объединенного начала для всех сил кон­
   75
   а 3 июля у ст. Миняр соединяются с челябинскими частями чехо-словаков. Выполнив первоначальную задачу по захва­ту Сибирской железнодорожной магистрали, чехо-словаки продолжали операции по захвату всего Уральского района, наступая главными силами на Екатеринбург, менее значи­тельными -- на юг, в сторону Троицка и Оренбурга. Этими действиями занимался исходный плацдарм для осуществле­ния того плана интервенции, о котором мы говорили выше.
   Выступление чехо-словацкого корпуса застигло Совет­скую Россию в момент только что начавшего процессасозда- ния ее вооруженных сил. Наличные же силы были задейство­ваны на Донском фронте и на демаркационной линии с авст- ро-германцами. Поэтому выделение новых сил для борьбы с чехо-словаками являлось весьма затруднительным.
   Кроме того, быстрому территориальному распростране­нию чехо-словацкого продвижения на Урале способствовал целый ряд условий. Социальной особенностью уральского пролетариата по сравнению с пролетариатом Петроградской и Центрально-промышленной областей являлось, как мы уже отмечали, крепкая его связь с землей. Поэтому колебания крестьянства находили свое отражение и в настроениях про­летариата. Передовой отряд пролетариата, классово наибо­лее оформившийся и находившийся под идейным и органи­зационным руководством партии коммунистов, был ослаб­
   трреволюции возлагалось на чехо-словацкий корпус. Последний вместе с русскими контрреволюционными частями должен был стре­миться к соединению с десантом союзников в Архангельске, а на юге войти в связь с вооруженными силами южной контрреволю­ции.
   Выполнение первой части плана, т. е. соединение сил, действую­щих на севере от Архангельска и на востоке со стороны Сибири, дол­жно было осуществиться не позднее наступления зимы 1918/19 г.
   Характерно, что авторы этого плана, главную роль в создании которого сыграл французский Генеральный штаб, считали, что глав­ный удар должен наноситься со стороны Архангельска. Чтобы понять мотивы предпочтения Архангельску, следует иметь в виду, что активностью в этом районе французский Генеральный штаб предполагал упредить и обезвредить возможный активный маневр германцев из Финляндии в сторону Мурманска и мурманского по­бережья.
   76
   лен выделением значительных кадров для борьбы на фрон­тах. Среди оставшегося рабочего населения даже крупных заводских районов, разбавленного недавними выходцами из крестьянской среды, не успевшими еще проникнуться клас­совым самосознанием эпохи диктатуры пролетариата, про­должало сказываться влияние меньшевиков и эсеров.
   Приближение чехо-словаков послужило поводом для ряда волнений и восстаний, подготовленных меньшевика­ми и эсерами.
   Так, 13 июня 1918 г. вспыхнуло восстание рабочих Верх- не-Невьянского и Рудянского заводов. Произошло восста­ние в Тюмени. Во время наступления чехо-словаков на Кыш- тым рабочие Полевского и Северского заводов арестовали свои советы. Восстания произошли также на Кусинском, Бот­кинском, Ижевском и других заводах. В силу перечислен­ных обстоятельств Урал при многочисленности своего ра­бочего населения и природных условий, чрезвычайно спо­собствующих как организации регулярной обороны, так и партизанской войне, не смог, однако, явиться пролетарской крепостью, способной задержать волну белогвардейского на­шествия. Внутреннее состояние Урала и отсутствие центра­лизованной организации управления имели свое отражение и в военной плоскости.
   Армия составлялась из совокупности отрядов и отряди- ков, иногда числом 13 и более, при численности некото­рых дружин не свыше 1--2 десятков человек. Так, 1 июня 1918 г. на позициях под Миасом находилось 13 таких отря­дов, общая численность которых не превосходила 1105 шты­ков, 22 сабель при 9 пулеметах. Несмотря на то что кадры многих из этих отрядов состояли из вполне сознательных и самоотверженных рабочих, но к бою с регулярными час­тями по своему полнейшему незнанию военного дела они оказывались совершенно неподготовленными. Примерно такой же характер имели и красные вооруженные силы Сибири. Бывший командующий Уральско-Сибирским фрон­том т. Берзин в своих воспоминаниях (Этапы в строитель­стве Красной армии, 1920) дает нам общую цифру этих сил, основная масса которых в июне 1918 г. находилась в районе Екатеринбург -- Челябинск, примерно 2500 чел. при 36 пу­леметах и трех взводах артиллерии. Вот в каких тяжелых
   77
   условиях советской власти пришлось закладывать первые основы будущей стройной организации красного Восточ­ного фронта.
   Первым шагом в этом отношении явилось образование Северного урало-сибирского фронта 13 июня 1918 г. (т. Бер- зин). Эта мера была принята своевременно: противник был уже в 35--40 км от Екатеринбурга. Единство командования и его энергичная организационная работа в тылу и на фрон­те дали свои результаты: противника на лишних 172 месяца удалось задержать под Екатеринбургом. Попутно была по­ведена широкая политическая кампания среди местного на­селения. Многочисленные агитаторы направились в крупней­шие заводские центры. Печатный станок явился мощным со­юзником командования1. Удалось внести начало правильного военного управления и организации в части сибирских фор­мирований, отступивших из-под Омска к Тюмени.
   Однако Северный урало-сибирский фронт просуществовал только одни сутки. Возникновение его в порядке инициативы мест во времени совпало с распоряжением центра об органи­зации единого управления красным Восточным фронтом, во главе которого со званием главкома был поставлен Муравь­ев, уже стоявший однажды во главе советских войск на Укра­ине. К моменту своего преобразования в 3-ю армию Север­ный урало-сибирский фронт обеспечивал: Екатеринбург -- Челябинское направление силами в 1800 штыков, 11 пулеме­тов, 3 орудия, 30 сабель и 3 броневика. На Шадринском на­правлении он располагал силами в 1382 штыка, 28 пулеме­тов, 10 сабель и 1 броневик. В районе Тюмени (Омское на­правление) числилось 1400 штыков, 21 пулемет, 107 сабель. Резервом этих сил могли явиться 2000 невооруженных рабо-
   Ю размахе политико-агитационной работы, достигнутом в кратчайший срок, свидетельствуют следующие цифры: обычный тираж "Уральского рабочего", органа Уральского областного ко­митета большевиков, 5000 экземпляров; месяц спустя, т. е. в на­чале июля 1918 г., его тираж утроился (15 000). С 10 по 28 июня распространено 28 248 брошюр и 2 688 000 воззваний. С 25 июня по 3 июля распространено 23 025 книг и брошюр и 217 650 разных воззваний. С 3 по 9 июля распространено 21 779 книг и брошюр и 168 000 воззваний.
   78
   чих в Тюмени. Общий резерв командования не превышал 380 штыков, 150 сабель и 2 батарей1.
   К этому времени наметилось образование четырех крас­ных армий: 1-й -- на Симбирском, Сызранском и Самарском направлениях (в районе Симбирск -- Сызрань -- Самара -- Пенза), 2-й -- на Оренбургско-Уфимском фронте, 3-й -- на Челябинско-Екатеринбургском направлении (Пермь -- Ека­теринбург -- Челябинск) и Особой армии на Саратовско- Уральском направлении (в районе Саратов -- Урбах). Штаб фронта расположился в Казани.
   Первый период кампании на Восточном фронте явился для красных организационным периодом собирания сил. Выступление чехо-словацского корпуса в интересах держав Антанты и местной контрреволюции позволило врагам со­ветской власти отторгнуть от Советской России огромную территорию Поволжья, Урала, Сибири и Дальнего Востока; оно способствовало созданию на этой территории белогвар­дейских армий и прекратило доставку продовольствия для голодавших центральных губерний. Захватив инициативу действий в свои руки, чехо-словаки поставили в тяжелое положение советское правительство. Это положение дела­лось особенно трудным в связи с внутренними событиями в виде восстания левых эсеров в Москве и начавшейся интер­венции на севере России.
   Восстание правых эсеров в Ярославле и других городах было организовано представителями Антанты и руководи­телями русской контрреволюции. Кроме политического зна­чения, о котором мы говорили ранее, оно имело целью объе­динить действия интервентов на севере и чехо-словаков на востоке с внутренним антисоветским фронтом. Мятеж был поднят правыми эсерами в ночь со 2 на 3 июля 1918 г., опи­раясь на тайные офицерские организации, созданные Б. Са­винковым на деньги, отпущенные французской военной мис­сией. Начальник этой миссии ген. Лаверн настоял на ускоре­нии начала мятежа. Менее значительные выступления
   1Эти цифры весьма показательны для суждения о действитель­ном военном масштабе событий в начале Гражданской войны и о ко­лоссальных достижениях советской власти в отношении строитель­ства вооруженных сил.
   79
   произошли в Рыбинске и Муроме, но были быстро подавле­ны местными советскими силами. Ликвидация ярославского мятежа, протекавшего в крайне упорной борьбе, затянулась на две недели и потребовала присылки подкреплений из Москвы.
   Восстание левых эсеров в Москве имело целью сорвать Брест-Литовский мир с Германией. Началом его можно счи­тать убийство 5 июля 1918 г. германского посла графа Мирба- ха, за которым последовало 6 июля вооруженное выступле­ние левых эсеров в Москве, окончательно подавленное 8 июля. Эти восстания, несмотря на свою кратковременность, также отразились на только что возникавшем красном Восточном фронте.
   Главнокомандующий этим фронтом Муравьев, левый эсер, отдал приказание своим войскам двинуться на Москву -- на помощь левым эсерам1.
   Выступление чехо-словаков отразилось и на положении в оренбургских и уральских степях. Среди оренбургских ка­заков начало вновь развиваться притихшее за зиму повстан­ческое движение.
   Этим обстоятельством воспользовался Дутов и с отря­дом в 600 бойцов с 5 пулеметами вышел из тургайских сте­пей и двинулся на Оренбург, который и занял 3 июля. Про­изведя реорганизацию своих сил, Дутов начал действовать от Оренбурга по направлениям на Актюбинск, к Верхне- уральску и на Орск.
   !Муравьев вступил в фактическое командование Восточным фронтом 18 июня 1918 г. Его деятельность на фронте была очень кратковременна. Ему удалось 19 июня, лично командуя небольшим отрядом, отбить обратно у чехо-словаков Сызрань и провести ряд организационных мероприятий: наметить образование четырех ар­мий, отдать приказ о сведении разнотипных организаций в армиях в штатные однотипные единицы (полки, батареи, эскадроны). Пос­ле ликвидации мятежа левых эсеров в Москве Муравьев 9 июля в своем приказе призывал войска к исполнению революционного долга, но в то же время сам бежал в Симбирск, где объявил о войну Германии, потребовал поддержки местного совета и приказал вой­скам своего фронта перестроить фронт на запад и двигаться на Москву. Поддержки Муравьев не нашел и вынужден был застре­литься.
   80
   Красные отряды, оказавшиеся в гуще этого движения, вынуждены были очистить Оренбургский край, причем от­ряды Блюхера и Каширина отошли на Верхнеуральск, ор- ские отряды ушли на Орск, а туркестанские отряды возвра­щались в Туркестан через Актюбинск.
   Екатеринбург в сложившейся стратегической обстановке к середине июня в районе Урала и Волги при группировке чехо-словаков в районе Пензы, Челябинска и Омска имел огромное значение. Для чехов он важен был как находящий­ся на их фланге и угрожавший их сообщениям при наступле­нии к Волге; для Советской России он представлял значение как крупный промышленный и рабочий центр, соединенный, к тому же, кратчайшей железнодорожной линией через Вят­ку, Вологду и Пермь с Петроградом.
   Северо-Западная группа чехо-словаков вела наступление вдоль железной дороги Омск -- Тюмень -- Екатеринбург. Здесь ее успешно сдерживала входившая в состав 3-й армии так называемая 1-я Сибирская армия т. Эйдемана. Армия Эйдемана состояла из малочисленных отрядов, еще не све­денных в полки, и не превосходила 3000--4000 бойцов, но ее основное ядро состояло из пермских, тюменских и ом­ских рабочих.
   Эта армия оказывала чехам упорное сопротивление, отсту­пая от одного рубежа к другому. На линии р. Нишма (восточ­нее Тюмени) она имела несколько удачных для себя боев.
   Данная группа красных далеко вдавалась в общий фронт белых, занимая также Камышловский район и грозя, таким образом, флангу чехов, развивавших одновременно наступ­ление и от Челябинска на Екатеринбург. Челябинская группа чехо-словаков по соединении с Пензенской группой и русски­ми белогвардейцами достигала численности до 13 000 бойцов. Ею командовал Войцеховский. Наступление последнего раз­вивалось более успешно. 25 июля 1918 г. чехо-словаки взяли Екатеринбург со стороны Челябинска. Только тогда группа Эйдемана, переименованная в 1-ю Сибирскую дивизию, в свя­зи с общим отходом 3-й красной армии отошла на Алапаевск.
   В дальнейшем до конца первой половины октября на Ура­ле продолжалась борьба в районе Екатеринбурга и перева­лов Среднего Урала; красные стремились обратным заняти­ем Екатеринбурга отвлечь силы чехо-словаков с Поволжья,
   81
   а последние, наоборот, пытались расширить пределы захва­ченного района. Эти взаимные цели притянули в район Ека­теринбурга значительные силы обеих сторон.
   На фоне этих событий на Восточном фронте обе стороны продолжали развертывать свои силы: внутренние контрре­волюционеры и чехо-словаки -- путем местных мобилиза­ций, советское командование -- путем местных формирова­ний и стягивания значительных подкреплений, в том числе первых регулярных формирований Красной Армии из раз­личных мест страны.
   К половине июля 1918 г. общая численность красного Восточного фронта достигала уже 40 000--45 000 человек, растянутых на фронте 2000 км. Эти силы постепенно пере­ходили от случайной организации к началам правильной вой­сковой организации, причем впереди в этом отношении шла 1-я красная армия, действовавшая на Симбирском направле­нии и находившаяся под командованием т. М. Н. Тухачев­ского. Наибольшей боеспособностью отличалась 3-я крас­ная армия на Пермско-Екатеринбургском направлении, состо­явшая под командованием т. Берзина. Она состояла, главным образом, из рабочих местных заводов -- высокосознательно­го элемента, нуждавшегося только в военной выучке.
   Наступательный почин по-прежнему оставался в руках противника. К 25 июля он занимал уже целиком Самарскую, Уфимскую и Екатеринбургскую губернии, овладел Симбир­ском и в некоторых местах выходил уже на р. Каму1.
   1 Главнокомандующим вооруженными силами белых на Восточ­ном фронте в первоначальный период кампании на нем был ген. Болдырев. Чехо-словаки временно подчинялись ему в оператив­ном отношении до прибытия ген. Жанена. Ген. Болдырев в своих воспоминаниях (Директория, Колчак, интервенты.-- Сибкрайиз- дат, 1925) указывал причины, побудившие его остановиться на Се­верном операционном направлении. Их можно свести к следую­щим основным положениям:
   1. Сепаратизм белых южан был слишком заметен; при этих ус­ловиях задача выхода на фронт Саратов -- Царицын, что повлекло бы за собой установление оперативного взаимодействия между во­сточными и южными белыми армиями, являлась непосильной для одной "народной армии" Комуча;
   2. Северное белое правительство приветствовало Уфимскую ди-
   82
   Новое командование красным Восточным фронтом в лице т. Вацетиса первой задачей своей поставило приостановить продвижение противника, что и было достигнуто на некото­рых направлениях.
   Своей второй целью т. Вацетис ставил упорядочение орга­низации войск и, наконец, стремился создать себе стратеги­ческий резерв. Кроме того, озабочиваясь прикрытием важ­ного Казанского направления, совершенно доступного для противника, командвост приступил к сосредоточению на этом направлении частей, из которых должна была образоваться 5-я армия. Численность ее предполагалось довести до 3500-- 4000 штыков, 350--400 сабель, 3--4 легких и 2 тяжелых ба­тарей. Основным ядром этой армии должны были явиться латышские части.
   28 июля 1918 г. т. Вацетис разработал план встречного наступления, сущность которого сводилась к захвату в кле­щи сил противника, действовавших на фронте Симбирск -- Сызрань, двойным ударом по левому берегу Волги: с севе­ра -- со стороны Чистополя на Симбирск и с юга -- со сто­роны Урбаха на Самару. Выполнение этой задачи возлага­лось на три армии (1, 5-ю и 4-ю), тогда как остальные две (2-я и 3-я) должны были наносить вспомогательные удары на Уфу и Екатеринбург.
   Смелый по замыслу план Вацетиса требовал широкой ма­невренности от подчиненных ему войск, к чему они еще не были способны; кроме того, одна из армий (а именно 5-я),
   ректорию как всероссийскую власть и приглашало установить опе­ративную связь с его силами. В военно-экономическом отношении выбор северного направления открывал путь на Котлас, где имелись некоторые запасы. Далее по Двине устанавливалась связь с Архан­гельском, являвшимся богатым источником боевого снабжения;
   3. Пермское направление по времени скорее можно было уси­лить сибирскими формированиями и чеxo-cлoвaцкими эшелонами, подходившими из Сибири. Болдырев не указывал, что Северное на­правление представлялось более желательным и для чехов, и для военных представителей держав Антанты. Нетрудно видеть из объяс­нений Болдырева, что вопрос о всероссийском первенстве не менее интересовал Уфимскую директорию, чем правительство южной контр­революции. Политическому местничеству были принесены в жерт­ву жизненные интересы южных и восточных белых армий.
   83
   предназначенных для нанесения главного удара, только еще начинала сосредоточиваться. Тем не менее наступление было начато в первых числах августа. Но развития своего в доста­точной мере оно не получило из-за неготовности армий к ши­роким и согласованным маневренным действиям и малого ко­личества сил, которое удалось выделить для этой операции.
   Наступление начали только 2-я и 3-я армии. 2-я армия отрядом в 1000 штыков пыталась наступать на Бугульму, но это наступление было ликвидировано противником уже
   5 августа. 3-я армия действовала более решительно и ус­пешно; она, нанося удар с севера из района Нижний Тагил, почти достигла Екатеринбурга, но неустойчивость одной из ее дивизий вынудила и ее начать отход. Во всяком случае, наступление 3-й армии имело известные стратегические ре­зультаты -- оно принудило противника стянуть на это на­правление значительные резервы.
   В свою очередь, противник организовал нападение на Казань отрядом в 2000 чел. при 4 орудиях и 6 вооруженных пароходах.
   Силы противника двинулись на Казань от Симбирска частью сухим путем, частью по Волге. В течение пяти дней (с 1 по 5 августа) они вели бои на подступах к Казани, причем энергичное сопротивление им оказали лишь не­сколько латышских рот во главе с командвостом Вацети- сом, остававшимся в Казани до последней минуты. Однако
   6 августа 1918 г. противник ворвался в город, где в течение целого дня шел упорный бой нескольких рот 5-го латыш­ского полка под руководством командвоста И. И. Вацети- са. Интернациональный сербский батальон, занимавший Казанский кремль, перешел на сторону противника. По­здно вечером т. Вацетис с кучкой своих стрелков пешком покинул город.
   Захват противником Казани имел не столько стратегиче­ские, сколько экономические последствия. В Казани был за­хвачен золотой запас РСФСР в количестве 651 72 млн руб­лей золотом и, кроме того, 110 млн кредитными билетами. Этот запас переходил затем преемственно к Уфимской ди­ректории, колчаковскому правительству и лишь при завер­шении Гражданской войны частично вернулся обратно в руки советского правительства.
   84
   После захвата противником г. Казани на Восточном фрон­те создалось следующее соотношение сил. На Волге, от Ка­зани и до Самары включительно, развернулась Поволжская армия противника под командой полковника Чечека чис­ленностью 14 000--16 000 штыков при 90--120 орудиях и 1--1,5 кавалерийского полка. Армия располагала флоти­лией в 16--20 вооруженных пароходов. Южнее ее, в Орен­бургской и Уральской областях, действовали силы орен­бургских и уральских казаков, которые можно примерно ис­числить в 10 000--15 000 сабель при 30--40 орудиях. Севернее Поволжской армии на Екатеринбургско-Пермском направлении развернулась Екатеринбургская армия против­ника под командованием полковника Войцеховского; ее силы достигали 22 000--26 500 штыков и сабель, при 45--60 ору­диях, считая в том числе и около 4000 повстанцев Ижевско- воткинского района. Таким образом, всего на Восточном фрон­те противник располагал от 40 000 до 57 500 штыков и сабель при 165--220 орудиях1 (схема 2). Этим силам командова­ние красным Восточным фронтом могло противопоставить следующие свои армии:
   На Самарском и Саратовском направлениях -- 4-ю крас­ную армию (Хвесин) численностью в 22 632 штыка, 4 эскад­рона, 58 полевых и 6 тяжелых орудий. В задачу этой армии входило овладение Самарой, причем ей приходилось иметь дело с активными группами противника, наступавшими от Вольска на Балашов и от Уральска на Саратов.
   На Симбирском направлении -- 1-ю красную армию (Ту­хачевский) в количестве 6818 штыков, 682 сабель и 50 ору­дий. В задачу этой армии входило воспрепятствование про­тивнику пользоваться Волгой как рокадным путем, для чего она должна была в кратчайший срок овладеть Симбирском.
   1 В глубоком тылу за этими силами на пространстве между озе­ром Байкалом и Великим океаном имелось до 100 000 японских, американских, английских, сербских и прочих войск, с которыми местное население вело упорную партизанскую войну. Эти войска находились под командой японского ген. Отани. Однако японская дивизия ген. Оба, занимавшая Забайкалье, не подчинялась Отани, а получала директивы непосредственно из Токио (см. книгу ген. Рукероля).
   85
   В районе Казани находились 5-я армия (Славен) в двух группах на правом и левом берегах Волги общей числен­ностью в 8425 штыков, 540 сабель, при 37 легких и 6 тяже­лых орудиях и 2-я армия (Азин), подтянутая к Казани ко- мандвостом т. Вацетисом и действовавшая со стороны Орска; ее численность определялась в 2500 штыков, 600 са­бель, 12 легких и 2 тяжелых орудия. Фронтовой резерв чис­ленностью в 1230 штыков, 100 сабель, при 6 орудиях со­средоточивался на ст. Шидраны. Ближайшей задачей крас­ного командования в Казанском районе являлось овладение Казанью силами 2-й армии, левобережной группы 5-й ар­мии и малочисленной и слабой красной Волжской военной флотилии.
   На Пермском направлении действовала 3-я красная армия (Берзин) численностью в 18 119 штыков, 1416 сабель и 43 ору­дия. Эти силы были разбросаны на пространстве 900 км, тог­да как численно слабейшая армия Войцеховского разверну­лась на вчетверо меньшем фронте и действовала по внут­ренним операционным линиям, чем и объясняются ее предшествующие успехи.
   Кроме того, вне связи с этими силами фронта, но против белых действовала от Ташкента на Оренбург и Орск еще красная Туркестанская армия (Зиновьев) численностью в 6000--7000 штыков и 1000--1500 сабель. В конце сентября 1919 г. она подходила к району Орска.
   Общая численность войск красного Восточного фронта, не считая Туркестанской армии, достигала 58 486 штыков, 3238 сабель при 200 легких и 14 тяжелых орудиях. Вместе с Туркестанской армией численность доходила до 64 000-- 65 000 штыков и 4000--5000 сабель. Таким образом, чис­ленное превосходство над противником было очень незна­чительно. Кроме того, на внутреннем состоянии фронта весь­ма отрицательно сказывалось отсутствие правильной организации, к проведению которой было только еще при- ступлено. Так, пехота 5-й армии состояла из 47 единиц, не­посредственно управлявшихся штабом армии, несмотря на наличие в той же армии до 40 мелких штабов. В методах управления армией господствовал коллективизм, доведен­ный до крайности. Для выполнения той или иной перегруп­пировки собирался военный совет, который постановлял свое
   86
   решение большинством голосов. Понятно, почему военные действия развивались с чрезвычайной медленностью, а меж­ду тем под Казанью противник оказался в очень трудном по­ложении. Здесь его силы, не превышающие 2000--2500 чел., занимали дугообразный фронт протяжением 100--120 км и охватывались почти впятеро превосходными силами 2-й и 5-й армий. Командарм 2-й Азин неоднократно пытался взять Ка­зань штурмом, но его попытки удерживались командармом 5-й Славеном, объединявшим действия обеих армий, из-за неготовности его армии и из-за малой боеспособности пехо­ты 5-й армии, возлагавшей все надежды на артиллерийский огонь. Поэтому боевые действия по обратному овладению Казанью затянулись на целый месяц.
   В течение этого времени Казанская группа белых неудач­но пыталась овладеть железнодорожным мостом у Свияж- ска через Волгу. Чечек пытался поддержать Казанскую группу белых, направив от Симбирска на пароходах отряд Каппеля в составе 2340 штыков и сабель при 14 орудиях. Этот отряд 27 августа 1918 г. атаковал правобережную груп­пу 5-й армии под Свияжском, но был наголову разбит кон­тратакой латышских стрелков, и уже 28 августа остатки отряда Каппеля отхлынули к югу от Тетюш, где и рассея­лись. Разгром отряда Каппеля был предпосылкой обратного взятия Казани, которая пала 9 сентября под ударами 2-й ар­мии. Таким образом, единственным и невыгодным для про­тивника результатом похода Каппеля было ослабление Си­бирской группы противника, что облегчило для 1-й крас­ной армии выполнение ее задач; Симбирск был занят ею с боем 12 сентября. Падение Казани и Симбирска было бо­гато стратегическими результатами. Оно означало оттес­нение противника с рубежа средней Волги. Действитель­но, уже 13 сентября противник очистил Вольск. В даль­нейшем 1-я красная армия перенесла центр тяжести приложения своих усилий на Самарское направление (см. приложение, схема II).
   В войсках противника, особенно мобилизованной "на­родной" армии, начиналось сильное разложение; ее части быстро очищали фронт перед 5-й и 1-й красными армиями. Симбирская группа противника, продержавшись на левом берегу Волги до 29 сентября, также быстро начала отход
   87
   на восток. Успехи красных под Казанью и Симбирском раз­растались до размеров стратегического прорыва фронта про­тивника. 4 октября возмутившиеся в Ставрополе (Самарс­ком) чехо-словаки покинули Ставрополь и по железной до­роге направились на Уфу. 4 октября части "народной" армии оставили Сызрань, причем разложение в них распространи­лось и на офицерские части 1 (схема 2).
   Тяжелое положение на фронтах, а также нарастающая активность контрреволюционных сил заставили партию уже к середине лета 1918 г. начать переходить на военное поло­жение. Первые мобилизации рабочих, родившихся в 1896 и 1897 гг., прошли в Москве и Петрограде блестяще. Пути- ловцы, призванные в Красную Армию (свыше 300 чел.), со­брались на заводе, выстроились в ряды и с пением Интерна­ционала в сопровождении 200 000 рабочих отправились к сборному пункту.
   Петроград послал на чехословацкий фронт через Моск­ву не менее 300 виднейших работников-коммунистов. Оче­редная мобилизация 1893, 1894 и 1895 гг. проходила удачно не только в столицах: в Костроме 14 августа состоялось со­единенное заседание совета и всех рабочих и красноар­мейских организаций. Была принята резолюция, в которой говорилось о необходимости проведения всеобщей мобили­зации рабочих Костромы и бедняков деревни. В Твери мест­ная организация коммунистов отправляла на фронт (сооб­щение от 16 августа) пятую часть своих членов. На Урале некоторые заводы, например Надеждинский, послали на фронт всех коммунистов.
   Профессиональные союзы в это время формировали еще только продовольственные отряды, которые имели и нема­лое военное значение. В Петрограде на 20 августа 1918 г. Центральная продовольственная управа зарегистрировала 3300 человек, записавшихся в продотряды: особенно успеш­но действовали союзы металлистов, писчебумажников и де- ревообработчиков.
   Развивалось всеобщее военное обучение трудящихся: в Москве им было охвачено 45 000 чел., а в Петрограде в
   1 Сибирская армия белых в это время заканчивала еще свое фор­мирование и находилась в глубоком тылу.
   88
   Схема 1
   0x01 graphic
   конце августа собирались довести число обучающихся до 90 000. Таким образом, создавался резерв для будущих мобилизаций. Кроме этого, особо происходило военное обучение коммунистов.
   Документы того времени так отражали влияние партийных мобилизаций на фронте: красноармеец с Казанского фронта писал, что "с приездом больших партий коммунистов-органи­заторов мы решили взять инициативу в свои руки -- от оборо­ны перейти к наступлению". Тов. Лашевич сообщал с Ураль­ского фронта, что там много было упущено, но "теперь Урала не узнаешь. Питерцы совершили колоссальную работу".
   89
   Когда пришли первые известия о крупной победе под Ка­занью, то общий тон партийных и советских газет был таков, что "взамен ушедших на фронт надо немедленно создавать новые кадры". 14 сентября т. Ем. Ярославский писал: "по­чти отовсюду мы слышим, что в этом возрождении нашей Красной Армии сыграла большую, исключительную роль партия коммунистов, пославшая лучшие свои силы в армию на фронт. Они оживили, оздоровили весь организм Красной Армии, дали бессмертные образцы стойкости и революци­онной дисциплины".
   Однако успехи красного оружия на средней Волге в силу пространственности театра не оказывали особого влияния на ход дел в бассейне верхней Камы. Там наоборот противник, опираясь на охваченный упорным восстанием Ижевско-Вот- кинский район, насчитывающий 5500 вооруженных бойцов и связывавший оперативную свободу 2-й красной армии, про­должал накапливать свои силы на Пермском направлении, сосредоточив в треугольнике Верхотурье -- Сарапуль -- Ека­теринбург до 31 510 штыков и сабель при 68 орудиях. Эти силы стремились обойти левый фланг 3-й красной армии, дей­ствовавшей на Пермском направлении, со стороны Верхоту­рья. Однако трудные местные условия театра в связи и с ак­тивной обороной 3-й армии обусловливали крайне медлен­ное развитие операций противника в этом направлении. Положение этого участка красного фронта более упрочилось, когда в начале ноября 2-й армии удалось сломить сопротив­ление противника в Ижевско-Воткинском районе и значитель­но продвинуться вперед. Значение успеха 2-й армии заключа­лось в том, что ею был срезан наиболее упорно державшийся выступ фронта противника.
   Тем временем 1-я и 4-я красные армии Восточного фрон­та, развивая одержанный успех, овладели 7 октября Сама­рой. В дальнейшем, перенеся свои операции на левый берег Волги, 5-я и 1-я красные армии широким фронтом развива­ли дальнейшее наступление, выйдя к 25 октября на линию Бугульма -- Мензелинск, и оказались на уступе вперед по отношению к 3-й армии. Это наступление проходило под зна­ком продолжающегося разложения в рядах противника, при­чем развал особенно был заметен в его тылу, где мобилиза­ции проходили неудачно и большинство мобилизованных
   90
   разбегалось. Обстановка на Восточном фронте начинала ри­соваться определенно благоприятной в глазах тогдашнего главного советского командования, и оно не считало пока нужным, учитывая обстановку на других фронтах, усиливать Восточный фронт.
   История возникновения Северного фронта Гражданской войны берет свое начало от так называемого Мурманского соглашения местной советской власти с военным командо­ванием Антанты (схема 3).
   В Мурманск прибыл чрезвычайный комиссар советского правительства Нацаренус для устранения взаимных недора­зумений. Он требовал официального признания советской власти. Последняя обязывалась обеспечить красными войс­ками Мурманскую железную дорогу от покушений белофи- нов. Это предложение казалось выгодным Антанте, так как ее силы на Мурманском побережье в это время состояли из батальона английских моряков (400--500 чел.) и небольшо­го сербского отряда. Переговоры о дальнейшей высадке со­юзных войск шли между местным советом и англо-француз­ским командованием, но договор еще не был подписан. На­дежды на прибытие чехо-словацкого корпуса из глубины России у союзного командования отпали, так как этот кор­пус 25 и 26 мая с оружием в руках выступил против совет­ской власти. В таком положении представители союзного командования, не имея прямой связи со своими посольства­ми, пребывавшими в Вологде, сами взяли на себя обязанно­сти дипломатов. Они телеграфировали своим правитель­ствам о безусловной желательности скорейшего признания ими советской власти. Таковы были первые результаты пере­говоров Нацаренуса и Мурманского совета с союзниками, при­чем последний первоначально не уклонялся от выполнения указаний Московского центра.
   Однако союзники постепенно увеличивали количество сво­их военных судов на Мурманском побережье и своих сил в рай­оне Мурманска. Находившийся в Мурманске с 25 мая англий­ский генерал Пуль при помощи прибывавших подкреплений постепенно подготовил базу будущего вторжения, производя рекогносцировку Мурманского побережья и заняв Соловец­кие острова. При таком положении дел поручение Нацарену- са не могло увенчаться успехом, и советское правительство
   91
   Схема 1
   0x01 graphic
   потребовало прекращения переговоров между Мурманским со­ветом и союзным командованием. Часть членов совета во гла­ве со своим председателем Юрьевым не выполнила этого тре­бования, они самовольно прекратили связь с Москвой, объя­вив независимость Мурманского района, заключив 8 июля 1918 г. соответствующий договор с Антантой. Но и тогда воп­рос о начале интервенции не стоял еще так остро. Антанте
   92
   необходимо было выиграть время для благополучного воз­вращения ее послов из Вологды в сферу ее военного влия­ния. Измена части Мурманского совета развязала руки ге­нералу Пулю, и он приступил к постепенной оккупации Мур­манского побережья. Несмотря на протест советского правительства, 17 июля союзники окончательно договори­лись с Мурманским советом, причем в основу договора было положено соглашение о совместных действиях против дер­жав германской коалиции при сохранении автономии рус­ского военного командования и суверенитета Мурманского совета во внутренних делах области. Это соглашение было опротестовано конференцией советов Северной области, но ничего иного фактически нельзя было предпринять, так как со 2 по 12 июля ген. Пуль успел уже занять Мурманский район, причем конечным южным пунктом проникновения ан­глийских отрядов явилась ст. Сороки, где они входили уже в соприкосновение с отрядами Красной Армии. К концу июля общая численность сил, находившихся под командованием ген. Пуля, доходила уже до 8000 чел.
   Силы, которыми в то время располагало советское коман­дование на севере, не превышали 4000 чел., раскинутых на огромном пространстве; наиболее значительный гарнизон в Архангельске состоял из 600 чел. Медленность действий противника позволила красному командованию заблаговре­менно принять меры к вывозу ценного военного имущества по р. Сев. Двине на Котлас.
   2 августа 1918 г. английский десант при содействии бело­гвардейского восстания занял Архангельск. После этого Ан­танта в несколько приемов высадила в Мурманске 10 334 чел. и в Архангельске -- 13 182 чел., причем сил русских бело­гвардейцев хватило едва на образование двух небольших отрядов.
   Образовавшееся в Архангельске эсеровское "прави­тельство Северной области", во главе которого стоял Чайковский (быв. народоволец), несмотря на свой контр­революционный и соглашательский характер, не удовлет­ворило союзников, для которых оно все-таки было слиш­ком левым. Невзирая на свои заявления о нежелании вме­шиваться во внутренние дела области, они разогнали это правительство, заменив его своей послушной креатурой
   93
   в лице ген. Миллера и лишь номинально оставив во главе Чайковского.
   Для развития дальнейших действий английское командова­ние располагало двумя операционными направлениями: направ­лением на Вологду -- Москву, совпадавшим с линией желез­ной дороги, и на Котлас -- Вятку, совпадавшим с р. Сев. Дви­ной (до Котласа). Последнее направление являлось весьма трудным в силу местных условий. Тем не менее со времени вступления в командование генерала Айронсайда, сменивше­го ген. Пуля осенью 1918 г., преимущественно это направле­ние привлекло его внимание, поскольку оно вело к соедине­нию с силами белых, наступавшими из Сибири, что, как теперь мы знаем, входило в оперативный план Антанты.
   Действия противника на этом направлении развивались медленно и с небольшими усилиями, будучи, кроме того, очень осторожными. В результате противник к осени 1918 г. про­двинулся в Мурманском крае лишь еще на 40 км к югу от г. Сороки, придавая главное значение Архангельскому райо­ну, причем здесь фронт его проходил через Чекуево на р. Онеге -- станцию Обозерскую -- Средь-Мехреньгскую -- Малый Березничек на р. Ваге -- Тулгас на р. Сев. Двине и через Труфаново на р. Пинеге.
   После продолжительного затишья в ноябре 1918 г. против­ник пытался продвинуться вдоль Архангельской железной до­роги, стремясь овладеть узлом путей у ст. Плесецкое, а так­же продвинуться от Шенкурска по р. Ваге по направлению к Вельску. Этим маневром противник стремился отрезать крас­ные войска, действовавшие на Архангельском направлении, от их базы, но безуспешно, так как контратаки красных войск по­могли им удержать здесь свое положение.
   Медленность первоначальных действий английского ко- мандования1 позволила советскому командованию собрать
   1 Эта медленность, как мы узнали из книги Рукероля, происте­кала не из субъективных свойств характера ген. Пуля, а в силу несоответствия его сил и средств поставленной ему цели. Соглас­но единодушному мнению военных представителей Антанты в Ар­хангельске, ген. Пулю для развития энергичного наступления не­обходимо было, по крайней мере, еще 5 батальонов. Ни английс­кое, ни французское высшие командования не могли дать их.
   94
   достаточные силы для защиты советского Северного теат­ра. Эти силы вошли в состав 6-й красной армии. Основным кадром 6-й армии являлись отряды питерских рабочих. Эти отряды отличались высокой политической сознательнос­тью, что обеспечивало в дальнейшем крепкую спайку ар­мии. В ноябре 1918 г. силы 6-й армии в Архангельском рай­оне достигали 5477 штыков, 145 пулеметов, 27 орудий. Резерв Архангельского района состоял из 930 штыков и 18 пулеметов.
   В районе Вологды группировались части общей числен­ностью в 336 штыков и 25 пулеметов.
   С момента обнаружившегося наступления противника вверх по Северной Двине и угрозы Котласу (откуда начина­лась железная дорога на Вятку) красным командованием были приняты меры к организации обороны г. Котласа, в котором сосредоточилось около 4336 штыков, 59 пулеметов и 39 орудий, считая в том числе и силы, действовавшие в Печорском крае.
   До конца 1918 г. на Северном фронте бои происходи­ли с переменным успехом, причем в конце декабря нача­лось братание советских войск с англо-французскими. Ко­мандование 6-й армии овладело движением и взяло его под свое руководство, что вызвало частичное разложение войск противника.
   К поздней осени выявилось второстепенное значение Се­верного фронта в общей обстановке Гражданской войны, и операции здесь в дальнейшем приняли исключительно мес­тный характер. В результате, не взирая на захват в начале ав­густа 1918 г. Архангельска и почти одновременное падение
   Обратились к высшей военной инстанции союзников -- маршалу Фошу. Последний считал целесообразным, чтобы США отправи­ли эти пять батальонов из Америки прямо в Архангельск. Однако правительство США отклонило эту просьбу. Таким образом, воп­рос об отправке пяти новых батальонов в Архангельск разросся до международного события. Коалиция Антанты в этом случае раз­деляла судьбу всех коалиций, а пока дипломатические и военные канцелярии Старого и Нового Света обменивались между собой нотами и проявляли соревнование в бюрократизме и волоките, ген. Пуль стоял на месте и ждал.
   95
   Казани, англо-французам все же не удалось осуществить план образования единого Северо-Восточного фронта. Это объясняется не только их медленными и нерешительными действиями, но, главным образом, удачными активными действиями со стороны центральной советской власти, су­мевшей вовремя сосредоточить достаточные для отпора силы на Северном и Восточном фронтах, и успешными дей­ствиями красных войск.
   Первоначальные успехи интервентов далеко не соот­ветствовали поставленным целям. Относительная незна­чительность результатов объясняется отсутствием согла­сованности действий во времени и пространстве, прису­щим всякой коалиции.
   Операции английского десанта опоздали на месяц и раз­вивались крайне медленно. В силу этого восстание на Сред­ней Волге (в Ярославле и других городах) явилось обособ­ленным и было легко подавлено. Оно также не могло быть поддержано и Восточным противосоветским фронтом, по­тому что чехо-словаки вместо быстрого захвата рубежей Волги и Камы два месяца занимались укреплением своего положения на Урале.
   Результатом интервенции и связанного с ней оживле­ния внутренней контрреволюции явился перелом в настро­ениях Советской страны и армии. Впервые все поняли, что страна стоит перед смертельной опасностью. Массовое движение на фронт сознательных пролетариев -- членов профсоюзов и компартии -- облегчает, делает почти без­болезненным переход от красногвардейских отрядов к орга­низованной, централизованной и централизованно руково­димой Красной Армии.
   Первые же события Гражданской войны обнаружили ее интернациональный характер. Германский империализм, Антанта, белый Дон, чехо-словаки, корниловщина -- все это звенья одного и того же огненного кольца, которое уже к середине 1918 г. смыкается вокруг Советской страны. Кро­ме того, эти события обнаруживают и глубоко интернацио­нальный характер Октябрьской революции и ее основных движущих сил.
   Отряды бывших военнопленных: мадьяр, чехов, немцев выступают на защиту советской власти. Немец-пролетарий,
   96
   попавший в качестве военнопленного старой армии в стра­ну революции, храбро сражается с германским империа­лизмом. Растут во всем мире симпатии трудящихся масс к Советской стране. В то время как пушки мирового им­периализма гремят на всех границах зажатой в огненное кольцо Советской России, несравненно более дальнобой­ные лозунги Октябрьской революции начинают потрясать устои старого мира и гремят в самых отдаленных уголках земного шара.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   ЛЕТНЯЯ И ОСЕННЯЯ КАМПАНИИ 1918 г. НА ЮЖНОМ ФРОНТЕ И СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
   Летняя и осенняя кампании 1918 г на Южном фронте, на Северном Кавказе и в Терской области
   I I адвигавшаяся волна герман­
   ской оккупации раздула тлевшие на Дону искры белоказачь-
   его повстанчества в большой пожар. Почти одновременно
   сильные повстанческие группы возникли в районе Александ- рова-Грушевска и Новочеркасска, а на левом берегу Дона начала действовать против ст. Тихорецкой Задонская группа повстанцев, образовавшаяся из тех отрядов, которые отко­лолись от Добровольческой армии при первом ее походе на Кубань зимой 1918 г.
   С приближением германских войск к границам Донс­кой области деятельность этих групп весьма оживилась;
   6 мая 1918 г. восставшие казаки заняли Новочеркасск. 8 мая они совместно с германцами вступили в Ростов, а 11 мая овладели Александровым-Грушевским, обеспечив себе свободное пространство для формирований и использо­вав с этой целью аппарат своего старого территориально­го устройства.
   Донская армия начала быстро увеличиваться в численно­сти. Ее силы с 17 000 организованных бойцов при 21 орудии в мае 1918 г. к середине августа того же года возросли уже
   98
   до 40 000 бойцов при 93 орудиях. Силы же советских войск южной завесы, не считая Царицынского района, не превос­ходили 19 820 штыков и сабель при 38 орудиях. Донцы суме­ли использовать все преимущества создавшегося положения. Их левый фланг и тыл опирались на дружественных герман­цев. Добровольческая армия обеспечивала правый фланг. Все это создавало выгодное стратегическое положение. Числен­ное превосходство и большая подвижность (преобладание конницы в составе армии) давали возможность широко раз­вить наступательные операции.
   В результате в течение лета 1918 г. власть ставленника германского империализма ген. Краснова распространилась на всю территорию Донской области. Дальнейшие цели дон­ского командования, заявлявшего о том, что оно не предпо­лагает организовывать поход на Москву1, и в то же время направлявшего все усилия на формирование возможно боль­шей армии, заключались, в первую очередь, в достижении стратегического обеспечения своих границ. Админи­стративные границы области не представляли для этого вы­годных рубежей, почему "Донской круг" 1 сентября 1918 г. издал "указ" о занятии Донской армией ближайших к грани­це Донского войска стратегических дорожных узлов: Цари­цына, Камышина, Балашова, Поворина, Новохоперска, Ка­лача и Богучар (схема 4).
   Письмо Краснова императору Вильгельму, цитируемое ниже по материалам, опубликованным Таганрогским ис- партом, представляет значительный интерес для истори­ка. Ген. Краснов с циничной откровенностью приглашает на помощь белому Дону своего вчерашнего врага по мировой войне -- императорскую Германию, раболепно соглашаясь
   1 Краснов в письме к императору Вильгельму выдвигал следую­щие основные линии своей внешней "политики": 1) независимый Дон со включением Таганрога, Царицына и Камышина, 2) уплата большевиками по требованию Германии издержек Дону, 3) нейтра­литет Дона в войне между Германией и Антантой и т. д. (Анишев. Очерки истории Гражданской войны 1917--1920 гг., с. 154). Одна­ко в своих зарубежных статьях Краснов утверждал, что основной его целью и тогда было стремление к походу на Москву для восста­новления "единой и неделимой России".
   99
   на политическое и экономическое подчинение последней "вольного Дона".
   "Атаман Зимовой станицы нашей при дворе В. И. В.1 упол­номочен мною просить В. И. В. признать права В. В. Д.2 на самостоятельное существование, а по мере освобождения Кубанского, Астраханского и Терского войска и Северного Кавказа -- право на самостоятельное существование и всей федерации под именем Доно-Кавказского союза. Просить В. И. В. признать границы В. В. Д. прежних географических и этнографических его размерах, помочь разрешению спора между Украиной и В. В. Д. из-за Таганрога и его округа в пользу войска Донского, которое владеет Таганрогским ок­ругом более 500 лет и для которого Таганрогский округ яв­ляется частью Тмутаракани (Тмутаракань -- бывшая область на побережье Азовского моря с городом того же названия, где жили хазары, в XII в. Тмутараканью овладели половцы и с тех пор имя ее исчезает из истории), из которой и стало войско Донское просить В. И. В. содействовать присоедине­нию к войску по стратегическим соображениям городов Ка­мышина и Царицына Саратовской губ. и города Воронежа и ст. Лиски и Поворино, и провести границы войска Донского, как это указано на карте, имеющиеся в Зимовой станице; просить В. И. В. оказать давление на советские власти в Москве и заставить ее своим приказом очистить пределы В. В. Д. и других держав, желающих войти в Доно-Кавказс- кий союз, от разбойничьих отрядов Красной гвардии и дать возможность восстановить нормальные мирные отношения между Москвой и войском Донским. Все убытки населения донской торговли и промышленности, происшедшие от на­шествия большевиков, должны быть возмещены Советской Россией. Просить В. И. В. помочь молодому нашему госу­дарству орудиями, ружьями, боевыми припасами и инженер­ным имуществом и, если признаете это выгодным, устроить в пределах войска Донского орудийные, ружейные, снаряд­ные, патронные заводы. Всевеликое войско Донское и про­чие государства Доно-Кавказского союза не забудут дружес­кой услуги германского народа".
   1 В. И. В. -- ваше императорское величество.
   2 В. В. Д. -- Всевеликое войско Донское.
   100
   Схема 1
   0x01 graphic
   Стремление Донской армии к выполнению этих задач в связи с активностью, проявленной 10-й красной армией, за­нимавшей район Царицына, придало большое оживление осенней кампании 1918 г. на Южном фронте. 10-я красная армия образовалась из отрядов, отошедших в район Цари­цына с Украины и из Донбасса весной 1918 г. Ко времени начала ею активных действий ее численность достигла 39 465 штыков и сабель при 240 орудиях и 13 бронепоез­дах, т. е. больше, чем вдвое превосходила все прочие силы
   101
   южной завесы. Эта мощная группа, располагаясь на под­ступах к Царицыну, занимала фланговое по отношению ко всему Донскому фронту положение.
   В течение лета 1918 г. возглавляемый т. Ворошиловым штаб обороны Царицына, переформированный в августе 1918 г. в военный совет и пополненный прибывшим из Мос­квы т. Сталиным, провел большую организационную рабо- ту1. Штаб обороны придал регулярную организацию тем многочисленным после отвода из Царицына и Донбасса отрядам, которые скопились в Царицыне. Особенное вни­мание было обращено на формирование Красной конницы. Здесь зародились первые крупные конные части из отря­дов, приведенных с собой южными партизанами.
   Сам по себе Царицын с его районом являлся благодаря обилию в нем рабочего населения одним из жизненных ре­волюционных центров юго-востока России. Этим не исчер­пывалось, однако, его значение; в экономическо-военном отношении он был важен для обеих сторон как промыш­ленный центр, а в стратегическом отношении -- как узел железнодорожных, грунтовых и водных путей. Кроме того, благодаря фланговому положению все успехи казаков на северных направлениях без предварительного овладения Царицыном, как показали дальнейшие события, являлись непрочными, а, обладая им, советские войска обеспечива­ли свое господство над Нижней Волгой и связью с Астра­ханью и Северо-Кавказским театром.
   Ввиду отказа командования Добровольческой армии принять участие в совместных операциях против Царицы­
   1 К. Е. Ворошилов в своей работе "Сталин и Красная армия" (Госиздат, 1929, с. 9) по этому поводу писал:
   "Тов. Сталин развивает колоссальную энергию и в самое корот­кое время из чрезвычайного уполномоченного по продовольствию превращается в фактического руководителя всех красных сил Ца­рицынского фронта. Это положение получает оформление в Моск­ве, и на т. Сталина возлагаются задачи "навести порядок, объеди­нить отряды в регулярные части, установить правильное командо­вание, изгнав всех неповинующихся" (из телеграммы РВСР с надписью: "Настоящая телеграмма отправляется по согласованию с Лениным").
   102
   на, командование Донской армии решило обеспечить себя со стороны Царицына лишь заслоном в 12 000 чел.; свой главный удар оно наносило группой в 22 000 чел. на Бала- шов-Камышинском участке и для вспомогательных действий на Богучар-Калачском и Поворинском участках оставляло 12 000 чел. Однако 10-я красная армия расстроила эти пла­ны противника; 22 августа 1918 г. она сама перешла в на­ступление из района Царицына, сбила заслон противника и вышла на линию p. Сал и р. Дон.
   Донскому командованию вместо наступления на север пришлось думать о восстановлении своего положения на Царицынском направлении. Это ему удалось, введя в дело свои резервные формирования в виде так называемой "по­стоянной" армии1, в количестве 15 000 штыков и сабель, со­стоявшей из казаков молодых возрастов. Под влиянием на­ступления этой армии 10-я красная армия к половине сен­тября 1918 г. вынуждена была к частичному отходу на Царицынском направлении, после чего донские силы по­лучили оперативную свободу и на северных направлениях.
   Вместе с тем, развивая вспомогательный удар на Камы- шинском направлении в разрез между 9-й и 10-й красными армиями, донские конные части почти успевают прорваться к Камышину, что вынуждает наше Главное Командование стянуть часть сил с Восточного фронта для обеспечения это­го направления и указать командованию Южным фронтом на важность обратного овладения железной дорогой Бори- соглебск -- Царицын. Таким образом, ценой больших по­терь и усилий Донская армия только в начале декабря дости­гает разрешения части поставленных ей задач. Подрыв ее физических сил отразился и на ее нравственном состоянии: в армии все сильнее начинает развиваться взгляд о беспо­лезности дальнейшей борьбы, что вскоре приводит ее к пол­ному разложению, совпавшему с нарастанием и укреплени­ем сил Южного фронта красных как на Донском, так и Укра­инском участках его.
   Это нарастание и укрепление сил шло по двум линиям. С одной стороны, оно явилось следствием организационной
   1 По некоторым источникам, численность этой армии доходила до 20 000 чел.
   103
   работы внутри самого фронта; с другой -- было вызвано при­сылкой организованных подкреплений центром. Надвигав­шаяся на южные губернии РСФСР волна австро-германской оккупации вела за собой помещика и восстановление старо­го режима, примером чего служила Украина. Это обстоятель­ство чрезвычайно оживило работу по формированию мест­ных отрядов по всей прилегающей к границе оккупированной полосе (в частности, в так называемой нейтральной зоне), установленной Брестским миром между оккупированными германцами областями и РСФСР.
   Крестьянство охотно устремилось в отряды, формируе­мые местными военными властями, и само создавало соб­ственные отряды. Последние имели чисто партизанский ха­рактер. Они сами выдвигали своих начальников и отличались присущим всем местным партизанам качеством: преоблада­нием в их среде местных интересов над общими. В этом и заключалась главная трудность по сведению этих частей в правильные регулярные соединения. Однако Всеукраинско- му ревкому (во главе с Бубновым и Пятаковым)1, взявшему на себя эту задачу, удалось довольно быстро создать из раз­розненных партизанских отрядов два более или менее орга­низованные дивизии. 1-я из них была расположена в север­ных уездах Черниговской губернии, а 2-я -- в северных уез­дах Курской губернии и обладала уже налаженным аппаратом снабжения, санитарной частью и т. д.
   Консолидация красных сил на Южном фронте в значи­тельной мере была облегчена также первыми регулярны­ми формированиями центра в ближайшем тылу фронта, ос­новным костяком которых явились сохранившиеся больше- визированные кадры старой армии (Воронежская дивизия, впитавшая в себя остатки 3-й гвардейской дивизии). Окон­чательное же сплочение фронта явилось в результате пе­реброски вновь сформированных регулярных частей из Мо­сковского района с сильной рабочей прослойкой. Регуля­ризация южной "завесы", осенью 1918 г. переименованной во фронт, происходила не без борьбы, принимавшей мес­тами формы открытых вооруженных выступлений. Плано-
   1 Всеукраинский ревком после занятия Украины австро-герман- цами временно обосновался в Курске.
   104
   Схема 1
   0x01 graphic
   мерность и последовательность борьбы с партизанщиной в связи с созданием крепкого остова будущего фронта из регулярных частей позволила довести эту борьбу до бла­гополучного конца (схема 5).
   Длительный и нерешительный по результатам характер последней операции со стороны Донской армии вызван был недостаточной оценкой Царицынского направления и его зна­чения для судеб всей Донской армии. Учитывая соотношение сил, это направление должно было явиться единственным для первоначальных действий Донской армии, после чего уже можно было приступить к разрешению дальнейших задач.
   При тех ограниченных силах и средствах, которыми рас­полагало советское командование в описываемый период кам­пании, оно не могло задаваться обширными целями, и все его
   105
   усилия должны были свестись к сохранению занимаемого им положения. Активность 10-й красной армии во многом помогла ему в этом.
   Пока происходили все эти события на Южном фронте, боевые действия на Северном Кавказе разрослись до разме­ров значительных операций. На Северном Кавказе образо­вался значительный сгусток советских сил. Это произошло как в силу чрезвычайно острого характера, который там при­няла классовая борьба, так и в силу того обстоятельства, что многочисленные большевистски настроенные остатки раз­валившегося Кавказского фронта старой армии, не имея воз­можности свободно пробраться через белогерманский Дон в Россию, осели на Северном Кавказе. Однако они не были объединены единым военным управлением из-за отсутствия такого же и в административно-политическом отношении, так как на Северном Кавказе в это время существовали три республики: Кубанская, Черноморская и Ставропольская -- каждая по своими циками. Некоторые из советских коман­дующих, как, например, Сорокин, враждовали не только между собой, но и со своими циками. А между тем положе­ние было и без того трудное, так как из-за вопроса о земле обнаружился отход казачьей массы от революции. Первым признаком этого явилось приглашение казаками Таманского полуострова к себе на помощь оккупировавших Крым гер­манцев. Германцы послали им на помощь один пехотный полк, и с этого времени борьба на Таманском полуострове поглотила значительные советские силы. Прочие советские силы главной своей массой под командой Сорокина группи­ровались в треугольнике Азов -- Батайск -- Тихорецкая, имея сильные гарнизоны на ст. Великокняжеской и в г. Ека- теринодаре. Общая их численность со всеми гарнизонами до­стигала 80 000--100 000 бойцов, правда, слабо сколоченных, плохо вооруженных и снаряженных.
   Такова была обстановка на Северном Кавказе, когда командование Добровольческой армии в лице ген. Деники­на, отвергнув предложение донского командования о совмес­тных действиях на Царицын и учитывая внутреннее состоя­ние Северного Кавказа, поставило себе частную задачу -- освобождение от советских войск Задонья и Кубани. Вы­полнение этой задачи давало Добровольческой армии
   106
   свободную от немецкого влияния, обеспеченную и богатую базу для дальнейшего движения на север. Силы Доброволь­ческой армии в это время в своих рядах насчитывали от 8000 до 9000 бойцов.
   Замысел операции предусматривал предварительный зах­ват станции Торговой для перерыва железнодорожной связи Северного Кавказа с центральной Россией, а затем -- удар на ст. Тихорецкую. Захватив последнюю, ген. Деникин мыс­лил обеспечить операцию с севера и юга захватом ст. Ку- щевки и Кавказской, после чего двинуться на Екатеринодар как политический и военный центр всего Северного Кавка­за. Слабый заслон должен был обеспечивать эту операцию со стороны армии Сорокина.
   Наступление Добровольческой армии развернулось сле­дующим образом. 25 июня 1918 г. она овладела ст. Торговой и двинулась на Великокняжескую в целях содействия Дон­ской армии по овладению Сальским округом, что должно было обеспечивать ее со стороны Царицына. 28 июня она овладела Великокняжеской и после двухнедельной останов­ки в ее районе 10 июля круто свернула на юг -- на Тихорец­кую. Попытки Сорокина сбить ее заслон с фронта Кагаль- ницкая-Егорлыцкая и группы Калнина перейти во встречное наступление от Тихорецкой не увенчались успехом. Широ­ко пользуясь при своем маневрировании подводами мест­ных жителей, Добровольческая армия сначала разбила от­дельные отряды группы Калнина, а затем в районе Тихорец­кой обрушилась на его главные силы и 13 июля нанесла им сильное поражение.
   Взятие Тихорецкой имело важные стратегические резуль­таты: первоначальная слабая боеспособность 30-тысячной группы Калнина была окончательно подорвана; в руки Доб­ровольческой армии переходил важный железнодорожный узел, давший ей возможность развивать свои дальнейшие операции в трех направлениях; упрочивалось сообщение Добровольческой армии с тылом; окончательно разъединя­лись отдельные группы советских войск, причем в особенно трудное положение попадала армия Сорокина.
   Стратегическое положение красных войск на Северном Кавказе ухудшалось еще и в связи со вспыхнувшим в кон­це июня восстанием терских казаков, быстро охватившим
   107
   район Моздок--Прохладная. В начале августа восставшим удается временно захватить даже Владикавказ, вскоре, од­нако вновь перешедший в руки советских войск, широко под­держанных в этой борьбе местным ингушским населением. Центром восстания становится Моздок, причем граждан­ская власть сосредоточивается в руках избранного "казачье- крестьянским съездом" Терского края Исполнительного ко­митета, в котором решающая роль принадлежала социалис- там-революционерам1.
   По мере успехов росли и силы Добровольческой армии, пополнявшейся за счет мобилизации кубанских казаков; они уже достигали 20 000 штыков и сабель. По занятии Тихо­рецкой Деникин поставил себе ближайшей целью разбить армию Сорокина, для чего направил на ст. Кущевку отряд в 8000--10 000 чел. Обеспечивая себя со стороны Ставропо­ля, он двинул на ст. Кавказская отряд в 3000--4000 чел., а на Екатеринодарском направлении действовал активным засло­ном Дроздовского в 3000 чел. В свою очередь, Сорокин со­средоточивал свои силы под Кущевкой, а в образованный в Екатеринодаре "Чрезвычайный комиссариат кубанской об­ласти" стягивал подкрепления с Таманского полуострова для защиты Екатеринодара.
   Наступление Добровольческой армии началось 16 июля на всех трех направлениях. Но Сорокин упорно оборонял­ся под Кущевкой до 23 июля, после чего отошел на стани­цу Тимашевскую, открывая таким образом Добровольче­ской армии доступ к Азовскому морю. Поручив преследо­вание армии Сорокина своей коннице, Деникин начал сосредоточивать свои силы на Екатеринодарском направ­лении, где в это время отряд Дроздовского был задержан таманским подкреплением у ст. Динской. Армавирская груп­па Добровольческой армии (ген. Боровский) еще 18 июля овладела ст. Кавказской, разъединив таким образом Ека- теринодар, Армавир и Ставрополь. Пользуясь последним
   1 Фактически в районе восстания единой власти так и не было создано. Гражданская часть правительства во всей своей работе ориентировалась на восток -- на Петровское правительство Биче- рахова, в то время как командование войсками (полковник Федюш- кин) стремилось установить связь с Добровольческой армией.
   108
   обстоятельством, белый партизан Шкуро овладел Ставро­полем 21 июля. Неделю спустя, т. е. 27 июля, пал Арма­вир, и в тот же день закончилась перегруппировка сил Де­никина на Екатеринодарском направлении. Деникин, зас­лоняясь от Сорокина конницей, перешел в наступление на Екатеринодар. Но он не дооценил своего противника. Ар­мия Сорокина сама перешла в наступление на тылы Доб­ровольческой армии, направляясь от Тимашевской в район ст. Кореневская -- Выселки.
   Этот смелый маневр создал грозное положение для Добровольческой армии, так как почти вся армия Сорокина оказалась на тылах ее главных сил. Вместо продолжения наступления на Екатеринодар, она должна была сосредото­чить все свои усилия против армии Сорокина. С большим трудом 6 августа ей удалось выйти из опасного положения. Армия Сорокина, разбившись на две группы, отошла одной группой на Тимашевскую, а другой -- на Екатеринодар. Во­зобновив свое наступление на Екатеринодар, Деникин овла­дел им 16 августа, причем армия Сорокина отошла за реки Кубань и Лабу, утратив таким образом связь с красной Та­манской армией, действовавшей на полуострове этого име­ни. В то же время красные силы Ставропольского района вновь отбили Армавир.
   Отрезанная от армии Сорокина красная Таманская ар­мия под руководством тт. Ковтюха и Матвеева в количе­стве 25 000 человек двинулась на Новороссийск, покину­тый при ее приближении германско-турецким десантом 1 Оттуда она направилась по Черноморскому побережью на Туапсе, куда и прибыла 1 сентября. Выбив из Туапсе гру­зинский отряд, Таманская армия направилась вдоль желез­ной дороги на Армавир. После упорных боев с кубанской конницей Таманская армия 17 сентября под Армавиром соединилась с армией Сорокина.
   1 Новороссийск был занят германо-турецким отрядом в связи с общей оккупацией германцами Крыма, а турками и германцами -- Закавказья и Грузии. В Новороссийске оккупантов влекло желание овладеть судами Черноморского флота. Однако при приближении германцев часть кораблей была потоплена своими командами, а дру­гая часть вернулась в Севастополь.
   109
   Последняя находилась в упорных боях с кубанской Доб­ровольческой армией, силы которой в это время возросли до 35 000--40 000 чел. при 86 орудиях. С этими силами Деникин стремился зажать армию Сорокина между Кав­казским предгорьем и р. Кубанью, охватывая ее с севера со стороны Барсуковской и с юга от Майкопа и ведя в то же время наступление на Армавир. Прибытие Таманской армии улучшило стратегическое положение армии Соро­кина. 26 сентября таманцы вновь отбили Армавир у бе­лых и отбросили на Майкопском направлении успевшую было переправиться через р. Лабу конницу белых. В то же время отряды из Ставропольской группы красных, на­считывавшей до 22 000-- 25 000 чел., успешно атаковали ст. Торговую, все время грозя тыловым сообщением Доб­ровольческой армии. Последняя должна была оттянуть в этот район значительные силы, оставив для обеспечения Ставрополя одну дивизию.
   Общая численность Таманской армии и армии Соро­кина достигала в это время 150 000 штыков и сабель при 200 орудиях. Обе армии были подразделены на пять ко­лонн, одну Ставропольскую группу и кавалерийский кор­пус. Их положение по форме представлялось в виде вы­тянутого клина: с головою у ст. Михайловская, одной стороной, шедшей через Армавир до ст. Невинномысской, а другой -- вдоль р. Лабы до ст. Ахматовской. В таком положении обе армии готовились сами к переходу в на­ступление (схема 6).
   Командарм Таманской Матвеев предлагал избрать направ­ление главного удара на ст. Кавказскую, с тем чтобы в даль­нейшем либо действовать на Екатеринодар, либо искать свя­зи с 10-й красной армией в районе Царицына. Главком Со­рокин, к мнению которого присоединился и РВС Северного Кавказа, считал необходимым овладеть Ставрополем и его районом и там закрепиться в восточной части Северного Кав­каза, держа связь с центром через Святой крест на Астра­хань. Мнение Сорокина победило, причем Матвеев был рас­стрелян за нежелание подчиниться этому распоряжению РВС.
   7 октября началась перегруппировка северо-кавказских со­ветских армий, суть которой заключалась в том, что Таманская
   110
   Схема 1
   0x01 graphic
   армия, усиленная одной из колонн армии Сорокина, пере­брасывалась в эшелонах на ст. Невинномысскую, откуда она походным порядком должна была наступать на Став­рополь, а вместе с тем фронт сокращался отходом войск на линию Армавир -- Урюпская -- Упорная -- Ахматовс- кая. Расположение этих войск численностью в 20 000 чел., обеспечивавших операцию на Ставропольском направле­нии, по форме представлялось в виде острого исходящего угла с вершиной в Армавире и со сторонами между река­ми Кубанью и Урюпом. Южный фас этого угла находился под угрозой конницы Покровского, а в тылу из района Баталпашинска продолжал действовать белый партизан Шкуро.
   111
   23 октября Таманская армия сосредоточилась и райо­не Невинномысской, откуда двинулась на Ставрополь и в ночь на 30 октября овладела им. Дальнейшего разви­тия операция ее не получила, так как в течение трех не­дель она оставалась без оперативного руководства. Это произошло оттого, что в это время сам главком Сорокин восстал против РВС Северного Кавказа, вероломно рас­стреляв нескольких его членов, после чего, будучи объяв­лен вне закона, бежал, был арестован в Ставрополе и за­стрелен до суда над ним одним из командиров полков Таманской армии.
   Выступление Сорокина явилось также своеобразной ре­акцией партизанской стихии на организующее влияние ре­волюции. По свидетельству некоторых историков Граждан­ской войны, поводом к открытому выступлению Сорокина явилось именно задание, полученное РВС его армии о про­ведении регулярной организации, принятой центром. Это грозило партизанскому вождю утратой его исключительного положения и толкнуло его на анархическое выступление. В дальнейшем мы увидим, как удаленность вооруженных сил революции на Северном Кавказе от организующего влия­ния центра заставила их еще долго жить пережитками парти­занщины, чем в значительной мере объясняются их после­дующие неудачи.
   Пользуясь отвлечением главной массы советских сил на Ставропольском направлении, кубанская Доброволь­ческая армия вновь перешла в наступление против засло­на красных на Армавирском направлении, и 31 октября ей удалось сбить этот заслон, после чего она с 4 ноября начала операцию по обратному овладению Ставрополем. Лобовые атаки на Ставрополь белым не удались, но 14 октября Таманская армия сама должна была начать отступ­ление, так как продолжение отхода ее Армавирского зас­лона создавало угрозу ее левому флангу и тылу. К 20 но­ября 1918 г. Таманская армия вышла на фронт Петровс­кая -- Донская балка -- Высоцкое, где и закрепилась; южнее к ней пристроились части бывшей армии Сороки­на, протянув свой левый фланг до ст. Минеральные Воды.
   Таким образом, в результате осенней кампании 1918 г. советские войска Северного Кавказа оказались вплотную
   112
   прижатыми тылом к песчаной и безводной степи, прости­равшейся почти до Астрахани. Наступившая ненастная осень содействовала сильному распространению среди них эпидемий, которые значительно уменьшили их численный состав.
   Частным успехом советских войск во главе с тт. Орджо­никидзе и Левандовским явилось подавление контрреволю­ционного восстания казаков Терской области. 10 ноября со­ветские войска занимают Прохладную и Моздок. Вскоре после этого был освобожден от осады Кизляр и занят Гроз­ный, в районе которого грозненские пролетарии не прекра­щали мужественной борьбы.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   ГЕРМАНСКАЯ ОККУПАЦИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ. ВНУТРЕННЕЕ СОСТОЯНИЕ СТОРОН
   И РАЗВИТИЕ ИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ
   События на Украине и в остальных оккупированных областях к на­чалу германской революции ? Германская революция, ее поли­тическое и стратегическое значение ? Эволюция различных бе­логвардейских правительств, их характеристика, задачи их внеш­ней и внутренней политики; методы ее проведения ? Состояние белого тыла и работа в последнем РКП(б) ? Политическая об­становка к началу 1919 г ? Внутреннее состояние РСФСР ? Во­енный коммунизм ? Состояние красного тыла ? Состояние Крас­ной армии и Флота к началу 1919 г; вооружение и снабжение, организационные мероприятия ? Состояние вооруженных сил контрреволюции
   ^^ккупация Украины австро- германскими войсками, закончившаяся в начале мая 1918 г., еще более обострила революционно-классовую борьбу. В начале апреля в Киеве по инициативе и с разрешения гер­манского командования и, несмотря на протесты правитель­ства Центральной рады, был созван съезд "хлеборобов" (крупных земельных собственников и кулаков). Этот съезд с первого же дня занял враждебную позицию к мелкобуржу­азному правительству Центральной рады, а затем, опираясь на указания и содействие германского командования, объя­вил Украину монархией с гетманом во главе и под протектора­том Германии. Гетманом был избран ген. Скоропадский1,
   1 Скоропадский -- бывший генерал царской армии.
   114
   которого немедленно признало германское, а затем и авст­рийское правительство; правящие же представители Централь­ной рады -- Петлюра, Виниченко, профессор Грушецкий и дру­гие были арестованы. Май и июнь 1918 г. на Украине ознаме­новались сильным ростом реакции с одновременным захватом германским командованием всех экономических ресурсов страны и усиленным вывозом в Германию скота, сырья и продовольствия.
   Во главе всех губерний и уездов были поставлены так называемые "старосты", почти исключительно полковники и генералы из числа бывших украинских помещиков. "Ста­росты" пользовались почти неограниченными администра­тивными и судебными правами; работа старост наблюдалась, контролировалась и регулировалась представителями гер­манского командования -- командирами германских частей, расположенных в качестве гарнизонов во всех администра­тивных (губернских и уездных) центрах Украины. Создан­ные по всей территории Украины так называемые "комис­сии по ликвидации большевизма" занялись восстановлени­ем земельной собственности помещиков, определением материальных убытков, понесенных ими от революции, и возмещением этих убытков за счет денежной и сырьевой кон­трибуции, налагаемых на села и целые волости. Проводив­шие "сбор" контрибуций карательные отряды из офицеров и бывшей полиции расстреливали без суда и следствия за простое подозрение в принадлежности и сочувствии к коммунистической партии. К концу мая количество заклю­ченных в тюрьмах в десятки раз превышало их емкость. Для излишков арестованных в Брест-Литовске был создан осо­бый концентрационный лагерь, охранявшийся германской и австрийской полевой жандармерией.
   Аграрная и экономическая политика правительства Ско- ропадского усилила процесс революционизирования крес­тьянства, и конец мая 1918 г. ознаменовывается развитием на территории Украины сильного партизанско-повстанче- ского движения.
   Даже соглашательские профсоюзы, создавшиеся немед­ленно вслед за отходом с территории Украины советских войск, были разгромлены. Объявленная в конце июня желез­нодорожная забастовка была жестоко подавлена. Созданные
   115
   на основах широкого привлечения "общественности", в том числе и социал-соглашателей (эсеров и эсдеков), городские самоуправления, лишенные каких бы то ни было прав, выно­сили... постановления и решения применительно к указани­ям "старост" и их советников -- германских офицеров. Внеш­не придерживаясь политики полного невмешательства в РСФСР, Скоропадский и его правительство в то же время всемерно содействовали росту добровольческих формиро­ваний на Дону и Кубани. В июне при "дворе" Скоропадско- го учреждается официальное добровольческое представи­тельство, возглавляемое ген. графом Келлером. В первых числах июня во всех административных центрах Украины создаются вербовочные бюро, которые, оперируя лозунгом восстановления "единой неделимой России", открывают за­пись офицеров, осевших на территории Украины, и буржу­азной молодежи в Добровольческую армию. В начале авгус­та в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск) было приступлено к формированию штаба VI добровольческого корпуса и его подразделений.
   Политика помещичье-офицерского правительства Скоро- падского, а также германский экономический зажим и про­извол не могли удовлетворить запросов украинской промыш­ленной буржуазии и шовинистически настроенной город­ской и сельской интеллигенции. Состоявшийся во второй по­ловине июля в г. Белая Церковь конспиративный съезд либе­рально-политических и национально-шовинистических бур­жуазных и соглашательских организаций положил начало так называемому "Украинскому национальному союзу", задачей которого являлось объединение вокруг него всех недоволь­ных германским режимом и германской оккупацией элемен­тов и использование роста классово-революционных настро­ений крестьянства и пролетариата. Впоследствии этот "союз" выделил из себя административно-исполнительный орган Директорию, в которую вошли представители различных политических группировок и в том числе ранее упоминав­шиеся Петлюра и Виниченко.
   Июль и август 1918 г. на Украине ознаменовались мас­совым ростом крестьянского повстанчества, нарастанием революционной борьбы в городах и ростом подпольных организаций. При этом необходимо добавить, что если на
   116
   Правобережной Украине (Киевская, Волынская и север­ная часть Херсонской губернии) крестьянское движение было использовано и "Украинским национальным со­юзом", то на Левобережной основным влиманием пользо­вались большевики и частично левоэсеровские группиров­ки (левые эсеры и боротьбисты). К началу сентября гер­манско-гетманская власть распространялась фактически только на административные центры -- города, в кото­рых было установлено военное положение, так как убий­ство в Киеве германского главнокомандующего Эйхгорна и нападение на германские штабы в других городах застав­ляли германское командование и гетманское правительство опасаться возможных революционных выступлений. Кре­стьянство же пережидало обостренный период классово­го расслоения -- ожесточенной борьбы середняка и бед­няка против кулака, продолжавшего придерживаться гет­манской ориентации.
   Германское правительство (главным образом командо­вание), создавшее из Украины свою сырьевую и продоволь­ственную базу, пыталось сковать и раздавить революци­онное движение не только на Украине, но и во всей РСФСР, используя для этой цели правительство Красно­ва на Дону, и пыталось договориться с добровольческим командованием в лице Деникина и контрреволюционными группировками на территории РСФСР. Людендорф, быв­ший в то время начальником штаба германской ставки, так оценивал создавшуюся в связи с оккупацией Украины военнополитическую обстановку: "В военнополитическом отношении оккупация нами Украины значительно ослаби­ла мощь советского правительства. Мы также установи­ли связь со многими великорусскими народными течени­ями и с донскими казаками, которых мы могли бы исполь­зовать для низложения большевизма... В феврале верховное командование с согласия правительства окку­пировало Украину, не только имея в виду большевистс­кую опасность, а исходя из глубокого убеждения, что Ук­раина необходима нам для того, чтобы покорить четвер­ной союз. С помощью Украины Австро-Венгрия смогла пробарахтаться еще в течение лета... Мы получили от­туда скот, лошадей и много сырья... Германия и другие
   117
   государства четверного союза могли получить необходи­мый нам добавок продовольствия из Украины; без ее по­мощи в начале лета 1919 г. неизбежно должен был насту­пать тяжелый кризис... Армия получила большое коли­чество лошадей, без которых всякое дальнейшее ведение войны было бы невозможно"1.
   Расчеты германского правительства и командования о выгодах политического и экономического порядка, кото­рые можно было извлечь из оккупации Украины, При­балтики, части РСФСР и Финляндии, оказались, однако, жестоко ошибочными. Под влиянием развертывающейся на оккупированной территории Украины и РСФСР рево­люционно-классовой борьбы начинает пробуждаться клас­совое самосознание германского и австрийского солдата. Перебрасываемые в августе 1918 г. с востока на Запад­ный фронт, в Италию и на Балканы австро-германские дивизии оказываются небоеспособными. "Дивизии, толь­ко что переброшенные на запад с востока, плохо дрались в условиях борьбы на Западном фронте. До меня доходи­ли очень неблагоприятные отзывы о них. Несмотря на недостаток людей, пополнения из войск с Восточного фронта принимались очень неохотно. Дух их был сквер­ный, и они оказывали дурное влияние на товарищей. По мнению генерала Гофмана, войска были развращены ис­кушениями, которым они подвергались в виде взяток, и большевистской пропагандой"2. Так характеризует Люден- дорф свои оккупационные войска после непродолжитель­ного пребывания их на территории, охваченной револю­ционно-классовой борьбой.
   В ноябре 1918 г. сначала Австрия, а затем и Германия (9 ноября) вступают на путь революции. Изнемогшая в ми­ровой войне Германия вынуждена принять драконовские ус­ловия победительницы-Антанты.
   Первым результатом германской революции и Версаль­ского мира было то, что на первый план во внешнем полити­ческом окружении РСФСР выступил воинствующий импе­риализм Антанты.
   1 Людендорф. Мои воспоминания, т. II, с. 191, 192, 297.
   2 Там же, с. 296.
   118
   Все государственные образования, возникшие при содей­ствии Германии, быстро меняют ориентацию и в своей борь­бе против РСФСР начинают базироваться на содействии стран Антанты. Возникшее при содействии Германии польское пра­вительство Пилсудского в свою политическую программу включает восстановление границ Польши в пределах 1772 г. и создание блока всех лимитрофов, враждебных Советской России, "от Гельсингфорса до Тифлиса" под главенством Польши. Такие цели внешней политики польского правитель­ства неминуемо поставили его во враждебные отношения, в первую очередь, с советским правительством, а затем и с теми контрреволюционными образованиями на территории Север­ного Кавказа, которые занимались собиранием контрреволю­ционных сил под лозунгом восстановления "единой недели­мой России". Образовавшиеся под протекторатом Германии буржуазные правительства Латвии, Эстонии и Литвы, изме­нив в дальнейшем свою ориентацию и установив связь с пра­вительствами Антанты, преследовали в своей внешней поли­тике по отношению к РСФСР более скромные цели.
   После ноябрьской революции в Германии процесс развер­тывания революционной борьбы на Украине пошел особен­но быстрым темпом.
   Шумливая мелкобуржуазная Директория стремится использовать революционное повстанчество для укрепления своей власти. Она провозглашает непримиримую борьбу против гетманщины, объявляет Украину "народной респуб­ликой" и провозглашает немедленный созыв трудового кон­гресса (Учредительное собрание без участия в нем неукра­инских политических организаций -- офицерско-доброволь- ческих, деникинской ориентации, имевших повсеместное распространение во всех губернских центрах Украины). В начале декабря 1918 г., использовав измену украинских формирований Скоропадского (сечевых стрельцов), Дирек­тория захватывает Киев и объявляет себя всеукраинским правительством. В первых же числах декабря совершается переворот в гг. Харькове, Екатеринославе и Полтаве (харак­терно то, что в первом движение возглавляется перешедшим на сторону Директории бывшим гетманским полковником Балобочаном, а в Екатеринославе -- капитаном Горобец). С развалом гетманщины в революционно настроенную
   119
   крестьянскую армию устремляется гетманское офицерство, кулачество и городская буржуазия.
   Правительство Директории под влиянием революцион­ного настроения крестьянства и пролетариата, вынужденное перед началом восстания включить в программу борьбы ло­зунги, в известной мере удовлетворявшие запросы револю­ционных масс, немедленно по захвате административных центров начинает отметать "большевистские наслоения" своей программы, становясь на защиту интересов кулака, мелкой и средней городской буржуазии.
   Быстроте распада армии Директории, а также и гибели са­мой Директории способствовало также то, что большинство районов Украины было охвачено повстанчеством, руководимым большевиками или группировками, стоявшими на советской платформе. Начавшиеся уже в первых числах ноября восста­ния в районах к северо-востоку от Харькова, на Полтавщине, Черниговщине, северной части Херсонской и Одесской губер­ний, а также в восточной и юго-восточной части Екатерино- славской губернии руководятся подпольными большевистски­ми и большевистско-левоэсеровскими областными ревкомами; вооруженная борьба повстанцев направляется как против вла­сти Директории и германско-добровольческо-гетманских вой­сковых организаций, так и против высадившихся в начале янва­ря 1919 г. на Черноморском побережье десантных отрядов фран­цузов и греков (в декабре 1918 г., после открытия проливов, в водах Черного моря появился флот союзников).
   Численность повстанческих войск возрастала с исключи­тельной быстротой. Районы, охваченные восстанием, расши­рялись по радиальным направлениям. Под ударом повстан­цев в середине декабря пала власть Директории в Харькове, а к концу декабря красные повстанцы овладели Полтавой и Екатеринославом1 (последний был занят после ожесточен-
   !B районе Харьковской губернии оперировали отряды Сахаро­ва -- Саблина численностью около 6000 бойцов; в районе Полтав- щины -- отряды Сердюка численностью около 2000 бойцов; в рай­оне Екатеринославской губернии и Северной Таврии -- отряды Котова и Махно общей численностью до 15 000 бойцов; в северной части Херсонской и Одесской губерний -- части Григорьева чис­ленностью 8000 бойцов.
   120
   ного четырехдневного боя, в котором войска Директории были поддержаны двумя германскими полками, частями доб­ровольческого корпуса былых, право-эсеровскими, меньше­вистскими и даже бундовскими вооруженными дружинами). К концу декабря власть Директории, кстати сказать, успев­шей уже принять антантовскую ориентацию, сохранилась только в Киеве и Северо-Западной части Правобережной Украины. Наступление Красной Армии развивалось с исключительной быстротой. 5 февраля почти без боя был занят Киев. В конце апреля и первых числах мая Красная армия выдвинулась в район Одессы, Николаева и Херсона, очищенных к этому времени повстанцами от оккупационных франко-греческих отрядов, добровольческих и национально- украинских частей. К середине апреля части Красной Армии заняли Севастополь. Выброшенная из Киева Директория бежала на территорию Галиции, где и выродилась в неболь­шую авантюристическую группу во главе с Петлюрой, под­павшую целиком под польское влияние и используемую по­следней в интересах борьбы против Советской Украины. Бо­лее обстоятельно борьба Красной Армии с Директорией изложена в следующей главе.
   Несколько иными путями развивались события в очагах контрреволюции, находившихся вне территории германской оккупации. Особенно характерны события, происходившие на Дону и на Кубани.
   Как только донской контрреволюции при косвенном со­действии германской оккупации удалось вновь закрепиться на части своей территории, она выдвинула к власти донское правительство атамана Краснова. Весной 1918 г. Краснов в сложившейся обстановке, как мы уже выше отметили, взял курс на германскую ориентацию, рассматривая восстанов­ление "единой и неделимой России" как цель, достаточно отдаленную. Пока же Краснов рассматривал область войска Донского как совершенно самостоятельное государство, от имени которого и завязывал дипломатические сношения с Киевом, Екатеринодаром и Берлином. Германцы охотно под­держали Краснова как силу, по своему удельному весу не могущую им быть опасной, но могущую быть в последую­щем использованной для борьбы против советского пра­вительства, а в крайнем случае и против Добровольческой
   121
   армии, упорствовавшей на сохранении антантовской ориен­тации. Эта ориентация была одной из причин перенесения центра тяжести приложения усилий Добровольческой армии, которую в это время уже возглавлял ген. Деникин, на Ку­бань во избежание соприкосновения с германцами, несмот­ря на мнение ген. Алексеева о необходимости развивать ее удары вверх по Волге и ряд предложений о том же атамана Краснова.
   Германская революция и открытие Черного моря для эс­кадр Антанты в связи с ожидаемой ее широкой интервенци­ей на юге России содействовали быстрой перемене герман­ской ориентации Краснова на союзническую. Однако это не избавило его от поглощения новой политической организа­цией в лице командования Добровольческой армии. Под дав­лением союзников, угрожавших лишить Краснова всяких источников снабжения, Краснов в начале 1919 г. должен был подчиниться этой новой власти в военном и политическом отношениях, сохранив за собой лишь некоторые автономные права по управлению Донской областью. В области внутрен­него управления правление атамана Краснова отличалось проведением реакционной политики, что не создало ему ни­какой опоры в массах казачества.
   Внутренняя политическая обстановка на Кубани была более сложной. Кубанская законодательная рада, ведавшая текущими законодательными делами и контролем над пра­вительством, отличалась своим непримиримым отношени­ем к руководящим кругам Добровольческой армии и их по­литике; в то же время налицо было и другое течение более примирительного оттенка, которое брало верх в то время, когда кубанское правительство, лишенное своей территории, вынуждено было скитаться при Добровольческой армии. Но как только для кубанского правительства явилась воз­можность опереться на свою территорию, оно сейчас же возобновило борьбу за свою самостоятельность.
   Избавление от опеки Добровольческой армии казачьи правительства видели в осуществлении идеи создания Юго- Восточного союза. 10 августа 1918 г. кубанцы вновь выд­винули проект суверенного союза Дона, Кубани и Терека, включая в него и горцев Северного Кавказа. Эта мысль дала лишний повод для столкновений с командованием Добро­
   122
   вольческой армии, так как оно настаивало на временном характере этого союза и на включении в него представи­тельства Добровольческой армии. Вопрос об оформлении этого союза из-за противодействия командования Добро­вольческой армии затянулся на весь 1918 г., а в 1919 г. Доб­ровольческая армия, пользуясь своим усилением и поддер­жкой Антанты, подавила все самостоятельные начинания кубанского правительства и рады. Этим поползновениям суждено было возродиться вновь в иных формах и обста­новке уже в самом конце 1919 г., когда обрисовавшийся раз­гром Добровольческой армии на фронте дал возможность казачьей оппозиции вновь поднять голову. 5 января 1920 г. в Екатеринодаре открылись заседания Верховного казачь­его круга, разрабатывавшего конституцию союзного каза­чьего государства, но и этому проекту не суждено было осу­ществиться ввиду скорого разгрома всей вообще южной кон­трреволюции. Что касается правительств Астраханского и Терского казачьих войск, то, не обладая никакой реальной силой и чуждые сепаратистских стремлений, они не облада­ли никакой самостоятельной политической физиономией и являлись наиболее покорными Добровольческой армии.
   Стремления к самостоятельности консервативно-буржу­азного правительства Дона и более демократического кубан­ского правительства являлись причиной внутренней слабос­ти того сложного военно-политического организма, который в начале 1919 г. оформился на юге России под наименовани­ем "вооруженных сил юга России".
   Правительство юга России возникло из среды Доброволь­ческой кастово-профессиональной армии, которая сама по себе являлась целостным военнополитическим организмом. Это обстоятельство и определило собою характер правитель­ства, по существу, бывшего военной диктатурой в ее чистом виде. Вся власть принадлежала командующему Доброволь­ческой армии, принявшему впоследствии звание командую­щего "вооруженными силами юга России". При нем в виде совещательного органа имелось учреждение под наимено­ванием "Особого совещания", разрабатывавшее различные законопроекты и ведавшее администрацией занятых терри­торий, внешними сношениями и связью с общественными кругами.
   123
   Линия внешней политики правительства юга России, вер­нее ген. Деникина, поскольку последний, опираясь на шты­ки Добровольческой армии, являлся главным вершителем внешней и внутренней политики, определялась лозунгом "единой и неделимой России". Этот лозунг определял пол­ностью его отношение ко всем государственным новообра­зованиям на территории бывшей империи, как и взаимную враждебность последних. Такого же лозунга придерживались и прочие белые армии добровольческой ориентации: Севе­ро-Западная, Северная и пр.
   Такую же жесткую, непримиримую политику военно-по­литическая диктатура генерала Деникина стремилась про­водить и в отношении казачьих правительств, что и создало почву для конфликтов между ним и своеобразным парламен­таризмом Кубани. "Особое совещание" черпало свои идеи и исполнителей из среды того контрреволюционного окруже­ния, которое создалось вокруг него. Из этого окружения наи­более влиятельной являлась группировка Национального центра, шедшая от кадетов вправо. Еще правее стоял Совет государственного объединения, а влево шли социал-согла­шательские группировки, собиравшиеся вокруг Союза воз­рождения.
   Основной задачей правительства юга России явилось объединение военной власти и международного предста­вительства, что ему и удалось достигнуть. Но восстанов­ления нормальных отношений с "краевыми образования­ми", разумея под ними казачество, оно не достигло до са­мого своего падения.
   Правительство Деникина выявило свое лицо в вопросах земельном и рабочем только декларацией 24 марта 1919 г., причем на ее появление повлияли представители Антанты, напуганные слишком реакционным курсом политики ставки Деникина. Декларация в весьма туманных выражениях обе­щала созыв народного собрания, областную автономию, Гражданские свободы и реформы в области земельной и в рабочем вопросе. Но по определению одного из видных дея­телей ставки Деникина профессора Соколова, все эти обе­щания свелись не более как к бесконечным аграрным разгово­рам. Мало того, вскоре последовало усиление правого реакционного крыла ставки Деникина, что определило даль­
   124
   нейший крен его внутренней политики вправо. Это привело к тому, что, по словам того же Соколова, "Особое совеща­ние барахталось в безвоздушном пространстве, ни на кого не опираясь и нигде не встречая настоящей поддержки".
   Менее всего внутренняя политика генерала Деникина могла удовлетворить рабочий класс, который занял опреде­ленно враждебную ей позицию. Крестьянство также не было удовлетворено аграрным проектом Деникина, который сво­дился к тому, что у собственников (читай: помещиков) зем­ля сохранялась по норме, а излишки ее переходили к мало­земельным, но обязательно за плату. Осуществление этой политики на местах еще более раздражало крестьянство, особенно ввиду распоряжения Деникина о передаче урожая на помещичьих землях, засеянных крестьянами, их владель­цам, т. е. помещикам. Кроме того, общая деморализован- ность агентов местной власти целиком отталкивала от нее все местное население. "Беспрепятственное и систематиче­ское ограбление местных жителей", согласно свидетельству Соколова, создало предпосылку для массовых крестьянских волнений, которые во второй половине 1919 г. в период наи­больших военных успехов Деникина, захватившего Украи­ну и продвигавшегося в направлении Курск -- Орел -- Мос­ква, начали все сильнее и сильнее потрясать тыл "воору­женных сил юга России". Особенно широко эти волнения распространились в пределах Украины: так, почти вся тер­ритория Екатеринославской губернии и северная часть Хер­сонской были захвачены отрядами Махно, общей численно­стью до 12 000 конных и пеших (по некоторым источникам, силы Махно осенью 1919 г. достигли до 50 000 и были све­дены в четыре корпуса), территория Полтавской губернии, за исключением административных центров, находилась в руках, т. Матьяши с отрядами общей численностью до 20 000 бойцов; вся северная и восточная часть Харьков­ской губернии захвачена повстанческими отрядами т. Кото- ва общей численностью 1000--1200 пеших и конных.
   Все эти повстанческие отряды отвлекли с антисовет­ского фронта большое количество сил Добровольческой ар­мии. Во время же отхода в декабре 1919 г. эти отряды сыг­рали огромную роль в судьбе всей Добровольческой ар­мии, не дав последней возможности закрепиться хотя бы
   125
   на одном рубеже, начиная от Курска и кончая Крымскими перешейками и Доном.
   Неудачи на фронте и полная обособленность правитель­ства Деникина, опиравшегося лишь на штыки Добровольче­ской армии, которая начинала уже разлагаться, заставили его вновь искать путей примирения с казачеством. Но было уже поздно, так как вскоре последовала общая катастрофа на фронте. Правительство генерала Деникина явилось наибо­лее типичным из контрреволюционных правительств, стояв­ших на платформе "единой и неделимой России". Все их отрицательные черты выявились в нем наиболее ярко, пото­му что, возникнув из недр вооруженной силы, оно сразу при­няло форму военной диктатуры и сохраняло ее до тех пор, пока существовала сила, его выдвинувшая, т. е. Доброволь­ческая армия. Опираясь на эту силу, оно сумело распростра­нить временно свою власть на весьма обширную терри­торию, но, как и следовало ожидать, не смогло удержать ее, сохранив за собой на более длительный промежуток вре­мени только территорию Крыма.
   Теперь нам предстоит рассмотреть историю не менее значительного белогвардейского правительства Сибири, пре­тендовавшего на значение всероссийской власти и признан­ного за таковую Антантой, которое также пришло к военной диктатуре, но более сложным путем.
   Мы уже упоминали, что наша Дальневосточная окраина, вернее территория Китая, еще с конца 1917 г. явилась роди­ной маленьких самочинных белых правительств, созданных Японией и Антантой в качестве ширмы для своих империа­листических вожделений. Эти правительства не сыграли никакой роли в истории Гражданской войны и, как только ми­новала в них надобность, были ликвидированы самой же Ан­тантой. Более заметная роль и более длительное су­ществование были суждены тем из них, которые возникли в результате образования контрреволюционного Восточного фронта. Центрами вновь образовавшихся правительств пер­воначально явились Самара и Омск. В Самаре чехо-словаки, по захвате ее 8 июня 1918 г., выдвинули к власти Комитет Учредительного собрания (Комуч). Опираясь на поддержку чехо-словаков, Комуч приступил к формированию собствен­ной "армии Учредительного собрания" и просуществовал
   126
   в течение 5 месяцев до ликвидации сибирским диктатором Колчаком, пришедшим к власти при помощи штыков Ан­танты и военных заговорщиков. Этот комитет имел ярко выраженную право-эсеровскую окраску. Он стремился к созыву Учредительного собрания и к восстановлению про- тивогерманского фронта, что целиком определило его ан­тантовскую ориентацию. Признавая формально национали­зацию земли, практически комитет не доводил до конца это­го признания, оставляя еще ненационализированные имения в руках их владельцев. Наконец, в области социальной и финансовой политики комитет проявил большую заботли­вость об интересах буржуазии, что выразилось в расплате полностью по выгодным для владельцев ценам за продукты, необходимые для армии, в ограничении деятельности проф­союзов и пр.
   Такие руководящие линии внешней и внутренней поли­тики обеспечили отрицательное отношение к самарскому правительству большинства рабочих и крестьян. Показа­телем этого отношения явились неудачные мобилизации для армии Учредительного собрания, а затем скорый раз­вал и самой армии. Внутренняя политика Комитета не удов­летворяла и буржуазию, которая уже с конца июня 1918 г. выдвигала вопрос о военной диктатуре. Таким образом, единственной социальном базой для комитета являлись городская и сельская интеллигенция и небольшие группы эсеров и меньшевиков. Комитету не удалось сохранить сво­его влияния в армии, где взяли верх реакционные и черно­сотенные элементы; эти элементы в дальнейшем и содей­ствовали падению комитета. На разделение власти с коми­тетом претендовали возникавшие по мере расширения территории местные правительства соглашательского или буржуазного типа в виде Областного правительства Урала и такие же национальные правительства в виде Правитель­ства Башкирского государства, киргизской Алаш-орды и Национального управления тюрко-татарского племени, возникшего еще летом 1917 г. в Казани.
   Но главным соперником Комитета явилось сибирское областное правительство, возникшее в Омске тем же пу­тем, как и Комитет в Самаре. Это правительство, опирав­шееся на сибирское казачество и офицерские контррево­
   127
   люционные организации, было откровенно контрреволю­ционным по природе и с самого своего возникновения всту­пило в борьбу с Сибирской областной думой, собравшейся в Томске и стоявшей на платформе буржуазной демократии. Под сильным давлением чехо-словаков все эти правитель­ственные образования в конце концов в октябре 1918 г. слились в одну "Уфимскую директорию" в составе пяти членов. Однако коалиционная Директория с ее эсеровской окраской внушала мало доверия Антанте, и последняя, глав­ным образом в лице Англии, выдвинула кандидатуру в дик­таторы адмирала Колчака -- военного министра той же Директории. Как только Директория под влиянием неудач на фронте перебралась в Омск, там в ночь с 17 на 18 нояб­ря 1918 г. произошел военный переворот, выдвинувший к власти адмирала Колчака. Члены Директории были изгна­ны за границу. Чехо-словаки ограничились формальным протестом, но партия эсеров ушла в подполье, откуда на­чала борьбу с властью нового диктатора.
   Сам приход к власти адмирала Колчака определил последующую реакционную сущность его правительства, несмотря на его заявления, что он не хочет идти "ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности". Однако Кол­чак с первых же дней своего прихода к власти проявил пол­ную нетерпимость к рабочему движению, кроваво подавляя все выступления рабочих. Он ввел исключительные законы, смертную казнь и военное положение для тыловых террито­рий. Произвол военных властей оттолкнул от Колчака даже ту весьма умеренную демократию, которая его вначале под­держивала. Крестьянство наиболее сильно испытывало на себе гнет режима Колчака.
   Появление белых войск означало для крестьянства, по свидетельству одного из бывших министров колчаков- ского правительства Гинса, наступление эпохи безгра­ничных реквизиций, всевозможных повинностей и пол­ного произвола военных властей. "Крестьян секли, -- говорил тот же свидетель, -- обирали, оскорбляли их Гражданское достоинство, разоряли". В свою очередь, крестьянство вело борьбу с ним путем не прекращаю­щихся восстаний; это вызывало ряд кровавых каратель­ных экспедиций Колчака, которые не только не прекра­
   128
   щали восстаний, но еще более расширяли охваченные революционной борьбой районы.
   В то же время в Восточной Сибири в оппозиции Колчаку находились и почти явно ему противодействовали местные контрреволюционные силы, возглавляемые атаманами Се­меновым и Калмыковым.
   В своих декларациях Колчак придерживался той же так­тики, что и Деникин. Он давал примерно такие же обещания общего характера, что и последний, почему мы и не повто­ряем их здесь. Методы же проведения этого успокоения еще более подливали масла в огонь.
   Как только начались длительные неудачи на фронте, на­чалось саморазложение власти в правительстве Колчака. Колчаковский совет министров, оторвавшись от своего гла­вы и перебравшись в декабре 1919 г. в Иркутск, пытался еще в чем-то проявить свою деятельность, перестроившись на более демократических началах, в то время как сам Колчак стремился сохранить единоличную военную диктатуру. По­встанческое движение приняло поголовный характер по­чти по всей Сибири.
   В Иркутской губернии образовался так называемый "Политический центр", объединивший центральный коми­тет партии эсеров, комитет бюро земств, профессиональные союзы и меньшевиков. Представители Антанты начали заиг­рывать с этим центром, думая в нем найти опору для даль­нейшей борьбы с большевиками. 24 декабря 1919 г. "Поли­тический центр", опираясь на часть присоединившихся к нему войск, произвел переворот в Иркутске. Французский гене­рал Жанен, командовавший всеми силами союзников в Си­бири, поддержал это выступление, озабочиваясь свободным прохождением чехо-словацких эшелонов по направлению к Владивостоку. Союзники, решившие окончательно сделать ставку на эсеров, в которых они видели "деятелей государ­ственного направления, ничего общего не имеющих с боль­шевиками", произвели нажим на остатки сибирского прави­тельства, чтобы прекратить его дальнейшее сопротивление, и выдали самого Колчака "Политическому центру".
   "Политический центр", созданный промежуточно- соглашательскими партиями, явился переходной ступенью к подлинной власти трудящихся масс, которая образовалась
   129
   в Иркутске 21 января 1920 г. в лице местного совета рабо­чих и крестьянских депутатов.
   Обособленность сибирского правительства в простран­стве от прочих белогвардейских правительств делала его все­российским только по названию. Официально признавая его суверенитет, все белые правительства в своей внутренней и отчасти внешней политике мало руководствовались его ука­заниями. Особенно самостоятельно держал себя Деникин, пользовавшийся и без того широкой автономией в области внешних сношений, но требовавший также полной самосто­ятельности в вопросах земельной и финансовой политики.
   Нам остается теперь сказать несколько слов о тех второстепенных белогвардейских правительствах, которые возникли исключительно как результат интервенции Антан­ты. Таковым являлось первоначально социал-соглашатель­ское, а затем реорганизованное наподобие военной диктату­ры правительство Северной области на Беломорском побе­режье, образованное в августе 1918 г., затем, по установлении официальной связи с Колчаком, преобразованное им в воен­ное генерал-губернаторство, причем бывшие министры обра­зовали особый совет при нем.
   Правительство севера России образовалось в Архангель­ске в августе 1918 г. тотчас после высадки в нем десанта союзников. Оно являлось коалицией социалистов-соглаша­телей и деятелей буржуазных партий. Во главе его стоял бывший народоволец Чайковский. Однако месяц спустя, т. е. в сентябре 1918 г., даже такое соглашательское прави­тельство не удовлетворило военное командования Антан­ты. Был инсценирован военный переворот, и министры-со­циалисты во главе с Чайковским были отправлены в Со­ловки. Вскоре Чайковский был выпущен и поставлен во главе нового фиктивного правительства чисто буржуазной окраски с ничтожной примесью "народных социалистов". Заместителем Чайковского был назначен военный генерал- губернатор генерал Миллер. В начале 1919 г. союзники нашли возможным под благовидным предлогом избавить­ся и от Чайковского, отправив его в Париж на конферен­цию союзников в качестве представителя русских белогвар­дейских правительств. Генерал Миллер, его заместитель, явился фактическим главой правительства. Таким образом,
   130
   правительство Колчака только оформило уже установив­шийся фактически в Северной области порядок.
   Северо-Западное правительство Лианозова, созданное англичанами 10 августа 1919 г. в Ревеле, опасалось даже по­явиться на клочке собственной территории.
   Оба эти правительства были не более как фикцией, все­цело зависевшей от держав Антанты. Армия Северо-Запад­ного правительства являлась приютом авантюристов и кон­дотьеров, к ней примкнул известный впоследствии в исто­рии бандитизма Булак-Балахович.
   Такого же типа было правительство и Закаспийской обла­сти, образованное эсерами 12 июля 1918 г. и сразу же при­звавшее на помощь себе английские войска из Персии; впос­ледствии это правительство передало свои полномочия пра­вительству юга России.
   Летом же 1918 г. при поддержке английских штыков в Баку возникло национально-шовинистическое азербайджан­ское правительство буржуазной окраски, стоявшее на плат­форме независимости Азербайджана и враждебное Добро­вольческой армии.
   В Туркестане со времени Октябрьской революции обосо­билось ферганское областное правительство, опиравшееся на местные кулацкие слои как туземные, так и колонистов. Это правительство вело борьбу с советской властью в Таш­кенте и в конце концов распалось, причем на его место при­шло бандитское движение, известное в дальнейшем как бас­мачество.
   Все эти правительства, за исключением азербайджан­ского, имели много общего как в своем возникновении, так и в политической установке и методах проведения внутрен­ней политики. Главным объединяющим их признаком яв­лялась общая цель "восстановления единой и неделимой России".
   На примере эволюции белогвардейских правительств соглашательского толка мы видим несостоятельность мещан­ской мелкобуржуазной демократии перед лицом мировой революции. Мелкая буржуазия оказалась бессильной вести свою собственную политику в условиях решительного стол­кновения двух классов -- буржуазии и пролетариата, и мелко­буржуазное правительство, прикрываясь левыми лозунгами
   131
   и фразами, или неизбежно скатывалось в лагерь открытой контрреволюции, или подготовляло дорогу последней.
   После опыта Уфимской и Украинской директорий для наи­более активных и революционных элементов мелкобуржуаз­ной демократии не оставалось иного выхода, как присоедине­ние к формуле политического господства пролетариата.
   Как мы уже неоднократно констатировали, в тылу белого фронта имели место постоянные восстания пролетариата и крестьянства, принимавшие иногда стихийные размеры, при­чем повстанчество обычно увеличивалось за счет родствен­ных крестьянству и рабочим промежуточных деклассирован­ных элементов. Волнения в тылу у белых имели характер подлинного революционного движения, кривая роста кото­рого непрерывно шла вверх. Особенно сильно сказался рост повстанческого движения на Украине в конце 1918 г. и в Си­бири перед падением власти Колчака в конце 1919 г. Послед­няя, в сущности, и была сметена с исторической сцены вол­ной красного партизанства Сибири. Волна партизанства под­точила все жизненные нити существования колчаковских армий. Способное к войне население почти поголовно ухо­дило в леса и, организуя там крупные отряды, иногда с само­дельной артиллерией, делало исключительные по смелости набеги на отдельные гарнизоны, склады, линии сообщения. Приток пополнений в белые армии прекратился, численность их уменьшилась с поразительной быстротой, так как моби­лизованное крестьянство из рядов армии массами переходи­ло в отряды партизан.
   Особенно сильно повстанчество развилось на Украине после распоряжения Деникина об отдаче урожая с помещи­чьих земель помещикам. На Черноморском побережье Кав­каза и в Крыму повстанчество также широко развилось, и крестьянство, уклоняясь от принудительных деникинских мобилизаций, охотно шло в "зеленую" армию. Действия этих армий впоследствии сильно затруднили отступление остат­ков Добровольческой армии к Новороссийску.
   В общем, повстанчество в тылу белых фронтов сыграло свою революционную роль в деле их уничтожения и должно быть оценено как одна из активных сил революции. Ячейки коммунистической партии, остававшиеся за линией белого фронта и ушедшие в подполье, не прекращали своей органи­
   132
   зационной и активной работы как среди войск противника, так и среди населения. Их роль в разрушении белого тыла была весьма значительной. В Сибири противоколчаковская работа эсеров охватила лишь верхушки городской интелли­генции и кулацкие элементы деревни, но крупные крестьян­ские восстания и вообще все массовое крестьянское движе­ние проходило под лозунгами РКП и при ее организацион­ном руководстве. На юге Украины коммунистическая партия большевиков Украины (КП (б) У) в период франко-грече­ской оккупации Одессы и некоторых прочих черноморских портов зимой 1918/19 г. вела успешную работу по внутрен­нему разложению войск Антанты и по руководству рабочим движением в районе антантовской оккупации. Одним из ре­зультатов подпольной работы большевиков было политиче­ское выступление команды на французском военном кораб­ле "Мирабо" в начале февраля 1919 г.
   Такого же характера работу в большем или меньшем мас­штабе и с большими или меньшими результатами вели под­польные большевистские организации и в прочих районах, занятых контрреволюцией.
   Эта работа в условиях жесточайшего белого террора тре­бовала от ее исполнителей большого самоотвержения и пре­данности делу партии.
   Рассмотрев события, развивавшиеся на окраинах РСФСР к началу революции в Германии и Австрии, и проследив эво­люции контрреволюционных образований, мы далее проана­лизируем обстановку, слагавшуюся в самой РСФСР к нача­лу 1919 г., и развитие ее на протяжении этого года.
   Крах германской оккупации выдвигал перед РСФСР зада­чу освобождения оккупированных областей и организации там советской власти.
   Выполнение этой цели ставило перед советской страте­гией необходимость направить свою активность на Прибал­тику, Литву, Белоруссию и Украину. Весь вопрос заклю­чался, следовательно, в том, каким именно силам удастся раньше укрепиться во всех этих областях, т. е. силам револю­ции или антантовского империализма и внутренней контр­революции.
   Наряду с этими непосредственными задачами, вставши­ми перед советской политикой и стратегией тотчас вслед за
   133
   германской революцией, выяснились и другие, более слож­ные и обширные. Предательская политика социал-соглаша­тельских партий во время мировой войны оттолкнула от них широкие пролетарские массы. Полнейший экономический развал и связанное с ним крайнее обострение классовых про­тиворечий, которые в результате мировой войны равно по­стигли и страны-победительницы и страны побежденные, создали во всей Европе чрезвычайно острое революционное положение. Наиболее сильные вспышки революционной активности проявлялись в Германии и Венгрии. Революци­онная обстановка во всей Западной Европе выдвигала еще новую задачу перед советскими политикой и стратегией. Эта задача заключалась в объединении усилий революционного фронта в Восточной и Западной Европе.
   Прямая военная борьба с интервенцией была мыслима только в союзе с революционными силами Запада. Действи­тельно, удар по Прибалтике рвал ту буферную цепь, кото­рой Клемансо (см. главу I) собирался отделить Советскую Россию от Запада. Наступление через Украину и Бессара­бию на Буковину подавало руку помощи братской Совет­ской Венгерской республике.
   Такие задачи ставила история перед советской стратеги­ей, требуя полного напряжения ее сил.
   В. И. Ленин в речи, относящейся к этому времени, так расценивал то количественное напряжение, которое предсто­яло сделать для этого Советской стране: "Мы решили иметь армию в миллион человек к весне, нам нужна теперь армия в три миллиона человек. Мы можем ее иметь. И мы будем ее иметь"1.
   Тяжелое экономическое положение страны в связи с раз­витием Гражданской войны выявило сильный рост эпидемий. Скученность населения, отсутствие достаточного количества топлива и продовольствия, некультурность и т. д. облегчали невероятно быстрое распространение эпидемических забо­леваний. Особенно сильно развивалась эпидемия сыпного тифа. В октябре 1917 г. в стране, по весьма неполным под­счетам, насчитывалось 20 370 заболевших тифом, а в январе 1918 г. количество их увеличилось до 55 831.
   1 Ленин В. И. Собр. соч., 1923, т. XV, с. 421.
   134
   Таким образом, внутреннее состояние страны являлось действительно состоянием "отчаянного разорения", как определил В. И. Ленин в одной из своих речей. А между тем политическая обстановка требовала продолжения Гражданской войны с полным напряжением всех сил. Пе­ред советской властью на экономическом фронте встава­ли задачи сохранения и поддержания боеспособности ар­мии, прокормления населения страны и поддержания ос­татков промышленности.
   Первая из задач являлась главнейшей.
   В непосредственной связи с ней стояла и другая задача не менее важная не только в политическом, но и в военном отношении: сохранение от распыления сил пролетариата под влиянием продовольственной разрухи. Распыление же про­летариата ослабляло не только политическую базу совет­ской власти, но грозило ослабить и организационный кос­тяк Красной Армии. Действительно, нижеследующие циф­ры свидетельствуют, что эти опасения могли иметь место. Например, на Коломенском заводе в конце 1918 г. вместо 18 000 рабочих (на конец предыдущего года) осталось толь­ко 7203 чел. В Тверской губернии на почве продовольствен­ного кризиса в течение года имело место 11 забастовок \ Кроме этой причины, закрытие фабрик из-за недостатка сы­рья также содействовало распылению пролетариата. Так, в октябре 1918 г. Центротекстиль вынужден был закрыть 161 фабрику 2. Напряжение сил советской стратегии находилось в тесной зависимости от общего внутреннего состояния РСФСР в течение 1919 г.
   Возможности советской стратегии как в области организационной, так и оперативной определялись экономи­кой страны; поэтому мы начнем наш обзор с вопросов эко­номического порядка.
   К концу 1918 г. РСФСР из-за экономической блокады и военного окружения оказалась предоставленной исключитель­но своим собственным экономическим возможностям. Дей­ствительно, если нормальный ввоз в Россию в 1913 г. равнял­ся 936,6 млн пудов, а вывоз -- 1472,1 млн пудов, то за 1918 г.
   1 См. Анишев, с. 185.
   2 Там же, с. 186.
   135
   ввоз снизился 11,5 млн пудов, а вывоз -- до 1,8 млн пудов. Одним из непосредственных результатов такого положения явилось исчезновение тех привозных материалов, которые были необходимы для поддержания на надлежащем уровне транспорта, что, конечно, сильно отражалось на интересах стратегии, на состоянии промышленности и сельского хо­зяйства.
   Вследствие распространения Гражданской войны на чрез­вычайно обширную территорию РСФСР к концу 1918 г. в полной мере сказались и результаты эксплуатации сырье­вых баз. Ряд районов находился еще в руках оккупантов, ин­тервентов и сил внутренней контрреволюции. В распоряже­нии же советской власти находились экономически несамо­стоятельные и наиболее, притом, густо населенные территории. Практические последствия этого обстоятельства видны из того, что на Советскую Россию теперь приходи­лось только 87 млн пудов хлебных излишков вместо 775 млн пудов, приходившихся в довоенное время. Насколько этих излишков было недостаточно, можно судить по тому, что для прокормления страны и армии в период времени с 1 ав­густа 1918 г. по 1 августа 1919 г. пришлось собрать 220 млн пудов хлеба. Такое же положение существовало и в отноше­нии всех других видов запасов. Так, РСФСР могла рассчи­тывать на годовую добычу каменного угля всего лишь в ко­личестве 24 млн пудов, тогда как один лишь Петроград нор­мально потреблял 168 млн пудов угля в год. Кривая продукции важнейших отраслей народного хозяйства резко понизилась. Так, в 1918 г. производство чугуна составляло только 12,3 %, производство льняной пряжи -- 75 % дово­енной добычи1.
   Такое положение дел определяло неизбежность ряда кризисов в деле снабжения различных отраслей народно­го хозяйства, причем важнейшими из них в военном отно­шении являлись хлебный и транспортный кризисы. Пос­ледний зависел от целого ряда и других кризисов, как то: топливного, машинного и пр., и от тех разрушений, кото­рые испытывал железнодорожный транспорт за время Граж­данской войны. В. И. Ленин главное внимание страны
   1Последние две цифры заимствованы из книги Анишева (с. 181)
   136
   и партии сосредоточивал на борьбе именно с двумя этими кризисами. Действительно, от продовольствия и транспор­та зависела сама возможность продолжения Гражданской войны.
   В отношении транспорта советская власть получила расстроенное наследство еще со времени мировой вой­ны. В течение всей Гражданской войны наше транспорт­ное хозяйство продолжало разрушаться главным образом вследствие изнашивания подвижного состава, превышав­шего по размерам возможности его восстановления.
   0 том, насколько быстро шло это изнашивание, свидетель­ствуют такие цифры. В 1916 г. наши железные дороги рас­полагали 20 290 паровозами, из них неисправных было 3404, а в конце 1918 г. число паровозов уменьшилось до 8910, причем из них неисправных было 4231, т. е. около 50 %. В конце 1916 г. общее число вагонов определялось в 563 000, из них неисправных было 20 000, а в конце 1918 г. вагонов было только 258 000; из них неисправных было 43 000. О размерах топливного кризиса на железных до­рогах свидетельствуют следующие данные. Общая потреб­ность железных дорог Петроградского узла в топливе с
   1 мая 1918 г. по 1 мая 1919 г. исчислялась в 1 124 000 куб. саж. дров. Из этого количества с 1 мая по 4 ноября 1918 г. фактически было заготовлено только около 10 %. В та­ком же примерно положении находились и другие желез­ные дороги.
   Между тем в связи с обстановкой войны к железным до­рогам предъявлялись огромные требования. Поэтому совет­ской власти пришлось в течение всей Гражданской войны обращать исключительное внимание на вопросы железно­дорожного хозяйства и в особенности на вопросы топлива. До января 1919 г. было заготовлено только 24,1 % общей потребности страны в топливе и вывезено 10,3 %. В после­дующие шесть месяцев было сделано уже 75,9 % заготовок, а вывезено 89,7 %.
   Поддержка железнодорожного движения требовала в от­дельные периоды принятия таких энергичных мер, как рек­визиция в пользу железных дорог 50 % всего количества дров, находившихся в известный момент на железных дорогах, независимо от их принадлежности. Тяжелое положение
   137
   транспорта заставило придавать всему движению по желез­ным дорогам характер ударности. В случае необходимости протолкнуть в срочном порядке на каком-нибудь направле­нии продовольственные грузы, пассажирское движение вре­менно приостанавливалось, за исключением оперативных перебросок, и весь свободный вагонный парк обращался на перевозку этих грузов.
   В сложившейся обстановке крестьянство явилось по­ставщиком главнейших продуктов питания на основе сле­дующей формулы В. И. Ленина: "Крестьянин получил от рабочего государства всю землю и защиту против помещи­ка и кулака; рабочие получили от крестьян продовольствие и ссуду до восстановления крупной промышленности". Диктатура Наркомпрода в области монополизации государ­ством главнейших продовольственных продуктов и введен­ная декретом 13 января 1919 г. продразверстка дали воз­можность стране более или менее удовлетворительно справиться с разрешением наиболее трудного продоволь­ственного вопроса. Об этом свидетельствуют следующие цифры: с 1 августа 1919 г. по 1 августа 1920 г. было собра­но 110 млн пудов хлеба, на следующий год -- 220 млн пу­дов, а еще через год -- более 285 млн пудов.
   Жертвы населения в пользу Гражданской войны не огра­ничились одной лишь продовольственной повинностью. Вой­на потребовала от широких масс населения и личного труда на пользу государства. Это участие выражалось в трудовой мобилизации населения для производства работ общегосу­дарственного значения.
   Военный характер народного хозяйства в эпоху Граждан­ской войны обусловил и характерные особенности системы хозяйственных органов, которые были построены на прин­ципе строгой централизации, причем все они возглавлялись Высшим советом народного хозяйства (ВСНХ). Чем ближе работа того или другого из органов ВСНХ связывалась с боевой работой армии, тем больший оттенок военизации носил на себе этот орган; на органах же Народного комисса­риата путей сообщения эта военизация еще более заметно сказалась. Централизация обеспечивала ударность работы хозяйственных органов страны, а ударность вызывалась не­обходимостью поддержания существования и развития бое­
   138
   вой мощи армии. Эта ударность проходила сквозь всю снабженческую политику в течение всей Гражданской вой­ны. В зависимости от выяснившегося значения того или иного фронта, он становился ударным; на нем сосредоточивалось внимание партии, страны и ее хозяйственных органов, и на него широкой рекой начинали течь укомплектования и снаб­жения всякого рода за счет временного ослабления других фронтов.
   В наиболее острые периоды продовольственных затрудне­ний В. И. Ленин сам следит за работой железных дорог по продовольственным перевозкам. "Отдал распоряжение, -- телеграфирует он в начале 1919 г. в Петроград Зиновье­ву, -- продвигать вагоны в Питер из Москвы и из Нижнего пассажирскими поездами. Следите. Если Вы прозевали при­остановку месяц назад и не обжаловали вовремя, то вините также себя, равно и за то, что после нашей беседы по теле­фону в пятницу не приняли мер к проверке скорости движе­ния отправленных вагонов". В. И. Ленин тщательно контро­лирует работу железных дорог по переброске отдельных ча­стей, направляемых в решающие дни на решающие участки фронтов. Переброска Башкирской бригады осенью 1919 г. под Петроград, переброска 21-й дивизии в августе того же года против Мамонтова, переброска латышской дивизии осе­нью 1919 г. с Западного фронта на Южный и т. д. произво­дятся под личным наблюдением Ленина. Затруднения эконо­мического порядка властно ставят цели перед советской стра­тегией. Одним из основных лозунгов в борьбе с Деникиным и Колчаком является борьба за хлеб. Уже в начале 1919 г. стра­на начинает испытывать острый недостаток в нефти. 24 апреля Ленин телеграфирует военным работникам в Аст­рахань: "Крайне странно, что Вы посылаете только хвастли­вые телеграммы о будущих победах. Обсудите немедленно:
   первое -- нельзя ли ускорить взятие Петровска для вы­воза нефти из Грозного;
   второе -- нельзя ли завоевать устье Урала и Гурьева для взятия оттуда нефти, нужда в нефти отчаянная. Все стрем­ления направьте к быстрейшему получению нефти".
   К концу 1918 г. укрупнение партии и перестройка ее ра­боты под лозунгом "Все для победы" дали себя отчетливо знать. Член центральной военной комиссии т. Мехоношин,
   139
   говоря о том значении, какое имеют партийные мобилиза­ции и связанное с этим количественное увеличение их на фронте, добавлял: "На фронте одновременно с борьбой ве­дется и организация деревни. Можно смело сказать, что ниг­де крестьяне так хорошо не организованы, как в прифронто­вой полосе. Большая организационая работа идет и в тылу противника. Там организуются в помощь нам рабочие дру­жины, даже создаются советские базы".
   О том, как велики были партийные мобилизации, можно судить по тому, что в октябре 1918 г. больше чем в 2/3 крас­ноармейских частей Поволжско-Уральского фронта были организованы коммунистические ячейки. Работа коммунис­тов, присланных из красных центров, совершенно преобра­зила прифронтовые полосы. Всюду организовались комите­ты бедноты, и корреспонденции того времени отмечали, что здесь, т. е. на Поволжье и на Урале, "местное трудящееся население только теперь, надо сказать, проснулось для рево­люции и зажило революционной жизнью".
   Особенно много дали на фронт Москва и Петроград, но 1 ноября 1918 г. вернувшийся из поездки на Восточный фронт (3-я армия) т. Зиновьев докладывал Петроградскому совету, что все "это ничтожно по сравнению с тем, что делается на фронте". На Лысьвенских заводах из 15 000 рабочих оста­лись только 3000. Остальные были на фронте. "Когда, -- говорил докладчик, -- после этого слушаешь комплименты Петрограду, то с болью в сердце сознаешь, что они нами не заслужены. Мы не дали такого процента, как Лысьва... Мы должны сделать в десятки раз больше".
   Советская Россия выдвинула лозунг создания трехмилли­онной армии, куда коммунистический город должен был дать 300 000 -- 500 000 бойцов пролетариата.
   Партийные мобилизации неуклонно продолжались, и ког­да в результате германской революции создался новый За­падный фронт, то Петроград провел мобилизацию тысячи коммунистов. Начинались мобилизации национальных сек­ций. В соответствии с лозунгом "Все для армии" в Москве, Петрограде и ряде других городов проводились такие ме­роприятия, как обследование казарм, создание для того "тро­ек", всяких видов помощи Красной Армии, организации от­правки новогодних подарков Красной Армии и т. д.
   140
   Углублялась политическая и воспитательная работа в ря­дах Красной Армии на фронте и в тылу, и в то же время не­изменно крепко сохранялась связь тыла с фронтом. В конце декабря 1918 г. красноармейцы слали с фронта рабочим брат­ский привет и горячее спасибо за присланные подарки. К это­му они добавляли: "Эти подарки для нас дороже всего. Мы верим в победу социализма. Мы верим в единую семью тру­да. Трудно сейчас, и, может, будет еще труднее, но мы зна­ем, что за нами бьется чуткое сердце пролетариата".
   Такого единства и спайки класса и партии, армии и всей трудовой страны не могло быть в лагере контрреволюции. Наоборот, соглашательские партии меньшевиков и эсеров вступали на второй год Гражданской войны под знаком про­должавшихся в их рядах раскола и падения всякого автори­тета в массах. Об этом красноречиво говорят следующие данные. В январе 1918 г. меньшевики на первом съезде профсоюзов располагали 16 % из общего количества всех мест. В январе 1919 г. их участие на втором съезде вырази­лось всего в 6 %.
   Наиболее сильно раскол охватил партию эсеров. Офици­ально партия эсеров держалась политики непримиримости как по отношению к советской власти, так и по отношению к контрреволюционным правительствам, причем девятый съезд этой партии рекомендовал своим членам воздержаться от открытых выступлений против советской власти, допуская эти выступления в стане контрреволюции. На деле же пра­вое крыло партии, возглавляемое Авксентьевым и Зензино- вым, осталось на платформе сотрудничества с интервента­ми и поддержки контрреволюционных правительств. Мно­гих членов партии эсеров можно было встретить в числе самых активных участников буржуазных заговоров в тылу красного фронта. Левое крыло эсеров продолжало проявлять свою непримиримую враждебность по отношению к комму­нистической партии, пытаясь колоть ее "булавочными уко­лами" в моменты наиболее напряженного положения на фронтах. Буржуазные контрреволюционные партии, от ка­дет и правее, сохраняя по-прежнему свой ничтожный удель­ный вес, проявляли себя, главным образом, в организации различных заговоров. Совершенно не рассчитывая по опыту 1918 г. на успех своих самостоятельных выступлений, они
   141
   поэтому приурочивали их подготовку ко времени прибли­жения к ним линии фронта и усиленно насаждали шпионаж во многих частях и учреждениях Красной Армии, используя для этой цели классовую разнородность командного соста­ва. Однако все эти заговоры, не достигая своей цели, своев­ременно раскрывались органами диктатуры пролетариата -- ВЧК ОГПУ и быстро ликвидировались.
   Гражданская война на всем своем протяжении сопровож­далась периодическими колебаниями основной крестьянс­кой массы или отдельных ее прослоек, выливавшимися иногда в волнения и открытые выступления против советс­кой власти. Причины и сущность этих колебательных дви­жений крестьянства нами охарактеризованы в первой гла­ве труда. Эти колебания зависели, прежде всего, от настро­ений середняцкого крестьянства и от того влияния, каким, особенно на окраинах, еще долго после Октября продол­жал пользоваться в деревне экономически сильный кулак. Кулацкая верхушка деревни, крикливо революционная в борьбе с помещиками, не хотела мириться с советской вла­стью, раскрепощавшей трудящиеся массы в деревне не толь­ко от помещика, но и от кулака. Колебания линии фронтов в Гражданской войне почти всегда совпадали с колебания­ми в крестьянских массах. Надо было крестьянским мас­сам Поволжья, Сибири, Дона, Кубани и Украины испытать на себе власть белой диктатуры, ослепленного ненавистью к революции помещика, чтобы постепенно в борьбе крас­ной и белой стороны оказаться, в конечном счете, союзни­ком пролетариата.
   Партия своевременно учла необходимость закрепления этого сдвига крестьянина-середняка в сторону советской власти и его союза с беднейшим крестьянством и пролета­риатом. VI съезд Советов в ноябре 1918 г. принял решение об упразднении комбедов и о переходе к нормальным фор­мам советского строительства в деревне. Речь Ленина "Об отношении к среднему крестьянству" на VIII съезде партии в марте 1919 г. дала четкую линию, направленную на союз с середняком. Последующие крестьянские волнения, имев­шие эпизодический характер, не были направлены против советской власти как политической системы, а возникали преимущественно на почве недовольства тяготами,
   142
   выпадавшими на долю населения из-за тянувшейся Граж­данской войны.
   Быстрому падению кривой крестьянских волнений в тылу красных фронтов во многом содействовали и методы кара­тельной политики советской власти. Она никогда не обру­шивалась тяжестью своих репрессий на массовых участни­ков волнений, а карала лишь контрреволюционную или бан- дитско-кулацкую головку движения.
   Поворот многомиллионной массы крестьянства сказался и на падении кривой дезертирства из рядов Красной Армии. Характерно, что "недели явки дезертиров" на Южном фрон­те давали наибольший процент явившихся как раз в момент наиболее тяжелых положений на этом фронте.
   По мере роста масштаба Гражданской войны росли и воо­руженные силы революции. В начале 1919 г. на различных фронтах и во внутренних округах страны числилось уже 125 стрелковых и 9 кавалерийских бригад1. Эти силы распредели­лись по фронтам следующим образом2: Западная армия -- 81 500 чел.; группа Курского направления -- 10 000 чел. (буду­щая ячейка Украинского фронта); на Каспийско-Кавказском фронте -- 84 000 чел. (1, 2, 3, 4-я и 5-я армии); на Южном фронте -- 17 000 чел. (8, 9-я и 10-я армии) и на Северном фрон­те -- 20 000 чел. (7-я армия); всего 312 500 чел. при 1697 орудиях2. Кроме того, в войсковых частях внутренних окру­гов числилось 60 000 штыков и сабель при 314 орудиях. Не­обходимо отметить, что в число войск внутренних округов входили не только войска боевого назначения, в них числи­лись войска специального назначения, войска по охране железнодорожного и водного транспорта, войска по охра­не сахарной промышленности и, наконец, различные про­довольственные отряды, составившие даже так называемую
   1 Бригада -- 3 стрелковых полка 3-батальонного состава, 1 лег­кий артиллерийский дивизион -- 3 батареи (12 орудий), 1 саперная рота, рота связи, обоз.
   2 Материалами для этого расчета явились доклады главкома Вацетиса от 23--25 февраля 1919 г. N 849/оп (Архив Красной армии, дело 34 806) и приложение к его докладу N 500/м от 20 де­кабря 1918 г. (Архив Красной армии, дело 34 805), а также труд М. С. Свешникова "Борьба на Северном Кавказе".
   143
   продовольственную армию Зусмановича, которая вскоре была использована на усиление Южного фронта. Всех этих сил было недостаточно для разрешения задач кампании 1919 г. на различных фронтах; но экономика страны ставила извест­ный предел росту формирований во времени (табл. 1).
   Общее количество сил являлось результатом невыпол­ненной на 35 % организационной программы в силу эконо­мических затруднений.
   Однако Главное командование рассчитывало к середи­не мая 1919 г. довести вооруженные силы республики до 700 000--800 000 штыков и сабель при 2500 орудиях. Из этого общего количества на долю внутренних округов дол­жно было наступить 100 000--120 000 штыков и сабель. Недостаточность вооруженных сил сравнительно с обшир­ностью задач, на них выпадающих, повлекла за собой силь­ное утомление войск, действовавших на фронтах в течение года без всякой смены. Это утомление увеличилось еще из-за растяжки фронтов, на которых приходилось действо­вать отдельным частям. Так, участки некоторых дивизий по фронту достигали 200 км.
   Все эти причины отражались и на проведении однотипной организации, которая еще не была закончена в армиях. В силу тех же причин боевая дисциплина некоторых частей не стояла на должной высоте: наблюдались единичные случаи невыпол­нения боевых приказов и оставления фронта. Терпя недоста­ток в силах, Главное командование не могло организовать пла­номерного вывода частей на отдых для их сколачивания, так как к началу 1919 г. его стратегический резерв почти полнос­тью был поглощен фронтами. Из начатых летом 1918 г. фор­мирований во внутренних округах 11 дивизий стратегического резерва Главное командование к февралю 1919 г. располагало только тремя дивизиями, заканчивавшими свое формирование.
   Неудовлетворительное состояние военной промышленно­сти отражалось и на состоянии вооружения. Красной Армии нехватало до штатной нормы 65 % пулеметов и 60 % артил­лерии. По-прежнему ощущалась скудость в боеприпасах, осо­бенно в ружейных патронах, обмундировании и снаряжении.
   В отношении укомплектования и дальнейшего разверты­вания вооруженных сил республики Главным командовани­ем на 1919 г. предусматривались следующие мероприятия.
   144
   Таблица 1
  
   KI
  
   I 1 II II II II II II II II 1
   IIIIIIIIIIIIIIIIIII I
   I 1 I II II II II II II II II II II II 1
  
   ?Щ ШП
  
  
   50 000
  
   1 IIIII lllllll 1II
  
   I II IIllllll I II lllllllllll
   (1IIIIIII 11,11 lllll 11 l I lllll I J I IIIIIMI I II 1 Ш)
  
  
  
   20 000
   I llll I II II llll llll l(l lllllll 1
   III lllll 11 llll I lllll 11
  
   IIIIIIIIIII l, IIIIIIIII Ill Ill
  
  
   IIII llllll llllll)
  
  
  
  
   3-I II I llllll-
   I II llllll 11II IIIllllII1
   I II llll I 1
   I IIIIIIIIIIIIII 1
  
   ?? ?
   7000
   I lllllll 1
   I II 11IIII llll
   42 000
   I II IIIMIII llllll llllll II II 1
  
  
   ш n n ??n 11 MM ??? n 1
  
   25 750
   III llllll lllll III llllll llllll 1
  
  
   IIIIII llll I llll II llll llllll 1
  
   10 600
   III llllll I llllll II llllll llll II1
   I II II11III 1
  
   I IIIII lllll llllllllllllllll 1
  
   30 950
  
   IIIIII llll IIIIIIIIIII -
  
   I
   I lllllll 11
  
  
  
   8200
   IIIIII lllll II lllllllllll
   III lllll 1
  
   (I II I llll llllll-I I linnnilllllll I 1
  
  
  
  
   63 840
   IIIIII lllll II lllllllllll
   IIIIIIIIIII1
  
   (I II I llll llllll-I I linnnilllllll I 1
  
  
   I llllll llllll IIIIIIIIIII I)
  
   40 000
  
   III IIII-I llll lllllll II11
  
   III IIII Ill
   IIIIIIIIII11 llll I Ill
  
  
  
   300 000 +
  
   I lllllll II llllln 1
  
  
  
  
  
   пттпппппп Kl IIIII IIII lllll I I ll ll ll IIIIII I IIIIII llllll 11IIIII Ill IIIIII
   l ll ll ll llll ll llllll il il ll ll ll ll ll 111 ll ll ll il ll ll ll immi i
  
  
  
   145
   Во-первых, для усиления действующих на фронте войск решено было отправлять не целые войсковые части из внут­ренних округов, а отдельные маршевые роты из состава внут­ренних дивизий. Во-вторых, введена была известная гибкость в дело формирований предоставлением самим фронтом про­изводить нужные им формирования во вновь занятых терри­ториях, для чего при каждом управлении фронта создавалось особое управление формирований (упраформ).
   Во внутренних округах окончательно была установлена система пополнения Красной Армии посредством мобилиза­ции, проводимых через местные военно-административные органы в виде различного рода комиссариатов; посредством этих органов осуществлялась и допризывная подготовка на­селения.
   Таким образом организация всевобуча получила свое за­вершение на местах. 1919 г. кроме общих мобилизаций отли­чается рядом партийных и профессиональных мобилизаций. В отличие от таковых же мобилизаций 1918 г. эти мобилиза­ции не давали отдельных импровизированных соединений, а направляли свежие резервы пролетариата на усиление кад­ров уже существующих частей. Упорядоченная работа транс­порта благодаря его милитаризации обеспечивала планомер­ность и ударность выполнения мобилизационных перебросок.
   По вполне понятным причинам мы не можем дать такой же картины роста и развития вооруженных морских сил рес­публики в 1919 г. Здесь работа свелась, главным образом, к сбережению и возможному использованию старой матери­альной части флота и к созданию речных и озерных флоти­лий, сыгравших значительную роль в весенней и летней кам­паниях 1919 г.
   Вооруженные силы противной стороны слагались из во­оруженных сил тех иностранных государств, которые при­нимали активное участие в нашей Гражданской войне, и из вооруженных сил внутренней контрреволюции. Пос­ледние, в свою очередь, состояли из сил, не привязанных к определенной территории как источнику своего комп­лектования, и из сил, территориально связанных с базой своего комплектования.
   Силы внутренней контрреволюции прошли те же сту­пени развития, что и Красная Армия, т. е. от начал до­
   146
   бровольчества они старались перейти к началам общеобя­зательной воинской повинности, что, однако, не удавалось им в силу причин политического порядка.
   Численность вооруженных сил контрреволюции обе­их категорий была неравномерна в различные периоды Гражданской войны.
   В противоположность вооруженным силам революции, кривая роста которых все время шла вверх, кривая на­растания вооруженных сил контрреволюции достигла высшей точки своего подъема только к лету 1919 г., пос­ле чего начала катастрофически падать, что объясняется, с одной стороны, началом выхода из борьбы принимав­ших участие в Гражданской войне иностранных войск, а с другой стороны -- начавшимся разложением в армиях противника и в его тылу.
   Наибольшей численности на театрах нашей Гражданской войны силы иностранных государств достигали в течение весны и лета 1919 г. Их принадлежность, количество и мес­то действий усматриваются из следующей таблицы, относя­щейся к февралю 1919 г.
   Кроме этих сухопутных сил в борьбе против РСФСР при­нимал участие и англо-французский флот, блокировавший берега республики. На Черном море английский флот сыг­рал определенную стратегическую роль, облегчив операции ген. Деникина по обратному овладению Крымом и Черно­морскими портами.
   Общая численность внутренних контрреволюционных армий усматривается из табл. 2.
   Внутреннее состояние каждой из контрреволюционных армий довольно точно отражало на себе настроения и поли­тическую физиономию тех слоев населения, из которых она была сформирована.
   Донская армия характеризовалась средней боеспособ­ностью, это обусловилось не только политической крепос­тью (в среде ее молодых возрастов встречались даже анти­советские настроения), сколько тем, что, состоя, главным образом, из конницы, она имела ряд тактических преиму­ществ перед Красной Армией, слабо обеспеченной конни­цей в первый период войны. Кубанская Добровольческая армия отличалась хорошей боеспособностью, обучением
   147
   0x01 graphic
   148
   и снабжением, очень сильным командным составом и ис­ключительной контрреволюционностью. Однако у этой армии были и крупные недостатки, свойственные кастовым армиям: она была очень впечатлительна к неудачам и пло­хо переносила лишения. Настроения сибирских армий от­ражали настроения населения, среди которого мобилиза­ции не пользовались никаким успехом, и боеспособность их, за исключением отдельных частей, была ниже средней. Так, в период осеннего отступления Сибирской армии в 1918 г. целые части ее либо переходили на сторону совет­ских войск, либо разбегались по домам. Еще хуже обстоя­ло в этом отношении дело в войсках Украинской директо­рии, проявлявших наиболее низкую боеспособность по при­чинам, изложенным в начале этой главы.
   Прочное основание снабжению контрреволюционных ар­мий было положено с началом активного вмешательства дер­жав Антанты в нашу Гражданскую войну: ранее им приходи­лось пользоваться лишь случайными источниками этого рода. В лучшем положении оказались контрреволюционные армии юга России после открытия Дарданелл, когда основной ба­зой их сделался Новороссийский порт.
   В течение лета и по осень 1919 г. контрреволюционные правительства, пользуясь англо-французкой денежной под­держкой и льготными условиями кредита в Америке, произ­вели там обширные закупки военного материала, обмунди­рования и оружия. Продовольственное снабжение контрре­волюционных армий основывалось, главным образом, на беззастенчивой и беспорядочной эксплуатации местных средств, что крайне озлобляло местное население. Добро­вольческая армия в этом отношении шла дальше всех, пре­доставив своим частям довольствоваться собственным по­печением -- грабежами и спекуляцией.
   Обучение и тактика контрреволюционных армий ничем не отличались от таковых же старой русской армии.
   Обращаясь к сравнению сил обеих сторон, мы должны отметить, что характерная положительная особенность Красной Армии заключалась в ее внутренней силе, являв­шейся следствием той идеи революционной классовой борь­бы, которая была заложена в идеологию армии. Храните­лями и носителями этой идеи в рядах армии являлись те
   149
   сознательные рабочие массы, которые влились в ее состав и вокруг которых группировались слои беднейшего крестьян­ства. В частности, в отношении численности и людских средств Красная Армия превосходила армии внутренней контрреволюции, так как свободно могла использовать ре­зервы населения в виде масс беднейшего и среднего кре­стьянства и рабочих, мобилизацией которых по политичес­ким соображениям не мог рисковать противник. Последнее обстоятельство определило и превосходство развития воен­ных сил на стороне советской стратегии.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ПЛАНЫ
   СТОРОН НА 1919 г. КАМПАНИЯ НА ЮЖНОМ И СЕВЕРНОМ КАВКАЗСКИХ ФРОНТАХ В КОНЦЕ 1918 г.
   ЗАВЯЗКА БОРЬБЫ НА УКРАИНСКОМ ФРОНТЕ
   Планы действия белых и их изменения на каждом из театров на 1919 г в зависимости от политических и стратегических условий ? Их оценка ? План войны главкома Вацетиса от 7 октября 1918 г и ближайшие его задачи на каждом из фронтов ? Разгром Донской армии на Южном фронте в конце 1918 г ? План дальнейших дей­ствий красного командования ? Завязка борьбы в Донбассе и ее значение ? Силы обеих сторон ? Обстановка на Северокавказ­ском фронте в конце 1918 г ? Цели обеих сторон ? Борьба на Се­верном Кавказе в начале 1919 г и ее результаты ? Образование Украинского фронта и интервенция на юге ? Первые успехи крас­ных войск на Украине ? События в районе Одессы и прочих чер­номорских портов. Роль и действия флотов обеих сторон на Каспийском и Черном морях
   I I ачало второго года Граждан­ской войны отмечается состоянием неустойчивого равнове­сия на всех фронтах для обеих сторон. Это являлось, одна­ко, одним из положительных достижений советской страте­гии, так как первый год Гражданской войны проходил для нее под знаком организации и собирания сил, в чем и заклю­чалась одна из главных трудностей ее положения. Советская
   См. приложение, схема III.
   151
   стратегия сумела выйти из трудного положения, добившись даже известных частных успехов на некоторых фронтах, но не могла сразу выполнить все задачи, поставленные ей по­литикой. Завершение их, таким образом, переносилось на второй год Гражданской войны. В свою очередь, противник в этом году стремился к достижению тех конечных целей, которые перед ним поставили мировой империализм и внут­ренняя контрреволюция. Поэтому естественно, что планы высшего командования обеих сторон на 1919 г. должны были носить наступательный характер, и сама кампания должна была протекать под знаком упорной борьбы за инициативу.
   Как мы уже указывали, единое управление всеми воору­женными силами контрреволюции с начала 1919 г. только формально объединялось адмиралом Колчаком, фактически же обе наиболее мощные военные группировки белых -- си­бирские армии Колчака и "вооруженные силы юга России" -- проводили каждая свой собственный план действий, и вопрос об объединении этих действий дальше разговоров не пошел. Это налагает и на нас обязанность рассмотреть планы дей­ствий обеих этих группировок, каждый в отдельности.
   Неудачи на Самаро-Уфимском направлении, последовав­шие вслед за обратным взятием красными Казани, и развал Народной армии, а также и оставление фронта чехо-слова- ками не повлияли на отказ "сибирского правителя"от насту­пательных действий. Его план заключался в нанесении глав­ного удара на Пермско-Вятском направлении (в надежде на соединение с Северным фронтом Антанты) и в активных дей­ствиях на направлениях Красноуфимск -- Сарапуль -- Ка­зань -- Арзамас -- Муром -- Москва и Златоуст -- Уфа -- Средняя Волга -- Пенза -- Москва. Было рассчитано даже время занятия Москвы, которое намечалось в июле 1919 г. при условии, если наступление будет начато в первых чис­лах марта.
   События осенней кампании 1918 г. в Поволжье должны были показать адмиралу Колчаку, что план этот не имел под собой ни политической, ни материальной базы. Развал На­родной армии должен был убедить его в истинном отноше­нии широких масс населения к его армиям и их целям. Уход чехо-словаков с фронта лишил его наиболее крепких частей. Наконец, сосредоточение значительных сил на Пермско-
   152
   Вятском направлении, после того как выяснилось второсте­пенное значение Северного фронта для обеих сторон и его пассивность, не оправдывалось и условиями стратегической обстановки. В таком положении единственно, на что могло рассчитывать Сибирское белое командование, это на времен­ный успех на одном из выбранных им операционных направ­лений, но этот успех был бы куплен ценой полного стратеги­ческого истощения, так как для осуществления своего плана Колчаку пришлось бы ввести в дело свои последние, не за­кончившие еще своей организации стратегические резервы. Последующие события в полной мере выявили все эти недо­статки плана кампании сибирского белого командования.
   Генерал Деникин, вступив 10 января 1919 г. в командова­ние всеми "вооруженными силами юга России", строил план своей кампании на 1919 г. на преувеличенном значении ин­тервенции союзников на юге России, исходя из расчета тех сил, которые первоначально для нее предназначались (свы­ше 12 пехотных дивизий). Поэтому его план был еще более активен по замыслу, нежели Колчака, и конечной своей це­лью он также ставил овладение Москвой с одновременным ударом на Петроград и вдоль правого берега Волги.
   Ближайшими задачами генерала Деникина являлись сле­дующие:
   1) не допустить противника занять Украину и западные губернии;
   2) окончательно очистить Северный Кавказ от больше- виков1.
   Выполнение этого плана должно было повлечь за собой разброску белых сил юга России на огромном простран­стве, от Волги до Днестра, где они неминуемо должны были раствориться в пространстве. Так в действительности и слу­чилось. Силы интервенции ничем не помогли Деникину из- за своей малочисленности и того внутреннего разложения, которое их постигло. Подобно плану Колчака, и этот план являлся политически совершенно необеспеченным. С каж­дым шагом вглубь советской территории, удаляясь от ка­зачьих областей, "вооруженные силы юга России" стано­вились все более и более неприемлемыми для широких масс
   Деникин А. И. Очерки русской смуты, т. IV, с. 38--39.
   153
   населения страны, почему и не могли рассчитывать на свое увеличение за его счет.
   7 октября 1918 г. красное командование в лице т. Вацетиса разработало свой план операций на всех фронтах на 1919 г. В этом плане оно исходило из следующих предпосылок. Наи­более значительными и серьезными являются вооруженные силы сибирской контрреволюции и юга России. Эти силы на востоке отрезают советскую страну от источников продоволь­ствия, на юге -- от источников продовольствия, твердого и жидкого топлива и сырья для промышленности. Учитывая экономические условия, внешнюю политическую обстанов­ку и силы противника, главное значение в предстоящей кам­пании должно было принадлежать Южному фронту. Полити­ческая обстановка определяла задачи Южного фронта необ­ходимостью просочиться между уходящим германским милитаризмом и надвигающимся англо-французским импери­ализмом и утвердиться внутри советского государства, в со­ставе которого мыслились и Дон, и Кавказ, и Украина. Исхо­дя их этих общих предпосылок, советское Главное командо­вание ставило себе следующие задачи на различных театрах Гражданской войны:
   1) на Северном фронте -- упорная оборона;
   2) на Восточном фронте -- окончательное утверждение на рубеже Средней Волги и ликвидация ижевско-воткинско- го восстания, а также установление связи с Туркестанской армией. В дальнейшем -- продвижение в Сибирь;
   3) на Южном фронте, усиливаемом по возможности все­ми имеющимися в распоряжении свободными вооруженны­ми силами, намечалась решительная ликвидация Донской казачьей армии, с тем чтобы окончательно закрепить в Дон­ской области власть советского казачества, после чего мыс­лилось освободившиеся силы перебросить либо на Север­ный Кавказ, либо на Восточный фронт для довершения по­ражения действующих там белых армий;
   4) для будущего Западного фронта предусматривались первоначально пассивные задачи. Не исключалась для него и оборонительно-отступательная кампания в целях выигры­ша времени, хотя внешняя политическая обстановка, по край­ней мере на первое полугодие 1919 г., не давала к этому ни­каких предпосылок;
   154
   5) наконец, на случай необходимости и возможности за­нятия левобережной Украины после ухода немцев, в районе Калуга -- Смоленск -- Брянск предусматривалось образо­вание "резервной армии", силою в три дивизии.
   Таким образом, советской стратегии предстояло быть ак­тивной и на востоке и на юге, что определяло использование ее сил в расходящихся операционных направлениях. Совер­шенно правильно было оценено второстепенное значение Северного фронта, но не были дооценены роль и значение Западного и Украинского фронтов, выяснившиеся уже через месяц. Активизация этих фронтов под влиянием требований политической обстановки вызвала непредвиденный расход сил для них, что уже оказалось обременительным для наших возможностей того времени и определило длительный и упор­ный характер борьбы на всех фронтах в кампанию 1919 г.
   В. И. Ленин придавал громадное значение возможно ско­рой и решительной ликвидации Краснова (Донской фронт). Еще 3 января 1919 г. он телеграфирует Троцкому: "Я очень обеспокоен, не увлеклись ли Вы Украиной в ущерб обще­стратегической задаче, на которой настаивает Вацетис и ко­торая состоит в быстром, решительном и общем наступле­нии на Краснова, боюсь чрезвычайно, что мы запаздываем с этим..." Ленин предлагает налечь "на ускорение и доведе­ние до конца общего наступления на Краснова". Однако, как мы увидим дальше, наступление против Краснова затягива­ется; действия наших войск на этом фронте характеризуют­ся несогласованностью и распыленностью усилий. Ленин еще не раз (например, в апреле) обращает внимание Главного командования на эту фактическую недооценку значения сво­евременной и быстрой ликвидации Краснова. Ленин, как ник­то, сознавал все значение Донского фронта и предвидел те трудности, какие должны были встать перед Красной Арми­ей и советской стратегией (и действительно встали -- Дени­кин) в случае несвоевременной ликвидации Краснова.
   Мы прервали рассмотрение событий на Южном фронте в момент напряженной борьбы обеих сторон за линию ро­кадной железной дороги Поворино -- Новохоперск -- Боб­ров -- Лиски, проходившей севернее административных гра­ниц области, причем в руках Донской армии оказался учас­ток железной дороги Лиски -- Новохоперск. Равным
   155
   образом ей удалось достигнуть местных успехов на направ­лении Елань -- Саратов и сковать силы 10-й красной армии в районе Царицына. Эти успехи, достигнутые путем край­него напряжения сил, оспаривались у Донской армии арми­ями Южного советского фронта, которые, вводя в дело по частям прибывавшие в их распоряжение резервы, добива­лись временами местных успехов, однако развить их не мог­ли за недостатком свободных сил.
   Нарастание успехов Донской армии должно было прекра­титься не столько в силу прибытия новых советских резер­вов, сколько в силу причин внешнего и внутреннего поряд­ка, возникших в это время на самом театре военных действий и в рядах Донской армии. Внешней причиной, ухудшавшей общее стратегическое положение Донской армии, являлся уход немцев с территории Украины, чем обнажался левый фланг всего Донского фронта. Это явление носило пока неза­метный характер, но уже со второй половины ноября 1818 г. части правофланговой 8-й красной армии начали просачи­ваться на освобождаемую территорию, постепенно окрывая левый фланг Воронежской группы Донской армии. Выйдя на фронт Острогожск -- Коротояк, они уже 99 ноября зах­ватили ст. Лиски, откуда, впрочем, были выбиты разервами Воронежской группы противника. Однако к 3 декабря они распространились до г. Валуйки. В это же время 10-я армия начала продвижение своим правым флангом на ст. Иловля. В свою очередь, противник, недооценив еще значения обна­жения своего левого фланга и ослабив свои силы на Воро­нежском направлении, сосредоточил кулак на Царицынском направлении против центра 10-й армии, тесня его по направ­лению к Царицыну.
   Благодаря этим действиям противника на его фронте об­разовались две группы: слабейшая -- Воронежская и силь­нейшая -- Царицынская, повернутые тылами друг к другу; численность первой определялась от 18 000 до 22 000 бой­цов при 16 орудиях, вторая доходила до 50 000 бойцов при 63 орудиях. Обе группы связывались между собой тонкой нитью кавалерийской завесы.
   Главное командование Красной Армии решило довершить наметившийся успех нанесением решительного удара Дон­ской армии. Оно ставило ближайшей главной целью коман­
   156
   дованию Южным фронтом разгром Воронежской группы противника тотчас по сосредоточении на фронте всех направ­ляемых туда резервов, в том числе и группы Кожевникова (20 000 бойцов, 20 орудий) с Восточного фронта; последняя являлась тем ударным кулаком, который, развернувшись на фронте Валуйки -- Купянск, должен был выйти в тыл Воро­нежской группе противника на фронт Миллерово-Богучар. С фронта Воронежскую группу противника должны были атаковать 8-я и 9-я армии, и, таким образом, для действий против нее предназначалось до 50 000 бойцов, т. е. около половины всех сил Южного советского фронта, численность которого к концу декабря была уже доведена до 124 500 шты­ков и сабель, при 2230 пулеметах и 485 орудиях. Северокав­казский фронт должен был содействовать Южному фронту наступлением 11-й армии на фронт Новочеркасск -- Рос­тов-на-Дону.
   В дальнейшем Главное командование предполагало раз­громить остальные силы Краснова на правом берегу р. Дон и те силы ген. Деникина, которые могли бы там оказаться.
   В целях увязки действий фронтовых частей с резервами революции за линией неприятельского фронта Главное коман­дование предусмотрело отправку в Донецкий бассейн партий­цев для подготовки там восстания рабочих, формирования партизанских отрядов и действия ими на железнодорожных сообщениях противника между ст. Лихая и Ростов-на-Дону. Таким образом, сущность плана Вацетиса сводилась к захож­дению всего Южного фронта правым плечом в общем направ­лении на Царицын с попутным уничтожением слабейшей Во­ронежской группы противника. Это могло повлечь за собой скучивание главной массы сил Южного фронта в Царицын­ском районе с его слаборазвитой и находившейся в плохом состоянии сетью рокадных железных дорог, что крайне зат­руднило бы дальнейшие перегруппировки и ставило бы без опоры чрезвычайно важный для советской власти в полити­ческом и экономическом отношении Донецкий бассейн.
   По-видимому, эти опасения были не чужды и главкому Вацетису. По крайней мере, он в особой инструкции указы­вал, что главным операционным направлением должно явить­ся направление на Миллерово, что, по его мнению, и долж­но было притянуть главную массу красных сил к Донецкому
   157
   бассейну. На необходимость этого должны были влиять и соображения главкома о дальнейших операциях Южного фронта. Первоначальные успехи этого фронта позволили, повидимому, главкому Вацетису значительно расширить свои предположения в отношении дальнейших действий ар­мий этого фронта по сравнению с его планом операций от 7 октября 1918 г. В "Соображениях для предстоящей опера­ции против Дона" от 20 декабря 1918 г. намерения главкома Вацетиса в отношении армий Южного фронта сводились уже к тому, что по ликвидации сил южной контрреволюции ар­мии Южного фронта перестроят фронт на запад и начнут наступление на Средний Днепр1.
   Таким образом, в частности выполняя задания политиче­ского центра, главком Вацетис мыслил первоначально раз­делаться с силами внутренней контрреволюции, а затем уже схватиться с англо-французским империализмом. Но на деле, как мы увидим, командование Южным фронтом развернуло свои силы не в духе указаний главкома, что оставило без надежного обеспечения Донецкий бассейн и потребовало исправления развертывания сил Южного фронта, сопряжен­ного с большой затратой времени.
   Положительной стороной плана Вацетиса являлось обес­печение первоначального успеха сосредоточением подавля­ющих сил против Воронежской группы противника, но двой­ная перемена фронта делала выполнение плана сложным и была длительной, что и подтвердилось всем дальнейшим хо­дом событий.
   Условия обстановки, т. е. спешное очищение германцами Украины и Донецкого бассейна с родственным красным ар­миям по классовому признаку и политической идеологии населением, давали возможность принять более простой по выполнению и решительный по результатам план действий, направив ударный кулак непосредственно через Донецкий бассейн. Тогда последний был бы надежнее связан с осталь­ной советской территорией, охват получился бы глубже, противник не имел бы возможности выскользнуть из-под за­несенного над ним удара, и было бы достигнуто сбережение времени. Последнее обстоятельство имело весьма важное
   !Архив Красной Армии, дело N 22 (протоколы и доклады).
   158
   значение не только в видах возможности появления на Юж­ном театре Добровольческой армии и войск Антанты, но и в силу климатических условий. В начале марта следовало ожи­дать вскрытия рек и распутицы, что очень затруднило бы лобовые операции против Ростова и Новочеркасска.
   Во всяком случае, с началом операции надлежало спешить, так как добровольческое командование уже в конце декабря 1918 г. готовило переброску одной своей пехотной дивизии в Донецкий бассейн (по просьбе атамана Краснова, совершен­но не имевшего свободных сил для образования нового 600- километрового фронта по западным границам Донской обла­сти, обнажившимся с уходом немцев), а разложение Донской армии начинало принимать уже весьма ощутительные фор­мы. В конце декабря целые донские части начинали покидать фронт, некоторые станицы (Вешинская, Казанская) устанавли­вали у себя советскую власть, и, наконец, донские части Хо­перского округа откатились назад без всякого сопротивления.
   Углубление этого процесса в дальнейшем означало для казачьей контрреволюции утрату всяких социальных корней в массах и полное ее разложение, видимым проявлением ко­торого был уже начавшийся распад войсковых сил.
   Командование Южным фронтом преподанные ему указа­ния осуществило постановкой 4 и 8 января 1919 г. следую­щих задач своим частям: группа Кожевникова к концу дня 12 января должна была выйти на фронт Кантемировка -- Митрофановка; 8-я армия должна была вести наступление по обоим берегам Дона; 9-я армия направлялась на участок р. Хопер между Новохоперском и Урюпинской, выставляя заслон против Царицынской группы противника у Будари- но; 10-я армия, обороняя Царицынский район, в то же время должна была развить наступление в Камышинском направ­лении, чтобы развязать левый фланг 9-й армии.
   В начавшемся наступлении наибольшие территориальные успехи первоначально выпали на долю группы Кожевнико­ва; ее движение совершалось почти без всякого сопротивле­ния со стороны противника; небольшой бой произошел лишь у Старобельска, которым она и овладела 10 января. Она тя­нула за собой и правый фланг 8-й армии, который был уже 8 января на р. Черная Калитва. Но зато противник в это же самое время нанес короткий удар по стыку 8-й и 9-й армий
   159
   на Воронежском направлении, отбросив их внутренние фланги от ст. Абрамовка и Ловорино. Однако 9-й армии удалось восстановить положение, заняв 15 января Новохо- перск, а 21 января -- станицу Урюпинскую, что создавало непосредственную угрозу тылу прорвавшихся казачьих час­тей. Только тогда Воронежская группа противника, угрожа­емая охватом с трех сторон, начала отходить к югу. На Ца­рицынском направлении Донская группа оттеснила 10-ю красную армию почти к самым предместьям Царицына, от­резав от нее Камышинскую группу.
   Таким образом, белое командование в этот момент не осознало еще всей опасности положения на Воронежском направлении и упустило время для коренной перегруппиров­ки своих сил на фронте.
   Командование Южным фронтом стремилось развить ус­пех группы Кожевникова с фронта Валуйки -- Купянск обо­значением более глубокого охвата ею Воронежской группы противника, для чего группа Кожевникова должна была сво­ими главными силами сосредоточиться в район Кантемиров- ки, выделив одну дивизию на Луганск (21 января), и насту­пать затем на Миллерово. 9-я армия должна была перестро­ить свой фронт на юго-восток и направиться вдоль железной дороги Поворино--Царицын; большая часть сил 8-й армии также должна была действовать по левому берегу Дона.
   Этими распоряжениями от 17 и 21 января ясно определи­лось сосредоточение главных сил Южного фронта в Цари­цынском районе. Это сосредоточение совпало с тем време­нем, когда уже окончательно определился развал Донской армии, что выразилось в количестве пленных и трофеев, по­падавших в руки советских войск, и массовой сдаче в плен или в самовольном уходе по домам целых казачьих полков. 8 февраля на ст. Арчеда сдались 7 донских полков с артил­лерией; 11 февраля на ст. Котлубань частью сдались, частью рассеялись еще 5 полков.
   Таким образом, перед командованием Южным фронтом по существу оставалась задача преследования остатков Дон­ской армии, и 1 февраля оно отдало соответствующую ди­рективу, направляя центральные армии (8-ю и 9-ю) прямо на юг; группа Кожевникова из района Кантемировки должна была войти в район Каменская -- Миллерово, а 10-я армия
   160
   двигалась вдоль железной дороги на Калач под прямым уг­лом к оси движения 9-й армии.
   8 и 9 февраля части 9-й и 10-й армий вошли в соприкосно­вение друг с другом в районе ст. Арчеда, чем, в сущности, и закончилась операция по разгрому Донского фронта, но зато центр тяжести событий переносился в Донецкий бассейн, куда прибыла свежая дивизия Добровольческой армии и свя­зала оперативную свободу группы Кожевникова.
   Высадившись в Мариуполе 25 января, эта дивизия уже 27--28 января повела, правда, отбитое наступление на Лу­ганск, но зато задержала продвижение частей Кожевникова на участке Никитовка -- Дебальцево. 5 февраля она прерва­ла связь между Луганском и Бахмутом, захватив ст. Попас- ную, а на следующий день ударом вдоль линии железной до­роги в направлении на Миллерово принудила осадить назад левый фланг группы Кожевникова, которая под влиянием уг­розы добровольцев с юга вынуждена была перестроить свой фронт прямо на юг и не смогла достигнуть указанного ей рай­она -- ст. Каменской как конечной цели своего движения.
   Так завязались бои за Донецкий бассейн, борьба за кото­рый является основным содержанием следующего периода кампании на Южном фронте. Напряженность этой борьбы обусловилась освобождением значительной части сил про­тивника с Северокавказского театра, вследствие достижения им решительного успеха на этом театре. Поэтому представ­ляется уместным теперь же остановиться на тех событиях, которые определили столь благоприятную перемену обста­новки для южной контрреволюции1.
   1 Фактическое изложение этих событий не совсем совпадает с данными, которые приводятся Деникиным в его книге "Очерки рус­ской смуты" (т. V). Деникин утверждает, что еще в декабре им была переброшена в Донецкий бассейн 3-я стрелковая дивизия под ко­мандой ген. Май-Маевского. Выброшенная первоначально в район Юзовки, она имела своей задачей прикрыть в связи с уходом нем­цев левый фланг донских войск и организовать оборону Донецкого бассейна. Деникин не указывает точно сроков прибытия 3-й диви­зии Май-Маевского в Донецкий бассейн, но в дальнейшем подчер­кивает, что уже в средних числах января группа Май-Маевского, последовательно усиленная основными ударными частями Добро­вольческой армии (с Корниловским, Марковским, Дроздовским,
   161
   После вторичного очищения Ставрополя силы обеих армий (Таманской и бывшей Сорокина), сведенные в одну 11-ю армию, располагались на фронте Заветное -- Пет­ровское -- Ремонтное -- Приютное -- Сухая Буйвола -- Дубовый -- Курсавка -- Воровсколесская -- Кисловодск -- Нальчик. Этот фронт образовал полудугу и тылом при­мыкал к безводной и песчаной Прикаспийской пустыне, через которую на протяжении 400 км не имелось обору­дованных сообщений и не было устроено складов с запа­сами.
   Фронт от Грозного через Кизляр до ст. Теречное на Кас­пийское море занимала слабая 12-я армия, имевшая опера­ционное направление на Петровск, т. е. почти на 180® расхо­дившееся с операционным направлением 11-й армии на Ти­хорецкую. 8 декабря 1918 г. обе эти армии вошли в состав отдельного Каспийско-Кавказского фронта.
   Общее количество своих сил само командование фрон­том определяло в 150 000 бойцов, из них на фронте -- до 60 000, в обозах -- тыловых гарнизонах и на военных доро­гах -- до 30 000, больных и раненых -- 40 000 и, наконец, в бегах числилось до 20 000.
   Наиболее сильной по численности являлась 11-я армия, против которой располагалась главная масса сил Кубанско- Добровольческой армии в количестве до 25 000 бойцов при 75 орудиях, группировавшихся в районе Приютное (исклю­чительно) -- Курсавка (исключительно) -- Ставрополь -- Армавир.
   Самурским полками), занимает главными силами район Юзовки, выдвинувшись в Харьковском направлении до Бахмута и Констан- тиновки и в Бердянском -- до Пологи. В течение февраля группа Май-Маевского усиливается Кавказской дивизией ген. Шкуро, 1-й Кубанской дивизией ген. Петровского, 1-й Терской дивизией и дру­гими частями, освободившимися на Северном Кавказе в связи с раз­громом 11-й красной армии, -- иначе говоря основными частями так называемой Кавказской Добровольческой армии, возглавляв­шейся ген. Врангелем.
   Эта переброска основных частей Добровольческой армии в До­нецкий бассейн явилась яблоком раздора между Врангелем и Де­никиным. Начальник штаба Врангеля Юзефович, а затем и Вран­гель, находившийся в это время на излечении, еще в феврале наста­
   162
   Меньшее количество сил противника, притом не вхо­дивших в состав вышеупомянутой армии, а именно 4000-- 5000 бойцов в первой линии и около 6000 местных форми­рований и английских оккупационных войск в тылу, было сосредоточено против 12-й армии. Эти силы занимали фронт Петровск -- Темир-Хан-Шура и либо совсем не при­знавали, либо частично признавали суверенитет Доброволь­ческой армии, состоя, главным образом, из войск азербай­джанского правительства и горцев Дагестана.
   Трудность положения красных вооруженных сил на Се­верном Кавказе увеличилась тем обстоятельством, что как раз главная масса сил фронта, т. е. 11-я армия, отделялась пустыней от своей основной базы -- Астрахани, связываясь с ней военной дорогой протяжением в 400 км, проходившей сначала параллельно фронту армии через Георгиевск -- Свя­той Крест -- Яшкуль и далее на Астрахань. Правильного кругооборота транспортов на этой дороге установить не уда­лось. В отношении своих тыловых сообщений 12-я армия находилась в лучших условиях, поскольку сообщения эти шли вдоль берега Каспийского моря (Кизляр, Черный Ры­нок, Алабужская, Астрахань), по более населенной и обла­дающей кое-какими средствами местности, и на них опира­лось меньшее количество сил. Но правильного оборудова­ния эта дорога не получила.
   Отсутствие прочной связи обеих армий с их основной базой довело последующую боевую неудачу фронта до раз­мера катастрофы. Противник находился в совершенно
   ивали на сосредоточении главных сил Добровольческой армии на Царицынском направлении. Их план сводился к тому, чтобы, при­крывшись с севера Донской армией, всеми силами Добровольче­ской армии решительно выдвинуться к Царицыну и установить на Волге единый фронт с наступающим Колчаком. По мнению Вран­геля, это должно было привести к созданию наиболее благоприят­ной стратегической ситуации для дальнейшего согласованного дей­ствия сил южной и сибирский контрреволюции против Москвы. Деникин отклонил этот план как авантюристический. Неизбежный, по его утверждению, разгром Донской армии привел бы к выходу красных войск к северу через Новочеркасск и Ростов на сообщения Добровольческой армии и быстро ликвидировал бы ее успехи в Царицынском направлении.
   163
   обратном положении в отношении условий своего тыла, опираясь на богатейшие области Северного Кавказа и об­ладая достаточно развитой сетью коротких железнодорож­ных и грунтовых путей.
   Численно превосходя противника, командование фронтом предполагало вывести свои армии из опасного положения переходом в наступление 11-й армией на Тихорецкую и 12-й армией на Петровск.
   Эти предположения совпали и с намерениями Главного командования, о которых мы уже упоминали. Главное Ко­мандование 19 декабря 1918 г. поставило задачу фронту: раз­вить наступление на Тихорецком и Владикавказском направ­лениях, окончательно закрепить за собой Кизлярский район, после чего, опираясь на поддержку флота, развивать наступ­ление на Петровск -- Темир-Хан-Шура и Дербент, вступив в соглашение с горскими племенами. Кроме того, надлежало развивать операции от Астрахани на Гурьев для восстанов­ления советской власти на юге Уральской области.
   Силы фронта, а главное -- их группировка позволяли со­средоточить все внимание лишь на выполнении первой из указанных операций (Тихорецкое и Владикавказское направ­ление), в отношении пополнения которой и была сделана действительная попытка, тогда как на прочих направлениях особой активности проявлено не было.
   Подготовка к операции продолжалась всю вторую по­ловину декабря, причем в это время войсковые части 11-й армии были сведены в дивизии более или менее однотип­ной организации1, развернувшиеся на фронте. Дивное -- Предтеча -- Калиновское -- Крухта -- Султанское -- Кур- савка -- Воровсколесская -- Кисловодск -- Нальчик. Об­щее протяжение фронта, наиболее плотно занятого частя­ми 11-й армии, равнялось 250 км при общей численности армии в 88 000 бойцов.
   Командование 11-й армии предполагало главный удар нанести в обход правого фланга противника в общем направ­лении на Баталпашинск -- Невинномысскую, чтобы отре­зать главные силы противника от района Армавир -- Став­
   1 Всего было образовано четыре стрелковые дивизии (N 1--4), а вся конница была сведена в Кубанско-Терскую конную дивизию.
   164
   рополь. Однако эта мысль не была подчеркнута соответ­ствующей группировкой сил. Большая их часть (дивизия 3-я и 4-я) получила задачу пассивного характера, сводившуюся к сковыванию противника на своем фронте; одна дивизия со­биралась в резерв, и, таким образом, для нанесения главно­го удара предназначалась только одна дивизия (1/4 всех сил армии) и конница.
   Армия не могла спокойно подготовиться к наступлению, так как в течение всего декабря противник вел ряд атак из Ставропольского района против правого фланга армии, при­чем ему удалось несколько потеснить его в районе Маныча.
   Начавшееся 2 января 1919 г. наступление левым флангом армии дало первоначально чисто местный успех в виде заня­тия Баталпашинска, но оно скоро приостановилось как по недостатку огнеприпасов, так и под влиянием контратак про­тивника 11-я армия снова отошла в исходное положение и 14 января пыталась закрепиться на совершенно случайном рубеже: Святой Крест -- Минеральные Воды -- Кисловодск. В это время правофланговая (4-я) дивизия, получив сильный удар от противника в районе ст. Благодарное, оторвалась от своих главных сил и направилась частью в район Элисты, а частью на Яшкуль. Части ее, шедшие на Элисту, соедини­лись там с войсками степного участка.
   Неудача наступления еще более ухудшила внутреннее состояние войск 11-й армии и их общее стратегическое по­ложение. Расстройство управления выявилось не только в дивизионном масштабе, но пошло и глубже; две бригады 3-й стрелковой дивизии (соседней с юга с 4-й дивизией) также отходили самовольно в расходящихся направлениях на Благодарное и Саблинское, открыв направление на Свя­той Крест, что дало противнику возможность развить пер­воначальный успех своей контратаки в общее поражение 11-й армии.
   На фронт Святой Крест -- Георгиевск противник напра­вил свой главный удар группой ген. Врангеля в составе 13 000 штыков и сабель при 41 орудии, стремясь разрезать надвое 11-ю армию, отбросив часть ее в пески, и затем раз­громить ее разъединенные крылья. На этом фронте его глав­ные удары направлялись от Благодарного на Святой Крест и через Георгиевск на Государственную и Курскую.
   165
   В результате этих ударов остатки 3-й дивизии были от­брошены в пустыню, после чего противник обратился про­тив левого крыла армии (2-я и 1-я дивизии), отходившего вдоль Северо-Кавказской железной дороги на Прохладную и Моздок, и дважды окружал его.
   Хотя этим дивизиям и удалось пробиться из окружения, но в район Яндыковская пришли только остатки их в количе­стве не свыше 13 000 бойцов пехоты и кавалерии. Пораже­ние 11-й армии вызвало отступление 12-й армии на Астра­хань, так как противник начал угрожать и ее сообщениям со стороны Моздока. В марте Кавказско-Каспийский фронт рас­формировывается, а 12-я и 11-я армии сводятся в одну ар­мию под названием 11-й армии.
   Результат зимней кампании 1918 г. на Северном Кавказе был неблагоприятен для советской стратегии. Крупные силы Северокавказского фронта на долгое время перестали суще­ствовать как организованное целое. Это обстоятельство, ос­вободив сильную Кубанскую Добровольческую армию, в дальнейшем отрицательным образом отразилось на ходе кам­пании на Южном театре.
   Кроме причин военного и географического порядка, не без влияния на размеры катастрофы оказалась и социальная природа этих армий. Они были лишены того крепкого орга­низационного и политического костяка, каковым на Восточ­ном и Южном фронтах Гражданской войны являлись силь­ные рабочие и партийные кадры.
   Таким образом, частный успех советских армий на Юж­ном театре полностью поглощался их поражением на Се­веро-Кавказском театре. Но значение этой неудачи выяви­лось позднее.
   Непосредственное отношение к ходу событий на Южном театре имели операции, которым предстояло развернуться на Украинском театре.
   Задачи советской стратегии на Украинском театре оп­ределялись теми целями, которые преследовала на нем со­ветская политика. Цели же эти вытекали из самой сущно­сти Октябрьской революции и заключались в необходи­мости сбросить местную слабую и еще неуспевшую сорганизоваться буржуазию. Эти цели требовали, следо­вательно, наступательного образа действий, тем более что,
   166
   уже начиная с декабря, движение народных масс в Украи­не происходило под советскими лозунгами. Поэтому 4 ян­варя 1919 г. решено было создать отдельный Украинский фронт с подчинением его командующего, т. Антонова- Овсеенко, главкому. Основанием этого фронта должна была послужить 9-я стрелковая дивизия из стратегичес­кого резерва главкома. Одну дивизию для вновь создавае­мого фронта должен был собственными силами и сред­ствами сформировать т. Антонов-Овсеенко, а другую -- т. Кожевников. Главным назначением нового фронта яв­лялось занятие и оборона Донецкого бассейна, для чего надлежало тесно увязать свои действия с действиями Юж­ного фронта. Для занятия левобережной Украины, линии среднего Днепра и для разведки на Черноморском побе­режье и на правобережной Украине (которую первоначаль­но не предполагалось занимать)1, разрешалось использо­вать одну бригаду 9-й стрелковой дивизии и партизанские отряды. Однако и здесь этим указаниям не суждено было осуществиться. Партизанские отряды разрослись до та­кого размера и удельного веса, что почти совершенно по­глотили костяк регулярной Красной Армии и увлекли ее далеко за пределы задач, возложенных на нее главкомом Вацетисом.
   Осторожность в постановке первоначальной цели объяс­няется не только малочисленностью организованных сил, которыми располагал Антонов-Овсеенко, после того как первоначально предназначавшаяся в состав его сил группа Кожевникова была использована для усиления Южного фронта, но и неизвестностью, в какие формы и размеры выльется вооруженное вмешательство держав Антанты на Украине.
   Задача Главного командования была выполнена движе­нием войск Украинского фронта двумя основными груп­пами: одной -- (Киевская группа) в общем направлении на Киев и другой (Харьковская) -- в общем направлении на Лозовую, а оттуда частично на Екатеринослав и глав­ной массой -- к портам Черного и Азовского морей. Та­ким образом, части Украинского фронта как бы обтекали
   1 Директива главкома Вацетиса от 4/1 1919 г.
   167
   Донецкий бассейн, несмотря на то что он входил в их раз­граничительную линию.
   Ничтожность сопротивления мелких отрядов Украинской директории обусловила быстроту продвижения обеих групп. 20 января их главные силы были уже на фронте Круты -- Полтава -- Синельниково, а 5 февраля, после небольшого сопротивления, пал Киев, после чего командование Украин­ским фронтом предполагало закрепиться Киевской группой в районе Киева и Черкасс, а частями Харьковской группы прочно занять районы Кременчуга, Екатеринослава, Чапли­на и Гришина, обеспечивая свой фланг со стороны Донецко­го бассейна. Но ходом последовавших событий обе группы были вскоре увлечены в дальнейшее движение вперед, сле­дуя стихийному стремлению масс от революционных цент­ров к окраинам страны. Противная сторона ничего не могла противопоставить этому стремлению вследствие крайней слабости собственных сил, разделяемых, к тому же, глубо­кими внутренними противоречиями, а также слабости и не­достаточности сил держав Антанты, предназначенных для активных действий на территории Украины, и пассивности их задач.
   Внутренние противоречия местных контрреволюционных сил юга Украины обусловливались коренным расхождением их политических программ, поскольку одни являлись сто­ронниками "самостийной" Украины, а другие -- "единой и неделимой России". Те и другие стремились к исключитель­ной полноте власти на побережье Черного моря.
   Более успешно протекали формирования Доброволь­ческой армии в Крыму, основой для которых служили пе­реброшенные Деникиным кадры по предложению крымс­кого краевого правительства в конце ноября в Керчь и Ялту. Эти кадры были развернуты в VI корпус, выдвину­тый к середине декабря на линию Бердянск -- Екатери- нослав -- Нижне-Днепровск. Но уже в конце декабря этот корпус под ударом повстанцев очищает Екатеринослав, а затем откатывается к Крымским перешейкам. Стремле­ние Деникина создать из всех этих частей Крымско-Азов­скую Добровольческую армию осуществлено однако не было. Наступление красных войск, докатившееся к нача­лу марта до северных берегов Азовского моря, разделило
   168
   части Май-Маевского и Крымского корпуса, заставив пос­ледний, под угрозой охвата со стороны Алешек и Кахов­ки, откатываться в Крым1.
   Интервенция Антанты, столь широко возвещенная и ожи­давшаяся в столь значительных размерах, сильно затягива­лась. У французского командования, имевшего перед собой ряд сложных задач на Ближнем Востоке и на Балканах, не оказывалось под рукой свободных сил, а те, которые были, не обнаруживали особого желания ввязываться в нашу Граж­данскую войну. Настроение войск заставляло опасаться вли­яния на них агитации большевиков. Внутреннее положение Румынии было очень напряжено, а в Константинополе при­ходилось держать большой гарнизон.
   Таким образом, только в начале декабря 1918 г. с трудом была найдена свободная французская дивизия, которая на су­дах была отправлена в Одессу, причем солдатам дивизии в этом городе был обещан, обманно, конечно, приятный отдых. Дивизия подплыла к Одессе 17 декабря 1918 г. в тот момент, когда местные добровольцы в количестве 1500 человек, по­грузившись на пароход, очистили Одессу. В это время перед Одессой появились войска Украинской директории, которые медлили с захватом города в свои руки, чем и воспользова­лись французы и, высадив обратно добровольцев и заставив их двигаться впереди себя, заняли город. Войска Украинской директории отошли, и Директория вступила с французами в переговоры, приведшие ее впоследствии к сдвигу на сторо­ну Франции. 20 января 1919 г. десант французов усилился греческими войсками, и тогда они расширили свою полосу
   1 Дальнейшие события на Крымском участке развертывались сле­дующим образом. Попытки частей Крымско-Азовской армии в нача­ле апреля оказать сопротивление на Перекопском перешейке были ликвидированы красными частями Украинского фронта. 10 апреля последние занимают узловую станцию Джанкой. Развал крымского правительства усиливается революционным брожением в союзниче­ском флоте, которое в Севастополе выливается в демонстрацию (20 апреля) французских матросов против войны. К концу апреля части Крымско-Азовской армии, переформировавшиеся в дивизию, при поддержке французского флота задерживаются в юго-восточном углу Крыма на Акманайских позициях, удерживая за собой Керчен­ский полуостров.
   169
   оккупации до станций Раздельная и Колосовка, заняв Херсон и Николаев, на чем и закончилась их активность. Силы окку­пантов вместе с местными формированиями и отрядом поля­ков в половине февраля достигали 20 000 человек.
   Между тем, волна революционных повстанческих отря­дов продолжала катиться к югу, смывая перед собой слабые отряды Директории или вызывая переход их на свою сторо­ну. В конце февраля 1919 г. одна из таких волн в виде при­нявших советскую окраску отрядов атамана Григорьева до­катилась до передовых пунктов французской оккупации в Вознесенске и Тирасполе и после небольшой стычки прину­дила их гарнизоны к отходу. 2 марта Григорьев появился в окрестностях Херсона и 9 марта после упорных уличных боев овладел им, нанеся крупный урон оборонявшим его грече­ским войскам, а 14 марта французы поспешили очистить Ни­колаев. Оставшиеся же оборонять Николаев греческие вой­ска были почти полностью уничтожены повстанцами.
   Эти обстоятельства определили дальнейшее поступатель­ное движение войск Украинского фронта, решенное Анто­новым-Овсеенко 17 марта. Главная масса сил Киевской груп­пы направлялась на Жмеринку -- Проскуров, поскольку на этом направлении продолжали удерживаться еще более значительные силы Украинской директории. Харьковская группа главной частью своих сил нацеливалась на Одессу. 27 марта Киевская группа нанесла решительное поражение войскам Директории, отбросив их к границам Галиции, вслед­ствие чего задача по овладению Одессой облегчилась "доб­ровольным"1 очищением ее греко-французскими войсками.
   1 Очищение греко-французскими войсками Одессы лишь условно может быть названо добровольным. Для характеристики положения оккупантов под Одессой считаем целесообразным привести несколь­ко выдержек из V тома деникинских "Очерков русской смуты": "Не­уверенность в своих войсках наложила совершенно пассивный отпе­чаток на стратегию французского командования, которое сосредото­чило все свои силы в Одессе ближе к транспортам, выставив на дальних подступах лишь надежные заслоны",-- жалуется Деникин. Он весь­ма неодобрительно отзывается также и о боеспособности греко-фран­цузских частей. В середине февраля изменивший Петлюре атаман Григорьев повел наступление неорганизованными бандами силой в 1700 человек с 3 орудиями на Херсон, занятый I батальоном греков
   170
   Большевизация французских войск и флота заставляла то­ропиться с выполнением этой меры. 6 апреля красные войс­ка вступили в Одессу. 15 апреля они появились под Севасто­полем, что заставило французское Главное командование вступить в переговоры о перемирии до снятия с мели и уво­да французского линейного корабля "Мирабо"; в то же вре­мя части Киевской и Одесской групп Украинского фронта окончательно распространились до границ Галиции и линии р. Днестр. Результатом этих операций явилось значительное увеличение Украинского фронта в его протяжении: его Се­веро-Западный участок находился в непосредственном сопри­косновении уже с польскими войсками, а юго-западный -- с румынскими по р. Днестр, тогда как южная его граница упи­ралась в Черное море. Лишь Донецкий бассейн, в котором не прекращалась ожесточенная борьба, глубоким клином вдавался в его расположение, вызывая растяжку его сил для своего обеспечения со стороны этого клина.
   Вместе с территориальными успехами преобразилась и физиономия Украинского фронта; фронт потерял свой регу­лярный облик, впитывая в себя массы местных формирова­ний партизанского типа с их колеблющейся и часто анархи­ческой идеологией. Эта причина обусловила в дальнейшем слабую боеспособность частей фронта, что в момент, когда
   и ротой французов с 2 орудиями. Несколько дней длился бой, глав­ной тяжестью легший на греков; под прикрытием прибывших на под­держку двух батальонов и огня судовых орудий союзнический отряд, понесший большие потери, был посажен на транспорт и увезен в Одес­су... Вслед за Херсоном уже без всякого давления противника союз­ники с большой поспешностью бросили и Николаев. "Через несколь­ко дней (в марте) союзники понесли новое поражение в Вознесенс­ком направлении у станции Березовка. Атакованные большевиками (повстанцами. -- Ред.), они начали беспорядочное отступление, ос­тавив 6 орудий, 5 танков, бросая раненых, обозы и амуницию". Дени­кин не скрывает своего разочарования в помощи союзников. На стра­ницах своих очерков он неоднократно жалуется на высокомерное от­ношение представителей французского командования к его представителям. Примеры, приводимые им, действительно достаточ­но убедительно рисуют методы хозяйничанья оккупантов на берегах Черного моря -- методы, которые способны выводить из равновесия даже Деникина.
   171
   неудачи Южного фронта открыли широкий коридор для втор­жения на Украину силам Добровольческой армии, опреде­лило собой новое течение событий, шедших не в пользу со­ветской стратегии на Украинском фронте.
   В описываемое нами время флот Антанты безраздельно господствовал в Черном море. На Каспийском море деятель­ность Красного Флота, состоявшего всего из пять судов и нескольких миноносцев, выразилась в конвоировании кара­вана транспортных судов до Старо-Теречной. Красный Флот, будучи слабее и числом единиц, и их качеством против бо­лее быстроходного флота противника, избегал боевых стол­кновений с ним в невыгодных для себя условиях. Кроме того, флот противника, располагая лучшими гаванями в виде пор­тов Петровска и Баку, был более независим в своих выходах в море, чем Красный Флот, которому приходилось пользо­ваться открытым и мелководным Астраханским рейдом, от которого в открытое море вел узкий и замерзавший зимой канал.
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
   ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
   В ПРИБАЛТИКЕ, НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ И НА ПОДСТУПАХ К ПЕТРОГРАДУ
   Образование советских лимитрофных правительств и их армий
   ? Наступление 7-й красной армии и Латвийской красной армии
   ? Результаты обоих наступлений ? Наступление Западной армии
   ? Работа флотов обеих сторон на Балтийском море ? Перелом­ный период кампании 1919 г на Западном фронте ? Образование Северо-Западной белой армии ? Летняя кампания 1919 г на Ли­товско-Белорусском участке и на Правобережной Украине ? На­ступление белых в мае и июне 1919 г на Петроград ? Контрнас­тупление советских войск на Петроградском и Псковском направ­лениях и его результаты ? Действия враждебных флотов в Финском заливе во время летней кампании 1919 г ? Общая об­становка на Западном фронте перед началом второго наступле­ния Северо-Западной армии на Петроград ? Новый контррево­люционный заговор в Петрограде; его значение и результаты
   ? Борьба на подступах к Петрограду осенью 1919 г ? Контрма­невр 7-й красной армии и его результаты ? Ликвидация белой Се­веро-Западной армии ? Выводы ? Операции флотов обеих сто­рон в Финском заливе осенью 1919 г Последние события кампа­нии 1919 г на Литовско-Белорусском участке Западного фронта
   м ы уже отметили тот про­цесс организации классовых сил, который начался в оккупи­рованной германцами полосе по мере ослабления режима оккупации и особенно по мере освобождения оккупирован­ной территории от германских войск. В то время как цензо­вый элемент под завесой германских штыков свободно орга­низовался на своей территории, распыленный по террито­рии России пролетариат Эстонии, Латвии, Финляндии,
   173
   Литвы, Белоруссии и Польши стремился к тому же под за­щитой советской власти.
   Советская Россия как первое в мире пролетарское госу­дарство оказывала поддержку рабоче-крестьянским массам окраин, желавшим создать на своей родине советские рес­публики. Советская власть позволила сформировать в РСФСР советские национальные армии как для овладения территорией этих национальностей, так и для закрепления этих территорий за собой.
   В лучших условиях оказалось правительство Советской Латвии, имевшее в своем распоряжении испытанную в бо­евых действиях вооруженную силу в лице Латышской стрелковой дивизии 9-полкового состава, ставшей затем Красной Армией Советской пролетарской Латвии. Цензо­вая Латвия не имела в своем распоряжении готовой воору­женной силы и не могла создать таковой, не встречая под­держки в народной массе, а иностранная помощь еще не прибыла.
   Таковы были политические предпосылки оформления и активизации Западного фронта Гражданской войны. Опера­ционные направления этого фронта совпадали с путями, ве­дущими в Эстонию, Латвию, Литву, Белоруссию и Польшу.
   Занятие Эстонии было возложено на красные эстонские войска1; главный удар наносился в Нарвском направлении. Красным эстонским частям должны были помогать войска 7-й красной армии и Красный Флот. Латвию должны были занять латышские стрелковые части. Постановлением РВС Республики от 4 января 1919 г. было решено образовать особую армию Латвии в составе двух стрелковых дивизий и армейской конницы. Командующим пролетарской арми­ей Советской Латвии был назначен т. Вацетис, остававший­ся в то же время главнокомандующим всеми вооруженны­ми силами РСФСР. Операции в Литве, Белоруссии и Польше возлагались на особую армейскую единицу под названием Западной армии. Начало наступления зависело от готовности предназначенных для этой цели войск, но не позже конца декабря 1918 г.
   1 На Нарвском направлении действовала 6-я стрелковая диви­зия. Красная эстонская дивизия только еще формировалась.
   174
   В начале декабря 1918 г. была произведена попытка захва­тить Нарву, которая, согласно агентурным сведениям, уже находилась в руках восставших рабочих. Но оказалось, что на нарвских позициях находились еще немецкие войска, ко­торые совместно с войсками белой Эстонии, отстояли Нарву. Операция против Эстонии приняла затяжной характер. Бело- эстонское правительство, при помощи остатков немецкой армии, русских и финских белогвардейцев из Финляндии бы­стро создало довольно крупную силу1, сломить которую сра­зу не удавалось. Эстонцы удачно действовали по внутренним операционным линиям, опираясь на две сквозные железнодо­рожные магистрали, идущие от Ревеля, и широко пользуясь бронепоездами. Пришлось перейти к методическим действи­ям, развивая их в трех направлениях: 1) на Нарву -- Везен- берг -- Ревель, 2) со стороны Пскова на Верро-Юрьев и 3) от Верро на Валк-Пернов. Для такой операции потребовались довольно значительные силы, тем более что белогвардейские войска дрались упорно.
   Также нелегким делом оказалось освобождение Латвии.
   В конце декабря красные латышские части вторглись в Латвию в трех направлениях: 1) Псков -- Валк -- Рига; 2) Режица -- Крейцбург -- Митава; 3) Дрисса -- Поневеж -- Шавли. Рабоче-крестьянское население края встретило крас­ных стрелков как своих избавителей от векового гнета. 3 ян­варя 1919 г. была занята Рига (занятию Риги немало содей­ствовало успешное восстание рижских рабочих, происшед­шее за несколько дней до прихода красных войск и дезорганизовавшее тыл белых), а через несколько дней и Ми- тава. В середине января 1919 г. началось движение в Кур­ляндию на широком фронте Виндава -- Либава.
   Немецкое баронство в союзе с латышской буржуазией оказывало сильное сопротивление. Укрепленные замки были превращены в цитадели феодализма. К борьбе с красными войсками наряду с местными формированиями привлечены были наемно-добровольческие отряды из остатков 8-й гер­манской армии.
   1 Численность ее достигла 25 000 штыков и сабель. Армия со­стояла из двух пехотных дивизий и русского белогвардейского Се­веро-Западного корпуса.
   175
   Схема 7
   0x01 graphic
   176
   Экономическое положение Латвии было крайне тяжелым. Оккупировавшая край немецкая армия при своем уходе уст­роила форменное ограбление края, забирая хлеб, скот, ло­шадей и всякую живность, портя железные дороги и мосты (мост у Двинска через Западную Двину удалось купить у немецких солдат).
   Особенно остро чувствовался недостаток в продоволь­ствии, которое красное латвийское правительство надеялось получить из России. Такое печальное экономическое поло­жение дурно отражалось на ходе формирования новых час­тей, предусмотренных принятым планом создания армии.
   Борьба за занятие Литвы протекала в еще более неудов­летворительных условиях. Советское правительство Крас­ной Литвы за отсутствием достаточных кадров не смогло создать своей вооруженной силы. Мелкобуржуазная (хозяй­чики) народная масса находилась под сильным влиянием ка­толического духовенства, и процесс эмансипации последней от пережитков старины к новой эпохе шел крайне медленно. В распоряжение советского правительства Литвы пришлось отдать 2-ю Псковскую дивизию. Создалось такое же поло­жение, как и в Эстонии; кроме того, на помощь литовцам пришли немецкие войска (схема 7).
   Наступление в Привислянском направлении началось вслед за отходом немцев. Задачей ставилось: 1) занятие Бе­лоруссии, 2) продвижение в сторону Варшавы до реки За­падный Буг (включительно). Продвижение Красной Армии к означенным рубежам развивалось вполне успешно. Польша была занята борьбой на других фронтах и восточную свою границу охраняла слабо1.
   После капитуляции Германии господство на Балтийском море перешло в руки Англии, которая отправила туда свою эскадру, занявшую своим десантом прибрежные города: Ре­вель, Усть-Двинск и Либаву. Красный советский флот Бал­тийского моря, несмотря на свою малочисленность, старался проявить активность, ведя глубокие стратегические разведки;
   1 В это время в Восточной Галиции на чехо-словацкой границе между чехо-словаками и поляками происходили споры из-за погра­ничной линии, и, наконец, до окончания спора с немцами на грани­це с Силезией также приходилось держать войска.
   177
   во время одной из них в районе Ревельской гавани мы потеря­ли два миноносца в столкновении с английским флотом.
   В конце марта 1919 г. на Западном фронте были сделаны нами наибольшие достижения в Латвии и в Привислянском направлении. В наших руках была вся Латвия за исключени­ем района Либавы, который оборонялся иностранными де­сантами. Но стратегическое положение Советской Латвии оказалось крайне тяжелым; причиной тому были наши неус­пехи на флангах, т. е. в Эстонии и Литве, которым латышс­кие стрелки должны были оказывать помощь. Армия Совет­ской Латвии должна была выделить из своего состава одну бригаду против Эстонии для действий на фронте Верро -- Валк -- Гайнаш, а на левом своем фланге ввязаться в боевом действии с германскими добровольческими войсками в рай­оне Поневеж -- Шавли -- Тельши -- Поланген. Таким обра­зом, сравнительно слабые силы армии Латвии были разбро­саны на огромном фронте: Верро -- Валк -- Гейнаш -- Двинск -- Виндава -- р. Вента -- Тельши -- Шавли. Центр получился сильно растянутым и слабым, в особенности в Курляндском направлении. Резервов не было. Формирова­ние 2-й дивизии, начатое в январе, встретило большие пре­пятствия (несмотря на наблюдавшийся в июле сильный при­ток добровольцев), главным образом благодаря отсутствию продовольствия. Из этого тяжелого состояния Красная ла­тышская армия, сыгравшая главную роль при занятии При­балтики, могла быть выведена достижением крупных успе­хов на ее флангах -- против Эстонии и против Литвы.
   Эстонский белый фронт в течение зимы значительно уси­лился в особенности за счет формирования русских белогвар­дейских элементов, организуемых эмигрантской буржуази­ей. В Эстонии уже появилось ядро будущей Северо-Запад­ной армии в виде русского добровольческого корпуса Родзянко. Немалую помощь оказала белоэстонцам немец­кая буржуазия и земельная аристократия, сбежавшая сюда после изгнания ее из Латвии. Попытки белых перейти в на­ступление от Нарвы на Ямбург и далее имели успех. Такого же характера успехом сопровождались их действия на Валк и Верро. Это последнее обстоятельство заставило команду­ющего армии Латвии (на эту должность в феврале 1919 г. был назначен Славен) выделить против белоэстонцев три
   178
   стрелковых полка. Успехи красных войск против Литвы тоже приостановились, так как в районе Ковенской губернии по­явились немецкие добровольческие войска, закрепившие положение белого литовского правительства.
   Надо иметь в виду, что март явился для РСФСР началом крайнего напряжения всех ее живых и материальных сил, отданных ею для двух главных театров -- Восточного и Южного. Как на том, так и на другом начались решительные бои, почему Главное командование было стеснено в уделе- нии дальнейших сил и средств на усиление Западного фрон­та. Все-таки необходимо отметить, что, невзирая на столь тяжелую боевую обстановку, на фронте Советской Литвы боевые успехи действовавших там незначительных частей были довольно значительные: красные войска уже заняли Вильну и правый берег Немана. В дальнейшем они готови­лись к продолжению действий по выполнению главной час­ти основной директивы от 12 января 1919 г. N 649/а, а имен­но -- к занятию среднего Немана (Ковна -- Гродна включи­тельно.) По имевшимся сведениям, Ковна была занята одной польской дивизией Галлера с конницей и танками; четыре форта приведены в боевую готовность.
   Против красного Западного фронта силы белых командо­ваний продолжали сосредоточиваться в четырех главных районах: 1) в Эстонии, 2) в западной части Курляндии, имея своим центром Либаву, 3) в Литве и 4) на берегах средней Вислы. Со стороны Эстонии ожидались удары в трех направ­лениях: 1) от Нарвы -- на Петроград, 2) от Юрьева -- на Псков и 3) со стороны Валка -- на Вольмар -- Ригу. Со сто­роны Среднего Немана возможно было движение польско- литовских войск на Вильна. Что же касается выступления главных сил Польши против РСФСР весною 1919 г., то на счет этого вопроса полной ясности не было. Являлось со­мнение, решится ли Польша выступить против РСФСР со­вместно с Колчаком, Деникиным и Юденичем, шедшим под лозунгом "единой неделимой России". Положение в При­балтике сильно осложнилось появлением новых политиче­ских и военных группировок. В Эстонии начала образовы­ваться создаваемая реакционными элементами царской Рос­сии так называемая Северо-Западная армия во главе с ген. Юденичем, который не признавал самостоятельности той
   179
   самой белой Эстонии, которая его приютила. В Западной Кур­ляндии с Либавой в центре белые создали общий фронт против красных латышских стрелков. Здесь были войска белых ла­тышей, были отряды прибалтийского баронства, были отря­ды русской буржуазии, были наемники, набранные в Герма­нии на деньги русских биржевиков, здесь же была бригада, составленная из солдат немецкой армии, надеявшихся полу­чить за оказанную услугу от белого латышского правитель­ства земельные наделы. Каждая из названных вооруженных белых войсковых частей имела свою обособленную полити­ческую платформу и свои специфические экономические интересы, но все вместе взятые были против пролетарского правительства Латвии, и на этой почве между ними был со­здан военный блок.
   Из изложенного выше о положении на фронте армий Эс­тонии, Латвии и Литвы видно, что на латышских стрелков легла задача не только по борьбе с белыми войсками Лат­вии, но они должны были оказать помощь соседним советс­ким республикам. В начале апреля силы Советской Латвии перешли предел своего напряжения, и фронт их, после ге­ройской борьбы, рухнул на всем протяжении Курляндии. Борьба сосредоточивалась на подступах к Риге: на западе -- со стороны Либавы, на севере -- со стороны Эстонии.
   22 мая 1919 г. Рига после упорного сопротивления была занята белыми. Красные латышские стрелки отступили и расположились на фронте Себеж -- Дрисса. Вместе с при­данными к ним русскими частями они составили 15-ю армию, оставшуюся в составе Западного фронта.
   Прибытие из Франции в Польшу первых эшелонов армии Галлера, сформированной Францией из польских выходцев с главной задачей борьбы с большевизмом, сильно содей­ствовало оживлению на участке Литовско-Белорусской ар­мии. К половине апреля польские войска овладели фронтом Лида -- Барановичи, а 19 апреля ворвались в г. Вильно и после упорного трехдневного уличного боя заставили совет­ские войска очистить город.
   Летняя кампания 1919 г. на литовско-белорусском участ­ке Западного фронта, на котором действовала Литовско-Бе­лорусская армия, переименованная в июне 1919 г. в 16-ю, прошла под знаком упорного стремления противника утвер­
   180
   диться в пределах так называемой "великой Польши", суще­ствовавшей до раздела 1772 г. Особенно оживленный харак­тер приняли действия на этом участке с 1 июля; на нем по­чти полностью сосредоточилась вся польская армия ген. Гал- лера. В начале августа все усилия поляков сосредоточились против столицы Белоруссии г. Минска, который и был зах­вачен после упорного боя 8 августа. Дальнейшие операции противника уже не носили такого решительного характера в силу нежелания этим помочь армиям Деникина и Юденича.
   Главное командование, считаясь с крайней необходимос­тью принять существенные меры для усиления Западного фронта, но не находя возможным ослаблять Восточный и Южный фронты, решило в июне 1919 г. отдать в распоряже­ние команд Запфронта все украинские войска правого бере­га Днепра, сведенные после ликвидации Укрфронта в 12-ю красную армию. Этим решением левый фланг Западного фронта был удлинен до Черного моря, и Западный фронт получил весьма богатый источник для пополнения и живой силы, и продовольственных припасов.
   12-я армия прежде всего направила свои удары против армий Петлюры и отбросила их к Галиции, что создало ус­тойчивое положение к югу от Полесья и замедляющим об­разом подействовало на продвижение поляков севернее По­лесья. Но обстановка изменилась, когда против Западного фронта на Ковельском и Ровненском направлениях начали действовать части той же галлеровской армии, а в районе Каменец-Подольска появилась армия восточно-галицкого правительства, вытесненная из пределов Галиции польски­ми армиями и вовлеченная Украинской директорией под вли­янием угроз в отказе в продовольствии и средствах в борьбу на Украинском театре.
   Это случилось в конце июля, когда начало сказываться уже влияние наступления частей Добровольческой армии с левобережной Украины. Вынужденная с этого времени дей­ствовать на два фронта, 12-я армия в дальнейшем, ведя обо­ронительные бои, шаг за шагом уступала предварительно занятую ею территорию.
   Конец зимы 1919 г. в приморской части Прибалтийс­кого участка после отхода частей 7-й красной армии в ис­ходное положение на линию р. Наровы и Чудского озера
   181
   характеризовался затишьем в боевых действиях. Против­нику удалось в течение зимы овладеть лишь Нарвой и не­большой полосой местности по правому берегу р. Наро- вы. На этом участке в начале мая 1919 г. развернулся Се­веро-Западный корпус, готовясь к переходу в наступление. В задачи его командования первоначально входило лишь стремление захватить такое пространство, которое дало бы ему возможность производить формирования на собствен­ной территории. Удачное развитие операций позволило значительно расширить эти задачи в пространстве, захва­тить Ямбург и Псков1.
   В ночь на 26 мая 1919 г. Северо-Западный корпус про­рвал расположение красных войск на р. Плюссе, после чего начал развивать свои действия на Ямбург, охватывая его с тыла через ст. Веймарн и продвигаясь в то же время на Гдов. Захватив эти пункты, противник начал, с одной стороны, уси­ленно продвигаться на Гатчину, дойдя до ст. Кикерино, а с другой стороны -- от Гдова стремился на Псков, на который с запада надвигался правый фланг эстонской армии, полу­чившей оперативную свободу в связи с отходом Латвийской Красной армии. В результате их совместных действий 7 июня Псков был занят.
   Связанное на прочих фронтах советское командование только в начале июня могло сосредоточить подкрепления для противодействия продвижению противника на Петро­градском направлении. Эти подкрепления вошли в состав ударной группы Ямбургского направления, состоявшей из двух стрелковых дивизий с одной отдельной стрелковой бригадой и бригадой конницы. Предполагалось, развернув ее на фронте Петергоф -- Красное Село -- Гатчина и опи­
   1 Состав северного корпуса перед началом его наступления -- 4700 штыков, 1100 сабель, 11 легких орудий (Надежный. На под­ступах к Петрограду.-- Госиздат, с. 34). Против этих сил красное командование на Нарвском участке располагало силами в 2700 шты­ков, 160 сабель, 12 легких и 6 тяжелых орудий (там же, с. 35). Столь слабое обеспечение Нарвского направления объясняется тем, что центр внимания советского командования и центр тяжести прило­жения его сил был перенесен в сторону Финляндии, активного выс­тупления которой ожидали с весны 1919 г. (тот же источник).
   182
   раясь ее правым флангом на фронт Красная Горка, ударами ее флангов охватить силы противника на Ямбургском на­правлении. Это вступление не развилось в силу непредви­денных причин. На действие этой группы оказали свое не­благоприятное влияние последствия обширного заговора командного состава, разветвления которого охватывали собою Кронштадт, Ораниенбаум, Красную Горку и Крас­ное Село. Заговорщики рассчитывали на помощь англий­ской эскадры в Финском заливе и на содействие части су­дов Балтийского флота. Измена выявила свое лицо во флан­говых частях советской ударной группы Красной Армии. Удар левого фланга не развился вследствие перехода на сто­рону противника бывшего гвардии Семеновского полка; удар правого фланга не состоялся вследствие мятежа гарнизона фронта Красная Горка, который был, однако, подавлен 29 июня. Поэтому все операции ударной группы свелись к затяжным боям с переменным успехом, и единственным их результа­том явилось прекращение продвижения противника на Пет­роградском направлении, но зато противнику удалось не­сколько расширить область своего господства в Псковском районе.
   Такой же нерешительный характер носили действия на этом фронте и в течение июля. Только в августе удалось вновь усилить 7-ю армию, а в месте с тем закончила свою реорга­низацию и 15-я армия. Это обстоятельство дало 7-й красной армии возможность перейти вновь к активным действиям против Северо-Западной белой армии совместно с правым флангом 15-й армии. Обеим армиям была поставлена задача разбить противника, овладеть Псковом и восстановить свое положение на р. Нарове и Чудском озере. Операции на этот раз облегчались расколом, происшедшим в стане противни­ка. В то время, как две дивизии 15-й армии начали операции против Пскова, стремясь обойти его с юга, Эстонская армия, обнажив правый фланг Северо-Западной армии у Пскова, начала отходить на Изборск. Этот отход является следстви­ем не стратегических, а политических причин. Эстонское правительство опасалось возрастания военной мощи Севе­ро-Западной армии, служебным лозунгом которой являлась "единая и неделимая Россия", что шло вразрез с целями эс­тонской политики.
   183
   Угрожаемые глубоким охватом своего правого фланга, части Северо-Западной белой армии вынуждены были оста­вить Псков, который 8 сентября 1919 г. вновь был занят крас­ными войсками, причем противник отошел за р. Желчу, а на Петроградском направлении был оттеснен за р. Плюссу. На этом узком пространстве Северо-Западная армия вновь ос­тановилась, спешно реорганизуясь, пополняясь присланной из Англии материальной частью и готовясь к новому удару на Петроград.
   Боевые действия враждебных флотов в Финском заливе в это время не получили большого развития. Советский флот был слаб, чтобы предпринять самостоятельные опе­рации против английского флота. Последний же держался в общем, пассивно, преследуя частную задачу срыва мор­ского могущества России вне зависимости от ее полити­ческой окраски. Поэтому все его операции свелись к не­скольким набегам, впрочем, мало успешным, на Кронштад­тский рейд в целях взрыва минами стоявших на нем советских кораблей.
   Как видно из изложенного, Петроград одно время стоял перед самой непосредственной угрозой. К моменту первого наступления Петроград только что провел массовые партий­ные и профессиональные мобилизации. Десятки тысяч ра­бочих были двинуты на Урал и на Дон. Посылал Петроград и на Украину.
   В связи с особенностями Северо-Западного фронта, т. е. слабостью 7-й армии, наличием белогвардейских заговоров и обилием перехода старого командного состава и целых частей к белым перед партийной организацией и советской властью здесь стояли особые задачи. Требовалось, поставив всю организацию на ноги, провести ряд мер принудительно­го и карательного порядка, сочетав их с мерами широкой аги­тации. В то же время необходимо было укрепить слабые политорганы 7-й армии.
   Еще в начале мая 1919 г. Петроградский совет рабочих и красноармейских депутатов вместе с Петроградским сове­том профессиональных союзов выбросили лозунг " Все на защиту Петрограда". Комитет рабочей обороны провел мо­билизацию. Усилилась работа Губкомдезертира. Были арес­тованы жены и взрослые члены семей офицеров-белогвар­
   184
   дейцев, предательски перешедших из рядов Красной Армии на сторону врагов рабоче-крестьянской власти.
   Вместе с партийной мобилизацией партия развернула широкую работу среди красноармейцев. 22 мая резолюция Совета профсоюзов и конференций трудящихся женщин все­го Петрограда клеймила позором трусов, бегущих перед бан­дами Юденича и "лижущих сапоги палачам-белогвардей­цам". По районам происходили митинги красноармейцев, и 27 мая 10-тысячный красноармейский митинг вынес краткую резолюцию: "клянемся, что красного Петрограда не отда­дим". Пополнение и новое укомплектование политорганов также являлось величайшей необходимостью. Соединенны­ми усилиями партийных и военнополитических организаций Петроград полностью реорганизовал политорганы 7-й армии, усилив их посылкой туда своих лучших работников, и одно­временно пополнил 15-ю армию.
   Тогдашняя корреспонденция с фронта хорошо рисовала положение, когда говорила, что первоначально в 7-й армии господствовали какие-то удивительные спокойствие и апа­тия, очень быстро сменявшиеся желанием бросить все и бе­жать. И лишь тогда, "когда волна, катившаяся несколько десятков верст, достигала пункта, ближайшего к Питеру, она стала разбиваться о созидательную работу центра, обратив­шего внимание на происходящее под боком".
   В результате упорной борьбы с противником на всем За­падном театре в течение лета и ранней осени 1919 г. фронт наших армий к октябрю установился по линии рек Луга и Плюсса на крайнем правом фланге и далее шел на Псков, Изборск, Режицу (этот пункт исключительно), перекидыва­ясь затем на Полоцк и от него переходя на р. Березину, по которой он тянулся до слободы Якимовской и далее на юг, соприкасаясь затем с правым флангом Южного фронта в рай­оне Мозыря. На всем протяжении фронта, за исключением его правофлангового участка -- Северо-Западного театра, операции наших армий прошли под знаком упорной оборо­ны против численно превосходного противника, что влекло за собой уступку противнику пространства. Лишь на Севе­ро-Западном театре удачным наступлением 7-й красной ар­мии белая Северозападная армия была приперта тылом к водной системе Псковского и Чудского озер с рекой Нарвой,
   185
   причем в ее распоряжении оставалась узкая полоса земли с городами Нарва и Гдов. Ее, в общем, безвыходное положе­ние мало облегчалось тем, что правый ее фланг упирался в Псковское озеро, а левый -- в Финский залив, где господ­ствовал английский флот.
   В конце сентября 1919 г. силы Северо-Западной белой армии возросли до 18 500 штыков и сабель, при 57 орудиях; силы 7-й красной армии за это же время увеличились до 25 650 штыков и сабель при 148 орудиях, но численное пре­восходство 7-й армии поглощалось растяжкой ее фронта. Последний тянулся от Копорского залива через Ямбург и далее по р. Луге, переходя затем на р. Желчу и восточный берег Псковского озера. Юго-Западнее последнего он упи­рался в р. Вердугу -- разграничительную линию с 15-й ар­мией. Общее его протяжение достигало 250 км. Противник же, расположенный на более сокращенном фронте в 145 км, мог собрать маневренные резервы. Тем не менее командо­вание Северо-Западной армии само не предполагало пере­ходить в наступление и решилось на него под давлением военной английской миссии, рассчитывая на содействие Лат­вийской и Эстонской армий и помощь английского флота и надеясь сорвать наступлением переговоры о мире между эстонским и советским правительствами.
   План наступления сводился к предварительному удару на Псковско -- Струги-Бельском и Лужском направлениях с оставлением заслонов на них для обеспечения операции с фланга и затем к захождению в северном направлении удар­ной группы с захватом с тыла Ямбурга и попутным перехва­тыванием всех железнодорожных линий, идущих от Петрог­рада. Конечной целью операций являлось овладение Петрог­радом.
   В то же время уцелевшие еще в Петрограде от летнего разгрома остатки контрреволюционной организации Нацио­нального центра, поддерживаемые подпольным английским комитетом, готовились к взрыву изнутри, втянув в свою орга­низацию несколько ответственных лиц из состава 7-й армии, в том числе бывшего начальника ее штаба. Заговорщики ус­тановили связь с Северо-Западной армией и участвовали в разработке проектов ее наступления. Заговор должен был вылиться в форму открытого восстания в момент приближе­
   186
   ния противника к столице, причем предполагалось захватить линейный корабль "Севастополь". Заговорщики могли со­брать ничтожные силы, не превышавшие 500--700 чел. Сво­его намерения им не удалось осуществить: их планы были раскрыты, и виновники понесли должное возмездие.
   Операция Северо-Западной армии началась 28 сентября удачным наступлением ее II корпуса на Псковском и Струги- Бельском направлениях на две левофланговых дивизии 7-й армии (19-ю и 10-ю стрелковые). 4 октября было прорезано железнодорожное сообщение между Псковом и Петроградом; 8 октября II корпус выполнил уже все поставленные ему за­дачи. 10 октября противник приступил к выполнению второй части своего плана, сводившегося к нанесению удара своим первым корпусом по центру и правому флангу 7-й армии.
   I белый корпус осуществлял этот маневр, опирая свой левый фланг на стоявшие севернее его эстонские части и круто за­ходя своим правым флангом на Ямбург, имея целью выход в тыл последнего. Эта задача была им решена также успешно;
   II октября был занят Ямбург, и к 12 октября 7-я армия была сбита на всем своем фронте и отходила на Петроград, причем две ее левофланговые дивизии (19-я и 10-я стрелковые) ото­рвались от нее и пристроились к правому флангу 15-й армии. Наибольший нажим I корпуса противника развивался в на­правлении на Гатчину -- ст. Мшинская.
   Попытки задержать наступление противника контратака­ми не удались, и 16 октября он уже утвердился в Красном Селе -- Гатчине -- ст. Струги-Белые, а 7-я армия отошла на ближайшие подступы к Петрограду. Противник перехватил все железнодорожные магистрали, подходившие к Петро­граду, за исключением Октябрьской (Николаевской) желез­ной дороги. Сюда на ст. Тосно должна была выслать сильный заслон правофланговая дивизия I белого корпуса (1-я пехот­ная), но не сделала этого, торопясь попасть ко взятию Пет­рограда. За это упущение противник вскоре поплатился, так как по этой дороге в Петроград спешно двигалось подкреп­ление из Москвы.
   Пролетариат Петрограда деятельно готовился к оборо­не как внутри столицы, так и на фронте. Уже 10 октября была объявлена местная мобилизация рабочих, родивших­ся в 1879--1901 гг. Город укреплялся, и в нем строились
   187
   баррикады. В свою очередь, 7-я армия усиливалась подкреп­лениями с Карельского участка фронта и отрядами курсан­тов из Москвы.
   Надежды противника на активное действие английско­го флота не оправдались. Английские суда сделали попыт­ку бомбардировать береговые форты Кронштадтской кре­пости из Копорского залива, но она была скоро прекраще­на огнем красной береговой артиллерии. В свою очередь, некоторые суда Балтийского флота были привлечены для обороны подступов столицы. Все эти мероприятия усили­ли устойчивость 7-й армии.
   Если подойти ко второй обороне Петрограда с полити­ческой стороны, то здесь надо, прежде всего, иметь в виду следующее обстоятельство: Петроград, отбив первое наступ­ление Юденича, сейчас же провел мобилизацию на Южный фронт. Кроме того, дополнительно были мобилизованы от­ветственные работники для продотрядов, организовавшихся тогда через профсоюзы.
   Поэтому новая оборона потребовала не только величай­шего напряжения сил самого Петрограда и окрестных губер­ний, но и помощи со стороны всей Советской России. Весь город превратился в крепость, были мобилизованы и при­званы под ружье все способные носить оружие члены партии; создавалось большое количество боевых коммунистических отрядов во всех районах, при совете профессиональных со­юзов и т. д. Одновременно в Череповце проводилась моби­лизация для Питера, где почти все рабочие Шлиссельбург- ского порохового завода отправились на фронт; там же ока­залась и значительная часть рабочих Сестрорецкого завода.
   А т. Ленин, обращаясь к рабочим и красноармейцам Пет­рограда писал: "Помощь Питеру близка, мы двинули ее. Мы гораздо сильнее врага. Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойки до конца, победа не далека. Победа будет за нами".
   20 октября вооружившиеся до зубов районы Питера зна­ли, что им на помощь пришла Советская Россия. "Были под­тянуты свежие части, освежен и обновлен командный состав, привлечены к делу закаленные в боях пролетарии". Лозунг дня был "В наступление", и 21 октября на питерском фрон­те наступил перелом.
   188
   Начиная с 18 октября, наступление противника стало встречать упорное сопротивление, которое являлось также следствием сокращения фронта армии. Теперь он шел от ст. Горовалдайское до Царской Славянки, и протяжение его не превышало 80 км. Тем не менее к 21 октября противнику удалось выйти на своем левом фланге к Стрельнинской под­ставе, являющейся уже предместьем столицы; 20 октября им были заняты Павловск и Царское (Детское) Село. Только теперь он сделал попытку перехватить Николаевскую желез­ную дорогу в районе Колпино, но попытка не удалась. На­ступление противника на Колпино было остановлено резер­вами 7-й армии, которые там собирались.
   Красное командование само готовилось к переходу в наступ­ление. Было решено, сковывая противника на фронте, нанести ему удар фланговыми группами. Главная роль в этом наступле­нии выпадала на левофланговую Колпинскую группу в количе­стве 7470 штыков и сабель при 12 орудиях, которая из района Колпино нацеливалась на фронт Детское Село -- Гатчина. В свою очередь, командование 15-й армии организовало из района Батецкое -- Новоселье -- Псков удар тремя дивизи­ями по тылам Северо-Западной армии, стремясь к захвату городов Ямбурга и Гдова. 19-я стрелковая дивизия из района Батецкое должна была выйти на линию Балтийской желез­ной дороги на фронт Волосово -- Молосковице, непосред­ственно в тыл главным силам Северо-Западной белой армии 11-я стрелковая дивизия из района Новоселье нацеливалась на нижнее течение реки Плюссы; 10-я стрелковая дивизия должна была от Пскова наступать вдоль восточного берега Чудского озера и овладеть Гдовом.
   Контрманевр 7-й армии начался 21 октября и первона­чально развивался медленно. Противник упорно боролся за сохранение достигнутого им положения и вел непрерывные контратаки; Павловск и Детское Село несколько раз пере­ходили из рук в руки. Особенно упорно боролся противник за сохранение в своих руках Гатчины. Обороняя Гатчинский узел с 27 октября по 2 ноября, противник еще раз, при со­действии Эстонской армии (1-я эстонская дивизия), пытал­ся перейти в наступление своим левым флангом в направле­нии на Красное Село, но попытка овладеть им не удалась. Скоро начало сказываться воздействие на ход операций
   189
   наступления правого фланга 15-й армии; 31 октября против­ник был выбит из Луги 19-й стрелковой дивизией. 3 ноября советские войска заняли ст. Мшинскую, угрожая тылу Гат­чинской группы противника, что принудило его начать об­щее отступление. Наступление 11-й и 10-й стрелковой ди­визии 15-й армии развивалось также успешно.
   14 ноября было сломлено последнее сопротивление про­тивника в районе Ямбурга. Северо-Западная армия была при­жата к эстонской границе, перешла ее и была интернирова­на в Эстонию, согласно условиям мирного договора между Эстонией и нашим Союзом. Наступление Северо-Западной армии, являясь жестом отчаяния1 со стороны противника, в дальнейшем в силу крайнего неравенства сил обеих борю­щихся сторон не могло развиться в сколько-нибудь крупную операцию. Оперативное же взаимодействие Северо-Запад­ной белой армии с южными белыми армиями исключалось в силу значительности расстояния между ними. Первоначаль­ные успехи наступления зависели от растяжки фронта 7-й
   1 Мы не можем согласиться с утверждениями, встречающимися в военной литературе, что выступление Юденича явилось, главным образом, результатом давления Англии. Отдавая должное этому бесспорному давлению, мы считаем необходимым подчеркнуть, что октябрьское выступление Юденича вызывалось целым рядом об­стоятельств, неумолимо толкавших его на мероприятия, которые могут быть охарактеризованы лишь как стратегия "вабанк". Ос­новные из этих обстоятельств:
   а) нарастающие противоречия между боровшейся за свою "неза­висимость" эстонской буржуазией и Юденичем как носителем идеи "единой и неделимой России"; эти противоречия не могли быть смяг­чены и бутафорным Северо-Западным правительством Лианозова, созданным в течение 45 минут по приказу английского генерала;
   б) близость мира между Эстонией и РСФСР, который мог быть сорван лишь успешным наступлением Юденича. Угроза такого мира со всей резкостью ставила перед Северо-Западной армией пробле­му создания своей собственной базы (Петроград);
   в) противоречия и раздоры внутри самой армии Юденича (на­пример, оппозиция Булак-Булаховича Юденичу);
   г) неподготовленность Северо-Западной армии к зимней кампании.
   Несоответствие сил поставленным задачам Юденич стремился
   компенсировать стремительностью натиска и быстротой маневра. В своем стремительном движении к Петрограду он сознательно идет
   190
   армии и малой боевой устойчивости некоторых ее частей1. В последнем отношении картина быстро изменилась, как только 7-я армия оперлась на сознательные и передовые слои петроградского населения в лице его рабочего класса, и на марше назад достигла значительного сокращения своего фронта, усилившись в то же время подкреплениями.
   В течение операции действия флотов обеих сторон в Фин­ском заливе не получили обширного развития. Главные силы английского флота были отвлечены к Риге, которой угрожа­ли белогвардейские войска Бермонта-Авалова (бывшие фон дер Гольца), действовавшие в составе Латвийской армии, но сохранившие германофильскую ориентацию. Выступление этого корпуса против латвийского правительства являлось прямым выпадом со стороны Германии и ориентирующего­ся на нее прибалтийского баронства против гегемонии Анг­лии в Прибалтике. Оставшиеся суда английского флота сде­лали слабую попытку бомбардировать Кронштадт. Наш Бал­тийский флот был слишком слаб для самостоятельных
   на недостаточное обеспечение фланга и тыла своей операции (II корпус круто поднимается на помощь I, оставив на Псковском и Лужском направлениях лишь слабые заслоны). Эта ставка на оше­ломляющий удар, стремление возможно скорее дорваться до Пет­рограда придает всей октябрьской операции Юденича характер ка­кого-то набега. Ставка на быстроту маневра и выигрыш во време­ни, на стремительность наскока и ошеломляющую силу такой стремительности заставляет Юденича отказаться от всяких других планов операции, требующих большего количества времени, хотя и менее рискованных (например, план Родзянко). Уверенность Юденича и англичан в успехе была настолько велика, что к момен­ту выхода частей I корпуса к Пулковским высотам английское ра­дио оповестило весь мир о взятии Ленинграда и дало подробное описание той торжественной встречи, какая, якобы, была оказана Юденичу "благодарным"населением.
   1 Первый удар Юденича пришелся по слабой, еще находившей­ся в стадии формирования 19-й дивизии и малочисленной, неподго­товленной, к тому же, к обороне 2-й дивизии. В полках последней за исключением сравнительно сильного по своему составу 7-го Самарского полка, по целому ряду данных (в том числе и расска­зов участников), к этому времени насчитывалось от 200 до 300 штыков, занимавших по фронту 6 и больше километров. Следует также учесть, что к началу операции имелось налицо некоторое
   191
   операций в Финском заливе. Непосредственное участие в обо­роне Петрограда из его состава приняли линейные корабли "Севастополь", стоявший на р. Неве в самой столице, и ми­ноносцы "Всадник"и "Гайдамак", вошедшие в морской ка­нал для обстрела расположения противника в районе Серги- ева и Стрельны.
   Пользуясь отвлечением части сил и внимания Западного фронта к событиям под Петроградом, польские войска пред­приняли ряд частных операций на Полоцком и Витебском направлениях, сосредоточив значительные силы в районе Лепеля. Их наступательные попытки вызвали ответный кон­трманевр правого фланга 16-й армии, но бои здесь не разви­лись до крупного масштаба, сохранив чисто местное значе­ние; вскоре и на этом участке наступило продолжительное затишье.
   ослабление политического аппарата армии. Внимание Петрогра­да, как и всей страны, в это время привлекал Южный фронт. Туда были брошены новые партии мобилизованных коммунистов и про­летариев Питера; туда же была брошена и часть работников 7-й армии. Недостаточно высокий уровень политической работы ар­мии может быть охарактеризован и таким фактом, как далеко не удовлетворительные результаты проведенной в сентябре в рядах 7-й армии партийной недели, давшей всего 3000 человек, и то, глав­ным образом, за счет Петроградского гарнизона.
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   ЗИМНЯЯ И ВЕСЕННЯЯ КАМПАНИИ 1918-1919 гг. НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ. СЕВЕРНЫЙ ФРОНТ
   Борьба армий Восточного фронта на Пермском направлении ? Падение Перми ? Операция правофланговых армий красного Восточного фронта в Оренбургской и Уральской областях ? Но­вый план действий белого командования на Восточном фронте; анализ его ? План красного командования по преодолению Ураль­ского хребта; анализ его ? Уфимская операция противника и его первоначальные успехи ? Новые напряжения страны и партии для помощи красному Восточному фронту ? Зарождение идеи контр­маневра ? Исходное положение Южной группы и ее перегруппи­ровки в связи с прорывом фронта 5-й красной армии ? Общая идея контрманевра Южной группы и план операции, выработан­ный М. В. Фрунзе; его анализ ? Видоизменения в плане М. В. Фрун­зе под влиянием новой перемены в обстановке ? Бугурусланская и Сергиевская операции ? Бугульминско-Белебеевская операция ? Северный фронт ? Ликвидация Северного фронта
   м ы оставили красный Восточ­ный фронт в момент, когда ясно обнаружился сдвиг против­ника к востоку на Уфимском направлении, и борьба на Перм- ско-Екатеринбургском направлении начала принимать упор­ный, затяжной характер. К концу ноября 1918 г. наши
   1, 5, 2-я и 3-я армии располагали силами в 58 360 штыков, 5980 сабель при 265 орудиях. Ближайшей задачей четырех армий являлся выход на фронт Челябинск -- Екатеринбург. Но противник, оставив на Уфимском направлении остатки раз­валивающейся армии Учредительного собрания и части орен­бургских казаков, упорно продолжал накапливать свои силы на Пермском направлении. Здесь он к 27 ноября 1918 г.
   193
   на фронте Туринский завод -- тракт Екатеринбург -- Кунгур (включительно) развернул армию ген. Гайды общей числен­ностью в 40 000--42 000 штыков, 4000--5000 сабель при 100--120 орудиях, ставя себе задачей захват Перми и выход на линию р. Камы. Этим силам противника 3-я красная армия могла противопоставить только 30 000 штыков и сабель при 78 орудиях1 (см. приложение, схема IV).
   Положение нашего командования Восточным фронтом было невыгодно в том отношении, что для усиления Перм­ского направления оно не могло свободно располагать тем из­лишком сил, который у него мог образоваться на Уфимском направлении, так как с половины ноября 1918 г. было при- ступлено к переброске частей 1-й армии (за исключением од­ной дивизии) на Южный фронт. Тем не менее командование Восточным фронтом, исходя из указаний Главного командо­вания, отдало в конце ноября 1918 г. приказ о переходе в на­ступление группы в составе 2-й и 3-й армий. 3-я армия должна была прорвать фронт противника в направлении Кунгур -- Екатеринбург, а 2-я армия выдвижением на фронт Бирск -- Красноуфимск (оба пункта исключительно) должна была со­действовать операции 3-й красной армии.
   Таким образом, борьба за обладание линией р. Камы за­вязывалась под знаком встречной операции для обеих сто­рон. Вполне понятно, что наступление 3-й армии, встречен­ное превосходными силами противника, не могло развить­ся, и армии пришлось в начале декабря 1918 г. перейти к упорной обороне. 2-я армия, находившаяся в районе г. Сара- пуля в 150 км за первым флангом 3-й армии, не могла своев­ременно помочь ей. Наконец, моральная и боевая упругость 3-й армии были исчерпаны, и, начиная с половины декабря, она левым флангом и центром начала быстро отходить по направлению к Перми.
   1 Для характеристики насыщенности фронтов Гражданской вой­
   ны даже на ударных направлениях приводим следующий расчет:
   протяжение фронта белых от Турийского завода до тракта Екате­
   ринбург -- Кунгур (включительно) равно 240 км; плотность живой
   силы на 1 км фронта равна от 183 73 штыков и сабель до 195 5/6 штыков и сабель; у красных при таком же примерно протяжении фронта на 1 км его приходилось 125 штыков и сабель.
   194
   Командование Восточным фронтом, в предвидении не­устойчивости на Пермском направлении, обращалось к главкому Вацетису с просьбой о подкреплении этого на­правления "надежной бригадой". Вацетис отвечал, что бригада дана быть не может и предлагал парировать удар на Пермь маневром 2-й и 5-й красных армий. Такой ответ Вацетиса становится понятным, если мы припомним, что как раз около этого времени им была начата подготовка решительных кампаний на Южном и на Западном фронтах, куда он старательно стягивал все свободные резервы. Для усиления Пермского направления потребовалось вмеша­тельство правительства. 13 декабря В. И. Ленин потребо­вал от предреввоенсовета Троцкого помощи Перми и Ура­лу. В тот же день, т. е. 13 декабря, главком передал в рас­поряжение Восточного фронта 1-ю бригаду 7-й стрелковой дивизии (директива N 479/III) из Ярославского военного округа. Но эта бригада прибыла уже с опозданием.
   Однако падение боеспособности 3-й армии зависело не только от одних причин военного порядка. В условиях Граж­данской войны армия в особенности с чрезвычайной чув­ствительностью отражает на себе все колебания тех со­циальных слоев, производной которых она является. Так случилось и с 3-й армией. Ее рабочие кадры, сильно поре­девшие в беспрерывных боях, были разбавлены мобилизо­ванным крестьянством из ближайшего тыла -- Пермской и Вятской губерний. В рядах 3-й армии за время ее отхода к Перми появились характерные признаки разложения: де­зертирство, неповиновение и многочисленные переходы к белым.
   Последующие попытки упрочить положение 3-й армии маневрированием 2-й армии в направлении Сарапуль -- Крас- ноуфимск не увенчались крупным успехом. Предоставлен­ная собственным своим силам 3-я армия 24 декабря 1918 г. уступила Пермь противнику, после чего продолжала беспо­рядочный отход на Глазов, теряя материальную часть и неся значительные потери в живой силе. За 20 дней 3-я армия ото­шла на 300 км. Ее отход создавал реальную угрозу Вятке и всему Восточному фронту.
   Для приведения в порядок частей 3-й армии и мобилиза­ции внимания партийных и советских организаций к нуждам
   195
   и задачам фронта ЦК ВКП(б) направляет в район 3-й армии комиссию в составе тт. Сталина и Дзержинского.
   Уже в конце января т. Сталин доносит в Совет Обороны
   "К 15 января послано на фронт 1200 надежных штыков и сабель; через день -- два эскадрона кавалерии. 20-го от­правлен 62-й полк 3-й бригады (предварительно профильт­рован тщательно). Эти части дали возможность приоста­новить наступление противника, переломили настроение 3-й армии и открыли наше наступление на Пермь, пока что успешное. В тылу армии происходит серьезная чистка со­ветских и партийных учреждений. В Вятке и в уездных го­родах организованы революционные комитеты. Начато и продолжается насаждение крепких революционных орга­низаций в деревне. Перестраивается на новый лад вся партийная и советская работа.
   Частная неудача на Пермском направлении была возме­щена успехами красного оружия на главном -- Уфимском -- и на Туркестанском направлениях. Действительно, несколь­ко дней спустя после падения Перми советские войска, в свою очередь 31 декабря 1918 г. заняли Уфу, а 22 января 1919 г. части 1-й красной армии, наступавшие с запада, соединились в Оренбурге с Туркестанской армией (насчитывавшей, впро­чем, в своем составе не более 10 000 бойцов) т. Зиновьева, наступавшей из Туркестана. Наконец, 24 января 1919 г. вой­ска 4-й красной армии овладели Уральском.
   Таким образом, в результате кампании 1918 г. главной массе сил Восточного фронта удалось приблизиться к Уральскому хребту -- последнему местному рубежу, ко­торый надлежало преодолеть этим силам, чтобы затем широкой волной разлиться по равнинам Сибири и докатить­ся до жизненных и политических центров противника. Од­нако пространственность центра и сопротивление против­ника помешали достижению этих целей в 1918 г. В общем же успех противника на Пермском направлении и его не­удачи на Уфимском направлении создали на Восточном фронте положение неустойчивого равновесия для обеих сторон.
   1 Ворошилов К. Е. Сталин и Красная армия.-- Госиздат, 1929, с. 18.
   196
   Общая политэкономическая обстановка, сложившаяся в начале 1919 г. в лагере революции и в стане белых, создава­ла для противника ряд предпосылок для попытки обратить это неустойчивое равновесие в свою пользу. В одной из пред­шествующих глав мы уже останавливались на колчаковском перевороте.
   С внутренней победой Колчака на первый план историче­ской сцены вновь выступила, на этот раз ничем не прикры­тая, буржуазно-помещичья реакция, опиравшаяся на успев­шее вновь оформиться кастовое офицерство1. Мелкобуржу­азная и демократическая контрреволюция "учредиловцев", разгромленная и обессиленная, отходила на задний план. Перейдя на положение правительственной оппозиции, она, однако, не смогла сорвать мобилизацию молодых возрастов Сибири, которую Колчаку удалось провести, опираясь на офи­церские формирования в тылу. Сильные офицерские кадры на фронте дали прочный организационный костяк для этих возрастов на фронте. Таким образом, в начале 1919 г. в рас­поряжении Колчака была Сибирская армия, внутренние клас­совые противоречия которой не успели еще вырваться нару­жу. Для укрепления своей репутации у союзников Колчаку необходимо было ковать железо, пока оно горячо.
   Внутренняя обстановка в лагере революции сулила неко­торые надежды на успех наступательной попытки. В своем месте мы уже указывали на ту волну мелкобуржуазных ко­лебаний внутри Советской страны, внешним выражением которой явились весной 1919 г. броски вправо социал-согла­шательских партий и временный скачок кверху кривой крес­тьянского повстанчества. И то и другое являлось результа­
   1 Из книги Рукероля мы узнаем, что появление Колчака на исто­рической сцене в качестве диктатора, а следовательно, полного рас­порядителя всех вооруженных сил контрреволюции вовсе не нра­вилось французскому правительству. При Колчаке ген. Жанен, еще не успевший доехать до Омска, оказывался на положении как бы "безработного", поскольку раздражительный, несдержанный и стре­мившийся вмешиваться во все мелочи командования адмирал не склонен был делиться с кем-нибудь правами верховного военного командования. Хотя Рукероль и уверяет в своей книге, что в ре­зультате переговоров Жанена и Колчака последний предложил Жанену вступить в командование войсками восточного противо-
   197
   том роста наших продовольственных затруднений к весне 1919 г. Противник проглядел только одно невыгодное для себя обстоятельство. Крестьянство в своем повстанчестве не выбрасывало лозунгов борьбы против советской власти, что свидетельствовало о прочном внедрении в нем самой идеи советской власти взамен идеи учредительного собрания. Продовольственная разверстка особенно остро была почув­ствована крестьянством Поволжья. Здесь, в ближайшем тылу красного Восточного фронта, прокатилась волна крестьянс­кого повстанчества по Симбирской и Казанской губерниям. Это обстоятельство в связи с неудачей 3-й красной армии и отправкой части сил с Восточного фронта на Южный созда­вало для армий Восточного фронта положение временной слабости.
   Пользуясь этим положением, Главное командование про­тивника решило продолжать стремиться к нанесению реши­тельного удара на северном операционном направлении че­рез Пермь -- Вологду. Удар в этом направлении при удаче приводил его к соединению с войсками интервентов на Се­верном фронте. Соединившись же с интервентами, Колчак от Вологды мог развивать удар на Петроград -- в обход обо­ронительной линии Волги и Камы. Одновременно с этим ударом белое командование нацеливало сильный удар на линию средней Волги, примерно на фронт Казань -- Сим­бирск, что кратчайшими путями выводило его на важнейшее для обеих сторон Московское операционное направление и давало ему две постоянных переправы через Волгу (мосты у Свияжска и Симбирска). Последнее направление являлось более важным потому, что проходило по более населенным
   большевистского фронта, но мы считаем это маловероятным. Во всяком случае Жанен после объезда фронта, получив невыгодное впечатление об его устойчивости, якобы отказался от этого назна­чения. В итоге в установление взаимоотношений между Колчаком и Жаненом вмешался Верховный союзный совет, который уполно­мочил Жанена выполнять роль оперативного комиссара при Кол­чаке. Ни один план крупной операции не мог быть осуществлен иначе, как с ведома ген. Жанена. Если это было действительно так, то французский Генеральный штаб несет еще большую оператив­ную ответственность за последующие неудачи белых, как и их ко­мандование.
   198
   и богатым местными средствами губерниям и сближало вой­ска Колчака с армиями южной контрреволюции.
   Выполнение операции возлагалось на три отдельные ар­мии, руководимые непосредственно штабом адмирала Кол­чака: Сибирская армия ген. Гайды в количестве 52 000 шты­ков и сабель при 83 орудиях была уже сосредоточена на Во- логодско-Вятском направлении, примерно на полпути между Глазовым и Пермью; западная армия ген. Ханжина в количе­стве 48 000 штыков и сабель, при 120 орудиях развертыва­лась на фронте Бирск (исключительно) -- Уфа (исключитель­но); оренбургские и уральские казаки -- 11 000 -- 13 000. Всего противник располагал 113 000 бойцов при свыше, чем 200 орудиях. Из этого количества 93 000 бойцов занимали фронт в 450 км, сосредоточиваясь на нем тремя отдельны­ми сильными группами на Вологодском, Сарапульском и Уфимско-Московском операционных направлениях. Стра­тегическими резервами противника являлись 3-дивизион- ный корпус ген. Каппеля в районе Челябинск -- Курган -- Кустанай и три пехотные дивизии, формировавшихся в райо­не Омска.
   Обращаясь к оценке плана противника, мы опять-таки должны, прежде всего, исходить из политического момен­та. Гигантский размер операции в пространстве и решитель­ность конечных целей исключали возможность доведения ее в один прием до конца наличными силами белых армий. Зна­чит, успех ее ставился в прямую зависимость от успеха пос­ледующих крестьянских мобилизаций. Но политическая линия колчаковского правительства в отношении крестьян­ства заранее исключала возможность всякого сотрудниче­ства с ним крестьянства для своего собственного закабале­ния. Более того, всякая очередная мобилизация крестьян­ства нарушала неустойчивое социальное равновесие белых восточных армий не в пользу Колчака, растворяя офицер­ские кадры во враждебной им крестьянской массе и откры­вая выход к обостренной социальной борьбе в рамках самой армии. В таком положении сибирское командование могло рассчитывать на успех короткого удара, на ограниченный размах операции, и интересы политики и стратегии должны были толкнуть его на выбор таких операционных направле­ний, которые дали бы ему возможность поскорее подать руку
   199
   Южному белому фронту. Все эти направления лежали юж­нее Уфы. Но образование сильного военного белого блока и возможное слияние белых правительств юга России и Сиби­ри, очевидно, не улыбались английской политике. Она по- прежнему продолжала толкать оперативное мышление и волю Колчака в сторону Вятки и Вологды. Поэтому план весенней кампании белых 1919 г. носит на себе черты двой­ственности, вредной вообще в военном деле, а при сравни­тельной слабости сил -- вредной особенно. Эта двойствен­ность выражается в стремлении одновременно нанести два сильных удара и на Вятку, и на фронт средней Волги.
   Однако в замышляемом широком переходе в общее на­ступление противнику не удалось обеспечить взаимодей­ствие с уральским казачеством. 4-я красная армия под ко­мандованием т. Фрунзе в течение февраля 1919 г. глубоко вклинилась между вооруженными силами оренбургских и уральских казаков, выдвигаясь на линию Лбищенск -- Илецк -- Орск.
   В такой обстановке командование красным Восточным фронтом в развитие директив своего Главного командования, несмотря на неустойку на участке 3-й армии, готовилось к преодолению Уральского хребта.
   В конце февраля -- начале марта 1919 г. группировка красных сил представлялась в следующем виде. Широкий фронт от Каспийского моря через Сломихинскую, Илецкий городок с глубоким выступом в сторону противника на Ак­тюбинск и далее на Орск, завод Кананикольский, завод Бо­гоявленский (исключительно) занимали 4-я и Туркестанская 1-я армии1, общей численностью 52 000 бойцов при 200 ору­диях и 613 пулеметах. Далее на фронте завод Богоявленс­кий -- Явгелдин (исключительно) протяжением 200 км рас­тянулись 10 000 бойцов 5-й армии при 42 орудиях и 142 пуле­метах. На Сарапульском направлении, оторвавшись на
   1 Туркестанская армия, как известно, присоединилась к войскам красного Восточного фронта по занятии ими Оренбурга. Слабая ее численность (12 000 бойцов) заставляла неоднократно поднимать вопрос об ее расформировании или сведении в дивизию. Однако разрешение вопроса затянулось до окончания решительных опера­ций на Восточном фронте.
   200
   60 км от левого фланга 5-й армии, располагалась 2-я крас­ная армия общей численностью до 22 0001 бойцов при 70 орудиях и 475 пулеметах. И, наконец, на Пермско-Вятском направлении по обе стороны железнодорожной магистрали на широком фронте разбросалась 3-я красная армия в коли­честве 27 000 бойцов (за округлением) при 69 орудиях и 491 пулемете. Всего армии Восточного фронта располагали 111 000 бойцов, при 379 орудиях, 1721 пулемете, 5 броне­поездах и 30 самолетах2.
   Общая группировка красных была более расплывчата, чем у белых, почему можно в ней отметить лишь один характер­ный штрих, а именно -- слабый и растянутый центр (5-я ар­мия) на важнейшем для обеих сторон Уфимском операцион­ном направлении.
   В частности, группировка обеих сторон перед началом решительных операций на Восточном фронте приводила к тому, что сильная, но чрезвычайно разбросанная в про­странстве группа южных армий, наиболее плотно занимав­шая северный участок своего фронта: Орск -- Стерлита- мак (1-я армия т. Гая -- 18 000--20 000 бойцов), имела против своих 52 000 бойцов 19 000 белых. Слабая 5-я ар­мия со своими 10 000 бойцов оказалась против весьма силь­ной 49 000 белой группы Ханжина, и, наконец, на север­ных операционных направлениях соотношение сил было почти равное: на Сарапульско-Осинском направлении 22 000 красных (2-я армия) имели против себя 21 000 бе­лых, а на Вятско-Пермском направлении против 27 000 красных (3-я армия) стояли 32 000 белых.
   Саму операцию по преодолению Уральского хребта с по­путным разгромом противостоящего противника командо­вание Восточным фронтом мыслило выполнить следующим образом.
   Правофланговые армии Восточного фронта (4-я, Туркес­танская и 1-я) должны были закончить разгром оренбург­ского и уральского казачеств. Затем 1-я армия должна была
   1 Взято с округлением. Точная цифра бойцов 2-й армии -- 22 700 чел.
   2 Составлено на основании данных в деле N 336 (Архив Крас­ной Армии).
   201
   двумя колоннами направиться на Челябинск. Правая колон­на (24-я стрелковая дивизия) следовала туда, обходя Уральс­кий хребет с юга, через Оренбург -- Орск -- Троицк. Левая колонна (20-я стрелковая дивизия) от Стерлитамака нацели­валась на Верхнеуральск, пересекая Уральский хребет, и оттуда брала направление на Челябинск. В задачу 5-й армии входили преодоление Уральского хребта на своем участке, выход на тыловые сообщения Пермской группы противника при движении на Златоуст -- Челябинск и по­мощь правому флангу 2-й армии. 2-я армия должна была стре­миться к охвату левого фланга Пермской группы противни­ка, что неминуемо приводило ее к предварительному столк­новению с равносильной ей средней группой белых. Наконец, сильная 3-я армия получала пассивную задачу по сковыва- нию с фронта противостоящей ей группы противника.
   План командования красным Восточным фронтом также отличался широтой замысла и размаха и также заставлял учесть возможность дальнейшего питания армий фронта пу­тем местных мобилизаций. Обстановка минуты, казалось, в этом отношении требовала осторожной оценки. Но в этом- то и заключалась сила политического предвидения нашего политико-стратегического руководства, которое, несмотря на ряд временных колебаний крестьянской стихии, сумело усмотреть волну тяжелых крестьянских резервов, подымав­шуюся навстречу ему из-за линии белого фронта и дававшую уже о себе знать вспышками красного партизанского движе­ния в разных местах Сибири.
   Обращаясь к сравнению и оценке планов действий обеих сторон, отметим, прежде всего, что оба они были проникну­ты духом активности, что и придало весьма оживленный ха­рактер последующим боевым действиям. В частности, обра­щаясь к плану белых, мы должны признать, что выполнение плана обрисовывалось в очень простых линиях: оно своди­лось к нанесению двух сильных ударов на северном и цент­ральном операционных направлениях. Последним ударом перерезывались коммуникации опасной для противника силь­ной красной Южной группы, и сама группа отжималась к югу. Таким образом, белые получали возможность развязать кон­трреволюционные силы оренбургского и уральского каза- честв и обеспечить свое влияние на Туркестан. Единствен­
   202
   ное, на что белые не могли рассчитывать, это на политичес­кое обеспечение своей операции из-за резко враждебного к ним отношения местного населения и тех микробов разло­жения, которые непрестанно подтачивали изнутри спайку белых армий.
   Обращаясь к анализу плана красных, следует отметить его сложность и замысловатость, что явилось следствием отсутствия расчета времени и пространства. Действитель­но, одного взгляда на карту достаточно для того, чтобы убе­диться в том, что обходный маневр 1-й армии не мог по рас­чету времени оказать влияния на ход событий на фронте 5-й армии, которой приходилось иметь дело с вчетверо силь­нейшим противником. Даже если бы 5-й армии и удалось раз­бить этого противника, то выход ее на тылы Пермской груп­пы белых оказал бы свое влияние на ее действия через очень продолжительное время (от места расположения 5-й армии до Челябинска -- 300 км, а оттуда до Екатеринбурга -- ныне Свердловск -- еще около 200 км). Наконец, задачи, постав­ленные 2-й и 3-й армиям, приводили их к фронтальным стол­кновениям с равносильными группами противника, так как 2-я армия при выполнении своей задачи не могла избегнуть столкновения с Осинской группой белых (сводный корпус).
   Предпосылкой общего перехода противника в наступ­ление явилась его частная операция против правого флан­га 2-й красной армии с предварительным ударом по ее ле­вому флангу, в результате которой правофланговая диви­зия этой армиии (28-я) в 20-х числах февраля 1919 г. была отброшена к Сарапулу и потянула за собой 2-ю армию к р. Каме; из-за этого левый фланг нашей 5-й армии в районе Уфы оказался обнаженным, а правый фланг 3-й армии ото­шел к г. Оханску. Таким образом, рядом частных ударов в течение февраля 1919 г. противнику удалось подготовить себе выгодное исходное положение для общего перехода в наступление.
   Оно началось 4 марта 1919 г. Сибирская армия ген. Гайды, нанося главный удар в промежуток между городами Оханск и Оса, добилась ряда частных успехов на участках наших 3-й и 2-й армий. В течение 7 и 8 марта она овладела Осой и Охан- ском и продолжала развивать свое наступление к линии р. Камы. В дальнейшем это наступление проходило также под
   203
   знаком территориальных успехов, замедленных, однако, про- странственностью театра, весенним бездорожьем и сопротив­лением наших войск. Кроме территориальных успехов, про­тивник сумел причинить нам и ряд потерь в материальной части, захватил многие заводы и нанес значительные потери 2-й красной армии. Так, только 7 апреля противнику удалось вновь утвердиться в Ижевско-Воткинском районе и 9 апре­ля занять Сарапул. 15 апреля крайние правофланговые час­ти Сибирской армии вошли в совершенно бездорожном и диком Печорском районе в соприкосновение с мелкими партиями Северного белого фронта, но это событие, как и следовало ожидать, не имело никаких стратегических по­следствий.
   В течение второй половины апреля наступательный по­рыв армии Гайды под влиянием усилившегося сопротивле­ния 3-й красной армии ослабел. Некоторые территориаль­ные достижения она имела еще на своем левом фланге, от­бросив правый фланг 2-й красной армии за нижнее течение р. Вятки.
   Несравненно более бурным темпом и с более значитель­ными результатами с самого начала развернулось наступле­ние армии Ханжина, начавшееся 6 марта. Ударная группа этой армии пришлась как раз в свободном промежутке меж­ду внутренними флангами 5-й и 2-й армий. Обрушившись на левый фланг 5-й армии (левофланговая бригада 27-й стрел­ковой дивизии), ударная группа белых отбросила левофлан­говую бригаду 5-й армии и, круто загибая к югу, движением по тракту Бирск -- Уфа почти безнаказанно начала резать тылы растянутых в нитку обеих дивизий 5-й армии (27-й и 26-й стрелковых). После 4-дневных боев оперативное взаи­модействие частей 5-й армии было нарушено, и ее остатки, разбившись на две группы, стремились только прикрыть два важнейших направления на ее участке: Мензелинское и Бу- гульминское. Введение в дело частных резервов на участке 5-й армии и попытки помочь 5-й армии активными действи­ями группы, сосредоточенной на левом фланге 1-й армии в районе Стерлитамака, предпринятые командованием Восточ­ного фронта в промежуток времени с 13 по 31 марта, не могли восстановить ее положение, и, развивая свой успех на ее участке, 6 апреля 1919 г. противник занял уже Беле-
   204
   бей, что окончательно определило отход 5-й армии в двух расходящихся направлениях: на Симбирск и Самару. Наступ­ление противника на Симбирском направлении особенно угрожало как Чистополю, в котором были сосредоточены значительные хлебные запасы, столь необходимые голодно­му центру, так и самой Казани.
   Таким образом, наступление армии Ханжина вылилось уже в стратегический прорыв центра Восточного фронта. Но если это событие не оказало своего гибельного влияния на положение дел на всем фронте, то причиной этому является своеобразие условий Гражданской войны. Пространствен- ность боевых участков и малая насыщенность их войсками создают легкие условия маневренности для небольших от­рядов. Как ни был глубок прорыв белых, он не распростра­нил своего влияния на соседние группы войск, что и дало возможность подготовить ответный контрманевр, но этот маневр требовал времени для своего осуществления, а пока командованию Восточным фронтом приходилось лишь ду­мать о сохранении своего положения на главнейших опера­ционных направлениях.
   Но, как бы то ни было, Восточный фронт, как и летом 1918 г., в эти тяжелые дни вновь привлек к себе внимание широких на­родных масс во всей стране и передового отряда пролетарской революции -- коммунистичесчской партии. Революционная са­модеятельность масс, подогретая призывом т. Ленина, который говорил по поводу подготовки мобилизации профсоюзов для Восточного фронта: "Чтобы укрепить свою победу, нужны ме­тоды новые, решительные, революционные". Эта самодеятель­ность, охваченная организационными меропритятиями партии, в короткий срок дала свои результаты. Вскоре мощная струя активных и политически сознательных пополнений в лице чле­нов профсоюзов и рабочих-добровольцев из 22 губерний рес­публики направилась на Восточный фронт. Ряд телеграмм из различных городов республики свидетельствовал об огромном энтузиазме, с которым проходили партийные и профессиональ­ные мобилизации для Восточного фронта. Туда же направились и стратегические резервы Главного командования в виде 2-й стрелковой дивизии и двух стрелковых бригад (бригада 10-й стрелковой дивизии из Вятки и бригада 4-й стрелковой диви­зии из Брянска), а также 22 000 укомплектований. Кроме того,
   205
   в распоряжение командования Восточным фронтом посту­пала 35-я стрелковая дивизия, заканчивавшая свое формиро­вание в Казани, и подтягивалась им же с Вятского направле­ния 5-я стрелковая дивизия.
   В создавшейся сложной обстановке на Восточном фронте решительную роль предстояло сыграть Южной группе крас­ных армий во главе с ее командующим т. Фрунзе1. С именем последнего связан решительный перелом кампании на Вос­точном фронте, положивший собой начало разгрома всех во­обще вооруженных сил контрреволюции. Таким образом, весь­ма поучительным представляется остановиться более под­робно на ряде операций, подготовленных и проведенных т. Фрунзе, которые в совокупности и составляют контрманевр Южной группы.
   Для лучшего уяснения себе дальнейшего хода событий мы вернемся несколько назад -- к более подробному описа­нию исходного положения Южной группы и ее перегруппи­ровкам в связи с прорывом фронта 5-й армии. На фоне этого положения легче будет выявить ту ценную подготовитель­ную работу, которая по собственной инициативе была про­ведена т. Фрунзе и явилась одной из главных предпосылок благоприятного развития будущей операции.
   В начале марта 1919 г. общая группировка войск группы т. Фрунзе была такова. От Каспийского моря до Илецкого го­родка фронт против уральских казаков занимала 4-я армия (22-я и 25-я стрелковые дивизии -- до 16 000 бойцов). От Илецкого городка, через Актюбинск до Орска включительно располагалась Туркестанская армия -- 12 800 бойцов. Наи­более сильным являлся фронт 1-й армии -- от Орска (исклю­чительно) до Стерлитамака. Здесь было сосредоточено до 20 000 бойцов (20-я и 24-я стрелковые дивизии, Оренбургс­кая и Илецкая группы). 1-я армия, согласно первоначальных предположений командования Восточным фронтом, которые не были отменены при начавшемся откате назад 5-й армии, дол­жна была наступать на фронт Кустанай -- Троицк, почему со­средоточила на своем правом фланге всю 24-ю стрелковую ди­визию. Никаких собственных резервов группа не имела.
   1 Эта группа образована 19 марта 1919 г. под командованием т. Фрунзе в составе 1, 4-й и Туркестанской армий.
   206
   Таково было положение, которое застал т. Фрунзе, всту­пая в командование группой. Как только неустойчивость на фронте 5-й армии начала принимать вполне определенные формы, что выяснилось уже в половине марта, т. Фрунзе позаботился об упрочении своего положения на Оренбург­ском направлении и о создании себе определенного страте­гического резерва. Это было достигнуто частичным ослаб­лением 4-й армии, из которой бралась одна стрелковая диви­зия (25-я), но армия зато получала лишь оборонительную задачу. Туркестанская армия получала задачу прочного обес­печения Оренбургского района и поддержания связи с Тур­кестаном, почему и усиливалась одной бригадой 25-й стрел­ковой дивизии. Две остальных бригады этой дивизии пере­возились в Самару -- узел путей на Уфу и Оренбург. В дальнейшем 4-й и Туркестанской армиям пришлось сдер­живать энергичной активной обороной оживившуюся насту­пательную деятельность оренбургских и уральских казаков.
   Сложнее обстояло дело в 1-й армии. Ее правый фланг (24-я стрелковая дивизия) в начале апреля успешно разви­вал свое наступление на Троицк, в то время как левому флангу пришлось для помощи 5-й армии направить снача­ла три полка к Стерлитамаку, а затем двинуть бригаду на Белебей. Эти силы не оказали существенного влияния на положение дел в 5-й армии. В частности, противник успел упредить в Белебее направленную туда бригаду из 1-й ар­мии. В силу предварительного ослабления своего левого фланга, хотя и с совершенно правильной целью помощи своему соседу, 1-я армия ничем уже не могла реагировать на занятие противником Стерлитамака, это случилось 4 апреля 1919 г. Занятие же Белебея создавало непосред­ственную угрозу тылам 1-й армии, что заставило прекра­тить победоносно развивавшееся наступление правого фланга 1-й армии, т. е. 24-й стрелковой дивизии.
   Под прикрытием упорных боев остатков 20-й стрелковой дивизии, сдерживавшей натиск противника от Белебея в южном направлении и постепенно осаживавшей за р. Сал- мыш, после 12-дневных непрерывных маршей удалось уб­рать назад правый фланг армии, сильно вырвавшийся впе­ред, и оттянуть 24-ю стрелковую дивизию в затылок 20-й -- в район с. Ивановка на р. Ток. Этот искусный и вполне
   207
   соответствующий обстановке отступательный маневр 1-й ар­мии заставил Туркестанскую армию также выполнить час­тичную перегруппировку на марше назад, и к 18--20 апреля 1919 г. ее новый фронт проходил по линии Актюбинск -- Ильинская -- Воздвиженская, что, в свою очередь, вынуди­ло т. Фрунзе подкрепить общее положение своих двух ар­мий выдвижением своего стратегического резерва в район Оренбург -- Бузулук (схема 8).
   Таким образом, искусные перегруппировки т. Фрунзе в период, предшествовавший началу решительной операции, способствовали как упрочению положения левого фланга его группы, так и накоплению стратегических резервов вблизи решающего направления будущего контрманевра.
   Общая идея контрманевра Южной группы и план опера­ции т. Фрунзе представляются в следующем виде. Последние перегруппировки 1-й армии и левого фланга Туркестанской армии проходили уже тогда, когда идея решительного контр­маневра Южной группы вылилась в окончательную форму. Идея этого маневра назревала постепенно и по мере своего уточнения принимала более широкий размах. 7 апреля ко­мандование Восточным фронтом намечало лишь сосредото­чение всей 1-й армии в районе Бузулук -- Шарлык для удара по противнику, наступающему в направлении Бугуруслан -- Самара1. 9 апреля РВС Восточного фронта уже расширял оперативные рамки Южной группы, включая в ее состав 5-ю армию и предоставляя при этом ее командованию почти пол­ную свободу действий. Фрунзе, в зависимости от времени окончания перегруппировки его сил, предоставлялось нане­сение решительного удара до окончания весенней распути­
   1 Подробности окончательного оформления контрманевра Южной группы рисуются в следующем виде. 7 апреля команд- вост С. С. Каменев по прямому проводу спросил согласия т. Фрун­зе на объединение под его командованием 1, 4, 5-й и Туркестанс­кой армий. Согласие было дано, и тотчас же т. Фрунзе на неболь­шом совещании установил в общих чертах основную идею своего плана. Фрунзе настаивал на немедленном начале операции, не дожидаясь сосредоточения всех сил, предназначаемых главкомом на Восточный фронт (25, 31, 33, 35, 2-я стрелковые дивизии), на что потребовалось бы еще около месяца.
   208
   цы или после нее, причем ближайшей целью этого удара яв­лялся вывод левого фланга 1-й армии на Самаро-Златоустов- скую железную дорогу для обеспечения вывода в резерв со­вершенно расстроенной боями 26-й стрелковой дивизии (5-й армии)1.
   Однако на следующий день, т. е. 10 апреля, в результа­те совещания, происходившего в Казани между предрев- военсовета, главкомом и РВС Восточного фронта, после­довала директива последнего от 10 апреля (Нр 123/с), со­гласно которой Южной группе надлежало "разбить ударом с юга на север силы противника, продолжающие теснить 5-ю армию, собрав для этого кулак в районе Бу- зулук -- Сорочинская -- Михайловская (Шарлык)". Да­лее указывалось на необходимость приостановить продол­жающийся отход частей 5-й армии на Бугурусланском и Бузулукском направлениях, но не за счет сил, предназна­ченных для решительного удара, а при помощи частей, формируемых в Самаре местным губвоенкомом. Таким образом, и эта директива, в ее окончательной форме, от­крывала весьма широкий простор для самостоятельного оперативного творчества т. Фрунзе.
   Одновременно с этой директивой последовало образова­ние Северной группы из 2-й и 3-й армий под общей коман­дой командарма 2-й (В. И. Шорин) с задачей разбить армию генерала Гайды. Разграничительная линия между обеими группами проводилась через Бирск и Чистополь и устье Камы (все пункты для Северной группы).
   Создавшееся к середине апреля 1919 г. на Восточном фронте соотношение сил позволяло рассчитывать на ус­пешное выполнение этих задач. Действительно, общая группировка сил обеих сторон в середине апреля выгля­дела уже следующим образом. На Пермском и Сарапуль- ском направлениях против 37 000 бойцов красных войск действовало 33 000 бойцов противника; в районе проры­ва противник располагал по-прежнему 40 000 бойцами
   1 Эта директива встретила возражения Фрунзе в том смысле, что точные указания фронтом задач для каждой из его армий дела­ют излишним объединение в его лице управления ими, поскольку лишают его определенной оперативной самостоятельности.
   209
   против 24 000 бойцов красных войск, и, таким образом, здесь численное неравенство в силах, вместо четверного, бывшего в начале операции, уменьшилось почти до двой­ного, что явилось следствием предшествующих искусных перегруппировок, проведенных т. Фрунзе в своей группе. Кроме того, на помощь красным на этот раз пришла и про- странственность театра.
   Армия Ханжина по мере своего продвижения вперед все более и более растягивала свой фронт. Заняв 16 апреля Бу- гуруслан, она растянулась уже на фронте в 250--300 км, имея свой правый фланг у устья р. Вятки, а левый -- юго-восточ­нее Бугуруслана. На этом фронте веерообразно двигалось пять пехотных дивизий противника. Сильно на уступе назад за этой армией оказывалась армейская группа ген. Белова из состава южной армии Дутова, задержанная на Оренбургс­ком направлении энергичными действиями 1-й красной ар­мии т. Гая.
   Фрунзе решил осуществить свою задачу следующим образом: сосредоточить ударную группу в районе Бузулу- ка и ударить ею в левый фланг противника, отбрасывая его к северу. 5-я армия тем временем должна была остановить продвижение противника в направлении на Бугуруслан и вдоль Бугульминской железной дороги, прикрыв тракт Бу- зулук -- Бугуруслан -- Бугульма. Таким образом, главным объектом действий являлась живая сила противника, раз­гром ее означал благополучное разрешение всех прочих задач. Поскольку план контрманевра Южной группы, раз­работанный в подробностях М. В. Фрунзе, является поучи­тельнейшим примером тонкой и четкой оперативной рабо­ты полководца, мы считаем необходимым подробнее оста­новиться на нем.
   Общий замысел т. Фрунзе в своем практическом выпол­нении распался на ряд отдельных задач, поставленных им своим армиям. Туркестанская и 4-я армии получали под­тверждение своих прежних задач (удержание Оренбург­ской и Уральской областей). Производство главного удара возлагалось на 1-ю армию, и ее группировка для этой цели выполнялась по непосредственный указаниям самого М. В. Фрунзе. Обеспечивать перегруппировку должна была 20-я стрелковая дивизия, для чего ей надлежало удержи-
   210
   Схема 10
   0x01 graphic
   вать фронт Мелеус -- Алешкино -- Ратчино. 24-я стрелко­вая дивизия за исключением одной бригады, перебрасыва­емой в ударную группу армии из района с. Ивановки (се­вернее р. Ток), своими активными действиями в направле­нии на Бугульчак должна была задерживать противника, выигрывая время до окончательного сосредоточения удар­ной группы в районе Бузулука. Для ее образования в со­став 1-й армии из Туркестанской переходили 31-я стрелко­вая дивизия и бригада 3-й кавалерийской дивизии. Их го­ловные части должны были прибыть в район Бузулука не позднее 18 апреля. Кроме того, в состав ударной группы поступали бригада 24-й стрелковой дивизии, перебрасыва­емая в район с. Тоцкая, и из стратегического резерва М. В. Фрунзе -- 75-я стрелковая бригада (два полка), пере­возимая в Бузулук. Прочие части стратегического резерва получили следующие назначения: 73-я стрелковая бригада
   211
   к 18 апреля перебрасывалась в район. Безводновки для при­крытия сосредоточения ударной группы, поступая, вместе с тем, в ее состав; 74-я стрелковая бригада оставалась в Са­маре в качестве общего резерва группы1.
   В распределении сил Южной группы прежде всего об­ращает на себя внимание соотношение между теми, кото­рые предназначались для выполнения активной задачи, и теми, которые должны были выполнять пассивные задания. В состав первых, в общем, входили: вся 5-я армия (ослаб­ленные 26, 27-я стрелковые дивизии, Оренбургская диви­зия и часть 35-й стрелковой дивизии) -- 10 700 штыков, 820 сабель, 72 орудия, занимавшая, примерно, фронт Н. Кал- мыковка -- Архангельское2; ударная группа М. В. Фрунзе (в составе которой, опять-таки, образовывалась собствен­ная ударная группа) -- вся 1-я армия, за исключением 20-й стрелковой дивизии (24, 25, 31-я стрелковые дивизии3 и бри­гада 3-й кавалерийской дивизии -- 22 000 штыков, 2000 са­бель, 80 орудий -- в районе Ивановка -- Зимниха -- Бузу­лук4. Таким образом, на фронте в 200--220 км т. Фрунзе для активных целей благодаря искусной перегруппировке развертывал 36 620 штыков и сабель при 152 орудиях, ос­тавляя для пассивных задач на всем остальном своем фронте общим протяжением до 700 км -- от с. Ивановки до Кас­пийского моря -- лишь около 22 500 штыков и сабель при 80 орудиях5 (20-я и 22-я стрелковые дивизии, части Туркес­танской армии и местные формирования в Оренбурге, Уральске и Илецке).
   Далее обращает на себя внимание в составе самой груп­пы активного назначения распределение сил между направ­
   1 2-я стрелковая дивизия в это время лишь подходила по желез­ной дороге к Самаре. К 19 апреля там сосредоточилось всего 5 пол­ков этой дивизии. Она нуждалась в пополнении.
   2 Протяжение фронта -- 80 км; на 1 км фронта -- 145 У4 штыков и сабель.
   3 Общий резерв группы -- 74-я стрелковая бригада -- посчитан в составе своей дивизии.
   4 Протяжение фронта -- 120 км; на 1 км фронта -- 200 штыков и сабель.
   5 На 1 км фронта приходится 32 У7 штыков и сабель.
   212
   лениями фронтального и флангового ударов. Первый вы­падает на долю 5-й армии -- 11 000 штыков и сабель (за округлением). Для второго т. Фрунзе назначает около 26 000 штыков и сабель. Замечателен также прием т. Фрунзе для обеспечения сосредоточения своего активного кулака: 3 бригады, обеспечивающих это сосредоточение (2 бригады 24-й стрелковой дивизии и 73-я стрелковая бригада 25-й стрелковой дивизии), получают задачи не пассивные, а на­ступательные.
   Переходим теперь к рассмотрению видоизменений, вне­сенных в план т. Фрунзе под влиянием новых данных обста­новки, и прежде всего к анализу Бугурусланской и Сергиев­ской операций.
   План т. Фрунзе в его первоначальном виде имел целью начисто срезать клин вторжения противника, голова ко­торого уже приближалась к Средней Волге: противник грозил Чистополю на реке Волге (на участке 2-й красной армии)1, а на участке 5-й армии сильно нажимал на Сер­гиевском направлении, оттеснив части 27-й стрелко­вой дивизии к ст. Челны (схема 9). Угроза на Сергиевс­ком направлении, по-видимому, особенно обеспокоила ко­мандование Восточным фронтом, так как при развитии здесь успеха противника под угрозу попадали железнодо­рожные коммуникации Южной группы в районе ст. Ки- нель и могло быть сорвано все развертывание группы. Падение же Чистополя в связи с продолжающейся неус­тойкой на участке 2-й армии, которая 10 апреля уже отхо­дила на правый берег р. Камы, создавало прямую угрозу и Казани. Вот почему в самые последние дни перед реши­тельным контрманевром Южной группы он потерпел су­щественные изменения как в отношении распределения сил и задач между ними, так и в размахе самого маневра. Командование фронтом направило находившиеся еще на колесах подкрепления не в район Бузулука (часть 2-й стрелковой, части 35-й стрелковой дивизии), а использо­вало их для фронтального прикрытия Волги в силу по­становления РВС фронта от 16 апреля, указывавшего, что противник ни в коем случае не может быть допущен к
   1 25 апреля один из отрядов противника даже захватил этот пункт.
   213
   линии р. Волги (усиление 5-й армии)1. Кроме того, на уси­ление 5-й армии поступали две бригады из состава удар­ного кулака 1-й армии (25-я стрелковая дивизия за исклю­чением 73-й стрелковой бригады).
   Таким образом, численность войск, предназначавшихся для нанесения флангового удара противнику, уменьшалась до трех стрелковых и одной кавалерийской бригад (31-я стрелковая дивизия2, 73-я стрелковая бригада, бригада 3-й кавалерийской дивизии), что свидетельствовало о перенесе­нии центра тяжести нашего удара с фланга и тыла противни­ка на его фронт, а это подчеркивалось и соответствующим перемещением наших сил: 5-я армия к 23 апреля числила в своем составе уже 24 000 бойцов, главным образом за счет ударной группы.
   Оставшиеся части ударного кулака т. Фрунзе получили наименование Туркестанской армии.
   Вышеуказанные перегруппировки заставили т. Фрунзе внести изменения и в свой первоначальный оперативный за­мысел. Эти изменения вытекали из тех сведений о против­нике, которые в течение 16--20 апреля т. Фрунзе удалось собрать из перехваченных у противника приказов. Согласно этим приказам и разведывательным сведениям, имевшимся в штабе группы, положение в отношении противника к 20 апреля складывалось следующим образом.
   На Самарско-Сергиевском направлении нажимала силь­ная группа противника в виде Уфимского корпуса числен­ностью до 15 000 штыков и сабель (правый фланг этой груп­пы дотягивался до Чистополя); III корпус противника (6-я и 7-я пехотные дивизии, егерский батальон, три полка кон­ницы), общей численностью 5000 бойцов наступал от Бу- гуруслана на Самару, имея одну дивизию (6-ю) севернее, а другую (7-ю) южнее р. Кинель и конную группу, направ-
   1 Один полк 2-й стрелковой дивизии был брошен на Мелекес, один -- направлен на Симбирск, где находился штаб Восточного фронта, а один из полков главком Вацетис еще на пути свернул в Глазов на усиление 3-й армии. В дальнейшем командование Вос­точным фронтом направило на Мелекес и подходившую бригаду 4-й стрелковой дивизии.
   2 31-я стрелковая дивизия была двухбригадного состава.
   214
   Схема 10
   0x01 graphic
   ленную на ст. Толкай. К 16 апреля корпус должен был вый­ти на фронт ст. Подбельская -- Чепурновка. На уступе сза­ди и вне связи с III корпусом, на фронт Покровское -- На- тальино -- Утеева выходил к 19 апреля VI Уральский кор­пус белых в составе всего лишь 2400 бойцов (18-я и 12-я пехотные дивизии).
   В районе Белебея сосредоточился, наспех закончивший свое формирование, корпус ген. Каппеля численностью 5100 штыков и сабель, имевший задачу по своем сосредото­чении развить удар в промежутке между III и VI корпусами.
   215
   Наконец, далее к югу и также на уступе назад по отноше­нию к левофланговому корпусу армии Ханжина выдвигал­ся на р. Салмыш на фронт Имангулово -- Ратчино право­фланговый (V) корпус Южной армейской группы ген. Бе­лова. Численность этого корпуса достигала 6600 штыков и сабель. За левым флангом этого корпуса и на уступе назад в районе Уралка -- Новоникитино находился в резерве IV корпус белых общей численностью 4600 штыков и сабель. I и II Оренбургские корпуса общей численностью 8450 бой­цов действовали на Оренбургском направлении, стараясь ударами с востока и юга захватить Оренбург и, распрост­раняясь далее на юг, -- до установления соприкосновения с Уральским казачеством. В уральских степях действовала Илецкая казачья дивизия (1900 бойцов) и многочисленные отряды партизан.
   Таким образом, к 20 апреля весь фронт белых был из­ломан из уступов справа, причем эти уступы не находи­лись в боевой связи между собой. Особенно это относи­лось до III и VI белых корпусов. Такая группировка сил белых в пространстве и подсказала т. Фрунзе вполне от­вечавшую обстановке цель -- разгром по отдельности ближайших к нему уступов противника, а именно VI и III белых корпусов, причем главный его удар первоначально направлялся вразрез между ними обоими. Вместе с тем, значительное усиление 5-й армии позволило дать ей бо­лее обширные в пространстве задачи, а ослабление сил ударного кулака заставило теснее увязать его действия с действиями фронтальной группы (5-я армия).
   Поэтому окончательное решение т. Фрунзе оформилось 19 апреля 1919 г. следующим образом. 1-я армия (т. Гая), перейдя в решительное наступление, должна сковать VI кор­пус противника, обеспечивая тем самым Туркестанскую ар­мию справа. Туркестанская армия получает задачу -- совме­стно с 5-й армией разбить противника и отбросить его Бугу- русланскую группу, т. е. III корпус, к северу, отрезая ее от сообщений с Белебеем, для чего армия должна выйти на фронт ж.-д. станции Заглядино -- Бугуруслан. Конница Тур­кестанской армии ведет разведку между III и VI корпусами противника, держит связь с 1-й армией и наносит удар по тылам III корпуса белых на участке железной дороги Сарай
   216
   Гир -- Филиппово. 5-я армия решительно атакует противо­стоящего противника в общем направлении на Бугуруслан с целью овладения этим последним. Выполнение всех этих задач начинается по окончательном сосредоточении Туркес­танской армии.
   В то же время командование фронтом, обеспокоенное, как мы уже говорили, успехами противника на кратчайшем на­правлении к Средней Волге и ослабившее ради этого силы Южной группы за счет ее ударного кулака, решает при по­мощи задержанных подкреплений, направлявшихся в груп­пу Фрунзе, организовать еще два самостоятельных маневра. Прежде всего командование стремится взять в клещи части II корпуса белых под Сергиевском -- от Мелекеса и Кротов- ки, для чего предполагается использовать предназначавшие­ся ранее в состав ударной группы Фрунзе 2-ю стрелковую и части 35-й стрелковой дивизии1.
   Таким образом, в окончательном варианте плана действий, кроме главного удара на Бугурусланском направлении, на­мечался еще новый вспомогательный удар на Бугульмин- ском направлении (не считая уже ранее намеченного из рай­она Шарлык). В связи с этим 2-я стрелковая дивизия 24 ап­реля передана в распоряжение командования Южной группы, но оставлялась еще на несколько дней до своего доукомп­лектования в районе Самары.
   Угроза Чистополю заставила командование Восточным фронтом искать обеспечения Казани в активизации Север­ной группы своих армий, почему 3-я армия получала задачу перейти не позднее 29 апреля в наступление с целью разбить
   1 По-видимому, командование фронтом рассчитывало на скорое прибытие 33-й стрелковой дивизии из Астрахани и 1-й стрелковой дивизии из центра страны, которые Главное командование перебра­сывало на Восточный фронт и предполагало ими усилить группу Фрунзе взамен взятых из нее частей, тем более что по новому за­мыслу командования Восточным фронтом наступление группы Фрунзе должно было начаться по окончании маневра против Сер­гиевской группы противника. Последующие события не оправдали этих предположений. Однако непосредственным их результатом было, как мы упоминали, направление бригады 4-й стрелковой ди­визии главкомом не на Алатырь, как первоначально ходатайство­вало командование фронтом, а на Мелекес.
   217
   противника, находившегося западнее р. Камы1. Это был тре­тий по счету маневр, намеченный командованием Восточно­го фронта, и, наконец, на Оренбургском направлении разыг­рался и победоносно для красных завершился четвертый маневр, возникший вне воли красного командования и явив­шийся, по существу, удачным прологом к главному маневру Южной группы.
   Прежде чем перейти к изложению дальнейших боевых событий остановимся в двух словах на морально-полити­ческом состоянии обеих сторон. Изношенная боевая ткань красных армий к началу активных действий группы М. В. Фрунзе была значительно восстановлена. Струя партийных и профессиональных мобилизаций пролетариа­та влилась в них.
   Для первых месяцев 1919 г. характерен доклад, который делал в Петрограде в Выборгском районе вернувшийся с Восточного фронта один товарищ. Докладчик полагал, что сейчас особенно лихорадочный процесс строительства Крас­ной Армии прошел.
   Жизнь армии начинает входить в свою обычную колею. Кроме того, докладчик был уверен, что коммунисты на фрон­те утесняются командным составом, что у них появляется мнение, будто они на фронте оказываются лишними и что это, по-видимому, происходит от неправильной политики "центральных военных сфер". В заключение указывалось, что необходимо посылать на фронт новые группы коммуни­стов, дабы "сменить уставших".
   1 Более широкие действия Северной группы армий, по мысли командвоста, должны были начаться по окончании весенней рас­путицы. По-видимому, Северная группа должна была выполнить самостоятельно такую же операцию по ликвидации противостоя­щего ей противника, которая теперь начиналась Южной группой. В своих донесениях главкому командвост указывал, что для этого потребуется усиление 3-й армии одной, а 2-й -- двумя бригадами. Отсюда можно сделать вывод, что командование Восточным фрон­том в оценке возможного размаха операции Фрунзе предвидело доведение его до параллели Уфы и таким образом мыслило выпол­нить свою задачу в целом ряде последовательных операций. Учи­тывая пространственность театра и разброску на нем сил, это, ко­нечно, являлось единственно возможным способом действий.
   218
   Следующее обстоятельство нашло отражение в тогдаш­ней обстановке. В результате успехов советского оружия к концу 1918 г. многие полагали, что "лихорадочное строи­тельство" армии уже закончено, в то время когда все дело в этом смысле было впереди. Далее -- усталость, которая за­мечалась среди мобилизованных коммунистов на фронте, и возникновение и развитие так называемой "левой" военной оппозиции -- все это, естественно, не могло не отразиться на боеспособности частей и явилось одной из причин перво­начальных успехов наступления Колчака. Это наступление поставило вопрос совсем не так, что будто бы "жизнь в ар­мии вошла в свою обычную колею". 10 апреля т. Ленин об­ратился с особым воззванием к петроградским рабочим. Воз­звание говорило, что для Восточного фронта питерские ра­бочие должны поставить на ноги все, мобилизовать все, и кончалось уверенностью, что "питерские рабочие покажут пример всей России".
   11 апреля 1919 г. появились знаменитые "тезисы Цент­рального комитета РКП в связи с положением Восточного фронта". Призвав партию к напряжению всех сил и к моби­лизациям, тезисы требовали проведения мобилизации через профессиональные союзы. Далее шло: усиление агитации среди мобилизуемых, замена всех мужчин-служащих жен­щинами, создание бюро помощи или комитетов содействия Красной Армии, широкое вовлечение через профсоюзы кре­стьян и особенно крестьянской молодежи неземледельче­ских губерний в ряды Красной Армии и для продовольствен­ной армии на Дону и Украине.
   Между прочим, в Петрограде еще в конце 1918 г. было приступлено к созданию так называемых полков деревен­ской бедноты, куда каждый комитет бедноты посылал двух надежных крестьян для службы в Красной Армии. В резуль­тате в Петрограде насчитывалось до трех полков, укомплек­тованных деревенской беднотой.
   После опубликования обращения т. Ленина и тезисов ЦК в Петрограде началась лихорадочная работа. Вопрос о мо­билизации ставился на заседаниях ПК и в собрании органи­заторов 22 и 23 апреля 1919 г. Было постановлено мобили­зовать 20 % членов партии, а союзам -- 10 % членов каждо­го союза для фронта и на Дон -- в последнем случае с целью
   219
   укрепления советской власти и строительства советских орга­низаций. Затем решили провести мобилизацию в Союзе мо­лодежи и в комиссариатах, которые по возможности перево­дили на обслуживание женским трудом. В связи с тем, что Юденич в Гельсингфорсе собирал уже "всякую доброволь­ческую сволочь", считали, что если отправить десятки ты­сяч питерских рабочих на Восточный фронт, на Дон и на Ук­раину, то в Петрограде останется еще свыше 100 000 рабо­чих, а с ними, "усилив бдительность", можно защитить Петроград.
   В Москве ввиду мобилизации 1918--1919 гг. президи­ум ВЦСПС постановил даже в такой важной категории тру­дящихся, как железнодорожники, мобилизовать 30 % ква­лифицированных рабочих, а в союзах мобилизовать всех ответственных работников профдвижения, оставив лишь са­мых необходимых. 17 апреля на Московской конференции фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов выступал т. Ленин, а после его речи была оглашена запис­ка 50-летнего рабочего, который заявлял, что он ныне бе­рет винтовку в руки и становится защищать своей кровью советскую власть.
   ВЦСПС обратился к рабочим Советской России с двумя воззваниями. О том, как на местах организации отнеслись к призыву партии, можно судить по тому, что в Сызрани са­мостоятельно в 5 дней создали 1-й коммунистический полк в 1200 чел., в Симбирске были мобилизованы все коммунис­ты; в Самаре профессиональные союзы были объявлены на военном положении; Нижний Новгород проводил поголов­ную мобилизацию, сформировал рабочий ударный батальон.
   25 апреля в Москве состоялось заседание ВЦИКа, при­нявшее два чрезвычайно важных декрета. Первый объявлял мобилизацию крестьянства -- каждая волость должна была дать от 6 до 20 чел., по возможности бывших солдат. Второй декрет объявлял амнистию всем арестованным за борьбу против советской власти, но не участвовавшим непосред­ственно в выступлениях против нее.
   29 апреля 1919 г. Центральный комитет партии ввиду чрез­вычайно напряженного положения на фронтах обратился к организациям с призывом -- 3/4 наличных своих сил пред­назначить к организации и отправке пополнений, спешному
   220
   формированию частей, их снаряжению и т. д. Основной ло­зунг был: дать максимум сил и средств фронту.
   Нечего и говорить, что первомайский праздник 1919 г. прошел под этим лозунгом, а соединение всех указанных мер с великим подъемом рабочего класса и трудящихся с неиз­бежностью создали перелом на Восточном фронте. В резуль­тате получилось не только восстановление боеспособности, но и высокий подъем политической сознательности. Массы были готовы к восприятию новых тягостей во имя победо­носного окончания Гражданской войны.
   Иначе обстояло дело в стане противника. Ко времени на­зревания переломных событий на Восточном фронте кресть­янская стихия в рядах белых армий начала переживать тот же процесс массового перехода крестьянства на сторону рево­люции, который уже достаточно конкретно выразился в си­бирском тылу. Об этом процессе свидетельствовали факты массового подъема партизанского движения и отхода от Кол­чака мелкой буржуазии и зажиточных слоев интеллигенции. Этот революционный сдвиг в крестьянской психологии по­лучил свое непосредственное выражение и в начавшемся раз­вале белых армий, дававшем себя знать весьма ощутительны­ми фактами. Мы уже упомянули о подготовительных меро­приятиях по организации контрманевра т. Фрунзе, имевшем место на правом фланге 1-й армии.
   В своем стремлении поскорее овладеть Оренбургом ген. Белов, после ряда неудачных атак на него с фронта, решил ввести в дело свой резерв -- IV корпус ген. Бакича. Этот последний, переправившись через р. Салмыш у Имангуло- ва на крайнем правом фланге 20-й стрелковой дивизии, дол­жен был содействовать с севера захвату Оренбурга и, в случае удачи, продвинувшись на Ново-Сергиевское, завер­шить окружение 1-й красной армии совместно с V и VI кор­пусами белых. Однако, быстро и искусно перегруппировав свою армию, т. Гай в трехдневном бою, с 22 по 25 апреля, наголову разбил группу Белова, почти полностью уничто­жив две ее дивизии, причем остатки IV корпуса перешли на сторону красных. Поражение группы Белова имело стра­тегическое значение, так как благодаря ему обнажились тыловые сообщения армии Ханжина на Белебей, а 1-я ар­мия получила значительную оперативную свободу.
   221
   Останавливаясь на эпизоде разгрома IV корпуса ген. Ба- кича, мы прежде всего должны отметить его социальную значимость, свидетельствующую о полном нарушении того неустойчивого равновесия, которое еще кое-как держалось внутри колчаковских армий между командным составом и солдатской массой. Вся предшествующая политика Колча­ка в отношении крестьянства неминуемо приводила к раз­рыву с последним. Разгромленный IV корпус был укомп­лектован крестьянами Кустанайского уезда тотчас по по­давлении в нем кровавыми и бессмысленными мерами крестьянского восстания. Крестьяне, укомплектовавшие этот корпус, видели в своем командном составе главных виновников своих массовых расстрелов и порок. Корпус Бакича, как покажут дальнейшие события, не являлся ис­ключением из общего правила, а лишь более непосредствен­но и ярко выразил общую картину процесса разложения белых сил.
   Но пока назревали грозные для Ханжина события на ле­вом фланге его армии, голова клина этой армии, уменьшив­шейся уже до 18 000--22 000 штыков, продолжала свой бег к Волге, несмотря на обнаружившиеся в ней признаки раз­ложения. 25 апреля части армии Ханжина заняли с. Челны вблизи Сергиевска, что ставило под угрозу Кинель -- узло­вую станцию на тыловой железнодорожной коммуникации всей Южной группы с ее основной базой. В тот же день пал Чистополь. Эти события побудили командование Восточным фронтом приказать Южной группе перейти в наступление, не дожидаясь даже окончательного сосредоточения Туркес­танской армии. Равным образом было приказано на Чисто­польском направлении перейти в наступление и правому флангу 2-й армии с целью обратного взятия Чистополя.
   Успех на фронте 1-й армии позволил поставить ей бо­лее широкие активные цели, а именно: 24-я стрелковая ди­визия этой армии получила задачу наступать прямо на Бе- лебей; Туркестанская армия (4 бригады) с 65-километро­вого фронта Чекалино -- Феклино наступала прямо в северном направлении; 5-я армия переходила в наступле­ние на Бугурусланском, Сергиевском и Бугульминском направлениях, имея за своим правым флангом две бригады 2-й стрелковой дивизии.
   222
   Результаты наступления сказались уже 28 апреля, когда в бою юго-восточнее Бугуруслана были наголову разбиты 11-я1 и 6-я пехотные дивизии противника.
   К 1 мая фронт 5-й армии шел южнее Заглядино (к юго- востоку от Бугуруслана), далее проходил по линии р. Ки- нель до с. Подбельское, затем уклонялся на юго-запад через с. Сарбайская (40 км к северу от Кротовки -- узловой стан­ции Сергиевской ветки), затем вновь поворачивал на севе­ро-запад к с. Н. Орлянка, причем ударная группа на целый переход отстала от 5-й армии. Ее фронт проходил по линии Троицкое (Тоузаново) на р. М. Кинель (25 км к юго-востоку от Заглядино) -- Асекеева; части 1-й армии достигли линии Комиссаровка -- Н. Кузли (40 км к юго-востоку от с. Ми- хайловское -- ст. Сарай-Чир).
   Однако пространственность театра замедлила на неко­торое время стратегические результаты флангового уда­ра т. Фрунзе. Вот почему в эти дни II корпус белых одер­жал еще некоторые тактические успехи, отбросив части 5-й армии на р. Чернавку и за р. Шламку, причем 27 апре­ля в его руки перешел Сергиевск, а на Чистопольском на­правлений потеснил наши войска от Ромодана к Ново­Спасскому.
   В последующие дни наступление Южной группы продол­жало развиваться успешно, причем командование Восточ­ным фронтом для скорейшего воздействия маневра ударной группы на силы противника на Симбирском и Самарском направлениях распорядилось уклонить ось наступления Тур­кестанской армии несколько более к западу, нацелив ее на Бугульму, а правый фланг 5-й армии -- на ст. Шалашнико- во, что еще более сокращало первоначальный размах охва­та нашей фланговой группы.
   1 Для подкрепления вышеприведенного нами утверждения о на­чавшемся внутреннем развале в армии белых весьма интересны под­робности разгрома их 11-й пехотной дивизии. Он начался с перехо­да на сторону красных 41-го пехотного полка, перебившего пред­варительно всех своих офицеров, за исключением четырех, которых солдаты считали своими за их крестьянское происхождение и за продолжительное проживание в тех же местностях, откуда проис­ходили солдаты.
   223
   Этими распоряжениями ударная часть Южной группы должна была перестроить свой фронт с северо-восточного на северо-западное направление. В развитие их т. Фрунзе 1 мая имел целью двойным охватом уничтожить группу противни­ка, оперировавшую юго-восточнее Сергиевска, для чего 1-я армия должна была активными действиями своего левого фланга сковать противника в районе с. Абдулино; Туркес­танская армия заходила своим правым флангом прямо на Бугульму, а 5-я армия, в состав которой вливались подкреп­ления, о которых мы говорили выше (части 2-й и 35-й стрелко­вой дивизии), должна была организовать двойной охват II корпуса белых от Бугуруслана и Мелекеса. По ликвида­ции Сергиевской группы противника предполагалось сово­купными усилиями отбросить к северу его Бугульминскую группу, отрезав ее от сообщений с Уфой.
   Сергиевская операция развертывалась для нас также ус­пешно. 4 мая части 5-й армии овладели Бугурусланом, и фронт Туркестанской и 5-й армий шел по линии сс. Нов. То- рис -- Елань -- Бугуруслан; впереди на уступе под самым уже Сергиевском, на фронте Коржевка -- Кармалка -- Н. Орлянка, находились также части 5-й армии, наступавшие на Сергиевск с юга. Стратегическое положение II корпуса белых, угрожаемого с фланга и тыла, становилось опасным и не могло быть спасено тактическим успехом на Бугуль- минском направлении, результатом которого был отход ле­вофланговых частей 5-й армии за р. Кондурчу. Действитель­но, уже 5 мая белым пришлось очистить Сергиевск и на­чать общий спешный отход на Бугульму. В этот день сказались и стратегические результаты контрманевра Юж­ной группы. Они выразились в том, что белым пришлось отказаться от своих успехов и на правом фланге 2-й крас­ной армии, т. е. воздействие маневра Фрунзе начало уже сказываться и на положении нашей Северной группы: 4 мая белые оставили Чистополь и начали свой отход на восток. Однако на участке 2-й армии Сибирская армия Гайды про­должала одерживать местные территориальные успехи, сильно тесня 28-ю стрелковую дивизию этой армии, при­нудив ее 4 мая уйти за р. Вятку.
   Предвидя успешный исход Сергиевской операции, М. В. Фрунзе, еще до ее окончания директивой 4 мая на­
   224
   мечал уже параллельное преследование противника на Бу- гульминском направлении, уклоняя правый фланг 5-й армии на ст. Дымка, чтобы отрезать путь отхода противника из- под Сергиевска на Бугульму. Туркестанская армия должна была прикрыть этот маневр со стороны Белебея. Но уже 6 мая план т. Фрунзе перерос эти рамки и вылился в обшир­ную новую Бугульминско-Белебеевскую операцию.
   Операции, развившиеся из решения т. Фрунзе, принято­го им 6 мая 1919 г., находятся в неразрывной связи между собою, вытекая одна из другой, почему мы и почитали воз­можным объединить их в одно название Бугульминско-Бе- лебеевской операции. Ее основной замысел сводился к от­резанию противника от его тыловых сообщений на Уфу и отличался таким же широким размахом оперативного твор­чества, каким отличались и все предыдущие оперативные установки М. В. Фрунзе. Самая операция в ее характерных чертах рисовалась следующим образом.
   1-я армия, активно обороняя Оренбург, должна была про­двинуть войска Оренбургского района на фронт Островной -- Черностожская -- Муранталово. Остальные две диви­зии этой армии (20-я и 24-я) должны были выйти на фронт Стерлитамак -- Шафраново, обеспечивая этим маневром соседнюю слева Туркестанскую армию от возможного уда­ра по ней из района Стерлитамака. Последняя получала задачу, сосредоточившись в районе ст. Сарай-Гир, прямо наступать на Белебей.
   5-й армии сохранялась прежняя задача по скорейшему выдвижению ее правого фланга в район ст. Дымка. Эта ши­роко и блестяще задуманная операция повела бы к полному окружению противника, если бы группировка сил в простран­стве отвечала этому замыслу. Но в результате предшеству­ющих операций и уменьшения глубины обхода ударной груп­пой Фрунзе еще при начале ее маневра, фронт трех армий Фрунзе к началу этой операции в силу быстроты действий 5-й армии оказался расположенным из уступов с левого флан­га назад. На левофланговый, сильнейший и ближайший к противнику, уступ в виде 5-й армии выпадала задача фрон­тального наступления на противника в Бугульминском рай­оне. Однако 5-я армия сама охватывала его своим правым флангом. На содействие же правого фланга 2-й армии
   225
   с Чистопольского направления рассчитывать не приходилось из-за значительного его удаления от левого фланга 5-й ар­мии и медленности продвижения 2-й армии.
   Повторяем, такое положение сложилось вне воли коман­дования Южной группой. Командование группой могло лишь постепенно выправить его, что и выразилось в нацеливании Туркестанской армии не на Бугульму, а на Белебей с выпол­нением задачи по разгрому заканчивавшего там свое сосре­доточение корпуса Каппеля.
   Самая операция развернулась следующим образом. Как и следовало ожидать, 5-я красная армия первой вошла в со­прикосновение с противником под Бугульмой, нанося глав­ный удар своим правым флангом. 9 мая она развернулась на линии Авдулино -- Репьевка -- Дымская -- Дурасова, при­чем особенно угрожающим для тыловых сообщений против­ника было положение ее правофланговой 25-й стрелковой дивизии (фронт Авдулино -- Репьевка), почему ей и было приказано энергично продолжать продвижение на железно­дорожный мост через р. Ик, чтобы завершить окружение Бугульминской группы противника. Под угрозой этого ма­невра противник очистил Бугульму, и красные войска всту­пили в нее 13 мая 1919 г.
   Туркестанская армия своими передовыми частями 11 мая вошла в соприкосновение с войсками белых в районе Беле- бея, а 13 мая развернулась в районе с. Чегодаево, имея на ус­тупе справа и сзади в районе Биржбулякова 24-ю стрелковую дивизию 1-й армии и еще далее на уступе назад в районе Зиль- дярово -- 20-ю стрелковую дивизию той же армии. Собствен­но Белебеевская операция была проведена уже без оператив­ного подчинения 5-й армии т. Фрунзе. Новый командвост т. А. А. Самойло решил использовать 5-ю армию для содей­ствия Северной группе красных армий. 10 мая 5-я армия пере­шла в непосредственное подчинение командованию Восточным фронтом, и ей было приказано по занятии Бугульмы перестро­ить свой фронт в северо-восточном направлении по линии Ры- ково -- Бугульма -- р. Кичуй в предвидении дальнейшего дви­жения на помощь 2-й красной армии; 14 мая Самойло опять уклонил главные силы 5-й армии на Белебей, приказав напра­вить на него 25-ю стрелковую дивизию и вывести в свой резерв 2-ю стрелковую дивизию в район Суккулово.
   226
   17 мая Самойло дал новую директиву, определившую кру­той поворот главных сил 5-й армии на север. Ей указыва­лось, прочно обеспечивая направления Бугульма -- Уфа и Бугульма -- Бирск, переправиться через р. Каму на участке Елабуга -- устье р. Вятки и нанести удар левому флангу про­тивника, действующего севернее р. Камы. Одновременно должны были перейти в наступление на противостоящего перед ними противника 2-я и 3-я красные армии. Но так как узел сопротивления противника в районе Белебея не был еще ликвидирован, то в распоряжение т. Фрунзе из состава 5-й армии передавались две дивизии (25-я стрелковая из рай­она Авдулино и 2-я стрелковая из района с. Суккулова). Кро­ме того, одна дивизия 5-й армии выдвигалась вдоль желез­ной дороги Бугульма -- Уфа для помощи Южной группе. 19 мая Самойло приказывал 5-й армии переправляться для удара в тыл противнику не через Каму, а через р. Белую.
   Таким образом, Белебеевская операция была проведена т. Фрунзе лишь при косвенном содействии 5-й армии1, при­чем единство управления на Белебеевском направлении было нарушено. Тов. Фрунзе не внес изменений в предшествую­щие задачи 1-й и Туркестанской армий и лишь требовал весь­ма энергичного их выполнения ввиду ясных признаков раз­ложения в войсках противника. 25-я стрелковая дивизия полу­чила задачу охвата Белебея с севера. Сопротивление частей корпуса Каппеля, одна за другой подходивших к Белебею,
   1 Итак, 5-я армия за время с 11 по 19 мая получила целый ряд взаимноисключающих указаний. 11 мая Самойло предусматри­вал нацеливание ее прямо на север для действий по тылам груп­пы противника, ведущей борьбу за рубеж р. Вятки, затем 14 мая сворачивает ее на Белебей, 17 мая вновь ворочает прямо на се­вер, а 19 мая уклоняет на северо-восток. Такие методы управле­ния вызвали горячий протест ее командующего М. Н. Тухачевс­кого. Вместе с тем в том назначении, которое Самойло давал 5-й армии, можно усмотреть отказ его от самостоятельной операции Северной группой армий, которую Каменев мыслил осуществить ударом 2-й армии в направлении Сарапуль -- Воткинск и ударом 3-й армии в охват правого фланга противника. Некоторые иссле­дователи (Огородников) указывали, что Самойло в этом случае явился лишь простым исполнителем распоряжений главкома Вацетиса.
   227
   угрожаемого захватом в клещи с севера и юга, не было осо­бенно продолжительным, и уже 17 мая корпус очистил Беле- бей и беспорядочно отходил за р. Белую по направлению к Уфе. Однако, недооценивая размеров поражения противника на Уфимском направлении, Самойло 18 мая остановил пре­следование Южной группы на линии гора Таукай-тау -- Шаф- ранова -- оз. Лели-Куль -- Тюпкильды -- ст. Тамьянова, зап­ретив переходить ее без своего приказания. Это его решение объясняется опасением отдельного поражения далеко выры­вающихся при преследовании частей. Он желал вести его пла­номерно и сосредоточенно1.
   Белебеевская операция явилась заключительным звеном в той цепи операций, на которую распался маневр Южной группы, начало коего можно отнести к 22 апреля (встречные бои 1-й армии на реке Салмыш).
   В течение почти месяца т. Фрунзе блестяще выполнил возложенную на него трудную задачу и окончательно выр­вал наступательную инициативу из рук противника. Мо­ральные последствия контрманевра были не менее велики: они окончательно расшатали внутренние связи колчаков- ских армий.
   Пока в центре красного Восточного фронта назревал благоприятный перелом в операциях, на соседних участ­ках противник продол жал еще одерживать временные ус­пехи. В Оренбургской и Уральской областях, пользуясь ос­лаблением действовавших там войск, противник также про­явил усиленную деятельность: он неудачно пытался овладеть Оренбургом и временно утвердился в г. Алексан­дрове-Гае (см. приложение, схема IV). На фронте 2-й ар­мии противнику удалось произвести 13 мая частичный про­рыв фронта в районе с. Вятские Поляны (на р. Вятке), но силами частных резервов 2-й армии этот прорыв был лик­видирован.
   1 Тов. Фрунзе был несогласен с этой обстановкой. В телеграмме N 01645 от 19 мая он настаивал на немедленном проведении опе­рации с целью овладения районом Уфы. После этого последовала директива Самойло от 19 мая о продолжении преследования. Она и директива от 18 мая и определили задачи армий фронта на время Уфимской операции. Эти задачи изложены нами в начале главы.
   228
   Схема 10
   0x01 graphic
   Тем временем в районе Мензелинска в 20-х числах мая обозначилось уже давление 5-й армии, что заставило про­тивника оттянуть часть своих сил с линии р. Вятки на вос­ток. Этим воспользовалась 2-я красная армия и 25 мая пере­бросила свой правый фланг (28-ю стрелковую дивизию) на восточный берег р. Вятки, а затем переправила остальные свои силы, быстро выдвинувшись в Ижевско-Воткинский район, что положило предел дальнейшим наступательным попыткам Сибирской армии ген. Гайды (схема 10).
   Гайде вскоре пришлось отказаться и от того активного маневра, который он предпринял было своим правым флан­гом на Вятском направлении с целью парализовать маневр 2-й красной армии. Несмотря на то что в начале июня Гайда потеснил 3-ю красную армию и временно занял Глазов, ему вскоре под влиянием общей обстановки на фронте пришлось начать свое отступление.
   Теперь явилась возможность обратиться к использова­нию и расширению успеха, достигнутого на центральном
   229
   участке фронта т. Фрунзе. Командование Восточным фрон­том, в первую очередь, имело в виду группу противника, дей­ствовавшую севернее р. Камы, атаковать которую должны были 3-я и 2-я армии, а 5-я армия должна была подготовить в низовьях р. Белой переброску двух своих дивизий на пра­вый берег р. Камы для содействия этим армиям. Остальные же ее дивизии, переправившись через р. Белую, должны были содействовать Южной группе в овладении Уфимским рай­оном. Последняя, кроме этой задачи, должна была энергично подавить наступательные попытки оренбургских и уральских казаков. Уральцы, пользуясь материальной поддержкой англичан из Персии через Гурьев, обложили уже Уральск, а оренбургские казаки подступали к самому Оренбургу. Оба эти пункта находились в очень тяжелом положении.
   Благополучное завершение Белебеевской операции развя­зало руки командованию Южной группой в этом отношении. Командование группой получило возможность усилить войс­ка, действовавшие в Оренбургской и Уральской областях, тре­мя бригадами пехоты и начать энергичные операции против повстанцев в районе Оренбург -- Илецкий городок и против уральских казаков в районе Новоузенск -- Александров-Гай.
   В некоторой связи с событиями на Восточном фронте сто­ят и события на Северном фронте, который, как мы уже ука­зывали, был создан Антантой для взаимодействия с главным фронтом -- Восточным. Этого взаимодействия, однако, до конца существования Северного фронта достигнуто не было. В тот период, когда на Пермско-Вятском направлении ар­мии Колчака напрягали все силы для развития наступатель­ной активности, белые силы Северного фронта оказались не в состоянии проявить сколько-нибудь заметную активность.
   Суровые климатические условия северного театра в Мур­манском и Архангельском районах определили приостанов­ку на нем крупных боевых операций на зимний период. Наи­более значительным событием в течение зимы 1918/19 г. яви­лась борьба за обладание Шенкурском, который 25 февраля 1919 г. перешел в руки красных войск1.
   1 На Шенкурском направлении действовали американские части. Они, как и прочие войска интервентов, за исключением английских, постепенно покинули Северный фронт в течение весны и лета 1919 г.
   230
   Взаимное положение обоих противников на Северном те­атре не потерпело существенных изменений в течение ран­ней весны 1919 г. Попытка местных противосоветских сил при поддержке финляндского правительства утвердиться в апреле 1919 г. в районе Олонца и распространить свое влия­ние на Лодейное Поле была быстро подавлена советскими войсками при поддержке Ладожской озерной флотилии.
   Лето 1919 г. на главных направлениях театра -- Архан­гельском и Мурманском -- прошло под знаком сильного разложения в частях контрреволюционной русской Север­ной армии, что одно само по себе исключало возможность активных действий с ее стороны. Это разложение выража­лось в восстаниях целых войсковых частей, в переходе их на сторону красных войск и в очищении ими целых боевых участков. В результате одного из таких восстаний г. Онега 22 июля 1919 г. перешел в руки красных войск. Разложе­ние сильно затронуло и войска Англии, сражавшиеся на Северном фронте. С другой стороны, в самой Англии раз­давались голоса об оставлении английским десантом Бе­ломорского побережья.
   Этот вопрос был в принципе решен в августе 1919 г. Но английское командование решило для облегчения отступ­ления своих войск предварительно нанести короткий удар 6-й красной армии. Соотношение сил обеих сторон позво­ляло ему предпринять эту операцию. В то время как силы противника на Архангельском направлении достигали 32 000 бойцов1, а на Мурманском исчислялись в 14 000 чел., 6-я армия могла им противопоставить только 22 700 бойцов. На­ступление противника началось в десятых числах августа и было направлено вверх по р. Сев. Двине. Советские части были отброшены на Котласском направлении, после чего ан­гличане приостановили свои операции и предложили рус­ским контрреволюционным частям эвакуироваться на дру­гие фронты Гражданской войны. Русское контрреволюцион­ное командование в лице ген. Миллера отказалось от этого и в свою очередь решило собственными уже силами перейти
   1 Эти силы состояли из русских белогвардейских и английских войск. Войска прочих интервентов (американцы, французы, италь­янцы) покинули Северный фронт еще ранее.
   231
   в наступление на Вологодском и Онежском направлениях. Перегруппировки белых заняли весь август, причем Двинс­кое направление было сильно ослаблено противником, и второе его наступление началось лишь в начале сентября. На этот раз противник опять-таки добился чисто местных успехов в виде обратного занятия им г. Онеги и захвата ст. Плесецкой, после чего его наступление замерло, а тем вре­менем английские войска 27 сентября покинули Архан­гельск, а 1 октября и Мурманск, предоставив Северную ар­мию противника ее собственным силам.Численность этой армии теперь не превышала 25 000 бойцов, и она была вы­нуждена оборонять огромный фронт от финляндской грани­цы до Уральских гор. Попытки усилить себя за счет мобили­зации местного населения не дали благоприятных результа­тов; жители Онежской Карелии подняли даже вооруженное восстание при попытке мобилизовать их, и ген. Миллеру пришлось отказаться от своей попытки.
   Таким образом, в результате летней кампании на Се­верном фронте выяснилась полная его безопасность для советской стратегии; оставалось ждать лишь полного его упразднения. Оно, опять-таки, явилось следствием того процесса разложения, который с новой силой вспыхнул в войсках Северного противосоветского фронта в начале 1920 г. Сознание бесполезности дальнейшей борьбы в это время настолько прочно утвердилось во фронтовых час­тях белых, что на провозглашенный земским собранием, заседавшим в Архангельске, лозунг "укрепление фронта для продолжения борьбы" части эти ответили целым ря­дом новых восстаний и открыли на главнейших направле­ниях целый ряд свободных промежутков, которые нечем было заполнить.
   Командование 6-й красной армии использовало это по­ложение, перейдя в энергичное наступление, и в течение не­дели, с 8 по 15 февраля 1920 г., все три главных участка фрон­та противника были ликвидированы, и дороги на Архангельск и Онегу открыты. Правительство Северной области бежало из Архангельска, бросив своих защитников на произвол судь­бы. При известии о его бегстве власть в Мурманске 19 февраля 1920 г. была захвачена местными рабочими пу­тем восстания.
   232
   В силу этого обстоятельства группа войск противника, еще державшаяся на Мурманском направлении, начала спешно отступать в пределы Финляндии, не дождавшись присоеди­нения к себе отрядов противника с Онежского направления, которые вынуждены были капитулировать.
   Дальнейшее продвижение красных войск к побережью Белого моря и Ледовитого океана происходило беспрепят­ственно; 21 февраля 1920 г. красные войска вступили в Ар­хангельск, 26 февраля заняли Онегу, а 13 марта были в Мурманске. Лишь в пределах Карелии -- в районе Ухты -- удержались небольшие контрреволюционные силы, обра­зовавшие ячейку того повстанческого движения, вспышка которого охватила Карелию осенью 1921 г.
   Лишенный своей единственной поддержки в виде иност­ранных войск Северный контрреволюционный фронт быст­ро ликвидировался. Это служит лучшим доказательством его малой органической связи с тем населением, интересы кото­рого он брался представлять и защищать.
   Следствием его ликвидации явилось возвращение под советскую власть берегов Северного Ледовитого океана с двумя незамерзающими портами и с территорией в 640 000 кв. км при населении в 640 000 чел.
   В оперативном отношении действия сторон на Северном фронте как второстепенном не представляют особого инте­реса. Малодорожье этого театра, наличие громадных труд­нопроходимых пространств, редкость населения, суровый климат -- все эти условия стесняли оперативную свободу армий. Но зато события на этом театре представляют значи­тельный тактический интерес. Исследователь, изучающий действия в лесах и зимних условиях, найдет много интерес­ного и поучительного в боевых эпизодах этого фронта, сжа­того тундрой и дремучими суровыми лесами севера.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   УФИМСКАЯ ОПЕРАЦИЯ.
   ФОРСИРОВАНИЕ КРАСНЫМИ АРМИЯМИ УРАЛЬСКОГО ХРЕБТА. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ БЕЛЫХ АРМИЙ В СИБИРИ
   Уфимская операция ? План командования красным Восточным фронтом по преодолению Уральского хребта ? Златоустовская операция ? Челябинская операция ? Петропавловская опера­ция ? Преследование белых армий в Сибири и их ликвидация ? События на Туркестанском фронте
   (командование Восточным фронтом (командвост т. Самойло), решившись на продолже­ние преследования противника, по-прежнему возлагало наи­более активные и ответственные задачи на Южную группу (т. Фрунзе). После окончания Бугульминско-Белебеевской операции оно поставило Южной группе следующие задачи: продолжая преследование противника, овладеть Уфимско- Стерлитамакским районом (город Стерлитамак еще 28 мая был занят конницей 1-й армии), подавить восстание в Орен­бургской и Уральской областях и прочно обеспечить за со­бой эти области. Содействие Южной группе должна была оказать 5-я армия, нацелившая в это время ось своего движе­ния на Красноуфимск1, выделением 1,5 дивизии на р. Белую для переправы через нее в район сел. Ахлыстино. Таков был
   !По поводу этого направления движения 5-й красной армии на Красноуфимск см. в предшествующей главе директивы этой армии, данные т. Самойло.
   234
   общий смысл директив командования Восточным фронтом от 18 и 19 мая (см. приложение, схема V).
   Командование Южной группой задачу по овладению Уфой возлагало на Туркестанскую армию, усиливая ее од­ной дивизией из состава 1-й армии (24-й стрелковой), и на­меревалось правым флангом этой армии охватить против­ника под Уфой с юго-востока, выйдя в то же время конни­цей на его тыловые сообщения. В целях содействия Туркестанской армии левый фланг 1-й армии также дол­жен был проявить активность на Стерлитамакском направ­лении. Таким образом, по замыслу операции, намечались широкие клещи для охвата противника с севера (1 1/2 ди­визии 5-й армий) и юга (правый фланг Туркестанской и ле­вый фланг 1-й армии).
   В свою очередь и противник не терял надежды на обрат­ный переход инициативы в его руки. Опираясь на естествен­ный рубеж р. Белой, он сосредоточивал сильный ударный кулак в 6 пехотных полков у устья р. Белой ниже Уфы. Эти полки были выдвинуты из Екатеринбурга для обеспечения правого фланга Ханжина. Такое же сосредоточение намеча­лось ими за р. Белой и выше Уфы. Этими обеими ударными группами, по-видимому, предполагалось взять в свою оче­редь в клещи фланги Туркестанской армии.
   Таковы были оперативные предпосылки Уфимской опе­рации, в которой со стороны советских войск приняли учас­тие 5-я и Туркестанская армии в количестве 49 000 штыков и сабель (за округлением) при 92 орудиях, а со стороны про­тивника -- по-прежнему Западная армия ген. Ханжина в ко­личестве 46 000--47 000 штыков и сабель (за округлением) при 119 орудиях.
   28 мая войска Южной группы вышли на указанную им командованием Восточного фронта линию (директива от 18 мая) и здесь, согласно этой директиве, задержались на месте в течение трех дней. Лишь 25 мая последовал приказ об общем переходе в наступление, начало которого указы­валось на 28 мая1. Эта временная задержка дала возмож­ность противнику упредить нас в начале наступления сво­
   1Таким образом Южной группе предстояло еще три дня просто­ять на месте.
   235
   ей правофланговой группой и вообще дала ему возможность оправиться и перегруппироваться.
   Первые успехи Красной Армии в борьбе с Колчаком мог­ли привести по опыту предыдущих операций, в дальнейшем к некоторому ослаблению энергии войск. Обстановка тре­бовала доведения победы над Колчаком до окончательного разгрома. Именно так поставил вопрос т. Ленин, что видно из приведенной ниже телеграммы:
   "25/V 1919 г., Москва, Кремль.
   Симбирск Реввоенсовет Востфронта Гусеву, Лашевичу, Юреневу.
   Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной; напрягите все силы; следите внима­тельно за подкреплениями; мобилизуйте поголовно прифрон­товое население; следите за политработой; еженедельно шифром телеграфируйте мне итоги; прочтите эту телеграм­му Муралову, Смирнову, Розенгольцу и всем видным ком­мунистам и питерским рабочим; известите получение; обра­тите сугубое внимание на мобилизацию оренбургских каза­ков; вы отвечаете за то, чтобы части не начали разлагаться и настроение не падало.
   Ленин".
   Поэтому прологом к Уфимской операции послужило встречное сражение 5-й красной армии с правофланговой ударной группой противника, успевшей выполнить свою перегруппировку и переправиться через р. Белую. Это сра­жение началось 28 мая в районе с. Байсарово и уже 29 мая закончилось победой 5-й красной армии. Наступательные по­пытки противника на фронте Туркестанской армии, предпри­нятые им 28 и 29 мая, успеха не имели, а победа 5-й армии развязала левый фланг Туркестанской армии и позволила ему начать успешное продвижение к рубежу р. Белой.
   Таким образом, первый период Уфимской операции, ха­рактеризующийся переходом противника в наступление на широком фронте с целью восстановить свою оперативную свободу, причем ему удалось обеспечить за собой выигрыш времени, закончился новой победой красных армий, которая
   236
   явилась результатом оперативного сотрудничества внутрен­них флангов Туркестанской и 5-й красной армий. В дальней­шем ходе операции оно нарушилось. В результате встречно­го сражения 28--29 мая 5-я армия оказалась на уступе впе­реди Туркестанской армии, а разбитый правый фланг армии Ханжина под ее натиском откатывается на юго-восток к пе­реправам через р. Белую в районе Уфы.
   5-я армия, являвшаяся охватывающим маневренным ус­тупом, могла бы завершить окружение противника в районе Уфы, продолжая его неотступное преследование в юго-вос­точном направлении. Но следуя полученным директивам, она 30 мая переправилась через р. Белую и начала круто укло­няться на север -- на г. Бирск, который и заняла 7 июня. Та­ким образом, в последующей операции под Уфой Южной группе пришлось действовать самостоятельно, вне непосред­ственной связи с 5-й армией.
   Движение 5-й армии на Бирск ускорило благоприятное для нас течение событий на фронте 2-й красной армии. Про­тивник начал спешно отходить перед нею, и она быстро про­двигалась на Сарапул и Ижевский завод.
   4 июня Туркестанская армия Южной группы вошла в тес­ное боевое соприкосновение на р. Белой с вновь разбитой армией Ханжина. Последний уже не задавался никакими ак­тивными целями, а готовился лишь к упорной обороне р. Белой, уничтожив на ней все переправы. Как мы уже сказа­ли, после неудачного встречного боя с 5-й армией правофлан­говая группа противника, потеряв свои сообщения, должна была круто уклониться на юго-восток, почему у него получи­лась более массивная группировка на его левом фланге, на участке р. Белой, выше Уфы. В окончательном своем виде она приняла следующую форму: две дивизии VI корпуса рас­положились по обеим сторонам Самарск-Златоустовской же­лезной дороги для непосредственной обороны Уфы; две сла­бые дивизии растянулись на широком фронте севернее Уфы -- от этого последнего пункта до устья р. Кармасана. Наиболее сохранившиеся части (корпус Каппеля) в количестве четырех дивизий располагались на сравнительно узком фронте в 40-- 50 км -- примерно до ст. Сеит-Башево. Далее против фронта 1-й армии протягивалась завеса из остатков бригады 6-й пе­хотной дивизии и нескольких конных полков.
   237
   Командование Южной группой нацеливало по-прежнему свой главный удар правым флангом Туркестанской армии в охват левого фланга противника -- на завод Архангельский. Отсюда оно предполагало выйти на тыловую железнодорож­ную линию противника в районе ст. Тувтюменева. В состав ударной группы назначались четыре стрелковые и три кава­лерийские бригады. Но переправа этой группы в ночь с 7 на 8 июня через р. Белую в районе ст. Тюкуново не удалась, так как наведенный плавучий мост был сорван быстрым течени­ем. Однако эта неудача была вознаграждена в ту же ночь удачной переправой 25-й стрелковой дивизии по инициативе частных начальников на участке р. Белой ниже Уфы, у ст. Красный Яр. Попытки противника в течение 8 июня отбро­сить обратно наши переправившиеся части успеха не имели. Командование армией быстро ввело в дело свой армейский резерв (31-ю стрелковую дивизию от ст. Дмитриевка), чем и закрепило свое положение на правом берегу р. Белой и, раз­вивая достигнутый успех, 9 июня заняло Уфу. Опирая свой правый фланг на р. Уфу, противник еще пытался удержаться на рубеже р. Белой, выше Уфы, где ему удалось задержать наше продвижение до 16 июня, после чего начался общий отход армии Ханжина на восток.
   Начало Уфимской операции отмечается неудачной попыт­кой командования противника вновь захватить в свои руки почин в действиях и постигшей эту попытку неудачей, про­исшедшей не только в силу причин материального порядка, но и морального надлома войск противника. В дальнейшем эта данная начинает все более выступать на первый план, и последующие операции проходят под знаком господства по­чина (инициативы) командования Красной Армии в тех опе­рациях, которые имели своей целью окончательный разгром материальной и моральной мощи противника на Восточ­ном фронте.
   О размерах морального надлома армий противника сви­детельствует общая цифра пленных со времени начала контр­маневра Южной группы т. Фрунзе и заканчивая Уфимской операцией, исчисляемая в 25 500 чел. Наши потери -- 16 000 раненых и убитых.
   Стратегическая неудача контрреволюционных армий не оправдывала принесения в жертву ради нее последних бое­
   238
   способных резервов сибирских армий. Теперь в распоряже­нии адмирала Колчака оставались в качестве стратегиче­ских резервов только три дивизии, едва начатые формирова­нием в Омске и Томске. В экономическом отношении утрата уральских заводов знаменовала для противника утрату тех заказов по снабжению армий, которые были размещены там. Наконец, с потерей Уфимского района противник лишался и собранных в нем значительных продовольственных запасов.
   Однако положение в Оренбургской и Уральской облас­тях продолжало оставаться напряженным. Здесь, несмотря на частичное усиление 4-й армии, перевес в силах продол­жал оставаться за противником: он располагал 21 000 шты­ков и сабель против 13 000 штыков и сабель 4-й армии, поче­му и продолжал одерживать частные успехи над отдельны­ми группами и нанес чувствительный удар одной из них у ст. Шипово. Командованию Южной группой пришлось еще раз усилить свой правый фланг, выделив из состава Турке­станской армии еще одну дивизию (25-ю) и направив ее в район Бузулука, после чего Туркестанская армия 19 июня 1919 г. была расформирована и части ее распределены меж­ду 5-й и 1-й армиями.
   Пока назревала и разрешалась Уфимская операция на центральных операционных направлениях Восточного фронта, 2-я красная армия готовилась к переброске своих главных сил через р. Каму, причем одна из дивизий этой армии (5-я стрелковая) уже переправилась через р. Каму в районе Буя, а 3-я армия уже выходила на рубеж этой реки, тесня главную массу сил Сибирской армии противника. В такой обстановке командованию красным Восточным фронтом прдестояло разрешить вопрос о преодолении Уральского хребта.
   Между тем по вопросу о характере дальнейших действий Востфронта возникли крупные разногласия между реввоен­советом Восточного фронта, с одной стороны, и главкомом и представителем РВСР -- с другой. Главком настаивал на приостановке действий главных сил Восточного фронта, в общем, на рубеже р. Белой для переброски части сил на Южный фронт. Председатель РВСР это настойчиво поддер­живал. Однако Центральный комитет партии стал на сторо­ну реввоенсовета Восточного фронта и тем предопределил
   239
   победу. Председатель РВСР подал в отставку, которой ЦК не принял. Главком т. Вацетис ушел в отставку, и вместо него был назначен т. Каменев, что имело место уже после преодоления нами Урала.
   Перед началом операции по овладению Уральским хреб- том1 советские армии центра и левого фланга Восточного фронта располагали в совокупности 81 000 штыков и сабель против 70 500 штыков и сабель противника, характеризуе­мых нашим командованием Восточного фронта уже как мало боеспособные. Командование Восточным фронтом в поря­док дня ставило вопрос о захвате наиболее удободоступного участка Уральского хребта с Златоустом, являвшимся клю­чом к равнинам Сибири.
   Владея Златоустом, противник опирался на сравнитель­но густую железнодорожную сеть этого участка (две магист­рали: Омск -- Курган -- Златоуст и Омск -- Тюмень -- Ека­теринбург и, кроме того, две рокадные железнодорожные линии: Бердяуш -- Уткинский завод -- Чусовая и Троицк -- Челябинск -- Екатеринбург -- Кушва). Таким образом, эта железнодорожная сеть давала противнику полную возмож­ность широкого маневрирования, что следовало предвидеть.
   Перед началом общей обширной операции армий Восточ­ного фронта соотношение и распределение сил обеих сто­рон рисовалось в следующем виде: 4-я красная армия в Ураль­ской области по-прежнему имела дело с превосходным по численности противником: против ее 13 000 штыков и са­бель он располагал 21 000 штыков и сабель (из них сабель -- 15 000); 1-я армия (включая и Оренбургскую группу) при­мерно около 11 000 штыков и сабель имела против себя по­чти равные силы противника; 5-я армия (с влившейся в нее Туркестанской) в составе 29 000 штыков и сабель на направ­лении главного удара (фронт Златоуст -- Красноуфимск) имела перед собой неоднократно разбитые и сильно демора­лизованные части армии Ханжина в количестве 18 000 шты­ков и сабель. Далее, 2-я армия в количестве 21 600 штыков и сабель теснила перед собой группу противника в 14 000 шты­
   1 Эта операция фронта проводилась вновь под руководством его бывшего командующего С. С. Каменева, так как А. А. Самойло был отозван 29 мая 1919 г.
   240
   ков и сабель. На Пермском направлении против 29 200 шты­ков и сабель 3-й красной армии противник располагал 23 500 штыками и саблями. Сильный состав 3-й красной армии объясняется ее фланговым положением, обширностью и труд­ностью района ее действий.
   Командование фронтом торопило 2-ю армию с ее продви­жением вперед. Хотя последняя 20 июня и переправила на левый берег р. Камы свои главные силы (на правом берегу Камы, в районе Ижевска, оставалась только одна 7-я стрел­ковая дивизия), но все-таки ко времени начала златоустовс- кой операции она оказалась на два перехода на уступе назад по отношению к 5-й армии.
   Таким образом, в назревавшей новой решительной опе­рации главная роль выпадала на долю 5-й армии.
   Противник упорно готовился к защите златоустовского узла, вполне правильно оценивая его стратегическое и эко­номическое значение. Златоустовское плоскогорье с лежав­шим на нем важным стратегическим узлом -- Златоустом прикрывалось с запада недоступным лесистым хребтом Кара- Тау, прорезываемым узкими теснинами, по которым проле­гала железная дорога Уфа -- Златоуст, ближе к правому флан­гу 5-й армии, и тракт Бирск -- Златоуст, отходивший от ле­вого фланга 5-й армии. Последний являлся более коротким путем для достижения Златоуста. Кроме того, узкие долины pp. Юрезань и Ай, выходившие под углом к железнодорож­ной магистрали, также могли быть использованы, хотя и с трудом, для движения войск.
   Оценивая эти местные условия, противник располагал свои силы в двух равных группах: на Бирском тракте и же­лезнодорожной магистрали, имея на первом наименее боес­пособный Уральский корпус (1 72 пехотные и 3 кавалерийс­кие дивизии), а на второй -- две пехотные дивизии и одну кавалерийскую бригаду (корпус Каппеля). В пяти переходах за обеими этими группами, в районе западнее Златоуста, в качестве резерва на отдыхе располагались еще две с полови­ной пехотные дивизии.
   Быстрая развязка златоустовской операции явилась ре­зультатом плана командования 5-й армии, построившего свой маневр на точном учете элемента местности. Учиты­вая охватывающее направление Бирского тракта и долины
   241
   р. Юрезань по отношению к единственному пути отхода груп­пы противника, расположенной на железной дороге (Самара -- Златоуст), армейское командование решило вывести свой ударный кулак по указанным двум направлениям в тыл этой группы противника и совершенно ее уничтожить. Группи­ровка войск на местности весьма резко подчеркивала опе­ративный замысел и вполне отвечала характерным особен­ностям местности.
   Пространство к югу от Самарско-Златоустовской желез­ной дороги обеспечивалось 6 полками 24-й стрелковой ди­визии, растянутыми на фронте в 90 км. Вдоль линии Самар- ско-Златоустовской железной дороги нацеливалась Южная ударная группа в составе одной кавалерийской дивизии и одной стрелковой бригады (3-я бригада 2б-й стрелковой ди­визии); участок фронта, приходившийся против хребта Кара- Тау, совершенно обнажался от войск, но зато на левом флан­ге армии, на фронте всего в 30 км, между сс. Айдос и Ураз- Бахты развертывалась Северная ударная группа в составе 15 стрелковых полков с многочисленной легкой и тяжелой ар­тиллерией (27-я стрелковая дивизия и две бригады 26-й стрел­ковой дивизии). 35-я стрелковая дивизия (двухбригадного состава) была осажена на два перехода назад, уступом за левым флангом, согласно указаний командования фронтом для поддержания связи со 2-й армией.
   Наступление Северной ударной группы должно было быть произведено двумя колоннами: 26-я стрелковая диви­зия направлялась по долине p. Юрезань, а 27-я стрелковая дивизия -- по Бирскому тракту.
   В ночь с 23 на 24 июня 26-я стрелковая дивизия удачно переправилась через р. Уфу у с. Айдос, а сутки спустя, т. е. в ночь с 24 на 25 июня, не менее успешно то же самое проде­лала 27-я дивизия у с. Ураз-Бахты1. Таким образом, с самого начала операции 26-я стрелковая дивизия оказывалась на один
   1 План по форсированию Уральского хребта был принят коман­дованием Восточного фронта 22 июня, а 5-я армия начала свою операцию в ночь с 23 на 24 июня. Можно предположить по расчету времени, что перегруппировку она выполнила раньше, в порядке почина своего командования, и эта группировка уже готовой дан­ной вошла в план командвоста.
   242
   переход впереди общего фронта армии и своей соседки сле­ва. В дальнейшем эта невязка в пространстве еще более уве­личилась, так как 27-я стрелковая дивизия встретила упор­ное сопротивление противника на Бирском тракте и потеря­ла сутки времени на его преодоление.
   26-я стрелковая дивизия, несмотря на чрезвычайно труд­ные условия местности, двигаясь одной колонной по узкому ущелью р. Юрезани на протяжении 50 км, и вынужденная часто идти по руслу реки, 1-го июля вышла уже на Златоус- товское плоскогорье, в то время как 27-я стрелковая дивизия находилась от него еще в двух переходах сзади.
   На этом плоскогорье 26-я стрелковая дивизия оказалась в сильно ослабленном составе, так как с пути она двинула две своих полка для действий в тыл той группе противника, кото­рая начала быстро отходить вдоль Самарско-Златоустовской железной дороги на Златоуст -- перед ее третьей бригадой. Таким образом, на златоустовском плоскогорье появилось только четыре полка 26-й стрелковой дивизии. Однако их появление было совершенно неожиданно для противника, и ее первые удары успешно обрушились на широко разбросав­шиеся на отдыхе части 12-й пехотной дивизии белых. После­дняя, впрочем, скоро оправилась, стянулась к с. Нисибаш и там чуть не окружила 3 июля 26-ю стрелковую дивизию. 5 июля 27-я стрелковая дивизия, выходя на златоустовское плоскогорье, разбила во встречном бою двинутую ей навстре­чу 4-ю пехотную дивизию белых и готовилась помочь 26-й стрелковой дивизии, но последняя сумела не только восста­новить свое положение в районе с. Нисибаш, но и сама на­несла поражение 12-й пехотной дивизии белых.
   Хотя противник не был полностью уничтожен, но все-таки был отброшен на ближние подступы к Златоусту. После ряда частных боев обе стороны 7 июля установили тесное боевое соприкосновение по линии р. Арша -- р. Ай -- ст. Мурса- лимкино, после чего в боевых действиях установилось на не­которое время затишье, пока командованию 5-й армии не уда­лось подтянуть к себе 35-ю стрелковую дивизию, которую оно оставило в виде обеспечивающего уступа слева. Теперь на­добности в нем не было, так как 4 июля 2-я армия заняла Крас- ноуфимск. 10 июля 5-я армия вновь перешла в наступление, нанося на этот раз удар в центр расположения противника
   243
   по кратчайшему направлению к Златоусту, и 13 июля этот важный стратегический узел был занят ею. Почти одновре­менно, а именно 14 июля части 2-й армии заняли другой важный стратегический железнодорожный узел -- Екате­ринбург.
   Группировка сил противника в период Златоустовской операции исключала возможность полного окружения всей его Западной армии (глубокое эшелонирование резервов), но окружения его Южной группы (корпус Каппеля) можно было достигнуть, если бы не произошло заминки при выхо­де на златоустовское плоскогорье. Эта заминка явилась след­ствием разрозненности в действиях колонн Северной груп­пы 5-й армии, что чуть не повлекло за собой частичного по­ражения ее правой колонны. Командование армией, само собой разумеется, не могло распространить своего влияния на все частности выполнения операции, которая тем не ме­нее является поучительным образцом искусного маневри­рования.
   В результате Златоустовской операции Западная армия Ханжина быстро откатывалась к Челябинску, угрожая от­крыть последнее железнодорожное сообщение армии Бело­ва, действовавшей на Оренбургском направлении. Мораль­ные результаты были еще более значительны; военный ми­нистр Колчака определял состояние своего фронта как фронта совершенно разложившегося.
   Решительный успех в районе Златоуста являлся вполне своевременным, учитывая угрозу стыку Южного и Восточ­ного советских фронтов со стороны группы противника от Царицына и со стороны Уральской области. Главное коман­дование уже 4 июля приказывало командованию Восточным фронтом обеспечить свой тыл на правом берегу р. Волги и железную дорогу Саратов -- Кирсанов. В развитие этих ука­заний командование Восточным фронтом намечало сосредо­точение в районе Саратов -- Аткарск в середине августа двух стрелковых дивизий и двух отдельных бригад.
   Развал фронта противника достигал таких размеров, что командование Восточным советским фронтом могло прибе­гать к перегруппировкам такого рода, а Главное командова­ние -- к использованию излишка его сил на других фронтах. Сибирская Северная армия противника числила в своих ря­
   244
   дах только 6000 бойцов, хотя в июне требовала довольствия для 350 000 едоков; состав прочих армий (Западной -- Хан­жина и Южной -- Белова) был немногим более. Попытка вновь двинуть на фронт чехо-словацкий корпус, пребывав­ший в тылу, окончилась ничем. Его разложение стало на­столько очевидным, что внушало опасения представителям держав Антанты. Колчаковское командование вводило в дело свои последние резервы в виде трех еще не вполне сформи­рованных дивизий. 26 июля оно переформировало остатки своих армий в три армии; Сибирская армия Гайды распалась на 1-ю и 2-ю армии, и во главе их был поставлен генерал Дитерихс, армия Ханжина была переименована в 3-ю армию.
   Реорганизовав управление своими армиями и подтянув последние стратегические резервы в виде трех не успев­ших закончить своего формирования дивизий из района Омска (11, 12, 13-я пехотные дивизии), белое командование на Восточном фронте сделало последнюю попытку вырвать почин в действиях из рук красного командования. Выполне­ние этой попытки намечалось в районе Челябинска. Страте­гическое и экономическое значение этого крупного желез­нодорожного узла было весьма велико для обеих сторон. Для белых в их положении он имел значение как последний пункт находившейся в их руках рокадной железной дороги Екате­ринбург -- Челябинск, причем Екатеринбургский участок этой дороги был уже занят красными. Для последних Челя­бинск был важен как начальный пункт великого Сибирского железнодорожного пути, а кроме того, со своими крупными железнодорожными мастерскими и угольными копями яв­лялся районом, важным для красных и в экономическом от­ношении.
   После победоносного завершения златоустовской опера­ции 5-я красная армия быстро развивала преследование про­тивника на Челябинском направлении и успела перевалить через Уральский хребет, тогда как правофланговые армии Восточного фронта (1, 4-я) находились на уступе назад, при­чем их действия развивались в расходящихся от операцион­ного направления 5-й армии направлениях (на юго-восток и на юг). Таким образом, на оперативное взаимодействие с ними 5-я армия рассчитывать не могла. Такой же обособ­ленной в пространстве оказывалась 5-я армия и со стороны
   245
   своего левого фланга, так как 3-я красная армия, с которой слилась бывшая 2-я красная армия, из Екатеринбургского рай­она (и без того удаленного от Челябинска на 140--150 км) развивала свои действия на Тобольском операционном на­правлении (на фронт Шадринск -- Туринск).
   Учитывая такую группировку красных сил после преодо­ления ими Уральского хребта, белое командование задалось частной целью нанесения отдельного поражения 5-й красной армии. В этих целях оно двигало свой стратегический резерв (три дивизии) на усиление правого фланга своей 3-й армии (бывшая армия Ханжина), стягивая на левом фланге ударный кулак, также в количестве не менее трех дивизий из состава самой армии. Этими двумя ударными кулаками оно намере­валось с севера и юга охватить открытые фланги нашей 5-й армии, а для лучшего успеха этого маневра оно заранее шло даже на такую жертву, как добровольное очищение столь важ­ного для него Челябинского узла, рассчитывая тем самым за­ставить нашу 5-ю армию, увлеченную преследованием, самое себя подставить под удар его фланговых групп 1.
   Первоначальный ход событий как будто оправдывал все предположения белого командования. Сбивая арьергарды противника, 5-я армия 27 июля заняла Челябинск (один из участников этой операции т. Эйхе относит время взятия Че­лябинска к 24 июля; мы руководствуемся официальной свод­
   1 По свидетельству бывшего военного министра сибирского пра­вительства барона Будберга, замысел и разработка этого плана при­надлежат начальнику штаба Колчака ген. Лебедеву. Последний крупными военными специалистами старой армии, пребывавшими как-то в тени и не у дел при ставке Колчака, расценивался очень низко с точки зрения своего оперативного творчества из-за неуме­ния наладить управление крупными войсковыми соединениями. Ссора Лебедева с Гайдой была одной из причин ухода в отставку Гайды, этого наиболее талантливого самородка в белом стане. В частности, главный недостаток замысла челябинской операции Будберг видел в том, что сложный по замыслу план требовал пер­воклассных по боеспособности и выучке войск и начальников с хо­рошо развитым военным интеллектом. Ни тех, ни других у Колча­ка не было. Подробности см. Архив русской революции, 1924, т. 14--15 (Записки Будберга); сборник "Белое дело" (Берлин, 1926, ст. Иностранцева).
   246
   кой Полевого штаба РВСР, которая приводит дату 27 июля) и, преследуя противника, двигалась широким фронтом, имея головы колонн своих дивизий на одной линии. Вскоре собы­тия начали еще более благоприятствовать противнику. Со­гласно директиве командования фронтом от 30 июля, южная группа (4-я и 1-я армии) своим левым флангом при содей­ствии частей 5-й армии должна была отбросить находивше­гося перед ней противника в район южного Урала, а 5-я ар­мия, выделив для содействия южной группе 24-ю стрелко­вую дивизию, должна была своими главными силами стремиться отбросить противника к югу от Сибирской маги­страли, овладев в кратчайший срок районом г. Троицка и имея в виду в дальнейшем выход на линию р. Тобол -- от Куста- ная до Иковской.
   3-я армия сохраняла прежнюю задачу по овладению райо­нами Шадринска и Туринска, имея дальнейшей задачей вы­ход на р. Тобол от Иковской до Тобольска. Эта директива имела свое положительное и отрицательное значение для предстоящей Челябинской операции. Положительное значе­ние ее заключалось в том, что командование 5-й армии для ее выполнения должно было уплотнить группировку своих сил в сторону своего левого фланга, что и было им выполне­но путем более узкой нарезки полос наступления для своих левофланговых дивизий. Таким образом, оно встречало за­несенный уже над ним удар северной группы 3-й белой ар­мии в более выгодной для себя группировке.
   Но весьма невыгодным для 5-й армии являлось выделе­ние 24-й стрелковой дивизии на помощь Южной группе, что исключало участие последней в самой операции и, по-ви­димому, вызвало нарезку маневренной полосы шириной в 100 км для оказавшейся теперь на правом фланге 5-й армии 26-й стрелковой дивизии. Это, конечно, весьма ослабляло правый фланг в момент, когда на него, в свою очередь, гото­вился удар Южной группы 3-й белой армии. Последняя на­чала свое наступление 30 июля. Ее Северная группа, нанося удар в охват Челябинска с севера, теснила левофланговую дивизию 5-й армии (35-ю стрелковую), и бои шли в районе ст. Долгодеревенская в 25 км северо-западнее Челябинска.
   Значение наступления было сразу оценено командовани­ем 5-й армии, которое, в свою очередь, своими центральны­
   247
   ми дивизиями (5-я и 27-я стрелковые) стремилось нанести удар по левому флангу Северной группы противника. Успех маневра зависел от устойчивости 26-й стрелковой дивизии, которая, в свою очередь, была атакована превосходными си­лами противника и должна была выполнять трудную задачу по обеспечению с юга маневра центральных дивизий, ина­че вся челябинская операция была бы сорвана. Эту задачу она самоотверженно выполняла в течение нескольких дней, хотя бои временами шли в самых предместьях Челябинска. Особенно критически сложилась обстановка 31 июля, ког­да левый фланг 5-й армии вынужден был осадить на высоту ст. Эсаульская и Каргаяц. Но уже 1 августа начали сказы­ваться результаты контрманевра 5-й армии, и бои приняли переменный характер. 2 августа мы имели уже первый круп­ный успех севернее Челябинска, полностью уничтожив не­сколько полков противника и взяв до 5000 пленных. Это означало перелом всей операции, так как к этому же вре­мени выдохлись усилия Южной группы противника против 26-й стрелковой дивизии; в последующие два дня против­ник только оборонялся, а 5 августа он уже находился в пол­ном отступлении1.
   Челябинская операция закончилась полной катастрофой для противника. Об этом свидетельствуют его потери. Не считая раненых и убитых, он потерял 15 000 одними плен­ными; его 12-я дивизия совершенно перестала существовать. В районе Челябинска части 5-й армии захватили, кроме того, до 4000 груженых вагонов и 100 паровозов. Моральные по­следствия победы красных были еще более значительны, чем материальные. Почти одновременно с челябинской победой красные части заняли Троицк (4 августа), что создавало уже
   1 Неудача под Челябинском свидетельствовала о начале агонии белого Восточного фронта. Рукероль следующим образом харак­теризует этот фронт во время его летнего отступления 1919 г.: "Фронты огромного протяжения занимались войсками, находив­шимися в состоянии полного разложения. Население в тылу этих войск было готово к немедленному восстанию. Бои имели место чрезвычайно редко. Чаще всего дело сводилось к партизанским стыч­кам. Часто вместо применения оружия обе стороны прибегали к братанию" (с. 122--123).
   248
   действительную угрозу тыловым сообщениям Южной белой армии генерала Белова. Это был уже стратегический резуль­тат победоносного завершения челябинской операции. Дей­ствительно, Южная армия Белова вынуждена была начать свой отход с Оренбургского направления в юго-восточном направлении.
   Последнее обстоятельство, в связи с наличием местных сил противника в Оренбургской и Уральской областях, выз­вало образование 13 августа 1919 г. из войск Южной группы Восточного фронта особого Туркестанского фронта, с остав­лением в составе Восточного фронта только 3-й и 5-й армий. В задачу Туркестанского фронта входило утвержде­ние советской власти в Оренбургской и Уральской областях и продвижение в Туркестан. На армии Восточного фронта возла­галась задача уничтожения сибирских армий противника и ов­ладения Западной Сибирью (см. приложение, схема VI).
   Тем временем разложение белых сибирских армий про­должало идти своим чередом, отражая на себе общую кар­тину разложения колчаковского тыла.
   Развал фронта и тыла Колчака являлся естественным ре­зультатом тех глубоких внутренних социальных противоре­чий и потрясений, которые начал переживать колчаковский режим с первых же дней своего прихода к власти. Поэтому вполне уместно будет временно оторваться от изложения хода военных событий и остановиться на явлениях, изнутри подточивших государственную организацию белого Сибир­ского правительства.
   Уже первые шаги "верховного правителя" были ознаме­нованы кровавой борьбой с рабочим классом. В ночь с 22 на 23 декабря 1918 г. в Омске и его пригородах вспыхнуло вос­стание рабочих против колчаковской власти. Коммунистичес­кое руководство восстанием было арестовано, а вследствие этого восстание протекало стихийно. Подавление восстания производилось посредством кровавых репрессий. В одном Омске было убито и расстреляно около 1000 рабочих.
   Наряду с этим сибирское крестьянство очень скоро на практике убедилось в явно помещичьем характере колчаков- ского режима. Искры недовольства белой сибирской влас­тью -- предшественницей колчаковского режима -- уже дав­но тлели среди крестьян, главным образом "новоселов".
   249
   Политика Колчака в отношении крестьянства раздула эти искры в большой пожар. Наиболее жизненным районом для сибирского повстанчества явился Енисейский край, где в со­ставе крестьянского населения преобладали "новоселы". По­этому в их среде нашли особенно радушный приют те остат­ки красноармейских отрядов, которые были летом 1918 г. отброшены в тайгу и сопки чехо-словаками и белогвардей­цами. Осколки этих отрядов явились теми первоначальны­ми ячейками, вокруг которых начали нарастать силы мест­ных партизан. Выступления енисейских партизан против власти Колчака начались с конца декабря 1918 г. Первона­чально движение охватывало отдельные села и волости, и отряды были невелики. Но они состояли из отборного по политической сознательности и боевым качествам элемен­та. Большинство из них были солдаты-фронтовики мировой войны, опытные таежные охотники и отличные бегуны на лыжах. Борьба с ними была необычайно затруднительна для правительственных отрядов, состоявших, главным образом, из молодых, плохо обученных солдат. Поэтому первоначаль­ные действия этих отрядов были мало удачны. Движение разрасталось и принимало правильные организационные формы. Повстанческие отряды начинали насчитывать в сво­ем составе уже сотни партизан. Так, одна лишь Степно-Бад- жейская волость располагала отрядом в 600 хорошо воору­женных и обученных партизан. Главный организационный центр енисейского повстанчества образовался в северной части Канского уезда.
   В январе 1919 г. вся Енисейская губерния была покрыта целой сетью партизанских отрядов. Сибирская железнодо­рожная магистраль -- единственная артерия питания белых сибирских армий находилась в непосредственной опаснос­ти. Для защиты Сибирской магистрали антантовское воен­ное командование густо разбросало по ней отряд чехо-сло- ваков, снимаемых с фронта. Колчаковское правительство также усиленно принялось за борьбу с повстанчеством, при­чем вся тяжесть его массовой карательной политики обру­шилась главным образом на население. Сам Колчак требо­вал от своих исполнителей "самых жестоких мер" не только в отношении повстанцев, но и "сочувствующего" им насе­ления. Эти указания окончательно развязали руки сибир­
   250
   ским карателям разного рода. Массовые репрессии в отно­шении местного населения в виде сжигания целых деревень, взятия заложников, поборов и грабежей вконец ожесточили крестьянство. Движение не только не пошло на убыль, но разрасталось все более. Крестьянские партизанские отряды организованно объединились в "крестьянскую" армию. Эта армия имела свой военнореволюционный штаб. Штаб осу­ществлял общее военное руководство, издавал осведомитель­ные и разведывательные сводки. Вскоре движение из Ени­сейской губернии перекинулось и на соседние уезды Иркут­ской губернии (Шиткинский фронт). К лету 1919 г. в Алтайском районе возник самостоятельный очаг партизан­ского движения.
   Местные коммунистические организации сразу взяли это движение в свои руки. Несмотря на свою значительную про­странственную разобщенность, сибирские партизаны высту­пали под общим политическим лозунгом -- борьбы за власть советов. Движение носило массовый характер, им руково­дила и на него опиралась РКП. Местные эсеровские и мень­шевистские организации в результате своей предшествую­щей соглашательской политики окончательно утратили ав­торитет и значение в широких народных массах. Они старались удержать свое влияние в небольших кругах мест­ной городской интеллигенции и связаться с той частью мо­лодого колчаковского офицерства, которая сама была не прочь устроить военный переворот. Сибирский комитет РКП вел самостоятельную политическую линию, отвергая всякое сотрудничество с этими политическими банкротами. Он за­нят был внедрением планомерности в революционное твор­чество масс; попутно в его задачу входило полное отделе­ние обанкротившихся политических партий в виде эсеров и меньшевиков от широких народных масс. Можно считать, что уже летом 1919 г. крестьянское партизанское движение выросло в такую силу, справиться с которой правительство Колчака было не в состоянии.
   Оно обратилось за содействием к представителям Антан­ты, последние заставили чехо-словаков еще раз активно выс­тупить на поддержку Колчака. Чехо-словацкие отряды совме­стно с белогвардейцами снова оттеснили в тайгу отряды си­бирских повстанцев, угрожавших сибирской магистрали.
   251
   Выступление чехо-словаков сопровождалось такими же жес- токостями, как и "подвиги" сибирских карательных отрядов. Этот последний успех был куплен ценой окончательного раз­ложения чехо-словацкого корпуса. Уже 27 июля 1919 г. кол- чаковское правительство вынуждено было заявить предста­вителям Антанты о необходимости заменить чехо-словаков на линии железной дороги другими иностранными войсками. Самое оставление их в Сибири еще на одну зиму признава­лось опасным и нежелательным. Просьба колчаковского пра­вительства о замене чехо-словаков совпала с колебаниями Антанты в ее отношениях к колчаковскому правительству и самому Колчаку. Военные неуспехи на фронте и неурядицы в тылу заставили Антанту вновь обратить свои взоры на эсе­ров как на силу, способную, по их мнению, вывести сибир­скую реакцию из тупика, куда ее завел Колчак. Эсеры, в свою очередь, нащупывали почву у Антанты насчет ее отношения к "военному перевороту", который бы вновь выдвинул на сцену "демократическую" власть, довольно бесцеремонно низвергнутую в конце 1918 г. под давлением Антанты.
   Вот причины внутреннего порядка, которые в военной плоскости нашли свое отражение в прогрессирующем упад­ке боеспособности и численности белых сибирских армий. После челябинской операции число штыков и сабель в них уменьшилось до 50 000, хотя на довольствии по-прежнему числилось огромное количество -- до 300 000 едоков. Все призывы Колчака о добровольчестве, обращенные к "иму­щему" населению Сибири, не нашли отклика даже в нем. Колчаковское правительство смогло набрать только 200 доб­ровольцев. Таким образом, белые армии Сибири завершали круг своего развития. Развившись из классовых отрядов бур­жуазии за счет крестьянских мобилизаций, они снова воз­вращались к своим классовым и кулацким кадрам, так как основная масса крестьянства вылилась из них и шла единым фронтом с Красной Армией.
   В такой обстановке генералу Дитерихсу, вступившему в управление всеми армиями белого фронта, не оставалось желать ничего иного, как быстро уходить за pp. Тобол и Ишим, чтобы, опираясь на рубежи их, постараться прикрыть политический центр Сибири Омск, являвшийся, кроме того, и жизненным центром для сибирской контрреволюции, по­
   252
   скольку он был областным центром Сибирского казачества, еще поддерживавшего Колчака. За Омским районом начи­налась уже сплошная полоса крестьянских восстаний. Но колчаковское правительство требовало немедленного пере­хода в наступление для сохранения своего пошатнувшегося внешнего и внутреннего политического положения1.
   Таким образом, предпосылками последней крупной опе­рации этого периода на р. Тобол являлись требования поли­тики противника, шедшие в данном случае вразрез с интере­сами его стратегии. Наоборот, интересы политики и страте­гии советского правительства совпадали в стремлении к скорейшей ликвидации Восточного контрреволюционного фронта, а численность советских армий и их внутреннее со­стояние после одержанных успехов допускали постановку им широких наступательных задач и принятие смелых решений.
   15 августа 1919 г. армии противников вошли вновь в тес­ное боевое соприкосновение на линии р. Тобол. При этом советские армии Восточного фронта оказались сильно выд­винутыми вперед по отношению к войскам Туркестанского фронта, которые в это время вели борьбу с оренбургскими и уральскими казаками, примерно, на фронте Орск -- Лби- щенск. Поэтому фланговой 5-й армии Восточного фронта пришлось обеспечить свой правый фланг выделением осо­бого заслона на Кустанайское направление. Сюда с левого фланга армии переводилась 35-я стрелковая дивизия. Для противника особое значение приобретал тот участок р. То­бол, который пересекала Сибирская железнодорожная ма­гистраль (Челябинск -- Омск); поэтому он являлся наибо­лее насыщенным войсками обоих противников. С советской стороны здесь действовала 5-я армия в количестве 24 000 штыков и сабель при 84 орудиях, развернувшаяся 17 августа на фронте Чиская -- Березовская -- Курган протяжением до 100 км, имея на своем правом фланге тракт из Троицка на
   1 Фронт и ближайшие тылы колчаковских армий в то время пред­ставляли следующую картину: набранные наспех пополнения с Урала расходились кто куда, унося с собой оружие. Сопротивляе­мость фронта, превратившегося в редкую паутину, окончательно пала, и войска быстро катились на восток, отбирая у населения для этой цели подводы.
   253
   Петропавловск, а на левом -- Сибирскую железнодорожную магистраль; противник стянул против нее 29 000 штыков и сабель при 60 орудиях своей 3-й армии.
   Силы противника по своему внутреннему состоянию и по их количеству не позволяли рассчитывать на длительный успех наступления. Роль ударного кулака в плане командо­вания противника возлагалась на конный корпус сибирских казаков в количестве до 7000 сабель, поднятый по всеобщей мобилизации. Этот корпус должен был действовать во фланг 5-й армии, в то время как Петропавловская группа против­ника (3-я армия) должна была атаковать ее с фронта.
   Однако сборы конного корпуса происходили очень мед­ленно, а тем временем 5-я красная армия с боем перепра­вилась через Тобол и 20 августа развивала уже наступле­ние на Петропавловск1. Тотчас после форсирования Тобо­ла 5-я стрелковая дивизия должна была быть, согласно директивам командвоста, вытянута в резерв для отправки на Южный фронт. Ее место заполнялось растяжкой влево двух остающихся дивизий (26-й и 27-й). В то же время 3-я красная армия, переправившаяся также через Тобол, шла на Ишим. Указанная для 5-й армии перегруппировка, ос­лабляя ее на целую треть наличных сил, являлась благо­приятной предпосылкой для наступательного контрманев­ра противника2.
   Лишь его неготовность и моральное разложение оттяги­вало во времени начало этого контрманевра. Выполнение его началось 1 сентября под самым уже Петропавловском (схема 11).
   1 Дивизии 5-й армии форсировали р. Тобол на широком фронте: 26-я стрелковая дивизия -- в районе Усть-Уйская -- Озерная и Зве- риноголовская; 27-я стрелковая дивизия -- в районе Утяцкая и 5-я стрелковая дивизия -- в районе г. Курган.
   2 По вопросу о группировке главных сил 5-й армии между ко­мандармом 5-й (Тухаческий) и командвостом (т. Ольдерроге) про­изошли крупные разногласия. Опасаясь охвата своего правого флан­га и, наоборот, желая выиграть фланг противника, командарм 5-й решил вести свои главные силы вдоль Звериноголовского тракта, т. е. вдоль крайнего правого фланга армии. Но командвост, повтор­но настаивая, приказал группироваться вдоль железной дороги Курган -- Петропавловск.
   254
   Схема 11
   0x01 graphic
   Захват оперативных приказов противника 2 сентября раскрыл красным все предположения белых. Они заклю­чались в нанесении удара по правому флангу 5-й армии с юга -- группой в составе двух пехотных дивизий (4, 7-я) и кавалерийской группой ген. Доможирова, в количестве 2000 сабель, с выходом последней на тылы красных. Та­ким образом,первый удар белых обрушился на сильно ра­стянутую 26-ю стрелковую дивизию. В ряде упорных боев она утратила часть захваченного ею пространства. Крас­ное командование быстро реагировало на создавшуюся обстановку (схема 11).
   План командарма 5-й заключался в том, чтобы в районе сс. Богдановский -- Островский создать ударную группу из 5-й стрелковой дивизии, вновь двинутой командармом в дело, что было утверждено командвостом, и двух бригад 35-й ди­визии, из которых одна перебрасывалась по железной доро­ге, а другая -- по тракту из района Троицк -- Кустанай. Со­средоточение должно было закончиться 6 сентября.
   255
   26-я стрелковая дивизия должна главной массой своих сил сосредоточиться к Петропавловскому тракту и упор­но обороняться; 27-я стрелковая дивизия, перенеся центр тяжести своей группировки также к правому флангу, дол­жна была энергично контратаковать противника. Таким образом, в намерения командарма входила общая пере­группировка армии в сторону ее правого фланга с попут­ным образование ударной группы из подходивших под­креплений.
   Осуществление операции требовало времени и извест­ной оперативной свободы, особенно при наличии подвижно­го конного противника. Между тем противник стремился к развитию достигнутого успеха, и 5 сентября бои разверну­лись на широком фронте, захватив и участок 27-й дивизии. Разбросанная на широком участке 26-я стрелковая дивизия была в особенно трудном положении. Некоторые ее части были окружены и вынуждены были пробиваться с боем. 27-я стрелковая дивизия была также потеснена на всем участке. Отход обеих дивизий с боем продолжался и в течение 6 сен­тября. К концу этого дня в районе Екатерининский -- Бота- рева -- Исаевский сосредоточились части ударной группы (5-я стрелковая дивизия, 2-я бригада 35-й и стрелковой диви­зии). Этой группе (2-я бригада 35-й стрелковой дивизии под­чинялась командованию 5-й стрелковой дивизии) было при­казано атаковать белых во фланг и тыл в направлении с Ку- реинское и Теплодубровское, заняв сильным боковым отрядом Новорыбинский -- Кладбищенский. 26-я стрелко­вая дивизия должна была атаковать в направлении на Ново­рыбинский, а 27-я стрелковая дивизия -- в направлении на Теплодубровское.
   Этим смелым охватывающим маневром командование 5-й армии стремилось вырвать наступательную инициати­ву из рук противника. Наступление ударной группы, начав­шееся 7 сентября, успешно развивалось в течение 7 и 8 сен­тября; к вечеру 8 сентября группа вышла на фронт Пре- сновская -- Степная. 26-я стрелковая дивизия в деле не участвовала, производя перегруппировки, но 27-я дивизия не только не могла осуществить своего удара, но сама была отброшена на фронт Лебяжье -- Дубровское -- Могилев- ское. Таким образом, план командования 5-й армии был на­
   256
   половину сорван, но весьма характерно то упорство, с ко­торым командование стремилось развить напор своей удар­ной группы для выручки 27-й стрелковой дивизии, продол­жая его в том же направлении. Но уже 9 сентября -- оче­видно, со вступлением в дело остальной части конного казачьего корпуса -- положение на фронте ударной груп­пы изменилось к худшему. Белая конница глубоко охвати­ла ее правый фланг и, окружая и уничтожая отдельные пол­ки, заставила этот фланг откинуться к с. Кабаний. 26-я и 27-я стрелковые дивизии имели в этот день частичный ус­пех, что не помешало, однако, белым в течение последую­щих дней развивать свой успех, отбросив ударную группу и 26-ю стрелковую дивизию. К вечеру 13 сентября эти час­ти оказались: ударная группа в районе Ботарева -- Пре- снегорьковская, а 26-я стрелковая дивизия -- в районе к западу от Лопатинского. Лишь одной 27-й стрелковой ди­визии удалось сохранить свое прежнее положение.
   Сорвав удачно начавшее развиваться наступление пра­вого фланга 5-й армии, противник, в полной мере исполь­зуя то преимущество в подвижности, которое ему давало наличие сильной конницы, оставил в покое правый фланг красных и, перегруппировавшись в сторону своего право­го фланга, обрушился вновь на левый фланг 5-й армии и потеснил его к западу. Последующие дни характеризуются упорным стремлением командования 5-й армии взять ини­циативу в свои руки, используя для этого вновь подбро­шенные ему подкрепления (бригада 21-й стрелковой диви­зии из 3-й армии). Бои идут все время с переменным успе­хом и с частичными колебаниями линии фронта. Но в общем 5-я армия, силы которой уже надорваны предшествующи­ми боями, постепенно сдает перед противником и осажи­вает к линии р. Тобол. Не желая иметь непосредственно в своем тылу эту водную преграду, командарм 5-й 1 октября 1919 г. отводит свою армию обратно за р. Тобол и распола­гает ее на фронте Озерная -- Курган. Временный успех достался 3-й белой армии не даром. Она сама оказалась настолько истощенной боями, которые без перерыва дли­лись в течение месяца, что уже не могла форсировать р. Тобол и остановилась перед ней. В боевых действиях обе­их сторон опять наступило временное затишье.
   257
   За рекой Тобол 5-я армия вновь пополнилась посред­ством местных мобилизаций1. Силы ее к середине октября вновь возросли до 37 000 штыков и сабель при 135 оруди­ях, тогда как противник мог им противопоставить только 31 000 чел. при 145 орудиях. Поэтому 14 октября 5-й ар­мии вновь удалось успешно переправиться через р. Тобол, нанося удар своим правым флангом в охват сообщений бе­лых с юга. Противник тщетно пытается приостановить ох­ватывающее продвижение правого фланга 5-й армии (35-я и 5-я стрелковые дивизии), стараясь перегруппироваться в сторону своего левого фланга и выстроить фронт на юг. Эта перегруппировка запаздывает, и противник вынужден спешно уходить за р. Ишим. 29 октября Петропавловск наконец переходит в руки красных. В то же время 3-я крас­ная армия из района Ишима наступала на Омск вдоль Си­бирской железнодорожной магистрали. 14 ноября Омск с его огромными запасами разного рода имущества был за­нят 5-й красной армией, проделавшей 600 км операций в 30 дней.
   Еще до начала развития успешного преследования вдоль главной железнодорожной магистрали противник лишил­ся своей базы в Южной Сибири. Большая часть Южной армии Дутова в сентябре была удачными действиями войск красного Туркестанского фронта под искусным командова­нием т. Фрунзе приперта к степям и вынуждена капитули­ровать. Небольшие ее остатки либо рассеялись, либо ото­шли с атаманом Дутовым в район Кокчетав -- Акмолинск. Там собралось до 30 000 конного и пешего народа, но эти силы были настолько мало боеспособны, что командова­ние Восточным фронтом, выделив для преследования их особую Кокчетавскую группу, отвело 3-ю армию в тыл на работы и дальнейшее преследование главных сил Колчака возложило на одну 5-ю армию.
   1Здесь надо отметить то отношение сибирского крестьянства к Красной Армии, которое проявилось в этом случае. В Челябинс­кой губернии без всякого нажима местного административного ап­парата, который еще только организовался сам, на призыв добро­вольно явились 24 000 бойцов. Они почти целиком влились в ряды Красной Армии.
   258
   Отходившие армии Колчака разбились на несколько групп, охватываемых кольцом местных партизанских от­рядов. Южная из них устремилась по тракту Барнаул -- Кузнецк -- Минусинск, Средняя, несколько более устой­чивая, двигалась вдоль Сибирской магистрали и, наконец, Северная отходила вдоль речных систем севернее Сибир­ской магистрали. Перейдя на параллельное преследование, части 5-й армии, выходя на пути отступления противника, захватывали крупные трофеи, внося полное расстройство в отступающие колонны противника. 22 декабря 1919 г. был занят Томск; еще раньше этого остатки войск Дутова, энер­гично преследуемые Кокчетавской группой 5-й армии, ук­лонились в сторону от Семипалатинска, вследствие проис­шедшего там взрыва изнутри, и двинулись на Сергиополь. Южнее озера Балкаш наиболее сохранивший из этих ос­татков боеспособность IV корпус Бакича продержался до конца февраля 1920 г., после чего был разгромлен и отбро­шен в Китай.
   После падения Омска и Томска разложение белых си­бирских армий шло гигантскими шагами. От Колчака от­ворачивались все его союзники. Военные и дипломатиче­ские миссии Антанты спешно покидали гибнущую сибир­скую реакцию и стремились поскорее добраться до Владивостока. Туда же спешно направлялись и чехо-слова- ки со всем награбленным ими имуществом.
   В декабре 1919 г. еще около 30 000 чехо-словацких войск находилось в эшелонах западнее Иркутска. Среди них в сво­ем поезде затерялся и "верховный правитель" -- Колчак, причем часть его правительства уже успела пробраться в Иркутск. Чехо-словаки не позволяли колчаковским войскам пользоваться железной дорогой и даже приближаться к ней. Поэтому им приходилось двигаться походным порядком по сибирским трактам. Морозы и повальные эпидемии докан­чивали уничтожение белых сибирских армий, в то же время как Красная Армия не переставала наносить им свои сокру­шающие удары.
   Так, средняя колонна 5-й армии упредила под Красноярс­ком Южную группу остатков колчаковских армий и 6 января 1920 г. заняла Красноярск, что повлекло за собой сдачу в плен большей части этих армий -- 20 000 чел. Только небольшие
   259
   остатки их продолжали свой путь в Забайкалье под командой ген. Каппеля. Всего же пленными в боях и сдавшимися за вре­мя преследования сибирские контрреволюционные армии потеряли до 100 000 чел. Военный разгром колчаковских ар­мий совпал и с его политическим крахом.
   Этому краху предшествовал официальный, так сказать, отход чехо-словаков от сибирской реакции и возглавлявшего ее правительства. В ноябре чехо-словаки опубликовали свое обращение к Антанте, в котором всю вину за убийства, гра­бежи и насилия, учиненные ими, сваливали на голову Колча­ка и его министров. Этим заявлением, которое должно было дойти и до сибирского населения, они пытались открыть себе спокойный отход через Сибирь. Заявление чехо-словаков ли­шало колчаковщину последней опоры. Во многих местах Сибири начала уже возникать местная "демократическая" власть, являвшаяся ступенькой к подлинной советской влас­ти. Так случилось, например, в Енисейской губернии. Осо­бенно роковым для колчаковского режима и его самого яви­лось революционное выступление в Иркутске. Там под фор­мальным руководством эсеро-меньшевистских организаций, опиравшихся на часть местного гарнизона и на городское са­моуправление, а также на стихийное стремление масс к выс­туплению, началась вооруженная борьба между частями гарнизона, остававшимися еще на стороне Колчака, и по­встанцами. Местные коммунисты, не вступая в контакт с со­глашателями, поддержали восстание, поскольку оно было на­правлено на сокрушение сибирской реакции.
   Руководство чехо-словацким корпусом и сам "главком" всех союзных войск в Сибири, также скрывавшийся в чехо­словацких эшелонах, французский генерал Жанен понево­ле должны были благосклонно смотреть на начавшееся вы­ступление. Дело в том, что хвосты союзных войск, спешно выбиравшихся из Сибири, начали уже непосредственно на себе испытывать мощные удары красных, как только рухну­ла последняя отделявшая их от красных преграда в виде со­вершенно разложившихся сибирских белых частей. Первый сокрушительный удар под ст. Тайга получили белополяки. 27-я стрелковая дивизия почти полностью уничтожила 4-ты­сячный белопольский отряд, пытавшийся вступить в бой с нею, так как он принял ее за отряд местных партизан. Впе­
   260
   чатление, произведенное этим поражением на противника, было настолько велико, что 8000 польских легионеров бес­прекословно положили оружие.
   В силу этого обстоятельства чехо-словаки и антантов­ское командование пошли на соглашение, более для них при­емлемое, с местной соглашательской властью в Иркутске, оформившейся в так называемый Политический центр. Сле­дующим их шагом явилось стремление укрепить положение Политического центра в массах. Косвенно они содействова­ли победе сторонников Политического центра в Иркутске, не пуская белых в полосу отчуждения железной дороги и держа благожелательный нейтралитет по отношению к по­встанцам. 5 января 1920 г. последние окончательно утвер­дились в Иркутске.
   Колчаковское правительство частью разбежалось, частью было арестовано. Оставался лишь глава сибирской реакции Колчак со своим первым министром Пепеляевым. Они в сво­ем поезде приближались к Иркутску среди запрудивших же­лезную дорогу чехо-словацких эшелонов. Политический центр с самого начала своей деятельности постарался оправ­дать вексель доверия, выданный ему чехо-словаками и Ан­тантой. Он через своих представителей добивался от 5-й крас­ной армии приостановки ее наступления и проектировал об­разование собственной "демократической" власти в Восточной Сибири. Для закрепления взаимоотношений чехо- словаки с согласия Жанена выдали Политическому центру в Иркутске 15 января 1920 г. Колчака и Пепеляева1. Оба были
   1 До последнего времени история о выдаче Колчака Полити­ческому центру имела несколько версий. Одной из наиболее рас­пространенных была версия о том, что выдача Колчака была про­изведена чехо-словаками с прямого согласия ген. Жанена и вер­ховных комиссаров союзников. Рукероль в своей книге приводит документально обоснованное изложение обстоятельств выдачи Колчака. Согласно Рукеролю, дело происходило так. Когда в Ир­кутске начались бои между войсками Колчака и сторонниками но­вого "революционного правительства", Колчак был уведомлен представителями Антанты, что чехо-словацкие войска сохранят свой нейтралитет в этом конфликте, тем более что несколько рань­ше, а именно 21 декабря 1919 г., была перехвачена телеграмма Кол­чака атаману Семенову, с которым Колчак успел примириться и
   261
   заключены в местную тюрьму, и Политический центр на­чал над ними следствие. Соглашательская позиция Поли­тического центра совершенно не удовлетворяла революци­онные массы. Само собой разумеется, что все его предло­жения, сделанные им 5-й красной армии, были также отвергнуты.
   А между тем положение в окрестностях самого Иркут­ска становилось угрожающим для революции. К городу по старому Московскому тракту подходила наиболее сохранив­шаяся из остатков колчаковских армий группа генерала Кап- пеля. Она состояла в своем ядре из наиболее ожесточенных и упорных врагов советской власти. Несмотря на лишения и эпидемии, опустошившие ее ряды, в ней еще насчитывалось до 4000--5000 бойцов.
   Под влиянием этой угрозы и под напором революцион­ных масс Политический центр вынужден был самоупразд­ниться и 21 января 1929 г. передал всю власть военно-рево­люционному комитету в составе, на этот раз, четырех ком­мунистов и одного левого эсера. Военно-революционный комитет проявил кипучую деятельность по организации обо­роны против войск Каппеля и по установлению прямой свя­зи с 5-й красной армией. Военно-революционный комитет добился оставления чехо-словацкими войсками Иркутска и оставления ими в Иркутске, но пока еще под своей охраной, того русского золотого запаса, который в свое время был захвачен ими в Казани.
   которому теперь приказывал всеми мерами задержать отступле­ние чехов, не останавливаясь перед взрывами мостов и туннелей на сибирской магистрали. Японское военное командование уст­ранилось от подписания этого уведомления Колчаку. Однако Кол­чак, пребывание которого в Нижне-Удинске сделалось невозмож­ным из-за революционного брожения в этом городе, выразил же­лание быть доставленным в Иркутск, чтобы вступить в личные переговоры с Политическим центром. Тогда ген. Сыровой, коман­довавший чехо-словацкими войсками, охранявшими линию желез­ной дороги, получил задачу от представителей Антанты принять все меры к безопасному доставлению Колчака в Иркутск. Когда поезд последнего прибыл на ст. Иркутск, там уже находился бата­льон японских войск. Командир последнего заявил, что он имеет
   262
   Тем временем следственная комиссия закончила свою работу. Она признала подлежащими расстрелу 18 чело­век из числа колчаковских сподвижников, в том числе Колчака и Пепеляева. Военно-революционный комитет счел возможным в случае непосредственной угрозы Ир­кутску расстрелять только Колчака и Пепеляева. Эта уг­роза настала скоро. 6 февраля 1920 г. группа Каппеля, которой теперь после его смерти командовал генерал Войцеховский, пыталась повести наступление на Иркутск. Оно было отбито, но неизвестность дальнейших событий заставила военно-революционный комитет в ночь с 6 фев­раля 1920 г. по предварительном телеграфном согласова­нии этого вопроса с РВС 5-й армии привести в исполне­ние приговор в отношении Колчака и Пепеляева. Отби­тая от Иркутска бывшая группа Каппеля, обходя его с севера, направилась в Забайкалье. Дни тяжелых испыта­ний для Иркутска миновали. 7 марта 1920 г. войска 5-й красной армии вступили в Иркутск.
   В марте 1920 г., согласно переговорам с чехо-словаками при участии представителей Антанты, возникло буферное государство -- Дальневосточная республика, продолжавшая борьбу с остатками контрреволюционных вооруженных сил в пределах Восточной Сибири. Эта борьба в нашем труде не рассматривается.
   Капитуляция значительней части Южной армии Дуто­ва и развал вооруженного сопротивления Оренбургского
   задачу защищать правительство, т. е. в данном случае Колчака и его министров, но по сложившейся обстановке считает это невоз­можным. По словам Рукероля, чехо-словацкое командование было того же мнения. Оно считало, что стремление и в дальнейшем продолжать охрану Колчака поведет к вооруженному конфликту между чехо-словаками и восставшими. Этот же конфликт был зап­рещен чехам их правительством. С этой точкой зрения согласил­ся и ген. Жанен, и Колчак был выдан.
   Полагаем, что дальнейшее изложение Рукеролем мотивов, по­чему именно Жанен вынужден был согласиться на выдачу Колчака и не мог поступить иначе, не представляет особого интереса, а важно лишь для Жанена в целях самооправдания перед буржуазными ис­ториками.
   263
   казачества гибельно отразились на положении дел против­ника в Уральской области и облегчили задачи Туркестанс­кого фронта. Его силы преследовали противника двумя груп­пами: 4-я армия двигалась вдоль тракта Лбищенск -- Гурь­ев; 1-я армия шла через Туркестан и далее вдоль железной дороги Асхабад -- Полторацк -- Красноводск; 4-я армия заняла Гурьев 5 января 1920 г. -- в нем сдалась большая часть Уральской казачьей армии. Ее жалкие остатки после изну­рительного похода вокруг Каспийского моря сдались совет­скому флоту в форте Александровском. Три месяца спустя, 6 февраля 1920 г., занятием Красноводска закончились ус­пешные операции 1-й армии по ликвидации противосовет- ских отрядов в Закаспийской области.
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
   ВЕСЕННЯЯ И ЛЕТНЯЯ КАМПАНИИ 1919 г. НА ЮЖНОМ ФРОНТЕ
   Группировка обеих сторон на Южном фронте в начале февраля 1919 г ? Мероприятия командования красным Южным фронтом по выправлению первоначального развертывания его армий ? Завязка борьбы за Донецкий бассейн ? Весенний период кам­пании 1919 г. в Донецком бассейне ? Наступательные задачи 10-й красной армии и их выполнение. Подавление Вешенского восста­ния ? Общий переход в наступление "вооруженных сил юга Рос­сии" и начало отступления красных армий Южного фронта ? Вы­воды. Начало летней кампании 1919 г на Южном фронте ? Разви­тие наступления белых армий на фланговых операционных направлениях ? Отход красных армий Южного фронта к пределам РСФСР ? Положение обеих сторон на Южном фронте в середине июля 1919 г ? План красного командования о переходе в наступ­ление армий Южного фронта ? Общая группировка красных сил перед началом решительных операций на Южном фронте ? Опе­рации сторон на Украине ранней осенью 1919 г ? Отход Южной группы 12-й армии. Начало рейда Мамонтова, его цели ? Переход в наступление на Южном фронте ? Ближайшие результаты этого наступления ? Продолжение рейда Мамонтова
   м ы оставили армии обоих противников на Южном фронте в момент завязки борьбы за донецкий бассейн. Припомним, что в стремлении нанести решительный удар Донской армии севернее р. Дон красное командование своими предварительными распоряжениями отнесло центр тяжести группировки сил красного Южного фронта на Царицынское и Воронежское направления.
   К 9 февраля 1919 г. общая группировка обеих сторон на Южном фронте представлялась в следующем виде. В резуль­тате боев переменного характера, начавшихся в Донбассе
   265
   с 27 января между группой Кожевникова и дивизией Добро­вольческой армии под командованием ген. Май-Маевского, группа Кожевникова занимала фронт: Попасная (исключи­тельно) -- Луганск, и далее фронт ее шел: в общем направ­лении на железнодорожную линию Воронеж -- Ростов-на- Дону, упираясь на нее на середине расстояния между ст. Кан­темировской и ст. Миллерово. Здесь к левому флангу группы Кожевникова примыкал правый фланг 8-й армии. Ее фронт шел далее через Кашары (Верхняя Ольховка) до станции Усть-Медведицкой исключительно. Фронт Усть-Медведиц- кая -- Кременская (включительно) занимала 9-я армия; 10-я армия, развивавшая вследствие данных ей ранее указаний наступление частью своих сил вдоль железной дороги Ца­рицын -- Поворино навстречу 9-й армии, занимала район Иловля -- Котлубань -- Царицын. Во фронтовой резерв были вытянуты: 13-я стрелковая дивизия 8-й армии -- на ст. Таловая и 14-я стрелковая дивизия 9-й армии, переброшен­ная в Красный Яр Кроме того, в районе Купянск -- Свато­во располагалась 2-я партизанская дивизия, переброшенная с Украины и предназначавшаяся для удлинения правого фланга группы Кожевникова. Сюда же из района Екатеринослава на­правлялась 3-я бригада 1-й Заднепровской дивизии Украин­ского фронта. Эта бригада находилась под командой Махно и имела чисто партизанский характер. Она лишь оперативно подчинялась Южному фронту, действуя по его заданиям.
   Против этих сил красных белые располагались следую­щим образом. В Донецком бассейне дивизия Май-Маевско- го была в тесном боевом соприкосновении с группой Кожев­никова на фронте Попасная (включительно) -- Луганск (ис­ключительно) -- Красновка. Далее фронт белых образовали уходившие за р. Чир арьергарды разложившейся Донской
   1Эту дивизию командюж Гиттис 24 января 1919 г. бросил в Крас­ный Яр, чтобы подтолкнуть ею Камышинскую группу 10-й армии.
   8 февраля она сосредоточилась в Красном Яре, и в этот же день остатки Царицынской группы противника сдались под Арчедой. 14-й дивизии больше нечего было делать в Красном Яре, и ей за­тем пришлось опять нагонять свою армию походным порядком. Несомненно, что эта дивизия за то время могла быть с большим успехом использована в Донбассе.
   266
   армии. Точно установить линию этих арьергардов не пред­ставляется возможным ввиду постоянного отката ее к югу (см. приложение, схема VII).
   Заминка в Донбассе, самостоятельный выход 8-й армии на Миллеровское направление "вместо движения в глубь Донской обалсти", не считаясь с разграничительными линия­ми, что вызывалось правильной оценкой стратегического положения, в конце концов выявили красному командова­нию истинную обстановку и заставили командующего Юж­ным фронтом т. Гиттиса1 отказаться от нереального плана окружения противника в Донских степях и, к сожалению, слишком поздно оценить значение Ростовского направления и Донецкого бассейна как жизненного для пролетарской ре­волюции политического и экономического района.
   Начиная с 10 февраля и по 6 марта усилия главкома и ко- мандюжа направляются к выправлению первоначального развертывания сил Южного фронта с отнесением центра тя­жести их применения в район Донбасса, а также к попыткам захвата его силами, там уже находящимися, при содействии частей Украинского фронта. Но железнодорожная сеть теат­ра развита преимущественно в меридианальном направле­нии. Перегруппировка же Южного фронта в сторону своего правого фланга требовала линий, идущих вдоль фронта (ро­кадных), а из таковых имеется лишь одна, оказавшаяся те­перь уже в глубоком тылу, а именно линия -- Царицын -- Поворино -- Лиски -- Купянск. Кроме того, железные до­роги сильно попорчены противником2. Поэтому перегруп­пировку приходится делать походным порядком и, пока она длится, пакетами вводить в борьбу за Донбасс ближайшие части.
   Вот почему борьба за Донецкий бассейн приняла чрезвы­чайно тягучий характер, с чередованием частных успехов и частных неудач обеих сторон. Противник находился пример­но в таких же условиях; он медленно перебрасывал свою
   1 Первоначально командовал 10-й армией. Был назначен коман- дюжем 21 января 1919 г. вместо т. Славена.
   2 На участке Царицын -- Поворино взорвано 6 железнодорож­ных мостов. На участке Воронеж -- Ростов-на-Дону взорван мост у Евстратовки, который удалось исправить только 6--7 мая 1919 г.
   267
   Кубанско-добровольческую армию с Северного Кавказа в Донбасс и Донскую область.
   Первые распоряжения Гиттиса имели целью постепенно перестроить фронт движения армий Южного фронта с юго- восточного направления на южное, частичной перегруппи­ровкой усилить группу Кожевникова, увязать ее действия с действиями бригады Махно. Добившись, таким образом, ча­стичного усиления своего правого фланга (группа Кожевни­кова), Гиттис ставил себе первой задачей в Донбассе захват его узловых железнодорожных станций. Таков был смысл директивы Гиттиса от 9 февраля, причем в распоряжение Кожевникова из фронтового резерва передавалась бригада 13-й стрелковой дивизии. Согласно той же директиве ось движения 8-й армии нацеливалась на ст. Лихую (уклон на юго-запад), что явилось санкцией самостоятельного реше­ния командарма 8-й, проведенного им в жизнь, не считаясь с разграничительными линиями; 9-я армия поворачивалась прямо на юг по обоим берегам Дона -- на фронт Нижне- Чирская -- Калач; 10-я армия получала задачу наступать в район Великокняжеской, имея осью наступления железную дорогу Царицын -- Великокняжеская.
   Главком Вацетис находил, что такая группировка носит кордонный характер и не выражает ударности на главней­ших операционных направлениях. Таковыми, по мнению Вацетиса, являлись направления Кантемировка -- Ростов, Царицын -- Лихая, Царицын -- Великокняжеская. Ударные кулаки на этих направлениях могли быть образованы за счет общего сокращения линии Южного фронта путем иной на­резки полос для наступления армий1.
   Под влиянием этих указаний Гиттис директивой от 13 фев­раля растягивал фронт 9-й армии на 200 км. За счет этой растяжки своего центра он усиливал свою группировку на флангах. От группы Кожевникова на участок 8-й армии от­ходила железная дорога Воронеж -- Ростов-на-Дону. Это сокращало участок группы Кожевникова на 50 км. 8-я армия вместо 100-километрового фронта получала теперь полосу
   Тражданская война в России 1918--1919 гг.: Стратегический очерк наступательной операции Южного фронта за период январь-- май 1919 г.-- М., 1919, с. 34.
   268
   наступления всего в 50--60 км (Лихая -- пересечение же­лезной дорогой Зверево -- Царицын -- р. Донец); от 10-й армии к 9-й отходил весь ее участок на правом берегу р. Дон. 8-я армия и группа Кожевникова должны были совместно разбить противника в районе Миллерово. 9-я армия должна была образовать на своем правом фланге в районе ст. Моро- зовской ударную группу для поддержки 8-й армии. Выпол­нение этих задач на местности должно было выразиться в выходе к 20 февраля группы Кожевникова на фронт Перво- звановка -- Грачинский (в переходе к юго-востоку от Луган­ска), а 8-й армии -- на фронт Кочетков -- Дубовый. Но про­тивник в Донбассе продолжал усиливаться непрерывным подходом эшелонов с Северного Кавказа1. Он также ставил себе целью закрепление своего положения в Донбассе. По­этому выполнение вышеприведенных распоряжений Гитти- са повело к завязке первых встречных боев Кубанско-добро- вольческой армии с красными армиями Южного фронта. В этом столкновении каждая сторона заносила удар проти­воположными флангами. Поэтому красные имели значи­тельный успех в районе Миллерово. Начав свое наступле­ние 13 февраля, они к 17 февраля овладели районом стан­ций Красновка -- Миллерово -- Ольховая.
   В то же время белые сильно нажали на правый фланг группы Кожевникова на фронте Деканская -- Попасная, обтекая его с запада. В ходе этого маневра они сами попа­ли под удар двинутой Украинским фронтом в направлении на ст. Константиновка партизанской дивизии Онищенко. Потеряв ст. Константиновка, белые начали отход, и пра­вый фланг группы Кожевникова, удлиненный дивизией Они- щенко, вышел 23 февраля на фронт Первозвановка -- Де- бальцево. В дальнейшем успехи сторон уравновесились на всем фронте от Первозвановки до Миллерово. Линия фрон­та в результате ряда частых столкновений колебалась не­значительно в ту и другую сторону. Красные наличными силами были не в состоянии развить дальнейшее наступ­ление. Белые своими контратаками могли лишь задержать
   1 Согласно данным нашей разведки, к 23 февраля в Донбасс прибыло 13 добровольческих эшелонов, а к 1 марта силы добро­вольцев в Донбассе исчислялись в 17 000--18 000 чел.
   269
   их дальнейшее продвижение, но не могли значительно сдви­нуть красный фронт.
   Пока новый этап кампании 1919 г. постепенно обозначал­ся, начиная с правого фланга Южного фронта, боевые столк­новения захватывали уже фронт 8-й армии, а центр и левый фланг Южного фронта преодолевали лишь пространство и вели борьбу со стихиями, а не с живой силой противника. 9-я армия к 28 февраля лишь только выходила на линию р. Чир. Медленности ее движения удивляться не приходит­ся. Тифозные эпидемии опустошали ряды армии. Появились первые признаки распутицы. Скоро должно было наступить полное бездорожье, а между тем тылы и обозы начинали уже отставать от армии. Не лучше обстояло дело и в 10-й армии. Она вышла к 23 февраля на линию р. Аксай, имея главную массу своих сил в районе ст. Гнилоаксайской.
   Последующий ход кампании характеризуется нарастани­ем усилий командования Южным фронтом для прочного обеспечения за собой Донецкого бассейна. В этом отноше­нии командование Южным фронтом находится под посто­янным давлением Главного командования. Оно требует даль­нейшего увеличения красных сил в Донецком бассейне. По­этому в начале марта (4--8 марта) Гиттис, усилив группу Кожевникова всей 13-й стрелковой дивизией, сосредоточен­ной на ее левом фланге (из района Беловодска), решил на­нести удар левым флангом группы Кожевникова и главной массой сил 8-й армии по частям противника, расположен­ным на левом берегу р. Донец -- в углу, образуемом этой рекой и железной дорогой Воронеж -- Ростов-на-Дону. Удар увенчался успехом. Авангарды Добровольческой армии, за­нимавшие район Калитвенская -- Глубокая -- Красновка, были отброшены на правый берег р. Донец. Развить успеха не удалось. Начавшийся ледоход на р. Донец, а затем раз­лив реки положили солидную водную преграду между обо­ими противниками. Ко времени начала ледохода на Донце на его рубеж начала выходить 9-я армия. Левофланговые части армии вышли на Нижний Донец. Двигавшаяся в цент­ре 16-я стрелковая дивизия заняла Константиновскую и Усть- Быстрянскую станицы, переправилась на западный берег еще до наступления ледохода и намеревалась двигаться на Но­вочеркасск. Но это движение не было поддержано соседя­
   270
   ми. 14-я дивизия (левофланговая) никак не могла догнать своей армии и находилась еще на р. Цымле; 16-я дивизия, кроме того, испытывала большой недостаток в патронах. Все эти причины побудили 16-ю дивизию отойти обратно на ле­вый берег р. Донец. Еще далее, на уступе назад, находилась 10-я армия. Ее авангарды к 10 марта, заняв ст. Котельнико- во, выходили на линию р. Сал.
   Таким образом, операция по овладению Донбассом не была закончена до наступления весенней распутицы и ледо­хода на реках, что явилось результатом ошибок, допущен­ных фронтом в развертывании главных сил. Это обстоятель­ство было на руку противнику, который, прикрываясь рубе­жом разлившегося Донец, мог сосредоточить свое внимание на приведение в порядок Донской армии. Центр тяжести его оперативных усилий переносится на Донецкий бассейн, при­чем для прикрытия Донец им оставляется лишь слабая заве­са. Дальнейшие действия противника (вплоть до мая) как на берегах Донец, так и в Донбассе, носят характер активной обороны. Пользуясь своим преимуществом в коннице, он без большого труда ликвидирует отдельные разрозненные и не­согласованные в пространстве и по времени попытки крас­ных перейти в наступление, быстро появляясь на флангах высовывающихся вперед ударных групп красных. Кроме того, кордонное расположение красных войск дает противнику возможность прибегать к системе коротких ударов, посте­пенно подрывающих боеспособность красных войск. Разлив Донец и Дона также резко ухудшил стратегическое положе­ние красных. И без того слабая оперативная связь их армий в значительной степени оказалась нарушенной1. Положение
   1Необходимо подчеркнуть крайне тяжелое положение, кото­рое создалось в центральной по своему положению 9-й армии красных к моменту ее выхода к берегам Донец. Тылы этой ар­мии, состоявшей из трех дивизий, оторвались, осев в том районе, откуда начали свое наступление. При продвижении 9-я армия про­шла через район, зараженный сыпным тифом; некоторые части подошли к Донцу, потеряв от 40 до 50 % своего личного состава больными и умершими. Выход к Донцу, приведший к скученнос­ти частей в станицах и хуторах, прилегавших к реке, вызвал но­вую вспышку сыпняка.
   271
   группы Кожевникова, обособленной на правом берегу До­нец, внушало опасения. Она и так с трудом держалась на дугообразном 200-километровом фронте Юзовка -- Декон- ская -- Попасная -- Первозвановка -- р. Донец.
   В такой обстановке дальнейшие усилия Гиттиса сводятся к стремлению усилить положение группы Кожевникова, в это время переименованной в 13-ю армию. Для этого Гит- тис решает перебросить на правый берег Донец всю 8-ю ар­мию, сосредоточив ее в районе Веселогорск -- Луганск (схе­ма 12). Отсюда эта армия должна наступать на противника вдоль правого берега Донец. Пока осуществится эта пере­группировка, Украинский фронт должен вновь усилить 13- ю армию частью своих сил. 9-я дивизия из района Екатери- нослава направляется в 13-ю армию. Переброска 8-й армии на правый берег Донец требует дальнейшей растяжки 9-й армии вправо. Эти решения Гиттиса, принятые им 11 марта, встречены несочувственно Главным командованием. Оно опасается большой потери времени. Вацетис предпочитает фронтальное наступление центра Южного фронта через раз­лившийся Донец. Он требует окончательного разгрома бе­лых не позднее 25 марта. Гиттис считает невозможным фор­сировать Донец во время разлива. Он оставляет в силе свой первоначальный план, но, чтобы удовлетворить пожелани­ям главкома хоть отчасти, 17 марта Гиттис требует особо энергичных действий от 13-й армии. Последняя, выполняв­шая в это время сложный переход от партизанской к регу­лярной организации1 и истощенная предшествующими не­прерывными боями, отразившимися на ее внутреннем со­стоянии, напрягает последние свои усилия, ведя ряд атак в течение всей остальной части марта. Борьба носит характер ряда частных боев. Отдельные пункты на местности перехо­дят из рук в руки. Эта борьба окончательно надрывает силы армии. В ней появляются признаки разложения. Соседство
   1Партизанские части и дивизии этой армии были сведены в две номерные дивизии -- 41-ю и 42-ю стрелковую. В состав армии вклю­чены 13-я стрелковая дивизия и подходившая 9-я стрелковая диви­зия, первые эшелоны которой начали прибывать в район располо­жения армии только 25 марта. Конница армии была сведена в от­дельную кавалерийскую бригаду.
   272
   партизан Махно разлагающим образом действует на ее мо­лодые части.
   Между тем перегруппировка 8-й армии затягивается. Гиттис рассчитывал закончить ее в 8 дней, но она потребо­вала целых 18 дней. При этом 12-я стрелковая дивизия этой армии запаздывала сменой у ст. Каменской и должна была прибыть позже. Но уже к 28 марта большая часть 8-й ар­мии была на правом берегу Донец. Теперь красные оказа­лись в более выгодном положении. Они располагали сила­ми 8-й и 13-й армий в количестве 26 000 штыков и 3300 сабель; к этим силам вскоре должна была присоединиться 12-я стрелковая дивизия (10 000 штыков, 200 сабель). Партизаны Махно составляли кулак в 10 000 штыков и са­бель. Таким образом, всего красные могли развернуть в Донбассе 40 000--50 000 штыков и сабель.
   Против этих сил красных белые располагались двумя группами: в южной части Донецкого бассейна находились части ген. Май-Маевского -- 6000 штыков и 14 000 сабель, а юго-восточнее Луганска действовала группа ген. Покров­ского -- 12 000 штыков, 7500 сабель; всего же 39 500 шты­ков и сабель1. Далее по линии р. Донец 14 000 штыков и сабель белых были развернуты против 9-й красной армии (22 500 штыков и сабель).
   Пользуясь своим небольшим численным превосходством, Гиттис решил главный удар нанести по группе Май-Маевско­го. Против Покровского оставлялся небольшой заслон в 7500 штыков и 600 сабель (1-я Московская рабочая дивизия, 41-я стрелковая дивизия, бригада 42-й стрелковой дивизии). 13-я армия должна была атаковать Май-Маевского с фронта, а ос­тальная часть 13-й армии (8000 штыков и 1900 сабель) и парти­заны Махно должны были атаковать его из района ст. Рутчен-
   1 Ген. Деникин ("Очерки русской смуты") утверждал, что на всем Северном фронте "вооруженные силы юга России", вклю­чая сюда и участок нашей 10-й армии, состояли всего из 42 000-- 45 000 штыков и сабель. Группу Май-Маевского -- так называе­мую Кавказскую Добровольческую армию -- он к этому времени определял в составе 12 000 бойцов (штыков и сабель). Эти сведе­ния Деникина резко расходятся с информацией, имеющейся в на­ших архивах.
   273
   кова во фланг и тыл. Успех операций строился на расчете ус­тойчивости красного заслона против группы Покровского и своевременности прибытия в Луганск 12-й стрелковой диви- зии1. Но противник сорвал этот план. Группа Покровского сама перешла в наступление против красного заслона на Лу­ганском направлении. 27 и 28 марта передовые части заслона были сбиты со ст. Первозвановка и Картушино. 29 марта про­тивник превосходными силами смял 41-ю стрелковую диви­зию и отбросил ее на Луганск. 8-я армия начала последова­тельно сворачивать свои части на помощь заслону. Против­ник бил их по частям и ко 2 апреля отбросил 8-ю армию на Луганск. Здесь она оперлась на начавшие подходить эшело­ны 12-й стрелковой дивизии. 13-я армия и партизаны Махно оказались предоставленными собственным силам. Они дос­тигли некоторых местных успехов, но утратили их, после того как Май-Маевский, избавившись от угрозы 8-й армии, обру­шился на них своей конницей.
   Неудача этого наступления весьма тяжело отразилась на положении Южного красного фронта, так как во времени она совпала с началом казачьего восстания в тылу, в районе ст. Вешенской и Казанской. Это восстание было поднято тем казачеством, которое в конце 1918 г. выразило покорность советской власти и было распущено по домам целыми полка­ми с оружием в руках, что явилось, конечно, большой ошиб­кой. Теперь казаки выступили под эсеровскими лозунгами. Восстание подобно масляному пятну ширилось во все сторо­ны от этих станиц. Оно сильно ограничило оперативные воз­можности Южного фронта. Для борьбы с повстанцами при­шлось последовательно выделить из состава 8-й и 9-й армий до 14 000 штыков и сабель.
   Тем не менее Гиттис упорно стремился к выполнению по­ставленной ему задачи. Теперь он решил в фокус борьбы за Донецкий бассейн вовлечь и 9-ю армию. Две дивизии этой ар­мии (16-я и 23-я стрелковая) за счет растяжки 14-й стрелковой дивизии от устья р. Донец до ст. Каменской должны были со­средоточиться в районе ст. Гундоровской и Ново-Божедаров-
   1 На это рассчитывать было трудно. 16-я стрелковая дивизия 9-й армии только лишь заканчивала смену 12-й стрелковой дивизии на участке от устья р. Калитвы до ст. Митякинской.
   274
   Схема 11
   0x01 graphic
   ки. 12-я стрелковая дивизия 8-й армии подтягивалась в район Митякинской. Эти три дивизии совместно должны были ата­ковать правый фланг Добровольческой армии, в то время как 8-я армия атакует ее с фронта.
   На этот раз план был сорван командармом 9-й Всеволодо- вым, который уже давно замыслил измену. Поэтому он со­
   275
   средоточил 23-ю стрелковую дивизию не в указанном районе, а в районе ст. Усть-Белокалитвенской, в 100 км от 8-й армии. 23-я дивизия 12 апреля переправилась через Донец и овладе­ла ст. Репная, но была с трех сторон окружена противником и с большими потерями отброшена на левый берег Донец. По­чти одновременно приступила к форсированию Донец и 16-я стрелковая дивизия с задачей взять ст. Каменскую. Эту зада­чу она выполнила 10 апреля, заняв плацдарм на правом бере­гу Донец и, окопавшись, успешно удерживала его в течение последующих 4--5 недель. Действиями 16-й стрелковой ди­визии был достигнут известный тактический успех. С Камен­ского плацдарма при наличии доброй воли командования 9-й армии можно было развить дальнейшие активные дей­ствия. Но оно не проявило ее и на этот раз, и операции 9-й армии окончательно замерли к 19 апреля.
   В силу отмеченных причин наступление 8-й армии, пред­принятое ею с 13 апреля, привело также к незначительным результатам. Лишь к 26 апреля она достигла линии в 10 км южнее ст. Первозвановка и в 35 км юго-восточнее Луганска. На этом фронте 8-я армия была атакована ударной группой противника в составе конного корпуса Шкуро. Последний рядом последовательных ударов расшатал фронт 8-й армии и принудил ее осадить назад. Во время этого отхода белым 5 мая 1919 г. удалось ворваться в Луганск. Гиттис пытался помочь 8-й армии ударом правого фланга 9-й армии на Звере- во -- Лихую, развивая его с Каменского плацдарма. К 30 ап­реля противник отбил этот удар и 13 мая пытался перейти на левый берег Донец между Луганском и Каменской в районе хут. Грачевского, но, в свою очередь, был взят во фланг и тыл 16-й стрелковой дивизией, которая стремилась отрезать про­тивника от переправ на р. Донец1.
   1События, развернувшиеся 13--14 мая в районе хутора Грачев- ского, представляют некоторый тактический интерес, почему мы считаем необходимым на них несколько остановиться. Прорыва­ясь в район хутора Грачевского, противник быстро распространя­ется на северо-восток и к утру 14-го передовыми частями подходит к станции Глубокой, выставив слабые заслоны на запад против ста­ницы Митякинской, где была расположена кавалерийская бригада 16-й дивизии, и на восток -- против станицы Старо-Каменская, не
   276
   Маневр, предпринятый по почину 16-й стрелковой диви­зии, завершился успехом. Опасаясь за свои сообщения, про­тивник к 14 мая быстро отошел на правый берег р. Донец. Таким образом, первая половина мая характеризуется рядом попыток противника взять инициативу в свои руки и от ак­тивной обороны перейти к широкому наступлению. Сложив­шееся к этому времени соотношение сил вполне оправдыва­ет такое решение. В течение предшествующего периода кам­пании красный Южный фронт постепенно утрачивал свое численное превосходство над противником. Так, если еще 28 марта соотношение сил обоих противников на Южном фронте, на главнейшем участке борьбы, на участках 13, 8-й и 9-й армий, выражалось в почти полуторном перевесе крас­ных, а именно против 41 000 штыков и сабель белых крас­ные располагали 56 000 штыков и сабель, то уже 20 апреля это соотношение сил изменилось в обратную сторону, а именно -- против 54 000 штыков и сабель всего красного Южного фронта белые располагали 77 300 штыками и саб­лями, а к началу мая путем ряда мобилизаций и усиленных формирований довели эти силы до 100 000 штыков и сабель1. В мере сил и возможности красное Главное Командование принимало все меры к усилению Южного фронта. Но ис­черпание крупных стратегических резервов внутри страны отражалось на характере подкреплений, поступавших не­большими пакетами2.
   доходя до нее к вечеру 13-го на 6--8 км. Захват противником ста­ницы Старо-Каменской означал бы захват всех переправ в тылу Ка­менского плацдарма, что могло бы привести к окружению распо­ложенных на нем частей (16-й и 23-й дивизий). Однако, устремля­ясь на северо-запад, по-видимому, на соединение с вешенскими повстанцами, противник не использовал этой возможности. В ночь с 13 на 14 мая командование 16-й дивизией бросает Каменский плац­дарм и с освободившимися силами на рассвете 14-го переходит в энергичное наступление на запад, нанося главный удар вдоль р. До­нец и отрезая тем самым прорвавшуюся группу белых от переправ. Одновременно во фланг и в тыл этой группы белых в направлении на хутор Грачевский действует со стороны станицы Митякинской кавалерийская бригада 16-й стрелковой дивизии.
   Тражданская война 1918--1919 гг., с. 24.
   2Вот краткий перечень наиболее значительных подкреплений, на­
   277
   Однако значительная часть этих подкреплений была по­глощена борьбой с Вешенским восстанием. Были и другие причины, рассасывавшие эти подкрепления на затыкание дыр вместо образования из них мощного кулака. Причины эти заключались в сильном опустошении рядов фронта тифоз­ными эпидемиями и разложением некоторых войсковых час­тей. Процесс разложения наиболее сильно захватил 13-ю армию. Она состояла преимущественно из бывших парти­занских частей. На нее выпала наибольшая тяжесть боев за Донбасс. Все эти причины окончательно подорвали внутрен­ние силы армии. Она с половины апреля была уже небоеспо­собной и являлась пассивной свидетельницей событий, про­исходивших на участке 8-й армии.
   В создавшемся положении командование Южным фрон­том возлагало сильную надежду на 10-ю красную армию. Последняя, добивая разлагавшиеся части Донской армии, 29 апреля вышла уже на линию р. Маныч, прочно закрепив за собой ст. Торговую. Командование Южным фронтом те­перь решило развить успех этой армии. Директивой от 30 ап­реля Гиттис приказал 10-й армии нанести удар на участок железной дороги Ростов-на-Дону -- Тихорецкая, перерезав таким образом сообщение Донской области с Северным Кав­казом. По-видимому, Гиттис рассчитывал этим маневром оттянуть силы и внимание противника от Донецкого бассей­на. Выполняя эту директиву, 10-я красная армия продолжа­ла свое наступление. 6 мая ее разъезды появились на станци­ях, лежащих в 40 км восточнее Ростова-на-Дону. С другой стороны, Главное командование требовало развития энергич­ных действий в Донецком бассейне. Здесь 8-я армия после
   правленных на Южный фронт в течение апреля и мая 1919 г.: 5 апре­ля отправлены 2-я бригада 7-й стрелковой дивизии (из Ярославского ВО), 3-й Кронштадтский полк с батареей, 25 апреля на ст. Бутурли- новка прибыло два резервных полка, сформированных Всевобучем. 26 апреля на Козлов, Чертково двинуты Калужские и Орловские кур­сы (700 штыков). Они предназначались для борьбы с казачьим восста­нием. 28 апреля приказано из Нежина и Киева перебросить в район Камышин -- Елань кадры 3-й стрелковой дивизии, а в район ст. Кан- темировка -- кадры 2-й кавалерийской дивизии. 5 мая бригада 23-й стрелковой дивизии, направлявшаяся по Волге из Астрахани на Вос­
   278
   потери Луганска устраивалась на фронте Городище -- ст. Ро- даково -- Веселогорск. Гиттис подкрепил эту армию только что прибывшей в его распоряжение бригадой 7-й стрелковой дивизии и решил выполнить директиву главкома следующим образом. 13-я армия должна была развить удар своим левым флангом в направлении на Луганск, сковывая противника атаками на всем своем фронте. 8-я армия с фронта Елеонов- ка (исключительно) -- Городище (исключительно) должна была совместно с частями 2-й Украинской армии (партизаны Махно) развить сильный удар против левого фланга и в тыл Добровольческой армии в общем направлении на ст. Кутей- никово.
   Наступление началось 14 мая. Первоначально красные потеснили белых; 15 мая Луганск перешел вновь в руки крас­ных, партизаны Махно захватили ст. Кутейниково, зайдя та­ким образом, глубоко в тыл белых, но у Южного фронта не хватало сил для развития дальнейших успехов. Не мог ему помочь и Украинский фронт. Он уже выделил на помощь Южному фронту к 1 мая 1919 г. до 11 000 штыков и сабель из состава своих сил. Теперь главная масса этих сил, насчи­тывая в своем составе все еще 20 000--40 000 штыков и са­бель, была круто уклонена к западу и юго-западу -- на Вос­точную Галицию и Бессарабию. Связующее звено между обоими фронтами оставалось, таким образом, на попечении Южного фронта и партизан Махно.
   Украинский фронт к этому времени принял почти партизанский вид. Его регулярные части тонули и раство­рялись в гуще партизанских отрядов, облепивших их со всех сторон. В партизанской массе все время шли глухие процессы
   точный фронт через Царицын, повернута в район ст. Миллерово. 9-го туда же направлена другая бригада этой дивизии. 9 мая на Миллеров- ское направление из центра двинута сводная бригада из запасных полков. 20 мая из Харьковского района в распоряжение Южного фрон­та приказано направить 5-ю Украинскую дивизию. Кроме того, 27 ап­реля 2-я Украинская армия на левом берегу Днепра передана в опера­тивное подчинение Южного фронта. 3 мая 10-й красной армии опера­тивно подчинены действовавшие в Задонских степях отдельная стрелковая бригада и отряд Жлобы, входившие в состав 11-й армии. Наконец, 22 мая вся эта армия вошла в состав Южного фронта.
   279
   внутреннего разложения. Последнее являлось следствием многих причин, в том числе отсутствия твердого политичес­кого стержня во многих отрядах. Кулацкая стихия, перепол­нявшая ряды таких отрядов, стремилась к собственному по­литическому оформлению и выходу на арену борьбы в каче­стве самостоятельной силы. От Красной Армии начинается ряд отпадений ее случайных попутчиков. Атаман Григорьев на Украине в начале мая 1919 г. во главе своего отряда (15 000 чел.) открыто выступает против советской власти под эсеровскими лозунгами. Его банды широкой волной разли­ваются по Украине, угрожая Одессе и Николаеву. Они де­зорганизуют и разъедают тылы 2-й Украинской армии. Хотя вскоре силы Григорьева и рассосались в пространстве под влиянием углубления процесса их внутреннего разложения, но они отвлекли для борьбы с собой значительные силы Ук­раинского фронта (схема 7).
   Мятеж Григорьева оказал влияние и на отряды Махно. Последний пока что вел двойную игру с советской влас­тью. 15 мая он обращается с призывом к своим частям: "из- за распри большевиков с Григорьевым фронта не откры­вать", и двигает их на Кутейниково, но уже все его дей­ствия начинают носить характер подготовки к восстанию. Он переименовывает свой отряд в 1-ю повстанческую ди­визию, проводит выборы командного состава, причем сам с ближайшими помощниками становится во главе дивизии. Таким образом, новая опасность начинает вырастать на тылах Южного фронта и даже на линии его боевого сопри­косновения с противником. А между тем еще не ликвиди­ровано казачье восстание, с конца марта разъедающее тылы 9-й красной армии.
   Теперь ясно обозначился охваченный восстанием район. Он занимает пространство свыше 10 000 кв. км, простира­ясь от Усть-Медведицкой до гор. Богучара. Силы повстан­цев возросли до 15 000 чел. с несколькими пулеметами. Мы уже указали, что борьба с ними поглотила до 14 000 штыков и сабель из состава Южного фронта. В апреле против по­встанцев действовала из состава 8-й армии экспедиционная дивизия Антоновича (6569 штыков, 1171 сабля и 22 орудия) и экспедиционная дивизия Волынского из состава 9-й армии (4661 штыков, 1426 сабель, 71 орудие). Однако подавление
   280
   восстания шло медленно. Обе дивизии мелкими группами раздробились по всему 400-километровому обводу повстан­ческого района, не вторгаясь в его жизненные центры. Дей­ствие этих групп пошло несколько удачнее, когда во главе войск, оперирующих против повстанцев, был поставлен т. Хвесин. В течение недели, с 24 мая по 1 июня, он сумел добиться значительных успехов, но они явились уже запоз­далыми в связи с общей переменой обстановки на Южном фронте (схема 12).
   Подводя итог всему сказанному, мы должны признать, что майские операции Южного фронта, сущность которых сводилась к охватывающему маневру взаимно чрезвычай­но удаленными крыльями этого фронта (правое крыло -- 2-я Украинская, 13-я и 8-я армии; левое крыло -- 10-я ар­мия), связанными между собой чрезвычайно растянутым центром в виде слабой 9-й армии, являлись непосильными для красных армий Южного фронта и несвоевременными по обстановке.
   Мы приостановили изложение этих операций на том моменте, когда маневр левого крыла фронта -- 10-й ар­мии -- начал удачно развиваться в сторону Тихорецкой и когда наступательная операция правого крыла в Донбас­се после первоначальных успехов начала выдыхаться из- за недостатка сил. В силу той же причины наступление 10-й армии приняло характер скорее сильной демонстра­ции. Однако обеспокоенный за судьбу Ростова-на-Дону и Новочеркасска противник предпринимает перегруппиров­ку своих частей, перебрасывая корпус генерала Покров­ского из Донбасса на участок 10-й армии. Ко 2--3 мая за­канчивается сосредоточение сил белых против 10-й армии. Силы их располагаются тремя группами: группа ген. По­кровского, состоящая из 1-й Кубанской, 2-й Терской диви­зий и Донских частей, сосредоточивается в районе Батай- ска, группа ген. Кутепова, усиленная кубанскими частя­ми, -- западнее Торговой и II конный корпус ген. Улагая -- в районе Дивного. Главный удар должна нанести группа ген. Кутепова.
   Окончательно надломил силы Южного фронта прорыв центра 9-й красной армии. Этот прорыв совпал по времени с завершением противником своего контрманевра в Донецком
   281
   бассейне. 24 мая1 крупные силы противника (преимуществен­но конница) переправились через Донец у хутора Дубовой на стыке 23-й и 16-й дивизий и, распространяясь на север в направлении ст. Глубокая и на восток в направлении ст. Ка- литвенской, вышли в тыл 16-й и 23-й дивизий. Стремления этих дивизий сомкнуть фронт и отбросить прорвавшегося противника успеха не имели. 29 мая белые подходили уже к станции Миллерово, углубившись в тыл красных на 75 км и окончательно разрезав 9-ю армию на две части. Ближайшей целью прорвавшейся группы белых являлось скорейшее со­единение с вешенскими повстанцами. Находившаяся на левом фланге 9-й армии 16-я дивизия отходила на северо- запад в расположение 8-й армии (район станции Митякинс- кой), а другие две дивизии (23-я и 14-я), находившиеся к во­стоку от прорыва, в общем направлении на северо-восток и север, огибая район восстания с востока. Окруженные по­встанцами, не руководимые армией, эти дивизии само­стоятельно пробивают себе дорогу. 9-я армия как тако­вая временно как бы перестает существовать... В то же время и в Донбассе белые продолжали развивать свой ус­пех. Они прорвались на стыке 8-й и 13-й армий и теперь охватывали 13-ю армию с обоих флангов и теснили ее с фронта. С 27 по 31 мая эта армия еще упорно оборонялась, но затем вынуждена была начать свой отход на север.
   В не менее трудном положении оказалась 10-я красная армия. Противник к 7 мая оттеснил ее за линию р. Маныч. На берегах Маныча продолжались упорные бои до 13 мая, причем группе ген. Кутепова дважды удалось прорваться через Маныч, южнее Великокняжеской. Убедившись в бе­зуспешности этих неорганизованных попыток, противник 13 мая приступает к новой перегруппировке, намеченной к окончанию 18 мая. Конные части противника направляются вдоль Маныча к югу для совершения операций по обходу красных сил, сосредоточенных в районе Великокняжеской. Но еще до окончания этой перегруппировки конный корпус Улагая в боях в районе Приютная -- Ремонтная разбивает степную группу 10-й армии и подходит к ст. Грабеевской.
   1 По некоторым источникам, прорыв совершен 25 мая на рас­свете.
   282
   17 мая конница 10-й армии под командованием Думенко тер­пит под ст. Грабеевской решительное поражение. Сообще­ния 10-й армии находятся под ударом конницы Улагая. Это заставляет 10-ю армию прекратить 21 мая в районе Великок­няжеской боевые действия с переправившейся здесь конной группой ген. Врангеля и начать поспешный отход.
   При создавшемся положении запоздалыми явились дирек­тивы Главного командования и командования Южным фрон­том от 31 мая с постановкой оборонительных задач армиям Южного фронта. Силы этих армий были уже окончательно надорваны перенапряжением их в мае и постановкой им не­посильных задач. Теперь инерция их отката продолжала лишь увеличиваться. Необходимо было время, для того что­бы привести их в порядок, устроить, пополнить и сделать вновь боеспособными.
   Время нашлось не раньше, чем в свою очередь сила уда­ров противника начала рассасываться в пространстве. Это явление наступило лишь тогда, когда обе стороны вновь на­чали приближаться к границам РСФСР.
   Одним из непосредственных результатов неудачи армии Южного фронта было прекращение самостоятельного суще­ствования Украинского фронтового командования. Украин­ская 2-я армия 4 июня 1919 г. была переименована в 14-ю ар­мию и подчинена командованию Южным фронтом. Украин­ская 1-я армия, располагавшаяся на фронте Коростень -- Рыбница, и Украинская 3-я армия, стоявшая по Днестру от Рыбницы до его устья, тогда же были сведены в одну 12-ю армию, включенную в состав Западного фронта (см. прило­жение, схема VII).
   Общим отходом красных армий Южного фронта закан­чивается весьма значительный отрезок кампании на этом фронте в 1919 г. Этот отрезок богато насыщен событиями не только военного, но и политического содержания. Пос­ледние и являлись главной причиной неудач первого перио­да кампании 1919 г. на юге. Украинская и, отчасти, донская деревня со значительным запозданием переживали тот про­цесс классового расслоения, который русская деревня пере­жила еще в 1918 г. Советская власть в своем охвате деревни не последовала за бурным (на Украине) продвижением к югу линии военного фронта. Таким образом, в противоположность
   283
   Восточному фронту на Южном фронте весной 1919 г. объек­тивным союзником буржуазно-помещичьего блока являлись значительные слои крестьянства. Правда, они боролись как бы на две стороны1: и против Советов и против Деникина, объективно способствуя военным успехам последнего. По­требовались долгие и тяжелые месяцы последующей Граж­данской войны, школу которой полностью прошла украинс­кая деревня, прежде чем вся основная масса крестьянства и на Украине активно выступила против генеральско-помещи- чьей контрреволюции. Пока же мелкобуржуазная крестьян­ская стихия безудержно разливалась по тылам фронта, зах­лестывая собой и некоторые его войсковые части. Отсюда -- начало разложения армий этого фронта. Такого положе­ния не было у белых в начале кампании. На значительном своем протяжении их фронт опирался на зажиточные каза­чьи районы; последние являлись наиболее жизненными для белых и как раз там, где находился ближайший тыл их фрон­та.
   Таким образом, основные политические причины неудач наших красных армий мы сводим к двум: к наличию в тылу красного фронта неблагоприятных для него районов в поли­тико-экономическом отношении и к запозданию процесса классового расслоения украинской деревни. К этим основ­ным можно прибавить еще и третью -- слабый охват совет­ской властью пройденных районов, слабое ее влияние на крестьянство, особенно беднейшую его часть. Как эти при­чины отразились в чисто военной плоскости и какое значе­ние они имели для военного фронта борьбы, можно видеть из предшествующего изложения.
   Эти причины дополняются причинами специфически во­енного порядка.
   К последним следует отнести: 1) неблагоприятное соот­ношение сил на Южном фронте, которое в течение мая вы­разилось в цифрах: 73 000 штыков и сабель красных против 100 000 штыков и сабель белых; 2) первоначальную недо­оценку значения Донецкого бассейна, что повлекло за собой
   1 "Бей красных, пока поумнеют, бей белых, пока покраснеют" -- под таким лозунгом кое-где на Украине выступала атаманщина, разъ­едавшая тыл Красной Армии.
   284
   сосредоточение главной массы сил на восточных операци­онных направлениях и медленное выправление первоначаль­ного развертывания; 3) стремление разрешить задачи фрон­та путем наступления в течение всего мая, когда обстановка заблаговременно требовала перехода к обороне и, может быть, даже частичного сокращения фронта. Наконец, не сле­дует забывать, что своим успехом противник в значительной мере обязан преобладанию конницы в составе его вооружен­ных сил, а также хорошо развитой железнодорожной сети в районе Донецкого бассейна, занятом белыми.
   Эти обстоятельства облегчили быстроту перегруппиро­вок белых. Они имели возможность сосредоточивать силь­ные ударные кулаки на различных участках растянутого и малоподвижного фронта красных.
   Этим, главным образом, объясняется успех обороны Май- Маевским Донбасса до окончательного сосредоточения всех сил Добровольческой армии.
   В течение июня операции белых, носившие характер пре­следования отходящих красных армий, развивались в трех направлениях: в Восточном -- на путях, проходящих через Царицын; Центральном -- на путях, проходящих через Во­ронеж и Харьков, и Западном -- ведшем из Крыма, с Нижне­го Днепра в глубь Украины. Политически главное значение принадлежало центральным направлениям. Они вели кратчай­шим путем в глубь Советской России и к ее сердцу -- крас­ной Москве. А захват красной Москвы представлял для бело­го Главного командования основную политическую цель его похода. До разгрома восточных белых армий Колчака страте­гически важно было и Восточное -- Царицынское направле­ние. Развивая удар на нем, можно было подать руку белым восточным армиям. Но стратегический успех белых на Юж­ном фронте во времени совпал с началом развала их Восточ­ного фронта под ударами красных. Поэтому преимуществен­ное стратегическое значение Восточного направления для белых юга России уже становилось не столь сильным. Воп­рос о выборе каждого из них или нескольких для преимуще­ственного сосредоточения на них своих сил встал перед ко­мандованием вооруженными силами юга России несколько позднее, когда оно ходом дальнейших событий должно было приступить к выработке плана новой своей операции. Пока
   285
   же оно развивало преследование красных по всем вышеука­занными направлениям. Особенно успешно развивалось на­ступление противника против 9-й красной армии. Глубоко вдавшись на ее участке в общую линию фронта красных, бе­лые развивали ряд фланговых ударов по внутренним флангам 8-й и 10-й армий, заставляя последние ускорять свой отход. Так, направив II Донской корпус вдоль железнодорожной ли­нии Лихая -- Царицын, противник, угрожая правому флангу 10-й красной армии, помог успешному продвижению Кавказ­ской армии ген. Врангеля. Угрожаемая с обоих флангов, 10-я красная армия уже спешно откатывалась на Царицын. 9-я ар­мия в 20-х числах июня уже отходила за р. Бузулук. Лишь 23 июня при отходе этой армии за p. Tepcy и Елань коман­дарм 9-й Всеволодов решил, что настало время завершить свою измену и перебежал к белым.
   В то же время правофланговые армии Южного фронта под давлением противника были уже на линии Волчанск -- Ва- луйки -- Павловск, и непосредственная опасность начинала грозить политическому и экономическому центру Советской Украины -- Харькову. Попытка образовать особый Харьков­ский укрепленный район докончилась неудачей. 25 июня Харь­ков пришлось уступить белым. В то же время на левом флан­ге Южного фронта противник подходил к Царицыну, ко­торый перешел в его руки 30 июня. За все это время командование Южным фронтом только один раз пыталось при­остановить продвижение белых фланговым ударом 14-й и от­части 12-й армий, которым была поставлена задача отбросить противника в Восточном направлении за линию железной до­роги Белгород -- Харьков -- Павлоград -- Синельниково -- Мелитополь. Эта попытка потерпела неудачу, и к началу июля фронт белых тянулся огромной, выгнутой полого к северу дугой от с. Промысловое1 на берегу Каспийского моря, через Зимнюю ставку -- Царицын вдоль реки Волги, подходя к Ка­мышину, куда отходила 10-я красная армия. Далее фронт белых поворачивал на Балашов -- Борисоглебск -- Корото- як -- Острогожск (все эти пункты лежали несколько север­нее линии фронта белых) -- Корочу, шел мимо Хотмыжска и Грайворона на Константиноград -- Екатеринослав -- Алек-
   !В 60 км к юго-западу от Астрахани.
   286
   сандров, проходя несколько восточнее этих трех городов, за­тем на Орехов, спускаясь к Азовскому морю несколько за­паднее Ногайска.
   На всем этом обширном фронте противник действовал несколькими ударными кулаками. На Царицынско-Саратов- ском направлении, на фронте Царицын -- Добрынка (200 км) у противника действовало 9300 штыков и 14 600 сабель при 63 орудиях. На Воронежском и Харьковском направлениях, на фронте Елань (исключительно) -- Балашов -- Борисо- глебск -- Бобров -- Короча -- Грайворон, общим протяже­нием 520 км, противник развернул главную массу своих сил, а именно 46 000 штыков, 34 800 сабель при 135 орудиях. На­конец, против Украины на фронте от Грайворона до Азовско­го моря, протяжением 300 км, у противника было всего раз­вернуто 2750 штыков и 2050 сабель при 10 орудиях.
   В течение первой половины летней кампании 1919 г. про­тивник достиг осуществления ряда важных для себя целей. Он вытеснил красных из Донецкого бассейна и утвердился в нем; занял всю Донскую область, чем обеспечил за собой обширный плацдарм для новых формирований. Наконец, он утвердился в Царицыне, что позволяло ему восстановить оперативную связь с белыми армиями Восточного фронта, если бы им удалось оправиться от своего поражения и снова двинуться на берег р. Волги. В надежде на такую возмож­ность для них командующий белой Кавказской армией ген. Врангель усиленно настаивал на развитии главного удара на Саратовском направлении, с тем чтобы по соединении с бе­лыми армиями Восточного фронта совместно двигаться на Москву. Наоборот, командующий Донской армией ген. Си- дорин предлагал временную остановку для закрепления тыла с возможным даже пожертвованием Харьковским районом.
   После некоторых колебаний командующий "вооружен­ными силами юга России" ген. Деникин остановился на сле­дующем плане действий. Кавказскую армию Врангеля1 он
   1 Во второй половине мая Деникин войскам, наступавшим на Царицын, присвоил название Кавказской армии. Ее командующим был назначен ген. Врангель. Войска бывшей Кавказской Добро­вольческой армии, действовавшие в районе Донецкого бассейна, одновременно были переименованы в Добровольческую армию под командованием Май-Маевского.
   287
   направлял на Саратов и оттуда на Пензу -- Арзамас -- Ниж­ний Новгород. От Нижнего Новгорода Врангель должен был стремиться выйти на Москву через Владимир. Донская ар­мия должна была наступать прямо на Москву по двум на­правлениям: Воронеж -- Козлов -- Рязань и Новый Оскол -- Елец -- Волово -- Кашира. Добровольческой армии Май- Маевского ставилась также задача развить наступление на Москву, имея главным направлением Курск -- Орел -- Тула. Для обеспечения себя с запада Май-Маевский должен был на Украинском теетре выдвинуться на линию рек Десны и Днепра и занять город Киев. В то же время 3-й корпус Доб­ровольческой армии, действовавший в Крыму, должен был выйти на Нижний Днепр от Александровска до устья, имея в виду занятие в дальнейшем Херсона и Николаева. Черно­морскому флоту приказывалось блокировать Одессу (дирек­тива Деникина от 3 июля, отданная им в Царицыне).
   Как видим, этот план отличался чрезвычайно широким размахом. Реальное соотношение сил революции и контрре­волюции в стране лишало его всякой политической базы. При отсутствии последней выполнение плана приводило к рас­пылению в пространстве ударных кулаков ген. Деникина. Так оно в действительности и случилось, так как при выполне­нии этого плана Май-Маевский допустил еще больший раз­мах в пространстве, распространив свое наступление почти на всю правобережную Украину. Поход на Украину приво­дил "вооруженные силы юга России" в непосредственное соприкосновение с вооруженными силами Украинской кон­трреволюции и окраинных государств (Польши и Румынии). Это обстоятельство должно было только усложнить их стра­тегическое положение. Жесткая и прямолинейная политика ген. Деникина в национальном вопросе ("единая неделимая Россия") исключала всякую возможность их согласованных действий и, наоборот, повлекла вооруженную борьбу между ними. Деникин не мог рассчитывать и на дальнейший значи­тельный прирост своих сил из внутренних источников. Юж­ная контрреволюция была одиозна для широких народных масс России и Украины. Белые восточные армии испытыва­ли ту же судьбу, и поэтому на восстановление их боевой мощи рассчитывать не приходилось. Таким образом, план похода на Москву, поставленный 3 июля 1919 г. ген. Дени­
   288
   киным целью для его армий, не отвечал условиям ни внеш­ней, ни внутренней политической обстановки белых армий и являлся для них непосильным.
   Однако, если мы углубимся в анализ политических при­чин, побудивших ген. Деникина отвергнуть предложения Сидорина, то увидим, что Деникин был поставлен перед ди­леммой: или идти завоевывать Москву для выдвинувших и поддерживавших его буржуазнопомещичьего блока и капи­талистов Антанты, или признать себя в глазах их политиче­ским и военным банкротом и уступить свое место другому. Без обладания Москвой немыслимо было восстановление всей старой системы с ее централизмом, гнетом окраин, по­давлением национальных меньшинств. Восстановление креп­ких казачьих окраин являлось лишь ступенью к этим конеч­ным целям деникинщины как политической системы, а не самоцелью. А между тем предложение ген. Сидорина как раз имело в виду последнюю. В этом предложении возрождались идеи казацкой независимости от центра, красноречивым вы­разителем которой являлся в 1918 г. атаман Краснов. Отказ Деникина от предложений Сидорина обозначал ту трещину, которая уже наметилась и через полгода обратилась в це­лую пропасть между крупнобуржуазной великодержавной и мелкобуржуазной автономистско-самостийной линиями южной контрреволюции (Украина и казачество).
   Завоевание Москвы совершенно не отвечало интересам казачьих автономистов. Кубань, где автономное течение вы­двигало на рассмотрение Парижской конференции союзни­ков проект независимого Кубанского государства, еще ле­том 1919 г. в лице своих представителей заявляла о своем нежелании кого бы то ни было завоевывать и шла лишь на защиту своего края. Значит, задача Деникина еще более ос­ложнялась. Ему приходилось идти к завоеванию Москвы из­вилистым путем предварительного политического завоева­ния Кубани. Это можно было осуществить путем разгрома Кубанской рады. Но последняя являлась единственным уч­реждением, имевшим удельный вес в глазах казачества и своим авторитетом державшим его на фронте. Всякий удар Деникина по оппозиционной Раде являлся вместе с тем уда­ром по его военной мощи. Борьба с Кубанской радой явля­ется главным содержанием внутренней политики правитель­
   289
   ства "вооруженных сил юга России" почти в течение всей кампании 1919 г. Так, на фоне возрастающих военных успе­хов обозначались и начали обостряться взаимные внутрен­ние противоречия между движущими силами южной контр­революции. Эта внутренняя борьба различных контррево­люционных течений в момент, когда белые южные армии приблизились к границам РСФСР и вступили в ее пределы, осложнилась острым их конфликтом с крестьянством и на­циональными меньшинствами на территории, охватываемой влиянием "вооруженных сил юга России". Все вместе взя­тое создало совершенно новое качественное положение на Южном фронте, первые признаки которого сложились в мо­мент наибольших боевых успехов Южного белого фронта.
   Выполнение наступательного плана ген. Деникина нача­лось вслед за отдачей им его "московской" директивы. В связи с этим наиболее тяжелое положение создалось для 12-й красной армии на правобережной Украине. Последняя явилась целью действий для "вооруженных сил юга России" с юго-востока, для остатков войск Украинской директории и поляков с запада. 12-й красной армии вскоре пришлось сра­жаться на два противоположных фронта. Действительно, войска Украинской директории проявляли особую активность на Винницком направлении, где силы их достигали 7000-- 8000 штыков и сабель. Добровольческая армия стремилась проникнуть на правобережную Украину с трех направлений: вдоль Черного моря -- на Херсон и Николаев, затем на Ека- теринославском и Полтавском направлениях. Более пассив­но держался противник на центральных операционных направ­лениях, ведших в глубь Великороссии. Но на Камышинско- Саратовском направлении противник стремился обходными маневрами оттеснить 10-ю красную армию и выйти на учас­ток Авилово -- Камышин.
   Как неустойчивость на Восточном фронте, так и продол­жавшееся отступление красных войск Южного фронта при­влекли к нему внимание партии, революционных масс на­селения и Главного командования. Партийные и профес­сиональные организации отдали лучшие свои силы на укрепление боевой мощи Южного фронта. Особенно вы­дающуюся работу провел пролетариат юга. Так, харьков­ский пролетариат выставил 15 своих возрастных классов
   290
   для защиты дела пролетарской революции. Харьковские коммунисты отдали фронту 9/10 своих сил. Некоторые ком­мунистические ячейки прифронтовой полосы отдавали фронту до 80 % своих сил. Рост революционного подъема наблюдался повсюду в рабочих массах Украины. Прилив этих высокосознательных в политическом отношении пополнений отразился, прежде всего, на переломе в настроениях армий Южного фронта. Кроме того, Главное командование приня­ло ряд энергичных мер к поднятию численности армий Южного фронта. Уже обозначавшийся благоприятный пе­релом кампании на Восточном фронте позволял это сделать. Общее количество укомплектований и подкреплений, пере­брошенных на Южный фронт с первого мая по первое июля, достигало солидной цифры -- 60 000 чел.1.
   К 15 июля 1919 г. положение и соотношение сил обеих сторон на Южном фронте было следующим: 14-я красная армия (53 000 штыков и сабель, 116 орудий) развернулась на фронте Херсон -- Ракитино (640 км). Силы противни­ка против нее на этом же фронте исчислялись в 24 600 штыков и сабель при 67 орудиях. Несмотря на почти двой­ное превосходство в силах над противником, положение этой армии нельзя было признать прочным из-за банди­тизма, расшатывавшего ее тылы, и из-за весьма длинного фронта.
   13-я красная армия (17 600 штыков и сабель, 84 орудия) занимала фронт Ракитино -- Становое (170 км). Она была сильно истощена и утомлена предшествующими боями. Про­тивник располагал против нее силами в 13 050 штыков и са­бель при 48 орудиях.
   !В это количество вошел целый ряд частей, переброшенных с Восточного фронта. Между прочим, оттуда была снята бригада Аргира и снимались 25-я и 28-я стрелковые дивизии с бригадами Казанского и Саратовского укрепленных районов. Кроме того, на Средней Волге формировался целый ряд частей для Южного фрон­та. 47-я стрелковая дивизия заканчивала там свое формирование. Приказано было там же до 1 августа сформировать еще 6 стрелко­вых бригад. Из всех этих сил в районе Симбирск -- Самара -- Са­ратов предполагалось образовать особую армию численностью до 40 000 бойцов.
   291
   8-я красная армия (25 000 штыков и сабель, 157 орудий) удерживалась на фронте Становое -- Новохоперск (220 км), имея против себя 15 610 штыков и сабель противника при 67 орудиях.
   9-я красная армия (16 000 штыков и сабель, 52 орудия) на фронте Новохоперск -- Елань (158 км) прикрывала важное Ртищевское направление (путь на Пензу). Здесь противник обладал численным превосходством, развернув против нее 25 000 штыков и сабель при 53 орудиях.
   10-я красная армия (26 000 штыков и сабель, 132 орудия) занимала фронт Елань -- Камышин (145 км), имея против себя 18 350 штыков и сабель противника при 68 орудиях.
   Резервы красного Южного фронта и Главного командо­вания состояли из следующих дивизий: 7-й стрелковой (6000 штыков, но без обоза и лошадей) -- в тылу 13-й ар­мии, в районе севернее Курска; 32-й стрелковой (5000 шты­ков), сосредоточенной в районе ст. Мордово -- Грязи; 56-й стрелковой (до 12 000 штыков), сосредоточенной в районе Кирсанов -- Аткарск. Кроме того, резервами для Южного фронта могли явиться гарнизоны укрепленных районов Курского, Воронежского, Тамбовского, Ртище- во-Аткарского и Камышинского, численность которых доходила до 11 000 штыков. Резервы противника в райо­не фронта исчислялись в 20 400 штыков и сабель и в глу­боком тылу -- 34 500 штыков и сабель.
   Таким образом, уже в середине июля Южный красный фронт численно абсолютно превосходил противника на 20 000 с лишним бойцов (171 600 штыков и сабель против 151 900 штыков и сабель белых).
   По окончании сосредоточения всех сил, направленных с Восточного фронта на Южный, что ожидалось в середине августа 1919 г., красный Южный фронт должен был перейти в общее наступление.
   Однако не одними этими обстоятельствами можно объяс­нить ту боевую устойчивость, которую красные армии Юж­ного фронта вновь обрели на границах РСФСР. Теперь тылы обоих фронтов представляли картину совершенно обратную той, которая имела место в мае. Красный фронт опирал свой тыл на жизненные для него районы, где земельные отноше­ния характеризовались наличием крупного помещичьего зем­
   292
   левладения наряду с крестьянским мелким земельным хо­зяйством. В Воронежско-Курском районе средний размер частновладельческого участка -- 113,2 десятины, а надель­ного крестьянского участка -- 7,6 десятины. Кроме того, эти районы еще в предыдущем году пережили раскол единого фронта деревни, что определяло советизацию середняцкого и бедняцкого слоя крестьянства. Бушующая мелкобуржуаз­ная крестьянская стихия теперь лежала за линией белого фронта. Деникинская политика в земельном вопросе, вок­руг которого сосредоточивались ближайшие интересы этой стихии, не могла внести в нее успокоение и лишь еще боль­ше разжигала ее. Эта политика шла гораздо правее соответ­ствующей политики казачьих правительств. Если Кубанское правительство договаривалось даже до отмены частной соб­ственности на землю (хотя и не оформило этого законом), то деникинское земельное законодательство не могло удов­летворить даже самых скромных пожеланий крестьянства.
   Признавая право частной собственности на землю и вы­куп части помещичьей земли в пользу крестьян в течение 7-летнего срока, Деникин последнюю уступку обусловливал такой массой исключений, что она фактически сводила на нет всю эту чрезвычайно куцую саму по себе земельную ре­форму. Поэтому Деникину и его сподвижникам ничего бо­лее не оставалось, как быть беспомощными свидетелями нарастающего крестьянского движения, которое теперь не­посредственно обращалось против них.
   План наступления красного Южного фронта установил­ся не сразу. Главком Вацетис предполагал главный удар на­носить на Харьковском направлении силами 14, 13-й и 8-й красных армий. 9-я и 10-я армии, наступая между Волгой и Доном, должны были наносить вспомогательный удар. Ко- мандюж Егорьев, сменивший Гиттиса, предлагал сосредото­чить ударный кулак в районе Новохоперск -- Камышин и нанести им главный удар в направлении на нижний Хопер и нижний Дон, оставив на Харьковском направлении только заслон, и энергично демонстрируя 14-й армией на фронте Чаплино -- Лозовая.
   Сменивший главкома Вацетиса бывший командующий Восточным фронтом С. С. Каменев 23 июля (директива N 1116/ш) приказал главный удар развить левым флангом
   293
   Южного фронта в направлении на Донскую область, поста­вив целью разгром войск Деникина. Ударную группу долж­ны были образовать 9-я и 10-я красные армии под общим командованием взятого с Восточного фронта бывшего ко­мандующего 2-й красной армией В. И. Шорина.
   Резервом ударной группы должны были явиться перебра­сываемые с Восточного фронта 25-я и 28-я стрелковые диви­зии. Командование Южным фронтом должно было усилить ударную группу Шорина своими резервами и 56-й стрелко­вой дивизией. 13-я и 8-я армии образовали группу Селиваче- ва и должны были наносить вспомогательный удар на Харь­ковском направлении. Общий переход в наступление назна­чался в половине августа по окончательном сосредоточении всех частей ударной группы. Пока же задачей Южного фронта являлась активная оборона.
   Действия противника на Южном фронте перед перехо­дом красных армий в решительное наступление характе­ризуются проявлением усиленной активности на фланго­вых операционных направлениях и затишьем в центре. Так, 28 июля на Саратовском направлении противник овладел Камышином, оттеснив 10-ю красную армию на фронт Бор- зенково -- Банное. Развивая свои удары в направлении Ук­раины, части "вооруженных сил юга России" к 1 августа вышли на фронт Полтава -- Екатеринослав -- Никополь -- Алешки.
   Контрманевр наших армий положил начало той решитель­ной борьбе на Южном фронте, которая с этого времени не прекращалась до окончательного политического и военного краха "вооруженных сил юга России". Но прежде чем пе­рейти к рассмотрению событий, подготовивших этот крах, бросим взгляд на общую группировку и численность воору­женных сил РСФСР в этот момент.
   Перед завязкой решительной борьбы на юге России все вооруженные силы республики были сгруппированы в три фронта и одну отдельную армию:
   1) Западный фронт с 12-й армией -- около 140 000 шты­ков и сабель, 797 орудий;
   2) Южный фронт (считая резервы и части, перебрасывае­мые с Восточного фронта) -- 171 600 штыков и сабель, свы­ше 611 орудий;
   294
   3) Восточный фронт -- около 125 000 штыков и сабель, 445 орудий;
   4) 6-я Отдельная армия -- около 14 000 штыков и сабель, 136 орудий.
   Всего на фронтах около 450 600 штыков и сабель, свыше 1544 орудий.
   Во внутренних округах находились на формировании только вспомогательные и запасные части и части некото­рых дивизий, общей численностью 14 400 штыков, 74 ору­дия и 186 пулеметов и, наконец, вспомогательные роды войск и войска специального назначения имели около 180 000 шты­ков и 763 пулемета.
   Сравнительная многочисленность войск тылового и спе­циального назначения объяснялась серьезностью и разнооб­разием задач, которые советская власть должна была разре­шать в тыловом районе.
   Последующий период кампании обеих сторон на Юж­ном фронте сложился из следующих частных операций: действий на Украине, операций на центральных операци­онных направлениях и, наконец, операций в промежутке между Волгой и Доном (район действий ударной группы 9-й и 10-й армий).
   Рассмотрим теперь операции обеих сторон на Украине ранней осенью 1919 г. (см. приложение, схема VIII).
   Операции на Украине против красных войск сложились из активных действий Добровольческой армии, петлюровс­ких войск и польских дивизий, которые с разных сторон стре­мились к овладению политическим центром -- Киевом. Это поставило в тяжелое положение 12-ю красную армию, кото­рой пришлось действовать на три фронта. От "вооруженных сил юга России" 12-ю армию первоначально обеспечивала на востоке 14-я армия. Ближе к побережью Черного моря действовали анархо-бандитские шайки Махно, одинаково враждебные обеим сторонам. Фронт главных сил 12-й ар­мии был обращен на запад, откуда создавалась угроза со сто­роны польских дивизий Галлера и сил Украинской директо­рии на Винницком направлении.
   Против всех этих сил противника действовали три стрел­ковые дивизии 12-й армии, причем особенно тяжело было положение 45-й стрелковой дивизии. Она занимала фронт от
   295
   Винницы через ст. Попелюхи до сел. Маяки, протяжени­ем более 200 км, силами около 5000 штыков. С правого фланга и тыла эту дивизию тревожили банды под предво­дительством целого ряда разных атаманов, развивавших свои действия в районах Винницы, Звенигородки, Казати- на и Кременчуга. Левому флангу дивизии угрожало вос­стание немецких колонистов. Принужденная выделить часть своих сил (1000 штыков, 7 орудий) для борьбы с бан­дами, 45-я стрелковая дивизия весь свой фронт занимала только отдельными заставами, силой до 50 человек каж­дая, в расстоянии 3--4 км друг от друга. 47-я стрелковая дивизия обеспечивала Одесский район и Черноморское по­бережье, а 58-я стрелковая дивизия (сформированная из бывшей Украинской 2-й армии), располагаясь на берегах Черного моря, находилась в непосредственном боевом со­прикосновении, с одной стороны, с частями Доброволь­ческой армии (III корпус, выходивший из Крыма), а с дру­гой -- с бандами Махно.
   Таким образом, 12-я армия была вклинена между русски­ми и иностранными белогвардейскими армиями, имея внут­ри своего расположения ряд местных восстаний.
   Свои активные действия по вторжению на Украину ко­мандование Добровольческой армии начало раньше, неже­ли закончилась перегруппировка и сосредоточение всех сил красных Южных армий для их общего контрманевра, что обеспечивало белым успех наступления. Добровольческая армия развивала свое наступление в трех направлениях: от Полтавы -- на Киев, от Екатеринослава -- в глубь правобе­режной Украины на Елисаветград -- Знаменку -- Николаев и вдоль берега Черного моря на Херсон -- Николаев -- Одес­су. На всех этих направлениях наступление развивалось успешно. Уже 18 августа фронт белых на Украине прохо­дил от Рыльска (исключительно) через Лубны -- Помощ- ную на Николаев. Последний был занят противником 18 ав­густа, причем 58-я стрелковая дивизия отходила на Возне- сенск. Вследствие перехода двух ее бригад на сторону Махно, остальные части 58-й стрелковой дивизии сверну­ли на Голту.
   Одновременно петлюровские части развивали свое на­ступление на путях к Киеву и Одессе, приближаясь к Вин­
   296
   нице и Вапнярке, а польские части двигались на Житомир. В стремлении обеспечить за собой южную Украину до пре­делов возможного, Главное командование не хотело доб­ровольно очищать Херсонщину и Одессщину. Оно шло на риск оставления там трех дивизий 12-й армии даже если бы последовало соединение деникинцев и петлюровцев в районе Умань -- Елисаветград. Дальнейший ход событий упредил эти решения Главного командования. Части 12-й армии были сбиты с двух сторон. На востоке противник прорвал расположение 14-й армии и кратчайшим путем двигался от Полтавы на Киев, куда его части вступили 31 ав­густа. Накануне, т. е. 30 августа, в Киев уже вошли петлю­ровские части. Они устремились туда от Винницы после прорыва в этом районе фронта 45-й стрелковой дивизии. В Киеве обе противные стороны не только не соединились, но между ними едва не произошло вооруженного столкно­вения. На основе частного соглашения своих начальников они разошлись, установив между собой демаркационную линию, причем Киев остался в руках Добровольческой ар­мии. Почти одновременно с Киевом добровольцами была занята и Одесса при помощи десанта с моря, подвезенного на английских судах, и войск, наступавших по сухому пути от Николаева.
   В силу этих причин остатки трех дивизий 12-й армии ока­зались почти в полном стратегическом окружении в районе Голты. Отход этой группы в Житомирском направлении пос­ле 20-дневного перехода вновь соединившейся с остальны­ми частями 12-й армии под Житомиром 19 сентября, под общим руководством т. Якира, составляет одну из славных страниц истории Красной армии.
   Для выхода на север в распоряжении этой группы оставался лишь свободный узкий коридор между Бирзулой и Голтой. Груп­па Якира двинулась в этот коридор, взяв направление на Умань. Здесь к группе присоединились остатки 45-й стрелковой диви­зии. От Умани части Якира направились на Христиновку и Скви- ру. У ст. Попельня они пересекли железную дорогу Казатин -- Киев в пределах демаркационной полосы, установленной меж­ду собой украинцами и деникинцами. Здесь впервые группа Якира вошла в связь по радио с 44-й стрелковой дивизией 12-й армии. Эта дивизия под натиском поляков оставила Житомир
   297
   и расположилась в 15 км севернее его. Согласившись о совме­стных действиях, группа Якира и 44-я стрелковая дивизия с севера и юга атаковали 19 сентября Житомир, выбили поля­ков и соединились в нем.
   Временное затишье на центральном участке Южного те­атра явилось следствием, с одной стороны, подготовки нашего контрманевра, а с другой стороны -- поглощения простран­ством живой силы противника. В силу этого в его намерения теперь входила ограниченная цель попытки срыва нашего го­товящегося контрманевра. За время своего летнего наступле­ния противник овладел огромной территорией, в состав кото­рой входили: вся Донская область, почти вся Украина и про­странство по обоим берегам реки Волги до Камышина. На границах этой территории белые встречали уже упорное со­противление красных частей Южного фронта, готовившихся к переходу в наступление.
   В предвидении этого наступления ген. Деникин решил со­рвать его действиями своей стратегической конницы, так как для более крупной операции у него не было свободных сил. Для этой цели он решает Кавказскую армию, возглавляемую ген. Врангелем, продвинуть к северу, снять с участка Вранге­ля конный корпус ген. Коновалова, сократив этим фронт Дон­ской армии, присоединить его к формируемому в станице Урюпинской конному корпусу ген. Мамонтова (около 9000 са­бель и штыков с 12 орудиями). Эта конная масса направля­лась для удара во фланг и тыл центральной группе армий Южного фронта (13-й и 8-й) в направлении на Тамбов с даль­нейшей задачей набега по тылам нашего Южного фронта. Медленность продвижения армии Врангеля воспрепятствова­ла своевременному снятию с ее фронта корпуса Коновалова, и Мамонтов вынужден был направиться в набег (рейд) без него. 10 августа Мамонтов прорвался на стыке внутренних флангов 8-й и 9-й красных армий в районе Новохоперска и устремился прямо на Тамбов, который являлся одной из баз Южного фронта. Направление на Тамбов было тем более опас­но, что вблизи него, в г. Козлове, было местопребывание штаба Южного фронта.
   Первым неблагоприятным для нас результатом прорыва Мамонтова на 50-километровом фронте было нарушение оперативной связи между группами Шорина и Селивачева,
   298
   отвлечение на себя части резервов группы Шорина и разрыв связи между ней и штабом Южного фронта. 18 августа Ма­монтов взял Тамбов и оттуда свернул на Козлов, глубоко проникнув таким образом в тыл наших армий, почему ему в дальнейшем и не удалось непосредственно повлиять на ход их боевых действий. Поэтому группы Шорина и Селивачева начали свое наступление в указанное им время, т. е. 15 авгу­ста. К этому времени положение группы Селивачева (13-й и 8-й армий) мало изменилось по сравнению с тем, которое мы указывали для нее на 15 июля, а именно -- фронт ее на­чинался у Ахтырки и проходил несколько севернее Грайво- рон, Короча, Алексеевка, Коротояк, захватывая далее Лис­ки, Таловую и Новохоперск.
   Иначе представлялось положение на фронте группы Шо- рина. Ее фронт имел вид входящего угла с вершиной у Бала­шова. Северную сторону этого угла, от Новохоперска до Ела­ни, занимала 9-я армия; по северо-восточной части этого угла, по линии Борзенково -- Красный Яр -- Каменка, рас­полагалась 10-я армия. Таким образом, группа Шорина, на­носившая главный удар, находилась на уступе назад (кило­метров на 150) по отношению к своей вспомогательной груп­пе. Кроме того, группе Шорина надлежало выправить свой фронт, продвинув вперед левый фланг 9-й армии. Все это отрицательным образом должно было сказаться на быстро­те развития действий ударной группы. Действительно, как показал ход дальнейших событий, достигнутые ею успехи имели чисто местное значение. Только 21 августа ей уда­лось развязать левый фланг 9-й армии, и он начал свое про­движение вперед.
   В свое время план действий ударной группы Шорина под­вергся осуждению. Указывалось, что основной причиной неуспеха являлся выбор направления главного удара по линии наибольшего политического сопротивления. Конеч­но, эта причина сохраняет свое значение. Но она была бы значительно ослаблена, если бы командование группой отнесло центр тяжести своего удара не на участок 10-й ар­мии (Царицынское направление), а в сторону правого флан­га 9-й армии, нацелив его примерно на фронт Павловск -- Богучар. Тогда было бы достигнуто полное взаимодействие в пространстве между вспомогательным и главным ударами.
   299
   Последний не шел бы по линии наибольшего политического сопротивления, и, наконец, прорыв Мамонтова встретил бы большие затруднения для своего осуществления. На­сколько нам известно, Главное командование в лице С. С. Каменева вовсе не стремилось привязать Шорина именно к Царицынскому направлению. Всего вернее, что тут сказалась притягательная сила географического объекта без учета прочих возможностей, как это иногда случается в военных операциях. Кроме того, не будем забывать, что рейд Мамонтова рассосал часть сил груп­пы Шорина, что не могло не сказаться на размахе его маневра и темпе его развития. Сначала на борьбу с Ма­монтовым ушла 56-я стрелковая дивизия, затем туда же повернула 21-я стрелковая дивизия, направлявшаяся с Восточного фронта первоначально в состав группы Шо- рина, наконец, от Шорина пришлось отобрать и бросить на борьбу с Мамонтовым величину такого крупного удельного боевого веса, какой являлся конный корпус Бу­денного. Идея нанесения главного удара группой Шори- на подсказывалась той группировкой красных сил на Южном фронте, какую застал при своем вступлении в Главное Командование С. С. Каменев. Наибольшего уп­лотнения она достигала как раз на левом фланге красно­го Южного фронта. Политика требовала скорейшего пе­рехода в наступление, и Главное Командование должно было приспособить свой замысел к существовавшей уже группировке. Известно, с каким трудом давались нам все железнодорожные переброски, неизбежные при крупных перегруппировках, при том катастрофическом состоянии железнодорожного транспорта, которое имело место в годы Гражданской войны.
   28 августа 10-я армия имела уже крупный успех. Кон­ный корпус Буденного разгромил в районе станицы Камен- ночерновской донскую конницу Сутулова 31 августа 9-я армия выходила уже на фронт ст. Алексиково -- Ярыжен- ская, а конница Буденного нанесла еще раз сильный удар противнику в районе ст. Серебряково -- Зеленовская. Од­нако, несмотря на эти успехи, группа Шорина оставалась все же позади группы Селивачева. Последняя главный свой удар развивала на участке 8-й армии, нанося его в обход
   300
   Харькова с востока в общем направлении на Купянск. 8-я армия в своем наступлении увлекла за собой отчасти и ле­вый фланг 13-й армии. 24 августа частями 13-й армии был занят г. Короча, и противник отброшен на Белгород. Фронт 8-й армии в это время продвигался на линию Николаевка -- Бурлук. К 1 сентября группа Селивачева своей 8-й армией выдвинулась на фронт Волчанск -- Купянск -- Подгорная, что представляло уже непосредственную угрозу Харько­ву. Тем временем Мамонтов продолжал свой рейд в тылу Южного фронта.
   Совершая его, Мамонтов усиленно разрушал железные дороги и беспощадно расправлялся с политическими и со­ветскими организациями, в то же время не пренебрегая приемами грубой демагогии, т. е. раздавая награбленное имущество населению, думая тем привлечь его на свою сторону.
   В заключение мы считаем необходимым остановиться на той исключительной быстроте восстановления своих сил пос­ле тяжелых поражений, которую проявила Красная Армия в период летнего наступления Деникина.
   Армии, потерпевшие жестокое поражение в конце мая и в начале июня, через 2--3 недели уже оказывают противни­ку активное противодействие (8-я армия в конце мая в бес­порядке уходит на север, а в конце июня наносит уже в рай­оне Острогожска противнику ряд частных, но сильно демо­рализовавших его поражений). Партийные организации, целиком вливающиеся в войска, местные мобилизации проф­союзов, добровольцы из местного населения быстро восста­навливают потери и боеспособность армии.
   Весь рассмотренный нами в данной главе период харак­теризуется целым рядом тактически интересных выходов отдельных частей Красной Армии из окружения. Сам от­ход армий часто совершался без необходимого оператив­ного взаимодействия армий и отдельных участков фронта. Стремление цепляться за территорию, робкость оператив­ной мысли, тенденция равномерного прикрывания всех на­правлений, бои местного значения, не вытекающие из чет­ких, объединяющих тактические действия войск оператив­ных установок, все еще характеризуют действия целых участков фронта. Зато на высоте положения в этот период
   301
   стоит политическая работа. В дни самых тяжелых испы­таний Красная Армия в массе своей не знает упадочных настроений1. Наконец, испытания летней кампании пока­зали, что Красная Армия и на Южном фронте сумела со­здать устойчивые кадры командно-политического соста­ва, обеспечившие значительную устойчивость организа­ционных соединений Красной Армии, несмотря на размеры поражений.
   1 Мы считаем необходимым отметить, что противник в этот пери­од направляет все усилия своей политической пропаганды к разложе­нию Красной Армии. Им широко используется авиация для разбра­сывания в тылу красных войск демагогического содержания воззва­ний к населению. Авиация распространяет в 8-й и 9-й армиях во время майского отхода последних поддельную "Правду", насыщенную па­ническими сообщениями о неудачах на фронтах красных войск, печа­тающую поддельную речь Ленина о гибели революции и т. п.
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   ОРЛОВСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
   Контрманевр белых против группы Селивачева ? Продолжение борьбы с рейдом Мамонтова ? Соотношение сил обеих сторон перед началом Орловской операции ? Завязка Орловской опера­ции; ее развитие ? План контрманевра красных ? Образование Южного и Юго-Восточного фронтов ? Борьба на Дону ? Действия 14-й армии ? Кризис Орловской операции
   глубокое вклинение 8-й крас­ной армии в белый фронт на Купянском направлении прину­дило белых приостановить свои операции на Украине. Огра­ничившись активной обороной против 14-й армии, командо­вание Добровольческой армии приступило к организации маневра против группы Селивачева. Сдерживая ее наступле­ние с фронта, оно создавало ударные группы на Белгород­ском и Бирючском направлениях для удара по флангам и тылу 8-й армии (см. приложение, схема VIII).
   Для образования Белгородской маневренной группы был использован конный корпус Шкуро (переброшенный с Киев­ского направления) и вновь сформированные части Харьков­ского района (части 31-й и Корниловской дивизии), Бирюч- ская группа создавалась из двух донских дивизий и одной бри­гады. Против 9-й армии противник активно оборонялся на фронте Павловск -- ст. Подгорная, обеспечивая этим свой маневр справа.
   С 5 сентября начали сказываться результаты этой перегруппировки белых. Развивая свой удар от Белгорода в северо-восточном направлении на Ржаву и от Варваровки на
   303
   р. Калитва (40 км к юго-востоку от г. Бирюч), в северо-за­падном направлении на Бирюч -- Н. Оскол, белые принуди­ли выдвинувшиеся части 8-й армии начать отход на линию, проходившую севернее Короча -- Н. Оскол -- Алексеевка.
   Успешности контрманевра белых против группы Селива- чева много содействовало то обстоятельство, что группа сра­зу рванулась глубоко вперед, не позаботившись о достаточ­ном расширении основания клина своего вторжения. 8-я ар­мия узким и длинным языком вдавалась вперед, что делало весьма уязвимыми ее фланги. Несомненно, что здесь играло свою роль увлечение погоней за территорией.
   14-я армия, предварительно оттесненная противником за р. Сейм, пыталась было активными действиями своего пра­вого фланга помочь группе Селивачева. Она вновь перепра­вилась через р. Сейм, овладела к 13 сентября фронтом Бор- зна -- Бахмач, но в связи с неустойчивостью на Курском на­правлении вынуждена была опять отойти назад.
   Теперь только сказались все невыгодные последствия от­сутствия оперативного взаимодействия между группами Шорина и Селивачева. Противник получил возможность ликвидировать маневр Селивачева, пользуясь пространствен­ным удалением от него группы Шорина. На отсутствии тес­ного взаимодействия между обеими группами сказалось в отрицательную сторону и нарушение линий связи в тылу фронта набегом Мамонтова. В силу перерыва связи группы Шорина со штабом Южного фронта она временно управля­лась непосредственно самим главкомом.
   Придавая группе Шорина по-прежнему решающее зна­чение, главком приказывал командованию Южным фронтом правый фланг группы нацелить западнее Луганска, не ослаб­ляя группы Шорина выделением из нее частей для борьбы с набегом Мамонтова, а на остальном фронте всячески разви­вать активность, чтобы воспрепятствовать противнику про­изводство перебросок на его левый фланг. Это приказание свидетельствует о том, что Главное командование по-пре­жнему считало группу Шорина наносящей главный удар и неохотно шло на обращение ее в источник питания войск, ведущих борьбу с корпусом Мамонтова (группа т. Лашеви- ча). Но в этом вопросе у главкома, очевидно, существовало уже принципиальное разногласие с председателем РВСР.
   304
   Последний, по-видимому, стремился перенести центр тяже­сти приложения усилий Южного фронта на Орловско-Кур- ское направление и усилить группу Лашевича за счет частей Донского участка. Это можно усмотреть из телеграммы глав­кома N 4195/оп от 6 сентября 1919 г. на имя предреввоенсо- вета1. В этой телеграмме главком указывает, что всего в рас­поряжении Лашевича для борьбы с Мамонтовым имеется 10 470 штыков, 500 сабель и 12 орудий. 2 сентября Лашеви- чу послано еще более 3000 штыков и 9 орудий. Кроме того, в Туле в качестве резерва сосредоточивается 21-я стрелко­вая дивизия, прибывающая с Восточного фронта. Независимо от этих сил Лашевич может использовать еще для борьбы с Мамонтовым и гарнизон Тулы в количестве 1000 штыков и 2 орудий (5-й Латышский и железнодорожный полки). Да­лее главком переходит к самой важной части своей теле­граммы, оспаривая предлагаемую перемену движения 9-й красной армии прямо на запад и направление конного кор­пуса Буденного на Воронежско-Курское направление. По мнению главкома принятие такого решения равнозначно ко­ренному изменению первоначального плана. Главком счи­тает, что перенос наших усилий на Воронежско-Курское направление, которое и теперь не является главным, означает подчинение инициативе противника. По мнению главкома, условия борьбы складываются более благоприятно для про­тивника на западных операционных направлениях Южного фронта. Здесь в распоряжении противника имеется более развитая железнодорожная сеть; здесь же в его тылу имеют­ся кое-какие резервы. Переброска резервов противника на восток встретит большие затруднения как в силу начерта­ния железнодорожной сети, так и в силу отсутствия там у противника свободных резервов. Признавая мысль об обо­роне пагубной, главком указывает, что следует твердо дер­жаться намеченного плана наносить удар по Дону и Кубани как по источникам живой силы противника. Мы так подроб­но остановились на содержании этой телеграммы потому, что она имеет большое принципиальное значение. Она яв­ляется ключом к пониманию всех дальнейших перегруппи­ровок на Южном фронте.
   1 Архив Красной Армии, д. N 868, л. 33--34.
   305
   Белые, убедившись в численном превосходстве группы Шорина и не имея возможности приостановить ее успехи на занимаемом ими фронте, начали преднамеренно отходить на линию рек Хопер и Дон, опирая свой правый фланг на Цари­цынский укрепленный район. Прикрывшись этими реками как тактической преградой и опираясь на район Царицына, они перегруппировали свои силы, создав в районе Качалинская -- ст. Котлубань сильную маневренную группу из трех кубанс­ких корпусов и своей 6-й пехотной дивизии. Эта маневренная группа обрушилась 9 сентября 1919 г. прежде всего на 10-ю армию, причинив ей большой урон, чем и приостановила на­ступательный порыв всей группы Шорина. Последняя к это­му времени была уже значительно ослаблена выделением из нее сил для борьбы с набегом Мамонтова, о чем наглядно свидетельствует вышецитированная нами телеграмма.
   Благоприятное для белых изменение общей обстановки побудило их командование стремиться к развитию достигну­того частного успеха над группой Селивачева. Это решение и положило начало генеральному сражению обоих противни­ков на границах РСФСР, основным содержанием которого являлась Орловская операция. Но прежде чем рассмотреть, как развернулся этот новый этап кампании на Южном фрон­те, явившийся ее кризисом, нам необходимо подвести крат­кий итог продолжавшемуся набегу Мамонтова.
   Счастливо для себя разойдясь с двинутой ему навстречу из района Кирсанова 56-й стрелковой дивизией и овладев 18 августа, как мы уже упомянули, Тамбовом, а 22 августа -- Козловом, откуда штаб Южного фронта вынужден был пе­ребраться в Орел, Мамонтов двинулся прямо на запад, вы­делив на Ранненбург небольшой боковой отряд. Успешные действия Мамонтова потребовали объединения руководства борьбой с ним в одних руках. 27 августа 1919 г. руководство всеми операциями против Мамонтова было возложено на члена РВС Южного фронта т. Лашевича. Попытки прегра­дить путь следования Мамонтову не удались, так как борь­бу с ним вели почти исключительно пешие части. Поэтому последнему удалось опередить красные части в Лебедяни, после чего он двинулся на Елец и занял его.
   При дальнейшем движении корпуса Мамонтова среди ка­заков стали наблюдаться признаки разложения, что вызвано
   306
   было массовыми грабежами. Население относилось к кор­пусу враждебно, силы его конницы постепенно таяли. Это заставило Мамонтова прибегнуть к вспомогательным фор­мированиям из местного населения (Тульская пехотная ди­визия). Одновременно нарастали силы красных, и кольцо их становилось плотнее. Поэтому Мамонтов решил закончить свой набег. 4 сентября он двинулся из Ельца тремя колон­нами в южном и юго-восточном направлениях. 6 сентября он этим маневром вышел из окруживших его полукольцом красных частей и быстро начал спускаться к югу. В стрем­лении не допустить его выхода на присоединение к своим главным силам красное командование принимало меры к снятию новых значительных сил с фронта для направления против Мамонтова.
   Для этого помимо частей, направленных для борьбы с белой конницей, в том числе бригады 3-й стрелковой диви­зии (из состава 8-й армии) и 21-й стрелковой дивизии, сле­довавшей с Восточного фронта на усиление группы Шори- на, приказано было выделить из состава 10-й армии 37-ю и из 9-й армии 22-ю стрелковые дивизии. С переброской 37-й дивизии командование не торопилось, имея в виду уси­лить ею правый фланг 9-й армии, а 22-я дивизия была за­держана в своей армии до окончания борьбы с поднявшим­ся было восстанием Миронова. Последний, бывший каза­чий полковник, с первых дней октябрьской революции сражался на стороне советской власти, но, будучи не со­гласен с политикой советов на Дону, решил со своим Дон­ским корпусом, который он в это время формировал в Са­ранске (Пензенской губернии), выступить для борьбы на два фронта: и против Деникина, и против большевиков. 23 августа под предлогом, что правительство срывает фор­мирование его корпуса, он вовлек в мятеж часть несозна­тельных казаков и с отрядом в 5000 человек (из них только 2000 вооруженных и 1000 конных) при 2 орудиях 10 пуле­метах двинулся к линии фронта в надежде, что его примет к себе 23-я стрелковая дивизия 9-й армии, которой он рань­ше командовал. Для ликвидации выступления Миронова были взяты части из состава 1-й и 4-й армий Восточного фронта, части запасной армии из Казани и Самарского ук­репленного района. Однако в их содействии не встретилось
   307
   надобности. Отряд Миронова нарвался на конный корпус Буденного и был рассеян.
   После ликвидации восстания Миронова конный корпус Буденного продолжал свое движение в район Новохопер- ска. Мамонтов в это же время шел уже прямо на Воронеж. 7 сентября Мамонтов занял г. Усмань, а в течение 8--12 сен­тября он тщетно старался овладеть Воронежем, но не мог преодолеть сопротивление красных частей, подоспевших на выручку города. Поэтому прекратив борьбу за Воронеж и отойдя к северу, Мамонтов в течение недели маневрировал в районе этого города и в непосредственной близости к ли­нии фронта, нащупывая слабое место в красном фронте для прорыва на присоединение к своим главным силам. Все дан­ные указывали на группировку сил белой конницы к юго-во­стоку от Воронежа, куда стягивались и главные силы крас­ных, ослабив направление к юго-западу от этого пункта.
   Во время маневрирования Мамонтова обнаружилось силь­ное наступление корпуса Шкуро от Старого Оскола в Се­верном и Северо-Восточном направлениях. Группа Шкуро 17 сентября уже находилась в 50 км юго-западнее Вороне­жа; Мамонтов быстро свернул навстречу Шкуро, и 19 сен­тября произошло соединение конницы Шкуро и Мамонтова у с. Осадчино. Сорвать наступление красных Мамонтову не удалось, но все же он значительно ослабил результаты на­ступления, главным образом, в отношении действий группы Шорина. Крупные силы из состава этой группы (свыше двух стрелковых дивизий), вместо действий по прямому своему назначению, были отвлечены на борьбу с Мамонтовым. Это обстоятельство и содействовало, главным образом, развитию нового наступления белых армий на центральных операци­онных направлениях и облегчило им выполнение этого на­ступления. Успех Мамонтова был куплен, однако, ценой па­дения боеспособности его конницы как в силу ее внутрен­него разложения, так и в силу изнурения лошадей.
   Значение действий крупных конных масс в условиях Граж­данской войны было правильно учтено красным командова­нием из примера рейда Мамонтова. Этот рейд окончательно оформил решение о создании крупных масс красной конни­цы, сыгравшей решающую роль в последующих операциях Красной Армии (кампания "Пролетарий, на коня!").
   308
   Таков был общий оперативный фон, на котором развер­нулась последняя крупная наступательная операция белых армий на Южном фронте.
   Перед завязкой решительной борьбы на юге России ген. Деникину удалось довести численность своих сил до 99 450 штыков, 53 800 сабель и 560 орудий (силы эти были далеко не однородны в качественном отношении). Белое командование достигло такого увеличения своих сил пу­тем влития в свою армию насильственно мобилизованного населения и пленных красноармейцев. Но как местному на­селению, так и красноармейцам служба в белых армиях была одинаково ненавистна.
   Общая группировка сил противника к началу Орловской операции представлялась в следующем виде: на фронте око­ло 1065 км у него действовало 15 пехотных и 26 кавале­рийских дивизий (58 650 штыков, 48 200 сабель, 431 ору­дие и 1727 пулеметов), в ближайшем тылу, в районе Харь­кова и Белгорода, находились не закончившие своего формирования двух пехотных и одна кавалерийская дивизия (15 300 штыков и 600 сабель), и, наконец, в глубоком тылу численность новых формирований достигала 25 500 шты­ков и 5000 сабель. Красные армии Южного фронта были к этому времени доведены до численности 13 439 штыков, 27 328 сабель при 774 орудиях и 3763 пулеметах, и занима­ли фронт от Днепра до Волги. В общем численное и техни­ческое превосходство было на стороне красных армий, но на центральном участке и на ближайших к нему участках фрон­та, где разыгрались решительные бои, противнику удалось сосредоточить относительно крупные силы, а именно: про­тив красных 55 630 штыков, 1820 сабель и 412 орудий (14, 13-я и 8-я армии) белые имели 45 200 штыков, 13 900 сабель и около 200 орудий (см. приложение, схема IX).
   В частности, армии красного Южного фронта занима­ли следующее положение: 14-я армия своими главными силами к 5 сентября располагалась по линии pp. Десны и Сейм от Чернигова, через Плиски, до Глухова, составляя правый фланг армии Южного фронта (6 сентября Главное командование вновь передало 12-ю армию в состав За­падного фронта); 13-я армия, испытавшая наибольшее бо­евое напряжение в последних боях, стояла на подступах
   309
   к Курску, имея р. Сейм в своем ближайшем тылу и зани­мая фронт от Курска до Старого Оскола (исключитель­но); 8-я армия сохранила выдвинутое положение на пра­вом берегу р. Дон примерно на фронте Старый Оскол -- Валуйки (оба эти пункта включительно) -- Павловск; 9-я армия попрежнему находилась на уступе позади 8-й ар­мии, выйдя на линию р. Хопер от Никольской до Усть- Медвидицкой. Противник уже отходил перед ее фронтом за р. Дон, задерживая ее продвижение только арьергард­ными боями.
   Против этих сил на фронте Старый Оскол -- Ржава -- Обоянь -- Суджа -- Сумы сосредоточилась ударная группа противника в числе 25 900 штыков, 5600 сабель, 421 пуле­мета, 90 орудий, 4 броневиков, 9 танков, 10 бронепоездов. Наиболее густо был занят противником участок Ржава -- Обоянь, где на фронте в 12 км было сосредоточено 9600 шты­ков, 700 сабель и 32 орудия, что составляло 800 штыков, на 1 км фронта, -- плотность, еще небывалая до сих пор на фронтах Гражданской войны.
   Такая группировка сил противника указывала на его на­мерение сделать первоначально тактический прорыв центра Южного фронта с тем, чтобы в дальнейшем вспомогатель­ными ударами своих фланговых групп развить его до разме­ров стратегического прорыва.
   Упорно борясь за сохранение в своих руках инициати­вы, командование Южным фронтом 9 сентября ставило целью 13-й и 14-й армиям -- выход на фронт Ворожба -- Сумы. В свою очередь, три дня спустя, т. е. 12 сентября, белое командование отдало приказ о переходе в общее на­ступление всего своего фронта "от Волги до Румынской границы". Во исполнение этого приказа противник в бли­жайшие дни всей своей ударной группой обрушился на 13-ю армию и, прорвав ее центр, подошел вплотную к Курску.
   Красное командование в противовес этому маневру стремилось развить наступление на основании клина втор­жения противника фланговыми армиями фронта, т. е. 14-й армией и группой Шорина, которая получала задачу скорейшего овладения г. Богучаром. Наступление первой начало развиваться успешно, и она 13 сентября овладела
   310
   фронтом Борзна -- Бахмач1 но группа Шорина была свя­зана упорными боями и безрезультатными операциями в Царицынском районе, которые сковали ее оперативную свободу. Кроме того, и 13-я армия получила задачу со­средоточить ударные кулаки в районе Нижнедевицк и Мармыжина и действовать ими в направлениях сообраз­но обстановке2.
   К 20 сентября наступление белых распространилось по всему фронту правофланговой 14-й и центральных армий Южного фронта -- 13-й и 8-й. Сбив части 14-й армии, белые стремились оттеснить ее за р. Десну, чтобы обеспечить ле­вый фланг своей Орловской группы. Овладев Курском, про­тивник развил свои действия против 8-й армии, расширяя, таким образом, свой стратегический прорыв и к востоку. Для нанесения решительного поражения 8-й армии белые напра­вили корпус Шкуро на Воронеж, вблизи которого он, как мы видели выше, соединился с корпусом Мамонтова.
   В результате упорных боев три армии Южного фронта (14, 13-я и 8-я) были сбиты противником и отходили в Се­верном направлении, причем конный корпус Буденного на­правлялся для обеспечения стыка между 8-й и 9-й армиями.
   Падение Курска и неустойчивость группы Селивачева привлекли внимание нашего Главного командования к Ор- ловско-Курскому направлению. Первоначально в намерения Главного командования, по-видимому, входило стремление ликвидировать частные успехи противника на Орловском направлении и обеспечить устойчивость внутренних флан­гов групп Шорина и Селивачева посредством конного кор­пуса Буденного. Постепенное оформление плана Орловс­кой операции с перенесением центра тяжести наших усилий
   1 Для выполнения этого маневра 14-я армия была усилена по распоряжению командования 7-й стрелковой дивизией и бригадой 9-й стрелковой дивизии.
   2 Главком С. С. Каменев требовал 19 сентября еще более резко­го маневра со стороны группы Шорина; он ставил ей задачей ско­рейший выход на линию р. Дона на фронте Павловск -- Усть-Мед- ведицкая с последующим развитием удара на запад вдоль Дона. Здесь, очевидно, начинало уже сказываться преобладание точки зрения предреввоенсовета.
   311
   на Орловско-Курско-Харьковское направление видно из пос­ледующих сношений Главного командования с командова­нием Южного фронта и распоряжений главкома. Уже 24 сен­тября телеграмма главкома N 4514/оп1 на имя командюжа указывает на начало какой-то новой перегруппировки. В этой телеграмме даются указания о сосредоточении каких-то но­вых частей, остающихся в распоряжении главкома, в районе Навля -- Дмитриев. Этими частями оказались Латышская стрелковая дивизия, бригада Павлова и кавалерийская бри­гада червонных казаков общей численностью 10 000 шты­ков, 1500 сабель и 80 орудий. Вскоре, по-видимому, у Глав­ного командования оформляется и определенное решение об использовании конного корпуса Буденного на Воронежском направлении. Командюж, очевидно, уже осведомленный об этом решении, в своей записке N 10216 от 27 сентября2 док­ладывает главкому, что он "в общем, решает конный кор­пус выдвигать навстречу Мамонтову", который все еще на­ходится перед фронтом 8-й армии.
   Очевидно, в прямой связи с этим докладом находится те­леграмма главкома на имя Шорина N 4615/оп от 30 сентяб­ря. В этой телеграмме прямо указывается, что необходимо скорейшее освобождение конного корпуса для новой зада­чи, а пока необходим еще один короткий удар на юго-восток, чтобы 9-я армия скорее вышла на Дон3. В этот же день, т. е. 30 сентября, группа Шорина приказом главкома N 4637/оп 4 откалывается от Южного фронта, образуя особый Юго-Вос­точный фронт. Отныне Южный фронт становится в главном фокусе внимания Главного командования. А на этом фронте Орловско-Курское направление становится предметом осо­бых забот Главного командования и командования Южным фронтом. Впрочем, внимание последнего раздваивается меж­ду 13-й армией и 8-й армией.
   8-я армия в это время была в довольно трудном положе­нии. Вклинение соединившихся корпусов Шкуро и Мамон­това между внутренними флангами обоих фронтов в районе
   1 Архив Красной Армии, д. N 738, л. 93.
   2 Там же, л. 94--95.
   3 Там же, л. 105.
   4 Там же, л. 111.
   312
   Воронежа грозило охватом ее левого фланга; в то же время от Коротояка намечался удар значительных сил пехоты про­тивника по ее правому флангу. Командюж Егорьев в разго­воре с главкомом по прямому проводу 6 октября следую­щим образом формулирует задачу конного корпуса: "Поско­рее покончить с этим конным кошмаром и дать возможность 9-й армии основательно закрепиться на Дону". Главком вы­ражает свое согласие с этим решением командования, гово­ря: "Буденный, давя на Мамонтова, а затем на Шкуро, ока­жет значительную поддержку 8-й армии"1.
   Этот разговор также существенно важен для уяснения себе оперативной концепции командования Южным фрон­том, принятой и Главным командованием. В этой концепции мы видим пока ясно наметившимся воронежский фокус, ко­торый наиболее беспокоит своим "конным кошмаром" и ко- мандюжа и главкома. Для рассеивания этого кошмара и на­правляется конный корпус, но об увязке его действий с час­тями Орловского направления и о последующих его задачах разговор пока не подымается. Это свидетельствует о том, что план операции в целом, во взаимодействии всех его от­дельных частей еще не оформился окончательно у наших быв­ших командных инстанций. Между тем из существующей в нашей военно-исторической литературе версии можно вы­вести заключение, что план Орловской операции вылился сразу в законченном виде в двойной охват группы противни­ка, действующей на Орловском направлении2. Результатом вышецитированного разговора была директива главкома N 4780/по от 7 октября3 на имя командюжа, согласно кото­рой конный корпус Буденного переходил в его подчинение с задачей продолжать преследование и разгром Мамонтова
   1 Архив Красной Армии, д. N 831, л. 334. В этом же разговоре главком сообщил т. Егорьеву об освобождении его от командова­ния фронтом. Командюжем вскоре был назначен А. И. Егоров.
   2 Триандафилов в статье "Краткий стратегический очерк насту­пательной операций Южного фронта по ликвидации Деникинской армии" (Сборник трудов ВНО.-- Госиздат, 1921, с. 129) писал: "Предполагалось, сосредоточив ударную группу под Орлом, уда­рить в общем направлении на железную дорогу Орел -- Курск, про­ведя одновременно удар конницей Буденного от Воронежа" и т. д.
   3 Архив Красной Армии, д. N 738, л. 115.
   313
   и конницы Шкуро. Командование Южным фронтом в своем приказе N 632/оп формулировало эту задачу следующим образом: "Мамонтов и Шкуро соединились в Воронеже и действуют на Грязи -- разыскать и разбить их. Одновремен­но конному корпусу Буденного придавались все кавалерийс­кие части 8-й армии1.
   Пока намечался наш решительный контрманевр на Ор­ловском направлении, противник продолжал одерживать на нем последние успехи: правый фланг 14-й армии был отне­сен за р. Десну, и части Добровольческой армии занимали уже Чернигов, а 6 октября они вступили и в Воронеж. На успехе продвижения белых на Орловском направлении не отразился выход на линию р. Дон 9-й красной армии (18 630 штыков, 2766 сабель и 165 орудий), перед которой плано­мерно отступала численно сильнейшая Донская армия в це­лях выравнивания своего фронта с Кавказской армией Вран­геля на Царицынском направлении. Однако появление 9-й красной армии на линии р. Дон все-таки оказало косвенное, и притом неблагоприятное для белого командования влия­ние на ход Орловской операции. Оно заключалось в том, что ген. Деникин в целях обеспечения правого фланга Добро­вольческой армии при дальнейшем движении ее на север приказал командующему Донской армией очистить от крас­ных войск территорию Донской области в Новохоперском районе2. Вторичную переправу через р. Дон Донская армия организовала тремя сильными группами: на Таловском на­правлении, в районе станицы Казанской и в районе станицы Клецкой. Промежутки между этими ударными группами за­нимались слабой цепочкой наблюдательных застав.
   Завязка операций на Донском фронте началась с нового рейда конницы Мамонтова, которая была направлена на ст. Лиски и 1 октября заняла ст. Таловая, нарушив связь штаба 9-й армии с его правофланговыми частями и создав угрозу Новохоперскому району. Для борьбы с рейдировавшей кон­
   1 Архив Красной Армии, д. N 738, л. 114.
   2 Это решение определило дальнейшие действия ген. Деникина в расходящихся направлениях на Орел и Новохоперск, что лишило его возможности черпать резервы из Донской армии для развития своего удара на главном направлении.
   314
   ницей были брошены конный корпус Буденного, кавалерий­ская группа 9-й армии, 21-я стрелковая дивизия и 22-я желез­нодорожная бригада, а кроме того, разного рода местные формирования. Избегая столкновения с ними, Мамонтов 3 октября повернул на северо-запад, приближаясь к Вороне­жу; его преследовал конный корпус Буденного, вышедший в район Боброва. Но зато ударные группы Донской армии, пользуясь ослаблением фронта 9-й армии вследствие оттяж­ки значительных ее сил в сторону ее правого фланга для борь­бы с новым набегом Мамонтова, успешно переправились через р. Дон в течение 5--10 октября и теснили 9-ю армию по всему ее фронту, угрожая тем самым ее левофланговым дивизиям, которые удерживались еще на Дону. После ряда боев командование этой армией вынуждено было начать от­ход на фронт: устье р. Икорец -- Бутурлиновка -- Успен­ская -- Кумылжанская -- Арчединская, выжидая более бла­гоприятного момента для перехода в общее наступление.
   Оттеснив на восток 9-ю армию, противник, соединив в Воронеже конные корпуса Шкуро и Мамонтова, начал раз­вивать свои активные действия в промежутке между внут­ренними флангами 8-й и 9-й армий. 8-я армия, угрожаемая конными корпусами противника, действовавшими в направ­лении на Грязи со стороны Нижнедевицка и III Донским кор­пусом со стороны Боброва, действовавшим в направлении на ст. Мордово, отошла на линию р. Икорец от ст. Тулиново до ее устья.
   8-я армия уже в течение нескольких дней не имела связи с командованием Южного фронта. Свое решение об отходе ко­мандарм 8-й принял самостоятельно 4 октября. Он доносил, что причинами отхода явились охват армии с обоих флангов, отсутствие связи, патронов и общее обессиление армии в боях1.
   Особенно заметным было продвижение противника на Орловском направлении вдоль железнодорожной магистра­ли Курск -- Орел -- Тула -- Москва. Но это продвижение было куплено ценой перегруппировок вдоль фронта, так как в тылу у генерала Деникина не оставалось уже более сво­бодных резервов для поддержки дальнейшего размаха его операции.
   1 Архив Красной Армии, д. N 831, л. 348--349.
   315
   Как раз во время Орловской операции крестьянское дви­жение в тылу Деникинского фронта разрослось до размеров настоящей крестьянской войны, расшатывавшей все внутрен­ние скрепы белого тыла и грозившей временами даже самой ставке Деникина. В борьбе с Деникиным крестьянство шло под руководством не только пролетариата, но и под лозунга­ми анархистов, и под эсеровской идеологией зеленых. Борь­ба с помещиком, на которую подымалось крестьянство, обус­ловила рост влияния Махно. В течение месяца Махно зани­мал Екатеринослав, и его отряды временами угрожали даже Таганрогу, где находилась ставка Деникина. На Черномор­ском побережье крестьянское движение зеленых, выступав­шее под лозунгами третьей самостоятельной "демократичес­кой" силы, достигло такого размаха, что дипломатия Антан­ты в лице английского верховного комиссара стремилась облегчить положение Деникина, ведя вместо него перегово­ры с зелеными о мире.
   Отношения с кубанским казачеством к этому времени достигли наибольшего обострения. Формально Рада была усмирена казнью нескольких ее депутатов. Но чтобы держать усмиренных в покорности Деникину, по существу, пришлось прибегнуть к настоящей военной оккупации Кубани.
   Наконец, осенью 1919 г. дала плоды и национальная по­литика Деникина. Чечня и Дагестан восстали против "Пра­вительства вооруженных сил юга России". Хотя верхушка горских племен и попыталась придать восстанию националь­но-шовинистический характер и подвести его под лозунги панисламизма, но это удалось ей только частично. Экономи­ческие причины, обусловившие широту движения, обусло­вили и его революционность. За зеленым знаменем быстро возвысилось красное, и в целом ряде районов горцы начали выдвигать определенно большевистские лозунги в их нацио­нальном преломлении.
   Таким образом, в стане белых, несмотря на ряд последних военных успехов, все сильнее разгоралась борьба крестьян­ства и национальных меньшинств против "правительства вооруженных сил юга России".
   Борьба с разрастающимися крестьянскими восстаниями отвлекала значительные силы белых. Для борьбы с Махно были направлены, кроме резервов, несколько лучших фрон­
   316
   товых частей; силы терского казачества были связаны борь­бой с восставшим Дагестаном; Кавказская армия Врангеля должна была опирать свой тыл на волнующуюся Кубань.
   Непосредственным результатом этого внутреннего поли­тического положения для военного фронта было то, что во­енный фронт лишен был возможности рассчитывать на при­ток подкреплений с тыла и, как мы уже сказали, должен был черпать их, оголяя свои отдельные участки. Тот свободный резерв, который до некоторой степени представляла Донская армия, отошедшая за Дон, был Деникиным снова введен в дело на прежнем направлении, и поэтому для подкрепления своего дальнейшего наступления ему ничего более не оста­валось, как ослаблять тот заслон, который был им оставлен против 14-й красной армии, после того как она была им от­теснена на правый берег Десны.
   Если мы посмотрим на группировку сил обеих сторон на Орловском направлении так, как она сложилась к 8 октября, то получим следующую картину (см. приложение, схема X). Фронт белых шел выпуклой полудугой от Воронежа через Зем- лянск --Петровское (искл.) -- Ливны -- Грязное (искл.) -- ст. Еропкино -- Кромы (искл.) --Богородицкое -- Севск (искл.). На этом фронте силы белых развернулись следую­щим образом. В районе Воронежа, к юго-востоку от него дей­ствовали конные корпуса Шкуро и Мамонтова численнос­тью до 11 000 сабель. На фронте Землянск (искл.) -- Ливны -- Грязное (искл.) протяжением 125 км действовала пехотная дивизия противника численностью 4900 штыков, 400 сабель (количество орудий и пулеметов неизвестно). Таким обра­зом, на этом участке фронта приходилось со стороны про­тивника 39 штыков и 3 сабли на 1 км фронта1. На фронте Грязное (искл.) -- Еропкино -- Кромы (искл.) -- Богоро­дицкое (искл.) протяжением 100 км развивала свое наступ­ление Корниловская дивизия численностью 4000 штыков и 300 сабель, что составляет 40 штыков и 3 сабли на 1 км фрон­та. На участке Богородицкое (вкл.) -- Севск (искл.) и на 50 км к юго-западу от него общим протяжением 150 км развер­нулась 3-я пехотная дивизия в количестве 6400 штыков, 300 сабель и 20 орудий, что составляет 43 штыка, 2 сабли,
   1 Произведенный расчет взят с округлением.
   317
   1/8 орудия на 1 км фронта. Эти три дивизии входили в со­став армейского корпуса ген. Кутепова; в своем резерве южнее Курска Кутепов располагал 2500 штыками новых формирований. Далее, против 14-й армии по линии р. Десны от левого фланга Дроздовская дивизия до Борзны на протя­жении 150 км был развернут V конный корпус ген. Юзефо- вича численностью 4000 сабель, что составляет 27 сабель на 1 км фронта.
   Против этих сил противника красные, охватывая их по выше указанной линии фронта, развернули: против 1-й пе­хотной дивизии и отчасти Корниловской дивизии на участке Кромы (искл.) -- Хотетово -- Грязное -- Ливны (искл.) -- Петровское протяжением 250 км 13-ю красную армию (свод­ная, 55-я, бригада 3-й дивизии, бригада 9-й и 42-я дивизия), численностью 16 000 штыков, 2200 сабель, 369 пулеметов и 129 орудий, что составляет на 1 км фронта 64 штыка, 9 са­бель, 2 пулемета, 1/2 орудия1.
   Но в ближайшем тылу за этими силами в районе Кара- чев -- Глинка -- Навля -- Самово -- Городище уже сосре­доточился резерв главкома в виде Латышской стрелковой ди­визии, бригады Павлова и кавалерийской бригады Примако­ва, общей численностью 10 000 штыков, 1500 сабель, 80 орудий2. Введение в дело этого резерва на участке 13-й ар­мии должно было довести насыщение километра фронта живой силой и техникой до 104 штыков, 15 сабель, 5/6 ору­дия1. Таким образом, получалось свыше чем двойное превосходство в силах над противником. Против Дроздов- ской дивизии на участке Богородицкое -- Севск протяжени­ем 100 км был сосредоточен главный сгусток сил 14-й ар- мии3 (3-я бригада 41-й стрелковой дивизии, 57-я стрелковая дивизия, две бригады 7-й стрелковой дивизии) -- около 10 000 штыков, 40 орудий, что составляет на 1 км фронта 1000 штыков, 2/5 орудия, т. е. и здесь красные располагали свыше, чем двойным превосходством сил, которое было бы еще значительно увеличено, если бы резерв главкома был введен в дело на участке 14-й армии. Против корпуса Юзе-
   1 Произведенные расчеты взяты с округлением.
   2 Архив Красной Армии, д. N 2022 (25-в карта).
   3 Там же, д. N 738, л. 117.
   318
   фовича по правому берегу Десны растягивалась примерно до района Борзны 46-я стрелковая дивизия с некоторыми ка- вилерийским частями.
   Однако возможности 13-й и 14-й красных армий для даль­нейшего усиления не исчерпывались только резервом глав­кома. На Орловском направлении подходила и скоро долж­на была вступить в дело Эстонская стрелковая дивизия. Из Вязьмы в Брянск на усиление 14-й армии перебрасывалась 45-я стрелковая дивизия (она, однако, опоздала и прибыла уже тогда, когда началось преследование противника). Про­тивник мог бы бросить на весы колеблющегося военного сча­стья лишь тот небольшой резерв, которым он располагал к югу от Курска, и части, снятые с соседних участков фронта.
   Таким образом, соотношение сил на Орловском направ­лении складывалось явно не в пользу противника. Все же это обстоятельство до введения в дело резерва главкома не сказалось достаточно решительно на ходе событий, что сле­дует объяснить кордонным расположением красных, изно­шенностью их боевых организмов в силу ряда предшеству­ющих непрерывных боев, и, наконец, сильным перемеши­ванием их частей. Примерно в таком же положении находился и противник. От его ударной группировки на уча­стке Ржава -- Обоянь, которой он начал свою Орлов-скую операцию, не осталось и следа. Оба фронта представляли жидкие кордоны, напрягавшие последние усилия -- одни, чтобы удержать занятую территорию, другие, чтобы уце­питься за нее.
   Дальнейшим шагом к окончательному оформлению пла­на Орловской операции является телеграмма главкома N 1247/оп от 8 октября1 на имя командюжа, в которой ука­зывается о возможности начала намеченной на Орловском направлении операции, не ожидая сосредоточения всех сил ударной группы. Телеграмма заканчивается следующей фра­зой: "Обдумайте всю эту операцию, главным образом точно формулировав задачи". На следующий день, т. е. 9 октября, главком телеграммой N 4830/оп2 передает командюжу свой резерв на Орловском направлении -- Латышскую дивизию
   1 Архив Красной Армии, д. N 738, л. 117.
   2 Там же, л. 118.
   319
   и приданные ей части и в телеграмме N 4828/оп1 намечает следующий проект использования этих частей: "Желатель­но, --пишет главком, -- ударную группу направить северо- западнее линии Кромы -- Дмитровск на фронте не более 20 км. Общее направление удара -- на Курскую железную дорогу между Мало-Аргангельском и Фатежем. Войска в районе Кромы и Дмитровск остаются в своих районах, от­нюдь не сменяясь ударной группой, и участвуют в ударе со­вместно с ней". Весьма характерно указание главкома в от­ношении левого фланга 13-й армии: бригады Свечникова и 55-й стрелковой дивизии. Командюж, обязанности которого временно продолжал нести Егорьев, предполагал эти части направить в юго-восточном направлении, но главком реша­ет и эти части притянуть к фокусу орловского сражения, пред­лагая дать им направление для наступления на юго-запад.
   Таким образом, намечается концепция операции на Ор­ловском направлении2. Она выражается в двойном охвате на Орловском наравлении группы противника с одной стороны ударной группой -- Латышской дивизией и приданными час­тями и с другой стороны -- левым флангом 13-й армии. Зна­чит, в рамках общего сражения 9 октября ясно определились два его частных участка -- воронежский и орловский, но
   1 Архив Красной Армии, д. N 738, л.119.
   2 Труд был сверстан, когда появилась работа К. Е. Ворошилова "Сталин и Красная армия" (1929), в которой дается ряд новых дан­ных, характеризующих процесс возникновения решения о нанесе­нии главного удара Деникину в направлении Курск -- Харьков -- Донбасс. Осуществление этого плана, как известно, привело к раз­грому Деникина.
   К. Е. Ворошилов пишет (с. 21): "Осень 1919 года памятна всем. Наступал решающий, переломный момент всей Гражданской вой­ны. Снабженные "союзниками", поддержанные их штабами бело­гвардейские полчища Деникина подходили к Орлу. Весь громад­ный южфронт медленными валами откатывался назад. Внутри по­ложение было не менее тяжелое. Продовольственные затруднения чрезвычайно обострились. Промышленные районы останавливались от недостатка топлива. Внутри страны, и даже в самой Москве, за­шевелились контрреволюционные элементы. Опасность угрожала Туле, опасность нависла над Москвой.
   Надо спасать положение. И на Южный фронт ЦК посылает в
   320
   качестве члена РВС т. Сталина. Теперь уже нет надобности скры­вать, что перед своим назначением т. Сталин поставил перед ЦК три главных условия: 1) Троцкий не должен вмешиваться в дела южфронта и не должен переходить за его разграничительные ли­нии; 2) с Южного фронта должен быть немедленно отозван целый ряд работников, которых т. Сталин считал непригодными восста­новить положение в войсках, и 3) на южфронт должны быть немед­ленно командированы новые работники по выбору т. Сталина, ко­торые эту задачу могли выполнить. Эти условия были приняты пол­ностью. Но для того, чтобы охватить эту громадную махину (от Волги до польско-украинской границы), называвшуюся Южным фронтом, насчитывающую в своем составе несколько сот тысяч войск, нужна была ясно формулированная задача фронту. Тогда эту цель можно было бы поставить перед войсками и путем пере­группировки и сосредоточения лучших сил на главных направле­ниях нанести удар врагу.
   Т. Сталин застает очень неопределенную и тяжелую обстанов­ку на фронте. На главном направлении Курск -- Орел -- Тула нас бьют; восточный фланг беспомощно топчется на месте. Что же ка­сается оперативных директив, ему предлагается старый план (сен­тябрьский) нанесения главного удара левым флангом, от Царицы­на на Новороссийск, через донские степи:
   "Основной план наступления южфронта остается без измене­ния, именно главнейший удар наносится особой группой Шорина, имеющей задачей уничтожение врага на Дону и Кубани" (из дирек­тивы главкома, сентябрь 1919 г.).
   Ознакомившись с положением, т. Сталин немедленно принима­ет решение. Он категорически отвергает старый план, выдвигает новые предложения и предлагает их Ленину в следующей записке, которая говорит сама за себя. Она настолько интересна, настолько ярко рисует стратегический талант т. Сталина, настолько харак­терна по самой решительности постановки вопросов, что мы счита­ем полезным привести ее полностью.
   "Месяца два назад главком принципиально не возражал против удара с запада па восток через Донецкий бассейн как основного. Если он все же не пошел на такой удар, то потому, что ссылался на "наследство", полученное в результате отступления южных войск летом, т. е. на стихийно создавшуюся группировку войск Юго-Вос­точного фронта, перестройка которой (группировки) повела бы к большой трате времени и выгоде Деникина... Но теперь обстанов­ка и связанная с ней группировка сил изменились в основе: 8-я ар­мия (основная на бывшем южфронте) передвинулась в районе юж- фронта и смотрит прямо на Донецкий бассейн, кон-корпус Буден­ного (другая основная сила) передвинулся тоже в район южфронта,
   321
   прибавилась новая сила -- латдивизия, которая через месяц, об­новившись, вновь представит грозную для Деникина силу... Что же заставляет главком (Ставку) отстаивать старый план? Очевидно, одно лишь упорство, если угодно -- фракционность, самая тупая и самая опасная для республики, культивируемая в главкоме состоя­щим при нем "стратегическим" петушком... На днях главком дал Шорину директиву о наступлении на Новороссийск через донские степи по линии, по которой, может быть, и удобно летать нашим авиаторам, но уже совершенно невозможно будет бродить нашей пехоте и артиллерии. Нечего и доказывать, что этот сумасбродный (предполагаемый) поход в среде, вражеской нам, в условиях абсо­лютного бездорожья грозит нам полным крахом. Не трудно понять, что этот поход на казачьи станицы, как это показала недавняя прак­тика, может лишь сплотить казаков против нас вокруг Деникина для защиты своих станиц, может лишь выставить Деникина спаси­телем Дона, может лишь создать армию казаков для Деникина, т. е. может лишь усилить Деникина. Именно поэтому необходимо теперь же, не теряя времени, изменить уже отмененный практикой старый план, заменив его планом основного удара через Харьков -- Донецкий бассейн на Ростов: во-первых, здесь мы будем иметь сре­ду не враждебную, наоборот, симпатизирующую нам, что облегчит наше передвижение, во-вторых, мы получаем важнейшую железно­дорожную сеть (Донецкую) и основную артерию, питающую ар­мию Деникина -- линию Воронеж -- Ростов... в-третьих, этим про­движением мы рассекаем армию Деникина на две части, из коих добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии ставим под угрозу захода им в тыл, в-четвертых, мы получаем воз­можность поссорить казаков с Деникиным, который (Деникин) в случае нашего успешного продвижения постарается передвинуть казачьи части на запад, на что большинство казаков не пойдет... в-пятых, мы получаем уголь, а Деникин остается без угля. С при­нятием этого плана нельзя медлить... Короче: старый, уже отме­ненный жизнью план ни в коем случае не следует гальванизиро­вать -- это опасно для республики, это наверняка облегчит поло­жение Деникина. Его надо заменить другим планом. Обстоятельства и условия не только назрели для этого, но и повелительно диктуют такую замену... Без этого моя работа на южфронте становится бес­смысленной, преступной, ненужной, что дает мне право, или, вер­нее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не ос­таваться на южфронте. Ваш Сталин".
   Комментарии к этому документу излишни. Обращает на себя внимание, какой мерой т. Сталин измеряет кратчайшее оператив­ное направление. В Гражданской войне простая арифметика быва­ет недостаточна и часто ошибочна. Путь от Царицына до Ново-
   322
   Главное командование, по-видимому, считает каждый из них совершенно самодовлеющим и независимым один от друго­го. Также, по-видимому, расценивал оба эти участка и ко- мандюж, директива которого N 10726/оп от 9 октября1 яв­ляется, в сущности, передачей вышеприведенной нами ди­рективы главкома. Командюж передавал ударную группу в подчинение 13-й армии, приказывая развернуть ее на участ­ке Туриново -- Молодовое и перейти ею в решительное на­ступление на указанный выше участок железной дороги. Левый фланг 13-й армии -- бригада Свечникова и 55-я стрел­ковая дивизия -- должен был разбить противника, наступаю­щего на Орел. Поэтому 55-я стрелковая дивизия должна была наступать в Юго-Западном направлении. 14-я армия получа­ла назначение: выполнять прежнюю задачу на своем правом фланге, восстановить положение в районе хутор Михайлов­ский и, усилив свой левый фланг одной бригадой, наносить им удар на Дмитровск. Таким образом, нанесение главного удара выпадало на 13-ю армию, а вспомогательный удар на­носил левый фланг 14-й армии. В резерве командюжа оста­вались севернее г. Орла 86-й стрелковый полк, Вохр и части начавшей сосредоточение Эстонской дивизии. Однако эта директива в точности не была выполнена. Левый фланг 13-й армии -- бригада Свечникова и 55-я стрелковая дивизия, -- как это видно из разговора главкома и командюжа, имевшего
   российска может оказаться гораздо длинней, потому что он прохо­дит через враждебную классовую среду. И наоборот, путь от Тулы до Новороссийска может оказаться гораздо короче, потому что он идет через рабочий Харьков, через шахтерский Донбасс. В этой оценке направлений сказались основные качества т. Сталина как пролетарского революционера, как настоящего стратега Граждан­ской войны.
   План Сталина был принят Центральным комитетом. Сам Ле­нин собственной рукой написал приказание полевому штабу о не­медленном изменении изжившей себя директивы. Главный удар был нанесен Южфронтом в направлении на Харьков -- Донбасс -- Ро­стов. Результаты известны: перелом в Гражданской войне был дос­тигнут. Деникинские полчища были опрокинуты в Черное море. Украина и Северный Кавказ освобождены от белогвардейцев. Т. Ста­лину во всем этом принадлежит громадная заслуга.
   1 Архив Красной Армии, д. N 738, л. 121--122.
   323
   место 10 октября1, вынужден был уклониться прямо на юг в силу того, что на Кромском шоссе появилось два новых пол­ка противника, и его наступление приняло не охватывающее, а фронтальное направление.
   Наступление ударной группы 13-й армии и ее левого фланга встретило большое сопротивление противника и развивалось крайне медленно. Уже 10 октября в директи­ве N 10801/оп2 командюж подчеркивал все значение ак­тивности левого фланга 14-й армии. 12 октября командюж в директиве N 108523, указывая на начавшееся движение конницы противника от Воронежа в Северном и Северо­Восточном направлениях, снова повторял задачу конно­му корпусу Буденного о разбитии этой конницы и вместе с тем выдвигал ему дополнительную задачу помощи 8-й армии. Последняя же получала задачу перейти в реши­тельное наступление с целью выхода на линию р. Дона до Яндовице. Таким образом, и эта директива ставит пока ограниченные и местные цели обеим левофланговым груп­пам Южного фронта. 15 октября командюж подчинил удар­ную группу 13-й армии (Латышская дивизия и приданные части) командарму 14-й. В директиве N 10419/оп4 коман­дюж требовал энергичных действий по ликвидации про­тивника в районе Дмитровска, заняв который, противник грозил тылу ударной группы, и энергичного продвижения центральных дивизий 14-й армии в Юго-Восточном на­правлении в целях обеспечения правого фланга ударной группы. Последнюю же командюж приказывал направить на Еропкино, что создавало для нее условия чисто фрон­тального наступления.
   Из приведенного выше соотношения сил нетрудно усмот­реть преимущества того и другого плана использования ре­зерва главкома. Директива главкома N 4828/оп от 9 октяб­ря и директива командюжа N 10419/оп от 15 октября при­водили, в сущности, к лобовому столкновению Дроздовской
   1 Архив Красной Армии, д. N 738, л.344--346.
   2 Там же, л. 123--124.
   3 Там же, д. N 738, л. 128.
   4 Приводим по вышецитированной нами статье В. Триандафи- лова.
   324
   и Корниловской дивизий противника с Латышской дивизией и бригадой Павлова.
   Разница заключалась в том, что директива главкома пре­дусматривала проникновение в глубокий тыл противника, тогда как директива командюжа (направление на Еропки- но) просто стремилась подвести пластырь под острие кли­на вторжения противника. В условиях сложившейся обста­новки передача резерва главкома в распоряжение 13-й ар­мии являлась нецелесообразной; сама жизнь в ближайшие же дни внесла поправку в это решение, заставив передать резерв главкома, обратившийся в ударную группу, в рас­поряжение 14-й армии. На первоначальное решение повли­яли, очевидно, преувеличенные опасения за Тульское на­правление. Удар через Кромы приводил, как мы уже сказа­ли, к ряду фронтальных столкновений, что в корне нарушало идею главкома о срезании клина противника. Ближе к цели вел удар в направлении на тот же Фатеж или Курск, но через Севск, т. е. в разрез внутренних флангов 3-й пехотной диви­зии противника и конного корпуса Юзефовича.
   Операции ударной группы, введенной в действие до окон­чания некоторым ее сосредоточения, привели к упорным встречным боям с перевесом в сторону противника.
   Этот перевес явился следствием той перегруппировки противника, которую он вынужден был произвести под вли­янием обнаружившегося нажима красных на Кромском на­правлении, и введения в дело последних взятых резервов, из-под Курска и, очевидно, из Киевского района. Благодаря этой перегруппировке силы противника, действовавшие на участке Кромы (искл.) -- Севск (вкл.) (3-я пехотная диви­зия) с 6400 штыками и 300 саблями возросли до 8000 шты­ков и 1800 сабель, т. е. получили приращение на 1600 шты­ков и 1500 сабель (последние, очевидно, за счет корпуса Юзе- фовича). Конная завеса против 14-й армии в виде конного корпуса Юзефовича была уплотнена пехотными частями, причем численность конных и пехотных частей противника на участке Севск (искл.) -- Сосница (искл.) общим протя­жением 150 км определялась в 3500 штыков и 1500 сабель (23 штыка, 1 сабля на 1 км фронта). Встречные бои на фрон­те Орел (искл.) -- Севск (вкл.), по-видимому, являлись ма­неврированием активного заслона. Однако в этих боях
   325
   противник достиг ряда частных территориальных успехов, захватив Кромы, Дмитриев, Дмитровск и Севск. Главный свой удар противник, судя по перегруппировке его сил, раз­вивал на участке Елец -- Новосиль -- Орел (оба крайние пункта включительно) общим протяжением 150 км. Здесь противник усилил на 1000 штыков и 200 сабель Корниловс- кую дивизию, действовавшую на Орловском направлении, благодаря чему ей удалось 13 октября овладеть Орлом, и весьма значительно (на 5100 штыков) усилил 1-ю пехотную дивизию как путем рокировки частей вдоль фронта (4-й Корниловский пехотный полк) с участка соседней Корни- ловской дивизии, так и путем подброски их с тыла. Благода­ря этим мероприятиям численность 1-й пехотной дивизии возросла с 4900 штыков, 400 сабель до 9000 штыков, 500 са­бель (насыщение одного километра фронта живой силой достигло 60 штыков и 3 сабель за округлением, т. е. почти в полтора раза больше того, с чем эта дивизия начала опера­цию). Относительно значительное усиление дивизии позво­лило ей выиграть полосу пространства глубиной примерно в 50 км, продвинувшись до южной окраины Ельца (вкл.) и заняв г. Новосиль. Но на этих территориальных достижени­ях и приостановился темп развития операции Деникина; резервы были уже полностью введены в дело, а инерция движения сама по себе была недостаточна, так как она не только поглощалась пространством, но и задерживалась со­противлением красных частей.
   Содействие 14-й красной армия маневру ударной группы первоначально выразилось в наступлении двух дивизий этой армии (41-й и 57-й стрелковых) на Севск и Дмитровск1. Это наступление развивалось очень медленно. Однако Латышс­кой дивизии удалось занять 16 октября г. Кромы, но даль­ше она не могла продвинуться вследствие неустойчивости
   1 Для создания ударного кулака на Севском направлении в виде 57-й стрелковой дивизии командарм 14-й Уборевич растянул пра­вый фланг своей правофланговой (46-й стрелковой) дивизии до хуто­ра Михайловского, что дало возможность снять с ее участка 57-ю стрелковую дивизию. Кроме того, в ударе на Севск участвовали и некоторые части 41-й стрелковой дивизии, наступавшие на него с севера.
   326
   бригады Павлова, действовавшей севернее ее. Лишь 17 ок­тября закончившая свое сосредоточение и также переданная в 14-ю армию Эстонская дивизия перешла в наступление на Орел и совместно с правым флангом 13-й армии (9-й стрелко­вой дивизией) 20 октября заняла его.
   Переход в наступление ударной группы совместно с час­тями 13-й и 14-й армий привел к упорной борьбе за инициа­тиву в течение нескольких дней. Линия фронта обеих сторон колебалась весьма незначительно, и результат этой борьбы, успешной, в общем, для красных, выражался вовсе не в тер­риториальных достижениях, а в том, что в конце концов им удалось удержать эту инициативу в своих руках. Действи­тельно, если мы проложим на карте линию фронта так, как она шла по местности 21 октября, то увидим весьма незна­чительные ее изменения по сравнению с вышеуказанными нами достижениями в пространстве Добровольческой армии. Теперь фронт ее по-прежнему проходил несколько южнее Ельца, упираясь правым флангом в Дон, захватывал с. Ко­роткое, Пречистенское, Туровка, Собакино, обходя с юга Орел, на ближайших подступах к которому продолжал упор­но удерживаться 2-й Корниловский полк; далее линия фрон­та белых пологой дугой шла на Чувардино, обходя Кромы с востока, Дмитровск -- Лобаново -- Севск, выходя далее на ранее указанный нами рубеж белого фронта.
   Как представляло себе приблизительно в это время свои ближайшие задачи командование Южным фронтом, можно судить по его директиве N 10938/оп от 15 октября1. Эта ди­ректива придавала решающее значение действиям 14-й ар­мии. От быстроты и решительности действий ударной груп­пы этой армии, писал командюж, зависели ликвидация про­тивника в районе Орла и Новосиля и обеспечение за частями 13-й армии г. Ливны, что, в связи с наступлением конного корпуса Буденного на Воронеж и 8-й армии на линию Дона, должно было скрепить общее положение фронта и дать воз­можность развить дальнейшие действия (см. приложение, схемы IX, X). Таким образом, и в этой директиве мы не ви­дим еще выражения идеи о взаимной увязке воронежского и орловского участков борьбы.
   1 Архив Красной Армии, д. N 831, л. 348--349.
   327
   Пока обе стороны в упорных боях оспаривали друг у дру­га каждую пядь пространства на Орловском направлении, созрели и разрешились победой крупные события в Воро­нежском районе, а именно, 19 октября произошло первое столкновение Добровольческой донской конницы с конным корпусом Буденного, окончившееся в пользу Красной кон­ницы. Противник пытался было совершить перегруппиров­ку для нанесения решительного удара конному корпусу, но в это время сказались партизанские действия в глубоком тылу белых, что заставило их выделить часть сил для ликвидации этих отрядов, а тем временем наступил общий кризис гене­рального сражения, благоприятный для красного оружия.
   В дальнейшем в своей директиве N 11144/оп от 20 ок­тября командование Южным фронтом, которому была вновь подчинена с 16 октября 12-я армия, намечало концентриче­ское наступление всех своих армий за исключением 12-й. Последняя, находясь на западном участке Южного фронта против поляков, по приказанию командования Южным фрон­том сменила 23 октября своими частями 46-ю стрелковую дивизию 14-й армии, которая также была двинута на Севско- Дмитриевское направление во фланг Добровольческой ар­мии. Таким образом, 12-я армия выделением своих частей также косвенно содействовала успеху операций на Орлов­ском направлении. 14-я армия должна была сломить сопро­тивление противника в районе Дмитриева и решительно на­ступать в направлении Фатеж -- Курск. 13-я армия с переда­ваемой вновь в ее подчинение Эстонской дивизией должна была энергично наступать на фронт Щигры -- Касторная. 8-й армии ставилось задачей выйти вновь на линию р. Дон. Конный корпус Буденного должен был по овладении Воро­нежем нанести удар в общем направлении на Курск с целью отрезать части противника, действующие к северу от же­лезной дороги Воронеж -- Курск; ближайшей задачей кон­ному корпусу ставилось овладение железнодорожными уз­лами Касторная и Мармыжин1. 8-й армии приказывалось в кратчайший срок занять линию Дона до Яндовице. Таким образом, согласно этой директиве, только со 2 октября мож­но считать идейно установленным взаимодействие наших
   1 Архив Красной Армии, д. N 831, л. 348--349.
   328
   частей на Орловском и Воронежском направлениях. Факти­чески же оно установилось еще позже.
   Наступление 14-й армии после овладения Орлом в тече­ние семидневного срока продолжало встречать упорное со­противление противника, которому удалось было вновь вре­менно овладеть городами Кромы и Севском, а на крайнем левом фланге 13-й армии занять ст. Донская и начать рас­пространяться к Липецку, Лебедяни и Ельцу, но эти такти­ческие успехи не могли уже повлиять на общее изменение хода событий в пользу противника.
   Главком в своей директиве от 27 октября предлагал командованию Южным фронтом с целью окончательного поражения группы противника на Орловском направлении продолжать энергичное наступление от Дмитровска и Орла. Это наступление должно было быть поддержано энергич­ным ударом с востока 8-й армии с конной массой, сосредо­точенной на ее правом фланге. Последней ставилось зада­чей уничтожение группы противника, действовавшего на Елецком направлении, а затем удар в тыл Орловской груп­пе противника. Конная группа Буденного вторично нанесла сильный удар коннице противника в районе Усмань -- Со- бакино и 24 октября вновь заняла Воронеж. После своего усиления одной кавалерийской дивизией и стрелковой бри­гадой конный корпус Буденного получил задачу от коман- дюжа в директиве N 46/оп от 27 октября во изменение зада­чи, указанной в директиве N 1144/оп от 20 октября, по пе­реправе через Дон немедленно направить конную массу в направлении на Землянск -- Ливны и совместно с левым флан­гом 13-й армии уничтожить противника в районе Елец -- Ливны1. Эта директива означала уклонение конного корпуса от Касторной, куда он вышел после того, как уже обозна­чился общий сдвиг всего фронта противника к югу.
   Развитие успеха конницы Буденного и успешные действия 46-й дивизии под Севском и Дмитриевом угрожали основа­ниям клина вторжения противника, в то время как голова его была связана упорными фронтальными боями с Ла­тышской дивизией. Эти действия заставили противника, по­несшего в борьбе с ударной группой значительные потери,
   1 Архив Красной Армии, д. N 738.
   329
   окончательно отказаться от инициативы в Орловском райо­не и начать медленный отход, местами оказывая упорное со­противление. После вторичного очищения им г. Кромы про­тивник пытался организовать сопротивление на фронте Дмит- ровск (искл.) -- Еропкино. 14-я армия прорвала его фронт 3 ноября ударной группой из двух латышских бригад, и в этот прорыв брошена была сводная кавалерийская дивизия При­макова численностью в 1700 сабель.
   Удачный рейд на г. Фатеж, которым конница Примакова овладела 5 ноября, внес большую панику в тылу противни­ка, оказав содействие дальнейшему наступлению 14-й армии. 13 ноября конница Примакова произвела вторичный удач­ный рейд на железнодорожный узел станции Льгов, находив­шийся в тылу противника.
   В то время как развивалось удачное наступление 14-й ар­мии, конница Буденного 9 ноября появилась в районе ст. Кас- торная, после чего противник начал быстро отходить перед фронтом 13-й армии, а также подаваться назад на фронте 8-й армии. Неудачу противника на главном Орловском направ­лении не могли возместить успехи Донской армии на второ­степенном направлении, где она целиком выполнила постав­ленные ей задачи, заняв Новохоперск и Поворино. К 1 нояб­ря 9-я армия отошла в Балашовском направлении на фронт Грибанкова -- Кардаил -- Лехтюхино -- задержавшись на участке Рябов -- Арчединская (см. приложение, схема IX).
   Значение действий Юго-Восточного фронта за время Ор­ловской операции выразилось в том, что он привлек на себя значительные силы белых, чем и содействовал до известной степени благоприятному исходу операции 14-й армии и кон­ного корпуса Буденного.
   Итак, дни 24--26 октября можно считать днями оконча­тельного перехода военного счастья на сторону красных на Орловском направлении. Два момента определяют это со­бытие: разгром конницы белых конной армией под Вороне­жем и успех 14-й красной армии на Севском направлении, где решительное влияние оказало введение в дело 46-й стрел­ковой дивизии. По меткому выражению одного из участни­ков событий, эта дивизия в условиях полного истощения опе­ративных резервов белых явилась тем тактическим золотни­ком, который резко ускорил исход месячной борьбы на
   330
   Орловском направлении. На фронте столкновения главных сил сторон (район Дмитровск -- Орел) эта борьба шла под знаком борьбы на истощение, и решающую роль в ней мы должны отнести на долю 14-й армии.
   Это ее удар заставил противника быстро отступить перед фронтом 13-й армии. Конная армия нанесла под Воронежем смертельный удар стратегической коннице белых, от которо­го та не могла оправиться почти до самого конца кампании. Но не будем преувеличивать значения этой победы. Отзвуки ее, пространственно удаленной почти на 200 км от Орловско­го направления, не могли так скоро докатиться до него и по­влиять сразу на начало общего отхода противника. Но мораль­ное значение одержанной победы было в высшей степени вели­ко, явившись следствием усиленного внимания, обращенного ныне партией и советской властью на Южный фронт.
   Еще в апреле 1919 г. считали, что на юге мы близки к победе. Конец июня выдвигает уже опасность с юга. В пер­вых числах октября вопрос становится так, что главным фронтом является Южный фронт.
   Помимо всех других причин, о которых говорится в дру­гих местах главы, лето 1919 г. характерно в жизни партии такими явлениями: с одной стороны, все лучшие силы партии в своем большинстве оказались брошенными на Восточный фронт, а с другой -- партии на основании уже долгого опыта Гражданской войны приходилось перестраи­вать свои ряды.
   Во время развития успехов Деникина главными вопроса­ми для партии являлись не только самая строжайшая и пос­ледовательная ее милитаризация, но и чистка партии.
   В Петрограде в августе 1919 г. во всей организации оста­валось 7889 чел. И все-таки там при перерегистрации вычи­стили 2450 чел. Но уже по 22 августа в 9 районах было при­нято от рабочих 7829 заявлений о вступлении в партию, а принятым оказался 6861 чел. Эти цифры определяли собой тогдашнюю линию партии: с одной стороны, очиститься от примазавшегося хлама и с другой стороны -- укрепиться за счет рабочих от станка.
   Центральный орган партии "Правда" писал 12 сентяб­ря 1919 г., что, несмотря на потерю районами Москвы мно­гих своих работников "все же в первую очередь в настоящее
   331
   время стоит вопрос о чистке рядов партии, об усилении ее путем исключения из нее негодных элементов... Нам нужно скорее избавиться от этого балласта". 2 октября "Правда" намечает проведение партийных недель, т. е. вербовки новых членов из рабочих, после того как выкинули "балласт" по всей России. В Москве партийная неделя дала весьма внушитель­ные итоги, ибо на одной Пресне, по сведениям к 19 октября, вошло в партию 900 рабочих, в Сокольниках -- до 350 и т. д.
   Эта перестройка единственно могла обеспечить и ко­нечный успех военной победы. На основе ее развернулся и целый ряд других мер. В конце октября 1919 г. появился в печати отчет ЦК РКП за период с 15 сентября по 15 октября 1919 г. ЦК заявлял, что главной работой его и всей партии за отчетный месяц была работа военная. Пленум 26 сентября, учитывая грозное положение на Южном фронте, постано­вил перевести на военную работу максимальное количество коммунистов и сочувствующих, работающих в центральных и местных советских учрежденияк, за исключением Нарком- воена, Наркомпрода и Наркомпути.
   ЦК удостоверял, что первыми, как и всегда, на его призыв к новой мобилизации откликнулись питерские рабочие. Пет­роград послал более 300 ответственных работников и произ­вел дальнейшие мобилизации из расчета 1 на 15 от Граждан­ских коллективов и 1 на 10 -- от военных. Но с наступлением Юденича новая посылка мобилизованных из Петрограда на юг прекратилась. Москва раскачивалась несколько дольше, но зато уже к 15 октября дала около 600 коммунистов, а мо­билизация была еще не закончена.
   В провинции Вологодский комитет постановил отправить­ся на фронт в полном составе, самарцы выделили поименно 7 лучших работников, а затем произвели дополнительную мо­билизацию; нижегородцы, незадолго перед тем отправившие целую группу ответственных работников, дали еще 25 чел. Во Владимире, кроме партийной мобилизации, давшей око­ло 400 бойцов, мобилизовано 25 % ответственных работни­ков профессиональных союзов.
   Не имея еще окончательного подсчета, ЦК считал, что партийные организации вновь дали на фронт 2000 самых от­ветственных работников, и объявлял такой результат впол­не достаточным.
   332
   Нужно отметить и особый вид мобилизаций, которые с первой трети сентября 1919 г. проводили профессиональные союзы и фабрично-заводские комитеты через военпродбюро ВЦСПС. Это было создание заготовительных отрядов из ра­бочих на основах премирования, а центральный орган партии "Правда" в особой статье, посвященной задачам этих отря­дов, писал: "Теперь слово и дело за рабочими массами. Рабо­чие должны посылать заготовительные отряды из самых луч­ших товарищей... Наш долг -- победить белогвардейщину не только на внешнем фронте, но и на внутреннем -- хлебном".
   Политическая линия сбора урожая была намечена ЦК партии еще в конце августа 1919 г. Это было "проведение хлебной повинности так, чтобы все заготовительные орга­низации установили правильное отношение к деревне, глав­ным образом, к среднему крестьянству".
   Ко всем изложенным мероприятиям присоединились еще такие, как "Неделя фронта", все более развивавшиеся суб­ботники, имевшие огромное агитационное значение. Все меры вместе дали неизбежный исход -- укрепление и вос­создание фронта. Еще 4 октября 1919 г. "Известия Мос- ков-ского совета", писали о том, что для отражения дени- кинской опасности мы "в добавление к прежним силам войск, двигаем новые отряды передовых рабочих, способных создать перелом в настроении отступающих частей".
   Руководство коммунистической партии не ограничивает­ся организационно-политическими мероприятиями в тылу. Партия берет в свои руки более твердо и более решительно руководство над Южным фронтом. Шумные, но бесполез­ные поездки Троцкого по Южному фронту приостановле­ны. Троцкий отзывается Центральным комитетом в Моск­ву. Для подготовки победы Южного фронта направляется Сталин. "Новые военные работники требуют невмешатель­ства" Троцкого в дела Южного фронта. Троцкий отходит от прямого участия в делах Южного фронта. Операция на Южном фронте вплоть до взятия нами Ростова-на-Дону и Одессы проходят без Троцкого1.
   Подчеркнув еще раз, что политические причины неудачи затеянной Деникиным операции вытекли из самой сущности
   1 Сталин И. В. Об оппозиции.-- Госиздат, 1928, с. 110.
   333
   его государственной и военной системы, остановимся здесь на военной характеристике его действий. Стратегия Дени­кина, лишенная всякого политического обеспечения и под­держки к моменту Орловской операции, начала проявлять все черты военного авантюризма. Его действия можно упо­добить действиям зарвавшегося игрока, стремящегося со­рвать банк на авось, не имея уже ни гроша в кармане.
   Однако, обращаясь к рассмотрению его оперативного творчества, мы должны отметить искусное сосредоточение им ударного кулака на решающем направлении. Но далее идет уже ряд промахов. К ним мы должны отнести начало действий в расходящихся направлениях, на Орловском и Новохоперском направлениях, упорное стремление пробить­ся к Орлу, несмотря на совершенно выяснившееся невыгод­ное соотношение сил, что только и можно объяснить недо­оценкой возросшей боевой мощи красных армий, и, нако­нец, отсутствие достаточного обеспечения против 14-й армии. Последняя ошибка оказалась наиболее роковой для Деникина.
   Выше охарактеризовано напряжение партии и советской общественности для борьбы с Деникиным.
   В сравнении с этим стихийным движением ничтожные по значению размеры имело оживление заговорческой работы подпольной контрреволюции в красном тылу.
   Наиболее крупное, говоря относительно, проявление этой работы имело место в Москве. Здесь группой заговорщиков было организовано подробное осведомление белого коман­дования о боевом составе красных армий и их оперативных намерениях. Во главе этой организации стоял инженер Щеп­кин, работавший в связи с "Национальным центром". Щеп­кин имел связь с генералом Стоговым и полковником Сту- пиным, занимавшими ответственные посты в центральных управлениях Красной армии. Была установлена связь между петроградским и московским заговорами. Последний был более развит в организационном отношении. В Москве существовали две организации: политическая с преимуще­ственно кадетской окраской и военнотехническая, во главе которой стоял Ступин. Для вооруженного выступления ге­нерал Стогов формировал в Москве кадры двух дивизий, но заговорщики испытывали большую нужду в оружии и лю­
   334
   дях. Целью выступления было изолировать Москву от внеш­него мира подрывом всех магистральных железнодорожных путей. Заговоры были раскрыты, виновные арестованы и понесли наказание. В то же время часть левых эсеров и анар­хистов пыталась бороться с советской властью путем индивидуального террора. Им удалось устроить взрыв на партийном собрании в Леонтьевском переулке, где было убиты и ранены несколько видных партийных работников. Но все попытки контрреволюции потерпели полный крах.
   Помимо неудач на фронте, белым армиям был нанесен ряд сильных ударов со стороны партизанских отрядов Мах­но, что к значительной степени поколебало их стратегичес­кое положение. Силы Махно к 20 октября 1919 г. достигли 28 000 штыков и сабель при 50 орудиях и 200 пулеметах, пред­ставляя довольно прочное организационное ядро, разделен­ное на четыре корпуса. "Армия" Махно благодаря передви­жению пехоты на подводах была весьма подвижной. Снача­ла главным театром его действий были Екатеринославская и отчасти Херсонская губернии, а затем его банды стали угро­жать тылу Добровольческой армии, особенно когда у белых назревал перелом операции не в их пользу. Махновцы угро­жали самой Ставке Деникина в Таганроге, заняв гг. Бердянск и Мариуполь. Для борьбы с бандами Махно белому коман­дованию пришлось выделить значительные силы (корпус Шкуро), ослабив таковые на фронте.
   Проигрыш решительного сражения "вооруженными си­лами юга России" окончательно развязал те силы, которые подтачивали их тыл изнутри. Вместе с тем в полной мере выступили наружу все разногласия Деникина с казачеством, а кубанская оппозиция с этого времени не только подняла голову, но и вступила в решительную борьбу с Деникиным.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПРОТИВНИКА И ОПЕРАЦИИ КАВКАЗСКОГО ФРОНТА
   Преследование красными армиями Южного фронта белых армий Южного фронта ? Донско-Манычская операция ? Борьба на Се­верном Кавказе ? Эвакуация Новороссийска ? Возникновение Крымского фронта
   Н
   а фоне этой общей обста­новки продолжалось моральное распадение Добровольче­ской армии. Это распадение нашло себе выражение хотя бы в том факте, что после Орловской операции число ее фактических бойцов уменьшилось до 3000--40001, всё же остальные силы представляли собой громадные по числен­ности тылы, развращенные до последних пределов спеку­ляцией, всех видов.
   В таком положении и состоянии "вооруженных сил юга России" продолжался со все возрастающей скоростью от­кат их к границам Донской области и Крыму. В задачу крас­ного командования входило энергичное преследование этих сил, не давая им возможности оправиться и устроиться. Глав­ные силы Добровольческой армии, угрожаемые глубоким вклиниванием конницы Буденного между ними и Донской армией, быстро отходили к югу и юго-востоку, отрывясь от своей группы на правобережной Украине. Такому разрыву
   1 Остатки Корниловской и Дроздовской дивизий белых.
   336
   Добровольческой армии на две совершенно обособленных в пространстве группы немало содействовала и разгуливав­шая в районе Екатеринославщины Днепра "армия" Махно (приложение, схема XI).
   Советское командование преследовало цель скорейшим занятием Донецкого бассейна окончательно отделить Доб­ровольческую армию от казачьих областей, почему в Дон­скую область и направляло 13-ю и 8-ю армии и конную ар­мию Буденного, возлагая на 12-ю армию действия на Киев­ском, а на 14-ю армию действия на левом берегу Днепра в направлении на Полтаву и Харьков. 9-я армия Юго-Восточ­ного фронта должна была развивать свое преследование вдоль железнодорожной магистрали Лиски --Миллерово с целью выхода к Новочеркасску и Ростову-на-Дону; 10-я армия того же фронта, действуя между Волгой и Доном, должна была овладеть Царицыном, а затем развить преследование против­ника вдоль железнодорожной линии Царицын -- Тихорецкая.
   В свою очередь новый командарм Добровольческой Врангель уже интриговал среди высшего командного со­става в целях свержения Деникика и выбора себя на его место1. Но слабость Добровольческой армии, по-видимому, лишила его возможности явно выразить свои намерения. По­тери в боях и от болезней настолько ослабили Доброволь­ческую армию, что ее пришлось переформировать в корпус. Стремясь уйти в Крым, Врангель держал сильно выдвину­тым вперед свой левый фланг на Харьковском направлении, быстро оттягивая назад и ослабляя свой правый фланг.
   Очевидно, в связи с этими намерениями Врангеля про­тивник с начала декабря вновь начал оказывать более упор­ное сопротивление 13-й и 14-й красным армиям на путях их продвижения к Харькову. 5 декабря 14-я армия выходила на рубеж р. Ворсклы, овладев Ахтыркой и угрожая, таким об­разом, Харьковскому району с северо-запада (см. схему боев за Харьков). Прямо с севера этому району угрожала 13-я ар­мия, правофланговая дивизия которой (Эстонская стрелко­вая), двигавшаяся вдоль Курско-Харьковской железной до­роги, находилась в 25 км севернее Белгорода. Наконец, с во­стока обозначалась угроза Харьковскому району со стороны
   1 Раковский Г. П. В стане белых, с. 5.
   337
   8-й армии, которая частями своей 40-й стрелковой дивизии овладела Павловском-на-Дону. Конная армия шла на Валуй- ки. 6 декабря 14-я армия форсировала р. Ворсклу. Право­фланговая дивизия этой армии -- 41-я стрелковая овладела ст. Киримовка и нацеливалась на Валки; 46-я стрелковая ди­визия, наступавшая в центре, двигалась на с. Лютовка, зах­ватывая своим левым флангом Грайворон. Левофланговая Латышская стрелковая дивизия шла с упорными боями на Томаровка, держа связь влево с Эстонской стрелковой диви­зией 13-й армии. Эстонская дивизия в это время вела упор­ные бои за овладение ст. Сажное, которая в результате оста­лась за нею. Левее Эстонской дивизии со стороны Нового Оскола наступала 3-я стрелковая дивизия; еще дальше к во­стоку шла 42-я стрелковая дивизия и на левом фланге ар­мии наступала 9-я стрелковая дивизия, занявшая с. Весе­лое. Правофланговая дивизия 8-й армии --12-я стрелковая заняла г. Бирюч, а остальные дивизии этой армии направ­лялись на линию р. Дон.
   Противник, маневрируя своей конницей, пытался разор­вать красное кольцо, которое обозначилось вокруг Харьков­ского района. Активно обороняясь против 14-й армии и пра­вого фланга и центра 13-й армии, он направил удар оправив­шегося корпуса Мамонтова по стыку 13-й и 9-й армий. Этот корпус первоначально охватил с севера правый фланг 12-й стрелковой дивизии в районе Бирюча и отбросил ее к востоку. Расширяя свой прорыв, он затем охватил левый фланг и тыл 9-й стрелковой дивизии в районе Львовка1, при­чем под этот удар попала и часть сил конной армии. Но глав­ная ее масса в свою очередь атаковала конницу Мамонтова. Одна из дивизий противника (10-я кавалерийская) была раз­громлена, и маневр противника потерпел полную неудачу; его конница бросилась на Валуйки, преследуемая по пятам конной армией. 7 декабря в день, когда Эстонская дивизия овладела Белгородом, центр и левый фланг 13-й армии, со­вместно с правым флангом 8-й армии, возобновили свое на­ступление. Но в то время, когда противник начал уже сда­вать под ударами внутренних флангов 1, 8-й и конной ар­мий, он упорно продолжал держаться в секторе между
   1 6--8 км к западу от Бирюча.
   338
   Харьковско-Курской и Харьковско-Полтавской железными дорогами. Здесь каждый шаг он уступал после упорных боев.
   В течение 7 декабря 14-я армия заняла Мурафу, Ники- товку, Матвеевку1, ночной атакой в ночь с 7 на 8 декабря овладела Богодуховым, причем центральная -- 46-я стрел­ковая дивизия (т. Эйдемана) -- выдвинулась в район Лю- товка. Латышская стрелковая дивизия в этот день своим левым флангом участвовала совместно с Эстонской диви­зией во взятии Белгорода и продвинулась до Топлинка. В последующие дни кольцо красных вокруг Харькова продол­жало сжиматься. Части 46-й стрелковой дивизии 9 декабря заняли м. Зологов. Латышская дивизия к этому времени своим центром вышла к с. Веселая Лопань. Накануне, т. е.
   8 декабря, конная армия заняла Валуйки и развивала пре­следование на Купянск, части 13-й армии заняли Волчанск.
   9 декабря сильно продвинулся правый фланг 14-й армии -- 41-я стрелковая дивизия, заняв г. Валки; полукольцо вок­руг Харькова угрожало сомкнуться совсем, так как 14-я армия двигала конную группу Примакова в тыл Харькову на ст. Мерефа. Однако в течение 10 декабря противник про­должал еще удерживаться на ближайших подступах к Харь­кову, и последний лишь 11 декабря перешел в руки крас­ных. В результате 10-дневной борьбы противнику все же не удалось отстоять харьковский район. Средняя скорость продвижения красных дивизий за эти дни выражалась рас­стоянием в 10 км. Но как пример, заслуживающий внима­ния, мы можем отметить организацию белыми обороны Харьковского района. Обвод ее вынесен далеко вперед от крупного пролетарского центра. Оборона на ближайших подступах грозит белым внутренним взрывом, и потому, не удержавши за собой этого внешнего обвода, они вполне благоразумно отказываются от обороны на ближайших подступах к городу.
   Своеобразие маневрирования ген. Врангеля и, возможно, его тайные цели были замечены донским командованием, и по его представлению Деникин круто изменил направление отхода Добровольческого корпуса, свернув опасным фланговым
   1 Архив Красной Армии, д. N 944, л. 287--319; д. N 6142, л. 123--189; д. N 206, л. 63.
   339
   маршем его главные силы на Ростов и оставив для прикры­тия Крымского направления только группу Слащева: 3500 штыков и сабель при 32 орудиях. Подготовка Врангеля к свер­жению Деникина, обнаруженная последним, вызвала подчи­нение Добровольческого корпуса донскому командованию с увольнением Врангеля от своих обязанностей.
   Правофланговая армия Южного фронта (12-я), в свою оче­редь, первоначально встречала упорное сопротивление про­тивника на подступах к Киеву, на фронте Осетр -- Козелец. Также отставал в преследовании и правый фланг Юго-Вос­точного фронта (9-я армия). Однако уже в половине декабря линия продвижения красного преследующего фронта начала быстро выравниваться. 16 декабря полки 12-й армии вступи­ли в Киев. В этот же день командование Южным фронтом в своей директиве ставило армиям своего фронта новые зада­чи, выполнение которых должно было разбить "вооружен­ные силы юга России" на три обособленные друг от друга в пространстве группы. А именно центр тяжести действий 12-й армии переносился на правый берег Днепра. Развивая свое преследование на Одесском направлении, она должна была своим левым флангом дойти до Кременчуга. 14-я армия наце­ливалась на Лозовую -- Бердянск в целях отрезания группы противника, действовавшей на правом берегу Днепра, от До­нецкого бассейна. Целью 13-й армии ставилось совместно с конной армией Буденного овладеть Донецким бассейном, для чего она должна была наступать на Славянск, Юзово, Ново­Николаевскую.
   Ударная группа Буденного, в составе его армии и двух стрелковых дивизий (9-й и 12-й), используя весь наличный транспорт, должна была быстро выдвинуться в Донецкий бассейн и отрезать путь отступления Добровольческому кор­пусу в Донскую область. 8-я армия должна была выйти в район Луганска.
   Образование ударной группы Буденного и постановка ей задач являлись весьма своевременными, если мы припом­ним, что в это время Добровольческий корпус менял направ­ление своего отхода с Крымского на Новочеркасское и, та­ким образом, подвергался фланговым ударам со стороны группы Буденного. Прикрывая фланговый марш Доброволь­ческого корпуса, белые из района Бахмута повели встреч­
   340
   ное наступление против группы Буденного ударной группой в составе трех кавалерийских корпусов и двух пехотных ди­визий, но были разбиты т. Буденным и в беспорядке отхлы­нули к югу. Однако им удалось выиграть время для совер­шения флангового марша-маневра Добровольческого корпу­са, которому удалось присоединиться к Донской армии. Группе Буденного в районе Алексеево -- Леоново удалось лишь ударить по хвостам этого корпуса -- разгромить его Марковскую дивизию.
   1 января 1920 г. красные армии Южного фронта уже выш­ли на фронт Кременчуг -- Верхне-Днепровск -- Екатерино- слав -- Синельниково -- Иловайская -- Первозвановка -- Каменская, что означало очищение от противника Донецкого бассейна. Менее быстро в силу большой устойчивости про­тивника и условий пространства развивалось преследование армиями Юго-Восточного фронта. Однако 2 января вечером 10-я армия овладела Царицыном и стала продолжать наступ­ление в общем направлении на Великокняжескую.
   После соединения Добровольческого корпуса с Донской армией противник начал быстро отходить перед армиями Южного фронта. Последние переходили к преследованию его в железнодорожных вагонах, возвращаясь, таким образом, к методам действия эпохи эшелонной войны. Так, батальон пехоты (13-я армия), отправленный вслед за противником по железной дороге, 4 января 1920 г. занял Мариуполь; 6 ян­варя 1920 г. конница Буденого захватила Таганрог, а 8 ян­варя 1920 г. последовало падение Ростова. На Юго-Вос­точном фронте 10-я армия 10 января 1920 г. выдвигалась на линию р. Маныч.
   В результате выхода Красной Армии на побережье Азов­ского моря "вооруженные силы юга России" окончательно распались на три обособленные в пространстве группы. Боль­шая из них в составе Донской, остатков Кубанской армии и Добровольческого корпуса, отброшенная на левый берег Дона, в дальнейших своих операциях стремилась опять опе­реться на Северный Кавказ; слабая группа Слащева отошла в Крым; ее преследовала не менее слабая, истощенная пред­шествующими боями и растянутая на широком фронте (Хер­сон -- Геническ) 46-я стрелковая дивизия. Недооценка значе­ния Крымского направления явилась безусловной ошибкой
   341
   со стороны красного командования, так как дала возможность отряду Слащева удержаться на Крымских перешейках и об­ратить Крым в новую базу для южной контрреволюции. На­конец, на правом берегу Днепра в направлении на Одессу отходила правобережная группа Добровольческой армии под командованием генерала Шиллинга.
   Ликвидация этих групп требовала перемены операци­онных направлений армий обоих красных фронтов. Пре­жнее наименование фронтов уже не соответствовало гео­графически их новым операционным направлениям; в на­чале января 1920 г. Южный фронт был переименован в Юго-Западный, а Юго-Восточный фронт 18 января 1920 г. был назван Кавказским. Учитывая удельный вес всех трех групп противника, Главное командование наибольшее зна­чение придавало его Северокавказской группе. Поэтому задача красных армий Кавказского фронта считалась бо­лее ответственной, и сообразно с этим фронт этот усили­вался за счет Юго-Западного фронта. В распоряжение ко­мандования Кавказским фронтом передавались 8-я армия и конная армия Буденного. Кроме того, из состава Юго- Западного фронта на Кавказский предполагалось перебро­сить ряд отдельных дивизий (3, 4, 9-ю, Латышскую и Эс­тонскую).
   Командование Юго-Западным фронтом свою правофлан­говую 12-ю армию нацеливало преимущественно на запад, ставя ей задачу выйти на фронт pp. Птичь и Уборть -- м. Олевск -- г. Новоград-Волынск -- м. Любар -- ст. Си- нява -- Жмеринка и Рахны. Таким образом, главной за­дачей этой армии являлось служить заслоном против польских сил. Это обстоятельство предусматривалось командованием, которое указывало армии в случае ос­ложнения с поляками быть готовой к переходу в наступ­ление на Ровно -- Дубно. В предвидении этой возможнос­ти в районе Киев -- Казатин -- Житомир надлежало рас­положить передаваемую армии из фронтового резерва 7-ю стрелковую дивизию.
   14-я армия получала задачу нанесения главного удара на Одессу, действуя по обоим берегам Днепра. 13-я армия (3-я и 46-я стрелковые дивизии и конная группа Примакова) по­лучала задачу по овладению Крымом.
   342
   Схема 13
   0x01 graphic
   TP ^
   (Красные ] Положение
   I с 28 января
   25 января л I по f февраля
   Белые I
   ДОНСКО-МДНЫЧСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
   БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ В ЯНВАРЕ 1920 г.
   Командование Кавказским фронтом своей ближайшей целью ставило ликвидацию сил противника, остановивших­ся против Ростова на левом берегу Дона. Оставляя в силе задачу 10-й армии (выход на Тихорецкую), оно подтягивало к Новочеркасску 9-ю армию, оказавшуюся на уступе сзади 8-й армии в районе ст. Раздорская -- Константиновская, и сосредоточивало в районе Ростова 1-ю конную армию с при­данными ей стрелковыми дивизиями.
   Противник за Доном расположился следующим образом. Добровольческий корпус занял фронт Азов -- Батайск, упи­рая свой фланг в сильно укрепленный Батайск. Донская кон­ница (три конных корпуса) расположились в районе ст. Оль- гинской. Южнее Батайска в резерве стали три конных кубан­ских корпуса. Общее количество сил противника примерно можно определить в 24 000 бойцов (из них 11 000 сабель). Против этих сил 15 января 1920 г. в районе Ростова-на-Дону развернулась 1-я конная армия в составе 9000 сабель и 5000 штыков (9-я и 12-я стрелковые дивизии).
   Кроме того, на фронте Ростов-на-Дону -- Новочеркасск -- Аксай располагалась и 8-я армия (40, 15, 16, 33-я стрелковые дивизии, 16-я каваллерийская дивизия), численность которой достигала 11 000 штыков, 2022 сабель при 168 легких и тяже­лых орудиях1.
   В 1920 г. Дон замерз только 15 января. Местность, заня­тая Добровольческой армией, представляла открытую низ­менную равнину, пересеченную болотами, озерами и ручья­ми, что усиливало положение противника и не стесняло его действий огнем. Конная армия никаким подвижным мосто­вым парком не обладала. Исходя из этих условий обстанов­ки, командование конной армии предлагало командованию фронтом отказаться от лобовой атаки конницы на Батайск от Ростова с переправой через Дон и предпринять глубокий обход расположения противника. Однако командование фронтом оставило в силе свое решение о нанесении конни­цей фронтального удара на Батайск.
   Эта операция должна была производиться по совместно­му соглашению командования 8-й и конной армий, и приве­ло к следующему плану действий: 8-я армия двумя своими
   !Архив Красной Армии, д. N 73--016, л. 11, 17.
   344
   дивизиями (16-я и 33-я стрелковые) в ночь с 16 на 17 января переправлялась через Дон и занимала станицы Ольгин- скую и Старо-Черкасскую; вслед за ними у Нахичевани (се­верное предместье Ростова) переправлялись три дивизии конной армии и при поддержке бригады 12-й стрелковой дивизии вели наступление на Батайск. 17 января этот ма­невр начал осуществляться, но атака конной армии на Ба- тайск не удалась, войска вернулись в исходное положение. 18 января конная армия повторила свою атаку, и также не­удачно, после чего командование 8-й армией отвело обрат­но за Дон и Аксай свои стрелковые дивизии. 19 января кон­ная армия опять неудачно наступала на Батайск. Неудачи под Батайском обострили и вскоре довели до крайнего на­пряжения взаимоотношения, с одной стороны, между командованием Кавказского фронта в лице В. И. Шорина и, с другой стороны, между командармами 8-й (Сокольни­ков) и конной. Командование фронтом усматривало глав­ную причину неудачи в 12-дневной стоянке в районе Рос­това без активных действий, что дало возможность против­нику отдохнуть и устроиться для обороны, в введении в дело лишь части сил (во время первых атак на Батайск бездей­ствовали две дивизии 8-й армии -- 15-я и 40-я и одна из дивизий, приданных конной армии -- 9-я стрелковая). Ко­мандование конной армии указывало на совершенно непри­годную для действий конницы местность в виде сплошной топи и на ограниченность пространства для развертывания конницы. Командование 8-й армией в свою очередь обви­няло конную армию в проявлении чрезвычайно малой бое­вой устойчивости (схема 13).
   В последующие дни, а именно 20 и 21 января, 8-я армия и 1-я конная опять пытались совместно повести заведомо невы­полнимое, в силу оттепели, наступление на Батайск, но оно закончилось с теми же результатами. Заминка под Батайском начинала принимать формы затяжной операций. Шорин спе­шил ввести в дело 9-ю армию, направляя ее на Нижний Ма- ныч от устья его до ст. Манычской -- Баландинской. 23 янва­ря конный корпус Думенко, входящий в состав этой армии, переправился через Дон и выступил в направлении на Ефре­мов; выше его переправились через Дон три дивизии 9-й ар­мии и наступали на фронт В. и Н. Солоный -- Манычско-
   345
   Баландинский и ст. Манычская (23, 14-я и 21-я стрелковые дивизии). Но противник успел уже принять меры для встречи
   9-й армии. Одна из ее дивизий (21-я стрелковая), занявшая было Манычскую, была выбита оттуда, и сражение на Ниж­нем Дону, начиная с этого времени, распространилось на угол местности между Доном и Нижним Манычем. Вскоре борьба за обладание Северным Кавказом обещала еще более расши­риться в пространстве с приближением к ее главному фокусу
   10-й красной армии. К 22 января последняя уже преодолева­ла рубеж р. Сал, занимая своими дивизиями (32, 28, 20, 38, 37-я, 39-я стрелковые дивизии, кавалерейская дивизия Гая) район: Холодный, Потапов, Иловайская, Нов. Алексеевская, Терновский, Королькова. Командармы 8-й и 1-й конной, опять-таки совместно согласуя свои действия, решили, не повторяя лобовых атак на Батайск, конную армию сосредо­точить у ст. Богаевской, а 25 января ударить ею через Хо­мутовскую на Кущевскую, охватывая таким образом Ба- тайскую группу противника с правого фланга и тыла, в то время как пехота обеих армий будет вести наступление на ст. Ольгинскую.
   Это решение до некоторой степени совпадало и с видами Главного командования, которое в своей директиве N 66/1 от 24 января указывало перенести центр тяжести операции на маневр 9-й и 10-й армий. В частности 9-я армия получала задачу прорыва линии Маныча с целью обеспечения продви­жения конного корпуса Думенко во фланг и тыл Доброволь­ческой армии.
   Получив сведения о временном занятии ст. Манычской частями 9-й армии, главком в директиве от 25 января за N 68/ш развивал план еще более широкого маневра. 8-я ар­мия с передаваемыми ей из конной армии двумя дивизиями (9, 12-я) получала задачу по сковыванию противника, кон­ная армия должна форсированным маршем перейти в район Раздорская -- Константиновская, получить в свой состав кон­ный корпус Думенко и 1-ю стрелковую дивизию из состава 9-й армии и глубоко охватить противника в общем напра­влении на Мечетинская. Однако командование фронтом су­зило эти указания в том отношении, что оставило конный корпус Думенко действовать самостоятельно. На 27 января конная армия получала задачу овладеть Мало-Западенским
   346
   и в дальнейшем наступать на ст. Хомутовская -- Кагальниц- кая. Выполнение этой директивы и повело к ряду новых упор­ных боев с переменным успехом конной армии с конной груп­пой противника на переправах через Маныч.
   28 января конница Буденного нанесла сильный удар про­тивнику и обратила его конницу в бегство, захватив 12 ору­дий и 30 пулеметов. Но 29 января она получила такой же силь­ный удар от конницы Мамонтова в районе х. Прицепков, при­чем 11-я кавалерийская дивизия временно утратила свою боеспособность; было потеряно несколько орудий и пулеме­тов1. 30 января конная армия вновь стояла на северном бере­гу Маныча, занимая фронт от Федулово до Манычско-Балан- динская. 9-я армия вышла на фронт зим. Балабина -- Даль­ний -- Жеребков -- зим. Королькова -- В. и Н. Солоный -- Александровский -- Николаевский и восточнее Жеребкова. Но противник упорно продолжал удерживать ст. Манычскую, и все попытки 21-й стрелковой дивизии вновь овладеть ею кончились неудачей. 10-я армия продолжала выигрывать про­странство: 26 января она вышла на рубеж р. Маныча от зим. Балабина (вкл.), через Великокняжескую до Соляных озер. Кавалерийская дивизия Гая направлялась на Воронцовку.
   Неудача конной армии 29 января вызвала новые разно­гласия между командованием фронтом и РВС конной ар­мии. Тов. Шорин главную причину неудачи усматривал в том, что она после удачного боя 28 января потеряла полсу­ток, не преследуя противника. Член РВС 1-й конной армии т. Ворошилов указывал на отсутствие объединенного ру­ководства двумя конными группами: Думенко и Буденного. Думенко вырвался вперед, когда конная армия только что готовилась переправляться через Маныч. Поэтому против­нику удалось порознь справиться с корпусом Думенко и с конной армией2.
   Выход 10-й армии на линию р. Маныч являлся предпосыл­кой для совершенно нового качественного положения на
   1 Архив Красной Армии, д. N 47397, л. 146--149, 164-- 173.
   2 При изложении событий за январь 1920 г. на Дону и Маныче использовано дело N 47397, Архив Красной Армии, л. 30--46, 54--173.
   347
   Манычско-Донском фронте. Первыми его признаками явилось чрезвычайное обострение борьбы на р. Маныч. Прежде чем перейти к рассмотрению манычской операции Кавказского фронта, выросшей из попытки выбить батайскую пробку про­тивника, посмотрим, какова была группировка сторон перед этой решающей операцией за обладание Северным Кавказом.
   К 1 февраля 1920 г. силы противника на Батайском на­правлении (фронт Азов -- Батайск) состояли из всего Доб­ровольческого корпуса (Дроздовская, Корниловская, Алексеевская, Марковская дивизии) -- 4800 штыков, 2100 сабель, 32 орудия, 132 пулемета и 1-й Донской кавале­рийской дивизии -- 595 штыков, 400 сабель, 14 орудий, 21 пулемет, всего 5395 штыков, 2500 сабель, 46 орудий, 153 пулемета на фронте примерно в 50 км, что составля­ет на 1 км фронта 108 штыков, 50 сабель, около 1 орудия и 3 пулеметов. Кроме того, в районе Батайска были со­средоточены 6 бронепоездов, численность десантов кото­рых достигала 500 штыков. В Кайсуге находились Став­ропольские военные курсы численностью в 500 штыков, и в качестве глубокого резерва в Кагальницкой распола­гался батальон юнкеров неизвестной численности. Ста­ницу Хомутовскую занимали IV Донской кавалерийский корпус и 10-я кавалерийская дивизия, общей численнос­тью 2800 сабель, 12 конных орудий, 54 пулемета. Эта ка­валерийская масса являлась для противника подвижным маневренным резервом. На рубеже р. Маныч против 9-й красной армии противник располагался следующим обра­зом: на фронте Манычская -- Манычско-Баландинский -- III Донской корпус: 2525 штыков, 555 сабель, 15 орудий, 48 пулеметов. На фронте В. и Н. Солоный (искл.) -- Же­ребков -- Дальний -- II Донской корпус -- 3133 штыка, 4745 сабель, 147 пулеметов, 53 орудия, 8 самолетов. На фронте Дальний (искл.) -- Платовская (искл.) -- I Дон­ской корпус -- 4740 штыков, 1625 сабель, 117 пулеметов, 13 орудий, 9 самолетов. Там же отдельные мелкие отряды общей численностью 930 штыков, 910 сабель, 4 орудия, 18 пулеметов, а всего на фронте от Манычская (вкл.) до Платовская общим протяжением 100 км противник распо­лагал 41 308 штыками, 7835 саблями, 85 орудиями, 330 пу­леметами, 17 самолетов, что составляет на 1 км фронта
   348
   113 штыков, 78 сабель, около одного орудия, свыше 3 пу­леметов (все цифры округлены). Против 10-й красной ар­мии действовала Кавказская армия, состоявшая почти ис­ключительно из Кубанских частей и главным сгустком своих сил прикрывавшая направление от Великокняжес­кой на Тихорецкую. Здесь у противника действовали свод­ный пехотный корпус, IV сводный горский корпус, V Кав­казский конный корпус и 1-я Кубанская дивизия общей численностью 5981 штык, 5135 сабель, 96 легких и тя­желых орудий, 4 броневика, 4 танка и 12 бронепоездов. К западу от Великокняжеской до высоты ст. Платовс­кой действовал стрелковый Кавказский корпус в соста­ве 1200 штыков, 20 сабель, 6 легких и тяжелых орудий и 22 пулеметов. К востоку от Великокняжеской примерно до Соляных озер занимала фронт 3-я Кубанская конная дивизия в составе 320 сабель, 16 легких и тяжелых ору­дий и 34 пулеметов. Кроме того, по всему этому фронту были вкраплены отдельные отряды общей численностью 2500 штыков, 635 сабель, 4 орудия, 7 пулеметов. Всего же на фронте Платовская (искл.) -- Соляные озера (искл.) про­тяжением 150 км противник располагал 9681 штыком, 6110 саблями, 122 легкими и тяжелыми орудиями, 336 пулеме­тами, 12 бронепоездами, 4 броневиками, 4 танками, что со­ставляет на 1 км фронта 64 штыка, 41 саблю, около 1 ору­дия, 3 пулеметов. Все цифры взяты с округлением (см. приложение, схема XII)
   В качестве глубоких резервов противник мог рассчиты­вать на III Кубанский корпус, находившийся на формирова­нии в районе Екатеринодара, на кубанские запасные части в Екатеринодаре, Армавире и Ставрополе, общей численнос­тью 8000 штыков и сабель, на военноучебные заведения и курсы в Ставрополе, Ейске и Армавире, общей численнос­тью 700 штыков и 400 сабель1.
   Рассматриваемое вне связи с политико-моральным состо­янием положение "вооруженных сил юга России" являлось несравненно более выгодным под военным углом зрения, чем их противника. Их тыл сблизился со своими военными базами и базами людских пополнений, опираясь на сильные местные
   1 Архив Красной Армии, д. N 831, л. 348--349.
   349
   рубежи в виде р. Дон и Маныч. Пользуясь местными особен­ностями этих рубежей (болотистая, широкая долина Дона), проходимых по известным направлениям, и сильно занимая Батайское и Великокняжское направления, они могли действо­вать подвижными маневренными резервами по внутренним операционным направлениям. Это давало им возможность отбрасывать по очереди обратно на противоположный берег те красные части, которые одна за другой переправлялись на их сторону. Наконец, впервые, пожалуй, за всю историю Граж­данской войны белые могли испытать столь знакомые крас­ным преимущества перевернутой политической базы. Тако­вой для белых являлась Донская область. Выброшенная из нее Донская армия, отделенная от нее только течениями pp. Дон и Маныч, стремилась к возвращению обратно на родную тер­риторию с оружием в руках. Это стремление находило свое отражение в повышении боеспособности донских частей. Мы видели, как неоднократно и жестоко битая конной армией кон­ница Мамонтова вновь обретала свою боеспособность и нача­ла иногда не без успеха состязаться с конной армией. Несом­ненно, что на подъем боеспособности белых влиял и ряд их частичных успехов. Последние явились следствием введения в дело красных сил по частям (сначала 8-я и конная армии, затем по частям 9-я и, наконец, 10-я армии), отсутствия един­ства и твердости управления (командармы 8-й и конной все время "согласуют" свои действия), некоторого разнобоя в среде высшего красного командования и трудных условий ме­стности и погоды. Все эти причины объективного (после­довательное вступление в дело 9-й и 10-й армий) и субъектив­ного порядков (разногласия высшего командования) имели преходящий характер, почему весь успех дальнейшей оборо­ны белых зависел от того, окажется ли на этот раз Кубань та­ким же жизненным для них районом, каким она была для них в дни возникновения Добровольческой армии. С этой стороны состояние политического фронта являлось настоль­ко неблагополучным для белых, что оно сводило на нет все преимущества близости к ним их основных баз.
   Тыл противника обнаруживал явные признаки разложе­ния. Об этом свидетельствовали такие факты, как бурный рост повстанческого движения против белых в Чечне и Да­гестане; распространение зеленого движения на все про­
   350
   странство между Новороссийском и Екатеринодаром, где зе­леных насчитывалось до 7000 чел.
   Наконец, были и другие симптоматические черты близящей­ся общей катастрофы, несмотря на улучшившееся военное по­ложение: Новороссийский порт был наводнен бегущими бур­жуазией и духовенством. Кубанское рядовое казачество опре­деленно заявляло, что не желает пускать на Кубань буржуазию и офицерство. Эти заявления являлись отголоском ожесточен­ной внутренней политической борьбы в стане противника между кубанским казачеством в лице его Рады и командованием Доб­ровольческой армии. Кубанская рада стремилась обособиться от него и проводить собственную политику. Одним из основ­ных положений этой политики теперь являлось скорейшее заключение мира с большевиками на почве признания после­дними казачьего государства. В чисто военной плоскости эта борьба нашла свое выражение в угрожающем падении боес­пособности Кубанской армии, скоро превратившемся в ее пол­ный развал. Все эти обстоятельства создавали выгодные пред­посылки для широких наступательных операций красных в рас­чете найти на этот раз на Кубани новую обширную базу за линией неприятельского фронта, столь необходимую для крас­ных армий, учитывая их чрезвычайно растянувшиеся комму­никационные линии и расстройство транспорта.
   Обратимся теперь к группировке и численности красных сил на Нижнем Дону и Маныче к 1 февраля 1920 г. На Батай- ском направлении от устьев Дона до ст. Аксай на фронте про­тяжением 50 км располагалась теперь только 8-я армия в ко­личестве 15 260 штыков, 4120 сабель, 159 тяжелых и легких орудий, 779 пулеметов, что давало на 1 км фронта 905 шты­ков, 83 сабли, 3 тяжелых и легких орудия, 16 пулеметов (все цифры взяты с округлением)1.
   Таким образом, на Батайском направлении (Донской фронт) красные превосходили белых почти вдвое в отно­шении живой силы и от трех до пяти раз в отношении тех­ники. На Манычском фронте от ст. Манычской до Соля­ных озер (искл.) развернулись 9-я армия в составе 9670 шты­ков, 5730 сабель, 183 орудий и 600 пулеметов, 10-я армия
   1 Архив Красной Армии, д. N 73--016, л. 11; д. N 1487 по опи­си Полевого штаба РВСР.
   351
   в составе 15 630 штыков, 3300 сабель, 158 орудий и 585 пу­леметов и конная армия в составе 10 250 сабель, 26 орудий и 259 пулеметов, всего: 25 300 штыков, 19 280 сабель, 367 орудий и 1444 пулемета, что при общем протяжении фронта в 250 км (Манычская -- Соляные озера) составляет на 1 км фронта 101 штык, 77 сабель, 1,5 орудия, 6 пулеметов (за округлением). Таким образом, и на Манычском участке крас­ные значительно превосходили противника в количестве штыков, сабель, орудий и пулеметов1.
   При таком соотношении количества сабель на Манычском участке было вполне целесообразным объединить в одних ру­ках действия всей конницы, на чем неоднократно и тщетно настаивал РВС 1-й конной армии. Было также очевидно, что сила обороны противника заключается в его активном манев­рировании конными частями, стягиваемыми с различных уча­стков фронта и из резерва. Возлагая весь успех операции на удар конной массы, равной им по численности, важно было облегчить этой конной массе возможность успеха, рассасы­вая конные массы противника в различных направлениях, чего можно было достигнуть лишь активизацией всего фрон­та. Этого и добивались тт. Ворошилов и Буденный, но их пожелания не достигали цели. В таких условиях конная ар­мия 1 и 2 февраля вновь пыталась продвинуться на Хому­товскую, но оба раза неудачно, так как успехи изолирован­но действовавшей конной армии легко ликвидировались про­тивником. Эти последние попытки окончательно подорвали отношения между командованием конной армии и фронта (Шорин). Командование конной армии обратилось теперь по прямому проводу непосредственно к главкому2. Очевидно,
   1 Кроме того, на Кавказский фронт шли перебрасываемые рас­поряжением главкома 34-я и 50-я стрелковые дивизии и намечалась переброска туда же с Юго-Западного фронта Латышской и 52-й стрелковой дивизий.
   2 Мы не обнаружили записи разговора в архиве, но со слов и разрешения С. С. Каменева можем привести его содержание в части оперативной. Оно сводилось к предложению двигаться по степям в обход всего расположения противника. На сомнение главкома в воз­можности совершения такого рейда конницы зимой в безлюдной степи при частых буранах Буденный указал, что он пойдет от зи­мовника к зимовнику и тем сбережет свою конницу.
   352
   результатом этого разговора была директива главкома N 627/оп на имя командования фронтом о том, чтобы ар­мии фронта были готовы развить успех Буденного энергич­ным наступлением1.
   7 февраля атаки конной армии на Хомутовскую были приостановлены новым командованием фронтом (т. Тухачев­ский), приступившим вскоре к перегруппировке армий для нанесения решительного поражения противнику2.
   Ввиду исключительного истощения стрелковых дивизий командование фронтом пошло на крайнее средство, расфор­мировав ряд дивизий и влив людей как пополнение в осталь­ные дивизии 10-й и 11-й армий. 9 февраля директивой N 19/п командование фронтом указывало перегруппировку, которая имела целью создание ударного кулака на Маныче и вывод конной армии в исходное положение для решительного уда­ра. Согласно этой директиве 8-я армия к 11 февраля должна была растянуть свой фронт до Манычской, освобождая таким образом часть сил 9-й армии, а конная армия перебрасыва­лась в район Платовская.
   10-я армия, в состав которой включались две подходив­шие дивизии (34-я и 50-я), должна была сосредоточить не менее 6 дивизий в районе ст. Великокняжеской3. Таким об­разом, на участке Платовская -- Великокняжеская намети­лась мощная группировка против Кубанской армии против­ника. Здесь обращает на себя внимание удачное и гармони­чески согласованное направление главного удара в оперативном и политическом отношениях. Удар на Тихо­рецкую, с одной стороны, выводил красных на тылы груп­пировки белых на Нижних Доне и Маныче, а с другой сторо­ны, имея в виду Кубанскую армию, шел по линии наимень­шего политического сопротивления. Эта же директива намечала и срок общего наступления на 14 февраля. Нако­нец, 12 февраля последовала директива N 42/п об общем пе­реходе в наступление 4. В этой директиве еще резче выяви­лось намерение командования фронтом до конца провести
   1 Архив Красной Армии, д. N 47397, л. 184--185.
   2 Там же, д. N 47964, л. 2.
   3 Там же, д. N 249 без нумерации листов.
   4 Там же, д. N 47964, л. 3.
   353
   принцип действий по линиям наименьшего оперативного и политического сопротивления. Командующий фронтом ука­зывал, что разграничительная линия противника между его Донской и Кубанской армиями проходит через Белую Глину -- Ср. Егорлыкская -- зим. Корольков -- Казенный мост. За­дачей армиям фронта ставилось разбить противника и отбро­сить его к Азовскому морю. Для этого 8-я армия должна была наносить главный удар в направлении на Кагальницкая, имея целью в ближайшие дни выход на р. Кагальник. 9-я армия развивала удар в общем направлении на Новороговский и к 19 февраля должна была выйти на фронт: Ново-Протопоповс­кая -- пос. Новороговский. Конная армия в задании комфрон- та играла роль того хирургического ножа, который навсегда должен был разъединить между собой Кубанскую и Донскую контрреволюции. Ей ставилась задача, "разрезая и сбивая фланги Донской и Кавказской (Кубанской) армий противни­ка, прорваться в район ст. Тихорецкая к 21 февраля". 10-я ар­мия получала задачу отрезать Кавказской армии противника возможные пути отхода на Армавир и должна была к 19 фев­раля выйти на линию Беляев -- Белая Глина -- Успенская. В целях достижения решительной победы командование фрон­том не упускало ни малейшей возможности к притягиванию к фокусу решительной борьбы всех тех сил, которые могли при­нять в ней хоть какое-нибудь участие. Так, крайняя левофлан­говая армия фронта -- 11-я, действовавшая в пределах Став­ропольской губ. и Терской области, также получала задачу захвата в ближайшие дни Ставрополя и Армавира. Таким об­разом, намечался охват противника с правого фланга с одно­временным прорывом его центра и сковывающими действия­ми против его левого фланга.
   Первые успехи были достигнуты на фронте 10-й армии. Уже 17 февраля командующий фронтом т. Тухачевский имел возможность отметить, что противник сбит на участке 10-й армии. Но сопротивление противника продолжало быть очень упорным перед фронтом 9-й армии. Результаты маневра кон­ной армии не успели еще сказаться, так как, выигрывая раз­мах для удара, она сильно уклонялась на Торговую. Желая протолкнуть вперед 9-ю армию, командующий фронтом при­казывал 8-й и 10-й армиям сосредоточить ударные группы на своих флангах, прилегающих к 9-й армии, и помочь ей. Кон­
   354
   ной армии указывалось продолжать наступление на Круче­ную балку -- Лопенку -- Тихорецкую1.
   Для противодействия мощному удару красных со сторо­ны Великокняжеской белое командование перебрасывало из района станицы Ольгинской в направлении на ст. Торговую всю донскую конницу под командой ген. Павлова.
   Но пока в столкновениях красной и белой конниц на­зревал кризис всей кампании, на фронте 8-й и 9-й красных армий положение продолжало оставаться напряженным. Противник, активно обороняясь, успел даже достигнуть ча­стных успехов на фронте 9-й армии; здесь ему удалось сбить ее правый фланг и центр. Причину неудачи командование фронтом усматривало исключительно в неискусных дей­ствиях командования 9-й армией, которое подставляло свои силы под удары по частям. 8-я армия в это время "топталась на месте". Тем временем удар конницы Павлова обрушился прежде всего на конные дивизии Блинова и Гая (10-я армия). Они были атакованы и сбиты конницей Павлова 17 февра­ля в районе зим. Корольково, причем одна из бригад Бли­нова откатилась на Платовскую, а дивизия Гая отошла на зим. Маслаковцев. Сильно пострадала при этом и 28-я стрелковая дивизия, начальник которой т. Азин попал в плен. Но это был временный успех Павлова из-за уклоне­ния конной армии от данного ей направления движения2. Конная армия совместно с дивизиями 10-й армии изгото­вилась к атаке конницы Павлова, но была сама атакована ею под ст. Шаблиевской. Эта атака была отбита. 18 февра­ля Павлов начал отход на Ср. Егорлыкскую, попал в буран и потерял половину своей конницы, вымерзшей в степи. 19 февраля конная армия готовилась начать преследование противника. В то же время удалось ликвидировать на учас­тке 9-й армии прорыв конницы противника, успевшей про­никнуть до района Янченков -- Сусацкий. Конный корпус Думенко из-под Манычско-Баландинской атаковал ее, раз­бил и отбросил обратно. Левый фланг 8-й армии удалось продвинуть вперед, и он вел упорные бои с противником в районе ст. Ольгинской.
   1 Архив Красной Армии, д. N 47964, л. 4--8.
   2 Там же, д. N 36497, л. 1--5.
   355
   Тем временем высшее командование белых готовилось к решительному контрудару. План действий заключался в том, чтобы атакой на Ростов и Новочеркасск, в направлении, наи­более ослабленном Кавказским фронтом, притянуть туда внимание красных, а тем временем собрать все наличные силы и ударить ими по обходящему тарану красных, т. е. по 10-й и 1-й конной армиям. Была создана мощная конная груп­па ген. Павлова.
   Контрудар белых был своевременно разгадан командова­нием Кавказского фронта. Своей новой директивой оно ста­вило задачу разгрома в первую очередь группы ген. Павлова. Этим разгромом предопределялся выигрыш всей кампании.
   Такова была общая обстановка на фронте, когда против­ник сделал отчаянную попытку овладеть Ростовом. 20 фев­раля Добровольческая армия перешла в общее наступление и овладела ст. Хопры, ст. Гниловская, Темерник, ст. Аксай.
   8-я армия контратакой своего левого фланга выбила про­тивника из ст. Аксай и успела захватить северные окраины г. Ростова и Нахичевани, где загорелся упорный уличный бой. Однако утром 21 февраля 8-я армия принуждена была оста­вить и Ростов, и Нахичевань и перейти к обороне, чем Глав­ное командование было крайне обеспокоено, но не измени­ло плана командования фронта. Противник не имел возмож­ности развивать дальнейший успех. Он теперь сосредоточил свои усилия против правого фланга 9-й армии, стремясь ов­ладеть ст. Багаевская. Здесь с 21 февраля завязались упор­ные кавалерийские бои между конным корпусом Думенко и Терско-Донской конницей Гусельщикова. Но в районе ст. Ма- нычской конница Гусельщикова получила сильный удар, по­теряла до 1000 чел. одними пленными и была принуждена оставить ст. Багаевская. В таком положении сторон закон­чился день 21 февраля. Но уже 22 февраля под влиянием событий в районе Егорлыкская командование Добровольче­ской армией вынуждено было начать отход за Дон, чтобы своими последними кавалерийскими резервами усилить кон­ницу ген. Павлова. 23 февраля 8-я красная армия заняла пре­жнюю линию своего фронта.
   Тем временем конница Павлова, усилившись частями, подошедшими с Ростовского направления, вновь попыталась перейти в наступление на Ср. Егорлыкскую и выбила отту­
   356
   да заслон 1-й конной армии, главные силы которой находи­лись в с. Горькая Балка.
   Из Ср. Егорлыкской Павлов двинулся 25 февраля на с. Белая Глина с целью выйти на тылы 1-й конной армии. Пос­ледняя в свою очередь двинулась на Ср. Егорлыкскую в це­лях охвата правого фланга конницы Павлова. В своем движе­нии на Белую Глину конница Павлова натыкается с фронта на стрелковые дивизии 10-й армии (20-я и 50-я стрелковые). В то же время она была атакована всеми силами 1-й конной армии с правого фланга, в 10 км к югу от Ср. Егорлыкской, и с огромными потерями, утратив 29 орудий, 100 пулеметов и свыше 1000 пленных, была отброшена в район Егорлык- ской -- пос. Иловайский. Бой 25 февраля под Ср. Егорлык- ской является блестящим примером комбинированного боя конницы и пехоты. Однако 26 февраля попытки 1-й конной армии овладеть Егорлыкской без помощи пехоты окончи­лись неудачей.
   Продвижение левого фланга 10-й армии во время этих боев происходило почти беспрепятственно. 32-я стрелко­вая дивизия заняла район Ново-Покровская -- Сосновка, а 39-я стрелковая дивизия 27 февраля после небольшого боя заняла ст. Кавказская.
   Таким образом, 10-я армия, встретив упорное сопротив­ление противника в районе Егорлыкской и имея впереди себя 1-ю конную армию, связанную упорными боями с конницей Павлова, совершила как бы захождение левым плечом впе­ред вокруг своего правого фланга и к 28 февраля выстроила фронт прямо на запад от ст. Целина на Белую Глину -- Ново- Покровское -- Сосновку -- Кавказскую. Направление на ст. Тихорецкую прикрывалось только остатками II Кубанского корпуса белых, но командование 10-й армией задержало с 25 февраля 32-ю стрелковую дивизию в общей линии фрон­та. Значит, замыкание кольца вокруг главной группировки белых севернее Кубани отсрочивалось во времени, и перед ними оставались еще широкие ворота между Азовским мо­рем и 10-й армией для ухода за Кубань. Этим обстоятельством и спешил воспользоваться противник, не помышляя о даль­нейшем сопротивлении.
   С 26 февраля он начал постепенно очищать левый берег Дона. 27 февраля части 8-й армии были уже на левом берегу
   357
   Дона, а 29 февраля началось общее наступление 8-й и 9-й красных армий. 1 марта под согласованными ударами крас­ной конницы пала наконец Егорлыкская. Но теперь таран­ная группировка на левом фланге Кавказского фронта уже утрачивала свой смысл. Поэтому вполне своевременно ко­мандование фронтом спешило создать новую таранную группировку на кратчайшем (Новороссийском) направле­нии, выводившем на тылы Ростовско-Манычской группы противника. Поэтому 3 марта оно направляло главные силы
   8-й армии на Кущевскую -- Тимошевскую, главные силы
   9-й армии -- на ст. Леушковскую -- Медведовскую, а 1-й конной армии ударом на ст. Леушковской приказывалось отрезать пути отступления противника в районе ст. Тимо- шевской. 10-я армия ударом не менее четырех дивизий на Тихорецкую -- Екатеринодар должна была оказать содей­ствие Ставропольской группе красных по овладению Ар­мавиром (см. приложение, схема XI).
   Донско-Манычская операция командования Кавказским фронтом заслуживает особого внимания историка. Мы ви­дим в ней единство и цельность оперативного замысла. Не территория и географические на ней пункты влекут к себе внимание красного командования, а живая сила противни­ка. Разгром ее в уничтожающем сражении является руково­дящей идеей операции. Ради достижения своей основной цели командование фронтом смело отрывает главную массу своих сил от географических объектов в виде Ростова и Но­вочеркасска и бросает ее в глубь манычских степей. После­дующий ход действий вполне оправдывает это смелое ре­шение. Временный захват г. Ростова ничего не дал ген. Де­никину, поскольку судьбу операции решило столкновение конных масс обеих сторон и 10-й красной армии в районе Егорлыкской.
   В дальнейшем оставалось лишь преследовать и добивать материально и морально надломленного противника, кото­рый, оставив слабые заслоны против 8-й и 9-й армий, все свои усилия теперь сосредоточил на попытках задержать грозное для него продвижение конной армии. Последняя вновь совместно с 10-й армией 25 февраля 1920 г. нанесла сильный удар под Егорлыкской, взяв у него 29 орудий, свы­ше 100 пулеметов и много пленных. В дальнейшем коман­
   358
   дующий фронтом нацеливал конную армию на Мечетин- скую, а 10-ю армию -- на Тихорецкую. В конце февраля 8-я и 9-я армии сбили противопоставленные им заслоны про­тивника и перешли в наступление. 1 марта сгусток сил про­тивника образовался в районе Мечетинской -- Егорлыкс- кой (искл.), и командование фронтом готовилось концент­рическим движением своих армий уничтожить его. В этот же день под ударами красных пал Ставрополь1. Однако в предвидении этого маневра противник ускорил свой общий отход за р. Кубань (см. приложение, схема XII).
   2 марта красные войска Ростовской группы заняли Батайск, а 9 марта уже вступали в Ейск; в этот же день конница Буден­ного заняла ст. Тихорецкую. "Вооруженные силы юга Рос­сии", разбившись на три группы, отходили: одной группой (часть кубанцев и Донская армия) -- на Екатеринодар -- Но­вороссийск, главными силами Кубанской армии -- на Май­коп -- Туапсе и Добровольческим корпусом -- на нижнее течение Кубани, через ст. Тимошевскую. Последние остатки сил противника в Терско-Дагестанском крае пробивались в Грузию.
   Командование противника предполагало задержаться за сильной водной преградой р. Кубани, устроиться там и вы­ждать возможной перемены обстановки в свою пользу. От­ход за Кубань ставил "вооруженные силы юга России" в очень опасное положение на случай падения оборонитель­ной линии р. Кубани. Тогда они оказались припертыми к морю с необходимостью либо производить погрузку на суда в единственно возможном для того пункте -- Новороссий­ске, либо уходить по побережью Черного моря на юг под фланговыми ударами советских войск. Положение их затруд­нялось отсутствием предварительно разработанного плана эвакуации, малочисленностью транспортных морских судов и обилием беженцев, следовавших за войсками. Энергичное преследование советских войск и угрожающее падение бо­еспособности в остатках армий "вооруженных сил юга Рос­сии" делали крайне сомнительными надежды командования противника на возможность удержаться за р. Кубанью. 17 марта после короткого боя красные войска овладели
   1 Архив Красной Армии, д. N 831, л. 348--349.
   359
   Екатеринодаром, и главные силы противника отошли за Ку­бань, имея на Новороссийском направлении от станицы Оль- гинской через Екатеринодар до ст. Усть-Лабинской Донскую армию и западнее ее по нижней Кубани от станицы Ольгин- ской до устья Кубани Добровольческий корпус. На правом фланге Донской армии в районе Усть-Лабинской располага­лись разрозненные части Кубанской армии, не державшие уже связи ни с Донской армией, ни со своим главным коман­дованием.
   Однако уже 19 марта красные войска переправились че­рез Кубань у Усть-Лабинской и против Екатеринодара. Сла­бые контратаки Донской армии оказались неудачными, и начался общий отход Донской армии и Добровольческого корпуса в одну общую точку -- Новороссийск. В то же вре­мя Кубанская армия с частью оторвавшихся и присоединив­шихся к ней донцов устремилась в Туапсе.
   Добровольческий корпус, стремясь под прикрытием Донской армии сесть на суда, оставил нижнее течение Ку­бани раньше Донской армии, опередил ее в Новороссийке и начал производить посадку на суда, в то время, как полу­окруженная Донская армия еще пробивалась к Новорос­сийску. Эвакуация остатков "вооруженных сил юга Рос­сии" носила крайне спешный и беспорядочный характер, что явилось следствием производства ее из одного пункта при большом недостатке транспортных средств. Натиск красных войск не позволил закончить ее, и потому, когда в ночь с 26 на 27 марта 1920 г. красные войска заняли Ново­российск, в их руки попало около 22 000 пленных. Так же быстро шло занятие красными войсками и остальной тер­ритории Северного Кавказа.
   Политическими результатами окончательного разгрома "вооруженных сил юга России" явился советский перево­рот в Азербайджане в апреле 1920 г., поддержанный опера­цией 11-й армии, страна с нефтяными богатствами вошла в число полноправных членов РСФСР, и заключение в том же месяце мира с Грузией. Наконец, 2 мая 1920 г. в районе Сочи войскам 9-й красной армии сдались прижатые к границам Грузии остатки Кубанской армии; этим окончательно лик­видировались "вооруженные силы юга России" в их прежнем составе, причем остатки их устремились в Крым.
   360
   Не менее удачно развивались в это же время и операции Южного красного фронта по преследованию противника. Отбросив противника от Киева и Екатеринослава, войска Южного фронта (41-я дивизия) в конце января прижали груп­пу противника на правобережной Украине к Одессе, в угол между р. Днестр и Черным морем. 7 февраля 1920 г. была взята Одесса. Силы противника на правобережной Украине частью капитулировали, частью рассеялись. На Крымском направлении 23 января 1920 г. были заняты Геническ и Пе­рекоп, но в результате завязавшихся упорных боев группе Олащева удалось удержать в своих руках перешейки Крым­ского полуострова.
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
   ВНЕШНЯЯ И ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА В НАЧАЛЕ 1920 г. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ СОВЕТСКОЙ РОССИИ И ПОЛЬШИ. ПОДГОТОВКА ОБЕИХ СТОРОН К ПРОДОЛЖЕНИЮ ВОЙНЫ
   Отношение держав Антанты к продолжению Гражданской войны в России после поражения "вооруженных сил Юга России" ? Точка зрения Англии; точка зрения Франции ? Внешняя и внутренняя обстановка Польши перед началом кампании 1920 г ? Последние дипломатические сношения обоих правительств перед началом польско-советской кампании 1920 г ? Переговоры советского и английского правительств о судьбе остатков южных контрреволю­ционных армий ? Краткий обзор белорусского и украинского те­атров ? Характеристика польской армии ? Сосредоточение и раз­вертывание сил обеих сторон на Польском фронте в течение зимы 1919/20 г ? Планы сторон ? Группировка, расположение и чис­ленность обеих сторон перед началом решительных событий вес­ны и лета 1920 г ? Внутреннее экономическое и политическое положение РСФСР
   I I арушение контрреволюцион­ных сил, возглавляемых ген. Деникиным, содействовало окон­чательному выявлению тех течений английской политики, вы­разителем которых являлся Ллойд Джордж и которые возник­ли еще с осени 1919 г. Под их влиянием английская политика стремилась к установлению деловых отношений с советской властью в надежде на ее последующее перерождение мирным путем, под влиянием установления торговых связей с ка-
   362
   питалистическим Западом. При господстве такой точки зрения продолжение Гражданской войны в России и поддержка ее не отвечали уже видам великобританского правительства. Поэто­му оно поспешило предложить ген. Деникину свое посредни­чество в капитуляции его перед советской властью.
   Что же касается Франции, то падение власти Деникина не повлекло за собой каких-либо изменений в руководящих ли­ниях французской политики в отношении русского вопроса. Как нами уже указывалось, Франция вынуждена была еще весной 1919 г. отказаться от прямого вооруженного вмеша­тельства в Гражданскую войну в России, но это нисколько не помешало ей укреплять вооруженную мощь лимитрофных государств, в первую очередь Польши и Румынии, а также продолжать снабжение деньгами и материальной частью ос­татки белых армий. Сохраняя по-прежнему непримиримое и враждебное отношение к советской власти и ее государствен­ности, Франция мыслила посредством лимитрофов, с одной стороны, обеспечить Европу от заразы большевизма, а с дру­гой стороны, при помощи их вооруженной силы добиться вос­становления своих экономических интересов на юге Украи­ны и в Донбассе. Главной же ее заботой по-прежнему явля­лось поддержание того клина, в виде белой Польши, который Антанта в результате Версальского мирного договора вогна­ла между Советской Россией и побежденной Германией. Ка­залось бы, что особый интерес и значение для Франции при­обретали те остатки "вооруженных сил Юга России", кото­рые нашли убежище в Крыму. Но судьба последних считалась уже предрешенной, и ставка на них была более, чем сомни­тельной. Поэтому все внимание французской политической мысли привлекала к себе Польша как "восточный бастион военного могущества Франции".
   Польша при экономической и военной помощи Франции значительно окрепла в течение 1919 г. К началу 1920 г. вне­шняя и внутренняя политическая обстановка складывалась для нее благоприятно. При содействии держав Антанты Польша благополучно для себя разрешила все свои недора­зумения с Чехо-Словакией. Под гнетом Версальского дого­вора Германия вынуждена была смириться с решениями Ан­танты в отношении своих пограничных споров с Польшей, и последняя могла быть спокойной за свою германскую
   363
   границу. Благодаря военно-экономической помощи Фран­ции Польше удалось утвердиться в Восточной Галиции, насе­ление которой вело упорную борьбу за свою независимость в 1919 г. Жесткий режим оккупации подавил в Галиции все признаки сопротивления. Таким образом, во внешнеполи­тическом отношении Польша могла быть спокойной за свой тыл и сосредоточить все свои силы и внимание на разреше­нии тех задач, которые она считала необходимы достигнуть на Востоке. Правда, на этом почти безоблачном горизонте намечалось маленькое темное пятнышко в виде отношений с Литвой, но слабость последней в политическом и военном отношениях исключала возможность ее самостоятельных активных действий против Польши.
   Внутреннее политическое положение Польши характери­зовалось приходом к власти мелкой буржуазии; в войне про­тив Советов это мелкобуржуазное шумливо-патриотическое правительство могло рассчитывать на поддержку не только буржуазии и кулацких слоев деревни, но и помещиков.
   Мировая война, длительный режим австро-германской оккупации всей своей тяжестью легшие на рабочий класс Польши и малоземельное крестьянство, распылили и осла­били силы последних. Слагавшаяся, таким образом, для Польши обстановка делала особенно несговорчивыми и тре­бовательными ее руководителей государственной политики. Они мыслили, что настало удобное время для завершения объединения Польши в пределах 1772 г., что знаменовало насильственное включение в ее состав Белоруссии, пра­вобережной Украины и значительной части Литвы.
   В начале1920 г., как и в течение всего предшествующего года, советское правительство твердо проводило свою мир­ную политику в отношении польского народа. Даже в то вре­мя, когда полным ходом шло сосредоточение польских сил и средств к нашей границе, российское и украинское совет­ские правительства неоднократно пытались протянуть через линию фронта руку дружбы польскому народу.
   В ноте от 28 января 1920 г. Совет народных комиссаров торжественно заявлял польскому правительству и народу, что "не существует ни одного вопроса: территориального, экономического или иного, который не мог бы быть разре­шен мирно, путем переговоров, взаимных уступок и согла­
   364
   шений". 2 февраля ВЦИК обратился с воззванием к польско­му народу, в котором указывал, что "стремление к миру с Польшей есть искреннее и глубочайшее желание рабочих и крестьян", и призывал польский народ "покончить с крово­пролитной войной, дабы оба народа могли начать войну с гнетущими их бедствиями -- холодом, голодом, тифом и безработицей". Эти призывы остались без ответа со сторо­ны польского правительства; 6 марта 1920 г. правительство России повторило их, подчеркивая, до "какой степени со­стояние войны является вредным для интересов обоих наро­дов". Только 27 марта последовал ответ польского прави­тельства, предлагавшего избрать местом мирных перегово­ров г. Борисов, причем перерыв боевых действий предлагался не на всем фронте, а лишь в районе Борисова.
   Чтобы понять весь внутренний смысл этого предложения, необходимо иметь в виду, что польское командование как раз в это время, предполагая сосредоточение значительных наших сил на Борисовском направлении, подготовляло в свою очередь сосредоточение крупного ударного кулака на Укра­ине. Таким образом, польскому командованию было выгод­но связать дипломатически наши вооруженные силы на Бо­рисовском направлении и сохранить себе оперативную сво­боду на всех прочих участках фронта, главным образом на Украине. На это советское правительство пойти не могло. Оно предлагало избрать местом переговоров какую-нибудь нейтральную территорию, но польское правительство отвер­гло это предложение. В ноте от 2 апреля 1920 г. советское правительство вынуждено было возложить на польское правительство ответственность за все бедствия, которые явят­ся следствием продолжения войны, а в ноте от 8 апреля оно вынуждено было признать себя "поставленным перед печаль­ной необходимостью признать крушение переговоров с Польшей из-за вопроса о месте переговоров"1.
   1Весьма характерно, что наша точка зрения об умышленном не­желании польского правительства пойти навстречу мирным пред­ложениям советского правительства нашла подтверждение в книге ген. Шептицкого, бывшего командующего Польским Белорусским фронтом в 1920 г. Автор, обосновавший свою работу на историчес­ких документах, указывал, что своим упрямством и несговорчиво­
   365
   Однако нельзя сказать, что работа советского правитель­ства в пользу мира являлась совершенно безрезультатной. Искренность и прямота советских предложений не могли не подействовать отрезвляющим образом на некоторые польские политические круги, что вызвало известный рас­кол в едином фронте польской буржуазии. По свидетельству ген. Сикорского1, между польскими буржуазными полити­ческими партиями начались споры о целях войны. Но что всего важнее, это то, что голос советского правительства, обращенный непосредственно к широким массам польского народа, нашел в них свой отклик. Ген. Сикорский подтверж­дал, что мирные предложения советского правительства произвели сильное впечатление не только на народ, но и на солдатскую массу в армии. Несомненно, что эти же предло­жения не прошли мимо внимания общественного мнения масс окружающих Польшу государств. Нежелание польско­го правительства пойти навстречу этим предложениям со­здало в дальнейшем для Польши обстановку обособленнос­ти и вызвало усиленную активность международного проле­тариата, направленную на пользу Советской России.
   Неизбежность кампании на Польском фронте являлось вполне выяснившейся данной для советского командования в общей стратегической подготовке. По своей численности, снабжению и подготовке польские армии должны были явиться главнейшим противником Красной Армии в тече­ние 1920 г. Что же касается другого намечавшегося против­ника в виде остатков "вооруженных сил юга России", то не­которое время не исключалась возможность полной его лик­видации путем капитуляции. По крайней мере, в этом направлении деятельно работало великобританское прави­тельство. Не изжитые еще после падения Новороссийска
   стью в деле переговоров правительство маршала Пилсудского упу­стило благоприятный случай для себя закончить войну. Вместо того, отвергая всякий компромисс с советским правительством, оно но­силось уже с новой мыслью похода на Киев (Stanislaw Szeptycki. Front Litewsko-Bialoruski 10 marca 1919 --30 lipca 1920. Krakow, 1925, с. 13--14).
   1Wladislaw Sikorski. Nad Wisia i Wkra Studjum Z, Polsko- RosyjskieJ Wojny 1920 roky Lwоw -- Warszawa -- Krafow, 1928, с. 215--218.
   366
   панические настроения среди остатков белой армии созда­вали благоприятные предпосылки для такого именно реше­ния вопроса. Остатки "вооруженных сил юга России" не помышляли пока ни о чем ином, как только о возможности оправиться и отсидеться в Крыму.
   Советское правительство не признавало иного выхода для этих сил, как полной и безусловной их капитуляции. Вели­кобританское правительство стремилось выговорить для них условия почетной сдачи на условиях равенства договарива­ющихся сторон. Переговоры затягивались.
   Таким образом, в 1920 г. советской стратегии пришлось иметь дело с двумя активными противниками, действовав­шими несогласованно ни в политическом, ни в военном от­ношениях. Нахождение этих противников на удаленных друг от друга театрах вызвало разобщение в пространстве совет­ских сил, действовавших против них. Последнее же обстоя­тельство требовало образования двух совершенно самосто­ятельных театров военных действий.
   Таковыми явились, во-первых, Польский театр, которому в кампании 1920 г. в силу причин, указанных нами выше, при­надлежало главное значение. Этот театр захватил весьма об­ширное пространство. Границы его можно довольно точно установить по водным рубежам -- pp. Зап. Двины, Днепра, Днестра и Вислы. Внутри рамки, образованной этими водны­ми артериями, и разыгрались наиболее значительные собы­тия польско-советской кампании 1920 г. Весьма значитель­ные размеры этого пространства обусловили, в свою очередь, наличие на нем двух театров, каковыми были Белоруссия и Украина. Значение Белорусского театра заключалось в том, что через него пролегали кратчайшие и удобнейшие опера­ционные направления, ведшие к важнейшие политическим и промышленным центрам обеих воюющих сторон -- Варшаве и Москве. Меньший по площади, чем Украинский, этот театр обладал достаточно развитой дорожной сетью, но был более беден местными средствами, чем украинский. Он отличался большой однородностью населения в национальном и клас­совом отношениях, причем в обоих этих отношениях усло­вия на нем складывались благоприятно для Красной армии, что обеспечивало спокойствие ее тыла в течение всей кампа­нии. Свойства местности и развитие сети путей допускали
   367
   движение и боевые действия значительных войсковых масс. Наиболее значительные водные рубежи лежали на самых гра­ницах театра, причем рубеж реки Днепр из-за направления его верхнего течения мог быть обойден по промежутку меж­ду ним и рекой Зап. Двиной. Этот промежуток получил харак­терное название Смоленских ворот. При операциях наших войск в направлении на Варшаву правый фланг их примыкал к территориям нейтральных государств и обеспечивался ими.
   Вторым театром являлся Украинский, который по своей значительной пространственности и наличию на его грани­цах государств, из которых одно -- Польша -- уже находи­лось в открытой войне с Советской Россией, а другое -- Ру­мыния -- сохраняло враждебный нейтралитет, мог приобре­сти и самостоятельное значение в случае активного выступления Румынии. Этого не случилось, но и при борьбе с одной Польшей на нем можно было преследовать само­стоятельные цели в виде вторжения в Восточную Галицию. В таком случае объектами для действий могли явиться глав­ный политический и административный центр Восточной Галиции и мощный узел путей в виде г. Львова и нефтенос­ный район Стрый -- Дрогобыч. Политическая обстановка, сложившаяся на Украине, вызывала особый интерес к этому театру со стороны Польши. Однако Главное советское ко­мандование не придавало самостоятельного значения Укра­инскому театру, рассматривая его как вспомогательный те­атр для Белорусского. Сеть железнодорожных путей на этом театре была развита также вполне удовлетворительно, и он изобиловал местными средствами. С национальной и клас­совой точки зрения население Украинского театра представ­ляло более пеструю картину, чем население Белорусского. Враждебность некоторых слоев населения Украинского те­атра к советской власти нашла свое отражение в довольно сильном развитии бандитизма, социальные корни которого глубоко уходили в толщу анархо-кулацкой стихии. Таким образом, в отношении состояния тыла положение действую­щих на Украине советских войск должно было явиться ме­нее благоприятным, чем в Белоруссии. Так же, как и в Бело­руссии, движения и действия значительных войсковых масс не могли встретить препятствий в свойствах местности. Со­седство с юга скрытновраждебной Румынии не давало
   368
   возможности считать левый фланг действующих на Люблин­ском и Львовском направлениях войск столь же надежно обеспеченным, как правый фланг наших войск на Белорус­ском театре.
   Значительный по размерам лесисто-болотистый район бассейна Припяти, известный под названием Полесья, раз­делял оба театра. По своим свойствам он был отличен от обоих. Он характеризовался в общем закрытым характером местности, обилием болот и меридиональных водных рубе­жей в виде северных и южных притоков р. Припяти, сравни­тельно слабым развитием путей, малочисленностью и раз­бросанностью населения и бедностью местных средств. Хотя под влиянием завоеваний культуры он в значительной сте­пени и утратил свою недоступность, но все-таки действия войсковых масс могли на нем встретить более значитель­ные затруднения в условиях местности, чем в Белоруссии и на Украине. Своеобразие Полесья в связи с его обширнос­тью придавало ему значение самостоятельного, но второсте­пенного театра, связывающего Украинский и Белорусский театры. Северное и Южное Полесье было включено совет­ским командованием соответственно в Белорусский и Укра­инский театры.
   Такова общая характеристика трех театров, на которых разыгрались главнейшие события Польско-советской вой­ны 1920 г. Из нее читатель может усмотреть, что общим признаком всех трех театров являлась их равнинность. По­этому для обеих сторон особое значение должны были при­обрести в качестве опорных рубежей на местности водные и озерно-болотистые рубежи, находящиеся внутри общих границ театров. Рассматривая их под углом зрения насту­пающего в глубь Польши с линии р. Березины, мы прежде всего должны остановить наше внимание на системах pp. Неман и Зап. Буг. Система этих рек с их притоками и лежащими между ними солидными лесными массивами в виде Белостокских лесов и Беловежской пущи является, с одной стороны, естественной тыловой границей между во­сточными передовыми театрами военных действий Польши и внутренними областями страны, а с другой стороны, слу­жит естественным оборонительным рубежом для этих об­ластей. Этот естественный оборонительный восточный
   369
   рубеж Польши усиливал крепостями Гродно на р. Неман и Брест на р. Зап. Буг.
   Неман отличается не столько шириной и глубиной, сколько свойствами своей долины и ее краев. В верхнем течении реки эта долина болотиста, покрыта лесами, поче­му труднодоступна для войск. Далее река прорывается че­рез возвышенную и холмистую местность, причем берега ее, совпадая с краями долины, часто образуют обрывы вы­сотой от 20 до 30 м. Лишь приближаясь к пределам Литвы и выходя за границы описываемых нами театров, река сно­ва течет по широкой долине с отлогими краями и принима­ет характер вполне равнинной реки. Достигая ширины до 200 м в своем среднем течении, р. Неман, начиная от м. Лунно (к юго-востоку от крепости Гродно), представляет уже достаточно серьезное препятствие для форсирования, лежащее на путях войск, наступающих внутрь Польши со стороны Смоленских ворот. Беловежская пуща, занимаю­щая площадь в 1500 кв. км, закрывает промежуток на мес­тности между средними течениями pp. Неман и Зап. Буг. Этот солидный и трудно проходимый вне малочисленных дорог лесной массив является задерживающим пре­пятствием для значительных масс войск, пытающихся прой­ти по нему мимо. Однако надо заметить, что в связи с ши­рокими лесными разработками этот район стал значитель­но проходимее после империалистической войны.
   Река Зап. Буг на своем среднем участке медленно течет по широкой заболоченной долине. В районе Дрогичина Зап. Буг меняет направление своего течения с севера на севе­ро-запад и, описывая широкую дугу, затем, по принятии в себя притока Нурец, прямо поворачивает на запад и сохра­няет такое направление своего течения вплоть до впадения в р. Вислу (см. приложение, схема XIII).
   Миновав вышеуказанный рубеж, мы вступаем в пределы собственно Польши. Местность сохраняет свой, в общем, равнинный характер. Лишь на юге в Люблинском районе она начинает носить более возвышенный, холмистый и пересе­ченный характер, особенно сильно заметный в районе меж­ду верхним Бугом и участком реки Вислы от Завихвоста до Демблина. Эта местность носит название Люблинской воз­вышенности (высота до 200 м над уровнем моря). На север­
   370
   ном крае равнины, частично уже за пределами описываемого нами театра, местность также носит возвышенный характер, все более резко выраженный по мере приближения к райо­ну восточно-прусских озер (высота некоторых гряд холмов на восточно-прусской границе достигает 313 м над уровнем моря). Таким образом, и в пределах собственно польского театра под военным углом зрения наше внимание к себе пре­имущественно должна привлечь система водных рубежей.
   Главной, водной артерией на Польском театре является р. Висла с сильно развитой системой правых притоков, глав­нейшими из которых pp. Зап. Буг, Нарев, Вепрж. Все эти реки являются типичными равнинными реками. Все они отлича­ются небольшим падением, низкими, болотистыми берегами, широкими и мокрыми долинами, легко заливаемыми водой во время половодья и дождей. В большинстве песчаное дно этих рек часто меняет свой характер, отчего зависит и частая перемена на них фарватера. Такой же, в общем, характер имеет и главная водная артерия страны р. Висла. В описываемых нами границах она должна привлечь наше внимание, начиная от Демблина. От этого пункта она протекает по широкой до­лине со слабо обозначающимися ее краями и носит характер весьма серьезной водной преграды.
   Под Варшавой ширина реки достигает уже 1000 м, но ниже Варшавы ширина реки опять суживается, причем на участке Плоцк -- Нешева ее ширина не превосходит 400--600 м, а ниже, где русло реки уже урегулировано, ширина на всем дальнейшем протяжении реки не превышает 700 м. Дно Вис­лы песчаное и очень сильно меняется. Фарватер реки извили­стый, капризный, подверженный частым переменам. Средняя глубина реки под Варшавой не превышает 172 м, но постоян­ных бродов на реке нет. Течение быстрое. Ширина долины реки у Варшавы достигает 12 км, но у устья Зап. Буга она суживается до 3 км.
   Под Варшавой командование принадлежит левому краю долины, но ниже устья Зап. Буга командует преимуществен­но правый край долины. От Завихоста до Модлина р. Висла течет почти прямо в северном направлении. Крепость Демб- лин, расположенная у устья р. Вепрж при впадении его в Вислу, преграждает здесь операционное Люблинское направ­ление, ведущее в обход Варшавы с юга.
   371
   Под Модлином Висла принимает свой многоводный пра­вый приток Буго -- Нарев и отсюда начинает описывать боль­шую дугу, выгнутую к западу до района Фордон, где она вы­ходит за пределы описываемого нами театра.
   Этот участок реки представляет для нас интерес не столько по свойствам своего течения, сколько по количеству, местоположению и свойствам своих постоянных переправ. Они в 1920 г. состояли из трех мостов. Один в Вышгороде, другой в Плоцке и третий во Влоцлавске. Наличие трех по­стоянных переправ, сравнительная узость долины и самой реки и, наконец, преимущественное командование правого края долины над левым -- все эти обстоятельства делают Вислу наиболее доступной для переправы именно на ее уча­стке ниже Варшавы -- Модлина.
   Для выхода на линию средней Вислы от Демблина до Модлина, имеющую наибольшее значение в связи с на­хождением на этом участке столицы государства -- Вар­шавы, можно воспользоваться двумя операционными на­правлениями. Северное берет начало от Гродно, являю­щегося узлом всех путей, ведущих к вышеуказанному участку р. Вислы с северо-востока. Восточное направле­ние проходит через крепость Брест и выводит прямо на Варшаву. Это направление, более короткое, находится, однако, под фланговой угрозой со стороны Люблинской возвышенности, приобретающей значение самостоятель­ного маленького операционного театра. Прикрытая с се­вера и северо-востока течением р. Вепрж, эта возвышен­ность характеризуется целою сетью дорог, идущих от нее прямо на север, т. е. выводящих прямо на фланг Варшав- ско-Брестскому операционному направлению. Таковыми являются пути, идущие с Люблинской возвышенности че­рез Влодаву на Брест, через Париев на Белу и Мендзыр- жец, через Лысобоки на Луков, от Демблина на Седлец и Минск-Мазовецкий (Ново-Минск).
   Политическим, административным и торговым центром Польши является Варшава. В 1920 г. она являлась не только узлом путей, но и узлом, связывавшим воедино политичес­ки три основные части польского государства, входившие до сих по в течение продолжительного времени в состав трех империй (Австро-Венгрии, России и Германии).
   372
   Обратимся теперь к обзору и характеристике тех воору­женных сил обеих сторон, которые приняли главное учас­тие в боевых событиях 1920 г.
   Польская вооруженная сила росла и складывалась в об­становке войны, образовавшись из самых разнообразных фор­мирований:
   1) отрядов легионеров, созданных во время мировой вой­ны австрийцами (Пилсудский), и польских формирований в составе регулярной австро-венгерской армии (некоторые немецкие историки определяли эти формирования силой до дивизии);
   2) смешанной бригады легионеров, сформированной гер­манцами на территории оккупированной Польши;
   3) польских формирований старой русской армии, со­зданных в 1917 г. (сюда относится и корпус Довбор-Мус- ницкого);
   4) армии Галлера, сформированной зимой 1918/19 г. во Франции из польских военнопленных срединных держав и американских поляков (пять дивизий и одна резервная диви­зия); как мы уже выше отмечали, армия Галлера весной 1919 г. была переброшена из Франции в Польшу для борьбы с Со­ветами;
   5) познанских отрядов самообороны, организованных в Познани в конце 1918 г. во время немецкой революции польским населением.
   Наличие трех военных школ -- австрийской, немецкой и русской -- естественно, не могло не сказаться отрицательно на единстве молодой армии.
   Благодаря материальной помощи держав Антанты поля­ки имели возможность относительно гораздо полнее развер­нуть свои вооруженные силы, чем Советская Россия. К вес­не 1920 г. общая численность всех вооруженных сил Польши достигала 738 000 человек. В момент наивысшего напряже­ния боевой мощи страны, что произошло в августе 1920 г., когда боевые действия сторон происходили уже на берегах Вислы, Польша призвала в войска 16 возрастных классов и довела общую численность своих вооруженных сил до 1 200 000 человек, в том числе 164 615 добровольцев. Буду­чи удовлетворительно снабжена технически, польская армия страдала от разнокалиберности своего вооружения, явившейся
   373
   следствием того обстоятельства, что польские вооруженные силы возникали из развалин армий империалистических дер­жав: Австро-Венгрии, Германии и России. Одновременно на разнокалиберность вооружения сказывалась и помощь Фран­ции в снабжении польской армии материальной частью. В течение одного только 1920 г. Франция направила в Польшу 1494 орудия разных калибров, 291 самолет, 2600 пулеметов, 327 000 винтовок и пр., не считая запасов снаряжения и об­мундирования, в котором, впрочем, польская армия перио­дически испытывала нужду.
   Тактическая подготовка польской армии была неоднооб­разна опять-таки в силу той же основной причины, которая влияла на разнокалиберность ее вооружения (русская, авст­рийская и германская школы). Боевая подготовка солдат стар­ших сроков службы, имевших за собой в огромном большин­стве опыт мировой войны, была вполне удовлетворительной. Обучение солдат молодых сроков службы, проходивших кратковременный курс обучения в запасных батальонах, ос­тавляло желать много лучшего. На приемах управления и способах действий крупных тактических единиц в отри­цательную сторону сказывались привычки позиционного пе­риода мировой войны. Ввиду недостаточной опытности выс­шего командного состава, служба разведки в польской ар­мии и связь между пехотой и артиллерией стояли не на должной высоте. Оборона носила пассивный характер, и зна­чение маневра в обороне мало оценивалось.
   В боевом отношении с лучшей стороны в смысле стойкос­ти и боеспособности показали себя дивизии, сформирован­ные в Познани, затем дивизии из бывшей армии ген. Галлера, которая в конце мировой войны формировалась попечением Франции на Французском фронте мировой войны из польских эмигрантов и военнопленных, и, наконец, дивизии легионе­ров, сформированные из уроженцев и солдат бывших авст­рийской и русской Польши. Наиболее слабыми в боевом от­ношении оказались так называемые литовско-белорусские дивизии, которых было две (1-я и 2-я). Эти части давали наи­больший процент перебежчиков и дезертиров.
   Положение польских сил, глубоко вторгшихся в пределы Белоруссии к концу 1919 г., являлось по отношению к тылу малообеспеченным. Коммуникационные линии чрезвычай­
   374
   но удлинились. Служба железнодорожного транспорта про­текала с большими перебоями. Закрепление тыла встречало затруднения как в силу этих причин, так и в силу, главным образом, враждебного отношения основной массы населе­ния к польской армии.
   Несмотря на все отмеченные недостатки, польская армия к весне 1920 г. представляла из себя серьезную боевую силу. В этом отношении чрезвычайно интересно привести ту ха­рактеристику, которую дал польской армии командовавший красным Западным фронтом т. Тухачевский после первых боевых столкновений с нею. "Управление войсками у про­тивника отличное, -- писал т. Тухачевский. -- Как состав штабов, так и способ ведения войны обращает на себя вни­мание в смысле подготовленности и постановки дела на мас­штаб регулярной маневренной войны... Тактическая подго­товка также хорошая. Отдельные единицы -- дивизии, пол­ки и батальоны -- прекрасно маневрируют. Все это указывает на тактическую слаженность частей и высокий уровень ко­мандного состава". В заключение командзап подчеркивал, что "от польской армии веет европеизмом".
   Последовательное нарастание польских сил на их Восточ­ном фронте началось еще с зимы 1919 г. К 1 января 1920 г. силы польского Восточного фронта насчитывали в своем составе 121 200 штыков и сабель при 594 орудиях, 2910 пу­леметах и 95 самолетах; из этого количества на Белорусский театр приходилось 59 800 штыков и сабель.
   В течение февраля и марта польский Восточный фронт усилился тремя пехотными дивизиями и четырьмя кавале­рийскими полками, освободившимися от оккупации спорных между Германией и Польшей областей, и, кроме того, было влито 53 438 чел. пополнений. В апреле ожидались еще пополнения в количестве 60 000 чел. К концу апреля об­щая численность польских вооруженных сил на Восточном фронте достигала 369 887 чел.1. Наши же разведыватель­ные данные исчисляли общее количество сил противника на его Восточном фронте между 1 и 15 мая 1920 г. всего лишь в 115 700 штыков и сабель, причем эти силы, согласно
   1 К сожалению, польские источники не дают нам подробного распределения этого количества на штыки, сабли и едоков.
   375
   данным нашей разведки, группировались преимущественно на Белорусском театре, а именно: на Белорусский театр при­ходилось из этого количества 65 500 штыков и сабель, а на Украинский -- 50 200 штыков и сабель. Исходя из со­ображений, что 1 января 1920 г. общая численность едоков на польском Восточном фронте составляла 213 320 чел., при­чем штыков и сабель из них было 121 200, можно прибли­зительно считать, что при возрастании количества едоков к 1 апреля 1920 г. до 369 887 чел. количество штыков и са­бель должно было также хоть сколько-нибудь возрасти, и таким образом, расчеты наших разведывательных органов оказывались значительно преуменьшенными1. Последующие события также показали, что к середине апреля 1920 г. центр тяжести сосредоточения этих сил был перенесен на Украи­ну, а не в Белоруссию2.
   В общем, в середине апреля 1920 г. польское Главное ко­мандование закончило на своем Восточном фронте сосредо­точение всех тех сил, которые предназначались им для веде­ния кампании.
   Советское Главное командование приступило к плано­мерному усилению красных армий Западного и Юго-За­падного фронтов лишь тогда, когда неизбежность про­должения войны с Польшей стала очевидной. Это об­стоятельство, в связи с общим расстройством транспорта, обусловило запоздание во времени сосредоточения глав­ной массы наших сил на Польском фронте. Так, за три месяца -- с марта по май включительно -- он был усилен 5 1/2 стрелковыми и одной кавалерийской дивизиями, а за июнь 1920 г. усиление красных армий Украинского и Бе­
   1 Либо можно допустить другое предположение, а именно, что 113 000 (за округлением) пополнений, о которых мы говорили выше, не успели еще к 1 апреля 1920 г. влиться в ряды войск.
   2 Ген. Шептицкий указывал, что в начале апреля он получил приказание вывести в резерв Главного командования в Барановичи 1-ю пехотную дивизию легионеров. Вскоре эта дивизия была пе­реброшена на Украину, где 13 апреля была образована группа пол­ковника Рыбака в районе Ельска в составе 9 батальонов пехоты, 12 эскадронов и 5 батарей. На Украине формировалась кавалерий­ская дивизия и группа тяжелой артиллерии. Туда же направлялись и укомплектования.
   376
   лорусского театров выразилось цифрой в 13 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий1.
   С самого начала сосредоточения наших сил против Польши Главное командование четко проводило линию пре­имущественного усиления Белорусского театра, придавая ему главное значение2. К середине апреля 1920 г. общая чис­ленность наших сил на Польском фронте не превышала 86 338 штыков и сабель; из них на долю Белорусского театра приходилось 70 684 штыка и сабли и на долю Украинского театра --15 654 штыка и сабли.
   Таким образом, нетрудно видеть, что к началу решитель­ных действий на Польском фронте противник, в силу вы­шеуказанных нами причин, располагал значительным чис­ленным превосходством по сравнению с красными армия­ми. Ставя очередной целью своей внешней политики распространение пределов польской государственности на востоке до границ 1772 г., польское правительство, счита­ясь с общественным мнением народных масс Европы и сво­ей страны, не могло открыто провозгласить эти цели един­ственными причинами дальнейшего продолжения войны.
   1Обстановка на Польском фронте вновь требует напряжения всех сил страны армии и решительных мер к усилению Западного фронта. 12 мая В. И. Ленин телеграфирует реввоенсовету Кавказ­ского фронта: "Дивизии, которые главком приказал отправить на запад, должны пойти без задержек, без промедления. Сами лично следите за этим. Примите меры, чтобы дивизии по дороге не умень­шались в числе и чтобы фронт их не ограбил перед отправкой. Если считаете возможным выделить дополнительно части, поднимите вопрос перед главкомом. Надо энергичнее помочь Западному фрон­ту". Характерно, что т. Ленин еще задолго до апрельского выступ­ления Пилсудского предвидел неизбежность польского наступ­ления. Так, 11 марта 1920 г. он телеграфировал в реввоенсовет Кавказского фронта (Орджоникидзе): "Поляки, видимо, сделают войну с нами неизбежной; поэтому главная задача сейчас -- не забота о Кавтрудармии, а подготовка быстрейшей переброски мак­симума войск на Западный фронт; на этой задаче сосредоточьте все усилия".
   2 Из всего вышеприведенного количества дивизий, прибыв­ших на Польский фронт в течение мая и июня, 11 стрелковых и 1 кавалерийская дивизия были направлены на Белорусский театр.
   377
   Поэтому в польской литературе о сущности польского пла­на войны мы находим не указания на эти цели, а целый ряд предлогов, оправдывающих переход польской армии в на­ступление. В общем же, польский план войны сводился к следующему. Желая упредить своим наступлением удар советских войск, Пилсудский решил нанести свой удар на Украине, подкрепляя свое решение следующими соображе­ниями: на Украине находилась, по его мнению, главная мас­са советских сил; на Украине представлялось более легким разрешить все вопросы по довольствию войск; при опера­циях на Украине правый фланг польских армий обеспечи­вался территорией дружественно-нейтральной Румынии, примыкая к ней. Кроме того, мыслилось, нанося удар на Украине, создать продовольственные затруднения для Со­ветской России, лишив его украинского хлеба, и привлечь к себе симпатии украинского населения, объявив независи­мость Украины.
   Пилсудский отказывался от нанесения главного удара на Белорусском театре, потому что в таком случае сильно рас­тягивался его левый фланг, причем не исключалась возмож­ность нанесения по нему удара литовской армией с тылу. Польские армии втягивались в разоренный и лишенный про­довольственных запасов край с враждебно настроенным на- селением1.
   Исходя из этих предпосылок, Пилсудский отдавал пред­почтение второстепенному Украинскому театру за счет главного. В одной из последующих глав мы подробнее ос­тановимся на тех последствиях, какие повлекло за собою это решение, продиктованное, главным образом, сообра­жениями политического порядка, и приведем мнения по этому вопросу польской военной литературы. Здесь же обратим внимание читателя на искусственность мотивов, приводимых Пилсудским для обоснования своего решения.
   Тен. Шептицкий высказывал сомнение, что у Пилсудского во­обще существовал какой-либо определенный план войны. По край­ней мере, командующим польскими армиями он был неизвестен. Мнение Шептицкого косвенно подтверждается отсутствием каких- либо определенных указаний на общий план войны во всех до сих пор появившихся в печати польских источниках.
   378
   Как мы показали цифрами, на Украине вовсе не было ника­кого сосредоточения главной массы советских сил. Лише­ние украинского хлеба в 1920 г. не могло быть особенно чувствительным для Советской России, так как в это время в его распоряжении были уже богатые хлебом области Се­верного Кавказа и Сибири.
   В основу плана войны советского Главного командования против Польши легли соображения, вытекавшие из общей оценки советским правительством внешней политической обстановки 1920 г. Эта оценка учитывала в числе наших ак­тивных противников на западе, кроме Польши, еще Литву и Латвию, поскольку с двумя последними государствами еще не было заключено мира. Основным театром военных дей­ствий должна была явиться Белоруссия. Красные армии За­падного фронта должны были нанести главный удар в направ­лении Игумен -- Минск, демонстрируя и отвлекая силы про­тивника на Полоцком и Мозырском направлениях. Армии Юго-Западного фронта, усиливаемые 1-й конной армией, получали первоначальную задачу активно сковать против­ника. На них же выпадала задача уничтожения армии Вран­геля. Мыслилось, что выполнение последней задачи не пред­ставит особых затруднений.
   Последующие события кампании показали, что наше Главное командование вполне правильно оценило значение Белорусского театра. В своей оценке обстановки оно исхо­дило из очень осторожных политических предпосылок о возможности выступления Латвии и Литвы на стороне наших врагов, но зато недооценило значения и боевого удельного веса армии Врангеля, которая создала для нашего командова­ния ряд затруднений в течение лета и ранней осени 1920 г. По расчетам Полевого штаба РККА, для успешного разрешения задачи на Польском фронте там надлежало сосредоточить 225 000 штыков и 16 000--18 000 сабель, причем 122 000 штыков и сабель из этого количества предполагалось раз­вернуть севернее линии Барановичи -- Могилев-на-Днепре. Эти расчеты полностью не оправдались, главным образом, в силу причин, приведенных нами выше. Из дальнейших глав будет видно, что только в июле 1920 г. общее количество сил на всем Западном фронте удалось довести до 108 000 штыков и сабель.
   379
   План нашего Главного командования окончательно офор­мился в 20-х числах марта 1920 г. Тогда же командующие обо­ими нашими фронтами приступили к подробной разработке своих предположений. Вступивший в командование Западным фронтом 30 апреля т. Тухачевский изменил первоначальные предположения о направлении главного удара армий этого фронта. Он перенес центр тяжести активных действий на свой правый фланг, которым решил развивать главный удар в об­щем направлении на Вильно, c тем чтобы затем отбросить про­тивостоящие ему польские силы в полесские болота. Во ис­полнение планов своих командований обе стороны к 20-м чис­лам апреля 1920 г. развернулись следующим образом.
   На Белорусском театре, включая и Полесье, действова­ли 1-я и 4-я польские армии (стык обеих армий в районе Лепеля), занимавшие фронт Дрисса (искл.) -- Диена -- Ле- пель -- Борисов -- Бобруйск, выдвигая свои передовые ча­сти на левый берег Березины у Борисова и Бобруйска и занимая промежуток между этими пунктами по правому берегу Березины; далее фронт их шел по правому берегу Березины до высоты слободы Якимовской (искл.); отсюда линия Польского фронта уклонялась прямо на юг и шла в общем направлении на ст. Хойники, проходя западнее пос­леднего, а затем на устье р. Словечна. Особая Полесская группа, занимавшая фронт по р. Словечна, связывала ар­мии Белорусского театра с армиями Украинского театра, из которых на Волыни располагались 3-я польская армия по линии pp. Уборть и Случ и 2-я польская армия на фрон­те Нов. Мирополь (вкл.) -- Летичев (искл.). На Подолии располагалась 6-я польская армия на фронте Летичев (искл.) -- р. Калушик, до ее устья. 7-я обсервационная ар­мия, находившаяся в зачаточном состоянии, располагалась по демаркационной линии с Литвой. 5-я армия временно не была образована1. Центр тяжести группировки этих сил, как мы уже отметили, был отнесен на Украину. В качестве резервов на северном Польском театре (Белорусский театр
   !На Литовско-Белорусском фронте 1, 4-я и 7-я армии были обра­зованы в конце марта 1920 г. На Украине 3-я армия была образована из частей 2-й армии и подходивших подкреплений к 20-м числам апреля 1920 г.
   380
   и Полесье) располагались: в резерве 4-й польской армии 6-я пехотная дивизия в с. Осиповичи; на Полесье в ее же резерв направлялась из внутренних областей страны 16-я пехотная дивизия. В Лиде в резерве Главного командова­ния стояла 17-я пехотная дивизия. В глубоком тылу в каче­стве общего стратегического резерва находились 11-я пе­хотная дивизия и заканчивавшая свое формирование 7-я пе­хотная резервная бригада.
   Против этих сил в Белоруссии и Полесье были разверну­ты 15-я и 16-я армии нашего Западного фронта на линии Дрисса -- Диена -- Лепель, далее на Борисов (все эти пунк­ты исключительно), а затем по левому берегу Березины (при­чем предмостье у Борисова и крепость Бобруйск находились в руках противника) до сл. Якимовской включительно, а от этой последней линия их фронта спускалась прямо на юг до с. Хойники. На Украине развернулись 12-я и 14-я армии Юго- Западного фронта по линии pp. Словечна -- Уборть -- Случ -- Калушик, поддерживая боевое соприкосновение с вышеуказанной линией Польского фронта на Украине. За правым флангом Западного фронта, в треугольнике По­лоцк -- Витебск -- Толочин, сосредоточивались резервы Главного Командования, передаваемые им в распоряжение командования Западным фронтом.
   К 24 апреля они состояли из пяти стрелковых и одной ка­валерийской дивизий (4, 6, 1, 29, 56-я стрелковые и 15-я ка­валерийская дивизии).
   Таким образом, на Польском фронте обе стороны развер­тывались, имея свои ударные кулаки сосредоточенными на противоположных флангах.
   Вступая в третий год Гражданской войны, советская поли­тика и стратегия могли записать в свой актив ликвидацию глав­нейших фронтов Гражданской войны. Внутренняя контррево­люционная коалиция была разбита; оставалось добить ее ос­татки в виде врангелевщины. Результаты побед Красной Армии на внутренних фронтах косвенно оказали свое воздействие и на внешнее окружение России. Начали намечаться возможнос­ти дипломатических и торговых взаимоотношений советского государства с некоторыми капиталистическими странами. Путь непосредственного военного сокрушения пролетарской револю­ции для капиталистических держав оказался неосуществимым.
   381
   Борьба между советской системой и империализмом пос­ле двухлетних вооруженных схваток, приведших к утвер­ждению власти советов на 76 части мира, начала перево­диться постепенно на чисто экономические рельсы. В ап­реле 1920 г. В. И. Ленин наметил в одной из своих речей, что международный капитал попытается проникнуть в пре­делы Советской страны в качестве торгового гостя. Он пред­видел, что этот гость попытается сплотить свои усилия с родственными ему группами внутри страны и создать для нас новые затруднения, "приготовить новый ряд ловушек и западней".
   1920 г. мы начинали под знаком суженного экономиче­ского базиса. Правда, восстановление хозяйственной це­лости советской территории -- объединение производящих и потребляющих районов страны открывало целый ряд бла­гоприятных видов на будущее. Но настоящее было доволь­но печально. О состоянии народного хозяйства красноре­чиво говорили следующие цифры. Добыча угля в 1920 г. выразилась 27 % по отношению к добыче довоенного вре­мени (в 1919-м -- 29 %). Производство чугуна выражалось ничтожной цифрой 2,4 % (в 1919-м -- 2,7 %). Производ­ство льняной пряжи -- 38 % (в 1919-м -- 45 %,). Посевная площадь сократилась до 68 % довоенной нормы, а урожай­ность ржи упала до 36,1 % пуда с десятины (в 1919-м -- 38,6 %). Железнодорожный транспорт продолжал катаст­рофически разрушаться: в 1920 г. насчитывалось 61% боль­ных паровозов. Попутно продолжался процесс распыления пролетариата: число рабочих сократилось больше, чем вдвое, упав с 3 000 000 чел. до 1 340 000. К этому присое­динились еще специальные обстоятельства. Засушливое лето 1920 г. оказалось весьма неблагоприятным для неко­торых губерний средней полосы РСФСР (Орловской, Туль­ской, Рязанской и др.).
   Приведенных цифр ясно, что тяжелая промышленность базировалось исключительно на старых запасах. Естествен­но, что при наличии этих условий военная промышленность не могла давать достаточных средств для возмещения рас­ходов и изнашиваемости военных предметов. Таким обра­зом, советская стратегия в своем построении исходила так­же из наличия старых запасов.
   382
   Особенно остро в 1920 г. стоял вопрос о недостатке боеприпасов. Не располагая сведениями в общереспуб­ликанском масштабе об этом главнейшем средстве войны, мы можем привести только несколько характерных приме­ров. Летом 1920 г. одна из групп 13-й красной армии на Крымском фронте, по численности равная целой армии (правобережная группа в составе четырех стрелковых и од­ной кавалерийской дивизий, имевшая в своем составе до сотни тяжелых и легких орудий), получила для начала весь­ма важной и рассчитанной на несколько дней операции в свое распоряжение всего 5000 снарядов (что составляло только 50 выстрелов на орудие на всю операцию) и 800 000 ру­жейных патронов. Командующий группой тщетно просил о доведении отпуска до 3 000 000 ружейных патронов и 25 000 снарядов1. При такой скудости боеприпасов предель­ной нормой патронов, на которую мог рассчитывать стре­лок, было 90 штук2.
   Итак, недостаток боеприпасов лишил Красную Армию одного из главнейших преимуществ современного воору­жения -- его скорострельности.
   При такой скудной внутренней материальной базе боль­шое значение в планах стратегии должен был приобрести расчет на перевернутые базы -- на нахождение всего нам необходимого за линией неприятельского фронта. Эти рас­четы могли подкрепляться прошлым опытом, ибо война на главнейших фронтах в предшествующие годы давала мно­го примеров перевернутых баз. Припомним, например, что разгром Колчака и вторжение в глубь Сибири сразу повы­сили численность красных армий притоком партизан, от­крыли широкие возможности снабжения страны и армии хлебом, улучшили материальную часть армии запасами во­оружения и снаряжения, отбитыми у противника, и т. д. Та­кая же примерно картина наблюдалась и на Южном и Север­ном фронтах при их ликвидации. Значит, теория переверну­тых баз полностью оправдала себя в период Гражданской войны.
   !Архив Красной Армии, д. N 58--263, л. 10; д. N 58--275, л. 132.
   2Там же, д. N 80--986, л. 36.
   383
   1920 г. проявил некоторые новые черты во взаимоотноше­ниях между двумя главнейшими силами революции: пролета­риатом и крестьянством. С разгромом Колчака и Деникина непосредственно нависавшая над крестьянством угроза возвра­щения помещика казалось ликвидированной. Врангелевская же опасность, недостаточно выявившаяся к тому времени, еще не имела для крестьянства большого значения. Между тем экономическая политика, установившаяся за годы Граждан­ской войны (продразверстка и вся система мероприятий, с ней связанных), чувствительно отзывалась на экономике деревни (особенно зажиточной части). Отдавая под нажимом продоволь­ственного аппарата государства хлеб городу, деревня взамен почти ничего не получала из города. Когда грозила опасность возвращения помещика, основная масса крестьянства так или иначе мирилась с продразверсткой, понимая, что, получив землю, крестьянин должен нести бремя войны. Когда же непосредственная опасность помещика миновала, деревня на­чала протестовать. Поэтому активная зажиточная верхушка де­ревни могла найти для своей антисоветской деятельности весь­ма благоприятную почву. Таково было внутреннее содержание и значение тех контрреволюционных крестьянских движений, в которых ведущую роль пытался присвоить себе кулак и кото­рые, зародившись еще в 1919 г. на Украине (григорьевщина и махновщина), в первой половине 1920 г. возникают и в черно­земной полосе РСФСР (антоновщина в Тамбовской губ.), а за­тем развиваются и в Сибири. В рамки нашей работы не входит подробный анализ и исследование этих движений. Мы упомя­нули о них постольку, поскольку они являлись одной из дан­ных политической обстановки войны 1920 г.
   Остатки партии эсеров пытались возглавить движение ку­лаков и политически оформить его под новыми лозунгами. Идея Учредительного собрания была уже даже в сознании эсеров похоронена навсегда, и на ее место они выдвигали теперь лозунг крестьянского союза и "вольных советов". Однако ни перемена лозунгов, ни союз с кулаками не изба­вили этой партии от окончательного развала.
   До перехода к продналогу и отмены продразверстки внутри страны не раз создавались довольно острые поли­тические положения, сильно затруднявшие военную ра­боту на фронтах.
   384
   Теперь в нескольких словах охарактеризуем работу и во­енные действия партии в начале и в течение польско-советс­кой кампании.
   Разбив Колчака и Деникина и загнав Врангеля в Крым, Советская Россия занялась хозяйственным строительством. Не будет преувеличением сказать -- и подтверждением тому является пресса тогдашнего времени, -- что вопросы войны отошли в сторону. Позднее, 10 июля 1920 г., когда уже нача­лось наступление Врангеля, ЦК РКП(б) в своем обращении к организациям партии отметил, что "на Крымском фронте мы теперь расплачиваемся только за то, что зимой не доби­ли остатков деникинских белогвардейцев. Голод, разруха транспорта, нехватка топлива будут длиться дольше пото­му, что в свое время не было проявлено достаточной энер­гии, настойчивости и решительности в доведении до конца уничтожения южной контрреволюции".
   С началом польского наступления партия очень быстро перестроилась с рельс мирного строительства на военный лад. Уже 24 апреля 1920 г. партийные и советские газеты вышли с лозунгом "На Западный фронт". Но способы вли­вания в армию актива или ударного ядра отличались от вре­мен колчаковской и деникинской кампаний.
   Вместе с партийными мобилизациями, которые сейчас же начали производиться, особое значение приняло добро­вольчество. Мобилизации проходили успешно: Петроград уже 4 мая отправил на Польский фронт первую партию ком­мунистов (300 чел.), Московский комитет партии выпол­нил 82 % нарядов ЦК по мобилизации; в Оренбурге моби­лизовали 5 % членов партии; в Н.-Новгороде городской со­вет мобилизовал 10 % своего состава.
   Добровольчество получило самое широкое развитие. В Москве запись добровольцев происходила при бюро Мос­ковского совета, при ЦК и МК РКП, при районных комите­тах и при ЦК союза молодежи. Число добровольцев росло с каждым днем. Среди добровольцев в Москве было до 20 % беспартийных и преобладали рабочие.
   Кампания помощи польскому фронту развертывается по всей стране. В Калуге записались сразу 200 добровольцев; в Челябинске караульный полк в полном составе изъявил же­лание отправиться на Западный фронт; в Ташкенте в два
   385
   приема записалось на фронт несколько сот человек, и из них половина беспартийных. Из Пятигорска, Симбирска, Омска и других мест сообщали, что рабочие готовы по первому зову отправиться на Западный фронт для защиты революции.
   Второй особой чертой польской кампании явилось из­вестное изменение взаимоотношений РКП(б) к ряду дру­гих партий, а также перелом в рядах интеллигенции по от­ношению к советской власти. На торжественном заседании Московского совета в начале мая выступал от имени мос­ковских меньшевиков Мартов, который, в общем, "считал советскую политику в польском вопросе правильной, а борьбу на Западном фронте -- кровным делом русского пролетариата".
   Это выступление, конечно, менее всего обозначало пере­ход самих Мартовых и Абрамовичей на сторону революци­онного пролетариата России, но в то же время оно показыва­ло, что меньшевизм в массах потерял уже всякую опору. Различные социалистические группировки, и в том числе украинские, окончательно расползались и в лучших своих частях придвигались к РКП(б). Это обстоятельство, как и поворот фронта интеллигенции, позволило партии гораздо шире и совершенно иначе, чем прежде, провести ряд мер по усилению боеспособности Советской России.
   Так, при главнокомандующем было организовано осо­бое совещание из видных представителей старой армии под председательством А. А. Брусилова. Затем появилась возможность более широкого, чем прежде, использования бывших офицеров, или скрывавших свое звание, или уча­ствовавших в белых армиях и находившихся в концентра­ционных лагерях.
   Помимо опубликованного 30 мая воззвания особого со­вещания при главнокомандующем за подписью А. А. Бруси­лова и других. "Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились", 2 июня появилось по подобному же вопросу обращение Совета народных комиссаров, подписанное т. Лениным. В Москве до 1500 бывших белых офицеров ком­плектовались и получали ускоренную политическую подго­товку для дальнейшей отправки на фронт.
   Гораздо более сильно выраженной, чем прежде, оказалась во время польской кампании и помощь Советской России со
   386
   стороны международного пролетариата. Инициатива партии и профсоюзов Советской России в этом отношении была очень велика. Центральный комитет железнодорожников и водников обратился в начале июня с воззванием к союзам транспортных рабочих Англии, Италии, Германии, Австрии, Норвегии, Швеции, Дании и Голландии. Воззвание требова­ло прекращения погрузки и перевозки оружия и военного снаряжения для польских белогвардейских легионов.
   В конце июня в Копенгагене заседал международный съезд рабочих по металлу. Центральный комитет Всерос­сийского союза металлистов отправил съезду радио с при­ветствием, в котором также требовал "энергичного и силь­ного отпора попыткам удушения рабочих России". Произ­водите оружие, говорило радио, но только против своих врагов -- против капитала всех стран.
   По Советской России прокатилась целая волна иностран­ных рабочих делегаций, приехала даже делегация англий­ских профсоюзов, представители которой на Западном фрон­те, в Петрограде, Москве и ряде других городов выступали против польского нападения на Советскую Россию. Огром­ное значение имел приезд итальянской делегации, ее обра­щение к международному пролетариату. И, наконец, дело было завершено II Конгрессом Коминтерна, открывшим свои заседания как раз в разгар польской кампании.
   Известен целый ряд выступлений рабочего класса в Анг­лии, Италии, Норвегии и т. д., когда рабочие препятствова­ли отправке полякам вооружения, создание комитета "Руки прочь от России" и т. д. Если и не произошло могучего еди­новременного выступления пролетариев ряда стран за Со­ветскую Россию, то отдельные движения и выступления сыг­рали огромную роль.
   Одной из форм помощи фронту, которая только теперь на­шла себе широкое применение, явились те "недели Западного фронта", которые начали проводить партийные комитеты. Суть этих недель состояла не только в широкой агитации, но и в дей­ствительной помощи фронту в виде добровольных отчислений, субботников, сборов и т. д. Такое же практическое значение имели устраивавшиеся Дни всеобуча и красного командира, особенно когда армия испытывала все больший и больший не­достаток в красном командном составе.
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   УКРАИНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ БЕЛОПОЛЯКОВ. БЕРЕЗИНСКОЕ
   СРАЖЕНИЕ. КОНТРМАНЕВР КРАСНЫХ АРМИЙ НА УКРАИНЕ
   Соглашение Петлюры и Пилсудского как политическая предпосыл­ка польского наступления на Украину ? Положение обеих сторон на Украине перед началом решительных действий поляков ? Сущ­ность наступательного плана Пилсудского ? Мятеж галицийских бригад и состояние тыла армий красного Юго-Западного фронта
   ? Сражение на участке 12-й красной армии ? Борьба за Киев
   ? Боевые действия на участке 14-й красной армии ? Перерыв в операциях поляков на Украине; его причины ? План контрманев­ра красных армий Юго-Западного фронта на Украинском театре
   ? Переход в наступление армий Западного фронта ? Березин- ское сражение и его результаты ? Контрманевр армий Юго-За­падного фронта на Украине и его результаты ? Преследование от­ступающих польских армий на Украине и начало взаимодействия внутренних флангов обоих наших фронтов ? Ровненская операция
   ? Проскуровский рейд ? Подготовка Западного фронта к гене­ральному сражению в Белоруссии ? Положение обеих сторон
   перед началом сражения
   апреля 1920 г. деятель польского государства Юзеф Пилсудский и вождь украин­ских мелкобуржуазных шовинистов Симон Петлюра, имено­вавший себя "головным атаманом" Украины, подписали меж­ду собой соглашение об освобождении Украины от советской власти. Это соглашение, делавшее фактически из Украины ко­лонию буржуазно-дворянской Польши, было необходимо Пил- судскому как политический предлог для оправдания вторже­ния на Украину польских легионов. Этим соглашением Пил- судский хотел ввести в заблуждение общественное мнение
   388
   народных масс Польши и Европы, так как иначе наступатель­ные действия на Украине шли бы в разрез со всеми предше­ствующими заявлениями польских государственных деятелей и печати о том, что Польша находится в положении стороны, обороняющейся от "красного империализма" большевиков. Пилсудский при этом не смущался тем, что одна из подписав­ших договор сторон являлась политически неправомочной.
   Договор был подписан1 и вступил в силу тогда, когда польские силы на Украине заканчивали свое сосредоточение и развертывание.
   К 25 апреля 1920 г. силы противника на Украине разверну­лись следующим образом. Вдоль р. Славечна, от ее устья и далее до с. Милашевичи включительно, на фронте в 120 км, располагалось Полесская группа полковника Рыбака числен­ностью в 1500 сабель с неизвестным количеством штыков (3 пехотных и 3 кавалерийских полка), оперативно подчинен­ная соседней справа 3-й польской армии. Эта последняя за­нимала фронт вдоль pp. Уборть и Случ, от Милашевичей (исключительно) до железной дороги Ровно -- Бердичев (ис­ключительно), на фронте в 140 км, имея в своем составе до 14 000 штыков и свыше 2000 сабель (1-я пехотная дивизия легионеров, 4, 7-я пехотные дивизии, 3-я кавалерийская брига­да и сводная кавалерийская дивизия ген. Ромера)2. С юга к ней примыкала 2-я польская армия на участке протяжением в 80 км от линии железной дороги Ровно -- Бердичев (вкл.) до г. Летичев (вкл.). На этом участке противник располагал 10 486 штыками и 500 саблями (15-я пехотная3, Украинская
   1Подписывая договор, Пилсудский рассчитывал, конечно, не на реальные силы Петлюры, которых было всего несколько тысяч, а на петлюровские силы в потенции, в виде политического банди­тизма на Правобережной Украине.
   2Неизвестно количество сабель только что прибывшей на Ук­раину 5-й кавалерийской бригады, поступившей в состав сводной кавалерийской дивизии ген. Ромера.
   3В нашем распоряжении нет сведений о численности 15-й пе­хотной дивизии. Известна численность только одного ее полка, определяемая в 1406 штыков. Поэтому мы принял условно чис­ленность 15-й пехотной дивизии в 4300 штыков. Украинская пе­хотная дивизия представляла собой одни лишь кадры численнос­тью 1886 штыков при четырех легких орудиях.
   389
   пехотная, 13-я пехотная дивизии). Наконец, крайний правый фланг польского Украинского фронта образовала 6-я польская армия в составе 16 700 штыков и 1600 сабель (5, 12, 18-я пе­хотные дивизии, украинские отряды), стоявшая на фронте протяжением 90 км от Летичева (искл.) через м. Деражня и далее вдоль р. Калушик до ее устья1. Всего же на Украине на фронте 430--450 км развернулось свыше 40 000 штыков и 4000 сабель противника. Учитывая не подсчитанные нами в количестве штыков три пехотных полка группы полковника Рыбака и 5-ю польскую кавалерийскую бригаду, можно сме­ло округлить эти цифры до 45 000 штыков и 7000 сабель.
   Группировка этих сил не была равномерна на всем фрон­те. Плотность ее уменьшалась от правого фланга к левому. Наименьшей она была на участке 3-й польской армии, кото­рая в плане Пилсудского получала ударное назначение. На участке этой армии, в свою очередь, две пехотных дивизии и одна кавалерийская бригада (1-я пехотная дивизия легионе­ров, 7-я пехотная дивизия, 3-я кавалерийская бригада) обра­зовали ударную группу ген. Ридза-Смиглого.
   Этим силам противника командование Юго-Западным фронтом могло противопоставить 12-ю красную армию (Ме- женинов), занимавшую фронт от устья р. Славечна через м. Славечно -- Емельчин -- Новоград-Волынск -- с. Баранов- ка-Острополь -- ст. Сенява (все эти пункты исключительно) общим протяжением в 340--360 км, силами в 6849 штыков и 1372 сабли (47-я стрелковая, 7-я стрелковая, 17-я кавалерий­ская, 44-я стрелковая дивизии), имея в армейском резерве в районе Житомира 58-ю стрелковую дивизию в составе 855 штыков, а всего 7904 штыка и 1372 сабли и 14-ю красную армию (Уборевич) в составе 4866 штыков, занимавшую фронт от Летичева (искл.) через м. Деражня (искл.) по речке Калу- шик и далее -- вдоль по Днестру на его устье против Румы­нии, причем противопольский участок фронта 14-й армии до устья р. Калушик, на протяжении 90 км, был занят собствен­но двумя стрелковыми дивизиями (45-я и 60-я стрелковые
   1 Таким образом, на 1 км протяжения фронта 3-й польской ар­мии приходилось 115 штыков и сабель (за округлением); во 2-й польской армии -- 138 штыков и сабель (за округлением); в 6-й польской армии -- 231 штык и сабля.
   390
   Схема 14
   0x01 graphic
   391
   дивизии)1 общей численностью в 2768 штыков2. Всего же на Украине мы располагали 10 672 штыками и 1372 саблями про­тив 50 000 штыков и сабель противника, т. е. он располагал почти пятерным превосходством в силах.
   Наши силы были растянуты равномерным кордоном на фронте от Припяти до Днестра, причем как характерную осо­бенность их расположения следует отметить то обстоятель­ство, что направление вдоль железной дороги Новоград-Во- лынск -- Житомир, наиболее сильно занятое противником, было с нашей стороны прикрыто лишь 17-й кавалерийской дивизией, слабой количественно и качественно и распола­гавшейся на растянутом фронте в густой полосе лесов. Эта группировка наших сил была точно известна противнику.
   Готовясь к нанесению удара на Украине, Пилсудский ре­шил руководить им сам. Не оставляя общего командования всеми польскими армиями, он вступил в командование 3-й польской армией, на которую, согласно его плана, выпадала главная роль. План же Пилсудского преследовал цель пол­ного разгрома 12-й красной армии как правого фланга глав­ной массы советских сил, сосредоточенных, по его мнению, на Украине. Прорвав фронт этой армии на Житомирском направлении с одновременным ударом по ее правому флан­гу со стороны Полесской группы, Пилсудский рассчитывал этим двойным ударом окончательно уничтожить весь север­ный фланг Юго-Западного красного фронта, что открывало ему путь на Киев, являвшийся политической целью похода. Как ближайшие цели на местности план преследовал захват конницей ст. Малин и Катин -- тыловых узловых пунктов, которых красные никак не могли миновать, по мнению Пил- судского, при своем отступлении. Во время соверше­ния этой операции 14-ю красную армию предполагалось ско­вывать сильными атаками с фронта, чтобы она не могла по­мочь 12-й армии (схема 14).
   Достигнув линии р. Тетерев, Пилсудский предполагал сосредоточить главную массу своих сил в треугольнике Житомир -- Бердичев -- Казатин, чтобы оттуда, смотря
   1 41-я стрелковая дивизия была расположена по линии р. Днестр, кордоном против румын.
   2 На 1 км фронта -- 33 штыка.
   392
   по обстоятельствам, действовать либо на Киев, либо про­тив 14-й красной армии.
   Обращаясь к оценке плана Пилсудского, мы должны преж­де всего отметить, что он исходил из ложных политических и стратегических предпосылок, что и определило его конеч­ную неудачу, несмотря на временный первоначальный успех. Ложность политической предпосылки заключалась в том, что Пилсудский, переоценивая значение своего союза с Петлю- рой, совершенно неверно оценивал настроения и симпатии широких масс украинского населения, рассматривавших вторжение польских легионов на Украину как очередную интервенцию. Пилсудскому, таким образом, для прочного утверждения на Украине необходимо было предусматривать ее оккупацию, а для этого сил Польши было недостаточно. Опыт 1918 г. показал, что для оккупации Украины австро- германским интервентам пришлось назначить 250-тысячную армию, причем их господство распространялось только на крупнейшие административные центры и железнодорожные магистрали, а по всему остальному пространству судорога­ми проходили волны народных волнений.
   В стратегическом отношении положение Пилсудского на Украине также не смогло считаться особенно прочным до тех пор, пока на ближайших операционных направлениях к глав­нейшему политическому центру польского государства Вар­шаве пребывали, сохраняя свою оперативную свободу и уве­личиваясь численно, армии красного Западного фронта.
   Таким образом, польское наступление могло рассчиты­вать на успешное разрешение на Украине только одной, чис­то местной задачи -- разгрома одной или двух советских армий, а этого можно было достигнуть без пятикратного превосходства в силах, полученного за счет ослабления польских сил главного театра.
   Такого же мнения придерживались и многие польские ав­торы. Один из них, полковник Малышко, писал: "Пренебре­жение обстановкой на севере перед Киевской операцией было политической и стратегической ошибкой"; другой польский автор Фалевич, оценивая то влияние, которое украинская операция Пилсудского имела на весь последующий ход вой­ны, говорил: "Кампания эта хотя и закончилась успехом, была, однако, поражением, сопряженным с разорением
   393
   половины страны, а ее материальные и моральные послед­ствия мы ощущаем и до сих пор". Наконец, косвенное полу­признание в своей ошибке мы находим и в воспоминаниях самого Пилсудского. В своей книге "1920 год" он утверж­дал, что главный удар на Украине решено было наносить по­тому, что там была сосредоточена главная масса советских сил, а указания об этом исходили от тогдашнего начальника его штаба -- ген. Галлера.
   Армии Юго-Западного фронта на Украине с конца мар­та 1920 г. имели оборонительные задачи. Они ожидали по­полнения и сосредоточения тех сил, которые следовали на Юго-Западный фронт согласно общих предположений о раз­вертывании наших сил против Польши, после чего коман­дование Юго-Западным фронтом намеревалось перейти в наступление1.
   Кроме значительного численного превосходства, кото­рым, как мы видели, удалось заручиться Пилсудскому, об­стоятельства привходящего порядка значительно благопри­ятствовали ему в выполнении его задачи. Эти обстоятель­ства заключались в следующем. В состав одной дивизии 12-й армии (44-й стрелковой) и двух дивизий 14-й армии (45-й и 41-й стрелковой) входило по бригаде галицийских стрелков, образованных из бывшей Галицийской армии после ее пере­хода на сторону советской власти ранней весной 1920 г.2. Две из этих бригад, входивших в состав 14-й армии, поддав­шись влиянию противосоветской агитации, возмутились как раз за два дня до начала общего польского наступления. Борь­ба с этим мятежом поглотила все свободные резервы 14-й красной армии, а кроме того, отразилась и на положении
   1 Силы эти состояли из 1-й конной армии т. Буденного, которая походным порядком перебрасывалась с Северного Кавказа на Ук­раину.
   2 Эта армия, боровшаяся за независимость Восточной Галиции, летом 1919 г. была вытеснена из ее пределов на Украину поляками, после чего осела на Правобережной Украине, вынужденная в силу полного своего материального расстройства и повальных эпидемий в ее рядах признавать поочередно власть всех временных оккупан­тов Правобережной Украины. Особого участия в Гражданской вой­не в силу вышеуказанных причин она не принимала и в феврале 1920 г. признала советскую власть.
   394
   соседней справа 12-й армии. Хотя стоявшая на ее левом флан­ге первая галицийская бригада оказалась вполне лояльной по отношению к советской власти и в последующих боях доказала свою верность ей, но на всякий случай часть сво­бодных резервов 12-й армии была пододвинута к ее левому флангу -- в затылок галичан, что еще более обнажало опас­ное Житомирское направление.
   Кроме мятежа галицийских бригад, поглотившего остат­ки скудных резервов обеих наших армий, другая причина, более длительного характера, подтачивала их силы. Кулац­кое повстанчество, руководимое национально-шовинистичес­кими партиями, свило себе прочное гнездо на правобереж­ной Украине в ближайшем тылу наших армий. Огромная полоса местности к востоку от железнодорожной линии Вин­ница -- Слободка вплоть до берегов р. Днепр, оказалась ох­ваченной бандитизмом.
   Большинство банд, действовавших на правобережье, име­ло ярко выраженную петлюровскую окраску; только в юго- восточном углу правобережья (район Херсона, Николаева и Кривого Рога) махновщина оспаривала у Петлюры право на гегемонию. Петлюровские банды организационно строились по тем же принципам, как и регулярная армия Петлюры. Во главе их в большинстве случаев стояли офицеры петлю­ровской армии, оставшиеся в тылу Красной Армии при ее победоносном продвижении после разгрома Деникина. Осев­шие в ее тылу кадры петлюровских частей послужили тем цементирующим материалом, который обеспечил желтоб- локитному бандитизму на Украине известную устойчивость и живучесть. Неорганизованное аморфное кулачество полу­чало в лице этих кадров необходимую организующую силу. По целому ряду документов мы приходим к тому выводу, что оседание кадров и агентов Петлюры при отходах его ре­гулярной армии совершалось по известному заранее проду­манному и составленному плану. Наиболее густо эти кадры оседали в районах основных железнодорожных узлов. Орга­низовывая вокруг этих узлов кольцо банд, Петлюра держал под постоянной угрозой сообщения Красной Армии, перио­дически нарушая их работу.
   Еще за 2--3 недели до начала польского наступления в районе Балта -- Ананьев происходит под руководством
   395
   Тютюнника объединение действовавших здесь банд. Почти одновременно плотным кольцом банд окружается важней­ший железнодорожный узел -- Знаменка. Весь ближайший тыл 12-й и 14-й армий кишит большими и маленькими бан­дами, совершающими налеты на обозы и железнодорожные станции, дезорганизуя подвоз и питание этих армий. Бандит­ские атаманы руководствуются указаниями польского коман­дования, получаемыми ими через Петлюру. По мере продви­жения поляков отдельные банды (например, Тютюнника) вли­ваются в регулярную петлюровскую армию.
   На основании внимательного изучения целого ряда мате­риалов мы считаем необходимым отмести утверждения не­которых источников, что наступление польских армий, яко­бы, сопровождалось широкими восстаниями крестьянских масс в тылу красных армий. Шумливые атаманы своими действиями и опереточными восстаниями действительно иногда создавали неверные представления о размерах их вли­яния. В большинстве же случаев петлюровские банды воз­никали не в результате крестьянских восстаний, а в итоге кропотливой организационной работы заранее создавать подпольные центры. При слабости или, вернее, при полном отсутствии советского аппарата в деревне по-военному орга­низованные, партизански действующие, опиравшиеся на со­чувствие кулачества и временные колебания середнячества банды даже при сравнительно малой численности имели воз­можность безраздельно властвовать в целых районах. Про­цесс советизации, требовавший больших ресурсов и сил, в конце 1919-го и начале 1920 г. не поспевал за темпом про­движения красных армий, преследовавших остатки Дени­кина. Создался прорыв, в который устремились петлюров­щина и махновщина.
   В противоположность бандитизму на правобережной Ук­раине махновщина, охватившая огромное пространство Ле­вобережной Украины, формально не была связана ни с Вран­гелем, ни с польско-петлюровским блоком. Объективно же, разрушая тыл Красной Армии, отвлекая с фронта ее силы, махновщина может нами расцениваться как союзник и того и другого. В прокламациях -- вопль о борьбе на два фронта; на деле -- односторонняя борьба против советской власти; в прокламациях -- трескучие левореволюционные фразы о
   396
   третьей сверхсоциалистической революции; на практике -- кулацкая контрреволюция и... кулацкий обрез, расчищающий дорогу Врангелю. Такова сущность махновщины в 1920 г.
   К весне 1920 г. Махно наладил организацию своих банд, носивших у него общее собирательное название "повстан­ческой армии Украины". Он разделил свою армию на три корпуса. Каждый корпус состоял из неопределенного коли­чества полков весьма разнообразного состава. Полки соби­рались из бродячей вольницы. Бандит, собравший такой полк, являлся и его бессменным командиром. В большинстве сво­ем полки были конные. Если банде удавалось разжиться большим количеством пулеметов, то она образовывала пу­леметный полк.
   Притаившийся зимой 1919/20 г. в своем районе Махно с наступлением весны 1920 г. вновь проявил себя и начал парти­занскую войну на тылах 13-й красной армии. Махновцы взры­вали мосты на железнодорожных линиях, нападали на ж.-д. станции, обозы, отдельные части Красной Армии. Борьбу с ними вела 42-я стрелковая дивизия и бригада Эстонской ди­визии. Эти части заняли основную базу Махно -- г. Гуляй- Поле, захватили почти всю его артиллерию, но сам Махно со своими отрядами оставался неуловимым, и борьба с ним не прекращалась почти в течение всего лета 1920 г., пока поли­тическая обстановка властно не заставила его вновь занять примирительную позицию в отношении советской власти.
   На Правобережной Украине борьба с бандитизмом также требовала сил и средств со стороны военного командования. Сил местных гарнизонов, очень малочисленных, не хватало для борьбы с этим злом. Недостающие силы приходилось черпать из состава полевых войск, опять-таки ослабляя их численность. В частности, одна лишь 12-я армия выделила для этой цели из своих частей восемь экспедиционных отря­дов численностью от 150 до 200 бойцов каждый.
   Наряду с полевыми войсками борьбу с бандитизмом ве­дут запасные части, разбухшие команды военкоматов и ба­тальоны войск внутренней охраны. "Внутренний фронт" требует пристального внимания со стороны командования. В апреле--мае некоторые банды оперируют уже в непосред­ственной близости к Харькову (месту нахождения штаба фронта и украинского правительства). В последних числах
   397
   апреля на несколько дней прерывается железнодорожное сообщение между Полтавой и Харьковом (Ковягское восста­ние); банды угрожают основным коммуникациям 12-й и 14-й армий, действующих против наступающих поляков. Польское наступление сопровождается, как мы уже отметили, резким усилением и оживлением деятельности всех банд петлюров­ского толка. "Внутренний" и внешний фронт взаимодейству­ют друг с другом.
   Напряженность обстановки в тылу действующих армий потребовала от командования и правительства ряда органи­зационных мероприятий для обеспечения нормальной, бес­перебойной борьбы с бандитскими группировками. Разроз­ненные, неорганизованные усилия отдельных армий и во­енкоматов по ликвидации "внутреннего фронта" не давали необходимых результатов. К маю на Украине окончательно оформляется аппарат по руководству борьбой с бандитизмом. При реввоеннсовете фронта учреждается должность началь­ника тыла. Такие же должности начальников тыла создаются во всех армиях и губернии. Политическое руководство борь­бой сосредоточивается в особых органах, так называемых постоянных совещаниях по борьбе с бандитизмом, составля­емых из представителей командования, ревкомов (исполко­мов), партийных организаций, земельных и продовольствен­ных органов. В мае в исполнение должности начальника тыла вступает т. Дзержинский, командированный на Украину пра­вительством РСФСР. Борьба с бандитизмом требует от войск большого боевого напряжения. По-партизански действующий, изворотлитвый, неутомимый, подвижный, обладающий пре­красным знанием местности противник требует тех же качеств от отрядов Красной Армии. Войска и командный состав на ходу переобучаются, приобретая в практике борьбы необхо­димые навыки партизанских действий. Тыл поглощает значи­тельные силы. К осени 1920 г. на Украине все части, имею­щие своим назначением борьбу с бандитизмом, сведены уже в 5 дивизий внутренней службы 3-бригадного состава (войска Внус). Наряду с ними, как мы уже отметили, борьбу с банди­тизмом ведут и другие части (запасные и т. д). Части внутрен­ней службы в борьбе с бандитизмом постепенно приобрета­ют нового союзника в лице формируемых крестьянской бед­нотой отрядов (отряды незаможних селян).
   398
   Мы совершенно сознательно несколько задержались на характеристике тыла красных армий на Украине. Проблема фронта и тыла в революционно-классовой войне ставится значительно по-иному, чем в войнах предыдущих эпох. Бо­рющиеся стороны в революционно-классовой войне больше, чем в любой другой войне имеют возможность опираться на вооруженное содействие сочувствующих слоев в тылу свое­го противника. Вряд ли есть надобность доказывать, что имен­но в этом направлении перед армией пролетарской револю­ции открываются исключительные возможности.
   Всякая война, которую когда-либо будет вынуждена вес­ти Советская Россия, будет войной революционно-классо­вой. В этом исследовании мы считаем своей задачей вскры­вать попутно те черты и признаки, которые, по нашему мне­нию, выделяют революционно-классовую войну из ряда других войн. Будущая революционно-классовая война по опыту войны 1918--1921 гг. нами мыслится как сочетание современной большой войны с так называемой малой вой­ной. Командный состав Красной Армии еще в мирное время должен быть подготовлен не только к действиям в большой войне (это главное), но и к решительным партизанским дей­ствиям, иначе говоря -- к малой войне.
   Таково было общее положение на фронте и в тылу обеих наших армий, когда на рассвете 25 апреля 1920 г. противник перешел в общее наступление на участке от Припяти до Днестра. Ударным группам противника без труда удалось прорвать жидкий фронт 12-й красной армии. Группа Рыбака в тот же день, т. е. 25 апреля, заняла г. Овруч, а группа ген. Ридза-Смиглого, развивая энергичное наступление, причем ее пехота (1-я пехотная дивизия легионеров) частично дви­галась на грузовых автомобилях в течение суток, покрыла 80-километровый переход и на рассвете 26 апреля овладела Житомиром после боя на ближайших подступах к нему с 58-й стрелковой дивизией. В этот же день противник занял Коростень и Радомысль, утвердившись, таким образом, на рокадной железнодорожной линии, проходившей позади фронта 12-й красной армии (Коростень -- Житомир). В ре­зультате этих действий противника на второй же день после начала его наступления 12-я армия перестала существовать как управляемая единица: четыре ее дивизии (47, 7, 58-я
   399
   стрелковые и 17-я кавалерийская), потеряв связь со шта­бом армии и между собой, уже отходили в восточном на­правлении, стремясь выйти на свои тыловые военные до­роги. На фронте продолжала бороться с противником толь­ко левофланговая дивизия армии -- 44-я стрелковая. Однако под натиском противника ей также пришлось уступить ему 30 км пространства, отойдя от м. Чуднов на фронт Китхи -- Бейзымовка. Более удачно отбивалась от демонстративных атак противника на своем участке 14-я армия.
   Таким образом, замысел Пилсудского принес свои плоды уже 26 апреля. Последующие дни на участке 12-й армии характеризуются новыми достижениями противника и тщет­ными попытками командования 12-й армии упорядочить от­ход своих дивизий и организовать сопротивление на проме­жуточных рубежах. Ни того, ни другого достигнуть ему не удалось: первого -- в силу утраты связи со своими дивизия­ми; второго -- в силу отсутствия в его распоряжении сво­бодных свежих резервов. В ночь с 26 на 27 апреля конница Рыбака захватила ст. Малин, а сводная кавалерийская диви­зия Ромера атаковала узловую станцию Казатин и овладела ею, уничтожив в ее районе тыловые части 44-й стрелковой дивизии. Последняя вынуждена была в силу этого обстоя­тельства круто уклониться в своем отходе к югу, направив­шись на Махновку и Самгородок, и надолго из-за этого выш­ла из состава своей армии.
   Захват Малина и Казатина не создал, однако, непреодо­лимых пробок в тылу отступавших частей 12-й армии, к чему стремился Пилсудский. 44-я стрелковая дивизия, как мы уже видели, обошла эту пробку, а 7-я стрелковая дивизия, отсту­павшая компактно, в ночь с 27 на 28 апреля выбила польскую пробку на ст. Малин, отбросив занимавшую ее польскую конницу на север, и открыла путь на Киев себе и остаткам 47-й стрелковой дивизии. Однако эти тактические успехи не меняли общего тяжелого стратегического положения. Меж­ду 12-й и 14-й армиями образовался значительный разрыв, в который устремился противник. 14-я армия, меняя фронт своего правого фланга (45-я стрелковая дивизия) круто на север, должна была также начать свой отход в общем на­правлении на Жмеринку, чтобы прикрыть затем Одесское направление.
   400
   До сих пор операции 3-й польской армии развивались с чрезвычайными быстротой и энергией. Понятие о них дают следующие цифры: 6-я кавалерийская бригада из группы Рыбака сделала в двое суток 180 км; 1-я пехотная дивизия легионеров в одни сутки прошла1 80 км. Но в дальнейшем, когда первая часть операции была выполнена и дело заклю­чалось в преследовании остатков 12-й армии, темп пресле­дования значительно ослабел, и самое преследование нача­ло носить скачкообразный характер.
   На это были свои причины, имеющие объяснение в коле­баниях польского главного командования. Несмотря на его сравнительную близость к войскам (штаб Пилсудского на­ходился в Ровно), оно из-за быстрого нарастания событий и противоречивости доходивших до него сведений не имело ясного представления о слагавшейся обстановке, которая, к тому же, представлялась ему в искаженном виде. Так, 28 ап­реля Пилсудский не имел еще никаких сведений о событиях под Малином и на основании ложных слухов считал, что ка­валерийская дивизия Ромера разбита под Казатином; един­ственная положительно известная ему данная обстановки за­ключалась в том, что сопротивление 14-й армии оказалось непредвиденно упорным и что группа Ридза-Смиглаго свои­ми передовыми частями вышла на линию р. Тетерев.
   Обеспокоенный этим обстоятельством, Пилсудский на следующий день задержал на месте свой левый фланг, не­значительно продвинул вперед свой центр и собрал в свой резерв 15-ю пехотную дивизию на случай необходимости более решительных действий против 14-й армии. Пользуясь этой задержкой, части 12-й армии оторвались от противника и совершали свой отход в более спокойных условиях. В свя­зи с общей обстановкой, командование красным Юго-Запад­ным фронтом приняло решение ограничиться обороной на Киевском и Одесском направлениях до подхода на Юго-За­падный фронт 1-й конной армии.
   В свою очередь, и следующий день прошел для Пилсудс- кого в колебаниях. Он стоял перед выбором двух решений: либо отрезать 14-ю армию от переправ на Днепре, направив всю свою конницу на Черкассы и Знаменку, либо, отнеся
   1 На грузовых автомобилях.
   401
   центр тяжести своей группировки на Киевское направление, преследовать свою конечную цель -- захват Киева. Занятие Белой Церкви польской конницей окончательно убедило Пилсудского в том, что между 12-й и 14-й красными армия­ми существует значительный и ничем не заполненный раз­рыв, и положило предел его колебаниям. 3 мая он решил избрать главным объектом своих действий Киев. Взятие его возлагалось на группу ген. Ридза-Смиглаго, которая, полу­чая в свой состав 15-пехотную дивизию и сводную кавале­рийскую дивизию, переименовывалась в 3-ю армию1.
   Согласно плану киевской операции, 3-я армия должна была выйти на линию р. Днепра от устья р. Припяти до устья р. Красной, 2-я польская армия должна была обеспечивать ее с юга, а 6-й польской армии ставилась задача прочно обес­печивать с юга железнодорожную линию Могилев -- Каза- тин -- Киев.
   Содействуя 3-й польской армии, 4-я польская армия в По­лесье должна была 7 мая начать наступление на участок р. Днепр, между устьями рек Припяти и Березины. Тем вре­менем к концу дня 5 мая остатки 12-й армии, насчитывавшие в своих рядах всего лишь 2511 штыков и 893 сабли, располо­жились на ближайших подступах к г. Киеву, за р. Ирпень, за­гибая свой левый фланг через с. Вета к самому Днепру. Зна­чительно южнее их, на фронте Винцетовка -- Тараща, обна­ружилась 44-я стрелковая дивизия. В промежутке между этими двумя группами на левом берегу р. Днепр в районе с. Гусенцы находился небольшой сводный отряд т. Дегтяре­ва. Наконец, на Одесском направлении в районе ст. Вапнярка группировалась 14-я армия, имея на фронте Шарапановка -- Мясковка 60-ю стрелковую дивизию, в то время как 45-я стрел­ковая дивизия отходила от г. Тульчина на Тростянец. В г. Зве- нигородке находилась одна бригада 21-й стрелковой дивизии (63-я стрелковая бригада, переброшенная на Юго-Западный фронт распоряжением главкома).
   Готовясь к овладению Киевом, ген. Ридза-Смиглый в ожидании упорной борьбы за этот крупный политический центр Украины сосредоточил на узком фронте три свои
   1 3-я польская армия в ее прежнем составе расформировывалась, причем 4-я пехотная дивизия поступала в резерв Пилсудского.
   402
   пехотные дивизии для атаки Киева с запада, в то время как группа Рыбака должна была повести атаку на г. Киев с се­вера. В целях обеспечения этой операции 2-я польская ар­мия сильно растягивалась к востоку, меняя свой фронт по­чти прямо на юг. Однако занесенный Ридза-Смиглым удар пришелся почти впустую. Совершенно ослабленные и обес­кровленные части 12-й армии не выдержали нажима передо­вых частей противника и под натиском их оставили линию р. Ирпень. 6 мая 1920 г. командарм 12-й вынужден был от­дать приказ об оставлении Киева и об отходе советских войск на левый берег р. Днепр.
   9 мая противник переправил часть своих сил на левый берег р. Днепр против Киева и занял плацдарм на левом бе­регу реки. Стремление 12-й армии отбросить противника обратно положило начало ряду частных боев в этом районе, которые продолжались в течение всего мая с частичными колебаниями линии фронта в ту и другую сторону. Так же складывалась обстановка и на участке 14-й армии. Действия противника после падения Киева, несмотря на его частич­ные успехи, принимали, по существу, характер лишь актив­ной обороны. Здесь сказывалось влияние закона простран­ства, в конце концов поглотившего энергию польского на­ступления, а также отсутствие свободных сил, которые были отвлечены на Белорусский театр с Украины активными дей­ствиями советского Западного фронта. Эта активность при­вела обе стороны к первому крупному сражению этой кам­пании в Белоруссии -- на р. Березине.
   Мелкие боевые эпизоды под Киевом завершили собой Украинскую операцию противника, характеризующуюся пол­ным господством его инициативы. На фоне этих эпизодов на­зревали новые события, связанные с приближением к Украин­скому фронту 1-й конной армии и положившие начало новой операции на этом фронте, протекавшей под знаком господства нашей инициативы. Но прежде чем перейти к ее рассмотре­нию, постараемся в нескольких словах подвести общие итоги только что минувшему периоду кампании на Украине.
   Как мы уже отметили, предпринимая наступление на Ук­раину, Пилсудский преследовал цели политического и стра­тегического порядка; оперативная задача -- разгром 12-й красной армии -- не являлась самоцелью, а была лишь
   403
   промежуточной задачей в процессе достижения обеих конеч­ных целей. Ни та, ни другая из этих целей не были достигну­ты. Объявление независимости Украины не обеспечило Пил- судскому политической базы на Украине. Стратегическая цель, которая в общем плане войны мыслилась как разгром главной массы советских сил, сосредоточенных на Украине, также не была достигнута по той причине, что налицо там этих сил не было; они сосредоточивались и развертывались в это время на белорусском театре. Таким образом, стратеги­ческий удар Пилсудского оказался нанесенным мимо этих сил, и когда энергия его удара растворилась в украинских просто­рах, его стратегическое положение оказалось менее выгод­ным, чем в начале операции. Сражение на Березине вскоре заронило первые искры беспокойства в умы и сердца польских политиков и стратегов.
   Посмотрим теперь, в какой мере удалось осуществить Пилсудскому оперативные задачи, стоявшие на пути к дости­жению его конечных целей. И они, на наш взгляд, не были разрешены в той мере, в какой это могло быть достигнуто при столь значительном численном перевесе польских сил. Правда, 12-я красная армия была основательно потрепана, и в течение всей последующей кампании она испытывала на себе моральные последствия полученного ею удара, но ее разгром не был завершен энергичным преследованием. 14-я красная армия была оставлена без внимания. Противник упустил слу­чай нанести ей отдельное поражение, к чему представлялась полная возможность, начиная с 28 апреля. Сохранившая свою боеспособность 14-я армия продолжала сковывать значитель­ные силы противника. Активность армии, в связи с необхо­димостью для противника обеспечивать два расходящихся и лежащих на противоположных флангах операционных на­правления -- Киевское и Одесское, создала то кордонное расположение его сил на Украине, которое в дальнейшем обес­печило красному командованию выполнение его контрманев­ра. Эти ошибки не вытекали из оперативного замысла Пил- судского, достоинства которого мы отметили. Они являлись следствием, с одной стороны, неправильных политических и стратегических предпосылок всего плана действий, а с дру­гой стороны -- тех колебаний и нерешительности, которые наступили в действиях польского главного командования,
   404
   после того как им были достигнуты первоначально поставлен­ные себе цели в виде разгрома 12-й красной армии. Эти коле­бания и отразились на ослаблении темпа преследования и ос­тавлении без внимания на своем правом фланге тех не расстро­енных советских сил, которые представляла собой 14-я армия.
   В создавшейся для советских армий на Украине обстановке весною 1920 г. основной причиной неудачи 12-й и отхода 14-й красных армий является чрезвычайно неблагоприятное соот­ношение сил. Никакой гибкий контрманевр немыслим был при таком их соотношении. Единственно правильным решением явился бы заблаговременный отход 12-й армии под прикрыти­ем арьергардов из-под занесенного над ней удара. Это решение повлекло за собой и отход 14-й армии и временную доброволь­ную уступку значительной части территории. Если Главное командование и командование Юго-Западным фронтом по по­литическим соображениям не могли решиться на эту энергич­ную меру, то оставалось делать только то, что они делали: ста­раться удерживаться на промежуточных рубежах в целях вы­игрыша времени до подхода свежих сил. Недостатком этого способа действий является сильное изнашивание боевых орга­низмов, чему примером и была 12-я армия.
   Главное красное командование, исходя из правильной оцен­ки размеров польского наступления на Украине, единствен­ную возможность решительной перемены обстановки в свою пользу усматривало во введении в дело крупного ударного кулака на решительном направлении. До сосредоточения этого кулака, в виде 1-й конной армии, его мероприятия сводились, во-первых, к сохранению этого кулака в целости, не растре­пывая его преждевременно, и во-вторых, к созданию благо­приятных условий для действия этого кулака. Поэтому глав­ком С. С. Каменев еще 8 мая требовал возможно большей активности от 12-й армии для связывания на фронте значи­тельных сил противника. В свою очередь, 14-я красная армия должна была маневрировать таким образом, чтобы на Одес­ское направление также стянуть значительные силы против­ника. Растянув таким образом общий фронт последнего, пред­полагали облегчить 1-й конной армии возможность нанесе­ния удара по внутреннему флангу одной из польских армий; тогда же, примерно, намечалось направление ее удара на же­лезнодорожный узел Казатин.
   405
   Окончательное оформление и выполнение этого плана явилось содержанием следующего периода кампании на Ук­раине, отмеченного рядом блестящих успехов красного ору­жия и во времени почти совпавшего с оживлением боевой деятельности на Крымском направлении, характеризующей­ся также первоначальным господством инициативы против­ника и его успехами в пространстве.
   Остановка на мертвой точке размаха польского наступ­ления на Украине во времени почти совпала с оживленными активными действиями красных армий Западного фронта.
   Однако, предпринимая эти действия, командование Запад­ным фронтом имело в виду не столько помощь Юго-Западно­му фронту, сколько стремление предупредить общее наступ­ление противника в Белоруссии. Активность 4-й польской армии, по мнению командзапа, давала основания для таких предположений.
   4-я польская армия, содействуя операциям 3-й польской армии на Киевском направлении, развила энергичное на­ступление своим правым флангом и в течение 8 и 9 мая продвинулась до р. Днепр и овладела г. Речица. Желая со­хранить свое положение и "не дать возможности полякам втянуть нашу основную группировку в навязанные ей дей- ствия"1, командзап сам решил перейти от обороны к на­ступлению. 12 мая 1920 г. он отдал приказ о переходе в энергичное наступление, не дожидаясь сосредоточения всех своих сил, с целью "разбить и отбросить польскую армию к Пинским болотам"2.
   Особые причины благоприятствовали выполнению пла­на командзапа. Они заключались не в численном соотно­шении сил, а в их относительном положении. Абсолют­ное соотношение сил противников было таково: 61 000 шты-
   1Тухачевский М. Н. Поход за Вислу, 1923, с. 7.
   2Как выяснилось, эти предположения Тухачевского имели за собой определенные основания. 11 мая в Калинковичах Пил- судский дал указания командующему 4-й польской армии ген. Шептицкому подготовиться к наступлению в общем направлении на Жлобин и Рогачев. Шептицкий предназначил для наступления 6, 14-ю и часть 9-й пехотной дивизии. Наступление должно было начаться 17 мая (Шептицкий, с. 17.)
   406
   Схема 14
   0x01 graphic
   ков и 5000 сабель Западного фронта противостояли 50 800 штыкам и 4500 саблям поляков. Но польские силы были растянуты почти равномерным кордоном на протяжении 500 км от р. Западной Двины до м. Лоева на Днепре, тог­да как командование Западным фронтом располагало в ближайшем тылу за своим правым флангом массивной группировкой в 5 стрелковых и 1 кавалерийской дивизии общей численностью в 35 736 штыков и 2416 сабель, ко­торую командзап решил развернуть на участке Янополье -- Паулье -- Камень -- Грачевичи -- Чашники протяжени­ем в 60 км. Таким образом командзап обеспечивал за собой
   407
   решительное превосходство сил на избранном им направ­лении для удара.
   В нанесении этого удара решающая роль, согласно замыс­лу командзапа, выпадала на долю 15-й армии т. Корка, в со­став которой поступали все вышеуказанные дивизии; она на­носила главный удар в направлении Ушачь - Зябки. Ее опера­циям, охватывая фланг противника с севера, должна была содействовать Северная группа т. Сергеева, образованная еще 5 мая. Но она не успела своевременно сосредоточиться, и по­этому для активных действий командующий ею мог выделить лишь небольшую ударную группу (два полка 164-й стрелко­вой бригады) в составе всего 700 штыков и 8 орудий. В то же время 16-я армия т. Соллогуба, перейдя в наступление на Игуменском направлении и переправившись через р. Берези­ну, должна была связать противника с фронта и воспре­пятствовать его возможному контрманевру против 15-й армии.
   Таким образом, на 16-ю армию, по замыслу командова­ния Западным фронтом, в предстоящей операции выпада­ло нанесение вспомогательного удара. Следует отметить, что выполнение этой задачи требовало предварительной пе­регруппировки этой армии. Главная масса ее сил была со­средоточена на ее левом фланге на Мозырском направле­нии (10, 17, 57-я стрелковые дивизии). Борисовское и Боб­руйское направления обеспечивала одна лишь 8-я стрелковая дивизия, растянутая на 200-километровом фронте. По рас­чету времени и пространства командарм 16-й т. Соллогуб считал, что перенос центра тяжести сосредоточение его сил на Игуменское направление может быть выполнен не ра­нее 19--20 мая1. Командзап приказал 16-й армии форсиро­вать Березину не позже 17 мая (схема 15).
   1 Учитывая такую группировку своих сил, Соллогуб предлагал командованию фронтом свой вариант действий, сводившийся к на­несению главного удара 16-й армии на Бобруйск. Тогда он во време­ни совпал бы с нанесением удара 15-й армии на Вильно и Молодеч- но. По существу, этот удар 16-й армии на Бобруйск должен был явиться сильной демонстрацией, как его и расценивало командова­ние армией. Командзап отклонил это предложение, указав, что 16-я армия не демонстрирует, а наносит вспомогательный удар для со­действия 15-й армии (подробности см. в книге Е. А. Шиловского "На Березине").
   408
   Желая избежать лесисто-болотистых верховьев р. Бере­зины, командарм 15-й решил первоначально наносить свой удар в общем направлении на Ушачь -- Зябки с последую­щей переменой направления этого удара на Молодечно. Раз­вертывание 15-й армии в одну линию дивизий на указанном фронте закончилось к утру 12 мая.
   К этому времени общая группировка сил обеих сторон на Белорусском театре представлялась в следующем виде:
   1-я польская армия (ген. Жигалдович) -- 34 000 штыков, 1300 сабель (1-я и 2-я кавалерийские бригады, 1-я Литовско- белорусская дивизия, 3-я пехотная дивизия легионеров, 8-я и 10-я пехотные дивизии) -- была развернута на фронте: оз. Пелик (вкл.) -- Ушачь -- ст. Фарианово -- г. Диена об­щим протяжением (за округлением) 150 км1.
   4-я польская армия (ген. Шептицкий) -- 17 200 штыков, 3200 сабель (9-я пехотная дивизия, кавалерийская бригада,
   14-я пехотная дивизия, бригада 6-й пехотной дивизии, 2-я пехотная дивизия легионеров) -- была развернута на фронте: Лоев -- Речица -- Горваль -- Бобруйск -- Бори­сов -- оз. Пелик (искл.) общим протяжением (за округле­нием) --350 км2.
   Резерв Главного командования -- 17-я пехотная дивизия (4800 штыков) -- находился в районе г. Лида. Подходившая в резерв 4-й армии 16-я пехотная дивизия (4800 штыков) по- бригадно направлялась на Борисовское и Жлобинское на- правления3.
   Против этих сил противника красные армии Западного фронта развернулись следующим образом: Северная группа Сергеева своей ударной группой (700 штыков) против г. Дие­ны; 15-я армия Корка (6, 53, 4, 11, 56, 29-я стрелковые,
   15-я кавалерийская дивизии) -- 35 736 штыков, 2416 сабель -- на участке Янополье -- Камень -- Грачевичи -- Чашники на фронте общим протяжением 60 км (за округлением)4. 16-я армия Соллогуба (8, 10, 17, 57-я стрелковые дивизии) --
   1 На 1 км фронта (за округлением) приходится 234 штыка и сабли.
   2 На 1 км фронта (за округлением) приходится 694 штыка и сабли.
   3 Цит. по материалам Е. А. Шиловского.
   4 На 1 км фронта (за округлением) приходится 637 штыков и сабель.
   409
   28 449 штыков -- начала свою перегруппировку 6 мая и продолжала ее, не слишком форсируя движение. 17-я стрелковая дивизия подтягивалась в район Тетерин -- Шепелевичи -- Головчин (50 км северо-восточнее м. Берези- но); южнее 8-я стрелковая дивизия по-бригадно приступила к сдаче своих участков: 24-я стрелковая бригада сдавала учас­ток Оздятичи -- Бацевичи -- сл. Якимовская бригаде 10-й стрелковой дивизии. 23-я стрелковая бригада занимала фронт против Борисова в ожидании смены ее, долженствующей при­быть головной бригадой 21-й стрелковой дивизии1.
   Общий переход в наступление был назначен на 14 мая. Как и следовало ожидать, действия ударной группы Сергее­ва, хотя и удачно для себя переправившейся через р. Запад­ную Двину, не оказали особого влияния на развитие действий 15-й армии, которые и без ее содействия шли успешно, при­чем левому флангу армии, на котором действовала так назы­ваемая Южная группа, образованная из 29-й стрелковой ди­визии и входящих в нее частей, не удалось избегнуть лесис­то-болотистых верховьев р. Березины.
   По мере продвижения 15-й армии вперед увеличивался и ее фронт. 18 мая он проходил по линии Лужки -- Глубо­кое -- оз. Межужол -- М. Березина -- оз. Домжерицкое, причем фланги армии оказались уже заваленными назад по отношению к центру, а общее протяжение фронта достига­ло до 110 км.
   До сих пор 15 армия оставалась предоставленной исклю­чительно собственным своим силам. 16-я армия только на рассвете 19 мая переправила две свои неполные дивизии (17-ю и 8-ю стрелковые) на правый берег р. Березины, южнее г. Борисова, и начала развивать свой удар на г. Игу­мен 2. Боевые действия здесь с 19 по 23 мая приняли чисто местное значение. Несмотря на то что нашим частям уда­лось продвинуться до г. Игумена и овладеть им, сил 16-й
   1 Ввиду общего запоздания 21-й стрелковой дивизии 23-я стрел­ковая бригада была в дальнейшем сменена Алатырской стрелковой бригадой, также следовавшей в состав 16-й армии и успевшей при­быть ранее.
   2 Таким образом, вспомогательный удар 16-й армии сильно за­паздывал во времени в силу причин, освещенных нами выше.
   410
   армии было недостаточно для расширения клина своего втор­жения, и основание его начало сразу же испытывать удары резервов противника, которые грозили отрезать наши части от переправ на р. Березине. Значительное расстояние меж­ду внутренними флангами 15-й и 16-й армий, достигавшее 120 км, исключало взаимную увязку в их действиях и облег­чало противнику его контрманевр против 16-й армии.
   Только 22 мая, усилившись головными частями подходив­шей от Полоцка 18-й стрелковой дивизии, Северная группа Сергеева начала выдвигаться на одну высоту с правым флан­гом 15-й армии. Последняя в это время готовилась переме­нить направление своего движения на Молодечно. Этот ма­невр свелся к почти равномерному распределению всех сил 15-й армии по трем расходящимся направлениям: Поставско- му (53-я стрелковая дивизия, 15-я кавалерийская дивизия и армейский резерв -- 6-я стрелковая дивизия в м. Глубокое), Молодечненскому (4, 11, 56-я стрелковые дивизии) и Зембин- скому (Южная группа -- около двух дивизий) с активными задачами для каждой из этих групп, преследующими цель выхода на фронт Поставы -- Войстом -- Радашковичи.
   Северная группа Сергеева в составе пока одной только стрелковой бригады нацеливалась в то же время на северо- запад -- в общем направлении на Брацлав. Таким образом, наметились четыре расходящиеся направления в расстояни­ях 55, 75 и 55 км друг от друга, по которым должны были с 23 мая начать действовать Северная группа и наносящая глав­ный удар 15-я армия, что и повело к фактическому рассасыва­нию последней в пространстве, хотя до 27 мая наступление 15-й армии, в силу первоначальной инерции, продолжало раз­виваться. Лишь с 27 мая оно начало встречать более упорное сопротивление противника, и линия фронта местами заколе­балась под влиянием начавшего уже обнаруживаться нажима противника на Зембинском направлении, с постепенным распространением этого нажима на Молодечненское направ­ление. Северная группа встретила упорное сопротивление противника на Брацлавском направлении, и бои на нем при­няли нерешительный и колеблющийся характер.
   Все эти данные свидетельствовали о назревании обще­го сдвига обстановки не в нашу пользу и явились результа­том начала подготовки польского контрманевра. Приняв
   411
   первоначально наступление 15-й армии за демонстрацию, Пилсудский затем быстро разобрался в обстановке. Объеди­нив управление обеими своими армиями в Белоруссии в ру­ках командарма 4-й польской армии ген. Шептицкого, он приказал перебросить на Минское направление с Украины заблаговременно вытянутые там в резерв две пехотные ди­визии и одну пехотную бригаду с фронта и изнутри страны двинул на Свенцяны 7-ю пехотную резервную бригаду и не­которые другие части, образовав в районе Свенцян кулак в виде резервной армии ген. Соснковского силой в четыре пе­хотные дивизии и одну кавалерийскую бригаду (8, 10, 11-я пехотные дивизии, бригада 5-й пехотной дивизии, 7-я резер­вная бригада, 1-я кавалерийская бригада) и такой же кулак на Минском направлении в районе Зембина -- группа Скер- ского: 1 V2 пехотных дивизии (15-я пехотная дивизия и бри­гада 4-й пехотной дивизии).
   Он мыслил ударом по обоим флангам 15-й нашей армии в направлениях на Поставы и Шклянцы зажать ее в клещи и уничтожить. Но для обеспечения этой операции надлежало первоначально покончить с Игуменским клином 16-й армии, и на него обрушиваются первые удары подходящих на Мин­ское направление подкреплений; в течение 22 и 23 мая они ударами с юга и севера по основаниям клина быстро застав­ляют его голову втянуться назад от Игумена обратно к Бе­резине (к 26 мая); в последующие дни 16-я армия отходит на левый берег реки. Удар по клину 16-й армии явился проло­гом к более обширному контрманевру против 15-й армии, этот контрманевр начал развиваться, как мы видели, с Зем- бинского направления ударной группой ген. Скерского из состава 4-й польской армии. Правильно оценивая изменение обстановки на участке 15-й армии, командзап сам принял меры к установлению взаимодействия внутренних флангов обеих наших армий. 29 мая он приказывает 16-й армии вновь переправиться через р. Березину, на этот раз севернее Бори­сова, но перегруппировка для выполнения этого приказания требует нескольких дней.
   Несмотря на растяжку своих тылов и обнаружившееся нарастание сил противника, 15-й армии приказано энергич­но продолжать наступление. Поэтому командарм 15-й стя­гивает на Молодечненское направление (в Шклянцы) все
   412
   свои свободные резервы, обнажая Поставское направление; на последнем он, кроме того, предполагает сильно растянуть к югу фронт 53-й стрелковой дивизии. Таким образом, на этом направлении для противника облегчаются условия маневра.
   31 мая полностью развертывается контрманевр против­ника против 15-й армии. В этот день резервная армия ген. Соснковского переходит в энергичное наступление на По- ставском направлении и рвет стык между 15-й армией и Се­верной группой. Менее успешно развиваются действия про­тивника на Молодечненском направлении и на Зембинском направлении, где действует уже потрепанная 1-я польская армия -- 3 1/2 пехотных дивизии (3-я пехотная дивизия ле­гионеров, 1-я Литовско-белорусская дивизия, 17-я пехотная дивизия и бригада 6-й пехотной дивизии), чем решает вос­пользоваться командзап и нанести сильный удар противни­ку на Зембинском направлении. Для этого в распоряжение командарма 15-й передается в ночь с 1 на 2 июня фронтовой резерв -- 12-я стрелковая дивизия, только что прибывшая в м. Глубокое. Усилив этой дивизией свою Южную группу, командарм 15-й должен был развить его удар на Смолевичи. Содействие ему должна оказать 16-я армия, которой прика­зано на рассвете 3 июня переправиться через Березину се­вернее Борисова и наступать на Жодин -- Смолевичи. Та­ким образом, каждая из сторон стремится добиться реше­ния на своем противоположном фланге. Но командование Западным фронтом для осуществления своей идеи должно еще более обнажить Поставское направление, на которое сильно напирает противник. Это направление весьма важно для обеих сторон, так как выводит противника на тылы 15-й армии.
   Командарм 15-й своими распоряжениями еще более об­легчил для противника эту задачу. Он направил в м. Шклян- цы всю 12-ю стрелковую дивизию, а вслед за ней туда же только что подошедшую на участок 15-й армии бригаду 54-й стрелковой дивизии1 и 15-ю кавалерийскую дивизию. Ни одна из этих частей не дошла по назначению. Пока они двигались
   1 54-я дивизия перебрасывалась с бывшего Северного фронта на Западный фронт. Ее головная бригада также была передана коман- дзапом в распоряжение командарма 15-й.
   413
   2 июня на Шклянцы, противник окончательно прорвал фронт 53-й стрелковой дивизии. Повернутые на марше вновь на Поставское направление резервы 15-й армии пакетами вво­дились в бой, но не могли восстановить положения. Таким образом, день 2 июня явился кризисом всей операции1. Пос­ледующие дни ознаменовались общим отходом 15-й армии и Северной группы. Не будучи в состоянии удержаться на р. Мнюта, обе они 8 июня отошли на более сокращенный и имевший опору в водных рубежах фронт, проходивший по линии: озеро Бол. Ельна -- озеро Жадо -- р. Аута, упираясь левым флангом в р. Березину. В результате своего контрма­невра, начавшегося 1 июня и закончившегося 8 июня, про­тивнику удалось почти полностью восстановить свое поло­жение на р. Березине.
   В Березинском сражении ни одна из сторон не достигла полного осуществления своих целей. Нам не удалось сбро­сить противника в Пинские болота, а ему не удалось уничто­жить 15-ю армию. Вся тяжесть боевой работы в этом сраже­нии легла на 15-ю армию. Северная группа до 22 мая была слишком слаба, чтобы существенно помочь ей, а действия 16-й армии не были увязаны с нею ни во времени, ни в про­странстве. Это были объективные причины, затруднявшие положение 15-й армии. Субъективные причины, облегчив­шие выполнение противником его задачи, выразились в ма­неврировании 15-й армии при перемене ею направления на Молодечно по трем расходящимся направлениям и в ослаб­лении Поставского направления в момент, когда на нем об­наружился удар резервной армии противника. 15-й армии был облегчен выход из клещей противника, потому что армия последнего на Молодечненском направлении, не дождавшись выявления маневра охватывающих групп, сама устремилась вперед и вдавила внутрь голову клина 15-й армии.
   Березинское сражение, в которое вылилось превентивное наступление армий красного Западного фронта, несмотря на ряд трений в области его организации и управления, кото­рые нами отмечены выше и которые в известной мере явля­
   1 К концу дня фронт 15-й армии принял примерно следующее ломаное начертание: Озеряны -- Поставы (искл.) -- Дуниловичи (искл.) -- Кривичи -- Шклянцы.
   414
   ются неизбежными на войне, все же достигло тех ограничен­ных целей, ради которых оно было предпринято командова­нием Западного фронта. Мы же указывали выше, что глав­ной своей целью командзап ставил сорвать намечавшееся польское наступление. Как теперь известно, у Пилсудского действительно был план: тотчас по окончании белополяка- ми Киевской операции развить операции против левого флан­га армий Западного фронта в общем направлении на Жло­бин. Для этой цели противник уже заранее группировал свои маневренные резервы на рокадной железнодорожной линии Бердичев -- Житомир -- Коростень -- Калинковичи -- Жлобин, соединявшей украинский и белорусский театры. Но эти резервы пришлось перебросить на Полоцкое и Минское направления и использовать их для парирования наших уда­ров. Мало того наше превентивное наступление оказало свое влияние и на весь дальнейший ход войны. Кампанию на Ук­раине белополякам пришлось ограничить лишь чисто обо­ронительными целями -- удержанием захваченного про­странства, так как свободные оперативные резервы пришлось быстро перебрасывать в Белоруссию1. Колебания Польско­го фронта на кратчайших операционных направлениях к Вар­шаве заставили противника нервничать и перестроить свой план. Даже глубокие резервы, заканчивающие еще свое фор­мирование (7-я резервная бригада), испытали на себе влия­ние нашего удара. Не менее важны были и моральные ре­зультаты нашего наступления. Они свидетельствовали о на­ступательном порыве и боеспособности наших частей.
   Эти результаты могли бы быть и значительнее, если бы не некоторые наши промахи чисто технического порядка.
   Техника организации и выполнения операции постигает­ся путем долгого опыта. Этот опыт мы приобретали не сра­зу. Начиная с Березинского сражения, наша воля к победе начинает властно и в течение долгого времени тяготеть над подавленной психикой польских военачальников. Дерзания
   1 Правда, между 11 и 13 июня Пилсудский приказал перебро­сить обратно на украинский театр 2 У2 пехотных дивизии (3-я пе­хотная дивизия легионеров, 16-я пехотная дивизия и бригада 6-й пехотной дивизии), но они запоздали к назревшему в это время перелому кампании на украинском театре не в пользу поляков.
   415
   Схема 14
   0x01 graphic
   революционной стратегии вполне оправдали себя и еще раз подчеркнули значение морального элемента на войне -- дан­ной, которую очень часто упускают из виду. Если Березин- ское сражение в целом содействовало моральной депрессии противника, то, с другой стороны, оно не могло не вызвать подъема настроения в рядах Красной Армии. Это было осо­бенно важно для основных дивизий Западного фронта, про­
   416
   ведших на нем кампанию предшествующего года под знаком обороны. Эти дивизии увидали, что и они, подобно дивизи­ям с других фронтов, привыкших к смелым наступательным операциям, могут наступать и должны наступать.
   Наконец, Березинское сражение было ценно для нас и с точки зрения своего организационного опыта. Оно выявило некоторые наши организационные недочеты (малоразвитые армейские аппараты управления, малое количество средств связи и пр.), а наступивший период затишья по мере возмож­ности позволил исправить их.
   В то время как Березинское сражение вступило в пе­риод упорной борьбы за инициативу с обеих сторон, с преобладанием господства инициативы противника, совер­шенно обратная картина создалась на Украине. Здесь нако­нец появилась долгожданная, шедшая походным порядком с Кавказа 1-я конная армия. 18 мая ее главные силы в ко­личестве 16 700 сабель, 48 орудий, 5 бронепоездов, 8 бро­неавтомобилей и 12 самолетов обозначались в окрестно­стях Елисаветграда. В тот же день командюж Егоров на­метил образование на правобережной Украине трех оперативных групп: Фастовской -- Якира в составе двух стрелковых дивизий (44-я и 45-я и отдельная кавалерийс­кая бригада Котовского), Казатинской -- Буденного в со­ставе всей 1-й конной армии и Жмеринской у Боровичи в составе всей 14-й армии, т. е. 2 2/3 стрелковых и одной кавалерийской дивизии (41, 60, 8-я кавалерийская диви­зия, только что переброшенная с Крымского фронта, 21-я и 63-я стрелковые бригады). Казатинская конная группа являлась ударной группой, действовавшей в обрамлении двух пехотных групп, обеспечивавших ее фланги.
   Ко времени вступления в дело 1-й конной армии фронт противника на Украине окончательно установился, и против­ник на всем его протяжении перешел к обороне. 3-я армия поляков в составе трех неполных дивизий (группа полковни­ка Рыбака, 1-я пехотная дивизия легионеров и 6-я украин­ская дивизия) и одной кавалерийской бригады (7-я), занима­емая фронт от устья р. Припяти до г. Белой Церкви (вклю­чительно) с плацдармом на левом берегу Днепра против Киева, имела задачей обеспечение Киевского района с вос­тока и юга. 2-я польская армия в составе двух пехотных и
   417
   одной кавалерийской дивизий (7, 13-я пехотные дивизии, ка­валерийская дивизия быв. Ромера), расположившись на фрон­те от Белой Церкви (искл.) до г. Липовец (вкл.), должна была обеспечивать Казатинский железнодорожный узел 1 6-я польская армия в составе четырех неполных дивизий2 (12-я и 18-я пехотные, украинская, бригада 5-й пехотной дивизии) на фронте Липовец (искл.) -- Гайсин -- Ямполь прикрывала направление на Жмеринку. Общая численность всех польских сил на Украине достигала 60 000 штыков и сабель; они были расположены почти равномерным кордоном от устья Припяти до Днестра на протяжении свыше 400 км. Этим силам противника даже с прибытием 1-й конной ар­мии командюз мог противопоставить всего 36 985 штыков и сабель, но в группировке, обеспечивающей сосредоточение на направлении главного удара на Казатин, было 16 000 с лишним сабель (схема 16).
   Определяя общее количество сил противника в 58 000 шты­ков и сабель и считая, что центр тяжести его группировки отнесен на Киевское направление, командюз решил избрать главной целью своих действий Киевскую группу противника. 12-я армия должна была переправиться через Днепр север­нее Киева и наступать в общем направлении на ст. Корос- тень, перехватив железную дорогу между Коростень и Киев у ст. Бородянка; группа Якира, наступая на Белую Церковь, имела целью привлечь на себя возможно больше сил против­ника, облегчая тем самым задачу 1-й конной армии. Эта пос­ледняя, энергично наступая на Казатин, должна была захва­тить его не позднее 1 июня и, обеспечившись заслоном на за­пад, действовать на тылы Киевской группы противника. 14-я армия в демонстративных целях не позднее 1 июня должна была овладеть районом Винница -- Жмеринка. Начало опе­рации намечалось на 26 мая. Она развернулась следующим образом. На участке 12-й армии и группы Якира бои первона­чально имели переменный характер с местными колебания­
   1 27 мая эта армия расформирована; ее штаб обращен в штаб Украинского фронта (Житомир); 13-я пехотная дивизия передана в 6-ю, 7-я пехотная дивизия -- 3-ю армию.
   2 Одна бригада 5-й пехотной дивизии была направлена в Бело­руссию.
   418
   ми линии фронта в ту или другую сторону. 12-я армия, ведя бои на фронте, ожидала полного сосредоточения в г. Остер подходившей на ее усиление 25-й стрелковой дивизии, чтобы приступить к переправе через р. Днепр.
   1-я конная армия 29 мая натолкнулась на укрепленную позицию 13-й пехотной польской дивизии, прикрывающую железнодорожный узел Казатин, вводя в дело по частям свои дивизии, в ряде фронтальных атак пыталась прорвать ее. 14-я армия вела бои местного значения. Только 5 июня, сосредоточив все свои силы к своему правому флангу, ко­мандарму 1-й конной удалось прорваться в тыл противни­ка на стыке между 6-й и 3-й польскими армиями1. Этот про­рыв во времени совпал с переправой на правый берег р. Днепр выше Киева головных частей ударной группы Го­ликова из состава 12-й армии (7, 25-я стрелковые и Баш­кирская кавалерийская бригада).
   В течение 7 и 8 июня ударная группа Голикова медленно развертывалась на правом берегу Днепра, направляя ось сво­его движения на Бородянку; в то же время 1-я конная армия устремилась не на тыл 3-й польской армии, а на Бердичев и Житомир, минуя также и мощный Казатинский узел. 7 июня Житомир и Бердичев с их складами были захвачены 1-й кон­ной армией, но зато 3-я польская армия получила в свое рас­поряжение два ценных дня, а 6-я польская армия успела
   1 Этот прорыв 1-й конной армии заслуживает внимания не толь­ко по своему крупному оперативному значению, но и по своему удельному весу в истории военного искусства периода после миро­вой войны. Известный французский военный деятель и теоретик ген. Фори, на которого мы будем неоднократно ссылаться в после­дующих главах, в своей рецензии на капитальный исторический труд польского ген. Сикорского "Над Вислой и Вкрой", помещенной в журнале за 1929 г., подчеркивал, что прорыв 1-й конной армии свидетельствовал о крахе польской военной доктрины кордонной обороны, являвшейся наследием мировой войны. Фори указывал, что именно красное командование предугадало эволюцию военно­го искусства в этой области, предпочтя длинным кордонам эше­лонное сосредоточение таранных масс. Вскоре на белорусском театре польское командование получило еще новый и не менее чувствительный урок оперативного искусства большой маневрен­ной войны от советского командования.
   419
   обеспечить Казатинский узел двумя пехотными и одной ка­валерийской дивизией.
   Таким образом, пока результаты прорыва 1-й конной ар­мии имели более моральный, чем стратегический характер. В последующие дни 1-я конная армия была связана боями с кавалерийской дивизией противника. 8 июня, судя по его ди­рективе, командюз предполагал, по-видимому, захватить в клещи 3-ю польскую армию только группами Якира и Голи­кова. Первому ставилась задача не позднее 10 июня перехва­тить шоссе Киев -- Житомир, а 12-й армии предлагалось не позднее 12 июня перерезать железнодорожную магистраль Киев -- Коростень на участке Бородянка -- Ирша. В свою очередь главком, учитывая успех группы Голикова, принимал меры к быстрой переброске водой к месту переправы 24-й стрелковой дивизии из Гомеля, назначенной первоначально в состав Западного фронта.
   При первых сведениях о прорыве 1-й конной армии Пил- судский решил очистить киевский плацдарм на левом бе­регу р. Днепр, занять на Украине более сокращенный фронт, а 3-й польской армией ударить по тылам 1-й конной армии, двинув ее по Житомирскому шоссе. Однако последнее рас­поряжение не дошло своевременно до командарма 3-й польской. Считая, что с 1-й конной армией должен разде­латься польский кулак, собираемый в Казатине, Ридз-Смиг- лый решил отводить свою армию на Коростень, имея осью своего движения железную дорогу Киев -- Коростень.
   Пилсудский принимал меры к обозначению на фронте Ко- ростень -- Шепетовка новой линии фронта путем новой пе­реброски сил с белорусского театра1 и из тыла. В ночь с 8 на 9 июня 3-я польская армия, готовясь к отходу, начала сосре­доточиваться в треугольнике рек Днепр, Ирпень и Стугны фронтом на три стороны. 10 июня передовые части группы Голикова вышли на фронт м. Иванков -- Дымер, а ее кавале­рийская бригада направилась на ст. Тетерев. Группа Якира сильно разбросалась: ее 45-я стрелковая дивизия подходила к
   1 Нами уже указано, что для этого он между 11 и 13 июня прика­зал перебросить с белорусского театра на Украину опять 2У2 диви­зии (3-я пехотная дивизия легионеров, 16-я пехотная дивизия и бригада 6-й пехотной дивизии).
   420
   Фастову, в то время как кавалерийская бригада Котовско- го заняла м. Романовка. Таким образом, перед 3-й польской армией оставался еще свободный промежуток для отхода шириной в 75 км. Этот промежуток мог быть заполнен 1-й конной армией, которая покинула район Житомир -- Бер- дичев -- Фастов и направилась на восток. 9 июня она со­средоточилась в районе Корнин -- Ходорков -- Войтовцы, а 10 июня две ее дивизии направились на Фастов, где вош­ли в связь с частями группы Якира.
   Однако и на этот раз мышеловке, приготовленной для 3-й польской армии, не суждено было захлопнуться. 10 июня командюз вновь направил 1-ю конную армию в район Бердичев -- Житомир, считая, по-видимому, что одна группа Голикова, выйдя на фронт Радомысль -- Макаров, будет в состоянии окружить 3-ю польскую армию. Но, ком­пактно отходя тремя сильными колоннами, эта последняя в течение 11 и 12 июня выбила те слабые пробки, которы­ми Голиков пытался преградить путь ее отхода вдоль же­лезной дороги Киев -- Коростень, и открыла себе путь на Коростень. Вновь заняв район Житомира 12 июня и спо­койно простояв в нем 13 июня, командарм 1-й конной толь­ко 14 июня получил директиву командюза от 11 июня о на­правлении двух его дивизий спешным порядком в район Че- повичи -- Малин ввиду обнаружения отхода главной массы 3-й польской армии на Коростень и приступил к ее выпол­нению.
   Попытка задержать отход 3-й польской армии и на этот раз не удалась. Обе дивизии, действуя разъединенно, так как одна двигалась на Коростень, а другая шла на Радомысль, не могли справиться с сильными боковыми авангардами 7-й пе­хотной польской дивизии и были отброшены ими. Дальней­ший отход 3-й польской армии совершился беспрепятствен­но, так как она вошла в связь с теми польскими частями, которые начинали обозначать новую линию польского фрон­та по p. Уж и Случе. На этот фронт, т. е. тот самый, который польские армии на Украине занимали до 20 апреля, Пилсуд- ский и решил 12 июня отвести свои украинские армии. Это решение знаменовало начало нового периода кампании на Украине, который можно охарактеризовать как стратегичес­кое преследование противника.
   421
   Таким образом, стратегические результаты контрманев­ра Юго-Западного фронта свелись к крупному успеху в виде ликвидации всех предшествующих территориальных дости­жений противника. Однако успех был неполон. Нам не уда­лось внести достаточного расстройства в живую силу про­тивника и, в частности, уничтожить 3-ю польскую армию. Главной причиной неудачи явились, с одной стороны, ряд прогульных движений конной армии с 5 по 12 июня в треу­гольнике Бердичев -- Житомир -- Фастов; преувеличенная оценка возможностей окружения противника одной группой Голикова; медленность движения и растяжка последней в силу неблагоприятных условий местности (лесисто-песчаный район), а с другой стороны, искусная организация отхода командармом 3-й польской ген. Ридз-Смиглым.
   Операции армий Юго-Западного фронта имели не только стратегические, но и моральные последствия: прорыв 1-й кон­ной армии, по словам Пилсудского, произвел огромное впе­чатление не только на армию, но и на всю страну.
   Главком С. С. Каменев считал, что при преследовании главное внимание Юго-Западного фронта должно быть об­ращено на Киевскую группу противника, так как ожидалось ее усиление тремя дивизиями, перебрасываемыми из Бе­лоруссии. Поэтому он предлагал конную армию направить на Ровно, ударной группе 12-й армии взять твердое направ­ление на фронт Овруч -- Коростень и направить особый отряд на Мозырь. В своей директиве от 15 июня командюз внес видоизменения в эти указания. Он направлял главные силы 12-й армии на Овруч, две дивизии конной армии на Коростень, а две ее другие дивизии вместе с подчиненной ей 45-й стрелковой дивизией на Новоград-Волынск. Такая разброска сил конной армии повела к затяжным боям ее на линии р. Случи под Новоград-Волынском с пехотой про­тивника, прибывшей из Белоруссии (бригада 6-й и 3-я пе­хотная дивизия легионеров), так как только 20 июня все дивизии 1-й конной вновь сосредоточились на Новоград- Волынском направлении.
   Только 27 июня 1-й конной армии удалось преодолеть сопротивление противника под Новоград-Волынском, быть может, главным образом потому, что в это время уже две стрелковые дивизии 12-й армии (25-я и 7-я) нависли над ле­
   422
   вым флангом противника, дойдя до района м. Олевск и завя­зав там упорные бои. Передвижение четырех стрелковых дивизий 12-й армии по Южному Полесью развязало левый фланг Западного фронта, как только начала обозначаться угроза правому флангу и тылу польских частей, действовав­ших на Гомельском направлении. 18 июня Мозырская груп­па Западного фронта, образованная еще 19 мая из левофлан­говых частей 16-й армии, двинулась вслед за отходящим на ее фронте противником, заняла г. Речицу и направлялась на г. Мозырь. Однако этот последний уже 29 июня был занят правофланговой дивизией 12-й армии1.
   27 июня командюз Егоров решил окончательно разорвать Польский фронт на Украине, отбросив северную его часть в Полесские болота, а южную часть -- на нейтральную румын­скую территорию. Для этого 12-я армия не позднее 28 июня должна была овладеть Мозырем и Олевском, затем не по­зднее 3 июля ударной группой совместно с 1-й конной арми­ей овладеть районом Костополь -- Ровно, после чего энер­гично развить удар в обход Сарны в общем направлении Сте- пань -- Чарторийск. 1-я конная, преследуя противника, не позднее 3 июля должна была занять район Ровно. 14-я армия не позднее 29 июня должна была овладеть районом Старо- Константинов -- Проскуров, стараясь при этом нанести уничтожающий удар Днестровской группе противника, от­резая ее от галицийской границы и прижав к р. Днестр.
   Оценка этого плана требует предварительного уясне­ния положения обеих сторон к 1 июля и их относитель­ной численности.
   1Удачные действия Мозырской группы и правого фланга 12-й красной армии в Полесье привлекли к нему особое внимание Пил- судского. Он не терял надежды до конца июня организовать контр­наступление своей Полесской группы Сикорского (две пехотные дивизии и бригада Балаховича) и 3-й польской армии с целью вы­бить красных из промежутка между pp. Припять и Днепр. Поэтому Полесская группа за счет сил польского белорусского театра уве­личивалась еще на одну пехотную дивизию (16-я пехотная). Этот план был сорван бурно развивающимся наступлением наших юж­ных армий. От него остались лишь отрицательные последствия для поляков в виде ослабления главного фронта ген. Шептицкого еще на одну дивизию пехоты.
   423
   К 1 июля 3-я польская армия (три пехотные дивизии и одна кавалерийская бригада) -- 16 000 штыков и сабель -- занима­ла фронт по линии р. Уборти, имея в районе Голыши 1-ю пе­хотную дивизию легионеров. Вновь образованная 2-я польская армия (три пехотные дивизии, одна кавалерийская дивизия) -- 14 000 штыков и сабель -- располагалась по линии р. Горынь, между м. Тучин и г. Острог, имея на своем левом фланге 6-ю пехотную дивизию, выдвинутую в район м. Людвиполь, и на правом фланге -- две пехотные бригады (10-я и 1-я резерв­ная) в районе Изяславль -- Острог. В центре по обе стороны Ровненского шоссе располагалась 3-я пехотная дивизия леги­онеров, а между ее правым флангом и Острогом -- 1-я кава­лерийская дивизия. 6-я польская армия (три пехотные диви­зии и Украинская армия, по численности равная одной польской дивизии) -- 27 000 штыков и сабель -- занимала фронт от м. Грицев, через Летичев и Бар до Днестра.
   В группировке сил противника обращает на себя внима­ние разрыв между внутренними флангами 2-й и 1-й польской армий, достигавший 80 км, положение на уступе назад 2-й польской армии по отношению к 6-й и наиболь­шая по сравнению с прочими двумя армиями численность 6-й польской армии.
   К 1 июля фронт частей 12-й армии, находившихся в непрерывном движении, можно примерно обозначить по линии Ельск -- сс. Перга-Зубковичи; здесь действовали пять стрелковых дивизий 12-й армии и 1 кавалерийская бригада (7, 24, 25, 44, 58-я и одна кавалерийская бригада), всего свы­ше 12 000 штыков и сабель1.
   1-я конная армия (за округлением, 16 000 сабель) своими передовыми частями двинулась на фронт Людвиполь (исклю­чительно) -- Межиречье -- Аннополь. Приданная ей 45-я стрелковая дивизия с кавалерийской бригадой Котовского (1215 штыков, 210 сабель) двумя своими бригадами вышла на фронт Корчик -- Шепетовка, заняв 3-й бригадой м. Гри- цев. 14-я армия (41, 60-я, сводные стрелковые дивизии и 8-я кавалерийская дивизия), за округлением, 7400 штыков и 2195 сабель, имея на своем правом фланге в районе восточнее
   1 Мы не располагали сведениями о боевом составе 24-й стрел­ковой дивизии.
   424
   ст. Сенява 8-ю кавалерийскую дивизию, вела упорные бои с противником на фронте Ново-Константинов -- Летичев (оба пункта искл.) -- Мордин -- Стодульцы -- Копайгород -- Мо­гилев-Подольский (оба пункта искл.).
   Таким образом, каждая из наших армий имела против себя примерно по армии противника, причем соотношение сил на трех направлениях, которые можно посчитать за оси действий этих армий, а именно Сарненском, Ровненском и Проскуровском, складывалось следующим образом: на Сар- ненском направлении против 16 000 штыков и сабель про­тивника свыше 12 000 штыков и сабель, т. е. здесь силы противника превышают наши. На Ровненском направлении против 14 000 штыков и сабель противника 16 210 наших сабель и 1215 штыков (всего 17 425 штыков и сабель), т. е. здесь у нас небольшое численное превосходство. На Проскуровском направлении против 27 000 штыков и са­бель противника 9595 наших штыков и сабель, т. е. здесь у противника почти тройное численное превосходство.
   Ясно, что при таком соотношении сил командование Юго- Западным фронтом не могло рассчитывать на достижение тех решительных результатов, к которым оно стремилось, осо­бенно это относится к задаче, поставленной 14-й армии, если только противник не был окончательно деморализован и не собирался совершить крупных ошибок. В замысле командю- за решающим направлением должно было явиться Ровненс- кое, но группировкой сил на нем это недостаточно подчер­кивалось; правда, 12-й армии было предложено уплотнить свой левый фланг, имея на Ровненском направлении удар­ную группу силою не менее трех дивизий, но по расчету вре­мени она вряд ли могла это сделать. Во всяком случае нельзя было задаваться одинаково решительными целями и на Ров- ненском, и на Проскуровском направлениях. И если в даль­нейшем мы увидим все-таки достижение весьма крупных ре­зультатов нашими 1-й конной и 14-й армиями, то это еще раз подчеркивает значение энергии и дерзания на войне и значе­ние высокой доблести войск.
   В развернувшейся новой операции, в которой командова­ние Юго-Западным фронтом стремилось достигнуть выше­указанных целей, а польское командование Украинским фронтом активной обороной сохранить свое положение,
   425
   центральное место принадлежит борьбе за Ровно. В причин­ной связи с ней находятся и действия обеих сторон в Изя- славльском районе как результаты стремления командарма 6-й польской ген. Ромера помочь своей соседке слева, на­правив одну из своих дивизий (18-ю пехотную) для действия во фланг и тыл 1-й конной армии.
   Прологом к Ровненскому сражению явились разрознен­ные наступательные попытки 2-й польской армии. Они были следствием стремления польского командования испытать новые методы активной обороны на растянутых фронтах. Поэтому 1 июля командование польским Украинским фрон­том приказало 3-й пехотной дивизии легионеров перейти во фронтальное наступление против 1-й конной армии вдоль Ровненского шоссе. 1-я пехотная дивизия легионеров 3-й армии должна поддержать это наступление фланговым уда­ром из района Голыши. Однако приказ об этом наступле­нии 1-й пехотной дивизии легионеров своевременно ею по­лучен не был. 3-я пехотная дивизия легионеров перешла в наступление одна, была встречена сначала 4-й кавалерий­ской дивизией красных, а затем на помощь ей подошла бригада 6-й кавалерийской дивизии. Эти части в результате целого дня боя отбросили 3-ю пехотную дивизию легионе­ров за р. Горынь на фронт Тучин -- Гоща, забрав у нее 1000 пленных, 40 пулеметов и 4 орудия. Не зная о результатах боя 1 июля, командующий польским Украинским фронтом ген. Ридз-Смиглый на 2 июля приказал всей 2-й польской армии перейти в наступление.
   Наступление 3-й пехотной дивизии легионеров должно было продолжаться на прежнем направлении, а 1-я кавале­рийская дивизия должна была наступать через Аннополь в охват левого фланга главных сил 1-й конной армии.
   В свою очередь командарм 1-й конной т. Буденный на 2 июля решил на Ровненском направлении оставить в виде заслона лишь 4-ю кавалерийскую дивизию; главные силы своей армии (три кавалерийские дивизии) направить на г. Острог с целью охвата с правого фланга главных сил 2-й польской армии. 45-я стрелковая дивизия нацеливалась как бы для параллельного преследования противника; ей ука­зывалось выйти на фронт Варковичи -- Обов. Наконец, ка­валерийская бригада Котовского, состоящая при 45-й стрел­
   426
   ковой дивизии, направлялась на Старо-Константинов. По замыслу командования, ударом во фланг 6-й польской ар­мии она должна была помочь развитию наступления 14-й красной армии. В результате этих решений и распоряже­ний обеих сторон 2 июля произошло встречное столкнове­ние на р. Горынь всей 1-й конной армии с 3-й пехотной ди­визией легионеров и 1-й кавалерийской дивизией против­ника. 6-я польская пехотная дивизия, долженствовавшая содействовать им, в этом сражении не участвовала. С нею случилось то же, что накануне с 1-й пехотной дивизией легионеров: она своевременно не получила приказа.
   Встречное столкновение 2 июля завязалось удачным действием нашего Ровненского заслона против 3-й пехот­ной дивизии легионеров. Внезапным огневым нападени­ем смяв ее авангард, наша 4-я кавалерийская дивизия сама перешла в наступление и отбросила 3-ю пехотную диви­зию за Горынь; 1-я польская кавалерийская дивизия под натиском трех наших кавалерийских дивизий также вы­нуждена была отойти за р. Горынь. На Изяславльском направлении в этот день 18-я пехотная польская дивизия выбила кавалерийскую бригаду Котовского из м. Грицев. 3 июля 2-я польская армия уже только оборонялась за р. Горынь. Однако поздно вечером наша конница перепра­вилась через Горынь севернее Острога. Этот успех отра­зился уже на участке соседней с севера 1-й польской ар­мии, так как из ее состава была спешно двинута 1-я пе­хотная дивизия легионеров на усиление 2-й польской армии, но она опоздала к бою за г. Ровно. В свою очередь, и командарм 1-й конной, обеспокоенный положением дел на участке 45-й стрелковой дивизии, которая, будучи от­брошена 18-й пехотной польской дивизией к Шепетовке, доносила, что против нее действуют три дивизии против­ника, направил туда свой резерв -- отдельную кавалерий­скую бригаду, что ослабило его на следующий день в ре­шительной борьбе за Ровно.
   4 июля 2-я польская армия продолжала упорное сопро­тивление на сокращенном фронте под Ровно. Однако по­здно вечером это сопротивление было сломлено обходом Ровно с запада частями 14-й кавалерийской дивизии и зах­ватом его. 2-я польская армия потеряла свою прямую
   427
   коммуникационную линию на Брест и оказалась отброшен­ной к северу от Ровно, опирая свой тыл на железнодорож­ную линию Ровно -- Сарны и таким образом сохраняя свою связь с Брестом. Только поэтому ее неудача и не приняла размеров стратегической катастрофы. Но непосредственные стратегические результаты падения Ровно заключались в том, что конной армии удалось прорвать фронт противни­ка на 80 км, что вынудило польское командование на Укра­ине принять решение об отводе своих армий на 100 км на­зад. В связи с этим решением бесцельными являлись все предшествующие действия 18-й пехотной польской диви­зии, которая в тот же день, т. е. 4 июля, заняла Изяславль, а теперь, в связи с новым решением польского командова­ния, готовилась к отходу на Броды. Единственным резуль­татом ее появления в Изяславле было выделение против нее двух дивизий 1-й конной армии, что, вызвав разброску ее сил в пространстве, облегчило в последующие дни 2-й польской армии выход на новую линию Польского фронта опять-таки через Ровно.
   Не без влияния на решение об общем отходе польско­го командования оказались и действия 14-й армии. Пос­ледняя успешно разрешила поставленную ей задачу, про­рвав своей пехотой фронт противника на участке, приле­гающем к Проскуровской железной дороге, и пустив в прорыв свою конницу (8-ю кавалерийскую дивизию). Эта последняя в ночь с 3 на 4 июля, выйдя на тылы 6-й польской армии, внесла в последнюю полное расстройство и даже захватила г. Проскуров, где находился штаб армии, ко­торому удалось, однако, спастись. Но сил 8-й кавалерий­ской дивизии было слишком мало, чтобы помешать пла­номерному отходу сильных колонн 6-й польской армии, и, запутавшись между ними, 8-я кавалерийская дивизия должна была спешно искать выход на присоединение к своим главным силам.
   Задание командюза о занятии переправ через р. Икву и Стырь на участке Дубно -- Тарговица привело к дальней­шей разброске сил в пространстве 1-й конной армии, кото­рая начала уже вновь обозначаться после занятия ею Ров­но. У командарма 2-й польской создалось даже представ­ление, что вся 1-я конная армия двигается на Дубно, и он
   428
   решил действовать на ее тылы, вновь заняв Ровно. Насту­пая с севера, 2-я польская армия к концу дня 8 июля заняла Ровно после упорного боя с двумя кавалерийскими диви­зиями 1-й конной армии.
   На следующий день, т. е. 9 июля, командарм 1-й конной подтянул к Ровно еще одну дивизию и собирался вновь ата­ковать город, но это явилось излишним. 9 июля вся 2-я польская армия оставила Ровно, отходя на новую линию фронта, и 1-й конной пришлось иметь дело лишь с ее арьер­гардами.
   Новый взлом Польского фронта на Украине был выпол­нен почти исключительно силами одной красной конницы, имевшей дело с пехотой противника. Эта характерная чер­та, не наблюдавшаяся в истории прежних кампаний, свиде­тельствует о большом изнашивании пехоты обеих сторон в моральном отношении, что явилось, очевидно, следствием слабости или убыли в боях ее основных кадров.
   Пока Польский фронт на Украине сначала заколебал­ся, а затем покатился назад под мощными ударами крас­ной конницы, армии Западного фронта усиленно готови­лись к повторению своей наступательной операции в бо­лее широком и решительном масштабе. Здесь командование Западным фронтом на первое место ставило строгий рас­чет и тщательность подготовки операции на основе учета всех данных только что минувшего боевого опыта. Такой образ действий диктовался всеми условиями слагавшей­ся обстановки. Необходимо было привести в порядок и пополнить дивизии, участвовавшие в сражении на р. Бе­резине. В зависимости от быстроты разрешения этого воп­роса командование Западным фронтом рассчитывало свои возможности начать новую и на этот раз решительную операцию.
   Главное командование усиленно побуждало командо­вание Западным фронтом к скорейшему переходу в наступ­ление. 8 июня главком требовал от командзапа величай­шего напряжения его армий, чтобы воспрепятствовать пе­реброске противником его частей на Юго-Западный фронт. 9 июня главком требовал от армий Западного фронта уже прямо короткого удара по противнику. В пределах возмож­ного командование Западным фронтом пошло навстречу
   429
   этим требованиям, организовав ряд коротких ударов на всем фронте противника1.
   За этот период времени внимание командования Западным фронтом было поглощено главным образом вопросами орга­низационного порядка. Задавшись целью удвоить число шты­ков в своих стрелковых дивизиях, командование Западным фрон­том нашло обильный источник пополнения в виде жителей ар­мейских фронтовых тылов, укрывавшихся от мобилизации или дезертировавших из частей. По свидетельству М. Н. Тухачев­ского, энергично поведенная в этом отношении кампания дала фронту до 100 000 пополнения, большая часть которого была направлена для обработки в запасную армию фронта, образо­ванную 26 июня. Проведение кампании по борьбе с дезертир­ством и уклонением от мобилизации удалось осуществить бла­годаря организации целой сети широко разветвленных орга­нов для борьбы с этим злом в общереспубликанском масштабе. А именно были образованы комиссии по борьбе с дезертир­ством: центральная, фронтовые, армейские и дивизионные; глу­бокий тыл имел также соответствующую сеть этих органов.
   Но не только в укомплектованиях выразилось усиление Западного фронта. За время с 5 июня по 5 июля его силы увели­чились еще на пять стрелковых и одну кавалерийскую дивизию (2, 16, 27, 33, 5-я и 10-я кавалерийская дивизии). Количество армейских аппаратов, увеличение количества оперативных еди­ниц особенно остро ставило вопросы организации управления и связи. Практика сражения на Березине показала, что суще­ствовавшая организация полевого управления не отвечала ус­ловиям маневренной войны. Поэтому одним из главных ме­роприятий командования Западным фронтом было увеличение
   1 Эти действия выразились в производстве ряда коротких уда­ров красными армиями Западного фронта по различным участкам противостоящего Польского фронта. Такие бои произошли 20 и 21 июня на участке 1-й польской армии. 25 июня наступательные по­пытки красных были повторены в районе оз. Межужол. 26 июня бои частного характера имели место в районе р. Черница. На учас­тке 4-й польской армии 17 и 24 июня красные вели наступление на Верхней Березине. В районе Бобруйска не прекращалась оживлен­ная боевая деятельность передовых частей обеих сторон. Особого напряжения она достигла 27 июня.
   430
   количества армейских аппаратов управления. Северная груп­па Сергеева была преобразована в 4-ю армию; Южная группа 15-й армии выделилась из последней и образовала 3-ю армию (на фронте оз. Сшо искл. -- оз. Пелик искл.).
   Но увеличение армейских аппаратов управления влекло за собой обострение вопроса об организации связи и управления тылом. Развертывание масштаба боевых событий показывало, что существующее количество единиц железнодорожных и тех­нических войск не отвечает всей потребности в них. Формиро­вания центра успевали удовлетворять запросам мест. Поэтому места, т. е. в данном случае фронты, в частности Западный, стре­мились усиленной самодеятельностью восполнить этот недо­статок. Несмотря на бедность материальных и технических средств связи, Западному фронту за время его подготовки ко второму наступлению удалось значительно двинуть вперед орга­низацию своих войск связи и железнодорожных. К разреше­нию вопроса связи командование Западным фронтом шло и иным путем. Впервые на Западном фронте возникла и нашла свое осуществление идея оперативных пунктов, получившая ныне свое окончательное выражение в виде скаголов (голов­ной пункт связи). Оперативный пункт двигался в голове вос­станавливаемого тяжелого провода, и далее раскатывали по­левую связь до штаба армии. Правильно понятая идея опера­тивных пунктов, конечно, в значительной мере разрешала вопрос организации связи. Но расширение рамок деятельнос­ти оперативных пунктов в виде превращения их в малые опера­тивные штабы (16-я армия), подменявшие в известной степени аппарат командования, встречавшееся в единичных случаях, конечно, не могло иметь полезных результатов.
   Для обеспечения своего второго наступления Западный фронт располагал запасами продовольствия на 30--60 дней и запасами фуража от 1--20 дней. Обмундированием фронт был обеспечен на все 100 %, но винтовок имелось только 49 % на все наличное количество бойцов фронта; зато число станковых пулеметов несколько превышало штатное количество, а имен­но -- достигало 106 %. Фронт испытывал нужду в снарядах для полевой артиллерии, лучше был обеспечен снарядами для ар­тиллерии среднего калибра и хорошо был обеспечен снарядами для тяжелой артиллерии. Средствами связи удалось обеспечиться только на 61 %, и распределение их было неравномерно.
   431
   Казенных транспортов хватало только на 1/3 потребнос­ти в них фронта. Поэтому были приняты меры к созданию транспортов из реквизированных подвод. Таковых потребо­валось для 4-й армии -- 8000, для 15-й и 3-й --15 000 и для 16-й -- 10 000. Коммуникационная линия 4-й армии шла по железнодорожной линий от Полоцка до Великих Лук; кро­ме того, эта армия располагала участком водной коммуни­кации от Полоцка до г. Дисны. 15-я армия пользовалась же­лезнодорожной линией Полоцк -- Витебск -- Смоленск и водным участком от Полоцка до Витебска. 3-я армия бази­ровалась на железнодорожную линию Коханово -- Орша -- Смоленск; 17-я армия имела в своем распоряжении две же­лезнодорожные линии: Могилев -- Орша -- Смоленск и Могилев -- Гомель -- Брянск. Наконец, в распоряжение Мозырской группы предоставлялась железнодорожная ли­ния Калинковичи -- Гомель -- Брянск.
   Вот весьма краткий обзор мероприятий командования За­падным фронтом по подготовке второй наступательной опера­ции. Если в дальнейшем и выяснились такие недочеты, как сла­бое обеспечение транспортом, недостаточность артиллерии, боеприпасов, средств связи, то виной этому были, главным образом, общие объективные условия и то состояние "отчаян­ного разорения", по словам В. И. Ленина, в котором стране приходилось вести войну. Мы отмечаем это обстоятельство еще и потому, что ныне некоторые историки при оценке мероприя­тий комзапа по материальной подготовке операции склонны недооценивать общей обстановки того времени. Вместе с тем мы подчеркиваем, что даже в той тяжелой обстановке, в какой развертывалась подготовка Красной Армии к польско-совет­ской кампании 1920 г., ресурсы страны и армии позволяли бо­лее полное материальное обеспечение наметившейся опера­ции. Несмотря на ряд новых мероприятий красного командо­вания в этом направлении, наиболее резко сказавшихся в деятельности командзапа, вдумчивый, объективный историк не может не констатировать на опыте польской кампании консер­вативной силы механического переноса в изменившуюся об­становку опыта накопления в иных условиях, при другом про­тивнике, в иной обстановке соотношения классовых сил.
   Методы оперативного управления (сюда мы относим и мероприятия по материальной подготовке операции), оправ­
   432
   давшие себя в борьбе с Колчаком и Деникиным, потребова­ли поправок и дополнений к новой, усложнившейся обста­новке польско-советской войны.
   Командование Западным фронтом исчисляло силы нахо­дившегося перед ним противника в 95 000 штыков и сабель, считая 28 200 штыков и сабель в запасных и этапных частях армий; согласно данным противной стороны, их должно было быть 87 600 штыков и сабель (с этапными, но без запасных частей) при 265 легких и тяжелых орудиях1.
   Всеми предшествующими мероприятиями численность армий Западного фронта (не считая запасной армии) была доведена до 96 801 штыка и сабли при 395 орудиях. Таким образом, уступая противнику в количестве артиллерии, мы значительно превосходили его в числе штыков и сабель. Со­отношение сил, вытекавшее из группировки в пространстве, было опять не в пользу противника. Он с незначительными видоизменениями восстановил свое кордонное расположе­ние между pp. Зап. Двиной и Припятью, тогда как командо­вание Западным фронтом, готовясь к повторению своего на­ступления, по-прежнему группировало главную массу сво­их сил (4, 15, 3-ю армии) на участке г. Дрисса -- оз. Пелик, протяжение в 135 км. Здесь к началу июня оно располагало 60 000 штыков и сабель2 против 33 000 штыков и сабель 1-й польской армии, т. е. на участке будущего решительного удара мы обладали почти двойным превосходством и в жи­вой силе.
   1 Ген. Шептицкий определяет боевой состав своего фронта к концу июня 1920 г. (по-видимому, тоже не считая этапных и запас­ных частей) в 69 000 штыков и сабель при 464 орудиях. В дальней­шем эти силы к началу решительного сражения в Белоруссии, по его словам, уменьшились еще до 62 000 штыков и сабель за убы­лью мелких частей в командировки, за убылью больных, раненых и пр. В наши расчеты мы включали и 7-ю (обсервационную) польскую армию, не подчиненную Шептицкому, и этапные части. Отбросив их, наш расчет должен довольно точно совпасть с дан­ными первого варианта Шептицкого. Таким образом, можно при­знать, что численность собственно боевой силы Шептицкого не превышала 40 000 штыков и сабель при 464 орудиях.
   2 Согласно данным М. Н. Тухачевского в книге "Поход за Вислу".
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   ГЕНЕРАЛЬНОЕ СРАЖЕНИЕ В БЕЛОРУССИИ. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПОЛЬСКИХ АРМИЙ В БЕЛОРУССИИ И НА УКРАИНЕ
   Генеральное сражение в Белоруссии; его политические результа­ты ? Нота Керзона и ее стратегические последствия ? Операции на pp. Неман и Шаре ? Возвращение красного Главного командо­вания к прежней точке зрения о роли и значении обоих наших фронтов ? Политика держав Антанты и помощь их Польше ? Международная солидарность пролетариата ? Начало мирных
   переговоров
   Н
   амечая начало своего на­ступления на 4 июля, командзап оставлял в силе основную идею своего майского наступления, а именно, последова­тельно упираясь своим правым флангом в Литву и Восточ­ную Пруссию, он рассчитывал отбросить польские силы к болотистому Полесью. Осуществить эту идею предпола­галось обходным движением 4-й красной армии севернее
   оз. Б. Ельня, причем пехота этой армии направлялась на Германовичи, а конница (III конный корпус) нацеливалась глубоким обходом вдоль берега р. Зап. Двины на Свенця- ны. Наиболее сильная 15-я армия наносила фронтальный удар на Глубокое, в связи со вспомогательным фланговым ударом 3-й армии на Парафианово. В то же время 16-я ар­мия, наступая на Игуменско-Минском направлении, долж­на была связать силы противника на его центральном учас­тке, а Мозырская группа, уже занявшая к этому времени Мозырь, должна была содействовать 16-й армии, развивая удар на Глуск (см. приложение, схема XIV).
   434
   К этому времени группировка сил обеих сторон и соот­ношение их были следующие:
   Красные. 4-я красная армия Сергеева (12, 18, 48, 53-я стрелковые дивизии), бригада 55-й стрелковой дивизии (164-я), III конный корпус1 -- 13 831 штык и сабля -- раз­вернулась на фронте от г. Опочки до оз. Жадо включитель­но, имея главную массу своих сил, сосредоточенную на фронте Дрисса -- оз. Бол. Ельня -- оз. Жадо (искл.) Об­щее протяжение фронта 160 км2.
   15-я красная армия Корка (4, 11, 16, 33, 54 стрелко­вые дивизии и разные части) -- 25918 штыков и сабель, развернута на фронте оз. Жадо -- оз. Сшо. Общее про­тяжение фронта 35 км. На 1 км фронта приходится око­ло 741 штыка и сабли (за округлением). 3-я красная ар­мия Лазаревича (5, 6, 21, 56-я стрелковые дивизии, раз­ные части) -- 20 128 штыков и сабель -- занимала фронт оз. Сшо -- оз. Межужол -- оз. Пелик, протяжением 80 км. На 1 км фронта приходится 252 штыка и сабли (с округлением).
   16-я красная армия Соллогуба (2, 8, 10, 17, 27-я стрелко­вые дивизии, разные части) -- 24 998 штыков и сабель -- расположена на фронте оз. Пелик -- Паричи, протяжением 200 км. На 1 км фронта приходится 125 штыков и сабель (с округлением).
   Мозырская группа Хвесина (57-я стрелковая дивизия, сводный отряд, разные части) -- 6588 штыков и сабель -- в связи с продвижением правого фланга Юго-Западного фронта выдвинулась на фронт Паричи (искл.) -- Мозырь (вкл.) протяжением 80--100 км. На 1 км фронта -- от 83 штыков и сабель до 66 штыков и сабель (с округлением).
   1 III конный корпус в составе 10-й и и 15-й кавалерийских диви­зий образован из 15-й кавалерийской дивизии, сформированной Западным фронтом, управления корпусом и 10-й кавалерийской дивизии, переброшенных с Кавказа. Командовал им т. Гай.
   2 На участке фронта Опочка -- Дрисса на демаркационной ли­нии с Латвией, протяжением 120 км, была расположена 48-я стрел­ковая дивизия. На фронте Дрисса -- оз. Жадо, протяжением 40 км, развернуты были прочие дивизии армии. На этом участке на 1 км фронта приходилось около 345 штыков и сабель.
   435
   Всего командование Западным фронтом располагало 91 4631 штыками и саблями. Против этих сил у противника развернуты были (считая только боевые части) в непосред­ственном боевом соприкосновении с ними следующие силы.
   1-я польская армия ген. Жигадловича (группа ген. Жели- говского, 8-я и 10-я пехотные дивизии и разные части на Свен- цянском направлении; группа ген. Енджеевского: 7-я пехот­ная дивизия, 7-я резервная бригада, бригада 5-й пехотной ди­визии на направлении Глубокое -- Дуниловичи и группа ген. Ржондковского: 1-я Литовско-белорусская дивизия, 11-я пе­хотная дивизия). Всего в состав 1-й польской армии входило 35 100 штыков и сабель, развернутых на фронте от г. Дрисса до оз. Межужол. Общее протяжение фронта армии составля­ло 190 км. На 1 км фронта приходилось 390 штыков и сабель (с округлением).
   4-я польская армия ген. Шептицкого (2-я пехотная ди­визия легионеров, 4-я и 15-я пехотные дивизии, бригада 6-й пехотной дивизии). Всего 29 500 штыков и сабель; 4-я армия была развернута на фронте от оз. Межужол до же­лезнодорожной линии Жлобин -- Каминковичи. Общее протяжение его фронта достигло 300 км. На 1 км фронта здесь приходилось только 99 штыков и сабель. Полесская группа ген. Сикорского (9, 14, 16-я пехотные дивизии), всего 8000 штыков и сабель, прикрывала фронт от желез­нодорожной линии Калинковичи -- Жлобин до устья р. - Уборти и далее по р. Уборти до установления соприкос­новения с левым флангом 3-й польской армии в Южном Полесье. Фронт группы Сикорского имел весьма ломаное начертание. Его линия шла от железнодорожной линии Калинковичи -- Жлобин по р. Птичь до ее устья; отсюда вдоль р. Припяти до устья р. Уборти, а отсюда перекиды­валась на р. Уборть. Общее протяжение фронта достига­ло 200 км. Насыщение 1 км фронта составляло только 40 штыков и сабель.
   1 Разница с цифрой в 95 000 штыков и сабель, приведенной нами в предыдущей главе, происходит от того, что здесь на учет не взята 48-я стрелковая дивизия, стоявшая на демаркационной линии с Лат­вией и, следовательно, непосредственного участия в операции не принимавшая.
   436
   Всего ген. Шептицкий, в оперативное подчинение кото­рого входили и 1-я польская армия, и Полесская группа, располагал 72 600 штыками и саблями. В виде ближайших поддержек он мог рассчитывать на этапные и тыловые час­ти 1-й и 4-й польских армий в количестве 15 000 штыков и сабель и на 2-ю Литовско-белорусскую дивизию -- 2700 штыков и сабель.
   Из приведенных цифр видно, что силы1 красных примерно на 25 000 превосходили силы поляков. Кроме того, польский фронт по-прежнему был растянут равномерным кордоном2, тогда как расположение красных частей на их ударном фланге намечается в виде сильных кулаков (4-я и 15-я армии). Такой группировкой первоначальное абсолютное численное превос­ходство красных увеличивается еще и относительно. Действи­тельно, против 35 100 штыков и сабель 1-й польской армии ко- мандзап располагал 59 977 штыками и саблями (4, 15, 3-я ар­мии), т. е. почти двойным численным превосходством. Однако группировка этих сил командзапа в пространстве не совсем от­вечала основному замыслу его маневра (мощный центр 15-й армии и ослабленные крылья 4-й и 3-й армий).
   Некоторые наши и иностранные исследователи усматри­вали в этой группировке несоответствие основному замыс­лу операции. В случае успешного наступления 15-й армии она вытолкнула бы назад противостоявший ей участок фрон­та противника, прежде чем сказались бы результаты охваты­вающих действий 4-й и 3-й армий.
   Но группировка командзапа находит свое объяснение в причинах организационного порядка, который не считал
   1 Впрочем, необходимо иметь в виду, что 7-я обсервационная армия не была подчинена Шептицкому, а непосредственно подчи­нялась Пилсудскому. Последний же 27 июня уведомил своих ко­мандиров, что они должны рассчитывать только на свои силы, так как у него больше нет резервов.
   2В течение июня Шептицкий выделил армейские и фронтовые резервы, которые по его указаниям расположились: резервы 1-й ар­мии 8-я пехотная дивизия в районе Германовичей и бригада 1-й Ли­товско-белорусской дивизии -- в Тумиловичах за правым флангом 1-й армии. Резерв фронта в двух группах: 17-я пехотная дивизия в Голубичах (за 1-й армией) и 4-я пехотная дивизия в районе Жодина (на северо-восток от Минска).
   437
   возможным излишним количеством организационных еди­ниц перегружать слабые и едва лишь возникшие к жизни ап­параты армейского управления 4-й и 3-й красных армий, об­ладавших крайне слабыми тылами и средствами связи. Это была объективная причина, не зависевшая от воли командо­вания фронтом и свидетельствовавшая об организационных недочетах, для устранения которых командование фронтом приняло все зависящие от него меры.
   В развитии плана командзапа 4-я армия нацеливала свой главный удар вдоль берега р. Зап. Двины, предполагая дви­нуть в дальнейшем свою конницу (III конный корпус) прямо на запад, а пехоту свернуть круто к югу на помощь 15-й ар­мии. Командарм 15-й избрал направление своего главного удара на ст. Парафианово, а 3-я армия готовилась нанести такой же удар на м. Докшица, 16-я армия подготовилась к наступлению своими главными силами на Смолевичи -- Минск, двигая свои левофланговые части в направлении Осиповичей с целью перерезать железную дорогу Боб­руйск -- Минск.
   В конце июня 1920 г. Пилсудский, учитывая тяжелое по­ложение на Украине и отсутствие готовых стратегических резервов внутри страны, готов был пойти на значительное сокращение своего Белорусского фронта с целью образовать необходимые резервы для восстановления положения на Украине. Основную линию обороны в Белоруссии Пил­судский теперь намечал линию Барановичи -- Лида -- Ора­ны и по возможности Вильно. Располагаясь на этой линии, северные польские армии должны были закрыть свободный промежуток между р. Неманом и Полесскими болотами. Эти предложения были сообщены ген. Шептицкому в письме начальника генерального штаба (генерала Галлера) 28 июня 1920 г. Вместе с тем Галлер указывал Шептицкому, что не­обходимо, по мнению Пилсудского, всемерно воспрепятство­вать установлению связи между Красной и литовской арми­ями. Поэтому левое крыло фронта Шептицкого в случае от­вода его армии на указанную линию все-таки должно было быть протянуто до Двинска. В этом же письме давались ука­зания на случай, если северным польским армиям не удаст­ся сохранить своего положения под натиском красных. Тог­да надлежало начать отход с левого фланга фронта, твердо
   438
   удерживая на месте свой правый фланг, для чего последний и должен быть сильнее1.
   Сущность этого предложения сводилась к отходу польских северных армий назад на 200 км, чем достигалось сокраще­ние общей длины их фронта между Зап. Двиной и р. Припя­тью на 300 км, имея при этом возможность некоторой час­тью нового фронта опереться на линию старых германских окопов. С этой точки зрения предположения Пилсудского в сложившейся обстановке, на наш взгляд, являлись вполне целесообразными. Ген. Шептицкий был против этого плана. Он считал, что отступление вредно подействует на настрое­ние войск; что занятие сплошной линии германских окопов требует большего количества войск, чем узловое оборони­тельное расположение, а, следовательно, не обещает боль­ших тактических выгод. Поэтому Шептицкий настаивал на принятии генерального сражения на линии рр. Ауты и Бере- зины2 и сумел добиться согласия Пилсудского.
   Согласно плану командзапа главный удар красных армий Западного фронта должен был обрушиться на 1-ю польскую армию. К 4 июля после частичных перегруппировок она за­нимала следующее положение: группа ген. Ржондковского (бригада Литовско-белорусской дивизии и 11-я пехотная ди­визия) занимала участок фронта между оз. Долгое и р. Бере­зиной. Группа ген. Енджеевского (7-я резервная бригада
   1 Этот документ вполне объясняет последующие действия Шеп- тицкого и является прямым обвинением против Пилсудского, ко­торый в своей книге "1920 год" резко критиковал последующее ма­неврирование Шептицкого, им же самим предложенное.
   2 По этому поводу Шептицкий имел личную беседу с Пилсуд- ским 1 июля в Варшаве: Пилсудский в книге "1920 год" довольно ясно намекал на трусость Шептицкого. Ее он видел в заявлении Шептицкого о необходимости заключить мир с большевиками. Не отрицая этого предложения, Шептицкий говорил, что оно было сде­лано в форме указания использовать ближайший подходящий слу­чай для заключения мира. Последующие события показали, что силой вещей польское правительство вынуждено было пойти по пути, предложенному Шептицким. С объективной точки зрения оценивая этот эпизод, мы не склонны считать обвинение Пилсуд- ского основательным, так как Шептицкий сумел настоять на при­нятии сражения на Ауте и Березине.
   439
   и бригада 5-й пехотной дивизии) располагалась на р. Ауте. Группа ген. Желиговского (10-я пехотная дивизия) главной массой своих сил располагалась в промежутке между озера­ми Ельня и Жадо, а также к югу и северу от этих озер. Резер­вы армии располагались: бригада 1-й Литовско-белорусской дивизии в Тумиловичах и 8-я пехотная дивизия была пере­двинута в м. Лужки. В ночь с 3 на 4 июля командование 1-й польской армии, убедившись в сосредоточении значительных сил красных в районе г. Дисны, приступило к рокировке сво­их резервов и резерва фронта (17-я пехотная дивизия) в сто­рону своего левого фланга. 8-я пехотная дивизия направля­лась из м. Лужки на с. Погост (20 км), а 17-я пехотная диви­зия должна была перейти из Голубичей в с. Плисса (10 км). Таким образом оголялся от резервов центральный участок армии. В процессе этой перегруппировки 1-я польская ар­мия была атакована главными силами 4-й и 15-й красных и частью сил 3-й красной армии (схема 17).
   На 90-километровом фронте возникло несколько отдель­ных очагов боя. Главные силы 4-й красной армии, наступав­шие в промежутке между оз. Бол. Ельня и р. Зап. Двиной, обрушились на отряд полковника Савицкого (в количестве четырех батальонов, двух эскадронов и пяти батарей) и пос­ле нескольких часов упорного боя смяли его. III конный кор­пус красных двинулся в прорыв и начал быстро продвигать­ся на Свенцянском направлении. Главные силы 10-й пехот­ной польской дивизии, атакованные только одной дивизией красных (18-й стрелковой), удерживали свою позицию. Груп­па ген. Енджеевского на рассвете 4 июля была атакована всей 15-й армией, была быстро смята, утратив связь с соседней справа группой ген. Ржондковского и начала откатываться на Запад. Откат ее был так стремителен, что к 7 часам крас­ные начали угрожать м. Плисса, лежавшему в 15 км за ли­нией фронта. В то же время, развивая свой прорыв на р. Ауте в сторону группы ген. Ржондковского, части 15-й ар­мии заставили откинуться назад ее левый фланг (11-я пехот­ная дивизия). К полудню 4 июля остатки группы Енджеев- ского пытались еще удерживаться на линии р. Мнюта; в то же время группа Ржондковского, угрожая охватом с левого фланга и сильно атакованная на правом фланге частями 15-й и 3-й красных армий, была отброшена к западу. Таким обра-
   440
   Схема 17
   0x01 graphic
   зом, уже к 9 часам 4 июля первая оборонительная линия 1-й польской армии была прорвана в центре по обе стороны же­лезной дороги Полоцк -- Молодечно и охвачена с левого фланга в промежутке между оз. Бол. Ельня и р. Березиной.
   Вначале ген. Жигалдович не оценил размеров поражения своей первой линии, почему и не ввел в дело своих армейс­ких резервов. Но вернее, что он не мог установить сразу свя­зи со своими передвигавшимися на север двумя дивизиями
   441
   (17-й и 8-й). Во всяком случае, только одна из них, а именно 17-я, получила его приказ (хотя и считалась во фронтовом резерве) о переходе в контратаку в направлении от Подсви- лье на Прошково, что приводило к нанесению удара по голо­ве клина вторжения 15-й армии. В силу необходимости пред­варительно испросить разрешение на использование 17-й пе­хотной дивизии, контрманевр этой дивизии развернулся лишь около 17 часов дня. В это время группы Енджеевского и Ржон- дковского, особенно первого, уже безнадежно откатывались назад, почему и не могли пристроиться к флангам наступаю­щей 17-й пехотной дивизии. Ее контратака после небольшого кратковременного успеха закончилась полной неудачей. Что же касается 8-й пехотной дивизии, то одновременно с зада­чей, данной 17-й пехотной дивизии, ген. Жигалдович пытал­ся задержать эту дивизию опять в районе м. Германовичи, но было уже поздно. Дивизия находилась на марше на Погост, командование армией не могло установить с ней связи в тече­ние целого дня, и в день 4 июля эта дивизия никакого участия в боевых действиях не приняла. Бригада 1-й Литовско-бело­русской дивизии, находившаяся за правым флангом 1-й армии (группа Ржондковского), не оказала особой помощи правому флангу группы Ржондковского, ее полки вводились в контра­таку пакетами по частям. Они произвели несколько разроз­ненных контратак, но существенного влияния на задержку наступления 3-й красной армии они не оказали. К концу дня глубина проникновения красных частей на участке 1-й польской армии достигала уже 20--15 км, так что можно счи­тать, что уже в течение первого дня генерального сражения в Белоруссии левый фланг польских армий был разбит, и таким образом командование красным западным фронтом достигло своей ближайшей цели. Действительно, к концу этого дня разрозненные и утратившие связь между собой и отчасти с командованием отдельные группы 1-й польской армии оказа­лись в следующем положении: группа Ржондковского была отброшена за линию Тумиловичи -- Глино. Отдельным высу­нувшимся вперед клином левее ее располагалась 17-я пехот­ная дивизия, которой удалось удержаться на фронте Про- шков -- Боровые. Остатки группы Енджеевского оставили линию р. Мнюты -- Плисса и откатывались на запад. Группа Желиговского (10-я пехотная дивизия) отошла в сравнитель­
   442
   ном порядке на фронт Боярщина -- Лужки, но была обособ­лена в пространстве; левый фланг группы Енджеевского (7-я резервная бригада) как управляемая единица более не суще­ствовал, а остатки отряда Савицкого откатывались на Меры. 8-я пехотная дивизия достигла наконец Погоста, т. е. находи­лась в 30 км позади остатков боевого фронта 1-й польской армии. Основной причиной поражения 1-й польской армии в день 4 июля явилось крайне невыгодное для нее соотно­шение сил. Таранная группировка на этот раз вполне оправ­дала себя1.
   В этом неуспехе поляков значительная вина падает на Шептицкого, который упорно настаивал на принятии боя на линии рр. Ауты и Березины, вопреки более осторожному и предусмотрительному предположению Пилсудского. Разме­ры же самого поражения зависели главным образом от рас­поряжений и действий ген. Жигалдовича. Как известно, вся система обороны польских армий была построена на осно­вании инструкции Пилсудского об обороне на растянутых фронтах (от 21 марта 1920 г.). Суть этой инструкции заклю­чалась в применении узловой или групповой системы обо­роны на переднем крае оборонительной полосы (а не сплош­ной оборонительной линии, как это практиковалось в миро­вую войну), причем центр тяжести успеха обороны переносился на активный маневр глубоко эшелонированных в тыл резервов. Опыт боя 4 июля показал, что активное ма­неврирование этими резервами является наиболее трудной операцией для высшего командования и что эти резервы для проявления своего полезного действия должны быть весьма значительны. Ген. Жигалдович не справился с маневриро­ванием своими резервами. Он с сильным запозданием во
   1 Ген. Сикорский также подтверждал данную нами оценку со­бытий дня 4 июля: "Под давлением столь старательно подготов­ленного перевеса сил, как под налетом урагана, рухнуло левое крыло Северо-Восточного фронта. Мы не в состоянии были ока­зать достаточно сильного сопротивления как хорошо задуманно­му плану удара, так и разумно использованным силам и сред­ствам при его проведении, несмотря на то, что еще до начала сра­жения мы догадывались о намерениях противника" (Над Вислой и Вкрой, с. 19).
   443
   времени более или менее планомерно развернул для кон­тратаки только 17-ю пехотную дивизию. Это произошло от того, что, предпринимая сложный маневр рокировки массы своих резервов вдоль фронта в сторону своего левого флан­га, ген. Жигалдович и его штаб, по-видимому, мало прора­ботали вопрос об установлении прочной связи с ними. По­этому-то 8-я пехотная дивизия в течение целого дня 4 июля гуляла в тылу поля сражения, не принимая в нем участия. Наконец, армейский резерв в виде бригады 1-й Литовско- белорусской дивизии, по-видимому, также был использован не планомерно, а случайно. Нельзя поставить в особую вину ген. Жигалдовичу опоздание в правильной оценке им общей обстановки. Она в условиях маневренной войны на растяну­тых фронтах меняется настолько быстро, что сведения об обстановке в крупных штабах, более удаленных от линии фронта, обычно уже не отвечают действительности, как бы хорошо ни была налажена связь. Но в ночь с 4 на 5 июля Жигалдович имел уже достаточно времени, чтобы разобрать­ся в обстановке и убедиться, что все его планы об организа­ции крупной контратаки 5 июля являются построенными на песке. Тем не менее его колебания продолжались всю ночь. Он лишь на рассвете 5 июля отдал приказ об организации обороны на линии Докшица -- Погост, но в это время ос­татки его отдельных групп уже перевалили эту линию и находились в полном отступлении. Только около полудня 5 июля ген. Жигалдович представил Шептицкому свое мне­ние о необходимости дальнейшего отступления для приве­дения в порядок 1-й армии.
   5 июля Шептицкий приказал: 1-й польской армии ото­рваться от красных и отходить главной массой своих сил в общем направлении на Лиду, прикрывая группой Желигов- ского (8-я и 10-я пехотные дивизии) Свенцянское направле­ние, а тем самым и г. Вильно.
   В связи с отходом правого фланга 1-й армии должен был начаться отход 4-й армии в виду угрозы ее левому флангу. Общий приказ об отходе 4-й армии последовал в тот же день согласно приказанию Пилсудского об общем отступ­лении польских армий Белорусского фронта на линию ста­рых германских окопов. Одновременно 2-я Литовско-бело­русская дивизия передавалась в распоряжение Шептицко-
   444
   го, и он получил задачу оборонять Вильно, загнув свой фронт от Свенцян к северу.
   В то же время командзап приказывал своим армиям энер­гично развивать достигнутый успех, причем 16-й армии указы­валось переправиться через Березину на участке Любоничи -- Паричи, а Мозырской группе -- наступать в северно-западном направлении и 7 июля выйти на фронт Бобруйск -- Глуск -- Лесковичи -- Медухов. Этой директивой командование Запад­ным фронтом намечало уже образование клещей на обоих флан­гах Польско-белорусского фронта.
   В течение дня 5 июля остатки групп 1-й польской армии отходили, стремясь выйти на свои тыловые дороги, вне вся­кой связи со своим командованием. Авангарды красных ар­мий теснили их. III конный корпус по занятии Браслава дви­нулся на Свенцяны. К концу дня 5 июля только 1-я Литов­ско-белорусская дивизия была обнаружена в Небышена. Впоследствии оказалось, что Желиговский со своей груп­пой (8-я, 10-я пехотные дивизии) от Постав пошел не на Свенцяны, а через Кобыльник прямо на Вильно. Остатки группы Ржондковского стремительно откатывались на Мо- лодечненском направлении, обнажая левый фланг 15-й пе­хотной дивизии (4-я армия). В такой обстановке приказ Шептицкого, отданный в ночь с 5 на 6 июля о порядке заня­тия линии старых германских окопов, являлся запоздалым. Согласно этому приказу Шептицкий отводил назад свою Полесскую группу в связи с 3-й польской армией в южном Полесье. 4-я армия, имея осью своего движения Минское направление, отходила прямо перед собой на линию ста­рых германских окопов, а 1-я армия, отходя на ту же ли­нию через Вилейку и Молодечно, должна была для обес­печения Вильно протянуть свой левый фланг по западному берегу оз. Свирь и далее на Линтупы -- Свенцяны -- Ма- ляты. 2-я пехотная Литовско-белорусская дивизия спешно стягивалась для этой цели в Свенцяны. Однако положение групп 1-й польской армии к концу дня 5 июля исключало уже возможность выполнения и этого приказа в отноше­нии левого фланга 1-й польской армии.
   К утру 6 июля все три группы 1-й польской армии оказа­лись сильно разбросанными в пространстве, что давало воз­можность легко разбить их по частям. Однако вместо этого
   445
   боевое соприкосновение в день 6 июля между сторонами было утрачено, а это дало возможность противнику упоря­дочить свою перегруппировку. Утрата боевого соприкосно­вения явилась следствием нескольких причин. 4-я красная армия 6 июля замедлила темп своего продвижения. Она толь­ко к концу дня 6 июля вышла на фронт Мосарж -- Дунило- вичи. Между тем Желиговский покинул Дуниловичи еще на рассвете 6 июля. 15-я армия 6 июля медленно продвигалась вперед, что дало возможность группе Енджеевского благо­получно совершить в этот день свой фланговый марш от Глу­бокого на Молодечно. Этому движению противника не мог­ла помешать и 3-я армия, которую командзап в день 6 июля круто уклонил в юго-западном направлении, нацелив ее на Минск для помощи 16-й армии, и она поэтому совершала перегруппировку, меняя направление своего движения.
   Лишь 7 июля более или менее удалось привести в по­рядок части 1-й польской армии, и 8 июля она уже отхо­дила группой Желиговского на Вильно, группой Ендже- евского -- на Молодечно и Ржондковского -- на Долги- нов -- Шипки; 4-я армия также отходила по всему фронту в тесном соприкосновении с авангардами 16-й красной армии, которая 7 июля переправилась через р. Березину. В этот день армии красного Западного фронта уже только преследовали противника. III конный корпус, ведя парал­лельное преследование, подходил к Свенцянам; маневрен­ная ось 4-й армии нацеливалась от Шарковщизны на Гаду- цишки, 15-я армия главной массой своих сил шла на Мо­лодечно, 3-я армия продолжала уклоняться на Минск, а 16-я армия основную свою группировку направляла на Минск через Игумен.
   Таким образом, начиная с 7 июля, генеральное сраже­ние в Белоруссии, к которому столь тщательно в течение месяца готовилось командование Западным фронтом, пре­вратилось в беспорядочный отход противника, предприня­тый им без упорной борьбы за инициативу, из-за основа­тельного разгрома 1-й польской армии в первый же день боя, т. е. 4 июля. Сражение не успело созреть и вылиться в законченные формы. Сильно пострадавшей оказалась толь­ко 1-я польская армия, 4-я польская армия и Полесская груп­па отходили добровольно и в порядке. С нашей стороны
   446
   сражение вылилось в форму оттеснения внутрь разгром­ленного "тараном" 15-й армии левого фланга польского Белорусского фронта. Маневр охвата его конницей в дни 4 и 5 июля не успел еще сказаться из-за быстрого назрева­ния событий на фронте 1-й польской армии. В дальнейшем разгром противника мог достигаться лишь при условии крайней энергии наступления 4-й красной армии. Однако дивизии 4-й армии выказали ее далеко недостаточно, поте­ряв немало бесполезного времени на берегах р. Вилии, чем был значительно ослаблен замах правого фланга красного фронта.
   Последующие распоряжения Пилсудского свидетель­ствуют, что неудачи в Белоруссии и на Украине застали его врасплох и вынудили действовать от случая к случаю. Хотя он и утверждает в книге "1920 год", что восстановление положения на Украине и борьба с конницей Буденного в этот период времени являлись его главной целью, а Бело­русский фронт имел для него второстепенное значение, и действия на нем должны были лишь преследовать цель выиг­рыша времени, но его директивы свидетельствуют о про­тивном: 9 июля он указал своим командующим армиями, что последней линией отхода является линия р. Збруч -- р. Стырь -- Лунинец -- линия старых германских око­пов -- Вильно. С этой линии в скором времени предстоял переход в наступление. В то же время он начал перегово­ры с литовцами о соглашении, но последние упорно наста­ивали на передаче им г. Вильно1.
   Совершенно правильно говорит ген. Фори в своей рецен­зии, что наиболее важным следствием этого нового успеха крас­ных армий Западного фронта был не выигрыш территории,
   1 Это решение Пилсудского подтверждено им в его "инструк­ции" от 9 июля 1920 г., хотя он в книге "1920 год" и утверждал, что "инструкция" эта не получила его одобрения. Согласно этой инструкции, противник предполагал задержать продвижение крас­ных войск на линии Вильно -- старые германские окопы -- Луни- нец и далее линии р. Стыри и Збруч. Ген. Сикорский называл эту инструкцию "нереальной" и "невыполнимой". ("Над Вислой и Вкрой", с. 20). Последующие события подтвердили это мнение ген. Сикорского.
   447
   а упадок моральных сил польской армии1. С этой точки зре­ния Фори совершенно правильно расценивает июльское ге­неральное сражение в Белоруссии как поражение поляков, несмотря на то, что им удалось ускользнуть от решительно­го материального разгрома.
   Вместе с тем интересной является точка зрения Фори на события в июне на Украине и в июле месяце в Белоруссии.
   Устанавливая взаимную связь между обоими события­ми, Фори подводит их под масштаб единого пограничного сражения. Здесь мы усматриваем некоторое преувеличе­ние, что не исключает, однако, возможности принятия точ­ки зрения Фори.
   Внутри Польши происходили усиленные формирования резервов, которые направлялись на р. Зап. Буг и в бои 1-й и 4-й польских армий пока не втягивались. Последующие со­бытия показали, что последним предположениям маршала Пилсудского не удалось осуществиться ни во времени, ни в пространстве. Конницу Буденного ликвидировать не удалось на Украине. Опорная точка будущего маневра польских ар­мий на линии Зап. Буга -- крепость Брест попала в руки со­ветских войск прежде, чем на р. Западный Буг удалось собрать значительные силы, да их и неоткуда было взять, поскольку борьба на Украине продолжалась с прежним ожесточением.
   Все эти обстоятельства перенесли решение судеб всей кампании на берега р. Вислы и под стены самой Варшавы. Но пока они назревали, на главном театре продолжали бла­гоприятно для нас развиваться наступательные операции армий Западного фронта.
   9 июля наши части захватили г. Игумен; 10 июля против­ник очистил крепость Бобруйск, предварительно взорвав ее укрепления; 11 июля Минск был занят частями 16-й армии; 13 июля противник пытался оказать сопротивление на ли­нии старых германских окопов, но и здесь его сопротивле­ние было непродолжительно. 14 июля наши войска после упорного боя с частями группы ген. Желиговского на р. Ви- лии вступили в Вильно, причем это вступление ознаменова­
   1 Интересно отметить при этом ту утечку сил, которой сопро­вождалось польское отступление. 1-я польская армия за неделю уменьшилась на 19 000 штыков, т. е. на 57 %.
   448
   лось почти одновременным выступлением против польской армии литовской армии со стороны ст. Ландварово и Но­вые Троки1. Выступление литовской армии угрожало лево­му флангу и тылу польского фронта, что принудило группу ген. Желиговского начать поспешное отступление не на Гродно, а прямо на юг -- на г. Лиду, чтобы удалиться от литовской границы.
   Взаимодействие литовской и красной армий было бы весь­ма выгодно для обеих сторон в стратегическом отношении, если бы литовское правительство пошло до конца по этому пути. Но этого не произошло. После 4-дневных переговоров с литовцами было заключено соглашение, согласно которо­му правый фланг Западного фронта не должен был перехо­дить крупными силами условной линии Новые Троки -- Ора­ны -- Гродно -- Сидра. Впоследствии была установлена но­вая разграничительная линия: Ораны -- Меречь -- Августов. К северо-западу от этой линии литовская армия пользова­лась полной оперативной самостоятельностью.
   После падения Вильно Пилсудский 15 июля приказал от­вести армии своего Белорусского фронта на линию: Пинск -- Огинский канал Шара -- Неман до Гродно2. Но уже вече­ром 16 июля у Пилсудского возникла новая мысль: отводя 1-ю польскую армию на Неман, нанести короткий удар 4-й армией на Лиду, группируя ее резервы за ее левым флан­гом на линии Немана. Во исполнение этих указаний Шеп- тицкий, задерживая отход 4-й армии, принялся рокировать ее влево: 2-я пехотная дивизия легионеров и 15-я пехотная дивизия подтягивались в район Новогрудка, 14-я пехотная дивизия по железной дороге должна была быть переброше­на в Мосты. Но и этому решению белополяков не суждено было осуществиться. Между тем армии Западного фронта продолжали преследование противника. 16 июля они вновь
   1 Лишь в этот день, т. е. 14 июля, последовало согласие Пил- судского на передачу Вильно литовцам, но оно уже явилось запоз­далым.
   2 Выполняя этот маневр, Шептицкий предполагал вытянуть 14-ю пехотную дивизию из Полесской группы в свой резерв в Вол- ковыск, но вскоре отменил это решение, распорядившись пере­бросить в Гродно только 41-й пехотный полк.
   449
   нанесли сильный удар 1-й польской армии. В ночь с 16 на 17 июля части красных прорвались между внутренними флангами 1-й и 4-й польских армий и заняли м. Николаев на Немане. Таким образом последний план Пилсудского был сорван энергичным преследованием красных, прежде чем удалось приступить к его осуществлению. Единственным ре­зультатом его была задержка темпа отступления польских армий вопреки обстановке, что повлекло для них, как сей­час увидим, дальнейшее ее ухудшение. То, что 1-я польская армия не устояла на линии старых германских окопов, яви­лось результатом охватывающего маневра 4-й красной ар­мии со стороны Вильно на помощь 15-й красной армии, за­держанной упорными боями под Сморгонью. Обходное дви­жение 18-й стрелковой дивизии 4-й красной армии и усиление 15-й армии одной дивизией из состава 3-й красной армии решили участь боя под Сморгонью в пользу красных. Все эти обстоятельства заставили Шептицкого отказаться от указанного Пилсудским контрманевра, и 18 июля он отдал общий приказ об отводе своих армий за Неман и Шару.
   К концу дня 19 июля красные армии Западного фронта вышли на линию р. Неман -- ст. Барановичи -- ст. Лунинец, причем III конный корпус, двигаясь все время на уступе впе­ред перед правым флангом 4-й армии, энергичным налетом 19 июля 1920 г. захватил укрепленный Гродно.
   Занятие Гродно III конным корпусом было произведено по директиве командзапа. Согласно той же директиве армии За­падного фронта должны были форсировать линии рр. Ша­ры и Немана в течение 21--22 июля. 4-я красная армия наце­ливалась на участок р. Неман южнее Гродно; южнее ее через Неман должна была переправиться 15-я армия; 3-й армии ука­зывалось форсировать Неман в районе устьев Шары; 16-й ар­мии ставилась задача переправиться через Шару к северу от Слонима. Противник в это время находился в полном отступ­лении на линию этих рек. 1-я польская армия шла двумя ко­лоннами с линии Лида -- Радунь на фронт Василишки -- Щучин, имея в виду переправиться через Неман у Гродно и м. Мосты. 4-я польская армия отходила четырьмя колоннами на р. Шару, на участок ее Бытень -- Велька Воля. Отступле­ние носило форсированный характер. Некоторые дивизии в сутки делали переход до 60 км. Захват Гродно III конным
   450
   корпусом ставил 1-ю польскую армию в чрезвычайно труд­ное положение между двух огней. В свою очередь в такое же положение попал III конный корпус в дни 20 и 21 июля.
   В рамках указанной общей обстановки получилось чрез­вычайно интересное тактическое положение для 1-й польской армии. При первых известиях о захвате Гродно красной кон­ницей Шептицкий приказал 1-й польской армии отобрать его обратно при содействии бригад 9-й пехотной дивизии1, направ­ленной на Гродно от Белостока. Ген. Жигалдович разрешил эту задачу следующим образом. На Гродно с юго-востока через м. Скидель он направил группу ген. Желиговского (8-я и 10-я пехотные дивизии). Для обеспечения этой груп­пы с тыла он приказал группе Ржондковского (1-я Литовско- белорусская и 17-я пехотная дивизии) перейти в наступле­ние из района Мосты в общем направлении на м. Щучин на участке 15-й красной армии. Наиболее потрепанная группа Енджеевского (11-я пехотная дивизия, остатки 7-й пехотной резервной бригады и бригады 5-й пехотной дивизии) полу­чила задачу: обеспечивая возможность перехода обеих пер­вых групп через Неман южнее Гродно, занять оборонитель­ную позицию по левому берегу Немана между устьями рр. Свислочь и Шары. В свою очередь угрожаемый против­ником с обеих сторон командир III конного корпуса т. Гай против Белостокской группы противника выдвинул 15-ю кавалерийскую дивизию к м. Кузница, а против группы Же- лиговского -- 10-ю кавалерийскую дивизию к м. Скидель. Головные части 4-й красной армии в это время подходили к м. Озеры. 20 июля события развернулись следующим обра­зом. Белостокская группа противника атаковала 15-ю крас­ную кавалерийскую дивизию, отбросила ее к западным предме­стьям Гродно, но далее продвинуться не могла. Желиговский
   1 Гродненская крепость была разоружена поляками еще летом 1919 г. Ко времени захвата ее конным корпусом Гая гарнизон ее состоял из 3000 штыков, преимущественно этапных и запасных частей, 300 сабель и 14 легких и тяжелых орудий. Эта бригада спеш­но переброшена по железной дороге из Полесской группы в Бело­сток согласно указаниям Пилсудского от 17 июля. Сомневаясь в возможности удержаться на линии старых германских окопов, он надеялся еще организовать оборону на линии рр. Шары и Немана.
   451
   начал теснить 10-ю кавалерийскую дивизию к Гродно, но в свою очередь был атакован красными со стороны Озеры в свой правый фланг. В то же время атака Ржондковского на Щучин не только была отбита, но его группа под натиском 15-й армии начала спешно отходить на Мосты, обнажая тыл Желиговского. В таком положении последний 21 июля вы­нужден был прекратить бой под м. Скидель и спешно ухо­дить за Неман в районе м. Лунно. Ржондковский перепра­вился через эту реку у м. Мосты1.
   Под влиянием успехов красного оружия заговорила и дип­ломатия Антанты. 12 июля английское правительство в лице лорда Керзона обратилось к советскому правительству с предложением о заключении в недельный срок перемирия с Польшей. Предварительным условием ставился отход совет­ских войск от естественных и этнографических границ Польши. Фактически это означало, что советские войска не должны были переходить линии р. Зап. Буг. Равным обра­зом и польские войска должны были отойти с территории Советской Федерации, что означало для них продолжение отхода за линию р. Зап. Буг. В дальнейшем Керзон предла­гал на конференции в Лондоне обсудить условия мира РСФСР и Польши, намечая границу между ними согласно плану Верховного союзного совета, принятому в 1919 г., т. е. по линии р. Зап. Буг. Отказ советского правительства от приня­тия этого предложения должен был повлечь за собой помощь держав Антанты Польше всеми доступными для них сред­ствами.
   1 Отойдя за Неман и Шару, Шептицкий предпринял значитель­ное усиление своей 1-й армии за счет Полесской группы и 4-й ар­мии. Из первой на Белостокское направление перебрасывались еще
   1 бригада 9-й пехотной дивизии -- 17-я, но она запоздала к бою 20--21 июля, 41-й пехотный полк из м. Черемха в Кузницу, свод­ная бригада пехоты в Брест по распоряжению Пилсудского. Из 4-й армии Шептицкий убирал в свой фронтовой резерв в г. Соколку 2-ю пехотную дивизию легионеров. Этой дивизией также предполага­лось усилить 1-ю польскую армию. Рокировка сил справа в сторо­ну левого фланга была предпринята со значительным запозданием во времени, почему и не могла повлиять на устойчивость положе­ния поляков на Немане и Шаре. По обстановке к ней надлежало и было возможно приступить ранее.
   452
   Нота лорда Керзона не имела никаких дальнейших дипло­матических и политических последствий. Советское прави­тельство 17 июля решительно отклонило предложение анг­лийского правительства1. Однако оно оказало свое влияние на стратегические предположения нашего Главного командо­вания. Усматривая в заключительных словах ноты угрозу ак­тивного выступления на стороне наших врагов Румынии, Фин­ляндии, а может быть и Латвии и особенно опасаясь выступ­ления Румынии, Главное командование считало возможным докончить разгром Польши наличными силам Западного фрон­та, даже ослабив его на одну армию (16-ю), держа ее в резер­ве на случай выступления Латвии. Центр же тяжести прило­жения усилий Юго-Западного фронта оно предполагало пе­ренести более к югу, чтобы иметь достаточные силы на берегах Днестра на случай выступления Румынии. Поэтому в своей директиве от 21 июля 1920 г. Главком указывал ко­мандованию Юго-Западным фронтом действовать на Ковель- ском направлении лишь сильной ударной группой для связи с левым флангом Западного фронта, а всеми остальными сила­ми фронта нанести решительное поражение польским арми­ям, действующим на Украине, отбросив их на юг -- к грани­цам Румынии, использовав для этой задачи конную армию.
   Последующие события показали, что эти опасения не оп­равдались, почему рядом последующих распоряжений глав­кома эта директива в дальнейшем была фактически отмене­на. Подобный анализ политической целеустановки советс­кого правительства и решений главного командования по планированию конечной кампании в борьбе с белополяками будет приведен в следующей главе. Тем временем опера­ции армий обоих наших фронтов развивались по-прежнему
   1 Необходимо при оценке этого отказа иметь в виду, что англий­ское правительство уже вело переговоры такого же рода относи­тельно армии Врангеля. Эти переговоры имели только тот непос­редственный результат, что Врангель успел подготовиться к про­должению борьбы с Советской Россией. Советское правительство вправе было рассчитывать, что предложения английского прави­тельства в отношении Польши преследуют ту же цель. Тем более что польское правительство в момент обращения Керзона не сде­лало еще никаких конкретных предложений со своей стороны.
   453
   успешно, 16-я красная армия овладела г. Слоним; 25 июля наши части Западного фронта захватили г. Волковыск и от­теснили 4-ю польскую армию за реку Свислочь. Двумя дня­ми раньше Мозырская группа овладела г. Пинском. Охваты­вающее движение III конного корпуса Гая на крайнем пра­вом фланге Западного фронта продолжало оказывать свое влияние, препятствуя противнику организовать прочное со­противление на путях к Варшаве1.
   27 июля конница Гая овладела крепостью Осовец, а 29 июля заняла Ломжу и Новоград, чем содействовала продвижению вперед 4-й и 15-й красных армий, которые овладели Белосто­ком и Бельском и вышли за линию р. Нарев и р. Нурец тоже 29 июля (схема 18).
   Наступление 16-й армии было несколько задержано упор­ным трехдневным боем под Пружанами и Кобриным, овла­дев которыми, 16-я армия облегчила продвижение Мозыр- ской группе и, преследуя противника, быстро выдвигалась на линию р. Зап. Буг. Мозырская группа, задержанная затя­нувшимися боями за Кобрин, находилась на уступе позади нее. В таком положении командование 16-й красной армиии не считало возможным форсировать р. Зап. Буг, имея на сво­ем фланге сильный узел сопротивления противника, хотя и полуразрушенной, но все-таки крепости -- Брест-Литовска, где, к тому же, противник производил сосредоточение ка­ких-то сил. Поэтому командование 16-й армии решило про­явить инициативу и, обеспечивая свой левый фланг, овла­деть Брестом, хотя он и находился в пределах разграничи­тельных линий Мозырской группы. Выполнение задачи было возложено на левофланговую дивизию 16-й армии (10-ю стрел­ковую) и дивизию армейского резерва (2-ю стрелковую). Под ударами обеих дивизий и успевшей подойти к Бресту Мозыр- ской группы, штурмовавших правобережные форты крепос­ти, Брест-Литовск пал 1 августа 1920 г. Чтобы осознать все стратегическое значение взятия Бреста, следует иметь в виду, что Пилсудский рассматривал Брест-Литовск как опорный пункт его будущего контрманевра против армии Западного
   1 Еще 21 июля Пилсудский в своей директиве Шептицкому ука­зывал, что "удержание линии Немана и Шары имеет основное зна­чение для общего хода войны".
   454
   фронта с линии р. Зап. Буг. Этот маневр Пилсудский пред­полагал окончательно развернуть после ликвидации успе­хов красной конницы Буденного на Украине. Поэтому еще 30 июля он запрашивал ген. Сикорского (командующего Полесской группой), сколько времени может держаться Брест. Последний гарантировал ему 10-дневный срок. Па­дение Бреста повлекло за собой и другие результаты: даль­нейший отход 3-й польской армии на Украине за р. Зап. Буг, не говоря уже о том, что план контрманевра Пилсудского с линии р. Зап. Буг был сорван1.
   Ген. Фори указывает, что операция на Зап. Буге, задуман­ная Пилсудским, преследовала единственную цель выигры­ша времени для перегруппировки на Висле в целях перехода в решительное наступление.
   Операции Юго-Западного фронта за это же время проте­кали под знаком упорной борьбы с противником за инициа­тиву. Насыщенные боевым содержанием, они в силу этого обстоятельства не отличались быстротой развития в про­странстве, но тем не менее сопровождались постоянными ус­пехами: 9 июля 14-я армия овладела Проскуровом, а 12 июля -- Каменец-Подольском; 14 июля наши части вышли на рубеж рр. Верхняя-Стырь, Иква и Збруч. За этим рубежом против­ник решил оказать упорное сопротивление. Он особенно упорно оборонялся в гористом и пересеченном Дубно-Ров- ненском районе, неоднократно переходя в контратаки. Од­нако и здесь его сопротивление в конце концов было слом­лено 1-й конной армией, вписавшей в этих боях славную страницу в свою историю.
   1 По-видимому, основная мысль об использовании линии р. Зап. Буг с крепостью Брест как исходной линии для будущего контр­маневра зародилась уже давно у главы французской военной мис­сии в Польше -- генерала Анри. Об этом можно судить по косвен­ным намекам в книге "Над Вислой и Вкрой". На с. 21 Сикорский связывает письмо Анри к начальнику польского Генерального шта­ба ген. Розвадовскому от 3 июля 1920 г. с директивой Пилсудско­го 27 июля 1920 г. Согласно этой директиве предполагалось, упор­но обороняясь на линии р. Зап. Буг -- Остров -- Граево, а в край­ности на линии р. Зап. Буг -- Остроленка -- Омулев, перейти в наступление двумя группами резервов: одной из района Бреста, другой из района Острова (с. 22).
   455
   Схема 17
   0x01 graphic
   456
   В то же время на Ковельском направлении 20 июля части 12-й армии вышли на линию нижнего течения р. Стырь, ут­вердившись на ее восточном берегу -- до м. Колки. Далее фронт армий Юго-Западного фронта шел через Луцк -- Тор- говица на Дубно -- Млынов и, минуя г. Кременец, за облада­ние которым шли упорные бои, перекидывался на р. Збруч. Здесь по всему течению реки и особенно в районе Волочиска 14-я красная армия в упорных боях с 6-й польской армией оспаривала у нее рубеж этой реки, готовясь к вторжению в пределы Галиции. Такова была общая обстановка на Юго-За­падном фронте, когда директива его командующего от 24 июля определила дальнейшее приложение его главных усилий на Львовском направлении. Согласно этой директиве непосред­ственное содействие Западному фронту возлагалось лишь на численно слабую 12-ю армию, которая должна была овладеть в кратчайший срок г. Ковелем. Выставив затем заслоны в сто­рону Бреста, эта армия должна была перейти в решительное наступление в направлении Холм -- Красник -- Аннополь и не позднее 15 августа выйти на рубеж рр. Вислы и Сан, заняв переправы через них в районе Аннополь -- Ниско.
   Такая постановка задачи определила содействие 12-й ар­мии скорее Юго-Западному, чем Западному фронту, если сопоставить ее с постановкой задач прочим армиям Юго-За­падного фронта. Действительно, согласно той же директиве главная масса 1-й конной армии направлялась для захвата Львова, а 14-я армия главную массу своих сил должна была нацелить в общем направлении Тарнополь -- Перемышля- ны -- Городок, что определяло ее содействие 1-й конной ар­мии о захвате ею Львова1.
   Эта директива окончательно определила тяготение глав­ной массы сил Юго-Западного фронта ко Львовскому, а не Варшавскому направлению. Во времени она совпала с
   1 Решение об отходе на линию р. Вислы сложилось не сразу после падения Бреста. Сикорский писал, что ген. Розвадовский, не­смотря на падение Бреста, на то, что 4-я польская армия отступала уже в полном беспорядке, а 1-я армия была отброшена под Брянс­ком и Тыкоцином, продолжал упорствовать в намерении перейти в общую контратаку из района Седлеца в целях обратного овладе­ния Брестом и стремился организовать такое же наступление на
   457
   начинавшейся общей перегруппировкой противника на его фронте, имевшей целью стянуть возможно большее количе­ство своих сил на Варшавское направление и усилить, с дру­гой стороны, части 2-й польской армии, имевшей против себя конницу Буденного. Поэтому-то Ковельское направление, на котором действовала 12-я армия, оказалось прикрытым срав­нительно слабо. Продвижение 12-й армии, являвшейся в то время связующей группой между Западным и Юго-Западным фронтами, облегчилось. 27 июля 12-я армия переправилась через р. Стырь, встретив лишь слабое сопротивление против­ника; 30 июля она вышла на линию р. Стоход и в ночь с 1 на 2 августа также успешно преодолела это препятствие на всем своем фронте и двинулась к рубежу р. Зап. Буг.
   Пока происходило это успешное продвижение 12-й ар­мии, 1-я конная армия вела упорные бои с переменным ус­пехом в районе г. Броды со 2-й польской армией, которая встречным наступлением пыталась отбросить ее от прямых подступов ко Львову, в чем выразилось осуществление вы­шеуказанного нами плана Пилсудского об уничтожении 1-й конной армии. В результате этих боев противнику уда­лось лишь на короткое время утвердиться в г. Броды, но так как в связи с падением Бреста, последовавшим, как мы указали, 1 августа, польское Главное командование вынуж­дено было отказаться от организации своего контрманевра с линии р. Зап. Буг и отнести линию своего сопротивления на р. Вислу, то в связи с этим 2-я и 3-я польские армии, действовавшие на Ковельском направлении, получили при­казание о дальнейшем отходе на запад. 12-й армии остава­лось только воспользоваться столь благоприятно слагав­шейся для нее обстановкой и преодолевать только про­странство для скорейшего выхода на одну высоту с левым флангом Западного фронта. В пределах своих возможнос­тей она и стремилась к этому. В ночь с 3 на 4 августа она
   левом фланге Северо-Восточного польского фронта (с. 28). По­скольку ген. Розвадовский не был главнокомандующим, а лишь начальником Генерального штаба, мы считаем, что эта мысль при­надлежала не ему, а Пилсудскому. Сикорский же в силу каких-то своих соображений решил фигуру Пилсудского замаскировать Роз- вадовским.
   458
   овладела г. Ковелем, а 6 августа вышла на линию р. Зап. Буг -- на фронте Опалин -- Корытница. Оперативная сво­бода конной армии восстановилась позднее. Задержанная боями под Бродами, она только 7 августа получила возмож­ность начать свое продвижение к верховьям Зап. Буга в об­щем направлении на Буск. На этом рубеже она вновь завя­зала упорные бои с противником, который энергично обо­ронялся, и лишь 15 августа ей удалось утвердиться на Верхнем Буге, овладев г. Буском и выйдя таким образом на прямые пути ко Львову, который и явился теперь бли­жайшей целью ее действий. Успехи наших армий Юго-За­падного фронта на Ковельском и Львовском направлениях принудили 6-ю польскую армию, расшатываемую ударами с фронта нашей 14-й армии, оставить линию р. Збруч, что означало распространение военных действий на террито­рию Восточной Галиции.
   Эти удачные операции на Юго-Западном фронте проте­кали под знаком некоторой заминки на Западном фронте. Армии последнего в свою очередь встретили упорное сопро­тивление противника на рубежах рр. Нарев и Зап. Буг.
   Атака 3-м конным корпусом укрепленной Ломжинской позиции 29 июля положила начало 6-дневным упорным боям на левом берегу Нарева, который не могла собственными силами преодолеть наша 15-я армия. В этом отношении ей помогла 4-я армия. Последней удалось перебросить на ле­вый берег Нарева две свои дивизии, которые вели там борь­бу за расширение своего плацдарма. В целях оказания под­держки 15-й армии командзап приказал не только 4-й, но и 3-й армии помочь 15-й армии, нацеливая их обе в общем на­правлении на Остроленку (4-ю армию из района Ломжа -- Тыкоцин, а 3-ю по свободному от местных преград проме­жутку между рр. Зап. Буг и Нарев). Отсюда уже началось еще усиленное в дальнейшем тяготение главной массы сил Западного фронта к северу от р. Зап. Буг. В результате со­гласованных действий наших армий противник очистил ру­беж р. Нарев перед фронтом 15-й армии, которая благодаря этому получила возможность дальнейшего продвижения, и 3 августа частями этой армии был занят г. Остров.
   В это же время 16-я армия вела не менее упорную борьбу с противником на рубеже Зап. Буга. К 1 августа за Зап. Буг
   459
   отошли сильно потрепанные и поредевшие части отступив­ших польских дивизий, которые здесь оперлись на новые фор­мирования из добровольцев и запасных частей. Первая по­пытка переправы через р. Зап. Буг была предпринята 2 ав­густа частями 16-й армии на участке Янов -- Брест-Литовск искл. (17, 8, 10-я стрелковые дивизии). Она закончилась не­удачей при стремлении расширить свой плацдарм на левом берегу реки, несмотря на то, что некоторым из наших диви­зий удалось довольно глубоко проникнуть к западу от этой реки. Так, 8-я стрелковая дивизия продвинулась на целый переход к западу и вела упорный бой за г. Белу. Только 4 августа 27-й стрелковой дивизии -- правофланговой диви­зии 16-й армии -- удалось овладеть м. Дрогичин на Буге и утвердиться в нем, войдя в связь с левым флангом 3-й ар­мии, что означало фактическое падение оборонительного рубежа р. Зап. Буг. Два дня спустя, 6 августа, 4-я армия пос­ле упорных боев овладела г. Остроленка. Так складывалась общая обстановка на Западном фронте перед началом опе­рации на берегах Вислы, явившейся переломной для всей кампании 1920 г. на польском фронте.
   Поскольку на судьбы этой операции сверх причин опера­тивного порядка оказало свое отрицательное влияние и об­щее состояние наших армий, мы считаем необходимым не­сколько остановиться на последнем.
   Все эти явления, как то: растяжка тылов, ослабление бо­евых рядов и пр., были естественными и неизбежными тре­ниями в условиях проведения длительных операций на про­тяжении 500 км преследования. Несомненно, такой образ действий повлек за собой те "трения" для нас, на которые мы указали выше. Но ведь на войне "трения" -- вещь неиз­бежная, и риск, создаваемый этими трениями, должен быть перестрахован целым рядом организационных мероприятий, о чем речь будет идти ниже. Правильно ли поступило ко­мандование Западным фронтом, требуя чрезвычайных напря­жений от своих войск? Вполне уместно будет здесь отве­тить на этот вопрос устами наших противников. Предоста­вим прежде всего слово самому Пилсудскому: "Столь длинные марши, прерываемые к тому же боями, могут слу­жить к чести как армии, так и ее руководителей. Особенно же нельзя отнести к числу средних величин и посредствен­
   460
   ностей главнокомандующего, который имеет достаточно сил и энергии, воли и уменья, чтобы проводить подобную воен­ную работу"1.
   Эта цитата, вышедшая из-под пера маршала Пилсудского пять с лишним лет спустя после описываемых событий, сви­детельствует о высокой оценке длительного марша войск Западного фронта и о том впечатлении, которое он произво­дил на главную польскую квартиру. Полагаем, что эта цита­та достаточно показательна.
   Не мешает теперь остановиться на иных мнениях, исхо­дящих из того же лагеря. Ген. Сикорский писал, что слиш­ком поспешное преследование красных армий, предприня­тое командованием Западного фронта в расчете на перевер­нутую политическую и материальную базу, не оправдало себя и повело к ослаблению красных армий, вынужденных наступать без оборудованного тыла и восстановленных же­лезных дорог2. Такие же мысли высказывают и некоторые из наших писателей. Но это неверно. Как раз в период свое­го наступления на линию р. Зап. Буг, командование Запад­ным фронтом проявило чрезвычайно энергичную работу по восстановлению железнодорожных сообщений и по органи­зации тыла.
   О быстроте восстановления железнодорожной сети сви­детельствует тот факт, что к моменту начала боев на линии р. Вислы,т. е. к середине августа 1920 г., были уже открыты железнодорожные головные станции Вышков и Седлец. Та­ким образом, железнодорожная связь армий с своим тылом была, можно сказать, своевременно восстановлена. Но вся беда заключалась в слабом уменьи пользоваться этой сетью. Тыловые армейские аппараты отчасти в силу недостаточно­сти колесного транспорта плохо справлялись с организаци­ей подвоза от головных железнодорожных станций к войс­кам. Но главную роль играла здесь плохо налаженная, еще не сложившаяся служба полевого управления военной до­роги, в которой работа головного участка железной дороги была оторвана от работы на грунтовых путях. Кроме того, недостаток подвижного состава, особенно паровозов,
   1 Пилсудский Ю. 1920 год, с. 100.
   2 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 237--239.
   461
   препятствовал развитию интенсивного движения по желез­ным дорогам. Поэтому те 60 000 пополнений, которые за­пасная армия Западного фронта подготовила и выслала на фронт, не успели достигнуть его в нужное время. Чрезвы­чайно быстрое продвижение красных армий вперед застави­ло командование Западным фронтом искать новых путей в деле устройства тыла и пересмотреть вопрос о взаимоот­ношениях фронтовых и армейских баз. Малоподвижные и громоздкие армейские базы в условиях сложившейся об­становки являлись уже излишней промежуточной инстан­цией, застрявшей при этом глубоко в тылу. Так, база 15-й армии находилась в г. Великие Луки, а база 16-й армии -- в г. Новозыбкове. Во избежание усложнения и перекрещи­вания перевозок, командование Западным фронтом выбро­сило впереди них фронтовые склады в Молодечно и Минск; из этих складов к фронту выбрасывались снабженческие, главным образом, артиллерийские летучки. Они находи­лись на головных участках железных дорог и выдвигались туда тотчас же по их открытии. Эти летучки и снабжали уже непосредственно дивизии. Вот на этом последнему звене в силу трудности урегулировать распределение и воз­никали перебои. Летучки оказывались предоставленными самим себе, и не получая определенных указаний, что и кому выдавать, делали это на свой риск и ответственность. Можно сказать, что в эту кампанию мы постепенно нащу­пывали пути к правильной и гибкой организации тыла, ко­торая, конечно, хоть сколько-нибудь совершенной призна­на быть не может. Приходится также признать, что, несмот­ря на ряд правильных организационных мероприятий, организация тыла при данной операции не соответствова­ла ее размаху. Это оказало крупное влияние на исход опе­рации, но в то же время это ни в коем случае не может явиться мотивом для отрицательной оценки самого опера­тивного замысла. Тем более что и сам-то оперативный план был обусловлен целым рядом соображений, далеко выхо­дящих из сферы оперативных соображений.
   Иначе складывалась обстановка для противника. Поло­жение последнего по мере его отхода внутрь собственной территории непрерывно улучшалось, так как, сокращая ли­нию своего фронта, польские армии в то же время на марше
   462
   назад сближались со своими основными базами и источни­ками пополнения.
   Угроза судьбам польской буржуазной государственности побудила правительство последней к весьма энергичной де­ятельности. Правительство объявило мобилизацию мужско­го населения до 35-летнего возраста и организовало широ­кую добровольческую кампанию. В своей организационной работе оно не было одиноко. Державы Антанты -- в лице Англии и Франции -- по мере своих возможностей стара­лись поддержать Польшу. Первая не оставляла мысли о дип­ломатическом воздействии на РСФСР, а вторая помогала не только морально, но и материально. Франция направляла в Польшу артиллерию, технические средства борьбы и огне­припасы, которые следовали через Данциг. Многочисленная французская военная миссия делом и советом помогала ре­организации и обучению польской армии.
   Однако перед лицом грозных событий, тот или иной по­ворот которых, как это хорошо чувствовалось обеими сто­ронами, мог изменить весь ближайший ход мировой исто­рии или, по крайней мере, истории Европы, пролетариат на­шей республики не остался одиноким. Он чувствовал за собой поддержку европейского пролетариата, протягивавше­го ему руку помощи. 21 июля II Конгресс Коммунистиче­ского интернационала обратился к пролетариям всех стран с призывом не пропускать через свои территории военные припасы в Польшу.
   31 июля на территории Польши образовался Временный революционный комитет, который обратился к населению с призывом о свержении правительства Пилсудского и о за­ключении мира с Советской Россией. В свою очередь ком­мунистическая партия Польши обратилась с воззванием к пролетариату всех стран, указывая, что польское правитель­ство полтора года правит на основе особого положения, что профессиональные союзы закрываются, что рабочие коопера­тивы преследуются, тюрьмы переполнены рабочими и что в борьбе польского пролетариата за свое освобождение самым тяжелым ударом было бы низвержение советской власти в России. Международный пролетариат в дни решения кампа­нии на берегах Вислы широко откликнулся на эти призывы. Август 1920 г. характеризуется подъемом волны рабочего
   463
   движения в Англии и Франции. В Англии образовались ра­бочие "Советы действия", оказывавшие сопротивление вся­кой попытке вооруженного вмешательства Англии в борьбу между Советской Россией и Польшей, добивавшиеся ото­звания всех морских сил, действующих против Советской России, признания Советской России и заключения торго­вого договора с ней. Это последовало в ответ на угрозу анг­лийского правительства вновь предпринять блокаду Совет­ской России, если только немедленно не начнутся перегово­ры между ней и Польшей. В то же время в Германии и Чехословакии рабочие отказывались грузить и пропускать по железным дорогам военные грузы для Польши. На фоне этих крупнейших событий международного значения оказа­лось не столь заметным событие, укреплявшее наше внеш­нее положение, а именно -- заключение мира с Литвой, ко­торое последовало 12 июля.
   Очевидно, не только отзвуки побед Красной армии, но и глухие раскаты революционной бури, надвигавшейся изнут­ри, побудили польское правительство пытаться отсрочить казавшийся ему неизбежным приговор истории путем вступ­ления в мирные переговоры. 22 июля оно обратилось с пред­ложением к советскому правительству о немедленном уста­новлении перемирия и начале мирных переговоров. Это предложение было принято нами. Но прибывшая в г. Бара- новичи 1 августа польская делегация представила полномо­чие на ведение переговоров о перемирии, подписанное лишь военным командованием, поэтому ей было предложено вер­нуться обратно за надлежащими документами. Тем време­нем польское правительство вновь начало вести двойную игру. Уже 7 августа оно заявило о готовности выслать своих представителей в Минск для переговоров о перемирии и мире, но они, вместо того чтобы немедленно прибыть к на­шим передовым частям, оказались в г. Седлеце, где и были обнаружены нашими частями по занятии ими этого города. 10 августа польское правительство обратилось к советско­му правительству с просьбой о представлении условий мир­ного договора, что и было исполнено. Одновременно с этим условия мирного договора были сообщены и английскому правительству. Только когда наши части подошли уже под стены самой Варшавы, польская мирная делегация добра­
   464
   лась до Минска, где и начались переговоры о мире между обоими правительствами.
   Условия мира, предъявленные Польше советским прави­тельством, были следующие: 1) ограничение численного со­става польской армии до 50 000 чел. и создание, помимо это­го, вооруженной милиции из городских и промышленных рабочих под контролем рабочих организаций России, Польши, Норвегии; 2) демобилизация остальной части польской армии с передачей излишней части вооружения и снабжения Советской России и Украине; 3) демобилизация военной промышленности; 4) возврат ранее оккупирован­ным областям захваченного у них подвижного состава и ло­шадей и оказание помощи разоренному населению опусто­шенных польской армией местностей; 5) участие в мирных переговорах представителей рабочих и батрацких организа­ций; 6) в территориальном отношении РСФСР делала Польше большие уступки, чем те, которые предусматрива­лись нотой Керзона; 7) для экономических целей РСФСР стремилась получить в свое распоряжение участок желез­ной дороги Волковыск -- Белосток -- Граево; 8) польское правительство должно было наделить безвозмездно землей семьи польских граждан, убитых на войне или утративших трудоспособность; 9) военнопленные польские офицеры яв­лялись заложниками за польских коммунистов.
   Эти условия положили решительный предел империали­стической политике польского правительства и в итоге дол­жны были упрочить братское сожительство между польским народом и народами России. Однако польское правительство затягивало переговоры в ожидании кризиса кампании, кото­рый в это время назревал на берегах р. Вислы.
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   ПОДГОТОВКА ОПЕРАЦИИ НА ВИСЛЕ
   Распределение советских вооруженных сил по различным теат­рам военных действий и их относительная группировка накануне Варшавской операции ?Точка зрения главкома в отношении за­дач и планировки Варшавской операции ? План действий команд- запа ?Группировка сил в пространстве согласно этому плану
   ереходя к оценке подго­товки операции на Висле, вполне уместно будет бросить взгляд на вооруженные ресурсы республики вообще и на их распределение, а также на ту оценку силы сопротивляемос­ти польского государства, которая слагалась в период от под­готовки к войне и до самого сражения на Висле.
   Польское государство, только что объединенное из трех различных частей, переживавшее глубокую классовую борь­бу, сопровождаемую чрезвычайной пестротой партий и по­литических группировок, несомненно, находилось в таком состоянии, когда война для Польши была делом нелегким и весьма рискованным. Однако слабые стороны польского го­сударства расценивались преувеличенно. Значительная часть польских коммунистов рассчитывала на то, что в случае вступления Красной Армии на польскую территорию, в слу­чае перехода ею западных границ Белоруссии революция в Польше неизбежна.
   Тов. Ленин в своем докладе на X Съезде партии указы­вал, что в войне с Польшей была сделана ошибка, причем
   466
   Ленин не стал "разбирать -- была ли эта ошибка стратеги­ческая или политическая". "Но во всяком случае, -- указы­вал Ленин, -- ошибка налицо, и эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами"1.
   Недооценка сил противника наблюдалась и у нашего Глав­ного командования. В разговоре с Реввоенсоветом Юго-За­падного фронта 26 февраля 1920 г. оно высказывало предпо­ложение, что самым легким фронтом, если ему суждено быть активным, будет польский, где еще до начала активных дей­ствий противник имеет достаточное число признаков своей внутренней слабости и разложения. Эта переоценка внут­ренней слабости Польши сказывалась и дальше. Так, Поле­вой штаб предполагал, что Западный фронт даже при усло­вии вывода в резерв 16-й армии силами остальных своих трех армий сумеет достигнуть окончательного разгрома Польши (доклад предреввоенсовету от 21/VII 1920 г.). Как показала история войны, такая политическая и военная оценка не со­ответствовала действительным силам польского государства. Националистические настроения, охватившие мелкую бур­жуазию и интеллигенцию Польши, создали достаточный це­мент для объединения дотоле разрозненных частей ее. Крес­тьянство в лучшем случае оставалось нейтральным, а иног­да под влиянием агитации ксендзов в отдельных случаях выступало даже враждебно. Наконец, недооценена была та военная помощь, которую Франция при наличии у нее ко- лоссалльных военных запасов, оставшихся после окончания войны, могла оказать Польше. Как показал опыт, эту помощь Франция осуществила не только материально, но и путем посылки личного состава специалистов -- от летчиков до высших руководителей включительно. Вся сумма этих эле­ментов наложила свою печать на наши оперативные планы и на их проведение. Но было совершенно неправильным и бе­зусловно вредным делать общие выводы противоположного порядка. Во-первых, несомненно, что расчеты наши на рево­люцию в Польше имели под собой неоспоримое основание. Революционная ситуация в Польше безусловно была нали­цо. Движение рабочего класса в Варшаве и Лодзи и сопро­вождавшие его репрессии польской буржуазии, встреча
   1 Ленин В. И. Собр. соч., т. XVIII. М., Госиздат, 1925, ч. I, с. 108.
   467
   рабочим классом Красной Армии в Белостоке и т. д. -- все это является неоспоримым тому доказательством. Рабочий класс Польши начал формировать свою Красную армию для борьбы с польской буржуазией. То, что расчеты на классо­вый фронт в нашей революционной войне с белополяками имели под собой прочное основание, говорит и факт широ­кой волны революционного движения, прокатившейся по Европе и поднявшейся особо резко в Германии, Италии и Англии. Эти факты неоспоримы и говорят за то, что наша политическая оценка ситуации была верна. Но зато в оцен­ке сил польской буржуазии, ее классовой организованнос­ти, ее влияния на крестьянство и в оценке помощи Польше со стороны Франции нами до начала решительных опера­ций были допущены преуменьшения, что и было доказано дальнейшим ходом событий.
   Переоценка слабости польского государства сказалась и на использовании наших вооруженных сил. Это касается не только тех сил, которые имелись в распоряжении полевого командования, но вообще всех тех ресурсов, которыми рас­полагал Народный комиссариат по военным и морским де­лам. Как известно, Красная Армия имела в это время около 3,5 млн чел. В это число входят и войска ВНУС (ВЧК). Каза­лось бы, что при такой общей численности вооруженных сил, при условии окончания войны на большей части наших фрон­тов, можно было бы достигнуть действительно подавляюще­го превосходства на польском театре войны. Однако этого не было. Из 3,5 млн. чел. за полевым командованием числилось всего только 639 845 чел. (к 1 июня 1920 г.). В подчинении командований военных округов состояло 2 810 357 чел.; в тру­довых армиях -- 20 276 чел.; остальные силы также несли службу в тылу. Таким образом, в то время как страна задыха­лась от тяжести содержания многомиллионной армии, фак­тическую войну вела лишь незначительная часть этих воору­женных сил.
   Суженное использование вооруженных сил для борьбы на польском фронте сказывается в дальнейшем. К моменту на­зревания кризиса всей кампании на польском фронте, т. е. к моменту сражения на берегах Вислы, общее количество сил главного советского командования, развернутых на западе, на Таврическом участке и на Кавказе, достигало 210 840 штыков
   468
   и сабель. Из этого количества на Западный фронт приходи­лось 52 763 штыка и сабли; на Юго-Западный фронт, включая его Таврический участок, -- 122 786 штыков и сабель, на Кав­казский фронт -- 35 291 штык и сабля; это составляет 59 % всех сил (за округлением) -- на Украинском театре, только 25 % -- на главном Западном театре и 16 % -- на Кавказс­ком. Такой перенос центра тяжести группировки активных боевых сил республики на второстепенный Украинский те­атр в течение лета 1920 г. можно объяснить лишь большой активностью армии Врангеля и ее успехами. На самом Укра­инском театре наличные боевые силы красных распределя­лись следующим образом: на польский участок фронта при­ходилось 35 000 штыков и сабель, или 21 % наличных боевых сил фронта (за округлением), а на таврическом участке дей­ствовали 87 561 штык и сабля, или 79 % наличных боевых сил фронта (за округлением). Произведя такой расчет для на­личного количества боевых сил республики, введенных ею на Польском и Врангелевском фронтах, нетрудно видеть, что советской стратегии пришлось распределить их поровну меж­ду обоими.
   Итак, в направлении решающего фронта было сосредо­точено около 87 000 штыков и сабель из общего числа в 210 000 с лишком. А если учесть ту группу вооруженных сил, которая реально должна была решать задачу на Польском фронте, то для "окончательного разгрома Польши" назначалось лишь до 53 000 штыков и сабель, или не более 25 % тех сил, которыми Главное командование рас­полагало на европейских театрах войны.
   В этой области к началу войны с белополяками сделал крупную ошибку и полевой штаб. Недопустимое несоответ­ствие активных штыков и сабель с громадным числом тыло­виков вызывало резкие нарекания со стороны армейских ра­ботников. Требования о более рациональной организацион­ной деятельности нажимали на полевой штаб со всех сторон. В такой обстановке ему следовало бы опереться на обще­ственное мнение армии и решительно добиться перелома в лучшую сторону. Вместо этого полевой штаб путем отме­ны учета штыков и сабель и перехода на учет бойцов пехо­ты, конницы, артиллерии и прочих войск вплоть до комен­дантских команд пытался создать внешне более приличную
   469
   организационную картину. Однако эта картина не соответ­ствовала действительной боеспособности отдельных частей, ослабляла борьбу за организационную рационализацию и по­рождала оптимизм при расценке соотношения сил с против­ником, силы которого разведупр арифметически продолжал учитывать на штыки и сабли. Насколько такой пересчет имел громадное значение, будет видно из следующего примера. Ко времени сражения на Висле 11 августа полевой штаб оце­нивал силы белополяков в 101 500, а наши силы, действо­вавшие против них, -- в 156 133 бойца. Силы одного Запад­ного фронта оценивались в 112 939 бойцов. Однако на деле картина была другая. Западный фронт в действительности имел лишь 45 000--50 000 штыков и сабель, т. е. вдвое ус­тупал силам противника1.
   Взгляд на ведение войны с белополяками, оценка соотно­шения сил и средств борющихся сторон не представляли со­бою в 1920 г. чего-либо застывшего, неизменного. Развитие событий накладывало свою печать на различные этапы вой­ны. Мы говорил уже выше об оптимизме, характеризовавшем начало кампании 1920 г. с нашей стороны. Ленин говорил об этом на X партийном съезде. И все же надо сказать, что Ле­нин даже до начала наших активных действий уже давал ди­рективу о напряжении всех сил для войны с белополяками. 5 мая в Моссовете т. Ленин говорил следующее: "Товарищи, когда мы сейчас стоим перед новой надвигающейся войной, мы должны все наше внимание направить в эту определен­ную сторону. Мы прекрасно знаем что тот неприятель, кото­рый стоит перед нами сейчас, не страшен нам после того, что было уже пережито, но мы прекрасно знаем, что, как только этот неприятель будет иметь хоть немного успеха, он будет способен причинить нам много серьезных бедствий, потому что буржуазные государства, которые сейчас оставляют его в стороне, не преминут примкнуть к нему, не преминут затор­мозить нашу работу и наше строительство.
   Нужно сказать, что то наше правило, которого вы держа­лись во все предыдущие войны, должно быть целиком при­менено и к этой войне, так как оно является существенным средством, которое всегда обеспечивает за нами огромный
   1 Какурин Н., Меликов В. Война с белополяками, с. 288.
   470
   успех. Это правило сводится к тому, что раз дело дошло до войны, все интересы страны и ее внутренняя жизнь должны быть подчинены войне"1.
   Развитие боевых операций на Западном фронте в июле- августе, поражение и длительное отступление польских ар­мий, революционное движение в западноевропейских арми­ях преобразило значение войны и для Советской России, и в международном масштабе. Размах целей войны и средств, потребных для нее, прогрессивно возрастал. Характеризуя на сентябрьской партийной конференции ход войны, т. Ле­нин анализирует главным образом именно эту операцию и ее значение:
   "Война с Польшей, вернее июльско-августовская кампа­ния, коренным образом изменила международное политичес­кое положение".
   Оборот дела на Западном фронте и нота Керзона поста­вили перед партией во весь рост серьезность обеспечения войны необходимыми силами и материальными средствами. И вот здесь-то, на этом рубеже войны не было обеспечено необходимого напряжения сил и средств.
   16 июля главнокомандующий подал на имя предреввоен- совета доклад, в котором выставлял следующие положения2:
   под давлением Англии и Франции к Польше могут при­соединиться Румыния, Финляндия и, может быть, Латвия. Главком просил ориентировать его по этому вопросу, так как иначе надо заранее делать перегруппировку сил;
   по условиям снабжения главком считал, что Западный фронт может рассчитывать лишь на два месяца напряжен­ной борьбы;
   в случае действий против одной Польши можно рассчи­тывать на окончательное падение сопротивления Польши в этот срок;
   активное выступление прочих государств ориентировало главнокомандование на остановке по линии этнографической границы Польши3. В последнем случае главком предполагал
   1 Ленин В. И.,Собр. соч., т. XVII, с. 205.
   2 Какурин Н, Меликов В. Война с белополяками, с. 206.
   3 Линия-граница, предложенная Керзоном, проходила пример­но по меридиану Бреста.
   471
   произвести перегруппировку сил на Западном и Юго-Запад­ном фронтах.
   По этому докладу главкома Троцкий получил исчерпыва­ющее решение правительства, изложенное им в почтотелег- рамме N 707 от 17 июля на имя главкома в копии, адресо­ванной ЦК РКП1.
   Директива начинается словами: "Нота лорда Керзона сви­детельствует о том, что капиталистическое правительство Антанты считает наши успехи на Польском фронте крайне угрожающими для того неустойчивого международного и внутреннего режима, который установился после Версаль­ского мира". В этой характеристике положения красной ни­тью проходит оценка, данная Лениным по вопросу о влия­нии на положение Антанты наших успехов на западе.
   На сентябрьской партийной конференции т. Ленин сфор­мулировал это так: "Наше продвижение к Варшаве оказало столько могучее воздействие на Западную Европу и всю ми­ровую ситуацию, что совершенно нарушило соотношение борющихся внутренних и внешних политических сил. При­ближение нашей армии к Варшаве неоспоримо доказало, что где-то близко к ней лежит центр всей системы мирового им­периализма, покоящейся на Версальском договоре".
   В своей речи на съезде рабочих и служащих кожевенного производства 8 октября он к этому добавлял еще:
   "Если бы Польша стала советской, если бы варшавские рабочие получили помощь от Советской России, которую они ждали и которую приветствовали, Версальский мир был бы разрушен, и вся международная система, которая завоевана победами над Германией, рушилась бы".
   Таким образом мы видим, что уже в середине июля, от­клоняя ноту Керзона, Ленин ясно видел, какое политиче­ское воздействие окажет в Европе наше наступление на Польшу. Английское посредничество расценивалось как оче­редной маневр для усиления наших врагов. Отсюда же выте­кала и потребность сосредоточения максимума сил против Польши и ускорения действий наших фронтов до того, как Антанте удастся втянуть в дело Румынию и усилить Вранге­ля. Директива формулирует это так: "Исходя из такой об­
   1 Какурин Н., Меликов В. Война с белополяками, с. 288.
   472
   щей оценки положения, главному командованию и всем дру­гим органам военного ведомства необходимо принять меры к тому, чтобы всесторонне обеспечить наше быстрое и энер­гичное продвижение вперед на плечах отступающих польских белогвардейских войск и в то же время, ни на минуту не ос­лабляя направленных против буржуазно-шляхетской Польши сил, подготовлять резервы на случай, если бы Румыния, по­теряв голову, вступила на путь Польши".
   Отсюда мы видим, что правительство правильно расце­нило позицию Румынии, отклоняя вопрос о перегруппиров­ке нашего польского фронта, и даже более того, предлагало принять все меры для усиления и обеспечения наступатель­ных сил. На случай выступления Румынии предлагалось фор­мировать новые резервы, но не разрешалось ни одного чело­века оттягивать с Польского фронта.
   В отношении недостаточной углубленности подготовки к нависавшей над нами войне с белополяками мы должны указать еще на слабую подготовку организации полевого управления на Западном фронте. Полевой штаб не предпри­нял никаких мер для увеличения числа армейских управле­ний в связи с сосредоточением новых сил на Западном фрон­те, а также не обеспечил намечавшегося размаха операций техническими средствами и в первую очередь средствами связи с железнодорожными войсками. Этот недодел, как и недостаточная организация фронтового и армейских тылов, отрицательно сказался в ходе дальнейших операций.
   В докладе главного командования на имя предреввоенсо- вета от 16 июля мы видим, что Главное командование счита­ло затяжку войны далее осени рискованным. Все это говори­ло за то, что летом с белополяками должно быть покончено и что для этого необходимо сосредоточить такие силы и та­кие технические ресурсы, которые наши цели войны могли бы полностью обеспечить. На невыполнение этих требова­ний в известной степени опять-таки сказалась оптимистичес­кая оценка нашего положения на Польском фронте.
   Между тем польская буржуазия напрягала все свои силы: 16 возрастных классов были призваны под знамена. Мобили­зацией уже были захвачены люди 35-летнего возраста. Уси­ленным темпом велись новые формирования. Франция до­ставляла вооружение, снаряжение, авиацию и инструкторов.
   473
   Имели ли мы силы, достаточные для выполнения зада­чи, поставленной правительством? Об этом говорят циф­ры. Польская армия насчитывала от 131 000 до 143 500 штыка и сабли. С нашей стороны им было противопостав­лено 87 763 штыков и сабель. Из ранее приведенных цифр мы знаем, что мы при более жесткой организаторской дея­тельности Наркомвоенмора во исполнение директив пра­вительства могли бы значительно увеличить наши силы и средства. Даже те немногие силы, которые действовали против Польши, едва не выполнили своей задачи. "Крас­ная армия прошла без перерыва 500, даже 600, во многих местах до 800 км и дошла до Варшавы. Варшава считалась почти погибшей для Польши. Так по крайней мере считала вся международная печать"1.
   "Оказалось, что война дала возможность дойти почти до полного разгрома Польши, но в решительный момент у нас не хватило сил"2.
   "Наша армия показала, что большая, но разоренная Со­ветская страна летом 1920 г. была в нескольких шагах от полной победы"3.
   Некоторые историки войны с белополяками высказыва­ют мнение об ошибочности действий военного командова­ния, наступавшего к Висле безостановочно, и утверждают, что стратегически правильнее было бы остановиться где-ни­будь на границе Польши или на Зап. Буге. По нашему мне­нию, так рассуждать могут только те, кто противопоставля­ет стратегию политике. При изложении директивы правитель­ства мы уже указывали, что возможность выдвижения против нас Антантой новых врагов заставляла правительство тре­бовать от армии скорейшего разгрома Польши, и потому от нее категорически требовалось "быстрое и энергичное про­движение вперед на плечах отступающих польских белогвар­дейских войск". Поэтому совершенно ясно, что возможность для стратегии остановки на Буге была исключена.
   Помимо соображений о возможности появления новых врагов политика не могла не учитывать и учитывала еще и
   1 Ленин В. И. Собр. соч., т. XVII, с. 331.
   2 Там же.
   3 Там же, с. 349.
   474
   тот грандиозный рост революционного движения, который имел место в этот период и который был охарактеризован Лениным в следующих словах:
   "Когда красные войска подходили к границе Польши, победное наступление Красной армии вызвало неслыханный политический кризис"1. И далее: "С приближением наших войск к Варшаве вся Германия закипела. Там получилась кар­тина, какую можно было наблюдать у нас в 1905 г., когда черносотенцы поднимали и вызывали к политической жизни обширные, наиболее отсталые слои крестьянства, которые сегодня шли против большевиков, а завтра требовали всей земли от помещиков"2. И далее: "Наступление на Польшу произвело такой перелом, что английские меньшевики всту­пили в союз с русскими большевиками. Вот что сделало это наступление".
   Вся английская буржуазная пресса писала, что "Коми­тет действия" не что иное как советы. И она была права. Это не называлось советами, но по существу это то же самое"3. И наконец, он же указывал, что "Вы также знае­те, какое отражение нашел европейский кризис в Италии. Италия -- страна-победительница, а когда победы Красной армии вызвали движение в Германии и перелом в английс­кой политике, в Италии борьба обострилась до того, что рабочие стали захватывать фабрики, брать квартиры фаб­рикантов, поднимать на борьбу сельское население. Ита­лия находится теперь в таком положении, которое ни в ка­кие мирные рамки не укладывается"4.
   Добавим к этому, что успешное наше наступление в зна­чительной степени деморализовало, по свидетельству польских источников, и польское правительство, и польское верховное командование, о чем речь будет идти ниже.
   Нелишне здесь привести и оценку, данную сентябрьской Всероссийской партийной конференцией.
   Общероссийская конференция РКП, заслушав доклад пред­ставителя польских коммунистов т. Улановского, только что
   1 Ленин В. И. Собр. соч., т. XVII, с. 335.
   2 Там же, с. 308.
   3 Там же, с. 336.
   4 Там же, с. 337.
   475
   прибывшего непосредственно из Варшавы, с радостью отме­чает, что передовые рабочие Польши вполне солидарны с образом действий РСФСР и оценивают события последних месяцев так же, как оценивают их коммунисты России. Польские рабочие-коммунисты вполне признавали поддерж­ку вооруженной рукой для советизации Польши и не делали ни малейших уступок ни национализму, ни пацифизму.
   Конференция с удовлетворением констатирует, что от­дельные "критические" голоса польских коммунистов, раз­давшиеся в Берлине (статьи в "Роте Фане"), не являлись го­лосом польской коммунистической партии.
   В полной солидарности взглядов польских и русских ком­мунистов конференция видит залог того, что окончательная победа будет нашей, несмотря на все тяжести предстоящей еще борьбы.
   Конференция шлет братское приветствие польским рабо­чим-коммунистам.
   Теперь нам необходимо, приступая к изложению после­довательного оформления плана операции на Висле, вернуть­ся несколько назад к тем основным указаниям, которые Глав­ное Командование отдало в развитие полученной им поли­тической директивы.
   Первые указания главкома общего характера последова­ли 20 июля в директиве N 4315/оп. Эта директива указыва­ла обоим фронтам "продолжать энергичное развитие опера­ций, согласно отданных им директив, не ограничивая тако­вых границей, указанной в ноте Керзона"1. 21 июля главком представил доклад предреввоенсовета (N 481), который в значительной мере проникнут осторожностью. Опасаясь выступления Румынии, "которая уже имеет для этого доста­точные силы и возможности" на поддержку Польше, глав­ком считал, что "наше глубокое продвижение в пределы Гали­ции явилось бы в этом случае весьма опасным", и предлагал поэтому для Юго-Западного фронта операцию с ограничен­ной целью, а именно, разгром правофланговой польской ар­мии, "дабы этим путем отрезать польский фронт от румынс­кого и получить возможность часть сил Юго-Западного фрон­та обратить для борьбы с Румынией". Далее главком считал
   1 Какурин Н., Меликов В. Война с белополяками, с. 288.
   476
   возможным на случай необходимости дальнейшего усиле­ния эвентуального Румынского фронта задержать в резерве и 16-ю красную армию. Эта армия могла бы явиться резер­вом и на случай выступления Латвии. Главное командова­ние считало, что для окончательного разгрома Польши бу­дет достаточно сил остальных трех армий Западного фрон- та1. Архивные дела не сохранили нам ответа на это предложение главкома. Но более подробные указания глав­кома обоим фронтам, последовавшие 21 и 22 июля, позволя­ют судить, что в основном предложения главкома получили санкцию предреввоенсовета. Эти предложения нашли свое выражение в директивах главкома на имя командующих Юго- Западным и Западным фронтами, отданных им в Минске 23 июля 1920 г.2. Первой по времени последовала директива командюзу N 4343/оп. В ней главком ставил командюзу за­дачу "нанести решительное поражение 6-й польской и укра­инской армиям противника, отбросив их на юг к границам
   1 Какурин Н., Меликов В. Война с белополяками, с. 210.
   2 Вопрос о директивах главкома, отданных в Минске, требует специального освещения в связи с утверждениями А. И. Егорова в книге "Львов--Варшава" (М., Госиздат, 1929, с. 33), что директи­ва N 4343/оп отдана в Минске 21 июля, а директива N 4434/оп -- там же 22 июля.
   При тщательной проверке всего имеющегося материала и вос­поминаний участников выясняется следующее: 20 июля 1920 г. по­ездом главкома взяты из исходящего журнала полевого штаба N 4343, 4344, 4345, 4346 (остался не использован см. дело АКА N 1507 исходящий журнал полевого штаба, л. 151).
   22 июля 1920 г. после полудня главком отбыл из Смоленска в Минск, где пробыл до утра 23 июля. В ночь с 22 на 23 июля и утром 23 июля главкомом и были отданы обе директивы. Первой после­довала директива N 4344/оп, на которой действительно стоит по­метка 0 ч 30 мин. 22 июля, что является явной опиской, ибо пока­зывает время отдачи директивы как бы в ночь с 21 на 22 июля. В эту же ночь, как мы теперь знаем, главком был не в Минске, а еще в Смоленске. Что касается директивы N 4343/оп, адресованной ко- мандюзу, то мы лично еще раз проверили дату ее отдачи и убеди­лись, что она действительно отдана 23 июля, а не 21 июля, в чем и может убедиться каждый желающий, обратившись к делу N 1742 АКА, л. 159. На основании этих данных мы категорически настаи­ваем на наших датах: ночь с 22 на 23 июля и утро 23 июля.
   477
   Румынии, использовать для этой задачи конную армию". Директива требовала использования сил конной армии при выполнении этой задачи на узком фронте, на определенно выбранном направлении и без распыления сил. Кроме того, Юго-Западный фронт к 4 августа должен был сильной удар­ной группой правого фланга овладеть районом Ковель -- Владимир-Волынский, поддерживая связь с левым флангом армий Западного фронта и обеспечивая свой левый фланг1. На следующее утро 23 июля главком директивой N 4344 поставил Западному фронту задачу "нанести противнику окончательное поражение и не позже 12 августа овладеть Варшавой".
   Разграничительная линия между обоими фронтами уста­навливалась через Ратно, Влодаву, Новую Александрию (Пу- лавы) на Висле. Все эти пункты отходили к Западному фрон­ту. Хотя последующие распоряжения Главного Командова­ния и внесли ряд существенных изменений в постановку задач Юго-Западного фронта, но поскольку основная задача Западного фронта осталась и в последующем неизменной, а директива от 23 июля сохраняла свое значение для Юго-За­падного фронта до начала августа 1920 г., то представляется не лишним теперь же остановиться на анализе обеих дирек­тив. Это тем более необходимо, что обе они фигурируют во всех трудах, имеющих своей темой операцию на Висле. От них начинают разбор работы управления и командования в переломный момент нашей польской кампании. На них же базируются стороны во взаимных обвинениях или оправда­
   1 Полный текст этой директивы см. в книге А. И. Егорова "Львов--Варшава", 1929 г., с. 32. Поэтому мы ограничиваемся здесь приведением ее основного содержания. Она расходилась с предположениями командюза, изложенными им в телеграмме N 609 (сек.) 4095/оп от 22 июля на имя главкома. В этой телеграмме А. И. Егоров предлагал ввиду сильного сопротивления, встречен­ного со стороны противника на Львовском направлении, "центр тяжести главного удара своих армий перенести в пределы Галиции, нацелив 12-ю армию после взятия Ковеля на Холм, Люблин, а 1-ю конную армию направить в обход Львова, нанося ею главный удар в общем направлении Берестечко -- Рава -- Русская -- Ярослав. 14-я армия должна была наступать в общем направлении Тарно- поль -- Миколаев (с. 27).
   478
   ниях. Основываясь на формулировке задач обеих директив, выраженных настолько ясно, что кривотолков быть не мо­жет, мы приходим к следующим выводам.
   В середине июля Главное командование считало возмож­ным для окончательного разгрома главных сил противника обойтись только наличными силами Западного фронта. Од­нако уже к началу августа Главное командование учло силу сопротивления Польши.
   Чем объяснить, что Главное командование на этот раз допустило чрезмерный оптимизм?
   На этот вопрос можно ответить целым рядом соображе­ний. Во-первых, решаясь на снижение Юго-Западного фрон­та к румынской границе, Главное командование учитывало опасность нависания румынской армии над левым флангом Юго-Западного фронта до тех пор, пока не занят Брест-Ли- товск и пока Юго-Западному фронту не обеспечены будут коммуникации на север через Полесье. Во-вторых, глав­ком мог рассчитывать на быструю развязку операции про­тив 6-й польской армии, после чего он мог во исполнение своего прежнего решения перегруппировать главные силы Юго-Западного фронта к Бресту и Люблину. В этих расче­тах, как мы увидим далее, Главное командование просчи­талось. Непредвиденных трений оказалось больше, чем это можно было предполагать.
   В своей июльской директиве командзапу Главное коман­дование ставило ближайший объект на местности в виде Варшавы. Целеустановка для Юго-Западного фронта была поставлена шире в том смысле, что ему представлялся бо­лее свободный выбор объектов для нанесения своего глав­ного удара. Львов как главный объект операции не фигури­рует в директиве N 4343/оп. В отношении конной армии сказано только, что она наносит свой удар, "обеспечивая себя со стороны Львова", но неоспоримо, что директива перено­сит центр тяжести приложения усилий Юго-Западного фрон­та настолько круто к югу по сравнению с предложением ко- мандюза Егорова от 22 июля, что Львов неизбежно должен встать на пути осуществления директивы N 4343/оп как главный объект действий.
   Таким образом, обе директивы N 4343/оп и N 4344 мож­но рассматривать в их совокупности как компромисс между
   479
   указаниями правительства в его директиве от 17 июля и пред­ложениями главкома в его докладе N 481 от 21 июля. Пер­вым результатом такого компромисса является постановка себе задач в двух расходящихся направлениях. С одной сто­роны, Варшава, а с другой -- Румыния как отдаленный объект действия, на пути к которому в виде ближайшего объекта встал Львов. Не приходится оспаривать важности и зна­чения таких объектов, как Львов и Варшава, и особенно последнего.
   Мы уже дали определение этого пункта как связывающе­го узла всех центростремительных сил польского правитель­ства. Кроме этого политического значения она являлась в это время и главнейшим материальным центром страны. Вот что говорит по этому поводу ген. Сикорский. "Варшава к тому же являлась одним из главнейших материальных цент­ров Польши. Падение ее было равнозначно проигрышу ге­нерального сражения. Выбор ее как главного объекта для действий угрожал перенесением района военных действий далеко вглубь страны и являлся действительно удачным при­мером постановки себе стратегической цели"1. Но другое дело, можно ли было при том соотношении сил, которое мы привели в начале главы, задаваться двумя столь крупными целями сразу. Приходится признать, что, по-видимому, мыс­лилось закончить войну победоносным ударом по Варшаве. Этот удар возлагался исключительно на Западный фронт. Хотя директива N 4343/оп и предусматривает выдвижение сильной ударной группы из состава Юго-Западного фронта в район Ковель -- Владимир-Волынский к 4 августа, но по духу директивы можно считать, что эта группа рассматривается
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 32. Все споры о том, долж­но было или не должно было задаваться целью взятия Львова и кто виноват в постановке этой цели, нам кажутся совершенно излиш­ними. При такой постановке задачи армиям Юго-Западного фрон­та, какая сделана в директиве N 4343/оп, вопрос о взятии Львова рано или поздно должен был встать перед командованием Юго-За­падного фронта. Поэтому мы считаем, что Львовская операция не прямо, но косвенно была определена самим главным командовани­ем. Чтобы сбросить противника круто к югу от его коммуникаци­онных линий, шедших на Львов, необходим был глубокий охват его, а этот охват приводил к тому же Львову.
   480
   скорее как связующее звено между внутренними флангами обоих фронтов, чем как активный кулак.
   Лишь в последующие дни именно уже к концу июля 1920 г. у главного командования начинают намечаться пер­вые сдвиги в отношении пересмотра вопроса о задачах Юго- Западного фронта во время операции на Висле. Эти сдвиги, возможно, явились результатом впечатления от повысившей­ся упорности противника на Буге и Нареве. В разговоре с командюзом по прямому проводу 28 июля Главное коман­дование высказывает мысль о передаче "в связи с решением Брестского узла" сначала 12-й армии, а затем и дальнейше­го крыла польского участка Западному фронту1. Эта пере­дача, конечно, должна была повлечь и изменение целеуста- новок для входящих в состав этого крыла армий с переклю­чением их работы на линию активного содействия Западному фронту, что, вполне естественно, должно было поставить на второй план вопрос о взятии Львова. Однако никаких даль­нейших последствий этот разговор в то время не имел.
   Складывавшаяся к этому времени на Юго-Западном фрон­те обстановка отлагала решение задачи армиями этого фрон­та, согласно директиве N 4343/оп, на определенное время. На Бродском направлении 1-я конная армия вела упорные бои со 2-й польской армией и частью 6-й польской армии. Такое же упорное сопротивление встречала и 14-я красная армия. Более успешно, как мы видели, продвигалась лишь 12-я крас­ная армия. Таким образом, следует признать, что нам не уда­лось довести до конца по независящим от нас обстоятельствам ту операцию с ограниченной целью Юго-Западного фронта, идейным вдохновителем которого мы считали наше Главное командование, а никого другого, и результатом которой дол­жен был явиться разгром 6-й польской армии. Теперь этот вопрос затягивался, а между тем ко 2 августа обстановка уже радикально менялась по сравнению с обстановкой, существо­вавшей в 20-х числах июля.
   Существенное изменение обстановки заключалось в том, что последовало падение Бреста. Это означало выход армий Западного фронта на западную окраину Полесья; в то же вре­мя к левому флангу Западного фронта быстро подтягивалась
   1 Егоров А. И. Львов--Варшава, с. 58--59.
   481
   12-я армия Юго-Западного фронта. Румыния активно не вы­ступала, а сопротивление польских сил на рубеже р. Зап. Буг значительно возросло. Вполне уместно было в такой обста­новке центр тяжести своего внимания сосредоточить глав­ным образом на нашем Западном фронте, которому предсто­яло разрешить судьбу войны. Мы считаем, что Главное ко­мандование вполне правильно и своевременно пошло теперь именно по этому пути. Отныне в его концепции польское крыло Юго-Западного фронта должно выполнять соподчи­ненную роль в операциях Западного фронта, всецело помо­гая последнему.
   Теперь, рассматривая истекшие события с дальности по­чти десятилетней исторической перспективы, мы можем лишь выразить сожаление, что это решение, вполне логич­ное и правильное по существу, не было осуществлено бы­стро и решительно. Пути предварительного разрешения вопроса об установлении взаимодействия фронтов носили чрезмерно согласовательный характер. Между тем этот вопрос не представлял собой чего-либо нового и неожи­данного. Он рассматривался еще задолго до того времени, когда пришлось приступить к его реальному осуществле­нию. Хотя историк современности находится в менее вы­годном положении по сравнению с историком последую­щих поколений в том отношении, что ему недоступны мно­гие из тех архивных документов, которые доступны историку будущего, но у него есть огромное преимуще­ство по сравнению с последним. Оно заключается в пока­заниях живых достоверных очевидцев и свидетелей. В тех случаях, когда наша путеводная нить в архивах обрывает­ся в силу тех или иных причин, мы вынуждены вступать на этот путь. Так мы поступили и на этот раз. По словам т. Тухачевского, вопрос о взаимодействии фронтов встал в порядок дня еще в апреле 1920 г. В конце апреля он обсуж­дался на заседании РВСР под председательством т. Склян- ского. Тогда от имени правительства было уже предложе­но объединить армии, действующие на Польском фронте под единым руководством. Главное командование, принци­пиально разделяя ту же точку зрения, настояло на осуще­ствлении этого предложения лишь по выходе наших армий на меридиан Бреста, т. е. отложило решение вопроса до того
   482
   момента, когда лесисто-болотистый район Полесья, разде­ляющий наши Западный и Юго-Западный фронты, окажет­ся за ними.
   После падения Бреста, последовавшего, как известно, 1 августа, главком и приступил к осуществлению решения об установлении взаимодействия фронтов согласно решения, принятого на заседании РВСР в конце апреля 1920 г. Об этом говорит его директива N 4578/оп/987/ш от 3 августа. Она предусматривает передачу в ближайшие дни в распоряже­ние командзапа 12-й и 1-й конной армий и содержит в себе ряд указаний об установлении связи с этими армиями ко­мандованием Западным фронтом.
   При осуществлении перехода 12-й и 1-й конной армий в состав армий Западного фронта разграничительная ли­ния между фронтами круто должна была снизиться к югу, проходя через Бердичев -- Старо-Константинов -- Бело- зорка -- Поморжаны -- Миколаев -- Самбор -- Воля Ми- хова, причем все эти пункты, за исключением Бердичева и Старо-Константинова, отходили в состав Западного фронта. Директива не меняла целеустановок Юго-Запад­ного фронта, вернее его польского крыла, которое про­должало еще действовать в духе директивы главкома N 4343/оп от 23 июля, а это означало фактическое санк­ционирование главкомом продолжения львовской опера­ции. По-видимому, Главное командование считало, что командование Западным фронтом успеет своевременно дать новые целеустановки 12-й и 1-й конной армиям по установлению связи с ними и, не желая связывать его ре­шений или навязывать ему свое, пока предоставляло со­бытиям на Юго-Западном фронте развиваться в том на­правлении, какое они приняли.
   Последующие события показали, что Главное командо­вание в этом случае недостаточно взвесило элемент време­ни и те трения, которые в условиях наших пространствен­ных театров возникают при перемене операционных направ­лений крупных войсковых организмов.
   Собственно, уже 3 августа назрел момент для существен­ного изменения целеустановок для армий польского крыла Юго-Западного фронта. Мы не вправе предъявлять требова­ния к командованию Юго-Западного фронта об изменении
   483
   им задач трем его армиям с самостоятельных на вспомога­тельные, раз этого не было еще указано главкомом.
   Из книги т. Егорова "Львов -- Варшава" видно, что ко­мандование Юго-Западным фронтом рассматривало свою роль на Польском фронте как самостоятельную от начала и до конца и намечало свой собственный план глубокого вторжения в Галицию, первым шагом к осуществлению которого должен был явиться захват переправ на нижнем Сане. Тов. Егоров считает, что таким образом было бы наилучше осуществлено взаимодействие обоих фронтов на Польском театре.
   Намечая передачу двух армий Юго-Западного фронта в подчинение командования Западным фронтом, Главное ко­мандование, по-видимому, в силу изложенных выше сообра­жений не только не ознакомило командование Юго-Запад­ным фронтом со своей точкой зрения на возможное дальней­шее использование этих армий, но и своими последующими распоряжениями еще более утвердило командюза в намере­нии продолжать львовскую операцию и даже, если можно так сказать, подтолкнуло его к югу само. Об этом свидетель­ствует телеграмма главкома N 4592/оп от 3 августа, требу­ющая резкого выдвижения 12-й армии в направлении на Вла­димир-Волынский, т. е. более к югу, в связи с обстановкой на фронте 1-й конной армии1. Таким образом, директива ко- мандюза N 707 (сек.) 4433/оп являлась непосредственным следствием этой телеграммы и уклоняла главные силы 12-й армии круто на юг в направлении Владимир-Волынский -- Томашев, ставя в то же время задачу 1-й конной армии раз­бить в кратчайший срок Львовскую группу противника2.
   Эта директива имеет большое принципиальное значение. В ней следует искать причины несвоевременного выхода на новые операционные направления тех армий Юго-Западно­го фронта, которые переподчинялись Западному фронту. Директива главкома от 6 августа за N 4634/1001/ш предус­матривала включение в состав армий Западного фронта еще и 14-ю армию, что означало, как говорит т. Егоров в своей книге, полную ликвидацию управления польским крылом Юго-Западного фронта его командованием.
   1 Егоров А. И. Львов -- Варшава, с. 63.
   2 Там же, с. 65.
   484
   Прежде чем перейти к дальнейшему изложению событий, остановимся на характеристике работы управления за истек­шие четыре дня (3-6 августа). Они являются переходным этапом к моменту, когда в сознании Главного командования четко оформилась наконец идея восстановления взаимодей­ствия обоих фронтов. Но здесь скоро начинают обнаружи­ваться трения пока технического порядка. Командзап в сво­ей телеграмме от 7 августа (N 0209/оп) указывает, что уста­новление прямой связи с тремя южными армиями потребует от 10 до 14 дней. Он предвидит большие затруднения с орга­низацией тыла этих армий. Поэтому он просит о передаче в свое распоряжение этих армий со всеми обслуживающими их базами и средствами связи. 8 августа командюз (телеграм­ма N 150 сек. 4526/оп) возражает против этого проекта, ука­зывая, что он равнозначен парализации всего управления Юго-Западным фронтом, имеющего еще ответственную за­дачу борьбы с армией генерала Врангеля1.
   Таким образом, можно считать, что еще 8 августа вопрос об установлении взаимодействия обоих фронтов на важней­шем фокусе борьбы, решающем судьбы войны, который уже определенно начинает намечаться на средней Висле, висит еще в воздухе. В это же время командование Юго-Западным фронтом (в ночь с 7 на 8 августа) директивой N 748/сек. предпринимает шаги к осуществлению своей идеи глубоко­го вторжения в Галицию. Оно нацеливает главные силы 12-й армии (3 стрелковых дивизий) на фронт Томашев -- Рава Рус­ская, что должно привести к эксцентрическому приложению усилий внутренних флангов Юго-Западного и Западного крас­ных фронтов, одновременно оно и принимает меры к выводу в резерв 1-й конной армии2.
   1 Егоров А. И. Львов -- Варшава, с. 67--68.
   2 Еще до получения директивы командюза о выводе в резерв кон­ных дивизий 1-й конной армии (директива N 748/с/4521 от 24 ча­сов 7 августа) эта последняя в силу утомления частей самостоя­тельно вывела в резерв 4-ю и 11-ю кавалерийские дивизии и пере­шла к обороне на значительной части своего фронта, действуя активно лишь своим правым флангом (24-я стрелковая, 14-я кава­лерийская дивизии). Когда была получена вышеупомянутая дирек­тива, командование 1-й конной армией старалось вывести в резерв и остальные конные дивизии (14, 6-я кавалерийские дивизии, осо­
   485
   В таком положении находился вопрос о взаимодействии фронтов, когда окончательно оформлялся и начинал уже на­ходить свое определенное выражение план операции на Вис­ле армией Западного фронта.
   Главком обратил внимание командзапа в своей директиве от 7 августа на то обстоятельство, что Ивангородское (Дем- блинское) направление является при дальнейшем наступле­нии неизбежным для левофланговой 16-й армии, так как вре­менно на помощь 12-й армии она рассчитывать не может, ввиду предстоящего ее уклона круто к югу в целях вывода конной армии в резерв.
   В директиве от 8 августа за N 4681/оп/1023/ш главком указывает командзапу, что передача польского крыла Юго- Западного фронта (12, 1-я конная и 14-я армии) уже решена1. Эта директива, по-видимому, явилась ответом на несколько ранее происшедший разговор главкома и командзапа по пря­мому проводу. Этот разговор заключает в себе план опера­ции армий Западного фронта и вполне своевременное указа­ние командзапа о том, что общая обстановка требует сроч­ного объединения всех армий в одних руках2.
   При рассмотрении плана действий Западного фронта следует иметь в виду, что командование Западным фрон­том после своей телеграммы главкому 7 августа, о кото­рой мы говорили выше, со дня на день рассчитывало на передачу в его распоряжение трех армий Юго-Западного фронта (12, 1-й конной и 14-й).
   бая кавалерийская бригада). Однако контрнаступление противни­ка не только не позволило этого сделать, но даже вынудило вновь ввести в дело только что выведенную в резерв 4-ю кавалерийскую дивизию. Таким образом, фактически в резерв согласно вышеупо­мянутой директиве вышла не вся 1-я конная армия, а только одна ее дивизия (11-я кавалерийская). Поскольку в последующие дни до 12 августа характеризуются сильным боевым оживлением на ее фронте, то полного вывода в резерв всех конных дивизий 1-й кон­ной армии так и не удалось осуществить до конца, а потому надле­жит считать, что 1-я конная армия в дни 8-12 августа не была опе­ративно свободной, хотя командование Юго-Западным фронтом и стремилось сделать ее оперативно свободной, выводя в резерв.
   1 Какурин Н., Меликов В. Война с белополяками, с. 278.
   2 Там же, с. 277.
   486
   В своем плане варшавской операции командзап исходил из следующих предпосылок:
   1. Силы противника на берегах р. Вислы должны значи­тельно превосходить наши (он их оценивал до 70 000 шты­ков и сабель, а свои в 40 000 штыков и сабель), но мы распо­лагаем значительным моральным превосходством.
   Вот что по этому поводу говорит очевидец и участник событий на польской стороне французский генерал Фори.
   "И действительно, в этот период общественная психоло­гия Польши переживала настоящую депрессию; рабочий класс, распропагандированный коммунистами, мог легко вы­ступить на помощь красным; крестьянство и то, что на восто­ке называется "интеллигенция", чувствовали себя усталыми. Все привыкли к легким успехам, и война, шедшая где-то на отдаленных границах, больше никого не интересовала.
   Армия подвергалась поражению и не имела никакой под­держки с тыла. Она чувствовала себя духовно покинутой, и еще перед решительным наступлением большевиков имелись некоторые симптомы упадка, которые серьезно беспокоили польское командование. Удар противника, нанесенный в по­добных условиях, являлся настоящей катастрофой".
   2. Главная масса сил противника в начале августа группи­руется севернее р. Зап. Буг, отступая к Модлину и Варшаве.
   Исходя из этого, левый фланг всей польской группиров­ки на Висле является главнейшим и должен быть ближай­шим объектом наших действий, так как при невыгодном для нас соотношении сил никакой иной одновременной крупной целью мы задаваться не можем.
   3. Общее сосредоточение и усиление левого фланга обес­печивалось сосредоточением на Люблинском направлении 12-й и 1-й конных армий, вопрос о передаче которых в состав Западного фронта был поднят командованием последнего еще в начале августа, но задерживался разрешением по неготов­ности связи и должен был состояться между 13 и 15 августа.
   4. Если бы противник решил дать сражение на Буге, то можно успеть "по обстановке" снизить на юг 3-ю и 16-ю ар­мии от устья р. Зап. Буг.
   В вопросе об оценке группировки сил противника между главкомом и командзапом в период около 7 августа намети­лось расхождение. Главком считал, что главная масса сил
   487
   противника находится южнее р. Зап. Буг, а командование Западным фронтом наоборот относило место их нахожде­ния севернее р. Зап. Буг.
   Исходя из своего предположения, Главное командование стремилось покончить с живой силой противника где-нибудь между реками Зап. Буг и Вислой, пока она не успела еще оп­равиться после ряда понесенных неудач, не успела пополнить­ся, перегруппироваться и опереться на мощный рубеж р. Вис­лы с его оборонительной системой в виде укреплений Мод- лина (Новогеоргиевска), Згержа, Варшавских предмостных укреплений и укреплений Деблина (Ивангорода). В сложив­шемся невыгодном для нас общем соотношении сил выигрыш времени в целях использования морального превосходства приобретал решающее значение.
   Эту мысль главком С. С. Каменев настойчиво проводит в своих директивных указаниях и разговорах по прямому проводу с командзапом, начиная с 7 по 10 августа. Он пред­лагает ему снизить на юг, на Демблинское направление наши 3-ю и 16-ю армии, растянув соответственно фронт наших 4-й и 15-й армий севернее р. Зап. Буг.
   Уже к 8 августа командзап уловил признаки какой-то пе­регруппировки противника на его фронте и пришел к выво­ду, что противник намерен уклониться от розыгрыша гене­рального сражения между рр. Зап. Буг и Вислой. Поэтому командзап считал, что уклонение 3-й армии круто к югу ока­жется маневром впустую. И действительно, как увидим даль­ше, согласно решения Пилсудского от 6 августа, польские армии, принимая новую группировку для контрудара, нача­ли быстрый отход к Висле.
   Основываясь на этих предпосылках, командзап 10 авгу­ста отдал директиву, ставя следующую общую задачу фрон­ту: "Противник по всему фронту продолжает отступление. Приказываю окончательно разбить его и, форсировав реку Вислу, отбросить его к юго-западу". В дальнейшем, соглас­но этой директивы, после переправы через Вислу наш удар­ный кулак круто снижался к югу, из чего можно заключить, что в дальнейшие намерения командзапа входил захват Вар­шавы с ее укреплениями с тыла, если бы до этого времени она не пала под ударами с фронта. Наши силы, находивши­еся южнее р. Зап. Буг, нацеливались: 16-я армия главными
   488
   своими силами на участок р. Вислы, севернее Варшавы -- Модлин искл. -- Яблонна вкл.1, а Мозырская группа -- на участок р. Вислы, севернее Демблина, где она также дол­жна была форсировать эту реку (у Козенице). Крайний пра­вый фланг фронта (4-я армия) должен был переправиться через Вислу 15 августа, а все прочие армии -- 14 августа.
   Таким образом, мы видим, что план командзапа по за­мыслу является весьма активным, предусматривая насту­пательные задачи для всех армий. Командование Западным фронтом, находившееся в это время в г. Минске, оставля­ло за собой руководство всеми пятью своими армиями (счи­тая в том числе и Мозырскую группу), к которым оно вско­ре рассчитывало присоединить еще две (12-ю и 1-ю кон­ную), что, конечно, усложняло вопросы управления и связи. Продвижение штаба фронта вперед не успело осуществить­ся ввиду затруднений установления связи с армиями Юго- Западного фронта.
   Согласно этому плану получалась следующая группиров­ка наших сил: севернее Варшавы на фронт в 100--110 км двигался ударный кулак трех армий силой в 40 000 с лишком штыков и сабель, что составляет около 80 % всех наличных сил Западного фронта (за округлением). Южнее Варшавы на фронте 100--170 км наступали 10 000 штыков и сабель части сил 16-й армии и Мозырской группы, что составляет около 20 % наличных сил фронта. Наиболее растянутым здесь являлся участок Мозырской группы (4193 штыка и саб­ли, увеличившийся с 12 августа еще 58-й стрелковой дивизи­ей из состава 12-й армии, что довело ее численность, соглас­но данным некоторых авторов, до 6600 штыков и сабель), достигавший 100 км. Эта группа до сосредоточения 1-й кон­ной и 12-й армий на Люблинское направление, по существу, являлась группой, обеспечивающей на Иваногородском на­правлении операцию всего фронта. Своевременный выход на это направление двух наших армий, общая численность
   1 Еще 5 августа командзап приказал командарму 16-й направить не менее трех дивизий своей армии на Венгров и Седлец, перенося таким образом центр тяжести сосредоточения сил 16-й армии в сто­рону ее правого фланга (Какурин Н., Меликов В. Война с белопо­ляками, с. 218).
   489
   которых достигала 26 225 штыков и сабель (12-я армия -- 11 225 штыков и сабель; 1-я конная -- 15 000 сабель)1, вмес­те с 6600 штыками и саблями Мозырской группы должен был образовать на Люблинско-Демблинском направлении второй сильный ударный кулак численностью в 32 885 штыков и са­бель. Тогда получалась очень рельефная группировка, впол­не отвечающая решительности намерений командования За­падным фронтом: сильный ударный кулак на Модлинском направлении численностью в 40 000 с лишком штыков и са­бель, менее сильный, но все же мощный кулак на Демблинс- ком направлении численностью в 32 885 штыков и сабель и связующий их слабый центр в виде части сил 16-й армии.
   В дальнейшем, после изложения оперативных планов про­тивной стороны, мы постараемся дать общий анализ плана командзапа, а пока отметим лишь, что главной целью, кото­рую он себе ставил, являлись не пространство или тот или иной географический объект как самоцель, а в первую оче­редь, живая сила противника. Но эта живая сила в данный момент, как увидим ниже, уже вплотную оперлась на свои главные источники материального питания. Поэтому судьба их была уже тесно связана с судьбой обороняемой террито­рии и с главным материальным фокусом ее -- Варшавой. Вот почему последняя не являлась самоцелью для командования Западным фронтом, а стала основным фокусом операции, поскольку привлекла на себя главную массу противника.
   Как видно из книги А. И. Егорова, командование Юго- Западным фронтом задавалось весьма широкими задачами для польского крыла своего фронта. Оно еще 23 июля рас­сматривало львовскую операцию как преддверие своего глубокого вторжения в Галицию, стремясь утвердиться в дальнейшем на линии р. Сан от Перемышля до Радымно, а затем движением через Красник и Янов выйти на участок р. Вислы -- Аннополь -- Завихост2. Эта точка зрения ос­талась неизменной у командюза до того самого момента, как обе его правофланговые армии перешли фактически в подчинение командзапа. Но поскольку Львовская операция
   1 Цитируем по расчетам т. Шапошникова, приведенным на с. 288 книги "Война с белополяками".
   2 Егоров А. И. Львов--Варшава, с. 31-32.
   490
   затянулась, командование Юго-Западным фронтом факти­чески свои намерения в жизнь провести не могло, ибо все его распоряжения в дни, предшествовавшие передаче 12-й и 1-й конной армий (4 и 7 августа), были соподчинены ин­тересам львовской операции, а не выхода на линии р. Сан и Вислы. Сравнение же идейной стороны планов обоих командующих представляется вопросом крупнейшего тео­ретического значения, поскольку оно привлекает наше вни­мание к старому, но постоянно возрождающемуся вопросу о взаимоотношениях между маневром и сражением.
   В своем плане командзап являлся определенным сторон­ником разрешения кризиса войны решительным сражением во фронтовом масштабе. Он искал живой силы противника для того, чтобы ее уничтожить на тех направлениях, где ее вероятнее всего было встретить, т. е. на направлениях, веду­щих к Варшаве как к ближайшему и главнейшему для обеих сторон объекту действий.
   Командюз по логике своего оперативного плана задался целью достигнуть удаленных объектов на местности, при­чем на тех направлениях, которые по условиям сложившей­ся к тому времени обстановки приобретали второстепенное для противника значение, что он и показал, как увидим ниже, почти совершенно обнажив границы Галиции от войск, пе­ретянув все свободные силы на Среднюю Вислу.
   Таким образом, действия правофланговых армий Юго- Западного фронта, если бы им удалось приступить к выпол­нению плана командюза, свелись бы к простому захвату про­странства, малоценного в данное время для армии против­ника, судьба которых решалась под стенами Варшавы.
   До разгрома основной живой силы противника, сосредо­точенной на направлениях, прикрывающих Варшаву, нечего было и думать о глубоком вторжении в сердце Польши че­рез Галицию.
   Вообще мы считаем, что поход на Краков без предвари­тельного разгрома сгустка польских сил под Варшавой явился бы дележом шкуры неубитого медведя.
   В последние дни, остававшиеся до перехода правофлан­говых армий Западного фронта в ведение командзапа, ко­мандование Юго-Западным фронтом остается на позиции формального исполнителя директив главкома. Однако
   491
   необходимо тут же заметить, что версия о будто бы имев­шем место отказе командюза выполнить директиву глав­кома о переброске 1-й конной армии не соответствует дей­ствительности.
   Теперь нам надлежит опять вернуться к вопросу о взаи­модействии обоих фронтов, поскольку он после отдачи ко- мандзапом своей директивы о походе к Висле вступил в но­вую и на этот раз окончательную фазу своего развития.
   Толчком для окончательного разрешения вопроса послу­жил разговор, происшедший между главкомом и команд- запом в ночь с 10 на 11 августа. Самому же разговору пред­шествовала директива командзапа о походе на Вислу за N 236/оп/сек. В этой директиве говорилось:
   "Противник по всему фронту продолжает отступление. Приказываю окончательно разбить его и, форсировав реку Вислу, отбросить к юго-западу. Для чего:
   1. 4-й армии, обеспечивая правый фланг фронта, частью сил овладеть районом Яблонов -- Грауденц -- Торн, форси­ровав остальными силами 15 августа р. Вислу в районе Влоц- лавск -- Добржин. В районе Цеханов -- Плонск оставить одну стрелковую дивизию во фронтовом резерве.
   2. Командарму 15-й и 3-й форсировать Вислу не позже 15 августа. Командарму 3-й из района Залубице ударом в направлении Праги отбросить от Варшавы противника, от­ходящего перед 16-й армией.
   3. Командарму 16-й 14 августа форсировать р. Вислу глав­ными силами севернее Варшавы.
   4. Мозырской группе 14 августа овладеть районом Козе- нице -- Ивангород1. В подчинение командующему Мозыр- ской группы распоряжением главкома передается 58-я стрел­ковая дивизия.
   5. Разграничительные линии: между 4-й и 15-й армия­ми: Ойржень -- Плоцк -- Пионтек (вкл. 15-й армии); меж­ду 15-й и 3-й армиями: Насельск -- Длутово -- Вышго- род -- Сохачев (вкл. 3-й армии); между 3-й и 16-й армия­ми: Новогеоргиевск -- Блоне (вкл. 3-й армии).
   6. Политическая обстановка требует немедленного пол­ного разгрома живой силы противника.
   1 Ивангород -- русское название крепости Демблин.
   492
   В ночь с 10 на 11 августа имел место вновь разговор глав­кома с командзапом по прямому проводу. Ему принадлежит не менее решающее значение для операции, чем вышепри­веденная директива, ибо после него главком отдал директи­ву о перегруппировке 1-й конной армии на Люблин. Правда, в нем опять проглядывает расхождение во взглядах главко­ма и командзапа на оценку группировки и намерений про­тивника, поскольку главком все еще считал возможным дос­тигнуть решающего сражения между Вислой и Зап. Бугом, не давая возможности противнику уйти за р. Вислу, но в кон­це концов по заслушивании соображений командзапа и был утвержден план действий командзапа следующими словами: "Предоставляю вам свободу действий, но оставляю задачу скорейшего разгрома польских сил без увлечения глубокой стратегией, так как в этом отношении опасаюсь, что у нас не будет времени, необходимого для такого рода решений".
   Подробный анализ планов и решений всех инстанций на­шего высшего командования мы решили сделать после изло­жения планов противной стороны. Тогда ярче выступят поло­жительные и отрицательные стороны тех или иных решений.
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   УСТАНОВЛЕНИЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ФРОНТОВ
   Меры по установлению взаимодействия внутренних флангов За­падного и Юго-Западного фронтов ? План действия польского Главного Командования и группировка его сил ? Соотношение сил обеих сторон на различных участках варшавской операции согласно их планам ? Сравнение и оценка обоих планов.
   о
   ночь с 10 на 11 августа главком прекращает действия конной армии против 6-й польской армии. Отданная главкомом в 3 часа 11 августа директива N 4738/оп 1041/ш характеризуется четкой оцен­кой общей обстановки и ставит определенные задачи польско­му крылу Юго-Западного фронта. В ней главком совершен­но правильно устанавливает соотношение удельного веса Львовской и Варшавской операций и центр тяжести прило­жения усилий польского крыла Юго-Западного фронта, осу­ществляемого пока 1-й конной и 12-й армией, переносит в сторону содействия их главной операции Западного фронта.
   В связи с этим решением 12-я армия главными силами должна наносить удар в общем направлении на Люблин, а главные силы конной армии должны выйти в район Грубе- шов -- Замостье -- Томашов. "Вместе с тем, указывает глав­ком далее, является существенно необходимым скорейшая передача сперва 12-й, а затем и конной армии в непосред­ственное подчинение комфронту Тухачевскому". Далее глав­ком просит "срочного заключения по изложенному" у ко-
   494
   мандюза1. Последняя фраза директивы как-то не вяжется с общим тоном всей директивы. Это, на первый взгляд, ме­лочь, но чреватая последствиями. Она дает формальное пра­во некоторым утверждать, что директива N 4738 носила не исполнительный, а предварительный характер.
   Но Главное командование, по-видимому, само придава­ло ей совсем иной смысл. Это следует из второго разговора главкома с командзапом, имевшего место в 0 ч 35 м 12 авгус­та (т. е. в ночь с 11 на 12 августа). Этот разговор еще более ярко подчеркивает идею главкома о взаимодействии фрон­тов и об относительной их роли в решающий момент кампа­нии. "Сейчас, -- говорил главком, -- Юго-Западный фронт имел своей задачей разбить противника, прикрывающего Львов, и в этих целях естественно снижал на юг армию Бу­денного и 12-ю армию. Теперь, когда вы резко поднимае­те ваши части на север, приступая к окончательному реше­нию, является необходимым и 12-ю армию, и Буденного под­нимать на север, дабы у вас в центре не было разжижения сил". Далее главком подчеркнул значение теснейшей связи работы 12-й армии с левым флангом Западного фронта, по­чему считал необходимым, чтобы командование Западным фронтом сейчас же взяло под свое управление не только 58- ю стрелковую дивизию, а целиком 12-ю армию. "...иначе, думаю, ваш центр может не справиться с своей задачей и, пожалуй, лопнет, как перетянутая струна"2.
   Командзап считал возможным принять 12-ю армию в свое подчинение немедленно. С конной армией командзап мог уже иметь связь через Бердичев по аппарату Морзе, а более надежную связь с нею рассчитывал получить уже 12 августа.
   Этот разговор в связи с вышеприведенной директивой также имеет первостепенное значение, свидетельствующее, во-первых, о полном согласии во взглядах главкома и ко- мандзапа о формах использования правофланговых армий За­падного фронта. Он указывал на возможность фактического
   1 Полностью директива приведена у А. И. Егорова ("Львов -- Варшава", с. 97).
   2 Полностью разговор см.: Егорова А. И. Львов -- Варшава, с. 94--95.
   495
   руководства действиями этих армий, начиная с ночи 11 на 12 августа.
   Таким образом, общая оперативная обстановка в отно­шении возможности сразу же приступить к фактическому осуществлению взаимодействия фронтов складывалась на­столько благоприятно, что это можно было сделать исчер­пывающим образом даже 10 августа, как указывал это А. И. Егоров ("Львов -- Варшава", с. 171--172), и 11 ав­густа.
   Но здесь, когда Главное командование приняло четкое решение, безусловно обеспечивающее нашу победу на Вис­ле, на сцену выступают такие трения в работе аппарата уп­равления, что решение главкома почти сводится на нет.
   У многих участников Гражданской войны из-за малочис­ленности опубликованных исторических документов, от­носящихся к войне, осталось впечатление, будто бы коман­дование Юго-Западного фронта отказалось от выполнения директивы главкома. На самом деле это не соответствует действительности. К тем недочетам, которые касаются ис­полнения этой директивы командюзом, мы еще вернемся, но не они имели решающее для нас значение. В данном слу­чае эту роль сыграла плохо еще в то время налаженная по­левая служба штабов.
   Обратимся к рассмотрению этого крупнейшего вопроса, остро ставящего проблему необходимости подготовки гиб­кого, энергичного и инициативного полевого управления ар­мии. Решение главкома из-за плохо работавшего аппарата управления не успело вовремя оказать своего решающего влияния на судьбы всей кампании на берегах Вислы.
   Директива главкома о перегруппировке конармии была отдана в ночь с 10 на 11 августа. Элементарные условия службы штаба требовали в таких условиях от полевого штаба и его оперативного управления ряда мероприятий, обеспечивавших проведение в жизнь нового решения глав­кома. Это было тем более необходимо, что новое решение должно было преодолеть ту "Львовскую инерцию", кото­рая уже две недели въедалась в оперативные целеустрем­ления всего Юго-Западного фронта. Надо было по прямо­му проводу предупредить штаб Юго-Западного фронта и также конную армию о новой задаче, ибо она переходила в
   496
   новое подчинение и на незнакомое ей направление. Это тем более необходимо было, что главком весьма беспокоился за Люблинское направление, и полевой штаб, естественно, должен был проявить в этом вопросе свою организаторс­кую энергию.
   Однако директива главкома без отдачи каких-либо пред­варительных распоряжений была подвергнута зашифрованию и отправлена по назначению. По несчастной случайности в зашифровке были допущены ошибки и искажения. Штабы фронтов после значительной потери времени на безуспеш­ную расшифровку запросили полевой штаб о перешифров­ке, что и было исполнено. В 13 ч 35 мин 13 августа эти теле­граммы с исправленной шифровкой были вновь переданы в Харьков и Минск. Если предварительные распоряжения по новому решению главкома штабом отданы не были, то и не­обходимо было проследить за своевременностью вручения командующим фронтами новой директивы. Если было обна­ружено искажение шифра, то надо было бы немедленно по проводу изложить ее основную идею. Нельзя объяснить это­го и сугубой секретностью. Мы видим ежедневные разгово­ры главкома с командзапом об этих секретах. Мы видим здесь печальный, но поучительный пример того, как решение глав­ного командования было сведено на нет исполнительным аппаратом из-за нечеткости его работы.
   Необходимо также признать досадным обстоятельством приписку главкома внизу директивы (с запрашиванием мне­ния командюза), что ослабляло ее императивный характер. Однако дальнейшие распоряжения главкома подтверждали ее обязательность.
   Под вечер 11 августа Главное командование, действуя в духе уже принятого им решения, сочло необходимым, по- видимому, усилить впечатление своей директивы за N 4738/ оп/1041/ш, поэтому директивой N 4752/оп/1044/ш указыва­ло на необходимость поскорее подтолкнуть вперед 12-ю ар­мию на Люблинском направлении, ссылаясь на то, что Мо- зырская группа уже находится на высоте Коцка1.
   Между тем 12 августа Юго-Западный фронт продолжал развивать еще свою инерцию в духе директивы от 23 июля.
   хЕгоров А. И. Львов -- Варшава, с. 100--101.
   497
   Командование Юго-Западным фронтом решило еще раз энер­гично нажать на Львовский узел, что оно и сделало своей директивой N 764/сек/4626/оп, приказав 1-й конной и 12-й армиям продолжать самым решительным образом выполне­ние задач по овладению Львовским узлом и выдвижению в район Томашев, после чего выбросить конницу для быстро­го захвата переправ через р. Сан на участке Синява Радым- но1. Таким образом, с 12 августа начинается определенный разнобой в работе Главного командования и командования Юго-Западным фронтом, сорвавший наладившееся было вза­имодействие фронтов. Нельзя, к сожалению, утверждать, что этот разнобой обусловливался чисто объективными причи­нами; их могло бы и не быть, если бы техника штабной служ­бы в это время у нас стояла на должной высоте2.
   Директивой N 767/сек/4639/оп командюз дал, если так можно выразиться, окончательную зарядку, и 12-й армии, ко­торая, как увидим дальше, продолжала оказывать воздействие на командование 12-й армии почти в течение всей операции на Висле, несмотря на то, что эта армия уже начала получать директивы командзапа, формально войдя в его подчинение.
   В директиве N 767 командюз требовал скорейшего овла­дения ударной группой (т. е. главными силами 12-й армии) районом Томашев -- Рава-Русска и переправами на р. Сан в районе Синява и Радымно. Правым флангом 12-й армии по занятии Холма надлежало стремительно преследовать про­тивника на Красник для занятия в кратчайший срок переправ на Висле в районе Аннополь -- Завихост и на Сане в районе Развадув -- Ниско3.
   Таким образом, обе эти директивы командюза фактиче­ски в деле осуществления взаимодействия обоих фронтов воз­
   1 Егоров А. И. Львов -- Варшава, с. 109.
   2 Опускаем те подробности, которые не вносят никаких су­щественных изменений в совершившийся факт, но весьма ха­рактерны для той обстановки недоумения, в какой оказался ко- мандюз, получив 12 августа указания главкома в развитие его директив от 11 августа, еще не расшифрованных в штабе Юго- Западного фронта. Подробнее см.: Егоров А. И. Львов -- Вар­шава, с. 112--114.
   3Там же, с. 114.
   498
   вращали на с к положению, которое имело место 4 августа. Положение можно, пожалуй, считать даже более трудным, так как в день 12 августа 1-я конная армия еще до получения директивы N 764 сама приступила к введению в дело своих конных резервов на линию р. Стырь1.
   В день же 12 августа командюз в порядке предложения выдвигает новый вариант использования конной армии, пред­лагая вывести ее в резерв в район Проскурова на случай вы­ступления Румынии2. В ночь с 12 на 13 августа в разговоре главкома с командзапом был решен вопрос о формальном принятии в свое ведение командзапом 12-й и 1-й конной ар­мий Юго-Западного фронта с временной передачей им рас­поряжений командзапа через штаб Юго-Западного фронта. Срок передачи их в свое ведение командзап наметил 24 ч 13 августа, а еще лучше 12 ч 14 августа3.
   Директива главкома по выполнению этой передачи (в 12 ч 14 августа) последовала в ночь с 12 на 13 августа (в 3 ч 10 мин N 4774/оп).
   Однако вопросу об установлении взаимодействия между фронтами суждено было пройти еще через последние тре­ния. Получив около 16 ч 30 мин 13 августа расшифрован­ные директивы главкома от 11 августа за N 4738 и 4752, командюз донес, что 12-я и 1-я конная армии уже приступи­ли к выполнению задач, поставленных им 12 августа, поче­му он считал невозможным "изменение основных задач ар­миям в данных условиях". В ожидании ответа на свое доне­сение командюз составил проект директивы армиям фронта о переходе в подчинение командзапа 1-й конной и 12-й ар­мий. Но в этой директиве ничего не было сказано о поста­новке 12-й и 1-й конной армиям тех новых задач, которые вытекали для них из директивы главкома N 4738/оп от 11 августа. Между тем, по точному смыслу директивы та­кие задачи должен был поставить этим армиям командюз. Разумеется, что по получении новых задач армии могли присту­пить к требовавшейся от них перегруппировке в связи с новыми задачами еще в ночь с 13 на 14 августа. Но командование
   1 Егоров А. И. Львов -- Варшава, с. 109.
   2 Там же, с. 117.
   3 Там же, с. 120.
   499
   Юго-Западным фронтом предпочло формально выполнить лишь последнюю директиву главкома от 13 августа за N 4774 о переподчинении 12-й и 1-й конной армий коман- дзапа. Директива N 776/сек/4654/оп командюза о перехо­де 1-й конной и 12-й армий в подчинение командзапа с 12 час. 14 августа по ряду обстоятельств была отдана толь­ко в 1 ч 02 мин 14 августа1.
   Таким образом, формальное осуществление вопроса о взаимодействии фронтов, предусмотренное еще в конце ап­реля, окончательно назревшее 3 августа, свое разрешение получило лишь в ночь с 13 на 14 августа, да и то в незакон­ченном виде.
   Мы в течение продолжительного времени занимали чи­тателя вопросом о взаимодействии фронтов.
   В этот вопрос постоянно упирается мысль исследовате­ля, как только он подходит к операции на Висле. Разные ис­следователи освещали этот вопрос по-разному. Значит, не­обходим был предварительный тщательный анализ всех фак­тов, чтобы, не руководствуясь ничьими суждениями, никакими авторитетами, прийти в этом отношении к соб­ственным выводам.
   Эти выводы должны дать ответ на следующие вопросы. Ясно ли было осознано значение взаимодействия фронтов нашими высшими руководящими органами? Существовало ли между ними единство взглядов по этому вопросу? Своев­ременно ли было осуществлено решение об установлении взаимодействия фронтов? Какие формы оно получило и в силу каких причин оно не дало практических результатов?
   Ответить на первый вопрос не трудно. Значение взаимо­действия фронтов ясно осознавалось всеми нашими высши­ми руководящими органами, начиная от правительства, ко­торое ставило этот вопрос еще в апреле 1920 г., и кончая главнокомандующим и командующим Западным фронтом.
   По второму вопросу имеем полное основание сказать, что полного единства взглядов не было. Главное командование и командование Западным фронтом вполне последователь­но от начала и до конца кампании придерживались той точки
   1 Полностью она приведена в книге "Львов -- Варшава", с. 125-126.
   500
   зрения, подтверждаемой и большинством польских авторов, что главным театром действий является северный театр, на котором действуют армии Западного фронта. К моменту пе­релома кампании на этом театре выявился главный фокус действий в виде Варшавско-Модлинского района, притянув­ший на себя, как увидим ниже, главную массу польских войск. В этом районе в силу причин политического и экономиче­ского порядка выделялся такой объект, как Варшава, но взя­тие ее не могло явиться самоцелью операции. Падение Вар­шавы должно было явиться естественным результатом раз­грома живой силы противника, прикрывавшей этот тупик. Поэтому командзап в своей директиве от 10 августа, опреде­лившей марш-маневр наших армий к линии р. Вислы, ни сло­вом и не упомянул о взятии Варшавы.
   При сложившемся соотношении сил на польском театре мы не могли позволить себе такой роскоши, как две само­стоятельные операции на нем в роде операции по захвату рубежа средней Вислы, что перешибало становой хребет всей польской обороны и должно было повлечь за собой паралич всех функций государственного организма и операции по захвату Галиции.
   Ясно, что действия польского крыла Юго-Западного фрон­та должны были быть соподчинены интересам и целям За­падного фронта. Это одно давало нам необходимое сосредо­точение всех наших усилий на одной действительно важной цели. Всякое иное решение должно было повлечь за собой распыление наших усилий в пространстве.
   Но командование Юго-Западным фронтом, как мы теперь знаем, мыслило взаимодействие фронтов в форме двух са­мостоятельных операций фронтов на Варшавском и Краков­ском направлениях.
   По поводу этого проекта мы не можем не привести одной исторической аналогии. Не напоминает ли это положение той обстановки, в которой оказалась Ставка русского вер­ховного командования в мировую войну, когда оба ее фрон­та также стремились к самостоятельным действиям на Бер­лин и на Вену, причем каждый из фронтов расценивал себя за главный?
   Известно, как тогда верховное командование стало на позицию примирителя обоих фронтов и превратило себя не
   501
   в командную высшую инстанцию, а в какого-то третейского судью между ними, и известны, наконец, те отрицательные для русской стратегии последствия, к каким привела такая политика русской Ставки.
   С удовлетворением отмечаем, что наше Главное коман­дование нашло в себе достаточно силы воли, чтобы в реши­тельный момент пойти по тому пути, на который его натал­кивало ясное оперативное сознание и правильное понима­ние обстановки в целом.
   Отмечая здесь эту положительную заслугу Главного ко­мандования, мы должны, однако, сказать, что оно запоздало с оформлением своего плана по разгрому армий противни­ка, иначе говоря, с оформлением своей идеи о взаимодей­ствии фронтов. Она должна была созреть раньше, и через р. Зап. Буг мы должны были перейти уже с готовым планом главного командования. Не повлиял ли здесь на наше запоз­дание до какой-то степени тот оптимизм, который порожда­ло лавинное наступление армий Западного фронта? А с дру­гой стороны, не играла ли тут роль некоторая переоценка значения возможного румынского выступления и тяготение внимания Главного командования к врангельскому участку Юго-Западного фронта? На эти вопросы мы ответить сей­час категорически не можем, пока молчат лица, могущие вплести новые нити в канву истории.
   Для того чтобы ответить на третий вопрос о том, своев­ременно ли было осуществлено решение о взаимодействии фронтов, нам придется, с одной стороны, несколько забежать вперед, а с другой стороны, прибегнуть к расчету времени и пространства.
   Как скоро будет видно, польское Главное командование, задумав план широкого контрманевра, опираясь на линию средней Вислы, обеспечивало его на Люблинском направле­нии заслоном в 7500 штыков и сабель. Этот заслон был раз­вернут на фронте Холм -- Грубешов. Ген. Сикорский в сво­ем труде указывает, что этот заслон, за исключением 7-й пе­хотной дивизии, состоял из одних только фикций, а не войсковых частей. К таким фикциям он причисляет 6-ю пе­хотную украинскую дивизию, боевой состав который был менее 1000 чел., "белорусскую народную армию" численно­стью не свыше 1600 чел. и различные польские доброволь­
   502
   ческие1 формирования, сведенные в оперативные группы, но не представлявшие, по словам ген. Сикорского, "ни каче­ственности, ни силы регулярного войска"2. Совершенно пра­вильно указывает ген. Сикорский на величайший риск польского контрманевра, обеспечиваемого с востока столь ненадежным заслоном.
   Против этого заслона 12 августа на фронте, примерно, Влодава -- Устилуг мы имели уже 12-ю армию3 на расстоя­нии от 35 до 25 км, т. е. одного перехода. Таким образом, если бы 12-я армия сосредоточила свои усилия сразу на од­ном определенном направлении, поставив себе ближайшей целью сбить польский заслон, то к выполнению этой задачи она могла бы приступить в течение суток, самое большее -- двух суток. Но как мы знаем, в ее задачу входило крутое сни­жение к югу на фронт Грубешов -- Рава Русска. Практиче­ское осуществление этой задачи приводило к снижению глав­ных сил 12-й армии параллельно фронту польского заслона, лишь косвенно затрагивая его в районе Грубешова.
   Еще утром 12 августа главная масса конных дивизий 1-й конной армии находилась в районе Радзехов -- Топоров, т. е. в 70 км от 12-й красной армии и в 100 км от польского засло­на на Люблинском направлении.
   Совершенно прав т. Егоров, когда говорит, что раз реше­ние об использовании ее на Люблинском направлении окон­чательно созрело в ночь с 10 на 11 августа, то уже с утра 11 августа она могла и должна была получить указания Глав­ного командования через штаб Юго-Западного фронта о сво­ем новом назначении. Но этого не было сделано. Нас сейчас, однако, интересует другой вопрос. А именно -- откуда, с како­го рубежа, из какого района должно было начаться оператив­ное воздействие 1-й конной армии на осуществление польско­го контрманевра, и так ли важно было захватить этот контрма­невр до начала его развития, а не в процессе его развития?
   1 Многие авторы совершенно неправильно переводили польское слово ochotnize буквально "охотничьи", что может дать повод к недоразумению и совершенно не отвечает смыслу понятия.
   2 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 48.
   3 Напомним о ее численности: 11 225 штыков и сабель.
   503
   Тов. Егоров считал, что для срыва польского контрманев­ра 1-я конная армия должна была вплотную подойти к линии р. Вепрж, за которой сосредоточивалась основная ударная польская группировка (4-я армия), и определял расстояние по воздушной линии, которое предстояло преодолеть 1-й кон­ной армии, в 240--250 км. Далее он считал, что, даже начав движение 10--11 августа (внося поправку за счет сопротив­ления противника), 1-я конная армия ранее 21--23 августа не могла выйти на линию р. Вепрж. Тов. Егоров считал, что ока­зать сопротивление 1-й конной армии, кроме вышеупомяну­того нами польского заслона, могли бы еще 3-я пехотная ди­визия легионеров у Замостья1, 1-я пехотная дивизия легионе­ров у Люблина, и, наконец, высаженная из эшелонов 18-я пехотная дивизия также у Люблина.
   Из последующих событий стало известным, что эти диви­зии как раз входили в ударный кулак Пилсудского. Исходя из аргументации самого т. Егорова, рассасывание этого ку­лака началось бы, таким образом, гораздо ранее достижения 1-й конной армией района Ивангород -- Коцк, где сосредо­точивалась 4-я польская армия2.
   Из этого ясно, что одно лишь приближение 1-й конной армии к линии р. Вепрж оказало бы непосредственное воз­действие на оперативную свободу противника. И мы счита­ем, что оно начало бы сказываться уже по выходе 1-й конной армии на фронт Грубешов -- Замостье.
   Теперь посмотрим, так ли необходимо нам было вывести 1-ю конную армию в этот район непременно до начала польского контрнаступления? Тов. Егоров сам перечислил те выгоды, которые мы могли от этого получить. Сущность их заключа­лась в том, что угрожающее для противника продвижение кон­ной армии навязывало ему импровизированную перегруппи­ровку и наполовину рассасывало его южный ударный кулак.
   Но если бы 1-я конная армия вышла в указанный район позднее, т. е. достигла бы линии р. Вепрж к моменту, когда
   1 Между прочим, она там не была. 13 августа она была еще на крайнем правом фланге польского заслона в районе Войславице (к с.-з. от Грубешова); затем перешла в район Холма, откуда и повела наступление прямо на Влодава.
   2 Егоров А. И. Львов -- Варшава, с. 175.
   504
   все польские ударные группы пришли бы уже в движение на намеченных для них осях наступления, тогда 1-й конной ар­мии в сотрудничестве с 12-й армией пришлось бы преодолеть лишь тонкую паутину одного польского заслона, чтобы ока­заться на ничем не защищенных тылах южных польских ар­мий. Стоит ли говорить о том, какие блестящие перспективы при этом открылись бы для нашей 15-тысячной конницы.
   Все сказанное должно явиться основанием для следую­щих наших утверждений. Во-первых, конная армия с немень­шим, если не с большим успехом могла быть введена в дело не только до начала польского контрманевра, но и в момент его развития. Во-вторых, для того чтобы воздействие появ­ления 1-й конной армии начало сказываться на оперативной свободе противника, а главное, на его психике, вовсе не тре­бовалось, чтобы она уперлась прямо лбом в Коцк или Дем- блин. Для этого ей достаточно было появиться в районе Гру- бешова не позднее 15--17 августа.
   Исходя из данных предпосылок, необходимо выяснить, могла ли 1-я конная армия появиться в этом районе к ука­занному сроку при условии начала своего движения 14 авгу­ста? Считая от района Радзехов до района Грубешова 100 км по воздушной линии и суточный переход конницы в 30-- 35 км, мы приходим к заключению, что к концу дня 16 авгу­ста 1-я конная армия могла выйти в район Грубешова.
   Значит, оперативное взаимодействие внутренних флан­гов обоих наших фронтов в той концепции, которая сложи­лась у главкома 11 августа, было возможно и осуществимо даже в условиях запоздалого получения Юго-Западным фрон­том директивы главкома 13 августа. Эту мысль подтверж­дает и ген. Сикорский в своем труде, указывая, что вмеша­тельство 1-й конной и 12-й армий в операцию на Висле было возможно и сыграло бы в ней крупнейшую роль1.
   Если же директива главкома начала бы исполняться 12 августа, то контрудар Пилсудского вообще не мог бы со­стояться.
   Таким образом, ответ на последний вопрос совершенно ясен. На вторую часть последнего вопроса частично ответ нами дан в предшествующем изложении. Поэтому здесь мы
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   505
   сделаем краткую сводку причин, не позволивших осуще­ствиться взаимодействию фронтов. Эти причины в большин­стве своем были субъективными, т. е. зависевшими от сво­бодной воли лиц, так или иначе связанных с вопросом об объе­динении деятельности фронтов. Причины субъективного порядка, которых могло и не быть и являвшихся вполне уст­ранимыми, но создавших целый ряд тех трений, которые в общем и сорвали план взаимодействия наших фронтов, сво­дятся к следующему: запоздалая постановка как Главным ко­мандованием, так и командованием фронтов вопроса о взаи­модействии, запоздалое, но вполне осуществимое по расчету времени и пространства еще и 11 августа решение главкома. Плохая налаженность техники штабной работы, приведшая к тому, что весьма важные директивы главкома от 11 августа стали известны командюзу только 13 августа. Эту причину надо считать основной. Невыполнение командюзом 13 авгус­та той части директивы главкома, в которой на него возлага­лась задача по новой перегруппировке 1-й конной армии.
   К этим первоначальным причинам следует добавить, не­сколько забегая вперед, последующие, которые начали ска­зываться уже во время перехода 1-й конной и 12-й армий в подчинение командзапа.
   Они заключались в промедлении 1-й конной армии с вы­полнением директивы командзапа о выходе из боя за Львов1 и
   1 С. М. Буденный, бывший командарм 1-й конной, следующим образом оценивал директиву командзапа от 15 августа о переброс­ке 1-й конной армии:
   "Переброску 1-й конной армии 15 августа от Львова в район Владимир -- Волынск -- Устилуг нужно рассматривать как пред­смертную конвульсию плана командзапа, построенного на перегруп­пировке своих сил к северу без своевременной постановки вопроса о взаимодействии с Юго-Западным фронтом. Положение к 15 авгу­ста создалось следующее:
   1) Директива командующего Западным фронтом о переброске конной армии в Люблинское направление настолько запоздала, что конная армия своим переходом в район Владимир--Волынск -- Ус- тилуг уже не могла оказать существенной поддержки Западному фронту. Для выполнения этой перегруппировки конной армии при­шлось бы два раза форсировать р. Зап. Буг движением назад и сно­ва вперед на северо-запад.
   506
   о сосредоточении ее четырьмя переходами в район Владими­ра-Волынска1; в упорном стремлении командования 12-й крас­ной армии развивать свой главный удар не на Люблинском направлении, как того требовал командзап, а на юго-запад в направлении на фронт Томашов -- Рава Русска -- Каменка, т. е. выполнять прежние директивы командюза2. Наконец, укажем и на те ошибки, которые, по нашему мнению, следует отнести к командзапу. Командование Западным фронтом дол­жно было дать еще более решительный бой в пользу своевре­менной подтяжки 1-й конной армии на Люблин даже тогда, когда конармия еще не была ему передана. От его требова­тельности и настойчивости зависело, безусловно, очень мно­гое. И вот это в самый решительный момент операции коман­дованием Западным фронтом проявлено не было.
   Обратимся теперь к планам, решениям и переживаниям противной стороны. Только по изложении их наглядным для
   2) Если бы командование Западным фронтом не нервировало бы без нужды своими директивами о переброске конную армию, а согласилось бы с предложением командования 1-й конной армии, то падение Львова при всяких условиях было бы обеспеченным. Отсюда положение как Западного, так и Юго-Западного фронтов было бы совершенно иным: во-первых, противник вынужден был бы для обратного взятия Львова бросить значительные силы и тем самым облегчилось положение Западного фронта; во-вторых, за­нятие нами Львова обеспечивало конной армии выход в Люблин­ский район кратчайшими путями, двигаясь между реками Запад­ный Буг и Висла. Этим и выигрывалось время и создавалась боль­шая угроза противнику, действовавшему перед нашим Западным фронтом. Во всяком случае, сложившаяся к тому моменту обста­новка диктовала полную необходимость захвата Львова.
   3) Нужно признать, что падение Львова, несомненно, создало бы перелом в нашу пользу в отношении восстановления равнове­сия в ходе всей кампании.
   С. Буденный".
   1 Подробнее см.: Какурин Н., Меликов В. Война с белополяка- ми, с. 342--346.
   2 Директива N 361/оп была подписана командзапом и за члена РВС фронта комиссаром штаба в 18 ч 40 мин 15 августа. По ошиб­ке телеграфа в 1-ю конную армию была передана телеграмма лишь за подписью командзапа. Это привело к задержке в выполнении при­
   507
   читателя образом мы сможем дать исчерпывающую оценку планов и решений обеих сторон и сравнить их между собой.
   Для спасения польского государства польское главное командование решило напрячь все свои усилия. Призыв под знамена всех способных носить оружие до 35-летнего возра­ста, усиленный набор добровольцев должны были значитель­но увеличить поредевшие кадры польских армий. Агитация, проводимая духовенством среди отсталых слоев солдат и народных масс, должна была повысить моральное состояние призываемых. Вслед за энергичными мероприятиями в об­ластях организационной и агитационной последовали такие же решения и в области оперативной.
   Весь ход предшествующей кампании указывал, что про­тивник должен решительно порвать с предыдущими метода­ми своих действий. В коллективном сознании польских ге­нералов созревала мысль о необходимости предварительно­го отскока назад для обеспечения себе свободы полной перегруппировки своих сил. Первые намеки на оформление этой мысли имеются в "общей оборонительной инструкции" польского генерального штаба от 4 августа 1920 г.; в ней уже говорится о принятии генерального сражения, опираясь на рубеж р. Вислы. Прибывший 25 июля 1920 г. в Польшу быв­ший начальник штаба маршала Фоша во время мировой вой­ны ген. Вейганд более четко и настойчиво проводил ту же мысль. Он весьма последовательно1 развивал идею о созда­нии нового прочного фронта, настолько оттянутого в глубь страны, что можно было образовать необходимые резервы,
   каза. На повторную директиву командзапа от 17 августа N 406/оп, в которой 1-й конной армии указывалось "напрячь все силы и во что бы то ни стало сосредоточиваться в назначенный срок в районе Владимир -- Волынский -- Устилуг, имея целью в дальнейшем наступать в тыл ударной группы противника" (Какурин Н., Мели­ков В. Война с белополяками, с. 321). Конная армия отвечала, что "в данный момент для новой перегруппировки она выйти из боя не может". (Егоров А. И, Львов -- Варшава, с. 152). Лишь после ди­рективы РБСР, последовавшей 20 августа, 1-я конная армия при­ступила к исполнению директив командзапа (Какурин Н., Мели­ков В. Война с белополяками, с. 346--347).
   1 Об этом свидетельствуют многочисленные "ноты" ген. Вей- ганда к ген. Развадовскому за время с 30 июля по 5 августа 1920 г.
   508
   которые и использовать для активного маневра с обоих флан­гов. Ген. Вейганд вполне разделял мнение начальника посто­янной французской военной миссии ген. Анри о необходи­мости создать сильную армию на северном крыле Польско­го фронта в виду той опасности, которая угрожала столице государства в случае обхода ее с севера1. Все эти подробно­сти мы привели для того, чтобы показать, что польский план действий не возник сразу и не явился делом творчества од­ного лица, как это думают некоторые наши авторы, слиш­ком доверяясь книге Пилсудского "1920 год". Маршал Пил- судский находился под впечатлением неудачи своего плана о развитии активного контрманевра с линии р. Зап. Буг. По­давленность и растерянность окружающих влияли и на него. Трудно сказать, во что бы вылился его собственный план, не дай ему путеводной нити оба французских генерала. О сво­ем состоянии духа и мысли красноречиво повествует он сам в своей книге "1920 год" в таких выражениях:
   "Все комбинации давали ничтожное количество сил, бес­смыслицу исходных данных, безумие бессилия или чрезмер­ный риск, перед которым логика отступала. Все представля­лось для меня в мрачных красках и безнадежным. Единствен­ными же светлыми пятнами на моем горизонте являлись отсутствие на тылах конницы Буденного и бессилие 12-й крас­ной армии, которая после поражения на Украине не была в состоянии оправиться". Поэтому Пилсудский, не охватывая обстановку в целом, как это делали Вейганд и Анри, видел перед собой только непосредственную опасность на ближай­ших путях к Варшаве, что и привлекало его главное внима­ние. В этом мы склонны искать психологические предпосыл­ки того плана действий, который он наконец создал.
   Этот план предусматривал активное маневрирование толь­ко одним южным крылом Польского фронта. В основу пла­на Пилсудского были заложены следующие предпосылки: главный удар красных армий на Варшаву последует южнее р. Зап. Буг, причем армии, следующие севернее линии Грод­но -- Белосток -- Варшава, переправляются где-нибудь в районе Малкин -- Брок на южный берег Буга. По расчетам Пилсудского, севернее р. Зап. Буг можно было рассчитывать
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   509
   лишь на второстепенный удар со стороны красных, выража­ющийся в попытках обхода его левого крыла вдоль восточ­но-прусской границы1.
   Идея плана заключалась в следующем: опирая левый фланг и центр Польского фронта на укрепления Модлина (Новогеоргиевска), Згержа, Варшавского предмостья и ру­беж р. Вислы, Пилсудский решил в районе Демблина (Иван- города) под прикрытием нижнего течения р. Вепрж сосредо­точить ударный кулак под названием "центральной группы армий", собрав его за счет перегруппировки своих сил на главном театре и части сил на украинском театре и ударить им по левому флангу и тылу красных армий, атакующих ук­репления Варшавы. Армии украинского театра, выделявшие части своих сил на главный театр, на время этой операции получили строго оборонительные задачи, сводившиеся к со­хранению в польских руках района Львова и нефтяного бас­сейна Восточной Галиции2.
   Исходя из этих предпосылок, Пилсудский директивой от 6 августа намечал основной линией обороны линию р. Ор- жиц -- р. Нарев с предмостным укреплением Пултуск -- предмостные укрепления Варшавы -- рубеж р. Вислы -- крепость Демблин (Ивангород) -- линии рр. Вепрж, Серет и Стрына.
   В целях удобства управления Пилсудский объединил три армии на главном театре, имевшие оборонительные зада­чи (5, 1-я и 2-я), под названием "Северный фронт" и сам стал во главе "центральной группы армий" (4-й и 3-й), ос- тавя за собой общее руководство Северным и Украинским фронтами.
   Задача "центральной группы армий" состояла в том, что 4-я польская армия должна была, развернувшись на фронте Демблин (Ивангород) -- Коцк, перейти в наступление в
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 46.
   2 Предполагалось, что Румыния, хотя и сохранявшая до сих пор нейтралитет, вступит активно, как только обнаружится глубокое вторжение красных в Галицию, так как это вторжение косвенно за­девало существенные интересы Румынии (Буковина). Во всяком случае, Пилсудский сознательно шел на риск временной утраты Восточной Галиции и даже Львова.
   510
   общем направлении на Ново-Минск. 3-я польская армия, при­крывая весь широкий фронт от Коцка до Брода (оба пункта искл.), должна была поддержать это наступление ударом на Луков двух своих пехотных дивизий и одной кавалерийской бригады, держа прочие свои силы заслоном на Люблинском направлении против нашей 12-й армии.
   Во исполнение этого плана окончательная группировка польских сил должна была получиться следующая: Северный фронт (от Торна до Демблина искл.) -- 72 000 штыков и са­бель; центральная группа армий -- 37 000 штыков и сабель, причем из этого количества надо вычесть 7500 штыков и са­бель пассивного заслона на Люблинском направлении; Укра­инский фронт -- от 22 000 до 34500 штыков и сабель1. Всего противник на обоих театрах располагал силами от 131 000 до 143 500 штыков и сабель. Из них прямо или косвенно для уча­стия в варшавской операции привлекалось 109 000 штыков и сабель, что давало противнику свыше, чем двойное превос­ходство в момент операции на Висле.
   Переводя это соотношение сил на проценты, видим, что на второстепенный украинский театр противник уделял от 17 % до 27 % количества своих сил, для главной операции и ее обеспечения он сосредоточил от 83 % до 73 % наличных сил. Однако обращаясь к процентной оценке распределения сил по активным и пассивным задачам в рамках самой опе­рации, мы видим здесь нарушение принципа активности. А именно, для активных целей предназначается только 27 % всех сил, тогда как пассивные задачи получают первоначаль­но 73 % всех сил. В таком распределении сил следует ви­деть влияние опасений за боевую устойчивость польских армий, моральное состояние которых было подорвано дли­тельными неудачами и отступлениями и боязнью за возмож­ную потерю Варшавы до выяснения результатов активного маневра с Демблинского направления.
   Вся операция в целом обеспечивалась не только засло­ном на Люблинском направлении, которому была дана огра­ниченная во времени задача -- держаться до 18 августа, но и возможностью в дальнейшем по выходе "центральной груп­пы армии" на фронт Седлец -- Ново-Минск перенести их
   1 Последняя цифра -- согласно сведениям польских источников.
   511
   коммуникации с Демблинского на Варшавское направление из опасений удара наших армий по Люблинско-Демблинско- му району1. Из распределения сил по активным и пассивным задачам следует, что первоначальный вариант плана Пилсуд­ского вовсе не преследовал задач уничтожающего сражения, а целиком был проникнут идеями обороны; активизация ее имела ограниченную цель -- отсрочить непосредственный удар на Варшаву главной массы красных сил.
   Но этот основной план Пилсудского в течение с 6 по 12 августа получил целый ряд дополнительных и существен­ных изменений как под влиянием видоизменений в общей обстановке, которые произошли вследствие непрекращаю­щегося нажима красных армий, так и под влиянием воздей­ствия французского генерала Вейганда на оперативную волю польского главного командования.
   Поэтому мы считаем возможным не останавливаться сей­час на разборе первого варианта этого плана, а сделать это после того, как проследим историю последующих его видо­изменений в связи и в зависимости с изменениями боевой обстановки.
   Пока же польские армии приступили в ночь с 6 на 7 авгу­ста к выполнению плана Пилсудского в его первоначальной редакции.
   Опираясь как на точку своего захождения на группу ген. Ройя на своем крайнем левом фланге2, они отошли сначала на линию р. Ливец -- Седлец -- Луков -- Коцк, а в ночь с 11 на 12 августа польские силы, находящиеся южнее р. Зап. Буг, продолжали свою перегруппировку. В особенно труд­ном положении находилась при этом 4-я польская армия, ко­торой пришлось из района Седлеца круто снижаться на юг на линию р. Вепрж, совершая фланговый марш.
   1 Пилсудский рассчитывал, что воздействие его контрманевра на Варшавском направлении скажется не ранее 19 августа (Сикор- ский. Над Вислой и Вкрой, с. 571).
   2 Эта была сборная группа из разных добровольческих форми­рований и регулярных частей. Основным ее ядром являлись 18-я пехотная бригада и 8-я кавалерийская бригада. Общая численность к 1 августа достигла 4390 штыков и сабель (Сикорский. Над Вис­лой и Вкрой, с. 67--69).
   512
   Но еще в процессе совершения перегруппировки против­ник начал вносить видоизменения в свой первоначальный план, поскольку боевая действительность обнажила непра­вильность первоначальных предпосылок Пилсудского. Толь­ко 8 августа противник стал догадываться о нахождении ка­ких-то крупных сил красных севернее р. Зап. Буг. В этот день ему удалось подтвердить нахождение там частей 4-й крас­ной армии, продолжавших продвижение в западном направ­лении.
   Эти сведения утвердили ген. Вейганда в его опасениях за северное крыло Польского фронта. Он считал с самого на­чала, что план Пилсудского основан на неправильном пред­ставлении его о группировке красных сил. Он по всем при­знакам полагал, что сильный кулак красных находится где- то севернее Зап. Буга, но еще не отдавал себе окончательного отчета в его намерениях1. Пока можно было считать лишь установленным, что 4-я красная армия совершает какие-то передвижения в западном направлении, имеющие, по- видимому, целью охват левого крыла Польского фронта.
   Этот охват заставлял особенно беспокоиться ген. Вейган- да, потому что этот маневр 4-й красной армии мог иметь не только оперативные, но и стратегические последствия. Польские войска, расположенные севернее Варшавы, в час­тности и 5-я армия, базировались на Торн, т. е. их линия со­общений шла параллельно фронту, и база находилась на фланге их расположения2. Значит, малейший нажим на их коммуникации становился для них крайне чувствительным. Но эти сообщения имели значение не для одной только 5-й польской армии, а, как теперь можно считать неоспоримо установленным, и для всех польских армий вообще.
   По свидетельству ген. Сикорского, Данциг в эти дни яв­лялся главной базой польских армий. Здесь под покровитель­ством французского флота происходила усиленная выгрузка огнеприпасов и военного материала и снаряжения, потреб­ных для дальнейшего продолжения войны3. Ввиду того, что Пилсудский весь центр тяжести своего внимания перенес на
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 57--58.
   2 Там же, с. 69.
   3 Там же, с. 98.
   513
   ближайшие подступы к Варшаве, недооценивая значения Данцигского коридора, ген. Вейганд, по-видимому, счел себя вынужденным взять более решительно в руки вожжи общего оперативного руководства.
   Поэтому 8 августа на совещании Пилсудского, Розва- довского и Вейганда была внесена первая поправка в план от 6 августа. Она заключалась в том, что принята была к руководству точка зрения Вейганда о необходимости создания сильной ударной группы на левом крыле, севернее р. Зап. Буг1. Эту группу решено было создать в районе Пултуск -- Модлин первоначально в составе 18-й пехотной дивизии2 и только что сформированной Сибирской бригады3. Весьма интересна при этом та оценка обстановки, из которой исходило польское Главное командование при отдаче свое­го приказа от 9 августа, долженствовавшего провести в жизнь решения совещания 8 августа. Уловив какие-то передвижения красных армий в сторону правого крыла Западного фронта, но еще не отдавая себе отчета в их значении, противник исходил из предложения, что приказ о перегруппировке от 6 августа сделался известным красным. Поэтому эту перегруппировку посчитали за стремление командования Западным фронтом заблаговременно уклонить свой левый фланг от готовящегося на него с юга удара, опереть его на линию р. Зап. Буг на участке Брок-Брест и сделать эту линию основой своего маневра, ударить сильной маневренной группой в составе 12-й и 1-й конной армий на Люблинском направлении по флангу и тылам южного ударного кулака Пилсудского, а северной группой своих армий в то же время развивать удар на Зегрж, Модлин, Варшаву и Данцигский коридор4. Этот предполагаемый план действий красного командования, вернее, замысел, как видим, по идее весьма близко совпадал с действительным замыслом командова­ния Западным фронтом. Такой образ действий, по призна­нию ген. Сикорского, был наиболее опасным для против­ника и, по его словам, являлся примером того, "что часто
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 60.
   2 Перебрасывалось с Украинского фронта
   3 Шла походным порядком из Варшавы.
   4 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 60.
   514
   в действиях противника на войне мы усматриваем то, что кажется для нас наиболее опасным и представляем на его стороне такие группировки сил и намерения, которые явля­ются наиболее логичным ответом на наши собственные ре- шения"1. Согласно мнению ген. Сикорского, решение, при­нятое 8 августа, при малейших признаках наступления 12-й и 1-й конной армий в столь грозном для поляков направле­нии, каковым было направление Люблин -- Демблин, мог­ло восторжествовать окончательно над планом действий от 6 августа, принудив противника отказаться от своего удара из-за Вепржа2.
   Усиливая 5-ю польскую армию 18-й пехотной дивизией и Сибирской бригадой, которые согласно первоначальному плану должны были войти в состав и без того сильной груп­пы войск, защищающих Варшавское предмостье, польское Главное командование ставило 5-й армии целый ряд слож­ных задач. Она должна была прекратить продолжающееся охватывающее движение красных армий в пространстве меж­ду Модлиным и немецкой границей, обеспечить линию же­лезной дороги Модлин -- Млава, не допустить красных в Поморье (Данцигский коридор). В дальнейшем, при общем переходе в наступление, армия должна была наносить удар по правому флангу красных, отбросив его от Нарева к югу, что и должна была выполнить ударная группа ген. Крайов- ского в составе 18-й пехотной дивизии и 8-й кавалерийской бригады. В ближайшие дни большинство из этих задач в силу хода событий отпали или подверглись новому видоизмене­нию. Но осталась и была проведена в жизнь идея о развитии удара обоими флангами Польского фронта вместо одного лишь флангового удара с юга вдоль стабилизованного до самой прусской границы Польского фронта. Это свидетель­ствовало о том, что восторжествовала руководящая идея ген. Вейганда, на которой он так усиленно настаивал в течение предшествующих дней. В приказе от 9 августа были
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 60. Из опасения, что и этот приказ может сделаться известным красным, ген. Розвадов- ский собственноручно написал и размножил его и поставил на нем вымышленный N 10000.
   2 Там же, с. 61.
   515
   уточнены и задания для 3-й польской армии. Выделив две свои дивизии в состав "центральной группы армий" Пил- судского, эта армия должна была нанести короткий удар по правому флангу 12-й красной армии, чтобы ввести красное командование в заблуждение и тем самым обеспечить за собой свободу действий. Тогда же точно установлены и на­правления ударов "центральной группы армий" из-за р. Вепрж и, наконец, в предвидении возможности с минуты на минуту поворота 2-й конной армии со Львовского на Люблинско-Демблинское направление приняты возможные меры противодействия этой опасности, заключающиеся в том, что коннице польского Украинского фронта было приказано в случае обнаружения такого продвижения 1-й конной армии сдерживать ее продвижение атаками во фланг и тыл. Но и этот приказ исходил опять-таки из предпосылок, что главный удар красных последует на Варшаву южнее р. Зап. Буг1. Таким образом, можно считать, что окончательно план действий в польской главной квартире оформился только 9 августа. Он являлся плодом коллективного творчества маршала Пилсудского, ген. Розвадовского и Вейганда. Первому из этих генералов принадлежала техническая обработка плана, второй являлся автором весьма важных корректив, внесенных в первоначальный план действий. Поэтому можно считать, что окончательный план действий польского главного командования от 9 августа является симбиозом оперативных идей маршала Пилсудского и ген. Вейганда, но отнюдь не плодом самостоятельного оперативного творчества первого, как это можно было бы подумать на основании книги Пилсудского "1920 год". На этом мы могли бы покончить с изложением истории возникновения и оформления польского плана действий. Но для полноты картины и выяснения того удельного веса и значения, которые в руководстве действиями польских армий играли представители французской армии и, в первую оче­редь, ген. Вейганд, мы считаем необходимым остановиться на развитии и оформлении плана действий северного польско­го ударного крыла, т. е. 5-й армии. Согласно плану от 9 авгу­ста, 5-я польская армия должна была перейти в наступление
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   516
   15 августа. Ген. Сикорский в ночь с 10 на 11 августа, еще до вступления в фактическое командование армией, внес пред­ложение непосредственно в польскую главную квартиру в Варшаве (т. е., очевидно, ген. Розвадовскому и Вейганду) о следующих видоизменениях в плане от 9 августа: перенести базирование армии вместо Торна на Модлин; отказаться от образования отдельной ударной группы ген. Крайовского, а превратить всю армию в ударный кулак1. Оба предложе­ния были приняты и утверждены. Вступив в командование 5-й армией 11 августа, Сикорский застал ее еще далеко не сосредоточенной. Группа ген. Барановского (бывшая Ройя),
   17-я пехотная дивизия и 8-я кавалерийская бригада вели бои на фронте Пултуск -- Пжеводово -- Гонсоцин -- Лопатин.
   18-я пехотная дивизия только еще сосредоточивалась по же­лезной дороге в Модлине. Сибирская бригада двигалась по­ходным порядком из Варшавы в Зегрж, но была повернута Сикорским на Модлин. 18-я пехотная бригада и группа Коца отступали вместе с левым флангом соседней с юга 1-й польской армии. 17-я пехотная бригада находилась еще в районе Лукова. Таким образом, Сикорскому предстояло еще выполнить сосредоточение своих сил прежде, чем перейти к активным действиям; иначе как наступлением он не мыслил выполнить свою задачу, так как считал свои войска непри­вычными и малопригодными к обороне. В день 11 августа он представлял себе обстановку довольно близко к действи­тельности. Он считал, что значительные красные силы в не установленной пока численности совершают какой-то еще неясно определившийся для него маневр в западном направ­лении. В такой обстановке 11 августа последовало падение Пултуска. Это означало утрату нашим противником линии рр. Оржица и Нарев, которые, согласно замыслу Пилсудс- кого, должны были явиться исходным рубежом для развер­тывания польского контрудара. В план от 9 августа над­лежало внести поправки под воздействием воли противни­ка. В частности, для 5-й армии это означало необходимость отнести район ее сосредоточения более назад к югу. Поэто­му Сикорский решил, обеспечиваясь тремя группами за­слонов: на нижнем Нареве -- 17-й пехотной дивизией,
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   517
   в районе Насельска -- группой Барановского и на направле­нии Модлин -- Цеханов -- 8-й кавалерийской бригадой, со­средоточить остальные свои силы в районе Насельск -- Мод­лин. К концу дня 11 августа для Сикорского стало ясно глубо­кое охватывающее движение 4-й красной армии в западном направлении, примерно в направлении на Плоцк и наличие дру­гой сильной группировки красных армий, севернее р. Зап. Буг (15-я и 3-я красные армии), имевшей иное задание, чем 4-я крас­ная армия, и снижавшейся к югу. В ночь с 11 на 1 2 августа Си- корский донес о своих впечатлениях в польскую главную квартиру. Как и следовало ожидать, штаб северного польско­го фронта и главная квартира обратили большое внимание на последнюю часть донесения, так как оно как бы подтвер­ждало сложившееся прочно у ген. Розвадовского и Галлера мнение, что северная группа советских армий, содействуя атаке Варшавы с востока, свернет круто к югу на фронт Модлин -- Зегрж. По-видимому, известие о падении Пул- туска внесло большое смятение в польскую главную квар­тиру, и основания решений от 6 и 9 августа сильно заколеба­лись. Это возможно заключить из того, что ген. Вейганд признал необходимым наметить твердые рамки для после­дующей работы польской оперативной мысли. Они нашли свое исчерпывающее выражение в "ноте" Вейганда на имя начальника польского генерального штаба Розвадовского от 1 августа 1920 г. Эту ноту, по существу, можно расценивать как окончательное установление польского плана действий. Учитывая ее значение, приводим этот примечательный до­кумент целиком:
   "Накануне генерального сражения считаю необходимым уточнить пункты, на которые я хотел бы обратить внимание ваше и начальника государства (т. е. Пилсудского) по его прибытии сюда.
   Успех принятого плана зависит от удержания в своих руках оборонительной линии Варшава -- Гура Кальвария. 5-я армия сможет выполнить свою задачу противодействия, а затем срыва охватывающего маневра противника при ус­ловии, что северный участок Варшавского фронта от Модлина до Сероцка останется непоколебимым.
   Выигрыш времени для сосредоточения 5-й армии и раз­вития ее маневра предъявляет такие же условия к восточ­
   518
   ному участку Варшавского фронта от Сероцка до Гуры Кальварии.
   На основании имеющихся у меня сведений об отданных и предлагающихся к отдаче распоряжений я вынужден подтвер­дить следующее:
   1. Северный участок фронта Модлин -- Сероцк будет обороняться только одной бригадой и несколькими баталь­онами. Управление этими силами пока организовано плохо, а они могут подвергнуться удару всей 15-й и части 4-й крас­ных армий.
   2. 5-ю армию -- последнюю силу, которую можно противо­поставить охватывающему маневру противника, -- надлежит использовать только по сосредоточении ее сил и в хорошо выбранном направлении. Необходимость сосредоточить силы и осведомленность о направлении действий 4-й армии противника исключают возможность преждевременного перехода в наступление 5-й армии. Иначе это может повести к тому, что эта армия по одержании частичного и временного успеха будет отброшена на Варшавское предмостье, что даст возможность противнику продолжать его охватывающий маневр.
   Я полагаю далее, что как только удержание фронта Мод­лин -- Сероцк будет обеспечено, 5-я армия должна открыть его и развернуться под прикрытием р. Вкры к северо-восто­ку от Модлина, опираясь своим правым флангом на Мод- лин, сдерживая охватывающее движение противника, если бы оно начало давать себя знать, и готовясь к энергичному наступлению в северо-восточном направлении в соответству­ющее этому время.
   Сегодня утром, господин генерал, я указал вам на разно­голосицу мнений в отношении задач 5-й армии, существую­щую между вами и командованием Северного фронта (Гал- лер), и мне неизвестно, отдали ли вы по сему случаю соот­ветствующие письменные распоряжения. После вчерашнего моего свидания с французским генералом, состоящим при ген. Галлере, я должен подтвердить вам, что разноголоси­ца все еще имеет место и угрожает успешному проведе­нию операций.
   С другой стороны, опоздание в переброске 18-й пехотной дивизии и 17-й пехотной бригады, отступление 17-й пехотной дивизии, и то назначение, которое получила Сибирская
   519
   бригада1, требуют, по моему мнению, постоянного наблюде­ния и усиления деятельности, чтобы гарантировать своевремен­ное сосредоточение 5-й армии.
   Наконец, позволяю себе обратить ваше внимание на много­численные броды, которые, кажется, имеются ниже Модлина. Они могут создать неожиданности, которых следует избегать"2.
   Нам следует упомянуть еще о последних вариантах и ви­доизменениях в польском плане действий, которые во вре­мени уже совпали с началом генерального сражения на Вис­ле, но для связности общего представления должны быть рассмотрены здесь же. Ясная концепция ген. Вейганда на­шла неудачное и мало вразумительное истолкование в ис­полнительном по ноте Вейганда приказе ген. Розвадовского N 8576/III от 12 августа. В этом приказе Розвадовский воз­лагал на 5-ю армию задачи "задержания продвижения про­тивника через Пултуск и Старый Голымин" и "обеспечения свободного отступления тех частей 5-й армии, которые дра­лись под Пултуском на Насельск". Одновременно 5-я армия должна была оборонять линию р. Вкры до Глиноецка вклю­чительно и, препятствуя Красной коннице проникнуть в Сер- пец, обеспечивать тем самым свои сообщения с Торном. Для этого 18-ю пехотную дивизию надлежало направить на Ра- ционж, а Сибирскую бригаду на Плонск3. Само собой разумеется, что выполнение всех этих распоряжений, по существу, заключавшихся в стремлении затянуть кордоном свободный промежуток между Модлиным и прусской границей, должно было повести к полному распылению сил 5-й польской армии. В свою очередь, командующий Север­ным польским фронтом ген. Галлер, совершенно не счита­ясь с охватывающим движением 4-й красной армии, пред­видел только удар главной массы северных красных армий на фронт Вышгород -- Модлин -- Зегрж в целях скорей­шего овладения Варшавой. Поэтому своим оперативным при­казом N 3702/III от 12 августа, в котором он подробно изло­
   1 Очевидно, здесь Вейганд имел в виду направление Сибирский бригады на Зегрж, не зная еще о том, что Скиорский уже сам повернул ее на Модлин.
   2 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 77--78.
   3 Там же, с. 79--80.
   520
   жил задачи для каждой из частей 5-й армии, совершенно ми­нуя ее командование, ген. Галлер попросту развертывал 5-ю армию в одну линию исключительно с оборонительной задачей на фронте Дембе -- Насельск -- Борково -- Ионец, т. е. полукругом впереди Модлина, выбрасывая в то же время 8-ю кавалерийскую бригаду в Сохоцин1. По справедливому замечанию ген. Сикорского, этот приказ отражал на себе панические настроения, господствовавшие в Варшаве.
   Эти распоряжения свидетельствовали о продолжающем­ся разнобое во взглядах между Розвадовским, Галлером и Сикорским. Последний нашел себе сильную поддержку в лице ген. Вейганда, и по настоянию последнего оба этих при­каза были отменены в тот же день2.
   Только 12 августа ген. Сикорский получил возможность приступить к выполнению своего плана перегруппировки. Суть этого плана заключалась в следующем: под прикрыти­ем заслонов группы Барановского, переходившей под началь­ство полковника Заржицкого, и 17-й пехотной дивизии во второй линии развертывались 18-я пехотная дивизия, Сибир­ская бригада и 8-я кавалерийская бригада, опираясь своим правым флангом на крепость Модлин. В гарнизоне после­дней оставлялось несколько отдельных добровольческих батальонов с тремя бронепоездами и ротой танков. По заня­тии войсками второй линии своего положения через нее дол­жны были пройти части заслонов и поступить в резерв ар­мии, который после реорганизации добровольческих частей должны были составить: 9-я пехотная дивизия, 17-я пехот­ная дивизия и добровольческая дивизия (сводная из разных добровольческих групп)3. На своем левом фланге Сикорский сохранял сильную группировку в виде 18-й пехотной дивизии и конницы в целях активного противодействия охватывающе­му маневру красных. Все расположение 5-й польской армии прикрывалось линией р. Вкры.
   В день же 12 августа в общий план действий польского главного командования добавлено было последнее звено и польским военным министром ген. Сосновским. Ответственный
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 81--82.
   2 Там же, с. 86.
   3 Там же, с. 90--91.
   521
   по своей должности за доставку военного снаряжения и ма­териала из Франции и поэтому более других беспокоивший­ся за безопасность сообщений Польши с морем, ген. Сикор- с-кий энергично приступил к формированию "группы ниж­ней Вислы" ген. Осиковского и к укреплению предмостий Вышгорода, Плоцка и Влоцлавска, сосредоточивая в них раз­личные добровольческие отряды1.
   Теперь мы имеем возможность приступить к сравнению и анализу обоих планов по существу. Но предварительно мы посмотрим, к какому соотношению сил приводили планы обоих противников в их окончательной формулировке.
   Севернее р. Зап. Буг наша ударная группа северных армий в 37 742 штыка и сабли должна была встретить 25 836 шты­ков и сабель 5-й польской армии и "группы нижней Вислы" при 452 пулеметах, 172 легких и тяжелых орудиях, 9 броне­виках, 46 танках и 2 бронепоездах. К югу от р. Зап. Буг 10 328 штыков и сабель нашей 16-й армии, долженствовавшей вый­ти на среднюю Вислу на 120-километровом фронте от устья Зап. Буга до Козениц искл., встречали до 33 000 штыков и сабель 1-й и отчасти 2-й польских армий, положение которых усиливалось укреплениями Варшавского предмо­стья и рубежом средней Вислы. Наконец, первоначально 6600 штыков Мозырской группы, в дальнейшем по пред­положению командзапа усиливавшихся на 26 225 штыков и сабель 12-й и 1-й конной армий, на каковые твердо рас­считывал с 3 августа и по расчету времени и пространства имел право рассчитывать командзап, а всего, значит, 32 825 штыков и сабель (из коих 15 000 сабель), выходили на 29 500 штыков и сабель польской "центральной группы армий". Та­ким образом, несмотря на общее численное превосходство противника на Висле, мы должны были иметь численное пре­восходство на решающих фланговых направлениях. Это дос­тигалось благодаря тому, что против сильного польского цен­тра, имевшего задачи чисто пассивного характера в районе Варшавы, командзап растягивал 16-ю армию.
   Руководящей идеей замысла командования Западного фронта являлся удар сильным правым крылом по мощной группировке польских войск в районе Модлин -- Варшава с
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   522
   попутной парализацией возможного польского контрманев­ра из-за Вепржа наступлением другой ударной группы на Люблинско-Демблинском направлении, что должно было явиться наилучшим обеспечением операции. Разгром живой силы противника приводил к падению рубежа средней Вислы со столицей государства -- Варшавой, что означало переши- бание станового хребта всей польской обороны. Теперь, когда из книги Сикорского мы знаем, что базирование польской армии действительно опиралось на Данцигский коридор, нам представляется излишним полемизировать с авторами, утверждающими противное. Все грозное для противника значение этого замысла прежде всего разгадал и оценил французский ген. Вейганд; подавленная психика большинства польских генералов была слишком озабочена ближайшими судьбами Варшавы, и масштаб их оперативного кругозора не простирался дальше ближайших подступов к ней.
   Когда мы нарисовали читателю картину разброда и сумя­тицы польской военной мысли в дни кануна генерального сражения, когда маршал Пилсудский в своей книге так крас­норечиво познакомил нас с его собственными переживания­ми, то для читателя в полной мере должно стать ясным дос­тоинство действий нашего Западного фронта, в полной мере использовавшего элемент нашего морального превосходства. Непрерывность и быстрота нашего движения, по признанию ген. Сикорского, совершенно разлагали польскую вооружен­ную силу в моральном и материальном отношениях. Сильная группировка на правом крыле одновременно обеспечивала и операцию, надежно прикрывая наши главные коммуникации от Гродно на Белосток, на которые базировалось большин­ство наших армий. Наконец, мы должны отметить трезвый учет элемента местности и ее свойств. Форсирование р. Вис­лы на участке против Варшавы сопряжено было с большими трудностями, которые читатель может усмотреть сам из при­веденного нами в одной из предыдущих глав описания театра военных действий. Формирование Вислы ниже Варшавы было легче осуществимо хотя бы благодаря наличию мос­тов в Вышгороде, Плоцке и Влоцлавске1. Отказавшись от ло­бового наступления с востока на Варшаву, что для него было
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   523
   невыгодно в силу многих причин, командованию Западным фронтом по условиям местности надлежало придерживаться именно того плана, какой оно избрало. Кроме тех выгод, ко­торые оно получало при форсировании р. Вислы, этот план выводил главную массу северных красных армий на возвы­шенное, пригодное для маневрирования крупных войсковых масс Мазовецкое плато, откуда оставался только один шаг до линии р. Вислы, а отсюда -- до Варшавы, деморализованной вконец этим движением, а также до линии Данцигской желез­ной дороги. Это движение выводило красные армии в обход опасного для них угла между рр. Висла и Буго-Нарев с находящимися там укреплениями1. Мы ничего не можем добавить к этим рассуждениям генерала Сикорского.
   Но, как мы уже сказали, выполнить этот план в полной мере не удалось. Существенная часть его в виде удара на Люблинско-Демблинском направлении (12-я и 1-я конная армии) выпала вследствие целого ряда неблагоприятных для нас трений. Добавим только, что мы много выиграли бы, если бы полевой штаб предусмотрел и устранил технические зат­руднения и проделал предварительную работу по оформле­нию Южной группы (14, 12-й и 1-й конной армий) и организа­ции управления ею. Тогда командзап мог бы перенести из Минска свой аппарат полевого управления числу к 12--14 августа куда-нибудь в Малкин, что чрезвычайно упростило бы вопросы управления Северной группой армий.
   Трудна задача историка, если историю ему приходится пи­сать тогда, когда живы ее участники, но, с беспристрастностью историка оценивая происходившие события и деятельность лиц, мы ставим своей задачей изучение опыта Гражданской войны для его использования в предстоящих нам революционных войнах. На анализе плана действий красных мы столь подроб­но остановились потому, что маневренный характер войны тре­бует решительности и смелости, и особенной четкости в рабо­те аппарата управления красных армейских организмов. Эти качества мы должны всемерно развивать. Между тем наш проигрыш кампании на Висле приводит некоторых авторов, быть может, незаметно для них самих, к провозглашению лозунга осторожности как высшего принципа оперативного
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   524
   искусства. Изложением хода событий на Висле мы стремимся доказать необходимость решительных и смелых действий для достижения большого успеха. Мы думали, что подвижность армий, их способность к смелым перегруппировкам, способ­ность к преодолению своей оперативной инерции, соединен­ные со смелым и твердым руководством и героизмом войск, являются вернейшим способом организации побед.
   Значительное накопление непредвиденных и чрезвычай­но неблагоприятных трений на нашей стороне не дало нам желательного успеха в генеральном сражении на Висле. Если критика желает план нашей операции осудить, находя его слишком рискованным, она должна, не ограничиваясь толь­ко указанием недостатков, либо дать новые варианты реше­ний, либо указать поправки к принятому решению на основе известных в свое время данных.
   Б. Шапошников в своем труде "На Висле" рассматривал возможность двух других решений: непосредственного уда­ра на Варшаву главной массой красных сил прямо с востока или разгрома Люблинско-Демблинской группы противника "центральной группы армий" с последующей переправой на левый берег Вислы в Демблинском районе. Но, как мы те­перь знаем из книги Сикорского, первая комбинация как нельзя более шла навстречу пожеланиям противника, осо­бенно ген. Вейганда. Она приводила к лобовому удару на­шего сильного центра по сильному оборонительному узлу: Варшавское предмостье -- крепость Модлин -- Зегрж, при­чем наши слабые, повисшие на воздухе фланги подвергались двойному охватывающему удару от Демблина и Насельска (5-я армия белополяков). Маневр охватывающих польских групп чрезвычайно ускорялся во времени и пространстве и в конечном итоге грозил создать обстановку Канн, Седана или Танненберга для нашего сгущенного центра. Значит, этот вариант должен отпасть. Впрочем, и т. Шапошников сам признал, что последствия такого отчаянного удара предуга­дать было бы трудно и что "избирать это направление для главного удара было нельзя"1.
   Второй вариант требовал прежде всего полной перегруп­пировки армий Западного фронта в сторону их левого фланга.
   1 Шапошников Б. На Висле, с. 142.
   525
   Для этой перегруппировки прежде всего не хватало ни вре­мени, ни пространства. Ее надо было начать заранее, быть может, не переваливая еще за р. Зап. Буг, а был ли тогда в этом смысл, если уже в принципе была решена передача ар­мий польского крыла Юго-Западного фронта в подчинение командзапа? Наконец, пусть даже такую перегруппировку и удалось бы совершить. Тогда для нашего правого крыла со­здалась бы совершенно такая же угроза, какая существовала для левого. Разница заключалась в том, что удар по правому крылу Западного фронта сразу же начинал грозить и глав­ной линии сообщений Западного фронта, шедшей через Бе­лосток, Гродно. Кроме того, группировка, предлагаемая т. Шапошниковым, усиливала левое крыло Западного фронта только на 6000 бойцов и приводила к почти равномерному распределению его сил. Сам т. Шапошников соглашался, что в принятом командзапом решении принцип "частной побе­ды" выявлялся более резко, но зато был связан с риском, и что второй вариант "не выявлял быстрого решения опера- ции"1. И еще далее т. Шапошников добавлял: "Однако как политическое положение, так и стратегическое в связи с об­становкой на других фронтах требовали быстрого решения, и мы не склонны вносить какое-либо осуждение в сторону рис­кованных планов"2.
   Ген. Сикорский предлагал свой вариант решения. Он сводился к тому, что, утвердившись на железнодорожной линии Хоржеле -- Остроленка -- Малин -- Соколов -- Седлец -- Луков -- Парчев -- Любартов -- Люблин, сле­довало приостановиться и перегруппироваться в сторону своего левого фланга3. Таким образом, ген. Сикорский уточ­няет второй вариант т. Шапошникова, а, следовательно, все сказанное нами относительно этого варианта относится к нему со следующей добавкой: предлагаемая ген. Сикорским перегруппировка была трудна по состоянию транспорта и опасна в силу близости ее от стабилизовавшегося уже фрон­та польских армий, переход в наступление которых мог целиком сорвать начавшуюся нашу перегруппировку.
   1 Шапошников Б. На Висле, с. 146.
   2 Там же, с. 147.
   3 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 103--104.
   526
   Обращаясь к анализу плана противника, отметим еще раз, что он включал в себя элементы исключительного рис­ка и явился плодом коллективного творчества при весьма солидном участии в нем ген. Вейганда. Вмешательство Вейганда, во-первых, расширило и уточнило его рамки, дало ясную целеустановку, активизировало весь план и со­зданием северного ударного крыла несколько смягчило тот риск, которым был преисполнен первоначальный замысел Пилсудского.
   Мы подробно проследили зарождение, оформление и уточнение этого плана с 4 по 12 августа. Несомненно, ши­рокий оперативный кругозор ген. Вейганда немало способ­ствовал проведению этого плана в жизнь. В своем месте мы указали, как Вейганд пресек попытки ген. Розвадовского и Галлера превратить Северную ударную польскую группу в жидкий оборонительный кордон. Вейганд нашел весьма спо­собного исполнителя в лице ген. Сикорского.
   Пилсудский признает свой риск чрезмерным, и это со­вершенно справедливо. Основываясь на собственном при­знании Пилсудского, мы склонны считать первоначальный вариант его решения от 6 августа скорее жестом отчаяния, чем плодом здравого расчета. Кроме ближайшей цели -- спасения Варшавы какой угодно ценой -- Пилсудский ниче­го не видел. Контрманевр "центральной группы армий", по существу, являлся одной из форм активной обороны, а не широкой наступательной концепцией. Ведь целью этих ар­мий являлось лишь уничтожение непосредственной опасно­сти, грозившей Варшаве с востока; правда, направление уда­ра было выбрано удачно, но выполнение его от начала и до конца висело в воздухе, почему сам Пилсудский несказанно был удивлен достигнутыми результатами. На редкость сча­стливый случай, почти беспримерный в летописях истории, спас замысел Пилсудского от полного краха. В решитель­ную генеральную операцию план Пилсудского вылился глав­ным образом потому, что трещина, раскрывшаяся между на­шими Западным и Юго-Западным фронтами, открыла к это­му возможность. Ген. Вейганд, по-видимому, мало возлагал надежд на успех Пилсудского, и лично сам с самого начала усиленно занялся организацией борьбы в Варшавско-Мод- линском районе.
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   ГЕНЕРАЛЬНОЕ СРАЖЕНИЕ НА РЕКАХ ВИСЛА И ВКРА
   Марш-маневр армий Западного фронта к р. Висле ? Завязка ге­нерального сражения ? Бои на р. Вкре и под Радиминым ? По­пытка 4-й красной армии помочь 15-й армии ? Захват Цеханова и его результаты ? Боевые действия в течение 15 августа ? Назре­вание кризиса 16 августа ? Распоряжения красного командова­ния на 17 августа ? Действия 12-й красной армии ? Перелом сра­жения 17 августа ? Отход красных армий от линии р. Вислы
   ? Планы новой перегруппировки ? 4-я армия на Нижней Висле
   ? Организация преследования противником ? Общие выводы
   ? Новая линия фронта на Немане ? Наступление 1-й конной ар­мии на Замостье ? Краткий обзор событий на Юго-Западном фронте ? Новые задачи стратегии обеих сторон ? Ровненская опе­рация ? Неманская операция ? Пинский эпизод ? Отход армий Юго-Западного фронта ? Перемирие ? Ликвидация контррево­люционных банд на Украине и в Белоруссии
   с
   овершая свой марш-маневр к линии р. Вислы, армии Западного фронта вышли к этому рубежу в той группировке, которая сложилась в результате предшествующих боев на линии рр. Нарев и Зап. Буг, в силу чего и форма марш-маневра приняла вид движения из усту­пов справа не только отдельных армий, но и дивизий в арми­ях. Так, правофланговая дивизия 16-й армии -- 27-я стрел­ковая -- оказалась на уступе вперед на расстояние суточно­го перехода от прочих дивизий своей армии. Уравнение походного движения требовало времени, которого при со­блюдении необходимости форсировать р. Вислу 14 августа могло не хватить (схема 19).
   Противник к этому времени успел оторваться от на­ших войск и на значительной части фронта совершал свою перегруппировку. 12 августа в непосредственном боевом
   528
   Схема 19
   0x01 graphic
   соприкосновении и ведя друг с другом упорный бой на фронте Голендково -- Винница и Хмелево находились только зас­лоны 5-й польской армии и авангарды 15-й и 3-й красных армий. Но с 4-й красной армией и двигавшимся на ее правом фланге III конным корпусом в этот день противник боевого соприкосновения не имел, и наши части беспрепятственно
   529
   продолжали свое продвижение на Запад. Вот почему гене­ральное сражение на Висле начало складываться из отдель­ных боев, которые возникали по мере последовательного подхода наших дивизий к новой линии польского фронта. Далее к ним прибавились те новые очаги боя, которые воз­никли уже вследствие перехода противника в наступление. Отметив, что боевое соприкосновение 15-й и правого флан­га 3-й армий с противником не прерывалось, можно счи­тать, что генеральное сражение развилось на основе борь­бы за линию р. Вкры с постепенным распространением фронта сражения к югу. Одним из таких вновь образовав­шихся эпизодов сражения и явился бой за Радимин. К концу дня 12 августа на ближайших подступах к Варшаве в районе г. Радимина в соприкосновении с 11-й пехотной польской ди­визией оказалась 21-я стрелковая дивизия 3-й красной ар­мии, переброшенная на южный берег р. Зап. Буг от Залуби- це согласно директиве командзапа от 10 августа для того, чтобы отбросить от Варшавы противника, отступающего перед фронтом 16-й армии. Сюда же подошла и правофлан­говая дивизия 16-й армии -- 27-я стрелковая. Остальные дивизии этой армии находились еще примерно в расстоянии одного перехода от Варшавского предмостья1. Вследствие этого командование 16-й армии предполагало атаковать Вар­шавское предмостье всеми своими силами, только 14 авгус­та намереваясь выйти на фронт Яблонна -- Марки -- Воло- мин -- Вавер -- Окунев -- Карчев -- Осецск и Колбель.
   Однако 13 августа 21-я и 27-я стрелковые дивизии по ини­циативе своих командиров завязали сами упорный бой за Радимин, причем, несмотря на отсутствие согласованного руководства обеими дивизиями на поле сражения, так как каждая из них действовала по приказам своих командиров, наступательный порыв и воля к победе войсковых масс и отдельных начальников оказались настолько велики, что фронт первой оборонительной линии противника был про­рван, и линия боя начала быстро приближаться к предместь­
   1 Это случилось потому, что 27-я стрелковая дивизия по овладе­нии Дрогичином прямо двинулась вперед, а 17, 2-я и 10-я стрелко­вые дивизии предварительно должны были принять вправо и наце­литься затем уже на новые направления своего движения.
   530
   ям Варшавы -- Праге и Яблонне. Между тем, вынося свою линию обороны к востоку от Радимина на совершенно слу­чайный и плохо подготовленный для обороны рубеж, польское командование руководствовалось не тактически­ми, а скорее психологическими мотивами. Оно всемерно стремилось удалить население Варшавы от переживаний впе­чатления близкого боя, быть может опасаясь взрыва изнут­ри тех революционных сил, которые пока в скрытом виде пребывали в стенах самой столицы. Угроза крушения всех этих расчетов и непосредственная опасность, возникшая для самой столицы, чуть было не сорвали всего польского кон­трманевра.
   В то время как кипел упорный бой за Радимин и начинал колебаться наиболее ответственный участок Польского фрон­та на предмостьи, так как путь от Радимина к Варшаве был кратчайшим и не превышал 23 км1, в это самое время польской радиостанцией был перехвачен приказ по 16-й красной армии, назначавший общую ее атаку на Варшавское предместье на 14 августа. По словам ген. Сикорского, этот приказ произвел на Варшаву впечатление громового удара2. Он утвердил ген. Галлера в мысли, что с утра 14 августа Варшава будет кон­центрически атакована тремя советскими армиями, т. е. 15-й, 3-й и 16-й. Поэтому ген. Галлер поспешил распорядиться о переходе в наступление 5-й польской армии с рассветом 14 августа, чтобы этим наступлением оттянуть от Варшавы часть красных сил, и распорядился о введении в дело с утра же 14 августа для ликвидации Радиминского прорыва всех сво­бодных еще резервов фронта и 1-й армии в общем количестве двух дивизий (1-я Литовско-белорусская и 10-я пехотная).
   1 Только теперь начинает выясняться в полной мере удельный оперативный вес боя за Радимин. Например, Фори, сам участник событий 1920 г. на Польском фронте, наш успех на Радиминском участке поля сражения определял как прорыв центра 1-й польской армии. По его словам, красные части были уже в 15 км от мостов на Висле, и потребовалось привлечение значительной части ре­зервов фронта для контратак, которые длились два дня (см. ре­цензию Фори на книгу Сикорского в "Revue militaire francaise" за 1929 г.).
   2 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 106.
   531
   Галлер особенно настаивал на скорейшем вступлении в дело 5-й польской армии, опасаясь, что 3-я красная армия успеет вся переправиться на южный берег Буга до того вре­мени, как обозначатся результаты наступления 5-й армии. Сикорский иначе расценивал обстановку. Он не забывал, что "войска 4-й красной армии и 3-го конного корпуса, подобно градовой туче, нависли над 5-й армией (польской), грозя ей окружением, а в случае быстрого удара по нашим (польским) тылам, грозя и полным разгромом северного польского крыла"1. По расчетам Сикорского, все это могло произойти в течение трех суток времени2. Его армия была еще не гото­ва к наступлению. После долгих споров ему удалось добить­ся отсрочки начала наступления до полудня 14 августа3.
   Так, генеральное сражение завязывалось в благоприят­ных для нас условиях. Прорыв двух красных дивизий под Радиминым дал не только крупный тактический успех, обе­щавший развиться в оперативный, но дал и несравненно больший моральный успех. Он явился очередным громо­вым ударом по психике польского высшего командования. Забывая о "градовой туче" в виде охватывающего крыла красного Западного фронта, это командование вновь стре­мится всеми мерами спасти только Варшаву от нависшей над нею грозы. Это сказывается на торопливости введения в дело 5-й польской армии, действия которой, в представ­лении ген. Галлера, должны иметь не самодовлеющий ха­рактер, а лишь содействие благополучному разрешению Радиминского кризиса.
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 117.
   2 Этот расчет Сикорского весьма важен. Он показывает, что ча­стной победы на северном польском крыле мы могли достигнуть ранее, чем успели бы сказаться последствия удара "центральной группы армий" Пилсудского.
   3 Необходимо обратить внимание на то действительно трудное положение, в котором находилась армия Сикорского в момент по­лучения приказания о переходе в наступление и которое подчерки­вает Фори в выше цитированной нами рецензии: будучи оператив­но окружен сам и не успев еще сосредоточить и развернуть цели­ком свою армию, Сикорский вынужден был принять сражение на р. Вкре.
   532
   В такой обстановке, нам кажется, красному командова­нию надлежало стремиться использовать Радиминский ус­пех до размеров частной победы. Возможности к этому были. Можно было с 13 августа начать сближать оси движения прочих дивизий 16-й армии к Радиминскому узлу боя. Эта концентрация привела бы к последовательному до конца пре­творению в жизнь идеи командзапа о нанесении удара 16-й армией своим сильным правым флангом севернее Варшавы. Характер Радиминского сражения диктовал особую необхо­димость установления единства управления на поле боя. Это можно было сделать, включив 21-ю стрелковую дивизию в состав 16-й армии. Между тем наши силы не получили даль­нейшего приращения на этом весьма важном для противни­ка участке сражения. Последовательно подходившие к Вар­шавскому предместью дивизии 16-й армии также последова­тельно вступали в дело, каждая на своем участке, без надлежащего сосредоточения усилий на каком-либо опреде­ленном участке поля сражения, что являлось следствием, на наш взгляд, чрезвычайно удаленного от места боя располо­жения командования 16-й армии, штаб которой находился в Высоко-Литовске, в 120 км от линии фронта1.
   Повинуясь настоятельным требованиям ген. Галлера, ген. Сикорский к полудню 14 августа развернул на 25-километ­ровом фронте Борково -- Завады -- Сахоцин 1-й эшелон своей атаки в составе 18-й и добровольческой пехотных ди­визий, 18-й пехотной бригады, Сибирской бригады и 8-й кавалерийской бригады. В резерве оставалась 17-я пехот­ная дивизия. На марше из Варшавы в Модлин были 17-я пехотная бригада (9-й пехотной дивизии) и 9-я кавалерий­ская бригада. Правый фланг всей группировки опирался на форты Модлина. Все эти силы должны были перейти в на­ступление в полдень 14 августа в северо-восточном направ­лении, имея ближайшим объектом своих действий На- сельск. Здесь мы видим проявление инициативы Сикор- ского, который шире истолковал свою задачу, чем ему
   1 Командарм 16-й т. Соллогуб во время этого сражения был тя­жело болен и лишен возможности передвигаться. Выдвинутый в Седлец оперативный пункт штаба 16-й армии не мог, конечно, за­менить полностью командарма.
   533
   ставил Галлер. Последний мыслил, что удар 5-й польской армии в Восточном направлении будет грозить флангу 3-й красной армии, якобы переправляющейся через Буг; Сикор- ский же, исходя из соображений, что ось движения 15-й крас­ной армии нацелена на Плонск, а 3-й армии -- на Насельск, рассчитывал облическим ударом бить по стыку 15-й и 3-й красных армий, угрожая затем фланговым ударом сильной группировке красных в районе Цеханова1.
   Это решение ген. Сикорского придало сражению на р. Вкре встречный характер. Такой же характер, начиная с этого дня, примет и борьба под Радиминым, благодаря вве­дению в дело здесь сильных польских резервов. Лишь на уча­стке центра 3-й красной армии сражение будет носить формы наступательного боя с нашей стороны. Здесь 3-й красной ар­мии 14 августа удается взять Сероцк, но ее наступательный порыв будет остановлен укреплениями Зегржа.
   14 августа можно уже считать днем завязки генерально­го сражения на всем фронте. На крайнем левом фланге всту­пила в дело Мозырская группа. Она атаковала охраняющие части польской "центральной группы армий" на фронте Же- лехов -- Коцк -- Любартов и даже овладела переправой у Коцка. Но центр тяжести событий в этот день продолжал лежать на северном польском крыле. На нем оперативно сво­бодной оставалась только наша 4-я армия, продолжавшая свой бег к Висле, причем штаб 4-й армии поместился в г. Цеханове, лежавшем в свободном промежутке между флангами 15-й и 4-й красных армий. Командарм 4-й Шува- ев, обеспокоенный задержкой, встреченной 15-й армией при попытке некоторых ее частей переправиться через р. Вкру в ночь с 13 на 14 августа, на этот раз сделал попытку проявить собственную инициативу. Задерживая на месте свой правый фланг на линии Лаутенбург -- Бежунь -- Серпец и выдви­гая III конный корпус на фронт Липно -- Влоцлавск, коман­дарм 4-й решил для содействия 15-й армии две свои дивизии (54-ю и 18-ю) повернуть на направление Рационж -- Плонск. Для этого обе дивизии должны были повернуться на 180О обратно и наступать на восток, имея противника между со­бой и штабом армии.
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   534
   Энергичное выполнение этого маневра сулило грозные последствия для 5-й польской армии. Ее главные силы мог­ли оказаться зажатыми с фронта и тыла между нашими 4-й и 15-й армиями. Чтобы оценить всю трудность положения 5-й польской армии из-за этого маневра, если бы он осуще­ствился, обратимся к событиям, имевшим место на ее уча­стке в день 14 августа. Здесь ее наступление не развилось в полной мере и решительных результатов не дало. Как это часто встречается в развитии крупного встречного столкно­вения, местные успехи чередовались с местными неудача­ми. Левофланговая группа 5-й польской армии (18-я пехот­ная дивизия ген. Крайовского) переправилась через р. Вкру, заняла с. Ржевин и начала развивать движение на Млоцк в разрез внутренних флангов 4-й и 15-й красных армий, но ее правый фланг, остававшийся на р. Вкре на участке Со- хоцин -- Ионец, в свою очередь был сильно атакован дву­мя правофланговыми дивизиями 15-й красной армии (4-й и 16-й стрелковыми). Это заставило ген. Крайовского сосре­доточить все свои силы против этих дивизий. Остальные дивизии 15-й армии в связи с правым флангом 3-й армии сами вели упорные атаки на расположение 5-й польской армии по р. Вкре. Они не только не пресекли попытки Си­бирской бригады 5-й польской армии, успевшей было тоже переправиться через р. Вкру, развить ее дальнейшее наступ­ление, но под вечер 14 августа контратакой 11-й стрелко­вой дивизии Сибирская бригады поляков была опрокину­та, и на ее плечах 11-я стрелковая дивизия ворвалась в с. Борково, захватив там много пленных и батарею1. Си­бирская бригада с большими потерями отошла в район Вронска -- Юзефово. Южнее части 3-й красной армии име­ли местный успех, захватив два форта внутренней ограды крепости: Менкоцин и Торун. Падение этих фортов вызва­ло сильное замешательство в крепости. Не менее упорный характер имел бой и в районе Радимина. Противнику уда­лось отбить его обратно, но после полудня он перешел вновь в руки красных. Контратаки 1-й Литовско-белорус­ской дивизии -- резерва 1-й польской армии -- успеха не имели, а фронтовой резерв (10-я пехотная дивизия) в это
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   535
   время еще не успел вступить в дело. Таким образом,14 ав­густа нашими усилиями был взломан Польский фронт как раз на тех рубежах, твердое удержание которых ген. Вей- ганд считал необходимым условием для развертывания контрманевра "центральной группы армий". 15-я красная армия форсировала р. Вкру на значительной части ее про­тяжения на участке 5-й польской армии. Под Радиминым мы продолжали глубоким клином вторгаться вглубь Польского фронта. Уже на северном крыле Польского фронта начинали иссякать резервы, а в нашем распоряже­нии оставалась еще не введенная в дело 4-я красная армия, к этому времени чрезвычайно выгодно выигравшая наруж­ный фланг северного польского крыла.
   В такой обстановке ген. Розвадовский обращался с просьбой к Пилсудскому ускорить его наступление, начав таковое 15 августа. Но Пилсудский оставил в силе прежний срок начала наступления -- 16 августа1.
   Не будет ошибкой сказать, что к концу 14 августа на­зревал кризис на всем северном крыле польского фронта и в центре (Радимин). С нашей стороны необходимо было еще одно усилие, какие-то новые силы, чтобы всю сово­купность частных успехов превратить в один общий ус­пех и тем достигнуть частной победы на севере прежде, чем скажутся опасные для нас следствия контрманевра Пилсудского с юга. Вот почему в этих условиях особенно важное для нас условие приобретал поворот двух диви­зий 4-й красной армии на Плонск, что означало втягива­ние ее в фокус общего сражения на р. Вкре, от которого, как теперь читателю ясно, в сущности, зависела судьба всего польского фронта. Положение 5-й польской армии еще более осложнялось неблагоприятным пока для про­тивника течением сражения под Радиминым. Этот узел борьбы привлек уже на себя из Яблонны последний фрон­товой резерв -- 10-ю пехотную дивизию. Между тем на­хождение 10-й пехотной дивизии в Яблонне обеспечива­ло и фланг, и тыл 5-й польской армии во время ее наступ­ления на Насельск2.
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 131.
   2 Там же, с. 134.
   536
   На 15 августа ген. Сикорский ставил себе две цели: вос­становить положение на р. Вкре, введя в дело все свои ре­зервы, и продолжать развивать удар своим левым флан­гом (18-я пехотная дивизия, 8-я кавалерийская бригада) из района Сохоцин на Голымин Старый и Пжеводово, т. е. по-прежнему действуя вразрез между внутренними флан­гами 4-й и 15-й красных армий. Всю конницу при поддер­жке одного пехотного полка он приказывал выбросить на Цеханов. Для обеспечения Плонска Сикорский мог выде­лить только один пехотный полк (4-й Поморский) и мор­ской батальон. В дальнейшем предполагалось направить на Плонск следовавшую в распоряжение Сикорского 9-ю кавалерийскую бригаду, первые эшелоны которой к вече­ру 15 августа ожидались в Модлине. Ген. Сикорский, вво­дя в дело все свои дивизии на р. Вкре, спешил любой це­ной выиграть сражение, пока на его тылы не успела обру­шиться 5-я красная армия1. Действительно, днем 15 августа конница противника прорвалась в Цеханов. Спасаясь от нее, командование 4-й армии начало скитаться по различ­ным своим дивизиям, потеряв и без того ненадежную связь с фронтовым командованием. Вследствие этого, с одной стороны, распоряжения фронтового командования стали доходить до 4-й армии с большим запозданием, и выпол­нение их являлось запоздалым по обстановке, а с другой стороны усилилось тяготение еще свободных резервов фронта к северу, так как армейский резерв 15-й армии -- 33-я стрелковая дивизия -- получил задачу выбить про­тивника из Цеханова.
   15 августа бои на р. Вкре стали принимать неблагопри­ятное для 15-й армии течение противник потеснил ее на всем фронте в целом ряде чрезвычайно упорных и крово­пролитных боев. К концу 15 августа фронт 5-й польской армии проходил по линии железной дороги Млава -- Мод- лин, на участке Сонск, Сверже, затем он круто заворачи­вал на юго-запад и восточнее Боркова перекидывался на линию Менкоцин -- Студзянка -- Цегельня. В результате боевого дня дивизии 15-й и 3-й красных армий были отброше­ны на левый берег р. Вкры. Только 6-я стрелковая дивизия
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   537
   (3-я армия) продолжала еще упорный бой на линии север­ных фортов Модлина. 4-я красная армия в этот день груп­пировалась следующим образом: 12-я стрелковая дивизия вела частные бои с небольшой группой подполковника Га- бихта в окрестностях Лаутенбурга. Главные силы III кон­ного корпуса занимали район Серпец, выдвинув сильные отряды на Бобровники, Влоцлавск и Липно. В тылу за ним находилась 53-я стрелковая дивизия. 18-я и 54-я стрелко­вые дивизии сосредоточились в районе Рационжа. Таким образом неоспоримо, что 15 августа противник на р. Вкре добился частного успеха, но он был непрочен, пока на флан­ге и в тылах 5-й польской армии продолжала висеть 4-я красная армия. Вторично счастливый случай раскрыл в этот день наши намерения противнику. Под вечер его радиостан­ция перехватила приказ командарма Шуваева 18-й и 54-й стрелковым дивизиям о наступлении на Плонск, согласуя свои действия с фронтальным наступлением 15-й красной армии. Далее Шуваев приказывал 53-й стрелковой диви­зии остаться в районе Бежунь, Серпец, чтобы обеспечить наступление на Плонск с севера, а на III конный корпус возлагалась та же задача в районе Липно -- Влоцлавск на случай активных действий противника со стороны Торна, т. е. это были те самые распоряжения, которые, как мы зна­ем, были отданы Шуваевым еще 14 августа.
   Эти сведения ставили 5-ю польскую армию в чрезвы­чайно трудное положение, так как она на р. Вкре ввела в дело все свои резервы. Самый Плонск не представлял ре­шительно никаких выгод для обороны. Правда, Сикорс- кому было обещано новое подкрепление в виде 8-й пе­хотной бригады (из состава 2-й армии), но этот резерв мог прибыть в Модлин не ранее рассвета 17 августа. Ген. Си- корский по этому поводу пишет: "Быстрое и последова­тельное использование нашей тогдашней слабости на ле­вом крыле армии даже двумя вышеуказанными красными дивизиями повело бы к уничтожению слабого нашего зас­лона в Плонске и привело бы в начале завязки нового боя сначала две, а позднее, в случае точного исполнения при­каза командования Западным фронтом, шесть неприя­тельских дивизий на тылы польских войск, связанных фрон­тальным боем с 15-й и 3-й красными армиями. Наступление
   538
   4-й красной армии и III конного корпуса, согласованное с действиями 15-й и 3-й красных армий и связанное с фрон­тальным наступлением 16-й красной армии на Варшавс­кое предместье, могло дать поистине решающие резуль­таты для сражения на Висле"1.
   При известии об опасности, грозящей 5-й польской ар­мии, командование Северным польским фронтом (ген. Гал- лер) предполагало ограничиться успехами, достигнутыми на р. Вкре, оставить там заслон, а главные силы 5-й польской армии повернуть в сторону Плонска. Но коман­дование 5-й польской армии стремилось к развитию своего успеха, который оно хотело закрепить взятием Насельска, невзирая на опасность, грозившую ему со стороны Плонс- ка. Это решение Сикорского было поддержано ген. Вей- гандом и повело к чрезвычайно оригинальному положению на участке 5-й польской армии 16 августа, к которому мы и вернемся дальше, а теперь обратимся к событиям на про­чих участках обширного поля сражения.
   В районе Радиминского участка по-прежнему неблаго­приятно для нас продолжало сказываться отсутствие обще­го руководства на поле сражения. Здесь 15 августа была пред­принята сложная перегруппировка, имевшая целью освобо­дить 21-ю стрелковую дивизию, которую командование 3-й армии пыталось притянуть опять на северный берег р. Зап. Буг для действий против Згержа, причем эта дивизия долж­на была на 90о переменить свой фронт на поле сражения. Этот маневр не удался, так как в момент перегруппировки последовала контратака двух польских дивизий (1-й Литов­ско-белорусской и 10-й пехотной) на основание нашего кли­на, голова которого глубоко вдалась в сторону Яблонны. В результате упорного боя наши части потеряли Радимин и отошли за р. Ржондску. Последующие попытки их опять взять инициативу в свои руки на этом участке повели лишь к не­скольким упорным, но безрезультатным боям.
   Такой же неудачей окончились в этот день попытки 17-й и 10-й стрелковых красных дивизий атаковать наиболее силь­ный участок Варшавского предместья. Энергичная атака 10-й стрелковой дивизии на центральный участок польского
   1 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 132--133.
   539
   предместья против численно сильнейшей 15-й польской ди­визии имела своим следствием временный захват красными с. Вянзовна, для отбития которого обратно понадобилось вве­сти в дело все резервы 15-й пехотной польской дивизии. Эта атака1, очевидно, настолько повлияла на психологию ее ко­мандования, что в последующие дни, перейдя уже в наступ­ление, эта дивизия действовала вяло и нерешительно. Част­ный успех на своем участке имела и левофланговая диви­зия 16-й армии -- 8-я стрелковая. Она на фронте от Карчева до Магнушева вышла на линию р. Вислы, заняла предмос­тное укрепление противника у Гуры-Кальварии и повела энергичную разведку переправ через р. Вислу (см. прило­жение, схема XV).
   15 августа на участке 12-й армии произошли события, которые явились прологом контрманевра Пилсудского. В этот день правофланговые части 3-й польской армии от­бросили за р. Буг в районе Грубешова переправившиеся че­рез него части 12-й красной армии, чем обеспечили начало развития контрманевра "центральной группы армий". При­каз о начале его выполнения последовал в ночь с 15 на 16 августа. Первоначально Пилсудский направлял на фронт Сед- лец -- Ново-Минск три дивизии 4-й польской армии и обес­печивал этот удар справа направлением ударного кулака 3-й армии (две пехотные дивизии и одна кавалерийская бригада) на фронт Брест -- Бела из уступов слева. 1-я польская ар­мия 17 августа должна была поддержать этот маневр наступ­лением значительных сил на Ново-Минск. В исполнении командования 1-й польской армии эта задача вылилась в на­правлении нескольких батальонов 15-й польской дивизии с бронечастями для наступления на Ново-Минск. Вместе с тем Пилсудский приступил к постепенному упразднению 2-й польской армии за Вислой, направляя часть ее сил на усиле­ние 1-й и 5-й польских армий.
   Несмотря на неопределенную и, в общем, неблагоприят­но начинавшую слагаться для нас обстановку на всем бое­вом фронте, командование Западным фронтом15 августа и в ночь с 15 на 16 августа еще не отказывалось от инициативы
   1 Ген. Сикорский ошибочно считал, что дело под Вянзовной имело место в ночь с 16 на 17 августа.
   540
   и стремилось к активным задачам на своих флангах. Считая, что польская "центральная группа армий" сосредоточилась восточнее действительного места ее расположения, а имен­но в районе Седлище -- Дубенки -- Красностав, командзап приказал командарму 12-й, сосредоточив в районе Дубен- ки -- Корытница -- Грубешов свои главные силы, атаковать противника в общем направлении на Седлище. Мозырская группа должна была помочь этому маневру атакой силами не менее 1,5 дивизий с севера и направляла для этой цели 58-ю стрелковую дивизию, которой было приказано развить наступление от Влодавы на Холм. Бои здесь приняли чисто местное значение, не отразившись непосредственно на ходе всей операции, почему мы их коснемся отдельно.
   Обнаружение на восточных подступах к Варшаве сильно­го предмостья, подтверждение данных о сосредоточении крупных сил противника за р. Вепрж1 заставили командзапа внести в действия 16-й армии решительные изменения. Ей было приказано центр тяжести приложения своих усилий перенести в сторону своего левого фланга и вывести в район Лукова, во фронтовой резерв, 8-ю стрелковую дивизию и оказать содействие Мозырской группе. Этими распоряжени­ями командование Западным фронтом усиливало обеспече­ние своего левого фланга, после того как убедилось в запоз­дании выхода на Люблинское направление 1-й конной армии. Вместе с тем, видя в наступлении 5-й польской армии как бы выполнение его желаний о возможности нанести решитель­ное поражение противнику восточнее р. Вислы, командзап решил "окружить и уничтожить зарвавшуюся группу про­тивника". Поэтому 16 августа командзап требовал усиления группировки правого фланга 3-й армии и давал указания о повороте на фронт Сахоцин -- Закрочим (в районе Модли- на) главных сил 4-й армии. Этим приказом на левый фланг главных польских сил концентрически направлялся удар трех наших армий (4, 3-й и 15-й). Последнего не удалось осуществить своевременно в связи с налетом противника на Цеханов, и правофланговые части 4-й армии продолжали
   1 Перехваченный 14 августа 12-й красной армией приказ N 110 по 3-й польской армии, сделавшийся известным командзапу лишь 15 августа.
   541
   выполнять ранее полученные приказания и усиленно стре­мились к выходу на р. Вислу. В то же время 15-я красная армия должна была перейти в наступление в общем направ­лении на Плонск (см. приложение, схема XVI).
   16 августа является днем назревания кризиса всего сра­жения на обоих его флангах. В этот день на севере заканчи­вается не в нашу пользу борьба за окончательное утвержде­ние противника на рубеже р. Вкры, а на юге успешно начи­нает развиваться контрманевр "центральной группы армий" Пилсудского.
   16 августа все усилия главных сил 5-й польской армии были направлены на взятие Насельска. В то же время 33-я стрелковая дивизия 15-й армии успешно выбила 8-ю польскую кавалерийскую бригаду из Цеханова, причем эта бригада на целые сутки потеряла связь со своей армией. Затем 33-я стрелковая дивизия начала развивать наступление на Сонск в охват левого фланга группы ген. Крайовского. Здесь она сбила и почти уничтожила 42-й пехотный полк белополяков1. В то же самое время обнаружилось и наступление 18-й стрел­ковой красной дивизии на Плонск. Таким образом, еще ут­ром 16 августа левый фланг 5-й польской армии находился в чрезвычайно тяжелом положении, и еще в этот день не ис­ключена была возможность нашей частной победы.
   Благодаря случайному совпадению к Плонску почти од­новременно с авангардом 18-й стрелковой дивизии крас­ных подошел авангард 9-й кавалерийской бригады против­ника от Модлина. Он вступил в город в тот момент, когда его гарнизон (4-й Поморский полк и морской батальон) уже приготовился бежать из города при известии о приближе­нии красных войск. Прибытие авангарда 9-й кавалерийс­кой бригады внесло успокоение, и оборона Плонска была организована2. В то же время рокировкой влево частям 18-й польской пехотной дивизии удалось задержать развитие наступления 33-й стрелковой дивизии красных. Этими ме­роприятиями было спасено положение на левом фланге 5-й
   1 Некоторые историки указывали, что этот эпизод имел место в Цеханове и было захвачено в плен 1200 чел. На самом деле это случилось в районе Сонска и Сарновой Гуры.
   2 Сикорский. Над Вислой и Вкрой, с. 154.
   542
   польской армии, что дало возможность противнику под ко­нец дня 16 августа овладеть Насельском. Взятие Насельс- ка означало прорыв противником стыка между 15-й и 3-й красными армиями1.
   С вводом в дело 33-й стрелковой дивизии в нашем распо­ряжении не оставалось уже больше свободных резервов, что­бы противодействовать нарастающему напряжению усилий противника, и обеим нашим армиям пришлось отойти вос­точнее железнодорожной линии Млава -- Модлин на 10 км. Утрата Насельска в малой степени вознаграждалась обрат­ным занятием 12-й армией Грубешова, что составляло чисто местный наш успех в этот день.
   В день 16 августа, очевидно, в силу тех же причин, кото­рые господствовали и на Радиминском поле сражения, был упущен последний случай нанести отдельное поражение 5-й польской армии при условии развития энергичного удара на Плонск, что требовало объединенного руководства на поле сражения 18-й и 54-й стрелковыми дивизиями. Но командо­вание 4-й красной армией, еще не получившее указаний ко- мандзапа от 16 августа, после некоторых колебаний вновь решило продолжать свой бег к Нижней Висле и двинуло к ней III конный корпус. Это привело к действиям в расходя­щихся направлениях всей 4-й красной армии и окончатель­ной утрате управления ею. А между тем Плонский заслон противника все усиливался. 17 августа к Плонску подошли вся 9-я кавалерийская бригада и значительная часть 8-й пе­хотной бригады (из состава 2-й польской армии). Поэтому рассчитывать на успех разрозненных атак 18-й и 54-й стрел­ковых дивизий становилось довольно трудно. Успокоившись за судьбу Плонска, командование 5-й польской армией ре­шило и 17 августа сосредоточить все свое внимание и силы на развитие успеха, одержанного под Насельском. Это ре­шение как нельзя более соответствовало обстановке. 15-я красная армия к этому времени еще не утратила своей
   1 По мнению Фори, действия 5-й польской армии в течение 14­16 августа являются ярким примером того, как скверное оператив­ное положение может быть изменено под влиянием тактических успехов. Правда, последние имели место исключительно из-за ряда крупнейших промахов управления 4-й красной армии.
   543
   боеспособности и частыми контратаками продолжала оспа­ривать у противника каждую пядь земли, которому пришлось затратить много усилий, чтобы окончательно сломить ее со­противление. Начатое наступление "центральной группы ар­мий" противника сразу начало развиваться с непредвиден­ным для противника успехом1.
   Мозырская группа была отброшена к востоку, и против­ник выходил на фронт Луков -- Бела, заняв в то же время на участке 16-й армии Гарволин. Размеры и значение этого на­ступления были первоначально недооценены командовани­ем 16-й армии, которое считало, что "пока действуют лишь небольшие силы" противника, и отход Мозырской группы объясняло истощением и переутомлением ее частей. Поэто­му командование 16-й армии на 17 августа намечало продол­жение перегруппировки на своем левом фланге с обратным занятием Гарволина.
   Тогда же командзап приказывал командарму 12-й глав­ными силами его армии овладеть районом Холм -- Любар- тов. Эту задачу командование 12-й армии решило выполнить, направив две свои дивизии на фронт Влодава -- Савин -- Рейовец, а две другие дивизии направляло по-прежнему на фронт Томашев -- Рава-Русска. Таким образом, фронт 12-й армии растягивался до 180 км, последняя начинала действо­
   1 Подробно организация этого наступления выглядит так: 4-я польская армия своими пехотными дивизиями к концу 16 августа должна была выйти на фронт Радин--Желехов--Гончице: 21-я пе­хотная дивизия шла на Луков--Седлец; при этой дивизии для уско­рения темпа наступления следовал командующий 4-й польской ар­мией ген. Ридз-Смиглый; 16-я пехотная дивизия получала направ­ление на Желехов -- Сточек--Калушин; 14-я пехотная дивизия, при которой находился сам Пилсудский, шла по Варшавскому шоссе на Гончице--Гарволин--Ново-Минск.
   Обеспечивая ударный кулак 4-й польской армии справа, две пехотные дивизии и одна кавалерийская бригада (4-я) 3-й польской армии имели следующие задачи: 1-я пехотная дивизия легионе­ров из района с. Пугачев получала направление на Парчев. 3-я пехотная дивизия легионеров из района севернее Холма нацели­валась на Влодаву. 4-я кавалерийская бригада, следуя в проме­жутке между ними, должна была обеспечивать связь между обеи­ми дивизиями.
   544
   вать двумя равносильными группами в расходящихся направ­лениях. Ввиду этого польскому заслону на Люблинском на­правлении удалось до конца выполнить свое назначение. В то же время 1-я конная армия была прикована ко Львовско­му направлению.
   В течение дня 17 августа наступление 5-й польской ар­мии на Пултуск развивалось медленно, встречая ожесточен­ные контратаки 15-й красной армии. Тем не менее белополя- кам под конец дня удалось овладеть Пултуском.
   В этот же день "центральная группа польских армий" смяла левый фланг 16-й армии. К концу дня 17 августа части 4-й и 1-й польских армий соединились в Ново-Минске. В ночь с 17 на 18 августа командование Западным фронтом, впер­вые осведомленное о наступлении "центральной группы" командармом 16-й по проводу, уже сознавало, что на Демб- линском направлении развиваются события, своим масшта­бом превосходящие те, которые двумя днями раньше выяви­лись на р. Вкре, почему и поставило себе целью прекратить наступление, оторваться от противника и, перегруппировав­шись на марше назад, изготовиться для контрманевра, рас­считывая создать на своем левом фланге на стыке с 12-й ар­мией значительное сосредоточение сил.
   Директива командзапа N 406/оп от 17 августа, по суще­ству, указывала группировку, обеспечивающую наш отход
   В своей рецензии Фори дает несколько интересных и харак­терных подробностей об организации контрудара "центральной группы армий", которые мы считаем необходимым привести здесь.
   Командование 4-й польской армии считало недостаточным то обеспечение для своего правого фланга, которое должен был об­разовать наступательный эшелон 3-й польской армии, оттянутый на полперехода назад. Поэтому оно изломало свой правый фланг из уступов слева для установления более тесной связи с 1-й пехот­ной дивизией легионеров 3-й армии. Фори находит это решение чрезвычайно разумным. С точки зрения методической осторожно­сти оно и было таковым, но мы должны при этом указать, что имен­но благодаря ему благополучно под носом поляков в день 17 авгу­ста отошли по Седлецкому шоссе тяжелая артиллерия 16-й крас­ной армии, артиллерия 10-й и 17-й стрелковых дивизий и части этих дивизий.
   545
   от линии р. Вислы. 16-я армия отводилась за р. Ливец, выде­ляя две дивизии в резерв на левый фланг, для того чтобы, сблизив ее таким образом с отставшей 12-й армией, достиг­нуть взаимодействия между ними.
   В то же время 4-я армия должна была сосредоточиться в районе Прасныш -- Цеханов -- Млава для удара по тылам противника, действовавшего против 15-й и 3-й армий. 15-я армия для обеспечения перегруппировки 4-й армии должна была нанести удар на Плонск, 3-я армия должна была оборо­няться на Нареве и Буге, а Мозырская группа должна была вновь перейти в наступление на Белу. Сложный маневр пе­регруппировки на марше назад, с рокировкой дивизий в сто­рону левого фланга, осуществить не удалось, так как опера­тивная свобода большинства наших армий в это время была уже связана непрерывно развивающимся наступлением про­тивника, который раньше наших дивизий оказался в районе Дрогчина, где командование Западным фронтом предпола­гало образовать новый ударный кулак.
   Главное командование, учитывая общую обстановку, предполагало собрать направляемые им на Западный фронт подкрепления в районе Бреста, но падение этого пункта по­мешало выполнению и этого плана. Общую, невыгодную для нас обстановку еще более осложняли частные успехи III конного корпуса 4-й армии, который овладел мостом через р. Вислу у г. Влоцлавска и, заняв м. Бобровники, пе­ребросил свои разведывательные части на левый берег Вислы. Отсюда он был направлен на г. Плоцк и в ночь с 18 на 19 августа вел успешный бой за обладание им, но не ус­пел завершить его, так как на рассвете 19 августа получил новое приказание от своего командарма о движении на Плонск в связи с вышеупомянутой директивой командзапа от 17 августа о новом сосредоточении всей 4-й армии в рай­оне Прасныш -- Цеханов -- Млава.
   Двухдневная задержка оказалась роковой для 4-й армии, так как она из-за этого оказалась оторванной от прочих на­ших армий в момент, когда противник перешел к энергично­му использованию своего успеха. 18 августа противником была произведена новая перегруппировка своих сил, причем из частей прежних 3, 4-й и 2-й армий были образованы 2-я и 4-я армии; 2-я армия получала направление через Межиречье
   546
   на Белосток; 4-я -- через Калушин -- Мазовецк на Граево; 1-я -- через Вышков на Остров и Ломжу. В задачу этих трех армий, менявших фронт своего наступления прямо на се­вер, входило окружение возможно большей части сил За­падного фронта. 5-я армия получала задачу уничтожения 4-й красной армии путем захождения круто на север в на­правлении на Цеханов -- Млаву, и, наконец, 3-я армия на­правлялась против 12-й красной армии. Исчерпавшие свои усилия в предшествующих боях, 3-я и 15-я красные армии не могли успешно сопротивляться новому нажиму против­ника и начали выходить в восточном направлении из-под за­несенного на них удара. А так как 4-я армия находилась по отношению к ним на уступе вперед, то все удары противни­ка обрушились на последнюю, которая уклонялась от них и, прижимаясь к восточно-прусской границе, дважды прорвав­шись сквозь кольцо противника, в конце концов вынуждена была перейти главной массой своих сил 26 августа 1920 г. на территорию Восточной Пруссии1.
   Можно считать, что этим эпизодом закончилась наша опе­рация на Средней Висле, вылившаяся в обширное генераль­ное сражение. В этом сражении обе стороны поставили сво­ей целью уничтожение живой силы противника.
   Остается открытым вопрос, почему же наши частные ус­пехи над северным крылом польских армий не вылились в один решающий общий успех? Чтобы ответить на этот воп­рос, нам надо подвести только итог нашим частным выводам. Причинами, препятствовавшими нам использовать наши час­тные успехи, были: отсутствие объединенного руководства
   1 В виду того что командование 4-й красной армии в момент отхода армии не находилось при ней, руководство отходом выпало на долю командира III конного корпуса Гая. Это он дважды проры­вал кольцо окружения противника своим III конным корпусом. Прорывы облегчались тем обстоятельством, что все преследующие польские армии подходили к Восточно-Прусской границе в различ­ные сроки, а именно: 21 и 23 августа к Млаве и Хоржеле подошла 1-я польская армия; 24 августа к Кольно подходили головные части 4-й польской армии; 2-я польская армия 25 августа заняла Граево; что касается 5-й польской армии, то она шла в хвосте за конным корпусом Гая, поскольку последнему удалось прорваться через ее кольцо окружения под Млавой.
   547
   на поле Радиминского сражения и под Плонском; продолжав­шееся до конца уклонение 4-й красной армии своими главны­ми силами от Модлинского сражения (р. Вкра), что еще бо­лее увеличило не в нашу пользу неблагоприятное соотно­шение сил; ряд благоприятных случайностей для противника в форме своевременного перехватывания им приказов 16-й и 4-й красных армий1; наконец, отсутствие быстрого реагиро­вания некоторых армейских штабов на галопирующее изме­нение обстановки в условиях маневренной войны и недопус­тимое удаление штаба Западного фронта от боевой линии, о чем упоминалось уже ранее. Это влекло за собой известную медленность нашего оперативного руководства, которая уси­ливалась из-за удаления наших полевых штабов от мест наи­более решительных боев. Не будем также забывать и закона числа, позволившего противнику дольше нас развивать по­следовательное напряжение своих усилий на наиболее реши­тельных участках сражения. Все эти промахи свидетельство­вали о еще слабом нашем тогда знакомстве с техникой управ­ления значительными массами войск. С какой точки зрения и с каким мерилом ни подходить к операции на Висле, неоспо­римо будет одно: красное командование всех степеней чрез­вычайно искусно и умело использовало моральное превос­ходство своих войск. С этой точки зрения сражение на Висле явится одним из классических примеров военной истории. Но основной стратегической причиной нашего поражения на Висле остается расхождение двух фронтов по эксцентричес­ким направлениям, в то время как противник усиливался и новыми формированиями и за счет сосредоточения сил на решающем направлении. Правильно намеченное Главным командованием сосредоточение фронтов к сражению на Вис­ле еще до начала операций, а также после ряда отклонений, принятое и изложенное им в директиве от 11 августа, несмот­ря на его осуществимость по времени и пространству, в силу целого ряда трений осуществлено не было. Эта кампания, про­игранная нами, лучше всего учит нас, как надо управлять на войне и как готовить армию в мирное время.
   1 Правда, такие же благоприятные случайности имели и мы, за­хватив приказ по 3-й польской армии, но своевременно на это не реагировали.
   548
   Наконец, нельзя обойти молчанием и того влияния, ко­торое на операцию на Висле оказало расстройство наших тылов.
   Вот урок, который мы должны извлечь на будущее из ис­тории операции на Висле. Сохраняя в полной мере дерзания нашей революционной военной мысли, уметь сочетать ее с усвоением техники военного дела во всех его мелочах1. Это тот путь, который указывает нам история.
   Крутое уклонение главной массы сил противника к севе­ру заставило его в дальнейшем потратить значительное вре­мя на новую перегруппировку. Это дало возможность глав­ным силам Западного фронта устроиться на р. Неман и на линии Волковыск -- Пружаны -- Кобрин.
   В момент, когда Варшавская операция приходила к свое­му концу, обозначилось наконец, долгожданное наступле­ние 1-й конной армии, предпринятое по настоянию главко­ма. Конная армия только 19 августа вышла из упорных боев за обладание Львовом и получила задачу, действуя в направ­лении Красностав -- Люблин, в четырехдневный срок овла­деть районом Красностава. К 25 августа конная армия выш­ла в район Сокаля и 27 августа завязала бои с частями 3-й польской армии, но не была поддержана 12-й армией. В те­чение 28, 29 и 30 августа 1-я конная армия старалась овла­деть г. Замостье, но, будучи атакована превосходящими си­лами противника с юга и с севера и не будучи поддержана 12-й армией, она начала свой отход за р. Зап. Буг. 1 сентября противник, сосредоточив значительные силы, продолжал свое наступление из района Грубешова, причем бои распро­странились и на участке 12-й армии, и после шестидневных упорных боев 1-я конная армия 6 сентября вновь отошла в район Владимира-Волынского (схема 20).
   Пока на берегах Вислы назревал кризис кампании, 14-я армия Юго-Западного фронта в пределах Галиции вела
   1 Весьма ценное признание дает Фори, говоря, что в начале опе­рации на Висле для всех военных специалистов судьба Польши ка­залась окончательно обреченной, причем не только стратегическое положение было безнадежным, но и в моральном отношении польские войска имели грозные симптомы, которые, казалось, дол­жны были окончательно привести страну к гибели.
   549
   упорные бои с Украинской и 6-й польской армиями, стре­мясь овладеть Львовом. Бои на подступах к последнему от­личались особым упорством. Однако благоприятный для противника исход варшавской операции отразился и на по­ложении и усилении активности противника в пределах Га­лиции, что вынудило 14-ю армию к частичному сокращению своего фронта и переходу к активной обороне на фронте Буск -- Рогатин -- Гнилая Липа -- Днестр, где борьба с ча­стичными колебаниями фронта не затихала в течение всей первой половины сентября.
   Когда начались неудачи Красной Армии под Варшавой, то 22 августа 1920 г. Бюро Петербургского комитета РКП опубликовало сообщение. В нем говорилось о том, что "наши доблестные, но уставшие от непрерывных боев красноармей­ские части принуждены были несколько отступить". Петер­бургский комитет партии и президиум Петроградского ис­полкома постановили в течение 72 часов произвести моби­лизацию самых лучших членов питерской организации в количестве 1500 чел.
   25 августа состоялись первые проводы мобилизованных, а центральный орган партии "Правда" писал: "Петербург, этот застрельщик революции, был всегда городом героев. Он остается таким и до сих пор. Когда до питерских рабочих дошла весть о поражении Красной Армии под Варшавой и об ее отступлении, питерские рабочие не растерялись и не стали медлить".
   Всероссийский центральный совет профсоюзов объявил новую мобилизацию. Московский совет профессиональных союзов постановил мобилизовать 600 чел. наиболее стойких и самоотверженных членов профсоюзов, завкомов, местко­мов и т. д. 26 августа началась мобилизация через професси­ональные союзы и в Петербурге. Провинция делала то же самое: в маленькой Новой Ладоге партийная организация мобилизовала 16 ответственных работников, в Новгороде организовали кавалерийский отряд коммунистов, Ярославль мобилизовал 52 чел., затем дополнительно 100 и, кроме это­го, 140 ответственных работников профсоюзов.
   23 сентября 1920 г. открыла в Москве свои заседания Все­российская конференция рКП(б). Доклад ЦК привел цифры последних мобилизаций.
   550
   Первая партийная мобилизация на транспорте дала 5905 чел., вторая мобилизация на Украину и Западный фронт -- 4537, третья для запасных частей -- 5060, на Вран- гелевский фронт -- 1100, на туркестанский -- 148, поляков, литовцев, белоруссов -- 109, галичан -- 37, мусульман -- 102 и, наконец, последняя мобилизация на Западный фронт вы­полнена полностью и дала 5000 чел. Всего было мобилизо­вано 23 420 чел. Это свидетельствует о том, что темп партий­ной мобилизации во время польской кампании был еще бо­лее напряженным, нежели во все предыдущие кампании. Между тем в печати почти не приходится встречать указа­ний о том, что коммунисты "переломили" на фронте настро­ение, создали перелом и т. п.
   Причина этого заключается в том, что в польской войне дело было не в "переломе" настроения красноармейцев. Из множества корреспонденций того времени можно взять для примера письмо мобилизованного питерского ответ­ственного работника. Письмо было написано уже после вар­шавского поражения: "...какое прекрасное отношение крас­ноармейцев к коммунистам. Мы как в пути, в эшелонах, а потом в частях не видели ни одного недоброго взгляда, не слышали ни одного недружелюбного слова. Отступлением красноармейцы очень недовольны. Многие из них на воп­рос о причинах отступления только и отвечают: "Не по­нять, как это случилось ведь в восьми верстах были от Вар­шавы". Другие добавляли: "Ничего, исправимся, все рав­но Варшаву-то возьмем". Когда приходилось драться -- дрались отчаянно. Приходилось отступать -- отступали, кое-что потеряли, но опять-таки не потеряли уверенности в победу".
   Эта картина существенно отличается от того, что было первоначально при наступлениях Юденича или Деникина. По отношению к фронтовым частям речь, очевидно, шла не в плоскости необходимости переломить настроение.
   Само направление деятельности партийных и профес­сиональных организаций во время отступления Красной Ар­мии от Варшавы показывает, куда надо теперь направить силы, чтобы партия и профсоюзы помогли фронту. И в Мос­кве, и в Ленинграде проводятся недели, когда различные союзы отчисляют на фронт продукты своего производства:
   551
   химики -- мыло, пищевики -- сухари, металлисты -- пу­говицы, алюминиевые ложки, гвозди для подметок, поход­ные судки, швейники -- тысячи и тысячи комплектов бе­лья и пр.
   На 3-м Всероссийском съезде кожевников т. Ленин гово­рил: "Потребуется гигантская энергия и самодеятельность -- и именно рабочих, именно профсоюзов и в первую голову -- тех рабочих, которые близко стоят к отраслям промышлен­ности, связанным с обороной. Главная наша трудность в на­стоящей войне -- не в недостатке человеческого материала, а в недостатке снабжения.". Ленин предлагал "подражать примеру наших питерских рабочих, которые недавно разви­ли снова и снова гигантскую энергию, начиная со снабжения и обеспечения красноармейцев. Главным предметом наших бесед, собраний, докладов должно быть: все на помощь Крас­ной Армии".
   Организационная работа коммунистов на фронте сохрани­ла всю силу и значение, но новые обстоятельства -- "людей у нас достаточно, а снабжения нет" -- ставили перед партией по-новому задачи помощи фронту, дополняли новое к лозун­гу: все для Красной Армии. То обстоятельство, что партий­ные организации и профсоюзы вступили на этот путь, имело огромное влияние на вторую половину кампании вместе с це­лым рядом факторов, речь о которых идет ниже.
   Одним из первых политических результатов нашей вар­шавской операции явился затяжной характер, который ста­ли принимать переговоры о мире, начатые в Минске. Польская мирная делегация старалась свалить всю вину за происходящую войну на Советскую Россию и 23 августа 1920 г. заявила о неприемлемости наших мирных условий. В то же время под влиянием военных успехов изменилась и политическая физиономия польского правительства, попол­нившегося реакционными элементами, что также обуслов­ливало несговорчивость польской делегации. Русская и ук­раинская советские делегации, выставив свои условия мира, предлагали сделать то же польской делегации, однако пос­ледняя, выжидая, очевидно, исхода завязавшихся боев, от этого уклонялась. При таком положении дел 30 августа, с согласия обоих правительств, заседания мирной конферен­ции были перенесены в Ригу.
   552
   Схема 19
   0x01 graphic
   Перелом кампании, на этот раз благоприятный для польского оружия, определил и новые цели, которые поста­вила себе стратегия обеих сторон до конца кампании. Они заключались для противника в стремлении обеспечить за
   553
   собой ко времени подписания предварительного мира воз­можно больший выигрыш в пространстве, а для нас -- в стремлении сохранить за собою ту часть территории, кото­рая мыслилась советским правительством как нераздельная часть братских союзных республик Белоруссии и Украины.
   Под знаком затягивающихся переговоров о мире армии Западного фронта, сильно расстроившиеся во время отступ­ления, устраивались на фронте Липск -- Крынки -- Пружа- ны -- Кобрин -- Владимир-Волынский. На этой линии ко­мандование Западным фронтом предполагало восстановить организационные соединения, пополнить их и вновь перей­ти в наступление. Командзап рассчитывал, что к 15 сентяб­ря вверенный ему фронт станет опять вполне боеспособным, и даже предполагал "предварительно разыграть подготови­тельную операцию на левом фланге" посредством 12-й и 1-й конной армий. Однако эти предположения не встретили одобрения главкома, да и не могли осуществиться, потому что противник сам упредил нас в инициативе на южном уча­стке Западного фронта. Здесь 3-я польская армия, усиливша­яся вновь в результате общей перегруппировки польских сил, имевшей место 18 августа, удачно для себя ликвидировала обособленную операцию 1-й конной армии на Замостье. От­бросив 1-ю конную армию за р. Зап. Буг, она не ограничи­лась этим успехом, а продолжала развивать его, тесня к вос­току нашу слабую 12-ю армию. Таким образом, 3-я польская армия вклинивалась между внутренними флангами 12-й ар­мии и новой 4-й армии. Это название получила бывшая Мо- зырская группа, прикрывавшая Кобринское направление.
   Так, с начала сентября стало обозначаться наступление противника на Ровненском направлении. В свою очередь ко­мандование Западным фронтом замышляло новый контрма­невр на Брестском направлении; 12 сентября командзап при­казал усилить левый фланг 16-й армии переброской ее армей­ского резерва на Пружанское направление (17-я стрелковая дивизия). 4-я армия усиливалась 55-й стрелковой дивизией, которая шла в распоряжение командзапа из Петрограда. Эту дивизию надлежало выдвинуть на Кобринское направление. Вслед за тем 4-я армия должна перейти в наступление на Коб­рин -- Влодава, а 12-я армия должна была отбросить против­ника в направлении на Брест-Литовск. Однако в день отдачи
   554
   этой директивы противник прорвался сквозь жидкий фронт частей 12-й армии и овладел в тылу их г. Ковелем, после чего энергично начал расширять разрыв между внутренними флан­гами 4-й и 12-й армий, заставляя последнюю все время отка­тываться на восток. 4-я армия после упорных, но безрезуль­татных боев под Кобрином, оказываясь сильно на уступе впе­ред по отношению к 12-й армии, также постепенно осаживала к востоку. Наконец неустойка на фронте 12-й армии отрази­лась и на положении правого фланга 14-й армии, который вынужден был осаживать назад со Львовского направления. 14 сентября противник овладел Владимиром-Волынским.
   Оценивая обстановку на участке 12-й армии как начало новой серьезной операции противника, Главное командова­ние стремилось поскорее вывести в резерв в район Ровно 1-ю конную армию. Оно считало, что только ударом резерва, со­средоточенного в глубине, удастся не пустить противника на Украину. Решение командзапа, также стремившегося вытя­нуть 1-ю конную армию в район Ровно, упредило эту мысль главкома и было одобрено им.
   Вместе с тем, 15 сентября главком установил новую раз­граничительную линию между обоими нашими фронтами: Сокаль -- Торговица -- Ровно -- Дубровка (на железной дороге Новоград -- Волынск -- Шепетовка) -- ст. Кодня (железная дорога Житомир -- Бердичев). В случае перехо­да в наступление поляков против армий Западного фронта до окончания ее готовности главком указывал на необходи­мость постепенно отводить назад резервные дивизии фрон­та, не вводя в бой до полной их готовности.
   Продолжающийся быстрый откат 12-й армии делал сомни­тельной возможность организации контрманевра из района Ровно. 16 сентября 12-я армия начала уже отход за р. Стырь, в связи с чем сосредоточение 1-й конной армии относилось в район Бердичева и Житомира, а 18 сентября Ровно было уже оставлено нашими частями.
   Непосредственным результатом Ровненской операции противника было отвлечение внимания и сил командования Западным фронтом в сторону его левого фланга. Операция, проведенная силами одной 3-й польской армии, дала такие значительные результаты потому, что ей пришлось иметь дело почти исключительно с малобоеспособной и притом
   555
   занимавшей широкий фронт 12-й армией. Ни командование Западным фронтом, ни Главное командование не были за­интересованы в введении в дело 1-й конной армии, а наобо­рот, прилагали все усилия для вывода ее в резерв. Посколь­ку противник существенно не изменил той сгущенной к его левому флангу группировки, которая явилась результатом организации им преследования наших армий после кризи­са варшавской операции, то теперь он ставил себе ближай­шей задачей "разбить советские силы, сосредоточенные в четырехугольнике Гродно -- Лида -- Слоним -- Волко- выск".
   В 20-х числах сентября общая линия армий Западного фрон­та шла следующим образом. Правый фланг 3-й красной ар­мии начинался севернее Липска, где он входил в связь с ле­вым флангом Литовской армии. Далее линия фронта шла че­рез м. Крынки, по р. Свислочь до местечка того же названия, перекидываясь отсюда на Пружаны -- Кобрин (искл.); затем линия фронта на участке 4-й армии, упершись в р. Припять, круто ломалась вдоль ее течения на восток до г. Пинска, пе­рекидываясь отсюда через м. Гродно и м. Высоцк на левый берег р. Горынь, где уже начинался участок 12-й армии. На протяжении от Липска до Кобрина противник почти всюду находился в непосредственном боевом соприкосновении с нашими частями. Южнее Ковеля его силы сосредоточивались главным образом по обе стороны шоссе Ровно -- Новоград -- Волынск. Таким образом, лесисто-болотистый участок к се­веру от этого шоссе до линии р. Припяти и такой же проме­жуток между рр. Стырь и Горынь были почти свободны от войск противника.
   Главная роль в неманской операции выпадала на долю 2-й польской армии. Она должна была связать противостоящие ей силы наших 3-й и 15-й армий атакой на фронте Гродно -- Мосты и сильной маневренной группой обойти через м. Дру- скеники правый фланг нашего Западного фронта, овладеть Лидой, разбить находящиеся там резервы командования За­падным фронтом и вместе с тем отрезать путь отступления нашим частям, расположенным в районе Гродно, на левом берегу Немана. 4-я польская армия, действовавшая на Коб- ринском направлении, должна была своим левым флангом содействовать этой операции.
   556
   В свою очередь командование Западным фронтом, пола­гая, что противник перебросил часть своих сил против южно­го крыла фронта, считало обстановку подходящей для нане­сения противнику "решающего поражения" и постановки польской армии в очень тяжелое положение. Осуществить это решение командзап мыслил следующим образом. Разбив Бе- лостокско-Бельскую группу противника, главные силы фрон­та должны были переменить направление на юго-запад при­мерно на Люблин. Таким образом и эта операция должна была развиться под знаком решающего удара правым флангом.
   Стремление противников к выполнению поставленных ими себе целей и положило начало неманской операции -- последней крупной операции на главном театре войны. Про­тивник упредил нас своей атакой, так как директива Пилсуд- ского о переходе в наступление последовала 19 сентября. Сущность плана противника, как видно из вышеизложенно­го, свелась к охвату правого фланга нашего Западного фрон­та с одновременным прорывом его фронта в направлении на Мосты. Но так как командование Западным фронтом, гото­вясь к своему удару, по-прежнему сохраняло "таранное" значение за 15-й армией, держа ее на более сокращенном фронте и группируя в ее тылу резервы в количестве двух ди­визий, удар противника пришелся по линии наибольшего со­противления и не только не дал ожидаемых результатов, но даже привел после ряда упорных боев, из которых многие развились под знаком встречных столкновений за обладание линией р. Свислочи, к истощению усилий польского ударно­го кулака. В районе Волковыска 24 сентября мы даже имели значительный местный тактический успех, который доказал достаточную боеспособность наших новых укомплектований.
   Так же нерешительны для противника оказались и бои на фронте нашей 3-й армии, удерживавшей за собой линию р. Неман. Судьбу операции решил глубокий обход по ли­товской территории обходной группы в составе двух польских пехотных дивизий и двух кавалерийских бригад, после того как литовская армия была разбита и отошла на Вильно. Хотя наша 3-я армия и могла бы противопоста­вить этому обходу силы до трех стрелковых дивизий, но они могли быть лишь последовательно подтянуты и введе­ны в дело на правом фланге армии, так как одна из них --
   557
   армейский резерв 3-й армии -- располагалась за ее левым флангом, а другая, переданная в распоряжение командар- ма1 3-й и 5-й армий, подтягивалась усиленными перехода­ми на новое направление. Наличными силами 3-й армии пу­тем их перегруппировки в сторону правого фланга на мар­ше назад ликвидировать охвата противника не удалось. 3-я армия, а за ней и Западный фронт должны были 25 сентября начать свой отход на линию старых германских окопов.
   В самый разгар Неманской операции последовало прин­ципиальное решение нашего главного командования, совер­шенно изменявшее относительное значение Польского и Врангелевского фронтов в оценке нашей стратегии. 24 сен­тября в своей директиве на имя всех командующих фронта­ми главком основной задачей настоящего времени ставил "окончательную ликвидацию Врангеля в возможно короткий срок". В связи с этим главой задачей Западного фронта те­перь являлось восстановление его боевых сил и подготовка к решительному удару против поляков совместно с Юго-За­падным фронтом. Этот удар предвиделся не ранее середины ноября. Юго-Западному фронту ставилась задача -- выигрыш времени до подхода крупных подкреплений, которые будут даны после ликвидации Врангеля.
   Одновременно с Неманской операцией противник, пользуясь выдвинутым вперед положением 4-й армии, пред­принял частную операцию и против нее. К 25 сентября фронт этой армии представлялся вытянутым по направлению к Коб­рину уступом и шел по линии с. Пешки -- Антополь; отсю­да он круто сворачивал на восток вдоль Днепро-Бугского канала и далее перекидывался на р. Припять у с. Лахвичи. По р. Припяти линия фронта 4-й армии продолжалась до устья р. Ясельды. Для активного обеспечения Лунинецкого железнодорожного узла на правый берег р. Припяти была выдвинута 10-я стрелковая дивизия в составе двух бригад (28-й и 29-й); ища соприкосновения с противником, дивизия
   1 21-я стрелковая дивизия -- армейский резерв 3-й красной ар­мии при первом известии о занятии противником м. Друскеники была подтянута командармом 3-й т. Лазаревичем 27 сентября в рай­он с. Острино; 2-я стрелковая дивизия (переданная 5-й армии) была в это время на марше из м. Жирмуны в м. Озеры.
   558
   главными своими силами выдвинулась в район мм. Гродно -- Высоцк.
   26 сентября сильный партизанский отряд Булак-Балахо- вича, двигаясь от г. Ковеля лесами и болотами вдоль р. Сты- ри, переправился через р. Припять у м. Невель и неожидан­но ворвался в г. Пинск, где находился штаб 4-й армии. Уп­равление армией на несколько дней было нарушено. Командарм 4-й т. Шуваев с начальником штаба т. Межани- новым направились к своим главным силам в район Антопо- ля и начали отводить свою армию (65, 57-я стрелковые ди­визии, 30-я стрелковая бригада, 17-я кавалерийская дивизия) за р. Ясельду в Северо-Восточном направлении на м. Логи- шин. Командование 10-й стрелковой дивизии предполагало развить удар на Ковель, но не имея возможности по услови­ям местности действовать прямо на Пинск, получило зада­чу от командования фронтом перебросить одну бригаду для непосредственной обороны Лунинца с запада, а другую от­тянуть в район Столин -- Видибор.
   Отряд Булак-Балаховича (около 1000 штыков и сабель) несколько дней бездействовал в Пинске. 30 сентября он был сменен там бригадой 18-й пехотной польской дивизии, пос­ле чего начал развивать наступление в общем направлении на Видибор. Налет противника на Пинск имел своим след­ствием сильный разрыв между внутренними флангами на­ших Западного и Юго-Западного фронтов. Несколько ранее противнику удалось окончательно оттеснить наши части из пределов Восточной Галиции. Сильное стратегическое из­нурение наших армий предшествующими боями, невозмож­ность по недостатку времени и плохому состоянию желез­нодорожных сообщений в их тылу1 своевременно усилить их комплектованиями, а также перенос центра тяжести при­ложения наших усилий на Врангелевский фронт определили дальнейший отступательный характер кампании на обоих наших участках Польского фронта вплоть до заключения перемирия, а затем и мира с Польшей.
   Еще 23 сентября чрезвычайная сессия Всероссийского центрального исполнительного комитета в целях предотв­ращения зимней кампании, которая тяжким бременем легла
   1 Главным образом тут сказывался недостаток обмундирования.
   559
   бы на трудящиеся массы России и Польши, признала воз­можным смягчить первоначально выставленные условия мира. Согласно новым условиями устанавливалась незави­симость Литвы, Украины, Белоруссии и Восточной Галиции, причем в отношении последней советское правительство признавало плебисцит по буржуазно-демократическому, а не по советскому принципу. Далее советское правительство отказывалось от всех своих требований в отношении польской армии и ее вооружения, а также от железнодорож­ного участка Волковыск -- Граево. Государственная грани­ца согласно нашему новому предложению намечалась вос­точнее линии, установленной Верховным союзным советом 3 декабря 1919 г., причем Восточная Галиция оставалась к западу от нее.
   В свою очередь новое польское правительство начинало испытывать на себе давление поддерживавших его партий в отношении скорейшего заключения мира. Польские нацио­нал-демократы громко требовали прекращения "украинской затеи", основываясь на том, что советское правительство имеет неисчерпаемый людской материал; польская партия социалистов (ППС) высказывалась за признание этнографи­ческой границы Польши и за дружеское сожительство с РСФСР; английская и французская печать рекомендовали Польше умеренность в ее требованиях. Наконец, 12 октяб­ря в Риге были подписаны договоры о перемирии и предва­рительных условиях мира между РСФСР с одной стороны и Польшей -- с другой. Согласно этим условиям признавалась независимость Советской Украины и Белоруссии, устанав­ливалась государственная граница примерно в ее нынешнем начертании, и признавался взаимный суверенитет. Польша обязалась на основе равноправия всех национальностей пре­доставить лицам русской, украинской и белорусской нацио­нальностей, находящимся на территории Польши, все пра­ва, обеспечивающие свободное развитие их культуры. Обе стороны отказывались от взаимного вмешательства во внут­ренние дела договаривающихся государств и от возмещения военных расходов и убытков. Кроме того, польское прави­тельство отказывалось от поддержки контрреволюционных организаций Врангеля, Петлюры и Савинкова. Устанавлива­лась обязательная взаимная выдача заложников, взаимная
   560
   амнистия и вознаграждение для Польши за имущество, вы­везенное из нее начиная с 1 августа 1914 г. по 23 октября 1920 г. Этот договор был утвержден Всероссийским цент­ральным исполнительным комитетом, 24 октября -- Укра­инским центральным исполнительным комитетом, а 26 ок­тября -- Польским сеймом.
   После заключения перемирия Красной Армии пришлось еще ликвидировать те белогвардейские организации, кото­рые, действуя совместно с польской армией, оказывались теперь в пределах нашей демаркационной полосы. Таковы­ми организациями явились: в Белоруссии -- отряд Булак- Балаховича, а на Украине -- отряды Петлюры. Те и другие были успешно ликвидированы красными войсками в течение ноября 1920 г.
   В заключение следует отметить, что польское правитель­ство в результате кампании 1920 г. не достигло своих основ­ных целей, которые клонились к выходу польской государ­ственности на востоке на линию польских политических гра­ниц 1772 г. Согласно условиям предварительного мира Польша получила территорию на 59 650 кв. км. с 4 477 000 населения меньше той, которую ей предлагало советское пра­вительство в январе 1920 г.
   Мы тем более считаем необходимым подчеркнуть это обстоятельство, что в военной печати встречаются не совсем правильные оценки результатов Русско-польской войны как войны якобы нами проигранной.
   Разумеется, никто не станет отрицать того, что Красная Армия в варшавской операции потерпела поражение, но это был проигрыш лишь чисто оперативный. Итог войны самым решительным образом разнится от итогов и условий января 1920 г., что в свою очередь дает нам право оценивать исход Русско-польской войны как значительную победу советской стратегии и политики. Война была прекращена в тот момент, когда силы польского милитаризма были несравненно бли­же к истощению, нежели силы Красной Армии. На новую кампанию без еще большего риска, чем в апреле, Польша идти не могла.
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   КАМПАНИЯ 1920 г. НА КРЫМСКО- ТАВРИЧЕСКОМ ФРОНТЕ
   Вступление в командование остатками "вооруженных сил юга России" ген. Врангеля ? Внутренняя политика его правительства ? Краткий обзор Крымского театра военных действий ? Харак­теристика армии Врангеля, ее реорганизация ? План кампании ген. Врангеля ? Группировка сил красной стороны ? Развитие операции летом 1920 г. в Северной Таврии ? Неудача 13-й крас­ной армии в июне ? Выход армии Врангеля на континент и ее первоначальные успехи ? Группировка сил противника ? План красного командования ? Рейд конного корпуса Жлобы ? Борьба Врангеля за расширение его плацдарма ? Заключение
   ген. Врангель, вступивший в командование остатками "вооруженных сил юга России" по уходе от власти Деникина не мог и не желал дать нового содержания внешней и внутренней политике своего пред­шественника, но стремился лишь видоизменить формы ее проведения.
   Возьмем для примера область земельной политики. Здесь Врангель шел на уступку помещичьей земли крестьянам, но... за выкуп ее в течение 25 лет.
   Какое значение мог иметь этот закон для крестьянства Крыма, 40 % которого (в среднем) было безземельным и ко­торое, для того чтобы обеспечить себе возможность суще­ствования, шло в арендаторы частновладельческих земель из доли урожая или в батраки. Крестьянин же, владевший собственным хозяйством, сидел на таком карликовом наде­ле (на южном берегу Крыма не превосходившем десятины), что не мог и думать об участии в покупке частновладель­ческой земли. Значит, земельный закон Врангеля мог быть
   562
   использован не крестьянством в целом, а лишь его кулац­кой верхушкой1
   В отношении рабочего класса внутренняя политика Вран­геля отличалась ожесточенной борьбой против рабочих орга­низаций и профессионального движения.
   В тылу по-прежнему процветал режим спекуляций, хи­щений, взяточничества и административного произвола. Сохранив все отрицательные черты прежнего правительства ген. Деникина, новая власть в лице ген. Врангеля довела их до крайней степени своего выражения.
   Состояние врангелевского тыла прекрасно может быть характеризовано таким документом, как рапорт ген. Слащо- ва, поданный им 12 сентября ген. Врангелю. В этом рапорте упоминаемый в записках Врангеля и в воспоминаниях Сла- щова последний требует введения чрезвычайного обложения буржуазии и введения публичной виселицы для спекулянтов.
   Неудивительно, что в тылу Врангеля, несмотря на жесто­кие репрессии, даже в период успешных действий его армии в Северной Таврии обстановка остается все время крайне напряженной. Высадившийся в средних числах августа на южный берег Крыма организатор повстанческого движения в Крыму т. Мокроусов в течение нескольких дней (по при­знанию белых же летописцев) оказывается во главе отрядов, насчитывающих в своем составе несколько сот повстанцев. Красные партизаны беспокоят тыл Врангеля в непосредствен­ной близости от Севастополя и Симферополя.
   В самой армии Врангеля шла скрытая борьба между "мо­лодежью" и "стариками". Один из историков Врангеля не­безызвестный В. Немирович-Данченко в своей книге "В Кры­му при Врангеле" приводит весьма характерное мнение ка­кого-то, как он утверждает, заслуженного офицера Генерального штаба, упрекающего Врангеля в ставке на мо­лодежь, в ставке на "вундеркиндов", лишенных знаний, ви­дящих единственный закон победы в авантюристическом дерзании. Авторитет главнокомандования укреплялся и поддерживался выдвижением своих и отстранением и обез­личиванием непокорных и своенравных (например, борьба
   1 Шустов Б. Крымская АССР. М., Госплан, 1927, с. 33. См. приложение, схемы XVII, XVIII.
   563
   Врангеля со Слащовым). На этой почве в армии процвета­ли такие явления, как протекционизм, карьеризм и подси­живание.
   В положении Врангеля, убежденного монархиста, ко­торый вынужден лавировать, прикрывать свои собствен­ные убеждения и настроения армии туманными, общими лозунгами, по его мнению, способными привлечь к его армии и ее целям сочувствие населения, настроенного в своем большинстве против царизма, историк не может не усмотреть признаков обреченности всего врангелевского движения.
   12 июня 1920 г., когда врангелевская армия уже развила свои действия в Северной Таврии, в Севастополе был рас­крыт заговор герцога Лейхтенбергского, охвативший значи­тельные круги офицерства флота, встревоживший Врангеля не столько из-за своих монархистских идей, сколько из-за действенного характера программы заговорщиков, ставив­ших вопрос о немедленной замене Врангеля бывшим вели­ким князем Николаем Николаевичем или даже "желторо­тым" герцогом. Наказание путчистов свелось к тому, что злополучный герцог в сопровождении агентов охранки бла­гополучно отбыл в Константинополь, а остальные виновни­ки были сняты с должностей и частично направлены на фронт. "Демократическая" армия даже эти мероприятия "демокра­тического" Врангеля встретила весьма холодно как излиш­не суровую расправу.
   В начале июня оформляется гражданское управление тер­риторией ген. Врангеля. Во главе его становится В. А. Кри- вошеин, сподвижник Столыпина, долголетний министр зем­леделия в царском правительстве.
   Цели Врангеля в области политики и стратегии выраста­ли по мере его территориальных успехов. Первоначально они сводились лишь к стремлению отсидеться в Крыму и заклю­чить при помощи Англии с советским правительством мир на началах равноправия.
   В дальнейшем после первых своих боевых успехов Вран­гель мечтал вновь зажечь Гражданскую войну в пределах Советской страны, оперевшись для этого на донское и ку­банское казачество и украинское кулачество. Но эта полити­ческая ставка Врангеля, как мы увидим, была бита.
   564
   В военно-географическом отношении Крымско-Тавриче­ский театр представлял резкие отличия от Украинского и Бе­лорусского театров военных действий.
   Значительное различие существовало и между отдельны­ми частями самого этого театра. Континентальная его часть (северная) отличалась равнинно-степным, открытым харак­тером, весьма благоприятным для действий значительных масс конницы. Население было достаточно густо и группи­ровалось в значительных, но удаленных друг от друга насе­ленных пунктах. Сеть грунтовых дорог была развита доста­точно, а железных -- слабо. Местные средства на этой час­ти театра имелись в избытке. Население было достаточно однородно по национальному признаку; в классовом отно­шении оно в подавляющей своей массе являлось крестьян­ством с довольно сильной кулацкой прослойкой.
   Подобно привеске на двух узких перемычках в виде Чон­гарского и Перекопского перешейков к континентальной части театра присоединялся Крымский его участок, на зна­чительном своем протяжении имевший тот же равнинно-степ­ной характер, что и Северная Таврия, но без ее богатства местными средствами. Перекопские и Чонгарские узины приурочивали действия войск на этом театре к определен­ным операционным направлениям, ведущим к главнейшим портам на Черном море -- Севастополю и Феодосии. Край­няя южная часть театра -- южное побережье Крыма -- но­сила резко выраженный горный характер, но по ходу кампа­нии оказалась вне района главнейших военных действий.
   Перекопский и Чонгарский перешейки при их существу­ющем укреплении и господстве враждебного флота в Азов­ском и Черном морях могли представить значительные зат­руднения для войск, пытающихся проникнуть в Крым с севе­ра. Из-за своей узости они также неблагоприятно должны были повлиять на операции войск, пытающихся выйти из Крыма на континент, стесняя их развертывание. Вышеука­занные свойства этих перешейков и определяли меткое во­енное прозвание Крыма "Крымской бутылкой", причем Чон­гарский, а главным образом Перекопский перешейки явля­лись горлышком этой бутылки.
   Основой вооруженных сил противника на Крымском театре являлась бывшая Добровольческая армия, которую
   565
   ген. Врангель переименовал в русскую. Превращаясь в ар­мию профессиональных наемников, Добровольческая ар­мия быстро приобретала их характерные особенности. Дис­циплина этой армии начала постепенно принимать весьма своеобразный характер: в ней начало устанавливаться вы­борное начало не только в отношении низших, но и выс­ших начальников. Последние, чтобы не утратить своей по­пулярности, должны были закрывать глаза на грабежи и бесчинства войск.
   Отдельные генералы вели между собой ожесточенную борьбу за первенство.
   Вступив в апреле1 в командование остатками Доброволь­ческой и казачьих армий, ген. Врангель первым долгом окон­чательно стер следы оппозиционных настроений в качачих войсках, устранив от власти тех генералов, соперничества которых он опасался.
   С формального согласия слабовольного донского атамана Богаевского, превращенного Врангелем в парадную фигуру, Врангель отрешает от командования Донским корпусом ген. Сидорина, начальника штаба корпуса Кельчевского и началь­ника политического отдела (и такое учреждение существова­ло) графа Дю-Шайля, поведшего кампанию против Врангеля в газете "Донской вестник", и предает всех их военно-поле­вому суду. Последний приговаривает обоих генералов к ка­торжным работам, воспользовавшись чем, ген. Врангель ве­ликодушно милует мятежников, ограничиваясь изгнанием их из армии. Одновременно ген. Врангель начинает принимать меры, лдя того чтобы привести к повиновению ген. Слащова.
   Укрепив таким образом свое положение, Врангель дея­тельно принялся за реорганизацию и приведение в порядок своих вооруженных сил. Вся армия была сведена в четыре корпуса. Ввиду большого недостатка в лошадях, донская и кубанская конницы были временно обращены в пехоту. Ре­организационная работа Врангеля продолжалась в течение апреля и мая и проходила почти беспрепятственно, так как в это время и силы и внимание советского командования были
   1 До вступления Врангеля в командование собранными в Кры­му остатками Добровольческой армии оборона Крыма возглавля­лась ген. Слащовым.
   566
   отвлечены событиями, происходившими на Польском фрон­те. Благодаря этому обстоятельству Врангелю беспрепят­ственно удалось к концу мая 1920 г. довести численность своих вооруженных сил до 20 000 с лишком штыков и сабель.
   В начале июня 1920 г. армия Врангеля под прикрытием корпуса Слащова, удерживавшего Перекопский и Чонгар­ский перешейки, заканчивала свою реорганизацию: против корпуса Слащова на фронте Скадовск -- Геническ -- Кирил- ловка и далее до Ногайска развернулась 13-я красная армия в количестве всего 12 765 штыков и сабель (Латышская, 52, 3, 46-я стрелковые дивизии, 85-я и 124-я стрелковые брига­ды). 15-я стрелковая дивизия из состава этой армии должна была перейти в состав войск правобережной Украины и дос­тигла в конце апреля Каховки, а 2-я кавалерийская дивизия имени т. Блинова располагалась в районе с. Петровское1.
   В течение мая 1920 г. 13-я армия сделала несколько по­пыток форсировать перешейки и вторгнуться в пределы Кры­ма, но все эти попытки были отбиты противником. В начале июня она готовилась к повторению этой операции в более обширном размере, но была предупреждена внезапным ожив­лением деятельности армии Врангеля.
   Это оживление армии ген. Врангеля явилось результатом причин не столько политического или стратегического, сколько экономического порядка. Огромная масса беженцев, скопившаяся в Крыму, основательно уничтожила его продо­вольственные запасы, так что в порядок дня встал вопрос о возможности дальнейшего физического существования са­мой армии Врангеля, считавшей в своем составе к этому вре­мени 22 000 штыков и 4600 сабель (с округлением)2.
   1 Нам не удалось установить достаточно точные цифры, харак­теризующие силы стороны перед началом решительных действий в Северной Таврии. Однако несмотря на противоречивость материа­лов, имеющихся в нашем распоряжении редакции, мы можем с пол­ной категоричностью утверждать, что к началу операции Врангель имел примерно двойное превосходство над противостоящей ему частью 13-й армии.
   2 По некоторым данным, общее число едоков армии Врангеля достигало к началу июля 150 000. Это примерно совпадает с при­знанием самого Врангеля, что в его армии на одного бойца прихо­дилось шесть едоков.
   567
   Поэтому еще в середине мая ген. Врангель, как он пишет в своих воспоминаниях, разработал план летней кампании, который сводился к следующему:
   1) выдвижение армии на линию Бердянск -- Пологи -- Александровск -- Днепр;
   2) операции по овладению Таманским полуостровом с це­лью создать на Кубани новые очаги борьбы;
   3) выдвижение на линию Ростов -- Таганрог -- Донецкий каменноугольный район -- станция Гришино -- станция Синельниково;
   4) очищение от красных Дона и Кубани (казаки должны были дать живые силы для продолжения борьбы).
   На Крымских перешейках должны были быть возведены укрепления крепостного типа с целью обеспечения основ­ной базы вооруженных сил белого юга -- Крыма1.
   Предпринимая свою операцию по выходу на континент, Врангель шел вразрез с желаниями английского правитель­ства, почему последнее формально сложило с себя всякую ответственность за дальнейшую судьбу остатков "вооружен­ных сил юга России".
   5 июня 13-я армия группировалась следующим образом: Перекопское направление -- главные силы армии. Сосре­доточенная здесь группа комдива 52-й т. Раудмеца (Латыш­ская дивизия, 52-я дивизия, 124-я и 85-я стрелковые бригады и 3-я дивизия), занимавшая фронт Преображенка (12 км сев.- зап. Перекопа) -- Перво-Константиновка, готовилась к оче­редному наступлению. Части этой группы, сильно поредев­шие в апрельских (в средних числах апреля белые произвели удачный в тактическом отношении десант на правом фланге
   1 Журналист Г. Н. Раковский, близко стоявший к кругам Донской армии, в своей книге "Конец белых" (изд. "Воля России", 1921) утверждал, что первоначально Врангель преследовал более скромные цели. Он стремился сделать просто вылазку за продо­вольствием из "Крымской бутылки" на континент, почему ему и надо было выдвинуться на линию, указанную в пункте один вы­шеприведенного плана Врангеля. Операции на Кавказе первона­чально, согласно утверждений Раковского, вовсе не планирова­лись. В целях политического обеспечения главной операции с флангов предполагалось поднять восстание на Дону и связаться с украинскими повстанцами.
   568
   группы в районе порта Хорлы) и майских боях, не были еще пополнены. В Сальковском направлении весьма малочислен­ная 46-я дивизия закрывала в районе станции Сальково про­тивнику выход с Чонгарского полуострова и у Геническа выход из Арабатской стрелки.
   Военные действия на обоих перешейках приняли позици­онный характер. Обе стороны окопались, частично оплели свой фронт проволокой. Основные части 13-й армии, в зна­чительной мере уже морально надломленные в неудачных боях за овладение перешейками, еще больше теряли свою боеспособность от непривычного позиционного "стояния". Оперативное взаимодействие (в частности, в смысле связи) обеих групп не было обеспечено. Северные берега Сиваша между группами занимались слабой, растянутой кордоном 124-й бригадой (42-я дивизия). За несколько дней до начала решительных событий в район армии прибыла переброшен­ная походным порядком с Кавказского фронта кавалерий­ская дивизия Блинова, направленная в район Ново-Никола- евка -- Ново-Покровка -- Громовка -- в резерв армии, где она к 3 июня и сосредоточилась. 13-я армия в отличие от армии Врангеля не использовала установившегося затишья боевых действий для вывода значительной части своих войск в тыл в целях приведения их в порядок, пополнения и отды­ха. Части, скученные около перешейков, продолжали дер­жаться в боевом напряжении и теряли свои силы в мелких предприятиях чисто позиционного характера. Если оцени­вать группировку частей 13-й армии перед решительными со­бытиями, то надо признать, что армия была совершенно не подготовлена для обороны Северной Таврии. Командование 13-й армии и фронта, колебавшееся в течение длительного срока предпринять решительное наступление, в то же вре­мя, несмотря даже на события на Польском фронте, не счи­тало возможным перейти к временной обороне с вытекаю­щей отсюда перегруппировкой армии. Эшелонирование ар­мии в глубину отсутствовало. Тыл был мало организован. Перекопская группа базировалась на Каховку и частично на единственную железнодорожную магистраль Сальково -- Мелитополь, на которую базировались также и все осталь­ные войска армии. Основные линии связи выходили на эту же железнодорожную магистраль, идущую до Мелитополя
   569
   вдоль Азовского моря, в котором продолжал господствовать флот белых. План отхода армии, несмотря на исключитель­но тяжелые условия такого отхода, который пришлось бы проделать в пространстве, ограниченном с одной стороны Днепром, с другой стороны морем, командованием, продол­жавшим беспечно смотреть только вперед, проработан не был. Прибывшая с Кавказского фронта и намеченная для уси­ления ударного кулака Перекопской группы 15-я дивизия на­кануне решительных событий была вновь изъята из состава армии и перебрасывалась распоряжением командования фронта на Польский фронт.
   Положение 13-й армии ухудшалось еще тем, что махнов­щина, поднимавшая свою голову непосредственно в ее тылу, также отвлекала на себя часть сил и тем самым дробила волю и внимание командования.
   План Врангеля, изложенный в его директиве 3 июня, со­стоял в том, чтобы, высадив II корпус ген. Слащова в райо­не Мелитополь для удара в тыл Перекопской группе крас­ных, одновременно ударом I армейского корпуса (ген. Куте- пов) и сводного корпуса (ген. Писарев) через перешейки разбить 13-ю армию и отбросить ее за Днепр. Для выполне­ния этой задачи армия Врангеля заняла следующее исход­ное положение:
   Сводный корпус Писарева (Кубанская дивизия и 3-я кон­ная дивизия) группировался на Чонгарском направлении;
   Донской корпус ген. Абрамова (2-я и 3-я Донские диви­зии и Донская бригада) оставался в резерве главного коман­дования в районе станции города Джанкой;
   I армейский корпус ген. Кутепова (Дроздовская, Корни- ловская, Марковская дивизии, 1-я кавалерийская и 2-я кон­ная дивизии) сосредоточился на Перекопском перешейке; на этот корпус, состоявший из лучших частей Врангеля, являв­шихся в свое время ударным ядром Добровольческой армии ген. Деникина, возлагалась основная задача по разгрому глав­ных сил 13-й армии, противостоявших ему;
   II армейский корпус ген. Слащова (13-я и 34-я пехотные дивизии, Терско-Астраханская конная бригада), погрузив­шись на транспорты в Феодосии, направился в сопровожде­нии боевых судов флота в район Кирилловки (под Мелито­полем) для производства десантной операции. На действия
   570
   десантного корпуса Врангель возлагал большие надежды (де­санты, произведенные в середине апреля в районе порта Хор- лы и в районе той же Кирилловки, явились как бы репетици­ей для десантных операций ген. Слащова).
   В своих записках Врангель общую численность своей ар­мии к началу решительных действий определяет цифрой око­ло 25 000 штыков и сабель (против 15 000--16 000 штыков и 3000--4000 сабель красных, по его же, по-видимому, не­сколько преувеличенным данным), причем сводный и Донс­кой корпуса почти не имели конского состава и должны были действовать в пешем строю.
   Операция развернулась следующим образом:
   Корпус ген. Слащова, посаженный в Феодосии на суда (около 28), в 2 ч 6 июня показался в Азовском море, а в 10 ч с этих судов началась высадка десанта в районе южнее Ки- рилловки, причем для обеспечения высадки была занята д. Ефремовка.
   С целью отвлечь внимание красных от главного места высадки у дер. Кирилловки противник на правом фланге Перекопской группы производил демонстративные десант­ные операции. После полудня в 8 км южнее д. Алексеевки в Каркинитском заливе показались два парохода с баржами на буксире и, обстреляв пос. Хорлы, стали на якорь.
   Несомненно, ближайшей задачей ген. Слащова являлся захват Мелитополя и перехват тем самым единственной ма­гистрали, на которую базировались войска 13-й армии; дей­ствия корпуса Слащова вместе с тем должны были облег­чить выход из "Крымской бутылки" остальным корпусам армии Врангеля.
   Командование 13-й армии, получив сведения о десанте в районе дер. Кирилловки и в районе пос. Хорлы, реагировало на это следующим образом (приказ 13-й армии от 6/VI N 078).
   Начальнику группы войск Перекопского направления при­казано было удерживать позиции, запирающие выход из Пе­рекопского перешейка, и неослабно наблюдать за побережь­ем Каркинитского залива, а против возможной высадки про­тивника в районе Каланчак иметь в резерве не менее одной стрелковой бригады.
   Группа т. Нестеровича (124-я и 85-я стрелковые бригады и 42-й кавалерийский полк) должна была оставаться в районе
   571
   Перво-Константиновка -- Владимировка -- Строгоновка, а в случае перехода противника в наступление действовать во фланг и тыл, не давая ему возможности выйти из Перекоп­ского перешейка. На эту же группу возлагалось наблюдение за побережьем Сиваша на участке Перво-Константиновка -- оз. Оверьяновское и поддержание тесной связи с 46-й стрел­ковой и 2-й кавалерийской дивизиями.
   Начальнику 46-й стрелковой дивизии приказывалось упор­но оборонять занимаемые им позиции у Сальсково и ликви­дировать десант противника у д. Кирилловки. Для выполне­ния последней задачи в распоряжение начдива 46-й вновь передавалась находившаяся в армейском резерве 138-я стрел­ковая бригада и ему же подчинялись мелитопольский гарни­зон и бронепоезда, действовавшие на внутреннем фронте; 138-я бригада направлялась в район Б. Утлюг, 2-я кавале­рийская дивизия, оставаясь в армейском резерве, должна была не позже полудня 7 июня сосредоточиться в районе д. Петровское.
   В свою очередь 7 июня 1-й армейский корпус (ген. Куте- пов) и сводный корпус (ген. Писарев) армии Врангеля, под­держивая свои пехотные части конницей, танками и броне­поездами, двинулись на континент через Перекопский и Саль- ковский перешейки.
   Противник стремился сбить наши части с целью отбро­сить их с Перекопского участка и охватить нашу Перекоп­скую группу во фланг с востока.
   На Сальковском направлении бой разгорелся в районе южнее Рождественское -- Рыково.
   Произошел ряд упорных боев, преимущественно встреч­ного характера, в которых перегруппировавшиеся в самом ходе боевых событий дивизии красных контрударами стре­мились задержать наступление противника и отбросить его обратно в Крым. Наиболее оживленные бои разгорелись на Перекопском направлении. Отошедшие в восточном направ­лении (Перво-Константиновка -- Владимировка) 3-я диви­зия и 85-я бригада красных ведут яростные контратаки, стре­мясь отрезать от перешейка прорвавшихся на север белых. Перво-Константиновка в течение дня два раза переходит из рук в руки и к ночи остается в руках красных, несмотря на решительное сопротивление белых, введших в дело свой
   572
   резерв -- Дроздовскую дивизию и танковые части, участво­вавшие в прорыве Перекопских укреплений красных. Латыш­ская дивизия к вечеру отошла в район Чаплинка, потеряв тактическое взаимодействие с Перво-Константиновской группой. Здесь мы видим, что некоторые из боев имели ус­пешный для красных характер. Боевые действия в первый период разбились как бы на три самостоятельных очага -- Перекопский, Сальковский и Мелитопольский без непосред­ственного тактического взаимодействия этих очагов.
   Для ликвидации прорыва белых командование 13-й ар­мии принимает следующие меры (приказ командарма 13-й от 7/VI N 079).
   На группу войск Перекопского направления возложено было в кратчайший срок восстановить положение и атакой во фланг и тыл уничтожить зарвавшегося противника. По выполнении же этой задачи -- исполнять ранее полученные директивы, не допуская выхода противника из Перекопской теснины и производства десанта на побережье Каркинит- ского залива.
   46-я стрелковая дивизия должна была решительными и энергичными действиями ликвидировать прорвавшегося в Сальковском направлении противника, атакуя его из района Громовка -- Ново-Троицкое во фланг и тыл. В то же время начдиву 46-й приказывалось ликвидировать десант противни­ка, высадившегося у Атманай и Кирилловки. 2-я кавалерий­ская дивизия имени т. Блинова, по сосредоточении ее в райо­не дер. Петровское поступала в распоряжение начдива 46-й.
   Только 8 июня, несколько умерив темп и напряжение сво­его наступления в Северном направлении, I корпусу белых удается сломить сопротивление Перво-Константиновской группы красных, создавая обходом 2-й конной дивизии (ген. Морозов) угрозу ее свободному, повисшему в связи с отхо­дом группы Раудмеца, правому флангу. Но зато 8 июня поло­жение белых резко ухудшается на Чонгарском направлении, несмотря на то, что произведенный накануне при помощи тан­ков прорыв Сальковской позиции не потребовал от корпуса ген. Писарева особого напряжения. Отошедшая главными силами после потери Сальковской позиции в Северо-Запад­ном направлении 46-я дивизия в ночь с 7-го на 8-е устанав­ливает тактическое взаимодействие со 2-й кавалерийской
   573
   дивизией имени т. Блинова, переброшенной в район Петров­ское и переданной комдиву 46-й. В районе Ново-Михайловка фланговый заслон ген. Писарева вступает в упорную борьбу с этими частями, в то время как головные части корпуса уже выходят на линию станции Юрицино -- с. Рождественское.
   В ночь с 8 на 9 июня конная дивизия Блинова, прорвав заслон белых, смелым налетом врывается в Ново-Михайлов- ку, захватывая пулеметы и несколько сот пленных, в том числе штаб 3-й конной дивизии (пленение ген. Ревишина).
   Несмотря на эти отдельные тактические успехи, положе­ние 13-й армии оперативно продолжает оставаться крайне напряженным. Управление частями нарушено. Перво-Кон- стантиновская группа, 46-я дивизия и конная дивизия Бли­нова имеют с армией лишь радиосвязь, часто бездействую­щую ввиду передвижения штабов. Подвоз боевых припасов нарушен.
   Обратная переброска 15-й дивизии, уже успевшей перей­ти по единственному мосту у Каховки на правый берег Днеп­ра, затягивается. Дивизия фактически вводится в бой уже тогда (10 июня в районе Черной долины), когда обессилен­ные 52-я и Латышская дивизии почти неспособны на актив­ные действия.
   9 июня Слащов, передвигавшийся весьма медленно, не­смотря на явное численное превосходство его сил над теми сборными частями, которые были выставлены против него командармом 13-й1, наконец занял город Мелитополь. 10, 11, 12 июня Слащов продолжает вести бой в районе Мелитопо­ля, распространяясь весьма медленно на запад и едва отбивая все усиливающийся с северного фаса нажим частей 13-й ар­мии (группа т. Лациса).
   9 июня обстановка на Чонгарском направлении для бе­лых продолжает оставаться еще тяжелой. На этом участке Врангелем постепенно вводится в дело его резерв -- Дон­ской корпус.
   10 июня кавалерийская дивизия Блинова лихим ударом раз­бивает Кубанскую дивизию и, захватив пленных и батарею,
   1 Небезынтересно отметить, что ген. Слащов в своих воспоми­наниях говорил о каких-то неимоверно тяжелых и полных героиз­ма боях его корпуса.
   574
   едва не захватывает Ново-Алексеевку. Этим эпизодом ис­черпывается героическое сопротивление отдельных частей 13-й армии.
   Захват Мелитополя привел к окончательному расстройству управления армией. Оперативное взаимодействие частей ста­ло невозможно. Штаб 13-й армии разыскивает по радио свои войска. В это время -- с 10 по 12 июня -- положение войск 13-й армии, уже неуправляемых, могло действительно стать катастрофическим, но боевой порыв врангелевских войск уже несколько иссяк в боях. Вместо стремительного преследова­ния войска Врангеля едва тянутся за отступающими красны­ми. Штаб Врангеля тратит значительное время для того, что­бы взять в руки управление разбросанными частями и обес­печить их оперативное взаимодействие.
   12 июня Перекопская группа белых захватывает Каховку и Алешки, 52-я и Латышская дивизии отходят у Каховки на правый берег Днепра, уничтожив за собой переправу, осталь­ные же части 13-й армии находятся в общем отступлении в Северо-Восточном направлении между Днепром и Мелито­полем. 12 июня Врангель отдает директиву о преследовании, в которой Слащову вместо удара в тыл отступающим крас­ным войскам ставится задача удерживать Мелитополь; ос­тальным войскам -- удерживать захваченные территории и продолжать преследование. Таким образом, достигнув круп­ных тактических успехов, захватив значительную террито­рию, Врангель все же не достиг основной своей задачи -- разгрома 13-й армии и отхода ее за Днепр.
   В благоприятном для белых развитии операции по выхо­ду их на континент решающую роль сыграл, в основном, де­сант Слащова. Необходимо отметить, что место десанта было выбрано удачно. Оно находилось вблизи передовых баз 13-й армии в Мелитополе и вблизи единственной железно­дорожной магистрали, по которой происходило все питание 13-й армии.
   Не имея возможности задержать противника на выхо­дах из "Крымской бутылки", 13-я армия оказалась в труд­ном положении. Корпус Слащова, занявший 10 июня Ме­литополь, мог фланговым ударом припереть ее к плавням нижнего течения р. Днепр, на том участке его, где не было переправ. Однако этого не случилось: ведя ряд упорных
   575
   арьергардных боев, 13-я армия в условиях трудного флан­гового марша вышла из готовившейся для нее ловушки.
   23 июня линия фронта противника на континенте шла полукругом по линии Ногайск -- Большой Токмак -- стан­ция Попово (все эти пункты вкл.) и далее вдоль левого бере­га реки Днепр до местечка Алешки (вкл.).
   Войска Врангеля последовательно располагались следу­ющим образом: от Азовского моря до Гнаденфельд -- 2-я (севшая на коней) и 3-я (пешая) Донские дивизии Донского корпуса (ген. Слащов); в районе местечка Михайловка -- Дроздовская пехотная дивизия и 2-я конная (ген. Морозов) под общим командованием начальника Дроздовской диви­зии ген. Витковского; расположенная своим ядром в селе Большая Белозерка Кубанская казачья дивизия, сильно по­терпевшая в боях в первой половине июня, несла службу разведки и охраны по левому берегу Днепра (против Днеп­ровских плавней и Никополя); левее ее располагалась ту­земная бригада, имея ядро в Верхнем Рогачике. Против Ка­ховки в районе Дмитровка -- Натальино продолжали оста­ваться Марковская и Корниловская дивизии. Охрану участка от Каховки до устья Днепра несла 1-я конная дивизия ген. Барабовича, тоже еще не посаженная на коней. На этой ли­нии противник временно приостанавливался, имея в виду закрепиться, укомплектоваться и подтянуть свой тыл.
   План командования фронтом и 13-й армии сводился к сле­дующему: правобережная группа армии (Латышская и 52-я стрелковые дивизии) должна была развить наступление из района Берислав в общем направлении Каховка -- Перекоп; группа т. Федько (30, 46-я и 15-я дивизии, 2-я стрелковая бригада и две бригады 23-й стрелковой дивизии), развернув­шись на фронте Шеребец -- Орехов -- Пологи (искл.), на­носила удары в общем направлении на Мелитополь. Дей­ствия этих двух групп должны были сковать главные силы противника.
   Пользуясь этим обстоятельством, конная группа Жлобы, сосредоточенная к 27 июня в районе Гусарка -- Поповка -- Бельманка -- Царе-Константиновка, нацеливалась на Мели­тополь. К 21 часу этого числа части конного корпуса достиг­ли: 1-я кавалерийская дивизия -- Царе-Константиновки, а 2-я кавалерийская дивизия -- Поповки -- Алексеевки.
   576
   Конный корпус т. Жлобы был усилен 2-й кавалерийской имени т. Блинова и 40-й стрелковой дивизиями.
   Ударной группе т. Жлобы ближайшей целью был постав­лен разгром Донского корпуса, а в дальнейшем -- захват в кратчайший срок района Мелитополя.
   Захват Мелитополя выводил ударную группу т. Жлобы в тыл главных сил Токмакской группы противника, отрезая ее от Крыма.
   После разгрома Донского корпуса командарм 13-й пред­полагал бросить конную ударную группу в направлении на Перекоп, а приданные ей пехотные части -- на Сальково.
   Наступление ударной группы т. Жлобы началось 28 июня. Части конного корпуса в 14 часов выступили из района Царе-Константиновка -- Бельманка, имея целью занять с. Верхн. Токмак -- Могилянск. К вечеру после боя кон­ный корпус занял с. Верхн. Токмак и с. Черниговка. К это­му времени приданная корпусу 40-я стрелковая дивизия после упорного боя заняла деревни Андреевку и Софиевку (первая -- в 12 км, а вторая -- в 20 км юго-западнее Бере- стовки), выдвинув разведку на линию Салтычье -- Елисе- евка -- Розенфельд.
   Несмотря, однако, на незаконченное сосредоточение са­мой конной группы и недостаточную готовность остальных частей армии к намеченному наступлению, Главное коман­дование торопило армию, армия торопила войска. Надо от­метить, что еще 25--26 июня Врангель от своей агентуры узнал о подходе конной группы Жлобы. Таким образом, как теперь выясняется, оперативная внезапность в действи­ях конного корпуса, на которую рассчитывало красное ко­мандование, была исключена. Результатом форсирования всех событий явилась лишь некоторая тактическая внезап­ность для противника, не ожидавшего такого раннего сро­ка удара. Эта тактическая внезапность имела своим послед­ствием то, что она сорвала намеченную Врангелем пере­группировку, целью которой являлось создание двух сильных ударных групп против района выгрузки и сосредо­точения конной группы Жлобы (основная установка -- взять в клещи прорывающуюся конницу красных) под при­крытием слабых заслонов, оставляемых на Александров­ском и Бердянском направлениях.
   577
   28 июня, захватив пулеметы и пленных 3-й Донской ди­визии, конная группа Жлобы прорывает фронт Донского кор­пуса и занимает Черниговку.
   29 июня части конного корпуса к 8 часам с боем выходят на линию Николайдорф -- Шпаррау и, развивая дальнейшее наступление, к 14 часам выдвигаются в район Клефельд -- Александркрон и Шардау -- Мариенталь (все пункты на реке Юшанлы). Противник силою до кавалерийской дивизии при поддержке бронемашин и эскадрильи в 12 самолетов пере­ходит из района Михайловка в решительное наступление во фланг и в тыл конной группе. Под давлением этих сил ле­вофланговые части корпуса вынуждены были отойти на ли­нию Гнаденфельд -- Шпаррау. После соответствующей пе­регруппировки части конной группы в свою очередь перехо­дят в контратаку и вновь отбрасывают противника к реке Юшанлы. Со стороны противника в боях участвует и авиа­ция, все время поражающая конницу красных пулеметным огнем и бомбометанием1.
   30 июня противник вел наступление пехотными частями из Рикенау на Николайдорф, но после короткого боя отошел на высоты в 6 км западнее Николайдорф.
   1 Вот как описывал эти события комдив 2-й т. Лысенко 29 июня в своем донесении комкору т. Жлобе: "Дивизия сгруппировалась на церковной площади села Черниговка в 6 часов. Ввиду запозда­ния выступления из села головных частей дивизия задержалась в последнем до 9 часов. С северо-западной стороны появились до 12 самолетов противника, которые сбрасывали на село бомбы. В 10 ча­сов дивизия выступила из села Черниговка и двинулась с одной ка­валерийской дивизией по тракту. Подойдя к сс. Контенусфельд, Шпаррау, дивизия свернула влево и пошла по долине по направле­нию села Руднервейд, куда и прибыла в 12 часов. Оттуда дивизия направилась по тракту на село Александерталь, но, подойдя к соп­ке, что в 3 км западнее села, заметила движение противника силою до дивизии кавалерии при двух автобронемашинах из с. Франци- таль. Дивизия двинулась в с. Мариенталь и начала группироваться на южной окраине последнего в лесу. Заметив это, противник стал принимать влево по своему фронту и перешел в атаку. Левый фланг 4-й бригады не выдержал и стал отходить в направлении с. Конте­нусфельд, чем принудил и 3-ю бригаду, намеревавшуюся перейти в контратаку, отойти в долину реки Юшанлы. Навстречу отходив­шим частям дивизии и дивизии Дыбенко появились 8 неприятель­
   578
   Для ликвидации сопротивления противника, действую­щего в районе Моргенау и Рикенау, командование конной группы решает произвести ночной налет. Части 1-й кавале­рийской дивизии к 22 ч подходят к Рикенау и, не обнаружив в нем противника, без боя занимают Фриденсдорф -- Мор- генау -- Рикенау. К 24 ч 30 июня части конного корпуса рас­полагаются на ночлег: 1-я кавалерийская дивизия -- в Па- ульсгейм -- Мариянваль, 2-я кавалерийская дивизия -- в Контенусфельд -- Гнадельфельд, а 2-я кавалерийская ди­визия им. Блинова -- в районе Шпаррау.
   1 июля днем бои продолжались в этом же районе. В ночь на 2 июля части 1-й кавалерийской дивизии произвели налет на район Блюменорт -- Тиге -- Орлов, зарубив в указанных селениях до 400 чел. пехоты противника.
   2 июля в 13 часов части 1-й и 2-й кавалерийских дивизий конного корпуса и 2-я кавалерийская дивизия имени т. Бли­нова повели наступление в общем направлении Прагенау -- Астраханка. Встретив за день несколько раз сопротивление противника (под Прагенау, Лихтфельдоль), цеплявшегося для выигрыша времени за отдельные населенные пункты и сдерживавшего натиск конницы т. Жлобы пулеметным и
   ских аэропланов, которые, сбросив до 20 бомб, внесли расстрой­ство в войска. Потери в бойцах и лошадях значительны, у пяти ору­дий 2-го артиллерийского дивизиона были побиты и переранены лошади и прислуга, вследствие чего орудия были брошены, но вто­ричным наступлением частей дивизии возвращены полностью. Сгруппировавшись на окраине с. Гнаденфельд, дивизия вместе с ос­тальной кавалерией группы перешла в 18 часов в наступление, сбила противника с занимаемых им высот. Противник, не приняв атаки, стал спешно уходить в направлении с. Александерталь -- Мари- енталь, откуда, не останавливаясь, двинулся в направлении с. Ма- нуйловка -- Марияновка. Дивизия сгруппировалась в долине р. Юшанлы, выслав цепь для преследования. В 20 часов над фрон­том вновь появилось 11 аэропланов, которые сбросили до 15 бомб. За сегодняшний бой потери в дивизии значительны, подробности выясняются. Преимущественно -- от артиллерии и аэропланов. Не­обходимо ускорить высылку на фронт аэропланов корпуса, так как заметно недовольство среди бойцов на бесцельные потери" (этот документ стилистически отредактирован).
   Здесь мы видим полное взаимодействие конницы и авиации у белых и неподготовленность нашей конницы в борьбе с авиацией.
   579
   артиллерийским огнем, конная группа заночевала в районе Тигервейде -- Лихтенфельд -- Александрон -- Прагенау.
   Таким образом, Жлоба, тревожимый аэропланами против­ника (кстати, отметим, что конница его оказалась совершен­но неподготовленной для борьбы с авиацией), продолжает вести упорные бои в долине р. Юшанлы. За четыре дня его конница продвинулась всего на 30--40 км. Достигнув в пер­вый же день значительного успеха, конная группа в последу­ющие дни увлекается мелкими предприятиями и фактически топчется на одном месте, вместо того чтобы, избегая ненуж­ных боев, решительно и целеустремленно прорываться в глу­бокий тыл противника, уже охваченный паникой (противник уже 23--30 июня приступил к разгрузке Мелитополя). Мед­лительность эта позволила противнику беспрепятственно закончить намеченную для ликвидации прорыва перегруп­пировку, которая при более решительных действиях Жлобы могла быть легко сорвана.
   Крайне медленное, вялое продвижение конной группы Жлобы, невысокая боеспособность группы т. Федько, удач­но нанесенные II корпусом белых короткие удары на фронте Янчекрак -- Щербакова, неудачные и вялые попытки Бери- славской группы в течение 29 и 30 июня расширить свой плац­дарм в районе Каховки, все это дало возможность противни­ку беспрепятственно закончить перегруппировку. Управле­ние операцией со стороны командарма 13-й затруднялось поведением Жлобы, не дававшему штабу армии никаких све­дений о своих действиях. 40-я стрелковая дивизия, формаль­но подчиненная Жлобе, последним не руководилась и дей­ствовала самостоятельно, также крайне медленно и вяло.
   Решившись на смелую операцию, командование 13-й ар­мии не решалось (да и не имело на это времени) на вытекаю­щую из этого решения смелую перегруппировку, а продол­жало, в основном, сохранять на всем фронте армии занятое в предыдущих боях кордонное расположение. Смелый опе­ративный замысел оказался сорванным недостаточной под­готовленностью самой операции.
   К вечеру 2 июля части Врангеля, назначенные для лик­видации конной группы Жлобы, располагались, по данным белых источников, следующим образом: 2-я Донская диви­зия (1500 штыков и около 100 сабель) главными силами
   580
   сосредоточилась в районе Ореховка; 3-я Донская дивизия (2000--3000 штыков) занимала район деревни Астраханка; части 1-го армейского корпуса занимали следующие райо­ны: Корниловская дивизия (1800 штыков) -- район Орлов -- Тиге -- Розенрот -- Линденау, Дроздовская (2500 штыков) и 2-я конная дивизия (1500 шашек) -- район Гальбштадт -- Молочная. В районе Большой Токмак сосредоточивались части 13-й пехотной дивизии. На железнодорожном участке Федоровка -- Стульнево курсировали бронепоезда; авиаци­онные силы под командой ген. Ткачева должны были содей­ствовать разведкой и огневым нападением с воздуха. По дан­ным Врангеля, части, выделенные против Жлобы, имели около 70 орудий (не считая орудий на бронепоездах).
   Таким образом, общая сила ударной группы белых дос­тигла 10 000--11 000 штыков и шашек, превосходя почти вдвое силу конного корпуса.
   Конная группа Жлобы, еще не отдающая себе отчета в серьезности положения, готовится после проведенной днев­ки возобновить 3 июля наступление. Войска Врангеля, окру­жившие полукольцом конную группу Жлобы, в свою оче­редь имеют приказ на 3 июля перейти в общее наступление, охватывая фланг Жлобы и с севера (на Вальдгейм), и с юга (в общем направлении на Гнаденфельд). Обстановка созре­ла для решительных действий. Истомленная летним зноем равнина Таврии утром 3 июля должна была стать ареной ис­торических событий.
   С утра 3 июля в районе Клефельд -- Александркрон за­вязывается встречный бой конницы Жлобы с 3-й Донской дивизией. Успешные действия конницы красных, начавшей было теснить 3-ю Донскую дивизию в направлении Астра­ханка -- Мелитополь, приостанавливаются появившимися в ее тылу корниловцами, захватившими колонию Рикенау и ведущими наступление, поддержанное броневиками, на юг -- в тыл войскам Жлобы. Лихая конная атака резервов Жлобы и снятых с участка 3-й Донской дивизии частей от­бивается сосредоточенным артиллерийским и пулеметным огнем корниловцев. Атакуемая с фронта и тыла конная груп­па Жлобы главными силами прорывается на северо-запад -- на Большой Токмак, но нарывается здесь на части 13-й пе­хотной дивизии белых и огонь курсирующих по железной
   581
   дороге бронепоездов. Вынужденная отойти на юг конная группа попадает под удары дроздовцев. Преследуемые авиа­цией, мечась между ударными группами белых, части кон­ного корпуса, потеряв значительную часть своего личного состава и материальную часть, в распыленном виде проса­чиваются на восток и северо-восток. Неподготовленная для ведения огневого боя, слабо обученная, оформившая свою ударную тактику в период разгрома Деникина конница Жло­бы в новой обстановке оказалась неподготовленной для бо­евых действий с противником, ставшим по сравнению с вой­сками Деникина, на более высокую ступень боевой органи­зованности.
   4 июля на участке оставленного II корпусом белых засло­на начинается сказываться нажим группы Федько, несколько оправившейся от предыдущих боев (схема 18). Ей удается даже захватить на несколько часов Большой Токмак. Вдоль желез­ной дороги Александровск -- Мелитополь к вечеру 5 июля части 13-й армии, тесня заслоны II корпуса (34-я дивизия), занимают местечко Михайловку. 2 и 3 июля вновь перепра­вившаяся через Днепр правобережная группа временно зах­ватывает Каховку и Корсунский монастырь. Однако опера­ция уже сорвана. Противник, развязав себе руки на участке конной группы Жлобы, имеет возможность без большого тру­да ликвидировать запоздалое наступление этих частей 13-й армии. 6 июля все части левобережной группы 13-й армии на участке Большой Токмак -- Михайловка находятся уже в от­ступлении. План красного командования -- очистить Север­ную Таврию от Врангеля -- потерпел неудачу.
   Вскоре после этой операции происходит новая смена ко­мандований 13-й армии. За два месяца в разгаре боевых собы­тий армия пережила три смены командования. Но вряд ли не­обходимо особо доказывать, что частые смены командования, практиковавшиеся в Гражданскую войну, не могут быть при­знаны нормальным явлением. Они приводили к тому, что ко­мандование не всегда достаточно хорошо знало подчиненные войска, их боевые качества, а также боевые качества и под­готовку подчиненных командиров; с другой стороны, эти смены не способствовали воспитанию в высшем командном составе уверенности в своих силах и чувства ответственнос­ти за порученное дело. Наконец, такие смены, как правило,
   582
   производились в разгар самих событий, а не приурочивались ко времени подготовки новых операций. Отметим мимоходом, что в Гражданской войне чрезвычайно остро чувствовалось отсутствие центра переподготовки высшего начальствующе­го состава с краткой программой, направленной к осознанию и усвоению оперативно-тактического опыта войны.
   Пагубность кордонного расположения, вытекающего из непосильного стремления аккуратно и добросовестно при­крыть малочисленными войсками всю территорию, недостат­ки управления, нередко приводившие к крушению смело за­думанных операций, обещавших по обстановке полный ус­пех, -- подобные недочеты в работе командования в значительной мере могли быть изжиты при помощи такого центра.
   Добившись известного стратегического и ряда тактиче­ских успехов, Врангель, однако, потерпел крупную неудачу на политическом фронте. Попытка вновь поднять восстание на Дону не удалась. Высаженный для этой цели 9 августа десант между Мариуполем и Таганрогом в количестве 800 чел. (под командой полковника Назарова) был вскоре рассеян (на Дону, в районе станицы Константиновской) и уничтожен советскими войсками при вполне пассивном к нему отношении донского казачества.
   Врангель пытался также завязать сношения с Махно. Он приступил к организации отрядов из бывших махновцев, причем некоторые из них получили наименование "отря­дов имени батьки Махно" (отряды Яценко и др.), и посы­лал делегатов к самому Махно, главные силы которого пре­бывали в районе Гуляй-Поле. Однако Махно не только ук­лонился от сношений с Врангелем, но даже как будто повесил его делегатов.
   Потерпев неудачу со своим десантом на Дону и в попыт­ках завязать прочные связи с махновщиной, Врангель не ус­пел также с дальнейшим расширением своего плацдарма в Северной Таврии. Наступательные действия его, предпри­нятые в направлении на Пологи -- Жеребец -- Александ- ровск, не привели к решительным результатам, и в дальней­шем, до решительного перелома кампании на Крымском фронте, колебания последнего стали носить менее резко выраженный характер.
   583
   Последующий ход кампании отмечается уже началом борьбы за инициативу, что явилось результатом накопления советских сил на этом участке фронта и повышения их бое­способности. Но прежде чем перейти к изложению дальней­ших событий, подведем итоги только что закончившемуся периоду.
   Первоначальный успех Врангеля, превысивший его ожи­дания, заставляет его идти на авантюристическое расшире­ние задач своей вылазки из Крымского мешка. Достигнутые стратегические успехи из-за отсутствия под ними прочной базы вскоре должны были смениться состоянием неустой­чивого равновесия. Попытки установить оперативное взаи­модействие с польскими армиями не увенчались успехом по причинам политического порядка. Для руководства польской внешней политикой в лице Пилсудского по-прежнему был неприемлем союз с силами, в конечном итоге преследовав­шими цель восстановления "единой и неделимой России". Таким образом, за армией Врангеля оставалось положение обособленной в политическом и стратегическом отношении силы, действовавшей на свой страх и риск. Отсутствие по­литического и стратегического контакта в стане врагов было, конечно, выгодно для советской политики и стратегии. Не­выгодным являлось лишь то обстоятельство, что усиленная деятельность Врангеля в Таврии во времени совпала с наи­более решительными событиями кампании на Польском фронте, отвлекая от него внимание советского командова­ния. Между тем общая численность наших вооруженных сил и материальные ресурсы страны не позволяли одновремен­ного решительного преследования конечных целей на обо­их направлениях. От разделения между ними красных сил страдали интересы обоих участков Юго-западного фронта, и ход операций на них принимал длительный характер. Вот в этом ослаблении темпа ведения наших операций на Польском фронте и заключалось главное отрицательное для нас значение летней кампании армии ген. Врангеля в Север­ной Таврии.
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   ОПЕРАЦИИ НА НИЖНЕМ ДНЕПРЕ И НА КУБАНИ
   Группировка и соотношение сил обеих сторон ? Материальное обеспечение Каховской операции ? Организация тыла правобе­режной группы ? Бой на Нижнем Днепре ? Каховка: ее стратеги­ческое значение ? Десант Врангеля на Кубани; его действия; раз­гром десанта ? Новая наступательная операция красных; ее зна­чение ? Признание Францией "Южно-русского правительства" Врангеля; военные причины этого признания; его политические и экономические результаты ? Заключение
   1 августа численность на­шей 13-й армии была уже доведена до 57 111 штыков, 1497 сабель и 247 орудий. Из этого общества количества на долю правобережной группы1 приходилось 12 000 бойцов, 205 пу­леметов, 33 легких и 17 тяжелых и полутяжелых орудий. 2-я конная армия насчитывала в своем составе 2770 сабель и 25 орудий. Всего, таким образом, мы располагали здесь
   1 Основанием правобережной группы явилась Латышская стрел­ковая дивизия, действовавшая против Каховки еще в начале июля 1920 г. (см. выше). В начале августа в состав правобережной груп­пы вошли: 15-я стрелковая дивизия и 52-я стрелковая дивизия, а так­же Херсонская группа (три батальона ВОХР). Кроме того, к Берис- лаву со станции Апостолово подтягивалась 51-я стрелковая диви­зия, переброшенная с бывшего Восточного фронта. Она прибыла уже в момент развития боевых действий правобережной группы. Таким образом, в состав правобережной группы вошли: Латыш­ская, 15, 51, 52-я стрелковые дивизии и небольшие по численности Херсонская и Никопольская группы. 4 августа 1920 г. оформилось и управление этой группы. Был создан оперативный штаб группы, и командование ею принял т. Р. П. Эйдеман. 51-я стрелковая диви­
   585
   57 111 штыками, 4267 саблями и 272 орудиями против 41 420 штыков, 14 850 сабель и 241 орудия армии Врангеля1.
   Эти силы противника сгруппировались следующим об­разом: против нашей правобережной группы располагался корпус ген. Слащова и 3-я туземная кавалерийская бригада, всего численностью в 3500 штыков, 2000 сабель и 44 ору­дия, занимая фронт от Никополя до устья р. Днепр на протя­жении 170 км. В глубоких резервах в Крыму у противника было 5100 штыков, 550 сабель и 31 орудие. Прочие силы противника занимали остальной фронт, причем главная масса конницы Врангеля в начале августа 1920 г. находилась во фронтовом резерве, а именно -- в районе с. Серагоз распо­лагался конный корпус ген. Барабовича -- 6000 сабель и 1000 штыков.
   Обращаясь к оценке соотношения сил и их группировки, должны отметить, что численно мы на несколько тысяч пре­восходили противника, но он имел солидное преимущество перед нами в преобладании в составе его армии конницы. Это облегчало его маневрирование по внутренним операци­онным линиям под прикрытием р. Днепр. Быстрота манев­рирования красных стеснялась отсутствием конницы и раз­витой сети железных дорог в нужных направлениях для опе­ративных перебросок.
   Пользуясь численным перевесом своей правобережной группы над группой ген. Слащова, командование 13-й арми­ей (т. Уборевич) решило этой группой ударить по корпусу Слащова и, наступая на Перекоп, отрезать противника от Крыма, в то же время развивая удар и на ореховском направ­лении.
   Операция правобережной группы красных на Нижнем Днепре является показательной в смысле тех достижений, которые были сделаны Красной Армией в конце третьего года
   зия прибыла к моменту развития операции, почему в первоначаль­ный подсчет штыков правобережной группы нами не включена, она была наиболее сильной по составу, имея 9787 бойцов при 182 пуле­метах и 24 орудиях (Архив Красной Армии, д. N 58--333, л. 2; д. N 78--929, л. 215; д. N 49946, л. 30, 32; д. N 78--833, л. 54; д. N 53653, л. 291, 292, 293).
   1 Линия фронта в первых числах августа показана на схеме 21.
   586
   Схема 24
   0x01 graphic
   Гражданской войны в области организации управления и ко­мандования. Кроме того, она дает возможность проследить те же достижения в области организации и устройства тыла. До сих пор мы не касались последнего вопроса по двум при­чинам. Во-первых, из опасения чрезмерно увеличить свой труд, а во-вторых, в силу отсутствия нужных материалов для большинства из операций Гражданской войны. Рассматри­вая ее в нашем очерке главным образом под углом зрения работы управления и командования, мы считаем необходи­мым на примере одной из операций для полноты нашего очер­ка дать картину организации и устройства тыла и материаль­ного обеспечения операции.
   Готовясь к выполнению своей задачи, командование пра­вобережной группы произвело весьма тщательную и все­стороннюю ее подготовку. Эта подготовка выразилась в со­здании скрытно от противника мощной ударной группиров­ки, в организации разведки противника и местности и в подробной разработке плана самой переправы через такое
   587
   солидное водное препятствие, каким в районе переправы являлся р. Днепр, достигавший до 600 м ширины при глу­бине больше 10,5 м.
   В результате всей этой подготовительной работы коман­дование группой к концу дня 6 августа на фронте устье р. Ингулец -- кол. Клостендорф включительно, общим про­тяжением 48 км развернуло 12 961 бойца при 220 пулеме­тах, 71 легком, тяжелом и полутяжелом орудии, что давало на 1 км фронта 270 штыков, 5 пулеметов, 3 орудия. Против­ник на своем участке фронта против этой группировки крас­ных располагал всего 870 штыками, 126 саблями, 65 пуле­метами, 14 легкими орудиями1, что составляет на 1 км фрон­та 20 штыков и сабель, 1 1/2 пулемета и около 1/4 орудия2. Обе стороны со второго дня операции могли рассчитывать на резервы: красные на 51-ю стрелковую дивизию (9787 бой­цов при 24 орудиях), что увеличило бы их ударный кулак еще на 75 % пехоты и 30 % артиллерии; белые располагали в своем тылу резервами вторых бригад 13-й и 34-й пехотных дивизий и 8-го кавалерийского полка общей численностью в 3600 штыков и сабель при 14 легких и тяжелых орудиях.
   Такое огромное численное превосходство командованию правобережной группы удалось обеспечить благодаря искус­ному распределению своих сил по активным и пассивным задачам. На последнее (обеспечение операции) выделялось только 7 % из наличного количества всех сил группы. Рас­сматриваемая подготовка операции свидетельствует, что принцип ударности и выгоды его применения были твердо осознаны высшим красным командованием, и оно смело и решительно умело проводить его в жизнь. Тот же принцип ударности был последовательно проведен и использован ко­мандованием группы в распределении ее технических средств. В несравненно более широком размере, чем где-либо до сих пор, было проведено массирование артиллерии и цен­трализация управления ею. Для поддержки форсирования р. Днепр вся артиллерия группы была развернута на 24-ки­лометровом фронте в двух группах. Основная группировка
   1 Архив Красной Армии, д. N 81--201, л. 123; д. N 78--833, л. 14, 57, 128--132; д. 78--832, л. 6, 60--70, 75.
   2 Все цифры взяты с округлением.
   588
   артиллерии намечалась в районе Берислава. Здесь заняли позицию 31 легкое и 27 тяжелых и полутяжелых орудий, в районе кол. Львово развернулось 14 легких и 3 полутяже­лых орудия (артиллерия 15-й стрелковой дивизии), и в райо­не с. Казацкое была поставлена одна батарея Таона (два тя­желых орудия). Прочие технические силы группы в количе­стве четырех бронеотрядов были подтянуты к Бериславу в ожидании возможности использовать их на левом берегу Днепра. Туда же подтягивались и воздушные силы группы, располагавшей 8 самолетами1.
   Сопоставляя технические средства группы с таковыми же противника, мы видим, что красные значительно превосхо­дили белых и в техническом отношении. Это было явлением не случайного порядка, а неоднократно наблюдавшимся и ранее в различные периоды и на различных участках Граж­данской войны. То обстоятельство, что в разбираемой нами операции эта особенность выступает более выпукло, объяс­няется более полно проведенным принципом сосредоточе­ния этих средств на главном направлении удара.
   Наибольший эффект использования этих средств зависел не только от умелого использования и умелого управления ими, но и от обеспеченности их припасами, в первую оче­редь, конечно, огнестрельными. Поэтому весьма полезно остановиться на этом вопросе, тем более что пример право­бережной группы является не исключением, а общим прави­лом для всех красных армий в кампании 1920 г. Ясно, что продолжающееся сужение нашего экономического базиса, особенно остро чувствуемое в области тяжелой индустрии, не могло благоприятно отразиться и на военной промыш­ленности. Как следствие этого остро давал себя чувствовать и недостаток в огнеприпасах.
   Конечной целью группы, согласно данных оперативного задания, являлся разгром живой силы противника и выход в район Перекопа, т. е. проникновение в расположение про­тивника на глубину 90 км. Учитывая необходимость продви­гаться с боями, мы считаем, что наибольший предел проник­новения группы в сутки не мог превышать в среднем 20 км,
   1 Архив Красной Армии, д. N 53653, л. 291--293; д. N 78929, л. 180.
   589
   и таким образом, всю операцию во времени (за округлени­ем) следовало рассчитывать на 5 дней. В какой мере эта пя­тидневная операция была обеспечена огнеприпасами? Налич­ных запасов патронов и снарядов (особенно последних) едва хватало на день серьезного огневого боя. При растяжке опе­рации на пять дней расход огнеприпасов на день боя (по под­счетам Н. Е. Какурина) не должен был превышать 30 патро­нов для стрелка, 57 снарядов (за округлением) для легкого и 27 снарядов (за округлением) для полутяжелого орудия. Вся­кий, сколько-нибудь знакомый с нормами расхода огнепри­пасов во время мировой войны1, легко сделает следующие весьма существенные выводы. Во-первых, что нормы пита­ния наших огневых средств были настолько недостаточны, что нельзя было рассчитывать на полное использование их самого могущественного свойства -- скорострельности и, во- вторых, что при таком обеспечении Красная Армия страда­ла скорее не недогрузкой, а перегрузкой в технических сред­ствах. Недостаточность огневого действия приходилось воз­мещать широким развитием маневренности.
   Никаких теоретических выводов для расчетов о том, ка­кое количество орудий и прочих огневых средств было по­требно для подавления стольких-то и стольких-то пулеметов или орудий на данном участке неприятельского фронта, мы на основании опыта Гражданской войны сделать не можем, так как отсутствовало главное условие для правильности та­ких выводов -- нормальное, сообразное их действительным возможностям питание огневых средств боеприпасами. Весь­ма характерно также, что командование правобережной груп­пы считало количество огнеприпасов, отпущенных в его рас­поряжение, недостаточным. Оно просило доотпустить 5 052 200 000 ружейных патронов и 20 000 легких снарядов2. Если считать, что из общего количества ружейных патронов половина, т. е. 1 100 000, должна была пойти на обеспечение
   1 Бывали случаи, что пехотный полк в составе 3600 винтовок и 8 пулеметов за один день боя расходовал 2,5 млн ружейных пат­ронов. Известен случай, когда артиллерийская бригада в составе 36 легких орудий в 1916 г. за один день боя израсходовала 12 000, т. е. по 334 (за округл.) снаряда на орудие.
   2 Архив Красной Армии, д. N 58--263, л. 10.
   590
   пулеметов, то выходит, что командование группой считало возможным довести операцию до конца при условии обеспе­чения стрелка 39 патронами, пулемета -- 4085 патронами и легкого орудия -- 137 снарядами (подсчет сделан Н. Е. Каку- риным). Таким образом, мы видим, что расчеты командова­ния, по существу, являлись весьма скромными.
   Как показывают архивные данные, вопреки широко рас­пространенной версии, положение у белых с огнеприпа­сами обстояло гораздо хуже, чем у красных. Норма ежед­невного отпуска снарядов на день боя на орудие не пре­восходила 20 снарядов. Под влиянием критического состояния запаса огнеприпасов белым приходилось вво­дить в дело свою артиллерию лишь в критические момен­ты боя, а некоторые батареи и просто оттягивать в тыл из-за отсутствия снарядов1. Обеспечение операции в продовольственном и фуражном отношениях основывалось главным образом на использовании местных средств. На случай возможных перебоев некоторые дивизии (15-я стрел­ковая) имели при себе 7-дневный возимый запас продоволь­ствия. В отношении колесного транспорта войскам груп­пы также приходилось рассчитывать главным образом на местные средства, так как некомплект обоза в некоторых частях достигал 60 %2.
   Теперь представляется интересным бросить взгляд на организацию и устройство тыла правобережной группы в целом и устройство ее военных дорог, чтобы оценить ту эво­люцию, которая произошла в Красной армии в этом отноше­нии со времени эшелонного периода Гражданской войны. Правобережная группа базировалась на линии железной до­роги Апостолово -- Александровск -- Синельниково -- Павлоград -- Лозовая, общим протяжением 360 км, и на грунтовый путь Апостолово -- Берислав, протяжением 110 км. Оба эти пути были оборудованы в качестве военной дороги группы, общим протяжением 470 км. Кроме значи­тельной длины этой дороги, невыгодным обстоятельством
   1 Архив Красной Армии, д. N 78--832, л. 112--115; д. N 78-- 833, л. 235, 237; д. N 81--204, л. 123; д. N 58--734, л. 77; д. N 58-- 734, л. 85, 86.
   2 Там же, д. N 78--929, л. 27.
   591
   для красных явилась слабая пропускная способность желез­ной дороги, не превышавшая шести пар поездов в сутки. Учитывая, что к этой дороге была привязана группа, насчиты­вающая в своем составе четыре относительно сильных диви­зии и небольшую Херсонскую группу, можно считать, что военная дорога могла справиться с подвозом только благода­ря тому, что была избавлена от подвоза продовольственных и фуражных грузов. Базисные склады 13-й армии, из которых правобережная группа получала снабжение, располагались на ст. Лозовая и Павлоград1; на всем участке дороги от Апосто­лово до Синельниково располагался только один этап (N 255) в Александровске; там же были развернуты и два армейских по­левых госпиталя (N 715 и 1005)2 (см. приложение, схема XVIII).
   Конечно-выгрузочной железнодорожной станцией для правобережной группы являлась ст. Апостолово. Здесь на­ходились: огнесклад группы и огнесклады трех дивизий (15-й, Латышской и 52-й), два этапа (N 314, 315; один, оче­видно, как резерв этапного участка) и управление этапно­го участка (N 79). Участок грунтовой дороги Апостоло- во -- Ивановка -- Ново-Каменка -- Бериславль обслужи­вался двумя этапами (N 313, 316) -- в Ивановке и Ново-Каменке. 313-й этап был удален от Ивановки на 25 км (нормально), а от Берислава на 45 км (по-видимому, на по­ловине пути также был подэтап).
   Такая организация военной дороги с соответствующим развитием всех ее звеньев свидетельствует о надлежащем учете значения устройства тыла и службы военных сообще­ний красным командованием. Опираясь на достаточно раз­витый и правильно расчлененный в глубину тыл, красные войска получали устойчивое основание для своего манев­рирования. В этом мы усматриваем одну из причин того явления на противоврангелевском фронте борьбы, что
   1 На первой: армейский отдел снабжения, армейский артилле­рийский склад, отделения аптекарских магазинов N 283, 10-й ра­бочий батальон; на ст. Синельниково также находился изоляцион­но-пропускной пункт.
   2 Эти данные, а также все прочие об устройстве тыла правобе­режной группы, составлены на основании дел: Архив Красной Ар­мии, д. N 49948, л. 282; д. 49946, л. 27.
   592
   временные неудачи красных войск никогда не превращались в полный разгром их. Наконец, для того, чтобы оценить ту гибкость, с которой красное командование умело разрешать вопросы устройства тыла в условиях слабо работающего же­лезнодорожного транспорта и почти полного отсутствия ме­ханического транспорта, посмотрим, как сумело выйти из положения командование той же правобережной группы при подготовке своей операции на Нижнем Днепре. Выходя в район Перекопского перешейка, войска группы отрывались от своей конечно-выгрузочной железнодорожной станции на 156--160 км, т. е. на 5--6 переходов. Обслужить грунтовый участок военной дороги такого протяжения одними средства­ми гужевого транспорта было трудно, особенно при нали­чии некомплекта в войсковых обозах до 60 %. Командова­ние группой вышло из положения созданием промежуточ­ной огневой базы по линии железнодорожных станций Блакитная -- Белые Криницы -- Снегиревка (на участке же­лезной дороги Апостолово -- Херсон) и выдвижением от нее передовой огневой базы в виде летучек на линию сс. Га- лагновка, Тронина, Блашков, что приближало передовую базу на один переход к линии фронта в исходном положе­нии. На эти же станции перенесено было и базирование ди­визий. Эти мероприятия почти вдвое сокращали грунтовый участок военной дороги группы и чрезвычайно облегчали условия ее дальнейшего снабжения. Командование группой полностью учло те выводы, которые ему предоставлялись прохождением железной дороги Апостолово -- Херсон па­раллельно линии его фронта под прикрытием такой солид­ной водной преграды, как р. Днепр. В целях более правиль­ной и удобной организации эвакуации оно направляло сво­их больных и раненых в двух расходящихся направлениях на ст. Апостолово и ст. Херсон. Ввиду общей бедности в санитарных средствах для оборудования этих направлений пришлось использовать значительную часть санитарных уч­реждений, что, будучи, по существу, неправильным, дикто­валось, однако, объективными причинами, независимыми от воли командования1.
   1 Архив Красной Армии, д. N 78--929, л. 100; д. N 58--275, л. 169--174.
   593
   Наступление правобережной группы приказано было на­чать, не дожидаясь конца сосредоточения 51-й стрелковой дивизии.
   В ночь с 6 на 7 августа правобережная группа начала пе­реправу через Днепр у Каховки, Корсунского монастыря и Алешки и атаковала корпус Слащова, нанося главный удар Латышской и 52-й стрелковыми дивизиями на Каховку и Кор- сунский монастырь. Первоначально ей удалось потеснить корпус Слащова, но в дальнейшем противник, выдвинув из резерва конницу Барабовича, задержал наступление право­бережной группы и даже принудил ее к частичному отходу за Днепр1. Переправы у Каховки оставались все-таки в ру­ках красных войск. Полного своего развития операция не получила из-за слабой боеспособности 15-й стрелковой ди­визии, не выдержавшей удара и отошедшей на переправы у Корсунского монастыря.
   До 15 августа в районе Каховского плацдарма не прекра­щаются попытки II корпуса и корпуса ген. Барабовича вос­становить положение. Конные атаки ген. Барабовича разби­ваются о проволочные заграждения и организованный огонь плацдарма. Конница белых несет большие потери. Можно сказать, что под Каховкой, в дерзком безумии бросаемая без всякой огневой, в частности артиллерийской, подготовки на атаку укрепленных позиций, конница белых получила такой моральный надлом, от которого она уже не оправилась. На­конец, 15 августа Слащов, принужденный признать безрезуль­татность своих попыток, просит у Врангеля разрешения пре­кратить дальнейшую атаку плацдарма. Воспользовавшись неудачей II корпуса, Врангель спешит заменить неугодного Слащова, подавшего рапорт об отставке, ген. Витковским (см. приложение, схема XIX).
   В результате наступления, хотя и не удавшегося в целом, советское командование достигло важных стратегических выгод. Каховка, лежащая всего в 80 км от Перекопского
   1 В боях под Корсунским монастырем особенно сильно постра­дала 15-я дивизия, где погибли штаб и начальник этой дивизии т. Солодухин. Дивизия до этого пополнялась в Екатеринославе и впитала высокий процент слабо подготовленных и политически не­устойчивых контингентов из дезертиров.
   594
   перешейка, являлась узлом кратчайших путей к нему. Таким образом, противник при развитии своих дальнейших опера­ций в Северном или Северо-Восточном направлении, удаля­ясь от своей основной базы -- Крыма, всегда рисковал быть отрезанным от нее ударом со стороны Каховки на Перекоп.
   Встреченный враждебно населением Таврии, испытав не­удачу с попыткой вызвать восстание в Донской области и не имея успеха в своих стремлениях завязать прочные связи с махновщиной, Врангель обратил свое внимание на Кубань. Здесь остатки контрреволюционных сил, укрывшиеся в го­рах во время весеннего разгрома деникинских армий, вновь подняли голову, объединяя вокруг себя недовольные советс­кой властью кулацкие слои и казачью верхушку (банды пол­ковников Скакуна, Лебедева, ген. Фостикова и т. д.). Наиболь­шую активность проявляли бело-зеленые отряды, действовав­шие в районе Майкопского, Баталпашинского и Лабинского отделов. Объединившись в так называемую "Армию возрож­дения России" (ген. Фостиков), они к первой половине авгус­та достигают общей численности около 6000--7000 штыков и сабель при 30--40 пулеметах и нескольких орудиях.
   Кубанский десант Врангеля представляет значительный интерес для историка Гражданской войны как операция, по­строенная на расчетах не столько военного, сколько поли­тического порядка. Врангель бросает свои части на Кубань для организации массового восстания. Разрозненные по­встанческие отряды должны были сплотиться вокруг этих частей как организующего ядра. Врангель уверен, что "в дальнейшем, двигаясь по родным местам среди сочув­ствующего населения и присоединяя к себе многочислен­ные повстанческие отряды, войскам удастся захватить са­мое сердце Кубани -- Екатеринодар1 и прежде, чем крас­ное командование успеет собрать значительные силы, очистить от красных северную часть Кубанской области". По соображениям же политического порядка был намечен и начальник основного десантного отряда -- ген. Улагай, человек (по отзыву самого Врангеля), пользовавшийся широкой популярностью среди казаков, смелый и решитель­ный, "способный творить чудеса"; "за ним должны были,
   1 Ныне Краснодар.
   595
   казалось, пойти все". Как известно, в этих своих оптимис­тических расчетах Врангель ошибся. Настроения казацкой верхушки, к тому же, оцениваемые по оптимистическим донесениям агентов ген. Врангелем ошибочно, были при­няты за настроения всего казачества, а ген. Улагай оказал­ся неподготовленным для роли организатора и руководи­теля этой сложной операции.
   Оперативный замысел Врангеля заключался в том, что­бы, высадив главные силы десанта в районе станицы Ах- тырско-Приморской1, быстро выдвинуться к важному же­лезнодорожному узлу -- станции Тимошевской и, базиру­ясь на нее, захватить город Екатеринодар. Более слабые десанты высаживались им на Таманском полуострове (ген. Харламов) и между Анапой и Новороссийском (ген. Чере­пов), имея задачей, с одной стороны, отвлечь возможно больше сил красных с главного направления и, с другой стороны, захватив соответственно Таманский полуостров и Новороссийск, вести в дальнейшем наступление на Ека- теринодар, присоединяя к себе местных повстанцев. Таким образом, в районе Екатеринодара должно было произойти соединение всех сил для ведения дальнейшей операции в глубь Кубани.
   По нашим архивным материалам, численность войск, вы­деленных Врангелем для участия в десантной операции, оп­ределяется следующим образом: отряд Улагая -- 4050 шты­ков, 4050 сабель, 243 пулемета, 17 орудий; отряд ген. Че- репова -- 1500 штыков, 15 пулеметов, 2 орудия; отряд ген. Харламова -- 2450 штыков, 450 сабель, 25 пулеметов, 6 орудий. Данные, даваемые Врангелем, значительно рас­ходятся с этими данными. Врангель численность всех от­рядов определяет в 5000 штыков и сабель при 130 пулеме­тах и 14 орудиях. Надо полагать, что данные нашего архи­ва отражают ту картину, которая создалась в результате первых успехов десантных отрядов и того прироста, кото­рый получили они путем присоединения местных белых банд и населения. Сам Врангель признается, что к концу операции, несмотря на большие потери, некоторые части оказались более многочисленными, чем в начале ее.
   1 На карте Актара.
   596
   События в первоначальный период развертывались бла­гоприятно для врангелевского десанта. Ген. Улагай, высадив­шийся 14 августа без больших препятствий у станицы Ах- тырско-Приморской, к вечеру 18 августа, нанеся ряд сосре­доточенных ударов красным войскам, действовавшим крайне нерешительно и распыленно, занимает станцию Тимошевс- кую. Отсюда ген. Улагаю открывался прямой путь на Екате- ринодар, весьма слабо прикрытый нашими частями. Однако вместо того, чтобы продолжать энергичное наступление, ген. Улагай по не совсем понятным причинам, но, по-види­мому, увлекшись мобилизацией местного населения, фак­тически на несколько дней приостановил свое наступление, дав возможность использовать эту передышку красным (9-я армия т. Левандовского) для сосредоточения новых сил. Ос­новное условие всякой десантной операции -- решительное расширение плацдарма -- в действиях ген. Улагая, таким образом, отсутствовало. Весьма возможно, что эта нереши­тельность Улагая вызывалась и соображениями оперативно­го порядка. Уже начиная с 16 августа в районе станицы Брыньковской, единственной удобной переправы через по­лосу болот, "Бейегское гирло", прикрывавшую отряд Ула- гая с севера, завязываются упорные бои конницы Бабиева с красными, все усиливавшими нажим в этом направлении. С 16 по 23 августа, пока еще окончательно определилась не­обходимость перебазирования белыми всей операции на Ачу- ев, станица Брыньковская несколько раз переходит из рук в руки. Активность красных в районе Брыньковской ставила ген. Улагая перед опасностью быть отрезанным от своей базы. Переломным днем всей операции без особой натяжки можно считать 22 августа. В этот день красные войска вновь захватывают станцию Тимошевскую, отбросив тем самым отряды ген. Улагая с кратчайшего направления на Екатери- нодар. Импровизирования Азовская флотилия красных, по­явившаяся перед незащищенной в это время флотом белых Ахтырско-Приморской станицей, заставляет эвакуировать­ся оттуда базу и штаб ген. Улагая. С 23 августа ген. Улагай переносит свое базирование к югу, на Ачуев. Но его даль­нейшие действия, несмотря даже на ряд довольно значитель­ных тактических успехов, носят уже печать обреченности; даже сочувствующие слои населения, уже не веря в успех
   597
   белых, избегают мобилизации. Население прячется в камы­шах и топит в озерах свои повозки. Кольцо красных войск все теснее сжимает десантные белые войска. 28 августа крас­ные войска, скрытно двинув на пароходах десант т. Ковтюха в тыл противнику по реке Протоке, производят внезапный налет на станицу Ново-Нижне-Стеблиевскую, где размеща­ется штаб отряда ген. Улагая. Этот налет, дезорганизовавший управление, несколько ускоряет отход противника. Против­ник, упорно обороняясь, отходит на Ачуев. Пользуясь тем, что весьма удобная для обороны болотистая и труднопрохо­димая местность давала возможность легко сдерживать крас­ных, он до 7 сентября удерживал у Ачуева небольшой плац­дарм, прикрывая эвакуацию (см. приложение, схема XX).
   Что же касается действий отряда Черепова и Харламова, то эти действия почти не сказались на общем ходе опера­ции. Во всяком случае, основной своей задачи -- отвлечь к себе возможно больше сил красных -- эти отряды не вы­полнили. Частично это приходится объяснять тем, что их действия не были согласованы с действиями Улагая. Отряд Черепова производит высадку между Анапой и Новороссий­ском с большим запозданием -- лишь 17 августа, и после тщетных попыток прорваться в сторону Новороссийска в ночь с 23 на 24 августа, потеряв около 50 % личного соста­ва, эвакуируется под прикрытием судовой артиллерии. Бо­лее удачно вначале развернулись действия ген. Харламова на Таманском полуострове, но уже при выходе из полуост­рова, где, пользуясь выгодной для обороны местностью, крас­ные (22-я дивизия и 33-я кавалерийская бригада) оказывают сильное сопротивление, и наступление Харламова захлебы­вается. Характерно, что отряд Харламова развивает наиболь­шую активность тогда, когда войска ген. Улагая уже отошли в район Ачуева. 2 сентября на Таманском полуострове крас­ные сами переходят в решительное наступление, приведшее к почти полному разгрому тех отрядов белых, которые не успели отойти на базу десанта -- станицу Таманскую.
   После отступления отряда ген. Улагая врангелевские по­встанцы еще значительное время продолжали действовать на Кубани. "Армия возрождения" ген. Фостикова, действовав­шая в Баталпашинском районе, потребовала для своей лик­видации еще значительных усилий Красной Армии. Окружен­
   598
   ный со всех сторон, испытывая недостаток в огнеприпасах, все больше теряя поддержку населения, ген. Фостиков в на­чале октября был вынужден со своими отрядами горными тропами перейти на территорию Грузии в район Гагр, где его отряды были фиктивно разоружены и вскоре выданы Вранге­лю. Эта комедия выдачи сама по себе представляет лишь ма­ловажный эпизод в общем ходе Гражданской войны; исто­рика в этом эпизоде может интересовать лишь своеобразная позиция демократической Грузии, формально не признавав­шей Врангеля. Грузинское командование добровольно согла­силось выдать отряд Фостикова Врангелю, хотя оно не могло не знать, что этот отряд пойдет на укомплектование белой армии. По дипломатическим соображениям меньшевики не рискнули проделать выдачу открыто. Для обмана советского командования врангелевцами и грузинскими меньшевиками была инсценирована уступка отряда Фостикова под угрозой вооруженной силы. Врангелевский миноносец дал несколько выстрелов, после которых грузинские войска отступили, а отряд Фостикова благополучно погрузился и отплыл в Крым. Весь этот инцидент прекрасно характеризует сущность гру­зинского меньшевизма.
   Пользуясь отвлечением внимания и части сил противни­ка на Кубани, красное командование вновь решило повто­рить свою наступательную попытку от Каховки и Александ- ровска. От Александровска на Мелитополь должна была на­ступать 2-я конная армия. Правобережная группа двумя своими дивизиями (51-я и 52-я стрелковые) должна была по­вести наступление на Мелитополь для соединения со 2-й кон­ной армией, а одной дивизией (Латышской) наступать на Пе­рекоп. Судя по этим задачам, в замысел командования арми­ей входило окружение значительной части армии Врангеля, не выпуская ее в Крым.
   Хотя эта операция и не привела к разгрому Врангеля в Северной Таврии, но она представляет значительный поли­тический и оперативный интерес. Вклинившись глубоко в территорию, занятую войсками Врангеля, Красная Армия в значительной мере сорвала идущие в Северной Таврии хле­бозаготовки белых и дезорганизовала ближайший тыл ар­мии, подорвав уверенность населения в долговечности ус­пехов Врангеля. Интерес этой операции еще и в том, что по
   599
   своему замыслу и характеру она представляет как бы репе­тицию октябрьской операции т. Фрунзе, приведшей к разгро­му Врангеля. Августовские события не могли не убедить Врангеля в той опасности, которую представлял для него Каховский плацдарм. Его порывы в Северном и Северо-Во­сточном направлениях при наличии Каховского плацдарма, находившегося всего в 2,5 переходах от Перекопа, неизбеж­но превращались в предприятия авантюристического поряд­ка. С другой стороны, вся политическая и экономическая обстановка республики требовала от командования 13-й ар­мии энергичных мер по прикрытию Донецкого бассейна. Можно без преувеличения сказать, что с момента возникно­вения Каховского плацдарма оборона Донецкого бассейна решалась уже не путем непосредственного прикрытия под­ступов к нему, а активностью красных под Каховкой. Кахов­ский плацдарм резко изменяет оперативную обстановку на Врангелевском фронте. Врангель переходит к активной обо­роне, держа значительные резервы свободными для действий ими, в зависимости от обстановки, в Западном и Восточном направлениях. Отныне его тактика -- это тактика коротких решительных ударов. Тактически он остается активным и в последующий период, но оперативно он уже связан, лишен того, что принято называть оперативной свободой.
   Каховская группа красных перешла в наступление 21 ав­густа; наступление развивалось успешно, но медленно. По мере отрыва от плацдарма Мелитопольская группа (т. Блю­хер), сдерживаемая к тому же командованием Каховской группы, проявляет все большую осторожность и методич­ность в своих действиях, как бы опасаясь за свои открытые фланги. Действовавшая в этом направлении полнокровная 51-я дивизия к 27 августа усиливается малочисленной и силь­но потрепанной 52-й стрелковой дивизией. К вечеру 27 ав­густа Мелитопольская группа, имея в центре 51-ю дивизию, на правом фланге -- сводную кавалерийскую дивизию т. Саблина, а на левом -- части 52-й дивизии, с боем выходит на фронт Ивановка -- Нижние Серогозы -- Новая Александ- ровка. На этом рубеже завязываются 3-дневные бои за иници­ативу с белыми, пытающимися обойти фланги красных.
   Против левого фланга Мелитопольской группы т. Блю­хера к вечеру 27 августа в Демьяновке сосредоточивается
   600
   ударная группа белых -- Корниловская, 6-я пехотная, 1-я кон­ная дивизия (под общим командованием ген. Скоблина). Дей­ствовавшая в районе Агайман 2-я конная дивизия белых отхо­дит в это же время в Петровское, оставив арьергардные части в районе Кучкогуса. Связь между обеими группами белых, стягивавшимися к флангам группы т. Блюхера, поддержива­лась сильно растянутой отдельной конной бригадой ген. Шин- каренко, группировавшейся в районе Калга. Таким образом, уже к вечеру 27 августа определяется идея контрманевра бе­лых, построенного на охвате с обоих флангов зарвавшейся в Мелитопольском направлении и растянувшей свои силы груп­пы т. Блюхера. Эта обстановка заставляет т. Блюхера спеш­но усиливать свой левый фланг, на который им форсирован­ным маршем перебрасывается и конная группа т. Саблина.
   Что же касается Перекопского направления, то здесь наступ­ление Латышской дивизии развивается крайне медленно, и к вечеру 27-го Латышская дивизия ведет еще бой с противником в районе Магдалиновка. Части 15-й дивизии, выдвинутые 30 августа в Аскания-Нова, когда уже события в Мелитополь­ском направлении принимают угрожающий для красных харак­тер, захватывают в промежуток между Перекопской и Мели­топольской группами Аскания-Нова, но этот их успех никако­го воздействия на ход событий уже не оказывает. Наступление Каховской группы вызвало серьезную тревогу у белого коман­дования, в чем в своих записках признается и сам Врангель: "С утра 30 августа на всем фронте возобновился жестокий бой. До полудня исход еще не был известен, ген. Кутепов считал положение очень тревожным. Я решил проехать в Мелитополь. На станции Джанкой нас предупредили, что разъезды красной конницы подходят к железной дороге. С потушенными огнями мы в сумерках прошли на север. В Мелитополь я приехал по­здним вечером. Несмотря на поздний час, большая толпа сто­яла на улицах, прилегающих к штабу. В сумрачных, угрюмых лицах чувствовалась тревога".
   Пока таким образом развивались операции правобереж­ной группы т. Эйдемана, на остальном фронте 13-й армии произошли следующие события. Содействуя удару 2-й кон­ной армии, пехота 13-й армии заняла Большой Токмак. 2-я конная армия, прорвав в районе Васильевка фронт белых, двинулась на Скельку и далее на Орлянск, ища связи с 52-й
   601
   дивизией. Левый фланг белых в Александровском направ­лении оттягивается в район Михайловка -- Фридрихсфельд. 29 августа, когда на фронте Каховской группы в районе вер­хних и нижних Серагоз уже идут бои с переменным успе­хом, 2-я конная армия под Малой Белоозерской рассеивает Донской стрелковый полк белых и продолжает движение на Менчекур. Между конной армией и левым флангом Кахов­ской группы остается прорыв всего в 60 км. К вечеру 29-го красным удается на левом фланге Мелитопольской группы удержать нижние Серагозы. Однако это выгодное тактиче­ское положение не было в достаточной степени использова­но 2-й конной армией, двигавшейся крайне медленно в силу усталости конского состава. С утра 30 августа противник ведет сосредоточенное наступление на левый фланг группы т. Блюхера и после упорного боя заставляет ее оставить рай­он нижних Серагоз, одновременно сдерживая своей авиаци­ей и прикрывающими частями продвижение 2-й конной ар­мии. 1 сентября части 51-й и 52-й стрелковых дивизий (груп­па т. Блюхера) начинают отход на Каховский плацдарм. Туда же, самостоятельно нависая над флангом группы ген. Скоб- лина, направляется и 2-я конная армия, лишь 2 сентября у Каховского плацдарма соединившаяся с 51-й дивизией.
   Начиная со 2 сентября, противник вел ряд атак на Кахов­ский плацдарм корпусом ген. Витковского, усиленным до 7000 штыков. Свой главный удар противник развивал вдоль дороги Перекоп -- Каховка. Все атаки были отбиты, при­чем в руки красных перешли два танка противника. Бои на этом направлении замерли 6 сентября.
   После отбития атак противника на Каховский плацдарм на всем Таврическом фронте наступило временное затишье. Командование противника готовилось к новой операции, про­изведя перегруппировку и подтягивая резервы1. На этот раз
   1 Эта новая операция явилась результатом переоценки Вранге­лем всей общей стратегической обстановки в связи с событиями на Польско-русском фронте.
   Как увидим ниже, эти события заставили и французское прави­тельство изменить свою точку зрения на авантюру Врангеля и ис­кать делового контакта с ним.
   Переоценивая успехи поляков на берегах Вислы и придавая пре­увеличенное значение белоповстанческому движению на Украине,
   602
   оно ставило своей целью занятие г. Екатеринослава и выход к Донецкому бассейну и в район Донской области. Эта опе­рация должна была явиться предварительной операцией пе­ред главной операцией, намечаемой в сторону правобереж­ной Украины. Врангель хотел развязать себе руки для своей заднепровской операции. Разбив последовательно Полог- скую и Верхне-Токмакскую группу красных и одновремен­но наступая с фронта и действуя по тылам Ореховской и Александровской групп красных, части врангелевской армии должны были нанести решительное поражение красным си­лам на левом берегу Днепра.
   С начала сентября в Крым начал возвращаться с Кавка­за десантный корпус Улагая, а, кроме того, из Польши на­чали прибывать части разновременно собравшихся и сфор­мировавшихся там русских добровольцев, общим числом до 10 000 чел. (Бредовцы), которые и были влиты в армию; значительное увеличение сил дал также резерв пленных красноармейцев. Таким образом, к середине сентября ар­мия Врангеля довольно значительно усилилась. Пользуясь этим обстоятельством, Врангель решил развить свои дей­ствия на более широком фронте, наметив два направления для нанесения своих ударов: на станцию Волноваха и на станцию Синельниково. Прибывавшие с Кавказа части (1, 2, 3, 4-я Кубанские кавалерийские дивизии, Алексеевская пехотная дивизия) направлялись по железной дороге че­рез Керчь, Мелитополь в Северную Таврию. К середине
   Врангель отказывался от продолжения дальнейших операций на Кубани, каковые, по его мнению, возможны были лишь при усло­вии очищения Таврии и отхода за Перекоп, но зато выдвигал про­ект "создания единого и связного фронта с общим военным руко­водством" для объединения борьбы с большевизмом. Единый фронт мыслился совместно с поляками, а политическая цель требовала перенесения центра тяжести на западные операционные направле­ния. Для осуществления этого проекта Врангель искал поддержки французского правительства. Из этого проекта ничего, однако, не вышло. Поляки согласились лишь на сформирование из остатков русских белогвардейских отрядов, разновременно переходивших на польскую сторону (Булак-Булахович и др.), так называемой 3-й русской армии, официально подчинявшейся ген. Врангелю, но фак­тически руководимой Савинковым.
   603
   сентября противник в районе Михайловка-Васильевка со­средоточил весь свой 1-й армейский корпус, Корниловскую дивизию, 1, 2, 4-ю Кубанские кавалерийские дивизии и Дон­ской корпус. Эти части предназначались для удара на фронт Александровск -- Синельниково. Бои на этом фронте за­вязались 14 сентября. Под давлением противника части 13-й красной армии оставили линию р. Янчокрак и район г. Оре­хова и отошли на р. Конская. 15 сентября противник, раз­вивая свое наступление, прорвал фронт 13-й красной ар­мии у Ново-Григорьевского и продолжал теснить наши вой­ска к Александровску и Миролюбовке. Правофланговые части 13-й армии под натиском противника вынуждены были 19 сентября оставить г. Александровск и отошли на остров Хортица на Днепре против Александровска. В то же время противник занял Славгород, из-за которого в после­дующие дни вновь разгорелись упорные бои. 22 сентября белые занимают уже станцию Синельниково. Оставив на фронте Синельниково -- Александровск заслон из одного корпуса, белое командование перебрасывает прочие части (Донской корпус, 3-я и 4-я Кубанские кавалерийские диви­зии) на Волновахское направление для удара на Юзовку и Мариуполь, который и был занят 28 сентября. На следую­щий день, т. е. 29 сентября, Донской корпус противника по­дошел к границе Донской области у станций Доля и Манд- рыкина. Но на этом и закончились, собственно говоря, тер­риториальные успехи широко задуманной операции. 13-я армия своими контратаками сумела приостановить продви­жение противника. Она активно оборонялась на Синель- никовском направлении, вновь заняла Синельниково и опять его утратила 3 октября, но своими ударами заста­вила заслон противника перейти к обороне. На р. Кашла- гач продвижение Донской группы Врангеля встретило силь­ное сопротивление резервов 13-й армии, которые не только задержали ее продвижение, но даже отбросили назад. Про­тивник вынужден был прервать свою операцию, но почти тотчас же задумал новую. На этот раз он ставил себе целью обрушиться на нашу Никопольскую группу (2-я конная ар­мия, 1-я стрелковая дивизия), считая ее за ударную груп­пу, предназначенную для вторжения в Крым, а затем разбить 6-ю красную армию на Каховском плацдарме
   604
   (правобережная группа была переименована 8 сентября в 6-ю армию) и таким образом открыть себе путь на Право­бережную Украину.
   Эта новая операция противника развивалась под знаком успешно продолжавшегося наступления центра и левого фланга 13-й красной армии, сдержать которое уже не могли заслоны противника. 5 октября красные войска вновь заня­ли Волноваху и Мариуполь, а 6 октября они окончательно утвердились в Синельниково.
   План Никопольской операции противника заключался в общем в следующем: через остров Хортицу, который был занят им еще 25 сентября, на правый берег Днепра должны были переправиться в ночь на 7 октября Корниловская, Мар­ковская и 1-я Кубанская кавалерийская дивизии. После пе­реправы они должны были наступать в Западном направле­нии на фронт Долгинцево -- Апостолово, выставив заслон на север. III армейский корпус противника и его конный корпус (1-я конная дивизия и Терско-Астраханская брига­да) должны были форсировать р. Днепр у с. Ушкалка в ночь на 8 октября и, направив конницу для захвата ст. Апостоло- во, ударить в тыл Каховской группы красных, связываемой с фронта атаками II корпуса белых. Ввиду запоздания пере­группировки операция была отложена на одни сутки.
   В 4 ч 30 мин 8 октября противник переправился через р. Днепр в районе Бурвальдской переправы против г. Александровска и, сбив части 8-й стрелковой бригады (3-й стрелковой дивизии из группы начдива 46-й стрелко­вой т. Федько; группа составляла правый фланг 13-й армии), начал быстро распространяться в Западном и Юго-Запад­ном направлениях. К 9 ч на правом берегу Днепра была уже вся Марковская дивизия. 9 октября противник занял на правом берегу Днепра плацдарм глубиной 25 км, утвер­дившись в с. Лукашевка и Веселая. Красное командование еще 8 октября приняло меры к ликвидации прорыва про­тивника на правый берег Днепра. Оно сосредоточивало две бригады 46-й стрелковой дивизии и кавалерийскую бригаду Кицюка севернее места прорыва в районе Канцерополь и вы­вело 21-ю кавалерийскую дивизию в район северо-восточ­нее Никополя (район Струковка, Редутный, Анастасьева), на­мереваясь таким образом с севера и юго-запада действовать
   605
   по основаниям клина вторжения противника. В то же вре­мя Северная ударная группа красных должна была усилить­ся еще 16-й кавалерийской дивизией (2-я конная армия), которая направлялась на ст. Высокое. Таким образом, удар белых от Александровска, предшествовавший удару их со стороны Ушкалка, имел непосредственным своим резуль­татом ослабление 2-й конной армии на две кавалерийские дивизии.
   В целях активизации своей обороны красное командо­вание само перебросило на южный берег Днепра от Ни­кополя бригаду 1-й стрелковой дивизии. Эта бригада по­вела наступление на сс. Водяное и Знаменское. Но в ночь на 9 октября началась переправа через Днепр III армей­ского корпуса белых у сс. Бабино и Ушкалка. 2 бригада 1-й стрелковой дивизии, занимавшая правый берег Днепра против этих пунктов, была потеснена, что вынудило бро­сить на Никополь последние резервы 2-й конной армии -- 2-ю кавалерийскую дивизию и отдельную кавалерийскую бригаду.
   Только 10 октября начало успешно развиваться наступ­ление Северной группы красных (46-я стрелковая дивизия), усиленной еще бригадой курсантов. Эти части вели успеш­ное наступление на колонию Хортица, тесня Марковскую дивизию1. Однако прорыв противника в Западном и Юго- Западном направлениях продолжал развиваться успешно, стремясь слиться с прорывом его III армейского корпуса. 21-я кавалерийская дивизия оказалась отброшенной к с. Ток- маковка, где она вела упорный бой. 16-я кавалерийская ди­визия пристроились к правому флангу группы Федько и на­
   1 Как указывал Врангель в своих записках, начиная с 11 октября он приступил к новой перегруппировке, вызванной угрожающим для него нажимом частей 13-й красной армии на Мелитопольском направлении. А именно Врангель передавал на восточный участок своего фронта Корниловскую дивизию, которая 11 октября вновь переправилась у Никополя на левый берег Днепра и направилась на восток. В то же время и Марковская дивизия постепенно оттяги­валась на левый берег Днепра. Вся конница переправившихся на правый берег Днепра групп белых была объединена под командо­ванием ген. Бабиева и двинута на ст. Апостолово.
   606
   ступала вместе с ней. Уже вечером 10 октября противник врывался на улицы Никополя, но был выбит оттуда. В фокус сражения постепенно втягивался и левый фланг 6-й армии. Части 52-й стрелковой дивизии (левый фланг 6-й армии) пытались наступать на Бабино и Ушкалка; в район левого фланга 6-й армии перебрасывалась ее кавалерий­ская бригада. 11 октября оба прорыва противника слились в один общий, так как наши части принуждены были оста­вить Никополь и отойти на 25--30 км к северо-западу и се­веру от Никополя. 2-я кавалерийская дивизия оказалась в районе Высокая, 16-я кавалерийская дивизия занимала Чу­маки; между ними оказалась 1-я стрелковая дивизия. Толь­ко наступление 46-й стрелковой дивизии продолжало раз­виваться, хотя и медленно, но успешно. Таким образом, к 12 октября маневр по срезанию клина вторжения против­ника не удался, и 2-я конная армия, по существу, лишь уд­линила фронт группы Федько. Поэтому с 12 октября дей­ствия 2-й конной армии и группы Федько приняли харак­тер обратного вытеснения противника на левый берег Днепра.
   В этом маневре им по-прежнему пыталась помочь лево­фланговая дивизия (52-я стрелковая дивизия) 6-й армии дву­мя своими бригадами, пытавшаяся развить наступление на Грушевский Кут.
   12 октября с утра 2-я конная армия и группа Федько насту­пали на фронт Подстепное -- Никополь -- кол. Хортица. Группа Федько вела упорный бой за сс. Веселое, Лукашевка и под конец дня вытеснила оттуда противника. В то же время 21-я кавалерийская дивизия своими главными силами заняла с. Александровка, выбросив передовые части на Перевозное; 1-я стрелковая дивизия и отдельная кавалерийская бригада заняли Шолохово; 2-я кавалерийская дивизия наступала на Чертомлык, а 16-я кавалерийская дивизия выходила на Крас- ногригорьевку. 13 октября наступление группы Федько про­должало развиваться с значительным успехом на ее левом фланге. Были заняты колония Хортица, Кичкас, и шло наступ­ление на остров Хортица. Таким образом, день 13 октября означал для противника уже полную неудачу его Никополь­ской операции. Очевидно, только жестом отчаяния с его сто­роны явилась попытка в дни 13 и 14 октября атаковать в лоб
   607
   Каховский укрепленный плацдарм1. Эти атаки были отбиты так же, как и предыдущие. Наши части преследовали нако­ротке понесшего значительные потери противника, причем за время неудачных атак нами было подбито и захвачено 9 танков противника. Неудача второй атаки на Каховский плац­дарм во времени совпала с решительным переломом Нико­польской операции в нашу пользу.
   14 октября решительный успех обнаружился на обоих флангах нашего Никопольского фронта. На стыке 2-й конной и 6-й армий 154-я стрелковая бригада 52-й стрелковой диви­зии и кавбригада Саблина (6-й армии) сбили заслон против­ника у с. Марьинское, захватили 6 орудий и отбросили про­тивника на север. В то же время 2-я конная армия, сосредото­чив сильный конный кулак в районе с. Шелохова, разбила конную группу противника в составе трех дивизий, а левый фланг группы Федько занял северную часть острова Хортица2. Противник теперь сражался уже только для того, чтобы обес­печить выход из боя и переправу на левый берег Днепра сво­их зарвавшихся частей. Поэтому он оказывал упорное сопро­тивление продвижению группы Федько на фронте кол. Бур- вальд -- Арбузовка, временами переходя в контратаки. Но уже 15 октября обнаружился спешный отход арьергардов про­тивника на всем фронте, и наши части, преследуя противни­ка, выдвинулись на линию р. Днепр.
   Никопольская операция, несмотря на свой конечный от­рицательный результат, сохраняет свое значение поучитель­ности как пример удачного форсирования значительной вод­ной преграды. Обращает на себя внимание хорошее согласо­вание во времени обоих ударов. Удар от Александровска действительно отвлек на себя сразу почти половину сил 2-й конной армии, чем облегчил задачу противника на ударном направлении у Бабино -- Ушкалка. Борьба на плацдарме была
   1 Врангель в своих записках указывал на полученное им от сво­ей авиации донесение на начавшееся очищение красными Кахов­ского плацдарма.
   2 По свидетельству самого Врангеля, отступление частей III кор­пуса и конной группы бывшей ген. Бабиева, который был убит 13 октября, через Днепровские плавни происходило в чрезвычай­ном беспорядке.
   608
   решена последовательным нарастанием усилий красных, по­скольку охватывающего маневра против флангов первой из переправившихся групп белых осуществить не удалось. Не­обходимо отметить ту помощь, которую левый фланг 6-й ар­мии оказал 2-й конной армии. Наконец, никопольская опера­ция имела еще и другое не менее важное значение. Она дока­зала, что боеспособность наиболее прочных врангелевских дивизий была уже не той, нежели в начале кампании. Так, на­пример, Кубанская конница, понесшая поражение под с. Ше- лохово, бросилась в крайнем беспорядке к р. Днепр, бросая по пути имущество, снаряжение, оружие и пулеметы.
   Подводя общие итоги двухмесячному периоду борьбы на Таврическом театре, мы видим, что он характеризуется чрез­вычайной маневренностью, явившейся следствием ожесто­ченной борьбы за инициативу, захватить которую в свои руки стараются обе стороны. До неудачи Кубанского десанта пер­венство в этом отношении удерживает Врангель, но, начи­ная с 10-х чисел августа, ему все труднее становится удер­живать его в своих руках, и, наконец, операции Врангеля, с конца августа 1920 г. принимающие характер судорожных бросков в разных направлениях по всему театру военных действий, являются, по существу, ничем иным, как уже обо­роной, правда, еще весьма активной, но уже принимающей то или иное решение под влиянием активности советских войск. Активность же последних является результатом мед­ленного, но неуклонного перехода численного превосходства на сторону советской стратегии. Действительно, уже к 5 сен­тября 1920 г. соотношение сил на этом театре представляет­ся в следующем виде: 13-я армия числит в своем составе 54 028 штыков и 10 118 сабель при 294 легких и тяжелых орудиях (Херсонская группа в составе двух отдельных бата­льонов, "Вохр", Латышская стрелковая дивизия, 2, 3, 15, 23, 40, 42, 46, 51, 52-я стрелковые дивизии, 85-я стрелковая бри­гада, бригада курсантов, бригада сибирских добровольцев, кавалерийские группы Гоффа и Кицюка, 2-я конная армия, 5-я кавалерийская дивизия, 9-я кавалерийская дивизия). Оби­лие организационных единиц потребовало преобразования и расширения аппарата управления, и правобережная груп­па с 8 сентября была переименована в 6-ю армию (коман­дарм Авксентьевский).
   609
   Противник в свою очередь также провел реорганизацию управления, включив все свои силы в состав двух армий (1-й -- ген. Кутепова и 2-й -- ген. Дроценко), но общая их численность не превышала 40 000--45 000 штыков и сабель, и, таким образом, мы имели уже полуторное превосходство над противником на всем театре.
   Решившись продолжать борьбу с Советской Россией на свой собственный риск, вопреки желаниям и советам Великобританского правительства, Врангель нашел зато неожиданную поддержку в лице Франции. Обеспокоенная победами Красной Армии над польской армией, быстро приведшими первую к берегам Вислы, и не будучи в со­стоянии поддержать живой силой "бастион своего воен­ного могущества на востоке Европы", который начал да­вать ряд трещин под ударами красных войск, Франция решила поддержать Врангеля для отвлечения части совет­ских сил с Польского фронта. Тяжелое положение Польши и те обещания экономического характера, на которые не скупилось врангелевское правительство, побудили Фран­цию фактически признать его. За материальную помощь в борьбе с большевиками правительство Врангеля отда­вало французскому капиталу в кабалу весь юг России со всеми его промышленными предприятиями, железными дорогами и пр.
   Таким образом, энергичные броски в разные стороны по Северной Таврии врангелевской армии в течение лета и осе­ни 1920 г. имели определенные политические результаты для него самого и стратегические для главнейшего противника Советской России -- Польши. Они заставили красную стра­тегию ослабить главный театр военных действий выделени­ем значительной части ее сил на Врангелевский фронт во время назревания решительных событий всей кампании на Польском фронте. Но вместе с тем они ускорили начало кон­ца самой врангелевской армии. Как только наметилась воз­можность мирного разрешения столкновения с Польшей, советское командование приступило к переброске значитель­ных сил с главного театра военных действий на Врангелевс- кий фронт. Прибытие этих сил на Таврический театр и зна­меновало собою начало конца затянувшейся в силу внешних причин агонии нашей внутренней контрреволюции.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   ЛИКВИДАЦИЯ ВРАНГЕЛЯ
   Образование Южного фронта ? Осенняя попытка ген. Врангеля пробиться на Правобережную Украину; его политические и стра­тегические цели ? Поход армии Махно на северо-восточную часть Украины ? Договор с Махно ? Прибытие армии Махно на Южный фронт ? Форсирование 2-й армией Врангеля р. Днепр между Алек­сандровском и Никополем ? Удачный контрманевр красных армий ? Отход противника на левый берег р. Днепр ? Силы обеих сто­рон перед началом решительного сражения в Северной Таврии; их группировка ? План действий т. Фрунзе ? Начало наступления советских армий ? Разделение сил 1-й конной армии и его по­следствия ? Отход противника ? Новое расположение противни­ка на Крымских перешейках ? Состояние укреплений Крымских перешейков ? Соотношение сил обеих сторон ? Решение ген. Врангеля оборонять перешейки и группировка им для этого своих сил ? План советского командования по атаке Крымских перешей­ков ? Распределение сил и средств ? Форсирование советскими частями Сиваша и утверждение их на территории Крыма ? Борь­ба за расширение плацдарма на полуострове ? Контратаки про­тивника ? Отход противника на Юшуньскую позицию в ночь с 8 на 9 ноября 1920 г ? Новая группировка противника ? Юшуньское сражение 10--11 ноября ? Штурм и захват 6-й армией Юшунь­ских позиций ? Значение этого события ? Выход главных сил 6-й красной армии из теснин Перекопского перешейка ? Преследова­ние противника и захват Красной Армией всей территории Крыма ? Общие выводы
   Р
   ешение перенести центр тя­жести приложения наших усилий на Таврический участок Юго-Западного фронта повысило значение этого участка до значения отдельного фронта. Образование отдельного фрон­та являлось, кроме того, необходимым и вследствие значи­тельной численности наших сил, сосредоточенных к этому времени на Таврическом участке. Этот фронт под названием Южного был образован 21 сентября 1920 г., причем во главе
   611
   его был поставлен т. М. В. Фрунзе. В состав нового фронта вошли 6-я (образованная из Правобережной группы), 13-я и 2-я конная армии. Вместе с тем, 12-я и 1-я конная армии пе­редавались в состав Юго-Западного фронта, и последняя го­товилась к переброске на Южный фронт.
   Назначение единого и опытного руководства на Южный фронт явилось как нельзя более своевременным. В предви­дении дальнейшего сосредоточения крупных наших сил на Таврическом участке противник готовился к своей последней попытке пробиться на правобережную Украину. Сюда влек­ли Врангеля надежды политического характера, которым также не суждено было оправдаться, как не оправдались его надежды в отношении Дона и Кубани. Переоценивая поли­тический удельный вес мелкобуржуазной партии украинских федералистов, после неудачных попыток сговориться с Пет- люрой и Махно, Врангель сговорился с ними на основе при­знания за Украиной автономных прав наподобие казачьих областей и при их поддержке рассчитывал опереться на ши­рокие массы украинского населения. Несомненно, надежды Врангеля подогревались дошедшими до него сведениями о восстании украинских хуторян на правобережной Украине. Последнее, однако, носило не политический, а чисто эконо­мический характер. Хуторяне были недовольны изъятием у них хлебных излишков. С петлюровским движением, имев­шим место в Подолии и Киевщине, Врангель не мог устано­вить контакта как по коренному расхождению целей ("еди­ная и неделимая Россия" и самостоятельная Украина), так и по пространственному удалению от него.
   К октябрю 1920 г. большая часть излюбленной Махно тер­ритории оказалась во власти ген. Врангеля.
   Оставив в занятом районе скрытые части, Махно с более организованными частями продолжал рейдировать по тылам Юго-Западного, а потом и Южного фронтов. Насыщенный слабовооруженными и малоподготовленными запасными частями и отрядами войск внутренней охраны тыл действу­ющей армии оказывает лишь слабое сопротивление Махно. В течение лета и осени Махно время от времени захватыва­ет даже отдельные уездные города, громит обозы и продо­вольственные склады действующей армии и разрушает же­лезные дороги. Поэтому советское правительство, придавая
   612
   особое значение, которое в 1920 г. приобретала борьба за на­личие спокойного тыла на Украине, признало необходимым возглавить эту борьбу в первой половине лета т. Ф. Э. Дзер­жинским. Объявив себя врагом Врангеля, Махно объектив­но значительно облегчает борьбу Врангеля с Красной Арми­ей. Политическое положение вождя кулацкой "третьей ре­волюции" становится более, чем тяжелым... Борьба советской власти с помещичье-генеральской контрреволю­цией Врангеля привлекает к себе симпатии и сочувствие ши­роких крестьянских масс, испытавших на себе режим Дени­кина. Махно стоит перед опасностью превратиться в глазах крестьянства в политического союзника Врангеля. Как по­литическая обстановка, так и тяжелое материальное состоя­ние отрядов заставляет Махно предложить свои услуги со­ветской власти...
   Так появилось Старобельское соглашение, по которо­му Махно, выговорив себе некоторую внутреннюю авто­номию и свободу вербовки, предоставил себя и свои войс­ка в оперативное распоряжение Южного фронта. На тылах фронта этим вносилось известное успокоение, необходи­мое для успешного завершения подготовки (оперативные переброски и нормальный подвоз) решительной операции по разгрому Врангеля. В ответ на сомнения в правильно­сти этого шага командования Южного фронта, вскоре вновь вставшего перед необходимостью вооруженной ру­кой одернуть своего временного союзника, мы можем лишь подчеркнуть очевидное для каждого историка опе­ративно-стратегическое значение этого соглашения в ис­следуемый нами период.
   Вторая половина октября проходила в сравнительном за­тишье. Лишь на границах Донбасса красные части 13-й и вновь образованной 4-й армий продолжают свое продвиже­ние вслед за отходящим для выравнивания своего фронта противником. Последний предпринял частную перегруппи­ровку с целью восстановить нарушенные во время Никополь­ской операции организационные соединения. Сущность этой перегруппировки заключалась в том, что на Мелитополь­ском и Ореховском направлениях противник оставлял толь­ко свой Донской корпус. На Александровском направлении должен был действовать вновь сформированный III корпус
   613
   Таблица l1
   Численность красных армий Южного фронта к 8 ноября 1920 г.
   6-П
   7-П1 II II I I II I 1-П1 III I III I 4-П
   I I II I I 1ПППГП 13-П
   ппппгп
   мини
   3983 715 1819 3246
   1107
   758
   37 157
   2672 37 823 4000 11 243 10 245
   3661 7203 17758 8077 1000 957 913
   51 432 11 253 21 581 64 454 6000 17 310 16 731
   89 716 14 342 40 940 94 004 13600 23 536 18 686
   270 351 813 250 153 273
   153 34 74
   154 12 153 43
   21 14
   16
   27
   10 1
   гпппл
   11 628
   103 140
   39 569
   188 771
   294 824
   2990
   23
   623
   82
   19
   Таблица 22
   ппппп
   II
   III
   [
   КОШ
   ? КШШ
   ? ШШ
   2000
   12 000
   400
   16 ООО
   16 000
   16 000
   1404
   271
   45
   12
   24
   ?QUID
   41 ООО ? ШПШШШШ
   1 Кабинет имени т. Фрунзе при Военной академии РККА, д. N 28, л. 79--80.
   2 Кабинет имени т. Фрунзе при Военной академии, дело N 30, л. 53--54. По данным, имеющимся в д.N 28, л. 52 того же кабинета, общая численность противника составляла 57 815 штыков и сабель.
   в составе 6-й и 7-й пехотных дивизий и некоторых мелких приданных частей. На Никольском направлении сосредото­чивался весь 1-й корпус Кутепова; на Каховском направле­нии продолжал действовать II корпус. Конный корпус Бара- бовича, являясь общим резервом главного командования белых, сосредоточивается в районе Рубановка -- Н. Серо- гозы -- Калга.
   Перегруппировка еще только заканчивалась. В частности, 6-я пехотная дивизия подходила к с. Михайловка, а Марков­ская дивизия, следуя в район расположения своего корпуса, находилась в с. Балки (см. приложение, схема XXI).
   Общее начертание фронта противника напоминало непра­вильную трапецию, нижним основанием которой являлось побережье Черного моря с господствовавшим на нем фло­том противника.
   Силы красных полукругом охватывали это расположение противника, и в 20-х числах октября заканчивали свое со­средоточение. 4-я красная армия, действовавшая на Алексан­дровском направлении, сильно разбросалась в глубину от Александровска до линии Екатеринослав -- Синельниково. 1-я конная армия выходила своими передовыми частями на р. Ингулец западнее Берислава.
   По окончании сосредоточения всех своих сил, что долж­но было осуществиться к концу октября, красные получили численное превосходство.
   Однако из сравнения ниже приводимых таблиц никаких, даже примерных выводов сделать нельзя, так как наши силы и здесь учтены полевым штабом в "бойцах", а противник учитывал свои силы в "штыках".
   Основываясь на выгодах соотношения сил и их охватыва­ющего положения в отношении противника, командующий фронтом поставил своим армиям решительную задачу "до­бить Врангеля, не дав ему отступить на Крымский полуост­ров и захватить перешейки".
   Во исполнение этой задачи 6-я красная армия (тов. Корк) с Каховского плацдарма нацеливалась на Перекоп и Саль- ково. 1-я конная армия, переправившись у Каховки, должна была быстро выйти в район сев. оконечности озера Молоч­ное -- ст. Федоровка, разгромить резервы противника, отре­зать им пути отступления в Крым и преследовать до полного
   616
   уничтожения1. 2-я конная армия по переправе через Днепр у Никополя и В. Рогачика получила задачу двинуться в юго- восточном направлении на фронт Федоровка -- Михайлов- ка и, войдя в связь с 1-й конной армией, ударить в тыл Алек­сандровской и Пологской группам противника. 4-я и 13-я армии сковывали силы противника, стремясь разбить их и отбросить на наши конные армии. Кроме того, конница 13-й армии объединялась в особую группу, которая, двигаясь на ст. Федоровка, должна была выйти навстречу обеим конным армиям.
   Этим планом т. Фрунзе преследовал здесь цель "уничто­жающего сражения", имея в виду главным образом живую силу противника. Решительность замысла вполне отвечала сложившемуся соотношению сил и выгодам первоначально­го исходного положения, чрезвычайно облегчавшего концен­трическое наступление всех красных армий. Все вопросы
   1 Командование 1-й конной армией (Буденный, Ворошилов) на совещании в Харькове, состоявшемся в октябре, предложило ко­мандованию Южным фронтом и присутствовавшему на этом сове­щании главкому более решительный план оперативного использо­вания 1-й конной армии. По этому предложению Конная армия дол­жна прорваться через Сальковский перешеек в Крым и перехватить с юга пути отступления армии Врангеля. Этот план был отклонен как командованием Южным фронтом, так и Главным командовани­ем. В настоящее время, когда историк обладает материалами, ха­рактеризующими состояние тыла белых и группировку их сил к началу решительных действий Красной Армии, нельзя не признать, что смелый и полный риска план командования Конной армией в тех условиях мог дать совершенно исключительные результаты. Вот как характеризовал сам Врангель в своих записках положение под Сальковым в ночь с 29 на 30 октября, когда уже наметилось движе­ние южной группы Конной армии к Сальковскому перешейку:
   "1-я конная армия красных всей своей массой двинулась в тыл нашим армиям, стремясь отрезать их от Крыма. Между тем ген. Кутепов медлил. В течение целого дня 29 октября он продолжал оставаться в районе Серагоз. Я по радио передал ему приказание спешно двигаться к Салькову, стремясь прижать прорвавшегося противника к Сивашу. Однако было ясно, что противник успеет подойти к перешейку прежде, нежели части ген. Кутепова туда при­будут. Противник двигался беспрепятственно, и ожидать его в рай­оне Сальково можно было к вечеру 30. Укрепленная позиция, при­
   617
   материального, оперативного и политического обеспечения операции были тщательно продуманы и предусмотрены1.
   Стремление закончить затянувшуюся кампанию одним ударом, не затягивая борьбу на зиму, переводило ведение кампании на рельсы решительной стратегии. И здесь, как на Польском фронте, эта стратегия настоятельно дикто­валась политической обстановкой. Сокрушительный удар по Врангелю давал советской дипломатии огромный ко­зырь в руки для удачного завершения затягиваемых в Риге поляками мирных переговоров. Кроме того, установление торговых связей с державами Антанты во многом зависе­ло от скорейшего победоносного окончания кампании на Крымском фронте. Так, и замысел, и цели операции впол­не отвечали всей совокупности обстановки и целиком вы­текали из нее. Поэтому-то операция южных красных ар­мий в северной Таврии является также одной из редких в
   крывшая выход из Крыма, была занята лишь слабыми караульными командами. Красные части с налета легко могли захватить Саль- ковское дефиле, прервав всякую связь Крыма с армией. Необходи­мо было спешно занять дефиле войсками. Ген. Абрамову я послал приказание в ночь с 29-го на 30-е направить к Салькову под при­крытием бронепоездов сосредоточенную в Мелитополе 7-ю пехот­ную дивизию. В течение ночи эшелоны с войсками двинулись по железной дороге. Однако вследствие забитости путей движение шло крайне медленно. Мороз достиг 20®. Неприспособленные к таким холодам станционные водокачки замерзли. Эшелоны с войсками застряли в пути. Наступили жуткие часы. Под рукой у меня войск не было, доступ в Крым для противника был открыт. В течение все­го дня 30-го все, что только можно было собрать из способного носить оружие, направлялось к Салькову: юнкерское училище из Симферополя, артиллерийская школа, мой конвой; из Феодосии были вытребованы не успевшие закончить формирование кубан­ские части ген. Фостикова. В сумерках передовые части красной конницы подошли к Салькову и завязали перестрелку с нашими слабыми частями".
   Это свидетельство самого Врангеля как будто не оставляет со­мнения в том, что при стремительном движении на Сальковский перешеек красная конница могла опередить белых и прорваться в Крым.
   1 Ряд интересных данных можно найти в III томе полного собра­ния сочинений М. В. Фрунзе.
   618
   военной истории операций по своему внутреннему единству и целости. Но и здесь, как и в операции на р. Висле, следует отделить вопрос о замысле от вопроса о выполнении. В пер­вом случае мы имеем дело с единой волей полководца, реа­гирующей на все влияния окружающей среды и ищущей вы­хода для преодоления трений, создаваемых этой средой. Во втором случае на сцену выступают частные исполнители; их работа и творчество являются в обстановке новыми дан­ными, либо облегчающими, либо осложняющими работу Главного командования путем создания непредвиденных тре­ний. За возникновение этих трений высшее командование не может являться ответственным -- оно не всегда даже может своевременно устранять их ввиду чрезвычайной ди­намичности боевой обстановки и пространственности совре­менных полей сражений. Значит, выполнение операции яв­ляется уже делом коллективного творчества полководца и его непосредственных подчиненных, а потому историк в ана­лизе этого творчества опять-таки особо должен выделить роль главного руководства, идейного творца операции и роль исполнителей, выяснив объективные и субъективные при­чины, влиявшие на тот или иной исход операции.
   Что касается планов противника, то по отрывочным дан­ным можно предположить, что в его намерения входила по­степенная эвакуация северной Таврии или сильное сокраще­ние фронта на ней с попутным нанесением частных ударов красным войскам. Для этой цели противник, по-видимому, и удерживал в районе Н. Серагозы сильную конную группу Барабовича и одну из дивизий I корпуса.
   Ввиду некоторого запоздания 1-й конной армии1 решитель­ное наступление всех красных армий Южного фронта было
   1 Переброска 1-й конной армии совершалась в крайне труд­ных условиях: осенняя распутица, необходимость двигаться че­рез районы, охваченные петлюровским бандитизмом, значитель­ная измотанность конского состава, к тому же не обновляемого регулярным ремонтированием -- все это затрудняло и замедля­ло темп переброски армии. 4 октября В. И. Ленин телеграфиро­вал реввоенсовету 1-й конной: "Крайне важно изо всех сил уско­рить передвижение Вашей армии на Южный фронт. Прошу при­нять для этого все меры, не останавливаясь перед героическими. Телеграфируйте, что именно делаете".
   619
   назначено на 28 октября. До этого времени армии должны были занять исходное положение. В частности, 6-я армия своим левым флангом (52-я стрелковая дивизия) должна была занять плацдарм на левом берегу Днепра в районе Нижн. Рогачик. 2-я конная армия должна была переправиться че­рез р. Днепр и занять плацдарм на левом берегу Днепра южнее г. Никополя. 4-й и 13-й армиям приказывалось занять исходное положение к концу дня 27 октября: 4-й армии на фронте Янчакрак -- Щербаковка -- Орехов (искл.), а 13-й армии на фронте Орехов -- Пологи -- Верхн. Токмак -- Ногайск.
   26 октября командюж внес некоторые поправки в свой пер­воначальный план. Они заключались в следующем: 2-я кон­ная армия получала направление прямо на юг на Серагозы; 1-я конная должна была предварительно выйти в район Аска- ния-Нова -- Громовка, а отсюда атаковать в тыл главным си­лам противника. 6-й армии теперь ставилась задача разгро­мить II корпус противника, имея в заслоне с севера не менее одной дивизии, одну дивизию иметь в резерве, одну дивизию оставить в районе Херсона, а левофланговой дивизией (52-й) 29 октября совместно со 2-й конной армией перейти в реши­тельное наступление на Рубановку -- Серогозы.
   В ночь с 25 на 26 октября 6-я и 2-я конная армии присту­пили к занятию исходного положения на левом берегу Днеп­ра. 6-я армия переправила две бригады своей левофланговой (52-й стрелковой) дивизии на левый берег Днепра в районе Нижн. Рогачик с целью занять плацдарм Нижн. Рогачик -- Карадубина.
   В то же время 46-я стрелковая дивизия, приданная 2-й конной армии, и 16-я кавалерийская дивизия той же армии начали переправу на левый берег Днепра в районе г. Нико­поль и с. Верхне-Тарасовское.
   Эти действия красных войск побудили противника при­нять меры к восстановлению своего положения на рубеже Днепра. Против 52-й стрелковой дивизии он ввел в дело свою Корниловскую дивизию. Здесь бои приняли затяжной характер, отмечаемый несколькими сдвигами фронта обе­их сторон, но без существенных для них результатов. Глав­ным центром боев явилось с. Нижн. Рогачик, которое не­сколько раз переходило из рук в руки. Но ни красным не
   620
   удавалось значительно расширить своего плацдарма, ни бе­лым окончательно отбросить их за Днепр. Это неустойчи­вое равновесие явилось следствием приблизительного ра­венства введенных в дело сил с обеих сторон.
   Более серьезным для противника явился Никопольский узел борьбы. Здесь давление красных из-за чрезвычайно ос­торожной и растянутой во времени переброски командова­нием 2-й конной армии своих кавалерийских частей на ле­вый берег Днепра нарастало очень медленно, но зато неук­лонно. В первый же день переправы, т. е. 26 октября, противнику пришлось ввести в дело оказавшуюся поблизос­ти Марковскую дивизию. Но сил Марковской дивизии ока­залось недостаточно, для того чтобы отбросить красных на правый берег Днепра. И вот главное командование белых последовательно подтягивает к Никопольскому очагу борь­бы с Александровского и Пологского направлений сначала 1-ю бригаду 1-й Кубанской кавалерийской дивизии из райо­на г. Орехова, а затем 1-ю и 2-ю Донские кавалерийские ди­визии с восточного фронта своего расположения. Последние к вечеру 27 октября уже находились в районе Никопольско­го плацдарма, но еще не успели вступить в дело. Вместе с тем противник поспешил усилить свой маневренный резерв (конный корпус Барабовича), протянув к нему 2-ю бригаду той же Кубанской кавалерийской дивизии.
   Таким образом, первым результатом переправы 2-й кон­ной армии и левого фланга 6-й армии (52-й стрелковой ди­визии) было значительное ослабление всей восточной груп­пировки противника сильно растянутого Донского корпуса, что делало его положение особенно трудным, так как II ар­мейский корпус, действовавший на Александровском направ­лении, еще не успел усилиться 6-й пехотной дивизией, пере­брасывавшейся в его состав из района Рубановка. Эти об­стоятельства побудили противника искать своего усиления на Александровском и Пологском направлениях путем со­кращения фронта за счет отхода, что дало возможность 4-й и 13-й красным армиям своевременно к концу дня 27 октяб­ря выйти на указанный им рубеж исходного положения.
   Некоторые авторы полагают, что уже в это время у про­тивника оформилось решение не доводить борьбы в север­ной Таврии до конца, а ускользнуть из-под занесенного над
   621
   ним удара. Это можно усмотреть из того, что II корпус про­тивника на Перекопском направлении в ночь с 27 на 28 ок­тября, прикрывшись арьергардами, начал отход на Перекоп. Вместе с тем высказывается предположение, что, задумав общий отход в Крым, противник надеялся сочетать его с час­тным успехом над одной из наших преследующих групп, об­рушившись на нее конницей Барабовича. Вероятнее всего, что этому удару, как и в августовские дни 1920 г., должна была подвергнуться наша Каховская группа при преследовании ею II корпуса белых. Нам думается, что планы противника были шире. Возможно, что II корпус он просто уклонял из-под уда­ра 1-й конной армии и надеялся этим отвлечь ее целиком на Перекопское направление с тем, чтобы обрушиться на нее сильными конными резервами из района Серагоз тогда, ког­да, сворачивая на Перекопское направление, она подставит ему свой фланг. 1-я конная армия являлась самым опасным противником. Успешно справившись с ней, можно было с раз­вязанными руками рядом последовательных ударов восста­новить свое положение на других участках фронта. Но успех маневра зависел от того, насколько прочно удастся сохранить свое положение на Никопольском, Александровском и По- логском направлениях. Предшествующие дни завязки опера­ции позволяли Врангелю рассчитывать, что силы красных на Никопольском направлении связаны достаточно прочно. Весь вопрос заключался в том, удержатся ли заслоны на Алексан­дровском и Пологском направлениях. Следовало особенно беспокоиться за последний, из которого последовательно были вытянуты лучшие его части (три казачьи кавалерийские ди­визии). Но здесь, в тылу Донского корпуса, оказывалась ук­репленная мелитопольская позиция, на силу которой против­ник возлагал, по-видимому, большие надежды. Только этими соображениями мы и можем объяснить задержку противни­ком своего общего отхода, который он мог начать и продол­жать в сравнительно спокойных условиях еще с конца дня 26 октября при выяснившейся медлительности переправы 2-й конной армии. Решение об общем отходе вовсе не требовало переброски трех кавалерийских дивизий с Пологского на Ни­копольское направление.
   Замедление противником своего отхода создавало бла­гоприятные предпосылки для выполнения плана т. Фрунзе.
   622
   К концу дня 27 октября промежуток между 2-й конной и 13-й армиями начал заполняться двемя головными дивизиями 4-й армии (30-я стрелковая и 23-я стрелковая), и авангарды 30-й стрелковой дивизии вошли в боевое соприкосновение с пе­редовыми частями 7-й пехотной дивизии белых. Далее на юго- восток правофланговые части 13-й красной армии установи­ли тесное боевое соприкосновение с частями III и Донского корпусов, причем 42-я стрелковая дивизия глубоким клином вдалась в расположение белых, захватив важный узел пу­тей -- Бол. Токмак. Наша Азовская группа (2-я Донская ди­визия с приданными частями) находилась еще на уступе по­зади главной группировки сил 13-й армии, сгущенной в сво­ем центре (9-я стрелковая дивизия и кавалерийская группа т. Каширина: 5-я и 9-я кавалерийские дивизии) и имеющей главные силы своей конницы за пехотой (9-я и 5-я кавале­рийские дивизии). На Никопольском направлении 2-я кон­ная армия имела переправленными на левый берег Днепра только свою пехоту (3-я и 46-я стрелковые дивизии), а из конницы лишь отдельную кавалерийскую бригаду и 16-ю кавалерийскую дивизию. 2-я и 21-я кавалерийские дивизии и кавалерийская бригада Кицюка оставались еще на правом берегу Днепра. Однако противник уже не преследовал ре­шительных целей на этом направлении, несмотря на то, что располагал только что подошедшими сюда двумя свежими Донскими кавалерийскими дивизиями. В районе Нижн. Ро- гачика затянувшаяся борьба Корниловской и 52-й стрелко­вой дивизии имела чисто местное значение. Наконец, на Ка­ховском плацдарме для броска вперед сосредоточились три красные дивизии (Латышская, 15-я и 51-я стрелковые) и сюда же подтягивалась под прикрытием ночной темноты 1-я кон­ная армия.
   Таково было исходное положение обеих сторон в ночь перед началом решительного наступления красных армий Южного фронта.
   Последующие этапы борьбы постепенно перенесли центр тяжести внимания обеих сторон с Никопольского на вновь возникавшие очаги борьбы.
   С рассвета 28 октября началось широкое веерообразное расхождение с Каховского плацдарма стрелковых дивизий 6-й армии, за которыми продвигались головные, успевшие
   623
   уже переправиться через Днепр дивизии 1-й конной армии. 51-я стрелковая дивизия своими четырьмя бригадами направ­ляется прямо на Перекоп, сюда же наступает и 44-я стрел­ковая бригада 15-й стрелковой дивизии, при ней следуют от­дельная кавалерийская бригада Саблина и кавалерийская группа Юшкевича (Латышский кавалерийский полк и 15-й кавалерийский полк). Севернее для ее обеспечения на фронт Дмитриевка -- Константиновка -- Горностаевка выдвигает­ся Латышская дивизия. Две бригады 15-й стрелковой диви­зии обеспечивают Каховский плацдарм, который только что миновали 4-я и 14-я кавалерийские дивизии 1-й конной ар­мии. Остальные задержаны еще переправой через Днепр у Каховки. Южнее основной группировки 6-й армии в районе Херсона успешно переправились через Днестр части 1-й стрелковой дивизии, которые выдвигаются на Черномор­ское побережье. Продвижение всех этих частей происходит пока беспрепятственно. За ночь с 27 на 28 октября против­ник успел уже оторваться от них, и главная масса сил II кор­пуса белых уже находится в районе Чаплинка, прикрываясь арьергардами, задержавшимися на линии Черная Долина -- Натальино. На крайнем левом фланге 6-й армии противник в ночь с 27-го на 28-е также осадил назад (Корниловская диви­зия) 52-ю стрелковую дивизию, отказавшись от попытки от­бросить ее за Днепр. 52-я стрелковая дивизия сосредоточива­ется в районе Нижн. Рогачик, готовясь к продолжению свое­го наступления в направлении Ольгофельд -- Рубановка.
   2-я конная армия использовала ночь с 27 на 28 октября для продолжения сосредоточения и развертывания своих сил на левом берегу Днепра. Сюда за ночь в с. Водяное из Нико­поля перешла 2-я кавалерийская дивизия, заканчивает пере­праву 7-я стрелковая бригада и подтягивается, снявшаяся за ночь со своего длинного участка на правом берегу Днепра, 21-я кавалерийская дивизия. Несмотря на прибытие подкреп­лений (1-я и 2-я Донские дивизии), противник здесь также отказывается от попыток отбросить части 2-й конной армии обратно за Днепр. Отныне он будет стараться активной обо­роной лишь задержать дальнейшее продвижение 2-й конной армии. В связи с этим решением он за ночь с 27 на 28 оттяги­вает свои части на фронт Ольгофельд -- Верхн. Рогачик -- Бол. и Мал. Белозерка -- Орлянск.
   624
   В общем, день 28 октября в районе никопольского фоку­са борьбы начинается под знаком затишья. Красным частям необходимо преодолеть пространство, отделяющее их от противника, чтобы восстановить боевое соприкосновение с ним. Пока это делает только 16-я кавалерийская дивизия, которая с утра 28 октября начинает наступление от с. Балки на Орлянск -- Мал. Белозерка.
   Иначе обстоит дело на Александровском и Пологском на­правлениях. Здесь с вечера 27 октября противник приостано­вил свой отдых, намереваясь на достигнутом им рубеже ока­зать решительное сопротивление дальнейшему продвижению красных. Поэтому утро 28 октября застает передовые части обеих сторон в тесном боевом соприкосновении друг с дру­гом. За ночь фронт красных выровнялся. 42-я стрелковая ди­визия, накануне занявшая Бол. Токмак, в ночь с 27-го на 28-е оставила его, так как, по-видимому, сильно вдавшееся кли­ном вперед ее положение являлось выгодной приманкой для противника, к которому успела подойти 6-я пехотная диви­зия. Готовясь к решительному наступлению, красные сгуща­ют свой фронт, выжимая вперед конницу. В то же время в интервал между 30-й стрелковой дивизией и 42-й стрелковой дивизией выдвигаются 23-я стрелковая дивизия и армия Мах­но. На Токмакское же направление, усиливая находящуюся здесь в бою 7-ю кавалерийскую дивизию, выходит 9-я стрел­ковая дивизия, а в свободный промежуток между главными силами 13-й армии и ее Азовской группой (2-я Донская диви­зия) начинает выходить конная группа 13-й армии (Каширин -- 5-я и 9-я кавалерийские дивизии). Но и противник принял воз­можные для него меры к своему усилению. Он собрал свою 3-ю Донскую дивизию в районе Линденау -- Астраханка и выбросил на свой правый фланг из глубокого тыла (по-види­мому, из района Геническа) отдельную кавбригаду Долгопя- това. Эти мероприятия обеих сторон создают сильное сгуще­ние их сил, особенно красных, в районе Бол. Токмак и их близ­кое соприкосновение, что в связи с целями, которые поставили себе обе стороны на день 28 октября, делает район Бол. Токмака вторым значительным очагом борьбы в этот день.
   На участке 6-й армии в этот день только 51-я стрелковая дивизия имела дело с арьергардами противника в с. Черная Долина и с. Натальино, сбила их и к концу дня 28 октября
   625
   приближалась к району с. Чаплинка. Все прочие части ар­мии выполнили указанные им передвижения без боевых стол­кновений с противником.
   52-я стрелковая дивизия, занятая своими перегруппиров­ками, не продвигалась вперед. Это дало возможность ее про­тивнику -- Корниловской дивизии белых -- отойти в район Зеленая и там готовиться к обороне.
   1-я конная армия 28 октября еще не могла проявить свое­го воздействия на развитие операции. Она, задержанная пе­реправой через Днепр, продолжала свое развертывание и не вышла еще за линию пехотных частей 6-й армии.
   2-я конная армия 28 октября полностью сосредоточилась на левом берегу Днепра, но в дело ввела только две кава­лерийские дивизии. Из них 21-я кавалерийская дивизия после удачного боя выбила арьергард Корниловской диви­зии из с. Верхн. Рогачик, а 16-я кавалерийская дивизия, поведшая наступление побригадно на Мал. Белозерка и Орлянск, была отбита Марковской дивизией от обоих этих пунктов. Таким образом, никопольский очаг борьбы не дал в этот день того напряжения боевой деятельности, какого можно было ожидать здесь благодаря сосредоточению в его районе весьма значительных сил обеих сторон.
   Как и следовало ожидать по создавшейся накануне груп­пировке, центр тяжести боевого дня 28 октября переместил­ся на восток -- на Алексеевское и Пологское направления. Здесь, несмотря на то, что территориальные достижения 4-й и 13-й армий колебались от 5 до 15 км в глубину, тактиче­ские их успехи были значительны. Они сводились к тому, что: 1) противник был сбит и вынужден в силу общей обста­новки начать отход с той линии фронта, на которой собирал­ся упорно обороняться и 2) между внутренними флангами 2-й конной и 4-й красных армий установилась тактическая связь. Таким образом, к концу дня 28 октября связались меж­ду собой все звенья полукольца красных, начавшего уже тес­нее окружать расположение белых.
   Выход на свое место 1-й конной армии грозил обратить это полукольцо (направить) сначала в оперативное, а затем в тактическое окружение.
   По создавшемуся положению 6-я и 1-я конная армии с одной стороны и 13-я армия -- с другой стороны являлись
   626
   клешнями тех щипцов, которыми рука т. Фрунзе готовилась начисто срезать противника от Крымских перешейков. Одна клешня из 6-й и 1-й конной армий была особенно сильной и опасной для противника. Уже к концу дня 28 октября ее пе­редовые пехотные части находились в 25--30 км от группи­ровки, еще оперативно свободных, главных резервов против­ника (конный корпус Барабовича). Другая клешня -- из 13-й армии тоже явилась бы грозной для противника, если бы центр тяжести сосредоточения ее сил был отнесен вместо правого в сторону ее левого расположения фронта, что дава­ло противнику выгоду обеспечения себя посредством про­странства. Хотя его восточный заслон и был уже сбит, но противник мог рассчитывать, что этот заслон, зацепившись на более сокращенном фронте за мелитопольскую укреплен­ную позицию, выиграет необходимое для него время. Время же это было необходимо для того, чтобы попытаться раз­бить наиболее опасную Каховскую группу красных.
   Вот почему на 29 октября противник предполагал, сдер­живая Северную группу красных (52-я дивизия, 2-я конная армия и 4-я красная армия) теми силами, которые против нее уже действовали, еще более ослабить свой восточный зас­лон, взяв из его состава две пехотные дивизии, и в связи с этими отвести его на еще более сокращенный фронт, мели­топольскую укрепленную позицию. Взятые дивизии направ­лялись на усиление той группы, которая имелась уже в райо­не Н. Серагозы (см. приложение, схема XXII).
   Усиленная таким образом группа должна была обрушить­ся на угрожавшую Перекопскому перешейку Каховскую груп­пу красных и разбить ее. План противника мог быть сорван в том случае, если бы его мелитопольский заслон не удержал своих позиций и открыл бы красным путь на Чонгарский по­луостров ранее, чем маневренная группировка белых справи­лась бы с нашей Каховской группой. Для страховки себя от такого риска противник не остановился перед дальнейшим ослаблением себя на Мелитопольском направлении. Он ре­шил взять из состава III армейского корпуса 7-ю пехотную дивизию, перебросить ее частью на бронепоезда, частью по­ходным порядком в район Сальково; там из нее и некоторых запасных частей образовать особую группу ген. Канцерова, подчиненную непосредственно самому Врангелю и имеющую
   627
   задачей обеспечение Чонгарского перешейка. Таким образом, противник из состава своего III армейского и Донского кор­пусов брал еще три пехотные дивизии. Некоторой компенса­цией, но далеко недостаточной за такое ослабление Донского корпуса, должна была явиться придача Донскому корпусу кад­ровой Донской учебной бригады, которая в день 29 октября тоже, по-видимому, из района Геническа направилась на край­ний правый фланг этого корпуса.
   За ночь с 28 на 29 октября части III и Донского корпусов вновь успели оторваться от авангардов красных. Они сжа­лись к своим внутренним флангам и на сравнительно узком фронте прикрывали своим расположением участок железной дороги Александровск -- Мелитополь. 7-я пехотная диви­зия за счет растяжки правого фланга Марковской дивизии была вытянута в тыл и стягивалась в район ст. Федоровка для посадки на поезда под прикрытием 6-й пехотной и 1-й Донской дивизий. На линию этих двух дивизий, пристраива­ясь к ним, южнее выходили 2-я Донская дивизия и кавале­рийская бригада Долгопятова, преследуемые 5-й кавалерий­ской дивизией красных, значительно выдвинувшейся перед фронтом Азовской группы красных (2-я Донская дивизия). Эта группа могла бы сыграть решающее значение для захва­та мелитопольского укрепленного узла, поскольку ее отде­ляло от него только пустое пространство. Но на преодоле­ние этого пространства протяжением в 45 км требовалось время, которым красные не располагали, так как 3-я Дон­ская дивизия белых, направлявшаяся прямо на мелитополь­ские позиции, уже почти подходила к ним.
   Теперь посмотрим на положение обеих сторон на Кахов- ско-Перекопском направлении. Самое существенное, на что мы должны обратить наше внимание, заключается в том, что: 1) 1-я конная армия уже успела развернуться и начинала об­гонять пехотные колонны; 2) что ее до сих пор компактная масса распалась на две группировки, которые начинали дви­гаться в расходящихся направлениях. Северная группировка (6-я и 11-я кавалерийские дивизии) взяла направление прямо на район Агайман -- Серагозы, где было неизбежным ее стол­кновение с заканчивающей свое сосредоточение на рубеже Рубановка -- Нижние Серагозы группировкой оперативных резервов противника. Другая равносильная группировка
   628
   1-й конной армии (4, 14-я кавалерийские дивизии), наоборот, начинала круто снижаться к югу, нацеливаясь на район Гро- мовка; 3) обратим, наконец, внимание на то, что уже с утра 29 октября силы обеих сторон на Агайманском направлении были разделены только расстоянием в 35 км.
   Таким образом, в день 29 октября оперативный центр тя­жести должен был еще более снизиться к концам нашей ох­ватывающей подковы. Вместе с тем 2-я конная армия явля­лась теперь связующим звеном между восточной и западной ветвями этой оперативной подковы и определяла их взаимо­действие. Здесь с утра 29 октября обе стороны находились в тесном боевом соприкосновении. Две бригады 52-й стрелко­вой дивизии ввязались в бой с Корниловской дивизией в рай­оне кол. Зеленая. Далее, 2-я кавалерийская дивизия насту­пала на Бол. Белозерка. Восточнее их на фронт Мал. Бело- зерка -- Орлянск вели наступление 16-я кавалерийская дивизия, 8-я стрелковая бригада и кавалерийская бригада Ки- цюка. Но остальная пехота 2-й конной армии (46-я стрелко­вая дивизия, бригада 3-й стрелковой дивизии) и отдельная кавалерийская бригада оставались на никопольском плацдар­ме в расстоянии 15 км от линии боевого фронта. Позади него оказалась в с. Верхн. Рогачик и 21-я кавалерийская дивизия, впереди которой уже вступила в бой 52-я стрелковая диви­зия. В этот день только половина сил 2-й конной армии дей­ствовала активно, а другая являлась лишь зрительницей боя. Это было тем более ненормально, что правый фланг 4-й ар­мии -- 30-я стрелковая дивизия -- уже близко надвинулся на расположение правого фланга Марковской дивизии и в случае своей активности мог помочь 2-й конной армии, на­дежно сковав Марковскую дивизию.
   В Мелитопольском районе противник успел сосредоточить в Мелитополе 3-ю Донскую дивизию и вытягивал 1-ю и 2-ю Донские дивизии, которые были предназначены к переброске против нашей Каховской группы. Одновременно шла пере­броска в район Сальково 7-й пехотной дивизии. Эта перегруп­пировка выполнялась под прикрытием 6-й пехотной дивизии и арьергардов 1-й и 2-й Донских дивизий. Азовская группа красных (2-я Донская дивизия) и конная группа 13-й армии (Каширин) за день успели сделать значительный бросок впе­ред и нажимали уже на хвосты белых под Мелитополем.
   629
   Несколько медленнее продвигались стрелковые дивизии 13- й армии. Они имели дело лишь с прикрывающими частями 6- й пехотной дивизии белых.
   На Перекопском направлении арьергарды белых успеш­но уходили за Турецкий вал, где уже устраивались на пози­ции главные силы II корпуса белых. На Сальковском направ­лении южная группа 1-й конной армии (4, 14-я кавалерий­ские дивизии) в 14 ч вышла в район Громовка -- Ново- Николаевка, где и остановилась. Продвижение северной группы 1-й конной армии (6-я, 11-я кавалерийские дивизии) происходило медленнее, учитывая возможность столкнове­ния с противником. Однако ее 11-я кавалерийская дивизия уже находилась в районе Агайман, а 6-я кавалерийская ди­визия совместно с Латышской дивизией выходила на рубеж Ново-Репьевка -- Вознесенск.
   Противник к этому времени заканчивал сосредоточение своей ударной группы на рубеже Рубановка -- Нижн. Сера- гозы, куда подошла 2-я кавалерийская дивизия из района Кама и подтягивалась с Никопольского направления 1-я Ку­банская артиллерийская бригада. В с. Рубановка отходила и Корниловская дивизия, оставив в районе кол. Зеленая толь­ко арьергард, с которым продолжала вести бой 52-я стрел­ковая дивизия.
   Ослабление противника на Никопольском направлении сразу же отразилось на ходе дел в этом районе борьбы. 2-я кавалерийская дивизия красных захватывает с. Бол. Белозер- ка. Все усилия белых сосредоточиваются теперь на актив­ной обороне участке М. Белозерка -- Орлянск -- Михайлов- ка. Целью противника являлось во что бы то ни стало задер­жать на этот день продвижение 2-й конной армии. С падением Бол. Белозерки линия фронта красных на Никопольском на­правлении на 30 км приближается уже к району Серагоз. Дальнейшее распространение 2-й конной армии на юг грози­ло уже непосредственной опасностью для тылов его удар­ной группы, сконцентрированной в районе Серагоз, и срыва­ло весь его контрманевр.
   Но 2-я конная армия в этот день снова упускает благопри­ятный для себя случай решающей гирей лечь на чашу весов всей операции, оставляя половину своих сил в бездействии. Это обстоятельство помогает противнику активизировать
   630
   свою оборону, обрушиваясь из-за левого фланга Марковской дивизии на наружный фланг 16-й кавалерийской дивизии. От­бросив ее, он бросается на оголенный фланг 8-й стрелковой бригады, и, захватив два полка в плен, врывается в с. Балки. Но здесь сказывается боевое взаимодействие красных частей: 264-й стрелковый полк (30-й стрелковой дивизии), направлен­ный на с. Балки из с. Скелька, в свою очередь бьет во фланг зарвавшуюся белую конницу, опрокидывает ее, а 16-я кавале­рийская дивизия вместе с остатками 8-й стрелковой бригады вновь утверждается в с. Балки. 4-я армия, имея форму клина, растянутого в глубину на 65--70 км, действовала на фронте лишь одной своей дивизией. Остальные дивизии, входящие в ее состав (23-я стрелковая и сводная), были глубоко эшелони­рованы в тыл.
   Такое построение являлось результатом того, что при прямолинейном движении 13-й армии на запад все более су­живался коридор, остававшийся для действий 4-й армии, между излучиной Днепра и правым флангом 13-й армии. Это положение имело место и в последующие дни операции, и мы в дальнейшем увидим, что некоторые части 4-й армии до конца операции не успеют вступить в дело (интернациональ­ная кавалерийская бригада, сводная дивизия). Группировка 4-й армии подчеркивала сугубую необходимость отнесения центра тяжести сосредоточения сил 13-й армии в сторону ее левого, а не правого фланга, что предоставляло свободу дей­ствий для 4-й армии.
   В районе Серагоз и Мелитополя к концу дня 29 октября обе стороны находились уже в боевом соприкосновении сво­ими передовыми частями. Теперь уже было ясно, что 1-я и 2-я Донские дивизии противника, только что направившие­ся в район Серагоз и, отделяемые от него расстоянием в 55 км, опоздают к завязке боев в этом районе. Угроза, со­здавшаяся на флангах дугового фронта противника над Се- рагозами и Мелитополем, заставила белых приступить к постепенному очищению никопольского участка. Этому ре­шению немало содействовало энергичное наступление 30-й стрелковой дивизии. Марковская дивизия противника под прикрытием атак 1-й и 2-й Донской кавалерийских дивизий вышла из боя и двигалась на левый фланг мелитопольской укрепленной позиции на с. Второконстантиновка. Таким
   631
   образом, против 2-й конной армии и 30-й стрелковой дивизии оставались только две Донские кавалерийские дивизии. Но 2-я конная армия после неудачи 16-й кавалерийской дивизии стремилась не к развитию активных действий, а к сосредото­чению крупного конного кулака в районе с. Бол. Белозерка. Сюда из Верхн. Рогачика подтягивалась 21-я кавалерийская дивизия, сюда же двигалась и отдельная кавалерийская брига­да. Но главные силы пехоты 2-й конной армии (46-я стрелко­вая дивизия и 7-я стрелковая бригада) по-прежнему остава­лись на месте.
   Так, в выполнении этой операции постепенно начинали возникать трения, создаваемые не столько волей против­ника, столько деятельностью отдельных исполнителей. 1-я конная армия уже не представляла собой единой компакт­ной массы, а действовала, разделившись на две группы, рас­стояние между которыми достигало одного перехода. В таком положении не было бы ничего опасного, если бы энергия и инициатива командования 1-й конной армии на­шли бы сочувственный отклик у командования 2-й конной армии. Тогда создалось бы опасное положение для манев­ренной группы белой конницы в районе Серагоз. После­дняя в свою очередь могла быть взята в клещи с севера 2-й конной армией, от которой ее отделяло расстояние в один переход, а с юга -- северной группой 1-й конной армии. Но для этого необходимо было энергичное наступление 2-й конной армии против той завесы, которую оставил пока на ее участке противник из своих двух Донских кавалерий­ских дивизий.
   Итак, день 30 октября оказался богато насыщенным и оперативным, и тактическим содержанием. Оперативные его результаты идут целиком в актив красной стратегии, свиде­тельствуя о правильности оперативного замысла. Некоторые же тактические неудачи или упущенные благоприятные слу­чаи неизбежны во всякой боевой работе. Отдельного внима­ния заслуживают как маневренные, так и боевые действия, имевшие место при смыкании нашей оперативной подковы вокруг противника.
   Действия красных по замыканию противника и его манев­рирование с целью прорыва из кольца являются действиями первостепенной важности. Но на их фоне развертываются
   632
   события местного значения, вытекающие из частных зада­ний и целей отдельных групп, и для осознания операции в целом мы не можем их обойти своим вниманием. Рассмат­ривая под таким углом зрения все события дня 30 октября, мы должны подразделить их на две группы: 1) эпизоды, свя­занные с операцией по окружению главных сил противника и имеющие поэтому крупные оперативные значение; 2) эпи­зоды, может быть, значительные сами по себе, но исход ко­торых не имел распространительного значения на судьбы всей операции.
   К событиям первого порядка мы относим: а) завершение южной группой 1-й конной армии оперативного окружения противника путем захвата Сальково и Геническа; б) захват красными мелитопольского укрепленного узла; в) налет кон­ницы противника на с. Бол. Белозерка, вызвавший полное бездействие 2-й конной армии в течение 30 октября.
   К числу событий второй категории мы относим: а) неудач­ную атаку 1-й стрелковой дивизии на Турецкий вал; б) оттесне­ние противником, сосредоточившимся в районе Н. Серагозы, северной группы 1-й конной армии и частей Латышской диви­зии с пути своего отхода на юг (см. приложение, схема XXIII).
   Перечисленные нами события во времени располагаются в обратном порядке, и первое, что становится в центре наше­го внимания, это бой в районе с. Агайман с двумя красными кавалерийскими дивизиями (6-я и 11-я кавалерийские диви­зии) и одной стрелковой (Латышской), двинувшимися на юг оперативных резервов противника в количестве двух пехот­ных и 3 1/2 кавалерийских дивизий. С севера эта группа про­тивника, действующая под командованием ген. Кутепова, при­крывается оставленными на удалении в 15--20 км арьергар­дами, с одним из которых вступила в бой одна бригада 52-й стрелковой дивизии. В 30--35 км, т. е. на расстоянии конно­го перехода от этих арьергардов, в районе с. Бол. Белозерка находится сильная конная группа 2-й конной армии в составе двух с лишним кавалерийских дивизий (2, 21-я кавалерийская дивизия, отдельная кавалерийская бригада). К этой группе подтягивается пехота 2-й конной армии (26-я стрелковая ди­визия и 7-я стрелковая бригада). Другая сильная группа 2-й конной армии (16-я кавалерийская дивизия, кавалерийская бригада Кицюка) вместе с 88-й стрелковой бригадой 30-й
   633
   стрелковой дивизии занимает с. Мал. Белозерка и Орлянск. Против обеих групп 2-й конной армии находятся только две Донские кавалерийские дивизии.
   Между Мелитопольской и Серагозской группами против­ника создался разрыв до 35 км. В этот разрыв могла бро­ситься конная группа 2-й конной армии из Бол. Белозерки. Продвинувшись только на 20--25 км к югу, на что требова­лось не более 5--6 ч, эта группа, вклиниваясь между обеи­ми группировками противника и нанося удар одной из них по тылам, а другой -- во фланг, создавала для противника катастрофическое положение. Но противник, не имея дей­ствительных средств к ее устранению, делает ставку на пси­хологию. Налет двух конных полков на Бол. Белозерку, хотя и отбитый, оказывает свое действие, сковав на целый день все силы 2-й конной армии, которой в этот день представля­лись такие богатые оперативные возможности. Вот почему этот эпизод с ничтожным сравнительно тактическим содер­жанием мы отнесли к факторам крупного оперативного зна­чения, притом неблагоприятным для нас.
   Следуя далее за ходом событий, обратим внимание на два обстоятельства: 1) В течение ночи пехоте противника в Ме­литопольском районе удалось оторваться на значительное расстояние от нашей 4-й и правого фланга 13-й армий (на 20--25 км), оставив между ними и собой только части той же Донской конницы; это, безусловно, крупное тактическое достижение противника. Его невыгодные для нас послед­ствия заключаются в том, что в этот день ни 5-я армия, ни значительная часть сил 13-й армии не примут решительного участия в боевых действиях. Следовательно, впустую для нас окажется и наше подавляющее превосходство сил. 2) Не­выгодная группировка сил 4-й армии на марше в форме глу­боко эшелонированного назад клина объясняется теми же причинами, как и в предыдущий день. Теперь эта невыгода возрастет из-за начавшегося наслоения внутренних флангов 4-й и 13-й армий друг на друга. Однако и для противника день 30 октября сопряжен с неожиданными для него трени­ями. Мелитопольский укрепленный узел не оправдал воз­лагавшихся на него надежд. Конница 13-й армии уже с утра 30 октября начинает просачиваться через укрепленную полосу, что вызывает преждевременный отход 6-й пехотной
   634
   дивизии белых. Действительно, уже в 10 ч красная конница врывается в Мелитополь. Очевидно, моральные силы войск III и Донского корпусов подорваны окончательно, а матери­альные силы их исчерпаны в конец выкачкой из них трех пехотных дивизий накануне.
   Падение мелитопольского укрепленного узла является событием крупнейшего оперативного значения. Оно сви­детельствует о том, что восточный заслон противника окон­чательно сломался, и отныне противник не мог рассматри­вать его как опорную точку для своих маневренных комби­наций. Действительно, в дальнейшем мы увидим, как дивизии III и Донского корпусов, перемешавшись между собой, будут стремиться лишь к тому, чтобы по линии наи­меньшего сопротивления уйти из-под удара красных и опе­реться на группу Кутепова. В таком положении все такти­ческие успехи последней будут иметь весьма ограничен­ное значение. Каковы бы они ни были, противник не будет иметь времени и возможности развить их до конца. Но в связи с падением мелитопольского укрепленного узла, чрез­вычайно выгодным для нас и могущим стать губительным для противника, возникает одно обстоятельство, наруша­ющее основной замысел т. Фрунзе в его существенных чер­тах. Это обстоятельство, объясняемое, очевидно, расчетом на упорное сопротивление в районе Мелитополя, состоит в том, что 13-я красная армия сильно сжалась в сторону своего правого фланга, подтянув свою Азовскую группу на высоту Мелитополя. Правый фланг армии, в свою очередь, сдвинулся вправо, таким образом получилось как бы само­упразднение восточной охватывающей ветви наших кле­щей. Главный сгусток сил 4-й и 13-й армий оказывается уже не во фланговом, а почти во фронтальном положении по отношению к арьергардам III и Донского корпусов против­ника. Каковы же оперативные последствия такой группи­ровки? Они невыгодны для нас. Противник получает воз­можность ускользнуть из-под занесенного над ним удара и вновь положить значительное расстояние между собой и преследующими его частями 4-й и 13-й армий, а внутрен­ние фланги последних, меняя направление своего движе­ния, не избегнут перемешивания между собой. Но главная для нас невыгода будет заключаться в том, что тяжесть боев
   635
   распределится не равномерно между всеми нашими частями, а ляжет лишь на ничтожное меньшинство их1.
   Так, выполнение замысла командующего Южным фрон­том начинает осложняться трениями, предвидеть которые заранее невозможно, а устранить нельзя из-за чрезвычайно быстрого нарастания событий. Все это является объектив­ными причинами отрицательного порядка, влияющим на ис­ход прекрасно задуманной операции. Но пока назревают и складываются эти события, Южная группа 1-й конной армии, еще оперативно свободная, продолжает выполнение своей задачи. Ей суждено в день 30 октября замкнуть кольцо опе­ративного окружения противника и стать исполнительницей замысла т. Фрунзе. С раннего утра 30 октября она уже нахо­дится в движении на Сальково. Продвижение ее идет пока беспрепятственно. Если она сумеет опередить 7-ю пехотную дивизию белых в районе Сальково, то пробка на последнем свободном для противника проходе в Крым останется затк­нутой.
   Теперь подведем оперативные и тактические итоги дня 30 октября. В оперативном отношении результаты дня вы­годны для красных.
   Мысль командующего Южным фронтом о полном окру­жении противника нашла свое реальное оформление в виде занятия Южной группой 1-й конной армии Салькова и Гени- ческа ранее, чем туда успели подойти части белых с Мелито­польского направления. Теперь главная масса сил противни­ка находится внутри круга, вернее эллипсиса, большая и ма­лая ось которого равны соответственно 100 и 85 км. Эллипсоидальная форма окружения является результатом сто­яния на месте в течение всего дня 30 октября 2-й конной ар­мии и общего сдвига в Северо-Западном направлении фронта 4-й и 13-й армий. Поэтому к концу дня 30 октября переме­шавшиеся части III и Донского корпусов противника вновь отрываются от наших преследующих частей 4-й и 13-й армий
   1 Это же обстоятельство отмечает главком в своей телеграмме командюжу за N 640/оп, указывая, что в самые решительные мо­менты операции дрались только Латышская дивизия и 1-я конная армия, без всякой помощи остальных частей фронта (Кабинет име­ни т. Фрунзе, д. N 28, л. 56).
   636
   и главной своей массой уклоняются в сторону группы Куте- пова, от которой их отделяет уже расстояние всего в 30 км.
   Группа Кутепова в течение дня 30 октября имела такти­ческий успех. Не тревожимая с тылу 2-й конной армией, сдер­живая 52-ю стрелковую дивизию красных своими арьергар­дами, она всей массой своих двух пехотных и 3 1/2 кавале­рийских дивизий (Корниловская, Дроздовская дивизии, 1, 2-я кавалерийская дивизии, 1-я Кубанская кавалерийская диви­зия и Терско-Астраханская кавалерийская бригада) обруши­лась на две кавалерийские дивизии (6-я и 11-я) 1-й конной армии и две бригады Латышской дивизии. В результате упор­ного боя в течение целого дня Кутепов отбросил на запад эти силы, пытавшиеся у Агаймана закрыть ему путь на юг, и утвердился в Агаймане. Частный тактический успех белых был налицо, но обстановка не позволяла им извлечь из него больших выгод.
   "Неустойка" мелитопольского заслона и ускоренный от­ход его на группу Кутепова заставляет белое командование уже вечером 30 октября отказаться от первоначально постав­ленной себе цели уничтожения Каховской группы красных. Теперь приходится думать лишь о выводе остатков армии в Крым. Поэтому белое командование и ставит себе эту огра­ниченную цель, и все его действия отныне будут направле­ны лишь к прорыву через то кольцо красных, которое сомк­нулось за армией Врангеля у Салькова. Эта новая целеуста- новка определит на последующие дни возникновение двух новых фокусов операции у с. Сальково и с. Рождественское. Ограниченность целей на ограниченном пространстве зас­тавит и нас перенести центр тяжести нашего внимания из плоскости оперативной в плоскость тактическую.
   На фоне крупных событий оперативного значения, имевших место в день 30 октября, эпизодом чисто местного значения и тактического порядка явилась отбитая белыми попытка 51-й стрелковой дивизии штурмовать Турецкий вал. Центр тяжести событий с этого дня определенно переносится к Чонгарскому перешейку. В районе, прилегающем к Чонгарскому перешей­ку, намечаются уже два новых очага операции: у с. Рождествен­ское и с. Отрада, куда компактной массой устремляется группа Кутепова, чтобы проложить себе путь на юг через вторую проб­ку, выставленную на ее пути 1-й конной армией.
   637
   Наиболее сохранившаяся группа белых с Мелитополь­ского направления, в свою очередь, только теперь начинает подходить к Салькову с намерением выбить третью пробку на пути в Крым в виде Южной группы 1-й конной армии.
   За ночь с 30 на 31 октября оперативное положение про­тивника улучшилось, а наше -- ухудшилось не в силу так­тических успехов Кутепова, а в силу того, что существен­ные звенья нашего охватывающего кольца из 2-й конной, 4-й и 13-й армий, хотя и тесно увязались между собой, но вместе с тем 4-я и 13-я армии еще более сдвинулись вправо. Это положение дало полную возможность III и Донскому корпусам противника свободно двигаться на соединение с Кутеповым.
   Таков общий результат тех "трений", которые встретил замысел т. Фрунзе на пути к своему окончательному осуще­ствлению. Эти "трения" начали проявляться, как мы виде­ли, еще с 30 октября. Главнейшее из них таково, что его со­вершенно не мог предугадать командующий южным фрон­том, это самопроизвольный выход из оперативной игры в день 30 октября 2-й конной армии; затем рокировка вдоль своего фронта сил 13-й армии, определившая ничтожное ее посту­пательное движение вперед. Медленность продвижения впе­ред головы клина 4-й армии как результат сужения ее манев­ренной полосы сближением внутренних флангов всех трех армий (2-й конной, 4-й и 13-й армий). На фоне этих главных "трений" привходящим, а не решающим изменение форм проведения операции является "трение" в роде разделения 1-й конной армией своих сил на две равносильные группы с первоначальным расстоянием между ними в 40 км. Даже в условиях совокупного действия всей 1-й конной армии про­тив группы Кутепова и Канцерова, силы последний все-таки превосходили ее.
   Правда, 6-я армия по расчету времени и пространства могла помочь 1-й конной армии лишь своей Латышской ди­визией, но для этого требовалось более энергичное продви­жение вперед 52-й и 15-й стрелковой дивизии, которые в этот день особенно медленно продвигались: 15-я стрелковая ди­визия тремя своими бригадами на Дорнбург -- хут. Круг­лая -- Ново-Репьевка, а 52-я стрелковая дивизия шла в рай­он Успенское -- Мальцев -- Агайман. Вот почему в день
   638
   31 октября группа Кутепова прорывается на Рождествен­ское (схема 22), прикрывшись арьергардами со стороны Агаймана от северной группы 1-й конной армии и Латыш­ской дивизии, которые также на 90® изменили оси своего движения и двигаются теперь с севера на юг, т. е. тоже пере­шли на "выжимание" противника. В свою очередь группа Канцерова в Сальковском районе "выжимает" из него и от Геническа 4-ю кавалерийскую дивизию 1-й конной армии. Положение 4-й кавалерийской дивизии особенно трудно. Рискуя быть прижатой к Сивашу, она вынуждена спешить на присоединение к главным силам 1-й конной армии.
   2-я конная армия сдвинулась наконец с места. Но уже по­здно. Она имеет дело лишь с одной Донской кавалерийской дивизией, оставленной в качестве арьергарда. Преследуя эту дивизию, отходившую прямо на юг, 2-я конная армия глав­ной массой своих сил двигалась в Восточном направлении.
   В результате таких оперативных вензелей и, очевидно, на­ткнувшись на фронт стрелковых дивизий 4-й и 13-й армий, 2-я армия вклинилась между ними, изменила фронт своего движе­ния на 180® и теперь шла уже в линии с ними. Поэтому еди­ный фронт наших армий на севере разорвался самопроизволь­но, а не под давлением противника и образовал две группы -- меньшую западную из частей 6-й и 1-й конной армий и боль­шую восточную в составе 4, 2-й конной и 13-й армий. Между обеими группами образовался коридор шириной до 45 км, по которому, прикрывшись арьергардами и боковыми отрядами на три стороны, уходила на юг, сближаясь с группой Кутепова, группа в составе III и Донского корпусов противника. Расстоя­ние между обеими группами противника не превосходило 10 км. Разрыв фронта и своеобразное выстраивание обеих групп на­встречу друг другу мы опять-таки должны приписать "трени­ям", созданным командованием 2-й конной армией.
   Из-за своеобразного маневрирования 2-й конной армии и без того излишний сгусток сил на внутренних флангах 4-й и 13-й армий еще более уплотнился и оказался уже против совершенно пустого места. Второе, что привлекает наше внимание, это нагромождение в тылу 4-й армии резервов как результат, с одной стороны, первоначальной ее разбросан­ности в глубину, а с другой -- узости ее фронта, на котором она не могла развернуть всех своих сил.
   639
   Не менее своеобразная и оригинальная обстановка созда­лась и в районе с. Отрада и с. Рождественское.
   Группа Кутепова -- сильнейшая по численности -- оказа­лась в тактическом ущемлении с обеих сторон частями 1-й конной армии. Но это ущемление было для нее не столь опас­но из-за численного ее превосходства. Наоборот, весьма опас­ное ущемление грозило в с. Рождественском 4-й и 14-й крас­ным кавалерийским дивизиям, т. е. южной охватывающей группе 1-й конной армии. С фронта им грозила группа Куте- пова, а в 10--12 км в тылу у них находилась группа в составе III и Донского корпусов противника. Эта группа 31 октября не успела присоединиться к Кутепову, но положение ее и Ку- тепова в значительной мере являлось уже упрочнившимся из- за опоздания к главному фокусу боя наших 4-й и 13-й армий. Забота о Чонгарском перешейке спадала с III и Донского кор­пусов белых, так как на выходах из него успела утвердиться группа Канцерова на Сальковских укреплениях.
   Для обеспечения отхода остатков III и Донского корпу­сов группа Канцерова далеко выдвинула вперед навстречу начавшей надвигаться вдоль оси железной дороги на Саль- ково нашей Азовской группе и левому флангу 13-й армии свои конные части, поддержанные пятью бронепоездами.
   Сложившаяся обстановка определяла для белых новые за­дачи, уже чисто тактического порядка на день 1 ноября. Они сводились: 1) к уничтожению красной перемычки в с. Рожде­ственское, препятствующей соединению обеих групп белых; 2) к удержанию своего выдвинутого положения на Сальков- ском направлении для обеспечения соединения обеих групп белых и спокойного ухода их в Крым по Чонгарскому пере­шейку и Арабатской стрелке. Эти две задачи и определяют на день 1 ноября возникновение двух тактических узлов борь­бы: в районе с. Рождественское и в районе ст. Сокологорное.
   Действительно, в ночь с 31 октября на 1 ноября Кутепов выбил красные кавалерийские дивизии (4-я и 14-я) из с. Рож­дественское и соединился с остатками III и Донского корпу­сов. Теперь его положение в с. Рождественском являлось значительно упроченным. Против него в день 1 ноября бу­дут действовать преимущественно лишь те части, с которы­ми он имел дело накануне, т. е. 1-я конная армия и Латыш­ская дивизия.
   640
   Все остальные дивизии красных находились от этого фо­куса борьбы еще на расстоянии 30--35 км. Опасность (отно­сительную) представляла лишь та часть 13-й армии, которая наступала вдоль железной дороги на Сальково (2-я стрелко­вая Донская дивизия и часть конницы). Последней удалось было захватить ст. Сокологорное, начав быстрое продвиже­ние по направлению на Сальково.
   Но перенесение линии боя на ближайшие подступы к Ге- ническу и Салькову могло сорвать планомерность отхода бе­лых по узинам Чонгарских переправ и Арабатской стрелки.
   Белому командованию предстояло выиграть еще по край­ней мере один день, чтобы успеть переправить в Крым тяже­сти, излишнюю технику и небоевой элемент. Вследствие это­го обе соединившиеся в с. Рождественском группы белых не продолжали своего отхода, а, нанеся ряд коротких ударов нашим передовым частям, остановились и, почти восстано­вив линию своего фронта, обеспечили себе два выхода в Крым: через Чонгарский перешеек и Арабатскую стрелку.
   Неприятельский флот, появившийся с утра 1 ноября на рейде Геническа, также обеспечивал белым возможность пользоваться Арабатской стрелкой как путем отхода. Но содействие одного флота к отходу белых через Арабатскую стрелку было еще недостаточно. Надлежало иметь перед этой стрелкой достаточно свободный плацдарм, для чего белое командование свернуло на Сальковское направление в рай­он ст.ст. Рыково и Сокологорное две донские кавалерийские дивизии, ранее прикрывавшие отход остатков III и Донского корпусов.
   Эти две дивизии ликвидировали успехи прорвавшейся было к Салькову красной конницы, своевременно не поддер­жанной своей медленно наступающей пехотой.
   Со стороны же противника мы можем наблюдать здесь весьма редко встречающееся в военной истории маневрен­ное и огневое взаимодействие конницы и флота, так как по­следний своим огнем отогнал от Геническа устремившиеся на него части красной конницы.
   Посмотрим теперь, как развернулись события вокруг с. Рождественское. 1-я конная армия и Латышская дивизия вступили в бой за это селение еще с раннего утра. Вокруг них начинает образовываться второе полукольцо из красных
   641
   войск на расстоянии 5--10 км от очага боя. Первое звено это­го полукольца в виде 2-й конной армии с полном ее составе уже обозначилось в с. Петровское. Сюда же направляются армия Махно, 7-я кавалерийская дивизия и части 30-й стрел­ковой дивизии. Во второй раз, как и в день 30 октября, 2-й конной армии представляется случай сыграть решительную не только в тактическом, но и оперативном отношении роль. Ей надлежало обрушиться на группу Донской конницы, дей­ствующей на Сальковском направлении, подать руку левому флангу 13-й армии и, увлекая его за собой, сорвать планомер­ный отход противника в Крым. Но и этот день она проводит в полном бездействии и упускает еще один случай сорвать от­ход белых. К концу дня 1 ноября в с. Петровское сконцентри­ровалось огромное накопление частей трех красных армий (2-й конной, части 30-й стрелковой дивизии 4-й армии, 7-я кавалерийская дивизия 13-й армии и армия Махно), присут­ствующих при ведении боя в с. Рождественское.
   В этом бою Кутепов имел даже некоторый тактический успех, потеснив к северу 2-ю Латышскую бригаду, в силу чего общее начертание его фронта имело форму клина, вы­тянутого на север.
   Но продолжающееся накопление красных сил в районе с. Петровское, которое даже в связи с медленным продвиже­нием двух стрелковых дивизий 13-й армии (9-й стрелковой и 2-й Донской дивизии) на Сальковском направлении создава­ло для Кутеповской группы непосредственную опасность к дальнейшему ее пребыванию в районе с. Рождественское, заставило Кутепова начать отход на Чонгарский перешеек и Арабатскую стрелку.
   Отход Кутепова прикрывали Марковская дивизия, одна из Донских дивизий совместно с флотом у Геническа.
   Важно отметить, что отход Кутеповской группы был со­вершен беспрепятственно, так как наши части, расположен­ные в с. Петровское, позволили противнику частью своих сил совершить ночной фланговый марш мимо них.
   Дни 2 и 3 ноября являются днями завершения операции. Их тактическое содержание несложно. Противник двумя группами через Чонгарский полуостров и Арабатскую стрелку уходит в Крым. Здесь наше внимание могут при­влечь к себе лишь энергичные действия 30-й стрелковой
   642
   Схема 24
   0x01 graphic
   дивизии с подошедшей к ней наконец 69-й стрелковой бригадой 23-й стрелковой дивизии.
   2 ноября эти части сбивают арьергард противника с Саль- ковской укрепленной позиции, врываются вслед за ним на Чонгарский перешеек, овладевают им и днем 3 ноября ос­танавливаются лишь перед остатками сильно защищаемых противником Чонгарского и Сивашского мостов, отбросив
   643
   защитников их предмостных укреплений на территорию Крыма.
   Несмотря на огромность своих результатов и полный ус­пех, эта операция рисуется в несравненно более простых линиях, чем предыдущая. В этом сказалось влияние мест­ных условий, определивших собой единственный почти от начала и до конца операции ее оперативный фокус в районе Перекопского перешейка. Они же обусловили и то сравни­тельно ограниченное количество войск, которое активно могло участвовать в операции.
   Командование Южным фронтом, правильно учитывая ус­ловия местности, решило свой главный удар наносить на Перекопском направлении. Для нанесения этого удара оно назначило 6-ю армию. Командование 6-й армией избрало два направления для своих ударов. Одно -- прямо на укреплен­ную позицию противника на Турецком валу, другое -- в об­ход ее по Литовскому полуострову, пользуясь бродами, ко­торые открывались на этот полуостров с материка при бла­гоприятном направлении ветров с суши. Для нанесения удара на Турецкий вал предназначалась сильная 51-я стрелковая дивизия, а по Литовскому полуострову -- 15-я и 52-я стрел­ковые дивизии, 153-я стрелковая бригада 51-й стрелковой дивизии и отдельная кавалерийская бригада.
   Противник, также вполне правильно оценивая значение для него Перекопского полуострова, спешил занять его на­дежными войсками. Поэтому для смены действовавших на нем частей II корпуса была направлена Дроздовская диви­зия, которая подошла к Турецкому валу в ночь с 7 на 8 нояб­ря. Литовский полуостров в то время занимала 1-я бригада 2-й Кубанской кавалерийской дивизии (Фостиков), только недавно прибывшая в Крым из Грузии. К концу же дня 7 ноября наши красные части заняли исходное положение для наступления: 52-я стрелковая дивизия располагалась в районе Чакрак -- Перво-Константиновка -- кол. Владими- ровка; 153-я стрелковая бригада стояла в районе с. Строга- новка; 15-я стрелковая дивизия заняла районы с. Иванов­ка -- Строгановка; отдельная кавалерийская бригада сто­яла в с. Строгановка (см. приложение, схема XXIV).
   Сама операция развернулась следующим образом. В ночь с 7 на 8 ноября Дроздовская дивизия белых приступила к
   644
   смене 13-й пехотной дивизии на Турецком валу, а 34-я стрел­ковая дивизия, бывшая в резерве II корпуса белых, начала свой отход в тыл. Но почти одновременно с этим 15-я и 52-я стрелковые дивизии и 153-я стрелковая бригада красных фор­сировали вброд Сиваш и вышли на Литовский полуостров, сбив бригаду Фостикова начали распространяться к выхо­дам с Литовского полуострова. Противник сейчас же повер­нул на помощь Фостикову 34-ю пехотную дивизию и, сме­нив 13-ю пехотную дивизию только двумя полками Дроз- довской дивизии, двинул в контратаку против красных в общем направлении на Караджанай и остальные два полка Дроздовской дивизии.
   К утру 8 ноября на выходах с Литовского полуострова загорелся упорный бой. В то же время 51-я стрелковая ди­визия приступила к артиллерийской подготовке штурма Ту­рецкого вала.
   Атака 51-й стрелковой дивизии на Турецкий вал была отбита. Снова атака была предпринята около полудня в предшествии 15 броневиков, которые около 11ч двинулись в бой от с. Преображенка на ворота Турецкого вала. Эта ата­ка должна была увлечь за собой пехоту 51-й стрелковой ди­визии, которая залегла в 400 шагах от вала. Но пехота, бро­сившаяся было вперед, была пригвождена к земле огнем не­приятельской артиллерии. Зато не удалась и контратака двух полков Дроздовской дивизии в районе Караджанай. Добив­шись небольшого частного успеха, эти полки в конце кон­цов частично положили оружие и сдались 153-й и 155-й стрелковым бригадам, несмотря на то, что эта атака была также поддержана броневиками.
   Прорыв красных на территорию Крыма привел в движе­ние глубокие резервы противника. Он повернул из Симфе­рополя обратно на Джанкой 6-ю пехотную дивизию и двинул на Перекопское направление части Марковской дивизии, Корниловскую дивизию и конный корпус Барабовича из рай­она Джанкоя. К концу дня 8 ноября части Марковской и Кор- ниловской дивизий уже подходили к тыловой Юшуньской позиции. Конный корпус Барабовича приближался к выхо­дам с Литовского полуострова. Несмотря на отбитые атаки красных на Турецкий вал, тактический успех за день 8 нояб­ря был целиком на их стороне, так как белым не только не
   645
   удалось сбросить их с Литовского полуострова, но и не уда­лось воспрепятствовать их распространению в тыл Турец­кого вала в направлении на Армянский базар. Положение бригады Дроздовской дивизии на Турецком валу в связи с этим становилось опасным, а потому в ночь с 8 на 9 ноября противник приступил к очищению Турецкого вала. В его рас­поряжении теперь оставалась тыловая юшуньская позиция, опираясь на которую он решил сделать последнюю попытку для ликвидации прорыва красных сил на Литовском полуос­трове. Это решение и привело к упорным боям за Литовский полуостров в день 9 ноября, причем обе стороны успели здесь усилиться за ночь.
   У красных на Литовский полуостров переправилась ар­мия Махно. У белых на юшуньской позиции уже устраива­лись части Корниловской и Марковской дивизий, а к выхо­дам с Литовского полуострова подошла голова конного кор­пуса Барабовича. День 9 ноября прошел, с одной стороны, под знаком упорной борьбы на выходах с Литовского полу­острова, причем атака корпуса Барабовича в 17 ч была отби­та, а с другой стороны, немедленного приближения 51-й стрел­ковой дивизии к юшуньской позиции противника, причем его Дроздовская дивизия уходила под натиском красных в про­межуток между озерами Старое и Красное.
   На этом, собственно, и закончились события боевого дня 9 ноября.
   Ночь с 9 на 10 ноября обе стороны использовали к даль­нейшему своему усилению на Перекопском перешейке. Все преимущества в этом отношении были на стороне красных: на Литовский полуостров они выводили 16-ю кавалерий­скую дивизию 2-й конной армии, которая успела уже сосре­доточиться в районе Строгановки, а на усиление 51-й стрел­ковой дивизии выдвигали из резерва Латышскую дивизию. Белые же могли усилить свое положение только нескольки­ми юнкерскими частями. Части Марковской дивизии смени­ли Дроздовскую дивизию на перешейке между озерами Ста­рое и Красное. Последняя, по смене, перешла в район разъез­да Адаман для усиления собравшихся там белых частей. Дальнейшего разжижения своих частей в районе Джанкоя противник не рисковал сделать, так как он опасался удара 30-й стрелковой дивизии через узкий Сивашский пролив в
   646
   направлении на Джанкой. Утверждение красных на Литов­ском полуострове означало выигрыш для них операции. Они получали возможность вести ее в темпе последовательного нарастания своих усилий, вводя в дело свои многочислен­ные резервы, тогда как белые в борьбе за выходы с Перекоп­ского перешейка и Литовского полуострова израсходовали уже все свои резервы. День 10 ноября начался под знаком проявления наступательной инициативы красными и на Юшуньском, и на Адаманском направлениях. На первом 51-я стрелковая дивизия, еще не дождавшись прибытия Латыш­ской дивизии, уже на рассвете захватила две линии передо­вых окопов противника. На Адаманском направлении 52-я и 15-я стрелковые дивизии атаковали белых, достигнув ряда местных успехов, но под давлением контратаки белых были не только вынуждены отойти в исходное положение, а даже несколько отступили. На этом и закончились боевые собы­тия дня 10 ноября.
   День 11 ноября ознаменовался последней отчаянной по­пыткой противника восстановить свое положение на Литов­ском полуострове и выйти в тыл красным на Армянский ба­зар. Противник собрал на Литовском полуострове против наших частей кулак из II армейского корпуса, конного кор­пуса Барабовича, остатков бригады Фостикова и Дроздов- ской дивизии.
   Этот кулак с рассветом обрушился на нашу группировку на Литовском полуострове, отбросил ее почти на самую око­нечность полуострова, и конный корпус Барабовича начал уже приближаться к Армянскому базару, выходя таким об­разом в тыл Юшуньской группы красных. Но эта последняя в свою очередь внезапным ударом прорвала последнюю ли­нию юшуньской позиции и начала выходить в тыл группе белых на Литовском полуострове, что вынудило белых к поспешному отступлению под прикрытием заслона из Тер- ско-Астраханской кавалерийской бригады.
   Прорыв юшуньской позиции имел не только тактические, но и оперативные последствия: он знаменовал ликвидацию последнего организованного сопротивления белых и выход красных армий на широкие просторы крымских степей из узин Перекопа. Значение прорыва увеличивалось еще совпа­дением его по времени с прорывом 30-й стрелковой дивизии
   647
   красных на Джанкойском направлении, ликвидировать ко­торый также не удалось белым1.
   Врангелю ничего больше не оставалось делать, как начать свой отход к портам посадки, что он и поспешил исполнить.
   Предстояло перейти к быстрому преследованию против­ника, однако командование 6-й армии на 12 ноября назначи­ло дневку своим войскам. 13 ноября 4-я и 2-я конная армии были направлены для преследования противника на Феодо­сию и Керчь, а 6-я и 1-я конная армии -- на Симферополь и Севастополь.
   Несмотря на быстроту дальнейшего преследования, от­ступающим войскам Врангеля удалось уже значительно ото­рваться от красной армии и, когда 15 ноября авангарды 6-й армии вступили в Севастополь, они застали там уже мест­ный ревком, так как последние суда противника ушли из Севастополя 14 ноября.
   Рассредоточив свою погрузку по всем портам Крыма, Врангель в течение пяти дней, с 10 по 15 ноября, успел про­извести эвакуацию своих главных сил и беженцев в количе­стве до 83 000 чел. Непогруженными остались, однако, по­чти все военные запасы, отсталые части и большое количе­ство беженцев. 16 ноября 1920 г. войска Красной Армии распространились по всей территории Крыма.
   Борьба в Северной Таврии при огромном численном не­равенстве являлась, безусловно, невыгодной для Врангеля. В ней он окончательно надорвал свои силы, что сказалось на устойчивости его войск при обороне Крымских перешейков.
   1 В ночь с 10 на 11 ноября после долгих трудов удалось пере­бросить через Сиваш на протяжении 200 м жиденький пешеход­ный мост в два бревна. По этой хрупкой переправе незаметно для противника первым перешел Сиваш 266-й стрелковый полк 30-й стрелковой дивизии. Под уже сильным огнем противника полк атаковал позицию противника на крымском берегу и, не­смотря на огромные потери, утвердился в первой линии окопов противника. За 266-м стрелковым полком начали переправу ос­тальные полки 30-й стрелковой дивизии. Бой носил чрезвычайно упорный и кровопролитный характер. Потери некоторых частей (89-я стрелковая бригада) достигали до 75 %. К концу дня 11 но­ября 30-я стрелковая дивизия овладела районом Тюп-Джанкой и подошла к ст. Таганаш.
   648
   Оборона перешейков могла бы затянуться и на более долгий срок, если бы лучше были учтены свойства местности и со­ответственно с ними распределены войска. Заранее разрабо­танного плана эвакуации, по-видимому, не было у Врангеля так же, как его не было и у Деникина. Успешность эвакуации Врангеля по сравнению с таковою же, произведенной Дени­киным, зависела от того, что первый имел в своем распоря­жении несколько портов, тогда как второй вынужден был производить эвакуацию из одного пункта Новороссийска.
   Эта победа досталась не даром. Борьба за крымские тес­нины обошлась не без значительных жертв, но зато резуль­таты этой победы были значительны и во внешнем и во внут­реннем политическом отношениях. Банкротство внутренней контрреволюции было закреплено историей на кровавых полях Перекопа и Крыма. Изгнание и жалкие интриги отны­не становились уделом тех, кто стремился остановить ход истории. Перед Советской страной открылись широкие пер­спективы мирного хозяйственного строительства. Советское правительство в общественном мнении Европы становилось единственным законным представителем интересов респуб­лики рабочих и крестьян. Перекопские события нашли свой живой отклик и в отдаленной от них Риге, повлияв на сго­ворчивость польской дипломатии при выработке условий окончательного мира с Польшей.
   Таким образом, по своему политическому значению лик­видация армии Врангеля, неразрывно связанная с именем покойного ныне т. Фрунзе, является одной из крупнейших операций войны 1918--1921 гг.
   С крушением Врангелевского фронта закончилась боль­шая Гражданская война, если не считать боевых операций на Дальнем Востоке, завершившихся лишь в 1922 г. осво­бождением Владивостока. Потерпевшие поражение в боль­шой войне, контрреволюционные силы пытаются продол­жать борьбу с советской властью методами малой войны. В этой борьбе они стремятся использовать недовольство кре­стьянских масс затянувшейся политикой продразверстки. Ставка на кулацкую контрреволюцию заставляет буржуаз­но-помещичью контрреволюцию менять и домократизиро- вать свои политические лозунги. Такие лозунги, как вос­становление "единой и неделимой России" и помещичьего
   649
   землевладения, временно снимаются с порядка дня (в дни Кронштадтского мятежа кадет Милюков без всяких колеба­ний готов идти на политический блок с кулацкими "вольны­ми советами").
   Басмачество в Туркестане (1921--1923 гг.), махновщина на Украине (1920--1921 гг.), тамбовское восстание (Анто­нов -- 1921 г.), кулацко-эсеровское выступление в Сибири (1921 г.), белокарельское движение (1921--1922 гг.), вылазка Тютюнника (осень 1921 г.) -- в военном отношении, в отли­чие от большой Гражданской войны, характеризуются от­сутствием сплошных фронтов и преобладанием партизанс­ких методов борьбы.
   С другой стороны, в малой Гражданской войне мы имеем налицо и элементы интервенции. Финляндия и Польша, зак­лючив мирный договор с нами, беззастенчиво переправляют на нашу территорию вооруженные банды (белофинские бан­ды в Карелии; организованная Польшей вылазка Тютюнни- ка) и оружие; одну из основных причин затяжки басмачества следует искать в той прямой и косвенной поддержке, кото­рую оказывал британский империализм басмачам в борьбе против советской власти.
   Как в политическом, так и в военном отношении малая Гражданская война представляет большой интерес для воен­ного исследователя. Тактик найдет в ней богатейший мате­риал для изучения партизанских действий.
   Малая война как неизбежный спутник большой Граждан­ской войны требует к себе, безусловно, пристального вни­мания военного историка. Однако рамки настоящего труда, преследовавшего цель дать лишь оперативно-стратегический очерк большой Гражданской войны, заставляют нас оборвать свое исследование.
   Над Крымом, ставшим советским, свободно и гордо раз­веваются знамена победоносной пролетарской революции, в то время, как в туманную даль осеннего моря уплывают жалкие деморализованные остатки армии Врангеля.
   ПРИЛОЖЕНИЕ
   КАМПАНИЯ В БУХАРЕ В 1920 г. И КРАТКИЙ ОЧЕРК ПОХОДОВ 1921 И 1922 гг.
   Общая характеристика обстановки ? Хива и Бухара от Февраль­ской революции 1917 г. до восстановления связи Туркестана с Советской Россией ? Цели и задачи политики империалистов по отношению к Хиве и Бухаре ? Рост внутренних революционных сил в Бухаре; их классовая характеристика ? События в Хиве; образо­вание Хорезмской народной республики ? Подготовка бухарско­го эмира к борьбе с революцией ? Приготовления красного ко­мандования в предвидении бухарской революции ? Вооруженные силы обеих сторон ? План красного командования ? Краткая ха­рактеристика театра военных действий ? Бухарская революция; поддержка ее советскими войсками ? Штурм Бухары ? Образо­вание Бухарской народной республики ? Гиссарская экспедиция 1921 г; ее цели и результаты ? Вспышка контрреволюции в 1922 г ? Энвер-паша и его лозунги
   I I роцесс развертывания рево­люции в Средней Азии проходил в исключительно сложной обстановке.
   Февральская революция устранила с поля действия власть царских колонизаторов и поставила лицом к лицу две борю­щиеся силы: малочисленный, но закаленный пролетариат с одной стороны и буржуазию русскую и местную -- с другой. Внутренние противоречия в среде врагов пролетариата сгла­живались перед лицом общей для них опасности. Русская буржуазия и ее слуги-соглашатели в борьбе с пролетариа­том блокировались с местной буржуазией и феодалами. Обе враждебные революции силы объединились в стремлении не дать многомиллионной массе местного трудящегося населе­ния понять ее подлинные интересы, в стремлении не только
   651
   удержать массы от революционной борьбы, но наоборот ув­лечь их, используя отсталость и религиозный фанатизм, на ложный путь с революцией.
   Вскоре активным союзником врагов пролетариата высту­пил английский империализм, действуя и тайно через своих агентов, и явно путем вооруженной интервенции. В трудной победоносной борьбе пролетариата, приведшей к величай­шим сдвигам в жизни народов Средней Азии, видное место занимает уничтожение в союзе с национальными революци­онными силами одного из важнейших оплотов реакции в Средней Азии -- власти эмира Бухары.
   Дореволюционная Бухара была страной отсталого тор­гового капитала. Носитель государственной власти являл­ся первым купцом своего государства, будучи монополис­том по торговле каракулевыми шкурками. Власть эмира опиралась на класс крупных земельных собственников, купцов и на многочисленное, невежественное и фанатиче­ское духовенство. Эта социальная надстройка всей своей тяжестью давила на только что начинавший складываться в городе класс городской буржуазии и на прочую массу населения -- земледельцев и скотоводов-кочевников. Вот­чинный уклад жизни, присущий странам с отсталыми фор­мами хозяйства, весьма близкими к средневековой Евро­пе, хорошо сохранялся в Бухаре. Наряду с накоплением богатств в руках отдельных лиц в массах господствовала нищета и невежество. И без того незавидное экономиче­ское положение народных масс продолжало постоянно ухудшаться со времени мировой войны.
   В последние годы перед мировой войной во всем Туркес­тане вообще и в Бухаре в особенности стало усиленно раз­виваться хлопководство за счет сокращения посевов прочих кормовых культур, главным образом риса и пшеницы. По­следнюю Туркестан и Бухара взамен хлопка получали из Ев­ропейской России. Мировая война сократила ввоз пшеницы в Туркестан и Бухару, а Гражданская война прекратила его вовсе. Обеим странам пришлось наспех перестраивать свое сельское хозяйство, значительно сокращая посевы хлопка и вновь засевая вместо него пшеницу.
   С другой стороны, английский империализм мыслил со­здать себе точку опоры в борьбе с Советской республикой
   652
   и в Бухаре, и в Хиве. Его агенты заглядывали в Бухару, присматривались к обстановке и старались привлечь на свою сторону влиятельных лиц. Английские оккупацион­ные войска в северной Персии и в Закаспийской области должны были явиться поддержкой активной контрреволю­ции, если бы она пожелала перейти к решительным дей­ствиям. Но и под пятой феодальной реакции в самой Буха­ре пробивалась свежая революционная струя. Политичес­кие устремления молодой бухарской буржуазии нашли свое выражение в организации партии джадидов. Свое нача­ло она брала еще со времени первой русской революции 1905 г. Эта организация, претерпевая ряд гонений со сто­роны бухарского и русского правительств, существовала до 1917 г., после чего преобразовалась в младобухарскую партию, которая стояла на платформе радикальных реформ во всех областях народной жизни. Руководители ее с надеж­дой взирали на советскую власть. Только советская власть несла на своих знаменах лозунг поддержки всех отсталых на­родностей Востока в их стремлении к национальному и куль­турному освобождению. Но силы младобухарской партии были еще очень слабы, чтобы самостоятельно выступить на борьбу с режимом эмира. Ей приходилось ждать лучших вре­мен, а пока вести подготовку масс к революционному дей­ствию. Экономическая депрессия Бухары давала ряд благо­приятных предпосылок для этой подготовки.
   Весной 1920 г. внешняя обстановка в Средней Азии из­менилась в неблагоприятную для местной контрреволюции сторону. Успешные и энергичные действия армий Туркестан­ского фронта, руководимых т. Фрунзе, открыли, прежде все­го, широкую дорогу от революционных центров нашего Со­юза в сердце советского Туркестана. Сохранившаяся в цело­сти Среднеазиатская железная дорога дала возможность 4-й армии Туркестанского фронта быстро ликвидировать силы закаспийской контрреволюции. В то же время в Ферганской области единый до сих пор фронт местной контрреволюции начал раскалываться, с одной стороны, под влиянием нового курса советской политики, пошедшей навстречу населению в некоторых особенностях его бытового и экономического уклада, и, с другой стороны, под влиянием взаимного сопер­ничества местных главарей.
   653
   Несмотря на то что по общей малочисленности наших сил в Туркестане, обширности территории, охваченной бандитиз­мом, и новизне методов борьбы она носила длительный и упорный характер, видно было, что басмачество1 в Фергане начинает постепенно терять под собой социальную базу.
   В Хиве летом 1920 г. произошел внутренний переворот. Местный хан был свергнут предводителем туркменских раз­бойничьих шаек Джунаид-ханом, который пытался занять его место. Позже части Красной Армии оказали поддержку вос­ставшему против насилий Джунаид-хана местному населе­нию, и Хивинское ханство летом 1920 г. преобразовалось в Хорезмскую народную советскую республику. На некото­рое время гарнизоны Красной Армии были оставлены в Хиве и в некоторых других населенных центрах Хорезмской рес­публики.
   Таким образом, бухарский очаг контрреволюции в резуль­тате всех этих событий оказывался совершенно одиноким, но он сохранял свое значение последнего плацдарма, с ко­торого контрреволюция могла еще попытаться сорвать со­ветское строительство в Туркестане или помешать его мир­ному развитию.
   Начиная с весны 1920 г., реакционная Бухара начинает исподволь готовиться к возможной борьбе с советской влас­тью. Бухарское духовенство усиленно проповедовало свя­щенную войну против неверных. В то же время эмир бухар­ский спешно готовил свои вооруженные силы к предстоя­щей борьбе. Еще в феврале 1920 г. он сделал попытку пополнения своей армии путем призыва под знамена части населения, чего раньше никогда не встречалось в бухарской практике. Он усиленно занялся обучением и тактической подготовкой своей армии, в чем ему старательно помогали инструктора из русских белогвардейцев.
   Воссоединение советского Туркестана с основной терри­торией Союза не означало еще исчезновения всех трудно­стей, стоявших перед советской властью, и возможности пе­рехода к мирному строительству. Силы Туркестанского фронта были слишком ограничены по сравнению с разно­родностью выпадавших на них задач и размером террито­
   1 Местное название бандитского движения.
   654
   рии. Ближайшими задачами Красной Армии являлись охра­на обширнейших сухопутных границ советского Туркестана на протяжении нескольких тысяч километров, борьба с не­прекращающимся басмачеством в Фергане, подавление ку­лацких вспышек в Семиречье, поддержка дружественной нам власти в Хорезмской республике. Таким образом, на случай борьбы с контрреволюционной Бухарой командование Тур­кестанским фронтом могло располагать только очень огра­ниченными силами.
   Летом 1920 г. некоторые из этих задач с особой остротой встали перед М. В. Фрунзе. Кривая басмаческого движения в Фергане, то понижавшаяся, то дававшая скачки вверх в те­чение всей гражданской войны в Туркестане, вдруг быстро пошла кверху. Это обстоятельство являлось весьма выгод­ным для бухарской контрреволюции -- оно оттягивало часть красных сил.
   В Семиречье вспыхивали кулацкие восстания, что связы­вало находившиеся там силы Красной Армии (3-я Туркестан­ская стрелковая дивизия). Тыловые сообщения 1-й красной армии, дошедшие до границ Персии и берегов Каспийского моря, пролегали по территории враждебной Бухары и, сле­довательно, находились под прямой угрозой со стороны по­следней. Таким образом, напряженности политической об­становки вполне соответствовала и острота стратегическо­го положения.
   В такой обстановке основными задачами политики явля­лось объединение на платформе советской власти всех наи­более активных и революционно настроенных элементов страны. Вступление Красной Армии в Туркестан вызвало в нем и сопредельных странах, каковой была Бухара, то же явление, которое в течение Гражданской войны мы могли наблюдать на Украине, в Прибалтике и Польше. Это явле­ние заключалось в пробуждении и росте местных револю­ционных сил, в их стремлении из состояния потенции пе­рейти в состояние действия и объединиться между собой. Поэтому вполне естественно, что младобухарское револю­ционное движение, почувствовав почву под ногами, решило перейти от организационных форм работы к активным дей­ствиям. Уже в августе 1920 г. в некоторых бухарских городах последовал ряд вооруженных восстаний, причем повстанцы
   655
   обращались за помощью к советской власти и красному ко­мандованию.
   Последнее в свою очередь с часу на час выжидало ак­тивного выступления бухарской контрреволюции и имело к этому все основания. М. В. Фрунзе уже в десятых числах августа имел сведения, что значительные регулярные и ир­регулярные силы эмира бухарского в количестве до 30 000-- 35 000 бойцов стягиваются в окрестностях столицы. Не­взирая на советы некоторых местных органов власти, ре­комендовавших выжидательную политику и осторожность, чтобы не усложнять возможных взаимоотношений с Антан­той, командование Туркестанским фронтом приняло реше­ние: в случае необходимости не выжидать нападения эми­ра, а поддержать революционное движение широких бухар­ских народных масс и предупредить выступление бухарской армии нанесением удара по наиболее жизненным районам страны. Таковыми районами являлись густонаселенная до­лина р. Зеравшана с политическим и административным центром страны -- г. Старой Бухарой и район Шахри- сябз -- Гузар. Нанесением удара по Старой Бухаре дости­галась двойная цель: не только захват столицы страны, но и разгром живой силы противника, так как почти вся регу­лярная армия эмира была сосредоточена в Старой Бухаре и ее окрестностях.
   Вооруженные силы эмира бухарского к 20 августа 1920 г. состояли из частей регулярной армии и иррегулярного опол­чения. Силы регулярной армии определялись в 8725 шты­ков и 7580 сабель при 23 легких орудиях и 12 пулеметах. Иррегулярные силы, выставляемые областными правителя­ми (беками), по приблизительному подсчету исчислялись в 27 000 штыков и сабель при 2 пулеметах и 32 орудиях. Ар­тиллерия в большинстве состояла из совершенно устарев­ших образцов вроде гладкоствольных чугунных пушек, стре­лявших чугунными или каменными ядрами.
   В качественном отношении войска эмира стояли очень низко. Военная служба никогда не была в почете в Бухаре. Войска эмира комплектовались наемниками, среди которых было много уголовного элемента. Обучение солдат и коман­дного состава стояло на очень низкой ступени. Попытка по­полнить армию путем обязательного призыва дала плачевные
   656
   результаты. Набор в армию был произведен без всякого уче­та семейного положения населения путем принудительной разверстки по сельским общинам. Последние во многих слу­чаях либо избавлялись этим путем от нежелательного для них элемента, либо допускали ряд злоупотреблений, назначая в армию членов малоимущих семейств, без учета их семейно­го и материального положения. Набор в армию, произведен­ный на таких началах, явился еще одной лишней причиной общего недовольства населения эмирским правительством.
   Против этих сил противника командование Туркестан­ским фронтом при крайнем напряжении своих сил могло вы­делить лишь 6000--7000 штыков, 2300--2690 сабель, 35 лег­ких и 5 тяжелых орудий, 8 бронеавтомобилей, 5 бронепоез­дов и 11 самолетов. В этот подсчет не входят вооруженные силы бухарской революции, которые в августе начали офор­мляться на территории Бухары.
   Обращаясь к сравнению сил обеих сторон, должно отме­тить, что на стороне бухарской реакции было только чис­ленное превосходство. Но это преимущество уравнивалось сильным техническим превосходством Красной Армии, луч­шей боевой качественностью и высокой политической со­знательностью ее войск и, наконец, сочувствием к ней ши­роких масс бухарского народа, смотревших на нее как на освободительницу от векового гнета эмира.
   Ко времени начала решительных боевых действий силы эмира располагались в двух главных группах. Регулярная бухарская армия почти полностью сосредоточилась в сто­лице -- Старой Бухаре и ее ближайших окрестностях. Вой­ска беков заняли район Китаб -- Шахрисябз, прикрывая пе­ревал Тахта -- Карача. Через этот перевал проходил крат­чайший и удобнейший путь от города Самарканда внутрь страны. Этим путем являлся почтовый тракт из Самарканда через Гузар на Термез, приспособленный для колесного дви­жения на всем своем протяжении в старое время.
   В предвидении вооруженного столкновения с Бухарой, которое становилось неизбежным, командующий Туркфрон- том т. М. В. Фрунзе озаботился заранее создать такое исход­ное положение для своих частей, которое обеспечивало бы нанесение решительного удара по бухарской контрреволю­ции в кратчайший срок. 13 августа 1920 г. в приказе войскам
   657
   Туркестанского фронта было указано, что общая политиче­ская обстановка требует от нас готовности выступить актив­но, когда этого потребуют интересы революции. В предви­дении этого выступления в районе г. Нов. Чарджуй сосредо­точивалась Чарджуйская группа в составе I пехотного полка, одного дивизиона текинской конницы и I дивизиона легкой артиллерии. Этот отряд усиливался, кроме того, отрядом бухарских революционных войск Кульмцхаметова; в подчи­нение начальника отряда поступали также Амударьинская флотилия и красные гарнизоны городов Чарджуя, Керки и Термеза.
   В задачу отряда входило закрепление за собой ближай­ших окрестностей Чарджуя и занятие г. Каракуля, лежавшего вблизи линии железной дороги на полпути от Чарджуя к Старой Бухаре. Особому вниманию начальника отряда по­ручалась железнодорожная линия на его участке. В то же время флотилия должна была нести крейсерство по р. Аму- дарье на участке от укрепления Керки до укрепления Тер­мез, не допуская никаких переправ на этом участке реки ни в ту, ни в другую сторону. Чарджуйская группа в оператив­ном отношении подчинялась Самаркандской группе. Эта последняя распределялась на три отдельных группы: Каган- скую, в составе всех частей, составлявших гарнизон г. Но­вой Бухары1 (Кагана) и г. Карши; в состав этой группы дол­жны были поступить и имевшие прибыть из Туркестана 4-й кавалерийский полк и 1-й Восточномусульманский стрелко­вый полк; в задачу этой группы должно было войти овладе­ние г. Старой Бухарой. Катта-Курганская группа в составе 2-го Интернационального кавалерийского полка со взводом артиллерии и отрядом бухарских революционных войск дол­жна была сосредоточиться в г. Катта-Кургане не позднее 15 августа; предполагалось в нужное время занять ею Ха- тырча и Зиаэтдин, а в дальнейшем -- г. Кермине. Наконец, на собственно Самаркандскую группу в составе 3-го Туркес­танского стрелкового полка 1-й Туркестанской кавалерий­ской дивизии отдельной тюркской кавалерийской бригады и ин­женерной роты возлагалось в случае необходимости разбить
   1 7 стрелковых полков, 3 У2 полка конницы, 40 легких и 5 тяже­лых орудий (по материалам т. Рождественского).
   658
   0x01 graphic
   Схема 23
  
  
   гКурган
   (2
   (АТТА-КУРГ. ГР\ интернац. кав.п., взв. арт^ ~"ух. рев. войск)
   0x01 graphic
   СОБ. САМАРК. ГР. #1 Гстр.п.,1Турк. кав. д. rt-д Тюрк. к. бр.лнж. рота)
   Карканд
   0x01 graphic
   БУХАРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
   УСЛОВНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ [Красные Бухарцы
   3 Гарнизоны
   Положение в ночь на 29 авг.
   Передвижение и положение 31 августа
   Путь бегства Эмира и преследование его красными
   * МАСШТАБ
   30 0 60 120 180 км
   0x01 graphic
   fOO л- -о
   ъг "
   V; // \\
   VUf- V: if
   // ; ^"''"mimmmЛt\\\//"мfiV/.t'tV,'
  
  
   I
   ^Ширбад
   0x01 graphic
   ДюшамОе
   бухарские войска на Шахрисябз-Китабском направлении и прочно занять район р. Кашка-Дарья.
   В дальнейшем в приказе указывались распределение и сроки сосредоточения технических частей и воздухофлота. Весьма характерно указание приказа о порядке сосредото­чения Каганской группы. Части, назначенные для ее усиле­ния, должны были появиться в г. Кагане совершенно неожи­данно для противника, пройдя территорию Бухары в эшело­нах в течение ночи.
   Этот приказ, намечавший не только исходное положение для частей, но и предстоящие им боевые задачи, был про­никнут духом большой решимости. Верно оценивая соот­ношение своих сил и сил противника в качественном и тех­ническом отношениях, командование фронтом, несмотря на численное превосходство противника, задается сразу двумя решительными целями: оно стремится одним ударом покон­чить с политическим центром бухарской контрреволюции и ее надежнейшей опорой в виде регулярной армии, выбирая объектом своих действий Старую Бухару. С другой сторо­ны, оно выбирает целью своих действий значительное ско­пище сил противника, образовавшееся в Шахрисябз-Китаб- ском районе. Оставить его без внимания или ограничиться выставлением против него заслона не представлялось воз­можным. Однако при существовавшем уже численном не­равенстве для этого приходилось еще более ослабить силы, предназначенные для действий против столицы. Отдавая себе полный отчет в этом, командование фронтом уравновеши­вает численное неравенство сил искусной их группировкой вдоль линии железной дороги. Последняя полностью в на­ших руках, что дает возможность сосредоточения ударных кулаков в нужном месте и в нужное время. Кроме того, вни­мание противника и его силы отвлекаются на два противо­положных направления: на Самаркандское и на Чарджуй- ское. В создавшемся исходном положении для обеих сторон армия эмира находилась уже в стратегическом окружении еще до начала военных действий, и командованием Турк- фронта приняты были все меры, чтобы это стратегическое окружение быстро превратить в тактическое.
   Бухарская операция М. В. Фрунзе в 1920 г. положила на­чало ряду операций Красной Армии в Бухаре и в последую­
   660
   щие годы. Эти операции имели своей целью либо закрепле­ние первоначальных успехов революции, либо борьба со вспышками местной контрреволюции, пользовавшейся вре­менными колебаниями в настроениях масс на экономиче­ской почве и сложностью местных национальных взаимоот­ношений. Пространственность и труднодоступность театра придавали этим операциям длительный характер. Посколь­ку условия театра налагали свой властный отпечаток на ход боевых действий, считаем необходимым предварительно дать его краткую характеристику.
   Естественными границами Бухары на севере является Гиссарский хребет, отделяющий ее от Туркестана, на юге -- р. Амударья, служащая на значительном протяжении ее гра­ницей с Афганистаном, на востоке -- возвышенное и бес­плодное плоскогорье Памир и на западе -- песчаная пусты­ня, переходящая в пределы Хивы.
   В рамках этих естественных границ страна имеет длину по параллели до 900 км, а по меридиану 250--170 км. По ус­тройству страна не является однородной. Восточная ее часть, начиная от меридиана Гузара, носит сначала холмистый, а затем гористый характер, будучи заполнена отрогами погра­ничного Гиссарского хребта. Далее идут горные цепи, отхо­дящие от возвышенного плоскогорья Памир. Труднодоступ- ность гор увеличивается по мере движения с запада на вос­ток. Однако нигде они не являются совершенно недоступными, и высота их в пределах Бухары нигде не достигает линии веч­ных снегов, которая в этих широтах проходит на высоте 12 000--13 000 фут. над уровнем моря. К западу от меридиа­на Гузара страна имеет равнинно-степной характер, причем к западу от долины Зеравшана равнина переходит в песчаную пустыню, постепенно надвигающуюся на Бухару со стороны Хивы и ежегодно отвоевывающую у культуры некоторое про­странство. Этот равнинный характер западной части страны не меняется отдельно брошенным в нее, с северной ее части, небольшим массивом Нур-Атинских гор. Главное затрудне­ние для движения и действий войск на этом театре по всем направлениям возникает не из-за свойства рельефа местнос­ти, а из-за безводности многих районов. Безводность же оп­ределяет и их пустынность, а следовательно -- невозмож­ность рассчитывать на местные средства для продовольствия
   661
   людей и животных. Животная и растительная жизнь театра сосредоточивается вблизи рек на пространствах, искусствен­но орошаемых водой, отводимой от этих рек. Эти оазисы в пустыне являются обычно чрезвычайно густозаселенными за счет безводных пространств театра, что определяет неравно­мерное распределение населения по территории театра.
   Племенной состав населения, примерно определяемый общей численностью в 4--5 млн чел., довольно разнообра­зен. Преобладающей национальностью преимущественно в западной части страны и господствующей на всем ее про­странстве являлись узбеки. Левый, а местами и правый бе­рег реки Амударьи населен туркменами. В Восточной Буха­ре преобладают таджики (иранского корня); отдельным оази­сом в их гуще в верховьях р. Кафирнигана вкраплено горное воинственное племя локайцев (узбекского корня). В районе Куляба и Бальджуана попадаются кочевья киргизов. В круп­ных торговых центрах к этим основным племенам приме­шиваются персы, евреи, русские, особенно многочисленные в г. Бухаре и в городах по р. Амударье.
   В классовом отношении Бухара характеризуется как стра­на преимущественно мелкокрестьянская. Городской проле­тариат находился в зачаточном состоянии. Мелкая и сред­няя торговая буржуазия также сосредоточивается в крупных центрах. Туземная интеллигенция немногочисленна. Сосло­вие духовенства многочисленно и не утратило своего влия­ния на массы; молодое его поколение не чуждо новой идео­логии и до некоторой степени являлось попутчиком рево­люционной буржуазии.
   Культурный уровень населения очень низок и падает по мере продвижения на восток, где население еще не вполне приобрело привычку оседлости и легко бросает последнюю. Этот уровень культуры объясняет религиозный фанатизм населения и восприимчивость его к агитации темного и не­вежественного духовенства.
   В культурных районах преимущественное занятие мас­сы сельского населения -- земледелие; в степях -- ското­водство. Выше отмечен общий характер Бухары как страны преимущественно безводной. Тем большего внимания зас­луживают ее водные артерии. Главнейшие из них -- Зерав- шан, Амударья, Кафирниган-Дарья -- образовали как бы
   662
   рамку, внутри которой разыгрались наиболее решительные операции.
   Наибольшее значение в ходе предстоявших операций име­ли правые притоки р. Амударьи, пересекающие главнейшие пути вторжения в Восточную Бухару. Общей характерной их особенностью являются чрезвычайно бурное и быстрое тече­ние, быстрые подъемы воды (каждые сутки) в зависимости от дневного таяния снегов на Гиссарском хребте, откуда все они берут свои истоки, изменчивые и непостоянные броды.
   В Западной Бухаре преобладали колесные, в Восточ­ной -- почти исключительно вьючные пути. Последние в горных районах во многих местах были устроены в виде кар­низов, лепившихся по ребрам отвесных скал и висевших над пропастями. При продвижении по таким карнизам следова­ло опасаться, чтобы противник не разрушил их спереди и сзади двигающегося по ним отряда и таким образом не пой­мал его в ловушку. Железнодорожная сеть страны исчерпы­валась отрезком Среднеазиатской закаспийской железной дороги, прорезывавшим Западную Бухару на участке от Чар- джуя до станции Зера-Булак, и ответвлением этой главной магистрали до г. Карши. Прочие железнодорожные линии, только что к концу мировой войны законченные русским правительством на Гузар -- Шахрисябз -- Керки -- Термез, были основательно разрушены местным населением во вре­мя большого антирусского движения 1918 г.
   Крупные населенные пункты в Бухаре были немногочис­ленны. Политическое и административное значение при­надлежало гг. Старая Бухара (столица), Карши, Гузар, Бай- сун, Душамбе, Куляб. Все города были обычного азиатско­го типа. Город Старая Бухара как столица являлся наиболее сильно укрепленным. Укрепления Бухары состояли из мас­сивной зубчатой стены высотою до 10 м и толщиной у ос­нования до 5 м.
   Хотя стена была сделана из глины с небольшой добавкой камня и кирпича, но от времени она затвердела до очень зна­чительной крепости и могла свободно выдерживать огонь полевой артиллерии. Внутри город представлял из себя узкий и запутанный лабиринт улиц, переулков и тупиков, прерывающихся еще более запутанными и крытыми сверху базарами. Все эти улицы и переулки вели к небольшому
   663
   открытому пространству в центре города. На этом простран­стве возвышалась солидная цитадель четырехугольного на­чертания с несколькими весьма высокими и массивными баш­нями, по местному носившая название "Арка". Башни "Арка" и ряд высоких минаретов солидной постройки, вы­соко поднимаясь над общей массой глинобитных, невысо­ких построек города, давали противнику ряд хороших на­блюдательных пунктов. В наружной стене города имелось несколько ворот в виде узких перекрытых сверху прохо­дов, которые вели внутрь города. На несколько километ­ров в окружности столица была окружена садами, загород­ными домами, эмирскими летними дворцами с их парками и прудами, огромными кладбищами и глинобитными сте­нами, что делало характер окружающей местности закры­тым и пересеченным. Каган (или Новая Бухара), являвший­ся предместьем столицы и лежавший от нее в 12 км, был небольшим городком европейского типа, соединенным со столицей веткой железной дороги и плохим каменным шос­се. В большей или меньшей степени и все города Бухары по своему типу и характеру укреплений приближались к столице (схема 23).
   Стратегическое значение как узлы путей имели г. Чард- жуй (один из величайших в мире железнодорожных мостов), г. Карши -- узел путей, лежащий на кратчайшем расстоя­нии между Афганистаном и Туркестаном, конечная станция железной дороги -- г. Керки, укрепление которого замыка­ло путь по левому берегу р. Амударьи из Афганистана на Чарджуй, с. Дербент у подножья Ак-Кутальского перевала в развилине путей на Восточную Бухару и Термез. После­днее укрепление замыкало удобную переправу из Бухары в Афганистан. В Восточной Бухаре значительным узлом мес­тных путей являлся г. Куляб.
   Климат страны резко континентальный. Летом жара дос­тигает 68® по Реомюру. Низкие и болотистые места, а также рисовые плантации являются рассадником губительной тро­пической малярии, от которой сильно страдали неаклима- тизированные войска.
   Таким образом, пространственность театра, его бездоро­жье, безводность, трудные климатические условия -- все вме­сте взятое должно было влиять на чрезвычайную длительность
   664
   и трудность операций, если предоставить противнику время для использования всех этих свойств в выгодную для себя сторону. Характерные особенности театра допускали движе­ния и действия значительных войсковых частей лишь по оп­ределенным направлениям. Эти направления иногда были значительно удалены друг от друга. Отсюда вытекает значе­ние вопроса связи и трудности ее организации и поддержа­ния. В подобных условиях управление не могло иметь харак­тера точного регулирования движения войск по дням, с по­становкой им определенных задач на каждый день. В области управления уклон приходилось переносить на проявление самодеятельности начальника, давая ему общую идею опе­рации и предоставляя широкую инициативу в ее выполне­нии. Если под этим углом зрения оценить все распоряжения М. В. Фрунзе для Бухарской операции, то мы увидим, что они вполне отвечали этим характерным условиям театра. Действительно, в основу его плана было положено стрем­ление к скорейшему уничтожению всей организованной во­оруженной силы противника.
   События бухарской революции продолжали развиваться настолько быстро, что уже 25 августа командование фрон­том отдало свой приказ N 3667, который определил актив­ное содействие Красной армии с вооруженными силами ре­волюции. Политическая цель операции была определена т. Фрунзе как "революционная братская помощь бухарско­му народу в его борьбе с деспотией бухарского самодерж­ца". Начало операции назначалось в ночь с 28 на 29 августа. Чарджуйская группа должна была оказать содействие бухар­ским повстанцам по овладению г. Старым Чарджуем, а за­тем должна была бросить свою конницу на переправы На- рызым и Бурдалык через р. Амударью, чтобы перехватить всех беглецов, в том числе эмира и членов правительства, если бы они попытались спасаться бегством по этим путям в Афганистан. В этих же целях надлежало захватить г. Кара­куль и железнодорожную станцию Якки-тут. Попутно с эти­ми действиями отряда достигалось утверждение революци­онной власти по Амударье от хорезмской границы до Тер­меза включительно. Начальник Каганской группы т. Белов, по получении первых сведений о революционном переворо­те в Старом Чарджуе, должен был двинуть свои части на
   665
   столицу и загородный эмирский дворец Сатара-Махасса, в 5 км северо-восточнее Бухары, где "решительным и сокру­шающим ударом уничтожить все военные силы старобухар­ского правительства и не позволять противнику организовать новое сопротивление". В особую задачу входил захват само­го эмира и его правительства. Прочие группы и отряды долж­ны были выполнять задачи, указанные в директиве от 12 авгу­ста. Задача Самаркандского отряда расширялась в том отно­шении, что поступавший в распоряжение этого отряда 7-й стрелковый полк после разгрома группировки противника в районе Шахрисябз-Китаб должен был овладеть районом Кар- ши -- Гузар, чтобы помешать остаткам войск Шахрисябзско- го бека уйти на Шарабад в восточные горные бекства.
   Дальнейшие события начали развиваться в сроки, предус­мотренные этим приказом. В ночь 28 августа закончилось сосредоточение всех сил Каганского отряда. Тогда же бу­харскими революционерами был захвачен г. Старый Чард- жуй, а части Чарджуйского отряда т. Никитина двинулись на переправы через Амударью, Наразым и Бурдалык и овла­дели ими 31 августа. В то же время особый отряд в составе 5-го стрелкового полка, сводной роты 8-го стрелкового пол­ка и дивизиона 16-го кавалерийского полка был двинут из г. Нового Чарджуя на г. Каракуль.
   Каганская группа перешла в наступление между 6 и 7 ча­сами утра 29 августа. Она наступала двумя колоннами. В со­став правой (восточной) входили 10-й и 12-й стрелковые та­тарские полки, 1-й кавалерийский полк, четыре орудия, 53-й автоброневой отряд, бронепоезд N 28. Эта колонна наступа­ла от г. Кагана по шоссе и железнодорожной ветке на юго- восточную часть городской стены, где находились Каршин- ские ворота.
   Левая колонна (западная) в составе 1-го Восточномусуль- манского стрелкового полка, стрелкового и кавалерийского полков отряда особого назначения при двух легких оруди­ях, высадившись в 14 км западнее ст. Каган, наступала на юго-западные Каракульские городские ворота. Таким обра­зом, наступление было поведено одновременно на два про­тивоположных пункта, что нельзя признать правильным, учи­тывая общую малочисленность наших сил. Артиллерийская группа, состоявшая из взвода крепостных 152-мм пушек на
   666
   Схема 24
   0x01 graphic
   платформах и 122-мм батареи, должна была поддерживать наступление правой колонны (схема 24).
   Однако в первый день наступления она расположилась на предельной дистанции, поэтому ее огонь имел малые ре­зультаты. Для обороны каждых из ворот с прилегающими участками городской стены противник располагал силами до 2000--3000 бойцов и, кроме того, подвижным резервом вне города, в районе Сатара-Махасса, в количестве до 6000-- 8000 бойцов. Колонны медленно продвигались по пересе­ченной местности, встречаемые огнем и контратаками про­тивника, и в первый день наступления успели лишь прибли­зиться к городским укреплениям, но не могли овладеть ими. В таком же положении прошел и день 30 августа.
   31 августа в район Старой Бухары подошел Каракуль­ский отряд и 2-й стрелковый полк с двумя батареями. В этот день руководство действиями всех сил над Бухарой было объединено в руках командующего 1-й армией Г. В. Зиновь­ева. Командование решило главный удар теперь наносить на Каршинские ворота, подготовка штурма которых артилле­рийским огнем начата была еще 30 августа, причем тяжелая
   667
   артиллерия была подтянута ближе к городу. В течение 31 ав­густа командование группой сосредоточило против Каршин- ских ворот, вблизи которых в это время была уже пробита брешь, почти все свои силы, оставив в левой колонне только стрелковый полк (1-й Восточномусульманский), сводную роту 8-го стрелкового полка и кавалерийский полк отряда особого назначения.
   В 5 ч 1 сентября правая колонна двинулась на штурм Кар- шинских ворот, который на этот раз закончился успехом: после упорного уличного боя к 17 ч того же дня Старая Бу­хара перешла целиком в руки советских войск. Однако эми­ра в городе уже не оказалось. Еще в ночь на 31 августа он покинул свою столицу под охраной отряда в 1000 чел. и на­правился в северо-восточном направлении на город Гыдж- Дуван.
   Катта-Курганский и Самаркандский отряды в это же вре­мя успешно справились с возложенными на них согласно ди­рективе от 12 августа задачами. Дальнейшие операции своди­лись к организации погони за эмиром и его приближенными1. Однако им удалось проскользнуть между преследовавшими их красными отрядами и найти себе временное убежище в Восточной Бухаре. Взятие Бухары и бегство эмира знамено­вали победу бухарской революции. Первым шагом победо­носной бухарской революции явилось провозглашение Бухар­ской народной советской республики, наподобие того, как это было сделано в Хорезме.
   Операция по ликвидации власти эмира заняла не более недели, причем основная цель операции была полностью достигнута. Освобожденная от векового гнета реакции Бу­хара вступила на широкий путь мирного советского строи­тельства. Быстрота и энергия, с которыми была проведена операция, и ее успех явились результатом той тщательной и вдумчивой подготовительной работы, которая всегда отли­чала т. Фрунзе как полководца. Бухарской контрреволюции был нанесен решительный удар. Все последующие операции Красной Армии в Бухаре свелись к ликвидации остатков этой
   1 Эту задачу первоначально взял на себя командующий 1-й ар­мией Г. В. Зиновьев: он с конным отрядом гнался за эмиром до г. Карши.
   668
   контрреволюции. Пространственность театра и его трудные условия наложили на эти операции свой отпечаток в том от­ношении, что они сильно затянулись во времени. В целях окончательного изгнания из пределов Бухары бывшего эми­ра, засевшего с кучкой приверженцев сначала в Байсуне, а затем в Душанбе, и советизации Восточной Бухары совет­ские войска, преодолевая все препятствия и неблагоприят­ные условия местности и климата, в 1921 г. в так называе­мой гиссарской экспедиции продвинулись в глубь Восточной Бухары и окончательно выбросили эмира и его приверженцев из пределов Бухарской народной республики. Однако эта эк­спедиция, предпринятая в виде рейда одной кавалерийской дивизии с приданными ей небольшими пехотными частями, не дала прочных результатов в силу отсутствия планомер­ной работы по политико-административному закреплению тыла. Наши колонны, совершив несколько далеких походов в самые глухие места Восточной Бухары, к наступлению осе­ни вынуждены были отойти на зимние квартиры ближе к сво­им базам, так как в силу плохого обеспечения и организации тыла им начало угрожать стратегическое истощение. Совети­зацию Восточной Бухары закрепить не удалось, чем и восполь­зовалась местная контрреволюция на следующий год.
   В 1922 г. местная контрреволюция, пользуясь отходом от революции части ее случайных попутчиков, вновь пыталась поднять голову. Она нашла себе идеолога и руководителя в лице Энвера-паши, одного из бывших деятелей младотурец- кой партии. Появившись в Восточной Бухаре ранней весной 1922 г., Энвер-паша пытался увлечь за собой народные мас­сы лозунгами панисламизма. Эта попытка не удалась. Народ не пошел за ним, и Энвер-паша остался лишь во главе бан­дитских шаек, которые не особенно желали считаться с его авторитетом. Контрреволюционная деятельность Энвера- паши в Восточной Бухаре была прекращена новым походом туда Красной Армии. В нескольких боях Энвер-паша был разбит и при попытке бегства убит в стычке с одним из на­ших отрядов.
   ЛИТЕРАТУРА
   Анишев Н. Очерки истории гражданской войны. -- Ленинград, 1925. Антонов-Овсеенко В. А. Записки о гражданской войне. Т. I. -- Москва, 1924 г. Т. II. Москва, 1928 г.
   Батурин. Н. Красная Таманская армия. Станица Славянская Кубанско-Черномор-
   ской области. 1923. Берзин. Этапы в строительстве Красной Армии. -- Харьков, 1920. Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты. -- Новосибирск, 1925. Венцов С., Белицкий С. Краткий стратегический очерк гражданской войны 1918­1920 гг. -- М., 1923. Ворошилов К. Сталин и Красная Армия.-- ГИЗ, 1929. Гай. На Варшаву.-- ГИЗ, 1928 г. Гинс. К. Сибирь, союзники и Колчак. -- Пекин, 1921. Голубев. Врангелевские десанты на Кубани.-- ГИЗ, 1929.
   Деникин А. И. Очерки русской смуты. Т. IV. -- Берлин, 1925. Т. V. -- Берлин, 1926. Денисов. Гражданская война на юге России 1918--1920 гг. Кн. I. -- Константино­поль 1921.
   Добрынин. Борьба с большевизмом на юге России. Участие в борьбе донского ка­зачества. -- Прага, 1921. Егоров А. И. Львов -- Варшава. -- М., 1929.
   Ерусалимский А. Десять лет капиталистического окружения СССР. Кн. третья. -- М., 1928.
   Зеленов Н. П. Трагедия северной области. -- Париж, 1922.
   Какурин Н. Как сражалась революция. Т. I. -- М., 1925. Т. II, 1926.
   Какурин Н. Е., Меликов В. А. Война с белополяками. -- М., 1925 г.
   Калинин. Под знаменем Врангеля. -- Ленинград, 1925.
   Кирдецов. У ворот Петрограда. -- Берлин, 1921.
   Клюев. 1-я Конная армия на Польском фронте в 1920 г. -- Л., 1925.
   Крицман Л. Героический период великой русской революции. -- М., 1925.
   Левидов М. К истории союзной интервенции в России. -- Л., 1925.
   Ленин В. И. Собр. соч., т. VII, XV--XVIII. -- М., 1923.
   Лукомский. Воспоминания. Т. II. -- Берлин, 1922.
   Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914--1918 гг. ГИЗ. Т. I. 1923. Т. II. 1924. Маргулиес Вл. Огненные годы. -- Берлин, 1923.
   Маргулиес М. С. Год интервенции. Кн. I. -- Берлин 1923. Кн. II. -- Берлин, 1923.
   Меликов В. А. Марна -- (1914) Висла -- (1920) -- Смирна (1922). -- М., 1928 г.
   Меженинов. Начало борьбы с поляками на Украине в 1920. -- М., 1925.
   Надежный. -- На подступах к Петрограду летом 1919 г. -- М., 1928 г.
   Немирович-Данченко. В Крыму при Врангеле. Факты и итоги. -- Берлин, 1929.
   Пионтковский С. А. Гражданская война в России. -- М., 1925.
   Подшивалов И. Гражданская война на Урале 1917/18 г. -- М., 1925.
   Путна. К Висле и обратно. -- М., 1927.
   Раковский Г. Н. В стане белых. -- Константинополь, 1920.
   Рафес М. Два года революции на Украине. -- М., 1920.
   Родзянко А. П. Воспоминания о северо-западной армии. -- Берлин 1921.
   Сахаров. Белая Сибирь. -- Мюнхен, 1923.
   Свечников М. С. Борьба Красной Армии на Северном Кавказе. -- М., 1926. Сергеев. От Двины к Висле. -- Смоленск, 1923. Слащев Я. Крым 1920. -- М., 1923.
   Слащев Я. Требую суда и гласности. -- Константинополь, 1921. Соколов К. Н. Правление генерала Деникина. -- София, 1921. Тухачевский. Поход за Вислу. -- М., 1923.
   670
   Фрунзе М. В. Собр. соч., т. I. -- М., 1929.
   Шапошников. На Висле. -- М., 1925.
   Шейдеман Ф. Крушение германской империи. -- М., 1923.
   Шустов Б. Крымская АССР (Госплан). -- М., 1927.
   Эйдеман. Воспоминание о боевых действиях 13-й армии (рукопись).
   "Архив русской революции" (изд. Гессена). -- Берлин 1922/23. Изд. Гессена. Т. II, V, IX, XIV, XV.
   Боевая работа Красной армии и флота. -- М., 1923.
   Борис Савинков перед военной коллегией Верховного суда СССР. -- М., 1924.
   Военно-историческая комиссия: Материалы. Том II. -- М., 1921.
   Военно-исторический сборник. Труды комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914--1918 гг. Выпуск 3-й. -- М., 1920 г.
   Военный сборник общества ревнителей военных знаний. Кн. I. -- Белград, 1921.
   Гражданская война 1918--1921 гг. Т. II (Военное искусство Красной Армии). -- М., 1928.
   Гражданская война в России 1918/19 гг. Стратегический очерк наступательной опе­рации Южного фронта за период январь--май 1919 г.: Труды комиссии по ис­следованию и использованию опыта войны 1914--1918 гг. -- М., 1919.
   Доблестная защита Петрограда в октябре 1919. -- М., 1921.
   Историческо-стратегический очерк XVI армии. -- Могилев, 1921.
   Кшвський Истпарт. Пщ гштом шмецького 1мпер1ял1зму. 1927.
   Комиссия по исследованию и использованию опыта мировой и гражданской войны. Гражданская война: Материалы по истории Красной Армии. Т. I. -- М., 1923. Т. II. -- М., 1923.
   Материалы истпартов.
   Отчеты об операциях Красной армии и флота. -- М., 1920.
   Белое дело. Т. VI. -- Берлин 1928.
   Сборник трудов ВНО при высших академических курсах высшего комсостава РККА. -- М., 1923.
   Сборник трудов военно-научного общества при Военной академии РККА. Кн. I. -- М., 1921. Кн. II. -- М., 1922. Кн. III. -- М., 1923. Кн. IV. -- М., 1923.
   Собрание оперативных телеграмм, приказов и распоряжений главнокомандующе­го Восточным фронтом т. Вацетиса. -- М., 1918.
   Центрархив. Последние дни колчаковщицы. -- М., 1926.
   Черная книга. -- Харьков, 1925.
   Le Bolchevisme en Russie. Livre blanc anglais.-- Paris, 1919.
   Jacques Sadoul. Notes sur la Revolution bolchevique.-- Paris, 1919.
   Arciszewski. Ostrog. Dubno. Rowno. Walki 18 dyw. piech. z honna armja Budiennogo. Stud. takt. hist. wojn polsk. 1918--1921. T. II.-- Warszawa, 1923.
   Biernacki Miecz. Dzialania armji konnej Budiennogo w kampanji polsko-rosyjskiej 1920 r.-- Warszawa, 1924.
   Cialowiecz. Maneuwr na Mosyrs i Kalinkowicze. Stud. takt. z hist. wojen polsk. 1918-- 1921.-- J. V. Warszawa, 1924.
   Kukiel Marjan. Bitwa pod Woloczyskami. Stud. takt. z hist. wojen polsk. T. II.-- Warszawa, 1923.
   Kutrzeba T. Bitwa nad Niemanem. Stud. takt. z hist. wojen polsk. T. II.-- Warszawa.
   Livre rouge recueil des documents politiques relatifs aux relations entre la Russie et la Pologne. 1918--1920.-- Moscou, 1920.
   Pilsudski Josef. Rok 1920.-- Warszawa, 1924.
   Stachiewicz Julian. Dzialania zaczepne c-ciej armji na Ukrainie. Stud. operacyjne z hist. wojen polsk. 1918-1921 rr. T. I.-- Warszawa, 1925.
   Szaptycki Stan. Front Litewsko-Bialorvski.-- Krakow, 1925.
   Wladyslaw Sikorski. Nad Wisla i Wkra. Lwow-Warszawa.-- Krakow, 1928.
   Rouquerol. L'aventure de lбmiral Koltchak.-- Paris, 1929.
   ОГЛАВЛЕНИЕ
   Об авторах и редакторах 3
   Предисловие 9
   Глава первая. Внешняя и внутренняя политическая обстановка.
   Театры войны 11
   Глава вторая. Октябрьский период Гражданской войны 40
   Глава третья. Германская оккупация и начало интервенции 53
   Глава четвертая. Летняя и осенняя кампании 1918 г. на Южном
   фронте и Северном Кавказе 98
   Глава пятая. Германская оккупация и революция. Внутреннее
   состояние сторон и развитие их вооруженных сил 114
   Глава шестая. Стратегические планы сторон на 1919 г. Кампания на Южном и Северном кавказских фронтах
   в конце 1918 г. Завязка борьбы на Украинском фронте 151
   Глава седьмая. Гражданская война в Прибалтике,
   на Западном фронте и на подступах к Петрограду 173
   Глава восьмая. Зимняя и весенняя кампании 1918--1919 гг.
   на Восточном фронте. Северный фронт 193
   Глава девятая. Уфимская операция. Форсирование красными армиями Уральского хребта. Преследование белых армий
   в Сибири 234
   Глава десятая. Весенняя и летняя кампании 1919 г. на Южном
   фронте 265
   Глава одиннадцатая. Орловская операция 303
   Глава двенадцатая. Преследование противника и операции
   Кавказского фронта 336
   Глава тринадцатая. Внешняя и внутренняя политическая обстановка в начале 1920 г. Взаимоотношения Советской России и Польши. Подготовка обеих сторон
   к продолжению войны 362
   Глава четырнадцатая. Украинская операция белополяков. Березинское сражение. Контрманевр красных армий
   на Украине 388
   Глава пятнадцатая. Генеральное сражение в Белоруссии. Преследование польских армий в Белоруссии
   и на Украине 434
   Глава шестнадцатая. Подготовка операции на Висле 466
   Глава семнадцатая. Установление взаимодействия фронтов 494
   Глава восемнадцатая. Генеральное сражение на реках Висла
   и Вкра 528
   Глава девятнадцатая. Кампания 1920 г. на Крымско-
   Таврическом фронте 562
   Глава двадцатая. Операции на Нижнем Днепре и на Кубани 585
   Глава двадцать первая. Ликвидация Врангеля 611
   Приложение. Кампания в Бухаре в 1920 г. и краткий очерк
   походов 1921 и 1922 гг 651
  
  

М.М.Пришвин.Дневники. 1918-1919

  
   М.М.Пришвин.Дневники. 1918-1919
  
  
   "Злость ликующая - вырвалась, будто открыли сырой подвал..."
  
  
   Дневник 1918-1919 гг. представляет собой достаточно большой по объему документ, который можно
   считать летописью, но летописью своеобразной. Хотя дневник ежедневный и записи за редким исключением
   имеют точные хронологические и географические рамки, события не выстраиваются в нем в хронологический
   ряд.
   Во-первых, историческое пространство дневника организовано художественной интуицией писателя,
   которая выявляет смысл в происходящем, отмечая одни и оставляя за рамками другие (часто знаменательные)
   события. Текст свидетельствует о невозможности отделить Пришвина-художника от Пришвина-публициста,
   философа, краеведа, охотника и просто человека с его личными переживаниями - художник всегда берет верх,
   и дневник от первой и до последней записи составляет единое художественно-публицистическое целое, это
   художественный текст, несмотря на то, что предметом внимания писателя неизменно оказываются события
   каждого дня. Пришвину удается превратить свой индивидуальный жизненный опыт и свои мысли о прошлом
   (о детстве, о первой любви, об участии в марксистском кружке и пр.) в общественно значимые явления - его
   частная жизнь и личные суждения оказываются выражением общественных, культурных и политических идей
   целой эпохи.
   Во-вторых, дневник Пришвина вовлекает в полемику, в совместный поиск - монологичный характер,
   кажется, наиболее характерный для текста дневника, разрушается постоянным включением "чужого голоса"
   (Бахтин) - целого ряда голосов; иногда трудно по смыслу отличить голос Пришвина от "чужого" голоса
   (записи разговоров, чьих-то реплик или цитат, часто скрытых), но ему это не очень, пожалуй, и важно. Ему
   гораздо важнее донести до читателя эти разные голоса - разноголосицу мнений, одни из которых писатель
   оспаривает, полемизируя с ними, с другими соглашается, что-то добавляя и развивая, третьи вызывают у него
   ассоциации с собственной жизнью или мыслями, заставляют обращаться к историческим или литературным
   аллюзиям и т.д. - так постепенно создается модель пришвинского дневника, которая будет присуща ему до
   самого конца - последних записей в дневнике 1954 года.
   Уже в эти первые послереволюционные годы Пришвин думает о судьбе своего дневника, а точнее - о
   судьбе русского писателя, которому важнее собственной жизни сохранить свои может быть и последние слова
   для читателя. ("Были наборщики и ставили буквы свинцовые, буква к букве... Ручались буквы наборщика за
   писателя: "Пиши, что хочешь! мы поддержим тебя и поставим тебя со всеми твоими небылицами в связь со
   всем миром странников-писателей, и ты будешь нам как те". Теперь нет наборщиков, буквы наборов
   рассыпаны... Как счастлив был тот телеграфист, который, стоя по колено в воде утопающего корабля, до
   последней минуты, пока вода не добралась до его рта, по беспроволочному телеграфу давал знать о гибели,
   призывая на помощь. У меня нет телеграфа! я пишу в свой дневник, но завтра я погибну от эпидемии тифа, и
   никто не поймет моих записей, не разберется в них. Я не знаю даже, [как] сохранить эти записи от гибели,
   почти неизбежной: разве я не видел тысячи тетрадей, написанных кем-то и теперь брошенных в печь, в
   погреба, наполненные водой, на дороги: письмами матери моей оклеены стены какой-то избушки...") Причем, в
   это время адресат пришвинского текста -гипотетически существующий читатель, на которого и возлагается
   вся надежда: услышит, поймет, подхватит ("Тропа моя обрывается, я поминутно оглядываюсь, стараясь связать
   конец ее с подобным началом тропы впереди, вот совсем ее нет, и на снегу виден единственный след мой, и
   поземок на глазах заметает и мой единственный след. Друг мой! существуешь ли ты где-нибудь, ожидаешь ли,
   что я приду к тебе? Я не жду твоей помощи, нет! я сам приду к тебе, только жди, жди меня! Только бы знать,
   что ты ждешь меня! ")
  
  
   Вопросы, которые поднимает Пришвина в первые послереволюционные годы, связаны с главной темой
   новейшей русской истории, темой, которая определила духовную ситуацию в России в течение столетия, -
   народ и интеллигенция.
   На протяжении всей своей жизни Пришвин считал себя принадлежащим к той части русской
   интеллигенции, судьба которой была связана с революцией, но которая задолго до реальных революционных
   событий осознала трагическую сущность этого пути.
   Вспоминая свою юность, Пришвин с некоторой долей иронии называет себя "комсомольцем 19 века".
   Действительно, студентом он прошел "школу пролетарских вождей" - марксистский кружок в Рижском
   политехникуме, а затем тюремное заключение.
   Духовный кризис, пережитый Пришвиным, во многом совпадал с идейным кризисом русской
   интеллигенции, выраженным авторами сборника "Вехи" (1909). Однако в судьбе писателя этот кризис
   осложнялся поиском себя и своего пути. Это был путь от "глубочайшего невежества" со "смутными
   умственными запросами" в момент уверования в марксизм через разочарование в социал-демократии в годы
   учения в Германии, через любовь, которая стала толчком, повернувшим его к собственной личности, до
   обращения к писательству как делу своей жизни. На это ушло десять лет - 1895-1905 годы.
   За это время произошло не просто "полное освобождение от большевизма" - изменился весь душевный
   строй его личности, произошла смена психологической установки: центр внутренней жизни переместился с
   эсхатологической обреченности на чувство жизни ("Первый намек на рассвете при полных звездах открытого
   неба - какая радость! Неужели я забуду когда-нибудь, умирая, эти счастливые минуты и ничего не скажу в
   защиту жизни..."). Важнейшая для русского общества идея конца мира была переосмыслена Пришвиным -
   суть переворота состояла в обращении к душе, природе, народной жизни.
   В целом разделяя критику интеллигенции в духе "Вех", Пришвин не удовлетворяется схемой,
   основанной на противостоянии интеллигенции и народа. Во-первых, он отдает должное тому "особенному,
   идеальному миру" русской интеллигенции, которая воспитала в обществе и в нем лично высокий идеализм и
   силу духа ("интеллигентному человеку позорно обижаться"). Во-вторых, не отрывает интеллигенцию от
   национальной почвы и в причинах революции обнаруживает чувство, присущее коллективной русской душе в
   целом ("Это чувство конца (эсхатология) в одинаковой степени развито у простого народа и у нашей
   интеллигенции, и оно именно дает теперь силу большевикам, а не просто как марксистское рассуждение"). В-
   третьих, в годы революции Пришвин отмечает неоднородность интеллигенции и разделяет ее на борющуюся за
   власть и творческую. Он понимает, что в момент гибели всех форм жизни сохранить культуру способны только
   носители духа, и пророчески предвосхищает новую историческую миссию интеллигенции ("Мысли о том, что
   народ переходит в интеллигенцию на сохранение... в интеллигенции и будет невидимый град").
   Пришвин видит, что революция принципиально изменила духовную ситуацию в России
   ("Интеллигенция как наша русская, только русская секта погибла навсегда"), выявила особенности
   взаимоотношений интеллигенции и власти, обозначила роль интеллигенции в событиях русской революции.
   "Интеллигенция и революция" - так назвал свою статью, оказавшуюся в центре литературной полемики этого
   времени, Александр Блок. В полемике принял участие и Михаил Пришвин.
   Статья Блока "Интеллигенция и революция" была опубликована 19 января 1918 г., а 16 февраля в
   газете "Воля страны" вышла статья Пришвина "Большевик из "Балаганчика" (Ответ Александру Блоку)".
   Несмотря на резкий тон статьи, диалог Пришвина с Блоком носит скорее философский характер - речь идет о
   таких понятиях, как природа, культура, цивилизация, народ.
   Пришвин отвергает блоковский революционный романтизм, а за органической концепцией культуры,
   связывающей дух со стихией, узнает знакомое устремление русского интеллигента к слиянию с народом. Он не
  
  
   принимает пафоса поэта, услышавшего в разрушительном движении стихии музыку. Он видит дистанцию
   между пророческим пафосом статьи - голосом самого Блока, принявшего революцию за подлинное начало
   преображения мира, и реальностью, почвой, от имени которой говорит поэт. В статье Блока Пришвин услышал
   голос "кающегося барина", в действительности от почвы оторванного, голос не настоящего большевика, а
   "большевика из Балаганчика". Пришвин понял артистическую, игровую природу души Блока, стремящегося
   эстетически оправдать революцию. Это стремление вызывает у Пришвина протест. Он считает, что
   эстетическая форма, в которую Блок облек революцию ("дух музыки"), не соответствует внелитературному,
   внехудожественному контексту бытия. Эстетически в этой полемике друг другу противостоят музыка и слово.
   Диалог двух художников на этом не закончился. 28 января в газете "Раннее утро" был опубликован
   рассказ Пришвина "Голубое знамя", а 3 марта вышла поэма Блока "Двенадцать"; взаимосвязь между текстами
   (как и полемика Блока с Пришвиным) стала одним из интереснейших сюжетов в культуре начала ХХ века.
   Оба художника воспроизводят одну и ту же картину: Петербург, ночь, метель, грабежи, стрельба, даже
   пес Блока в "Голубом знамени" тоже есть. Главный герой рассказа Пришвина, арестованный новой властью и
   потерявший разум в круговороте происходящего, присоединяется к другому такому же безумцу с его мечтой о
   голубом Христовом знамени, под которое соберет для спасения родины хулиганов всех притонов и вертепов.
   Однако Пришвин превращает мечту героя в мираж: его войско призрачное ("безумный впереди, пьяный
   позади") и Христос его сектантский (лейтмотивом рассказа оказываются слова известного петербургского
   сектанта "Хулиганчики, хулиганчики, сколько в вас божественного").
   За границей рассказа "Голубое знамя" осталось соотношение сектантского и революционного сознания.
   Между тем, в послереволюционные годы Пришвин обнаруживает, что интуиции начала века, связанные с
   изучением сектантского движения и выявлением сходства сектантской и марксистской парадигмы, находят
   реальное подтверждение в новой, складывающейся в результате революции жизни; типологическое сходство
   марксизма (революции) и хлыстовства (сектантства) для писателя очевидно; в разные годы он вновь и вновь
   рассматривает революцию в русле развития религиозного сознания* *(Сноска: Ср.: Эткинд А. Хлыст (Секты,
   литература и революция). М.: Новое литературное обозрение, 1998. С.480-482)
   В 1918-1919 гг. в дневнике вырисовываются контуры будущей повести "Мирская чаша" (1922),
   персонажи (Персюк, Павлиниха), некоторые реалии, символика. В частности, возникает образ Скифии, скифа,
   в чем нельзя не усмотреть литературной полемики с группой "Скифы" (в 1917 г. Пришвин участвовал в
   первом сборнике "Скифы", одним из редакторов которого был Р. В. Иванов-Разумник).
   "Скифство" противопоставляет европейской буржуазной цивилизации "вечную революционность",
   "мировой пожар", духовный максимализм, отрицающий какую бы то ни было трезвость жизни. У Пришвина
   тяга к "скифству" определялась не социально-политическими симпатиями - идея "скифства" питала его
   эстетически. Образ Скифии связан с пониманием революции как нисхождения, возвращения к примитивным,
   архаическим формам жизни. Если суть полемики Пришвина с Блоком состояла в том, что в статье
   "Интеллигенция и революция" он увидел концентрированное выражение русского интеллигентского сознания
   в его движении в стихию, в народ, то и с Ивановым-Разумником, по сути, продолжалась та же полемика, хотя и
   не в столь резкой форме. У Иванова-Разумника "мы скифы", у Пришвина "народ скиф".
  
  
   В связи с размышлениями о русской жизни Пришвин не раз обращался к теме, которую он называет
   "разрыв с отцами". Транскрипцией этого явления в социальной истории ему представляется противостояние
   интеллигенции и народа ("интеллигенция убивает отчее"), на психологическом уровне - это "борьба отцов и
   детей" (мотив отцеубийства). Этот момент в развитии России Пришвин считает настолько существенным, что
   определяет его как "подземный источник коммунизма" ("все как бунт сына против отца", "источник нашей
  
  
   классовой борьбы - борьба отцов и детей", "наложил на отца своего контрибуцию..."). Другим - "надземным" -
   источником коммунизма он считает западные социалистические идеи ("Мечта Бебеля о катастрофе всего мира
   соединилась с бунтом русского народа, и так возник большевизм - явление германо-славянское, чуждое идее
   демократической эволюции Антанты").
   Революцию - русский бунт - Пришвин понимает не только как зло, но и как свободу воли ("проделать
   опыт жизни за свой страх и риск"), как ответственность и испытание ("Молоды мы, сильны - мы создадим
   новый мир... стары - мы умрем бунтарями, и потомки наши странниками рассыплются по всей земле"). Его
   мысль вновь обращается к образу блудного сына ("всем перемучиться, все узнать и встретиться с Богом"), к
   самой духовной сущности человека ("Блудный сын - образ всего человечества").
   Революция в дневнике писателя предстает как ад, в котором происходит "жестокая расправа над
   человеком". Он резко осуждает идею равенства ("Вы хотели всех уравнять и думали, что от этого равенства
   загорится свет братства людей, долго вы смотрели на беднейшего и брали в образец тощего, но тощие пожрали
   все и не стали от этого тучнее и добрее"), понимает губительность уничтожения собственности ("Рубит баба
   березу, рубит пониже ее мужик иву, доканчивают рощу. Через полстолетия только вырастет новая, и то, если
   будет хозяин"). Он видит противоприродность революции, ее разрушительную силу, направленную против
   личности, против любви к бытию, и отмежевывается от участия в ней ("Нужно как-то вовсе оторваться от
   земли, от любви к цветам и деревьям, к труду земледельца, чтобы благословлять это сегодняшнее разрушение").
   Пришвин видит, что революция отбрасывает Россию на периферию мировой истории ("Мы теперь
   провинциалы от интернационала"), что в основе большевизма лежат "разрыв с космосом", "претензия на
   универсальность". Уже в это время он понимает, что никакая святыня не остановит большевистского
   наступления на русскую жизнь ("Вспоминали вечером про Оптину Пустынь, старца Анатолия - неужели и там
   теперь конюшни и казармы?"). В революции Пришвин усматривает противостояние большевизма и
   демократии и, хотя почвы для демократического развития он в России в это время не находит, идея
   демократического пути кажется ему перспективной ("Бюрократия и социализм пришли к нам из Германии,
   очень хорошо, если русские испытывают на себе влияние идей эволюционной демократии").
   Народ же, по Пришвину, "не ведает, что творит", он обманут и соблазнен - именно обман и соблазн
   народа Пришвин вменяет в вину Ленину, хотя не Ленин последнее звено в персонификации силы зла. По
   масштабу трагедии определяет писатель главного обманщика и называет его имя: Аввадон, князь тьмы.
   В то же время революция выявляет для Пришвина неполноту, недостаточность идеи антиномичности
   добра и зла - дуализма мира. Процесс жизни оказывается более иррациональным и сложным ("Нужно знать
   время: есть время, когда зло является единственной творческой силой, все разрушая, все поглощая, она творит
   невидимый град, из которого рано или поздно грянет: - Да воскреснет Бог!"). Эта мысль для Пришвина не
   случайна: парадоксальное сочетание добра и зла усматривает он в самой психологии бунта.
  
  
   Историческая действительность получает у писателя художественное осмысление, которое придает
   катастрофе космический масштаб ("зарево пожара великого помрачило сияние ночных светил", "звезда небесная
   почернела", "лавина великого обвала засыпала"). Победа хаоса означала разрушение формы, падение покровов,
   утрату лица и имени. В этом хаотическом пространстве реальное и ирреальное (сон) смешиваются,
   взаимопроникают одно в другое. Поэтика сновидений в эти годы связана с образами ужаса, тяжести,
   разрушения. В сновидении душа писателя, лишенная всего субъективного, личного становится сосудом,
   вмещающим народную судьбу ("Мне снилось, будто душа моя сложилась чашей - мирская чаша, и все, что было
   в ней, выплеснули вон и налили в нее щи, и человек двадцать... едят из нее"). Образ оказывается настолько
   значимым для художника, что дает название его первой послереволюционной повести "Мирская чаша".
  
  
   Революция в космической картине разрушения предстает в образе летящей кометы: скорость и пыль
   противопоставлены земле и времени. Причем время приобретает качественно иной характер,
   противоположный жизни, текущей по циклическим законам природы: время революции (история) - время
   телячье (род, вечность). Нарушение законов природы, по Пришвину, чревато бесконечным падением ("полет в
   бездну") - до первых дней творения ("тьма-тьмущая окутывает небо и землю"). Соответствие событиям
   писатель находит в образах Апокалипсиса ("Так вот что это значит: "звезды почернеют и будут падать с
   небес"). Рушится космос русской жизни, главные качества которого "непомерная ширь земли и человеческая
   глубина бесконечная" - ныне утрачиваются ("Теперь же чувство мира - свободы лежит все в развалинах... на
   развалинах страны шагаешь через родных и святых").
   Гибель России была катастрофой для Пришвина-художника.
   Связь с органическим целым русской жизни - Россией - традиционно составляла смысл и силу русской
   литературы. Для Пришвина этот мир - единственная и абсолютная ценность, предмет его художественного
   внимания, среда его обитания. Гибель России означала для него гибель главного предмета искусства. В
   первоначальном хаосе, который обнажила революция, Пришвин видит "страшную правду", но не видит лица.
   Художник гармонического склада, он не может быть певцом хаоса и в поисках источника творчества
   обращается к сфере простейшего. Целое он находит теперь в конкретном, элементарном, архаическом, в
   простейших натурфилософских деталях ("Хожу возле погибели - показалось простейшее без слов, как тогда, и я
   узнаю в нем свое, и с ним соединяюсь с болью и радостью"). То, что было для него прежде целым, теперь стало
   деталью, элементом мира распавшегося ("Литература - зеркало жизни. Разбитое зеркало"). Отныне в поэтике
   Пришвина детали не только свидетельствуют о целом, несут память о нем - они с т а н о в я т с я целым.
   Возможно, в этом надо искать истоки будущего внимания писателя к микрогеографии и приверженность к
   миниатюре в поздние годы.
  
  
   Революция до основания изменила жизнь писателя. В 1918 г. Пришвин живет в Хрущеве, где на
   небольшом участке земли с частью сада, полученном в наследство от матери, он в 1916 году строит дом -
   неподалеку от большого дома его детства. К этому дому на протяжении всей жизни он постоянно возвращался в
   мыслях и снах. Дом был связан с матерью, самым близким для Пришвина человеком, с кузинами, оказавшими
   очень большое влияние на формирование его личности, с образом рано умершего отца, с хрущевским
   крестьянином Гуськом, дружившим с мальчиком, а деревья хрущевского сада вспоминались ему, как
   "святые". Связь с Хрущевым была для Пришвина связью с родиной, это был воистину целый мир, хранивший
   истоки его личности. В 1918 г. переживания Пришвина связаны с судьбой Хрущева ("Старый дом, на который
   мы смотрим теперь только издали, похож на разрытую могилу моей матери", "Мы смотрим из-за кустов на
   наш дом, не смея и думать, чтобы к нему подойти").
   То же самое нужно сказать о хрущевском саде. Сад - универсальный пришвинский символ. В книге ""У
   стен града невидимого. (Светлое озеро)" (1909) образ черного сада с поющим соловьем соотносится с
   неблагополучием русской жизни в целом, с ее вечным взысканием невидимого града и обреченностью жить во
   зле. В 1918 г. переживания писателя связаны с реальным, хрущевским, садом, который становится в дневнике,
   быть может, невольной метафорой гибнущей жизни ("Завтра погибнет мой сад под ударами мужицких
   топоров... Прощаюсь с садом и ухожу, я найду где-нибудь сад еще более прекрасный: мой сад не умрет. Но вы,
   кто рубит его, увидит только смерть впереди (пьяные вороны)").
   В труднейшей жизненной ситуации Пришвин ищет те глубинные пласты жизни, где возможно ее
   продолжение, хотя это сопряжено с трагедией ("Радоваться жизни, вынося все мучения").
  
  
   Утрата внешней свободы - собственности (из Хрущева Пришвин был выдворен новой властью),
   возможности печататься ("Я писатель побежденного бессловесного народа без права даже писать"), гибель
   родины ("Вся жизнь до самых недр своих пропитана ложью") - мало кто в это время находил в себе силы
   искать положительный выход из тупика. Пришвина это не сломило. Его радость жизни, любовь к бытию
   превышает возможности обыденного сознания, но именно на этих качествах основана пришвинская философия
   личности ("Радость эта вне социальная"). Внутренняя свобода - вот единственное, чего не может отдать
   писатель, что представляет для него абсолютную, безусловную ценность ("Я не нуждаюсь в богатстве, славе,
   власти, я готов принять крайнюю форму нищенства, лишь бы оставаться свободным, а свободу я понимаю как
   возможность быть в себе...").
   Таким образом, в дневнике воспроизводится изечный русский сюжет, связанный с темой роста
   внутренней свободы за счет утраты внешней. Складывается и образ поведения, который более всего понятен в
   контексте христианской традиции аскетизма ("Жить в себе и радоваться жизни, вынося все лишения, мало кто
   хочет, для этого нужно скинуть с себя все лишнее, мало кто хочет для этого перестрадать и наконец
   освободиться").
  
  
   Не раз в дневнике обсуждается вопрос о взаимодействии природы и истории. Образ соловья, который
   "не постесняется" петь в разоренной усадьбе, говорит не только о неиссякаемой творческой силе природы, но в
   конечном счете и о независимости от человеческой истории. И тогда возникает вопрос о свободе человека
   ("Неужели же я солнце и звезды и весенние траву-цветы любил только потому, что солнце и звезды светили
   мне на моей собственной земле и травы-цветы росли в моем собственном саду?"). Пришвин переводит этот
   вопрос из той сферы, где ему нет разрешения, в сферу творчества, где разрешение возможно: он идет копать
   "чужой сад". Это выход художника, осваивающего новое культурное пространство для всех, это выход,
   связанный с пришвинской концепцией искусства как продолжения жизни, сверхусилия, которое создает новое,
   небывалое бытие. Основанием для такого "творческого поведения" оказывается удивительная, неиссякающая
   и присущая его душе при любых жизненных обстоятельствах любовь к жизни ("Первый намек на рассвете при
   полных звездах открытого неба - какая радость! Неужели я забуду когда-нибудь, умирая, эти счастливые
   минуты и ничего не скажу в защиту жизни...")
  
  
   Если в дневнике 1918 г. жизнь воспринималась Пришвиным в первую очередь как обвал, гибель,
   катастрофа, то в дневнике 1919 г. встает картина жизни нового общества - коммуны. Происходит смена
   основных мотивов: был хаос, теперь смерть - остановившаяся жизнь ("Засыпаны города, поезда остановлены в
   поле и от вагонов торчат только трубы, как черные колышки, села погребены в сугробах"). В 1919 г. Россия у
   Пришвина - это засыпанное снегом пространство Скифии, зима истории ("Скифия страшная, бескрайняя, все
   исчезло милое, дорогое, нежное", "Теперь зима, гибнет все, что тянулось ввысь, и укрепляется подземное,
   коренное"). Но смерть в этой картине мира - не окончательное состояние. Над Скифией сияет "солнечный
   крест", а "подземное, коренное" связано с ритмом жизни, установленным "гением рода" человеческого -
   именно здесь готовится "гибель буранам зимы и воскресение жизни для всех".
   В 1919 г. целый ряд пришвинских идей свидетельствует о близости его мировоззрения к философии
   жизни. Сам жизненный процесс рассматривается как основная созидательная сила, несущая в себе
   положительный заряд жизни. Стихия жизни противостоит как идеологии, так и истории ("Я теперь понял,
   почему коммунистам никто не возражает по существу... это потому, что сама жизнь этих бесчисленных
   обывателей есть существо: жизнь против идеи"). В то же время сторическое сознание писателя в эти годы
  
  
   связывается с чувством вины и судьбы, которую невозможно пересилить, но можно изжить ("Мы виноваты в
   попущении, мы должны молчать, пока наше страдание не окончится, пока рок не насытится и уйдет").
   Другая важнейшая интуиция Пришвина-художника связана с понятием творческой личности,
   создающей качество мира. Через личность утверждаются в мире свобода и ответственность и путь личности
   (микрокосм) не исчерпывается историей, но идет иными путями ("Начало нашей духовной природы - чувство
   приобщенности к космосу, середина нашего жизненного пути - борьба разума, конец - включение разума в космос
   и тайное примирение").
  
  
   Созвучие некоторым своим идеям в 1919 г. Пришвин находит в трактате М. Метерлинка "Сокровище
   смиренных" (1896). В тексте дневника возникают как явные, так и скрытые цитаты, слова и выражения из
   трактата. Особенно была пережита Пришвиным идея молчания как формы глубинной, внутренней жизни
   человека - и не только пережита, но и адаптирована для русской действительности ("Понять, о чем русские
   люди молчали во время коммуны, не умалчивали, под давлением внешней силы, а молчали"). Молчание
   противопоставляется "пустейшим словам коммуны". Начиная с 1917 г. Пришвин постоянно отмечает
   трансформацию языка, падение смысла самого слова ("Тайное в слове потеряло свою силу").
   В то время, когда побеждает утопическая идея жизни ради будущего, Пришвин отстаивает абсолютную
   ценность настоящего и утверждает "важность дней текущих" - это было стремление жить в реальности, видеть
   реальность, любить ее. Не случайно, по-видимому, такими близкими оказываются для него слова Метерлинка:
   "Гораздо важнее увидеть жизнь, чем изменить ее..." - мысль прямо противоположная марксистской идее
   переустройства мира.
   Обращение к реальности возвращает Пришвина к утраченному единству с миром - преодолевается
   хаос, восстанавливаются космический порядок, гармония, норма: писатель снова "в союзе с звездой, и с
   месяцем, и с птицами". Психологическим критерием истинности переживания становится для Пришвина
   чувство радости бытия ("Ужасная сейчас жизнь, но я и так ее люблю"), а непременным условием - любовь к
   жизни ("Я люблю, и все мертвое оживает, природа, весь космос движется живой личностью"). Даже в
   предельных образах страдания (Распятие, прикованный к скале Прометей) Пришвин видит прежде всего
   преодолевающую страдание любовь (улыбка Христа).
   Эта радость не вытекает из реальности его жизни, которая не изменилась ("Это ад, а современное имя
   ему - коммуна"), - она связана с позицией художника ("Если ты художник, то жизнь тебе хороша").
   Воспользовавшись термином Ф. Ницше, можно охарактеризовать эту позицию как "трагический оптимизм".
   По Пришвину, искусство - это способность видеть жизнь с лица и различать подлинное в ней. Но
   единство с миром - не абсолютное единство. Пришвину присуще острое понимание антиномичности искусства
   и жизни: искусство устремлено к реальности, но сама природа связи жизни с искусством трагична. В попытке
   понять ее Пришвин обращается к антиномии нравственных категорий (зло, творящее добро).
   В аду коммуны Пришвин не находит места поэту. Место поэта - "на святой горе в вечном сиянии, под
   голубым знаменем неба, на котором горит золотой крест"; единый ряд этих символов говорит о назначении
   поэта быть выше сиюминутных политических страстей ("Я за человека стою, у меня ни белое, ни красное, у
   меня голубое знамя"). В то же время это активная позиция писателя, осознающего свою силу - силу слова. ("Мы
   слова найдем такие, чтобы винтовки падали из рук, это очень опасные слова, нас могут за них замучить, но
   слова эти победят").
   Мысль о неземной природе искусства ("не от мира сего") и в то же время о служении и жертве ("Путь в
   лощине") - этому противоречию Пришвин находит разрешение в уподоблении пути художника крестной
   жертве Христа.
  
  
   Дневник первых лет революции - не только летопись, но и история страдающей личности.
   Надо отметить, что весь спектр идей, представленный русской революцией, - идеи коммунизма,
   анархии и государства, власти и личности, особого пути развития России, Пришвин рассматривает в широком
   контексте отечественной и европейской культурной традиции. Он включает в диалог Пушкина, Гоголя,
   Белинского, Герцена, Л. Толстого, Достоевского, Успенского, Вл. Соловьева, Блока, Мережковского, Розанова,
   а также Шекспира, Гёте, Метерлинка, М. Штирнера. Особое место занимают многочисленные цитаты из
   Евангелия. В это время христианство для Пришвина - прежде всего норма, нравственный образец, ясный
   символ, к которому он постоянно обращается.
   Значительное место в дневнике занимает роман с С. П. Коноплянцевой. В записях о романе можно
   увидеть восхождение от конкретного переживания к общим размышлениям о женщине, к образу женщины и
   женской стихии в целом. Любовь к женщине для Пришвина - это и воплощение глубинных основ жизни, и путь
   к постижению духовного смысла бытия. Эти размышления для него настолько существенны, что можно
   говорить об особой, пришвинской философии любви.
   В это время перед многими русскими писателями с предельной остротой вставал вопрос: оставаться в
   России или покидать ее? Судя по дневнику, этого вопроса Пришвин перед собой всерьез не ставил, да и
   обстоятельства его жизни не позволяли думать об эмиграции. Однако с определенностью можно утверждать,
   что опорой для него оставалась вера в Россию ("Будет она жить хорошо непременно, оправится, воскреснет,
   никакая сила с нею не справится").
   В один из труднейших моментов жизни ("Не написал ни одной строчки первый раз в литературной своей
   жизни. Не прочел ни одной книги. Что же делал? Сладостный сон, полный, летаргический") в дневнике
   появляется молитва о свете ("Боже, дай мне дождаться первого проблеска света - это поможет мне увидеть,
   где я ночую, куда мне идти... свет нужен, дай, Господи, увидеть свет!"). Это было в конце 1918 г. Весь же текст
   дневника 1919 г. представляет собой не только картину борьбы писателя за смысл, за право жить и работать, за
   внутреннюю свободу, но и свидетельствует о духовном росте, о победе над повседневностью. Однако это не
   отвлеченная борьба художника - судьба Пришвина близка судьбе каждого русского человека в его трагической
   беззащитности перед жизнью. Последняя запись дневника говорит как раз о том, как невыносимо трудно было
   жить, осознавая, что происходит с твоей душой, как трудно было бороться. В этот день - 31 декабря 1919 г. -
   Пришвин записал: "И света весь день для меня не было..."
   Я. 3. Гришина, В. Ю. Гришин
   1918
   [Петроград]
   1 Января. Встретили Новый Год с Ремизовыми: их двое и я, больше никого. На дворе стужа ужасная.
   Мучительно думать о родных, особенно о Леве - ничего не знаю, никаких известий, и так другой раз
   подумаешь, что, может быть, и на свете их нет. И не узнаешь: почты нет, телеграф только даром деньги берет.
   Эпоха революции, но никогда еще люди не заботились так о еде, не говорили столько о пустяках. Висим
   над бездной, а говорим о гусе и о сахаре. За это все и держимся, вися над бездной.
  
  
   Марья Михайловна сказала:
   - Сегодня ночь опять звездная, опять много потеряется тепла через излучение в межпланетное
   пространство, и завтра мороз, вероятно, еще будет крепче.
   Мне понравилось, как вчера в трамвае одна молодая дама, увидав объявление о бал-маскараде, гневно
   сказала:
   - В такое время, негодяи, о каких-то балах думают, нашли время!
  
  
   С Новым Годом поздравляемся иронически и не знаем, что пожелать, говорим:
   - С Новым счастьем!
  
  
   [Тюремный дневник]
   [Без даты.] Тюремной невестой мне досталась барышня из обсерватории, я спросил ее через решетку:
   "Как звезды?" Она ответила: "Звезды сегодня большие, все небо открыто, за ночь много потеряется тепла через
   лучеиспускание в межпланетное пространство, и завтра будет сильный мороз".
  
  
   Двенадцать Соломонов нашей редакции, запертые в тюрьму в часы, когда они пишут обыкновенно
   статьи, - вскакивают с коек и вместо писания начинают между собой политический разговор о фундаменте
   власти и увлекают с собой в политику энтомолога, музыканта, собирателя византийских икон и разных
   чиновников-саботажников: из банка, из министерства.
  
  
   Двенадцать Соломонов редакции нашей газеты со всеми хроникерами, корректорами, конторщиками
   редакции и типографии и со всеми случайными посетителями редакции и даже теми, кто зашел в контору
   газету купить, - были внезапно арестованы в 3 часа дня 2-го января.
  
  
   Во время ареста три присутствовавшие в редакции члена Учредительного Собрания сказали:
   - Мы члены Учредительного Собрания.
   И про меня кто-то сказал:
   - Это известный писатель!
   Арестующий комиссар ответил:
   - С 25-го числа это не признается.
  
  
   Нас привели на Гороховую, N 2, и, поставив в углу комнаты трех мальчиков с ружьями, оставили часа
   три сидеть на лавочках друг против друга в полутьме. Потом стали одного за другим вызывать, мы думали, к
   допросу, готовились, сговаривались, кому за кем выходить. Я был один из последних и, надев пальто, в
   сопровождении конвойного пошел по длинному коридору. Где-то в извилине коридора меня остановил какой-то
   комиссар, записал мое имя и попросил вывернуть карманы. Ощупав всего, он меня отпустил, и конвойный
   повел дальше, и, наконец, я почувствовал: вот эта последняя дверь, вот где трибунал. Изумленный, я
   остановился на пороге, передо мной сидели все мои прежние товарищи по редакции и все смеялись. И скоро я
   смеялся вместе с ними, когда вскоре вошел следующий за мной арестованный. Похоже было на игру в жмурки
   или как песочные часы пересыпают из одного яичка в другое.
   Мы проголодались и потребовали у стерегущего нас воды и хлеба.
   - Я спрошу, - сказал стерегущий. И удалился. Вернувшись, он объявил: - Сейчас вас отвезут в тюрьму,
   там вы получите воды и хлеба.
   Скоро двух членов Учредительного Собрания отдельно увезли в Петропавловку, а нас пятерками в
   грузовике назначили ехать в пересыльную тюрьму.
   В грузовике перед отправлением наши конвойные-латыши затеяли спор о том, где находится
   пересыльная тюрьма, и, не выяснив хорошо это, поехали, всюду спрашивая у прохожих, где находится тюрьма
   пересыльная.
  
  
   По пути один из нас завел с латышами разговор - очень длинный, и тут мы узнали, что на Ленина было
   покушение и мы обвиняемся в соучастии ниспровержения существующего строя. Весь длинный разговор
   нашего товарища с латышами в заключение выразился ими такою фразой:
   - Если бы Керенский теперь продолжал властвовать, то мы бы теперь, наверно, лежали в земле, а нет
   его, и мы вас, товарищи, везем в тюрьму!
   - Приехали, товарищи! - сказал шофер. Но политический разговор с латышами еще был в большом
   напряжении, и еще несколько минут, совсем забыв о тюрьме и о своей роли, у ворот они вели с нами горячий
   спор о бабушке.
   - Мы, - говорили они, - уважаем бабушку за прошлое, но жизнь есть эволюция, сегодня ты признаешь
   одно, а завтра другое.
   В канцелярии тюрьмы нас всех записали и отвели в камеру, где большое общество интеллигентных
   людей, истомленных скучным сидением, радостно приветствовало "Волю народа".
  
  
   2-го числа Нового Года трамваи не ходили, я поколебался, идти мне в редакцию хлопотать о выпуске
   литературного приложения к "Воле Народа" или махнуть рукой: кому теперь нужно литературное приложение!
   Мороз был сильный, раздумывать некогда - побежал и довольно скоро прибежал в редакцию. Там сидели
   солдаты с ружьями, и два юнца-комиссара жестоко спорили между собой, кого арестовывать, всех или не всех.
   Ордер у них был арестовать всех подозрительных.
   - Я не подозрительный, - горячо говорил член Учредительного Собрания.
   И про меня кто-то сказал:
   - Это писатель!
   Арестующий комиссар ответил:
   - С 25-го числа это не признается.
   И потребовал мой портфель. Я сказал, что портфель наполнен рукописями поэтов и писателей и
   передать их не могу. Я не член Учредительного Собрания, не член партии, даже не член редакции, в чем же мог
   выразиться мой пафос, как не в защите Литературного портфеля. И я его защищал:
   - Я не дам!
   И добился того, что его решили оставить при мне, но приложить печать к застежке. Сургуча не было,
   взяли свечу и накапали и загадили портфель.
   - Товарищ! - начал говорить капавший.
   Я сказал:
   - Вам я не товарищ: вы раб, а я господин.
   Я хотел этим сказать, что насильник, по моим взглядам, есть раб: взявший меч от меча и погибнет.
   - Вы раб, а я господин!
   На это комиссар ответил:
   - Так я и знал, что вы настоящий буржуй!
   И отобрали у меня портфель со всеми стихами и рассказами.
   В этом и ужас: мы не понимали друг друга.
  
  
   4 Января. Вчера выпущен продовольственный диктатор - бухгалтер Государственного банка
   Писарский. Сегодня продовольствие несколько расстроилось. Сельский учитель, вывезенный из недр
   Псковской губернии за отказ сдать дела школы, называется у нас "профессор".
  
  
   Лучшие представители 70-титысячной организации служилой интеллигенции Петербурга, которые
   называются у большевиков "саботажники".
   Порядок (конституция) нашей камеры был выработан товарищем министра Бородаевским и прочно
   держится до сих пор.
  
  
   Рассказ очевидца при выборах в Учредительное Собрание. Старушка говорила:
   - Я за церковь и за Бога, а то умрешь, и, как собаку, закопают на Марсовом поле.
  
  
   Тот, который сидит за низенькой ширмой парашки, тихо разговаривает с тем, который возле ширмы
   умывается:
   - Мне сорок один год - черт знает что, опять студенческие времена переживаю!
   Сидящий возле за чаем член Учредительного Собрания услыхал это и отозвался:
   - Я считаю: совершенно то же самое, точь-в-точь.
   - А помните цветы?
   - Так это же не в студенческие годы - это принесли нам, когда нас арестовали накануне разгона
   Государственной Думы. Да, помните, как вошли и Чернов сказал: здесь член Гос. Думы - неприкосновенен!
   Дверь заперли, а Чернов выскочил в окно.
  
  
   Владимир Владимирович Буш, приват-доцент - словесник, Михаил Иванович Успенский.
   - Как поживаете - привыкли?
   - Да, обострожился.
  
  
   Чужие мысли.
   Музыкант: мир заключенный и тот мир, который в движении; музыка нам открывает тот мир в
   движении, тот мир свыше.
   - Туда отдает свое лучшее мать, ухаживая за ребенком, - сказал окружной инспектор Народных
   училищ.
   Энтомолог сказал:
   - Я пятнадцать лет работаю над изучением жизни насекомых, и вот вам пример: оса укалывает
   кузнечика так, что остается жив, но не движется, и кладет на него личинку. Вот, когда личинка выходит, она
   получает себе пищу. Она не сознает, а делает, значит, получает свыше указание. Так движется мир, подчиняясь
   высшему. Другие силы, напротив, идут от себя, от эгоизма, и эта сила разрушительна.
  
  
   Когда нас из редакции перевезли в тюрьму, то нас встретила в настроении заключенных повышенная
   уверенность, что большевистский строй рушится. А мы ничего не знали...
   Получаемые сведения и постепенный рост нашего настроения от чувства личной угнетенности...
   Из Красного Креста нам принесли хорошие щи и по котлете -- мы очень обрадовались. И вдруг
   староста объявил: принесли еще по второй котлете. Тогда радость была безмерной.
   - Если так будет, то я отъемся здесь, и когда выйду на волю, то скажу: я пострадал!
   - А если не выйдете?
   - Тогда ничего: пропаду за спасибо!
   И потом мы говорили долго, что вся Россия, собственно, и живет за спасибо.
  
  
   Приходили с утешением: завтра (Учредительное Собрание) все двери отворятся. А потихоньку
   некоторым избранным сказали, что дела плохи, бой будет.
  
  
   Успенский схватился за голову: дурак я дурак! как обманулся, а ведь считался человеком неглупым (это он
   о народе русском).
  
   С-й смотрит с французской точки зрения (Китай - Россия) и упорный пессимист.
  
  
   Продовольственный диктатор, бухгалтер Государственного банка - тихий, с улыбочкой, всегда за
   делом, на вид лет 40, а так лет 60. У решетки показался арестант и просит хлеба. Не спросив Д., Ф. берет кусок и
   хочет дать. Д. его останавливает:
   - У нас нет хлеба.
   - Я не могу, не могу, я остаюсь сам, но я дам!
   И дает. Д. отходит к окну и, оставшись минуту с собой, с прежней улыбочкой объясняет Ф.:
   - Так нельзя!
   (Внешне правдивая и внутренне ложная и совершенно пустая эгоистичная сущность Ф.)
   В. М. Чернов ни при чем и, верно, всегда сидит за компанию.
  
  
   5 Января. День Учредительного Собрания совпал со днем моего дежурства.
   Вчера влилась в нашу камеру редакция газеты "День", и двенадцать Соломонов разговаривали об
   отсутствии интеллигентности и религиозности в русском народе. Ужасно, что все говорят "по поводу веры".
   Две партии - одни хотят видеть хорошее в народе, другие судят его по иностранным образцам.
   Соломон, с пальцами, порезанными штыком, - искусный митинговый оратор - начал говорить и так,
   будто всадник сел на коня и оставил грязную конюшню.
   Типы: хроникеры, передовики.
  
  
   Будущее: интеллигенты продолжают говорить о будущем и не могут остановиться, как бегающие
   заведенные детские игрушки.
   Энтомолог раньше подготовлялся к общественной деятельности. Подготовился, приучился, теперь
   говорит, что приучает себя к смерти, думает, что можно себя подготовить так, что будет легко.
  
  
   - Освобождается, освобождается!
   - Кто? - спросили вблизи.
   - Ящик!
   А те, что за шашками сидели, - не слыхали, и тот, который из-за ширмы параши вышел, спросил:
   - Кто освобождается?
   - Ящик освобождается.
  
  
   Староста о хлебе: не давайте, разве вы можете знать, что будет завтра? Семья, друзья - все отрезано, и
   человеческий мир ощущается через тех, с которыми свела судьба.
  
  
   Два типа: один готовится к смерти, другой - убежать.
  
  
   С Иорданью по камерам: Рыжий не встал и к кресту не пошел, и только задержал у рта ложку с
   баландой и, когда все приложились, проглотил баланду.
  
  
   В церкви "Отче наш" - этот и тот, детский. Время вдруг представилось таким коротким - будто
   положил кто-то меня - кусок сахару, - размешал ложечкой и все выпил.
  
  
   Встреча с Авраамовым.
  
  
   Надо знать, что человек, готовящийся умереть на гильотине, и человек, приготовившийся к случайной
   смерти, - разные люди.
  
  
   6 Января. Вчера около 12-ти, когда одна часть наша сидела за шахматами, а другая спала, вдруг
   раздался хохот, мы открыли глаза: горело электричество, и хохотали, забыв о спящих, радовались
   электричеству. Через несколько минут вошел П.Н. и сказал, что Учредительное Собрание открылось и Чернов
   избран председателем, а власть во дворце у большевиков.
   Рассуждение двенадцати Соломонов о будущем и между соседями по койкам - чиновниками:
   - Ценно, что переход: большевики, потом эсеры, и потом перейдет к кадетам.
   - А я думаю, образуется новая огромная национал-демократическая партия.
   - Как бы национальная партия не оказалась монархической?
   Настроение чиновников и Соломонов - два разные мира (там голодные семьи, тут профессиональная
   проституция).
  
  
   Встреча земляков из Читы: лежали рядом неделю и не знали, а когда узнали, что земляки, то и не
   разлучаются.
  
  
   Двенадцать Соломонов гложут кость, и она все белеет, белеет, и без того давно вываренная и уже давно
   обглоданная: интеллигенция не может верить, как народ.
  
  
   Камера наша стала похожа на Невский проспект, тот Невский, который со времени революции живет
   такой нервной жизнью, как поверхность воды, открытая ветру: посмотришь с трамвая и все-все знаешь, газеты
   читать не нужно. Так и у нас в камере. Это не одиночка. Сюда новости политические приходят, как в редакцию,
   и Соломоны-учетчики гложут кость - Конвент и пр., а тайна - кто дирижирует операцией за спиной
   большевиков - неизвестна.
  
  
   Философ готовится к смерти, кто нервничает. (Селюк, человек терпеливый: вот француз, что бы он тут
   наделал, если бы тоже так вот пришел в редакцию купить газету, а попал в тюрьму!)
   - А что же француз - вот француз! - и показал на Полентовского, который во время ареста схватился за
   штык и порезал себе пальцы. - Что он достиг?
   Дали по бутерброду с икрой.
   - Для чего это кормят?
   - А так: хорошо!
   Ха-ха-ха! Вот так еда, перед чем?
   А вся наша жизнь теперь перед чем?
  
  
  
  
   7 Января. Вчера вечером нас предупредили, что если будет шум и больше - это нас не касается (бунт
   уголовных).
   (Ведь иногда можно поместить такую заметку в хронике - она будет стоить очень дорого.)
   Живем на вулкане и говорим так:
   - Если удастся благополучно выйти, ведь освободят же нас! - заходите ко мне.
  
  
   Для повести: расходятся из-за того, что оба чувствуют святость брака и, любя друг друга, любят
   естественным браком других.
  
  
   - Что вы шьете?
   - Мешок для ватерклозета.
   Соломоны хотят учесть то, что нельзя учесть, и прикладывают к "текущему моменту" (момент течет!),
   французская историческая искусственная догма. И, наговорившись всласть, опять спрашивают инженера:
   - Что вы шьете?
   Тот сурово отвечает:
   - Ватерклозетной бумаге мешок!
  
  
   Вл. Мих. читает океанографию и вспоминает моллюска прозрачного как вода, химерического вида, с
   хоботком:
   - Рtеrоtrосhеа соrоnаti.
  
  
   Историческая фраза: "Караул устал!" - как осуждение говорящей интеллигенции.
  
  
   Светлое утро после метели, свет утренний через решетку тюрьмы и деревья митрополичьего сада за
   оградой. На деревьях спят черные птицы - родные галки-вороны и голубь, золотясь в луче солнца, и золотые
   сосульки на карнизе дровяного сарая, дым из труб электрической станции - и вот эти маленькие люди-
   чиновники, согнутые в одну сторону, перегнутые и гордящиеся перед своими подчиненными, стали теперь
   героями настоящими, борцами за свободу настоящую, не четыреххвостную, а личную подлинную свободу, -
   хвала же вам, тюремщики, палачи всякие, обезьяны и вредные насекомые, я отпускаю всех, недоумки и
   межеумки, бедные сердцем.
  
  
   В камере N 5-й сидят политические вместе с уголовными, и среди них налетчик Функ, человек с
   тоненькими черными усами и крестом Санкт-Петербургской Духовной Академии на груди.
  
  
   Сила русского человека появляется в тот момент, когда начинается жертва: таким началом была
   манифестация 5-го января.
   Инженер, подшивающий вешалку, разговорился с заведующим хроникой: посредством четвертого
   измерения мы можем себе представить астральный мир и, следовательно, умствуя, допустить существование
   Бога.
   Окружной инспектор говорит:
   - Бог любви теперь перешел на сторону чиновника: 9-го января он был на стороне рабочих, а теперь
   перешел на сторону чиновников, и потому план Ленина будет расстроен.
  
  
  
  
  
  
  
   падает.
  
  
   - Вот какой идеалист! - сказал наш редактор.
   Окружной инспектор еще говорил:
   - Если так велико падение русского человека, то, значит, и есть какая-то большая высота, с которой он
  
  
  
   8 Января. Камера, как Невский - нервна как улица: вчера узнали, что убиты Кокошкин и Шингарев -
  
   всех подавило: пессимистический приват-доцент Буш (и он неизбежно должен быть таким, потому что он
   только аналитик), и Михаил Иванович Успенский всегда, несмотря ни на что, будет оптимистом, потому что
   лик одной иконы стоит за ним, а у Чернова Рtеrоtrосhеа с хоботком. Учетчики-передовики гложут кость, а
   хроникеры пишут письма родным. Среди хроникеров выделяется один (нарисовать его - за обедом, за
   бутербродами), он нахален, у него огромная воля, потому что его родители, когда он родился, признали, что он
   больше их, и потом, когда у него родились дети, он отдал свою волю им. Текущий момент и красные чернила.
   - Мы идем к Интернационалу, не Ленинским путем, но идем!
   - Рассыпанная Азия, Индия будет самостоятельным Государством, и вот вам Интернационал.
  
  
   Капитан Аки
   Корректор Капитанаки - грек, пострадал за свою фамилию, которую комиссары поняли: Капитан Аки.
  
  
   Солдаты-литовцы после разгона Учредительного Собрания стали на караул и, увидав сегодня нас,
   буржуев, стали хохотать, один не смеялся и, закатив белки вверх, с белыми глазами изображал важность
   власти, другой, маленький, прыскал-прыскал.
   А они всё разговаривали:
   - Интеллигенция была разбита еще до революции, помните "Вехи": революционная интеллигенция не
   имела опоры в духе народа и должна была пробавляться исключительно демагогией.
   Деликатный человек Сергей Георгиевич Руч неожиданно для себя сказал члену Учредительного
   Собрания Гуковскому:
   - Что теперь землю и волю - вот уже воля есть, и теперь земля!
   И сконфузился. А за него продолжали:
   - Только наоборот, вы говорили "земля и воля", а вам говорят: сначала воля, а потом земля.
   Говорят: "На волю!" А куда? Есть нечего, заработка нет.
  
  
   Чиновник засушенный, озлобленный только на то, что он лишился всего, и не может это перейти.
  
  
   Поздно вечером, когда все улеглись спать и курить можно только стоя у решетки, подошел смотритель
   и стал говорить об Израиле, что очень все сходится:
   - Пробовал рассказать это солдатам - куда! Слушать не хотят.
  
  
   Мы живем как на вулкане: вот-вот взбунтуются уголовные, которые хотят нам задать в отместку за
   обеды Красного Креста. Вторая лавина, готовая двинуться, - сыпной тиф.
  
  
   Староста, Петр Афанасьевич Лохвицкий, холостяк, любитель гигиены и гимнастик по системе
   Мюллера - единственный из всех русских, умевший проделать весь курс, заботится о порядке и с 6-ти часов
   начинает будить дежурных, и они, встав, начинают резать хлеб и делать бутерброды. Встающие одни
  
  
  
   направляются к параше, другие к умывальнику. В половине 8-го все встали, и открывается форточка. Старосте
   забота, как бы не нарушился порядок - и не стало бы как в анархической камере: там игра в карты и, когда не
   хватает чего, - мольбы у нас.
  
  
   9 Января. Вчера читали про убийство Кокошкина и Шингарева, и при этом ясно виделась перспектива
   грядущей диктатуры матросов Балтийского флота как переход к реставрации.
   Демократическая интеллигенция пережита была еще до революции, и потому опоры в высшем не было,
   и оставалась ей одна демагогия, - когда море взбушевалось, то они ставили паруса и плыли по ветру, и не было
   нигде маяка.
  
  
   10 Января. Вчера - день свиданий, и пропащий вдруг находится. Учет Соломонов: кто совершил
   убийство. Продовольственный диктатор на двух ногах несет свое самолюбие. В.М. Чернов - любовь к людям
   (вино!). Селюк, умный и гордый адвокат: "Две общественные идеи создали мир: идея суда и веротерпимости".
   "Суд есть сила греха" - это прежде всего неграмотно. "Суд есть не сила, процесс". Розов: "Революция -
   священный гнев народа", а Михаил Иванович Успенский возмущенно: "Я не с торжествующими" и что
   "виновата литература (либеральная)", которая заигрывала с мужиками. Эсер Смирнов и его рыжий друг
   Оскотин выиграли часы и визжат от радости. Петр Афанасьевич Лохвицкий, 35 лет, холостяк, делает
   гимнастику по системе Мюллера, на свой ящик повесил картинку с голой женщиной - друг порядка.
   "Профессор" и его провинциальные продукты. Капитан Аки.
   Сияющий Париж - свобода и труд и воспоминания о буржуазных удобствах. Жизнь, разложенная до
   конца на элементы.
   Голодовка члена Уч. Собр.: мера человека - его отношение к возможности смерти.
  
  
   Порядок нашей камеры определился чиновниками старого режима, потом передали новым, и "Воля
   Народа" была заключена в режим чиновников, другая часть "Воли Народа" попала в анархическую камеру и
   нищенствует (певцы цыганские).
   Седой человек, член Уч. Соб. - зачитался.
   Мысли Михаила Ивановича:
   Я сказал:
   - Порядок нашей камеры зависит от старого режима, а режим от немцев, так, я думаю, немецкое опять
   будет преобладать в организации власти.
   - Нет! - сказал Мих. Ив., - тут будет и немецкое, и французское, и английское, и всякое, потому что,
   несомненно, мы находимся накануне новой эры.
   Страшный Суд: одежда родины, я думаю, это та одежда, те светильники, с которыми явятся люди на
   Страшный Суд.
  
  
   Во время прогулки взвилась огромная стая галок над митрополичьим садом и с шумом пронеслась.
   Соломоны сказали:
   - Воронье поднялось!
   А это были галки, те перелетные птицы, с которыми мы родились и жили.
   Мих. Ив. сказал:
   - Им воронье, а нам галки, как же нас будут судить.
  
  
   Газеты все прикрыты, и осталась одна "Правда" - сосуд Ап. Павла, наполненный всякой нечистью. Это
   разрушение материального и морального равновесия мало-помалу заставит отходить людей на последние
   позиции (смерть - где твое жало?).
   Так на Страшный Суд явятся чиновники-обыватели: обыватели - люди быта, быт есть компромисс,
   ложь, и "Правда" вышла из нашего быта, как проституция вышла из спальни супругов.
   Тогда обыватели перестали быть и воскликнули: смерть, где твое жало?
  
  
   Иозик и Мозик - дети хроникера.
  
  
   Одежды быта спадают одна за одной, и вот спускается сосуд со всякой нечистью (роль палача и проч.),
   и в нем живые трупы, которым только сорвать.
   Сосуд спускался все ниже, ниже, и всякий, кто поднимал меч на него, от меча погибал.
   Каждый день в нашу камеру приносят "Правду", и любители, ругаясь, отплевываясь, читают ее вслух,
   и все корчатся от муки [нравственной], когда приближается этот сосуд.
  
  
   И сторож сторожа спрашивает, скоро ли рассвет.
   Гробы повапленные.
   Обезьянно-лианный.
  
  
   Вечером вчера к нам привели двух арестантов: один из государственного банка, другой с Обуховского
   завода. "А третий, - сказали они, - сбежал у самых ворот тюрьмы, имя его Утгоф". Они передали нам его вещи:
   в них оказалось пять яблок, коробка хороших папирос "Сфинкс" и две плитки шоколаду, которые
   присоединили к нашему хозяйству. Через несколько времени спрашивают койку. "Есть одна!" К нам: бывший
   министр иностранных дел Покровский. Делопроизводитель и министр встретились: делопроизводитель как
   диктатор, министр как член коммуны. Его манеры (какую рыбину! наш корабль ловит сетями: рыбину!).
   Подробности: яблоки отдали, пять кусков сахару, на койке, рубашка полосками, сортир, ночь, прогулка - свой.
   Селюк Яков Яковлевич - адвокат ("Умный", характер плохой: вы лжете - и лежит), гордость, похож на
   плечо какого-то красивого, сожженного и разрушенного здания.
   Всеволод Анатольевич Смирнов - [тип], который никого не убьет, а его убьют - тип эсеров, другая
   половина [камеры] наемные убийцы, третья - вожди.
   Продовольств. диктатор - самолюбие на двух ногах - несчастненький.
   Ник. Ник. Иванченко - жизнь в тюрьме, рабочий конь [социализма].
   Изобразить, как в коммуне человек не по словам, а по делам определяется: все чины, все одежды
   сброшены.
  
  
   Прошел слух, что Утгоф убит, и мы не знали: убежал или убит, и потом, когда легли, совсем не думая о
   нем, разделили его шоколад и съели, - как на войне.
   Снег за решеткой окна голубел, у черной стены догорал костер, а за черной стеной на светлеющем небе
   стояли деревья митрополичьего сада.
   "Сторож у сторожа спрашивает: скоро ли будет рассвет?" (из Пророка).
   Гробы повапленные (крашеные) - (найти в Евангелии, - а в гробах кости).
   Так вот вопрос: это они разлагают жизнь и создают мучеников, их роль Иуды, на [их] ложь - наша
   ложь, и мы - новые, мы - жертвы, мученики. - Какое же может быть сомнение в будущем?
  
  
  
  
   12 Января. Вчера, в день моего дежурства: 6 часов, староста П. А. Лохвицкий, совершенно голый, делал
   гимнастику по системе Мюллера, кричит: "Дежурные"! Мы трое: я, Селюк, Иванченко - встаем, собираем
   постели, закидываем койки и моемся и проч. подробности: нарезаем хлеб.
   Диктатор продовольствия: за мытьем уборка камеры и прогулка, баланда, мытье, проветривание.
   - Вы министр Временного правительства?
   - Нет!
   - Старого?
   - Да, Императорского.
   В одном углу фельетон: как арестуют красногвардейцы, в другом, возле министра, о будущем России:
   центробежные силы сменятся центростремительными, для федеративного государства нужна сильная
   исполнительная власть, а это и есть царь.
  
  
   Разыгрывали в лотерею три бутерброда с киселем и два с творогом.
   Делопроизводитель-староста сделал министру бутерброд без корочек.
  
  
   Член Учредительного Собрания, седой, закаленный эсер, зачитался романом о мальчике, который
   вообразил себя принцем, и читал его всю ночь.
  
  
   С каждым днем светлеют и приобретают особенное значение деревья митрополичьего сада за тюремной
   оградой, на которых спят птицы.
  
  
   Ящик освободился - на этом мотиве разговор о нашей неволе в тюрьме и о воле за стеной.
  
  
   Селюка освободили: что воля? - А все-таки хорошо! Он измучен, искалечен и теперь мечтает, как он
   будет оживать в кресле, а Смирнову все равно, тот и там будет так же работать, он по ту сторону воли и неволи.
  
  
   Камера N 6 выработала приветствие Красному Кресту за продовольствие, а камера N 7 свое: "У вас
   чиновничий, [железный] тон. - А у вас сливочный?".
   Фокус тюрьмы: переживание - разгон Учредительного Собрания, убийство Кокошкина, бунт
   уголовных.
  
  
   Теперь: нас освободит голод. Нарезали хлеб при свечах, вспыхнуло электричество, и солома шерстью
   показалась на срезанных ломтиках. И заговорили об освободителе голоде и временной диктатуре матросов
   Балтийского флота.
   Б. с воли приносит известие, что голодные митинги.
  
  
   13 Января. Козочка пришла на свидание, совсем голодная, принесла шоколаду.
   - Ничего, дядя Миша, выживем и большевиков прогоним.
   - В кого ты теперь влюблена?
   - С тех пор, как прочла в газетах, тебя арестовали, - ни в кого!
   Утомительность разговора при свидании.
  
  
   Староста спросил:
   - Кто это сделал?
   Никто не хотел признаться.
  
  
   У меня сломался карандаш, кто-то подал мне ножик, я не посмотрел, кто, на другой день опять
   сломался карандаш, опять кто-то подал мне ножик, и я не посмотрел - кто. Сегодня я завязывал веревочкой
   белье и хотел оборвать веревку - смотрю, опять рука с ножиком и лицо доброе такое, внимательное.
   - Вы, должно быть, вегетарианец? - спросил я.
   - Почему вы узнали?
   - Значит, правда?
   - Я теософ.
   Жертва: теософ.
   - Успенский: создаются условия жертвы.
  
  
   Наше Превосходительство старается быть незаметным, читает Соловьева и, читая, шевелит губами,
   будто жует и хочет разжевать теперь, по Соловьеву: что же такое Россия и что такое произошло.
  
  
   Нам присылает Красный Крест обед - хотим поблагодарить и не можем: два дня спорили о форме
   благодарности и еще спорили о том, присоединять ли к делегации уголовных.
  
  
   Соломон:
   - Значит, вы верите, что есть правильный путь, давайте запишем, что вы сказали: "Вы верите, что есть
   правильный путь".
  
  
   Будем [ждать] большевиков!
  
  
   Какой-то процесс (подобно суду), которому люди отдаются целиком, исключительно (Столинск., Мар.
   Мих.), (угрызение кости), который неизбежно ведет людей к тюрьме, ему противоположный процесс личный,
   для которого нет решеток тюрьмы и стен.
  
  
   Страшно заговорить с Соломоном: на три часа!
  
  
   - Читали из "Биржевки": про автономию каждого из трамваев!
   Генерал вскочил:
   - Это сумасшествие.
  
  
   14 Января. На мертвой точке. Вероятно, скоро выпустят, потому что мысли все уже там, где настоящая
   неволя и голод. Нужно учесть все - оставаться здесь или уехать к своим.
  
  
   15 Января. Явился комиссар:
   - Не нужно ли сделать какое заявление.
   Мы все бросились к нему.
   - Сидим без допроса, без следствия.
  
  
   - Только-то! - сказал комиссар и спросил: - А не предлагали ли вам освободиться за деньги?
   - Нет, за деньги еще не предлагали.
   И комиссар ушел.
  
  
   Теософ говорил о перевоплощении, а Михаил Иванович его спросил:
   - А как же это перевоплощение констатировать?
   - Ну, это я не знаю, я только начинающий.
  
  
   Жертва сладость свою потеряла, потому что нет суда.
   Идея суда и справедливости - лишь две идеи, которые создали общественность.
  
  
   В тюрьме теперь больше души, потому что все-таки хочется выйти на волю.
  
  
   Жизнь вошла в колею, время потеряло меру и счет.
  
  
   В ожидании электрического света я сажусь на лавочку в сторону, хочу я обдумать свою жизнь и найти в
   ней звезду мою во мраке, чтобы при свете ее разглядеть хаос жизни, еще погруженной во мрак.
   А чиновник юстиции подходит ко мне и спрашивает:
   - Вы, кажется, охотник?
   И потом про свою собаку рассказывает, что у него была собака с очень хорошим чутьем, но вот как в
   лес пойдешь, она домой возвращается, так вот как быть с такой собакой, можно ли ее исправить.
   - Вы говорите, что собака эта была у вас, значит, теперь ее нет, для чего же вам нужно знать?
   - Я интересуюсь этим вопросом принципиально.
   Чиновник не отступает от меня, и я в отчаянии, впрочем, вежливо улыбаясь, отвечаю ему на его
   вопросы об испорченной собаке.
   И вдруг свет! все кричат, вопят, безумеют от радости. Наступают часы молчания, но тут входит Б. с
   газетой, читают вслух газету и обсуждают: падение Рады, грядущий сепаратный мир, войну против союзников.
  
  
   16 Января. Утро. Электричество погасло, во тьме вспыхнул митинг. Основная ошибка: сравнение с
   Францией, которая прошла путь России, которая начала.
   Когда электричество загорается - все молчат и занимаются. Кто крепче лбом: эсер, который в узком
   кругу партии (спор о земле).
   Борьба идет между интеллигенцией и народом.
   П., который говорит для себя, - хочет понять говоря, и никогда не поймет русского человека.
   Спор о том, кто виноват, вожди или масса (идея и материя) - чиновники все против вождей,
   интеллигенты против масс (массы необразованны, у них нет отечества, чести).
   Среднее тоже между политическими и уголовными - спекулянты.
   К нашей камере подошли спекулянты (в николаевской шинели, усы вверх, живость, находчивость).
   Соломоны, теософы, эсер (рабочий), тайный советник: слет (митинг).
   Николай Николаевич Иванченко потихоньку во время слета говорит:
   - Давайте вымоем столы с мылом?!
   Слет:
   - Не забудьте, - говорит генерал, - что после победы нельзя оставить большевиков гулять.
  
  
   Теософ:
   - Вожди с Венеры пришли на острова неизвестные Индийского океана.
   При теософском освещении ясна ошибка эсеров, которые манят народ к дележу земли.
   Земля - предмет дележа и предмет союза.
   Генерала следователь спросил: "Я вашего дела не знаю, скажите, в чем вы чувствуете себя
   виноватым?" - и вообще вежливость, из которой глядит виселица. А самое ужасное, что никому нельзя о себе
   объяснить: весь условный утонченный аппарат образованных людей для понимания - исчез.
  
  
   17 Января. Постепенно приучаю себя жить под разговоры о политике справа и слева так, что тебя это
   совсем не касается: так жил и писал, когда мышь скребла в комнате, а теперь живу, слушая, как грызут бедные
   Соломоны кость.
  
  
   Во время прогулки мы услыхали звуки пилы, поднял голову и увидел, что в четвертом этаже возле
   желоба уголовный перепиливал решетку, солдат тоже заметил и прицелился...
   Мы, конечно, были на стороне уголовного - почему? он убийца, а мы были на его стороне и хотели,
   чтобы у него это вышло, чтобы он убежал. Так, если горит здание, то хочется, чтобы оно горело и [не] потухало.
   Так любовался Нерон на Рим горящий, и так, вероятно, кто-то любуется горящей Россией.
  
  
   Как же это констатировать?
   - Личным опытом, - ответил теософ и сказал, что жена его ясновидящая и часто рассказывает ему о
   картине предшествующего воплощения.
  
  
   Вчера выпущены три ярких человека: теософ Альберт Васильевич Изенберг, министр Николай
   Николаевич Покровский и рабочий Обухова завода эсер Фигель.
  
  
   История двух камер в связи с адресом сестре Проскуряковой и появление у нас курицы из-за
   выражения в адресе: "Ежедневные котлеты".
  
  
   Теософа нужно представлять так, что для него не существует тюрьмы.
   Мы - заложники. Если убьют Ленина, то сейчас же и нас перебьют.
   Увезли Петра Афанасьевича Лохвицкого в Трибунал, обнялись с ним, сказали на прощанье:
   - Ну, мотивируйте там как-нибудь, помогай вам Бог, - и le roi est ort, vive le roi! В должность его вступил
   Генрих Иванович Гейзе.
  
  
   Сеть.
   Кто как освобождается: из Сергиевского Посада монах приносил ежедневно Покровскому большую
   вынутую просфору и подговаривал крестьян, потом крестьяне заявили протест, и Покровского выпустили.
   Теософа - свои служащие взяли на поруки, эсера - рабочие, хроникеров - родные, а кто, позабыв обиду,
   сам просил и каялся в грехах своих...
  
  
   Гидра курами кормит (контрреволюционеры). Не я ли гидра? Где гидра?
  
  
   Ловили сетями гидру контрреволюции и поймали какого-то Капитана Аки, и вовсе он даже не капитан
   был, но в его греческой фамилии Капитанаки для арестующих ясно послышался "капитан", его, как
   подозрительного, арестовали и написали ордер в тюрьму: "Препровождается Капитан Аки".
   Самое ужасное при ловле сетями, что человек тут нем становится как рыба и арестующие не могут
   понять исходящих из уст его звуков. Как объяснить арестующему про греческую фамилию или что я, например,
   писатель, известный обществу своими сказками, весьма далекий от гидры и революции и контрреволюции.
   В камере нашей, будто на рыболовном судне, сидишь и дожидаешься, какую диковинку вытащат.
   В 3 часа дня в коридоре голоса: "Освобождается, освобождается!" - Из нашей камеры спрашивают:
   "Кто освобождается?" - "Пришвин Михаил Михайлович!" - "А у нас, - говорят, - курица!" - "Ну, нет, не
   променяю волю на курицу!"
  
  
   18 Января. У себя. Вот я все раздумывал: кому теперь на Руси жить хорошо, о всех и о всем подумал,
   везде было плохо, и в тюрьму посадили меня, и думал я, сидя в тюрьме, что везде плохо, а вот как вышел из
   тюрьмы, понял, что в тюрьме хорошо, и это - самое теперь на Руси лучшее место: тюрьма, где сидят все эти
   журналисты, чиновники, рабочие - контрреволюционеры и саботажники.
  
  
   20 Января. 2-го Января меня арестовали и 17-го выпустили, три дня после этого радовался свободе и
   теперь приступаю к занятиям.
  
  
   Воля невольная
   Арест. Второго числа нового 1918 года трамваи не ходили, я поколебался, идти мне в редакцию
   хлопотать о выпуске литературного приложения к "Воле Народа" или махнуть рукой: кому теперь нужно
   литературное приложение! Мороз был очень сильный, раздумывать некогда, я довольно скоро пробежал с
   Васильевского острова на Бассейную, в редакцию. Там стояли солдаты, и два юных прапорщика спорили
   между собой, как дурные супруги, кого арестовывать. В их ордере от Чрезвычайной следственной комиссии по
   борьбе с контрреволюцией и саботажем было предписано арестовать всех подозрительных. Член
   Учредительного Собрания Гуковский, не считая себя "подозрительным", спорил с комиссарами. Про меня кто-
   то сказал, что я писатель и у меня есть в литературе заслуги.
   - С 25-го Октября это не считается, - ответил комиссар.
   И потребовал мой портфель. Протестуя, добился я, что портфель решили оставить при мне, но
   приложить тут же печать к нему. За отсутствием сургуча накапали на портфель стеарина, приговаривая:
   - Извиняюсь, товарищ!
   Рассердила меня бесполезная порча портфеля.
   - Вам, - говорю, - я - не товарищ, вы рабы, насильники, и хоть вы убейте меня, а все-таки вам я буду
   господин.
   Они на это сказали:
   - Так мы и знали, что вы настоящий буржуй! И отобрали у меня портфель со всеми стихами и
   рассказами.
  
  
   Просим воды и хлеба
   Нас привезли в автомобиле на Гороховую N 2, где помещалось градоначальство, и приставили к нам
   караульщиками трех мальчиков с ружьями. На стенах комнаты лежало множество "дел" в красных папках.
   Это были дела и печати еще от императорского правительства. В одной папке, взятой наугад, я прочитал
  
  
   письмо известного редактора: "Ваше Превосходительство, когда я был у Вас, Вы обнадежили меня в своем
   содействии", - начиналось письмо. И сделав маленький донос на "Речь", редактор просит отменить штраф в
   тысячу рублей. Как теперь все упростилось: арестовали всю редакцию в полном составе, с сотрудниками,
   хроникерами, экспедиторами, конторщиками, приставили трех мальчиков с ружьями, и кончено.
   Часа через три такого сидения нас поодиночке стали куда-то уводить, я пошел один из последних по
   узкому извилистому коридору. Где-то на повороте меня остановил чиновник и потребовал вывернуть карманы,
   записал мое имя и попросил следовать дальше. Входя в какую-то дверь, я думал, что допросят меня и сейчас же,
   конечно, отпустят. Но когда я вошел в плохо освещенную комнату, там смотрели на меня и хохотали. Не сразу я
   рассмотрел, что сидели тут и хохотали надо мной все мои товарищи по газете и по несчастию. Через несколько
   минут и я хохотал над растерянным и глупейшим видом следующего арестованного: оказалось, что вся
   церемония была для регистрации, и мы продолжали сидеть в другой комнате по-прежнему и час, и два.
   Наконец, мы потребовали от караульщика, чтобы он пошел и принес нам воды и хлеба. Стерегущий удалился
   и, вернувшись, сказал:
   - Сейчас вас отвезут в тюрьму, там вы получите воды и хлеба.
  
  
   Жизнь есть эволюция
   В темноте у грузового автомобиля несколько солдат латышей спорили между собой и спрашивали
   прохожих, где находится пересыльная тюрьма. Не решив этого вопроса, они повезли нас куда-то, на счастье.
   Кто-то из нас спросил латышей:
   - Товарищи, за что вы нас арестовали?
   - Вы сами знаете, за что, - сказали товарищи.
   Не скрыли от нас: на Ленина было совершено покушение, и нас берут как заложников.
   После долгого спора о существе революции один из солдат сказал свое последнее и неопровержимое:
   - Если бы Керенский теперь властвовал, то меня бы разорвали и я лежал бы в земле, а теперь вот еще и
   вас везу, товарищи. Про бабушку русской революции тот же философ сказал:
   - Мы уважаем бабушку за прошлое, но жизнь есть эволюция, сегодня ты признаешь одно, а завтра
   другое.
   Сделав еще несколько вопросов прохожим о местонахождении пересыльной тюрьмы, шофер
   остановился у ворот:
   - Приехали, выходите, товарищи!
  
  
   Оса и кузнечики
   В камере вместо двери крепкая решетка, и за решеткой, как в зверинце, ходят люди - саботажники:
   археолог, музыкант, присяжный поверенный, народный учитель, теософ, энтомолог - кого-кого нет в числе
   саботажников. В их среду мы вливаемся, смешиваемся и делимся своим, они своим. Их настроение не похоже на
   наше: мы - воля в неволе - не верим в Учредилку, они, напротив, говорят, что дни большевиков сочтены.
   Говорят разное. Музыкант сказал:
   - Существует два мира, один - заключенный и другой - мир в движении: музыка открывает нам мир в
   движении, этот мир свыше нас, и смысл нашей жизни - отдаваться тому миру.
   Окружной инспектор народных училищ сказал:
   - Туда отдает свое лучшее мать, ухаживая за ребенком. А другой мир - для себя, там творчество, здесь
   разрушение - большевики живут в этом мире, где разрушение.
   Потом говорил энтомолог:
  
  
   - Я пятнадцать лет работал над изучением жизни насекомых, и вот вам пример: оса укалывает
   кузнечика в нервный центр так, что он не движется, но остается жив, пока положенные на нем личинки осы не
   выведутся и не съедят живую пищу.
   Энтомолог своим примером хотел показать нам мир в своих внешних делах, где неразумное существо
   оса действует чрезвычайно умно. Но журналисты наши поняли иначе: кузнечики - это мы, парализованные
   журналисты, а осы - большевики, и нас, заложников, когда придет время, истребят, как осы кузнечиков.
   Вечером пришел батюшка и сказал успокоительное:
   - Завтра все двери откроются.
  
  
   Двенадцать Соломонов
   В камере - редакции двух газет в полном составе, двенадцать Соломонов со всеми хроникерами,
   корректорами, конторщиками редакции и типографии. Редактор нашей газеты в те часы, когда он пишет
   обыкновенно передовые статьи, вскакивает с койки и начинает говорить о политике, к нему присоединяются
   другие Соломоны, и все они вступают в спор на многие часы, тогда кажется, будто голодные гложут кость,
   гложут и гложут.
   От Соломонов и курильщиков спасает нас только строгая конституция коммуны: в 11 часов
   спускаются койки, тушится одна лампа, на другую надевается колпак, разговор и куренье прекращаются. Мое
   место возле парашки, и спать очень трудно. Измученный, подхожу к дверной решетке покурить, и пока курю,
   старик надзиратель тихонько говорит мне о том, что русский народ теперь, как Израиль, вышел из Египта, а в
   Палестину придут разве только дети наши, нам уж не видеть Палестины.
  
  
   Из окна видна стена, освещенная костром сторожка, за стеной темные деревья митрополичьего сада.
   Сторож сторожа спрашивает: скоро ли рассвет?
  
  
   В шесть часов утра наш выбранный староста - человек порядка, чиновник Министерства
   Продовольствия, - совершенно голый, подходит к окну и делает гимнастику по системе Мюллера. Окончив
   разные упражнения, он одевается и будит всех:
   - Эй вы, контрреволюционеры, саботажники, поднимайтесь!
   Встает продовольственный диктатор, бухгалтер Государственного банка, и будит дежурного по камере.
   Надзиратель вносит хлеб, диктатор и дежурные режут хлеб на тонкие ломтики, делают бутерброды, заваривают
   чай.
   Медленно рассветает. Стена еще черная, внизу догорает костер сторожа красный, стена черная, небо
   чудесно светит, галки поднимаются с деревьев митрополичьего сада, галки большими стаями летят куда-то по
   голубеющему небу - чудесные птицы, родные. Их так много, что даже Соломон обращает внимание:
   - Куда-то воронье поднялось!
  
  
   От Соломонов невозможно спастись. Утренние газеты один из них читает вслух, и все другие, слушая,
   дают свои разъяснения и потом, прочитав газету, спорят между собой, будто грызут голую кость. Они считают
   и учитывают, но именно потому, что они люди учета, им никогда не понять.
  
  
   23 Января. День моего рождения. 1873-1918. 45 лет.
   Мне было восемь лет. Мать куда-то уехала. Няня пришла из кухни и говорит: "Царя убили! о Господи!
   теперь пойдут на господ мужики с топорами". Пришел ночевать работник Павел, - когда мать уезжала, всегда в
  
  
   доме ночевал кто-нибудь из работников. Павел - самый кроткий человек в мире, - так это было странно, что
   мужики с топорами и Павел тоже мужик.
   Мужики не пошли с топорами, а вот теперь они идут. И Павел все еще жив и до сих пор служит у нас в
   работниках. В моей памяти это первое начало революции.
  
  
   26 Января. Оглянешься на себя - не видно себя, как щепку в бушующем море. И так все кругом: один
   ведет мирные Брестские переговоры, а кругом него гражданская война, другой, спасая Украину, топит
   отечество, третий в ожидании пробуждения страны запасается сухарями и монпансье. Страшно прислушаться
   к себе, проверить - какой ответ я дам на близком Суде. Все засмыслилось, а в общем тайное в слове потеряло
   свою силу. Только целы еще скромные и чистые ризы моей родины. Я надену их в последний час, и тот, кто
   будет судить меня, я верю, смилуется: "Бессловесные, - скажет, - проходи!" Раскинутся тогда ризы мои полями
   ржаными-пшеничными, благодатное время снизойдет по воде - и станут воды и нивы тихими и дремучие леса
   полными хвойных и лиственных тайн - куда хочешь иди! тропинкой вдоль большака, полями ржаными-
   пшеничными, краем ли моря теплого по камушкам или студеного моря твердыми наплесканными песками от
   сосенки к сосенке. Звездами ночными через пустыню еду, качаясь, на верблюде. Светлым полднем отдыхаю под
   дубами на камушке. Утром ранним внизу на речке умываюсь, алым вечером позорю?сь на завалинке.
   И все это будет вечно мое, заслуженное.
  
  
   Касьян
   (сказка)
   Одна богатая мать старая, или, может быть, притворилась мать богатая, что умирает, и говорит
   сыновьям своим:
   - Нынче-завтра конец мой, дети мои, все я свое добро вам оставляю, и завещания от меня никакого вам
   не будет, любите меня - разделитесь сами, не любите и раздеретесь - так, стало быть, надо вам за то, что не
   любите.
   Парамон, Филимон, Евсей, Елисей и пятый сын Алексей - все пять сыновей заплакали.
   - Не плачьте, дети мои, - говорит мать, - мое время пришло, не теряйте свое время, принимайте
   наследство, а я хоть одним глазком... посмотрю, как вы разделитесь.
   Поблагодарили, поклонились, поцеловали умирающей матери руки, вышли из комнаты и принялись за
   дележ.
   Парамон в хозяйстве был плотником, Филимон сапожником, Евсей кожемяка, Елисей слесарь,
   Алексей...
   Парамон говорит: не хочу быть плотником, Филимон - сапожником, Евсей - кожемякой, Елисей -
   слесарем, Алексей - столяром.
   Все заспорили между собой и задрались, а про мать и забыли, будто она уже давно умерла.
   Спорили, спорили и так доходят до своих имен христианских.
   Парамон говорит: "Не хочу называться Парамоном, хочу называться Касьяном - благородное и редкое
   имя, раз в четыре года приходит".
   Филимон говорит: "Я, я хочу быть Касьяном!", Евсей тоже - все пять захотели называться Касьянами.
   Как дошли до христианских имен, матушка встала.
   - Перестаньте, - говорит, - дети мои, я еще поживу.
  
  
   30 Января. Чан. Теперь стало совсем ясно, что выходить во имя человеческой личности против
   большевиков невозможно: чан кипит и будет кипеть до конца, самое большое, что можно, - это подойти к этому
   краю чана и подумать: "Что, если и я брошусь в чан?"
   Блок - для него это постоянное состояние [на краю чана], задолго до революции.
   Другое дело - броситься в чан.
   Я думаю сейчас о Блоке, который теперь, как я понимаю его статьи, собирается броситься или уже
   бросился в чан.
   Было такое время, когда к чану хлыстовской стихии богоискатели из поэтов с замиранием сердца
   подходили, тянуло туда, в чан.
   Помню, однажды в десятилетие нашего интеллигентского богоискательства заинтересовались мы
   одной сектой "Начало века", отколовшейся от хлыстовства.
   И помню, один из кипевших в этом чану именно так и говорил нам:
   - Жизнь наша - чан кипящий, мы варимся в этом чану, у нас нет ничего своего отдельного, и не знаем,
   у кого какая рубашка: нынче она у меня, а завтра у соседа. Бросьтесь к нам в чан, умрите с нами, и мы вас
   воскресим. Вы воскреснете вождями народа.
   На это возражали:
   - Как же броситься, а личность моя?
   Я, близко знавший эту секту, не раз приводил на край ее чана людей из нашей творческой
   интеллигенции и всегда слышал один и тот же вопрос:
   - А личность?
   Ответа не было, и не могло быть ответа из чана, где личность растворяется и разваривается в массу и
   создается из <зачеркнуто: Я - европейца Мы, восточное Мы>.
   Нужно превратиться в безличное, в бессловесное, чтобы потом разом всем восстать из безличного
   бессловесного (святою скотиною).
   Христом-царем этой секты в то время был известный сектантский провокатор, мошенник, великий
   пьяница и блудник. И все, кто был в чану секты, называли себя его рабами и хорошо знали, что их царь и
   христос - провокатор, мошенник, блудник и пьяница. Они это видели: пьяный он по телефону вызывал к себе
   их жен для удовлетворения своей похоти.
   И было им это бремя сладко, потому что им всем хотелось жертвовать и страдать без конца.
   Так и весь народ наш русский сладко нес свою жертву и не спрашивал, какой у нас царь, дело было не в
   моральных свойствах царя, а в пути и сладости жертвы.
   Я был счастливым наблюдателем: на моих глазах царь и христос секты "Начало века" был свергнут
   своими рабами: в одно воскресенье они почувствовали, что искупление не совершилось, и они воскресли для
   новой жизни, пришли к царю своему и прогнали.
   Мой рассказ не сказка: вблизи станции Фарфоровый завод по Николаевской железной дороге в
   собственном доме жизнью полной коммуны, с общей детской, столовой, строго нравственных правил, живут
   теперь свободные прежние рабы царя и христа А. Г. Щетинина.
   Мир отражается иногда в капле воды. Когда свергли не хлыстовского, а общего царя, хотелось думать,
   что народ русский довольно терпел и царь отскочил, треснул, как стручок акации трескается летом и на землю
   падают семена, так и Щетинин отскочил, когда для секты "Начало века" наступило летнее время их жизни.
   Но, кажется, чувства мои ошибались: не до конца еще натерпелся народ, и последний час, когда деспот
   будет свергнут, еще не пробил - чан кипит.
  
  
   Распадение на царства: подчинение [царю]: множество малых царей, которые мучили свои жертвы.
   Каждый царь, и у каждого жертва. Клюев - Андрей Белый.
   Скорее, похоже теперь на время богоискательства, когда поэт Блок подходил к кипящему чану и
   спрашивал:
   - Как быть мне с вами?
   И ему отвечали:
   - Бросьтесь в чан!
   В тот маленький чан он не бросился, а в нынешнем большом он стоит опять на краю.
   И, конечно, будем думать, не бросится.
   Большой чан вызывающе говорит европейцу:
   - Забудь свою личность, бросься в наш русский чан, покорись!
   Не забудет себя европеец, не бросится, потому что его "Я" идет от настоящего Христа, а наше "Я" идет
   от Распутина, у нас есть свое священное "мы", которое теперь варится в безумном чану, но "Я" у нас нет, и оно
   придет к нам из Европы, когда в новой жизни соединится все.
   Хорошо теперь быть теософом, соприкосновенным с оккультными тайнами: для них синтез (Андрей
   Белый).
   Всюду показывается человек с крестом на погонах и говорит:
   - Товарищи, забудем личные интересы.
   Пролетариат танцует, как всегда пьют, веселятся, танцуют военные люди в тыловом городе.
  
  
   18 Февраля. Буква Ъ в моем прошлом играла почти такую же роль, как одна страшная черная икона в
   церкви, перед которой молилась моя матушка.
   Как только в шестом классе я убедился, что эта икона просто доска, я отверг немедленно все: и Христа,
   и священника.
   Так, если бы отменили букву Ъ в моем детстве, я отверг бы вообще все русское правописание. Что
   благополучно миновало меня, то постигло моего мальчика. Три года я учил его правописанию, трудно это ему
   давалось: глаза у него слабые, когда пишет, низко наклоняет голову, а когда низко наклоняет, у него начинает
   кровь идти носом. Но мы все учили его зимой и даже летом понемногу и научили писать правильно. Этой
   осенью он поступил в гимназию в провинции, я уехал сюда. Теперь я получаю от него письма и вижу по ним,
   что он отверг все, и вместе с уважением к букве Ъ отпало у него всякое уважение ко всем буквам и знакам
   препинания.
   Я написал ему в шутку: "По твоим письмам видно, что ты хочешь совершенно разрушить наше
   правописание, напиши мне, кто тебя этому учит и к какой ты в гимназии принадлежишь партии".
   Мой мальчик отвечает: "Милый папа! Я ничего не хочу разрушать: поведение мое 5. Оно само
   рушилось. А к партии я принадлежу к обыкновенной, папиной, где ты сам пишешь, к партии специалистов-
   революционеров".
  
  
   Вчера получил один дорогой немецкий журнал и был поражен: журнал выходит теперь в совершенно
   таком же виде, как десять лет тому назад. Продается почти по такой же цене! Значит, война и голод у них
   только на поверхности, а внутри все сохраняется. Их дети учатся, писатели, журналисты, ученые, педагоги -
   все неустанно работают. Вот как дойдет до буквы Ъ - вот так... У нас же никто ничего не делает: буржуазия
   чистит улицы, студент торгует газетами, крестьяне лежат, рабочие частью на фронте, частью в тылу. Значит, в
   самом деле, мы - совершенно пустое место в мире. И какой-то огромный маховик без передаточного ремня, мы,
  
  
   как верно написал мой мальчик, воистину теперь химера политическая, настоящие специалисты-
   революционеры.
  
  
   19 Февраля. На Невском в трамвае как бывает - сидят люди молча, хмуро, стоят в тесноте,
   поглядывают, как бы сесть. И вдруг языки развязываются, все вступают в спор, и видишь в окошко, что на
   улице тоже везде кучками о чем-то говорят. Это значит, что день поворотный, исторический. Никаких газет не
   надо в эти дни, нужно только прислушиваться, о чем говорят.
   Сегодня о немцах говорят, что в Петроград немцы придут скоро, недели через две.
   - Что же вы это, последние денечки протанцевать хотите? Три дня подряд?
   - Три дня подряд!
   "Последние денечки" - это, значит, те, которые остаются до немцев.
   А в другом месте так:
   - Собрались было совсем уезжать, уложились, но вот немцы идут: решили подождать.
   Попик, не скрывая, радостно говорит:
   - Еще до весны кончится.
   Ему отвечают:
   - Конечно, до весны нужно: а то землю не обсеменят, последнее зерно выбирают.
   Слабо возражают:
   - Думаете, немцы зерно себе не возьмут?
   Отвечают убежденно:
   - Возьмут барыши, нас устроят, нам хорошо будет, и себе заработают, это ничего.
  
  
   Злость ликующая - вырвалась, будто открыли сырой подвал.
   Очень похоже, как раз так по настроению, как в дни Совета Республики, - вот-вот что-то случится, а
   что - хорошо никто не знает. Это новое из всех дней войны и революции: это встающее из подполья во имя
   порядка [неизвестное]... За букву Ъ.
  
  
   21 Февраля. Подводишь итоги к концу революционного года: что передумал, что сказал и написал, кого
   встретил и полюбил и кого возненавидел и кто больше всех виноват в беде русской.
   Первое, о чем я подумал в начальные дни нашей смуты: Бисмарк понимал Россию как гиганта на
   глиняных ногах, ударишь по ногам - и все рассыплется. Что же это? попал в гиганта самый большой снаряд
   Вильгельма, или это настоящая революция?
   Первое, о чем я написал в марте прошлого года, был пересказ-напоминание о народе Самуила,
   пожелавшем царя, о том, как Самуил говорил, что народ не желает управляться пророками, а хочет царя.
  
  
   ...Кто же виноват? Я спрашиваю, и мне отвечают теперь:
   - Виноваты евреи.
   И перечитывают, начиная с Бернштейна.
   В чем же оказалась наша самая большая беда?
   Конечно, в поругании святынь народных: неважно, что снаряд сделал дыру в Успенском Соборе - это
   легко заделать. А беда в том духе, который направил пушку на Успенский Собор. Раз он посягнул на это, ему
   ничего посягнуть и на личность человеческую.
   Кто же виноват?
  
  
  
  
  
   храмы.
  
  
   Жиды виноваты!
   Так и отвечают, что это они переставляли пушечные прицелы, и снаряды попадали в православные
  
  
   Вот неправда: евреи никогда не оскорбляют святынь, потому что они люди культурные. Святыню
  
   оскорбить могут только варвары. Нет, православный русский народ, - это мы сами виноваты.
   Культуру я понимаю как связь людей всех, живущих и у нас и повсюду. Что бы ни делали евреи злого -
   их злость не может иметь много силы, потому что они в связи со всем миром. Мы, пишущие люди, знаем это
   хорошо по себе: я написал книгу или картину, кто первый понял ее цену? еврей! Пусть из своих барышей он
   издал мою книгу и купил картину - все равно: он помог делу связи людей, делу культуры.
   Нет, не евреи, мы виноваты сами, каждый из нас, я виноват.
   Началось обвинение с немца, нашего внешнего врага, потом немец становится внутренним, переходит
   на царя, потом на большевика, на еврея - кончится война, когда перейдет на себя: я виноват.
   А я знаю, что так будет непременно.
   Самое ужасное, сепаратный мир - тоже демагогия, что это самоубийство тоже популярно, как всё, чем
   держалась Советская власть.
  
  
   С Марта Общество сибиряков-областников будет издавать журнал для юношества.
   Задачи журнала - осветить юношам Сибирь как страну вольности, вызвать в них стремление поднять
   свой дух согласно с могучей природой страны и быть на страже заключенных в каждой народности вольностей.
   Журнал "Сибирский страж" будет выходить ежемесячно с Марта под редакцией М. М. Пришвина при
   участии всех писателей и художников, которым близки задачи журнала.
  
  
   22 Февраля. Косная душа. Вчера солдат ребенка в колясочке, ничего себе - по физиономии.
   - Ты, - говорит, - ребенок в колясочке, буржуй!
   - Нет, - кричит, - я не буржуй!
   - А кто же ты?
   - Не буржуй!
   И заплакал.
  
  
   В чайной. Один чертил, чертил карандашный план германского наступления и вдруг сказал:
   - Они едут!
   Правда: как же они могли 250 верст в сутки пройти: едут, конечно.
   - Идут с музыкой! - закричал кто-то.
   Конечно, никаких немцев и быть не могло: кто-то дурака свалял.
   На улице австрийский офицер сказал:
   - Недели так через две придут.
   И, посмотрев на русских людей:
   - Чему же вы радуетесь!
   Утром сегодня прибежал С-в: офицер, дворянской фамилии, человек вполне благородный:
   - Сейчас еду в комиссариат записываться инструктором: как же реагировать на немцев, я же не
   пораженец.
   Вижу, издергался человек, больной.
  
  
  
   - Бросьте! - говорю, - у вас дом отобрали, за квартиру в своем доме постоите, лишили погон, чинов,
   орденов, неужели вам мало?
   Он смутился:
   - А как же тут жить?
   - Мышкой, - говорю, - мышкой, поверьте, одна бутафория: никто отечество защищать не будет, оно
   давно уже кончилось.
   И что же, уговорил человека: пошел домой, сидит мышкой.
   Часа через два встречаю его, а он мне:
   - Я не утерпел: пошел записываться в комиссариат, думал, очередь большая. Прихожу: пусто, вещи
   складывают. "После, - говорят, - приходите, мы сейчас занялись: переезжаем в другое помещение, более
   удобное". Правду вы сказали: буду жить мышкой.
  
  
   Ст-й, Аргунов, Чернов и слышать не хотят про мышку: хотят от немцев удирать, а как удерешь, только
   панику наводят.
   В редакцию позвонили:
   - Решили газеты закрыть, а сотрудников изъять. И все бросились из редакции: никого не осталось, и
   газета не выйдет.
  
  
   Китаец продал 6 фунтов хлеба за 24 рубля, два фунта риса за 8 рублей и два фунта сахару за 24 рубля, и
   я с этим богатством еду на этот бал мой.
  
  
   Когда подходит дело к концу, с интересом начинаешь читать больше газет - почему?
  
  
   Какой-то мальчишка смотрит на меня и хохочет идиотски.
   - Чего ты смеешься?
   - Немцы едут!
   - Что же тут смешного?
   - А как же? смешно!
   Правда: смешно, должно быть, со стороны.
  
  
   Так все напряженно, и уже никаких митингов на улице нет и длинных разговоров: коротко выругается
   человек и мрачно думает.
   Последние дни доживает русская революция, и в печати появилось новое выражение: гибель
   социалистического отечества.
  
  
   Вечером в нашем переулке как-то особенно сегодня пустынно и напоминает то страшное время в
   октябрьские дни, и уж это от того времени такое чувство, что думаешь: идти ли на этот вечер, не лучше ли дома
   просидеть?
  
  
   На лекцию приехал умный человек Строев от "Новой Жизни", лекция: "Религия и государство". Вдруг
   поднимается один студент, поступивший в красногвардейцы, и спрашивает Строева:
   - Что же мне теперь делать, красногвардейцу?
   Строев стал ему отвечать вообще:
  
  
   - Нужно пропагандировать идею демократического государства.
   - Нет, что сейчас мне делать?
   - Не знаю!
  
  
   Коза - это бал мой: и у всех свой бал (вплоть до радости от фунтика сахару, это неизбежное: если бы мы
   были византийцы - то бал византийский, а то русский, варварский, искусству мы не предаемся, потому что
   господствующие классы солдаты и рабочие: пир во время чумы без искусства; (Мар. Мих. - тюрьма, Серафима
   Павловна, Гиппиус) - то духовное, серьезное, из-за чего стоит вообще жить: поражение, гибель родины есть
   торжество Козы.
  
  
   Коза - затяжное: не хочется, чтобы пришла и помешала, а придет - слава Богу! и зову ее на другой день.
   Брат уезжает: она позовет меня к себе, или они уезжают в Москву со службы, и я тоже еду.
  
  
   23 Февраля. Совет Советам.
   Брать можно, тут воля широкая и далек ответ! а отдавать, друзья, нужно с осторожностью.
  
  
   Вся-то пыль земная, весь мусор, хлам мчится в хвосте кометы Ленина...
  
  
   Так нужно твердо помнить, что в революции дело идет не о сущности и не о бытии, а о формах бытия,
   причем летящему в революции кажется, что дело идет о самой, самой сущности. Вожди - это ядро кометы, в
   котором нет ничего: раскаленные камни, светящийся туман, в их обманчивом свете сияет весь хвост кометы,
   вся эта пыль земная и мусор мчащийся.
   В свете кометного тумана всякое сбережение материи и духа все равно представляется мещанством,
   буржуйством.
   И Козочка моя, которую родители готовили для замужества, просит целовать себя не христианским
   поцелуем, а языческим, она сама не замечает, как, попадая в кометный хвост, она день за днем забывает "нашу
   революцию", и теперь ее жизнь - стремление поскорей сгореть.
  
  
   Время перескочило через масленицу, и патриарх объявил начало Великого поста, так время революции,
   кажется, зацепилось за то телячье время, которое казалось нам мерою сущностей.
   Теленок жует неизменно и через сколько-то жевков становится быком, - если бы за него зацепилось
   время революции, вот бы чудо случилось настоящее: теленок стал бы мгновенно быком, лошади с плугами
   помчались бы по нивам, семена, брошенные в пашню эту, в несколько минут становились бы спелыми злаками
   - вот я тогда бы ответил всему чуду революции и сказал бы, что революция - не светящаяся прозрачная
   комета, а новая планета, и я променял бы свою землю на эту планету и поселился бы в новом
   социалистическом отечестве, - но я не верю этому и поклонюсь земле и времени.
   Конечно, не так даром проходит комета, я помню с детства это явление над убогой нашей деревней, и
   двор наш помню в сиянии и слышу, как странно по-прежнему жевали наши домашние животные, не обращая
   никакого внимания на то, что было в то время на небе. Но люди, даже наши темные люди, дивились небесному
   явлению, в страхе ожидая какой-то войны ужасной, которая разрушит всю их обыкновенную жизнь, и я знаю
   теперь, что даже самые ученые люди считали тысячелетия, высчитывали секунды, прежние ее явления,
   рылись в пергаментах засыпанных пеплом городов, чтобы узнать, как было у людей, когда тысячи лет тому
   назад являлась та же самая комета.
  
  
  
  
   Пройдет комета, опять астрономы, высчитав число телячьих жевков в минуту, установят
   обыкновенное телячье время земли мирной, бытия нашей земли и вселенной, но человек будет не тот, - а
   какой? не тем вернется он, человек, к телячьему времени, он облюбует себе черного бычка, выберет себе такого
   со звездочкой из многих тысяч бычков и, назвав его священным Аписом, будет строить храм Богу, множителю
   всякой живности.
  
  
   Есть здоровье у нас, мы не как византийцы во время турецкого нашествия: мы не занимаемся
   изящным искусством, все искусства заброшены, мы танцуем во время немецкого нашествия на красных балах.
   Пир во время чумы - византийский, это конец, но бал пролетарский - это начало поклонения тому
   Апису, который сделался богом после войны у всех народов. Пусть это нездоровый бал физически, но духовно
   это начало того великого бала, с размножением, которому будут предаваться все после войны. Красный бал -
   это самая страшная контрреволюция.
   Во все небо раскинулся хвост кометы революции, и в красном свете ее люди танцуют.
  
  
   Найти другое слово вместо "культура": связь, как-то из этого сделать надо.
  
  
   Большевизм - вера: потому правильны гонения на газеты; вера против культуры, только это вера не
   планетная, а кометная.
  
  
   Многие очень боялись столкновения планеты Земли с какой-то большой кометой в каком-то году, а
   другие говорили, что от этого ничего на земле не случится, третьи говорили, что и сейчас мы уже находимся в
   кометном хвосте.
  
  
   Что же лучше, красный бал или что мы в мистическом обществе говорили о частичке "ре" в слове
   "религия".
  
  
   Социалистическое отечество - не от мира сего, и потому какое дело социалисту из такого отечества
   (Gens una sumus) - сколько империалисты отрежут из этого отечества. Немцы говорят о демобилизации
   социалистической армии, которая, по-видимому, так же будет сильна, как Армия Спасения.
   Социалистическое отечество или Шмульный Институт.
  
  
   Случайность стала законом, случайно вы попадаете в тюрьму, и случайно под пули, и случайно,
   отправляясь в Москву, вы замерзаете в поезде. И вот теперь, православный христианин, твой ответ, который
   готовил ты дать при конце, - кому он нужен? Никто не спросит тебя: случайно пропадешь!
   Так размышляю я про себя, а старушка будто в ответ мне:
   - Пропадешь, батюшка, ни за что, и зароют тебя, как собаку, на Марсовом поле.
   А еще весной собирал вокруг себя Максим Горький художников и писателей, чтобы прославить
   Марсово поле в веках. Он мне сам говорил:
   - Если только осуществится - в мире ничего подобного не было, вот какой памятник выстроим.
   Так было весною, а осенью старуха:
   - Как собаку, на Марсовом поле.
  
  
  
  
   ответ?
  
  
   И мы теперь, весенние писатели и художники, что мы теперь делаем, какие слова готовим на последний
  
  
   С тех пор не хожу к Максиму Горькому, не люблю его маленьких поучительных для рабочих писаний в
  
   "Новой Жизни", да и "Новая Жизнь" фукнула, нет ничего - одна "Правда".
   Русь пропила свою волю. (Мережковский несет стяг культуры.) Писатели в тюрьме, рабочие на балу - и
   это, может быть, и хорошо: турки нам византийское искусство [сохранили], а мы танцуем.
  
  
   27 Февраля. Написана и передана Лебедеву статья.
   Марсово поле. В газетах: умствование Масловского над определением войны и восстания. Идеалистка
   Мария Михайловна Энгельгардт называет теперь большевиков "коммунарами", а Иван Сергеевич, посмотрев,
   что в ротах делается, как ругают там большевиков, представляет так: красногвардейцы, люди на хорошем
   жалованье, гонят рабочих на войну. Гудки созывают ночью рабочих, будто бы для защиты завода, а рабочие
   соберутся - их и записывают добровольцами. Конечно, это голоса "стороны". А я сказать ничего не могу: на
   сердце нет этой точки; может быть, я остарел, но вряд ли. Нужно в этом месте жизнь попытать. Пяст говорит:
   "Два негодяя сцепились - мое дело сторона, только про немцев мы давно знали и ждали их и предсказывали
   это, а большевики должны быть свергнуты" (чтобы расчистить поле для борьбы с немцами).
  
  
   Ликвидация "Воли Народа": в укромном уголке считают какие-то денежки, едят с чаем лепешки и
   думают, бежать или не бежать и как бежать.
  
  
   Иван Васильевич ("деспот") рассуждает о политике, а Коза спрашивает:
   - Ты это хочешь сказать про большевиков? почему же ты называешь их немцами?
   Иван Васильевич ошибается и то немцев назовет большевиками, то большевиков немцами.
   Я думаю, что немцы пока не будут больше наступать и займут Петербург при случае, который скоро
   явится. Большевизм собирается в Козий загон.
   - Их идеи получат народное воплощение, когда союзники немцев разобьют, только тогда это будет не
   большевизм.
  
  
   Правда большевизма состоит в том, что она нарушила в России равновесие гражданского безразличия,
   и каждый почувствовал на себе все бремя родного безвластия. Немцы заменят родное безвластие властью
   чужеземной. Вот тогда посмотрим, что перетянет: гири чужой власти или гири родного безвластия. Острие же,
   на котором будут колебаться весы, будет в сознании личности и личного ответа за все. (Большевизм есть
   паразит обывателя. На тебя, обыватель, опирается коромысло весов, и оно будет давить тебя, пока не
   расплющит тебя, не обнажит до стали гражданской. И теперь даже, в сущности, ничего нет у тебя, ты гол, но все
   еще чувствами своими привычными цепляешься за свое малое. Пойми, что уже нет этого ничего.)
  
  
   В трамваях заметно стало просторней: солдаты разбежались, рабочие ушли "на позиции". Говорят,
   будто Бонч-Бруевич кому-то сказал: "Мы заключили мир в Берлине". Рабочие пошли на Берлин.
  
  
   28 Февраля. С Козой ходили по рынку и говорили о скорой дешевке немецкой.
   - Вот, - говорю, - Коза, скоро оденешься.
   - Оденусь! - отвечает, - а то вчера познакомилась с гардемарином, идет, провожает меня: он
   гардемарин, а я замухрышка!
  
  
  
   - Скоро, - говорю, - тебя германский лейтенант провожать будет, как, пойдешь?
   Чуть замялась и...
   - Пойду, - говорит, - если человек хороший, отчего же не пойти, ведь главное человек, какой человек,
   не правда ли? А ты как, дядя Миша, неужели ты националист?
   - Какой же я националист, - говорю, - но он с оружием и славой победителя, одно слово: немец-
   лейтенант, а я писатель побежденного бессловесного народа без права писать даже. Если ты его предпочтешь, я
   сделаюсь националистом.
  
  
   1 Марта. Истоки пораженчества: можно смотреть... нужно выделить из русской интеллигенции то, что
   мешает, поражает творчество, а Ленинское пораженчество военное - только последний этап.
   Аскетизм, переходящий в фанатизм (Ушаков перед Мадонной, эсер: временно личное
   совершенствование откладывается. Выход из подполья: декадентство. Другой выход: вино, черносотенство).
   Цель - сохранение и совершенствование индивидуума или государства. Война: на одной стороне фитиль
   государства (немцы, большевики, марксисты), на другой - демократы с культом личности (эсеры, Америка,
   Англия).
  
  
   Коза пошла на компромисс и подала в министерство прошение, а большевики ее прошения не приняли.
   Так "наша революция" теряет последних защитников, и скоро Коза подаст прошение немцу.
  
  
   С. думает бежать из города, Р. остается. С. не хочет быть с немцами, Р. говорит: "Лучше немец, чем
   большевик". И, вероятно, все останутся, или уж если вовсе невмоготу будет, - пойдут пешком.
   Признаюсь, что от этой зимы я порядочно утомился, и потому теперь, в эти последние дни судьбы
   Петрограда, мне все кажется, что все знают больше меня. Например, уезжать (уходить?) или оставаться, мне
   кажется, каждый должен теперь бы решить, но когда я с этим вопросом обращаюсь к знакомым, очень
   деятельным людям - все, оказывается, его не решили. И если я начинаю рассуждать и за и против, то
   рассуждение мое висит в воздухе. Кажется, единственный человек, который что-нибудь выводит (логически
   думает), - это Ленин, его статьи в "Правде" - образцы логического безумия. Я не знаю, существует ли такая
   болезнь - логическое безумие, но летописец русский не назовет наше время другим именем.
   Война слов, как я назвал когда-то словоточивое Демократическое совещание, ныне, накануне
   вторжения немцев, продолжается с величайшею силою. Политическим говорунам и газетным писателям
   кажется, например, необычайно важным открытием, если они назовут войну восстанием.
   Представьте себе маниакально ("безумно") влюбленного человека, который может общаться с
   возлюбленной только письменно.
  
  
   2 Марта. Утром газета: делегация прогоняется. Мой логический вывод, что немцы придут, и отсюда
   разные практические последствия, которые я излагаю хозяйке. Старуха, однако, говорит:
   - А может быть и так, что к самому Петрограду придут и повернут, и пойдут, и пойдут назад.
   - Но как же это может быть?
   - Не знаю, как может быть: у меня это вера такая.
   К вечеру узнаю, что мир подписан, и сообщаю опять хозяйке.
   - Вот, - говорит она, - вышло по-моему.
  
  
   3 Марта. Обратная сила войны... Похабники... Косные души... Костяная сеть... Остается от личности
   кость - остальное, общее рассеивается в пространстве - вот когда настало время увидеть человека.
   Игнатьевна после отъезда хозяев кормила голодных хлебом - я дал ей по 5 рублей за фунт, и она стала
   кормить меня.
  
  
   Голодная повестушка.
   Теперь кусочком хлеба и фунтиком сахару можно приманить к себе человека: вот она теперь, как
   богатая невеста в прежние времена, думает: правда он любит ее или ходит из-за продовольствия? Между тем он
   ходил, конечно, из-за нее, только ему нравилось, между прочим, что она в это время существует со своим
   хозяйственным уютом, самоваром, сухарями, маслом и всякой всячиной.
   Вселение семейств красногвардейцев в буржуазные квартиры и конец колебаниям Марии
   Михайловны: он селится у нее для защиты от "вселения", и роман приходит к концу.
   Любовался я Игнатьевной: тверская старуха шестидесяти лет; волосы совершенно седые, а лицо
   молодое, и бодрая, тихая и добрая. Когда ее хозяева уехали из Питера, стала она получать по пять фунтов хлеба
   в день и кормить голодный люд: тому кусочек, тому кусочек, а себе оставит не больше восьмушки. День
   пробудет, как хорошо ей: сколько людей подкормила пятью хлебами! бывало, в прежнее время одному
   рабочему человеку пять фунтов надо, и то недоволен - дай ему каши, сала, молока. А теперь по кусочку в одну
   шестнадцатую фунта надели человека, и как он уж рад-радешенек, благодарит, благодарит. Под вечер станет на
   молитву - спокойна душа! А что немцы идут - Бог с ними! стало быть, так нужно: будь мы хороши, Бог не
   попустил бы немцев, значит, мы заслужили такое наказание, за наши грехи немцы идут. И то сказать: ежели
   мы достойны, то и отведет Господь вражью силу, под самый город придут и повернут и пойдут себе домой, как
   французы в двенадцатом году. Спокойна душой Игнатьевна на вечерней молитве.
   Не знал я Игнатьевны с ее пятью хлебами. Забежал как-то к хозяевам ее, говорит - уехали.
   Разговорились: то, се.
   - А как же, - говорю, - хлебные карточки?
   - Получаю, - радостно отвечала, - пять фунтов в день.
   - Пять фунтов! дайте мне фунтик!
   - Ну, что ж!
   Отрезала фунт, а я ничего и не знал, что она этот фунт на шестнадцать человек раздает: даю ей пять
   рублей с полтиной, почем сам покупал у китайца.
   Обомлела старуха:
   - За что же?
   - А такая цена. Хотите, каждый день буду платить за фунт пять с полтиной.
   Покачала головой и ничего не сказала. На другой день беру у нее два фунта для приятеля, потом заказ
   получаю и все пять фунтов по пяти с полтиной беру ежедневно, и платим Игнатьевне 27 рублей с полтиной.
   Приходят и теперь к старухе голодные люди - ничего нет для них у Игнатьевны.
   Бог подаст!
   Денежки откладывала по 2 полтины - до чего дошла: керенками не принимает - настоящими
   кредитками.
   Неспокойная, не спит: видит, электрические лампадки горят и вдруг, неугасимые, потухнут, и их...
   - Оружие искали: двадцать человек. Стучали, стучали: "Ломай!" - пол ломали они. Искали оружие,
   нашли деньги, взяли. На другой день прознали про лишние карточки (уполномоченный при обыске).
  
  
   И так осталась Игнатьевна без хлеба и без денег и ходит злая-презлая между электрическими
   лампадками и все на большевиков, все на большевиков валит и просит немца на них.
  
  
   4 Марта. Обратная сила войны все разрушила - с утра напеваю: "Порешили дело, все кругом молчат".
   Еще при занятии Двинска пахнуло мещанством истинным, созданным нашей революцией, а не тем
   мещанством, которое у нас выражали словом "буржуазия". После занятия Двинска, я слышал, говорили: "А
   сахар в Двинске стал 16 копеек за фунт". После занятия Пскова в "Правде" стали изображать, как в начале
   войны, германские зверства: будто бы всех мужчин до 42 лет отправили в Германию. А мужчины до 42 лет
   свободно выезжали из Пскова и рассказывали, что все это вранье: немцы никого не трогают, и продовольствие
   стало превосходное. (Ремизов распространяет, что раздают бесплатно по коробке ревельских килек, а есть без
   хлеба.) На Фонтанке бомба разорвалась, будто бы, по "Правде", брошенная аэропланом, а народ говорил, что
   это сами большевики бросили, немцы же, напротив, бросают воззвания о том, что несут народу порядок. Это
   своего рода удушливые газы мещанства. Сначала огнем и газами, а теперь пудрой.
  
  
   Вечером, вероятно, от голода внезапно заболела голова, едва отлежался - голод настоящий. Кто-то
   просит написать в сборник, который никогда не выйдет, совещаемся о сибирских детских журналах.
  
  
   5 Марта. Эти дни проходят как ночи, и когда ночь наступает, то вспоминаем, что было с нами за день,
   как сон: политика и всё с ней - это как тот шевелящийся хаос, на котором тоненькой струйкой выводится то,
   что называется именно "сном".
   - Сейчас я все, все вспоминаю! вот не забыть бы: выхожу я из столовой голодная, одну капусту ела в
   разных видах и без хлеба, выхожу на лестницу, а на площадке маленький мышонок хочет юркнуть в какую-
   нибудь квартиру и не может: все двери заперты. Что я подумала? "Будь, - думаю, - настоящий голод, не
   оставила бы я так этого мышонка! и так это скоро будет". Тянет меня почему-то этого мышонка погонять, стою
   на площадке и ногой его - он в одну сторону, добежит до приступочка и назад, гоняла я так его, гоняла зачем-то,
   вдруг он хватил через площадку и через решетку - бух! в пролет и с пятого этажа летит вниз, как плевок. Я
   туда, вниз, смотрю, он лежит на спине и ножками слабо дрыгает. Что это значит, к чему это?
   Стою над мышонком, вдруг с улицы три военных человека:
   - Подождите, - говорят, - не выходите - сейчас летит аэроплан, может бомбу бросить: тут безопасней.
   Из столовой человек выходит:
   - Русский или германский?
   - Германский, белый с крестом.
   - Ну, германский не бросит.
   Ничего не понимаю: почему германский аэроплан не бросит бомбу, а русский может бросить? Смотрю
   на мышонка: он уже и ножками шевелить перестал.
   Военный говорит:
   - Мышонок!
   Другой военный:
   - Свалился, убился.
   Третий военный:
   - Вот подождите, скоро их есть будем.
  
  
   Так пережитое за день как сон вспоминается, а то вдруг что-нибудь этим же днем вспомнится из
   прошлого давнего и таким близким представится.
   Я вспомнил и вижу сейчас к чему-то черную гору в степи, Карадаг. Мы едем вдвоем с охотником
   киргизом орлов ловить, беркутов. У меня в руке сеть, у него свежевынутое дымящееся кровавое сердце убитого
   горного барана Архара. На верху горы Карадаг живут беркуты, в домике мы ставим ловушку и кладем в ней
   кровавое сердце. Долго мы караулим в пещере. Вдруг орел выплывает спокойно так, будто запущенный
   детский змей, сделал круг и сразу сверху летит камнем, так что шум от него, и падает на кровавое сердце. Мы
   бросаемся к нему, запутался крыльями, голову запрокинул, клюв открыт, шипит, глаза - черный огонь. Хали
   живо его уматывал сеткой и, не разбираясь, на седло, и опять мы едем с добычей в аул.
   Утренний час: козлы баранов в степь ведут, собаки, мальчишки, женщины окружают нас, радость
   общая - поймали орла!
   И вот как мы орла приучаем к нашему делу: ловить зайцев, лисиц. В юрте от стены до стены мы
   протягиваем бечевку. На бечевку сажаем орла, привязываем лапы к бечевке, на голову надеваем кожаную
   коронку и закрываем ею орлиные глаза. Слепой сидит орел на веревочке, а киргизы нет-нет - и пошевелят
   веревочку. Орел дернется. Еще пошевелят - еще дернется. Вокруг всей юрты сидят киргизы на подушках,
   смотрят на орла, и все подергивают за веревочку, и орел все дергается, все дергается. Ночь наступает, гости
   расходятся, и, уходя, каждый пошевелит веревочку, и орел каждый раз дернется. Ночью, кто выходит баранов
   посмотреть, волков пугнуть - непременно пошевелит веревочку - орел и ночью не знал покоя. А утром опять
   все, кто входит, кто выходит - все дергают. Есть не дают и день и два, только дергают. У орла уже и перья
   пошли в разные стороны, нахохлился, голову клонит - раз, два, вот-вот повалится и будет висеть. Качнулся,
   справился. Еще раз качнулся, еще раз справился. Тогда открывают кожаную коронку, показывают орлу
   кусочек вываренного или белого мяса - только покажут! А потом дадут съесть. И потом опять на глаза корону
   и опять шевелят, дергают целый день веревочку. После белого мяса показывают красное, кровавое, дымящееся
   и пускают орла.
   - Ка! - кричат. - Ка! - как собаке.
   И орел, как собака, идет за кусочком мяса по юрте. Киргизы сидят на подушках, хохочут. Орел взял
   кусок, другой.
   - Ка! Ка! - кричат.
   И орел за каждым идет, у кого есть кусочек мяса. На лошади сидит киргиз, покажет кусочек:
   - Ка!
   И орел к нему на седло.
   Вот заяц бежит, взлетает орел, кидается орел на зайца, когти впустил, кровь льется - сколько ему бы
   клевать!
   - Ка! - кричит киргиз.
   Показывает припасенный кусок.
   И орел добычу бросает богатую из-за пустого куска - задергался, ручной орел.
   А киргиз спешит, зайца себе берет.
   Так вспоминаются теперь этими днями и ночами ловцы орла, и думается: вот теперь и русский народ
   как задерганный орел-беркут (так теперь немцы русских ловят).
  
  
   Утро - иду, весна! Только калоши худые. Светится небо, все ликует, а голубей на улицах ни одного:
   выловили или сами подохли.
  
  
   Продукты все как-то сразу исчезли с рынка, и большевики больше не страшны: голод и немец всё
   задавили. На службе суета и легкомыслие: "Едете или не едете?" И как-то решительно все равно.
   Мысли о том, что "народ" переходит теперь в "интеллигенцию" на сохранение: "народ", уничтожая
   интеллигенцию, уничтожает себя и создает интеллигенцию: в интеллигенции и будет невидимый град.
   Вечер - замерло, скользко, темно, звезды яркие - ранние весенние вечера, всюду прожекторы чертят
   небо, мир заключен, а они там ждут что-то: какая-то детская забава в такое время.
  
  
   6 Марта. Смотришь на человека: вот он идет по улице - ну что в нем хорошего? Жалкого вида
   человечек, одна из крошек упавших съеденного пирога когда-то великого государства Российского - тошно
   смотреть!
   И так тоже подумаешь: а ведь он и раньше такой был, только покрыт был покрывалом великого
   государства Российского, покровы упали - и вот он, человечек, весь тут налицо, ковыляет себе и ковыляет. Что
   от него убыло? Такой он и был, такой он и есть: вся правда налицо. И так всё, оказалось теперь, - это великое
   число лентяев, негодяев, воров и убийц, скрытых раньше под кровом империи, - так это и раньше было, это и
   есть правда нашей жизни, значит, все, что случилось, - мы увидели правду.
   Скоро войдет победитель в этот город, тот, который недавно пускал удушливые газы, теперь он
   выпустит свою мещанскую пудру - куда более страшный удушливый газ! И будет нам проповедовать
   нравственность порядка. А что, если и его раздеть так, освободить от покровов империи и победы, - все такой
   же останется ковыляющий человек, как наш.
   Смотрели мы во Львове на побежденных австрийцев, теперь немцы будут смотреть на нас, а по
   существу ни им не прибавится, ни от нас не убавится.
  
  
   Наконец-то решилась хозяйка моя купить конину, опустила ее в святую воду и подготовила вообще к
   вкушению котлет такую обстановку, будто мы грех какой-то совершаем, не то человека, что ли, зажарили. И
   стоит она у печки старая, голодная, страшная и будто говорит: "Фу-фу, русский дух!"
  
  
   Видел я сегодня - батюшка мой! - будто сон припоминаю ночной, как же это так? Я хотел только
   вспомнить и записать, что видел, слышал и передумал за день, а будто сон, самый настоящий сон хочу
   вспомнить. Или ночь так опутала день, что ходишь наяву как во сне? Шевелится какой-то хаос событий,
   который в снах и не считаешь, из снов вспоминаешь только хитрую цепь приключений. Так и тут, в эти
   ночные дни, вспоминается только чушь пустяковая...
  
  
   Снились мне какие-то, не вспомню какие, добрые и умные звери, между ними была и моя собака
   Нептун, и как-то эти звери - не помню, как - помогали людям в их ужасных падениях, выводили их и доводили
   до состояния своего, гораздо более высокого, чем нынешнее человеческое.
   Одни верили в народ, поклонялись народу - что теперь от народа осталось? Другие верили в человека -
   что теперь от человека осталось, "где человек"? И третьи верили в себя - эти раздеваются теперь: оказывается,
   вера их была не в себя, а в одежду свою, они теперь снимают одежду, а за ней другая показывается, как из
   большого красного пасхального яйца - синее, потом откроешь - зеленое, и все меньше, меньше до последнего
   желтенького [пупышка], который уже не раскрывается.
  
  
   Думали - Москва, пропала Москва, думали...
  
  
   Думали - крестьяне, пропали крестьяне, думали - казаки, пропали казаки, думали - Москва, фукнула
   Москва, Дон, Украйна, и остались немцы и голые Советы солдатских дезертиров и безработных рабочих.
  
  
   Нет больше на улицах голубей - их незаметно выловили удочками, а может быть, многие и сами
   погибли без еды.
  
  
   Самоубийство собаки. Собака голодная, облезлая шла, качаясь, по Большому проспекту, на углу 8-й она
   было упала, но справилась, шатаясь, пошла по 8-й, навстречу ей шел трамвай, она остановилась, посмотрела,
   как будто серьезно подумала: "Стоит ли свертывать?" - и, решив, что не стоит, легла под трамвай. Кондуктор
   не успел остановить вагон, и мученья голодной собаки окончились.
  
  
   8 Марта. "Передышка" уже сказывается: Петербург пустеет, и вообще прежний страстный интерес к
   событиям в России не мог бы теперь оправдаться с общей точки зрения: наше отходит на второй план, судьбу
   мировой войны теперь не мы будем решать, мы теперь провинциалы от интернационала.
   Деспотизм и дитя его большевизм - вот формула всей России.
  
  
   10 Марта. Эта свобода ведет к проститутству: немцы хотят сделать из России проститутку.
  
  
   11 Марта. Хотели делиться и равняться по беднейшему, безлошадному, но тогда пришли безногие и
   безрукие: "Как же, - говорят, - нам быть, равенство не получается". Думали, думали, как тут быть, и решили
   обрубить себе руки и ноги... Обрубили и когда потом хотели на работу идти, смотрят - а идти-то не могут: ног
   нет. Стали допытываться, как же подойти к такому делу, с кого взыскать: тот на того, тот на того говорит,
   хотели подраться - рук нет. Тогда стали болванчики друг в друга плеваться и тем делом по сию пору
   занимаются.
  
  
   - Вы ее идеализируете!
   - Что значит идеализировать? говорить хорошо о том, что мне нравится. Да, она мне нравится, и я ее
   идеализирую.
   - Значит, видите не то, что есть.
   - Я вижу то, что мне нравится.
   - Так вы скоро в ней разочаруетесь.
   - Ну, что же: наше время скорое.
  
  
   Хозяйка моя все ищет дочери своей жениха, уже весь человек брачный обобран, уж и в церкви не
   венчают, уж и в комиссариате не заключают условия, а расписываются прямо на стенах пальцами, а она все
   еще благоговеет перед словом "жених".
  
  
   14 Марта. Годовщина революции (27-го февраля). На Василеостровской набережной завалилась
   лошадь, никто не убирал ее, вокруг снег, лед - горы целые сложенного льда. Дня три лежала лошадь и стала
   уже врастать в снег, сплющиваться, как вдруг однажды я заметил, что она опять стала выделяться надо льдом
   и снегом, кто-то вытащил ее из залежа и вырезал филей. Потом стали собираться собаки и глодать ее, и драться
   из-за нее и брехать. Так долго стоял гомон собачий у скелета, и ноги, замерзшие, обглоданные, высоко торчали.
  
  
   15 Марта. Со службы приходит такая голодная.
   Пламя пожара России так велико, что свет его, как солнца свет утреннюю луну закрывает, так невидим
   становится свет всякого нашего личного творчества, и напиши теперь автор подлинно гениальную картину,
   она будет, как бледная утренняя луна, бессильная, лишняя - вот почему и нет ничего в нашей жизни теперь от
   лунного света.
  
  
   Не солнца золотой свет затмил свет луны и звезд небесных - зарево пожара великого помрачило сияние
   ночных светил, и не для работы утром встали спавшие люди, а вышли среди ночи поглазеть на пожарище и в
   опаске за свое добро: вот-вот и свое загорится.
  
  
   Бледная, как ваты клочок, висит над Невою луна, и душа моя такая же бледная при зареве русского
   пожара: не светится больше, и никто больше не заметит ее, потому что она не нужна, и не сегодня-завтра меня
   заставят колоть лед или продавать газеты. Закрываю глаза, и вот в темноте передо мной лавочка, и на лавочке
   кто-то в черном еле различимо: женщина. Смотрит на меня упорно, словно ожидая - не он ли пришел, на кого
   надежда, - и вдруг повертывает голову в сторону - нет, не я! Рукой оперлась на лавочку и тем же упорным
   взглядом смотрит в темноту. И за ней нет ничего, и вокруг ничего нет, и сама она еле-еле с лавочкой своей
   садовой отделяется от темноты. Вдруг пламя пожарища открывает тьму - женщина в черном исчезла, а на ее
   месте всюду стоят безрукие и безногие и друг в друга плюются.
   Шепчет [черная] ночь:
   - Это всеобщее равенство: они всё разделили, чтобы сравняться, но пришли инвалиды безрукие,
   безногие с войны и для уравнения потребовали, чтобы другие обрубили себе руки и ноги.
   И они отрубили и не стали добрее и лучше: плюются.
   Но я при этом свете закутаюсь в черное покрывало, навешаю бумажные золотые звезды на черное -
   смотрите на меня, вот я пришел с Луны - сын ваш - посмотреть, и вот как мне все это кажется, и что я...
   Вы хотели всех уравнять и думали, что от этого равенства загорится свет братства людей, долго вы
   смотрели на беднейшего и брали в образец тощего, но тощие пожрали все и не стали от этого тучнее и добрее.
   Но вот идет безрукий - сравняйтесь с ним, обрубите руки себе. Идет безногий - обрубите ноги себе.
   И что же, мы - безрукие и безногие, вот нет у нас ничего, и вокруг вас нет ничего, вы стояли тут и были
   на земле русской и не можете даже больше подраться между собой. Ну, что же делать? Плюньте в соседа,
   плюйтесь, плюйтесь, это одно вам осталось, бедные русские люди!
   Гнев и злость, накопленные за столетие, нашли свой выход, и тайная убийственная идейка, которую
   держал в уме и даже не удержал, а отогнал, теперь нашла себе применение.
   Так ничего нет на свете тайного, что не стало бы явным.
   Но это изживается, и люди - носители злобы - выгорают со временем, как ситец на солнце: что теперь
   осталось от недавних вождей, как можно теперь себе представить, например, Авксентьева сидящим на царском
   кресле, поддерживаемого Cоветом, или Виктора Чернова, гения, признанного мужиками всего света русского.
  
  
   К подзаборной молитве.
   Ненавижу слово "делопроизводитель". Мое занятие производить "дела" в синих обложках
   министерства Торговли, я называюсь делопроизводитель.
   Видел я, как мой начальник, честный, энергичный человек, был сметен при первом восстании. Член
   Cовета министров, представленный уже к чину действительного статского советника, он в полном ходу своей
   карьеры, считая себя революционером в душе, обрадовался революции и вдруг, когда пришел новый министр,
  
  
   его не позвали. Его и не гнали - бумаги просто пошли мимо него, и он, скучая, вял, вял, пока не догадался сам
   подать в отставку, вышел и остался представленным. Я думал, что переживу - как вдруг и я,
   делопроизводитель, остался без дел...
  
  
   18 Марта. Так вот оно что значит: "Звезды почернеют и будут падать с небес". Звезды - ведь это
   любимые светлые души людей - оглядываюсь вокруг, спрашиваю себя назвать хоть одну душу-звезду, за
   которую хотелось бы дальше терпеть, и нет ее, все мои звезды попадали!
   Господи, неужели Ты оставил меня, и, если так, стоит ли дальше жить и не будет ли простительным
   покончить с собой и погибнуть так вместе с общей погибелью?
  
  
   Вот она, тьма тьмущая, окутывает небо и землю, и я слепой стою без дороги, и пластами вокруг меня,
   как рыба в спущенном пруду, лежит гнилая русская человечина.
  
  
   Так или так - все равно! Умереть - <зачеркнуто: таким, как я есть> [мне нужно жить, вместе c тем
   нельзя], а как умереть все равно: убить себя [или] жить...
   Нет, нельзя убивать себя.
   Хорошо генералу, который весь живет в храме своей чести и убивает сам себя, если храм оскверняется,
   но я знаю, что есть высшее - умереть, отдавая жизнь за других.
   За кого же я отдам жизнь свою?
  
  
   20 Марта. Все говорят, что из Петрограда нельзя выехать, разные запрещающие выезд декреты,
   забитые дороги - будто бы сами комиссары чуть не с палкой в руке должны пробивать себе путь в Москву, и
   народ простой по дорогам из Петрограда будто бы валит на подводах и пешие с котомками.
   Другой и рад бы выехать из Коммуны "вольного города" в Россию: все-таки теплится такое чувство,
   что Россия жива еще и лучше бы там быть, а не тут, в Коммуне; хотя, по правде сказать, в последние дни
   относительно продовольствия стало здесь вовсе неплохо, но уехать...
   Случилось так, что выехать мне стало необходимо: получил худые вести из дома - как уехать? Системы
   нет - рад бы к большевикам, да не знаешь, как подойти. Способ - взятка, но это умеючи, командировка -
   министерство земледелия: пустое министерство. Счастливый день: грузчиком поезда - из Царского, телефон, 77
   вагонов, кондуктором, закинул удочку в воздушный флот (фантазер) - похоже, на Львов: лакеем, околоточным.
   Нет ходов, а чувствуешь, что есть ходы... Всех спрашиваю.
  
  
   21 Марта. Лавина великого обвала засыпала нас, но не задушила, и, засыпанные сверху тяжелыми
   пластами, теперь мы ожидаем, что кто-то придет, раскопает нас и выпустит на вольный свет: и вот настало
   время подумать об этом вольном свете, какой он по правде-то, и какая правда в нем, и какие это такие киты, на
   которых будто бы стоит земля.
  
  
   Нужно подумать о способе против "неспособия" (самоубийство не способ, а какой же способ?).
  
  
   Что ненавистно, так это соловьи в разоренных усадьбах Тургеневского края: ведь прилетят, проклятые,
   и запоют как ни в чем не бывало, и будет расцветать черемуха, вишня, сирень...
  
  
   История Боборыкина у нас известная, в наших Тургеневских краях не новая, она повторялась у нас
   постоянно, как прилет соловья весною и грачиный отлет после уборки полей: Боборыкин - барин, столбовой
   дворянин - женился на Машке. Был тогда флигель-адъютант и такой-то жених-разжених, вдруг позвал к себе
   Машку-рябушку и, говорят, прямо под киот поставил перед Богородицей: "Помолимся вдвоем, а потом под
   венец". Унимать буяна двинулась старая мать из Швейцарии, но война остановила ее, и в первый же год войны
   она захворала в Швейцарии и кончилась.
  
  
   22 Марта. Прислонившись спиною к решетке Аничкова моста, девушка, очень миловидная собой, в
   очках, стоит с протянутой рукой, и в руке коробочка с двумя кусочками мыла. На нее никто не обращает
   никакого внимания, потому что она очень нерешительно предлагает мыло, и вся как-то ни к чему здесь, и
   совестится, и еле-еле шевелит губами, предлагая мыло. Я нарочно раза три прошел мимо нее, чтобы разобрать
   ее слова, и наконец услыхал: "Метаморфоза".
   Вероятно, это было название мыла.
  
  
   Звезда моя небесная, замеченная много лет назад, почернела, исчезла во тьме, а коровушку мою
   зарезали принципиально мужики - что же мне теперь соловьиная песня?
  
  
   Многое стало видно и доступно в это наше страшное время, и я, как матрос к дворцовому золоту (а это
   бронза!), потянулся, чтобы схватить, посмотреть, какая звезда моя, которой любовался я столько лет темной
   ночью, поднялся, взял в руки, а она черным листиком погасла в руке и рассыпалась.
  
  
   Паучиная ножка, если оторвать ее, говорят, дрыгает до зари - так и власть наша, как ножка огромного
   паука, еще дрыгает.
   В темноте сторожа нашей тюрьмы спрашивают друг друга:
   - Скоро ли рассвет?
   Нет еще рассвета, не занималась заря, и паучиная нога все дрыгает, все дрыгает.
   Бедный я человек: я не знал отца своего, он умер, когда мне было немного лет, и так без него никто не
   мог научить меня ходить свободным во власти: я ненавижу власть с раннего детства и содрогаюсь от нее, как
   от бегущего по стене прямо к подушке моей постели паука.
   А так вот если бы по-настоящему было, то, я думаю, по-настоящему так бы должно: пришел к власти
   человек - это все равно что пришел к концу своему.
   Только мать для чего-то по-матерински хранила, оберегала меня, а вокруг было поле рабов
   завистливых, лживых и пьяных, которых называли христианами, православными мужиками. Матушка учила
   меня петь при гостях:
   "Ах ты, воля моя, воля, золотая ты моя!"
   Я был маленький, когда с криком отчаяния няня моя прибежала в дом и сказала: "Царя убили, теперь
   мужики пойдут на господ с топорами". А ведь мы господа, какие ни есть, хоть из купцов, а все-таки для них
   господа...
  
  
   Мудрость заменила матери моей свободу.
  
  
   Так думаешь: получи я власть...
  
  
  
  
   ею...
  
  
   Получает власть русский человек, и нет того, чтобы (вить бы им гнезда) великодушно распорядиться
  
  
   Посетил меня нынче простой русский человек из глуши, и так мы говорили о власти.
   Пришел к власти человек - это все равно что пришел к концу своему богатый, и при конце этом нужно
  
   ему распорядиться добром своим, кому-то оставить его и на какие надобности. Где власть - тут же и смерть, а
   кто во власти для себя жить хочет, тот не человек, а паук, и за убийство власти такой на том свете сорок грехов
   прощается.
   Я, бедный русский человек, знал в своей жизни власть только паучиную, и люди вместе, большие и
   маленькие, с раннего детства мне представлялись паучиными ножками, а все вокруг меня простейшие люди,
   будто бы освобожденные в эпоху великих реформ, считали даже за правило жизни всей, что паук пьет нашу
   кровушку и так на этом будто бы весь свет стоит.
   Не царь пал, царь - это дело отдельное, и о нем совсем другой разговор, это только у какого-нибудь
   политического Соломона царь и власть то же самое, для нас не царь пал весною 1917 года, а лопнул паук
   власти. Вытащили паука из гнезда, разорвали всю паутину и ножки паучиные разорвали и разбросали по
   разным местам. А знаете, как дрыгают паучиные ножки долго? Говорят, будто они до зари живут и дрыгают,
   сжимаются и разжимаются, - вот и у нас, так и власть наша настоящая дрыгает до зари.
  
  
   Можно делить землю и власть можно делить, как у нас все это делят с начала падения империи, но
   совесть, например, делить невозможно, и честь, и милосердие к несчастному, и уважение к женщине - это все
   неделимое, тут найдено кое-что вечное и обязательное - одинаковое для человека абсолютной монархии и
   социалистической республики, для аристократа, и буржуа, и пролетария.
   Болото! болото!
   Как будто прошлой весною прорвало болото нашей империи, и нынче весною оно залило своей
   нечистью все лоно Петроградской коммуны. Шлепают по грязи люди и повторяют в злобе:
   - Болото, болото!
   Вот сама хозяйка дома, вероятно, когда-то богатая барыня, вышла сама с метлой на улицу, а некий хам
   привез целый воз всякой нечисти, навоза, льда вместе с дохлыми собаками и кошками и свалил все в переулок
   против дома, где моя хозяйка чистила улицу. И некому хама остановить: свалил и уехал себе безнаказанно.
   Ниже по нашей линии вот уже третий день тяжелым ломом барышни - сестры милосердия колют лед. А
   вот еще одна барышня застенчиво протянула коробочку с двумя кусочками туалетного мыла, барышня робко
   шевелит губами, когда проходят мимо нее люди, я нарочно три раза прошел, чтобы разобрать ее слова, она
   повторяла: "Метаморфоза".
   Вероятно, это было название туалетного мыла.
   И, проходя мимо колющих лед сестер милосердия, я спрашивал себя:
   - Ну, в чем метаморфоза, кто во что превратился и что из этого вышло?
   Разворовано общее добро, унижена женщина, затоплен грязью и брошен правительством
   прекраснейший город, созданный на крови русского народа, - в этом метаморфоза?
   Я не хочу говорить о достижении в области мирового строя, в этом я мало понимаю, и я не политик по
   природе, я живу и думаю в области неделимого простого, человеческого. И я хотел как русский писатель иметь
   право потом сказать так же твердо и просто народу, как говорит Анатоль Франс, описывая хвост перед
   лавочкой времен Великой французской революции.
  
  
  
   26 Марта. Мария Михайловна и К о з а - я жалею ее, не потому что люблю, нет! я ненавижу ее, но я сам
   такой, как она, и когда я обращаю эту ненависть на себя, то страдание мое от самоненависти порождает
   жалость к этой девушке с прекрасными звездными глазами, в одежде нелепой, возбуждающей отвращение и
   злой смех.
   Ей, конечно, хочется теперь нравиться до страдания, но она не может нравиться, как не может вдруг,
   никогда не учившись, танцевать кто-нибудь на балу, полететь в мазурке - ей нечем нравиться днем на улице и
   вечером в театре при электричестве, а там, дома, у рабочей лампы, когда она прекрасные глаза свои отведет на
   минутку от книги и они, будто звезды южной ночью, полные грусти, венчающей красную сжатую страсть,
   устремляются куда-то вдаль, к далекой земле - такой звездной никогда не увидит [Софью Васильевну]
   прапорщик Павел Горячев.
   И я сам ненавижу ее за эту шляпу-лепешку, за кофту какую-то полукитайскую, хуже, чем полу - все на
   ней безымянное и выросло на ней само собой, когда она училась и не обращала на это никакого внимания, и
   ходит она странно - стремительно, шагая куда-то вперед, будто несется полуптица, полуощипанная птица,
   хочет и не может улететь. Я ее ненавижу, потому что это пренебрежение своим телом в красивом размещении
   всех тел на земле и мне как безродному русскому студенту свойственно, и я это проклял однажды.
   Она подбирается к моим звездочкам, она, как утренняя звезда, подбирается к месяцу, и меркнет месяц,
   увидев, как уродливы тела, которые он освещал темной ночью и скрашивал. И он бледнеет, и она вместе с ним
   белеет и скрывается.
  
  
   Сюжет для голодного рассказа: такая девушка обеднела хлебом, приручаю хлебом к себе, и "хлебный
   мир" разрушает Коза. (Утренняя - месяц. Вечерняя.)
   Она подбирается к душе моей болеющей, как утренняя звезда подбирается к бледному месяцу, и он
   видит, что напрасно светил всю ночь и творил очарование предметов, - никакое лунное очарование не
   сравнится с лучами, создающими жизнь новую, и бледный месяц скрывается в небе, и с ним скрывается
   утренняя звезда, неизменная и любимая вестница его исчезновения.
  
  
   Скрою же грусть свою и тайну свою отдам небесной лазури.
   Отдам же грусть свою небесам - пусть они дадут за нее радость вам, и тайна моя, растворенная в
   золотых лучах солнца, незаметным, нечаянным и радостным чудом украсит для детей луга цветами, поля
   хлебами, моря просторами и воздух прозрачностью.
  
  
   Урсика нечем стало кормить, и он стал от нас пропадать, является к нам раз в неделю, проведать,
   всегда в новом ошейнике, с новым бантиком, все-таки помнит нас, не забывает: ошейник и бантик Иван П.
   снимает каждый раз, а он опять приходит с новым.
   Так у собачки нашей тоже двойная жизнь началась: кормится в одном месте, а душою живет с нами.
   <Зачеркнуто: Жиличка наша> Из банка [бежала] барышня-машинистка, саботажница торговала
   газетами, такая худенькая, и только вечером возвращалась домой, теперь не торгует больше газетами, а часто
   возвращается утром, и было у нее на пальце одно колечко с бирюзой от жениха, убитого на войне, на днях
   заметил у нее другое, золотое, а сегодня вижу и третье, потолще.
   - Последний раз говорю - возвращайся в банк.
   Куда идти, что [делать] - будто не знает, теми колечками скоро, наверное, переделается ошейник
   Урсика
  
  
   На Тучковом Мосту сегодня в неурочный час, утром, когда чиновники идут в министерство, слышу,
   кто-то великолепно крикнул:
   - "Биржевая"! Вечерняя!
   Посмотрел, чиновник идет с портфелем, такой молодцеватый, он, конечно, и крикнул, так себе, пустил
   по привычке, может быть, горло прочистить или демонстративно заявить, что саботажник-газетчик
   возвращается на службу.
   - "Биржевая"! Вечерняя!
   Все смотрят на него и смеются. А может быть, и свихнулся немного, и двойная жизнь его так выходит
   наружу.
   При церкви большая толпа - не митинг! Об этом забыли совершенно, о чем теперь говорить, все
   надоело, я спросил, какая это очередь.
   - Лепешки продают! Восемь гривен за штуку.
   Я, конечно, стал в очередь, и все боюсь, что не хватит, разберут и только время так пропадет. Вот
   кончаются, и нет, побежал куда-то, еще корзину принес, всем хватит.
   - Сколько? две?
   - Три, можно четыре, можно пять, десять можно!
   - Давай десять! - Очередь протестует.
   - Ничего, хватит.
   Десять ржаных больших толстых лепешек несу я домой, вот порадую, так тяжело.
   - Лепешки, господа!
   - Лепешки! милый, яхонт, изумруд наш!
   - Пожалуйте! только все не дам: по пол-лепешки и на ключ!
   Разделил по пол-лепешки, и вдруг кто-то:
   - Земля!
   Потом все:
   - Земля, тьфу, тьфу, тьфу!
   Все плюются. Рассмотрели: лепешки сделаны из глины и навоза. И горе и смех, сейчас же смех:
   - Лепешки "Земля и Воля".
   - Нет, - говорю, - "Воля и Земля", сначала была воля. Мы сидели в тюрьме.
   - А теперь земля: эти лепешки называются потому "Воля и Земля".
   Продекламировал:
   - "И кто-то камень положил в его протянутую руку..."
  
  
   29 Марта. Земля и воля.
   - Ну, скажи, скажи...
   - Дорогой, только слов нет: это нельзя сказать.
   - А как же быть?
   - Не знаю, как быть: надо не говорить, а слушать себя.
   - Но ведь нужно же что-нибудь делать, как же все слушать, нужно и действовать.
   - Почему-то думаешь, что, творя, ты действуешь. Вот уже почти месяц мы говорим, и что же сделано,
   что стало ясно?
   Будьте смелы, писатели, не ждите, что вам покажется из этого хаоса лицо человека и вы тогда
   возьметесь за перья; как покажется - так знайте, что кончилась страшная правда и началась приятная ложь.
  
  
   Хожу возле погибели - показалось простейшее без слов, как тогда, и я узнаю в нем свое и с ним
   соединяюсь с болью и радостью.
  
  
  
  
  
   Деревня
   Раздел мужицкий
   Власть земли
   Митинги
   Силы хаоса
   Хаос
   Огонь, кровь
   Очищение
  
  
  
  
   Воля
   Земля и воля
   Земля
   Планета
  
  
   Скифия
   Простор
  
  
  
  
  
  
  
   Мать
   дети
  
  
  
  
  
   Усадьба
   Раздел
   Власть культуры
   Истощение словами
   бессильные слова
  
   дочь
   связь
  
   Теснота Руси
  
   Ширь Руси
  
   <1 нрзб.> (Европа)
  
   РазрывНиколай
   Раздел (Ремизов)
  
   Михаил
   Терзаемый
  
   Сергей
   (Из Разумника)
  
  
  
   Д е й с т в и е : в усадьбе Орловской губернии. В р е м я : ранняя весна 1917 года - до осени.
   Л и ц а : Марья Ивановна Пришвина, сильная властная старуха, как переменная погода: то раскроется
   радостно и щедротно, то скупая и подозрительная, то гневная, то кроткая (умирает).
   Лидия Михайловна Пришвина, дочь ее, старая девица, вечно ссорится и любит ее тайно: ее роль -
   связь, которая трагически рвется.
   Михаил - любимый сын старухи: надежда, солнечная сторона ее (из Горького), доктор.
   Николай - старший брат, подавленный материнским хозяйством: мелочная, собирательная сторона ее
   (из Ремизова), сборщик монопольный.
   Сергей - младший, писатель, социалист (из Чернова-Разумника), человек бумаги - слова, будущий
   левый эсер.
   П е р в о е д е й с т в и е : в столовой - мать ссорится с сестрой за столом и о ней с Михаилом, и о войне, и
   земле, и завещании... Выставляют балкон - весна. Хозяйственные распоряжения. Градусник, мужики у
   балкона. Мать больна. Сестра на диване: ссора - уходит! Умерла. Суета и никого: трюмо и Петр Петров.
   Завешивает трюмо, дает телеграммы.
  
  
   30 Марта. В щ е л к у и с т о р и и . Все или почти все я могу понять, забыть и простить, когда начнется
   настоящее, искреннее стремление к возрождению России, но никогда я не забуду, что один большой писатель,
   очень большой, Ремизов, страдающий язвами желудка, во время нашей русской беды получал по восьмушке в
   день соломенного хлеба, а сам диктатор Ленин, наверно, мог себе заказывать в Смольном что только угодно. И
   пусть диктатор - спаситель России, но я подсмотрел в щелку истории, как жил "спаситель" человечества и как
   жил простой человек, и пусть составляют святцы спасения истории, я остаюсь при своем: человека в это время
   держали по-свински, и путь спасения был посредством свиньи.
   Не верьте же, писатели, соловьям и ландышам наступающей весны - это обман! Сохраните это на
   свадьбу наших наследников, мы же теперь ляжем в могилу с тем, что видели в щелку: человеческая связь
  
  
  
   истории наконец обрывается, и благоуханные ландыши потом вырастают на трупе человека, будто бы раз
   навсегда спасенного и бессмертного.
   Экономисты-материалисты и разные умно-рассуждающие инженеры, материалистического типа
   философы. История над бездной провала, человек проводит воображаемые мосты и надстройки и, перегнав
   через мост безликое стадо животных, соединяет разорванные концы человеческой жизни, перегнав, их
   обращают опять в человека. Но мы, обыкновенные люди, видели в щелку истории такое, что никогда не
   забудем: видели труп человека, будто бы раз навсегда спасенного, и отчаяние наше не дает нам сил...
  
  
   Корабль спасения: Соломоны перегоняют через мост стадо и пр.,- ночь: распни его, распни его, и
   наступила Тьма.
   Корабль не может жить без воды - он проповедует: забудем личные интересы.
   Дни тюремного сиденья как ощущение тьмы распятия.
  
  
   Овцы и козлищи перегонялись вместе одним кнутом. Когда овцы и козлищи перегоняются куда-то
   одним стадом и одним кнутом - такая смесь называется коммуною.
  
  
   Но ведь и Распятие - только легенда, только шип отчаяния. Голая земля, если на тебе вырастут
   ландыши, то небо даст эти цветы завтра всем.
   Хорошо это при свете молиться на Распятие, но если свет погас и не видно, в какой стороне висит
   Распятие, и неизвестно даже, есть ли оно, - вот наше настоящее, как можно жить в такой темноте!
   Мы не спасены прошлым страданием, с прошлым оборвана всякая связь, и пропасть открытая,
   непереходимая. В настоящем не видно лица человека.
   Свершилось! окутала тьма, а что свершилось - об этом ведь потом будут рассказывать и учить, что
   распят был Бог, но теперь свершилось и нет ничего: живи, как хочешь.
   И это надо п р и н я т ь , что мы были свидетелями, когда не церковная завеса, а само время треснуло, и
   жили мы без веры, надежды и любви сколько-то времени <что был такой промежуток пустоты, ничего не было
   - зачеркн.>, - а пустота была стяжанием сильных и поиском пищи животной слабыми.
   Если бы слышны были хотя бы трубы Архангела, созывающие живых и мертвых на Страшный суд! И
   этого не было! Люди чинили старую одежду и выдумывали из кофейной гущи и мякины делать себе лепешки.
  
  
   Пришел Сергей Георгиевич, музыкант, отсидевший два месяца в тюрьме за саботаж, и стал мне
   говорить:
   <Приписка: Электричество погасло без предупреждения, как нам обещали [больше не] делать, мы
   остались во тьме, и трудно найти нам спички и засветить свечку, все вокруг стали разговаривать. Один гость
   сказал:>
   - Русскую землю нынче, как бабу, засек пьяный мужик и <приписка: интеллигенцию> -лучину, которая
   горела над этой землей, задул, теперь у нас нет ничего: тьма. Так было, когда распяли Христа, но... Скажите,
   как может что-нибудь выйти из ничего, из тьмы?
   Я ответил:
   - Вначале земля была безводна и пуста, а потом из ничего началось творенье.
   - Кто же начал?
   - Говорят, что Бог.
   - Вы верите?
  
  
   Я молчу.
   - Почему вы молчите!
   - Нет слов: что-то случилось, и связь времен разорвалась, землю тьма окутала.
   - Может быть, это распинают Христа.
   - Это потом откроют и докажут двенадцать мудрых Соломонов, а сейчас просто нет ничего.
   - Вы верите?
   - А вы?
   - Вы не верите?
   - А вы?
   - Я верю, но мне кажется, что я не должен верить, что вера - это еще остаток моего еще
   неразграбленного имущества, как у обывателя, которого обобрали дочиста, но он еще не может понять это и все
   хватается за какие-то за свои остатки. Я стыжусь своей веры. А вы?
   - Я страдаю.
   Моя вера словами не высказывается.
   Эта вера пришла к новой творческой вере будущего:
   - Мне кажется, что скоро нас погонят выгребать и возить свиной навоз на указанное место. Вырастут
   на этом месте цветы, и дети придут любоваться. Где-нибудь в стороне из хлева мы будем с вами выглядывать.
   Мальчик позовет меня: "Дедушка, это какой цветок? и какие на нем листики?" Я скажу: "Деточка, этот листик
   от Отца, этот от Бога Сына, а этот от Духа Святого". Он спросит меня: "А есть мамин листик?" "Вот, - скажу, -
   и мамин листик, и вот листик папин". "Как хорошо!" - скажет мальчик. И я скажу, что хорошо жить на свете.
   Он побежит по дорожке, а я пойду в хлев. Вот, друг мой, Сергей Георгиевич, так я понимаю наше время:
   русский народ гонят хлев чистить, очень много накопилось навозу. Я верю, что вычистить необходимо, и очень
   хочу одного, чтобы хоть дедушкой из хлева на ребят посмотреть.
  
  
   Пришел ко мне Сергей Георгиевич и спросил:
   - Вы что читаете?
   - "Когда Боги жаждут" Анатоля Франса, вы не читали? Удивительно: роман из эпохи великой
   революции, а наши хвосты и очереди все с точностью описаны, и в тюрьмах сидят невинные, художники и
   мудрецы, как мы с вами. Я очень удивился, но меня его снисходительность к людям не раз заставляла
   улыбаться, я читал это как книгу для детей.
   - Вот, - сказал Сергей Георгиевич, - я это тоже заметил. Читал Достоевского, и, например,
   Свидригайлов, помните, как мы воспитались: Свидригайлов - страшное существо, сам автор будто бы заметно
   содрогается тут. А я читал и думал: какой удивительно хороший человек! Заманил девушку и отпустил ее,
   отдал все имущество своей невесте и сам застрелился. Какой хороший человек, где найти теперь такого. И вы
   говорите, что у Анатоля Франса тоже всё хорошие люди.
   - Очень хорошие, не только герои, но и толпа. В одном месте он говорит про уличную толпу, что они все
   участвовали в грабеже дворцов, но сочли бы для себя смертельным грехом что-нибудь взять из дворца для себя.
   Я читал это с завистью: как может так сказать французский писатель про свой народ.
   Сергей Георгиевич задумался тоже настоящим горем и тихо сказал...
  
  
   1 Апреля. Жил с человеком рядом много лет, делился с ним всем, кажется, от Господа Бога данным,
   разумом и сердцем, и вдруг ни с того, ни с сего - пустяк какой-нибудь! - оборвалось, - и нет его, и не нужен тот
   человек, которого еще вчера называл другом и казалось, что без него и свет пуст. И так еще бывает: вот он
  
  
   вчера был в воображении почти гений, или какая-нибудь дама - за одни глаза ей все прощали и повторяли:
   "Какие глаза, как звезды глаза!", а вот сегодня гения называешь дураком, а дама эта с прекрасными глазами
   идет по улице - и с отвращением видишь, что она похожа на какую-то голенастую полуптицу.
   Эти наспех завязанные, как будто интимнейшие связи разлетаются в пух от первого дуновения ветра,
   часто со смрадом, как пузыри, начиненные вонючими газами, - такова пузырчатая поверхность нашей жизни.
  
  
   Анализ вчерашнего. Первая причина. Женщины умные, с которыми хорошо по-товарищески
   беседовать, рассуждать, чувствуя, что с женщиной находишься, но в то же время как бы и не с женщиной, -
   вдруг ринется такая-то с чисто женским чувством, словно плотину прорвет! - и тогда сразу связь обрывается, и
   смотреть-то на нее не хочется.
   Вторая причина разрыва: не выношу вида обнаженного страдания...
   Наоборот: люблю гордостью и красотой победы закрытое страдание, радость над горем и сияние венца
   победного духа - таким я любил Ремизова, а теперь целыми вечерами только и слышишь от него жалобы и
   клянченье. И у меня от всего остались теперь злость и ложь, закрытые пряностью ложной душевности,
   которую можно купить за одну белую коврижку. Наскучило возиться с ними до бесконечности.
  
  
   И еще причина: горе, накопленное в пустыне своей, при встрече с человеком, как вода, прорывает
   плотину, и так заключаем радостный союз на время. А настанет час к себе уходить, и, если тот не поймет, -
   связь грубо обрывается. Главная причина в бестолковости моих отношений с людьми, что не могу с ними
   правильно по установленным дням обмениваться визитами.
  
  
   Сюжет голодного рассказа: большой чиновник из "представленных" (в генералы) и маленький
   чиновник Иван Поликарпович. Генеральша газетами торгует, генерал что-то переписывает. В несчастии Иван
   Поликарпович сохраняет прежнее почтение к начальнику и торжественно появляется время от времени с
   дарами, встречается с великим восторгом и затаенным замешательством (нечем ответить - ничего общего), а
   Иван Поликарпыч понимает только восторг и в тяжкое для всех время обретает себе счастье. В день именин
   генерала он подносит жене его золотую брошку, огромного веса, доставшуюся ему по завещанию от матери,
   самое для него ценное и во время керенок - богатство огромное. Генеральша показывает брошку и радуется и
   смущается. Иван Поликарпыч с утра пришел, ночевать оставили, и еще день остался, и три дня были именины
   генерала, и великое доставил мученье семье.
  
  
   3 Апреля. Есть интеллигенция, которая занята исключительно вопросами власти, и есть интеллигенция
   творческая. То, что понимают у нас под словом этим, - это интеллигенция, занятая властью. Теперь она, во
   время революции, она делит власть, как мужики делят землю.
   Интеллигенты, делящие власть, и мужики, делящие землю, до того подобны, что хочется уподобить и
   происхождение того и другого явления.
   Мужики делятся, потому что земельное дело у них не устроено, интеллигенты - потому что не устроено
   государственное дело.
   Все это грехи прошлого: то и другое сила греха.
   Живое безгрешное: Адам грех не считал - безгрешно.
   Как хозяйственный мужик при общем дележе разоряется, так и творческая личность обрекается на
   пленное молчание.
  
  
   С тех пор, как я стал писать и нашел в этом занятии свое призвание, я смутно ненавидел
   интеллигенцию, нет! еще раньше: когда я влюбился без памяти. И стало так, что я, прошедший всю школу
   интеллигенции, от Бокля и Маркса до тюрьмы, ссылки и заграницы, я стал видеть в ней людей особенной
   породы, иного, чем я, рождения. И я себе ясно представляю, что не будь у меня призвания писать и через это
   находить свой отдельный душе выход в общечеловеческое, я бы сделался черносотенцем. А пребывание в
   писании было похоже на воздушный перелет над обозами, так что интеллигентство, равно как и
   черносотенство, стали мне одинаково далеки.
   Моей любовью стал медвежий угол России, моей неприязнью - мещанский уклад Европы.
   Теперь меня будто медведя из берлоги выгнали.
  
  
   В природе русской мне больше всего дороги разливы рек, в народе русском - его подъемы к общему
   делу - и как бывало на покосах, и в первое время войны, и в первые дни революции. Как вспомнишь про это и
   оглянешься вокруг себя - слеза прошибает.
  
  
   В Петербурге мы живем теперь как в плену, и уехать из него - все равно, что из плена бежать.
  
  
   Вероятно, очень скромный снаружи домик моей писательской индивидуальности внутри себя
   заключает целый мир. Так и весьма некрасивая казарма нашей интеллигенции заключает в себе целый
   особенный мир, который очень трудно представить себе, не перебыв сколько-нибудь времени рядовым
   жильцом этой казармы.
   Чересполосица нашей интеллигенции уже заставила меня выселиться на отдельный хутор и завести
   свою "собинку". Но я помню еще живо тот идеальный мир, который скрывается за казарменным житьем
   нашей интеллигенции.
   Крестьян замучила чересполосица, интеллигенцию - платформы и позиции.
  
  
   Как живут писатели и художники во время революции?
   Пришел ко мне поэт - я очень ценю его дарование, но дорого мне в нем еще ныне редкое у нас
   человеческое свойство: гордость; этот не позволяет себе соглашательства, компромисса. И предпочитал
   работать лучше в газетной хронике, чем из-за денег писать стихи на скорую руку. Он взял у меня двести рублей
   до сегодня и вот теперь приходит: лица нет на нем, в руке тюк.
   Я выслушал его грустную повесть: у него был заказан костюм, и взял он у меня двести рублей, чтобы
   заплатить портному, заложить и уплатить мне долг. Но в ломбарде ему предложили только восемьдесят рублей.
   <Зачеркнуто: Дело мы быстро поправили, я ему предложил заложить еще мой костюм и пальто и так получить
   двести рублей>. Обратился к "меньшевичке" (какая-то добрая женщина); как выйти из положения, она ему
   предложила два выхода: купить костюм за сто восемьдесят рублей. Но какой же это выход: костюм стоит
   триста пятьдесят рублей! Другой выход - взять место: чистить казармы у красногвардейцев по двадцать два
   рубля в день, и тогда эта "меньшевичка" как-то может достать двести рублей. Совсем было согласился чистить
   казармы: чем хуже, тем лучше! с ожесточения, но когда увидел, что красногвардейцы - мальчишки по
   шестнадцать лет, в сыновья годятся ему, - не мог! этого не мог! Мы кончили это дело: заложили вместе и мой
   костюм.
   <На полях: не мог дать ей в морду>
   (Какая-то большевичка <приписка: он после того узнал, что она большевичка> ему сказала между
   прочим: - и как бы можно хорошо - это саботаж! NB. Почему существует такое...
  
  
   Чем злее вьюга, тем голубее кажется лазурь южного моря и ярче листья вечно-зеленых растений на
   берегу - так чем подлее баба, тем светлее желанная женщина.)
  
  
   А вот еще другой писатель - этот больной писатель, его плач о погибели земли русской - единственное
   произведение первого года русской революции, которое останется навсегда памятником в литературе. Он
   страдает язвой в желудке и не может даже выходить на улицу всю зиму - и он восьмушку хлеба соломенного...
   Перекочевать через восьмушку навоза с язвой в желудке и еще что-то написать - это ли не подвиг. И в
   такое-то время отказаться от аванса, предложенного ему из газеты вождями.
   Люди, которые не знали голода.
   Страшно думать, что у нас же в Петрограде много людей, которые стояли у власти, совершенно не
   чувствовали страха перед голодом. Легенды ходят чудовищные, будто в Смольном <2 нрзб.>
   Но большевики - <1 нрзб.> демонстрируют свое.
   Внешняя тишина Петрограда коммунистического ужаснее пьяных разгромов, когда одни люди тонули
   в вине, а другие, черпавшие из чана, находили на дне его трупы; наше время хуже этого, и вот почему.
  
  
   24-го старого Марта и Бог знает какое Апреля.
   Есть и такой у меня знакомый, не знаю уж, как он там про себя живет, - а со мною он всегда бывает
   необыкновенен, как начнет вспоминать пережитое в революционный сезон, всякие чудеса и превращения в
   людях - как это у него замечательно выходит, будто путешествие с необыкновенными приключениями.
   - Мне-то что, - скажет, - я же цел приехал и невредим. Радуюсь, очень радуюсь, благодарю Создателя,
   что допустил на все посмотреть.
   Заливается смехом.
   - А как святые-то, - скажет, - опростоволосились! Копили, копили свою святость в сундуки мороженой
   жести, такие стоят сундуки здоровенные, какое, думали, богатство! открыли сундуки, а оттуда моль тучами,
   тучами. Мяк, Мяк! - святые: а и слова сказать не умеют, все моль съела, нет ничего.
   - Чего же вам весело? - спросил я.
   - Не знаю почему: мне весело, что я жив.
  
  
   Последние слова его были: "Имя мое, пожалуйста, забудьте. Боже сохрани назвать где-нибудь мое имя,
   так и помните: меня никак не зовут".
   Помилуйте!
   Я вышел на улицу и вдруг забыл его имя, хочу вспомнить и не могу, ругаю себя: "Вот дурак!" Он
   просил меня забыть условно, значит, молчать и держать про себя, а я так постарался, что действительно забыл
   его имя, так-таки и не знаю! И лицо его помню хорошо, но вот лицо пришло точно такое же, и если они будут
   рядом - не различу, вот еще один прошел такой же: молодой, бритый (все они бритые), глазки маленькие,
   серые - тысячи таких. Маленькие люди, похожие на поздне-осенние, зараженные, мелкие крючковатые огурцы.
   Щекотливый вопрос был им ликвидирован сразу:
   - Вам говорили?
   - Сто!
   - При вас?
   - Пожалуйста.
   А он передал бумажку с ордером и советует:
  
  
   - Используйте и сожгите, а то ведь неизвестно, сколько времени продержится наша власть, увидят -
   расстреляют.
   Я вспоминал его имя и не мог вспомнить, только повторяю почему-то слова:
   - Беда и победа, беда и победа!
   Беда - русское, победа - иностранное. Это все, что я имел, это беда русская... и лица-имени бедителя
   вспомнить не могу: и нет такого лица. Зато как подумаю победа, - сейчас же встает определенное лицо
   победителя: Аполлон, [Прометей], и сколько их!
   Если и выпадет нам победа: ну, что такое? как это выражается: звон колоколов, небывалый в свете по
   мощности, разлив рек необычайный, и со слезами на глазах, и радость: ширь-то какая, ширь-то какая! А про
   их победу вспомнишь, [тотчас] лица: Гинденбург, Вильгельм и прочие. От наших побед остались только беды,
   от их побед вряд ли им лучше стало, но зато у них победители в лицах: Гинденбург, Вильгельм и разные.
   Правда и победитель - мать с сыном, такие же родные, как ложь и беда, недаром говорят, что ложь -
   мать всех пороков и бед.
   В правде -- пропасть, неотступность, неизменность, честность и честь: со щитом или на щите
   победитель сын правды. У матери-лжи рождаются только девочки порочные, хитрые, обольстительные и
   пугливые.
  
  
   В Коноплянцеве нет никакой скорлупы, чистое ядрышко, а что такое Софья Павловна? золоченый
   елочный и пустой в середке орех.
  
  
   Чувство легче, подвижнее в миллион раз всякого ветра, и все-таки его заключают в сундук, - брак и
   есть сундук чувства любви. И живут себе люди десятками лет, думая, что накопили добра полный сундук, как
   вдруг, встретившись однажды лицом к лицу, со свирепыми лицами расходятся в разные стороны. Тогда все
   десять-двадцать лет, прожитые вместе, считаются ни во что, потому что чувство любви легче всякого ветра и,
   как только надтреснул сундук, незаметно в щелку выходит на волю к другим творить свои чудеса, которые
   люди умеют на время забивать в сундуки.
  
  
   Беды и победы.
   Сказали после расстрела немцами русских в Юрьеве:
   - Пострадали невинные!
   Ответил немец:
   - Невинные должны страдать: для того они и созданы, страдание - награда невинных. Десяток
   расстрелянных невинных спасает жизнь многим тысячам граждан.
  
  
   Барышни.
   Ольга - сестра, сошлась с офицером. Была уже беременна, и на вечере кто-то назвал ее невестой, а он
   вслух: "Ольга Ивановна, тут меня вашим женихом называют - разве я вам предложение сделал?" Потом, когда
   ей сделали аборт и в больнице была, он неожиданно прислал ей перловой крупы, и она приняла. Еще раз он
   потом позвонил и спросил по телефону, не нужно ли еще? Она еще приняла крупы. И больше его не видела.
   Теперь она у всех занимает деньги и всем мужчинам вешается на шею и воображает, что все в нее влюблены.
  
  
   Чекмарева - у ней все время женихи, но замуж никак не выходит. Один немец ухаживал за ней, но когда
   заглянул к ней, увидел, как живет, отказал. Живет она с матерью и братом в одной комнате, и грязь у них,
  
  
   такая грязь! на столе гитара, коптилочка, газеты, швейная машина, манишки, на комоде самовар, от крюка
   веревочка и на веревочке что-то сушится, на этажерке книги, пояс ременный, кофта, кофейник, тарелочка с
   прокисшими огурцами, за ширмой спят, и уж что там за ширмой - можно только подумать! И со ртов у них не
   обтерто. Раз побыл жених немец и сказал, что уезжает. Потом видели его на улице: никуда не уехал.
   Бедняжка - та ожидает, что приедет он, и ей раз сказали, что инженер приедет за ней на автомобиле
   кататься по островам, - ее обманули, посмеялись: инженер не приехал.
   Лиза влюблена в Соню и написала ей записку: "Помни, Соня, что я - он".
   Анфа (Фифи) - просто аккуратная девочка.
  
  
   Предвесенний вечер, в стороне моря вечерняя заря. Я еду на трамвае через Николаевский мост на
   Васильевский, и что я думаю, то есть как сказать, думаю: не мыслями думаю, а сном-полусном... Грезится мне,
   будто стукнуло страшно и взорвалось так, что весь остров с этими далекими церквами рушился. Да так одно
   время и говорили в ожидании нашествия немцев те, кому хотелось, чтобы немцы пришли. "Что, - говорили, -
   красные морды (красногвардейцы) надумали взорвать Петроград!" Вот и совершилось так, и взорвались: заря
   не дрогнула, а город рушился, и мост обвалился с трамваем, и всё, только заря над черными развалинами, и я
   как-то уцелел - и только всего: я и заря. Один иду между развалинами, и что меня мучит в это время - что не
   так очень, как следует, жалко мне, будто сердце, как глаза под вуалью летом видят свет, не так и сердце мое
   отзывается, как нужно, если я еще человек.
   Так это мелькнуло картиной, когда ехал я по мосту, а как переехал и Нева исчезла и заря потухла,
   перевел я этот сон на явь: да так оно и есть, пусть дома, памятники и деревья стоят на своих местах, - ты ли
   это, Петроград, моя духовная родина, эта ли Россия, по которой каждую весну уходил я странствовать, создавая
   себе миры в беспредельном пространстве севера и юга: поедешь на север до льдов - не добьешься конца, на юг,
   на восток - где тут измерить-исходить правильно все по аршину. Теперь же чувство мира-свободы лежит все в
   развалине. А люди мои родные, любимые, казалось, люди, от которых я исчезал, и вдруг у них радость -
   появился. Куда ни исчезнешь - все думаешь о них: вот там-то у меня тот, там другой, третий, без конца. Теперь
   они сами по себе, а я сам по себе, как будто вовсе не нужны мне, мертвы. То я раньше в минуты скорби,
   раздумья вызывал я их мысленно к себе на помощь: по ним я догадывался, что в глубине народа живут их
   добрые могучие духи, и глубина эта непомерна, как непомерна ширь земли моей, так и человеческая глубина ее
   бесконечная. Вот, ожидал я, час настанет, на шири всей явится вся глубина русская. Вот и показалось все, будто
   воду спустили из пруда, и отражения все исчезли с водой: ил, камни, заря предвесенняя, и я с черной вуалью на
   сердце. Родные мои! какие вы жалкие! Святые мои, о, как святые опростоволосились! Как на войне думаешь
   поначалу о раненых человеках, а потом шагаешь через них, как через бревна, так и теперь на развалинах
   страны шагаешь через родных и святых.
   И народ этот кроткий война научила шагать через людей, - как шагал он там через трупы людей,
   поверженных своими пулями, так шагает теперь через родных и святых. (Стравка - науськивают: вот враг, вот
   враг!)
   Куда же ты шагаешь, жестокий, как ты можешь так? Сам не знаю, куда шагаю, и сам удивляюсь себе,
   что могу шагать.
   И так еще бывает, что скажешь, шагая, вдруг: "Как хорошо!" Набежит такая минута, и: "Подите вы все
   прочь от меня: я жив и жить хочу, и буду жить. Все ваше - обман, весь мир обман и развалился, а я живу, я сам
   и не отвечаю за вас. Считайте, что это ваше - настоящее, а мое - призрак, и как призрак я буду жить". Это же и
   на войне так бывает, когда шагаешь через людей стонущих: не тянуться же к каждому, я жив и, пока жив, буду
   шагать, а когда лягу... хорошо это было в свободное широкое время, когда из каждого дома ради Христа
  
  
   сколько душе хочется хлеба дадут, раздумывать, наевшись: "А что будет со мною потом, при христианской
   кончине живота моего?" Теперь ясно, что бывает при кончине: все бывает, о чем думал прежде, и сострадание,
   и милосердие - все, да только не стоит это того, чтобы терять на раздумье об этом жизни минуту свою.
  
  
   У царя были верные слуги, только слуги не понимали (и не думали даже, что понимать нужно царское
   дело), что царь делает: живем за царем, его воля. И вдруг каждый стал царь и Бог.
  
  
   8 Апреля. Богатый и злой человек создает одной девушке обстановочку счастья, чтобы посмотреть, как
   злы и завистливы несчастные.
  
  
   Сонины мысли.
   О Троице: Отец - отец, начальник всему, а Сын - его наследник, заместитель. Дух же святой - раб их,
   почтовый голубок, раб в смысле самом хорошем, как выразитель внутреннего мира и действительно вечного.
   Где собрались трое - один раб. У Мережковских - Философов, у Ремизова - Микитов, у нас троих -
   Иван Васильевич - бунтующий раб. А путь раба бунтующего, его окончательное спасение - в превращении в
   почтового голубка (сюжет для русской повести).
  
  
   Ужасный вчерашний день: на прощанье Марья Михайловна отравила меня зеленым своим маслом.
   Тоже драма: она хочет войти в сферу высшей любви и гонится за писателями и художниками: в
   сущности, это и есть мещанство в изуродованном виде. А потому что она чувствует себя профаном в искусстве,
   то оказывает разные услуги: первое - дать взаймы денег поэту, второе - достать хлеба художнику, третье -
   масла писателю. Немудрено, что, когда деньги проживаются, масло и хлеб съедаются, поэты, писатели и
   художники покидают ее.
  
  
   Вчера говорю Ольге:
   - Заявляю вам, что люблю одну Козочку и больше никого, ее единственную.
   А она:
   - Когда же венчаться?
   Логика тещи. Только Ольга не настоящая, а "умирающая теща" (летающая колбаса), у которой в одну
   дырочку весь дух выходит.
  
  
   У Козы мне нравится ее мертвая хватка: вцепится, позеленеет и не выпустит: ее почти-цинизм как
   заключение сложной внутренней борьбы, в истоках своих имеющей грусть-тоску и готовность смело отдаться
   порыву.
  
  
   18 Апреля. Хрущево.
   14 Апреля Москва - 13 Апреля из Петрограда.
   Бой толстовки с большевиками:
   - Ваша программа чудесная! только не надо насилия. Убийство! как и чем можно оправдать убийство?
   Мы, толстовцы, даже мясо из-за этого не едим.
   - Не ешьте мясо! Не убивайте!
   Она не слушает, думает о своем и вдруг говорит:
   - А может быть, это война? это война вас научила убивать, и вы люди погибшие...
  
  
   - Мамаша, вы счастливая: вы не воевали, а мы разве этого хотим? Вот если бы мамаша испытала, а вы
   не испытали - что же вы нам сказать можете?
   - Я войны не хочу испытывать даже, я знаю ее и не хочу, я хочу вам душу вашу показать.
   - Не хочу души, где душа?
   - Как где? в вас самих, внутри вас.
   - Души нет, душу надо отменить, совесть, а не душа.
   - Совесть в душе.
   - Нет, просто совесть: у совести есть глаза, а что такое душа - я не знаю.
   - Бог.
   - Нельзя ли "Бог" каким-нибудь другим словом заменить?
   Он изрекает, задумчивый, мягкий, но упрямый и одержимый:
   - Если бы можно было всю буржуазию, всех попов в один костер и сразу истребить, я желал бы это
   сделать своими руками.
   - Боже мой!
   - Нельзя ли, мамаша, слово "Бог" каким-нибудь другим словом заменить? Отменить тот свет?
   Согласен! Здесь, на земле. Ну, хорошо, я скажу: душа, где же душа ваша? Я не знаю, где душа, я знаю совесть: у
   совести есть глаза, а у души... Попов, - а я что же говорю - не нужно попов.
   Она в отчаянии и хочет задобрить:
   - Ваша программа чудесная, но зачем убивать?
   - Мамаша, это пройдет: люди не будут убивать, из-за этого мы теперь и убиваем, чтоб потом было
   хорошо.
   - Почему едете домой? - воевать, а вы едете...
   - Мы едем подождать, когда начнется.
   Как он побежал за чайником и, держа ее вегетарианский сыр, обнял рукой, как ребенка: как отдался - и
   нежен и страшен.
   Инвалид.
   - Потом - мы перестанем убивать, тогда будет счастье.
   - Друг мой, а вы едете навсегда.
   Я помню его в Ярославе: он был уверен, это счастье.
   - И я тоже говорю: а я разве о себе, мне жизнь недорога.
   - Но вы отрицаете тот свет, а говорите о будущем, это будущее ваше и есть тот свет.
   Он согласен: да, это тот свет, но только слова нужны другие.
  
  
   Мы спросили:
   - Ну, как народ русский, приходит ли в себя?
   Артем ответил:
   - Нет, народ все увидел, во всем изверился и пошел на отчаяние. Эти погромы - отчаянье.
  
  
   18-й день, как едем по фронту войны - по фронту революции.
   Все русские люди, которых я встретил по пути от Петрограда до Ельца, этому бесконечному
   мучительному пути из адской кухни в самый ад, где мучатся люди, все эти люди - от фанатика, одержимого
   большевика гвардейского экипажа балтийского флота, до последнего мешочника на крыше телячьего вагона -
   имели вид уязвленных, в отчаянии потерянных людей.
  
  
  
  
   За три часа до отхода поезда я забираюсь в товарный (телячий) вагон, сажусь у стенки на заплеванный,
   загаженный пол, я счастливец: могу сидеть. Те, кто позже приходят, становятся человек к человеку плотно.
   Потом приносят доски и начинают стелить у меня над головой потолок. Кто лезет на потолок, а кто садится.
   Низкий потолок давит мне голову, на ногах сидят, руками нельзя пошевельнуть, крыша трещит. Через щели
   сначала сыплются на голову семечки, плевки, мусор. Полная тьма, выйти невозможно. Сверху начинает в
   разных местах капать вонючая нечисть. С онемелыми ногами в темноте, с укутанной головой, оплеванный,
   огаженный сижу я и думаю: "Вот оно - "дело народа!"
  
  
   К вечеру второго дня мне удается выглянуть на свет Божий.
   Вечерняя заря ранней весной. На повороте видел весь состав поезда, на крыше с мешками в руках
   [всюду сидят] группы людей.
   Среди них есть немного людей, которые ищут хлеб для себя, а масса - хищники. Все это кипит
   ненавистью к красногвардейцам и на каждой станции готовится к бою.
   Разговор:
   - Он подходил с винтовкой, а у него граната...
   - Не будут отбирать... не посмеют... такой эшалон и ограбленный!
   Счастлив эшелон.
   В Ельце масса распределяется. Осадное положение. Они разбредаются.
   И вот родная земля, вид ее ужасный... разоренное имение, овраги, полоумные люди, которые буквально
   хватают за края вашей одежды, спрашивая, что же будет дальше.
   Полет в бездну стал продолжителен... Это не более, не менее, как полет в бездну. Летят в бездну, зная
   это, и в то же время приспосабливаются верующие - прежние люди.
   Вот земля... я еду... Делят.
   - Земля, а чья?
   - Богова!
   - А сторонники чьи?
   Драка...
   - Земля, а она чья земля?
   - Богова!
   - А сторонники чьи?
   Трюмо: в избу не входит, на дворе:
   - Смотрелась барыня, а теперь кобыла.
  
  
   Любовь Александровна:
   - Вы виновник! почему же всех разграбили, а ваш дом цел?
   - Я сам копал, но зерно у меня взяли: "Потому что он образованный!"
  
  
   Нельзя говорить о справедливости, потому что все делается принципиально.
  
  
   Посевы.
   - Что вы думаете о пахоте?
   - Я жду декретов.
  
  
   - Кто здесь контролер?
   - От Исполнительного комитета по поводу: дом и прочее. - Передает бумагу: реквизировать мебель.
  
  
   Оплеванный, огаженный, весь измятый, изломанный, к вечеру второго дня выглянул я на свет старого
   Боженьки - какая жалкая земля, изрытая оврагами, какие жалкие жилища, похожие на кучи навоза!
   Солнце садилось, на повороте поезда я вдруг увидел все крыши вагонов и на них заходящим солнцем
   освещенных людей с мешками в руках.
   Я думал:
   "Тонет корабль, я хватаюсь за бревно, сажусь на него верхом - я рад! Вот плывет мешок с сухарями, я
   хватаю его - я рад! На другой день меня выбрасывает волна на берег - я счастлив! Я не думаю о корабле
   погибшем и людях, мне об этом и некогда думать, я спасаюсь, и во мне весь мир".
   Вот такие же и эти мешочники на крышах поезда, как на бревне, плывут к неведомому острову. Они
   корыстные, жестокие, цепкие, как звери, и это они в неведомом будущем снова стащут разрытый муравейник
   перед моим государством.
  
  
   Мой хутор маленький, в девятнадцать десятин, с посевом клевера и отличается, как образованный
   офицер от земледельческой армии: он буржуазен, потому что отличается от всей массы трехполья.
   После разрушения императорской армии мы должны разрушить земледелие, и мой хутор, как офицеры,
   должен исчезнуть. Я это знаю теперь.
   Когда пирамидальный тополь, старый - столетний сторож, не помнят, кто сажал его, - срубили,
   Клинушкин не выдержал и бросил имение. Вслед ему в дом вошли мужики, и начался грабеж, тащили все из
   дома, потом стены дома до фундамента и все кирпичи из фундамента и стены двора. Через неделю остался тут
   мусор и более ничего - гладкое место...
   В городе живут теперь почти все помещики.
  
  
   22 Апреля. Мужики отняли у меня все, и землю полевую, и пастбище, и даже сад, я сижу в своем доме,
   как в тюрьме, и вечером непременно ставлю на окна доски из опасения выстрела какого-нибудь бродяги. Дня
   три я очень горевал, и весны для меня не было, хотя солнце светило богатое, весеннее. Оно было для меня будто
   черное. И зеленую траву (с чистого поля!) я не видел, и что птички пели, - я с детства знаю и люблю каждую, -
   не слыхал и записал в дневник свой так: "Звезда жизни моей единственная почернела, а коровушку мою
   принципиально зарезали мужики".
   Только вчера с вечера сердце мое стало отходить, и, проснувшись ночью, я стал думать: "Неужели же
   солнце, и звезды, и весеннюю траву-цветы любил я только потому, что солнце и звезды светили мне на моей
   собственной земле и травы-цветы росли в моем собственном саду?" Утром я почувствовал, что в сердце моем
   всходит богатое солнце, открыл ставню, и солнце мое встречается с солнцем небесным: так мне стало радостно,
   так весело. Я напился чаю, взял железную лопату и стал в чужом саду раскапывать яблонки.
  
  
   23 Апреля. Любимое время, когда подорожник зеленеет и грязная дорога становится красавицей.
   Смотреть теперь на зеленую травку, которая скоро будет помята и загажена чужим скотом, ожидать, когда
   зацветут деревья, которые скоро лягут под топорами, слушать песню наивных птиц над гнездами, которые
   разорят, и видеть постоянно перед глазами дележку земли народа, который завтра будет рабом, - невыносимая
   весна.
   Я говорю им каждому по отдельности:
  
  
   - Немцы близко!
   И каждый по отдельности отвечает:
   - Ну, и слава Богу!
   Или так:
   - К одному концу.
   Говорю им то же на сходе, и на сходе на меня как звери нападают:
   - Это не германцы, это наши образованные с Керенским.
   И потом по очереди бросают слова, измененные за год, прелые, которые снова сами будут отшвыривать,
   как отшвыривают сапогом с дороги оставшиеся за зиму шкурки дохлых собак и кошек.
   Не веря ни во что хорошее каждый в отдельности, вместе они все еще с большой силой за что-то стоят -
   за что? За пустое место. И сила эта вовсе не от революции, а от тех времен, когда народ сообща убирает урожай
   и отражает неприятеля. Вместо дела - разбой, но раз они вместе, то нужно, как за настоящее дело, стоять и за
   разбой и выдавать это за священную правду.
   Я с малолетства знаю всех мужиков и баб в нашей деревне, они мне кажутся людьми совершенно
   такими же, как все люди русского государства: дурные, хорошие, лентяи, бездарные и очень интеллигентные.
   Никогда я себя не отделял от них, никогда не выделял мужиков от других сословий, только они ближе других
   были ко мне, и потому я говорю о них.
  
  
   Что меня теперь больше всего останавливает в этом русском народе - это молчание на людях,
   отделенное несогласием людей. Вчера вот Иван Митрич так умно и горячо говорил мне против тиранов,
   сегодня на сходе он молчит. Спросишь, оправдывается:
   - Нишь можно на людях?
   А почему бы нельзя?
   Потому-то, впрочем, и нет у нас таких безымянных жертв, мы находимся все в таком тяжелом плену.
  
  
   25 Апреля. Юродивый Степанушка, обходя мой родной хуторок, избрал почему-то меня, прислал
   просфору и велел сказать, что, если я буду на месте сидеть, меня не разграбят.
  
  
   Можно быть великим бунтарем для всего мира, как Ибсен, а жить в мещанской обстановке, так что
   никто из ближайших соседей и не узнает, что жил тут великий бунтарь. И наоборот, можно буйствовать по
   соседям - грабить их, убивать, налагать контрибуцию и быть для мира великим мещанином - вот такая
   нынешняя русская революция.
  
  
   Сухмень. Озими, не омытые весенним...
   Озими крепко взялись с осени, только поговорка у них: осень выклочу, а весна, как захочу. Весна стоит
   сухая, озими не омыты весенним дождем - сушь весенняя напоминает страшное время 91 года - голод.
   Три года навоз не возили, а теперь вряд ли будут возить, потому что раздел временный.
   Соседи погибают: рожь выгребают. Прятанье. Грабеж с отчаяния. Синий - прописался: поладил, он
   будет администратор, все равно как министр земледелия - урядник.
  
  
   - Если разбойники захватят...
   - А это и есть разбойники.
   - Как же вы подчинились?
  
  
   - А мы и вам подчинимся, если ваша власть будет.
  
  
   Деревья наши сложенные как расклеванные птицы лежат: сучья на месте остаются, как перья.
   Цвет жизни нашего общества создан людьми личного почина - что теперь признается буржуазностью и
   больше всего ненавистно.
  
  
   Средний человек, которому стало лучше: есть целые деревни, которым лучше.
  
  
   27 Апреля. Покойная тетушка моя хозяйствовала, имея либеральные убеждения, и я видел по ее
   примеру, что в России можно хозяйствовать без ущерба себе, имея убеждения либеральные.
   "Ах ты, воля моя, воля, золотая ты моя!" - учила нас в детстве тетушка петь хором.
   Соседка же наша Любовь Александровна находила это воспитание и помещикам, и мужикам вредным.
   Тетушка одинаково высоко почитала великих старцев нашего края, Льва Толстого и отца Амвросия. Любовь
   Александровна подчиняла свою волю только старцу Амвросию, а Толстого считала богоотступником. Тетушка
   моя считала Любовь Александровну "ограниченной", а та не раз говорила: "Эти седовласые создают у нас
   революцию". Но хозяйствовали они одинаково мудро, считались на весь хутор хозяйками, и в этом они
   сходились и жили в общем дружно до самой последней минуты жизни моей тетушки.
  
  
   Нынче я приезжал в наш город и еще не видел своего хутора, захожу в одну лавку и там встречаю седую
   старую Любовь Александровну. Не поздоровавшись даже со мной, спросила:
   - Видели, полюбовались?
   Я слышал, что мужики разгромили ее имение.
   - Нет, - ответил я, - не видел и не любовался.
   - Очень жаль: плоды ваших рук.
   - Как моих?
   - Ваших, ваших! - крикнула она.
   - Боже мой, - говорю я, - меня же кругом считают контрреволюционером.
   - А почему же, - кричит она, - у всех помещиков дома разграблены и снесены, а ваш дом стоит?
   Я сведений о своем доме еще не имел.
   - Неужели он еще стоит?
   Она, не простившись, вышла из лавки. Приказчик сказал:
   - Стара и затравлена.
   Я подумал: "Дом мой стоит, а если вернется старая власть, дому моему не устоять: эта старуха меня
   разорит и, пожалуй, повесит на одном дереве с большевиками, злоба ее безгранична, и она еще религиозна:
   большевики душат земной "правдой", она задушит "божественной".
   Посмотрел я на свой дом - только что дом, а все хозяйство подорвано, разрушено. Больно ходить по
   своему владению вдвойне - что жалко свое и это свое заслоняет свободу мысли, даже не заслоняет, а кажется
   мне, что заслоняет. Подумав о чем-нибудь, я сейчас же проверяю: а не личная ли ущемленность диктует мне
   такие мысли?
   Так вот я подумал сегодня: "В мещанской обстановке можно жить всю жизнь, как жил Ибсен, и для
   всего мира быть великим бунтарем и революционером, так что ближайшие соседи и знать не будут, что рядом с
   ними жил такой страшный человек. Наоборот, можно быть великим бунтарем и революционером для своих
   соседей, а в мире оставаться мещанином - такие нынче русские, для мира жалкие трусы, разбежавшиеся с
  
  
   фронта войны [настоящие] мещане, расхватавшие господское имущество, а для себя, для соседей своих -
   ужасные революционеры".
   Подумаешь так - и сейчас же примерка: не от обиды ли я так подумал вот за эту срезанную редкую в
   нашем климате голубую ель?
   Как перья расклеванной птицы, лежат на месте кучей ветки голубой ели, они, эти революционеры,
   сейчас так богаты, что ленятся даже ветки убирать.
   Нет, я проверяю себя: образ расклеванной птицы искупает все, голубую ель я жалею не как свою
   собственность, а как убитую хищником Синюю птицу.
  
  
   Нужно как-то вовсе оторваться от земли, от любви к цветам, к деревьям, к труду земледельца, чтобы
   благословлять это сегодняшнее разрушение.
  
  
   Я никогда не считал наш народ земледельческим, это один из великих предрассудков славянофилов,
   хорошо известный нашей технике агрономии: нет в мире народа менее земледельческого, чем народ русский,
   нет в мире более варварского обращения с животными, с орудием, с землей, чем у нас. Да им и некогда и негде
   было научиться земледелию на своих клочках, культура земледелия, как и армия царская, держалась
   исключительно помещиками и процветала только в их имениях. Теперь разогнали офицеров - и нет армии,
   разорили имения - и нет земледелия: весь народ, будто бы земледельческий, вернулся в свое первобытное
   состояние.
  
  
   Видел ли кто-нибудь картину весеннюю во время движения соков срубленных молодых березовых рощ?
   Сок ведрами льется из срезанного ствола, заливает землю вокруг, как снегом, так блестит на солнце,
   нестерпимый блеск, потом начинает краснеть, краснеть, и вот все становится ярко-красным, и вы проходите
   тут будто между шеями, на которых недавно были головы.
   Издали слышатся удары топора, я иду посмотреть на человека, который так издевается над природой.
   Вот он сидит на огромном, в три обхвата парковом дереве и, очищая сучья топором, распиливает труп. Мне
   больно за что: я знаю, не больше как через год мысли этого человека переменятся, и он будет сажать деревья,
   или его заставят сажать. Его мысль очень короткая, но дереву такому надо расти больше ста лет; как может он
   приближаться со своей короткой мыслью к этому чудесному дереву?
   Вот они лежат, очурки, белеют под тесаком без веток, как молодые свиньи. Я подхожу и разглядываю
   человека нашего: тоненький, маленький, белый, на щеках тройные морщинки, будто уздечка, или он
   улыбается, или хитрит, роста маленького - не крестьянин, пришел из города.
   Я спрашиваю его:
   - Это закон?
   - Закон: земля и лес общие.
   - Значит, власть эта настоящая, народная.
   - Значит, настоящая.
   - А если разбойники захватят власть?
   - Да это же и есть разбойники: пьянствуют, взятки берут [дьяволы].
   - Как же вы терпите такую власть? < приписка: втайне доволен >
   - Нам-то что: захватите, и мы будем терпеть вашу власть.
   О Боге [пятерых убил], в церкви, и ничего-ничего не будет.
   Вижу по уздечкам на щеках: издевается, мою власть он не захочет, а эта нравится, удобная власть.
  
  
   Это дерево моих соседей, выращенное благословением отца Амвросия из Оптиной пустыни.
  
  
   В средней России, где я теперь нахожусь, сухая весна, корешки озими еще не обмылись по-настоящему,
   начинаем опасаться: что, если неурожай?
   И прошлый год было страшно, казалось тогда, что весь исход революции зависит от урожая, - голод мог
   задавить ее. Теперь шансов на голод больше в сотни раз: земля еще один год остается без навоза, вот уже три
   года крестьяне навоз в ожидании передела не вывозят. Но самая главная опасность не в этом. Теперь, когда все
   имения - фабрики хлеба - разрушены, земля переделена и досталось земли по 1/4 десятины на живую душу,
   подсчитаем, сколько получит каждая живая душа хлеба, если урожай будет хороший: у нас двенадцать копен на
   десятину. 1/4 десятины дает три копны, копна - пять мер зерна и, значит, хлеба печеного около двух фунтов в
   день на живую душу. Нужно помнить, что дети расходуют хлеба не меньше взрослого, по корочке, по корочке, и
   свое они за день растаскают. Кроме того - скотина. Значит, хлеба только так, только чтобы прожить. И
   получить его теперь уже больше неоткуда: Украйна не дает, Сибирь - в бездорожье. Я беру самый лучший уезд
   в Орловской губернии, где хлебных уездов всего только три: мы должны непременно дать хлеб в те голодные
   уезды. Вот теперь и подумаешь: что, если неурожай? А деревенские - как они еще четыре года подряд были без
   навоза? Должен же быть неурожай - что, если неурожай?
  
  
   Прошлый год мы сеяли под золотой дождь слов социалистов-революционеров о земле и воле, и у нас
   были смутные мечты, что народ-пахарь создаст из этого что-то реальное. Теперь в коммунистической стране
   надежд на землю и волю нет никаких: земля разделена, всем одинаково дано по 1/4 десятины, и больше нет
   земли ни вершка. И главное, что у нас теперь вовсе нет этого народа-пахаря, надо отбросить всякие иллюзии
   барства, наш народ теперь самый неземледельческий в мире. Я это слышал еще от златохода при наблюдении
   переселения в Сибири, теперь это очевидный факт.
   Культура нашего земледелия была заключена в экономиях, а наделы только поддерживали рабочего -
   это была как бы натуральная плата. Теперь вся культура уничтожена, земледельцы введены в рамки всеобщей
   трехпольной чересполосицы, хуторяне, арендаторы - все лишены теоретической подготовки. После
   разрушения армии [во время войны] сила разрушения осталась: там было бегство солдат в тыл, теперь -
   бегство холопов в безнадежную глубину давно прошедших веков. Расстройством армии были созданы условия
   для вторжения неприятеля, расстройством земледелия созданы условия для вторжения капиталистов. Теперь
   иностранец-предприниматель встретит в России огромную массу дешевого труда, жалких людей, сидящих на
   нищенских наделах.
   Самое ужасное, что в этом простом народе совершенно нет сознания своего положения, напротив,
   большевистская труха в среднем пришлась по душе нашим крестьянам - это торжествующая средина
   бесхозяйственного крестьянина и обманутого батрака...
   Вот моя умственная оценка нашего положения, я ошибаюсь лишь в том случае, если грядущий
   иностранец очутится в нашем положении или если совершится чудо: простой народ все-таки создаст могучую
   власть.
  
  
   28 Апреля. Черты Князя Тьмы - изобразить лицо русского, которое выглядывает из-за спины
   социалиста.
  
  
   29 Апреля. Новое революции тем только ново, что повелевает глубже заглянуть в древнее, вечное, ломая
   старое, она показывает древнее.
  
  
   Иди по Руси с душою страдающей, и будет ответ.
   Чувство собственности по природе своей ищет распространения и утверждения в законе и даже
   благословения - так складывается национальное чувство. Происходит революция только у кого нет никакой
   собственности ни материальной, ни духовной: поэтому не только [собственник земли помещик] враг народа,
   буржуй, но и собственник организованных способностей, человек образованный.
   Новое революции, я думаю, состоит в том, что она, отметая старое, этим снимает заслон от вечного,
   древнего.
  
  
   Милый друг! Не ездите летом в деревню: здесь много хуже, чем в городе. Но если вы будете очень
   страдать: с душою страдающей вы увидите всегда хорошую Россию, и вас не испугает, если со всех сторон будут
   кричать на вас: "Распни, распни его!" Я оставляю вам эту возможность [особенной милости].
   Россия всегда была такая: она принимала к себе только душу страдающую. Новое революции, я думаю,
   состоит только в том, что она, отметая старое, этим снимает заслон от вечного, древнего. Вы человек
   образованный, идеалист, всю жизнь трудившийся бескорыстно для своего народа - вы будете здесь сметены,
   вас встретят: "Распни, распни его!" Я знаю, вы не [посмеете] увидеть в себе распятого Бога, но разбойником
   будете шептать: "Господи, милостив буди мне, грешному!" И наверно услышите голос: "Истинно говорю тебе,
   ныне со Мною ты будешь в раю". Это вы можете испытать, и если за этим, то приезжайте в деревню.
  
  
   Сухая весна, сад быстро одевается, а соловьи еще не поют.
   - Может быть, они совсем не запоют, чудо совершится, соловьи постесняются петь.
   - Нет, соловьи не постесняются, им до нас дела нет никакого: у них нет стыда.
  
  
   Береза весенняя, когда листики на плакучих ветках зелеными узелками завязались и сережки
   тончайшей отделки золотые на солнце повисли, - прекрасна.
   Баба рубит ее. Ленивый у прудика с удочкой в руке, и тот сказал:
   - Бесстыжая, рубила бы под корень.
   - Поясница болит, - ответила баба.
   И продолжала рубить зря, неумеючи, как неумелые иногда режут-мучают барана, и он весь в крови у
   них вырывается.
   Рубит баба березу, рубит пониже ее мужик иву на дугу, доканчивают рощу. Через полстолетия только
   вырастет новая, и то если будет хозяин.
   Кончается, решается все.
   Ленивый говорит:
   - А как же все кончится?
   - Так и кончится, а потом голод и чума передушат: потому что без Бога дело это, и Бог накажет.
   Знаю этого божественного, сам тоже мышкует в лесу, под полою топор, и слова его на дележке.
   Пусть - это чувствуют все - грядет какое-то страшное искушение, голод или чума, и воображение
   рисует картину страстей - так устроено воображение, что при общей гибели сам воображающий каким-то
   чудом спасается.
   Каждый теперь так и живет. "Я-то, - думает, - как-нибудь выберусь", - спешит с топором в лес, стучит
   по дереву и не знает, что вырубает себе гробовую доску и народу своему готовит из этого дерева крест - орудие
   казни.
   Я говорю им:
  
  
   - Оставьте березки, хоть крестики поставить над нашей братской могилой.
   Отвечают:
   - Об этом попы позаботятся.
   - Какие такие попы, друзья, сами вы себе вырубаете крест.
   Сопрело старое дерево, новое готовят.
  
  
   Вечером залаяли собаки: люди показались в темноте - беда!
   Второпях у нас разговор:
   - Верно, картошку пришли огребать, я говорила, что нужно было мне хоть десять в жеребятник
   запрятать.
   - А может быть, бычка?
   - И бычка нужно было зарезать: была бы и Пасха с мясом, а то вот...
   Мужики робко подходят и так идут, будто прячутся, оглядываются, не заметил бы кто.
   - Что такое?
   - Насчет культуры.
   Это пошло теперь такое словесное остроумие.
   - Гарнизовать насчет культуры.
   И подмигивает: нет, нет, совсем не забастовка, а тайное, общее дело.
   Объясняемся: это те мужики, у которых было по сколько-то саженей купчей земли. Завтра нужно
   представить в Комитет крепости, а им нужно сделать копии, чтобы потом...
   Так они понимают меня, писателя, я должен послужить народу своему как писатель - переписать им
   крепости на случай, если перевернется закон.
   Это "хозяйчики" Ленина, которых он так ненавидит, которые губят революцию. Если бы знал
   председатель Совета Ленин - сколько их! Если бы знал он, что и тот беднейший крестьянин отличается от
   этого "хозяйчика" лишь как отличается зерно от созревшего колоса: беднейший крестьянин - непосеянное
   зерно, а "хозяйчик" - созревшее.
  
  
   Совсем неожиданно приехал ко мне старый арендатор моего сада, я был очень удивлен, потому что сад
   от меня отобран Комитетом и будет им сдаваться с аукциона в пользу себя. Да, он это знает, и он едет сейчас в
   Комитет по этому делу... но ведь Комитет не вечный, если за лето он рухнет, то арендатор готов мне второй раз
   заплатить потом.
   - Не угодно ли задаточек?
   - Мыслимо ли, - говорю я, - заплатить за урожай вдвойне, что ж вам останется?
   - Не беспокойтесь: от налога вас мы выручим, а Комитетское будем считать за штраф.
  
  
   Сад общественный - что это значит?
  
  
   Наш город стал теперь как в далекие времена - окраинные люди Московского государства, а дальше и
   татары, и немцы.
   И их ждут сюда и в ожидании делятся и безумствуют. Какой-то должен быть этому конец, худой или
   хороший, и ждут конца.
   Мы получили письмо от одного акцизного чиновника, жившего на юге в одной экономии на сахарном
   заводе, он писал нам, что вся экономия разграблена и только стоит домик, в котором он живет, потому что сын
  
  
   его кухарки - большевик. Потом писал он нам, что домик разделили крестьяне, разметали, кому двери, кому
   крыша, стропила и всякая всячина, а все-таки дом стоит пока, потому что сын его кухарки - большевик. Потом
   уже мы стороной получили известие, что эта местность занята немцами, прямых сведений нет, а мы
   загадывали: удалось ли крестьянам до немцев разобрать этот домик или нет?
  
  
   В нашем краю теперь, на нашем хуторе почти такое же положение: вот, вот немцы придут, а бесчинство
   в дележке отечества дошло до конца последнего, как в случае описанном, до бревна.
   Земля стала ничья, как воздух, а сады спорные, я не начинаю работу в саду, потому что не знаю, чей он,
   нигде нельзя навести точную справку: в городе говорят, что в волости иначе - и сад, и земля, что все равно сад
   будет разнесен.
   Заезжал мой старый арендатор с извинением, едет он в Комитет мой сад снимать, извиняется.
   Это он на случай, если за время созревания плодов власть переменится, он обещает мне в этом случае
   уплатить за сад второй раз, а та плата в Комитет будет как контрибуция. Он уверен, что немцы придут, считает
   это избавлением, потому что так жить хозяйственному человеку нельзя.
   В соседнем имении, которое совершенно разграблено, вчера Комитет приступил к раскопке сада, я
   надеялся, что он приступит к моему.
   - Ничего, ничего, Совет приедет, попросит себе яблочка, и кончено: яблоки все будут ваши.
   - Так выходит, что я за яблоки изменил отечеству?
   - Да его уже нет - лучше уж остаться с яблоками: а то ни отечества, ни яблок...
  
  
   Есть одно, из-за чего у меня руки отнимаются, когда я хочу вступить в бой с большевиками: если бы
   мне было теперь 20-25 лет, то я был бы непременно большевиком, и могу с точностью сказать, что не
   эсеровского, а марксистского толка. Есть прямые доказательства этому: в таком возрасте я был уверен, что
   вот-вот совершится мировая катастрофа, пролетариат всего мира станет у власти и жить на земле будет всем
   хорошо. Это чувство конца (эсхатология) в одинаковой степени развито у простого народа и у нашей
   интеллигенции, и оно именно дает теперь силу большевикам, а не как просто марксистское рассуждение.
   Все тончайшие изгибы этого чувства мне хорошо известны, и оно держалось во мне несколько лет, имея
   наиболее сильное напряжение в тюрьме и быстро ослабевая в бытность мою в Германии, потому что там мой
   марксизм я увидел в форме того мещанства, которое так ненавидел Ленин. Но вполне я освободился от
   большевизма, лишь когда заговорили с другого конца, и был пожаром своим переброшен на другой полюс и
   вплотную подошел к декадентству.
   Не я один, конечно, переживал это, и не взялся бы я судить об этом, если бы некоторые черты моей
   индивидуальности, как я глубоко уверен, не сделали мое переживание особенно типичным, позволяющим
   теперь ясно, отчетливо видеть всю картину.
   Существуют целые тома писаний об этом предмете таких выдающихся людей, как Струве и Булгаков,
   Бердяев, но именно потому, что они люди исключительно образованные, вожди - и притом умственно
   загруженные люди, нельзя по ним судить о всех. Я же был настоящим прозелитом, рядовой овцой в этом стаде,
   и мои замечания должны объяснять психически широкие массы народа.
   Душевный состав мой накануне уверования в социализм: семейная оторванность, глубочайшее
   невежество, с грехом пополам оканчиваю реальное училище, смутные умственные запросы, гнавшие меня с
   факультета на факультет, какая-то особенная ежедневная вера, что чтением какой-нибудь книги я сразу все
   себе и разрешу. Так я взялся за химию как за алхимию и плохо делал анализы, в то же время читал Менделеева
   страстно, и если бы меня спросили в это время, какая будет у меня жена, я сказал бы, что она несомненно будет
  
  
   химиком... Смутное ощущение какой-то своей гениальности: я не такой, как все, вот я пойду, ухвачусь за что-то
   и покажу себя и все переверну, тайный невыраженный романтизм, страдание оттого, что не могу быть как все
   (особенно в половой сфере), черты полной дикости (чрезвычайная робость, застенчивость и взвинченное
   [нахальство]) в отношении к женщине. Уверование и поведение после этого: ключ и замок: решение
   государственных вопросов. Постепенное разжижение веры за границей, наклонность к родному (агрономия - <1
   нрзб.>), к эсерству - окончательный поворот: сумасшедшая любовь и поворот мира с умственности на
   психологичность: открытие полюса. Жизнь, возрождение... Внимание к человеческой душе.
  
  
   Земли разных владельцев Борисоглебского веером раскинуты на половину волости, а усадьбы их, как
   головы веера, с прекрасными садами собрались все кучкой, примыкая одна к одной; гвоздиком в голове веера
   на выгоне сидит батюшка и вокруг него разная мелочь: потомки диакона и дьячка, арендаторы огородов,
   садов. Теперь земли - перья веера - все отобраны крестьянами, осталась только головка усадьбы. Среди
   разоренных и униженных владельцев батюшка все-таки сохранил некоторую долю веса в глазах крестьян, и
   они теперь в честь него называют прежнее Борисоглебское просто Поповкою.
   Смотрю на мужиков и удивляюсь, до чего им непонятно, что в них есть власть, и до чего им нужна
   сверх-власть.
  
  
   Прилетел я в родную сторону черным вороном в годину испытания и каркал злое.
   Как на меня тогда все накинулись, едва-едва вырвался.
   Ныне вижу, сбылось мое, жалко мне стало их, что каркать, надо пожалеть, как-нибудь, чем-нибудь
   приутешить, не хочу быть вороном.
   А они ко мне с поклонами:
   - Верно, верно, все сбылось.
   Я хочу им нынче соловьем петь, а они почитают во мне ворона.
  
  
   8 Мая. Переворот совершат, вероятно, сами мужики: дело новых людей само себя уже показало, а слова
   их скоро будут валяться, как шкурки издохших собак. Тогда и выйдет на свет скрытый чумазый и всякими
   средствами будет копить, но уже не по-разбойничьи, а хозяйственно. И так приглядишься, будто он и сейчас не
   то что не может, а скорее попускает грабителей, ему их грабеж на руку, после них будут они собирать и
   прикарманивать.
   Николка-кузнец и Артем - один будет повешен, другой станет богатым хозяином.
   А жизнь их там кипит по-старому: женятся, намечаются приобретать - как еще намечаются.
   Целый час я толковал Никифору, что не буржуазы идут на нас, а немцы самые настоящие, объяснил
   ему - какая Украйна, где она находится и как вышло, что мир заключен, а война продолжается.
   Сегодня Николай Михайлович говорит:
   - Слава Богу, кажется, мужики в себя приходят, говорят, что не буржуазы наступают, а немцы.
   Я спросил, от кого он слышал.
   - От Никифора.
  
  
   Друг мой, вы можете, созерцая зрелище пожара, предаваться отчаянью или же возвышенным мыслям о
   возобновлении вечной жизни после очищения ее пламенем, но помните, что тут же, рядом с вами в числе
   темных фигур, освещенных заревом, стоят такие, которые, если это выгодно, намечаются тут же выхватить из
  
  
   пламени для себя что-нибудь и пустить в оборот собственной жизни, тут же очертить кусок жизни-территории и
   назвать его "мое собственное, Сенькино, приобретение".
   Эти темные фигуры, будто капитаны-завоеватели, пришли в страну враждебных племен, воюющих
   между собой, и дожидаются, когда они окончательно истребят себя и им свободно можно открывать земли
   собственности и ставить на них флаги свои: Сенькина Земля, Плюхина Собинка, Никишкиных хутора.
   Поймите, друг мой, что отечество, о гибели которого вы так страдаете и плачете, эти самые люди уже
   собирают под наше прежнее трехцветное знамя, как всякий собственник, руководствуясь только своей личной
   корыстью. Они теперь еще кажутся трусливыми и робкими, потому что разъединены, но уже теперь иногда,
   когда большим эшелоном идут с мукой в столицу, дают понять о себе как о силе. И всюду за ширмами
   бутафорских [советских] войн вы можете, если имеете зрение, наблюдать настоящую войну мужицкой
   буржуазии со смутою. Они воюют сейчас не с ружьем в руках - не нужно им ружья! У них знание жизни как
   вечный закон, которого не перейдешь, и главное, у них близость к этой жизни, <зачеркнуто: вкус> укус, и
   запах, и чутье, ведущие их к цели через такие переходы, в которых вы с вашим возвышенным чувством
   отечества задохнетесь на первых шагах.
   Ваше образование по историческим книжкам дало вам понятие отечества как узел вашего личного
   благородства, способности жертвы своей личностью и тому подобное всевозможное. Между тем, в жизни все это
   оказывается совершенно ненужным, и ныне отечество будет спасаться теми людьми в этой войне всех против
   всех, которые крепче других могут завязать узел собственности и умереть за нее, а не отдать другому.
  
  
   12 Мая. Смердяков и Платон Каратаев. Смердяков - комиссар.
   В нашем городе главный Комиссар - Смердяков: длинное, бледное лицо без волос, мутные глаза, никто
   никогда на лице не видел улыбки. Очень умный и талантливый по природе, но без ученья и без выхода всякая
   благодать превосходства перешла в злость самолюбия. Я встречал таких очень часто в редакциях среди
   неудачников литературы, совершенно не понимающих, что сразу написать, без всякой выучки, почти
   безграмотному что-то особенное, свет потрясающее, никак невозможно, что вообще даже произведения
   искусства - не бомба. Единственный способ общения с ними, очень утомительный - это постоянно оглаживать
   их, нянчиться с ними. Чуть не уладил по недостатку времени - и вдруг на вас как представителя культуры
   обрушивается вся помойная лохань его разнузданного самолюбия. Я знал одного такого, он с револьвером в
   руке заставлял редактора напечатать свой рассказ. Это всё Смердяковы. И среди комиссаров наших,
   городских, деревенских даже, я очень часто встречаю этот страшный тип.
   Сегодня знакомый мой пришел из трибунала и говорит:
   - Вот русский человек в общем красивый, но почему же [всегда] или губа не на месте, или нос на боку,
   или вывернутые глаза, или раздутые ноздри?
   Приторное.
   В лицах и целях революции - Смердяковщина.
   Смердяков от революции: злобой утверждает свою личность - р а з р у ш и т е л ь .
   С другой стороны, я не могу без умиления, мне это поправка, отдых от Смердякова, встречать тоже
   всюду человека, который, обделав какое-то дельце, возвращается домой с фунтом керенок, набивает ими
   бутылку, закупоривает, засмаливает и зарывает ее в землю. В скором времени эти керенки будут ничто:
   керенки - бумага. Но вся наша жизнь держится этой верой, не будь такого наивного человека, наш рубль стоил
   бы не 14 керенок, а ровно ничего. В этой вере - в вечность рубля, в превосходство над личностью материи,
   стихии - есть что-то от Платона Каратаева. В этих образах, Смердякова - большевика-разрушителя и Платона
   Каратаева - созидателя, нынче набивающего керенками бутылку, - скелет нашей революции.
  
  
  
  
   Буржуа лежит на спине, как таракан, и во всю мочь работает своими ножками в воздухе, и ни с места,
   как таракан на спине.
   Мой приятель, самый талантливый человек в народе, упал и лежит на тротуаре, брыкает руками-
   ножками, не в силах подняться без посторонней помощи, будто таракан на спине.
   Так весь наш "буржуа" лежит, как таракан на спине, и [маленькие] ножки в воздухе, стараясь
   ухватиться за что-нибудь. Мимо идет Смердяков и злорадствует.
   Ухватитесь за немца.
  
  
   14 Мая. Живая душа. В окно смотрю, за пруд, где на низкой десятине огородник Иван Митрев лет уже
   тридцать занимается капустой и огурцами: теперь тут вся земля в полоску, и на полосках тучной огородной
   земли сеют овес. Сам же Иван Митрев теперь где-то в поле, получил себе надел и будет работать не как
   специалист, а как рядовой крестьянин.
   Вот время подходит капусту сажать, а где нам добыть рассаду? Не выйдет же из ивы капуста.
   - Товарищи, да что же вы наделали: ведь мы так без огурцов, без капусты останемся?
   - Не оставим: комитет представит.
   - Знаем мы, как представит.
   - Да вы бы Ивана Митрева за бока: оставили бы его на огороде, он бы нам и представил капусту и
   огурцы.
   - Дюже жирен будет!
   Так всё разделили по живым душам и, по-моему, лишились овощей, потому что самим овощи на своих
   огородах в деревне нельзя разводить: все перетаскают воры. Сам же Иван Митрев, получив надел живой души,
   поистине обрел душу мертвую: наверно, он ждет с наслаждением подступов к нашему городу немцев, ждет не
   дождется, когда коммунистов будут пороть и расстреливать.
   А ведь был человек он по жизни своей самый кроткий, самый трудолюбивый и смирный, у него и
   собственности никогда не было, землю под огороды он арендовал, не имел даже надела. Когда я прошлый год
   читал у Толстого, что в случае осуществления земельной анархии трудового человека не обидят в силу
   естественных причин, то заметил Ивана Митрева и записал у себя про него. Теперь вижу, что не прав Толстой,
   обижен, разорен Иван Митрев до конца, он ненавидит, <приписка: радостный ребенок души его умер> и душа
   его стала мертвая.
   Еще один пример покрепче этого. В соседстве моем, в Сапрычке, живет-доживает свое идеальное время
   одна старушка уже теперь <Дуничка равноапостольная - зачеркн.>, учительница. Так ее прозвали злые
   помещичьи языки. Я помню, как Толмачиха, женщина многосемейная и в сыновьях неудачливая, говорила
   моей тетушке:
   - Вот маешься, маешься всю жизнь с дураками, ничего не получается. А возьмите Дуничку: учит себе
   чужих детей. Пасха придет: даст им по куличику, по яичку и... равноапостольная.
   И не раз я сам слышал, как мужики говорили, что это Ангела нам Господь послал.
   Приход Ангела: тридцать лет, должно быть, тому назад образованная девушка, побывавшая за
   границей, на свои средства построила школу и сидела подвижницей тридцать лет в ней, переучила множество
   ребят, и не как-нибудь учила. Вокруг себя насадила она своими руками сад, и на голом месте бушует теперь
   чудесный сад.
   Теперь у нее этот сад отобрали мужики и от себя сдали в аренду. Я ушам своим не поверил, когда
   услышал это от батюшки, и стали мы с ним вместе думать, как это объясняется.
  
  
   - А вот как объясняется, - сказал батюшка, - они никогда не поверят, что добро делается для добра с
   личной жертвой. Они думали, что человек трудится, значит, ему польза была, и Дуничка свое получила, из-за
   чего жила, а сад их.
   Так, оказывается, не прав Толстой, и я вижу ошибку его: он справедливость, которая расцвела в
   личности и происходит не от мира сего, переносит на массу чрева неоплодотворенного, на самую глину, из
   которой, по легенде, был сотворен человек, на ту материю, в которой нет сознания ни красоты, ни добра как
   вне мира сего существующих ценностей.
   Друг мой, в деревню лучше не ездите, сидите-отсиживайтесь в своей каменной квартире, пока не
   позовут вас, а вас позовут непременно. Мы здесь отрезаны от всего мира и даже газеты имеем очень редко.
   Живем как в стране папуасов. Днем каждый прохожий может пустить в вас отравленные стрелы: буржуазы!
   Вечером вы заставляете окна ставнями, потому что всякий бродяга может стрельнуть по горящему в вашем
   окне огоньку... Сила заблуждения - это: вы буржуаз. Наша жизнь здесь проходит в обсуждении своих
   потребностей. Трудно сказать, сколько стало забот, охраняем наших коров от воров, они привязаны у нас под
   самым окном. Смутное чувство, что Россия все та же, как за оградой, как за решеткой тюрьмы, которую
   перепилить невозможно.
   И отступаю сам, потому что я в этом не силен... я не могу жить и действовать в то время, когда всякое
   действие - просто сопротивление с оружием - запрещено, когда на одной стороне - горящее красное пламя
   пожара, а на другой - черный лик, обрекающий даже детей на распятие.
  
  
   15 Мая. Барыш-день. Германский паук натянул паутину - как бы она не лопнула? Вот это нужно твердо
   знать - знаю ли я?
   Нет, но то, что наша волна неприкосновенна к творчеству, - я знаю.
   Многие простые люди теперь обижаются на немцев, что они поступили с украинцами и с
   большевиками коварно.
   Дочь ботаника сказала, что большевики умные люди и талантливые, а наши буяны - не большевики,
   настоящие большевики только Ленин и Троцкий.
  
  
   За решеткой нашей тюрьмы жизнь идет своим чередом, но идти туда не хочется, вот, например, свадьба
   солдата на Алексеевке с оркестром и поваром, так что было будто бы совсем как у Стаховича.
  
  
   Весна такая сухая, с тех пор как снег растаял, ни одного дождя и страшный холод, овес всходит
   тройной, рожь пошла в трубку, хоть ростом вся в три вершка. Вчера начал обмываться молодой месяц, все
   позеленело. Вероятно, скоро хлынут дожди, и будет тепло, сразу все зацветет, и тогда даже в это страшное время
   мелькнет желание остаться здесь навсегда, жить на пчельнике со своим, только своим собственным миром.
  
  
   Человеческая отдельность или, как говорят, индивидуальность есть домик личности, пусть
   разрушаются старые домики, но личность неприкосновенна. Как личность смерти я не боюсь, я бессмертный.
   Вы, кто хочет убить меня, уносите только смерть свою, которая приходит к вам с косою и адом, пугает детей
   ваших и делает их трусами. Вы боитесь смерти, потому что ваши отцы создали страх этот и были убийцами.
   Скоро засверкает май, и душа моя откроется к вечному, и человеческое дело войны предстанет в
   ничтожестве своем.
  
  
   Что эти малые годы перед мгновеньем, насквозь освещающим вечное: я видел одно такое мгновенье и с
   тех пор смотрю на человеческий мир с участием, когда вижу страдание, с улыбкой, когда вижу радость, и с
   презрением, когда люди пытаются и, в сущности, как видно мне, никогда не могут убить друг друга.
  
  
   Узнал, что Семашко - большевик, как он похож на Разумника, а чем? Оба по существу разумные, земные,
   но оба сорванные - в их революционной судьбе сыграли роль какие-нибудь пустяки, например, что Семашко,
   всегда 1-го ученика, за чтение Белинского лишили золотой медали, а Разумника Гиппиус не приняла в
   декаденты. Болезненное самолюбие. Чистота натуры (моральность, человечность). Неловкость к сделкам с
   совестью. Тайный романтизм. Отказ от личной жизни (я не свое делаю, так со злости, что не свое, буду служить
   другим). Истинный же путь человека - не по злости служить, а по радости.
   Революция рождается в злобе.
   Революция - это буря, это сжатие воздуха.
   Революция - это сжатый воздух, это ветер, в котором мчатся души покойников: впереди мчится он, дух
   злобы к настоящему, а назади за ним мчатся души покойников.
   Покой и покойники, цветы на могилах и теплое солнышко, и запах трупа в цветах гиацинта, любовь
   вечная, жизнь бесконечная.
   Движение - злоба, ветер...
   Любовь всепрощающая стала на Руси как масло коровье, все прощает, как масло мажет всякую дрянь.
   Зарождаются ветры-циклоны в каких-то сжатых пластах воздуха. Революция зарождается в
   оборванных личностях, которые, не найдя своего, со злости хотят служить другим - будущим.
   Важно, что будущим: и тут идеи, принципы. Личность обрывается - рождается злость и принципы
   творчества будущего: ветер, буря, революция.
   Личность находит себя в настоящем, в любви к текущему: мир, свет, любовь.
   Первые хотят быть материалистами, но материи они не касаются -- идеалисты.
   Вторые хотят быть идеалистами, но ведь имеют дело с материей.
   Первые - склонны к науке.
   Вторые - к религии, искусству.
   Разрушают - создают.
   Мысль и любовь редко в дружбе живут, обыкновенно мысль разрушает - одно дело, любовь создает -
   совершенно другое.
  
  
   Елец. Солнце близко к закату. Ветер стих. Села известковая пыль на улицу, на окна и крышу. На улице
   духота, неприютно, а за домами, за каждым из этих домов сад, и в саду чай пьют под липами.
   Из слободы движется стадо коровье и разбредается по разным улицам: коровы сами идут в свои дома.
   Только новых коров провожают хозяева, иногда женщины, иногда мальчики или девочки. Мы смотрим в окно
   и на коров, и вдруг все воскликнули:
   - Капитолина Ивановна!
   Самая богатая наша барыня Ельца, Капитолина Ивановна, в шляпе, хорошем пальто и с веточкой в
   руке шла за коровой.
   - Вот до чего дожили.
  
  
   Завтра погибнет мой сад под ударами мужицких топоров, но сегодня он прекрасен, и я люблю его, и он
   мой.
  
  
   Прощаюсь с садом и ухожу, я найду где-нибудь сад еще более прекрасный: мой сад не умрет. Но вы, кто
   рубит его, увидите только смерть впереди (пьяные вуроны).
   Я всегда двигался, но всегда с большим трудом приводил себя в движение, - куда попал, там хочется и
   остаться, и кажется, вот-вот какой-то мелькнет план вечности, и никак план не складывается, все
   запутывается, и вот, чтобы распутать застоявшееся,- я двигаюсь.
   Сейчас особенно не хочется ехать, устоялся бы.
  
  
   Свирепствует злоба беспощадной революции, как северный ветер, но ведь и любовь не масло - почему
   же молчит любовь и не поднимется ветер с горячей стороны?
  
  
   Не знаю, за какой хвостик и как зацепиться, чтобы размотать всю загадку своего прошлого
   существования, - как?
   Оборванная душа: звезда - бывало, звездам расскажет оборванная душа.
  
  
   16 Мая. Керенский против большевиков. А что я где-то пишу, про это ходит легенда, мне передавали ее:
   я пишу для тех, кто под видом германца идет на Россию.
  
  
   Однажды поздно ночью этой зимой шел я по улице пустынной, где грабили и раздевали постоянно. Иду
   я, думаю: "Проскочу или не проскочу?" - совершенно один иду, и вот показывается далеко другой человек.
   Оружия нет со мной, а кулак на случай готовлю и держу его так в кармане, будто вот-вот выхвачу револьвер.
   Тот, другой, приближается, всматриваюсь: книжка в руке, слава тебе, Господи! с книжкой человек не опасен,
   он друг мой.
   Неведомый друг мой с книжкой в руке, вам пишу это письмо из недр простого русского народа,
   который отогнал далеко от себя лучших друзей своих.
  
  
   Какая пустыня вокруг меня! Вижу, вон идет в церковь народ, двое остановились у моих ворот, один
   поднял руку вверх и быстро опустил ее вниз - я понимаю, он сказал:
   - Разорен дочиста!
   И тем самым презрен. Не вижу ни одного человека из многих тысяч знакомых в этой Скифии, кто
   понял бы скорбь мою от боли за них самих, а не за свое имущество. В нашем купеческом городе я насчитаю
   десятки людей, кто потерял свое имущество и даже жизнь свою за правдивое свое слово. Но здесь ни одного
   человека не найдется, кто посмел бы с риском для себя постоять за правду.
   Я спрашиваю:
   - Где человек?
   Мне отвечают:
   - Человек в землю ушел.
   Это значит не то чтобы человек занялся дележом земли, а буквально: здешний скифский человек роет
   себе ямы, в которые, как собака, иногда прячет лишнюю корку, зарывает свои запасы.
   По всей стране клич:
   - Спасайся кто может!
   И человек полез в землю, потому что ему хочется жить, хоть как-нибудь, только жить.
   Вот на пороге моем стоит один из них в синей поддевке, ему что-то нужно от меня и хочется мне
   угодить.
  
  
   - Как дела? - спрашиваю.
   Он жмурит один глаз на мгновенье и отвечает мстительно:
   - Идет!
   Это значит, немец идет, который освободит мой сад от захвата.
  
  
   Так он собой меня понимает, себя понимает, а между тем стал гражданином: часами беседуем мы с ним
   все исключительно о наших гражданских делах, местных, деревенских, волостных, даже городских. Его
   понимание меня прекращается на оценке украинских дел: не германцы в этом виноваты, а какие-то наши
   изменники. Не то чтобы сами украинцы были изменниками, как поняли бы мы, а что-то совсем непонятное,
   безжизненное: идут не германцы, а наши буржуи. Тут смешивают его эсеры с большевиками, а дальше ничего
   не понять: темная сторона. В щелку интернационала.
   Словом, так же, как при царе: кто-то изменяет, а кто - неизвестно. С этого начался тупик в сознании, и
   что самое главное теперь нужно знать гражданам и разбираться в мировой войне - тут настоящая тьма.
   Еще расходимся мы в оценке большевиков, всеобщая оценка их такая, что дело их правильное, а слуги
   их - разбойники и воры - совершенно как при царе.
   Правильно сделал солдат, что убежал - хозяина нет, и убежал, хозяина нет на землю.
  
  
   - Немец - что ему до нас?
   - Как что, а урожай? правда, что при таком порядке мы соберем меньше.
   - Половину.
   Результат: германец сам по себе хорош, но буржуй, связанный с ним, вреден: буржуй - свой, Керенский
   и другие.
   Раз, например, я спрашиваю, в чем же его дело, зачем он пришел ко мне?
   Конечно, хищное дело. Я говорю:
   - Большевики не дадут.
   - Ну, - отвечает, - и большевики теперь просто: против них Керенский.
   То есть керенки.
   - А если придет.
   - Хозяин?
   Немец, теперь часто слышу, называется так: "хозяином" земли русской, вместо Учредительного
   собрания - немец.
   - А что же хозяин, что дурного хозяин нам сделать может - отберет? У нас так отбирают. Да у меня
   тогда хоть надежда будет...
   Нет у нас и не может быть понимания... Но неведомый друг мой с книжкой в руке встреченный мной на
   пустынной улице ночью, в этой подземной тьме народной не виноваты ли и мы с вами?
   <Зачеркнуто: Нет! мы с вами не виноваты,> <приписка: Если вы, как и я, только прохожий, - вы мне
   друг, мы не виноваты, но если эта книга ваша собрание платформ и программ>, если вы тоже, как я, служите
   слову русскому без программ и платформ, вы просто прохожий, но если эта книга в руке вашей - собрание
   революционных речей к народу, я не знаю: мне еще ни одной революционной речи не приходилось читать, в
   которой бы отразился талант человеческого и русского сердца. <Зачеркнуто: Отзвенело радостное звонкое
   слово платформ и позиций, посмотрим вокруг>
  
  
   Тогда, знаете что: я ближе к этим людям, которые в отчаянии зарываются в землю... и врага
   государства, на войне с которым его близкими пролито столько крови, встречаю, как корень Земли Русской; я
   ближе к нему, потому что чувствую в таком человеке силу страсти к жизни, которой живет вся природа.
  
  
   "День прошел, я сыт, жив, имущество цело, и слава Богу". Так вам ответит каждый крестьянин, если
   вы спросите его: "Как дела?"
  
  
   Очень много разговоров, сравнительно с прежним, о дожде и посевах, потому что у хозяина от хозяйства
   руки отваливаются. Так у всех почти, но это не значит еще осуждение всей старой жизни: дух увлекающий
   мчится над головами убитых хозяев, как ветер мчится над пригнутыми стеблями... Живем плохо, но неведомо
   назначение ветра, и не нам понимать и судить его движение, его цель.
  
  
   Когда в разговоре про невероятно дурные поступки нашего комитета я говорю:
   - Большевики...
   Меня часто останавливают:
   - Это не большевики, это разбойники.
   Точно так же и про городской трибунал:
   - Какие это большевики, это наши мошенники.
   Я думаю, что общенародная оценка существующей власти такая: они наверху там хотят настоящего
   добра народу, но внизу власть захватывает разбойник. Словом, совершенно как прежде, до катастрофы с
   царем: царь хорош, но прислужники его - разбойники.
  
  
   Свирепствует беспощадная злоба, как ветер северный, но ведь и любовь - не только гиацинт над
   могилой, почему же молчит любовь и не поднимается ветер с другой, горячей стороны? Или вся Русь лежит,
   как рать-сила побитая? Нет, что-то нужно пережить, это нужно и пока не кончится - голос любви будет
   молчать.
   Я не знаю, кто и когда победит, но я душою старше, чем это наше событие: про себя я это уже пережил и
   помню страшное после того, когда все вокруг идет на меня.
   Так мне кажется по себе, я вижу, как будто [дальше], потому что я старше, я это испытал и пережил. В
   смущенной душе голос будто: "Не убий!" А вокруг прохожие говорят: "Убивец!" - и кажется, это про меня
   говорят. Потом будет долго-долго что-то дробить меня, размывать, как дождь размывает камень под желобом,
   и до конца [размыть] должен, когда свет нежданно осветит землю.
   Там, где я встал, я не говорю еще: "Не убий!" Нет, я грудь свою открываю и говорю:
   - Бейте меня, я смерти не боюсь, чту смерть для меня - не быть. Если хотя убьете меня, но не мне, а вам
   смерть моя придет ужасной, с косою и адом, и вас, и детей ваших долго будет пугать и делать трусом.
   Я скажу:
   - Презренные трусы, вы хотите убивать меня, убейте! попробуйте, не испугаете, а сами испугаетесь...
  
  
   17 Мая. Это устремление к материи понимается как побег от религии, которая еще раньше покинула
   нашу землю. Это испытание человека, который должен своими руками ощупать материальное.
  
  
   Вот будет социализм, когда я не должен будут говорить: "Иди, работай!", а скажу: "Товарищ, пойдем на
   работу".
  
  
  
  
   Счет обманутого человека. 1) Пошли, как красные девушки: за отечество-царя. Москва-Петербург
   проданы немцам. 2) Немец внутренний - буржуй - это я; буржуй во дворце, стол, дверь в золоте - бросились во
   дворец, взяли золото - бронза, на фабрике - машины, станки, остановили машину, бросились на землю -
   переделили - земли не прибавилось. Стали хлеб сеять - хлеб отбирали. Стали возить, продавать награбленное -
   керенки заработали - это бумага. Тогда всё зарыли в землю.
   Народ обманут интеллигенцией.
  
  
   Вольный и невольный: иди! - пойдем, товарищ!
   Радость происходит не от земли: от человека.
  
  
   С улыбкой смотрю я нынче на свое прошлогоднее практическое эсерство или толстовство на своей
   трудовой норме.
   Я обманывал себя совсем особенно: я уверял всех и себя самого, что работаю, чтобы сохранить свою
   собственность и обеспечить свою семью. Неправда это, пустяки. В глубине души у меня как у эсера или
   толстовца на свой лад была мечта необходимый суровый труд преодолеть.
  
  
   19 Мая. Оказывается, что у земли власти нет никакой. Вот говорили, что власть земли, а оказывается, у
   земли власти и нет никакой,- если бы ее-то власть, можно бы разве допустить такое бесчинство над собой,
   такое издевательство!
  
  
   С винного завода с горы мужики сорокаведерную бочку пустили вниз к себе через ручей на деревню. У
   ручья бочка на камень наткнулась и треснула, а спирт весь в ручей - какой тут ручей, так грязная кашица
   вместо воды. С горшками, с чашками кинулись из деревни бабы и вычерпали грязь. И другая, и третья бочка -
   сколько тут бочек полопалось во время грабежа. Теперь у них продается спирт на два сорта: чистый, по 200 р.
   за четверть, и ручьевой, вчетверо дешевле.
  
  
   В комитете служил - умел награбить! две бочки спирту в подвал спустил. Цветы из господского дома к
   себе в избу перенес. Перед окном пальму посадил и сделал предложение бедной девушке. Свадьбу справил как у
   господ: господский повар Михаило обед готовил с пирогом и пирожными. Играл городской оркестр музыку.
  
  
   Стянуть - что! это и мне кто-то с завода примахнул по-приятельски две бутылки спирту: попробовал,
   настоящий, не ручьевой, не отказался и я. Или выкопать в господском, теперь общественном саду яблонку, да
   еще и посадить себе под окном. Все равно осенью пропадет - тащи, кто может.
   Вот сейчас и в моем саду чья-то корова трется, трется о поваленный сук и вот обломала, проклятая -
   черт с ней! Я еще и свою корову в сад пошлю, пусть гадит, пусть ломает, все равно не уберечь, только врагов
   наживешь, общее так общее.
   А вот когда подлец какой-нибудь крадет правильно, спирт на сахар, на муку меняет, муку на керенки и
   потом керенками бутылки набивает [и] в землю - вот этот-то сукин сын душу воротит, и чертей таких ведь
   множество.
   Но еще хуже этого прошлогодние ораторы, кто во время Керенского лопотал вроде того, что немец нам
   друг и воевать с ним не надо, и если немец все-таки пойдет на нас, так он, оратор, первый с винтовкой пойдет
  
  
   на него, - вот как теперь ведет себя этот оратор? Немец теперь идет самый настоящий, а он говорит: буржуаз! О
   винтовке и думать забыл, награбил себе и прочее.
  
  
   Посмотришь, посмотришь вокруг себя, ну как тут не рассердиться, день смотрел, два, три, неделю,
   думаешь, думаешь - вдруг счастье великое! Газеты пришли. Прочитаешь газеты, оглянешься на то, что
   передумал: "Господи! да ведь я же и есть самый настоящий буржуазный человек".
   Станет как будто и совестно: и все иностранцы, и все собственники наши от мала до велика почти так
   же, как я, думают и понимают. Анархист ли я по мысли, толстовец по совести, странник по натуре - ведь это
   все хорошо где-нибудь в городе, но в деревне здесь точно все эти мысли, настроения, тут все в голом виде, и тут
   я увидел, что буржуазия...
  
  
   В городе у знакомых ночевал с юнкером бесшабашным - какая у него ненависть к большевикам, к
   мужикам-грабителям, как сладостно говорил он мне о том, как он своими руками будет их вешать,
   расстреливать.
   Я старался убедить его, что бесполезна такая жестокость, но он мне ответил:
   - Оставьте эту роскошь рассуждения для себя, я буду уважать, ведь и я был такой в начале революции,
   но теперь я буду идти до конца своим путем.
  
  
   Плачьте, добрые люди, о родине, кто потерял в ней добро - теплую утеху будущих лет, но чем помянуть,
   чем вспомнить родину тому путнику, у кого нет ничего: избушка на краю стояла черная под соломенной
   крышей, да и ту нынче весною подмыло в овраг. Нечем вспомнить родину человеку Дикого поля, бредущему от
   села к селу большаком по тропинке пешеходной.
  
  
   Плачет ребенок, дали варенья - стих, и выходит шарада: стих - от - варенья. Так разговариваешь с
   человеком деревенским: жалуется-плачется, подумаешь: "Вот какой государственный человек!" - смотришь,
   стащил себе какие-нибудь пустяки, до смешного ничтожные: яблонку из господского сада под окно пересадил,
   уздечку, веревочку - и втайне доволен: досталось и ему что-то от всеобщего пирога. Малым довольствуется
   русский человек, а тут еще главный голос в молодежи, которая вообще не способна тужить.
  
  
   Вчера отправил тебе письмо, сегодня получил твое розовое по бумаге и трагическое по содержанию: три
   существа действуют вокруг тебя и в тебе: голод, Горячев, который тебя "сильно любит" (значит, можно за него
   выйти замуж?) и может спасти от голода, и дядя Миша с далеким горизонтом под звездами, далекий,
   невидимый.
  
  
   Дядя Коля, как Плюшкин, ходит в рваном пальто цвета старого треснувшего гриба, с ключами, и тоже
   от нечего делать собирает всякую дрянь. Сегодня мы нашли с ним крючок от штанов, стальной, с орнаментом,
   чистой иностранной работы. Сели на лавочку и, рассматривая крючок, обменялись таким разговором:
   Я:
   - Чем иностранцы занимались, на что тратили время!
   Он:
   - А теперь лучше?
   - Теперь, - говорю, - серьезнее: делают снаряды, теперь вообще что-то больше делают - будущее
   готовят.
  
  
   - Потом опять перейдут на крючки.
   - Ну, что ж: а в воздухе-то все-таки узел завяжется. Это вехи расставляются.
   Он с этим согласился, кивнул головой, я очень рад, это редко бывает у нас. Только, помолчав, он
   вернулся к своему:
   - А мне-то что? и тебе что? нас не будет. Мы, вероятно, уже этой зимой умрем голодной смертью.
  
  
   <На полях: Соловьев глудкой гоняет>
  
  
   Громадная масса крестьян и в особенности баб живут изо дня в день, и бабы, если им сегодня можно
   нарвать для коров снытки в саду (раньше господском), если ночью они тут в ночном лошадь накормят, а
   мальчишка выкопает яблоню и пересадит к себе под окно, - яблоня через неделю засохнет, снытку в два дня
   вырвут всю дочиста бабы, лошади изобьют, изломают сад, - сегодня хорошо, хороша этим и революция! Это
   ужасное разрушение совершается бессознательно, и люди эти невинны. Пусть они разорят, обидят хорошего
   человека - ничего! это во имя равенства всех. И если убьют за буржуя прекрасного человека - ничего, не знают,
   что творят, им простится. Вот если бы Лев Толстой жил, его бы убили непременно, и он, умирая, сказал бы:
   "Прости им, не знают, что делают, они обмануты", - но ведь кто-то их обманывал, кто-то обещал им, за что они
   это делают? Тут же есть ошибочная система? и кто-то ошибся - как он мог так ошибиться, он отвечает. Кто
   это? Интеллигенция, может быть, именно: Ленин, Чернов, Керенский? дальше: вся интеллигенция. Но
   интеллигенты русские, и Ленин, и Чернов, и Керенский, сами обмануты кем-то и явно не знают своего народа и
   тоже не знают, что творят. Кто же их обманул: вожди пролетариата, Карл Маркс, Бебель. Но их обманул еще
   кто-то, наверно. Где же главный обманщик: Аввадон, князь тьмы?
  
  
   24 Мая. Снег тощий этой зимы стаял вмиг, без единого дождика прошел весь Апрель, без влаги скупо,
   бездушно одевались деревья, и морозы-сороки перешли на Май и губили в Мае бутоны цветов...
   В первых числах Мая было как в Октябре, небо хмурое откосом сошлось с землей, и казалось, туда, как
   в козий загон, угоняли, где сходится плоское небо с плоской землей.
   Вижу, никогда больше не приснится, не привидится моя Грезица <единственная невеста - зачеркн.>.
   Как я этого раньше желал! а вот когда пришло - стало тупо жить, и в природе я стал будто зверь без чутья.
  
  
   Мне предложили нужному человеку или даже в компании со мною снять в аренду в комитете мой
   собственный сад. Я сказал, что хотя это мне и выгодно, а все-таки не стану делать, потому что слишком глупо
   свой сад снимать у себя самого: закон это не признал, сад мой.
   - По гордости, - говорю, - не сниму.
   Нужный человек сказал:
   - Гордость - это нехорошо.
   - Для вас, - отвечаю, - вы везде нужный, вам гордость вред, а мне гордость польза большая.
   - Какая же, - сказал он, - может быть человеку от гордости польза?
   - Конечно, не денежная, душевная.
   - И душевной пользы от гордости нет.
   - А вот есть!
   - Не знаю...
  
  
   Мы заспорили с нужным человеком, как Дон-Кихот с Санчо-Пансой, и кончили тем, что он признал во
   мне человека, которому гордость на пользу - барина, а в себе признал совсем другого человека, которому вся
   польза в смирении - слугу.
   Я думаю после разговора: "Мы, русские люди, как голыши, окатались за сотни лет в придонной тьме
   под мутной водой, катимся и не шумим. А что этот нынешний шум - будто бы это не шум: это мы просто все
   зараз перекатываемся водой, неизвестно куда, не то в речку другую, не то в озеро, не то в море".
  
  
   25 Мая. Мороз. Одному богу, который хозяйствует, богу земледелия крестьянскому Хозяину уже
   наверно худо в революцию, и тошным-тошнехонько слушать ему изо дня в день пустые слова про хозяйство на
   новых началах, про буржуа и пролетариев и про всякие системы будущего.
   Семейство умножилось, как песок речной, а выходу нет, все хотят сидеть на шее Хозяина, по-
   настоящему бы хозяйствовать, так пошевельнуться нельзя, а они все болтают, болтают, будто галки осенью
   грачей провожают. Улетят грачи в далекие теплые края, а галкам не миновать коротать на месте студеное
   время. Хозяина и бьет забота, как быть с молодежью, так бьет, что и сам бы разграбил.
   Хозяйская забота крепко запала Семену Бабусину в самое сердце, видит, что не миновать голода и
   холода и мора. Тужит, тужит день и ночь, а молодые ребята cговариваются, обдумывают, как бы спирт отбить у
   солдат. Попробовали с винтовками на гору приступом, как ходили в атаку на немца, - шарах! с завода из
   окошечка пулеметом, все разбежались и винтовки половину домой принесли.
   - Пропасти под собой не чуете! - говорит им Семен.
   У него своя забота, у них своя: как бы все-таки спирт раздобыть. И надумали: не ангелы же солдаты,
   сидят у самого спирта и будто не трогают. Разузнали дело: ночью пьют солдаты, днем охраняют. Ночью
   собрались ловкачи, видят, в окне солдаты пьяные спят, перевязали их, выкатили пулеметы. Кричат молодцы с
   горы:
   - Пожалуйте!
   Собрался народ внизу под горой, всё не верят, боятся пулемета, вдруг смотрят, с горы бочка летит на
   них, за ней другая, третья. Умные кинулись за посудиной, глупые разинув рты стоят.
   Прикатилась первая бочка к ручью - какой там ручей! так, лужа грязная лошадь поить [с опаской],
   грохнули бочки о камни, разбили сорокаведерную, и заметно водицы прибавилось. Тут, кто был у ручья, прямо
   губами, как лошади. Множество народа собралось, с грязью бы выпили землю бы чернозем, да бух! вторая
   бочка, третья. А народ вышел со всех деревень видимо-невидимо, с ушатами, с корытами, с бочонками, с
   ведрами, бабы, старики, ребятишки.
   Вот как затужил, запричитал Семен Бабусин.
   - Ну, - говорит, - пропала Россия, пропала наша земля русская, пришла пропасть, [несть конца].
   Подступает Семен к народу.
   - Ладно же, - говорит, - пойду я опьюсь.
   Взял пустую четверть и пошел умирать.
   На горе на заводе пожар занялся, светло стало как днем, видит Семен, на грязи лежит народу видимо-
   невидимо, народ что грязь лежит, и где люди, где грязь, понять невозможно.
   Подошел Семен к одной бочке [в ней] четверть спирта, стал на коленки.
   Прощай белый свет! Полчетверти в один дух оглушил - сидит! В груди воздух пропал - сидит. У кого
   память еще была дивился и [думал] - что с ним. Чуть идти да - грянулся носом в грязь...
   - Издох? - спросил ближайший.
   Кто-то подошел, перевернул Семена лицом к пожару, посмотрел и ответил:
  
  
   - Издох!
   Без Хозяина взошло солнышко. Рать-сила побитая лежит в грязи у ручья, и сам первый хозяин Семен
   Бабусин лежит, и рядом с ним пастух деревенский, а стадо все разбрелось по озими. Стало пригревать
   солнышко, и зашевелился Семен, поднялся, глаза протирает, ничего понять не может: как так вышло, что
   пьяны все, вдруг схватился за голову, понял:
   - Не издох!
   Горько заплакал и пошел выгонять с поля скотину.
  
  
   Свадьба. Пришел к дележу земли солдат, неизвестно какой и откуда, вступил в общество, получил
   надел, снял пустую избу, купил хорошую лошадь, корову и на Красной горке вздумал свадьбу играть. Цветы,
   музыка, повар. Один Семен дома сидит.
   Семен тужил и думал: "опьюсь" и пошел на свадьбу. Нет вина - Во-на! [сидит жених... Все зовут]- кати
   бочки.
  
  
   О чем я писал?
   О жизни прекрасной, которую видишь через решетку тюрьмы и какой встречаешь ее в первые дни
   освобождения.
   Читаю битву Гоголя с Белинским. Семашко-Разумник целиком из Белинского, и все это к распятию,
   страданию путь.
   Конец империи Николая II был в расщеплении всей бюрократии на множество враждующих групп, в
   размножении вследствие этого слов и пустых проектов.
  
  
   26 Мая. Поле ржи после дождя - вся надежда! Иллюзий больше нет никаких. На волоске... хозяйство!
   Все умершие за последнее время нам представляются наивными, как вот эти грачи, которые сушат крылья на
   валу после дождя. Сосед мой сожалеет, что не умер вместе с ними.
   - Хотите быть грачом?
   - Пусть - это лучше человека.
   - Нет!
   Я хочу пережить, чтобы видеть, как из ничего будет опять создаваться то, что до сих пор мы называли
   человек, что теперь кажется иллюзией. (Обман.)
   Мы возвращаемся с поля, и вот школа, выстроенная на нашей земле, наводит нас на недавнее
   пережитое: как можно было строить еще тогда? откуда бралась иллюзия, надежда, вера?
   Вот последнее строение нашего батюшки - церковь, недостроенная, покрыта крышей, как сарай. Вот
   наше последнее строение - курник, одни стены, без крыши. Прошлый год строил осенью, и теперь очень
   удивительно вспоминать, что тогда еще можно было думать о курах. Весь смысл труда утерян...
   Внезапно возникают мысли: "Наполеон погиб в России от мороза: он хотел спасти человечество и погиб
   от мороза. Ленин погибнет от голода, спаситель человечества, в этой же России".
   Кто может заставить нас теперь строить школу?
   И то же самое:
   Кто может заставить нашего мужика, среднего трудового крестьянина, отдать свой хлеб последний в
   руки людей, которым он не доверяет, примеры ужасной расточительности которых прошли у него перед
   глазами?
  
  
   Мы знаем хорошо, что если обратиться к совести этих людей, растолковать им ужасное положение
   наше, - они отдадут запасы: у них есть чувство родины, России, для России они отдадут.
   Это народу скажет тот, кто близко, как мы здесь, вплотную стоит к крестьянской массе.
   Но как отдать "человечеству", которое крестьянин совершенно не знает: он не читал Спенсера. И
   отдать через комитетские руки!
   Во имя спасения всего человечества погубить совершенно всю свою родину, огромную страну - это
   непонятно стихийному человеку, и он прячет хлеб, а спасители человечества обзывают его своим злейшим
   врагом.
   Я знаю как ощущение то, что Ленин постигает только разумом, учетом политика: это чувство пропасти
   между мной, интеллигентом, и этим мельчайшим хозяйчиком.
   Но есть у меня общее с ним - чувство тела, мира, природы, земли, - это совершенно недоступно Ленину.
   И в деревне, в природе, я думаю, даже среди низшего мира животных есть такие существа, которые
   переступают через это чувство, и они называются преступники.
   Переступил через чувство общности тела, природы, земли и убил - преступник, Каин.
   Мы пересчитываем по пальцам всех наших примитивных людей, которые пойдут за Лениным и станут
   делать доносы на укрывающих запасы.
   Захар Капитонов - разбойник, на войне отстрелил себе палец.
   Павел Булан - мастеровой человек, не настоящий крестьянин, в 25 лет совершенно лысый, из второго
   <приписка: или третьего> поколения пьяниц.
   Николай Кузнецов - ему лишь было бы выгодно, чуть учует - повернет нос по ветру.
   Во всей деревне мы насчитываем человек восемь, и все с уголовным прошлым, все преступники, все
   они бойкие люди...
  
  
   27 Мая. Все движется не сочувствием и любовью к бедному человеку ("пролетарию"), а ненавистью к
   богатому ("буржуа"). Если бы они могли проверять свою ненависть любовью, то никогда бы не затащили в
   грязь друзей своих.
  
  
   28 Мая. "Все население поправело: налетов мало, тише". Я подумал: поправело в смысле политическом,
   а он продолжает: "Сильно поправело: прислушиваются к разным погодам. И существующая власть поправела:
   прислушивается к населению".
   "Поправело" от "права".
  
  
   Деревня как наседка, а идеи социализма как яйца от неизвестных птиц, с прошлого года села наша
   деревня-наседка на яйца и думает, что цыплят выведет. Вот время приходит, наклюнулись, смотрит наседка:
   не цыплята, не гусята, не утята, а неизвестно что - кукушкины дети.
   Хорошо, бывало, приговаривал мой старичок:
   - Эх, мы грешные, грешные, языки-то мягкие.
   Чужие идеи в деревню, как под наседку чужие яйца, подложили и стали дожидаться, что наседка
   выведет.
   Сидит наседка, думает, цыплят выведет. И вот пришло время, наклюнулись...
  
  
   Подали телефонограмму в деревенский Совет, чтобы ехали депутаты с харчами на три дня: за харчи,
   сказано, заплатится.
  
  
   Раньше по всяким пустякам была агитация, язык день и ночь работал и обделывал мужицкую голову,
   теперь ничего неизвестно, сказано - съехаться с харчами на три дня и больше ничего.
  
  
   1 Июня. Кукушица, рано кукуя нежным своим и глубоким голосом, пролетела над крышей моего дома,
   и голос этот остался, протянулся, запел. Пришла ко мне моя Грезица и спрашивает, как было в Смольном.
  
  
   М. М., рассказывая, приговаривает: "Не рубил тебя немец на колбасу!"
  
  
   2). Немцы сделали в одни сутки переход в полтораста верст, взяли Волуйки, и вдруг оказалось, что
   через два дня они могут и к нам прийти. Совет народных комиссаров, пользуясь практикой в подобных случаях
   других советов, выделил из своей среды двух диктаторов и передал им всю власть.
   Почему-то эти диктаторы, решив принципиально защищать город, собрали крестьянский съезд для
   окончательного решения вопроса как о диктатуре, так и о войне. В первый раз за все время своего
   существования советская власть обратилась к земле, предоставив полную свободу избрания представителей,
   даже без всякой агитации, даже не известив население, для решения каких именно вопросов оно должно
   послать представителей. Потому что депутатам наказано было взять с собой харчей на три дня, решено, что это
   и есть долгожданная установка. И то еще так говорят: "Пусть придут к нам разговаривать о войне не те, кто с
   фронта манил, а кто звал тогда воевать".
   1). Дожидались в народе какой-то окончательной "установки", после чего будет каждому ясно, какой
   землей он владеет, куда можно без риска возить теперь же навоз и кому собирать урожай прошлый год
   посеянной ржи. Говорили: "Самим установиться невозможно, кто-то должен прийти и разобрать". Теперь,
   когда от каждого селения потребовалось по два представителя - тысячу двести человек с уезда, - когда
   депутатам велели взять с собой харчей на три дня, все решили, что это и есть долгожданная установка.
   Так, 16-го Мая в уездный город собрались тысячу двести крестьянских депутатов со своими харчами.
   Диктатор объяснил, что о немцах. Земля молчала.
   Диктатор сказал:
   - Чего же вы молчите, или вам корова язык отжевала?
   Депутат за словом в карман не полез:
   - Что же ты, не рубил тебя немец на колбасу, не сказал, зачем ты нас сюда созываешь: я скажу воевать,
   а общество мне за это веревку на шею?
   Ничего не вышло из съезда, депутаты разъехались на два дня спросить свои общества о войне. А уже
   появилось на фонарных столбах объявление о всеобщей мобилизации и, провисев часа два после съезда, было
   сорвано неизвестной рукой.
   Между собой крестьяне говорили:
   - Воевать нам не с чем, уходить некуда!
  
  
   Прекословный диктатор.
   И тогда все обернулось не на немца, а на диктатора: долой эту власть!
  
  
   Начало: когда я шел чай пить к знакомому, видел я на фонарных столбах объявление о всеобщей
   мобилизации, подписанное диктаторами - двумя лицами М и N через тире: М тире N. После чая все эти
   объявления были уже сорваны.
   И еще так:
  
  
   - Не воевать зовут, а только немца д р а ж н и т ь.
   А еще были и такие слова:
   - Пусть не те придут к нам о войне разговаривать, кто с фронта манил, а кто звал воевать.
   Нам привелось слышать и такое рассуждение обиженного переделом хозяйственного человека:
   - Какую землю защищать: у помещика землю отобрали, ему защищать нечего, кто землю работал и
   [сеял] - отобрали, ему защищать нечего, кто при своем остался, тот разуверился: от войны земли не
   прибавляется. Кто выгадал? многосемейный, бездельник, кто шатался по [городам] и земли не понимает,
   получил сразу на всю семью, шелюган последний - много ли таких? человек десять на все общество. Что
   защищать?
   Земли нет!
  
  
   Новая моя установка: гожусь для немцев.
  
  
   Были такие деревни: "Мы пойдем, но только все поголовно и не дальше нашего уезда".
  
  
   Другие деревни: "Приходили подписать мобилизацию, и мы подписали" (там, где были агитаторы из
   города).
  
  
   Бывший стражник нашей же волости, ныне уездный диктатор, метался по сцене театра Народного дома
   и кричал на представителей народа:
   - Здесь собрались не пролетарии, а кулаки...
   На клумбе между розами свеклу посеяли. Выросла, разлопушилась свекла, и на все лето зацвела чайная
   роза.
  
  
   Другой диктатор в Совете рабочих депутатов говорил:
   - Гидра контрреволюции подняла свою голову, на каждом переулке вы слышите, как буржуазия ругает
   существующую власть, я обращаюсь к вам с призывом, товарищи меньшевики и товарищи правые социал-
   революционеры, выступить за войну.
   - Товарищ диктатор, - говорил представитель рабочих, - мы не в силах отвечать вам без пославших
   нас, надо их спросить.
   Диктатор ответил:
   - Принудительно. Нет, вы можете решить принудительно, власть не может быть без принуждения.
   Никто не отвечал.
   И разгневанно второй диктатор кричал:
   - Что вы молчите, что, вам корова язык отжевала?
  
  
   Диктатор бессильный (прекословный) передавал власть настоящему беспрекословному диктатору.
  
  
   2 Июня. Вчера мужики по вопросу о в о й н е и диктатуре вынесли постановление: "Начинать войну
   только в согласии с Москвою и с высшей властью, а Елецкому уезду одному против немцев не выступать".
   По вопросу о диктатуре: часть селений высказалась вообще против диктатуры, а часть за то, чтобы
   диктаторы были выбраны с властью ограниченной и под контролем.
  
  
   На съезде высказались крестьяне против диктатуры, находя, что диктатура хуже самодержавия и
   всегда может лишить крестьянство завоеванных свобод.
  
  
   Сами большевики раскололись по вопросу о диктатуре надвое, а левые эсеры открыто заявили, что это
   они удержали Совет от побега.
   <На полях: Улучшение моего положения через немцев: я застрелюсь за деревню.>
  
  
   В настоящее время громадное большинство крестьян - правые эсеры и желают Учредительного
   Собрания. Но, конечно, легко представить, что этот поворот направо лишь первый этап. В основе психологии
   крестьянина в настоящее время лежит страх утерять "завоеванную свободу", то есть отнятую у помещиков
   землю. Передел по живым душам, как он ни гибелен с государственной точки зрения и культурно-технической,
   - все же дает нечто бесприютному бедняку: Фекла на прибавке чего, чего не посеяла: и свеклу, и картошку, и
   всякую всячину, она с радостью дожидается жатвы. Другой страх в психологии крестьянина - возвращение
   через немцев старого строя и наказаний за грабежи. Правоэсеровская линия и есть теперь первая линия заранее
   приготовленных позиций.
   Деревня сидит на чужих наделах, как наседка на яйцах, и в конце концов высиживает от всего что-
   нибудь: от большевиков высидела - <1 нрзб.> войну, помещичью землю, от правых социалистов хочет теперь
   высидеть Учредительное Собрание и права.
  
  
   Сегодня, 20-го Мая, хоронили Дедка, нашего Платона Каратаева. Накануне смерти он сказал: - Не
   узнаешь? А я тебя 20 лет не видал.
   Засунул руки в сапоги, теплые ли.
   На похоронах Никифор: "43 р." (гроб).
  
  
   Их уверенность, а не вера - уверенность их <приписка: питается из отравленных колодцев> находится в
   численности себе подобных, тогда как вера в глубине <приписка: тогда как вера из глубины и чистоты>.
  
  
   Вопрос о большевике Федьке: что он - "у в е р е н н ы й " (в е р и т ) человек или п о д к у п л е н н ы й ?
   Я думаю так: он, как и Горшков, как и прочие подобные, имя им легион, прежние лакеи, повара и
   кучера помещиков, ныне сводят счеты со своими господами путем Смердякова, через убийство. В этом
   сведении счетов их слабость и кратковременность существования: совершив свою миссию возмездия, они
   погибают. Так стражник Черкасской волости Бутов, бывший каторжник, достигает звания диктатора
   (Прекословный диктатор), совершив полный круг от раба до царя, изживает все признаки разума и совести.
   "Уверенность" этих сверх-рабов питается из отравленных колодцев их самолюбия и держится
   численностью, тогда как источники веры выходят из глубины личности (которая есть цвет толпы). Наша
   деревня, как терпеливая наседка, сидит на яйцах-идеях, и она бы высидела их непременно, если бы не мешали
   извне.
  
  
   Слово "умрем" значит "перестать жить". Причина смерти бывает от старости, от болезни и от борьбы
   за существование. Первые две причины бывают от природы, третья - от человека и потому что громадное
   большинство людей неграмотных находятся в руках кучки людей ученых, кровожадных людей.
  
  
   Сергей Петрович:
  
  
   - Моя дочка тоже ученая, все читает, читает, другой раз скажет: "Папа, есть хочу!" - а я положу ей
   книжки и говорю: "На, ешь!"
  
  
   Статья диктатора Бутова. Его слова, когда съезд крестьян хотел бежать от него: "Товарищи, еще две
   минуты! Товарищи, остановитесь! я диктатор не вечный, я прекословный диктатор" (то есть не
   беспрекословный). Слова Белинского о Петре-диктаторе: "Будь полезен государству, учись или умирай: вот что
   было написано кровью на знамени его борьбы с варварством".
  
  
   Бутов жаждет крови, но не смеет, боится остаться один с идеями, как Робеспьер; холоп и лакей, он хочет
   быть заодно с лакеями, холопами, и, скрывая, как Смердяков, убийство свое, он делает вид, что убивает народ
   (самосуд).
  
  
   <На полях: В ы д ы б а н и е ученых>
  
  
   Одною рукою бросая семена, другою хотел он тут же пожинать их, нарушая обычные законы природы и
   возможности, и природа отступила для него от своих вечных законов, и возможность стала для него
   волшебством. (Белинский о Петре.)
  
  
   Как белеет просеянная через сито мука, так белеет просеянная через сито коммунизма буржуазия: как
   черные отруби, отсеются бедняки, и в конце концов из революции выйдет настоящая белая буржуазная
   демократия.
  
  
   Факты исчезают из памяти народа, а значение фактов остается (Ап. Григорьев).
  
  
   В тех простонародных низах, в трактире, на биржах, на ярмарке, где по любви к бродяжничеству и
   непринужденным беседам я часто пребываю в халатном и простодушном состоянии, - всегда я замечаю косой
   глазок Сергея Петровича, или Петра Сергеевича, забитого жулика: глазок берет под сомнение все ученое,
   выученное...
  
  
   - Я разочаровался в ученом человеке, - сказал Сергей Сергеевич (кончил 6 классов гимназии,
   просвещенный купец), - на веру ученье принимал - теперь разочаровался.
  
  
   Отметить единообразие форм советской власти. Конец большевизма похож на конец самодержавия:
   например, твердые цены (монополия).
  
  
   Сижу, хлеб жую на хуторе, читаю по-новому старые книжки, а возле меня, как курица на подкладнях,
   сидит деревня на чужих идеях и дожидается какой-то "установки", что выведется: гусята, цыплята, утята или
   кукушкины дети. На поле не хожу часто, а то, знаю, скажут: "Начал опять нос свой совать, видно, немец
   близко". Я тоже, грешный человек, подумываю, когда ко мне из деревни гости заходят: "Вот опять заходили,
   видно, что-нибудь новое о немцах с базара привезли".
   А в общем, привыкаешь ко всему, будто так быть должно, и наплевать на все: я знаю, что нет такой
   путаницы, в которой, привыкнув, оглядевшись, я не стал бы опять по-своему как-то жить: переменятся только
  
  
   цвета [знамен]. Но часто ловишь себя: почему же я все-таки ненавижу, так и подкатывает под сердце - и кого
   это? Так и просится помнить: не забыть, не упустить, не простить.
  
  
   4 Июня. Завет художнику.
   Не искушайся дробностью жизни - в политике, в хозяйстве: страдай или радуйся в этом, но не
   смешивай одно с другим.
   Помни, что, раз ты художник, жизнь тебе хороша, нехорошо стало - вырвись, освободись!
   Эта тюрьма теперь - наша жизнь; день и ночь думай, как освободиться от нее.
   Черный гость мой, не открывай свое покрывало, не показывайся, я знаю тебя...
  
  
   5 Июня. Культура - слово европейское и употребляется у нас теперь в смысле грамотного европейского
   обихода.
   Культурный человек - это значит который при посредстве полученного воспитания и образования
   может разумно пользоваться благами жизни: и "разумно" значит - "и себе хорошо" и не значит, что другим
   обидно.
   Полную противоположность культурному человеку составляет русский кулак, который использует
   среду хищнически, думая только о себе.
   Нельзя сказать про духовно просвещенного русского человека, например, про отца Амвросия, что отец
   Амвросий культурный человек. Нельзя назвать и Пушкина, европейски уже, конечно, просвещенного человека
   - культурным, как нельзя назвать университетского человека - грамотным. Другими словами скажем:
   культура - это значит сумма европейских требований к среднему человеку. Наиболее культурной страной
   называется такая, в которой больше всего расходится мыла.
   Культура - это буфер между господином и хамом. Россия - страна самая некультурная: во времена
   Флетчера часть воздействовала на раба непосредственно палкой, во времена революции освобожденный раб
   таким же образом воздействует на вчерашнего господина. Кадеты - самая культурная в России партия.
   Русский человек ненавидит культуру, потому что, с одной стороны, каждый русский хочет жить
   своеобразно, во-вторых, потому что благами жизни он пользуется тайно и своим способом, а не общим, в-
   третьих, расчет в деле, подобно святому, ему не свойствен, в-четвертых, наконец, просто и потому, что вот он по
   дарам своим природным ничем от меня не отличается, может, даже глупее и хуже меня, а вот он культурный (и
   ему все тут открыто), а я некультурный...
  
  
   Под общее понятие "буржуй" в русскую революцию попали [такие] два типа, противоположные
   существа, как человек с организованными способностями (культурный) и русский кулак. Всюду можно
   наблюдать, что кулаку живется теперь лучше, чем культурному, это понятно, кулак ближе к среде родной,
   находчивей. Теперь уже множество кулаков преобразились в разных кооператоров, тогда как инженеры и
   всякие техники сидят без дела. Через сито коммунизма просеивается сначала только самый мелкий кулак,
   неграмотный. В настоящее время какой-нибудь власть имущий революционер в провинции представляет себе
   революцию как восстание неграмотных (кулаков и пролетариев) на ученых (культурных). В нашем
   распоряжении имеется статья одного диктатора, написанная им в момент германского наступления.
  
  
   - Залил! Я бы сказал за тебя, да ведь надо слова просить.
  
  
   Наш делегат пропал, а Рогатовские пастухи сказывали, что из города слышна была позавчерась частая
   стрельба: не пропал ли наш делегат?
   Никто газет не везет, да выходят ли газеты? Вечером пришел делегат: "Из петли вырвался". Вот как
   все произошло. Из двадцати волостей только три высказались за диктатуру, значит, из тысячи двухсот человек
   каких-нибудь сто. После жаркого спора с диктаторами съезд хотел покинуть зал заседания, но встретил в
   дверях карательный отряд и возвратился. На следующий день на дверях съезда были объявления, что здесь
   собрание крестьян партии большевиков и левых социалистов-революционеров. Не входя в здание, крестьяне
   выбрали представителя от волости и за их подписями подали заявление, что они беспартийные. Этих
   подписавшихся был приказ арестовать.
   В это же самое время с трех сторон города начались обыски с грабежом. Рабочие дали сигнал к
   остановке движения. Приехал броневик, открыл стрельбу. Делегаты разбежались по деревням.
   Теперь по всему уезду рассказывают, и что большее производит впечатление - не стрельба в делегатов,
   а что комиссар земледелия обмолвился, будто бы кур облагать налогом собираются.
   - Это моя охота: завел я курицу-перепелку или браслет?
  
  
   Почему же так из 1500 депутатов не нашлось ни одного большевика? Да есть ли в деревне большевики?
   - Заступился я бы за тебя, Анна Константиновна, да ведь надо слово просить?
   Мужики сидели подавленные появлением карательного отряда в дверях, а комиссар заливал словами:
   - В этом году ни один мужик не останется без яблочка.
   Соблазняли миром - бросили фронт солдаты, соблазняли землей - разрушили мужики земледелие,
   нечем больше теперь соблазнять - обещают мужикам яблоки и детские сады.
   Был романтизм войны - где теперь эта поэзия? И был романтизм революции - где его теперь сладость?
  
  
   Советский строй с уголовным прошлым ныне сменяется не кулаком собственно, а каким-нибудь
   развитым городским мужиком (например, швейцаром) - Синий.
  
  
   Где-то совершается убийство, а народ едет по большим дорогам, проселкам, и вдруг говорят, что вот
   кур хотят обложить и у человека всякую о х о т у убить.
   Земледельцы - охотники, в смысле душевного строя: все они охотники жить. Новый же строй
   стремится к тому, чтобы это чувство охоты, удачи, расчета вынуть из его души и каждого сделать р а б о м , не
   Бога, не царя, не государства, не народа, даже не человечества, а просто какой-то никому не понятной
   <партийной выдумки - зачеркн.> бездушной системы махового колеса, без передачи к живой душе человека.
  
  
   С другой стороны, эта выдумка держится и силу имеет только флага-знамени того же бунтующего раба.
   Теперь он достиг своего, утомился, или разочаровался, ищет порядка, а знамя все еще болтается, как на
   петроградских домах почерневшие лохмотья красных мартовских флагов.
  
  
   7 Июня. Дошли слухи, что в Ельце волнение со времени созыва [большевистского] съезда продолжалось
   и даже совершилась Еремеева ночь.
  
  
   8 Июня. Батюшка сказал:
   -- Полная победа большевиков.
  
  
   11 Июня. Прошлый год Лидия кричала:
   - Берите все, громите все!
   - Куда ты денешься? - спрашивает Николай.
   - Я выстрою себе комнату!
   Озадаченный Николай, подумав несколько, серьезно спросил:
   - Строят дом, избу, но комнату...
   - Я дурочка, хочешь ты сказать? вы все на меня, вы все на меня!
   В нынешнем году Лидия кричит:
   - Громите этот проклятый дом, я уйду!
   - Куда же ты уйдешь? - спрашивает Николай.
   - Я уйду в пространство, - кричит она, - я убегу в пространство!
  
  
   Перед домом каждый год площадка выметалась и обсыпалась перед Троицей песком. Теперь эта
   площадка заросла травой, и на зелени явно обозначился круг бывшей некогда здесь клумбы.
  
  
   Глава N-a. О прятаньи: цветоч. тумба, боров, труба и проч.
  
  
   Не поле кормит, а закон
  
  
   Подать сюда Сошку, 5 возов мебели, 48 часов. Старые корни вырвать. Уничтожить культуру. Пользы
   от культуры никакой нету.
   - Куда идешь?
   - В культуру.
  
  
   Великая революция. Дела Божьи, конечно, и там революция наша, может статься, имеет великое
   значение народное, а здесь, на суде жизни текущей, можем ли мы назвать великим событие, бросившее живую
   человеческую душу на истязание темной силы?
   Был великий истязатель России Петр, который вел страну свою тем же путем страдания к выходам в
   моря, омывающие берега всего мира. Однако и его великие дела темнеют до неразличимости, когда мы
   всматриваемся в до сих пор не зажившие раны живой души русского человека.
   Великий истязатель увлек с собою в это окно Европы мысли лучших русских людей, но тело их, тело
   всего народа погрузилось не в горшие ли дебри и топи болотные? Не видим ли мы теперь ежедневно, как тело
   народа мучит пытками эту душу Великого Преобразователя.
  
  
   Они действуют как бессмертные, потому что не боятся смерти, их сила - риск, их цель - минутный
   всплеск руками на гребне кровавой волны.
  
  
   Мещанин всякий, кто участвует в дележах власти, земли, капитала, кто говорит высокие слова о
   равенстве, братстве, а сам укладывается в партию, всякий партийный человек - мещанин, всякий
   рассуждающий поэт - мещанин.
   Еще вот что: всякое разделение сопровождается мещанством, отделяется Украйна - мещанская,
   волость - мещанская. И разделение царской власти непременно должно сопровождать мещанство -
   индивидуализм - домик личности - мещанство (несвобода).
  
  
  
  
   Есть у нас такой обычай, когда льется большой колокол, пустить для звучности в обращение по городу
   какую-нибудь выдумку.
   Как подумаешь теперь о всем, что говорится в провинциальных городах перепуганным населением,
   кажется, будто где-то льют небывалый в мире царь-колокол.
   Полнится слухом земля: Рогатовские пастухи нашему пастуху рассказали, что в городе слышна была
   пальба из орудий; прибежал из города какой-то перепуганный рабочий: город весь в огне, на Ламской горе
   большевики, на Аграмачинской - меньшевики. А потом и пошло, и пошло, куда ни пойдешь в деревне - везде
   встречают:
   - Ну-те, на Ламской горе большевики пушки навели, палят, а на Аграмачинской - меньшевики...
   Батюшка приехал из города:
   - Большевики победили, полная победа! начались казни, хватают и расстреливают, хватают и
   стреляют.
  
  
   14 Июня. Инспектор женской гимназии Щекин-Кротов виляет нашим и вашим, крутит и мутит, как
   сукин кот.
  
  
   +Константин Николаевич Лопатин: в хронике "Советской газеты" петитом напечатано, что за
   контрреволюцию и шпионаж расстрелян.
  
  
   Террор. Веселый Ив. Серг. Кожухов состоит в одном только тайном обществе: развлекать дам от
   уныния и страх держать про себя. Легенда о литье колокола в Орле. Колокол льют...
   Его останавливают на каждом шагу, а он: - жив! Вот успокоил: а утром газета: расстрелян.
  
  
   Френч и Галифе с револьвером в руках наготове ведут мещанина в пиджачке, человека лет сорока,
   измятого, избитого, за ними человек десять красногвардейцев с винтовками на изготовку. Ведут.
   Лучшая гостиница превращена в тюрьму для контрреволюционеров.
  
  
   Галифе из Чертовой кожи.
   В мещанской слободе стали обыски делать: искали сахар и оружие, брали все. Мещане собрались с
   духом и топорами зарубили трех красногвардейцев. Диктатор из стражников императорского правительства
   выставил против слободы всю артиллерию с пулеметами и, обернув орудия к небу, сам разъезжал на вороном
   коне три часа подряд.
   Тут все поняли, что такое диктатор.
  
  
   Хоронили убитых на Сенной площади, как на Марсовом поле, против Народного дома, выстроенного
   либеральным помещиком. Из буржуазных квартир вынесли цветы и сделали вокруг могилы каре из пальм,
   лавров и других вечнозеленых растений. Возле могилы венки с надписью: "Проклятье убийцам!" Диктатор при
   салютах из орудий и пулеметов говорил речь и клялся на могиле, что за каждую голову убитых товарищей он
   положит сто буржуазных голов.
   После на могиле остались десятка два солдат, один говорит:
   - Коньячку нельзя, а рому я тебе [могу дать].
   Другой ответил:
  
  
   - Давай хоть рому.
   Третий, тыкнув на могилу:
   - Надо какую-нибудь загородку сделать. Так не оставлять, а то коровы растопчут.
   Вечером пригнали коров, которые опрокинули пальму. Пугнули старуху, а она:
   - Господи, вот так убьют и, как собак, зароют на Сенной площади.
  
  
   На другой день начались аресты. (Льют колокол.)
  
  
   Разоружена милиция.
  
  
   Не знаю, чья рука убила их,
   Но мысль твоя направила ту руку.
   (Шекспир. Ричард III)
  
  
   На могиле, проклиная буржуазию, диктатор говорил, что час его близок, и сам плакал над своей
   участью: он был в одно и то же время и распинатель, и распинаемый, и сам себе мироносица. Бабы плакали
   горько. Красногвардейцы в каждой паузе стреляли в воздух из пулемета. Революционная организация
   возлагала венки с надписью: "Проклятие убийцам".
  
  
   Твой Ричард жив: он души покупает,
   Он в ад их шлет. Но близится к нему
   Позорная, всем радостная гибель,
   Земля разверзлась, демоны ревут,
   Пылает ад, и молят силы неба,
   Чтоб изверг был скорей из мира взят.
   Кончай скорее, праведный Господь!
   О, сокруши его и жизнь продли мне,
   Чтоб я могла сказать: "Издохнул пес!"
   (Шекспир. Ричард III)
  
  
   Когда мужик чересчур изворачивается, другой говорит: - Что ты лапоть обуваешь: так, нога суха!
  
  
   П о л и т и ч е с к а я э к о н о м и я . Я и м и р . Коля, положение наше такое: мужики делят наши одежды.
  
  
   Состав нашей и, вероятно, всякой деревни: официальный кулак, лавочник, теперь кооператор.
   Середина, крепкое звено, пересохшими губами стремящаяся припасть к буржуазной чаше. Все остальные:
   зажатая беднота, бывшие батраки, старики богобоязненные и всякие тихие, бессловесные в обществе люди.
   Комитет сдает в аренду мой сад. Мне его снять нельзя, потому что не устеречь, всё разграбят. Кулаку
   снять тоже нельзя: и ему не устеречь. Снять всему обществу невозможно, это значит, пустить всех нарасхват к
   саду, никому ни яблока, ни травинки не достанется, траву выдерут бабы, яблоки обобьют дети.
   Находится боевой человек Архип, по природе полицейский, тип "держи и не пущай", по размаху мог бы
   стать большевиком, но по степенству, солидным годам заявил теперь, что он - правый эсер. Архип собирает
  
  
   товарищество: таких же, как он, из середки человек десять и на прибавку пару воров, примыкающих к
   большевикам.
   Снять сад вообще теперь дело рискованное: все понимают, что Комитет едва дышит, завтра владельцу
   могут вернуть права, и деньги пропали, 50 рублей с товарища. Но ничего, можно рискнуть, скосим через месяц,
   удастся траву убрать, и то оправдается.
   Мой дом находится в саду, возле дома сложены дрова и всякая хозяйственная утварь. Если какому-нибудь
   товарищу вздумается, то он может мне запретить даже из дому выйти. И так будет непременно, вот сейчас один из
   них своим грязным картузом зачерпнул из моей бочки и пьет. Мы говорим ему, что для питья нужно стакан
   спросить, а он отвечает: "Я человек незараженный!"
   Так жить нельзя, и нельзя уехать с семьей: как теперь поднимешься, куда уедешь!
   И ведь если уедешь, то все разграбят сразу, мало того разграбят - никогда уже не вернешься. Можно
   вернуться только вместе с земским начальником, но при этих условиях жить не захочется: пример Украйны,
   власть вернулась, а спокойствия нет.
   Кажется, одна защита - сельское общество: сколько раз выручали они меня, старика, из беды, и меня тоже
   все почитают за человека.
   Общество умывает руки: это не мы, это Комитет сдает.
   Можно бы прибегнуть к последнему отчаянному средству: я собираю сход, привожу детей и говорю:
   "Получайте детей, я пойду побираться". Тут общество, вероятно, заступится, но ведь последняя сила у товарищей.
   Один из них пойдет в Комитет и перешепчется с председателем, тот перезвонится с диктатором - и вот у меня в
   сенях солдат с ордером: двадцать четыре часа сроку и воз добра.
   П и л а т . Общество крестьян всегда останется чисто, оно умоет руки и скажет:
   - Во всем виноват Комитет.
   В д е т с к о й . Такое сельское общество, не такое ли всякое наше русское общество, не такая ли теперь
   вся Россия, и не будет ли такой вся страна, как детская, если детям сказать:
   - Вы, милые дети, совершенно свободны, хотите, играйте с огнем, хотите, с водой, вы - наши начальники и
   управляющие, вы - наши родители и благодетели.
  
  
   Все знают, что так жить нельзя, и всюду спрашивают меня: чем это кончится?
   - Не знаю!
   - Не может быть: знаете.
   - Может быть, знаю, да не скажу: боюсь сказать.
   Спрашиватель перед лицом своим отталкивает воздух ладонями:
   - Не надо! Не говорите!
   Напуганы мы: по доносам кое-кого расстреляли, и где могилы их, неизвестно, только в "Советской газете"
   петитом на последней странице в мелкой хронике напечатано по новой орфографии, что за контрреволюцию
   расстреляны такой-то и такой-то бывший гражданин.
  
  
   16 Июня. Вы говорите, я поправел, там говорят, я полевел, а я, как верстовой столб, давно стою на месте и
   не дивлюсь на проезжающих пьяных или безумных, которым кажется, будто сама земля под ними бежит.
  
  
   Еще до войны я, помню, встретил одного крепкого богоборца из городских мещан - гранит-человек! Я не мог
   разделять даже в мыслях с ним веру в его новое божество, но сила его веры меня поразила, я и уважал и боялся
   этой силы. Я спросил его, как он этого достиг. Он мне сказал:
  
  
   - Я обошел всю Русь, видел все страдание людей на Руси и разделил это страдание. Вы этого не видели!
   Да, мы это не видели раньше, и что совершается теперь? - это язвы показываются: мы теперь, как тот
   искатель, ясно все видим и чувствуем прикосновенность к язвам этого русского человека.
   То было в массе безымянной - Иванов, Петров и всяких безликих, и нам не было страшно, потому что
   моста от них к нам не было.
   Теперь они господа и мстят за себя, и мы видим и понимаем теперь, что в то время для нас было закрыто.
   Так, почти равнодушны были в нашем городе все, когда расстреливали за вооруженное сопротивление
   мещан из Аграмача - кто они такие, никто не знает, а верно, были люди... Но когда расстреляли председателя
   Земской Управы Константина Николаевича Лопатина и потом так же других и множество знакомых людей стали
   хватать на улице и отправлять в тюрьму, тогда поняли все, что мы уже в аду, и я, вспоминая того богоискателя,
   теперь начинаю тоже что-то понимать из его веры, как он явился на свет, и, сочувствуя страданиям людей, я понял,
   почему он так презирал того Христа, которого все называли и который никого не спасает...
   Христос неспасающий.
  
  
   Земля вздымается. Молочница в четыре часа утра проходила с мальчиком по тому месту, где в три часа на
   заре людей расстреливают, баба эта нам рассказывает, будто земля тут вздымается: живые, недострелянные
   шевелятся.
   Что бабе чудится!
   А нам и это хотят растолковать по-своему: красногвардейцы стрелять не умеют, конечно, живых
   закапывают и тонко засыпают.
   - Тонко, тонко! - говорит баба, - кровь, везде кровь видна, и земля вздымается.
   На углу я встретил знакомого, он моргнул мне и прошептал:
   - Осторожнее!
   Мы отошли к витрине магазина. Я сказал ему, что, вероятно, не диктатор расстреливал, что когда дошло до
   "буржуазии", то дело это вышло из их воли, и расстреливали просто солдаты.
   - Тише, тише! - просил он.
   И, склонившись к самому моему уху, шепнул:
   - Сами!
   - Кто сами!
   - Солдаты отказались, сами стреляли: диктаторы.
  
  
   Д е т и - ш п и о н ы : вокруг нас шпионы (мания).
  
  
   В е т к а с и р е н и . Там, где-то за Сенной площадью, между острогом и монастырем находятся могилы
   расстрелянных: настоящие ли это могилы, или просто ровные места со свежевзрытой землей, или какие-нибудь
   естественные ямы, никто не знает, какого вида эти могилы контрреволюционеров. Молодой купеческий сын
   покупает в Городском саду веточку сирени для барышни, и вместе они идут погулять к тому месту, где могилы. Что
   они видели там - неизвестно. Только когда они подходили туда с цветами, солдаты подумали: цветы несут на
   могилу, и арестовали молодого человека. Мать бросилась в комиссариат справляться. Ей сказали: "Его
   расстреляют".
   За него похлопотали и скоро выпустили, а мать спрашивает теперь всех странно:
   - Скажите, пожалуйста, я умерла, а почему же душу мою не отпевают?
  
  
   Шпага старого нотариуса: два матроса спорили между собой, оружие шпага (принадлежность мундира) или
   не оружие. Решив, что оружие, они взяли шпаги и с ними продолжали обыск, наводя ужас на население.
  
  
   Матрос открыл свой карман и показал ручку револьвера и сказал:
   - А это ты видел?
  
  
   К р е с т н е с п а с е т ! Позвонившись к нотариусу, матрос сказал другому:
   - Не бойся, я ложки мимо рта не пронесу!
   Обыск, бутылки: ром или коньяк. Спорят.
   - Да вы рому-то не знаете.
   Обиделся:
   - Я ром не знаю?
   Найдя погоны, матрос сказал нотариусу:
   - Я вас арестую, товарищ, это - погоны.
   - Я их не ношу.
   - Вы их храните для чего-нибудь?
   - Так, храню для памяти.
   - Я вас арестую... А это что?
   Вынул ложечку-снималочку... память поездки с матерью-покойницей в монастырь. Матрос ухмыльнулся:
   - С крестом... Крест вас не спасет, товарищ!
   Вынул образок, опять ухмыльнулся:
   - Благословение моей матери.
   - И благословение не спасет... Ну, ладно! режем погоны.
   Резать погоны!
   Тут ворвались обе тетки с ножницами.
   - Режь! режь! как ты смеешь? ты не один тут, не хочешь, ну, он сам.
   И разрезали тетки на мелкие кусочки офицерские погоны.
  
  
   Многие в провинции спрашивали меня, видел ли я когда-нибудь Ленина, и потом, какой он из себя и что
   он за человек. Пусть Ленин все равно какой, мне нужен в Ленине человек убежденный, честный, сильный,
   иначе я не могу себе представить картину, и когда я так говорю о Ленине обывателю, то и ему это знакомо и нужно:
   как при царе, царь-то ни хорош, ни плох, он царь, а вокруг него воры.
   Узнав мое мнение о Ленине, мне говорят: а не могу ли я обо всем нашем Ленину рассказать, не вникнет ли
   он в положение по-человечеству.
   Как же не вникнуть по-человечеству: вот обезумевшая мать... вот сирень, вот надругательства...
   Я еду и мне кажется, я что-то везу в себе Ленину, но по дороге в степи я мало-помалу начал думать о
   возложенной трудности [разговора] о том, что человечество [переспросит] о будущем. И когда я приезжаю в
   Москву... и что я могу сказать Ленину: о безумии Евгения.
   Бог унес!
   По дороге в Москву теряется жалость к отдельному человеку и торжествует общечеловек.
  
  
   Бог унес меня из этого ада самого страшного, какой только мог привидеться во сне.
  
  
   Б о г , у н е с и ! У ж а с в о с н е .
   Сон мне снился перед отъездом, будто я лежу неподвижный и что-то ужасное совершается и наступает
   на меня с невидимой мне стороны, а собака - защитница моя видит и не лает от ужаса, а только всё пятится и
   пятится ко мне. Я говорю: "Понтик, Понтик, вперед!" А она все пятится, пятится и легла возле меня, будто
   спать, только голова т у д а смотрит, и нога задняя одна подвернута, и так, чтобы сразу вскочить. "Вперед!
   вперед!" - говорю. Она же как будто и не слышит, только нога эта дрожит, и все сильней и сильней.
  
  
   С о н о р е в о л ю ц и и . Сны ужасные, быстрые, с подвижностью мчащегося урагана бывают за то, что
   тело человека лежит почти в могильной неподвижности...
   Не за то ли и нам, всем русским, больше всех на свете народов досталось это ужасное время, что
   столетия м ы с п и м н е п о д в и ж н о .
   Так пришла к нам революция - революция! Слово какое! А кажется, будто что какая революция, мы
   по-прежнему спим, и видим ужасное.
   Я был у недр природной жизни человека, где человечество понимается жалостью, и возвращаюсь в
   большой город, где только воля и разум создают человечество.
   Бог унес меня из этого ада, где тело человека, его земная связь, истязается, как в самом ужасном
   [сновидении] ада.
  
  
   17 Июня. Ради блага общего человечества происходит над живыми людьми жестокая расправа, а против
   этого из жалости к нашему человеку видимому начинается там и тут восстание.
   Пытались и у нас восстать: с о б ы т и я .
  
  
   20 Июня. Кровожадная жена комиссара народного просвещения поклялась, что впредь расстрелов не
   будет, и эти люди, выпив всю чашу унижения и страха до дна, успокоились, как после потопа, когда Бог
   обещался больше не топить людей и дал в знаменье на небе радугу.
  
  
   Комиссар народного просвещения, чувствительный человек, исполненный благими намерениями,
   выпустил для нашего города три замечательных декрета.
   Первый декрет о садах: уничтожить перегородки в частных садиках за домами и сделать из всех
   бесчисленных садов три: Советский сад N 1, Советский сад N 2 и Советский сад N 3.
   Второй декрет: гражданам запрещается украшать себя ветвями сирени, бузины, черемухи и других
   п л о д о в ы х деревьев.
   Третий декрет: ради экономии зерна, равно как для осуществления принципа свободы выпустить всех
   певчих птиц.
   В то время как комиссар народного просвещения сочинял эти декреты, кровожадная жена его у могилы
   трех растерзанных мещанами при обыске красноармейцев клялась, что за каждую голову убитых товарищей
   будет снесено сто буржуазных голов.
   Так создалось в нашем городе, что в одном из номеров "Советской газеты" [крупно] на первой странице
   был напечатан декрет о певчих птицах и петитом на четвертой странице в отделе "Местная жизнь", что вместе
   с ворами и разбойниками расстрелян контрреволюционер, бывший председатель земской управы.
   Душа обывателя уездного города устроена так странно: если в Москве от землетрясения погибнет сто
   тысяч людей, или взорвется Киев, Одесса, или вдруг исчезнет с лица земли целая прекрасная страна Франция,
   - что Франция! все человечество на земле, а знакомые и родственники целы в своем городе, - душа наша не
  
  
   дрогнет всей дрожью. Но если известного с детства человека, старого председателя земской управы, признают
   контрреволюционером, увезут куда-то и расстреляют, то становится страшно и непонятно простой душе, как
   вместе с декретом о свободе птиц певчих уничтожается жизнь человеческая.
   Я объясняю это так: обыватель понимает жалость "по душам", "по человечеству", а умом и волей
   понять все человечество, ради которого родные и знакомые приносятся в жертву, этого он понять не может и
   ужасается.
   Две недели они сидели в своих щелях и дрожали, перешептывая друг другу все новые и новые ужасы,
   пока в "Советской газете" не было напечатано, что осадное положение снято. Тогда они мало-помалу стали
   выходить из домов и, воображая тысячи шпионов вокруг себя, закупать провизию. Откуда-то появился в
   городе сахар по 1/2 фунта на человека, все ожили, бросились покупать сахар и передавали друг другу, будто
   кровожадная жена комиссара народного просвещения поклялась, что вперед расстрелов не будет. Услышав это,
   выпив всю чашу страха и унижения до дна, люди успокоились, как после потопа, когда Бог обещался больше не
   топить людей и в знамение этому дал на небе радугу.
  
  
   У него нет ничего: отец-мать живут где-то далеко в провинции, живы или померли - даже неизвестно,
   десять лет не видел, жена сбежала, земли, капиталов никогда не было. Все, что есть - чемодан, жалованье за
   случайную службу - он большевик.
   Получив власть и, так сказать, верховное освящение своей бездомности, они совершенно обнаглели и
   устремились как бы по высшему праву против святыни жизни живой.
  
  
   В среду будет съезд советов, новое издевательство над волей народа. Хотя тоже надо помнить, что
   представительство всюду было издевательством над волей народа, и нам это бьет в глаза только потому, что
   совершился слишком резкий переход от понимания власти, как истекающей из божественных недр, до власти,
   покупаемой ложными обещаниями и ничего не стоящими бумажками, которые печатаются в любом
   количестве. Последний обман, по-видимому, будет в деньгах: мужики верят еще бумажкам, и этим держится
   вся финансовая система.
  
  
   Нужно запомнить: при чтении "Вечного мужа" Достоевского представился наш мужик в образе этого
   "мужа" и мое последнее отвращение к этому рабу - отвращение Вельчанинова.
  
  
   Личная задача: освободиться от злости на сегодняшний день и сохранить силу внутреннего
   сопротивления и воздействия.
  
  
   Да, нужно выносить жизнь эту и ждать, что вырастет из посеянного, Боже сохрани забегать вперед! если
   это необходимо, то оно в конце концов будет просто, легко и радостно.
  
  
   Но вопрос: "Не люблю, как... а почему рука ваша?..": одни начинают любовь с поцелуя пяток ноги, эти
   меняют женщин как белье, другие встречают ее в заоблачном мире в бесплотности и потом несмело целуют
   руку, встречают глаза, губы, и так она встает среди белого дня как видение, и тело ее, настоящее, земное,
   поражает, как осуществленное сновидение.
   Это может случиться только в ранней юности или под самый конец, а середина существования
   наполняется какой-то жизнью под вопросом: посмотри, мол, как это у всех совершается.
  
  
   Сказано слишком много: так разойтись и быть равнодушными друг к другу невозможно.
  
  
   2 Июля. Н.А. Семашко. "А.А.! мое впечатление от Н.А., что человек он очень страдающий, а не
   довольный. Потому Вам надо закрыть глаза на его политику и подойти к нему с человеческой стороны. Ведь
   если бы можно было ко всем настоящим большевикам так подойти, наш долг был бы это сделать, но это
   невозможно, и мы не делаем только потому, что невозможно".
  
  
   Свинья, пожирающая своих собственных детей.
   Какое плодовитое и вообще семейственное животное свинья, а вот нет-нет и уродится такая мать-
   свинья, которая пожирает своих собственных детей. Можно понять такую бунтующую свинью: "Не хочу быть
   свиньей и только размножаться для зарезу, хочу против закона этого идти, пожираю в знак этого собственных
   детей!" Но еще, кажется, не было случая в природе, чтобы дети пошли на мать, это случилось в человеческом
   обществе, в России, дети пожрали мать свою.
  
  
   У Елизаветы Ивановны муж - прекрасный человек, доктор, всегда занятый, любящий ее без памяти, и
   двое славных детей, Миша и Маня, и в общем средний достаток, но сама Елизавета Ивановна, по душе тоже
   чудесная женщина, была похожа на дом с открытыми окнами в ненастную погоду, когда ветер свободно ходит
   по дому, там хлопая окнами и разбивая стекла, там разбрасывая по комнате бумаги, там рассеивая по полу
   опрокинутый со стола табак.
   Все в городе уважали Константина Карловича и, кто ближе знал, любили, никто не любил Лизавету
   Ивановну, все презирали, ее любил один только Константин Карлович и как бы следил за ней издали, прячась
   в тени.
   Ее упрекали, главным образом, за то, что она всегда берется не за свое дело, всюду хочет "играть роль".
  
  
   5 Июля. За стеною живет крупный землевладелец со своей семьей, для существования он продает
   последнее: мебель, одежду, мелкие золотые вещицы. Но он твердо верит, что придет время, и он будет в десять
   раз богаче, чем был.
   Приходит п-к Б. и начинает вопросом беседу:
   - Как вы думаете, этот месяц еще продержится советская власть и прочее?
   После него приходит Н. А. С[емашко]., который говорит нам, что никогда не была так прочна
   Советская власть, как теперь. Никогда не было так плохо положение Германии, как теперь: Австрия погибает,
   Болгария вот-вот сцепится с Турцией.
   Сущность моего протеста пока не осознана, но, вероятно, она имеет общую основу с тем индусом,
   который сказал, что они, индусы, не соблазняются гражданством, они предпочтут отдать это гражданство
   другим, чтобы остаться индусами.
  
  
   8 Июля. Человек-муха. (Из дневника.)
   Записываю и этот исторический факт <зачеркнуто: - убийство Мирбаха> - как он ворвался в нашу
   будничную жизнь, что показалось мне, человеку, не принимающему прямого участия в событиях.
   В субботу, когда это произошло, мы ничего не знали, хотя живем вовсе не далеко от Денежного
   переулка, возле Храма Христа Спасителя. <Зачеркнуто: Хозяин нашей квартиры, интересный человек,
   художник, сейчас пишет портрет одной дамы. Пишет он, я так понимаю, лицо, которое встречалось ему, может
   быть, в юности, может быть, даже во сне, а позирует одна женщина, многим нам знакомая. Жена художника,
  
  
   большая хозяйка, кормилица наша, очень ревнует мужа к этой даме и дошла со мной даже до откровенности, до
   сердечных припадков и до ужасных скандалов с прислугой.> У них есть девочка двенадцати лет, Яничка, мы с
   ней большие друзья и часто сидим у окошка, обращенного к скверу Храма Христа Спасителя. Пойти вечером к
   окошку называется у нас кинематографом.
   На дворе живет большой индюк, две курицы и очень тощий петух. Постоянно слышится оттуда пение
   канарейки. А левее дом, заслоняющий Пречистенский бульвар, нам виден сквер Храма Христа Спасителя и
   там, как гусыни, все больше дамы в белом и вообще буржуазия. Говорят, там и Мирбах гулял.
   Нам виден в соседнем доме лысый человек Иван Карлович, он пускает иногда Яничке в окно стрелку и
   сам, будто не он, становится в глубину комнаты и оттуда (нам все видно!) хитро улыбается; это немец,
   обыкновенно занятие его у окна - пасьянс. В квартире повыше его живет атлет и почти голый, в сильном
   электрическом свете совершает свои упражнения. Вся душа его в мускулах, в чудовищных узлах, Яничка не
   понимает, как может нравиться такое безобразие. Упражняясь, он иногда кричит нам:
   - Приходите завтра на состязание!
   Выше атлета таинственное окно, березы, на подоконнике две розы, обои красные, но никогда никто у
   окна не показывается.
   В субботу: мы ничего не знали, прекрасная дама позировала художнику, жена художника значительно
   мне моргнула на дверь, Яничку я спросил, как ей нравится эта дама.
   - Она недобрая, но интересная.
   - Мама не любит ее.
   - У мамы есть свои причины.
   Атлет совершал свои упражнения, в сквере плавали гусыни - как будто ничего не совершилось. Иван
   Карлыч прислал нам стрелу с письмом: он писал нам, что есть знакомый дом, с балкона видно все
   представления, и завтра, в воскресенье, человек-муха будет пролезать в замочную скважину всего в шесть
   дюймов шириной. "Приглашаю, - писал Иван Карлович, - вас всех и папу и маму посмотреть на
   сверхъестественное, как человек-муха пролезет в замочную скважину. Очень интересно. И познакомимся".
   Вечером за чаем мы прочли содержание стрелы всем и смеялись и решили всех-всех заставить
   непременно идти смотреть человека-муху.
   В воскресенье утром Иван Карлович раскладывал пасьянс, мы пустили стрелу о согласии. Художник
   нервничал, что его дама не идет, - хотелось работать.
   Вдруг Евсей Александрович, знакомый журналист, приходит и объявляет нам: Мирбах убит. Потом -
   бух! - бах! - пушечный выстрел совсем близко, потом другой, третий.
   - Как Мирбах? - кричит художник.
   - Бах-бух! - гремели выстрелы.
   - А это что?
   Мы бросились к окну: от Ивана Карлыча остались там только карты - не кончил пасьянса, атлет исчез,
   быстро разбегалась из сквера буржуазия, пустынно стало в сквере. В пустоте - бах-бух! - раздавались
   выстрелы.
   - Как Мирбах, как Мирбах? - повторял художник.
   Журналист почти ничего не знал или говорил такое, чему никак нельзя верить.
   - Ну что же теперь делать, надо идти на улицу, узнать...
   - Никуда, никуда! - твердила жена художника.
   Художник рвался, ссорился с женой, я понимаю его: тонкой кисточкой привык он каждое утро
   соединять свиданием прошлое с новым, живым, как прошлогоднее семя незаметно прорастает, и вдруг - бах-
  
  
   бух! - как-то, право, нет ничего, даже улицы пусты, даже сквер пуст, и ничего не известно: вот жди какого-то
   всеобщего бах! бах! - Мирбах.
   Жена художника, которая всех кормила, будто зубами в нас вцепилась, как будто она даже
   торжествовала, как будто ей все это на руку было, она царица над нами:
   - Никуда не пущу, никуда не пущу.
   После ахнуло: бах! бух! - на дворе рядом лаяла собака, болтал индюк, кричал петушок. Канарейка пела,
   ни на что не обращая внимания.
   Странные часы мы провели в это воскресенье: мне казалось, в этой пустоте весь рост жизни
   остановился, цветы не цвели, трава не росла, всеобщая была пустота, и в пустоте: бух-бах! - всеобщей -
   Мирбах.
   Потом как все стало удивительно: сначала прекратилась стрельба, потом пришли кое-какие газетные
   сведения, улицы наполнились, в сквере показались дамы в белом, около пяти к нам позвонил весь
   расфранченный Иван Карлыч с букетом цветов, подал его Яничке и стал звать смотреть на человека-муху.
   - Все кончено, все кончено! - говорил он.
   Хозяйка успокоилась, мы поехали на трамвае и в самом деле видели с балкона, как в большой замок со
   скважиной в шесть дюймов пролез человек-муха. И все пошло по-старому (примеры).
   Заключение: думаю, думаю теперь у окна, что же тут случилось, вот все живут, будто ничего, а что это
   было?..
   Так что все состояние пустоты продолжалось в моей душе, как затмение, несколько часов: в
   одиннадцать был первый выстрел - бух! - пустота всеобщая - Мирбах, а уже в шесть по моим часам человек-
   муха пролез в свою скважину.
  
  
   Он не считает изменой жене какую-нибудь случайную связь в дороге ("по нужде"), изменой считает,
   если он духовно полюбит. Наоборот, он охотно допускает духовную связь своей жены к другому и не простит ей
   мимолетную связь.
  
  
   Какое же число-то? знаю, что по-старому июнь, по-новому июль, словом, где-то едем возле Петрова дня.
   Вот газета старая, еще до убийства Мирбаха, отсчитываю, выходит среда 10-е июля (по-новому).
   Может ли из страдания человека одинокого выйти счастье, радость-спасение всего человечества? Или
   его радость - награда сама собой, а их счастье само собой, только потом, чтобы все на свете примирить и
   сладить, устанавливают, что страдание одинокого человека мир спасло. (Бульвар и отдельный человек.
   События и жизнь бульвара.)
  
  
   11 Июля. А. А. П. - буржуа. Г о л о в а .
   Он был из купцов любовником, и настоящие деловые купцы говорили о нем:
   - Александр Александрович у нас настоящий аэроплан, только разница одна: аэроплан поднимается и
   спустится, а наш Александр Александрович как поднялся, так уж и не спустится.
   Придет, бывало, к нашему голове деловой человек с таким делом, что сделать нельзя (денег нет или
   мало ли что), как тут отказать? нелегко. Тут голова и поднимается и "о вообще", и пошел, и пошел, час сидишь,
   два сидишь, весь свет облетаешь с ним и не спустишься. А придет барыня за чем-нибудь, тут выход простой:
   барыне все обещать, ручку поцеловал и забыл.
   Капитал от отца имел большой, вначале много "убивал" его в городские дела, заслужил себе почет,
   уважение, говорили, что самый умный человек у нас, первый самый. На широкую ногу жил и в саду своем
  
  
   большом прекрасном такую завел чистоту необыкновенную, Боже сохрани папироску бросить, что папироска -
   плюнуть совестно. Ежедневно, бывало, человек двадцать баб сад метут. Так потом, когда пошатнулись дела и
   Александр Александрович, можно сказать, на нет сошел, и говорили:
   - Промёлся!
   В головы не выбрали, кормился кое-как у биржи, и тут-то маклер о нем говорил:
   - Настоящий аэроплан, поднимается, летает, а спуститься не может.
   Я думал, что в годы революции он как настоящий буржуй захрипел, пропал, а может быть, даже по
   своей летучей природе где-нибудь выступил и пропал за смелое слово. Вдруг встречаю его на Пречистенке - все
   такой же и даже как будто в столице расцвел. Все-таки я подумал, что тут он скрывает что-то:
   - Почтение, контрреволюционер!
   - Как, что? - испугался он, - я не контрреволюционер.
   И оглянулся вокруг себя назад.
   Оказывается, служит где-то председателем, да еще как хорошо, жалованье большое, дела нет, получает
   вроде как бы за представительство.
   Насчет же России как-то просто необыкновенно и все с тем же, как бывало, либеральным задором,
   облетающим далеко всякого...
   - России, - сказал он,-- нет как России. И не будет, вот подождите международную конференцию,
   увидим: всё поделят, ничего не оставят. России нет совсем.
   Дальше, дальше, выше, выше поднимается, часа ведь три продержал на бульваре, и что удивительно,
   что и тут у него выходит как-то необыкновенно оригинально и либерально в высшей степени, что России
   совсем не будет. И выходит это у него им (кому?) в наказание, а нам как бы в отместку: нам вроде хорошо
   летать.
   Часа три я слушал-не слушал, спал-не спал, а сон видел, свой обыкновенный сон военно-
   революционного времени, будто вдруг разорвалось что-то, и весь город обрушился, я же почему-то цел один из
   всех и с любопытством смотрю на происходящее, хожу, рассматриваю, оглядываю.
  
  
   У И г н а т о в а . Россия в бездне, мораль забыть нужно, лишь как-нибудь из бездны выбраться... с
   первых дней революции мне было так, не верить (броневик, беспредельная мстительность), если бы не было
   905 года, а то ведь я видел это, чего же мне ждать было?
  
  
   Думаю о священности власти и экономической необходимости: Победоносцев, например, знал то же, что
   и Маркс, только тот создает из неизбежного тайну, а Маркс вывертывает все наружу: пожалуйте, смотрите! Это
   понятно: Маркс еврей, как всякий еврей, утративший чувство родной государственности...
   Мостом между личностью и массой бывает известная атмосфера обмана, легенда, которой живет народ.
   Так в любви обманом-мостом бывает брак.
   А это же знает каждая старуха у печки.
  
  
   Бульвар живет, как поле трав: растет, а Боги гремят на Олимпе, они думают, что решают что-то, на
   самом деле приносят жертву росту трав.
  
  
   12 Июля. Человек, которому нельзя обижаться.
   После того, как событие, которое все вокруг меня называли историческим, было, по официальным
   сведениям, ликвидировано, я пошел на бульвар в свое кафе и раздумывал: "Что им, этим людям, растущим на
  
  
   бульваре как трава, досталось от этого, прибавилось что-нибудь, изменилось, или там, на Олимпе, война сама
   собой, а тут все растет само собой?" Ко мне подсел старый мой приятель, человек высоко интеллигентный,
   вроде профессора, и после обычного обмена приветствиями и прочее сказал мне такой монолог:
   - Самое ужасное в нашем положении, что я не имею права обижаться. Он - муж умершей, а мы
   незаконные дети, прижитые от любви. Вот видите, стоит просто голодный человек, он обидится и потом за
   обиду украдет с легким сердцем или пойдет по улице и заорет: "Хлеба, хлеба!" Пусть его даже за это застрелят,
   но все-таки он свою обиду избыл, и в общем получается человек, равный самому себе. Но я обижаться на голод
   не могу: я знаю, что не одним хлебом сыт человек, что не в этом обида моя. В чем же? - спрашиваю себя. Меня
   задирает все вокруг, постоянно поскребывает, как уязвленного, по-настоящему обиженного человека, но в чем
   обида?
   Вы знаете, был у меня хуторок, устроенный на трудовые деньги в газете. Рядом со мной хутор
   кулацкий, нас одинаково разорили, но он явно обижен, он, вижу, ходит в комитет, везде жалуется, протестует, и
   смотрю, его теперь уже сделали кооператором. А я за свой хутор обижаться, как тот кулак, не могу: хутор ведь
   не есть моя почва, это придаток ко мне, вроде развлечения, я не земледелец, а земля - народу, признаю, что
   народу-земледельцу, и по существу обижаться не могу. Где же самое существо обиды, чтобы встать, вот как этот
   голодный или кулак, и прямо действовать? Разве закрытый журнал, в котором я работал, но это дело тоже
   подобное хутору, завтра журнал можно открыть, между тем обида моя не погашается.
   Пересчитав видимое, за что все обыкновенные люди в моем положении стоят горой, не нахожу обиду
   свою в видимом и перехожу "на вообще". За Россию, но за какую: с проливами или в старых границах, за
   Россию с Польшей и Латвией, с царем - или без царя, без Польши, без Латвии, без Украйны, Сибири, Кавказа.
   Тут начинается длинное размышление об установлении предметного существа моей родины, за это я, как за
   хлеб голодный или кулак за свой хутор, постоять бы мог; не могу предметно установить и в этом свою обиду,
   вот как французы стоят за свое la Раtrie. Тогда с этого среднего "вообще" перехожу на всеобщее "вообще", ищу
   коренную обиду свою в попрании личности, божественной природы ее: на это уж, кажется, я могу обижаться. И
   вот только стал на ноги: "Как же так, - раздумываю, - почему же я во время монархии и во время войны так
   сильно этого не чувствовал, понятно, как всякий наш интеллигентный человек, я стоял за личность и сейчас
   так же стою, но ведь нынешняя-то обида нынешнего происхождения, стало быть, я не на самом большом
   "вообще" стою, а на особенном в области моей индивидуальности". И тут опять сначала начинается:
   индивидуальность, я так понимаю, это домик, в котором живет личность, а если говорить о домике-
   индивидуальности, то прямо же и придешь к обыкновенному разоренному моему деревенскому дому, к
   закрытому журналу, словом, к тому, за что мне, интеллигентному человеку, позорно обижаться. Так выходит,
   что все вокруг меня обижаются и орут: "Большевик, большевик виноват!", а я, так больше всех их обиженный,
   права не имею обижаться и все подыскиваю, подыскиваю существо истинной обиды своей.
  
  
   17 Июля. Сержусь сам на себя и капризничаю. Спрашивается, отчего смута и отчего противоречия, -
   как будто сама не понимает: по обе стороны семьи, и тут это таинственное путешествие.
   Письмо - это любовь по воздуху, как у Новгородского дурачка, который влюбился в дочь Соборного
   протоиерея "по воздуху" и потом посылал ей письма с адресом "Пре-благословенной и Непорочной деве
   Марии", хотя на том же конверте приписывал: "Собственный дом соборного протоиерея о. Павла".
   Кончится тем, что стыдно потом будет встретиться.
  
  
   Д о с т а л и м а с л а и х л е б а . С большим трудом Травина достала масла и хлеба и понесла вместе с
   мальчиком в тюрьму: половину себе оставила и половину ему туда понесла. Латыш им сказал:
  
  
   - Его тут нет!
   - Как нет, вчера был здесь.
   - Говорю вам, нет: его ночью расстреляли.
   Были тут крики отчаяния и проклятия, рыдания неистовые и такие слезы. А когда ушла женщина с
   мальчиком, то на земле остались пакеты, разделенные надвое, с хлебом и маслом: половина ему и половина
   детям, себе.
  
  
   Все родовые интеллигенты и буржуазия страдают основным пороком, что не могут стать на точку
   зрения большевиков и судить их за это, а не за то, что вытекает как следствие из предпосылок.
   Не говорю о кадетах, но и правые социалисты под шумок говорят теперь: "Глупыми были", - из чего
   тоже само собой вытекает: "Если вернется к нам, то не будем уж глупы".
  
  
   К а ф е ж у р н а л и с т о в . Все газеты закрыты, и новости узнать можно только в кафе журналистов.
   Посетители разделяются на две группы: одни информируют - хроникеры, другие учитывают - публицисты.
   Тип матерого информатора Раецкий, важный мужчина, под сорок лет, рассказывает всегда так
   авторитетно, что новичку нельзя не верить. Вчера он уверял нас, что ультиматум немцев о введении
   охранительного батальона в Москву есть акт, связанный с Милюковско-кадетским соглашением с немцами.
   Потом нырнул к столику Мартова и через полчаса вернулся с совершенно противоположным толкованием, что
   речь Ленина и заседание ЦИКа совершилось post factum соглашения с немцами большевиков и все заседание -
   инсценировка.
   Про Милюкова говорят, что Россию он не может продать, и все нужно у ч е с т ь так: Милюков за
   немцев, Маклаков за союзников, и оба кадеты, и что посредством сложения получается всеобщий мир и
   торжество кадетской партии как посредницы.
   Мелкие известия.
   Чистополь занят чехословаками. Из Казани исчезают броневики. Ярославль окружен сводным
   большевистским отрядом из латышей, мадьяр, китайцев, финнов, всех, кроме русских. Город разрушен, одни
   трубы. Будто бы Вологда занята.
   Общий учет: неизвестно, когда будет основная перемена, но перелом совершился: раньше
   большевистские войска всюду побеждали (братанием), теперь всюду разбегаются.
  
  
   Быт Соломонов.
   Минор. Каторга дала ему несколько углубленный взгляд, сравнительно с рядовыми Соломонами, но не
   дошел он все-таки до того единственного, чем побеждается большевизм. Вообще это скрыто сейчас в глубине
   России - то, чем побеждал Франциск Ассизский: пусть мучат - вот радость совершенная.
   Соломоны на необитаемом острове не могут существовать - это специалисты по свержению
   самодержавия, их социализм как песня любви, которая обыкновенно исчезает, когда женщина стала
   беременной, все эти Соломоны сделали свое дело, Россия беременна, понесла, подурнела, бесится. И любовники
   ни при чем.
  
  
   Троцкий анархист-террорист.
   Рассуждение Гершензона о ножичке в руках младенца, рожденного от хилого любовника, - против
   вечного мужа (странное): как только чкнул, так и перестал быть интеллигентом. Вся (мой случай с "крой
  
  
   дубинкой") сущность-то этого ребеночка состоит в том, что он чкнуть не может и должен страдать за грехи: это
   страдание нужно принять как состояние высшее, непереходимое.
   Не забыть тоже его о солнце в колодце, это буржуазия на западе в своей культуре сберегла солнце (через
   собственность - силу).
  
  
   Любопытно, что Семашко ненавидит интеллигенцию, непременно и должен ненавидеть, потому что как
   большевик он уже не интеллигент, он уже орудие в стихии: стихия против интеллигента. Но ведь и то святое
   начало (подобно Франциску Ассизскому) против интеллигента.
   Спрашивается: кто же он, этот интеллигент, в чем его сущность: его цена и вина (у нас есть и такая
   видимая личность: Керенский, судить Керенского - значит судить интеллигента). Это, во-первых, любовник,
   чарующий словами (Февральская любовь), и против него, его прекрасных слов - "правда" вечного мужа:
   теперь оказывается, что это действительно правда.
   Святая ложь февральских любовников и гнусная правда октябрьского вечного мужа.
   Если кого-нибудь любишь и чувствуешь, там где-то алтарь - не входи туда, напротив, обернись лицом в
   другую сторону, где все погружено во мрак, и действуй только силой любви, почерпнутой из источника позади
   тебя, и дожидайся в терпении, когда голос тайный позовет тебя обернуться назад и принять в себя прямой свет.
   Наказание любовника через Миф о человеке, беднейшем из крестьян: пусть нет такого человеко-класса
   в действительности (это иллюзии), но как существо, противное интеллигенту (любовнику), он должен быть
   создан и создался и действовал как гримаса вечного мужа (не забывать о Щетинине).
   Говорили еще в кафе о личности: "Что вы все в личность упираетесь, да ведь они (большевики) тоже во
   имя высокой личности заводят свой коммунизм".
   Минор, каторжник, говорит о Троцком, который грозится заставить буржуазию чистить нужник, -
   верный признак, что никогда не чистил и что это ему страшнее всего.
  
  
   Как я спас в провинции одну семью от уплотнения: жили задом к городу в тоске, голоде. Нагрянула
   дама Петербургская с детьми (ссора с извозчиком). Я хотел ее отпугнуть от нашего места, рассказал об ужасах.
   В ответ на это она:
   - Вы, конечно, принадлежите к партии народной свободы.
   - Хороша партия, - пробормотал я вежливо, и вдруг мне блеснула мысль. Я продолжал: - Хорошая
   партия, я очень ее уважаю, только я к этой партии не принадлежу.
   - Вы беспартийный?
   - Нет, - отвечаю, - я один из вождей партии актуальных анархистов-террористов.
   Дама испугалась и уехала.
  
  
   - Да, блаженный человек! да ведь она нужна, канцелярия-то...
   - Она нужна, слышь ты, и сегодня нужна, завтра нужна, а вот послезавтра как-нибудь там и не нужна.
   (Достоевский. Господин Прохарчин).
   - Ты пойми, ты пойми только, баран ты: я смирный, сегодня смирный, завтра смирный, а потом и не
   смирный, сгрубил. (Там же).
  
  
   20 Июля. Мещанин-индивидуалист и заступник интегрального социализма.
   Забытый царь.
  
  
   Вчера напечатано, что царь расстрелян "по постановлению" (областного Совета) и что центральный
   Совет находит действия областного Совета правильными. В "Бедности" же напечатано, что Николай
   Кровавый, "душитель" и т. д. "преблагополучно скончался".
  
  
   Приехал человек из Самары и рассказывал в кафе журналистов, что в Самаре очень хорошо, население
   радуется порядку, всего довольно: пшеничная мука 35 рублей пуд, сообщение прямое обеспечено от Сызрани до
   Владивостока.
  
  
   Спор Соломона союзнической ориентации с Соломоном ориентации Германской.
  
  
   Все социалисты - блудные дети религии.
  
  
   Один уверился в том, что сегодня он - чернорабочий, завтра проснется директором гимназии, как,
   впрочем, и действительно случилось многое в этом роде. Другой, копивший в костяной копилке своей знания,
   стал внезапно чернорабочим.
   Нелепо в высшей степени с точки зрения производства и накопления культурных ценностей, но все-
   таки нить этого сновидения довольно ясно видна: очевидно, необходим какой-то новый увер человека в
   правильность сочетания того и другого состояния.
  
  
   (Липа)... так мало-помалу она ему стала казаться двойной. Липа такая обыкновенная, неумолимая,
   враждебная ему, с которой если только представить себе, что он с ней, то он есть ничто, пепел какой-то, вздор
   сумасшедших, а Липа другая, которая с ним "лучшая", и силу он для нее чувствует такую, что весь мир легко
   может завоевать, не только может, а он уже и есть весь мир его собственный. Для той, первой Липы нужно
   создавать "положение", и когда он об этом подумает, то он ничего, и другая Липа, открывающая чудеса. Когда
   же он обращался к ней общей - одной, то с испугом видел, что она сразу и хочет, и не хочет, она и прекрасна, и
   дурна... главное, что тут взяться нельзя для будущего... всякое на свете устроено так, что, например, лежит и,
   приложи руку, двинется или же не двинется, например, гора, но в то же время и ясно ответит, что "не двинусь",
   а тут было так, что гора ответила: "Хорошо, я двинусь, только зачем же двигаться, а впрочем, как вам угодно,
   я сама по себе и двинусь, и не двинусь, и сам ты, мой милый, подумай хорошенько: может быть, и не стоит того,
   чтобы двигаться..." Так он себе и раздвоил ее: Маша - дочь протоиерея и пречистая и пренепорочная Дева
   Мария.
  
  
   Столинский с Марией Михайловной купил на Никитском бульваре "Правду" и, прочитав о расстреле
   царя, обменялись мнениями. Столинский сказал:
   - Это нехорошо, потому что дает лишний повод к реставрации.
   Более точная в суждении Мария Михайловна заметила:
   - Это значит, что чехословаки близко от Екатеринбурга.
  
  
   Состав большевистский: две группы, одна экспериментаторов (Ленин, Троцкий, Свердлов), другая
   "честных тружеников" (Семашко, Рыков), которые фактически веруют в Ленина, берут на себя весь крест дела
   (слова Семашко: "Совершается большое дело"). Потом идут маленькие люди (Стеклов).
  
  
   Легенда в кафе: во французской миссии из Парижа получено радио, что Казань взята чехословаками.
   Хозяйка пришла, говорит:
   - Троице-Сергиев Посад взят чехословаками, верно, верно.
   Иван Карлович, немец, сказал по-приятельски: "Уезжайте, уезжайте", - и даже денег дал на дорогу.
  
  
   Соломоны дома, в кафе забили меня, прибили до последнего росшибу, а тут еще поиски обедов, забота о
   вечерней еде - пропадаю, нет ничего.
   Писем нет - обида или тот приехал, не знаю.
  
  
   21 Июля. Движение души в пустоту (Татьяны к Онегину). Почему-то забытое прочно вышло из сна:
   жена Сысоева, умученная Большаковым. Такая женщина (как Анна Каренина) должна ревностью замучить
   любовника.
  
  
   Страшный суд: кофейная превращается в судилище 12 Соломонов. По-прежнему никто ничего не знает,
   но Соломоны живут, будто знают. Война сама идет, а Соломоны учитывают - учет (суд). Три группы: 1)
   информаторы-передатчики, 2) учетчики (политики), 3) Соломоны.
   Две ориентации: легкомысленные (чехословаки - все чехословаки, Троицкая лавра) и кадето-немецкая:
   партия раскололась на две, чтобы, как раковинка, сложиться двумя половинками и захлопнуться.
  
  
   24 Июля. Русский народ по приказанию Троцкого снимает возле Храма Христа Спасителя
   безобразнейшее изваяние царя Александра III. Вокруг множество цветов и культурных деревьев, кремлевские
   башни-красавицы, из которых одна, со снесенной верхушкой, называется "большевистскою".
   Царская фигура одевается изо дня в день лесами, человечек наверху возле короны копается, как
   лилипут. Статуя 1000 пудов веса, в туловище можно устроить спальню и кабинет, в сапоге выспаться человеку.
   На работу отпущено 20 тысяч денег. Раз уже пробовали снять его и не могли, теперь делают это планомерно под
   руководством архитектора, который дознался, что царь "составной". Вокруг шеи царя петля, канат спускается
   книзу, за концы привязывают мачты и поднимают кверху. Общее впечатление такое, что вся масса лилипутов
   хочет царя удавить.
   Действующие лица: малый лет 22-х - нигилист, рабочий лет за 40, говорит на "о", с севера, монах,
   буржуй с Москворечья, женщина-крикунья, немец, всякий черный люд, все они сходятся с разных сторон,
   высказывают что-нибудь по поводу царя, некоторые фигуры внезапно появляются со стороны Москвы-реки
   из-под низу с лесенки.
   Рабочие на отдыхе:
   - Нужно командира такого выбрать, чтобы нет ничего и никаких (не царя).
   - Что же, Ленин не командир?
   - Ленин? свергаем, стату? я ставим, нам командир такой нужен, чтобы нет ничего и никаких.
   Из толпы:
   - Ленин! а кто у нас теперь сыт, кто не ограблен?
  
  
   Музыка играет марш похоронный, показывается вдали белая катафалка.
   - Что это белое, попы или девушки?
   - Гроб везут - какие попы.
   - Без попов? Ну, так комиссара хоронят.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   бьют?
  
  
   - Гокнулся комиссар!
   - Подсолнух!
   Нигилист:
   - Конечно, подсолнух, в реку его и никаких, нет ничего и никаких, а они еще музыку разводят.
   Рабочий за 40 лет:
   - Товарищ, нишь можно так, это выходит стату? й, и нет ничего.
   - А я что говорю: чтобы никаких, а то говорят: управляющие, мы управляющие, и тоже бьют, нишь не
  
  
   - Так это всегда было: и раньше били, и теперь бьют, и всегда будут нашего брата бить, потому что без
  
   этого нельзя.
   - Ничего не нужно: к стенке - и готово, или трехдюймовку поставим.
   - Ты меня, я тебя, это не способ, никогда не поверю.
   - Чего же тебе-то надо?
   - По мне, чтобы без оружия, вот когда без оружия будут жить, тогда я поверю, а то все одно: царя
   свергли, царя <приписка: комиссара> поставят - Ленина, [коммисара] все одно, а чтобы нет никого и никаких.
  
  
   Внезапно из-под ступенек вырос монах.
   - Нечестивцы, что вы делаете? сына застрелили, отцу веревку на шею повесили!
   - Да нишь мы, вот чудак, нам, первое, велели, а второе, мы есть хотим.
   - Проклятые, за кого же вы стоите?
   - А ты за кого?
   - Я за мощи святителя.
   - Не мощи, а мышь.
   Монах с проклятием уходит, в толпе голос:
   - А кому он вредит, кому статуя мешает?
   Рабочие:
   - И мы то же говорим, вреда от него нет никому, по мне стоит и стоит, какой вред от статуи...
   - Дурак, ты не понимаешь: это место очищается: был царь, Ленина поставят.
   - Командира.
   - Так и пойдет, только это снаружи всё, пока без оружия не будет, не поверю.
   - Затвердил: без оружия, тебя не задевали, а вот посмотри.
   Развернул рубаху, показывает против сердца заживший широкий рубец.
   - Кто это тебя?
   - Никто: партия. Неужли ж я это оставлю, как ты думаешь, оставлю я или нет?
   - Задело-то, задело.
   - Меня задело, а ты где был?
   - Я работал.
   - И я работал, нет, я спрашиваю тебя, могу ли это дело оставить?
   - Да на кого же ты пойдешь?
   - На партию.
   - Какую партию, ты скажи, кто?
   - Почем я знаю: задело и всё, и я задену, а тебя не задело.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ему.
  
  
   Собирается большая толпа, выделяется голос женщины:
   - Свободу дали нам, а хлеба не дали, на черта нам эта свобода!
   Большевик:
   - Иди на работу.
   Поднимается в толпе шум, крик:
   - Давай работу!
   - Возьми: ты сам не идешь.
   - Врешь, врешь!
   - Нет, ты брешешь: вы работать не хотите, а не мы виноваты, работы много.
   Женщина, всех подавляя визгом, выпалила:
   - Проклятые! нашли работу хорошую, царя давить, работа! Всех вас эсеры перевешают.
   Из-под ступенек вырастает буржуй в синем пиджаке, с воспаленными глазами и кричит:
   - Работайте, работайте, скоро придут немцы, всех вас перевешают.
   С верхних подмостков из-под короны кричит оборвыш, показывая на топор:
   - Вот что, вот что будет, вот что немцу.
   Тогда показывается немец и кричит:
   - Не верьте, не верьте, немцы придут с порядком, от немца плохого не будет никому, вот только ему,
  
  
   Показывает на верхнего, тот показывает топор:
   - Этих били тысячи лет, и пройдут еще тысячи, всё будут бить, потому порядка от них быть не может,
  
   они дрянь, их нужно бить.
  
  
   Материалы. Замысел художника такой, чтобы отец был похож на сына и сын на отца, взглянешь с
   одной стороны - Александр, взглянешь с другой - Николай, как будто старинный пасьянс раскладываешь:
   Александр умирает, Николай рождается, или читаешь длинную главу из Евангелия о том, кто кого породил.
   - Сына застрелили, отцу веревку на шею.
  
  
   Женщина: - Осьмушку нам сегодня не дали!
  
  
   - Кто довел?
   - Спекуляция. А разобрать, где спекуляция, - нет ничего; человек, а разберешь человека - нет ничего:
   ни спекуляции нет, ни человека нет.
   - Кто же довел?
   - Голод.
   - А голод откуда?
   - Война.
   - [А войну кто начал?]
   - Буржуи.
   - Теперь нет буржуев, отчего же нет ничего?
  
  
   40-[летни]й хочет выразить мысль о вредности классовой борьбы, словами: гокнулся и зарыли - надо
   развить это.
  
  
  
   Почему народ гуляет-лежит?
  
  
   К стенке, к стенке! - твердый нигилист.
  
  
   - 20 тысяч рублей и три недели, чтобы разобрать, и сто тысяч и три месяца собрать - одна
   с а м о т о х а !
   - Вы прекрасно рассуждаете, разрешите мне закурить... чувствительно вам благодарен, [позвал,
   спросил], а кто здесь...
   - Вот стоит дураком: что он понимает.
  
  
   Работа не клеится, работают как мухи и не знают, из-за чего всё, кому эта статуя мешает.
   - Партия - это как родня моя - стоит за меня родня в деревне, если кто обидит, так и партия стоит за меня,
   партия - друзья-товарищи, и ежели чужая партия, то я тож не разбираю, где какой человек, партию общую -
   богопартию.
  
  
   Подождите, вот скоро эсеры придут, всех вас перевешают.
  
  
   Нужно стоять в стороне, кто не задет и поправлять.
   - А кто не задет теперь?
   - То-то и я говорю, тут к тому идет, чтобы каждого задеть и растравить, чтобы уж, он не мог больше
   поправлять и [укрывать], а тоже бы в партиию [мог], и так не осталось бы ничего: партия на партии[ю] и
   никаких.
   - И никаких!
  
  
   40-[летни]й стоит то за царя, то за Ленина, слежу, как повертывается нигилист.
  
  
   Вся особенность Христа была в том, что шел сам и упреждал жизнь, а наш человек живет до тех пор,
   пока его не распнут, все на что-то надеется, чего-то дожидается, авось минует, авось пройдет, и глядишь - вот
   нет ничего:
   - Пожалуйте к стенке.
   Какое-нибудь удостоверение достать бы, что я из Москвы еду в Елец по литературному делу, например,
   для изучения церковных архивов, и кто мне это может дать, говорят, Валерий Брюсов!
   - Как Валерий Брюсов, при чем он?
   - А вот! - Показывают мне разрешение и газету "Возрождение", - назначили Валерия Брюсова.
   - Да это не тот!
  
  
   29 Июля. Творчество мира. Под вечер выхожу к набережной Храма Христа Спасителя и смотрю на
   Кремль, в который я, русский человек, теперь больше войти не могу. Там среди дворцов, белых высоких
   храмов далеко блестит золотая, новая и до смешного маленькая главка церковная, как будто это новая вот-вот
   только проросла из земли или вылупилась, как цыпленок.
  
  
   Мне кажется, это не измена, как многим кажется, это легкомыслие: полюбил, отдался, запутался в
   чувстве, выбрался кое-как на простор и теперь думаешь, где же это я бродил, как это вышло, вспоминаю - да
   вот как!
  
  
   Творчество мира. Царь без скипетра с отнятыми руками стал много лучше, вид его мягче. Крылья
   поворочены.
  
  
   Что бы там ни говорили в газетах о гражданской войне и все новых и новых фронтах, в душе русского
   человека сейчас совершается творчество мира, и всюду, где собирается теперь кучка людей и затевается общий
   разговор, показывается человек, который называет другого не официальным словом "товарищ", а "брат".
  
  
   Эта маленькая церковь поднялась чуть-чуть от земли, и кажется, только что проросла. Возле меня
   говорили о Москве, вот как чудно все - француз Москву сжег, а теперь француз наш друг, можно ли верить, что
   француз наш враг или друг.
   - Кто же он нам?
   - Никто.
   - А этот?
   Показал на "стату? я".
   - Был царь... только ведь поставь тебя на его место, и ты тоже сам объявишь: нынче француз враг,
   завтра - друг.
   Подходит красноармеец:
   - Товарищи, расходитесь!
   - Ну вот, видишь: вчера был рабочий, нынче власть перешла ему, ходит с оружием и делает то же самое
   дело.
   Показал на царя и к солдату:
   - Братья, зачем вы так поступаете, подобно стату? ю-царю, который, считаетcя, принес народу вред.
   Путаница.
   - Вы не понимаете: наедут советские, увидят митинг, вперед меня арестуют.
   Ожесточается на то, что не может ответить, и разгоняет.
   На площади разговоры продолжаются.
   - Я, - говорит один, - теперь уж на вашу площадь не пойду, пусть убьют - не пойду.
   - Товарищи, я не против этого, я только заметил, что вы его братом назвали, - какой он вам брат?
   - Конечно, брат.
   - Тогда и царь брат?
   - И царь.
   - Вы рабочий, выходит, у вас с царем отец один?
   - Конечно, один.
   - Почему же тогда выходит гражданская война?
   - А почему бывает: двое жили-жили вместе и подрались?
   - Подрались, и вы считаете их за братьев?
  
  
   - Да здравствует гражданская война!
   - Долой оружие!
  
  
   - Товарищи!
   - Брат мой!
   - Я вам не брат: да здравствует гражданская война!
  
  
   - Я вам не товарищ, а брат: долой оружие!
   - Подумайте, что вы говорите, какое государство может существовать без оружия, где есть на земле
   такое государство?
   - Есть, есть такое: там люди живут, работают, пашут, скотину разводят, торгуют, а воевать - нет!
   махонькая страна такая...
   - Финляндия.
   - Ну, хоть бы Вихляндия.
   - Воюет; жестоко... и другие воюют.
   - Нет, эта не воюет.
   Публика догадывается:
   - Швейцария!
   - Я говорю: есть, есть такая страна, где не воюют, хоть бы вот эта самая махонькая Вихляндия, значит,
   можно же так.
   - Ну хорошо, товарищи, ответьте прямо, если на улице двое дерутся - что вы сделаете, как остановите?
   - Я стану между ними и скажу: "Братья мои! не деритесь!"
   - А не послушаются?
   - Другой придет, сильнее меня - остановит.
   - Ну хорошо, он остановит, враги помирятся, поцелуются, и один пойдет в особняк, другой в подвал, и
   опять все по-старому.
   - И очень хорошо!
   - Капиталист будет опять наживаться.
   - Почему наживаться: ему, может быть, нужно долги заплатить, а не наживаться, это смотря какой
   капиталист, капиталисты разные.
   На дорожку теснится к цветочной клумбе. Выкрик из толпы:
   - А когда же конец войны?
   - Гражданской? когда будет один класс.
   - Когда это будет?
   - Когда?
   - Брат мой, никогда не будет конца, вы проповедуете вражду и зло.
   - А вы мир, который хуже войны.
   - Я проповедую мир с братьями и войну с самим собой.
   Тогда вдруг поднимается хохот в толпе, все хохочут. Через толпу пробивается белый старик, сторож
   сквера, с вынутой из решетки зеленой палкой с гвоздиком на конце и разгоняет палочкой с гвоздиком всю
   толпу, приговаривая:
   - Я вам дам траву мять, я вам дам цветы топтать!..
   С хохотом расходятся все. На лавочках буржуазия, барышни говорят:
   - Занятно, познакомились с народом.
   - Стало быть, выбран.
   - Кто его выбирал?
  
  
   - Триста лет прошло: память потерялась.
   - Нет, ты вспомни, кто его выбирал?
   - А ты мне скажи, кто нынешних выбирал, тех, кто теперь царя снимает?
   - Рабочие и крестьяне.
   - Так-то ли, брат мой?
  
  
   Сегодня издевательство над "стату? ем" дошло до последнего: на шее веревка, к носу приставлена
   лестница, между створками короны, там, где раньше крест был, теперь человек копается, будто в мозгу, и
   водружает наконец туда мачту.
   - Недоволен, сердится!
   - Еще бы, раньше, бывало, приходили старушки и крестились на него: он задом к храму сидит, а они
   крестятся на него.
   - Задом к храму, лицом к трактиру.
  
  
   - Кто же нас теперь оборонять будет!
   Матерая женщина с умным крепким лицом уговаривает сидящих на каменной стене горничных:
   - Милые мои, а служить все равно надо, я двадцать пять лет у господ жила, и никто меня не обидел,
   оттого, что я себя знаю, я такая ведь: самовар зажгла, чай засыпала, пока чай настоится, я двадцать дел
   переделала, кто с меня спросит и кто посмеет обидеть?
  
  
   Нынче царь стоит без скипетра, руки нет, вместо руки дыра, лестница из-под носа убрана, веревки на
   шее нет, без скипетра, без рук вид его много лучше: мягкость, кротость, лицо его становится похоже на лицо
   человека, который только что в ужасных мучениях умер, и лицо его, искаженное страданьем, мало-помалу
   начинает светлеть, устанавливаться.
  
  
   В Москве: 25 Июня -- 29 Июля. Встреча с Семашко и пересмотр большевизма, конец немцам.
  
  
   Гершензон - уют, диван, дом коммуны, тринадцатый Соломон, солнце в колодце. Брюсов: болезнь его,
   на службе, в особняке на бульваре. Вячеслав Иванов: "Богоотступничество и "пуп отрезать от Бога"".
   Профессор геологии Иванов: "Стату? й безвреден". Вячеслав: "Стату? й жив, если его разбивают, значит, жив!" -
   "Стату? й безвреден: я двадцать пять лет в Москве и ни разу его не видел". Анна Николаевна Чеботарева сказала
   о Москве и Петербурге Алексею Толстому: "Я патриот Москвы!"
  
  
   31 Июля. Вчера, 30-го Июля, мы подошли к памятнику - головы уже не было, как в "Руслане", голова
   огромная - десять наших голов - лежала среди груды черных частей "статуя", мальчишки в пустые глаза
   бывшего царя просовывали кулачонки, хватали за усы, все было похоже на часть какого-то фантастического
   поля сражения, с огромной головой и рукой, сжимающей скипетр, сам статуй без головы с торчащей из шеи
   мачтой был страшен, как огромный обезглавленный труп, а сегодня он без плеча кошмарно страшен.
   Последние наши слова о памятнике, что давил он, как низкий потолок давит голову.
  
  
   Поднимается какая-то новая политическая волна, мы снова накануне чего-то и снова из всяких мелких
   случаев готовы создавать себе перспективу какого-то освобождения.
  
  
   Редко бывает так - складывается, что если можно, то это и нужно, счастлив, кто жил так и не одумался
   и живет так до последнего часу своего...
  
  
   Наверху - опираясь на мрамор, стоял седеющий господин в ожидании (памятник разбирают), дама, он
   спустился, поцеловал руку и, взяв под руку, подошел с дамой к памятнику. Что видели, что слышали? и потом
   ходили цветником и скрылись в Староконюшенном.
  
  
   1 Августа. От царя остались только кресло и сапог. Рабочий большевик собрал митинг и говорит, что,
   может быть, скоро мы погибнем, но не погибнет... он не мог найти подходящего слова, ему подсказали: "идея".
   Максималист с чехословацкого фронта, мальчишка, рассказывает с наслаждением о победах,
   расстрелах, они спасают Россию, и хорошо это, но зритель оставляет душу свою на стороне погибающего...
   Из слухов, написанных на листе в кафе журналистов: Петербург взят англичанами - нелепица!
  
  
   4 Августа. В "Русских Ведомостях" было напечатано тогда, что правительство собирается ассигновать
   сколько-то миллионов на пополнение русского флота.
   Я говорю матери:
   - Вот безобразие!
   Она говорит:
   - Нужно же защищать государство!
   - Нужно, - отвечаю, - эти деньги тратить на обучение народа, когда народ просветится, он поймет
   социализм, и тогда защищать государство не будет нужно.
   Теперь тот же разговор вели между собой Россия-мать и Керенский-сын.
   Николай Дмитриевич Кондратьев. Блудный сын возвращается: он смертную казнь признает, выходит
   из партии, хочет основать крестьянскую демократическую газету - он больше не интеллигент. Большевик
   Семашко другим путем возвращается: через демагогию падая в стихию народа.
   Явление максималиста с чехословацкого фронта.
   Потому максималист, что ценным считает действие, а не слова. Как он расстреливал комиссара:
   - К стенке!
   Тот умоляет, клянется, что он будто против большевиков.
   В него стреляют, он падает, но еще жив, в него еще раз стреляют, и, умирая, он бормочет:
   - Да здравствует советская власть!
  
  
   Русский социализм характерен отказом от личного - если завязывается личное, даже, например,
   художественное творчество - социализм прекращается. Это общее дело: интернационал - общее дело, отечество
   - общее дело.
  
  
   Отечество и Социалистическое Отечество.
  
  
   Написать действующих лиц русской революции.
  
  
   6 Августа. Политика стала личным делом такой же ценности и необходимости, как обеспечение своей
   семьи мукой, чаем и всякой всячиной, необходимой для ежедневного проживания. Наша хозяйка уехала с
  
  
   детьми отдыхать в Тамбов, и мы без нее должны сами хозяйствовать: убираем комнаты и разговариваем о
   чехословаках.
  
  
   8 Августа. У Вячеслава Иванова: богооставленность (богоотступничество - как Горький), жить без Бога
   (как бы...), или же это демонизм, то есть переход на ту сторону плана мироздания... Совершенно над тем же
   думает и Мережковский...
  
  
   Соломон от русских: Водовозов.
   Сосуществование двух начал жизни в русском человеке и как это намечается для будущего:
   ярославский мужик.
  
  
   М о с к в а
   Дворянская Россия. Арбат. Мраморные ступени и тень дворянина с дамой у памятника - давящий
   коло? сс и уют Гершензона.
  
  
   Разбор царя (красное).
  
  
   Удалые мешочники.
  
  
   Мужик, прячущий хлеб (строитель жизни - Зевс).
  
  
   Хамовоз.
  
  
   Жизнь бульвара.
  
  
   В комиссариате Народного просвещения:
   - Кто вас уполномочил заниматься этнографией?
  
  
   Появление максималиста.
  
  
   Послы уехали - что это значит?
  
  
   Верхняя палата: Вячеслав Иванов, Бердяев. Гершензон: богоотступничество или подмена Христа
   Антихристом.
   Выход из интеллигенции: Кондратьев - блудный сын, и чехословаки, и Семашко против
   интеллигенции.
   Бердяев: Антихрист.
   Гершензон: большевик <2 нрзб.>.
   Столпнер: <3 нрзб.>.
   Вячеслав: богооставленность.
   У Бердяева: Струве - кадеты виноваты, Антихрист и проч.; революция и война показали вздор религии
   человечества <4 нрзб.>.
   Карташев - вот и революция показала вздор гуманизма.
  
  
  
  
   Кафе журналистов: глупые Соломоны, Россия в бездне, кто вытащит - германская ориентация: чехи
   симпатичные, а там (немцы) солидные. Вдруг бомба - немцы слабы, немцы разбиты...
  
  
   Я, зритель трагедии русской, уже начинаю в тайне души сочувствовать бешеным нашим
   революционерам, и грядущее возрождение уже смущает меня, и свое "не простить" я часто забываю. Все равно:
   они не простят.
   С тревогой передал Столинский, что на чехословацком фронте в Самаре появился Чернов с
   проповедью нового интернационала.
  
  
   Ульяна! была Светлана, была Татьяна, и теперь Ульяна - какое чудесное имя, как это подходит к ней!
   Так это и пойдет теперь - ему полное христианское имя с отчеством, с кухней и детками, а со мной моя
   неприкосновенная Ульяна.
  
  
   Только теперь, посмотрев на Александра Михайловича, понимаю - какое счастье, что я не оказался
   вором - нет!
   Не забыть, что когда я ходил по улицам, утратив близость Ульяны, то моя литература мне перестала
   быть тем, чем я считал ее: живой, она стала пустой, "литературою", и я как литератор чувствовал себя как
   Онегин, а ее как Татьяну. Между тем, я думал это делать для нее. Так, вероятно, и всякое геройство,
   обращенное к сравнению с жизнью, - пусто. А то бывает, что герой, высосав всю жизнь, обращается к ней и
   видит пустое место...
   Поэма "Онегин" - проверка (проба) героя на жизнь.
  
  
   17 Августа. Елец. Над колокольней луна половинная. На улицах люди забитые, запуганные. Мы
   говорили про Японию, что хорошо бы в Японию. Но куда же сейчас? "Извозчик! прокати!" - "30 р. за полчаса".
   - "Ну тебя!"
   Ищем другого, вдруг возле нас выстрел. Ей страшно: "Кого-то, может быть, убили, а мы..." - "Нет,
   лучше найдем где-нибудь камушек у чужих ворот, посидим". А я чувствую сладость пули, пусть попадет, но
   только в меня... Садимся на камушек. Вот человек переходит дорогу, направляется к нам, осматривает нас как
   хозяин вечера, походка его совсем особенная, будто он у себя, хозяин идет по своему хозяйству, и луна над
   калиткой, и звезды, и темные кроны деревьев - всё его. "Да это ночной сторож!" - сказали мы вместе. И в ту же
   минуту колотушка заколотила. Это сторож ночной.
   Милая, не бойся счастья, желанная, не бойся жизни, сердце мое, смерти не бойся.
  
  
   И так подходит девятый вал, за ним берега новой земли или пропасть.
  
  
   С т р у н ы з в е з д и с е р д е ц . Хрущево. Гнездо мое опозорено, а ветер шумит тот же самый по тем же
   деревьям, в этих Тургеневских аллеях с самого детства она жила как Грезица, и вот теперь в это время это она
   является вопреки всему, .наперекор, нежданно, негаданно.
   Дорогая, теперь все мое пишется Вам, как письмо, раньше я понимал литературу мою как распятие
   страсти на бумаге (несчастье), теперь я так нахожу, как еще не знаю, буду о всем писать Вам.
   Я весь затаился, ушел в себя. Мне больно и вместе радостно: боль и радость перемешиваются, и не
   разберешь, где что. Счастье мое в Вас, горе-беда на стороне и где? я не знаю, только не в этих милых людях
  
  
   (Александр Михайлович, Ефросинья Павловна, дети). Мне все кажется так: эта жизнь - ужасный кошмар и
   стала такой потому, что люди оборвали с т р у н ы з в е з д и с е р д е ц . Вы понимаете? Звезда и сердце человека -
   это близкое в дальнем: звезды темною ночью, будто кровью налитые, как сердце, сжимаются и разжимаются.
   Вы замечали? Теперь наши звезды и сердце разорваны. И вот остается одна паутинка тонкая-претонкая,
   серебряная, дрожит, колышется, вот-вот оборвется.
  
  
   Что такое девятый вал?
   Перевалишь и останешься - кто знает? - где-нибудь в луже, а вал покатится дальше, и опять новый
   пловец будет мечтать, что за девятым валом - страна непуганых птиц.
   Нужно: или отдаваться на волю девятого вала, или найти силу в себе заморозить все море с
   поверхности... (намеком я испытал это в "Свадебном (брачном?) домике": сердце пылает, а тело как лед; и еще:
   губы горячие, а лицо побледнело).
   То или другое, только не малокровный идеализм (так называемая "дружба").
  
  
   Муж (раскрыть понятие)
  
   Насильник
   (Пан и проч.)
   Онегин
   Общественный деятель -
   Люди
   Соблазн (Демон)
   Убийство
  
   - Сердце женщины
   - (море)
   -
  
  
   -
   -
   -
   Невозможность брака
  
  
  
  
  
  
   Поэт
  
   - Тихий гость
   - Алеша Карамазов
   Идиот и проч.
  
  
   Звезды
   Увлечение
   Любовь
  
  
  
   18 Августа. Чем она ближе мне, тем яснее вижу, что его любить не могу: ведь я не поверю ни за что его
   самому теплому объяснению, потому что он устраняться не захочет, я же могу (должен?) устраниться, и у нас
   неравенство. Впрочем, "враг" получается какой-то отвлеченный, вроде как простому русскому солдату
   "германец" (он). Жизнь творит все по-своему...
   Я думал ночью, что С. будет тяжелее, чем мне, во много раз, потому что я могу себя заполнить (даже в
   отчаянии) "чехословаками" - "арабами". Впрочем, "рыцарские" любовные мелочи (совместный французский
   язык и т. д.) - это для женской души может быть больше, чем для меня мои "арабы". Завтра уезжаю - не могу
   больше. Теперь при подозрении <зачеркнуто: невыносимо> [втроем] жить, помимо всего другого невыносимо.
   "Могила".
  
  
   Это дождь говорит, подождем, что скажет солнышко, и еще вопрос: есть ли подозрение... и какая ему
   цена. А могила... что такое могила? говорят, что "брак есть могила любви".
   Зачем дождь! Так хочется в Семиверхи. Солнышко против нас, не хочет на нас смотреть.
  
  
   25 Августа. Отвез С., привез Фросю. Хронология событий: суббота 4 Августа, утром Василий позвал
   меня дров напилить. Пилю. Влетает С.:
   - Приехала Ефросинья Павловна!
  
  
  
   Мы - актеры. Осадок. Фрося приглашает С. в деревню. Воскресенье 5-го - дождь, я волнуюсь, что не
   приедут, и внушаю первое подозрение. Понедельник 6-го - дождь, посылаю лошадей. Вечером в половине
   пятого приезжают, она мне говорит:
   - Это ужасно, я прямая, я не могу так... - и потом сразу: - Ну, давайте читать что-нибудь ваше.
   Это у нас-то читать!
   Смешной визит к батюшке. Вторник 7-го утром солнце - вырвались на прогулку с детьми и "пьяные"
   плутали в Семиверхах. После обеда Лидии мрачный визит (розы). Вечером прогулка в парках и в усадьбе
   Деденцевых. Среда 8-го - дождь, она примостилась на террасе возле моего окна, читает и разговаривает. Вызов
   Е.П. Вечером мои рассказы про места Тургеневские и кошмарная ночь - "Цвет и крест". Четверг 9-го она
   кормит детей, ее цветы и сверхвеселье (мысль: страшно сходить с ума одному, а двум вместе очень весело). 10-
   го (пятница) - безумие в Семиверхах, вечером с детьми возле елочек над прудами - "нежность". 11-го (суббота)
   в Семиверхах между деревьями, потом "за брюквой" и после обеда разговор, вечером горелки в Семиверхах и
   начало раздражения моего (причина: близость ее возвращения к мужу): бью кошку, собаку, ругаю детей, ночь -
   солома, огромная "жидкая луна", детский хаос, ночь глухая: луна и у последней точки. Воскресенье 12-го -
   поездка в Елец и возвращение в Хрущево.
   Сойдешь один с ума - будешь сумасшедший - а согласно вдвоем - любовь и победа над всем миром.
  
  
   К р а с о ч н о и я р к о . Р а з я с к а з а л :
   - Это все т а к хорошо происходит, потому что у меня сохранился девственный уголок в сердце и я ведь
   так испытываю первый раз.
   - Это верно, - сказала она (по отношению к себе).
   Она уже теперь, наверно, забыла свои слова, когда я, помню, в самом начале, шутя, сделал предложение
   нашего тесного сближения:
   - Я никогда это себе не позволю, потому что в душе моей есть какая-то окончательная доброта и я не в
   состоянии сделать несчастной Е. П.
   Потом этот мотив у нее совершенно исчез без всякого воспоминания, и препятствием стало одно
   отношение к мужу.
  
  
   Двор помещичьей усадьбы, уставленный зеленеющими от сплошного дождя скирдами, молотилка без
   действия, снопы расставлены для просушки, но по погоде вышло - для новой промочки. Низкие над дворами
   тучи, обещающие новый дождь. На крыльцо выходит седенький старичок, похожий на Плюшкина, владелец
   усадьбы, теперь живущий тут из милости. К нему подходит известный вор Васька, теперь заведующий
   коммуной. Отношения с владельцами у вора прекрасные, предупредительные.
   Васька:
   - Ну как, нашли трубку?
   Владелец:
   - Нашел, возле барабана.
   Васька:
   - Как же я так не видал, вот грех, как я ее не заметил!
   - А заметил, взял бы себе?
   - Конечно, себе: чай, такая трубка рублей двадцать пять стоит.
   Молчание.
   - Воры... вот народ какой.
  
  
   - Какой народ?
   - Особенный: никакого закона не знает, плохой народ.
   - Чем плохой? вот неправда ваша: плохой кажется тому, у кого крадет, а к другим это первейший
   народ, самый разлюбезный, что касается бедного человека, и жалостливый, и ничего для других ему не жалко.
  
  
   Приходит Артем, волко-жадный человек, на большевицком жалованье, белый с белыми, но красными
   глазками.
   На фоне этих разговоров - получаем известие о гибели Ленина, и вот это р а в н о д у ш и е - странно, как
   будто это убили бешеную собаку, и нет! а вот какую-то грешно-полезную собаку, которая пущена была сделать
   наше же дело и нам же, а теперь как ненужную уже ее где-то пристукнули.
  
  
   Мужики нам продали свою душу за кусочек земли, и так все вокруг изолгались, что невозможно стало
   жить без соглашений с ворами.
  
  
   На нас смотрят как на несчастных.
   - Про бедноту говорите, хуевое дело, беднота - большевики, и в избу незачем входить, увидал пук
   удочек - большевик живет. А хозяйство, вот оно хозяйство! Промочил горох?
   - Растет!
   - Коммуна!
   На лошади подъезжает Архип, мужик умный, коварно-наглый, при всех правительствах в делах и все
   сух из воды:
   - Коммунистическое хозяйство, я считаю, хорошее, правильное, только опять на чужого дядю.
   - А тебе все на себя хочется.
   - А как же иначе: вот оно видно, как работают на чужого дядю, хозяйство, нечего сказать, коммуна.
   Приходит главный заведующий. Синий: он знает, что его при перевороте повесят, и все
   прислушивается, следит, как бы не пропустить время побега.
   - Ну, что новенького в городе?
   - Речь слышал комиссара. "Товарищи, - говорит, - ежели есть в деревне тридцать дворов бедноты и сто
   буржуев - буржуи должны пропасть. Бедным, первое, под окно огород, потому что он бедный, он достоин, и
   второе, у бедного пружинный матрас, и третье, у бедного в избе граммофон будет, и эти тридцать будут жить, а
   тем ста пропасть".
   Артем, заманивая:
   - Как же это тридцать против ста пойдут?
   Архип:
   - А как до сих пор шли?
   Артем:
   - Шли, да вот остановят, да в оглобли.
   Архип:
   - А их китайцы из пулемета. Нет, брат, я сам раньше так думал.
   Артем:
   - Передумал?
   Архип:
   - Конечно, передумал.
  
  
   Артем:
   - Как же выйдет?
   Архип:
   - Да никуда и выходить не буду, я теперь с краю по ряду буду равняться, как ряд, так и я.
  
  
   3 Сентября. Парижское воспоминание: была ли тут любовь? Какая любовь, может быть, влюбленность
   была, но из этого состояния вышла величайшая путаница-неразбериха. В то время душа его была так
   подготовлена к встрече с женщиной, что малейшее прикосновение к не какой-нибудь, все равно какой женщине
   неизбежно должно было породить в нем страстное брожение, перестройку всего душевного организма и
   создание нового, для нее же нужен был внимательный к ней мужчина, любящий ее. И вдруг они разлучаются.
   Ей представляется, что он любит не ее, а мечту свою...
  
  
   - Тебя не пугает, дорогая?
   - Что, милый?
   - Не мучит тебя, что я люблю, может быть, тебя не такую, какая ты есть?
   - Нет, нисколько: это должно прийти в голову, если думать о будущем, но я живу настоящим. Ты сам
   знаешь: будущего в жизни у нас нет, наше будущее только в мечте.
  
  
   Любовь женщины в 35 лет имеет свои мучения: с одной стороны, поднимаются все неизведанные
   девичьи чувства, а с другой, навстречу им страсть опытной в любви женщины.
  
  
   "Аскетическое любовное деяние" (природный или супружеский половой акт). Если встречается такому
   естественному деянию препятствие, то оно психологически углубляется, и происходит роман, или пре-
   любодеяние (преступление).
  
  
   Напряжением неудовлетворенного чувства можно достигнуть того, что в один поцелуй или в одно
   прикосновение руки можно больше вложить любодеяния, чем в тысячу супружеских половых актов.
  
  
   Она оказалась немного самоуверенна, эгоистична и нечутка в расценке отношения ее к мужу и меня к
   жене: ей кажется серьезным только ее отношение к мужу, а мое к жене - просто "не люблю". В наших
   грубоватых отношениях с Ефросиньей Павловной она просмотрела совершенно то же самое, что есть у нее с
   мужем. Нет, друг мой, в "ослах" мы с тобою совершенно равны.
  
  
   Ефросинья Павловна ведет себя по отношению с Соней совсем молодцом, она считает Александра
   Михайловича человеком серьезным, как сама, а ее и меня за детей, которых в союзе с Александром
   Михайловичем очень легко к рукам прибрать, на этом, вероятно, она и успокоилась.
  
  
   4 Сентября. Вчера посеял рожь сам из лукошка. Мужики говорили:
   - Вот и посеял, ну что ж, человек все равно, такой же человек.
   - Это что, - отвечаю, - в этом все мы равны, а вот если Илья Коршун книгу напишет - удивлюсь!
  
  
   Не знаю, до чего можно дойти, если так в уединении сосредоточиваться чувствами все на одном и том
   же лице. (Написать поэму в форме письма: "Ты - весь мой мир".)
  
  
  
  
   Прибавилось на деревьях много прекрасных осенних листьев, кусты бересклета - пурпуровые. Раз я
   собрал букет и пришел на любимое место в конце соседнего парка на холме, где стоят ели. Там в сырое время я
   пригнул к земле ветви елей, мы сидели на них и, украдкой от детей, обнимались - помнишь? Я пришел туда с
   букетом цветов, сидел на ветвях и думал: "Как и какими словами дать тебе знать, что я люблю тебя".
   Вспоминал тургеневских женщин, выбирал между ними тебя - не было между ними тебя. "Кто же она? -
   спрашиваю себя и отвечаю: - Она - все".
   Милая, нет часу, когда бы я о тебе не подумал, дорогая, нет дела, в котором бы не согревалась во мне
   память о тебе. Я счастлив, что ты была у меня, и мне кажется, больше ничего мне не нужно. Так на месте твоем
   я любовно думал о тебе, пришел домой и спокойно принялся за дело. На другой день на твоем месте я нашел
   забытый прекрасный букет осенних цветов. Я не взял его, напротив, принес еще немного цветов. И теперь
   каждый день в память твою ношу сюда цветы, хоть немного - один, два, но всегда положу. Милая, веришь ли
   ты теперь мне, что люблю тебя?
  
  
   5 Сентября. Р е а л ь н ы й и д е а л и з м и м е ч т а т е л ь н ы й . Ночью бессонною так все представилось
   как величайшая глупость, которую как можно скорее нужно забыть, и так я себя чувствовал, что все прошло у
   меня. В полусне проходили всем пансионом благородные девицы Тургенева: Наташа, Лиза, Ася, и между ними
   была она героиней какого-то обратного романа, который начинается любимым мужем в семейном счастье и
   кончается женихом - возлюбленным, которого некуда деть, нельзя определить, как пережитое уже семейное
   счастье.
   Московская переписка была подготовкой электрической встречи.
   Вероятно, она теперь думает совершенно как я: "Если у нее есть смелое чувство и она сумеет сохранить
   его, то я, конечно, с ней на все пойду".
   Опасная позиция: подготовка электрической встречи.
  
  
   Ясно вижу, что не люблю его, мелочного, неискреннего, с адвокатской "подножкой", и что отношения
   наши втроем омерзительны, невозможны.
  
  
   В полдень уже другое настроение: раскаяние, что заставил человека страдать. Правда, если она такая,
   какой я полюбил ее, то ведь страдать она должна неимоверно.
  
  
   6 Сентября. Улучу минуту при встрече и спрошу:
   - Ты за эти дни ко мне изменилась? нет? не передумала - нет? любишь меня?
   Если "да", я отвечу:
   - Ну и я тоже, остаемся в тайном браке.
  
  
   Ты знаешь, что это значит, твое "святая святых"? это значит, ты в брак вступила со мною, и если ты
   говоришь, что и с ним у тебя то же, - ты в двойном браке, двумужница.
  
  
   Этот роман развивался совершенно так же, как в Париже (особенно одно ее резкое письмо и
   отвечающее ему мое настроение покаянное - совершенно то же), но только здесь пошло много дальше, и первый
   раз теперь я, пережив дальше, понимаю цену первой (парижской) части.
  
  
   Я зажал в себе свое личное чувство, и от этого все вокруг меня стало светиться, это все я и описывал:
   мое постоянно встречающееся в писаниях "я" - есть отрицание "я" индивидуального, напротив, у меня
   описывается "я", уже отданное природе, стихии, и литература моя, как и жизнь, оболочку (для всех) имеет
   индивидуальности, а внутри [оболочки] аскет.
   Любопытно, что как той, так и этой я угрожал: "Промотаю, разменяю себя", - и при этом представил
   себе множество женщин в противобор этой настоящей одной. Значит, в любви к этой настоящей одной есть
   избрание, идеал (Прекрасная Дама). Когда я так люблю, то мне кажется, я никому не мешаю (ни брату, ни отцу,
   ни мужу), но беда... в поцелуях: зацелованная Прекрасная Дама - (вихрь двух) - что это такое?
   Подруга обыкновенно тут не приходит на помощь: помню, это чувство отказа от земного чувства тогда,
   в Париже охватило меня, и она любовалась мной в это время, как вдруг... принялась, вся в огне, целовать
   меня...
   И теперь она ищет этого, ценит во мне именно это, а найдя, награждает страстью и не простит, если на
   эту страсть ее не встретит ответа. Так выходит, что чистота идеала только вкусное блюдо.
   Я знаю, что сама Соня плачет об этом, однажды вырвалась у нее такая фраза: "Ни ты, ни я не можем
   владеть нашим чувством, кажется, приходится взяться мне".
   Правда, кто-то из нас должен овладеть этим чувством и сделать так, чтобы мы не вертелись вокруг
   себя, а вышли бы на путь (тут великая тайна чувства, встречаясь с которой многие наши мужья наивно
   предлагают женам какое-нибудь занятие в обществе). Соня соглашается на это с улыбкой (учительница!)...
   кажется, в этом чувстве н а с т о я щ е г о и в пассивном сопротивлении внешнему выходу (как у большинства
   курсисток) и есть ее главное.
   Сахновская в борьбе женщины с курсисткою вышла магистром медицины, Соня выходит хозяйкою
   (правда, в "заготовках" ничего не понимает) - женщиной: она глубоко консервативна (вернее, равнодушна к
   общественной жизни) и страстно решительна в чувстве.
   Если ей удастся взять на себя инициативу выхода из нашего чувственного круга - вот она будет тогда
   Прекрасная Дама, а если мне удастся - Иван-царевич, впрочем, вероятно, это идет непременно одно рядом с
   другим.
   Солнце то покажется, то скроется, в саду трава-мурава в просветах то вспыхнет изумрудом, то погаснет.
   Там и тут сад словно дышит - живет светом солнечным и тенью.
   Истинного у нас пока есть только одно, что и летаем, и падаем мы вместе, и если спасаться задумаем -
   вместе, и падать - вместе...
  
  
   Она прекрасна, когда сидит на окошке вполоборота, смотрит вдаль и думает про себя, время от времени
   задавая вопросы... тогда не видна бывает нижняя, некрасивая часть ее лица, особенно губы, чувственные,
   неправильные, как бы застывшие в момент подсмотренной, кем-то спугнутой неправедной страсти... - в этих
   губах какой-то наследственный грех. Когда смотришь ей прямо в лицо на губы и кончик носа над ними, то
   подумаешь, что она заколдовать может, заворожить.
   Я до сих пор не знаю ее в капризах повседневности, не представляю себе, как, например, она ссорится с
   невесткою.
   В ее душе есть такое (нежность, белизна), чего никак нельзя найти в лице: вся она живая будто тень
   своей души. Секрет моего сближения с ней, что я встретился с ее душой, а все видят только тень ее.
   Лицо ее - смесь Мадонны с колдуньей.
  
  
   Изумительны мои цветы возле ели: будто это от нее что-то осталось, я приношу цветы, а кажется, будто
   оставляет она. Так из любви выходит могила с цветами, и вот почему на могилу носят цветы.
   Признак любви настоящей, а не слепой, что в свете настоящей любви должно быть ясно видно
   любимого человека и любящий з н а е т , что он любит в нем. А то ведь можно любить себя отраженным в
   другом, как в зеркале.
  
  
   7 Сентября. Брат говорит:
   - Можно тебе сказать, что о тебе говорят теперь все в деревне? Я думаю, тебе это нужно знать. Конечно,
   все это вздор, но знать нужно, в чем обвиняют: часто обвиняемый узнает вину свою последний. Они говорят,
   будто ... ты и ... даже место указывают...
   И я услышал, что говорят, как понимают наши орангутанги мою любовь, - это было слушать
   отвратительно (как жили влюбленные, представляя себе, что они живою водою соединяют разделенные части
   земли, и что думали о нас обезьяны - вот тема: в рассказе фантастическом человеческую любовь сопоставить
   со звериной).
   Николай спросил:
   - Скажи мне, было ли все-таки хоть какое-нибудь основание для этих разговоров?
   Я сказал:
   - У нас роман, конечно, совсем не такой.
   Потом я еще сказал ему:
   - Может быть, это мое последнее увлечение, и это я не переживу.
   - Ну, - говорит, - твои годы твердые.
   А как же Саша?
  
  
   Теперь ясно вижу: все мое писание - это какая-то поэзия задора, на этом задоре я и утверждал свою
   личность, сейчас я утратил этот задор и пока ничего писать не могу.
   Чувство необходимости (судьба - что ли) чего-то мертвого, минерально-мертвого и равнодушного
   вступает теперь всем в сознание на место теплой привычной веры в человека.
  
  
   8 Сентября. Была неделя Аграмачинская, потом шла неделя Московской разлуки, потом Шубинская
   неделя, Хрущевская неделя, неделя роздыха, теперь пришла неделя тоски.
  
  
   Николай совершенно отчаялся в человеке (как Струве, Карташов и все). Я спросил его:
   - Но ведь с каким же нибудь существом ты сравниваешь этого нашего человека и так видишь всю
   мерзость - кто это существо?
   - Сам удивляюсь, что это такое...
  
  
   Преступление Ленина состоит в том, что он подкупил народ простой русский, соблазнил его.
  
  
   Русское поколение интеллигенции Толстым, народниками и славянофилами воспиталось в
   религиозном благоговении к простому народу в его деле добывания хлеба на земле: происхождение этого
   чувства, вероятно, от церкви. Теперь все это верование исчезло как дым, и осталось лицезрение колеса
   будничной необходимости (Марксова "Экономическая необходимость"). Похоже на то, как если бы любящий
   свою жену муж узнал бы внезапно, что беременность жены его произошла не от него, и потом из недели в
  
  
   неделю созерцает наливание живота. Народ сам по себе. Как велико должно быть разочарование человека, если
   вчера он говорил: "Я - творческая причина будущего нового существа на земле, я - носитель этой священной
   тайны размножения жизни". А сегодня он узнает, что он тут ни при чем и жизнь размножается сама собой, как
   мошкара, без всякого его личного участия, причем ложь и всякое преступление, вплоть до убийства, - такое же
   обыкновенное орудие жизни, как в земледелии соха и борона.
   Чтобы спасти народ и поднять его, нужно дать ему сознание всеобщего личного участия во всех
   подробностях жизни - это и делала церковь, освящая куличи и признавая, что во всяком существе теплится
   искра Божия...
   (Замечательно, что в земледельческих работах теперь не соблюдают праздников.) Принципы
   социализма, в сущности говоря, те же самые, как и церковные, только в нем не хватает церковной школы
   любви.
   Не хватает личной любовной завязки с жизнью, все делается во имя общего ("на чужого дядю"),
   например, Архип во время коммунистической молотьбы наивно воскликнул: "Мы опять на чужого дядю
   работаем".
   Теперь время смутное, это значит, что планы, в которых работают различные духовные классы
   общества, перепутаны: так, например, какой-нибудь ярославский мужик, индивидуалист, предприниматель по
   природе, становится коммунистом и должен работать на всех ("на чужого дядю") и так далее.
  
  
   Беспокоит, что С. будет думать, будто я не показываюсь по трусости и оставляю ее одну.
  
  
   А счастье свое, настоящее, вечное счастье, я понимаю в тихом подвиге, тайном деле с отказом от
   пользования благами - это моя тайная сущность, приступить к выполнению которой мешает мне не то обида,
   не то гордость, не то неизведанность того, что все изведали, что-то весьма маленькое, что в то же время
   заслоняет большое: неустройство в моем доме мешает войти в великий дом всего мира.
  
  
   Тема всего этого периода: любовь - дело гения Рода (общее) и любовь - свое.
  
  
   Можно ли найти такой путь, чтобы любовью к ней - любить других и этим жить. Так всегда любовь
   начинается, любишь весь мир, и кончается тем, что вместе с ней погибает весь мир.
   Дорогая, нам нельзя надеяться на далекое время, когда достигнем мы нашего счастья двух, но любовью
   к тебе весь мир мне светит любовью, разве я не могу теперь же тобою любить весь мир.
  
  
   Что редко встречается теперь в нашем возрасте - это способность до конца друг другу довериться,
   шагнуть как-то через все невозможные перегородки и в конце концов радостно встретиться. Я иногда в глухие
   минуты, когда падаешь под волну, с недоверием вспоминаю и думаю: "Ну, как же это она могла на это пойти,
   нет ли тут чего-нибудь... чего? не знаю, как это назвать... чего-то маленького и просто объяснимого". Но рано
   или поздно поднимаешься, как сейчас, на верхушку волны, и тогда это нежное, доверчивое и родное существо -
   чудесно и прекрасно, и в этой встрече я вижу награду Михаилу за верность его.
   Не может быть любви без девственности, которая может сохраняться и под годами, и под скорлупой
   давно-семейной жизни.
  
  
   Сегодня мы косили гречиху, которая была все время великолепной; но под самый конец заросилась,
   затуманилась, замучнела и бздюка напала, - мужики теперь к нашей работе совершенно привыкли, смотрят на
  
  
   нас или как на несчастненьких, или как на равных. Мы теперь вполне [перешли] разделяющую черту между
   барином и мужиком: есть что-то в этом хорошее, но совсем не то хорошее, о чем мечтали искатели слияния с
   народом.
  
  
   9 Сентября. Ч е л о в е к о о б р а з н а я о б е з ь я н а . Спросят меня Соломоны-политики:
   - Где ты был это время?
   Я отвечу:
   - Там я был, где не занимаются политикой и часов не заводят, где люди живут и счастливы.
   - Где же это? - спросят Соломоны.
   - В одном городе - он был раньше лучший город...
  
  
   Любовь - истребитель привычки.
  
  
   При-вычка, от-вычка, на-вычка, навык, какая-то Вычка и Вык, с которой борется любовь и в ней
   погибает сама. Вычка, Вык, или пусть лучше Век побеждают любовь, надевая маску любви.
   Как легок крест во имя любимого: пламень любви лежит в основе креста, он является в пламени, а Век
   учит нас долгу, смирению, терпению, Век государственный, семейный, всеобщий Вык-Век - строитель, но
   никогда не архитектор. Невозможно построить брак на любви, если он все-таки удастся, то это не потому, что
   любят друг друга муж и жена, а потому, что в их натуре есть Вык-Век: влюбленным поют соловьи, а брачным
   поют двери, как у Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны.
   Так церковь наша, видимая церковь, есть тот же брак, в котором Вык-Век поглотил совершенно
   любовь христианскую и надел на себя ее маску.
  
  
   Бычок Вык (жвачка) - развить в мужика (жует коммуну), в народ, в государство до всеобщей жвачки:
   Вык сжует в конце концов даже идею бессмертия (пережует загробную жизнь). Светящийся бычок.
   А любовь человека, мужчины к женщине для Выка - самое вкусное блюдо.
  
  
   10 Сентября. Во сне окликнула меня и назвалась своим именем моя Парижская Грезица, лицо, как
   обыкновенно, совершенно на нее не похоже. Она винилась передо мной за прошлое (совершенно новый мотив),
   звала к себе в семью, и я там был и видел, что нечего тут больше искать, ничего больше нет, все кончено, и она
   жалкая, пустая, будто выпитая.
  
  
   Осень. Холодные зори. Вечером яркие звездные шарады. Перед рассветом у моего ясеня решается
   шарада: опрокинута Медведица и Венера. Утренняя роса густо ложится серым металлом.
  
  
   Редкими моментами, но все-таки это бывает - показывается ее чересчур резкий до неприятности и
   чуждый мне профиль, тогда мне кажется, будто все было обман и нет ничего.
  
  
   Вык - кличка моего бычка. Название далось само собой, но я укрепил его размышлением, когда я
   однажды сидел на террасе, а бычок стоял и жевал, его ритмические жевки можно было считать, и мне казалось,
   будто это жевание - ход природного времени. Мчится бешено наше человеческое время, неделя отвечает за год,
   месяц не увидишь знакомого человека, смотришь - он постарел и щеки его провалились, но там, где жуют, все
   остается по-старому, вечному. "Вык - это век", - сказал я себе - и стал разбирать слова "при-вычка", "на-вык",
  
  
   какая-то "вычка", какой-то "Вык-Век", для которого мы все живем, страдаем, творим и который все жует,
   переваривает.
   Вык-век пережевал даже идею бессмертия и превратил ее в рай - за хорошие дела на земле, в ад - за
   дурные. Вык-век - всеядное существо, но любимая пища его - влечение мужчины к женщине, которое
   называется любовью.
   Эта любовь - боевая линия двух Вечностей. Где-то в небесной лазури встречаются души чистые для
   вечного союза. Неосторожное прикосновение руки - и все меняется - пламень-пожар, и вот в прахе
   рассыпанная лежит на земле одна Вечность, а над нею стоит Вык-Век, создавая привычку на долгое время,
   пока опять любовь - разрушитель привычки не встретится краем своим с...
  
  
   Настроения Тургеневского края - Лиза с Лаврецким, мужики поражены и кланяются, а после всего
   одумались, сход и суд обезьян.
  
  
   Вчера на покосе Андрей Терехин пришел к нам и сказал: "Жизнь наша плохая, какое правительство!"
   Я сказал ему: "Правительство для крестьян самое хорошее, а ты лжешь. Тебе нет слова; ты, как голодная
   собака подавилась костью, - подавился ты брошенным тебе осьминником земли". Сказать он против этого
   ничего не мог и ушел, думая про себя: "Ну, господа с мужиками перестали мазаться".
   Нужно держать себя пока в стороне, а если приходится коснуться, то никогда не сходить с тона "режь
   сукину сыну в глаза правду-матку".
  
  
   Встал утром здоровый телом, сильный, а у души будто на цепь приставлен сторож с дубинкой, и чуть
   что в ней шевелится живое - кроет и бьет.
  
  
   Засентябрило. Обсуждаем условия осенне-зимней жизни в усадьбе, как придется длинные вечера
   коротать без керосина, а днем колоть дрова, и без газет, с вестями от мужиков, без лошади, прокормить с
   восьминника которую невозможно и т. д. Это даже не мужицкие условия существования (в деревне), это среди
   племени диких на необитаемом острове.
  
  
   Николай говорит, что хороший день его раздражает. Не забыть, как он весной швырял землей в
   сиреневые кусты, чтобы прогнать соловьев.
  
  
   Николаю, величайшему ненавистнику большевиков, я представил возвращение Каракатицы, и даже он
   сказал: "Нет, пусть лучше будет так". Будущее России: организация кулаков в демократическую партию с
   интеллигенцией из кадетов и частью бывших правых эсеров с царем.
  
  
   Сторож с дубинкой остается до самой ночи возле души моей, и первый день с тех пор, как мы
   расстались (третья неделя), я чувствую так, будто все это был сон, который мало-помалу забудется. И встает во
   всей силе нелепость положения... Только все-таки не нужно обманываться: в Москве я тоже думал, конец, а
   оказалось - только начало.
  
  
   Мне она... теперь лежит на сердце, как написанная книга: дорога, но нет прежней безумной тревоги: она
   - моя.
  
  
   Ей это не понравится, если прочтет, потому что подумает, будто это меньше прежнего, - нет, милая моя,
   это больше: я тебя спокойно люблю до новой тревоги...
  
  
   Н а ч а л о р о м а н а ( ч и с л а )
   21 Июля. Корни. Бежал от ареста большевиков, а попал под арест <зачеркнуто: у соломенной вдовы>
   женщины, и вот уже неделю живу, как самый мудрый сын земли, задом к городу, лицом к тишине и странным
   звукам елецкого оврага у Сосны - хорошо! видно отсюда насквозь, как глупы эти звери, делящие власть, как
   голодные кость, и разные деловые люди, испуганные, оглупевшие от страха, женщина одна между делящими
   власть, купающая в крови самолюбие...
   Третьего дня в тишину жизни нашей ворвалась Петербургская дама с кучей детей, присланная мужем
   на легкие хлеба Елецкие. Она похожа на куст, вырытый для пересадки, с большими корнями... Мадам
   Герасимова и проч. смешное (за Сосной: женщина, не дама; кафе Ампир).
  
  
   Она сказала:
   - Алексей Михайлович, почему о душе говорится, что тут нет измены, а измена в теле, но мне кажется,
   тут больше измены... в душе измена.
  
  
   Мне кажется, у нее в натуре это было как бы предрешено.
   И что она верная до гроба - это как обряд, за которым ничего не скрывается, но пока нет предмета,
   обряд совершается ею и молитва повторяется автоматически.
   Она, как Ева, яблоко первая видела и подала его, это первое прикосновение - она: тысячи высказанных
   мыслей забываются, но прикосновение остается и влечет дальше.
   Мы во всем отдаем отчет, разбираемся, но этим не можем остановить себя.
   Выходит как будто воровство, но, может быть, он раньше украл ее у меня, и я возвращаю свое.
   Если я верю в это - я прав, но я не знаю, верю ли я в это: нужно, не ломая стенок наших домиков (моего
   и ее), испытать, правда ли, что она духовно моя.
   От первой встречаю к себе человеческое, глубокое, внимательное отношение и через нее себя понимаю.
   Она думает, что я ее люблю как женщину, а про себя думает, что меня как мужчину не любит.
   Но я совершенно так же думаю, что как женщину ее не люблю (то есть телом).
   Она сказала:
   - Только руки почему-то ваши.
   И я тоже чувствую: только руки мои.
   Нет, мы одинаково чувствуем и одинаково испорчены в понимании любви: "как мужчину", "как
   женщину".
   Любовь начинается не во влечении к телу, она в теле постепенно воплощается (сначала руки, потом
   губы...). Верно, у нее разлом души (он - невозможный, она - невозможная), и тело (муж, жена, привычка, дети)
   одинаково со мною.
   Недаром она сказала:
   - Когда-нибудь нескоро я поделюсь с вами опытом своим, какой тут может быть мост (между духовной
   любовью и телесным влечением).
   Я считаю себя виноватым, а ты их виноватишь.
   Как же дальше?
  
  
   Мы сблизились, потому что страшно одиноки были, не будет ли нам совестно, если ей получшеет с ее
   стороны, а мне с моей?
   И все притупится.
   Много значит, как она станет к моей работе, сумеет ли она, с одной стороны, влиять на меня, а с другой,
   оставлять свободным.
   Я первый раз в жизни своей понимаю, как можно служить для женщины, в Александре Михайловиче
   она себе нашла готового служаку, только очень умного в семейственном смысле, по-видимому, она это
   использовала до конца, и детей у них больше не рождается, а дальше остановка: он служака, она гувернантка
   при детях своих. И он это ее больше не ценит: уговаривает служить (заполнять пустоту), а она совершенно не
   верит в его земское Елецкое возрождение.
   "Невзорка" (люблю как мужчину) - это все равно как для моей голодной Козы видение кавказца с
   кинжалом, - это пустяки.
   NB. Неправда, тут целый мир, тут ее прошлое, без которого ничего не понять.
   Во мне она прежде всего ценит (против Александра Михайловича) смелость обращения душой к душе и
   мое натурное стремление быть с нею везде вместе.
   Она не любила меня будто бы за пренебрежительное отношение к Александру Михайловичу, но это
   неправда: у меня к ней было так, и за это она меня не любила. Я видел в ней верную поповну, ангела-
   телохранителя Александра Михайловича, который идеализировал в ней свое стремление к покою, как
   идеализирует он теперь свою елецкую деятельность. Я не знал, что и у нее было прошлое, когда узнал,
   повернулся к ней лицом и вдруг увидел ее. Мне казалось, что он ее обманывал, семейно развращал, и это мне
   было противно, это все заслоняло.
   Теперь она, эта презираемая мной когда-то поповна, одним щелчком вышвырнула за окошко мою
   Козочку, убежище мое Ефросинью Павловну показала во всей безысходности, а свое духовное происхождение
   представила как поэму. Ничего никогда мне [такого] не снилось.
   Когда она сказала: "С вами можно дружить, мы будем друзьями", я подумал: "Вот еще что выдумала".
   А через несколько дней не вижу ни одного более близкого человека, чем она - вот тут и рассуди!
   Кажется, в ее природе есть затаенная бесконечная доброта - и в этом есть опасность будущих
   отношений: это располагает к погружению, к покою. Найдется ли в ее натуре любовное, но твердое у к а з а н и е ?
   Сашину трагедию она в один миг сообразила; она его не любила, но его как человека нельзя было не
   любить. Вероятно, сама такая: знакомо.
   Прием описания: я рассказывал Сашину историю, а она вдруг отгадывает и выдает себя: сама такая же.
   Нет, ясно: мы так с ней не расстанемся, как с "козами". Мой взгляд на сложность семейных отношений
   такой: всеми силами души (до погибели) бороться с безумием возможной страсти, а то, что у нас есть теперь, это
   укажет само верную дорогу.
   "Сохнуть", однако, я не буду, это для тех, у кого нет ничего, [кроме] страсти размножаться физически...
   Пусть она будет моя героиня, блестящая звезда при полном солнечном свете... Пишу как юноша, а мне
   45 и ей 35 - вот чудно-то!
   Еще мы говорили, что т а любовь (моя и ее - борьба самолюбий) никогда не соединяет; но ведь и эта
   любовь (семейная) тоже на время (даже не до смерти).
  
  
   27 Июля. Нельзя бороться с этим чувством, потому что оно ставит идеалы: жена и хороша и мила, но
   вся, как ситцевое клетчатое одеяло, в сущности своей, из заплат сделана. Тут ничего заплатанного и все новое,
   бесценно глубокое... Там счеты-расчеты, тут вера. Любя, я не могу допустить ничего в ней неверного.
  
  
  
  
   К мужу я совершенно ее не ревную, мне кажется это не важным обстоятельством (какою-то
   "естественной потребностью"), только смущает, что он будет закрывать от меня ее душу, как вьюшка трубу.
  
  
   Скворец-говорец.
   Скворец-говорун жил у батюшки отца Ивана. В черном теле держала матушка попа, и часто, с горя
   отвернувшись от матушки, он говорил скворцу:
   - Плохо нам живется, отец Иван!
   Раз как-то улетел скворец из клетки - и на ярмарку, там стоял мешок с просом, скворец юркнул туда и
   клевать. А мужик, хозяин проса, пришел, ничего не зная, взял мешок, завязал и на плечи. Шел большаком,
   день был жаркий, измучился, еле-еле шел. Вдруг слышит, за спиной у него из мешка говорит человек:
   - Плохо нам живется, отец Иван!
  
  
   Творчество необходимой для общества личины требует все-таки расхода своего внутреннего "я", и
   много личин требует много расхода - актриса из-за множества личин расходует совершенно всю себя. Ей же
   неинтересно быть на свету, но раз уж так нужно, то она выбрала себе на скорую руку одну личину для всех.
  
  
   Сейчас, когда, мне кажется, еще не остыло тепло ее с подоконников моего дома и перил террасы,
   стволов наклоненных деревьев в садах и парках, и не поднялись еще на буграх стебли примятых ею трав, и не
   собраны заботливой рукою хозяина растрепанные ею в копнах снопы, и красный букет, собранный ею, еще
   свежий стоит на моем столе, - спешу вспомнить все и представить себе, какая она.
   Нет, не боюсь я этой страсти.
  
  
   В долине Семиверхов под вечер по руслу сухого ручья бегут дети, выбирая камешки, ложатся тени
   высоких дубов, в солнечных просветах между холмами погожие комарики мак толкут, крестьянки убирают
   овес (вяжут).
   Мать-мачеха, лиловые колокольчики...
   Ранняя весна ужасала, как рубили рощу дубовую, березовую, и теперь на этой вырубке синие цветы-
   колокольчики растут, скрывая пни, целое синее прекрасное поле, и на пне спиленного дерева под тенью
   уцелевшего дуба сидит она, повторяя:
   - Милый мой, почему же ты молчал мне, что у тебя так хорошо! Ты рассказывал мне, какими зверями
   стали мужики, посмотри, какие они добрые, вон издали кланяется нам, вот этот высокий, смотри, как нежно
   обнимает он свою маленькую больную женщину, куда идут они - в больницу? милые люди, как хорошо тут у
   вас.
  
  
   Нет, не боюсь этой страсти, я заслужил это счастье, я прав.
  
  
   Сначала был пролог на небе, и как тут было - я плохо помню, знаю только, что мы очень удивились
   себе, как это мы понимаем друг друга с полслова. Потом вышло нечаянное прикосновение наших рук и мне
   осталось уже сказать, но я не сказал: "Извольте". Тогда родилось желание коснуться ее руки, и это
   прикосновение породило смелость к новым и новым, поцелуи и прикосновения размножаясь, перешли в кровь
   и там стали с л а д к и м я д о м . Стремясь к телу ее с поцелуями, я вдруг почувствовал желание разорвать всю
   одежду ее - что меня остановило? стыд какой-то перед солнцем, на солнце показаться ей некрасивой,
  
  
   уродливой, с искаженным лицом... я затаил дыхание и черной юбкой закрыл белые кружевные кончики ее
   панталон.
   Только не знаю, кто помогал мне в этом: ангел-хранитель Александра Михайловича или дьявол-
   искуситель. Странно думать, что все зависит от его приезда: приедет сейчас - к добру, нет - задержанная
   страсть от этого только усилится и разорвет всякую преграду, потому что страсть, как пар, нельзя запереть:
   запри пар, и он сильнее будет давить на стенки: нужно или пустить, или остановить топку.
  
  
   Ее слова:
   - Мне кажется, он любит, а ты увлекаешься, увлечение сильнее любви, и поэтому у тебя все ярче.
   И то же думал о ней: она его любит, а мной увлекается.
   Ответ мой был такой: он тебя любит как муж, я - как жених, если бы после всего я стал твоим мужем,
   то и я любил бы тебя спокойно и тебе служил бы, как он.
   Еще из ее слов:
   - Любовь твоя и Александра Михайловича в одном роде, пусть у тебя сильнее, но тип ваш один, а та
   любовь (доисторическая) совершенно другая, она без всякого идеализма.
   При этом я вспомнил, что Александра Михайловича в моих рассказах однажды очень занял слабо
   набросанный мной образ женщины с колечками.
  
  
   Роль идей и поцелуев в любви: идеи обсыплются, как желтые листья, а поцелуи - семена красных
   цветов.
  
  
   Главное, вот что нужно разобрать: она не выносит насилия, и в то же время ей сладко насилие, этого
   она тайно ищет и, найдя, вызывает себе на помощь в борьбе всех идеальных друзей своих (Шубинский) и
   одному из них (Александру Михайловичу) даже отдается ("в пику"), насильнику, вернее, не отдается, а замуж
   выходит.
  
  
   Я читал ей поэму Блока "Соловьиный сад" и чуть не разрыдался, когда мы дошли до утраты осла: мне
   ясно представился ослом ее муж и жена моя с их самоотверженным служением в буднях. Если она так же любит
   "осла", как я, может быть, еще сильнее, и при этом для себя (для свободы) нет у нее даже, как у меня, пера и
   бумаги, а только сжатое чувство женщины - то вот и вся разгадка нашей любви (трагической).
  
  
   - Не находите ли вы, что я с е н ь по-русски очень хорошо назван: ни одно дерево так легко и я с н о не
   сквозит на воздухе, как он (Тургенев. "Отцы и дети").
  
  
   26 Августа. Вечер тихий, деревья как восковые, солнце светит в окошко, теплынь и грустная
   предосенняя нежность в природе: такая нежность, как у тебя, когда забываешь ты все "осадки" нашей любви и,
   отойдя от них в сторонку, думаешь про себя: а что, и это неплохо, все нужно; за все благодаришь меня, и я тебе
   светлым представляюсь, как ясень.
   Милая моя, сегодня душа моя полна благодарностью тебе, весь день я не беру в руки ни книг, ни
   рукописей, ни газет и не думаю ни о чем, кроме тебя, счастливый, отдыхающий. Не стыдно мне своего
   отдельного счастья, потому что нет равного мне, перед которым мне должно стыдиться.
   Помнишь ты холмик на краю парка, где стоят высокие ели, помнишь? - раз под вечер в ожидании
   заката солнца мы пришли туда с детьми, было сыро, я пригнул к земле две нижние еловые ветви, и ты
  
  
   устроилась на них рядом со мной, дети убежали в кусты (они учили Мишу бегать), я, конечно, обнял тебя,
   целовал украдкой. Сейчас я был там один и долго сидел на этих ветвях: ты, я думал, единственная прошла по
   этим грустным мне и почти умершим местам и благословила их, и они вновь соединились в одно прекрасное
   целое, как в сказке, окропленные живою водой воскресения. Я забыл, что тут хорошо, ты пришла и сказала
   мне: "Встань, здесь хорошо!" И я встал. Дорогая, прошу тебя, услышь меня на расстоянии, думай, как я сейчас:
   я прошу и молю тебя не смущаться мыслей и чувств, которые иногда кажутся двойными, стань, как я сейчас
   стою, высоко, посмотри с высоты: нет ничего двойного, правда и тут; а любовь одна. Помни, дорогая, что я всей
   душой хочу оправдать твое благословение: твой высокий ясень сломается, но не унизится до мелких чувств.
  
  
   Больная лежит в твоей комнате, я время от времени прихожу к ней и стараюсь, как ты велела, быть
   очень ласковым: она совсем больная. Разговор у нас скорбный о небе и земле.
   - Ты, - говорит она, - все в небо рвешься, а я должна беречь всякую малость, я уж рукой махнула на
   тебя, да вот как же теперь-то быть, я не работница, кто будет беречь, я уеду - все прахом пойдет.
   И потом долго о дровах, что без нее растащут дрова и что корову уведут непременно, и телушку, и
   поросенка. У больной все эти слова, как у Офелии, получают какое-то особенное значение, как будто все эти
   овцы, телушки, бычки выступают в радужных венчиках, сердце сжимается от боли, но разум ничего не находит
   в этом себе.
   Все еще полный тобою, не хочу отдаться воспоминанию о той страшной ночи, когда я держал ее в руках,
   и она мне с улыбкой нежно рассказывала, что сегодня сердце ее ушло на правую сторону, так нежно и грустно
   говорила. В эту страшную минуту я все-таки не переставал тебя любить, только себя чувствовал как
   виновника, и это меня делало унизительно-несчастным: ты, я думал, теперь больше меня не станешь любить.
   Но когда ты пришла и я увидел, что ты и тут меня любишь, то обе вы сошлись у меня в одном чувстве, одна
   направо, другая налево, одинаковые и разные, как крест и цветы.
  
  
   Ночью пробудился, снял ставню, открыл окно - высоко в легких кружевных прозрачных барашках
   светила половинка нашей большой цельной луны.
  
  
   27 Августа. Два вопроса на разрешение: первый - не могу ли я теперь оторваться от нее и оглянуться на
   пережитое как на любопытный эпизод моего путешествия, или так будет продолжаться до какого-то конца.
   Второй вопрос, каким бы способом я мог ее "вывести в люди" (что так смешно пытается сделать Александр
   Михайлович посредством учительства).
  
  
   Ты права, дорогая, страсть - не главное в нашей любви, нас, мне кажется, свело первое вот что: я жил
   и, верно, ты жила как бы в ожидании, что вот придет она (он?), настоящая, цельная женщина, а не та
   половинка хорошая, которую всюду встречаешь и не можешь ей совершенно отдаться. Так идет время к концу,
   и вдруг... вот она, не та ли самая?
  
  
   Она любила идеалистов, потому что боялась голой страсти своей, и за ширмами идеализма тайно для
   себя самой искала "жизни" иной...
  
  
   Уже воспоминания. На террасе Свадебного домика у колонны она мне говорит:
   - Я боюсь, что это у вас короткое увлечение.
   - Увлечение? может быть, но если в эту ночь вы отчего-нибудь умрете, завтра и я умру.
  
  
  
  
   Однажды Соня сказала, что я на свете один только; это у нее вышло после моего рассказа о себе, что не
   целовал никогда рук и ног у женщины, с которой жил: животный половой акт - это аскетический акт
   (безличный)...
  
  
   При самом последнем нашем объяснении спросил я ее: "Любишь меня?" - "Люблю!" - говорит. И еще:
   "Помни, я женщина для тебя роковая". Я спросил: "Значит, это не конец?" - "Нет, не конец".
   Сегодня я думал, как ей теперь трудно и так, что чем она больше ему говорить будет о нас, тем больше
   будет лжи, потому что всего сказать невозможно. Верно, она запутается, замучится, и спасенье наше в семейном
   гении Александра Михайловича: вот испытание его силы любви. Надо быть готовым, на худой конец,
   действовать решительно и ясно.
  
  
   28 Августа. Успенье.
   Разговор с Ефросиньей Павловной за кофеем с растрепками.
   - Нет, больше не буду есть, а то объешься, помрешь, и какая-нибудь влюбленная дама огорчится, узнав,
   что писатель умер от объедения.
   - Барышня так, а дама - не все ли равно, что скажет дама? Барышня, я понимаю, горячая любовь, а
   дама... мужа обманывает, ложь, преступление, что тут хорошего?
   - Как мужа?!
   - Я к примеру: ты сказал - дама, значит, замужняя. Какая тут любовь, не может тут любви быть: или
   расчет какой-нибудь, или так, трепалка, пока с ней мужа нет, каждому готова на шею повеситься.
   Этот разговор интересен как голос объективной жизни (экономическая необходимость, беременная
   женщина).
  
  
   Из ее слов:
   - Я тип изучила такой и, когда встречаю этот тип, говорю себе: "Захочу - и будет мой". Ты к этому типу
   принадлежишь. Когда ты сказал: "Я могу влюбиться в девушку, но не в женщину бальзаковского возраста", - я
   подумала: "Ну хорошо, не пройдет двух дней, ты будешь мой". Тогда я начала игру, но вдруг сама попалась.
  
  
   В последний день, когда я на все сердился, наказывал детей, швырял кошку, бил собаку, у меня в душе
   было чувство раздражения на нее: как она может рассказывать мне о любви своей к мужу и даже о
   подробностях их брачной жизни (напр., что они спят обнявшись друг с другом, и все-таки детей у них не может
   быть) и в то же время обнимать меня... В то же время я сознавал, что раздражающая меня двойственность в
   душе ее клокочет трагедией, что у ней в груди все ходуном ходит (через каждые два-три часа лицо ее
   совершенно менялось).
  
  
   М о л о д о й п а р к . Гений Рода между тем уже ставил престол свой в разоренной России, ему не было
   никакого дела до гражданской войны, бесправия, даже голода, даже холеры. Мы сидели на том самом месте, где
   весной под мужицкими топорами ложились ясени, березы и тополя прекрасного парка, и краснеющий на
   солнце снег был похож на кровь, бегущую из срезанных пней, и бродили тут объевшиеся отравленной па? дали
   пьяные вороны... Теперь все пни были закрыты сильными лиловыми колокольчиками, и густая поросль
   ясеней, тополей и берез возвышалась над колокольчиками новым молодым парком. Гений родовой жизни
   всюду в разделенной стране брызгал части живой водой, и части срастались и начинали жить совсем по иным
  
  
   законам, [чем те], которые хотели навязать природе бездушные "человеки". Так и мы под покрывалом
   идеальной дружбы мужчины и женщины двигались в чувствах своих от поцелуя руки до поцелуя ноги и
   неизменно шли к "последствиям" по общей тропе, проложенной радостным гением Рода.
  
  
   Разврат - это поэзия полового акта, который по существу своему чист и свят.
   Святой (аскетический) половой акт безличен (самец подходит к самке сзади, и ему все равно, какое у
   нее лицо: "Нам с лица не воду пить, и с корявой можно жить").
   Это упрощенное природное отношение к женщине-самке давало, освобождало во мне силу любования
   украшенной поверхностью земли, и "человечина" меня не цепляла. Но, видно, так до конца не проживешь, и
   вот на пути моем встречается женщина, к которой нужно подойти с лица.
   Так жили отец, мать, и все живут так: занимаются охотой, картами, садом, спортом, чем-чем только не
   занимались - и все прошло.
  
  
   До сих пор моя героиня (и в жизни, и в писании) была дикарка, теперь сложная женщина.
   Задача: остановить стихийно-трагический ход нашего романа, силу найти в себе к вниманию и анализу,
   не губящему чувство, а умеряющему, дающему ритм.
   Ближайшая задача: выждать, какую они выработают между собой "конституцию", и ждать хода с той
   стороны. Возможные ходы: она говорит ему, что любит меня и в любви этой "более идеального", что эта любовь
   не мешает ей быть ему верной женой, любящим другом и заботливой матерью его детей. С его стороны самое
   невероятное: 1) разрыв беспощадный, 2) самое вероятное - разрешение любви под его контролем, в мою
   сторону усиление дружбы, связывающей меня по рукам, в ее - обнаружение во мне "француза". При моем и ее
   сильном чувстве жалости к нему, сострадании и проч. ни ей, ни мне нельзя будет и думать о решительных
   действиях, и так все прошлое закроется грустной вуалью тургеневских настроений Семиверхов - совершенно в
   духе ее натуры.
   Опасные мотивы: 1) ее роковой возраст, 2) ее преобладание в семье. А впрочем, умела же она
   остановить свой "физический" роман и выйти замуж за идеалиста. Много значит и мое отношение...
  
  
   Обошел вчера все места наших свиданий, был в парке, где стоят наши четыре ясеня - четыре брата, и в
   Енцове на крутом спуске, и в Семиверхах в семейных дубах - везде вижу целомудренную рябину со своими
   ярко-красными и обильными плодами.
  
  
   Александру Михайловичу скажу: я люблю ее так, что готов принять на себя все последствия, но в
   дальнейшем своем отношении готов согласиться со всем, что они предложат вместе. Ясно, ясень?
  
  
   Из ее слов:
   - Вы говорили, что у вас нет сострадания к больным, но я вам говорю: если я заболею, вы будете возле
   меня, как сестра милосердия. Вы говорите, что вы непостоянный, шатающийся человек, а для меня вы будете
   делать все постоянно и не шатаясь. - И дальше: - Ты говоришь, что ты...
  
  
   Ее слова:
   - Тут "святая святых" с вами, о чем никому, и даже ему, рассказать нельзя, и с ним у меня есть такое же
   "святая святых" (тайна), которую нельзя вам рассказать. Вот я теперь "жить" должна как - от тебя тайна и от
   него тайна...
  
  
   Так странно: думает о "святая святых", а рождается преступление - отчего так?
  
  
   Мы бродили в Ельце по улицам вечером, я говорил ей о Японии, что мы с ней в Японию поедем. Она
   хохотала:
   - Мальчик мой, никуда мы не поедем, мы будем жить с Сашей, а вы будете нашим гостем.
  
  
   И так раздумываешь о любви и приходишь к мысли, что как прав народ наш, разделяя это слово на
   два: любовь в нашем смысле (романтическая) понимается у них как зло, и любовь-понимание - добро. Только
   где же грань и разделение: начинается роман... Начинается наш роман пониманием двух: они встречаются, и
   угадывают друг друга, и сознают в этом свое превосходство, им кажется, будто они двое, только они двое нашли
   какой-то секрет и этим перед другими возвышаются (сумасшествие вдвоем).
   Нет! они такие же бедные, жалкие, ничего не понимающие люди, а что им кажется их особенностью и
   превосходством в понимании - это нива гения Рода, на которую вступают они нечаянно, на этой ниве
   разделения нет между людьми, тут живут открыто, без одежд и стен. Они вступили на землю гения Рода
   нечаянно и не успели еще забыть себя как людей, связанных с разными враждующими частями материи, и
   приписывают это себе как личностям... Нет и нет! Мудрые древние люди и их ближайшие к нам потомки, наши
   дедушки и бабушки, хорошо знали, что на ниве любви живет только безличное, и выдавали своих дочерей за
   неизвестных им женихов, у них был верный расчет: своя воля в поисках счастья - свое препятствие счастью, и
   если все-таки приходит счастье, то приходит, обходя "свою волю".
   Теперь, когда молодые пониматели находят друг друга, они находят не самих себя, как думают, а берег
   той обыкновенной земли, на которой жили предки наши, исполняя закон Судьбы (вот почему природа кажется
   в это время такой прекрасной).
  
  
   Не знаю, как сложатся наши отношения, и разно думаю в разное время про эту брачную пару, иногда
   мне кажется, что в конце концов, несмотря на заблуждения своей чувственности, она сумеет разобраться в
   своем "святая святых", найти и отстоять свое право женщины (и я помогу ей в этом), и он поймет и даст нам
   возможность сживаться душой. Иногда я так подумаю и представляю нас трех в маленькой пошло-капризной
   борьбе. Но пусть! мне остается все-таки как идеал и смысл образ пусть мной самим созданной женщины. С ней
   могу я теперь понять большой участок жизни своей. Вижу теперь при свете зажженного ею огня свою половую
   жизнь: вот всегда мне казалось, что недостатки моей семейной жизни против других происходят от недостатков
   моей жены, теперь же ясно вижу, дело не в этом, дело во мне самом, потому что я был по отношению к жене
   зверем, может быть, хорошим, добрым, но только зверем, я никогда не испытывал чувства радости служения
   любимому человеку, что любить значит служить любимому. Итак, милая моя София, я поступаю к тебе на
   службу и думаю, по всему вероятию, что первым послушанием ты назначишь мне преобразование моего
   полового отношения в семье в человеческое.
  
  
   Ефросинья Павловна вся расцветает от моего внимательного отношения к ней, и не знает она, что это
   отношение было внушено мне тою, которую она считает "трепалкой", "разлучницей" и обманщицей. Знаю, что
   ложно, но не знаю, как открыть ей глаза на Соню настоящую.
  
  
   29 Августа. Как же сложно теперь с легким сердцем показаться на глаза другу. Ясно, что нужно сидеть,
   дожидаться, пока позовут, и как будет эта встреча, с ложью - мучительно, невыносимо, объяснение до конца...
   весьма трудно. Исход, мне кажется, один: перерыв отношений "до радостного утра".
  
  
  
  
   А и так тоже думается: никогда у нас с Ефросиньей Павловной не было такого лада, как сейчас,
   никогда не жилось так приятно, между тем едва ли проходили какие-нибудь десять минут, чтобы я не вспомнил
   свою Соню и не обласкал ее в сердце. Так, может быть, и очень вероятно, первое время будет она жить. Мне
   кажется, первое время она даже будет бояться моего появления. И не надо появляться.
  
  
   30 Августа. Солнце в саду, тишина величайшая предосенняя, и в душе [чувство] безоглядного счастья.
   Бывает (и это было весной): постыдно быть счастливым, когда вокруг бедствие, а то наоборот, "и пускай!",
   провались весь свет - я буду счастлив! (цвет побеждает: та роковая ночь как борьба креста с цветом и победа
   цвета).
  
  
   Та ужасная ночь мне представляется как моя победа, потому что я, будучи на высоте чувства
   деятельного сострадания к Е. П., в то же время не унизился, не утерял чувства к С. А со стороны на суде
   человеческом так: привез в свою семью женщину, в которую влюбился, довел этим жену до сумасшествия,
   разыграл перед возлюбленной героя, потом увез больную в город и наслаждался с возлюбленной всеми
   радостями жизни...
  
  
   Было уже поздно, я отворил окно - небо чистое, звезды. Я искал увидеть на небе хоть небольшой
   остаток нашей луны - не было и остатка луны нашей на небе. А новая луна будет - новая жизнь вокруг будет
   другая, и по-другому она будет смотреть с неба.
   Каждый день теперь от нее будто дальше уезжаешь, начинают показываться разные предметы,
   интересные сами по себе, без отношения к ней. Сбывается наше предположение: все будет входить в свою
   колею. И все-таки навсегда она моя: сколько бы ни прошло времени, встретимся, и в один миг по одной искре
   из рукопожатия...
  
  
   Три дня лил дождь, сесть было некуда - такая везде сырость, мы проходили мимо смета с соломой,
   разгребли до сухого и сели в солому; из-за парка огромная, как будто разбухшая от сырости, водянисто-зеленая
   поднималась над садом луна. Мы сидели на соломе напряженно горячие, пожар готов был вспыхнуть каждую
   минуту. Вдруг в соломе мышь зашуршала, она вскочила испуганная и под яблонями при луне стала удаляться
   к дому. Я догнал ее.
   - Соломинку, - сказала она шепотом, - достаньте соломинку.
   Я опустил руку за кофточку и вынул соломинку.
   - Еще одна ниже.
   Я ниже опустил руку и вынул.
   - Еще одна!
   С помраченным рассудком я забирался все дальше, дальше, а вокруг была сырая трава и огромная
   водянистая набухшая луна.
   - Ну, покойной ночи! - сказала она и ушла к себе в комнату.
   А я, как пес, с пересохшим от внутреннего огня языком, с тяжелым дыханием, стою под огромной,
   водянисто-огромной луной, безнадежно хожу: в спальне дети, тут сырая трава и водяная луна охраняют честь
   моего отсутствующего друга; муж соломенной вдовы.
   Наутро она говорит, что нежность и благодарность чувствует ко мне, и вообще находит, что в наших
   отношениях гораздо больше идеального, чем страстного.
  
  
  
  
   Ночное прощание, бычок на веревочке.
   Мне хотелось что-то новое творить для нее на стороне, писать новые, небывалые пьесы для театра, я
   еду в Москву, думаю, делаю там, и в то же время чувствую, будто она меня привязала, как бычка, на веревку, и
   тянет, тянет: я рвусь вперед сильнее и сильнее, а она меня тянет и тянет к себе, и чем больше я делаю усилий
   расширить свой круг, тем он теснее, теснее, и я все ближе и ближе к ней. Я пишу ей, что не приеду, она пишет
   мне, что ждет и знает, что я непременно приеду. Так веревка становится все короче, короче, и вот она уже
   прямо тащит меня к себе. Не доезжая последней станции, я делаю последнюю попытку - уехать к себе, я
   собираю вещи, готовый сойти на станции, но когда поезд останавливается, я сажусь и закуриваю трубку, и так
   прибываю прямо к ней на балкон: ласковая хозяйка отвязывает веревку, берет своего бычка за уши, гладит, и
   чешет, и нежит. Еще вспыхивает голубой огонь, но все больше и больше в нем пятнистого красного, дальше,
   дальше, и вот не разберешь больше ничего: красный пожар, и она в нем чародействует, меняя лицо каждую
   минуту, как это наше светило среди спокойных звезд, вспыхивающих то красным, то голубым.
   И я, притянутый к жизни живой, в ту минуту понимаю, что нет раздельно голубого и красного, наша
   настоящая жизнь - безумные действия, где все перепуталось: и зло, и добро, истина и ад, правда и ложь - все
   одинаково служат гению Рода.
  
  
   Разобрать выражение ее лица на прощанье: святая, лукавая, преступная и верная, лживая и прямая -
   Кармен в обществе благочестивых потомков соборного протоиерея отца Павла Покровского.
  
  
   Коммуна молотит.
   Третью неделю не вижу, не знаю, не хочу знать, что делается в народе, как и куда что идет, сегодня
   наконец душа моя смутно, как солнце через окошко, из закрытого неба заглянула к подземному миру, смотрю -
   какая нелепица: в усадьбе на дворе скирды стоят, будто нарочно поставлены, чтобы спалить все, и мужики с
   бабами молотят. Настоящее гумно помещичье за прудом пустое стоит, подъехать нельзя к нему: тут огород, а
   где огород был, там теперь овес. Посмотрел, как молотят: где у нас человек был один, теперь три, и мы по
   двугривенному платили, а тут по шесть рублей в день. Солому тут же из-под молотилки увозят кто куда, и
   зерно выходит сырое, зеленое. Покачал я, как старый хозяин, головой, улыбнулся, смотрю, все смеются вокруг
   меня.
   - На какого хозяина, - спрашиваю, - вы так работаете?
   - На Ивана Ветрова, - отвечают, - у нас один теперь хозяин: Иван Ветров.
  
  
   С серебрящимися на висках волосами встретились мы в нашем краю и вдруг поняли, что напрасно
   ездили по чужим краям, напрасно искали на стороне друзей: чудесный край был возле нас, и мы рождены были
   друг для друга. И я понял тогда, почему тянуло меня из родного прекрасного края на сторонку чужую: далекое
   казалось ближе к далекой, недостижимой. А когда она явилась в мой край, понял бедный человек, что нет
   лучше на свете места, где я родился.
  
  
   Прекрасный человек Александр Михайлович и мечтатель, каких я люблю, но есть в его
   мечтательности что-то меня раздражающее, я думаю так: изживая мечту, он не успевает заглянуть в темный
   провал жизни (как я заглядываю), как уже загорается новой мечтой, и она, новая мечта, переносит
   благополучно его через провал. Сказать, что он жизни не знает, нельзя: он рабочий человек и знает все тяжелое,
   трудное больше меня. Но, подогретый, он приспособляется к жизни и остается идеалистом там, где нельзя
  
  
   оставаться, - это меня и раздражает и создает из него двойственное существо: как будто он, с одной стороны,
   чересчур даже приспособлен к жизни и как нужно хитер, затаен и т. д., а с другой, непобедимый мечтатель-
   идеалист. В конце концов получается, что нельзя его ни бить, ни любить. Отсюда, вероятно, выходит и
   трагедия жены его, прекрасной, цельной женщины: отдаваясь ему, она не может отдаться вполне затаенному,
   неискреннему человеку, а полюбив другого, она не может разорвать с ним, потому что любит его по-
   настоящему, и ей нельзя то, его настоящее, не любить. Чтобы разорвать с ним, ей нужно себя разорвать ф и з и
   ч е с к и, просто разрубить себя топором надвое. Но так как это невозможно, она с ним двойная, тройная,
   припрятывая в свое глубокое сердце все, к чему рвется душа, и для своего утешения рассказывая ему
   ("подготовляя") по возможности все, что можно...
  
  
   Не тужи, не горюй, не смущайся, моя дорогая, нашими грехами с "осадками", в конце концов, грехи эти
   - узлы, которыми нас с тобой кто-то хочет связать.
  
  
   Рябина стояла под ясенем, в Апреле она стала одеваться сложными листьями-пальчиками. Ясень стоял
   над нею высокий, неодетый. Последним одевается ясень. Будто глядя сверху, любуясь рябиною, оделся он в Мае
   такими же, как она, большими, сложными, сквозными листьями. Рябина цвела в то время скромно белыми
   цветочками. В конце Сентября ударил первый зазимок, и сразу большие, как руки, опали с ясеня все его листья
   и засыпали рябину, только ярко-красные и обильные из-под убитой зелени виднелись плоды дерева рябины.
  
  
   Обратный роман. Она - жена моего друга, я ничего не чувствую к ней как мужчина, я не допускаю себе
   мысли о ней как о женщине, она мне как родня - жена моего друга, мать двух детей, заключенная в счастливой
   семейности. Встречается мне на улице по приезде из Петербурга, я ей рассказываю про мужа ее, как он там
   голодает и как я там голодал.
   - Приходите, - говорит, - ко мне сегодня обедать, я вас хорошо угощу.
   Друг мой отбил у меня невесту, но Бог с ним: едва слезы мог я удержать, когда стоял в церкви во время
   их венчанья, но через год сказал: "Бог с ними!", через два - благодарил Господа, что сотворил меня холостым.
   Через пять лет приехал к другу гостить. Его не было дома, с женой его мы погрузились в воспоминания
   (солома). Честь друга моего была спасена, я не обманул его доверия, как пять лет тому назад он обманул мое.
  
  
   31 Августа. Помню, Петров-Водкин писал яблоко во время революции и потом говорил мне, что такое
   яблоко он мог написать только во время революции. Так, дорогая, и любовь наша могла выйти такой лишь во
   время революции (первое: время страшно быстро летит, все рушится, собираешь последние усилия, чтобы
   нажиться, и это дает решимость на такие поступки, каких не мог бы и помыслить в другое время - и многое
   другое - разобрать это на досуге).
  
  
   Моя милая, не думай, что это конец, могила, верь, что это падение - начало нашей долгой любви,
   необходимое, неизбежное начало, после которого мы непременно взойдем на такую высоту, какая нам и не
   снилась никогда. Поблагодарим же теперь нашего Бога, что в последнюю минуту не допустил он нас сделать
   наших близких несчастными. Ты знаешь, отчего мы падаем в тьму? нам темно, потому что мы своими слабыми
   глазами смотрим прямо в огонь любви, теперь больше не будем так... Если кто-нибудь любит и чувствует там
   где-то алтарь - не входи туда, напротив, обернись лицом в другую сторону, где все погружено во мрак, и
   действуй там силой любви, почерпнутой из источника позади тебя, и дожидайся в отважном терпении, когда
   голос тайный позовет тебя обернуться назад и принять в себя свет прямой. Будем же так жить, как мы жили,
  
  
   ты со своей семьей, я со своими рассказами, только пусть все мелочи нашей жизни теперь будут освещены
   светом нашей любви.
  
  
   Так хочу ей сказать сегодня, но, кажется, это только настроение, потому что нет в этих словах какой-то
   оправдывающей силы, такой силы, которая была бы значительней силы кипящей подземной страсти.
  
  
   Переход из тьмы зла к свету Христову в женщине нельзя понимать схематически: тут в каждой есть
   особый дар скрытый, из которого все развивается, - что это за дар? У сестры этого нет дара.
  
  
   Ее главное: она меня высоко ценит, моя любовь - эгоизм, если я люблю ее только за это, но нет: я ценю
   ее за глубинность и тонкую нежную душу.
  
  
   Мне кажется иногда, что сестра моя такая злая потому, что видит добро и красоту ясно, но, не зная, как
   взяться за это, отдается бешенству зла. Она слишком страстная и умная, чтобы заменить эту силу
   утешительным состоянием. Пусть она будет исходным типом моих женщин. Мать моя определила ее состояние
   кратко: "Бешеная, потому что замуж не вышла".
   Феврония имела такую же (приблизительно) катастрофу, как Лидия, но почему-то (почему?) страсть
   свою (она стала бы проституткой) перенесла на о. Амвросия и ему отдалась, как Жениху.
   Обе как евангельские девы: одна темная, другая со светильником.
   Типы дев со светильниками: Маня Хрущева (мать Анатолия), двоюродная сестра Маша, двоюродная
   сестра Дуничка (вспомнить, собрать).
   Типы дев темных: в бездне тьмы лежащая Лидия, в бездне гордости и лжи Серафима Павловна
   Ремизова ([сложный] тип), Маруся Спиридонова (вспомнить, собрать).
   Последний суд будет за красоту, только нужно помнить, что это не наш суд, преступление эстетов
   состоит в том, что они на себя берут это право - судить-рядить по красоте.
  
  
   1 Сентября. Поэзия разлук и свиданий (горя и радости).
  
  
   Помнить на Сосне гуся... - искры воды, переплес волн, и совершенно так же у нас: подвижная и
   спокойная радость; любовь - это движение, даже самая спокойная любовь - спокойное лоно текучей воды.
  
  
   Ну и пошутили мы над жизнью. Представьте себе землю, где идет борьба за каждую сажень, где закон и
   суд находятся в руках воров и клейменых убийц, время вообразите себе, когда из усадеб, разграбленных и
   частью сожженных, разрушенных до основания, убежали все их владельцы, время расстрелов без суда,
   выстрелов по огоньку в окошке - в это время вихрей по этой разделенной земле, не обращая внимания на
   границы и межи, из усадьбы в усадьбу, из парка в парк каждый день под руку с веселым смехом, радостным
   восклицанием, с частыми остановками для поцелуев и всяких шалостей проходит на глазах всех пара -
   настоящий господин и настоящая дама в одежде столичного происхождения, с манерами того класса
   культурных людей, который объявлен теперь "вне закона". Они так заняты собой, им кажется весь мир их
   личным владением, где они могут позволить себе все что угодно, - встречные крестьяне, вообще-то до
   последнего сбитые с толку всякой смутой, как пораженные видением далеких барских времен, внезапно
   останавливаются и, посмотрев на смеющихся, не зная, что делать с ними, снимают картуз, и господа им
   приветливо кивают: здравствуйте, милые...
  
  
  
  
   Не знаю, зачем счастливому чужую жизнь наблюдать, он как бы идет под зонтиком, и вода вся,
   падающая на него, скатывается. Несчастный, дойдя до последнего несчастья, вывертывается, как зонтик
   иногда от сильного ветра - хлоп! и вывернулся вверх чашей, - и вода, падающая сверху, в него собирается.
  
  
   Девушки, самые чистые и, значит, более других достойные любви, начинают любить, не видя его,
   сердце двинулось, но кто он - разобрать невозможно, значит, опять-таки лица в любви не видно или оно
   обманчивое, - лицо не в любви, это претензия, взятая из мира не-любви. И в то же время справедливо, что
   любовь с этой претензией (на вечность, лицо) только и есть любовь.
   Любовь - это борьба за личность (и вечность).
   Хорош пример с В. П.: влюбленная в 20 лет говорит: "Лучшее, да, лучшее осталось с вами", а в 35 лет
   пишет, оскорбляясь за напоминание: "Никогда мое лучшее от меня никто не возьмет, оно всегда со мною".
  
  
   "Случается иногда, что два уже знакомых, но не близких друг другу человека внезапно сближаются в
   течение нескольких мгновений, и сознание этого сближения тотчас выражается в их взглядах, в их
   дружелюбных и тихих усмешках, в самых их движениях" ("Дворянское гнездо". Тургенев).
  
  
   2 Сентября. Вчера приехала из города Ефросинья Павловна и рассказывала про N, что приехал он
   измученный, с проваленными щеками, старый, седой, что прежний петербургский лоск его совершенно слинял,
   ходит в косоворотке, брюзжит на детей и очень настойчив в правах своих хозяина дома - видно, что настоящий
   отец, настоящий хозяин. Она же все время, перекидываясь с одного в другое, тараторит ему, так что он время
   от времени останавливает: "Ну перестань, не все же сразу".
   Живо ее представляю с лукавыми огоньками в глазах, как на прощаньи (в городе), нашу Кармен, и
   совершенно то же настроение, как на прощаньи в деревне, владеет мною: невозможность дальнейших
   отношений, отвращение к лжи, случайность-призрачность нашей встречи и вообще какой-то художественный
   театр.
   Кажется, так нужно, так необходимо и так легко это сбросить, кажется, единственный благородный,
   вообще соответствующий высоте наших отношений при завязке нам остается поступок - расстаться
   решительно и навсегда. Но недаром годы прошли: прошлый опыт подсказывает, что легкость эта только
   кажущаяся, эта легкость в своем роде тоже от поэзии любви (обмана), что самая сладость этой легкости и есть
   одна из форм выражения страсти, что если взаправду знать, что больше никогда не увидимся, то на место
   сладости должно стать равнодушие к жизни, убожество ее, мука ее, тягота, что з а м е н и т ь сразу это чувство
   какой-нибудь деятельностью можно только после мучительно сложного мыканья, что и ей это сделать нелегко,
   и она, со своей стороны, имеет тысячи возможностей показать себя снова манящей царевной.
   Я не знаю, что это за чувство мое, когда она с ним, - ревность? кажется, нет... а какая-то
   неприязненность к ней, что она, моя прекрасная, может быть и пребывать в столь унизительном состоянии
   лжи. Скорее всего, чувство это есть наиболее пакостная форма ревности: раздетой, обнаженной ревности выход,
   как в обыкновенной ревности: вскрыть обман ее - убить ее, вскрыть невинность ее - себя убить, вскрыть его,
   негодяя - его убить, то есть всё бить - бить и любить, тут же выходит, что нельзя ни бить, ни любить по-
   настоящему, а сидеть на краю стола и дожидаться, пока он отвернется... и хап! себе в рот незаметно безе со
   сбитыми сливками. "Сладко?" - спросит она. "Сладко, милая, а тебе тоже сладко?" - "И мне сладко".
  
  
   Вот я так думаю, что ведь ей-то должно быть еще хуже - труднее, чем мне, и как я себе это представляю
   - так и поднимается к ней снова завлекающая любовная нежность, происхождение которой в бездне омута или
   в облаках.
   Я - не люблю, исполняю семейный долг, люблю тебя, и если ты готова, я брошу семью. Она - я люблю
   его и никогда не брошу, но я и тебя люблю, и ты никого не бросай, будь моим тихим гостем, я найду способ рано
   или поздно дать тебе все твое.
   Вспоминаю сон, записанный мною лет десять тому назад: я сплю в одной комнате, а за дверью спит она
   с другим, она входит ко мне, я быстро прячу что-то под одеяло, и когда она хочет сесть ко мне на кровать, я
   говорю: "Осторожней, тут спрятан наш грех". Тогда она чувствует, видно, ко мне какую-то особенную
   нежность и, верно, чтобы устранить, что ли, обиду мою на "другого" в той комнате, показывает картинку из
   "Сатирикона", в которой один за другим проезжают всадники мимо чего-то. "Вот, - говорит, - видишь, один
   проехал, вот другой, вот третий. - Показывает на спящего в другой комнате моего соперника и говорит: - Этот
   уже проехал!"
  
  
   В том-то и беда, что "наш грех", собственно, уже совершился, и не в грубом (мужицком) виде, а через
   перепутывание наших общих тончайших ночных - лунных щупальцев, так что распутать их никак
   невозможно, если кто-нибудь не разорвет со стороны.
   Наша луна.
   Поздно ночью, верно, перед самой зарей, я выглянул в окно: Боже мой! какое очарование: возле наших
   ясеней был яркий-преяркий последний тончайший серпик нашей луны со всем дополняющим слабо
   намеченным кругом, особенно сильная яркость серпика происходила, кажется, от контраста с туманным
   кругом, и, как бывает перед утром, все особенно крепко-яркие звезды, и Медведица, и Полярная, и утренняя
   Венера, и какие только еще есть звезды и планеты - как-то все в одном углу собрались кучкой, собирая всю
   славу неба к этому последнему серпику нашей луны.
  
  
   Что бы она там ни говорила про свою любовь к мужу - разница в формах выражения, но существо ее
   отношений к мужу и моих к Ефросинии Павловне совершенно одинаково.
  
  
   Как женщина красивая и, значит, до некоторой степени избалованная, она иногда бывает слишком
   самоуверенна, неотгадчива в мнениях людей...
  
  
   11 Августа. Вчера собрался уезжать в Хрущево, но, прочитав в газетах, что все послы всех центральных
   держав выехали, решил остаться и разобрать, почему они выехали: если это означает германскую оккупацию,
   то надо лучше переждать бурное время здесь. Первая моя мысль об этом была, впрочем, другая: что немцам
   запахло миром или просто они почуяли необходимость мириться, а так как союзники не признают русского
   правительства, с которым они дружат, то вот и отозвали послов. Сегодня я на этом остановился более или
   менее прочно, потом - доставать на вокзал билет на завтра, и узнал, что вчерашний мой поезд потерпел
   крушение и было много жертв.
  
  
   Читаю с особенным интересом дневник царя, не выношу всеобщих насмешек над записками царя,
   потому что документ этот в своей простоте заключает трагедию.
  
  
   Ульяна продолжает меня занимать, и особенно много раздумываю о ее муже: какой он во всех
   отношениях хороший человек; почему так выходит у нас и, вероятно, везде, что такое множество встречается
   хороших людей, а в то же время вокруг такая совершается мерзость? Мне кажется, Ульяне за ним так должно
   быть хорошо, надежно до конца, она с ним должна быть счастлива и навсегда быть с ним, и всякие
   помышления на перемены странны. Все-таки есть в заборе их огорода какая-то трещинка, и лунный свет через
   нее пробивается, и в нем Ульяна - моя, не хочу, не желаю, злюсь очень много на себя и даже на нее, но... это есть
   и, верно, так всюду. Вспоминаю, сколько умных, прекрасных во всех отношениях и серьезных людей
   встречалось в моей жизни, а остаются со светом влияния на меня только самые чудные и нелепые во всех своих
   жизненных отношениях, и это закон для всей жизни. По-видимому, мораль и разумность бытия занимают
   вообще очень ограниченное место во вселенной.
  
  
   Приехал куманек-контролер, посмотрел хозяйство и разорался:
   - Скирды промокли - непокрытые, в мякину зерно ссыпают...
   Кричал, кричал - есть захотел.
   - Пойду, - говорит, - к помещице чай пить.
   - Ну, - показывают, - вон она идет, посмотри на нее, на помещицу.
   Лидия в огаженной юбке, в сапогах проходит с ведрами - корову доила. Рядом с ней идет с палкой в
   руке Николай в пальтишке хуже, чем у нищего.
   - У этой помещицы, - говорят, - не разживешься чаю, сама не пьет.
   Пошел ревизор на огород, съел две моркови и уехал.
  
  
   Встречает ревизор председателя комитета бедноты, человек живалый, в котелке.
   - Такой бедноте, - говорит ревизор, - я руки не подаю! - И отошел. Под вечер есть захотел. - Где бы чаю
   напиться?
   - Можно только у председателя бедноты.
   - У этого? а хороший человек?
   - Ничего, хороший.
   Пришли, напились чаю, три сорта варенья, спиртик. Выпил и говорит:
   - Я, товарищи, конечно, кричу, моя такая должность - кричать, а, конечно, вам вреда не сделаю.
   На другой день приходят на станцию рожь отправлять, сырая рожь: из мешка не высыпается, сквозь
   мешок проросла, и один мешок даже вовсе зеленый стоит. Начальник не хочет отправлять.
   - Приказываю! - велел ревизор.
   И, конечно, отправили. Потом на деревню пошли и уговорили мужиков в знак радости, что Ленин
   поправляется, послать ему по пять фунтов хлеба с души.
  
  
   А р т е м - хозяйственный мужик, жадный как голодный волк, он все понимает по-волчьему, и в его
   деревенском волчьем гнезде есть своя правда - куманьки ненавистны волку, но, зная, что от них поживиться
   можно, он надевает овечью шкуру и даже служит у них караульщиком.
  
  
   А р х и п - по природе кулак и буржуй деревенский, но есть у него что-то в голове: выпил рюмку, и все
   добро к черту летит, орет, бушует. Смутной душой своей он коснется высшего закона человеческого, не
   расставаясь ни на миг с полным обликом зверя, так что чем ближе к человеческому подвинется, тем яростнее
   начинает орать. Он спорит "накидкой", броском, не вслушиваясь в возражения. Вид имеет гориллы.
  
  
  
  
   С и н и й - бывший лакей Стаховича, потихоньку услуживает униженным господам: то муки выдаст, то
   меду и разного - будто с салфеткой по двору ходит; смутное сознание превосходства господ. Впрочем, он всем
   угождает, на этом построена вся его карьера: всем угодить, чтобы выйти сухим из воды. Он всем сейчас нужен,
   но нет такого зверя в деревне, который бы не презирал его: у всякого зверя есть гнездо и в гнезде своя волчья,
   гориллина и всякая правда, но у Синего все ложь, и гнезда у него нет на земле: этот черт, посланный для
   мужицкой смуты. Все теперь ему кланяются, а за глаза даже дерево указывают, на котором повесить. Только
   будет так, что ошибутся, другого за него повесят, а он в другой появится губернии (заведовал уборкой хлеба,
   запутался, сжег, чтобы избежать отчетности, все запасы и как сквозь землю провалился - уехал в Смоленскую
   губернию).
   Васька - счастливый вор.
  
  
   Вся жизнь до самых недр своих пропитана ложью, нельзя никому жить, чтобы не входить в кумовство с
   куманьками. Если бы нашелся безумец, который вздумал бы правду вывести, то весь торжествующий ад
   поднимется против него с чертовой печатью от всех комитетов бедноты.
   Все происходит от какой-то основной неправды...
   Это самый тот наш прежний строй, только теперь безобманно и у всех на глазах: какая-то
   отрицательная школа воспитания гражданина.
  
  
   Горький затевает какое-то массовое издательство иностранных писателей при Луначарском -
   интересно, что и н о с т р а н н ы х . По-видимому, в литературе так же, как и в хозяйстве, - куманьки.
  
  
   Ничего, это ужасное ничего, которое бывает, когда встретишь ту, которой увлекался, за которую жизнь
   хотел положить - и доведись! положил бы... вот теперь две дороги, обе ужасные: или беда, или это "ничего".
   ...Вздор! это дождь залил землю, и душа остыла, всякое чувство гаснет - а...
  
  
   2 Сентября. Везу Леву в Елец. Верный Михаил! помни, что сильный силен со всяким оружием, а у
   слабого одно оружие: хитрость...
  
  
   Выйдешь за околицу: все та же земля, и деревни, и усадьбы там вдали с тенистыми парками- садами...
   Усадьба как труп, кишащий червями...
  
  
   6 Сентября. Дети: "А у коровы губы большие!" - "Что ты лезешь?" - "Мамочка, я тебя люблю - как же
   не лезть мне?"
  
  
   Потерялось кольцо. Семья (дяди, тетки, дедушки) - все верят в значение этой утраты, и она плачет,
   придавая то же значение простой потере кольца. Чтобы не плакала, нужно разрушить веру, представить как
   суеверие, предрассудок; любя ее, хочется найти какой-нибудь выход и предрассудок уничтожить для того,
   чтобы она стала весела, не страдала. Так, вероятно, нигилисты разрушают религию, чтобы избавить человека
   от страдания, так возникает то, что называется "религия человечества", робеспьеровское Верховное начало -
   Разум.
   Еще в этом есть и эгоизм: все рушится, а я хочу, чтобы она оставалась со мною, я говорю, что там у
   дедушек нет ничего, все вздор: "Найдется кольцо, еще наскучит носить его".
  
  
  
  
   8 Сентября. Поднял с земли затейливую изукрашенную пуговку, долго смотрел на нее и думал о том
   времени, когда занимались люди такой роскошью. Вдруг вспомнил про С., и она стала мне казаться среди этого
   нового грубого бытия затерянной и никому не нужной пуговкой.
  
  
   Оба мы нежно ухаживаем за А. М.: особый род любви-нежности от сознания своей виновности. И я
   думаю, что и наше влечение друг к другу имеет свой особенный, утонченный оттенок от его греховности.
  
  
   Очень мило вышло с крестинами Левы, родные похвалили, а она говорит:
   - Я и тебе надену крестик!
   - Ну, - отвечаю, - это потруднее сделать, чем Леве.
   Не поняла меня, почему потруднее.
   - Мне же, - говорю, - надо серьезно.
   - Ну что же, - отвечает, - я ему серьезно надела.
   О, дорогая моя грешница! как влечет тебя к святому греху...
  
  
   - Я бы, - говорит, - границы никогда бы не перешла.
   - И очень, - отвечаю, - плохо.
   - Почему плохо?
   - Потому что так больше лжи, да и значит ли что-нибудь эта граница?
   - Что-то значит.
   Так создается непереходимое поле сладострастия с чувством вечного грешника и лжи - что имеет,
   конечно, другое значение, чем настоящая страсть, настоящий грех и настоящий крест "за границей".
  
  
   Я понял, что решаюсь перекопать это наше непереходимое поле - конец! Она ответила, что это
   невозможно и выйдет так, если только я уеду. А впрочем, ей это "мужское" решение понравилось.
   Признание: никогда не испытывала полного удовлетворения чувства в брачной жизни... а сама
   семейная жизнь - счастливая. Так растет виноградный сад у вулкана.
   Как-то вечером неискренно она говорит ему:
   - Ты опять на собрание, это ужасно!
   - Почему ужасно? я делаю свое, предоставляю тебе полную свободу.
   Мы переглянулись: вот начинается!
   Я:
   - Да, вот вы уходите, а что без вас тут творится...
   - Вулканическая природа! - говорит он.
   - Неизвестно, - говорю, - для вас: есть теория вулканическая (под землей огонь), есть теория
   плутоническая (вода), и есть платоническая - все возможно, а вы не знаете.
   Выступил я решительно, а он увильнул по-адвокатски:
   - Ничего не понимаю, ведь я же о Леве говорил, что природа у него вулканическая.
  
  
   Она видела сон: рушится и горит великий город, а она с кем-то стоит, смотрит и наслаждается красотой
   огня, как Нерон. И еще потом стоит, смотрит с горы на белый город в садах, как в Крыму, много фонтанов бьет,
   и счастье полное в душе льется через край, как вода из бассейнов-фонтанов. Тот, с кем она любуется, уходит
  
  
   зачем-то в пещеру, и тут появляется мальчик, плачет горько и говорит ей с упреком: "Зачем она с ним, ведь это
   дьявол!" Тогда она уходит в монастырь и пишет оттуда "ему", что все между ними кончено, и подписывается:
   "Сестра Агнесса".
  
  
   Любование своим собственным пожаром... это наше игривое настроение, когда все горит... Отзвуки
   прошлого: "сестра Агнесса". А главное: м о я природа этого сна.
  
  
   Общий осадок от этого быта втроем тот самый, что предвиделся: опошление чувства. Еще чуть-чуть - и
   поэтическая тайна развеется. Нужно все сделать, чтобы предупредить распадение.
  
  
   Ее упреки мужу, что он своими делами далек от нее. И постороннему странно: весь день занимался
   интересным ему делом и ничего не расскажет. Вероятно, у него в этом отношении подобное со многими: жена -
   уют, а дело делом и так до полного разделения. Я это стал испытывать только в последнее время, когда уже
   окончательно убедился в невозможности... (или утомился, или разлюбил?)
   Она думает, что он не ревнует, потому что не знает, не допускает. А я думаю, что он и допускает, но все-
   таки не ревнует: ему, вероятно, не то дорого в ней, за что ревнуют. Отвратительно думать, что какой-нибудь
   циник со стороны имеет полное право сказать: "наилучшие условия для брака втроем".
   К сну "сестры Агнессы": пожар города, огонь. Маленький огонек вспыхнул и сейчас же исчез, словно
   подумал: "Нельзя! грех!" и спрятался, а вскоре как бы раздумал и вспыхнул сильнее, и снова - нельзя! грех! - и
   опять затаился, стал синим, едва заметным, - и вдруг сразу большим заревом осветился город. Тогда исчезла в
   пламени вся затаенность и нерешительность, и счастье пламени, счастье горящего охватило стоящих на горе у
   пылающего города.
   - Помнишь, - сказала она, - как мы боялись чего-то, и вот нет ничего: только радость.
  
  
   Изучение момента потери обручального кольца.
   <Зачеркнуто: Он пишет уокна и смотрит, как жена его с другом в саду рвут для коровы траву.>
   В садике д р у г д о м а (пошло).
   NB. Пошлостью называется состояние, когда идеальное наивно заменяется неизбежно житейским,
   цинизмом, когда сознательно.
   В садике дама (Анна) сгребает траву, господин (художник Дмитрий) делает последний удар косой по
   бурьяну и говорит:
   - Анна, я счастлив!
   Она быстро оглядывается на окно: там в окне видно, как, склонившись над бумагами, он что-то пишет.
   Она делает глаза.
   Дмит рий . Анна Михайловна! я думаю...
  
  
   9 Сентября. И з п о э м ы "Ц в е т и к р е с т ".
   Какая тишина в золотых лесах! далеко где-то молотилка, будто пчела, жужжит, а войдешь в лес, то
   пчела, будто молотилка, - так тихо!
   Так тихо: земля под ногою, как пустая, бунчит.
   Светлый прудик тихий, обрамленный осенним цветом деревьев, как затерянное начало радостного
   источника встретился мне на пути. Тут с разноцветных деревьев: кленов, ясеней, дубов, осин - я выбираю
   [листья] самые красивые, будто готовлю из них кому-то цвет совершенной красоты.
  
  
   Источник радости и света встретился мне на пути, и все ясно мне в эту минуту, как жить мне дальше,
   чтобы всегда быть в свете и радости. Но годы мои... я не раз был у источника и скоро терял его, и теперь в
   радости встречи думаю: как удержать мне в памяти тропинку, по которой нежданно я пришел сегодня сюда. И
   в жужжании последних пчел мне слышится голос:
   - Возьми крест и передай любимому человеку цвет свой!
   Вот в этих цветисто-разукрашенных деревьях выступают - кажется мне - знакомые лица, и
   совершается великая тайна посвящения: она крест надевает на его шею, он передает ей свой цвет.
   Исчезли все сомнения: пусть все цветы потемнеют и светлый источник засыплет прелая листва, закует-
   заморозит зима все вокруг, засыплет снегом лес - ни пройти, ни проехать. Пусть! крест ее сохранит цвет в душе
   и в темные осенние вечера, и в зимние ночи.
   Выхожу на опушку леса, а там уже все знают о посвящении: сияют радостные скрещенные верхи,
   ликуя, поднимается в прозрачность последний жаворонок.
   Тут уже знают - что совершилось в лесу: вон по скрещенным верхам поднимаются тихо те двое: в
   подробностях как чудесно изукрашена земля под их ногами: такие тончайшие зеленые кружева!
   Они выше и выше поднимаются и вот затерялись на рубеже, поросшем муравою, в полях молодой
   озими.
   Я малодушно растерялся перед наступающей в полях тишиной, но тьма не наступила: еще не успела
   потухнуть, еще светила заря, а с другой стороны большая поднималась луна, свет луны и свет зари сошлись
   вместе, как цвет и крест в ярких сумерках.
  
  
   Я хотел ей рассказать все, но оказалось, что все рассказать невозможно и нельзя: есть личные тайны,
   которые не только нельзя рассказать другому, но и себе не признаешься в них: их можно рассказывать другому
   лицу только поступками, а словами сказать - убивать их.
  
  
   Начало поэмы то: некая Я и те двое на разделенной земле: их путь крест и цвет (соединение), их
   искушение - разделение: символ разделения - жизнь обезьян.
   К обезьянам: на клевере лошадей стрегут: рассказ Глеба о разных изобретениях человека на
   опустошенной земле: керосина нет - выдумали на блюдечко лампадное масло, рассадили в Лампы на ярмарке,
   и в Покров все везде засветилось. Изобретение из лака солью спирт добывать... Корова зайцу лапу отдавила:
   вьется заяц под коровьей ногой. Для живописи: заяц по семиверхам, оборот, гончие - стадо шарахнулось. "А
   немцы из говна масло делают!" Мельницы запретили - жернова везде ручные, - велосипед и кофейница. О
   коммуне: Аракчеевщина и коммуна (все на чужого дядю): пример, как из свободы является рабство. Принцип
   коммуны вышел из подвига, формулируя подвиг. Отрицая личный подвиг, формулируют его достижения и
   даром отдают беднейшему, который настолько совершен[ен], что ему не нужно креста.
   Украдкой, робея, что отберут охотничьи ружья, пробираются два охотника убить зайчика.
  
  
   Она сказала, что невозможно возвратиться к началу. А я думаю, что возможно одно чувство заменить
   другим: чувство, которое обращено друг к другу внутрь, тем чувством, которое обращено к миру, одно
   порождает страсть и "последствия" (дети, собственность, государство и пр.), другое порождает любовное
   внимание к миру.
   "Правда, - говорит она, - что если уедешь..." - то есть какая-то внешняя причина должна быть, чтобы
   изменить русло чувства.
  
  
   Это неинтересно, это у меня уже было: искусство вместо семьи. Но вот это интересно: быть вместе и
   удержать себя (посвящение, задача жизни, подвиг).
  
  
   <На полях: Спирт из завода в глину утек - так вот теперь из глины мужики спирт гонят.>
   11 Сентября. Ефросинья Павловна с детьми в городе, Яша - в Москве, я - один.
  
  
   Из пансиона Тургеневских женщин Соня ближе всех к Одинцовой - именно тем, что всем кажется
   холодной женщиной, а на самом деле у нее этот холодный пояс служит только для охраны ее тайны, а в чем эта
   тайна - она сама не знает.
   - Может быть, это моя неиспользованная страсть? - сказала раз она.
   Вот эту тайну мне и нужно уловить.
  
  
   Я подстерег сон ее тайный, который никому нельзя рассказать. Тихим гостем прокрался к ней, и она
   увидела скромного свидетеля снов своих, который сам как сон, и ему можно все сказать и о всем спросить...
  
  
   Я - тихий гость, свидетель грешного сна чистой женщины...
  
  
   Она пришла на то место, где я родился, и сразу поняла меня и сказала, что это место чудесно-
   прекрасное, а в душе моей зарытыми лежали богатства бесчисленные, и я увидел, что все эти богатства теперь
   мертвые, которые зарывал, как скупой рыцарь, в землю, она одна может открыть... И она тихой гостьей
   пришла ко мне осмотреть все тайные богатства мои.
   Роковой седой волос выбивается на свободу и будто шепчет:
   - Спеши!
  
  
   В ней есть то же, что в покойнице Маше: она не погнушается никаким человеком, никаким делом,
   никаким положением и всегда со всяким человеком, делом и положением останется сама собой - истинная
   аристократка.
  
  
   Однажды Ремизов сказал:
   - Вот бы настоящим критикам разобрать интересный вопрос, почему Пришвин не хочет описывать
   людей, а все коров, собак и всякую такую всячину.
   Это вот почему: потому что сердечной жизни человека (себя) я не понимаю и боюсь трогать это
   догадкой, спугивать, непережитое отдать бумаге, расстаться с будущим. Тут дело мудрое.
  
  
   Сплю один в доме - жуть! в углу дубинка, под кроватью топор. Раньше казалось, так трудно, так
   невозможно убить, а теперь про это думается просто, и даже такой человек представляется, что убить его
   нужно. Какая-то нравственная мель: всюду песок и камни подводные, с которых сбежала живая вода.
  
  
   18 Сентября. Коммунистов зовут теперь куманьками.
  
  
   В 20 лет она любила. В 25 вышла замуж по расчету, что он умный, добрый, идеально настроенный
   человек, вообще прекрасная "партия". Жили с ним девять лет счастливо. Только раз как-то в дороге ей
   встретился похожий на того, прежнего, лицом господин, и она была смущена в чувствах до обморока.
  
  
   "Счастливая жизнь" мужа проходила как в саду, насаженном у Везувия во время между двумя извержениями. В
   нем много мечтательного идеализма, которым скрашивает он свою жизнь, в ней ничего, кроме "только
   женского". Теперь у нее сложился взгляд на мужчин: идеалисты - с ними семейная жизнь, люди страсти -
   насильники. Ограничив семью двумя детьми, в виде праздника она разрешила себе легкий флирт, "как все".
   Но есть натуры, которым нельзя безнаказанно быть "как все". Бывает увлечение до измены по чистоте, по
   цельности натуры. Ей встретилась третья порода мужчины: страстного мечтателя; не насильником вошел он к
   ней, а тихим гостем, обещая будущее безболезненно, непостыдно, свято, мирно и безгрешно. И вот Везувий
   задымился - что-то будет?
  
  
   Ощущение жизни настоящей (полной) дает страсть, сущность которой борьба; всякая борьба в конце
   концов сводится к борьбе с собой. "Счастливцы" браком пользуются, чтобы отдохнуть, собрать силы для новой
   борьбы. Но это предстает в сознании не как средство, а как совершенно другой план бытия: то страсть, а то
   любовь, то война, а то мир.
  
  
   Козлоногий фавн теперь с большим трудом может поспеть за нимфой-бестужевкой. О, как хотела бы
   она быть достигнутой! но она должна убегать. Оглянулась... далеко в долине козлоногий фавн ее возится с
   прачкою, а она магистр медицины.
  
  
   Соня плохо поняла мой союз с Ефросиньей Павловной: она говорит, что мы с ней неподходящая пара;
   но в том-то и дело, что я свою тоску по настоящей любви не мог заменить, как она, браком по расчету на
   счастье; я взял себе Ефросинью Павловну как бы в издевательство "над счастьем". Кажется, Соня моя в
   существе своем большая трусиха, и я очень боюсь, что последнюю черту нашей страсти мы с ней превратим в
   целое поле, черта переходится - начинается новая жизнь, а поле...
  
  
   Да и я сейчас, кажется, порядочный трус: она боится разбить свое семейное счастье, а я боюсь
   расстаться со своей застарелой свободой.
   Впрочем, эта трусость у нас только во время передышки, раздумья, а так оба на высоте дерзости...
  
  
   Не могу себе представить нашей встречи втроем, мне кажется, чувство наше неминуемо должно
   раздробиться и опошлиться - то, чего боялась она, когда ехала ко мне, и что не случилось, ценою... Александр
   Михайлович такой страстности, как Ефросинья Павловна, не проявит, и, значит, все рассиропится. Я чувствую
   неизбежность этого варенья... Это, конечно, ревность к ее "счастью".
  
  
   Коммунистов мужики называют "куманьками", раньше, бывало, "товарищ!", а теперь: "Куманек,
   нельзя ли разжиться...."
  
  
   [Москва]
   <Без даты.> Она, как безбрачная девственница, сеет, а муж ее с двумя детьми как огородник: распахал
   уголок и думает, будто владелец всей.
   А девственность, оказывается, вовсе не в шестнадцать годов жизни от рождения, она может остаться и
   после многих детей и лет, я глубоко убежден, что семидесятилетняя мать моя умерла девственницей и вся
   целиком ее душа осталась невинной.
   Любовь открывает во всякой женщине новое, нетронутое поле.
  
  
  
  
   Вместо молитвы вечером собираю пережитое, обращаю к... и тогда получается все равно что молитва,
   потому что она мне в то время как чистая святыня, и мысль моя тогда, получив опору в вере, крепнет и
   становится действительной.
   С ней я не боюсь ничего, самое страшное - жертва, отречение, но я знаю, что жертву она мне сделает
   сладкой, с ней в отречении найду я себе свободу, какая и не снилась мне в охотничьих лесах.
   Дорого знать мне, что все лучшее, что дремлет во мне, она никогда не затопчет, потому что насквозь
   понимается.
  
  
   Разве мыслимо интеллигентному мужу-пахарю одному вспахать всю бескрайную целинную степь души
   настоящей женщины. Жалкий огородник! вспашет немного для себя, огородится и счастлив, воображая себе,
   будто нашел теперь себе приют на всю жизнь.
   Жалкий мещанин! пользуйся своим покосом, спеши - завтра придет настоящий Жених ее и, не ставя
   заборов, будет пахать всю целину ее.
  
  
   Желанная! я иду с косою и плугом - косить, пахать тебя, но не знаю, как буду, посмею ли.
   Родная моя! может быть, плуг и косу свои брошу бессильный, только клянусь, что не буду ставить по
   тебе заборов и загородок. Если сил не хватит, я пойду по тебе как странник, обойду тебя всю, окину любовно все
   твои богатства, и за это, благодарная, наполнишь ты сердце мое любовью по самый гроб.
   Так Россия моя, теперь растерзанная, разгороженная, скоро сбросит с себя пачкунов и возьмет меня
   опять к себе.
  
  
   Паспорт. Прописаться необходимо, представил документ самый верный, дворник неудовлетворен.
   - Сколько вам лет? - спрашивает.
   Сказал.
   - Вероисповедание?
   - Зачем вам мое вероисповедание: церковь отделена от государства, свобода совести.
   - Ну что же, - говорит, - свобода [совести, свобода] а прописаться все-таки надо как-нибудь.
   - Люди говорят - православный.
   Очень обрадовался, по всему видно, уважает православную веру.
   - А звание?
   - Ну, - отвечаю, - этого я уж вам не скажу, звания теперь нет: я гражданин.
   Этим сам дворник смутился, думал, думал и вдруг говорит:
   - Гражданин-то гражданин, это я, товарищ, признаю, а из какой местности гражданин?
   - Российский гражданин.
   - Какой губернии?
   Потом уезда, потом волости, деревни. Как дошли до деревни - кончено, к этому всё велось, и тут всё:
   неважно, что я гражданин России, важно, в какой точке земли я вывелся, где моя колыбель, пуп, Иерусалим
   мой: где кто родился, там Иерусалим.
   Пришив меня к точке моего рождения, дворник сообразил уже указ.
   - Подожди, - говорю, - вот у меня есть паспорт, может быть, паспорт?
   Как он обрадовался! С этого бы и начинать!
   А вы говорите: граждане!
  
  
  
  
   Мы сидели у старого военного чиновника за кофеем с белым хлебом, и разговор у нас был о хлебе, что
   если бы иметь хлеба запасец для обмена на мясо, сахар, масло, мыло, как необыкновенно дешева бы нам тогда
   представилась жизнь.
   Во время нашего разговора внезапно входят для обыска два матроса, один останавливается у двери,
   другой, не здороваясь, прямо в шапке садится к нам за стол.
   - Это ваша рояль?
   - Наша.
   - Реквизируется.
   Старик-хозяин ответил:
   - Ну - што-шь!
   - И велосипед ваш? Реквизируем.
   - Ну - што-шь!
   Потом оба матроса подошли к бутылке с кислыми вишнями, один понюхал, другой попробовал прямо
   из горлышка...
   Проводив матросов, мы разговор наш продолжили о хлебе, что как дешево представляется цена всех
   товаров, если только есть запас хлеба и на хлеб все менять.
   Подумав, наш старый человек сказал:
   - Так же и жизнь наша, какая она покажется дешевая, если иметь, как эти матросы, какой-нибудь запас
   власти.
  
  
   Столинский и Марья Михайловна продолжают мучить меня своим идеализмом и поклонением Жоресу
   - тоже своего рода мещанский огород хороших людей, куда ни оглянусь - проходу нет от хороших людей, и в то
   же время на что ни посмотрю - все отвратительно.
   И что еще: даже самые даровитые и знаменитые люди в своих замысловатейших рассуждениях о
   русском народе сейчас меня оставляют холодным, и всех их я про себя считаю теми Соломонами голодными,
   которые грызут кость. Гершензон, испугавшись за себя, что и он Соломон, вчера сказал мне, что не боится
   "идей" и будто бы я сам такой же Соломон (только капризничаю), - очень может быть.
  
  
   Тоже овчее дело: тридцать пять тысяч офицеров арестованы, сидят в Манеже голодные как собаки,
   спят на полу, и все тридцать пять тысяч под охраной немногих китайцев! Один из них послал письмо нам, он
   числится в списке третьим из десятой сотни.
  
  
   Я думаю, что следующая стадия мировой войны - это спех на мир под угрозой всеобщего развала
   (социального).
  
  
   Я чувствую, как все люди самые лучшие, самые умные и ученые начинают вести себя так, будто на
   дворе бешеная собака. Это было однажды у нас: взбесилась одна собака и начала душить цыплят, индюков,
   потом со злобой накинулись на нее собаки здоровые, и люди со злобой накинулись на нее вместе с собаками -
   убили. А когда одна за другой стали беситься другие собаки, то люди озверели и били, стреляли их у нас и на
   деревне, избивали, всей деревней бросались на собаку, если заметят, что хвост у нее опущен и пена во рту.
   Люди, избивая бешеных собак, стали сами как бешеные со страху. И я тогда - странное чувство! - был на
   стороне собак. Так сейчас...
  
  
  
  
   Первый раз я увидел ее девять лет тому назад у камина с женихом. Он потихоньку сказал мне, что
   сошлись за чтением Байрона. Я про себя улыбнулся: он был целых два года влюблен в А. А. С. и рассказал мне,
   что разошелся с ней из-за Блока. "Эти ученые женщины, - сказал он, - изломаны: Блок, Блок! а сама ничего не
   понимает. Я хочу отдохнуть, хочу, чтобы кто-нибудь меня приласкал, приголубил - вот я теперь это нашел".
   Блок развел - Байрон свел.
   У камина я рассказывал что-то потешное и чуял в ней что-то враждебное себе. Вдруг она повернулась
   ко мне и захохотала: "Я, говорит, никогда не видала таких людей, как вы..."
   После я бывал у них много раз, философствовал дружески с А. М. и не обращал на нее никакого
   внимания: она, может быть, и красивая, но казалась мне совершенно поглощенной. А. М. сказал про нее: "Она
   ничего из себя не представляет, но зато уж верная, вот уж верная!" Он устроился: кончены поиски призвания,
   растолстел. Я, вероятно, любил его, а то почему же так досадно... Она, мне кажется, постоянно беременна.
   Помню, раз его не было, она сидела за столом, шила, на столе лежала копна розовой материи, глаза ее черные
   на синих белках. Я подсел к ней, о чем-то болтал, а когда раздался звонок, мне стало неловко почему-то. Я не
   любил ее, и она меня очень не любила все девять лет.
   Осенью 1916 года в Ельце приходит она ко мне в гости, совершенно другая: стройная, игривая,
   кокетливая. Я подозреваю, что у нее какой-то роман. Зовет к себе. На другой день я хочу к ней идти, но
   чувствую в своем настроении какую-то неловкость по отношению к А. М. и не иду. Весной 18 года она
   встречается на улице в глубоком трауре и еще более интересная...
  
  
   8 Июля. Попал к ней под арест - попался, но, кажется, и она попалась: пьяные вишни и воровской
   поцелуй. Ничего-то, ничего я не понимаю в женщинах и еще мню себя писателем!
  
  
   Песня турлушки из-под земли делает свое дело.
  
  
   Она, очевидно, хотела позабавиться от скуки, но... вот она уже спрашивает в тревоге:
   - Измена телом называется изменой, но почему если душой, то это не считается?
   Я вас не люблю как женщина, хотя почему-то мне приятно, когда вы гладите мои руки.
   Скрипнула дверь, она отдернула руку. Мне стало жаль ее и неловко: она изменяла.
  
  
   "И у вас тоже?" - спросил я.
   "И у меня тоже", - ответила.
   Теперь я вижу ее лицо: она говорила неуверенно...
   За неделю я показал ей все сады и парки души моей, она ходила шальная, пьяная и повторяла: "Как у
   вас все красочно!" После нашего пьяного утра я поцеловал у ней ногу и сказал ей, что я у первой нее целую
   ногу, и спросил, что, принимала ли она, кроме меня, от кого-нибудь такое. "Да, раз было". - "Как же тогда?" -
   "Тогда было ярче". - "Ярче?" - "Ярче". Я спросил, кто же он был и как это вышло, она рассказала все
   откровенно, что был он инженер, богатый человек. "Было вино?" - "Вино было и конфект много". Я напомнил
   ей все сады и парки души моей, она опять воскликнула: "Как у нас было красочно!" Потом вернул ее
   осторожно к последнему разговору о поцелуе ноги и спросил, неужели тогда было лучше. "Ярче", - сказала она.
   Так выходило, что с поэтом красочней, а с инженером ярче.
  
  
   Оказывается, вовсе не так плохо возвратиться к себе самому, - почему?
  
  
  
  
   На прощанье целовала она так страстно, будто со всех сторон запирала меня поцелуями, замки вешала
   с наговором: "Будь мой, только мой навсегда!"
  
  
   И вот золотая пряжа любви нашей развеялась по волокнушкам и показалось самое веретено любви -
   страсть, и мы двое против веретена и вместе с ним вертимся безумно двое по маленькому кругу веретена: я и
   она, а принцесса моя Грезица давно уже наколола пальчик свой о веретено и спит...
  
  
   13 Августа. Ну вот, я очнулся: ее нет со мной... мало-помалу теперь будут возвращаться ко мне
   жизненные мои интересы... Так я благодарен ей за пир во время чумы. Но и она должна благодарить меня: едва
   ли много теперь найдется таких, чтобы, как я, отдаться чувству с головой, и умом, и волосами, и всеми
   потрохами своими до забвения всяких обязанностей жизни.
   Она звала меня "ясень", я звал ее рябинкой. Любит сесть где-нибудь на окошке, повыше, и у нее чтоб в
   ногах...
  
  
   Увлечение и любовь. Последнее прощание у нее в доме: всякие слова, рассуждения, мысль - все
   украшения наши теперь стали как сухая листва, зато все даже самые маленькие <2 нрзб.> расцвели красными
   цветами, и она сверкала, горела как звезда, показываясь разными гранями: то лукавая, то печальная, то
   задорная, то нежная, и у меня в душе все кипело: то боялся ее, то жалел, то как победитель гордился, то
   ревновал к мужу и к прошлому, то казалось мне, что она меня насквозь обманывает, то - что я обманываю ее.
   Прощаться мы ушли в ее спальню, и тут целовала она меня так страстно, будто со всех сторон на все времена
   запирала меня поцелуями, замки вешала с наговорами: будь мой, только мой навсегда!
  
  
   Спросят меня в столице Соломоны-политики:
   - Где ты был это время?
   Я отвечу:
   - Там был, где люди обходятся без политики, там живут счастливо.
   - Где же это? - спросят Соломоны.
   - Был я, - скажу им, - в одном городе, он был раньше город мучной, там, бывало, из крупчатки напекут
   калачи - московские никуда не годятся, и есть там теперь такие мастера, что из самого последнего сорта муки
   испекут такой подрукавный хлеб, что бросишь калач и скажешь: "Не хочу есть калач, дайте мне
   подрукавного". Прихожу я ныне в этот город, спрашиваю: - "Есть хлеб?" Отвечают жители: "Овес едим". Вот я
   и был в этом городе и был счастлив и сыт.
   Спросят Соломоны-политики:
   - В овсе нашел свое счастье?
   - Нет, - скажу я, - не в овсе и не в хлебе, не единым хлебом, друзья мои, жив человек. На краю оврага в
   этом городе домик стоит...
   Ясно вижу источник радости и хочу и мне верится, что отныне навсегда он утвердился...
  
  
   Невозможность преодолеть страсть и остаться вблизи... мне кажется, эта невозможность преодолевается
   подвигом. Последний жаворонок песни поет. Крест и цвет.
  
  
   Т и х и й г о с т ь
  
  
   Мы были весной. Распустился ясень, белыми цветочками под ним рябина цвела. Она была чистая, как
   рябина в белых цветах - мое любимое дерево.
   - Люблю, - сказал я ей.
   И она мне сказала:
   - Люблю!
   - Вы как ясень, - сказала она, - высокий, ясный. Но вы не меня любите, вы создали из меня свое и
   любите свою мечту: я не вся в этом. Лучшее вы взяли с собою, лучшее мое останется с вами - ваше утешение.
   Всю меня вы не знаете и не хотите знать. Я не пойду с вами - нет!
   Поцелуи наши были глубоки, долго целовались, будто падали с губ ниже и ниже, и лицо, оторвавшись
   от нее, как у Мадонны; мне она сказала:
   - Нет!
   Мне казалось, я понял ее: ей хотелось вернуться к началу нашей чистой любви. И я решился... Нет! мы
   так не будем, святой любовью.
   Она почуяла... искренность...
   - Ты как ясень, - сказала она.
   И вдруг стала опять меня целовать, как в награду:
   - Ты - ясень.
   Я оторвался, посмотрел: у нее лицо было оскорбленной Мадонны. Нет! Где она?
   Через много лет осенью поздней мы с ней на том же месте: большие листья ясеня все до одного упали и
   засыпали рябину. Из-под листьев ясеня кровавыми пятнами выглядывают плоды рябины.
   - Милая, - говорю я, - тебя не пугает, что не всю я тебя знаю и в тебе я люблю только мечту свою?
   - Нет, - сказала она, - это меня теперь не пугает, я возвращаюсь к тому лучшему, что оставила тебе на
   сохранение.
   Ночью возле ясеня собираются шарады созвездий, тихим гостем прохожу в ее комнату: она спит, лоб ее,
   глаза, как у Мадонны, кончик носа и губы, как у колдуньи, и рядом с нею спит ее муж. Я прохожу к себе;
   вскоре, не скрипнув дверью, она является - будто бы является, садится ко мне на постель и показывает
   картинку: поле чистое, нетронутая степь.
   - Степь - это я, - говорит она, - вон, видишь, всадник проехал, вон еще показывается, вон еще, и
   смотри...
   Она показала рукой на всадников:
   - Этот уже проехал, этот проехал, этот, все проехали.
   Я спросил о спящем в другой комнате:
   - А этот?
   - Это муж.
   Как будто совсем другое, и ничего не мешает.
   - Муж, - сказала она.
   - При чем же я тут? - сказал я.
   - Ты, - сказала она, - мой первый всадник и ты последний, у тебя все мое лучшее, ты будешь
   свидетелем грешных земных снов чистой женщины, ты - мой тихий гость.
   И стала мне рассказывать свои сны.
  
  
   24 Сентября. Звездно-яркая холодно-росистая ночь. В тулупах на соломе спят сторожа коммуны.
   - Был мороз?
  
  
   - Был, только росою обдался.
   Скоро зима, но теперь все еще, когда разогреет солнце, земля живет летним чувством. И так
   просыпаемся с тревогой за свое решение: эта тревога - летнее чувство жизни, а решение - зимнее. И кажется,
   нет и не может быть никакой связи, и моя капризно-узорная мечта о кресте, боюсь, не может стать делом жизни
   и растает потом как сновидение, как вчерашние легкие фигуры, обступившие на небе луну.
  
  
   Я молюсь: силу мысли и чувства даждь мне, Господи, на каждый день, на каждый миг!
   Сколько забот теперь, чтобы просто прожить как животное: керосину нет, сапоги развалились, где
   достать к зиме валенки, чем лошадь прокормить, куда упрятать хлеб от грабежа - конца нет заботам!
   Мы входим внутрь природы, делаемся составными частями ее механизма, лишенные сознания
   значения своего участия и удивления.
   Ночью на страшной высоте, где-то под самыми звездами, чуть слышные, летели дикие гуси - на
   мгновенье колыхнулось прежнее чувство красоты и великого смысла их перелета, а потом исчезло как
   излишняя роскошь: мы сами теперь как перелетные птицы, - быть может, кто-то любуется нашим полетом, но
   мы пока сами гуси: скрипим мировым пером, следуя неизбежному.
   И тоже подумаешь, мы с детства все хотели опрощения и подвига жизни, как Робинзон на диком
   острове, ну вот - это теперь не мечта, это жизнь, почему же не взяться за нее?
   Всюду видишь звериный оскал в человеке, и что называли раньше гуманностью - теперь кажется
   просто замазкой для отвода глаз от подлинной жизни какому-нибудь маркизу... на каблучках.
  
  
   Цельности восприятия жизни нужно учиться у женщин: выходит она под руку со мной, вся опьяненно-
   разнеженная сладостью мечты и объятий, и по речам нашим и по лицам - мы кажемся люди "не от мира сего",
   вдруг, как у охотника при взлете птицы, мелькнуло в лице ее стремительное движение: она увидала подметки
   на окне кожевенной лавки и внезапно, оборвав разговор о том, как пройти черту, разделяющую крест и цвет,
   говорит: "Зайдем посмотрим подметки!"
   Как искусный ездок, она вечно сдерживает себя, холодно всматривается в дорогу, рассчитывает ход, но,
   бывает, вдруг с улыбкой отпускает вожжи: незачем рассчитывать, незачем сдерживать, исчезло то, из-за чего
   существует расчет: лети, конь, мчись во весь дух.
   - Расшибемся, дорогая!
   - Пускай!
   - Милая, вылетим.
   - Пусть.
  
  
   Наш хозяин - коммунист Синий, - захватив с собой казенные деньги, сбежал. Его помощник вор Васька
   сейчас вынес его винтовку и саблю, сдал под расписку старосте. Караульщик Артем, хозяйственный мужик,
   вполголоса, что "собаке собачья смерть", что когда-нибудь всех куманьков "так"... выгонят и перевешают и т.
   д. А в то же время он знает, что Синий преспокойно спит, укрытый в его собственном сарае.
  
  
   Слух о выселении всех землевладельцев, какие еще держатся... и так вообще всё - жизнь как в пустыне
   среди яростных зверей, без возможности обороняться даже оружием каменного века. И в то же время какой-то
   неистребимый восторг в душе. Я представляю себе все ужасы: исчезнет семья моя и близкие любимые люди - я
   буду страдать, но это возвратится и останется, что же это такое? похоже, будто великим постом существует для
   меня отдельное светлое Христово Воскресение.
  
  
  
  
   25 Сентября. Первый мороз в ярко-звездной ночи. Теперь начнется дружный листопад, потом ветер - и
   все будет кончено с летом. Матушка рассказывала про Ивана Иваныча - кто он? откуда? никто не знает, но
   всеми волостными делами правит Иван Иваныч. Будто бы Синий подрался с ним, и потом Иван Иваныч за
   ним погнался, и лошадь его в погоне пала, а Синий исчез. Куда исчез начальник - неизвестно, и денег с ним
   пропало будто бы 27 тысяч. Кто-то встретил его ночью в 3 часа - он шел мимо священника. Кто-то видел, что
   он у богатого мужика в карты играл, кто-то рассказывал, будто он спит у Артема.
  
  
   Я р к и е с у м е р к и (И з п о э м ы " Ц в е т и к р е с т ")
   Какая тишина в золотых осенних лесах! далеко где-то молотилка, будто пчела, жужжит, а войдешь в
   лес, так с последним взятком и жужжит пчела громко, будто молотилка: так тихо!
   Вот как тихо: земля под ногами, как пустая, б у н ч и т .
   Я подхожу к людям, пролежавшим возле лошадей ночь на тулупах, спрашиваю:
   - Был мороз?
   - Мороз, - отвечают, - был, только росою обдался.
   Люди эти просты, как полевые звезды, их разговор был:
   про зайца, которому наступила корова на лапу, - все смеялись над тем, что заяц вился под коровой, а
   она жевала и ничего не знала о зайце;
   про коммунистов, которых они называли "куманьками", что они хотели дать народу свободу, а дело их
   перешло на старинку: как и в самое прежнее время, работа выходит "на чужого дядю";
   про то, как из лака с помощью соли спирт добывать;
   про немцев, которые из дряни масло делают;
   про лисицу, про выборы, про то, где керосин раздобыть и как лампу керосиновую переделать на
   масляную, про махорку и набор красной армии и про дурное правительство.
   Я сказал им:
   - Друзья, мы заслужили наше правительство.
   Они дружно ответили:
   - Да, мы заслужили!
   И я удалился от них рубежом, поросшим муравою, в Семиверхи, где сходятся земли семи разоренных
   владельцев.
   Светлый прудик в лесу, обрамленный осенним цветом деревьев, как затерянное начало светлого
   источника встретился мне на пути. Тут с разноцветных деревьев: кленов, ясеней, дубов и осин - я выбираю
   листья самые красивые, будто готовлю из них кому-то цвет совершенной красоты.
   Вот я вижу теперь ясно, как нужно жить, чтобы вечно любить мир и не умирать в нем. "Друг мой, -
   шепчу я, - не входи до срока в алтарь исходящего света, обернись в другую сторону, где все погружено во мрак,
   и действуй силой любви, почерпнутой оттуда, и дожидайся в отважном терпении, когда голос тайный позовет
   тебя обернуться назад и принять в себя свет прямой".
   Источник радости и света встретился мне на пути, я не раз встречал его в жизни и потом скоро терял.
   Как же удержать мне в памяти тропинку, по которой пришел я сегодня сюда навсегда?
   В пении последней пчелы я слышу голос:
   - Возьми крест <приписка: свой и скрой в себе> и давай любимому человеку цвет свой!
   Тогда в этих цветисто разукрашенных деревьях - кажется мне - складываются знакомые лица и
   совершаются великие тайны посвящения.
  
  
   Выхожу на опушку леса, а там уже все знают о посвящении: смеются радостно скрещенные верхи,
   ликуя, поднимается в прозрачность последний жаворонок.
   Тут уже знают, что совершилось в недрах леса: вон по скрещенным верхам поднимаются те двое с
   волшебной палочкой в руке... как чудесно изукрашена земля под их ногами, такие тонкие зеленые кружева!
   Они поднимаются выше, выше и затерялись на рубеже, поросшем муравою, в полях молодой озими.
   Я малодушно растерялся перед наступающей в поле тьмой, но тьма не наступила: еще не успела
   потухнуть вечерняя заря, как с другой стороны болота поднялась луна, свет зари и свет луны сошлись вместе,
   как цвет и крест, в ярких сумерках.
   Какая тишина в ярких сумерках полей. Как пустая, бунчит под ногою земля, зажигаются звезды, пахнет
   глиной родной земли: невозможная красота является на [вечерней заре] в ярких сумерках.
  
  
   Вот когда наконец показалась как в зеркале моя семейная жизнь, какой-то яд проник во все поры, и все
   стало отравлено, все безысходно, и единственным выходом кажется превратиться в странствующего
   отшельника...
  
  
   Происхождение наших иллюзий о вечности (семейного) счастья (Маша): Колина жизнь.
  
  
   27 Сентября. Ложь. И когда они наконец согласились отказаться совершенно от чувственности в своих
   отношениях и заменить ее сближением духовным, то стало ясно, что близость духовная заставит его страдать
   еще более, чем обыкновенная любовь.
   Не видя никакого выхода, они сказали друг другу:
   - Будем лгать!
   И позвали к себе Ложь в союз как товарища.
  
  
   Болезнь Е. П.: она заработается, потом происходит стычка со мной, схватка, после чего начинается: 1) в
   тот раз истерический припадок, 2) теперь родовые схватки (на почве ушиба).
   Есть опасение, что меня, русского писателя, с опасно больной женой и маленькими детьми выгонят на
   улицу и отберут у нас хлеб, который мы заработали своим трудом на земле, отведенной коммуной. Если это и не
   сделают, то исключительно потому, что я как-нибудь их перехитрю.
  
  
   Русский народ создал, вероятно, единственную в истории коммуну воров и убийц под верховным
   руководством филистеров социализма.
  
  
   В отношениях с ними теперь все средства хороши.
  
  
   Трагическая перспектива жизни, которая именуется словом "человек", записанная в Евангелии,
   предполагает некоторую долю умственного и нравственного досуга.
   Пример: "Вы все-таки разбираетесь, а я ничего не понимаю". Потому что я имею досуг разбираться, а у
   нее двое детей и нужно для них все самой доставать, у нее колом засела в голову мысль, что картошки нет и не
   будет.
   Другой пример: "На такой подвиг (ходить самому за двумя детьми в деревне и учить их) вы не
   способны".
   Я спрашиваю: "А если в Оптину монахом?" - "Это вы можете..."
  
  
  
  
   В том-то и дело, что в "жизни" тесно для человека, она идет сама собою без него. Когда-то явится у
   людей досуг творить из фактов нынешней "коммуны" историю и трагедию человека, но теперь "человек" ни
   при чем, у человека живого колом стоит мысль в голове, что и сегодня картошку не привезут.
   Пессимист еврей Маркс назвал эту жизнь без человека "экономической необходимостью".
   Мы страдаем теперь не как люди, а как животные: нас лишают - мы страдаем...
   "Спаситель человечества" тот, кто заставит поверить этих страдающих животных в цель и смысл их
   страдания и так восстановит жизнь как трагедию человечества.
  
  
   Сегодня день прошел плохо: виноватым ходил возле комнаты больной и отгонял своих ребят. Коля
   сказал: "Ты быстро седеешь!" - "Еще бы!" - отвечаю.
   Под вечер вышли в поле и вспомнили, как мы начали пахать его без работника, а когда это было,
   кажется, лет десять тому назад: так много с прошлого года пережито. И все хуже, хуже; если не сумеешь
   поставить на разрешение своей собственной задачи и будешь так отдаваться ходу вещей, то не дождешься
   ничего хорошего.
  
  
   Существует историческое представление фактов (у многих женщин), художественное - у поэтов,
   разумное - у людей ученых, наконец, религиозное, и все это, в конце концов, - представление. Теперь время,
   когда все эти представления исчезли и показываются сами факты голые, а все представления - иллюзии.
  
  
   Вчера между нами первый раз была принята ложь как средство жизни, и я понял это как ограничение...
  
  
   28 Сентября. Дети в кустах развели костер и пекут картошку, а старый пес лежит возле них и
   дожидается, когда поспеют картошки и дети бросят ему: пес не может развести огонь, испечь картошку, для
   этого нужен ему Прометеев подвиг, и потому находится в рабстве у маленьких детей. Посмотрел бы теперь
   Прометей, похититель огня небесного, на эту картошку: этой ли свободы хотел он для человека!
   Так встали бы теперь вожди Французской революции, посмотрели бы на них: как маленькие дети,
   подражая взрослым, без всякого энтузиазма личного подвига берут они огонь свободы, поджигают государство,
   сидят господами, а вокруг них лежат псы, дожидаясь, когда поспеет картошка.
  
  
   Мы решили, если нас будут выгонять и лишать продуктов своего труда для пропитания, - не уходить,
   умереть, но не уходить.
   - Сгорим! - сказал я.
   - Сгорим! - ответили мне.
   (Сюжет для изображения интеллигента, в котором пробудился стихийный человек.)
   Так или иначе, а нужно не упустить последней черты и поставить свое, хотя бы против всех и всего:
   нельзя оставаться в дурачках с полной рукой козырей.
  
  
   Хорошо пишет Чехов, что мечта ребенка о бегстве в Америку есть отблеск дела такого подвижника,
   как, например, Пржевальский. Нужно бы Чехову также задаться вопросом: отблеском какого подвига является
   дело Пржевальского?
   У всех нас, русских, есть аскетическая мечта о личном подвиге в пустыне (чтобы как Пржевальский), и
   рядом с этим есть тоже мечта о совместном с людьми подвиге в пустыне (социализм: например, вместе с
  
  
   народом раскопать Алтай): все это, вероятно, обломки нашего старого православия, как наша индивидуальная
   страстная любовь - отблеск страстного энтузиазма родового каких-нибудь отдаленнейших предков, как мечта
   об Америке - отблеск подвига Синайского, мечта о социализме - отблеск идеи соборности.
  
  
   Вот лежит теперь перед нами огромное христианское государство "третий Рим" как великая пустыня, в
   которой живут и каждый день все больше и больше размножаются звери, - время огненного крещения
   личности в подвиге любви, творчества человека...
  
  
   Лучший муж и тем больше, чем он лучше, ...
   - За гречихой в поле! - крикнул Яша и оборвал мою мысль, а хотел я о лучшем муже сказать, что он
   кует самые крепкие цепи жены.
  
  
   После потери кольца мы сидим друг возле друга, смотрим в глаза, ничего не говорим, будто черту под
   носом провели: смотрим, смотрим, не смея перейти черту.
  
  
   29 Сентября. Толстой, тяжеловесно кокетничая какой-то слоновой силой, выкроил из Евангелия
   непереваримую кувалду, в которой Иоанново Слово называется "разумением".
  
  
   "Несть бо власти, аще от Бога" нужно понимать не так, что всякая власть от Бога, а что истинная
   власть может происходить лишь от Бога; или что отношения людей между собою определяются отношением их
   к Богу.
  
  
   При описании жизни моей на хуторе нужно ввести зарытую в землю четверть спирта, как она с 50 р.
   доходит до 1250 р. и больше, и как у владельца, которого все больше и больше разоряют, остается одна надежда
   на зарытую четверть. (Между тем, от нее, может быть, осталось только разбитое стекло...) <На полях: Четверть
   (дошла до 6000 р.)> <позднейшая приписка: сейчас в 1922 году в Январе около миллиона>
   Второй образ - "Синий" - ловкий, услужливый лакей, которому ничего не стоит сжечь хлеб, даже убить
   человека, лишь бы кому-то услужить и самому вывернуться; и в то же время он скорее мил, во всяком случае,
   не ужасен: коммунистов называет "куманьками".
  
  
   Заливай, гончий здоровенный пес, страдает половым бессилием, он спит с Зорькой в соломе, даже не
   пытаясь ее удовлетворить, а возле соломы полный двор кобелей: стоят с высунутыми языками, не смея
   вступить в единоборство с захватчиком и не в состоянии объединиться, потому что каждому хочется захватить
   Зорьку только для себя.
   Так Россия теперь лежит, охраняемая здоровенным и беспомощным кобелем, а вокруг стоит, высунув
   языки, "буржуазия".
  
  
   Не забыть, что после изображения мною большевистских зверств Семашко сказал:
   - Совершается большое дело.
   Большевики, большое дело и т. д., большой план; творец истинно большого дела не тешится его
   большевизмом.
  
  
   Была такая тишина в Семиверхах, мы стояли с Петей у дуба и вслушивались, что это гудит: не то жук,
   не то молотилка, не то праздничный звон из невидимого города. Почему-то не хочется думать о местах наших
   встреч, но зато как представишь возможность сейчас вновь тут вместе быть, то вся храмина пустыни, и земля,
   и небо, и тишина получают свой единственный смысл: "Вот из-за чего всё". Мало того, все прошлые
   полузабытые восторги в природе соединяются, и как бы открывается огромный запас накопленного золотого
   богатства. Вокруг всё золотые листья - золото жизни моей! и красная кровь на золоте, везде золото и кровь на
   золоте, все богатство золотого осеннего во мне открылось. "Золото, золото, кровь на золоте", - твержу я...
  
  
   Странно гулять в этих чужих интимных парках, куда раньше нельзя было войти без согласия их хозяев,
   чувствуешь себя как нотариус в раздумии между делом изучения семейных архивов... В то же время за кустом,
   на корточках отдающий естественную дань природе, маленькими серыми глазками из-под козырька
   солдатской фуражки холодно смотрит на вас "победитель": вы для него существо ненавистной, презираемой,
   подлежащей истреблению породы. Погадив возле каменной плиты, где схоронен знаменитый призовой конь, он
   отправляется по аллее редких голубых сосен к барскому дому с наклейкой от Комитета бедноты. Он,
   маленький, неуклюжий, нос прыщиком, весь как осенний зарощенный крючковатый огурец и весь кричит и
   топорщится. Это хозяин-победитель, вечером после заседания комитета бедноты, с гармоньей и полбутылкой
   спирта с девицами пройдет он по этим интимным аллеям.
  
  
   Когда делается какая-нибудь сельскохозяйственная работа, то всегда находится один мужичонка,
   который ничего не делает, а выкрикивает, например: "Поддай, поддай, заводи пелену" и всякий вздор, который
   не имеет накакого разумного значения и в то же время в условиях вашей работы необходим. Такой мужичонка
   называется Далдон.
  
  
   Ефросинья Павловна ненавидит меня по причине того, что не может добиться от меня той любви,
   которой ей хочется. Только в ее несчастии-страдании пробуждается во мне к ней нежность, и в эти минуты мне
   кажется, что я люблю ее и всегда любил.
  
  
   Изобразить Лидю как юродивую помещицу. На барском дворе говорят, что Лиде пришла
   "выдворительная".
  
  
   30 Сентября. Софья - именинница. Иду я в город вйрхом; из-под Новой Мельницы выбирается на
   телеге Скиф; слышу в молчании полей осенних, где-то сзади уныло просит человеческий голос у лошади
   поднять вверх: "Но!" звучит как слова: "Пропадем, друг, вызволи как-нибудь, вытащи, а там я тебя не забуду!"
   И слово человеческое, как песнь жаворонка-неудачника осенью, поднимется немного над полями и смолкнет. Я
   иду посередине дороги, где лошадь копытами разбархатила землю, где полегче ступать. Слышу, сзади бодрее
   раздается: "Но, дьявол!" Догадываюсь, что мужик вот-вот, наверно, выберется. Последнее раздается: "Но!
   домовой! но! провались ты сквозь землю!" - и затарахтел, рассыпалась дробью телега, и какое-то крупное
   веселое "но-о-о-но!" радугой повисло в полях - выбрался! Проехала телега, и опять смолкло дикое поле,
   странник показался наверху...
   Он догнал меня и, рассуждая о сотворении мира, между прочим, спросил меня: "А что эта сказка, Адам
   и Ева и прочие монархические предрассудки?" Перейдя потом на политику, он сказал, что царь необходим и
   если мужики только узнают, что им ничего не будет от царя за погром, то все валом пойдут за ним.
  
  
   Из похода в Хрущево с Александром Михайловичем. (Дикое поле: сочетать со странником - чужой
   человек, который догнал меня.)
   Они вышли из города и когда спустились вниз, то тишина полей, такая тишина - до звона кузнечиков в
   ушах - охватила, и что было между ними тайного, и что они раньше в городе так легко обходили, тут, как
   свинцовая пуля, окутанная какими-то х-лучами, повисло темным пятном в прозрачности. И стало страшно, что
   он начнет об этом, а уйти нельзя, некуда уйти: поля необъятные до горизонта, как море, жмут всем
   пространством на двух, как в море плывущих в лодочке.
  
  
   Ворота у нас так, колышком подперты, дунет ветер - и откроются, а воры не трогают: воры своих
   никогда не трогают! да и так сказать - вор - человек, кому он плох? только тому, у кого ворует.
  
  
   Ночь на семнадцатое была беспокойная, к утру дождь, засверкало и загремело, но дождь не пошел,
   нехотя, тяжело рассвело, и потом день о дожде остался нерешительным.
  
  
   Как паук подкрадывается к мухе проверить, довольно ли она запуталась в паутине, чуть тронет ее
   лапкой - муха двинулась - он уж отскочил, как бы говоря: "Что ты, что ты, милая, разве я как-нибудь, разве я
   что-нибудь, я ничего, я ничего, я - тихий гость" и прочее... так они двое в сетях любви запутывались все
   больше и больше, но когда они, испуганные приближением паука, начинали рассуждать и давать обещания
   вести себя разумно, то Соблазнитель, оставив землю, видимо, взвивался под облака и оттуда шептал им о
   чистой любви... Они, опетые сверху, забыли свои обещания, склонили друг к другу голову, губы слились, и
   тогда, тихо подкравшись, паук внезапно вонзил свое жало. И началась бессильная жалобная песня...
   Природа паука: ложью обходить препятствия. Она: "Нельзя!" Он: "Почему нельзя?"
  
  
   В браке чувство любви связывается с религиозным чувством, и так рождается дом. Потом
   складывается быт: крестики, рубашки, лоскутные одеяльца - дом.
   В крестьянской избе, где всё на виду, вечная старуха у печки... в интеллигентной семье то же самое.
   Отдыхающий в семье общественный деятель редко дает отчет себе, ценою какого подвига с ее стороны
   получает он свой уют.
  
  
   А куда нас выдворять будут - говорят, в город какой-то, неизвестно куда, и город этот называется
   Белгород. Другие говорят, что за городом бараки есть для капиталистов, так в барак.
  
  
   4 Октября. Акварельный рассказик "Дикое поле": осень, озимь, верхи полосатые, Коровьев верх, осень
   поздняя: картошку убрали, блестят колеи, как заря догорает уцелевшая кленовая роща... Тишина. "Но!"
   (телега) - выступает странник.
  
  
   Вчера у себя самих воровали ночью колеса. И так время наступило: "С волками жить (с ворами) - по-
   волчьи выть".
  
  
   6 Октября. Вчера в мое отсутствие (ездил хлопотать, чтобы не выгнали) - пришла "выдворительная".
   Сегодня ездили к Мишуковым, заяц бежал, а мы: "Вот когда-то мы зайцев гоняли, а теперь чувствуем
   себя сами как зайцы!" - "Что ты, зайцы, - хуже: зайцы бегут и не думают о продовольствии - посмотри, какие
   зеленя!"
  
  
  
  
   7 Октября. В п л е н у у ж и з н и . Кошмары, вчера было, а кажется, Бог знает когда, время сорвалось...
   в темной комнате на диване один лежу и думаю про какого-нибудь английского писателя, например, про
   Уэллса, что сидит он на своем месте и творит, а я, русский его товарищ, не творю, а живу в кошмарах и вижу
   жизнь без человека. Но и то и другое неизбежно - и человек вне жизни, и жизнь вне человека.
   Я в плену у жизни и верчусь, как василек на полевой дороге, приставший к грязному колесу нашей
   русской телеги.
  
  
   Похоже на то, будто мать второй и уже последний раз умирает или умерла: тяжко близким, а на улице
   радуются в ожидании похоронного пирога. - Или на печальную свадьбу? (невеста заплакала и думает о том, что
   "заплачется до смерти"). - Но от слез не умрешь.
   Похоже на то, когда перед экзаменами дня за три сел готовиться, половину знаешь, а вторую половину
   невозможно выучить за три дня, невозможно, а гонишь, гонишь.
  
  
   История сухарницы, обращенной в пепельницу.
  
  
   24 часа - почему именно 24?
   Маня сказала: "Как же потом-то всем хорошо будет!"
   - Когда потом?
  
  
   Зорька хозяйку ищет - худая-прехудая пришла.
  
  
   8 Октября. Ей хотелось быть мученицей, и она создала себе воображаемых врагов и мучила их,
   вызывая на ссоры, чтобы оказать себя мученицей. Теперь пришло время, желание ее осуществилось: она стала
   мученицей.
  
  
   Р а з р ы т а я м о г и л а . Старый дом, на который смотрим мы теперь только издали, похож на разрытую
   могилу моей матери: черви кишат в нем народа...
   Началось время, когда зимние птицы приближаются к дому, когда воробьи громадной семьей
   разговаривают в саду.
   Закон природы: радоваться (из чувства самосохранения) над несчастьем другого - и в то же время
   коммуна, где всё на любви.
   Мы смотрим с Колей из-за кустов на дом наш, не смея и думать, чтобы к нему подойти.
   Николай:
   - Ну, что ж Бог?
   - Причем тут Бог?
   - Допускает!
   - А ты молился?
   - Почему не молился, я всегда молюсь, разве нужно с крестом?
  
  
   - Что же мне делать? - спросил я.
   - Иди в город, скорей лесом, возьми узелок, иди... ребятишек не тронут, а сам уходи...
  
  
   Меня провожал Василий и голос зайца, а я сам, как заяц, нет-нет и присяду и оглянусь на Хрущево:
   быть может, последний раз вижу. Так шесть раз оно показывалось и скрывалось.
   Архипу я сказал:
   - У тебя нет детей, ступай на Украйну с женой.
   - А вертаться? не миновать же сюда возвращаться и в голые стены.
   - Почему не миновать?
  
  
   Мы дорогу обходим, потому что стыдно и страшно встретиться с людьми.
   По мере того как я ухожу, наши враждебные дома все сближаются... а церкви города будто растут и
   растут из-под земли, и я клянусь себе, сжимая горстку родной земли, что найду себе свободную родину.
  
  
   (23 Сентября - 5 Октября.) Прошлая суббота: "выдворительная", я в городе. Воскресенье утром у
   Мишукова, вечером контрабанда, понедельник: <зачеркнуто: (Покров)> "теперь совесть чиста!" вторник: все
   ждем гостей, среду... в четверг: ухожу в Елец. В субботу известили, что "Замятин был", и Лева отправился
   пешком в Хрущево. В воскресенье батюшка привез записку, что нас выгнали. В понедельн. - приехал Коля,
   Петя, Понтик. Вторник - Ксенофонт с возами. Среда в 12 ч. ночи - Ефр. Павл. Пятница - в 11 ч. вечера на
   четырех извозчиках семья с Ник. Мих. уехала.
  
  
   Москва слезам не верит.
   Старуха Александра: плачет и тащит.
  
  
   20 Октября. Вчера Лидия приходила. Мне ничего не жалко, потому что разрушение дома и семьи
   произошло после того, как я это пережил. Голос тайный, напротив, нашептывает, что так хорошо, что сделано
   то, на что я сам не мог решиться. Я виноват в слабости и нерасчетливости.
  
  
   Это верно только про теперь, а в прошлом как лесная жена Е.П. была хороша. Теперь она похожа на
   брошенную любовницу из тех, которые описаны у Алексея Толстого. С.П. не понимает, осуждая Е.П., что видит
   перед собой не человека Ефр. Пав., а возмущенную женщину-самку.
   После отъезда чувствую, как ужасно устал я, между тем уставать нельзя: ведь нужно мне так много
   сказать.
  
  
   Соня мало-помалу в моих глазах становится не повелительницей, а какой-то нежной маленькой
   сестренкой. Правдивость ее чувства изумительна, она ничего не воображает на почве чувства, ничего у нее нет
   лишнего. Если спросить ее: "любишь?", она скажет: "люблю", и: "надолго ли?" - спросишь, скажет: "не знаю".
   Смеется - почему? - "не знаю". Плачет - почему? - "не знаю". - всё как девочка.
  
  
   22 Октября. Вчера ты говорила со мной, и мне так было страшно, будто не только жена ты моя, но еще
   и... как сказать тебе это: я слышал, мне казалось, как Елизавета при встрече с Марией, что "взыграл младенец
   во чреве ее". Это чувство не меньше, оно глубже, чем энтузиазм любовный, но странно, как могло переживаться
   чувство без воспламенения, так, будто не зажигали дров, а печка горячая и пироги готовы.
   Живу мышкой под полом, переживаю там великие пожары, а дом стоит.
  
  
   28 Октября. "Как же этот мир устоит против социального переворота? Во имя чего будет он себя
   отстаивать? Религия его ослабла, монархический принцип потерял авторитет; он поддерживается страхом и
   насилием, демократический принцип - рак, съедающий его изнутри". (Герцен. "С того берега".)
   "Прошедший год, чтобы достойно окончиться и исполнить меру всех нравственных оскорблений и
   пыток, представил нам страшное зрелище: б о р ь б у с в о б о д н о г о ч е л о в е к а с о с в о б о д и т е л я м и
   ч е л о в е ч е с т в а . (Герцен. "С того берега".)
   Эти силы разрушения направлены вовсе не на личности: вчера я жил среди уважающих меня людей -
   сегодня я попал под декрет, и те самые люди гонят меня как собаку, - я попал под декрет; самое большое
   участие проявляется, если кто-нибудь задумчиво скажет: "Вот думали, что умный человек и все знает, а
   оказался дурак" (не успел увернуться, попал под декрет).
   Между тем Николай Михайлович не мог действительность воспринимать иначе, как лично, и ему
   представлялось, что "ни с того, ни с сего" ад опрокинулся на него, он выкопал своего старого, казалось, давно
   забытого Бога и спрашивал, пробуждаясь от кошмарных сновидений: "Но как же Бог?" (так Евгений в
   "Медном всаднике"...)
  
  
   Внесоциальная радость.
   К моей биографии: радость, которая часто бывала со мной в жизни, исходила вовсе не от "досуга,
   обеспеченного спинами трудящихся масс", и, например, у Розанова, у Ремизова и многих тружеников слова.
   Скорбь Герцена нам непонятна. Радость эта внесоциальная.
  
  
   Маска русского сфинкса ныне раскрыта...
  
  
   Прошло всего 18 дней с того дня, когда я с узелком в руке оставил Хрущево, а кажется, год прошел. И у
   всех так время проходит, наполненное бессмысленной галиматьей продовольственных забот, в общем скоро, а
   как оглянешься - в месяц год пережит.
  
  
   1 Ноября. В женской гимназии стон и плач: велели половину девочек перевести в мужскую гимназию. А
   учитель утешает родителей: "Вспомните крещение во время св. Владимира, ведь тоже насильно крестили".
  
  
   Выброшенный на остров дикарей-людоедов, ломая руки в отчаянии, сижу я на берегу моря:
   единственное светлое, что шевелится на дне души, - это что завтра-послезавтра я начну долбить лодочку,
   которая перевезет меня через море в иной мир...
  
  
   Я начинаю выбирать себе для лодочки дерево, крепкое дерево - пусть его труднее долбить, но только
   дерево мое будет крепкое: я должен противопоставить силу насилию.
   Широкий разлив души поглощает как песчинку злое дело, но если теперь узеньким ручейком струится
   душа - как и чем победить ц а р я щ е е зло? Разящей с и л о й любви можно только его победить - где взять эту
   силу? Они тоже действуют именем любви к человечеству - в чем же тут коренная разница?
   Я думаю, в этой борьбе свободного человека с освободителями человечества все кончится какой-то
   очевидностью: нарыв лопнет, и рана сама собой начнет заживать. Так, конечно, но каждая отдельная частица
   жизни (я) должна же рано или поздно встать со своим планом освобождения, и первое, что будет, - это сознание
   общего дела, и такого коренного дела...
  
  
   Сейчас все ждут избавления со стороны: Германия, Япония, Вильсон, как раньше были Корнилов,
   Алексеев и т. д. Нужно сознавать их не отдельно, а быть вместе с ними - вот весь секрет избавления, но как раз
   для того, чтобы вместе быть, нужно быть и с "пролетариями".
  
  
   3 Ноября. Он приходит со службы со своими буднями, и душа его на это время как бы распадается -
   перебыть в таком состоянии немного, и опять начнется какая-то жизнь.
  
  
   4 Ноября. Холодная, сухая, не покрытая ни травою, ни снегом, голая, желтая, как тело злой старухи,
   земля, и ветер по ней злой гудит-гуляет.
   На улицах рассыпаны кучи желтого песку, будто могилы готовят, и еловые ветки везут, будто устилать
   путь покойника - собираются праздновать великую Октябрьскую революцию.
  
  
   5 Ноября. Первый легкий зазимок... Сцены из эпохи русской коммуны:
   1. Мужик приехал! (Ксенофонт): мужика чаем угощают, и он раздает кусочки "пирога" и сала детям
   "буржуазной" семьи (интеллигент[ной]).
   2. К ревнивому мужу по ордеру вселяется молодой офицер.
   3. Помещица с кусочком мыла в 4 ч. выходит, чтобы выменять себе молоко. "Тетка! - кричат ей, - ты
   цену поднимаешь!"
   4. Мужики перестают быть господами положения.
   5. Повадались в садик ходить козы, мы долго их выгоняли и напрасно, наконец придумали доить их и
   так детям доставали молоко.
   6. Квартальная попечительница вчера велела выходить в 6 ч. утра к фонарю с ножом - вышли с
   перочинными ножами, а нужно капусту рубить.
   7. Мужик выкопал в парке деревцо по вкусу и посадил его перед окном, с этого момента у него стал
   собственный парк из одного дерева, и он стал говорить: "мое дерево". В этом совершилось преображение
   природы: "мое дерево" - первый необходимый момент сознания, и как отдаленнейший идеал чудится другой
   момент сознания: "наше дерево".
   8. Старш. нотариус Шубин в своем саду по ночам спиливает сучья деревьев для отопления, он же клеит
   конверты, вяжет чулки и делает гильзы для патрон.
  
  
   8 Ноября. Вчера видел необыкновенную для Ельца бутафорию: празднование годовщины Октября. Вся
   красная армия, все гимназисты, и девочки, и чиновники были выстроены в каре вокруг гипсового бюстика
   Карла Маркса и священной для революции могилы трех пьяниц, по данному сигналу знамена чиновников,
   солдат и детей склонились - и с бюста было снято покрывало: памятник был открыт. Одна из надписей была:
   "Дело народного здравоохранения есть дело санитарное, да здравствует Елецкий Совдеп и ЦИК!" Вечером
   была иллюминация, и на Торговой горели слова: "Кто не работает, тот не ест!"
   Я думаю, что единственно серьезное возражение, которое Вильсон может представить на право
   существования русской коммуны, это что она не работает и не может никогда работать.
  
  
   Наши отношения дошли до последнего предела, когда в доме уже невозможно оставаться. Вся моя душа
   заполнена этим чувством, и я не действую, а отдаюсь. Как только себя представишь в действительности без нее,
   то выходит так: или я действую - тогда нет ее, или я не действую и с ней. А в возможностях с ней единственно
   возможная деятельная жизнь.
  
  
   А у нее основное недоверие к моему чувству, что я могу вдруг порвать и променять ее на "широкий
   мир", то есть не по существу моему, а вдруг сделаю по нелепости своей. Иначе говоря, ей кажется, что я
   недостаточно еще привязался к ней.
   Странно, что эти чувственные веревки против обыкновения при достижении цели развязываются - тут,
   напротив, сильнее и сильнее притягивают душу к душе, и только теперь я начинаю ее серьезно любить.
  
  
   10 Ноября. В любви можно доходить до всего, все простится, только не привычка...
  
  
   Вы говорите идея, - сказал Ив. Аф., - а я идею понимаю как колпак: сидит колпак на деревянном
   шесте, и мы поклоняемся.
  
  
   Софья Михайловна работает башмаки. Лидия вяжет чулки, я говорю:
   - В случае переворота надо прежде всего корову выручать!
   - Корову! - вскрикнула Софья Михайловна - корову! Не уезжайте, не покидайте нас, я сегодня во сне -
   Господи! [Заступники] да как же это так: я видела во сне, нам корову дали - и вы говорите, и я видела.
  
  
   Б у м а ж н о е д е л о . Два дня хлопочу о разрешении выехать в Москву. Чем меньше хлеба, тем больше
   бумаг, и бумажное производство растет по неделям, как цены.
   В милиции дали мне справку, в Учетном отделе поставили две подписи, военный комиссар дал еще две
   подписи, и на этом день кончился: "Завтра идите в комиссариат финансов, потом в комиссариат внутренних
   дел, а дальше скажут". На другой день я встречаю человека, добивающегося разрешения крестить ребенка, он
   стал в очередь, а когда я, совершив много кругов, пришел в ту же очередь - он все стоял, и вдруг комиссар
   объявил: "Расходитесь, не хватает марок!"
  
  
   Мы чувствуем, что жить так невозможно, зиму не пережить, и потому расчет делаем на ближайшее
   время - как-нибудь освободимся.
  
  
   15 Ноября. Председатель Исполкома Егор Ильич Романов, жаждущий света, деятельный; когда говорит
   о благе коммуны, то слышно, что не свое. Появление Семена Кондратьевича Лукина (Персюк Бабурный):
   матрос в кольце каната Маркса читает и вдруг как бомба: характерно, что на попов - через щель неправды
   церковной - вырывается большевизм с правдой божественной и неправдой человеческой. Диалог с Егором:
   арестовать попа и весь культпросветкружок и до германцев <1 нрзб.> Ленин теперь всему миру приказывает!
   Лукин едет, и ему на ходу жалятся, и он тут же решительные меры, ему нельзя уже сосредоточиться - весь в
   деле и вдохновении; его ценное - решительность и ненависть к колебаниям. Егор думал, как ему, на какие
   деньги сделать ловко библиотеку и пр., и вот до чего дошел: обложить по рублю. Персюк: 100 тысяч с кулаков!
  
  
   Нельзя сердиться на ветер - на большевиков. Наша коммуна пропускает личность - в этом ее ошибка,
   она делает строй государства подобным прежнему механическому строю материалистических индивидуалистов
   (нужно управление человеками, а сводится к управлению вещами): материалистическая индивидуалистика
   (империализм) и материалистическая коллективность (социализм).
  
  
   Зазимок, мерзлая земля: выходят слушать на горку выстрелы из пушек за 120 верст, - все верят.
   Обыватель: "При Николае сало стоило... а теперь...". Вопрос для барышни: умирать в городе со своими или
   жить с дикими и чужими.
   Седьмая звезда в созвездии Большой Медведицы.
  
  
   Больше нечего написать. Я любил ее весь день как никогда, а вечером она меня охладила умершими
   царствами (Ассирия и Вавилон). Кроме того, мне кажется, беда любви прибавила. А беда прошла... Я сейчас
   думаю вот что: я эпизодическое лицо в их семейной жизни, в их шубинской жизни. Еще я думаю: чему она так
   рада сегодня? Помирились? Что такое мир? Не тому ли она рада, что стало можно любить и Михаил остается с
   ней - это одно, а другое, что и Александр остается. Но почему я стал как-то угрюм? Ассирийские воины,
   переплывающие реку на раздутых мехах.
  
  
   20 [Ноября]. Москва - приехал вечером в 6 часов. Вспомнил возле храма Христа Спасителя цветущие
   шиповники и все, что с ними связано. Потом час беседовал с людьми столичными, и в такой странной
   перспективе представляется наше...
  
  
   21 [Ноября]. Устройство всяких дел и мысль в голове: не поселиться ли в Москве. Хозяйка сказала:
   "Такой человек, как вы, должен быть здесь уже по одному тому: вся интеллигенция страдает из-за
   продовольствия, а вы это вынимаете из своей жизни, - что же остается в деревне одному?"
  
  
   22 [Ноября]. Политические разговоры: 1) Будет ли в Германии разрушительная революция? 2) Европа
   поведет революцию или реакцию? 3) Что будет - переворот или реформы совдепов?
  
  
   За полтора месяца со дня разорения спрашивают меня, что я делал. Не написал ни одной строчки
   первый раз в литературной своей жизни. Не прочел ни одной книги. Что же делал? И так жутко подумать: что?
   Сладостный сон, полный, летаргический (лампада, диван). Ночь, полночь глухая и сон, и тут она со своим
   вопросом: "Почему не пишете?" Это когда вообще вопрос над всей Россией стоит - почему не живет?
   Боже, дай мне дождаться первого проблеска света - это поможет мне увидеть, где я ночую, куда мне
   идти.
   Оставить так - гнус, нельзя так оставить, а чтобы все распутать - свет нужен, дай, Господи, увидеть
   свет!
  
  
   23 Ноября. Гершензон - акробат на тончайшем канатце своего самолюбия.
  
  
   Поэт Борис Леонидович Пастернак - юноша, во всяком случае, духовно одаренный. Он меня наводит на
   мысль (в связи с моей Грезицей, где выступают государства-планеты) изобразить в свете планетном
   выступление человека (не созданного старыми людьми из Аполлона и Дианы, а такого, как он есть).
  
  
   Гершензон уже перевернулся: два месяца тому назад говорил, что немец без труда жить не может и
   потому революция их не будет разрушительной, а теперь говорит, что будет "ужасная резня". "А впрочем, как
   Вильсон..." Ошибка этих людей в оценке большевизма состоит в том, что они критикуют не идею большевизма
   (не тех, кто создает его), а те национальные формы, в которых он выражается.
  
  
   В конце концов, конечно, большевики, творя зло, творят добро. (Легкобытов, прежде чем достиг своей
   коммуны, мысленно разрушил государства всего мира, нынешние большевики только выполняют малую
   функцию того человека. Мережковскому Легкобытов казался демоническим существом - почему? Смотря на
   Легкобытова - видишь источник в о л и матроса.) Легкобытов и Персюк Бабурный.
  
  
   <На полях: - Ну, чем же кончилось? - спросил я.
   - Его уже нет! (расстреляли, рассказ Васьки про Мишку)>
  
  
   24 Ноября. Дорогой мой друг, три дня я не мог Вам написать из Москвы, потому что нигде не находил
   конвертов: писчебумажные магазины национализируются. У своих любимых хозяев я занял уже спичек,
   которых тоже купить нигде нельзя, перьев, и язык не повертывается попросить конверт - так и откладываю
   изо дня в день письмо Вам. Опустошение жизни за два месяца моего отсутствия в Москве ужасающее: Москва
   теперь совершенно умерший город. Мороз, снежная метель, голодный, с ревущим кашлем иду я вчера по
   Пречистенке, высматривая где-нибудь открытую лавочку, и вижу, идет навстречу мне красивая дама с гордым
   измученным лицом, она отвертывается от встречных, глядит куда-то в подвальные этажи, каждая черточка ее
   лица говорит, как постыл ей свет. Злая месть, злой камень и дума, что вот съем привезенный фунт соли - что
   тогда есть?
   Так в поисках спичек, конвертов я зашел в "Русские Ведомости" к Игнатову. Старичок по привычке
   ежедневно ходит в редакцию, и несколько других старых сотрудников: там они сидят час-два, обсуждая
   события.
  
  
   1 Декабря. Вчера приехал в Елец.
   В столице Совдепии. Теперь как никогда Москва, отрезанная от всего мира, похожа на большую
   деревню: в деревне выходят на горку слушать какие-то выстрелы (в чаянии освобождения) - здесь в Москве
   все ждут чего-то от Америки. На Кузнецком среди забитых магазинов, выискивая себе какую-нибудь лавочку с
   мелочью всякой купить хоть что-нибудь, чувствую себя как те, кто описывает Москву после 12-го года.
   Остался единственный уголок (Мартьяныч), где собирается буржуазия (мелкие спекулянты), там половые по-
   прежнему в белом, играет орган, и за куском конины обделываются мелкие делишки.
   В домах холод: в "Русских Ведомостях" я встретил Игнатова, сидит в шубе, ходят старички по
   привычке слушать друг от друга новости. Вячеслав Иванов у себя в 4-хградусной квартире в шубе, в шапке
   сидит, похожий на старуху... - "Можно ли так дожить до весны?" Оптимисты говорят: "Нельзя! должно
   измениться". Пессимисты: "Человеческий организм бесконечно приспособляется"...
  
  
   Русская и германская революции - не революции, это падение, поражение, несчастие, после когда-
   нибудь придет и революция, то есть творчество новой общественно-государственной жизни.
  
  
   По пути в Елец.
   Купе наполняется дамами. Входит начальник реквизиционного отряда (Новиков): "Удалитесь!"
   Занимает сам, со своими дамами. Написал что-то на бумажке, поплевал, приклеил к двери и пошел обыскивать.
   Возвращается с мешками отобранного добра, запирается. Две бабы, плачущие Магдалины, становятся возле
   двери купе: "Отобрал 5 аршин миткалю и фунт дрожжей". Умоляют: "Товарищ, товарищ!"
  
  
   <На полях:Товарищ комиссар!
  
  
   Тогда заскрипела дверь ржавого аппарата профессора гуманитарных наук, и он сказал (про нового
   соседа): - Нет, подумайте, он жалеет, что вернулся на родину!
   - Вы за плеть!
   - За плеть: это лучше, чем [пуля] в бок и пуля в лоб.>
  
  
   Разговоры:
   - Молчи и молчи!
   - Русский человек - русский: русский со всем согласен.
   - Вы сказали "русский", а ежели, например, немец или американец?
   Тихий голос:
   - Америка у нас через две недели будет!
   - Через две! через неделю!
   - Сказано в Писании: "Всякое дыхание да славит Господа", но посмотрите кругом, птица петь-летать
   не может, голодная собака падает!
   - Под маскою большевизма скрываются элементы!
  
  
   На Павелецком вокзале.
   На голой полке буфета лежат два куска гуся за 25 и курица за 50 рублей. Я беру кусок гуся, за мной идет
   несколько мальчишек, я сажусь, за мной стоят, "ждут косточки": "Мне корочку, мне косточку!" Солидный
   человек: "Разрешите доесть!" Косточки расхватывают из-под рук, тарелку вылизывают. Я говорю соседу:
   - Говорят, коммуна, ну, смотрите, какое это равенство, когда будет настоящее равенство?
   - Когда гуся не будет, тогда будет равенство.
   - Вы думаете, что тогда все будем служить и получать равный паек?
   - Может быть. Или могила сравняет.
   - Может быть.
  
  
   6 Декабря. Рябинки.
   Гершензон - маленький спекулянт на идее: "Выскочил, спекульнул".
   Счетовод сказал: "Наши коммунисты все с подкладкой, настоящего нет ни одного, а социалисты есть".
   Еще он сказал: "И все это необходимо".
   Коммуны христианские распадались, потому что не смогли справиться с экономической стороной
   жизни, социализм устремляется весь в экономику, он хочет создать внешние (экономические) условия для
   христианских идей.
   Программа лекций: община Велебицкая, Толстовская.
  
  
   После всяких душевных и физических мытарств я наконец нашел пристанище, какую-то берлогу у
   Павлихи.
   Крестьяне сказали: "Нет у нас буржуев, была одна буржуиха, да и ту до костей обобрали, первое, землю
   отняли, второе, намедни воры выгребли все со двора, и третье, коммунисты все реквизировали". Забыли
   только душу Павлихи. Превосходно Павлиха продолжает обделывать свои делишки с верными людьми. Я
   сказал ей вчера:
   - Шерстяное платье есть у моего кума.
  
  
   - Ну, батюшка, скажи своему куму, что богатый он человек! - И шепнула: - Свинья у меня кормится,
   восемь пудов веса, еще пудиков пять хлеба, и к Рождеству сало будет!
   Так жизнь моя подвинулась вплотную к свинье...
  
  
   В Павлихе - радость жизни, вечно правдивая, неистребимая. Павлиха то же, что и мать моя.
   Анализировать, обнажить от кулачества и довести через несчастье до человека, через основное чувство жизни.
  
  
   И все-таки есть какая-то сладость в Совдепии: ужасно отвратительно, а когда подумаешь о тех, кто
   теперь удрал на Украйну, - не завидно.
  
  
   Война за социалистическое отечество - в начале века, - новой земли, где Москва и пр. новая география.
  
  
   Эта революция тем ужасна, что она есть следствие поражения. Не забыть встречу с ветеринаром в
   Гродно на вокзале: плюгавенький человечек говорил, что ему все равно, он хочет жениться.
  
  
   Два банкира в 1913 г. играли в карты, один, выставляя шашку, сказал:
   - Я думаю, что Россия и Германия должны погибнуть.
   Другой ответил:
   - А мы посмотрим.
  
  
   Воет метель, заносит снегом деревенские домишки, я - в склепе погребенный мертвец... Мне хорошо, я
   доволен, что меня схоронили: я покоен. Где-то под корою льда бьется живая жизнь, или я до конца не умер? я
   слышу глухие удары жизни, только внутрь меня, как раньше, до самой глубины сердца они не проникают.
   Жалко мне женщину больную, с которой лучшие годы прожил, теперь она у разбитого корыта больная
   лежит на милости родных мужиков, а я почти равнодушен, разве только временем чуть-чуть шевельнется
   жалость.
   И новый друг... это ли прежняя любовь с воспаленными небесами! В темноте шумного склепа, не
   колыхаясь, с одинаковой тенью на стене, как лампада перед иконой, не для богослужения, а по недостатку
   керосина, горит моя любимая.
   Так притягивает к себе этот лампадный огонек, и тут же давит тьма. Еще собираешься с силами: уйду,
   уеду! но ехать некуда: склеп ледяной и в склепе лампада - огонь любви мертвеца.
  
  
   - Да, какие времена! Когда я думал, что птицу продавать буду: бывало, к празднику двадцать курок
   зарежем, штук пяток гусей, а останется - на полатки? посолишь.
   - Да, время переменилось.
   - Переменилось, батюшка!
  
  
   8 Декабря. Семейным человеком я, конечно, никогда не был и охотно п р и с о е д и н я ю с ь ко всем, кто
   дает возможность быть самому с собой.
  
  
   Русская революция как стихийное дело вполне понятна и справедлива, но взять на себя сознательный
   человек это дело не может.
  
  
   9 Декабря. Женщина в горячке вырвалась в злую метель, никто не удержал ее, все лежали в горячке. Нынче
   охотник пришел сказать председателю, что в Немой лощине занесенная снегом лежит какая-то женщина - не она ли?
  
  
   - Что, батюшка, дочка говорит, насчет хлеба никак нельзя: боится, детки голодные останутся.
   - Ну что же, ну что же, бабушка, ничего, где-нибудь достану.
   - Да где же достанешь-то, ведь тебе ни за что не понесут.
   - За начальство примут?
   Она не поняла меня и говорит:
   - Уважут, очень просто: примут за начальство и уважут.
  
  
   Александра Ивановна, коммунистка-учительница - нужно разузнать, почему она стала коммунисткой:
   влюблена ли в прапорщика-коммуниста или по женственности натуры и ее внешним запросам отдалась внешнему?
   Кружок крестьянской молодежи коммунистов очень похож на кружок наших студентов-марксистов.
   И все самые заклятые враги считают мысль о коммуне делом святым.
  
  
   Я люблю С., но все-таки мы с нею пали, и не потому, что перешли черту, а с тех пор пали, когда
   появился А. М. и мы стали урывками жить, торопясь, дробясь, вечно вздрагивая, закрывая-открывая крючки,
   завешивая окна. С тех пор, не переставая друг друга любить, падали в болото и там глядели на огонек лампады.
   Нет в этом пламени движенья, сиди в болоте и смотри на огонек.
  
  
   10 Декабря. Липатыч (коренной мужик) и Епишка (новый чиновник).
   Деревня сидит молчаливо, не зная ходов, не найти пуда муки, а ходы двойные: через коммуну и через
   кулаков. Ольга, темная замученная девка с лицом цвета рыжей ваксы, владеет всеми тайными путями.
   Австрияк, как отставший гусь, весь в лохмотьях, бился, бился и застрял у нас, и такой жалкий, что
   хозяйка зовет его Яшей, хотя имя его Стефан. Такой несчастный, что даже на нем имя не держится.
   Лизавета Алексеевна вздумала пробраться в театр на паточный завод и только со двора -
   реквизиционный отряд явился с обыском, и все обобрали.
  
  
   Кружок коммуны во главе с учительницей Александрой Ивановной, ячейки: ребята против отцов и всё,
   как бунт сына против отца.
   Епишка (богородица): как-то его выбрали - сам Липатыч выбрал, как-то он пролез в какие-то
   делегаты, всех провел, всех обгадил и в конце концов устроился в городе Епишкою.
  
  
   Вспоминаю катастрофическое появление С. в Хрущеве, и как потом вдруг сдунуло Хрущевскую жизнь
   как сон, и вот переворот: нет этого гнезда, нет семьи, и, что всего страннее, ничего и не было.
  
  
   11 Декабря. Старуха растрепки делает и говорит: - Проспала! встаю, думаю - далеко до рассвета, встала
   тесто посмотреть, ан, рассвело. Проспала!
  
  
   Александра Ивановна - коммунистка, то среднее существо между Марфой и Марией, которое
   называется мироносица. Далеко оставила за собой Марфину печь и тоже не может идти рядом с идеей, она идет
   за идеей, как тендор за паровозом: идет, согревает идею, которую узнала по хорошему человеку.
  
  
   Весь этот строй основан на силе насилия, но не на силе убеждения. Наша ячейка выгнала из школы
   попа, убрала иконы, а сама тут же в школе устроилась. Вот уже три дня дети не учатся, потому что коммунары
   в школе делят ситец.
  
  
   О нет, ты никто! нет, нет, ты никто! (то есть непричастный). Я побеспокоился, не попасть бы мне в
   историю между большевиками и кулаками. Иван Афанасьевич успокоил меня и сказал:
   - Ты никто, будь спокоен, ты никто.
  
  
   Надо отметить наблюдения: подземный источник коммунизма (надземный: западные идеи) - разрыв с
   отцами. Вопрос: о чем спорят отцы и дети? Внешний вид коммуниста: бритый, крепкая челюсть, серьезность
   фанатическая и напряженность.
  
  
   Если бы кто-нибудь из дворян, озлобленный на свой народ до крика "пороть, пороть!", захотел бы
   выместить простому народу, сорвать свою злобу, ему бы надо поступить в коммунисты.
  
  
   Нужно собрать черты большевизма как религиозного сектантства: 1) идея коммунизма ощущается
   сектантством как всемирная, всеобъемлющая.
  
  
   Источник нашей классовой борьбы - борьба отцов и детей (крестьяне и рабочие).
  
  
   12 Декабря. Раннее утро: почти темно. У старухи уже гость с улицы.
   - Ну, что, батюшка, слышал?
   Слышал: красноармейцы говорили, ее выгнать нужно, а мужики: что ее выгонят и т. д.
  
  
   Есть такое мнение, что коммунисты деревенские везде молодежь и такого типа, которые деревенскую
   работу не делали.
  
  
   Самое тяжкое в деревне для интеллигентного человека, что каким бы ни был он врагом большевиков -
   все-таки они ему в деревне самые близкие люди.
  
  
   С раннего утра суета, кутерьма, подумаешь, к Рождеству убираются, а это готовятся к обыску.
  
  
   Исчез страх: и дети-школьники обратились в разбойников.
  
  
   Положение: мужики идут в город в поисках власти и когда находят главного начальника, он им
   говорит: "Власть на местах!"
  
  
   Две девицы-кувалды, им замуж не выйти, в прежнее время повязались бы черными платочками и
   стали черничками, теперь идут в школу просить учительницу готовить их на кооперативные курсы.
   И в школах все хорошо, оживление, пробуждение, только это все кажется поверхностно: нет дела...
  
  
   13 Декабря. Ячейка занята распределением ситцев в населении, репетицией к спекталю на шестое
   Декабря, вечерними курсами, и пр., и пр. А у нас, у кулаков, идет приборка днем и ночью.
  
  
   - Детские заготовочки и подошвы забыли, в сундуке остались.
   - Ах ты, ах ты! самое главное, детские заготовочки, как же детки разумши ходить будут! ах ты, Лиза! ну
   чего ты горячку порешь, ведь это значит: пустая голова ногам воли не дает! Батюшка, Михаил Михайлович,
   дозвольте вам под книжки детские заготовочки скрыть.
   - Да я не знаю...
   - Ну, ну, я скажу - мои, нишь я на вас укажу, я скажу: я спрятала... Сон-то, сон-то какой, будто темно-
   темно, а я не знаю, скоро ли рассветет, глянула в окошко: батюшки! рассветает! с печки слезла - светло, только
   будто лохматами еще темная ночь на небе - лохматами-лохматами осталось. Хватила я за щеколду - раз!
   подушка на меня сверху падает. Я как закричу: "Вор, вор!" - а он меня за руку держит - давит, а я кричу,
   кричу, и сама слышу, что кричу, а встать не могу. Ну, проснулась, вышла в сени: дай, думаю, перья-то уберу.
   Стала перья в наволочку убирать, смотрю: комиссар, черный, самый наш страшный комиссар. "Еду, - говорит,
   - Чашина разорять, к вечеру у вас буду!"
  
  
   Рябинская Зажора: Кулачиха ("Муж мой крестьянин, а я, батюшка... из дворян"), был шинок, скупала
   наделы, сколько человек из-за нее жизни решилось; талант как у Марфы Посадницы, а питание - [таланта] из
   болота ("Я ли не трудилась, я ли не трудящая!"). Так все государство жило высасыванием, и монархия была не
   Рябинская, а Всероссийская Зажора. Рядом с этим интеллигенция: кадеты-европейцы, разные народники и
   потомки славянофилов - все они не революционеры и, бунтуя с поверхности, в существе своем имеют
   гармонический склад идеала (рай был прекрасный сад), все они имеют в душе "культурную собинку", с
   которой, как люди в высшей степени благожелательные, они хотят подойти к народу и даже слиться с ним... В
   то же время в народе зреет нарыв. Интеллигенция с "собинкой", бунтуя против царя, имеет готовый идеал
   жизни для народа, в сущности, христианский идеал смирения и всепрощения. Революционер из народа
   (большевик) молится и живет одною молитвой: "Помоги все понять, ничего не забыть и не простить!" Идеал
   такого человека - движение, сдвиг, возмездие.
   В быту встречается реквизант-грабитель от коммунистов и кулак от буржуазии. Разбойники и воры -
   земные тени небесной грозы - встречаются с корнями райских деревьев, погруженных в навозные и болотные
   лужицы, с кулаками. Цветы небесные невинны, - пусть корни их погружены в болота, они уже вынесли крест и
   тем, что расцвели, - искуплены.
   Что же я спрашиваю?
   Вот что: я признаю движение, очистительную грозу революции, но смотрю на людей (например, семью
   Шубиных) совершенных, искупивших жизнью своей грех: как понять их страдание?
   Нет, они не страдают и не гибнут, цветы совершенные неба цветут, но венчики из небесных цветов
   стали огненными и наполнились кровью.
   Высохли райские венчики небесных цветов, теперь революция - буря: пересохшие венчики цветов
   наполняются кровью, и лепесточки их стали огненными...
  
  
   Цветы небесные, венчики небесных цветов стали огненными и наполнились кровью.
  
  
   Дело Распутина, успех его - на развитии того психологического момента при совокуплении, когда те,
   кто боялся греха, - чувствуют неизбежность, что не ушли совершенно, а избавились от греха.
  
  
   Павлиха засыпала богородицу попреками, а она ей: - Дайте мне смолоть, а потом засыпайте!
   Слышу за спиной: богородица, у! бродяга подлая-расподлющая богородица!
  
  
  
  
   Разговор о том, почему не удается коммуна:
   - С турками воевали, с немцами, с англичанами, с кем только ни воевали - и еще ведь побеждали!
   коммуна, я так понимаю, есть армия против врага - голода, но почему же в коммуне еще голоднее стало и нет
   ситцу и всего прочего?
   - Потому что воры.
   -- Да что же воры, чем воры хуже нас; вор плохой человек только тому, у кого ворует, а для прочих он,
   может быть, получше нас с тобой, нет, друг, не в ворах дело, а в тех, кто видит вора и молчит.
   - Да как молчать: намедни у нас одного всей деревней как собаку забили.
   - Так, верно, деревня маленькая ваша, а в большой деревне тот - кум, тот - сват, никто и не посмеет
   правду открыть.
   - В деревне, но почему же в вагоне: отберут у бабы 5 аршин миткалю, и все молчат, так и надо.
   - Непросвещенный человек русский, всего боится... на свое гумно ночью боится пройти, держит в уме:
   "А ну как черт". Будь он человек настоящий, так он смело идет - нет чертей на свете, нет на моем гумне... как
   опять черти есть, так ходить вовсе не нужно. А наш думал, что нету, а как на гумно идти ему - и [как] шибанет:
   нет, нет, а вдруг как-нибудь да и выскочит?
   - На войне - там под палкой, а работа по нашим временам из-под палки плохая - вот почему, я думаю, и
   не выходит война... а голодом, палкой нельзя, а по воле никто не идет на работу.
   Иван Афанасьев о коммуне так рассуждает: я так понимаю будущую жизнь, как разнообразие всяких
   способностей: сапожник будет сапожником, писатель писателем и всякое прочее, но чтобы не быть ему только
   сапожником - что это за жизнь, только сапожник, не человек, а сапог! то вот для этого коммуны устраивают,
   кроме своего личного дела, всеобщую полевую жизнь. Одно сомнение: а что, если такой человек талантливым
   явится, каких на свете почти не бывает, такая способность особенная и в коммуне не предопределенная - как
   такому человеку выскочить.
   - Коммуна, - я так понимаю, - это стены, чтобы все в стены, в чан и там все вместе не выходили до
   срока и сидели, когда все понимать будут так вот в чем-то одинаково и в этом мешать друг другу не будут,
   тогда власть будет не нужна, и жить будут без власти, личность будет понимать себя вместе со всеми и
   освободится. Сейчас же, если кому что удастся, - тот вроде как вор: украл себе свободу, сам свободен, а другие в
   плену.
  
  
   Епишка сказал:
   - Ну что ж, ежели по христианству, сказано, что скинь последнюю рубашку - и бедному...
   - Бедному... Почему ж рубашки-то наши не бедным попадают?
  
  
   Павлиха - радость жизни, кулачиха.
   Дочь ее - не кулачиха, а хранит... радость жизни, сама несчастна, а сажает цветы... во имя цветка
   страдание.
  
  
   14 Декабря. Вечером на печке Илья, бывший гвардеец, и голый австрияк Яша беседуют о былых боях.
   Илья:
   - Тогда наш аэроплан забрал вверх и ну, и ну поливать из пулемета, ваш-то и заковылял вниз.
   Австрияк:
   - К вам упал или к нам?
  
  
   - Промеж вас и нас.
   Я сказал:
   - Вот враги!
   - Врагов не было! - ответил Илья, - теперь только поняли мы, кто враги наши.
   - Кто?
   - Капиталисты.
   - Опять будет война, хотя бы с Японией.
   - Это когда-нибудь? ну, так тогда не будет у нас предателей!
   - А какое государство-то было! - сказал Яша.
   - И все впрах! - ответил Илья.
   Это небывалое обнажение дна социального моря. Сердце болит о царе, а глотка орет за комиссара.
   Анализировать каждую отдельную личность, и дела настоящего времени получаются дрянь, а в то же
   время чувствуешь, что под всем этим шевелится совесть народа.
   За печкой таракан Иван Михайлович боится, что до него дойдет реквизиция, гусей у него отберут, и
   чуть что, спрашивает, шевеля усиками-шейками: "Ну как, не слыхать, далеко Америка?"
  
  
   На Руси все, кто обладал даром и вкусом хоть как-нибудь сносно устроить свою личную жизнь, во
   время революции вдруг все себя как бы ворами почуяли и сдали все свое почти бессловесно при тихом
   запечном ворчании.
   Сейчас все кричат против коммунистов, но по существу против монахов, а сам монастырь-коммуна в
   святости своей признается и почти всеми буржуями.
   В четверг задумал устроить беседу и пустил всех: ничего не вышло, втяпились мальчишки-хулиганы,
   солидные девы, что стоят в сторонке, наливаются-дожидаются, когда слова прожурчат и начнется настоящее...
   Мальчишки разворовали литературу, украли [замки] из книжного шкапа, а когда я выгнал их, то обломками
   шкафа забаррикадировали снаружи дверь и с криками "Гарнизуйтесь, гарнизуйтесь!" пошли по улице. Вся
   беда произошла, потому что товарищи коммунисты не пришли, при них бы мальчишки не пикнули.
   Теперь приходится пускать по билетам, совершать отбор. Так и в истории коммуны часть первая будет
   называться "Все разом!", а вторая - "Отбор и строительство".
  
  
   Кумовство - это подпольная сторона России (женственность), это чем всякие дела делаются и что
   мешает вступиться за правду... (шурша по кустам украденною сухою бычьею шкурою, озираясь,
   прислушиваясь, шли куманьки...) Видел, все видел, а сказать не могу, немыслимо сказать: заедят. Кумовство -
   это несвобода, кумовские связи - это веревки идеала. Этими веревками на Руси притянута правда к земле и
   платочком повязана: кум и кума (Распутин своим способом хотел покумить всю Россию - для этого нужно
   сделать так, чтобы у каждого стало рыльце в пушку).
   Настало время, товарищи, снять платок кумы с правды и обрезать веревки, быть может, для этого
   времени нужно отрезать русскому человеку пуп от Бога, потому что это не Бог, которому мы молимся, а кум
   наш.
  
  
   - Ты Александру знаешь?
   - Какую, Терехину?
   Вытаращил глаза.
   - Чего ты глаза выпучил?
  
  
   - Да чего ж ты спрашиваешь: она мне кума.
  
  
   Иван Афанасьевич сказал:
   - Мое правило такое, не беги туда, куда все бегут, ничего не достанется.
   Правило:
   - Ходи по ровному месту, не ходи по косогорам, никогда сапоги не собьешь.
  
  
   Распутин наш всеобщий кум: "Для милого дружка сережка из ушка". Бесятся кумовья в стремлении
   окумить всю Россию, а небесный цветок все наливается кровью, и ярче и ярче разгораются лепестки его.
   Переполнилась наконец чаша кровью, и полилась кровь по огненным листикам.
  
  
   Павел Трепов землю никогда не работал, не знает, как соху держать, как зерно в землю ложится,
   говорит: "Я - коммунист, мы преобразим землю!" А я ему: "Чего ж ты раньше-то ее не преображал?"
  
  
   15 Декабря. Егор Михалыч из Нижнего Тагила, председатель земельного комитета, организатор
   коммуны, белый свято-жулик, белым дымком стелется, выискивает местечко прекрасное для коммуны, как
   древние подвижники для обители, и чувства его, конечно, прекрасные. Сидит у буржуихи, распевает песни,
   наливается чаем, наедается салом - чего дожидается? Взятки!
   Мы спросили Егора Михайловича, - он был до революции городовым, - как это Бутов стал
   начальником, ведь он до революции служил стражником.
   - Не стражником, а городовым, - ответил Егор Михайлович, - стражник - это полицейский, а насчет
   городовых есть особое разделение, потому что городовой не полицейский.
   - А кто же? - спросили мы.
   - Стату? й! - ответил Егор Михайлович.
   Еще сказал Егор Михайлович: - Насчет религии не беспокойтесь: в Карле Марксе есть все Евангелие.
   Буржуиха сказала:
   - Что вы говорите, Егор Михайлович, все ученье Христово там есть?
   - Все положительно, кроме, конечно, житий святых и разных там пророков, да ведь это все лишнее.
   - Конечно, батюшка, лишнее.
  
  
   Илье сказал я:
   - Что, Илья, давай в коммуну поступать, корову дают.
   - Подожду в коммуну, боюсь, казаки закуманят.
  
  
   Читатель спросил, где же теперь писатели, сколько печаталось книг всяких, и нет ничего, куда
   подевались все?
   - Умные уехали на Украйну, средние - в Сибирь, а я вот глупый, так сижу с вами, дураками.
  
  
   И хорош бы человек, да сладость земная обманывает... Старуха меня закуманила своими ласками,
   разболтался я, сегодня к дочери подхожу:
   - Вы мне одну лепешку сделайте.
   - Муки мало, самим не хватает.
   Я ушел, а старуха на дочь:
  
  
   - Дура ты дура, для нужного человека я от своего отниму, а ты...
  
  
   Знаешь, дорогая, нас не чувственность отравила, а появление е г о и та мимолетная ложь, которая
   вошла к нам вместе с его появлением, - это стало подтачивать изо дня в день... Невозможно быть втроем и
   [приживаться], не сживаясь, а когда сживаемся, то входит на помощь тот услужливый гость, которого мы
   называем ложью.
  
  
   21 Декабря. С понедельника до пятницы пробыл на горе Венеры.
   Привез сюда Леву. Бедный Александр Михайлович, он как-то отмирает. Мало-помалу все проникаются
   новой моралью и на мало-мальски обеспеченного смотрят с завистью и хочется уравнять его со всеми. Теперь
   уже мало остается людей, у которых можно было бы что-нибудь спрятать: следят. То, что раньше было как
   идея, теперь участвует стихийно: разрушение для равновесия: действует сила первоначального равенства,
   которая сметает индивидуум, то есть домик личности, внешнюю его оболочку - вместе с этим сама собой
   сметается вся наша культура, основанная на отборе индивидуумов. "Под нею хаос шевелится" - хаос начался и
   его сила равнения.
   С плачем провожают свои стулья, столы, скатерти хозяева, и обезличенные вещи складываются и
   разворовываются именем коммуны. Стужа в домах у всех, как у собак, лающих холодной ночью, пар валит изо
   рта. Холод и голод, грабительские обыски, болезни.
  
  
   В деревне все-таки преувеличивают городской голод: там не учитывают претензии культурного
   человека. В городе преувеличивают деревенскую сытость, не учитывая воздержанность обычную примитивных
   людей.
  
  
   22 Декабря. Метель такая, что едва не погибли по дороге в баню и потом... В городе помыться нельзя:
   бани по недостатку дров закрылись; в домах холод, как в окопах, развелась на людях тельная вошь. В деревню
   приехали помыться! Борьба со вшами и тут же забота о театре для народа. Мучение совести за кума и молчание
   с той стороны.
  
  
   Жизнь пчел...
  
  
   Иван Афанасьевич недоволен всеми книгами, ему кажется, что он все их читал когда-то, ему нужны
   книги новые о новом времени, ему представляется новая жизнь, новые государства, в которых нет больших
   городов, а в маленьких городах все дома украшены садами, и нет больших сел, а люди расселены по хуторам,
   расположенным по шоссейному пути или каналам... Когда я сказал ему, что все эти мысли уже существовали и
   в старой стране, что они даже в значительной мере осуществлены в Англии, - он очень удивился.
   - Значит, - сказал он, - "нового нет ничего"?
  
  
   23 Декабря. Мы вступаем в область общей жизни (быта), где личность друга чувствуется уже, как в
   прошлом, невидимой за цепью житейскою.
   Мало-помалу мы уходим от себя, или, как говорят, мы привыкаем друг к другу. За горами-за долами
   остается первоначальное, и уже сладко вспоминать о нем. Странник, влюбленный в степь свою, поселился в
   ней, огородился и поливает капусту и не видит всю степь. Это ограничение целого и закрепление в привычках
   (использование) составляет сущность быта, через который, как в сновидениях, просвечивают начальные
  
  
   встречи духа. Тут все совершается бессознательно, тут все - Судьба... Как слепые идем мы по пути, создавая
   себе из привычки бога, пока этот бог не обольет нас своими вонючими помоями и, очнувшись, мы не восстанем
   на судьбу свою. Так выходят на пути нашем три росстани: одна росстань счастливого, кто всегда остается сам с
   собой и общается в духе лишь с себе подобными, другая росстань тех, кто размножается, делится, дробится,
   чтобы в конце всего восстать и, разбив все созданное, - вернуться к началу, третья росстань тех, кто, претерпев
   в смирении своем до конца, выставляет крест плюющему богу дробления и кончает жизнь свою земными
   цветами.
   Теперь бунтарь наполнил все время и устанавливает для всех одинаково свои законы видимые, помяты
   земные цветы, небесные цветы наполнились кровью.
   Мы, русские люди, жили, не зная обнаженного духа, мы жили во плоти, и небесный цвет, мы верили,
   живет где-то в Элладе-Европе, мы были у росстани смирения и ждали, что вот-вот крест наш рассыплется сам
   и земля наша покроется земными цветами, воплощающими всю красоту неба. Но, кажется, у самого конца
   наших страданий мы вернулись назад и пошли по пути третьей росстани: бунтаря, и так мы возвращаемся к
   первоначальному. Молоды мы, сильны - мы создадим новый мир в духе новом и ясном, стары - мы умрем
   бунтарями, и потомки наши странниками рассыплются по всей земле.
  
  
   Лучшее, друг мой, что я в себе таю, открывается, когда я с Вами расстаюсь, и оно все растет и растет. Я
   все больше и больше в этом нахожу себя и работаю и действую. И так до момента нашей встречи, когда я
   бываю счастлив и могу ни в чем не разбираться. Потом мало-помалу начинает забираться в душу тревога за это
   счастье и что-то похожее на раскаянье. В чем? я не знаю. Мне кажется тогда, что я утерял тайное лучшее,
   которое берег для Вас, и утратил его, отдаваясь нашему общению. Вот теперь я возвратился к себе, и мне
   хочется встретиться с Вами так, чтобы потом уже больше не терять себя. Мне кажется, если бы это
   осуществилось, то совершенно невозможно было бы тревожиться за нашего третьего, и ему бы все можно было
   сказать и не чувствовать себя вором.
  
  
   Маруся, отдавшая себя служению раю-обществу, я думал, приветливо смотрит на наш роман. Если бы
   это было так, она бы была тем необыкновенным существом, которое нарисовало мое воображение, но она
   оказалась обыкновенной старой девой. "Влез в семью" - про меня! Влезают с расчетом, но какой же я мог
   иметь расчет?
   Как тоже стрельнула холодная сила отталкивания в руки Б. - она думала: "Вот человек, бросивший
   свою семью и разрушивший семью своего друга".
  
  
   Приходит к Павлихе Семен:
   - Что это у тебя, Павловна, самовар гудит? Ведь перед пропастью.
   - Какая же, батюшка, еще пропасть больше - шкуру содрать?
   - Мало ли какая: может, из дому выгонят и в острог, а там по миру с ручкой.
  
  
   Иван Сергеевич наложил на отца своего Сергея Афанасьевича контрибуцию в три с половиной тысячи,
   и отец после того сказал: "Будь ты проклят отныне и до века!" Проклял, а сын был любимый, единственный
   сын.
  
  
   Крестьянский труд весь в сбережениях: это не труд рабочего фабричного. И вот сюда, в это самое сердце
   собственности - удар: враг в нем, вражище действует!
  
  
  
  
   24 Декабря. Всматриваясь в А.М., я нахожу мало-помалу, что за это время он мне нравится больше, чем
   я себе, я ревную его не к ней, а к самому себе, такому себе, какого теперь, оказывается, нет на свете. Он занят,
   живет своей общественно-мечтательной жизнью и не делится с ней этим, она одна. В эту Ахиллесову пяту она и
   направляет все свои стрелы.
   Он достиг наконец сознания того, что он делает настоящее дело. Он отдался этому делу, но жена его за
   это время потеряла надежду видеть в нем героя и стала относиться к нему иронически: упрекать его, что он на
   собрании, а она одна.
  
  
   Есть что-то в Успенском такое, что убивает охоту к художественному творчеству, и кажется, в
   ничтожном виде бывшая попытка...
  
  
   25 Декабря. Солнцеворот.
   Завтра день прибавляется. Керосиновый вопрос решен. Через 3 месяца решится дровяной вопрос, а
   хлебный в неизвестности.
   О нашем русском деле теперь уже можно и предвидеть, чувствуется, что под руками уже есть все, но
   мешает усталость, (связанность).
   Надо взяться за себя, чтобы не пропадало время...
   Кажется, сейчас больше дает чтение старого, чем наблюдение настоящего, которое стало однообразным.
   Успенский как провидец русского несчастия.
   Вчера приходила ко мне учительница коммунистка Александра Ивановна и говорила мне, что
   личность свою надо забыть.
   - Личность, - отвечал я ей, - нельзя забыть, в личности заключается и ваш коммунизм, я в своей
   индивидуальности не более как слуга личности, как же мне ее забыть? Вы смешиваете личность с "личным".
   Она не понимала меня и продолжала говорить, что нужно "отдаться". Я же отвечал ей, что уж отдан.
  
  
   Я всегда чувствовал безнадежную серость русской жизни и какое-то тупоумие культурных работников.
   Пусть все гибнет, что подлежит гибели и что хочет гибнуть, это гибнет частное, я отделяюсь от него и
   прославляю жизнь. Я не нуждаюсь в богатстве, славе, власти, я готов принять крайнюю форму нищенства,
   лишь бы остаться свободным, а свободу я понимаю как возможность быть в себе...
  
  
   Скажут на это, что и другие так бы хотели жить. Я же отвечаю, что другие не хотят так жить: огромное
   большинство цепляется за деньги, вторая масса - за власть, третья масса жаждет отдать себя власти. Жить в
   себе и радоваться жизни, вынося все лишения, мало кто хочет, для этого нужно скинуть с себя лишнее,
   перестрадать и наконец освободиться.
   Задача моя состоит в том, чтобы возбудить других к тому же, хотя это не в том смысле задача, как
   действие, нет! это мое лишь пожелание, так как при этом легче, скорее, полнее приблизиться к радости жизни.
  
  
   Мальчику я дал книгу о Египте и спрашиваю, как показалась ему книга - интересная?
   - Ничего.
   - Понял?
   - Все понял: без воды им худо было, и они воду Нила почитали как Бога.
   - А у нас из чего худо?
  
  
   - У нас из земли, и тоже землю почитают как Бога.
  
  
   Мысли Ивана Афанасьевича.
   Победа мужика: сам он ее не сознает, а все-таки победа, то есть трудящемуся человеку, смирному, Бог
   дал в трудное время кусок хлеба.
   Наказание интеллигенции: Ленин был в университете, и Столыпин тоже, и между собою поспорили: я
   хочу быть царем, я хочу, и Керенский тоже. А нам не все равно, кто царь?
   Интеллигенция - и себе враги, и темному люду.
   Дармоед: всякий, кто не пашет, не сеет, не веет, а живет лучше.
   Я Павлиха, я - буржуиха, я - кулак, я - саботажница какая-то.
  
  
   По понятиям темного массового русского крестьянина интеллигент - это всякий человек, пришедший,
   во-первых, со стороны (неизвестной родины), во-вторых, он не пашет (не занимается физическим трудом) - не
   сеет, не веет, а живет лучше. В общем, он не разделяет участи жизни [идущей] от земли (и фабрики).
   <зачеркнуто: - Кулак, наоборот, человек местный>.
  
  
   26 Декабря. - Бедная интеллигенция! - сказал Иван Афанасьевич. - Может быть, заслужила? Конечно,
   заслужила! - с злорадством продолжал он.
  
  
   Основное различие народной психологии и интеллигентской состоит в том, что народ трудится в
   подневольном состоянии, а интеллигент в свободном...
  
  
   27 Декабря. Интеллигенция, как Прометей, хотела похитить с неба огонь - свободу для народа и теперь
   за это наказанная, разбитая, растерзанная, в голоде и холоде пропадает в городах.
   Простой деревенский народ жует хлеб и размножается: деревня победила город, но сама осталась без
   головы.
   Глубокие молчаливые слои деревни с начала революции оставались бездеятельными, деревня, как
   наседка, села на яйца-идеи и дожидалась, что выведется: гусята, утята или кукушкины дети. Теперь она
   решила, что вывелись кукушкины дети (дармоед, вся вина на интеллигенцию, Ивана Афанасьевича).
   Коммунисты - кукушкины дети.
  
  
   Проезжая необъятные пространства России, путешественник изумляется, всюду, равно как в
   перенаселенном центре - и в лесистом севере, и в дебрях Сибирской тайги, и в степях пустынных - он слышит
   этот крик: "Земли, земли!"
   Спрашивает путешественник:
   - Какой вам земли, вот воздух, земля!
   Отвечают местные:
   - Эта земля неудобная!
   Правительство как загипнотизированное, бьется, как добыть мужику земли, и ничего не может
   выдумать, хотя вулкан дымится все сильней и сильней. Переселения, хутора - ничего не удается,
   Государственная Дума - не удается, и обещания Временного правительства не удовлетворяют, и, наконец,
   крик: "Хватайте кто может!" не удается: теперь, как никогда, земли мало; наконец коммуна объявляет
   всеобщее право на землю и всеобщий труд, что земля ничья, общая, что вот только работай и будет сколько
  
  
   хочешь. Смутно где-то в глубине души сознает земледелец русский верность основы мысли, но никогда он не
   чувствовал себя таким беспомощным...
   Что же такое эта земля, которой домогались столько времени? Успенский. Земля - уклад. "Земля,
   земля!" - это вопль о старом, на смену которого не шло новое. Коммунисты - это единственные люди из всех,
   кто поняли крик "земля!" в полном объеме и дали обещание вместе с землею - отдать все.
  
  
   28 Декабря. После многодневной куры? прохожу по засыпанной снегом деревне, вот сугроб, и в нем
   огонек сверкает, как милость он, каким уютом в сугробе, каким теплом в холодном снегу привлекает он меня к
   себе. Я подхожу, проламывая наст, к окну: там керосиновая лампа, привернутая до половины огня, чуть
   освещает избу - невозможно читать! и нет никого: все на печи, в избе, видно, холодно. Я стучусь, и в ответ, как
   из улья, раздается, отзывается шорох, кряхтенье. С печи слезает старуха, дознается, кто я такой, зачем.
   - Я пришел к Сергею Филипповичу за пшеном.
   - Нет пшена! а вы чьи?
   Я назвал себя по фамилии:
   - Василия Евдокимова внук, у Василия Евдокимова была вальцовая мельница, внук его...
   Как шарахнулся на печи Сергей Филиппович:
   - Внук! такая громкая фамилия, и ко мне за пшеном в такую страсть. Ой, ой-ой! - такая громкая
   фамилия, и за пшеном!
  
  
   Теперь ни на кого не надейся: на себя самого надейся.
  
  
   Про коммуну: я своим скотининым разумом думаю, что и им не луше от этого, и я не свой.
  
  
   Сугробы намело глубокие-высокие, как Ледовитый океан в бурю застыл, дороги засыпало, вагоны как
   остановились, так и стоят среди поля, и снег теперь с крышами сравняло. Засыпана деревня, траншеи
   прокопаны - подойдешь к избе, сверху смотрю вниз с сугроба, и там, в глубине сугроба огонек, и видно, как при
   огоньке там старичок лапоть плетет, там мальчик книжку читает.
  
  
   Сыграли!
   - А так или иначе, а я все-таки признаюсь, что личность должна быть свободна.
  
  
   - Во всем виновата интеллигенция!
   - Разложение рус. госуд. началось, когда вас не было.
  
  
   Иван Афанасьевич сказал мне в ответ на мысль мою о невидимой России: "Это далеко - я не знаю, а
   село свое насквозь вижу, и не найдется в нем ни одного человека, кто бы против коммунистов говорил без чего-
   нибудь своего личного".
  
  
   Все вместе с Советом воруют для продажи в город дрова.
   Кулаки натравливают бедноту на коммунистов тем, что коммунисты грабят, а им не дают. Они
   рассуждают так, что спихнем коммунистов, а с беднотой разделаемся.
  
  
   29 Декабря. Нутро массы всем недовольное, грабительское, та чернь, которой до времени пользовались
   большевики, теперь склоняется к кулакам (дрова - все воруют, коммунисты против).
   Павел, коммунист, пробывший 15 лет в каторге, сказал:
   - Нет, лучше не надо оружия, пусть лучше погибнет 200 коммунистов, зато сохранится идея коммуны.
   Разнообразие коммуны в деле осуществления - путь очищения, вероятно, пойдет по русскому пути
   приятия личного неисцелительного страдания (Раскольников).
   А что никто не может возвысить голос против коммунистов по существу - это показывает, что или
   коммунисты правы, или не существует совести народной.
  
  
   30 Декабря. "Товарищи, не забывайте нравственность!"
   - Паровой плуг... но соха... как же так: брошу соху, а плуг не поспел (зачем вы сохи отбираете? мы -
   паровой плуг). Масса: она ужасна, как заявил, но вдруг из нее голос о Христе, культура: повернуть к гармоньи
   (от Христа к гармоньи).
  
  
   31 Декабря. Литература - зеркало жизни.
   Разбитое зеркало.
   Человек, разбивший зеркало (ненужное)...
  
  
   1919.
  
  
   1 Января. Вот вопрос: время величайшее историческое, а мы тут мечтаем, как бы поскорее перескочить
   его...
  
  
   2 Января. Вчера в Новый Год был по моей инициативе литературный вечер, и я первый раз в жизни
   своей выступил как оратор, и мне было радостно понять, что я имею нечто близкое с народом, что "Крест и
   цвет" есть идея народная - намеком мелькнула возможность нового дела.
   Это скорее не вчера было, а когда приезжал Коноплянцев, и сами же слушатели потом говорили, что
   речь Коноплянцева была непонятна, а моя, гораздо более сложная, - понятна.
  
  
   3 Января. Брат мой лежит, умирает, раненный в грудь, а я здоров и готов любоваться каждой росинкой.
   И то правда - чувство страданья, которое испытывает брат мой, и это чувство радости жизни - правда: так
   живет природа. А человек начинается там, где, радостный вокруг себя, он внутри принимает от брата
   страданье (состраданье) - муку за муку берет в свою душу.
   Иван Афанасьевич:
   - Удивительно, что, если разбойника сделать судьей, он будет судить, и, может быть, лучше человека
   порядочного.
  
  
   Иван Афанасьевич собственник. Шесть раз лопатой огород вскопал, справедливый по отношению к
   себе, не может понять, что его идея встречается с [чуждой] ему идеей работы не на себя, а на общество.
   - Да я же для себя делаю, а это вовсе не в пример другим, мало ли что я делаю для себя: вот очень
   люблю крепкий чай, а мальчику наливаю жидкий, и он мне говорит: "Мне вредно, а почему тебе не вредно?" -
   "Вредно, - говорю, - я большой, я могу для себя, не в пример маленьким. Ты складываешься, а я сложился, и
   мне все равно, я могу пить крепкий чай".
  
  
  
  
   6 Января. Я уезжаю от Коноплянцевых под впечатлением их семейной суеты. Встречаюсь с ней одной,
   счастливой от моего приезда. Расстаюсь смущенный, встречаюсь обрадованный.
   Можно не любить мужа и выполнять свой долг в семье, но требовать от него исполнения долга и в то же
   время на глазах у него любить другого - это не эгоизм даже, это запутанность.
  
  
   Нужно идти на заседание, а она требует идти за дровами и расчищать снег, по праву требует, потому что
   самое скучное деловое заседание является мечтательным отдыхом в сравнении с дежурством на морозе за
   дровами и последующим боем за каждое полено. Эта жизнь есть проба на мечту: какая мечта выдержит это
   испытание на необходимость столь ужасно неприкрытую?
   И стоит только вообразить себе жизнь как [испытание], как теперь, а [c мечтой] так легко бы
   соединилась необходимость идти за дровами с желанием быть на собрании.
   Не встреться Михаил на ее пути, какие бы вопросы могли бы теперь стать между ними? Даже
   физиология, но какая тут в истощенности может быть физиология? Когда бы попала в руки баранина жирная
   или гусь, и после баранины ночью он покусился бы, и она холодно, "естественно", по-супружески отдалась ему
   и ничего бы не почувствовала бы, отдала бы свой половой долг и уснула. И встав наутро, деятельно, не отдавая
   себе отчета по существу своей жизни, провела бы свой день, если бы зашла к ней вечером подруга и спросила ее
   по существу, она бы сказала, что исполняет свой долг.
  
  
   Этот "долг" в обручальном кольце? В приданом с девичьими инициалами, в милых тетушках, в
   старинном доме с поющими дверями?
   Обручальное кольцо потеряно, с тетушками ссора, в щелях старого дома клопы, двери не поют, а
   визжат, и хрипят, и кашляют, и Бог знает что, как будто двери эти больны всеми болезнями отцов и призывают
   к ответу за все их грехи.
  
  
   Обдумав все положение и спрятав вопросик, в полном ощущении силы своей в случае чего выполнить
   свой долг жены и матери, она подала ему руку и сказала: "Да". И когда целовала крест, то избыток этой силы
   нести в случае чего крест исторгнул из глаз ее слезы... Только священник в этот миг сделал странную ошибку,
   он сказал, что венчается Софья не с Александром, а с Михаилом. Она не отдала себе отчета в том, что
   "вопросик" в эту минуту шевельнулся явственно в душе ее, и тут же забыла ошибку священника, и только
   [годы] спустя тетки напомнили ей ошибку священника. Теперь ошибку хорошо заметили.
  
  
   Она рассказала мне про жизнь Оли Володиной, и нам стало совершенно ясно, что мы все погибаем в
   буквальном смысле слова... Мужчины преждевременно делаются стариками, женщины сморщиваются,
   подсыхают. Мы погибаем! мы тонем!
  
  
   Новое ощущение законности всех средств в борьбе за фактическое существование, что в этой борьбе, в
   этих заботах о хлебе насущном весь смысл истории.
   (Происхождение еврейского пессимизма).
  
  
   После бури - оттепель, потом хватил мороз, и снега покрылись ледяной коркой.
   Я еду в поле и вижу - впереди на дороге куропаточки клюют лошадиный помет, мы наезжаем на них,
   они отлетают дальше, и так гоним их далеко вперед себя, потому что им деваться некуда: на снегу наст, им не
  
  
   пробраться до зеленей, и единственное, чем они могут поддержать свою жизнь, - клевать по дорогам навоз, в
   этом теперь их единственное назначение.
   Так и мы теперь, как птицы куропатки - лишь где-нибудь что-нибудь раздобыть...
   Лучше всех евреям: эти корни народов, лишенные земли, давно уже приспособились питаться
   искусственными смесями...
  
  
   Победа женщин. Как ни худеют, ни стареют женщины, но все-таки они заметны, их видишь всюду
   действующим лицом в жестокой борьбе, а мужчина куда-то вовсе исчез, бродит тенью, вертится на какой-
   нибудь ужасно беспокойной должности, как бумажный акробатик.
   По дорогам в базарный день, как военные обозы, едут по ухабам в розвальнях "скифы" в город, их
   розвальни кажутся совершенно пустыми, но под соломой в них спрятано немного пшена, немного муки,
   свинины - немного нужно взять с собой, чтобы выменять в городе ботинки, шерстяное платье, старинные часы,
   - вся эта культурная утварь переходит в деревню.
   Скиф въезжает в город самодовольным хозяином, как будто высказывая сожаление, сокрушение, видя
   работающих господ, но в душе торжествует.
   Там, в деревне они порядочно ущемлены коммунистами, но здесь они господа.
   Хлеб в основе всего и земля, корни живые в земле... пожелтели, зажухли стебли цветов, покрылись
   снегом, и снег покрыт ледяной коркой. Только живы корни подземные озими - ржи и, замерев в холодной
   земле, выжидают.
   Зима вокруг, снежная пустыня, по ухабам на розвальнях завернутые в дорогие овечьи шкуры едут
   скифы, и впереди их, урывками поклевывая навоз лошадиный, бегут куропатки, серьезные птицы...
   Смеются скифы над куропатками и говорят:
   - Вот бы ружье, вот бы ружье! - и примериваются... И рассуждают: - Во всем виновата интеллигенция.
  
  
   К женщине долга. За острогом за городом в снежных полях стоит барышня с четвертинкой.
   "Милая моя, отчего ты стала такая?" - "Какая?" - "Нехорошая, некрасивая". - "Я, знаешь, мне на
   минуту представилось, и ты такой же, как Александр Михайлович, что все такие эгоисты-мечтатели, что вы по
   природе своей не можете вникнуть в жизнь". - "Но что с тобой? Ты сейчас мне тоже не нравишься. Я тоже
   подумал сейчас, что слова твои я уже где-то слыхал, они мне знакомы, как скрип дверей на старых петлях, я
   вспомнил Ефросинью Павловну - она мне точь-в-точь говорила так, я всегда защищался от нее тем, что она не
   может вникнуть в мою душу, принимать к сердцу мою мечту, как свое необходимое дело. Ведь мы с ней из-за
   этого разошлись, а теперь у нас это же повторяется: я, дорогая, этим смутился".
  
  
   Свобода просто избитое слово, она стала похожа на огромный хомут, в который одинаково проходит и
   слон, и лошадь, и осел: всякое животное может [легко] пролезть через этот хомут и не [задеть], а воз остается на
   месте. В истинной свободе хомут по шее всякому животному и воз по силам, так что не слышно, что везешь воз
   или не везешь. И эта свобода есть лишь другое название любви.
  
  
   Мы говорим о Леве, что он украл портмоне. "Это, - говорю, - ничего, вы не знаете мальчика, почти все
   мальчики воруют, и я маленьким крал на базаре яблоки, булки, а теперь разве я способен?" Шальным
   нечаянным словом она ответила: "А теперь вы украли у друга жену". - "Милая, я этого не хотел, вы знаете, это
   вышло против моей воли: это вышло". - "Я знаю". - "Ну, так что же, и потом, все же это избитое, умыкают в
  
  
   деревнях, но украсть бестужевку... дорогая, вы говорите вздор, или, в конце концов, бестужевки ничем не
   отличаются от гаремных жен".
  
  
   Занятно подумать о физиологии Анны Карениной: если она физически никогда не была удовлетворена,
   ни разу: а так бывает постоянно, родятся дети, а женщина ни разу не испытала то, что испытывает каждое
   животное.
  
  
   7 Января. Рождество. Нет, свобода - это еще не любовь. Свобода - это путь любви, или: свобода - это
   свет любви на кремнистом пути жизни.
  
  
   Церковь - цирк. За стеной говорят (партия коммунистов) - они говорят, что церковь есть цирк, а цирк
   есть народное развлечение...
  
  
   Христос - вождь. Человек на собрании сказал: "Я не понимаю, из чего народ поднимется и явятся у него
   всякие таланты, народ без Христа не может подняться, без Христа, я понимаю, то есть без вождя".
  
  
   Пора бросить придавать значение этим разным словам революции: "большевизм", "коммуна" и пр., все
   равно, как бы ни называться, где бы ни быть, нужно оставаться человеком, и потом из этого сами собой
   возникнут настоящие живые лозунги. Конец.
  
  
   К нам подошел неслышными шагами новый враг: он стал раздражать тебя и без всякой причины
   выводить тебя из себя, ты стал в присутствии его некрасивый и злой, несправедливый.
   Враг более страшный, чем все, о которых мы думали, потому что там было сострадание, тут нет ничего,
   только раздражение.
  
  
   8 Января. Мальчик мой спит, все спят. Тихий утренний час. Не вижу, но чувствую над снегами звезду
   утреннюю. Мое призвание - вбирать в себя, как губка, жизнь момента времени и места и сказочно или
   притчами воспроизводить, я цвет времени и места, раскрывающий лепестки свои, невременные и
   непространственные.
  
  
   Вчера приходил ко мне мальчик от революции и спрашивал, как ему быть с поручением партии
   взыскать налог с деревни: как член партии он должен выполнить поручение, но жалость к людям мешает ему
   это сделать.
   Я ему сказал, во-первых, о власти, что русский человек до сих пор вообще избегал власти, отстранял ее
   от себя, и если соприкасался с нею, то погибал. И так во время революции дело власти воспринял как мерзкое
   дело. И что у нас нет призвания властвовать.
   Говорит о коммуне: что это слишком широкое понятие, большой хомут, через который пройдет даже
   верблюд. В будущем коммунисты превратятся, с одной стороны, в подпольных вероучителей, а с другой, в
   деятелей земледельческих производительных коопераций.
  
  
   О социализме и религии. Социализм революционный есть момент жизни религиозной народной души: он
   есть прежде всего бунт масс против обмана церкви, действует на словах во имя земного, материального,
  
  
   изнутри, бессознательно во имя нового бога, которого не смеет назвать и не хочет, чтобы не смешать его имя с
   именем старого Бога.
  
  
   О настоящем русском моменте революции: теперь зима, гибнет все, что тянулось ввысь, и укрепляется
   подземное, коренное. Там, в недрах подземных, где в тьме необходимости каждый корешок для себя ищет тепла
   и питания, только тепла и питания, выживают те, кто этого больше хочет. Тут, в подземной жизни, нет ни
   радости, ни любви, ни надежд, и ничего нет от сознания (экономическая необходимость), только женское,
   только еврейское, одно беременное чрево.
  
  
   Злоба дня. Ветер доносит лай гончих, заяц вскочил и бежит, и опять лег, и опять встал искать себе
   пропитания. Я вышел из дому с больной ногой искать себе пшена и по сугробам в городской одежде иду... Я
   достал себе 10 ф. пшена, и мне хорошо - пшено желтое, зернышко к зернышку - я радуюсь. Я достал себе 5 ф.
   свежины и немного соли, учусь солить ее, сложив в ящичек, ночью беспокойно просыпался, не тронут ли
   крысы, ставил на шкап, сомнение - рассолил, хорошо бы корову - корову! мечтаю о корове. Променял 2 ф.
   леденцов на шерстяные чулки. Обещали мне, если достану подметку, дать полпуда муки. Гуся купил за 100 р., а
   жир-то весь на кишках, и кишки хозяин взял себе - долго спорили о гусиных кишках. За рюмочку чаю мне
   принесли к празднику моченое яблоко, за 1/4 фун. сахарку 3-хфунтовый пирог. За воз дров для <1 нрзб.> в
   городе обещал мужику шерстяную голубую кофточку.
   Лавочник вернулся из плена и лавки своей не нашел и места себе не нашел, как буржуй, ни земли, ни
   хлеба. Только невеста его осталась и плюет на все: он хочет жениться: только вот бы разжиться где-нибудь
   валенками: съездил за 30 верст, достал конопляного масла и выменял себе валенки. Родители невесты обещают
   дать ему угол на время. Жизнь: мука, пшено, картошка, мясо и сало (хорошо бы достать нутряного), тулуп.
  
  
   Литература теперь как указание.
  
  
   Вот все это: подземная жизнь, экономическая необходимость, женское, еврейское - и странник (ничего
   не нужно, только странствовать): изловленный странник... Эгоизм корневой (общий) и личный (духовный).
   Странник (интеллигент) - дармоед. Найти в страннике силу против корневой силы (личность и стихия): сила
   странника нести крест до того момента, когда корневая сила выгонит цвет.
   Евреи сильны тем, что знают необходимость (мы ее видим только теперь): жизнь еврейского народа -
   это зима человечества, тут провал - пропасть, и личное в этом как невозможное и невозможное...
  
  
   Я был искренним, и прав я был, когда весной сказал ей: "Моя любовь не может помешать или взять
   что-нибудь у вашего мужа". Я с тревогой узнаю, что любовь мою предают, и кто же предает? - она, моя
   любимая. Земная, чувственная женщина в ней пробудилась о своем праве быть.
  
  
   9 Января. Иван Афанасьевич приходил вчера, и его мнение о будущем народа такое: или народ наш
   иностранцы превратят в чернорабочих, или опять у нас вернется прежнее.
  
  
   На село наложена контрибуция в 150 тысяч рублей.
  
  
   Полный иней на рассвете, над березой звезда. Спят все люди. Я одинок. И это счастье, это единственное
   счастье, и все мое счастье. Этого я ни с кем разделить не могу. Это я теряю вдвоем. Об этом тоскую вдвоем: это
   вспоминаю зимой, как оно было осенью, будто купался в золоте, это весной у берега реки.
  
  
   Она может быть некрасивой, дурно-чувственной, больной, но что в ней - это я сам, и все то внешнее
   принимается, как свой сор, как свой пепел, как своя спальня.
   И вот когда это - я сам, или сама - исчезнет, то сор, и пепел, и спальня - все это внезапно делается
   чужим и внушает сначала раздраженье, потом опрощение и невыносимость бытия. Они уже говорят между
   собой о дурном дыхании и кроватях в разных комнатах.
  
  
   "Душа в душу" - точное выражение. "Слиться" - точное выражение.
   Ее сила не во власти, как она думает, а в цельности души и тайной готовности во всякое время отдать
   все свое временно нажитое за неизведанное настоящее. Ее эгоизм - это знак лично-настоящего над всею нивой
   сомнительного долга. Она выполняла свой долг в течение многих лет, но втайне сомневается самой идеей этого
   долга: в этом сомнении тайная, живая и моя, в исполнении долга - холодная, иная женщина.
   Сладки воспоминанья лишь в надежде на сладость вкусить в настоящем и будущее. Занятно, когда
   видишь намеки его в настоящем, как в февральской утренней ледяшке видишь весну. Но воспоминания
   пережитого и невозвратного и умственные выкладки о будущем с надрывной верой в него - мне чужды. Я
   люблю настоящий момент как связь отдаленного назади и ожидаемого впереди, я люблю разыскать чувством
   этот момент как ничтожное зерно-зародыш среди чудовищных нагромождений ни с чем не сообразного. Как
   охотник в дебрях лесов, я ищу эту птицу радости, не жалея слов своих, не считая времени, и потому душа моя
   вечно живая и детская. Мое дело такое отдельное, никому не мешает, так же, как моя детская воображаемая
   Америка не мешает Соединенным Штатам. Вот почему я злюсь даже на самых злейших людей, лишь когда я
   схвачен ими, а как вырвался, то все обиды свои забываю и смеюсь только над своим положением, что попался
   в лапы гориллы и она меня по недоразумению чуть-чуть не съела.
  
  
   Звезда наша и звезда Вифлеемская. Я очень уважаю социалистов, баптистов, евангелистов за их веники
   и чистоту помещений, за их Вифлеемскую звезду. Я не буржуй и в их свиной дворик хожу на рассвете только
   "до ветру", - но вот тут-то - чудо из чудес! - над этим двориком, наполненным навозом, окруженным
   склоненными в инее березами, вижу чудо из чудес! не Вифлеемскую, а настоящую нашу утреннюю звезду. Через
   несколько мгновений она исчезает в лучах восходящего солнца, приходят серьезные люди чистить дворик
   буржуйки, имея в сердце звезду Вифлеемскую. Я очень уважаю их, но ухожу, скрываюсь от них, как звезда
   обыкновенная, как детская сказка, рассказанная старухой [на лежанке] в тот час, когда раздается звонок
   школьного учителя.
  
  
   10 Января. Декорация. Режиссер: "Зрители, вместо размалеванных холстов, на которых кое-как
   изображен зимний день, вообразите себе, как мало-помалу рассветает зимой в деревне..."
   Площадь в селе, кудрявые от инея деревья, солнце. Среди разукрашенных инеем деревьев - одно
   похоже на старика с седой бородой. Снег по склону весь закудрявился, как деревья, следами детских сапог,
   берег реки высоко на той стороне ровной белой чертой обрезает небо. Мальчик с санками, показывая на дерево,
   похожее на старика с седой бородой, говорит: "Смотри, вот сам Мороз!" Другой мальчик: "И вон там!"
  
  
   Как иней садится. Накануне инея: ровный туман, в тумане кустик, будто лошадь черная мало-помалу
   становится белой: "Иней садится!" Наутро царственный день...
  
  
   Нападение мальчишек на библиотеку и школу: стихийный вызов просвещению.
  
  
   Иван Афанасьевич говорит, что во все времена во всех смутах была виновата интеллигенция, и самая
   вредная мысль ее о том, что людьми можно управлять без насилия, без казни.
   - Да ведь это Христос не велел убивать.
   - Убивать Христос не велел людей - это правда, но разбойников казнить он не запрещал.
   Виноваты все интеллигенты: Милюков, Керенский и прочие, за свою вину они и провалились в
   Октябре, после них утвердилась власть темного русского народа по правилам царского режима. Нового ничего
   не вышло.
  
  
   Коммунистка Анна Ивановна публично срамила истомленную, изголодавшуюся интеллигенцию, что
   она из-за куска хлеба теперь хочет работать с народом.
   Эта власть основалась на обмане, на ложных обещаниях: они пришли к народу через обман...
   Одни пришли к народу через обман обещаний, другие пришли за хлебом: преступники и нищие. Теперь
   преступники посмеются над нищими - какая жалкая картина! и это называется учительский съезд.
   Ряды большевиков наполнены или преступниками, или святыми прозелитами, подобными "святой
   скотине" на передовых позициях в линии огня.
  
  
   Хлеб. Частица жизни очень неясная, брошенная в Скифию, покрытую снегами ужасных буранов
   последней зимы.
   Буран перестал, инеем преображенная береза стояла как чистая девушка, у ног которой Буран сложил
   свои силы в белом сиянии... Частица жизни очень неясная, брошенная в Скифию, насильно погружена в землю,
   под снег искать себе там вместе с корешками озимых растений необходимого тепла и питания.
  
  
   Среди камней, земли и пепла, засыпающих все живое, я ищу соприкосновения с тончайшими
   волосками живых корней, опущенных частицами земли, в молчании подземном, готовящем гибель буранам
   зимы и воскресение жизни для всех.
  
  
   11 Января. Буран, хозяин всей Скифии, изначала веков пугавший других стран народы, бушевал в эту
   зиму всей мощью своей.
   Засыпаны города, поезда остановлены в поле, и от вагонов торчат только трубы, как черные колышки,
   села погребены в сугробах. В нашем селе каждое утро возле дверей и окон роют траншеи. Вчера вечером с
   высоты сугроба я заглянул вниз и в сугробе увидел огонек очень тусклый, при котором дедушка лапти плетет.
   С трудом я спустился внутрь этого сугроба и постучался в дверь. В ответ мне, как из улья, раздается шум,
   похожий на пчелиный шум - это зашевелились лежащие на печи.
   - Чей ты, чей, откуда, зачем?
   - Я пришел к вам достать немного пшена.
   - Нет пшена, дорогой, теперь ни на кого не надейся. Сам на себя надейся. Да откуда сам ты, чей?
   Я назвал себя: Василья Евдокимова внук, у Василия Евдокимова была вальцовая.
   - Внук Василья Евдокимова, мельник, такая фамилия, и ко мне за пшеном! ой-ой-ой! ну, времена!
  
  
   И все заговорили о новом времени с тяжкими вздохами.
   Оказалось, мой дедушка сделал когда-то добро этой семье: деду столетнему, что сейчас на лавке лапти
   плетет, он когда-то дал семнадцать рублей на свадьбу, десять пудов муки и два пуда пшена. Так вот за это меня
   теперь хором принимают и все расспрашивают про мельницу.
   Я же не знаю даже, кому она теперь принадлежит, где стоит.
   И пшена мне обещали, и пригласили пожить. И я живу под сугробами теперь, мне кажется, я живу в
   тайниках подземного питания растений, погребенных буранными силами-снегами.
   Старик мне каждый день повторяет, будто учит молитве корни растений, погребенных буранами,
   лишенных зеленых листьев и цвета, обреченных терпеть, нащупывать во тьме питание земли.
   - Теперь ни на кого не надейся, - учит старик, - только на себя надейся, всякий о себе теперь думает!
  
  
   1) 12 заповедей подземной жизни - против коммуны.
   2) Брат не может с братом жить - делятся, а они хотят вместе все.
   3) У них тракторы, вперед получи трактор, потом соху отменяй.
   4) Войну отменили - опять на войну.
   5) [Против] шахтеров - управляют, кто работать не может.
  
  
   Так, я слушаю, и все другие говорят, когда приходят к нам в гости, с этого всегда начинают:
   - Теперь ни на кого не надейся, всякий теперь о себе думает.
   И начинают рассказывать новости.
   - Неделю назад тому времени Сергея Филиппова жена Мария в горячке вырвалась наружу, убежала.
   - Что же ее не окоротили?
   - Кому же окоротить: вся семья лежит в горячке, некому окоротить...
   - И убежала?
   - Ушла неизвестно куда.
   - Поискать бы, поспрашивать.
   - Спрашивали, и нет нигде, а поискать - где теперь поищешь, слышишь, как воет!
   - Ну, что же протчие?
   - Протчие лежат все в горячке, как вот теперь жить без хозяйки.
   - Ох-хо-хо! теперь ни на кого не надейся - времена такие: на себя только надейся!
  
  
   Сказали: Новый Год, в школе Новый Год празднуют.
   - Сказывают, потом и мы будем Новый Год встречать в это время?
  
  
   Ц а р с т в е н н ы й д е н ь - и н е й . Утром снег разгребал лопатой, делаю траншеи, вывожу к другим,
   взбираюсь наверх и вот вижу с высоты сугроба - в одной избушке свечи горят, тишина; пригляделся:
   покойница лежит, и кутья, и смотреть на покойницу со всех сторон собираются.
   - Кто она такая?
   - Да вот что намедни в горячке убежала: охотник нашел, вся в сугробе, буран занес...
  
  
   Никита даже дрожит от радости, что на соседа контрибуция.
  
  
   - Антихрист твою душу выешь!
  
  
  
  
   Основной закон жизни корней, что их шепот, их слова, их поверхностное сознание: ни на кого не
   надейся. Я узнаю все тайны из намеков, из разговоров. Я узнал личные тайны этой семьи: зарыта бочка с
   вином, свиное сало в трубе, а самая большая тайна: в бутылке сколько денег - эта тайна не раскрыта.
   Ожидание "переворота" (весны): переворот жизни людей преобразовать вестника природы переворотом
   - весны: слова корней растений, их видимые поступки одно, - а их молчание другое: тот крест, который
   некогда процветет (весной). Это молчание можно раскрыть лишь в задушевных беседах с отдельными людьми,
   когда видят - встречают Бескорыстного и совершенно правдивого, тогда они преображаются...
   Канитель мужицких разговоров: она тянется с утра до вечера.
   - Ты думаешь, нам не будет ответа, - не минуешь, увидишь! сейчас это так, а не минуешь!
   - О-о, Бо-оже мой!
   - Будет наказание, погодите! А что "к стенке", это я не считаю за наказание. Погодите, поблагодарим
   вас.
   - За что же наказание: молодой квас затирают.
   - Затирают - затрут им квас! погодите, коммунисты -- закуманя? т вас! Я Тимофей и он Тимофей,
   посмотрим, какой Тимофей одолеет.
  
  
   У Дмитрия Сергеевича хранится заветная тетрадь, где описано о свободе. Тетрадь эта вся пропахла
   йодоформом, в лазарете списывалась учителем, раненным вместе с ним, потом читалась в плену три года...
   - Я слы?хал, - постой! Ефросинья, поджарь нам картошечек.
   - Я слы?хал, на Гудкова 30 тысяч контрибуции.
   - Здо? рово вот здо? рово!
   - На Матвеева, слы?хал я, двенадцать тысяч.
   - Здорово!
   - На Евдокима Феофилатовича десять.
   - Ох!
   - Охаешь, охаешь: десять тысяч приди получай! Ну-тя, на Аникина тоже десять тысяч, на отца.
   - Ну, Аникину уж взять негде.
   - И на сына пять тысяч.
   - И на сына!
   - Ну-те, на Кира Конова пять: Поеду, говорит, издыхать в холодную, а свое говорить буду: "Нету у меня
   денег".
   - На Артема десять, на сына Артемова пять, на другого сына пять. Артем отвечает: "Валите все на
   Рыжего, Рыжий все берегет!"
   - Грабиловка!
   - На Федора, ну-тя, на Федора ничего!
   - Ничего на Федора, ах они, сукины дети: да у Федора на огороде двести дубков, а дубок в два обхвата -
   десять тысяч стоит. Как же тут ничего?
   - Ничего! Ну-тя, придет время, и Федор зацепится: все будут ходить, поглядят все по <1 нрзб.>
   ("мирски") будут ходить, с востоку на запад, и с западу на восток будут блудить.
   - Где же слова Евангелия? Одно самолюбие.
   - Конешно, самолюбие, но будем Господа просить, чтобы сократил время.
   - Ну, ведь есть же люди добрые.
  
  
   - Добрым людям скорбеть, добрым людям болеть, а настоящее время не минуешь, ох, не минуешь, будет
   распятие!
   - Ну-тя, с Авдотьи Степановны двести рублей, есть, говорят, деньги? нету! есть деньги? нету! есть
   деньги? - расставайся с коровой!
   - С коровой, ну, вот посмотрите, земля на весну не будет пахаться!
   - Пусть соберут на весну коммунию да что-нибудь приобретут.
   - Приобретут: ты будешь сидеть, а я работать, вот посмотрите, увидите, весной земля не будет пахаться.
   - Ну-тя, а как же на попа, наложил ли что на попа?
   - Как же, на молодого двадцать тысяч.
   - Двадцать, ну хорошо, это маленечко разблажит.
   - И на старого десять.
   - На покойника.
   - На покойника: ведь он после расклада умер.
   - Как же вы так на покойника-то?
   - Очень просто: молодой внесет за покойника.
   - Ох, ох, хо, покойников трогать начали, не быть добру... Ну-тя, а на Евдокимова?
   - На Евдокимова...
   И так без конца.
  
  
   Жизнь в исполнении долга - это среднее состояние души, управляемой рассудком, когда ничто не
   разволнует, чтобы злость выплеснулась через край, а стремление к добру не выползнет из дома.
  
  
   12 Января. "Жить по долгу" - душевное состояние, соответствующее физическому, когда живут, залечив
   неизлечимую наследственную болезнь (например, чахотку). Тут нельзя размахнуться, и сосед на пиру,
   безжалостно наливающий своему здоровому соседу кубок Большого Орла, избегает соседа с неизлечимой
   залеченной раной.
   А то еще называют долгом особое холодное и осмотрительное состояние души, плетущейся на
   деревянной телеге и упустившей возможность впрыгнуть в колесницу промчавшейся тройки ("И зачем ты
   бежишь торопливо за промчавшейся тройкой...").
   Из первой категории больных долгом выходят люди, скрывающие свою болезнь и благословляющие
   бойкую, звонкую жизнь, из второй выходят педанты, ненавидящие все живое. Первые никогда не говорят о
   долге, потому что это есть их молчаливое состояние, вторые - вечно твердят о долге.
   Софья Павловна странно двойственна: по отношению ко мне она принадлежит к 1-й группе, по
   отношению к мужу - ко второй. Впрочем, я это понимаю: первое состояние - по природе (основное), второе -
   нажитое (не существенное), это все равно что мое раздражительное требование от Ефросиньи Павловны
   хозяйственности, бережливости и прочих достоинств куриных, свойственных всякой женщине, все равно как
   состояние души, достигшей христианских высот и попавшей в связь с людьми, не имеющими представления о
   всякой заповеди Моисея.
  
  
   Как верно у Метерлинка "полночное солнце царствует над зыбким морем, где психология человека
   приближается к психологии Бога", и "не отправляйтесь в Исландию отыскивать розы".
  
  
   При чтении "Молчания" Метерлинка мне пришло в голову понять наше говорливое трескучее время со
   стороны молчания: понять, о чем русские люди молчали во время коммуны, не умалчивали под давлением
   внешней силы, а молчали, потому что этого нельзя сказать. Кто знает, быть может, еще цензурное насилие над
   словом играет роль снега, засыпавшего теперь наши поля: он губит стебли и цветы, но сохраняет молчаливые
   подземные корни.
  
  
   Вежливость тараканов. Время страшного молчания и пустейших слов, ведь когда за стеной целый день
   слышишь мужицкую "буржуйскую" канитель против коммуны, в то же время в молчании тех же буржуев
   передается: "Заслужили, заслужили, так нам и надо, и поделом". Ведь ни одного ясного звука не произносится
   против существа дела новых властелинов, и нельзя произнести по тому простому... вот почему: если я,
   например, Максим Ковалевский, всю жизнь просидел в библиотеке, подготовил слова для Гаагской
   конференции мира, и вдруг, когда я именно улучил наконец момент пустить свое слово за мир против слов за
   войну, в этот самый момент под всю Гаагу кто-то невидимый подпустил удушливый газ. Ну, что тут скажешь
   против войны, так у нас выходит и с властью: весь народ от мала до велика готовился против царской власти,
   и когда свергли власть, то будто дырку прорвали, и власть, как вонючий удушливый газ, вышла из ж... народа
   и удушила его.
   Вся литература дореволюционная как скошенная трава: на лугу ничего нет, их интересует на лугу лишь
   разобраться в корнях, много ли на лугу корней многолетних растений.
   Власть - вонючий газ. Большевики с вонючим газом.
  
  
   Потому без всякого сопротивления и ведет "буржуй" в комиссариат последнюю корову, там ему
   говорят: "Вернитесь домой, принесите еще подойник!" - и он спешно возвращается за подойником, потому
   именно, что у комиссара все общее, а у него свое, как ни вонюча власть комиссара, а все-таки она именно и есть
   власть, а он владел коровой в безвластии.
   Жареное из соловьиных язычков. "Саботажник" интеллигент никак не может не петушиться, хотя на
   глазах у всех обращается в жареное из соловьиных язычков, и притом для народа (наши подвиги народного
   просвещения). Поскольку он интеллигент - он непременно это жареное, а если он по убеждению разорвал с
   интеллигенцией и стал большевиком, то непременно путем логического преступления, как студент
   Раскольников: его самолюбие и властолюбие - вот мосты, по которым он переступил (приступил) к народу (так
   что слова Ивана Афанасьевича "во всем виновата ан-теллигенция" - совершенно верная формула, потому что
   все равно какая, жареная или преступная, то есть переступившая, она, именно она продырявила баллон с
   вонючим газом).
  
  
   Порядок и вольность (френч и чуб). Посмотрите на человека власти, взявшего от варягов френч и от
   казаков чуб на лбу, какое отвратительное явление представляет эта смесь френча английского с казацким
   чубом, и таков представитель власти, комиссар - момент соприкосновения варяжской идеи порядка с многими
   карманами и русской чубастой удалью.
   И ничего нового - по существу, только новая форма в гениальной ясности; вся революция русская
   имеет ценность лишь в доказательстве через доведение до абсурда.
   В молчании скифских занесенных снегом полей скрывается таинственная сила подземных корней,
   которые дадут весною цветы.
  
  
   Цветы из-под снега. Ленин - чучело. Вот и нужно теперь, и это есть единственная задача, постигнуть,
   как из безликого является личное, как из толпы покажется вождь, из корня, погребенного под снегом, вырастут
   цветы.
  
  
   Крест молчания. Молчание - общий признак, характеристика сил земных, рождающих цвет, и если я
   сейчас назову эту силу молчания русской земли - крест, то это слово верное не будет словом действенным,
   потому что оно слишком рано вперед забегающее слово.
   Потому раннее слово, что в молчании, наверно же, крестном молчании, не чувствуешь близкого
   восстания праведных сил, напротив, все принципы по приговорке: "Так нам, подлецам, и нужно".
  
  
   Чрезвычайный налог всюду в деревне называется к о н т р и б у ц и е й.
   Слышал, ругали большевиков: "Антихрист твою душу выешь".
   Слышал, что меня называют контрреволюционером, и во враждебном тоне, называли же люди -
   противники коммунистов, по-видимому, за то, что я не их круга человек, что я интеллигент, который и создает
   всю эту кутерьму.
   Миколка жив! Орефьевна принесла за мое мыло пирог и сказала с проклятием, что на нее 3 тыс.
   контрибуции наложили.
   - Вот, - говорит, - Миколку обругала, когда последнего сына взял на войну, не за Миколку ли отвечаю?
   - За покойника?
   - Какой там покойник, жив!
  
  
   С точки зрения мужика: обойти. Иван Афанасьевич сказал:
   - Ученый человек имеет, конечно, точку зрения и ежели видит препятствие своей точке зрения, то
   делает тут же вывод, что надо устранить, а с точки зрения мужика, то есть мужик, положим, не имеет точки
   зрения, ну, я так говорю, что с точки зрения мужика нужно не свергнуть, а обойти.
   После этого он привел пример, как обращается с хлебом интеллигент и как крестьянин, который
   считает грехом уронить крошку хлеба на землю.
   Хозяйка Татьяна Павловна испытывает перед контрибуцией последний день приговоренного к смерти,
   и с их половины слышится:
   - Дуравей нашей России не было страны, земли не было, а все хлеб тащили от наших бедных людей.
   - Что такое Россия? это есть то, что есть для всех, и в такой стране разуты-раздеты! И Россия есть, где
   на одном конце солнце заходит, а на другом всходит, и на таком большом пространстве люди разувши-
   раздевши ходят.
  
  
   13 Января. Вот голос радости Метерлинка, - я не читал его раньше, - но как близко им написанное,
   будто он был моим другом и учителем.
  
  
   - "Интеллигенция" как наша, русская, только русская с е к т а теперь погибла навсегда. В народе ее
   сейчас быть не может, потому что там или свои известные люди, или представители власти (тоже из своих)...
   Людей нужно выслушивать - это прежде всего даст им облегчение, и выслушав, нужно не говорить им
   учительно, а п о д с к а з ы в а т ь; в этой деятельности есть основание радости. Подсказывать известное всем,
   но забытое, быть суфлером.
  
  
   У наших попов есть чувство этой радости, но путь их уже избит, и они сами уже не помнят
   происхождения этого чувства из движения и смешивают с покоем.
  
  
   18 Января. Так... встретили мы старый Новый Год, эх, Михаил, Михаил! как встречают меня, кто когда
   так встречал? Только нехорошо, что друг мой зачем-то повесил в моей комнате подаренные мною когда-то
   рога. Как величайший скряга-хранитель, она сохранила нетронутую в себе женщину, и когда все государство,
   когда-то величайшее государство мира, было разбито до основания, и мир был весь потрясен, и общество было
   выкинуто, как выкидывается на улицу нашими крестьянами зола, тогда она раскрыла свои сундуки, и мы
   стали с ней пировать на золе сгоревшей родины. Так мы встречали новый год.
  
  
   Никто из наших стариков не запомнит такого инея. Иней целую неделю оседал и наседал, так что в
   конце концов всюду ломались верхушки и ветки дубов. Среди берез было <1 нрзб.>, а потом березы будто
   испугались и, склоняя ниже и ниже оледенелые вершины, казалось, шептали: "Что ты, мороз, пошутил, ну,
   пошутил и довольно!" А мороз все больше леденил и склонял все ниже и ниже их ветви и отвечал им: "А вы
   как думали?", и вот уродливо изогнутыми вершинами деревья стояли замерзшими глыбами...
  
  
   Телеграфно-телефонная проволока дугами в разных местах опустилась до земли, потом обрывалась и
   падала на дорогу, а скифы наши скатывали ее в крендели и развозили к себе по избушкам. Так во всем уезде у
   нас погибла телефонно-телеграфная сеть, и, когда остались только столбы, и то в иных местах покривленные, в
   газете было объявлено, что за украденную проволоку будет какое-то страшное наказание, вроде как "десять лет
   расстрелу".
  
   Ораторы еще говорили "Граждане!" и призывали к коммунальному строительству государства, а
   скифы скатывали в клубочки оборванную инеем и бурей телеграфную проволоку и уносили ее домой по
   избушкам и выбрасывали по-прежнему на проезжую дорогу из печей своих золу - драгоценное удобрение
   земли...
  
  
   Ленин призывает к труду всех, не считаясь с политическими взглядами ("Пора бросить предрассудок,
   что одни коммунисты могут работать"), а на местах коммунисты жмут все сильней и сильней.
  
  
   За 40 р. купил для друзей 10 мешков навозу, еду на мешках с Сенной площади, а люди спрашивают:
   - Чего везете?
   Кричим весело:
   - Пашеницу!
   Vita!1
   На седьмом небе.
  
  
   Трагедия каждого дня (из Метерлинка): "Существует каждодневная трагедия, которая гораздо более
   реальна и глубока и ближе касается нашего истинного существа, чем трагедия больших событий..." "Чтобы
   обнаружить ее, нужно показать существование какой-нибудь души в ней самой, посреди бесконечности,
   которая никогда не бездействует..." "Разве легкомысленно утверждать, что настоящая трагедия жизни -
   трагедия обычная, глубокая и всеобщая - начинается тогда только, когда то, что называется приключениями,
  
  
  
  
   1 Жизнь! (лат.)
  
  
   несчастьями и опасностями, миновало? Разве у счастья руки не длиннее, чем у горя, и разве оно не ближе
   достигает души человеческой?"
   Идеал - движение: горе и счастье одинаково могут открыть и закрыть путь.
  
  
   Каким счастьем казалось во время голода выпить рюмку водки и съесть сибирских пельменей! В
   Новый Год достигли счастья: выпили, съели, и что же? первое, что все почувствовали, было несоответствие,
   малость действительной радости с ожидаемой, потом заболел живот. После этого говорил с Метерлинком, что у
   счастья руки длиннее, чем у горя. Тут вопрос в том, чего достигают: если жареного гуся или пельменей - одно:
   в этом счастьи комедия, если же ожидают, например, весны, чтобы понюхать любимый цветок, и когда его
   нюхают наконец, не бывает удовлетворения, насыщения, напротив, охватывает новое волнение от
   непонятности мелькнувшего в запахе цветка видения, и с оборванным цветком в руке идет человек, время от
   времени возвращается к нему, собирается всем существом - еще раз припасть к нему и разгадать, объяснить,
   объявить всем непонятное чудесно-мелькнувшее, и нет его! в сорванном цветке уже какой-то вынюханный,
   чисто травяной запах. Приходит новая весна, новое ожидание, и опять: оно мелькнуло, и нет его. Радость и
   горе. Тут какая-то небесная радость, но и в гусе жареном есть своя земная радость, и тут показывается на
   мгновенье...
   Есть счастье и счастье, и есть горе и горе. Тут смешение, и мы часто называем счастьем то, что есть
   горе, и наоборот, горе называем счастьем. Недостижимость (не есть ли это название движения) одинакова в
   горе и радости, только в горе недостижимость первого рода (как бы физическая), а в радости второго рода
   (душевная). Горе происходит от заграждения к движению (недостижимости), оно есть остановленное движение.
  
  
   Брат на брата. Прохорка на брата своего Митрошку пришел говорить: "Что вы с него берете тысячу, с
   него можно семь тысяч взять!" Вот уже сбывается, что при конце века брат на брата восстанет.
  
  
   Мясоед. Ласковая старушка почувствовала большое уважение к ученому лектору и спросила его после
   лекции: "Скажи, батюшка, велик ли в этом году мясоед?" Спросила, когда уже все мясо в уезде было съедено,
   все гуси, куры порезаны и ни на одном дворе не было съедобной овцы. Лектор очень смутился вопросом: слово
   "мясоед" ему было с детства известно хорошо как звук, так известно, что никогда не приходилось задуматься и
   определить его значение, и "мясоед" выходил у него похожим на "муравьед". С одной стороны, он был таким
   невидным и выпуклым, как муравьед, а с другой стороны, он совершенно не мог постигнуть, откуда он
   начинается и где кончается. А когда спохватился и сознал, что мясоед не животное, а время между Рождеством
   и Масленицей, и что в это время простые люди едят мясо, то сейчас же подумал: "Ведь все мясо съедено, зачем
   же это нужно?" "Не знаю, - ответил он старушке, - в этом году не вышел Краткий календарь".
  
  
   Спросили коммуниста, какая у крестьянина нашего душа - не та душа, что в словах, тьма, в словах нет
   души, а та, что в молчании. "Какая душа, - он ответил, - душа буржуазная".
  
  
   Оба совершенны в отношениях к людям, кажется, искренни до конца, душевны. Но все их
   совершенства есть приспособление, внутри же тайна. Чем больше они стремятся расплавить свою тайну, тем
   глубже она прячется. И "слиться" для них невозможно, "душа в душу" невозможно... при всей видимости
   совершенного семейного счастья, при задушевности бесед - "Вечный муж" Достоевского, Ремизов, Розанов -
   Горький, Шаляпин.
  
  
   Легенды: 1) "Контрибуция" собирается для побега большевиков, 2) Ленин теперь отступился от
   коммуны, он за учредительное собрание, а это все жид Троцкий.
   Старуха Павлиха готовится к "холодной", порезала кур, сварила: лапшу будем есть в Крещенье все, а
   кур в запас на время сиденья. Сидят, рассказывают, в амбарах, а потом с воспалением легких их переводят в
   больницу.
  
  
   Жизнь по приказу. И все-таки при общем стоне идея коммуны у мужиков не встречает другой
   уничтожающей идеи. Когда слышится голос против: "Какая же это жизнь - по приказу?!", то его встречает
   другой: "Ну, а когда мы жили не по приказу?"
   Говорят, что беднейшее (анархическое) крестьянство против коммуны.
  
  
   Когда мы говорим, что идеал недостижим, мы этим хотим сказать: "Мы смертны, мы ограничены
   материально и не можем слиться с общим вечным движением". Счастье и неудача, радость и горе одинаково
   могут останавливать, заграждать наше движение и тоже могут и открывать. Наш путь то откроется при
   небесах, покрытых светлыми облачками-барашками, то закроется все небо тяжелыми тучами. Наше
   настроение бывает то радостное, то мрачное, а путь и там, и тут все одинаковый. Сильному горе-неудача
   открывает новую силу, слабому горе-неудача погибель. А счастье-радость губит сильного и служит слабому.
   Радость в конце концов дается несчастному, и через это он становится счастливым.
   Вот после этого и говори, что "у счастья руки длиннее".
  
  
   Радость. Свет незримый совершенной радости ожидает и счастливого и несчастного одинаково, если свет
   земли - счастье - не ослепило счастливого и тьма горя не закрыла путь несчастному.
  
   Путь в лощине. Можно представить себе человека радостным и счастливым и во время такой
   "страсти", как нынешняя, и даже плывущим на бревне разбитого судна. Спросят, как же это можно так быть
   радостным и счастливым, когда все вокруг гибнут. "Друзья мои, - отвечаю, - да я уже в этом вашем горе-
   несчастье был, а может быть, я такой, как вы, давно погиб: я живу не вашим горем-радостью, а тем светом,
   который увидел я, погибая, светом, незримым для вас, в долинах, закрытых горами, в горах, закрытых
   туманами, в граде, глазам вашим невидимом.
   И вот вы меня теперь спрашиваете: "Укажи нам этот путь, если правда ты видел нечто для нас
   закрытое". Отвечаю вам: "Несчастные, сейчас все вокруг закрыто туманами, я знаю, что там, но указать вам не
   могу".
   "Не можешь! - кричите вы, - уходи, зачем ты тут, с нами?" - "По несчастью, - отвечаю, - по несчастью
   с вами, и уйти от вас никуда не могу и не хочу. Я иду с вами вместе по этой темной лощине, и мне с вами вместе
   идти и, может быть, погибнуть, но я знаю, что вот за горою свет, а вы не хотите знать".- "Что, - отвечаете, -
   нам до этого света, если здесь, в этой лощине, всех нас как скотину порежут прасолы". И выйдет один из вашей
   толпы человек Отчаянный и скажет: "Хорошо так говорить, что тебе дано было свет повидать, что ты
   набиваешься к нам с твоим светом. Хочешь за нами идти - иди и молчи, будь как мы: слова тебе к нам нет..."
   И шли мы молча лощиной, темным днем и ночью, шли голодные... И стало так, что кого-то из нас
   съесть бы надо: съедим, может быть, кого-нибудь и дойдем, нет, и нас нет. Тогда вышел Отчаянный и взглянул
   на меня "Вот, - сказал он, - человек, видевший свет, он видел, а мы не видели, съедим его". И они ели тело мое
   и пили кровь мою. Радостно отдал я им все и радостно слился с Отцом своим в светлых далеких и открытых
   горах, а они все шли и шли по темной лощине, поедая друг друга, кровавя уста свои человеческим мясом...
  
  
   Был юноша среди них, прекрасный лицом, и они положили на утро зарезать его. Я пришел к нему,
   когда все спали... и был с ним до конца, и наутро стал со мной навсегда.
  
  
   Из Метерлинка: "То же самое можно сказать о печалях всего человечества. Они проходят путь,
   подобный пути наших личных печалей, но путь этот длиннее и вернее и должен привести к родине, которую
   узнают лишь последние из живущих". (Сокровище смиренных. Звезда.)
   "Человек всегда свой властелин. Во времена греков он считался гораздо слабее, и на вершинах царила
   судьба. Но она была неприступна, и никто не смел вопрошать ее. Теперь же ей предлагают вопросы, и, быть
   может, в этом великий признак, отличающий новый театр".
   "Чувство любви, оставшееся последним убежищем для того, кто слишком болезненно ощущал [дело]
   жизни... Но теперь нам показалось, что мы любим не для себя самих. Нам показалось, что...
  
  
   Трагедия каждого дня у С. П. Василиса, ускользающий учет, то муку, то керосин продает, то исчезает до
   вечера.
   Очередь: вши сыпного тифа переползающие. Протекция - вне очереди. Расспросы на улице где, что.
   Глубже и глубже гвоздь, что муж на собраниях. Детские дела: детский эгоизм. Хлопоты по дому: печь, угольки
   и паутинки. Оказание трагедии. Забыли именины Алика. Муж: - Как ты это могла забыть. - Жена: - А ты всех
   нас забыл, ты только помнишь эти твои собрания. - Да, я помню свое, а ты свое не помнишь. - Свое? А разве
   дети тебе не свои? - Тебе это ближе. - Нет, я хочу, чтобы одинаково. - Он: - И я хочу, чтобы мое дело с тобой
   было одинаково, да вот... - Что вот? - Вот я не встречаю с твоей стороны интереса к своему делу. Я прихожу
   домой, ты уже хочешь спать. - Я рано встаю, а ты спишь до 12-ти. - Да, я ложусь только к утру. - В чем же дело,
   о чем наш спор? - Мы начали с Алика, что ты забыла день его именин, а я считаю, виновата ты. - Может быть,
   почему это тебя так сильно волнует? - Потому что? мне кажется, мать никогда не может этого забыть: это
   основание. Мне кажется, у нас основание затронуто. - Я думаю, больше: у нас не было никогда основания. -
   Как? - Вспомни, когда мы жили в Петербурге: ведь все 9 лет я тебя не видала, ты приходил ночью, когда я
   спала, я вставала рано, шла за провизией, а ты уходил без меня. - Но почему ты сказала мне только теперь?
   Почему ты сразу теперь это все вспомнила и обобщила. - Потому что забыла именины Алика: то забыла, а это
   вспомнила - что у нас никогда не было основания.
  
  
   Вторая сцена более сильная - потеря обручального кольца. И так все нарастает и нарастает.
  
  
   В самой <зачеркнуто: христианской> любви мы подчиняемся неизменным приказаниям толпы. Нам
   показалось, что мы живем на тысячу веков от себя самих, когда выберем нашу возлюбленную, и что первый
   подходящий жених есть не что иное, как печать, которую тысячи рук молящихся о рождении налагают на уста
   избранной им матери.
   Несчастье всего нашего существования в том, что мы живем в стороне от нашей души и что мы боимся
   малейших ее движений.
   Нужно, чтобы каждый человек нашел для себя лично возможность жить жизнью высшей среди
   скромной и неизбежной действительности каждого дня.
   Для того чтобы душа наша стала мудрой и глубокой, подобно ангельской, недостаточно мельком
   взглянуть на вселенную в тени смерти или вечности, в свете радости или в пламени красоты и любви. Такие
   минуты бывают в жизни каждого человека и оставляют его с пригоршней бесполезного пепла. Недостаточно
   случая - необходима привычка.
  
  
  
  
   Гораздо важнее у в и д е т ь жизнь, чем и з м е н и т ь ее, потому что она сама изменяется с того
   мгновенья, как мы ее увидали.
  
  
   Можно быть ни добрым, ни прекрасным, ни благородным среди величайших жертв, и у сестры
   милосердия, умирающей у изголовья тифозного больного, может быть мстительная, мелкая и жалкая душа. И
   может быть достаточно, чтобы несколько мудрецов знали, как нужно поступать для того, чтобы все люди
   поступали так, [как] если бы и они знали всю истину.
   Можно сказать, что единственная [тайна] нашей души - это красота.
  
  
   19 Января. Крещенье. Нет-нет и выскочит, и все чаще, у крестьян о весне:
   - Вот пока за дорогу, а растопчется, тогда...
   И свету прибавилось больше часу, перевалила зима на вторую половину.
  
  
   20 Января. Бывало, пишешь рассказы и себя чувствуешь существующим для переноса жизни в какое-то
   зеркало Светлой Европы, светила мира, а типографии, издатели, критики литературного общества, кружки и т.
   д. - все это помощники мои. Теперь все связи разорваны, а та связь, высшая, еще не найдена.
  
  
   Мужицкий митинг по вопросу международного положения Советской России, косматые головы,
   бороды, облака махорки - задуха, галдеж, и вдруг протягивается рука с письмом... тысяча верст, нет, сотни
   тысяч верст! Люблю этих дикарей, и тут какая-то связь:
   о н а и эти дикари, все равно, как в детстве Катя Лагутина и американские тигры, дикари и прерии.
  
  
   Доклад о войне и смысл доклада: союзники могут двинуть на нас войной только летом, а до тех пор нужно
   овладеть Доном, Украиной, Сибирью и добыть хлеба. Решительные дни.
  
   Щель между прошлым и будущим - вот наше настоящее.
   Настоящее как узкая щель между прошлым и будущим, настоящее - голод, болезни, прошлое -
   невозможность, будущее - счастье коммуны:
   - Мы пустим тракторы, пустим фабрики, мы преобразим землю.
   Возражение неверующих:
   - У нас сейчас нет ничего, все создается постепенно, как же мы из ничего сделаем паровые плуги? Мы
   сейчас берем готовое, созданное прошлым, и в то же время отрицаем прошлое, а нового ничего не создаем.
   Голос "трудовика":
   - Как же, из ничего сделаем, как от ничего перейдем ко всему, так перейдем пропасть настоящего.
   Амбар холодный и амбар общий.
   Начало при Керенском: речь Владыкина про общий амбар.
   Конец при Ленине: холодный амбар.
   Этапы земледельца-хуторянина: разорение, холодные амбары, воспаление легких, лазарет и земля.
  
  
   Доски на театр и на гробы. После доклада оратор приглашает высказаться, и вот гул со всех сторон:
   "Хлеба нет, керосина нет, соли нет! Сажают в холодный амбар. Амбар! Амбар!.."
  
  
   Председатель культурно-просветительного кружка приехал реквизировать доски для устройства
   подмостков в театры. "Не дадим, не дадим! - кричат. - Они определены на гроба". Спор... Со всех сторон вздохи
   тех, кому нужны гробы: "Ну и жизнь, вот так жизнь, помрешь, и не похоронят, зароют как собаку!"
  
  
   Не к шубе рукава. После речи о счастье будущего в коммуне крики толпы:
   - Хлеба, сала, закона!
   И возражение оратора:
   - Товарищи, это не к шубе рукава! Товарищи, все мы дети кособоких лачуг, все мы соединимся.
   - Соли, керосину, долой холодный амбар!
   - Товарищи, все это не к шубе рукава!
  
  
   Фомкин брат.
   Власть - это стальная проволока, провод необходимости, из оборванного провода необходимости
   вылетают искры свободы, дикий свет этих искр зловещим пламенем осветил тьму, и так будет, пока ток не
   будет заключен.
   Тогда вышел какой-то разноглазый Фомкин брат и начал с своей "точки зрения": он дикий анархист,
   ворует лес, разрушает усадьбы - "змеиные гнезда", и что ему надо жить - аргумент против коммуны. Эта чернь
   косоглазая преступная уже отмахнулась от коммуны, и ей... Что они, анархисты? - Монархисты. Их
   существование как подтверждение монархии, их может удовлетворить только бесспорная власть, которая
   насядет так, что и пикнуть невозможно, они оборванные концы провода необходимости (власти) с
   вылетающими искрами свободы, дикий свет этих искр освещает тьму, пока ток не будет замкнут и сила
   заключенная не двинет винт фабрики, поезда, машины.
   Тут собрались и шалыган, и маленький человек (трудовик), которые всю жизнь собираются, и без
   надежды не может жить и буржуй.
   Три класса: шалыган, маленький человек, буржуй - все против коммуны.
  
  
   Начало рассказа:
   - Вот теперь стало ясно, что солдат для того существует, чтобы его убили и чтобы он убил, и больше в
   солдатах нет ничего, а раньше я служил солдатом и был ефрейтором и фельдфебелем и ничего такого не думал,
   служил и служил...
  
  
   - Город Талим. Читал я в какой-то книге, а может быть, это мне снилось, будто вот где теперь станция
   Талицы, раньше был город Талим, в том городе были стены и башни, через эту местность проходило множество
   всяких народов, захватывали город попеременно, и под стенами города кости скоплялись разных народов - вот
   это, значит, родина, и что вот в Талицах теперь человек живет - это называется русский человек, и все вместе -
   русский народ, и место это моя родина, мое отечество, - как вы думаете, это моя родина и отечество, и этот
   народ мой, и город мой, и место - все это есть ценность? - Почему бы ценность? -Никакой ценности, нет
   родины, нет отечества, нет русского человека. А между прочим, я жалею родину и русского человека, ну что это
   значит?
   Так что у нас теперь нету фабрик, ситца, калош, сапогов нету, ничего нету, и продуктов земли даже:
   хлеба и соли, у нас только одна земля. И то же самое про человека, что нет у нас закона, религии, семейности,
   нет человека, и один только косоглазый Фомкин брат. Так что родни нет и нет родного человека: земля, и на
   земле живет Фомкин брат?! Так что национальность погибла, и, говорят, по всему земному шару все
  
  
   националисты погибнут, и у немцев тоже будет все равно как у нас Фомкин брат, и у французов, у англичан, у
   японцев -- везде голая земля и Фомкин брат, и все тогда под одного Бога.
   Ну, один Бог для всех - это, я считаю, правильно, это все совершенство, все равно как паровой плуг и
   подобное несовершенство, как наша соха. И позвольте мне вам сказать и спросить вас: ежели говорят мне, что
   брось соху, и мы тебе дадим паровой плуг, то как я поверю без видимости плуга, как мне бросить и остаться ни
   с чем, а только с одним обещанием, выходит какая-то щель... То же самое и про старенького нашего
   православного Бога, я оставлю его, а общего Бога не окажется - одно только обещание, ведь это тоже щель.
   "Коммуния, - кричат, - коммуния", - хорошее дело, слов нет, хорошее, а поди перешагни к ней через щель! Вы
   посмотрите не на слова, а на жизнь, какая у нас жизнь: были у нас тряпичники, ездит такой человек по
   деревням, собирает где тряпку, где кость, где жестянку, и так год, два, десять, через двадцать лет до того
   приладился, что склад устроил в Ельце и сам не ездит, а сотни других для его дела ездят, и в конце концов из
   тряпок этих выходит бумага. Теперь человек этот буржуй, разорен, сидит в холодном амбаре, а тряпок никто не
   собирает. Бывало, человек сортир чистит, смотришь на него - мнет ситник, сыт и весел, а теперь этот же самый
   человек, ведь они теперь все те же самые люди, стоит чистит нужник, ситника ему теперь нет, а нужник
   остался, ну вот, подите, скажите ему, что скоро будет на земле коммуния и все люди пойдут под общего Бога.
  
  
   - После всего сказанного вами что же вы ожидаете от переворота?
   - Мало ли что, ведь это я свои соображения высказываю, а бывает, не сходится.
   Я ужаснулся пропасти неверия, в которой жил этот человек, и сказал ему:
   - Вы поймите, как это наше бедное мгновение выйдет в общем плане: накануне войны народы Европы
   были как в деревне братья: когда умирает отец, они уже готовы погрызться из-за дележки. Старый Бог умирал,
   нового не было, и лучшие люди бродили странниками среди богатств великих, мертвых, не смея назвать им
   нового Бога. Умер Отец, начались дележи - война и потом ответ на войну - революция, социализм. Они,
   социалисты, не любят называть Бога, потому что из-за ошибки в этом Божьем плане они и появились, как
   появляется ураган, то есть движение воздуха. Мы видим в социализме только движение материальных частиц,
   они засыпают нас, как пепел из огнедышащей горы. Настанет время, установится равновесие, и мы тогда
   поймем, из-за чего и для чего дул ураган...
   - Все это очень хорошо, - сказал Иван Афанасьевич, - только разрушается одним словом, я вам скажу
   его, вот это слово.
   Откачнулся, просмотрел меня сквозным взглядом и сказал свое слово:
   - Амбар!
   Чему-то обрадовался и продолжал:
   - Холодный амбар! Сейчас вы так говорите, потому что ученый вы человек и у вас есть досуг подумать
   о жизни общей народов прошедших, при отдыхе подыскать связь и об ней написать, но если вас вдруг в
   холодный амбар? Я вот огородник, вывожу капустную рассаду, и ежели меня в амбар, я перестану выводить.
   Так и вы перестанете свою связь выводить, ежели вас в холодную.
   - Мое дело не пропадет!
   - Конечно, не пропадет, после вас кто-нибудь другой, такой же летун прицепится к вам и установит
   связь, но ведь на одно то мгновенье был, значит, перерыв, когда вас посадили замерзать и вы от холода
   перестали думать и наводить связь? Жизнь в настоящее время, я так думаю, есть холодный амбар для всего
   человечества.
   - Спасение в спасении от холодного амбара, - сказал я, - вам известно. Христос переходил через смерть
   свою и "смертию смерть поправ", - вы это признаете?
  
  
   - Я сознаю это, конечно, это учение хорошее, потому больше, что жизнь-то наша убитая, и для этого
   нашего человека оно создает будущее: тот свет. Я против этого ничего сказать не могу...
   - Зачем же тогда холодный амбар?
   - Необходимость! раз я огородник, и душевой земли нет у меня, и равенства с прочими крестьянами
   нет, потому как я с утра до вечера копаю землю и только что шесть раз огород перекопал лопатой и продал
   капусту, а они рассчитали неверно мой доход, и контрибуцию в пять тысяч не могу уплатить, что необходимо
   попадаю в амбар, и огородное мое дело прекращается, именно на мне оно и кончается, я - конец, и тут щель.
   После чего все человечество будет копать огород уже не лопатой, а паровым плугом: один будет пахать, а
   девяносто девять заниматься чтением книг, полезных для установления общей связи во всем человечестве,
   одна баба полоть паровым способом, а девяносто девять заниматься с детьми.
  
  
   Лидия - сохраненная девичья душа.
  
  
   21 Января. Радость. Откуда мне это? мать ли, не отдавшая отцу моему свое девичье лучшее, не ведавшая
   сама того, неизведанное и сохраненное богатство свое нетленное передала мне, сам ли я, не молясь, намолил
   себе у неведомого Бога эту тихую минутку утреннюю, когда еще не сошла с неба звезда и птицы спят на
   деревьях и люди в своих лачугах, - в эту минуту, похожую на утреннюю звезду, я испытываю радость
   необъяснимую. Тогда мне кажется, я в каком-то равном союзе и со звездой, и с этим бледнеющим месяцем, и со
   спящими на деревьях птицами. Все тогда радует меня: и громыхание где-то далекое единственной телеги или
   скрипение полоза саней, и внезапный лай проснувшейся собаки, и кот на крыше, и свет голубой на снегу - все,
   я со всеми, со всей землей, со всеми мирами, со всей вселенной радуюсь.
   Может быть, это солнце восходит, и погребенный под снегом, сохраняемый матерью-землей корень и в
   корне будущий цветок предчувствует свое весеннее воскресение и передает мне радость свою?
   В эту минуту, когда кажется мне - я один как первый признак восходящего солнца существую, ничто
   человеческое не может погасить мою радость.
   Может быть, я не выйду и останусь у постели своего больного ребенка, или с воткнутым в душу со
   вчерашнего дня словом-кинжалом лиходея в судорогах корчусь у себя в комнате, или так, от разного павший,
   разбитый, растрепанный лежу на постели - все равно: это совсем другое, и я это заслужил, я в этом виноват. Но
   когда я потом рано или поздно встречу свою утреннюю звезду, я пойму, что и тогда она была, а я не был, и это
   мое небытие не считается во вселенной, и некому, и незачем, и не нужно говорить про то, потому что это
   совершенно и вечно - великое. Я знаю также, что если бы можно было обойти крест и заглянуть в лицо
   Распятому, Он улыбнулся бы, как мы в смертельных болезнях все-таки улыбаемся маленькому, что
   прикованный к скале Кавказа и терзаемый орлом Прометей непременно бы моргнул и подмигнул и, может
   быть, сказал бы как-нибудь по-мужицки: "Во-на?! вольте, ребятушки, не глядите!"
   В эту минуту спит, улыбаясь, дитя, и солнце восходит.
  
  
   Нет, не потому, что я, избранник и особенный, говорю, что я - Я! и ты, и все, и всякий это знает...
   чувствует, и с ним бывает это, и совершается в нем постоянно, нет, это не я, это мы все, но я как богомолы в
   степи при наступлении весны взбираюсь по сухому стебельку как можно выше и своей лапкой указываю, как
   богомол указывает, страннику путь. Весной даже мышь взбирается куда-то повыше на воз и оттуда пищит; кто
   выше забрался, тот и весть подает всем спящим, и спящие мало-помалу просыпаются.
  
  
   У вас больной зуб, вы хватаете комок земли и бросаете его в сиреневый куст, чтобы прогнать соловья -
   он перелетает на другой куст и оттуда поет. Вы слышите, он поет, пострадаете немного, это пройдет, зубы
   успокоются, вы улыбнетесь себе, когда вспомните, как в соловьиный куст бросались землей.
   М о л е н и е . Молюсь об одном, прошу об одном, чтобы избавиться от намеренного страдания,
   внушаемого людям людьми, в живых мертвыми.
   Молюсь, чтобы миновало меня случайное страдание - зубная боль, живота, разорение, кражи, разбой:
   чтобы все это снести и найти в себе силу улыбнуться.
   Молюсь и прошу избавить меня силой души моей...
   И прошу, чтобы прошла мимо меня чаша необходимого страдания.
   Но если это необходимо, Господи, я Тебе предаюсь и знаю, что ты рано или поздно покажешь мне и в
   страдании свою защиту утреннюю.
   Есть существо?
   Есть!
   Конечно, Богу молись, а не шахтеру - шахтер человек маленький.
   Есть Существо!
  
  
   Председатель Потребилки Бирюлькин сказал:
   - К о м м у н и с т должен быть п р а в и л ь н ы й ч е л о в е к , не картежник, не пьяница, не вор, не хулиган,
   не шахтер, не разбойник, не обормот, коммунист должен быть правильный человек и средний крестьянин,
   чтобы он корнями держался твердо за землю. Ну как-нибудь Господь поможет, есть же такое Существо, есть!
   Вот со мной было: рубил я дрова, насадил глаз на дерни? к - свет пропал. Иду к бабе, говорят, баба у нас одна
   языком болезнь достает. Иду по полям, остановился, молюсь: "Матерь Божья, Скоропослушница, помоги мне!"
   Вдруг эта баба мне навстречу, тронула, полизала бровь и всю боль согнала. Нет, что ни говорите: есть
   Существо!
   В собрании крестьянском был гул, русские говорили про разное, и ничего разобрать нельзя было,
   только из гомона долетело до меня, слово это было: "Каин".
   Я пришел к ним и сказал:
   - Вот бы хорошо было поговорить теперь, почему Каин убил Авеля.
   Тогда вдруг все стихло, и на вопрос мой никто ничего не ответил, и потом стали между собой
   шушукаться, и все собрание, словно вода из ручья, убежало куда-то далеко...
   После я спросил знакомого крестьянина о причине этого.
   - Причина этому, - ответил он, - что среди собрания был убивец.
   (Я встретился с ним глазами, видел его на горе.)
  
  
   22 Января. Иван Афанасьевич, с которым я так много беседовал с глазу на глаз, вдруг накинулся на
   меня при людях, бранил Льва Толстого, которого никогда не читал, и всех ученых людей, которые погубили
   Россию... Брехал он без толку, без смысла. Мужик, заговоривший на людях, как пьяный, что у него на уме, то
   теперь на языке, и лишь бы переговорить, лишь бы перекричать.
   Я ему сказал из глубины души, что он ни во что не верит, и если бы не страх, то он и Христа бы изругал,
   что он не знает, не верит и в Христа. В ответ он расстегнул рубашку и показал мне свой медный крест.
   Коммунист Алексей Спиридонович расхохотался...
   Корень чертополоха. Этот Иван Афанасьевич похож на корень чертополоха, его возражения против
   коммуны те же самые, как у черносотенцев против ученых, - тут пессимизм, сознание безвыходности
  
  
   человеческого рода, безликости человечества, бессилия личности. А коммунисты против этого, пика против
   пики: у тех человек безгранично свободен...
  
  
   Печаль моя - только печаль свою безмолвную могу я дать, вот почему: свобода, как и любовь - это
   тихие гости, нельзя кричать о них, нельзя их как принципы вводить в систему государства, как нельзя
   сохранить цветок, вынося его на мороз...
   Погибнет всякий цвет на морозе... и я думаю, что ваш Мороз, губящий цветы, с печалью губит их и с
   возмущением на того, кто выносит цветы на мороз.
   Так черносотенец Иван Афанасьевич сказал мне в ответ на всю мою песнь о свободе и свободных людях
   Прометее, Христе:
   - Одно слово все разбивает.
   - Какое слово?
   - Амбар!
   Представителя свободы коммуниста Алексея Спиридоновича я спросил:
   - Как вы можете, вы, люди, вынесшие цветы из дома и уверяющие, что цветы могут жить на морозе,
   как вы можете сажать людей в холодный амбар?
   - Это необходимость, - ответил он, - и вы, и всякий посадит, если ему нужно будет собрать с наших
   крестьян чрезвычайный налог. Сами виноваты плательщики: он приходит, плачет, на коленки становится,
   уверяя, что у него нет ничего. Его сажают в холодный амбар, и через час он кричит из амбара: "Выпускайте, я
   заплачу!" Раз, два - и пошла практика, и так повсеместно во всей Советской России начался холодный амбар.
   И вы сделаете то же самое, если встанете перед государственной задачей собрать чрезвычайный налог.
   Долго слушал нас человек мрачного вида, занимающийся воровством дров в казенном лесу, и сказал:
   - Я против коммуны, я хочу жить на свободе, а не то что: я сплю, а он мне: "Товарищ, вставай на
   работу!"
   Сказал Бирюлькин:
   - Когда я свободен был: при старом режиме день весь из холода не выходишь, ночью в лес в ночное
   стеречь лошадей, кто мне приказывал - сам я себе? да разве я по своей воле стал бы в холод лезть или в лес
   махнуть ночью? все равно и тогда не было воли, и все равно теперь в коммуне: значит, зачем же
   сопротивляться?
  
  
   Нигде так учительницы не работают, как у нас, и в то же время нигде нет в школе такого бесчинства.
   Вот факты.
   Во время урока не раз учительнице в лицо попадала шапка. Не раз учительницу в ее комнате запирали
   на ключ. Раз полено попало в ногу учительнице, и она упала, а на другой день на литературном вечере
   декламировала стихи Никитина. Последнее событие: мальчишки выбили окно учительнице и наложили между
   стеклами говна.
   Сопротивление отцов.
   Все эти действия не что иное, как <зачеркнуто: отражение> оказание настроения отцов против
   коммуны. Необходим холодный амбар для детей...
  
  
   Как только получил человек власть, с ним уже нельзя познакомиться, как с человеком, расспросить о
   его жизни, которую раньше он так охотно рассказывал. Теперь больше для этого у него времени нет: он занят и
   существует только в поступках.
  
  
  
  
   Матрос Лукин любил рассказывать про себя, как он в Маркса поверил. Я вижу по этому рассказу в
   море корабль, вот все матросы у работ, одного нет: он спрятался возле каната, свергнутого кольцом, и там
   читает "Капитал" Маркса, и ему по вере его в Маркса раскрывается для всего мира блаженная жизнь.
   Мрачные мысли ученого еврея про экономическую необходимость молодой русский матрос преображает в
   полную свободу личности. Теперь матрос Лукин состоит комиссаром по земледелию, ему теперь некогда
   рассказать про себя и вспомнить легенду о жизни, созданную им в минуту свободы внутри каната, украденную
   им из необходимости двигать корабль. Нет больше легенды, он властвует.
   - Дави кулаков! Посадить в амбар! - кричит он на каждом шагу.
  
  
   24 Января. Все что-то везде мешает, и не как раньше, а совершенно мешает, так что и времени никак не
   найдешь быть самому с собой: то забота о продовольствии, то дети.
   Вероятно, это потому, что жизнь сама по себе рассыпалась (жизнь внешняя) и обыкновенные условия
   для работы исчезли, эти условия стали в идеал неосуществимый. Вероятно, нужно привыкать жить на ходу,
   пользуясь мгновеньем ясности духа, считая это мгновенье за все, что может теперь дать жизнь.
  
  
   28 Января. Смерть старухи - лежит неподвижная, чулки снимают - деньги. Торгуются. Исчезновение ее
   быта: домик штукатурится.
   Семья Истоминых у чугунки, среди замерзших комнат (холод страшнее голода).
  
  
   29 Января. Помещица Красовская, вся истерзанная, голодная, с озлобленным лицом явилась в деревню,
   откуда ее выгнали, и мужики ее не то что накормили, а завалили пищей, и теперь уже, несмотря на все прежние
   распоряжения о выселении помещицы, - поселили ее в своей деревне.
  
  
   Вчера получена бумага, что Коля 19 Января в Тамбовской губернии в советской больнице умер. Мне
   сказал об этом Лева, и первое, что промелькнуло у меня в голове: "Да ведь он давно умер". Это не потому
   промелькнуло, что он был "живой труп" (нет, он был живой еще человек), а время такое, что к смерти близких
   мы уже приготовились.
   Лидия сказала: "Вот послушался советчиков, оставил меня, не нужно было меня оставлять"...
  
  
   П о п о в о д у К о л и н о й с м е р т и . В с е в о п р о с ы . Мой брат был русский человек, очень мало делал,
   но зато думал о всех, со мною делился своими мыслями, постоянно записывая их иногда под числом
   проходящего года и числа месяца, в порядке времени они были единственной связью стыдливых дум этого
   застенчивого человека. Теперь он заболел в поезде, занесенном метелью, и умер одинокий в чужом городе в
   губернской больнице, вероятно, сделал последнюю напрасную попытку мыслью своей установить какую-
   нибудь связь в пережитом.
   Правда, не было никакой связи в тех мыслях, которые передавал он мне и записывал на бумаге, но
   теперь, когда он умер, я вдруг понял связь между мной и им, мы были родные и оставались родными до конца -
   мы любили друг друга, это было нашей связью, и я понял, что мысли, которые чередовались, казалось,
   бессвязно, внутренно связаны той же самой родственной любовью ко всему живущему.
   Как вспомнишь всё - все вопросы жизни прошли у нас в разговорах во время работ наших в саду, в
   поле, когда мы вечером на закате солнца сидели на лавочке, слушая птиц, или выстругивая в амбаре лыжи для
   зимней охоты, или зимой, возвращаясь домой с убитыми зайцами.
  
  
  
  
   Забулькало на воде - болтовня любящей пары; как скучно слушать постороннему все, что они
   говорят... между тем сами они говорят в согласии с игрой зыбушки, и вот гусь этот нырнувший отряхает воду с
   крыльев - у них похож на мальчика.
  
  
   С в е т л ы й ч е л о в е к . Я помню однажды, когда нам было плохо, брат мой сказал:
   - Все омерзительно вокруг, верить никому нельзя, и жизнь свою нечем вспомнить, но почему же, откуда
   эта вера, какое-то смутное чаяние, что есть где-то или явится когда-то светлый человек...
  
  
   С к а л а б л о х . Власть - это скала блох... Кто-то из умных сказал, что если бы у человека были на ногах
   мускулы, в соответствии с тяжестью тела его столь же сильные, как у блохи, то человек мог бы прыгать через
   Альпы. Власть - это Альпы нашей жизни, и человек, прыгая через них, воображает, что у него ноги такие же
   сильные, как у блохи.
  
  
   З и м а. Светлеет, голубеют снега. Солнце правильным крестом восходит над снежной пустыней, а по
   сторонам два радужных столба...
   Крещенские морозы эти запоздали немного, и среди дня их побеждает солнце. Сверкает... Ветер в тыл,
   не слышно ветра, и только скоробегущая метелица-поземок курит-дымит. На всем пространстве от неба-солнца
   до земли, не доходя до земли на собаку, ясно - ярко-светло, а где метет, курится, в этом снежном мареве волки
   бегут и то исчезнут в куреве, то покажут огромные уши...
   Переход от осени к зиме: стала река в великой славе...
  
  
   Земля моя родная! трава была тут высокая, где мы с головой скрывались в детстве, - нет травы! снег.
   Дом стоял наш тут - нет дома, сосед жил - нет ничего: снег, пустыня, крестом восходит солнце с двумя
   радужными столбами по сторонам.
   Мы чаяли, что за все наши страдания отвяжется ненужный крест и упадет с шеи в цветы, и цвет жизни
   станет вместо креста; вот все замерзло, и даже само солнце, рождающее цветы, стало крестоподобной серой
   равниной.
   Юродивая помещица: "Ветер, ветер - чего ты дуешь? Кто это дует - черт это дует или Бог это дует?
   Ветер, ветер! Черт дует? Ну, черт с тобой. Только, праведный Господь, ты что это смотришь! А если это Бог
   дует. О, Боже, Боже, зачем ты губишь нас".
  
  
   Холод хуже голода... Мне кто-то мешает, меня кто-то вяжет, студит, чужой, совершенно посторонний
   вошел в мою интимнейшую жизнь и не дает мне думать, не дает мне писать и любить вечно любимое. Холод-
   злодей стал мне на пути.
   Гремит лед: самовар насыпают. В тулупе - пишу.
  
  
   Встаешь угретый и как вор - сырой.
   Я бы знал, как бороться с тобой, враг мой, да лыжи мои украли, а ружье реквизировали.
  
  
   Еще не устали пустыми словами наполнять воздух о коммуне, а в душе уже каждый человек узнал, что
   теперь он зверь, а раньше жил коммуной, и это, казалось, такое ужасное существование монархического
   государства Российского было коммуной, только мы не знали об этом.
  
  
   Так мы не знаем, владея клочком земли, что земля эта наша общая земля, и момент бытия нашего на
   ней считаем вечностью (что собственность есть момент бытия нашего, принятый за вечность).
  
  
   В тишине души своей каждый понял, что мы и раньше жили в коммуне, т о л ь к о р а с ч е т с в о й
   в е л и н а с е б я ...
   Поняли, что, спасаясь от голода и холода, теперь мы живем все для себя, а расчет свой ведем на
   коммуну. Что расчет наш не больше как запись в конторскую книгу, и что теперь бухгалтер объявил себя
   творцом жизни.
  
  
   "Да вы покажите нам на деле!" - вопили мужики.
   Мужики проверяли общественного человека так: до точности - если, например, коммунист, называя
   себя коммунистом, ошибается в делах своих на волосок, то они говорили: "Какой же ты коммунист?" Тут чуть
   сфальшивил - и все пропало. Проверка шла по словам в делах. "Делами, делами оправдайте слова!" Они
   брались за дела, и все говорили: "Вот так дела!"
   Привык русский человек молиться Богу в далеком монастыре, а свой близкий монастырь... да кто же не
   знает у нас, что в близких монастырях Бог не живет.
  
  
   Как во время самодержавия говорили, что не царь виноват, а чиновники, так теперь не коммуну винят
   и Ленина, а тех, кто служит коммуне.
   Свои чиновники оказались куда горше царских - лезли к власти, как мухи на мед, воры, всякие
   неудачники, обиженные на учителя, выгнавшего их из гимназии, сознательные воры-убийцы и самолюбивые
   гении, выгнанные из 3-го класса городского училища.
   Все, кто прыгал через блошиную гору, падали в грязь, и все видели грязь и говорили:
   - Вот так власть!
   Добивались невидимой правды, обвиняли все невидимое и даже то вечно целое, в чем невидимое было
   как видимое.
   Шла проверка всего на живую совесть, и в совести живой гибло все.
  
  
   31 Января. Вчера молодой коммунист Иван Афанасьевич сказал мне:
   - Вы говорите, что эгоизм есть название тюрьмы, в которой находится плененная личность, скажите,
   как различить эгоизм и сознание личности - это раз, и каким способом освободить личность из плена - это два.
   Я ответил ему:
   - Личность освобождается от плена любовью к другой личности, и так она узнает (сознает) себя.
  
  
   Мне рассказали сегодня подноготную о коммунистах, и все предстало так, будто находился в стране
   лилипутов: видимо, что я сам создаю, желаю того простонародного гения-революционера, которого в
   действительности нет. И, по-видимому, неправильно делил я их на стоящих у власти и живущих в деревне-
   оазисе. Нет оазиса безвластия и в деревне: маленькая власть, зависть, крошечное самолюбие опутывает их всех
   крепкою сетью.
  
  
   Чувство страха перед физической смертью мудрым человеком переживется, так как его страшит без
   сравнения больше - смерть духовная. А физическая смерть для такого человека так же далека, как заповеди
   Моисея для среднего человека нашего времени.
  
  
  
  
   1 Февраля. Оратор говорит народу в холодном помещении о коммуне и будущем счастье народа, а пар из
   его рта так и валил, как у голодной собаки, лающей холодной ночью на луну. И казалось нам, эти слова его о
   коммуне тут же валятся из рта и падают белыми кристаллами снега, и весь этот снег нашей зимней пустыни
   сложился из кристаллов пустых, умерших слов, похоронивших под собою живую жизнь.
   Прозелиты, пребывающие в состоянии мелкого распыления самолюбий до тех пор, пока вождь не
   возьмет их с собой и не укажет место им стрелков на передовых позициях.
   Они все жаждут вождя, как земля дождика, и как земля в ожидании влаги пылится и трескается, так и
   они мельчают в самолюбии и происках власти.
  
  
   Кто больше: учительница Платонова, которая не вошла в партию и, выдержав борьбу, осталась сама
   собой, или Надежда Ивановна, которая вошла в партию и своим гуманным влиянием удержала ячейку
   коммунистов от дикостей?
  
  
   N., изгнанная из родного угла дворянка, смысл жизни своей видевшая в охранении могилы матери, -
   возненавидела мужиков (ее дума: тело этих зверо-людей ели вши телесные, а душу ели вши власти). Она живет
   в голодной погибающей семье и ради маленьких чужих детей идет в свою деревню, измученная, обмерзшая, в
   истрепанной одежде - нищей приходит в деревню, просит помощи, и мужики заваливают ее ветчиной и
   пирогами.
  
  
   План мой на Февраль: до 15-го - две недели - извлечь библиотеку Стаховича, свою, вещи Николая. С
   15-го до 1-го - Петровское, Ананьево и пр. плюс 13 дней до наступающего 1-го Марта и потом перебраться в
   Елец.
   Сборы: письмо, телеграмма Сперанскому, пшено Лиде и Шубиным - 20 ф., белье на две недели, грязное
   - выстирать, шкатулку с документами, главные рукописи с собой.
   - Другу не дружи и другому не груби, Богу молись, а черта не задевай! вот какая жизнь, вертись, как на
   сковородке жареный бес! Ох, жизнь, жизнь, антихрист ей душу выешь.
  
  
   Как Адам.
   - Из ваших красных слов и пралича не получается, а вот что я думаю: собери всю пролетарию, будет ей
   баба-то строчить, да с удочкой рыбу ловить, а собери их всех, голоштанников, да воз кутузок привези, да
   обделай их, чтобы они работали как мы, трудовики, как Адам, первый человек.
  
  
   2 Февраля. Сегодня еду в город, везу Прекрасной Даме пшено.
   Кончик всего нашего мотка находится все-таки на ее стороне, и она его с самого начала взяла и держит
   и почти знает это сама, а я держусь, потому что она держит... (конечно, я говорю про высшее, а так разве можно
   меня чем-нибудь удержать?).
  
  
   Сильнее и сильнее выделяется из деревенской массы голос крестьянина-трудовика.
  
  
   Первый намек на рассвете при полных звездах открытого неба - какая радость! Неужели я забуду
   когда-нибудь, умирая, эти счастливые минуты и ничего не скажу в защиту жизни...
  
  
   Что это - сохраненная юность или начало старости? той деревенской, старушечьей старости, когда хоть
   денечек еще, а хочется пожить (Дедок)...
   Изобразить черты ребенка в жизни взрослого.
   Сидят мыши, чрезвычайная комиссия и гибель Европы.
  
  
   5 Февраля. Я думал, что необыкновенный мир открывается мне и все это ново и никогда ни с кем не
   случалось, а теперь начинаю думать, что это испытывает каждая обыкновенная женщина.
  
  
   Зинаида Ивановна выхлопотала себе место в больнице на случай сыпного тифа (в больнице все занято,
   не только лежат, но и сидят на койках...).
   Поиски лекарств: доктора дают сразу кучу рецептов - что найдется.
   Холод - губитель уюта.
   Мороз сломило, мгла наполнила воздух, с бронхитом хуже стало. Несут гроб, поп сопровождает
   похороны одиноким бормотанием. Разговаривают про то, что хоронят в гробах держаных (на две категории
   гробы: заразных и простых).
   Навстречу гробу солдат несет чучело громадного филина: переносят женскую гимназию в мужскую.
   Несут карты географические, везут на салазках физический кабинет: смешиваются гимназии.
   Мы разговариваем о гибели мощей Тихона Задонского: комиссия открыла гроб, сняла картоны и
   бинты, а кости рассыпались и стали костяной мукой. На рогожке вынесли на двор монастыря костяную муку и
   написали: "Вот все, чему вы поклонялись!"
   Народ создает легенду, что Тихон ушел, а нечестивым показался костяною мукой...
   Вот все, чему мы поклонялись...
   Миссия России - показать всему миру рогожку с костяной мукой. Там где-то (в Европе?) есть
   непобедимые силы житейского строительства, их деятельность будет [сомнительной] при существовании
   рогожки с костяной мукой. - Ну, а если... (Бутлеров - член чрезвычайной комиссии и гибель Европы.)
   Старушка подслушала наше чтение о гибели Тихона Задонского...
  
  
   6 Февраля. Иван Михайлович спросил:
   - Ну, что новенького?
   Я ответил о мощах Тихона Задонского, что мощи разобрали и оказалось, нет ничего, череп, кости,
   тронули - кости рассыпались, костяную пыль высыпали на рогожку, положили возле церкви и написали: "Вот
   чему вы поклонялись".
   Няня сказала:
   - Ушел батюшка.
   Иван Михайлович:
   - Дюже нужно. Я думал, какие новости...
   - Какие?
   - Насчет внутреннего.
   - А это?
   - Это внешнее.
   - Мощи Тихона Задонского?
   - Ну, что ж.
   - А внутреннее, какое же еще вам внутреннее?
  
  
   - Да такое, как жизнь, меняется ли, или какое новое совершенство, или новый край: мы же на краю, а
   вы говорите: мощи.
   - Мы на краю, это верно: вот тиф сыпной губит человека за человеком, вчера за одним столом сидели, а
   нынче его нет.
   - Ну-те!
   - А хоронят в гробах держаных: досок не хватает.
   - Так!
   - Деревянные дома разбирают на топку.
   - О, Господи, ну, скажите, дальше-то, дальше-то как?
   Няня:
   - Ушел, ушел батюшка, скрылся и невидим стал злодеям, показался костью и мукою.
   - Куда же скрылся?
   - Куда скрылся-то - куда? Тут же, тут батюшка, только невидим стал - Божиим попущением и грех
   наших ради.
  
  
   Ивану Михайловичу мощи кажутся так, внешним, неважным в сравнении с грозными днями текущей
   жизни.
  
  
   - А вы говорите: исчезновение интереса к литературе, искусству. Да что вы! даже смерть близкого
   человека разве значит теперь то, что раньше. Даже мощи нашего святого - все это "внешнее" в сравнении с
   важностью дней текущих.
  
  
   7 Февраля. Андрей изменил своему отечеству ради прекрасной польки.
  
  
   10 Февраля. 16-го в Рябинки, 17-го в Петровское, 18 - 1-го марта в Ельце.
  
  
   11 Февраля. Выехал в Секретарку. Ночевка в канцелярии Райкома. Метель.
   - Вышел до ветру, сел и конец отморозил, - что теперь старуха скажет, разве она поверит?
   За умываньем утром.
   - Хотел ехать в Хмелинец, а вот сиди!
   - Не так живи, как хочется, а как, ну, как вы скажете: Бог?
   - Бога нету!
   - А кто же метель посылает?
   - Это причина, так сказать...
   - Ну, Иисус Христос?
   - И все равно Иисус Христос тоже Бог, а не причина.
   - А тебя зовут Иван? нет, врешь: причина.
   - Говорится, судьба.
   - Пустое! дурь наша, а ты говоришь: судьба, поезжай сто человек спасать и твое дело с ними связано,
   это будет судьба, а ежели я в такую метель кинусь - это моя дурь, и пропадать буду, услышат, никто не
   поможет, скажет: зачем его в такую метель понесло!
  
  
   На горе между домами последними в городе просвечивает Скифия, страшная, бескрайняя... Выезжал,
   закурилось, и все исчезло милое, дорогое, нежное среди вьюги...
   О, зачем я выехал в эту Скифию! дорогая моя, если бы можно было вернуться; ты стала мне тут как
   самое нежное видение...
  
  
   В канцелярии Райкома часы рококо с кругленькими ангелами на шифоньере Ампир, заваленном
   газетами "Вестник Бедноты". Возле него на голубом диване с волнистою спинкою, на грязной подушке,
   накрывшись тулупом, лежит председатель коммунистической ячейки. На лежанке с изразцами спит-храпит
   бородатый мужик в шапке-маньчжурке, раскоряча колени, и почесывает во сне между ногами.
   Секретарь Исполкома принес мне кусок сахара, долго бил его, мял, трепал, наконец отгрыз себе и
   остальное мне подал:
   - Вот вам!
   Я спросил его, есть ли тиф у них.
   - Много! далеко нечего ходить, у меня в доме все в горячке лежат.
   Мягкая мебель собрана из имений Хвостова, Бехтеева, Лопатина, Челищева, Поповки. Великолепные
   часы с инкрустацией... Барометр ртутный у окна...
   Мальчик все спрашивает о зубчатых колесах, нет ли такой книжечки, и вдруг увидел; я сказал, это
   высшая математика, а он:
   - Ничего, я разберусь...
   Среди книг, которые записывались механически, вдруг открытка: "Христос воскрес, милая мамочка!"
  
  
   Шкафы с книгами. Библиотекарь сбежал. Ищут отмычку - долго искали, библиотекарь и ключи увез.
   Написали бумагу, ответили, что библиотекарь законным порядком подал прошение, получил отставку и уехал.
   Думали, думали, что делать, и решили в дом перевести Исполком.
   Когда разбирались книги:
   - Вы не обижайте деревню, а то все для города!
   Одни говорят:
   - Берите, берите все, спасайте... все пропадет!
  
  
   Любовь - это свой дом: я дома, зачем мне смотреть куда-то в сторону, я достиг всего, и ничего мне
   больше не нужно. Мой дом не такой, как у вас, бревенчатый, мой дом воздушный, хрустальный, скрытый в
   сумраке голубеющего раннего утра... Милый друг мой живет рядом со мною, друг, которому я писал о голубом
   доме всю свою жизнь, - рядом со мною, мне говорить больше нечего...
  
  
   Утро: скифы жарят сало на сковородке и, поставив на лежанке, едят с черным хлебом...
   - Ешь, Михаил, чего упираешься, не хуевничай в Божьем храме. Освобонитесь, пожалуйста, где бы
   наша ни была, все народное, мы не считаемся! ешьте, ешьте.
  
  
   13 Февраля. Двое суток в канцелярии Райкома. Граммофон и за стеной Потанин.
   Инвалид на лежанке и пляски молодежи под граммофон: дождался! Совершенно отдельный мир
   простого народа; как могли жить помещики у вулкана!
  
  
   Яков Петрович - Заведующий Отделом Народного Образования.
  
  
   Григорий Иванович - косой, браунинг.
  
  
   Члены чрезвычкома.
   Я читал о тиграх (смерть показалась в образе подобного зверя) - и вошел человек, мертвый взгляд
   (Потанин).
  
  
   Под лезгинку:
   - Потанин замерзает.
   - О?!
   - Кряхтит!
  
  
   В амбаре: портреты, кресты, детские рисунки.
   - А где?
   - Он умер. Ах, эти? - Сбежали.
  
  
   Машины Исполкома: тут был и вор, и разбойник, но все не раз шло, как нужно было идти по времени:
   сторож - вор, мальчик - беженец, воришка при волости.
   Итальянские окна, лежанка, два шкафа - на одном тулупы, на другом картины неизвестного художника
   вверх ногами. Рассказ члена чрезвычкома о правильности всех жестоких мер, исходя из дикости народа...
   "Не обижайте нас!" А я: "Вот вам книга о восшествии Николая на престол".
  
  
   15 Февраля. Страшные будни... Те серые будни, в которых жили так долго люди, будто серые домашние
   куриные птицы долго-долго высиживали, и вышли из них теперь черные страшные летучие птицы.
   Милая! видишь, вон из бурьяна Скифии нашей к нам в город черная птица летит и реет с метелью
   вместе над нами?
   Слышишь, там за стеною юродивая, помещица шепчет:
   "Ветер, ветер, чего ты дуешь, кто это дует? Бог дует или черт дует? Черт дует - черт! а Бог? Ты Бог,
   какой ты Бог!"
   Черная птица с железным клювом вот-вот расклюет нас, а мы, прижавшись друг к другу, под защитой
   соседнего дома смотрим на гору в Черную Слободу, и там, где кончаются дома и начинается поле белое и все
   курится и крутится там белыми летающими клубами, там, в этой Скифии, под защитой домов читаем
   волшебную сказку нашей родины...
   Я шепчу:
   "Ну, дорогая, нам нужно расстаться, думай о мне, как я о тебе, в буране белом ты увидишь меня и
   услышишь, я тебе расскажу из бурана человеческим голосом про эту страшную Скифию, которую боялись еще
   так древние люди у теплого синего моря. Вот она опять пролетает, черная птица - с железным клювом, ты
   узнаешь: это летит древний орел клевать грудь человека. Ну, прощай! вот я уже еду, вокруг меня белые клубы
   бурана, я не вижу тебя позади, город скрылся, но ты ясно смотришь теперь на меня впереди, и зовешь, и
   манишь меня к себе, а я еду, еду".
   Какая странная природа нашей родины: вокруг меня бежит-движется как ветер в море сыпучая, белая,
   жесткая, холодная пыль, я вижу только половину лошади из этой белой пыли, пролетающей, убегающей.
  
  
   А небо ясное, солнце восходит над серой движущейся равниной правильным золотым крестиком, по
   обеим сторонам его все семь цветов радуги собраны в два столба. Солнечный крест сияет над Скифской
   равниной, и радужные столбы вокруг него - цвет небесный.
   Что это? обещанный весенний расцвет земли, крест процветающий?
   Морозная стужа бьет мне прямо в лицо. Скиф, завернутый в овечью шкуру, смотрит в бесконечное
   пространство, и через его голубые глаза я смотрю и вижу на небе крест, и вижу на небе цветы.
   Скиф, указывая на землю тяжелой своей рукавицей, и говорит:
   - Вот там волки бегут!
   Это волки? там из метели то покажутся, то спрячутся их серебристые спины, то уши мотнут, то
   скроются.
   Волки, волки!
   И вот метнулось и скрылось черное крыло пролетевшей птицы, она скрылась в буране...
   Я вспомнил тебя, дорогая! не покидай меня!
   Сильнее подул морозный ветер, моя лошадь скрылась в буране, а небо ясное, и все еще крест горит
   вечным огнем, и сияет цвет возле него: крест и цвет Скифии, моей родины.
  
  
   - Мы не сбились с дороги, кажется, нет, мы ехали верно.
   Скиф мне сказал:
   - Вот мы приехали!
   Твой, дорогая моя, дом, твой волшебный дворец, утонувший наполовину в потоке несущейся пыли
   белой снежной, белые колонны по-прежнему твердо стоят и ясени окружают крышу.
   Скиф мне сказал:
   - Волость!
   Я улыбнулся: твой дворец теперь называют волостью. Вокруг все по-прежнему: там направо людская,
   курник, домик приказчика, налево большая конюшня, амбары.
   Я спросил скифа, кто теперь живет в доме приказчика, он сказал: там теперь исполком.
   - А в людской?
   - Там райком.
   - А в большом доме?
   - Там чрезвычком и все канцелярии исполкома, райкома и кружок культурно-просветительный.
  
  
   16 Февраля. Религия демократии скрывается, вероятно, в тайниках жизни семейной: тут происходит
   прикосновение ко всякой нечисти, ее преображение, одухотворение всякого вещества, всякого труда.
   День начинается: ворчунье няньке дается валерианка - тем и живем, а то бы съела! Тиф: несут
   покойника, а нянька: "Все мимо, все мимо" (смерть обходит ее) - плачет, с виду горюет, а в душе рада: похоже
   на церемониал отказа в гостях от кушанья, хотя есть очень хочется. Совестно жить, а хочется. Водовоз (рубка
   льда для самовара). В саквояже - окорок.
   Тиф: размышления о том, что делать, если кто-нибудь из нас заболеет...
   В деревне: добыл для нее сахару, пшена, подхожу - взять нельзя: тиф.
  
  
   После морозного бурана вышли на дорогу с обмерзшими крыльями зимовалые грачи, стучат носом о
   лед дороги - далеко слышно, шатаются.
   - Замерзают: голодные, вот так и русские люди!
  
  
   - Русские...
   - Да, голодные, холодные, шатаются.
  
  
   Оказалось, что народный университет - рассадник эпидемии тифа.
  
  
   17 Февраля. По всему городу твердый слух, что занят Петроград, а кем - неизвестно. Петроградская
   диверсия внезапно повернула с юга на север. Чугунка и командир Иван Львович. По козе канун.
   М и ш и н д н е в н и к . Недра семейной жизни - вся сокровенная женщина с железными когтями,
   которая никогда не выпускает (куда мы идем?).
   Старуха (на том свете не все друг друга узнают).
   Вечер - звезды: Медведица на стомиллионном расстоянии и вечная загадка, а решение на земле: то есть
   между нами же есть люди, которые знают, но не могут всем нам передать свое знание. Это и есть то, что хочет
   сказать старуха своими словами о загробной жизни, что люди не узнают друг друга...
  
  
   Начало нашей духовной природы - чувство приобщенности к космосу, середина нашего жизненного
   пути - борьба разума, конец - включение разума в космос и тайное примирение.
  
  
   Наш день: оттепель; удалось обрушить вниз замерзшее и выпершее из отверстия; достали поперечную
   пилу, а топоришко чуть дышит. Что-то кружится голова... Не тиф ли? что будешь делать, если тиф? Зачесалось
   в голове - не вошь ли? О, эта страшная тифозная вошь - русское... нет дров, нет бани, путешествуют вши из
   деревни в город, все теперь, не стесняясь, говорят про вошь (нет частых гребешков): нас губит вошь. И в это
   время Иван Львович, командир Красной Армии, должен ехать воевать с англичанами, занявшими Петроград
   (вшивая коммуна). Зашли к Владимиру Николаевичу Шубину - тот ли человек? Дом запирает - в двух, в одной
   комнате - детвора, теснота: "Ну, не лезь ты, не лезь, мучитель мой!" Один мальчик мечтатель и раздражает
   своей медленностью, другой слишком быстрый и дерзкий.
  
  
   - На кой он вихор кладет их в корма?
   Ранняя птичка носок обивает, а поздняя - только что очищает.
   Нянька, выражающая мне сомнение:
   - Народ едет на базар, а ветер воет! ветер воет - приехали, как-то уедут!
   Уехали скифы. Мы стоим и смотрим вслед (Начало Скифии) - судьба, судьба, да ежели я в такую войну
   кинусь и сто человек от меня зависят - это судьба, а ежели я по себе для пустого дела своего в такую страсть
   поеду, то какая это судьба, это дурость моя! и пропадать буду, закричу, и услышат меня - никто не пойдет
   спасать: "Сам кинулся, пойду я дурака спасать!"
  
  
   Газеты писали, астрономия предполагала, что метель будет, но такой метели никто не ожидал.
  
  
   Наружность - это дверь, через которую входишь, а как вошел - так все равно: "Я и лысенького любить
   буду".
  
  
   А. идет за дровами, я за водой.
   - А где книги?
   - Унесла.
  
  
   И сама в очередь за хлебом. Пока ходила в очередь, муж ускользнул на службу. Несу дрова. Дров
   напилил достаточно. Пишу в штабе свободного дивизиона, а весь дивизион - 27 человек офицеров -
   разбежались. Бочки замерзли, колю час-два. Пришла повелительница, идем за водовозами: на улице угли, и все
   говорят:
   - Вот 12 рублей, а раньше 12 копеек.
   Водовоз. Металлическое повеление:
   - Несите, несите.
   И вдруг одумалась по пути:
   - Михаил Михайлович, пожалуйста, это ведро снесите в умывальник, а это в чугун. Печник явился,
   поработает час - 25 рублей. Это он сковородку унес. Хотела уют создать, затопили - дым.
   - Не топите!
   Завихрилось, выхожу на улицу: луна (а вошь все кусает, все кусает!). При луне птица черная, снежная -
   вы похожи на птицу, которая реет, реет. Металлический крик "Василиса!" утром, а вечером на полуслове
   засыпает. Птица-необходимость - это не орел, не коршун, не филин, не Алконост, это птица, которой назначено
   клевать грудь Прометея, и другая птица, утренняя победа, свобода (упрек: у всех есть время свободное), а на
   другой стороне беременность, холодный амбар.
   Пришли пшено менять и мыло и сказали: "Холодный амбар теперь бросили, теперь действуют по
   трафарету - выжигают на лбу буквы Н. К. (не платил контрибуцию)". А член чрезвычайки сказал: "Нечего
   делать, такой народец: не смотрите слишком далеко и слишком близко, смотрите прямо на мужика, кто он? и
   вы будете сажать в холодную". "Взявший меч от меча и погибнет": идею давно потеряли, и необходимость
   государственная давно уже сама по себе вянет и собирает территорию.
   Услыхал, что дивизия отправляется воевать. Солдат сказал: "Надо идти". - "А если убежать?" - "Да
   как убежишь, ведь это на риск, за это к стенке". Почему же власть все-таки оставалась, и против нее никто не
   боролся? Потому что обманываться больше уже никто не хотел.
  
  
   20 Февраля. Рябинки. Дети прыгают: "Мама, мама". А она им отвечает: "Отвяжитесь вы от меня". Дети
   просят: "Дядя Миша, заведи мою уточку". - "Не смейте входить в мою комнату!" - кричит дядя Миша. Итак,
   все похоже, как на охоте, когда птица подстреленная бьется у ног охотника, а он, счастливый удачей, вновь
   заряжает ружье.
  
  
   Дружеский контроль. "Ты от меня сейчас далеко, далеко". И подойти не могу, мне что-то мешает, я сам
   не знаю что. Уезжаю от нее далеко, и снова ближе к ней [оказываюсвь], встречаюсь с ней где-то на каких-то
   планетах. Жалость вместо любви - это пытка для обоих: ему пытка, потому что он вышел из положения
   несчастного кроткого, он делается ей ненавистным. Ей пытка, потому что нечего и говорить почему.
   Металлический звук ее голоса, когда она кричит сверху вниз прислуге: "Василиса!", я слышу его, и по
   отношению, когда она распоряжается в своем муравейнике: это власть.
   Я думаю, что власть можно так понимать: власть - это есть сила распоряжения людьми, как вещами.
   Любовь, радость жизни наоборот: эта сила одухотворения даже вещей. Власть и любовь - противоположные
   силы. Я люблю, и все мертвое оживает, природа, весь космос движется живой личностью. Я властвую, и все
   живое умирает, превращаясь в мертвые вещи. Разум как буфер становится между силой власти и силой любви,
   но что же такое разум, если ослабела любовь и власть стала бессильной? Тогда разум лежит, как счет по
   двойной бухгалтерии. Власть, наступая, [захватывает]. Любовь отступает и вдруг победно является. Когда
   любовь отступает, опустошенную территорию захватывает власть. Захватывает власть только слабое, а любовь
  
  
   может быть только между равными. Власть - это сила враждебно столкнувшихся масс и количества, а любовь -
   это сила личности и качества. В любви - свобода, во власти - неволя. Люди бессильны в любви друг к другу, и
   только тем объясняется государственная власть: ее основа - неравенство.
   Власть нашего времени - наше бессилие в любви, это наша власть самая настоящая, народная.
   Власть - это действие рока или судьбы: злого рока, злой судьбы. И как может власть быть доброй, если
   добро в любви, а любовь отступила... В любви - добро, во власти - зло.
   Но зло - это пробный камень добра и власть - пробный камень любви.
   Эгоист - носитель власти - безличен, а мы жертвы - личности.
  
  
   Неверно: л о г и ч е с к а я ошибка.
   Я хочу сказать: властелин порождает мир властелинов маленьких (эгоистов), а деятель любви
   порождает мир общий. Наше время: власть называет себя коммуной, она одевается в чужое одеяние, она - волк
   в овечьей шкуре. Это пародия на самодержавную власть, которая одевалась в одежды православия. Властелин
   на властелина [бросается], как собака на собаку, и мир ему пуст. Деятель любви порождает из себя целый мир.
   Вот разобрали мощи Тихона Задонского, народ ответил на это верой, что Тихон Задонский ушел и стал
   невидим. Так в царстве [явное] зло - власть, все любовное стало невидимо, и всякое слово добра умолкло. Мы
   отданы року и молчим, потому что нельзя говорить: мы виноваты в попущении, мы должны молчать, пока
   наше страдание не окончится, пока рок не насытится и уйдет: ему пищи не будет. Тогда вдруг все мы скажем:
   - Да воскреснет Бог!
  
  
   Нужно знать время: есть время, когда зло является единственной т в о р ч е с к о й силой, все разрушая,
   все поглощая, оно творит невидимый Град, из которого рано или поздно грянет:
   - Да воскреснет Бог!
   Как может корень растения под снежной пеленой дать стебель, и стебель, пробившись через снег, дать
   цвет на морозе. Но время придет, снег растает, цвет раскроется, и люди скажут:
   - Светлое воскресение: любовь, мир.
   Вот приходит ночь весенняя, звездная, теплая, реку взломало, как из пушки ударило:
   - Да воскреснет Бог!
   Широко на разливе, спадает вода, лед очищается, зеленеет, цветы расцветают, и все понимают друг
   друга в одном:
   - Бог есть любовь.
   Мне кажется, человек - это младенец, и вся разница его жизни с жизнью природы в том, что он хочет
   сделать все по-своему, как будто до него ничего не было. Но в природе было все то же самое, только человеком
   называется такое существо в природе, которое действует так, будто нет Бога, закона и вообще нет ничего, кроме
   человека - царя природы.
   В этом самообмане - все существо человека.
   Проделать опыт той же самой жизни природы за свой страх и риск - вот цель человека.
   Всем перемучиться, все узнать и встретиться с Богом.
   Блудный сын - образ всего человечества.
  
  
   Мудрость состоит в знании времени, когда следует указать людям, что согласно со временем года нужно
   рамы в окна вставлять или раскапывать завалинку.
  
  
   Мудрец знает закон природы и закон бунта человеческого и там, где рвется человеческий нерв, штопает
   обыкновенными льняными нитками связи.
   Зачем он это делает? потому что любит человека, потому что сам человек, свое дорого.
   Был ли Христос мудрецом?
  
  
   21 Февраля. Ночами этих страшных дней снов у людей не было, ночи этих дней проходили так. И было
   тяжко просыпаться без сна, как будто душа покрылась пробкой для защиты от ударов дня или тучи закрыли
   небо души. Но раз оборвалась завеса, и я увидел сон.
   Мирская чаша. Мне снилось, будто душа моя сложилась чашей - мирская чаша, и все, что было в ней,
   выплеснули вон и налили в нее щи, и человек двадцать Исполкома - члены и писаря - деревянными ложками
   едят из нее.
   Поездка в Афанасьево-Петровское 21 Февраля.
  
  
   22 Февраля. Ухаб такой, что передок саней, когда выбирались, закрыл и лошадь, и дугу, и половину
   неба.
   Поля Скифии: февральский наст, по насту оборвался с ветки сухой дубовый листик, бежит и шумит.
   Ветки пригнуло к снегу дугой, и кажется - арка великая. Лисица, потревоженная шумом полозьев, встала среди
   бела дня, ждет так, ужимаясь, оглядываясь.
  
  
   Сестра расстрелянного помещика Елизавета Лопатина учит народ грамоте и состоит
   председательницей культурно-просветительного кружка.
  
  
   Проезжая Дубки-Лопатино, вспомнилась-представилась весна: чернозем, как черное море, запах земли
   и там пашут, и из Дубков, как из сердца кровь дедов, здоровье - распоряжение-благословение... связь. А теперь
   нет ничего: каждый из скудости. Я заехал в одну усадьбу: там учительница живет и в валенках, закутанная
   колет дрова: день поучит, два дня отказывает: очень холодно... "И если бы немножко соли, за соль будет все!"
   Сход - крики! жара, нет махорки: вошь выползает. Розвальни встретились и поцеловались с нашими
   санями. Два воза ворованных дров везут - как их обогнать? решили свернуть и застряли, другой раз
   попробовали и застряли, бились, бились, а возы все впереди.
   Какая же это деревня? у колодца стояла молодая женщина - надо ее кликнуть: "Тетка!" - обидно.
   "Девушка!" - не похожа на девушку. Пока я раздумывал, как спросить, Иван Михайлович крикнул:
   - Дамочка!
   Она обернулась.
   - Как называется эта деревня?
   - Секлетарка! - ответила дамочка.
   Труся рысцою за нашими санями, председатель культ.-просв. кружка повторял:
   - Пьесок, пьесок пришлите!
   А название имения все то же: имение Джорджия, на Кавказ ездила барышня и влюбилась в грузина.
   Тулуп оледенел, положили на телегу, озноб или это уж лихорадка, вошь и укусила: страшный укус
   (кровь чужая...).
   А звезды сверкают, с восточной стороны звезд все больше и холоднее, звезды стали при солнце
   холодные (вошь укусила).
   Сумрак.
  
  
  
  
   Голубое, все голубое вокруг - между голубым небом и голубым снегом туман и в нем столб, мельница.
  
  
   23 Февраля. Любознательному человеку надо нам послать приглашение приехать и посмотреть: "Вот
   вам жизнь без всяких догадок о ней, смотрите, какая она...".
   ...Например, Штирнер: у него о коммуне все сказано и все предсказано. Да и мало ли кто говорил, а
   коммуна все-таки вышла. Видно, говори, не говори, а раз бросили мясо в котел, оно там сварится.
   О любви... не нужно говорить: это слово такое же широкое, как свобода. Моя любовь - не любовь, а
   радость.
   Из Штирнера: "Если оно (общество) угрожает моей самобытности, то оно становится властью как
   таковой, властью надо мной, недостижимой для меня властью, которой я могу удивляться, которую могу
   обижать, почитать, уважать, но осилить или поглотить не могу, потому что я отрекаюсь от себя. Она
   существует благодаря моему самоотречению, моему бессилию, называемому смирением. Мое смирение создает
   ее мужество, моя преданность обеспечивает ее господство".
  
  
   24 Февраля. Галдеж: мужики делят сахар, по полфунта на душу.
   Оттепель полная, как весна. За стеною. Я сказал Ивану Афанасьевичу:
   - Вы коммунистам не отвечаете, они вам дают идею, а вы им говорите, что живот болит.
   - Конечно, так, - ответил Иван Афанасьевич, - но где же ее найти, врасплох попали, не сообразишь. А
   вы имеете такую идею, есть такая?
   - Есть! - сказал я.
   И рассказал ему про Штирнера: вся власть заключается во мне, если кто-нибудь взял у меня власть, все
   равно, коммунист или монархист, значит, я сам виноват, я поддался, я ослабел или просто проспал... Была моя
   живая воля, теперь надо мной стоит воля насилия, воля общества, государства. Нужно разбить государство-
   общество и создать союз отдельных.
   - Этого я не могу признать, - сказал Иван Афанасьевич, - потому что...
   Он задумался и вдруг сказал:
   - Я признаю черту.
   - Какую черту, где она?
   - Вот воробьи сели на окошко, я возьму одного, отверну голову и брошу - для чего это, какой смысл, ну,
   скажите, какой тут смысл?
   - И я не вижу смысла в этом, вы и я составляем союз, чтобы воробьев не трогать.
   - Так-то так, - задумался Иван Афанасьевич, - я сейчас о другом вспомнил, рассказать что ли, или не
   надо? Ну, расскажу: теленка вечером я собрался резать, наточил нож, лег спать. Слышу, в полночь кто-то
   ребячьим голосом плачет, проснулся, прислушался: теленок! ну, что это значит?
   - Как что?
   - Да так: стало быть, он понимал, что его резать будут?
   - Ну, понимал.
   - А мы этого не понимали, что он понимал.
   - Ну...
   - Вот и все.
   - Мы же с вами говорили про союз отдельных.
  
  
   - Да и я к тому же веду: союз наш будет в понятном, а как же непонятное, не говорю. Промысел и
   подобное, а ведь всего не обдумаешь, то-то как без союза пойдет, как бы нам из-за малого большое не
   просоюзничать?
  
  
   Семидесятилетняя старуха сидит в холодной за неуплату контрибуции, никто не возмущается этим
   беззаконием и считает возмездием за то, что она деньги наживала кабаком. Говорят, будто бы в день Светлого
   праздника она заготовляла в кабаке освещенную пасху и зазывала к себе разговляться: ели пасху,
   разговлялись, наедались, напивались, а к вечеру пьяных выталкивала из кабака, и они в грязи валялись...
  
  
   Пример поругания мощей Тихона Задонского и встречная легенда, что "батюшка ушел!", показывает
   всю бесполезность борьбы с религией таким способом.
  
  
   "Вообще никто не протестует против с в о е й собственности, а только против ч у ж о й . В
   действительности нападают не на самое собственность, а на то, что она чужая. Хотят получить возможность
   назвать своим б о л ь ш е , а не меньше; хотят назвать с в о и м все. Итак, борются против ч у ж д о с т и . И как
   думают помочь себе? Вместо того чтобы превратить чужое в собственное, разыгрывают роль беспартийного, и
   требуется, чтобы вся собственность была представлена третьему (например, человеческому обществу). Требуют
   возвращения чужого не от своего имени, а от имени третьего лица. И вот эгоистический оттенок удален, все так
   чисто и человечно!" (Штирнер).
  
  
   "Если все свести к собственности, то собственником будет господин. Итак, выбирай: хочешь ли ты быть
   им, или же господином должно стать общество? От этого зависит, будешь ли ты обладателем или нищим.
   Эгоист - обладатель, социалист - нищий. Но нищенство, или отсутствие собственности, является смыслом
   феодализма, ленной системы, изменившей в течение последнего столетия ленного господина, ибо она на месте
   Бога поставила "Человека" и стала принимать от него то, что раньше получали милостью Божией. Выше мы
   показали, что коммунизм с помощью гуманных принципов приведет к абсолютному нищенству, одновременно
   мы показали, как это нищенство может превратиться в самобытность. Старая феодальная система во время
   революции была так раздавлена, что с тех пор все реакционные хитрости должны были остаться
   безуспешными; ибо мертвое - мертво; но воскресение должно было показать свою истинность в эпоху
   христианства: в потусторонности, в преображенном теле воскрес феодализм, новый феодализм, воскрес под
   главенством ленного господина - "Человека".
   Христианство не уничтожено: верующие правы, считая, что всякая борьба, вынесенная христианством,
   служит очищению и усилению его; и в действительности христианство было лишь просвещено, и
   "новооткрытое христианство" стало "человеческим"".
   "Как человек я могу иметь право, но ввиду того, что я больше чем человек, а именно о с о б е н н ы й
   "Человек", мне, как особенному, может быть, будет в этом отказано".
  
  
   Изумительно, когда, читая никогда не читанного автора, встречаешь эти мысли как родные,
   пережитые, свои. Борьба анархизма с социализмом (личности и общества) - борьба качества с количеством.
   Трагедия количества: качество, распределенное на всех, перестает быть качеством, оно становится
   бесцветным, как выстиранный линючий ситец. Пример: библиотека помещика, распределенная в деревенские
   публичные библиотеки (подумать особенно). Или: богатейшее имение, от раздела ставшее ничем. Другие
   примеры: золото во дворце царя - медь в руках солдата.
  
  
   Трагедия качества: не знают, что творят.
   Синтез: отдельный кабинет в публичной библиотеке, отдельный номер в общественной бане (так
   называемый "семейный"), роман с проституткой в публичном доме и т. д. "Национализация специалистов",
   "обобществление талантов".
   Штирнер говорит: "Не познай себя, а реализуй себя".
   Последняя ценность, по Штирнеру, есть самобытность.
   Избушки, занесенные снегом, словно взявшись за руки круговою порукой, стали на пути.
   В селе защита - дом, село, а хуторянин один на хуторе.
   Реализовать себя - значит (по-моему) отделить себя от общества, выделить свое качество, происходящее
   "не от мира сего". После этого обыкновенно происходит надувательство: за свое качество я беру деньги, а не
   может быть такого обмена ценностей не от мира сего с ценностями потребительского общества.
   Кажется - тут основная ошибка Штирнера.
   Меня купить невозможно, но я - не могу и продать себя: я - дух.
   Поэт никогда не продает себя, и если получает деньги за книги, то относится к ним как к чему-то
   постороннему, и общество (подсознательно) без счета швыряет деньги любимому певцу. Тут установилось
   отношение на деликатности.
  
  
   Влюбленные - это эгоисты, любящие весь мир.
  
  
   Оттепель. Буланая старая лошадь везет больную женщину. У больной вокруг глаз большие черные
   круги.
   По навозной дороге плетется буланая лошадь, ее черные круги вокруг глаз будто черные лужи по
   навозной дороге. Пятнистый тиф у женщины, влекомой буланой лошадью.
  
  
   А сон так и не выходит из головы: что же делать?
   Иван Афанасьевич принес мне 13 ф. хлеба, бутылку молока и сказал, что это так. Удивился я
   полученному, но теперь понимаю, это он принес за то, что я буду слушать его и не перебивать.
   - Я робкий человек, - сказал он, - мне высказать некому, и что нужно сказать, я не знаю.
  
  
   Она никому не изменила и довольно сильна, чтобы сознавать это и отстаивать. Единственное, что
   смущает нас, это действительные страдания нашего друга из-за лишения уюта и, главное, из-за детей, что дети
   лишаются до некоторой степени матери. Стало быть, нужно просто быть более внимательным - и все!
  
  
   Она исчезла, ее нет, но мир любви остался, и мало-помалу я освободился от нее и сделал мир любви
   своим миром. В каждом цвете, в каждом отличии дня и сменности времени года - я вижу радость свою.
  
  
   А впрочем, она тут ни при чем: разве пуговка кнопки, нажатая рукой младенца, взорвавшая гору.
  
  
   Как одушевлено крестьянское утро, посмотрите на бочку, на ведро, на коромысло... как живые! Вот
   девушка взяла на салазки бочку у колодца и убежала куда-то. Бочка на салазках стоит и дожидается терпеливо,
   совершенно так же, как лошадь, и каждый прохожий осматривает бочку и оглядывается, спрашивая себя: кого
   это дожидается бочка?
  
  
   Я согласился с Штирнером, что все мое и мысль чужая - моя, но не нравится мне подчеркнутость этого,
   как будто к этому сводится все, к вопросу о собственности. И потом "самонаслаждение": из себя глядя - все
   хорошо, но если взглянуть со стороны? Вот любовь: я вижу, пара влюбленных вышла из дома: прошла -
   некрасивы, смешны! Представляю влюбленных таких, чтобы другие приходили в восторг, и нет-нет! Аполлон,
   Венера, Бог, но не люди...
   Она отношение ко мне представляет мужу как гимназистка. А мне она в отношении к мужу
   представляется мещанкой. Уют ее, принадлежащий мне и уступленный мужу, кажется мещанским. Я ревную ее
   к мещанину (не Ал. Мих.). Тут малейшее вызывает в душе целую бурю, а она спрашивает: "Почему ты со мной
   сегодня так далек?" Словом, жить втроем - невозможно.
  
  
   25 Февраля. Думаю, как бы разбить эту ледяную корку бунтующей мужчино-человечины.
   Ну, вот засело и засело в душу, что они у меня хотят мою печку отнять, - как это глупо! А ночью это же
   представляется в облике змеи с женским лицом. Лицо прекрасное, потому что любит-любит! А чешуя и
   хвостовые позвонки шумят и звенят из чужой спальни, и я это слышу! Шум и звон чуждого мне змеиного мира.
   Змея любит охотника и воина и хочет заключить в свое яйцо.
   За дверью в потребилке второй день ругатня-срамота: мужики сахар делят. Австриец говорит: "Как
   скотина, сколько галдежа, мерзких слов выкинуто в воздух из-за полфунта на душу украинского сахару". Едут
   обозы в Старый Оскол за солью: у нас 15 руб. фунт, там 2. Почему так, если там и тут одна власть?
  
  
   Чтобы не быть смешным - глупым, нужно сдерживать себя, но если сдерживать, то это идет в счет
   любви, и дружеский [голос] спросит, почему ты так далек?
  
  
   26 Февраля. Вчера был в Казаках. Я был тут 32 года тому назад. Долго мучился - узнать домик, где мы
   жили с Дуничкой, и не узнал. Мне сказали, что он стоял на том самом месте, где теперь стоит директора
   паточного завода... Домика я не узнал, но Дуничку себе ясно представил как никогда - что это такое, как это
   выразить? маленькая, строгая, светлая, остросамолюбивая, страдающая неиспытанной жизнью женщина,
   всегда с народом и бесконечно далекая от него, всегда со своим ученьем (с "Русскими Ведомостями", "Русским
   Богатством") и всегда против царя. Ни малейшего компромисса, ни милейшей хитрости...
   У нее тут в Казаках был домик, она купила его, приехав из-за границы, с целью устроиться здесь для
   дела - подвига среди народа.
   Ее брат из "Русских Ведомостей" и Варгунин - все это одно поколение из одной группы интеллигенции,
   которая, отколовшись от подпольной эмигрантской интеллигенции, задалась целью просвещать народ на
   легальном пути. Все они гуманисты-европейцы по идеям, а упрямство в морали, вероятно, происходит от
   предков-староверов.
   У Варгунина дом-дворец на каменистых обрывах Варгли, живописно, как в Швейцарии, чудесные
   парки, великолепные конюшни, жизнь, отданная просвещению народа, множество прекрасно выстроенных
   школ и в личной жизни множество жен-учительниц. Кажется - вот счастье! вот счастливый человек, барин из
   разночинцев. И в то же время что-то отталкивает, не знаю, что: дом его, кажется, не свой дом, это швейцарский
   дом, и конюшни швейцарские, и мысли его иностранные, и жены его - жены-учительницы, удобные, из-под
   руки, отношения, вероятно, полуполовые, полуидейные (детей - ни одного, он доктор). Это не богатство, не
   счастье, это все тоже Дуничка, только во дворце.
   Недавно я проезжал мимо Лопатина, где выросла большая дворянская семья, где грязновато, много
   мух, но столько уюта. Я посмотрел туда зимой, закрыв глаза,- и весна черноземная, человек, тонущий с сохой в
  
  
   черном море, волнующие запахи земли, фиалки под кустом орешника, ландыши, сорванные с росой на "валу",
   и чего-чего ни представилось! а липовая аллея, запах липового цвета, жужжанье пчел в жару и после обеда
   большой стол с самоваром-вареньями.
   Какая чудесная старина! а тут, у Варгунина, все как будто и лучше, и нет ничего, напротив...
   Я - чуждый им, и они мне чуждые при всем "несомненном моем уважении". Я прихожу к ним и
   расписываюсь: "Искренне уважающий вас".
   За все великие заслуги этих людей, подготовивших свержение царя, революция не выгнала их со своих
   мест, но и только. Им оставили возможность существовать на месте, кормиться тут, и только!
   Варгунину дали в замке его две комнаты и прислугу от Совета. Он старик, седой, лысый, похож на
   старого профессора в отставке. В гостях у него сидел председатель Исполкома и три местные актрисы - его
   ученики.
   Я рассказал им, как бежал за моими санями в Петровском председатель культурно-просвет. кружка и
   кричал: "Пьесок, пьесок пришлите!" Как всюду играют одну и ту же пьесу: на пороге к делу, и как все это
   однообразно и скучно. Я предложил деревенским актерам самим сочинять пьески и пользоваться материалом
   тех сказок-прибауток, которые рассказывают крестьяне вечно друг другу по вечерам.
   - Но как это сделать без интеллигенции? - сказал Исполком.
   - Без барина? Пишите сами.
   Что тут поднялось!
   - Нельзя это пустить! - сказал Варгунин.
   Пустить-то можно, конечно, но он хочет сказать, что если пустить, то...
   И так ясно видно, как девственно наивна наша революция: эти мужики - рабочие полуграмотные
   ухватились мозолистыми руками за обломки царского скипетра и не пущают, и не пущают никого. "Медведя
   поймали, медведя поймали" - "Туда его!" - "Да он меня не пущает!" Обида большая на интеллигента, что он не
   идет к ним, а интеллигент сам обижен.
   Варгунин:
   - Человек с историческим образованием разве может в это поверить, взяться за это. Этот скрежет:
   "Дави, дави! мы поймали, мы зажали, мы сокрушили!" - разве можно это разделять?
   Исполком:
   - А при Керенском интеллигенция была с буржуазией, с белогвардейцами, разве так лучше? Мы взяли
   власть...
   Я сказал о власти по Максу Штирнеру - удивительно! Единственное возражение, что за власть кому-то
   держаться необходимо, иначе не будет государства, и все пойдут друг на друга.
   И он держится за власть и песенку поет точь-в-точь, как при монархии:
   - Мы избавились от Николая!
   - Мне, писателю, было лучше при царе, тогда можно было хоть что-нибудь писать, теперь ничего.
   - А мне лучше.
   Еще бы: он у власти, он может ходить по паркету, судить, давить...
   Дубы рубят (кулаков).
   Они очень наивны, эти самодержцы милостию "Человека", держат скипетр и кричат: "Пьесок, пьесок!"
   А Варгунин:
   - Это опасно пустить.
   Разбитый скипетр самодержавия, как разбитое зеркало, осколком своим попал в наши сердца, и мы
   видим в осколках этих искаженное отражение мира.
  
  
  
  
   - Как же мы будем писать, мы не умеем.
   - Пишите, творите.
   - Это делают немногие.
   - Все могут быть творцами.
   - Все не могут быть творцами.
   - Вы создайте массовый творческий процесс, а потом явится творец Шекспир.
   - Мысль и в них.
   Мысль сквозь них пролетает, а где головище реки? Это разливы, а вы скажите, где родник, где
   головище реки - антиллигенция!
   Мужики не поверили, что Бутов назначен опять.
  
  
   - В газете читали: Бутов Сергей.
   - Тот Михаил.
   - Ну, что ж, брат его - все равно.
   - Это все равно!
  
  
   Иван Афанасьевич, прочитав Успенского, сказал:
   - Вот оно откуда началось, это "общее". (Писатели виноваты.)
  
  
   Большевики теперь свободны от всего, теперь они "закрепляют свободу".
  
  
   - Они стали на волчье место, а хвост кобелиный!
  
  
   В этот день Лизу описывали и на другой день должны были выслать. Вечером она дала мне поужинать,
   я съел, что дали, и ушел к себе. Слышу: "Кашу забыли! я сейчас принесу вам". Наложили кашу, хотели отнести,
   но поставили на столе и подумали: "Может быть, он не придет", - а я слышу, что "кашу ему приготовляем". Я
   долго после дожидался и не дождался. А утром мою кашу съели большевики.
   Весь день за стеной мечут жребий о катушках: кому черная, кому белая.
  
  
   "Исторический человек" - история - и заключение истории в Я.
  
  
   Потихоньку каждый деятель - эгоист, а вслух он служит "Человеку" - себя отличает, других равняет.
   Так сильные эгоисты (капиталисты), создав индивидуальность, уничтожали самобытность слабых.
  
  
   Т в о р ч е с к и й п р о ц е с с
   1) Я бродил, встретил новый мир, удивился, обрадовался, забылся, полюбил, поверил и стал не-я.
   2) Вышел из этого мира, оставив в нем воплощения Я.
   В 1-ом я как бы вошел в утробу.
   Я жил - мне порядочно лет - в утробе моей матери, - берусь за перо, чтобы освободиться из нее и быть
   только Я.
  
  
   1 Марта. Я - ничто и Я - всё.
  
  
   Анализ:
   1. Я - маленький.
   Анализ всего.
   Всё существует, но я маленький - не могу взять.
   2. Я - ничто: я себя убиваю (самоубийство).
   3. Я - во всем (я отдаюсь всему).
   4. Я - всё.
   Значит, два этапа Я: Я - ничто и Я - всё (я - бог). По пути страдает и самоубивает среднее Я (бытовое,
   маленькое).
  
  
   2 Марта. Нянька:
   - Кошки закричали: остается месяц до полой воды.
   Петр. Варфол. привез 10 пуд. дров. Ал. Мих. получил по ордеру 30 пуд. - нет сомнения, до тепла мы в
   тепле проживем!
   И свет - как свету прибавилось! Достал ко всенощной свечей восковых.
   В деревне сказали о мне:
   - Ушел, не хочет работать с нами (рабоче-крестьянское), интеллигент! конечно, не желает работать с
   нами интеллигенция!
   Устроился уютно жить на вулкане: у кратера огнедышащей горы поем "Покаяния отверзи мне двери,
   Жизнодавче!"
   - Я сам бог, и чтимые боги мои старшие или младшие товарищи.
   - Вы это подумали, а на самом деле и В. чувствует над собой тот же закон. Как возмездие, "Аз воздам!"
  
  
   Мать говорит, что в этом деле добывания себе пищи участвует теперь вся семья, и муж, и маленькие
   дети, раньше она была в этом одна и страдала от одиночества, - что никто, кроме бедных женщин, не понимает
   тяжести этого мелочного труда, - а теперь это разделяют все в семье, и она стала не одинока, ей стало лучше...
  
  
   Не забыть, что сказал Иван Афанасьевич, прочитав Успенского "Крестьянский труд": он целиком стал
   на сторону описываемого Успенским кулака, а что Успенский от себя говорит про общее дело, то считает
   вздором, началом греха интеллигенции, проповеди общего человека.
   - Я, - сказал Иван Афанасьевич, - верю в дело только отдельного человека, верю в союз отдельных
   людей, но из поравнения получается вывод, а дела не может быть никакого.
  
  
   Были наборщики и ставили буквы свинцовые, буква к букве, как избушка к избушке, и строка за
   строкой, как деревня за деревней по белому снежному полю, избушка за избушку, буква за букву держатся
   круговою порукой, ручаются за странных: "Броди, где хочешь, мы ручаемся, что в последнюю минуту
   поддержим тебя, приходи в нашу деревню, мы допоим, докормим тебя!" Ручались буквы наборщика за
   писателя: "Пиши, что хочешь! мы поддержим тебя и поставим тебя со всеми твоими небылицами в связь со
   всем миром странников-писателей, и ты будешь нам как те". Теперь нет наборщиков, буквы наборов
   рассыпаны: я теперь не в селе живу, а как обездоленный хуторянин, выгнанный из своего угла-приюта...
   Как счастлив был тот телеграфист, который, стоя по колено в воде утопающего корабля, до последней
   минуты, пока вода не добралась до его рта, по беспроволочному телеграфу давал знать о гибели, призывая на
   помощь. У меня нет телеграфа! я пишу в свой дневник, но завтра я погибну от эпидемии тифа, и никто не
  
  
   поймет моих записей, не разберется в них. Я не знаю даже, [как] сохранить эти записи от гибели, почти
   неизбежной: разве я не видел тысячи тетрадей, написанных кем-то и теперь брошенных в печь, в погреба,
   наполненные водой, на дороги: письмами матери моей оклеены стены какой-то избушки...
   Тропа моя обрывается, я поминутно оглядываюсь, стараясь связать конец ее с подобным началом
   тропы впереди, вот совсем ее нет, и на снегу виден единственный след мой, и поземок на глазах заметает и мой
   единственный след.
   Друг мой! существуешь ли ты где-нибудь, ожидаешь ли, что я приду к тебе?
   Я не жду твоей помощи, нет! я сам приду к тебе, только жди, жди меня!
   Только бы знать, что ты ждешь меня!
  
  
   После всего пережитого, после этого великого поста печати как может начаться она вновь теми же
   песнями? Кто-то сигнал дает начинать, и вот самое важное - о чем и как начнет писать первый.
  
  
   3 Марта. Интеллигент и книга.
   Лева поет "Интернационал": "Кто был ничем, тот станет всем".
   В этих словах замысел: творческое Ничто переходит во Всё и становится Богом. Сочинитель песни был
   метафизиком. Преподаватель политики воплотил это в образе "беднейшего из крестьян", и так наш
   Хрущевский вор Васька Евтюхин как председатель Комитета Бедноты стал осуществлять метафизическое
   Ничто, ставшее Всем.
  
  
   Я однажды потерял в соломе свою трубку и встретился с нею глазами в тот самый момент, когда
   встретился с нею и Васька. Я успел ее поднять раньше его. "Жалко, - сказал Васька, - ведь она теперь
   четвертушку стоит!" - "Украл бы?" - спросил я. Он ответил: "Взял бы". - "Воры, - сказал я, - вот какой
   народ..." - "Какой?" - "Да нехороший". - "Чем нехороший? неправда! вор одному человеку нехорош, у кого
   крадет, а другим, всем чем он плох? Вам, например, согласны вы, что вам я верно служу, как первейший
   приятель?" - "Согласен, - сказал я, - согласен". Правда, все мое существование теперь держалось на Ваське,
   без него теперь нельзя было шагу ступить, он мне все доставал, во всем помогал, даже скарб сложил
   совершенно бесплатно, даже обещался отвезти в город моему голодному куму казенной пшеницы. Но вдруг я
   был признан собственником, подлежащим уничтожению, и вдруг все переменилось. Встав однажды утром, я
   увидел жену его на своем картофельнике, и при появлении моем она не уходила, а когда я спросил, почему так:
   "Теперь это н и ч ь е ", - сказала она.
   С этого момента я стал тем единственным, кому вор Васька плох, у кого он ворует для всех. Вид его,
   обращение со мной совершенно изменились, и в последний момент, когда меня выгнали из дома, я видел, как
   он сам резал мою свинью и всем, кто приходил, давал кусок сала, и все как бы причащались свининой. А
   испить свою обиду я и не мог ни на ком, потому что тут все было по закону: беднейший из крестьян стал всем, и
   все были в нем, в его законе. "Мы-то при чем, - говорили потом причастники, - разве мы что-нибудь против
   вас, Михаил Михайлович, имели, мы вас не гнали, мы понимаем, что вы первейший у нас человек, да ведь так
   всем".
   Иван Афанасьевич потом говорил:
   - Это не они, это какую-нибудь мысль через них продувает, какую мысль, откуда она, где ее начало,
   родник, головище?
   - Головище, - сказал я, - в голове: Ничто становится Всем: "Кто был ничем, тот станет всем".
   (Усадьба, кишащая трупными паразитами: они делают свое дело: Ничто - Всё.)
  
  
   Всюду сомнение в творчестве этого Ничто, на месте разрушенного нет ничего.
   И когда самих деятелей спрашиваешь, почему они ничего не создают, они отвечают: потому что
   интеллигенция с нами не хочет работать.
   Интеллигенция как созидательная сила. Сила разрушения уже устала, она молит и вопит: призыв
   варягов уже совершился, а варяги не идут.
   Причины причин.
   Раз Ничто склоняется, значит, оно теперь уже не есть творческое, другая сила должна стать на его
   место. Другая: сила не интеллигенции, а сила отдельного.
   Абсолютный монарх есть идеал, абстракция силы отдельного человека.
   Беднейший из крестьян есть осуществление силы общего человека. Там богатство, дворец. Тут
   бедность, хижина.
   Там Николай, тут Васька: последние будут первыми и первые последними.
   Власть отдельного в русской монархии была изжита до конца, власть общественного человека в
   русской коммуне была также изжита до конца.
   Если бы наше государство было изолированным, то теперь у нас опять бы с новыми материалами стала
   монархия, но тут всё разрешается компромиссом.
  
  
   Просвещение народа, основанное на силе разума, умеряет, это создает меру движению и буферы между
   классами (либерализм), это есть новейшая мудрость (штопанье разорванных живых связей обыкновенными
   нитками).
   Нечто новое истории будет выражаться в новом соотношении (компромиссе) силы отдельного (силы
   творческой) и силы общего человека, то есть совершится перемещение точки действия и точки
   противодействия.
  
  
   Публичные интеллигенты.
   Интеллигент в коммуне имеет судьбу, подобную книге: хотят сделать публичного интеллигента, как из
   книг, служивших частным лицам, - публичную библиотеку. В этом движении всеобщем к публичности
   отдельному человеку, отдельному читателю остается единственный путь - добиться отдельного кабинета в
   публичной библиотеке.
   Характерно, что каждая волость, село хотят удержать книгу у себя и не дать ее в другую волость и
   особенно в город (курьер с библиотекой Варгунина, обслуживающий большой район, что хотят ее перенести в
   Рябинки, жаждут этого).
   Раньше, во время империи, частное переходило в общее, теперь общее переходит в частное.
   Так было всю революцию: обще-идея, обще-человек, обще-книга, обще-платье - всё это стремится из
   города в деревню, универсальное помещается в партикулярном. Раньше было обратно: частное переходило в
   общее.
   Кулаки, мещане, скряги и т. п. не эгоисты, а не осилившие эгоизма люди, рабы эгоизма.
  
  
   4 Марта. Старуха все с м о г а л а с ь , а в прощеный день руки от работы у нее совсем отвалились, и все
   хозяйские мелочи как дождь каменный стали сечь Софью Павловну: с раннего утра, как ноги с кровати
   спустит, забота начинается: лучинку - самовар поставить - и ту ведь надо с вечера припасти, в печь сунуть,
   чтобы высохла, а не сунешь - час и два проведешь, пока разгорится самовар.
  
  
   Лучинку припасти, а вода? все кадушки с водой замерзли, не вода, а лед, с вечера надо льду наколоть, в
   печку чугун со льдом поставить, чтобы за ночь растаяло. И рубить лед надо спешить, а то водовоз воду
   привезет, он не ждет, сливать некуда, повернулся и уехал. Надо снег от ворот отлопатить, снег, бывает, горой
   завалит ворота - не отворить. Водовоз кричит: "Отворяйте, отворяйте, так ждать везде - где же мне свое
   выработать!" И правда: ведь овес-то вскочил в пятьдесят рублей пудик! А скоро ли снег отгребешь, намело до
   середины ворот!
   Работает, лопатит Бестужевка Софья Павловна снег и при том ласковым голосом упрашивает, она с
   этой стороны, а нянька зайдет с улицы, тоже уговаривает: "Водовозушка, родимый, вот жизнь-то, вот до чего
   дожили". - "Дожили, матушка, дожили!" Уговорят, умаслят, откроют ворота. Господи, твоя воля! на двор
   ворота открылись, на дворе расчищено низко, а с улицы стена отвесная стоит и наверху водовоз, как у края
   пропасти. "Водовозушка, водовозушка, - молит нянька, - обожди, родимый!" И давай сверху скапывать снег...
   Устроили спуск, слили ведрами воду, проводили водовоза, закрыли ворота. Ух!
   Квартальная крыса приходит, навещает, чтобы заделать к завтраму все ухабы на улице против дома, а
   не заделаешь - 500 рублей штрафу. А ребятишки, все еще неодетые, сидят на кроватях, сердито орут: "Мама,
   мама!"
   Ну, как тут жить без старухи, и тут еще от холодной воды стали нарывы на пальцах показываться.
   Стали для экономии, чтобы меньше посуды мыть, на все кушанья по одной тарелке, глубокая тарелка из-под
   супа, она же и под картофель, и под кашу, потом перешли на общую чашку, и все, как крестьяне, стали есть из
   одной миски.
   Иван Львович, студент и командир батальона, реквизировал комнату, две железные печки привезли;
   только привезли, вдруг повернул батальон на север, уехали, и печь осталась. Слава тебе, Господи! собралась
   вся семья в комнату Ивана Львовича и стала печку топить стульями.
   Как вечер, топор под пальто и на промыслы: там доску от забора отбил, там столбик возле дороги
   срубил. С добычей домой!
  
  
   Эпидемия тифа: перестали бояться. Нянька рассказывает:
   - Пришел мальчишка, весь в волдырях. Доктор: не отживет. А какой мужик-то вошел! А звали его
   Тимка. "Есть что у тебя?" - "Пьяная мать, больше нет ничего!" Намедни встречает - узнал (пшено принес).
   Анна Григорьевна говорит: "Приходи чай пить под яблонку, погодка славная, приходи!" Прихожу, а она
   черная под яблоней лежит. "Ты, - говорит, - посмотри, что в избе-то!" и проч. Доктор говорит - умрет, а они все
   выживают, и какие люди-то хорошие!
   Так мало-помалу и думать забыли, что есть эпидемия и что она страшна: кому суждено умереть -
   умрет, а я, может быть, и выживу.
  
  
   5 Марта. Чуть светает. Чайник вскипел на чугунке. Нянька со своим чайником приходит пить: ее
   чайник белый с розовыми ободками, со свинцовым носиком, крышечка привязана тесьмой, и пьет нянька
   траву зверобой. Она вспоминала: сегодня 19 Февраля, когда "волю читали". Ей был 14-й год. Я спросил ее:
   "Заметно чем-нибудь стало, когда волю дали?" Она ответила: "Нет, незаметно".
   Нянька моя, и вот такая же нянька через 25 лет будто воскресла.
   Есть в душе чувство такой любовной различимости людей, через это находят подобное, и это дает
   основу сказать про жизнь бесконечную. Обратно этому чувству теперь: минуя свободно-любовную
   отличимость, прямо объявляют, что все няньки есть одно и то же.
  
  
   Предвесенний свет открывает голубые царства в славе и блеске, все крепнет и крепнет мороз по утрам,
   но по вечерам и утрам по дорогам остаются неисчезающие следы полдневного угрева. С каждым днем полдень
   все сильней и сильней разгорается.
  
  
   6 Марта. Какое безумие: стереть пушок с крыльев всех бабочек и сказать потом, что все бабочки
   одинаковы. Какое безумие!
  
  
   7 Марта. "В Боброве..." - "Где это Бобров?" - "Город есть Бобров, не знаю, где это находится". - "Ну,
   что там в Боброве?" - "Сказывают, что в Боброве большевиков нет и все дешево, как при старом
   правительстве".
  
  
   Сказка-сон: я будто бы звонюсь к себе, открывают дверь, я говорю: "Знаете, неужели не знаете, да как
   же вы не знаете! ну, слушайте, не слышите? Откройте форточку, ну?" Через форточку явственно слышно -
   играют трубы и поют: "Славься, славься, наш русский царь!" Старуха, крестясь, становится на колени и
   шепчет: "Слава тебе, Господи, дождались батюшку!" Мальчик Лева, возбужденный музыкой, поет свой
   "Интернационал": "Кипит наш разум возмущенный, на смертный бой идти готов!"
   - Славься, славься, наш русский царь!
  
  
   9 Марта. Говорят, что четверть населения Ельца спит на соломе, в валенках в помещениях, более
   месяца неотапливаемых, - источник эпидемии тифа.
  
  
   Сегодня говорит:
   - Я Анна Каренина! или: - Я в церковь не могу войти.
   Завтра:
   - Я не чувствую в себе измены - я его люблю. - Не люблю, совсем не люблю как мужчину его.
   Привязанность, жалость, дети, хороший человек. Основа колебаний - неуверенность в серьезности моих
   чувств.
  
  
   10 Марта. Третий день дождь, оттепель. Это еще не весна. Где моя былая охотничья радость! Никуда не
   уехать - тюрьма. Кто ездит - привозит тиф. В какой дом не пойдешь - везде тиф. Мы перестаем вовсе бояться
   заразы, относимся к этому как простой народ.
   Печник Софрон, который настоящего не сознает и живет по-старому.
  
  
   11 Марта. Поколеблены такие основы, нельзя было предположить, чтобы мог старый бытовой человек
   при этом жить, а он живет. Все объясняется приспособляемостью человека.
   "Видел, няня, во сне царя". - "Какого царя?" - "Николая". - "Жив ли батюшка-покойник?"
   Искусство: монах творит, эстет питается - вот жизнь искусства, а филистеры учат народ уму-разуму.
  
  
   12 Марта. День свержения царя. Накануне видел во сне Николая.
   - Няня, я видел во сне царя Николая, к чему это?
   - А как видели?
   - Будто бы он денег мне дал на Рябинскую библиотеку.
   - Это ничего, не насильно же взяли у него, сам дал, это ничего. Он жив ли, жив ли батюшка-покойник?
  
  
  
  
   Я видел сон, будто я в дороге, еду с поклажей неизвестно где, неизвестно куда и со мною Лева.
   Останавливается моя лошадь, и вижу я, будто нахожусь во дворе перед нашим старым домом, сижу уже один,
   без Левы, на семейной нашей старинной линейке. Вокруг меня все родное: вот направо от входа лимон,
   посаженный еще покойницей няней, вот по двору по траве-мураве тропинка к леднику, работал с покойницей.
   А стекла в доме все выбиты, дом пустой, внутри, видно, разломано, как теперь. Но мне удивительно и радостно
   видеть все свое, родное, во всех подробностях, мне сладостно впиваться чувством во всякую мелочь, всякий
   камешек, всякую мертвую для всех безделушку природы, я смотрю - пью в себя и удивляюсь и благодарю кого-
   то, что дал мне видеть. И моя часть именья, где я трудился три года, мне видна отсюда, но как видна! Ясени
   будто всей массой подошли к старой конюшне и всею густелью свешиваются через старую конюшню, и смотрю
   - вижу, будто одна ветвь с широкими листьями кланяется мне. "Так это мне показалось, или ветер качнул?" -
   думаю. Но ветра нет, и гляжу, другая ветвь кланяется, третья, весь парк широлапистыми зелеными
   свежеизумрудными листьями шевелится, кланяется.
   Под конец выбегает из пустого дома Лева и говорит, увидев меня:
   - Ну, я так и знал!
   Таким тоном: я папочкино знаю, он как сел, так и сидит, он большой чудак, как сел, так и сидит!
  
  
   Родина моя, за сколько тысяч верст сейчас я от тебя!
   Какое счастье, что хоть во сне удалось повидать тебя.
   Сын мой, завещаю тебе смело и прямо идти на родину.
  
  
   Белая ложь. Он (Горшков) сказал старухе, чтобы о муже она не беспокоилась. А на другой день велел
   его расстрелять.
   - Вы спрашиваете про Лопатина? - сказал ей солдат на другой день. - Какой он из себя?
   - Старик, высокий, белый.
   - Лицо красное?
   - Да, красное.
   - Одет в синем?
   - Да, в синем.
   - Он, знаю, вчера расстрелян.
  
  
   Белая, преступная ложь (Смердяков?), почти аристократическая, гениальная обворожительность
   обхождения, и за ней прозорливец, как через марево, видит всю лестницу преступного русского: там
   очаровательно нежный разбойник Васька Морячок, вор-форточник Петька-брех, и тяжелый лошадный вор
   Ржавый, и бесчисленные русские ребята, молодчики-неудачники. Все они вышли теперь из подполья, у всех
   свое дело, и жалованье, и френч, и все в обществе, и компания, где собственник-буржуй лишается
   собственности ради общего блага, все они микробы, разъедающие труп частного, переделывающие собственное
   единственное в безликое общее.
   Революция как преступление. Нужно знать историю русского преступления, и поймешь русскую
   революцию. Недаром в конце Империи преступники государственные перемешались с преступниками
   уголовными, и постоянно в ссылке уголовные выдавали себя за политических.
   Завет революции: мщение всем, кто знал благо на родине.
  
  
   П о д - л о с т ь ,
   совершил Яша: живет, ест хлеб-соль у женщины, сидит вечерами у нее на лежанке, любезничает и в то
   же время пишет о ней в газете, называет кулачихой, предает.
   Он знает, что мать этой женщины помешалась, замученная в тюрьме за неуплату "контрибуции", и все-
   таки предает тайно, написав статью и скрыв свое имя под Лость.
   А что такое Лость - это известно каждому русскому, это блестяще-гладкая шерсть хитрого и сильного
   битого зверя, ныне выпущенного на свободу под именем беднейшего из крестьян.
  
  
   Добро пересилит зло. Награда за дело злое в руках, а наказание неизвестно когда будет. А за добро часто
   наказание, а награда Бог знает когда придет.
   Ох, потянуться бы, поднатужиться да поднять с собою всю Русь.
  
  
   13 Марта. Ежедневно утром, днем и вечером смотрю на преступный Аграмач и думаю - представляю
   себе всю революцию как "наше преступление".
   Достоевский изобразил интеллигентное преступление - "Бесы", Родионов - народное.
   За добро часто немедленно получают наказание, а награда настоящая, верная награда обещается в той
   жизни. Злое дело вознаграждает немедленно, а наказание в той жизни. И несмотря на это вывод: добро
   перемогает зло.
  
  
   Мы, конечно, находимся во власти преступников, но указать на них, сказать: "Вот кто виноват!" - мы
   не можем, тайно чувствуем, что все мы виноваты, и потому мы бессильны, потому мы в плену.
  
  
   Революционер и контрреволюционер - одинаковы, у всех рыльце в пушку. Спасет нас не добро одних-
   других, а наше страстное желание жить, победит "трудовик".
  
  
   14 Марта. Мой доклад на театральном съезде о самобытном русском театре.
   Я запрятал в него анархизм, славянофильство, и успех у коммунистов громадный, потому что все эти
   "революционеры" наши в существе своем мещане и факт анархизма достаточно гарантирует бытие их
   мещанской самости.
   "Самобытность" по-ихнему значит жить самому хорошо...
  
  
   15 Марта. С неделю - вода. Если еще дня три тепло, то дорога испортится, река пойдет. Через три дня
   новолуние: можно ждать, что за эти дни схватит мороз, и так дорога останется еще недели на две.
   Стало тепло: есть заметно стали меньше. Вчера ввели военное положение, слухи о военных бунтах. И
   так по исторической логике видно, что назревает конец власти через разложение армии. Скоро ростепель
   отрежет путь, пошлют тогда солдат для усмирения мужиков?
  
  
   С ъ е з д д е я т е л е й т е а т р а
   Председатель, заведующий подотделом внешкольного образования, сын диакона, в фуражке студента
   коммерческого института (образованный) Германов ("балда") - глушит коммуной, как балдой. Похож на
   соборного протодьякона, когда ему сказали, что архиерей подъехал, и он замахал кадилом, а нет архиерея, и
   диакон упорно машет и машет кадилом.
  
  
   Артист Диосей (с большим флюсом) год был деревенским инструктором театра, разочаровался,
   простудился, подал прошение назначить его в городской театр первым попиком - хочет карьеру сделать, берет
   слово и начинает:
   - Господа!
   Балда:
   - Лишаю слова!
   Диосей:
   - За что?
   Балда:
   - Слово принадлежит тов. N. Я лишил т. Диосея слова за то, что он сказал "господа".
   - Я ошибся...
   - Слово принадлежит...
   Футуристический "фабричный гудок" дошел до слуха коммуниста и стал играть роль: нет равенства,
   нет любви, остается "фабричный гудок".
   Идеал коммуны в понимании нашем (субъект перешел в объект) психологически исходит от
   мещанского домика (уничтожение субъекта - мещанства).
   Дама из центра: клубный инструктор от военной организации, одета в солдатскую шинель с
   императорскими гербами на пуговицах, коротенькими семенит ногами, ужимается, улыбается, читает доклад
   по тетради, плохо разбирая, и никто ничего не понимает, употребляет выражение "выжатый лимон" - про
   интеллигенцию.
   Диосей (вскакивает):
   - Вы хотите нас, артистов, выжать и выбросить за окошко?
   Балда:
   - Совершенно верно, это одна из основных диктатур про-ле-та-риата: выжать всю интеллигенцию и
   выбросить вон.
   Недоучка из коммерческого училища, сын дьякона, ныне коммунист, заведовал отделом, внешкольным
   отделом - называет себя вождем народа (от лица народа).
   Они (социалисты) правы, пока говорят о равенстве материальных условий и достижениях разных
   индивидов, но когда они на практике хотят сравнять самих субъектов - получается абсурд.
   Спор, волнение, Балда грозит мандатной комиссией (им):
   - Приходите завтра в ячейку, там поговорим!
   Балда:
   - Мелкие пороки, описанные буржуазными писателями, Шекспиром и пр. -- это всё насмарку, всё:
   ревность и любовь всякая. Пролетариат жаждет воспеть фабричный гудок и машину.
   Иронический голос студента:
   - Подобно тому, как Акакий жаждал песни о своем стуле, на котором высидел сорок лет!
   Голос:
   - Любовь и ревность - это естественная страсть, а не пороки.
   Возражение:
   - Нет, порок нужен!
   Балда:
   - Страсть есть тоже порок.
   N.:
  
  
   - Но естественный.
   Балда:
   - Нет, не естественный: воспитанный порок. Отмените брак, и не будет ревности: жена уйдет, и
   кончено. Отменят денежную систему, и нет скупости, а вы говорите: "Скупой рыцарь" Пушкина. Не нужно нам
   таких пьес.
   Директор музыкальной советской школы Шулькин. Художник Стрежнев с ассирийской бородой и
   штаны клеш из матросского сукна.
  
  
   Отдел - вертеп просвещения.
  
  
   Пьесок, керосину, соли. "На что же соль?"
   Заскорузлый местный художник против [сцены]: кустики, цветочки. За - коммунист, [сценa] -
   движение вперед. Председатель захолустного культкружка за (как коммунист), но, не понимая в этом, говорит
   про кустики-цветочки. "Нет пьес!" (Пролетарских и всяких.)
   Пьеса: "Ванька-Пролетариат". Идея пьесы: воспитать культурную молодежь для образования
   человечества, чтобы создать всем понятное и всем приятное.
   В собрание попал мужик-скиф, я спросил его, как он смотрит на такое собрание:
   - Поклоняются Акулькиной ноге.
   ...в этот момент речи культурного деятеля его укусила сыпная вошь.
   - Выше вы говорите: все в будущем, но где же цвет души вашей?
   - Нет его, я отравлен.
   Самобытность мою они поняли по-своему, и за ней скрывалась "национальность": они закричали
   против Европы.
   Революция - творческий акт, субъект которого есть народ, 1-я часть - нигилизм, обнажение
   творческого Ничто (нет ничего), 2-я часть - выступает "трудовик" и под знаменем самобытности создает
   нацию, которая фиксируется в государстве.
   Горький, Евгений Ник., Мар. Мих. и т. д. - делают себе фетишей из "культурных ценностей" (Европа,
   "Летучая мышь", курсы и пр.).
  
  
   Анархическим клином вошел Горький в росщеп интеллигенции и народа, Ленин объявил
   интеллигенцию лимоном, из которого народ должен выжать все соки и потом выбросить. Народ тяпнул обухом
   по лимону, брызги разлетелись в разные стороны. Огородник Иван Афанасьевич пришел и сказал: "Во всем
   была виновата ан-тиллигенция!"
  
  
   16 Марта. Со временем дело социализма перейдет кооперации...
   Тело социализма - кооперация.
   Социализм со временем распаяется надвое: на кооперацию и на анархизм.
  
  
   В доме у нас электричество, а прислуга, нажимая кнопку, говорит: "Вздула огонь".
  
  
   "Я" мое в жизни много раз умирало-рождалось - это понятно-просто (наше тело тоже много раз сгорало
   и возобновлялось), но удивительно, что одно "я", каждое "я" помнит другое, что между всеми этими моими "я"
   существует связь.
  
  
  
  
   связь.
  
  
   Нарисовать картину жизни данного человека - это значит связать все "я" его жизни, рассказать про эту
  
  
   Внешняя связь - это условия рода и общества, исключив все это, остается Я неизобразимое, Я
  
   непознаваемое. Мы видим лишь момент его воплощения - рождение и момент исчезновения - смерть.
   Например, нужно описать, как я был марксистом, значит, как Я пришел к этому, как воплотился (я -
   марксист) и покинул эту оболочку.
  
  
   17 Марта. Сладость - мать лжи и всех пороков.
   Уважать нельзя, а любить можно.
   Масса и коллектив.
  
  
   18 Марта. "Я трудящийся человек - трудовик и хочу создать всем полезное и всем приятное". - "Не
   беспокойтесь, товарищ, ваше время придет". - "Пока дождь пойдет, роса глаза выест, - что я, безглазый,
   увижу? Нельзя соху отменять, пока нет трактора, лишиться видимого из-за невидимого".
   Все железные дороги остановились: только товарные, как на войне, вся жизнь становится похожей на
   то, будто мы все едем ближе и ближе к позициям.
  
  
   20 Марта. Творчество Софьи Павловны (жить втроем). А я, как лоцман, веду по рифам лодочку с
   женщиной (что сохранило ее?).
  
  
   21 Марта. Молоко с 30 руб. четверть дошло на этой, третьей неделе поста до 15 руб., и какая радость.
   Так от маленького начинается поворот к новой жизни...
   Я теперь понял, почему коммунистам никто не возражает по существу (идея против идеи), это потому,
   что сама жизнь этих бесчисленных обывателей есть существо: жизнь против идеи.
  
  
   22 Марта. Со? роки. Лютый мороз. Получилось известие, что у меня родился сын Михаил. Язвительно
   спросил меня Александр Михайлович: "Как же вы его воспитывать будете?" Чуть не сорвалось: "Как бы вы
   воспитали без Софьи Павловны своих детей?" Между нами разлад: я могу жить один, сам с собой, а она не
   может. Он - монах (полумонах).
  
  
   Встал в 8 по-новому, по-старому в 6 ч. Ссора из-за Левиной лежки. Софья Павловна сказала:
   - Я делаю о д о л ж е н и е , что занимаюсь.
   Я подумал: я тоже ей делаю разные одолжения. После она смягчила слова и сказала, что она это для
   Левы говорит. Нужно внушить ему, что это одолжение. Заставила Леву десять раз просить у нее прощения.
   Ходили с Левой за несгораемым ящиком. Встретился страховой агент Соловьев:
   - Несгораемый, - говорит, - как?
   - Так, несгораемый.
   - Сгорит! - сказал он странно.
   Был на душевном допросе у Соф. Павловны.
   - Почему так далек?
   Объяснился, что хожу оглушенный нашей историей в безвыходности. Не очень поверила. Это и правда,
   но я сам не знаю почему.
  
  
  
   Приехал Ксенофонт, привез Маню. Она сказала мне и С. Павл., что мы с лета постарели лет на 20.
   Тогда вдруг мне вернулась в душу вся нежность к ней. Ксенофонт и Маня обругали моего врага Мишукова
   страшным словом "жуплан". Привез Ксенофонт 2 фунта плесневелого, зеленого, а сам забрал у меня 16 пуд.
   ржи: он пес, и жена его псица.
   Перед обедом А. М. спросил: "Как вы будете воспитывать своего нового сына?" Яд не подействовал.
   Теперь я знаю, что он без Соф. Павл. тоже не воспитатель (хуже меня). Их отношения никуда, расклеилось
   склеенное: она чужая в его деле, он чужой в семье. За обедом говорили о кризисе продовольствия. В 7 веч. он на
   службу, мы в гости к Ольге Михайловне. Гадали мне на картах: в делах успех, в любви любовь, в кознях козни
   и т. д. Говорили о судьбе, что можно ее обойти или никак нельзя. Без меня приходил за пилой Сытин. Как-то
   завтра я буду готовить дрова без пилы. Вечером затопил свою печку, а Соф. Павл. собрала детвору, мать пела с
   ними песни, вовлекала меня, это было очень похоже на Ефр. Павл., и я внезапно пришел в скверное
   расположение духа. Пришел мрачный Ал. Мих., и мы при лампадке мрачно сидели втроем, перекидывались
   фразы о водовозе, о муке, о том, [что] ничего неизвестно про политику, что спартаковцы совсем не то, что
   большевики. Легли не поздно, чтоб встать пораньше. С.П. сказала А.М.: "Мне приятно, что ты стал рано
   вставать, что ты с нами". Оба они выработали себе замечательное искусство говорить друг с другом и не
   договаривать до самого последнего конца, говорить, не договаривать, жить, не доживать. Благодаря этому
   создалось такое состояние, что ложь нельзя прямо назвать ложью (а может быть, это не ложь - неполная),
   измену - изменой, любовь - любовью. В таком пористом состоянии можно устроиться третьему и получить одну
   треть.
  
  
   23 Марта. Мороз сломила холодная злая кура?. Вот как рвет и метет сверху и снизу, вот как бушует!
   Последние дни зимы проходят. С.П. давит, как государственная власть давила меня, подошвой - достал
   подошву, теперь чай вышел, чайными щипцами ловит. Не будь рядом А.М., все было бы понятно, но я всю
   зиму им все доставал и, кажется, имею право хоть на месяц отдаться своей работе так, как А.М. отдается своей.
  
  
   24 Марта. Кура? стихла. Легенький утренник, солнце. Весь день медленно таял лед отношений,
   сложившихся из-за чайного дела, и вместе с тем тягостное чувство - как будто мы друг друга обокрали. Читал
   Гамсуна "Лес зимой" и другие рассказы: так мало леса и так много себя. Раньше казалось мне, что Гамсун,
   уходя в лес, показывает нам природное начало человека-зверя и противопоставляет этому, как Толстой,
   верхний, оторванный от природы человеческий слой. Теперь у меня иной взгляд - я думал, читая пребывание
   Гамсуна в лесу, что вот как богато жило общество, до того богато, что отдельный человек мог находить
   удовольствие жить в торфяной юрте и общество находило интерес выслушивать его рассказы.
  
  
   Все угорели. В сумерках прошелся по Орловской вдоль бесчисленной тротуарной толпы. Какая все
   мелкота гуляет, какие обломки общества! и никто-то не знает, куда и для чего все так творится-варится в этом
   чану. Может быть, так нужно для какой-нибудь далекой настоящей коммуны, чтобы все негодяи отобрались,
   оказались (да, "оказались": это они гуляют, служат, управляют - это и есть "оказание").
   Роль неудачников в революции, "недоучек" в момент их озлобленности (убить Розанова). Я думал о
   своем перевороте, когда увидел, что моя мысль о счастьи "всех" - эгоизм.
   Вечером приходит А.М., при свете лампады мы погружаемся в полумрак ночи, в тоску, в беспросветное
   будущее, мутными глазами, мутными чувствами, мутным разумом ищем хоть какую-нибудь опору для
   будущего.
  
  
   Третий день служит нам коротконожка Маня, гадкий утенок, читает романы, а мать: "Ты только
   раздражаешь себя романом, читай Евангелие". Одно утешенье, что подбирается (если это конец мой) к моему
   концу семья хороших людей (лебеди): семья Шубиных.
   Надо разработать миф о беднейшем из крестьян, от смирнейшего ("барыня") до гордейшего (Смердяков
   - Горшков), ком навертывается: барыня, Пашка, Николка, Васька.
  
  
   25 Марта. Мчится мороз по метели и все слабеет, слабеет - вот-вот, дожидаемся, оборвется все и
   побежит. В щелку все-таки ухитрюсь как-нибудь выглянуть из человечины в Божий мир, как-нибудь ухитрюсь,
   это единственная радость.
  
  
   26 Марта. Пост пополам хряпнул. Мороз-утренник схватил метель. Чистое небо, яркие звезды, при
   которых рождается мороз, это же и губит теперь мороз: восходит солнце богатое, и к полудню является весна.
   Щекин-Кротов в Отделе говорил о "диктатуре недоучки", о Лебедеве, заведующем отделом (кабинет
   разделил щелевкой на канцелярию и собственный кабинет, где склад мебели Заусайлова и заведующий отделом
   сидит как приказчик): Лебедев гонит бумагу, поправляет испорченную карьеру, называет себя рабочим, а рука
   маленькая, чистая и фигура не рабочего.
   Смерть учителя Високосова - женился на горничной, пять человек детей, она им помыкала и даже
   белье заставляла стирать, мучился, что служил у большевиков. Во время болезни (сыпной тиф) семья пять дней
   не ела и пять дней не топились печи. Подписной лист. В канцелярии сказали: "Одним чернописцем меньше" и
   "А рабочие как умирали?" Щекин-Кротов - интеллигент - юродивый в Отделе.
   Приходила учительница Казинская с Лидией Михайловной Климовой, толковали о преподавании
   Закона в школах.
  
  
   27 Марта. Мороз победил метель и воцарился, как в Крещенье (он у звезд просил защиты ночью, и
   звезды согласились, у месяца - месяц молодой согласился, а солнце - отказало).
   Она сидела в моей комнате, и когда раздались его шаги в галерее, быстро вышла, через окно он увидел
   мелькнувшую ее фигуру и на весь день насупился.
   У Володиных продовольственная победа: променяли два старых пиджака на масло, муку и пшено на
   тысячу руб., и какая радость в доме, какой чай с деревенским ситником и творогом! И потом до вечера
   разговор: "А капусту можно достать..." Из овса кисель, как рушить овес на кофейнице, рецепт из Москвы.
   - "Вы худеете!" - "Да все так". - "Нет, не все, вы от чего-нибудь другого худеете..."
   Четыре дня газет не было, сегодня пришли известия с речью Ленина, в которой он призывает
   товарищей основываться на социализме. Смысл речи был, что капитализм находится "в душе".
   Другие советовали дать льготы крестьянину-середняку, привлечь его на свою сторону (пролетариата) и
   потом эксплуатировать в пользу пролетариата.
   Читаю Соловьева о славянофилах и просматриваю насквозь свои русские инстинкты. Правда Петра и
   правда староверов (Ленин и буржуа).
  
  
   28 Марта. Зародился план исследования берегов Быстрой Сосны и Тихого Дона.
   Голодные салоны.
   Установили: в мае если определится неурожай, надо бежать, если благополучно - переезжать в деревню.
   Итак, за эти два месяца нужно сделать всю работу (консп. записки).
   Две женщины - одной, дикарке, испытание жить в культурных условиях, другой, культурной - в диких.
  
  
  
  
   31 Марта. Из истории коммуны: переводя часовую стрелку на два часа вперед, она воображала себе, что
   распоряжается временем. И правда: чиновники слушались, вставали на два часа раньше, но в деревнях солнце
   всходило по старому времени, и по старому времени выгонял пастух в поле коров, и черный бычок с белой
   звездочкой, похожий на Аписа, жевал свою жвачку точно, размеренно, по столько-то жевков в минуту, и вес его
   увеличивался по старому счету.
  
  
   1 Апреля. Соф. Павл. похожа на слепую орлицу, не видит, а рвется в высоту. Бродит - натыкается,
   клюет камни и дерево, складывая неестественно крылья. А возле нее живет унесенный ею когда-то в высоту и
   упавший вместе с нею барашек. Клевать бы его, а не может - жалко. У барашка свои радости земные, луговые,
   он пробует ей рассказать иногда о них, но она его не понимает.
   Написать по Андерсену сказку: орлица несла барашка в горы, выстрел: слепая упала в ущелье, охотник
   не нашел ее, и она некоторое время жила у барашка. Или так сделать: я много охотился, и раз со мной
   случилось нечто, отчего я научился понимать язык животных. С тех пор я бросил охоту и слушаю животных.
   Слепая орлица - барашек и всякие животные (муравьи и пр.) в отношении к слепой орлице.
  
  
   Я описываю себя и раскрываю себя в отношении к другим Я или описываю других; как они понимают
   меня - он.
   Я - как они мне кажутся, он - как я кажусь им.
  
  
   Можно изображать жизнь людей двояким способом: 1) как люди мне представляются (от первого лица
   рассказ <приписка: лирика>), или как я представляюсь людям (другим) - веду рассказ про "него" (героя) - эпос,
   или же чередуя одно с другим, или, наконец, сочетая то и другое внутренно - драма.
   Поэзия как "нет" родовой любви и как "да". Она пришла осмотреть все богатства мои, которые я
   зарывал-хранил, я пришел к ней как тихий гость быть свидетелем грешных снов чистой женщины.
  
  
   9 Апреля. Этнография - описание жизни народа.
   Утренняя прогулка в Печуры. Свобода духа. О краеведении.
   Любовь своего края через собственность...
   Любовь или привычка. Отличить: нужно взглянуть со стороны. Странничество. Для этого нужно
   воспитать свой вкус.
   Хлеб нашей души есть красота.
   Бессознательно мы ею питаемся. Нужно создать себе в этом привычку.
   Цель моих статей - указать такой путь, чтобы каждый, прочитав и обдумав написанное мной, мог бы
   немедленно приступить к делу изучения своего края. В основу своего дела я положил чувство прекрасного,
   настоящая красота есть пища души.
   Изучение есть дело любви. Мы все любим свой край, но не знаем - что, не можем разобраться,
   различить с высоты.
   Герой моей повести - народ, описание масс. Мы все будем творить одну повесть - о народе. Наш
   Елецкий уезд - пасынок в литературе.
   Хлебопашец.
   Как свое дело, свою задачу - чтобы каждый понимал изучение края.
  
  
   12 Апреля. Вербное Воскресенье. В постели при первом утреннем свете я думал о пьесе Гамсуна "У врат
   царства", что как хорошо у него изображена "крестьяночка", без всякой иронии дано общеженское начало; и я
   переводил это на Ульяну - очень похоже; только щемила за душу мысль о своей роли... думал о сложности
   нашей, сколько времени нужно было нам вместе с Ульяной пахать и боронить наши интеллигентские души,
   чтобы можно было поцеловаться, - еще я думал в связи с Алекс. Мих. и Иваном Афанас. о наших
   консерваторах, - какие они на вид ласковые и какие по существу злобные люди, у меня этого нет, чтобы
   дорваться, и судить, и вешать врагов.
   Думал про покойника Дедка и дядю Колю, про их подвиг жизни скромнейшей в обожании природы и
   вне человеческого бытия, думал про наше политическое положение, старался угадать, будет нарыв
   рассасываться постепенно или будет переворот, ничего не мог надумать: все идет само собой... как война; я
   только боюсь, что наше поколение засыплет и разделит от нового (американского типа) громадный земляной
   вал, что когда-нибудь, очень нескоро нас будут выкапывать из-под земли, как в Помпее...
  
  
   Я встаю с постели, одеваюсь, выхожу на террасу: по реке плывут остатки льда, вода спала, день
   пасмурно-нависший, на горизонте до тумана виднеется освобожденный от снега чернозем. "Маня! - говорю, -
   мы пойдем на Пасхе в Хрущево?" - как хочется, и чувствую, что нет, все там отравлено, не хватит духу
   обрадоваться.
  
  
   Пил чай, курил папироску ценою в 40 к. и думал, что хорошо бы променять вчера полученные лоскуты
   кожи на сухари, тешит меня составить запас провизии на дорогу, а куда, неизвестно, лишь бы чувствовать, что
   захочу и двинусь куда-нибудь...
   Думал еще, что а вдруг окажется, я связан с нею больше, чем даю себе отчет, и когда захочу серьезно
   уйти, то и не пойдешь. Ее ведь (любовь-то) не знаешь: рванулся и больше запутался...
   Потом я опять подошел к окну, смотрел на Печуры, на вид реки с нашего высокого места и думал, что
   вся проповедь моя (если я буду этим заниматься) будет состоять в том, что я буду учить их, как всходить на
   возвышенные места и так создавать себе праздник...
   Поэзия тишины зеркальных вод с отражениями и людей с глазами ясными, но слепым разумом,
   виновато-скромной улыбкой за свое неразумение и тайное дело любви...
   Как вспомнишь себя после всего пережитого, как оглянешься - не я, а безродное дитя блуждает по
   жизни в поисках своих родителей...
   Никогда, о, никогда неверно думать, будто когда Я мое обрывалось и перерождалось во мне, то дитя
   блуждающее тоже умирало и возрождалось, - нет! оно явилось на свет и оставалось неизменным само по себе,
   перемещалось после в разные слои, как молоденькие деревья постепенно перемещаются из года в год в более
   высокие слои воздуха с другими горизонтами.
   Почему же так кажется мне, что когда я перемещаюсь в другую среду жизни своей, то я становлюсь
   другой?
   Оглянитесь вокруг себя на своих сверстников, скажите нам, ну есть ли хоть один человек, кто не
   остался в существе своем таким же, как знали мы его в детстве?
  
  
   15 Апреля. Из Влад. Соловьева (В защиту Петра Великого). Старообрядчество распространялось там,
   где к русскому населению примешивался финский элемент (буквальность и заклинательный магический
   характер религии финнов; родоначальники магии, халдеи, были угро-финского происхождения).
  
  
   Сущность распри: "Чем определяется религиозная истина: решениями ли власти церковной или
   верностью народа древнему благочестию".
   Спор кончился тем, что власть церковная заменилась властью "доброго и смелого офицера", а верность
   мирянина потеряла путеводную звезду (мое изложение).
   "Я даже затрудняюсь назвать его великим человеком - не потому, чтобы он не был достаточно велик, а
   потому, что он был похож на великанов мифических: как и они, он был огромною, в человеческий образ
   воплощенною стихийною силою, всецело устремленной наружу, не вошедшею в себя. Петр В. не имел ясного
   сознания об окончательной цели своей деятельности, о высшем назначении христианского государства вообще
   и России, в частности".
  
  
   Был у Над. Алекс. Огаревой по делу спасения книг Стаховичей, и пахнуло на меня (из меня) той
   прежней сословной ненавистью к дворянству. Верно - мало кто научился чему-нибудь из опыта своего
   беспримерного страдания...
   Они все мечтают об одном, как бы возвратиться в свои владения, на этом пути они родину никогда не
   узнают, и деревья им не поклонятся, деревья их родины срубят.
  
  
   Я встречаюсь на улице и говорю:
   - Колчак идет!
   - Идет?
   - Идет!
   Им до сих пор не наскучило ожидать помощи извне...
   Продолжение Невидимого града:
   Вот моя книга окончена. Я хочу ей дать название и думаю: откуда же, в конце-то концов, произошли
   представления о Невидимом граде, не может быть, чтобы до этого дочувствовался самостоятельно заволжский
   старовер. "Кто бы мне об этом лучше всего рассказал?" - думал я, и Мережковский сам собой навязывается,
   вспомнил, что в Китеже встречали Мережковского, я пишу ему про это письмо, и он мне отвечает немедленно и
   назначает час.
  
  
   К лекции о краеведении:
   Вспомните, когда вы блуждали в лесу или зимой в поле, и вот показался лес, показались деревья, это
   лес ваш, это деревня, где вы выросли, но вы не узнаете места и рассматриваете его как посторонние, - как оно
   вам кажется, как представляется? Но вот вдруг вы узнали его - и все очарование исчезло - свое место, цветы,
   вы обрадовались другой радостью, что можно отдохнуть в нем, и забыли очарование, как сон. Это два
   совершенно разных чувства. И вот еще два разных чувства: вы смотрите на землю и луг, покрытый цветами, и
   вам кажется, что это только у нас так хорошо. Но вы смотрите на разлив, и вам представляется океан и радость
   всего мира. Чтобы узнать, чтобы понять свой край, нужно заблудиться и увидеть его вновь, и удивиться, и
   полюбить, и узнать по-новому.
   Поэт, писатель, ученый, открывающий в нас новые чувства, дающий нам новые знания - все они,
   чтобы дать новое, внутри себя разбили старое, заблудились в обломках и увидели новый свет.
   Но это были отдельные немногие лица, теперь весь народ сломал свое старое, и каждый может, если
   захочет, - и он должен это сделать - посмотреть своим глазом на свою родину.
   Мы, кто имел личный опыт в этом, должны помочь этому человеку, указать ему пригорок, с которого
   он увидит.
  
  
   Тяга и любовь.
  
  
   Итак, два чувства: земли и моря, чувство своего. Третий пример: вещица эмалевая в магазине, и когда
   вы ее купили, она ваша.
   Тяга земли - к земле, внутрь, войти в дом, и тяга моря - выйти из дома на Божий мир.
   Наша история: 1-й период, Москва - тяга к земле, второй, Петербург - к морю.
   Сейчас время, когда то и другое скрестилось.
   Теперь нужно соединить то и другое чувство: дело собирания Руси и дело собирания человека. Что
   соединит то и другое? - человек, то есть существо творческое, своим творческим процессом человек должен
   соединить то и другое.
   Задача наша - помочь каждому желающему стать на этот путь.
  
  
   17 Апреля. Любовь всегда бывает с перебоями, во время которых любящие говорят: "Нет, ты меня не
   любишь!" А потом, когда начинаются приступы, повторяют: "Я тебя люблю!" И так всё мотивы -- любишь, не
   любишь.
  
  
   Национальный вопрос в России. Влад. Соловьев.
   "Личное самоотвержение, победа над эгоизмом не есть уничтожение самого ego, самой личности, а
   напротив, есть возведение этого ego на высшую ступень бытия".
   Надо бы условиться, что ego означает, ego и индивидуальность, которая есть домик личности,
   сознающей себя во всех и во всем, так что эгоизм (национализм) означает бытие на земле - это одно состояние, и
   совершенно другое состояние вне этого домика, то есть духовное.
   "Полное разделение между нравственностью и политикой составляет одно из господствующих
   заблуждений и зол нашего века".
   (Государство во время войны восходило, как красная планета, движущаяся не по нашим человеческим
   законам.)
   - Лучше отказаться от патриотизма, чем от совести.
   - Эмпирики. Англичанин имеет дело с фактами, мыслитель Немец - с идеей: один грабит и давит народ,
   другой уничтожает самую народность.
   - Идея культурного призвания может быть самостоятельной и плодотворной только тогда, когда это
   призвание берется не как мнимая привилегия, а как действительная обязанность, не как господство, а как
   служение.
   - Мы различаем народность от национализма по плодам их.
   Национализм есть "народность, отвлеченная от своих живых сил, заостренная в сознательную
   исключительность и этим острием обращенная ко всему живому".
   (Те же слова о коммунизме):
   "Самозванная миссия"... (большевики) или "историческая обязанность".
   - Человек все-таки есть существо логичное и не может долго выносить чудовищного раздвоения между
   правилами личной и политической деятельности.
   - Христианский принцип обязанности или нравственного служения - совершенный принцип
   политической деятельности.
  
  
   - Высшее и безусловное добро есть дело всемирного спасения... достаточное основание для всякого
   самопожертвования... тогда как на почве своего интереса решительно не видно, почему своими личными
   интересами должны жертвовать интересу своего народа.
   - Народность не есть высшая идея, которой мы должны служить, а есть живая сила природная и
   историческая, которая сама должна служить высшей идее.
   Такой взгляд является "национальным без эгоизма и универсальным без капитализма".
   - Для того чтобы народ был достойным предметом веры и служения, он сам должен верить и служить
   чему-нибудь высшему и безусловному: иначе верить в народ, служить народу значило бы верить в толпу
   людей, служить толпе людей.
   - Народ в своей самобытной особенности есть великая земная сила. Но чтобы быть силой творческой,
   чтобы принести плод свой, народность, как и всякая земная сила, должна быть оплодотворена воздействиями
   извне, и для этого она должна быть открыта таким воздействиям.
   - Поэтому можно и должно дорожить различными особенностями народного характера и быта как
   украшениями или служебными атрибутами в земном воплощении религиозной истины.
   - Пробуждение национального самопознания, то есть познание себя как служебного орудия в
   совершении на земле Царства Божия.
   - Мы как народ спасены от гибели не национальным эгоизмом и самомнением, а национальным
   самоотречением.
  
  
   20 Апреля. Второй день Пасхи. Читаю Бунина - малокровный дворянский сын, а про себя думаю: я
   потомок радостного лавочника (испорченный пан).
  
  
   Два плана: сцепиться с жизнью местной делом или удрать.
  
  
   22 Сентября. Слышал от коммуниста, что Мамонтов пойман и отправляется в "Центр", от N. - что
   Мамонтов был окружен в Боброве, но подоспел Деникин и Мамонтов сам окружил 8-ю армию и взял в плен
   штаб, а что Курск взят уже дней пять тому назад.
   - Теперь только начинаешь понимать, какое золото, какая редкость, как нужно ценить эти силы,
   призывающие к любви к людям и радости жизни.
   - В газетах объявлено, что начинаются занятия в школах, а учителям позволено идти в Лучковский
   хутор и собирать себе картошку и свеклу. Утром напрасно посылал Леву в гимназию, а вечером видел, как
   директор гимназии с женой пёрли картошку и свеклу.
   - Юдофобство у коммунистов - органическое явление.
   - Уехал благородный человек Иван Сергеевич, и родственники (черви мещанства) бросились его
   грабить: так бывает, когда улетает душа, и черви земли... Так Россия умирала, и ели труп ее черви, и моя душа
   была при этом, она была как хрустальная чаша, наполненная червями. Труп ели черви, а задавил Россию
   У д а в .
   - Из белой недели: посмотрел в окошко Лева, а по улице едут три богатыря, Добрыня Никитич...
   Посмотрел еще, а на Сретенском углу чудище (Лева: "Говорят о свободе, и нет свободы, а те ничего не говорят о
   свободе и свободны".)
  
  
   23 Сентября. Появление Елизав. Вас. с вестью: их жилец, коммунист, прибежал к жене:
   "Укладываться, казаки!" Сытины. Проверка слухов в Отделе: эвакуация жен, выдача денег. Слух о восстании
  
  
   крестьян. Нарастание паники. Вечером квартальный: "На полевые работы!" Вечерний слушок: "Шкуро идет
   из Касторного, послезавтра будут тут, "с твердой властью".
   Семейная ссора из-за кусочка мыла: вот как заплелись нервы.
   Ночью в половине второго просыпаюсь: на дворе у евреев и коммунистов движение, огонь, забивают
   ящики, и все живет, как будто в Последнюю ночь; слышу: "Вместе едем в одном вагоне". Эвакуация... Ночь
   теплая, как летняя, звезды.
  
  
   24 Сентября. Евреи и коммунисты переселились "на колеса", тремя огромными эшелонами живут в
   вагонах. Сожители Гордоны выехали "на колеса", в их квартире показался на минутку штаб бригады. Слухи,
   что заняты Ливны. В газете наконец: пал Курск. Наши Елецкие вожди коммунизма, видимо, истрепаны и
   неспособны уже к делу - не так ли всюду? итак, событие конца можно представить себе объективно (дело
   коммуны) и субъективно (личность коммуниста Горшкова). В Изволях восстание крестьян: прогнали
   реквизиционный отряд. Говорят, что "мирно ликвидировали, без единой жертвы", то есть просто убежали.
  
  
   25 Сентября. В Отделе панику остановили, прекратили выдачу денег за октябрь и слух пустили: в
   Касторном нет казаков, Курск взят обратно и даже Ростов... А на улице в насмешку говорят, что красные
   войска переплыли Ламанш и взяли Лондон. Так успокоительно было весь день, над Лучком кружились два
   наших аэроплана, и под вечер бабы стали говорить, что из Задонска мужики едут с казаками.
   Из Лебедяни приехали дети арестованных и отправленных в Москву заложников, по обыкновению,
   рекомендовал их Семашко, очень обрадовались, дали кусочек хлеба в благодарность.
   Мелочные дела идут само собой: реквизировали имущество соседа Сахарова за уход в деревню. Улицы
   как будто ожили немного: продают опять пуговицы, мелкие груши, кое-что.
   Приехал знакомый Ростовцевых с фронта и рассказал (теперь все от очевидцев), что Касторное,
   Воронеж, Ливны - заняты. Словом, к вечеру начали думать, что утренние сведения вымышленные.
   Если нет на той стороне плана прочно занять Елец, и уехать отсюда будет нельзя, и город будет
   переходить из рук в руки, то мы тут будем жить как клопы в доме без хозяина, обратимся в клопяные шкурки,
   сухие и злые. И есть сухое сладострастие, оно охватывает внезапно, берется из ничего и переходит в злость и
   ненависть.
   Возня с вещами хозяина (остроумный способ). Постоянное ожидание удара по дому и нашему хозяйству.
   Кого-то видел за день, кто-то рассказывал, что хорошо жить теперь в Варшаве, город блестит, магазины,
   рестораны. И тут у нас... какая ужасная жизнь, дикая, невыносимая среди семей отцов, приговоренных к
   расстрелу неизвестно за что, увезенных неизвестно куда, в вечном страхе, в вечной тревоге за продовольствие,
   живем как куропатки под ястребом в голом поле: и спрятаться некуда. А день был - коронный день
   Сентябрьской осени, я смотрел на скалы Печур и думал: "Вот вечное, и вот наши настроения".
   Говорят, что в школах пробуют начать занятия, надо завтра Леву послать: он одурел.
   Счастьем своим я считал бы теперь, чтобы можно было выйти из города, стать на опушку леса и с
   ружьем дожидаться зайца: я больше ни о чем не мечтаю. Впрочем, хотелось бы жить где-нибудь в углу и знать,
   что он твой и никто без твоего зова в него не войдет.
   Пытка наша теперь сверх всякой меры, сверх всякого смысла так ужасна постепенностью,
   длительностью и сознанием какой-то бесконечности: это ад, а современное имя ему - коммуна. Маленькие
   коммунисты ругают заправил, заправилы ругают столичных заправил, что они не сдаются, все ругают
   коммуну. Спасение будет в решимости переменить место: здесь вся почва отравлена.
  
  
   Пришла баба, сказала, что из Задонска едут мужики с казаками. Прошла рота с двумя пулеметами, пели
   песню, шли стройно, только выделялись походкой два труса, и от этого казалось, что вся рота при встрече
   разбежится. Он стоял у окна, и ему пришло в голову, что эта рота пошла навстречу казакам: так связалось, так
   он рассказал, и так пошло по городу.
   А колокольни все стоят запечатанные, и нет звона церковного, благовеста людям.
   Обыватели попадают, под действие вещей, как [например] раздел сахара, а политические деятели - под
   влияние слов, они спорят, придерживаясь формулы своей программы, пока их не выгоняют. Гипноз пустых
   слов по примеру Яши (Яша: "Я - карьерист").
  
  
   26 Сентября. Я один теперь хозяин на всем дворе, да еще полоумная старуха во флигеле, мать
   коммуниста, и то не знаю, тут ли она, занавески сняты, огня нет. Боюсь, что ее оставят, эту старуху, которая по
   сыну считает, что коммунисты русские, и просит Бога, чтобы им было хорошо.
   Прошла тяжелая сентябрьская ночь, осилил рассвет дождевую мелкоту и туманы, кричит на улице
   молочник: "Соха и молот!" - великая радость в "Сохе" и ликование, я подумал: "Правда вчера говорили, что
   Курск взят обратно и опасность Ельцу миновала", - почитал, нет! про Елец и Курск ни слова, а радость по
   случаю побед в Туркестане и какому-то благожелательному повороту в Лондоне общественного мнения по
   отношению к большевикам.
   Однако надежды на восстания в тылу Деникина не совсем вздор, и решение вопроса состоит не в силе
   Мамонтовского кулака, а в устройстве тыла. И все это необходимо знать, напр., купцу Сахарову, чтобы решить
   вопрос о сохранении своей мебели.
   Перерождение души обывателя, когда вдруг совершается невозможное: он расстается со своим
   имуществом и высказывает новую формулу: "Жизнь дороже имущества: продай все, лишь бы жить!"
  
  
   Любовь-понимание и любовь-осязание, и все это облака, а род...
   Нет ли выхода из тройственной му? ки такого: отдаться в распоряжение обиженного и все открыть ему и
   дать слово никогда больше ничего от него не скрывать?
  
  
   К чему свелась классовая борьба: преступник и мститель и между ними инструктор-интеллигент
   (выжимаемый лимон).
  
  
   Гида - еврейка, тонкая, белая, жизненно умная, жестокая, ненавидит русских, неуловимая (еврейская
   "Чертова Ступа"), - и казак, который, разорив всех евреев, почувствовал зубную боль. Спрашивает зубного
   врача, ему называют женщину: "К бабе не хочу, к еврейке не пойду". Но боль заставляет его идти к
   единственному уцелевшему врачу Гиде, и так они встречаются.
   Инструктор-интеллигент в конце концов должен превратиться в "жида" и с тайной ненавистью к среде
   самосохраняться своей культурностью.
   Козырьковые вороны (шибаи) сидят, свесив козырьки над глазами, на бревнах, между собой ничего не
   говорят и если скажут, то все равно никто не поймет их языка. От жидов они отличаются пищей: их пища -
   родина, они паразиты нации, евреи - паразиты культуры.
   Евреи - паразиты культуры, они льнут к культуре, как мухи к сладкому. Шибаи - паразиты земли
   (родины), они льнут к мужикам. Между евреями и шибаями война.
  
  
   Сейчас совершается процесс оголения интернационала до "жида", русские неудачники и недоучки
   (среди коммунистов) чувствуют себя одураченными и с ропотом и злобой возвращаются в свое первобытное
   состояние.
   Существует два интернационала: христианский универсализм и еврейский паразитизм, то и другое
   сочеталось в социализме и вовлекло сюда еще русского мужика.
   Кусачие сентябрьские мухи остались в покинутом хозяевами и жильцами - евреями и коммунистами -
   доме, мы с Левой живем среди кусачих мух, днем бегаем за продовольствием и слухами, в 7 часов вечера
   запираемся (по осадному положению) и сидим: мухи засыпают, слышится по улице изредка топот копыт
   отдельных всадников или грохот телеги, да колотушка все еще изредка стучит - остаток прошлого.
   Пришли, рассказывали, что будто бы вечером был действительно переполох, аэропланная разведка
   показала в 7-ми верстах мужиков: едут по Задонской дороге на Елец мужики. Но почему-то не пришли. А еще
   говорят, что сегодня эвакуируют аэропланы: бензину нет. А еще, что на Елец идет красное китайское войско, "и
   хорошо организованное", и в 60 тысяч.
   Был Г. и сказал, что этой ночью мужики были действительно в 7 верстах от Ельца, а тот отряд с двумя
   пулеметами действительно пошел ему навстречу, мужики побросали винтовки и ушли, но в другом селе,
   "поправее", началось другое восстание.
   Говорят (кажется, правда), наши аэропланы сегодня эвакуировались по недостатку бензина. Пришел
   вечером Яша, весь в лентах с пулями, говорил, что всю ночь с отрядом ходил по зеленям и усмирял мужиков
   (семерых расстреляли).
  
  
   27 Сентября. "Пали" - значит, перешли из одного состояния чувства в другое. Они ходили по городу
   под руку, а после им стало стыдно ходить по городу под руку.
  
  
   Любовь-понимание и любовь-осязание. Понимание берется за хорошее в человеке, поднимает его,
   указывает путь. Осязание все нащупывает и создает то раздражение, которым живет мещанство (не
   удовлетворяет).
  
  
   В осеннем прозрачном воздухе сверкнули белые крылья голубей - как хорошо! Есть, есть радость
   жизни, независимая от страдания, в этом и есть весь секрет: привыкнуть к страданию и разделить то и другое.
  
  
   Единство сознания, Я, вероятно, имеет свое реальное основание в том зерне, из которого развивается
   характер. Те, кого мы близко знаем с детства, например, из наших Елецких сограждан, взрослыми нисколько
   не удивляют нас своими поступками, нам кажется, что по существу они остались такими же (например, Чиж
   Паленый): родовое, природное данное, и к этому его личное, его единственное сознание себя, его Я.
   Утрата единства сознания...
   Жизнь в слухах. Я слышал сегодня от одного парня, что он в понедельник как очередной возил
   красноармейцев в Ливны и там во вторник пришел Деникин с регулярными войсками, наши будто бы сдались
   без боя, а на предложение расходиться ответили, что желают оставаться, потому что дома их все равно
   мобилизуют; не в пример Мамонтову, будто бы Деникинские войска не занимаются грабежом, напротив,
   водворяют порядок; а идут они будто бы сначала на Орел и потом на Москву.
   Это похоже на правду, потому что иначе непонятна Елецкая паника: что Курск взят, что не может быть
   этого - далеко, а что, как они сами говорят, по случаю крестьянских восстаний, то эта брехня, напротив,
   подтверждает предположение о чем-то более серьезном. И у них же сегодня напечатано, что бои в 50 верстах
  
  
   севернее Курска... А еще совпадение дней: во вторник будто бы заняты Ливны, и во вторник у нас началась
   паническая эвакуация, и еще что во вторник говорили, будто бы наших подсудимых пробовали везти в Ливны
   и вернули. Понятно теперь, что в четверг они спохватились и пустили навстречу панике вздор, будто ни
   Касторное, ни Ливны не взяты и даже Курск занят красными, и даже Ростов.
   Итак, гипотеза: Ливны заняты. Встречаю Л., говорит: "Ливны заняты регулярными войсками".
   Обыватель: "А я верю и не верю", обыватель стал настоящим исследователем слухов, верит - не верит и
   распространяет, не веря, черт знает что: будто бы некоторые казаки в бытность Елецкую Мамонтова заказали
   себе у наших портных гимнастерки сроком изготовленья - приход Деникина.
   Вечером говорили у Р., что наших Елецких заложников 4-го разряда выпустили в Орле и один из них
   приехал сегодня, он рассказывал, что видел в Верховье большое скопление войск, прибежавших из Ливен,
   которые заняты, и что главная масса войск осталась у Деникина, не захотела бежать; будто бы Деникинские
   аэропланы бросали в Орле прокламации: "Будем в воскресенье". Рассказывал он еще, что наши заложники
   Марья Иван. Горшкова, Екатерина Ивановна, студенты, священники вычищали поезд Троцкого и видели они
   самого Троцкого - в черной паре с синим галстуком, смотрел на них из салон-вагона и хохотал, а за салон-
   вагоном будто бы вагон-спальня, потом кабинет, потом вагон со свиньями, вагон с курами, вагон с крупой, с
   вареньями и другие вагоны со всяким продовольствием.
   Говорят, что в Москве расстреляли 50 человек кадетов, известных профессоров и других почтенных
   людей, пойманных в заговоре против Сов. власти, и сегодняшнее известие о бомбе в комитете партии
   объясняют как ответ на расстрел.
   У N. долго спорили, выгодно ли променять самовар на козу и что если казаки вернут им корову, то
   пользоваться ею или променять на другую (своя корова отбилась от двора и стала бодливой): Т. Н. говорила,
   что променяет, но все признали, что это она говорит только, а со своей коровой, какая она ни будь, никогда не
   расстанется.
  
  
   28 Сентября. А денек за днем, и такие чудесные сентябрьские дни откалываются и падают бесследно,
   потому что события извне совершенно поглощают личное дело и оставляют нам о себе только слухи; но все-
   таки в такой коронный день на минуту охватит чувство природы - и вот будто на святую гору поднялся далеко
   от всего: сам свет осенних деревьев, и роса плотная, сизая, и запах осенней листвы, и за садом в церкви "тайно
   образующе" - все это горнее свое кажется истинным, вышним и вечным сиянием над темными тучами внизу,
   поливающими землю осенним мелким дождем...
  
  
   Анекдот: дети играли в красные и белые, красные вскочили на забор, крикнули: "Казаки!" - и целая
   рота настоящих красных солдат бросила ружья и бросилась бежать в разные стороны.
   У меня мелькнуло сегодня, что белыми не кончится дело, непременно придут европейцы. Политика
   большевиков - демонстрация сил перед Европой: спекулятивная армия Троцкого.
  
  
   Сверкает пламень истребленья,
   Грохочет гром по небесам,
   Но вечным светом примиренья
   Творец небес сияет нам.
   Гёте. Фауст.
  
  
   Я на святой горе в вечном сиянии под голубым знаменем неба, на котором горит золотой крест, я на
   святой горе под голубым знаменем, и тут видно, что чем сильнее льется кровь на земле, тем здесь больше
   сиянья: бедный мужик, которого вчера убили, - здесь. Нужно описать это чувство, как "хочу творить зло, а
   творю добро" - "частица силы я, желавшей вечно зла, творившей лишь благое" - "благое" над тучами, это что,
   например, Ваньку держит (по его глупости и умному чувству) в коммунизме: когда он видит что-нибудь новое и
   хорошее в народе, то относит к счету коммунистов.
  
  
   П о д т у ч а м и
   Стихия мщения, возмездия.
   Сегодня утром вычитал в "Центральных Известиях" от вторника (23 Сент.) - все того же рокового
   вторника - о раскрытии заговора в Москве и расстреле 67 кадетов и меньшевиков. В "Сохе и молоте"
   объявлено, что все, кроме активных работников коммуны, - враги народа. Настроение совершенно такое же,
   как в зените якобинства: такого настроения раньше не было, это новое; если так продолжится, то могут
   спихнуть меня и с моей святой горы... да нет... это невозможная задача. Но дороги к мирному концу теперь все
   отрезаны. Сегодня ночью и после обеда беспрерывно тянулся отступающий с юга (из Землянска или
   Касторного) обоз, на некоторых подводах раненые, значит, за ними идут наступающие? А войск отступающих
   почему-то нет, проходят отдельные солдаты.
  
  
   29 Сентября. С утра летает над городом красный аэроплан. Звук мне казался из комнаты такой, будто
   все колокольни распечатали и зазвонили. Я вспоминаю, как во время Мамонтова в Ельце истерически
   повышенное, приподнятое настроение N., который вдруг сказал: "Все понимаю, все принимаю, и если нужно
   "Бей жидов!", я и это принимаю все на себя, и это нужно".
   - Я ни за белых, ни за красных.
   Лева:
   - Значит, ты ни рыба ни мясо?
   - Нет, я человек, я за человека стою, у меня ни белое, ни красное, у меня голубое знамя.
   - Голубое! вот хорошо, голубое, голубое!
   - Это голубое, как небо над нами, и на голубом золотой крест.
   - Какое особенное знамя, как хорошо, а винтовочку мне дашь?
   - Мы будем действовать словом, не пулями, мы слова найдем такие, чтобы винтовки падали из рук, это
   очень опасные слова, нас могут за них замучить, но слова эти победят.
  
  
   Яшин браунинг: у Яши нет ничего, кроме револьвера, - это все его значение и его отличие от нас, не
   имеющих права иметь его.
   Телега с пятью солдатами-дезертирами, два отобранных барана и еле живой от страха мужик,
   правящий лошадью...
   Яше сказали: "Зачем вам уезжать, товарищ, завтра, может быть, мы все уезжаем".
   Приехал человек из Орла, сказал, что, верно, взят, когда уезжал, были в 30 верстах и все вывозилось.
   Везде, на улицах, в отделах кутерьма, а публика вполне уверена, что вот-вот, и только спрашивают:
   "Когда?" - "Завтра, послезавтра". Король слышал: "На 29-й версте". А. И. рассчитывает, что через полторы
   недели: сколько от Нового Оскола до Касторного, столько же до Ельца. Привезли раненых, встретился Р-й
   (тип). "Когда?" - "В среду". - "Как так?" - "Кубанцы сказали, что в среду утром уходим мы, а вечером
   вступают донцы". Пришел В.: "Между Тербунами и Долгоруковом". Пришел К.: "В Тербунах".
  
  
   Пришел Яша прощаться: "В Тербунах, завтра мы уезжаем". Говорят, что Горшков созвал медицинскую
   комиссию и заявил, что у него мания преследования, просил отпуск. А у дам уже такое настроение, что ну,
   придут, а что же дальше? Служащим заявили, что кто не эвакуируется, тот увольняется с двухнедельным
   жалованьем, а на вопрос "Всех ли возьмут?" отвечают, что нет, не всех. Между тем распределяем себе уроки в
   гимназиях, и я хочу брать уроки географии.
  
  
   В связи с недавним прошлым какая трагедия должна быть в душе у Сони (и "вся изолгалась"), между
   тем у меня в душе сухо, пусто, главное, что нет соответственного отзвука. А когда подумаешь, если это т а к , -
   не чувствуется той священной ответственности, какая была у меня всегда, хотя нет ни малейшей мысли, чтобы
   уклоняться: какое-то отупение, вероятно, от общих событий, от привычки жить с расчетом лишь на завтра-
   послезавтра и от неуверенности, что доживешь до настоящей жизни. Иногда воображаешь себе свою казнь, и
   тоже ничего особенного не получается.
   Был Кир, деревня прожила эти три недели, не признавая Сов. власти, и хоть бы что.
   Ждут казаков, да вот как! коты на крыше гремят, а наши думают - пушки Деникина.
  
  
   30 Сентября. Именины Софьи Павловны, много было сладкого, и за обедом называли: Мамонтов
   Сахарный, а на улице большевик говорил: "Накормил тебя Мамонтов сахаром, посмотрим, чем Шкуро
   накормит!"
   Чего мы ждем: первое - что узнаем, как живет Европа, что делается вообще на б е л о м свете и есть ли
   основание в б е л о й силе, второе - что, может быть, создастся наконец, что в комнату рабочую не будут без
   спроса входить и можно будет работать и запастись продовольствием, третье - что можно будет куда-нибудь
   уехать в лучшее место.
   На улице н и ч е г о обыкновенного, как раньше было, то есть посмотришь, например, на человека и
   сообразишь, что такой-то непременно идет на службу, или на базар, или в церковь, или едет в деревню покупать
   что-нибудь, или из деревни приехал за чем-нибудь, - теперь что ни человек, что ни подвода -- всё загадка и всё
   чудеса: коляска, какой в Ельце никогда не бывало, а запряжена в нее сивая кляча, и все пять пассажиров
   хлещут по ней кнутом.
  
  
   Обозы и части войск из Тербунов движутся непрерывно будто бы на Тулу, где будет "последний и
   решительный бой" за Москву. Но в Узловой, говорят, теперь уже так забит путь, что дальше ехать и
   невозможно. Я думал, глядя на бесчисленные обозы, на красные шапки советских казаков-мальчишек, какая
   связь этого парня-кубанца с идеями Маркса?..
   Из виденного и слышанного в конце дня оседает какой-нибудь факт, вчера осели Тербуны, сегодня,
   вероятно, занято Долгоруково, но не в этом дело, важно, что сегодня уже нет никакого сомнения, что завтра-
   послезавтра, вообще на этой неделе совсем с корнями вырывается наше Елецкое советское время и наступает
   новое, и люди тревожатся уже за это новое. Может быть, и опять временно будут красные, но уж не те...
   Ехал себе человек из-за Сосны в город, и на Старо-Оскольской пересек ему путь обоз, и вдруг какой-то
   из обоза взял его лошадь и поставил в обоз. Засосенский кинулся было с кулаками и руганью, а они окружили
   его и: "Товарищ, товарищ! нельзя ругаться!" - другой, третий, все уговаривают не ругаться, так вежливо,
   корректно уговаривают.
   Я подумал еще: "Вот молодцы, какой они себе стиль за два года выработали обхождения", - а тот-то,
   Засосенский, бьется, бьется, кричит.
  
  
   Вдруг один бритый, челюсть такая круглая, загорелая, говорит: "Товарищи, да ведь это кадет, конечно,
   кадет!" - руку в карман (за револьвером), подходит в упор к Засосенскому (тот все еще бьется): "Вы кадет?", и
   те, другие, тоже спрашивают: "Вы кадет?" Смотрим, тише, тише Засосенский, как зверь, опутанный сетьми, и
   ничего, совсем стих, ворочает глазами круглыми красными совершенно бессмысленно, ему поправили лошадь,
   наложили чего-то в телегу, и пошел Засосенский человек с обозом в Тулу. В публике сказали: "Пошел кадет в
   Тулу".
  
  
   1 Октября. Утро - тишина, единственный человек несет на дрова уворованную скамейку (так похоже
   это перед входом неприятеля).
   Через три дня будет месяц, как православный человек не слыхал благовеста.
   Разумник прислал хорошее письмо вчера, и стало так, будто и не было этой пропасти времени.
   Ребята-коммунисты держатся, видимо, прилично, только вождь Горшков совсем сплоховал: ничего не
   боится, только боится одного: расстаться с жизнью.
   Прошли обозы, артиллерия, кавалерия, пехота, теперь остается только казакам пройти.
  
  
   2 Октября. Попросил у одной дамы кусочек мыла - не дала (а у самой много, запас), попросил у другой
   два урока географии - не дала (а у самой уроков по горло), - каменные бабы. Захватывали сахар, кожу, теперь
   захватывают уроки (Чертова Ступа). Так чувствуешь в себе талант, способность что-то сделать и не делаешь,
   потому что нет сцепления и что этому мешает Чертова Ступа.
   В городе картина последнего опустошения: тащат мешки с морковью, капустой с советских огородов,
   какая-то скамейка, какое-то бревно. Увезли Павла Ал. Смирнова заложником (Гордон), увезли, говорят, под
   арестом и нашего верховного диктатора Горшкова (конец: неврастения), будто бы Венька уехал учиться в
   Москву, а старший следователь Чрезвычайки отправляется в Тулу что-то доследовать.
   Подводы уже гремят только изредка, конец. А слухи, что пришли 4 дивизии латышей и казаки ушли не
   только из Долгорукова, Тербунов, но покинули и Касторное. Публика мало этим интересуется, потому что
   главный факт (эвакуация и пр.) больше этого любопытства, главное, что нас покидают и мы одни.
   Написал бы Разумнику, да не веришь, что дойдет письмо, и еще как-то не хочется из того, что он пишет
   так, будто мы с ним расходимся в том же самом. Неужели он ничему не научился за это время? Я не примкнул к
   ним оттого, что видел с самого первого начала насилие, убийство, злобу, и так все мое сбылось.
   У них не было чувства жизни, сострадания, и у всех от мала до велика самолюбивый задор - их
   верховный водитель, и что было верное, например, "царство Божие на земле", то все замызгано. Между тем все
   это наше, и большевики с коммуной, все наше; это очень важно чувствовать: что это все наша болезнь, ничего
   тайного, что не стало бы явным.
  
  
   3 Октября. Видели без позолоты, чинов и дворцов все нутро своей государственной гражданской жизни,
   видели своего человека там, где кончается всякое рассуждение и оценка: видели, видели. Между тем все это в
   скрытом виде было и раньше.
  
  
   Ночью был, вероятно, мороз, и воздух даже в комнате был холодный, и с ним угроза холодной зимы
   проникла в сознание: еще один месяц - и начнется борьба с холодом, которая поглотит все сознание. Переехал
   Сытин. Обыск.
  
  
   4 Октября. Публика думает, что много внешних событий и писателю много наживы, а это неправда: о,
   нет! писательство - это моя минута, это мой бог, это я; минута, когда в этой вашей чепухе (ч е п у х а - вы сами
   это признаете) я все понимаю, и есть то, что я пишу. Сейчас Я в тюрьме, я заперт.
   События вчерашнего дня: улицы завоеванного города, в котором военная телега, обозы, поломанный
   автомобиль - действующие существа, а люди-обитатели - мухи. Проходят волы украинские, провозят куда-то
   гаубицу. Слухи стали еще темнее, как в деревне: казаки отступали от Тербунов к Касторному, продвинулись от
   Ливен к Измалкову-Россошному, идут, чтобы отрезать путь в Боборыкино.
  
  
   Солдаты поют? - Тика? ют с песнею. Взял бы торбу, хоботье и пошел на Украину. (Гитара, женщины.)
  
  
   Обыск и реквизиция в квартире Кожухова: следователь Гордон (ложь), сыщики (по карманам, очки
   потеряли), и нужно "быть с ними вежливым".
  
  
   5 Октября. Материя, общество - все это по существу враждебно художнику (личному), но быть он может
   только в соприкосновении с этой враждебной стихией и в преобразовании ее тем в новый мир. Коммунисты
   (материалисты) хотят, чтобы художник стал частицей материи (это все равно как если бы вышел декрет, чтобы
   мужчина стал женщиной).
   Возвращаюсь к "Дезертиру" - теперь это Горшков, который ценит жизнь (убегает с поля боя и
   достигает диктатора города Ельца).
  
  
   Д е з е р т и р - Д и к т а т о р . 1. Погибает от дезертирства собственной армии. 2. Бунтующий раб (во имя
   жизни, социализм помогает, царство на земле, а не на небе): Смердяков. 3. Судьба слова: оно становится
   пустым, как мебель без хозяев, складывается в формулы (в общее), а конец: "Соха и Молот" - брехня и голод.
  
  
   Собрались безработные учителя, говорили между собой о том, что если через месяц наше положение
   (Елец - фланговый город, брошенный властью [на произвол]) не изменится, то все мы должны погибнуть, и тут
   возник вопрос о возможности победы красных. Потом стали доискиваться, как мог возникнуть самый вопрос.
   Анализировали: Щекин, перепуганный Мамонтовым, ищет выхода в компромиссе: красные победят и
   передадут дело строительства жизни интеллигенции. Возражение: "Ни красные, ни белые не способны к
   организации, организуют иностранцы". Щекин: "Русский народ в революцию проявил колоссальную
   способность к организации". Русский народ проявил способность только к одной стороне дела организации: к
   пассивному началу... Разберите психологически активное начало, кто эти деятели столицы и провинции,
   вспомните, кто? И создали что? Совнархоз и Упромат - одно прикосновение белого генерала, и все белое на
   улице: листки бумаги... (все бумаги и словесные формулы: мещанство слова). Итак, победа белых -
   иностранная капиталистическая организация России, победа красных - значит, революция в Европе,
   разрушение Европы, новая революция в Америке и т. д. - мировая катастрофа.
   В деле организации участвуют элементы Воли (активность) и Сострадания (пассивность): победа
   женственного.
  
  
   Доктор Гольберг, еврей, огромная голова, широкий жабий рот, маленького роста, широкий корпус,
   говорит иностранными словами ("персонифицирую"), он за деньги сделал такой паскудный аборт, что докт.
   П.А. Смирнов спустил его с лестницы, за это через два года, убегая из города, Гольберг донес на него в Ч.К., и
  
  
   Смирнова увезли заложником (он сделал так, что донос возымел действие два дня спустя после его отъезда); он
   был так мерзок, что сами евреи хотели убить его...
   Большевик Барбиман, мещанин, проявляет активность доносами, больше ни на что не способен: донес,
   что генеральская дочь Ковальская назвала Маркса сумасшедшим. Ч. К. оправдала Ковальскую, а он сказал:
   "Ну, я ее изведу другим способом".
  
  
   6 Октября. Пришла С.П. и звала идти в Козий загон копать себе картошку в Воронце, говорила: "Все
   учителя копают, и занятий не будет!" Не пошли - обиделась, как ребенок, очень капризная женщина.
   Небо медленно с утра расходилось, на синем показался аэроплан и сейчас же исчез в облаках.
  
  
   Новости поступать перестали, потому что новым может быть только вступление белых. Эпоха разгрома
   Мамонтова, эпоха эвакуации, перемещения фронта, исчезновения властей, и теперь эпоха пустоты, безделья,
   ожидания голода и холода, тревожных звуков (копыта, телеги или пулеметы, удары молотка или пушек).
  
  
   7 Октября. Вчера вечером были сведения, кажется, верные, что казаки опять наступают с Касторной и
   дерутся возле Набережной с 42-й дивизией коммунистов. По улицам вчера несли раненых. С Тербунов
   двигались обратно обозы. Ливенская группа казаков, говорят, дерется в 7-ми верстах от Верховья. Общая
   картина: отступление красных войск в Тулу для защиты Москвы и задерживание частными боями
   наступления с юга.
   Щекин не прерывал своего дела в Отделе, его мнение опять, как весной, что ликвидация большевизма
   долгое дело и пока что нужно работать в условиях дня (человек приспособления). Учителя бросились копать
   картошку, перессорились там: "Никогда не видали интеллигенцию в более жалком состоянии" (глава: Козий
   загон).
   Выжатый лимон: мягкосердечный интеллигент Писарев поехал в деревню выпить спиртику с
   большевиками, выиграл там реквизированного индюка, выписал от Отдела, будто бы для командировки,
   хлеба, выкормил индюка, и наконец жена заставила срубить ему голову; отвернувшись, он хотел ударить по
   индюку, но отсек себе палец, прорубил сапог и задушил индюка ударом плашмя.
   Мищенко, прозванный Нищенкой, лег на подножий корм.
  
  
   Рында, директор начальной школы, старичок с большими претензиями, воображает, что он похож на
   Тургенева, напечатал о нем что-то бездарное, и все потому, что Стахович, видя его из окна с ружьем, сказал:
   "Вот Иван Сергеевич Тургенев идет".
  
  
   Начинает давать знать о себе холод ночей, а мы разговариваем о Кавказе, о бананах, винограде и о том,
   как медведь приходил на дачу, как дикий кабан увел свинью и она привела с собой поросят.
   На улицах вчера везде расклеено, что Мамонтов в плену, никто этому не верит и, читая, говорят:
   "Брехня".
   Святость Ал. Мих-а, капризы Софьи Павловны, оба истощены, худые, голодные.
  
  
   8 Октября. Вчера утром сидели (учителя и доктора) на дворе дома Черникина в ожидании выдачи соли,
   получил 4 ф. - будем есть шинкованную капусту. "Отдел функционирует", хотя и без помещения, и даже
   назначен новый заведующий Клоков. Говорят, что бой в 40 верстах от Ельца, между Долгоруковым и
   Тербунами, это будто бы Ливенская группа, направляясь через Тербуны на юго-восток, хочет отрезать часть
  
  
   красных войск, запертую между Осколом и Касторной. Переносили свой сахар домой по пуду на плечо. А наш
   доктор сам принес свой гонорар из деревни - мешок картофеля. Бабы на базаре меняют яйцо на фунт сахара. В
   Изволье мужики громят [советские] имения - они громят, а их хватают и заставляют неделями скитаться в
   обозах. Ночи лунно-прохладные - высшая краса осени нашей, а гулять можно только по дворику.
   Наступило состояние душевного равновесия в пустоте, душа облекается пробковым слоем. Узнал, что
   наш бывший заведующий отделом народного образования Лебедев арестован как известный провокатор
   (похоже, что и Горшков служил в охранке, а Бутов - стражник), - всё старые слуги империи, вот чем и
   объясняется их страстная ненависть к интеллигенции (между прочим, попы мало пострадали), так что под
   шкурой Ленинских формул действовала старая сила.
   Когда нас покидали казаки, в пустом городе творили волю пьяные калмыки, а когда покидали красные
   - агенты Ч.К.
  
  
   Товарищ покойник. Сегодня на улице несли с музыкой красный гроб и речь говорили о том, что всех
   ждет такая же участь, как "товарища покойника", если не будем защищать свободу, а "товарищ покойник ее
   защищал". В публике говорили: "Защищал - получил, и не будем защищать - получим, как же так?"
   С юго-запада (от Чернова): за городом все слышали артиллерийскую стрельбу, есть слухи, что в
   Столовой разъезды и что Мамонтов в Пензе (а пишут: в плену). Пробуждается нервность, говорят про обыски
   теплого платья. Жестокости: раненые сами копают картошку, жители без хлеба, от детей городских коров
   увели. Слухи, что Деникин идет с продовольствием.
  
  
   9 Октября. Чего не понимают обыкновенно, что радость есть просто благо без отношения к будущему
   (что выйдет), обрадовался и получил, а там завтра - это другое совсем. У нас обрадовались сегодня, прочитав в
   "Сохе и Молоте", что Воронеж - Графская взяты, что бой в 40 в. от Ельца и пр., тому обрадовались, что шубы у
   нас не успеют отобрать коммунисты.
   Сцена на дворе госпиталя: озлобленные красные раненые роют сами себе картошку и сговариваются
   убить раненого белого.
  
  
   Д о з а - Д о р а . Снилась Эйфелева башня и на ней несуществующая дочь моя Доза-Дора, принцесса,
   родственница балерины Айседоры Дункан, она предупреждала меня, что красные заняли верх башни и
   разрушили все лестницы.
  
  
   Винный король заявил, что главное действие вина - умягчение души: все черствые души, входя к нему,
   мякнут.
  
  
   10 Октября. Ждут барина.
   Ждут в Ельце отряда Стаховича, и так, вероятно, повсюду: каждый город ждет своего барина.
   Революционеры и контрреволюционеры - все ждут одинаково: первые - чтобы можно было вырваться из
   мышеловки, вторые - отделаться от грозящих обысков и получить свободу "жития".
   Говорят, что Деникин идет с пансионом гимназистов, студентов и с ними идет продовольствие.
   Наши роют окопы возле Ельца, говорят, что вчера пробовали наступать, но безуспешно. Погода
   держится на волоске, пойдет дождь, но теплый, дунет ветер и остановится.
   Задонское и Липецкое "самоуправление", скоро так и у нас будет: власть отомрет, и мужицкий базар
   определит жизнь.
  
  
  
  
   Медведь. В красном обозе медведя везли, и силачи вступили с ним в борьбу.
  
  
   Половой акт: факт - извержение семени, ранее этого взлет, после - падение, весь акт - микрокосм
   любви; природа микрокосма-акта: наши чувства любви все записаны облаками и лучами на голубом знамени
   неба и цветами на темной земле, игрой бриллианта в магазине ювелира, жалобным писком синицы в осеннем
   саду (и далее): беременность - долг - труд - кормление, дети - зеркало прошлых чувств.
  
  
   N. - бежал от белых; в Харькове белый хлеб 6 р. фунт, черный - 5 р., всего много, солдатский паек
   такой, что, поев, он заболел (голодный набросился); и все-таки бежал. Пуришкевич проповедует "монархию
   снизу" и говорит, что иностранцам не нужна великая Россия. А иностранцы оккупировали Крым. Помещикам
   возвращают землю и ? посева. Евреев бьют, потому что за русским коммунистом Ванькой стоит Ицка. Ученья
   еще нет, но будет по старой системе.
   Значит, победа белых обеспечена тем фактом, что у них продовольствие, а здесь голод. А дальше,
   кажется, так обстоят дела, что и на той стороне ничего нет, кроме продовольствия...
  
  
   Одни говорят "поравнять" (а потом пустить), другие "уравнять" (навсегда).
  
  
   Я думал сегодня о том, что идея социалистического равенства питается, в конце концов, тоже
   национальной идеей (я видел мужика, похожего на Игнатова: Игнат мужик и редактор Игнатов, разница
   только в выучке, а в природе (в нации) они равны, загордился, забылся Игнатов - Игнат восстанавливает
   равенство), это "буржуазное" представление революции, социалистическое равенство только хочет закрепить
   это положение навсегда, и вот способ к этому и есть социализм.
  
  
   11 Октября. N. сказал:
   - Мое участие в действиях белых будет короткое, я открываю ворота родного города, передаю ключи и
   ухожу в сторону, в какой-нибудь чужой город. Передаю ключи белым, ибо так нужно Времени: всему свое
   время.
   Социалист, сектант, фанатик - все эти люди подходят к жизни с вечными ценностями и держат
   взаперти живую жизнь своими формулами, как воду плотинами, пока не сорвет живая вода все запруды. Так
   теперь, конечно, не в Пуришкевиче дело, а в той лопате, которой он разрывает плотину. Вот почему К., так
   страстно ждавший возмездия белых, как только услыхал о Пуришкевиче, повернул свои мысли в сторону
   красных: пусть бы и Пуришкевич делал да молчал, имя его одиозно.
  
  
   Дребезжит благовест единственной позволенной колокольни с разбитым колоколом. Дождик идет
   осенний, в окно слышатся отдаленные выстрелы пушек. Нет никому дела до природы, разве только вспомнят о
   ней, когда холодно и через недостаток дров. Но я шел сегодня мимо церкви, и когда услыхал пение, то заметил
   возле себя красивый облетающий клен и подумал: единственное место, где сохранился уют, - церковь, вот
   почему и заметил я при церковном пении облетающий клен. Так наше представление о космической гармонии
   сложилось под влиянием строительства нашей жизни (а может быть, наоборот: мы создавали уют, созерцая
   гармонию космоса?). Так или иначе, а не до космоса людям, потерявшим домашний очаг. Когда бушует вьюга
   на дворе, а дома уютно с лампой вокруг стола, то и пусть себе бушует - дома еще уютнее. Но когда дома все
  
  
   расстроено (государство-дом), то какое нам дело до луны и до звезд. Сейчас нет ни у кого дома, но церковь
   осталась, и кто верит, у того в душе - дом. В этом доме на скрижалях написан завет:
   I. Мы, все живущие, живем как рабы мертвых.
   II. Мы, все живущие, переживаем следствия одной-единственной войны, в которой победитель -
   Смерть, а плен - Живот.
   III. Истинною властью пользуются только мертвые, власть живых есть бунт, претензия, самозванство и
   насилие.
  
  
   12 Октября. Антонина Николаевна Сафонова, учительница математики, она живет, ежедневно решая
   задачи все новые и новые, на каждый день и час новые задачи у этой общественной деловой женщины,
   решаются задачи ею верно и точно, а в душе остаются неизвестные, ее душа - половина уравнения, где
   находятся все неизвестные, ее жизнь - половина, где все ясно решается. Теперь дороги люди, с которыми жить
   хорошо, и она такой человек.
  
  
   Социализм - попытка решить задачу с бесконечным числом неизвестных.
   В нашей жизни мы частично решаем ее, ограничивая решение временем и подчеркивая результат; это
   верно на день, два, на год. А социализм решает навсегда и Бога заключает в формулу.
  
  
   Во всем городе звонит к обедне только одна слободская церковь с разбитым колоколом (на Аграмаче).
   К полудню о б о д н я л о с ь , усилилась канонада с юго-запада, даже в комнате слышно.
   Разгадка "Мамонтов в плену" - взята деревня Мамон.
  
  
   13 Октября. Вместо газет мы теперь рассчитываем по пушкам: вчера была ближе стрельба, как будет
   завтра? Все ждут перемены, а кто идет, мы совершенно не знаем, мы как в самой глухой деревне и по
   отрывкам, долетающим до нашего слуха, делаем свои предположения. Так, рассказал коммунист Сальков, что
   Пуришкевич будто бы говорил солдатам о "монархии снизу", о том, что иностранцам до нас нет никакого дела
   и что нам нужно готовиться к новой великой войне. Мы это расшифровываем так, что Пуришкевич держится
   германской ориентации, а кадеты, вероятно, Антанты и что существуют теперь на юге только две эти партии,
   временно заключившие союз для борьбы с большевиками. Так мы ждем здесь освобождения при выстрелах с
   горизонта, а совершенно не знаем, кто нас освобождает, мы живем, как жили мужики в темных деревнях, и
   ждем от освободителей только хлеба, как ждали мужики только земли.
  
  
   Жизнь без идей, идеи кажутся тайными коварными вражескими замыслами.
  
  
   И незаметный нам ужас нашего существования, когда мы, делая расчеты на зиму, утешаем себя: "А
   может быть, как-нибудь и переживем", - мы не замечаем, что говорим "быть может" о немногих годах, даже
   месяцах и днях остающейся нам жизни: мы переживаем нашу жизнь, но во имя чего мы ее переживаем - не
   знаем, какой-то инстинкт говорит нам, что за этим переживанием будет истинная, мирная жизнь; остается
   сделать еще один шаг и сказать, что за нашей жизнью будет настоящая жизнь (загробная). (Покойник-товарищ,
   церковный уют.)
   Происхождение идеи жизни загробной. Грех.
  
  
   Мы все последствия одной войны и все несем ее грех и проклятие, но живой человек не может
   подчиниться этому, мы цепляемся за соломинку, я воображаю себя счастливым дезертиром, что я уезжаю на
   Кавказ, живу на берегу моря, рассаживаю там новый сад в стороне от войны.
  
  
   Грех существует, когда есть страх, и страх бывает, когда близко наказание, но если нет страха и
   опасности, то нет и чувства греха и делай как хочешь. Ланская, после своего "падения" (она считала это
   состояние победой), мучилась своим грехом ("я вся изолгалась") до своего месяца; когда это благополучно
   прошло, она, как ребенок, обрадовалась и опять то, что ощущала как грех, стала чувствовать как победу. Так
   легкомыслие мчалось на коне Случая, минуя до поры до времени волчьи ямы Греха.
  
  
   М е д в е д ь и т а н к и . Сегодня в ночь прорвался нарыв: 42-я дивизия отступает, белые наступают
   фронтом от Степановки до Казакова; опять переселение народов, и на улице в обозе показался нам знакомый
   медведь, он шел тогда с обозом на юг в Долгоруково, теперь отступает на север в родные берлоги; в обозе были
   быки и верблюды; рассказывают, что задержка белых была в Набережной, где белые поднимали мост; а дело
   решили танки, такие же предметы ужаса, как казаки.
   Мы собираемся опять нырнуть и затопиться, пока не обозначатся из этого половодья новые берега.
   Как это может прийти в голову - увезти из города пожарные машины! теперь идет спор, увозить или
   оставить инструменты в родильных приютах.
   Сегодня я назначен учителем географии в ту самую гимназию, из которой бежал я мальчиком в
   Америку и потом был исключен учителем географии (ныне покойным) В.В. Розановым.
  
  
   14 Октября. Покров. Покрыло наш дворик морозным кружевом. Лева спрашивает рано: "У нас
   белые?" - "Нет, верно, еще красные: звона нет в церквах". Выглянул на улицу; с юга бредут поодиночке, по
   двое зазябшие солдаты отступающей 42-й дивизии.
  
  
   15 Октября. При оценке существующего нужно вдуматься и в Левино дело: он говорит, что ему никогда
   не жилось так хорошо, как теперь.
   Вчера мы вставили рамы, и ночью звуки уличные от этого изменились: я проснулся, прислушался -
   бой! то, что непрерывно журчит, я принял за сливающееся тарахтение многих увлекаемых бегством повозок, а
   что волнами ухает - за удары пушек по бегущим. Несмотря на холод, я встал, оделся, зажег лампу, вышел - и
   вот вся война: дождь журчит и ветер порывами шумит садом, гремит крышей.
   Пришли з е л е н ы е , сняли подвал за фунт соли: хотят тут перебыть пустоту между красными - белыми
   и "тикать" на Украину.
   Говорят, что "пустота" может быть продолжительна, что пустота в Задонске пришлась по вкусу
   жителям, завели свободную торговлю, все подешевело, пришли будто бы казаки, их встретили хлебом-солью,
   приняв за белых, а оказалось - это красные представились белыми и здорово всыпали задонцам; вот как бы и
   нашим ельчанам так не пришлось - да нет! ельчане после Мамонтова намотали себе на ус кое-что, может быть,
   и это задонское дело они же и выдумали для острастки.
   Уличная картина такая, что все тащат себе жители кое-что, разные оборухи, власти постепенно
   исчезают.
   Слухи неопределенные: что будто бы [весь] район едет в Становую... казаки и не сегодня-завтра к нам
   придут. Отделы то закрываются, то вдруг объявляют, что "функционируют", и нам даже выдают жалованье.
   Тревога в ожидании "пустоты" (боязнь самих себя), появление зеленых.
  
  
  
  
   Мечта Бебеля о катастрофе всего мира соединилась с бунтом русского народа, и так возник большевизм
   - явление германо-славянское, чуждое идее демократической эволюции Антанты. Вообще бюрократизм и
   социализм пришли к нам из Германии, очень хорошо, если русские испытают на себе влияние идей
   эволюционной демократии Англии и Франции - за это, вероятно, будет борьба кадетов, за первое --
   монархистов.
  
  
   Слух, что броневой поезд "Пролетарий" не выполнил своей задачи (взрыв моста), пролетел в Орел к
   белым.
  
  
   Определилось окончательно общественное настроение в о л н а м и , которые, близясь к концу,
   становятся все короче и короче: в 12 дня еще мы говорили с Юдиным, что, может быть, и не придут, а жить так
   нельзя, и что нужно и д т и , что ли, а там разберут, все-таки это у нас комиссары поголовно знают д о
   д е л е н и я , а там... а часов в пять определилось, что сегодня из города уходит всё и вся и что белые в семи
   верстах (в Воронце и в Казаках).
  
  
   В отделе битком набито учительницами, стремятся получить жалованье и, может быть, соль, говорят,
   что кто-то дал фальшивую подпись на соль. Судьба учительницы Рязановой, которая дня не дождалась, одного
   дня, и выкрикнула солдату, что Троцкий негодяй, и даже расписалась об этом в Чрезвычкоме. (Отдел-бардак.)
  
  
   Дезертиры нащупали у нас в подвале гнездышко. Все войска, все начальство к вечеру выходит. Когда
   стемнело, попер во все стороны дезертир. На облаках свет прожектора.
   Неподвижный пункт - грузовик N 6 переехал от Ростовцева и окончательно остановился, брошенный, у
   наших окон. Другие неподвижные пункты: свинья на мураве, медведь, верблюды, коза. "Дезертир" сказал:
   завтра.
  
  
   16 октября. Идут рано-рано, бегут, поддавая с радостью, люди с картошкой, с бревнами, солдатик на
   голове несет стол, на N 6 едут мальчишки.
  
  
   Р я б ь н а в о д е - н е в о л н а
   В 8 утра Влад. Викт. пришел с улицы и сказал: "Горнист играет!" - "А у красных нет горнистов?" -
   "Нет, у красных горнистов нет, это белые зорю играют". Через 15 минут кричат: "Соха и Молот!" - и тот же
   Влад. Викт. входит с газетой. Я спрашиваю: "Как же совместить эти два факта: горнист и "Соха"?" Он
   отвечает: "Горнист-то, должно быть, красный".
  
  
   Постепенно появляются вооруженные всадники, обозы, матросы, и начинается обыкновенная
   к р а с н а я беспросветная жизнь. Волна спала, мы опять на мели, и что говорили вчера - все вздор, ничего не
   знаем. Завед. отделом народного образования закрыл отдел и сказал, что через два месяца мы вернемся и
   заплатим жалованье.
   Соли и ваты!
   Едет всадник (политком), за ним рысью служащие отдела народного образования и учительницы: он
   обещал дать им немного соли и ваты. Потом один вернулся назад и сказал: "Обманул". Говорят, это где-то
   политком раздает бесплатно помощь. Нелепость о казаках дошла до того, что говорят, будто они теперь идут на
  
  
   Боборыкино за хлебом для населения. Даже к мнению сапожника серьезно прислушиваешься: "Зачем им Елец,
   они едут на Тулу, когда придут туда, хвост придет в Елец, и в хвосте будет сам Деникин, который все и
   устроит".
  
  
   Завтра иду в гимназию давать урок по географии; программа 1-й лекции:
   До XVII в. боролись между собой два представления о земле: что она есть блин и что шар; 1-е мнение
   было основано в общем на чувстве, второе - на знании (на разуме). Коперник в XVII в. окончательно доказал,
   что земля есть шар с двойным вращением, и с этого времени география в полном смысле слова стала н а у к о й .
   Наша Россия как родина наша очень маленькая, такая, какой мы видим ее с нашей родной колокольни,
   чувство родины дает нам представление, подобное тому чувству, которое в древности создало образ плоской
   земли. Когда к чувству присоединилось знание - земля стала шаром. Так наша родина Россия, если мы узнаем
   ее географию, станет для нас о т е ч е с т в о м : без знания своей родины она никогда не может быть для нас
   отечеством.
   Вопрос: что обозначает слово родина и слово отечество - какая между ними разница? Ответ: родина -
   место, где мы родились, отечество - родина, мною сознанная.
   Путешествие как средство узнать свою родину и создать себе отечество.
   Путешественники (Нансен) и "Америка": личное мужество и знание (Нансен соединяет в своей
   личности то и другое, это выражается в его скромности - личное впечатление от него). Экскурсии в
   каникулярное время.
   Главы: север и юг - монах и казак.
   Россия: север, средняя Россия, черноземная и окраины.
   Средняя - губернии вокруг Москвы - по Оке, Верхней Волге и их притокам.
   Заключение: чтение из "Черного Араба" о пространстве России.
   Можно усердно молиться годами Господу Богу и просить у него пищи на каждый день и сделаться
   очень хорошим человеком, но в то же время знать о своей планете только, что она есть блин.
   И можно сосчитать звезды и знать подробности движения светил, но не уметь у Бога попросить себе
   хлеба: чувство и разум.
  
  
   17 Октября. По примеру нашей связи с семьей Сытиных насквозь видно, что не пол основание семьи:
   это само собой, начинается и проходит, как жизнь природы, а это основание непроходящее - Семейный долг
   как основа брака - обращен против чувства половой любви, неудача такого построения потому, что... (смесь
   соли и сахара - вздор, а сахар сам по себе - сахар, соль - соль). И так подумаешь: церковная смесь "любвей" -
   чем она лучше, чем нынешняя смесь всего в коммуне, а теперь кто это сознает? Моногамия.
  
  
   Брак по любви - смесь соли и сахара. Прекрасная дама на брачной постели - моногамия!
  
  
   Условия борьбы между интеллигенцией и вооруженными уголовными в Совдепии осложнялись еще
   тем, что уголовные комиссары питались мясом и жирами, а интеллигенция исключительно постной пищей.
   Всякая власть, уходя, оставляет за собою говно. Дождь, грязь, да, истинно, истинно говорю, всякая
   власть, приходя, обещает рай и, уходя, запирает общество в собственный нужник. Ждут пришествия белых, как
   второго Христова пришествия, и не могут дождаться и впадают в безверие. А тут еще говенного цвета листок
   "Соха и Молот", который даже уличные мальчишки выкрикивают: "Брехня и голод", - возвещает, что
   доблестными красными войсками взят Киев.
  
  
  
  
   Воры под мостом.
   За рекою на горе - что это? Кавалерия. Овцы? Нет, не овцы, всадники. А вот поднимается туда наш
   знаменитый вор Бурыка (комиссар социального обеспечения), да, да, да - эти всадники - наши комиссары, они
   высматривают сверху, нет ли близко казаков; они живут теперь там, за поломанным Лебедянским мостом в
   поезде: это где-то совсем далеко, будто воры под мостом. Сегодня туда от учителей посылали гонца насчет
   жалованья, и воры смилостивились, прислали 500 тысяч. Один из них (Гаранин), говорят, удрал с 2-мя
   миллионами.
  
  
   Мой 1-й урок географии прошел внешне занимательно, а внутренне без всякой связи с детьми: весь
   урок провел я на козырях, наговорил целую гору, из чего дети, верно, очень мало усвоили. Положим, и мудрено
   теперь говорить о любви к отечеству...
  
  
   Подвалы в домах набиты дезертирами. Власти где-то "под мостом". Властвуют матросы, 600 человек:
   где-то среди ночи отняли самовар, там лампу, в женской гимназии зачем-то разграбили физический кабинет.
   Неподвижный автомобиль N 6 перед нашим окном осужден на гибель за то, что он неподвижен:
   мальчишки мало-помалу его разберут.
   Ночь темная - глаза выколи, власти где-то под мостом: возвратились в лоно своего истинного
   призвания. Дождь на всю ночь. Доктор забыл о визите к младенцу и решил запить на три дня. Дождь журчит на
   всю ночь. А воры-комиссары зачем-то наводят из своего "под моста" на темный город прожектор.
  
  
   18 Октября.
   С к у к а с о б а к и
   Тяжелый рассвет, собака добрая зевнет от скуки с голосом и привоет до следующего зевка, опять зевнет
   с голосом и опять тонко привоет без конца...
   Ну, все в один голос говорили вчера, что приезжал от белых парламентер и красные в 6 ч. вечера
   обещали сдать город, - что выдумают! Не дождались. Я думаю, что белые из Долгорукова идут на Казаки,
   потом к Ефремову, и так мало-помалу Елец окружается, и оттого власть красная постепенно удирает, а когда
   все будет пусто - приедет к нам какой-нибудь разъезд, мужики осмелятся ехать в город, и так мало-помалу
   начнется жизнь моей родины для личного потребления. Возможно, что красные дадут где-нибудь вблизи
   задерживающий бой, и волна этого боя создаст в чувствах обывателей уже известную картину нарыва
   прорванного.
  
  
   П у ш к а и к о ш к а
   Пьем утренний чай. Голодная кошка прыгает на цветочную тумбу, и пустой звук тумбы чудится нам как
   отдаленный пушечный выстрел. "Пушка?" - "Нет, это кошка!" Голодная кошка, как леопард, на дереве следит
   за кусками на столе, и чуть что, бросается и вырывает у детей из-под рук.
   Страх за С[оню], невозможно то, что мы делаем, невозможно, о, Боже мой, как это представится, если
   вообразить себе на минуту свидетеля со стороны, во что превращается это рассуждение о разделенности полового
   чувства и семейного долга. Так, все так, но обман, страх - это нельзя. И можно было переживать, но пользоваться, -
   а сейчас идти - значит пользоваться.
  
  
   Весь день (8-часовой) на юго-западе был слышен сильный артиллерийский бой, ночью шли обозы
   (отступающие на Становую). Видимо, сбывается мое предположение о задерживающих боях по пути к Ефремову. А
   положение города становится отчаянным, истомленные ожиданием жители уже не верят больше выстрелам:
   "Так, пукают".
  
  
   19 Октября. Видел рассвет на пустой улице и как вышла первая темная фигура из-за угла и раздался
   первый пушечный выстрел.
   Нечего вспомнить - что я делал, писал, кого чему научил: нечего! Впрочем, кто же может вспомнить
   свои дела и назвать их д е л а м и ? только глупый самодовольный человек. От дел у человека ничего не остается,
   ничего не прибавляется, ничем не связывается прошлое и настоящее (Толстой даже отказывается от своих
   писаний). Остается связью бескорыстное (что это?) радование жизнью (младенческое восприятие мира): было
   хорошо, есть что вспомнить и поблагодарить кого-то за это - вот все, что остается. Какая благоговейная
   святыня бывала в душе, когда видишь, бывало, первую иглу зеленой травы, прокалывающую слой
   прошлогодней листвы, или первую пушинку снега, слетающую к ногам при наступлении зимы... Или
   утреннюю звезду, когда она бывает совсем близко от рожка месяца.
  
  
   Смотрю на педагогов наших, вспоминаю прежних своих учителей, и опять пробуждается бунт в душе,
   тот самый бунт, вот этот самый, что перед глазами в ежедневной действительности. Психология бунта: Я: "Вы
   - палачи! Я безобразен, но я прав. И даже против Бога!" Ненависть к чистому. Сладость компании (ватага). И
   такая есть святыня, перед которой Я-то, конечно, подлец, только вот вы ее покажите в себе, докажите-ка ее, и
   что вот ваши эти добрые дела и чистые воротнички, это самое мне ненавистное, этим вы закрываете святое.
   Итак, основное в бунте (большев.) - лучше мерзость перед Господом, чем... лучше убить нищего, чем дать ему
   копеечку. И полнота существа в данное мгновенье и мгновенье как вечность. Шутовские комитеты и формула
   о беднейшем из крестьян.
   Преодоление бунта и подавление: извне - подавление, изнутри преодоление, то есть в личности
   (Пугачев: "Через меня, окаянного, Господь Русь наказал"). Свобода: лампада бывшего разбойника. Святой
   огонек лампады не дрогнет, горит на том месте, где лес был и гуляли разбойники и потом виселица стояла, -
   все скрыто в огоньке лампады. И сколько крови, сколько муки в этой почве, на которой вырос весенний
   цветок и создалась Венера Милосская.
   -- Вы дайте некое время быть моему безобразию и увидите, что я вас всех за пояс заткну в тех делах,
   которые вы теперь делаете на пользу отечеству.
  
  
   Новые возможности: чувство личного таланта и общей бесталанности и фарисейства.
  
  
   20 Октября. Конечно, так говорится, что ужасная сейчас жизнь, но я и так ее люблю: люблю свой
   утренний чай до свету, когда все спят, и я брожу мыслью по миру, люблю своего мальчика Леву и тех людей,
   которые меня так счастливо окружают везде.
   Результат боя от 5 Окт. (18): большевики говорят, что прогнали белых и даже Чернаву взяли обратно, а
   мужики рассказывают, что белые большевиков прогнали к Становой, гонят к Ефремову, заняли Казаки и
   Рябинки.
   Запись на кизяк.
  
  
   После урока пришел в учительскую, там кучка собралась - что это? - запись на кизяк.
  
  
   Есть слух, что белые очутились в 60 верстах от Тулы. Между тем отделы крепнут. Стрельба много
   дальше и вдруг под вечер совсем близко.
  
  
   21 Октября. Коммунист: "Кто не работает, тот не ест!"
   Саботажник: "Кто не ест, тот не работает".
   Для некоторых загадкой было, почему поэт не творит в это время, между тем все понимают отлично,
   что нельзя в это время строить дом.
   Звезды всю ночь были яркие и виден был Млечный Путь - мороз! Утренняя звезда сошлась близко с
   рожком месяца - мороз, зима скоро. Маленькие люди давно уже таскают себе на двор чужие заборы, а наши
   учителя усердно готовятся к урокам, отводят себе душу, хотя знают отлично, что через две-три недели мороз
   остановит занятия.
   Революция сказала поэту: "Мечты твои есть coitus interruptus2". Розанов мечту свою изобразил в форме
   coitus.
  
  
   Из романа: она с горечью замечала, что чем смелее он прижимается к ее телу, тем холоднее становятся
   его поцелуи, что он как-то уходит с каждым днем глубже и глубже вниз и наконец он совершенно исчез у нее
   где-то под юбками. Было грустно в душе и в то же время сладко и радостно, и ему простительно: чем больше он
   уходил вниз, тем больше он похож был на мальчика, он мальчик, ребенок, ему простительно.
   Через некоторое время стало, что его и там нет, и то ему чуждо, а вместо него бьется, живет, трепещет
   новое существо, и стала к нему в внимании, она стала вниманием... Вся любовь как воплощение, переход от
   своего к другому - третьему. Любовь есть субъективное чувство прихода Другого - Третьего. Он может явиться
   на свет без этого чувства (без любви). Любовь - это заря прихода Другого - Третьего, это его свет, и сила этого
   света в том, что он кажется как наш собственный свет.
  
  
   Восход. Заря была прекрасная, а светило взошло ни на что не похоже, и так главное, что заря зарей, а
   светило самостоятельно где-то за крышей делалось и когда вышло из-за крыши, то никто не обращал на него
   внимания, потому что мерзость показалась вокруг вчерашнего дня без всякой надежды, что завтра получшеет.
   Возобновляются учреждения, ревтрибунал, новый приказ о дежурстве и остановке грабежей, а винтовок
   не дали: голыми руками останавливать грабителей.
   Вышло три летучки, одной объявлял о себе вновь организованный Ревком, другой назначались мы,
   безоружные, дежурить по ночам и останавливать заготовляющих себе топку чужими заборами, третьим просто
   велено было слушаться под угрозой расстрела на месте. Это оживление учреждений смешало все карты, стали
   понимать, что красные одолевают и белые слабы, в газете объявлено, что взят Орел, почти взят Воронеж...
  
  
   О с е д л ы е . Я долго не знал, как назвать все это, что сменяется, движется, исчезает на улице так, что
   свинья, коза кажутся единственным остатком оседлости (оседлость великое дело!), сейчас пришло в голову: все
   стали проходимцами.
   После обеда пробую заснуть и не могу заснуть, слышу выстрел, не придаю ему значения: мужик с
   точностью сообщает место боя - в Предтеченской волости, 25 верст от Ельца, далеко и безуспешно; слышу
   звуки телег, едет обоз и что-то долго едет, начинает интересовать это движение где-то далеко в глубине души, а
   сердце сосет мысль о хлебе, о том, что ем чужой хлеб и, кажется, этим очень огорчаю милых людей... А
   движение усиливается на улице, встаю: едут матросы, везут пушки. Доктор пришел: "Казанка оставляется,
  
   2 Прерванное совокупление (лат.).
  
  
   занят Задонск". Потом выстрелы из пушек внутри города, разрыв снарядов над городом. Мое дежурство.
   Восстановление легенды о перехваченном радио (хотя радио в городе нет), что придут белые вот сегодня.
   Какая-то цепь за Сосной. Вечером расходимся с осторожной формулой: "Очень возможно, что Елец завтра
   займут белые".
   Воскресший дезертир: оказался плотником, и все его стали звать не дезертир, а Максим.
   Я, дежурный, генеральским окриком разгоняю толпу мальчишек, ломающих грузовик N 6.
   Задыхающийся Лева повествует о снаряде, разорвавшемся над крышей гимназии, и как мальчишки,
   охраняя девочек, бежали, как их чуть не задавили конные матросы.
   В городе доскребали последнее: увезли из лечебниц зубные инструменты, матросы разграбили
   физический кабинет в женской гимназии.
   В деревнях начисто очистили: овец, хлеб, свиней. В отделе народного образования красный офицер
   рассказывал:
   - Пришел я в деревню, ничего не дают. Я говорю: "Красным даете, а белым ничего?" - "Да разве вы
   белый?" Говорю: казачий штабс-капитан. Они угощать меня. Подходят наши обозы. Тут мы отлупили их
   нагайками и обчистили.
  
  
   22 Октября. Историческая справка: Мамонтов пришел в Елец 18 (31) Августа.
   Предполагаемая стратегия белых: в Тербунах свернули с ж. д. пути и пошли по Предтеченской волости.
   Там и был все время бой, некоторое время спустя другой отряд из Тербунов - Долгорукова загнул к Задонску и
   неожиданно появился под Ельцом со стороны Задонска.
   Есть слух, что красными Орел был взят на два часа, и в эти часы уже действовал Ревком.
   В 8 ч. утра по улице прошел солдат со светлыми пуговицами и крестом на ранце.
  
  
   Все власти уехали, пусто; казаки в Пушкарях; коммунисты (100 человек) и матросы пошли за Сосну в
   наступление; на Сенной батареи под прикрытием города; ожидается бой с разрушением зданий, с пожарами.
   Пушки на Сенной.
   - И так может быть, что казаков немного, отступят, а наши обрадуются - и сейчас же Ревком. И очень
   просто!
  
  
   Пришел Щекин, прозревший в эти тяжелые дни Достоевского, и разговаривал со мной о Достоевском и,
   между прочим, о Писареве (Овечья Голова), что Писарев вчера, когда пушки гремели на горизонте и все власти
   покидали город, написал бумагу в Совет гимназии, почему Пришвин и Сытин назначены учителями без
   утвержения отдела народного образования (сам запасся керосином: пыль бюрократии).
   - Ну, - сказал Щекин, - надо идти, а то кто ее знает...
   - Может, - отвечаю, - и так пройдет, белые посмотрят, что батареи в городе, и отступят, не станут по
   городу стрелять.
   После ухода Щекина начался бой в половине первого и продолжался до темноты: уход на позиции и
   появление матросов. Латыш с ручною гранатой. Наш подвал. Слух, что "кавалерия грабит на Торговой" (опять
   прятание). Бой сноснее, чем обыск.
   Белые заняли Казинку (3 версты от города), красные палят туда через город от монастыря и с
   Аграмача.
   Вышел в 9 ч. вечера на двор: темно, как в жопе арапа, и тихо так, что слышен крик утки на весь город.
  
  
   На ночь загадали: уйдут красные ночью на Лебедянь или останутся и завтра опять будет бой (можно ли
   уйти-то?).
  
  
   23 Октября. Мелким дождичком, как через самое тонкое сито, сеет, в саду пищит синичка осенняя, на
   крыше две враждебные вороны сцепились и, гремя железными листами крыши, скатываются вниз, падают на
   землю, взлетают, опять схватываются, одна, видимо, слабеет, и множество ворон прилетают - и та щипнет,
   другая щипнет - защипанная вконец перелетает низко под деревьями, укрывается под листвой, но и тут ее
   настигают и щиплют...- это же, кажется, и у ворон гражданская война или свержение старого режима?
  
  
   Слышал, что за увезенного от нас доктора Смирнова взялся хлопотать Центросахар.
   8 ч. у. Сытин с утренней разведки пришел (ходил за водой): через мост не пускают, а улицей ниже - угол
   Старосельской - солдаты разместились уже в частных домах, - что же это будет?
   Лева пришел в 10 утра с пустым ведром: нельзя подступиться к воде, стреляют из пулемета по уткам,
   тут же убили свинью. Говорят, что ночью отступали большие обозы, значит, наши еще есть за городом, повезли
   им мясо, хлеб. Наверно, казаки заняли Казинку малым числом, и весь этот бой - наш бой, стрельба по
   случайным целям на горизонте.
  
  
   Стихия моря - женщина. Едут на лодках мужи: сильный сечет, сильный веселый, хитрый - лукавством,
   слабый и добрый - бочком лодку по волнам: не он едет, а его несет - встретиться на море с бурей или
   встретиться в жизни с женщиной - характер мужа покажется одинаково.
  
  
   Стремление живого человека властвовать есть претензия на трон покойника, чтобы жить в истинной
   жизни, нужно отказаться от власти.
   Задача социализма - отнять жизнь у общества, овластить эту жизнь и сделать государство без общества.
   Жизнь человека общества, "жителя", обывателя есть (система?) естественный порядок охраны жизни
   ребенка - теперь эту задачу хочет взять на себя коммунизм: кажется, будто разбойники хотят украсть младенца
   у матери.
  
  
   Поэт говорит сестре милосердия: "Ухаживать за стихами - дело не менее трудное, чем за больными..."
  
  
   Доктор пришел: "Занято Царское". Что Орел красными взят - ерунда. Бои возле станции Боборыкино.
   Наши куда-то стреляют из пушек, нам ничего неизвестно.
   За Сосной, по-видимому, постепенно устраиваются белые, здесь красные. Район казарм и вокзала за
   Сосной обстреливается шрапнелью, и у нас тоже рвутся снаряды, вероятно, из недолетающих красных.
   Расчет красных состоит в том, что белые не будут стрелять по городу, и потому они распределяют
   пушки среди населения, все население города, таким образом, стало заложниками, наоборот, если бы красные
   были в положении белых, то положиться, что они стрелять не будут и не разрушат весь город, нельзя. Если
   спросить у них объяснения, то они ответят приблизительно так: "Мы не признаем нейтральных, кто не с нами,
   тот наш враг, если бы вы были с нами и записались в нашу партию, то вы бы эвакуировались в безопасное
   место". - "Но как же бедные, больные, старики?" - "Ну, что же, мы эвакуировали даже тифозных".
   Вообще з а л о ж н и к - это такая же страшная и бесчеловечная абстракция, как "беднейший из
   крестьян" и пр.
  
  
   Вечером говорим о возможности ночной атаки - очень хочется, чтобы скорее кончилось это ужасное
   положение: вся душа возмущается, а когда становишься на их точку зрения - правы! мало того, если
   принимать принцип классовой борьбы - правы!
   Мне белые нужны прежде всего - пройти в деревню достать свой хлеб, починить мой запрещенный
   велосипед, откопать на чердаке зарытое охотничье ружье, выкопать из подвала несгораемый ящик с
   рукописями и зарытый талант свой откопать - все закопано, все откопать.
  
  
   24 Октября. Праздник двухлетия большевистской власти. По случаю праздника говорю:
   - Эту обезьяну (коммуну) выдумал немец и выходил русский мужик (бунтарь).
   П о м н и : происхождение идеи социального равенства Яши. Обобществление из обобщения: как дикарь
   делает свое первое обобщение и вывод, - получается в голове з а р у б к а и потом секта и свобода;
   несправедливость по отношению ко м н е - основа, а после вывода "я" претворяется в "мы".
  
  
   Сегодня было раннее утро, то мое утро, когда в комнате чуть светит небо, и на небе звезда утренняя
   сходится с месяцем, - чудесно. Солнце взошло в морозе - все крыши белые. Потом пал туман, и благодаря ему
   днем не было стрельбы, удалось сходить за керосином, а главное, к винному королю и облизать копытца.
   Узнал, что ночью была атака красных на вокзал и им там "набили морду", а Казинку брали белые в
   числе двенадцати человек, это было видно с чердака у короля.
   Будто бы сегодня на 12 часов белые прислали ультиматум сдать город, иначе будет бомбардировка.
   Часов в пять вечера закипел вокруг нас (у Сосны и Лучка) бой и посейчас (7 вечера) кипит: ружья,
   пулеметы, пушки, и все, как смеются, по 12 казакам.
  
  
   Вчера Никольский пробовал зайти в отдел народного образования, открыл дверь - на него кинулась
   оттуда собака, - едва успел захлопнуть дверь, очень сердитая собака и рыжая.
   Сегодня, когда мы вышли с доктором от винного короля (нагруженные), Старооскольская улица на все
   свое видимое огромное пространство была пуста - кто сидел в подвале, кто в каменном флигеле или сарае,
   только были куры на улице, раньше незаметные, теперь далеко виднелись, куры были хозяевами улицы и
   соблазняли ловить себя, выпивший доктор пустился за одной с палкой, едва удалось удержать его от
   преступления.
   К восьми вечера бой закончился, и я разобрался в нем, оказалось, что кашу из невообразимого
   создавало эхо выстрелов от Сосны в нашем саду, так что вся стрельба слышалась вдвойне, втройне; кутерьму
   подняли, вероятно, все те же "12 казаков", может быть, выпили в Казинке самогончику и разделали штуку, а
   наши стрельбой из пушек и пулеметов создавали "завесу" у переправы. И когда же их черт унесет!
   На ночь думали, нельзя ли всем перебраться в Хрущево, решили дня три переждать, пока прояснится
   горизонт Елецкого фронта.
   Так вот и закончился праздник двухлетия большевистской революции: год тому назад меня изгнали из
   Хрущева, два года назад из литературы - всё гнали, гнали, есть чем помянуть!
  
  
   25 Октября. Теперь существуют всего две партии: наша Городская (красная) и Засосенская (белая), все
   остальные партии разделены от этих гуманитарно-просветительной завесой. Население очень склонно одевать
   и белых флером гуманности: не стреляют по городу, а наши в городе пушки поставили. А вся "мораль" такая: у
   белых уничтожение индивидума является делом стихии и несчастием, напротив, индивидум (в лице монарха) -
   цель государственного строя, у красных цель - коллектив, и уничтожение индивидума совершается
  
  
   сознательно: так, говорят, что Орел был занят красными всего на два часа, и в эти два часа уже действовала
   Чека. А когда в день возвращения красных я увидел приказы и сказал своим евреям, что, видимо, хватать
   направо и налево не будут, потому что создалась какая-то организация, то евреи сказали: "У евреев всегда
   организация". Я спросил тогда: "А кто это комендант Лазарев?" Они сказали: "Это Софон Давыдович,
   двоюродный брат". Несомненно, принцип Чека исходит от евреев: почему ведь, бывало, у газетных хроникеров
   при распределении билетов на Сенсацию такой поднимался спор и кагал: потому что принципиально каждый
   хроникер имеет равное право на получение билета, а каждому в отдельности тесно в этом равенстве, и он,
   возглашая равенство, втихомолку протискивается поближе к столу с билетами, чтобы как-нибудь
   принципиально стянуть.
   Нет, пусть же меня лучше застрелит пьяный калмык, чем засудит Чека!
   Страх [от] калмыка - ужасен, но после него - Голубое знамя, любовь, а страх от Чека - презрение к
   людям, равнодушие к жизни.
   И вот у нас и получилось так, что на бумаге (принципиально) записана мораль социализма и согласно
   декретам на каждый час жизни, на каждую минуту часа без пропуска (без случая) действует организация Чека,
   но индивидум не попадает в сферу действия Чека: попадает масса, безликая жертва, обыватель; индивидум,
   втихомолку пробравшись к столику с билетами, захватил себе и был таков.
   Конечно, и во время монархии воровство было велико, но оно не было неизбежно (развитие
   самоуправления, свободы личности вполне совместно с монархией), и бывшее у нас подавление личности было
   несовершенством механизма данного времени...
  
  
   Сейчас (на рассвете) в саду заметил, что каждая мокрая галка, опускаясь на купол Сретенской церкви,
   производит шум, подобный отдаленному выстрелу из пушки с севера, так что, когда я в этом не разобрался, мне
   представилось, что с севера (от Ефремова) идет замыкающий отряд белых... Мимо Сретения проехало 7
   всадников, старший спрашивает: "Вы использовали эту церковь?" - "Как то есть использовали?" -
   "Пробовали поставить пулемет, обстреливается?" - "Нет, не использовали". - "Надо попробовать".
   ...Итак, монархия, по-видимому, есть государственная (то есть бытовая) форма анархического учения об
   обществе, форма жизни (эволюции) анархизма, а коммуна есть принципиальная (нежизненная) форма
   социализма (заключение бесконечного в конечное).
   Есть разумность безумия - создание Бога и б е з у м и е р а з у м н о с т и представить Бога как формулу 2x2
   = 4. Надо проследить психологически возникновение этой силы, ибо это есть одна из действующих с и л
   современности (дерзновение разума в формах уголовщины) - "Русская коммуна как дерзновение разума,
   выраженное в формах уголовщины". И все это не ново, и все это было и будет продолжаться, хоть тут пропади
   все: а нужно узнать эту силу и повернуть на благо мучному искуснику, Елецкому купцу Митрофану Сергеевичу
   Жаворонкову и его работнику Балде, чтобы в конце концов 2x2 = 4 обратилось в капитализм = социализму, то
   есть в ы д у м к а и т р у д е е в ы п о л н е н и я не спорили между собою в разделе барыша и не заставляли всех и
   вся заниматься этим спором и освободили бы силу любви к жизни.
   Высшее воспитание, образование личности они решили использовать на потребу своего спора, как силу
   пороха, силу железных дорог и т. д., они это и сделали: красная армия держалась этой силой интеллигента, хотя
   его нравственный мир оставался на другом берегу. "Овечья Голова" тем отличалась от прочих, что отдала
   сюда и свой безбрежный нравственный смысл. ...И стал один берег Сосны - белый, другой берег - красный.
  
  
   8 утра. Тихо. На улице ни одного человека и два голубя.
  
  
   Приходит 3-й день сну Анны Николаевны, что будто бы к нам на двор пришел большой добрый
   медведь, - сон действует на три дня. Наши сны и пророчества, если не сбываются, указывают на наш
   действительный (идеальный) мир.
  
  
   Туман опять весь день. Слухи, что казаки ушли, а почему же так работают пушки и пулеметы? К нам
   под бок подтащили батарею и палят, заснуть не дали после обеда. Лева даже перестал интересоваться, и мы
   читаем: я - "Горе от ума", Влад. Викт. - Гюго, Лева с Олей - Диккенса. В окно разговор. Броневик стреляет с
   моста. "Во что же он стреляет?" - "В туман". - "А казаки?" - "Их прогнали под Тулу". - "Ну, пойдемте-ка
   лучше в преферансик сыграем".
  
  
   Сегодня отбил атаку трех вооруженных людей с мандатом на изъятие телефона: вошел один из них в
   комнату и напал на древесный спирт, едва, едва отбился.
   Легенды все одни и те же: по обыкновению, что взят Петроград, занято Бологое, что парламентер от
   белых - очистить город в 24 часа и т. д., все это творится желанный мир.
   Война с туманом! Когда сбываются все слухи и что говорили вчера, то сегодня стало фактом, - это
   ничего не говорит о человеке, а вот когда слух не сбывается, то это указывает на творчество человека, на его
   желанный мир, и будущее мы узнали лишь из этого желанного мира, потому что оно есть дело желания...
   ...Сейчас в сумерках у нашей лавочки на улице слышал новости: будто бы казаки в Талицах, значит, то,
   что делается ими за Сосной, - демонстрация, чтобы захватить войска с севера, - это очень правдоподобно и
   соответствует желанному: недаром с утра, когда мокрые чайки садились на купол, мне чудились выстрелы с
   севера...
  
  
   Щекин, прекрасный лектор, очень увлекается в своих рассказах звукоподражанием, манера очень
   рискованная; теперь, наслушавшись звуков стрельбы, он не говорит, а шипит-свистит: "Тах-тах-тах!"
   (пулемет), "Жж-ш-ш-ш" (полет снаряда), "Пах, пах!" (разрыв) и т. д. - невозможно слушать.
  
  
   Сегодня мне сказали, что мальчик Ростовцев на вопрос, как ему понравился новый учитель Пришвин,
   ответил: "Я знаю его, и мама знает, и бабушка, они мне говорили, что он дурак, рассказ его бабушка читала
   какой-то и сказала, что он дурак". Ал. Мих. Коноплянцев вспомнил при этом, что я своего учителя географии
   В. В. Розанова тоже дураком назвал (за это меня и выгнали) и получил то же теперь сам. Когда у меня что-
   нибудь хорошо и С. П-а в этом не участвует, то, вероятно, из ревности старается чем-нибудь уколоть меня... мир
   женских мелочей и капризов, как он мгновенно рассеивается от одного свободного, широкого движения
   мужской души.
  
  
   Господствующее миросозерцание широких масс рабочих, учителей и т. д. - материалистическое,
   марксистское. А мы - кто против этого - высшая интеллигенция, напитались мистицизмом, прагматизмом,
   анархизмом, религиозным исканием, тут Бергсон, Ницше, Джемс, Метерлинк, оккультисты, хлысты,
   декаденты, романтики; марксизм, а как это назвать одним словом и что это?..
   ...Сейчас, когда пишу, просвистел над крышей моего дома снаряд, и так отчетливо, а откуда он послан
   был - неизвестно, не слышно, может быть, верст за десять.
  
  
   26 Октября. Спеленали вонючими портянками жизнь, не нашлось у нас чистых пеленок! русская
   жизнь...
  
  
   Слышал от акушера Руслова, что у рослой тазистой здоровой бабы чаще всего роды бывают
   неправильные, потому что в широком тазу ребенок болтается и становится поперек; здоровой женщине,
   оказывается, акушер более нужен, чем слабой. Мы разговорились об этом по поводу того, что наши "Господа"
   хотели эвакуировать инструменты из родильного дома.
  
  
   За двухлетие большевистской революции видели столько негодяев, что самый гуманный человек
   возненавидел до конца (до розги, до казни собственными руками) зло в человеке. Вот когда становятся
   понятными те зверства, которые совершают крестьяне над конокрадами, когда вопит человек: "Нет пощады!"
   (Не забыть: полицейский писаришка Ершов, ныне управляющий делами Отдела Народного Образования, с
   двойным [взглядом] в глазу - ведь он уйдет и засядет опять в полицейский участок; а этот матрос вчерашний с
   телефонным мандатом, алкающий спирта, - ведь он будет, наверно, урядником, интеллигент Писарев,
   продавший первенство за чечевичную похлебку, - ведь он будет инспектором округа).
  
  
   В 7 утра выхожу - рассветает медленно из-под дождя, я думаю: разойдется туман, осилит солнце тучи - с
   утра, наверно, будет пальба; колокольня уж очень-то близко к нам, ведь один только снаряд в наш деревянный
   домик - и Лева разлучится с отцом или я с Левой - хорошо, если вместе! и весь страх - за разлуку.... закричали
   галки, рассветает, верно, все больше и больше; такая подлая жизнь, и всё держимся, мы ценим в ней цельность,
   союз, - а смерть страшна разделением, разлукой; смерть - рассечение (боимся, что не сразу: изувечат, ногу
   отрежут - в этом страх)... нас всех обыскали - обыск! все увезли из города, перестали хлеб выдавать, исчезла
   аптека и пр.; потом стали пугать стрельбой - запугали! опять началась эпидемия, холод, и все-таки хочется
   жить.
   Повторяю для памяти вчерашнее: 1) Есть разумность безумия: творчество Бога (бессмертия), и есть
   безумие разума: заключение Бога в формулу 2x2 = 4. 2) Минута жизни в Чека и Калмык. 3) Монархия и
   анархия. 4) Желанный мир - реальный мир. 5) Марксизм и оккультизм.
  
  
   По обыкновению, в 10 утра мы с доктором на разведке, не сразу нам удалось установить, что казаки
   покинули нас или их прогнали (как говорят, за 25 верст). В 12 д. это уже было видно по внешнему городу,
   принявшему обычный красный вид: везде ходят военные и много жителей, добывающих себе крохи питания и
   топлива, торговцы-лотошники продают конфеты, яблоки и пуговицы. Казаков было немного, от 12 начинают и
   за 80 не переходят. Твердо говорят, что центр белой армии находится под Белёвом. Удалось узнать, что в
   "Центральных Известиях" напечатано 18 Октября, что взято Царское, Петергоф, Ораниенбаум. Но волна наша
   вполне закончилась, что видно даже из готовности публики верить крайне пессимистическим слухам, что
   Воронеж, Киев, даже Орел заняты белыми.
   Вечер. Темно. Сыро. Тихо: падают громко с крыш капли. На небе заря догорающего вокзала.
  
  
   27 Октября. Снился на голубом море город Буэнос-Айрес. Тридцать или больше лет [назад] я учил это
   название в географии и больше не встречался с ним в жизни. Я не думал, что правда есть такой город,
   справился и с удивлением нашел в Южной Америке Буэнос-Айрес.
   Кажется, весь дождь вылился за ночь, рассветает раньше вчерашнего...
  
  
   Наступает время последнего испытания, последней борьбы за существование, надо что-то придумать
   для спасения: все пятьдесят тысяч населения города в страшной опасности гибели от голода и холода. Как же
   тут не ждать избавления от белых! Упала волна... я так понимаю: это была разведка, демонстрация, новое
  
  
   нападение может быть, может не быть - все равно: сражение под Тулой решит нашу судьбу, если армия красная
   будет там разбита наголову - мы скоро будем свободны, если же там затянется - зимовать и жить в состоянии
   индивидуального спасения... с л у ч а й р а з л у ч и л , а если бы не встреча с N., если бы не такое чувство, что я с
   кем-то, разве бы я остался один и разлучился, нет, это н е с л у ч а й р а з л у ч и л . "Бессознательно" поступать -
   это значит обыкновенно поступать по желанию, а когда говорят "сознательно" - это - против желания.
   Нет, дорогой, вас разлучил с женой не случай, а ваше собственное желание, вам так хотелось, и вы
   случаем воспользовались. И вообще в жизни своей вы жили по желанию, считая, что каждое ваше желание
   почему-то соответствует какой-то высшей и единственной Воле и вы как бы выполняете ее предначертание. А
   что, если это чувство Высшей воли, призвавшей вас, есть подпорка слабого человека, лицемерие эгоиста,
   напуганного с детства "эгоизмом"? Где оправдание вашему призванию? сочинения? их значение, с того
   времени, как их прочитали, не для вас: вам они значения не имеют, а другие о них спорят, вообще спорное
   значение.
   ...Если не в д р у г о м значение, то в пережитой минуте полноты жизни, счастья ее, удовлетворения... и
   так вы жили всегда для себя, стараясь не рисковать этим счастьем, для чего брали его в постепенности, в
   ограничении, в изморе своих второстепенных желаний, вашу жизнь можно изобразить как жизнь аскета ради
   одного своего желания быть свободным охотником... другой может быть аскетом ради ощущения вкуса
   соленого рыжика, третий - во имя спасения человечества путем его социалистической организации, четвертый
   - ради чувства Бога, управляющего вселенной, - везде ограничение, аскетизм во имя избранного желания,
   кулак и Тихон Задонский... Сизиф в раю. Сизиф сияющий чистит сортиры (весна!) - говно все прибывает, а
   небо синеет, Сизиф чистит. Жена Сизифа выставляет рамы и смотрит на работу мужа изумленная: чему Сизиф
   улыбается?
   ...исключительное желание способно сгущаться, оседать, уплотняться, превращаться в идола или Бога
   (кулак и Тихон Задонский), и весь секрет в том, чтобы установить разницу между идолом и Богом; не в этом ли
   центр всего искомого смысла нравственного существования человека. (Искушение дьяволом, самозванство.)
   Прежде всего, идолы некрасивы, боги - прекрасны, в богах есть мера и ритм, в кумирах д и с с о н а н с и
   н е д о м е р (хлысты всё больше разноглазые и несимметричные и преступники). Но говорят, что есть
   прекрасные идолы...
   ...лица верующих отражают в себе черты богов и кумиров.
   Поймите, друг мой, войну гражданскую белых - красных - зеленых как войну богов и кумиров,
   возьмите голубое знамя и при свете дня солнечного увидите, что это боги и кумиры отражаются, пользуясь
   красными и белыми, как мальчики оловянными солдатами, тогда вы увидите, что боги с кумирами часто
   меняют солдатиков: то боги пользуются красными, то кумиры, то боги избирают себе белых, то кумиры...
   ...милые друзья мои, мирные жители, не ожидайте хлеба и пшена ни от белых, ни от красных,
   всмотритесь в них лучше, ведь это солдатики оловянные (русский солдат был всегда солдат оловянный по
   преимуществу).
   ...вся жизнь стала оловянная, мы все стали оловянные, и хочешь не хочешь, делаешь то, что прикажут.
   Игра в солдатики (боги в плену у кумиров и пр.).
  
  
   Ходили на разведку за Сосну и установили, что белые ужасно прогнали красных из Пушкарей, но на
   другой день отступили, что показывалось белых очень немного, и каждый с ручным пулеметом, одеты в
   английское, это часть их пробовала зайти в Елец из Талиц и перешли там реку, но тоже возвратились обратно.
   Вся операция истолковывается как глубокая разведка, а что от нас слышалось - то из пушек по воробьям.
   Меньшевик рассказывал свой разговор с солдатом: "Какого же полка?" - "Маркова II-го". - "Какое же хотите
  
  
   установить правительство?" - "Старое". - "Жандармов?" - "А тебе хлеба не было при жандармах?" Очевидно,
   легенда демократа, опасающегося монархии. Раненых жителей до 30 человек, и все красными, "белые по городу
   не стреляли" (все народная легенда).
  
  
   Приехал М. с Опытного поля, и стало понятно все: из 400 чел. матросов от Пушкарей вернулось к
   Ельцу только 80; "Почему же белые всегда побеждают?" - "Потому что у них ученые офицеры" (гибель
   советской власти от "саботажа" интеллигенции).
   Белые отступили, потому что нужно было или своих много положить, или много разрушить городских
   домов. Всего было 8 орудий (два полка). Сражение у опытного поля (Чибисовка) между двумя частями казаков.
   Отступили на 60 верст.
   В Чибисовке (возле Опытного поля) казаки выпороли коммунистов и близких им и совершенно
   разграбили, обещались потом еще разобраться и виновных расстрелять (а может быть, и правда, что есть полк
   имени Маркова II?). Красные ранили всего 3-х казаков.
  
  
   28 Октября. "Разве я легкомысленная женщина? нет! я слишком серьезная, слишком много тружусь,
   чтобы упустить эту радость; я тебе ничуть не изменяю, я сижу и буду сидеть возле тебя, но это путешествие я
   прошу тебя мне разрешить".
  
  
   Поставили пушку и начали стрелять куда-то в туман, население разбежалось, а потом привыкло, девки
   и мальчишки выпрашивали разрешения стрельнуть и стреляли с утра до вечера. А в городе прислушивались и
   шептали: "В какой стороне бои?" Развертывали карты, изучали станции, села, деревни, высчитывали версты.
   День за днем проходил, мужики не ехали в город, начались холода, и голод стал угрожать стихийным
   бедствием. Прислушиваясь к выстрелам, одни говорили: "Что-то все на одном месте", другие отвечали:
   "Кажется, подаются, ближе слышно". И так проходили дни.
  
  
   Один из дезертиров (Максим) счастливо удрал, другому не посчастливилось, вчера я видел - едет он
   робко с бабой в виде Чертовой Ступы, щеки у нее были подвязаны грязнейшим платком, я остановил его, он
   шепнул: "Нельзя, нельзя, провожаю на рынок жену командира полка".
   Если вынырнуть из-под личной опасности, то много смешного и наивно-простоватого в этих
   самозванцах - командирах и министрах ("господа енаралы"). Или, например, обыск с мандатом на выемку
   телефона: осматривает, ищет проволоку и встречается глазами с бутылкою древесного спирта - и прямо туда:
   "Не спирт ли?" - "Вам же, товарищ, нужен телефон, это не телефон..."; он и понимает, но неудержимая сила
   влечет его понюхать, и он нюхает...
   Нужно собрать все эти черты в один фокус (личность): царство лжи: от Ивана до Гордона и Горшкова;
   в общем, это все прежние свойства, старый дух, почивающий не в гостиной, а в людской.
   - С добрым утром, ну как, ничего не слышали ночью?
   - Какие-то выстрелы слышал, но через дождь не разберу, пушки или винтовки.
  
  
   Помазанник и самозванец - рог антихриста: момент, когда я могу п р и к а з а т ь другому: "Иди!" - есть
   момент, определяющий меня, во-первых, как верховное существо (бога или кумира), и когда другой
   спрашивает: "Куда?" - в ответе: "Т у д а " - второй момент, определяющий породу мою как бога или кумира.
   Боги и кумиры. Человек идет за Богом, призывает человека Бог, но кумира создает сам человек и,
   создав, исчезает в нем (не идет, а повинуется). Есть момент, когда очень трудно понять, - зовет меня Бог или я
  
  
   творю сам себе кумира (момент возникновения самозванства): то и другое скрещивается в чувстве Я.
   (Достоевский определяет русского интеллигента: не он владеет идеей, а им владеет идея.) Повинуясь, сохранять
   себя, сознавать, то есть знать, чему повинуешься, различать, во имя чего отдаешь себя; или же отдаваться, не
   сохраняя себя (хлысты и декаденты). (Два брата были у нас, один оставался при отце работником, другой
   пошел достигать звания.)
  
  
   Вышли "Соха и Молот" с требованием мобилизации, регистрации и пр., сообщается о взятии Воронежа
   и Царского и что от Орла на юг наступление; видимо, у белых что-то неблагополучно на юге, и есть слухи о
   восстании рабочих, о Махно и т. д. Есть сведения, что казаки грабили деревни, как и красные, что уезд
   разграблен, в городе нет ничего. Ясно, что наши расчеты на спасение через соединение белыми с Украйной в
   ближайшее время - разбиты; и может быть, соединят красные?
   На митинге вчера большевики решили каким-то способом проверить убеждения населения - вот
   удивительно-то! Нам остается жить змеем и цыганом - проверка змею и цыгану.
   "Где вы были, что вы делали?" - "Я жил". - "Как жил?" - "Жил сначала цыганом, потом змеем".
  
  
   Два комиссара говорили на улице:
   - Продовольственный вопрос принимает характер ужасающий, катастрофический.
   -- Ничего, разве с такими пустяками справлялись!
   Вечером всё ехали обозы наступающих красных войск, и матросы тянули их любимую матросскую
   песенку, припевом которой служит, кажется, так: "Ёб твою веру..."
  
  
   София, лицо второе св. Троицы, стала у нас Богородицей, и Богородица превратилась в старушку Мать,
   а теперь Мат-россы ругаются по-матерному.
   Мат-росс - начертание слова по новой орфографии, цвет революции.
   Опять слышу о долге: "Ваш долг устроить нас с собой". - "Но ведь вы же отказались весной жить со
   мной. Долг - это когда живут вместе и наживают чувство долга: мы с вами не жили, мы гуляли. Или вы,
   женщины, даете свои чувства в долг?" - "Я люблю давать тому, кто не просит".
   Беременность: плод зреет, и долг растет.
   - Мы гуляли, нагулялись.
   - Огулялись?
   - Ах, да, вот что: наша Рыжка огулялась.
  
  
   29 Октября. Уезд весь общелкан войсками - красными и отчасти белыми, город "эвакуирован", то есть
   из него вывезено все, даже пожарная труба, и остаются одни жители. Слобода имеет связь с деревней,
   буржуазия давно разбежалась, остаются: интеллигенция.
  
  
   Остановились мы с доктором помочиться открыто на главной улице, никто больше на это не обращает
   внимания, и говорили, мочась, о зиме:
   - Вот она какая, настоящая-то смерть - грядет, грядет большое, черное, лохматое, с белым холодом
   впереди себя, вот он, белый, забегает вперед далеко, окружает, забирается в самую душу, зовет и машет: "Гряди,
   гряди!"
  
  
   Скоро всякая попытка смеяться исчезнет, холод скует щеки и холодеющие пальцы напишут последнюю
   главу: "Завещание". И то напишу, если я не знаю, кому передать это завещание, чтобы оно сохранилось и
   достигло своего назначения?
   Какая-то ужасающая черта в три месяца - Декабрь, Январь, Февраль - а там голубь чистый, месяц
   ясный, жизнь святая, прекрасная звездочка... Там, за чертой.
  
  
   Михаило говорит, проехав последнюю цепь: "По чьей земле едем, по красной или по белой?" Подумали
   с Максимом и решили так, что это наша земля, мы едем, наша.
  
  
   ...Иду не на разведку, а обсуждать, обговаривать, приучаться к будням наступающей трагедии.
  
  
   ...Так оно и оказалось, уже успели обсосать чудище, сам Сатана явись - прижились бы; теперь говорят,
   что Воронеж занят был красными на 5 часов, потому что гарнизон вышел усмирять какой-то бунт (Махно?),
   что бой под Чернавой, а с Тербунов "правильное" ж. д. сообщение белых с Касторной.
   Крестьянин бросает лошадь и телегу. Мужик о пулемете: "Опять закашлял".
   ...То красное, что ехало на север, теперь опять пошло, гремит на юг, и верблюды прошли, и медведь.
   ...о чем думаешь на улице, поймав себя: вот телеграфный столб против моего дома без проволоки,
   хорошо в ненастную ночь спилить его, грязью замазать (никто и не заметит) и за ночь - всю ночь работать! -
   наколоть дров.
   На площади Революции (Сенной) хоронили 14 удавленников, оставленных казаками на ст.
   Боборыкино.
   Вспоминали вечером про Оптину Пустынь, старца Анатолия - неужели и там теперь конюшни и
   казармы?
  
  
   А. М-у пришла в голову мысль поступить в Слепуху псаломщиком, шутка шуткой, а может быть, это и
   есть его счастье. Вообще мы теперь даже не различаемся, а разветриваемся до первозданных элементов, живем
   инстинктом дьячка-прадеда, купца-лавочника и пр. Разложение совершается так: поболит, поболит и отпустит,
   во время отпуска собираешься с силами, проверяешь багаж, можно ли еще пожить... можно! и заключается мир
   с прошлым до нового удара и следующей затем новой маленькой надежды, что как-нибудь п е р е ж и в е м и
   увидим звезду истинной жизни. А эта истинная жизнь рисуется... Рабочий: "И с жандармами?" Казак: "Ты ел
   хлеб при жандармах?", то есть теперь уже не в царе дело, а в животе, поел, а потом все прочее. Море соленой
   воды, и человек весь в мечте о глотке настоящей воды, и вся жизнь в мечте о воде, так и теперь жизнь
   настоящая воплощается в жажде хлеба насущного. Христос ведь не разговаривал с голодными, а н а с ы т и л их.
   Дом после солдат: окна растащены, двери; без окон, без дверей дом, и ветер выносит на улицу тряпье,
   рогожки; и эти рогожки и тряпье собирают на топку.
  
  
   На улицах развешивают картины с изображением крестьянина-"середняка".
  
  
   30 Октября. Воет ветер, гремит железными крышами; все мертво, и даже оставшаяся еще кое-где
   зелень деревьев - мертвая трупная зелень. Нет ничего. Только сахар Мамонтова создает какую-то внешнюю
   корку бытия: крепит; и как выпьешь рано утром чайку с сахаром, то само собой перебрасывает жизнь на
   следующий день.
  
  
   Ветер воет и гремит, и доносятся к нам выстрелы войны, единственно великой, вечной войны: наука
   вся питается сказкой этой войны человека с природой, искусство по-своему твердит то же самое...
  
  
   Ветер студеный, мороз, земля холодная, три босых солдата катят пулемет по городу, дребезжит:
   - Начальник сказал: "Гуляйте (грабьте) по городу, а скажут что: из учебной команды".
   Провезли три воза раненых и еще один пулемет.
   Слухи, что разбита наша красная армия (медведь назад идет). Другие слухи, что 12 полков Мамонтова
   разбиты под Воронежем. Третьи слухи, что Мамонтов Тулу взял. А еще будто Деникин с Петлюрой сражается
   под Киевом и вся армия от Тулы бежит на Украйну...
   Стужа ужасная и притом страх, что нас разденут, непременно разденут!
   "Люблю морозы и отдаленные седой зимы угрозы", - сказал тепло одетый "буржуй".
  
  
   Тов. Калинин, общественность и счастье. Народ по Троцкому.
  
  
   К вечеру п р и з н а к и накопляются: прошло человек триста солдат; которые босые, которые в
   рубашках. Проехали знакомые, крытые белыми колпаками повозки, обозишко кучками назад едет. Говорят,
   что бой идет весьма ожесточенный под Чернавой.
   Приехал Калинин, председатель ЦИКа, говорят, он рабочий, честный, хороший человек. Был митинг, и
   некоторые наши рабочие прониклись мыслью, что нельзя быть посередине. Я сказал одному, что это легче -
   быть с теми или другими. "А как же, - сказал он, - быть ни с теми, ни с другими, как?" - "С самим собою". -
   "Так это вне общественности!" - ответил таким тоном, что о существовании вне общественности он не хочет
   ничего и слышать.
   Говорю вождям марксизма:
   - Все теории только метятся и никогда в цель не попадают, а вы себя вели до большевизма так, будто не
   только прицел важен абсолютно, но и заяц в ваших руках, немудрено, что нашлись энтузиасты, которые
   сказали народу "пали?" по нашему прицелу. Теория, други мои, только метится, стрелок не по теории стреляет...
   - Народ, - сказал откровенно вождь большевистского социализма, - это скотина, которую нужно
   держать в стойле, это всякая сволочь, при помощи которой можно создать нечто хорошее для ч е л о в е к а .
   Когда утвердится человек, мы тогда будем мягки и откроем стойла для всей скотины. А пока мы подержим ее
   взаперти.
   Председатель ЦИКа Калинин держал Елецкому пролетариату речь:
   - Деникин, конечно, вначале принесет вам избавление от голода, он мало расстреливает, вначале будет
   вам хорошо, а после зажмет; так действует всегда буржуазия, вначале мягко, а потом жестко. Мы действуем
   наоборот, вначале жестко, а потом мягко (то есть когда утвердится человек, стойло будет открыто).
  
  
   Идиоты царства небесного сошли на землю проповедовать в России С.Р.Ф.Р.
   Председатель ЦИКа установил факт "чрезвычайно любопытного" явления, что во время русской
   коммуны исполнительная власть совершенно разошлась с властью законодательной (то есть писали одно, а
   делали другое).
  
  
   Обвинительный акт: проверить источник моего яда и злобы, дабы не становиться в тупик, когда
   рабочий говорит:
   - А как же общественность?
  
  
   Каждый большой и маленький законодатель от марксизма действует как ученый, и именно как ученый
   хирург, памятуя изречение Маркса, что мы, современники - акушеры, которые должны облегчить роды
   будущего.
  
  
   31 Октября. Первый зазимок. "Пришли белые". - "Куда?" - "В Елец". - "Где же они?" - "А вот: все
   белое". Снегу много, сугробами. Прежде было бы событие: "С обновой, с обновой!" - говорят. А теперь так,
   будто не было ни весны, ни лета, ни осени, продолжается Февраль. И так не у меня одного, а у всех.
   В полушубке и валенках иду в гимназию учить ребят географии нашего отечества.
   Два тополя на дворе гимназии стоят на белом еще совсем зеленые и, кажется, между собою так
   разговаривают.
   1-й тополь: - Веришь?
   2-й тополь: - Нет!
   1-й: - Что же ты видишь?
   2-й: - Вижу смерть.
  
  
   1 Ноября. Материально люди теперь совершенно расщепились на отдельные мещанские эгоистические
   единицы, так что нет к ним никакого приступу, и как вы ни милы, как вы ни очаровываете собой какого-
   нибудь владельца, например, десяти фунтов чаю, но случайно обмолвились, что нет у вас ни синь-росинки чаю,
   конец очарованию: ваш ближний видит в вас лишь претензию на его чай, а вы сами видите его
   непереступающее через чайный круг мещанство. Оно и нельзя перейти: чай - все богатство, все состояние
   семьи. Каждая такая "самостийная" усадьба, чайная, мыльная, пшенная и т. д. совершенно замкнута, ссоры,
   недоразумения, дружеские капризы - все это куда-то исчезло в обществе совершенно распавшемся, и из всех
   этих мелочей создан один козел отпущения - советская власть, зло на которую и брань соединяет всех чайных,
   пшенных, подошвенных и всяких владельцев.
  
  
   Окончательно установлено, что Елецкие белые состояли из полков имени Маркова II-го, одного из
   первых виновников гибели нашего отечества.
   Страннику голодному, бродящему между мещанскими усадьбами русской коммуны, предоставляется
   выбор между девизом коммуны и Маркова II-го.
  
  
   Вчера наша коммуна с Сытиным, кажется, получила смертельную пробоину: он привез много
   продуктов, мы очень обрадовались, хотя Лева скоро шепнул мне тихонько: "Папа, они достали, а мы-то как
   же..." За ужином они так разговаривали. Он: "Хлеба только мало у них, совсем мало". Она: "Сколько же они
   будут давать нам в месяц?" Он: "Два пуда". Она: "Ну, этого хватит (поправилась), то есть на н а ш у семью
   хватит (разъяснила): на троих".
   Хотя мы условились, что у них хлеб будет свой, но непонятное сначала тяжелое настроение охватило,
   подавило меня. Я поделился с Левой своим настроением, и он сказал: "Мне тоже больно было за столом, зачем
   это они говорили, мы сами знаем". Лева еще сказал: "И всегда, я замечаю, такое больное говорят не мужчины,
   а женщины, почему так, папа?" Я ему объяснил: "Потому что муж достает, а жена считает, это начинается в
   далекие времена, когда дикие охотились на мамонта; мужчины охотятся все вместе дружной ватагой, им
   просторно в полях и весело, душа их с к л а д ы в а е т с я , а потом, когда мамонт убит, приходят женщины и
   делят, одной достались кишки, другой - печенка, третьей - копытца, и душа этих женщин р а з д е л я е т с я ; вот
   почему в нашей жизни мужчины обыкновенно несут с собою союз, а женщины разделение". Лева на это сказал:
  
  
   "Как же быть с женщинами, которые нас разделяют?" Я ответил: "Им не надо никогда поддаваться в этом,
   стараться действовать на них примером своего великодушия, только незаметно, путем ласки и внимания: от
   этого их душа опять складывается".
   Когда ведь тебя ударят по башке чем-нибудь, то, оглушенный, не сразу сообразишь, что такое
   случилось, так и на душе, когда ударит неосторожное слово, долго, бывает, не понимаешь, что это такое
   случилось, никогда не находишься в эту минуту ловко ответить, не понимаешь, а потом в тоске начинает
   развертываться картина, и понимаешь такое, чего раньше не понимал.
  
  
   Я думал ночью, что слабый виноват своей слабостью и если его дело выполняет другой (сильный), то
   последнее дело, если на этого другого слабый будет сердиться, между тем сердце большинства относительно
   коммунистов именно такое: мы все рабы, и сами отдали свою свободу, а потом сердимся на того, кто подобрал
   ее.
  
  
   2 Ноября. Открылся з в о н (сняли осадное положение). Встал, не зная, чему я радуюсь, и понял, что это
   звон меня обрадовал.
   Реэвакуация... Чикин и организация отдела народного образования. Затруднение вышло в недостатке
   партийных людей, между тем в финансовый подотдел необходим коммунист: некому чеки подписывать. В
   конце концов, вероятно, найдется такой человек. Отдел будут вести школьные работники, а чеки подписывать
   коммунисты.
   Чувствую исход из положения состояния физической мобилизации, чтобы можно было взять да пойти
   куда-нибудь в деревню, или на юг, или в Сибирь.
   Волна как будто чуть-чуть опять поднимается, слухи о восстании в Москве, известия о продвижениях
   белых на восток от Лисок к Борисоглебску.
   Надо когда-нибудь использовать прием описания = ...как в жизни...
   Владимир Викторович чистит сарай для курника. Анна Николаевна варит лапшу на керосинке.
   Сделал открытие: потолок в сарае для топки, второе открытие: соль в тайнике (не сахар ли?).
   Вечер, спирт с мочеными помидорами, житие-питие: ничтожнейший из педагогов.
  
  
   3 Ноября. Мелочи характера.
   У нее моральное чувство очень большое, но нет моральной памяти: моральная восприимчивость,
   которую при отсутствии памяти быстро сметает инстинкт.
   Однажды я услышал, они говорили между собою: "Спрячь эти семь фунтов мыла подальше", - и
   запомнил, что при случае попрошу у них для себя полфунтика. Раз она сказала, что они голодают, нет у них ни
   корки хлеба. Я принес ей все свои сухари и через три дня сам остался без хлеба. В это время я попросил у нее
   немного мыла, выстирать Леве рубашку. "Нет!" - помолчала, помолчала и забыла, так и не дала.
   Скупость и Легкомыслие - две крайности характера. У Сытина есть легкомыслие: вчера мы в тайнике
   наших сбежавших хозяев нашли соль. Сытин говорил: "Тащите, тащите сюда, сменяем на сало, у нас не хватает
   жиров".
   Я люблю щедрость.
   Зависть. Когда события грозят всем гибелью от холода и голода и я рассказываю это у К., то она
   начинает делать сцену мужу: "Все запаслись, я знаю хорошо, что все запаслись, только ты ничего не припас!"
   Ей нельзя сказать, что живется хорошо, то есть сегодня наелся, она сейчас же скажет: "А у нас нет ничего!" -
   хотя у них не меньше, чем у других.
  
  
   Все это материал к трактату о происхождении обезьяны от человека: был провозглашен человек, а из
   него вышла обезьяна.
   Представляю себе, что какой-то чудак ходил по слободе Аграмач и просил хлеба ради человечества (не
   желая сказать "ради Христа"). Мещанин: "Какого же человечества, русского или жидовского?" - "Всякого,
   вообще человека". - "Да он, человек-то, разный, один хороший, другой такой, что и называют его сукиным
   сыном". - "Ради хорошего человека". - "А как его узнаешь: кажется хорош, а глядишь... в человеке можно
   ошибиться". - "Ну, да ладно, по тебе, ради Бога - в Боге не ошибешься".
  
  
   Вчера видели на Торговой, как на юг опять прошел медведь, исхудалый, измученный, видно, очень
   голодный, идет на юг в Долгорукое в наступление. А волна опять поднимается: будто был взят белыми обратно
   Орел, Воронеж, а генерал Шкуро с ингушами находится в Ливнах.
  
  
   4 Ноября. Казанская. Зазимок превратился в настоящую зиму, снег лежит, мороз трещит. Сегодня еду в
   Хрущево узнавать про хлеб...
  
  
   5 Ноября. Вечером вернулся из Хрущева. Тифа теперь не боюсь. "Как так?" - "Да не страшно, никто в
   деревне не боится, и мне не страшно". - "Но ведь так и умереть можно..." "Ну, что ж? и умирают, умер Пахом,
   Павел, а все не страшно: ну, и умер, ежели тебе умирать, так на каждом месте умрешь".
   У батюшки ночевал, застал - вот жизнь-то! вот жизнь! это ужас! Сгорели, все сгорело, и рамы сгорели.
   Хотел уходить, мужики обещались отстроить к зиме жилье, да вот и по сих пор строят: рамы одиночные, щели
   в палец светятся, поставили чугунку - дымит, а не греет. Сидит вся семья в шубах, в дыму возле чугунки не
   раздеваясь спят. Ужасно смотреть, и люди какие, люди-то какие, и каждый мужик знает, какие хорошие люди,
   сам сидит в своей теплой хижине, а священник замерзает.
   Все-таки предпочитаю ночевать на чистой простыне, чем со вшами. Холод спать не дает, окружает,
   обходит - великий невидимый стратег. Кутаюсь, подвертываю одеяло, то там, то тут проникает со своим
   лозунгом: "Война дворцам, мир хижинам!" Тиша, сын священника, говорит мне, что Французская революция
   нам не пример, у них нет холода такого. А батюшка спрашивает: "Как по-вашему, что хуже - холод или голод?"
   Вспоминаем, как прошлую зиму Стахович повесился в своем дворце: сбежал вниз, укрылся у лакея до
   тех пор, пока мог терпеть, а как лакей захамился, пробрался наверх в холодный дворец и повесился: удавил
   холод дворянина во дворце, лакей жить остался в лакейской. Страшно подумать о дворцах, о больших
   каменных купеческих домах в Ельце с выбитыми стеклами - жилище холода...
   Мужики в тепле, обжираются мясом, куда ни придешь - везде сковорода свеженины, объелся,
   закупорил живот, голова разболелась... обжорство, вечная боязнь, что ограбят, и полное равнодушие к горячке
   - тьма беспросветная, давящая. Предлагают жить с зимы: "Ведь сыт будешь!"
   Налетели грабители, восемь человек вооруженных, ограбили человек пять. Вор Картошев вышел на
   город и ну палить из винтовки. Сразу все ускакали. Так пригодился и вор, спас деревню.
   Архипка живет в нашем доме, Дуняша, наша горничная, стала барышней и все ворчит на печку, что
   дымит и неспособно... Лиде предлагают жить тут, не хочет! гордится! предпочитает носить провизию в город.
   Тень покойника брата витает по нашим дорогам. Я шел по большаку. Едет обоз, равняется, кто-то
   поклонился мне, я ответил, обоз позади, и в морозном воздухе слышу: "Чей это?" - "Николай Михайлович
   Пришвин". - "Кто?" - "Пришвин, Николай Михайлович". Видно, что весь обоз заинтересовался, и один за
   другим спрашивали, и далеко, я слышу, повторяется и повторяется имя моего брата: "Кто?" - "Пришвин
   Николай Михайлович".
  
  
   Оглянешься кругом, и вдруг поднимается старое, знакомое, все-все радостное, широкое, светлое, и как
   вывод из этого: любовь и желание творить доброе. Опустишь глаза: земля черная из-под снега мерзлыми
   глудками, полынь, падаль с целой горой воронья, собака гоняется, с разлету кидается, и воронье все
   подлетает... Слышу: "Подклюем, и все тут!" - поднимаю глаза, и глаза мои встречают зеленые точки
   пронзительные, а лицо все как бы из навороченных замерзших глудок сделано. Страшные глаза, еду, смотрю на
   землю, на порошку, на снег, и все мне мерещатся зеленые точки - глаза земли, зверя черномордого с зелеными
   глазами. "Дрянь какая! - указал мне один на падаль, - сукины дети, сукины дети". - "Кто?" (Деревня жрет,
   кормит свинью... нищенствует священник, учительница, нет духа...)
  
  
   6 Ноября. Обложили квартал: по 1/8 фунта керосину и по лоскуту кумачу для праздника революции,
   для иллюминации.
   Слухи: Троцкий уходит с поста своего, коммуна отказывается от осуществления коммуны и оставляет
   свои ячейки только на монастырской земле, свобода торговли и пр.
  
  
   7 Ноября. Ровно неделя, как легла зима без всякого предупреждения, и мороз стоит свыше -10®, все
   пущено в ход, и шубы, и валенки, и Левка на лежанке греется, лежа на брюхе. Сегодня внезапно полил дождь, и
   зима кончилась.
   Есть сведения, что белые виделись с некоторыми нашими интеллигентами и говорили так: "В
   существовании советской власти виновата интеллигенция, без ее участия эта власть не могла бы существовать,
   вы должны бежать к нам, и если не уходите, то мы с вами после расправимся".
   Словом, вопрос ставится так: или Троцкий, или Пуришкевич, или "бей буржуев", или "бей жидов".
   Большевизм - это исповедь третьего интернационала, черносотенство - исповедь националистов, те и
   другие в Ельце исповедовались (Горшков и Мамонтов) довольно, чтобы можно было отказаться от тех и
   других.
   Деревня. Мужик кормит свинью, цена ей, если истратить 2 пуда муки, - 80 тысяч. Вдруг обложение по 2
   пуда на душу. И все это внутри коммуны.
   Усердный воин: "Белые нужны для отечества и красные нужны, я попал к красным и служу им, а
   ежели бы я поначалу к белым попал, служил бы белым".
   По старым своим понятиям, мы рисуем себе воинов богатырями, но какие же это теперь богатыри:
   мобилизованные крестьяне-рабочие и женщины! передовая женщина III-го пола: их дело великое, но сами они
   жертвы.
  
  
   8 Ноября. Буфер. Хотел бросать свои уроки географии, услыхал, что ученики от них в восторге, и сам я
   теперь в восторге..; после этого и говори, что мне дела нет до читателей - на этом, вероятно, основана
   психология общественного деятеля, а миры облетают (Каин, демон) в одиночестве.
   Вчера печник Александр Поликарпыч ухитрился поставить мне чугунку так, что от нее и лежанка
   нагревается, я вдруг избавился от холода и радость чувствую такую, что даже ночью нет-нет да и погляжу на
   чугунку с любовью.
  
  
   Наша коммуна с Сытиным основана на личном чувстве, хочется больше дать им, чтобы стать
   независимым, не чувствовать одолжения. И в тюрьме наша коммуна держалась этим же самым чувством
   индивидуальности. Один Смирнов жил только чувством общества, потому что другой жизни и не могло быть,
   он был конченный в себе человек, о т д а в ш и й с е б я обществу (после страданий).
  
  
  
  
   Интеллигенция - это буфер гражданской войны.
   Вчера на Сенной на празднике Октября видел матроса, нашего коменданта Львова - отроду не видел
   такого страшного лица, такой головы, предопределенной для плахи так ладно, что увидал бы казнь, и ничего,
   вроде как бы съел бланманже. Попадешься такому, и кончено.
  
  
   Может ли быть доброта некрасивой? - нет! всякое доброе дело красиво, иначе оно называется
   ханжеством, филантропией... Но красота бывает и недобрая. Некрасивое добро не может существовать как
   добро, оно тогда называется ханжеством, филантропией. Но недобрая красота остается быть как красота и
   служит, полезна миру тем, что бывает испытанием добра. Истинное добро в свете недоброй красоты является
   нам как смирение... Можно сказать, что красота всегда враждебно встречает добро и только после испытания
   добра на смирение становится доброй красотой.
  
  
   9 Ноября. Третьего дня весь день лил дождь, и мы думали, что зима наша кончилась, но вчера утром
   мороз прохватил, и стало все ледяным, и зима удержалась. Так вот и советская власть, думали, конец, конец, а
   она все держится, и запасы мы делаем теперь с таким расчетом, что она всю зиму продержится.
   Богомазов (Смирнов) однажды (когда поднялся вопрос о его казни) раз навсегда решил, что хорошего
   ждать от людей нечего, искать нечего между людьми совершенного и что в людях нет ничего, кроме расчета,
   лавочки с книгой по двойной бухгалтерии, он это ясно понял раз навсегда и умер для жизни как вольный
   радостный обыкновенный человек. Тогда он стал продолжать свое дело, но не для людей, а так, для себя, и его
   дело вдруг повлекло к нему множество людей прекрасных, на каждом месте показывались такие люди, и
   мелкие стали ему везде подчиняться, сами не замечая того. Его лицо поблекшее, покрытое желтыми пятнами,
   конопатками и рябинками, рыжая бородка и мочальные волосы - все стало светиться, излучаться, как будто
   недобрая красота, пройдя через его смиренный вид, становилась человечески доброй, ручной. Я любовался им,
   когда он работал, уважал его и как-то робел, а когда мы остались вдвоем, то говорить нам было нечего, я
   думаю, потому, что он вообще мог делать, но не говорить, и обсуждать, и делиться с другими своими
   жизненными находками: он нашел.
  
  
   - Почему вы не убежали к нам? У вас один здоровый мальчик, вы бы могли.
   - Я бы мог, но у меня были добрые знакомые, которые не могли бы со мной бежать, мне было жалко с
   ними расставаться. И это наводило на мысль, что если бы всем убежать вместе - это выход, а что я один убегу,
   то это личное мое дело, а как личное, то и потерпеть и подождать можно, авось как-нибудь кончится
   гражданская война.
   - А в ы почему не убежали к нам?
   - Я все время бежал от тюрьмы, извивался, хитрил, а что я сейчас не в тюрьме сижу, это потому только,
   что я обманывал их и бежал, мои все силы были израсходованы (на это бегство), и не было сил, чтобы бежать в
   обыкновенном смысле слова, по большаку или по проселку, чтобы убежать от тюрьмы. Странно получалось: я
   бежал от маленькой тюрьмы и попал в огромную, которая называется Советской Россией. Кроме того, моя
   жена совершенно неспособна к этому бегству, очень болезненная и робкая женщина, а бросить ее я не мог...
   - Итак, вы работали против своих освободителей?
   - Я пленная сила, я раб на многовесельной галере, и если не в ритм ударю по воде своим веслом,
   соседние весла заставят меня грести правильно, я пленная сила.
   - Почему же вы не...
  
  
   - Покончу самоубийством? Я против самоубийства и надеюсь, что меня когда-нибудь освободят. Еще я
   так думаю, как раб на галере, что в конечном счете и белые и красные делают одно дело, и там, в этом деле
   поверх красных и белых, я свободен...
  
  
   Нашим жильцам солдатам-коммунистам я очень понравился.
   - Вы учитель, - сказал один, - вам надо быть комиссаром, а вы учитель, вся беда, что интеллигенция не
   с нами.
   - Вы говорите, что не с вами интеллигенция, а белые обвиняют ее в союзе с советской властью: не будь
   интеллигенции, нельзя бы было воевать красным. А мужики даже и во всем винят интеллигенцию: не будь,
   говорят, интеллигенции, не было бы и революции и жили бы хорошо.
   - И все-таки, товарищ, вам нужно быть комиссаром.
  
  
   Хорошие ребята, чувствуешь такую же тягу, как у пропасти, хочется броситься, чтобы стать их царем,
   как у сектантов "Нового Израиля", когда они предлагали броситься в "Чан", это - стать вождем народа
   (Искушение Христа в пустыне).
   У этого товарища слово "партия" произносится с таким же значением, как у хлыста его "Новый
   Израиль", - вообще партия большевиков есть секта, в этом слове виден и разрыв с космосом, с универсальным,
   это лишь партия, это лишь секта и в то же время "интернационал", как претензия на универсальность.
  
  
   10 Ноября. Есть признаки новой волны: говорят, что казаки находятся под Тербунами с 8-ю
   броневиками и вот-вот медведь пойдет опять на север.
   С другой стороны говорят, что съезд советов 14 ноября утвердит всюду свободу торговли и всем
   партиям, кроме монархической, будет предоставлена свобода выборов в новые советы, что будто бы согласны
   на это будут и деникинцы. А монархисты будто бы объединяются с фон дер Гольцем в Прибалтике, тут,
   конечно, и Пуришкевич.
  
  
   Лекция двухчасовая в Народном Университете о творчестве художников слова накануне революции.
   Андрей Белый - оккультизм (оккультный роман), претензия на универсальность (Светлый
   иностранец).
   Волынский, Мейер: борьба с позитивизмом, рационализмом.
   Художественное творчество все основано на вере, или, если хотите, самообмане: я описываю вещь, как
   она мне представляется, и в то же время я верю, что эта вещь существует в себе так, как она мне
   представляется. Эпическое творчество - Гомер, Аксаков, Толстой, - когда весь народ верит вместе со мною в
   реальность бытия такой вещи; лирическое, субъективное творчество делает исключительность (понятную) и,
   наконец, отрывается и - кружок, личность... (декадентство).
   Запрос на эпос. Религиозные искания (православие в религии), Добролюбов, Семенов, Мережковский -
   Розанов, Ремизов - Горький, Цвет и Крест (Блок и Легкобытов), (Стихия и Чан).
   Утверждение личности и крах индивидуализма: мы, эпос. Стал писать о своей детской вере, сжигая ее
   вместе с написанием.
  
  
   11 Ноября. Пройдет день, и хорошо, пережили, подвинулись к весне.
  
  
   12 Ноября. Ничего. Болит глаз и зуб. Приходил Малышевский, рассказывал, что купил лошадь для еды.
   Коноплянцев спросил его, не продаст ли он ему лошадиную голову: очень вкусен язык и мозги. Малышевский,
   узнав, что вкусны, замял разговор воронами, сказал, что вороны очень вкусны. Я вспомнил то множество
   ворон на падали на большаке и обещал ему настрелять, а теперь просил за это отдать Коноплянцеву
   лошадиную голову.
   Хлеб в городе продается по 4 р. фунт. Дрова по 120 р. за пуд. Фунт соли 250 р.
   Власть гражданская в нашем городе стала партизанской.
  
  
   13 Ноября. С тех пор как почту эвакуировали, время заблудилось, верных часов нет, негде проверить,
   во всех учреждениях разное время. Интерес к событиям совершенно пропал, хотя любители продолжают
   рассказывать по привычке, что казаки где-то близко... Мертвая зыбь.
  
  
   Читаю Мережковского о Толстом и раздумываю о своем эпикурействе (например, какое эпикурейство в
   этом отказе от власти! вспоминаю смутные проблески порыва к христианскому делу: "голубое знамя", в
   Хрущеве - дело милосердия и пр.).
   Тревога за то, что нарушится покой мой ("страх смерти"): расположение к христианскому подвигу
   является всегда после тревоги за существование (нападение калмыков); броня покоя: я не претендую ни на
   деньги, ни на власть, ни на славу, я могу и хочу жить просто сам по себе и на это имею право, как всякое живое
   существо, мое правило - никого не обижать и если удастся, то делать людям полезное. (Комбинация чугунной
   печки с лежанкой: чугунная печка большая эгоистка, горит для себя, прогорела, и нет ничего; мы с
   Поликарпычем провели от нее трубу в лежанку, стала теплой лежанка, так что и не нарушили эгоизма чугунки,
   и в то же время сделали эгоизм ее полезным для всех; пока не было у меня такого изобретения, как я
   волновался за судьбу замерзающего города! теперь не беспокоюсь нисколько; я думаю, что вообще народ
   теперь очерствел, обэгоистился и не протестует общественно, потому что изобретателен на индивидуальные
   способы.)
   Происхождение власти от жадности: хочется иметь побольше, а боится, что оборвется дело, и вот он
   свое положение закрепляет властью. Для самопожертвования и подвига нужны срок и мера и достаточное
   основание, никак нельзя это вменить человеку в обязанность и даже навязывать ему такой идеал...
  
  
   14 Ноября. Солдаты стараются распропагандировать Леву. "Ученье плохо, - сказал Лева, - не топят,
   холод". - "А ты брось, читай программу, будешь комиссаром". Еще говорили ему про Христа, что это был
   хороший человек, а Богородица просто женщина, ничего от св. Духа не было, а просто от плотника Иосифа.
   Еще говорили, что месяц движется по о р б и т е , что и в Библии есть кое-что верное и всякий человек должен
   трудиться, чтобы есть, кто не работает, тот не ест - словом, Лева стал учеником солдатской Академии, где вся
   Космогония в карманах и программах.
   В день праздника революции дети собрались в свои нетопленные классы получить обещанные по фунту
   черного хлеба. Не дали хлеба и сказали речь, что в будущем они будут учиться в дворцах и сидеть на
   шоколадных партах (истинная правда!). Лева с насмешкой сказал об этом солдатам, а они: "Ну, что ж, и
   правда..."
  
  
   15 Ноября. Говорят, что между солдатами нашей 42-й дивизии очень распространено "учение" Махно:
   "Долой жидов и коммунистов, да здравствует Советская власть!" "Учение" на большую пользу мужикам
   (фактически в нашей Соловьевской волости и существует это положение).
  
  
   Бабушка: "Повесь крестик". - А вы знаете, что такое повесить себе крестик по-настоящему, это значит
   - обречь себя загодя на крестное страдание, так, чтобы не было нежданно, если распнут, и в этом свобода
   состоит: если насильно поведут меня, то я как животное пропадаю, а ежели я приготовился и всякую минуту
   жду этого, то событие мне уже больше не страшно, я свободен.
  
  
   Король винный превращается в короля золотого: вино в золоте. Так из одного имперского чиновника
   сделалась тысяча, из одного буржуя совестного стало тысячу буржуев бессовестных.
  
  
   16 Ноября. Почти все семьи, какие я знаю, держатся лишь тем, что жена становится в положение матери
   своего мужа. И Толстой был у Софьи Андреевны совершенно на положении ребенка.
  
  
   17 Ноября. В любви мужчины на мгновенье как будто разрывается родовой провод, блестят искры
   свободы, но только сверкнули, только сошлись любовники, и опять так заменяется: ж е н а становится
   м а т е р ь ю с в о е г о м у ж а .
   Вот положение: видеть в зеркале все подробности своей будущей семейной жизни и сохранять
   мечтательную любовь, вот испытание любви, кто это выдержит! (втроем). Может быть, Лева спас папу...
   ..."ум" женщины: это способность дать материал для мечты мужчины беспредельно, чтобы граница
   свободы и необходимости исчезла, способность сделать такое (не то, чтобы муж, мечтая, колол дрова, выносил
   урыльники, нянчил детей?), чтобы делать его реальным, выращивать из идеального ребенка (жениха)
   реального мужа, - все это называется словом л а д . Быть реальным - это остановиться, наклониться,
   ухватиться за вещь - з н а т ь ; без веры, конечно, нельзя знать: знание - это дитя супружества веры и разума; то,
   что мы теперь называем знанием, - это знание разума, это холостое знание.
   Сюжет: Лева рассказывает, как он спас для себя папу.
   Как Толмачиха выдавала свою дочь: она знала, что вспышка любви жениха коротка, что только на
   одно мгновение разрывается в любви кабель рода и разбрасывает светящиеся искры, она потому и не теряла ни
   одного мгновенья, чтобы успеть подставить под свет любви всякие тяжелые грузы брака: сундуки с детским
   бельем, все приданое, всю родню, теток, бабок, всевозможных стариков и старух и разные предметы хозяйства,
   всякую труху освятить, окропить вспыхнувшим светом любви, чтобы они намагнитились и потом держали
   супругов вместе до конца жизни.
  
  
   М о н а р х и с т . Все жданки выждались, женихи Пенелопы сожрали почти все богатства Одиссея,
   некоторые (немногие) верят еще, что Одиссей жив (Николай).
  
  
   18 Ноября. Чудо зима! без зазимка сразу напала, и пошли сразу морозные метели и морозы до -15®.
   Сегодня ясно, только мороз -15®.
   Узнал, что сестра Лидия 8-й день лежит в тифу: захватила в Хрущеве.
   Во время обеда. Дуня: "Вас спрашивает какая-то старуха с ведрами". - "Спроси, что ей надо". -
   "Картофельные очистки". Входит бывшая помещица, соседка Люб. Ал. Ростовцева с двумя "погаными"
   ведрами.
  
  
   Время от времени я прерываю свой урок географии и говорю ученикам: "Деритесь!" - все начинают
   возиться, греться. Через несколько минут я кричу: "Конец, начинаю!" - и опять все слушают. Помещение при -
   15® совершенно не топится.
  
  
  
  
   Мой вид: шуба нагольная. Валенки.
   Раскол:
   - Как можно воевать из-за дву- и триперстия?
   - А как можно воевать из-за кусочка кумача и коленкора?
  
  
   Война. Говорят, что в Костроме стоят занесенные снегом танки белых, а в Москве цены хороши: 175 р.
   фунт хлеба, 700 р. фунт масла.
  
  
   19 Ноября. У Лидии тиф 9-й день, температура упала до 38® - угрожающий признак, организм
   отказывается бороться. Может умереть. Мы с ней ссорились очень, теперь не из-за чего, и все больше и больше
   охватывает чувство р о д о в о г о одиночества...
  
  
   Говорили о строительстве социальной Вавилонской башни, где необходимость труда разделяется между
   всеми, - это очень хорошо, но как же быть с необходимостью в болезнях рожать и с необходимостью умирать:
   ведь трудовая повинность и вообще социализм есть частичная, материальная сторона вопроса, это не выход,
   это не "способ", а преподается как ответ на все запросы души - вот в чем наше несогласие...
   (Я был владелец земли - меня выгнали, я остался владелец своих организованных способностей - их
   расстроили, теперь Я - владелец, или, вернее, арендатор нескольких десятков мертвых душ моих предков,
   объединенных в Я.)
  
  
   Читаю Мережковского о Толстом и Достоевском: русский народ создал величайших гениев своих -
   Толстого и Достоевского, а эти гении дали потомство бунтарей-коммунистов и тараканных мещан (об этом надо
   подумать...: владелец нескольких тысяч душ запечных тараканов).
   Опять встает это одиночество в страхе вырождения, лечение которого - баба (природа, Толстой, и
   "Константинополь будет наш").
   Оба равно пали: Толстой в коммунизм, Достоевский в "Константинополь".
  
  
   20 Ноября. Вещь бывает в себе у Канта, и вне себя вещь - наша революция.
   Говорят, что красные взяли Курск и еще у них какая-то большая победа и что будто бы Деникин
   отступает до Кубани. Начинаем подумывать, что хорошо будет, если Деникин будет разбит. При удаче
   коммунисты могут исчезнуть незаметно, мы вдруг станем спрашивать: "Где же они? куда делись?" - и,
   раздумав, увидим, что их и не было, а это мы были "коммунистами", наша эгоистическая злоба создавала бесов,
   как только наша душа стала свободна от злобы - они исчезли. Коммунисты - образы и подобия нашего
   собственного прошлого будничного духа. Сойдет с престола одураченный Ленин: победа небывалая, а враг
   ликует, и нет места победителю среди побежденных - вот что еще может быть!
   (Вот в том-то и есть очевидность его бытия (чёрта), что попадаются в ступу его и невинные жертвы,
   стало быть, он исходит ежели и от нас, [то] действует самостоятельно, наше зарождение, а бытие его отдельное.)
   Опять говорят, что иностранцы ультиматум предъявили белым и красным, чтобы кончить войну, и
   белые будто бы послушались, отступают, а красные не слушают, что Москва и Петроград заняты белыми.
   Успенский, узнав, что мужики не слушаются, не дают подвод, сказал: "П о д к о в а т ь и х !"
  
  
   21 Ноября. Ночь. Михайлов день.
  
  
   А об этом все-таки надо подумать: как это в момент полного морального разложения строя
   комиссародержавия (нужно только вспомнить Горшкова!) - красная армия вдруг одерживает колоссальную
   победу над Югом, так что наглое хвастовство Троцкого становится пророчеством...
   Есть слух из Москвы, что причиной отстранения Деникина является приказ Англии, которая
   недовольна еврейскими погромами, и что отступление полное, глубокое, на днях будет занят Харьков.
  
  
   22 Ноября. Мое богатство - чугунка и Хрущевский хлебный паек, радость моя теперь единственная:
   проснуться рано, часов в пять, когда полная тишина в доме, заварить себе чаю и за чаем, за курением махорки
   сосать свою медвежью лапу. Теперь я понимаю, почему медведь сосет свою лапу, - это он так думает; какая
   завидная жизнь! лежать всю зиму в тепле, ничего не делать, не хлопотать о продовольствии и сосать свою лапу.
   С помощью чугунки, пайка и записок я этого достигаю на утренние часы. Но вот рассветает, на дворе
   показываются какие-то два солдата, проходят мимо окна, звонятся ко мне... злоба у меня невероятная, я, как
   медведь, потревоженный, готов от злобы поднять вокруг себя снежную метель, вылететь из нее черной копной
   и задавить дерзких, но какое мучение! открываю дверь: "Что вам угодно, товарищи?" - "Посмотреть ваши
   комнаты". - "Кто вы такие?" - "Агенты Чека". - "Ну, посмотрите..." - "У вас два самовара? А это что, спирт?"
   - "Древесный". - "Ну, как!.." Нюхает. Другой стоит и щелкает подсолнухи, выплевывая на вымытый пол... О,
   как бы я разломал свою берлогу, как бы я бросился давить их, и как все это просто у медведя, как завидно
   обеспечена ему неприкосновенность жилища и как геройски он умирает за право быть хозяином своей берлоги!
   Утром рано потому так радостно встаю я и сосу свою лапу, что, знаю, в эти часы я - неприкосновенный
   медведь.
  
  
   Лидия вчера, 21-го, на 10-й день болезни отправлена в Красный Крест и теперь лежит без сознания в
   своем неприступном сыпном бараке. Единственный верный и любезный ей мужик Никифор, когда ходила она
   к нему, тифозному, за хлебом, вместе с хлебом снабдил ее сыпною вошью. И теперь она совершенно, может
   быть, умирает в сыпном своем бараке и умрет - не увидишь как... Вьюга, метель...
   Холод и сыпные вши - этого Франция не знала во время своей ужасной революции.
  
  
   Художники Советской России в тот самый момент, как созерцали, тут же и делали: художество было в
   действии, потому собственно искусства и не было.
  
  
   23 Ноября. В Народном Университете читал свою "Чертову Ступу", прошло очень хорошо, только
   интеллигенция воспользовалась случаем напомнить о своем неверии.
   Буду читать: как собираются цветы народной жизни: былины, духовные стихи, сказки, песни,
   причитания, частушки.
  
  
   25 Ноября. ...зима бесконечная! так охотно вычеркнул бы из жизни эти четыре месяца невольного
   креста.
   ...если уж и сознавать необходимость креста, то есть что не уйдешь, надо еще в душе какую-то ценность
   иметь от жизни, и что вот я действительно из-за чего-нибудь или за кого-нибудь страдание принимаю, а то
   крест как виселица.
   Расчет до весны, до 1-го Марта: 108 зимних дней (Божьих), которые мы все (Сытин, Коноплянцев и др.)
   готовы с наслаждением возвратить Богу, лишь бы весна.
  
  
   26 Ноября. 107 Божьих... как-то прошло.
  
  
   28 Ноября. Я говорил вчера у Ник., что не слыхал в народе и в интеллигенции возражений против
   коммуны, обыкновенно говорят так: "Против идей коммуны мы ничего не имеем". Наши интимные муки есть
   муки творчества Личности.
   Они бы и Христу предложили быть комиссаром в своей государственной секте на условии вхождения в
   партию.
   То, что называется "саботажем", есть сопротивление личности броситься в "чан".
  
  
   29 Ноября. 104 Бд. Ориентация на красных.
   Светится природа, когда узник выходит из тюрьмы, когда больной из больницы - радость мира его
   встречает, безликая, и есть тоже писатели, описывают эту безликую землю (Толстой); вопрос: как совершить
   это выздоровление? Другие писатели описывают самую болезнь человеческую, получается личность
   (Достоевский).
  
  
   30 Ноября. 103 Бд. Читал в Народном Университете лекцию о народной вере, мало кто это понял - вина,
   конечно, моя. Одну мысль поняли, - что Григорий Распутин был орудием мести протопопа Аввакума царю
   Алексею и сыну его Петру, был Распутин царем, а царь Николай его рабом.
  
  
   1 Декабря. 102 Бд. Вчера у С. П.:
   - Когда вы мне так скажете про Леву, то кажется мне, дорога между нами ложится, холодная,
   перемерзлая дорога осени, затянувшейся в зиму, когда пронизывающий холодом туман висит в воздухе вместо
   лежалого теплого снега зимы, - вот эта злая последняя осень, кажется мне, подталкивает последние уцелевшие
   листики нашего тополя.
  
  
   Государственная коммуна в государстве, где народ считает издавна власть государства делом
   антихриста. Между тем религиозная коммуна считается в обществе высшим идеалом. Я хотел показать, как
   этот советский бык Бонч пытается перекинуть мост через бездонную пропасть двух этих коммун.
   Обыватель говорит обыкновенно: "Я ничего не имею против идей коммунизма", ему нужно сказать:
   "против коммуны религиозной".
   Заманить в коммуну может только мечта или же загнать государственный кнут.
  
  
   Ходил искать паровую мельницу на Аграмаче, спросил шедшего за мной молодого человека, он
   посмотрел на меня и не ответил, я посмотрел на него, взгляды наши встретились: его голубой глаз в мягкой
   нежнейшей оправе говорил мне: "А вы кто же такой, что меня так просто спрашиваете, я так могу и не
   ответить". Я крикнул: "Товарищ, где тут мельница?" - "Не знаю!" - сказал он принужденно, а в глазах было:
   "По принуждению отвечаю, но все-таки опять вы ничего не узнали таким путем от меня". Тогда я спросил
   простого обыкновенного человека, и он мне внимательно ответил: "Мельница, вот она! Вон крыша, где вороны
   сидят, там и мельница".
   Мысль Мережковского, кажется, можно выразить так: если вы взяли не всего Христа, то остальной
   Христос станет против взятого вами как Антихрист.
   Или так: что всякая попытка человека охватить единым понятием мироздание не удается:
   неохваченная часть противополагается взятой (Богом) - [берется] дьяволом.
  
  
  
  
   Заутренний час.
   Мое счастье в предутренний час, когда в голубеющем первом свете летит прекраснейшая птица Галка и
   кричит только она - больше ничего, все молчит, говорит колокольня бесконечно высокая... в эту минуту сила
   жизни, возрождения, начальная моя сила, сливается с силой мира всего и чувствует трепет перед красотою
   мира, я думаю: красота - это заря того единого света - источника, который дерзновенный человек пытается
   назвать именем, назвать и познать, но как только позвал: - Бог! - он сейчас же раскалывается надвое: Бог и
   дьявол. Наша жизнь есть усилие вызвать Бога, зовем Бога, вызываем дьявола: крик в пустыне.
  
  
   Когда художник - только художник [пишет] эту зарю, то все человеки - попы стремятся подтолкнуть
   его, чтобы он соблазнился написать самого Светоисточника, и часто соблазненный художник падает в эту
   бездну.
  
  
   За свою лекцию, над которой я работал неотрывно целую неделю, мною было получено 300 р., которые
   я сейчас же отдал за три фунта махорки. Жалованье за полмесяца (1320 р.) я от-дал за 20 пуд. дров - 1000 р. - и
   за 1 четв. молока.
  
  
   2 Декабря. 101 Бд. Красная ориентация: будто бы, говорят так, Петроград хотели взять фон дер Гольц с
   Юденичем, и их разогнал союзный флот. А на юге полный развал у Деникина.
   Рабочий заявил мне свой протест: он считает истинным такое государство, которое действует не
   принуждением, а сознанием.
  
  
   3 Декабря. 100. Сиротская зима.
   В состав души этой Смуты-Коммуны вошло, конечно, и все Завиральное, напр., Толстого.
   Надо прочитать в Народном Университете лекцию о Мережковском: "Светлый иностранец" (Д. С.
   Мережковский): и поэт, и проповедник мировой связи.
  
  
   4 Декабря. 99-й Божий день (на тебе, Боже, что мне негоже). Введенье - ломает леденье. Лева сказал мне:
   - Когда я был в приготовительном классе и узнал раз, что ты приехал, я бросился в гостиницу: ты
   лежал в кровати, я сел тебе на брюхо верхом и говорю тебе: "Узнал интересное, что человек происходит от
   обезьяны". А ты мне на это ответил: "И от Бога, так и запомни, что обезьянье само собой, а Божье само собой,
   одно другое не исключает".
  
  
   5 Декабря. 98 Бд. Возлюбленную моей юности видел во сне, дочь высокого чиновника. Я вошел в их дом
   в Петербурге теперь, после революции, спросил швейцара, где комната барышни, можно ли ее видеть. "Можно,
   только подождите, скоро придет фрейлина". - "Как фрейлина?" - "Как же, им дана фрейлина, приходит на два
   часа прибирает, как же... все-таки чин". - "Какой же у него теперь чин?" - спросил я. - "Чин у них теперь, -
   ответил швейцар, - сенбернара".
   Потом я виделся с барышней, гулял с ней и условился скоро опять увидеться, но не пошел на второе
   свидание, и любовь представлялась мне как тающая фигура воска.
   Швейцар же был, как Горшков - Смердяков, очень тонкий и отвечал про чин сенбернара очень тонко-
   язвительно.
  
  
   Эта любовь - мгновенная вспышка, и на всю жизнь от нее сны, как лучи: верно, это было тогда во мне
   самое главное. Да ведь и писание мое и странствие того же происхождения, всё это сны-лучи. Тут где-то зерно
   моей трагедии (похоже на "Идиота", и называли меня тогда некоторые - князь Мышкин).
  
  
   Нового против Европы, я сознаю, тут у нас нет ничего, но обнажение наше столь велико, что вполне
   равняется чему-либо новому: Европа до этого не дошла, ну, а если она дойдет? ведь и у нее обнажится тогда то
   же самое.
  
  
   Слово от Господа, а хлеб от рук своих.
  
  
   6 Декабря. Я стоял, прислонясь к Хрущевской ограде, буря кидала от облака к облаку цепеллин, пока
   наконец он не справился с нею и не спустился возле меня. Из цепеллина вышли красные и начали куда-то
   стрелять и бутафорить, трое из них сильно размахивались, что-то швыряли в воздух. Я спросил, для чего это
   они швыряют. Мне сказали: "А слышите, свистит, для свисту". Я был жалок... я боялся, что в меня попадет, я
   трусил бутафории. И, проснувшись, думаю о том, что мы все калеки беса неудач, писания наши ценны тем, что
   делали нас, нашу душу.
  
  
   Вспоминаю, как Розанов мне однажды сказал: "Да нужен ли грех для спасения, как в "Братьях
   Карамазовых"?"
   Спасение для расщепленных людей - одно (грех), а другой совершенно путь для здоровых душой и
   телом людей, у которых душа хорошая, цельная и которых надо лишь накормить: вопрос о хлебе и вопрос о
   духе - отдельные вопросы, и все верно, только неверно там, где они встречаются и ломают отношение духа и
   тела (Горький против Достоевского).
   Горький был на Капри у итальянских рыбаков, и там было у них весело, и так нудно-мрачно казалось в
   России. Он тогда и спросил себя: "Да нужен ли грех для спасения, как у Достоевского?" - и ответ, что нет и не
   нужно Достоевского.
   Так он с этими рыбаками и вошел в Февральскую революцию: министерство изящных искусств.
  
  
   Гордость - смирение. Страдания - Бес неудач.
  
  
   У Мережковского ошибка может быть в том, что не всё только памятники духа человеческого -
   произведения искусства, метафизики и пр., есть исходная реальность, - а и действие факта существования масс.
   Вопрос о хлебе в русской революции.
   А поцеловать землю, значит, и обнять минуту проходящего времени и радостно приветствовать первого
   прохожего человека, - разве я этого не делал, Господи, разве не обнимал землю и не отвечала она мне своим
   зеленым светом радости.
   Вот факт: моя стыдливость. Простота такого мудреца, как Мережковский, заключается в том, что
   говорит о таких вещах, о которых нужно высказываться молчанием ("Помолчим, братие") или такими
   притчами, которые проверяются действием: поступил и понял смысл притчи, а без поступка их толковать
   можно на тысячи ладов (евангельские притчи). Мережковский все тайны выбалтывает в своей простоте, это
   рыцарь слова, бумажник, родной брат Дон-Кихоту, которого недаром взял он себе в Вечные спутники
   (выбалтывает и знает, что мысль изреченная есть ложь: знает и все неудержимо катит по этому пути , словами,
   как кровью).
  
  
   Розанов говорил:
   - Это не человек, это какие-то штаны говорящие.
  
  
   7 Декабря. Гробовщик рассказывал К-у, что ему записывать нечего, он так помнит каждую могилку и
   забыть ему трудно, потому что сам же он каждую выкапывает и сам хоронит, не будь его - всех бы в общую яму
   кидали, как собак, и потом же родственники являются вскоре, "Где?" - спрашивают, укажешь - и опять в
   памяти. Вот когда после Мамонтова красные пришли, - я двадцать могилок заготовил на случай, а они только
   трех расстреляли: Воронова, Иншакова, третьего не мог узнать кто: снесло полчерепа и расшвыряло по стене,
   собрал мозги, косточки, стал вылепливать, и показалось мне лицо вроде как Витебского, бородка черная, все
   похоже слепил и похоронил за Витебского. Слышу, говорят потом, что жив Витебский. Туда-сюда - спрашиваю,
   - кто третий был, и так не узнал, и одна эта могилка у меня остается неузнанной.
   Еще рассказывал гробовщик об одном своем смущении: раз он увидел, на стенке прилепился кровью
   пучок длинных волос четверти в три длиною, а женщин ни одной не расстреляли и духовенства, - чьи же это
   волосы? так и осталось неизвестным.
  
  
   Мои богатства на последний край, чтобы променять и остаться голым: тулуп - 20 тыс., шуба - 15 тыс.,
   полость - 5 тыс., 10 ар. полотна - 2 тыс., сюртук - пидж. - визитк. = 8 тыс. Итого 50 тыс. = 30 пуд. зерна. Нас
   четверо, по 7 1/2 пуд. = 5 месяц. жизни, то есть до 1 Мая.
  
  
   С и р о т с к а я з и м а . Все белое впереди, назади, по сторонам все белое, только дорога подопрела, стала
   рыжая. В тумане этой сиротской зимы нет черты между землею и небом - небо тоже белое, и рыжая навозная
   дорога поднимается туда и на небо. Еду по навозной дороге на небо, и кажется мне, лошади назад везут, странно
   так! знаю, что туда еду, вон куда поднимается рыжая дорога, а чувствую, что назад, назад... Ах, матушка,
   матушка моя, из-за чего ты билась, хлопотала возле меня столько лет. Неужели затем только, чтобы со всеми
   своими хлопотами, чувствами, родней, землей пристать ко мне и тянуть, тянуть меня вниз, назад по рыжей
   дороге в сиротскую зиму этой раздавленной страны.
  
  
   Как страшно это наше близкое будущее, как при расчете жизни поднимаются и ходят какие-то черные
   волны, и в них виднеется утопающий мой челнок, а рассудишь умом - все как хорошо идет для будущего
   России, будет она жить хорошо непременно, оправится, воскреснет, никакая сила с нею не справится. Вижу,
   знаю, очень ясно мне, что так нужно непременно, иначе и быть не может, но Я-то, Я-то! Одно это веселит,
   думаешь по временам, вот захочу, попробую рвануться и как-нибудь разорву вожжи, вырвусь, пусть кругом все
   валится, а Я вырвусь, вырвусь. И как подумаешь так, то ужасно начинает почему-то радовать печка Петра
   Петровича, так приспособленная, что и нагреваться можно, и тут же обед готовить и хлебы печь - удивительно
   удобно! Так вот и обрадуешься: займусь такой печкой, буду действовать и освобождаться.
  
  
   8 Декабря.
   - Голодные не могут быть христианами.
   - Не единым хлебом...
   - И не единым духом: нельзя питаться духом голодному, голодный - это зверь, не может быть зверь
   христианином.
  
  
   Звери стали понятны: почему они кусаются и воют.
  
  
   Когда боль у сердца - чтобы заглушить ее, собака воет, но когда боль такая, что и всем не заглушишь,
   собака кусает, рыча, свой собственный хвост.
   Пошли всё сны: видел п о л о м а н н у ю л и п о в у ю а л л е ю в Хрущеве и умирающего брата Сашу -
   в точности, и я выл...
  
  
   Материнская любовь (а может быть, еще более отцовская) и есть воплощенная любовь к ближнему, как
   к самому себе.
   Приехал из Москвы Шелимов Илья Спиридонович и привез известие: мир грядет; зажег надежду на
   избавление.
  
  
   9 Декабря. Так вот почему я выл, как пес, укусив свой хвост, и весь день - понедельник после сна (мне
   снился сад наш с поломанною липовою аллеей и брат Саша) - ходил в глубокой тоске, пьяный тоскою, - в эту
   ночь умирала сестра Лидия и в 6 ч. в Понедельник 7 Декабря умерла в Красном Кресте, умученная холодом и
   голодом.
   Я хороню... с братом Александром, она ляжет с ним вместо жены; нечаянно вышло, и сон про
   Александра вспомнился.
   Наши характеры считаются смешною подробностью в т е х отношениях. Жив ли еще Сергей, а то все
   мои вымерли, мне оставляют все только шубы.
   Последняя встреча на мельнице, как она себе несла продовольствие... а ведь она будет довольна, что с
   Александром...
   В Красном Кресте. Митрофанов:
   - Баранова, говоришь? Баранова поправляется.
   - Не Баранова, а сестра моя, Пришвина.
   - Пришвина выздоровела (в это время она была мертвая).
   Собака с вырванным задом. Часовщик с бельем покойников... Разрешение... Братская могила - ужас
   пустыни и разрешение ужаса - своя могила! (есть своя могила? так что же вы говорите!). Показываются
   близкие, начинает строиться с в о я могила (не братская)... Корсаковы, Люб. Алекс. с козами... единственное
   спасение от этого маразма - поставить свою волю времени, иначе сыпная вошь уведет за собой в вечное
   безвременье... (бунт против вшей)... для докторов и сестер она была в бессознании, но отозвалась глухо Надежде
   Ивановне: "Я согреться не могу"... Я - и всё Я: как будто Я глубоко, глубоко уходило, но жило, хотя при
   ужасных условиях.
  
  
   10 Декабря. Строил свою могилу для сестры среди Елецкой буржуазии... Приехал о. Афанасий.
  
  
   11 Декабря. Похоронил Лидию. Царапины: д-р Сергеев спросил: "Отчего она умерла?" - "От сыпного
   тифа". - "Роковой возраст". Лева: "Не тиф и не возраст, а ее заморозили". - "Чей это мальчик?" - "Мой". - "Ну,
   герой". При вносе в церковь встретились Любовь Николаевна Вижень и Надежда Ивановна Баранова. Любовь:
   "Хорошо, что умерла, а то жизнь-то какая". Надежда: "Какая жизнь, хорошая будет жизнь, да она и не сама
   умерла: помогли умереть!"
  
  
   Лева сказал решительно и бесповоротно: "За гробом нет ничего и ничего быть не может..." Я ему
   сказал, что знать об этом никто не знает, а кто верит, что нет, тому нет, а кто верит, что есть, тому есть. "Ну, я
   согласен, что это от веры, а так нет..."
  
  
   Я же думал: мне представился дух, лишенный тела и блуждающий до воплощения...
   Тело: "Я согреться не могу". Тело - это связь духа в индивидуальности, выраженной в душевном
   (духовно-телесном) сознании (Я).
   Изображение: как во сне, блуждание по жизни и остановка на чем-нибудь, напр., дерево заледенелое
   скрипит при луне на всю Скифию треснувшими ветками: я у дерева этого остался, и некуда мне больше идти и
   блуждать: остался и стал тут быть, а в тело возвратиться больше нельзя было: тело осталось - стало, и дух стал
   у дерева, и дерево обрело душу. Странник белой Скифии приезжал утром и видел крест восхода, цвет и крест. -
   Это Я сиял ему...
   Крест и цвет: ледяное дерево в белой Скифии при луне и восход солнца: крест и цвет (волки).
  
  
   Культура - это связь духа в новое т е л о (связь - уплотнение) - вот это есть воскресшее тело, и оно
   реально, - вспомни то странное чувство, когда за рассказ дают деньги, книга - и за нее деньги: не с точки
   Маркса, что все продается, а с точки счета физического мира с духовным телом.
   Мережковский об этом теле и говорит, и он подходит от чувства красоты, воплощенного в образе
   истории: образ Христа. 1-й путь: леший услышал звон, подошел, понравилось, стал век свой коротать, век-вык,
   век-вык, и при-вык и стал дьячком.
   2-й путь: поиски красоты в образах истории человека, и нашел человеческого гения Христа: искал
   красоты и нашел крест.
   Крест - орудие позорной казни, как можно искать его, как можно к нему стремиться: это идеал
   страшный, черный, крест как виселица (Исторический Христос), и какое же это безумие - подгонять живое
   такому богу: "идти по стопам Христа".
   И крест как... (в Евангелии одно очень непонятно нам - это предопределение Христу быть распятым: он
   живет и знает (не ищет радости жизни, а знает, что его распнут).
   ...учиться и подготовляться... нет! это не ученье, я никого учить не хочу, я поведаю вам свою боль и
   радость, а вы делайте с ними что хотите, я не учитель, а только деятель общения и связи...
   Ал. Мих. Коноплянцев: нога в ногу, шаг в шаг преследует он своего двойника: один - свободный
   мечтатель, другой - человек долга (нельзя ничего написать - это даже безнравственно), вечная насмешка черта-
   долга над богом свободы...
  
  
   12 Декабря. 19-е столетие все было посвящено изучению внешнего мира ("открытие Америки"): диво
   под руками, диво в стеклышке и т. д., и рядом с этим мещанский дележ открытых чудес.
   Было так с наукой, будто во сне увидели какие-то райские ценности мира, проснулись - и они, как
   игрушки в кроватке у ребенка, рядом лежат; узнали об этом - метод нашли получения ценностей, стали их
   получать-открывать и делить, и делить, накопляя. Мало-помалу наука поступила на службу мещанству, и так
   забыты были древние вещие сны. Что же теперь делать? Возвратиться к источнику истинного знания, к вере,
   сохранив за собой все знание внешнего мира.
  
  
   Происхождение обезьяны от человека.
   а) Коммунист, заведывающий отделом ж. д. отдела Народного Образования.
   б) Инструктор Сытин.
   Коммунист:
   - А как у нас в школах, хорошо ли проходится Дарвин, - то есть происхождение человека от обезьяны?
   Сытин:
  
  
   - Дарвин и происхождение человека проходится в высших учебных заведениях, у нас, в средних,
   проходят учение о происхождении обезьяны от человека.
  
  
   13 Декабря. Получено письмо от Н. И. Зибаровой, что в Челябинске от сыпного тифа 15 Ноября умер
   Яша.
   Умирают родные, знакомые, на этот случай надо приготовляться.
  
  
   14 Декабря. О блаженном Успении и о блаженном движении: личность - это движение (сын), безликое
   блаженство (отец): страдающая личность не может быть целью. Цель - блаженная плазма - круглое, личность -
   средство.
  
  
   Со вчера начались морозы после сиротской зимы, морозная заря похожа цветом на антоновское яблоко
   в холодной сентябрьской росе.
   Коноплянцевы муж и жена, оба раздвоенные и согласные до конца.
  
  
   15 Декабря. Опять исчезла надежда на мир: все было обман - "демонстрация". "Как же быть?" -
   спросил меня гость. "Нужно действовать, - ответил я, - и не дожидаться, что все перевернется на старое,
   благополучное".
   Снилось мне, будто стрельба на улице и страх я чувствую, переходящий в болевую тоску, что сейчас
   меня убьют; и правда, меня убивают, я это знаю по тяжести тоски, небывалой свинцовой тяжести, гнетущей
   меня падать на камни; и я падаю, в последний момент отвертывая лицо от камней, чтобы не разбить его. И
   лежу среди улицы, не в силах пошевельнуться и крикнуть далеко идущему человеку на широкой прямой
   (Петербургской) улице.
   ...Он любил (жалел) людей таких же, как сам, неудачливых, обиженных (любил, как самого себя), а
   удачливых, сильных не любил; любил еще, или, вернее, боготворил сверхсильных людей, таких далеких, что в
   подробностях человеческих их разглядеть ему было невозможно.
  
  
   16 Декабря. Вторая трещина в нашей коммуне, и, кажется, последняя: первая из-за муки, вторая из-за
   картофеля. Потому что разно понимали условия нашего общежития: они на расчете равных частей
   продовольствия, мы - на общем хозяйстве.
  
  
   Кончил Мережковского, есть и мое основное в его философии, и вот что: 1) ужас перед старинным
   черным богом, 2) правота внецерковного языческого (религиозного) индивидуалистического чувства (чувства
   неприкосновенности дома моей личности, то есть индивидуальности; социализм отличается от капитализма
   тем, что всем хочется быть индивидуалистами). Индивидуалист (эгоист) превращается в мещанина (буржуя),
   когда паразитирует духовно выше его стоящего.
  
  
   18 Декабря. Делимся с Сытиным. Собрались ехать вместе на Кавказ и там жить вместе, но застряли на
   зиму в голодном Ельце и не выдержали испытания: делимся. А если бы уехали на Кавказ и миновали
   "испытание", то, может быть, жили бы прекрасно? Так молодая жизнь бывает испорчена, если слишком рано
   бывает несчастье.
  
  
   Почему непременно с людьми нужно "соль" есть (пуд), а не сахар? Неужели радостное основание хуже и
   менее прочно, чем горькое и соленое? Вероятно, люди эти просто неспособны отдаться на один золотник общей
   радости и потому предпочитают долгую прочность (пуд соли) мгновенному счастью.
  
  
   Базар - учительский ряд. Родные мои умирают и оставляют после себя мне свои шубы, те старинные
   шубы, храненные в мороженых сундуках, знаменитые! бывало, с матушкой сколько из-за них разговоров. "Ну,
   зачем, - скажешь, - вы их храните, слава Богу, у нас имение, дом в городе, в банке деньги, ну, зачем, что в этих
   шубах, хранить, беспокоиться, пересыпать, перекладывать, проветривать, просушивать, да продайте их, не
   будет хоть моли в доме!" А она: "Что же это, наши деды глупей нас были, берегли про черный день, банки,
   банки, а как лопнут? Эх, молоды вы, не видели черного дня!" Что же, правда оказалось, не видели: старая шуба
   теперь тысяч сорок, пятьдесят...
  
  
   19 Декабря. Никола Зимний. Торговал на базаре кофточками Лидии Михайловны, тут же были все
   учительницы истории и словесности. Как в том сне - тоска сгустилась в свинцовую тяжесть, и к вечеру это уже
   не тоска, а свинцовое бремя. И я написал завещание.
   Вспомнил начало войны, рассказывал, будто старый дед, и потом все этапы войны и революции, моего
   охотничьего-земледельческого быта, вплоть до торговли кофточками сестры на Елецком базаре.
  
  
   ...Пусть идеи правильные, но через кого они проводятся и какой пример жизни получают люди?
   - Вы бросили святыню свою свиньям, и они, о б е р н у в ш и с ь , растерзали вас!
   - По плодам их узнаете их... Ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжник.
   - Милости хочу, а не жертвы.
   - Могут ли печалиться сыны Чертога брачного, пока с ними жених?
   - Царство небесное силою берется.
   - Всякое царство, разделившееся в себе, опустеет.
   - И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его?
   - Не бывает пророк без чести.
  
  
   25 Декабря. Спиридон-Солнцеворот. Суд зверей. Ледяная роза с узорами. Культура судит, ставит
   вопросы, а зверь всю тайну знает, ему нужен только вопрос.
   Дело природы - дело отличия, - в этом миссия зверя - его идея, разнообразиться, разделиться, и вот
   проверка всему: культура-связь.
   Смерть моя: навозная дорога на небо, и о. Афанасий влечет, распевая тоненьким голоском: "Со
   святыми упокой". У мельника, водворенного на мельницу, вдруг уют и тепло: кусочек дивана, на котором я
   родился.
  
  
   Ни в чем себя не винят: что сам в тепле, а поп замерзает, школа не учит и т. д. "Мы не выгоняли". - "А
   кто?" - "Совет". - "А Совет ваш, вы выбирали". - "Черт его выбирал".
  
  
   Могила внутри.
  
  
   Лошадь и человек. Никифор поплакал о сестре: я сказал, что дам ему самовар, - очень обрадовался,
   докормить до весны лошадь - вот цель.
  
  
   В воскресенье по морозу с метелью бегом в Хрущево выручать свою рожь... Понедельник - метель в
   родном доме. Индеец Васька. Мохнатый зверь Архип. Зайцев развелось! В середу возвратился: чуть не погиб в
   отвершке, спас Демьян Степанов из Хрущева-Ростовцева: закурил, поехал и [набрал] много картошки. Я
   сказал, что умерли Яша, Лидия, Коля - все бросились делить их пайки.
   Наст как риза лежал по верхам, и верх был, как могилы, одетые в ризы блестящие с белыми цветами,
   по ним легкой метелочкой шила метелица свои новые узоры. И сердцем скорбел о милых умерших, втайне
   радуясь сердцем, что сам остался в живых.
   А главная мысль моя была об Иисусе, я вглядывался в Его лик без улыбки, с мыслью строгой и волей
   неколебимой. "А батюшка наш, - думал я, - о. Афанасий, идет правильно по стопам Христа, его мыслью живет
   и всегда у л ы б а е т с я застенчиво: улыбается, потому что ему, человеку, [невозможно] быть строгим, как
   Бог".
   - Разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив от того, что я добр?
  
  
   26 Декабря. И по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь.
   Кроткий лик Христа (Нагорная проповедь), гневный (горе вам, книжники!), трагический (чувство
   конца: ...но и это еще не конец!).
   Обманывают предчувствия, но похоже на смерть близкую: вспоминаю Сашу: "А умирать я приеду к
   тебе", - значит, тут, в чувстве смерти, хранится его лучшее: когда умирать буду, то сознаю твое первенство и
   возвращусь к тебе.
  
  
   Иисус и отец Афанасий: наш крестьянский поп как конечное жизни нашей, что остается после всего:
   метелочка метели, вычищающей лед на верхах, украшающей блестящую ледяную поверхность могилы белыми
   пушистыми цветами...
   Я еще думал о зверях и различиях между зверями, что зверь (и человек-зверь, и просто зверь) таит в
   себе весь ответ на весь вопрос: он живет без вопроса, и жизнь его - всё, и это всё его сказывается в отличиях (в
   разнообразии форм).
  
  
   ...По дорогам, занесенным метелью, не пройти человеку, я иду по верхам, где ветер сдувает снега, где
   покров ледяной в разукрашенных метелицей белых цветах, и чувство жизни среди этой братской могилы
   природы, как радость, охватывает меня. Я думаю: "Вы воскреснете все, когда явится весна, звери, птицы,
   люди-человеки! заклинаю вас, когда встанете, отвечайте мне, я ставлю вопрос свой".
   Чувство радости жизни охватило меня, и так мне представилось, будто вот все кругом растаяло, на
   лугах трава и цветы, деревья оделись, птицы поют, голубое небо и зеленая земля обнялись на горизонте. И
   ответ мне был дан: радость жизни в разнообразии... и птица пищит, и зверь рычит, всё во всем, в каждом звуке
   весь ответ на вопрос.
   Я спрашиваю и соединяю всё во всем, мой вопрос - ваше соединение, я вас всех связываю и спрашиваю
   - для чего вы живете, и вы все вместе отвечаете мне.
  
  
   Злоба дня: за чаем задать уроки, пойти к Любовь Александровне за прислугой, к Петру Петровичу за
   маслом, в отдел здоровья-санитарии, в Отделе напечатать копии протоколов и мандатов на владение наделом,
   добыть дрова, к Меркуловым за ведрами, на Бабий базар поторговать и к Юдину с предложением шубу купить;
   после обеда за чаем проверить Леву и Олю, сходить за Сосну к Пряховым (с предложением кофты), к Матвееву
   (насчет Сосны), к Петру Петровичу за салом.
  
  
   На рассвете выхожу на перекресток нашей улицы, рассвет малиновый: за Сосной восход. Догорает дом,
   оставленный солдатами, возле большое дерево, где спят все галки. Они пробуждаются, с криком пролетают и
   садятся на церковь и, сговорившись, разлетаются в разные стороны добывать себе корм. Люди идут уже с
   салазками добывать дрова и разное продовольствие. Мальчишка стоит и целится на угли сгоревшего дома;
   когда солдат отойдет, он себе что-нибудь схватит.
  
  
   28 Декабря. Поют за Сосной:
   Акация!
   И спекуляция!
  
  
   Жидовка без имени, осталась на Деникина, как недонесенная вошь, и выгадала, теперь сыта-рассыта:
   чрезвычайка и спекуляция - родные сестры. Мое предположение, что она (по глазам) мать следователя
   чрезвычайки, так что мать - спекуляция.
   Другому человеку грош цена, и сам он это хорошо знает, что нет в нем ничего и ни на что не нужен он,
   как осенний лист, но дунул ветер, и лист полетел, вместе со всею осенью совершая действие погребения лета.
   Так люди живут лишь силою дующего на них чужого духа. А вот был на земле Сын человеческий, сам источник
   силы, противной обычному ветру, и сила Его была Слово.
   Сын человеческий был посредник между небом и землею, между Творцом всего мира и высшею
   обезьяной.
  
  
   29 Декабря. Он вошел в мир с Голгофой в душе... а где же Его детство, отрочество, юность? детство
   Иисуса, юность?
  
  
   ...мне маленькому казалось в Евангелии очень странным, как Христос-Бог знал вперед, что с Ним будет
   (мы-то ведь не знаем, и каждый из нас в своем бессознании все надеется, что чаша смерти его как-нибудь
   минует), а тут неминучее, известное, и Он Бог; выходило неправдоподобно и чудно - этакая страсть! когда так
   легко Ему миновать ее. И потом, для Бога-то это страдание разве уж так велико? а что вправду Он страдал, как
   человек, так из чего это видно (дрязги, мелочи, обиды - вот главное страдание, потом самолюбие, любовь,
   болезни, ведь это все хуже, чем босыми ногами по сковородке горячей). Даже эти стоны на кресте - все это
   написано так нарочито, "будто взаправду", и разбойники распятые, один был благоразумный (раб), а другой все
   шептал: "Вот барина распяли!"
   Распяты ныне и барин и мужик на одном кресте, барин - с за идеи, мужик - за разбой.
   Мужик:
   - Вот ты барин (если ты Христос, спаси себя и нас)...
   (Студенты в Риге, ожидающие неминучей тюрьмы как радости, - это всё тоже Голгофа, Разумник,
   знающий гибель, Семашко предопределенный...)
  
  
   30 Декабря. ...вот берлога, вот залезли-то! и будет ли свет...
   Молю Бога своего: "Пошли мне свет в темном дне!" Да будет ли свет в этом дне?
  
  
   31 Декабря. Приезжали Хрущевские мужики с маслом, яйцами - торговали, приезжал с навозом и
   дровами ламской мужик; торговал до обеда и еще был за Сосной с ситцем и после обеда рубил дрова, печь
  
  
   топил, вечером при лампаде попробовал заниматься с детьми - вяло вышло, и света весь день для меня не
   было.
  
  
   КОММЕНТАРИЙ
   Дневник 1918-1919 гг. представляет собой достаточно большой по объему документ, который можно
   считать летописью, но летописью своеобразной. Хотя дневник ежедневный, события не выстраиваются в нем в
   хронологический ряд. Историческое пространство дневника организовано художественной интуицией
   писателя, которая выявляет смысл в происходящем вокруг. Дневник свидетельствует о невозможности
   отделить Пришвина-художника от Пришвина-публициста, это художественный текст, несмотря на то, что
   предметом внимания писателя неизменно оказываются события каждого дня.
   Вопросы, волнующие писателя в первые послереволюционные годы, связаны с главной темой
   новейшей русской истории, темой, которая определяла духовную ситуацию в России в течение столетия, -
   народ и интеллигенция.
   На протяжении всей своей жизни Пришвин считал себя принадлежащим к той части русской
   интеллигенции, судьба которой была связана с революцией, но которая задолго до реальных революционных
   событий осознала трагическую сущность этого пути.
   Вспоминая свою юность, Пришвин с некоторой долей иронии называет себя "комсомольцем 19 века".
   Действительно, студентом он прошел "школу пролетарских вождей" - марксистский кружок в Рижском
   политехникуме, а затем тюремное заключение.
   Духовный кризис, пережитый будущим писателем во многом совпадал с идейным кризисом русской
   интеллигенции, выраженным авторами сборника "Вехи" (1909). Однако в его судьбе этот кризис осложнялся
   поиском себя и своего пути. Это был путь от "глубочайшего невежества" со "смутными умственными
   запросами" в момент уверования в марксизм через разочарование в социал-демократии в годы учения в
   Германии, через любовь, которая стала толчком, повернувшим его к собственной личности, до обращения к
   писательству как делу своей жизни. На это ушло десять лет - 1895-1905 годы.
   За это время произошло не просто "полное освобождение от большевизма" - изменился весь душевный
   строй его личности, произошла смена психологической установки: центр внутренней жизни переместился с
   эсхатологической обреченности на чувство жизни ("Первый намек на рассвете при полных звездах открытого
   неба - какая радость! Неужели я забуду когда-нибудь, умирая, эти счастливые минуты и ничего не скажу в
   защиту жизни..."). Важнейшая для русского общества идея конца мира была пережита Пришвиным и
   философски и психологически - суть переворота состояла в обращении к душе, природе, народной жизни.
   Пришвин видит в своем пути судьбу поколения и пишет о ней как о лично пережитом.
   В целом разделяя критику интеллигенции в духе "Вех", Пришвин не удовлетворяется схемой,
   основанной на противостоянии интеллигенции и народа. Во-первых, он отдает должное тому "особенному,
   идеальному миру" русской интеллигенции, которая воспитала в обществе и в нем лично высокий идеализм и
   силу духа ("интеллигентному человеку позорно обижаться"). Во-вторых, Пришвин не отрывает
   интеллигенцию от национальной почвы и в причинах революции обнаруживает присущее русской душе в
   целом ("Это чувство конца (эсхатология) в одинаковой степени развито у простого народа и у нашей
   интеллигенции, и оно именно дает теперь силу большевикам, а не просто как марксистское рассуждение"). В-
   третьих, в годы революции Пришвин отмечает неоднородность интеллигенции и разделяет ее на борющуюся за
   власть и творческую. Он понимает, что в момент гибели всех форм жизни сохранить культуру способны только
   носители духа, и пророчески превосхищает новую историческую миссию интеллигенции ("Мысли о том, что
   народ переходит в интеллигенцию на сохранение... в интеллигенции и будет невидимый град").
  
  
   Пришвин видит, что революция принципиально изменила духовную ситуацию в России
   ("Интеллигенция как наша русская, только русская секта погибла навсегда") и поставила проблему под другим
   углом зрения: интеллигенция и революция. Так назвал свою статью, оказавшуюся в центре литературной
   полемики этого времени, Александр Блок. В полемике принял участие и Михаил Пришвин.
   Статья Блока "Интеллигенция и революция" была опубликована 19 января 1918 г., а 16 февраля в
   газете "Воля страны" вышла статья Пришвина "Большевик из "Балаганчика" (Ответ Александру Блоку)".
   Несмотря на резкий тон статьи и актуальность темы, диалог Пришвина с Блоком носит скорее философский
   характер - речь идет о таких понятиях, как природа, культура, цивилизация, народ.
   Пришвин отвергает блоковский революционный романтизм, а за органической концепцией культуры,
   связывающей дух со стихией, узнает знакомое стремление русского интеллигента к слиянию с народом. Он не
   принимает пафоса поэта, услышавшего в разрушительном движении стихии музыку. Он видит дистанцию
   между пророческим пафосом статьи - голосом самого Блока, принявшего революцию за подлинное начало
   преображения мира, и реальностью, почвой, от имени которой говорит поэт. В статье Блока Пришвин услышал
   голос "кающегося барина", в действительности от почвы оторванного, голос не настоящего большевика, а
   "большевика из "Балаганчика"". Пришвин понял артистическую, игровую природу души Блока, стремящегося
   эстетически оправдать революцию. Это стремление вызывает у Пришвина протест. Он пытается показать, что
   эстетическая форма, в которую Блок облек революцию ("дух музыки"), не соответствует внелитературному,
   внехудожественному контексту бытия. Эстетически в этом споре друг другу противостоят музыка и слово.
   Диалог двух художников на этом, однако, не закончивается. 29 января появляется рассказ Пришвина
   "Голубое знамя", а 3 марта - поэма Блока "Двенадцать"; взаимосвязь между текстами (как и полемика Блока с
   Пришвиным) оказывается одним из интереснейших сюжетов в культуре начала ХХ века
   Оба художника воспроизводят одну и ту же картину: Петербург, ночь, метель, грабежи, стрельба, даже
   черный пес Блока в "Голубом знамени" тоже есть. Главные герои рассказа Пришвина, арестованные новой
   властью и потерявшие разум в круговороте действительности, мечтают о голубом Христовом знамени, под
   которое они соберут для спасения родины хулиганов всех притонов и вертепов. Однако Пришвин превращает
   мечту героев в мираж: их войско призрачное и Христос их сектантский (персонаж, организующий движение за
   Христом в рассказе "Голубое знамя", использует слова известного петербургского сектанта-хлыста Рябова
   "Хулиганчики, хулиганчики, сколько в вас божественного") сверить написать - что это один из интереснейших
   сюжетов в культуре начала ХХ века.
   Голоса двух поэтов если не сливаются, то, по крайней мере, не создают диссонанса: у
   В 1918-1919 гг. в дневнике вырисовываются контуры будущей повести "Мирская чаша" (1922),
   персонажи (Персюк, Павлиниха и др.), некоторые реалии, символика. В частности, возникает образ Скифии,
   скифа, в чем нельзя не усмотреть литературной связи с группой "Скифы" (в 1917 г. Пришвин участвовал в
   первом сборнике "Скифы", одним из редакторов которого был Р. В. Иванов-Разумник).
   "Скифство" противопоставляет европейской буржуазной цивилизации "вечную революционность",
   "мировой пожар", духовный максимализм, отрицающий какую бы то ни было трезвость жизни. У Пришвина
   тяга к "скифству" определялась не социально-политическими симпатиями - идея "скифства" питала его
   эстетически. Образ Скифии связан с пониманием революции как нисхождения, возвращения к примитивным,
   архаическим формам жизни. Если суть полемики Пришвина с Блоком состояла в том, что в статье
   "Интеллигенция и революция" он увидел концентрированное выражение русского интеллигентского сознания
   в его движении вниз, в стихию, в народ, то и с Ивановым-Разумником, по сути, продолжалась та же полемика,
   хотя и не в столь резкой форме. У Иванова-Разумника "мы скифы", у Пришвина "народ скиф".
  
  
   В связи с размышлениями о русской жизни Пришвин не раз обращался к теме, которую он называет
   "разрыв с отцами". Транскрипцией этого явления в социальной истории ему представляется противостояние
   интеллигенции и народа ("интеллигенция убивает отчее"), на психологическом уровне - это "борьба отцов и
   детей" (мотив отцеубийства). Этот момент в развитии России Пришвин считает настолько существенным, что
   определяет его как "подземный источник коммунизма" ("все как бунт сына против отца", "источник нашей
   классовой борьбы - борьба отцов и детей", "наложил на отца своего контрибуцию..."). Другим - "надземным" -
   источником коммунизма он считает западные социалистические идеи.
   Однако революцию - русский бунт - Пришвин понимает не только как зло, но и как свободу воли
   ("проделать опыт жизни за свой страх и риск"), как ответственность и испытание ("Молоды мы, сильны - мы
   создадим новый мир... стары - мы умрем бунтарями, и потомки наши странниками рассыплются по всей
   земле").
  
  
   Мечта Бебеля о катастрофе всего мира соединилась с бунтом русского народа, и так возник большевизм
   - явление германо-славянское, чуждое идее демократической эволюции Антанты.
   Его мысль вновь обращается к образу блудного сына - к сущности человека вообще в его устремлении
   "всем перемучиться, все узнать и встретиться с Богом". "Блудный сын - образ всего человечества", -
   записывает он.
   Революция в дневнике писателя предстает как ад, в котором происходит "жестокая расправа над
   человеком". Он резко осуждает идею равенства ("Вы хотели всех уравнять и думали, что от этого равенства
   загорится свет братства людей, долго вы смотрели на беднейшего и брали в образец тощего, но тощие пожрали
   все и не стали от этого тучнее и добрее"), понимает губительность уничтожения собственности ("Рубит баба
   березу, рубит пониже ее мужик иву, доканчивают рощу. Через полстолетия только вырастет новая, и то, если
   будет хозяин"). Он видит противоприродность революции, ее разрушительную силу, направленную против
   личности, против любви к бытию, и отмежевывается от участия в ней ("Нужно как-то вовсе оторваться от
   земли, от любви к цветам и деревьям, к труду земледельца, чтобы благословлять это сегодняшнее
   разрушение"). Пришвин видит, что революция отбрасывает Россию на периферию мировой истории ("Мы
   теперь провинциалы от интернационала"), что в основе большевизма лежат "разрыв с космосом", "претензия
   на универсальность". Уже в это время он понимает, что никакая святыня не остановит большевистского
   наступления на русскую жизнь ("Вспоминали вечером про Оптину Пустынь, старца Анатолия - неужели и там
   теперь конюшни и казармы?"). В революции Пришвин усматривает противостояние большевизма и
   демократии и, хотя почвы для демократического развития он в России в это время не находит, идея
   демократического пути кажется ему перспективной ("Бюрократия и социализм пришли к нам из Германии,
   очень хорошо, если русские испытывают на себе влияние идей эволюционной демократии").
   Народ же, по Пришвину, "не ведает, что творит", он обманут и соблазнен - именно обман и соблазн
   народа Пришвин вменяет в вину Ленину, хотя не Ленин последнее звено в персонификации силы зла. По
   масштабу трагедии определяет писатель главного обманщика и называет его имя: Аввадон, князь тьмы.
   В то же время революция выявляет для Пришвина неполноту, недостаточность идеи антиномичности
   добра и зла - дуализма мира. Процесс жизни оказывается более иррациональным и сложным ("Нужно знать
   время: есть время, когда зло является единственной творческой силой, все разрушая, все поглощая, она творит
   невидимый град, из которого рано или поздно грянет: - Да воскреснет Бог!"). Эта мысль для Пришвина не
   случайна: парадоксальное сочетание добра и зла усматривает он в самой психологии бунта.
   Историческая действительность получает у писателя художественное осмысление, которое придает
   катастрофе космический масштаб ("зарево пожара великого помрачило сияние ночных светил", "звезда
  
  
   небесная почернела", "лавина великого обвала засыпала"). Победа хаоса означала разрушение формы, падение
   покровов, утрату лица и имени. В этом хаотическом пространстве реальное и ирреальное (сон) смешиваются,
   взаимопроникают одно в другое. Поэтика сновидений в эти годы связана с образами ужаса, тяжести,
   разрушения. В сновидении (1919) душа писателя, лишенная всего субъективного, личного становится сосудом,
   вмещающим народную судьбу ("Мне снилось, будто душа моя сложилась чашей - мирская чаша, и все, что
   было в ней, выплеснули вон и налили в нее щи, и человек двадцать... едят из нее"). Образ оказывается
   настолько значимым для художника, что дает название его первой послереволюционной повести "Мирская
   чаша".
   Революция в космической картине разрушения предстает в образе летящей кометы: скорость и пыль
   противопоставлены земле и времени. Причем время приобретает качественно иной характер,
   противоположный жизни, текущей по циклическим законам природы: время революции (история) - время
   телячье (род, вечность). Нарушение законов природы, по Пришвину, чревато бесконечным падением ("полет в
   бездну") - до первых дней творения ("тьма-тьмущая окутывает небо и землю"). Соответствие событиям
   писатель находит в образах Апокалипсиса ("Так вот что это значит: "звезды почернеют и будут падать с
   небес"). Рушится космос русской жизни, главные качества которого: "непомерная ширь земли и человеческая
   глубина бесконечная" - ныне утрачиваются ("Теперь же чувство мира - свободы лежит все в развалинах... на
   развалинах страны шагаешь через родных и святых").
   Гибель России была катастрофой для Пришвина-художника.
   Связь с органическим целым русской жизни - Россией - традиционно составляла смысл и силу русской
   литературы. Для Пришвина этот мир - единственная и абсолютная ценность, предмет его художественного
   внимания, среда его обитания. Гибель России означала для него гибель главного предмета искусства. В
   первоначальном хаосе, который обнажила революция, Пришвин видит "страшную правду", но не видит лица.
   Художник гармонического склада, он не может быть певцом хаоса и в поисках источника творчества
   обращается к сфере простейшего. Целое он находит теперь в конкретном, элементарном, архаическом, в
   простейших натурфилософских деталях
   ("Хожу возле погибели - показалось простейшее без слов, как тогда, и я узнаю в нем свое, и с ним
   соединяюсь с болью и радостью"). То, что было для него прежде составной частью целого мира, теперь стало
   деталью, элементом мира распавшегося ("Литература - зеркало жизни. Разбитое зеркало"). Отныне в поэтике
   Пришвина детали не только свидетельствуют о целом, несут память о нем - они с т а н о в я т с я микрокосмом
   жизни - целым. Возможно, в этом надо искать истоки будущего внимания писателя к микрогеографии и
   приверженность к миниатюре в поздние годы.
   Революция до основания изменила жизнь писателя. В 1918 г. он живет в Хрущеве, где на небольшом
   участке земли с частью сада, полученном в наследство от матери, строит дом - неподалеку от большого дома,
   дома его детства. К этому дому на протяжении всей жизни он постоянно возвращался в мыслях и снах. Дом был
   связан с матерью, самым близким для Пришвина человеком, с кузинами, оказавшими очень большое влияние
   на формирование его личности, с образом рано умершего отца, с хрущевским крестьянином Гуськом,
   дружившим с мальчиком, а деревья хрущевского сада вспоминались ему, как "святые". Связь с Хрущевом
   была для Пришвина связью с родиной, это был воистину целый мир, хранивший истоки его личности. В 1918 г.
   переживания Пришвина связаны с судьбой Хрущева ("Старый дом, на который мы смотрим теперь только
   издали, похож на разрытую могилу моей матери", "Мы смотрим из-за кустов на наш дом, не смея и думать,
   чтобы к нему подойти").
   Особо нужно сказать о хрущевском саде. Сад - универсальный пришвинский символ. В книге ""У стен
   града невидимого (Светлое озеро)" образ черного сада с поющим соловьем соотносится с неблагополучием
  
  
   русской жизни в целом, с ее вечным взысканием невидимого града и обреченностью жить во зле. В 1918 г.
   переживания писателя связаны с реальным, хрущевским, садом, который становится в дневнике, быть может,
   невольной метафорой гибнущей жизни ("Завтра погибнет мой сад под ударами мужицких топоров... Прощаюсь
   с садом и ухожу, я найду где-нибудь сад еще более прекрасный: мой сад не умрет. Но вы, кто рубит его, увидит
   только смерть впереди (пьяные вороны)").
   В труднейшей жизненной ситуации Пришвин ищет те глубинные пласты жизни, где возможно ее
   продолжение, хотя это сопряжено с трагедией ("Радоваться жизни, вынося все мучения").
   Утрата внешней свободы - собственности (из Хрущева Пришвин был выдворен новой властью),
   возможности печататься ("Я писатель побежденного бессловесного народа без права даже писать"), гибель
   родины ("Вся жизнь до самых недр своих пропитана ложью") - мало кто в это время находил в себе силы
   искать положительный выход из тупика. Пришвина это не сломило. Его радость жизни, любовь к бытию
   превышает возможности обыденного сознания, но именно на этих качествах основана пришвинская философия
   личности ("Радость эта вне социальная"). Внутренняя свобода - вот единственное, чего не может отдать
   писатель, что представляет для него абсолютную, безусловную ценность ("Я не нуждаюсь в богатстве, славе,
   власти, я готов принять крайнюю форму нищенства, лишь бы оставаться свободным, а свободу я понимаю как
   возможность быть в себе...").
   Таким образом, в дневнике воспроизводится вечный русский сюжет, связанный с темой роста
   внутренней свободы за счет утраты внешней. Складывается и образ поведения, который более всего понятен в
   контексте христианской традиции аскетизма ("Жить в себе и радоваться жизни, вынося все лишения, мало кто
   хочет, для этого нужно скинуть с себя все лишнее, мало кто хочет для этого перестрадать и наконец
   освободиться").
   Не раз в дневнике обсуждается вопрос о взаимодействии природы и истории. Образ соловья, который
   "не постесняется" петь в разоренной усадьбе, говорит не только о неиссякаемой творческой силе природы, но в
   конечном счете о независимости от человеческой истории. И тогда возникает вопрос о свободе человека
   ("Неужели же я солнце и звезды и весенние траву-цветы любил только потому, что солнце и звезды светили мне
   на моей собственной земле и травы-цветы росли в моем собственном саду?"). Пришвин переводит этот вопрос
   из той сферы, где ему нет разрешения, в сферу творчества, где разрешение возможно: он идет копать "чужой
   сад". Это выход художника, осваивающего новое культурное пространство для всех, это выход, связанный с
   пришвинской концепцией искусства как продолжения жизни, сверхусилия, которое создает новое, небывалое
   бытие.
   Если в дневнике 1918 г. жизнь воспринималась Пришвиным в первую очередь как обвал, гибель,
   катастрофа, то в дневнике 1919 г. встает картина жизни нового общества - коммуны. Происходит смена
   основных мотивов: был хаос, теперь смерть - остановившаяся жизнь ("Засыпаны города, поезда остановлены в
   поле и от вагонов торчат только трубы, как черные колышки, села погребены в сугробах"). В 1919 г. Россия у
   Пришвина - это засыпанное снегом пространство Скифии, зима истории ("Скифия страшная, бескрайняя, все
   исчезло милое, дорогое, нежное", "Теперь зима, гибнет все, что тянулось ввысь, и укрепляется подземное,
   коренное"). Но смерть в этой картине мира - не окончательное состояние. Над Скифией сияет "солнечный
   крест", а "подземное, коренное" связано с ритмом жизни, установленным "гением рода" человеческого -
   именно здесь готовится "гибель буранам зимы и воскресение жизни для всех".
   В 1919 г. целый ряд пришвинских идей свидетельствует о близости его мировоззрения к философии
   жизни. Сам жизненный процесс рассматривается как основная созидательная сила, несущая в себе
   положительный заряд жизни. Стихия жизни противостоит как идеологии, так и истории ("Я теперь понял,
   почему коммунистам никто не возражает по существу... это потому, что сама жизнь этих бесчисленных
  
  
   обывателей есть существо: жизнь против идеи"). Историческое сознание писателя в эти годы связывается с
   чувством судьбы ("Мы виноваты в попущении, мы должны молчать, пока наше страдание не окончится, пока
   рок не насытится и уйдет").
   Другая важнейшая интуиция Пришвина-художника связана с понятием творческой личности,
   создающей качество мира. Через личность утверждаются в мире свобода и ответственность.
   Созвучие некоторым своим идеям в 1919 г. Пришвин находит в трактате М. Метерлинка "Сокровище
   смиренных". В тексте дневника не только цитаты, но и раскавыченные слова и выражения из трактата.
   Особенно была пережита Пришвиным идея молчания как формы глубинной, внутренней жизни человека - и не
   только пережита, но и адаптирована для русской действительности ("Понять, о чем русские люди молчали во
   время коммуны, не умалчивали, под давлением внешней силы, а молчали"). Молчание противопоставляется
   "пустейшим словам коммуны". Начиная с 1917 г. Пришвин постоянно отмечает трансформацию языка,
   падение слова ("Тайное в слове потеряло свою силу").
   В то время, когда побеждает утопическая идея жизни ради будущего, Пришвин отстаивает абсолютную
   ценность настоящего и утверждает "важность дней текущих" - это было стремление жить в реальности, видеть
   реальность, любить ее. Не случайно, по-видимому, такими близкими оказываются для него слова Метерлинка:
   "Гораздо важнее увидеть жизнь, чем изменить ее..." - мысль прямо противоположная марксистской идее
   переустройства мира.
  
  
   На улице н и ч е г о обыкновенного, как раньше было, то есть посмотришь, например, на человека и
   сообразишь, что такой-то непременно идет на службу, или на базар, или в церковь, или едет в деревню покупать
   что-нибудь, или из деревни приехал за чем-нибудь, - теперь что ни человек, что ни подвода -- всё загадка и всё
   чудеса: коляска, какой в Ельце никогда не бывало, а запряжена в нее сивая кляча, и все пять пассажиров
   хлещут по ней кнутом.
  
  
   --
   Обращение к реальности возвращает Пришвина к утраченному единству с миром - преодолевается
   хаос, восстанавливаются космический порядок, гармония, норма: писатель снова "в союзе с звездой, и с
   месяцем, и с птицами". Психологическим критерием истинности переживания становится для Пришвина
   чувство радости бытия ("Ужасная сейчас жизнь, но я и так ее люблю"), а непременным условием - любовь к
   жизни ("Я люблю, и все мертвое оживает, природа, весь космос движется живой личностью"). Даже в
   предельных образах страдания (Распятие, прикованный к скале Прометей) Пришвин видит прежде всего
   преодолевающую страдание любовь (улыбка Христа).
   Эта радость не вытекает из реальности его жизни, которая не изменилась ("Это ад, а современное имя
   ему - коммуна"), - она связана с позицией художника ("Если ты художник, то жизнь тебе хороша").
   Воспользовавшись термином Ф. Ницше, можно охарактеризовать эту позицию как "трагический оптимизм".
   По Пришвину, искусство - это способность видеть жизнь с лица и различать подлинное в ней. Но
   единство с миром - не абсолютное единство. Пришвину присуще острое понимание антиномичности искусства
   и жизни: искусство устремлено к реальности, но сама природа связи жизни с искусством трагична. В попытке
   понять ее Пришвин обращается к антиномии нравственных категорий (зло, творящее добро).
   вся проповедь моя (если я буду этим заниматься) будет состоять в том, что я буду учить их, как
   всходить на возвышенные места и так создавать себе праздник...
  
  
   В аду коммуны Пришвин не находит места поэту. Место поэта - "на святой горе в вечном сиянии, под
   голубым знаменем неба, на котором горит золотой крест"; единый ряд этих символов говорит о назначении
   поэта быть выше сиюминутных политических страстей ("Я за человека стою, у меня ни белое, ни красное, у
   меня голубое знамя"). В то же время это активная позиция писателя, осознающего свою силу - силу слова.
   ("Мы слова найдем такие, чтобы винтовки падали из рук, это очень опасные слова, нас могут за них замучить,
   но слова эти победят").
   Мысль о неземной природе искусства ("не от мира сего") и в то же время о служении и жертве ("Путь в
   лощине") - этому противоречию Пришвин находит разрешение в уподоблении пути художника крестной
   жертве Христа.
   Дневник первых лет революции - не только летопись, но и история страдающей личности.
   Надо отметить, что весь спектр идей, представленный русской революцией, - идеи коммунизма,
   анархии и государства, власти и личности, особого пути развития России, Пришвин рассматривает в широком
   контексте отечественной и европейской культурной традиции. Он включает в диалог Пушкина, Гоголя,
   Белинского, Герцена, Л. Толстого, Достоевского, Успенского, Вл. Соловьева, Блока, Мережковского, Розанова,
   а также Шекспира, Гёте, Метерлинка, М. Штирнера. Особое место занимают многочисленные цитаты из
   Евангелия. В это время христианство для Пришвина - прежде всего норма, нравственный образец, ясный
   символ, к которому он постоянно обращается.
   Значительное место в дневнике занимает роман с С. П. Коноплянцевой. В записях о романе можно
   увидеть восхождение от конкретного переживания к общим размышлениям о женщине, к образу женщины и
   женской стихии в целом. Любовь к женщине для Пришвина - это и воплощение глубинных основ жизни, и путь
   к постижению духовного смысла бытия. Эти размышления для него настолько существенны, что можно
   говорить об особой, пришвинской философии любви.
   В это время перед многими русскими писателями с предельной остротой вставал вопрос: оставаться в
   России или покидать ее? Судя по дневнику, этого вопроса Пришвин перед собой всерьез не ставил, да и
   обстоятельства его жизни не позволяли думать об эмиграции. Однако с определенностью можно утверждать,
   что опорой для него оставалась вера в Россию ("Будет она жить хорошо непременно, оправится, воскреснет,
   никакая сила с нею не справится").
   В один из труднейших моментов жизни ("Не написал ни одной строчки первый раз в литературной
   своей жизни. Не прочел ни одной книги. Что же делал? Сладостный сон, полный, летаргический") в дневнике
   появляется молитва о свете ("Боже, дай мне дождаться первого проблеска света - это поможет мне увидеть, где
   я ночую, куда мне идти... свет нужен, дай, Господи, увидеть свет!"). Это было в конце 1918 г. Весь же текст
   дневника 1919 г. представляет собой не только картину борьбы писателя за смысл, за право жить и работать, за
   внутреннюю свободу, но и свидетельствует о духовном росте, о победе над повседневностью. Однако это не
   отвлеченная борьба художника - судьба Пришвина близка судьбе каждого русского человека в его трагической
   беззащитности перед жизнью. Последняя запись дневника - обыденная декабрьская запись - говорит как раз о
   том, как невыносимо трудно было жить, осознавая, что происходит с твоей душой, как трудно было бороться. В
   этот день - 31 декабря 1919 г. - Пришвин записал: "И света весь день для меня не было..."
   Я. 3. Гришина, В. Ю. Гришин
  
  
  
   УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
   Краткие биографические аннотации, приведенные в предыдущем томе, не повторяются.
   Аввакум Петрович (1620 или 1621-1682), протопоп, идеолог раскола - 333
  
  
   Авксентьев Николай Дмитриевич (1878-1943) - 45
   Аксаков Сергей Тимофеевич (1791-1859) - 327
   Александр II, имп. (Александр Николаевич Романов) (1848-1881) - 359
   Александр III, имп. (Александр Александрович Романов) -- (1845-- 1894)--119
   Александр Поликарпович, елецкий печник - 325
   Александра Ивановна, сельская учительница - 191
   Алексеев Михаил Васильевич (1857-1948) - 185
   Алексей Михайлович Романов, царь (1629-1676) - 333
   Алексей Спиридонович, елецкий знакомый М. М. Пришвина - 232-233
   Алпатов-Пришвин (Пришвин) Лев Михайлович (1906-1957) - 28, 162, 198, 201, 234, 262-264, 267, 282-283,
   288, 305, 312, 320-321, 324, 328, 335, 338, 353, 366
   о. Амвросий (в миру Гренков Александр Михайлович) (1812-1891) - 67, 96
   о. Анатолий (в миру Потапов Александр) (1850-1922), оптинский старец - 318, 348
   м. Анатолия (в миру Хрущева Мария) - 155
   Андерсен Ганс Христиан (1805-1870), датский писатель - 272, 369
   Аргунов Андрей Александрович (1867-1939), деятель русского революционного движения, социалист-
   революционер - 31, 354
   Артем, крестьянин деревни Хрущево - 63, 75, 131,132
   Архип, крестьянин деревни Хрущево - 101, 132
   о. Афанасий, елецкий священник - 338, 342, 343
  
  
   Байрон Джордж Ноэл Гордон (1788-1824), английский поэт - 169
   Баранова Надежда Ивановна, елецкая учительница - 238, 338
   Барбиман, елецкий мещанин - 292
   Башутин Иван Кондратьевич (? - 1918) - 362
   Бебель Август (1840-1913) - 87, 299, 366
   Белинский (Белынский) Виссарион Григорьевич (1811-1848) - 80, 89, 95, 352, 361
   Белый Андрей (Бугаев Борис Николаевич) (1880-1934) - 27, 327, 357, 358
   Бергсон Анри (1859-1941), французский философ - 312
   Бердяев Николай Александрович (1874-1949), русский философ - 74, 127
   Бернштейн (Бернштайн) Эдуард (1850-1932), немецкий социал-демократ - 29
   Бехтеев, помещик Орловской губернии - 241
   Бирюлькин, председатель Елецкого потребительского общества - 232-233
   Бисмарк фон Шенхаузен кн. Отто (1815-1898), немецкий государственный деятель - 29
   Блаватская Елена Петровна (1831-1891), русская писательница, философ - 358
   Блок Александр Александрович (1880-1921) - 26, 145, 347-348, 352, 355-357
   Бобринский гр. Владимир Алексеевич (1867/1868-1927), владелец имения в Богородицке Тульской
   губернии - 366
   Бокль (Бакл) Хенри Томас (1821-1862), английский историк, социолог - 56
   Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873-1955) - 36, 333, 371
   Бородаевский Сергей Васильевич (1872-?), русский экономист - 8
   Брешко-Брешковская (урожд. Вериго) Екатерина Константиновна (1843-1934) - 7, 23, 354
   Брюсов Валерий Яковлевич (1873-1924) - 122, 125
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   17, 19
  
  
   Богуславский Сергей Алексеевич (1888-1945), русский музыковед - 363
   Булан Павел, крестьянин деревни Хрущево - 91
   Булгаков Сергей Николаевич (1871-1944), русский философ, экономист - 74
   Бунин Иван Алексеевич (1870-1953) - 277
   Буренин Виктор Петрович (1841-1926), русский поэт, публицист - 357
   Бутов Д., секретарь Елецкого уездного комитета РКП(б) - 369
   Бутов Михаил Н., один из елецких руководителей при советской власти - 94-95, 100, 197, 256, 361
   Бутов Сергей, один из руководителей Елецкой большевистской организации - 256
   Буш Владимир Владимирович (1888-1934), филолог, приват-доцент Петроградского университета - 8, 12,
  
  
  
   Вагнер Вильхельм Рихард (1813-1883) - 368
   Варгунин, общественный деятель, оказывавший услуги русскому освободительному движению - 254-
  
   256, 260
   Василий, неустановленное лицо - 131
   Венгеров Семен Афанасьевич (1855-1920), русский историк литературы - 364
   Вижень Любовь Николаевна, елецкая знакомая М. М. Пришвина - 338
   Вильгельм II, имп. (Фридрих Вильхельм Виктор Альберт Гогенцоллерн) (1859-1941) -29, 58
   Вильсон (правильно: Уилсон) Томас Вудро (1856-1924), президент США - 185, 188
   Високосов (? - 1919), елецкий учитель - 271
   Витебский (? -1919), жертва красного террора в Ельце - 336
   св. Владимир, кн. Киевский (? -1015) - 184
   Владимир Михайлович, энтомолог, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М.
   Пришвиным - 8, 12, 24
   Водовозов Василий Васильевич (1864-1933), русский публицист, общественный деятель - 127
   Володина Ольга Михайловна, елецкая знакомая М. М. Пришвина - 208, 269
   Володины, елецкие знакомые М. М. Пришвина - 271
   Воронов (? - 1919), жертва красного террора в Ельце - 336
  
  
  
   Гамсун (Педерсен) Кнут (1859-1952), норвежский писатель - 270
   Гаранин, житель Ельца - 302
   Гейзе Генрих Иванович, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М. Пришвиным - 20
   Германов, заведующий подотделом народного образования в Ельце - 266
   Герцен Александр Иванович (1812-1870) - 184, 352
   Гершензон Михаил Осипович (1869-1925), русский историк литературы и общественной мысли - 115,
   127, 187, 188
   фон Гете Иоганн Вольфганг (1749-1832) - 287, 352, 358
   фон Гинденбург Пауль Людвиг Ханс Антон (1847-1934), немецкий военачальник, государственный
   деятель - 58
   Гиппиус (по мужу Мережковская) Зинаида Николаевна (1869-1945) - 32, 61, 80, 357
   Глинка Михаил Иванович (1804-1852) - 369
   Гоголь (Гоголь-Яновский) Николай Васильевич (1809-1852) - 89, 352, 361, 368-369
  
  
  
   Голофеев Константин, соученик М. М. Пришвина по гимназии - 365
   Гольдберг Макс Леонтьевич (Лейбович) (1865-?), елецкий врач - 292
   фон дер Голъц Рюдигер (1865-1946), немецкий военачальник - 327, 334
   Гомер - 327
   Гордон, следователь в Ельце - 282, 290-291, 315
   Горшков Иван Никитич (1888-1961), председатель Елецкого уездного комитета РКП(б) - 94, 264, 271,
   282, 286, 288, 292, 315, 324, 369
   Горшкова Мария Ивановна - 286
   Горький М. (Пешков Алексей Максимович) (1868-1936) - 34, 51, 127, 224, 268, 327, 336, 357, 359
   Горячев Павел, прапорщик - 49, 86
   Григорьев Аполлон Александрович (1822-1864) - 95
   Гуковский Александр Исаевич, член Учредительного собрания - 13, 22
   Гюго Виктор Мари (1802-1885), французский писатель - 311
  
  
   Дарвин Чарлз Роберт (1809-1882) - 340
   Деденцевы, владельцы усадьбы под Ельцом - 130
   Деникин Антон Иванович (1872-1947), русский военачальник - 281, 284, 289, 295, 300, 319, 331, 334, 344
   Джеймс Уильям (1842-1910), американский философ - 312
   Диккенс Чарлз Джон Хоффэм (1812-1870), английский писатель - 311
   Диосей, артист в Ельце - 266
   Добролюбов Александр Михайлович (1876-1944?), русский поэт, религиозный проповедник - 327, 371
   Достоевский Федор Михайлович (1821-1881) - 54, 107, 117, 224, 265, 306, 316, 330, 336, 360
   Дункан (правильно: Данкен) Айседора (1877-1928), американская балерина - 295
  
  
   Евдокия Андриановна, няня в семье Пришвиных - 25, 47, 257, 261-262, 367
   Евтюхин Василий, председатель хрущевского комбеда - 259
   Евтюхина, жена предыдущего - 259
   Ершов, чиновник отдела народного образования в Ельце - 312
   Ефимов Иван Васильевич - 35-36, 61
   Ефимова Софья Васильевна (Козочка) - 17, 33, 36, 49, 61, 86, 142, 355, 359
   св. Ефрем Сирии (Афрем) (IV в.) - 369
  
  
   Жаворонков Митрофан Сергеевич, елецкий купец - 310
  
  
   Закс Н. А., директор елецкой гимназии - 365-366
   Замятин Евгений Иванович (1884-1937), русский писатель - 370
   Зибарова Н. И. - 338
  
  
   Ибсен Хенрик (1828-1909), норвежский драматург - 68
   Иван Афанасьевич, знакомый М. М. Пришвина по Ельцу - 192, 195, 199, 202-203, 207, 212, 214, 220, 221,
   250, 253, 258, 268, 273
   Иван Дмитриевич, крестьянин деревни Хрущево - 66, 77-78
   Иван Карлович, сосед московской знакомой М. М. Пришвина - 109, 110-111
  
  
   Иван Львович, командир РККА - 244, 261
   Иванов, геолог - 125
   Иванов Вячеслав Иванович (1866-1949) - 125, 127, 189
   Иванов-Разумник (Иванов) Разумник Васильевич (1878-1946) - 51, 80, 89, 291, 348, 357, 367
   Иванченко Николай Николаевич, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М.
   Пришвиным - 16, 19
   Игнатов Григорий Иванович, дядя М. М. Пришвина - 367
   Игнатов Иван Иванович, дядя М. М. Пришвина - 366, 367
   Игнатов Илья Николаевич (1858-1921) - 112, 188, 254, 295, 367
   Игнатова Евдокия Николаевна (1852-1936) - 78, 155, 252, 350, 367
   Игнатова Мария Васильевна (? - 1908) - 155, 165, 350, 365, 367
   Изенберг Альберт Васильевич, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М. Пришвиным
   - 20, 21
   Изенберг, жена предыдущего - 20
   Измалкова Варвара Петровна - 87, 91, 129, 135, 139, 156, 171, 335, 364
   Иншаков Тихон Васильевич (? - 1919), жертва красного террора в Ельце - 336
   св. Иоанн Златоуст (347-407), архиепископ Константинопольский - 365
  
  
   Казинская, елецкая учительница - 271
   Калинин Михаил Иванович (1875-1946), деятель большевистской партии - 319
   Каль Анна Ивановна, знакомая М. М. Пришвина по Лейпцигу - 366
   Кант Иммануил (1724-1804) - немецкий философ - 331
   Капитанаки, корректор - 13-14, 21, 354
   Капитонов Захар, крестьянин деревни Хрущево - 91
   Карамзин Николай Михайлович (1766-1826), русский писатель, историк - 364
   Карташов (Карташев) Антон Владимирович (1876, по другим данным 1870-1960) - 127, 137
   Керенский Александр Федорович (1881-1970) - 6, 23, 81, 83, 85, 87, 116, 126, 202, 214, 227, 255
   Климова Лидия Михайловна - 271
   Клоков, заведующий отделом народного образования в Ельце осенью 1919 г. - 294
   Клюев Николай Алексеевич (1887-1937), русский поэт - 27, 358
   Ковалевский Максим Максимович (1851-1916), русский историк, социолог - 219
   Кокошкин Федор Федорович (1871-1918), русский общественный деятель, публицист - 12, 14, 17, 356
   Колчак Александр Васильевич (1870-1920), русский военачальник - 275
   Кондратьев Николай Дмитриевич (1892-1938), русский экономист - 126-127
   Коноплящев Александр Михайлович - 59, 128-129, 133, 136, 142-143, 145, 147, 149, 153, 158, 161-162, 166,
   169, 170, 180, 187, 191, 198, 200, 208, 218, 253, 257, 263, 269-271, 293, 311, 318, 321, 333, 336, 339, 360, 371
   Коноплянцева Мария Александровна - 269, 271
   Коноплянцева (урожд. Покровская) Софья Павловна (1883-?) - 59, 128-131, 133-136, 138, 141-159, 161-
   167, 169-174, 176-179, 181, 183, 185-187, 191-192, 200, 207-213, 218, 238-247, 252-254, 261, 269-274, 276, 289, 301-
   305, 307, 320-322, 333, 340, 352
   Корнилов Лавр Георгиевич (1870-1918), русский военачальник - 185
   Красовская, помещица Елецкого уезда - 234
   Кузнецов Николай, крестьян деревни Хрущево - 91
  
  
  
  
   Лагутина Екатерина, подруга детства М. М. Пришвина - 227
   Лазарев, комендант Елецкой ЧК - 309
   Лебедев, учитель - 367
   Лебедев Владимир Иванович (1883-1956), русский публицист, социалист-революционер - 35
   Лебедев Яков Петрович, заведующий отделом народного образования в Ельце - 294
   Легкобытов Павел Михайлович (1863-1937) - 188, 327
   Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (1870-1924) - 6, 12, 20, 23, 52, 72, 74, 79, 87, 90, 105, 115, 118-120, 131,
   137, 160, 186, 202, 220, 222, 224, 227, 268, 272, 331, 370
   Леонов - 362
   Леонтьев Константин Николаевич (1831-1891), русский писатель, философ - 360
   Лермонтов Михаил Юрьевич (1814-1841) - 359, 365
   Лопатин Константин Николаевич (? - 1918), жертва красного террора в Ельце - 100, 103, 241, 254, 264
   Лопатина Елизавета Николаевна - 249
   Лохвицкий Петр Афанасьевич, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М. Пришвиным
   - 13, 14, 20
   Лукин Семен Кондратьевич, один из руководителей Елецкой большевистской организации - 186, 234,
   367-369
   Луначарский Анатолий Васильевич (1875-1933), деятель большевистской партии - 160
  
  
   Маклаков Василий Алексеевич (1869-1957), русский государственный деятель - 115
   Малышевский, елецкий знакомый М. М. Пришвина - 327
   Мамонтов (Мамантов) Константин Константинович (1869-1920) - 281, 284, 286, 289, 292-294, 297, 306,
   318, 324, 336, 370
   Марков Сергей Леонидович (1878-1918), русский военачальник - 314,320
   Маркс Карл Хайнрих (1818-1883) - 56, 87, 113, 177, 185-186, 197, 234 314, 320, 339
   Мартов Л. (Цеденбаум Юлий Осипович) (1873-1923), деятель революционного движения в России,
   социал-демократ, меньшевик - 115
   Масловский Дмитрий Федорович (1848-1894), русский военный историк - 35
   Матвеев, елецкий знакомый М. М. Пришвина - 343
   Махно Нестор Иванович (1888-1934) - 317, 329
   Мейер Александр Александрович (1875-1939) - 327
   Мейер, жена предыдущего - 367
   Менделеев Дмитрий Иванович (1834-1907), русский химик - 74
   Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866-1941) - 35, 61, 127, 188, 275, 327, 331, 334, 336, 339, 341, 352, 357,
   367, 370-371
   Метерлинк Морис (1862-1949), бельгийский писатель - 219, 221, 222 225, 312, 351, 352
   Милюков Павел Николаевич (1859-1943) - 115, 214
   Минор Осип Соломонович (1861-1932), участник народовольческого движения, впоследствии социалист-
   революционер - 115-116
   фон Мирбах-Харф гр. Вильхельм (1871-1918), немецкий дипломат - 109-111
   Митрофанов, служащий в больнице Красного Креста в Ельце - 338
   Мишу ковы, соседи М. М. Пришвина по Хрущеву - 181, 269
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   365
  
  
   Мищенко, елецкий учитель - 293
   Мстиславский (Масловский) Сергей Дмитриевич (1876-1943) - 355, 360
   Мюллер Йорген Петер, популяризатор любительского атлетизма - 13, 16, 24
  
  
   Нансен Фритьоф (1861-1930), норвежский путешественник, общественный деятель - 301
   Наполеон I, имп. Наполеон Буонапарте (1769-1821) - 90
   Некрасов Николай Алексеевич (1821-1877/1878) - 365, 368
   Непорожние, жители Ельца, у которых квартировали в гимназические годы М. М. и Н. М. Пришвины -
  
  
   Нерон, имп. (37-68) - 20
   Никитин Иван Саввич (1825-1861), русский поэт - 233
   Никифор, крестьянин деревни Хрущево - 75, 332
   Николай II, имп. (Николай Александрович Романов) (1868-1918) - 48, 89, 117, 120, 187,256,260, 333
   Николай, крестьянин деревни Хрущево - 75
   Никольский, елецкий учитель - 308
   Ницше Фридрих (1844-1900) - 312, 352
   Новиков, начальник реквизиционного отряда - 189
  
  
   Онучков Николай Евгеньевич (1872-1942), русский этнограф - 366
   Оскотин, социалист-революционер, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М.
  
   Пришвиным - 14
   Огарева Надежда Алекс(андровна?) - 275
  
  
   Павел (?-1918), работник у М. М. Пришвина - 25
   Павел Васильевич, учитель, репетитор М. М. Пришвина - 365
   Павлов Дмитрий Александрович (1880-1920), деятель большевистской партии - 367
   Пастернак Борис Леонидович (1890-1960), русский поэт - 187
   Петлюра Симон Васильевич (1879-1926), украинский государственный деятель - 318
   Петр I, имп. (Петр Алексеевич Романов) (1672-1725) - 95, 99, 272, 274, 333, 370
   Петр Петрович, елецкий знакомый М. М. Пришвина - 337, 343
   Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (1878-1939) - 154, 364
   Писарев, сотрудник отдела народного образования в Ельце - 293, 306
   Писарский, бухгалтер Государственного банка, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М.
   М. Пришвиным - 7
   Платонова, елецкая учительница - 238
   Покровский Николай Николаевич (1865-?), русский государственный деятель - 15, 20-21
   Покровский Павел, отец С. П. Коноплянцевой - 153
   Потанин, сотрудник ЧК в Елецком уезде - 242
   Потье Эжен (1816-1887), французский поэт - 259
   Пржевальский Николай Михайлович (1839-1888), русский путешественник - 178
   Пришвин Александр Михайлович (1868-1911), брат М. М. Пришвина - 142-143, 145, 147, 149-150, 153, 343,
   363-364, 367, 371
   Пришвин Михаил Дмитриевич (? - 1880) - 51
  
  
  
   Пришвин Михаил Михайлович (1919), сын М. М. Пришвина - 269
   Пришвин Николай Михайлович (1869-1919) - 75, 137, 159, 176, 184, 234-235, 273, 323, 342, 360, 365, 367, 369
   Пришвин Сергей Михайлович (1876-1917) - 51, 338, 366-367
   Пришвин Сергей Михайлович (1904 - умер младенцем), старший сын М. М. Пришвина - 366
   Пришвина (урожд. Лиорко, в первом браке Лебедева) Валерия Дмитриевна (1899-1979) - 347, 359
   Пришвина (урожд. Бадыкина, в первом браке Смогалева) Ефросинья Павловна (1883-1953) - 129-131,
   143, 147-148, 151, 157-158, 164, 166, 176, 180, 183, 190, 217, 366
   Пришвина Лидия Михайловна (1866-1919) - 51, 58, 129, 155, 158-159, 171, 190, 234, 238, 323, 330, 332, 338,
   341-342, 361, 363-364, 366
   Пришвина (урожд. Игнатова) Мария Ивановна (1842-1914) - 25, 28, 47, 51, 148, 174, 360, 364-365
   Пришвина Мария Михайловна (умерла в детстве), младшая сестра М. М. Пришвина - 165, 365
   Пряховы, елецкие знакомые М. М. Пришвина - 343
   Пугачев Емельян Иванович (1740 или 1742-1775) - 303, 371
   Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870-1920) - 296, 297, 324, 327
   Пушкин Александр Сергеевич (1799-1837) - 96, 267, 352, 358, 362, 363, 371
   Пяст (Пестровский) Владимир Алексеевич (1886-1940), русский поэт - 37, 357
  
  
   Раецкий Савелий Семенович, русский журналист - 115
   Раздолъская Мария Михайловна - 5, 18, 353
   Распутин (с конца 1900-х годов Новых) Григорий Ефимович (1864 или 1865-1916) - 27, 194, 197, 333
   Ремизов Алексей Михайлович (1877-1959) - 5, 36, 55, 61, 184, 224, 327, 353-354, 360
   де Робеспьер Максимильен Франсуа Мари Изидор (1758-1794), деятель Французской революции - 95
   Родионов - 265
   Розанов Василий Васильевич (1856-1919), русский писатель - 184, 224, 270, 298, 304, 311, 327, 335-336, 352,
   357, 359, 360, 365-366
   Розов, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М. Пришвиным - 14
   Романов Алексей Николаевич (? - 1918), жертва красного террора - 362
   Романов Егор Ильич - 186
   Ростовцева (урожд. Ладыженская) Любовь Александровна - 64, 67-68, 330, 343
   Руслов Иван Алексеевич (1855-?), елецкий врач - 312
   Руч Сергей Георгиевич, музыкант, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М.
   Пришвиным - 13, 23, 53-54
   Рында, директор елецкой начальной школы - 293
  
  
   Сапрыкин Григорий Федорович (?-1918) - 361
   Сафонова Антонина Николаевна, елецкая учительница - 296
   Сахаров, елецкий купец - 283-284
   Сахновская, елецкий врач - 135
   Свердлов Яков Михайлович (Моисеевич) (1883-1919), деятель большевистской партии - 118
   Свердлова (урожд. Новгородцева) Клавдия Тимофеевна (1876-1960) - деятель большевистской партии -
   367
   Селюк Яков Яковлевич, присяжный поверенный, содержался под арестом в Петрочека одновременно с
   М.М.Пришвиным- 11, 14, 16, 17
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   366
  
  
   Семашко Николай Александрович (1874-1949) - 80, 89, 108, 116, 118, 125-127, 179, 282, 344, 362
   Сергеев Дмитрий Павлович (1861-?), елецкий врач - 338
   Сергей Сергеевич, елецкий купец - 96
   Словцов Иван Яковлевич, русский географ, директор Александровского реального училища в Тюмени -
  
  
   Смирнов Всеволод Анатольевич, социалист-революционер, содержался под арестом в Петрочека
  
   одновременно с М. М. Пришвиным - 14, 16-17
   Смирнов Павел Александрович (1863-?), елецкий врач - 290, 307
   Смогалев Яков Филиппович (?-1919) - 164, 283, 280, 308, 340
   Соковых Михаил Петрович (?-1918) - 362
   Соколов-Микитов (Соколов) Иван Сергеевич (1892-1975), русский писатель - 35
   Соловьев, страховой агент в Ельце - 269
   Соловьев Владимир Сергеевич (1863-1900), русский философ, поэт - 272, 274, 352, 370
   Соловьев Сергей Михайлович (1820-1879), русский историк - 18
   Сологуб Федор (Тетерников Федор Кузьмич) (1863-1927), русский поэт - 363
   Сорокин Питирим Александрович (1889-1968), русский и американский социолог - 354
   Спенсер Герберт (1820-1903), английский философ, социолог - 90, 366
   Сперанский, неустановленное лицо - 238
   Спиридонова Мария Александровна (1884-1941), русский политический деятель, социалистка-
   революционерка - 155
   Сталинский Евсей Александрович (1880-1952), социалист-революционер, журналист - 18, 31, 118, 128,
   168
   Стахович, сосед Пришвиных по имению - 79, 160, 238, 275, 293, 295, 323
   Стеклов Юрий Михайлович (Нахамкис Овсей Моисеевич) (1873-1941) - 118
   Степанов Демьян, крестьянин деревни Хрущево - 342
   Столыпин Петр Аркадьевич (1862-1911), русский государственный деятель - 202
   Стрежнев, елецкий художник - 267
   Строев - см. Десницкий В. А.
   Струве Петр Бернгардович (1870-1944), русский общественный деятель - 74, 127, 137
   Субботин Сергей Иванович, русский литературовед - 358
   Сытин Владимир Викторович, близкий знакомый М. М. Пришвина по Ельцу - 270, 291, 300, 306, 307,
   320, 322, 325, 333, 340-341
   Сытина Анна Николаевна - 310, 320
   Сытина Ольга Владимировна - 343
  
  
   Терехин Андрей, крестьянин деревни Хрущево - 140
   Тирман, соученик М. М. Пришвина по гимназии - 365
   св. Тихон Задонский (в миру -Кириллов Тимофей Саввич) (1724-1783), епископ Воронежский и Елецкий
   - 239-240, 247, 251, 314, 369
   Толстая (урожд. Берс) гр. Софья Андреевна (1844-1919) - 329
   Толстой Алексей Николаевич (1883-1946) - 125, 183
   Толстой гр. Лев Николаевич (1828-1910) - 67, 78, 87, 137, 178, 232, 270, 303, 327-329, 331, 352, 357, 360, 367,
   370-371
  
  
  
   Топоров Владимир Николаевич (1928), русский филолог-славист - 370
   Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович (1879-1940) - 79, 119, 287, 299, 319, 324, 331, 358
   Тургенев Иван Сергеевич (1818-1883) - 134, 145, 157, 293, 363-364
   Тютчев Федор Иванович (1803-1873) - 368, 371
  
  
   Успенский Глеб Иванович (1843-1902) - 201, 203, 256, 258, 331, 352, 368
   Успенский Михаил Иванович (1866-?) - русский археолог, содержался под арестом в Петрочека
   одновременно с М. М. Пришвиным - 8, 9, 12, 14, 18
   Утгоф Владимир Львович, социалист-революционер, член Учредительного собрания - 15-16
   Ушаков, социалист-революционер - 36
   Уэллс Герберт Джордж (1866-1946), английский писатель - 182
  
  
   Феврония (монашеское имя), соседка Пришвиных по имению, принявшая постриг - 155
   Фигелъ, социалист-революционер, содержался под арестом в Петрочека одновременно с М. М.
   Пришвиным - 20
   Филипьев Виктор Иванович (1857-1906) - 366, 371
   Философов Дмитрий Владимирович (1872-1919/20) - 61
   Фортификантов, новгородский священник - 367
   Франс Анатоль (Тибо Анатоль Франсуа) (1844-1924), французский писатель - 49, 54, 360
   св. Франциск Ассизский (1181 или 1182-1226) - 115, 363
   Фрид Самуил Борисович, русский журналист - 9, 354
   Функ, налетчик - 12
  
  
   Хвостов, помещик Орловской губернии - 241
  
  
   Чеботаревская (по мужу Тетерникова) Анастасия Николаевна (1876 - 1921), литературный критик,
   переводчица - 125, 363
   Челищев, помещик Орловской губернии - 241
   Чернов Виктор Михайлович (1873-1962) - 8-10, 12, 14, 31, 45, 51, 87, 128
   Чертов Николай, соученик М. М. Пришвина по гимназии - 365
   Чехов Антон Павлович (1860-1904) - 178
  
  
   Шаляпин Федор Иванович (1873-1938) - 224
   Шекспир Уияльм (1564-1616) - 101, 256, 352, 364
   Шелимов Илья Спиридонович, елецкий землемер - 338
   Шингарев Андрей Иванович (1867-1918), русский публицист, общественный деятель - 12, 14, 356
   Шкуро (Шкура) Андрей Григорьевич (1887-1947), русский военный деятель - 282, 289, 322
   Штейнберг Исаак Захарович (1888-?), левый социалист-революционер, народный комиссар юстиции -
   355
   Штейнер (Штайнер) Рудольф (1806-1856), немецкий философ - 357-358
   Штирнер Макс (Шмидт Каспар) (1806-1856), немецкий философ-анархист - 249-253, 352
   Шубин Владимир Николаевич - 238, 245
   Шубинский - 145
  
  
   Шулькин Я. М., дирижер, директор музыкальной школы в Ельце - 267
  
  
   Щекин-Кротов, сотрудник отдела народного образования в Ельце - 271, 292, 306, 311
   Щетинин Алексей Г. - 27, 116
  
  
   Энгельгардт Мария Михайловна - 35, 61, 118, 168, 268
  
  
   Юденич Николай Николаевич (1862-1933), русский военачальник - 334
   Юдин, елецкий знакомый М. М. Пришвина - 299, 343
  
  

Иванъ Солоневичъ. Россiя въ концлагерe

  
   0x01 graphic

Начало формы

0x01 graphic
0x01 graphic

Конец формы

   Иванъ Солоневичъ. Россiя въ концлагерe
  
  
   ---------------------------------------------------------------
   * Электронный текстъ книги для некоммерческаго свободнаго
   распространенiя подготовилъ С. Виницкiй. Февраль 2000. Свeрка по оригиналу,
   провeрка правописанiя, {номера} послe текстовъ страницъ, разрядка,
   дореформенная орфографiя въ кодировкe KOI8-C: дополнительныя буквы "Ять" (E,
   e), "И съ точкой" (I, i) (фита не использовалась). Подробнeе о кодировкe
   KOI8-C см. на сeти по адресу:
  
   "http://www.linuxstart.com/~winitzki/koi8-extended.html"
  
   ---------------------------------------------------------------
  
   РОССIЯ ВЪ КОНЦЛАГЕРE
  
  
   0x01 graphic
{1}
   III изданiе. Издательство "Голосъ Россiи", Софiя, 1938. Обложка и
   рисунки Ю. Солоневича. {2}
  
   --------
   НEСКОЛЬКО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХЪ ОБЪЯСНЕНIЙ
  
  
   ВОПРОСЪ ОБЪ ОЧЕВИДЦАХЪ
  
  
   Я отдаю себe совершенно ясный отчетъ въ томъ, насколько трудна и
   отвeтственна всякая тема, касающаяся Совeтской Россiи. Трудность этой темы
   осложняется необычайной противорeчивостью всякаго рода "свидeтельскихъ
   показанiй" и еще большею противорeчивостью тeхъ выводовъ, которые дeлаются
   на основанiи этихъ показанiй.
   Свидeтелямъ, вышедшимъ изъ Совeтской Россiи, читающая публика вправe
   нeсколько не довeрять, подозрeвая ихъ -- и не безъ нeкотораго
   психологическаго основанiя -- въ чрезмeрномъ сгущенiи красокъ. Свидeтели,
   наeзжающiе въ Россiю извнe, при самомъ честномъ своемъ желанiи, технически
   не въ состоянiи видeть ничего существеннаго, не говоря уже о томъ, что
   подавляющее большинство изъ нихъ ищетъ въ совeтскихъ наблюденiяхъ не
   провeрки, а только подтвержденiя своихъ прежнихъ взглядовъ. А ищущiй --
   конечно, находитъ...
   Помимо этого, значительная часть иностранныхъ наблюдателей пытается --
   и не безуспeшно -- найти положительныя стороны суроваго коммунистическаго
   опыта, оплаченнаго и оплачиваемаго не за ихъ счетъ. Цeна отдeльныхъ
   достиженiй власти -- а эти достиженiя, конечно, есть, -- ихъ не интересуетъ:
   не они платятъ эту цeну. Для нихъ этотъ опытъ болeе или менeе безплатенъ.
   Вивисекцiя производится не надъ ихъ живымъ тeломъ -- почему же не
   воспользоваться результатами ея?
   Полученный такимъ образомъ "фактическiй матерiалъ" подвергается затeмъ
   дальнeйшей обработкe въ зависимости отъ насущныхъ и уже сформировавшихся
   потребностей отдeльныхъ политическихъ группировокъ. Въ качествe
   окончательнаго продукта всего этого "производственнаго процесса" получаются
   картины -- или обрывки картинъ, -- имeющiя очень мало общаго съ "исходнымъ
   продуктомъ" -- съ совeтской реальностью: "должное" получаетъ подавляющiй
   перевeсъ надъ "сущимъ"...
   Фактъ моего бeгства изъ СССР въ нeкоторой степени предопредeляетъ тонъ
   и моихъ "свидeтельскихъ показанiй." Но если читатель приметъ во вниманiе то
   обстоятельство, что и въ концлагерь-то я попалъ именно за попытку бeгства
   изъ СССР, то этотъ тонъ получаетъ нeсколько иное, не слишкомъ банальное
   объясненiе: не лагерныя, а общероссiйскiя переживанiя толкнули меня
   заграницу.
   Мы трое, т.е. я, мой братъ и сынъ, предпочли совсeмъ всерьезъ рискнуть
   своей жизнью, чeмъ продолжать свое существованiе {3} въ соцiалистической
   странe. Мы пошли на этотъ рискъ безъ всякаго непосредственнаго давленiя
   извнe. Я въ матерiальномъ отношенiи былъ устроенъ значительно лучше, чeмъ
   подавляющее большинство квалифицированной русской интеллигенцiи, и даже мой
   братъ, во время нашихъ первыхъ попытокъ бeгства еще отбывавшiй послe
   Соловковъ свою "административную ссылку", поддерживалъ уровень жизни, на
   много превышающiй уровень, скажемъ, русскаго рабочаго. Настоятельно прошу
   читателя учитывать относительность этихъ масштабовъ: уровень жизни
   совeтскаго инженера на много ниже уровня жизни финляндскаго рабочаго, а
   русскiй рабочiй вообще ведетъ существованiе полуголодное.
   Слeдовательно, тонъ моихъ очерковъ вовсе не опредeляется ощущенiемъ
   какой-то особой, личной, обиды. Революцiя не отняла у меня никакихъ
   капиталовъ -- ни движимыхъ, ни недвижимыхъ -- по той простой причинe, что
   капиталовъ этихъ у меня не было. Я даже не могу питать никакихъ спецiальныхъ
   и личныхъ претензiй къ ГПУ: мы были посажены въ концентрацiонный лагерь не
   за здорово живешь, какъ попадаетъ, вeроятно, процентовъ восемьдесятъ
   лагерниковъ, а за весьма конкретное "преступленiе", и преступленiе, съ точки
   зрeнiя совeтской власти, особо предосудительное: попытку оставить
   соцiалистическiй рай. Полгода спустя послe нашего ареста былъ изданъ законъ
   (отъ 7 iюня 1934 г.), карающiй побeгъ заграницу смертной казнью. Даже и
   совeтски-настроенный читатель долженъ, мнe кажется, понять, что не очень
   велики сладости этого рая, если выходы изъ него приходится охранять суровeе,
   чeмъ выходы изъ любой тюрьмы...
   Дiапазонъ моихъ переживанiй въ Совeтской Россiи опредeляется тeмъ, что
   я прожилъ въ ней 17 лeтъ и что за эти годы -- съ блокнотомъ и безъ блокнота,
   съ фото-аппаратомъ и безъ фото-аппарата -- я исколесилъ ее всю. То, что я
   пережилъ въ теченiе этихъ совeтскихъ лeтъ, и то, что я видалъ на
   пространствахъ этихъ совeтскихъ территорiй, -- опредeлило для меня моральную
   невозможность оставаться въ Россiи. Мои личныя переживанiя какъ потребителя
   хлeба, мяса и пиджаковъ, не играли въ этомъ отношенiи рeшительно никакой
   роли. Чeмъ именно опредeлялись эти переживанiя -- будетъ видно изъ моихъ
   очерковъ: въ двухъ строчкахъ этого сказать нельзя.
  
   ДВE СИЛЫ
  
  
   Если попытаться предварительно и, такъ сказать, эскизно, опредeлить
   тотъ процессъ, который сейчасъ совершается въ Россiи, то можно сказать
   приблизительно слeдующее:
   Процессъ идетъ чрезвычайно противорeчивый и сложный. Властью созданъ
   аппаратъ принужденiя такой мощности, какого исторiя еще не видала. Этому
   принужденiю противостоитъ сопротивленiе почти такой же мощности. Двe
   чудовищныя силы сцeпились другъ съ другомъ въ обхватку, въ безпримeрную по
   своей напряженности и трагичности борьбу. Власть задыхается отъ
   непосильности задачъ, страна задыхается отъ непосильности гнета.
   Власть ставитъ своей цeлью мiровую революцiю. Въ виду {4} того, что
   надежды на близкое достиженiе этой цeли рухнули, -- страна должна быть
   превращена въ моральный, политическiй и военный плацдармъ, который сохранилъ
   бы до удобнаго момента революцiонные кадры, революцiонный опытъ и
   революцiонную армiю.
   Люди же, составляющiе эту "страну", становиться на службу мiровой
   революцiи не хотятъ и не хотятъ отдавать своего достоянiя и своихъ жизней.
   Власть сильнeе "людей", но "людей" больше. Водораздeлъ между властью и
   "людьми" проведенъ съ такой рeзкостью, съ какою это обычно бываетъ только въ
   эпохи иноземнаго завоеванiя. Борьба принимаетъ формы средневeковой
   жестокости.
   Ни на Невскомъ, ни на Кузнецкомъ мосту ни этой борьбы, ни этихъ
   жестокостей не видать. Здeсь -- территорiя, уже прочно завоеванная властью.
   Борьба идетъ на фабрикахъ и заводахъ, въ степяхъ Украины и Средней Азiи, въ
   горахъ Кавказа, въ лeсахъ Сибири и Сeвера. Она стала гораздо болeе жестокой,
   чeмъ она была даже въ годы военнаго коммунизма, -- отсюда чудовищныя цифры
   "лагернаго населенiя" и непрекращающееся голодное вымиранiе страны.
   Но на завоеванныхъ территорiяхъ столицъ, крупнeйшихъ промышленныхъ
   центровъ, желeзнодорожныхъ магистралей достигнутъ относительный внeшнiй
   порядокъ: "врагъ" или вытeсненъ, или уничтоженъ. Терроръ въ городахъ,
   резонирующiй по всему мiру, сталъ ненуженъ и даже вреденъ. Онъ перешелъ въ
   низы, въ массы, отъ буржуазiи и интеллигенцiи -- къ рабочимъ и крестьянамъ,
   отъ кабинетовъ -- къ сохe и станку. И для посторонняго наблюдателя онъ сталъ
   почти незамeтенъ.
  
   КОНЦЕНТРАЦIОННЫЕ ЛАГЕРЯ
  
  
   Тема о концентрацiонныхъ лагеряхъ въ Совeтской Россiи уже достаточно
   использована. Но она была использована преимущественно какъ тема "ужасовъ" и
   какъ тема личныхъ переживанiй людей, попавшихъ въ концлагерь болeе или менeе
   безвинно. Меня концлагерь интересуетъ не какъ территорiя "ужасовъ", не какъ
   мeсто страданiй и гибели миллiонныхъ массъ, въ томъ числe и не какъ фонъ
   моихъ личныхъ переживанiй -- каковы бы они ни были. Я не пишу
   сентиментальнаго романа и не собираюсь вызвать въ читателe чувства симпатiи
   или сожалeнiя. Дeло не въ сожалeнiи, а въ пониманiи.
   И вотъ именно здeсь, въ концентрацiонномъ лагерe, легче и проще всего
   понять основное содержанiе и основныя "правила" той борьбы, которая ведется
   на пространствe всей соцiалистической республики.
   Я хочу предупредить читателя: ничeмъ существеннымъ лагерь отъ "воли" не
   отличается. Въ лагерe, если и хуже, чeмъ на волe, то очень ужъ не на много,
   -- конечно, для основныхъ массъ лагерниковъ -- для рабочихъ и крестьянъ. Все
   то, что происходитъ въ лагерe, происходитъ и на волe -- и наоборотъ. Но
   только -- въ лагерe все это нагляднeе, проще, четче. Нeтъ той рекламы, нeтъ
   тeхъ "идеологическихъ надстроекъ", подставной и показной {5} общественности,
   бeлыхъ перчатокъ и оглядки на иностраннаго наблюдателя, какiя существуютъ на
   волe. Въ лагерe основы совeтской власти представлены съ четкостью
   алгебраической формулы.
   Исторiя моего лагернаго бытiя и побeга, если не доказываетъ, то, во
   всякомъ случаe, показываетъ, что эту формулу я понималъ правильно.
   Подставивъ въ нее, вмeсто отвлеченныхъ алгебраическихъ величинъ, живыхъ и
   конкретныхъ носителей совeтской власти въ лагерe, живыя и конкретныя
   взаимоотношенiя власти и населенiя, -- я получилъ нужное мнe рeшенiе,
   обезпечившее въ исключительно трудныхъ объективныхъ условiяхъ успeхъ нашего
   очень сложнаго технически побeга.
   Возможно, что нeкоторыя страницы моихъ очерковъ покажутся читателю
   циничными... Конечно, я очень далекъ отъ мысли изображать изъ себя невиннаго
   агнца: въ той жестокой ежедневной борьбe за жизнь, которая идетъ по всей
   Россiи, такихъ агнцевъ вообще не осталось: они вымерли. Но я прошу не
   забывать, что дeло шло -- совершенно реально -- о жизни и смерти, и не
   только моей.
   Въ той общей борьбe не на жизнь, а на смерть, о которой я только что
   говорилъ, нельзя представлять себe дeла такъ, что вотъ съ одной стороны
   безпощадные палачи, а съ другой -- только безотвeтныя жертвы. Нельзя же
   думать, что за годы этой борьбы у страны не выработалось миллiоновъ
   способовъ и открытаго сопротивленiя, и "примeненiя къ мeстности", и всякаго
   рода изворотовъ, не всегда одобряемыхъ евангельской моралью. И не нужно
   представлять себe страданiе непремeнно въ ореолe святости... Я буду рисовать
   совeтскую жизнь въ мeру моихъ способностей -- такою, какой я ее видeлъ. Если
   нeкоторыя страницы этой жизни читателю не понравятся -- это не моя вина...
  
   ИМПЕРIЯ ГУЛАГ'А
  
  
   Эпоха коллективизацiи довела количество лагерей и лагернаго населенiя
   до неслыханныхъ раньше цифръ. Именно въ связи съ этимъ лагерь пересталъ быть
   мeстомъ заключенiя и истребленiя нeсколькихъ десятковъ тысячъ
   контръ-революцiонеровъ, какимъ были Соловки, и превратился въ гигантское
   предпрiятiе по эксплоатацiи даровой рабочей силы, находящейся въ вeдeнiи
   Главнаго Управленiя Лагерями ГПУ -- ГУЛАГ'а. Границы между лагеремъ и волей
   стираются все больше и больше. Въ лагерe идетъ процессъ относительнаго
   раскрeпощенiя лагерниковъ, на волe идетъ процессъ абсолютнаго закрeпощенiя
   массъ. Лагерь вовсе не является изнанкой, нeкоимъ Unterwelt'омъ воли, а
   просто отдeльнымъ и даже не очень своеобразнымъ кускомъ совeтской жизни.
   Если мы представимъ себe лагерь нeсколько менeе голодный, лучше одeтый и
   менeе интенсивно разстрeливаемый, чeмъ сейчасъ, то это и будетъ кускомъ
   будущей Россiи, при условiи ея дальнeйшей "мирной эволюцiи". Я беру слово
   "мирная" въ кавычки, ибо этотъ худой миръ намного хуже основательной
   войны... А сегодняшняя Россiя пока очень немногимъ лучше сегодняшняго
   концлагеря. {6}
   Лагерь, въ который мы попали -- Бeломорско-Балтiйскiй Комбинатъ --
   сокращенно ББК, -- это цeлое королевство съ территорiей отъ Петрозаводска до
   Мурманска, съ собственными лeсоразработками, каменоломнями, фабриками,
   заводами, желeзнодорожными вeтками и даже съ собственными верфями и
   пароходствомъ. Въ немъ девять "отдeленiй": мурманское, туломское, кемское,
   сорокское, сегежское, сосновецкое, водораздeльное, повeнецкое и медгорское.
   Въ каждомъ такомъ отдeленiи -- отъ пяти до двадцати семи лагерныхъ пунктовъ
   ("лагпункты") съ населенiемъ отъ пятисотъ человeкъ до двадцати пяти тысячъ.
   Большинство лагпунктовъ имeютъ еще свои "командировки" -- всякаго рода
   мелкiя предпрiятiя, разбросанныя на территорiи лагпункта.
   На ст. Медвeжья Гора ("Медгора") находится управленiе лагеремъ -- оно
   же и фактическое правительство такъ называемой "Карельской республики" --
   лагерь поглотилъ республику, захватилъ ея территорiю и -- по извeстному
   приказу Сталина объ организацiи Балтiйско-Бeломорскаго Комбината --
   узурпировалъ всe хозяйственныя и административныя функцiи правительства.
   Этому правительству осталось только "представительство", побeгушки по
   приказамъ изъ Медгоры, да роль декорацiи нацiональной автономiи Карелiи.
   Въ iюнe мeсяцe 1934 года "лагерное населенiе" ББК исчислялось въ
   286.000 человeкъ, хотя лагерь находился уже въ состоянiи нeкотораго упадка
   -- работы по сооруженiю Бeломорско-Балтiйскаго канала были уже закончены, и
   огромное число заключенныхъ -- я не знаю точно, какое именно -- было
   отправлено на БАМ (Байкало-Амурская магистраль). Въ началe марта того же
   года мнe пришлось работать въ плановомъ отдeлe Свирьскаго лагеря -- это
   одинъ изъ сравнительно мелкихъ лагерей; въ немъ было 78000 "населенiя".
   Нeкоторое время я работалъ и въ учетно-распредeлительной части (УРЧ)
   ББК и въ этой работe сталкивался со всякаго рода перебросками изъ лагеря въ
   лагерь. Это дало мнe возможность съ очень грубой приблизительностью
   опредeлить число заключенныхъ всeхъ лагерей СССР. Я при этомъ подсчетe
   исходилъ, съ одной стороны -- изъ точно мнe извeстныхъ цифръ "лагернаго
   населенiя" Свирьлага и ББК, а съ другой -- изъ, такъ сказать,
   "относительныхъ величинъ" остальныхъ болeе или менeе извeстныхъ мнe лагерей.
   Некоторые изъ нихъ -- больше ББК (БАМ, Сиблагъ, Дмитлагъ); большинство --
   меньше. Есть совсeмъ ужъ неопредeленное количество мелкихъ и мельчайшихъ
   лагерей -- въ отдeльныхъ совхозахъ, даже въ городахъ. Такъ, напримeръ, въ
   Москвe и Петербургe стройки домовъ ГПУ и стадiоновъ "Динамо" производились
   силами мeстныхъ лагерниковъ. Есть десятка два лагерей средней величины --
   такъ, между ББК и Свирьлагомъ... Я не думаю, чтобы общее число всeхъ
   заключенныхъ въ этихъ лагеряхъ было меньше пяти миллiоновъ человeкъ.
   Вeроятно, -- нeсколько больше. Но, конечно, ни о какой точности подсчета не
   можетъ быть и рeчи. Больше того, я знаю системы низового подсчета въ самомъ
   лагерe и поэтому сильно сомнeваюсь, чтобы само {7} ГПУ знало о числe
   лагерниковъ съ точностью хотя бы до сотенъ тысячъ.
   Здeсь идетъ рeчь о лагерникахъ въ строгомъ смыслe этого слова. Помимо
   нихъ, существуютъ всякiе другiе -- болeе или менeе заключенные слои
   населенiя. Такъ, напримeръ, въ ББК въ перiодъ моего пребыванiя тамъ
   находилось 28.000 семействъ такъ называемыхъ "спецпереселенцевъ" -- это
   крестьяне Воронежской губернiи, высланные въ Карелiю цeлыми селами на
   поселенiе и подъ надзоръ ББК. Они находились въ гораздо худшемъ положенiи,
   чeмъ лагерники, ибо они были съ семьями, и пайка имъ не давали. Далeе
   слeдуетъ категорiя административно ссыльныхъ, высылаемыхъ въ индивидуальномъ
   порядкe: это варiантъ довоенной ссылки, только безъ всякаго обезпеченiя со
   стороны государства -- живи, чeмъ хочешь. Дальше -- "вольно-ссыльные"
   крестьяне, высылаемые обычно цeлыми селами на всякаго рода "неудобоусвояемыя
   земли", но не находящiяся подъ непосредственнымъ вeдeнiемъ ГПУ.
   О количествe всeхъ этихъ категорiй, не говоря уже о количествe
   заключенныхъ въ тюрьмахъ, я не имeю никакого, даже и приблизительнаго,
   представленiя. Надо имeть въ виду, что всe эти заключенные и полузаключенные
   люди -- все это цвeтъ нацiи, въ особенности, крестьяне. Думаю, что не меньше
   одной десятой части взрослаго мужского населенiя страны находится или въ
   лагеряхъ, или гдe-то около нихъ...
   Это, конечно, не европейскiе масштабы... Системы совeтскихъ ссылокъ
   какъ-то напоминаютъ новгородскiй "выводъ" при Грозномъ, а еще больше --
   ассирiйскiе методы и масштабы.
   "Ассирiйцы, -- пишетъ Каутскiй,1 -- додумались до системы, которая
   обeщала ихъ завоеванiямъ большую прочность: тамъ, гдe они наталкивались на
   упорное сопротивленiе или повторныя возстанiя, они парализовали силы
   побeжденнаго народа такимъ путемъ, что отнимали у него голову, т.е. отнимали
   у него господствующiе классы... самые знатные, образованные и боеспособные
   элементы... и отсылали ихъ въ отдаленную мeстность, гдe они, оторванные отъ
   своей подпочвы, были совершенно безсильны. Оставшiеся на родинe крестьяне и
   мелкiе ремесленники представляли плохо связанную массу, неспособную оказать
   какое-нибудь сопротивленiе завоевателямъ"...
  
   1 К. Каутскiй. Античный мiръ, христiанство и iудейство. Стр. 205. Изд.
   1909 г.
  
   Совeтская власть повсюду "наталкивалась на упорное сопротивленiе и
   повторныя возстанiя" и имeетъ всe основанiя опасаться, въ случаe внeшнихъ
   осложненiй, такого подъема "сопротивленiя и возстанiй", какого еще не видала
   даже и многострадальная русская земля. Отсюда -- и ассирiйскiе методы, и
   ассирiйскiе масштабы. Все болeе или менeе хозяйственно устойчивое, способное
   мало-мальски самостоятельно мыслить и дeйствовать, -- короче, все то, что
   оказываетъ хоть малeйшее сопротивленiе всеобщему нивеллированiю, --
   подвергается "выводу", искорененiю, изгнанiю. {8}
  
   ПЕРСПЕКТИВЫ
  
  
   Какъ видите -- эти цифры очень далеки и отъ "мирной эволюцiи", и отъ
   "ликвидацiи террора"... Боюсь, что во всякаго рода эволюцiонныхъ теорiяхъ
   русская эмиграцiя слишкомъ увлеклась тенденцiей "видeть чаемое какъ бы
   сущимъ". Въ Россiи объ этихъ теорiяхъ не слышно абсолютно ничего, и для насъ
   -- всeхъ троихъ -- эти теорiи эмиграцiи явились полнeйшей неожиданностью:
   какъ снeгъ на голову... Конечно, нынeшнiй маневръ власти -- "защита родины"
   -- обсуждается и въ Россiи, но за всю мою весьма многостороннюю совeтскую
   практику я не слыхалъ ни одного случая, чтобы этотъ маневръ обсуждался, такъ
   сказать, всерьезъ -- какъ его обсуждаютъ здeсь, заграницей...
   При НЭП'e власть использовала инстинктъ собственности и, использовавъ,
   послала въ Соловки и на разстрeлъ десятки и сотни тысячъ своихъ временныхъ
   нэповскихъ "помощниковъ". Первая пятилeтка использовала инстинктъ
   строительства и привела страну къ голоду, еще небывалому даже въ исторiи
   соцiалистическаго рая. Сейчасъ власть пытается использовать нацiональный
   инстинктъ для того, чтобы въ моментъ военныхъ испытанiй обезпечить, по
   крайней мeрe, свой тылъ... Исторiя всякихъ помощниковъ, попутчиковъ,
   смeновeховцевъ и прочихъ -- использованныхъ до послeдняго волоса и потомъ
   выкинутыхъ на разстрeлъ -- могла бы заполнить цeлые томы. Въ эмиграцiи и
   заграницей объ этой исторiи позволительно время отъ времени забывать: не
   эмиграцiя и не заграница платила своими шкурами за тенденцiю "видeть чаемое
   какъ бы сущимъ". Профессору Устрялову, сильно промахнувшемуся на своихъ
   НЭП'овскихъ пророчествахъ, рeшительно ничего не стоитъ въ тиши харбинскаго
   кабинета смeнить свои вeхи еще одинъ разъ (или далеко не одинъ разъ!) и
   состряпать новое пророчество. Въ Россiи люди, ошибавшiеся въ своей оцeнкe и
   повeрившiе власти, платили за свои ошибки жизнью. И поэтому человeкъ,
   который въ Россiи сталъ бы всерьезъ говорить объ эволюцiи власти, былъ бы
   просто поднять на смeхъ.
   Но какъ бы ни оцeнивать шансы "мирной эволюцiи", мирнаго врастанiя
   соцiализма въ кулака (можно утверждать, что издали -- виднeе), одинъ фактъ
   остается для меня абсолютно внe всякаго сомнeнiя. Объ этомъ мелькомъ
   говорилъ краскомъ Тренинъ въ "Послeднихъ Новостяхъ": страна ждетъ войны для
   возстанiя. Ни о какой защитe "соцiалистическаго отечества" со стороны
   народныхъ массъ -- не можетъ быть и рeчи. Наоборотъ: съ кeмъ бы ни велась
   война и какими бы послeдствiями ни грозилъ военный разгромъ -- всe штыки и
   всe вилы, которые только могутъ быть воткнуты въ спину красной армiи, будутъ
   воткнуты обязательно. Каждый мужикъ знаетъ это точно такъ же, какъ это
   знаетъ и каждый коммунистъ!.. Каждый мужикъ знаетъ, что при первыхъ же
   выстрeлахъ войны онъ въ первую голову будетъ рeзать своего ближайшаго
   предсeдателя сельсовeта, предсeдателя колхоза и т.п., и эти послeднiе
   совершенно ясно знаютъ, что въ первые же дни войны они будутъ зарeзаны, какъ
   бараны...
   Я не могу сказать, чтобы вопросы отношенiя массъ къ религiи, {9}
   монархiи, республикe и пр. были для меня совершенно ясны... Но вопросъ объ
   отношенiи къ войнe выпираетъ съ такой очевидностью, что тутъ не можетъ быть
   никакихъ ошибокъ... Я не считаю это особенно розовой перспективой, но
   особенно розовыхъ перспективъ вообще не видать... Достаточно хорошо зная
   русскую дeйствительность, я довольно ясно представляю себe, что будетъ
   дeлаться въ Россiи на второй день послe объявленiя войны: военный коммунизмъ
   покажется дeтскимъ спектаклемъ... Нeкоторыя репетицiи вотъ такого спектакля
   я видалъ уже въ Киргизiи, на Сeверномъ Кавказe и въ Чечнe... Коммунизмъ это
   знаетъ совершенно точно -- и вотъ почему онъ пытается ухватиться за ту
   соломинку довeрiя, которая, какъ ему кажется, въ массахъ еще осталась...
   Конечно, оселъ съ охапкой сeна передъ носомъ принадлежитъ къ числу
   генiальнeйшихъ изобрeтенiй мiровой исторiи -- такъ по крайней мeрe
   утверждаетъ Вудвортъ, -- но даже и это изобрeтенiе изнашивается. Можно еще
   одинъ -- совсeмъ лишнiй -- разъ обмануть людей, сидящихъ въ Парижe или въ
   Харбинe, но нельзя еще одинъ разъ (который, о Господи!) обмануть людей,
   сидящихъ въ концлагерe или въ колхозe... Для нихъ сейчасъ ubi bene -- ibi
   patria, а хуже, чeмъ на совeтской родинe, имъ все равно не будетъ нигдe...
   Это, какъ видите, очень прозаично, не очень весело, но это все-таки --
   фактъ...
   Учитывая этотъ фактъ, большевизмъ строитъ свои военные планы съ
   большимъ расчетомъ на возстанiя -- и у себя, и у противника. Или, какъ
   говорилъ мнe одинъ изъ военныхъ главковъ, вопросъ стоитъ такъ: "гдe раньше
   вспыхнутъ массовыя возстанiя -- у насъ или у противника. Они раньше всего
   вспыхнутъ въ тылу отступающей стороны. Поэтому мы должны наступать и поэтому
   мы будемъ наступать".
   Къ чему можетъ привести это наступленiе -- я не знаю. Но возможно, что
   въ результатe его мiровая революцiя можетъ стать, такъ сказать, актуальнымъ
   вопросомъ... И тогда г. г. Устрялову, Блюму, Бернарду Шоу и многимъ другимъ
   -- покровительственно поглаживающимъ большевицкаго пса или пытающимся въ
   порядкe торговыхъ договоровъ урвать изъ его шерсти клочокъ долларовъ --
   придется пересматривать свои вeхи уже не въ кабинетахъ, а въ Соловкахъ и
   ББК'ахъ, -- какъ ихъ пересматриваютъ много, очень много, людей, увeровавшихъ
   въ эволюцiю, сидя не въ Харбинe, а въ Россiи...
   Въ этомъ -- все же не вполнe исключенномъ случаe -- неудобоусвояемые
   просторы россiйскихъ отдаленныхъ мeстъ будутъ несомненно любезно
   предоставлены въ распоряженiе соотвeтствующихъ братскихъ ревкомовъ для
   поселенiя тамъ многихъ, нынe благополучно вeрующихъ, людей -- откуда же
   взять этихъ просторовъ, какъ не на россiйскомъ сeверe?
   И для этого случая мои очерки могутъ сослужить службу путеводителя и
   самоучителя. {10}
  
   --------
   БEЛОМОРСКО-БАЛТIЙСКIЙ КОМБИНАТЪ (ББК)
  
  
   ОДИНОЧНЫЯ РАЗМЫШЛЕНIЯ
  
  
   Въ камерe мокро и темно. Каждое утро я тряпкой стираю струйки воды со
   стeнъ и лужицы -- съ полу. Къ полудню -- полъ снова въ лужахъ...
   Около семи утра мнe въ окошечко двери просовываютъ фунтъ чернаго
   малосъeдобнаго хлeба -- это мой дневной паекъ -- и кружку кипятку. Въ
   полдень -- блюдечко ячкаши, вечеромъ -- тарелку жидкости, долженствующей
   изображать щи, и то же блюдечко ячкаши.
   По камерe можно гулять изъ угла въ уголъ -- выходитъ четыре шага туда и
   четыре обратно. На прогулку меня не выпускаютъ, книгъ и газетъ не даютъ,
   всякое сообщенiе съ внeшнимъ мiромъ отрeзано. Насъ арестовали весьма
   конспиративно -- и никто не знаетъ и не можетъ знать, гдe мы, собственно,
   находимся. Мы -- т.е. я, мой братъ Борисъ и сынъ Юра. Но они -- гдe-то по
   другимъ одиночкамъ.
   Я по недeлямъ не вижу даже тюремнаго надзирателя. Только чья-то рука
   просовывается съ eдой и чей-то глазъ каждыя 10-15 минутъ заглядываетъ въ
   волчекъ. Обладатель глаза ходитъ неслышно, какъ привидeнiе, и мертвая тишина
   покрытыхъ войлокомъ тюремныхъ корридоровъ нарушается только рeдкимъ лязгомъ
   дверей, звономъ ключей и изрeдка какимъ-нибудь дикимъ и скоро заглушаемымъ
   крикомъ. Только одинъ разъ я явственно разобралъ содержанiе этого крика:
   -- Товарищи, братишки, на убой ведутъ...
   Ну, что же... Въ какую-то не очень прекрасную ночь вотъ точно такъ же
   поведутъ и меня. Всe объективныя основанiя для этого "убоя" есть. Мой
   расчетъ заключается, въ частности, въ томъ, чтобы не дать довести себя до
   этого "убоя". Когда-то, еще до голодовокъ соцiалистическаго рая, у меня была
   огромная физическая сила. Кое-что осталось и теперь. Каждый день, несмотря
   на голодовку, я все-таки занимаюсь гимнастикой, неизмeнно вспоминая при
   этомъ андреевскаго студента изъ "Разсказа о семи повeшенныхъ". Я надeюсь,
   что у меня еще хватитъ силы, чтобы кое-кому изъ людей, которые вотъ такъ,
   ночью, войдутъ ко мнe съ револьверами въ рукахъ, переломать кости и быть
   пристрeленнымъ безъ обычныхъ убойныхъ обрядностей... Все-таки -- это
   проще...
   Но, можетъ, захватятъ соннаго и врасплохъ -- какъ захватили насъ въ
   вагонe? И тогда придется пройти весь этотъ скорбный {11} путь, исхоженный
   уже столькими тысячами ногъ, со скрученными на спинe руками, все ниже и
   ниже, въ таинственный подвалъ ГПУ... И съ падающимъ сердцемъ ждать
   послeдняго -- уже неслышнаго -- толчка въ затылокъ.
   Ну, что-жъ... Неуютно -- но я не первый и не послeднiй. Еще неуютнeе
   мысль, что по этому пути придется пройти и Борису. Въ его бiографiи --
   Соловки, и у него совсeмъ ужъ мало шансовъ на жизнь. Но онъ чудовищно силенъ
   физически и едва-ли дастъ довести себя до убоя...
   А какъ съ Юрой? Ему еще нeтъ 18-ти лeтъ. Можетъ быть, пощадятъ, а
   можетъ быть, и нeтъ. И когда въ воображенiи всплываетъ его высокая и
   стройная юношеская фигура, его кудрявая голова... Въ Кiевe, на Садовой 5,
   послe ухода большевиковъ я видeлъ человeческiя головы, прострeленныя изъ
   нагана на близкомъ разстоянiи:
  
   "...Пуля имeла модный чеканъ,
   И мозгъ не вытекъ, а выперъ комомъ..."
  
   Когда я представляю себe Юру, плетущагося по этому скорбному пути, и
   его голову... Нeтъ, объ этомъ нельзя думать. Отъ этого становится тeсно и
   холодно въ груди и мутится въ головe. Тогда хочется сдeлать что-нибудь
   рeшительно ни съ чeмъ несообразное.
   Но не думать -- тоже нельзя. Безконечно тянутся безсонныя тюремныя
   ночи, неслышно заглядываетъ въ волчекъ чей-то почти невидимый глазъ. Тускло
   свeтитъ съ середины потолка электрическая лампочка. Со стeнъ несетъ
   сыростью. О чемъ думать въ такiя ночи?
   О будущемъ думать нечего. Гдe-то тамъ, въ таинственныхъ глубинахъ
   Шпалерки, уже, можетъ быть, лежитъ клочекъ бумажки, на которомъ чернымъ по
   бeлому написана моя судьба, судьба брата и сына, и объ этой судьбe думать
   нечего, потому что она -- неизвeстна, потому что въ ней измeнить я уже
   ничего не могу.
   Говорятъ, что въ памяти умирающаго проходитъ вся его жизнь. Такъ и у
   меня -- мысль все настойчивeе возвращается къ прошлому, къ тому, что за всe
   эти революцiонные годы было перечувствовано, передумано, сдeлано, -- точно
   на какой-то суровой, аскетической исповeди передъ самимъ собой. Исповeди
   тeмъ болeе суровой, что именно я, какъ "старшiй въ родe", какъ организаторъ,
   а въ нeкоторой степени и иницiаторъ побeга, былъ отвeтственъ не только за
   свою собственную жизнь. И вотъ -- я допустилъ техническую ошибку.
  
   БЫЛО-ЛИ ЭТО ОШИБКОЙ?
  
  
   Да, техническая ошибка, конечно, была -- именно въ результатe ея мы
   очутились здeсь. Но не было ли чего-то болeе глубокаго -- не было ли
   принципiальной ошибки въ нашемъ рeшенiи бeжать изъ Россiи. Неужели же нельзя
   было остаться, жить такъ, какъ живутъ миллiоны, пройти вмeстe со своей
   страной {12} весь ея трагическiй путь въ неизвeстность? Дeйствительно ли не
   было никакого житья? Никакого просвeта?
   Внeшняго толчка въ сущности не было вовсе. Внeшне наша семья жила въ
   послeднiе годы спокойной и обезпеченной жизнью, болeе спокойной и болeе
   обезпеченной, чeмъ жизнь подавляющаго большинства квалифицированной
   интеллигенцiи. Правда, Борисъ прошелъ многое, въ томъ числe и Соловки, но и
   онъ, даже будучи ссыльнымъ, устраивался какъ-то лучше, чeмъ устраивались
   другiе...
   Я вспоминаю страшныя московскiя зимы 1928 -- 1930 г. г., когда Москва
   -- конечно, рядовая, неоффицiальная Москва -- вымерзала отъ холода и
   вымирала отъ голода. Я жилъ подъ Москвой, въ 20 верстахъ, въ Салтыковкe, гдe
   живутъ многострадальные "зимогоры", для которыхъ въ Москвe не нашлось
   жилплощади. Мнe не нужно было eздить въ Москву на службу, ибо моей
   профессiей была литературная работа въ области спорта и туризма. Москва
   внушала мнe острое отвращенiе своей переполненностью, сутолокой, клопами,
   грязью. А въ Салтыковкe у меня была своя робинзоновская мансарда, достаточно
   просторная и почти полностью изолированная отъ жилищныхъ дрязгъ,
   подслушиванiя, грудныхъ ребятъ за стeной и вeчныхъ примусовъ въ корридорe,
   безъ вeчной борьбы за ухваченный кусочекъ жилплощади, безъ управдомовской
   слeжки и безъ прочихъ московскихъ ароматовъ. Въ Салтыковкe, кромe того,
   можно было, хотя бы частично, отгораживаться отъ холода и голода.
   Лeтомъ мы собирали грибы и ловили рыбу. Осенью и зимой корчевали пни
   (хворостъ былъ давно подобранъ подъ метелку). Конечно, всего этого было
   мало, тeмъ болeе, что время отъ времени въ Москвe наступали моменты, когда
   ничего мало-мальски съeдобнаго, иначе какъ по карточкамъ, нельзя было
   достать ни за какiя деньги. По крайней мeрe -- легальнымъ путемъ.
   Поэтому приходилось прибeгать иногда къ весьма сложнымъ и почти всегда
   не весьма легальнымъ комбинацiямъ. Такъ, одну изъ самыхъ голодныхъ зимъ мы
   пропитались картошкой и икрой. Не какой-нибудь грибной икрой, которая по
   цeнe около трешки за кило предлагается "кооперированнымъ трудящимся" и
   которой даже эти трудящiеся eсть не могутъ, а настоящей, живительной черной
   икрой, зернистой и паюсной. Хлeба, впрочемъ, не было...
   Фактъ пропитанiя икрой въ теченiе цeлой зимы цeлаго совeтскаго
   семейства могъ бы, конечно, служить иллюстрацiей "безпримeрнаго въ исторiи
   подъема благосостоянiя массъ", но по существу дeло обстояло прозаичнeе.
   Въ старомъ елисeевскомъ магазинe на Тверской обосновался "Инснабъ", изъ
   котораго безхлeбное совeтское правительство снабжало своихъ иностранцевъ --
   приглашенныхъ по договорамъ иностранныхъ спецiалистовъ и разную
   коминтерновскую и профинтерновскую шпану помельче. Шпана покрупнeе --
   снабжалась изъ кремлевскаго распредeлителя.
   Впрочемъ, это былъ перiодъ, когда и для иностранцевъ уже немного
   оставалось. Каждый изъ нихъ получалъ персональную заборную книжку, въ
   которой было проставлено, сколько продуктовъ онъ можетъ получить въ мeсяцъ.
   Количество это колебалось {13} въ зависимости отъ производственной и
   политической цeнности даннаго иностранца, но въ среднемъ было очень
   невелико. Особенно ограничена была выдача продуктовъ первой необходимости --
   картофеля, хлeба, сахару и пр. И наоборотъ -- икра, семга, балыки, вина и
   пр. -- отпускались безъ ограниченiй. Цeны же на всe эти продукты первой и не
   первой необходимости были разъ въ 10-20 ниже рыночныхъ.
   Русскихъ въ магазинъ не пускали вовсе. У меня же было сногсшибательное
   англiйское пальто и "неопалимая" сигара, спецiально для особыхъ случаевъ
   сохранявшаяся.
   И вотъ, я въ этомъ густо иностранномъ пальто и съ сигарой въ зубахъ
   важно шествую мимо чекиста изъ паршивенькихъ, охраняющаго этотъ съeстной рай
   отъ голодныхъ совeтскихъ глазъ. Въ первые визиты чекистъ еще пытался
   спросить у меня пропускъ, я величественно запускалъ руку въ карманъ и,
   ничего оттуда видимого не вынимая, проплывалъ мимо. Въ магазинe все уже было
   просто. Конечно, хорошо бы купить и просто хлeба; картошка, даже и при икрe,
   все же надоeдаетъ, но хлeбъ строго нормированъ и безъ книжки нельзя купить
   ни фунта. Ну, что-жъ. Если нeтъ хлeба, будемъ жрать честную пролетарскую
   икру.
   Икра здeсь стоила 22 рубля кило. Я не думаю, чтобы Рокфеллеръ поглощалъ
   ее въ такихъ количествахъ... въ какихъ ее поглощала совeтская Салтыковка. Но
   къ икрe нуженъ былъ еще и картофель.
   Съ картофелемъ дeлалось такъ. Мое образцово-показательное пальто
   оставлялось дома, я надeвалъ свою видавшую самые живописные виды совeтскую
   хламиду и устремлялся въ подворотни гдe-нибудь у Земляного Вала. Тамъ мирно
   и съ подозрительно честнымъ взглядомъ прохаживались подмосковныя крестьянки.
   Я посмотрю на нее, она посмотритъ на меня. Потомъ я пройдусь еще разъ и
   спрошу ее таинственнымъ шепоткомъ:
   -- Картошка есть?
   -- Какая тутъ картошка... -- но глаза "спекулянтки" уже ощупываютъ
   меня. Ощупавъ меня взглядомъ и убeдившись въ моей добропорядочности,
   "спекулянтка" задаетъ какой-нибудь довольно безсмысленный вопросъ:
   -- А вамъ картошки надо?..
   Потомъ мы идемъ куда-нибудь въ подворотню, на задворки, гдe на
   какой-нибудь кучкe тряпья сидитъ мальчуганъ или дeвченка, а подъ тряпьемъ --
   завeтный, со столькими трудностями и рискомъ провезенный въ Москву мeшочекъ
   съ картошкой. За картошку я плачу по 5-6 рублей кило...
   Хлeба же не было потому, что мои неоднократныя попытки использовать всe
   блага пресловутой карточной системы кончались позорнымъ проваломъ: я бeгалъ,
   хлопоталъ, доставалъ изъ разныхъ мeстъ разныя удостовeренiя, торчалъ въ
   потной и вшивой очереди и карточномъ бюро, получалъ карточки и потомъ
   ругался съ женой, по экономически-хозяйственной иницiативe которой
   затeвалась вся эта волынка.
   Я вспоминаю газетныя замeтки о томъ, съ какимъ "энтузiазмомъ"
   привeтствовалъ пролетарiатъ эту самую карточную систему {14} въ Россiи;
   "энтузiазмъ" извлекается изъ самыхъ, казалось бы, безнадежныхъ
   источниковъ... Но карточная система сорганизована была дeйствительно
   остроумно.
   Мы всe трое -- на совeтской работe и всe трое имeемъ карточки. Но моя
   карточка прикрeплена къ распредeлителю у Земляного Вала, карточка жены -- къ
   распредeлителю на Тверской и карточка сына -- гдe-то у Разгуляя. Это --
   разъ. Второе: по карточкe, кромe хлeба, получаю еще и сахаръ по 800 гр. въ
   мeсяцъ. Талоны на остальные продукты имeютъ чисто отвлеченное значенiе и
   никого ни къ чему не обязываютъ.
   Такъ вотъ, попробуйте на московскихъ трамваяхъ объeхать всe эти три
   кооператива, постоять въ очереди у каждаго изъ нихъ и по меньшей мeрe въ
   одномъ изъ трехъ получить отвeтъ, что хлeбъ уже весь вышелъ, будетъ къ
   вечеру или завтра. Говорятъ, что сахару нeтъ. На дняхъ будетъ. Эта операцiя
   повторяется раза три-четыре, пока въ одинъ прекрасный день вамъ говорятъ:
   -- Ну, что-жъ вы вчера не брали? Вчера сахаръ у насъ былъ.
   -- А когда будетъ въ слeдующiй разъ?
   -- Да, все равно, эти карточки уже аннулированы. Надо было вчера брать.
   И все -- въ порядкe. Карточки у васъ есть? -- Есть.
   Право на два фунта сахару вы имeете? -- Имeете.
   А что вы этого сахару не получили -- ваше дeло. Не надо было зeвать...
   Я не помню случая, чтобы моихъ нервовъ и моего характера хватало
   больше, чeмъ на недeлю такой волокиты. Я доказывалъ, что за время,
   ухлопанное на всю эту идiотскую возню, можно заработать въ два раза больше
   денегъ, чeмъ всe эти паршивые нищiе, совeтскiе объeдки стоятъ на вольномъ
   рынкe. Что для человeка вообще и для мужчины, въ частности, ей Богу, менeе
   позорно схватить кого-нибудь за горло, чeмъ три часа стоять бараномъ въ
   очереди и подъ конецъ получить издeвательскiй шишъ.
   Послe вотъ этакихъ поeздокъ прieзжаешь домой въ состоянiи ярости и
   бeшенства. Хочется по дорогe набить морду какому-нибудь милицiонеру, который
   приблизительно въ такой же степени, какъ и я, виноватъ въ этомъ раздувшемся
   на одну шестую часть земного шара кабакe, или устроить вооруженное
   возстанiе. Но такъ какъ бить морду милицiонеру -- явная безсмыслица, а для
   вооруженнаго возстанiя нужно имeть, по меньшей мeрe, оружiе, то оставалось
   прибeгать къ излюбленному оружiю рабовъ -- къ жульничеству.
   Я съ трескомъ рвалъ карточки и шелъ въ какой-нибудь "Инснабъ".
  
   О МОРАЛИ
  
  
   Я не питаю никакихъ иллюзiй насчетъ того, что комбинацiя съ "Инснабомъ"
   и другiя въ этомъ же родe -- имя имъ -- легiонъ -- не были жульничествомъ.
   Не хочу вскармливать на этихъ иллюзiяхъ и читателя.
   Нeкоторымъ оправданiемъ для меня можетъ служить то {15} обстоятельство,
   что въ Совeтской Россiи такъ дeлали и дeлаютъ всe -- начиная съ государства.
   Государство за мою болeе или менeе полноцeнную работу даетъ мнe бумажку, на
   которой написано, что цeна ей -- рубль, и даже что этотъ рубль обмeнивается
   на золото. Реальная же цeна этой бумажки -- немногимъ больше копeйки,
   несмотря на ежедневный курсовой отчетъ "Извeстiй", въ которомъ эта бумажка
   упорно фигурируетъ въ качествe самаго всамдeлишняго полноцeннаго рубля. Въ
   теченiе 17-ти лeтъ государство, если и не всегда грабитъ меня, то ужъ
   обжуливаетъ систематически, изо дня въ день. Рабочаго оно обжуливаетъ
   больше, чeмъ меня, а мужика -- больше, чeмъ рабочаго. Я пропитываюсь
   "Инснабомъ" и не голодаю, рабочiй воруетъ на заводe и -- все же голодаетъ,
   мужикъ таскается по ночамъ по своему собственному полю съ ножикомъ или
   ножницами въ рукахъ, стрижетъ колосья -- и совсeмъ уже мретъ съ голоду.
   Мужикъ, ежели онъ попадется, рискуетъ или разстрeломъ, или минимумъ, "при
   смягчающихъ вину обстоятельствахъ", десятью годами концлагеря (законъ отъ 7
   августа 32 г.). Рабочiй рискуетъ тремя-пятью годами концлагеря или минимумъ
   -- исключенiемъ изъ профсоюза. Я рискую минимумъ -- однимъ непрiятнымъ
   разговоромъ и максимумъ -- нeсколькими непрiятными разговорами. Ибо никакой
   "широкой общественно-политической кампанiей" мои хожденiя въ "Инснабъ"
   непредусмотрeны.
   Легкомысленный иностранецъ можетъ упрекнуть и меня, и рабочаго, и
   мужика въ томъ, что, "обжуливая государство", мы сами создаемъ свой
   собственный голодъ. Но и я, и рабочiй, и мужикъ отдаемъ себe совершенно
   ясный отчетъ въ томъ, что государство -- это отнюдь не мы, а государство --
   это мiровая революцiя. И что каждый украденный у насъ рубль, день работы,
   снопъ хлeба пойдутъ въ эту самую бездонную прорву мiровой революцiи: на
   китайскую красную армiю, на англiйскую забастовку, на германскихъ
   коммунистовъ, на откормъ коминтерновской шпаны. Пойдутъ на военные заводы
   пятилeтки, которая строится все же въ расчетe на войну за мiровую революцiю.
   Пойдутъ на укрeпленiе того же дикаго партiйно-бюрократическаго кабака, отъ
   котораго стономъ стонемъ всe мы.
   Нeтъ, государство -- это не я. И не мужикъ, и не рабочiй. Государство
   для насъ -- это совершенно внeшняя сила, насильственно поставившая насъ на
   службу совершенно чуждымъ намъ цeлямъ. И мы отъ этой службы изворачиваемся,
   какъ можемъ.
  
   ТЕОРIЯ ВСЕОБЩАГО НАДУВАТЕЛЬСТВА
  
  
   Служба же эта заключается въ томъ, чтобы мы возможно меньше eли и
   возможно больше работали во имя тeхъ же бездонныхъ универсально
   революцiонныхъ аппетитовъ. Во-первыхъ, не eвши, мы вообще толкомъ работать
   не можемъ: одни -- потому, что нeтъ силъ, другiе -- потому, что голова
   занята поисками пропитанiя. Во вторыхъ, партiйно-бюрократическiй кабакъ,
   нацeленный на мiровую революцiю, создаетъ условiя, при которыхъ толкомъ
   работать совсeмъ ужъ нельзя. Рабочiй выпускаетъ бракъ, ибо вся {16} система
   построена такъ, что бракъ является его почти единственнымъ продуктомъ; о
   томъ, какъ работаетъ мужикъ -- видно по неизбывному совeтскому голоду. Но
   тема о совeтскихъ заводахъ и совeтскихъ поляхъ далеко выходитъ за рамки
   этихъ очерковъ. Что же касается лично меня, то и я поставленъ въ такiя
   условiя, что не жульничать я никакъ не могу.
   Я работаю въ области спорта -- и меня заставляютъ разрабатывать и
   восхвалять проектъ гигантскаго стадiона въ Москвe. Я знаю, что для рабочей и
   прочей молодежи нeтъ элементарнeйшихъ спортивныхъ площадокъ, что люди у
   лыжныхъ станцiй стоятъ въ очереди часами, что стадiонъ этотъ имeетъ
   единственное назначенiе -- пустить пыль въ глаза иностранцевъ, обжулить
   иностранную публику размахомъ совeтской физической культуры. Это дeлается
   для мiровой революцiи. Я -- противъ стадiона, но я не могу ни протестовать,
   ни уклониться отъ него.
   Я пишу очерки о Дагестанe -- изъ этихъ очерковъ цензура выбрасываетъ
   самые отдаленные намеки на тотъ весьма существенный фактъ, что весь
   плоскостной Дагестанъ вымираетъ отъ малярiи, что вербовочныя организацiи
   вербуютъ туда людей (кубанцевъ и украинцевъ) приблизительно на вeрную
   смерть... Конечно, я не пишу о томъ, что золота, которое тоннами идетъ на
   революцiю во всемъ мiрe и на соцiалистическiй кабакъ въ одной странe, не
   хватило на покупку нeсколькихъ килограммовъ хинина для Дагестана... И по
   моимъ очеркамъ выходитъ, что на Шипкe все замeчательно спокойно и живописно.
   Люди eдутъ, прieзжаютъ съ малярiей и говорятъ мнe вещи, отъ которыхъ надо бы
   краснeть...
   Я eду въ Киргизiю и вижу тамъ неслыханное разоренiе киргизскаго
   скотоводства, неописуемый даже для совeтской Россiи, кабакъ
   животноводческихъ совхозовъ, концентрацiонные лагери на рeкe Чу, цыганскiе
   таборы оборванныхъ и голодныхъ кулацкихъ семействъ, выселенныхъ сюда изъ
   Украины. Я чудомъ уношу свои ноги отъ киргизскаго возстанiя, а киргизы
   зарeзали бы меня, какъ барана, и имeли бы весьма вeскiя основанiя для этой
   операцiи -- я русскiй и изъ Москвы. Для меня это было бы очень невеселое
   похмeлье на совсeмъ ужъ чужомъ пиру, но какое дeло киргизамъ до моихъ
   политическихъ взглядовъ?
   И обо всемъ этомъ я не могу написать ни слова. А не писать -- тоже
   нельзя. Это значитъ -- поставить крестъ надъ всякими попытками литературной
   работы и, слeдовательно, -- надо всякими возможностями заглянуть вглубь
   страны и собственными глазами увидeть, что тамъ дeлается. И я вру.
   Я вру, когда работаю переводчикомъ съ иностранцами. Я вру, когда
   выступаю съ докладами о пользe физической культуры, ибо въ мои тезисы
   обязательно вставляются разговоры о томъ, какъ буржуазiя запрещаетъ рабочимъ
   заниматься спортомъ и т.п. Я вру, когда составляю статистику совeтскихъ
   физкультурниковъ -- цeликомъ и полностью высосанную мною и моими
   сотоварищами по работe изъ всeхъ нашихъ пальцевъ, -- ибо {17} "верхи"
   требуютъ крупныхъ цифръ, такъ сказать, для экспорта заграницу...
   Это все вещи похуже пяти килограммъ икры изъ иностраннаго
   распредeлителя. Были вещи и еще похуже... Когда сынъ болeлъ тифомъ и мнe
   нуженъ былъ керосинъ, а керосина въ городe не было, -- я воровалъ этотъ
   керосинъ въ военномъ кооперативe, въ которомъ служилъ въ качествe
   инструктора. Изъ за двухъ литровъ керосина, спрятанныхъ подъ пальто, я
   рисковалъ разстрeломъ (военный кооперативъ). Я рисковалъ своей головой, но
   въ такой же степени я готовъ былъ свернуть каждую голову, ставшую на дорогe
   къ этому керосину. И вотъ, крадучись съ этими двумя литрами, торчавшими у
   меня изъ подъ пальто, я наталкиваюсь носъ къ носу съ часовымъ. Онъ понялъ,
   что у меня керосинъ и что этого керосина трогать не слeдуетъ. А что было бы,
   если бы онъ этого не понялъ?..
   У меня передъ революцiей не было ни фабрикъ, ни заводовъ, ни имeнiй, ни
   капиталовъ. Я не потерялъ ничего такого, что можно было бы вернуть, какъ,
   допустимъ, въ случаe переворота, можно было бы вернуть домъ. Но я потерялъ
   17 лeтъ жизни, которые безвозвратно и безсмысленно были ухлопаны въ этотъ
   сумасшедшiй домъ совeтскихъ принудительныхъ работъ во имя мiровой революцiи,
   въ жульничество, которое диктовалось то голодомъ, то чрезвычайкой, то
   профсоюзомъ -- а профсоюзъ иногда не многимъ лучше чрезвычайки. И, конечно,
   даже этими семнадцатью годами я еще дешево отдeлался. Десятки миллiоновъ
   заплатили всeми годами своей жизни, всей своей жизнью...
   Временами появлялась надежда на то, что на россiйскихъ просторахъ,
   удобренныхъ миллiонами труповъ, обогащенныхъ годами нечеловeческаго труда и
   нечеловeческой плюшкинской экономiи, взойдутъ, наконецъ, ростки какой-то
   человeческой жизни. Эти надежды появлялись до тeхъ поръ, пока я не понялъ съ
   предeльной ясностью -- все это для мiровой революцiи, но не для страны.
   Семнадцать лeтъ накапливалось великое отвращенье. И оно росло по мeрe
   того, какъ росъ и совершенствовался аппаратъ давленiя. Онъ уже не работалъ,
   какъ паровой молотъ, дробящими и слышными на весь мiръ ударами. Онъ
   работалъ, какъ гидравлическiй прессъ, сжимая неслышно и сжимая на каждомъ
   шагу, постепенно охватывая этимъ давленiемъ абсолютно всe стороны жизни...
   Когда у васъ подъ угрозой револьвера требуютъ штаны -- это еще терпимо.
   Но когда отъ васъ подъ угрозой того же револьвера требуютъ, кромe штановъ,
   еще и энтузiазма, -- жить становится вовсе невмоготу, захлестываетъ
   отвращенiе.
   Вотъ это отвращенiе толкнуло насъ къ финской границe.
  
   ТЕХНИЧЕСКАЯ ОШИБКА
  
  
   Долгое время надъ нашими попытками побeга висeло нeчто вродe фатума,
   рока, невезенья -- называйте, какъ хотите. Первая {18} попытка была сдeлана
   осенью 1932 года. Все было подготовлено очень неплохо, включая и развeдку
   мeстности. Я предварительно поeхалъ въ Карелiю, вооруженный, само собою
   разумeется, соотвeтствующими документами, и выяснилъ тамъ приблизительно
   все, что мнe нужно было. Но благодаря нeкоторымъ чисто семейнымъ
   обстоятельствамъ, мы не смогли выeхать раньше конца сентября -- время для
   Карелiи совсeмъ не подходящее, и передъ нами всталъ вопросъ: не лучше ли
   отложить все это предпрiятiе до слeдующаго года.
   Я справился въ московскомъ бюро погоды -- изъ его сводокъ явствовало,
   что весь августъ и сентябрь въ Карелiи стояла исключительно сухая погода, не
   было ни одного дождя. Слeдовательно, угроза со стороны карельскихъ болотъ
   отпадала, и мы двинулись.
   Московское бюро погоды оказалось, какъ въ сущности слeдовало
   предполагать заранeе, совeтскимъ бюро погоды. Въ августe и сентябрe въ
   Карелiи шли непрерывные дожди. Болота оказались совершенно непроходимыми. Мы
   четверо сутокъ вязли и тонули въ нихъ и съ великимъ трудомъ и рискомъ
   выбирались обратно. Побeгъ былъ отложенъ на iюнь 1933 г.
   8 iюня 1933 года, рано утромъ, моя belle-soeur Ирина поeхала въ Москву
   получать уже заказанные билеты. Но Юра, проснувшись, заявилъ, что у него
   какiя-то боли въ животe. Борисъ ощупалъ Юру, и оказалось что-то похожее на
   аппендицитъ. Борисъ поeхалъ въ Москву "отмeнять билеты", я вызвалъ еще двухъ
   врачей, и къ полудню всe сомнeнiя разсeялись: аппендицитъ. Везти сына въ
   Москву, въ больницу, на операцiю по жуткимъ подмосковнымъ ухабамъ я не
   рискнулъ. Предстояло выждать конца припадка и потомъ дeлать операцiю. Но во
   всякомъ случаe побeгъ былъ сорванъ второй разъ. Вся подготовка, такая
   сложная и такая опасная -- продовольствiе, документы, оружiе и пр. -- все
   было сорвано. Психологически это былъ жестокiй ударъ, совершенно
   непредвидeнный и неожиданный ударъ, свалившiйся, такъ сказать, совсeмъ
   непосредственно отъ судьбы. Точно кирпичъ на голову...
   Побeгъ былъ отложенъ на начало сентября -- ближайшiй срокъ поправки Юры
   послe операцiи.
   Настроенiе было подавленное. Трудно было идти на такой огромный рискъ,
   имeя позади двe такъ хорошо подготовленныя и все же сорвавшiяся попытки.
   Трудно было потому, что откуда-то изъ подсознанiя безформенной, но давящей
   тeнью выползало смутное предчувствiе, суевeрный страхъ передъ новымъ
   ударомъ, ударомъ неизвeстно съ какой стороны.
   Наша основная группа -- я, сынъ, братъ и жена брата -- были тeсно
   спаянной семьей, въ которой каждый другъ въ другe былъ увeренъ. Всe были
   крeпкими, хорошо тренированными людьми, и каждый могъ положиться на каждаго.
   Пятый участникъ группы былъ болeе или менeе случаенъ: старый бухгалтеръ
   Степановъ (фамилiя вымышлена), у котораго заграницей, въ одномъ изъ
   лимитрофовъ, осталась вся его семья и всe его родные, а здeсь, въ {19} СССР,
   потерявъ жену, онъ остался одинъ, какъ перстъ. Во всей организацiи побeга
   онъ игралъ чисто пассивную роль, такъ сказать, роль багажа. Въ его честности
   мы были увeрены точно такъ же, какъ и въ его робости.
   Но кромe этихъ пяти непосредственныхъ участниковъ побeга, о проектe
   зналъ еще одинъ человeкъ -- и вотъ именно съ этой стороны и пришелъ ударъ.
   Въ Петроградe жилъ мой очень старый прiятель, Iосифъ Антоновичъ. И у
   него была жена г-жа Е., женщина изъ очень извeстной и очень богатой польской
   семьи, чрезвычайно энергичная, самовлюбленная и неумная. Такими бываетъ
   большинство женщинъ, считающихъ себя великими дипломатками.
   За три недeли до нашего отъeзда въ моей салтыковской голубятнe, какъ
   снeгъ на голову, появляется г-жа Е., въ сопровожденiи мистера Бабенко.
   Мистера Бабенко я зналъ по Питеру -- въ квартирe Iосифа Антоновича онъ
   безвылазно пьянствовалъ года три подрядъ.
   Я былъ удивленъ этимъ неожиданнымъ визитомъ, и я былъ еще болeе
   удивленъ, когда г-жа Е. стала просить меня захватить съ собой и ее. И не
   только ее, но и мистера Бабенко, который, дескать, является ея женихомъ или
   мужемъ, или почти мужемъ -- кто тамъ разберетъ при совeтской простотe
   нравовъ.
   Это еще не былъ ударъ, но это уже была опасность. При нашемъ нервномъ
   состоянiи, взвинченномъ двумя годами подготовки, двумя годами неудачъ, эта
   опасность сразу приняла форму реальной угрозы. Какое право имeла г-жа Е.
   посвящать м-ра Бабенко въ нашъ проектъ безъ всякой санкцiи съ нашей стороны?
   А что Бабенко былъ посвященъ -- стало ясно, несмотря на всe отпирательства
   г-жи Е.
   Въ субъективной лойяльности г-жи Е. мы не сомнeвались. Но кто такой
   Бабенко? Если онъ сексотъ, -- мы все равно никуда не уeдемъ и никуда не
   уйдемъ. Если онъ не сексотъ, -- онъ будетъ намъ очень полезенъ -- бывшiй
   артиллерiйскiй офицеръ, человeкъ съ прекраснымъ зрeнiемъ и прекрасной
   орiентировкой въ лeсу. А въ Карелiи, съ ея магнитными аномалiями и
   ненадежностью работы компаса, орiентировка въ странахъ свeта могла имeть
   огромное значенiе. Его охотничьи и лeсные навыки мы провeрили, но въ его
   артиллерiйскомъ прошломъ оказалась нeкоторая неясность.
   Зашелъ разговоръ объ оружiи, и Бабенко сказалъ, что онъ, въ свое время
   много тренировался на фронтe въ стрeльбe изъ нагана и что на пятьсотъ шаговъ
   онъ довольно увeренно попадалъ въ цeль величиной съ человeка.
   Этотъ "наганъ" подeйствовалъ на меня, какъ ударъ обухомъ. На пятьсотъ
   шаговъ наганъ вообще не можетъ дать прицeльнаго боя, и этого обстоятельства
   бывшiй артиллерiйскiй офицеръ не могъ не знать.
   Въ стройной бiографiи Николая Артемьевича Бабенки образовалась дыра, и
   въ эту дыру хлынули всe наши подозрeнiя...
   Но что намъ было дeлать? Если Бабенко -- сексотъ, то все равно мы уже
   "подъ стеклышкомъ", все равно гдe-то здeсь же {20} въ Салтыковкe, по
   какимъ-то окнамъ и угламъ, торчатъ ненавистные намъ агенты ГПУ, все равно
   каждый нашъ шагъ -- уже подъ контролемъ...
   Съ другой стороны, какой смыслъ Бабенкe выдавать насъ? У г-жи Е. въ
   Польшe -- весьма солидное имeнiе, Бабенко -- женихъ г-жи Е., и это имeнiе,
   во всякомъ случаe, привлекательнeе тeхъ тридцати совeтскихъ сребренниковъ,
   которые Бабенко, можетъ быть, получитъ -- а можетъ быть, и не получитъ -- за
   предательство...
   Это было очень тяжелое время неоформленныхъ подозрeнiй и давящихъ
   предчувствiй. Въ сущности, съ очень большимъ рискомъ и съ огромными
   усилiями, но мы еще имeли возможность обойти ГПУ: ночью уйти изъ дому въ
   лeсъ и пробираться къ границe, но уже персидской, а не финской, и уже безъ
   документовъ и почти безъ денегъ.
   Но... мы поeхали. У меня было ощущенье, точно я eду въ какой-то
   похоронной процессiи, а покойники -- это всe мы.
   Въ Питерe насъ долженъ былъ встрeтить Бабенко и присоединиться къ намъ.
   Поeздка г-жи Е. отпала, такъ какъ у нея появилась возможность легальнаго
   выeзда черезъ Интуристъ2. Бабенко встрeтилъ насъ и очень быстро и ловко
   устроилъ намъ плацъ-пересадочные билеты до ст. Шуйская Мурманской ж. д.
   Я не думаю, чтобы кто бы то ни было изъ насъ находился во вполнe
   здравомъ умe и твердой памяти. Я какъ-то вяло отмeтилъ въ умe и "оставилъ
   безъ послeдствiй" тотъ фактъ, что вагонъ, на который Бабенко досталъ
   плацкарты, былъ послeднимъ, въ хвостe поeзда, что какими-то странными были
   номера плацкартъ -- въ разбивку: 3-iй, 6-ой, 8-ой и т.д., что главный
   кондукторъ безъ всякой къ этому необходимости заставилъ насъ разсeсться
   "согласно взятымъ плацкартамъ", хотя мы договорились съ пассажирами о
   перемeнe мeстъ. Да и пассажиры были странноваты...
   Вечеромъ мы всe собрались въ одномъ купе. Бабенко разливалъ чай, и
   послe чаю я, уже давно страдавшiй безсоницей, заснулъ какъ-то странно
   быстро, точно въ омутъ провалился...
   Я сейчасъ не помню, какъ именно я это почувствовалъ... Помню только,
   что я рeзко рванулся, отбросилъ какого-то человeка къ противоположной стeнкe
   купе, человeкъ глухо стукнулся головой объ стeнку, что кто-то повисъ на моей
   рукe, кто-то цeпко обхватилъ мои колeна, какiя-то руки сзади судорожно
   вцeпились мнe въ горло -- а прямо въ лицо уставились три или четыре
   револьверныхъ дула.
   Я понялъ, что все кончено. Точно какая-то черная молнiя вспыхнула
   невидимымъ свeтомъ и освeтила все -- и Бабенко съ его странной теорiей
   баллистики, и странные номера плацкартъ, и тeхъ 36 пассажировъ, которые въ
   личинахъ инженеровъ, рыбниковъ, бухгалтеровъ, желeзнодорожниковъ, eдущихъ въ
   Мурманскъ, {21} въ Кемь, въ Петрозаводскъ, составляли, кромe насъ, все
   населенiе вагона.
  
   2 Впослeдствiи, уже здeсь, заграницей, я узналъ, что къ этому времени
   г-жа Е. была уже арестована.
  
   Вагонъ былъ наполненъ шумомъ борьбы, тревожными криками чекистовъ,
   истерическимъ визгомъ Степушки, чьимъ-то раздирающимъ уши стономъ... Вотъ
   почтенный "инженеръ" тычетъ мнe въ лицо кольтомъ, кольтъ дрожитъ въ его
   рукахъ, инженеръ приглушенно, но тоже истерически кричитъ: "руки вверхъ,
   руки вверхъ, говорю я вамъ!"
   Приказанiе -- явно безсмысленное, ибо въ мои руки вцeпилось человeка по
   три на каждую и на мои запястья уже надeта "восьмерка" -- наручники, тeсно
   сковывающiе одну руку съ другой... Какой-то вчерашнiй "бухгалтеръ" держитъ
   меня за ноги и вцeпился зубами въ мою штанину. Человeкъ, котораго я
   отбросилъ къ стeнe, судорожно вытаскиваетъ изъ кармана что-то блестящее...
   Словно все купе ощетинилось стволами наганомъ, кольтовъ, браунинговъ...
  
   ___
  
   Мы eдемъ въ Питеръ въ томъ же вагонe, что и выeхали. Насъ просто
   отцeпили отъ поeзда и прицeпили къ другому. Вeроятно, внe вагона никто
   ничего и не замeтилъ.
   Я сижу у окна. Руки распухли отъ наручниковъ, кольца которыхъ оказались
   слишкомъ узкими для моихъ запястiй. Въ купе, ни на секунду не спуская съ
   меня глазъ, посмeнно дежурятъ чекисты -- по три человeка на дежурство. Они
   изысканно вeжливы со мной. Нeкоторые знаютъ меня лично. Для охоты на столь
   "крупнаго звeря", какъ мы съ братомъ, ГПУ, повидимому, мобилизовало половину
   тяжело-атлетической секцiи ленинградскаго "Динамо". Хотeли взять насъ
   живьемъ и по возможности неслышно.
   Сдeлано, что и говорить, чисто, хотя и не безъ излишнихъ затрать. Но
   что для ГПУ значатъ затраты? Не только отдeльный "салонъ вагонъ", и цeлый
   поeздъ могли для насъ подставить.
   На полкe лежитъ уже ненужное оружiе. У насъ были двe двухстволки,
   берданка, малокалиберная винтовка и у Ирины -- маленькiй браунингъ, который
   Юра контрабандой привезъ изъ заграницы... Въ лeсу, съ его радiусомъ
   видимости въ 40 -- 50 метровъ, это было бы очень серьезнымъ оружiемъ въ
   рукахъ людей, которые бьются за свою жизнь. Но здeсь, въ вагонe, мы не
   успeли за него даже и хватиться.
   Грустно -- но уже все равно. Жребiй былъ брошенъ, и игра проиграна въ
   чистую...
   Въ вагонe распоряжается тотъ самый толстый "инженеръ", который тыкалъ
   мнe кольтомъ въ физiономiю. Зовутъ его Добротинъ. Онъ разрeшаетъ мнe подъ
   очень усиленнымъ конвоемъ пойти въ уборную, и, проходя черезъ вагонъ, я
   обмeниваюсь дeланной улыбкой съ Борисомъ, съ Юрой... Всe они, кромe Ирины,
   тоже въ наручникахъ. Жалобно смотритъ на меня Степушка. Онъ считалъ, что на
   предательство со стороны Бабенки -- одинъ шансъ на сто. Вотъ этотъ одинъ
   шансъ и выпалъ... {22}
   Здeсь же и тоже въ наручникахъ сидитъ Бабенко съ угнетенной невинностью
   въ бeгающихъ глазахъ... Господи, кому при такой роскошной мизансценe нуженъ
   такой дешевый маскарадъ!..
   Поздно вечеромъ во внутреннемъ дворe ленинградскаго ГПУ Добротинъ долго
   ковыряется ключемъ въ моихъ наручникахъ и никакъ не можетъ открыть ихъ. Руки
   мои превратились въ подушки. Борисъ, уже раскованный, разминаетъ кисти рукъ
   и иронизируетъ: "какъ это вы, товарищъ Добротинъ, при всей вашей практикe,
   до сихъ поръ не научились съ восьмерками справляться?"
   Потомъ мы прощаемся съ очень плохо дeланнымъ спокойствiемъ. Жму руку
   Бобу. Ирочка цeлуетъ меня въ лобъ. Юра старается не смотрeть на меня, жметъ
   мнe руку и говоритъ:
   -- Ну, что-жъ, Ватикъ... До свиданiя... Въ четвертомъ измeренiи...
   Это его любимая и весьма утeшительная теорiя о метампсихозe въ
   четвертомъ измeренiи; но голосъ не выдаетъ увeренности въ этой теорiи.
   Ничего, Юрчинька. Богъ дастъ -- и въ третьемъ встрeтимся...
  
   ___
  
   Стоитъ совсeмъ пришибленный Степушка -- онъ едва-ли что-нибудь
   соображаетъ сейчасъ. Вокругъ насъ плотнымъ кольцомъ выстроились всe 36
   захватившихъ насъ чекистовъ, хотя между нами и волей -- циклопическiя
   желeзо-бетонныя стeны тюрьмы ОГПУ -- тюрьмы новой стройки. Это, кажется,
   единственное, что совeтская власть строитъ прочно и въ расчетe на долгое,
   очень долгое время.
   Я подымаюсь по какимъ-то узкимъ бетоннымъ лeстницамъ. Потомъ цeлый
   лабиринтъ корридоровъ. Двухчасовый обыскъ. Одиночка. Четыре шага впередъ,
   четыре шага назадъ. Безсонныя ночи. Лязгъ тюремныхъ дверей...
   И ожиданiе.
  
   ДОПРОСЫ
  
  
   Въ корридорахъ тюрьмы -- собачiй холодъ и образцовая чистота.
   Надзиратель идетъ сзади меня и командуетъ: налeво... внизъ... направо...
   Полы устланы половиками. Въ циклопическихъ стeнахъ -- глубокiя ниши, ведущiя
   въ камеры. Это -- корпусъ одиночекъ...
   Издали, изъ-за угла корридора, появляется фигура какого-то
   заключеннаго. Ведущiй его надзиратель что-то командуетъ, и заключенный
   исчезаетъ въ нишe. Я только мелькомъ вижу безмeрно исхудавшее обросшее лицо.
   Мой надзиратель командуетъ:
   -- Проходите и не оглядывайтесь въ сторону.
   Я все-таки искоса оглядываюсь. Человeкъ стоитъ лицомъ къ двери, и
   надзиратель заслоняетъ его отъ моихъ взоровъ. Но это -- незнакомая фигура...
   Меня вводятъ въ кабинетъ слeдователя, и я, къ своему изумленiю, {23}
   вижу Добротина, возсeдающаго за огромнымъ министерскимъ письменнымъ столомъ.
   Теперь его руки не дрожатъ; на кругломъ, хорошо откормленномъ лицe --
   спокойная и даже благожелательная улыбка.
   Я понимаю, что у Добротина есть всe основанiя быть довольнымъ. Это онъ
   провелъ всю операцiю, пусть нeсколько театрально, но втихомолку и съ
   успeхомъ. Это онъ поймалъ вооруженную группу, это у него на рукахъ какое ни
   на есть, а все же настоящее дeло, а вeдь не каждый день, да, пожалуй, и не
   каждый мeсяцъ ГПУ, даже ленинградскому, удается изъ чудовищныхъ кучъ
   всяческой провокацiи, липы, халтуры, инсценировокъ, доносовъ, "романовъ" и
   прочей трагической чепухи извлечь хотя бы одно "жемчужное зерно" настоящей
   контръ-революцiи, да еще и вооруженной.
   Лицо Добротина лоснится, когда онъ приподымается, протягиваетъ мнe руку
   и говоритъ:
   -- Садитесь, пожалуйста, Иванъ Лукьяновичъ...
   Я сажусь и всматриваюсь въ это лицо, какъ хотите, а все-таки
   побeдителя. Добротинъ протягиваетъ мнe папиросу, и я закуриваю. Я не курилъ
   уже двe недeли, и отъ папиросы чуть-чуть кружится голова.
   -- Чаю хотите?
   Я, конечно, хочу и чаю... Черезъ нeсколько минутъ приносятъ чай,
   настоящiй чай, какого "на волe" нeтъ, съ лимономъ и съ сахаромъ.
   -- Ну-съ, Иванъ Лукьяновичъ, -- начинаетъ Добротинъ, -- вы, конечно,
   прекрасно понимаете, что намъ все, рeшительно все извeстно. Единственная
   правильная для васъ политика -- это карты на столъ.
   Я понимаю, что какiя тутъ карты на столъ, когда всe карты и безъ того
   уже въ рукахъ Добротина. Если онъ не окончательный дуракъ -- а предполагать
   это у меня нeтъ рeшительно никакихъ основанiй, -- то, помимо Бабенковскихъ
   показали, у него есть показанiя г-жи Е. и, что еще хуже, показанiя Степушки.
   А что именно Степушка съ переполоху могъ наворотить -- этого напередъ и
   хитрый человeкъ не придумаетъ.
   Чай и папиросы уже почти совсeмъ успокоили мою нервную систему. Я почти
   спокоенъ. Я могу спокойно наблюдать за Добротинымъ, расшифровывать его
   интонацiи и строить какiе-то планы самозащиты -- весьма эфемерные планы,
   впрочемъ...
   -- Я долженъ васъ предупредить, Иванъ Лукьяновичъ, что вашему
   существованiю непосредственной опасности не угрожаетъ. Въ особенности, если
   вы послeдуете моему совeту. Мы -- не мясники. Мы не разстрeливаемъ
   преступниковъ, гораздо болeе опасныхъ, чeмъ вы. Вотъ, -- тутъ Добротинъ
   сдeлалъ широкiй жестъ по направленiю къ окну. Тамъ, за окномъ, во
   внутреннемъ дворe ГПУ, еще достраивались новые корпуса тюрьмы. -- Вотъ, тутъ
   работаютъ люди, которые были приговорены даже къ разстрeлу, и тутъ они
   своимъ трудомъ очищаютъ себя отъ прежнихъ {24} преступленiй передъ совeтской
   властью. Наша задача -- не карать, а исправлять...
   Я сижу въ мягкомъ креслe, курю папиросу и думаю о томъ, что это
   дипломатическое вступленiе рeшительно ничего хорошаго не предвeщаетъ.
   Добротинъ меня обхаживаетъ. А это можетъ означать только одно: на базe
   безспорной и извeстной ГПУ и безъ меня фактической стороны нашего дeла
   Добротинъ хочетъ создать какую-то "надстройку", раздуть дeло, запутать въ
   него кого-то еще. Какъ и кого именно -- я еще не знаю.
   -- Вы, какъ разумный человeкъ, понимаете, что ходъ вашего дeла зависитъ
   прежде всего отъ васъ самихъ. Слeдовательно, отъ васъ зависятъ и судьбы
   вашихъ родныхъ -- вашего сына, брата... Повeрьте мнe, что я не только
   слeдователь, но и человeкъ. Это, конечно, не значитъ, что вообще слeдователи
   -- не люди... Но вашъ сынъ еще такъ молодъ...
   Ну-ну, думаю я, не ГПУ, а какая-то воскресная проповeдь.
   -- Скажите, пожалуйста, товарищъ Добротинъ, вотъ вы говорите, что не
   считаете насъ опасными преступниками... Къ чему же тогда такой, скажемъ,
   расточительный способъ ареста? Отдeльный вагонъ, почти четыре десятка
   вооруженныхъ людей...
   -- Ну, знаете, вы -- не опасны съ точки зрeнiя совeтской власти. Но вы
   могли быть очень опасны съ точки зрeнiя безопасности нашего оперативнаго
   персонала... Повeрьте, о вашихъ атлетическихъ достиженiяхъ мы знаемъ очень
   хорошо. И такъ вашъ братъ сломалъ руку одному изъ нашихъ работниковъ.
   -- Что это -- отягчающiй моментъ?
   -- Э, нeтъ, пустяки. Но если бы нашихъ работниковъ было бы меньше, онъ
   переломалъ бы кости имъ всeмъ... Пришлось бы стрeлять... Отчаянный парень
   вашъ братъ.
   -- Неудивительно. Вы его лeтъ восемь по тюрьмамъ таскаете за здорово
   живешь...
   -- Во-первыхъ, не за здорово живешь... А во-вторыхъ, конечно, съ нашей
   точки зрeнiя, вашъ братъ едва-ли поддается исправленiю... О его судьбe вы
   должны подумать особенно серьезно. Мнe будетъ очень трудно добиться для
   него... болeе мягкой мeры наказанiя. Особенно, если вы мнe не поможете.
   Добротинъ кидаетъ на меня взглядъ въ упоръ, какъ бы ставя этимъ
   взглядомъ точку надъ какимъ-то невысказаннымъ "i". Я понимаю -- въ переводe
   на общепонятный языкъ это все значитъ: или вы подпишите все, что вамъ будетъ
   приказано, или...
   Я еще не знаю, что именно мнe будетъ приказано. По всей вeроятности, я
   этого не подпишу... И тогда?
   -- Мнe кажется, товарищъ Добротинъ, что все дeло -- совершенно ясно, и
   мнe только остается письменно подтвердить то, что вы и такъ знаете.
   -- А откуда вамъ извeстно, что именно мы знаемъ?
   -- Помилуйте, у васъ есть Степановъ, г-жа Е., "вещественныя
   доказательства" и, наконецъ, у васъ есть товарищъ Бабенко.
   При имени Бабенко Добротинъ слегка улыбается. {25}
   -- Ну, у Бабенки есть еще и своя исторiя -- по линiи вредительства въ
   Рыбпромe.
   -- Ага, такъ это онъ такъ заглаживаетъ вредительство?
   -- Послушайте, -- дипломатически намекаетъ Добротинъ, -- слeдствiе вeдь
   веду я, а не вы...
   -- Я понимаю. Впрочемъ, для меня дeло такъ же ясно, какъ и для васъ.
   -- Мнe не все ясно. Какъ, напримeръ, вы достали оружiе и документы?
   Я объясняю: я, Юра и Степановъ -- члены союза охотниковъ,
   слeдовательно, имeли право держать охотничьи, гладкоствольныя ружья. Свою
   малокалиберную винтовку Борисъ сперъ въ осоавiахимовскомъ тирe. Браунингъ
   Юра привезъ изъ заграницы. Документы -- всe совершенно легальны, оффицiальны
   и получены такимъ же легальнымъ и оффицiальнымъ путемъ -- тамъ-то и тамъ-то.
   Добротинъ явственно разочарованъ. Онъ ждалъ чего-то болeе сложнаго,
   чего-то, откуда можно было бы вытянуть какихъ-нибудь соучастниковъ,
   разыскать какiя-нибудь "нити" и вообще развести всякую пинкертоновщину. Онъ
   знаетъ, что получить даже самую прозаическую гладкоствольную берданку -- въ
   СССР очень трудная вещь и далеко не всякому удается. Я разсказываю, какъ мы
   съ сыномъ участвовали въ разныхъ экспедицiяхъ: въ Среднюю Азiю, въ
   Дагестанъ, Чечню и т.д., и что подъ этимъ соусомъ я вполнe легальнымъ путемъ
   получилъ оружiе. Добротинъ пытается выудить хоть какiя-нибудь противорeчiя
   изъ моего разсказа, я пытаюсь выудить изъ Добротина хотя бы приблизительный
   остовъ тeхъ "показанiй", какiя мнe будутъ предложены. Мы оба терпимъ полное
   фiаско.
   -- Вотъ что я вамъ предложу, -- говоритъ, наконецъ, Добротинъ. -- Я
   отдамъ распоряженiе доставить въ вашу камеру бумагу и прочее, и вы сами
   изложите всe показанiя, не скрывая рeшительно ничего. Еще разъ напоминаю
   вамъ, что отъ вашей откровенности зависитъ все.
   Добротинъ опять принимаетъ видъ рубахи-парня, и я рeшаюсь
   воспользоваться моментомъ:
   -- Не можете ли вы, вмeстe съ бумагой, приказать доставить мнe хоть
   часть того продовольствiя, которое у насъ было отобрано?
   Голодая въ одиночкe, я не безъ вожделeнiя въ сердцe своемъ вспоминалъ о
   тeхъ запасахъ сала, сахару, сухарей, которые мы везли съ собой и которые
   сейчасъ жрали какiе-то чекисты...
   -- Знаете, Иванъ Лукьяновичъ, это будетъ трудно. Администрацiя тюрьмы
   не подчинена слeдственнымъ властямъ. Кромe того, ваши запасы, вeроятно, уже
   съeдены... Знаете-ли, скоропортящiеся продукты...
   -- Ну, скоропортящiеся мы и сами могли бы съeсть...
   -- Да... Вашему сыну я передалъ кое-что, -- вралъ Добротинъ (ничего онъ
   не передалъ). -- Постараюсь и вамъ. Вообще я готовъ идти вамъ навстрeчу и въ
   смыслe режима, и въ смыслe питанiя... Надeюсь, что и вы... {26}
   -- Ну, конечно. И въ вашихъ, и въ моихъ интересахъ покончить со всей
   этой канителью возможно скорeе, чeмъ бы она ни кончилась...
   Добротинъ понимаетъ мой намекъ.
   -- Увeряю васъ, Иванъ Лукьяновичъ, что ничeмъ особенно страшнымъ она
   кончиться не можетъ... Ну, пока, до свиданья.
   Я подымаюсь со своего кресла и вижу: рядомъ съ кресломъ Добротина изъ
   письменнаго стола выдвинута доска и на доскe крупнокалиберный кольтъ со
   взведеннымъ куркомъ.
   Добротинъ былъ готовъ къ менeе великосвeтскому финалу нашей бесeды...
  
   СТЕПУШКИНЪ РОМАНЪ
  
  
   Вeжливость -- качество прiятное даже въ палачe. Конечно, очень
   утeшительно, что мнe не тыкали въ носъ наганомъ, не инсценировали разстрeла.
   Но, во-первыхъ, это до поры до времени и, во-вторыхъ, допросъ не далъ
   рeшительно ничего новаго. Весь разговоръ -- совсeмъ впустую. Никакимъ
   обeщанiямъ Добротина я, конечно, не вeрю, какъ не вeрю его крокодиловымъ
   воздыханiямъ по поводу Юриной молодости. Юру, впрочемъ, вeроятно, посадятъ
   въ концлагерь. Но, что изъ того? За смерть отца и дяди онъ вeдь будетъ
   мстить -- онъ не изъ тихихъ мальчиковъ. Значитъ, тотъ-же разстрeлъ -- только
   немного попозже. Степушка, вeроятно, отдeлается дешевле всeхъ. У него одного
   не было никакого оружiя, онъ не принималъ никакого участiя въ подготовкe
   побeга. Это -- старый, затрушенный и вполнe аполитичный гроссбухъ. Кому онъ
   нуженъ -- абсолютно одинокiй, отъ всего оторванный человeкъ, единственная
   вина котораго заключалась въ томъ, что онъ, рискуя жизнью, пытался
   пробраться къ себe домой, на родину, чтобы тамъ доживать свои дни...
   Я наскоро пишу свои показанiя и жду очередного вызова, чтобы узнать,
   гдe кончится слeдствiе, какъ таковое, и гдe начнутся попытки выжать изъ меня
   "романъ".
   Мои показанiя забираетъ корридорный надзиратель и относить къ
   Добротину. Дня черезъ три меня вызываютъ на допросъ.
   Добротинъ встрeчаетъ меня такъ же вeжливо, какъ и въ первый разъ, но
   лицо его выражаетъ разочарованiе.
   -- Долженъ вамъ сказать, Иванъ Лукьяновичъ, что ваша писанина никуда не
   годится. Это все мы и безъ васъ знаемъ. Ваша попытка побeга насъ очень мало
   интересуетъ. Насъ интересуетъ вашъ шпiонажъ.
   Добротинъ бросаетъ это слово, какъ какой-то тяжелый метательный
   снарядъ, который долженъ сбить меня съ ногъ и выбить изъ моего, очень
   относительнаго, конечно, равновeсiя. Но я остаюсь равнодушнымъ.
   Вопросительно и молча смотрю на Добротина.
   Добротинъ "пронизываетъ меня взглядомъ". Техническая часть этой
   процедуры ему явственно не удается. Я курю добротинскую папироску и жду...
   -- Основы вашей "работы" намъ достаточно полно извeстны, {27} и съ
   вашей стороны, Иванъ Лукьяновичъ, было бы даже, такъ сказать... неумно эту
   работу отрицать. Но цeлый рядъ отдeльныхъ нитей намъ неясенъ. Вы должны намъ
   ихъ выяснить...
   -- Къ сожалeнiю, ни насчетъ основъ, ни насчетъ нитей ничeмъ вамъ помочь
   не могу.
   -- Вы, значитъ, собираетесь отрицать вашу "работу".
   -- Самымъ категорическимъ образомъ. И преимущественно потому, что такой
   работы и въ природe не существовало.
   -- Позвольте, Иванъ Лукьяновичъ. У насъ есть наши агентурныя данныя, у
   насъ есть копiи съ вашей переписки. У насъ есть показанiя Степанова, который
   во всемъ сознался...
   Я уже потомъ, по дорогe въ лагерь, узналъ, что со Степушкой обращались
   далеко не такъ великосвeтски, какъ со всeми нами. Тотъ же самый Добротинъ,
   который вотъ сейчасъ прямо лоснится отъ корректности, стучалъ кулакомъ по
   столу, крылъ его матомъ, тыкалъ ему въ носъ кольтомъ и грозилъ "пристрeлить,
   какъ дохлую собаку". Не знаю, почему именно какъ дохлую...
   Степушка наворотилъ. Наворотилъ совершенно жуткой чепухи, запутавъ въ
   ней и людей, которыхъ онъ зналъ, и людей, которыхъ онъ не зналъ. Онъ
   перепугался такъ, что стремительность его "показанiй" прорвала всe преграды
   элементарной логики, подхватила за собой Добротина и Добротинъ въ этой
   чепухe утопъ.
   Что онъ утопъ, мнe стало ясно послe первыхъ же минутъ допроса. Его
   "агентурныя данныя" не стоили двухъ копeекъ; слeжка за мной, какъ оказалось,
   была, но ничего путнаго и выслeживать не было; переписка моя, какъ
   оказалось, перлюстрировалась вся, но и изъ нея Добротинъ ухитрился выкопать
   только факты, разбивающiя его собственную или, вeрнeе, Степушкину теорiю.
   Оставалась одна эта "теорiи" или, точнeе, остовъ "романа", который я долженъ
   былъ облечь плотью и кровью, закрeпить всю эту чепуху своей подписью, и
   тогда на рукахъ у Добротина оказалось бы настоящее дeло, на которомъ, можетъ
   быть, можно было бы сдeлать карьеру и въ которомъ увязло бы около десятка
   рeшительно ни въ чемъ ниповинныхъ людей.
   Если бы вся эта чепуха была сгруппирована хоть сколько-нибудь
   соотвeтственно съ человeческимъ мышленiемъ, выбраться изъ нея было бы
   нелегко. Какъ-никакъ знакомства съ иностранцами у меня были. Связь съ
   заграницей была. Все это само по себe уже достаточно предосудительно съ
   совeтской точки зрeнiя, ибо не только заграницу, но и каждаго отдeльнаго
   иностранца совeтская власть отгораживаетъ китайской стeной отъ зрeлища
   совeтской нищеты, а совeтскаго жителя -- отъ буржуазныхъ соблазновъ.
   Я до сихъ поръ не знаю, какъ именно конструировался остовъ этого
   романа. Мнe кажется, что Степушкинъ переполохъ вступилъ въ соцiалистическое
   соревнованiе съ Добротинскимъ рвенiемъ, и изъ обоихъ и въ отдeльности не
   слишкомъ хитрыхъ источниковъ получился совсeмъ ужъ противоестественный
   ублюдокъ. Въ одну нелeпую кучу были свалены и Юрины товарищи по футболу, и
   та англiйская семья, которая прieзжала ко мнe въ Салтыковку на Week End, и
   нeсколько знакомыхъ журналистовъ, и мои поeздки {28} по Россiи, и все, что
   хотите. Здeсь не было никакой ни логической, ни хронологической увязки.
   Каждая "улика" вопiюще противорeчила другой, и ничего не стоило доказать всю
   полную логическую безсмыслицу всего этого "романа".
   Но что было бы, если бы я ее доказалъ?
   Въ данномъ видe -- это было варево, несъeдобное даже для неприхотливаго
   желудка ГПУ. Но если бы я указалъ Добротину на самыя зiяющiя несообразности,
   -- онъ устранилъ бы ихъ, и въ коллегiю ОГПУ пошелъ бы обвинительный актъ, не
   лишенный хоть нeкоторой, самой отдаленной, доли правдоподобiя. Этого
   правдоподобiя было бы достаточно для созданiя новаго "дeла" и для ареста
   новыхъ "шпiоновъ".
   И я очень просто говорю Добротину, что я -- по его же словамъ --
   человeкъ разумный и что именно поэтому я не вeрю ни въ его обeщанiя, ни въ
   его угрозы, что вся эта пинкертоновщина со шпiонами -- несусвeтимый вздоръ и
   что вообще никакихъ показанiй на эту тему я подписывать не буду. Что можно
   было перепугать Степанова и поймать его на какую-нибудь очень дешевую
   удочку, но что меня на такую удочку никакъ не поймать.
   Добротинъ какъ-то сразу осeкается, его лицо на одинъ мигъ
   перекашивается яростью, и изъ подъ лоснящейся поверхности хорошо
   откормленнаго и благодушно-корректнаго, если хотите, даже слегка
   европеизированнаго "слeдователя" мелькаетъ оскалъ чекистскихъ челюстей.
   -- Ахъ, такъ вы -- такъ...
   -- Да, я -- такъ...
   Мы нeсколько секундъ смотримъ другъ на друга въ упоръ.
   -- Ну, мы васъ заставимъ сознаться...
   -- Очень мало вeроятно...
   По лицу Добротина видна, такъ сказать, борьба стилей. Онъ сбился со
   своего европейскаго стиля и почему-то не рискуетъ перейти къ обычному
   чекистскому: то-ли ему не приказано, то-ли онъ побаивается: за три недeли
   тюремной голодовки я не очень уже ослабь физически и терять мнe нечего.
   Разговоръ заканчивается совсeмъ ужъ глупо:
   -- Вотъ видите, -- раздраженно говоритъ Добротинъ. -- А я для васъ даже
   выхлопоталъ сухарей изъ вашего запаса.
   -- Что-же, вы думали купить сухарями мои показанiя?
   -- Ничего я не думалъ покупать. Забирайте ваши сухари. Можете идти въ
   камеру.
  
   СИНЕДРIОНЪ
  
  
   На другой же день меня снова вызываютъ на допросъ. На этотъ разъ
   Добротинъ -- не одинъ. Вмeстe съ нимъ -- еще какихъ-то три слeдователя,
   видимо, чиномъ значительно повыше. Одинъ -- въ чекистской формe и съ двумя
   ромбами въ петлицe. Дeло идетъ всерьезъ.
   Добротинъ держится пассивно и въ тeни. Допрашиваютъ тe трое. Около пяти
   часовъ идутъ безконечные вопросы о всeхъ моихъ {29} знакомыхъ, снова
   выплываетъ уродливый, нелeпый остовъ Степушкинаго детективнаго романа, но на
   этотъ разъ уже въ новомъ варiантe. Меня въ шпiонажe уже не обвиняютъ. Но
   граждане X, Y, Z и прочiе занимались шпiонажемъ, и я объ этомъ не могу не
   знать. О Степушкиномъ шпiонажe тоже почти не заикаются, весь упоръ дeлается
   на нeсколькихъ моихъ иностранныхъ и не-иностранныхъ знакомыхъ. Требуется,
   чтобы я подписалъ показанiя, ихъ изобличающiя, и тогда... опять разговоровъ
   о молодости моего сына, о моей собственной судьбe, о судьбe брата. Намеки на
   то, что мои показанiи весьма существенны "съ международной точки зрeнiя",
   что, въ виду дипломатическаго характера всего этого дeла, имя мое нигдe не
   будетъ названо. Потомъ намеки -- и весьма прозрачные -- на разстрeлъ для
   всeхъ насъ трехъ, въ случаe моего отказа и т.д. и т.д.
   Часы проходятъ, я чувствую, что допросъ превращается въ конвейеръ.
   Слeдователи то выходятъ, то приходятъ. Мнe трудно разобрать ихъ лица. Я сижу
   на ярко освeщенномъ мeстe, въ креслe, у письменнаго стола. За столомъ --
   Добротинъ, остальные -- въ тeни, у стeны огромнаго кабинета, на какомъ-то
   диванe.
   Провраться я не могу -- хотя бы просто потому, что я рeшительно ничего
   не выдумываю. Но этотъ многочасовый допросъ, это огромное нервное напряженiе
   временами уже заволакиваетъ сознанiе какой-то апатiей, какимъ-то
   безразличiемъ. Я чувствую, что этотъ конвейеръ надо остановить.
   -- Я васъ не понимаю, -- говоритъ человeкъ съ двумя ромбами. -- Васъ въ
   активномъ шпiонажe мы не обвиняемъ. Но какой вамъ смыслъ топить себя,
   выгораживая другихъ. Васъ они такъ не выгораживаютъ...
   Что значитъ глаголъ "не выгораживаютъ" -- и еще въ настоящемъ времени.
   Что -- эти люди или часть изъ нихъ уже арестованы? И, дeйствительно, "не
   выгораживаютъ" меня? Или просто -- это новый трюкъ?
   Во всякомъ случаe -- конвейеръ надо остановить.
   Со всeмъ доступнымъ мнe спокойствiемъ и со всей доступной мнe
   твердостью я говорю приблизительно слeдующее:
   -- Я -- журналистъ и, слeдовательно, достаточно опытный въ совeтскихъ
   дeлахъ человeкъ. Я не мальчикъ и не трусъ. Я не питаю никакихъ иллюзiй
   относительно своей собственной судьбы и судьбы моихъ близкихъ. Я ни на одну
   минуту и ни на одну копeйку не вeрю ни обeщанiямъ, ни увeщеванiямъ ГПУ --
   весь этотъ романъ я считаю форменнымъ вздоромъ и убeжденъ въ томъ, что
   такимъ же вздоромъ считаютъ его и мои слeдователи: ни одинъ мало-мальски
   здравомыслящiй человeкъ ничeмъ инымъ и считать его не можетъ. И что, въ виду
   всего этого, я никакихъ показанiй не только подписывать, но и вообще давать
   не буду.
   -- То-есть, какъ это вы не будете? -- вскакиваетъ съ мeста одинъ изъ
   слeдователей -- и замолкаетъ... Человeкъ съ двумя ромбами медленно подходитъ
   къ столу, зажигаетъ папиросу и говоритъ:
   -- Ну, что-жъ, Иванъ Лукьяновичъ, -- вы сами подписали {30} вашъ
   приговоръ!.. И не только вашъ. Мы хотeли дать вамъ возможность спасти себя.
   Вы этой возможностью не воспользовались. Ваше дeло. Можете идти...
   Я встаю и направляюсь къ двери, у которой стоитъ часовой.
   -- Если надумаетесь, -- говоритъ мнe въ догонку человeкъ съ двумя
   ромбами, -- сообщите вашему слeдователю... Если не будетъ поздно...
   -- Не надумаюсь...
   Но когда я вернулся въ камеру, я былъ совсeмъ безъ силъ. Точно вынули
   что-то самое цeнное въ жизни и голову наполнили безконечной тьмой и
   отчаянiемъ. Спасъ ли я кого-нибудь въ реальности? Не отдалъ ли я брата и
   сына на расправу этому человeку съ двумя ромбами? Развe я знаю, какiе аресты
   произведены въ Москвe и какiе методы допросовъ были примeнены и какiе романы
   плетутся или сплетены тамъ. Я знаю, я твердо знаю, знаетъ моя логика, мой
   разсудокъ, знаетъ весь мой опытъ, что я правильно поставилъ вопросъ. Но
   откуда-то со дна сознанiя подымается что-то темное, что-то почти паническое
   -- и за всeмъ этимъ кудрявая голова сына, развороченная выстрeломъ изъ
   револьвера на близкомъ разстоянiи...
   Я забрался съ головой подъ одeяло, чтобы ничего не видeть, чтобы меня
   не видeли въ этотъ глазокъ, чтобы не подстерегли минуты упадка.
   Но дверь лязгнула, въ камеру вбeжали два надзирателя и стали стаскивать
   одeяло. Чего они хотeли, я не догадался, хотя я зналъ, что существуетъ
   система медленнаго, но довольно вeрнаго самоубiйства: перетянуть шею
   веревочкой или полоской простыни и лечь. Сонная артерiя передавлена,
   наступаетъ сонъ, потомъ смерть. Но я уже оправился.
   -- Мнe мeшаетъ свeтъ.
   -- Все равно, голову закрывать не полагается...
   Надзиратели ушли -- но волчокъ поскрипывалъ всю ночь...
  
   ПРИГОВОРЪ
  
  
   Наступили дни безмолвнаго ожиданiя. Гдe-то тамъ, въ гигантскихъ и
   безпощадныхъ зубцахъ ГПУ-ской машины, вертится стопка бумаги съ помeткой:
   "дeло N 2248". Стопка бeжитъ по какимъ-то роликамъ, подхватывается какими-то
   шестеренками... Потомъ подхватитъ ее какая-то одна, особенная шестеренка, и
   вотъ придутъ ко мнe и скажутъ: "собирайте вещи"...
   Я узнаю, въ чемъ дeло, потому что они придутъ не вдвоемъ и даже не
   втроемъ. Они придутъ ночью. У нихъ будутъ револьверы въ рукахъ, и эти
   револьверы будутъ дрожать больше, чeмъ дрожалъ кольтъ въ рукахъ Добротина въ
   вагонe N 13.
   Снова -- безконечныя безсонныя ночи. Тускло съ середины потолка
   подмигиваетъ электрическая лампочка. Мертвая тишина корпуса одиночекъ, лишь
   изрeдка прерываемая чьими-то предсмертными ночными криками. Полная
   отрeзанность отъ всего мiра. Ощущенье человeка похороненнаго заживо.
   Такъ проходятъ три мeсяца. {31}
   0x01 graphic
  
   ___
  
   Рано утромъ, часовъ въ шесть, въ камеру входитъ надзиратель. Въ рукe у
   него какая-то бумажка.
   -- Фамилiя?
   -- Солоневичъ, Иванъ Лукьяновичъ...
   -- Выписка изъ постановленiя чрезвычайной судебной тройки ПП ОГПУ ЛВО
   отъ 28 ноября 1933 года.
   У меня чуть-чуть замираетъ сердце, но въ мозгу -- уже ясно: это не
   разстрeлъ. Надзиратель одинъ и безъ оружiя.
   ...Слушали: дeло N 2248 гражданина Солоневича, Ивана Лукьяновича, по
   обвиненiю его въ преступленiяхъ, предусмотрeнныхъ ст. ст. 58 пунктъ 6; 58
   пунктъ 10; 58 пунктъ 11 и 59 пунктъ 10...
   Постановили: признать гражданина Солоневича, Ивана Лукьяновича,
   виновнымъ въ преступленiяхъ, предусмотрeнныхъ указанными статьями, и
   заключить его въ исправительно-трудовой лагерь срокомъ на 8 лeтъ.
   Распишитесь...
   Надзиратель кладетъ бумажку на столъ, текстомъ книзу. Я хочу лично
   прочесть приговоръ и записать номеръ дeла, дату и пр. Надзиратель не
   позволяетъ. Я отказываюсь расписаться. Въ концe концовъ, онъ уступаетъ.
   Уже потомъ, въ концлагерe, я узналъ, что это -- обычная манера
   объявленiя приговора (впрочемъ, крестьянамъ очень часто приговора не
   объявляютъ вовсе). И человeкъ попадаетъ въ лагерь, не зная или не помня
   номера дeла, даты приговора, безъ чего всякiя заявленiя и обжалованiя почти
   невозможны и что въ высокой степени затрудняетъ всякую юридическую помощь
   заключеннымъ...
   Итакъ -- восемь лeтъ концентрацiоннаго лагеря. Путевка на восемь лeтъ
   каторги, но все-таки не путевка на смерть...
   Охватываетъ чувство огромнаго облегченiя. И въ тотъ же моментъ въ мозгу
   вспыхиваетъ цeлый рядъ вопросовъ: отчего такой милостивый приговоръ, даже не
   10, а только 8 лeтъ? Что съ Юрой, Борисомъ, Ириной, Степушкой? И въ концe
   этого списка вопросовъ -- послeднiй, какъ удастся очередная -- которая по
   счету? -- попытка побeга. Ибо если мнe и совeтская воля была невтерпежъ, то
   что же говорить о совeтской каторгe?
   На вопросъ объ относительной мягкости приговора у меня отвeта нeтъ и до
   сихъ поръ. Наиболeе вeроятное объясненiе заключается въ томъ, что мы не
   подписали никакихъ доносовъ и не написали никакихъ романовъ. Фигура
   "романиста", какъ бы его не улещали во время допроса, всегда остается
   нежелательной фигурой, конечно, уже послe окончательной редакцiи романа. Онъ
   уже написалъ все, что отъ него требовалось, а потомъ, изъ концлагеря,
   начнетъ писать заявленiя, опроверженiя, покаянiя. Мало ли какiя группировки
   существуютъ въ ГПУ? Мало ли кто можетъ другъ друга подсиживать? Отъ
   романиста проще отдeлаться совсeмъ: мавръ сдeлалъ свое дeло и мавръ можетъ
   отправляться ко всeмъ чертямъ. Документъ остается, и опровергать его уже
   некому. {32} Можетъ быть, меня оставили жить оттого, что ГПУ не удалось
   создать крупное дeло? Можетъ быть, -- благодаря признанiю совeтской Россiи
   Америкой? Кто его знаетъ -- отчего.
   Борисъ, значитъ, тоже получилъ что-то вродe 8-10 лeтъ концлагеря.
   Исходя изъ нeкоторой пропорцiональности вины и прочаго, можно было бы
   предполагать, что Юра отдeлается какой-нибудь высылкой въ болeе или менeе
   отдаленныя мeста. Но у Юры были очень плохи дeла со слeдователемъ. Онъ
   вообще отъ всякихъ показанiй отказался, и Добротинъ мнe о немъ говорилъ:
   "вотъ тоже вашъ сынъ, самый молодой и самый жуковатый"... Степушка своимъ
   романомъ могъ себe очень сильно напортить...
   Въ тотъ же день меня переводятъ въ пересыльную тюрьму на Нижегородской
   улицe...
  
   ВЪ ПЕРЕСЫЛКE
  
  
   Огромные каменные корридоры пересылки переполнены всяческимъ народомъ.
   Сегодня -- "большой прiемъ". Изъ провинцiальныхъ тюремъ прибыли сотни
   крестьянъ, изъ Шпалерки -- рабочiе, урки (профессiональный уголовный
   элементъ) и -- къ моему удивленiю -- всего нeсколько человeкъ интеллигенцiи.
   Я издали замeчаю всклокоченный чубъ Юры, и Юра устремляется ко мнe, уже
   издали показывая пальцами "три года". Юра исхудалъ почти до неузнаваемости
   -- онъ, оказывается, объявилъ голодовку въ видe протеста противъ
   недостаточнаго питанiя... Мотивъ, не лишенный оригинальности... Здeсь же и
   Борисъ -- тоже исхудавшiй, обросшiй бородищей и уже поглощенный мыслью о
   томъ, какъ бы намъ всeмъ попасть въ одну камеру. У него, какъ и у меня, --
   восемь лeтъ, но въ данный моментъ всe эти сроки насъ совершенно не
   интересуютъ. Всe живы -- и то слава Богу...
   Борисъ предпринимаетъ рядъ таинственныхъ манипуляцiй, а часа черезъ два
   -- мы всe въ одной камерe, правда, одиночкe, но сухой и свeтлой и, главное,
   безъ всякой посторонней компанiи. Здeсь мы можемъ крeпко обняться,
   обмeняться всeмъ пережитымъ и ... обмозговать новые планы побeга.
   Въ этой камерe мы какъ-то быстро и хорошо обжились. Всe мы были вмeстe
   и пока что -- внe опасности. У всeхъ насъ было ощущенiе выздоровленiя послe
   тяжелой болeзни, когда силы прибываютъ и когда весь мiръ кажется ярче и
   чище, чeмъ онъ есть на самомъ дeлe. При тюрьмe оказалась старенькая
   библiотека. Насъ ежедневно водили на прогулку... Сначала трудно было ходить:
   ноги ослабeли и подгибались. Потомъ, послe того, какъ первыя передачи влили
   новыя силы въ наши ослабeвшiя мышцы, Борисъ какъ-то предложилъ:
   -- Ну, теперь давайте тренироваться въ бeгe. Дистанцiя -- иксъ
   километровъ: Совдепiя -- заграница... {33}
   На прогулку выводили сразу камеръ десять. Ходили по кругу, довольно
   большому, дiаметромъ метровъ въ сорокъ, причемъ каждая камера должна была
   держаться на разстоянiи десяти шаговъ одна отъ другой. Не нарушая этой
   дистанцiи, намъ приходилось бeгать почти "на мeстe", но мы все же бeгали...
   "Прогульщикъ" -- тотъ чинъ тюремной администрацiи, который надзираетъ за
   прогулкой, смотрeлъ на нашу тренировку скептически, но не вмeшивался...
   Рабочiе подсмeивались. Мужики смотрeли недоумeнно... Изъ оконъ тюремной
   канцелярiи на насъ взирали изумленныя лица... А мы все бeгали...
   "Прогульщикъ" сталъ смотрeть на насъ уже не скептически, а даже
   нeсколько сочувственно.
   -- Что, спортсмэны? -- спросилъ онъ какъ-то меня.
   -- Чемпiонъ Россiи, -- кивнулъ я въ сторону Бориса.
   -- Вишь ты, -- сказалъ "прогульщикъ"...
   На слeдующiй день, когда прогулка уже кончилась и вереница арестантовъ
   потянулась въ тюремныя двери, онъ намъ подмигнулъ:
   -- А ну, валяйте по пустому двору...
   Такъ мы прiобрeли возможность тренироваться болeе или менeе всерьезъ...
   И попали въ лагерь въ такомъ состоянiи физической fitness, которое дало намъ
   возможность обойти много острыхъ и трагическихъ угловъ лагерной жизни.
  
   РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ ТЮРЬМА
  
  
   Это была "рабоче-крестьянская" тюрьма въ буквальномъ смыслe этого
   слова. Сидя въ одиночкe на Шпалеркe, я не могъ составить себe никакого
   представленiи о соцiальномъ составe населенiя совeтскихъ тюремъ. Въ
   пересылкe мои возможности нeсколько расширились. На прогулку выводили
   человeкъ отъ 50 до 100 одновременно. Составъ этой партiи мeнялся постоянно
   -- однихъ куда-то усылали, другихъ присылали, -- но за весь мeсяцъ нашего
   пребыванiя въ пересылкe мы оставались единственными интеллигентами въ этой
   партiи -- обстоятельство, которое для меня было нeсколько неожиданнымъ.
   Больше всего было крестьянъ -- до жути изголодавшихся и какихъ-то по
   особенному пришибленныхъ... Иногда, встрeчаясь съ ними гдe-нибудь въ темномъ
   углу лeстницы, слышишь придушенный шепотъ:
   -- Братецъ, а, братецъ... хлeбца бы... корочку... а?..
   Много было рабочихъ -- тe имeли чуть-чуть менeе голодный видъ и были
   лучше одeты. И, наконецъ, мрачными фигурами, полными окончательнаго отчаянiя
   и окончательной безысходности, шагали по кругу "знатные иностранцы"...
   Это были почти исключительно финскiе рабочiе, тeми или иными, но
   большею частью нелегальными, способами перебравшiеся въ страну строящагося
   соцiализма, на "родину всeхъ трудящихся"... Сурово ихъ встрeтила эта родина.
   Во-первыхъ, ей и своихъ трудящихся дeть было некуда, во-вторыхъ, и чужимъ
   трудящимся {34} неохота показывать своей нищеты, своего голода и своихъ
   разстрeловъ... А какъ выпустить обратно этихъ чужихъ трудящихся, хотя бы
   однимъ уголкомъ глаза уже увидeвшихъ совeтскую жизнь не изъ окна спальнаго
   вагона.
   И вотъ мeсяцами они маячатъ здeсь по заколдованному кругу пересылки
   (сюда сажали и слeдственныхъ, но не срочныхъ заключенныхъ) безъ языка, безъ
   друзей, безъ знакомыхъ, покинувъ волю своей не пролетарской родины и попавъ
   въ тюрьму -- пролетарской.
   Эти пролетарскiе иммигранты въ СССР -- легальные, полулегальные и вовсе
   нелегальные -- представляютъ собою очень жалкое зрeлище... Ихъ привлекла
   сюда та безудержная коммунистическая агитацiя о прелестяхъ соцiалистическаго
   рая, которая была особенно характерна для первыхъ лeтъ пятилeтки и для
   первыхъ надеждъ, возлагавшихся на эту пятилeтку. Предполагался бурный ростъ
   промышленности и большая потребность въ квалифицированной рабочей силe,
   предполагался "небывалый ростъ благосостоянiя широкихъ трудящихся массъ" --
   многое предполагалось. Пятилeтка пришла и прошла. Оказалось, что и своихъ
   собственныхъ рабочихъ дeвать некуда, что предъ страной -- въ добавленiе къ
   прочимъ прелестямъ -- стала угроза массовой безработицы, что отъ
   "благосостоянiя" массы ушли еще дальше, чeмъ до пятилeтки. Правительство
   стало выжимать изъ СССР и тeхъ иностранныхъ рабочихъ, которые прieхали сюда
   по договорамъ и которымъ нечeмъ было платить и которыхъ нечeмъ было кормить.
   Но агитацiя продолжала дeйствовать. Тысячи неудачниковъ-идеалистовъ, если
   хотите, идеалистическихъ карасей, поперли въ СССР всякими не очень
   легальными путями и попали въ щучьи зубы ОГПУ...
   Можно симпатизировать и можно не симпатизировать политическимъ
   убeжденiямъ, толкнувшимъ этихъ людей сюда. Но не жалeть этихъ людей нельзя.
   Это -- не та коминтерновская шпана, которая eдетъ сюда по всяческимъ, иногда
   тоже не очень легальнымъ, визамъ совeтской власти, которая отдыхаетъ въ
   Крыму, на Минеральныхъ Водахъ, которая объeдаетъ русскiй народъ Инснабами,
   субсидiями и просто подачками... Они, эти идеалисты, бeжали отъ "буржуазныхъ
   акулъ" къ своимъ соцiалистическимъ братьямъ... И эти братья первымъ дeломъ
   скрутили имъ руки и бросили ихъ въ подвалы ГПУ...
   Эту категорiю людей я встрeчалъ въ самыхъ разнообразныхъ мeстахъ
   совeтской Россiи, въ томъ числe и у финляндской границы въ Карелiи, откуда
   ихъ на грузовикахъ и подъ конвоемъ ГПУ волокли въ Петрозаводскъ, въ
   тюрьму... Это было въ селe Койкоры, куда я пробрался для развeдки насчетъ
   бeгства отъ соцiалистическаго рая, а они бeжали въ этотъ рай... Они были
   очень голодны, но еще больше придавлены и растеряны... Они видeли еще очень
   немного, но и того, что они видeли, было достаточно для самыхъ мрачныхъ
   предчувствiй насчетъ будущаго... Никто изъ нихъ не зналъ русскаго языка и
   никто изъ конвоировъ не зналъ ни одного иностраннаго. Поэтому мнe удалось на
   нeсколько минутъ втиснуться въ ихъ среду въ качествe переводчика. Одинъ изъ
   нихъ говорилъ по нeмецки. Я переводилъ, подъ {35} проницательными взглядами
   полудюжины чекистовъ, буквально смотрeвшихъ мнe въ ротъ. Финнъ плохо
   понималъ по нeмецки, и приходилось говорить очень внятно и раздeльно...
   Среди конвоировъ былъ одинъ еврей, онъ могъ кое-что понимать по нeмецки, и
   лишнее слово могло бы означать для меня концлагерь...
   Мы стояли кучкой у грузовика... Изъ-за избъ на насъ выглядывали
   перепуганные карельскiе крестьяне, которые шарахались отъ грузовика и отъ
   финновъ, какъ отъ чумы -- перекинешься двумя-тремя словами, а потомъ -- Богъ
   его знаетъ, что могутъ "пришить". Финны знали, что мeстное населенiе
   понимаетъ по фински, и мой собесeдникъ спросилъ, почему къ нимъ никого изъ
   мeстныхъ жителей не пускаютъ. Я перевелъ вопросъ начальнику конвоя и
   получилъ отвeтъ:
   -- Это не ихнее дeло.
   Финнъ спросилъ, нельзя ли достать хлeба и сала... Наивность этого
   вопроса вызвала хохотъ у конвоировъ. Финнъ спросилъ, куда ихъ везутъ.
   Начальникъ конвоя отвeтилъ: "самъ увидитъ" и предупредилъ меня: "только вы
   лишняго ничего не переводите"... Финнъ растерялся и не зналъ, что и
   спрашивать больше.
   Арестованныхъ стали сажать въ грузовикъ. Мой собесeдникъ бросилъ мнe
   послeднiй вопросъ:
   -- Неужели буржуазныя газеты говорили правду?
   И я ему отвeтилъ словами начальника конвоя -- увидите сами. И онъ
   понялъ, что увидeть ему предстоитъ еще очень много.
   Въ концентрацiонномъ лагерe ББК я не видeлъ ни одного изъ этихъ
   дружественныхъ иммигрантовъ. Впослeдствiи я узналъ, что всeхъ ихъ
   отправляютъ подальше: за Уралъ, на Караганду, въ Кузбассъ -- подальше отъ
   соблазна новаго бeгства -- бeгства возвращенiя на свою старую и
   несоцiалистическую родину.
  
   УМЫВАЮЩIЕ РУКИ
  
  
   Однако, самое прiятное въ пересылкe было то, что мы, наконецъ, могли
   завязать связь съ волей, дать знать о себe людямъ, для которыхъ мы четыре
   мeсяца тому назадъ какъ въ воду канули, слать и получать письма, получать
   передачи и свиданiя.
   Но съ этой связью дeло обстояло довольно сложно: мы не питерцы, и по
   моей линiи въ Питерe было только два моихъ старыхъ товарища. Одинъ изъ нихъ,
   Iосифъ Антоновичъ, мужъ г-жи Е., явственно сидeлъ гдe-то рядомъ съ нами, но
   другой былъ на волe, внe всякихъ подозрeнiй ГПУ и внe всякаго риска, что
   передачей или свиданiемъ онъ навлечетъ какое бы то ни было подозрeнiе: такая
   масса людей сидитъ по тюрьмамъ, что если поарестовывать ихъ родственниковъ и
   друзей, нужно было бы окончательно опустошить всю Россiю. Nominae sunt
   odiosa -- назовемъ его "профессоромъ Костей". Когда-то очень давно, наша
   семья вырастила и выкормила его, почти безпризорнаго мальчика, онъ кончилъ
   гимназiю и университетъ. Сейчасъ онъ мирно профессорствовалъ въ Петербургe,
   жилъ тихой кабинетной мышью. Онъ нeсколько разъ проводилъ свои московскiя
   командировки у меня, въ Салтыковкe, и у меня съ нимъ была почти постоянная
   связь. {36}
   И еще была у насъ въ Питерe двоюродная сестра. Я и въ жизни ее не
   видалъ, Борисъ встрeчался съ нею давно и мелькомъ; мы только знали, что она,
   какъ и всякая служащая дeвушка въ Россiи, живетъ нищенски, работаетъ
   каторжно и, почти какъ и всe онe, каторжно работающiя и нищенски живущiя,
   болeетъ туберкулезомъ. Я говорилъ о томъ, что эту дeвушку не стоитъ и
   загружать хожденiемъ на передачи и свиданiе, а что вотъ Костя -- такъ отъ
   кого же и ждать-то помощи, какъ не отъ него.
   Юра къ Костe вообще относился весьма скептически, онъ не любилъ людей,
   окончательно выхолощенныхъ отъ всякаго протеста... Мы послали по открыткe --
   Костe и ей.
   Какъ мы ждали перваго дня свиданья! Какъ мы ждали этой первой за четыре
   мeсяца лазейки въ мiръ, въ которомъ близкiе наши то молились уже за упокой
   душъ нашихъ, то мечтали о почти невeроятномъ -- о томъ, что мы все-таки
   какъ-то еще живы! Какъ мы мечтали о первой вeсточкe туда и о первомъ кускe
   хлeба оттуда!..
   Когда голодаешь этакъ по ленински -- долго и всерьезъ, вопросъ о кускe
   хлeба прiобрeтаетъ странное значенiе. Сидя на тюремномъ пайкe, я какъ-то не
   могъ себe представить съ достаточной ясностью и убедительностью, что вотъ
   лежитъ передо мной кусокъ хлeба, а я eсть не хочу, и я его не съeмъ. Хлeбъ
   занималъ командныя высоты въ психикe -- унизительныя высоты.
   Въ первый же день свиданiй въ камеру вошелъ дежурный.
   -- Который тутъ Солоневичъ?
   -- Всe трое...
   Дежурный изумленно воззрился на насъ.
   -- Эка васъ расплодилось. А который Борисъ? На свиданiе...
   Борисъ вернулся съ мeшкомъ всяческихъ продовольственныхъ сокровищъ:
   здeсь было фунта три хлeбныхъ огрызковъ, фунтовъ пять варенаго картофеля въ
   мундирахъ, двe брюквы, двe луковицы и нeсколько кусочковъ селедки. Это было
   все, что Катя успeла наскребать. Денегъ у нея, какъ мы ожидали, не было ни
   копeйки, а достать денегъ по нашимъ указанiямъ она еще не сумeла.
   Но картошка... Какое это было пиршество! И какъ весело было при мысли о
   томъ, что наша оторванность отъ мiра кончилась, что панихидъ по насъ служить
   уже не будутъ. Все-таки, по сравненiю съ могилой, и концлагерь -- радость.
   Но Кости не было.
   Къ слeдующему свиданiю опять пришла Катя...
   Богъ ее знаетъ, какими путями и подъ какимъ предлогомъ она удрала со
   службы, наскребала хлeба, картошки и брюквы, стояла полубольная въ тюремной
   очереди. Костя не только не пришелъ: на телефонный звонокъ Костя отвeтилъ
   Катe, что онъ, конечно, очень сожалeетъ, но что онъ ничего сдeлать на
   можетъ, такъ какъ сегодня же уeзжаетъ на дачу.
   Дача была выдумана плохо: на дворe стоялъ декабрь...
   Потомъ, лежа на тюремной койкe и перебирая въ памяти всe эти страшные
   годы, я думалъ о томъ, какъ "тяжкiй млатъ" {37} голода и террора однихъ
   закалилъ, другихъ раздробилъ, третьи оказались пришибленными -- но
   пришибленными прочно. Какъ это я раньше не могъ понять, что Костя -- изъ
   пришибленныхъ.
   Сейчасъ, въ тюрьмe, видя, какъ я придавленъ этимъ разочарованiемъ, Юра
   сталъ утeшать меня -- такъ неуклюже, какъ это только можетъ сдeлать юноша 18
   лeтъ отъ роду и 180 сантиметровъ ростомъ.
   -- Слушай, Ватикъ, неужели же тебe и раньше не было ясно, что Костя не
   придетъ и ничего не сдeлаетъ?.. Вeдь это же просто -- Акакiй Акакiевичъ по
   ученой части... Вeдь онъ же, Ватикъ, трусъ... У него отъ одного Катинаго
   звонка душа въ пятки ушла... А чтобы придти на свиданiе -- что ты, въ самомъ
   дeлe? Онъ дрожитъ надъ каждымъ своимъ рублемъ и надъ каждымъ своимъ
   шагомъ... Я, конечно, понимаю, Ватикъ, -- смягчилъ Юра свою филиппику, --
   ну, конечно, раньше онъ, можетъ быть, и былъ другимъ, но сейчасъ...
   Да, другимъ... Многiе были иными. Да, сейчасъ, конечно, -- Акакiй
   Акакiевичъ... Роль знаменитой шубы выполняетъ дочь, хлибкая истеричка
   двeнадцати лeтъ. Да, конечно, революцiонный ребенокъ; ни жировъ, ни елки, ни
   витаминовъ, ни сказокъ... Пайковый хлeбъ и политграмота. Оную же
   политграмоту, надрываясь отъ тошноты, читаетъ Костя по всякимъ рабфакамъ --
   кому нужна теперь славянская литература... Тощiй и шаткiй уютъ на
   Васильевскомъ Островe... Вeчная дрожь: справа -- уклонъ, слeва -- загибъ,
   снизу -- голодъ, а сверху -- просто ГПУ... Оппозицiонный шепотъ за закрытой
   дверью. И вeчная дрожь...
   Да, можно понять -- какъ я этого раньше не понялъ... Можно простить...
   Но руку -- трудно подать. Хотя, развe онъ одинъ -- духовно убiенный
   революцiей? Если нeтъ статистики убитыхъ физически, то кто можетъ подсчитать
   количество убитыхъ духовно, пришибленныхъ, забитыхъ?
   Ихъ много... Но, какъ ни много ихъ, какъ ни чудовищно давленiе, есть
   все-таки люди, которыхъ пришибить не удалось.
  
   ЯВЛЕНIЕ IОСИФА
  
  
   Дверь въ нашу камеру распахнулась, и въ нее ввалилось нeчто
   перегруженное всяческими мeшками, весьма небритое и очень знакомое... Но я
   не сразу повeрилъ глазамъ своимъ...
   Небритая личность свалила на полъ свои мeшки и звeрски огрызнулась на
   дежурнаго:
   -- Куда же вы къ чортовой матери меня пихаете? Вeдь здeсь ни стать, ни
   сeсть...
   Но дверь уже захлопнулась.
   -- Вотъ сук-к-кины дeти, -- сказала личность по направленiю къ двери.
   Мои сомнeнiя разсeялись. Невeроятно, но фактъ: это былъ Iосифъ
   Антоновичъ.
   И я говорю этакимъ для вящаго изумленiя равнодушнымъ тономъ: {38}
   -- Ничего, I. А., какъ-нибудь помeстимся.
   I. А. нацeлился было молотить каблукомъ въ дверь. Но при моихъ словахъ
   его приподнятая было нога мирно стала на полъ.
   -- Иванъ Лукьяновичъ!.. вотъ это значитъ -- чортъ меня раздери. Неужели
   ты? И Борисъ? А это, какъ я имeю основанiя полагать, -- Юра. (Юру I. А. не
   видалъ 15 лeтъ, немудрено было не узнать).
   -- Ну, пока тамъ что, давай поцeлуемся.
   Мы по доброму старому россiйскому обычаю колемъ другъ друга небритыми
   щетинами...
   -- Какъ ты попалъ сюда? -- спрашиваю я.
   -- Вотъ тоже дурацкiй вопросъ, -- огрызается I. А. и на меня. -- Какъ
   попалъ? Обыкновенно, какъ всe попадаютъ... Во всякомъ случаe, попалъ изъ-за
   тебя, чортъ тебя дери... Ну, это ты потомъ мнe разскажешь. Главное -- вы
   живы. Остальное -- хрeнъ съ нимъ. Тутъ у меня полный мeшокъ всякой жратвы. И
   папиросы есть...
   -- Знаешь, I. А., мы пока будемъ eсть, а ужъ ты разсказывай. Я -- за
   тобой.
   Мы присаживаемся за eду. I. А. закуриваетъ папиросу и, мотаясь по
   камерe, разсказываетъ:
   -- Ты знаешь, я уже мeсяцевъ восемь -- въ Мурманскe. Въ Питерe съ
   начальствомъ разругался вдрызгъ: они, сукины дeти, разворовали больничное
   бeлье, а я эту хрeновину долженъ былъ въ бухгалтерiи замазывать. Ну, я
   плюнулъ имъ въ рожу и ушелъ. Перебрался въ Мурманскъ. Мeсто замeчательно
   паршивое, но отвeтственнымъ работникамъ даютъ полярный паекъ, такъ что, въ
   общемъ, жить можно... Да еще въ заливe морскiе окуни водятся --
   замeчательная рыба!.. Я даже о конькахъ сталъ подумывать (I. А. въ свое
   время былъ первокласснымъ фигуристомъ). Словомъ, живу, работы чортова уйма,
   и вдругъ -- ба-бахъ. Сижу вечеромъ дома, ужинаю, пью водку... Являются:
   разрeшите, говорятъ, обыскъ у васъ сдeлать?.. Ахъ, вы, сукины дeти, -- еще
   въ вeжливость играютъ. Мы, дескать, не какiе-нибудь, мы, дескать, европейцы.
   "Разрeшите"... Ну, мнe плевать -- что у меня можно найти, кромe пустыхъ
   бутылокъ? Вы мнe, говорю, водку разрeшите допить, пока вы тамъ подъ
   кроватями ползать будете... Словомъ, обшарили все, водку я допилъ, поволокли
   меня въ ГПУ, а оттуда со спецконвоемъ -- двухъ идiотовъ приставили --
   повезли въ Питеръ. Ну, деньги у меня были, всю дорогу пьянствовали... Я
   этихъ идiотовъ такъ накачалъ, что когда прieхали на Николаевскiй вокзалъ,
   прямо дeваться некуда, такой духъ, что даже прохожiе внюхиваются. Ну, ясно,
   въ ГПУ съ такимъ духомъ идти нельзя было, мы заскочили на базарникъ,
   пожевали чесноку, я позвонилъ домой сестрe...
   -- Отчего же вы не сбeжали? -- снаивничалъ Юра.
   -- А какого мнe, спрашивается, чорта бeжать? Куда бeжать? И что я такое
   сдeлалъ, чтобы мнe бeжать? Единственное, что водку пилъ... Такъ за это у
   насъ сажать еще не придумали. Наоборотъ: казнe доходъ и о политикe меньше
   думаютъ. Словомъ, {39} притащили на Шпалерку и посадили въ одиночку. Сижу и
   ничего не понимаю. Потомъ вызываютъ на допросъ -- сидитъ какая-то толстая
   сволочь...
   -- Добротинъ?
   -- А чортъ его знаетъ, можетъ, и Добротинъ... Начинается, какъ
   обыкновенно: мы все о васъ знаемъ. Очень, говорю, прiятно, что знаете,
   только, если знаете, такъ на какого же чорта вы меня посадили? Вы, говоритъ,
   обвиняетесь въ организацiи контръ-революцiоннаго сообщества. У васъ бывали
   такiе-то и такiе-то, вели такiе-то и такiе-то разговоры; знаемъ рeшительно
   все -- и кто былъ, и что говорили... Я ужъ совсeмъ ничего не понимаю...
   Водку пьютъ вездe и разговоры такiе вездe разговариваютъ. Если бы за такiе
   разговоры сажали, въ Питерe давно бы ни одной живой души не осталось...
   Потомъ выясняется: и, кромe того, вы обвиняетесь въ пособничествe попыткe
   побeга вашего товарища Солоневича.
   Тутъ я понялъ, что вы влипли. Но откуда такая информацiя о моемъ
   собственномъ домe. Эта толстая сволочь требуетъ, чтобы я подписалъ показанiя
   и насчетъ тебя, и насчетъ всякихъ другихъ моихъ знакомыхъ. Я ему и говорю,
   что ни черта подобнаго я не подпишу, что никакой контръ-революцiи у меня въ
   домe не было, что тебя я за хвостъ держать не обязанъ. Тутъ этотъ
   слeдователь начинаетъ крыть матомъ, грозить разстрeломъ и тыкать мнe въ лицо
   револьверомъ. Ахъ, ты, думаю, сукинъ сынъ! Я восемнадцать лeтъ въ совeтской
   Россiи живу, а онъ еще думаетъ разстрeломъ, видите ли, меня испугать. Я,
   знаешь, съ нимъ очень вeжливо говорилъ. Я ему говорю, пусть онъ тыкаетъ
   револьверомъ въ свою жену, а не въ меня, потому что я ему вмeсто револьвера
   и кулакомъ могу тыкнуть... Хорошо, что онъ убралъ револьверъ, а то набилъ бы
   я ему морду...
   Ну, на этомъ нашъ разговоръ кончился. А черезъ мeсяца два вызываютъ --
   и пожалуйте: три года ссылки въ Сибирь. Ну, въ Сибирь, такъ въ Сибирь, чортъ
   съ ними. Въ Сибири тоже водка есть. Но скажи ты мнe, ради Бога, И. Л., вотъ
   вeдь не дуракъ же ты -- какъ же тебя угораздило попасться этимъ идiотамъ?
   -- Почему же идiотамъ?
   I. А. былъ самаго скептическаго мнeнiя о талантахъ ГПУ.
   -- Съ такими деньгами и возможностями, какiя имeетъ ГПУ, -- зачeмъ имъ
   мозги? Берутъ тeмъ, что четверть Ленинграда у нихъ въ шпикахъ служить... И
   если вы эту истину зазубрите у себя на носу, -- никакое ГПУ вамъ не страшно.
   Сажаютъ такъ, для цифры, для запугиванiя. А толковому человeку ихъ провести
   -- ни шиша не стоитъ... Ну, такъ въ чемъ же, собственно, дeло?
   Я разсказываю, и по мeрe моего разсказа въ лицe I. А. появляется
   выраженiе чрезвычайнаго негодованiя.
   -- Бабенко! Этотъ сукинъ сынъ, который три года пьянствовалъ за моимъ
   столомъ и которому я бы ни на копeйку не повeрилъ! Охъ, какая дура Е. Вeдь
   сколько разъ ей говорилъ, что она -- дура: не вeритъ... Воображаетъ себя
   Меттернихомъ въ юбкe. Ей тоже три года Сибири дали. Думаешь, поумнeетъ? Ни
   черта подобнаго! Говорилъ я тебe, И. Л., не связывайся ты въ такомъ {40}
   дeлe съ бабами. Ну, чортъ съ нимъ, со всeмъ этимъ. Главное, что живы, и
   потомъ -- не падать духомъ. Вeдь вы же все равно сбeжите?
   -- Разумeется, сбeжимъ.
   -- И опять заграницу?
   -- Разумeется, заграницу. А то, куда же?
   -- Но за что же меня, въ концe концовъ, выперли? Вeдь не за
   "контръ-революцiонные" разговоры за бутылкой водки?
   -- Я думаю, за разговоръ со слeдователемъ.
   -- Можетъ быть... Не могъ же я позволить, чтобы всякая сволочь мнe въ
   лицо револьверомъ тыкала.
   -- А что, I. А., -- спрашиваетъ Юра, -- вы въ самомъ дeлe дали бы ему
   въ морду?
   I. А. ощетинивается на Юру:
   -- А что мнe, по вашему, оставалось бы дeлать?
   Несмотря на годы неистоваго пьянства, I. А. остался жилистымъ, какъ
   старая рабочая лошадь, и въ морду могъ бы дать. Я увeренъ, что далъ бы. А
   пьянствуютъ на Руси поистинe неистово, особенно въ Питерe, гдe, кромe водки,
   почти ничего нельзя купить и гдe населенiе пьетъ безъ просыпу. Такъ,
   положимъ, дeлается во всемъ мiрe: чeмъ глубже нищета и безысходность, тeмъ
   страшнeе пьянство.
   -- Чортъ съ нимъ, -- еще разъ резюмируетъ нашу бесeду I. А., -- въ
   Сибирь, такъ въ Сибирь. Хуже не будетъ. Думаю, что вездe приблизительно
   одинаково паршиво...
   -- Во всякомъ случаe, -- сказалъ Борисъ, -- хоть пьянствовать
   перестанете.
   -- Ну, это ужъ извините. Что здeсь больше дeлать порядочному человeку?
   Воровать? Лизать Сталинскiя пятки? Выслуживаться передъ всякой сволочью?
   Нeтъ, ужъ я лучше просто буду честно пьянствовать. Лeтъ на пять меня
   хватитъ, а тамъ -- крышка. Все равно, вы вeдь должны понимать, Б. Л., жизни
   нeтъ... Будь мнe тридцать лeтъ, ну, туда-сюда. А мнe -- пятьдесятъ. Что-жъ,
   семьей обзаводиться? Плодить мясо для Сталинскихъ экспериментовъ? Вeдь
   только прieдешь домой, сядешь за бутылку, такъ по крайней мeрe всего этого
   кабака не видишь и не вспоминаешь... Бeжать съ вами? Что я тамъ буду
   дeлать?.. Нeтъ, Б. Л., самый простой выходъ -- это просто пить.
   Въ числe остальныхъ видовъ внутренней эмиграцiи, есть и такой, пожалуй,
   наиболeе популярный: уходъ въ пьянство. Хлeба нeтъ, но водка есть вездe. Въ
   нашей, напримeръ, Салтыковкe, гдe жителей тысячъ 10, хлeбъ можно купить
   только въ одной лавченкe, а водка продается въ шестнадцати, въ томъ числe и
   въ кiоскахъ того типа, въ которыхъ при "проклятомъ царскомъ режимe"
   торговали газированной водой. Водка дешева, бутылка водки стоитъ столько же,
   сколько стоитъ два кило хлeба, да и въ очереди стоять не нужно. Пьютъ вездe.
   Пьетъ молоднякъ, пьютъ дeвушки, не пьетъ только мужикъ, у котораго денегъ
   ужъ совсeмъ нeтъ.
   Конечно, никакой статистики алкоголизма въ совeтской {41} Россiи не
   существуетъ. По моимъ наблюденiямъ больше всего пьютъ въ Петроградe и больше
   всего пьетъ средняя интеллигенцiя и рабочiй молоднякъ. Уходятъ въ пьянство
   отъ принудительной общественности, отъ казеннаго энтузiазма, отъ каторжной
   работы, отъ безперспективности, отъ всяческаго гнета, отъ великой тоски по
   человeческой жизни и отъ реальностей жизни совeтской.
   Не всe. Конечно, не всe. Но по какому-то таинственному и уже
   традицiонному русскому заскоку въ пьяную эмиграцiю уходитъ очень цeнная
   часть людей... Тe, кто какъ Есенинъ, не смогъ "задравъ штаны, бeжать за
   комсомоломъ". Впрочемъ, комсомолъ указываетъ путь и здeсь.
   Черезъ нeсколько дней пришли забрать I. А. на этапъ.
   -- Никуда я не пойду, -- заявилъ I. А., -- у меня сегодня свиданiе.
   -- Какiя тутъ свиданiя, -- заоралъ дежурный, -- сказано -- на этапъ.
   Собирайте вещи.
   -- Собирайте сами. А мнe вещи должны передать на свиданiи. Не могу я въ
   такихъ ботинкахъ зимой въ Сибирь eхать.
   -- Ничего не знаю. Говорю, собирайте вещи, а то васъ силой выведутъ.
   -- Идите вы къ чортовой матери, -- вразумительно сказалъ I. А.
   Дежурный исчезъ и черезъ нeкоторое время явился съ другимъ какимъ-то
   чиномъ повыше.
   -- Вы что позволяете себe нарушать тюремныя правила? -- сталъ орать
   чинъ.
   -- А вы не орите, -- сказалъ I. А. и жестомъ опытнаго фигуриста поднесъ
   къ лицу чина свою ногу въ старомъ продранномъ полуботинкe. -- Ну? Видите?
   Куда я къ чорту безъ подошвъ въ Сибирь поeду?..
   -- Плевать мнe на ваши подошвы. Приказываю вамъ немедленно собирать
   вещи и идти.
   Небритая щетина на верхней губe I. А. грозно стала дыбомъ.
   -- Идите вы къ чортовой матери, -- сказалъ I. А., усаживаясь на койку.
   -- И позовите кого-нибудь поумнeе.
   Чинъ постоялъ въ нeкоторой нерeшительности и ушелъ, сказавъ угрожающе:
   -- Ну, сейчасъ мы вами займемся...
   -- Знаешь, I. А., -- сказалъ я, -- какъ бы тебe въ самомъ дeлe не
   влетeло за твою ругань...
   -- Хрeнъ съ ними. Эта сволочь тащитъ меня за здорово живешь куда-то къ
   чортовой матери, таскаетъ по тюрьмамъ, а я еще передъ ними расшаркиваться
   буду?.. Пусть попробуютъ: не всeмъ, а кому-то морду ужъ набью.
   Черезъ полчаса пришелъ какой-то новый надзиратель.
   -- Гражданинъ П., на свиданье...
   I. А. уeхалъ въ Сибирь въ полномъ походномъ обмундированiи... {42}
  
   ЭТАПЪ
  
  
   Каждую недeлю ленинградскiя тюрьмы отправляютъ по два этапныхъ поeзда
   въ концентрацiонные лагери. Но такъ какъ тюрьмы переполнены свыше всякой
   мeры, -- ждать очередного этапа приходится довольно долго. Мы ждали больше
   мeсяца.
   Наконецъ, отправляютъ и насъ. Въ полутемныхъ корридорахъ тюрьмы снова
   выстраиваются длинныя шеренги будущихъ лагерниковъ, идетъ скрупулезный,
   безконечный и, въ сущности, никому не нужный обыскъ. Раздeваютъ до нитки. Мы
   долго мерзнемъ на каменныхъ плитахъ корридора. Потомъ насъ усаживаютъ на
   грузовики. На ихъ бортахъ -- конвойные красноармейцы съ наганами въ рукахъ.
   Предупрежденiе: при малeйшей попыткe къ бeгству -- пуля въ спину безъ
   всякихъ разговоровъ...
   Раскрываются тюремныя ворота, и за ними -- цeлая толпа, почти
   исключительно женская, человeкъ въ пятьсотъ.
   Толпа раздается передъ грузовикомъ, и изъ нея сразу, взрывомъ, несутся
   сотни криковъ, привeтствiй, прощанiй, именъ... Все это превращается въ
   какой-то сплошной нечленораздeльный вопль человeческаго горя, въ которомъ
   тонутъ отдeльныя слова и отдeльные голоса. Все это -- русскiя женщины,
   изможденныя и истощенныя, пришедшiя и встрeчать, и провожать своихъ мужей,
   братьевъ, сыновей...
   Вотъ гдe, поистинe, "долюшка русская, долюшка женская"... Сколько
   женскаго горя, безсонныхъ ночей, невидимыхъ мiру лишенiй стоитъ за спиной
   каждой мужской судьбы, попавшей въ зубцы ГПУ-ской машины. Вотъ и эти
   женщины. Я знаю -- онe недeлями бeгали къ воротамъ тюрьмы, чтобы узнать день
   отправки ихъ близкихъ. И сегодня онe стоятъ здeсь, на январьскомъ морозe, съ
   самаго разсвeта -- на этапъ идетъ около сорока грузовиковъ, погрузка
   началась съ разсвeта и кончится поздно вечеромъ. И онe будутъ стоять здeсь
   цeлый день только для того, чтобы бросить мимолетный прощальный взглядъ на
   родное лицо... Да и лица-то этого, пожалуй, и не увидятъ: мы сидимъ, точнeе,
   валяемся на днe кузова и заслонены спинами чекистовъ, сидящихъ на бортахъ...
   Сколько десятковъ и сотенъ тысячъ сестеръ, женъ, матерей вотъ такъ
   бьются о тюремныя ворота, стоятъ въ безконечныхъ очередяхъ съ "передачами",
   съэкономленными за счетъ самаго жестокаго недоeданiя! Потомъ, отрывая отъ
   себя послeднiй кусокъ хлeба, онe будутъ слать эти передачи куда-нибудь за
   Уралъ, въ карельскiе лeса, въ приполярную тундру. Сколько загублено женскихъ
   жизней, вотъ этакъ, мимоходомъ, прихваченныхъ чекистской машиной...
   Грузовикъ -- еще на медленномъ ходу. Толпа, отхлынувшая было отъ него,
   опять смыкается почти у самыхъ колесъ. Грузовикъ набираетъ ходъ. Женщины
   бeгутъ рядомъ съ нимъ, выкрикивая разныя имена... Какая-то дeвушка,
   растрепанная и заплаканная, долго бeжитъ рядомъ съ машиной, шатаясь, точно
   пьяная, и каждую секунду рискуя попасть подъ колеса... {43}
   -- Миша, Миша, родной мой, Миша!..
   Конвоиры орутъ, потрясая своими наганами:
   -- Сиди на мeстe!.. Сиди, стрeлять буду!..
   Сколько грузовиковъ уже прошло мимо этой дeвушки и сколько еще
   пройдетъ... Она нелeпо пытается схватиться за бортъ грузовика, одинъ изъ
   конвоировъ перебрасываетъ ногу черезъ бортъ и отталкиваетъ дeвушку. Она
   падаетъ и исчезаетъ за бeгущей толпой...
   Какъ хорошо, что насъ никто здeсь не встрeчаетъ... И какъ хорошо, что
   этого Миши съ нами нeтъ. Каково было бы ему видeть свою любимую, сбитую на
   мостовую ударомъ чекистскаго сапога... И остаться безсильнымъ...
   Машины ревутъ. Люди шарахаются въ стороны. Все движенiе на улицахъ
   останавливается передъ этой почти похоронной процессiей грузовиковъ. Мы
   проносимся по улицамъ "красной столицы" какимъ-то многоликимъ
   олицетворенiемъ memento mori, какимъ-то жуткимъ напоминанiемъ каждому, кто
   еще ходитъ по тротуарамъ: сегодня -- я, а завтра -- ты.
   Мы въeзжаемъ на задворки Николаевскаго вокзала. Эти задворки,
   повидимому, спецiально приспособлены для чекистскихъ погрузочныхъ операцiй.
   Большая площадь обнесена колючей проволокой. На углахъ -- бревенчатыя вышки
   съ пулеметами. У платформы -- безконечный товарный составъ: это нашъ
   эшелонъ, въ которомъ намъ придется eхать Богъ знаетъ куда и Богъ знаетъ
   сколько времени.
   Эти погрузочныя операцiй какъ будто должны бы стать привычными и
   налаженными. Но вмeсто налаженности -- крикъ, ругань, сутолока, безтолочь.
   Насъ долго перегоняютъ отъ вагона къ вагону. Все уже заполнено до отказа --
   даже по нормамъ чекистскихъ этаповъ; конвоиры орутъ, урки ругаются, мужики
   стонутъ... Такъ тыкаясь отъ вагона къ вагону, мы, наконецъ, попадаемъ въ
   какую-то совсeмъ пустую теплушку и врываемся въ нее оголтeлой и озлобленной
   толпой.
   Теплушка оффицiально расчитана на 40 человeкъ, но въ нее напихиваютъ и
   60, и 70. Въ нашу, какъ потомъ выяснилось, было напихано 58; мы не знаемъ,
   куда насъ везутъ и сколько времени придется eхать. Если за Уралъ -- нужно
   расчитывать на мeсяцъ, а то и на два. Понятно, что при такихъ условiяхъ
   мeста на нарахъ -- а ихъ на всeхъ, конечно, не хватитъ -- сразу становятся
   объектомъ жестокой борьбы...
   Дверь вагона съ трескомъ захлопывается, и мы остаемся въ полутьмe. Съ
   правой, по ходу поeзда, стороны оба люка забиты наглухо. Оба лeвыхъ -- за
   толстыми желeзными рeшетками... Кажется, что вся эта полутьма отъ пола до
   потолка биткомъ набита людьми, мeшками, сумками, тряпьемъ, дикой руганью и
   дракой. Люди атакуютъ нары, отталкивая ногами менeе удачливыхъ
   претендентовъ, въ воздухe мелькаютъ тeла, слышится матъ, звонъ жестяныхъ
   чайниковъ, грохотъ падающихъ вещей.
   Всe атакуютъ верхнiя нары, гдe теплeе, свeтлeе и чище. Намъ какъ-то
   удается протиснуться сквозь живой водопадъ тeлъ {44} на среднiя нары. Тамъ
   -- хуже, чeмъ наверху, но все же безмeрно лучше, чeмъ остаться на полу
   посерединe вагона...
   Черезъ часъ это столпотворенiе какъ-то утихаетъ. Сквозь многочисленныя
   дыры въ стeнахъ и въ потолкe видно, какъ пробивается въ теплушку свeтъ, какъ
   январьскiй вeтеръ наметаетъ на полу узенькiя полоски снeга. Становится зябко
   при одной мысли о томъ, какъ въ эти дыры будетъ дуть вeтеръ на ходу
   поeзда... Посерединe теплушки стоитъ чугунная печурка, изъeденная всeми
   язвами гражданской войны, военнаго коммунизма, мeшочничества и Богъ знаетъ
   чего еще.
   Мы стоимъ на путяхъ Николаевскаго вокзала почти цeлыя сутки. Ни дровъ,
   ни воды, ни eды намъ не даютъ. Отъ голода, холода и усталости вагонъ
   постепенно затихаетъ...
   Ночь... Лязгъ буферовъ!.. Поeхали...
   Мы лежимъ на нарахъ, плотно прижавшись другъ къ другу. Повернуться
   нельзя, ибо люди на нарахъ уложены такъ же плотно, какъ дощечки на паркетe.
   Заснуть тоже нельзя. Я чувствую, какъ холодъ постепенно пробирается куда-то
   внутрь организма, какъ коченeютъ ноги и застываетъ мозгъ. Юра дрожитъ
   мелкой, частой дрожью, старается удержать ее и опять начинаетъ дрожать...
   -- Юрчикъ, замерзаешь?
   -- Нeтъ, Ватикъ, ничего...
   Такъ проходитъ ночь.
   Къ полудню на какой-то станцiи намъ дали дровъ -- немного и сырыхъ.
   Теплушка наполнилась eдкимъ дымомъ, тепла прибавилось мало, но стало какъ-то
   веселeе. Я начинаю разглядывать своихъ сотоварищей по этапу...
   Большинство -- это крестьяне. Они одeты во что попало -- какъ ихъ
   захватилъ арестъ. Съ мужикомъ вообще стeсняются очень мало. Его
   арестовываютъ на полевыхъ работахъ, сейчасъ же переводятъ въ какую-нибудь
   уeздную тюрьму -- страшную уeздную тюрьму, по сравненiю съ которой Шпалерка
   -- это дворецъ... Тамъ, въ этихъ уeздныхъ тюрьмахъ, въ одиночныхъ камерахъ
   сидятъ по 10-15 человeкъ, тамъ дeйствительно негдe ни стать, ни сeсть, и
   люди сидятъ и спятъ по очереди. Тамъ въ день даютъ 200 граммъ хлeба, и
   мужики, не имeющiе возможности получать передачи (деревня -- далеко, да и
   тамъ нечего eсть), если и выходятъ оттуда живыми, то выходятъ совсeмъ уже
   привидeнiями.
   Наши этапные мужички тоже больше похожи на привидeнiя. Въ звeриной
   борьбe за мeста на нарахъ у нихъ не хватило силъ, и они заползли на полъ,
   подъ нижнiя нары, расположились у дверныхъ щелей... Зеленые, оборванные, они
   робко, взглядами загнанныхъ лошадей, посматриваютъ на болeе сильныхъ или
   болeе оборотистыхъ горожанъ...
   ..."Въ столицахъ -- шумъ, гремятъ витiи"... Столичный шумъ и столичные
   разстрeлы даютъ мiровой резонансъ. О травлe интеллигенцiи пишетъ вся мiровая
   печать... Но какая, въ сущности, это ерунда, какая мелочь -- эта травля
   интеллигенцiи... Не помeщики, не фабриканты, не профессора оплачиваютъ въ
   основномъ эти страшныя "издержки революцiи" -- ихъ оплачиваетъ мужикъ. {45}
   Это онъ, мужикъ, дохнетъ миллiонами и десятками миллiоновъ отъ голода, тифа,
   концлагерей, коллективизацiи и закона о "священной соцiалистической
   собственности", отъ всякихъ великихъ и малыхъ строекъ Совeтскаго Союза, отъ
   всeхъ этихъ сталинскихъ хеопсовыхъ пирамидъ, построенныхъ на его мужицкихъ
   костяхъ... Да, конечно, интеллигенцiи очень туго. Да, конечно, очень туго
   было и въ тюрьмe, и въ лагерe, напримeръ, мнe... Значительно хуже --
   большинству интеллигенцiи. Но въ какое сравненiе могутъ идти наши страданiя
   и наши лишенiя со страданiями и лишенiями русскаго крестьянства, и не только
   русскаго, а и грузинскаго, татарскаго, киргизскаго и всякаго другого. Вeдь
   вотъ -- какъ ни отвратительно мнe, какъ ни голодно, ни холодно, какимъ бы
   опасностямъ я ни подвергался и буду подвергаться еще -- со мною считались въ
   тюрьмe и будутъ считаться въ лагерe. Я имeю тысячи возможностей
   выкручиваться -- возможностей, совершенно недоступныхъ крестьянину. Съ
   крестьяниномъ не считаются вовсе, и никакихъ возможностей выкручиваться у
   него нeтъ. Меня -- плохо ли, хорошо ли, -- но все же судятъ. Крестьянина и
   разстрeливаютъ, и ссылаютъ или вовсе безъ суда, или по такому суду, о
   которомъ и говорить трудно: я видалъ такiе "суды" -- тройка безграмотныхъ и
   пьяныхъ комсомольцевъ засуживаетъ семью, въ теченiе двухъ-трехъ часовъ ее
   разоряетъ въ конецъ и ликвидируетъ подъ корень... Я, наконецъ, сижу не зря.
   Да, я врагъ совeтской власти, я всегда былъ ея врагомъ, и никакихъ иллюзiй
   на этотъ счетъ ГПУ не питало. Но я былъ нуженъ, въ нeкоторомъ родe,
   "незамeнимъ", и меня кормили и со мной разговаривали. Интеллигенцiю кормятъ
   и съ интеллигенцiей разговариваютъ. И если интеллигенцiя садится въ лагерь,
   то только въ исключительныхъ случаяхъ въ "массовыхъ кампанiй" она садится за
   здорово живешь...
   Я знаю, что эта точка зрeнiя идетъ совсeмъ въ разрeзъ съ
   установившимися мнeнiями о судьбахъ интеллигенцiи въ СССР. Объ этихъ
   судьбахъ я когда-нибудь буду говорить подробнeе. Но все то, что я видeлъ въ
   СССР -- а видeлъ я много вещей -- создало у меня твердое убeжденiе: лишь въ
   рeдкихъ случаяхъ интеллигенцiю сажаютъ за зря, конечно, съ совeтской точки
   зрeнiя. Она все-таки нужна. Ее все-таки судятъ. Мужика -- много, имъ хоть
   прудъ пруди, и онъ совершенно реально находится въ положенiи во много разъ
   худшемъ, чeмъ онъ былъ въ самыя худшiя, въ самыя мрачныя времена крeпостного
   права. Онъ абсолютно безправенъ, такъ же безправенъ, какъ любой рабъ
   какого-нибудь африканскаго царька, такъ же онъ нищъ, какъ этотъ рабъ, ибо у
   него нeтъ рeшительно ничего, чего любой деревенскiй помпадуръ не могъ бы
   отобрать въ любую секунду, у него нeтъ рeшительно никакихъ перспективъ и
   рeшительно никакой возможности выкарабкаться изъ этого рабства и этой
   нищеты...
   Положенiе интеллигенцiи? Ерунда -- положенiе интеллигенцiи по сравненiю
   съ этимъ океаномъ буквально неизмeримыхъ страданiй многомиллiоннаго и
   дeйствительно многострадальнаго русскаго мужика. И передъ лицомъ этого
   океана какъ-то неловко, какъ-то {46} языкъ не поворачивается говорить о
   себe, о своихъ лишенiяхъ: все это -- булавочные уколы. А мужика бьютъ по
   черепу дубьемъ.
   И вотъ, сидитъ "сeятель и хранитель" великой русской земли у щели
   вагонной двери. Январьская вьюга уже намела сквозь эту щель сугробикъ снeга
   на его обутую въ рваный лапоть ногу. Руки зябко запрятаны въ рукава какой-то
   лоскутной шинелишки временъ мiровой войны. Мертвецки посинeвшее лицо тупо
   уставилось на прыгающiй огонь печурки. Онъ весь скомкался, съежился, какъ бы
   стараясь стать меньше, незамeтнeе, вовсе исчезнуть такъ, чтобы его никто не
   увидeлъ, не ограбилъ, не убилъ...
   И вотъ, eдетъ онъ на какую-то очередную "великую" сталинскую стройку.
   Ничего строить онъ не можетъ, ибо силъ у него нeтъ... Въ 1930-31 году такого
   этапнаго мужика на Бeломорско-Балтiйскомъ каналe прямо ставили на работы, и
   онъ погибалъ десятками тысячъ, такъ что на "строительномъ фронтe" вмeсто
   "пополненiй" оказывались сплошныя дыры. Санчасть (санитарная часть) ББК
   догадалась: прибывающихъ съ этапами крестьянъ раньше, чeмъ посылать на
   обычныя работы, ставили на болeе или менeе "усиленное" питанiе -- и тогда
   люди гибли отъ того, что отощавшiе желудки не въ состоянiи были переваривать
   нормальной пищи. Сейчасъ ихъ оставляютъ на двe недeли въ "карантинe",
   постепенно втягиваютъ и въ работу, и въ то голодное лагерное питанiе,
   которое мужику и на волe не было доступно и которое является лукулловымъ
   пиршествомъ съ точки зрeнiя провинцiальнаго тюремнаго пайка. Лагерь --
   все-таки хозяйственная организацiя, и въ своемъ рабочемъ скотe онъ все-таки
   заинтересованъ... Но въ чемъ заинтересованъ рeдко грамотный и еще рeже
   трезвый деревенскiй комсомолецъ, которому на потопъ и разграбленiе отдано
   все крестьянство и который и самъ-то окончательно очумeлъ отъ всeхъ вихлянiй
   "генеральной линiи", отъ дикаго, кабацкаго административнаго восторга
   безчисленныхъ провинцiальныхъ властей?
  
   ВЕЛИКОЕ ПЛЕМЯ "УРОКЪ"
  
  
   Насъ, интеллигенцiи, на весь вагонъ всего пять человeкъ: насъ трое,
   нашъ горе-романистъ Степушка, попавшiй въ одинъ съ нами грузовикъ, и еще
   какой-то ленинградскiй техникъ. Мы всe приспособились вмeстe на средней
   нарe. Надъ нами -- группа питерскихъ рабочихъ; ихъ мнe не видно. Другую
   половину вагона занимаетъ еще десятка два рабочихъ; они сытeе и лучше одeты,
   чeмъ крестьяне, или говоря, точнeе, менeе голодны и менeе оборваны. Всe они
   спятъ.
   Плотно сбитой стаей сидятъ у печурки уголовники. Они не то чтобы
   оборваны -- они просто полураздeты, но ихъ выручаетъ невeроятная, волчья
   выносливость бывшихъ безпризорниковъ. Всe они -- результатъ жесточайшаго
   естественнаго отбора. Всe, кто не могъ выдержать поeздокъ подъ вагонными
   осями, ночевокъ въ кучахъ каменнаго угля, пропитанiя изъ мусорныхъ ямъ
   (совeтскихъ мусорныхъ ямъ!) -- всe они погибли. Остались только самые
   крeпкiе, по волчьи выносливые, по волчьи {47} ненавидящiе весь мiръ -- мiръ,
   выгнавшiй ихъ дeтьми на большiя дороги голода, на волчью борьбу за жизнь...
   Тепло отъ печки добирается, наконецъ, и до меня, и я начинаю дремать.
   Просыпаюсь отъ дикаго крика и вижу:
   Прислонившись спиной къ стeнкe вагона блeдный, стоитъ нашъ техникъ и
   тянетъ къ себe какой-то мeшокъ. За другой конецъ мeшка уцeпился одинъ изъ
   урокъ -- плюгавый парнишка, съ глазами попавшаго въ капканъ хорька. Борисъ
   тоже держится за мeшокъ. Схема ясна: урка сперъ мeшокъ, техникъ отнимаетъ,
   урка не отдаетъ, въ расчетe на помощь "своихъ". Борисъ пытается что-то
   урегулировать. Онъ что-то говоритъ, но въ общемъ гвалтe и ругани ни одного
   слова нельзя разобрать. Мелькаютъ кулаки, полeнья и даже ножи. Мы съ Юрой
   пулей выкидываемся на помощь Борису.
   Мы втроемъ представляемъ собою "боевую силу", съ которою приходится
   считаться и уркамъ -- даже и всей ихъ стаe, взятой вмeстe. Однако, плюгавый
   парнишка цeпко и съ какимъ-то отчаянiемъ въ глазахъ держится за мeшокъ, пока
   откуда-то не раздается спокойный и властный голосъ:
   -- Пусти мeшокъ...
   Парнишка отпускаетъ мeшокъ и уходитъ въ сторону, утирая носъ, но все же
   съ видомъ исполненнаго долга...
   Спокойный голосъ продолжаетъ:
   -- Ничего, другой разъ возьмемъ такъ, что и слыхать не будете.
   Оглядываюсь. Высокiй, изсиня блeдный, испитой и, видимо, много и сильно
   на своемъ вeку битый урка -- очевидно, "паханъ" -- коноводъ и вождь
   уголовной стаи. Онъ продолжаетъ, обращаясь къ Борису:
   -- А вы чего лeзете? Не вашъ мeшокъ -- не ваше дeло. А то такъ и ножъ
   ночью можемъ всунуть... У насъ, братъ, ни на какихъ обыскахъ ножей не
   отберутъ...
   Въ самомъ дeлe -- какой-то ножъ фигурировалъ надъ свалкой. Какимъ
   путемъ урки ухитряются фабриковать и проносить свои ножи сквозь всe тюрьмы и
   сквозь всe обыски -- Аллахъ ихъ знаетъ, но фабрикуютъ и проносятъ. И я
   понимаю -- вотъ въ такой людской толчеe, откуда-то изъ-за спинъ и мeшковъ
   ткнуть ножомъ въ бокъ -- и пойди доискивайся...
   Рабочiе сверху сохраняютъ полный нейтралитетъ: они-то по своему
   городскому опыту знаютъ, что значитъ становиться урочьей стаe поперекъ
   дороги. Крестьяне что-то робко и приглушенно ворчатъ по своимъ угламъ...
   Остаемся мы четверо (Степушка -- не въ счетъ) -- противъ 15 урокъ, готовыхъ
   на все и ничeмъ не рискующихъ. Въ этомъ каторжномъ вагонe мы, какъ на
   необитаемомъ островe. Законъ остался гдe-то за дверями теплушки, законъ въ
   лицe какого-то конвойнаго начальника, заинтересованнаго лишь въ томъ, чтобы
   мы не сбeжали и не передохли въ количествахъ, превышающихъ нeкiй, мнe
   неизвeстный, "нормальный" процентъ. А что тутъ кто-то кого-то зарeжетъ --
   кому какое дeло.
   Борисъ поворачивается къ пахану: {48}
   -- Вотъ тутъ насъ трое: я, братъ и его сынъ. Если кого-нибудь изъ насъ
   ткнутъ ножомъ, -- отвeчать будете вы...
   Урка дeлаетъ наглое лицо человeка, передъ которымъ ляпнули вопiющiй
   вздоръ. И потомъ разражается хохотомъ.
   -- Ого-го... Отвeчать... Передъ самимъ Сталинымъ... Вотъ это здорово...
   Отвeчать... Мы тебe, братъ, кишки и безъ отвeту выпустимъ...
   Стая урокъ подхватываетъ хохотъ своего пахана. И я понимаю, что
   разговоръ объ отвeтственности, о законной отвeтственности на этомъ
   каторжномъ робинзоновскомъ островe -- пустой разговоръ. Урки понимаютъ это
   еще лучше, чeмъ я. Паханъ продолжаетъ ржать и тычетъ Борису въ носъ
   сложенные въ традицiонную эмблему три своихъ грязныхъ посинeвшихъ пальца.
   Рука пахана сразу попадаетъ въ Бобины тиски. Ржанье переходитъ въ вой.
   Паханъ пытается вырвать руку, но это -- дeло совсeмъ безнадежное. Кое-кто
   изъ урокъ срывается на помощь своему вождю, но Бобинъ тылъ прикрываемъ мы съ
   Юрой -- и всe остаются на своихъ мeстахъ.
   -- Пусти, -- тихо и сдающимся тономъ говоритъ паханъ. Борисъ выпускаетъ
   его руку. Паханъ корчится отъ боли, держится за руку и смотритъ на Бориса
   глазами, преисполненными боли, злобы и... почтенiя...
   Да, конечно, мы не въ девятнадцатомъ вeкe. Faustrecht. Ну, что-жъ! На
   нашей полдюжинe кулаковъ -- кулаковъ основательныхъ -- тоже можно какое-то
   право основать.
   -- Видите ли, товарищъ... какъ ваша фамилiя, -- возможно спокойнeе
   начинаю я...
   -- Иди ты къ чорту съ фамилiей, -- отвeчаетъ паханъ.
   -- Михайловъ... -- раздается откуда-то со стороны...
   -- Такъ видите ли, товарищъ Михайловъ, -- говорю я чрезвычайно
   академическимъ тономъ, -- когда мой братъ говорилъ объ отвeтственности, то
   это, понятно, вовсе не въ томъ смыслe, что кто-то тамъ куда-то пойдетъ
   жаловаться... Ничего подобнаго... Но если кого-нибудь изъ насъ троихъ
   подколютъ, то оставшiеся просто... переломаютъ вамъ кости. И переломаютъ
   всерьезъ... И именно -- вамъ... Такъ что и для васъ, и для насъ будетъ
   спокойнeе такими дeлами не заниматься...
   Урка молчитъ. Онъ, по уже испытанному ощущенiю Бобиной длани, понялъ,
   что кости будутъ переломаны совсeмъ всерьезъ (они, конечно, и были бы
   переломаны).
   Если бы не семейная спаянность нашей "стаи" и не наши кулаки, то
   спаянная своей солидарностью стая урокъ раздeла бы и ограбила бы насъ до
   нитки. Такъ дeлается всегда -- въ общихъ камерахъ, на этапахъ, отчасти и въ
   лагеряхъ, гдe всякой случайной и разрозненной публикe, попавшей въ пещеры
   ГПУ, противостоитъ спаянная и "классово-солидарная" стая урокъ. У нихъ есть
   своя организацiя, и эта организацiя давитъ и грабить.
   Впрочемъ, такая же организацiя существуетъ и на волe. Только она давитъ
   и грабить всю страну... {49}
  
   ДИСКУССIЯ
  
  
   Часа черезъ полтора я сижу у печки. Паханъ подходитъ ко мнe.
   -- Ну, и здоровый же бугай вашъ братъ. Чуть руки не сломалъ. И сейчасъ
   еще еле шевелится... Оставьте мнe, товарищъ Солоневичъ, бычка (окурокъ) --
   страсть курить хочется.
   Я принимаю оливковую вeтвь мира и достаю свой кисетъ. Урка крутить
   собачью ножку и сладострастно затягивается...
   -- Тоже надо понимать, товарищъ Солоневичъ, собачье наше житье...
   -- Такъ что же вы его не бросите?
   -- А какъ его бросить? Мы всe -- безпризорная шатiя. Отъ мамкиной цицки
   -- да прямо въ безпризорники. Я, прямо говоря, съ самаго малолeтства воръ,
   такъ воромъ и помру. А этого супчика, техника-то, мы все равно обработаемъ.
   Не здeсь, такъ въ лагерe... Сволочь. У него одного хлeба съ пудъ будетъ.
   Просили по хорошему -- дай хоть кусокъ. Такъ онъ какъ собака лается...
   -- Вотъ еще, васъ, сволочей, кормить, -- раздается съ рабочей полки
   чей-то внушительный басъ.
   Урка подымаетъ голову.
   -- Да вотъ, хоть и неохотой, да кормите же. Что ты думаешь, я хуже тебя
   eмъ?
   -- Я ни у кого не прошу.
   -- И я не прошу. Я самъ беру.
   -- Ну вотъ и сидишь здeсь.
   -- А ты гдe сидишь? У себя на квартирe?
   Рабочiй замолкаетъ. Другой голосъ съ той же полки подхватываетъ тему:
   -- Воруютъ съ трудящаго человeка послeднее, а потомъ еще и корми ихъ.
   Мало васъ, сволочей, сажаютъ.
   -- Насъ, дeйствительно, мало сажаютъ, -- спокойно парируетъ урка, --
   вотъ васъ -- много сажаютъ. Ты, небось, лeтъ на десять eдешь, а я -- на три
   года. Ты на совeтскую власть на волe спину гнулъ за два фунта хлeба и въ
   лагерe за тe же два фунта гнуть будешь. И подохнешь тамъ къ чертовой матери.
   -- Ну, это еще кто скорeе подохнетъ...
   -- Ты подохнешь, -- увeренно сказалъ урка. -- Я -- какъ весна -- такъ
   ищи вeтра въ полe. А тебe куда податься? Подохнешь.
   На рабочей нарe замолчали, подавленные аргументацiй урки.
   -- Такимъ, прямо головы проламывать, -- изрекъ нашъ техникъ.
   У урки отъ злости и презрeнiя перекосилось лицо.
   -- Эхъ, ты, въ ротъ плеванный. Это ты-то, чортъ моржевый, проламывать
   будешь? Ты, братъ, смотри, ты, сукинъ сынъ, на носъ себe накрути. Это здeсь
   мы просимъ, а ты куражишься, а въ лагерe ты у меня будешь на брюхe ползать,
   сукинъ ты сынъ. Тамъ тебe въ два счета кишки вывернутъ. Ты тамъ, братъ, за
   чужимъ кулакомъ не спрячешься. Вотъ этотъ -- урка кивнулъ въ мою сторону --
   этотъ можетъ проломать... А ты, эхъ ты, дерьмо вшивое... {50}
   -- Нeтъ, такихъ... да... такихъ совeтская власть прямо разстрeливать
   должна. Прямо разстрeливать. Вездe воруютъ, вездe грабятъ...
   Это, оказывается, вынырнулъ изъ подъ наръ нашъ Степушка. Его
   основательно ограбили урки въ пересылкe, и онъ предвидeлъ еще массу
   огорченiй въ томъ же стилe. У него дрожали руки, и онъ брызгалъ слюной.
   -- Нeтъ, я не понимаю. Какъ же это такъ? Везутъ въ одномъ вагонe.
   Полная безнаказанность. Что хотятъ, то и дeлаютъ.
   Урка смотритъ на него съ пренебрежительнымъ удивленiемъ.
   -- А вы, тихiй господинчикъ, лежали бы на своемъ мeстечкe и писали бы
   свои покаянiя. Не трогаютъ васъ -- такъ и лежите. А вотъ часишки вы въ
   пересылкe обратно получили, такъ вы будьте спокойны -- мы ихъ возьмемъ.
   Степушка судорожно схватился за карманъ съ часами. Урки захохотали.
   -- Это изъ нашей ко, -- сказалъ я. -- Такъ что насчетъ часиковъ -- вы
   ужъ не троньте.
   -- Все равно. Не мы -- такъ другiе. Не здeсь -- такъ въ лагерe.
   Господинчикъ-то вашъ больно ужъ хрeновый. Покаянiя все писалъ. Знаю -- наши
   съ нимъ сидeли.
   -- Не ваше дeло, что я писалъ. Я на васъ заявленiе подамъ.
   Степушка нервничалъ и трусилъ, и глупилъ. Я ему подмигивалъ, но онъ
   ничего не замeчалъ...
   -- Вы, господинчикъ хрeновый, слушайте, что я вамъ скажу... Я у васъ
   пока ничего не укралъ, а украду -- поможетъ вамъ заявленiе, какъ мертвому
   кадило...
   -- Ничего, въ лагерe васъ прикрутятъ, -- сказалъ техникъ.
   -- Съ дураками, видно, твоя мамаша спала, что ты такимъ умнымъ
   уродился... Въ лагерe... эхъ ты, моржевая голова! А что ты о лагерe знаешь?
   Бывалъ ты въ лагерe? Я вотъ уже пятый разъ eду -- а ты мнe о лагерe
   разсказываешь...
   -- А что въ лагерe? -- спросилъ я.
   -- Что въ лагерe? Первое дeло -- вотъ, скажемъ, вы или этотъ
   господинчикъ, вы, ясное дeло, контръ-революцiонеры. Вотъ та дубина, что
   наверху, -- урка кивнулъ въ сторону рабочей нары, -- тотъ или вредитель, или
   контръ-революцiонеръ... Ну, мужикъ -- онъ всегда кулакъ. Это такъ надо
   понимать, что всe вы классовые враги, ну и обращенiе съ вами подходящее. А
   мы, урки, -- соцiально близкiй элементъ. Вотъ какъ. Потому, мы, елки-палки,
   противъ собственности...
   -- И противъ соцiалистической? -- спросилъ я.
   -- Э, нeтъ. Казенной не трогаемъ. На грошъ возьмешь -- на рубль отвeту.
   Да еще въ милицiи бьютъ. Зачeмъ? Вотъ тутъ наши одно время на торгсинъ было
   насeли... Нестоющее дeло... А такъ просто, фраера, вотъ вродe этого
   господинчика -- во первыхъ, разъ плюнуть, а второе -- куда онъ пойдетъ?
   Заявленiя писать будетъ? Такъ ужъ будьте покойнички -- ужъ съ милицiей я
   лучше сговорюсь, чeмъ этотъ вашъ шибздикъ... А въ лагерe -- и подавно. Ужъ
   тамъ скажутъ тебe: сними пинжакъ -- такъ и снимай безъ разговоровъ, а то еще
   ножа получишь... {51}
   Урка явно хвастался, но урка вралъ не совсeмъ... Степушка, изсякнувъ,
   растерянно посмотрeлъ на меня. Да, Степушкe придется плохо: ни выдержки, ни
   изворотливости, ни кулаковъ... Пропадетъ.
  
   ЛИКВИДИРОВАННАЯ БЕЗПРИЗОРНОСТЬ
  
  
   Въ книгe совeтскаго бытiя, трудно читаемой вообще, есть страницы,
   недоступныя даже очень близко стоящему и очень внимательному наблюдателю.
   Поэтому всякiя попытки "познанiя Россiи" всегда имeютъ этакую... прелесть
   неожиданности. Правда, "прелесть" эта нeсколько вывернута наизнанку, но
   неожиданности обычно ошарашиваютъ своей парадоксальностью. Ну, развe не
   парадоксъ, что украинскому мужику въ лагерe живется лучше, чeмъ на волe, и
   что онъ изъ лагеря на волю шлетъ хлeбные сухари? И какъ это совмeстить съ
   тeмъ фактомъ, что этотъ мужикъ въ лагерe вымираетъ десятками и сотнями
   тысячъ (въ масштабe ББК)? А вотъ въ россiйской сумятицe это совмeщается: на
   Украинe крестьяне вымираютъ въ большей пропорцiи, чeмъ въ лагерe, и я
   реально видалъ крестьянъ, собирающихъ всякiе объeдки для посылки ихъ на
   Украину. Значитъ ли это, что эти крестьяне въ лагерe не голодали? Нeтъ, не
   значитъ. Но за счетъ еще большаго голоданiя они спасали свои семьи отъ
   голодной смерти... Этотъ парадоксъ цeпляется еще за одинъ: за необычайное
   укрeпленiе семьи -- такое, какое не снилось даже и покойному В. В. Розанову.
   А отъ укрeпленiя семьи возникаетъ еще одна неожиданность -- принудительное
   безбрачiе комсомолокъ: никто замужъ не беретъ -- ни партiйцы, ни
   безпартiйцы... такъ и торчи всю свою жизнь какой-нибудь мeсткомовской
   дeвой...
   Много есть такихъ неожиданностей. Я однажды видалъ даже образцовый
   колхозъ -- его предсeдателемъ былъ старый трактирщикъ... Но есть вещи, о
   которыхъ вообще ничего нельзя узнать. Что мы, напримeръ, знаемъ о такихъ
   явленiяхъ соцiальной гигiены въ Совeтской Россiи, какъ проституцiя,
   алкоголизмъ, самоубiйства. Что зналъ я до лагеря о "ликвидацiи дeтской
   безпризорности", я -- человeкъ, исколесившiй всю Россiю?...
   Я видалъ, что Москва, Петроградъ, крупнeйшiя магистрали "подчищены" отъ
   безпризорниковъ, но я зналъ и то, что эпоха коллективизацiи и голодъ
   послeднихъ лeтъ дали новый рeзкiй толчекъ безпризорности... Но только здeсь,
   въ лагерe, я узналъ куда дeвается и какъ "ликвидируется" безпризорность
   всeхъ призывовъ -- и эпохи военнаго коммунизма, тифовъ, и гражданской войны,
   и эпохи ликвидацiи кулачества, какъ класса, и эпохи коллективизацiи, и...
   просто голода, стоящаго внe "эпохъ" и образующаго общiй болeе пли менeе
   постоянный фонъ россiйской жизни...
   Такъ, почти ничего я не зналъ о великомъ племени урокъ, населяющемъ
   широкiя подполья соцiалистической страны. Раза два меня обворовывали, но не
   очень сильно. Обворовывали моихъ {52} знакомыхъ -- иногда очень сильно, а
   два раза даже съ убiйствомъ. Потомъ, еще Утесовъ пeлъ свои "блатныя"
   пeсенки:
  
   Съ вапнярскаго Кичмана
   Сорвались два уркана,
   Сорвались два уркана на Одестъ...
  
   Вотъ, примeрно, и все... Такъ, иногда говорилось, что миллiонная армiя
   безпризорниковъ подросла и орудуетъ гдe-то по тыламъ соцiалистическаго
   строительства. Но такъ какъ, во-первыхъ, объ убiйствахъ и грабежахъ
   совeтская пресса не пишетъ ничего, то данное "соцiальное явленiе" для васъ
   существуетъ лишь постольку, поскольку вы съ нимъ сталкиваетесь лично. Внe
   вашего личнаго горизонта вы не видите ни кражъ, ни самоубiйствъ, ни
   убiйствъ, ни алкоголизма, ни даже концлагерей, поскольку туда не сeли вы или
   ваши родные... И, наконецъ, такъ много и такъ долго грабили и убивали, что и
   кошелекъ, и жизнь давно перестали волновать...
   И вотъ, передо мною, покуривая мою махорку и густо сплевывая на
   раскаленную печку, сидитъ представитель вновь открываемаго мною мiра -- мiра
   профессiональныхъ бандитовъ, выросшаго и вырастающаго изъ великой дeтской
   безпризорности...
   На немъ, этомъ "представителe", только рваный пиджачишко (рубашка была
   пропита въ тюрьмe, какъ онъ мнe объяснилъ), причемъ, пиджачишко этотъ еще
   недавно былъ, видимо, достаточно шикарнымъ. Отъ печки пышетъ жаромъ, въ
   спину сквозь щели вагона дуетъ ледяной январьскiй вeтеръ, но уркe и на жару,
   и на холодъ наплевать... Вспоминается анекдотъ о безпризорникe, котораго по
   ошибкe всунули въ печь крематорiя, а дверцы забыли закрыть. Изъ огненнаго
   пекла раздался пропитый голосъ:
   -- Закрой, стерьва, дуетъ...
   Еще съ десятокъ урокъ, такихъ же не то чтобы оборванныхъ, а просто
   полуодeтыхъ, валяются на дырявомъ промерзломъ полу около печки, лeниво
   подбрасываютъ въ нее дрова, курятъ мою махорку и снабжаютъ меня информацiей
   о лагерe, пересыпанной совершенно несусвeтимымъ сквернословiемъ... Что
   боцмана добраго стараго времени! Грудные ребята эти боцмана съ ихъ "морскими
   терминами", по сравненiю съ самымъ желторотымъ уркой...
   Нужно сказать честно, что никогда я не затрачивалъ свой капиталъ съ
   такой сумасшедшей прибылью, съ какой я затратилъ червонецъ, прокуренный
   урками въ эту ночь... Мужики гдe-то подъ нарами сбились въ кучу, зарывшись
   въ свои лохмотья. Рабочiй классъ храпитъ наверху... Я выспался днемъ. Урки
   не спятъ вторыя сутки, и не видно, чтобы ихъ тянуло ко сну. И передо мною
   разворачивается "учебный фильмъ" изъ лагернаго быта, со всей безпощадностью
   лагернаго житья, со всeмъ лагернымъ "блатомъ", административной структурой,
   разстрeлами, "зачетами", "довeсками", пайками, жульничествомъ, грабежами,
   охраной, тюрьмами и прочимъ, и прочимъ. Борисъ, отмахиваясь отъ клубовъ
   махорки, проводитъ параллели между Соловками, въ которыхъ онъ просидeлъ три
   года, и современнымъ лагеремъ, гдe ему предстоитъ {53} просидeть...
   вeроятно, очень немного... На полупонятномъ мнe блатномъ жаргонe
   разсказываются безконечныя воровскiя исторiи, пересыпаемыя необычайно
   вонючими непристойностями...
   -- А вотъ въ Кiевe, подъ самый новый годъ -- вотъ была исторiя, --
   начинаетъ какой-то урка лeтъ семнадцати. -- Сунулся я въ квартирку одну --
   замокъ пустяковый былъ. Гляжу -- комнатенка, въ комнатенкe -- канапа, а на
   канапe -- узелокъ съ пальтомъ -- хорошее пальто, буржуйское. Ну, дeло было
   днемъ -- много не заберешь. Я за узелокъ -- и ходу. Иду, иду. А въ узелкe
   что-то шевелится. Какъ я погляжу -- а тамъ ребеночекъ. Спитъ, сукинъ сынъ.
   Смотрю кругомъ -- никого нeтъ. Я это пальто на себя, а ребеночка подъ
   заборъ, въ кусты, подъ снeгъ.
   -- Ну, а какъ же ребенокъ-то? -- спрашиваетъ Борисъ...
   Столь наивный вопросъ уркe, видимо, и въ голову ни разу не приходилъ.
   -- А чортъ его знаетъ, -- сказалъ онъ равнодушно. -- Не я его дeлалъ.
   -- Урка загнулъ особенно изысканную непристойность, и вся орава заржала.
   Финки, фомки, "всадилъ", "кишки выпустилъ", малины, "шалманы", рeдкая
   по жестокости и изобрeтательности месть, поджоги, проститутки, пьянство,
   кокаинизмъ, морфинизмъ... Вотъ она эта "ликвидированная безпризорность",
   вотъ она эта армiя, оперирующая въ тылахъ соцiалистическаго фронта -- "отъ
   финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды."
   Изъ всeхъ человeческихъ чувствъ у нихъ, видимо, осталось только одно --
   солидарность волчьей стаи, съ дeтства выкинутой изъ всякаго человeческаго
   общества. Едва ли какая-либо другая страна и другая эпоха можетъ
   похвастаться наличiемъ миллiонной армiи людей, оторванныхъ отъ всякой
   соцiальной базы, лишенныхъ всякаго соцiальнаго чувства, всякой морали.
   Значительно позже, въ лагерe, я пытался подсчитать -- какова же, хоть
   приблизительно, численность этой армiи или, по крайней мeрe, той ея части,
   которая находится въ лагеряхъ. Въ ББК ихъ было около 15%. Если взять такое
   же процентное отношенiе для всего "лагернаго населенiя" Совeтской Россiи, --
   получится что-то отъ 750.000 до 1 500.000, -- конечно, цифра, какъ говорятъ
   въ СССР, "сугубо орiентировочная"... А сколько этихъ людей оперируетъ на
   волe?
   Не знаю.
   И что станетъ съ этой армiей дeлать будущая Россiя?
   Тоже -- не знаю...
  
   ЭТАПЪ КАКЪ ТАКОВОЙ
  
  
   Помимо жестокостей планомeрныхъ, такъ сказать,
   "классово-цeлеустремленныхъ", совeтская страна захлебывается еще отъ дикаго
   потока жестокостей совершенно безцeльныхъ, никому не нужныхъ, никуда не
   "устремленныхъ". Растутъ они, эти жестокости, изъ того несусвeтимаго
   совeтскаго кабака, зигзаги котораго предусмотрeть вообще невозможно,
   который, на ряду съ самой суровой {54} отвeтственностью по закону, создаетъ
   полнeйшую безотвeтственность на практикe (и, конечно и наоборотъ), наряду съ
   оффицiальной плановостью организуетъ полнeйшiй хаосъ, наряду со статистикой
   -- абсолютную неразбериху. Я совершенно увeренъ въ томъ, что реальной
   величины, напримeръ, посeвной площади въ Россiи не знаетъ никто -- не знаетъ
   этого ни Сталинъ, ни политбюро и ни ЦСУ, вообще никто не знаетъ -- ибо уже и
   низовая колхозная цифра рождается въ колхозномъ кабакe, проходитъ кабаки
   уeзднаго, областного и республиканскаго масштаба и теряетъ всякое
   соотвeтствiе съ реальностью... Что ужъ тамъ съ ней сдeлаютъ въ московскомъ
   кабакe -- это дeло шестнадцатое. Въ Москвe въ большинствe случаевъ цифры не
   суммируютъ, а высасываютъ... Съ цифровымъ кабакомъ, который оплачивается
   человeческими жизнями, мнe потомъ пришлось встрeтиться въ лагерe. По дорогe
   же въ лагерь свирeпствовалъ кабакъ просто -- безъ статистики и безъ всякаго
   смысла...
   Само собой разумeется, что для ГПУ не было рeшительно никакого расчета,
   отправляя рабочую силу въ лагеря, обставлять перевозку эту такъ, чтобы эта
   рабочая сила прибывала на мeсто работы въ состоянiи крайняго истощенiя.
   Практически же дeло обстояло именно такъ.
   По положенiю этапники должны были получать въ дорогe по 600 гр. хлeба
   въ день, сколько то тамъ граммъ селедки, по куску сахару и кипятокъ. Горячей
   пищи не полагалось вовсе, и зимой, при длительныхъ -- недeлями и мeсяцами --
   переeздахъ въ слишкомъ плохо отапливаемыхъ и слишкомъ хорошо
   "вентилируемыхъ" теплушкахъ, -- этапы несли огромныя потери и больными, и
   умершими, и просто страшнымъ ослабленiемъ тeхъ, кому удалось и не заболeть,
   и не помереть... Допустимъ, что общiя для всей страны "продовольственныя
   затрудненiя" лимитровали количество и качество пищи, помимо, такъ сказать,
   доброй воли ГПУ. Но почему насъ морили жаждой?
   Намъ выдали хлeбъ и селедку сразу на 4 -- 5 дней. Сахару не давали --
   но Богъ ужъ съ нимъ... Но вотъ, когда послe двухъ сутокъ селедочнаго питанiя
   намъ въ теченiе двухъ сутокъ не дали ни капли воды -- это было совсeмъ
   плохо. И совсeмъ глупо...
   Первыя сутки было плохо, но все же не очень мучительно. На вторыя сутки
   мы стали уже собирать снeгъ съ крыши вагона: сквозь рeшетки люка можно было
   протянуть руку и пошарить ею по крышe... Потомъ стали собирать снeгъ,
   который вeтеръ наметалъ на полу сквозь щели вагона, но, понятно, для 58
   человeкъ этого немножко не хватало.
   Муки жажды обычно описываются въ комбинацiи съ жарой, песками пустыни
   или солнцемъ Тихаго Океана. Но я думаю, что комбинацiя холода и жажды была
   на много хуже...
   На третьи сутки, на разсвeтe, кто-то въ вагонe крикнулъ:
   -- Воду раздаютъ!..
   Люди бросились къ дверямъ -- кто съ кружкой, кто съ чайникомъ... Стали
   прислушиваться къ звукамъ отодвигаемыхъ дверей сосeднихъ вагоновъ, ловили
   приближающуюся ругань и плескъ {55} разливаемой воды... Какимъ музыкальнымъ
   звукомъ показался мнe этотъ плескъ!..
   Но вотъ отодвинулась и наша дверь. Патруль принесъ бакъ съ водой --
   ведеръ этакъ на пять. Отъ воды шелъ легкiй паръ -- когда-то она была
   кипяткомъ, -- но теперь намъ было не до такихъ тонкостей. Если бы не штыки
   конвоя, -- этапники нашего вагона, казалось, готовы были бы броситься въ
   этотъ бакъ внизъ головой...
   -- Отойди отъ двери, такъ-то, такъ-то и такъ-то, -- оралъ кто-то изъ
   конвойныхъ. -- А то унесемъ воду къ чортовой матери!..
   Но вагонъ былъ близокъ къ безумiю...
   Характерно, что даже и здeсь, въ водяномъ вопросe, сказалось
   своеобразное "классовое разслоенiе"... Рабочiе имeли свою посуду,
   слeдовательно, у нихъ вчера еще оставался нeкоторый запасъ воды, они меньше
   страдали отъ жажды, да и вообще держались какъ-то организованнeе. Урки
   ругались очень сильно и изысканно, но въ бутылку не лeзли. Мы,
   интеллигенцiя, держались этакимъ "комсоставомъ", который, не считаясь съ
   личными ощущенiями, старается что-то сорганизовать и какъ-то взять команду
   въ свои руки.
   Крестьяне, у которыхъ не было посуды, какъ у рабочихъ, не было собачьей
   выносливости, какъ у урокъ, не было сознательной выдержки, какъ у
   интеллигенцiи, превратились въ окончательно обезумeвшую толпу. Со стонами,
   криками и воплями они лeзли къ узкой щели дверей, забивали ее своими тeлами
   такъ, что ни къ двери подойти, ни воду въ теплушку поднять. Заднiе
   оттаскивали переднихъ или взбирались по ихъ спинамъ вверхъ, къ самой
   притолокe двери, и двери оказались плотно, снизу доверху, забитыми живымъ
   клубкомъ орущихъ и брыкающихся человeческихъ тeлъ.
   Съ великими мускульными и голосовыми усилiями намъ, интеллигенцiи и
   конвою, удалось очистить проходъ и втащить бакъ на полъ теплушки. Только что
   втянули бакъ, какъ какой-то крупный бородатый мужикъ ринулся къ нему сквозь
   всe наши загражденiя и всей своей волосатой физiономiей нырнулъ въ воду;
   хорошо еще, что она не была кипяткомъ.
   Борисъ схватилъ его за плечи, стараясь оттащить, но мужикъ такъ крeпко
   вцeпился въ края бака руками, что эти попытки грозили перевернуть весь бакъ
   и оставить насъ всeхъ вовсе безъ воды.
   Глядя на то, какъ бородатый мужикъ, захлебываясь, лакаетъ воду, толпа
   мужиковъ снова бросилась къ баку. Какой-то рабочiй колотилъ своимъ чайникомъ
   по полупогруженной въ воду головe, какiя-то еще двe головы пытались
   втиснуться между первой и краями бака, но мужикъ ничего не слышалъ и ничего
   не чувствовалъ: онъ лакалъ, лакалъ, лакалъ...
   Конвойный, очевидно, много насмотрeвшiйся на такого рода происшествiи,
   крикнулъ Борису:
   -- Пихай бакъ сюда!
   Мы съ Борисомъ поднажали, и по скользкому обледенeлому {56} полу
   теплушки бакъ скользнулъ къ дверямъ. Тамъ его подхватили конвойные, а
   бородатый мужикъ тяжело грохнулся о землю.
   -- Ну, сукины дeти, -- оралъ конвойный начальникъ, -- теперь совсeмъ
   заберемъ бакъ, и подыхайте вы тутъ къ чортовой матери...
   -- Послушайте, -- запротестовалъ Борисъ, -- во-первыхъ, не всe же
   устраивали безпорядокъ, а во-вторыхъ, надо было воду давать во время.
   -- Мы и безъ васъ знаемъ, когда время, когда нeтъ. Ну, забирайте воду
   въ свою посуду, намъ нужно бакъ забирать.
   Возникла новая проблема: у интеллигенцiи было довольно много посуды,
   посуда была и у рабочихъ; у мужиковъ и у урокъ ея не было вовсе. Одна часть
   рабочихъ отъ дeлежки своей посудой отказалась наотрeзъ. Въ результатe
   длительной и матерной дискуссiи установили порядокъ: каждому по кружкe воды.
   Оставшуюся воду распредeлять не по принципу собственности на посуду, а, такъ
   сказать, въ общiй котелъ. Тe, кто не даютъ посуды для общаго котла, больше
   воды не получатъ. Такимъ образомъ тe рабочiе, которые отказались дать
   посуду, рисковали остаться безъ воды. Они пытались было протестовать, но на
   нашей сторонe было и моральное право, и большинство голосовъ, и, наконецъ,
   аргументъ, безъ котораго всe остальные не стоили копeйки, -- это кулаки.
   Частно-собственническiе инстинкты были побeждены.
  
   --------
   ЛАГЕРНОЕ КРЕЩЕНIЕ
  
  
   ПРIEХАЛИ
  
  
   Такъ eхали мы 250 километровъ пять сутокъ. Уже въ нашей теплушкe
   появились больные -- около десятка человeкъ. Борисъ щупалъ имъ пульсъ и
   говорилъ имъ хорошiя слова -- единственное медицинское средство,
   находившееся въ его распоряженiи. Впрочемъ, въ обстановкe этого
   человeческаго звeринца и хорошее слово было медицинскимъ средствомъ.
   Наконецъ, утромъ, на шестыя сутки въ раскрывшейся двери теплушки
   появились люди, не похожiе на нашихъ конвоировъ. Въ рукахъ одного изъ нихъ
   былъ списокъ. На носу, какъ-то свeсившись на бокъ, плясало пенснэ. Одeтъ
   человeкъ былъ во что-то рваное и весьма штатское. При видe этого человeка я
   понялъ, что мы куда-то прieхали. Неизвeстно куда, но во всякомъ случаe
   далеко мы уeхать не успeли.
   -- Эй, кто тутъ староста?
   Борисъ вышелъ впередъ.
   -- Сколько у васъ человeкъ по списку? Повeрьте всeхъ.
   Я просунулъ свою голову въ дверь теплушки и конфиденцiальнымъ шепотомъ
   спросилъ человeка въ пенснэ:
   -- Скажите, пожалуйста, куда мы прieхали? {57}
   Человeкъ въ пенснэ воровато оглянулся кругомъ и шепнулъ:
   -- Свирьстрой.
   Несмотря на морозный январьскiй вeтеръ, широкой струей врывавшiйся въ
   двери теплушки, въ душахъ нашихъ расцвeли незабудки.
   Свирьстрой! Это значитъ, во всякомъ случаe, не больше двухсотъ
   километровъ отъ границы. Двeсти километровъ -- пустяки. Это не какой-нибудь
   "Сиблагъ", откуда до границы хоть три года скачи -- не доскачешь... Неужели
   судьба послe всeхъ подвоховъ съ ея стороны повернулась, наконецъ, "лицомъ къ
   деревнe?"
  
   НОВЫЙ ХОЗЯИНЪ
  
  
   Такое же морозное январьское утро, какъ и въ день нашей отправки изъ
   Питера. Та же цeпь стрeлковъ охраны и пулеметы на треножникахъ. Кругомъ --
   поросшая мелкимъ ельникомъ равнина, какiе-то захолустные, заметенные снeгомъ
   подъeздные пути.
   Насъ выгружаютъ, строятъ и считаютъ. Потомъ снова перестраиваютъ и
   пересчитываютъ. Начальникъ конвоя мечется, какъ угорeлый, отъ колонны къ
   колоннe: двое арестантовъ пропало. Впрочемъ, при такихъ порядкахъ могло
   статься, что ихъ и вовсе не было.
   Мечутся и конвойные. Дикая ругань. Ошалeвшiе въ конецъ мужички тыкаются
   отъ шеренги къ шеренгe, окончательно разстраивая и безъ того весьма
   приблизительный порядокъ построенiя. Опять перестраиваютъ. Опять
   пересчитываютъ...
   Такъ мы стоимъ часовъ пять и промерзаемъ до костей. Полураздeтые урки,
   несмотря на свою красноиндeйскую выносливость, совсeмъ еле живы. Конвойные,
   которые почти такъ же замерзли, какъ и мы, съ каждымъ часомъ свирeпeютъ все
   больше. То тамъ, то здeсь люди валятся на снeгъ. Десятокъ нашихъ больныхъ
   уже свалились. Мы укладываемъ ихъ на рюкзаки, мeшки и всякое борохло, но
   ясно, что они скоро замерзнутъ. Наши мeропрiятiя, конечно, снова нарушаютъ
   порядокъ въ колоннахъ, слeдовательно, снова портятъ весь подсчетъ. Между
   нами и конвоемъ возникаетъ ожесточенная дискуссiя. Крыть матомъ и приводить
   въ порядокъ прикладами людей въ очкахъ конвой все-таки не рeшается. Намъ
   угрожаютъ арестомъ и обратной отправкой въ Ленинградъ. Это, конечно, вздоръ,
   и ничего съ нами конвой сдeлать не можетъ. Борисъ заявляетъ, что люди
   заболeли еще въ дорогe, что стоять они не могутъ. Конвоиры подымаютъ
   упавшихъ на ноги, тe снова валятся на земь. Подходятъ какiе-то люди въ
   лагерномъ одeянiи, -- какъ потомъ оказалось, прiемочная коммиссiя лагеря.
   Насквозь промерзшiй старичекъ съ колючими усами оказывается начальникомъ
   санитарной части лагеря. Подходитъ начальникъ конвоя и сразу набрасывается
   на Бориса:
   -- А вамъ какое дeло? Немедленно станьте въ строй!
   Борисъ заявляетъ, что онъ -- врачъ и, какъ врачъ, не можетъ допустить,
   чтобы люди замерзали единственно вслeдствiе {58} полной нераспорядительности
   конвоя. Намекъ на "нераспорядительность" и на посылку жалобы въ Ленинградъ
   нeсколько тормозитъ начальственный разбeгъ чекиста. Въ результатe длительной
   перепалки появляются лагерныя сани, на нихъ нагружаютъ упавшихъ, и обозъ
   разломанныхъ саней и дохлыхъ клячъ съ погребальной медленностью исчезаетъ въ
   лeсу. Я потомъ узналъ, что до лагеря живыми доeхали все-таки не всe.
   Какая-то команда. Конвой забираетъ свои пулеметы и залeзаетъ въ вагоны.
   Поeздъ, гремя буферами, трогается и уходитъ на западъ. Мы остаемся въ
   пустомъ полe. Ни конвоя, ни пулеметовъ. Въ сторонкe отъ дороги, у костра,
   грeется полудюжина какой-то публики съ винтовками -- это, какъ оказалось,
   лагерный ВОХР (вооруженная охрана) -- въ просторeчiи называемая "попками" и
   "свeчками"... Но онъ насъ не охраняетъ. Да и не отъ чего охранять. Люди
   мечтаютъ не о бeгствe -- куда бeжать въ эти заваленныя снeгомъ поля, -- а о
   тепломъ углe и о горячей пищe...
   Передъ колоннами возникаетъ какой-то расторопный юнецъ съ побeлeвшими
   ушами и въ лагерномъ бушлатe (родъ полупальто на ватe). Юнецъ обращается къ
   намъ съ рeчью о предстоящемъ намъ честномъ трудe, которымъ мы будемъ
   зарабатывать себe право на возвращенiе въ семью трудящихся, о
   соцiалистическомъ строительствe, о безклассовомъ обществe и о прочихъ
   вещахъ, столь же умeстныхъ на 20 градусахъ мороза и передъ замерзшей
   толпой... какъ и во всякомъ другомъ мeстe. Это обязательные акафисты изъ
   обязательныхъ совeтскихъ молебновъ, которыхъ никто и нигдe не слушаетъ
   всерьезъ, но отъ которыхъ никто и нигдe не можетъ отвертeться. Этотъ
   молебенъ заставляетъ людей еще полчаса дрожать на морозe... Правда, изъ него
   я окончательно и твердо узнаю, что мы попали на Свирьстрой, въ Подпорожское
   отдeленiе Бeломорско-Балтiйскаго Комбината (сокращенно ББК).
   До лагеря -- верстъ шесть. Мы полземъ убiйственно медленно и
   кладбищенски уныло. Въ хвостe колонны плетутся полдюжина вохровцевъ и дюжина
   саней, подбирающихъ упавшихъ: лагерь все-таки заботится о своемъ живомъ
   товарe. Наконецъ, съ горки мы видимъ:
   Вырубленная въ лeсу поляна. Изъ подъ снeга торчатъ пни. Десятка четыре
   длинныхъ досчатыхъ барака... Одни съ крышами; другiе безъ крышъ. Поляна
   окружена колючей проволокой, мeстами уже заваленной... Вотъ онъ,
   "концентрацiонный" или, по оффицiальной терминологiи,
   "исправительно-трудовой" лагерь -- мeсто, о которомъ столько трагическихъ
   шепотовъ ходитъ по всей Руси...
  
   ЛИЧНАЯ ТОЧКА ЗРEНIЯ
  
  
   Я увeренъ въ томъ, что среди двухъ тысячъ людей, уныло шествовавшихъ
   вмeстe съ нами на Бeломорско-Балтiйскую каторгу, {59} ни у кого не было
   столь оптимистически бодраго настроенiя, какое было у насъ трехъ. Правда, мы
   промерзли, устали, насъ тоже не очень ужъ лихо волокли наши ослабeвшiя ноги,
   но...
   Мы ожидали разстрeла и попали въ концлагерь. Мы ожидали Урала или
   Сибири, и попади въ районъ полутораста-двухсотъ верстъ до границы. Мы были
   увeрены, что намъ не удастся удержаться всeмъ вмeстe -- и вотъ мы пока что
   идемъ рядышкомъ. Все, что насъ ждетъ дальше, будетъ легче того, что осталось
   позади. Здeсь -- мы выкрутимся. И такъ, въ сущности, недолго осталось
   выкручиваться: январь, февраль... въ iюлe мы уже будемъ гдe-то въ лeсу, по
   дорогe къ границe... Какъ это все устроится -- еще неизвeстно, но мы это
   устроимъ... Мы люди тренированные, люди большой физической силы и
   выносливости, люди, не придавленные неожиданностью ГПУ-скаго приговора и
   перспективами долгихъ лeтъ сидeнья, заботами объ оставшихся на волe
   семьяхъ... Въ общемъ -- все наше концлагерное будущее представлялось намъ
   приключенiемъ суровымъ и опаснымъ, но не лишеннымъ даже и нeкоторой доли
   интереса. Нeсколько болeе мрачно былъ настроенъ Борисъ, который видалъ и
   Соловки и въ Соловкахъ видалъ вещи, которыхъ человeку лучше бы и не
   видeть... Но вeдь тотъ же Борисъ даже и изъ Соловковъ выкрутился, правда
   потерявъ болeе половины своего зрeнiя.
   Это настроенiе бодрости и, такъ сказать, боеспособности въ значительной
   степени опредeлило и наши лагерныя впечатлeнiя, и нашу лагерную судьбу. Это,
   конечно, ни въ какой степени не значитъ, чтобы эти впечатлeнiя и эта судьба
   были обычными для лагеря. Въ подавляющемъ большинствe случаевъ, вeроятно, въ
   99 изъ ста, лагерь для человeка является катастрофой. Онъ его ломаетъ и
   психически, и физически -- ломаетъ непосильной работой, голодомъ, жестокой
   системой, такъ сказать, психологической эксплоатацiи, когда человeкъ самъ
   выбивается изъ послeднихъ силъ, чтобы сократить срокъ своего пребыванiя въ
   лагерe, -- но все же, главнымъ образомъ, ломаетъ не прямо, а косвенно:
   заботой о семьe. Ибо семья человeка, попавшаго въ лагерь, обычно лишается
   всeхъ гражданскихъ правъ и въ первую очередь -- права на продовольственную
   карточку. Во многихъ случаяхъ это означаетъ голодную смерть. Отсюда -- вотъ
   эти неправдоподобныя продовольственныя посылки изъ лагеря на волю, о
   которыхъ я буду говорить позже.
   И еще одно обстоятельство: обычный совeтскiй гражданинъ очень плотно
   привинченъ къ своему мeсту и внe этого мeста видитъ очень мало. Я не былъ
   привинченъ ни къ какому мeсту и видeлъ въ Россiи очень много. И если лагерь
   меня и поразилъ, такъ только тeмъ обстоятельствомъ, что въ немъ не было
   рeшительно ничего особеннаго. Да, конечно, каторга. Но гдe же въ Россiи,
   кромe Невскаго и Кузнецкаго, нeтъ каторги? На постройкe Магнитостроя такъ
   называемый "энтузiазмъ" обошелся приблизительно въ двадцать двe тысячи
   жизней. На Бeломорско-Балтiйскомъ каналe онъ обошелся около ста тысячъ.
   Разница, конечно, есть, но не такая ужъ, по совeтскимъ масштабамъ,
   существенная. {60} Въ лагерe людей разстрeливали въ большихъ количествахъ,
   но тe, кто считаетъ, что о всeхъ разстрeлахъ публикуетъ совeтская печать,
   совершаютъ нeкоторую ошибку. Лагерные бараки -- отвратительны, но на волe я
   видалъ похуже и значительно похуже. Очень возможно, что въ процентномъ
   отношенiи ко всему лагерному населенно количество людей, погибшихъ отъ
   голода, здeсь выше, чeмъ, скажемъ, на Украинe, -- но съ голода мрутъ и тутъ,
   и тамъ. Объемъ "правъ" и безграничность безправiя, -- примeрно, такiе же,
   какъ и на волe. И здeсь, и тамъ есть масса всяческаго начальства, которое
   имeетъ полное право или прямо разстрeливать, или косвенно сжить со свeту, но
   никто не имeетъ права ударить, обругать или обратиться на ты. Это, конечно,
   не значитъ, что въ лагерe не бьютъ...
   Есть люди, для которыхъ лагеря на много хуже воли, есть люди, для
   которыхъ разница между лагеремъ и волей почти незамeтна, есть люди --
   крестьяне, преимущественно южные, украинскiе, -- для которыхъ лагерь лучше
   воли. Или, если хотите, -- воля хуже лагеря.
   Эти очерки -- нeсколько оптимистически окрашенная фотографiя лагерной
   жизни. Оптимизмъ исходитъ изъ моихъ личныхъ переживанiй и мiроощущенiя, а
   фотографiя -- оттого, что для антисовeтски настроеннаго читателя агитацiя не
   нужна, а совeтски настроенный -- все равно ничему не повeритъ. "И погромче
   насъ были витiи"... Энтузiастовъ не убавишь, а умнымъ -- нужна не агитацiя,
   а фотографiя. Вотъ, въ мeру силъ моихъ, я ее и даю.
  
   ВЪ БАРАКE
  
  
   Представьте себe грубо сколоченный досчатый гробообразный ящикъ, длиной
   метровъ въ 50 и шириной метровъ въ 8. По серединe одной изъ длинныхъ сторонъ
   прорублена дверь. По серединe каждой изъ короткихъ -- по окну. Больше оконъ
   нeтъ. Стекла выбиты, и дыры позатыканы всякаго рода тряпьемъ. Таковъ баракъ
   съ внeшней стороны.
   Внутри, вдоль длинныхъ сторонъ барака, тянутся ряды сплошныхъ наръ --
   по два этажа съ каждой стороны. Въ концахъ барака -- по желeзной печуркe,
   изъ тeхъ, что зовутся времянками, румынками, буржуйками -- нехитрое и,
   кажется, единственное изобрeтенiе эпохи военнаго коммунизма. Днемъ это
   изобрeтенiе не топится вовсе, ибо предполагается, что все населенiе барака
   должно пребывать на работe. Ночью надъ этимъ изобрeтенiемъ сушится и тлeетъ
   безконечное и безымянное вшивое тряпье -- все, чeмъ только можно обмотать
   человeческое тeло, лишенное обычной человeческой одежды.
   Печурка топится всю ночь. Въ радiусe трехъ метровъ отъ нея нельзя
   стоять, въ разстоянiи десяти метровъ замерзаетъ вода. Бараки сколочены
   наспeхъ изъ сырыхъ сосновыхъ досокъ. Доски разсохлись, въ стeнахъ -- щели,
   въ одну изъ ближайшихъ къ моему ложу я свободно просовывалъ кулакъ. Щели
   забиваются всякаго рода тряпьемъ, но его мало, да и во время перiодическихъ
   {61} обысковъ ВОХР тряпье это выковыриваетъ вонъ, и вeтеръ снова
   разгуливаетъ по бараку. Баракъ освeщенъ двумя керосиновыми коптилками,
   долженствующими освeщать хотя бы окрестности печурокъ. Но такъ какъ стеколъ
   нeтъ, то лампочки мигаютъ этакими одинокими свeтлячками. По вечерамъ, когда
   баракъ начинаетъ наполняться пришедшей съ работы мокрой толпой (баракъ въ
   среднемъ расчитанъ на 300 человeкъ), эти коптилки играютъ только роль
   маяковъ, указующихъ иззябшему лагернику путь къ печуркe сквозь клубы
   морознаго пара и махорочнаго дыма.
   Изъ мебели -- на баракъ полагается два длинныхъ, метровъ по десять,
   стола и четыре такихъ же скамейки. Вотъ и все.
   И вотъ мы, послe ряда приключенiй и передрягъ, угнeздились, наконецъ,
   на нарахъ, разложили свои рюкзаки, отнюдь не распаковывая ихъ, ибо по всему
   бараку шныряли урки, и смотримъ на человeческое мeсиво, съ криками, руганью
   и драками, расползающееся по темнымъ закоулкамъ барака.
   Повторяю, на волe я видалъ бараки и похуже. Но этотъ оставилъ особо
   отвратительное впечатлeнiе. Бараки на подмосковныхъ торфяникахъ были на
   много хуже уже по одному тому, что они были семейные. Или землянки рабочихъ
   въ Донбассe. Но тамъ походишь, посмотришь, выйдешь на воздухъ, вдохнешь
   полной грудью и скажешь: ну-ну, вотъ тебe и отечество трудящихся... А здeсь
   придется не смотрeть, а жить. "Двe разницы"... Одно -- когда зубъ болитъ у
   ближняго вашего, другое -- когда вамъ не даетъ житья ваше дупло...
   Мнe почему-то вспомнились пренiя и комиссiи по проектированiю новыхъ
   городовъ. Проектировался новый соцiалистическiй Магнитогорскъ -- тоже не
   многимъ замeчательнeе ББК. Баракъ для мужчинъ, баракъ для женщинъ. Кабинки
   для выполненiя функцiй по воспроизводству соцiалистической рабочей силы...
   Дeти забираются и родителей знать не должны. Ну, и такъ далeе. Я обозвалъ
   эти "функцiй" соцiалистическимъ стойломъ. Авторъ проекта небезызвeстный
   Сабсовичъ, обидeлся сильно, и я уже подготовлялся было къ значительнымъ
   непрiятностямъ, когда въ защиту соцiалистическихъ производителей выступила
   Крупская, и проектъ былъ объявленъ "лeвымъ загибомъ". Или, говоря точнeе,
   "лeвацкимъ загибомъ." Коммунисты не могутъ допустить, чтобы въ этомъ мiрe
   было что-нибудь, стоящее лeвeе ихъ. Для спасенiя дeвственности
   коммунистической лeвизны пущенъ въ обращенiе терминъ "лeвацкiй". Ежели
   уклонъ вправо -- такъ это будетъ "правый уклонъ". А ежели влeво -- такъ это
   будетъ уже "лeвацкiй". И причемъ, не уклонъ, а "загибъ"...
   Не знаю, куда загнули въ лагерe: вправо или въ "лeвацкую" сторону. Но
   прожить въ этакой грязи, вони, тeснотe, вшахъ, холодe и голодe цeлыхъ
   полгода? О, Господи!..
   Мои не очень оптимистическiя размышленiя прервалъ чей-то пронзительный
   крикъ:
   -- Братишки... обокрали... Братишечки, помогите...
   По тону слышно, что украли послeднее. Но какъ тутъ поможешь?.. Тьма,
   толпа, и въ толпe змeйками шныряютъ урки. Крикъ {62} тонетъ въ общемъ шумe и
   въ заботахъ о своей собственной шкурe и о своемъ собственномъ мeшкe...
   Сквозь дыры потолка на насъ мирно капаетъ тающiй снeгъ...
   Юра вдругъ почему-то засмeялся.
   -- Ты это чего?
   -- Вспомнилъ Фредди. Вотъ его бы сюда...
   Фредъ -- нашъ московскiй знакомый -- весьма дипломатическiй
   иностранецъ. Плохо поджаренныя утреннiя гренки портятъ ему настроенiе на
   весь день... Его бы сюда? Повeсился бы.
   -- Конечно, повeсился бы, -- убeжденно говоритъ Юра.
   А мы вотъ не вeшаемся. Вспоминаю свои ночлеги на крышe вагона, на
   Лаптарскомъ перевалe и даже въ Туркестанской "красной Чай-Ханэ"... Ничего --
   живъ...
  
   БАНЯ И БУШЛАТЪ
  
  
   Около часу ночи насъ разбудили крики:
   -- А ну, вставай въ баню!..
   Въ баракe стояло человeкъ тридцать вохровцевъ: никакъ не отвертeться...
   Спать хотeлось смертельно. Только что какъ-то обогрeлись, плотно прижавшись
   другъ къ другу и накрывшись всeмъ, чeмъ можно. Только что начали дремать --
   и вотъ... Точно не могли другого времени найти для бани.
   Мы топаемъ куда-то версты за три, къ какому-то полустанку, около
   котораго имeется баня. Въ лагерe съ баней строго. Лагерь боится эпидемiй, и
   "санитарная обработка" лагерниковъ производится съ безпощадной
   неуклонностью. Принципiально бани устроены неплохо: вы входите,
   раздeваетесь, сдаете платье на храненiе, а бeлье -- на обмeнъ на чистое.
   Послe мытья выходите въ другое помeщенiе, получаете платье и чистое бeлье.
   Платье, кромe того, пропускается и черезъ дезинфекцiонную камеру. Бани
   фактически поддерживаютъ нeкоторую физическую чистоту. Мыло, во всякомъ
   случаe, даютъ, а на коломенскомъ заводe даже повара мeсяцами обходились безъ
   мыла: не было...
   Но скученность и тряпье дeлаютъ борьбу "со вшой" дeломъ безнадежнымъ...
   Она плодится и множится, обгоняя всякiя плановыя цифры.
   Мы ждемъ около часу въ очереди, на дворe, разумeется. Потомъ, въ
   предбанникe двое юнцовъ съ тупыми машинками лишаютъ насъ всякихъ волосяныхъ
   покрововъ, въ томъ числe и тeхъ, съ которыми обычные "мiрскiе" парикмахеры
   дeла никакого не имeютъ. Потомъ, послe проблематическаго мытья -- не хватило
   горячей воды -- насъ выпихиваютъ въ какую-то примостившуюся около бани
   палатку, гдe такъ же холодно, какъ и на дворe...
   Бeлье мы получаемъ только черезъ полчаса, а платье изъ дезинфекцiи --
   черезъ часъ. Мы мерзнемъ такъ, какъ и въ теплушкe не мерзли... Мой сосeдъ по
   нарамъ поплатился воспаленiемъ легкихъ. Мы втроемъ цeлый часъ усиленно
   занимались боксерской тренировкой -- то, что называется "бой съ тeнью", и
   выскочили благополучно. {63}
   Послe бани, дрожа отъ холода и не попадая зубомъ на зубъ, мы
   направляемся въ лагерную каптерку, гдe намъ будутъ выдавать лагерное
   обмундированiе. ББК -- лагерь привиллегированный. Его подпорожское отдeленiе
   объявлено сверхударной стройкой -- постройка гидростанцiи на рeкe Свири.
   Слeдовательно, на какое-то обмундированiе, дeйствительно, расчитывать можно.
   Снова очередь у какого-то огромнаго сарая, изнутри освeщеннаго
   электричествомъ. У дверей -- "попка" съ винтовкой. Мы отбиваемся отъ толпы,
   подходимъ къ попкe, и я говорю авторитетнымъ тономъ:
   -- Товарищъ -- вотъ этихъ двухъ пропустите...
   И самъ ухожу.
   Попка пропускаетъ Юру и Бориса.
   Черезъ пять минутъ я снова подхожу къ дверямъ:
   -- Вызовите мнe Синельникова...
   Попка чувствуетъ: начальство.
   -- Я, товарищъ, не могу... Мнe здeсь приказано стоять, зайдите сами...
   И я захожу. Въ сараe все-таки теплeе, чeмъ на дворe...
   Сарай набитъ плотной толпой. Гдe-то въ глубинe его -- прилавокъ, надъ
   прилавкомъ мелькаютъ какiя-то одeянiя и слышенъ неистовый гвалтъ. По закону
   каждый новый лагерникъ долженъ получить новое казенное обмундированiе, все
   съ ногъ до головы. Но обмундированiя вообще на хватаетъ, а новаго -- тeмъ
   болeе. Въ исключительныхъ случаяхъ выдается "первый срокъ", т.е. совсeмъ
   новыя вещи, чаще -- "второй срокъ" старое, но не рваное. И въ большинствe
   случаевъ -- "третiй срокъ": старое и рваное. Приблизительно половина новыхъ
   лагерниковъ не получаетъ вовсе ничего -- работаетъ въ своемъ собственномъ...
   За прилавкомъ мечутся человeкъ пять какихъ-то каптеровъ, за отдeльнымъ
   столикомъ сидитъ нeкто вродe завeдующаго. Онъ-то и устанавливаетъ, что кому
   дать и какого срока. Получатели торгуются и съ нимъ, и съ каптерами,
   демонстрируютъ "собственную" рвань, умоляютъ дать что-нибудь поцeлeе и
   потеплeе. Глазъ завсклада пронзителенъ и неумолимъ, и приговоры его,
   повидимому, обжалованiю не подлежатъ.
   -- Ну, тебя по рожe видно, что промотчикъ3, -- говоритъ онъ какому-то
   уркe. -- Катись катышкомъ.
   -- Товарищъ начальникъ!.. Ей-Богу...
   -- Катись, катись, говорятъ тебe. Слeдующiй.
   "Слeдующiй" нажимаетъ на урку плечомъ. Урка кроетъ матомъ. Но онъ уже
   отжатъ отъ прилавка, и ему только и остается, что на почтительной дистанцiи
   потрясать кулаками и позорить завскладовскихъ родителей. Передъ завскладомъ
   стоитъ огромный и совершенно оборванный мужикъ. {64}
  
   3 Промотчикъ -- человeкъ проматывающiй, пропивающiй, проигрывающiй
   казенное обмундированiе. Это преимущественно уголовники.
  
   -- Ну, тебя, сразу видно, мать безъ рубашки родила. Такъ съ тeхъ поръ
   безъ рубашки и ходишь? Совсeмъ голый... Когда это васъ, сукиныхъ дeтей,
   научатъ -- какъ берутъ въ ГПУ, такъ сразу бери изъ дому все, что есть.
   -- Гражданинъ начальникъ, -- взываетъ крестьянинъ, -- и дома, почитай,
   голые ходимъ. Дeтишкамъ, стыдно сказать, срамоту прикрыть нечeмъ...
   -- Ничего, не плачь, и дeтишекъ скоро сюда заберутъ.
   Крестьянинъ получаетъ второго и третьяго срока бушлатъ, штаны, валенки,
   шапку и рукавицы. Дома, дeйствительно, онъ такъ одeтъ не былъ. У стола
   появляется еще одинъ урка.
   -- А, мое вамъ почтенiе, -- иронически привeтствуетъ его завъ.
   -- Здравствуйте вамъ, -- съ неубeдительной развязностью отвeчаетъ урка.
   -- Не дали погулять?
   -- Что, развe помните меня? -- съ заискивающей удивленностью
   спрашиваетъ урка. -- Глазъ у васъ, можно сказать...
   -- Да, такой глазъ, что ничего ты не получишь. А ну, проваливай
   дальше...
   -- Товарищъ завeдующiй, -- вопитъ урка въ страхe, -- такъ посмотрите же
   -- я совсeмъ голый... Да поглядите...
   Театральнымъ жестомъ -- если только бываютъ такiе театральные жесты --
   урка подымаетъ подолъ своего френча и изъ подъ подола глядитъ на зава голое
   и грязное пузо.
   -- Товарищъ завeдующiй, -- продолжаетъ вопить урка, -- я же такъ безъ
   одежи совсeмъ къ чертямъ подохну.
   -- Ну, и дохни ко всeмъ чертямъ.
   Урку съ его голымъ пузомъ оттираютъ отъ прилавка. Подходитъ группа
   рабочихъ. Всe они въ сильно поношенныхъ городскихъ пальто, никакъ не
   приноровленныхъ ни къ здeшнимъ мeстамъ, ни къ здeшней работe. Они получаютъ
   -- кто валенки, кто тeлогрeйку (ватный пиджачокъ), кто рваный бушлатъ.
   Наконецъ, передъ завскладомъ выстраиваемся всe мы трое. Завъ скорбно
   оглядываетъ и насъ, и наши очки.
   -- Вамъ лучше бы подождать. На ваши фигурки трудно подобрать.
   Въ глазахъ зава я вижу какой-то сочувственный совeтъ и соглашаюсь. Юра
   -- онъ еле на ногахъ стоитъ отъ усталости -- предлагаетъ заву другой
   варiантъ:
   -- Вы бы насъ къ какой-нибудь работe пристроили. И вамъ лучше, и намъ
   не такъ тошно.
   -- Это -- идея...
   Черезъ нeсколько минутъ мы уже сидимъ за прилавкомъ и приставлены къ
   какимъ-то вeдомостямъ: бушлатъ Пер. -- 1, штаны III ср. -- 1 и т.д.
   Наше участiе ускорило операцiю выдачи почти вдвое. Часа черезъ полтора
   эта операцiя была закончена, и завъ подошелъ къ намъ. Отъ его давешняго
   балагурства не осталось и слeда. Передо мной былъ безконечно, смертельно
   усталый человeкъ. На мой вопросительный взглядъ онъ отвeтилъ: {65}
   -- Вотъ ужъ третьи сутки на ногахъ. Все одeваемъ. Завтра кончимъ -- все
   равно ничего уже не осталось. Да, -- спохватился онъ, -- васъ вeдь надо
   одeть. Сейчасъ вамъ подберутъ. Вчера прибыли?
   -- Да, вчера.
   -- И на долго?
   -- Говорятъ, лeтъ на восемь.
   -- И статьи, вeроятно, звeрскiя?
   -- Да, статьи подходящiя.
   -- Ну, ничего, не унывайте. Знаете, какъ говорятъ нeмцы: Mut verloren
   -- alles verloren. Устроитесь. Тутъ, если интеллигентный человeкъ и не
   совсeмъ шляпа -- не пропадетъ. Но, конечно, веселаго мало.
   -- А много веселаго на волe?
   -- Да, и на волe -- тоже. Но тамъ -- семья. Какъ она живетъ -- Богъ ее
   знаетъ... А я здeсь уже пятый годъ... Да.
   -- На мiру и смерть красна, -- кисло утeшаю я.
   -- Очень ужъ много этихъ смертей... Вы, видно, родственники.
   Я объясняю.
   -- Вотъ это удачно. Вдвоемъ -- на много легче. А ужъ втроемъ... А на
   волe у васъ тоже семья?
   -- Никого нeтъ.
   -- Ну, тогда вамъ пустяки. Самое горькое -- это судьба семьи.
   Намъ приносятъ по бушлату, парe штановъ и прочее -- полный комплектъ
   перваго срока. Только валенокъ на мою ногу найти не могутъ.
   -- Зайдите завтра вечеромъ съ задняго хода. Подыщемъ.
   Прощаясь, мы благодаримъ зава.
   -- И совершенно не за что, -- отвeчаетъ онъ. -- Черезъ мeсяцъ вы будете
   дeлать то же самое. Это, батенька, называется классовая солидарность
   интеллигенцiи. Чему-чему, а ужъ этому большевики насъ научили.
   -- Простите, можно узнать вашу фамилiю?
   Завъ называетъ ее. Въ литературномъ мiрe Москвы это весьма
   небезызвeстная фамилiя.
   -- И вашу фамилiю я знаю, -- говоритъ завъ. Мы смотримъ другъ на друга
   съ ироническимъ сочувствiемъ...
   -- Вотъ еще что: васъ завтра попытаются погнать въ лeсъ, дрова рубить.
   Такъ вы не ходите.
   -- А какъ не пойти? Погонятъ.
   -- Плюньте и не ходите.
   -- Какъ тутъ плюнешь?
   -- Ну, вамъ тамъ будетъ виднeе. Какъ-то нужно изловчиться. На лeсныхъ
   работахъ можно застрять надолго. А если отвертитесь -- черезъ день-два
   будете устроены на какой-то приличной работe. Конечно, если считать этотъ
   кабакъ приличной работой.
   -- А подъ арестъ не посадятъ?
   -- Кто васъ будетъ сажать? Такой же дядя въ очкахъ, {66} какъ и вы?
   Очень мало вeроятно. Старайтесь только не попадаться на глаза всякой такой
   полупочтенной и полупартiйной публикe. Если у васъ развито совeтское зрeнiе
   -- вы разглядите сразу...
   Совeтское зрeнiе было у меня развито до изощренности. Это -- тотъ сортъ
   зрeнiя, который, въ частности, позволяетъ вамъ отличить безпартiйную публику
   отъ партiйной или "полупартiйной". Кто его знаетъ, какiя внeшнiя отличiя
   существуютъ у этихъ, столь неравныхъ и количественно, и юридически
   категорiй. Можетъ быть, тутъ играетъ роль то обстоятельство, что коммунисты
   и иже съ ними -- единственная соцiальная прослойка, которая чувствуетъ себя
   въ Россiи, какъ у себя дома. Можетъ быть, та подозрительная, вeчно
   настороженная напряженность человeка, у котораго дeла въ этомъ домe обстоятъ
   какъ-то очень неважно, и подозрительный нюхъ подсказываетъ въ каждомъ углу
   притаившагося врага... Трудно это объяснить, но это чувствуется...
   На прощанье завъ даетъ намъ нeсколько адресовъ: въ такомъ-то баракe
   живетъ группа украинскихъ профессоровъ, которые уже успeли здeсь окопаться и
   обзавестись кое-какими связями. Кромe того, въ Подпорожьи, въ штабe
   отдeленiя, имeются хорошiе люди X, Y, и Z, съ которыми онъ, завъ,
   постарается завтра о насъ поговорить. Мы сердечно прощаемся съ завомъ и
   бредемъ къ себe въ баракъ, увязая въ снeгу, путаясь въ обезкураживающемъ
   однообразiи бараковъ.
   Послe этого сердечнаго разговора наша берлога кажется особенно
   гнусной...
  
   ОБСТАНОВКА ВЪ ОБЩЕМЪ И ЦEЛОМЪ
  
  
   Изъ разговора въ складe мы узнали очень много весьма существенныхъ
   вещей. Мы находились въ Подпорожскомъ отдeленiи ББК, но не въ самомъ
   Подпорожьи, а на лагерномъ пунктe "Погра". Сюда предполагалось свезти около
   27.000 заключенныхъ. За послeднiя двe недeли сюда прибыло шесть эшелоновъ,
   слeдовательно, 10-12.000 народу, слeдовательно, по всему лагпункту
   свирeпствовалъ невeроятный кабакъ и, слeдовательно, всe лагерныя заведенiя
   испытывали острую нужду во всякаго рода культурныхъ силахъ. Между тeмъ, по
   лагернымъ порядкамъ всякая такая культурная сила -- совершенно независимо
   отъ ея квалификацiи -- немедленно направлялась на "общiя работы", т.е. на
   лeсозаготовки. Туда отправлялись, и врачи, и инженеры, и профессора.
   Интеллигенцiя всeхъ этихъ шести эшелоновъ рубила гдe-то въ лeсу дрова.
   Самъ по себe процессъ этой рубки насъ ни въ какой степени не смущалъ.
   Даже больше -- при нашихъ физическихъ данныхъ, лeсныя работы для насъ были
   бы легче и спокойнeе, чeмъ трепка нервовъ въ какой-нибудь канцелярiи. Но для
   насъ дeло заключалось вовсе не въ легкости или трудности работы. Дeло
   заключалось въ томъ, что, попадая на общiя работы, мы превращались въ
   безличныя единицы той "массы", съ которой совeтская {67} власть и совeтскiй
   аппаратъ никакъ не церемонится. Находясь въ "массахъ", человeкъ попадаетъ въ
   тотъ конвейеръ механической и механизированной, безсмысленной и безпощадной
   жестокости, который дeйствуетъ много хуже любого ГПУ. Здeсь, въ "массe",
   человeкъ теряетъ всякую возможность распоряжаться своей судьбой, какъ-то
   лавировать между зубцами этого конвейера. Попавъ на общiя работы, мы
   находились бы подъ вeчной угрозой переброски куда-нибудь въ совсeмъ
   неподходящее для бeгства мeсто, разсылки насъ троихъ по разнымъ лагернымъ
   пунктамъ. Вообще "общiя работы" таили много угрожающихъ возможностей. А разъ
   попавъ на нихъ, можно было бы застрять на мeсяцы. Отъ общихъ работъ нужно
   было удирать -- даже и путемъ весьма серьезнаго риска.
  
   BOBA ПРИСПОСАБЛИВАЕТСЯ
  
  
   Мы вернулись "домой" въ половинe пятаго утра. Только что успeли улечься
   и обогрeться -- насъ подняли крики:
   -- А ну, вставай...
   Было шесть часовъ утра. На дворe -- еще ночь. Въ щели барака воетъ
   вeтеръ. Лампочки еле коптятъ. Въ барачной тьмe начинаютъ копошиться
   невыспавшiеся, промершiе, голодные люди. Дежурные бeгутъ за завтракомъ -- по
   стакану ячменной каши на человeка, разумeется, безъ всякаго признака жира.
   Каша "сервируется" въ одномъ бачкe на 15 человeкъ. Казенныхъ ложекъ нeтъ.
   Надъ каждымъ бачкомъ наклоняется по десятку человeкъ, поспeшно запихивающихъ
   въ ротъ мало съeдобную замазку и ревниво наблюдающихъ за тeмъ, чтобы никто
   не съeлъ лишней ложки. Порцiи раздeлены на глазъ, по дну бачка. За спинами
   этого десятка стоятъ остальные участники пиршества, взирающiе на
   обнажающееся дно бачка еще съ большей ревностью и еще съ большей жадностью.
   Это -- тe, у кого своихъ ложекъ нeтъ. Они ждутъ "смeны". По бараку мечутся
   люди, какъ-то не попавшiе ни въ одну "артель". Они взываютъ о справедливости
   и объ eдe. Но взывать въ сущности не къ кому. Они остаются голодными.
   -- Въ лагерe такой порядокъ, -- говоритъ какой-то рабочiй одной изъ
   такихъ неприкаянныхъ голодныхъ душъ, -- такой порядокъ, что не зeвай. А
   прозeвалъ -- вотъ и будешь сидeть не eвши: и тебe наука, и совeтской власти
   больше каши останется.
   Наша продовольственная "артель" возглавляется Борисомъ и поэтому
   организована образцово. Борисъ самъ смотался за кашей, какъ-то ухитрился
   выторговать нeсколько больше, чeмъ полагалось, или во всякомъ случаe, чeмъ
   получили другiе, изъ щепокъ настругали лопаточекъ, которыя замeнили
   недостающiя ложки... Впрочемъ, самъ Борисъ этой каши такъ и не eлъ: нужно
   было выкручиваться отъ этихъ самыхъ дровъ. Техникъ Лепешкинъ, котораго мы въ
   вагонe спасли отъ урокъ, былъ назначенъ бригадиромъ одной изъ бригадъ.
   Первой частью нашего стратегическаго плана было попасть въ его бригаду. Это
   было совсeмъ просто. {68} Дальше, Борисъ объяснилъ ему, что идти рубить
   дрова мы не собираемся ни въ какомъ случаe и что дня на три нужно устроить
   какую-нибудь липу. Помимо всего прочаго, одинъ изъ насъ троихъ все время
   будетъ дежурить у вещей -- кстати, будетъ караулить и вещи его, Лепешкина.
   Лепешкинъ былъ человeкъ опытный. Онъ уже два года просидeлъ въ
   ленинградскомъ концлагерe, на стройкe дома ОГПУ. Онъ внесъ насъ въ списокъ
   своей бригады, но при перекличкe фамилiй нашихъ выкликать не будетъ. Намъ
   оставалось: а) не попасть въ строй при перекличкe и отправкe бригады и б)
   урегулировать вопросъ съ дневальнымъ, на обязанности котораго лежала
   провeрка всeхъ оставшихся въ баракe съ послeдующимъ заявленiемъ выше
   стоящему начальству. Была еще опасность нарваться на начальника колонны, но
   его я уже видeлъ, правда, мелькомъ, видъ у него былъ толковый,
   слeдовательно, какъ-то съ нимъ можно было сговориться.
   Отъ строя мы отдeлались сравнительно просто: на дворe было еще темно,
   мы, выйдя изъ двери барака, завернули къ уборной, оттуда -- дальше, минутъ
   сорокъ околачивались по лагерю съ чрезвычайно торопливымъ и дeловымъ видомъ.
   Когда послeднiе хвосты колонны исчезли, мы вернулись въ баракъ, усыпили
   совeсть дневальнаго хорошими разговорами, торгсиновской папиросой и
   обeщанiемъ написать ему заявленiе о пересмотрe дeла. Напились кипятку безъ
   сахару, но съ хлeбомъ, и легли спать.
  
   ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ВСТРEЧА
  
  
   Проснувшись, мы устроили военный совeтъ. Было рeшено: я и Юра идемъ на
   развeдку. Борисъ остается на дежурствe. Во-первыхъ -- Борисъ не хотeлъ быть
   мобилизованнымъ въ качествe врача, ибо эта работа на много хуже
   лeсоразработокъ -- преимущественно по ея моральной обстановкe, и во-вторыхъ,
   можно было ожидать всякаго рода уголовныхъ налетовъ. Въ рукопашномъ же
   смыслe Борисъ стоилъ хорошаго десятка урокъ, я и Юра на такое количество
   претендовать не могли.
   И вотъ мы съ Юрой солидно и медлительно шествуемъ по лагерной улицe. Не
   Богъ вeсть какая свобода, но все-таки можно пойти направо и можно пойти
   налeво. Послe корридоровъ ГПУ, надзирателей, конвоировъ и прочаго -- и это
   удовольствiе... Вотъ шествуемъ мы такъ -- и прямо навстрeчу намъ чортъ
   несетъ начальника колонны.
   Я вынимаю изъ кармана коробку папиросъ. Юра начинаетъ говоритъ по
   англiйски. Степенно и неторопливо мы шествуемъ мимо начальника колонны и
   вeжливо -- одначе, такъ сказать, съ чувствомъ собственнаго достоинства, какъ
   если бы это было на Невскомъ проспектe -- приподымаемъ свои кепки.
   Начальникъ колонны смотритъ на насъ удивленно, но корректно беретъ подъ
   козырекъ. Я увeренъ, что онъ насъ не остановитъ. Но шагахъ въ десяти за нами
   скрипъ его валенокъ по снeгу замолкаетъ. Я чувствую, что начальникъ колонны
   остановился и недоумeваетъ, почему {69} мы не на работe и стоитъ ли ему насъ
   остановить и задать намъ сей нескромный вопросъ. Неужели я ошибся? Но, нeтъ,
   скрипъ валенокъ возобновляется и затихаетъ вдали. Психологiя -- великая
   вещь.
   А психологiя была такая: начальникъ колонны, конечно, -- начальникъ,
   но, какъ и всякiй совeтскiй начальникъ -- хлибокъ и неустойчивъ. Ибо и
   здeсь, и на волe закона въ сущности нeтъ. Есть административное соизволенiе.
   Онъ можетъ на законномъ и еще болeе на незаконномъ основанiи сдeлать людямъ,
   стоящимъ на низахъ, цeлую массу непрiятностей. Но такую же массу
   непрiятностей могутъ надeлать ему люди, стоящiе на верхахъ.
   По собачьей своей должности начальникъ колонны непрiятности дeлать
   обязанъ. Но собачья должность вырабатываетъ -- хотя и не всегда -- и собачiй
   нюхъ; непрiятности, даже самыя законныя можно дeлать только тeмъ, отъ кого
   отвeтной непрiятности произойти не можетъ.
   Теперь представьте себe возможно конкретнeе психологiю вотъ этого
   хлибкаго начальника колонны. Идутъ по лагерю двое этакихъ дядей, только что
   прибывшихъ съ этапомъ. Ясно, что они должны быть на работахъ въ лeсу, и
   ясно, что они отъ этихъ работъ удрали. Однако, дяди одeты хорошо. Одинъ изъ
   нихъ куритъ папиросу, какiя и на волe куритъ самая верхушка. Видъ --
   интеллигентный и, можно сказать, спецовскiй. Походка увeренная, и при
   встрeчe съ начальствомъ -- смущенiя никакого. Скорeе этакая
   покровительственная вeжливость. Словомъ, люди, у которыхъ, очевидно, есть
   какiя-то основанiя держаться этакъ независимо. Какiя именно -- чортъ ихъ
   знаетъ, но, очевидно, есть.
   Теперь -- дальше. Остановить этихъ дядей и послать ихъ въ лeсъ, а то и
   подъ арестъ -- рeшительно ничего не стоитъ. Но какой толкъ?
   Административнаго капитала на этомъ никакого не заработаешь. А рискъ? Вотъ
   этотъ дядя съ папиросой во рту черезъ мeсяцъ, а можетъ быть, и черезъ день
   будетъ работать инженеромъ, плановикомъ, экономистомъ. И тогда всякая
   непрiятность, хотя бы самая законнeйшая, воздается начальнику колонны
   сторицей. Но даже возданная, хотя бы и въ ординарномъ размeрe, она ему ни къ
   чему не нужна. И какого чорта ему рисковать?
   Я этого начальника видалъ и раньше. Лицо у него было толковое. И я былъ
   увeренъ, что онъ пройдетъ мимо. Кстати мeсяцъ спустя я уже дeйствительно
   имeлъ возможность этого начальника вздрючить такъ, что ему небо въ овчинку
   бы показалось. И на весьма законномъ основанiи. Такъ что онъ умно сдeлалъ,
   что прошелъ мимо.
   Съ людьми безтолковыми хуже.
  
   ТЕОРIЯ ПОДВОДИТЪ
  
  
   Въ тотъ же день совeтская психологическая теорiя чуть меня не подвела.
   Я шелъ одинъ и услышалъ рeзкiй окликъ:
   -- Эй, послушайте что вы по лагерю разгуливаете? {70}
   Я обернулся и увидeлъ того самого старичка съ колючими усами,
   начальника санитарной части лагеря, который вчера встрeчалъ нашъ эшелонъ.
   Около него -- еще три какихъ-то полуначальственнаго вида дяди. Видно, что
   старичекъ иззябъ до костей и что печень у него не въ порядкe. Я спокойно,
   неторопливо, но отнюдь не почтительно, а такъ, съ видомъ нeкотораго
   незаинтересованнаго любопытства подхожу къ нему. Подхожу и думаю: а что же
   мнe, въ сущности, дeлать дальше?
   Потомъ я узналъ, что это былъ крикливый и милeйшiй старичекъ, докторъ
   Шуквецъ, отбарабанившiй уже четыре года изъ десяти, никого въ лагерe не
   обидeвшiй, но, вeроятно, отъ плохой печени и еще худшей жизни иногда любивши
   поорать. Но ничего этого я еще не зналъ. И старичекъ тоже не могъ знать, что
   я незаконно болтаюсь по лагерю не просто такъ, а съ совершенно конкретными
   цeлями побeга заграницу. И что успeхъ моихъ мeропрiятiй въ значительной
   степени зависитъ отъ того, въ какой степени на меня можно будетъ или нельзя
   будетъ орать.
   И я рeшаю идти на арапа.
   -- Что это вамъ здeсь курортъ или концлагерь? -- продолжаетъ орать
   старичекъ. -- Извольте подчиняться лагерной дисциплинe! Что это за
   безобразiе! Шатаются по лагерю, нарушаютъ карантинъ.
   Я смотрю на старичка съ прежнимъ любопытствомъ, внимательно, но отнюдь
   не испуганно, даже съ нeкоторой улыбкой. Но на душe у меня было далеко не
   такъ спокойно, какъ на лицe. Ужъ отсюда-то, со стороны доктора, такого
   пассажа я никакъ не ожидалъ. Но что же мнe дeлать теперь? Достаю изъ кармана
   свою образцово-показательную коробку папиросъ.
   -- Видите-ли, товарищъ докторъ. Если васъ интересуютъ причины моихъ
   прогулокъ по лагерю, думаю, -- что начальникъ отдeленiя дастъ вамъ
   исчерпывающую информацiю. Я былъ вызванъ къ нему.
   Начальникъ отдeленiя -- это звучитъ гордо. Провeрять меня старичекъ,
   конечно, не можетъ, да и не станетъ. Должно же у него мелькнуть подозрeнiе,
   что, если меня на другой день послe прибытiя съ этапа вызываетъ начальникъ
   отдeленiя, -- значитъ, я не совсeмъ рядовой лагерникъ. А мало ли какiя шишки
   попадаютъ въ лагерь?
   -- Нарушать карантина никто не имeетъ права. И начальникъ отдeленiя --
   тоже, -- продолжаетъ орать старичекъ, но все-таки, тономъ пониже.
   Полуначальственнаго вида дяди, стоящiе за его спиной, улыбаются мнe
   сочувственно.
   -- Согласитесь сами, товарищъ докторъ: я не имeю рeшительно никакой
   возможности указывать начальнику отдeленiя на то, что онъ имeетъ право
   дeлать и чего не имeетъ права. И потомъ, вы сами знаете, въ сущности
   карантина нeтъ никакого...
   -- Вотъ потому и нeтъ, что всякiе милостивые государи, вродe васъ,
   шатаются по лагерю... А потомъ, санчасть отвeчать должна. Извольте
   немедленно отправляться въ баракъ. {71}
   -- А мнe приказано вечеромъ быть въ штабe. Чье же приказанiе я долженъ
   нарушить?
   Старичекъ явственно смущенъ. Но и отступать ему неохота.
   -- Видите ли докторъ, -- продолжаю я въ конфиденцiально-сочувственномъ
   тонe... -- Положенiе, конечно, идiотское. Какая тутъ изоляцiя, когда
   нeсколько сотъ дежурныхъ все равно лазятъ по всему лагерю -- на кухни, въ
   хлeборeзку, въ коптерку... Неорганизованность. Безсмыслица. Съ этимъ,
   конечно, придется бороться. Вы курите? Можно вамъ предложить?
   -- Спасибо, не курю.
   Дяди полуначальственнаго вида берутъ по папиросe.
   -- Вы инженеръ?
   -- Нeтъ, плановикъ.
   -- Вотъ тоже всe эти плановики и ихъ дурацкiе планы. У меня по плану
   должно быть двeнадцать врачей, а нeтъ ни одного.
   -- Ну, это, значитъ, ГПУ недопланировало. Въ Москвe кое-какiе врачи еще
   и по улицамъ ходятъ...
   -- А вы давно изъ Москвы?
   Черезъ минутъ десять мы разстаемся со старичкомъ, пожимая другъ другу
   руки. Я обeщаю ему въ своихъ "планахъ" предусмотрeть необходимость жестокаго
   проведенiя карантинныхъ правилъ. Знакомились съ полуначальственными дядями:
   одинъ -- санитарный инспекторъ Погры, и два -- какихъ-то инженера. Одинъ изъ
   нихъ задерживается около меня, прикуривая потухшую папиросу.
   -- Вывернулись вы ловко... Дeло только въ томъ, что начальника
   отдeленiя сейчасъ на Погрe нeтъ.
   -- Теоретически можно допустить, что я говорилъ съ нимъ по телефону...
   А впрочемъ, что подeлаешь. Приходится рисковать...
   -- А старичка вы не бойтесь. Милeйшей души старичекъ. Въ преферансъ
   играете? Заходите въ кабинку, сымпровизируемъ пульку. Кстати, и о Москвe
   подробнeе разскажете.
  
   ЧТО ЗНАЧИТЪ РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ
  
  
   Большое двухъэтажное деревянное зданiе. Внутри -- закоулки, комнатки,
   перегородки, фанерныя, досчатыя, гонтовыя. Все заполнено людьми, истощенными
   недоeданiемъ, безсонными ночами, непосильной работой, вeчнымъ дерганiемъ изъ
   стороны въ сторону "ударниками", "субботниками", "кампанiями"... Холодъ,
   махорочный дымъ, чадъ и угаръ отъ многочисленныхъ жестяныхъ печурокъ. Двери
   съ надписями ПЭО, ОАО, УРЧ, КВЧ... Пойди, разберись, что это значитъ:
   планово-экономическiй отдeлъ, общеадминистративный отдeлъ,
   учетно-распредeлительная часть, культурно-воспитательная часть... Я обхожу
   эти вывeски. ПЭО -- годится, но тамъ никого изъ главковъ нeтъ. ОАО -- не
   годится. УРЧ -- къ чертямъ. КВЧ -- подходяще. Заворачиваю въ КВЧ.
   Въ начальникe КВЧ узнаю того самаго расторопнаго юношу съ побeлeвшими
   ушами, который распинался на митингe во время выгрузки эшелона. При
   ближайшемъ разсмотрeнiи онъ {72} оказывается не такимъ ужъ юношей. Толковое
   лицо, смышленные, чуть насмeшливые глаза.
   -- Ну, съ этимъ можно говорить всерьезъ, -- думаю я.
   Терминъ же "разговоръ всерьезъ" нуждается въ очень пространномъ
   объясненiи, иначе ничего не будетъ понятно.
   Дeло заключается -- говоря очень суммарно -- въ томъ, что изъ ста
   процентовъ усилiй, затрачиваемыхъ совeтской интеллигенцiей, -- девяносто
   идутъ совершенно впустую. Всякiй совeтскiй интеллигентъ обвeшанъ
   неисчислимымъ количествомъ всякаго принудительнаго энтузiазма, всякой
   халтуры, невыполнимыхъ заданiй, безчеловeчныхъ требованiй.
   Представьте себe, что вы врачъ какой-нибудь больницы, не московской
   "показательной" и прочее, а рядовой, провинцiальной. Отъ васъ требуется,
   чтобы вы хорошо кормили вашихъ больныхъ, чтобы вы хорошо ихъ лeчили, чтобы
   вы вели общественно-воспитательную работу среди санитарокъ, сторожей и
   сестеръ, поднимали трудовую дисциплину; организовывали соцiалистическое
   соревнованiе и ударничество, источали свой энтузiазмъ и учитывали
   энтузiазмъ, истекающiй изъ вашихъ подчиненныхъ, чтобы вы были полностью
   подкованы по части дiалектическаго матерiализма и исторiи партiи, чтобы вы
   участвовали въ профсоюзной работe и стeнгазетe, вели санитарную пропаганду
   среди окрестнаго населенiя и т.д. и т.д.
   Ничего этого вы въ сущности сдeлать не можете. Не можете вы улучшить
   пищи, ибо ея нeтъ, а и то, что есть, потихоньку подъeдается санитарками,
   которыя получаютъ по 37 рублей въ мeсяцъ и, не воруя, жить не могутъ. Вы не
   можете лeчить, какъ слeдуетъ, ибо медикаментовъ у васъ нeтъ: вмeсто iода
   идутъ препараты брома, вмeсто хлороформа -- хлоръ-этилъ (даже для крупныхъ
   операцiй), вмeсто каломели -- глауберовая соль. Нeтъ перевязочныхъ
   матерiаловъ, нeтъ инструментарiя. Но сказать оффицiально: что всего этого у
   васъ нeтъ -- вы не имeете права, это называется "дискредитацiей власти". Вы
   не можете организовать соцiалистическаго соревнованiя не только потому, что
   оно -- вообще вздоръ, но и потому, что, если бы за него взялись мало-мальски
   всерьезъ, -- у васъ ни для чего другого времени не хватило бы. По этой же
   послeдней причинe вы не можете ни учитывать чужого энтузiазма, ни
   "прорабатывать рeшенiя тысячу перваго съeзда МОПР-а"...
   Но вся эта чушь требуется не то, чтобы совсeмъ всерьезъ, но чрезвычайно
   настойчиво. Совсeмъ не нужно, чтобы вы всерьезъ проводили какое-то тамъ
   соцiалистическое соревнованiе -- приблизительно всякiй дуракъ понимаетъ, что
   это ни къ чему. Однако, необходимо, чтобы вы дeлали видъ, что это
   соревнованiе проводится на всe сто процентовъ. Это понимаетъ приблизительно
   всякiй дуракъ, но этого не понимаетъ такъ называемый совeтскiй активъ,
   который на всeхъ этихъ мопрахъ, энтузiазмахъ и ударничествахъ воспитанъ,
   ничего больше не знаетъ и прицeпиться ему въ жизни больше не за что.
   Теперь представьте себe, что откуда-то вамъ на голову {73} сваливается
   сотрудникъ, который всю эту чепуховину принимаетъ всерьезъ. Ему покажется
   недостаточнымъ, что договоръ о соцсоревнованiи мирно виситъ на стeнкахъ и
   колупаевской, и разуваевской больницы. Онъ потребуетъ "черезъ
   общественность" или -- еще хуже -- черезъ партiйную ячейку, чтобы вы реально
   провeряли пункты этого договора. По совeтскимъ "директивамъ" вы это обязаны
   дeлать. Но въ этомъ договорe, напримeръ, написано: обe соревнующiяся стороны
   обязуются довести до минимума количество паразитовъ. А ну-ка, попробуйте
   провeрить, въ какой больницe вшей больше и въ какой меньше. А такихъ
   пунктовъ шестьдесятъ... Этотъ же безпокойный дядя возьметъ и ляпнетъ въ
   комячейкe: надо заставить нашего врача сдeлать докладъ о дiалектическомъ
   матерiализмe при желудочныхъ заболeванiяхъ... Попробуйте, сдeлайте!..
   Безпокойный дядя замeтитъ, что какая-то изсохшая отъ голода санитарка
   гдe-нибудь въ уголкe потихоньку вылизываетъ больничную кашу: и вотъ замeтка
   въ какой-нибудь районной газетe: "Хищенiя народной каши въ колупаевской
   больницe". А то и просто доносъ куда слeдуетъ. И влетитъ вамъ по первое
   число, и отправятъ вашу санитарку въ концлагерь, а другую вы найдете очень
   не сразу... Или подыметъ безпокойный дядя скандалъ -- почему у васъ
   санитарки съ грязными физiономiями ходятъ: антисанитарiя. И не можете вы ему
   отвeтить: сукинъ ты сынъ, ты же и самъ хорошо знаешь, что въ концe второй
   пятилeтки -- и то на душу населенiя придется лишь по полкуска мыла въ годъ,
   откуда же я-то его возьму? Ну, и такъ далeе. И вамъ никакого житья и никакой
   возможности работать, и персоналъ вашъ разбeжится, и больные ваши будутъ
   дохнуть -- и попадете вы въ концлагерь "за развалъ колупаевской больницы".
   Поэтому-то при всякихъ дeловыхъ разговорахъ установился между толковыми
   совeтскими людьми принципъ этакаго хорошаго тона, заранeе отметающаго какую
   бы то ни было серьезность какого бы то ни было энтузiазма и устанавливающаго
   такую приблизительно формулировку: лишь бы люди по мeрe возможности не
   дохли, а тамъ чортъ съ нимъ со всeмъ -- и съ энтузiазмами, и со
   строительствами, и съ пятилeтками.
   Съ коммунистической точки зрeнiя -- это вредительскiй принципъ. Люди,
   которые сидятъ за вредительство, сидятъ по преимуществу за проведенiе въ
   жизнь именно этого принципа.
   Бываетъ и сложнeе. Этотъ же энтузiазмъ, принимающiй формы такъ
   называемыхъ "соцiалистическихъ формъ организацiи труда" рeжетъ подъ корень
   самую возможность труда. Вотъ вамъ, хотя и мелкiй, но вполнe, такъ сказать,
   историческiй примeръ:
   1929-й годъ. Совeтскiе спортивные кружки дышутъ на ладанъ. Eсть нечего,
   и людямъ не до спорта. Мы, группа людей, возглавлявшихъ этотъ спортъ,
   прилагаемъ огромныя усилiя, чтобы хоть какъ-нибудь задержать процессъ этого
   развала, чтобы дать молодежи, если не тренировку всерьезъ, то хотя бы
   какую-нибудь возню на чистомъ воздухe, чтобы какъ-нибудь, хотя бы въ самой
   грошовой степени, задержать процессъ физическаго вырожденiя... Въ странe
   одновременно съ ростомъ голода идетъ процессъ {74} всяческаго полeвeнiя. На
   этомъ процессe дeлается много карьеръ...
   Область физической культуры -- не особо ударная область, и насъ пока не
   трогаютъ. Но вотъ группа какихъ-то активистовъ вылeзаетъ на поверхность:
   позвольте, какъ это такъ? А почему физкультура у насъ остается аполитичной?
   Почему тамъ не ведется пропаганда за пятилeтку, за коммунизмъ, за мiровую
   революцiю? И вотъ -- проектъ: во всeхъ занятiяхъ и тренировкахъ ввести
   обязательную десятиминутную бесeду инструктора на политическiя темы.
   Всe эти "политическiя темы" надоeли публикe хуже всякой горчайшей
   рeдьки -- и такъ ими пичкаютъ и въ школe, и въ печати, и гдe угодно. Ввести
   эти бесeды въ кружкахъ (вполнe добровольныхъ кружкахъ) значитъ --
   ликвидировать ихъ окончательно: никто не пойдетъ.
   Словомъ, вопросъ объ этихъ десятиминуткахъ ставится на засeданiи
   президiума ВЦСПС. "Активистъ" докладываетъ. Публика въ президiумe ВЦСПС --
   не глупая публика. Передъ засeданiемъ я сказалъ Догадову (секретарь ВЦСПС);
   -- Вeдь этотъ проектъ насъ безъ ножа зарeжетъ.
   -- Замeчательно идiотскiй проектъ. Но...
   Активистъ докладываетъ -- публика молчитъ... Только Углановъ, тогда
   народный комиссаръ труда, какъ-то удивленно повелъ плечами:
   -- Да зачeмъ же это?.. Рабочiй приходитъ на водную станцiю, скажемъ --
   онъ хочетъ плавать, купаться, на солнышкe полежать, отдохнуть, энергiи
   набраться... А вы ему и тутъ политбесeду. По моему -- не нужно это.
   Такъ вотъ, годъ спустя это выступленiе припомнили даже Угланову... А
   всe остальные -- въ томъ числe и Догадовъ -- промолчали, помычали, и проектъ
   былъ принятъ. Сотни инструкторовъ за "саботажъ политической работы въ
   физкультурe" поeхали въ Сибирь. Работа кружковъ была развалена.
   Активисту на эту работу плевать: онъ дeлаетъ карьеру и, на этомъ
   поприщe онъ ухватилъ этакое "ведущее звено", которое спортъ-то провалитъ, но
   его ужъ навeрняка вытащитъ на поверхность. Что ему до спорта? Сегодня онъ
   провалить спортъ и подымется на одну ступеньку партiйной лeсенки. Завтра онъ
   разоритъ какой-нибудь колхозъ -- подымется еще на одну... Но мнe-то не
   наплевать. Я-то въ области спорта работаю двадцать пять лeтъ...
   Правда, я кое какъ выкрутился. Я двое сутокъ подрядъ просидeлъ надъ
   этой "директивой" и послалъ ее по всeмъ подчиненнымъ мнe кружкамъ -- по
   линiи союза служащихъ. Здeсь было все -- и энтузiазмъ, и классовая
   бдительность, и программы этакихъ десятиминутокъ. А программы были такiя:
   Эллинскiя олимпiады, физкультура въ рабовладeльческихъ формированiяхъ,
   средневeковые турниры и военная подготовка феодальнаго класса.
   Англосаксонская система спорта -- игры, легкая атлетика, -- какъ система
   эпохи загнивающаго имперiализма... Ну, и такъ далeе. Комаръ носу не
   подточить. Отъ имперiализма въ этихъ бесeдахъ практически ничего не
   осталось, но о легкой атлетикe можно поговорить... Впрочемъ, черезъ полгода
   эти {75} десятиминутки были автоматически ликвидированы: ихъ не передъ кeмъ
   было читать...
   Всероссiйская халтура, около которой кормится и дeлаетъ каррьеру очень
   много всяческаго и просто темнаго, и просто безмозглаго элемента, время отъ
   времени выдвигаетъ вотъ этакiе "новые организацiонные методы"... Попробуйте
   вы съ ними бороться или ихъ игнорировать. Группа инженера Палчинскаго была
   разстрeляна, и въ оффицiальномъ обвиненiи стоялъ пунктъ о томъ, что
   Палчинскiй боролся противъ "сквозной eзды". Вeрно, онъ боролся, и онъ былъ
   разстрeлянъ. Пять лeтъ спустя эта eзда привела къ почти полному параличу
   тяговаго состава и была объявлена "обезличкой". Около трехъ сотенъ
   профессоровъ, которые протестовали противъ сокращенiй сроковъ и программъ
   вузовъ, поeхали на Соловки. Три года спустя эти программы и сроки пришлось
   удлинять до прежняго размeра, а инженеровъ возвращать для дообученiя. Ввели
   "непрерывку", которая была ужъ совершенно очевиднымъ идiотизмомъ и изъ-за
   которой тоже много народу поeхало и на тотъ свeтъ, и на Соловки. Если бы я
   въ свое время открыто выступилъ противъ этой самой десятиминутки, -- я
   поeхалъ бы въ концлагерь на пять лeтъ раньше срока, уготованнаго мнe для это
   цeли судьбой...
   Соцсоревнованiе и ударничество, строительный энтузiазмъ и
   выдвиженчество, соцiалистическое совмeстительство и профсоюзный контроль,
   "легкая кавалерiя" и чистка учрежденiй -- все это завeдомо идiотскiе способы
   "соцiалистической организацiи", которые обходятся въ миллiарды рублей и въ
   миллiоны жизней, которые неукоснительно рано или поздно кончаются крахомъ,
   но противъ которыхъ вы ничего не можете подeлать. Совeтская Россiя живетъ въ
   правовыхъ условiяхъ абсолютизма, который хочетъ казаться просвeщеннымъ, но
   который все же стоитъ на уровнe восточной деспотiи съ ея янычарами, райей и
   пашами.
   Мнe могутъ возразить, что все это -- слишкомъ глупо для того, чтобы
   быть правдоподобнымъ. Скажите, а развe не глупо и развe правдоподобно то,
   что сто шестьдесятъ миллiоновъ людей, живущихъ на землe хорошей и
   просторной, семнадцать лeтъ подрядъ мрутъ съ голоду? Развe не глупо то, что
   сотни миллiоновъ рублей будутъ ухлопаны на "Дворецъ Совeтовъ", на эту
   вавилонскую башню мiровой революцiи -- когда въ Москвe три семьи живутъ въ
   одной комнатe? Развe не глупо то, что днемъ и ночью, лeтомъ и зимой съ
   огромными жертвами гнали стройку днeпровской плотины, а теперь она загружена
   только на 12 процентовъ своей мощности? Развe не глупо разорить кубанскiй
   черноземъ и строить оранжереи у Мурманска? Развe не глупо уморить отъ
   безкормицы лошадей, коровъ и свиней, ухлопать десятки миллiоновъ на кролика,
   сорваться на этомъ несчастномъ звeрькe и заняться, въ концe концовъ,
   одомашненiемъ карельскаго лося и камчатскаго медвeдя? Развe не глупо бросить
   въ тундру на стройку Бeломорско-Балтiйскаго канала 60.000 узбековъ и
   киргизовъ, которые тамъ въ полгода вымерли всe?
   Все это вопiюще глупо. Но эта глупость вооружена до зубовъ. За ея
   спиной -- пулеметы ГПУ. Ничего не пропишешь. {76}
  
   РОССIЙСКАЯ КЛЯЧА
  
  
   Но я хочу подчеркнуть одну вещь, къ которой въ этихъ же очеркахъ --
   очеркахъ о лагерной жизни, почти не буду имeть возможности вернуться. Вся
   эта халтура никакъ не значитъ, что этотъ злополучный совeтскiй врачъ не
   лeчитъ. Онъ лeчитъ и онъ лeчитъ хорошо, конечно, въ мeру своихъ
   матерiальныхъ возможностей. Поскольку я могу судить, онъ лeчитъ лучше
   европейскаго врача или, во всякомъ случаe, добросовeстнeе его. Но это вовсе
   не оттого, что онъ совeтскiй врачъ. Такъ же, какъ Молоковъ -- хорошiй
   летчикъ вовсе не оттого, что онъ совeтскiй летчикъ.
   Тотъ же самый Ильинъ, о которомъ я сейчасъ буду разсказывать, при всей
   своей халтурe и прочемъ, организовалъ все-таки какiе-то курсы десятниковъ,
   трактористовъ и прочее. Я самъ, при всeхъ прочихъ своихъ достоинствахъ и
   недостаткахъ, вытянулъ все-таки миллiоновъ пятнадцать профсоюзныхъ денежекъ,
   предназначенныхъ на всякаго рода дiалектическое околпачиванiе профсоюзныхъ
   массъ, и построилъ на эти деньги около полусотни спортивныхъ площадокъ,
   спортивныхъ парковъ, водныхъ станцiй и прочаго. Все это построено довольно
   паршиво, но все это все же лучше, чeмъ дiаматъ.
   Такъ что великая всероссiйская халтура вовсе не не значитъ, что я,
   врачъ, инженеръ и прочее, -- что мы только халтуримъ. Помню, Горькiй въ
   своихъ воспоминанiяхъ о Ленинe приводитъ свои собственныя слова о томъ, что
   русская интеллигенцiя остается и еще долгое время будетъ оставаться
   единственной клячей, влекущей телeгу россiйской культуры. Сейчасъ Горькiй
   сидитъ на правительственномъ облучкe и вкупe съ остальными, возсeдающими на
   ономъ, хлещетъ эту клячу и въ хвостъ и въ гриву. Кляча по уши вязнетъ въ
   халтурномъ болотe и все-таки тащитъ. Больше тянуть, собственно, некому...
   Такъ можете себe представить ея отношенiе къ людямъ, подкидывающимъ на эту и
   такъ непроeзжую колею еще лишнiе халтурные комья.
   Въ концентрацiонномъ лагерe основными видами халтуры являются
   "энтузiазмъ" и "перековка". Энтузiазмъ въ лагерe приблизительно такой же и
   такого же происхожденiя, какъ и на волe, а "перековки" нeтъ ни на
   полъ-копeйки. Развe что лагерь превращаетъ случайнаго воришку въ
   окончательнаго бандита, обалдeлаго отъ коллективизацiи мужика -- въ
   закаленнаго и, ежели говорить откровенно, остервенeлаго
   контръ-революцiонера. Такого, что когда онъ дорвется до коммунистическаго
   горла -- онъ сiе удовольствiе постарается продлить.
   Но горе будетъ вамъ, если вы гдe-нибудь, такъ сказать, оффицiально
   позволите себe усумниться въ энтузiазмe и въ перековкe. Приблизительно такъ
   же неуютно будетъ вамъ, если рядомъ съ вами будетъ работать человeкъ,
   который не то принимаетъ всерьезъ эти лозунги, не то хочетъ сколотить на
   нихъ нeкiй совeтскiй капиталецъ. {77}
  
   РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ
  
  
   Такъ вотъ, вы приходите къ человeку по дeлу. Если онъ безпартiйный и
   толковый, -- вы съ нимъ сговоритесь сразу. Если безпартiйный и безтолковый
   -- лучше обойдите сторонкой, подведетъ. Если партiйный и безтолковый --
   упаси васъ Господи -- попадете въ концлагерь или, если вы уже въ концлагерe,
   -- попадете на Лeсную Рeчку.
   Съ такими приблизительно соображенiями я вхожу въ помeщенiе КВЧ.
   Полдюжины какихъ-то оборванныхъ личностей малюютъ какiе-то "лозунги", другая
   полдюжина что-то пишетъ, третья -- просто суетится. Словомъ, "кипитъ веселая
   соцiалистическая стройка". Вижу того юнца, который произносилъ
   привeтственную рeчь передъ нашимъ эшелономъ на подъeздныхъ путяхъ къ
   Свирьстрою. При ближайшемъ разсмотрeнiи онъ оказывается не такимъ ужъ
   юнцомъ. А глаза у него толковые.
   -- Скажите, пожалуйста, гдe могу я видeть начальника КВЧ, тов. Ильина?
   -- Это я.
   Я этакъ мелькомъ оглядываю эту веселую стройку и моего собесeдника. И
   стараюсь выразить взоромъ своимъ приблизительно такую мысль:
   -- Подхалтуриваете?
   Начальникъ КВЧ отвeчаетъ мнe взглядомъ, который орiентировочно можно
   было бы перевести такъ:
   -- Еще бы! Видите, какъ насобачились...
   Послe этого между нами устанавчивается, такъ сказать, полная гармонiя.
   -- Пойдемте ко мнe въ кабинетъ...
   Я иду за нимъ. Кабинетъ -- это убогая закута съ однимъ досчатымъ
   столомъ и двумя стульями, изъ коихъ одинъ -- на трехъ ногахъ.
   -- Садитесь. Вы, я вижу, удрали съ работы?
   -- А я и вообще не ходилъ.
   -- Угу... Вчера тамъ, въ колоннe -- это вашъ братъ, что-ли?
   -- И братъ, и сынъ... Такъ сказать, восторгались вашимъ
   краснорeчiемъ...
   -- Ну, бросьте. Я все-таки старался въ скорострeльномъ порядкe.
   -- Скорострeльномъ? Двадцать минутъ людей на морозe мозолили.
   -- Меньше нельзя. Себe дороже обойдется. Регламентъ.
   -- Ну, если регламентъ -- такъ можно и ушами пожертвовать. Какъ они у
   васъ?
   -- Чортъ его знаетъ -- седьмая шкура слeзаетъ. Ну, я вижу, во-первыхъ,
   что вы хотите работать въ КВЧ, во-вторыхъ, что статьи у васъ для этого
   предпрiятiя совсeмъ неподходящiя и что, въ третьихъ, мы съ вами какъ-то
   сойдемся.
   И Ильинъ смотритъ на меня торжествующе. {78}
   -- Я не вижу, на чемъ, собственно, обосновано второе утвержденiе.
   -- Ну, плюньте. Глазъ у меня наметанный. За что вы можете сидeть:
   превышенiе власти, вредительство, воровство, контръ-революцiя. Если бы
   превышенiе власти, -- вы пошли бы въ административный отдeлъ. Вредительство
   -- въ производственный. Воровство всегда дeйствуетъ по хозяйственной части.
   Но куда же приткнуться истинному контръ-революцiонеру, какъ не въ
   культурно-воспитательную часть? Логично?
   -- Дальше некуда.
   -- Да. Но дeло-то въ томъ, что контръ-революцiи мы вообще, такъ
   сказать, по закону принимать права не имeемъ. А вы въ широкихъ областяхъ
   контръ-революцiи занимаете, я подозрeваю, какую-то особо непохвальную
   позицiю...
   -- А это изъ чего слeдуетъ?
   -- Такъ... Непохоже, чтобы вы за ерунду сидeли. Вы меня извините, но
   физiономiя у васъ съ совeтской точки зрeнiя -- весьма неблагонадежная. Вы въ
   первый разъ сидите?
   -- Приблизительно, въ первый.
   -- Удивительно.
   -- Ну что-жъ, давайте играть въ Шерлока Хольмса и доктора Ватсона.
   Такъ, что же вы нашли въ моей физiономiи?
   Ильинъ уставился въ меня и неопредeленно пошевелилъ пальцами.
   -- Ну, какъ бы это вамъ сказать... Продерзостность. Нахальство смeть
   свое сужденiе имeть. Этакое ли, знаете, амбрэ "критически мыслящей личности"
   -- а не любятъ у насъ этого..
   -- Не любятъ, -- согласился я.
   -- Ну, не въ томъ дeло. Если вы при всемъ этомъ столько лeтъ на волe
   проканителились -- я лeтъ на пять раньше васъ угодилъ -- значитъ, и въ
   лагерe какъ-то съорiентируетесь. А кромe того, что вы можете предложить мнe
   конкретно?
   Я конкретно предлагаю.
   -- Ну, вы, я вижу, не человeкъ, а универсальный магазинъ. Считайте себя
   за КВЧ. Статей своихъ особенно не рекламируйте. Да, а какiя же у васъ
   статьи?
   Я рапортую.
   -- Ого! Ну, значитъ, вы о нихъ помалкивайте. Пока хватятся -- вы уже
   обживетесь и васъ не тронутъ. Ну, приходите завтра. Мнe сейчасъ нужно бeжать
   еще одинъ эшелонъ встрeчать.
   -- Дайте мнe какую-нибудь записочку, чтобы меня въ лeсъ не тянули.
   -- А вы просто плюньте. Или сами напишите.
   -- Какъ это -- самъ?
   -- Очень просто: такой-то требуется на работу въ КВЧ. Печать? Подпись?
   Печати у васъ нeтъ. У меня -- тоже. А подпись -- ваша или моя -- кто
   разберетъ.
   -- Гмъ, -- сказалъ я. {79}
   -- Скажите, неужели же вы на волe все время жили, eздили и eли только
   по настоящимъ документамъ?
   -- А вы развe такихъ людей видали?
   -- Ну, вотъ. Прiучайтесь къ тяжелой мысли о томъ, что по
   соотвeтствующимъ документамъ вы будете жить, eздить и eсть и въ лагерe.
   Кстати, напишите ужъ записку на всeхъ васъ троихъ -- завтра здeсь
   разберемся. Ну -- пока. О документахъ прочтите у Эренбурга. Тамъ все
   написано.
   -- Читалъ. Такъ до завтра.
   Пророчество Ильина не сбылось. Въ лагерe я жилъ, eздилъ и eлъ
   исключительно по настоящимъ документамъ -- невeроятно, но фактъ. Въ КВЧ я не
   попалъ. Ильина я больше такъ и не видeлъ.
  
   СКАЧКА СЪ ПРЕПЯТСТВIЯМИ
  
  
   Событiя этого дня потекли стремительно и несообразно. Выйдя отъ Ильина,
   на лагерной улицe я увидалъ Юру подъ конвоемъ какого-то вохровца. Но моя
   тревога оказалась сильно преувеличенной: Юру тащили въ третiй отдeлъ --
   лагерное ГПУ -- въ качествe машиниста -- не паровознаго, а на пишущей
   машинкe. Онъ съ этими своими талантами заявился въ плановую часть, и
   какой-то мимохожiй чинъ изъ третьяго отдeла забралъ его себe. Сожалeнiя были
   бы безплодны, да и безцeльны. Пребыванiе Юры въ третьемъ отдeлe дало бы намъ
   расположенiе вохровскихъ секретовъ вокругъ лагеря, знанiе системы ловли
   бeглецовъ, карту и другiя весьма существенныя предпосылки для бeгства.
   Я вернулся въ баракъ и смeнилъ Бориса. Борисъ исчезъ на развeдку къ
   украинскимъ профессорамъ -- такъ, на всякiй случай, ибо я полагалъ, что мы
   всe устроимся у Ильина.
   Въ баракe было холодно, темно и противно. Шатались какiе-то урки и
   умильно поглядывали на наши рюкзаки. Но я сидeлъ на нарахъ въ этакой
   богатырской позe, а рядомъ со мною лежало здоровенное полeно. Урки
   облизывались и скрывались во тьмe барака. Оттуда, изъ этой тьмы, время отъ
   времени доносились крики и ругань, чьи-то вопли о спасенiи и все, что въ
   такихъ случаяхъ полагается. Одна изъ этакихъ стаекъ, осмотрeвши рюкзаки,
   меня и полeно, отошла въ сторонку, куда не достигалъ свeтъ отъ коптилки и
   смачно пообeщала:
   -- Подожди ты -- въ мать, Бога, печенку и прочее -- поймаемъ мы тебя и
   безъ полeна.
   Вернулся отъ украинскихъ профессоровъ Борисъ. Появилась новая
   перспектива: они уже работали въ УРЧ (учетно-распредeлительная часть) въ
   Подпорожьи, въ отдeленiи. Тамъ была острая нужда въ работникахъ, работа тамъ
   была отвратительная, но тамъ не было лагеря, какъ такового -- не было
   бараковъ, проволоки, урокъ и прочаго. Можно было жить не то въ палаткe, не
   то крестьянской избe... Было электричество... И вообще съ точки зрeнiя Погры
   -- Подпорожье казалось этакой мiровой столицей. Перспектива была
   соблазнительная...
   Еще черезъ часъ пришелъ Юра. Видъ у него былъ {80} растерянный и
   сконфуженный. На мой вопросъ: въ чемъ дeло? -- Юра отвeтилъ какъ-то туманно
   -- потомъ-де разскажу. Но въ стремительности лагерныхъ событiй и перспективъ
   -- ничего нельзя было откладывать. Мы забрались въ глубину наръ, и тамъ Юра
   шепотомъ и по англiйски разсказалъ слeдующее:
   Его уже забронировали было за административнымъ отдeломъ, въ качествe
   машиниста, но какой-то помощникъ начальника третьей части заявилъ, что
   машинистъ нуженъ имъ. А такъ какъ никто въ лагерe не можетъ конкурировать съ
   третьей частью, точно такъ-же, какъ на волe никто не можетъ конкурировать съ
   ГПУ, то административный отдeлъ отступилъ безъ боя. Отъ третьей части Юра
   остался въ восторгe -- во-первыхъ, на стeнe висeла карта, и даже не одна, а
   нeсколько, во-вторыхъ, было ясно, что въ нужный моментъ отсюда можно будетъ
   спереть кое-какое оружiе. Но дальше произошла такая вещь.
   Послe надлежащаго испытанiя на пишущей машинкe Юру привели къ какому-то
   дядe и сказали:
   -- Вотъ этотъ паренекъ будетъ у тебя на машинкe работать.
   Дядя посмотрeлъ на Юру весьма пристально и заявилъ -- Что-то мнe ваша
   личность знакомая. И гдe это я васъ видалъ?
   Юра всмотрeлся въ дядю и узналъ въ немъ того чекиста, который въ
   роковомъ вагонe N 13 игралъ роль контролера. Чекистъ, казалось, былъ
   доволенъ этой встрeчей.
   -- Вотъ это здорово. И какъ же это васъ сюда послали? Вотъ тоже
   чудаки-ребята -- три года собирались и на бабe сорвались. -- И онъ сталъ
   разсказывать прочимъ чинамъ третьей части, сидeвшимъ въ комнатe,
   приблизительно всю исторiю нашего бeгства и нашего ареста.
   -- А остальные ваши-то гдe? Здоровые бугаи подобрались. Дядюшка евонный
   нашему одному (онъ назвалъ какую-то фамилiю) такъ руку ломанулъ, что тотъ до
   сихъ поръ въ лубкахъ ходитъ... Ну-ну, не думалъ, что встрeтимся.
   Чекистъ оказался изъ болтливыхъ. Въ такой степени, что даже проболтался
   про роль Бабенки во всей этой операцiи. Но это было очень плохо. Это
   означало, что черезъ нeсколько дней вся администрацiя лагеря будетъ знать,
   за что именно мы попались и, конечно, приметъ кое-какiя мeры, чтобы мы этой
   попытки не повторяли.
   А мeры могли быть самыя разнообразныя. Во всякомъ случаe всe наши
   розовые планы на побeгъ повисли надъ пропастью. Нужно было уходить съ Погры,
   хотя бы и въ Подпорожье, хотя бы только для того, чтобы не болтаться на
   глазахъ этого чекиста и не давать ему повода для его болтовни. Конечно, и
   Подпорожье не гарантировало отъ того, что этотъ чекистъ не доведетъ до
   свeдeнiя администрацiи нашу исторiю, но онъ могъ этого и не сдeлать.
   Повидимому, онъ этого такъ и не сдeлалъ.
   Борисъ сейчасъ же пошелъ къ украинскимъ профессорамъ -- {81}
   форсировать подпорожскiя перспективы. Когда онъ вернулся, въ наши планы
   ворвалась новая неожиданность.
   Лeсорубы уже вернулись изъ лeсу, и баракъ былъ наполненъ мокрой и
   галдeвшей толпой. Сквозь толпу къ намъ протиснулись два какихъ-то
   растрепанныхъ и слегка обалдeлыхъ отъ работы и хаоса интеллигента.
   -- Кто тутъ Солоневичъ Борисъ?
   -- Я, -- сказалъ братъ.
   -- Что такое oleum ricini?
   Борисъ даже слегка отодвинулся отъ столь неожиданнаго вопроса.
   -- Касторка. А вамъ это для чего?
   -- А что такое acidum arsenicorum? Въ какомъ растворe употребляется
   acidum carbolicum?
   Я ничего не понималъ. И Борисъ тоже. Получивъ удовлетворительные отвeты
   на эти таинственные вопросы, интеллигенты переглянулись.
   -- Годенъ? -- спросилъ одинъ изъ нихъ у другого.
   -- Годенъ, -- подтвердилъ тотъ.
   -- Вы назначены врачемъ амбулаторiи, -- сказалъ Борису интеллигентъ. --
   Забирайте ваши вещи и идемте со мною -- тамъ уже стоитъ очередь на прiемъ.
   Будете жить въ кабинкe около амбулаторiи.
   Итакъ, таинственные вопросы оказались экзаменомъ на званiе врача. Нужно
   сказать откровенно, что передъ неожиданностью этого экзаменацiоннаго
   натиска, мы оказались нeсколько растерянными. Но дискуссировать не
   приходилась. Борисъ забралъ всe наши рюкзаки и въ сопровожденiи Юры и обоихъ
   интеллигентовъ ушелъ "въ кабинку". А кабинка -- это отдeльная комнатушка при
   амбулаторномъ баракe, которая имeла то несомнeнное преимущество, что въ ней
   можно было оставить вещи въ нeкоторой безопасности отъ уголовныхъ налетовъ.
   Ночь прошла скверно. На дворe стояла оттепель, и сквозь щели потолка
   насъ поливалъ тающiй снeгъ. За ночь мы промокли до костей. Промокли и наши
   одeяла... Утромъ мы, мокрые и невыспавшiеся, пошли къ Борису, прихвативъ
   туда всe свои вещи, слегка обогрeлись въ пресловутой "кабинкe" и пошли
   нажимать на всe пружины для Подпорожья. Въ лeсъ мы, конечно, не пошли. Къ
   полудню я и Юра уже имeли -- правда, пока только принципiальное -- назначены
   въ Подпорожье, въ УРЧ.
  
   УРКИ ВЪ ЛАГЕРE
  
  
   Пока мы всe судорожно мотались по нашимъ дeламъ -- лагпунктъ продолжалъ
   жить своей суматошной каторжной жизнью. Прибылъ еще одинъ эшелонъ -- еще
   тысячи двe заключенныхъ, для которыхъ одежды уже не было, да и помeщенiя
   тоже. Людей перебрасывали изъ барака въ баракъ, пытаясь "уплотнить" эти
   гробообразные ящики и безъ того набитые до отказу. Плотничьи бригады наспeхъ
   строили новые бараки. По раскисшимъ отъ {82} оттепели "улицамъ" подвозились
   сырыя промокшiя бревна. Дохлыя лагерныя клячи застревали на ухабахъ. Сверху
   моросила какая-то дрянь -- помeсь снeга и дождя. Увязая по колeни въ
   разбухшемъ снeгу, проходили колонны "новичковъ" -- та же сeрая
   рабоче-крестьянская скотинка, какая была и въ нашемъ эшелонe. Имъ будетъ на
   много хуже, ибо они останутся въ томъ, въ чемъ прieхали сюда. Казенное
   обмундированiе уже исчерпано, а ждутъ еще три-четыре эшелона...
   Среди этихъ людей, растерянныхъ, дезорiентированныхъ, оглушенныхъ
   перспективами долгихъ лeтъ каторжной жизни, урки то вились незамeтными
   змeйками, то собирались въ волчьи стаи. Шныряли по баракамъ, норовя стянуть
   все, что плохо лежитъ, организовывали и, такъ сказать, массовыя вооруженныя
   нападенiя.
   Вечеромъ напали на трехъ дежурныхъ, получившихъ хлeбъ для цeлой
   бригады. Одного убили, другого ранили, хлeбъ исчезъ. Конечно, дополнительной
   порцiи бригада не получила и осталась на сутки голодной. Въ нашъ баракъ --
   къ счастью, когда въ немъ не было ни насъ, ни нашихъ вещей -- ворвалась
   вооруженная финками банда человeкъ въ пятнадцать. Дeло было утромъ, народу
   въ баракe было мало. Баракъ былъ обобранъ почти до нитки.
   Администрацiя сохраняла какой-то странный нейтралитетъ. И за урокъ
   взялись сами лагерники.
   Выйдя утромъ изъ барака, я былъ пораженъ очень неуютнымъ зрeлищемъ.
   Привязанный къ соснe, стоялъ или, точнeе, висeлъ какой-то человeкъ. Его
   волосы были покрыты запекшейся кровью. Одинъ глазъ висeлъ на какой-то
   кровавой ниточкe. Единственнымъ признакомъ жизни, а можетъ быть, только
   признакомъ агонiи, было судорожное подергиванiе лeвой ступни. Въ сторонe,
   шагахъ въ двадцати, на кучe снeга лежалъ другой человeкъ. Съ этимъ было все
   кончено. Сквозь кровавое мeсиво снeга, крови, волосъ и обломковъ черепа были
   видны размозженные мозги.
   Кучка крестьянъ и рабочихъ не безъ нeкотораго удовлетворенiя созерцала
   это зрeлище.
   -- Ну вотъ, теперь по крайности съ воровствомъ будетъ спокойнeе, --
   сказалъ кто-то изъ нихъ.
   Это былъ мужицкiй самосудъ, жестокiй и бeшенный, появившiйся въ отвeтъ
   на терроръ урокъ и на нейтралитетъ администрацiи. Впрочемъ, и по отношенiю
   къ самосуду администрацiя соблюдала тотъ же нейтралитетъ. Мнe казалось, что
   вотъ въ этомъ нейтралитетe было что-то суевeрное. Какъ будто въ этихъ
   изуродованныхъ тeлахъ лагерныхъ воровъ всякая публика изъ третьей части
   видeла что-то и изъ своей собственной судьбы. Эти вспышки -- я не хочу
   сказать народнаго гнeва -- для гнeва онe достаточно безсмысленны, -- а
   скорeе народной ярости, жестокой и неорганизованной, пробeгаютъ этакими
   симпатическими огоньками по всей странe. Сколько всякаго колхознаго актива,
   сельской милицiи, деревенскихъ чекистовъ платятъ изломанными костями и
   проломленными черепами за великое соцiалистическое ограбленiе мужика. Вeдь
   тамъ -- "во глубинe Россiи" -- тишины нeтъ никакой. Тамъ идетъ почти ни на
   минуту непрекращающаяся звeриная рeзня {83} за хлeбъ и за жизнь. И жизнь --
   въ крови, и хлeбъ -- въ крови... И мнe кажется, что когда публика изъ
   третьей части глядитъ на вотъ этакаго изорваннаго въ клочки урку -- передъ
   нею встаютъ перспективы, о которыхъ ей лучше и не думать...
   Въ эти дни лагерной контръ-атаки на урокъ я какъ-то встрeтилъ моего
   бывшаго спутника по теплушкe -- Михайлова. Видъ у него былъ отнюдь не
   побeдоносный. Физiономiя его носила слeды недавняго и весьма вдумчиваго
   избiенiя. Онъ подошелъ ко мнe, пытаясь привeтливо улыбнуться своими
   разбитыми губами и распухшей до синевы физiономiей.
   -- А я къ вамъ по старой памяти, товарищъ Солоневичъ, махорочкой
   угостите.
   -- Вамъ не жалко, за науку.
   -- За какую науку?
   -- А вотъ все, что вы мнe въ вагонe разсказывали.
   -- Пригодилось?
   -- Пригодилось.
   -- Да мы тутъ всякую запятую знаемъ.
   -- Однако, запятыхъ-то оказалось для васъ больше, чeмъ вы думали.
   -- Ну, это дeло плевое. Ну, что? Ну, вотъ меня избили. Нашихъ человeкъ
   пять на тотъ свeтъ отправили. Ну, а дальше что? Побуйствуютъ, -- но наша все
   равно возьметъ: организацiя.
   И старый паханъ ухмыльнулся съ прежней самоувeренностью.
   -- А тe, кто билъ -- тe ужъ живыми отсюда не уйдутъ... Нeтъ-съ. Это ужъ
   извините. Потому все это -- стадо барановъ, а мы -- организацiя.
   Я посмотрeлъ на урку не безъ нeкотораго уваженiя. Въ немъ было нeчто
   сталинское.
  
   ПОДПОРОЖЬЕ
  
  
   Тихiй морозный вечеръ. Все небо -- въ звeздахъ. Мы съ Юрой идемъ въ
   Подпорожье по тропинкe, проложенной по льду Свири. Вдали, верстахъ въ трехъ,
   сверкаютъ электрическiе огоньки Подпорожья. Берега рeки покрыты густымъ
   хвойнымъ лeсомъ, завалены мягкими снeговыми сугробами. Кое-гдe сдержанно
   рокочутъ незамерзшiя быстрины. Входимъ въ Подпорожье.
   Видно, что это было когда-то богатое село. Просторный двухъэтажныя
   избы, рубленныя изъ аршинныхъ бревенъ, рeзные коньки, облeзлая окраска
   ставень. Крeпко жилъ свирьскiй мужикъ. Теперь его ребятишки бeгаютъ по
   лагерю, выпрашивая у каторжниковъ хлeбные объeдки, селедочныя головки,
   несъeдобныя и несъeденныя лагерныя щи.
   У насъ обоихъ -- вызовъ въ УРЧ. Пока еще не назначенiе, а только
   вызовъ. УРЧ -- учетно распредeлительная часть лагеря, онъ учитываетъ всeхъ
   заключенныхъ, распредeляетъ ихъ на работы, перебрасываетъ изъ пункта на
   пунктъ, изъ отдeленiя въ отдeленiе, слeдитъ за сроками заключенiя, за
   льготами и прибавками сроковъ, принимаетъ жалобы и прочее въ этомъ родe.
   {84}
   Внeшне -- это такое же отвратное заведенiе, какъ и всe совeтскiя
   заведенiя, не столичныя, конечно, а такъ, чиномъ пониже -- какiя-нибудь
   сызранскiя или царевококшайскiя. Полдюжины комнатушекъ набиты такъ же, какъ
   была набита наша теплушка. Столы изъ некрашенныхъ, иногда даже и не
   обструганныхъ досокъ. Такiя же табуретки и, взамeнъ недостающихъ табуретокъ,
   -- березовыя полeнья. Промежутки забиты ящиками съ дeлами, связками
   карточекъ, кучами всякой бумаги.
   Конвоиръ сдаетъ насъ какому-то дeлопроизводителю или, какъ здeсь
   говорятъ, "дeлопупу". "Дeлопупъ" подмахиваетъ сопроводиловку.
   -- Садитесь, подождите.
   Сeсть не на чемъ. Снимаемъ рюкзаки и усаживаемся на нихъ. Въ комнатахъ
   лондонскимъ туманомъ плаваетъ густой, махорочный дымъ. Доносится крeпкая
   начальственная ругань, угроза арестами и прочее. Не то, что въ ГПУ, и на
   Погрe начальство не посмeло бы такъ ругаться. По комнатушкамъ мечутся люди:
   кто ищетъ полeно, на которое можно было-бы присeсть, кто умоляетъ "дeлопупа"
   дать ручку: срочная работа, не выполнишь -- посадятъ. Но ручекъ нeтъ и у
   дeлопупа. Дeлопупъ же увлеченъ такимъ занятiемъ: выковыриваетъ сердцевину
   химическаго карандаша и дeлаетъ изъ нея чернила, ибо никакихъ другихъ въ УРЧ
   не имeется. Землисто-зеленыя, изможденныя лица людей, сутками сидящихъ въ
   этомъ махорочномъ дыму, тeснотe, ругани, безтолковщинe. Жуть.
   Я начинаю чувствовать, что на лeсоразработкахъ было бы куда легче и
   уютнeе. Впрочемъ, впослeдствiи такъ и оказалось. Но лeсоразработки -- это
   "конвейеръ". Только попади, и тебя потащитъ чортъ его знаетъ куда. Здeсь
   все-таки какъ-то можно будетъ изворачиваться.
   Откуда-то изъ дыма канцелярскихъ глубинъ показывается нeкiй старичекъ.
   Впослeдствiи онъ оказался однимъ изъ урчевскихъ воротилъ, товарищемъ
   Насeдкинымъ. На его сизомъ носу -- перевязанныя канцелярской дратвой
   желeзныя очки. Лицо въ геммороидальныхъ морщинахъ. Въ слезящихся глазкахъ --
   добродушное лукавство старой, видавшей всякiе виды канцелярской крысы.
   -- Здравствуйте. Это вы -- юристъ съ Погры? А это -- вашъ сынъ? У насъ,
   знаете, двe пишущихъ машинки; только писать не умeетъ никто. Работы вообще
   масса. А работники. Ну, сами увидите. То-есть, такой неграмотный народъ,
   просто дальше некуда. Ну, идемъ, идемъ. Только вещи-то съ собой возьмите.
   Сопрутъ, обязательно сопрутъ. Тутъ такой народъ, только отвернись -- сперли.
   А юридическая часть у насъ запущена -- страхъ. Вамъ надъ ней крeпко придется
   посидeть.
   Слeдуя за разговорчивымъ старичкомъ, мы входимъ въ урчевскiя дебри. Изъ
   махорочнаго тумана на насъ смотрятъ жуткiя кувшинныя рыла, какiя-то
   низколобыя, истасканныя, обалдeлыя и озвeрeлыя. Вся эта губернiя неистово
   пишетъ, штемпелюетъ, подшиваетъ, регистрируетъ и ругается.
   Старичекъ начинаетъ рыться по полкамъ, ящикамъ и просто наваленнымъ на
   полу кучамъ какихъ-то "дeлъ", призываетъ себe {85} въ помощь еще двухъ
   канцелярскихъ крысъ, и, наконецъ, изъ какого-то полуразбитаго ящика
   извлекаются наши "личныя дeла" -- двe папки съ нашими документами, анкетами,
   приговоромъ и прочее. Старичекъ передвигаетъ очки съ носа на переносицу.
   -- Солоневичъ, Иванъ... такъ... образованiе... такъ, приговоръ, гмъ,
   статьи...
   На словe "статьи" старичекъ запинается, спускаетъ очки съ переносицы на
   носъ и смотритъ на меня взглядомъ, въ которомъ я читаю:
   -- Какъ же это васъ, милостивый государь, такъ угораздило? И что мнe съ
   вами дeлать?
   Я тоже только взглядомъ отвeчаю:
   -- Дeло ваше, хозяйское.
   Я понимаю: положенiе и у старичка, и у УРЧа -- пиковое. Съ
   контръ-революцiей брать нельзя, а безъ контръ-революцiи -- откуда же
   грамотныхъ-то взять? Старичекъ повертится -- повертится, и что-то устроитъ.
   Очки опять лeзутъ на переносицу, и старичекъ начинаетъ читать Юрино
   дeло, но на этотъ разъ уже не вслухъ. Прочтя, онъ складываетъ папки и
   говоритъ:
   -- Ну, такъ значитъ, въ порядкe. Сейчасъ я вамъ покажу ваши мeста и
   вашу работу.
   И, наклоняясь ко мнe, -- шепотомъ:
   -- Только о статейкахъ вашихъ вы не разглагольствуйте. Потомъ
   какъ-нибудь урегулируемъ.
  
   НА СТРАЖE ЗАКОННОСТИ
  
  
   Итакъ, я сталъ старшимъ юрисконсультомъ и экономистомъ УРЧа. Въ мое
   вeдeнiе попало пудовъ тридцать разбросанныхъ я растрепанныхъ дeлъ и два
   младшихъ юрисконсульта, одинъ изъ коихъ, до моего появленiя на горизонтe,
   именовался старшимъ. Онъ былъ безграмотенъ и по старой, и по новой
   орфографiи, а на мой вопросъ объ образованiи отвeтилъ мрачно, но мало
   вразумительно:
   -- Выдвиженецъ.
   Онъ -- бывшiй комсомолецъ. Сидитъ за участiе въ коллективномъ
   изнасилованiи. О томъ, что въ Совeтской Россiи существуетъ такая вещь, какъ
   уголовный кодексъ, онъ отъ меня услышалъ въ первый разъ въ своей жизни. Въ
   ящикахъ этого "выдвиженца" скопилось около 4.000 (четырехъ тысячъ!) жалобъ
   заключенныхъ. И за каждой жалобой -- чья-то живая судьба...
   Мое "вступленiе въ исполненiе обязанностей" совершилось такимъ
   образомъ:
   Насeдкинъ ткнулъ пальцемъ въ эти самые тридцать пудовъ бумаги, отчасти
   разложенной на полкахъ, отчасти сваленной въ ящики, отчасти валяющейся на
   полу, и сказалъ:
   -- Ну вотъ, это, значитъ ваши дeла. Ну, тутъ ужъ вы сами разберетесь --
   что куда.
   И исчезъ.
   Я сразу заподозрилъ, что и самъ-то онъ никакого понятiя не {86} имeетъ
   "что -- куда", и что съ подобными вопросами мнe лучше всего ни къ кому не
   обращаться. Мои "младшiе юрисконсульты" какъ-то незамeтно растаяли и
   исчезли, такъ что только спустя дней пять я пытался было вернуть одного изъ
   нихъ цъ лоно "экономически-юридическаго отдeла", но отъ этого мeропрiятiя
   вынужденъ былъ отказаться: мой "помъ" оказался откровенно полуграмотнымъ и
   нескрываемо безтолковымъ парнемъ. Къ тому же его притягивалъ "блатъ" --
   работа въ такихъ закоулкахъ УРЧ, гдe онъ могъ явственно распорядиться
   судьбой -- ну, хотя бы кухоннаго персонала -- и поэтому получать двойную
   порцiю каши.
   Я очутился наединe съ тридцатью пудами своихъ "дeлъ" и лицомъ къ лицу
   съ тридцатью кувшинными рылами изъ такъ называемаго совeтскаго актива.
   А совeтскiй активъ -- это вещь посерьезнeе ГПУ.
  
   --------
   ОПОРА ВЛАСТИ
  
  
   "ПРИВОДНОЙ РЕМЕНЬ КЪ МАССАМЪ"
  
  
   Картина нынeшней россiйской дeйствительности опредeляется не только
   директивами верховъ, но и качествомъ повседневной практики тeхъ миллiонныхъ
   "кадровъ совeтскаго актива", которые для этихъ верховъ и директивъ служатъ
   "приводнымъ ремнемъ къ массамъ". Это -- крeпкiй ремень. Въ административной
   практикe послeднихъ лeтъ двeнадцати этотъ активъ былъ подобранъ путемъ
   своеобразнаго естественнаго отбора, спаялся въ чрезвычайно однотипную
   прослойку, въ высокой степени вытренировалъ въ себe тe -- вeроятно,
   врожденныя -- качества, которыя опредeлили его катастрофическую роль въ
   совeтскомъ хозяйствe и въ совeтской жизни.
   Совeтскiй активъ -- это и есть тотъ загадочный для внeшняго наблюдателя
   слой, который поддерживаетъ власть крeпче и надежнeе, чeмъ ее поддерживаетъ
   ГПУ, единственный слой русскаго населенiя, который безраздeльно и до
   послeдней капли крови преданъ существующему строю. Онъ охватываетъ низы
   партiи, нeкоторую часть комсомола и очень значительное число людей,
   жаждущихъ партiйнаго билета и чекистскаго поста.
   Если взять для примeра -- очень, конечно, неточнаго -- аутентичныя
   времена Угрюмъ-Бурчеевщины, скажемъ, времена Аракчеева, то и въ тe времена
   страной, т.е. въ основномъ -- крестьянствомъ, правило не третье отдeленiе и
   не жандармы и даже не пресловутые 10.000 столоначальниковъ. Функцiи
   непосредственнаго обузданiя мужика и непосредственнаго выколачиванiя изъ
   него "прибавочной стоимости" выполняли всякiе "незамeтные герои" вродe
   бурмистровъ, приказчиковъ и прочихъ, дeйствовавшихъ кнутомъ на исторической
   "конюшнe" и "кулачищемъ" -- во всякихъ иныхъ мeстахъ. Административная
   дeятельность Угрюмъ-Бурчеева прибавила къ этимъ кадрамъ еще по шпiону въ
   каждомъ домe. {87}
   Конечно, бурмистру крeпостныхъ временъ до активиста эпохи "загниванiя
   капитализма" и "пролетарской революцiи" -- какъ отъ земли до неба. У
   бурмистра былъ кнутъ, у активиста -- пулеметы, а, въ случаe необходимости,
   -- и бомбовозы. Бурмистръ изымалъ отъ мужицкаго труда сравнительно ерунду,
   активистъ -- отбираетъ послeднее. "Финансовый планъ" бурмистра обнималъ въ
   среднемъ нехитрыя затраты на помeщичiй пропой души, финансовый планъ
   активиста устремленъ на построенiе мiрового соцiалистическаго города
   Непреклонска и, въ этихъ цeляхъ, на вывозъ заграницу всего, что только можно
   вывезти. А такъ какъ, по тому же Щедрину, городъ Глуповъ (будущiй
   Непреклонскъ) "изобилуетъ всeмъ и ничего, кромe розогъ и административныхъ
   мeропрiятiй, не потребляетъ", отчего "торговый балансъ всегда склоняется въ
   его пользу", то и взиманiе на экспортъ идетъ въ размeрахъ, для голодной
   страны поистинe опустошительныхъ.
   Совeтскiй активъ былъ вызванъ къ жизни въ трехъ цeляхъ:
   "соглядатайство, ущемленiе и ограбленiе". Съ точки зрeнiя Угрюмъ-Бурчеева,
   засeдающаго въ Кремлe, совeтскiй обыватель неблагонадеженъ всегда -- начиная
   со вчерашняго предсeдателя мiрового коммунистическаго интернацiонала и
   кончая послeднимъ мужикомъ -- колхознымъ или не колхознымъ -- безразлично.
   Слeдовательно, соглядатайство должно проникнуть въ мельчайшiя поры народнаго
   организма. Оно и проникаетъ. Соглядатайство безъ послeдующаго ущемленiя --
   безсмысленно и безцeльно, поэтому вслeдъ за системой шпiонажа строится
   система "безпощаднаго подавленiя"... Ежедневную мало замeтную извнe рутину
   грабежа, шпiонажа и репрессiй выполняютъ кадры актива. ГПУ только
   возглавляетъ эту систему, но въ народную толщу оно не подпускается: не
   хватило бы никакихъ "штатовъ". Тамъ дeйствуетъ исключительно активъ, и онъ
   дeйствуетъ практически безконтрольно и безаппеляцiонно.
   Для того, чтобы заниматься этими дeлами изъ года въ годъ, нужна
   соотвeтствующая структура психики. Нужны, по терминологiи опять же Щедрина,
   "твердой души прохвосты".
  
   РОЖДЕНIЕ АКТИВА
  
  
   Родоначальницей этихъ твердыхъ душъ, -- конечно, не хронологически, а
   такъ сказать, только психологически -- является та пресловутая и уже ставшая
   нарицательной пiонерка, которая побeжала въ ГПУ доносить на свою мать.
   Практически не важно, изъ какихъ соображенiй она это сдeлала: то-ли изъ
   идейныхъ, то-ли мать просто въ очень ужъ недобрый часъ ей косу надрала. Если
   послe этого доноса семья оной многообeщающей дeвочки даже и уцeлeла, то
   ясно, что все же въ домъ этой пiонерки ходу больше не было. Не было ей ходу
   и ни въ какую иную семью. Даже коммунистическая семья, въ принципe
   поддерживая всякое соглядатайство, все же предпочтетъ у себя дома
   чекистскаго шпiона не имeть. Первый шагъ совeтской активности
   ознаменовывается {88} предательствомъ и изоляцiей отъ среды. Точно такой же
   процессъ происходитъ и съ активомъ вообще.
   Нужно имeть въ виду, что въ средe "совeтской трудящейся массы" жить
   дeйствительно очень неуютно. Де-юре эта масса правитъ "первой въ мiрe
   республикой трудящихся", де-факто она является лишь объектомъ самыхъ
   невeроятныхъ административныхъ мeропрiятiй, отъ которыхъ она въ теченiе 17
   лeтъ не можетъ ни очухаться, ни поeсть досыта. Поэтому тенденцiя вырваться
   изъ массы, попасть въ какiе-нибудь, хотя бы относительные, верхи выражена въ
   СССР съ исключительной рeзкостью. Этой тенденцiей отчасти объясняется и такъ
   называемая "тяга по учебe".
   Вырваться изъ массы можно, говоря схематически, тремя путями: можно
   пойти по пути "повышенiя квалификацiи", стать на заводe мастеромъ, въ
   колхозe, скажемъ, трактористомъ. Это -- не очень многообeщающiй путь, но все
   же и мастеръ, и трактористъ питаются чуть-чуть сытнeе массы и чувствуютъ
   себя чуть-чуть въ большей безопасности. Второй путь -- путь въ учебу, въ
   интеллигенцiю -- обставленъ всяческими рогатками и, въ числe прочихъ
   перспективъ, требуетъ четырехъ-пяти лeтъ жуткой голодовки въ студенческихъ
   общежитiяхъ, съ очень небольшими шансами вырваться оттуда безъ туберкулеза.
   И, наконецъ, третiй путь -- это путь общественно-административной
   активности. Туда тянется часть молодняка, жаждущая власти и сытости
   немедленно, на бочку.
   Карьерная схема здeсь очень несложна. Совeтская власть
   преизбыточествуетъ безконечнымъ числомъ всяческихъ общественныхъ
   организацiи, изъ которыхъ всe безъ исключенiя должны "содeйствовать". Какъ и
   чeмъ можетъ общественно содeйствовать нашъ кандидатъ въ активисты?
   Въ сельсовeтe или въ профсоюзe, на колхозномъ или заводскомъ собранiи
   онъ по всякому поводу, а также и безо всякаго повода, начнетъ выскакивать
   этакимъ Петрушкой и распинаться въ преданности и непреклонности. Ораторскихъ
   талантовъ для этого не нужно. Собственныхъ мыслей -- тeмъ болeе, ибо мысль,
   да еще и собственная, всегда носить отпечатокъ чего-то недозволеннаго и даже
   неблагонадежнаго. Такой же оттeнокъ носитъ даже и казенная мысль, но
   выраженная своими словами. Поэтому-то совeтская практика выработала рядъ
   строго стандартизированныхъ фразъ, которыя давно уже потеряли рeшительно
   всякiй смыслъ: безпощадно борясь съ классовымъ врагомъ (а кто есть нынче
   классовый врагъ?), цeликомъ и полностью поддерживая генеральную линiю нашей
   родной пролетарской партiи (а что есть генеральная линiя?), стоя на стражe
   рeшающаго или завершающаго года пятилeтки (а почему рeшающiй и почему
   завершающiй?), ну и такъ далeе. Порядокъ фразъ не обязателенъ, главное
   предложенiе можетъ отсутствовать вовсе. Смыслъ отсутствуетъ почти всегда. Но
   все это вмeстe взятое создаетъ такое впечатлeнiе:
   -- Смотри-ка, а Петька-то нашъ въ активисты лeзетъ...
   Но это только приготовительный классъ активности. Для дальнeйшаго
   продвиженiя активность должна быть {89} конкретизирована, и вотъ на этой-то
   ступени получается первый отсeвъ званыхъ и избранныхъ. Мало сказать, что
   мы-де, стоя пнями на стражe, и т.д., а нужно сказать, что' и кто мeшаетъ
   намъ этими пнями стоять. Сказать что' мeшаетъ -- дeло довольно сложное. Что
   мeшаетъ безотлагательному и незамедлительному торжеству соцiализма? Что
   мeшаетъ "непрерывному и бурному росту благосостоянiя широкихъ трудящихся
   массъ" и снабженiю этихъ массъ картошкой -- не гнилой и въ достаточныхъ
   количествахъ? Что мeшаетъ "выполненiю или перевыполненiю промфинплана"
   нашего завода? Во-первыхъ, -- кто его разберетъ, а во-вторыхъ, при всякихъ
   попыткахъ разобраться всегда есть рискъ впасть не то въ "уклонъ", не то въ
   "загибъ", не то даже въ "антисовeтскую агитацiю". Менeе обременительно для
   мозговъ, болeе рентабильно для карьеры и совсeмъ безопасно для собственнаго
   благополучiя -- вылeзти на трибуну и ляпнуть:
   -- А по моему пролетарскому, рабочему мнeнiю, планъ нашего цеха
   срываетъ инженеръ Ивановъ. Потому какъ онъ, товарищи, не нашего
   пролетарскаго классу: евонный батька -- попъ, а онъ самъ -- кусокъ
   буржуазнаго интеллигента.
   Для инженера Иванова это не будетъ имeть рeшительно никакихъ
   послeдствiй: его ГПУ знаетъ и безъ рекомендацiи нашего активиста. Но
   нeкоторый "политически капиталецъ" нашъ активистъ уже прiобрeлъ: болeетъ,
   дескать, нуждами нашего пролетарскаго цеха и передъ доносомъ не остановился.
   Въ деревнe активистъ ляпнетъ о томъ, что "подкулачникъ" Ивановъ ведетъ
   антиколхозную агитацiю. При такомъ оборотe подкулачникъ Ивановъ имeетъ очень
   много шансовъ поeхать въ концентрацiонный лагерь. На заводe активистъ
   инженера, пожалуй, укусить всерьезъ не сможетъ -- потому и доносъ его ни въ
   ту, ни въ другую сторону особыхъ послeдствiй имeть не будетъ -- но своего
   сосeда по цеху онъ можетъ цапнуть весьма чувствительно. Активистъ скажетъ,
   что Петровъ сознательно и злонамeренно выпускаетъ бракованную продукцiю, что
   Сидоровъ -- лжеударникъ и потому не имeетъ права на ударный обeдъ въ
   заводской столовкe, а Ивановъ седьмой сознательно не ходитъ на пролетарскiя
   демонстрацiи.
   Такой мелкой сошкой, какъ заводской рабочiй, ГПУ не интересуется.
   Поэтому, что бы тутъ ни ляпнулъ активистъ, -- это, какъ говорятъ въ СССР,
   будетъ "взято на карандашъ". Петрова переведутъ на низкiй окладъ, а не то и
   уволятъ съ завода. У Сидорова отнимутъ обeденную карточку. Ивановъ седьмой
   рискуетъ весьма непрiятными разговорами, ибо -- какъ это своевременно было
   предусмотрeно Угрюмъ-Бурчеевымъ -- "праздники отличаются отъ будней
   усиленнымъ упражненiемъ въ маршировкe" и участiе въ оныхъ маршировкахъ для
   обывателя обязательно.
   Вотъ такой "конкретный доносъ" является настоящимъ доказательствомъ
   политической благонадежности и открываетъ активисту дальнeйшiе пути. На
   этомъ этапe спотыкаются почти всe, у кого для доноса душа недостаточно
   тверда.
   Дальше активистъ получаетъ конкретныя, хотя пока еще и {90} безплатныя
   заданiя, выполняетъ развeдывательныя порученiя комячейки, участвуетъ въ
   какой-нибудь легкой кавалерiи, которая съ мандатами и полномочiями этакимъ
   табункомъ налетаетъ на какое-нибудь заведенiе и тамъ, гдe раньше былъ просто
   честный совeтскiй кабакъ, устраиваетъ форменное свeтопреставленiе,
   изображаетъ "рабочую массу" на какой-нибудь "чисткe" (рабочая масса на
   чистки не ходитъ) и тамъ вгрызается въ заранeе указанныя комячейкой икры,
   выуживаетъ "прогульщиковъ", "лодырей", вредителей-рабочихъ, выколачиваетъ
   мопровскiя или осоавiахимовскiя недоимки... Въ деревнe, помимо всего этого,
   активистъ будетъ ходить по избамъ, вынюхивать запиханные въ какой-нибудь
   рваный валенокъ пять-десять фунтовъ несданнаго государству мужицкаго хлeба,
   выслeживать всякiя "антигосударственныя тенденцiи" и вообще
   доносительствовать во всeхъ возможныхъ направленiяхъ...
   Пройдя этакiй искусъ и доказавъ, что душа у него дeйствительно твердая,
   означенный прохвостъ получаетъ, наконецъ, портфель и постъ.
  
   НА АДМИНИСТРАТИВНОМЪ ПОПРИЩE
  
  
   Постъ этотъ обыкновенно изъ паршивенькихъ. Но чeмъ больше будетъ
   проявлено твердости души и непреклонности характера передъ всякимъ
   человeческимъ горемъ, передъ всякимъ человeческимъ страданiемъ, передъ
   всякой человeческой жизнью -- тeмъ шире и тучнeе пути дальнeйшаго поприща. И
   вдали, гдe-то на горизонтe, маячитъ путеводной звeздой партiйный билетъ и
   теплое мeсто въ ГПУ.
   Однако, и въ партiю, и въ особенности въ ГПУ принимаютъ не такъ, что-бы
   ужъ очень съ распростертыми объятiями -- туда попадаютъ только избранные изъ
   избранныхъ. Большинство актива задерживается на среднихъ ступенькахъ:
   предсeдатели колхозовъ и сельсовeтовъ, члены заводскихъ комитетовъ
   профсоюзовъ, милицiя, хлeбозаготовительныя организацiи, кооперацiя, низовой
   аппаратъ ГПУ, всякiя соглядатайскiя амплуа въ домкомахъ и жилкоопахъ и
   прочее. Въ порядкe пресловутой текучести кадровъ нашъ активистъ, точно
   футбольный мячъ, перебрасывается изъ конца въ конецъ страны -- по всякимъ
   ударнымъ и сверхударнымъ кампанiямъ, хлeбозаготовкамъ, мясозаготовкамъ,
   хлопкозаготовкамъ, бригадамъ, комиссiямъ, ревизiямъ... Сегодня онъ грабитъ
   какой-нибудь украинскiй колхозъ, завтра вылавливаетъ кулаковъ на Уралe,
   черезъ три дня руководитъ налетомъ какой-нибудь легкой гиппопотамiи на
   стекольный заводъ, ревизуетъ рыбные промыслы на Каспiи, разслeдуетъ
   "антигосударственныя тенденцiи" въ какомъ-нибудь совхозe или школe и всегда,
   вездe, во всякихъ обстоятельствахъ своей бурной жизни вынюхиваетъ скрытаго
   классоваго врага...
   Приказы, "директивы", "установки", "заданiя", инструкцiи мелькаютъ,
   какъ ассоцiацiи въ головe сумасшедшаго. Они сыплются на активиста со всeхъ
   сторонъ, по всeмъ "линiямъ": партiйной, {91} административной, совeтской,
   профсоюзной, хозяйственной. Они создаютъ атмосферу обалдeнiя, окончательно
   преграждающаго доступъ какихъ бы то ни было мыслей и чувствъ въ и безъ того
   нехитрую голову твердой души прохвостовъ...
   Понятно, что люди мало-мальски толковые по активистской стезe не
   пойдутъ: предпрiятiе, какъ объ этомъ будетъ сказано ниже, -- не очень ужъ
   выгодное и достаточно рискованное. Понятно также, что въ атмосферe грабежа,
   текучести и обалдeнiя, никакой умственности активъ прiобрeсти не въ
   состоянiи. Для того, чтобы раскулачить мужика даже и до самой послeдней
   нитки, никакой умственности по существу и не требуется. Требуются стальныя
   челюсти и волчья хватка, каковыя свойства и вытренировываются до предeла.
   Учиться этотъ активъ времени не имeетъ. Кое-гдe существуютъ такъ называемыя
   "совeтско-партiйныя школы", но тамъ преподаютъ ту науку, которая въ
   терминологiи щедринскихъ знатныхъ иностранцевъ обозначена какъ: grom pobieda
   razdavaissa -- разумeется, въ марксистской интерпретацiи этого грома.
   Предполагается, что "классовый инстинктъ" замeняетъ активисту всякую работу
   сообразительнаго аппарата.
   Отобранный по признаку моральной и интеллектуальной тупости, прошедшiй
   многолeтнюю школу грабежа, угнетенiя и убiйства, спаянный безпредeльной
   преданностью власти и безпредeльной ненавистью населенiя, активъ образуетъ
   собою чрезвычайно мощную прослойку нынeшней Россiи. Его качествами,
   врожденными и благопрiобрeтенными, опредeляются безграничныя возможности
   разрушительныхъ мeропрiятiй власти и ея роковое безсилiе въ мeропрiятiяхъ
   созидательныхъ. Тамъ, гдe нужно раскулачить, ограбить и зарeзать, -- активъ
   дeйствуетъ съ опустошительной стремительностью. Тамъ, гдe нужно что-то
   построить, -- активъ въ кратчайшiй срокъ создаетъ совершенно безвылазную
   неразбериху.
   На всякое мановенiе со стороны власти активъ отвeчаетъ взрывами
   энтузiазма и вихрями административнаго восторга. Каждый очередной лозунгъ
   создаетъ своеобразную совeтскую моду, въ которой каждый активистъ
   выворачивается наизнанку, чтобы переплюнуть своего сосeда и проползти
   наверхъ. Непрерывка и сверхраннiй посeвъ, бытовыя коммуны и соцiалистическое
   соревнованiе, борьба съ религiей и кролиководство -- все сразу охватывается
   пламенемъ энтузiазма, въ этомъ пламени гибнутъ всякiе зародыши здраваго
   смысла, буде таковые и прозябали въ головe законодателя.
  
   ___
  
   Когда въ подмогу къ остальнымъ двуногимъ и четвероногимъ, впряженнымъ
   въ колесницу соцiализма, былъ впряженъ этакимъ коренникомъ еще и кроликъ --
   это было глупо, такъ сказать, въ принципe. Кроликъ -- звeрь въ нашемъ
   климатe капризный, кормить его все равно было нечeмъ, проще было вернуться
   къ знакомымъ населенiю и притерпeвшимся к всeмъ невзгодамъ русской жизни
   свиньe и курицe. Но все-таки кое чего можно было добиться и отъ кролика...
   если бы не энтузiазмъ. {92}
   Десятки тысячъ энтузiастовъ вцепились въ куцый кроличiй хвостъ,
   надeясь, что этотъ хвостъ вытянетъ ихъ куда-то повыше. Заграницей были
   закуплены миллiоны кроликовъ -- за деньги, полученныя за счетъ вымиранiя отъ
   безкормицы свиней и куръ. Въ Москвe, гдe не то что кроликовъ, и людей
   кормить было нечeмъ, "кролиководство" навязывали больницамъ и машинисткамъ,
   трестамъ и домашнимъ хозяйкамъ, бухгалтерамъ и даже horrible dictu
   церковнымъ приходамъ. Отказаться, конечно, было нельзя: "невeрiе",
   "подрывъ", "саботажъ совeтскихъ мeропрiятiй". Кроликовъ пораспихали по
   московскимъ квартирнымъ дырамъ, и кролики передохли всe. То же было и въ
   провинцiи. Уже на закатe дней кроличьяго энтузiазма я какъ-то "обслeдовалъ"
   крупный подмосковный кролиководческiй совхозъ, совхозъ показательный и
   весьма привиллегированный по части кормовъ. Съ совхозомъ было
   неблагополучно, несмотря на всe его привиллегiи: кролики пребывали въ
   аскетизмe и размножаться не хотeли. Потомъ выяснилось: на семь тысячъ
   импортныхъ бельгiйскихъ кроликовъ самокъ было только около двадцати... Какъ
   былъ организованъ этотъ кроличiй монастырь -- то-ли въ порядкe
   вредительства, то-ли въ порядкe головотяпства, то-ли заграницей закупали
   кроликовъ вотъ этакiе энтузiасты -- все это осталось покрытымъ мракомъ
   соцiалистической неизвeстности...
   Теперь о кроликахъ уже не говорятъ... Отъ всей этой эпопеи остался
   десятокъ анекдотовъ -- да и тe непечатны...
  
   КАМНИ ПРЕТКНОВЕНIЯ
  
  
   Пути административнаго энтузiазма усeяны, увы, не одними революцiонными
   розами. Во-первыхъ, обыватель -- преимущественно крестьянинъ -- всегда и при
   первомъ же удобномъ случаe готовъ проломить активисту черепъ. И во-вторыхъ,
   надъ каждымъ активистомъ сидитъ активистъ чиномъ повыше -- и отъ этого
   послeдняго проистекаетъ рядъ весьма крупныхъ непрiятностей.
   Позвольте для ясности привести и расшифровать одинъ конкретный примeръ:
   Въ "Послeднихъ Новостяхъ" отъ 5 февраля 1934 г. была помeщена такая
   замeтка о Совeтской Россiи, кажется, изъ "Правды". Грамофонная фабрика
   выпускала пластинки съ пeсенкой: "Въ Тулe жилъ да былъ король".
   Администрацiя фабрики, по зрeломъ, вeроятно, обсужденiи, пришла къ тому
   выводу, что "король" въ пролетарской странe -- фигура неподходящая. "Король"
   былъ замeненъ "старикомъ". За этакiй "перегибъ" наркомъ просвeщенiя Бубновъ
   оную администрацiю выгналъ съ завода вонъ.
   Эмигрантскiй читатель можетъ доставить себe удовольствie и весело
   посмeяться надъ незадачливой администрацiей: заставь-де дурака Богу молиться
   и т.д. Могу увeрить этого читателя, что, будучи въ шкурe означенной
   администрацiи, онъ бы смeяться не сталъ: за "старика" выгналъ Бубновъ, а за
   "короля" пришлось бы, пожалуй, разговаривать съ Ягодой. Вeдь сажали же
   пeвцовъ за
  
   "Въ плeну императоръ, въ плeну"... {93}
  
   Ибо требовалось пeть:
  
   "Въ плeну полководецъ, въ плeну"...
  
   Во всякомъ случаe лучше рискнуть изгнанiемъ съ двадцати службъ, чeмъ
   однимъ приглашенiемъ въ ГПУ. Не такой ужъ дуракъ этотъ администраторъ, какъ
   издали можетъ казаться.
   Такъ вотъ: въ этой краткой, но поучительной исторiи фигурируютъ:
   директоръ завода, который, вeроятно, не совсeмъ ужъ обормотъ, грамофонная
   пластинка, которая для "генеральной линiи" не такъ ужъ актуальна, и Бубновъ,
   который не совсeмъ ужъ держиморда. И кромe того, дeйствiе сiе происходитъ въ
   Москвe.
   А если не Москва, а Краснококшайскъ, и если не граммофонная пластинка,
   а скажемъ, "антипартiйный уклонъ", и если не Бубновъ, а просто держиморда.
   Такъ тогда какъ?
   Недостараешься -- влетитъ и перестараешься -- влетитъ. Тутъ нужно
   потрафить въ самый разъ. А какъ именно выглядитъ этотъ "самый разъ",
   неизвeстно приблизительно никому.
   Неизвeстно потому, что и самъ активъ безграмотенъ и безтолковъ, и
   потому, что получаемыя имъ "директивы" такъ же безграмотны и безтолковы. Тe
   декреты и прочее, которые исходятъ изъ Москвы по оффицiальной линiи,
   практически никакого значенiя не имeютъ, какъ не имeютъ, скажемъ, рeшительно
   никакого значенiя проектируемые тайные выборы. Ибо кто осмeлится выставить
   свою кандидатуру, которая вeдь будетъ не тайной, а открытой. Имeютъ значенiе
   только тe -- и отнюдь не публикуемыя -- директивы, которыя идутъ по
   партiйной линiи. Скажемъ, по поводу означеннаго тайнаго голосованiя активъ,
   несомнeнно, получитъ директиву о томъ, какъ тайно ликвидировать явныхъ и
   неугодныхъ кандидатовъ или явныя и "антипартiйныя предложенiя". Въ
   партiйности и антипартiйности этихъ предложенiй судьей окажется тотъ же
   активъ. И тутъ ему придется сильно ломать голову: почему ни съ того, ни съ
   сего "король" оказался партiйно прiемлемымъ и почему за "старика" вздули?
   Партiйная директива исходитъ отъ московскаго держиморды и, "спускаясь
   въ низовку", подвергается обработкe со стороны держимордъ областныхъ,
   районныхъ и прочихъ, "прорабатывающихъ оную директиву" примeнительно къ
   мeстнымъ условiямъ. Такъ что одна и та же директива, родившись въ Москвe изъ
   одного источника, по дорогe на село или на заводъ разрастется цeлой этакою
   многоголовой гидрой. По совeтской линiи (черезъ исполкомъ), по заводской
   линiи (черезъ трестъ), по партiйной линiи (черезъ партiйный комитетъ), по
   партiйно-соглядатайской -- черезъ отдeлъ ГПУ и т.д. и т.д. Всe эти гидры
   одновременно и съ разныхъ сторонъ вцeпятся нашему активисту во всe
   подходящiя и неподходящiя мeста, каковой фактъ способствовать проясненiю
   чьихъ бы то ни было мозговъ -- никакъ не можетъ.
   Конечно, промежуточные держиморды объ этихъ директивахъ другъ съ
   другомъ не сговариваются. Когда очередная директива кончается очереднымъ
   крахомъ, возникаетъ ожесточенный междувeдомственный мордобой. Держиморды
   большiе сваливаютъ всe грeхи на держимордъ мелкихъ, и eдетъ нашъ активъ и за
   Уралъ, и на "низовую работу", и просто въ концлагерь. {94}
   Въ самомъ чистомъ видe эта исторiя произошла со знаменитымъ
   головокруженiемъ -- исторiя, которую я случайно знаю весьма близко. По
   прямой директивe Сталина югъ Россiи былъ разоренъ вдребезги -- требовалось
   сломить кулачество въ тeхъ районахъ, гдe оно составляло подавляющее
   большинство населенiя. Андреевъ, нынeшнiй секретарь ЦК партiи, а тогда
   секретарь Сeверо-Кавказскаго крайкома партiи, получилъ на эту тему
   спецiальную и личную директиву отъ Сталина. Директива, примeненная къ
   мeстнымъ условiямъ, была передана секретарямъ районныхъ комитетовъ партiи въ
   письменномъ видe, но съ приказанiемъ, по прочтенiи и усвоенiи, сжечь. Этотъ
   послeднiй варiантъ я самолично видалъ у одного изъ, увы, уже только бывшихъ
   секретарей, который догадался ее не сжечь.
   На донского и кубанскаго мужика активъ ринулся со всeмъ своимъ
   погромнымъ энтузiазмомъ. О томъ, что дeлалось на Дону и на Кубани -- лучше и
   не говорить. Но когда начались волненiя и возстанiя въ армiи, когда
   волей-неволей пришлось дать отбой -- Сталинъ выкинулъ свое знаменитое
   "головокруженiе отъ успeховъ" -- отъ актива ему нужно было отгородиться во
   имя собственной шкуры.
   Маккiавели не подгадилъ. Мужики изъ актива вытягивали кишки по вершку.
   ГПУ разстрeливало и разсылало особенно одiозныя фигуры, и самъ я слыхалъ въ
   вагонe старушонку, которая говорила:
   -- Вотъ Сталину, ужъ дeйствительно, дай Богъ здоровья. Прямо изъ петли
   вытащилъ...
   Только здeсь, заграницей, я понялъ, что старушонка эта, несмотря на
   весь свой преклонный возрастъ, принадлежала къ партiи младороссовъ...
  
   ___
  
   Тотъ дядя, который догадался оную директиву не жечь -- былъ очень
   стрeлянымъ совeтскимъ держимордой. Онъ не только не сжегъ ее, онъ ее
   передалъ въ третьи руки. И, взятый за жабры по обвиненiю въ головокруженiи,
   сказалъ, что, ежели съ нимъ что-нибудь особенно сдeлаютъ, такъ эта
   директивка, за подписью самого Андреева, пойдетъ гулять по партiйнымъ и по
   военнымъ верхамъ... Дядя сторговался съ ГПУ на томъ, что его выслали въ
   Среднюю Азiю. Директивка у него осталась и была запрятана въ особо
   секретномъ мeстe... Но столь догадливые активисты попадаются не часто.
   Такъ вотъ и живетъ этотъ активъ -- между обухомъ рабоче-крестьянской
   ярости и плетью рабоче-крестьянской власти...
   Власть съ активомъ не церемонится -- впрочемъ, съ кeмъ, въ сущности,
   церемонится сталинская власть? Развe только съ Ленинымъ, да и то потому, что
   все равно уже померъ... Съ активомъ она не церемонится въ особенности,
   исходя изъ того весьма реалистическаго соображенiя, что этому активу все
   равно дeваться {95} некуда: лишь только онъ уйдетъ изъ-подъ крылышка власти,
   лишь только онъ будетъ лишенъ традицiоннаго нагана, его зарeжутъ въ самомъ
   непродолжительномъ времени.
  
   ЧОРТОВЫ ЧЕРЕПКИ
  
  
   Оторванный отъ всякой соцiальной базы, предавшiй свою мать ГПУ и свою
   душу -- чорту, активъ "дeлаетъ карьеру". Но чортъ, какъ это извeстно было
   уже Гоголю, имeетъ чисто большевицкую привычку платить черепками. Этими
   черепками оплачивается и активъ.
   Люди, которые представляютъ себe этотъ активъ въ качествe "сливокъ
   нацiи" и побeдителей въ жизненной борьбe, совершаютъ грубую ошибку. Никакiя
   сливки и никакiе побeдители. Это -- измотанные, истрепанные, обалдeлые люди
   и не только палачи, но и жертвы. Та небольшая сравнительно прослойка актива,
   которая пошла на всe эти доносы и раскулачиванiя во имя какой-то вeры, --
   пусть очень туманной, но все же вeры, вeры хотя бы только въ вождей --
   состоитъ, кромe всего прочаго, изъ людей глубоко и безнадежно несчастныхъ.
   Слишкомъ широкiе потоки крови отрeзываютъ дорогу назадъ, а впереди...
   Впереди ничего, кромe чортовыхъ черепковъ, не видно.
   Совeтская власть платить вообще не любитъ. Индивидуально цeнный и во
   многихъ случаяхъ практически трудно замeнимый спецъ -- кое-какъ
   пропитывается и не голодаетъ, не воруя. Активъ можетъ не голодать только за
   счетъ воровства.
   Онъ и подворовываетъ, конечно, въ нищенскихъ совeтскихъ масштабахъ --
   такъ, на фунтъ мяса и на бутылку водки. По такой примeрно схемe:
   Ванька сидитъ предсeдателемъ колхоза, Степка въ милицiи, Петька,
   скажемъ, въ Госспиртe. Ванька раскулачитъ мужицкую свинью и передастъ ее
   милицiи. Выходитъ какъ будто и легально -- не себe же ее взялъ. Милицейскiй
   Степка эту свинью зарeжетъ, часть отдастъ на какiя-нибудь мясозаготовки,
   чтобы потомъ, въ случаe какого-нибудь подсиживанiя, легче было отписаться,
   часть въ воздаянiе услуги дастъ тому же Ванькe, часть въ чаянiи дальнeйшихъ
   услугъ препроводитъ Петькe. Петька снабдитъ всю компанiю водкой. Водка же
   будетъ извлечена изъ акта, въ которомъ будетъ сказано, что на подводe
   Марксо-Ленинско-Сталинскаго колхоза означенная водка была перевозима со
   склада въ магазинъ, причемъ въ силу низкаго качества оси, изготовленной
   Россельмашемъ, подвода перекинулась, и водка -- поминай, какъ звали. Актъ
   будетъ подписанъ: предсeдателемъ колхоза, старшимъ милицейскимъ и
   завeдующимъ Марксо-Ленинско-Сталинскимъ отдeленiемъ Госспирта. Подойди
   потомъ, разберись.
   Да и разбираться-то никто не будетъ. Мeстное населенiе будетъ молчать,
   воды въ ротъ набравши. Ибо, ежели кто-нибудь донесетъ на Петьку въ ГПУ, то
   въ этомъ ГПУ у Петьки можетъ быть свой товарищъ, или, какъ въ этомъ случаe
   говорятъ {96} "корешокъ"4. Петьку-то, можетъ, и вышлютъ въ концлагерь, но
   зато и оставшiеся "корешки", и тe, кто прибудетъ на Петькино мeсто,
   постараются съ возможнымъ авторомъ разоблаченiя расправиться такъ, чтобы ужъ
   окончательно никому повадно не было портить очередную активистскую выпивку.
   Этакое воровство, въ той части, какая идетъ на активистскiй пропой
   души, большого народно-хозяйственнаго значенiя не имeетъ, даже и въ
   масштабахъ совeтской нищеты. Бываетъ значительно хуже, когда для сокрытiя
   воровства или для полученiя возможности своровать уничтожаются цeнности,
   далеко превосходящiя потребительскiе аппетиты актива. Въ моей кооперативной
   дeятельности (была и такая) мнe разъ пришлось обслeдовать складъ въ 8.000
   пудовъ копченаго мяса, которое сгноили въ цeляхъ сокрытiя концовъ въ воду.
   Концы дeйствительно были сокрыты: къ складу за полверсты подойти было
   нельзя. И на все были акты, подписанные соотвeтствующими Ваньками, Петьками
   и Степками.
   "Ревизiонная комиссiя" вынесла соломоновское рeшенiе: согнать мужиковъ,
   выкопавъ ямы, зарыть въ эти ямы оное гнилье.
   Для полноты картины слeдуетъ добавить, что сгнившiя колбасы были
   изготовлены изъ раскулаченныхъ у тeхъ же мужиковъ свиней. Въ теченiе мeсяца
   послe этого благовоннаго происшествiя половина мeстнаго актива была вырeзана
   мужиками "на корню". Остальные разбeжались.
  
   АКТИВЪ И ИНТЕЛЛИГЕНЦIЯ
  
  
   Такъ что -- куда ни кинь, все выходятъ чортовы черепки.
   Особенно обидный варiантъ этихъ черепковъ получается въ отношенiи
   актива и интеллигенцiи.
   Нынeшнiй россiйскiй политическiй строй -- это абсолютизмъ, который
   хочетъ быть просвeщеннымъ. Хозяйственный строй -- это крeпостничество,
   которое хочетъ быть культурнымъ. Поэтому совeтскiй баринъ любитъ щеголять
   культурой и бeлыми перчатками. Обращаясь къ аналогiи крeпостныхъ временъ,
   слeдуетъ вспомнить, что тотъ самый Мирабо, который
  
   ...пьянаго Гаврилу
   за измятое жабо
   хлещетъ въ усъ и въ рыло... --
  
   относился весьма сочувственно къ Вольтеру и украшалъ жизнь свою крeпостнымъ
   балетомъ. Онъ, конечно, былъ покровителемъ и наукъ, и искусствъ. Онъ,
   скажемъ, послe хорошей псовой охоты по мужичьимъ полямъ или послe
   соотвeтствующихъ операцiй на конюшнe, былъ очень не прочь отдохнуть душой и
   тeломъ за созерцанiемъ какихъ-нибудь этакихъ черныхъ тюльпановъ. По этой
   самой причинe онъ милостиво пригласить въ свой барскiй кабинетъ ученаго,
   хотя и тоже крeпостного, садовода и будетъ вести {97} съ нимъ проникновенные
   разговоры о цвeтоводствe или о томъ, какъ бы этакъ распланировать барскiй
   паркъ, чтобы сосeднее буржуазное помeстье издохло бы отъ зависти.
  
   4 Подъ терминомъ "корешки" подразумевается вотъ этакая маленькая банда,
   спаянная круговой порукой.
  
   Какъ видите -- тема эта довольно тонкая. Бурмистръ же столь тонкихъ
   разговоровъ вести не можетъ. Онъ выполняетъ функцiю грубую: бьетъ плебсъ по
   мордe. Садовода пороть невыгодно, на обученiе его какiя-то деньги ухлопали.
   А на мeсто бурмистра можно поставить приблизительно любого обормота съ
   достаточно административными дланями и челюстями.
   Вотъ приблизительная схема взаимоотношенiй треугольника -- партiя --
   активъ -- интеллигенцiй -- такъ, какъ эта схема складывается въ послeднiе
   годы. Ибо именно въ послeднiе годы стало ясно, что съ интеллигенцiей власть
   одновременно и перепланировала, и недопланировала.
   Истребленiе "буржуазной интеллигенцiи" было поставлено въ такихъ
   масштабахъ, что, когда "планъ" при содeйствiи доблестныхъ активистскихъ
   челюстей былъ выполненъ, то оказалось, что почти никого и не осталось. А
   новая -- совeтская, пролетарская и т.д. -- интеллигенцiя оказалась,
   во-первыхъ, еще болeе контръ-революцiонной, чeмъ была старая интеллигенцiя,
   и, во-вторыхъ, менeе грамотной и технически, и орфографически, чeмъ была
   старая даже полуинтеллигенцiя. Образовалась дыра или, по совeтской
   терминологiи, прорывъ. Острая "нехватка кадровъ" врачебныхъ, техническихъ,
   педагогическихъ и прочихъ. Интеллигентъ оказался "въ цeнe". А недорeзанный,
   старый, въ еще большей. Это -- не "поворотъ политики" и не "эволюцiя
   власти", а просто законъ спроса и предложенiя или, по Марксу, "голый
   чистоганъ". При измeнившемся соотношенiи спроса -- активистскимъ челюстямъ
   снова найдется работа.
   Теперь представьте себe психологiю актива. Онъ считаетъ, что онъ --
   соль земли и надежда мiровой революцiи. Онъ проливалъ кровь. Ему не единажды
   и не дважды проламывали черепа и выпускали кишки. Онъ безусловно вeрный песъ
   совeтскаго абдулъгамидизма. Ни въ какихъ уклонахъ, сознательныхъ, по крайней
   мeрe, онъ не повиненъ и повиненъ быть не можетъ. Для "уклона" нужны все-таки
   хоть какiе-нибудь мозги, хоть какая-нибудь да совeсть. Ни тeмъ, ни другимъ
   активъ не переобремененъ. Можете вы представить себe уeзднаго держиморду,
   замeшаннаго въ "безсмысленныхъ мечтанiяхъ" и болeющаго болями и скорбями
   страны?
   По всему этому активъ считаетъ, что кто -- кто, а ужъ онъ-то во всякомъ
   случаe имeетъ право на начальственныя благодeянiя и на тотъ жизненный
   пирогъ, который, увы, проплываетъ мимо его стальныхъ челюстей и разинутой
   пасти и попадаетъ въ руки интеллигенцiи -- руки завeдомо ироническiя и
   неблагонадежныя.
   А пирогъ попадаетъ все-таки къ интеллигенцiи. Цeпныхъ псовъ никогда
   особенно не кормятъ: говорятъ, что они отъ этого теряютъ злость. Не кормятъ
   особенно и активъ -- прежде всего потому, что кормить до сыта вообще нечeмъ,
   а то, что есть, перепадаетъ преимущественно "людямъ въ цeнe", т.е. партiйной
   верхушкe и интеллигенцiи. {98}
   Все это -- очень обидно и очень какъ-то двусмысленно. Скажемъ: активъ
   обязанъ соглядатайствовать и въ первую голову соглядатайствовать за
   интеллигенцiей и въ особенности за совeтской и пролетарской, ибо ея больше и
   она болeе активна... Какъ бы осторожно человeка ни учили, онъ отъ этого
   прiобрeтаетъ скверную привычку думать. А ничего въ мiрe совeтская власть у
   трудящихся массъ такъ не боится, какъ оружiя въ рукe и мыслей въ головe.
   Оружiе можно отобрать. Но какимъ, хотя бы самымъ пронзительнымъ обыскомъ,
   можно обнаружить, напримeръ, складъ опасныхъ мыслей?
   Слeжка за мыслями -- вещь тонкая и активу явно не подъ силу. Но слeдить
   онъ обязанъ. Откопаютъ, помимо какого-нибудь приставленнаго къ этому дeлу
   Петьки, какой-нибудь троцкистско-бухаринскiй право-лeвый уклоно-загибъ -- и
   сейчасъ же Петьку за жабры: а ты чего не вцeпился? И поeдетъ Петька или на
   Аму-Дарью, или въ ББК.
   А, съ другой стороны, какъ его сигнализируешь? Интеллигентъ -- онъ "все
   превзошелъ, депеши выдумывать можетъ", а ужъ Петьку ему этакимъ
   уклоно-загибомъ обойти -- дeло совсeмъ плевое. Возьметъ въ руки книжку и
   ткнетъ туда Петьку носомъ.
   -- Видишь? Кeмъ написано? -- Бухаринымъ-Каменевымъ-Радекомъ написано.
   Смотри: партиздатъ есть? -- Есть. Виза Главлита есть? -- Есть. "Подъ
   редакцiей коммунистической академiи" написано? -- Написано. Ну, и пошелъ ты
   ко всeмъ чертямъ.
   Активисту ничего не останется, какъ пойти ко всeмъ чертямъ. Но и въ
   этомъ мeстопребыванiи активисту будетъ неуютно. Ибо откуда его бeдная
   чугунная голова можетъ знать, была ли инкриминируемая Бухаринско- и прочее
   фраза или цитата написана до разоблаченiя? Или послe покаянiя? Или успeла
   проскочить передъ обалдeлымъ взоромъ коммунистической академiи въ
   промежутокъ между разоблаченiемъ и покаянiемъ? И не придется ли означенному
   Бухарину за означенную фразу снова разоблачаться, пороться и каяться, и не
   влетитъ ли при этомъ и оному активисту -- заднимъ числомъ и по тому же
   мeсту?
   Не досмотришь -- и:
   Притупленiе классовой бдительности.
   Хожденiе на поводу у классоваго врага.
   Гнилой оппортунизмъ.
   Смычка съ враждебными партiи элементами.
   Перестараешься -- и опять палка:
   "Головокруженiе", "перегибъ", "спецеeдство", "развалъ работы" и даже
   "травля интеллигенцiи"... И какъ тутъ отличить "линiю" отъ "загиба",
   "недооцeнку" отъ "переоцeнки", "пролетарскую общественность" отъ "голаго
   администрированiя" и халтуру отъ просто кабака?
   На всей этой терминологiи кружатся и гибнутъ головы, наполненныя и не
   однимъ только "энтузiазмомъ". {99}
  
   СТАВКА НА СВОЛОЧЬ
  
  
   Совeтскую власть, въ зависимости отъ темперамента или отъ политическихъ
   убeжденiй, оцeниваютъ, какъ извeстно, съ самыхъ различныхъ точекъ зрeнiя.
   Но, повидимому, за скобки всeхъ этихъ точекъ зрeнiя можно вынести одинъ
   общiй множитель, какъ будто безспорный: совeтская система, какъ система
   власти во что бы то ни стало, показала мiру недосягаемый образецъ "техники
   власти"...
   Какъ бы мы ни оцeнивали совeтскую систему, безспорнымъ кажется еще
   одно: ни одна власть въ исторiи человeчества не ставила себe такихъ
   грандiозныхъ цeлей и ни одна въ исторiи власть по дорогe къ своимъ цeлямъ не
   нагромоздила такого количества труповъ. И при этомъ -- осталась
   непоколебленной.
   Этотъ треугольникъ: цeлей, труповъ и непоколебленности -- создаетъ
   цeлый рядъ оптическихъ иллюзiй... За голой техникой властвованiя людямъ
   мерещатся: и "энтузiазмъ", и "мистика", и "героизмъ", и славянская душа -- и
   много вещей въ стилe Откровенiя св. Iоанна. Или, во всякомъ случаe, столь же
   понятныхъ...
   ...Въ 1918 году въ германскомъ Кiевe мнe какъ-то пришлось этакъ "по
   душамъ" разговаривать съ Мануильскимъ -- нынeшнимъ генеральнымъ секретаремъ
   Коминтерна, а тогда представителемъ красной Москвы въ весьма неопредeленнаго
   цвeта Кiевe. Я доказывалъ Мануильскому, что большевизмъ обреченъ -- ибо
   сочувствiе массъ не на его сторонe.
   Я помню, какъ сейчасъ, съ какимъ искреннимъ пренебреженiемъ посмотрeлъ
   на меня Мануильскiй... Точно хотeлъ сказать: -- вотъ поди-жъ ты, даже
   мiровая война -- и та не всeхъ еще дураковъ вывела...
   -- Послушайте, дорогой мой, -- усмeхнулся онъ весьма презрительно, --
   да на какого же намъ чорта сочувствiе массъ? Намъ нуженъ аппаратъ власти. И
   онъ у насъ будетъ. А сочувствiе массъ? Въ конечномъ счетe -- наплевать намъ
   на сочувствiе массъ...
   Очень много лeтъ спустя, пройдя всю суровую, снимающую всякiя иллюзiи,
   школу совeтской власти, я, такъ сказать, своей шкурой прощупалъ этотъ, уже
   реализованный, аппаратъ власти въ городахъ и въ деревняхъ, на заводахъ и въ
   аулахъ, въ ВЦСПС и въ лагерe, и въ тюрьмахъ. Только послe всего этого мнe
   сталъ ясенъ отвeтъ на мой давнишнiй вопросъ: изъ кого же можно сколотить
   аппаратъ власти при условiи отсутствiя сочувствiя массъ?
   Отвeтъ заключался въ томъ, что аппаратъ можно сколотить изъ сволочи, и,
   сколоченный изъ сволочи, онъ оказался непреоборимымъ; ибо для сволочи нeтъ
   ни сомнeнiя, ни мысли, ни сожалeнiя, ни состраданiя. Твердой души прохвосты.
   Конечно, эти твердой души активисты -- отнюдь не специфически русское
   явленiе. Въ Африкe они занимаются стрeльбой по живымъ чернокожимъ цeлямъ, въ
   Америкe линчуютъ негровъ, покупаютъ акцiи компанiи Ноева Ковчега. Это
   мiровой типъ. Это типъ человeка съ мозгами барана, челюстями волка и
   моральнымъ чувствомъ протоплазмы. Это типъ человeка, ищущаго рeшенiя
   плюгавыхъ своихъ проблемъ въ распоротомъ животe ближняго {100} своего. Но
   такъ какъ никакихъ рeшенiй въ этихъ животахъ не обнаруживается, то проблемы
   остаются нерeшенными, а животы вспарываются дальше. Это типъ человeка,
   участвующаго шестнадцатымъ въ очереди въ коллективномъ изнасилованiи.
   Реалистичность большевизма выразилась, въ частности, въ томъ, что
   ставка на сволочь была поставлена прямо и безтрепетно.
   Я никакъ не хочу утверждать, что Мануильскiй былъ сволочью, какъ не
   сволочью былъ и Торквемада. Но когда христiанство тянуло людей въ небесный
   рай кострами и пытками, а большевизмъ -- въ земной чекой и пулеметами, то въ
   практической дeятельности -- ничего не подeлаешь -- приходилось базироваться
   на сволочи. Технику организацiи и использованiя этой послeдней большевизмъ
   отъ средневeковой и капиталистической кустарщины поднялъ до уровня эпохи
   самолетовъ и радiо. Онъ этотъ "активъ" собралъ со всей земли, отдeлилъ отъ
   всего остального населенiя химической пробой на доносъ и кровь, отгородилъ
   стeной изъ ненависти, вооружилъ пулеметами и танками, и... сочувствiе массъ?
   -- Наплевать намъ на сочувствiе массъ...
  
   ЛАГЕРНЫЕ ПРОМЫСЛЫ АКТИВА
  
  
   Когда я нeсколько осмотрeлся кругомъ и ознакомился съ людскимъ
   содержанiемъ УРЧ, мнe стало какъ-то очень не по себe... Правда, на волe
   активу никогда не удавалось вцeпиться мнe въ икры всерьезъ... Но какъ будетъ
   здeсь, въ лагерe?..
   Здeсь, въ лагерe, -- самый неудачный, самый озлобленный, обиженный и
   Богомъ, и Сталинымъ активъ -- всe тe, кто глядeлъ и недоглядeлъ, служилъ и
   переслужился, воровалъ и проворовался... У кого -- вмeсто почти
   облюбованнаго партбилета -- года каторги, вмeсто автомобиля -- березовое
   полeно и вмeсто власти -- нищенскiй лагерный блатъ изъ-за лишней ложки
   ячменной каши. А пирогъ? Пирогъ такъ мимо и ушелъ...
   -- За что, же боролись, братишечки?...
   ...Я сижу на полeнe, кругомъ на полу валяются кипы "личныхъ дeлъ", и я
   пытаюсь какъ-нибудь разобраться или, по Насeдкинской терминологiи,
   опредeлить "что -- куда". Высокiй жилистый человeкъ, съ костистымъ
   изжеваннымъ лицомъ, въ буденовкe, но безъ звeзды и въ военной шинели, но
   безъ петлицъ -- значитъ, заключенный, но изъ привиллегированныхъ --
   проходитъ мимо меня и осматриваетъ меня, мое полeно и мои дeла. Осматриваетъ
   внимательно и какъ-то презрительно-озлобленно. Проходитъ въ слeдующую
   закуту, и оттуда я слышу его голосъ:
   -- Что эти сукины дeти съ Погры опять намъ какого-то профессора
   пригнали?
   -- Не, юресъ-кон-сулъ какой-то, -- отвeчаетъ подобострастный голосъ.
   -- Ну, все равно. Мы ему здeсь покажемъ университетъ. Мы ему очки въ
   задъ вгонимъ. Твердунъ, вызови мнe Фрейденберга.
   -- Слушаю, товарищъ Стародубцевъ.
   Фрейденбергъ -- это одинъ изъ украинскихъ профессоровъ, {101}
   профессоръ математики. Въ этомъ качествe онъ почему-то попалъ на должность
   "статистика" -- должность, ничего общаго со статистикой не имeющая.
   Статистикъ -- это низовой погонщикъ УРЧ долженствующiй "въ масштабe
   колонны", т.е. двухъ-трехъ бараковъ, учитывать использованiе рабочей силы и
   гнать на работу всeхъ, кто еще не померъ. Неподходящая для профессора
   Фрейденберга должность...
   -- Товарищъ Стародубцевъ, Фрейденбергъ у телефона.
   -- Фрейденбергъ? Говоритъ Стародубцевъ... Сколько разъ я вамъ, сукиному
   сыну, говорилъ, чтобы вы мнe сюда этихъ очкастыхъ идiотовъ не присылали...
   Что? Чей приказъ? Плевать мнe на приказъ! Я вамъ приказываю. Какъ начальникъ
   строевого отдeла... А то я васъ со всeмъ очкастымъ г... на девятнадцатый
   кварталъ вышибу. Тутъ вамъ не университетъ. Тутъ вы у меня не
   поразговариваете. Что? Молчать, чортъ васъ раздери... Я вотъ васъ самихъ въ
   ШИЗО посажу. Опять у васъ вчера семь человeкъ на работу не вышло. Плевать я
   хочу на ихнiя болeзни... Вамъ приказано всeхъ гнать... Что? Вы раньше матомъ
   крыть научитесь, а потомъ будете разговаривать. Что, ВОХРа у васъ нeтъ?..
   Если у васъ завтра хоть одинъ человeкъ не выйдетъ...
   Я слушаю эту тираду, пересыпанную весьма лапидарными, но отнюдь
   непечатными выраженiями, и "личныя дeла" въ голову мнe не лeзутъ... Кто
   такой этотъ Стародубцевъ, какiя у него права и функцiи? Что означаетъ этотъ
   столь много обeщающiй прiемъ? И въ какой степени моя теорiя совeтскихъ
   взаимоотношенiй на волe -- можетъ быть приложена здeсь? Здeсь у меня
   знакомыхъ -- ни души. Профессора? Съ однимъ -- вотъ какъ разговариваютъ.
   Двое служатъ въ УРЧ... уборщиками -- совершенно ясно, изъ чистаго
   издeвательства надъ "очкастыми". Одинъ, профессоръ "рефлексологiи",
   штемпелюетъ личныя карточки: 10-15 часовъ однообразнаго движенiя рукой.
   ..."Профессоръ рефлексологiи"... Психологiя въ Совeтской Россiи
   аннулирована: разъ нeтъ души, то какая же психологiя? А профессоръ былъ
   такой: какъ-то, нeсколько позже, не помню, по какому именно поводу, я
   сказалъ что-то о фрейдизмe.
   -- Фрейдизмъ, -- переспросилъ меня профессоръ -- это что? Новый уклонъ?
   Профессоръ былъ совeтскаго скорострeльнаго призыва. А ужъ новую
   совeтскую интеллигенцiю "активъ" ненавидитъ всeми фибрами своихъ твердыхъ
   душъ. Старая -- еще туда-сюда. Училась при царскомъ строe -- кто теперь
   разберетъ. А вотъ новая, та, которая обошла и обставила активистовъ на
   самыхъ глазахъ, подъ самымъ носомъ... Тутъ есть отъ чего скрипeть зубами...
   Нeтъ, въ качествe поддержки профессора никуда не годятся.
   Пытаюсь разсмотрeть свою ситуацiю теоретически. Къ чему "теоретически"
   сводится эта ситуацiя? Надо полагать, что я попалъ сюда потому, что былъ
   нуженъ болeе высокому начальству -- вeроятно, начальству изъ чекистовъ. Если
   это такъ -- на Стародубцева, если не сейчасъ, такъ позже можно будетъ
   плюнуть, Стародубцева можно будетъ обойти такъ, что ему останется только
   {102} зубами лязгать. А если не такъ? Чeмъ я рискую? Въ концe концовъ,
   едва-ли большимъ, чeмъ просто лeсныя работы. Во всякомъ случаe, при любомъ
   положенiи, попытки актива вцeпиться въ икры -- нужно пресeкать въ самомъ
   корнe. Такъ говоритъ моя совeтская теорiя. Ибо, если не осадить сразу, --
   заeдятъ. Эта публика значительно хуже урокъ. Хотя бы потому, что урки --
   гораздо толковeе. Они, если и будутъ пырять ножомъ, то во имя какихъ-то
   конкретныхъ интересовъ. Активъ можетъ вцeпиться въ горло просто изъ одной
   собачьей злости -- безъ всякой выгоды для себя и безо всякаго, въ сущности,
   расчета... Изъ одной, такъ сказать, классовой ненависти...
   Въ тотъ же вечеръ прохожу я мимо стола Стародубцева.
   -- Эй, вы, какъ ваша фамилiя? Тоже -- профессоръ?
   Я останавливаюсь.
   -- Моя фамилiя -- Солоневичъ. Я -- не профессоръ.
   -- То-то... Тутъ идiотамъ плохо приходится.
   У меня становится нехорошо на душe. Значитъ -- началось. Значитъ, нужно
   "осаживать" сейчасъ же... А я здeсь, въ УРЧ, -- какъ въ лeсу... Но ничего не
   подeлаешь. Стародубцевъ смотритъ на меня въ упоръ наглыми, выпученными,
   синими съ прожилками глазами.
   -- Ну, не всe же идiоты... Вотъ вы, насколько я понимаю, не такъ ужъ
   плохо устроились.
   Кто-то сзади хихикнулъ и заткнулся. Стародубцевъ вскочилъ съ
   перекошеннымъ лицомъ. Я постарался всeмъ своимъ лицомъ и фигурой выразить
   полную и немедленную, психическую и физическую, готовность дать въ морду...
   И для меня это, вeроятно, грозило бы нeсколькими недeлями изолятора. Для
   Стародубцева -- нeсколькими недeлями больницы. Но послeдняго обстоятельства
   Стародубцевъ могъ еще и не учитывать. Поэтому я, предупреждая готовый
   вырваться изъ устъ Стародубцева матъ, говорю ему этакимъ академическимъ
   тономъ:
   -- Я, видите ли, не знаю вашего служебнаго положенiя. Но долженъ васъ
   предупредить, что, если вы хоть на одну секунду попробуете разговаривать со
   мною такимъ тономъ, какъ разговаривали съ профессоромъ Фрейденбергомъ, то
   получится очень нехорошо...
   Стародубцевъ стоитъ молча. Только лицо его передергивается. Я
   поворачиваюсь и иду дальше. Вслeдъ мнe несется:
   -- Ну, подожди же...
   И уже пониженнымъ голосомъ присовокупляется матъ. Но этого мата я
   "оффицiально" могу и не слышать -- я уже въ другой комнатe...
   Въ тотъ же вечеръ, сидя на своемъ полeнe, я слышу въ сосeдней комнатe
   такой дiалогъ.
   Чей-то голосъ:
   -- Тов. Стародубцевъ, что такое их-тi-о-логъ?
   -- Ихтiологъ? Это рыба такая. Допотопная. Сейчасъ ихъ нeту.
   -- Какъ нeту? А вотъ Медгора требуетъ сообщить, сколько у насъ на учетe
   ихтiологовъ. {103}
   -- Вотъ тоже, сразу видно -- идiоты съ университетскимъ
   образованiемъ... -- Голосъ Стародубцева повышается въ расчетe на то, чтобы я
   смогъ слышать его афоризмъ. -- Вотъ тоже удивительно: какъ съ высокимъ
   образованiемъ -- такъ непремeнно идiотъ. Ну, и напиши имъ: никакихъ
   допотопныхъ рыбъ въ распоряженiи УРЧ не имeется. Утри имъ .... носъ.
   Парень замолкъ, видимо, приступивъ къ "утиранiю носа". И вотъ, къ моему
   ужасу, слышу я голосъ Юры:
   -- Это не рыба, товарищъ Стародубцевъ, а ученый... который рыбъ
   изучаетъ.
   -- А вамъ какое дeло? Не разговаривать, когда васъ не спрашиваютъ,
   чортъ васъ возьми!.. Я васъ тутъ научу разговаривать... Всякiй сукинъ сынъ
   будетъ лeзть не въ свое дeло...
   Мнe становится опять нехорошо. Вступиться съ кулаками на защиту Юры --
   будетъ какъ-то глупо, въ особенности, пока дeло до кулаковъ еще не
   доходитъ... Смолчать? Дать этому активу прорвать нашъ фронтъ, такъ сказать,
   на Юриномъ участкe?.. И на какого чорта нужно было Юрe лeзть съ его
   поправкой... Слышу срывающiйся голосъ Юры:
   -- Слушаюсь... Но только я доложу объ этомъ начальнику УРЧ. Если бы
   ваши допотопныя рыбы пошли въ Медгору, -- была бы непрiятность и ему.
   У меня отходитъ отъ сердца. Молодцомъ Юрчикъ, выкрутился... Но какъ
   долго и съ какимъ успeхомъ придется еще выкручиваться дальше?
  
   ___
  
   Насъ помeстили на жительство въ палаткe. Было электрическое освeщенiе и
   съ потолка вода не лилась. Но температура на нарахъ была градусовъ 8-10 ниже
   нуля.
   Ночью пробираемся "домой". Юра подавленъ...
   -- Нужно куда-нибудь смываться, Ватикъ... Заeдятъ. Сегодня я видалъ:
   Стародубцевъ выронилъ папиросу, позвалъ изъ другой комнаты профессора М. и
   заставилъ ее поднять... Къ чортовой матери: лучше къ уркамъ или въ лeсъ...
   Я тоже думалъ, что лучше къ уркамъ или въ лeсъ. Но я еще не зналъ
   всего, что намъ готовилъ УРЧ, и мeсяцы, которые намъ предстояло провести въ
   немъ. Я также недооцeнивалъ волчью хватку Стародубцева: онъ чуть было не
   отправилъ меня подъ разстрeлъ. И никто еще не зналъ, что впереди будутъ
   кошмарныя недeли отправки подпорожскихъ эшелоновъ на БАМ, что эти недeли
   будутъ безмeрно тяжелeе Шпалерки, одиночки и ожиданiя разстрeла...
   И что все-таки, если бы не попали въ УРЧ, то едва-ли бы мы выбрались
   изъ всего этого живьемъ.
  
   РАЗГОВОРЪ СЪ НАЧАЛЬСТВОМЪ
  
  
   На другой день ко мнe подходитъ одинъ изъ профессоровъ-уборщиковъ.
   -- Васъ вызываетъ начальникъ УРЧ, тов. Богоявленскiй... {104}
   Нервы, конечно, уже начинаютъ тупeть. Но все-таки на душe опять
   тревожно и нехорошо. Въ чемъ дeло? Не вчерашнiй ли разговоръ со
   Стародубцевымъ?
   -- Скажите мнe, кто, собственно, этотъ Богоявленскiй? Изъ заключенныхъ?
   -- Нeтъ, старый чекистъ.
   Становится легче. Опять -- одинъ изъ парадоксовъ совeтской путаницы...
   Чекистъ -- это хозяинъ. Активъ -- это свора. Свора норовитъ вцeпиться въ
   любыя икры, даже и тe, которыя хозяинъ предпочелъ бы видeть неизгрызанными.
   Хозяинъ можетъ быть любою сволочью, но накинувшуюся на васъ свору онъ въ
   большинствe случаевъ отгонитъ плетью. Съ мужикомъ и рабочимъ активъ
   расправляется болeе или менeе безпрепятственно. Интеллигенцiю сажаетъ само
   ГПУ... Въ столицахъ, гдe активъ торчитъ совсeмъ на задворкахъ, это мало
   замeтно, но въ провинцiи ГПУ защищаетъ интеллигенцiю отъ актива... Или, во
   всякомъ случаe, отъ самостоятельныхъ поползновенiй актива.
   Такая же закута, какъ и остальные "отдeлы" УРЧ. Задрипанный письменный
   столъ. За столомъ -- человeкъ въ чекистской формe. На столe передъ нимъ
   лежитъ мое "личное дeло".
   Богоявленскiй окидываетъ меня суровымъ чекистскимъ взоромъ и начинаетъ
   начальственное внушенiе, совершенно безпредметное и безсмысленное: здeсь,
   дескать, лагерь, а не курортъ, здeсь, дескать, не миндальничаютъ, а съ
   контръ-революцiонерами въ особенности, за малeйшее упущенiе или нарушенiе
   трудовой лагерной дисциплины -- немедленно подъ арестъ, въ ШИЗО, на
   девятнадцатый кварталъ, на Лeсную рeчку... Нужно "взять большевицкiе темпы
   работы", нужна ударная работа. Ну, и такъ далeе.
   Это свирeпое внушенiе дeйствуетъ, какъ бальзамъ на мои раны: эффектъ,
   какового Богоявленскiй никакъ не ожидалъ. Изъ этого внушенiя я умозаключаю
   слeдующее: что Богоявленскiй о моихъ статьяхъ знаетъ, что оныя статьи въ его
   глазахъ никакимъ препятствiемъ не служатъ, что о разговорe со Стародубцевымъ
   онъ или ничего не знаетъ, или, зная, никакого значенiя ему не придаетъ и
   что, наконецъ, о моихъ будущихъ функцiяхъ онъ имeлъ то самое представленiе,
   которое столь блестяще было сформулировано Насeдкинымъ: "что -- куда"...
   -- Гражданинъ начальникъ, позвольте вамъ доложить, что ваше
   предупрежденiе совершенно безцeльно.
   -- То-есть -- какъ такъ безцeльно, -- свирeпeетъ Богоявленскiй.
   -- Очень просто: разъ я попалъ въ лагерь -- въ моихъ собственныхъ
   интересахъ работать, какъ вы говорите, ударно и стать цeннымъ работникомъ,
   въ частности, для васъ. Дeло тутъ не во мнe.
   -- А въ комъ же, по вашему, дeло?
   -- Гражданинъ начальникъ, вeдь черезъ недeлю-двe въ одной только Погрe
   будетъ 25-30 тысячъ заключенныхъ. А по всему отдeленiю ихъ будетъ тысячъ
   сорокъ-пятьдесятъ. Вeдь вы понимаете: какъ при такомъ аппаратe... Вeдь и мнe
   въ конечномъ счетe придется отвeчать, всему УРЧ и мнe -- тоже. {105}
   -- Да, ужъ насчетъ -- отвeчать, это будьте спокойны. Не поцеремонимся.
   -- Ну, конечно. На волe тоже не церемонятся. Но вопросъ въ томъ, какъ
   при данномъ аппаратe организовать разсортировку этихъ сорока тысячъ?
   Запутаемся вeдь къ чертовой матери.
   -- Н-да. Аппаратъ у насъ -- не очень. А на волe вы гдe работали?
   Я изобрeтаю соотвeтствующiй моменту стажъ.
   -- Такъ. Что-жъ вы стоите? Садитесь.
   -- Если вы разрeшите, гражданинъ начальникъ. Мнe кажется, что вопросъ
   идетъ о квалификацiи существующаго аппарата. Особенно -- въ низовкe, въ
   баракахъ и колоннахъ. Нужно бы небольшiе курсы организовать. На основe
   ударничества.
   И я запинаюсь... Усталость... Мозги не работаютъ... Вотъ дернула
   нелегкая ляпнуть объ ударничествe. Не хватало еще ляпнуть что-нибудь о
   соцiалистическомъ соревнованiи: совсeмъ подмочилъ бы свою нарождающуюся
   дeловую репутацiю.
   -- Да, курсы -- это бы не плохо. Да кто будетъ читать?
   -- Я могу взяться. Медгора должна помочь. Отдeленiе, какъ никакъ --
   ударное.
   -- Да это надо обдумать. Берите папиросу.
   -- Спасибо. Я старовeръ.
   Моя образцово-показательная коробка опять появляется на свeтъ Божiй.
   Богоявленскiй смотритъ на нее не безъ удивленiя. Я протягиваю:
   -- Пожалуйста.
   Богоявленскiй беретъ папиросу.
   -- Откуда это люди въ лагерe такiя папиросы достаютъ?
   -- Изъ Москвы прiятели прислали. Сами не курятъ, а записаны въ
   распредeлителe номеръ первый.
   Распредeлитель номеръ первый -- это правительственный распредeлитель
   такъ, для наркомовъ и иже съ ними. Богоявленскiй это, конечно, знаетъ...
   Минутъ черезъ двадцать мы разстаемся съ Богоявленскимъ, нeсколько не въ
   томъ тонe, въ какомъ встрeтились.
  
   ТЕХНИКА ГИБЕЛИ МАССЪ
  
  
   Мои обязанности "юрисконсульта" и "экономиста-плановика" имeли то
   замeчательное свойство, что никто рeшительно не зналъ, въ чемъ именно онe
   заключаются. Въ томъ числe и я. Я знакомился съ новой для меня отраслью
   совeтскаго бытiя и по мeрe своихъ силъ пытался завести въ УРЧ хоть
   какой-нибудь порядокъ. Богоявленскiй, надо отдать ему справедливость,
   оказывалъ мнe въ этихъ попыткахъ весьма существенную поддержку. "Активъ"
   изводилъ насъ съ Юрой десятками мелкихъ безсмысленныхъ подвоховъ, но ничего
   путнаго сдeлать не могъ и, какъ оказалось впослeдствiи, концентрировалъ силы
   для генеральной атаки. Чего этому активу было нужно, я такъ и не узналъ до
   конца. Возможно, что одно время онъ боялся, какъ бы я не сталъ на скользкiе
   пути {106} разоблаченiя его многообразнаго воровства, вымогательства и
   грабежа, но для такой попытки я былъ все-таки слишкомъ стрeляннымъ
   воробьемъ. Благопрiобрeтенные за счетъ мужицкихъ жизней бутылки совeтской
   сивухи распивались, хотя и келейно, но вкупe съ "головкой" административнаго
   отдeла, третьей части и прочихъ лагерныхъ заведенiй... Словомъ -- та же
   схема: Ванька -- въ колхозe, Степка -- въ милицiи, Петька -- въ Госспиртe.
   Попробуйте пробить эту цeпь круговой, прiятельской, пролетарской поруки.Это
   и на волe жизнеопасно, а въ лагерe -- ужъ проще сразу повeситься. Я не
   собирался ни вeшаться, ни лeзть съ буржуазнымъ уставомъ въ пролетарскiй
   монастырь. Но активъ продолжалъ насъ травить безсмысленно и, въ сущности,
   безцeльно. Потомъ въ эту, сначала безсмысленную, травлю вклинились мотивы
   дeловые и весьма вeсомые. Разыгралась одна изъ безчисленныхъ въ Россiи сценъ
   "классовой борьбы" между интеллигенцiей и активомъ -- борьбы за человeческiе
   жизни...
  
   "БЕЗПОЩАДНОСТЬ" ВЪ КАЧЕСТВE СИСТЕМЫ
  
  
   Техника истребленiя массъ имeетъ два лица. Съ одной стороны
   простирается "кровавая рука ГПУ", то-есть система обдуманная,
   безпощадно-жестокая, но все же не безсмысленная. Съ другой стороны
   дeйствуетъ активъ, который эту безпощадность доводитъ до полной безсмыслицы,
   уже никому, въ томъ числe и ГПУ, рeшительно ни для чего не нужной. Такъ
   дeлается и на волe, и въ лагерe.
   Лагерный порядокъ поставленъ такъ: заключенный Иванъ долженъ срубить и
   напилить 7,5 кубометровъ лeса въ день или выполнить соотвeтствующее
   количество другой работы. Все эти работы строго нормированы, и нормы
   отпечатаны въ обоихъ справочникахъ. Этотъ Иванъ получаетъ свое дневное
   пропитанiе исключительно въ зависимости отъ количества выполненной работы.
   Если онъ выполняетъ норму цeликомъ -- онъ получаетъ 800 граммъ хлeба. Если
   не выполняетъ -- получаетъ 500, 400 и даже 200 граммъ. На энномъ лагпунктe
   имeется тысяча такихъ Ивановъ, слeдовательно, энный лагпунктъ долженъ
   выполнить 7500 кубометровъ. Если эта норма выполнена не будетъ, то не только
   отдeльные Иваны, но и весь лагпунктъ въ цeломъ получитъ урeзанную порцiю
   хлeба. При этомъ нужно имeть въ виду, что хлeбъ является почти единственнымъ
   продуктомъ питанiя и что при суровомъ приполярномъ климатe 800 граммъ
   обозначаетъ болeе или менeе стабильное недоeданiе, 400 -- вымиранiе, 200 --
   голодную смерть. Количество использованныхъ рабочихъ рукъ подсчитываетъ УРЧ,
   количество и качество выполненной работы -- производственный отрядъ, на
   основанiи данныхъ котораго отдeлъ снабженiя выписываетъ то или иное
   количество хлeба.
   Нормы эти практически не выполняются никогда. И отъ того, что "рабочая
   сила" находится въ состоянiи постояннаго истощенiя, и оттого, что совeтскiй
   инструментъ, какъ правило, никуда не годится, и оттого, что на каждомъ
   лагерномъ пунктe имeется {107} извeстное количество "отказчиковъ" --
   преимущественно урокъ, и по многимъ другимъ причинамъ. Техники, вродe
   Лепешкина, экономисты, вродe меня, инженеры и прочiе интеллигенты
   непрестанно изощряются во всякихъ комбинацiяхъ, жульничествахъ и подлогахъ,
   чтобы половину выполненной нормы изобразить въ качествe 70 процентовъ и
   чтобы отстоять лагпункты отъ голоданiя. Въ нeкоторой степени это удается
   почти всегда. При этой "поправкe" и при, такъ сказать, нормальномъ ходe
   событiй лагпункты голодаютъ, но не вымираютъ. Однако, "нормальный порядокъ"
   -- вещь весьма неустойчивая.
   Карьеръ N 3 на лагпунктe Погра занятъ земляными работами. Эти работы
   опять-таки нормированы. Пока карьеръ копается въ нормальномъ грунтe, дeло
   кое-какъ идетъ. Затeмъ землекопы наталкиваются на такъ называемый "плывунъ"
   -- водоносный слой песка. Полужидкая песчаная кашица расплывается съ лопатъ
   и съ тачекъ. Нормы выполнить невозможно физически. Кривая выработки
   катастрофически идетъ внизъ Такъ же катастрофически падаетъ кривая
   снабженiя. Бригады карьера -- тысячи двe землекоповъ -- начинаютъ пухнуть
   отъ голода. Кривая выработки падаетъ еще ниже, кривая снабженiя идетъ вслeдъ
   за ней. Бригады начинаютъ вымирать.
   Съ точки зрeнiя обычной человeческой логики -- нормы эти нужно
   пересмотрeть. Но такой пересмотръ можетъ быть сдeланъ только управленiемъ
   лагеря и только съ санкцiи ГУЛАГа въ каждомъ отдeльномъ случаe. Это дeлается
   для того, чтобы никакое мeстное начальство, на глазахъ котораго дохнутъ
   люди, не имeло бы никакой возможности прикрывать "объективными причинами"
   какiе бы то ни было производственные прорывы. Это дeлается, дальше, потому,
   что система, построенная на подстегиванiи "рабочей силы" угрозой голодной
   смерти, должна показать людямъ эту смерть въ, такъ сказать, натуральномъ
   видe, чтобы публика не думала, что кто-то съ нею собирается шутки шутить.
   Въ данномъ случаe -- случаe съ карьеромъ N 3 -- санкцiя на пересмотръ
   нормъ получилась только тогда, когда всe бригады полностью перешли въ такъ
   называемую слабосилку -- мeсто, куда отправляютъ людей, которые уже совсeмъ
   валятся съ ногъ отъ голода или отъ перенесенной болeзни, гдe имъ даютъ 600
   граммъ хлeба и используютъ на легкихъ и ненормированныхъ работахъ. Обычный
   лагерникъ проходитъ такую слабосилку раза три за свою лагерную жизнь. Съ
   каждымъ разомъ поправка идетъ все труднeе. Считается, что послe третьей
   слабосилки выживаютъ только исключительно крeпкiе люди.
   Конечно, лагерная интеллигенцiя -- иногда при прямомъ попустительствe
   мeстнаго лагернаго начальства, ежели это начальство толковое, -- изобрeтаетъ
   самыя фантастическiя комбинацiи для того, чтобы спасти людей отъ голода.
   Такъ, въ данномъ случаe была сдeлана попытка работы въ карьерe прекратить
   совсeмъ, а землекоповъ перебросить на лeсныя работы. Но объ этой попыткe
   узнало управленiе лагеремъ, и рядъ инженеровъ поплатился добавочными
   сроками, арестомъ и даже ссылкой на Соловки. Въ {108} бригадахъ изъ 2.000
   человeкъ до слабосилки и въ самой слабосилкe умерло, по подсчетамъ Бориса,
   около 1.600 человeкъ.
   Это -- "безпощадность" обдуманная и осмысленная. Бороться съ нею почти
   невозможно. Это -- система. Въ систему входятъ, конечно, и разстрeлы, но я
   не думаю, чтобы по Бeломорско-Балтiйскому лагерю разстрeливали больше
   двухъ-трехъ десятковъ человeкъ въ день.
  
   АКТИВИСТСКАЯ ПОПРАВКА ВЪ СИСТЕМЪ БЕЗПОЩАДНОСТИ
  
  
   Параллельно этой системe, возглавляемой и поддерживаемой ГПУ,
   развивается "многополезная" дeятельность актива, причиняющая "лагерному
   населенiю" неизмeримо большiя потери, чeмъ ГПУ, слабосилка и разстрeлы. Эта
   дeятельность актива направляется говоря схематично, тремя факторами:
   рвенiемъ, безграмотностью и безтолковостью.
  
   А. Рвенiе.
   Прибывающiе въ лагерь эшелоны этапниковъ попадаютъ въ "карантинъ" и
   "распредeлительные пункты", гдe людямъ даютъ 600 граммовъ хлeба и гдe
   нормированныхъ работъ нeтъ. Лагерная система съ необычайной жестокостью
   относится къ использованiю рабочей силы. Переброски изъ отдeленiя въ
   отдeленiе дeлаются только въ выходные дни. Пребыванiе лагерника въ карантинe
   и на распредeлительномъ пунктe считается "утечкой рабочей силы". Эта
   "утечка" организацiонно неизбeжна, но УРЧ долженъ слeдить за тeмъ, чтобы ни
   одного лишняго часа лагерникъ не проторчалъ внe производственной бригады.
   УРЧ изъ кожи лeзетъ вонъ, чтобы въ самомъ стремительномъ порядкe разгрузить
   карантинъ и распредeлительные пункты. Этимъ дeломъ завeдуетъ Стародубцевъ.
   Десятки тысячъ лагерниковъ, еще не оправившихся отъ тюремной голодовки, еще
   еле таскающихъ свои истощенныя ноги, перебрасываются на лeсныя работы, въ
   карьеры и прочее. Но дeлать имъ тамъ нечего. Инвентаря еще нeтъ. Нeтъ пилъ,
   топоровъ, лопатъ, тачекъ, саней. Нeтъ и одежды -- но одежды не будетъ
   совсeмъ: въ лeсу, на двадцатиградусныхъ морозахъ, по поясъ въ снeгу придется
   работать въ томъ, въ чемъ человeка засталъ арестъ.
   Если нeтъ топоровъ, нормы выполнены не будутъ. Люди хлeба не получатъ
   -- такъ же и изъ тeхъ же соображенiй, по которымъ не получили хлeба
   землекопы карьера N 3. Но тамъ давали хоть по 400 граммъ -- все-таки хоть
   что-то да копали, а здeсь будутъ давать только 200, ибо выработка равна
   приблизительно нулю.
   Слeдовательно, УРЧ, въ лицe Стародубцева, выполняетъ свое заданiе, такъ
   сказать, "въ боевомъ порядкe". Онъ рабочую силу далъ. Что съ этой рабочей
   силой будетъ дальше -- его не касается: пусть расхлебываетъ производственный
   отдeлъ. Производственный отдeлъ, въ лицe своихъ инженеровъ, мечется, какъ
   угорeлый, собираетъ топоры и пилы, молитъ о прiостановкe этого {109} потока
   людей, не могущихъ быть использованными. А потокъ все льется.
   Пришлось говорить Богоявленскому не о томъ, что люди гибнутъ -- на это
   ему было наплевать, -- а о томъ, что, если черезъ недeлю-двe придется
   поставить на положенiе слабосилки половину лагеря, -- за это и ГУЛАГ по
   головкe не погладитъ. Потокъ былъ прiостановленъ, и это было моимъ первымъ
   дeловымъ столкновенiемъ со Стародубцевымъ.
  
   Б. Безграмотность.
   Строительство гидростанцiи на рeкe Нивe ("Нивастрой") требуетъ отъ
   нашего отдeленiя 860 плотниковъ. По такимъ требованiямъ высылаютъ крестьянъ,
   исходя изъ того соображенiи, что всякiй крестьянинъ болeе или менeе
   плотникъ. Въ партiю, назначенную на отправку, попадаетъ 140 человeкъ
   узбековъ, которые въ "личныхъ карточкахъ" въ графe "профессiи" помeчены
   крестьянами. Урчевскiй активъ и понятiя не имeетъ о томъ, что эти узбеки,
   выросшiе въ безводныхъ и безлeсныхъ пустыняхъ Средней Азiи, съ плотничьимъ
   ремесломъ не имeютъ ничего общаго, что слeдовательно, какъ рабочая сила --
   они будутъ безполезны, какъ eдоки -- они, не вырабатывая плотницкой нормы,
   будутъ получать по 200-400 гр. хлeба, что они, какъ жители знойной и сухой
   страны, попавъ за полярный кругъ, въ тундру, въ болото, въ полярную ночь
   вымрутъ, какъ мухи, и отъ голода, и отъ цынги.
  
   В. Безтолковщина.
   Нeсколько дней подрядъ Стародубцевъ изрыгалъ въ телефонную трубку
   неописуемую хулу на начальство третьяго лагпункта. Но эта хула была, такъ
   сказать, обычнымъ методомъ административнаго воздeйствiя. Каждое совeтское
   начальство, вмeсто того, чтобы привести въ дeйствiе свои мыслительныя
   способности, при всякомъ "прорывe" хватается прежде всего за привычное
   оружiе разноса и разгрома. Нехитро, кажется, было бы догадаться, что, если
   прорывъ на лицо, то все, что можно было сдeлать въ порядкe матерной эрудицiи
   -- было сдeлано уже и безъ Стародубцева. Что "подтягивали", "завинчивали
   гайки", крыли матомъ и сажали подъ арестъ и бригадиры, и статистики, и
   начальники колоннъ, и ужъ, разумeется, и начальникъ лагпункта. Никакой
   Америки Стародубцевъ тутъ изобрeсти не могъ. Нехитро было бы догадаться и о
   томъ, что, если низовой матъ не помогъ, то и Стародубцевскiй не поможетъ...
   Во всякомъ случаe, эти фiоритуры продолжались дней пять, и я какъ-то
   слыхалъ, что на третьемъ лагпунктe дeла обстоятъ совсeмъ дрянь. Наконецъ,
   вызываетъ меня Богоявленскiй, съ которымъ къ этому времени у меня успeли
   установиться кое-какiя "дeловыя отношенiя".
   -- Послушайте, разберитесь-ка вы въ этой чертовщинe. По нашимъ даннымъ
   третiй лагпунктъ выполняетъ свою норму почти цeликомъ. А эти идiоты изъ ПРО
   (производственный отдeлъ) показываютъ только 25 процентовъ. Въ чемъ здeсь
   дeло? {110}
   Я засeлъ за кипу "сводокъ", сотней которыхъ можно было бы покрыть
   доброе нeмецкое княжество. Графы сводокъ, говорящiя объ использованiи
   конскаго состава, навели меня на нeкоторыя размышленiя. Звоню въ
   ветеринарную часть лагпункта.
   -- Что у васъ такое съ лошадьми дeлается?
   -- У насъ, говоря конкретно, съ лошадьми фактически дeло совсeмъ дрянь.
   -- Да вы говорите толкомъ -- въ чемъ же дeло?
   -- Такъ что лошади фактически не работаютъ.
   -- Почему не работаютъ?
   -- Такъ что, можно сказать, почти всe подохли.
   -- Отъ чего подохли?
   -- Это, такъ сказать, по причинe вeточнаго корма. Какъ его, значитъ,
   осенью силосовали, такъ вотъ, значитъ, какъ есть всe кони передохли.
   -- А на чемъ же вы лeсъ возите?
   -- Говоря фактически -- на спинахъ возимъ. Ручною тягой.
   Все сразу стало понятнымъ...
   Кампанiя -- конечно, "ударная" -- на внeдренiе вeточнаго корма
   провалилась по Руси, когда я еще былъ на волe. Когда отъ раскулачиванiя и
   коллективизацiи не то что овесъ, а и трава расти перестала -- власть стала
   внeдрять вeточный кормъ. Оффицiально доказывалось, что кормъ изъ сосновыхъ и
   еловыхъ вeтокъ -- замeчательно калорiйный, богатый витаминами и прочее. Это
   было нeчто вродe пресловутаго кролика. Кто дерзалъ сомнeваться или, упаси
   Боже, возражать -- eхалъ въ концлагерь. Колхозные мужики и бабы уныло
   бродили по лeсамъ, рeзали еловыя и сосновыя вeтки, потомъ эти вeтки
   запихивались въ силосныя ямы... Та же исторiя была продeлана и здeсь. Пока
   было сeно -- лошади кое-какъ держались. Когда перешли на стопроцентный
   дровяной способъ кормленiя -- лошади передохли всe.
   Начальство лагпункта совершенно правильно разсудило, что особенно
   торопиться съ констатированiемъ результатовъ этого елово-сосноваго кормленiя
   -- ему совершенно незачeмъ, ибо, хотя это начальство въ данномъ нововведенiи
   ужъ никакъ повинно не было, но вздуютъ въ первую очередь его по той именно
   схемe, о которой я говорилъ въ главe объ активe: отвeчаетъ преимущественно
   самый младшiй держиморда. Дрова таскали изъ лeсу на людяхъ на разстоянiи отъ
   6 до 11 километровъ. Такъ какъ "подвозка ручной тягой" въ нормировочныхъ
   вeдомостяхъ предусмотрeна, то лагерники выполнили приблизительно 70-80
   процентовъ, но нормы не по рубкe, а по перевозкe. Путемъ нeкоторыхъ
   статистическихъ ухищренiй лагпунктовская интеллигенцiя подняла этотъ
   процентъ до ста. Но отъ всeхъ этихъ мeропрiятiй дровъ отнюдь не
   прибавлялось. И единственное, что могла сдeлать интеллигенцiя
   производственнаго отдeла -- это: путемъ примeрно такихъ же ухищренiй поднять
   процентъ фактической заготовки лeса съ 5-10% до, скажемъ, 40-50%. Отдeлъ
   снабженiя изъ этого расчета и выдавалъ продовольствiе лагпункту.
   Населенiе лагпункта стало помаленьку {111} переeзжать въ слабосилку. А
   это -- тоже не такъ просто: для того, чтобы попасть въ слабосилку, раньше
   нужно добиться врачебнаго осмотра, нужно, чтобы были "объективные признаки
   голоднаго истощенiя", а въ этихъ признакахъ разбирался не столько врачъ,
   сколько члены комиссiи изъ того же актива... И, наконецъ, въ слабосилку,
   всегда переполненную, принимаютъ далеко не всeхъ. Лагпунктъ вымиралъ уже къ
   моменту моего открытiя этой силосованной чепухи...
   Когда я съ этими результатами пошелъ на докладъ къ Богоявленскому,
   Стародубцевъ кинулся сейчасъ же вслeдъ за мной. Я доложилъ. Богоявленскiй
   посмотрeлъ на Стародубцева:
   -- Двe недeли... двe недeли ни черта толкомъ узнать даже не могли...
   Работнички, мать вашу... Вотъ посажу я васъ на мeсяцъ въ ШИЗО...
   Но не посадилъ. Стародубцевъ считался незамeнимымъ спецiалистомъ по
   урчевскимъ дeламъ... Въ Медгору полетeла средактированная въ трагическихъ
   тонахъ телеграмма съ просьбой разрeшить "внeплановое снабженiе" третьяго
   лагпункта, ввиду открывшейся конской эпидемiи. Черезъ три дня изъ Медгоры
   пришелъ отвeтъ: "Выяснить и подвергнуть суровому наказанiю виновныхъ"...
   Теперь "въ дeло" былъ брошенъ активъ третьей части. Арестовывали
   ветеринаровъ, конюховъ, возчиковъ. Арестовали начальника лагпункта --
   чекиста. Но никому въ голову не пришло подумать о томъ, что будетъ съ
   лошадьми и съ силосованнымъ дубьемъ на другихъ лагпунктахъ...
   А на третьемъ лагпунктe работало около пяти тысячъ человeкъ...
  
   ___
  
   Конечно, помимо, такъ сказать, "массовыхъ мeропрiятiй", активъ широко
   практикуетъ и индивидуальный грабежъ тeхъ лагерниковъ, у которыхъ что-нибудь
   есть, а также и тeхъ, у которыхъ нeтъ рeшительно ничего. Такъ, напримeръ,
   отъ посылки на какой-нибудь Нивастрой можно откупиться литромъ водки. Литръ
   водки равенъ заработку лeсоруба за четыре -- пять мeсяцевъ каторжной работы.
   Лeсорубъ получаетъ 3 р. 80 коп. въ мeсяцъ, и на эти деньги онъ имeетъ право
   купить въ "ларькe" (лагерный кооперативъ) 600 гр. сахару и 20 граммъ махорки
   въ мeсяцъ. Конечно, лучше обойтись и безъ сахару, и безъ махорки, и даже
   безъ марокъ для писемъ домой, чeмъ поeхать на Нивастрой. Способовъ въ этомъ
   родe -- иногда значительно болeе жестокихъ -- въ распоряженiи актива имeется
   весьма обширный выборъ... Я полагаю, что, въ случаe паденiя совeтской
   власти, этотъ активъ будетъ вырeзанъ приблизительно сплошь -- такъ, въ
   масштабe семизначныхъ чиселъ. Отнюдь не будучи человeкомъ кровожаднымъ, я
   полагаю, что -- стоитъ. {112}
  
   ЗА ЧТО ЛЮДИ СИДЯТЪ?
  
  
   Всe эти прорывы, кампанiи и прочая кровавая чепуха касались меня, какъ
   "экономиста-плановика", хотя я за все свое пребыванiе на этомъ
   отвeтственномъ посту ничего и ни на одну копeйку не напланировалъ. Въ
   качествe же юрисконсульта, я, несмотря на оптимистическое мнeнiе Насeдкина:
   "ну, вы сами разберетесь -- что къ чему", -- все-таки никакъ не могъ
   сообразить, что мнe дeлать съ этими десятками пудовъ "личныхъ дeлъ".
   Наконецъ, я сообразилъ, что, если я опредeлю мои никому неизвeстныя функцiи,
   какъ "оказанiе юридической помощи лагерному населенiю", то это будетъ нeчто,
   соотвeтствующее, по крайней мeрe, моимъ собственнымъ устремленiямъ. На
   "юридическую помощь" начальство посмотрeло весьма косо:
   -- Что, кулаковъ собираетесь изъ лагеря выцарапывать?..
   Но я заявилъ, что по инструкцiи ГУЛАГа такая функцiя существуетъ.
   Противъ инструкцiи ГУЛАГа Богоявленскiй, разумeется, возражать не посмeлъ.
   Правда, онъ этой инструкцiи и въ глаза не видалъ, я -- тоже, но инструкцiя
   ГУЛАГа, даже и несуществующая, звучала какъ-то внушительно.
   Отъ тридцати пудовъ этихъ "дeлъ" несло тяжкимъ запахомъ того же
   безправiя и той же безграмотности. Здeсь дeйствовала та же схема:
   осмысленная безпощадность ГПУ и безсмысленное и безграмотное рвенiе актива.
   Съ папками, прибывшими изъ ГПУ, мнe не оставалось дeлать рeшительно ничего;
   тамъ стояло: "Ивановъ, по статьe такой-то, срокъ десять лeтъ". И точка.
   Никакой "юридической помощи" тутъ не выжмешь. Городское населенiе сидeло
   почти исключительно по приговорамъ ГПУ. Если и попадались приговоры судовъ,
   то они въ подавляющемъ большинствe случаевъ были мотивированы съ
   достаточной, по совeтскимъ масштабамъ, убeдительностью. Крестьяне сидeли и
   по приговорамъ ГПУ, и по постановленiямъ безконечныхъ "троекъ" и "пятерокъ"
   -- по раскулачиванiю, по коллективизацiи, по хлeбозаготовкамъ, и я даже
   наткнулся на приговоры троекъ по внeдренiю вeточнаго корма -- того самаго...
   Здeсь тоже ничего нельзя было высосать. Приговоры обычно были формулированы
   такъ: Ивановъ Иванъ, середнякъ, 47-ми лeтъ, 7/8, N, 10 лeтъ. Это значило,
   что человeкъ сидитъ за нарушенiе закона о "священной соцiалистической
   собственности" (законъ отъ 7 августа 1932 года) и приговоренъ къ десяти
   годамъ. Были приговоры народныхъ судовъ, были и мотивированные приговоры
   разныхъ "троекъ". Одинъ мнe попался такой: человeка засадили на 10 лeтъ за
   кражу трехъ картошекъ на колхозномъ полe, "каковыя картофелины были
   обнаружены при означенномъ обвиняемомъ Ивановe обыскомъ".
   "Мотивированные приговоры" были мукой мученической. Если и былъ
   какой-то "составъ преступленiя", то въ литературныхъ упражненiяхъ
   какого-нибудь выдвиженца, секретарствующаго въ Краснококшайскомъ народномъ
   судe, этотъ "составъ" былъ запутанъ такъ, что -- ни начала, ни конца. Часто,
   здeсь же рядомъ, {113} въ дeлe лежитъ и заявленiе осужденнаго, написанное
   уже въ лагерe. И изъ заявленiя ничего не понять. Соцiальное происхожденiе,
   конечно, бeдняцкое, клятвы въ вeрности соцiалистическому строительству и
   "нашему великому вождю", призывы къ пролетарскому милосердiю. Одновременно и
   "полное и чистосердечное раскаянiе" и просьба о пересмотрe дeла, "потому
   какъ трудящiй съ самыхъ малыхъ лeтъ, а что написано у приговорe, такъ въ
   томъ виноватымъ не былъ".
   Изъ такихъ приговоровъ мнe особенно ясно помнится одинъ: крестьянинъ
   Бузулукскаго района Фаддeй Лычковъ осужденъ на 10 лeтъ за участiе въ
   бандитскомъ нападенiи на колхозный обозъ. Здeсь же къ дeлу пришита справка
   бузулукской больницы: изъ этой справки ясно, что за мeсяцъ до нападенiя и
   полтора мeсяца послe него Лычковъ лежалъ въ больницe въ сыпномъ тифу. Такое
   алиби, что дальше некуда. Судъ въ своей "мотивировкe" признаетъ и справку
   больницы, и алиби -- а десять лeтъ все-таки далъ. Здeсь же въ дeлe покаянное
   заявленiе Лычкова, изъ котораго понять окончательно ничего невозможно. Я
   рeшилъ вызвать Лычкова въ УРЧ для личныхъ объясненiй. Активъ сразу полeзъ на
   стeнку: я разваливаю трудовую дисциплину, я отрываю рабочую силу и прочее и
   прочее. Но за моей спиной уже стояла пресловутая "инструкцiя ГУЛАГа", въ
   которую я, въ мeру элементарнeйшаго правдоподобiя, могъ втиснуть рeшительно
   все, что мнe вздумается. На этотъ разъ Богоявленскiй посмотрeлъ на меня не
   безъ нeкотораго недовeрiя: "что-то врешь ты, братъ, насчетъ этой
   инструкцiи". Но вслухъ сказалъ только:
   -- Ну, что-жъ. Разъ въ инструкцiи есть... Только вы не очень ужъ этимъ
   пользуйтесь.
   Вызванный въ УРЧ, Лычковъ объяснилъ, что ни о какомъ нападенiи онъ,
   собственно говоря, рeшительно ничего не знаетъ. Дeло же заключается въ томъ,
   что онъ, Лычковъ, находился въ конкурирующихъ отношенiяхъ съ секретаремъ
   сельсовeта по вопросу о какой-то юной колхозницe. Въ этомъ соцiалистическомъ
   соревнованiи секретарь перваго мeста не занялъ, и Лычковъ былъ "пришитъ" къ
   бандитскому дeлу и поeхалъ на 10 лeтъ въ ББК: не соревнуйся съ начальствомъ.
   Въ особенно подходящiй моментъ мнe какъ-то особенно ловко удалось
   подъeхать къ Богоявленскому, и онъ разрeшилъ мнe переслать въ Медгору
   десятка полтора такихъ дeлъ для дальнeйшаго направленiя на ихъ пересмотръ.
   Это былъ мой послeднiй успeхъ въ качествe юрисконсульта.
  
   АКТИВЪ СХВАТИЛЪ ЗА ГОРЛО
  
  
   Сeлъ я въ калошу изъ-за "дeлъ по выясненiю". Дeла же эти заключались въ
   слeдующемъ:
   Территорiя ББК, какъ я уже объ этомъ говорилъ, тянется въ
   меридiональномъ направленiи приблизительно на 1200 километровъ.
   По всей этой территорiи идутъ непрерывные обыски, облавы, провeрки
   документовъ и прочее: въ поeздахъ, на пароходахъ, на {114} дорогахъ, на
   мостахъ, на базарахъ, на улицахъ. Всякое лицо, при которомъ не будетъ
   обнаружено достаточно убeдительныхъ документовъ, считается бeжавшимъ
   лагерникомъ и попадаетъ въ лагерь "до выясненiя". Onus probandi возлагается,
   по традицiи ГПУ, на обвиняемаго: докажи, что ты не верблюдъ. Человeкъ, уже
   попавшiй въ лагерь, ничего толкомъ доказать, разумeется, не въ состоянiи.
   Тогда мeстное УРЧ черезъ управленiе ББК начинаетъ наводить справки по
   указаннымъ арестованнымъ адресамъ его квартиры, его службы, профсоюза и
   прочее.
   Разумeется, что при темпахъ мрачныхъ выдвиженцевъ такiя справки могутъ
   тянуться не только мeсяцами, но и годами. Тeмъ временемъ незадачливаго
   путешественника перебросятъ куда-нибудь на Ухту, въ Вишеру, въ Дальлагъ и
   тогда получается вотъ что: человeкъ сидитъ безъ приговора, безъ срока, а
   гдe-то тамъ, на волe семья попадаетъ подъ подозрeнiе, особенно въ связи съ
   паспортизацiей. Мечется по всякимъ совeтскимъ кабакамъ, всякiй кабакъ
   норовитъ отписаться и отдeлаться -- и получается чортъ знаетъ что... Изъ той
   кучи дeлъ, которую я успeлъ разобрать, такихъ "выясняющихся" набралось около
   полусотни. Были и забавныя: какой-то питерскiй коммунистъ -- фамилiи не
   помню -- участвовалъ въ рабочей экскурсiи на Бeломорско-Балтiйскiй каналъ.
   Экскурсантовъ возятъ по каналу такъ: документы отбираются, вмeсто
   документовъ выдается какая-то временная бумажонка и дeлается свирeпое
   предупрежденiе: отъ экскурсiи не отбиваться... Мой коммунистъ, видимо,
   полагая, что ему, какъ партiйному, законы не писаны -- отъ экскурсiи
   отбился, какъ онъ писалъ: "по причинe индивидуальнаго пристрастiя къ рыбной
   ловлe удочкой". При этомъ небольшевицкомъ занятiи онъ свалился въ воду, а
   когда вылeзъ и высохъ, то оказалось -- экскурсiя ушла, а бумажка въ водe
   расплылась и разлeзлась до неузнаваемости. Сидeлъ онъ изъ-за своего
   "индивидуальнаго пристрастiя" уже восемь мeсяцевъ. Около полугода въ его
   дeлe лежали уже всe справки, необходимыя для его освобожденiя -- въ томъ
   числe справка отъ соотвeтствующей партiйной организацiи и справка отъ
   медгорскаго управленiя ББК съ приложенiемъ партiйнаго билета незадачливаго
   рыболова, а въ билетe -- и его фотографiя...
   Человeкъ грeшный -- въ скорострeльномъ освобожденiи этого рыболова я
   отнюдь заинтересованъ не былъ: пусть посидитъ и посмотритъ. Любишь кататься,
   люби и дрова возить.
   Но остальныя дeла какъ-то не давали покоя моей интеллигентской совeсти.
   Загвоздка заключалась въ томъ, что, во-первыхъ, лагерная администрацiя
   ко всякаго рода освободительнымъ мeропрiятiямъ относилась крайне
   недружелюбно, а во вторыхъ, въ томъ, что среди этихъ дeлъ были и такiя,
   которыя лежали въ УРЧ въ окончательно "выясненномъ видe" больше полугода, и
   они давно должны были быть отправлены въ управленiе лагеремъ, въ Медвeжью
   Гору. Это долженъ былъ сдeлать Стародубцевъ. Съ точки зрeнiя
   лагерно-бюрократической техники здeсь получалась довольно сложная
   комбинацiя. И я бы ее провелъ, если бы не сдeлалъ довольно {115} грубой
   технической ошибки: когда Богоявленскiй слегка заeлъ по поводу этихъ дeлъ, я
   сказалъ ему, что о нихъ я уже говорилъ съ инспекторомъ Мининымъ, который въ
   эти дни "инструктировалъ" нашъ УРЧ. Мининъ былъ изъ Медвeжьей Горы,
   слeдовательно, -- начальство и, слeдовательно, отъ Медвeжьей Горы скрывать
   уже было нечего. Но съ Мининымъ я не говорилъ, а только собирался
   поговорить. Богоявленскiй же собрался раньше меня. Вышло очень неудобно. И,
   во-вторыхъ, я не догадался какъ-нибудь заранeе реабилитировать Стародубцева
   и выдумать какiя-нибудь "объективныя обстоятельства", задержавшiя дeла въ
   нашемъ УРЧ. Впрочемъ, ничeмъ эта задержка Стародубцеву не грозила -- развe
   только лишнимъ крeпкимъ словомъ изъ устъ Богоявленскаго. Но всей этой
   ситуацiи оказалось вполнe достаточно для того, чтобы подвинуть Стародубцева
   на рeшительную атаку.
   Въ одинъ прекрасный день -- очень невеселый день моей жизни -- мнe
   сообщили, что Стародубцевъ подалъ въ третью часть (лагерное ГПУ или, такъ
   сказать, ГПУ въ ГПУ) заявленiе о томъ, что въ цeляхъ контръ-революцiоннаго
   саботажа работы УРЧ и мести ему, Стародубцеву, я укралъ изъ стола
   Стародубцева 72 папки личныхъ дeлъ освобождающихся лагерниковъ и сжегъ ихъ
   въ печкe. И что это заявленiе подтверждено свидeтельскими показанiями
   полдюжины другихъ УРЧ-евскихъ активистовъ. Я почувствовалъ, что, пожалуй,
   немного разъ въ своей жизни я стоялъ такъ близко къ "стeнкe", какъ сейчасъ.
   "Теоретическая схема" мнe была уныло ясна, безнадежно ясна: заявленiя
   Стародубцева и показанiй активистовъ для третьей части будетъ вполнe
   достаточно, тeмъ болeе, что и Стародубцевъ, и активисты, и третья часть --
   все это были "свои парни", "своя шпана". Богоявленскаго же я подвелъ своимъ
   мифическимъ разговоромъ съ Мининымъ. Богоявленскому я все же не всегда и не
   очень былъ удобенъ своей активностью, направленной преимущественно въ
   сторону "гнилого либерализма"... И, наконецъ, когда разговоръ дойдетъ до
   Медгоры, то Богоявленскаго спросятъ: "а на кой же чортъ вы, вопреки
   инструкцiи, брали на работу контръ-революцiонера, да еще съ такими
   статьями?" А такъ какъ дeло по столь контръ-революцiонному преступленiю, да
   еще и караемому "высшей мeрой наказанiя", должно было пойти въ Медгору, то
   Богоявленскiй, конечно, сброситъ меня со счетовъ и отдастъ на растерзанiе...
   Въ лагерe -- да и на волe тоже -- можно расчитывать на служебные и личные
   интересы всякаго партiйнаго и полупартiйнаго начальства, но на человeчность
   и даже на простую порядочность расчитывать нельзя.
   Деталей Стародубцевскаго доноса я не зналъ, да такъ и не узналъ
   никогда. Не думаю, чтобы шесть свидeтельскихъ показали были средактированы
   безъ вопiющихъ противорeчiй (для того, чтобы въ такомъ дeлe можно было
   обойтись безъ противорeчiй -- нужны все-таки мозги), но вeдь мнe и передъ
   разстрeломъ этихъ показанiй не покажутъ... Можно было, конечно,
   аргументировать и тeмъ соображенiемъ, что, ежели я собирался "съ
   диверсiонными цeлями" срывать работу лагеря, то я могъ бы придумать для
   {116} лагеря что-нибудь менeе выгодное, чeмъ попытку оставить въ немъ на
   годъ-два лишнихъ больше семидесяти паръ рабочихъ рукъ. Можно было бы указать
   на психологическую несообразность предположенiя, что я, который лeзъ въ
   бутылку изъ-за освобожденiя всeхъ, кто, такъ сказать, попадался подъ руку,
   не смогъ выдумать другого способа отмщенiя за мои поруганныя Стародубцевымъ
   высокiя чувства, какъ задержать въ лагерe 72 человeка, уже предназначенныхъ
   къ освобожденiю. Конечно, всeмъ этимъ можно было бы аргументировать... Но
   если и ленинградское ГПУ, въ лицe товарища Добротина, ни логикe, ни
   психологiи обучено не было, то что же говорить о шпанe изъ подпорожской
   третьей части?
   Конечно, полсотни дeлъ "по выясненiю", изъ-за которыхъ я, въ сущности,
   и сeлъ, были уже спасены -- Мининъ забралъ ихъ въ Медвeжью Гору. Конечно,
   "нeсть больше любви, аще кто душу свою положитъ за други своя" -- но я съ
   прискорбiемъ долженъ сознаться, что это соображенiе рeшительно никакого
   утeшенiя мнe не доставляло. Роль мученика, при всей ея сценичности, написана
   не для меня...
   Я въ сотый, вeроятно, разъ нехорошими словами вспоминалъ своего
   интеллигентскаго червяка, который заставляетъ меня лeзть въ предпрiятiя, въ
   которыхъ такъ легко потерять все, но въ которыхъ ни въ какомъ случаe ничего
   нельзя выиграть. Это было очень похоже на пьяницу, который клянется: "ни
   одной больше рюмки" -- клянется съ утренняго похмeлья до вечерней выпивки.
   Нeкоторый просвeтъ былъ съ одной стороны: доносъ былъ сданъ въ третью
   часть пять дней тому назадъ. И я до сихъ поръ не былъ арестованъ.
   Въ объясненiе этой необычной отсрочки можно было выдумать достаточное
   количество достаточно правдоподобныхъ гипотезъ, но гипотезы рeшительно
   ничего не устраивали. Борисъ въ это время лeчилъ отъ романтической болeзни
   начальника третьей части. Борисъ попытался кое-что у него выпытать, но
   начальникъ третьей части ухмылялся съ нeсколько циничной загадочностью и
   ничего путнаго не говорилъ. Борисъ былъ такого мнeнiя, что на всe гипотезы и
   на всe превентивныя мeропрiятiя нужно плюнуть и нужно бeжать, не теряя ни
   часу. Но какъ бeжать? И куда бeжать?
   У Юры была странная смeсь оптимизма съ пессимизмомъ. Онъ считалъ, что и
   изъ лагеря -- въ частности, и изъ Совeтской Россiи -- вообще (для него
   совeтскiй лагерь и Совeтская Россiя были приблизительно однимъ и тeмъ же) --
   у насъ все равно нeтъ никакихъ шансовъ вырваться живьемъ. Но вырваться
   все-таки необходимо. Это -- вообще. А въ каждомъ частномъ случаe Юра
   возлагалъ несокрушимыя надежды на такъ называемаго Шпигеля.
   Шпигель былъ юнымъ евреемъ, котораго я никогда въ глаза не видалъ и
   которому я въ свое время оказалъ небольшую, въ сущности, пустяковую и
   вполнe, такъ сказать, "заочную" услугу. Потомъ мы сeли въ одесскую
   чрезвычайку -- я, жена и Юра. Юрe было тогда лeтъ семь. Сeли безъ всякихъ
   шансовъ уйти {117} отъ разстрeла, ибо при арестe были захвачены документы, о
   которыхъ принято говорить, что они "не оставляютъ никакихъ сомнeнiй".
   Указанный Шпигель околачивался въ то время въ одесской чрезвычайкe. Я не
   знаю, по какимъ собственно мотивамъ онъ дeйствовалъ -- по разнымъ мотивамъ
   дeйствовали тогда люди -- не знаю, какимъ способомъ это ему удалось --
   разные тогда были способы, -- но всe наши документы онъ изъ чрезвычайки
   утащилъ, утащилъ вмeстe съ ними и оба нашихъ дeла -- и мое, и жены. Такъ
   что, когда мы посидeли достаточное количество времени, насъ выпустили въ
   чистую, къ нашему обоюдному и несказанному удивленiю. Всего этого вмeстe
   взятаго и съ нeкоторыми деталями, выяснившимися значительно позже, было бы
   вполнe достаточно для холливудскаго сценарiя, которому не повeрилъ бы ни
   одинъ разумный человeкъ
   Во всякомъ случаe терминъ: "Шпигель" вошелъ въ нашъ семейный словарь...
   И Юра не совсeмъ былъ неправъ. Когда приходилось очень плохо, совсeмъ
   безвылазно, когда ни по какой человeческой логикe никакого спасенiя ждать
   было неоткуда -- Шпигель подвертывался...
   Подвернулся онъ и на этотъ разъ.
  
   ТОВАРИЩЪ ЯКИМЕНКО И ПЕРВЫЯ ХАЛТУРЫ
  
  
   Между этими двумя моментами -- ощущенiя полной безвыходности и ощущенiя
   полной безопасности -- прошло около сутокъ. За эти сутки я передумалъ
   многое. Думалъ и о томъ, какъ неумно, въ сущности, я дeйствовалъ. Совсeмъ не
   по той теорiи, которая сложилась за годы совeтскаго житья и которая
   категорически предписываетъ изъ всeхъ имeющихся на горизонтe перспективъ
   выбирать прежде всего халтуру. Подъ щитомъ халтуры можно и что-нибудь путное
   сдeлать. Но безъ халтуры человeкъ беззащитенъ, какъ средневeковый рыцарь
   безъ латъ. А я вотъ, вопреки всeмъ теорiямъ, взялся за дeло... И какъ это у
   меня изъ головы вывeтрилась безусловная и повелительная необходимость
   взяться прежде всего за халтуру?...
   Очередной Шпигель и очередная халтура подвернулись неожиданно...
   Въ Подпорожье свозили все новые и новые эшелоны лагерниковъ, и
   первоначальный "промфинпланъ" былъ уже давно перевыполненъ. Къ серединe
   февраля въ Подпорожскомъ отдeленiи было уже около 45.000 заключенныхъ.
   Кабакъ въ УРЧ свирeпствовалъ совершенно невообразимый. Десятки тысячъ людей
   оказывались безъ инструментовъ, слeдовательно, безъ работы, слeдовательно,
   безъ хлeба. Никто не зналъ толкомъ, на какомъ лагпунктe и сколько находится
   народу. Одни "командировки" снабжались удвоенной порцiей пропитанiя, другiя
   не получали ничего. Всe списки перепутались. Сорокъ пять тысячъ личныхъ
   дeлъ, сорокъ пять тысячъ личныхъ карточекъ, сорокъ пять тысячъ формуляровъ и
   прочихъ бумажекъ, символизирующихъ гдe-то погибающихъ живыхъ людей, засыпали
   УРЧ лавиной бумаги: и писчей, {118} и обойной, и отъ старыхъ этикетокъ
   кузнецовскаго чая, и изъ листовъ старыхъ дореволюцiонныхъ акцизныхъ
   бандеролей, и Богъ знаетъ откуда еще: все это называется бумажнымъ голодомъ.
   Такiе же формуляры, личныя карточки, учетныя карточки -- и тоже, каждая
   разновидность -- въ сорока пяти тысячахъ экземпляровъ -- перетаскивались
   окончательно обалдeвшими статистиками и старостами изъ колонны въ колонну,
   изъ барака въ баракъ. Тысячи безымянныхъ Ивановъ, "оторвавшихся отъ своихъ
   документовъ" и не знающихъ, куда имъ приткнуться, бродили голодными толпами
   по карантину и пересылкe. Сотни начальниковъ колоннъ метались по баракамъ,
   пытаясь собрать воедино свои разбрeдшiяся стада. Была оттепель. Половина
   бараковъ -- съ дырявыми потолками, но безъ крышъ -- протекала насквозь.
   Другая половина, съ крышами, протекала не насквозь. Люди изъ первой
   половины, вопреки всякимъ вохрамъ, перекочевывали во вторую половину, и въ
   этомъ процессe всякое подобiе колоннъ и бригадъ таяло, какъ снeгъ на
   потолкахъ протекавшихъ бараковъ. Къ началу февраля въ лагерe установился
   окончательный хаосъ. Для ликвидацiи его изъ Медвeжьей Горы прieхалъ
   начальникъ УРО (учетно-распредeлительнаго отдeла) управленiя лагеремъ. О
   немъ, какъ и о всякомъ лагерномъ пашe, имeющемъ право на жизнь и на смерть,
   ходили по лагерю легенды, расцвeченныя активистской угодливостью, фантазiей
   урокъ и страхомъ за свою жизнь всeхъ вообще обитателей лагеря.
  
   ___
  
   Часа въ два ночи, окончивъ нашъ трудовой "день", мы были собраны въ
   кабинетe Богоявленскаго. За его столомъ сидeлъ человeкъ высокаго роста, въ
   щегольской чекистской шинели, съ твердымъ, властнымъ, чисто выбритымъ
   лицомъ. Что-то было въ этомъ лицe патрицiанское. Съ нескрываемой
   брезгливостью въ поджатыхъ губахъ онъ взиралъ на рваную, голодную, вороватую
   ораву актива, которая, толкаясь и запинаясь, вливалась въ кабинетъ. Его,
   казалось, мучила необходимость дышать однимъ воздухомъ со всей этой рванью
   -- опорой и необходимымъ условiемъ его начальственнаго бытiя. Его хорошо и
   вкусно откормленныя щеки подергивались гримасой холоднаго отвращенiя. Это
   былъ начальникъ УРО, тов. Якименко.
   Орава въ нерeшимости толклась у дверей. Кое-кто подобострастно кланялся
   Якименкe, видимо, зная его по какой-то предыдущей работe, но Якименко
   смотрeлъ прямо на всю ораву и на поклоны не отвeчалъ. Мы съ Юрой пробрались
   впередъ и усeлись на подоконникe.
   -- Ну, что-жъ вы? Собирайтесь скорeй и разсаживайтесь.
   Разсаживаться было не на чемъ. Орава вытекла обратно и вернулась съ
   табуретками, полeньями и досками. Черезъ нeсколько минутъ всe разсeлись.
   Якименко началъ рeчь.
   Я много слыхалъ совeтскихъ рeчей. Такой хамской и по смыслу, и по тону
   я еще не слыхалъ. Якименко не сказалъ {119} "товарищи", не сказалъ даже
   "граждане". Рeчь была почти безсодержательна. Аппаратъ расхлябанъ, такъ
   работать нельзя. Нужны ударные темпы. Пусть никто не думаетъ, что кому-то и
   куда-то удастся изъ УРЧ уйти (это былъ намекъ на профессоровъ и на насъ съ
   Юрой). Изъ УРЧ уйдутъ либо на волю, либо въ гробъ...
   Я подумалъ о томъ, что я, собственно, такъ и собираюсь сдeлать -- или
   въ гробъ, или на волю. Хотя въ данный моментъ дeло, кажется, стоитъ гораздо
   ближе къ гробу.
   Рeчь была кончена. Кто желаетъ высказаться?
   Орава молчала. Началъ говорить Богоявленскiй. Онъ сказалъ все то, что
   говорилъ Якименко, -- ни больше и ни меньше. Только тонъ былъ менeе
   властенъ, рeчь была менeе литературна и выраженiй нелитературныхъ въ ней
   было меньше. Снова молчанiе.
   Якименко обводитъ презрительно-испытующимъ взоромъ землисто-зеленыя
   лица оравы, безразлично скользить мимо интеллигенцiи -- меня, Юры и
   профессоровъ -- и говоритъ тономъ угрозы:
   -- Ну?
   Откашлялся Стародубцевъ. "Мы, конечно, сознавая нашъ пролетарскiй
   долгъ, чтобы, такъ сказать, загладить наши преступленiя передъ нашимъ
   пролетарскимъ отечествомъ, должны, такъ сказать, ударными темпами. Потому,
   какъ нeкоторая часть сотрудниковъ, дeйствительно, работаетъ въ порядкe
   расхлябанности, и опять же нeту революцiоннаго сознанiя, что какъ наше
   отдeленiе ударное и, значитъ, партiя довeрила намъ отвeтственный участокъ
   великаго соцiалистическаго строительства, такъ мы должны, не щадя своихъ
   силъ, на пользу мiровому пролетарiату, ударными темпами въ порядкe боевого
   заданiя."
   Безсмысленной чередой мелькаютъ безсмысленныя фразы -- штампованныя
   фразы любого совeтскаго "общественника": и въ Колонномъ Залe Москвы, и въ
   прокуренной закутe колхознаго сельсовeта, и среди станковъ цеховаго
   собранiя. Что это? За семнадцать лeтъ не научились говорить такъ, чтобы
   было, если не смысловое, то хотя бы этимологическое подлежащее? Или просто
   -- защитная окраска? Не выступить нельзя -- антiобщественникъ. А
   выступить?.. Вотъ такъ и выступаютъ -- четверть часа изъ пустого въ
   порожнее. И такое порожнее, что и зацeпиться не за что. Не то что смысла --
   и уклона не отыскать.
   Стародубцевъ заткнулся.
   -- Кончили?
   -- Кончилъ.
   Якименко снова обводитъ ораву гипнотизирующимъ взоромъ.
   -- Ну?.. Кто еще?.. Что, и сказать нечего?
   Откашливается Насeдкинъ.
   -- У меня, разрeшите, есть конкретное предложенiе. По части, чтобы
   заключить соцiалистическое соревнованiе съ УРЧ краснознаменнаго
   Водораздeльскаго отдeленiя. Если позволите, я зачитаю...
   -- Зачитывайте, -- брезгливо разрeшаетъ Якименко.
   Насeдкинъ зачитываетъ. О, Господи, какая халтура!.. Какая {120} убогая
   провинцiальная, отставшая на двe пятилeтки халтура! Эхъ, мнe бы...
   Насeдкинъ кончилъ. Снова начальственное "ну?" и снова молчанiе. Я
   рeшаюсь:
   -- Разрeшите, гражданинъ начальникъ?
   Разрeшающее "ну"...
   Я говорю, сидя на подоконникe, не мeняя позы и почти не подымая головы.
   Къ совeтскому начальству можно относиться корректно, но относиться
   почтительно нельзя никогда. И даже за внeшней корректностью всегда нужно
   показать, что мнe на тебя, въ сущности, наплевать -- обойдусь и безъ тебя.
   Тогда начальство думаетъ, что я дeйствительно могу обойтись и что,
   слeдовательно, гдe-то и какую-то зацeпку я и безъ него имeю... А зацeпки
   могутъ быть разныя. Въ томъ числe и весьма высокопоставленныя... Всякiй же
   совeтскiй начальникъ боится всякой зацeпки...
   -- ... Я, какъ человeкъ въ лагерe новый -- всего двe недeли -- не
   рискую, конечно, выступать съ рeшающими предложенiями... Но, съ другой
   стороны, я недавно съ воли, и я хорошо знаю тe новыя формы соцiалистической
   организацiи труда (о, Господи!), которыя провeрены опытомъ миллiоновъ
   ударниковъ и результаты которыхъ мы видимъ и на Днeпростроe, и на
   Магнитостроe, и на тысячахъ нашихъ пролетарскихъ новостроекъ (а опытъ сотенъ
   тысячъ погибшихъ!..) Поэтому я, принимая, такъ сказать, за основу интересное
   (еще бы!) предложенiе тов. Насeдкина, считалъ бы нужнымъ его уточнить.
   Я поднялъ голову и встрeтился глазами со Стародубцевымъ. Въ глазахъ
   Стародубцева стояло:
   -- Мели, мели... Не долго тебe молоть-то осталось...
   Я посмотрeлъ на Якименко. Якименко отвeтилъ подгоняющимъ "ну"...
   И вотъ изъ моихъ устъ полились: Уточненiе пунктовъ договора.
   Календарные сроки. Коэффицiентъ выполненiя. Контрольныя тройки. Буксиръ
   отстающихъ. Соцiалистическое совмeстительство лагерной общественности.
   Выдвиженчество лучшихъ ударниковъ...
   Боюсь, что во всей этой абракадабрe читатель не пойметъ ничего. Имeю
   также основаны полагать, что въ ней вообще никто ничего не понимаетъ. На
   извилистыхъ путяхъ генеральной линiи и пятилeтокъ все это обрeло смыслъ и
   характеръ формулъ знахарскаго заговора или завыванiй якутскаго шамана.
   Должно дeйствовать на эмоцiи. Думаю, что дeйствуетъ. Послe получаса такихъ
   заклинанiй мнe лично хочется кому-нибудь набить морду...
   Подымаю голову, мелькомъ смотрю на Якименко... На его лицe -- насмeшка.
   Довольно демонстративная, но не лишенная нeкоторой заинтересованности...
   -- Но, помимо аппарата самаго УРЧ, -- продолжаю я, -- есть и низовой
   аппаратъ -- колоннъ, лагпунктовъ, бараковъ. Онъ, извините за выраженiе, не
   годится ни къ... (если Якименко выражался не вполнe литературными
   формулировками, то въ данномъ случаe {121} и мнe не слeдуетъ блюсти излишнюю
   pruderie). Люди новые, не всегда грамотные и совершенно не въ курсe
   элементарнeйшихъ техническихъ требованiй учетно-распредeлительной работы...
   Поэтому въ первую голову мы, аппаратъ УРЧ, должны взяться за нихъ... Къ
   каждой группe работниковъ долженъ быть прикрeпленъ извeстный лагпунктъ...
   Каждый работникъ долженъ ознакомить соотвeтственныхъ низовыхъ работниковъ съ
   техникой работы... Тов. Стародубцевъ, какъ наиболeе старый и опытный изъ
   работниковъ УРЧ, не откажется, конечно (въ глазахъ Стародубцева вспыхиваетъ
   матъ)... Каждый изъ насъ долженъ дать нeсколько часовъ своей работы
   (Господи, какая чушь! -- и такъ работаютъ часовъ по 18). Нужно отпечатать на
   пишущей машинкe или на гектографe элементарнeйшiя инструкцiи...
   Я чувствую, что -- еще нeсколько "утонченiй" и "конкретизацiй", и я
   начну молоть окончательный вздоръ. Я умолкаю...
   -- Вы кончили, товарищъ...?
   -- Солоневичъ -- подсказываетъ Богоявленскiй.
   -- Вы кончили, товарищъ Солоневичъ?
   -- Да, кончилъ, гражданинъ начальникъ...
   -- Ну, что-жъ... Это болeе или менeе конкретно... Предлагаю избрать
   комиссiю для проработки... Въ составe: Солоневичъ, Насeдкинъ. Ну, кто еще?
   Ну, вотъ вы, Стародубцевъ. Срокъ -- два дня. Кончаемъ. Уже четыре часа.
   Выборы a` la soviet кончены. Мы выходимъ на дворъ, въ тощiе сугробы.
   Голова кружится и ноги подкашиваются. Хочется eсть, но eсть рeшительно
   нечего. И за всeмъ этимъ -- сознанiе, что какъ-то -- еще не вполнe ясно,
   какъ -- но все же въ борьбe за жизнь, въ борьбe противъ актива, третьей
   части и стeнки какая-то позицiя захвачена.
  
   БАРИНЪ НАДEВАЕТЪ БEЛЫЯ ПЕРЧАТКИ...
  
  
   На другой день Стародубцевъ глядeлъ окончательнымъ волкомъ. Даже
   сознанiе того, что гдe-то въ джунгляхъ третьей части "прорабатывается" его
   доносъ, не было достаточно для его полнаго моральнаго удовлетворенiя.
   Мой "рабочiй кабинетъ" имeлъ такой видъ:
   Въ углу комнаты -- табуретка. Я сижу на полу, на полeнe. Надо мною на
   полкахъ, вокругъ меня на полу и передо мною на табуреткe -- всe мои дeла:
   ихъ уже пудовъ пятьдесятъ -- пятьдесятъ пудовъ пестрой бумаги,
   символизирующей сорокъ пять тысячъ человeческихъ жизней.
   Проходя мимо моего "стола", Стародубцевъ съ демонстративной
   небрежностью задeваетъ табуретку ногой, и мои дeла разлетаются по полу. Я
   встаю съ окончательно сформировавшимся намeренiемъ сокрушить Стародубцеву
   челюсть. Въ этомъ христiанскомъ порывe меня останавливаетъ голосъ Якименки:
   -- Такъ вотъ онъ гдe...
   Я оборачиваюсь.
   -- Послушайте, куда вы къ чертямъ запропастились? Ищу его {122} по
   всeмъ закоулкамъ УРЧ... Не такая ужъ минiатюрная фигура... А вы вотъ гдe
   приткнулись. Что это -- вы здeсь и работаете?
   -- Да, -- уныло иронизирую я, -- юрисконсультскiй и
   планово-экономическiй отдeлъ.
   -- Ну, это безобразiе! Не могли себe стола найти?
   -- Да все ужъ разобрано.
   -- Tarde venientibus -- полeнья, -- щеголевато иронизируетъ Якименко.
   -- Бываетъ и такъ, что tarde venientibus -- полeньями...
   Якименко понимающимъ взоромъ окидываетъ сцену: перевернутую табуретку,
   разлетeвшiяся бумаги, меня, Стародубцева и наши обоюдныя позы и выраженiя
   лицъ.
   -- Безобразiе все-таки. Передайте Богоявленскому, что я приказалъ найти
   вамъ и мeсто, и стулъ, и столъ. А пока пойдемте ко мнe домой. Мнe съ вами
   кое о чемъ поговорить нужно.
   -- Сейчасъ, я только бумаги съ пола подберу.
   -- Бросьте, Стародубцевъ подберетъ. Стародубцевъ, подберите.
   Съ искаженнымъ лицомъ Стародубцевъ начинаетъ подбирать.... Мы съ
   Якименко выходимъ изъ УРЧ...
   -- Вотъ идiотская погода, -- говоритъ Якименко тономъ, предполагающимъ
   мою сочувственную реплику. Я подаю сочувственную реплику. Разговоръ
   начинается въ, такъ сказать, свeтскихъ тонахъ: погода, еще о художественномъ
   театрe начнетъ говорить...
   -- Я гдe-то слыхалъ вашу фамилiю. Это не ваши книжки -- по туризму?..
   -- Мои...
   -- Ну, вотъ, очень прiятно. Такъ что мы съ вами, такъ сказать, товарищи
   по призванiю... Въ этомъ году собираюсь по Сванетiи...
   -- Подходящiя мeста...
   -- Вы какъ шли? Съ сeвера? Черезъ Донгузъ-Орунъ?
   ...Ну, чeмъ не черные тюльпаны?..
   И такъ шествуемъ мы, обсуждая прелести маршрутовъ Вольной Сванетiи.
   Навстрeчу идетъ начальникъ третьей части. Онъ почтительно беретъ подъ
   козырекъ. Якименко останавливаетъ его.
   -- Будьте добры мнe на шесть вечера -- машину... Кстати -- вы не
   знакомы?
   Начальникъ третьей части мнется...
   -- Ну, такъ позвольте васъ познакомить... Это нашъ извeстный туристскiй
   дeятель, тов. Солоневичъ... Будетъ намъ читать лекцiи по туризму. Это...
   -- Да я уже имeю удовольствiе знать товарища Непомнящаго...
   Товарищъ Непомнящiй беретъ подъ козырекъ, щелкаетъ шпорами и
   протягиваетъ мнe руку. Въ этой рукe -- доносъ Стародубцева, эта рука
   собирается черезъ иксъ времени поставить меня къ стeнкe. Я тeмъ не менeе
   пожимаю ее...
   -- Нужно будетъ устроить собранiе нашихъ работниковъ... Вольнонаемныхъ,
   конечно... Тов. Солоневичъ прочтетъ намъ докладъ объ экскурсiяхъ по
   Кавказу...
   Начальникъ третьей части опять щелкаетъ шпорами. {123}
   -- Очень будетъ прiятно послушать...
   На всю эту комедiю я смотрю съ нeсколько запутаннымъ чувствомъ...
  
   ___
  
   Приходимъ къ Якименкe. Большая чистая комната. Якименко снимаетъ
   шинель.
   -- Разрeшите, пожалуйста, товарищъ Солоневичъ, я сниму сапоги и
   прилягу.
   -- Пожалуйста, -- запинаюсь я...
   -- Уже двe ночи не спалъ вовсе. Каторжная жизнь...
   Потомъ, какъ бы спохватившись, что ужъ ему-то и въ моемъ-то присутствiи
   о каторжной жизни говорить вовсе ужъ неудобно, поправляется:
   -- Каторжная жизнь выпала на долю нашему поколeнiю...
   Я отвeчаю весьма неопредeленнымъ междометiемъ...
   -- Ну, что-жъ, товарищъ Солоневичъ, туризмъ -- туризмомъ, но нужно и къ
   дeламъ перейти...
   Я настораживаюсь...
   -- Скажите мнe откровенно -- за что вы, собственно, сидите?
   Я схематически объясняю -- работалъ переводчикомъ, связь съ
   иностранцами, оппозицiонные разговоры...
   -- А сынъ вашъ?
   -- По формe -- за то же самое. По существу -- для компанiи...
   -- Н-да. Иностранцевъ лучше обходить сторонкой. Ну, ничего, особенно
   унывать ничего. Въ лагерe культурному человeку, особенно если съ головой --
   не такъ ужъ и плохо... -- Якименко улыбнулся не безъ нeкотораго цинизма. --
   По существу не такая ужъ жизнь и на волe... Конечно, первое время тяжело...
   Но люди ко всему привыкаютъ... И, конечно, восьми лeтъ вамъ сидeть не
   придется.
   Я благодарю Якименко и за это утeшенiе.
   -- Теперь дeло вотъ въ чемъ. Скажите мнe откровенно -- какого вы мнeнiя
   объ аппаратe УРЧ.
   -- Мнe нeтъ никакого смысла скрывать это мнeнiе.
   -- Да, конечно, но что подeлаешь... Другого аппарата нeтъ. Я надeюсь,
   что вы поможете мнe его наладить... Вотъ вы вчера говорили объ инструкцiяхъ
   для низовыхъ работниковъ. Я васъ для этого, собственно говоря, и
   побезпокоилъ... Сдeлаемъ вотъ что: я вамъ разскажу, въ чемъ заключается
   работа всeхъ звеньевъ аппарата, а вы на основанiи этого напишите этакiя
   инструкцiи. Такъ, чтобы было коротко и ясно самымъ дубовымъ мозгамъ. Пишите
   вы, помнится, недурно.
   Я скромно наклоняю голову.
   -- Ну, видите ли, тов. Якименко, я боюсь, что на мою помощь трудно
   расчитывать. Здeсь пустили сплетню, что я укралъ и сжегъ нeсколько десятковъ
   дeлъ, и я ожидаю... {124}
   Я смотрю на Якименку и чувствую, какъ внутри что-то начинаетъ
   вздрагивать.
   На лицe Якименки появляется вчерашняя презрительная гримаса.
   -- Ахъ, это? Плюньте!...
   Мысли и ощущенiя летятъ стремительной путаницей. Еще вчера была почти
   полная безвыходность. Сегодня -- "плюньте"... Якименко не вретъ, хотя бы
   потому, что врать у него нeтъ никакого основанiя. Неужели это въ самомъ дeлe
   Шпигель? Папироса въ рукахъ дрожитъ мелкой дрожью. Я опускаю ее подъ
   столъ...
   -- Въ данныхъ условiяхъ не такъ просто плюнуть. Я здeсь человeкъ
   новый...
   -- Чепуха все это! Я этотъ доносъ... Это дeло видалъ. Сапоги въ смятку.
   Просто Стародубцевъ пропустилъ всe сроки, запутался и кинулъ все въ печку. Я
   его знаю... Вздоръ... Я это дeло прикажу ликвидировать...
   Въ головe становится какъ-то покойно и пусто. Даже нeтъ особаго
   облегченiя. Что-то вродe растерянности...
   -- Разрeшите васъ спросить, товарищъ Якименко, почему вы повeрили, что
   это вздоръ?..
   -- Ну, знаете ли... Видалъ же я людей... Чтобы человeкъ вашего типа,
   кстати и вашихъ статей, -- улыбнулся Якименко, -- сталъ покупать месть
   какому-то несчастному Стародубцеву цeной примeрно... сколько это будетъ?
   Тамъ, кажется, семьдесятъ дeлъ? Да? Ну такъ, значитъ, въ суммe лeтъ сто
   лишняго заключенiя... Согласитесь сами -- непохоже...
   -- Мнe очень жаль, что вы не вели моего дeла въ ГПУ...
   -- Въ ГПУ -- другое. Чаю хотите?
   Приносятъ чай, съ лимономъ, сахаромъ и печеньемъ. Въ срывахъ и взлетахъ
   совeтской жизни -- гдe срывъ -- это смерть, а взлетъ -- немного тепла,
   кусокъ хлeба и нeсколько минутъ сознанiя безопасности -- я сейчасъ чувствую
   себя на какомъ-то взлетe, нeсколько фантастическомъ.
   Возвращаюсь въ УРЧ въ какомъ-то туманe. На улицe уже темновато. Меня
   окликаетъ рeзкiй, почти истерически, вопросительный возгласъ Юры:
   -- Ватикъ? Ты?
   Я оборачиваюсь. Ко мнe бeгутъ Юра и Борисъ. По лицамъ ихъ я вижу, что
   что-то случилось. Что-то очень тревожное.
   -- Что, Ва, выпустили?
   -- Откуда выпустили?
   -- Ты не былъ арестованъ?
   -- И не собирался, -- неудачно иронизирую я.
   -- Вотъ сволочи, -- съ сосредоточенной яростью и вмeстe съ тeмъ съ
   какимъ-то мнe еще непонятнымъ облегченiемъ говоритъ Юра. -- Вотъ сволочи!
   -- Подожди, Юрчикъ, -- говоритъ Борисъ. -- Живъ и не въ третьей части
   -- и слава Тебe, Господи. Мнe въ УРЧ {125} Стародубцевъ и прочiе сказали,
   что ты арестованъ самимъ Якименкой, начальникомъ третьей части и
   патрульными.
   -- Стародубцевъ сказалъ?
   -- Да.
   У меня къ горлу подкатываетъ острое желанiе обнять Стародубцева и
   прижать его такъ, чтобы и руки, и грудь чувствовали, какъ медленно хруститъ
   и ломается его позвоночникъ... Что должны были пережить и Юра, и Борисъ за
   тe часы, что я сидeлъ у Якименки, пилъ чай и велъ хорошiе разговоры?
   Но Юра уже дружественно тычетъ меня кулакомъ въ животъ, а Борисъ столь
   же дружественно обнимаетъ меня своей пудовой лапой. У Юры въ голосe слышны
   слезы. Мы торжественно въ полутьмe вечера цeлуемся, и меня охватываетъ
   огромное чувство и нeжности, и увeренности. Вотъ здeсь -- два самыхъ моихъ
   близкихъ и родныхъ человeка на этомъ весьма неуютно оборудованномъ земномъ
   шарe. И неужели же мы, при нашей спайкe, при абсолютномъ "всe за одного,
   одинъ за всeхъ", пропадемъ? Нeтъ, не можетъ быть. Нeтъ, не пропадемъ.
   Мы тискаемъ другъ друга и говоримъ разныя слова, милыя, ласковыя и
   совершенно безсмысленныя для всякаго посторонняго уха, наши семейныя
   слова... И какъ будто тотъ фактъ, что я еще не арестованъ, что-нибудь
   предрeшаетъ для завтрашняго дня: вeдь ни Борисъ, ни Юра о Якименскомъ
   "плюньте" не знаютъ еще ничего. Впрочемъ, здeсь, дeйствительно, carpe diem:
   сегодня живы -- и то глава Богу.
   Я торжественно высвобождаюсь изъ братскихъ и сыновнихъ тисковъ и столь
   же торжественно провозглашаю:
   -- А теперь, милостивые государи, послeдняя сводка съ фронта побeды --
   Шпигель.
   -- Ватикъ, всерьезъ? Честное слово?
   -- Ты, Ва, въ самомъ дeлe, не трепли зря нервовъ, -- говоритъ Борисъ.
   -- Я совершенно всерьезъ. -- И я разсказываю весь разговоръ съ
   Якименкой.
   Новые тиски, и потомъ Юра тономъ полной непогрeшимости говоритъ:
   -- Ну вотъ, я вeдь тебя предупреждалъ. Если совсeмъ плохо, то Шпигель
   какой-то долженъ же появиться, иначе какъ же...
   Увы! со многими бываетъ и иначе...
  
   ___
  
   Разговоръ съ Якименкой, точно списанный со страницъ Шехерезады, сразу
   ликвидировалъ все: и доносъ, и третью часть, и перспективы: или стeнки, или
   побeга на вeрную гибель, и активистскiя поползновенiя, и большую часть
   работы въ урчевскомъ бедламe.
   Вечерами, вмeсто того, чтобы коптиться въ махорочныхъ туманахъ УРЧ, я
   сидeлъ въ комнатe Якименки, пилъ чай съ печеньемъ {126} и выслушивалъ
   Якименковскiя лекцiи о лагерe. Ихъ теоретическая часть, въ сущности, ничeмъ
   не отличалась отъ того, что мнe въ теплушкe разсказывалъ уголовный коноводъ
   Михайловъ. На основанiи этихъ сообщенiй я писалъ инструкцiи. Якименко
   предполагалъ издать ихъ для всего ББК и даже предложить ГУЛАГу. Какъ я
   узналъ впослeдствiи, онъ такъ и поступилъ. Авторская подпись была, конечно,
   его. Скромный капиталъ своей корректности и своего печенья Якименко
   затратилъ не зря. {127}
  
   --------
   БАМ (Байкало-Амурская Магистраль)
  
  
   МАРКОВИЧЪ ПЕРЕКОВЫВАЕТЪ
  
  
   Шагахъ въ двухстахъ отъ УРЧ стояла старая, склонившаяся на бокъ,
   бревенчатая избушка. Въ ней помeщалась редакцiя лагерной газеты "Перековка",
   съ ея редакторомъ Марковичемъ, поэтомъ и единственнымъ штатнымъ сотрудникомъ
   Трошинымъ, наборщикомъ Мишей и старой разболтанной бостонкой. Когда мнe
   удавалось вырываться изъ УРЧевскаго бедлама, я нырялъ въ низенькую дверь
   избушки и отводилъ тамъ свою наболeвшую душу.
   Тамъ можно было посидeть полчаса-часъ вдали отъ УРЧевскаго мата,
   прочесть московскiя газеты и почерпнуть кое-что изъ житейской мудрости
   Марковича.
   О лагерe Марковичъ зналъ все. Это былъ благодушный американизированный
   еврей изъ довоенной еврейской эмиграцiи въ Америку.
   -- Если вы въ вашей жизни не видали настоящаго идiота -- такъ
   посмотрите, пожалуйста, на меня...
   Я смотрeлъ. Но ни въ плюгавой фигуркe Марковича, ни въ его
   устало-насмeшливыхъ глазахъ не было видно ничего особенно идiотскаго.
   -- А вы такой анекдотъ о евреe гермафродитe знаете? Нeтъ? Такъ я вамъ
   разскажу...
   Анекдотъ для печати непригоденъ. Марковичъ же лeтъ семь тому назадъ
   перебрался сюда изъ Америки: "мнe, видите-ли, кусочекъ соцiалистическаго рая
   пощупать захотeлось... А? Какъ вамъ это нравится? Ну, не идiотъ?"
   Было у него 27.000 долларовъ, собранныхъ на нивe какой-то
   комиссiонерской дeятельности. Само собою разумeется, что на совeтской
   границe ему эти доллары обмeняли на совeтскiе рубли -- неизвeстно уже, какiе
   именно, но, конечно, по паритету -- рубль за 50 центовъ.
   -- Ну, вы понимаете, тогда я совсeмъ какъ баранъ былъ. Словомъ --
   обмeняли, потомъ обложили, потомъ снова обложили такъ, что я пришелъ въ
   финотдeлъ и спрашиваю: такъ сколько же вы мнe самому оставить собираетесь --
   я уже не говорю въ долларахъ, а хотя бы въ рубляхъ... Или мнe, можетъ быть,
   къ своимъ деньгамъ еще и приплачивать придется... Ну -- они меня выгнали
   вонъ. Короче говоря, у меня уже черезъ полгода ни копeйки не осталось.
   Чистая работа. Хе, ничего себe шуточки -- 27.000 долларовъ. {128}
   Сейчасъ Марковичъ редактировалъ "Перековку". Перековка -- это лагерный
   терминъ, обозначающiй перевоспитанiе, "перековку" всякаго рода
   правонарушителей въ честныхъ совeтскихъ гражданъ. Предполагается, что
   совeтская карательная система построена не на наказанiи, а на перевоспитанiи
   человeческой психологiи и что вотъ этакiй каторжный лагерный трудъ въ голодe
   и холодe возбуждаетъ у преступниковъ творческiй энтузiазмъ, пафосъ
   построенiя безклассоваго соцiалистическаго общества и что, поработавъ вотъ
   этакимъ способомъ лeтъ шесть-восемь, человeкъ, ежели не подохнетъ, вернется
   на волю, исполненный трудовымъ рвенiемъ и коммунистическими инстинктами.
   "Перековка" въ кавычкахъ была призвана славословить перековку безъ кавычекъ.
   Нужно отдать справедливость -- "Перековка", даже и по совeтскимъ
   масштабамъ, была потрясающе паршивымъ листкомъ. Ея содержанiе сводилось къ
   двумъ моментамъ: энтузiазмъ и доносы. Энтузiазмъ испущалъ самъ Марковичъ,
   для доносовъ существовала сeть "лагкоровъ" -- лагерныхъ корреспондентовъ,
   которая вынюхивала всякiе позорящiе факты насчетъ недовыработки нормъ,
   полового сожительства, контръ-революцiонныхъ разговоровъ, выпивокъ,
   соблюденiя религiозныхъ обрядовъ, отказовъ отъ работы и прочихъ грeховъ
   лагерной жизни.
   -- Вы знаете, Иванъ Лукьяновичъ, -- говоритъ Марковичъ, задумчиво
   взирая на свое творенiе, -- вы меня извините за выраженiе, но такой газеты
   въ приличной странe и въ уборную не повeсятъ.
   -- Такъ бросьте ее къ чорту!
   -- Хе, а что я безъ нея буду дeлать? Надо же мнe свой срокъ
   отрабатывать. Разъ уже я попалъ въ соцiалистическiй рай, такъ нужно быть
   соцiалистическимъ святымъ. Здeсь же вамъ не Америка. Это я уже знаю -- за
   эту науку я заплатилъ тысячъ тридцать долларовъ и пять лeтъ каторги... И еще
   пять лeтъ осталось сидeть... Почему я долженъ быть лучше Горькаго?..
   Скажите, кстати -- вотъ вы недавно съ воли -- ну что такое Горькiй? Вeдь это
   же писатель?
   -- Писатель, -- подтверждаю я.
   -- Это же все-таки не какая-нибудь совсeмъ сволочь... Ну, я понимаю, --
   я. Такъ я вeдь на каторгe. Что я сдeлаю? И, вы знаете, возьмите медгорскую
   "Перековку" (центральное изданiе -- въ Медгорe) -- такъ она, ей Богу, еще
   хуже моей. Ну, конечно, и я уже не краснeю, но все-таки я стараюсь, чтобы
   моя "Перековка", ну... не очень ужъ сильно воняла... Какiе-нибудь тамъ
   доносы -- если очень вредные -- такъ я ихъ не пускаю, ну, и все такое...
   Такъ я -- каторжникъ. А Горькiй? Въ чемъ дeло съ Горькимъ? Что -- у него
   денегъ нeтъ? Или онъ на каторгe сидитъ? Онъ же -- старый человeкъ, зачeмъ
   ему въ проститутки идти?
   -- Можно допустить, что онъ вeритъ во все, что пишетъ... Вотъ вы вeдь
   вeрили, когда сюда eхали.
   -- Ну, это вы оставьте. Я вeрилъ ровно два дня. {129}
   -- Да... Вы вeрили, пока у васъ не отняли денегъ. Горькiй не вeрилъ,
   пока ему не дали денегъ... Деньги опредeляютъ бытiе, а бытiе опредeляетъ
   сознанiе... -- иронизирую я.
   -- Гмъ, такъ вы думаете -- деньги? Слава? Реклама? Не знаю. Только, вы
   знаете, когда я началъ редактировать эту "Перековку", такъ мнe сначала было
   стыдно по лагерю ходить. Потомъ -- ничего, привыкъ. А за Горькаго, такъ мнe
   до сихъ поръ стыдно.
   -- Не вамъ одному...
   Въ комнатушку Марковича, въ которой стояла даже кровать -- неслыханная
   роскошь въ лагерe, -- удиралъ изъ УРЧ Юра, забeгалъ съ Погры Борисъ.
   Затапливали печку. Мы съ Марковичемъ сворачивали по грандiозной собачьей
   ножкe, гасили свeтъ, чтобы со двора даже черезъ заклеенныя бумагой окна
   ничего не было видно, усаживались "у камина" и "отводили душу".
   -- А вы говорите -- лагерь, -- начиналъ Марковичъ, пуская въ печку
   клубъ махорочнаго дыма. -- А кто въ Москвe имeетъ такую жилплощадь, какъ я
   въ лагерe? Я васъ спрашиваю -- кто? Ну, Сталинъ, ну, еще тысяча человeкъ. Я
   имeю отдeльную комнату, я имeю хорошiй обeдъ -- ну, конечно, по блату, но
   имeю. А что вы думаете -- если мнe завтра нужны новые штаны, такъ я штановъ
   не получу? Я ихъ получу: не можетъ же совeтское печатное слово ходить безъ
   штановъ... И потомъ -- вы меня слушайте, товарищи, я ей-Богу, сталъ умный --
   знаете, что въ лагерe совсeмъ-таки хорошо? Знаете? Нeтъ? Такъ я вамъ скажу:
   это ГПУ.
   Марковичъ обвелъ насъ побeдоноснымъ взглядомъ.
   -- Вы не смeйтесь.... Вотъ вы сидите въ Москвe и у васъ: начальство --
   разъ, профсоюзъ -- два, комячейка -- три, домкомъ -- четыре, жилкоопъ --
   пять, ГПУ -- и шесть, и семь, и восемь. Скажите, пожалуйста, что вы -- живой
   человeкъ или вы протоплазма? А если вы живой человeкъ -- такъ какъ вы можете
   разорваться на десять частей? Начальство требуетъ одно, профсоюзъ требуетъ
   другое, домкомъ же вамъ вообще жить не даетъ. ГПУ ничего не требуетъ и
   ничего не говоритъ, и ничего вы о немъ не знаете. Потомъ разъ -- и летитъ
   Иванъ Лукьяновичъ... вы сами знаете -- куда. Теперь возьмите въ лагерe.
   Ильиныхъ -- начальникъ отдeленiя. Онъ -- мое начальство, онъ мой профсоюзъ,
   онъ -- мое ГПУ, онъ мой царь, онъ мой Богъ. Онъ можетъ со мною сдeлать все,
   что захочетъ. Ну, конечно, хорошенькой женщины и онъ изъ меня сдeлать не
   можетъ. Но, скажемъ, онъ изъ меня можетъ сдeлать не мужчину: вотъ посидите
   вы съ годикъ на Лeсной Рeчкe, такъ я посмотрю, что и съ такого бугая, какъ
   вы, останутся... Но, спрашивается, зачeмъ Ильиныхъ гноить меня на Лeсной
   Рeчкe или меня разстрeливать? Я знаю, что ему отъ меня нужно. Ему нуженъ
   энтузiазмъ -- на тебe энтузiазмъ. Вотъ постойте, я вамъ прочту...
   Марковичъ поворачивается и извлекаетъ откуда-то изъ-за спины, со стола,
   клочекъ бумаги съ отпечатаннымъ на немъ заголовкомъ: {130}
   -- Вотъ, слушайте: "огненнымъ энтузiазмомъ ударники Бeлморстроя
   поджигаютъ большевистскiе темпы Подпорожья". Что? Плохо?
   -- Н-да... Заворочено здорово, -- съ сомнeнiемъ откликается Борисъ. --
   Только вотъ насчетъ "поджигаютъ" -- какъ-то не тово...
   -- Не тово? Ильиныхъ нравится? -- Нравится. Ну, и чертъ съ нимъ, съ
   вашимъ "не тово". Что, вы думаете, я въ нобелевскую премiю лeзу? Мнe дай
   Богъ изъ лагеря вылeзти. Такъ вотъ я вамъ и говорю... Если вамъ въ Москвe
   нужны штаны, такъ вы идете въ профкомъ и клянчите тамъ ордеръ. Такъ вы этого
   ордера не получаете. А если получаете ордеръ, такъ не получаете штановъ. А
   если вы такой счастливый, что получаете штаны, такъ или не тотъ размeръ, или
   на зиму -- лeтнiе, а на лeто -- зимнiе. Словомъ, это вамъ не штаны, а
   болeзнь. А я приду къ Ильиныхъ -- онъ мнe записку -- и кончено: Марковичъ
   ходитъ въ штанахъ и не конфузится. И никакого ГПУ я не боюсь. Во-первыхъ, я
   все равно уже въ лагерe -- такъ мнe вообще болeе или менeе наплевать. А во
   вторыхъ, лагерное ГПУ -- это самъ Ильиныхъ. А я его вижу, какъ облупленнаго.
   Вы знаете -- если ужъ непремeнно нужно, чтобы было ГПУ, такъ ужъ пусть оно
   будетъ у меня дома. Я, по крайней, мeрe, буду знать, съ какой стороны оно
   кусается; такъ я его съ той самой стороны за пять верстъ обойду...
   Борисъ въ это время переживалъ тяжкiе дни. Если мнe было тошно въ УРЧ,
   гдe загубленныя человeческiя жизни смотрeли на меня только этакими
   растрепанными символами изъ ящиковъ съ "личными дeлами", то Борису
   приходилось присутствовать при ликвидацiи этихъ жизней совсeмъ въ
   реальности, безъ всякихъ символовъ. Лeчить было почти нечeмъ. И, кромe того,
   ежедневно въ "санитарную вeдомость" лагеря приходилось вписывать цифру --
   обычно однозначную -- сообщаемую изъ третьей части и означающую число
   разстрeлянныхъ. Гдe и какъ ихъ разстрeливали -- "оффицiально" оставалось
   неизвeстнымъ. Цифра эта проставлялась въ графу: "умершiе внe лагерной
   черты", и Борисъ на соотвeтственныхъ личныхъ карточкахъ долженъ былъ
   изобрeтать дiагнозы и писать exitus laetalis. Это были разстрeлы втихомолку
   -- самый распространенный видъ разстрeловъ въ СССР.
   Борисъ -- не изъ унывающихъ людей. Но и ему, видимо, становилось
   невмоготу. Онъ пытался вырваться изъ санчасти, но врачей было мало -- и его
   не пускали. Онъ писалъ въ "Перековку" призывы насчетъ лагерной санитарiи,
   ибо близилась весна, и что будетъ въ лагерe, когда растаютъ всe эти уборныя,
   -- страшно было подумать. Марковичъ очень хотeлъ перетащить его къ себe,
   чтобы имeть въ редакцiи хоть одного грамотнаго человeка -- самъ-то онъ въ
   россiйской грамотe былъ не очень силенъ, -- но этотъ проектъ имeлъ мало
   шансовъ на осуществленiе. И самъ Борисъ не очень хотeлъ окунаться въ
   "Перековку", и статьи его приговора представляли весьма существенное
   препятствiе.
   -- Эхъ, Б. Л., и зачeмъ же вы занимались контръ-революцiей? Ну, что
   вамъ стоило просто зарeзать человeка? Тогда вы {131} были бы здeсь соцiально
   близкимъ элементомъ -- и все было бы хорошо. Но -- статьи, -- это ужъ я
   устрою. Вы только изъ санчасти выкрутитесь. Ну, я знаю, какъ? Ну, дайте
   кому-нибудь вмeсто касторки стрихнина. Нeтъ ни касторки, ни стрихнина? Ну,
   такъ что-нибудь въ этомъ родe -- вы же врачъ, вы же должны знать. Ну,
   отрeжьте вмeсто отмороженной ноги здоровую. Ничего вамъ не влетитъ -- только
   съ работы снимутъ, а я васъ сейчасъ же устрою... Нeтъ, шутки -- шутками, а
   надо же какъ-то другъ другу помогать... Но только куда я дeну Трошина? Вeдь
   онъ же у меня въ самыхъ глубокихъ печенкахъ сидитъ.
   Трошинъ -- былъ поэтъ, колоссальнаго роста и оглушительнаго баса. Свои
   неизвeстные мнe грeхи онъ замаливалъ въ стихахъ, исполненныхъ нестерпимаго
   энтузiазма. И, кромe того, "пригвождалъ къ позорному столбу" или, какъ
   говорилъ Марковичъ, къ позорнымъ столбамъ "Перековки" всякаго рода
   прогульщиковъ, стяжателей, баптистовъ, отказчиковъ, людей, которые молятся,
   и людей, которые "сожительствуютъ въ половомъ отношенiи" -- ну, и прочихъ
   грeшныхъ мiра сего. Онъ былъ густо глупъ и приводилъ Марковича въ отчаянiе.
   -- Ну, вы подумайте, ну, что я съ нимъ буду дeлать? Вчера было узкое
   засeданiе: Якименко, Ильиныхъ, Богоявленскiй -- самая, знаете, верхушка. И
   мы съ нимъ отъ редакцiи были. Ну, такъ что вы думаете? Такъ онъ сталъ опять
   про пламенный энтузiазмъ орать... Какъ быкъ, оретъ. Я ужъ ему на ногу
   наступалъ: мнe же неудобно, это же мой сотрудникъ.
   -- Почему же неудобно? -- спрашиваетъ Юра.
   -- Охъ, какъ же вы не понимаете! Объ энтузiазмe можно орать, ну, тамъ,
   въ газетe, ну, на митингe. А тутъ же люди свои. Что, они не знаютъ? Это же
   вродe старорежимнаго молебна -- никто не вeритъ, а всe ходятъ. Такой
   порядокъ.
   -- Почему же это -- никто не вeритъ?
   -- Ой, Господи... Что, губернаторъ вeрилъ? Или вы вeрили? Хотя вы уже
   послe молебновъ родились. Ну, все равно... Словомъ, нужно же понять, что
   если я, скажемъ, передъ Якименкой буду орать про энтузiазмъ, а въ комнатe
   никого больше нeтъ, такъ Якименко подумаетъ, что или я дуракъ, или я его за
   дурака считаю. Я потомъ Трошина спросилъ: такъ кто же, по его, больше дуракъ
   -- Якименко или онъ самъ? Ну, такъ онъ меня матомъ обложилъ. А Якименко меня
   сегодня спрашиваетъ: что это у васъ за... какъ это... орясина завелась?..
   Скажите, кстати, что такое орясина?
   Я по мeрe возможности объяснилъ.
   -- Ну, вотъ -- конечно, орясина. Мало того, что онъ меня
   дискредитируетъ, такъ онъ меня еще закопаетъ. Ну, вотъ смотрите, вотъ его
   замeтка -- ее, конечно, не помeщу. Онъ, видите ли, открылъ, что завхозъ
   сахаръ крадетъ. А? Какъ вамъ нравится это открытiе? Подумаешь, Христофоръ
   Колумбъ нашелся. Подумаешь, безъ него, видите ли, никто не зналъ, что
   завхозъ не только сахаръ, а что угодно воруетъ... Но чортъ съ ней, съ
   замeткой. Я ее не помeщу -- и точка. Такъ, этотъ... Какъ вы говорите? {132}
   Орясина? Такъ эта орясина ходитъ по лагерю и, какъ быкъ, оретъ: какой я
   умный, какой я активный: я разоблачилъ завхоза, я открылъ конкретнаго
   носителя зла. Я ему говорю: вы сами, товарищъ Трошинъ, конкретный носитель
   идiотизма...
   -- Но почему же идiотизма?
   -- Охъ, вы меня, Юрочка, извините, только вы еще совсeмъ молодой. Ужъ
   разъ онъ завхозъ, такъ какъ же онъ можетъ не красть?
   -- Но почему же не можетъ?
   -- Вамъ все почему, да почему. Знаете, какъ у О'Генри: "папа, а почему
   въ дырe ничего нeтъ?" Потому и нeтъ, что она -- дыра. Потому онъ и крадетъ,
   что онъ -- завхозъ. Вы думаете, что, если къ нему придетъ начальникъ
   лагпункта и скажетъ: дай мнe два кила -- такъ завхозъ можетъ ему не дать?
   Или вы думаете, что начальникъ лагпункта пьетъ чай только со своимъ
   пайковымъ сахаромъ?
   -- Ну, если не дастъ, снимутъ его съ работы.
   -- Охъ, я же вамъ говорю, что вы совсeмъ молодой.
   -- Спасибо.
   -- Ничего, не плачьте. Вотъ еще поработаете въ УРЧ, такъ вы еще на полъ
   аршина вырастете. Что вы думаете, что начальникъ лагпункта это такой же
   дуракъ, какъ Трошинъ? Вы думаете, что начальникъ лагпункта можетъ устроить
   такъ, чтобы уволенный завхозъ ходилъ по лагерю и говорилъ: вотъ я не далъ
   сахару, такъ меня сняли съ работы. Вы эти самыя карточки въ УРЧ видали? Такъ
   вотъ, карточка завхоза попадетъ на первый же этапъ на Морсплавъ или
   какую-нибудь тамъ Лeсную Рeчку. Ну, вы, вeроятно, знаете уже, какъ это
   дeлается. Такъ -- ночью завхоза разбудятъ, скажутъ: "собирай вещи", а утромъ
   поeдетъ себe завхозъ къ чертовой матери. Теперь понятно?
   -- Понятно.
   -- А если завхозъ воруетъ для начальника лагпункта, то почему онъ не
   будетъ воровать для начальника УРЧ? Или почему онъ не будетъ воровать для
   самого себя? Это же нужно понимать. Если Трошинъ разоряется, что какой-то
   тамъ урка филонитъ, а другой урка перековался, такъ отъ этого же никому ни
   холодно, ни жарко. И одному уркe плевать -- онъ всю свою жизнь филонитъ, и
   другому уркe плевать -- онъ всю свою жизнь воровалъ и завтра опять
   проворуется. Ну, а завхозъ. Я самъ изъ-за этого десять лeтъ получилъ.
   -- То-есть, какъ такъ изъ-за этого?
   -- Ну, не изъ-за этого. Ну, въ общемъ, былъ завeдующимъ мануфактурнымъ
   кооперативомъ. Тамъ же тоже есть вродe нашего начальника лагпункта. Какъ ему
   не дашь? Одному дашь, другому дашь, а всeмъ вeдь дать нельзя. Ну, я еще тоже
   молодой былъ. Хе, даромъ, что въ Америкe жилъ. Ну, вотъ и десять лeтъ.
   -- И, такъ сказать, не безъ грeха?
   -- Знаете что, Иванъ Лукьяновичъ, чтобы доказать вамъ, что безъ грeха
   -- давайте чай пить съ сахаромъ. Мишка сейчасъ чайникъ поставитъ. Такъ вы
   увидите, что я передъ вами не хочу {133} скрывать даже лагернаго сахара.
   Такъ зачeмъ бы я сталъ скрывать не лагерную мануфактуру, за которую я все
   равно уже пять лeтъ отсидeлъ. Что, не видалъ я этой мануфактуры? Я же изъ
   Америки привезъ костюмовъ -- на цeлую Сухаревку хватило бы. Теперь я живу
   безъ американскихъ костюмовъ и безъ американскихъ правилъ. Какъ это говоритъ
   русская пословица: въ чужой монастырь со своей женой не суйся? Такъ? Кстати,
   о женe: мало того, что я, дуракъ, сюда прieхалъ, такъ я, идiотъ, прieхалъ
   сюда съ женой.
   -- А теперь ваша жена гдe?
   Марковичъ посмотрeлъ въ потолокъ.
   -- Вы знаете, И. Л., зачeмъ спрашивать о женe человeка, который уже
   шестой годъ сидитъ въ концлагерe? Вотъ я черезъ пять лeтъ о вашей женe
   спрошу...
  
   МИШКИНА КАРЬЕРА
  
  
   Миша принесъ чайникъ, наполненный снeгомъ, и поставилъ его на печку.
   -- Вотъ вы этого парня спросите, что онъ о нашемъ поэтe думаетъ, --
   сказалъ Марковичъ по англiйски.
   Приладивъ чайникъ на печку, Миша сталъ запихивать въ нее бревно,
   спертое давеча изъ разоренной карельской избушки.
   -- Ну, какъ вы, Миша, съ Трошинымъ уживаетесь? -- спросилъ я.
   Миша поднялъ на меня свое вихрастое, чахоточное лицо.
   -- А что мнe съ нимъ уживаться? Бревно и бревно. Вотъ только въ третью
   часть бeгаетъ.
   Миша былъ парнемъ великаго спокойствiя. Послe того, что онъ видалъ въ
   лагерe, -- мало осталось въ мiрe вещей, которыя могли бы его удивить.
   -- Вотъ тоже, -- прибавилъ онъ, помолчавши, -- приходитъ давеча сюда,
   никого не было, только я. Ты, говоритъ, Миша, посмотри, что съ тебя
   совeтская власть сдeлала. Былъ ты, говоритъ, Миша, безпризорникомъ, былъ ты,
   говоритъ, преступнымъ элементомъ, а вотъ тебя совeтская власть въ люди
   вывела, наборщикомъ сдeлала.
   Миша замолчалъ, продолжая ковыряться въ печкe.
   -- Ну, такъ что?
   -- Что? Сукинъ онъ сынъ -- вотъ что.
   -- Почему же сукинъ сынъ?
   Миша снова помолчалъ...
   -- А безпризорникомъ-то меня кто сдeлалъ? Папа и мама? А отъ кого у
   меня чахотка третьей степени? Тоже награда, подумаешь, черезъ полгода
   выпускаютъ, а мнe всего годъ жить осталось. Что-жъ онъ, сукинъ сынъ, меня
   агитируетъ? Что онъ съ меня дурака разыгрываетъ?
   Миша былъ парнемъ лeтъ двадцати, тощимъ, блeднымъ, вихрастымъ. Отецъ
   его былъ мастеромъ на Николаевскомъ судостроительномъ заводe. Былъ свой
   домикъ, огородикъ, мать, сестры. {134} Мать померла, отецъ повeсился, сестры
   смылись неизвeстно куда. Самъ Миша пошелъ "по всeмъ дорогамъ", попалъ въ
   лагерь, а въ лагерe попалъ на лeсозаготовки.
   -- Какъ поставили меня на норму, тутъ, вижу я: здоровые мужики,
   привычные, и то не вытягиваютъ. А куда же мнe? На меня дунь -- свалюсь.
   Бился я бился, да такъ и попалъ за филонство въ изоляторъ, на 200 граммъ
   хлeба въ день и ничего больше. Ну, тамъ бы я и загибъ, да, спасибо, одинъ
   старый соловчанинъ подвернулся -- такъ онъ меня научилъ, чтобы воды не пить.
   Потому -- отъ голода опухлость по всему тeлу идетъ. Отъ голода пить хочется,
   а отъ воды опухлость еще больше. Вотъ, какъ она до сердца дойдетъ, тутъ,
   значитъ, и крышка. Ну, я пилъ совсeмъ по малу -- такъ, по полстакана въ
   день. Однако, нога въ штанину уже не влeзала. Посидeлъ я такъ мeсяцъ-другой;
   ну, вижу, пропадать приходится: никуда не дeнешься. Да, спасибо, начальникъ
   добрый попался. Вызываетъ меня: ты, говоритъ, филонъ, ты, говоритъ, работать
   не хочешь, я тебя на корню сгною. Я ему говорю: вы, гражданинъ начальникъ,
   только на мои руки посмотрите: куда же мнe съ такими руками семь съ
   половиною кубовъ напилить и нарубить. Мнe, говорю, все одно погибать -- чи
   такъ, чи такъ... Ну, пожалeлъ, перевелъ въ слабосилку.
   Изъ слабосилки Мишу вытянулъ Марковичъ, обучилъ его наборному ремеслу,
   и съ тeхъ поръ Миша пребываетъ при немъ неотлучно
   Но легкихъ у Миши практически уже почти нeтъ. Борисъ его общупывалъ и
   обстукивалъ, снабжалъ его рыбьимъ жиромъ. Миша улыбался своей тихой улыбкой
   и говорилъ:
   -- Спасибо, Б. Л., вы ужъ кому-нибудь другому лучше дайте. Мнe это все
   одно, что мертвому кадило...
   Потомъ, какъ-то я подсмотрeлъ такую сценку:
   Сидитъ Миша на крылечкe своей "типографiи" въ своемъ рваномъ бушлатикe,
   весь зеленый отъ холода. Между его колeнями стоитъ мeстная деревенская
   "вольная" дeвчушка, лeтъ, этакъ, десяти, рваная, голодная и босая. Миша
   осторожненько наливаетъ драгоцeнный рыбiй жиръ на ломтики хлeба и кормитъ
   этими бутербродами дeвчушку. Дeвчушка глотаетъ жадно, почти не пережевывая и
   въ промежуткахъ между глотками скулитъ:
   -- Дяденька, а ты мнe съ собой хлeбца дай.
   -- Не дамъ. Я знаю, ты маткe все отдашь. А матка у тебя старая. Ей, что
   мнe, все равно помирать. А ты вотъ кормиться будешь -- большая вырастешь.
   На, eшь...
   Борисъ говорилъ Мишe всякiя хорошiя вещи о пользe глубокаго дыханiя, о
   солнечномъ свeтe, о силахъ молодого организма -- лeченiе, такъ сказать,
   симпатическое, внушенiемъ. Миша благодарно улыбался, но какъ-то наединe,
   застeнчиво и запинаясь, сказалъ мнe:
   -- Вотъ хорошiе люди -- и вашъ братъ, и Марковичъ. Душевные люди.
   Только зря они со мною возжаются.
   -- Почему же, Миша, зря?
   -- Да я же черезъ годъ все равно помру. Мнe тутъ старый {135} докторъ
   одинъ говорилъ. Развe-жъ съ моей грудью можно выжить здeсь? На волe, вы
   говорите? А что на волe? Можетъ, еще голоднeе будетъ, чeмъ здeсь. Знаю я
   волю. Да и куда я тамъ пойду... И вотъ Марковичъ... Душевный человeкъ.
   Только вотъ, если бы онъ тогда меня изъ слабосилки не вытянулъ, я бы уже
   давно померъ. А такъ вотъ -- еще мучаюсь. И еще съ годъ придется помучиться.
   Въ тонe Миши былъ упрекъ Марковичу. Почти такой же упрекъ только въ еще
   болeе трагическихъ обстоятельствахъ пришлось мнe услышать, на этотъ разъ по
   моему адресу, отъ профессора Авдeева. А Миша въ маe мeсяцe померъ. Года
   промучиться еще не пришлось.
  
   НАБАТЪ
  
  
   Такъ мы проводили наши рeдкiе вечера у печки товарища Марковича, то
   опускаясь въ философскiя глубины бытiя, то возвращаясь къ прозаическимъ
   вопросамъ о лагерe, о eдe, о рыбьемъ жирe. Въ эти времена рыбiй жиръ спасалъ
   насъ отъ окончательнаго истощенiя. Если для средняго человeка "концлагерная
   кухня" означала стабильное недоeданiе, то, скажемъ, для Юры съ его растущимъ
   организмомъ и пятью съ половиною пудами вeсу -- лагерное меню грозило
   полнымъ истощенiемъ. Всякими правдами и неправдами (преимущественно,
   конечно, неправдами) мы добывали рыбiй жиръ и дeлали такъ: въ миску
   крошилось съ полфунта хлeба и наливалось съ полстакана рыбьяго жиру. Это
   казалось необыкновенно вкуснымъ. Въ такой степени, что Юра проектировалъ:
   когда проберемся заграницу, обязательно будемъ устраивать себe такой пиръ
   каждый день. Когда перебрались, попробовали: ничего не вышло...
   Къ этому времени горизонты наши прояснились, будущее стало казаться
   полнымъ надеждъ, и мы, изрeдка выходя на берегъ Свири, оглядывали
   прилегающiе лeса и вырабатывали планы переправы черезъ рeку на сeверъ, въ
   обходъ Ладожскаго озера -- тотъ приблизительно маршрутъ, по которому
   впослeдствiи пришлось идти Борису. Все казалось прочнымъ и урегулированнымъ.
   Однажды мы сидeли у печки Марковича. Самъ онъ гдe-то мотался по
   редакцiонно-агитацiоннымъ дeламъ... Поздно вечеромъ онъ вернулся, погрeлъ у
   огня иззябшiя руки, выглянулъ въ сосeднюю дверь, въ наборную, и таинственно
   сообщилъ:
   -- Совершенно секретно: eдемъ на БАМ.
   Мы, разумeется, ничего не понимали.
   -- На БАМ... На Байкало-Амурскую магистраль. На Дальнiй Востокъ.
   Стратегическая стройка... Свирьстрой -- къ чорту... Подпорожье -- къ чорту.
   Всe отдeленiя сворачиваются. Всe до послeдняго человeка -- на БАМ.
   По душe пробeжалъ какой-то, еще неопредeленный, холодокъ... Вотъ и
   поворотъ судьбы "лицомъ къ деревнe"... Вотъ и мечты, планы, маршруты и
   "почти обезпеченное бeгство"... Все {136} это летeло въ таинственную и
   жуткую неизвeстность этого набатнаго звука "БАМ"... Что же дальше?
   Дальнeйшая информацiя Марковича была нeсколько сбивчива. Начальникомъ
   отдeленiя полученъ телеграфный приказъ о немедленной, въ теченiе двухъ
   недeль, переброскe не менeе 35.000 заключенныхъ со Свирьстроя на БАМ. Будутъ
   брать, видимо, не всeхъ, но кого именно -- неизвeстно. Не очень извeстно,
   что такое БАМ -- не то стройка второй колеи Амурской желeзной дороги, не то
   новый путь отъ сeверной оконечности Байкала по параллели къ Охотскому
   морю... И то, и другое -- приблизительно одинаково скверно. Но хуже всего --
   дорога: не меньше двухъ мeсяцевъ eзды...
   Я вспомнилъ наши кошмарныя пять сутокъ этапа отъ Ленинграда до Свири,
   помножилъ эти пять сутокъ на 12 и получилъ результатъ, отъ котораго по спинe
   поползли мурашки... Два мeсяца? Да кто же это выдержитъ? Марковичъ казался
   пришибленнымъ, да и всe мы чувствовали себя придавленными этой новостью...
   Какимъ-то еще неснившимся кошмаромъ вставали эти шестьдесятъ сутокъ
   заметенныхъ пургой полей, ледяного вeтра, прорывающагося въ дыры теплушекъ,
   холода, голода, жажды. И потомъ БАМ? Какiя-то якутскiя становища въ страшной
   Забайкальской тайгe? Новостройка на трупахъ? Какъ было на каналe, о которомъ
   одинъ старый "бeлморстроевецъ" говорилъ мнe: "тутъ, братишка, на этихъ
   самыхъ плотинахъ больше людей въ землю вогнано, чeмъ бревенъ"...
   Оставался, впрочемъ, маленькiй просвeтъ: эвакуацiоннымъ диктаторомъ
   Подпорожья назначался Якименко... Можетъ бытъ, тутъ удастся что-нибудь
   скомбинировать... Можетъ быть, опять какой-нибудь Шпигель подвернется? Но
   всe эти просвeты были неясны и нереальны. БАМ же вставалъ передъ нами
   зловeщей и реальной массой, навалившейся на насъ почти такъ же внезапно,
   какъ чекисты въ вагонe N 13...
   Надъ тысячами метровъ развeшенныхъ въ баракахъ и на баракахъ,
   протянутыхъ надъ лагерными улицами полотнищъ съ лозунгами о перековкe и
   переплавкe, о строительствe соцiализма и безклассоваго общества, о мiровой
   революцiи трудящихся и о прочемъ -- надъ всeми ними, надъ всeмъ лагеремъ
   точно повисъ багровой спиралью одинъ единственный невидимый, но самый
   дeйственный: "все равно пропадать".
  
   ЗАРЕВО
  
  
   "Совершенно секретная" информацiя о БАМe на другой день стала извeстна
   всему лагерю. Почти пятидесятитысячная "трудовая" армiя стала, какъ
   вкопанная. Былъ какой-то моментъ нерeшительности, колебанiя -- и потомъ все
   сразу полетeло ко всeмъ чертямъ...
   Въ тотъ же день, когда Марковичъ ошарашилъ насъ этимъ БАМомъ, изъ
   Ленинграда, Петрозаводска и Медвeжьей Горы въ Подпорожье прибыли и новыя
   части войскъ ГПУ. Лагерные пункты {137} были окружены плотнымъ кольцомъ
   ГПУ-скихъ заставъ и патрулей. Костры этихъ заставъ окружали Подпорожье
   заревомъ небывалыхъ пожаровъ. Движенiе между лагерными пунктами было
   прекращено. По всякой человeческой фигурe, показывающейся внe дорогъ,
   заставы и патрули стрeляли безъ предупрежденiя. Такимъ образомъ, въ
   частности, было убито десятка полтора мeстныхъ крестьянъ, но въ общихъ
   издержкахъ революцiи эти трупы, разумeется, ни въ какой счетъ не шли...
   Работы въ лагерe были брошены всe. На мeстахъ работъ были брошены
   топоры, пилы, ломы, лопаты, сани. Въ ужасающемъ количествe появились
   саморубы: старые лагерники, зная, что значитъ двухмeсячный этапъ, рубили
   себe кисти рукъ, ступни, колeни, лишь бы только попасть въ амбулаторiю и
   отвертeться отъ этапа. Начались совершенно безсмысленные кражи и налеты на
   склады и магазины. Люди пытались попасть въ штрафной изоляторъ и подъ судъ
   -- лишь бы уйти отъ этапа. Но саморубовъ приказано было въ амбулаторiи не
   принимать, налетчиковъ стали разстрeливать на мeстe.
   "Перековка" вышла съ аншлагомъ о томъ энтузiазмe, съ которымъ "ударники
   Свирьстроя будутъ поджигать большевицкiе темпы БАМа", о великой чести,
   выпавшей на долю БАМовскихъ строителей, и -- что было хуже всего -- о
   льготахъ... Приказъ ГУЛАГа обeщалъ ударникамъ БАМа неслыханныя льготы:
   сокращенiе срока заключенiя на одну треть и даже на половину, переводъ на
   колонизацiю, снятiе судимости... Льготы пронеслись по лагерю, какъ
   похоронный звонъ надъ заживо погребенными; совeтская власть даромъ ничего не
   обeщаетъ. Если даютъ такiя обeщанiя -- значитъ, что условiя работъ будутъ
   неслыханными, и никакъ не значитъ, что обeщанiя эти будутъ выполнены: когда
   же совeтская власть выполняетъ свои обeщанiя? Лагпунктами овладeло безумiе.
   Бригада плотниковъ на второмъ лагпунктe изрубила топорами чекистскую
   заставу и, потерявъ при этомъ 11 человeкъ убитыми, прорвалась въ лeсъ Лeсъ
   былъ заваленъ метровымъ слоемъ снeга. Лыжныя команды ГПУ въ тотъ же день
   настигли прорвавшуюся бригаду и ликвидировали ее на корню. На томъ же
   лагпунктe ночью спустили подъ откосъ экскаваторъ, онъ проломилъ своей
   страшной тяжестью полуметровый ледъ и разбился о камни рeки. На третьемъ
   лагпунктe взорвали два локомобиля. Три трактора-тягача, неизвeстно кeмъ
   пущенные, но безъ водителей, прошли желeзными привидeнiями по Погрe, одинъ
   навалился на баракъ столовой и раздавилъ его, два другiе свалились въ Свирь
   и разбились... Низовая администрацiя какими-то таинственными путями --
   видимо, черезъ урокъ и окрестныхъ крестьянъ -- распродавала на олонецкiй
   базаръ запасы лагерныхъ базъ и пила водку. У погрузочной платформы
   желeзнодорожнаго тупичка подожгли колоссальные склады лeсоматерiаловъ. Въ
   двухъ-трехъ верстахъ можно было читать книгу.
   Чудовищныя зарева сполохами ходили по низкому зимнему {138} небу,
   трещала винтовочная стрeльба, ухалъ разворованный рабочими аммоналъ...
   Казалось, для этого затеряннаго въ лeсахъ участка Божьей земли настаютъ
   послeднiе дни...
  
   О КАЗАНСКОЙ СИРОТE И О КАЧЕСТВE ПРОДУКЦIИ
  
  
   Само собою разумeется, что въ отблескахъ этихъ заревъ коротенькому
   промежутку относительно мирнаго житiя нашего пришелъ конецъ... Если на
   лагерныхъ пунктахъ творилось нeчто апокалипсическое, то въ УРЧ воцарился
   окончательный сумасшедшiй домъ. Десятки пудовъ документовъ только что
   прибывшихъ лагерниковъ валялись еще неразобранными кучами, а всю работу УРЧ
   надо было перестраивать на ходу: вмeсто "организацiи" браться за
   "эвакуацiю". Картотеки, формуляры, колонные списки -- все это смeшалось въ
   гигантскiй бумажный комъ, изъ котораго ошалeлые урчевцы извлекали наугадъ
   первые попавшiеся подъ руку бумажные символы живыхъ людей и наспeхъ
   составляли списки первыхъ эшелоновъ. Эти списки посылались начальникамъ
   колоннъ, а начальники колоннъ поименованныхъ въ спискe людей и слыхомъ не
   слыхали. Желeзная дорога подавала составы, но грузить ихъ было некeмъ.
   Потомъ, когда было кeмъ грузить -- не было составовъ. Низовая администрацiя,
   ошалeлая, запуганная "боевыми приказами", движимая тeмъ же лозунгомъ, что и
   остальные лагерники: все равно пропадать, -- пьянствовала и отсыпалась во
   всякаго рода потаенныхъ мeстахъ. На тупичкахъ Погры торчало уже шесть
   составовъ. Якименко рвалъ и металъ. ВОХР сгонялъ къ составамъ толпы
   захваченныхъ въ порядкe облавъ заключенныхъ. Бамовская комиссiя отказывалась
   принимать ихъ безъ документовъ. Какiе-то сообразительные ребята изъ
   подрывниковъ взорвали уворованнымъ аммоналомъ желeзнодорожный мостикъ,
   ведущiй отъ Погры къ магистральнымъ путямъ. Надъ лeсами выла вьюга. Въ лeса,
   топорами прорубая пути сквозь чекистскiя заставы, прорывались цeлыя бригады,
   въ расчетe гдe-то отсидeться эти недeли эвакуацiи, потомъ явиться съ
   повинной, получить лишнiе пять лeтъ отсидки -- но все же увернуться отъ
   БАМа.
   Когда плановый срокъ эвакуацiи уже истекалъ -- изъ Медгоры прибыло
   подкрeпленiе: десятковъ пять работниковъ УРО -- "спецiалистовъ
   учетно-распредeлительной работы", еще батальонъ войскъ ГПУ и сотня
   собакъ-ищеекъ.
   На лагпунктахъ и около лагпунктовъ стали разстрeливать безъ всякаго
   зазрeнiя совeсти.
   Урчевскiй активъ переживалъ дни каторги и изобилiя. Спали только
   урывками, обычно здeсь же, на столахъ или подъ столами. Около УРЧ
   околачивались таинственныя личности изъ наиболeе оборотистыхъ и "соцiально
   близкихъ" урокъ. Личности эти приносили активу подношенiя отъ тeхъ людей,
   которые надeялись бутылкой водки откупиться отъ отправки или, по крайней
   мeрe, отъ отправки съ первыми эшелонами. Якименко внюхивался въ
   махорочно-сивушные ароматы УРЧ, сажалъ подъ арестъ, но сейчасъ же выпускалъ:
   никто, кромe Стародубцева и иже съ нимъ, {139} никакими усилiями не могъ
   опредeлить: въ какомъ, хотя бы приблизительно, углу валяются документы,
   скажемъ, третьяго смоленскаго или шестого ленинградскаго эшелона, прибывшаго
   въ Подпорожье мeсяцъ или два тому назадъ.
   Мои экономическiя, юридическiя и прочiя изысканiя были ликвидированы въ
   первый же день бамовской эпопеи. Я былъ пересаженъ за пишущую машинку --
   профессiя, которая оказалась здeсь дефицитной. Бывало и такъ, что я сутками
   не отходилъ отъ этой машинки -- но, Боже ты мой, что это была за машинка!
   Это было совeтское издeлiе совeтскаго казанскаго завода, почему Юра и
   прозвалъ ее "казанской сиротой". Все въ ней звенeло, гнулось и
   разбалтывалось. Но хуже всего былъ ея норовъ. Вотъ, сидишь за этой сиротой,
   уже полуживой отъ усталости. Якименко стоитъ надъ душой. На какой-то
   таинственной буквe каретка срывается съ зубчатки и летитъ влeво. Отъ всeхъ
   12 экземпляровъ этапныхъ списковъ остаются одни клочки. Якименко испускаетъ
   сдержанный матъ въ пространство, многочисленная администрацiя, ожидающая
   этихъ списковъ для вылавливанiя эвакуируемыхъ, вздыхаетъ съ облегченiемъ
   (значитъ, можно поспать), а я сижу всю ночь, перестукивая изорванный списокъ
   и пытаясь предугадать очередную судорогу этого эпилептическаго совeтскаго
   недоноска.
   О горестной совeтской продукцiи писали много. И меня всегда повергали
   въ изумленiе тe экономисты, которые пытаются объять необъятное и выразить въ
   цифровомъ эквивалентe то, для чего вообще въ мiрe никакого эквивалента нeтъ.
   Люди просиживаютъ ночи надъ всякаго рода "казанскими сиротами", летятъ
   подъ откосы десятки тысячъ вагоновъ (по Лазарю Кагановичу -- 62 тысячи
   крушенiй за 1935 годъ -- результаты качества сормовской и коломенской
   продукцiи), ржавeютъ на своихъ желeзныхъ кладбищахъ сотни тысячъ тракторовъ,
   сотня миллiоновъ людей надрывается отъ отупляющей и непосильной работы во
   всякихъ совeтскихъ УРЧахъ, стройкахъ, совхозахъ, каналахъ, лагеряхъ -- и все
   это тонетъ въ великомъ марксистско-ленинско-сталинскомъ болотe.
   И, въ сущности, все это сводится къ "проблемe качества": качество
   коммунистической идеи неразрывно связано съ качествомъ политики, управленiя,
   руководства -- и результатовъ.
   И на поверхности этого болота яркими и призрачными цвeтами маячатъ:
   разрушающiйся и уже почти забытый Турксибъ, безработный Днeпрострой, никому
   и ни для чего ненужный Бeломорско-Балтiйскiй каналъ, гигантскiя заводы --
   поставщики тракторныхъ и иныхъ кладбищъ... И щеголяютъ въ своихъ
   кавалерiйскихъ шинеляхъ всякiе товарищи Якименки -- поставщики кладбищъ не
   тракторныхъ.
   Долженъ, впрочемъ, сознаться, что тогда всe эти мысли о качествe
   продукцiи -- и идейной, и не идейной -- мнe въ голову не приходили. На всeхъ
   насъ надвигалась катастрофа. {140}
   0x01 graphic
  
   ПРОМФИНПЛАНЪ ТОВАРИЩА ЯКИМЕНКО
  
  
   На всeхъ насъ надвигалось что-то столь же жестокое и безсмысленное,
   какъ и этотъ Бeл-Балт-Каналъ... Зарева и стрeльба на лагпунктахъ у насъ, въ
   управленiи, отражались безпросвeтной работой, чудовищнымъ нервнымъ
   напряженiемъ, дикой, суматошной спeшкой... Все это было -- какъ катастрофа.
   Конечно, наши личныя судьбы въ этой катастрофe были для насъ самыми
   болeзненными точками, но и безсмысленность этой катастрофы, взятой, такъ
   сказать, "въ соцiальномъ разрeзe", давила на сознанiе, какъ кошмаръ.
   Приказъ гласилъ: отправить въ распоряженiе БАМа не менeе 35.000
   заключенныхъ Подпорожскаго отдeленiя и не болeе, какъ въ двухнедeльный
   срокъ. Запрещается отправлять: всeхъ бывшихъ военныхъ, всeхъ уроженцевъ
   Дальняго Востока, всeхъ лицъ, кончающихъ срокъ наказанiя до 1 iюня 34 г.,
   всeхъ лицъ, осужденныхъ по такимъ-то статьямъ, и, наконецъ, всeхъ больныхъ
   -- по особому списку...
   По поводу этого приказа можно было поставить цeлый рядъ вопросовъ:
   неужели этихъ 35 тысячъ рабочихъ рукъ нельзя было найти гдe-то поближе къ
   Дальнему Востоку, а не перебрасывать ихъ черезъ половину земного шара?
   Неужели нельзя было подождать тепла, чтобы не везти эти 35 тысячъ людей въ
   завeдомо истребительныхъ условiяхъ нашего этапа? Неужели ГПУ не подумало,
   что въ двухнедeльный срокъ такой эвакуацiи ни физически, ни тактически
   выполнить невозможно? И, наконецъ, неужели ГПУ не понимало, что изъ
   наличныхъ 45 тысячъ или около того заключенныхъ Подпорожскаго отдeленiя
   нельзя набрать 35 тысячъ людей, удовлетворяющихъ требованiямъ приказа, и, въ
   частности, людей хотя бы относительно здоровыхъ?
   По существу, всe эти вопросы были безсмысленны. Здeсь дeйствовала
   система, рождающая казанскихъ сиротъ, декоративныхъ гигантовъ, тракторныя
   кладбища. Не могло быть особыхъ сомнeнiй и насчетъ того, какъ эта система
   взятая "въ общемъ и цeломъ" отразятся на частномъ случаe подпорожской
   эвакуацiи. Конечно, Якименко будетъ проводить свой промфинпланъ съ "желeзной
   безпощадностью": на посты, вродe Якименскаго, могутъ пробраться только люди,
   этой безпощадностью обладающiе, -- другiе отметаются, такъ сказать, въ
   порядкe естественнаго отбора. Якименко будетъ сажать людей въ дырявые
   вагоны, въ необорудованныя теплушки, Якименко постарается впихнуть въ эти
   эшелоны всeхъ, кого только можно -- и здоровыхъ, и больныхъ. Больные,
   конечно, не доeдутъ живыми. Но развe хотя бы одинъ разъ въ исторiи совeтской
   власти человeческiя жизни останавливали побeдно-халтурное шествiе хотя бы
   одного промфинплана?
  
   КРИВАЯ ИДЕТЪ ВНИЗЪ
  
  
   Самымъ жестокимъ испытанiемъ для насъ въ эти недeли была угроза
   отправки Юры на БАМ. Какъ достаточно скоро {141} выяснилось, ни я, ни Борисъ
   отправкe на БАМ не подлежали: въ нашихъ формулярахъ значилась статья 58/6
   (шпiонажъ), и насъ Якименко не смогъ бы отправить, если бы и хотeлъ: нашихъ
   документовъ не приняла бы прiемочная комиссiя БАМа. Но Юра этой статьи не
   имeлъ. Слeдовательно, по ходу событiй дeло обстояло такъ: мы съ Борисомъ
   остаемся, Юра будетъ отправленъ одинъ -- послe его лeтней болeзни и
   операцiи, послe тюремной и лагерной голодовки, послe каторжной работы въ
   УРЧ-евскомъ махорочномъ туманe по 16-20 часовъ въ сутки...
   При самомъ зарожденiи всeхъ этихъ БАМовскихъ перспективъ я какъ-то
   просилъ Якименко объ оставленiи Юры. Якименко отвeчалъ мнe довольно коротко,
   но весьма неясно. Это было похоже на полуобeщанiе, подлежащее исполненiю
   только въ томъ случаe, если норма отправки будетъ болeе или менeе выполнена.
   Но съ каждымъ днемъ становилось все яснeе, что норма эта выполнена быть не
   можетъ и не будетъ.
   По минованiи надобности въ моихъ литературныхъ талантахъ, Якименко все
   опредeленнeе смотрeлъ на меня, какъ на пустое мeсто, какъ на человeка,
   который уже не нуженъ и съ которымъ поэтому ни считаться, ни разговаривать
   нечего. Нужно отдать справедливость и Якименкe: во первыхъ, онъ работалъ
   такъ же каторжно, какъ и всe мы, и, во-вторыхъ, онъ обязанъ былъ отправить и
   всю администрацiю отдeленiя, въ томъ числe и УРЧ. Не совсeмъ ужъ просто было
   -- послать старыхъ работниковъ УРЧ и оставить Юру... Во всякомъ случаe --
   надежды на Якименку съ каждымъ днемъ падали все больше и больше... Въ связи
   съ исчезновенiемъ могущественной Якименковской поддержки -- снова въ наши
   икры начала цeпляться урчевская шпана, цeплялась скверно и -- въ нашихъ
   условiяхъ -- очень болeзненно.
   Мы съ Юрой только что закончили списки третьяго эшелона. Списки были
   провeрены, разложены по столамъ, и я долженъ былъ занести ихъ на Погру. Было
   около трехъ часовъ ночи. Пропускъ, который мнe должны были заготовить,
   оказался незаготовленнымъ. Не идти было нельзя, а идти было опасно. Я
   все-таки пошелъ и прошелъ. Придя на Погру и передавая списки администрацiи,
   я обнаружилъ, что изъ каждаго экземпляра списковъ украдено по четыре
   страницы. Отправка эшелона была сорвана. Многомудрый активъ съ Погры
   сообщилъ Якименкe, что я потерялъ эти страницы. Нетрудно было доказать
   полную невозможность нечаянной потери четырехъ страницъ изъ каждыхъ 12
   экземпляровъ. И Якименкe такъ же не трудно было понять, что ужъ никакъ не въ
   моихъ интересахъ было съ заранeе обдуманной цeлью выкидывать эти страницы, а
   потомъ снова ихъ переписывать. Все это -- такъ... Но разговоръ съ Якименкой,
   у котораго изъ-за моихъ списковъ проваливался его"промфинпланъ", -- былъ не
   изъ прiятныхъ... -- особенно, принимая во вниманiе Юрины перспективы... И
   инциденты такого типа, повторяющiеся приблизительно черезъ день, спокойствiю
   души не способствовали.
   Между тeмъ, эшелоны шли и шли... Черезъ Бориса и {142}
   желeзнодорожниковъ, которыхъ онъ лeчилъ, до насъ стали доходить сводки съ
   крестнаго пути этихъ эшелоновъ... Конечно, уже и отъ Погры (погрузочная
   станцiя) они отправлялись съ весьма скуднымъ запасомъ хлeба и дровъ -- а
   иногда и вовсе безъ запасовъ. Предполагалось, что аппаратъ ГПУ-скихъ базъ по
   дорогe снабдитъ эти эшелоны всeмъ необходимымъ... Но никто не снабдилъ...
   Первые эшелоны еще кое-что подбирали по дорогe, а остальные eхали -- Богъ
   ужъ ихъ знаетъ какъ. Желeзнодорожники разсказывали объ остановкахъ поeздовъ
   на маленькихъ заброшенныхъ станцiяхъ и о томъ, какъ изъ этихъ поeздовъ
   выносили сотни замерзшихъ труповъ и складывали ихъ въ штабели въ сторонкe
   отъ желeзной дороги...
   Разсказывали о крушенiяхъ, при которыхъ обезумeвшiе люди выли въ
   опрокинутыхъ деревянныхъ западняхъ теплушекъ -- слишкомъ хрупкихъ для силы
   поeздного толчка, но слишкомъ прочныхъ для безоружныхъ человeческихъ рукъ...
   Мнe мерещилось, что вотъ, на какой-то заброшенной зауральской станцiи
   вынесутъ обледенeлый трупъ Юры, что въ какомъ-то товарномъ вагонe,
   опрокинутомъ подъ откосъ полотна, въ кашe изуродованныхъ человeческихъ
   тeлъ... Я гналъ эти мысли -- онe опять лeзли въ голову, я съ мучительнымъ
   напряженiемъ искалъ выхода -- хоть какого-нибудь выхода -- и его видно не
   было...
  
   ПЛАНЫ ОТЧАЯНIЯ...
  
  
   Нужно, впрочемъ, оговориться: о томъ, чтобы Юра дeйствительно былъ
   отправленъ на БАМ, ни у кого изъ насъ ни на секунду не возникало и мысли.
   Это въ вагонe N 13 насъ чeмъ-то опоили и захватили спящими. Второй разъ
   такой номеръ не имeлъ шансовъ пройти. Вопросъ стоялъ такъ: или Юрe удастся
   отвертeться отъ БАМа, или мы всe трое устроимъ какую-то рeзню, и если и
   пропадемъ, то по крайней мeрe съ трескомъ. Только Юра иногда говорилъ о
   томъ, что зачeмъ же пропадать всeмъ троимъ, что ужъ, если ничего не выйдетъ
   и eхать придется, онъ сбeжитъ по дорогe. Но этотъ планъ былъ весьма
   утопиченъ. Сбeжать изъ арестантскаго эшелона не было почти никакой
   возможности.
   Борисъ былъ настроенъ очень пессимистически. Онъ приходилъ изъ Погры въ
   совсeмъ истрепанномъ видe. Физически его работа была легче нашей; онъ цeлыми
   днями мотался по лагпунктамъ, по больницамъ и амбулаторiямъ и хотя бы часть
   дня проводилъ на чистомъ воздухe и въ движенiи. Онъ имeлъ право санитарнаго
   контроля надъ кухнями и питался исключительно "пробами пищи", а свой паекъ
   -- хлeбъ и по комку замерзлой ячменной каши -- приносилъ намъ. Но его
   моральное положенiе -- положенiе врача въ этой атмосферe саморубовъ,
   разстрeловъ, отправки въ этапы завeдомо больныхъ людей -- было отчаяннымъ.
   Борисъ былъ увeренъ, что своего полуобeщанiя насчетъ Юры Якименко не
   сдержитъ и что, пока какiя-то силы остались, нужно бeжать.
   Теоретическiй планъ побeга былъ разработанъ въ такомъ видe: {143} по
   дорогe изъ Подпорожья на Погру стояла чекистская застава изъ трехъ человeкъ.
   На этой заставe меня и Бориса уже знали въ лицо -- Бориса въ особенности,
   ибо онъ ходилъ мимо нея каждый день, а иногда и по два-три раза въ день.
   Поздно вечеромъ мы должны были всe втроемъ выйти изъ Подпорожья, захвативъ
   съ собою и вещи. Я и Борисъ подойдемъ къ костру 1 заставы и вступимъ съ
   патрульными въ какiе-либо разговоры. Потомъ, въ подходящiй моментъ Борисъ
   долженъ былъ ликвидировать ближайшаго къ нему чекиста ударомъ кулака и
   броситься на другого. Пока Борисъ будетъ ликвидировать патрульнаго номеръ
   второй, я долженъ былъ, если не ликвидировать, то по крайней мeрe временно
   нейтрализовать патрульнаго номеръ третiй.
   Никакого оружiя, вродe ножа или топора, пускать въ ходъ было нельзя:
   планъ былъ выполнимъ только при условiи молнiеносной стремительности и
   полной неожиданности. Плохо было то, что патрульные были въ кожухахъ:
   нeкоторые и при томъ наиболeе дeйствительные прiемы атаки отпадали. Въ
   достаточности своихъ силъ я не былъ увeренъ. Но съ другой стороны, было
   чрезвычайно мало вeроятно, чтобы тотъ чекистъ, съ которымъ мнe придется
   схватиться, былъ сильнeе меня. Планъ былъ очень рискованнымъ, но все же
   планъ былъ выполнимъ.
   Ликвидировавъ заставу, мы получимъ три винтовки, штукъ полтораста
   патроновъ и кое-какое продовольствiе и двинемся въ обходъ Подпорожья, черезъ
   Свирь, на сeверъ. До этого пункта все было болeе или менeе гладко... А
   дальше -- что?
   Лeсъ заваленъ сугробищами снeга. Лыжи достать было можно, но не
   охотничьи, а бeговыя. По лeснымъ заваламъ, корягамъ и ямамъ онe большой
   пользы не принесутъ. Изъ насъ троихъ только Юра хорошiй "классный" лыжникъ.
   Мы съ Борисомъ ходимъ такъ себe, по любительски. Убитыхъ патрульныхъ
   обнаружатъ или въ ту же ночь, или къ утру. Днемъ за нами уже пойдутъ въ
   погоню команды оперативнаго отдeла, прекрасно откормленныя, съ такими
   собаками-ищейками, какiя не снились майнридовскимъ охотникамъ за чернымъ
   деревомъ. Куда-то впередъ пойдутъ телефонограммы, какiя-то команды будутъ
   высланы намъ наперерeзъ.
   Правда, будутъ винтовки... Борисъ -- прекрасный стрeлокъ -- въ той
   степени, въ какой онъ что-нибудь видитъ, а его близорукость выражается
   фантастической цифрой дiоптъ дiоптри -- 23 (слeдствiе Соловковъ). Я --
   стрeлокъ болeе, чeмъ посредственный. Юра -- тоже... Продовольствiя у насъ
   почти нeтъ, карты нeтъ, компаса нeтъ. Каковы шансы на успeхъ?
   Въ недолгiе часы, предназначенные для сна, я ворочался на голыхъ
   доскахъ своихъ наръ и чувствовалъ ясно: шансовъ никакихъ. Но если ничего
   другого сдeлать будетъ нельзя -- мы сдeлаемъ это...
  
   МАРКОВИЧА ПЕРЕКОВАЛИ
  
  
   Мы попробовали прибeгнуть и къ житейской мудрости Марковича. Кое-какiе
   проекты -- безкровные, но очень зыбкiе, выдвигалъ {144} и онъ. Впрочемъ, ему
   было не до проектовъ. БАМ нависалъ надъ нимъ и при томъ -- въ ближайшiе же
   дни. Онъ напрягалъ всю свою изобрeтательность и всe свои связи. Но не
   выходило ровно ничего. Миша не eхалъ, такъ какъ почему-то числился здeсь
   только въ командировкe, а прикрeпленъ былъ къ центральной типографiи въ
   Медвeжьей Горe. Трошинъ мотался по лагерю, и изъ него, какъ изъ брандсбойта,
   во всe стороны хлесталъ энтузiазмъ...
   Какъ-то въ той типографской банькe, о которой я уже разсказывалъ,
   сидeли все мы въ полномъ составe: насъ трое, Марковичъ, Миша и Трошинъ.
   Настроенiе, конечно, было висeльное, а тутъ еще Трошинъ несъ несусвeтимую
   гнусность о БАМовскихъ льготахъ, о трудовомъ перевоспитанiи, о строительствe
   соцiализма. Было невыразимо противно. Я предложилъ ему заткнуться и
   убираться ко всeмъ чертямъ. Онъ сталъ спорить со мной.
   Миша стоялъ у кассы и набиралъ что-то объ очередномъ энтузiазмe. Потомъ
   онъ, какъ-то бочкомъ, бочкомъ, какъ бы по совсeмъ другому дeлу, подобрался
   къ Трошину и изо всeхъ своихъ невеликихъ силъ хватилъ его верстаткой по
   головe. Трошинъ присeлъ отъ неожиданности, потомъ кинулся на Мишу, сбилъ его
   съ ногъ и схватилъ за горло. Борисъ весьма флегматически сгребъ Трошина за
   подходящiя мeста и швырнулъ его въ уголъ комнаты. Миша всталъ блeдный и весь
   дрожащiй отъ ярости...
   -- Я тебя, проститутка, все-равно зарeжу. Я тебe, чекистскiй ...лизъ,
   кишки все равно выпущу... Мнe терять нечего, я уже все равно, что въ
   гробу...
   Въ тонe Миши было какое-то удушье отъ злобы и непреклонная рeшимость.
   Трошинъ всталъ, пошатываясь. По его виску бeжала тоненькая струйка крови.
   -- Я же вамъ говорилъ, Трошинъ, что вы конкретный идiотъ, -- заявилъ
   Марковичъ. -- Вотъ я посмотрю, какой изъ васъ въ этапe энтузiазмъ
   потечетъ...
   Дверка въ тайны Трошинскаго энтузiазма на секунду прiоткрылась.
   -- Мы въ пассажирскомъ поeдемъ, -- мрачно ляпнулъ онъ.
   -- Хе, въ пассажирскомъ... А можетъ, вы, товарищъ Трошинъ, въ
   международномъ хотите? Съ постельнымъ бeльемъ и вагономъ-рестораномъ?...
   Молите Бога, чтобы хоть теплушка цeлая попалась. И съ печкой... Вчера подали
   эшелонъ, такъ тамъ -- печки есть, а трубъ нeту... Хе, пассажирскiй? Вамъ
   просто нужно лeчиться отъ идiотизма, Трошинъ.
   Трошинъ пристально посмотрeлъ на блeдное лицо Миши, потомъ -- на фигуру
   Бориса, о чемъ-то подумалъ, забралъ подъ мышку всe свои пожитки и исчезъ. Ни
   его, ни Марковича я больше не видалъ. На другой день утромъ ихъ отправили на
   этапъ. Борисъ присутствовалъ при погрузкe: ихъ погрузили въ теплушку, при
   томъ дырявую и безъ трубы. {145}
   Недаромъ въ этотъ день, прощаясь, Марковичъ мнe говорилъ:
   -- А вы знаете, И. Л., сюда, въ СССР, я eхалъ первымъ классомъ.
   Помилуйте, какимъ же еще классомъ нужно eхать въ рай?.. А теперь я тоже
   поeду въ рай... Только не въ первомъ классe и не въ соцiалистическiй...
   Интересно все-таки есть-ли рай?.. Ну, скоро узнаю. Если хотите, И. Л., такъ
   у васъ будетъ собственный корреспондентъ изъ рая. А? Вы думаете, доeду? Съ
   моимъ здоровьемъ? Ну что вы, И. Л., я же знаю, что по дорогe дeлается. И вы
   знаете. Какой-нибудь крестьянинъ, который съ дeтства привыкъ... А я -- я же
   комнатный человeкъ. Нeтъ, знаете, И. Л., если вы какъ-нибудь увидите мою
   жену -- все на свeтe можетъ быть -- скажите ей, что за довeрчивыхъ людей
   замужъ выходить нельзя. Хе, -- соцiалистическiй рай... Вотъ мы съ вами и
   получаемъ свой маленькiй кусочекъ соцiалистическаго рая...
  
   НА СКОЛЬЗКИХЪ ПУТЯХЪ
  
  
   Промфинпланъ товарища Якименко трещалъ по всeмъ швамъ. Уже не было и
   рeчи ни о двухъ недeляхъ, ни о тридцати пяти тысячахъ. Желeзная дорога то
   вовсе не подавала составовъ, то подавала такiе, отъ которыхъ бамовская
   комиссiи отказывалась наотрeзъ -- съ дырами, куда не только человeкъ, а и
   лошадь пролeзла бы. Провeрка трудоспособности и здоровья дала совсeмъ унылыя
   цифры: не больше восьми тысячъ людей могли быть признаны годными къ
   отправкe, да и тe -- "постольку-поскольку". Между тeмъ ББК, исходя изъ
   весьма прозаическаго "хозяйственнаго расчета" -- зачeмъ кормить уже чужiя
   рабочiя руки, -- урeзалъ нормы снабженiя до уровня клиническаго голоданiя.
   Люди стали валиться съ ногъ сотнями и тысячами. Снова стали работать
   медицинскiя комиссiи. Черезъ такую комиссiю прошелъ и я. Старичекъ докторъ
   съ безпомощнымъ видомъ смотритъ на какого-нибудь оборваннаго лагерника,
   демонстрирующаго свою отекшую и опухшую, какъ подушка, ногу, выстукиваетъ,
   выслушиваетъ. За столомъ сидитъ оперативникъ -- чинъ третьей части -- онъ-то
   и есть комиссiя.
   -- Ну? -- спрашиваетъ чинъ.
   -- Отеки -- видите... ТВС5 второй степени... Сердце...
   И чинъ размашистымъ почеркомъ пишетъ на формулярe:
   "Годенъ".
   Потомъ стали дeлать еще проще: полдюжины урчевской шпаны вооружили
   резинками. На оборотныхъ сторонахъ формуляровъ, гдe стояли нормы
   трудоспособности и медицинскiй дiагнозъ, -- все это стиралось и ставилось
   просто 1 категорiя -- т.е. полная трудоспособность.
   Эти люди не имeли никакихъ шансовъ доeхать до БАМа живыми. И они знали
   это, и мы знали это -- и ужъ, конечно, это зналъ и Якименко. Но Якименкe
   нужно было дeлать свою карьеру. {146} И свой промфинпланъ онъ выполнялъ за
   счетъ тысячъ человeческихъ жизней. Всeхъ этихъ чудесно поддeланныхъ при
   помощи резинки людей слали приблизительно на такую же вeрную смерть, какъ
   если бы ихъ просто бросили въ прорубь Свири.
  
   5 Туберкулезъ.
  
   А мы съ Юрой все переписывали наши безконечные списки. Обычно къ ночи
   УРЧ пустeлъ, и мы съ Юрой оставались тамъ одни за своими машинками... Вся
   картотека УРЧ была фактически въ нашемъ распоряженiи. Изъ 12 экземпляровъ
   списковъ Якименко подписывалъ три, а провeрялъ одинъ. Эти три -- шли въ
   управленiе БАМа и въ ГУЛАГ. Остальные экземпляры использовались на мeстe для
   подбора этапа, для хозяйственной части и т.д. У насъ съ Юрой почти
   одновременно возникъ планъ, который напрашивался самъ собою. Въ первыхъ
   трехъ экземплярахъ мы оставимъ все, какъ слeдуетъ, а въ остальныхъ девяти --
   фамилiи завeдомо больныхъ людей (мы ихъ разыщемъ по картотекe) замeнимъ
   несуществующими фамилiями или просто перепутаемъ такъ, чтобы ничего
   разобрать было нельзя. При томъ хаосe, который царилъ на лагерныхъ пунктахъ,
   при полной путаницe въ колоннахъ и колонныхъ спискахъ, при обалдeлости и
   безпробудномъ пьянствe низовой администрацiи -- никто не разберетъ:
   сознательный ли это подлогъ, случайная ошибка или обычная урчевская
   путаница. Да въ данный моментъ и разбирать никто не станетъ.
   Въ этомъ планe былъ великiй соблазнъ. Но было и другое. Одно дeло
   рисковать своимъ собственнымъ черепомъ, другое дeло втягивать въ рискъ
   своего собственнаго сына, да еще мальчика. И такъ на моей совeсти тяжелымъ
   грузомъ лежало все то, что съ нами произошло: моя "техническая ошибка" съ
   г-жой К. и съ мистеромъ Бабенкой, тающее съ каждымъ днемъ лицо Юрчика,
   судьба Бориса и многое другое... И было еще: великая усталость и сознанiе
   того, что все это въ сущности такъ безсильно и безцeльно. Ну, вотъ,
   выцарапаемъ изъ нeсколькихъ тысячъ нeсколько десятковъ человeкъ (больше --
   не удастся). И они, вмeсто того, чтобы помереть черезъ мeсяцъ въ эшелонe,
   помрутъ черезъ нeсколько мeсяцевъ гдe-нибудь въ ББК-овской слабосилкe.
   Только и всего. Стоитъ ли игра свeчъ?
   Какъ-то подъ утро мы возвращались изъ УРЧ въ свою палатку. На дворe
   было морозно и тихо. Пустынныя улицы Подпорожья лежали подъ толстымъ
   снeговымъ саваномъ.
   -- А по моему, Ватикъ, -- ни съ того ни съ сего сказалъ Юра, -- надо
   все-таки это сдeлать... Неудобно какъ-то...
   -- Размeняютъ, Юрчикъ, -- сказалъ я.
   -- Ну, и хрeнъ съ нами... А ты думаешь, много у насъ шансовъ отсюда
   живыми выбраться?
   -- Я думаю -- много...
   -- А по моему -- никакихъ. Еще черезъ мeсяцъ отъ насъ одни мощи
   останутся... Все равно... Ну, да дeло не въ томъ.
   -- А въ чемъ же дeло?
   -- А въ томъ, что неудобно какъ-то. Можемъ мы людей спасти? Можемъ. А
   тамъ пусть разстрeливаютъ -- хрeнъ съ ними. Подумаешь -- тоже удовольствiе
   околачиваться въ этомъ раю. {147}
   Юра вообще -- и до лагеря -- развивалъ такую теорiю, что если бы,
   напримeръ, у него была твердая увeренность, что изъ Совeтской Россiи ему не
   выбраться никогда, -- онъ застрeлился бы сразу. Если жизнь состоитъ
   исключительно изъ непрiятностей -- жить нeтъ "никакого коммерческаго
   расчета"... Но мало ли какiе "коммерческiе расчеты" могутъ быть у юноши
   18-ти лeтъ, и много ли онъ о жизни знаетъ?
   Юра остановился и сeлъ въ снeгъ.
   -- Давай посидимъ... Хоть урчевскую махорку изъ легкихъ вывeтримъ...
   Сeлъ и я.
   -- Я вeдь знаю, Ватикъ, ты больше за меня дрейфишь.
   -- Угу, -- сказалъ я.
   -- А ты плюнь и не дрейфь.
   -- Замeчательно простой рецептъ!
   -- Ну, а если придется -- придется же -- противъ большевиковъ съ
   винтовкой идти, такъ тогда ты насчетъ риска вeдь ничего не будешь
   говорить?..
   -- Если придется... -- пожалъ я плечами.
   -- Дастъ Богъ, придется... Конечно, если отсюда выскочимъ...
   -- Выскочимъ, -- сказалъ я.
   -- Охъ, -- вздохнулъ Юра. -- Съ воли не выскочили... Съ деньгами, съ
   оружiемъ... Со всeмъ. А здeсь?..
   Мы помолчали. Эта тема обсуждалась столько ужъ разъ.
   -- Видишь ли, Ватикъ, если мы за это дeло не возьмемся -- будемъ потомъ
   чувствовать себя сволочью. Могли -- и сдрейфили.
   Мы опять помолчали. Юра, потягиваясь, поднялся со своего мягкаго
   кресла.
   -- Такъ что, Ватикъ, давай? А? На Миколу Угодника.
   -- Давай! -- сказалъ я.
   Мы крeпко пожали другъ другу руки. Чувства отцовской гордости я не
   совсeмъ все-таки лишенъ.
   Особенно великихъ результатовъ изъ всего этого, впрочемъ, не вышло, въ
   силу той прозаической причины, что безъ сна человeкъ все-таки жить не
   можетъ. А для нашихъ манипуляцiй съ карточками и списками у насъ оставались
   только тe четыре-пять часовъ въ сутки, которые мы могли отдать сну. И я, и
   Юра, взятые въ отдeльности, вeроятно, оставили бы эти манипуляцiй послe
   первыхъ же безсонныхъ ночей, но поскольку мы дeйствовали вдвоемъ, никто изъ
   насъ не хотeлъ первымъ подавать сигналъ объ отступленiи. Все-таки изъ
   каждаго списка мы успeвали изымать десятка полтора, иногда и два. Это былъ
   слишкомъ большой процентъ -- каждый списокъ заключалъ въ себe пятьсотъ именъ
   -- и на Погрe стали уже говорить о томъ, что въ УРЧ что-то здорово путаютъ.
   Отношенiя съ Якименкой шли, все ухудшаясь. Во-первыхъ, потому, что я и
   Юра, совсeмъ уже валясь съ ногъ отъ усталости и безсонницы, врали въ этихъ
   спискахъ уже безъ всякаго "заранeе обдуманнаго намeренiя", и на погрузочномъ
   пунктe получалась {148} неразбериха и, во-вторыхъ, между Якименкой и
   Борисомъ стали возникать какiя-то тренiя, которыя въ данной обстановкe
   ничего хорошаго предвeщать не могли и о которыхъ Борисъ разсказывалъ со
   сдержанной яростью, но весьма неопредeленно. Старшiй врачъ отдeленiя
   заболeлъ, Борисъ былъ назначенъ на его мeсто, и, поскольку я могъ понять,
   Борису приходилось своей подписью скрeплять вытертые резинкой дiагнозы и
   новыя стандартизованныя помeтки "годенъ". Что-то назрeвало и на этомъ
   участкe нашего фронта, но у насъ назрeвали всe участки сразу.
   Какъ-то утромъ приходитъ въ УРЧ Борисъ. Видъ у него немытый и небритый,
   воспаленно-взъерошенный и обалдeлый -- какъ, впрочемъ, и у всeхъ насъ. Онъ
   сунулъ мнe свое ежедневное приношенiе -- замерзшiй комъ ячменной каши, и я
   замeтилъ, что, кромe взъерошенности и обалдeлости, въ Борисe есть и еще
   кое-что: какая-то гайка выскочила, и теперь Борисъ будетъ идти напроломъ; по
   части же хожденiя напроломъ Борисъ съ полнымъ основанiемъ можетъ считать
   себя мiровымъ спецiалистомъ. На душe стало безпокойно. Я хотeлъ было
   спросить Бориса, въ чемъ дeло, но въ этотъ моментъ въ комнату вошелъ
   Якименко. Въ рукахъ у него были какiя-то бумаги для переписки. Видъ у него
   былъ ошалeлый и раздраженный: онъ работалъ, какъ всe мы, а промфинпланъ
   таялъ съ каждымъ днемъ.
   Увидавъ Бориса, Якименко рeзко повернулся къ нему:
   -- Что это означаетъ, докторъ Солоневичъ? Представители третьей части
   въ отборочной комиссiи заявили мнe, что вы что-то тамъ бузить начали.
   Предупреждаю васъ, чтобы этихъ жалобъ я больше не слышалъ.
   -- У меня, гражданинъ начальникъ, есть жалоба и на нихъ...
   -- Плевать мнe на ваши жалобы! -- холодное и обычно сдержанное лицо
   Якименки вдругъ перекосилось. -- Плевать мнe на ваши жалобы. Здeсь лагерь, а
   не университетская клиника. Вы обязаны исполнять то, что вамъ приказываетъ
   третья часть.
   -- Третья часть имeетъ право приказывать мнe, какъ заключенному, но она
   не имeетъ права приказывать мнe, какъ врачу. Третья часть можетъ считаться
   или не считаться съ моими дiагнозами, но подписывать ихъ дiагнозовъ я не
   буду.
   По закону Борисъ былъ правъ. Я вижу, что здeсь столкнулись два чемпiона
   по части хожденiя напроломъ -- со всeми шансами на сторонe Якименки. У
   Якименки на лбу вздуваются жилы.
   -- Гражданинъ начальникъ, позвольте вамъ доложить, что отъ дачи своей
   подписи подъ постановленiями отборочной комиссiи я, въ данныхъ условiяхъ,
   отказываюсь категорически.
   Якименко смотритъ въ упоръ на Бориса и зачeмъ-то лeзетъ въ карманъ. Въ
   моемъ воспаленномъ мозгу мелькаетъ мысль о томъ, что Якименко лeзетъ за
   револьверомъ -- совершенно нелeпая мысль: я чувствую, что если Якименко
   попробуетъ оперировать револьверомъ или матомъ, Борисъ двинетъ его по
   челюсти, и это будетъ послeднiй промфинпланъ на административномъ и
   жизненномъ поприщe Якименки. Свою непринятую Якименкой жалобу Борисъ
   перекладываетъ изъ правой руки въ лeвую, а правая {149} свободнымъ
   разслабленнымъ жестомъ опускается внизъ. Я знаю этотъ жестъ по рингу -- эта
   рука отводится для удара снизу по челюсти... Мысли летятъ съ сумасшедшей
   стремительностью. Борисъ ударитъ, активъ и чекисты кинутся всей сворой, я и
   Юра пустимъ въ ходъ и свои кулаки, и черезъ секундъ пятнадцать всe наши
   проблемы будутъ рeшены окончательно.
   Нeмая сцена. УРЧ пересталъ дышать. И вотъ, съ лежанки, на которой подъ
   шинелью дремлетъ помощникъ Якименки, добродушно-жестокiй и
   изысканно-виртуозный сквернословъ Хорунжикъ, вырываются трели неописуемаго
   мата. Весь словарь Хорунжика ограничивается непристойностями. Даже когда онъ
   сообщаетъ мнe содержанiе "отношенiя", которое я долженъ написать для
   Медгоры, -- это содержанiе излагается такимъ стилемъ, что я могу
   использовать только союзы и предлоги.
   Матъ Хорунжика ни кому не адресованъ. Просто ему изъ-за какихъ-то тамъ
   хрeновыхъ комиссiй не даютъ спать... Хорунжикъ поворачивается на другой бокъ
   и натягиваетъ шинель на голову.
   Якименко вытягиваетъ изъ кармана коробку папиросъ и протягиваетъ
   Борису. Я глазамъ своимъ не вeрю.
   -- Спасибо, гражданинъ начальникъ, я не курю.
   Коробка протягивается ко мнe.
   -- Позвольте васъ спросить, докторъ Солоневичъ, -- сухимъ и рeзкимъ
   тономъ говоритъ Якименко, -- такъ на какого же вы чорта взялись за
   комиссiонную работу? Вeдь это же не ваша спецiальность. Вы вeдь санитарный
   врачъ? Неудивительно, что третья часть не питаетъ довeрiя къ вашимъ
   дiагнозамъ. Чортъ знаетъ, что такое... Берутся люди не за свое дeло...
   Вся эта мотивировка не стоитъ выeденнаго яйца. Но Якименко отступаетъ,
   и это отступленiе нужно всемeрно облегчить.
   -- Я ему это нeсколько разъ говорилъ, товарищъ Якименко, -- вмeшиваюсь
   я. -- По существу -- это все докторъ Шуквецъ напуталъ...
   -- Вотъ еще: эта старая... шляпа, докторъ Шуквецъ... -- Якименко
   хватается за якорь спасенiя своего начальственнаго "лица"... -- Вотъ что: я
   сегодня же отдамъ приказъ о снятiи васъ съ комиссiонной работы. Займитесь
   санитарнымъ оборудованiемъ эшелоновъ. И имeйте въ виду: за каждую мелочь я
   буду взыскивать съ васъ лично... Никакихъ отговорокъ... Чтобы эшелоны были
   оборудованы на ять...
   Эшелоновъ нельзя оборудовать не то, что на ять, но даже и на ижицу --
   по той простой причинe, что оборудовать ихъ нечeмъ. Но Борисъ отвeчаетъ:
   -- Слушаю, гражданинъ начальникъ...
   Изъ угла на меня смотритъ изжеванное лицо Стародубцева, но на немъ я
   читаю ясно:
   -- Ну, тутъ ужъ я окончательно ни хрeна не понимаю...
   Въ сущности, не очень много понимаю и я. Вечеромъ мы всe идемъ вмeстe
   за обeдомъ. Борисъ говоритъ: {150}
   -- Да, а что ни говори -- а съ умнымъ человeкомъ прiятно поговорить.
   Даже съ умной сволочью...
   Уравненiе съ неизвeстной причиной Якименковскаго отступленiя мною уже
   рeшено. Стоя въ очереди за обeдомъ я затeваю тренировочную игру: каждый изъ
   насъ долженъ про себя сформулировать эту причину, и потомъ эти отдeльныя
   формулировки мы подвергнемъ совмeстному обсужденiю.
   Юра прерываетъ Бориса, уже готоваго предъявить свое мнeнiе:
   -- Постойте, ребята, дайте я подумаю... А потомъ вы мнe скажете --
   вeрно или невeрно...
   Послe обeда Юра докладываетъ въ тонe объясненiй Шерлока Хольмса доктору
   Ватсону.
   -- Что было бы, если бы Якименко арестовалъ Боба? Во-первыхъ, врачей у
   нихъ и такъ не хватаетъ. И, во-вторыхъ, что сдeлалъ бы Ватикъ? Ватикъ могъ
   бы сдeлать только одно -- потому что ничего другого не оставалось бы: пойти
   въ прiемочную комиссiю БАМа и заявить, что Якименко ихъ систематически
   надуваетъ, даетъ дохлую рабочую силу... Изъ БАМовской комиссiи кто-то
   поeхалъ бы въ Медгору и устроилъ бы тамъ скандалъ... Вeрно?
   -- Почти, -- говоритъ Борисъ. -- Только БАМовская комиссiя заявилась бы
   не въ Медгору, а въ ГУЛАГ. По линiи ГУЛАГа Якименкe влетeло бы за зряшные
   расходы по перевозкe труповъ, а по линiи ББК за то, что не хватило ловкости
   рукъ. А если бы не было тутъ тебя съ Ватикомъ, Якименко слопалъ бы меня и
   даже не поперхнулся бы...
   Таково было и мое объясненiе. Но мнe все-таки кажется до сихъ поръ, что
   съ Якименкой дeло обстояло не такъ просто.
   И въ тотъ же вечеръ изъ сосeдней комнаты раздается голосъ Якименки:
   -- Солоневичъ Юрiй, подите-ка сюда.
   Юра встаетъ изъ-за машинки. Мы съ нимъ обмeниваемся безпокойными
   взглядами.
   -- Это вы писали этотъ списокъ?
   -- Я.
   Мнe становится не по себe. Это наши подложные списки.
   -- А позвольте васъ спросить, откуда вы взяли эту фамилiю -- какъ тутъ
   ее... Абруррахмановъ... Такой фамилiи въ карточкахъ нeтъ.
   Моя душа медленно сползаетъ въ пятки.
   -- Не знаю, товарищъ Якименко... Путаница, вeроятно, какая-нибудь...
   -- Путаница!.. Въ головe у васъ путаница.
   -- Ну, конечно, -- съ полной готовностью соглашается Юра, -- и въ
   головe -- тоже.
   Молчанiе. Я, затаивъ дыханiе, вслушиваюсь въ малeйшiй звукъ.
   -- Путаница?.. Вотъ посажу я васъ на недeлю въ ШИЗО!
   -- Такъ я тамъ, по крайней мeрe, отосплюсь, товарищъ Якименко.
   -- Немедленно переписать эти списки... Стародубцевъ! Всe {151} списки
   провeрять. Подъ каждымъ спискомъ ставить подпись провeряющаго. Поняли?
   Юра выходитъ изъ кабинета Якименки блeдный. Его пальцы не попадаютъ на
   клавиши машинки. Я чувствую, что руки дрожатъ и у меня. Но -- какъ будто,
   пронесло... Интересно, когда наступить тотъ моментъ, когда не пронесетъ?
   Наши комбинацiи лопнули автоматически. Они, впрочемъ, лопнули бы и безъ
   вмeшательства Якименки: не спать совсeмъ -- было все-таки невозможно. Но что
   зналъ или о чемъ догадывался Якименко?
  
   ИЗМОРЪ
  
  
   Я принесъ на Погру списки очередного эшелона и шатаюсь по лагпункту.
   Стоить лютый морозъ, но послe урчевской коптильни -- такъ хорошо провeтрить
   легкiя.
   Лагпунктъ неузнаваемъ... Уже давно никого не шлютъ и не выпускаютъ въ
   лeсъ -- изъ боязни, что люди разбeгутся, хотя бeжать некуда, -- и на
   лагпунктe дровъ нeтъ. Все то, что съ такими трудами, съ такими жертвами и
   такой спeшкой строилось три мeсяца тому назадъ, -- все идетъ въ трубу, въ
   печку. Ломаютъ на топливо бараки, склады, кухни. Занесенной снeгомъ кучей
   металла лежитъ кeмъ-то взорванный мощный дизель, привезенный сюда для
   стройки плотины. Валяются изогнутыя буровыя трубы. Все это -- импортное,
   валютное... У того барака, гдe нeкогда процвeтали подъ дождемъ мы трое,
   стоитъ плотная толпа заключенныхъ -- человeкъ четыреста. Она окружена цeпью
   стрeлковъ ГПУ. Стрeлки стоятъ въ нeкоторомъ отдаленiи, держа винтовки по
   уставу -- подъ мышкой. Кромe винтовокъ -- стоятъ на треножникахъ два легкихъ
   пулемета. Передъ толпой заключенныхъ -- столикъ, за столикомъ -- мeстное
   начальство.
   Кто-то изъ начальства равнодушно выкликаетъ:
   -- Ивановъ. Есть?
   Толпа молчитъ.
   -- Петровъ?
   Толпа молчитъ.
   Эта операцiя носить техническое названiе измора. Люди на лагпунктe
   перепутались, люди растеряли или побросали свои "рабочiя карточки" --
   единственный документъ, удостовeряющiй самоличность лагерника. И вотъ, когда
   въ колоннe вызываютъ на БАМ какого-нибудь Иванова двадцать пятаго, то этотъ
   Ивановъ предпочитаетъ не откликаться.
   Всю колонну выгоняютъ изъ барака на морозъ, оцeпляютъ стрeлками и
   начинаютъ вызывать. Колонна отмалчивается. Мeняется начальство, смeняются
   стрeлки, а колонну все держатъ на морозe. Понемногу, одинъ за другимъ,
   молчальники начинаютъ сдаваться -- раньше всего рабочiе и интеллигенцiя,
   потомъ крестьяне и, наконецъ, урки. Но урки часто не сдаются до конца:
   валится на снeгъ, и, замерзшаго, его относятъ въ амбулаторiю или въ яму,
   исполняющую назначенiе общей могилы. Въ общемъ {152} -- совершенно
   безнадежная система сопротивленiя... Вотъ въ толпe уже свалилось нeсколько
   человeкъ. Ихъ подберутъ не сразу, чтобы не "симулировали"... Говорятъ, что
   одна изъ землекопныхъ бригадъ поставила рекордъ: выдержала двое сутокъ
   такого измора, и изъ нея откликнулось не больше половины... Но другая
   половина -- немного отъ нея осталось...
  
   ВСТРEЧА
  
  
   Въ лагерномъ тупичкe стоитъ почти готовый къ отправкe эшелонъ.
   Территорiи этого тупичка оплетена колючей проволокой и охраняется патрулями.
   Но у меня пропускъ, и я прохожу къ вагонамъ. Нeкоторые вагоны уже заняты,
   изъ другихъ будущiе пассажиры выметаютъ снeгъ, опилки, куски каменнаго угля,
   заколачиваютъ щели, настилаютъ нары -- словомъ, идетъ строительство
   соцiализма...
   Вдругъ гдe-то сзади меня раздается зычный голосъ:
   -- Иванъ Лукьяновичъ, алло! Товарищъ Солоневичъ, алло!
   Я оборачиваюсь. Спрыгнувъ съ изумительной ловкостью изъ вагона, ко мнe
   бeжитъ нeкто въ не очень рваномъ бушлатe, весь заросшiй рыжей бородищей и
   призывно размахивающiй шапкой. Останавливаюсь.
   Человeкъ съ рыжей бородой подбeгаетъ ко мнe и съ энтузiазмомъ трясетъ
   мнe руку. Пальцы у него желeзные.
   -- Здравствуйте, И. Л., знаете, очень радъ васъ видeть. Конечно, это я
   понимаю, свинство съ моей стороны высказывать радость, увидeвъ стараго
   прiятеля въ такомъ мeстe. Но человeкъ слабъ. Почему я долженъ нарушать
   гармонiю общаго равенства и лeзть въ сверхчеловeки?
   Я всматриваюсь. Ничего не понять! Рыжая борода, веселые забубенные
   глаза, общiй видъ человeка, ни въ коемъ случаe не унывающаго.
   -- Послушайте, -- говоритъ человeкъ съ негодованiемъ, -- неужели не
   узнаете? Неужели вы возвысились до такихъ административныхъ высотъ, что для
   васъ простые лагерники, вродe Гендельмана, не существуютъ?
   Точно кто-то провелъ мокрой губкой по лицу рыжаго человeка, и сразу
   смылъ бородищу, усищи, снялъ бушлатъ, и подо всeмъ этимъ очутился Зиновiй
   Яковлевичъ Гендельманъ6 такимъ, какимъ я его зналъ по Москвe: весь сотканный
   изъ мускуловъ, бодрости и зубоскальства. Конечно, это тоже свинство, но
   встрeтить З. Я. мнe было очень радостно. Такъ стоимъ мы и тискаемъ другъ
   другу руки.
  
   6 Имя, конечно, вымышлено.
  
   -- Значитъ, сeли, наконецъ, -- неунывающимъ тономъ умозаключаетъ
   Гендельманъ. -- Я вeдь вамъ предсказывалъ. Правда, и вы мнe предсказывали.
   Какiе мы съ вами проницательные! И какъ это у насъ обоихъ не хватило
   проницательности, чтобы не сeсть? Не правда-ли, удивительно? Но нужно имeть
   силы подняться {153} надъ нашими личными, мелкими, мeщанскими переживанiями.
   Если наши вожди, лучшiе изъ лучшихъ, желeзная гвардiя ленинизма, величайшая
   надежда будущаго человeчества, -- если эти вожди садятся въ ГПУ, какъ мухи
   на медъ, такъ что же мы должны сказать? А? Мы должны сказать: добро
   пожаловать, товарищи!
   -- Слушайте, -- перебиваю я, -- публика кругомъ.
   -- Это ничего. Свои ребята. Наша бригада -- все уральскiе мужички:
   ребята, какъ гвозди. Замeчательныя ребята. Итакъ: по какимъ статьямъ
   существующаго и несуществующаго закона попали вы сюда?
   Я разсказываю. Забубенный блескъ исчезаетъ изъ глазъ Гендельмана.
   -- Да, вотъ это плохо. Это ужъ не повезло. -- Гендельманъ оглядывается
   кругомъ и переходитъ на нeмецкiй языкъ: -- Вы вeдь все равно сбeжите?
   -- До сихъ поръ мы считали это само собою разумeющимся. Но вотъ теперь
   эта исторiя съ отправкой сына. А ну-ка, З. Я., мобилизуйте вашу "юдише
   копфъ" и что-нибудь изобрeтите.
   Гендельманъ запускаетъ пальцы въ бороду и осматриваетъ вагоны,
   проволоку, ельникъ, снeгъ, какъ будто отыскивая тамъ какое-то рeшенiе.
   -- А попробовали бы вы подъeхать къ БАМовской комиссiи.
   -- Думалъ и объ этомъ. Безнадежно.
   -- Можетъ быть, не совсeмъ. Видите ли, предсeдателемъ этой комиссiи
   торчитъ нeкто Чекалинъ, я его по Вишерскому лагерю знаю. Во-первыхъ, онъ
   коммунистъ съ дореволюцiоннымъ стажемъ и, во-вторыхъ, человeкъ онъ очень
   неглупый. Неглупый коммунистъ и съ такимъ стажемъ, если онъ до сихъ поръ не
   сдeлалъ карьеры -- а развe это карьера? -- это значитъ, что онъ человeкъ
   лично порядочный и что, въ качествe порядочнаго человeка, онъ рано или
   поздно сядетъ. Онъ, конечно, понимаетъ это и самъ. Словомъ, тутъ есть
   кое-какiя психологическiя возможности.
   Идея -- довольно неожиданная. Но какiя тутъ могутъ быть психологическiя
   возможности, въ этомъ сумасшедшемъ домe? Чекалинъ, колючiй, нервный,
   судорожный, замотанный, полусумасшедшiй отъ вeчной грызни съ Якименкой?
   -- А то попробуйте увязаться съ нами. Нашъ эшелонъ пойдетъ, вeроятно,
   завтра. Или, на крайнiй случай, пристройте вашего сына сюда. Тутъ онъ у насъ
   не пропадетъ! Я посылки получалъ, eда у меня на дорогу болeе или менeе есть.
   А? Подумайте.
   Я крeпко пожалъ Гендельману руку, но его предложенiе меня не
   устраивало.
   -- Ну, а теперь -- "докладывайте" вы!
   Гендельманъ былъ по образованiю инженеромъ, а по профессiи --
   инструкторомъ спорта. Это -- довольно обычное въ совeтской Россiи явленiе: у
   инженера нeсколько больше денегъ, огромная отвeтственность (конечно, передъ
   ГПУ) по линiи вредительства, безхозяйственности, невыполненiи директивъ и
   плановъ, и по многимъ другимъ линiямъ и, конечно, -- никакого житья. У
   инструктора физкультуры -- денегъ иногда меньше, а иногда больше, {154}
   столкновенiй съ ГПУ -- почти никакихъ, и въ результатe всего этого --
   возможность вести приблизительно человeческiй образъ жизни. Кромe того,
   можно потихоньку и сдeльно подхалтуривать и по своей основной спецiальности.
   Гендельманъ былъ блестящимъ спортсменомъ и рeдкимъ организаторомъ. Однако, и
   физкультурный иммунитетъ противъ ГПУ вещь весьма относительная. Въ связи съ
   той "политизацiей" физкультуры, о которой я разсказывалъ выше, около
   пятисотъ инструкторовъ спорта было арестовано и разослано по всякимъ
   нехорошимъ и весьма неудобоусвояемымъ мeстамъ. Былъ арестованъ и
   Гендельманъ.
   -- Да и докладывать въ сущности нечего. Сцапали. Привезли на Лубянку.
   Посадили. Сижу. Черезъ три мeсяца вызываютъ на допросъ. Ну, конечно, они уже
   все, рeшительно все знаютъ: что я старый сокольскiй деятель, что у себя на
   работe я устраивалъ старыхъ соколовъ, что я находился въ перепискe съ
   международнымъ сокольскимъ центромъ, что я даже посылалъ привeтственную
   телеграмму всесокольскому слету. А я все сижу и слушаю. Потомъ я говорю:
   "Ну, вотъ вы, товарищи, все знаете?" -- "Конечно, знаемъ". "И уставъ
   "Сокола" тоже знаете?". -- "Тоже знаемъ". "Позвольте мнe спросить, почему же
   вы не знаете, что евреи въ "Соколъ" не принимаются?".
   -- Знаете, что мнe слeдователь отвeтилъ? "Ахъ, говоритъ, не все ли вамъ
   равно, гражданинъ Гендельманъ, за что вамъ сидeть -- за "Соколъ" или не за
   "Соколъ"?". Какое генiальное прозрeнiе въ глубины человeческаго сердца!
   Представьте себe -- мнe, оказывается, рeшительно все равно за что сидeть --
   разъ я уже все равно сижу.
   -- Почему я работаю плотникомъ? А зачeмъ мнe работать не плотникомъ?
   Во-первыхъ, я зарабатываю себe настоящая, мозолистыя, пролетарскiя руки.
   Знаете, какъ въ пeсенкe поется:
  
   "... Въ заводскомъ гулe онъ ласкалъ
   Ея мозолистыя груди"...
  
   Во-вторыхъ, я здоровъ (посылки мнe присылаютъ), а ужъ лучше тесать бревна,
   чeмъ зарабатывать себe геморрой. Въ третьихъ, я имeю дeло не съ совeтскимъ
   активомъ, а съ порядочными людьми -- съ крестьянами. Я раньше побаивался,
   думалъ -- антисемитизмъ. У нихъ столько же антисемитизма, какъ у васъ --
   коммунистической идеологiи. Это -- честные люди и хорошiе товарищи, а не
   какая-нибудь совeтская сволочь. Три года я уже отсидeлъ -- еще два осталось.
   Заявленiе о смягченiи участи?
   Тутъ голосъ Гендельмана сталъ суровъ и серьезенъ:
   -- Ну, отъ васъ я такого совeта, И. Л., не ожидалъ. Эти бандиты меня
   безъ всякой вины, абсолютно безъ всякой вины, посадили на каторгу, оторвали
   меня отъ жены и ребенка -- ему было только двe недeли -- и чтобы я передъ
   ними унижался, чтобы я у нихъ что-то вымаливалъ?..
   Забубенные глаза Гендельмана смотрeли на меня негодующе.
   -- Нeтъ, И. Л., этотъ номеръ не пройдетъ: Я, дастъ Богъ, отсижу и
   выйду. А тамъ -- тамъ мы посмотримъ... Дастъ Богъ {155} -- тамъ мы
   посмотримъ... Вы только на этихъ мужичковъ посмотрите -- какая это сила!..
   Вечерeло. Патрули проходили мимо эшелоновъ, загоняя лагерниковъ въ
   вагоны. Пришлось попрощаться съ Гендельманомъ.
   -- Ну, передайте Борису и вашему сыну -- я его такъ и не видалъ -- мой,
   такъ сказать, спортивный привeтъ. Не унывайте. А насчетъ Чекалина все-таки
   подумайте.
  
   СРЫВЪ
  
  
   Я пытался прорваться на Погру на слeдующiй день, еще разъ отвести душу
   съ Гендельманомъ, но не удалось. Вечеромъ Юра мнe сообщилъ, что Якименко съ
   утра уeхалъ на два-три дня на Медвeжью Гору и что въ какой-то дополнительный
   списокъ на ближайшiй этапъ урчевскiй активъ ухитрился включить и его, Юру;
   что списокъ уже подписанъ начальникомъ отдeленiя Ильиныхъ и что сегодня
   вечеромъ за Юрой придетъ вооруженный конвой, чего для отдeльныхъ лагерниковъ
   не дeлалось никогда. Вся эта информацiя была сообщена Юрe чекистомъ изъ
   третьяго отдeла, которому Юра въ свое время писалъ стихами письма къ его
   возлюбленной: поэтическiя настроенiя бываютъ и у чекистовъ.
   Мой пропускъ на Погру былъ дeйствителенъ до 12 часовъ ночи. Я вручилъ
   его Юрe, и онъ, забравъ свои вещи, исчезъ на Погру съ наставленiемъ --
   "дeйствовать по обстоятельствамъ", въ томъ же случаe, если скрыться совсeмъ
   будетъ нельзя, разыскать вагонъ Гендельмана.
   Но эшелонъ Гендельмана уже ушелъ. Борисъ запряталъ Юру въ покойницкую
   при больницe, гдe онъ и просидeлъ двое сутокъ. Активъ искалъ его по всему
   лагерю. О переживанiяхъ этихъ двухъ дней разсказывать было бы слишкомъ
   тяжело.
   Черезъ два дня прieхалъ Якименко. Я сказалъ ему, что, вопреки его
   прямой директивe, Стародубцевъ обходнымъ путемъ включилъ Юру въ списокъ,
   что, въ частности, въ виду этого, сорвалась подготовка очередного эшелона
   (одна машинка оставалась безработной), и что Юра пока что скрывается за
   предeлами досягаемости актива.
   Якименко посмотрeлъ на меня мрачно и сказалъ:
   -- Позовите мнe Стародубцева.
   Я позвалъ Стародубцева. Минутъ черезъ пять Стародубцевъ вышелъ отъ
   Якименки въ состоянiи, близкомъ къ истерiи. Онъ что-то хотeлъ сказать мнe,
   но величайшая ненависть сдавила ему горло. Онъ только ткнулъ пальцемъ въ
   дверь Якименскаго кабинета. Я вошелъ туда.
   -- Вашъ сынъ сейчасъ на БАМ не eдетъ. Пусть онъ возвращается на работу.
   Но съ послeднимъ эшелономъ поeхать ему, вeроятно, придется.
   Я сказалъ:
   -- Товарищъ Якименко, но вeдь вы мнe обeщали.
   -- Ну и что же, что обeщалъ! Подумаешь, какое сокровище вашъ Юра. {156}
   -- Для... Для меня -- сокровище...
   Я почувствовалъ спазмы въ горлe и вышелъ.
   Стародубцевъ, который, видимо, подслушивалъ подъ дверью, отскочилъ отъ
   нея къ стeнкe, и всe его добрыя чувства ко мнe выразились въ одномъ словe,
   въ которомъ было... многое въ немъ было...
   -- Сокровище, г-ы-ы...
   Я схватилъ Стародубцева за горло. Изъ актива съ мeста не двинулся
   никто. Стародубцевъ судорожно схватилъ мою руку и почти повисъ на ней. Когда
   я разжалъ руку, Стародубцевъ мeшкомъ опустился на полъ. Активъ молчалъ.
   Я понялъ, что еще одна такая недeля -- и я сойду съ ума.
  
   Я ТОРГУЮ ЖИВЫМЪ ТОВАРОМЪ
  
  
   Эшелоны все шли, а наше положенiе все ухудшалось. Силы таяли. Угроза
   Юрe росла. На обeщанiя Якименки, послe всeхъ этихъ инцидентовъ, расчитывать
   совсeмъ было нельзя. Борисъ настаивалъ на немедленномъ побeгe. Я этого
   побeга боялся, какъ огня. Это было бы самоубiйствомъ, но помимо такого
   самоубiйства, ничего другого видно не было.
   Я уже не спалъ въ тe короткiе часы, которые у меня оставались отъ
   урчевской каторги. Одни за другими возникали и отбрасывались планы. Мнe все
   казалось, что гдe-то, вотъ совсeмъ рядомъ, подъ рукой, есть какой-то выходъ,
   идiотски простой, явственно очевидный, а я вотъ не вижу его, хожу кругомъ да
   около, тыкаюсь во всякую майнридовщину, а того, что надо -- не вижу. И вотъ,
   въ одну изъ такихъ безсонныхъ ночей меня, наконецъ, осeнило. Я вспомнилъ о
   совeтe Гендельмана, о предсeдателe прiемочной комиссiи БАМа чекистe Чекалинe
   и понялъ, что этотъ чекистъ -- единственный способъ спасенiя и при томъ
   способъ совершенно реальный.
   Всяческими пинкертоновскими ухищренiями я узналъ его адресъ. Чекалинъ
   жилъ на краю села, въ карельской избe. Поздно вечеромъ, воровато пробираясь
   по сугробамъ снeга, я пришелъ къ этой избe. Хозяйка избы на мой стукъ
   подошла къ двери, но открывать не хотeла. Черезъ минуту-двe къ двери
   подошелъ Чекалинъ.
   -- Кто это?
   -- Изъ УРЧ, къ товарищу Чекалину.
   Дверь открылась на десять сантиметровъ. Изъ щели прямо мнe въ животъ
   смотрeлъ стволъ парабеллюма. Электрическiй фонарикъ освeтилъ меня.
   -- Вы -- заключенный?
   -- Да.
   -- Что вамъ нужно? -- голосъ Чекалина былъ рeзокъ и подозрителенъ.
   -- Гражданинъ начальникъ, у меня къ вамъ очень серьезный разговоръ и на
   очень серьезную тему.
   -- Ну, говорите. {157}
   -- Гражданинъ начальникъ, этотъ разговоръ я черезъ щель двери вести не
   могу.
   Лучъ фонарика уперся мнe въ лицо. Я стоялъ, щурясь отъ свeта, и думалъ
   о томъ, что малeйшая оплошность можетъ стоить мнe жизни.
   -- Оружiе есть?
   -- Нeтъ.
   -- Выверните карманы.
   Я вывернулъ карманы.
   -- Войдите.
   -- Я вошелъ.
   Чекалинъ взялъ фонарикъ въ зубы и, не выпуская парабеллюма, свободной
   рукой ощупалъ меня всего. Видна была большая сноровка.
   -- Проходите впередъ.
   Я сдeлалъ два-три шага впередъ и остановился въ нерeшимости.
   -- Направо... Наверхъ... Налeво, -- командовалъ Чекалинъ. Совсeмъ какъ
   въ корридорахъ ГПУ. Да, сноровка видна.
   Мы вошли въ убого обставленную комнату. Посерединe комнаты стоялъ
   некрашеный деревянный столъ. Чекалинъ обошелъ его кругомъ и, не опуская
   парабеллюма, тeмъ же рeзкимъ тономъ спросилъ:
   -- Ну-съ, такъ что же вамъ угодно?
   Начало разговора было мало обeщающимъ, а отъ него столько зависeло... Я
   постарался собрать всe свои силы.
   -- Гражданинъ начальникъ, послeднiе эшелоны составляются изъ людей,
   которые до БАМа завeдомо не доeдутъ.
   У меня запнулось дыханiе.
   -- Ну?
   -- Вамъ, какъ прiемщику рабочей силы, нeтъ никакого смысла нагружать
   вагоны полутрупами и выбрасывать въ дорогe трупы...
   -- Да?
   -- Я хочу предложить давать вамъ списки больныхъ, которыхъ ББК сажаетъ
   въ эшелоны подъ видомъ здоровыхъ... Въ вашей комиссiи есть одинъ врачъ. Онъ,
   конечно, не въ состоянiи провeрить всeхъ этапниковъ, но онъ можетъ провeрить
   людей по моимъ спискамъ...
   -- Вы по какимъ статьямъ сидите?
   -- Пятьдесятъ восемь: шесть, десять и одиннадцать; пятьдесятъ девять:
   десять.
   -- Срокъ?
   -- Восемь лeтъ.
   -- Такъ... Вы по какимъ, собственно, мотивамъ дeйствуете?
   -- По многимъ мотивамъ. Въ частности и потому, что на БАМ придется,
   можетъ быть, eхать и моему сыну.
   -- Это тотъ, что рядомъ съ вами работаетъ?
   -- Да.
   Чекалинъ уставился на меня пронизывающимъ, но ничего не {158}
   говорящимъ взглядомъ. Я чувствовалъ, что отъ нервнаго напряженiя у меня
   начинаетъ пересыхать во рту.
   -- Такъ... -- сказалъ онъ раздумчиво. Потомъ, отвернувшись немного въ
   сторону, опустилъ предохранитель своего парабеллюма и положилъ оружiе въ
   кабуру.
   -- Такъ, -- повторилъ онъ, какъ бы что-то соображая. -- А скажите, вотъ
   эту путаницу съ замeной фамилiй -- это не вы устроили?
   -- Мы.
   -- А это -- по какимъ мотивамъ?..
   -- Я думаю, что даже революцiи лучше обойтись безъ тeхъ издержекъ,
   который совсeмъ ужъ безсмысленны.
   Чекалина какъ-то передернуло.
   -- Такъ, -- сказалъ онъ саркастически. -- А когда миллiоны трудящихся
   гибли на фронтахъ безсмысленной имперiалистической бойни, -- вы дeйствовали
   по столь же... просвeщенной линiи?
   Вопросъ былъ поставленъ въ лобъ.
   -- Такъ же, какъ и сейчасъ -- я безсиленъ противъ человeческаго
   сумасшествiя.
   -- Революцiю вы считаете сумасшествiемъ?
   -- Я не вижу никакихъ основанiй скрывать передъ вами этой прискорбной
   точки зрeнiя.
   Чекалинъ помолчалъ.
   -- Ваше предложенiе для меня прiемлемо. Но если вы воспользуетесь этимъ
   для какихъ-нибудь постороннихъ цeлей, протекцiи или чего -- вамъ пощады не
   будетъ.
   -- Мое положенiе настолько безвыходно, что вопросъ о пощадe меня мало
   интересуетъ... Меня интересуетъ вопросъ о сынe.
   -- А онъ за что попалъ?
   -- По существу -- за компанiю... Связи съ иностранцами.
   -- Какъ вы предполагаете технически провести эту комбинацiю?
   -- Къ отправкe каждаго эшелона я буду давать вамъ списки больныхъ,
   которыхъ ББК даетъ вамъ подъ видомъ здоровыхъ. Этихъ списковъ я вамъ
   приносить не могу. Я буду засовывать ихъ въ уборную УРЧ, въ щель между
   бревнами, надъ притолокой двери, прямо посрединe ея. Вы бываете въ УРЧ и
   можете эти списки забирать...
   -- Такъ. Подходяще. И, скажите, въ этихъ подлогахъ съ вeдомостями --
   вашъ сынъ тоже принималъ участiе?
   -- Да. Въ сущности -- это его идея.
   -- И изъ тeхъ же соображенiй?
   -- Да.
   -- И отдавая себe отчетъ...
   -- Отдавая себe совершенно ясный отчетъ...
   Лицо и голосъ Чекалина стали немного меньше деревянными.
   -- Скажите, вы не считаете, что ГПУ васъ безвинно посадило?
   -- Съ точки зрeнiя ГПУ -- нeтъ.
   -- А съ какой точки зрeнiя -- да?
   -- Кромe точки зрeнiя ГПУ, есть еще и нeкоторыя другiя {159} точки
   зрeнiя. Я не думаю, чтобы былъ смыслъ входить въ ихъ обсужденiе.
   -- И напрасно вы думаете. Глупо думаете. Изъ-за Якименокъ,
   Стародубцевыхъ и прочей сволочи революцiя и платить эти, какъ вы говорите,
   безсмысленныя издержки. И это потому, что вы и иже съ вами съ революцiей
   идти не захотeли... Почему вы не пошли?
   -- Стародубцевъ имeетъ передо мною то преимущество, что онъ выполнить
   всякое приказанiе. А я всякаго -- не выполню.
   -- Бeлыя перчатки?
   -- Можетъ быть.
   -- Ну, вотъ, и миритесь съ Якименками.
   -- Вы, кажется, о немъ не особенно высокаго мнeнiя.
   -- Якименко карьеристъ и прохвостъ, -- коротко отрeзалъ Чекалинъ. --
   Онъ думаетъ, что онъ сдeлаетъ карьеру.
   -- По всей вeроятности, сдeлаетъ.
   -- Поскольку отъ меня зависитъ -- сомнeваюсь. А отъ меня зависитъ. Объ
   этихъ эшелонахъ будетъ знать и ГУЛАГ... Штабели труповъ по дорогe ГУЛАГу не
   нужны.
   Я подумалъ о томъ, что штабели труповъ до сихъ поръ ГУЛАГу на мeшали.
   -- Якименко карьеры не сдeлаетъ, -- продолжалъ Чекалинъ. -- Сволочи у
   насъ и безъ того достаточно. Ну, это васъ не касается.
   -- Касается самымъ тeснымъ образомъ. И именно -- меня и "насъ"...
   Чекалина опять передернуло.
   -- Ну, давайте ближе къ дeлу. Эшелонъ идетъ черезъ три дня. Можете вы
   мнe на послeзавтра дать первый списокъ?
   -- Могу.
   -- Такъ, значитъ, я найду его послeзавтра, къ десяти часамъ вечера, въ
   уборной УРЧ, въ щели надъ дверью.
   -- Да.
   -- Хорошо. Если вы будете дeйствовать честно, если вы этими списками не
   воспользуетесь для какихъ-нибудь комбинацiй, -- я ручаюсь вамъ, что вашъ
   сынъ на БАМ не поeдетъ. Категорически гарантирую. А почему бы собственно не
   поeхать на БАМ и вамъ?
   -- Статьи не пускаютъ.
   -- Это ерунда!
   -- И потомъ, вы знаете, на увеселительную прогулку это не очень похоже.
   -- Ерунда. Не въ теплушкe же бы вы поeхали, разъ я васъ приглашаю.
   Я въ изумленiи воззрился на Чекалина и не зналъ, что мнe и отвeчать.
   -- Намъ нужны культурныя силы, -- сказалъ Чекалинъ, дeлая ударенiе на
   "культурный". -- И мы умeемъ ихъ цeнить. Не то, что ББК.
   Въ пафосe Чекалина мнe послышались чисто вeдомственныя {160} нотки. Я
   хотeлъ спросить, чeмъ собственно я обязанъ чести такого приглашенiя, но
   Чекалинъ прервалъ меня:
   -- Ну, мы съ вами еще поговоримъ. Такъ, значитъ, списки я послeзавтра
   тамъ найду. Ну, пока. Подумайте о моемъ предложенiи.
   Когда я вышелъ на улицу, мнe, говоря откровенно, хотeлось слегка
   приплясывать. Но, умудренный опытами всякаго рода, я предпочелъ подвергнуть
   всю эту ситуацiю, такъ сказать, "марксистскому анализу". Марксистскiй
   анализъ далъ вполнe благопрiятные результаты. Чекалину, конечно, я оказываю
   весьма существенную услугу: не потому, чтобы кто-то его сталъ бы потомъ
   попрекать штабелями труповъ по дорогe, а потому, что онъ былъ бы обвиненъ въ
   ротозeйствe: всучили ему, дескать, гнилой товаръ, а онъ и не замeтилъ. Съ
   точки зрeнiя совeтскихъ работорговцевъ -- да и не только совeтскихъ -- это
   промахъ весьма предосудительный.
  
   СНОВА ПЕРЕДЫШКА
  
  
   Общее собранiе фамилiи Солоневичей или "трехъ мушкетеровъ", какъ насъ
   называли въ лагерe, подтвердили мои соображенiя о томъ, что Чекалинъ не
   подведетъ. Помимо всякихъ психологическихъ расчетовъ -- былъ и еще одинъ.
   Связью со мной, съ заключеннымъ, использованiемъ заключеннаго для шпiонажа
   противъ лагерной администрацiи -- Чекалинъ ставитъ себя въ довольно
   сомнительное положенiе. Если Чекалинъ подведетъ, то передъ этакимъ
   "подводомъ" онъ, вeроятно, подумаетъ о томъ, что я могу пойти на самыя
   отчаянныя комбинацiи -- вeдь вотъ пошелъ же я къ нему съ этими списками. А о
   томъ, чтобы имeть на рукахъ доказательства этой преступной связи, я уже
   позабочусь -- впослeдствiи я объ этомъ и позаботился. Поставленный въ
   безвыходное положенiе, я эти доказательства предъявлю третьей части.
   Чекалинъ же находится на территорiи ББК... Словомъ, идя на все это, Чекалинъ
   ужъ долженъ былъ держаться до конца.
   Все въ мiрe -- весьма относительно. Стоило развeяться очередной угрозe,
   нависавшей надъ нашими головами, и жизнь снова начинала казаться легкой и
   преисполненной надеждъ, несмотря на каторжную работу въ УРЧ, несмотря на то,
   что, помимо этой работы, Чекалинскiе списки отнимали у насъ послeднiе часы
   сна.
   Впрочемъ, списки эти Юра сразу усовершенствовалъ: мы писали не фамилiи,
   а только указывали номеръ вeдомости и порядковый номеръ, подъ которымъ въ
   данной вeдомости стояла фамилiя даннаго заключеннаго. Наши списки стали
   срывать эшелоны. Якименко рвалъ и металъ, но каждый сорванный эшелонъ давалъ
   намъ нeкоторую передышку: пока подбирали очередные документы -- мы могли
   отоспаться. Въ довершенiе ко всему этому Якименко преподнесъ мнe довольно
   неожиданный, хотя сейчасъ уже и ненужный, сюрпризъ. Я сидeлъ за машинкой и
   барабанилъ. Якименко былъ въ сосeдней комнатe. {161}
   Слышу негромкiй голосъ Якименки:
   -- Товарищъ Твердунъ, переложите документы Солоневича Юрiя на Медгору,
   онъ на БАМ не поeдетъ.
   Вечеромъ того дня я улучилъ минуту, какъ-то неловко и путанно
   поблагодарилъ Якименко. Онъ поднялъ голову отъ бумагъ, посмотрeлъ на меня
   какимъ-то страннымъ, вопросительно ироническимъ взглядомъ и сказалъ:
   -- Не стоитъ, товарищъ Солоневичъ.
   И опять уткнулся въ бумаги.
   Такъ и не узналъ я, какую собственно линiю велъ товарищъ Якименко.
  
   ДEВОЧКА СО ЛЬДОМЪ
  
  
   Жизнь пошла какъ-то глаже. Одно время, когда начали срываться эшелоны,
   работы стало меньше, потомъ, когда Якименко сталъ подъ сурдинку включать въ
   списки людей, которыхъ Чекалинъ уже по разу, или больше, снималъ съ
   эшелоновъ -- работа опять стала безпросыпной. Въ этотъ перiодъ времени со
   мною случилось происшествiе, въ сущности, пустяковое, но какъ-то очень ужъ
   глубоко врeзавшееся въ память.
   На разсвeтe, передъ уходомъ заключенныхъ на работы, и вечеромъ, во
   время обeда, передъ нашими палатками маячили десятки оборванныхъ
   крестьянскихъ ребятишекъ, выпрашивавшихъ всякiе съeдобные отбросы. Странно
   было смотрeть на этихъ дeтей "вольнаго населенiя", болeе нищаго, чeмъ даже
   мы, каторжники, ибо свои полтора фунта хлeба мы получали каждый день, а
   крестьяне и этихъ полутора фунтовъ не имeли.
   Нашимъ продовольствiемъ завeдывалъ Юра. Онъ ходилъ за хлeбомъ и за
   обeдомъ. Онъ же игралъ роль распредeлителя лагерныхъ объeдковъ среди
   дeтворы. У насъ была огромная, литровъ на десять, аллюминiевая кастрюля,
   которая была участницей уже двухъ нашихъ попытокъ побeга, а впослeдствiи
   участвовала и въ третьей. Въ эту кастрюлю Юра собиралъ то, что оставалось
   отъ лагерныхъ щей во всей нашей палаткe. Щи эти обычно варились изъ гнилой
   капусты и селедочныхъ головокъ -- я такъ и не узналъ, куда дeвались селедки
   отъ этихъ головокъ... Немногiе изъ лагерниковъ отваживались eсть эти щи, и
   они попадали дeтямъ. Впрочемъ, многiе изъ лагерниковъ урывали кое-что и изъ
   своего хлeбнаго пайка.
   Я не помню, почему именно все это такъ вышло. Кажется, Юра дня два-три
   подрядъ вовсе не выходилъ изъ УРЧ, я -- тоже, наши сосeди по привычкe
   сливали свои объeдки въ нашу кастрюлю. Когда однажды я вырвался изъ УРЧ,
   чтобы пройтись -- хотя бы за обeдомъ -- я обнаружилъ, что моя кастрюля,
   стоявшая подъ нарами, была полна до краевъ, и содержимое ея превратилось въ
   глыбу сплошного льда. Я рeшилъ занести кастрюлю на кухню, поставить ее на
   плиту и, когда ледъ слегка оттаетъ, выкинуть всю эту глыбу вонъ и въ пустую
   кастрюлю получить свою порцiю каши. {162}
   Я взялъ кастрюлю и вышелъ изъ палатки. Была почти уже ночь.
   Пронзительный морозный вeтеръ вылъ въ телеграфныхъ проводахъ и засыпалъ
   глаза снeжной пылью. У палатокъ не было никого. Стайки дeтей, который въ
   обeденную пору шныряли здeсь, уже разошлись. Вдругъ какая-то неясная фигурка
   метнулась ко мнe изъ-за сугроба, и хриплый, застуженный дeтскiй голосокъ
   пропищалъ:
   -- Дяденька, дяденька, можетъ, что осталось, дяденька, дай!..
   Это была дeвочка лeтъ, вeроятно, одиннадцати. Ея глаза подъ спутанными
   космами волосъ блестeли голоднымъ блескомъ. А голосокъ автоматически,
   привычно, безъ всякаго выраженiя, продолжалъ скулить:
   -- Дяденька, да-а-а-ай...
   -- А тутъ -- только ледъ.
   -- Отъ щей, дяденька?
   -- Отъ щей.
   -- Ничего, дяденька, ты только дай... Я его сейчасъ, ей Богу,
   сейчасъ... Отогрeю... Онъ сейчасъ вытряхнется... Ты только дай!
   Въ голосe дeвочки была суетливость, жадность и боязнь отказа. Я
   соображалъ какъ-то очень туго и стоялъ въ нерeшимости. Дeвочка почти вырвала
   кастрюлю изъ моихъ рукъ... Потомъ она распахнула рваный зипунишко, подъ
   которымъ не было ничего -- только торчали голыя острыя ребра, прижала
   кастрюлю къ своему голому тeльцу, словно своего ребенка, запахнула зипулишко
   и сeла на снeгъ.
   Я находился въ состоянiи такой отупeлости, что даже не попытался найти
   объясненiе тому, что эта дeвочка собиралась дeлать. Только мелькнула
   ассоцiацiи о ребенкe, о материнскомъ инстинктe, который какимъ-то чудомъ
   живетъ еще въ этомъ изсохшемъ тeльцe... Я пошелъ въ палатку отыскивать
   другую посуду для каши своей насущной.
   Въ жизни каждаго человeка бываютъ минуты великаго униженiя. Такую
   минуту пережилъ я, когда, ползая подъ нарами въ поискахъ какой-нибудь
   посуды, я сообразилъ, что эта дeвочка собирается тепломъ изголодавшагося
   своего тeла растопить эту полупудовую глыбу замерзшей, отвратительной,
   свиной -- но все же пищи. И что во всемъ этомъ скелетикe -- тепла не хватитъ
   и на четверть этой глыбы.
   Я очень тяжело ударился головой о какую-то перекладину подъ нарами и,
   почти оглушенный отъ удара, отвращенiя и ярости, выбeжалъ изъ палатки.
   Дeвочка все еще сидeла на томъ же мeстe, и ея нижняя челюсть дрожала мелкой
   частой дрожью.
   -- Дяденька, не отбирай! -- завизжала она.
   Я схватилъ ее вмeстe съ кастрюлей и потащилъ въ палатку. Въ головe
   мелькали какiя-то сумасшедшiя мысли. Я что-то, помню, говорилъ, но, думаю,
   что и мои слова пахли сумасшедшимъ домомъ. Дeвочка вырвалась въ истерiи у
   меня изъ рукъ и бросилась къ выходу изъ палатки. Я поймалъ ее и посадилъ на
   нары. Лихорадочно, дрожащими руками я сталъ шарить на полкахъ подъ нарами.
   {163} Нашелъ чьи-то объeдки, полъ пайка Юринаго хлeба и что-то еще. Дeвочка
   не ожидала, чтобы я протянулъ ей ихъ. Она судорожно схватила огрызокъ хлeба
   и стала запихивать себe въ ротъ. По ея грязному личику катились слезы еще не
   остывшаго испуга. Я стоялъ передъ нею, пришибленный и растерянный, полный
   великаго отвращенiя ко всему въ мiрe, въ томъ числe и къ самому себe. Какъ
   это мы, взрослые люди Россiи, тридцать миллiоновъ взрослыхъ мужчинъ, могли
   допустить до этого дeтей нашей страны? Какъ это мы не додрались до конца?
   Мы, русскiе интеллигенты, зная вeдь, чeмъ была "великая французская
   революцiя", могли мы себe представить, чeмъ будетъ столь же великая
   революцiя у насъ!.. Какъ это мы не додрались? Какъ это мы всe, всe
   поголовно, не взялись за винтовки? Въ какой-то очень короткiй мигъ -- вся
   проблема гражданской войны и революцiи освeтилась съ безпощадной яркостью.
   Что помeщики? Что капиталисты? Что профессора? Помeщики -- въ Лондонe,
   капиталисты -- въ Наркомторгe, профессора -- въ академiи. Безъ виллъ и
   автомобилей -- но живутъ... А вотъ всe эти безымянные мальчики и дeвочки?..
   О нихъ мы должны были помнить прежде всего -- ибо они будущее нашей
   страны... -- А вотъ -- не вспомнили... И вотъ, на костяхъ этого маленькаго
   скелетика -- миллiоновъ такихъ скелетиковъ -- будетъ строиться
   соцiалистическiй рай. Вспоминался карамазовскiй вопросъ о билетe въ жизнь...
   Нeтъ, ежели бы имъ и удалось построить этотъ рай -- на этихъ скелетикахъ, --
   я такого рая не хочу. Вспомнилась и фотографiя Ленина въ позe Христа,
   окруженнаго дeтьми: "не мeшайте дeтямъ приходить ко мнe"... Какая подлость!
   Какая лицемeрная подлость!..
   И вотъ -- много вещей видалъ я на совeтскихъ просторахъ -- вещей, на
   много хуже этой дeвочки съ кастрюлей льда. И многое -- какъ-то забывается. А
   дeвочка не забудется никогда. Она для меня стала какимъ-то символомъ,
   символомъ того, что сдeлалось съ Россiей.
  
   НОЧЬ ВЪ УРЧ
  
  
   Шли дни. Уходили эшелоны. Ухудшалось питанiе. Наши посылки активъ изъ
   почтово-посылочной экспедицiи лагеря разворовывалъ настойчиво и аккуратно --
   риска уже не было никакого: все равно на БАМ. Одинъ за другимъ отправлялись
   на БАМ и наши славные сотоварищи по УРЧу. Твердунъ, который принималъ хотя и
   второстепенное, но все же весьма дeятельное участiе въ нашей травлe, пропилъ
   отъ обалдeнiя свой послeднiй бушлатъ и плакалъ въ мою жилетку о своей
   загубленной молодой жизни. Онъ былъ польскимъ комсомольцемъ (фамилiя --
   настоящая), перебравшимся нелегально, кажется, изъ Вильны и, по подозрeнiю
   неизвeстно въ чемъ, отправленнымъ на пять лeтъ сюда... Даже Стародубцевъ
   махнулъ на насъ рукой и вынюхивалъ пути къ обходу БАМовскихъ перспективъ.
   Очень грустно констатировать этотъ фактъ, но отъ БАМа Стародубцевъ какъ-то
   отвертeлся.
   А силы все падали. Я хирeлъ и тупeлъ съ каждымъ днемъ. {164}
   Мы съ Юрой кончали наши очередные списки. Было часа два ночи. УРЧ былъ
   пустъ. Юра кончилъ свою простыню.
   -- Иди ка, Квакушка, въ палатку, ложись спать.
   -- Ничего, Ватикъ, посижу, пойдемъ вмeстe.
   У меня оставалось работы минутъ на пять. Когда я вынулъ изъ машинки
   послeднiе листы, то оказалось, что Юра усeлся на полъ, прислонился спиной къ
   стeнe и спитъ. Будить его не хотeлось. Нести въ палатку? Не донесу. Въ
   комнатe была лежанка, на которой подремывали всe, у кого были свободные
   полчаса, въ томъ числe и Якименко. Нужно взгромоздить Юру на эту лежанку,
   тамъ будетъ тепло, пусть спитъ. На полу оставлять нельзя. Сквозь щели пола
   дули зимнiе сквозняки, наметая у карниза тоненькiе сугробики снeга.
   Я наклонился и поднялъ Юру. Первое, что меня поразило -- это его
   страшная тяжесть. Откуда? Но потомъ я понялъ: это не тяжесть, а моя
   слабость. Юрины пудовъ шесть брутто казались тяжелeе, чeмъ раньше были
   пудовъ десять.
   Лежанка была на уровнe глазъ. У меня хватило силы поднять Юру до уровня
   груди, но дальше не шло никакъ. Я положилъ Юру на полъ и попробовалъ
   разбудить. Не выходило ничего. Это былъ уже не сонъ. Это былъ, выражаясь
   спортивнымъ языкомъ, коллапсъ...
   Я все-таки изловчился. Подтащилъ къ лежанкe ящикъ опять поднялъ Юру,
   взобрался съ нимъ на ящикъ, положилъ на край ладони и, приподнявшись,
   перекатилъ Юру на лежанку. Перекатываясь, Юра ударился вискомъ о край
   кирпичнаго изголовья... Тоненькая струйка крови побeжала по лицу. Обрывкомъ
   папиросной бумаги я заклеилъ ранку. Юра не проснулся. Его лицо было похоже
   на лицо покойника, умершаго отъ долгой и изнурительной болeзни. Алыя пятна
   крови рeзкимъ контрастомъ подчеркивали мертвенную синеву лица. Провалившiяся
   впадины глазъ. Заострившiйся носъ. Высохшiя губы. Неужели это конецъ?..
   Впечатлeнiе было такимъ страшнымъ, что я наклонился и сталъ слушать
   сердце... Нeтъ, сердце билось... Плохо, съ аритмiей, но билось... Этотъ
   короткiй, на нeсколько секундъ, ужасъ окончательно оглушилъ меня. Голова
   кружилась и ноги подгибались. Хорошо бы никуда не идти, свалиться прямо
   здeсь и заснуть. Но я, пошатываясь, вышелъ изъ УРЧ и сталъ спускаться съ
   лeстницы. По дорогe вспомнилъ о нашемъ спискe для Чекалина. Списокъ
   относился къ этапу, который долженъ былъ отправиться завтра или, точнeе,
   сегодня. Ну, конечно, Чекалинъ этотъ списокъ взялъ, какъ и прежнiе списки. А
   вдругъ не взялъ? Чепуха, почему бы онъ могъ не взять! Ну, а если не взялъ?
   Это былъ нашъ рекордный списокъ -- на 147 человeкъ... И оставлять его въ
   щели на завтра? Днемъ могутъ замeтить... И тогда?..
   Потоптавшись въ нерeшительности на лeстницe, я все-таки поползъ
   наверхъ. Открылъ дверь въ неописуемую урчевскую уборную, просунулъ руку.
   Списокъ былъ здeсь.
   Я чиркнулъ спичку. Да, это былъ нашъ списокъ (иногда бывали записки отъ
   Чекалина -- драгоцeнный документъ на всякiй {165} случай: Чекалинъ былъ
   очень неостороженъ). Почему Чекалинъ не взялъ его? Не могъ? Не было времени?
   Что-жъ теперь? Придется занести его Чекалину.
   Но при мысли о томъ, что придется проваливаться по сугробамъ куда-то за
   двe версты до Чекалинской избы, меня даже ознобъ прошибъ. А не пойти? Завтра
   эти сто сорокъ семь человeкъ поeдутъ на БАМ...
   Какiе-то обрывки мыслей и доводовъ путано бродили въ головe. Я вышелъ
   на крыльцо.
   Окна УРЧ отбрасывали бeлые прямоугольники свeта, заносимые снeгомъ и
   тьмой. Тамъ, за этими прямоугольниками, металась вьюжная приполярная ночь.
   Двe версты? Не дойду. Ну его къ чертямъ! И съ БАМомъ, и со спискомъ, и съ
   этими людьми. Имъ все равно погибать: не по дорогe на БАМ, такъ гдe-нибудь
   на Лeсной Рeчкe. Пойду въ палатку и завалюсь спать. Тамъ весело трещитъ
   печурка, можно будетъ завернуться въ два одeяла -- и въ Юрино тоже... Буду
   засыпать и думать о землe, гдe нeтъ разстрeловъ, БАМа, дeвочки со льдомъ,
   мертвеннаго лица сына... Буду мечтать о какой-то странной жизни, можетъ
   быть, очень простой, можетъ быть, очень бeдной, но о жизни на волe. О
   невeроятной жизни на волe... Да, а списокъ-то какъ?
   Я не безъ труда сообразилъ, что я сижу на снeгу, упершись спиной въ
   крыльцо и вытянувъ ноги, которыя снeгъ уже замелъ до кончиковъ носковъ.
   Я вскочилъ, какъ будто мною выстрeлили изъ пушки. Такъ по идiотски
   погибнуть? Замерзнуть на дорогe между УРЧ и палаткой? Распустить свои нервы
   до степени какого-то лунатизма? Къ чортовой матери! Пойду къ Чекалину. Спитъ
   -- разбужу! Чортъ съ нимъ!
  
   ПОСЛEДНIЕ ИЗЪ МОГИКАНЪ
  
  
   Пошелъ. Путался во тьмe и сугробахъ; наконецъ, набрелъ на плетень, отъ
   котораго можно было танцевать дальше. Мыслями о томъ, какъ бы дотанцевать,
   какъ бы не запутаться, какъ бы не свалиться -- было занято все вниманiе.
   Такъ что возгласъ: "Стой, руки вверхъ!" -- засталъ меня въ состоянiи
   полнeйшаго равнодушiя. Я послалъ возглашающаго въ нехорошее мeсто и побрелъ
   дальше.
   Но голосъ крикнулъ: "это вы?"
   Я резонно отвeтилъ, что это, конечно, я.
   Изъ вьюги вынырнула какая-то фигура съ револьверомъ въ рукахъ.
   -- Вы куда? Ко мнe?
   Я узналъ голосъ Чекалина.
   -- Да, я къ вамъ.
   -- Списокъ несете? Хорошо, что я васъ встрeтилъ. Только что прieхалъ,
   шелъ за этимъ самымъ спискомъ. Хорошо, что вы его несете. Только послушайте
   -- вeдь вы же интеллигентный человeкъ! Нельзя же такъ писать. Вeдь это чортъ
   знаетъ что такое, что фамилiи -- а цифръ разобрать нельзя. {166}
   Я покорно согласился, что почеркъ у меня, дeйствительно, -- бываетъ и
   хуже, но не часто.
   -- Ну, идемъ ко мнe, тамъ разберемся.
   Чекалинъ повернулся и нырнулъ во тьму. Я съ трудомъ поспeвалъ за нимъ.
   Проваливались въ какiе-то сугробы, натыкались на какiе-то пни. Наконецъ,
   добрели... Мы поднялись по темной скрипучей лeстницe. Чекалинъ зажегъ свeтъ.
   -- Ну вотъ, смотрите, -- сказалъ онъ своимъ скрипучимъ раздраженнымъ
   голосомъ. -- Ну, на что это похоже? Что это у васъ: 4? 1? 7? 9? Ничего не
   разобрать. Вотъ вамъ карандашъ. Садитесь и поправьте такъ, чтобы было
   понятно.
   Я взялъ карандашъ и усeлся. Руки дрожали -- отъ холода, отъ голода и
   отъ многихъ другихъ вещей. Карандашъ прыгалъ въ пальцахъ, цифры расплывались
   въ глазахъ.
   -- Ну, и распустили же вы себя, -- сказалъ Чекалинъ укоризненно, но въ
   голосe его не было прежней скрипучести. Я что-то отвeтилъ...
   -- Давайте, я буду поправлять. Вы только говорите мнe, что ваши
   закорючки означаютъ.
   Закорюкъ было не такъ ужъ много, какъ этого можно было бы ожидать.
   Когда всe онe были расшифрованы, Чекалинъ спросилъ меня:
   -- Это всe больные завтрашняго эшелона?
   Я махнулъ рукой.
   -- Какое всe. Я вообще не знаю, есть ли въ этомъ эшелонe здоровые.
   -- Такъ почему же вы не дали списка на всeхъ больныхъ?
   -- Знаете, товарищъ Чекалинъ, даже самая красивая дeвушка не можетъ
   дать ничего путнаго, если у нея нeтъ времени для сна.
   Чекалинъ посмотрeлъ на мою руку.
   -- Н-да, -- протянулъ онъ. -- А больше въ УРЧ вамъ не на кого
   положиться?
   Я посмотрeлъ на Чекалина съ изумленiемъ.
   -- Ну, да, -- поправился онъ, -- извините за нелeпость. А сколько, по
   вашему, еще остается здоровыхъ?
   -- По моему -- вовсе не остается. Точнeе -- по мнeнiю брата.
   -- Существенный парень вашъ братъ, -- сказалъ ни съ того, ни съ сего
   Чекалинъ. -- Его даже работники третьей части -- и тe побаиваются... Да...
   Такъ, говорите, всe резервы Якименки уже исчерпаны?
   -- Пожалуй, даже больше, чeмъ исчерпаны. На дняхъ мой сынъ открылъ
   такую штуку: въ послeднiе списки УРЧ включилъ людей, которыхъ вы уже по два
   раза снимали съ эшелоновъ.
   Брови Чекалина поднялись.
   -- Ого! Даже -- такъ? Вы въ этомъ увeрены?
   -- У васъ, вeроятно, есть старые списки. Давайте провeримъ. Нeкоторыя
   фамилiи я помню. {167}
   Провeрили. Нeсколько повторяющихся фамилiй нашелъ и самъ Чекалинъ.
   -- Такъ, -- сказалъ Чекалинъ раздумчиво. -- Такъ, значитъ, --
   "Елизаветъ Воробей"?
   -- Въ этомъ родe. Или сказка про бeлаго бычка.
   -- Такъ, значитъ, Якименко идетъ уже на настоящiй подлогъ. Значитъ, --
   дeйствительно, давать ему больше некого. Чортъ знаетъ что такое! Прiемку
   придется закончить. За такiя потери -- я отвeчать не могу.
   -- А что -- очень велики потери въ дорогe?
   Я ожидалъ, что Чекалинъ мнe отвeтитъ, какъ въ прошлый разъ: "Это не
   ваше дeло", но, къ моему удивленiю, онъ нервно повелъ плечами и сказалъ:
   -- Совершенно безобразныя потери... Да, кстати, -- вдругъ прервалъ онъ
   самого себя, -- какъ вы насчетъ моего предложенiя? На БАМ?
   -- Если вы разрeшите, я откажусь.
   -- Почему?
   -- Есть двe основныхъ причины: первая -- здeсь Ленинградъ подъ бокомъ,
   и ко мнe люди будутъ прieзжать на свиданiя, вторая -- увязавшись съ вами, я
   автоматически попадаю подъ вашу протекцiю (Чекалинъ подтверждающе кивнулъ
   головой). Вы -- человeкъ партiйный, слeдовательно, подверженный всякимъ
   мобилизацiямъ и переброскамъ. Протекцiя исчезаетъ, и я остаюсь на
   растерзанiе тeхъ людей, у кого эта протекцiи и привиллегированность были
   бeльмомъ въ глазу.
   -- Первое соображенiе вeрно. Вотъ второе -- не стоитъ ничего. Тамъ, въ
   БАМовскомъ ГПУ, я вeдь разскажу всю эту исторiю со списками, съ Якименкой,
   съ вашей ролью во всемъ этомъ.
   -- Спасибо. Это значитъ, что БАМовское ГПУ меня размeняетъ при первомъ
   же удобномъ или неудобномъ случаe.
   -- То-есть, -- почему это?
   Я посмотрeлъ на Чекалина не безъ удивленiя и соболeзнованiя: такая
   простая вещь...
   -- Потому, что изо всего этого будетъ видно довольно явственно: парень
   зубастый и парень не свой. Вчера онъ подвелъ ББК, а сегодня онъ подведетъ
   БАМ...
   Чекалинъ повернулся ко мнe всeмъ своимъ корпусомъ.
   -- Вы никогда въ ГПУ не работали?
   -- Нeтъ. ГПУ надо мной работало.
   Чекалинъ закурилъ папиросу и сталъ смотрeть, какъ струйка дыма
   разбивалась струями холоднаго воздуха отъ окна. Я рeшилъ внести нeкоторую
   ясность.
   -- Это не только система ГПУ. Объ этомъ и Маккiавели говорилъ.
   -- Кто такой Маккiавели?
   -- Итальянецъ эпохи Возрожденiя. Издалъ, такъ сказать, учебникъ
   большевизма. Тамъ обо всемъ этомъ довольно подробно сказано. Пятьсотъ лeтъ
   тому назадъ...
   Чекалинъ поднялъ брови... {168}
   -- Н-да, за пятьсотъ лeтъ человeческая жизнь по существу не на много
   усовершенствовалась, -- сказалъ онъ, какъ бы что-то разъясняя. -- И пока
   капитализма мы не ликвидируемъ -- и не усовершенствуется... Да, но насчетъ
   БАМа вы, пожалуй, и правы... Хотя и не совсeмъ. На БАМ посланы наши лучшiя
   силы...
   Я не сталъ выяснять, съ какой точки зрeнiя эти лучшiя силы являются
   лучшими... Собственно, пора было уже уходить, пока мнe объ этомъ не сказали
   и безъ моей иницiативы. Но какъ-то трудно было подняться. Въ головe былъ
   туманъ, хотeлось заснуть тутъ же, на табуреткe... Однако, я приподнялся.
   -- Посидите, отогрeйтесь, -- сказалъ Чекалинъ и протянулъ мнe папиросы.
   Я закурилъ. Чекалинъ, какъ-то слегка съежившись, сeлъ на табуретку, и его
   поза странно напомнила мнe давешнюю дeвочку со льдомъ. Въ этой позe, въ
   лицe, въ устало положенной на столъ рукe было что-то сурово-безнадежное,
   усталое, одинокое. Это было лицо человeка, который привыкъ жить, какъ
   говорится, сжавши зубы. Сколько ихъ -- такихъ твердокаменныхъ партiйцевъ --
   энтузiастовъ и тюремщиковъ, жертвъ и палачей, созидателей и опустошителей...
   Но идутъ безпросвeтные годы -- энтузiазмъ вывeтривается, провалы
   коммунистическихъ ауто-дафе давятъ на совeсть все больнeе, жертвы -- и свои,
   и чужiя, какъ-то больше опустошаютъ, чeмъ создаютъ. Какая, въ сущности,
   безпросвeтная жизнь у нихъ, у этихъ энтузiастовъ... Недаромъ одинъ за
   другимъ уходятъ они на тотъ свeтъ (добровольно и не добровольно), на
   Соловки, въ басмаческiе районы Средней Азiи, въ политизоляторы ГПУ: больше
   имъ, кажется, некуда уходить...
   Чекалинъ поднялъ голову и поймалъ мой пристальный взглядъ. Я не сдeлалъ
   вида, что этотъ взглядъ былъ только случайностью. Чекалинъ какъ-то
   болeзненно и криво усмeхнулся.
   -- Изучаете? А сколько, по вашему, мнe лeтъ?
   Вопросъ былъ нeсколько неожиданнымъ. Я сдeлалъ поправку на то, что на
   языкe оффицiальной совeтской медицины называется "совeтской изношенностью",
   на необходимость какого-то процента подбадриванiя и сказалъ "лeтъ сорокъ
   пять". Чекалинъ повелъ плечами.
   -- Да? А мнe тридцать четыре. Вотъ вамъ -- и чекистъ, -- онъ совсeмъ
   криво усмeхнулся и добавилъ, -- палачъ, какъ вы говорите.
   -- Я не говорилъ.
   -- Мнe -- не говорили. Другимъ -- говорили. Или, во всякомъ случаe --
   думали...
   Было бы глупо отрицать, что такой ходъ мыслей дeйствительно
   существовалъ.
   -- Разные палачи бываютъ. Тe, кто идетъ по любви къ этому дeлу --
   выживаютъ. Тe, кто только по убeжденiю -- гибнутъ. Я думаю, вотъ, что
   Якименко очень мало безпокоится о потеряхъ въ эшелонахъ.
   -- А откуда вы взяли, что я безпокоюсь? {169}
   -- Таскаетесь по ночамъ за моими списками въ УРЧ... Якименко бы
   таскаться не сталъ. Да и вообще -- видно... Если бы я этого не видeлъ, я бы
   къ вамъ съ этими списками и не пошелъ бы.
   -- Да? Очень любопытно... Знаете что -- откровенность за
   откровенность...
   Я насторожился. Но несмотря на столь многообeщающее вступленiе,
   Чекалинъ какъ-то замялся, потомъ подумалъ, потомъ, какъ бы рeшившись
   окончательно, сказалъ:
   -- Вы не думаете, что Якименко что-то подозрeваетъ о вашихъ
   комбинацiяхъ со списками?
   Мнe стало безпокойно. Якименко могъ и подозрeвать, но если объ его
   подозрeнiяхъ уже и Чекалинъ знаетъ, -- дeло могло принять совсeмъ серьезный
   оборотъ.
   -- Якименко на дняхъ далъ распоряженiе отставить моего сына отъ
   отправки на БАМ.
   -- Вотъ какъ? Совсeмъ занимательно...
   Мы недоумeнно посмотрeли другъ на друга.
   -- А что вы, собственно говоря, знаете о подозрeнiяхъ Якименки?
   -- Такъ ничего, въ сущности, опредeленнаго... Трудно сказать. Какiе-то
   намеки, что ли...
   -- Тогда почему Якименко насъ не ликвидировалъ?
   -- Это не такъ просто. Въ лагеряхъ есть законъ. Конечно, сами знаете,
   -- онъ не всегда соблюдается, но онъ есть... И если человeкъ зубастый... По
   отношенiю къ зубастому человeку... а васъ здeсь цeлыхъ трое зубастыхъ...
   Ликвидировать не такъ легко... Якименко человeкъ осторожный. Мало ли какiя у
   васъ могутъ быть связи... А у насъ, въ ГПУ, за нарушенiе закона...
   -- ... по отношенiю къ тeмъ, кто имeетъ связи...
   Чекалинъ посмотрeлъ на меня недовольно:
   -- ... спуску не даютъ...
   Заявленiе Чекалина вызвало необходимость обдумать цeлый рядъ вещей и,
   въ частности, и такую: не лучше-ли при такомъ ходe событiй принять
   предложенiе Чекалина насчетъ БАМа, чeмъ оставаться здeсь подъ эгидой
   Якименки. Но это былъ моментъ малодушiя, попытка измeны принципу: "все для
   побeга". Нeтъ, конечно, "все для побeга". Какъ-нибудь справимся и съ
   Якименкой... Къ темe о БАМe не стоитъ даже и возвращаться.
   -- Знаете что, товарищъ Чекалинъ, насчетъ закона и спуска, пожалуй,
   нeтъ смысла и говорить.
   -- Я вамъ отвeчу прежнимъ вопросомъ: почему на отвeтственныхъ мeстахъ
   сидятъ Якименки, а не вы? Сами виноваты.
   -- Я вамъ отвeчу прежнимъ отвeтомъ: потому, что во имя приказа или,
   точнeе, во имя карьеры онъ пойдетъ на что хотите. А я -- не пойду.
   -- Якименко только одинъ изъ винтиковъ колоссальнаго аппарата. Если
   каждый винтикъ будетъ разсуждать...
   -- Боюсь, что вотъ вы все-таки разсуждаете. И я -- тоже. Мы все-таки,
   такъ сказать, продукты индивидуальнаго творчества. {170} Вотъ когда
   додумаются дeлать людей на конвейерахъ, какъ винты и гайки, тогда будетъ
   другое дeло.
   Чекалинъ презрительно пожалъ плечами.
   -- Гнилой индивидуализмъ. Такимъ, какъ вы, хода нeтъ.
   Я нeсколько обозлился: почему мнe нeтъ хода? Въ любой странe для меня
   былъ бы свободенъ любой ходъ.
   -- Товарищъ Чекалинъ, -- сказалъ я раздраженно, -- для васъ тоже хода
   нeтъ. Потому что съ каждымъ вершкомъ углубленiя революцiи власть все больше
   и больше нуждается въ людяхъ не разсуждающихъ и не поддающихся никакимъ
   угрызенiямъ совeсти -- въ Стародудцевыхъ и Якименкахъ. Вотъ именно поэтому и
   вамъ хода нeтъ. Эти эшелоны и эту комнатушку едва-ли можно назвать ходомъ.
   Вамъ тоже нeтъ хода, какъ нeтъ его и всей старой ленинской гвардiи. Вы
   обречены, какъ обречена и она. То, что я попалъ въ лагерь нeсколько раньше,
   а вы попадете нeсколько позже -- ничего не рeшаетъ. Вотъ только мнe въ
   лагерe не изъ-за чего биться головой объ стeнку. А вы будете биться головой
   объ стeнку. И у васъ будетъ за что. Во всемъ этомъ моя трагедiя и ваша
   трагедiя, но въ этомъ и трагедiя большевизма взятаго въ цeломъ. Все равно
   вся эта штука полнымъ ходомъ идетъ въ болото. Кто утонетъ раньше, кто позже
   -- этотъ вопросъ никакого принципiальнаго значенiя не имeетъ.
   -- Ого, -- поднялъ брови Чекалинъ, -- вы, кажется, цeлую политическую
   программу развиваете.
   Я понялъ, что я нeсколько зарвался, если не въ словахъ, то въ тонe, но
   отступать было бы глупо.
   -- Этотъ разговоръ подняли вы, а не я. А здeсь -- не лагерный баракъ съ
   сексотами и горючимъ матерiаломъ "массъ". Съ чего бы я сталъ передъ вами
   разыгрывать угнетенную невинность? Съ моими-то восемью годами приговора?
   Чекалинъ какъ будто нeсколько сконфузился за чекисткую нотку, которая
   прозвучала въ его вопросe.
   -- Кстати, а почему вамъ дали такой странный срокъ -- восемь лeтъ, не
   пять и не десять...
   -- Очевидно, предполагается, что для моей перековки въ честнаго
   совeтскаго энтузiаста требуется ровно восемь лeтъ... Если я эти восемь лeтъ
   проживу...
   -- Конечно, проживете. Думаю, что вы себe здeсь и карьеру сдeлаете.
   -- Меня московская карьера не интересовала, а ужъ на лагерную -- вы
   меня, товарищъ Чекалинъ, извините -- на лагерную -- мнe ужъ совсeмъ
   наплевать. Проканителюсь какъ-нибудь. Въ общемъ и цeломъ дeло все равно
   пропащее. Жизнь все равно испорчена вдрызгъ... Не лагеремъ, конечно. И ваша
   -- тоже. Вы вeдь, товарищъ Чекалинъ, -- одинъ изъ послeднихъ могиканъ
   идейнаго большевизма... Тутъ и дискуссировать нечего. Довольно на вашу
   физiономiю посмотрeть...
   -- А позвольте васъ спросить, что же вы вычитали на моей физiономiи?
   -- Многое. Напримeръ, вашу небритую щетину. Якименко {171} каждый день
   вызываетъ къ себe казеннаго парикмахера, бреется, опрыскивается одеколономъ.
   А вы уже не брились недeли двe, и вамъ не до одеколона.
   -- "Быть можно дeльнымъ человeкомъ и думать о красe ногтей", --
   продекламировалъ Чекалинъ.
   -- Я не говорю, что Якименко не дeльный. А только бываютъ моменты,
   когда порядочному человeку -- хотя бы и дeльному -- не до ногтей и не до
   бритья... Вотъ вы живете чортъ знаетъ въ какомъ сараe... У васъ даже не
   топлено... Якименко такъ жить не будетъ. И Стародубцевъ -- тоже... При
   первой же возможности, конечно... У васъ есть возможность и вызвать
   заключеннаго парикмахера, и приказать натопить печку.
   Чекалинъ ничего не отвeтилъ. Я чувствовалъ, что моя безмeрная усталость
   начинаетъ переходить въ какое-то раздраженiе. Лучше уйти. Я поднялся.
   -- Уходите?
   -- Да, нужно все-таки хоть немного вздремнуть... Завтра опять эти
   списки.
   Чекалинъ тяжело поднялся со своей табуретки.
   -- Списковъ завтра не будетъ, -- сказалъ онъ твердо. -- Я завтра устрою
   массовую провeрку здоровья этого эшелона и не приму его... И вообще на этомъ
   прiемку прекращу... -- Онъ протянулъ мнe руку. Я пожалъ ее. Чекалинъ
   задержалъ рукопожатiе.
   -- Во всякомъ случаe, -- сказалъ онъ какимъ-то начальственнымъ, но все
   же чуть-чуть взволнованнымъ тономъ, -- во всякомъ случаe, товарищъ
   Солоневичъ, за эти списки я долженъ васъ поблагодарить... отъ имени той
   самой коммунистической партiи... къ которой вы такъ относитесь... Вы должны
   понять, что если партiя не очень жалeетъ людей, то она не жалeетъ и себя...
   -- Вы бы лучше говорили отъ своего имени, тогда мнe было бы легче вамъ
   повeрить. Отъ имени партiи говорятъ разные люди. Какъ отъ имени Христа
   говорили и апостолы, и инквизиторы.
   -- Н-да... -- протянулъ Чекалинъ раздумчиво...
   Мы стояли въ дурацкой позe у косяка дверей, не разжимая протянутыхъ для
   рукопожатiя рукъ. Чекалинъ былъ, казалось, въ какой-то нерeшимости. Я еще
   разъ потрясъ ему руку и повернулся.
   -- Знаете что, товарищъ Солоневичъ, -- сказалъ Чекалинъ. -- Вотъ --
   тоже... Спать времени нeтъ... А когда урвешь часокъ, такъ все равно не
   спится. Торчишь вотъ тутъ...
   Я оглядeлъ большую, холодную, пустую, похожую на сарай комнату.
   Посмотрeлъ на Чекалина. Въ его глазахъ было одиночество.
   -- Ваша семья -- на Дальнемъ Востокe?
   Чекалинъ пожалъ плечами.
   -- Какая тутъ можетъ быть семья? При нашей-то работe? Значитъ --
   уходите? Знаете, что? На завтра этихъ списковъ у васъ больше не будетъ.
   Эшелоновъ я больше не приму. Точка. Къ чертовой матери. Такъ, вотъ --
   давайте-ка посидимъ поболтаемъ, у меня есть коньякъ. И закуска. А? {172}
  
   ОБЩЕРОССIЙСКАЯ ПЛАТФОРМА
  
  
   Коньякъ меня въ данный моментъ не интересовалъ. Закуска --
   интересовала. Правда, голодъ сталъ какимъ-то хроническимъ фономъ жизни и
   особо болeзненныхъ ощущенiй не вызывалъ. Но eсть всегда хотeлось... На
   секунду мелькнуло смутное подозрeнiе о мотивахъ этого необычнаго
   приглашенiя, я посмотрeлъ въ глаза Чекалину и увидeлъ, что мой отказъ будетъ
   чeмъ-то глубоко оскорбительнымъ, какимъ-то страннымъ оскорбленiемъ его
   одиночеству. Я вздохнулъ:
   -- Коньякъ бы не плохо...
   Лицо Чекалина какъ-то повеселeло.
   -- Ну вотъ -- и замeчательно... Посидимъ, побалакаемъ... Я сейчасъ...
   Чекалинъ засуетился. Полeзъ подъ кровать, вытащилъ оттуда обдрипанный
   фанерный чемоданъ, извлекъ изъ него литровую бутылку коньяку и
   основательную, литровъ на пять, жестяную коробку, въ которой оказалась
   амурская кетовая икра.
   -- Наша икра, бамовская, -- пояснилъ Чекалинъ. -- Сюда eхать -- нужно и
   свой продуктъ везти. Чужое вeдомство... Да еще и конкурирующее... Для того,
   чтобы отстаивать свои вeдомственные интересы -- нужно и свой вeдомственный
   паекъ имeть... А то такъ: не примешь эшелона -- eсть не дадутъ...
   Изъ покосившагося, потрескавшагося пустого шкафа Чекалинъ досталъ
   мутнаго стекла стаканъ и какую-то глиняную плошку. Вытеръ ихъ клочкомъ
   газетной бумаги. Пошарилъ еще по пустымъ полкамъ шкафа. Обнаружилъ кусокъ
   зачерствeвшаго хлeба -- вeсомъ въ фунтъ. Положилъ этотъ кусокъ на столъ и
   посмотрeлъ на него съ сомнeнiемъ:
   -- Насчетъ хлeба -- дeло, кажется, дрянь... Сейчасъ посмотрю еще.
   Съ хлeбомъ дeло, дeйствительно, оказалось дрянью.
   -- Вотъ такъ загвоздка... Придется къ хозяйкe пойти... Будить не
   стоитъ... Пошарю, можетъ быть, что-нибудь выищется...
   Чекалинъ ушелъ внизъ... Я остался сидeть, пытаясь отуманенными мозгами
   собрать разбeгающiяся мысли и подвести нынeшнюю бесeду подъ какую-то
   мало-мальски вразумительную классификацiю...
   Бесeда эта, впрочемъ, въ классификацiю входила: сколько есть на Святой
   Руси этакихъ загубленныхъ коммунистическихъ душъ, взявшихся не за свое дeло,
   гибнущихъ молчкомъ, сжавши зубы, и гдe-то, въ самыхъ глубокихъ тайникахъ
   своей души, мечтающихъ о василькахъ... О тeхъ василькахъ, которые когда-то
   -- послe и въ результатe "всего этого" -- будутъ доступны пролетарiату всего
   мiра. Васильки эти остаются невысказанными. Васильки эти изнутри давятъ на
   душу. Со Стародубцевыми о нихъ нельзя говорить... Но на черноземe доброй
   русской души, политой доброй россiйской водкой, эти васильки распускаются
   цeлыми голубыми коврами самыхъ затаенныхъ мечтанiй... Сколько на моемъ
   совeтскомъ вeку выпито было подъ эти васильки... {173}
   Мелькнуло и было отброшено мимолетное сомнeнiе въ возможномъ подводe со
   стороны Чекалина: и подводить, собственно было нечего, и чувствовалось, что
   предложенiе Чекалина шло, такъ сказать, отъ "щираго сердца", отъ пустоты и
   одиночества его жизни...
   Потомъ мысли перепрыгнули на другое... Я -- въ вагонe N 13. Руки
   скованы наручниками и распухли. На душe мучительная, свербящая злость на
   самого себя: такъ проворонить... такого идiота сыграть... И безконечная
   тоска за все то, что уже пропало, чего уже никакъ не поправишь...
   На какой-то станцiи одинъ изъ дежурныхъ чекистовъ приносить обeдъ,
   вопреки ожиданiямъ -- вполнe съeдобный обeдъ... Я вспоминаю, что у меня въ
   рюкзакe -- фляга съ литромъ чистаго спирта. "Эхъ, -- сейчасъ выпить бы"...
   Говорю объ этомъ дежурному чекисту: дайте, дескать, выпить въ послeднiй
   разъ.
   -- Бросьте вы Лазаря разыгрывать... Выпьете еще на своемъ вeку...
   Сейчасъ я спрошу.
   Вышелъ въ сосeднее купе.
   -- Товарищъ Добротинъ, арестованный просить разрeшенiя и т.д.
   Изъ сосeдняго купе высовывается круглая заспанная физiономiя Добротина.
   Добротинъ смотритъ на меня испытующе.
   -- А вы въ пьяномъ видe скандалить не будете?
   -- Пьянаго вида у меня вообще не бываетъ. Выпью и постараюсь заснуть...
   -- Ну, ладно...
   Дежурный чекистъ приволокъ мой рюкзакъ, досталъ флягу и кружку.
   -- Какъ вамъ развести? Напополамъ? А то хватили бы кружки двe --
   заснете.
   Я выпилъ двe кружки. Одинъ изъ чекистовъ принесъ мнe сложенное одeяло.
   Положилъ на скамью, подъ голову.
   -- Постарайтесь заснуть... Чего зря мучиться... Нeтъ, наручниковъ снять
   не можемъ, не имeемъ права... А вы вотъ такъ съ руками устройтесь, будетъ
   удобнeе...
   ...Идиллiя...
  
   ___
  
   Вернулся Чекалинъ. Въ рукахъ у него три огромныхъ печеныхъ рeпы и
   тарелка съ кислой капустой.
   -- Хлeба нeтъ, -- сказалъ онъ, и опять какъ-то покарежился. -- Но и
   рeпа -- не плохо.
   -- Совсeмъ не плохо, -- ляпнулъ я, -- наши товарищи, пролетарiи всего
   мiра, и рeпы сейчасъ не имeютъ, -- и сейчасъ же почувствовалъ, какъ это
   вышло безвкусно и неумeстно.
   Чекалинъ даже остановился со своими рeпами въ рукахъ.
   -- Простите, товарищъ Чекалинъ, -- сказалъ я искренно. {174} -- Такъ
   ляпнулъ... Для краснаго словца и отъ хорошей нашей жизни...
   Чекалинъ какъ-то вздохнулъ, положилъ на столъ рeпы, налилъ коньяку --
   мнe въ стаканъ, себe -- въ плошку.
   -- Ну что-жъ, товарищъ Солоневичъ, выпьемъ за грядущее, за безкровныя
   революцiи... Каждому, такъ сказать, свое -- я буду пить за революцiю, а вы
   -- за безкровную...
   -- А такiя -- бываютъ?
   -- Будемъ надeяться, что мiровая -- она будетъ безкровной, --
   иронически усмeхнулся Чекалинъ.
   -- А за грядущую русскую революцiю -- вы пить не хотите?
   -- Охъ, товарищъ Солоневичъ, -- серьезно сказалъ Чекалинъ, -- не
   накликайте... Охъ, не накликайте. Будете потомъ и по сталинскимъ временамъ
   плакать. Ну, я вижу, что вы ни за какую революцiю пить не хотите -- то-есть,
   за мiровую... А я за грядущую русскую -- тоже не хочу. А коньякъ, какъ
   говорится, стынетъ... Давайте такъ, "за вообще".
   Чокнулись и выпили "за вообще". Коньякъ былъ великолeпенъ -- старыхъ
   подваловъ Арменiи. Зачерпнули деревянными ложками икры. Комокъ икры свалился
   съ ложки Чекалина на столъ... Чекалинъ сталъ машинально подбирать отдeльныя
   крупинки...
   -- Третья революцiя, третья революцiя... Что тутъ скрывать... скрывать
   тутъ нечего. Мы, конечно, знаемъ, что три четверти населенiя ждутъ этой
   революцiи, ждутъ паденiя совeтской власти... Глупо это... Не только потому
   глупо, что у насъ хватитъ и силъ, и гибкости, чтобы этой революцiи не
   допустить... А потому, что сейчасъ, при Сталинe, -- есть будущее. Сейчасъ
   контръ-революцiя -- это фашизмъ, диктатура иностраннаго капитала,
   превращенiе страны въ колонiю -- вотъ, вродe Индiи... И какъ этого люди не
   понимаютъ? Отъ нашего отсталаго крестьянства, конечно, требовать пониманiя
   нельзя... Но интеллигенцiя? Будете потомъ бeгать въ какой-нибудь подпольный
   профсоюзъ и просить тамъ помощи противъ какого-нибудь американскаго буржуя.
   Сейчасъ жить плохо. А тогда жить будетъ скучно. Тогда -- ничего не будетъ
   впереди. А теперь еще два-три года... ну, пять лeтъ -- и вы увидите, какой у
   насъ будетъ расцвeтъ...
   -- Не случалось ли вамъ читать "Правды" или "Извeстiи" такъ въ году
   двадцать восьмомъ-двадцать седьмомъ?
   Чекалинъ удивленно пожалъ плечами.
   -- Ну, конечно, читалъ... А что?
   -- Да такъ, особеннаго ничего... Одинъ мой прiятель -- большой
   острякъ... Въ прошломъ году весной обсуждался, кажется, какой-то заемъ...
   второй пятилeтки... Вылeзъ на трибуну и прочелъ передовую статью изъ
   "Правды" начала первой пятилeтки... О томъ, какъ будутъ жить въ концe первой
   пятилeтки... Чекалинъ смотрeлъ на меня непонимающимъ взоромъ.
   -- Ну, и что?
   -- Да такъ, особеннаго ничего. Посадили... Сейчасъ, кажется, въ
   Вишерскомъ концлагерe сидитъ: не напоминай. {175}
   Чекалинъ насупился.
   -- Это все -- мeщанскiй подходъ... Обывательская точка зрeнiя... Боязнь
   усилiй и жертвъ... Мы честно говоримъ, что жертвы -- неизбeжны... Но мы
   знаемъ, во имя чего мы требуемъ жертвъ и сами ихъ приносимъ...
   Я вспомнилъ вудвортовскiй афоризмъ о самомъ генiальномъ изобрeтенiи въ
   мiровой исторiи: объ ослe, передъ мордой котораго привязанъ клочекъ сeна. И
   топаетъ бeдный оселъ и приносить жертвы, а клочекъ сeна какъ былъ --
   вотъ-вотъ достать -- такъ и остается... Чекалинъ снова наполнилъ наши
   "бокалы", но лицо его снова стало суровымъ и замкнутымъ.
   -- Мы идемъ впередъ, мы ошибаемся, мы спотыкаемся, но мы идемъ во имя
   самой великой цeли, которая только ставилась передъ человeчествомъ. А вотъ
   вы, вмeсто того, чтобы помочь, сидите себe тихонько и зубоскалите...
   саботируете, ставите палки въ колеса...
   -- Ну, знаете ли, все-таки трудно сказать, чтобы я очень ужъ
   комфортабельно сидeлъ.
   -- Да я не о васъ говорю, не о васъ персонально. Я говорю объ
   интеллигенцiи вообще. Конечно, безъ нея не обойтись, а -- сволочь... На
   народныя, на трудовыя деньги росла и училась... Звала народъ къ лучшему
   будущему, къ борьбe со всякой мерзостью, со всякой эксплоатацiей, со всякимъ
   суевeрiемъ... Звала къ человeческой жизни на землe... А когда дeло дошло до
   строительства этой жизни? Струсила, хвостомъ накрылась, побeжала ко всякимъ
   Колчакамъ и Детердингамъ... Мутила, гдe только могла... Оставила насъ со
   Стародубцевыми, съ неграмотнымъ мужикомъ... А теперь -- вотъ: ахъ, что
   дeлаютъ эти Стародубцевы!.. Стародубцевы губятъ тысячи и сотни тысячъ, а
   вотъ вы, интеллигентъ, подсовываете мнe ваши дурацкiе гомеопатическiе списки
   и думаете: ахъ, какая я, въ сущности, честная женщина... Меньше, чeмъ за
   миллiонъ, я не отдаюсь... Грязнаго бeлья своей страны я стирать не буду.
   Вамъ нуженъ миллiонъ, чтобы и бeлья не стирать и чтобы ваши ручки остались
   нeжными и чистыми. Вамъ нужна этакая, чортъ васъ дери, чистоплюйская
   гордость... не вы, дескать, чистили сортиры старыхъ гнойниковъ... Вы,
   конечно... вы говорили, что купецъ -- это сволочь, что царь -- дуракъ, что
   генералы -- старое рванье... Зачeмъ вы это говорили? Я васъ спрашиваю, --
   голосъ Чекалина сталъ снова скрипучъ и рeзокъ, -- я васъ спрашиваю -- зачeмъ
   вы это говорили?.. Что, вы думали, купецъ отдастъ вамъ свои капиталы, царь
   -- свою власть, генералы -- свои ордена, такъ, за здорово живешь, безъ
   драки, безъ боя, безъ выбитыхъ зубовъ съ обeихъ сторонъ? Что по дорогe къ
   той человeческой жизни, къ которой вы, вы звали массы, никакая сволочь вамъ
   въ горло не вцeпится?
   -- Подымали массы, чортъ васъ раздери... А когда массы поднялись, вы
   ихъ предали и продали... Соцiалисты, мать вашу... Вотъ вамъ соцiалисты --
   ваши германскiе друзья и прiятели... Развe мы, марксисты, этого не
   предсказывали, что они готовятъ фашизмъ, что они будутъ лизать пятки любому
   Гитлеру, что они точно такъ {176} же продадутъ и предадутъ германская массы,
   какъ вотъ вы продали русскiя? А теперь -- тоже вродe васъ -- думаютъ: ахъ,
   какiе мы дeвственные, ахъ, какiе мы чистые... Ахъ, мы никого не
   насиловали... А что этихъ соцiалистовъ всякiй, у кого есть деньги, .... и
   спереди, и сзади -- такъ вeдь это же за настоящiя деньги, за валюту, не за
   какой-нибудь совeтскiй червонецъ... Не за трудовой кусокъ хлeба!
   Голосъ Чекалина сталъ визгливъ. Онъ жестикулировалъ своимъ
   буттербродомъ изъ рeпы, икра разлеталась во всe стороны, но онъ этого не
   замeчалъ... Потомъ онъ какъ-то спохватился...
   -- Простите, что я такъ крою... Это, понимаете, не васъ персонально...
   Давайте, что ли, выпьемъ...
   Выпили.
   -- ... Не васъ персонально. Что -- васъ разстрeливать? Это всякiй
   дуракъ можетъ. А вотъ вы мнe отвeтьте...
   Я подумалъ о той смертельной братской ненависти, которая и раздeляетъ,
   и связываетъ эти двe подсекты соцiализма -- большевиковъ и меньшевиковъ.
   Ненависть эта тянется уже полвeка, и говорить о ней -- не стоило.
   -- Отвeтить, конечно, можно было-бы, но это -- не моя тема. Я,
   видите-ли, никогда въ своей жизни ни на секунду не былъ соцiалистомъ.
   Чекалинъ уставился на меня въ недоумeнiи и замeшательствe. Вся его
   филлипика пролетeла впустую, какъ зарядъ картечи сквозь привидeнiе.
   -- Ахъ, такъ... Тогда -- извините... Не зналъ. А кeмъ же вы были?
   -- Говоря орiентировочно -- монархистомъ. О чемъ ваше уважаемое
   заведенiе имeетъ исчерпывающiя данныя. Такъ, что и скромничать не стоитъ.
   Видно было: Чекалинъ чувствовалъ, что со всeмъ своимъ негодованiемъ
   противъ соцiалистовъ онъ попалъ въ какое-то глупое и потому безпомощное
   положенiе. Онъ воззрился на меня съ какимъ-то недоумeнiемъ.
   -- Послушайте. Документы я ваши видeлъ... въ вашемъ личномъ дeлe. Вeдь
   вы же изъ крестьянъ. Или -- документы липовые?
   -- Документы настоящiе... Предупреждаю васъ по хорошему -- насчетъ
   классоваго анализа здeсь ничего не выйдетъ. Маркса я знаю не хуже, чeмъ
   Бухаринъ. А если и выйдетъ -- такъ совсeмъ не по Марксу... Насчетъ
   классоваго анализа -- и не пробуйте...
   Чекалинъ пожалъ плечами.
   -- Ну, въ этомъ разрeзe монархiя для меня -- четвертое измeренiе. Я
   понимаю представителей дворянскаго землевладeнiя. Тамъ были прямые классовые
   интересы... Что вамъ отъ монархiи?
   -- Много. Въ частности то, что монархiя была единственнымъ стержнемъ
   государственной жизни. Правда, не густымъ, но все же единственнымъ.
   Чекалинъ нeсколько оправился отъ своего смущенiя и {177} смотрeлъ на
   меня съ явнымъ любопытствомъ такъ, какъ нeкiй ученый смотрeлъ бы на нeкое
   очень любопытное ископаемое.
   -- Та-акъ... Вы говорите -- единственнымъ стержнемъ... А теперь,
   дескать, съ этого стержня сорвались и летимъ, значитъ, къ чортовой матери.
   -- Давайте уговоримся -- не митинговать. Массъ тутъ никакихъ нeту.
   Мировая революцiя лопнула явственно. Куда же мы летимъ?
   -- Къ строительству соцiализма въ одной странe, -- сказалъ Чекалинъ, и
   въ голосe его особенной убeдительности не было.
   -- Такъ... А вы не находите, что все это гораздо ближе стоитъ къ
   какой-нибудь весьма свирeпой азiатской деспотiи, чeмъ къ самому завалящему
   соцiализму? И сколько народу придется еще истребить, чтобы построить этотъ
   соцiализмъ такъ, какъ онъ строится теперь -- то-есть пулеметами. И не
   останется ли, въ концe концовъ, на всей пустой русской землe два настоящихъ
   соцiалиста, безо всякихъ уклоновъ -- Сталинъ и Кагановичъ?
   -- Это, извините, жульническая постановка вопроса. Конечно, безъ жертвъ
   не обойтись. Вы говорите -- пулеметами? Что-жъ, картофель тоже штыками
   выколачивали... Не нужно слишкомъ ужъ высоко цeнить человeческую жизнь.
   Когда правительство строитъ желeзную дорогу -- оно тоже приноситъ
   человeческiя жертвы. Статистика, кажется, даже подсчитала, что на столько-то
   километровъ пути приходится столько-то человeческихъ жертвъ въ годъ. Такъ
   что-жъ, по вашему, и желeзныхъ дорогъ не строить? Тутъ ничего не
   подeлаешь... математика... Такъ и съ нашими эшелонами... Конечно, тяжело...
   Вотъ вы нeсколько снизили процентъ этихъ несчастныхъ случаевъ, но въ общемъ
   -- все это пустяки. Командиръ, который въ бою будетъ заботиться не о побeдe,
   а о томъ, какъ бы избeжать потерь -- такой командиръ ни черта не стоитъ.
   Такого выкрасить и выбросить... Вы говорите -- звeрства революцiи. Пустое
   слово. Звeрства тогда остаются звeрствами, когда ихъ недостаточно. Когда онe
   достигаютъ цeли -- онe становятся святой жертвой. Армiя, которая пошла въ
   бой, потеряла десять процентовъ своего состава и не достигла цeли -- она эти
   десять процентовъ потеряла зря. Если она потеряла девяносто процентовъ и
   выиграла бой -- ея потери исторически оправданы. То же и съ нами. Мы думаемъ
   не о потеряхъ, а о побeдe. Намъ отступать нельзя... Ни передъ какими
   потерями... Если мы только на вершокъ не дотянемъ до соцiализма, тогда все
   это будетъ звeрствомъ и только. Тогда идея соцiализма будетъ
   дискредитирована навсегда. Намъ остановки -- не дано... Еще десять
   миллiоновъ. Еще двадцать миллiоновъ. Все равно. Назадъ дороги нeтъ. Нужно
   идти дальше. Ну что-жъ, -- добавилъ онъ, заглянувъ въ свою пустую плошку, --
   давайте, что-ли, дeйствовать дальше?..
   Я кивнулъ головой. Чекалинъ налилъ наши сосуды. Мы молча чокнулись...
   -- Да, -- сказалъ я, -- вы наполовину правы: назадъ, дeйствительно,
   дороги нeтъ. Но согласитесь сами, что и впереди ничего не видать... Господь
   Богъ вовсе не устроилъ человeка {178} соцiалистомъ. Можетъ быть, это и не
   очень удобно, но это -- фактъ. Человeкъ живетъ тeми же инстинктами, какими
   онъ жилъ и во время Римской имперiи... Римское право исходило изъ того
   предположенiя, что человeкъ дeйствуетъ прежде всего, какъ "добрый отецъ
   семейства" -- cum bonus pater familias, то-есть онъ прежде всего,
   напряженнeе всего, дeйствуетъ въ интересахъ себя и своей семьи.
   -- Философiя мeщанскаго эгоизма...
   -- Во-первыхъ -- вовсе не философiя, а бiологiя... Такъ устроенъ
   человeкъ. У него крыльевъ нeтъ. Это очень жалко. Но если вы перебьете ему
   ноги -- то онъ летать все-таки не будетъ... Вотъ вы попробуйте вдуматься въ
   эти годы, годы революцiи: тамъ, гдe коммунизмъ -- тамъ голодъ. Стопроцентный
   коммунизмъ -- стопроцентный голодъ. Жизнь начинаетъ расти только тамъ, гдe
   коммунизмъ отступаетъ: НЭП, прiусадебные участки, сдeльщина. На территорiяхъ
   чистаго коммунизма -- и трава не растетъ... Мнe кажется, что это
   принадлежитъ къ числу немногихъ совсeмъ очевидныхъ вещей...
   -- Да, остатки капиталистическаго сознанiя въ массахъ оказались болeе
   глубоки, чeмъ мы предполагали... Передeлка человeка -- идетъ очень медленно.
   -- И вы его передeлаете?
   -- Да, мы создадимъ новый типъ соцiалистическаго человeка, -- сказалъ
   Чекалинъ какимъ-то партiйнымъ тономъ -- твердо, но безъ особаго внутренняго
   убeжденiя.
   Я обозлился.
   -- Передeлается? Или, какъ въ такихъ случаяхъ говоритъ церковь,
   совлечете съ него ветхаго Адама? Господи, какая чушь!.. За передeлку
   человeка брались организацiи на много покрупнeе и поглубже, чeмъ
   коммунистическая.
   -- Кто же это брался?
   -- Хотя бы религiя. А она передъ вами имeетъ совершенно неизмeримыя
   преимущества.
   -- Религiя -- передъ коммунизмомъ?
   -- Ну, конечно... Религiя имeетъ передъ вами-то преимущество, что ея
   обeщанiя реализуются на томъ свeтe. Пойдите, провeрьте... А ваши уже много
   разъ провeрены. Тeмъ болeе, что вы съ ними очень торопитесь...
   Соцiалистическiй рай у васъ уже долженъ былъ наступить разъ пять: послe
   сверженiя буржуазнаго правительства, послe захвата фабрикъ и прочаго, послe
   разгрома бeлой армiи, послe пятилeтки... Теперь -- послe второй пятилeтки...
   -- Все это -- вeрно, исторiя -- тугая баба. Но мы обeщаемъ не мифъ, а
   реальность.
   -- Скажите, пожалуйста, развe для средневeковаго человeка рай и адъ
   были мифомъ, а не реальностью? И рай-то этотъ былъ не какой-то куцый,
   соцiалистическiй, на одну человeческую жизнь и на пять фунтовъ хлeба, вмeсто
   одного. Это былъ рай всамдeлишный -- безконечное блаженство на безконечный
   перiодъ времени... Или -- соотвeтствующiй адъ. Такъ вотъ -- и {179} это не
   помогло... Никого не передeлали... Любой христiанинъ двадцатаго вeка живетъ
   и дeйствуетъ по точно такимъ же стимуламъ, какъ дeйствовалъ римлянинъ двe
   тысячи лeтъ тому на задъ -- какъ добрый отецъ семейства.
   -- И отъ насъ ничего не останется?
   -- И отъ васъ ничего не останется. Развe только что-нибудь побочное и
   рeшительно ничeмъ не предусмотрeнное...
   Чекалинъ усмeхнулся... устало и насмeшливо.
   -- Ну что-жъ, выпьемъ что ли хоть за непредусмотрeнное. Не останется,
   вы говорите... Можетъ быть, и не останется... Но если что-нибудь въ исторiи
   человeчества и останется -- такъ отъ насъ, а не отъ васъ. "А вы на землe
   проживете, какъ черви слeпые живутъ, ни сказокъ про васъ не разскажутъ, ни
   пeсенъ про васъ не споютъ"...
   -- Ежели говорить откровенно, такъ насчетъ пeсенъ -- мнe въ высокой
   степени плевать. Будутъ обо мнe пeть пeсни или не будутъ, будутъ строить мнe
   монументы или не будутъ -- мнe рeшительно все равно. Но я знаю, что
   монументъ -- это людей соблазняетъ... Какимъ-то таинственнымъ образомъ, но
   соблазняетъ... И всякiй норовитъ взгромоздить на свою шею какой-нибудь
   монументъ. Конечно, жить подъ нимъ не очень удобно -- зато монументъ... Но
   строить его на своей шеe и своей кровью?.. Чтобы потомъ какая-нибудь
   скучающая и ужъ совсeмъ безмозглая американка щелкала своимъ кодакомъ
   сталинскiя пирамиды, построенныя на моихъ костяхъ -- это извините. Въ эту
   игру я, по мeрe моей возможности, играть не буду...
   -- Не вы будете играть -- такъ вами будутъ играть...
   -- Въ этомъ вы правы. Тутъ -- крыть нечeмъ. Дeйствительно играютъ. И не
   только мною... Вотъ поэтому-то милостивые государи, населяющiе культурный и
   христiанскiй мiръ въ двадцатомъ вeкe послe Рождества Христова, и сeли въ
   лужу мiровой войны, кризиса, коммунизма и прочаго.
   -- Вотъ поэтому-то мы и строимъ коммунизмъ.
   -- Такъ сказать -- клинъ клиномъ.
   -- Да, клинъ клиномъ...
   -- Не очень удачно... Когда одинъ клинъ вышибаютъ другимъ -- то только
   для того, чтобы въ конечномъ счетe вышибить ихъ оба...
   -- Вотъ мы и вышибемъ всякую государственность... И построимъ свободное
   человeческое общество.
   Я вздохнулъ. Разговоръ начиналъ прiобрeтать скучный характеръ...
   Свободное человeческое общество...
   -- Я знаю, вы въ это не вeрите...
   -- А вы вeрите?
   Чекалинъ какъ-то неопредeленно пожалъ плечами.
   -- Вы, конечно, церковной литературы не читали, -- спросилъ я.
   -- Откуда?
   -- Напрасно. Тамъ есть очень глубокая вещи. Вотъ, {180} напримeръ, --
   это относится и къ вамъ: "вeрю, Господи, помоги невeрiю моему"...
   -- Какъ, какъ вы сказали?
   Я повторилъ. Чекалинъ посмотрeлъ на меня не безъ любопытства...
   -- Сказано крeпко. Не зналъ, что попы такiя вещи говорить умeютъ...
   -- Вы принадлежите къ числу людей, которые не то что вeрятъ, а скорeе
   цeпляются за вeру... которая когда-то, вeроятно, была... И васъ все меньше и
   меньше. На смeну вамъ идутъ Якименки, которые ни въ какой рай не вeрятъ,
   которымъ на все, кромe своей карьеры, наплевать и для которыхъ вы, Чекалинъ,
   -- какъ бeльмо на глазу... Будущаго не знаемъ -- ни вы, ни я. Но пока что --
   процессъ революцiи развивается въ пользу Якименки, а не въ вашу пользу...
   Люди съ убeжденiями -- какими бы то ни было убeжденiями -- сейчасъ не ко
   двору. И вы не ко двору. На всякiя тамъ ваши революцiи, заслуги, стажъ и
   прочее -- Сталину въ высокой степени наплевать. Ему нужно одно --
   безпрекословные исполнители...
   -- Я вовсе и не скрываю, что я, конечно, одна изъ жертвъ на пути къ
   соцiализму.
   -- Это ваше субъективное ощущенiе. А объективно вы пропадете потому,
   что станете на пути Якименки, на пути аппарата, на путяхъ Сталинскому
   абсолютизму.
   -- Позвольте, вeдь вы сами говорили, что вы -- монархистъ,
   слeдовательно, вы за абсолютизмъ.
   -- Самодержавiе не было абсолютизмомъ. И кромe того, монархiя -- не
   непремeнно самодержавiе. Русскiй же царь, коронуясь, выходилъ къ народу и
   троекратно кланялся ему въ землю. Это, конечно, символъ, но это кое что
   значитъ. А вы попробуйте заставить вашего Сталина поклониться народу, въ
   какомъ угодно смыслe. Куда тамъ къ чорту. Вeдь это -- вождь... Генiй...
   Полубогъ... Вы подумайте только, какой жуткiй подхалимажъ онъ около себя
   развелъ. Вeдь вчуже противно...
   -- Да. Но Сталинъ -- это нашъ стержень. Выдернули царя, и весь старый
   строй пошелъ къ чорту. Выдерните теперь Сталина, и вся партiя пойдетъ къ
   чорту. У насъ тоже свои Керенскiе есть. Другъ другу въ глотку вцeпятся.
   -- Позвольте, а какъ же тогда съ массами? Которыя -- какъ это --
   беззавeтно преданныя...
   -- Послушайте, Солоневичъ, бросьте вы демагогiю разводить. При чемъ
   здeсь массы? Кто и когда съ массами считался? Если массы зашебаршатъ -- мы
   имъ такiя салазки загнемъ! Дeло не въ массахъ, дeло въ руководство. Вамъ съ
   Николаемъ Послeднимъ не повезло -- это ужъ, дeйствительно, не повезло. И
   намъ со Сталинымъ не везетъ. Дубина, что и говорить... Претъ въ тупикъ
   полнымъ ходомъ..
   -- Ага, -- сказалъ я, -- признаете...
   -- Да, что ужъ тутъ. Германскую революцiю проворонили, китайскую
   революцiю проворонили. Мужика ограбили, рабочаго оттолкнули, партiйный
   костякъ -- разгромленъ. А теперь -- не дай {181} Богъ -- война... Конечно,
   отъ насъ ни пуха ни пера не останется... Но немного останется и отъ Россiи
   вообще. Вотъ вы о третьей революцiи говорили. А знаете ли вы, что конкретно
   означаетъ третья революцiя?
   -- Приблизительно знаю.
   -- Ой ли? Пойдетъ мужикъ колхозы дeлить -- дeлить ихъ будетъ, конечно,
   съ оглоблями... Возстанутъ всякiе Петлюры и Махно. Разведутся всякiя
   кислокапустянскiя республики... Подумать страшно... А вы говорите -- третья
   революцiя... Эхъ, взялись за гужъ -- нужно тянуть, ничего не подeлаешь.
   Конечно, вытянемъ ли -- очень еще неизвeстно. Можетъ быть, гужъ окажется и
   дeйствительно не подъ силу...
   Чекалинъ заглянулъ въ свою плошку, потомъ въ бутылку и, ничего тамъ не
   обнаруживъ, молча опять полeзъ подъ кровать, въ чемоданъ.
   -- Не хватитъ ли? -- сказалъ я съ сомнeнiемъ.
   -- Плюньте, -- отвeтилъ Чекалинъ тономъ, не допускающимъ возраженiй. Я
   и не сталъ допускать возраженiй. Чекалинъ пошарилъ по столу.
   -- Гдe это мой спутникъ коммуниста?
   Я передалъ ему штопоръ. Чекалинъ откупорилъ бутылку, налилъ стаканъ и
   плошку, мы хлебнули по глотку и закурили. Такъ мы сидeли и молчали. По одну
   сторону стола съ бутылками (общероссiйская надпартiйная платформа) --
   каторжникъ и контръ-революцiонеръ, по другую -- чекистъ и коммунистъ. За
   окномъ выла вьюга. Мнe лeзли въ голову мысли о великомъ тупикe: то слова
   Маяковскаго о томъ, что "для веселiя планета наша плохо оборудована", то
   фраза Ахматовой -- "любитъ, любитъ кровушку русская земля". Чекалину,
   видимо, тоже что-то лeзло въ голову. Онъ допилъ свою плошку, всталъ,
   поднялся, сталъ у окна и уставился въ черную, вьюжную ночь, какъ бы пытаясь
   увидeть тамъ какой-то выходъ, какой-то просвeтъ...
   Потомъ онъ молча подошелъ къ столу, снова налилъ наши сосуды, медленно
   вытянулъ полъ плошки, поставилъ на столъ и спросилъ:
   -- Скажите, вотъ насчетъ того, что царь кланялся народу, это -- въ
   самомъ дeлe или только выдумано?
   -- Въ самомъ дeлe. Древнiй обрядъ...
   -- Интересно... Пожалуй, наше, какъ вы это говорите, "уважаемое
   заведенiе" очень правильно оцeниваетъ настоящую опасность... Можетъ быть,
   опасность -- вовсе не со стороны эсэровъ и меньшевиковъ... Помню -- это
   было, кажется, въ прошломъ году -- я работалъ въ Сиблагe, около Омска...
   Прошелъ по деревнямъ слухъ, что какая-то великая княжна гдe-то въ батрачкахъ
   работаетъ... -- Чекалинъ снова передернулъ плечами. -- Такъ всe колхозы
   опустeли -- мужикъ поперъ на великую княжну смотрeть... Да... А кто попретъ
   на соцiалиста?.. Чепуха соцiалисты -- только подъ ногами путались -- и у
   насъ, и у васъ... Да... Но напутали -- много... Теперь -- чортъ его
   знаетъ?.. Въ общемъ, что и говорить: очень паршиво все -- это... Но вы {182}
   дeлаете одну капитальную ошибку... Вы думаете, что когда намъ свернутъ шею
   -- станетъ лучше? Да, хлeба будетъ больше... Эшелоновъ -- не знаю... Вeдь,
   во всякомъ случаe, миллiоновъ пять будутъ драться за Сталина... Значитъ,
   разница будетъ только въ томъ, что вотъ сейчасъ я васъ угощаю коньякомъ, а
   тогда, можетъ быть, вы меня будете угощать... въ какомъ-нибудь
   бeлогвардейскомъ концлагерe... Такъ что особенно весело -- оно тоже не
   будетъ... Но только, вмeстe съ нами, пойдутъ ко всeмъ чертямъ и всe мечты о
   лучшемъ будущемъ человeчества... Вылeзетъ какой-нибудь Гитлеръ -- не этотъ,
   этотъ ерунда, этотъ глубокiй провинцiалъ... А настоящiй, мiровой...
   Какая-нибудь окончательная свинья сядетъ на тронъ этой мечты и поворотитъ
   человeчество назадъ, къ среднимъ вeкамъ, къ папству, къ инквизицiи. Да,
   конечно, и мы -- мы ходимъ по пупъ въ крови... И думаемъ, что есть какое-то
   небо... А, можетъ, и неба никакого нeту... Только земля -- и кровь до пупа.
   Но если человeчество увидитъ, что неба нeтъ и не было... Что эти миллiоны
   погибли совсeмъ зря...
   Чекалинъ, не переставая говорить, протянулъ мнe свою плошку, чокнулся,
   опрокинулъ въ себя полный стаканъ и продолжалъ взволнованно и сбивчиво:
   -- Да, конечно, крови оказалось слишкомъ много... И удастся ли
   переступить черезъ нее -- не знаю. Можетъ быть, и не удастся... Насъ --
   мало... Васъ -- много... А подъ ногами -- всякiе Стародубцевы... Конечно,
   насчетъ мiровой революцiи -- это уже пишите письма: проворонили. Теперь бы
   хоть Россiю вытянуть... Что-бъ хоть штабъ мiровой революцiи остался.
   -- А для васъ Россiя -- только штабъ мiровой революцiи и ничего больше?
   -- А если она не штабъ революцiи, -- такъ кому она нужна?
   -- Многимъ, въ частности, и мнe.
   -- Вамъ?
   -- Вы заграницей не живали? Попробуйте. И если вы въ этотъ самый штабъ
   вeрите, -- такъ только потому, что онъ -- русскiй штабъ. Будь онъ нeмецкiй
   или китайскiй -- такъ вы за него гроша ломанаго не дали бы, не то что своей
   жизни...
   Чекалинъ нeсколько запнулся...
   -- Да, тутъ, конечно, можетъ быть, вы и правы. Но что же дeлать --
   только у насъ, въ нашей партiи, сохранилась идейность, сохранилась
   общечеловeческая идея... Западный пролетарiатъ оказался сквалыгой... Наши
   братскiя компартiи -- просто набиваютъ себe карманы... Мы протянули имъ
   товарищескую руку, и онe протянули намъ товарищескую руку... Только мы имъ
   протянули -- съ помощью, а они -- нельзя ли трешку?..
   -- Давайте поставимъ вопросъ иначе. Никакой пролетарiатъ вамъ руки не
   протягивалъ. Протягивало всякое жулье -- такъ его и въ русской компартiи
   хоть отбавляй. А насчетъ нынeшней идейности вашей партiи -- позвольте ужъ
   мнe вамъ не повeрить... Сейчасъ въ ней идетъ голая рeзня за власть -- и
   больше ничего. Что, у вашего Якименки есть хоть на грошъ идеи? Хоть самой
   {183} грошевой? Сталинъ нацeливается на мiровую диктатуру, только не на
   партiйную -- партiйную онъ въ Россiи слопалъ -- а на свою собственную. Вeдь
   не будете же вы отрицать, что сейчасъ на партiйные верхи подбирается въ
   общемъ -- просто сволочь... и ничего больше... Гдe Раковскiе, Троцкiе,
   Рыковы, Томоши?.. Впрочемъ, съ моей точки зрeнiя, -- они не многимъ лучше:
   но все-таки -- это, если хотите, фанатики, но идея у нихъ была. А у
   Сулиманова, Акулова, Литвинова? А о тeхъ ужъ, кто пониже, -- не стоитъ и
   говорить...
   Чекалинъ ничего не отвeтилъ. Онъ снова налилъ наши сосуды, пошарилъ по
   столу, подъ газетами. Рeпа уже была съeдена, оставалась икра и кислая
   капуста.
   -- Да, а на закусочномъ фронтe -- у насъ прорывъ... Придется подъ
   капусту... Ну, ничего -- зато революцiя, -- кисло усмeхнулся онъ. -- Н-да,
   революцiя... Вамъ, видите, ли хорошо стоять въ сторонe и зубоскалить... Вамъ
   что? А вотъ -- мнe... Я съ шестнадцати лeтъ въ революцiи. Три раза раненъ.
   Одинъ братъ погибъ на колчаковскомъ фронтe -- отъ бeлыхъ... Другой -- на
   деникинскомъ -- отъ красныхъ. Отецъ желeзнодорожникъ померъ, кажется, отъ
   голода... Вотъ, видите... Жена была... И вотъ -- восемнадцать лeтъ... За
   восемнадцать лeтъ -- развe былъ хоть день человeчьей жизни? Ни хрeна не
   было... Такъ, что вы думаете -- развe я теперь могу сказать, что вотъ все
   это зря было сдeлано, давай, братва, обратно? А такихъ, какъ я, --
   миллiоны...
   -- Положимъ, далеко уже не миллiоны...
   -- Миллiоны... Нeтъ, товарищъ Солоневичъ, не можемъ повернуть... Да,
   много сволочи... Что-жъ? Мы и сволочь используемъ. И есть еще у насъ
   союзникъ -- вы его недооцeниваете.
   Я вопросительно посмотрeлъ на Чекалина...
   -- Да, крeпкiй союзникъ -- буржуазныя правительства... Они на насъ
   работаютъ. Хотятъ -- не хотятъ, а работаютъ... Такъ что, можетъ быть, мы и
   вылeземъ -- не я, конечно, мое дeло уже пропащее -- вотъ только по эшелонамъ
   околачиваться.
   -- Вы думаете, что буржуазными правительствами вы играете, а не они
   вами?
   -- Ну, конечно, мы играемъ, -- сказалъ Чекалинъ увeренно. -- У насъ въ
   однихъ рукахъ все: и армiя, и политика, и заказы, и экспортъ, и импортъ.
   Тамъ нажмемъ, тамъ всунемъ въ зубы заказъ. И никакихъ тамъ парламентскихъ
   запросовъ. Чистая работа..
   -- Можетъ быть... Плохое и это утeшенiе: отыграться на организацiи
   кабака въ мiровомъ масштабe... Если въ Россiи дeлается чортъ знаетъ что, то
   Европа такой марки и вообще не выдержитъ. То, что вы говорите, -- возможно.
   Если Сталинъ досидитъ до еще одной европейской войны -- онъ ее, конечно,
   используетъ. Можетъ быть, онъ ее и спровоцируетъ. Но это будетъ означать
   гибель всей европейской культуры.
   Чекалинъ посмотрeлъ на меня съ пьяной хитрецой.
   -- На европейскую культуру намъ, дорогой товарищъ, чхать... {184} Много
   трудящiяся массы отъ этой культуры имeли? Много мужикъ и рабочiй имeли отъ
   вашего царя?
   -- Не очень много, но, во всякомъ случаe, неизмeримо больше, чeмъ они
   имeютъ отъ Сталина.
   -- Сталинъ -- переходный перiодъ. Мы съ вами -- тоже переходный
   перiодъ. По Ленину: наступаетъ эпоха войнъ и революцiй...
   -- А вы довольны?
   -- Всякому человeку, товарищъ Солоневичъ, хочется жить. И мнe -- тоже.
   Хочется, чтобы была баба, что-бъ были ребята, ну и все такое. А разъ нeтъ --
   такъ нeтъ. Можетъ быть, на нашихъ костяхъ -- хоть у внуковъ нашихъ это
   будетъ.
   Чекалинъ вдругъ странно усмeхнулся и посмотрeлъ на меня, какъ будто
   сдeлалъ во мнe какое-то открытiе.
   -- Интересно выходитъ... Дeтей у меня нeтъ -- такъ что и внуковъ не
   будетъ. А у васъ сынъ есть. Такъ что выходитъ, въ концe концовъ, что я для
   вашихъ внуковъ стараюсь...
   -- Охъ, ей-Богу, было бы на много проще, если бы вы занялись своими
   собственными внуками, а моихъ -- предоставили бы моимъ заботамъ. И вашимъ
   внукамъ было бы легче, и моимъ...
   -- Ну, объ моихъ нечего и говорить. Насчетъ внуковъ -- я уже человeкъ
   конченный. Такая жизнь даромъ не проходитъ.
   Это признанiе застало меня врасплохъ. Такъ бываетъ, бываетъ очень часто
   -- это я зналъ, но признаются въ этомъ очень немногiе... Вспомнились стихи
   Сельвинскаго:
  
   "Сволочной Богъ -- онъ таки зналъ напередъ,
   Онъ таки выдумалъ имъ отомщенiе,
   Даже тeмъ, кого штыкъ поберегъ,
   Вошь пощадила, простилъ священникъ"...
  
   Да, отомщенiе, конечно есть... Чекалинъ смотрeлъ на меня съ такимъ
   видомъ, какъ будто хотeлъ сказать: ну что, видалъ? Но во мнe, вмeсто
   сочувствiя, подымалась ненависть -- чортъ ихъ возьми совсeмъ всeхъ этихъ
   идеалистовъ, энтузiастовъ, фанатиковъ. Съ желeзнымъ и тупымъ упорствомъ, изъ
   вeка въ вeкъ, изъ поколeнiя въ поколeнiе они только тeмъ и занимаются что
   портятъ жизнь -- и себe, и еще больше другимъ... Всe эти Торквемады и
   Саванароллы, Робеспьеры и Ленины... Съ таинственной силой ухватываются за
   все, что только ни есть самаго идiотскаго въ человeкe, и вотъ -- сидитъ
   передо мною одна изъ такихъ идеалистическихъ душъ -- до пупа въ крови (въ
   томъ числe и въ своей собственной)... Онъ, конечно, будетъ переть. Онъ
   будетъ переть дальше, разрушая всякую жизнь вокругъ себя, принося и другихъ,
   и себя самого въ жертву религiи организованной ненависти. Есть ли подо всeмъ
   этимъ реальная, а не выдуманная любовь -- хотя бы къ этимъ пресловутымъ
   "трудящимся"? Было ли хоть что-нибудь отъ Евангелiя въ кострахъ инквизицiи и
   альбигейскихъ походахъ? И что такое любовь къ человeчеству? Реальность? Или
   "сонъ золотой", навeянный безумцами, которые дeйствительно любили
   человeчество -- но человeчество выдуманное, въ реальномъ мiрe не
   существующее... Конечно, {185} Чекалинъ жалокъ -- съ его запущенностью, съ
   его собачьей старостью, одиночествомъ, безперспективностью... Но Чекалинъ
   вмeстe съ тeмъ и страшенъ, страшенъ своимъ упорствомъ, страшенъ тeмъ, что
   ему, дeйствительно, ничего не остается, какъ переть дальше. И онъ --
   попретъ...
   Чекалинъ, конечно, не могъ представить себe характера моихъ
   размышленiй.
   -- Да, такъ вотъ видите... А вы говорите -- палачи... Ну да, --
   заторопился онъ, -- не говорите, такъ думаете... А что вы думаете -- это
   легко такъ до пупа въ крови ходить?.. Вы думаете -- большое удовольствiе
   работать по концлагерямъ? А вотъ -- работаю. Партiя послала...
   Выкорчевываемъ, такъ сказать, остатки капитализма...
   Чекалинъ вылилъ въ стаканъ и въ плошку остатки второго литра. Онъ уже
   сильно опьянeлъ. Рука его дрожала и голосъ срывался...
   -- А вотъ, когда выкорчуемъ окончательно -- такъ вопросъ: что
   останется? Можетъ, и въ самомъ дeлe -- ничего не останется... Пустая земля.
   И Кагановича, можетъ, не останется: въ уклонъ попадетъ... А вотъ жизнь была
   -- и пропала. Какъ псу подъ хвостъ. Крышка... Попали мы съ вами, товарищъ,
   въ передeлку. Что называется -- влипли... Если бы этакъ родиться лeтъ черезъ
   сто, да посмотрeть что изъ этого всего вышло? А если ничего не выйдетъ?
   Нeтъ, ну его къ чертямъ -- лучше не родиться. А то посмотришь, увидишь: ни
   черта не вышло. Тогда, что-жъ? Прямо въ петлю... А вотъ, можно было бы
   жить... могъ бы и сына имeть -- вотъ вродe вашего парнишки... Только мой
   былъ бы помоложе... Да, не повезло... Влипли... Ну что-жъ, давайте,
   дербалызнемъ... За вашихъ внуковъ. А? За моихъ? -- За моихъ не стоитъ --
   пропащее дeло...
   Выпивъ свою плошку, Чекалинъ неровными шагами направился къ кровати и
   снова вытянулъ свой чемоданъ. Но на этотъ разъ я былъ твердъ.
   -- Нeтъ, товарищъ Чекалинъ, больше не могу -- категорически. Хватить --
   по литру на брата. А мнe завтра работать.
   -- Ни черта вамъ работы не будетъ. Я же сказалъ -- эшелоновъ больше не
   приму.
   -- Нeтъ, нужно идти.
   -- А вы у меня ночевать оставайтесь. Какъ-нибудь устроимся.
   -- Отпадаетъ. Увидитъ кто-нибудь днемъ, что я отъ васъ вышелъ --
   получится нехорошо.
   -- Да, это вeрно... Вотъ сволочная жизнь пошла...
   -- Такъ вы же и постарались ее сволочной сдeлать...
   -- Это не я. Это эпоха... Что я? Такую жизнь сдeлали миллiоны.
   Сволочная жизнь... -- Ну -- ужъ немного ее и осталось. Такъ все-таки
   уходите? Жаль.
   Мы пожали другъ другу руки и подошли къ двери.
   -- Насчетъ соцiалистовъ -- вы извините, что я такъ крылъ.
   -- А мнe что? Я не соцiалистъ. {186}
   -- Ахъ, да, я и забылъ... Да все равно -- теперь все къ чертовой
   матери. И соцiалисты, и не соцiалисты...
   -- Ахъ, да, постойте, -- вдругъ что-то вспомнилъ Чекалинъ и вернулся въ
   комнату. Я остановился въ нeкоторой нерeшимости... Черезъ полминуты Чекалинъ
   вышелъ съ чeмъ-то, завернутымъ въ газету, и сталъ запихивать это въ карманъ
   моего бушлата.
   -- Это икра, -- объяснилъ онъ. -- Для парнишки вашего. Нeтъ, ужъ вы не
   отказывайтесь... Такъ сказать, для внуковъ, вашихъ внуковъ... Мои -- уже къ
   чортовой матери. Стойте, я вамъ посвeчу.
   -- Не надо -- увидятъ...
   -- Правда, не надо... Вотъ... его мать, жизнь пошла...
   На дворe выла все та же вьюга. Вeтеръ рeзко захлопнулъ дверь за мной. Я
   постоялъ на крыльцe, подставляя свое лицо освeжающимъ порывамъ мятели. Къ
   галлереe жертвъ коммунистической мясорубки прибавился еще одинъ экспонатъ:
   товарищъ Чекалинъ -- стершiйся и проржавeвшiй отъ крови винтикъ этой
   безпримeрной въ исторiи машины.
  
   ПРОФЕССОРЪ БУТЬКО
  
  
   Несмотря на вьюгу, ночь и коньякъ, я ни разу не запутался среди плетней
   и сугробовъ. Потомъ изъ-за пригорка показались освeщенныя окна УРЧ. Наша
   импровизированная электростанцiя работала всю ночь, и въ послeднiе ночи
   работала, въ сущности, на насъ двоихъ: Юру и меня. Крестьянскiя избы тока не
   получали, а лагерный штабъ спалъ. Мелькнула мысль о томъ, что надо бы зайти
   на станцiю и сказать, чтобы люди пошли спать. Но раньше нужно посмотрeть,
   что съ Юрой.
   Дверь въ УРЧ была заперта. Я постучалъ. Дверь открылъ профессоръ
   Бутько, тотъ самый профессоръ "рефлексологiи", о которомъ я уже говорилъ.
   Недeли двe тому назадъ онъ добился нeкотораго повышенiя -- былъ назначенъ
   уборщикомъ. Это была "профессiя физическаго труда" и, въ числe прочихъ
   преимуществъ, давала ему лишнихъ сто граммъ хлeба въ день.
   Въ первой комнатe УРЧ свeта не было, но ярко пылала печка. Профессоръ
   стоялъ передо мной въ одномъ рваномъ пиджакe и съ кочергой въ рукe. Видно
   было, что онъ только что сидeлъ у печки и думалъ какiя-то невеселыя думы.
   Его свисающiя внизъ хохлацкiе усы придавали ему видъ какой-то унылой
   безнадежности.
   -- Пришли потрудиться? -- спросилъ онъ съ нeкоторой иронiей.
   -- Нeтъ, хочу посмотрeть, что тамъ съ сыномъ.
   -- Спитъ. Только дюже голову себe гдe-то расквасилъ.
   Я съ безпокойствомъ прошелъ въ сосeднюю комнату. Юра спалъ. Изголовье
   лежанки было вымазано кровью: очевидно моя папиросная бумага отклеилась.
   Голова Юры была обвязана чeмъ-то вродe полотенца, а на ногахъ лежалъ
   бушлатъ: ясно -- бушлатъ профессора Бутько. А профессоръ Бутько, вмeсто
   того, чтобы лечь спать, сидитъ и топитъ печку, потому что безъ бушлата спать
   {187} холодно, а никакого другого суррогата одeяла у Бутько нeтъ. Мнe стало
   стыдно.
   До очень недавняго времени профессоръ Бутько былъ, по его словамъ,
   преподавателемъ провинцiальной средней школы (девятилeтки). Въ эпоху
   украинизацiи и "выдвиженiя новыхъ научныхъ кадровъ" его произвели въ
   профессора, что на Совeтской Руси дeлается очень легко, беззаботно и никого
   ни къ чему не обязываетъ. Въ Каменецъ-Подольскомъ педагогическомъ институтe
   онъ преподавалъ ту, не очень ярко очерченную дисциплину, которая называется
   рефлексологiей. Въ нее, по мeрe надобности, впихиваютъ и педагогику, и
   профессiональный отборъ, и остатки разгромленной и перекочевавшей въ
   подполье психологiи, и многое другое. И профессуру, и украинизацiю Бутько
   принялъ какъ-то слишкомъ всерьезъ, не разглядeвъ за всей этой волынкой самой
   прозаической и довольно банальной совeтской халтуры.
   Когда политическая надобность въ украинизацiи миновала и лозунгъ о
   "культурахъ нацiональныхъ -- по формe и пролетарскихъ -- по существу" былъ
   выброшенъ въ очередную помойную яму -- профессоръ Бутько, вкупe съ очень
   многими коллегами своими, поeхалъ въ концлагерь -- на пять лeтъ и съ очень
   скверной статьей о шпiонажe (58, пунктъ 6). Семью его выслали куда-то въ
   Сибирь, не въ концлагерь, а просто такъ: дeлай, что хочешь. Туда же послe
   отбытiя срока предстояло поeхать и самому Бутько, видимо, на вeчныя времена:
   живи, дескать, и плодись, а на Украину и носа не показывай. Перспектива
   никогда больше не увидать своей родины угнетала Бутько больше, чeмъ пять
   лeтъ концлагеря.
   Профессоръ Бутько, какъ и очень многое изъ самостiйныхъ малыхъ сихъ,
   былъ твердо убeжденъ въ томъ, что Украину разорили, а его выслали въ
   концлагерь не большевики, а "кацапы". На эту тему мы съ нимъ какъ-то
   спорили, и я сказалъ ему, что я прежде всего никакъ не кацапъ, а
   стопроцентный бeлоруссъ, что я очень радъ, что меня учили русскому языку, а
   не бeлорусской мовe, что Пушкина не замeняли Янкой Купалой и просторовъ
   Имперiи -- уeзднымъ патрiотизмомъ "съ сеймомъ у Вильни, або у Минску", и
   что, въ результатe всего этого, я не выросъ такимъ олухомъ Царя Небеснаго,
   какъ хотя бы тотъ же профессоръ Бутько.
   Не люблю я, грeшный человeкъ, всeхъ этихъ культуръ мeстечковаго
   масштаба, всeхъ этихъ попытокъ разодрать общерусскую культуру -- какая она
   ни на есть -- въ клочки всякихъ кисло-капустянскихъ сепаратизмовъ. Но фраза
   объ олухe Царя Небеснаго была сказана и глупо, и грубо. Глупо -- потому что
   проф. Бутько, какъ онъ ни старался этого скрыть, былъ воспитанъ на томъ же
   Пушкинe, грубо потому, что олухомъ Царя Небеснаго Бутько, конечно, не былъ
   -- онъ былъ просто провинцiальнымъ романтикомъ. Но въ каторжной обстановкe
   УРЧ и прочаго не всегда хватало силъ удержать свои нервы въ уздe. Бутько
   обидeлся -- и онъ былъ правъ. Я не извинился -- и я былъ неправъ. Дальше --
   пошло еще хуже. А вотъ -- сидитъ человeкъ и не спитъ -- потому, что прикрылъ
   своимъ бушлатомъ кацапскаго юношу. {188}
   -- Зачeмъ же вы это, товарищъ Бутько? Возьмите свой бушлатъ. Я сбeгаю
   въ палатку и принесу одeяло...
   -- Да не стоитъ. Уже развидняться скоро будетъ. Вотъ сижу у печки и
   грeюсь... Хотите въ компанiю?
   Спать мнe не хотeлось. И отъ необычнаго возбужденiя, вызваннаго
   коньякомъ и разговоромъ съ Чекалинымъ, и отъ дикой нервной взвинченности, и
   отъ предчувствiя жестокой нервной реакцiи послe этихъ недeль безмeрнаго
   нервнаго напряженiя.
   Мы усeлись у печки. Бутько съ недоумeнiемъ повелъ носомъ. Я полeзъ въ
   карманъ за махоркой. Махорки не оказалось: вотъ досада -- вeроятно, забылъ у
   Чекалина. А можетъ быть, затесалась подъ свертокъ съ икрой. Вытащилъ
   свертокъ. Газетная бумага разлeзлась, и сквозь ея дыры виднeлись комки икры.
   Подъ икрой оказался еще одинъ неожиданный подарокъ Чекалина -- три коробки
   папиросъ "Тройка", которыя продаются только въ самыхъ привиллегированныхъ
   "распредeлителяхъ" и по цeнe двадцать штукъ -- семь съ полтиной. Я протянулъ
   Бутько папиросы. Въ его глазахъ стояло подозрительное недоумeнiе. Онъ взялъ
   папиросу и нерeшительно спросилъ:
   -- И гдe-жъ это вы, И. Л., такъ наклюкались?
   -- А что, замeтно?
   -- Что-бъ очень -- такъ нeтъ. А духъ идетъ. Духъ, нужно сказать,
   добрый, вродe какъ коньякъ?
   -- Коньякъ.
   Бутько вздохнулъ.
   -- А все потому, что вы -- великодержавный шовинистъ. Свой своему --
   поневолe братъ. Всe вы москали -- имперiалисты: и большевики, и меньшевики,
   и монархисты, и кто его знаетъ, кто еще. Это у васъ въ крови.
   -- Я вeдь вамъ говорилъ, что великорусской крови у меня ни капли
   нeтъ...
   -- Значитъ -- заразились. Имперiализмъ -- онъ прилипчивый.
   -- Лeтописецъ писалъ о славянахъ, что они любятъ "жить розно". Вотъ
   это, пожалуй, -- въ крови. Можете вы себe представить нeмца, воюющаго изъ-за
   какой-нибудь баварской самостiйности? А вeдь языкъ баварскаго и прусскаго
   крестьянина отличаются больше, чeмъ языкъ великорусскаго и украинскаго.
   -- Что хорошаго въ томъ, что Пруссiя задавила всю Германiю?
   -- Для насъ -- ничего. Есть рискъ, что, скажемъ, Украину слопаютъ такъ
   же, какъ въ свое время слопали полабскихъ и другихъ прочихъ славянъ.
   -- Разъ ужъ такое дeло -- пусть лучше нeмцы лопаютъ. Мы при нихъ, по
   крайней мeрe, не будемъ голодать, да по лагерямъ сидeть. Для насъ ваши
   кацапы -- хуже татарскаго нашествiя. И при Батыe такъ не было.
   -- Развe при царскомъ режимe кто-нибудь на Украинe голодалъ?
   -- Голодать -- не голодалъ, а давили нашъ народъ, душили нашу культуру.
   Это у васъ въ крови, -- съ хохлацкимъ упрямствомъ {189} повторялъ Бутько. --
   Не васъ лично, вы ренегатъ, отщепенецъ отъ своего народа.
   Я вспомнилъ о бушлатe и сдержался...
   -- Будетъ, Тарасъ Яковлевичъ, говорить такъ: вотъ у меня въ Бeлоруссiи
   живутъ мои родичи -- крестьяне. Если я считаю, что вотъ лично мнe русская
   культура -- общерусская культура, включая сюда и Гоголя, -- открыла дорогу
   въ широкiй мiръ -- почему я не имeю права желать той же дороги и для моихъ
   родичей... Я часто и подолгу живалъ въ бeлорусской деревнe, и мнe никогда и
   въ голову не приходило, что мои родичи -- не русскiе. И имъ -- тоже. Я
   провелъ лeтъ шесть на Украинe -- и сколько разъ мнe случалось переводить
   украинскимъ крестьянамъ газеты и правительственныя распоряженiя съ
   украинскаго языка на русскiй -- на русскомъ имъ было понятнeе.
   -- Ну, ужъ это вы, И. Л., заливаете.
   -- Не заливаю. Самъ Скрыпникъ принужденъ былъ чистить оффицiальный
   украинскiй языкъ отъ галлицизмомъ, которые на Украинe никому, кромe
   спецiалистовъ, непонятны. Вeдь это не языкъ Шевченки.
   -- Конечно, развe подъ московской властью могъ развиваться украинскiй
   языкъ?
   -- Могъ ли или не могъ -- это дeло шестнадцатое... А сейчасъ и
   бeлорусская, и украинская самостiйность имeютъ въ сущности одинъ, правда
   невысказываемый, можетъ быть, даже и неосознанный доводъ: сколько
   министерскихъ постовъ будетъ организовано для людей, которые, по своему
   масштабу, на общерусскiй министерскiй постъ никакъ претендовать не могутъ...
   А мужику -- бeлорусскому и украинскому -- эти лишнiе министерскiе,
   посольскiе и генеральскiе посты ни на какого чорта не нужны. Онъ за вами не
   пойдетъ. Опытъ былъ. Кто пошелъ во имя самостiйности за Петлюрой? Никто не
   пошелъ. Такъ и остались: "въ вагонe -- директорiя, а подъ вагономъ --
   территорiя".
   -- Сейчасъ пойдутъ всe.
   -- Пойдутъ. Но не противъ кацаповъ, а противъ большевиковъ.
   -- Пойдутъ противъ Москвы.
   -- Противъ Москвы сейчасъ пойдутъ. Противъ русскаго языка -- не
   пойдутъ. Вотъ и сейчасъ украинскiй мужикъ учиться по-украински не хочетъ,
   говоритъ, что большевики нарочно не учатъ его "паньской мовe", чтобы онъ
   мужикомъ и остался.
   -- Народъ еще не сознателенъ.
   -- До чего это всe вы сознательные -- и большевики, и украинцы, и
   меньшевики, и эсэры. Всe вы великолeпно сознаете, что нужно мужику -- вотъ
   только онъ самъ ничего не сознаетъ. Вотъ еще -- тоже сознательный дядя... (Я
   хотeлъ было сказать о Чекалинe, но во время спохватился)... Что ужъ
   "сознательнeе" коммунистовъ. Они, правда, опустошатъ страну, но вeдь это
   дeлается не какъ-нибудь, а на базe самой современной, самой научной
   соцiологической теорiи...
   -- А вы не кирпичитесь.
   -- Какъ это не кирпичиться... Сидимъ мы съ вами, слава {190} тебe
   Господи, въ концлагерe -- такъ намъ-то есть изъ-за чего кирпичиться... И
   если ужъ здeсь мы не поумнeемъ, не разучимся "жить розно", такъ насъ всякая
   сволочь будетъ по концлагерямъ таскать... Любители найдутся...
   -- Если вы доберетесь до власти -- вы тоже будете въ числe этихъ
   любителей.
   -- Я -- не буду. Говорите на какомъ хотите языкe и не мeшайте никому
   говорить на какомъ онъ хочетъ. Вотъ и все.
   -- Это не подходитъ... Въ Москвe говорите -- на какомъ хотите. А на
   Украинe -- только по-украински.
   -- Значитъ, -- нужно заставить?
   -- Да, на первое время нужно заставить.
   -- Большевики тоже -- "на первое время заставляютъ".
   -- Мы боремся за свое, за свою хату. Въ вашей хатe дeлайте, что вамъ
   угодно, а въ нашу -- не лeзьте...
   -- А въ чьей хатe жилъ Гоголь?
   -- Гоголь -- тоже ренегатъ, -- угрюмо сказалъ Бутько.
   Дискуссiя была и ненужной, и безнадежной... Бутько -- тоже одинъ изъ
   "мучениковъ идеи", изъ тeхъ, кто во имя идеи подставляютъ свою голову, а о
   чужихъ -- уже и говорить не стоитъ. Но Бутько еще не дошелъ до чекалинскаго
   прозрeнiя. Ему еще не случалось быть побeдителемъ, и для него грядущая
   самостiйность -- такой же рай земной, какимъ въ свое время была для Чекалина
   "побeда трудящихся классовъ".
   -- Развe при какомъ угодно строe самостоятельной Украины возможно было
   бы то, что тамъ дeлается сейчасъ? -- сурово спросилъ Бутько. -- Украина для
   всeхъ васъ это только хинтерляндъ для вашей имперiи, бeлой или красной --
   это все равно. Конечно, того, что у насъ дeлаетъ красный имперiализмъ,
   царскому и въ голову не приходило... Нeтъ, съ Москвой своей судьбы мы
   связывать не хотимъ. Слишкомъ дорого стоитъ... Нeтъ, Россiи -- съ насъ
   хватитъ. Мы получили отъ нея крeпостное право, на нашемъ хлeбe строилась
   царская имперiя, а теперь строится сталинская. Хватитъ. Буде. У насъ, на
   Украинe, теперь уже и пeсенъ не спeваютъ... Такъ. А нашъ народъ -- кто въ
   Сибири, кто тутъ, въ лагерe, кто на томъ свeтe...
   Въ голосe Бутько была великая любовь къ своей родинe и великая боль за
   ея нынeшнiя судьбы. Мнe было жаль Бутько -- но чeмъ его утeшить?..
   -- И въ лагеряхъ, и на томъ свeтe -- не одни украинцы. Тамъ и
   ярославцы, и сибиряки, и бeлоруссы...
   Но Бутько какъ будто и не слыхалъ моихъ словъ...
   -- А у насъ сейчасъ степи цвeтутъ... -- сказалъ онъ, глядя на
   догорающiй огонь печки...
   Да, вeдь, начало марта. Я вспомнилъ о степяхъ -- онe дeйствительно
   сейчасъ начинаютъ цвeсти. А здeсь мечется вьюга... Нужно все-таки пойти хоть
   на часъ уснуть...
   -- Да, такое дeло, И. Л., -- сказалъ Бутько. -- Наши споры -- недолгiе
   споры. Все равно -- всe въ одинъ гробъ ляжемъ -- и хохолъ, и москаль, и
   жидъ... И даже не въ гробъ, а такъ, просто въ общую яму. {191}
  
   --------
   ЛИКВИДАЦIЯ
  
  
   ПРОБУЖДЕНIЕ
  
  
   Я добрался до своей палатки и залeзъ на нары. Хорошо бы скорeе заснуть.
   Такъ неуютно было думать о томъ, что черезъ часъ-полтора дневальный потянетъ
   за ноги и скажетъ:
   -- Товарищъ Солоневичъ, въ УРЧ зовутъ...
   Но не спалось. Въ мозгу бродили обрывки разговоровъ съ Чекалинымъ,
   волновало сдержанное предостереженiе Чекалина о томъ, что Якименко что-то
   знаетъ о нашихъ комбинацiяхъ. Всплывало помертвeвшее лицо Юры и сдавленная
   ярость Бориса. Потомъ изъ хаоса образовъ показалась фигурка Юрочки -- не
   такого, какимъ онъ сталъ сейчасъ, а маленькаго, кругленькаго и чрезвычайно
   съeдобнаго. Своей мягенькой лапкой онъ тянетъ меня за носъ, а въ другой
   лапкe что-то блеститъ:
   -- Ватикъ, Ватикъ, надeнь очки, а то тебe холодно...
   Да... А что съ нимъ теперь стало? И что будетъ дальше?
   Постепенно мысли стали путаться...
   Когда я проснулся, полоска яркаго солнечнаго свeта прорeзала полутьму
   палатки отъ двери къ печуркe. У печурки, свернувшись калачикомъ и накрывшись
   какимъ-то тряпьемъ, дремалъ дневальный. Больше въ палаткe никого не было. Я
   почувствовалъ, что, наконецъ, выспался, и что, очевидно, спалъ долго.
   Посмотрeлъ на часы, часы стояли. Съ чувствомъ прiятнаго освeженiя во всемъ
   тeлe я растянулся и собирался было подремать еще: такъ рeдко это удавалось.
   Но внезапно вспыхнула тревожная мысль: что-то случилось!.. Почему меня не
   будили? Почему въ палаткe никого нeтъ? Что съ Юрой?
   Я вскочилъ со своихъ наръ и пошелъ въ УРЧ. Стоялъ ослeпительный день.
   Нанесенный вьюгой новый снeгъ рeзалъ глаза... Вeтра не было. Въ воздухe была
   радостная морозная бодрость.
   Дверь въ УРЧ была распахнута настежь: удивительно! Еще удивительнeе
   было то, что я увидeлъ внутри: пустыя комнаты, ни столовъ, ни пишущихъ
   машинокъ, ни "личныхъ дeлъ"... Обломки досокъ, обрывки бумаги, въ окнахъ --
   повынуты стекла. Сквозняки разгуливали по урчевскимъ закоулкамъ, перекатывая
   изъ угла въ уголъ обрывки бумаги. Я поднялъ одну изъ нихъ. Это былъ
   "зачетный листокъ" какого-то вовсе неизвeстнаго мнe Сидорова или Петрова:
   здeсь, за подписями и печатями, было удостовeрено, что за семь лeтъ своего
   сидeнья этотъ Сидоровъ или Петровъ заработалъ что-то около шестисотъ дней
   скидки. Такъ... Потеряли, значитъ, бумажку, а вмeстe съ бумажкой потеряли
   почти два года человeческой жизни... Я сунулъ бумажку въ карманъ. А все-таки
   -- гдe же Юра?
   Я побeжалъ въ палатку и разбудилъ дневальнаго.
   -- Такъ воны съ вашимъ братомъ гулять пошли.
   -- А УРЧ?
   -- Такъ УРЧ же эвакуировались. Уси чисто уeхавши.
   -- И Якименко? {192}
   -- Такъ, я-жъ кажу -- уси. Позабирали свою бумагу, тай уихали...
   Болeе толковой информацiи отъ дневальнаго добиться было, видимо,
   нельзя. Но и этой было пока вполнe достаточно. Значитъ, Чекалинъ сдержалъ
   свое слово, эшелоновъ больше не принялъ, а Якименко, собравъ свои "бумаги" и
   свой активъ, свернулъ удочки и уeхалъ въ Медгору. Интересно, куда дeлся
   Стародубцевъ? Впрочемъ, мнe теперь плевать на Стародубцева.
   Я вышелъ во дворъ и почувствовалъ себя этакимъ калифомъ на часъ или,
   пожалуй, даже на нeсколько часовъ.
   Дошелъ до берега рeки. Направо, въ верстe, надъ обрывомъ, спокойно и
   ясно сiяла голубая луковка деревенской церкви. Я пошелъ туда. Тамъ оказалось
   сельское кладбище, раскинутое надъ далями, надъ "вeчнымъ покоемъ". Что-то
   левитановское было въ блeдныхъ прозрачныхъ краскахъ сeверной зимы, въ
   приземистыхъ соснахъ съ нахлобученными снeжными шапками, въ пустой звонницe
   старенькой церковушки, откуда колокола давно уже были сняты для какой-то
   очередной индустрiализацiи, въ запустeлости, заброшенности, безлюдности. Въ
   разбитыя окна церковушки влетали и вылетали дeловитые воробьи. Подъ обрывомъ
   журчали незамерзающiя быстрины рeки. Вдалекe густой, грозной синевой село
   обкладывали тяжелые, таежные карельскiе лeса -- тe самые, черезъ которые...
   Я сeлъ въ снeгъ надъ обрывомъ, закурилъ папиросу, сталъ думать.
   Несмотря на то, что УРЧ, Якименко, БАМ, тревога и безвыходность уже
   кончились -- думы были невеселыя.
   Я въ сотый разъ задавалъ себe вопросъ -- такъ какъ-же это случилось
   такъ, что вотъ намъ троимъ, и то только въ благопрiятномъ случаe, придется
   волчьими тропами пробираться черезъ лeса, уходить отъ преслeдованiя
   оперативниковъ съ ихъ ищейками, вырываться изъ облавъ, озираться на каждый
   кустъ -- нeтъ ли подъ нимъ секрета, прорываться черезъ пограничныя заставы,
   рисковать своей жизнью каждую секунду, и все это только для того, чтобы уйти
   со своей родины. Или -- разсматривая вопросъ съ нeсколько другой точки
   зрeнiя -- реализовать свое, столько разъ уже прокламированное всякими
   соцiалистическими партiями и уже такъ основательно забытое, право на свободу
   передвиженiя... Какъ это все сложилось и какъ это все складывалось? Были ли
   мы трое ненужными для нашей страны, безталанными, безполезными? Были ли мы
   "антисоцiальнымъ элементомъ", нетерпимымъ въ благоустроенномъ человeческомъ
   обществe"?
   Вспомнилось, какъ какъ-то ночью въ УРЧ, когда мы остались одни и Борисъ
   пришелъ помогать намъ перестукивать списки эшелоновъ и выискивать въ
   картотекe "мертвыя души", Юра, растирая свои изсохшiе пальцы, сталъ вслухъ
   мечтать о томъ -- какъ бы хорошо было драпануть изъ лагеря -- прямо
   куда-нибудь на Гавайскiе острова, гдe не будетъ ни войнъ, ни ГПУ, ни
   каталажекъ, ни этаповъ, ни классовой, ни надклассовой рeзни. Борисъ
   оторвался отъ картотеки и сурово сказалъ: {193}
   -- Рано ты собираешься отдыхать, Юрчикъ. Драться еще придется. И крeпко
   драться...
   Да, конечно, Борисъ былъ правъ: драться придется... Вотъ -- не
   додрались въ свое время... И вотъ -- разстрeлы, эшелоны, дeвочка со льдомъ.
   Но мнe не очень хочется драться...
   Въ этомъ мiрe, въ которомъ жили вeдь и Ньютонъ и Достоевскiй, живутъ
   вeдь Эйнштейнъ и Эдиссонъ -- еще не успeли догнить миллiоны героевъ мiровой
   войны, еще гнiютъ десятки миллiоновъ героевъ и жертвъ соцiалистической
   рeзни, -- а безчисленные sancta simplicitas уже сносятъ охапки дровъ,
   оттачиваютъ штыки и устанавливаютъ пулеметы для чужаковъ по партiи,
   подданству, формe носа... И каждый такой простецъ, вeроятно, искренне
   считаетъ, что въ распоротомъ животe ближняго сидитъ отвeтъ на всe нехитрые
   его, простеца, вопросы и нужды!..
   Такъ было, такъ, вeроятно, еще долго будетъ. Но въ Совeтской Россiи все
   это приняло формы -- уже совсeмъ невыносимыя: какъ гоголевскiе кожаные
   канчуки въ большомъ количествe -- вещь нестерпимая. Евангелiе ненависти,
   вколачиваемое ежедневно въ газетахъ и ежечасно -- по радiо, евангелiе
   ненависти, вербующее своихъ адептовъ изъ совсeмъ уже несусвeтимой сволочи...
   нeтъ, просто -- какiе тамъ ужъ мы ни на есть -- а жить стало невмоготу...
   Годъ тому назадъ побeгъ былъ такою же необходимостью, какъ и сейчасъ. Нельзя
   было намъ жить. Или, какъ говаривала моя знакомая:
   -- Дядя Ваня, вeдь здeсь дышать нечeмъ...
   Кто-то рeзко навалился на меня сзади, и чьи-то руки плотно обхватили
   меня поперекъ груди. Въ мозгу молнiей вспыхнулъ ужасъ, и такою же молнiей
   инстинктъ, условный рефлексъ, выработанный долгими годами спорта, бросилъ
   меня внизъ, въ обрывъ. Я не сталъ сопротивляться: мнe нужно только помочь
   нападающему, т.е. сдeлать то, чего онъ никакъ не ожидаетъ. Мы покатились
   внизъ, свалились въ какой-то сугробъ. Снeгъ сразу залeпилъ лицо и, главное,
   очки. Я такъ же инстинктивно уже нащупалъ ногу напавшаго и подвернулъ подъ
   нее свое колeно: получается страшный "ключъ", ломающiй ногу, какъ щепку...
   Сверху раздался громкiй хохотъ Бориса, а надъ своимъ ухомъ я разслышалъ
   натужное сопeнiе Юрочки... Черезъ нeсколько секундъ Юра лежалъ на обeихъ
   лопаткахъ.
   Я былъ раздраженъ до ярости. Конечно, дружеская драка давно уже вошла
   въ традицiи нашего, какъ когда-то говорилъ Юра, "развеселаго семейства"
   этакимъ веселымъ, жизнерадостнымъ, малость жеребячьимъ обрядомъ. Съ самыхъ
   юныхъ лeтъ для Юрочки не было большаго удовольствiи, какъ подраться со
   своимъ собственнымъ отцомъ -- и послe получаса возни взобраться на отцовскiй
   животъ и пропищать: "сдаешься?" Но это было на волe. А здeсь, въ лагерe? Въ
   состоянiи такой дикой нервной напряженности? Что было бы, если бы Бобинъ
   смeхъ я услыхалъ на полминуты позже?
   Но у Юры былъ такой сiяющiй видъ, онъ былъ такъ облeпленъ снeгомъ, ему
   было такъ весело послe всeхъ этихъ {194} урчевскихъ ночей, БАМа, списковъ,
   эшелоновъ и прочаго, жеребенкомъ поваляться въ снeгу, что я только
   вздохнулъ. За столько мeсяцевъ -- первый проблескъ юности и
   жизнерадостности: зачeмъ я буду портить его?
   Прочистили очки, выковыряли снeгъ изъ-за воротовъ и изъ рукавовъ и
   поползли наверхъ. Борисъ протянулъ свою лапу и съ мягкой укоризной сказалъ
   Юрe:
   -- А все-таки, Юрчикъ, такъ дeлать не полагается. Жаль, что я не успeлъ
   тебя перехватить.
   -- А что тутъ особеннаго? Что, у Ватика разрывъ сердца будетъ?
   -- Съ Ванинымъ сердцемъ ничего не будетъ, а вотъ съ твоей рукой или
   ребрами можетъ выйти что-нибудь вродe перелома -- развe Ва могъ знать, кто
   на него нападаетъ? Мы вeдь въ лагерe, а не въ Салтыковкe...
   Юра былъ нeсколько сконфуженъ, но солнце сiяло слишкомъ ярко, чтобы объ
   этомъ инцидентe стоило говорить...
   Мы усeлись въ снeгъ, и я сообщилъ о своей ночной бесeдe съ Чекалинымъ,
   которая, впрочемъ, актуальнаго интереса теперь уже не представляла. Борисъ и
   Юра сообщили мнe слeдующее:
   Я, оказывается, проспалъ больше сутокъ. Вчера утромъ Чекалинъ со своимъ
   докторомъ пришелъ на погрузочный пунктъ, провeрилъ десятка три этапниковъ,
   составилъ актъ о томъ, что ББК подсовываетъ ему людей, уже дважды снятыхъ съ
   этаповъ по состоянiю здоровья, сeлъ въ поeздъ и уeхалъ, оставивъ Якименку,
   такъ сказать, съ разинутымъ ртомъ. Якименко забралъ своихъ медгорскихъ
   спецiалистовъ, урчевскiй активъ, личныя дeла, машинки и прочее -- и изволилъ
   отбыть въ Медгору. О насъ съ Юрой никто почему-то и не заикался: то-ли
   потому, что мы еще не были оффицiально проведены въ штатъ УРЧ, то-ли потому
   что Якименко предпочелъ въ дальнeйшемъ нашими просвeщенными услугами не
   пользоваться. Остатки подпорожскаго отдeленiя какъ будто будутъ переданы
   сосeднему съ нимъ Свирьскому лагерю (границы лагерей на окраинахъ проведены
   съ такой-же точностью, какъ раньше были проведены границы губернiй; на
   картахъ этихъ лагерныхъ границъ, конечно, нeтъ). Возникала проблема:
   слeдуетъ ли намъ "съорiентироваться" такъ, чтобы остаться здeсь, за
   Свирьлагомъ, или попытаться перебраться на сeверъ, въ ББК, куда будетъ
   переправлена часть оставшагося административнаго персонала подпорожскаго
   отдeленiя?.. Но тамъ будетъ видно. "Довлeетъ дневи злоба его". Пока что
   свeтитъ солнышко, на душe легко и оптимистично, въ карманe лежитъ еще
   чекалинская икра -- словомъ carpe diem. Чeмъ мы и занялись.
  
   ЛИКВИДКОМЪ
  
  
   Нeсколько дней мы съ Юрой болтались въ совсeмъ неприкаянномъ видe.
   Комендатура пока что выдавала намъ талончики на обeдъ и хлeбъ, дрова для
   опустeлой палатки мы воровали на электростанцiи. Юра, пользуясь свободнымъ
   временемъ, приноровился {195} ловить силками воронъ въ подкрeпленiе нашему
   лагерному меню... Борисъ возился со своими амбулаторiями, больницами и
   слабосилками.
   Черезъ нeсколько дней выяснилось, что Подпорожье дeйствительно
   передается Свирьлагу, и на мeстe Подпорожскаго "штаба" возникъ
   ликвидацiонный комитетъ во главe съ бывшимъ начальникомъ отдeленiя тов.
   Видеманомъ, массивнымъ и мрачнымъ мужчиной съ объемистымъ животомъ и
   многоэтажнымъ затылкомъ, несмотря на свои 30-35 лeтъ.
   Я смотрeлъ на него и думалъ, что этотъ-то до импотенцiи не дойдетъ,
   какъ дошелъ Чекалинъ. Этому пальца въ ротъ не клади.
   Управляющимъ дeлами ликвидкома была милая женщина, Надежда
   Константиновна, жена заключеннаго агронома, бывшаго коммуниста и бывшаго
   замeстителя наркома земледeлiя, я уже не помню какой республики. Сама она
   была вольно-наемной.
   Мы съ Юрой приноровились въ этотъ ликвидкомъ на скромныя амплуа
   "завпишмашечекъ". Отъ планово-экономическихъ и литературно-юридическихъ
   перспективъ я ухитрился уклониться: хватитъ. Работа въ ликвидкомe была
   тихая. Работали ровно десять часовъ въ сутки, были даже выходные дни.
   Спeшить было некому и некуда.
   И вотъ я сижу за машинкой и подъ диктовку представителей ликвидацiонной
   комиссiи ББК и прiемочной комиссiи Свирьлага мирно выстукиваю безконечныя
   вeдомости:
   "Баракъ N 47, дощатый, въ вагонку... кубатура 50 Х 7,50 Х 3,2 м. Полы
   настланные, струганые... дверей плотничной работы -- 1, оконъ плотничной
   работы, застекленныхъ -- 2...
   Никакого барака N 47 въ природe давно уже не существуетъ: онъ пошелъ въ
   трубу, въ печку со всей своей кубатурой, окнами и прочимъ въ тe дни, когда
   ББК всучивалъ БАМу мертвыя или, какъ дипломатично выражался Павелъ Ивановичъ
   Чичиковъ, "какъ бы несуществующiя" души... Теперь ББК всучиваетъ и Свирьлагу
   несуществующiе бараки. Представители Свирьлага съ полной серьезностью
   подписываютъ эти чичиковскiя вeдомости. Я молчу. Мнe какое дeло...
   Принявъ этакимъ манеромъ половину Подпорожскаго отдeленiя,
   свирьлаговцы, наконецъ, спохватились. Прieхала какая-то свирьлаговская
   бригада и проявила необычайную прозорливость: поeхала на Погру и обнаружила,
   что бараковъ, принятыхъ Свирьлагомъ, уже давно и въ поминe нeтъ. Затeмъ
   произошелъ такой приблизительно дiалогъ:
   ББК: Знать ничего не знаемъ. Подписали прiемочный актъ -- ну, и
   расхлебывайте.
   Свирьлагъ: Мы принимали только по описи, а не въ натурe. Тeхъ кто
   принималъ, посадимъ, а акты считаемъ аннулированными.
   ББК: Ну, и считайте. Акты -- у насъ, и конченъ балъ.
   Свирьлагъ: Мы васъ на чистую воду выведемъ.
   ББК: Знать ничего не знаемъ. У насъ бараки по описямъ числятся; мы ихъ
   по описямъ и сдать должны. А вы тоже кому-нибудь передайте. Такъ оно и
   пойдетъ. {196}
   Свирьлагъ: А кому мы будемъ передавать?
   ББК: Ну, ужъ это дeло ваше -- выкручивайтесь, какъ знаете.
   Ну, и такъ далeе. Обe тяжущiяся стороны поeхали жаловаться другъ на
   друга въ Москву, въ ГУЛАГ (опять же и командировочныя перепадаютъ)... Мы съ
   Юрой за это время наслаждались полнымъ бездeльемъ, первыми проблесками весны
   и даже посылками. Послe ликвидацiи почтово-посылочной экспедицiи лагеря,
   посылки стали приходить по почтe. А почта, не имeя еще достаточной
   квалификацiи, разворовывала ихъ робко и скромно: кое-что оставалось и
   намъ...
   Потомъ изъ Москвы пришелъ приказъ: принимать по фактическому наличiю.
   Стали принимать по фактическому наличiю -- и тутъ ужъ совсeмъ ничего нельзя
   было разобрать. Десятки тысячъ топоровъ, пилъ, ломовъ, лопатъ, саней и
   прочаго лежали погребенными подъ сугробами снeга гдe-то на лeсосeкахъ, на
   карьерахъ, гдe ихъ побросали охваченные бамовской паникой лагерники.
   Существуютъ ли эти пилы и прочее въ "фактическомъ наличiи" или не
   существуютъ? ББК говоритъ: существуютъ -- вотъ, видите, по описи значится.
   Свирьлагъ говоритъ: знаемъ мы ваши описи. ББК: ну, такъ вeдь это пилы -- не
   могли же онe сгорeть? Свирьлагъ: ну, знаете, у такихъ жуликовъ, какъ вы, и
   пилы горeть могутъ...
   Было пять локомобилей. Два взорванныхъ и одинъ цeлый (на
   электростанцiи) -- на лицо. Недостающихъ двухъ никакъ не могутъ найти. Какъ
   будто бы не совсeмъ иголки, а вотъ искали, искали, да такъ и не нашли.
   Свирьлагъ говоритъ: вотъ видите -- ваши описи. ББК задумчиво скребетъ
   затылокъ: надо полагать, БАМовская комиссiя сперла -- ужъ такое жулье въ
   этой комиссiи. Свирьлагъ: чего ужъ скромничать, такого жулья, какъ въ ББК...
   Экскаваторъ, сброшенный въ Свирь, приняли, какъ "груду желeзнаго лома,
   вeсомъ около трехсотъ тоннъ". Приняли и нашу электростанцiю, генераторъ и
   локомобиль, и какъ только приняли, сейчасъ же погрузили Подпорожье въ полный
   мракъ: не зазнавайтесь, теперь мы хозяева. Керосину не было, свeчей и тeмъ
   болeе. Вечерами работать было нечего. Мы, по причинe "ликвидацiи" нашей
   палатки, перебрались въ пустующую карельскую избу и тихо зажили тамъ. Дрова
   воровали не на электростанцiи -- ибо ея уже не было, -- а въ самомъ
   ликвидкомe. Кто-то изъ ББК поeхалъ въ Москву жаловаться на Свирьлагъ. Кто-то
   изъ Свирьлага поeхалъ въ Москву жаловаться на ББК. Изъ Москвы телеграмма:
   "станцiю пустить". А за это время Свирьлагъ ухитрился уволочь куда-то
   генераторъ. Опять телеграммы, опять командировки. Изъ Москвы приказъ:
   станцiю пустить подъ чью-то личную отвeтственность. Въ случаe невозможности
   -- перейти на керосиновое освeщенiе. Въ Москву телеграмма: "просимъ приказа
   о внeплановой и внeочередной отгрузкe керосина"...
   Дeло о выeденномъ яйцe начинало прiобрeтать подлинно большевицкiй
   размахъ. {197}
  
   СУДЬБЫ ЖИВОГО ИНВЕНТАРЯ
  
  
   Съ передачей живого инвентаря Подпорожья дeло шло и труднeе, и хуже:
   Свирьлагъ не безъ нeкотораго основанiя исходилъ изъ того предположенiя, что
   если даже такое жулье, какъ ББК, не сумeло всучить этотъ живой инвентарь
   БАМу, то, значитъ, этотъ инвентарь дeйствительно никуда не годится: зачeмъ
   же Свирьлагу взваливать его себe на шею и подрывать свой "хозяйственный
   расчетъ". ББК, съ вороватой спeшкой и съ ясно выраженнымъ намeренiемъ
   оставить Свирьлагу одну слабосилку, перебрасывалъ на сeверъ тeхъ людей,
   которые не попали на БАМ "по соцiальнымъ признакамъ", т.е. относительно
   здоровыхъ. Свирьлагъ негодовалъ, слалъ въ Москву телеграммы и
   представителей, а пока что выставилъ свои посты въ уже принятой части
   Подпорожья. ББК же въ отместку поставило свои посты на остальной территорiи
   отдeленiя. Этотъ междувeдомственный мордобой выражался, въ частности, въ
   томъ, что свирьлаговскiе посты перехватывали и арестовывали ББКовскихъ
   лагерниковъ, а ББКовскiе -- свирьлаговскихъ. Въ виду того, что весь ВОХР
   былъ занять этимъ увлекательнымъ вeдомственнымъ спортомъ, ямы, въ которыхъ
   зимою были закопаны павшiя отъ вeточнаго корма и отъ другихъ
   соцiалистическихъ причинъ лошади, -- остались безъ охраны -- и это спасло
   много лагерниковъ отъ голодной смерти.
   ББК считалъ, что онъ уже сдалъ "по описямъ" подпорожское отдeленiе.
   Свирьлагъ считалъ, что онъ его "по фактической наличности" еще не принялъ.
   Поэтому лагерниковъ норовили не кормить ни Свирьлагъ, ни ББК. Оба, ругаясь и
   скандаля, выдавали "авансы" то за счетъ другъ друга, то за счетъ ГУЛАГа.
   Случалось такъ, что на какомъ-нибудь засeданiи въ десять-одиннадцать часовъ
   вечера, послe того, какъ аргументы обeихъ сторонъ были исчерпаны,
   выяснялось, что на завтра двадцать тысячъ лагерниковъ кормить рeшительно
   нечeмъ. Тогда летeли радiо въ Медгору и въ Лодейное Поле (свирьлаговская
   столица), телеграммы-молнiи -- въ Москву, и черезъ день изъ Петрозаводска,
   изъ складовъ кооперацiи доставлялся хлeбъ. Но день или два лагерь ничего не
   eлъ, кромe дохлой конины, которую лагерники вырубали топорами и жарили на
   кострахъ. Для разбора всей этой канители изъ Москвы прибыла какая-то
   представительница ГУЛАГа, а изъ Медгоры, въ помощь нехитрой головe Видемана,
   прieхалъ Якименко.
   Борисъ, который эти дни ходилъ, сжавши зубы и кулаки, пошелъ по старой
   памяти къ Якименкe -- нельзя же такъ, что-бъ ужъ совсeмъ людей не кормить.
   Якименко былъ очень любезенъ, сказалъ, что это маленькiе недостатки
   ликвидацiоннаго механизма и что наряды на отгрузку продовольствiя ГУЛАГомъ
   уже даны. Наряды, дeйствительно, были, но продовольствiи по нимъ не было.
   Начальники лагпунктовъ съ помощью своего ВОХРа грабили сельскiе кооперативы
   и склады какого-то "Сeвзаплeса". {198}
  
   ПРОТОКОЛЫ ЗАСEДАНIЙ
  
  
   Лагерь неистово голодалъ, и ликвидкомъ съ большевицкой настойчивостью
   засeдалъ, засeдалъ. Протоколы этихъ засeданiй вела Надежда Константиновна.
   Она была хорошей стенографисткой и добросовeстной, дотошной женщиной. Именно
   въ виду этого, рeчи тов. Видемана въ расшифрованномъ видe были рeшительно ни
   на что не похожи. Надежда Константиновна, сдерживая свое волненiе, несла ихъ
   на подпись Видеману, и изъ начальственнаго кабинета слышался густой басъ:
   -- Ну, что это вы тутъ намазали? Ни черта подобнаго я не говорилъ!
   Чортъ знаетъ что такое!.. А еще стенографистка! Немедленно переправьте, какъ
   я говорилъ.
   Н. К. возвращалась, переправляла, я переписывалъ, -- потомъ мнe все это
   надоeло, да и на засeданiя эти интересно было посмотрeть. Я предложилъ
   Надеждe Константиновнe:
   -- Знаете, что? Давайте протоколы буду вести я, а вы за меня на машинкe
   стукайте.
   -- Да вы вeдь стенографiи не знаете.
   -- Не играетъ никакой роли. Полная гарантiя успeха. Не понравится --
   деньги обратно.
   Для перваго случая Надежда Константиновна сказалась больной, и я
   скромно просунулся въ кабинетъ Видемана.
   -- Товарищъ Заневская больна, просила меня замeнить ее... Если
   разрeшите...
   -- А вы стенографiю хорошо знаете?
   -- Да... У меня своя система.
   -- Ну, смотрите...
   На другое утро "стенограмма" была готова. Нечленораздeльный рыкъ
   товарища Видемана прiобрeлъ въ ней литературныя формы и кое-какой логическiй
   смыслъ. Кромe того, тамъ, гдe, по моему мнeнiю, въ рeчи товарища Видемана
   должны были фигурировать "интересы индустрiализацiи страны" -- фигурировали
   "интересы индустрiализацiи страны. Тамъ, гдe, по моему, долженъ былъ торчать
   "нашъ великiй вождь" -- торчалъ "нашъ великiй вождь"... Мало ли я такой
   ахинеи рецензировалъ на своемъ вeку...
   Надежда Константиновна понесла на подпись протоколы моего производства,
   предварительно усумнившись въ томъ, что Видеманъ говорилъ дeйствительно то,
   что у меня было написано. Я разсeялъ сомнeнiя Надежды Константиновны.
   Видеманъ говорилъ что-то, только весьма отдаленно похожее на мою запись.
   Надежда Константиновна вздохнула и пошла. Слышу видемановскiй басъ:
   -- Вотъ это я понимаю -- это протоколъ... А то вы, товарищъ Заневская,
   понавыдумываете, что ни уха, ни рыла не разберешь.
   Въ своихъ протоколахъ я, конечно, блюлъ и нeкоторые вeдомственные
   интересы, т.е. интересы ББК: на чьемъ возу eдешь... Поэтому передъ тeмъ,
   какъ подписывать мои литературно-протокольныя измышленiя, свирьлаговцы часто
   обнаруживали нeкоторые признаки сомнeнiя, и тогда гудeлъ Видемановскiй басъ:
   -- Ну, ужъ это чортъ его знаетъ что... Вeдь сами же вы {199}
   говорили... Вeдь всe же слыхали... Вeдь это же стенографiя -- слово въ
   слово... Ну ужъ, если вы и такимъ способомъ будете нашу работу срывать...
   Видеманъ былъ парень напористый. Свирьлаговцы, видимо, вздыхали -- ихъ
   вздоховъ изъ сосeдней комнаты я слышать не могъ; -- но подписывали. Видеманъ
   сталъ замeчать мое существованiе. Входя въ нашу комнату и передавая
   какiя-нибудь бумаги Надеждe Константиновнe, онъ клалъ ей на плечо свою лапу,
   въ которой было чувство собственника, и смотрeлъ на меня грознымъ взглядомъ:
   на чужой, дескать, каравай рта не разeвай. Грозный взглядъ Видемана былъ
   направленъ не по адресу.
   Тeмъ не менeе, я опять начиналъ жалeть о томъ, что чортъ снова впуталъ
   насъ въ высокiя сферы лагеря.
  
   САНИТАРНЫЙ ГОРОДОКЪ
  
  
   Однако, чортъ продолжалъ впутывать насъ и дальше. Какъ-то разъ въ нашу
   пустую избу пришелъ Борисъ. Онъ жилъ то съ съ нами, то на Погрe, какъ
   попадалось. Мы устроились по лагернымъ масштабамъ довольно уютно. Свeта не
   было, но зато весь вечеръ ярко пылали въ печкe ворованный въ ликвидкомe
   дрова, и была почти полная иллюзiя домашняго очага. Борисъ началъ сразу:
   -- У меня появилась идея такого сорта... Сейчасъ на Погрe дeлается
   чортъ знаетъ что... Инвалидовъ и слабосилку совсeмъ не кормятъ и, думаю, при
   нынeшней постановкe вопроса, едва-ли и будутъ кормить. Нужно бы устроить
   такъ, чтобы превратить Погру въ санитарный городокъ, собрать туда всeхъ
   инвалидовъ сeверныхъ лагерей, слабосилокъ и прочее, наладить какое-нибудь
   несложное производство и привести все это подъ высокую руку ГУЛАГа. Если
   достаточно хорошо расписать все это -- ГУЛАГ можетъ дать кое-какiе
   продовольственные фонды. Иначе и ББК, и Свирьлагъ будутъ крутить и засeдать,
   пока всe мои настоящiе и будущiе пацiенты не вымрутъ окончательно... Какъ
   твое мнeнiе?
   Мое мнeнiе было отрицательнымъ...
   -- Только что вырвались живьемъ изъ Бамовской эпопеи -- и слава тебe,
   Господи... Опять влeзать въ какую-то халтуру?
   -- Это не халтура, -- серьезно поправилъ Борисъ.
   -- Правда, что не халтура... И тeмъ хуже. Намъ до побeга осталось
   какихъ-нибудь четыре мeсяца... Какого чорта намъ ввязываться?..
   -- Ты, Ва, говоришь такъ потому, что ты не работалъ въ этихъ
   слабосилкахъ и больницахъ. Если бы работалъ -- ввязался бы. Вотъ ввязался же
   ты въ подлоги съ Бамовскими вeдомостями...
   Въ тонe Бориса былъ легкiй намекъ на мою некорректность. Я-то счелъ
   возможнымъ ввязаться -- почему же оспариваю его право ввязываться?...
   -- Ты понимаешь, Ва, вeдь это на много серьезнeе твоихъ списковъ...
   Это было, дeйствительно, на много серьезнeе моихъ {200} списковъ. Дeло
   заключалось въ томъ, что, при всей системe эксплоатацiи лагерной рабочей
   силы, огромная масса людей навсегда теряла свое здоровье и
   работоспособность. Нeсколько лeтъ тому назадъ такихъ лагерныхъ инвалидовъ
   "актировали": комиссiя врачей и представителей лагерной администрацiи
   составляла акты, которые устанавливали, что Ивановъ седьмой потерялъ свою
   работоспособность навсегда, и Иванова седьмого, послe нeкоторой
   административной волокиты, изъ лагеря выпускали -- обычно въ ссылку на
   собственное иждивенiе: хочешь -- живи, хочешь -- помирай. Нечего грeха
   таить: по такимъ актамъ врачи норовили выручать изъ лагеря въ первую очередь
   интеллигенцiю. По такому акту, въ частности, выкрутился изъ Соловковъ и
   Борисъ, когда его зрeнiе снизилось почти до границъ слeпоты. Для ГПУ эта
   тенденцiя не осталась, разумeется, въ тайнe, и "активацiя" была прекращена.
   Инвалидовъ стали оставлять въ лагеряхъ. На работу ихъ не посылали и давали
   имъ по 400 гр. хлeба въ день -- норма медленнаго умиранiя. Болeе удачливые
   устраивались дневальными, сторожами, курьерами, менeе удачливые постепенно
   вымирали -- даже и при "нормальномъ" ходe вещей. При всякомъ же нарушенiи
   снабженiя -- напримeръ, такомъ, какой въ данный моментъ претерпeвало
   Подпорожье, -- инвалиды вымирали въ ускоренномъ порядкe, ибо при нехваткe
   продовольствiя лагерь въ первую очередь кормилъ болeе или менeе полноцeнную
   рабочую силу, а инвалиды предоставлялись ихъ собственной участи... По одному
   подпорожскому отдeленiю полныхъ инвалидовъ, т.е. людей, даже по критерiю ГПУ
   неспособныхъ ни къ какому труду, насчитывалось 4500 человeкъ, слабосилка --
   еще тысячъ семь... Да, все это было немного серьезные моихъ списковъ...
   -- А матерiальная база? -- спросилъ я. -- Такъ тебe ГУЛАГ и дастъ
   лишнiй хлeбъ для твоихъ инвалидовъ...
   -- Сейчасъ они ничего не дeлаютъ и получаютъ фунтъ. Если собрать ихъ со
   всeхъ сeверныхъ лагерей -- наберется, вeроятно, тысячъ сорокъ-пятьдесятъ,
   можно наладить какую-нибудь работенку, и они будутъ получать по полтора
   фунта... Но это дeло отдаленное... Сейчасъ важно вотъ что: подсунуть ГУЛАГу
   такой проектъ и подъ этимъ соусомъ сейчасъ же получить продовольственные
   фонды. Если здeсь запахнетъ дeло производствомъ -- хорошо бы выдумать
   какое-нибудь производство на экспортъ -- ГУЛАГ дополнительный хлeбъ можетъ
   дать...
   -- По моему, -- вмeшался Юра, -- тутъ и спорить совершенно не о чемъ.
   Конечно, Боба правъ. А ты, Ватикъ, опять начинаешь дрейфить... Матерiальную
   базу можно подыскать... Вотъ, напримeръ, березы здeсь рубится до чорта,
   можно организовать какое-нибудь берестяное производство -- коробочки,
   лукошки, всякое такое... И, кромe того, чeмъ намъ можетъ угрожать такой
   проектъ?
   -- Охъ, дeти мои, -- вздохнулъ я, -- согласитесь сами, что насчетъ
   познанiя всякаго рода совeтскихъ дeлъ я имeю достаточный опытъ. Во
   что-нибудь да влипнемъ... Я сейчасъ не могу сказать, во что именно, но
   обязательно влипнемъ... Просто {201} потому, что иначе не бываетъ. Разъ
   какое-нибудь дeло, такъ въ него обязательно втешутся и партiйный карьеризмъ,
   и склока, и подсиживанiе, и прорывы, и чортъ его знаетъ что еще. И все это
   отзовется на ближайшей безпартiйной шеe, т.е., въ данномъ случаe, на
   Бобиной. Да еще въ лагерe...
   -- Ну, и чортъ съ нимъ, -- сказалъ Юра, -- влипнемъ и отлипнемъ. Не въ
   первый разъ. Тоже, подумаешь, -- удовольствiе жить въ этомъ раю. -- Юра
   сталъ развивать свою обычную теорiю.
   -- Дядя Ваня, -- сурово сказалъ Борисъ, -- помимо всякихъ другихъ
   соображенiй, на насъ лежатъ вeдь и нeкоторыя моральныя обязанности...
   Я почувствовалъ, что моя позицiя, да еще при атакe на нее съ обоихъ
   фланговъ -- совершенно безнадежна. Я попытался оттянуть рeшенiе вопроса.
   -- Нужно бы предварительно пощупать, что это за представительница
   ГУЛАГа?
   -- Дядя Ваня, ни для чего этого времени нeтъ. У меня только на Погрe
   умираетъ ежедневно отъ голода отъ пятнадцати до пятидесяти человeкъ...
   Такимъ образомъ, мы влипли въ исторiю съ санитарнымъ городкомъ на
   Погрe. Мы всe оказались пророками, всe трое: я -- потому, что мы,
   дeйствительно, влипли въ нехорошую исторiю, въ результатe которой Борисъ
   вынужденъ былъ бeжать отдeльно отъ насъ; Борисъ -- потому, что, хотя изъ
   сангородка не получилось ровно ничего, -- инвалиды "на данный отрeзокъ
   времени" были спасены, и, наконецъ, Юра -- потому, что, какъ бы тяжело это
   все ни было -- мы въ конечномъ счетe все же выкрутились...
  
   ПАНЫ ДЕРУТСЯ
  
  
   Проектъ организацiи санитарнаго городка былъ обмозгованъ со всeхъ
   точекъ зрeнiя. Производства для этого городка были придуманы. Чего они
   стоили въ реальности -- это вопросъ второстепенный. Докладная записка была
   выдержана въ строго марксистскихъ тонахъ: избави Боже, что-нибудь ляпнуть о
   томъ, что люди гибнутъ зря, о человeколюбiи, объ элементарнeйшей
   человeчности -- это внушило бы подозрeнiя, что иницiаторъ проекта просто
   хочетъ вытянуть отъ совeтской власти нeсколько лишнихъ тоннъ хлeба, а хлeба
   совeтская власть давать не любитъ, насчетъ хлeба у совeтской власти
   психологiя плюшкинская... Было сказано о необходимости планомeрнаго ремонта
   живой рабочей силы, объ использованiи неизбeжныхъ во всякомъ
   производственномъ процессe отбросовъ человeческаго материла, о роли
   неполноцeнной рабочей силы въ дeлe индустрiализацiи нашего соцiалистическаго
   отечества, было подсчитано количество возможныхъ трудодней при
   производствахъ: берестяномъ, подсочномъ, игрушечномъ и прочемъ, была
   подсчитана рентабильность производства, наконецъ, эта рентабильность была
   выражена въ соблазнительной цифрe экспортныхъ золотыхъ рублей... Было весьма
   мало вeроятно, чтобы передъ {202} золотыми рублями ГУЛАГ устоялъ... Въ концe
   доклада было скромно указано, что проектъ этотъ желательно разсмотрeть въ
   спeшномъ порядкe, такъ какъ въ лагерe "наблюдается процессъ исключительно
   быстраго распыленiя неполноцeнной рабочей силы" -- вeжливо и для понимающихъ
   -- понятно...
   По ночамъ Борисъ пробирался въ ликвидкомъ и перестукивалъ на машинкe
   свой докладъ. Днемъ этого сдeлать было нельзя: Боже упаси, если бы Видеманъ
   увидалъ, что на его ББКовской машинкe печатается что-то для "этого паршиваго
   Свирьлага"... Повидимому, на почвe, свободной отъ всякихъ другихъ
   человeческихъ чувствъ, вeдомственный патрiотизмъ разрастается особо пышными
   и колючими зарослями.
   Проектъ былъ поданъ представительницe ГУЛАГа, какой-то товарищъ Шацъ,
   Видеману, какъ представителю ББК, кому-то, какъ представителю Свирьлага и
   Якименкe -- просто по старой памяти. Тов. Шацъ поставила докладъ Бориса на
   повeстку ближайшаго засeданiя ликвидкома.
   Въ кабинетъ Видемана, гдe проходили всe эти ликвидацiонныя и прочiя
   засeданiя, потихоньку собирается вся участвующая публика. Спокойной походкой
   человeка, знающаго свою цeну, входитъ Якименко. Молодцевато шагаетъ
   Непомнящiй -- начальникъ третьей части. Представители Свирьлага съ дeловымъ
   видомъ раскладываютъ свои бумаги. Д-ръ Шуквецъ нервнымъ шепотомъ о чемъ-то
   переговаривается съ Борисомъ. Наконецъ, огромными размашистыми шагами
   является представительница ГУЛАГ-а, тов. Шацъ. За нею грузно вваливается
   Видеманъ. Видеманъ какъ-то бокомъ и сверху смотритъ на путаную копну
   сeдоватыхъ волосъ тов. Шацъ, и видъ у него крайне недовольный.
   Тов. Шацъ объявляетъ засeданiе открытымъ, водружаетъ на столъ огромный
   чемоданнаго вида портфель и на портфель ни съ того ни съ сего кладетъ
   тяжелый крупнокалиберный кольтъ. Дeлаетъ она это не безъ нeкоторой
   демонстративности: то-ли желая этимъ подчеркнуть, что она здeсь не женщина,
   а чекистъ -- даже не чекистка, а именно чекистъ, то-ли пытаясь этимъ
   кольтомъ символизировать свою верховную власть въ этомъ собранiи --
   исключительно мужскомъ.
   Я смотрю на товарища Шацъ, и по моей кожe начинаютъ бeгать мурашки.
   Что-то неопредeленное женскаго пола, въ возрастe отъ тридцати до пятидесяти
   лeтъ, уродливое, какъ всe семь смертныхъ грeховъ, вмeстe взятыхъ, съ
   добавленiемъ восьмого, Священнымъ Писанiемъ не предусмотрeннаго --
   чекистскаго стажа. Она мнe напоминаетъ изсохшiй скелетъ какой-то злобной
   зубастой птицы, допотопной птицы, вотъ вродe археоптерикса... Ея маленькая
   птичья головка съ хищнымъ клювомъ все время вертится на худой жилистой шеe,
   ощупывая собравшихся колючимъ, недовeрчивымъ взглядомъ. У нея во рту
   махорочная собачья ножка, которою она дымитъ неимовeрно (почему не папиросы?
   Тоже демонстрацiя?), правой рукой все время вертитъ положенный на портфель
   кольтъ. Сидящiй рядомъ съ ней Видеманъ поглядываетъ на этотъ вертящiйся
   револьверъ искоса и съ видомъ крайняго неодобренiя... {203} Я начинаю
   мечтать о томъ, какъ было бы хорошо, если бы этотъ кольтъ бабахнулъ въ
   товарища Видемана или, еще лучше, въ самое тов. Шацъ. Но мои розовыя
   мечтанiя прерываетъ скрипучiй ржавый голосъ предсeдательницы:
   -- Ну-съ, такъ на повeсткe дня -- докладъ доктора, какъ тамъ его...
   Ну... Только не тяните -- здeсь вамъ не университетъ. Что-бъ коротко и ясно.
   Тонъ у тов. Шацъ -- отвратительный. Якименко недоумeнно подымаетъ брови
   -- но онъ чeмъ-то доволенъ. Я думаю, что раньше, чeмъ пускать свой проектъ,
   Борису надо было бы пощупать, что за персона эта тов. Шацъ... И, пощупавъ,
   -- воздержаться... Потому, что этакая изуродованная Господомъ Богомъ
   истеричка можетъ загнуть такое, что и не предусмотришь заранeе, и не
   очухаешься потомъ... Она, конечно, изъ "старой гвардiи" большевизма... Она,
   конечно, полна глубочайшаго презрeнiя не только къ намъ, заключеннымъ, но и
   къ чекистской части собранiя -- къ тeмъ революцiоннымъ парвеню, которые на
   ея, товарища Шацъ, революцiонная заслуги смотрятъ безъ особеннаго
   благоговeнiя, которые имeютъ нахальство гнуть какую-то свою линiю,
   опрыскиваться одеколономъ (и это въ моментъ, когда мiровая революцiя еще не
   наступила!) и вообще въ первый попавшiйся моментъ норовятъ подложить старой
   большевичкe первую попавшуюся свинью... Вотъ, вeроятно, поэтому-то -- и
   собачья ножка, и кольтъ, и манеры укротительницы звeрей. Сколько такихъ
   истеричекъ прошло черезъ исторiю русской революцiи. Большихъ дeлъ онe не
   сдeлали, но озлобленность ихъ исковерканнаго секса придавала революцiи особо
   отвратительныя черточки... Такому товарищу Щацъ попасться въ переплетъ --
   упаси Господи...
   Борисъ докладываетъ. Я сижу, слушаю и чувствую: хорошо. Никакихъ
   "интеллигентскихъ соплей". Вполнe марксическiй подходъ. Такой-то процентъ
   бракованнаго человeческаго матерiала... Непроизводительные накладные расходы
   на обремененные бюджеты лагерей. Скрытые рессурсы неиспользованной рабочей
   силы... Примeры изъ московской практики: использованiе глухонeмыхъ на
   котельномъ производствe, безногихъ -- на конвейерахъ треста точной механики.
   Совeтская трудовая терапiя -- лeченiе заболeванiй "трудовыми процессами".
   Интересы индустрiализацiи страны. Историческiя шесть условiи товарища
   Сталина... Мелькомъ и очень вскользь о томъ, что въ данный переходный
   перiодъ жизни нашего отдeленiя... нeкоторые перебои въ снабженiи... ставятъ
   подъ угрозу... возможность использованiя указанныхъ скрытыхъ рессурсовъ и въ
   дальнeйшемъ.
   -- Я полагаю, -- кончаетъ Борисъ, -- что, разсматривая данный проектъ
   исключительно съ точки зрeнiя интересовъ индустрiализацiи нашей страны,
   только съ точки зрeнiя роста ея производительныхъ силъ и использованiя для
   этого всeхъ наличныхъ матерiальныхъ и человeческихъ рессурсовъ, хотя бы и
   незначительныхъ и неполноцeнныхъ, -- данное собранiе найдетъ, конечно, чисто
   большевицкiй подходъ къ обсужденiю предложеннаго ему проекта...
   Хорошо сдeлано. Немного длинно и литературно... Къ концу {204} фразы
   Видеманъ, вeроятно, уже забылъ, что было въ началe ея -- но здeсь будетъ
   рeшать не Видеманъ.
   На губахъ тов. Шацъ появляется презрительная усмeшка.
   -- И это -- все?
   -- Все.
   -- Ну-ну...
   Нервно приподымается д-ръ Шуквецъ.
   -- Разрeшите мнe.
   -- А вамъ очень хочется? Валяйте.
   Д-ръ Шуквецъ озадаченъ.
   -- Не въ томъ дeло, хочется ли мнe или не хочется... Но поскольку
   обсуждается вопросъ, касающiйся медицинской части...
   -- Не тяните кота за хвостъ. Ближе къ дeлу.
   Шуквецъ свирeпо топорщитъ свои колючiе усики.
   -- Хорошо. Ближе къ дeлу. Дeло заключается въ томъ, что девяносто
   процентовъ нашихъ инвалидовъ потеряли свое здоровье и свою трудоспособность
   на работахъ для лагеря. Лагерь морально обязанъ...
   -- Довольно, садитесь. Это вы можете разсказывать при лунe вашимъ
   влюбленнымъ институткамъ...
   Но д-ръ Шуквецъ не сдается...
   -- Мой уважаемый коллега...
   -- Никакихъ тутъ коллегъ нeтъ, а тeмъ болeе уважаемыхъ. Я вамъ говорю
   -- садитесь.
   Шуквецъ растерянно садится. Тов. Шацъ обращаетъ свой колючiй взоръ на
   Бориса.
   -- Та-акъ... Хорошенькое дeло!.. А скажите, пожалуйста, -- какое вамъ
   до всего этого дeло? Ваше дeло лeчить, кого вамъ приказываютъ, а не
   заниматься какими-то тамъ рессурсами.
   Якименко презрительно щуритъ глаза. Борисъ пожимаетъ плечами.
   -- Всякому совeтскому гражданину есть дeло до всего, что касается
   индустрiализацiи страны. Это разъ. Второе: если вы находите, что это не мое
   дeло, не надо было и ставить моего доклада.
   -- Я поручилъ доктору Солоневичу... -- начинаетъ Видеманъ.
   Шацъ рeзко поворачивается къ Видеману.
   -- Никто васъ не спрашиваетъ, что вы поручали и чего вамъ не поручали.
   Видеманъ умолкаетъ, но его лицо заливается густой кровью. Борисъ
   молчитъ и вертитъ въ рукахъ толстую дубовую дощечку отъ прессъ-папье.
   Дощечка съ трескомъ ломается въ его пальцахъ. Борисъ какъ бы автоматически,
   но не безъ нeкоторой затаенной демонстративности, сжимаетъ эту дощечку въ
   кулакe, и она крошится въ щепки. Всe почему-то смотрятъ на Бобину руку и на
   дощечку. Тов. Шацъ даже перестаетъ вертeть свой револьверъ. Видеманъ
   улавливаетъ моментъ и подсовываетъ револьверъ подъ портфель. Тов. Шацъ
   жестомъ разъяренной тигрицы выхватываетъ кольтъ обратно и снова кладетъ его
   сверху портфеля. Начальникъ третьей части, тов. Непомнящiй, смотритъ на
   этотъ кольтъ такъ же неодобрительно, какъ и всe остальные. {205}
   -- А у васъ, тов. Шацъ, предохранитель закрыть?
   -- Я умeла обращаться съ оружiемъ, когда вы еще подъ столъ пeшкомъ
   ходили.
   -- Съ тeхъ поръ, тов. Шацъ, вы, видимо, забыли, какъ съ нимъ слeдуетъ
   обращаться, -- нeсколько юмористически заявляетъ Якименко. -- Съ тeхъ поръ
   товарищъ Непомнящiй уже подъ потолокъ выросъ.
   -- Я прошу васъ, товарищъ Якименко, на оффицiальномъ засeданiи
   зубоскальствомъ не заниматься. А васъ, докторъ, -- Шацъ поворачивается къ
   Борису, -- я васъ спрашиваю "какое вамъ дeло" вовсе не потому, что вы тамъ
   докторъ или не докторъ, а потому, что вы контръ-революцiонеръ... Въ ваше
   сочувствiе соцiалистическому строительству я ни капли не вeрю... Если вы
   думаете, что вашими этими рессурсами вы кого-то тамъ проведете, такъ вы
   немножко ошибаетесь... Я -- старая партiйная работница, такихъ типиковъ,
   какъ вы, я видeла. Въ вашемъ проектe есть какая-то антипартiйная вылазка,
   можетъ быть, даже прямая контръ-революцiя.
   Я чувствую нeкоторое смущенiе. Неужели уже влипли? Такъ сказать, съ
   перваго же шага? Якименко все-таки былъ на много умнeе.
   -- Ну, насчетъ антипартiйной линiи -- это дeло ваше хозяйское, --
   говоритъ Борисъ. -- Этотъ вопросъ меня совершенно не интересуетъ.
   -- То-есть, какъ это такъ это васъ можетъ не интересовать?
   -- Чрезвычайно просто -- никакъ не интересуетъ...
   Шацъ, видимо, не сразу соображаетъ, какъ ей реагировать на эту
   демонстрацiю...
   -- Ого-го... Васъ, я вижу, ГПУ сюда не даромъ посадило...
   -- О чемъ вы можете и доложить въ ГУЛАГe, -- съ прежнимъ равнодушiемъ
   говоритъ Борисъ.
   -- Я и безъ васъ знаю, что мнe докладывать. Хорошенькое дeло, --
   обращается она къ Якименко, -- вeдь это же все бeлыми нитками шито -- этотъ
   вашъ докторъ, такъ онъ просто хочетъ получить для всeхъ этихъ бандитовъ,
   лодырей, кулаковъ лишнiй совeтскiй хлeбъ... Такъ мы этотъ хлeбъ и дали... У
   насъ эти фунты хлeба по улицамъ не валяются...
   Вопросъ предстаетъ передо мною въ нeсколько другомъ освeщенiи. Вeдь, въ
   самомъ дeлe, проектъ Бориса используютъ, производство какое-то поставятъ, но
   лишняго хлeба не дадутъ... Изъ-за чего было огородъ городить?..
   -- А такихъ типиковъ, какъ вы, -- обращается она къ Борису, -- я этимъ
   самымъ кольтомъ...
   Борисъ приподымается и молча собираетъ свои бумаги.
   -- Вы это что?
   -- Къ себe, на Погру.
   -- А кто вамъ разрeшилъ? Что, вы забываете, что вы въ лагерe?
   -- Въ лагерe или не въ лагерe, но если человeка вызываютъ {206} на
   засeданiе и ставятъ его докладъ, такъ для того, чтобы выслушивать, а не
   оскорблять.
   -- Я вамъ приказываю остаться! -- визжитъ тов. Шацъ, хватаясь за
   кольтъ.
   -- Приказывать мнe можетъ тов. Видеманъ, мой начальникъ. Вы мнe
   приказывать ничего не можете.
   -- Послушайте, докторъ Солоневичъ... -- начинаетъ Якименко
   успокоительнымъ тономъ.
   Шацъ сразу набрасывается на него.
   -- А кто васъ уполномачиваетъ вмeшиваться въ мои приказанiя? Кто тутъ
   предсeдательствуетъ: вы или я?
   -- Останьтесь пока, докторъ Солоневичъ, -- говоритъ Якименко сухимъ,
   рeзкимъ и властнымъ тономъ, но этотъ тонъ обращенъ не къ Борису. -- Я
   считаю, товарищъ Шацъ, что такъ вести засeданiе, какъ ведете его вы, --
   нельзя.
   -- Я сама знаю, что мнe можно и что нельзя... Я была связана съ нашими
   вождями, когда вы, товарищъ Якименко, о партiйномъ билетe еще и мечтать не
   смeли...
   Начальникъ третьей части съ трескомъ отодвигаетъ свой стулъ и
   подымается.
   -- Съ кeмъ вы тамъ, товарищъ Шацъ, были въ связи -- это насъ не
   касается. Это дeло ваше частное. А ежели люди пришли говорить о дeлe, такъ
   нечего имъ глотку затыкать.
   -- Еще вы, вы, меня, старую большевичку будете учить? Что это здeсь
   такое: б.... или военное учрежденiе?
   Видеманъ грузно, всeмъ своимъ сeдалищемъ поворачивается къ Шацъ. Тугiе
   жернова его мышленiя добрались, наконецъ, до того, что онъ-то ужъ военный въ
   гораздо большей степени, чeмъ тов. Шацъ, что онъ здeсь хозяинъ, что съ нимъ,
   хозяиномъ, обращаются, какъ съ мальчишкой, и что, наконецъ, старая
   большевичка ухитрилась сколотить противъ себя единый фронтъ всeхъ
   присутствующихъ...
   -- Ну, это ни къ какимъ чертямъ не годится... Что это вы, товарищъ
   Шацъ, какъ съ цeпи сорвались?
   Шацъ отъ негодованiя не можетъ произнести ни слова.
   -- Иванъ Лукьяновичъ, -- съ подчеркнутой любезностью обращается ко мнe
   Якименко, -- будьте добры внести въ протоколъ засeданiя мой протестъ противъ
   дeйствiй тов. Шацъ.
   -- Это вы можете говорить на партiйномъ собранiи, а не здeсь, --
   взъeдается на него Шацъ.
   Якименко отвeчаетъ высоко и сурово:
   -- Я очень сожалeю, что на этомъ открытомъ безпартiйномъ собранiи вы
   сочли возможнымъ говорить о вашихъ интимныхъ связяхъ съ вождями партiи.
   Вотъ это -- ударъ! Шацъ вбираетъ въ себя свою птичью шею и окидываетъ
   собравшихся злобнымъ, но уже нeсколько растеряннымъ взглядомъ. Противъ нея
   -- единый фронтъ. И революцiонныхъ парвеню, для которыхъ партiйный
   "аристократизмъ" товарища Шацъ, какъ бeльмо въ глазу, и заключенныхъ, и,
   наконецъ, просто единый мужской фронтъ противъ зарвавшейся бабы. {207}
   Представитель Свирьлага смотритъ на Шацъ съ ядовитой усмeшечкой.
   -- Я присоединяюсь въ протесту тов. Якименко.
   -- Объявляю засeданiе закрытымъ, -- рeзко бросаетъ Шацъ и подымается.
   -- Ну, это ужъ позвольте, -- говоритъ второй представитель Свирьлага.
   -- Мы не можемъ срывать работу по передачe лагеря изъ-за вашихъ женскихъ
   нервовъ...
   -- Ахъ, такъ, -- шипитъ тов. Шацъ. -- Ну, хорошо. Мы съ вами еще
   поговоримъ объ этомъ... въ другомъ мeстe.
   -- Поговоримъ, -- равнодушно бросаетъ Якименко. -- А пока что я
   предлагаю докладъ д-ра Солоневича принять, какъ основу, и переслать его въ
   ГУЛАГ съ заключенiями мeстныхъ работниковъ. Я полагаю, что эти заключенiя въ
   общемъ и цeломъ будутъ положительными.
   Видеманъ киваетъ головой.
   -- Правильно. Послать въ ГУЛАГ. Толковый проектъ. Я голосую за.
   -- Я вопроса о голосованiи не ставила, я вамъ приказываю замолчать,
   товарищъ Якименко... -- Шацъ близка къ истерикe. Ея лeвая рука размахиваетъ
   собачьей ножкой, а правая вертитъ револьверъ. Якименко протягиваетъ руку
   черезъ столъ, забираетъ револьверъ и передаетъ его Непомнящему.
   -- Товарищъ начальникъ третьей части, вы вернете это оружiе товарищу
   Шацъ, когда она научится съ нимъ обращаться...
   Тов. Шацъ стоитъ нeкоторое время, какъ бы задыхаясь отъ злобы, -- и
   судорожными шагами выбeгаетъ изъ комнаты.
   -- Такъ значитъ, -- говоритъ Якименко такимъ тономъ, какъ будто ничего
   не случилось, -- проектъ д-ра Солоневича въ принципe принятъ. Слeдующiй
   вопросъ...
   Остатокъ засeданiя проходитъ, какъ по маслу. Даже взорванный
   желeзнодорожный мостикъ на Погрe принимается, какъ цeленькiй: безъ сучка и
   задоринки...
  
   ЯКИМЕНКО НАЧИНАЕТЪ ИНТРИГУ
  
  
   Засeданiе кончилось. Публика разошлась. Я правлю свою "стенограмму".
   Якименко сидитъ противъ и докуриваетъ свою папиросу.
   -- Ну, и номеръ, -- говоритъ Якименко.
   Отрываю глаза отъ бумаги. Въ глазахъ Якименки -- насмeшка и
   удовлетворенье побeдителя.
   -- Вы когда-нибудь такую б... видали?
   -- Ну, не думаю, чтобы на этомъ поприщe товарищу Шацъ удалось бы
   сдeлать большiе обороты...
   Якименко смотритъ на меня и съ усмeшкой, и съ любопытствомъ.
   -- А скажите мнe по совeсти, тов. Солоневичъ, -- что это за новый
   оборотъ вы придумали?
   -- Какой оборотъ? {208}
   -- Да вотъ съ этимъ санитарнымъ городкомъ?
   -- Простите, -- не понимаю вопроса.
   -- Понимаете! Что ужъ тамъ! Чего это вы все крутите? Не изъ-за
   человeколюбiя же?
   -- Позвольте, а почему бы и нeтъ?
   Якименко скептически пожимаетъ плечами. Соображенiя такого рода -- не
   по его департаменту.
   -- Ой-ли? А впрочемъ, ваше дeло... Только, знаете ли, если этотъ
   сангородокъ попадетъ ГУЛАГу и товарищъ Шацъ будетъ прieзжать вашего брата
   наставлять и инспектировать...
   Это соображенiе приходило въ голову и мнe.
   -- Ну что-жъ, придется Борису и товарища Шацъ расхлебывать...
   -- Пожалуй -- придется... Впрочемъ, долженъ сказать честно...
   семейка-то у васъ... крeпколобая.
   Я изумленно воззрился на Якименко. Якименко смотритъ на меня
   подсмeивающимся взглядомъ.
   -- На мeстe ГПУ выперъ бы я васъ всeхъ къ чортовой матери, на всe
   четыре стороны... А то накрутите вы здeсь.
   -- То-есть, какъ это такъ -- "накрутимъ"?
   -- Да вотъ такъ, накрутите и все... Впрочемъ, это пока моя личная точка
   зрeнiя.
   -- А вы ее сообщите ГПУ -- пусть выпустятъ...
   -- Не повeрятъ, товарищъ Иванъ Лукьяновичъ, -- сказалъ, усмeхаясь,
   Якименко, ткнулъ въ пепельницу свой окурокъ и вышелъ изъ комнаты прежде,
   чeмъ я успeлъ сообразить подходящую реплику...
  
   ___
  
   Внизу, на крылечкe, меня ждали Борисъ и Юра.
   -- Ну, -- сказалъ я не безъ нeкотораго злорадства, -- какъ мнe кажется,
   мы уже влипли... А?
   -- Для твоей паники нeтъ никакого основанiя, -- сказалъ Борисъ.
   -- Никакой паники и нeтъ. А только эта самая мадемуазель Шацъ работы
   наладитъ, хлeба не дастъ, и будешь ты ея непосредственнымъ подчиненнымъ.
   Такъ сказать -- неземное наслажденiе.
   -- Неправильно. За насъ теперь вся остальная публика.
   -- А что она вся стоитъ, если твой городокъ будетъ, по твоему же
   предложенiю, подчиненъ непосредственно ГУЛАГу?
   -- Эта публика ее съeстъ. Теперь у нихъ такое положенiе: или имъ ее
   съeсть, или она ихъ съeстъ.
   На крыльцо вышелъ Якименко.
   -- А, всe три мушкетера по обыкновенiю въ полномъ сборe?
   -- Да, такъ сказать, прорабатываемъ результаты сегодняшняго
   засeданiя...
   -- Я вeдь вамъ говорилъ, что засeданiе будетъ занимательное.
   -- Повидимому, тов. Шацъ находится въ состоянiи нeкоторой... {209}
   -- Да, именно въ состоянiи нeкоторой... Вотъ въ этомъ нeкоторомъ
   состоянiи она находится, видимо, лeтъ пятьдесятъ... Видеманъ уже три дня
   ходитъ, какъ очумeлый... -- Въ тонe Якименки -- небывалыя до сихъ поръ нотки
   интимности, и я не могу сообразить, къ чему онъ клонитъ...
   -- Во всякомъ случаe, -- говоритъ Борисъ, -- я со своимъ проектомъ
   попался, кажется, какъ куръ во щи.
   -- Н-да... Ваши опасенiя нeкоторыхъ основанiй не лишены... Съ такой
   стервой работать, конечно, невозможно... Кстати, Иванъ Лукьяновичъ, вотъ вы
   завтра вашу стенограмму редактировать будете. Весьма существенно, чтобы эта
   фраза товарища Шацъ насчетъ вождей -- не была опущена... И вообще
   постарайтесь, чтобы вашъ протоколъ былъ сдeланъ во всю мeру вашихъ
   литературныхъ дарованiй. И, такъ сказать, въ расчетe на культурный уровень
   читательскихъ массъ, ну, напримeръ, ГУЛАГа. Протоколъ подпишутъ всe...
   кромe, разумeется, товарища Шацъ.
   Замeтивъ въ моемъ лицe нeкоторое размышленiе, Якименко добавляетъ:
   -- Можете не опасаться. Я васъ, кажется, до сихъ поръ не подводилъ.
   Въ тонe Якименки -- нeкоторая таинственность, и я снова задаю себe
   вопросъ, знаетъ-ли онъ о бамовскихъ спискахъ или не знаетъ. А влeзать въ
   партiйную склоку мнe очень не хочется. Чтобы выиграть время для размышленiя,
   я задаю вопросъ:
   -- А что, она дeйствительно близко стоитъ къ вождямъ?..
   -- Стоитъ или лежитъ -- не знаю... Развe въ дореволюцiонное время.
   Знаете, во всякихъ тамъ "глубинахъ сибирскихъ рудъ", на полномъ безптичьи --
   и Шацъ соловушко... Впрочемъ -- это вымирающая порода... Ну, такъ протоколъ
   будетъ, какъ полагается?
   Протоколъ былъ сдeланъ, какъ полагается. Его подписали всe, и его не
   подписала тов. Шацъ. На другой же день послe этого засeданiя тов. Шацъ
   сорвалась и уeхала въ Москву. Вслeдъ за ней выeхалъ въ Москву и Якименко.
  
   ТЕОРIЯ СКЛОКИ
  
  
   Мы шли домой молча и въ весьма невеселомъ настроенiи. Становилось болeе
   или менeе очевиднымъ, что мы уже влипли въ нехорошую исторiю. Съ проектомъ
   санитарнаго городка получается ерунда, мы оказались, помимо всего прочаго,
   запутанными въ какую-то внутрипартiйную интригу. А въ интригахъ такого рода
   коммунисты могутъ и проигрывать, и выигрывать; безпартiйная же публика
   проигрываетъ болeе или менeе навeрняка. Каждая партiйная ячейка,
   разсматриваемая, такъ сказать, съ очень близкой дистанцiи, представляетъ
   собою этакое уютное общежитiе змeй, василисковъ и ехиднъ, изъ которыхъ
   каждая норовитъ ужалить свою сосeдку въ самое больное
   административно-партiйное мeсто... Я, въ сущности, не очень ясно знаю -- для
   чего все это дeлается, ибо выигрышъ -- даже въ случаe побeды -- такъ
   грошевъ, такъ нищъ и такъ зыбокъ: просто партiйный портфель чуть-чуть
   потолще. Но {210} "большевицкая спаянность" дeйствуетъ только по адресу
   остального населенiя страны. Внутри ячеекъ -- всe другъ подъ друга
   подкапываются, подсиживаютъ, выживаютъ... На совeтскомъ языкe это называется
   "партiйной склокой". На уровнe Сталина -- Троцкаго это декорируется идейными
   разногласiями, на уровнe Якименко-Шацъ это ничeмъ не декорируется, просто
   склока "какъ таковая", въ голомъ видe... Вотъ въ такую-то склоку попали и мы
   и при этомъ безо всякой возможности сохранить нейтралитетъ... Волей неволей
   приходилось ставить свою ставку на Якименку. А какiе, собственно, у Якименки
   шансы съeсть товарища Шацъ?
   Шацъ въ Москвe, въ "центрe" -- у себя дома, она тамъ свой человeкъ, у
   нея тамъ всякiе "свои ребята" -- и Кацы, и Пацы, и Ваньки, и Петьки -- по
   существу такiе же "корешки", какъ любая банда сельсовeтскихъ активистовъ,
   коллективно пропивающихъ госспиртовскую водку, кулацкую свинью и колхозныя
   "заготовки". Для этого центра всe эти Якименки, Видеманы и прочiе -- только
   уeздные держиморды, выскочки, пытающiеся всякими правдами и неправдами
   оттeснить ихъ, "старую гвардiю", отъ призрака власти, отъ начальственныхъ
   командировокъ по всему лицу земли русской, и не брезгающiе при этомъ
   рeшительно никакими средствами. Правда, насчетъ средствъ -- и "старая
   гвардiя" тоже не брезгуетъ. При данной комбинацiи обстоятельствъ средствами
   придется не побрезговать и мнe: что тамъ ни говорить, а литературная
   обработка фразы тов. Шацъ о близости къ вождямъ -- къ числу особо
   джентльменскихъ прiемовъ борьбы не принадлежитъ. Оно, конечно, съ волками
   жить, по волчьи выть -- но только въ Совeтской Россiи можно понять настоящую
   тоску по настоящему человeческому языку, вмeсто волчьяго воя -- то
   голоднаго, то разбойнаго...
   Конечно, если у Якименки есть связи въ Москвe (а, видимо, -- есть,
   иначе, зачeмъ бы ему туда eхать), то онъ съ этимъ протоколомъ обратится не
   въ ГУЛАГ и даже не въ ГПУ, а въ какую-нибудь совершенно незамeтную извнe
   партiйную дыру. Въ составe этой партiйной дыры будутъ сидeть какiе-то Ваньки
   и Петьки, среди которыхъ у Якименко -- свой человeкъ. Кто-то изъ Ванекъ
   вхожъ въ московскiй комитетъ партiи, кто-то -- въ контрольную партiйную
   комиссiю (ЦКК), кто-то, допустимъ, имeетъ какой-то блатъ, напримeръ, у
   товарища Землячки. Тогда черезъ нeсколько дней въ соотвeтствующихъ
   инстанцiяхъ пойдутъ слухи: товарищъ Шацъ вела себя такъ-то --
   дискредитировала вождей. Вeроятно, будетъ сказано, что, занимаясь
   административными загибами, тов. Шацъ подкрeпляла свои загибы ссылками на
   интимную близость съ самимъ Сталинымъ. Вообще -- создается атмосфера, въ
   которой чуткiй носъ уловитъ: кто-то влiятельный собирается товарища Шацъ
   съeсть. Враги товарища Шацъ постараются эту атмосферу сгустить, нейтральные
   станутъ во враждебную позицiю, друзья -- если не очень близкiе -- умоютъ
   лапки и отойдутъ въ стороночку: какъ бы и меня вмeстe съ тов. Шацъ не съeли.
   Да, конечно, Якименко имeетъ крупные шансы на побeду. {211} Помимо
   всего прочаго, онъ всегда спокоенъ, выдержанъ, и онъ, конечно, на много
   умнeе тов. Шацъ. А сверхъ всего этого, товарищъ Шацъ -- представительница
   той "старой гвардiи ленинизма", которую снизу подмываютъ волны молодой
   сволочи, а сверху организацiонно ликвидируетъ Сталинъ, подбирая себe кадры
   безтрепетныхъ "твердой души прохвостовъ". Тов. Шацъ -- только жалкая,
   истрепанная въ клочки, тeнь былой героики коммунизма. Якименко --
   представитель молодой сволочи, властной и жадной... Болeе или менeе толковая
   партiйная дыра, конечно, должна понять, что при такихъ обстоятельствахъ
   умнeе стать на сторону Якименки...
   Я не зналъ, да такъ и не узналъ, какiя дeловыя столкновенiя возникли
   между тов. Шацъ и Якименкой до нашего пресловутаго засeданiя, -- въ
   сущности, это и не важно. Товарищъ Шацъ всeмъ своимъ существомъ, всeхъ
   своимъ видомъ говоритъ Якименкe: "я вотъ всю свою жизнь отдала мiровой
   революцiи, отдавай и ты". -- Якименко отвeчаетъ: "ну, и дура -- я буду
   отдавать чужiя, а не свою". Шацъ говоритъ: "я соратница самого Ленина".
   Якименко отвeчаетъ: "твой Ленинъ давно подохъ, да и тебe пора". Ну, и такъ
   далeе...
   Изъ всей этой грызни между Шацами и Якименками можно, при извeстной
   настроенности, сдeлать такой выводъ, что вотъ, дескать, тов. Шацъ (кстати --
   и еврейка) это символъ мiровой революцiи, товарищъ же Якименко -- это
   молодая, возрождающаяся и нацiональная Россiя (кстати -- онъ русскiй или,
   точнeе, малороссъ), что Шацъ строила ГУЛАГ въ пользу мiровой революцiи, а
   Якименко истребляетъ мужика въ пользу нацiональнаго возрожденiя.
   Съ теорiей нацiональнаго перерожденiя Стародубцева, Якименки, Ягоды,
   Кагановича и Сталина (русскаго, малоросса, латыша, еврея и грузина) я
   встрeтился только здeсь, въ эмиграцiи. Въ Россiи такая идея и въ голову не
   приходила... Но, конечно, вопросъ о томъ, что будутъ дeлать якименки,
   добравшись до власти, вставалъ передъ всeми нами въ томъ аспектe, какого
   эмиграцiя не знаетъ. Отказъ отъ идеи мiровой революцiи, конечно, ни въ какой
   мeрe не означаетъ отказа отъ коммунизма въ Россiи. Но если, добравшись до
   власти, якименки, въ интересахъ собственнаго благополучiя и, если хотите, то
   и собственной безопасности, начнутъ сворачивать коммунистическiя знамена и
   постепенно, "на тормозахъ", переходить къ строительству того, что въ
   эмиграцiи называется нацiональной Россiей (почему, собственно, коммунизмъ не
   можетъ быть "нацiональнымъ явленiемъ", была же инквизицiя нацiональнымъ
   испанскимъ явленiемъ?), -- то тогда какой смыслъ намъ троимъ рисковать своей
   жизнью? Зачeмъ предпринимать побeгъ? Не лучше ли еще подождать? Ждали вeдь,
   вотъ, 18 лeтъ. Ну, еще подождемъ пять. Тяжело, но легче, чeмъ прорываться
   тайгой черезъ границу -- въ неизвeстность эмигрантскаго бытiя.
   Если для эмиграцiи вопросъ о "нацiональномъ перерожденiи" (этотъ
   терминъ я принимаю очень условно) -- это очень, конечно, наболeвшiй, очень
   близкiй, но все же болeе или менeе теоретическiй {212} вопросъ, то для насъ
   всeхъ трехъ онъ ставился какъ вопросъ собственной жизни... Идти ли на
   смертельный рискъ побeга или мудрeе и патрiотичнeе будетъ переждать? Можно
   предположить, что вопросы, которые ставятся въ такой плоскости, рeшаются съ
   нeсколько меньшей оглядкой на партiйныя традицiи и съ нeсколько болeе
   четкимъ раздeленiемъ желаемаго отъ сущаго -- чeмъ когда тe же вопросы
   обсуждаются и рeшаются подъ влiянiемъ очень хорошихъ импульсовъ, но все же
   безъ ощущенiя непосредственнаго риска собственной головой.
   У меня, какъ и у очень многихъ нынeшнихъ россiйскихъ людей, годы войны
   и революцiи и, въ особенности, большевизма весьма прочно вколотили въ голову
   твердое убeжденiе въ томъ, что ни одна историко-философская и
   соцiалистическая теорiя не стоитъ ни одной копeйки. Конечно, гегелевскiй
   мiровой духъ почти такъ же занимателенъ, какъ и марксистская борьба
   классовъ. И философскiя объясненiя прошлаго можно перечитывать не безъ
   нeкотораго интереса. Но какъ-то такъ выходитъ, что ни одна теорiя рeшительно
   ничего не можетъ предсказать на будущiй день. Болeе или менeе удачными
   пророками оказались люди, которые или только прикрывались теорiй, или вообще
   никакихъ дeлъ съ ней не имeли.
   Такимъ образомъ, для насъ вопросъ шелъ не о перспективахъ революцiи,
   разсматриваемыхъ съ какой бы то ни было философской точки зрeнiя, а только о
   живыхъ взаимоотношенiяхъ живыхъ людей, разсматриваемыхъ съ точки зрeнiя
   самаго элементарнаго здраваго смысла.
   Да, совершенно ясно, что ленинская старая гвардiя доживаетъ свои
   послeднiе дни. И потому, что оказалась нeкоторымъ конкуррентомъ сталинской
   генiальности, и потому, что въ ней все же были люди, дерзавшiе смeть свое
   сужденiе имeть (а этого никакая деспотiя не любитъ), и потому, что вотъ
   такая товарищъ Шацъ, при всей ея несимпатичности, воровать все-таки не
   будетъ (вотъ куритъ же собачьи ножки вмeсто папиросъ) и Якименкe воровать не
   позволитъ. Товарищъ Шацъ, конечно, фанатичка, истеричка, можетъ быть, и
   садистка, но какая-то идея у нея есть. У Якименки нeтъ рeшительно никакой
   идеи. О Видеманe и Стародубцевe и говорить нечего... Вся эта старая гвардiи
   -- и Рязановъ, и Чекалинъ, и Шацъ -- чувствуютъ: знамя "трудящихся всего
   мiра" и власть, для поддержки этого знамени созданная, попадаютъ просто
   напросто въ руки сволочи, и сволочь стоитъ вокругъ каждаго изъ нихъ, лязгая
   молодыми, волчьими зубами.
   Что будетъ дeлать нарицательный Якименко, перегрызя глотку
   нарицательной Шацъ? Можетъ-ли Сталинъ обойтись безъ Ягоды, Ягода -- безъ
   Якименки, Якименко -- безъ Видемана, Видеманъ -- безъ Стародубцева и такъ
   далeе? Всe они, отъ Сталина до Стародубцева, акклиматизировались въ той
   специфической атмосферe большевицкаго строя, которая создана ими самими и
   внe которой имъ никакого житья нeтъ. Все это -- профессiоналы совeтскаго
   управленiя. Если вы ликвидируете это управленiе, всeмъ имъ дeлать въ мiрe
   будетъ рeшительно нечего. Что будутъ {213} дeлать всe эти чекисты,
   хлeбозаготовители, сексоты, кооператоры, предсeдатели завкомовъ, секретари
   партъ-ячеекъ, раскулачиватели, политруки, директора, выдвиженцы, активисты и
   прочiе -- имя же имъ легiонъ? Вeдь ихъ миллiоны! Если даже и не говорить о
   томъ, что при переворотe большинство изъ нихъ будетъ зарeзано сразу, а послe
   постепенной эволюцiи будетъ зарeзано постепенно, -- то все-таки нужно дать
   себe ясный отчетъ въ томъ, что они -- "спецiалисты" большевицкаго
   управленческаго аппарата, самаго громоздкаго и самаго кроваваго въ исторiи
   мiра. Какая профессiя будетъ доступна для всeхъ нихъ въ условiяхъ
   небольшевицкаго строя? И можетъ-ли Сталинъ, эволюцiоннымъ или революцiоннымъ
   путемъ, сбросить со своихъ счетовъ миллiона три-четыре людей, вооруженныхъ
   до зубовъ? На кого онъ тогда обопрется? И какой слой въ Россiи ему повeритъ
   и ему не припомнить великихъ кладбищъ коллективизацiи, раскулачиванiя и
   лагерей Бeломорско-Балтiйскаго канала?
   Нeтъ, всe эти люди, какъ бы они ни грызлись между собою, -- въ
   отношенiи къ остальной странe спаяны крeпко, до гроба, спаяны кровью, спаяны
   и на жизнь, и на смерть. Имъ повернуть некуда, если бы они даже этого
   хотeли. "Нацiональная" или "интернацiональная" Россiя при Сталинскомъ
   аппаратe остается все-таки Россiей большевицкой.
   Вотъ почему нашей послeдней свободной (т.е. съ воли) попытки побeга не
   остановило даже и то обстоятельство, что въ государственныхъ магазинахъ
   Москвы хлeбъ и масло стали продаваться кому угодно и въ какихъ угодно
   количествахъ. Въ 1933 году въ Москвe можно было купить все -- тeмъ, у кого
   были деньги. У меня -- деньги были.
  
   ___
  
   Мы пришли въ нашу избу и, такъ какъ eсть все равно было нечего, то
   сразу улеглись спать. Но я спать не могъ. Лежалъ, ворочался, курилъ свою
   махорку и ставилъ передъ собою вопросы, на которые яснаго отвeта не было. А
   что же дальше? Да, въ перспективe десятилeтiй -- "кадры" вымрутъ, "активъ"
   -- сопьется и какiя-то таинственныя внутреннiя силы страны возьмутъ верхъ. А
   какiя это силы? Да, конечно, интеллектуальныя силы народа возросли безмeрно
   -- не потому, что народъ учила совeтская жизнь. А физическiя силы?
   Передъ памятью пронеслись торфоразработки, шахты, колхозы, заводы,
   мeсяцами немытыя лица поваровъ заводскихъ столовокъ, годами недоeдающiе
   рабочiи Сормова, Коломны, Сталинграда, кочующiе по Средней Азiи таборы
   раскулаченныхъ донцевъ и кубанцевъ, дагестанская малярiя, эшелоны на БАМ,
   дeвочка со льдомъ, будущая -- если выживетъ -- мать русскихъ мужчинъ и
   женщинъ... Хватитъ ли физическихъ силъ?..
   Вотъ, я -- изъ крeпчайшей мужицко-поповской семьи, гдe люди умирали "по
   Мечникову": ихъ клалъ въ гробъ "инстинктъ естественной смерти", я -- въ свое
   время одинъ изъ сильнeйшихъ {214} физически людей Россiи -- и вотъ въ 42
   года я уже сeдъ... Уже здeсь, заграницей, мнe въ первые мeсяцы послe бeгства
   давали 55-60 лeтъ -- но съ тeхъ поръ я лeтъ на десять помолодeлъ. Но тe,
   которые остались тамъ? Они не молодeютъ!..
   Не спалось. Я всталъ и вышелъ на крыльцо. Стояла тихая, морозная ночь.
   Плавными, пушистыми коврами спускались къ Свири заснeженныя поля. Лeвeе --
   черными точками и пятнами разбросались избы огромнаго села. Ни звука, ни
   лая, ни огонька...
   Вдругъ съ Погры донеслись два-три выстрeла -- обычная исторiя... Потомъ
   съ юга, съ диковскаго оврага, четко и сухо въ морозномъ воздухe, раздeленные
   равными -- секундъ въ десять -- промежутками, раздались восемь винтовочныхъ
   выстрeловъ. Жуть и отвращенiе холодными струйками пробeжали по спинe.
   Около мeсяца тому назадъ я сдeлалъ глупость -- пошелъ посмотрeть на
   диковскiй оврагъ. Онъ начинался въ лeсахъ, верстахъ въ пяти отъ Погры,
   огибалъ ее полукольцомъ и спускался въ Свирь верстахъ въ трехъ ниже
   Подпорожья. Въ верховьяхъ -- это была глубокая узкая щель, заваленная
   трупами разстрeлянныхъ, верстахъ въ двухъ ниже -- оврагъ былъ превращенъ въ
   братское кладбище лагеря, еще ниже -- въ него сваливали конскую падаль,
   которую лагерники вырубали топорами для своихъ соцiалистическихъ пиршествъ.
   Этого оврага я описывать не въ состоянiи. Но эти выстрeлы напомнили мнe о
   немъ во всей его ужасающей реалистичности. Я почувствовалъ, что у меня
   начинаютъ дрожать колeни и холодeть въ груди. Я вошелъ въ избу и старательно
   заложилъ дверь толстымъ деревяннымъ брускомъ. Меня охватывалъ какой-то
   непреоборимый мистическiй страхъ. Пустыя комнаты огромной избы наполнялись
   какими-то тeнями и шорохами. Я почти видeлъ, какъ въ углу, подъ пустыми
   нарами, какая-то съежившаяся старушонка догрызаетъ изсохшую дeтскую руку.
   Холодный потъ -- не литературный, а настоящiй -- заливалъ очки, и сквозь его
   капли пятна луннаго свeта на полу начинали принимать чудовищныя очертанiя.
   Я очнулся отъ встревоженнаго голоса Юры, который стоялъ рядомъ со мною
   и крeпко держалъ меня за плечи. Въ комнату вбeжалъ Борисъ. Я плохо понималъ,
   въ чемъ дeло. Потъ заливалъ лицо, и сердце колотилось, какъ сумасшедшее.
   Шатаясь, я дошелъ до наръ и сeлъ. На вопросъ Бориса я отвeтилъ: "Такъ,
   что-то нездоровится". Борисъ пощупалъ пульсъ. Юра положилъ мнe руку на лобъ.
   -- Что съ тобой, Ватикъ? Ты весь мокрый...
   Борисъ и Юра быстро сняли съ меня бeлье, которое дeйствительно все было
   мокро, я легъ на нары, и въ дрожащей памяти снова всплывали картины: Одесса
   и Николаевъ во время голода, людоeды, торфоразработки, Магнитострой, ГПУ,
   лагерь, диковскiй оврагъ...
  
   НАДЕЖДА КОНСТАНТИНОВНА
  
  
   Послe отъeзда въ Москву Якименки и Шацъ, бурная дeятельность ликвидкома
   нeсколько утихла. Свирьлаговцы слегка {215} пооколачивались -- и уeхали къ
   себe, оставивъ въ Подпорожьи одного своего представителя. Между нимъ и
   Видеманомъ шли споры только объ "административно-техническомъ персоналe".
   Если цинготный крестьянинъ никуда не былъ годенъ, и ни ББК, -- ни Свирьлагъ
   не хотeли взваливать его на свои пайковыя плечи, то интеллигентъ, даже и
   цынготный, еще кое-какъ могъ быть использованъ. Поэтому Свирьлагъ пытался
   получить сколько возможно интеллигенцiи, и поэтому же ББК норовилъ не дать
   ни души. Въ этомъ торгe между двумя рабовладeльцами мы имeли все-таки
   нeкоторую возможность изворачиваться. Всe списки лагерниковъ, передаваемыхъ
   въ Свирьлагъ или оставляемыхъ за ББК, составлялись въ ликвидкомe, подъ
   техническимъ руководствомъ Надежды Константиновны, а мы съ Юрой переписывали
   ихъ на пишущей машинкe. Тутъ можно было извернуться. Вопросъ заключался
   преимущественно въ томъ -- въ какомъ именно направленiи намъ слeдуетъ
   изворачиваться. ББК былъ вообще "аристократическимъ" лагеремъ -- тамъ
   кормили лучше и лучше обращались съ заключенными. Какъ кормили и какъ
   обращались -- я объ этомъ уже писалъ. Выводы о Свирьлагe читатель можетъ
   сдeлать и самостоятельно. Но ББК -- это гигантская территорiи. Въ какой
   степени вeроятно, что намъ тремъ удастся остаться вмeстe, что насъ не
   перебросятъ куда-нибудь на такiя чортовы кулички, что изъ нихъ и не
   выберешься, -- куда-нибудь въ окончательное болото, по которому люди и
   лeтомъ ходятъ на лыжахъ -- иначе засосетъ, и отъ котораго до границы будетъ
   верстъ 200-250 по мeстамъ, почти абсолютно непроходимымъ? Мы рeшили
   съорiентироваться на Свирьлагъ.
   Уговорить Надежду Константиновну на нeкоторую служебную некорректность
   -- было не очень трудно. Она слегка поохала, слегка побранилась -- и наши
   имена попали въ списки заключенныхъ, оставляемыхъ за Свирьлагомъ.
   Это была ошибка и это была грубая ошибка: мы уже начали изворачиваться,
   еще не собравъ достаточно надежной информацiи. А потомъ стало выясняться. Въ
   Свирьлагe не только плохо кормятъ -- это еще бы полбeды, но въ Свирьлагe
   статья 58-6 находится подъ особенно неусыпнымъ контролемъ, отношенiе къ
   "контръ-революцiонерамъ" особенно звeрское, лагерные пункты всe оплетены
   колючей проволокой, и даже административныхъ служащихъ выпускаютъ по
   служебнымъ порученiямъ только на основанiи особыхъ пропусковъ и каждый разъ
   послe обыска. И, кромe того, Свирьлагъ собирается всeхъ купленныхъ въ ББК
   интеллигентовъ перебросить на свои отдаленные лагпункты, гдe
   "адмтехперсонала" не хватало. Мы разыскали по картe (карта висeла на стeнe
   ликвидкома) эти пункты и пришли въ настроенiе весьма неутeшительное.
   Свирьлагъ тоже занималъ огромную территорiю, и были пункты, отстоящiе отъ
   границы на 400 верстъ -- четыреста верстъ ходу по населенной и,
   слeдовательно, хорошо охраняемой мeстности... Это было совсeмъ плохо. Но
   наши имена уже были въ Свирьлаговскихъ спискахъ.
   Надежда Константиновна наговорила много всякихъ словъ о {216} мужскомъ
   непостоянствe, Надежда Константиновна весьма убeдительно доказывала мнe, что
   уже ничего нельзя сдeлать; я отвeчалъ, что для женщины нeтъ ничего
   невозможнаго -- ce que la femme veut -- Dieu le veut, былъ пущенъ въ ходъ
   рядъ весьма запутанныхъ лагерно-бюрократическихъ трюковъ, и однажды Надежда
   Константиновна вошла въ комнатку нашего секретарiата съ видомъ Клеопатры,
   которая только что и какъ-то очень ловко обставила нeкоего Антонiя... Наши
   имена были оффицiально изъяты изъ Свирьлага и закрeплены за ББК. Надежда
   Константиновна сiяла отъ торжества. Юра поцeловалъ ей пальчики, я сказалъ,
   что вeкъ буду за нее Бога молить, протоколы вести и на машинкe стукать.
   Вообще -- послe урчевскаго звeринца, ликвидкомовскiй секретарiатъ
   казался намъ раемъ земнымъ или, во всякомъ случаe, лагернымъ раемъ. Въ
   значительной степени это зависeло отъ Надежды Константиновны, отъ ея милой
   женской суматошливости и покровительственности, отъ ея шутливыхъ
   препирательствъ съ Юрочкой, котораго она, выражаясь совeтскимъ языкомъ,
   "взяла на буксиръ", заставила причесываться и даже ногти чистить... Въ свое
   время Юра счелъ возможнымъ плевать на Добротина, но Надеждe Константиновнe
   онъ повиновался безпрекословно, безо всякихъ разговоровъ.
   Надежда Константиновна была, конечно, очень нервной и не всегда
   выдержанной женщиной, но всeмъ, кому она могла помочь, она помогала. Бывало
   придетъ какой-нибудь инженеръ и слезно умоляетъ не отдавать его на
   растерзанiе Свирьлагу. Конечно, отъ Надежды Константиновны de jure ничего не
   зависитъ, но мало ли что можно сдeлать въ порядкe низового бумажнаго
   производства... -- въ обходъ всякихъ de jure. Однако, такихъ инженеровъ,
   экономистовъ, врачей и прочихъ -- было слишкомъ много. Надежда
   Константиновна выслушивала просьбу и начинала кипятиться:
   -- Сколько разъ я говорила, что я ничего, совсeмъ ничего не могу
   сдeлать. Что вы ко мнe пристаете? Идите къ Видеману. Ничего, ничего не могу
   сдeлать. Пожалуйста, не приставайте.
   Замeтивъ выраженiе умоляющей настойчивости на лицe онаго инженера,
   Надежда Константиновна затыкала уши пальчиками и начинала быстро твердить:
   -- Ничего не могу. Не приставайте. Уходите, пожалуйста, а то я
   разсержусь.
   Инженеръ, потоптавшись, уходитъ. Надежда Константиновна, заткнувъ уши и
   зажмуривъ глаза, продолжала твердить:
   -- Не могу, не могу, пожалуйста, уходите.
   Потомъ, съ разстроеннымъ видомъ, перебирая свои бумаги, она жаловалась
   мнe:
   -- Ну вотъ, видите, какъ они всe лeзутъ. Имъ, конечно, не хочется въ
   Свирьлагъ... А они и не думаютъ о томъ, что у меня на рукахъ двое дeтей... И
   что я за все это тоже могу въ Свирьлагъ попасть, только не вольнонаемной, а
   уже заключенной... Всe вы эгоисты, вы, мужчины. {217}
   Я скромно соглашался съ тeмъ, что нашъ братъ, мужчина, конечно, могъ бы
   быть нeсколько альтруистичнeе. Тeмъ болeе, что въ дальнeйшемъ ходe событiй я
   уже былъ болeе или менeе увeренъ... Черезъ нeкоторое время Н. К. говорила
   мнe раздраженнымъ тономъ.
   -- Ну, что же вы сидите и смотрите? Ну, что же вы мнe ничего не
   посовeтуете? Все должна я, да я. Какъ вы думаете, если мы этого инженера
   проведемъ по спискамъ, какъ десятника...
   Обычно къ этому моменту техника превращенiя инженера въ десятника,
   врача въ лeкпома (лeкарскiй помощникъ) или какой-нибудь значительно болeе
   сложной лагерно-бюрократической махинацiи была уже обдумана и мной, и
   Надеждой Константиновной. Надежда Константиновна охала и бранилась, но
   инженеръ все-таки оставался за ББК. Нeкоторымъ устраивалась командировка въ
   Медгору, со свирeпымъ наставленiемъ -- оставаться тамъ, даже рискуя отсидкой
   въ ШИЗО (штрафной изоляторъ). Многiе на время вообще исчезали со списочнаго
   горизонта: во всякомъ случаe, немного интеллигенцiи получилъ Свирьлагъ. Во
   всeхъ этихъ операцiяхъ -- я, мелкая сошка, переписчикъ и къ тому же уже
   заключенный, рисковалъ немногимъ. Надежда Константиновна иногда шла на очень
   серьезный рискъ.
   Это была еще молодая, лeтъ 32-33 женщина, очень милая и привлекательная
   и съ большими запасами sex appeal. Не будемъ зря швырять въ нее булыжниками;
   какъ и очень многiя женщины въ этомъ мiрe, для женщинъ оборудованномъ
   особенно неуютно, она разсматривала свой sex appeal, какъ капиталъ, который
   долженъ быть вложенъ въ наиболeе рентабильное предпрiятiе этого рода. Какое
   предпрiятiе въ Совeтской Россiи могло быть болeе рентабильнымъ, чeмъ бракъ
   съ высокопоставленнымъ коммунистомъ?
   Въ долгiе вечера, когда мы съ Надеждой Константиновной дежурили въ
   ликвидкомe при свeтe керосиновой коптилки, она мнe урывками разсказала
   кое-что изъ своей путаной и жестокой жизни. Она была, во всякомъ случаe, изъ
   культурной семьи -- она хорошо знала иностранные языки и при этомъ такъ,
   какъ ихъ знаютъ по гувернанткамъ, а не по самоучителямъ. Потомъ -- одинокая
   дeвушка не очень подходящаго происхожденiя, въ жестокой борьбe за жизнь --
   за совeтскую жизнь. Потомъ -- бракъ съ высокопоставленнымъ коммунистомъ --
   директоромъ какого-то завода. Директоръ какого-то завода попалъ въ
   троцкистско-вредительскую исторiю и былъ отправленъ на тотъ свeтъ. Надежда
   Константиновна опять осталась одна -- впрочемъ, не совсeмъ одна: на рукахъ
   остался малышъ, размeромъ года въ полтора. Конечно, старые сотоварищи
   бывшаго директора предпочли ее не узнавать: блаженъ мужъ иже не возжается съ
   "классовыми врагами" и даже съ ихъ вдовами. Снова пишущая машинка, снова
   голодъ -- на этотъ разъ голодъ вдвоемъ, снова мeсяцами наростающая жуть
   передъ каждой "чисткой": и происхожденiе, и покойный мужъ, и совершенно
   правильная презумпцiя, что вдова разстрeляннаго человeка не можетъ очень ужъ
   пылать коммунистическимъ энтузiазмомъ... Словомъ -- очень плохо. {218}
   Надежда Константиновна рeшила, что въ слeдующiй разъ она такого faux
   pas уже не сдeлаетъ. Слeдующiй разъ sex appeal былъ вложенъ въ максимально
   солидное предпрiятiе: въ стараго большевика, когда-то ученика самого Ленина,
   подпольщика, политкаторжанина, ученаго лeсовода и члена коллегiи Наркомзема,
   Андрея Ивановича Запeвскаго. Былъ какой-то промежутокъ отдыха, былъ второй
   ребенокъ, и потомъ Андрей Ивановичъ поeхалъ въ концентрацiонный лагерь,
   срокомъ на десять лeтъ. На этотъ разъ уклонъ оказался правымъ.
   А. И., попавши въ лагерь и будучи (рeдкiй случай) бывшимъ коммунистомъ,
   имeющимъ еще кое-какую спецiальность, кромe обычныхъ "партiйныхъ
   спецiальностей" (ГПУ, кооперацiя, военная служба, профсоюзъ), цeной трехъ
   лeтъ "самоотверженной", то-есть совсeмъ уже каторжной, работы заработалъ
   себe право на "совмeстное проживанiе съ семьей". Такое право давалось очень
   немногимъ и особо избраннымъ лагерникамъ и заключалось оно въ томъ, что
   этотъ лагерникъ могъ выписать къ себe семью и жить съ ней въ какой-нибудь
   частной избe, не въ баракe. Всe остальныя условiя его лагерной жизни: паекъ,
   работа и -- что хуже всего -- переброски оставались прежними.
   Итакъ, Надежда Константиновна въ третiй разъ начала вить свое
   гнeздышко, на этотъ разъ въ лагерe, такъ сказать, совсeмъ ужъ
   непосредственно подъ пятой ОГПУ. Впрочемъ, Надежда Константиновна довольно
   быстро устроилась. На фонe кувшинныхъ рылъ совeтскаго актива она, къ тому же
   вольнонаемная, была, какъ работница, конечно -- сокровищемъ. Не говоря уже о
   ея культурности и ея конторскихъ познанiяхъ, она, при ея двойной зависимости
   -- за себя и за мужа, не могла не стараться изъ всeхъ своихъ силъ.
   Мужъ ея, Андрей Ивановичъ, былъ невысокимъ, худощавымъ человeкомъ лeтъ
   пятидесяти, со спокойными, умными глазами, въ которыхъ, казалось, на весь
   остатокъ его жизни осeла какая-то жестокая, eдкая, незабываемая горечь. У
   него -- стараго подпольщика-каторжанина и пр. -- поводовъ для этой горечи
   было болeе чeмъ достаточно, но одинъ изъ нихъ дeйствовалъ на мое воображенiе
   какъ-то особенно гнетуще: это была волосатая лапа товарища Видемана, съ
   собственническимъ чувствомъ положенная на съеживающееся плечо Н. К.
   На Андрея Ивановича у меня были нeкоторые виды. Остатокъ нашихъ
   лагерныхъ дней мы хотeли провести гдe-нибудь не въ канцелярiи. Андрей
   Ивановичъ завeдывалъ въ Подпорожьи лeснымъ отдeломъ, и я просилъ его
   устроить насъ обоихъ -- меня и Юру -- на какихъ-нибудь лeсныхъ работахъ,
   чeмъ-нибудь вродe таксаторовъ, десятниковъ и т.д. Андрей Ивановичъ далъ намъ
   кое-какую литературу, и мы мечтали о томъ времени, когда мы сможемъ шататься
   по лeсу вмeсто того, чтобы сидeть за пишущей машинкой.
  
   ___
  
   Какъ-то днемъ, на обeденный перерывъ иду я въ свою избу. Слышу -- сзади
   чей-то голосъ. Оглядываюсь. Надежда {219} Константиновна, тщетно стараясь
   меня догнать, что-то кричитъ и машетъ мнe рукой. Останавливаюсь.
   -- Господи, да вы совсeмъ глухи стали! Кричу, кричу, а вы хоть бы что.
   Давайте пойдемъ вмeстe, вeдь намъ по дорогe.
   Пошли вмeстe. Обсуждали текущiя дeла лагеря. Потомъ Надежда
   Константиновна какъ-то забезпокоилась.
   -- Посмотрите, это, кажется, мой Любикъ.
   Это было возможно, но, во-первыхъ, ея Любика я въ жизни въ глаза на
   видалъ, а во вторыхъ, то, что могло быть Любикомъ, представляло собою черную
   фигурку на фонe бeлаго снeга, шагахъ въ ста отъ насъ. На такую дистанцiю мои
   очки не работали. Фигурка стояла у края дороги и свирeпо молотила чeмъ-то по
   снeжному сугробу. Мы подошли ближе и выяснили, что это, дeйствительно, былъ
   Любикъ, возвращающiйся изъ школы.
   -- Господи, да у него все лицо въ крови!.. Любикъ! Любикъ!
   Фигурка обернулась и, узрeвъ свою единственную мамашу, сразу пустилась
   въ ревъ -- полагаю, что такъ, на всякiй случай. Послe этого, Любикъ
   прекратилъ избiенiе своей книжной сумкой снeжнаго сугроба и, размазывая по
   своей рожицe кровь и слезы, заковылялъ къ намъ. При ближайшемъ разсмотрeнiи
   Любикъ оказался мальчишкой лeтъ восьми, одeтымъ въ какую-то чистую и
   заплатанную рвань, со слeдами недавней потасовки во всемъ своемъ обликe, въ
   томъ числe и на рожицe. Надежда Константиновна опустилась передъ нимъ на
   колeни и стала вытирать съ его рожицы слезы, кровь и грязь. Любикъ
   использовалъ всe свои наличный возможности, чтобы поорать всласть. Конечно,
   былъ какой-то трагически злодeй, именуемый не то Митькой, не то Петькой,
   конечно, этотъ врожденный преступникъ изуродовалъ Любика ни за что, ни про
   что, конечно, материнское сердце Надежды Константиновны преисполнилось
   горечи, обиды и возмущенiя. Во мнe же расквашенная рожица Любика не вызывала
   рeшительно никакого соболeзнованiя -- точно такъ же, какъ во время оно
   расквашенная рожица Юрочки, особенно если она бывала расквашена по всeмъ
   правиламъ неписанной конституцiи великой мальчуганской нацiи. Вопросы же
   этой конституцiи, я полагалъ, всецeло входили въ мою мужскую компетенцiю. И
   я спросилъ дeловымъ тономъ:
   -- А ты ему, Любикъ, тоже вeдь далъ?
   -- Я ему какъ далъ... а онъ мнe... и я его еще... у-у-у...
   Вопросъ еще болeе дeловой:
   -- А ты ему какъ -- правой рукой или лeвой?
   Тема была перенесена въ область чистой техники, и для эмоцiй мeста не
   оставалось. Любикъ отстранилъ материнскiй платокъ, вытиравшiй его
   оскорбленную физiономiю, и въ его глазенкахъ, сквозь еще не высохшiя слезы,
   мелькнуло любопытство.
   -- А какъ это -- лeвой?
   Я показалъ. Любикъ съ весьма дeловымъ видомъ, выкарабкался изъ
   материнскихъ объятiй: разговоръ зашелъ о дeлe, и тутъ ужъ было не до слезъ и
   не до сантиментовъ.
   -- Дядя, а ты меня научишь? {220}
   -- Обязательно научу.
   Между мною и Любикомъ былъ, такимъ образомъ, заключенъ "пактъ
   технической помощи". Любикъ вцeпился въ мою руку, и мы зашагали. Надежда
   Константиновна горько жаловалась на безпризорность Любика -- сама она
   сутками не выходила изъ ликвидкома, и Любикъ болтался, Богъ его знаетъ --
   гдe, и eлъ, Богъ его знаетъ -- что. Любикъ прерывалъ ее всякими дeловыми
   вопросами, относящимися къ области потасовочной техники. Черезъ весьма
   короткое время Любикъ, сообразивъ, что столь исключительное стеченiе
   обстоятельствъ должно быть использовано на всe сто процентовъ, сталъ
   усиленно подхрамывать и, въ результатe этой дипломатической акцiи, не безъ
   удовлетворенiя умeстился на моемъ плечe. Мы подымались въ гору. Стало жарко.
   Я снялъ шапку. Любикины пальчики стали тщательно изслeдовать мой черепъ.
   -- Дядя, а почему у тебя волосовъ мало?
   -- Вылeзли, Любикъ.
   -- А куда они вылeзли?
   -- Такъ, совсeмъ вылeзли.
   -- Какъ совсeмъ? Совсeмъ изъ лагеря?
   Лагерь для Любика былъ всeмъ мiромъ. Разваливающiяся избы, голодающiе
   карельскiе ребятишки, вшивая и голодная рвань заключенныхъ, бараки, вохръ,
   стрeльба -- это былъ весь мiръ, извeстный Любику. Можетъ быть, по вечерамъ
   въ своей кроваткe онъ слышалъ сказки, которыя ему разсказывала мать: сказки
   о мiрe безъ заключенныхъ, безъ колючей проволоки, безъ оборванныхъ толпъ,
   ведомыхъ вохровскими конвоирами куда-нибудь на БАМ. Впрочемъ -- было ли у
   Надежды Константиновны время для сказокъ?
   Мы вошли въ огромную комнату карельской избы. Комната была такъ же
   нелeпа и пуста, какъ и наша. Но какiя-то открытки, тряпочки, бумажки,
   салфеточки -- и кто его знаетъ, что еще, придавали ей тотъ жилой видъ,
   который мужскимъ рукамъ, видимо, совсeмъ не подъ силу. Надежда
   Константиновна оставила Любика на моемъ попеченiи и побeжала къ хозяйкe
   избы. Отъ хозяйки она вернулась съ еще однимъ потомкомъ -- потомку было года
   три. Сердобольная старушка-хозяйка присматривала за нимъ во время служебной
   дeятельности Надежды Константиновны.
   -- Не уходите, И. Л., я васъ супомъ угощу.
   Надежда Константиновна, какъ вольнонаемная работница лагеря, находилась
   на службe ГПУ и получала чекистскiй паекъ -- не первой и не второй категорiи
   -- но все-же чекистской. Это давало ей возможность кормить свою семью и
   жить, не голодая. Она начала хлопотать у огромной русской печи, я помогъ ей
   нарубить дровъ, на огонь былъ водруженъ какой-то горшокъ. Хлопоча и суетясь,
   Надежда Константиновна все время оживленно болтала, и я, не безъ нeкоторой
   зависти, отмeчалъ тотъ запасъ жизненной энергiи, цeпкости и бодрости,
   который такъ много русскихъ женщинъ проносить сквозь весь кровавый кабакъ
   революцiи... Какъ-никакъ, а прошлое у Надежды Константиновны было невеселое.
   Вотъ мнe сейчасъ все-таки уютно у этого, пусть временнаго, пусть очень
   хлибкаго, но все же человeческаго очага, даже мнe, постороннему человeку,
   становится какъ-то теплeе на {221} душe. Но вeдь не можетъ же Надежда
   Константиновна не понимать, что этотъ очагъ -- домъ на пескe. Подуютъ
   какiе-нибудь видемановскiе или бамовскiе вeтры, устремятся на домъ сей -- и
   не останется отъ этого гнeзда ни одной пушинки.
   Пришелъ Андрей Ивановичъ, -- какъ всегда, горько равнодушный. Взялъ на
   руки своего потомка и сталъ разговаривать съ нимъ на томъ мало понятномъ
   постороннему человeку дiалектe, который существуетъ во всякой семьe. Потомъ
   мы завели разговоръ о предстоящихъ лeсныхъ работахъ. Я честно сознался, что
   мы въ нихъ рeшительно ничего не понимаемъ. Андрей Ивановичъ сказалъ, что это
   не играетъ никакой роли, что онъ насъ проинструктируетъ -- если только онъ
   здeсь останется.
   -- Ахъ, пожалуйста, не говори этого, Андрюша, -- прервала его Надежда
   Константиновна, -- ну, конечно, останемся здeсь... Все-таки, хоть
   какъ-нибудь, да устроились. Нужно остаться.
   Андрей Ивановичъ пожалъ плечами.
   -- Надюша, мы вeдь въ совeтской странe и въ совeтскомъ лагерe. О какомъ
   устройствe можно говорить всерьезъ?
   Я не удержался и кольнулъ Андрея Ивановича: ужъ ему-то, столько силъ
   положившему на созданiе совeтской страны и совeтскаго лагеря, и на страну и
   на лагерь плакаться не слeдовало бы. Ужъ кому кому, а ему никакъ не мeшаетъ
   попробовать, что такое коммунистическiй концентрацiонный лагерь.
   -- Вы почти правы, -- съ прежнимъ горькимъ равнодушiемъ сказалъ Андрей
   Ивановичъ. -- Почти. Потому что и въ лагерe нашего брата нужно каждый
   выходной день нещадно пороть. Пороть и приговаривать: не дeлай, сукинъ сынъ,
   революцiи, не дeлай, сукинъ сынъ, революцiи...
   Финалъ этого семейнаго уюта наступилъ скорeе, чeмъ я ожидалъ. Какъ-то
   поздно вечеромъ въ комнату нашего секретарiата, гдe сидeли только мы съ
   Юрой, вошла Надежда Константиновна. Въ рукахъ у нея была какая-то бумажка.
   Надежда Константиновна для чего-то уставилась въ телефонный аппаратъ, потомъ
   -- въ расписанiе поeздовъ, потомъ протянула мнe эту бумажку. Въ бумажкe
   стояло:
   "Запeвскаго, Андрея Ивановича, немедленно подъ конвоемъ доставить въ
   Повeнецкое отдeленiе ББК".
   Что я могъ сказать?
   Надежда Константиновна смотрeла на меня въ упоръ, и въ лицe ея была
   судорожная мимика женщины, которая собираетъ свои послeднiя силы, чтобы
   остановиться на порогe истерики. Силъ не хватило. Надежда Константиновна
   рухнула на стулъ, уткнула голову въ колeни и зарыдала глухими, тяжелыми
   рыданiями -- такъ, чтобы въ сосeдней комнатe не было слышно. Что я могъ ей
   сказать? Я вспомнилъ владeтельную лапу Видемана... Зачeмъ ему, Видеману,
   этотъ лeсоводъ изъ старой гвардiи? Записочка кому-то въ Медгору -- и
   товарищъ Запeвскiй вылетаетъ чортъ его знаетъ куда, даже и безъ его,
   Видемана, видимаго участiя, -- и онъ, Видеманъ, остается полнымъ хозяиномъ.
   Надежду Константиновну онъ никуда не пуститъ въ порядкe {222} ГПУ-ской
   дисциплины, Андрей Ивановичъ будетъ гнить гдe-нибудь на Лeсной Рeчкe въ
   порядкe лагерной дисциплины. Товарищъ Видеманъ кому-то изъ своихъ корешковъ
   намекнетъ на то, что этого лeсовода никуда выпускать не слeдуетъ, и
   корешокъ, въ чаянiи отвeтной услуги отъ Видемана, постарается Андрея
   Ивановича "сгноить на корню".
   Я на мгновенiе попытался представить себe психологiю и переживанiя
   Андрея Ивановича. Ну, вотъ, мы съ Юрой -- тоже въ лагерe. Но у насъ все это
   такъ просто: мы просто въ плeну у обезьянъ. А Андрей Ивановичъ? Развe, сидя
   въ тюрьмахъ царскаго режима и плетя паутину будущей революцiи, -- развe о
   такой жизни мечталъ онъ для человeчества и для себя? Развe для этого шелъ
   онъ въ ученики Ленину?
   Юра подбeжалъ къ Надеждe Константиновнe и сталъ ее утeшать -- неуклюже,
   нелeпо, неумeло, -- но какимъ-то таинственнымъ образомъ это утeшенiе
   подeйствовало на Надежду Константиновну. Она схватила Юрину руку, какъ бы въ
   этой рукe, рукe юноши-каторжника, ища какой-то поддержки, и продолжала
   рыдать, но не такъ ужъ безнадежно, хотя -- какая надежда оставалась ей?
   Я сидeлъ и молчалъ. Я ничего не могъ сказать и ничeмъ не могъ утeшить,
   ибо впереди ни ей, ни Андрею Ивановичу никакого утeшенiя не было. Здeсь, въ
   этой комнатушкe, была бита послeдняя ставка, послeдняя карта революцiонныхъ
   иллюзiй Андрея Ивановича и семейныхъ -- Надежды Константиновны...
   Въ iюнe того же года, объeзжая заброшенные лeсные пункты Повeнецкаго
   отдeленiя, я встрeтился съ Андреемъ Ивановичемъ. Онъ постарался меня не
   узнать. Но я все же подошелъ къ нему и спросилъ о здоровьи Надежды
   Константиновны. Андрей Ивановичъ посмотрeлъ на меня глазами, въ которыхъ уже
   ничего не было, кромe огромной пустоты и горечи, потомъ подумалъ, какъ бы
   соображая, стоитъ ли отвeчать или не стоитъ, и потомъ сказалъ:
   -- Приказала, какъ говорится, долго жить.
   Больше я ни о чемъ не спрашивалъ. {223}
  
   --------
   СВИРЬЛАГЪ
  
  
   ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ КВАРТАЛЪ
  
  
   Изъ ББКовскаго ликвидкома я былъ временно переброшенъ въ штабъ
   Подпорожскаго отдeленiя Свирьлага. Штабъ этотъ находился рядомъ, въ томъ же
   селe, въ просторной и чистой квартирe бывшаго начальника подпорожскаго
   отдeленiя ББК.
   Меня назначили экономистомъ-плановикомъ, съ совершенно
   невразумительными функцiями и обязанностями. Каждое уважающее себя совeтское
   заведенiе имeетъ обязательно свой плановый отдeлъ, никогда этотъ отдeлъ
   толкомъ не знаетъ, что ему надо дeлать, но такъ какъ совeтское хозяйство
   есть плановое хозяйство, то всe эти отдeлы весьма напряженно занимаются
   переливанiемъ изъ пустого въ порожнее.
   Этой дeятельностью предстояло заняться и мнe. Съ тeмъ только
   осложненiемъ, что плановаго отдeла еще не было и нужно было создавать его
   заново -- чтобы, такъ сказать, лагерь не отставалъ отъ темповъ
   соцiалистическаго строительства въ странe и чтобы все было, "какъ у людей".
   Планировать же совершенно было нечего, ибо лагерь, какъ опять же всякое
   совeтское хозяйство, былъ построенъ на такомъ хозяйственномъ пескe, котораго
   заранeе никакъ не учтешь. Сегодня изъ лагеря -- помимо, конечно, всякихъ
   "планирующихъ организацiй" -- заберутъ пять или десять тысячъ мужиковъ.
   Завтра пришлютъ двe или три тысячи уголовниковъ. Сегодня доставятъ хлeбъ --
   завтра хлeба не доставятъ. Сегодня -- небольшой морозецъ, слeдовательно,
   даже полураздeтые свирьлаговцы кое-какъ могутъ ковыряться въ лeсу, а дохлыя
   лошади -- кое-какъ вытаскивать баланы. Если завтра будетъ морозъ, то
   полураздeтые или -- если хотите -- полуголые люди ничего нарубить не
   смогутъ. Если будетъ оттепель -- то по размокшей дорогe наши дохлыя клячи не
   вывезутъ ни одного воза. Вчера я сидeлъ въ ликвидкомe этакой немудрящей
   завпишмашечкой, сегодня я -- начальникъ несуществующаго плановаго отдeла, а
   завтра я, можетъ быть, буду въ лeсу дрова рубить. Вотъ и планируй тутъ.
   Свою "дeятельность" я началъ съ ознакомленiя со свирьлаговскими
   условiями -- это всегда пригодится. Оказалось, что Свирьлагъ занять почти
   исключительно заготовкой дровъ, а отчасти и строевого лeса для Ленинграда и,
   повидимому, и для экспорта. Чтобы отъ этого лeса не шелъ слишкомъ дурной
   запахъ -- лeсъ передавался разнаго рода декоративнымъ организацiямъ, вродe
   Сeвзаплeса, Кооплeса и прочихъ -- и уже отъ ихъ имени шелъ въ Ленинградъ.
   {224}
   Въ Свирьлагe находилось около 70.000 заключенныхъ съ почти ежедневными
   колебанiями въ 5-10 тысячъ въ ту или иную сторону. Интеллигенцiи въ немъ
   оказалось еще меньше, чeмъ въ ББК -- всего около 2,5%, рабочихъ гораздо
   больше -- 22% (вeроятно, сказывалась близость Ленинграда), урокъ -- меньше
   -- 12%. Остальные -- все тe же мужики, преимущественно сибирскiе.
   Свирьлагъ былъ нищимъ лагеремъ, даже по сравненiю съ ББК. Нормы
   снабженiя были урeзаны до послeдней степени возможности, до предeловъ
   клиническаго голоданiя всей лагерной массы. Запасы лагпунктовскихъ базъ были
   такъ ничтожны, что малeйшiе перебои въ доставкe продовольствiя оставляли
   лагерное населенiе безъ хлeба и вызывали зiяющiе производственные прорывы.
   Этому "лагерному населенiю" даже каша перепадала рeдко. Кормили
   хлeбомъ, прокисшей капустой и протухшей рыбой. Норма хлeбнаго снабженiя была
   на 15 процентовъ ниже ББКовской. Дохлая рыба время отъ времени вызывала
   массовый желудочныя заболeванiя (какъ ихъ предусмотришь по плану?),
   продукцiя лагеря падала почти до нуля, начальникъ отдeленiя получалъ
   жестокiй разносъ изъ Лодейнаго поля, но никогда не посмeлъ отвeтить на этотъ
   разносъ аргументомъ, какъ будто неотразимымъ -- этой самой дохлой рыбой. Но
   дохлую рыбу слало то же самое начальство, которое сейчасъ устраивало
   разносъ. Куда пойдешь, кому скажешь?
  
   ИНВЕНТАРИЗАЦIЯ
  
  
   Отдeленiе слало въ Лодейное поле огромныя ежедневныя простыни
   производственныхъ сводокъ. Въ одной изъ такихъ сводокъ стояла графа:
   "невыходы на работу по раздeтости и разутости". Въ концe февраля -- началe
   марта стукнули морозы, и цифра этой графы стала катастрофически повышаться.
   Одежды и обуви не хватало. Стали расти цифры заболeвшихъ и замерзшихъ, въ
   угрожающемъ количествe появились "саморубы" -- люди, которые отрубали себe
   пальцы на рукахъ, разрубали топорами ступни ногъ -- лишь бы не идти на
   работу въ лeсъ, гдe многихъ ждала вeрная гибель.
   Повидимому, точно такъ-же обстояло дeло и въ другихъ лагеряхъ, ибо мы
   получили изъ ГУЛАГа приказъ объ инвентаризацiи. Нужно было составить списки
   всего имeющагося на лагерникахъ обмундированiи, въ томъ числe и ихъ
   собственнаго, и перераспредeлить его такъ, чтобы по мeрe возможности одeть и
   обуть работающiя въ лeсу бригады.
   Но въ Свирьлагe всe были полуголые... Рeшено было нeкоторыя категорiи
   лагерниковъ -- "слабосилку", "промотчиковъ", "урокъ" -- раздeть почти до
   гола. Даже съ обслуживающаго персонала рeшено было снять сапоги и валенки...
   Для урокъ въ какомъ-то болeе или менeе отдаленномъ будущемъ проектировалась
   особая форма: балахоны, сшитые изъ яркихъ и разноцвeтныхъ кусковъ всякаго
   тряпья, чтобы ужъ никакъ и никому загнать нельзя было... {225}
  
   РАЗБОЙ СРЕДИ ГОЛЫХЪ
  
  
   Вся эта работа была возложена на лагерную администрацiю всeхъ ступеней.
   Мы, "техническая интеллигенцiя", были "мобилизованы" на это дeло какъ-то
   непонятно и очень ужъ "безпланово". Мнe ткнули въ руки мандатъ на
   руководство инвентаризацiей обмундированiя на 19-мъ кварталe, никакихъ
   мало-мальски толковыхъ инструкцiй я добиться не могъ -- и вотъ я съ этимъ
   мандатомъ топаю за 12 верстъ отъ Подпорожья.
   Я иду безъ конвоя. Морозъ -- крeпкiй, но на мнe -- свой светеръ, своя
   кожанка, казенный, еще ББК-овскiй, бушлатъ, полученный вполнe оффицiально, и
   на ногахъ добротные ББКовскiе валенки, полученные слегка по блату. Прiятно
   идти по морозцу, почти на свободe, чувствуя, что хотя часть прежнихъ силъ,
   но все-таки вернулась... Мы съeли уже двe посылки съ воли. Двe были
   раскрадены на почтe и одна -- изъ палатки; было очень обидно...
   Передъ входомъ въ лагерь -- покосившаяся будка, передъ ней -- костеръ,
   и у костра -- двое вохровцевъ. Они тщательно провeряютъ мои документы.
   Лагерь крeпко оплетенъ колючей проволокой и оцeпленъ вооруженной охраной.
   Посты ВОХРа стоятъ и внутри лагеря. Всякое движенiе прекращено, и все
   населенiе лагпункта заперто по своимъ баракамъ. Для того, чтобы не терять
   драгоцeннаго рабочаго времени, для инвентаризацiи былъ выбранъ день отдыха
   -- всe эти дни лагерникамъ для "отдыха" преподносится: то "ударникъ", то
   инвентаризацiя, то что-нибудь въ этомъ родe...
   Въ кабинетe УРЧ начальство заканчиваетъ послeднiя распоряженiя, и я
   вижу, что рeшительно ничeмъ мнe "руководить" не придется. Тамъ, гдe дeло
   касается мeропрiятiй раздeвательнаго и ограбительнаго характера, "активъ"
   дeйствуетъ молнiеносно и безъ промаха. Только на это онъ, собственно, и
   тренированъ. Только на это онъ и способенъ.
   Я думалъ, что на пространствe "одной шестой части земного шара"
   ограблено уже все, что только можно ограбить. Оказалось, что я ошибался. Въ
   этотъ день мнe предстояло присутствовать при ограбленiи такой голи и такой
   нищеты, что дальше этого грабить, дeйствительно, физически уже нечего. Развe
   что -- сдирать съ людей кожу для экспорта ея заграницу...
  
   ВШИВЫЙ АДЪ
  
  
   Въ баракe -- жара и духота. Обe стандартныхъ печурки раскалены почти до
   бeла. По бараку мечутся, какъ угорeлые, оперативники, вохровцы, лагерники и
   всякое начальство мeстнаго масштаба. Безтолковый начальственно-командный
   крикъ, подзатыльники, гнетущiй лагерный матъ. До жути оборванные люди,
   истощенныя землисто-зеленыя лица...
   Въ одномъ концe барака -- столъ для "комиссiи". "Комиссiя" -- это,
   собственно, я -- и больше никого. Къ другому {226} концу барака сгоняютъ всю
   толпу лагерниковъ -- кого съ вещами, кого безъ вещей. Сгоняютъ съ ненужной
   грубостью, съ ударами, съ расшвыриванiемъ по бараку жалкаго борохла
   лагерниковъ... Да, это вамъ не Якименко, съ его патрицiанскимъ профилемъ, съ
   его маникюромъ и съ его "будьте добры"... Или, можетъ быть, это -- просто
   другое лицо Якименки?
   Хаосъ и кабакъ. Распоряжается одновременно человeкъ восемь -- и каждый
   по своему. Поэтому никто не знаетъ, что отъ него требуется и о чемъ, въ
   сущности, идетъ рeчь. Наконецъ, всe три сотни лагерниковъ согнаны въ одинъ
   конецъ барака и начинается "инвентаризацiя"...
   Передо мной -- списки заключенныхъ, съ отмeтками о количествe
   отработанныхъ дней, и куча "арматурныхъ книжекъ". Это -- маленькiя книжки
   изъ желтой ноздреватой бумаги, куда записывается, обычно карандашомъ, все
   получаемое лагерникомъ "вещевое довольство".
   Тетрадки порастрепаны, бумага разлeзлась, записи -- мeстами стерты. Въ
   большинствe случаевъ ихъ и вовсе нельзя разобрать -- а вeдь дeло идетъ о
   такихъ "матерiальныхъ цeнностяхъ", за утрату которыхъ лагерникъ обязанъ
   оплатить ихъ стоимость въ десятикратномъ размeрe. Конечно, заплатить этого
   онъ вообще не можетъ, но зато его лишаютъ и той жалкой трешницы
   "премвознагражденiя", которая время отъ времени даетъ ему возможность
   побаловаться пайковой махоркой или сахаромъ...
   Между записями этихъ книжекъ и наличiемъ на лагерникe записаннаго на
   него "вещдовольствiя" нeтъ никакого соотвeтствiя -- хотя бы даже
   приблизительнаго. Вотъ стоитъ передо мной почти ничего не понимающiй по
   русски и, видимо, помирающiй отъ цынги дагестанскiй горецъ. На немъ нeтъ
   отмeченнаго по книжкe бушлата. Пойдите, разберитесь -- его ли подпись
   поставлена въ книжкe въ видe кособокаго крестика въ графe: "подпись
   заключеннаго"? Получилъ ли онъ этотъ бушлатъ въ реальности или сей послeднiй
   былъ пропитъ соотвeтствующимъ каптеромъ въ компанiи соотвeтствующаго
   начальства, съ помощью какого-нибудь бывалаго урки сплавленъ куда-нибудь на
   олонецкiй базаръ и приписанъ ничего не подозрeвающему горцу?
   Сколько тоннъ совeтской сивухи было опрокинуто въ бездонныя
   начальственныя глотки за счетъ никогда не выданныхъ бушлатовъ, сапогъ,
   шароваръ, приписанныхъ мертвецамъ, бeглецамъ, этапникамъ на какой-нибудь
   БАМ, неграмотнымъ или полуграмотнымъ мужикамъ, не знающимъ русскаго языка
   нацменамъ. И вотъ, гдe-нибудь въ Читe, на Вишерe, на Ухтe будутъ забирать
   отъ этого Халилъ Оглы его послeднiе гроши.
   И попробуйте доказать, что инкриминируемые ему сапоги никогда и не
   болтались на его цынготныхъ ногахъ. Попробуйте доказать это здeсь, на
   девятнадцатомъ кварталe. И платитъ Халилъ Оглы свои трешницы... Впрочемъ, съ
   даннаго Халила особенно много трешницъ взять уже не успeютъ...
   Самъ процессъ "инвентаризацiи" проходитъ такъ: изъ толпы лагерниковъ
   вызываютъ по списку одного. Онъ подходитъ къ {227} мeсту своего постояннаго
   жительства на нарахъ, забираетъ свой скарбъ и становится шагахъ въ пяти отъ
   стола. Къ мeсту жительства на нарахъ ищейками бросаются двое оперативниковъ
   и устраиваютъ тамъ пронзительный обыскъ. Лазятъ надъ нарами и подъ нарами,
   вытаскиваютъ мятую бумагу и тряпье, затыкающее многочисленныя барачныя дыры
   изъ барака во дворъ, выколупываютъ глину, которою замазаны безчисленныя
   клопиныя гнeзда.
   Двое другихъ накидываются на лагерника, общупываютъ его, вывертываютъ
   наизнанку все его тряпье, вывернули бы наизнанку и его самого, если бы къ
   тому была хоть малeйшая техническая возможность. Ничего этого не нужно -- ни
   по инструкцiи, ни по существу, но привычка -- вторая натура...
   Я на своемъ вeку видалъ много грязи, голода, нищеты и всяческой рвани.
   Я видалъ одесскiй и николаевскiй голодъ, видалъ таборы раскулаченныхъ
   кулаковъ въ Средней Азiи, видалъ рабочiя общежитiя на торфозаготовкахъ -- но
   такого еще не видывалъ никогда.
   Въ баракe было такъ жарко именно потому, что половина людей были почти
   голы. Между оперативниками и "инвентаризируемыми" возникали, напримeръ,
   такiе споры: считать ли двe рубахи за двe или только за одну въ томъ случаe,
   если онe были приспособлены такъ, что цeлыя мeста верхней прикрывали дыры
   нижней, а цeлыя мeста нижней болeе или менeе маскировали дыры верхней.
   Каждая изъ нихъ, взятая въ отдeльности, конечно, уже не была рубахой -- даже
   по масштабамъ совeтскаго концлагеря, но двe онe, вмeстe взятыя, давали
   человeку возможность не ходить совсeмъ ужъ въ голомъ видe. Или: на лагерникe
   явственно двe пары штановъ -- но у одной нeтъ лeвой штанины, а у второй
   отсутствуетъ весь задъ. Обe пары, впрочемъ, одинаково усыпаны вшами...
   Оперативники норовили отобрать все -- опять-таки по своей привычкe, по
   своей тренировкe ко всякаго рода "раскулачиванiю" чужихъ штановъ. Какъ я ни
   упирался -- къ концу инвентаризацiи въ углу барака набралась цeлая куча
   рвани, густо усыпанной вшами и немыслимой ни въ какой буржуазной помойкe...
   -- Вы ихъ водите въ баню? -- спросилъ я начальника колонны.
   -- А въ чемъ ихъ поведешь? Да и сами не пойдутъ...
   По крайней мeрe половинe барака въ баню идти дeйствительно не въ
   чемъ...
   Есть, впрочемъ, и болeе одeтые. Вотъ на одномъ -- одинъ валенокъ и
   одинъ лапоть! Валенокъ отбирается въ расчетe на то, что въ какомъ-нибудь
   другомъ баракe будетъ отобранъ еще одинъ непарный. На нeсколькихъ горцахъ --
   ихъ традицiонныя бурки и -- почти ничего подъ бурками. Оперативники
   нацeливаются и на эти бурки, но бурки не входятъ въ списки лагернаго
   обмундированiя, и горцевъ раскулачить не удается.
  
   ИДУЩIЕ НА ДНО
  
  
   Девятнадцатый кварталъ былъ своего рода штрафной командировкой -- если
   и не оффицiально, то фактически. Конечно, не {228} такой, какою бываютъ
   настоящiе, оффицiальные, "штрафныя командировки", гдe фактически каждый
   вохровецъ имeетъ право, если не на жизнь и смерть любого лагерника, то, во
   всякомъ случаe, на убiйство "при попыткe къ бeгству". Сюда же сплавлялся
   всякаго рода отпeтый народъ -- прогульщики, промотчики, филоны, урки, но еще
   больше было случайнаго народу, почему-либо не угодившаго начальству. И, какъ
   вездe, урки были менeе голодны и менeе голы, чeмъ мужики, рабочiе, нацмены.
   Урка всегда сумeетъ и для себя уворовать, и переплавить куда-нибудь
   уворованное начальствомъ... Къ тому-же -- это соцiально близкiй элементъ...
   Я помню гиганта крестьянина -- сибиряка. Какой нечеловeческой мощи
   долженъ былъ когда-то быть этотъ мужикъ. Когда оперативники стащили съ него
   его рваный и грязный, но все еще старательно заплатанный бушлатъ, -- то подъ
   вшивою рванью рубахи обнажились чудовищные суставы и сухожилiя. Мускулы --
   голодъ уже съeлъ. На мeстe грудныхъ мышцъ оставались впадины, какъ лунные
   кратеры, на днe которыхъ проступали ребра. Своей огромной мозолистой лапой
   мужикъ стыдливо прикрывалъ дыры своего туалета -- сколько десятинъ степи
   могла бы запахать такая рука! Сколько ртовъ накормить!.. Но степь остается
   незапаханной, рты -- ненакормленными, а самъ обладатель этой лапы вотъ --
   догниваетъ здeсь заживо...
   Фантастически глупо все это...
   -- Какъ вы попали сюда? -- спрашиваю я этого мужика.
   -- За кулачество...
   -- Нeтъ, вотъ на этотъ лагпунктъ?..
   -- Да, вотъ, аммоналка покалeчила...
   Мужикъ протягиваетъ свою искалeченную лeвую руку. Теперь -- все
   понятно...
   На постройкe канала людей пропускали черезъ трехъ-пятидневные курсы
   подрывниковъ и бросали на работу. Этого требовали "большевицкiе темпы". Люди
   сотнями взрывали самихъ себя, тысячами взрывали другихъ, калeчились,
   попадали въ госпиталь, потомъ въ "слабосилку" съ ея фунтомъ хлeба въ день...
   А могла ли вотъ такая чудовищная машина поддержать всю свою
   восьмипудовую массу однимъ фунтомъ хлeба въ день! И вотъ -- пошелъ мой
   Святогоръ шататься по всякаго рода чернымъ доскамъ и Лeснымъ Рeчкамъ, попалъ
   въ "филоны" и докатился до девятнадцатаго квартала...
   Ему нужно было пудовъ пять хлeба, чтобы нарастить хотя бы половину
   своихъ прежнихъ мышцъ на мeстe теперешнихъ впадинъ, -- но этихъ пяти пудовъ
   взять было неоткуда. Они были утопiей. Пожалуй, утопiей была и мысль спасти
   этого гиганта отъ гибели, которая уже проступала въ его заострившихся
   чертахъ лица, въ глубоко запавшихъ, спрятанныхъ подъ мохнатыми бровями
   глазахъ...
  
   ___
  
   Вотъ группа дагестанскихъ горцевъ. Они еще не такъ раздeты, какъ
   остальные, и мнe удается полностью отстоять ихъ {229} одeянiе. Но какая въ
   этомъ польза? Все равно ихъ въ полгода-годъ съeдятъ, если не голодъ, то
   климатъ, туберкулезъ, цынга... Для этихъ людей, выросшихъ въ залитыхъ
   солнцемъ безводныхъ дагестанскихъ горахъ, ссылка сюда, въ тундру, въ болото,
   въ туманы, въ полярную ночь -- это просто смертная казнь въ разсрочку. И эти
   -- только на половину живы. Эти -- уже обречены, и ничeмъ, рeшительно
   ничeмъ, я имъ не могу помочь... Вотъ эта-то невозможность ничeмъ, рeшительно
   ничeмъ, помочь -- одна изъ очень жестокихъ сторонъ совeтской жизни. Даже
   когда самъ находишься въ положенiи, не требующемъ посторонней помощи...
   По мeрe того, какъ растетъ куча отобраннаго тряпья въ моемъ углу --
   растетъ и куча уже обысканныхъ заключенныхъ. Они валяются вповалку на полу,
   на этомъ самомъ тряпьe, и вызываютъ тошную ассоцiацiю червей на навозной
   кучe. Какiе-то облeзлые урки подползаютъ ко мнe и шепоткомъ -- чтобы не
   слышали оперативники -- выклянчиваютъ на собачью ножку махорки. Одинъ изъ
   урокъ, наряженный только въ кольсоны -- очень рваныя, сгребаетъ съ себя вшей
   и методически кидаетъ ихъ поджариваться на раскаленную жесть печурки. Вообще
   -- урки держатъ себя относительно независимо -- они хорохорятся и будутъ
   хорохориться до послeдняго своего часа. Крестьяне сидятъ, растерянные и
   пришибленные, вспоминая, вeроятно, свои семьи, раскиданныя по всeмъ
   отдаленнымъ мeстамъ великаго отечества трудящихся, свои заброшенныя поля и
   навсегда покинутыя деревни... Да, мужичкамъ будетъ чeмъ вспомнить "побeду
   трудящихся классовъ"....
   Уже передъ самымъ концомъ инвентаризацiи передъ моимъ столомъ предсталъ
   какой-то старичекъ, лeтъ шестидесяти, совсeмъ сeдой и дряхлый. Трясущимися
   отъ слабости руками онъ началъ разстегивать свою рвань.
   Въ спискe стояло:
   Авдeевъ, А. С. Преподаватель математики. 42 года...
   Сорокъ два года... На годъ моложе меня... А передо мною стоялъ старикъ,
   совсeмъ старикъ...
   -- Ваше фамилiя Авдeевъ?..
   -- Да, да. Авдeевъ, Авдeевъ, -- заморгалъ онъ, какъ-то суетливо,
   продолжая разстегиваться... Стало невыразимо, до предeла противно... Вотъ мы
   -- два культурныхъ человeка... И этотъ старикъ стоитъ передо мною,
   разстегиваетъ свои послeднiя кольсоны и боится, чтобы ихъ у него не
   отобрали, чтобы я ихъ не отобралъ... О, чортъ!..
   Къ концу этой подлой инвентаризацiи я уже нeсколько укротилъ
   оперативниковъ. Они еще слегка рычали, но не такъ рьяно кидались
   выворачивать людей наизнанку, а при достаточно выразительномъ взглядe -- и
   не выворачивали вовсе: и собачья натаска имeетъ свои преимущества. И поэтому
   я имeлъ возможность сказать Авдeеву:
   -- Не надо... Забирайте свои вещи и идите...
   Онъ, дрожа и оглядываясь, собралъ свое тряпье и исчезъ на нарахъ...
   {230}
   Инвентаризацiя кончалась... Отъ этихъ страшныхъ лицъ, отъ жуткаго
   тряпья, отъ вшей, духоты и вони -- у меня начала кружиться голова. Я,
   вeроятно, былъ бы плохимъ врачемъ. Я не приспособленъ ни для лeченiя
   гнойниковъ... ни даже для описанiя ихъ. Я ихъ стараюсь избeгать, какъ только
   могу... даже въ очеркахъ...
   Когда въ кабинкe УРЧ подводились итоги инвентаризацiи, начальникъ
   лагпункта попытался -- и въ весьма грубой формe -- сдeлать мнe выговоръ за
   то, что по моему бараку было отобрано рекордно малое количество борохла.
   Начальнику лагпункта я отвeтилъ не такъ, можетъ быть, грубо, но подчеркнуто,
   хлещуще рeзко. На начальника лагпункта мнe было наплевать съ самаго высокаго
   дерева его лeсосeки. Это уже были не дни Погры, когда я былъ еще
   дезорiентированнымъ или, точнeе, еще не съорiентировавшимся новичкомъ и
   когда каждая сволочь могла ступать мнe на мозоли, а то и на горло... Теперь
   я былъ членомъ фактически почти правящей верхушки технической интеллигенцiи,
   частицей силы, которая этого начальника со всeми его совeтскими заслугами и
   со всeмъ его совeтскимъ активомъ могла слопать въ два счета -- такъ, что не
   осталось бы ни пуха, ни пера... Достаточно было взяться за его арматурные
   списки... И онъ это понялъ. Онъ не то, чтобы извинился, а какъ-то
   поперхнулся, смякъ и даже далъ мнe до Подпорожья какую-то полудохлую кобылу,
   которая кое-какъ доволокла меня домой. Но вернуться назадъ кобыла уже была
   не въ состоянiи...
  
   ПРОФЕССОРЪ АВДEЕВЪ
  
  
   Въ "штабe" свирьлаговскаго отдeленiя подобралась группа интеллигенцiи,
   которая отдавала себe совершенно ясный отчетъ въ схемe совeтскаго житiя
   вообще и лагернаго -- въ частности. Для пониманiя этой схемы лагерь служить
   великолeпнымъ пособiемъ, излeчивающимъ самыхъ закоренeлыхъ совeтскихъ
   энтузiастовъ.
   Я вспоминаю одного изъ такихъ энтузiастовъ -- небезызвeстнаго
   фельетониста "Извeстiй", Гарри. Онъ по какой-то опечаткe ГПУ попалъ въ
   Соловки и проторчалъ тамъ годъ. Потомъ эта опечатка была какъ-то исправлена,
   и Гарри, судорожно шагая изъ угла въ уголъ московской комнатушки,
   разсказывалъ чудовищныя вещи о великомъ соловецкомъ истребленiи людей и
   истерически повторялъ:
   -- Нeтъ, но зачeмъ мнe показали все это?.. Зачeмъ мнe дали возможность
   видeть все это?.. Вeдь я когда-то вeрилъ...
   Грeшный человeкъ -- я не очень вeрилъ Гарри. Я не очень вeрилъ даже
   своему брату, который разсказывалъ о томъ же великомъ истребленiи, и о
   которомъ вeдь я твердо зналъ, что онъ вообще не вретъ... Казалось
   естественнымъ извeстное художественное преувеличенiе, нeкоторая сгущенность
   красокъ, вызванная всeмъ пережитымъ... И -- больше всего -- есть вещи, въ
   которыя не хочетъ вeрить человeческая бiологiя, не хочетъ вeрить
   человeческое нутро... Если повeрить, -- ужъ очень какъ-то {231} невесело
   будетъ смотрeть на Божiй мiръ, въ которомъ возможны такiя вещи... Гарри,
   впрочемъ, снова пишетъ въ "Извeстiяхъ" -- что ему остается дeлать?..
   Группа интеллигенцiи, засeдавшая въ штабe Свирьлага, тоже "видeла все
   это", видeла всe способы истребительно-эксплоатацiонной системы лагерей, и у
   нея не оставалось ни иллюзiй о совeтскомъ раe, ни возможности изъ него
   выбраться. И у нея была очень простая "политическая платформа": въ этой
   гигантской мясорубкe сохранить, во-первыхъ, свою собственную жизнь и,
   во-вторыхъ, -- жизнь своихъ ближнихъ. Для этого нужно было дeйствовать
   спаянно, толково и осторожно.
   Она жила хуже администрацiи совeтскаго актива, ибо, если и воровала, то
   только въ предeлахъ самаго необходимаго, а не на пропой души. Жила она въ
   баракахъ, а не въ кабинкахъ. Въ лучшемъ случаe -- въ случайныхъ общежитiяхъ.
   Въ производственномъ отношенiи у нея была весьма ясная установка: добиваться
   наилучшихъ цифровыхъ показателей и наибольшаго количества хлeба. "Цифровые
   показатели" расхлебывалъ потомъ Сeвзаплeсъ и прочiе "лeсы", а хлeбъ --
   иногда удавалось урывать, а иногда -- и не удавалось...
   Вотъ въ этой группe я и разсказалъ о своей встрeчe съ Авдeевымъ...
   Планъ былъ выработанъ быстро и съ полнымъ знанiемъ обстановки. Борисъ
   въ течете одного дня извлекъ Авдeева изъ 19-го квартала въ свою
   "слабосилку", а "штабъ" въ тотъ же день извлекъ Авдeева изъ "слабосилки" къ
   себe. Для Авдeева это значило 700 гр. хлeба вмeсто 300, а въ условiяхъ
   лагерной жизни лишнiй фунтъ хлeба никакъ не можетъ измeряться его денежной
   цeнностью. Лишнiй фунтъ хлeба -- это не разница въ двe копeйки золотомъ, а
   разница между жизнью и умиранiемъ.
  
   ИСТОРIЯ АВДEЕВА
  
  
   Вечеромъ Авдeевъ, уже прошедшiй баню и вошебойку, сидeлъ у печки въ
   нашей избe и разсказывалъ свою стандартно-жуткую исторiю...
   Былъ преподавателемъ математики въ Минскe. Брата арестовали и
   разстрeляли "за шпiонажъ" -- въ приграничныхъ мeстахъ это дeлается совсeмъ
   легко и просто. Его съ дочерью сослали въ концентрацiонный лагерь въ Кемь,
   жену -- въ Вишерскiй концлагерь. Жена умерла въ Вишерe неизвeстно отчего.
   Дочь умерла въ Кеми отъ знаменитой кемской дезинтерiи...
   Авдeевъ съ трудомъ подбиралъ слова, точно онъ отвыкъ отъ человeческой
   рeчи:
   -- ... А она была, видите ли, музыкантшей... Можно сказать, даже
   композиторшей... Въ Кеми -- прачкой работала. Знаете, въ лагерной прачешной.
   Пятьдесятъ восемь -- шесть, никуда не устроиться... Маленькая прачешная. Она
   -- и еще тринадцать женщинъ... Всe -- ну, какъ это -- ну, проститутки.
   Такiя, знаете ли, онe, собственно, и въ лагерe больше этимъ самымъ и
   занимались... {232} Ну, конечно, какъ тамъ было Оленькe -- вeдь восемнадцать
   лeтъ ей было -- ну... вы сами можете себe представить... Да...
   Неровное пламя печки освeщало лицо старика, покрытое багровыми пятнами
   отмороженныхъ мeстъ, одного уха не было вовсе... Изсохшiя губы шевелились
   медленно, съ трудомъ...
   -- ... Такъ что, можетъ быть, Господь Богъ во время взялъ Оленьку къ
   себe, чтобы сама на себя рукъ не наложила... Однако... вотъ, говорите,
   проститутки, а вотъ добрая душа нашлась же...
   ...Я работалъ счетоводомъ -- на командировкe одной, верстахъ въ
   двадцати отъ Кеми. Это -- тоже не легче прачешной или просто каторги...
   Только я былъ прикованъ не къ тачкe, а къ столу. На немъ спалъ, на немъ eлъ,
   за нимъ сидeлъ по пятнадцать-двадцать часовъ въ сутки... Вeрите ли, по
   цeлымъ недeлямъ вставалъ изъ-за стола только въ уборную. Такая была
   работа... Ну, и начальникъ -- звeрь. Звeрь, а не человeкъ... Такъ вотъ,
   значитъ, была все-таки добрая душа, одна -- ну, изъ этихъ самыхъ
   проститутокъ... И вотъ звонить намъ по телефону, въ командировку нашу,
   значитъ. Вы, говоритъ, Авдeевъ. Да, говорю, я, а у самого -- предчувствiе,
   что ли: ноги сразу такъ, знаете, ослабeли, стоять не могу... Да, говорю, я
   Авдeевъ. Это, спрашиваетъ, ваша дочка у насъ на кемской прачешной
   работаетъ... Да, говорю, моя дочка... Такъ вотъ, говоритъ, ваша дочка отъ
   дезинтерiи при смерти, васъ хочетъ видeть. Если къ вечеру, говоритъ,
   притопаете, то, можетъ, еще застанете, а можетъ, и нeтъ...
   А меня ноги уже совсeмъ не держать... Пошарилъ рукой табуретку, да такъ
   и свалился, да еще телефонъ оборвалъ.
   Ну, полили меня водой. Очнулся, прошу начальника: отпустите, ради Бога,
   на одну ночь -- дочь умираетъ. Какое!.. Звeрь, а не человeкъ... Здeсь,
   говоритъ, тысячи умираютъ, здeсь вамъ не курортъ, здeсь вамъ не институтъ
   благородныхъ дeвицъ... Мы, говоритъ изъ-за всякой б... -- да, такъ и
   сказалъ, ей Богу, такъ и сказалъ... не можемъ, говоритъ, нашу отчетность
   срывать...
   Вышелъ я на улицу, совсeмъ какъ помeшанный. Ноги, знаете, какъ безъ
   костей. Ну, думаю, будь что будетъ. Ночь, снeгъ таетъ... Темно... Пошелъ я
   въ Кемь... Шелъ, шелъ, запутался, подъ утро пришелъ.
   Нeтъ уже Оленьки. Утромъ меня тутъ же у покойницкой арестовали за
   побeгъ и -- на лeсоразработки... Даже на Оленьку не дали посмотрeть...
   Старикъ уткнулся лицомъ въ колeни, и плечи его затряслись отъ глухихъ
   рыданiй... Я подалъ ему стаканъ капустнаго разсола. Онъ выпилъ, вeроятно, не
   разбирая, что именно онъ пьетъ, разливая разсолъ на грудь и на колeни. Зубы
   трещеткой стучали по краю стакана...
   Борисъ положилъ ему на плечо свою дружественную и успокаивающую лапу.
   -- Ну, успокойтесь, голубчикъ, успокойтесь... Вeдь всe мы въ такомъ
   положенiи. Вся Россiя -- въ такомъ положенiи. На мiру, какъ говорится, и
   смерть красна...
   -- Нeтъ, не всe, Борисъ Лукьяновичъ, нeтъ, не всe... -- {233} голосъ
   Авдeева дрожалъ, но въ немъ чувствовались какiя-то твердый нотки -- нотки
   убeжденiя и, пожалуй, чего-то близкаго къ враждебности. -- Нeтъ, не всe.
   Вотъ вы трое, Борисъ Лукьяновичъ, не пропадете... Одно дeло въ лагерe
   мужчинe, и совсeмъ другое -- женщинe. Я вотъ вижу, что у васъ есть кулаки...
   Мы, Борисъ Лукьяновичъ, вернулись въ пятнадцатый вeкъ. Здeсь, въ лагерe, мы
   вернулись въ доисторическiя времена... Здeсь можно выжить, только будучи
   звeремъ... Сильнымъ звeремъ.
   -- Я не думаю, Афанасiй Степановичъ, чтобы я, напримeръ, былъ звeремъ,
   -- сказалъ я.
   -- Я не знаю, Иванъ Лукьяновичъ, я не знаю... У васъ есть кулаки... Я
   замeтилъ -- васъ и оперативники боялись. Я -- интеллигентъ. Мозговой
   работникъ. Я не развивалъ своихъ кулаковъ. Я думалъ, что я живу въ
   двадцатомъ вeкe... Я не думалъ, что можно вернуться въ палеолитическую
   эпоху. А -- вотъ, я вернулся. И я долженъ погибнуть, потому что я къ этой
   эпохe не приспособленъ... И вы, Иванъ Лукьяновичъ, совершенно напрасно
   вытянули меня изъ девятнадцатаго квартала.
   Я удивился и хотeлъ спросить -- почему именно напрасно, но Авдeевъ
   торопливо прервалъ меня:
   -- Вы, ради Бога, не подумайте, что я что-нибудь такое. Я, конечно,
   вамъ очень, очень благодаренъ... Я понимаю, что у васъ были самыя
   возвышенныя намeренiя.
   Слово "возвышенныя" прозвучало какъ-то странно. Не то какой-то не ко
   времени "возвышенный стиль", не то какая-то очень горькая иронiя.
   -- Самыя обыкновенныя намeренiя, Афанасiй Степановичъ.
   -- Да, да, я понимаю, -- снова заторопился Авдeевъ. -- Ну, конечно,
   простое чувство человeчности. Ну, конечно, нeкоторая, такъ сказать,
   солидарность культурныхъ людей, -- и опять въ голосe Авдeева прозвучали
   нотки какой-то горькой иронiи -- отдаленныя, но горькiя нотки. -- Но вы
   поймите: съ вашей стороны -- это только жестокость. Совершенно ненужная
   жестокость...
   Я, признаться, нeсколько растерялся. И Авдeевъ посмотрeлъ на меня съ
   видомъ человeка, который надо мной, надъ моими "кулаками", одержалъ какую-то
   противоестественную побeду.
   -- Вы, пожалуйста, не обижайтесь. Не считайте, что я просто
   неблагодарная сволочь или сумасшедшiй старикъ. Хотя я, конечно, сумасшедшiй
   старикъ... Хотя я и вовсе не старикъ, -- сталъ путаться Авдeевъ, -- вы вeдь
   сами знаете -- я моложе васъ... Но, пожалуйста, поймите: ну, что я теперь?
   Ну, куда я гожусь? Я вeдь совсeмъ развалина. Вы вотъ видите, что пальцы у
   меня поотваливались.
   Онъ протянулъ свою руку -- и пальцевъ на ней дeйствительно почти не
   было, но раньше я этого какъ-то не замeтилъ. Отъ Авдeева все время шелъ
   какой-то легкiй трупный запахъ -- я думалъ, что это запахъ его гнiющихъ
   отмороженныхъ щекъ, носа, ушей. Оказалось, что гнила и рука.
   -- Вотъ, пальцы, вы видите. Но я вeдь насквозь сгнилъ. У меня сердце --
   вотъ, какъ эта рука. Теперь -- смотрите. Я {234} потерялъ брата, потерялъ
   жену, потерялъ дочь, единственную дочь. Больше въ этомъ мiрe у меня никого
   не осталось. Шпiонажъ? Какая дьявольская чепуха! Братъ былъ микробiологомъ и
   никуда изъ лабораторiи не вылазилъ. А въ Польшe остались родные. Вы знаете
   -- всe эти границы черезъ уeзды и села... Ну, переписка, прислали какой-то
   микроскопъ. Вотъ и пришили дeло. Шпiонажъ? Это я-то съ моей Оленькой
   крeпости снимали, что-ли? Вы понимаете, Иванъ Лукьяновичъ, что теперь-то мнe
   -- ужъ совсeмъ нечего было бы скрывать. Теперь -- я былъ бы счастливъ, если
   бы этотъ шпiонажъ дeйствительно былъ. Тогда было бы оправданiе не только
   имъ, было бы и мнe. Мы не даромъ отдали бы свои жизни. И, подыхая, я бы
   зналъ, что я хоть что-нибудь сдeлалъ противъ этой власти дiавола.
   Онъ сказалъ не "дьявола", а именно "дiавола", какъ-то подчеркнуто и
   малость по церковному...
   -- Я, знаете, не былъ религiознымъ... Ну, какъ вся русская
   интеллигенцiя. Ну, конечно, развe могъ я вeрить въ такую чушь, какъ
   дiаволъ?.. Да, а вотъ теперь я вeрю. Я вeрю потому, что я его видeлъ,
   потому, что я его вижу... Я его вижу на каждомъ лагпунктe... И онъ -- есть,
   Иванъ Лукьяновичъ, онъ есть... Это -- не поповскiя выдумки. Это
   реальность... Это научная реальность...
   Мнe стало какъ-то жутко, несмотря на мои "кулаки". Юра какъ-то даже
   поблeднeлъ... Въ этомъ полуживомъ и полусгнившемъ математикe, видeвшемъ
   дьявола на каждомъ лагпунктe и проповeдующемъ намъ реальность его бытiя,
   было что-то апокалиптическое, что-то, отъ чего по спинe пробeгали мурашки...
   Я представилъ себe всe эти сотни "девятнадцатыхъ кварталовъ", раскинутыхъ по
   двумъ тысячамъ верстъ непроглядной карельской тайги, придавленной полярными
   ночами, всe эти тысячи бараковъ, гдe на кучахъ гнилого тряпья ползаютъ
   полусгнившiе, обсыпанные вошью люди, и мнe показалось, что это не вьюга
   бьется въ оконца избы, а ходитъ кругомъ и торжествующе гогочетъ дьяволъ --
   тотъ самый, котораго на каждомъ лагпунктe видeлъ Авдeевъ. Дьяволъ почему-то
   имeлъ обликъ Якименки...
   -- Такъ, вотъ видите, -- продолжалъ Авдeевъ... -- Передо мною еще
   восемь лeтъ вотъ этихъ... лагпунктовъ Ну, скажите по совeсти, Борисъ
   Лукьяновичъ -- ну, вотъ вы, врачъ -- скажите по совeсти, какъ врачъ, --
   есть-ли у меня хоть малeйшiе шансы, хоть малeйшая доля вeроятности, что я
   эти восемь лeтъ переживу?..
   Авдeевъ остановился и посмотрeлъ на брата въ упоръ, и въ его взглядe я
   снова уловилъ искорки какой-то странной побeды... Вопросъ засталъ брата
   врасплохъ...
   -- Ну, Афанасiй Степановичъ, вы успокоитесь, наладите какой-то болeе
   или менeе нормальный образъ жизни, -- началъ братъ -- и въ его голосe не
   было глубокаго убeжденiя...
   -- Ага, ну такъ значитъ, я успокоюсь! Потерявъ все, что у меня было въ
   этомъ мiрe, все, что у меня было близкаго и дорогого, -- я, значитъ,
   успокоюсь!.. Вотъ -- попаду въ "штабъ", сяду {235} за столъ и успокоюсь...
   Такъ, что ли? Да -- и какъ это вы говорили? -- да, "нормальный образъ
   жизни"?
   -- Нeтъ, нeтъ, я понимаю, не перебивайте, пожалуйста. -- заторопился
   Авдeевъ, -- я понимаю, что пока я нахожусь подъ высокимъ покровительствомъ
   вашихъ кулаковъ, я, быть можетъ, буду имeть возможность работать меньше
   шестнадцати часовъ въ сутки. Но я вeдь и восьми часовъ не могу работать вотъ
   этими... этими...
   Онъ протянулъ руку и пошевелилъ огрызками своихъ пальцевъ...
   -- Вeдь я не смогу... И потомъ -- не могу же я расчитывать на всe
   восемь лeтъ вашего покровительства... Высокаго покровительства вашихъ
   кулаковъ... -- Авдeевъ говорилъ уже съ какимъ-то истерическимъ сарказмомъ...
   -- Нeтъ, пожалуйста, не перебивайте, Иванъ Лукьяновичъ. (Я не собирался
   перебивать и сидeлъ, оглушенный истерической похоронной логикой этого
   человeка). Я вамъ очень, очень благодаренъ, Иванъ Лукьяновичъ, -- за ваши
   благородныя чувства, во всякомъ случаe... Вы помните, Иванъ Лукьяновичъ,
   какъ это я стоялъ передъ вами и разстегивалъ свои кольсоны... И какъ вы, по
   благородству своего характера, соизволили съ меня этихъ кольсонъ --
   послeднихъ кольсонъ -- не стянуть... Нeтъ, нeтъ, пожалуйста, не перебивайте,
   дорогой Иванъ Лукьяновичъ, не перебивайте... Я понимаю, что, не стаскивая съ
   меня кольсонъ, -- вы рисковали своими... можетъ быть, больше, чeмъ
   кольсонами... Можетъ быть, больше, чeмъ кольсонами -- своими кулаками...
   Какъ это называется... бездeйствiе власти... что ли... Власти снимать съ
   людей послeднiя кольсоны...
   Авдeевъ задыхался и судорожно хваталъ воздухъ открытымъ ртомъ.
   -- Ну, бросьте, Афанасiй Степановичъ, -- началъ было я.
   -- Нeтъ, нeтъ, дорогой Иванъ Лукьяновичъ, я не брошу... Вeдь вы же меня
   не бросили тамъ, на помойной ямe девятнадцатаго квартала... Не бросили?
   Онъ какъ-то странно, пожалуй, съ какой-то мстительностью посмотрeлъ на
   меня, опять схватилъ воздухъ открытымъ ртомъ и сказалъ -- глухо и тяжело:
   -- А вeдь тамъ -- я было уже успокоился... Я тамъ -- уже совсeмъ было
   отупeлъ. Отупeлъ, какъ полeно.
   Онъ всталъ и, нагибаясь ко мнe, дыша мнe въ лицо своимъ трупнымъ
   запахомъ, сказалъ раздeльно и твердо:
   -- Здeсь можно жить только отупeвши... Только отупeвши... Только не
   видя того, какъ надъ лагпунктами пляшетъ дьяволъ... И какъ корчатся люди
   подъ его пляской...
   ...Я тамъ умиралъ... -- Вы сами понимаете -- я тамъ умиралъ... Въ
   говорите -- "правильный образъ жизни". Но развe дьяволъ насытится, скажемъ,
   ведромъ моей крови... Онъ ее потребуетъ всю... Дьяволъ соцiалистическаго
   строительства требуетъ всей вашей крови, всей, до послeдней капли. И онъ ее
   выпьетъ всю. Вы думаете -- ваши кулаки?.. Впрочемъ -- я знаю -- вы сбeжите.
   Да, да, конечно, вы сбeжите. Но куда вы отъ него {236} сбeжите?.. "Камо бeгу
   отъ лица твоего и отъ духа твоего камо уйду"...
   Меня охватывала какая-то гипнотизирующая жуть -- въ одно время и
   мистическая, и прозаическая. Вотъ пойдетъ этотъ математикъ съ дьяволомъ на
   каждомъ лагпунктe пророчествовать о нашемъ бeгствe, гдe-нибудь не въ этой
   комнатe...
   -- Нeтъ, вы не безпокойтесь, Иванъ Лукьяновичъ, -- сказалъ Авдeевъ,
   словно угадывая мои мысли... -- Я не такой ужъ сумасшедшiй... Я не совсeмъ
   ужъ сумасшедшiй... Это -- ваше дeло; удастся сбeжать -- дай Богъ.
   -- Дай Богъ... Но, куда? -- продолжалъ онъ раздумчиво... -- Но куда?
   Ага, конечно -- заграницу, заграницу. Ну что-жъ, кулаки у васъ есть... Вы,
   можетъ быть, пройдете... Вы, можетъ быть, пройдете.
   Мнe становилось совсeмъ жутко отъ этихъ сумасшедшихъ пророчествъ.
   -- Вы, можетъ быть, пройдете -- и предоставите мнe здeсь проходить
   сызнова всe ступени отупeнiя и умиранiя. Вы вытащили меня только для того,
   объективно, только для того, чтобы я опять началъ умирать сызнова, чтобы я
   опять прошелъ всю эту агонiю... Вeдь вы понимаете, что у меня только два
   пути -- въ Свирь, въ прорубь, или -- снова на девятнадцатый кварталъ...
   раньше или позже -- на девятнадцатый кварталъ: онъ меня ждетъ, онъ меня не
   перестанетъ ждать -- и онъ правъ, другого пути у меня нeтъ -- даже для пути
   въ прорубь нужны силы... И, значитъ -- опять по всeмъ ступенькамъ внизъ. Но,
   Иванъ Лукьяновичъ, пока я снова дойду до того отупeнiя, вeдь я что-то буду
   чувствовать. Вeдь все-таки -- агонизировать -- это не такъ легко. Ну,
   прощайте, Иванъ Лукьяновичъ, я побeгу... Спасибо вамъ, спасибо, спасибо...
   Я сидeлъ, оглушенный. Авдeевъ ткнулъ было мнe свою руку, но потомъ
   какъ-то отдернулъ ее и пошелъ къ дверямъ.
   -- Да погодите, Афанасiй Степановичъ, -- очнулся Борисъ.
   -- Нeтъ, нeтъ, пожалуйста, не провожайте... Я самъ найду дорогу...
   Здeсь до барака близко... Я вeдь до Кеми дошелъ. Тоже была ночь... Но меня
   велъ дьяволъ.
   Авдeевъ выскочилъ въ сeни. За нимъ вышелъ братъ. Донеслись ихъ
   заглушенные голоса. Вьюга рeзко хлопнула дверью, и стекла въ окнахъ
   задребезжали. Мнe показалось, что подъ окнами снова ходитъ этотъ самый
   авдeевскiй дьяволъ и выстукиваетъ желeзными пальцами какой-то третiй
   звонокъ.
   Мы съ Юрой сидeли и молчали. Черезъ немного минутъ вернулся братъ. Онъ
   постоялъ посрединe комнаты, засунувъ руки въ карманы, потомъ подошелъ и
   уставился въ занесенное снeгомъ окно, сквозь которое ничего не было видно въ
   черную вьюжную ночь, поглотившую Авдeева.
   -- Послушай, Ватикъ, -- спросилъ онъ, -- у тебя деньги есть?
   -- Есть, а что?..
   -- Сейчасъ хорошо бы водки. Литра по два на брата. Сейчасъ для этой
   водки я не пожалeлъ бы загнать свои послeднiя... кольсоны... {237}
  
   ПОДЪ КРЫЛЬЯМИ АВДEЕВСКАГО ДЬЯВОЛА
  
  
   Борисъ собралъ деньги и исчезъ въ ночь, къ какой-то бабe, мужа которой
   онъ лeчилъ отъ пулевой раны, полученной при какихъ-то таинственныхъ
   обстоятельствахъ. Лeчилъ, конечно, нелегально. Сельскаго врача здeсь не
   было, а лагерный, за "связь съ мeстнымъ населенiемъ", рисковалъ получить три
   года прибавки къ своему сроку отсидки. Впрочемъ, при данныхъ условiяхъ --
   прибавка срока Бориса ни въ какой степени не смущала.
   Борисъ пошелъ и пропалъ. Мы съ Юрой сидeли молча, тупо глядя на
   прыгающее пламя печки. Говорить не хотeлось. За окномъ метались снeжныя
   привидeнiя вьюги, гдe-то среди нихъ еще, можетъ быть, брелъ къ своему бараку
   человeкъ со сгнившими пальцами, съ логикой сумасшедшаго и съ
   проницательностью одержимаго... Но брелъ ли онъ къ баракамъ или къ проруби?
   Ему, въ самомъ дeлe, проще было брести къ проруби. И ему было бы спокойнeе,
   и, что грeха таить, было бы спокойнeе и мнe. Его сумасшедшее пророчество
   насчетъ нашего бeгства, сказанное гдe-нибудь въ другомъ мeстe, могло бы
   имeть для насъ катастрофическiя послeдствiя. Мнe все казалось, что "на ворe
   и шапка горитъ", что всякiй мало-мальски толковый чекистъ долженъ по однимъ
   физiономiямъ нашимъ установить наши преступныя наклонности къ побeгу. Такъ я
   думалъ до самаго конца: чекистскую проницательность я нeсколько
   преувеличилъ. Но этотъ страхъ разоблаченiя и гибели -- оставался всегда.
   Пророчество Авдeева рeзко подчеркнуло его. Если такую штуку смогъ сообразить
   Авдeевъ, то почему ее не можетъ сообразить, скажемъ, Якименко?.. Не этимъ ли
   объясняется Якименская корректность и прочее? Дать намъ возможность
   подготовиться, выйти и потомъ насмeшливо сказать: "ну, что-жъ, поиграли -- и
   довольно, пожалуйте къ стeнкe". Ощущенiе почти мистической безпомощности,
   никоего невидимаго, но весьма недреманнаго ока, которое, насмeшливо
   прищурившись, не спускаетъ съ насъ своего взгляда, -- было такъ реально, что
   я повернулся и оглядeлъ темные углы нашей избы. Но изба была пуста... Да,
   нервы все-таки сдаютъ...
   Борисъ вернулся и принесъ двe бутылки водки. Юра всталъ, зябко кутаясь
   въ бушлатъ, налилъ въ котелокъ воды и поставилъ въ печку... Разстелили на
   полу у печки газетный листъ. Борисъ выложилъ изъ кармана нeсколько соленыхъ
   окуньковъ, полученныхъ имъ на предметъ санитарнаго изслeдованiя, изъ посылки
   мы достали кусокъ сала, который, собственно, былъ уже забронированъ для
   побeга и трогать который не слeдовало бы...
   Юра снова усeлся у печки, не обращая вниманiя даже и на сало, -- водка
   его вообще не интересовала. Его глаза подъ темной оправой очковъ казались
   провалившимися куда-то въ самую глубину черепа.
   -- Боба, -- спросилъ онъ, не отрывая взгляда отъ печки, -- не могъ бы
   ты устроить его въ лазаретъ надолго?
   -- Сегодня мы не приняли семнадцать человeкъ съ совсeмъ отмороженными
   ногами, -- сказалъ, помолчавъ, Борисъ. -- И еще -- {238} пять саморубовъ...
   Ну, тeхъ вообще приказано не принимать и даже не перевязывать.
   -- Какъ, и перевязывать нельзя?
   -- Нельзя. Что-бъ не повадно было...
   Мы помолчали. Борисъ налилъ двe кружки и изъ вeжливости предложилъ Юрe.
   Юра брезгливо поморщился.
   -- Такъ что же ты съ этими саморубами сдeлалъ? -- сухо спросилъ онъ.
   -- Положилъ въ покойницкую, гдe ты отъ БАМа отсиживался...
   -- И перевязалъ? -- продолжалъ допрашивать Юра.
   -- А ты какъ думаешь?
   -- Неужели, -- съ нeкоторымъ раздраженiемъ спросилъ Юра, -- этому
   Авдeеву совсeмъ ужъ никакъ нельзя помочь?
   -- Нельзя, -- категорически объявилъ Борисъ. Юра передернулъ плечами.
   -- И нельзя по очень простой причинe. У каждаго изъ насъ есть возможность
   выручить нeсколько человeкъ. Не очень много, конечно. Эту ограниченную
   возможность мы должны использовать для тeхъ людей, которые имeютъ хоть
   какiе-нибудь шансы стать на ноги. Авдeевъ не имeетъ никакихъ шансовъ.
   -- Тогда выходитъ, что вы съ Ватикомъ глупо сдeлали, что вытащили его
   съ девятнадцатаго квартала?
   -- Это сдeлалъ не я, а Ватикъ. Я этого Авдeева тогда въ глаза не
   видалъ.
   -- А если бы видалъ?
   -- Ничего не сдeлалъ бы. Ватикъ просто поддался своему мягкосердечiю.
   -- Интеллигентскiя сопли? -- иронически переспросилъ я.
   -- Именно, -- отрeзалъ Борисъ. Мы съ Юрой переглянулись.
   Борисъ мрачно раздиралъ руками высохшую въ ремень колючую рыбешку.
   -- Такъ что наши бамовскiе списки -- по твоему, тоже интеллигентскiя
   сопли? -- съ какимъ-то вызовомъ спросилъ Юра.
   -- Совершенно вeрно.
   -- Ну, Боба, ты иногда такое загнешь, что и слушать противно.
   -- А ты не слушай.
   Юра передернулъ плечами и снова уставился въ печку.
   -- Можно было бы не покупать этой водки и купить Авдeеву четыре кило
   хлeба.
   -- Можно было бы. Что же, спасутъ его эти четыре кило хлeба?
   -- А спасетъ насъ эта водка?
   -- Мы пока нуждаемся не въ спасенiи, а въ нервахъ. Мои нервы хоть на
   одну ночь отдохнуть отъ лагеря... Ты вотъ работалъ со списками, а я работаю
   съ саморубами...
   Юра не отвeтилъ ничего. Онъ взялъ окунька и попробовалъ разорвать его.
   Но въ его пальцахъ изсохшихъ, какъ и этотъ окунекъ, силы не хватило. Борисъ
   молча взялъ у него рыбешку и {239} разорвалъ ее на мелкiе клочки. Юра
   отвeтилъ ироническимъ "спасибо", повернулся къ печкe и снова уставился въ
   огонь.
   -- Такъ все-таки, -- нeсколько погодя спросилъ онъ сухо и рeзко, --
   такъ все-таки, почему же бамовскiе списки -- это интеллигентскiя сопли?
   Борисъ помолчалъ.
   -- Вотъ видишь ли, Юрчикъ, поставимъ вопросъ такъ: у тебя, допустимъ,
   есть возможность выручить отъ БАМа иксъ человeкъ. Вы выручали людей, которые
   все равно не жильцы на этомъ свeтe, и, слeдовательно, посылали людей,
   которые еще могли бы прожить какое-то тамъ время, если бы не поeхали на БАМ.
   Или будемъ говорить такъ: у тебя есть выборъ -- послать на БАМ Авдeева или
   какого-нибудь болeе или менeе здороваго мужика. На этапe Авдeевъ помретъ
   черезъ недeлю, здeсь онъ помретъ, скажемъ, черезъ полгода -- больше и здeсь
   не выдержитъ. Мужикъ, оставшись здeсь, просидeлъ бы свой срокъ, вышелъ бы на
   волю, ну, и такъ далeе. Послe бамовскаго этапа онъ станетъ инвалидомъ. И
   срока своего, думаю, не переживетъ. Такъ вотъ, что лучше и что человeчнeе:
   сократить агонiю Авдeева или начать агонiю мужика?
   Вопросъ былъ поставленъ съ той точки зрeнiя, отъ которой сознанiе
   какъ-то отмахивалось. Въ этой точкe зрeнiя была какая-то очень жестокая --
   но все-таки правда. Мы замолчали. Юра снова уставился въ огонь.
   -- Вопросъ шелъ не о замeнe однихъ людей другими, -- сказалъ, наконецъ,
   онъ. -- Всeхъ здоровыхъ все равно послали бы, но вмeстe съ ними послали бы и
   больныхъ.
   -- Не совсeмъ такъ. Но, допустимъ. Такъ вотъ, эти больные у меня
   сейчасъ вымираютъ въ среднемъ человeкъ по тридцать въ день.
   -- Если стоять на твоей точкe зрeнiя, -- вмeшался я, -- то не стоитъ и
   твоего сангородка городить: все равно -- только разсрочка агонiи.
   -- Сангородокъ -- это другое дeло. Онъ можетъ стать постояннымъ
   учрежденiемъ.
   -- Я вeдь не возражаю противъ твоего городка.
   -- Я не возражалъ и противъ вашихъ списковъ. Но если смотрeть въ корень
   вещей -- то и списки, и городокъ, въ концe концовъ, -- ерунда. Тутъ вообще
   ничeмъ не поможешь... Все это -- для очистки совeсти и больше ничего.
   Единственно, что реально: нужно драпать, а Ватикъ все тянетъ...
   Мнe не хотeлось говорить ни о бeгствe, ни о томъ трагическомъ для
   русскихъ людей лозунгe: "чeмъ хуже -- тeмъ лучше". Теоретически, конечно,
   оправданъ всякiй саботажъ: чeмъ скорeе все это кончится, тeмъ лучше. Но на
   практикe -- саботажъ оказывается психологически невозможнымъ. Ничего не
   выходитъ...
   Теоретически Борисъ правъ: на Авдeева нужно махнуть рукой. А
   практически?
   -- Я думаю, -- сказалъ я, -- что пока я торчу въ этомъ самомъ штабe, я
   смогу устроить Авдeева такъ, чтобы онъ ничего не дeлалъ. {240}
   -- Дядя Ваня, -- сурово сказалъ Борисъ. -- На Медгору всe кнопки уже
   нажаты. Не сегодня-завтра насъ туда перебросятъ -- и тутъ ужъ мы ничего не
   подeлаемъ. Твоя публика изъ свирьлаговскаго штаба тоже черезъ мeсяцъ
   смeнится -- и Авдeева, послe нeкоторой передышки, снова выкинуть догнивать
   на девятнадцатый кварталъ. Ты жалeешь потому, что ты только два мeсяца въ
   лагерe и что ты, въ сущности, ни черта еще не видалъ. Что ты видалъ? Былъ ты
   на сплавe, на лeсосeкахъ, на штрафныхъ лагпунктахъ? Нигдe ты еще, кромe
   своего УРЧ, не былъ... Когда я вамъ въ Салтыковкe разсказывалъ о Соловкахъ,
   такъ Юрчикъ чуть не въ глаза мнe говорилъ, что я не то преувеличиваю, не то
   просто вру. Вотъ еще посмотримъ, что насъ тамъ на сeверe, въ ББК, будетъ
   ожидать... Ни черта мы по существу сдeлать не можемъ: одно самоутeшенiе. Мы
   не имeемъ права тратить своихъ нервовъ на Авдeева. Что мы можемъ сдeлать?
   Одно мы можемъ сдeлать -- сохранить и собрать всe свои силы, бeжать и тамъ,
   заграницей, тыкать въ носъ всeмъ тeмъ идiотамъ, которые вопятъ о совeтскихъ
   достиженiяхъ, что когда эта желанная и великая революцiя придетъ къ нимъ, то
   они будутъ дохнуть точно такъ же, какъ дохнетъ сейчасъ Авдeевъ. Что ихъ
   дочери пойдутъ стирать бeлье въ Кеми и станутъ лагерными проститутками, что
   трупы ихъ сыновей будутъ выкидываться изъ эшелоновъ.
   Бориса, видимо, прорвало. Онъ сжалъ въ кулакe окунька и нещадно мялъ
   его въ пальцахъ...
   -- ... Эти идiоты думаютъ, что за ихъ теперешнюю лeвизну, за
   славословiе, за лизанiе Сталинскихъ пятокъ -- имъ потомъ дадутъ персональную
   пенсiю! Они-де будутъ первыми людьми своей страны!.. Первымъ человeкъ изъ
   этой сволочи будетъ тотъ, кто сломаетъ всeхъ остальныхъ. Какъ Сталинъ
   сломалъ и Троцкаго, и прочихъ. Сукины дeти... Ужъ послe нашихъ эсэровъ,
   меньшевиковъ, Раковскихъ, Муравьевыхъ и прочихъ -- можно было бы хоть
   чему-то научиться... Нужно имъ сказать, что когда придетъ революцiя, то
   мистеръ Эррю будетъ сидeть въ подвалe, дочь его -- въ лагерной прачешной,
   сынъ -- на томъ свeтe, а заправлять будетъ Сталинъ и Стародубцевъ. Вотъ что
   мы должны сдeлать... И нужно бeжать. Какъ можно скорeе. Не тянуть и не
   возжаться съ Авдeевыми... Къ чортовой матери!..
   Борисъ высыпалъ на газету измятые остатки рыбешки и вытеръ платкомъ
   окровавленную колючками ладонь. Юра искоса посмотрeлъ на его руку и опять
   уставился въ огонь. Я думалъ о томъ, что, пожалуй, дeйствительно нужно не
   тянуть... Но какъ? Лыжи, слeдъ, засыпанные снeгомъ лeса, незамерзающiе
   горные ручьи... Ну его къ чорту -- хотя бы одинъ вечеръ не думать обо всемъ
   этомъ... Юра, какъ будто уловивъ мое настроенiе, какъ-то не очень логично
   спросилъ, мечтательно смотря въ печку:
   -- Но неужели настанетъ, наконецъ, время, когда мы, по крайней мeрe, не
   будемъ видeть всего этого?.. Какъ-то -- не вeрится...
   Разговоръ перепрыгнулъ на будущее, которое казалось {241} одновременно
   и такимъ возможнымъ, и такимъ невeроятнымъ, о будущемъ по ту сторону.
   Авдeевскiй дьяволъ пересталъ бродить передъ окнами, а опасности побeга
   перестали сверлить мозгъ..
   На другой день одинъ изъ моихъ свирьлаговскихъ сослуживцевъ ухитрился
   устроить для Авдeева работу сторожемъ на еще несуществующей свирьлаговской
   телефонной станцiи -- изъ своей станцiи ББК уволокъ все, включая и оконныя
   стекла. Послали курьера за Авдeевымъ, но тотъ его не нашелъ.
   Вечеромъ въ нашу берлогу ввалился Борисъ и мрачно заявилъ, что съ
   Авдeевымъ все устроено.
   -- Ну, вотъ, я вeдь говорилъ, -- обрадовался Юра, -- что если поднажать
   -- можно устроить...
   Борисъ помялся и посмотрeлъ на Юру крайне неодобрительно.
   -- Только что подписалъ свидeтельство о смерти... Вышелъ отъ насъ,
   запутался что-ли... Днемъ нашли его въ сугробe -- за электростанцiей...
   Нужно было вчера проводить его, все-таки...
   Юра замолчалъ и съежился. Борисъ подошелъ къ окну и снова сталъ
   смотрeть въ прямоугольникъ вьюжной ночи...
  
   ПОСЛEДНIЕ ДНИ ПОДПОРОЖЬЯ
  
  
   Изъ Москвы, изъ ГУЛАГа пришла телеграмма: лагерный пунктъ Погра со
   всeмъ его населенiемъ и инвентаремъ считать за ГУЛАГомъ, запретить всякiя
   переброски съ лагпункта.
   Объ этой телеграммe мнe, въ штабъ Свирьлага, позвонилъ Юра, и тонъ у
   Юры былъ растерянный и угнетенный. Къ этому времени всякими способами были,
   какъ выражался Борисъ, "нажаты всe кнопки на Медгору". Это означало, что со
   дня на день изъ Медгоры должны привезти требованiе на всeхъ насъ трехъ. Но
   Борисъ фигурировалъ въ спискахъ живого инвентаря Погры, Погра -- закрeплена
   за ГУЛАГомъ, изъ подъ высокой руки ГУЛАГа выбраться было не такъ просто,
   какъ изъ Свирьлага въ ББК, или изъ ББК -- въ Свирьлагъ. Значитъ, меня и Юру
   заберутъ подъ конвоемъ въ ББК, а Борисъ останется здeсь... Это -- одно.
   Второе: изъ-за этой телеграммы угрожающей тeнью вставала мадемуазель Шацъ,
   которая со дня на день могла прieхать ревизовать свои новыя владeнiя и
   "укрощать" Бориса своей махоркой и своимъ кольтомъ.
   Борисъ сказалъ: надо бeжать, не откладывая ни на одинъ день. Я сказалъ:
   нужно попробовать извернуться. Намъ не удалось ни бeжать, ни извернуться.
   Вечеромъ, въ день полученiя этой телеграммы, Борисъ пришелъ въ нашу
   избу, мы продискуссировали еще разъ вопросъ о возможномъ завтрашнемъ побeгe,
   не пришли ни къ какому соглашенiю и легли спать. Ночью Борисъ попросилъ у
   меня кружку воды. Я подалъ воду и пощупалъ пульсъ. Пульсъ у Бориса былъ подъ
   сто двадцать: это былъ припадокъ его старинной малярiи -- вещь, которая въ
   Россiи сейчасъ чрезвычайно распространена. Проектъ завтрашняго побeга былъ
   ликвидированъ автоматически. Слeдовательно, оставалось только
   изворачиваться. {242}
   Мнe было очень непрiятно обращаться съ этимъ дeломъ къ Надеждe
   Константиновнe: женщина переживала трагедiю почище нашей. Но я попробовалъ:
   ничего не вышло. Надежда Константиновна посмотрeла на меня пустыми глазами и
   махнула рукой: "ахъ, теперь мнe все безразлично"... У меня не хватило духу
   настаивать.
   15-го марта вечеромъ мнe позвонили изъ ликвидкома и сообщили, что я
   откомандировываюсь обратно въ ББК. Я пришелъ въ ликвидкомъ. Оказалось, что
   на насъ двоихъ -- меня и Юру -- пришло требованiе изъ Медгоры въ числe еще
   восьми человeкъ интеллигентнаго живого инвентаря, который ББК забиралъ себe.
   Отправка -- завтра въ 6 часовъ утра. Сдeлать уже ничего было нельзя.
   Сейчасъ я думаю, что болeзнь Бориса была везеньемъ. Сейчасъ, послe опыта
   шестнадцати сутокъ ходьбы черезъ карельскую тайгу, я уже знаю, что зимой мы
   бы не прошли. Тогда -- я этого еще не зналъ. Болeзнь Бориса была снова какъ
   какой-то рокъ, какъ ударъ, котораго мы не могли ни предусмотрeть, ни
   предотвратить. Но списки были уже готовы, конвой уже ждалъ насъ, и
   оставалось только одно: идти по теченiю событiй... Утромъ мы сурово и почти
   молча попрощались съ Борисомъ. Коротко и твердо условились о томъ, что гдe
   бы мы ни были -- 28-го iюля утромъ мы бeжимъ... Больше объ этомъ ничего не
   было сказано. Перекинулись нeсколькими незначительными фразами. Кто-то изъ
   насъ попытался было даже дeланно пошутить -- но ничего не вышло. Борисъ съ
   трудомъ поднялся съ наръ, проводилъ до дверей и на прощанiе сунулъ мнe въ
   руку какую-то бумажку: "послe прочтешь"... Я зашагалъ, не оглядываясь:
   зачeмъ оглядываться?..
   Итакъ, еще одно "послeднее прощанiе"... Оно было не первымъ. Но сейчасъ
   -- какiе шансы, что намъ удастся бeжать всeмъ тремъ? Въ подавленности и боли
   этихъ минутъ мнe казалось, что шансовъ -- никакихъ, или почти никакихъ... Мы
   шли по еще темнымъ улицамъ Подпорожья, и въ памяти упорно вставали наши
   предыдущiя "послeднiя" прощанiя: въ ленинградскомъ ГПУ полгода тому назадъ,
   на Николаевскомъ вокзалe въ Москвe, въ ноябрe 1926 года, когда Бориса за его
   скаутскiе грeхи отправляли на пять лeтъ въ Соловки...
  
   ___
  
   Помню: уже съ утра, холоднаго и дождливаго, на Николаевскомъ вокзалe
   собралась толпа мужчинъ и женщинъ, друзей и родныхъ тeхъ, которыхъ сегодня
   должны были пересаживать съ "чернаго ворона" Лубянки въ арестантскiй поeздъ
   на Соловки. Вмeстe со мною была жена брата, Ирина, и былъ его первенецъ,
   котораго Борисъ еще не видалъ: семейное счастье Бориса длилось всего пять
   мeсяцевъ.
   Никто изъ насъ не зналъ, ни когда привезутъ заключенныхъ, ни гдe ихъ
   будутъ перегружать. Въ тe добрыя, старыя времена, когда ГПУ-скiй терроръ еще
   не охватывалъ миллiоновъ, какъ онъ {243} охватываетъ ихъ сейчасъ --
   погрузочныя операцiи еще не были индустрiализированы. ГПУ еще не имeло
   своихъ погрузочныхъ платформъ, какiя оно имeетъ сейчасъ. Возникали и
   исчезали слухи. Толпа провожающихъ металась по путямъ, платформамъ и
   тупичкамъ. Блeдныя, безмeрно усталыя женщины -- кто съ узелкомъ, кто съ
   ребенкомъ на рукахъ -- то бeжали куда-то къ посту второй версты, то
   разочарованно и безсильно плелись обратно. Потомъ -- новый слухъ, и толпа,
   точно въ паникe, опять устремляется куда-то на вокзальные задворки. Даже я
   усталъ отъ этихъ путешествiй по стрeлкамъ и по лужамъ, закутанный въ одeяло
   ребенокъ оттягивалъ даже мои онeмeвшiя руки, но эти женщины, казалось, не
   испытывали усталости: ихъ вела любовь.
   Такъ промотались мы цeлый день. Наконецъ, поздно вечеромъ, часовъ около
   11-ти, кто-то прибeжалъ и крикнулъ: "везутъ". Всe бросились къ тупичку, на
   который уже подали арестантскiе вагоны. Тогда -- это были только вагоны,
   настоящiе, классные, хотя и съ рeшетками, но только вагоны, а не безконечные
   телячьи составы, какъ сейчасъ. Первый "воронъ", молодцевато описавъ кругъ,
   повернулся задомъ къ вагонамъ, конвой выстроился двойной цeпью, дверцы
   "ворона" раскрылись, и изъ него въ вагоны потянулась процессы страшныхъ
   людей -- людей, изжеванныхъ голодомъ и ужасомъ, тоской за близкихъ и
   перспективами Соловковъ -- острова смерти. Шли какiе-то люди въ
   священническихъ рясахъ и люди въ военной формe, люди въ очкахъ и безъ
   очковъ, съ бородами и безусые. Въ неровномъ свeтe раскачиваемыхъ вeтромъ
   фонарей, сквозь пелену дождя мелькали неизвeстныя мнe лица, шедшiя,
   вeроятнeе всего, на тотъ свeтъ... И вотъ:
   Полусогнувшись, изъ дверцы "ворона" выходитъ Борисъ. Въ рукахъ --
   мeшокъ съ нашей послeдней передачей, вещи и провiантъ. Лицо стало блeднымъ,
   какъ бумага, -- пять мeсяцевъ одиночки безъ прогулокъ, свиданiй и книгъ. Но
   плечи -- такъ же массивны, какъ и раньше. Онъ выпрямляется и своими
   близорукими глазами ищетъ въ толпe меня и Ирину. Я кричу:
   -- Cheer up, Bobby!
   Борисъ что-то отвeчаетъ, но его голоса не слышно: не я одинъ бросаю
   такой, можетъ быть, прощальный крикъ. Борисъ выпрямляется, на его лицe
   бодрость, которую онъ хочетъ внушить намъ, онъ подымаетъ руку, но думаю, онъ
   насъ не видитъ: темно и далеко. Черезъ нeсколько секундъ его могучая фигура
   исчезаетъ въ рамкe вагонной двери. Сердце сжимается ненавистью и болью...
   Но, о Господи...
   Идутъ еще и еще. Вотъ какiя-то дeвушки въ косыночкахъ, въ ситцевыхъ
   юбчонкахъ -- безъ пальто, безъ одeялъ, безо всякихъ вещей. Какой-то юноша
   лeтъ 17-ти, въ однихъ только трусикахъ и въ тюремныхъ "котахъ". Голова и
   туловище закутаны какимъ-то насквозь продырявленнымъ одeяломъ. Еще юноша,
   почти мальчикъ, въ стоптанныхъ "тапочкахъ", въ безрукавкe и безъ ничего
   больше... И этихъ дeтей въ такомъ видe шлютъ въ Соловки!.. Что они,
   шестнадцатилeтнiя, сдeлали, чтобы ихъ обрекать {244} на медленную и
   мучительную смерть? Какiе шансы у нихъ вырваться живыми изъ Соловецкаго
   ада?..
   Личную боль перехлестываетъ что-то большее. Ну, что Борисъ? Съ его
   физической силой и жизненнымъ опытомъ, съ моей финансовой и прочей
   поддержкой съ воли -- а у меня есть чeмъ поддержать, и пока у меня есть
   кусокъ хлeба -- онъ будетъ и у Бориса -- Борисъ, можетъ быть, пройдетъ
   черезъ адъ, но у него есть шансы и пройти и выйти. Какiе шансы у этихъ
   дeтей? Откуда они? Что сталось съ ихъ родителями? Почему они здeсь,
   полуголыя, безъ вещей, безъ продовольствiя? Гдe отецъ вотъ этой 15-16-лeтней
   дeвочки, которая ослабeвшими ногами пытается переступать съ камня на камень,
   чтобы не промочить своихъ изодранныхъ полотняныхъ туфелекъ? У нея въ рукахъ
   -- ни одной тряпочки, а въ лицe -- ни кровинки. Кто ея отецъ?
   Контръ-революцiонеръ ли, уже "ликвидированный, какъ классъ", священникъ ли,
   уже таскающiй бревна въ ледяной водe Бeлаго моря, меньшевикъ ли, замeшанный
   въ шпiонажe и ликвидирующiй свою революцiонную вeру въ камерe какого-нибудь
   страшнаго суздальскаго изолятора?
   Но процессiя уже закончилась. "Вороны" ушли. У вагоновъ стоитъ караулъ.
   Вагоновъ не такъ и много: всего пять штукъ. Я тогда еще не зналъ, что въ
   1933 году будутъ слать не вагонами, а поeздами...
   Публика расходится, мы съ Ириной еще остаемся. Ирина хочетъ
   продемонстрировать Борису своего потомка, я хочу передать еще кое-какiя вещи
   и деньги. Въ дипломатическiя переговоры съ караульнымъ начальникомъ
   вступаетъ Ирина съ потомкомъ на рукахъ. Я остаюсь на заднемъ планe. Молодая
   мать съ двумя длинными косами и съ малюткой, конечно, подeйствуетъ гораздо
   сильнeе, чeмъ вся моя совeтская опытность.
   Начальникъ конвоя, звеня шашкой, спускается со ступенекъ вагона. "Не
   полагается, да ужъ разъ такое дeло"... Беретъ на руки свертокъ съ
   первенцемъ: "ишь ты, какой онъ... У меня тоже малецъ вродe этого есть,
   только постарше... ну, не ори, не ори, не съeмъ... сейчасъ папашe тебя
   покажемъ".
   Начальникъ конвоя со сверткомъ въ рукахъ исчезаетъ въ вагонe. Намъ
   удается передать Борису все, что нужно было передать...
   И все это -- уже въ прошломъ... Сейчасъ снова боль, и тоска, и
   тревога... Но сколько разъ былъ послeднiй разъ, который не оказывался
   послeднимъ... Можетъ быть, и сейчасъ вывезетъ.
  
   ___
  
   Отъ Подпорожья мы подъ небольшимъ конвоемъ идемъ къ станцiи. Начальникъ
   конвоя -- развеселый и забубеннаго вида паренекъ, лeтъ двадцати,
   заключенный, попавшiй сюда на пять лeтъ за какое-то убiйство, связанное съ
   превышенiемъ власти. Пареньку очень весело идти по освeщенному яркимъ
   солнцемъ и уже подтаивающему снeгу, онъ болтаетъ, поетъ, то начинаетъ
   разсказывать {245} какiя-то весьма путанныя исторiи изъ своей милицейской и
   конвойной практики, то снова заводитъ высокимъ голоскомъ:
  
   "Ой, на гори, тай жинци жн-у-у-ть..."
  
   и даже пытается разсeять мое настроенiе. Какъ это ни глупо, но это ему
   удается.
   На станцiи онъ для насъ восьмерыхъ выгоняетъ полвагона пассажировъ.
   -- Нужно, чтобы нашимъ арестантикамъ мeсто было. Тe, сволочи, кажинный
   день въ своихъ постеляхъ дрыхаютъ, надо и намъ буржуями проeхаться.
   Поeхали. Я вытаскиваю письмо Бориса, прочитываю его и выхожу на
   площадку вагона, чтобы никто не видeлъ моего лица. Холодный вeтеръ сквозь
   разбитое окно нeсколько успокаиваетъ душу. Минутъ черезъ десять на площадку
   осторожненько входитъ начальникъ конвоя.
   -- И чего это вы себя грызете? Нашему брату жить надо такъ: день
   прожилъ, поллитровку выдулъ, бабу тиснулъ -- ну, и давай. Господи, до
   другого дня... Тутъ главное -- ни объ чемъ не думать. Не думай -- вотъ тебe
   и весь сказъ.
   У начальника конвоя оказалась болeе глубокая философiя, чeмъ я
   ожидалъ...
   Вечерeетъ.
   Я лежу на верхней полкe съ краю купэ. За продырявленной досчатой
   перегородкой уже другой мiръ, вольный мiръ. Какой-то деревенскiй паренекъ
   разсказываетъ кому-то старинную сказку о Царевнe-лебеди. Слушатели
   сочувственно охаютъ.
   -- ... И вотъ приходитъ, братъ ты мой, Иванъ-царевичъ къ
   царевнe-лебеди. А сидитъ та вся заплаканная. А перышки у ее серебряныя, а
   слезы она льетъ алмазныя. И говоритъ ей Иванъ, царевичъ то-есть. Не могу я,
   говоритъ, безъ тебя, царевна-лебедь, не грудью дышать, ни очами смотрeть...
   А ему царевна-лебедь: Заколдовала меня, говоритъ, злая мачеха, не могу я,
   говоритъ, Иванъ-царевичъ, за тебя замужъ пойтить. Да и ты, говоритъ,
   Иванъ-царевичъ, покеда цeлъ -- иди ты, говоритъ, къ... матери.
   -- Ишь ты, -- сочувственно охаютъ слушатели.
   Совeтскiй фольклоръ нeсколько разсeиваетъ тяжесть на душe. Мы
   подъeзжаемъ къ Медгорe. Подпорожская эпопея закончилась. Какая, въ сущности,
   короткая эпопея -- всего 68 дней. Какая эпопея ожидаетъ насъ въ Медгорe?
   {246}
  
   --------
   ПРОЛЕТАРIАТЪ
  
  
   МЕДГОРА
  
  
   Медвeжья Гора, столица Бeломорско-Балтiйскаго лагеря и комбината, еще
   не такъ давно была микроскопическимъ желeзнодорожнымъ поселкомъ,
   расположеннымъ у стыка Мурманской желeзной дороги и самой сeверной
   оконечностью Онeжскаго озера. Съ воцаренiемъ надъ Карельской "республикой"
   Бeломорско-Балтiйскаго лагеря, Медгора превратилась въ столицу ББК и,
   слeдовательно, столицу Карелiи. Въ нeсколькихъ стахъ метрахъ къ западу отъ
   желeзной дороги выросъ цeлый городокъ плотно и прочно сколоченныхъ изъ
   лучшаго лeса зданiй: центральное управленiе ББК, его отдeлы, канцелярiи,
   лабораторiи, зданiя чекистскихъ квартиръ и общежитiй, огромный,
   расположенный отдeльно въ паркe, особнякъ высшаго начальства лагеря.
   На востокъ отъ желeзной дороги раскинулъ свои привиллегированные бараки
   "первый лагпунктъ". Здeсь живутъ заключенные служащiе управленiя: инженеры,
   плановики, техники, бухгалтера, канцеляристы и прочее. На берегу озера, у
   пристани -- второй лагпунктъ. Здeсь живутъ рабочiе многочисленныхъ
   предпрiятiй лагерной столицы: мукомоленъ, пристани, складовъ, мастерскихъ,
   гаража, телефонной и радiо-станцiи, типографiи и многочисленныя плотничьи
   бригады, строящiя все новые и новые дома, бараки, склады и тюрьмы:
   сворачиваться, сокращать свое производство и свое населенiе лагерь никакъ не
   собирается.
   Медвeжья Гора -- это наиболeе привиллегированный пунктъ
   Бeломорско-Балтiйскаго лагеря, повидимому, наиболeе привиллегированнаго изъ
   всeхъ лагерей СССР. Былъ даже проектъ показывать ее иностраннымъ туристамъ
   (девятнадцатаго квартала показывать бы не стали)... Верстахъ въ четырехъ къ
   сeверу былъ третiй лагпунктъ, менeе привиллегированный и уже совсeмъ не для
   показа иностраннымъ туристамъ. Онъ игралъ роль пересыльнаго пункта. Туда
   попадали люди, доставленные въ лагерь въ индивидуальномъ порядкe,
   перебрасываемые изъ отдeленiя въ отдeленiе и прочiе въ этомъ родe. На
   третьемъ лагпунктe людей держали два-три дня -- и отправляли дальше на
   сeверъ. Медвeжья Гора была, въ сущности, самымъ южнымъ пунктомъ ББК: послe
   ликвидацiи Подпорожья южнeе Медгоры оставался только незначительный
   Петрозаводскiй лагерный пунктъ.
   Въ окрестностяхъ Медгоры, въ радiусe 25-30 верстъ, было раскидано еще
   нeсколько лагерныхъ пунктовъ, огромное оранжерейное {247} хозяйство
   лагернаго совхоза Вичка, гдe подъ оранжереями было занято около двухъ
   гектаровъ земли, мануфактурныя и пошивочныя мастерскiя шестого пункта, и въ
   верстахъ 10 къ сeверу, по желeзной дорогe, еще какiе-то лeсные пункты,
   занимавшiеся лeсоразработками. Народу во всeхъ этихъ пунктахъ было тысячъ
   пятнадцать...
   Въ южной части городка былъ вольный желeзнодорожный поселокъ, клубъ и
   базаръ. Были магазины, былъ Госспиртъ, былъ Торгсинъ -- словомъ, все, какъ
   полагается. Заключеннымъ доступъ въ вольный городокъ былъ воспрещенъ -- по
   крайней мeрe, оффицiально. Вольному населенiю воспрещалось вступать въ какую
   бы то ни было связь съ заключенными -- тоже, по крайней мeрe, оффицiально.
   Неоффицiально эти запреты нарушались всегда, и это обстоятельство давало
   возможность администрацiи время отъ времени сажать лагерниковъ въ ШИЗО, а
   населенiе -- въ лагерь. И этимъ способомъ поддерживать свой престижъ: не
   зазнавайтесь. Никакихъ оградъ вокругъ лагеря не было.
   Мы попали въ Медгору въ исключительно неудачный моментъ: тамъ шло
   очередное избiенiе младенцевъ, сокращали "аппаратъ". На волe -- эта операцiя
   производится съ неукоснительной регулярностью -- приблизительно одинъ разъ
   въ полгода. Теорiя такихъ сокращенiй исходитъ изъ того нелeпаго
   представленiя, что бюрократическая система можетъ существовать безъ
   бюрократическаго аппарата, что власть, которая планируетъ и контролируетъ и
   политику, и экономику, и идеологiю, и "географическое размeщенiе
   промышленности", и мужицкую корову, и жилищную склоку, и торговлю селедкой,
   и фасонъ платья, и брачную любовь, -- власть, которая, говоря проще,
   насeдаетъ на все и все выслeживаетъ, -- что такая власть можетъ обойтись
   безъ чудовищно разбухшихъ аппаратовъ всяческаго прожектерства и всяческой
   слeжки. Но такая презумпцiя существуетъ. Очень долго она казалась мнe
   совершенно безсмысленной. Потомъ, въeдаясь и вглядываясь въ совeтскую
   систему, я, мнe кажется, понялъ, въ чемъ тутъ зарыта соцiалистическая
   собака: правительство хочетъ показать массамъ, что оно, правительство,
   власть, и система, стоитъ, такъ сказать, на вершинe всeхъ человeческихъ
   достиженiй, а вотъ аппаратъ -- извините -- сволочной. Вотъ мы, власть, съ
   этимъ аппаратомъ и боремся. Ужъ такъ боремся... Не щадя, можно сказать,
   животовъ аппаратныхъ... И если какую-нибудь колхозницу заставляютъ кормить
   грудью поросятъ, -- то причемъ власть? Власть не при чемъ. Недостатки
   механизма. Наслeдiе проклятаго стараго режима. Бюрократическiй подходъ.
   Отрывъ отъ массъ. Потеря классоваго чутья... Ну, и такъ далeе. Система -- во
   всякомъ случаe, не виновата. Система такая, что хоть сейчасъ ее на весь мiръ
   пересаживай...
   По части прiисканiя всевозможныхъ и невозможныхъ козловъ отпущенiя
   совeтская власть переплюнула лучшихъ въ исторiи послeдователей Маккiавели.
   Но съ каждымъ годомъ козлы помогаютъ все меньше и меньше. Въ самую тупую
   голову начинаетъ закрадываться сомнeнiе: что-жъ это вы, голубчики, полтора
   {248} десятка лeтъ все сокращаетесь и приближаетесь къ массамъ, -- а какъ
   была ерунда, такъ и осталась. На восемнадцатомъ году революцiи женщину
   заставляютъ кормить грудью поросятъ, а надъ школьницами учиняютъ массовый
   медицинскiй осмотръ на предметъ установленiя невинности... И эти вещи могутъ
   случаться въ странe, которая оффицiально зовется "самой свободной въ мiрe".
   "Проклятымъ старымъ режимомъ", "наслeдiемъ крeпостничества", "вeковой
   темнотой Россiи" и прочими, нeсколько мистическаго характера, вещами тутъ
   ужъ не отдeлаешься: при дореволюцiонномъ правительствe, которое исторически
   все же ближе было къ крeпостному праву, чeмъ совeтское, -- такiя вещи просто
   были бы невозможны. Не потому, чтобы кто-нибудь запрещалъ, а потому, что
   никому бы въ голову не пришло. А если бы и нашлась такая сумасшедшая голова
   -- такъ ни одинъ врачъ не сталъ бы осматривать и ни одна школьница на
   осмотръ не пошла бы...
   Да, въ Россiи сомнeнiя начинаютъ закрадываться въ самыя тупыя головы.
   Оттого-то для этихъ головъ начинаютъ придумывать новыя побрякушки -- вотъ
   вродe красивой жизни... Нeкоторыя головы въ эмиграцiи начинаютъ эти сомнeнiя
   "изживать"... Занятiе исключительно своевременное.
   ...Въ мельканiи всяческихъ административныхъ мeропрiятiй каждое
   совeтское заведенiе, какъ планета по орбитe, проходитъ такое коловращенiе:
   сокращенiе, укрупненiе, разукрупненiе, разбуханiе и снова сокращенiе: у попа
   была собака...
   Когда, вслeдствiе предшествующихъ мeропрiятiй, аппаратъ разбухъ до
   такой степени, что ему, дeйствительно, и повернуться нельзя, начинается
   кампанiя по сокращенiю. Аппаратъ сокращаютъ неукоснительно, скорострeльно,
   безпощадно и безтолково. Изъ этой операцiи онъ вылeзаетъ въ такомъ
   изуродованномъ видe, что ни жить, ни работать онъ въ самомъ дeлe не можетъ.
   Отъ него отгрызли все то, что не имeло связей, партiйнаго билета, умeнья
   извернуться или пустить пыль въ глаза. Изгрызенный аппаратъ временно
   оставляютъ въ покоe со свирeпымъ внушенiемъ: впредь не разбухать. Тогда
   возникаетъ теорiя "укрупненiя": нeсколько изгрызенныхъ аппаратовъ
   соединяются вкупe, какъ слeпой соединяется съ глухимъ. "Укрупнившись" и
   получивъ новую вывeску и новыя "плановыя заданiя", новорожденный аппаратъ
   начинаетъ понемногу и потихоньку разбухать. Когда разбуханiе достигнетъ
   какого-то предeла, при которомъ снова ни повернуться, ни вздохнуть, -- на
   сцену приходитъ теорiя "разукрупненiя". Укрупненiе соотвeтствуетъ
   централизацiи, спецiализацiи, индустрiализацiи и вообще "масштабамъ".
   Разукрупненiе выдвигаетъ лозунги приближенiя. Приближаются къ массамъ, къ
   заводамъ, къ производству, къ женщинамъ, къ быту, къ коровамъ. Во времена
   пресловутой кроличьей эпопеи былъ даже выброшенъ лозунгъ "приближенiя къ
   бытовымъ нуждамъ кроликовъ". Приблизились. Кролики передохли.
   Такъ вотъ: вчера еще единое всесоюзное, всеобъемлющее заведенiе
   начинаетъ почковаться на отдeльные "строи", "тресты", "управленiя" и прочее.
   Всe они куда-то приближаются. Всe они открываютъ новые методы и новыя
   перспективы. Для новыхъ {249} методовъ и перспективъ явственно нужны и новые
   люди. "Строи" и "тресты" начинаютъ разбухать -- на этотъ разъ беззастeнчиво
   и безпардонно. Опять же -- до того момента, когда -- ни повернуться, ни
   дохнуть.
   Начинается новое сокращенiе.
   Такъ идетъ вотъ уже восемнадцать лeтъ. Такъ идти будетъ еще долго, ибо
   совeтская система ставитъ задачи, никакому аппарату непосильныя. Никакой
   аппаратъ не сможетъ спланировать красивой жизни и установить количество
   поцeлуевъ, допустимое теорiей Маркса-Ленина-Сталина. Никакой контроль не
   можетъ услeдить за каждой селедкой въ каждомъ кооперативe. Приходится
   нагромождать плановика на плановика, контролера на контролера и сыщика на
   сыщика. И потомъ планировать и контроль, и сыскъ.
   Процессъ разбуханiя объясняется тeмъ, что когда вчернe установлены
   планы, контроль и сыскъ, выясняется, что нужно планировать сыщиковъ и
   организовывать слeжку за плановиками. Организуется плановой отдeлъ въ ГПУ и
   сыскное отдeленiе въ Госпланe. Въ плановомъ отдeлe ГПУ организуется
   собственная сыскная ячейка, а въ сыскномъ отдeленiи Госплана --
   планово-контрольная группа. Каждая гнилая кооперативная селедка начинаете
   обрастать плановиками, контролерами и сыщиками. Такой марки не въ состоянiи
   выдержать и гнилая кооперативная селедка. Начинается перестройка: у попа
   была собака...
   Впрочемъ, на волe эти сокращенiя проходятъ болeе или менeе
   безболeзненно. Резиновый совeтскiй бытъ приноровился и къ нимъ. Какъ-то
   выходитъ, что когда сокращается аппаратъ А, начинаетъ разбухать аппаратъ Б.
   Когда сокращается Б -- разбухаетъ А. Иванъ Ивановичъ, сидящiй въ А и
   ожидающiй сокращенiя, звонитъ по телефону Ивану Петровичу, сидящему въ Б и
   начинающему разбухать: нeтъ-ли у васъ, Иванъ Петровичъ, чего-нибудь такого
   подходящаго. Что-нибудь такое подходящее обыкновенно отыскивается. Черезъ
   мeсяцевъ пять-шесть и Иванъ Ивановичъ, и Иванъ Петровичъ мирно
   перекочевываютъ снова въ аппаратъ А. Такъ оно и крутится. Особой безработицы
   отъ этого не получается. Нeкоторое углубленiе всероссiйскаго кабака, отъ
   всего этого происходящее, въ "общей тенденцiи развитiя" мало замeтно и въ
   глаза не бросается. Конечно, покидая аппаратъ А, Иванъ Ивановичъ никому не
   станетъ "сдавать дeлъ": просто вытряхнетъ изъ портфеля свои бумаги и уйдетъ.
   Въ аппаратe Б Иванъ Ивановичъ три мeсяца будетъ разбирать бумаги, точно
   такимъ же образомъ вытряхнутыя кeмъ-то другимъ. Къ тому времени, когда онъ
   съ ними разберется, его уже начнутъ укрупнять или разукрупнять. Засидeться
   на одномъ мeстe Иванъ Ивановичъ не имeетъ почти никакихъ шансовъ, да и
   засиживаться -- опасно...
   Здeсь уже, собственно говоря, начинается форменный бедламъ -- къ
   каковому бедламу лично я никакого соцiологическаго объясненiя найти не могу.
   Когда, въ силу какой-то таинственной игры обстоятельствъ, Ивану Ивановичу
   удастся усидeть на одномъ мeстe три-четыре года и, слeдовательно, какъ-то
   познакомиться съ тeмъ дeломъ, на которомъ онъ работаетъ, то на ближайшей
   чисткe {250} ему бросятъ въ лицо обвиненiе въ томъ, что онъ "засидeлся". И
   этого обвиненiя будетъ достаточно для того, чтобы Ивана Ивановича вышибли
   вонъ -- правда, безъ порочащихъ его "добрую совeтскую" честь отмeтокъ. Мнe,
   повидимому, удалось установить всесоюзный рекордъ "засиживанья". Я просидeлъ
   на одномъ мeстe почти шесть лeтъ. Правда, мeсто было, такъ сказать, внe
   конкурренцiи: физкультура. Ей всe весьма сочувствуютъ и никто ничего не
   понимаетъ. И все же на шестой годъ меня вышибли. И въ отзывe комиссiи по
   чисткe было сказано (буквально):
   "Уволить, какъ засидeвшагося, малограмотнаго, не имeющаго никакого
   отношенiя къ физкультурe, задeлавшагося инструкторомъ и ничeмъ себя не
   проявившаго".
   А Госиздатъ за эти годы выпустилъ шесть моихъ руководствъ по
   физкультурe...
   Нeтъ, ужъ Господь съ нимъ, лучше не "засиживаться"...
  
   ___
  
   Засидeться въ Медгорe у насъ, къ сожалeнiю, не было почти никакихъ
   шансовъ: обстоятельство, которое мы (тоже къ сожалeнiю) узнали уже только
   послe "нажатiя всeхъ кнопокъ". Медгора свирeпо сокращала свои штаты. А
   рядомъ съ управленiемъ лагеря здeсь не было того гипотетическаго заведенiя
   Б, которое, будучи рядомъ, не могло не разбухать. Инженеры, плановики,
   бухгалтера, машинистки вышибались вонъ; въ тотъ же день переводились съ
   перваго лагпункта на третiй, два-три дня пилили дрова или чистили клозеты въ
   управленiи и исчезали куда-то на сeверъ: въ Сороку, въ Сегежу, въ Кемь...
   Конечно, черезъ мeсяцъ-два Медгора снова станетъ разбухать: и лагерное
   управленiе подвластно неизмeннымъ законамъ натуры соцiалистической, но это
   будетъ черезъ мeсяцъ-два. Мы же съ Юрой рисковали не черезъ мeсяцъ -- два, а
   дня черезъ два-три попасть куда-нибудь въ такiя непредусмотрeнныя Господомъ
   Богомъ мeста, что изъ нихъ къ границe совсeмъ выбраться будетъ невозможно.
   Эти мысли, соображенiя и перспективы лeзли мнe въ голову, когда мы по
   размокшему снeгу, подъ дождемъ и подъ конвоемъ нашего забубеннаго чекистика,
   топали со станцiи въ медгорскiй УРЧ. Юра былъ настроенъ весело и боеспособно
   и даже напeвалъ:
   -- Что УРЧ грядущiй намъ готовить?
   Ничего путнаго отъ этого "грядущаго УРЧа" ждать не приходилось...
  
   ТРЕТIЙ ЛАГПУНКТЪ
  
  
   УРЧ медгорскаго отдeленiя приблизительно такое же завалящее и отвратное
   заведенiе, какимъ было и наше подпорожское УРЧ. Между нарядчикомъ УРЧ и
   нашимъ начальникомъ конвоя возникаетъ дискуссiя. Конвой сдалъ насъ и
   получилъ расписку. Но у нарядчика УРЧ нeтъ конвоя, чтобы переправить насъ на
   третiй лагпунктъ. Нарядчикъ требуетъ, чтобы туда доставилъ насъ нашъ
   подпорожскiй конвой. Начальникъ конвоя растекается соловьинымъ {251} матомъ
   и исчезаетъ. Намъ, слeдовательно, предстоитъ провести ночь въ новыхъ
   урчевскихъ закоулкахъ. Возникаетъ перебранка, въ результатe которой мы
   получаемъ сопроводительную бумажку для насъ и сани -- для нашего багажа.
   Идемъ самостоятельно, безъ конвоя.
   На третьемъ лагпунктe часа три тыкаемся отъ лагпунктоваго УРЧ къ
   начальнику колонны, отъ начальника колонны -- къ статистикамъ, отъ
   статистиковъ -- къ какимъ-то старостамъ и, наконецъ, попадаемъ въ баракъ N
   19.
   Это высокiй и просторный баракъ, на много лучше, чeмъ на Погрe. Горитъ
   электричество. Оконъ раза въ три больше, чeмъ въ Погровскихъ баракахъ.
   Холодъ -- совсeмъ собачiй, ибо печекъ только двe. Посерединe одной изъ
   длинныхъ сторонъ барака -- нeчто вродe ниши съ окномъ -- тамъ "красный
   уголокъ": столъ, покрытый кумачемъ, на столe -- нeсколько агитацiонныхъ
   брошюрокъ, на стeнахъ -- портреты вождей и лозунги. На нарахъ -- много
   пустыхъ мeстъ: только что переправили на сeверъ очередную партiю сокращенной
   публики. Дня черезъ три-четыре будутъ отправлять еще одинъ этапъ. Въ него
   рискуемъ попасть и мы. Но -- довлeетъ дневи злоба его. Пока что -- нужно
   спать.
   Насъ разбудили въ половинe шестого -- идти въ Медгору работу. Но мы
   знаемъ, что ни въ какую бригаду мы еще нечислены, и поэтому повторяемъ нашъ
   погровскiй прiемъ: выходимъ, окалачиваемся по уборнымъ, пока колонны не
   исчезаютъ, и потомъ снова заваливаемся спать.
   Утромъ осматриваемъ лагпунктъ. Да, это нeсколько лучше Погры. Не на
   много, но все же лучше. Однако, пройти изъ лагпункта въ Медгору мнe не
   удается. Ограды, правда, нeтъ, но между Медгорой и лагпунктомъ -- рeчушка
   Вичка, не замерзающая даже въ самыя суровыя зимы. Берега ея -- въ отвeсныхъ
   сугробахъ снeга, обледенeлыхъ отъ брызгъ стремительнаго теченiя... Черезъ
   такую рeчку пробираться -- крайне некомфортабельно. А по дорогe къ границe
   такихъ рeчекъ -- десятки... Нeтъ, зимой мы бы не прошли...
   На этой рeчкe -- мостъ, и на мосту -- "попка". Нужно получить пропускъ
   отъ начальника лагпункта. Иду къ начальнику лагпункта. Тотъ смотритъ
   подозрительно и отказываетъ наотрeзъ: "Никакихъ пропусковъ, а почему вы не
   на работe?" Отвeчаю: прибыли въ пять утра. И чувствую: здeсь спецовскимъ
   видомъ никого не проймешь. Мало-ли спецiалистовъ проходили черезъ третiй
   лагпунктъ, чистку уборныхъ и прочiя удовольствiя. Методы психолоческаго
   воздeйствiя здeсь должны быть какiе-то другiе. Какiе именно -- я еще не
   знаю. Въ виду этого мы вернулись въ свой красный уголокъ, засeли за шахматы.
   Днемъ насъ приписали къ бригадe какого-то Махоренкова. Къ вечеру изъ Медгоры
   вернулись бригады. Публика -- очень путаная. Нeсколько преподавателей и
   инженеровъ. Какой-то химикъ. Много рабочихъ. И еще больше урокъ. Какой-то
   урка подходитъ ко мнe и съ дружественнымъ видомъ щупаетъ добротность моей
   кожанки.
   -- Подходящая кожанка. И гдe это вы ее купили? {252}
   По рожe урки видно ясно: онъ подсчитываетъ -- за такую кожанку не
   меньше какъ литровъ пять перепадетъ -- обязательно сопру...
   Урки въ баракe -- это хуже холода, тeсноты, вшей и клоповъ. Вы уходите
   на работу, ваши вещи и ваше продовольствiе остаются въ баракe, вмeстe съ
   вещами и продовольствiемъ ухитряется остаться какой-нибудь урка. Вы
   возвращаетесь -- и ни вещей, ни продовольствiя, ни урки. Черезъ день-два
   урка появляется. Ваше продовольствiе съeдено, ваши вещи пропиты, но въ этомъ
   пропитiи принимали участiе не только урки, но и кто-то изъ мeстнаго актива
   -- начальникъ колонны, статистикъ, кто-нибудь изъ УРЧ и прочее. Словомъ,
   взывать вамъ не къ кому и просить о разслeдованiи тоже некого. Бывалые
   лагерники говорили, что самое простое, когда человeка сразу по прибытiи въ
   лагерь оберутъ, какъ липку, и человeкъ начинаетъ жить по классическому
   образцу: все мое ношу съ собой. Насъ на Погрe ограбить не успeли -- въ силу
   обстоятельствъ, уже знакомыхъ читателю, и подвергаться ограбленiю намъ очень
   не хотeлось. Не только въ силу, такъ сказать, обычнаго человeческаго
   эгоизма, но также и потому, что безъ нeкоторыхъ вещей бeжать было бы очень
   некомфортабельно.
   Но урки -- это все-таки не активъ. Дня два-три мы изворачивались такимъ
   образомъ: навьючивали на себя елико возможное количество вещей, и такъ и шли
   на работу. А потомъ случилось непредвидeнное происшествiе.
   Около насъ, точнeе, надъ нами помeщался какой-то паренекъ лeтъ этакъ
   двадцати пяти. Какъ-то ночью меня разбудили его стоны. "Что съ вами?" -- "Да
   животъ болитъ, ой, не могу, ой, прямо горитъ"... Утромъ паренька стали было
   гнать на работу. Онъ кое-какъ сползъ съ наръ и тутъ же свалился. Его подняли
   и опять положили на нары. Статистикъ изрекъ нeсколько богохульствъ и
   оставилъ паренька въ покоe, пообeщавъ все же пайка ему не выписать.
   Мы вернулись поздно вечеромъ. Паренекъ все стоналъ. Я его пощупалъ.
   Даже въ масштабахъ моихъ медицинскихъ познанiй можно было догадаться, что на
   почвe неизмeнныхъ лагерныхъ катарровъ (сырой хлeбъ, гнилая капуста и прочее)
   -- у паренька что-то вродe язвы желудка. Спросили старшину барака. Тотъ
   отвeтилъ, что во врачебный пунктъ уже заявлено. Мы легли спать -- и отъ
   физической усталости и непривычныхъ дней, проводимыхъ въ физической работe
   на чистомъ воздухe, я заснулъ, какъ убитый. Проснулся отъ холода, Юры --
   нeтъ. Мы съ Юрой приноровились спать, прижавшись спиной къ спинe, -- въ
   этомъ положенiи нашего наличнаго постельнаго инвентаря хватало, чтобы не
   замерзать по ночамъ. Черезъ полчаса возвращается Юра. Видъ у него мрачный и
   рeшительный. Рядомъ съ нимъ -- какой-то старичекъ, какъ потомъ оказалось,
   докторъ. Докторъ пытается говорить что-то о томъ, что онъ-де разорваться не
   можетъ, что ни медикаментовъ, ни мeстъ въ больницe нeтъ, но Юра стоитъ надъ
   нимъ этакимъ коршуномъ, и видъ у Юры профессiональнаго убiйцы. Юра говоритъ
   угрожающимъ тономъ: {253}
   -- Вы раньше осмотрите, а потомъ ужъ мы съ вами будемъ разговаривать.
   Мeста найдутся. Въ крайности -- я къ Успенскому пойду.
   Успенскiй -- начальникъ лагеря. Докторъ не можетъ знать, откуда на
   горизонтe третьяго лагпункта появился Юра и какiя у него были или могли быть
   отношенiя съ Успенскимъ. Докторъ тяжело вздыхаетъ. Я говорю о томъ, что у
   паренька, повидимому, язва привратника. Докторъ смотритъ на меня
   подозрительно.
   -- Да, нужно бы везти въ больницу. Ну что-жъ, завтра пришлемъ
   санитаровъ.
   -- Это -- завтра, -- говоритъ Юра, -- а парня нужно отнести сегодня.
   Нeсколько урокъ уже столпилось у постели болящаго. Они откуда-то въ
   одинъ моментъ вытащили старыя, рваныя и окровавленныя носилки -- и у доктора
   никакого выхода не оказалось. Парня взвалили на носилки, и носилки въ
   сопровожденiи Юры, доктора и еще какой-то шпаны потащились куда-то въ
   больницу.
   Утромъ мы по обыкновенiю стали вьючить на себя необходимeйшую часть
   нашего имущества. Къ Юрe подошелъ какой-то чрезвычайно ясно выраженный урка,
   остановился передъ нами, потягивая свою цыгарку и лихо сплевывая.
   -- Что это -- паханъ твой? -- спросилъ онъ Юру.
   -- Какой паханъ?
   -- Ну, батька, отецъ -- человeчьяго языка не понимаешь?
   -- Отецъ.
   -- Такъ, значитъ, вотъ что -- насчетъ борохла вашего -- не бойтесь.
   Никто ни шпинта не возьметъ. Будьте покойнички. Парнишка-то этотъ -- съ
   нашей шпаны. Такъ что вы -- намъ, а мы -- вамъ.
   О твердости урочьихъ обeщанiй я кое-что слыхалъ, но не очень этому
   вeрилъ. Однако, Юра рeшительно снялъ свое "борохло", и мнe ничего не
   оставалось, какъ послeдовать его примeру. Если ужъ "оказывать довeрiе" --
   такъ безъ запинки. Урка посмотрeлъ на насъ одобрительно, еще сплюнулъ и
   сказалъ:
   -- А ежели кто тронетъ -- скажите мнe. Тутъ тебe не третiй отдeлъ,
   найдемъ вразъ.
   Урки оказались, дeйствительно, не третьимъ отдeломъ и не активистами.
   За все время нашего пребыванiя въ Медгорe у насъ не пропало ни одной тряпки.
   Даже и послe того, какъ мы перебрались изъ третьяго лагпункта. Таинственная
   организацiя урокъ оказалась, такъ сказать, вездeсущей. Нeчто вродe
   китайскихъ тайныхъ обществъ нищихъ и бродягъ. Нeсколько позже -- Юра
   познакомился ближе съ этимъ мiромъ, оторваннымъ отъ всего остального
   человeчества и живущимъ по своимъ таинственнымъ и жестокимъ законамъ. Но
   пока что -- за свои вещи мы могли быть спокойны.
  
   В ЧЕРНОРАБОЧЕМЪ ПОЛОЖЕНIИ
  
  
   Насъ будятъ въ половинe шестого утра. На дворe еще тьма. Въ этой тьмe
   выстраиваются длинныя очереди лагерниковъ -- за {254} своей порцiей утренней
   каши. Здeсь порцiи раза въ два больше, чeмъ въ Подпорожьи: такъ всякiй
   совeтскiй бытъ тучнeетъ по мeрe приближенiя къ начальственнымъ центрамъ и
   тощаетъ по мeрe удаленiя отъ нихъ. Потомъ насъ выстраиваютъ по бригадамъ, и
   мы топаемъ -- кто куда. Наша бригада идетъ въ Медгору, "въ распоряженiе
   комендатуры управленiя".
   Приходимъ въ Медгору. На огромной площади управленческаго городка
   разбросаны зданiя, службы, склады. Все это выстроено на много солиднeе
   лагерныхъ бараковъ. Посерединe двора -- футуристическаго вида столпъ, и на
   столпe ономъ -- бюстъ Дзержинскаго, -- такъ сказать, основателя здeшнихъ
   мeстъ и благодeтеля здeшняго населенiя.
   Нашъ бригадиръ исчезаетъ въ двери комендатуры и оттуда появляется въ
   сопровожденiи какого-то мрачнаго мужчины, въ лагерномъ бушлатe, съ длинными
   висячими усами и изрытымъ оспой лицомъ. Мужчина презрительнымъ окомъ
   оглядываетъ нашу разнокалиберную, но въ общемъ довольно рваную шеренгу. Насъ
   -- человeкъ тридцать. Одни отправляются чистить снeгъ, другiе рыть ямы для
   будущаго ледника чекистской столовой. Мрачный мужчина, распредeливъ всю
   шеренгу, заявляетъ:
   -- А вотъ васъ двое, которые въ очкахъ, -- берите лопаты и айда за
   мной.
   Мы беремъ лопаты и идемъ. Мрачный мужчина широкими шагами перемахиваетъ
   черезъ кучи снeга, сора, опилокъ, досокъ и чортъ его знаетъ, чего еще. Мы
   идемъ за нимъ. Я стараюсь сообразить, кто бы это могъ быть не по его
   нынeшнему оффицiальному положенiю, а по его прошлой жизни. Въ общемъ --
   сильно похоже на кондоваго рабочаго, наслeдственнаго пролетарiя и прочее. А
   впрочемъ -- увидимъ...
   Пришли на одинъ изъ дворовъ, заваленный пиленымъ лeсомъ: досками,
   брусками, балками, обрeзками. Мрачный мужчина осмотрeлъ все это испытующимъ
   окомъ и потомъ сказалъ:
   -- Ну, такъ вотъ, значитъ, что... Всю эту хрeновину нужно разобрать
   такъ, чтобы доски къ доскамъ, бруски къ брускамъ... Въ штабели, какъ
   полагается.
   Я осмотрeлъ все это столпотворенiе еще болeе испытующимъ окомъ:
   -- Тутъ на десять человeкъ работы на мeсяцъ будетъ.
   "Комендантъ" презрительно пожалъ плечами.
   -- А вамъ что? Сроку не хватитъ? Лeтъ десять, небось, имeется?
   -- Десять не десять, а восемь есть.
   -- Ну, вотъ... И складайте себe. А какъ пошабашите -- приходите ко мнe
   -- рабочее свeдeнiе дамъ... Шабашить -- въ четыре часа. Только что прибыли?
   -- Да.
   -- Ну, такъ вотъ, значитъ, и складайте. Только -- жилъ изъ себя тянуть
   -- никакого расчету нeтъ. Всeхъ дeлъ не передeлаешь, а сроку хватитъ...
   "Комендантъ" повернулся и ушелъ. Мы съ Юрой спланировали {255} нашу
   работу и начали потихоньку перекладывать доски, бревна и прочее. Тутъ только
   я понялъ, до чего я ослабь физически. Послe часа этой, въ сущности, очень
   неторопливой работы -- уже еле ноги двигались.
   Погода прояснилась. Мы усeлись на доскахъ на солнцe, достали изъ
   кармановъ по куску хлeба и позавтракали такъ, какъ завтракаютъ и обeдаютъ и
   въ лагеряхъ, и въ Россiи вообще, тщательно прожевывая каждую драгоцeнную
   крошку и подбирая упавшiя крошки съ досокъ и съ полъ бушлата. Потомъ --
   посидeли и поговорили о массe вещей. Потомъ снова взялись за работу. Такъ
   незамeтно и прошло время. Въ четыре часа мы отправились въ комендатуру за
   "рабочими свeдeнiями". "Рабочiя свeдeнiя" -- это нeчто вродe квитанцiи, на
   которой "работодатель" отмeчаетъ, что такой-то заключенный работалъ
   столько-то времени и выполнилъ такой-то процентъ нормы.
   Мрачный мужчина сидeлъ за столикомъ и съ кeмъ-то говорилъ по телефону.
   Мы подождали. Повeсивъ трубку, онъ спросилъ мою фамилiю. Я сказалъ. Онъ
   записалъ, поставилъ какую-то "норму" и спросилъ Юру. Юра сказалъ.
   "Комендантъ" поднялъ на насъ свои очи:
   -- Что -- родственники?
   Я объяснилъ.
   -- Эге, -- сказалъ комендантъ. -- Заворочено здорово. Чтобы и сeмени на
   волe не осталось.
   Онъ протянулъ заполненную бумажку. Юра взялъ ее, и мы вышли на дворъ.
   На дворe Юра посмотрeлъ на бумажку и сдeлалъ индeйское антраша -- отголоски
   тeхъ индeйскихъ танцевъ, которые онъ въ особо торжественныхъ случаяхъ своей
   жизни выполнялъ лeтъ семь тому назадъ.
   -- Смотри.
   Я посмотрeлъ. На бумажкe стояло:
   -- Солоневичъ Иванъ. 8 часовъ. 135%.
   -- Солоневичъ Юрiи. 8 часовъ. 135%.
   Это означало, что мы выполнили по 135 процентовъ какой-то неизвeстной
   намъ нормы и поэтому имeемъ право на полученiе сверхударнаго обeда и
   сверхударнаго пайка размeромъ въ 1100 граммъ хлeба.
   Тысяча сто граммъ хлeба это, конечно, былъ капиталъ. Но еще большимъ
   капиталомъ было ощущенiе, что даже лагерный свeтъ -- не безъ добрыхъ
   людей...
  
   РАЗГАДКА СТА ТРИДЦАТИ ПЯТИ ПРОЦЕНТОВЪ
  
  
   Наша бригада нестройной и рваной толпой вяло шествовала "домой" на
   третiй лагпунктъ. Шествовали и мы съ Юрой. Все-таки очень устали, хотя и
   наработали не Богъ знаетъ сколько. Рабочiя свeдeнiя съ отмeткой о ста
   тридцати пяти процентахъ выработки лежали у меня въ карманe и вызывали
   нeкоторое недоумeнiе: съ чего бы это?
   Здeсь, въ Медгорe, мы очутились на самыхъ низахъ {256} соцiальной
   лeстницы лагеря. Мы были окружены и придавлены неисчислимымъ количествомъ
   всяческаго начальства, которое было поставлено надъ нами съ преимущественной
   цeлью -- выколотить изъ насъ возможно большее количество коммунистической
   прибавочной стоимости. А коммунистическая прибавочная стоимость -- вещь
   гораздо болeе серьезная, чeмъ та, капиталистическая, которую въ свое время
   столь наивно разоблачалъ Марксъ. Здeсь выколачиваютъ все, до костей.
   Основныя функцiи выколачиванiя лежатъ на всeхъ "работодателяхъ", то-есть, въ
   данномъ случаe, на всeхъ, кто подписывалъ намъ эти рабочiя свeдeнiя.
   Проработавъ восемь часовъ на перекладкe досокъ и бревенъ, мы ощутили съ
   достаточной ясностью: при существующемъ уровнe питанiя и тренированности мы
   не то что ста тридцати пяти, а пожалуй, и тридцати пяти процентовъ не
   выработаемъ. Хорошо, попалась добрая душа, которая поставила намъ сто
   тридцать пять процентовъ. А если завтра доброй души не окажется? Перспективы
   могутъ быть очень невеселыми.
   Я догналъ нашего бригадира, угостилъ его папироской и завелъ съ нимъ
   разговоръ о предстоящихъ намъ работахъ и о томъ, кто, собственно, является
   нашимъ начальствомъ на этихъ работахъ. Къ термину "начальство" нашъ
   бригадиръ отнесся скептически.
   -- Э, какое тутъ начальство, все своя бражка.
   Это объясненiе меня не удовлетворило. Внeшность бригадира была
   нeсколько путаной: какая же "бражка" является для него "своей"? Я
   переспросилъ.
   -- Да въ общемъ же -- свои ребята. Рабочая публика.
   Это было яснeе, но не на много. Во-первыхъ, потому, что сейчасъ въ
   Россiи нeтъ слоя, болeе разнокалибернаго, чeмъ пресловутый рабочiй классъ,
   и, во-вторыхъ, потому, что званiемъ рабочаго прикрывается очень много очень
   разнообразной публики: и урки, и кулаки, и дeлающiе карьеру активисты, и
   интеллигентская молодежь, зарабатывающая пролетарскiе мозоли и пролетарскiй
   стажъ, и многiе другiе.
   -- Ну, знаете, рабочая публика бываетъ ужъ очень разная.
   Бригадиръ беззаботно передернулъ плечами.
   -- Гдe разная, а гдe и нeтъ. Тутъ гаражи, электростанцiи, мастерскiя,
   мельницы. Кого попало не поставишь. Тутъ завeдуютъ рабочiе, которые съ
   квалификацiей, съ царскаго времени рабочiе.
   Квалифицированный рабочiй, да еще съ царскаго времени -- это было уже
   ясно, опредeленно и весьма утeшительно. Сто тридцать пять процентовъ
   выработки, лежавшiе въ моемъ карманe, потеряли характеръ прiятной
   неожиданности и прiобрeли нeкоторую закономeрность: рабочiй -- всамдeлишный,
   квалифицированный, да еще царскаго времени, не могъ не оказать намъ,
   интеллигентамъ, всей той поддержки, на которую онъ при данныхъ
   обстоятельствахъ могъ быть способенъ. Правда, при "данныхъ обстоятельствахъ"
   нашъ, еще неизвeстный мнe, комендантъ кое-чeмъ и рисковалъ: а вдругъ бы
   кто-нибудь разоблачилъ нашу фактическую {257} выработку? Но въ Совeтской
   Россiи люди привыкли къ риску и къ риску не только за себя самого.
   Не знаю, какъ кто, но лично я всегда считалъ теорiю разрыва
   интеллигенцiи съ народомъ -- кабинетной выдумкой, чeмъ-то весьма близкимъ къ
   такъ называемымъ сапогамъ всмятку, однимъ изъ тeхъ изобрeтенiй, на которыя
   такъ охочи и такiе мастера русскiе пишущiе люди. Сколько было выдумано
   всякихъ мiровоззрeнческихъ, мистическихъ, философическихъ и потустороннихъ
   небылицъ! И какая отъ всего этого получилась путаница въ терминахъ,
   понятiяхъ и мозгахъ! Думаю, что ликвидацiя всего этого является основной,
   насущнeйшей задачей русской мысли, вопросомъ жизни и смерти интеллигенцiи,
   не столько подсовeтской -- тамъ процессъ обезвздориванiя мозговъ "въ
   основномъ" уже продeланъ -- сколько эмигрантской.
   ...Въ 1921-22 году Одесса переживала такъ называемые "дни мирнаго
   возстанiя". "Рабочiе" ходили по квартирамъ "буржуазiи" и грабили все, что
   де-юре было лишнимъ для буржуевъ и де-факто казалось нелишнимъ для
   возставшихъ. Было очень просто сказать: вотъ вамъ ваши рабочiе, вотъ вамъ
   русскiй рабочiй классъ. А это былъ никакой не классъ, никакiе не рабочiе.
   Это была портовая шпана, лумпенъ-пролетарiатъ Молдаванки и Пересыпи, всякiе
   отбившiеся люди, такъ сказать, генеалогическiй корень нынeшняго актива. Они
   не были рабочими въ совершенно такой же степени, какъ не былъ интеллигентомъ
   дореволюцiонный околодочный надзиратель, бившiй морду пьяному дворнику, какъ
   не былъ интеллигентомъ -- то-есть профессiоналомъ умственнаго труда --
   старый баринъ, пропивавшiй послeднiя закладныя.
   Всe эти мистически кабинетныя теорiи и прозрeнiя сыграли свою жестокую
   роль. Они раздробили единый народъ на противостоящiя другъ другу группы.
   Отбросы классовъ были представлены, какъ характерные представители ихъ.
   Большевизмъ, почти генiально использовавъ путаницу кабинетныхъ мозговъ,
   извлекъ изъ нея далеко не кабинетныя послeдствiя.
   Русская революцiя, которая меня, какъ и почти всeхъ русскихъ
   интеллигентовъ, спихнула съ "верховъ" -- въ моемъ случаe, очень
   относительныхъ -- и погрузила въ "низы" -- въ моемъ случаe, очень
   неотносительные (уборка мусорныхъ ямъ въ концлагерe -- чего ужъ глубже) --
   дала мнe блестящую возможность провeрить свои и чужiя точки зрeнiя на
   нeкоторые вопросы. Долженъ сказать откровенно, что за такую провeрку годомъ
   концентрацiоннаго лагеря заплатить стоило. Склоненъ также утверждать, что
   для нeкоторой части россiйской эмиграцiи годъ концлагеря былъ бы
   великолeпнымъ средствомъ для протиранiя глазъ и приведенiя въ порядокъ
   мозговъ. Очень вeроятно, что нeкоторая группа новыхъ возвращенцевъ этимъ
   средствомъ принуждена будетъ воспользоваться.
   Въ тe дни, когда культурную Одессу грабили "мирными возстанiями", я
   работалъ грузчикомъ въ Одесскомъ рабочемъ кооперативe. Меня послали съ
   грузовикомъ пересыпать бобы изъ какихъ-то закромовъ въ мeшки на заводъ Гена,
   на Пересыпи. Шофферъ {258} съ грузовикомъ уeхалъ, и мнe пришлось работать
   одному.
   Было очень неудобно -- некому мeшокъ держать. Работаю. Прогудeлъ
   заводской гудокъ. Мимо склада -- онъ былъ нeсколько въ сторонкe -- бредутъ
   кучки рабочихъ, голодныхъ, рваныхъ, истомленныхъ. Прошли, заглянули,
   пошептались, потоптались, вошли въ складъ.
   -- Что-жъ это они, сукины дeти, на такую работу одного человeка
   поставили?
   Я отвeтилъ, что что же дeлать, вeроятно, людей больше нeтъ.
   -- У нихъ-то грузчиковъ нeту? У нихъ по коммиссарiатамъ одни грузчики и
   сидятъ. Ну, давайте, мы вамъ подсобимъ.
   Подсобили. Ихъ было человeкъ десять -- и бобы были ликвидированы въ
   теченiе часа. Одинъ изъ рабочихъ похлопалъ ладонью послeднiй завязанный
   мeшокъ.
   -- Вотъ, значитъ, ежели коллективно поднажмать, такъ разъ -- и готово.
   Ну, закуримъ что ли, что-бъ дома не журились.
   Закурили, поговорили о томъ, о семъ. Стали прощаться. Я поблагодарилъ.
   Одинъ изъ рабочихъ, сумрачно оглядывая мою внeшность, какъ-то, какъ мнe
   тогда показалось, подозрительно спросилъ:
   -- А вы-то давно на этомъ дeлe работаете?
   Я промычалъ что-то не особенно внятное. Первый рабочiй вмeшался въ мои
   междометiя.
   -- А ты, товарищокъ, дуру изъ себя не строй, видишь, человeкъ
   образованный, развe его дeло съ мeшками таскаться.
   Сумрачный рабочiй плюнулъ и матерно выругался:
   -- Вотъ поэтому-то, мать его... , такъ все и идетъ. Которому мeшки
   грузить, такъ онъ законы пишетъ, а которому законы писать, такъ онъ съ
   мeшками возится. Учился человeкъ, деньги на него страчены... По такому путe
   далеко-о мы пойдемъ.
   Первый рабочiй, прощаясь и подтягивая на дорогу свои подвязанные
   веревочкой штаны, успокоительно сказалъ:
   -- Ну, ни черта. Мы имъ кишки выпустимъ!
   Я отъ неожиданности задалъ явственно глуповатый вопросъ: кому это, имъ?
   -- Ну, ужъ кому, это и вы знаете и мы знаемъ.
   Повернулся, подошелъ къ двери, снова повернулся ко мнe и показалъ на
   свои рваные штаны.
   -- А вы это видали?
   Я не нашелъ, что отвeтить: я и не такiе штаны видалъ, да и мои
   собственные были ничуть не лучше.
   -- Такъ вотъ, значитъ, въ семнадцатомъ году, когда товарищи про все это
   разорялись, вотъ, думаю, будетъ рабочая власть, такъ будетъ у меня и
   костюмчикъ, и все такое. А вотъ съ того времени -- какъ были эти штаны, такъ
   одни и остались. Одного прибавилось -- дыръ. И во всемъ такъ. Хозяева!
   Управители! Нeтъ, ужъ мы имъ кишки выпустимъ...
   Насчетъ "кишекъ" пока что -- не вышло. Сумрачный рабочiй оказался
   пророкомъ: пошли, дeйствительно, далеко -- гораздо {259} дальше, чeмъ въ тe
   годы могъ кто бы то ни было предполагать....
   Кто-же былъ типиченъ для рабочаго класса? Тe, кто грабилъ буржуйскiя
   квартиры, или тe, кто помогалъ мнe грузить мeшки? Донбассовскiе рабочiе,
   которые шли противъ добровольцевъ, подпираемые сзади
   латышско-китайско-венгерскими пулеметами, или ижевскiе рабочiе,
   сформировавшiеся въ ударные колчаковскiе полки?
   Прошло много, очень много лeтъ. Потомъ были: "углубленiя революцiи",
   ликвидацiя кулака, какъ класса, на базe сплошной "коллективизацiи деревни",
   голодъ на заводахъ и въ деревняхъ, пять миллiоновъ людей въ
   концентрацiонныхъ лагеряхъ, ни на одинъ день не прекращающаяся работа
   подваловъ ВЧК-ОГПУ-Наркомвнудeла.
   За эти путанные и трагически годы я работалъ грузчикомъ, рыбакомъ,
   кооператоромъ, чернорабочимъ, работникомъ соцiальнаго страхованiя,
   профработникомъ и, наконецъ, журналистомъ. Въ порядкe ознакомленiя читателей
   съ источниками моей информацiи о рабочемъ классe Россiи, а также и объ
   источникахъ пропитанiя этого рабочаго класса -- мнe хотeлось бы сдeлать
   маленькое отступленiе на аксаковскую тему о рыбной ловлe удочкой.
   Въ нынeшней совeтской жизни это не только тихiй спортъ, на одномъ концe
   котораго помeщается червякъ, а на другомъ дуракъ. Это способъ пропитанiя.
   Это одинъ -- только одинъ -- изъ многихъ отвeтовъ на вопросъ: какъ же это,
   при томъ способe хозяйствованiя, какой ведется въ Совeтской Россiи,
   пролетарская и непролетарская Русь не окончательно вымираетъ отъ голода.
   Спасаютъ, въ частности, просторы. Въ странахъ, гдe этихъ просторовъ нeтъ,
   революцiя обойдется дороже.
   Я знаю инженеровъ, бросавшихъ свою профессiю для рыбной ловли, сбора
   грибовъ и ягодъ. Рыбной ловлей, при всей моей безталанности въ этомъ
   направленiи, не разъ пропитывался и я. Такъ вотъ. Безчисленные таборы
   рабочихъ: и использующихъ свой выходной день, и тeхъ, кто добываетъ
   пропитанiе свое въ порядкe "прогуловъ", "лодырничанья" и "летучести",
   бродятъ по изобильнымъ берегамъ россiйскихъ озеръ, прудовъ, рeкъ и рeчушекъ.
   Около крупныхъ центровъ, въ частности, подъ Москвой эти берега усeяны
   "куренями" -- земляночки, прикрытыя сверху хворостомъ, еловыми лапами и
   мхомъ. Тамъ ночуютъ пролетарскiе рыбаки или въ ожиданiи клева отсиживаются
   отъ непогоды.
   ...Берегъ Учи. Подъ Москвой. Послeдняя полоска заката уже догорeла.
   Послeдняя удочка уже свернута. У ближайшаго куреня собирается компанiя
   сосeдствующихъ удильщиковъ. Зажигается костеръ, ставится уха. Изъ одного
   мeшка вынимается одна поллитровочка, изъ другого -- другая. Спать до
   утренней зари не стоитъ. Потрескиваетъ костеръ, побулькиваютъ поллитровочки,
   изголодавшiеся за недeлю желудки наполняются пищей и тепломъ -- и вотъ, у
   этихъ-то костровъ начинаются самые стоющiе разговоры съ пролетарiатомъ.
   Хорошiе разговоры. Никакой мистики. Никакихъ вeчныхъ вопросовъ. Никакихъ
   потустороннихъ темъ. Простой, хорошiй, здравый смыслъ. Или, въ англiйскомъ
   переводe, {260} "common sense", провeренный вeками лучшаго въ мiрe
   государственнаго и общественнаго устройства. Революцiя, интеллигенцiя,
   партiя, промфинпланъ, цехъ, инженеры, прорывы, бытъ, война и прочее встаютъ
   въ такомъ видe, о какомъ и не заикается совeтская печать, и такихъ
   формулировкахъ, какiя не приняты ни въ одной печати мiра...
   За этими куренями увязались было профсоюзные культотдeлы и понастроили
   тамъ "красныхъ куреней" -- домиковъ съ культработой, портретами Маркса,
   Ленина, Сталина и съ прочимъ "принудительнымъ ассортиментомъ". Изъ
   окрестностей этихъ куреней не то что рабочiе, а и окуни, кажется,
   разбeжались. "Красные курени" поразвалились и были забыты. Разговоры у
   костровъ съ ухой ведутся безъ наблюденiя и руководства со стороны
   профсоюзовъ. Эти разговоры могли бы дать необычайный матерiалъ для этакихъ
   предразсвeтныхъ "записокъ удильщика", такихъ же предразсвeтныхъ, какими
   передъ освобожденiемъ крестьянъ были Тургеневскiя "Записки охотника".
  
   ___
  
   Изъ безконечности вопросовъ, подымавшихся въ этихъ разговорахъ "по
   душамъ", здeсь я могу коснуться только одного, да и то мелькомъ, безъ
   доказательствъ -- это вопроса отношенiя рабочаго къ интеллигенцiи.
   Если "разрыва" не было и до революцiи, то до послeднихъ лeтъ не было и
   яснаго, исчерпывающаго пониманiя той взаимосвязанности, нарушенiе которой
   оставляетъ кровоточащiя раны на тeлe и пролетарiата, и интеллигенцiи.
   Сейчасъ, послe страшныхъ лeтъ соцiалистическаго наступленiя, вся трудящаяся
   масса частью почувствовала, а частью и сознательно поняла, что когда-то и
   какъ-то она интеллигенцiю проворонила. Ту интеллигенцiю, среди которой были
   и идеалисты, была, конечно, и сволочь (гдe же можно обойтись безъ сволочи?),
   но которая въ массe функцiи руководства страной выполняла во много разъ
   лучше, честнeе и человeчнeе, чeмъ ихъ сейчасъ выполняютъ партiя и активъ. И
   пролетарiатъ, и крестьянство -- я говорю о среднемъ рабочемъ и о среднемъ
   крестьянинe -- какъ-то ощущаютъ свою вину передъ интеллигенцiей, въ
   особенности передъ интеллигенцiей старой, которую они считаютъ болeе
   толковой, болeе образованной и болeе способной къ руководству, чeмъ новую
   интеллигенцiю. И вотъ поэтому вездe, гдe мнe приходилось сталкиваться съ
   рабочими и крестьянами не въ качествe "начальства", а въ качествe равнаго
   или подчиненнаго, я ощущалъ съ каждымъ годомъ революцiи все рeзче и рeзче
   нeкiй неписанный лозунгъ русской трудовой массы:
   Интеллигенцiю надо беречь.
   Это не есть пресловутая россiйская жалостливость -- какая ужъ
   жалостливость въ лагерe, который живетъ трупами и на трупахъ. Это не есть
   сердобольная сострадательность богоносца къ пропившемуся {261} барину. Ни я,
   ни Юра не принадлежали и въ лагерe къ числу людей, способныхъ, особенно въ
   лагерной обстановкe, вызывать чувство жалости и состраданiя: мы были и
   сильнeе, и сытeе средняго уровня. Это была поддержка "трудящейся массы" того
   самаго цeннаго, что у нея осталось: наслeдниковъ и будущихъ продолжателей
   великихъ строекъ русской государственности и русской культуры.
  
   ___
  
   И я, интеллигентъ, ощущаю ясно, ощущаю всeмъ нутромъ своимъ: я долженъ
   дeлать то, что нужно и что полезно русскому рабочему и русскому мужику.
   Больше я не долженъ дeлать ничего. Остальное -- меня не касается, остальное
   отъ лукаваго.
  
   ТРУДОВЫЕ ДНИ
  
  
   Итакъ, на третьемъ лагпунктe мы погрузились въ лагерные низы и
   почувствовали, что мы здeсь находимся совсeмъ среди своихъ. Мы перекладывали
   доски и чистили снeгъ на дворахъ управленiя, грузили мeшки на мельницe,
   ломали ледъ на Онeжскомъ озерe, пилили и рубили дрова для чекисткихъ
   квартиръ, расчищали подъeздные пути и пристани, чистили мусорныя ямы въ
   управленческомъ городкe. Изъ десятка завeдующихъ, комендантовъ, смотрителей
   и прочихъ не подвелъ ни одинъ: всe ставили сто тридцать пять процентовъ
   выработки -- максимумъ того, что можно было поставить по лагерной
   конституцiи. Только одинъ разъ завeдующiй какой-то мельницей поставилъ намъ
   сто двадцать пять процентовъ. Юра помялся, помялся и сказалъ:
   -- Что же это вы, товарищъ, намъ такъ мало поставили? Всe ставили по
   сто тридцать пять, чего ужъ вамъ попадать въ отстающiе?
   Завeдующiй съ колеблющимся выраженiемъ въ обалдeломъ и замороченномъ
   лицe посмотрeлъ на наши фигуры и сказалъ:
   -- Пожалуй, не повeрятъ, сволочи.
   -- Повeрятъ, -- убeжденно сказалъ я. -- Уже одинъ случай былъ, нашъ
   статистикъ заeлъ, сказалъ, что въ его колоннe сроду такой выработки не было.
   -- Ну? -- съ интересомъ переспросилъ завeдующiй.
   -- Я ему далъ мускулы пощупать.
   -- Пощупалъ?
   -- Пощупалъ.
   Завeдующiй осмотрeлъ насъ оцeнивающимъ взоромъ.
   -- Ну, ежели такъ, давайте вамъ переправлю. А то бываетъ такъ: и хочешь
   человeку, ну, хоть сто процентовъ поставить, а въ немъ еле душа держится,
   кто-жъ повeритъ. Такому, можетъ, больше, чeмъ вамъ, поставить нужно бы. А
   поставишь -- потомъ устроятъ провeрку -- и поминай, какъ звали.
  
   ___
  
   Жизнь шла такъ: насъ будили въ половинe шестого утра, мы завтракали
   неизмeнной ячменной кашей, и бригады шли въ {262} Медвeжью Гору. Работали по
   десять часовъ, но такъ какъ въ Совeтской Россiи оффицiально существуетъ
   восьмичасовый рабочiй день, то во всeхъ рeшительно документахъ, справкахъ и
   свeдeнiяхъ ставилось: отработано часовъ -- 8. Возвращались домой около семи,
   какъ говорится, безъ рукъ и безъ ногъ. Затeмъ нужно было стать въ очередь къ
   статистику, обмeнять у него рабочiя свeдeнiя на талоны на хлeбъ и на обeдъ,
   потомъ стать въ очередь за хлeбомъ, потомъ стать въ очередь за обeдомъ.
   Пообeдавъ, мы заваливались спать, тeсно прижавшись другъ къ другу,
   накрывшись всeмъ, что у насъ было, и засыпали, какъ убитые, безъ всякихъ
   сновъ.
   Кстати, о снахъ. Чернавины разсказывали мнe, что уже здeсь, заграницей,
   ихъ долго терзали мучительные кошмары бeгства и преслeдованiя. У насъ всeхъ
   трехъ тоже есть свои кошмары -- до сихъ поръ. Но они почему-то носятъ иной,
   тоже какой-то стандартизированный, характеръ. Все снится, что я снова въ
   Москвe и что снова нужно бeжать. Бeжать, конечно, нужно -- это аксiома. Но
   какъ это я сюда опять попалъ? Вeдь вотъ былъ же уже заграницей,
   неправдоподобная жизнь на свободe вeдь уже была реальностью и, какъ часто
   бываетъ въ снахъ, какъ-то понимаешь, что это -- только сонъ, что уже не
   первую ночь насeдаетъ на душу этотъ угнетающiй кошмаръ, кошмаръ возвращенiя
   къ совeтской жизни. И иногда просыпаюсь отъ того, что Юра и Борисъ стоятъ
   надъ кроватью и будятъ меня.
   Но въ Медгорe сновъ не было. Какой бы холодъ ни стоялъ въ баракe, какъ
   бы ни выла полярная вьюга за его тонкими и дырявыми стeнками, часы сна
   проходили, какъ мгновенiе. За свои сто тридцать пять процентовъ выработки мы
   все-таки старались изо всeхъ своихъ силъ. По многимъ причинамъ. Главное,
   можетъ, потому, чтобы не показать барскаго отношенiя къ физическому труду.
   Было очень трудно первые дни. Но килограммъ съ лишнимъ хлeба и кое-что изъ
   посылокъ, которыя здeсь, въ лагерной столицe, совсeмъ не разворовывались, съ
   каждымъ днемъ вливали новыя силы въ наши одряблeвшiя было мышцы.
   Пяти-шестичасовая работа съ полупудовымъ ломомъ была великолeпной
   тренировкой. Въ обязательной еженедeльной банe я съ чувствомъ великаго
   удовлетворенiя ощупывалъ свои и Юрочкины мускулы и съ еще большимъ
   удовлетворенiемъ отмeчалъ, что порохъ въ пороховницахъ -- еще есть. Мы оба
   считали, что мы устроились почти идеально: лучшаго и не придумаешь. Вопросъ
   шелъ только о томъ, какъ бы намъ на этой почти идеальной позицiи удержаться
   возможно дольше. Какъ я уже говорилъ, третiй лагпунктъ былъ только
   пересыльнымъ лагпунктомъ, и на задержку здeсь расчитывать не приходилось.
   Какъ всегда и вездe въ Совeтской Россiи, приходилось изворачиваться.
  
   ИЗВЕРНУЛИСЬ
  
  
   Наши работы имeли еще и то преимущество, что у меня была возможность въ
   любое время прервать ихъ и пойти околачиваться по своимъ личнымъ дeламъ.
   {263}
   Я пошелъ въ УРО -- учетно распредeлительный отдeлъ лагеря. Тамъ у меня
   были кое-какiе знакомые изъ той полусотни "спецiалистовъ
   учетно-распредeлительной работы", которыхъ Якименко привезъ въ Подпорожье въ
   дни бамовской эпопеи. Я толкнулся къ нимъ. Объ устройствe въ Медгорe нечего
   было и думать: медгорскiя учрежденiя переживали перiодъ жесточайшаго
   сокращенiя. Я прибeгнулъ къ путанному и, въ сущности, нехитрому трюку: отъ
   нeсколькихъ отдeловъ УРО я получилъ рядъ взаимноисключающихъ другъ друга
   требованiи на меня и на Юру въ разныя отдeленiя, перепуталъ наши имена,
   возрасты и спецiальности и потомъ лицемeрно помогалъ нарядчику въ УРЧe
   перваго отдeленiя разобраться въ полученныхъ имъ на насъ требованiяхъ:
   разобраться въ нихъ вообще было невозможно. Я выразилъ нарядчику свое
   глубокое и искреннее соболeзнованiе.
   -- Вотъ, сукины дeти, сидятъ тамъ, путаютъ, а потомъ на насъ вeдь все
   свалятъ.
   Нарядчикъ, конечно, понималъ: свалятъ именно на него, на кого же
   больше? Онъ свирeпо собралъ пачку нашихъ требованiй и засунулъ ихъ подъ
   самый низъ огромной бумажной кучи, украшавшей его хромой, досчатый столъ.
   -- Такъ ну ихъ всeхъ къ чортовой матери. Никакихъ путевокъ по этимъ
   хрeновинамъ я вамъ выписывать не буду. Идите сами въ УРО, пусть мнe пришлютъ
   бумажку, какъ слeдуетъ. Напутаютъ, сукины дeти, а потомъ меня изъ-за васъ за
   зебры и въ ШИЗО.
   Нарядчикъ посмотрeлъ на меня раздраженно и свирeпо. Я еще разъ выразилъ
   свое соболeзнованiе.
   -- А я-то здeсь при чемъ?
   -- Ну, и я не при чемъ. А отвeчать никому не охота. Я вамъ говорю: пока
   оффицiальной бумажки отъ УРО не будетъ, такъ вотъ ваши требованiя хоть до
   конца срока пролежать здeсь.
   Что мнe и требовалось. Нарядчикъ изъ УРЧа не могъ подозрeвать, что я --
   интеллигентъ -- считаю свое положенiе на третьемъ лагпунктe почти идеальнымъ
   и что никакой бумажки отъ УРО онъ не получитъ. Наши документы выпали изъ
   нормальнаго оборота бумажнаго конвейера лагерной канцелярщины, а этотъ
   конвейеръ, потерявъ бумажку, теряетъ и стоящаго за ней живого человeка.
   Словомъ, на нeкоторое время мы прочно угнeздились на третьемъ лагпунктe. А
   дальше будетъ видно.
   Былъ еще одинъ забавный эпизодъ. Сто тридцать пять процентовъ выработки
   давали намъ право на сверхударный паекъ и на сверхударный обeдъ. Паекъ --
   тысячу сто граммъ хлeба -- мы получали регулярно. А сверхударныхъ обeдовъ --
   и въ заводe не было. Право на сверхударный обeдъ, какъ и очень многiя изъ
   совeтскихъ правъ вообще, оставалось какою-то весьма отдаленной, оторванной
   отъ дeйствительности абстракцiей, и я, какъ и другiе, весьма, впрочемъ,
   немногочисленные, обладатели столь счастливыхъ рабочихъ свeдeнiй, махнулъ на
   эти сверхударные обeды рукой. Однако, Юра считалъ, что махать рукой не
   слeдуетъ: съ лихого пса хоть шерсти клокъ. Послe нeкоторой {264} дискуссiи я
   былъ принужденъ преодолeть свою лeнь и пойти къ завeдующему снабженiемъ
   третьяго лагпункта.
   Завeдующiй снабженiемъ принялъ меня весьма непривeтливо -- не то, чтобы
   сразу послалъ меня къ чорту, но во всякомъ случаe выразилъ весьма близкую къ
   этому мысль. Однако, завeдующiй снабженiемъ нeсколько ошибся въ оцeнкe моего
   совeтскаго стажа. Я сказалъ, что обeды -- обeдами, дeло тутъ вовсе не въ
   нихъ, а въ томъ, что онъ, завeдующiй, срываетъ политику совeтской власти,
   что онъ, завeдующiй, занимается уравниловкой, каковая уравниловка является
   конкретнымъ проявленiемъ троцкистскаго загиба.
   Проблема сверхударнаго обeда предстала передъ завeдующимъ совсeмъ въ
   новомъ для него аспектe. Тонъ былъ сниженъ на цeлую октаву. Чортова матерь
   была отодвинута въ сторону.
   -- Такъ что же я, товарищъ, сдeлаю, когда у насъ такихъ обeдовъ вовсе
   нeтъ.
   -- Это, товарищъ завeдующiй, дeло не мое. Нeтъ обeдовъ, -- давайте
   другое. Тутъ вопросъ не въ обeдe, а въ стимулированiи. (Завeдующiй поднялъ
   брови и сдeлалъ видъ, что насчетъ стимулированiя онъ, конечно, понимаетъ).
   Необходимо стимулировать лагерную массу. Чтобы никакой уравниловки. Тутъ же,
   понимаете, политическая линiя.
   Политическая линiя доканала завeдующаго окончательно. Мы стали получать
   сверхъ обeда то по сто граммъ творогу, то по копченой рыбe, то по куску
   конской колбасы.
   Завeдующiй снабженiемъ сталъ относиться къ намъ съ нeсколько
   безпокойнымъ вниманiемъ: какъ бы эти сукины дeти еще какого-нибудь загиба не
   откопали.
  
   СУДОРОГИ ТЕКУЧЕСТИ
  
  
   Однако, наше "низовое положенiе" изобиловало не одними розами, были и
   нeкоторые шипы. Однимъ изъ наименeе прiятныхъ -- были переброски изъ барака
   въ баракъ: по приблизительному подсчету Юры, намъ въ лагерe пришлось
   перемeнить 17 бараковъ.
   Въ Совeтской Россiи "все течетъ". а больше всего течетъ всяческое
   начальство. Есть даже такой оффицiальный терминъ "текучесть руководящаго
   состава". Такъ вотъ: всякое такое текучее и протекающее начальство считаетъ
   необходимымъ ознаменовать первые шаги своего новаго административнаго
   поприща хоть какими-нибудь, да нововведенiями. Основная цeль показать, что
   вотъ-де товарищъ X. иницiативы не лишенъ. Въ чемъ же товарищъ Х. на новомъ,
   какъ и на старомъ, поприщe не понимающiй ни уха, ни рыла, можетъ проявить
   свою просвeщенную иницiативу? А проявиться нужно. Событiя развертываются по
   линiи наименьшаго сопротивленiя: изобрeтаются безконечныя и въ среднемъ
   абсолютно безсмысленныя переброски съ мeста на мeсто вещей и людей. На волe
   это непрерывныя реорганизацiи всевозможныхъ совeтскихъ аппаратовъ, съ
   перекрасками вывeсокъ, {265} передвижками отдeловъ и подотдeловъ,
   перебросками людей, столовъ и пишущихъ машинокъ съ улицы на улицу или, по
   крайней мeрe, изъ комнаты въ комнату.
   Эта традицiя такъ сильна, что она не можетъ удержаться даже и въ
   государственныхъ границахъ СССР. Одинъ изъ моихъ знакомыхъ, полунeмецъ, нынe
   обрeтающiйся въ томъ же ББК, прослужилъ нeсколько меньше трехъ лeтъ въ
   берлинскомъ торгпредствe СССР. Торгпредство занимаетъ колоссальный домъ въ
   четыреста комнатъ. Нeмецкая кровь моего знакомаго сказалась въ нeкоторомъ
   пристрастiи къ статистикe. Онъ подсчиталъ, что за два года и восемь мeсяцевъ
   пребыванiя его въ торгпредствe его отдeлъ перекочевывалъ изъ комнаты въ
   комнату и изъ этажа въ этажъ ровно двадцать три раза. Изумленные нeмецкiе
   клiенты торгпредства безпомощно тыкались изъ этажа въ этажъ въ поискахъ
   отдeла, который вчера былъ въ комнатe, скажемъ, сто семьдесятъ первой, а
   сегодня пребываетъ Богъ его знаетъ гдe. Но новое становище перекочевавшаго
   отдeла не было извeстно не только нeмцамъ, потрясеннымъ бурными темпами
   соцiалистической текучести, но и самимъ торгпредскимъ работникамъ. Разводили
   руками и совeтовали: а вы пойдите въ справочное бюро. Справочное бюро тоже
   разводило руками и говорило: позвольте, вотъ же записано -- сто семьдесятъ
   первая комната. Потрясенному иностранцу не оставалось ничего другого, какъ
   въ свою очередь развести руками, отправиться домой и подождать, пока въ
   торгпредскихъ джунгляхъ мeстоположенiе отдeла не будетъ установлено твердо.
   Но на волe на это болeе или менeе плевать. Вы просто связываете въ кучу
   ваши бумаги, перекочевываете въ другой этажъ и потомъ двe недeли
   отбрыкиваетесь отъ всякой работы: знаете ли, только что переeхали, я еще съ
   дeлами не разобрался. А въ лагерe это хуже. Во-первыхъ, въ другомъ баракe
   для васъ и мeста можетъ никакого нeту, а во-вторыхъ, вы никогда не можете
   быть увeреннымъ -- переводятъ ли васъ въ другой баракъ, на другой лагпунктъ
   или, по чьему-то, вамъ неизвeстному, доносу, васъ собираются сплавить
   куда-нибудь верстъ на пятьсотъ сeвернeе, скажемъ, на Лeсную Рeчку -- это и
   есть мeсто, которое верстъ на пятьсотъ сeвернeе и изъ котораго выбраться
   живьемъ шансовъ нeтъ почти никакихъ.
   Всякiй вновь притекшiй начальникъ лагпункта или колонны обязательно
   норовитъ выдумать какую-нибудь новую комбинацiю или классификацiю для новаго
   "переразмeщенiя" своихъ подданныхъ. Днемъ -- для этихъ переразмeщенiи
   времени нeтъ: люди или на работe, или въ очередяхъ за обeдомъ. И вотъ, въ
   результатe этихъ тяжкихъ начальственныхъ размышленiи, васъ среди ночи кто-то
   тащитъ съ наръ за ноги.
   -- Фамилiя?.. Собирайте вещи...
   Вы, сонный и промерзшiй, собираете ваше борохло и топаете куда-то въ
   ночь, задавая себe безпокойный вопросъ: куда это васъ волокутъ? То-ли въ
   другой баракъ, то-ли на Лeсную Рeчку? Потомъ оказалось, что, выйдя съ
   пожитками изъ барака и потерявъ въ темнотe свое начальство, вы имeете
   возможность плюнуть на {266} всe его классификацiи и реорганизацiи и просто
   вернуться на старое мeсто. Но если это мeсто было у печки, оно въ теченiе
   нeсколькихъ секундъ будетъ занято кeмъ-то другимъ. Ввиду этихъ
   обстоятельствъ, былъ придуманъ другой методъ. Очередного начальника колонны,
   стаскивавшаго меня за ноги, я съ максимальной свирeпостью послалъ въ
   нехорошее мeсто, лежащее дальше Лeсной Рeчки.
   Посланный въ нехорошее мeсто, начальникъ колонны сперва удивился,
   потомъ разсвирeпeлъ. Я послалъ его еще разъ и высунулся изъ наръ съ завeдомо
   мордобойнымъ видомъ. О моихъ троцкистскихъ загибахъ съ завeдующимъ
   снабженiемъ начальникъ колонны уже зналъ, но, вeроятно, въ его памяти моя
   физiономiя съ моимъ именемъ связана не была...
   Высунувшись, я сказалъ, что онъ, начальникъ колонны, подрываетъ
   лагерную дисциплину и занимается административнымъ головокруженiемъ, что
   ежели онъ меня еще разъ потащитъ за ноги, такъ я его такъ въ "Перековкe"
   продерну, что онъ свeта Божьяго не увидитъ.
   "Перековка", какъ я уже говорилъ, -- это листокъ лагерныхъ доносовъ. Въ
   Медгорe было ея центральное изданiе. Начальникъ колонны заткнулся и ушелъ.
   Но впослeдствiи эта сценка мнe даромъ не прошла.
  
   КАБИНКА МОНТЕРОВЪ
  
  
   Одной изъ самыхъ тяжелыхъ работъ была пилка и рубка дровъ. Рубка еще
   туда сюда, а съ пилкой было очень тяжело. У меня очень мало выносливости къ
   однообразнымъ механическимъ движенiямъ. Пила же была совeтская, на сучкахъ
   гнулась, оттопыривались въ стороны зубцы, разводить мы ихъ вообще не умeли;
   пила тупилась послe пяти-шести часовъ работы. Вотъ согнулись мы надъ козлами
   и пилимъ. Подошелъ какой-то рабочiй, маленькаго роста, вертлявый и
   смeшливый.
   -- Что, пилите, господа честные? Пилите! Этакой пилой хоть отца родного
   перепиливать. А ну ка, дайте я на струментъ вашъ посмотрю.
   Я съ трудомъ вытащилъ пилу изъ пропила. Рабочiй крякнулъ:
   -- Ее впустую таскать, такъ нужно по трактору съ каждой стороны
   поставить. Эхъ, ужъ такъ и быть, дамъ-ка я вамъ пилочку одну -- у насъ въ
   кабинкe стоитъ, еще старорежимная.
   Рабочiй какъ будто замялся, испытующе осмотрeлъ наши очки: "Ну, вы, я
   вижу, не изъ такихъ, чтобы сперли; какъ попилите, такъ поставьте ее обратно
   въ кабинку".
   Рабочiй исчезъ и черезъ минуту вернулся съ пилой. Постучалъ по
   полотнищу, пила дeйствительно звенeла. "Посмотрите -- усъ-то какой". На
   зубцахъ пилы дeйствительно былъ "усъ" -- отточенный, какъ иголка, острый
   конецъ зубца. Рабочiй поднялъ пилу къ своему глазу и посмотрeлъ на линiю
   зубцовъ: "а разведена-то -- какъ по ниточкe". Разводка дeйствительно была --
   какъ по ниточкe. Такой пилой, въ самомъ дeлe, можно было и норму {267}
   выработать. Рабочiй вручилъ мнe эту пилу съ какой-то веселой
   торжественностью и съ видомъ мастерового человeка, знающаго цeну хорошему
   инструменту.
   -- Вотъ это пила! Даромъ, что при царe сдeлана. Хорошiя пилы при царe
   дeлали... Чтобы, такъ сказать, трудящiйся классъ пополамъ перепиливать и
   кровь изъ него сосать. Н-да... Такое-то дeльце, господа товарищи. А теперь
   ни царя, ни пилы, ни дровъ... Семья у меня въ Питерe, такъ чортъ его знаетъ,
   чeмъ она тамъ топитъ... Ну, прощевайте, бeгу. Замерзнете -- валяйте къ намъ
   въ кабинку грeться. Ребята тамъ подходящiе -- еще при царe сдeланы. Ну,
   бeгу...
   Эта пила сама въ рукахъ ходила. Попилили, сeли отдохнуть. Достали изъ
   кармановъ по куску промерзшаго хлeба и стали завтракать. Шла мимо какая-то
   группа рабочихъ. Предложили попилить: вотъ мы вамъ покажемъ классъ.
   Показали. Классъ дeйствительно былъ высокiй -- чурбашки отскакивали отъ
   бревенъ, какъ искры.
   -- Ко всякому дeлу нужно свою сноровку имeть, -- съ какимъ-то
   поучительнымъ сожалeнiемъ сказалъ высокiй мрачный рабочiй. На его
   изможденномъ лицe была характерная татуировка углекопа -- голубыя пятна
   царапинъ съ въeвшейся на всю жизнь угольной пылью.
   -- А у васъ-то откуда такая сноровка? -- спросилъ я. -- Вы, видимо,
   горнякъ? Не изъ Донбасса?
   -- И въ Донбассe былъ. А вы по этимъ мeткамъ смотрите? -- Я кивнулъ
   головой. -- Да, ужъ кто въ шахтахъ былъ, на всю жизнь мeченымъ остается. Да,
   тамъ пришлось. А вы не инженеръ?
   Такъ мы познакомились съ кондовымъ, наслeдственнымъ петербургскимъ
   рабочимъ, товарищемъ Мухинымъ. Революцiя мотала его по всeмъ концамъ земли
   русской, но въ лагерь онъ поeхалъ изъ своего родного Петербурга. Исторiя
   была довольно стандартная. На заводe ставили новый американскiй сверлильный
   автоматъ -- очень путанный, очень сложный. Въ цeляхъ экономiи валюты и
   утиранiя носа заграничной буржуазiи какая-то комсомолькая бригада взялась
   смонтировать этотъ станокъ самостоятельно, безъ помощи фирменныхъ монтеровъ.
   Работали, дeйствительно звeрски. Иностранной буржуазiи носъ, дeйствительно,
   утерли: станокъ былъ смонтированъ что-то въ два или три раза скорeе, чeмъ
   его полагается монтировать на американскихъ заводахъ. Какой-то злосчастный
   инженеръ, которому въ порядкe дисциплины навязали руководство этимъ
   монтажемъ, получилъ даже какую-то премiю; позднeе я этого инженера встрeтилъ
   здeсь же, въ ББК...
   Словомъ -- смонтировали. Во главe бригады, обслуживающей этотъ
   автоматъ, былъ поставленъ Мухинъ, "я ужъ, знаете, стрeляный воробей, а тутъ
   вертeлся, вертeлся и -- никакая сила... Сглупилъ. Думалъ, покручусь недeлю,
   другую -- да и назадъ, въ Донбассъ, сбeгу. Не успeлъ, чортъ его дери"...
   ...Станокъ лопнулъ въ процессe осваиванiя. Инженеръ, Мухинъ и еще двое
   рабочихъ поeхали въ концлагерь по обвиненiю во вредительствe. Мухину,
   впрочемъ, "припаяли" очень немного {268} -- всего три года; инженеръ за
   "совeтскiе темпы" заплатилъ значительно дороже...
   ...-- Такъ вотъ, значитъ, и сижу... Да мнe-то что? Если про себя
   говорить -- такъ мнe здeсь лучше, чeмъ на волe было. На волe у меня --
   однихъ ребятишекъ четверо: жена, видите ли, ребятъ очень ужъ любить, --
   Мухинъ уныло усмeхнулся. -- Ребятъ, что и говорить, и я люблю, да развe
   такое теперь время... Ну, значитъ -- на заводe двe смeны подрядъ работаешь.
   Домой придешь -- еле живой. Ребята полуголодные, а самъ ужъ и вовсе
   голодный... Здeсь кормы -- не хуже, чeмъ на волe, были: гдe въ квартирe у
   вольнонаемныхъ проводку поправишь, гдe -- что: перепадаетъ. Н-да, мнe-то еще
   -- ничего. А вотъ -- какъ семья живетъ -- и думать страшно...
  
   ___
  
   На другой день мы все пилили тe же дрова. Съ сeверо-востока, отъ Бeлаго
   моря и тундръ, рвался къ Ладогe пронизывающiй полярный вeтеръ. Бушлатъ онъ
   пробивалъ насквозь. Но даже и бушлатъ плюсъ кожанка очень мало защищали наши
   коченeющiя тeла отъ его сумасшедшихъ порывовъ. Временами онъ вздымалъ тучи
   колючей, сухой снeжной пыли, засыпавшей лицо и проникавшей во всe скважины
   нашихъ костюмовъ, пряталъ подъ непроницаемымъ для глаза пологомъ сосeднiя
   зданiя, электростанцiю и прилeпившуюся къ ней кабинку монтеровъ, тревожно
   гудeлъ въ вeтвяхъ сосенъ. Я чувствовалъ, что работу нужно бросать и удирать.
   Но куда удирать? Юра прыгалъ поочередно то на правой, то на лeвой ногe,
   пряталъ свои руки за пазуху и лицо его совсeмъ ужъ посинeло...
   Изъ кабинки монтеровъ выскочила какая-то смутная, завьюженная фигура, и
   чей-то относимый въ бурю голосъ проревeлъ:
   -- Эй, хозяинъ, мальца своего заморозишь. Айдате къ намъ въ кабинку.
   Чайкомъ угостимъ...
   Мы съ великой готовностью устремились въ кабинку. Монтеры -- народъ
   дружный и хозяйственный. Кабинка представляла собою досчатую пристроечку,
   внутри были нары, человeкъ этакъ на 10--15, стоялъ большой чисто
   выструганный столъ, на стeнкахъ висeли географическiя карты -- старыя,
   изодранныя и старательно подклеенныя школьныя полушарiя, висeло весьма
   скромное количество вождей, такъ сказать, -- ни энтузiазма, но и ни
   контръ-революцiи, вырeзанные изъ какихъ-то журналовъ портреты Тургенева,
   Достоевскаго и Толстого -- тоже изорванные и тоже подклеенные. Была полочка
   съ книгами -- десятка четыре книгъ. Была шахматная доска и самодeльные
   шахматы. На спецiальныхъ полочкахъ съ какими-то дырками были поразвeшаны
   всякiе слесарные и монтерскiе инструменты. Основательная печурка -- не
   жестяная, а каменная -- пылала привeтливо и уютно. Надъ ней стоялъ громадный
   жестяной чайникъ, и изъ чайника шелъ паръ.
   Все это я, впрочемъ, увидeлъ только послe того, какъ снялъ и протеръ
   запотeвшiя очки. Увидeлъ и человeка, который натужнымъ {269} басомъ звалъ
   насъ въ кабинку -- это оказался рабочiй, давеча снабдившiй насъ
   старорежимной пилой. Рабочiй тщательно приперъ за нами двери.
   -- Никуда такое дeло не годится. По такой погодe -- пусть сами пилятъ,
   сволочи. Этакъ -- былъ носъ, хвать -- и нeту... Что вамъ -- казенныя дрова
   дороже своего носа? Къ чортовой матери. Посидите, обогрeйтесь, снимите
   бушлаты, у насъ тутъ тепло.
   Мы сняли бушлаты. На столe появился чаекъ -- конечно, по совeтски:
   просто кипятокъ, безъ сахару и безо всякой заварки... Надъ нарами высунулась
   чья-то взлохмаченная голова.
   -- Что, Ванъ Палычъ, пильщиковъ нашихъ приволокъ?
   -- Приволокъ.
   -- Давно бы надо. Погодка стоитъ, можно сказать, партейная. Ну, и
   сволочь же погода, прости Господи. Чаекъ, говоришь, есть. Сейчасъ слeзу.
   Съ наръ слeзъ человeкъ лeтъ тридцати, невысокаго роста смуглый крeпышъ
   съ неунывающими, разбитными глазами -- чeмъ-то онъ мнe напоминалъ
   Гендельмана.
   -- Ну, какъ вы у насъ въ гостяхъ -- позвольте ужъ представиться по всей
   формe: Петръ Мироновичъ Середа, потомственный почетный пролетарiй. Былъ
   техникомъ, потомъ думалъ быть инженеромъ, а сижу вотъ здeсь. Статья 58,
   пунктъ 7,7 срокъ -- десять, пять отсидeлъ. А это, -- Середа кивнулъ на
   нашего смeшливаго рабочаго съ пилой, -- это, какъ говорится, просто Ленчикъ.
   Ванъ Палычъ Ленчикъ. Изъ неунывающаго трудящаго классу. Пунктъ пятьдесятъ
   девять -- три.8 А сроку всего пять. Повезло нашему Ленчику. Людей рeзалъ,
   можно сказать, почемъ зря -- а лeтъ-то всего пять...
   Ленчикъ запихнулъ въ печку полeно -- вeроятно, нашей же пилки -- вытеръ
   руку объ штаны.
   -- Значитъ, давайте знакомиться по всей формe. Только фамилiя моя не
   Ленчикъ -- Миронычъ -- онъ мастеръ врать, -- а Ленчицкiй. Но для простоты
   обращенiя -- я и за Ленчика хожу... Хлeба хотите?
   Хлeбъ у насъ былъ свой. Мы отказались и представились "по всей формe".
   -- Это мы знаемъ, -- сказалъ Середа, -- Мухинъ объ васъ уже все
   доложилъ. Да вотъ онъ, кажется, и топаетъ.
   За дверью раздался ожесточенный топотъ ногъ, обивающихъ снeгъ, и въ
   кабинку вошли двое: Мухинъ и какой-то молодой парнишка лeтъ двадцати двухъ
   -- двадцати трехъ. Поздоровались. Парнишка пожалъ намъ руки и хмыкнулъ
   что-то невразумительное.
  
   7 Вредительство.
  
   8 Бандитизмъ.
  
   -- А ты, Пиголица, ежели съ людьми знакомишься, такъ скажи, какъ тебя и
   по батюшкe и по матушкe величать... Когда это мы тебя, дите ты колхозное,
   настоящему обращенiю {270} выучимъ. Былъ бы я на мeстe папашки твоего
   званаго -- такъ поролъ бы я тебя на каждомъ общемъ собранiи.
   Мухинъ устало сложилъ свои инструменты.
   -- Брось ты, Ленчикъ, зубоскалить.
   -- Да, Господи-же, здeсь однимъ зубоскальствомъ и прожить можно. Ежели
   бы мы съ Середой не зубоскалили бы и день и ночь -- такъ ты бы давно
   повeсился. Мы тебя, братокъ, однимъ зубоскальствомъ отъ петли спасаемъ...
   Нeту у людей благодарности. Ну, давайте что ли съ горя чай пить.
   Усeлись за столъ. Пиголица мрачно и молчаливо нацeдилъ себe кружку
   кипятку, потомъ, какъ бы спохватившись, передалъ эту кружку мнe. Ленчикъ
   лукаво подмигнулъ мнe: обучается, дескать, парень "настоящему обращенiю".
   Середа полeзъ на свои нары и извлекъ оттуда небольшую булку бeлаго хлeба,
   порeзалъ ее на части и молча разложилъ передъ каждымъ изъ присутствующихъ.
   Бeлаго хлeба мы не видали съ момента нашего водворенiя въ ГПУ. Юра
   посмотрeлъ на него не безъ вождeленiя въ сердцe своемъ и сказалъ:
   -- У насъ, товарищи, свой хлeбъ есть, спасибо, не стоитъ...
   Середа посмотрeлъ на него съ дeланной внушительностью.
   -- А вы, молодой человeкъ, не кочевряжтесь, берите примeръ со старшихъ
   -- тe отказываться не будутъ. Это хлeбъ трудовой. Чинилъ проводку и отъ
   пролетарской барыни на чаекъ, такъ сказать, получилъ.
   Монтеры и вообще всякiй мастеровой народъ ухитрялись даже здeсь, въ
   лагерe, заниматься кое-какой "частной практикой". Кто занимался проводкой и
   починкой электрическаго освeщенiя у вольнонаемныхъ -- т.е. въ чекистскихъ
   квартирахъ, кто изъ ворованныхъ казенныхъ матерiаловъ мастерилъ ножи, серпы
   или даже косы для вольнаго населенiя, кто чинилъ замки, кто занимался
   "внутреннимъ товарооборотомъ" по такой примeрно схемe: монтеры снабжаютъ
   кабинку мукомоловъ спертымъ съ электростанцiи керосиномъ, мукомолы снабдятъ
   монтеровъ спертой съ мельницы мукой -- всe довольны. И всe -- сыты. Не
   жирно, но сыты. Такъ что, напримeръ, Мухинъ высушивалъ на печкe почти весь
   свой пайковый хлeбъ и слалъ его, черезъ подставныхъ, конечно, лицъ, на волю,
   въ Питеръ, своимъ ребятишкамъ. Вся эта рабочая публика жила дружно и
   спаянно, въ "активъ" не лeзла, доносами не занималась, выкручивалась, какъ
   могла, и выкручивала кого могла.
   Ленчикъ взялъ свой ламотокъ бeлаго хлeба и счелъ своимъ долгомъ
   поддержать Середу:
   -- Какъ сказано въ писанiи: даютъ -- бери, а бьютъ -- бeги. Середа у
   насъ парень умственный. Онъ жратву изъ такого мeста выкопаетъ, гдe десятеро
   другихъ съ голоду бы подохли... Говорилъ я вамъ -- ребята у насъ -- гвозди,
   при старомъ режимe сдeланы, не то что какая-нибудь совeтская фабрикацiя, --
   Ленчикъ похлопалъ по плечу Пиголицу, -- не то, что вотъ -- выдвиженецъ-то
   этотъ...
   Пиголица сумрачно отвелъ плечо: {271}
   -- Бросилъ бы трепаться, Ленчикъ. Что это ты все про старый режимъ
   врешь. Мало тебя, что ли, по мордe били.
   -- Насчетъ морды -- не приходилось, братокъ, не приходилось. Конечно,
   люди мы простые. По пьяному дeлу -- не безъ того, чтобы и потасовочку
   завести... Былъ грeхъ, былъ грeхъ... Такъ я, братокъ, на свои деньги пилъ,
   на заработанныя... Да и денегъ у меня, братокъ, довольно было, чтобы и
   выпить, и закусить, и машину завести, что-бъ играла вальсъ "Дунайскiя
   волны"... А ежели перегрузочка случалась, это значитъ: "извозчикъ, на
   Петербургскую двугривенный?" За двугривенный двe версты бариномъ eдешь. Вотъ
   какъ оно, братокъ.
   -- И все ты врешь, -- сказалъ Пиголица, -- ужъ вралъ бы въ своей
   компанiи -- чортъ съ тобой.
   -- Для насъ, братокъ, всякъ хорошiй человeкъ -- своя компанiя.
   -- Нашъ Пиголица, -- вставилъ свое разъясненiе Середа, -- парень
   хорошiй. Что онъ нeсколько волкомъ глядитъ -- это оттого, что въ мозгахъ у
   него малость промфинплана не хватаетъ. И чего ты треплешься, чучело?
   Говорятъ люди, которые почище твоего видали. Сиди и слушай. Про хорошую
   жизнь и въ лагерe вспомнить прiятно.
   -- А вотъ я послушаю, -- раздраженно сказалъ Пиголица. -- Всe вы старое
   хвалите, какъ сговорились, а вотъ я свeжаго человeка спрошу.
   -- Ну, ну... Спроси, спроси.
   Пиголица испытующе уставился въ меня.
   -- Вы, товарищъ, старый режимъ, вeроятно, помните?
   -- Помню.
   -- Значитъ, и закусочку, и выпивку покупать приходилось?
   -- Не безъ того.
   -- Вотъ старички эти меня разыгрывали -- ну, они сговорившись. Вотъ,
   скажемъ, если Ленчикъ далъ бы мнe въ старое время рубль и сказалъ: пойди,
   купи... -- дальнeйшее Пиголица сталъ отсчитывать по пальцамъ: -- полбутылки
   водки, фунтъ колбасы, бeлую булку, селедку, два огурца... да, что еще... да,
   еще папиросъ коробку -- такъ сколько съ рубля будетъ сдачи?
   Вопросъ Пиголицы засталъ меня нeсколько врасплохъ. Чортъ его знаетъ,
   сколько все это стоило... Кромe того, въ Совeтской Россiи не очень ужъ
   удобно вспоминать старое время, въ особенности не въ терминахъ оффицiальной
   анафемы. Я слегка замялся. Мухинъ посмотрeлъ на меня со своей невеселой
   улыбкой.
   -- Ничего, не бойтесь, у парня въ головe -- путаница, а такъ, онъ
   парень ничего, въ стукачахъ не работаетъ... Я самъ напомню, полбутылки...
   -- А ты не подсказывай, довольно уже разыгрывали. Ну, такъ сколько
   будетъ сдачи?
   Я сталъ отсчитывать -- тоже по пальцамъ: полбутылки, примeрно,
   четвертакъ, колбаса -- вeроятно, тоже (Мухинъ подтверждающе кивнулъ головой,
   и Пиголица безпокойно оглянулся на него), {272} булка -- пятакъ, селедка --
   копeйки три, огурцы -- тоже вродe пятака, папиросы... Да, такъ съ
   двугривенный сдачи будетъ.
   -- Никакихъ сдачей, -- восторженно заоралъ Ленчикъ, -- кутить, такъ
   кутить. Гони, Пиголица, еще пару пива и четыре копeйки сдачи. А? Видалъ
   миндалъ?
   Пиголица растерянно и подозрительно осмотрeлъ всю компанiю.
   -- Что? -- спросилъ Мухинъ, -- опять скажешь: сговорившись?
   Видъ у Пиголицы былъ мрачный, но отнюдь не убeжденный.
   -- Все это -- ни черта подобнаго. Если бы такiя цeны были -- и
   революцiи никакой не было бы. Ясно.
   -- Вотъ такiе-то умники, вродe тебя, революцiю и устраивали.
   -- А ты не устраивалъ?
   -- Я?
   -- Ну да, ты.
   -- Такихъ умниковъ и безъ меня хватало, -- не слишкомъ искренно
   отвeтилъ Середа.
   -- Тебe, Пиголица, -- вмeшался Ленчикъ, -- чтобы прорывъ въ мозгахъ
   заткнуть, нужно по старымъ цeнамъ не иначе какъ рублей тысячу пропить. Охъ,
   и балда, прости Господи... Толкуешь тутъ ему, толкуешь... Заладилъ про
   буржуевъ, а того, что подъ носомъ, -- такъ ему не видать...
   -- А тебe буржуи нравятся?
   -- А ты видалъ буржуя?
   -- Не видалъ, а знаю.
   -- Сукинъ ты сынъ, Пигалица, вотъ что я тебe скажу. Что ты, орясина, о
   буржуe знаешь? Сидeлъ у тебя буржуй и торговалъ картошкой. Шелъ ты къ этому
   буржую и покупалъ на три копeйки картофеля -- и горюшка тебe было мало. А
   какъ остался безъ буржуя -- на заготовки картофеля eздилъ?
   -- Не eздилъ.
   -- Ну, такъ на хлeбозаготовки eздилъ, все одно, одинъ чортъ. Eздилъ?
   -- Eздилъ.
   -- Очень хорошо... Очень замeчательно. Значитъ, будемъ говорить такъ:
   замeсто того, чтобы пойти къ буржую и купить у него на три копeйки пять
   фунтовъ картофеля, -- Ленчикъ поднялъ указующiй перстъ, -- на три копeйки
   пять фунтовъ -- безо всякаго тамъ бюрократизма, очередей, -- eхалъ, значитъ,
   нашъ уважаемый и дорогой пролетарскiй товарищъ Пиголица у мужика картошку
   грабить. Такъ. Ограбилъ. Привезъ. Потомъ говорятъ нашему дорогому и
   уважаемому товарищу Пиголицe: не будете ли вы такъ любезны въ порядкe
   комсомольской или тамъ профсоюзной дисциплины идти на станцiю и насыпать эту
   самую картошку въ мeшки -- субботникъ, значитъ. На субботники ходилъ?
   -- А ты не ходилъ?
   -- И я ходилъ. Такъ я этимъ не хвастаюсь. {273}
   -- И я не хвастаюсь.
   -- Вотъ это -- очень замечательно, хвастаться тутъ, братишечка, вовсе
   ужъ нечeмъ: гнали -- ходилъ. Попробовалъ бы не пойти... Такъ вотъ, значитъ,
   ограбивши картошку, ходилъ нашъ Пиголица и картошку грузилъ; конечно, не всe
   Пиголицы ходили и грузили, кое-кто и кишки свои у мужика оставилъ. Потомъ
   ссыпалъ Пиголица картошку изъ мeшковъ въ подвалы, потомъ перебиралъ Пиголица
   гнилую картошку отъ здоровой, потомъ мотался нашъ Пиголица по разнымъ
   бригадамъ и кавалерiямъ -- то кооперативъ ревизовалъ, то чистку устраивалъ,
   то карточки провeрялъ и чортъ его знаетъ что... И за всю эту за волыночку
   получилъ Пиголица карточку, а по карточкe -- пять килъ картошки въ мeсяцъ,
   только кила-то эти, извините ужъ, не по три копeечки, а по тридцать. Да еще
   и въ очереди постоишь...
   -- За такую работу, да при старомъ режимe -- пять вагоновъ можно было
   бы заработать.
   -- Почему -- пять вагоновъ? -- спросилъ Пиголица.
   -- А очень просто. Я, скажемъ, рабочiй, мое дeло -- за станкомъ стоять.
   Если бы я все это время, что я на заготовки eздилъ, на субботники ходилъ, по
   бригадамъ мотался, въ очередяхъ торчалъ, -- ты подумай, сколько я бы за это
   время рублей выработалъ. Да настоящихъ рублей, золотыхъ. Такъ вагоновъ на
   пять и вышло бы.
   -- Что это вы все только на копeйки, да на рубли все считаете?
   -- А ты на что считаешь?
   -- Вотъ и сидeлъ буржуй на твоей шеe.
   -- А на твоей шеe никто не сидитъ? И самъ ты-то гдe сидишь? Если ужъ
   объ шеe разговоръ пошелъ -- тутъ ужъ молчалъ бы ты лучше. За что тебe пять
   лeтъ припаяли? Далъ бы въ морду старому буржую -- отсидeлъ бы недeлю и
   кончено. А теперь вмeсто буржуя -- ячейка. Кому ты далъ въ морду? А вотъ
   пять лeтъ просидишь. Да потомъ еще домой не пустятъ -- eзжай куда-нибудь къ
   чортовой матери. И поeдешь. Насчетъ шеи -- кому ужъ кому, а тебe бы,
   Пиголица, помалкивать лучше бы...
   -- Если бы старый буржуй, -- сказалъ Ленчикъ, -- если бы старый буржуй
   тебe такую картошку далъ, какъ сейчасъ кооперативъ даетъ -- такъ этому бы
   буржую всю морду его же картошкой вымазали бы...
   -- Такъ у насъ еще не налажено. Не научились...
   -- Оно, конечно, не научились! За пятнадцать-то лeтъ? За пятнадцать
   лeтъ изъ обезьяны профессора сдeлать можно, а не то что картошкой торговать.
   Наука, подумаешь. Раньше никто не умeлъ ни картошку садить, ни картошкой
   торговать! Инструкцiй, видишь-ли, не было! Картофельной политграмоты не
   проходили! Скоро не то, что сажать, а и жевать картошку разучимся...
   Пиголица мрачно поднялся и молча сталъ вытаскивать изъ полокъ какiе-то
   инструменты. Видъ у него былъ явно отступательный.
   -- Нужно эти разговоры, въ самомъ дeлe, бросить, -- {274} степенно
   сказалъ Мухинъ. -- Что тутъ человeку говорить, когда онъ уши затыкаетъ. Вотъ
   просидитъ еще года съ два -- поумнeетъ.
   -- Кто поумнeетъ -- такъ еще неизвeстно. Вы все въ старое смотрите, а
   мы напередъ смотримъ.
   -- Семнадцать лeтъ смотрите.
   -- Ну и семнадцать лeтъ. Ну, еще семнадцать лeтъ смотрeть будемъ. А
   заводы-то построили?
   -- Иди ты къ чортовой матери со своими заводами, дуракъ, -- обозлился
   Середа, -- заводы построили? Такъ чего же ты, сукинъ сынъ, на Тулому не
   eдешь, электростанцiю строить? Ты почему, сукинъ сынъ, не eдешь? А? Чтобы
   строили, да не на твоихъ костяхъ? Дуракъ, а своихъ костей подкладывать не
   хочетъ...
   На Туломe -- это верстахъ въ десяти южнeе Мурманска -- шла въ это время
   стройка электростанцiи, конечно, "ударная" стройка и, конечно, "на костяхъ"
   -- на большомъ количествe костей. Всe, кто могъ какъ-нибудь извернуться отъ
   посылки на Тулому, изворачивались изо всeхъ силъ. Видимо, изворачивался и
   Пиголица.
   -- А ты думаешь -- не поeду?
   -- Ну, и eзжай ко всeмъ чертямъ. Однимъ дуракомъ меньше будетъ.
   -- Подумаешь -- умники нашлись. Въ семнадцатомъ году, небось, всe
   противъ буржуевъ перли. А теперь -- остались безъ буржуевъ, такъ кишка
   тонка. Няньки нeту. Хотeлъ бы я послушать, что это вы въ семнадцатомъ году
   про буржуевъ говорили... Тыкать въ носъ кооперативомъ, да лагеремъ -- теперь
   всякiй дуракъ можетъ. Умники... Гдe ваши мозги были, когда вы революцiю
   устраивали?
   Пиголица засунулъ въ карманъ свои инструменты и исчезъ.
   Мухинъ подмигнулъ мнe:
   -- Вотъ это правильно сказано, здорово заворочено. А то, въ самомъ дeлe
   -- насeли всe на одного... -- Въ тонe Мухина было какое-то удовлетворенiе.
   Онъ не безъ нeкотораго ехидства посмотрeлъ на Середу. -- А то -- тоже, кто
   тамъ ни устраивалъ -- а Пиголицамъ-то расхлебывать приходится. А
   Пиголицамъ-то -- куда податься...
   -- Н-да, -- какъ бы оправдываясь передъ кeмъ-то, протянулъ Середа, --
   въ семнадцатомъ году, оно, конечно... Опять же -- война. Дурака, однако, что
   и говорить, сваляли, такъ не вeкъ же изъ-за этого въ дуракахъ торчать...
   Поумнeть пора бы...
   -- Ну, и Пиголица -- поживетъ съ твое -- поумнeетъ... А тыкать парню въ
   носъ: дуракъ да дуракъ -- это тоже не дeло... Въ такiе годы -- кто въ
   дуракахъ не ходилъ...
   -- А что за парень этотъ, Пиголица? -- спросилъ я. -- Вы увeрены, что
   онъ въ третью часть не бeгаетъ?
   -- Ну, нeтъ, этого нeту, -- торопливо сказалъ Середа, какъ бы
   обрадовавшiйся перемeнe темы -- Этого -- нeтъ. Это сынъ Мухинскаго прiятеля.
   Мухинъ его здeсь и подобралъ... Набилъ морду какому-то комсомольскому
   секретарю -- вотъ ему пять лeтъ и припаяли... Безъ Мухина -- пропалъ бы,
   пожалуй, {275} парнишка... -- Середа какъ-то неуютно поежился, какъ бы
   что-то вспоминая... -- Такимъ вотъ, какъ Пиголица, -- здeсь хуже всего, ума
   еще немного, опыта -- и того меньше, во всякiя тамъ политграмоты взаправду
   вeрятъ... Думаетъ, что и въ самомъ дeлe -- царство трудящихся. Но вотъ --
   пока что пять лeтъ уже имeетъ, какiя-то тамъ свои комсомольскiя права
   отстаивалъ... А начнетъ отстаивать здeсь -- совсeмъ пропадетъ. Ты, Мухинъ,
   зря за него заступаешься. Никто его не обижаетъ, а нужно, чтобы парень
   ходилъ, глаза раскрывши... Ежели бы намъ въ семнадцатомъ году такъ бы прямо,
   какъ дважды -- два, доказали: дураки вы, ребята, сами себe яму роете, -- мы
   бы здeсь не сидeли...
   -- А вотъ вы лично въ семнадцатомъ году такiя доказательства стали бы
   слушать?
   Середа кисло поморщился и для чего-то посмотрeлъ въ окно.
   -- Вотъ то-то и оно, -- неопредeленно сказалъ онъ.
  
   ВЗАИМООТНОШЕНIЯ
  
  
   Въ этой кабинкe мы провели много часовъ, то скрываясь въ ней отъ
   послeднихъ зимнихъ бурь, то просто принимая приглашенiе кого-нибудь изъ ея
   обитателей насчетъ чайку. Очень скоро въ этой кабинкe и около нея
   установились взаимоотношенiя, такъ сказать, стандартныя, между толковой
   частью интеллигенцiи и толковой частью пролетарiата. Пролетарское отношенiе
   выражалось въ томъ, что у насъ всегда была отточенная на ять пила, что мы,
   напримeръ, были предупреждены о перемeнe коменданта и о необходимости
   выполнить норму цeликомъ. Норму выполняла почти вся кабинка, такъ что, когда
   новый -- на этотъ разъ вольнонаемный -- комендантъ пришелъ провeрить наши
   фантастическiе 135% -- ему оставалось только недоумeнно потоптаться и
   искупить свое гнусное подозрeнiе довольно путаной фразой:
   -- Ну, вотъ -- если человeкъ образованный...
   Почему образованный человeкъ могъ выполнить количество работы,
   рeшительно непосильное никакому профессiоналу-пильщику, -- осталось,
   конечно, невыясненнымъ. Но наши 135% были, такъ сказать, оффицiально
   провeрены и оффицiально подтверждены. Ленчикъ, не безъ нeкотораго волненiя
   смотрeвшiй со стороны на эту провeрку, не удержался и показалъ носъ
   удалявшейся комендантской спинe.
   -- Эхъ, елочки мои вы палочки, если бы намъ -- да всeмъ вмeстe, вотъ
   какъ пальцы на кулакe, -- Ленчикъ для вразумительности растопырилъ было
   пальцы и потомъ сжалъ ихъ въ кулакъ, -- если бы намъ, да всeмъ вмeстe --
   показали бы мы этой сволочи...
   -- Да, -- сумрачно сказалъ Юра, -- дeло только въ томъ, что сволочь все
   это знаетъ еще лучше, чeмъ мы съ вами.
   -- Это, молодой человeкъ, ничего. Исторiю-то вы знаете -- ну, какъ были
   удeльные князья -- всякiй врозь норовилъ -- вотъ и насeли татары. А какъ
   взялись всe скопомъ -- такъ отъ татаръ мокрое мeсто осталось. {276}
   -- Вeрно, -- сказалъ Юра еще сумрачнeе, -- только татары сидeли триста
   лeтъ.
   Ленчикъ какъ-то осeлъ.
   -- Да, конечно, триста лeтъ... Ну, теперь и темпы не тe, и народъ не
   тотъ... Долго не просидятъ...
   Съ нашей же стороны мы поставляемъ кабинкe, такъ сказать,
   интеллектуальную продукцiю. Сейчасъ, выбитыя изъ всeхъ своихъ колей, русскiя
   массы очень въ этомъ нуждаются. Но къ кому мужикъ пойдетъ, скажемъ, съ
   вопросомъ объ удобренiи своего прiусадебнаго участка? Къ активу? Такъ активъ
   къ нему приставленъ не для разъясненiя, а для ограбленiя. Къ кому обратится
   рабочiй съ вопросами насчетъ пенсiи, переeзда въ другое мeсто, жилищнаго
   прижима или уклоненiя отъ какой-нибудь очередной мобилизацiи куда-нибудь къ
   чортовой матери? Къ профсоюзному работнику? Такъ профсоюзный работникъ
   приставленъ, какъ "приводной ремень отъ партiи къ массамъ", и ремень этотъ
   закрученъ туго. Словомъ, мужикъ пойдетъ къ какому-нибудь сельскому
   интеллигенту, обязательно безпартiйному, а рабочiй пойдетъ къ какому-нибудь
   городскому интеллигенту, предпочтительно контръ-революцiонному. И оба они --
   и крестьянинъ, и рабочiй -- всегда рады потолковать съ хорошимъ,
   образованнымъ человeкомъ и о политикe: какой, напримeръ, подвохъ заключается
   въ законe о колхозной торговлe -- во всякомъ законe публика ищетъ прежде
   всего подвоха, -- или что такое японецъ и какъ обстоятъ дeла съ войной, ну,
   и такъ далeе. Обо всемъ этомъ, конечно, написано въ совeтской печати, но
   совeтская печать занимаетъ совершенно исключительную позицiю: ей рeшительно
   никто не вeритъ -- въ томъ числe и партiйцы. Не вeрятъ даже и въ томъ, гдe
   она не вретъ.
   Въ частномъ случаe лагерной жизни возникаетъ рядъ особыхъ проблемъ:
   напримeръ, съ Мухинымъ. Семья осталась въ Питерe, семью лишаютъ паспорта --
   куда дeваться? Все переполнено, вездe голодъ. Въ какой-нибудь Костромe
   придется мeсяцами жить въ станцiонномъ залe, въ пустыхъ товарныхъ вагонахъ,
   подъ заборами и т.д.: жилищный кризисъ. На любомъ заводe жену Мухина
   спросятъ: а почему вы уeхали изъ Ленинграда и гдe вашъ паспортъ? Понятно,
   что съ такими вопросами Мухинъ не обратится ни къ юрисконсульту, ни въ
   культурно-просвeтительный отдeлъ. Я же имeлъ возможность сказать Мухину:
   нужно eхать не въ Кострому, а въ Махачъ Кала или Пишпекъ -- тамъ русскихъ
   мало и тамъ насчетъ паспортовъ не придираются. Въ Пишпекe, скажемъ, можно
   обратиться къ нeкоему Ивану Ивановичу, вeроятно, еще возсeдающему въ
   овцеводческомъ трестe или гдe-нибудь около. Иванъ Ивановичъ имeетъ
   возможность переправить жену Мухина или въ опiумный совхозъ въ Каракола, или
   въ овцеводческiй совхозъ на Качкорe. Жить придется въ юртe, но съ голоду не
   пропадутъ.
   Все это, -- такъ сказать, житейская проза. Но, кромe прозы, возникаютъ
   и нeкоторые другiе вопросы: напримeръ, о старой русской литературe, которую
   читаютъ взасосъ, до полнаго измочаливанiя {277} страницъ -- трижды
   подклеенныхъ, замусоленныхъ, наполненныхъ карандашными вставками
   окончательно нечитательныхъ мeстъ... Вотъ ужъ, дeйствительно, пришло
   время-времячко, "когда мужикъ не Блюхера и не милорда глупаго"...
   Марксистскую расшифровку русскихъ классиковъ знаютъ приблизительно всe -- но
   что "товарищи" пишутъ, это уже въ зубахъ навязло, въ это никто не вeритъ --
   хотя какъ разъ тутъ-то марксистская критика достаточно сильна... Но все
   равно -- это "наши пишутъ", и читать не стоитъ...
   ...Такъ, въ миллiонахъ мeстъ и по миллiону поводовъ идетъ процессъ
   выковыванiя новаго народнаго сознанiя...
  
   КУЛАКЪ АКУЛЬШИНЪ
  
  
   Въ виду приближенiя весны, всe наши бригады были мобилизованы на уборку
   мусора въ многочисленныхъ дворахъ управленiя ББК. Юра къ этому времени
   успeлъ приноровиться къ другой работe: по дорогe между Медгорой и третьимъ
   лагпунктомъ достраивалось зданiе какого-то будущаго техникума ББК, въ зданiи
   уже жилъ его будущiй завeдующiй, и Юра совершенно резонно разсудилъ, что ему
   цeлесообразнeе околачиваться у этого техникума съ заранeе обдуманнымъ
   намeренiемъ: потомъ влeзть въ него въ качествe учащагося -- о техникумe рeчь
   будетъ позже. Мнe же нельзя было покинуть управленческихъ дворовъ, такъ какъ
   изъ нихъ я могъ совершать развeдывательныя вылазки по всякаго рода лагернымъ
   заведенiямъ. Словомъ, я попалъ въ окончательные чернорабочiе.
   Я былъ приставленъ въ качествe подручнаго къ крестьянину-возчику,
   крупному мужику лeтъ сорока пяти, съ изрытымъ оспой, рябымъ лицомъ и
   угрюмымъ взглядомъ, прикрытымъ нависающими лохматыми бровями. Наши функцiи
   заключались въ выковыриванiи содержимаго мусорныхъ ящиковъ и въ отвозкe
   нашей добычи за предeлы управленческой территорiи. Содержимое же
   представляло глыбы замерзшихъ отбросовъ, которыя нужно было разбивать ломами
   и потомъ лопатами накладывать на сани.
   Къ моей подмогe мужикъ отнесся нeсколько мрачно. Нeкоторыя основанiя у
   него для этого были. Я, вeроятно, былъ сильнeе его, но моя городская и
   спортивная выносливость по сравненiе съ его -- деревенской и трудовой -- не
   стоила, конечно, ни копeйки. Онъ работалъ ломомъ, какъ машина, изъ часу въ
   часъ. Я непрерывной работы въ данномъ темпe больше получаса безъ передышки
   выдержать не могъ. И, кромe этого, сноровки по части мусорныхъ ямъ у меня не
   было никакой.
   Мужикъ не говорилъ почти ничего, но его междометiя и мимику можно было
   расшифровать такъ: "не ваше это дeло, я ужъ и самъ справлюсь, не лeзьте
   только подъ ноги". Я очутился въ непрiятной роли человeка ненужнаго и
   безтолковаго, взирающаго на то, какъ кто-то дeлаетъ свою работу.
   Потомъ вышло такъ: мой патронъ отбилъ три стeнки очередного ящика и
   оттуда, изъ-за досокъ, вылeзла глыба льда пудовъ {278} этакъ въ двeнадцать.
   Она была надтреснутой, и мужикъ очень ловко разбилъ ее на двe части. Я внесъ
   предложенiе: взгромоздить эти половинки, не разбивая ихъ, прямо на сани,
   чтобы потомъ не возиться съ лопатами. Мужикъ усмeхнулся снисходительно:
   говоритъ-де человeкъ о дeлe, въ которомъ онъ ничего не понимаетъ. Я сказалъ:
   нужно попробовать. Мужикъ пожалъ плечами: попробуйте. Я присeлъ, обхватилъ
   глыбу, глаза полeзли на лобъ, но глыба все же была водружена на сани --
   сначала одна, потомъ другая.
   Мужикъ сказалъ: "ишь ты" и "ну-ну" и потомъ спросилъ: "а очки-то вы
   давно носите?". "Лeтъ тридцать" -- "Что-жъ это вы такъ? ну, давайте,
   закуримъ". Закурили, пошли рядомъ съ санями. Садиться на сани было нельзя:
   за это давали годъ добавочнаго срока -- конское поголовье и такъ еле живо;
   до человeческаго поголовья начальству дeла не было.
   Начался обычный разговоръ: давно ли въ лагерe, какой срокъ и статья,
   кто остался на волe... Изъ этого разговора я узналъ, что мужика зовутъ
   Акульшинъ, что получилъ онъ десять лeтъ за сопротивленiе коллективизацiи, но
   что, впрочемъ, влипъ не онъ одинъ: все село выслали въ Сибирь съ женами и
   дeтьми, но безъ скота и безъ инвентаря. Самъ онъ, въ числe коноводовъ чиномъ
   помельче, получилъ десять лeтъ. Коноводы чиномъ покрупнeе были разстрeляны
   тамъ же, на мeстe происшествiя. Гдe-то тамъ, въ Сибири, какъ-то
   неопредeленно околачивается его семья ("жена-то у меня -- просто кладъ, а не
   баба") и шестеро ребятъ въ возрастe отъ трехъ до 25-ти лeтъ ("дeти у меня
   подходящiя, Бога гнeвить нечего"). "А гдe это городъ Барнаулъ?" Я отвeтилъ.
   "А за Барнауломъ что? Мeста дикiя? Ну, ежели дикiя мeста -- смылись мои
   куда-нибудь въ тайгу... У насъ давно уже такой разговоръ былъ: въ тайгу
   смываться. Ну, мы сами не успeли... Жена тутъ писала, что, значитъ, за
   Барнауломъ"... -- Мужикъ замялся и замолкъ.
   На другой день наши дружественныя отношенiя нeсколько продвинулись
   впередъ. Акульшинъ заявилъ: насчетъ этого мусора -- такъ чортъ съ нимъ: и
   онъ самъ напрасно старался, и я зря глыбы ворочалъ -- надъ этимъ мусоромъ
   никакого контроля и быть не можетъ, кто его знаетъ, сколько тамъ его было...
   Скинули въ лeсу очередную порцiю мусора, сeли, закурили. Говорили о
   томъ, о семъ: о минеральныхъ удобренiяхъ ("хороши, да нeту ихъ"), о японцe
   ("до Барнаула, должно быть, доберутся -- вотъ радость-то нашимъ сибирякамъ
   будетъ"), о совхозахъ ("плакали мужики на помeщика, а теперь бы чортъ съ
   нимъ, съ помeщикомъ, самимъ бы живьемъ выкрутиться"), потомъ опять свернули
   на Барнаулъ: что это за мeста и какъ далеко туда eхать. Я вынулъ блокнотъ и
   схематически изобразилъ: Мурманская желeзная дорога, Москва, Уралъ,
   Сибирскiй путь, Алтайская вeтка... "Н-да, далеконько eхать-то! Но тутъ
   главное -- продовольствiе... Ну, продовольствiе-то ужъ я добуду!"
   Эта фраза выскочила у Акульшина какъ-то самотекомъ -- чувствовалось,
   что онъ обо всемъ этомъ уже много, много думалъ. {279} Акульшинъ передернулъ
   плечами и дeланно усмeхнулся, искоса глядя на меня: вотъ такъ люди и
   пропадаютъ, думаетъ про себя, думаетъ, да потомъ возьметъ и ляпнетъ. Я
   постарался успокоить Акульшина: я вообще не ляпаю ни за себя, ни за
   другихъ... "Ну, дай-то Богъ... Сейчасъ такое время, что и передъ отцомъ
   роднымъ лучше не ляпать... Но ужъ разъ сказано, чего тутъ скрывать: семья-то
   моя, должно, въ тайгу подалась, такъ мнe тутъ сидeть нeтъ никакого расчету".
   -- А какъ же вы семью-то въ тайгe найдете? "Ужъ найду, есть такой
   способъ, договорившись уже были". "А какъ съ побeгомъ, съ деньгами и eдой на
   дорогу?" "Да намъ что, мы сами лeсные, уральскiе, тамъ -- лeсомъ, тамъ -- къ
   поeзду подцeплюсь". "А деньги и eду?"
   Акульшинъ усмeхнулся: руки есть. Я посмотрeлъ на его руки. Акульшинъ
   сжалъ ихъ въ кулакъ, кулакъ вздулся желваками мускуловъ. Я сказалъ: это не
   такъ просто.
   -- А что тутъ мудренаго? Мало-ли какой сволочи съ наганами и портфелями
   eздитъ. Взялъ за глотку и кончено...
   ...Въ числe моихъ весьма многочисленныхъ и весьма разнообразныхъ
   подсовeтскихъ профессiй была и такая: преподаватель бокса и джiу-джитсу. По
   нeкоторымъ весьма нужнымъ мнe основанiямъ я продумывалъ комбинацiю изъ
   обeихъ этихъ системъ, а по минованiи этихъ обстоятельствъ, часть
   продуманнаго использовалъ для "извлеченiя прибыли": преподавалъ на курсахъ
   команднаго состава, милицiи и выпустилъ книгу. Книга была немедленно
   конфискована ГПУ, пришли даже ко мнe, не очень чтобы съ обыскомъ, но весьма
   настойчиво -- давайте-ка всe авторскiе экземпляры. Я отдалъ почти всe.
   Одинъ, прошедшiй весьма путаный путь, -- сейчасъ у меня на рукахъ. Акульшинъ
   не зналъ, что десять тысячъ экземпляровъ моего злополучнаго руководства было
   использовано для ГПУ и Динамо и, слeдовательно, не зналъ, что съ хваткой за
   горло дeло можетъ обстоять не такъ просто, какъ это ему кажется...
   -- Ничего тутъ мудренаго нeтъ, -- нeсколько беззаботно повторилъ
   Акульшинъ.
   -- А вотъ вы попробуйте, а я покажу, что изъ этого выйдетъ.
   Акульшинъ попробовалъ: ничего не вышло. Черезъ полсекунды Акульшинъ
   лежалъ на снeгу въ положенiи полной безпомощности. Слeдующiй часъ нашего
   трудового дня былъ посвященъ разучиванiю нeкоторыхъ элементовъ благороднаго
   искусства безшумной ликвидацiи ближняго своего -- въ варiантахъ, не
   попавшихъ даже и въ мое пресловутое руководство. Черезъ часъ я выбился изъ
   силъ окончательно. Акульшинъ былъ еще свeжъ.
   -- Да, вотъ что значитъ образованiе, -- довольно неожиданно заключилъ
   онъ.
   -- При чемъ тутъ образованiе?
   -- Да такъ. Вотъ сила у меня есть, а умeть не умeю. Вообще, если народъ
   безъ образованныхъ людей, -- все равно, какъ если бы армiя -- въ одномъ
   мeстe все ротные, да безъ ротъ, а въ другомъ -- солдаты, да безъ ротныхъ.
   Ну, и бьетъ, кто {280} хочетъ... Наши товарищи это ловко удумали...
   Образованные, они сидятъ вродe какъ безъ рукъ и безъ ногъ, а мы сидимъ вродe
   какъ безъ головы... Вотъ оно такъ и выходитъ... -- Акульшинъ подумалъ и
   вeско добавилъ: -- Организацiи нeту!
   -- Что имeемъ -- не хранимъ, потерявши -- плачемъ, -- съиронизировалъ
   я.
   Акульшинъ сдeлалъ видъ, что не слыхалъ моего замeчанiя.
   -- Теперь, возьмите вы нашего брата, крестьянство. Ну, конечно, съ
   революцiей -- это все горожане завели, да и теперь намъ безъ города ничего
   не сдeлать. Народу-то насъ сколько: одними топорами справились бы, да вотъ
   -- организацiи нeту... Сколько у насъ на Уралe возстанiй было -- да все
   вразбродъ, въ одиночку. Одни воюютъ, другiе ничего не знаютъ: сидятъ и
   ждутъ. Потомъ этихъ подавили -- тe подымаются. Такъ вотъ все сколько ужъ
   лeтъ идетъ -- и толку никакого нeтъ. Безъ командировъ живемъ. Разбрелся
   народъ, кто куда. Пропасть, оно, конечно, не пропадемъ, а дeло выходитъ
   невеселое.
   Я посмотрeлъ на квадратныя плечи Акульшина и на его крeпкую, упрямую
   челюсть и внутренне согласился: такой, дeйствительно, не пропадетъ -- но
   такихъ не очень-то и много. Бiографiю Акульшина легко можно было
   возстановить изъ скудной и отрывочной информацiи давешняго разговора: всю
   свою жизнь работалъ мужикъ, какъ машина, -- приблизительно такъ же, какъ
   вчера онъ работалъ ломомъ. И, работая, толково работая, не могъ не
   становиться "кулакомъ" -- это, вeроятно, выходило и помимо его воли...
   Попалъ въ "классовые враги" и сидитъ въ лагерe. Но Акульшинъ выкрутится и въ
   лагерe: изъ хорошаго дуба сдeланъ человeкъ... Вспомнились кулаки, которыхъ я
   въ свое время видалъ подъ Архангельскомъ, въ Сванетiи и у Памира --
   высланные, сосланные, а то и просто бeжавшiе куда глаза глядятъ. Въ
   Архангельскъ они прибывали буквально въ чемъ стояли: ихъ выгружали толпами
   изъ ГПУ-скихъ эшелоновъ и отпускали на всe четыре стороны. Дeти и старики
   вымирали быстро, взрослые желeзной хваткой цeплялись за жизнь и за работу...
   и потомъ черезъ годъ-два какими-то неисповeдимыми путями опять вылeзали въ
   кулаки: кто по извозной части, кто по рыбопромышленной, кто сколачивалъ
   лeсорубочныя артели; смотришь -- опять сапоги бутылками, борода лопатой...
   до очередного раскулачиванiя... Въ Киргизiи, далеко за Иссыкъ-Кулемъ,
   "кулаки", сосланные на земли ужъ окончательно "неудобоусвояемыя", занимаются
   какими-то весьма путанными промыслами, вродe добычи свинца изъ таинственныхъ
   горныхъ рудъ, ловлей и копченiемъ форели, пойманной въ горныхъ рeчкахъ,
   какой-то самодeльной охотой -- то силками, то какими-то допотопными
   мултуками, живутъ въ неописуемыхъ шалашахъ и мирно уживаются даже и съ
   басмачами. Въ Сванетiи они дeйствуютъ организованнeе: сколотили артели по
   добычe экспортныхъ и очень дорогихъ древесныхъ породъ -- вродe сампита --
   торгуютъ съ совeтской властью "въ порядкe товарообмeна", имeютъ свои
   пулеметныя команды. Совeтская власть сампитъ принимаетъ, товары сдаетъ, но
   въ горы предпочитаетъ не соваться и дeлаетъ видъ, что все {281} обстоитъ въ
   порядкe. Это -- то, что я самъ видалъ. Мои прiятели -- участники
   многочисленныхъ географическихъ, геологическихъ ботаническихъ и прочихъ
   экспедицiй -- разсказывали вещи, еще болeе интересныя. Экспедицiй этихъ
   сейчасъ расплодилось невeроятное количество. Для ихъ участниковъ -- это
   способъ отдохнуть отъ совeтской жизни. Для правительства -- это глубокая
   развeдка въ дебри страны, это подсчетъ скрытыхъ рессурсовъ, на которыхъ
   будетъ расти будущее хозяйство страны. Рессурсы эти огромны. Мнe
   разсказывали о цeлыхъ деревняхъ, скрытыхъ въ тайгe и окруженныхъ сторожевыми
   пунктами. Пункты сигнализируютъ о приближенiи вооруженныхъ отрядовъ -- и
   село уходитъ въ тайгу. Вооруженный отрядъ находитъ пустыя избы и рeдко
   выбирается оттуда живьемъ. Въ деревняхъ есть американскiе граммофоны,
   японскiя винтовки и японская мануфактура.
   По всей видимости, въ одно изъ такихъ селъ пробралась и семья
   Акульшина. Въ такомъ случаe ему, конечно, нeтъ никакого смысла торчать въ
   лагерe. Прижметъ за горло какого-нибудь чекиста, отберетъ винтовку и пойдетъ
   въ обходъ Онeжскаго озера, на востокъ, къ Уралу. Я бы не прошелъ, но
   Акульшинъ, вeроятно, пройдетъ. Для него лeсъ -- какъ своя изба. Онъ найдетъ
   пищу тамъ, гдe я погибъ бы отъ голода, онъ пройдетъ по мeстамъ, въ которыхъ
   я бы запутался безвыходно и безнадежно... Своимъ урокомъ джiу-джитсу я,
   конечно, сталъ соучастникомъ убiйства какого-нибудь зазeвавшагося чекиста:
   едва-ли чекистъ этотъ имeетъ шансы уйти живьемъ изъ дубовыхъ лапъ
   Акульшина... Но жизнь этого чекиста меня ни въ какой степени не
   интересовала. Мнe самому надо бы подумать объ оружiи для побeга... И, кромe
   того, Акульшинъ -- свой братъ, товарищъ по родинe и по несчастью. Нeтъ,
   жизнь чекиста меня не интересовала.
   Акульшинъ тяжело поднялся:
   -- Ну, а пока тамъ до хорошей жизни -- поeдемъ г..... возить...
   Да, до "хорошей жизни" его еще много остается...
  
   "КЛАССОВАЯ БОРЬБА"
  
  
   Какъ-то мы съ Акульшинымъ выгружали нашу добычку въ лeсу, верстахъ въ
   двухъ отъ Медгоры. Всe эти дни съ сeверо-востока дулъ тяжелый морозный
   вeтеръ, но сейчасъ этотъ вeтеръ превращался въ бурю. Сосны гнулись и
   скрипeли, тучи снeжной пыли засыпали дорогу и лeсъ. Акульшинъ сталъ
   торопиться.
   Только что успeли мы разгрузить наши сани, какъ по лeсу, приближаясь къ
   намъ, прошелъ низкiй и тревожный гулъ: шла пурга. Въ нeсколько минуть и
   лeсъ, и дорога исчезли въ хаосe мятели. Мы почти ощупью, согнувшись въ три
   погибели, стали пробираться въ Медгору. На открытыхъ мeстахъ вeтеръ почти
   сбивалъ съ ногъ. Шагахъ въ десяти уже не было видно ничего. Безъ Акульшина я
   запутался бы и замерзъ. Но онъ шелъ увeренно, ведя на поводу тревожно
   фыркавшую и упиравшуюся лошаденку, {282} то нащупывая ногой заносимую
   снeгомъ колею дороги, то орiентируясь, ужъ Богъ его знаетъ, какимъ лeснымъ
   чутьемъ.
   До Медгоры мы брели почти часъ. Я промерзъ насквозь. Акульшинъ все
   время оглядывался на меня: "уши-то, уши потрите"... Посовeтовалъ сeсть на
   сани: все равно въ такой пургe никто не увидитъ, но я чувствовалъ, что если
   я усядусь, то замерзну окончательно. Наконецъ, мы уперлись въ обрывистый
   берегъ рeчушки Кумсы, огибавшей территорiю управленческаго городка. Отсюда
   до третьяго лагпункта оставалось версты четыре. О дальнeйшей работe нечего
   было, конечно, и думать... Но и четыре версты до третьяго лагпункта -- я,
   пожалуй, не пройду.
   Я предложилъ намъ обоимъ завернуть въ кабинку монтеровъ. Акульшинъ
   сталъ отказываться: "а коня-то я куда дeну?" Но у кабинки стоялъ маленькiй
   почти пустой дровяной сарайчикъ, куда можно было поставить коня. Подошли къ
   кабинкe.
   -- Вы ужъ безъ меня не заходите, подержите, я съ конемъ справлюсь...
   Одному, незнакомому, заходить какъ-то неподходяще.
   Я сталъ ждать. Акульшинъ распрягъ свою лошаденку, завелъ ее въ сарай,
   старательно вытеръ ее клочкомъ сeна, накрылъ какой-то дерюгой: я стоялъ, все
   больше замерзая и злясь на Акульшина за его возню съ лошаденкой. А лошаденка
   ласково ловила губами его грязный и рваный рукавъ. Акульшинъ сталъ засыпать
   ей сeно, а я примирился со своей участью и думалъ о томъ, что вотъ для
   Акульшина эта лагерная кляча -- не "живой инвентарь" и не просто "тягловая
   сила", а живое существо, помощница его трудовой мужицкой жизни... Ну какъ же
   Акульшину не становиться кулакомъ? Ну какъ же Акульшину не становиться
   бeльмомъ въ глазу любого совхоза, колхоза и прочихъ предпрiятiй
   соцiалистическаго типа?...
   Въ кабинкe я, къ своему удивленiю, обнаружилъ Юру -- онъ удралъ со
   своего техникума, гдe онъ промышлялъ по плотницкой части. Рядомъ съ нимъ
   сидeлъ Пиголица, и слышались разговоры о тангенсахъ и котангенсахъ.
   Акульшинъ истово поздоровался съ Юрой и Пиголицей, попросилъ разрeшенiя
   погрeться и сразу направился къ печкe. Я протеръ очки и обнаружилъ, что,
   кромe Пиголицы и Юры, въ кабинкe больше не было никого. Пиголица конфузливо
   сталъ собирать со стола какiя-то бумаги. Юра сказалъ:
   -- Постой, Саша, не убирай. Мы сейчасъ мобилизнемъ старшее поколeнiе.
   Ватикъ, мы тутъ съ тригонометрiй возимся, требуется твоя консультацiя...
   На мою консультацiю расчитывать было трудно. За четверть вeка,
   прошедшихъ со времени моего экстерничанiя на аттестатъ зрeлости, у меня ни
   разу не возникла необходимость обращаться къ тригонометрiи, и тангенсы изъ
   моей головы вывeтрились, повидимому, окончательно: было не до тангенсовъ.
   Юра же математику проходилъ въ германской школe и въ нeмецкихъ терминахъ.
   Произошла нeкоторая путаница въ терминахъ. Путаницу эту мы кое-какъ
   расшифровали. Пиголица поблагодарилъ меня:
   -- А Юра-то взялъ надо мною, такъ сказать, шефство по {283} части
   математики, -- конфузливо объяснилъ онъ, -- наши-то старички -- тоже
   зубрятъ, да и сами-то не больно много понимаютъ...
   Акульшинъ повернулся отъ печки къ намъ:
   -- Вотъ это, ребята, -- дeло, что хоть въ лагерe -- а все же учитесь.
   Образованность -- большое дeло, охъ, большое. Съ образованiемъ -- не
   пропадешь.
   Я вспомнилъ объ Авдeевe и высказалъ свое сомнeнiе. Юра сказалъ:
   -- Вы, знаете что -- вы намъ пока не мeшайте, а то времени у Саши
   мало...
   Акульшинъ снова отвернулся къ своей печкe, а я сталъ ковыряться на
   книжной полкe кабинки. Тутъ было нeсколько популярныхъ руководствъ по
   электротехникe и математикe, какой-то толстый томъ сопротивленiя
   матерiаловъ, полъ десятка неразрeзанныхъ брошюръ пятилeтняго характера,
   Гладковскiй "Цементъ", два тома "Войны и Мира", мелкiе остатки второго тома
   "Братьевъ Карамазовыхъ", экономическая географiя Россiи и "Фрегатъ Паллада".
   Я, конечно, взялъ "Фрегатъ Палладу". Уютно eхалъ и уютно писалъ старикъ. За
   всeми бурями житейскихъ и прочихъ морей у него всегда оставалось: Россiя, въ
   Россiи -- Петербургъ, и въ Петербургe -- домъ, все это налаженное, твердое и
   все это -- свое... Свой очагъ -- и личный и нацiональный, -- въ который онъ
   могъ вернуться въ любой моментъ своей жизни. А куда вернуться намъ,
   русскимъ, нынe пребывающимъ и по эту, и по ту сторону "историческаго рубежа
   двухъ мiровъ"?.. Мы бездомны и здeсь, и тамъ -- но только тамъ это ощущенiе
   бездомности безмeрно острeе... Здeсь -- у меня тоже нeтъ родины, но здeсь
   есть, по крайней мeрe, ощущенiе своего дома, изъ котораго -- если я не
   украду и не зарeжу, меня никто ни въ одиночку, ни на тотъ свeтъ не пошлетъ.
   Тамъ -- нeтъ ни родины, ни дома. Тамъ совсeмъ заячья бездомность. На ночь
   прикурнулъ, день -- какъ-то извернулся -- и опять навостренныя уши: какъ бы
   не мобилизнули, не посадили, не уморили голодомъ и меня самого, и близкихъ
   моихъ. Какъ бы не отобрали жилплощади, логовища моего, не послали Юру на
   хлeбозаготовки подъ "кулацкiй" обрeзъ, не разстрeляли Бориса за его
   скаутскiе грeхи, не поперли бы жену на культработу среди горняковъ совeтской
   концессiи на Шпицбергенe, не "припаяли" бы мнe самому "вредительства",
   "контръ-революцiю" и чего-нибудь въ этомъ родe... Вотъ -- жена: была
   мобилизована переводчицей въ иностранной рабочей делегацiи. Eздила,
   переводила -- контроль, конечно, аховый. Делегацiя произносила рeчи, потомъ
   уeхала, а потомъ оказалось -- среди нея былъ человeкъ, знавшiй русскiй
   языкъ... И вернувшись на родину, ляпнулъ печатно о томъ, какъ это все
   переводилось... Жену вызвали въ соотвeтствующее мeсто, выпытывали,
   выспрашивали, сказали: "угу", "гмъ" и "посмотримъ еще"... Было нeсколько
   совсeмъ неуютныхъ недeль... Совсeмъ заячьихъ недeль... Да, Гончарову и
   eздить, и жить было не въ примeръ уютнeе. Поэтому-то, вeроятно, такъ
   замусоленъ и истрепанъ его томъ... И въ страницахъ -- большая нехватка. Ну,
   все равно... Я полeзъ на чью-то пустую нару, усмeхаясь уже привычнымъ своимъ
   мыслямъ о бренности статистики.... {284}
  
   ___
  
   ...Въ эпоху служенiи своего въ ЦК ССТС (Центральный комитетъ
   профессiональнаго союза служащихъ) я, какъ было уже сказано, руководилъ
   спортомъ, который я знаю и люблю. Потомъ мнe навязали шахматы, которыхъ я не
   знаю и терпeть не могу, -- завeдывалъ шахматами9. Потомъ, въ качествe
   наиболeе грамотнаго человeка въ ЦК, я получилъ въ свое завeдыванiе
   библiотечное дeло: около семисотъ стацiонарныхъ и около двухъ тысячъ
   передвижныхъ библiотекъ. Я этого дeла не зналъ, но это дeло было очень
   интересно... Въ числe прочихъ мeропрiятiй мы проводили и статистическiя
   обслeдованiя читаемости различныхъ авторовъ.
   Всякая совeтская статистика -- это нeкое жизненное, выраженное въ
   цифрахъ, явленiе, однако, исковерканное до полной неузнаваемости различными
   "заданiями". Иногда изъ-подъ этихъ заданiй -- явленiе можно вытащить, иногда
   оно уже задавлено окончательно. По нашей статистикe выходило: на первомъ
   мeстe -- политическая литература, на второмъ -- англосаксы, на третьемъ --
   Толстой и Горькiй, дальше шли совeтскiе авторы и послe нихъ -- остальные
   русскiе классики. Я, для собственнаго потребленiя, сталъ очищать статистику
   отъ всякихъ "заданiй", но все же оставался огромный пробeлъ между тeмъ, что
   я видалъ въ жизни, и тeмъ, что показывали мною же очищенныя цифры. Потомъ,
   послe бесeдъ съ библiотекаршами и собственныхъ размышленiй, тайна была болeе
   или менeе разгадана: совeтскiй читатель, получившiй изъ библiотеки томъ
   Достоевскаго или Гончарова, не имeетъ никакихъ шансовъ этого тома не
   спереть. Такъ бывало и со мной, но я считалъ, что это только индивидуальное
   явленiе:
   Придетъ нeкая Марья Ивановна и увидитъ на столe, скажемъ, "Братьевъ
   Карамазовыхъ":
   -- И. Л., голубчикъ, ну, только на два дня, ей, Богу, только на два
   дня, вы все равно заняты... Ну, что вы въ самомъ дeлe -- я вeдь культурный
   человeкъ! Послeзавтра вечеромъ обязательно принесу...
   Дней черезъ пять приходите къ Марьe Ивановнe...
   -- Вы ужъ, И. Л., извините, ради Бога... тутъ заходилъ Ваня Ивановъ...
   Очень просилъ... -- Ну, знаете, неудобно все-таки не дать: наша молодежь
   такъ мало знакома съ классиками... Нeтъ, нeтъ, вы ужъ не безпокойтесь, онъ
   обязательно вернетъ, я сама схожу и возьму...
   Еще черезъ недeлю вы идете къ Ванe Иванову. Ваня встрeчаетъ васъ
   нeсколько шумно:
   -- Я уже знаю, вы за Достоевскимъ... Какъ же, прочелъ... {285} Очень
   здорово... Эти старички -- умeли, сукины дeти, писать... Но, скажите, чего
   этотъ старецъ...
  
   9 Шахматъ не люблю по чисто "идеологическимъ причинамъ": они
   чрезвычайно широко были использованы для заморачиванiя головъ и отвлеченiя
   оныхъ отъ, такъ сказать, политики. Теперь -- въ этихъ же цeляхъ и по
   совершенно такой же системe используется, скажемъ, фокстротъ: чeмъ бы дитя
   не тeшилось, лишь бы eсть не просило...
  
   Когда, послe нeкоторой литературной дискуссiи, вы ухитряетесь вернуться
   къ судьбe книги, то выясняется, что книги уже нeтъ: ее читаетъ какая-то
   Маруся.
   -- Ну, знаете, что я за буржуй такой, чтобы не дать дeвочкe книги? Что
   съeстъ она ее? Книги -- для того, чтобы читать... Въ библiотекe? Чорта съ
   два получишь что-нибудь путное въ библiотекe. Ничего, прочтетъ и вернетъ. Я
   вамъ самъ принесу.
   Словомъ, вы идете каяться въ библiотеку, платите рубля три штрафа,
   книга исчезаетъ изъ каталога и начинается ея интенсивное хожденiе по рукамъ.
   Черезъ годъ зачитанный у васъ томъ окажется гдe-нибудь на стройкe Игарскаго
   порта или на хлопковыхъ поляхъ Узбекистана. Но ни вы, ни тeмъ паче
   библiотека, этого тома больше не увидите... И ни въ какую статистику эта
   "читаемость" не попадетъ...
   Такъ, болeе или менeе мирно, въ совeтской странe существуютъ двe
   системы духовнаго питанiя массъ: съ одной стороны -- мощная сeть
   профсоюзныхъ библiотекъ, гдe спецiально натасканныя и отвeтственныя за
   наличiе совeтскаго спроса библiотекарши втолковываютъ какимъ-нибудь
   заводскимъ парнямъ:
   -- А вы "Гидроцентрали" еще не читали? Ну, какъ же такъ! Обязательно
   возьмите! Замeчательная книга, изумительная книга!
   Съ другой стороны:
   а) классики, которыхъ "рвутъ изъ рукъ", къ которымъ власть относится
   весьма снисходительно, новeе же не переиздаетъ: бумаги нeтъ. Въ послeднее
   время не взлюбили Салтыкова-Щедрина: очень ужъ для современнаго фельетона
   годится.
   б) рядъ совeтскихъ писателей, которые и существуютъ, и какъ бы не
   существуютъ. Изъ библiотекъ изъять весь Есенинъ, почти весь Эренбургъ
   (даромъ, что теперь такъ старается), почти весь Пильнякъ, "Улялаевщина" и
   "Пушторгъ" Сельвинскаго, "12 стульевъ" и "Золотой теленокъ" Ильфа и Петрова
   -- и многое еще въ томъ же родe. Оно, конечно, нужно же имeть и свою лирику,
   и свою сатиру -- иначе гдe же золотой сталинскiй вeкъ литературы? Но массъ
   сюда лучше не пускать.
   в) подпольная литература, ходящая по рукамъ въ гектографированныхъ
   спискахъ: еще почти никому неизвeстные будущiе русскiе классики, вродe
   Крыжановскаго (не члена ЦК партiи), исписывающiе "для души" сотни печатныхъ
   листовъ, или Сельвинскаго, пишущаго, какъ часто дeлывалъ и авторъ этихъ
   строкъ, одной рукой (правой) для души и другой рукой (лeвой) для хлeба
   халтурнаго, который, увы, нуженъ все-таки "днесь"... Нелегальные кружки
   читателей, которые, рискуя мeстами весьма отдаленными, складываются по
   трешкe, покупаютъ, вынюхиваютъ, выискиваютъ все, лишенное оффицiальнаго
   штампа... И многое другое.
   Ясное, опредeленное мeсто занимаетъ политическая литература. Она
   печатается миллiонными тиражами и въ любой библiотекe губернскаго масштаба
   она валяется вагонами (буквально {286} вагонами) неразрeзанной бумажной
   макулатуры и губитъ бюджеты библiотекъ.
   А какъ же со статистикой?
   А со статистикой вотъ какъ:
   Всякая библiотекарша служебно заинтересована въ томъ, чтобы показать
   наивысшiй процентъ читаемости политической и вообще совeтской литературы.
   Всякiй инструкторъ центральнаго комитета, вотъ вродe меня, заинтересованъ въ
   томъ, чтобы по своей линiи продемонстрировать наиболeе совeтскую постановку
   библiотечнаго дeла. Всякiй профессiональный союзъ заинтересованъ въ томъ,
   чтобы показать ЦК партiи, что у него культурно-просвeтительная работа
   поставлена "по сталински".
   Слeдовательно: а) библiотекарша вретъ, б) я вру, в) профсоюзъ вретъ.
   Врутъ еще и многiя другiя "промежуточныя звенья". И я, и библiотекарша, и ЦК
   союза, и промежуточныя звенья все это отлично понимаемъ: невысказанная, но
   полная договоренность... И въ результатe -- получается, извините за
   выраженiе, статистика... По совершенно такой же схемe получается статистика
   колхозныхъ посeвовъ, добычи угля, ремонта тракторовъ... Нeтъ, статистикой
   меня теперь не проймешь.
  
   ЗУБАМИ -- ГРАНИТЪ НАУКИ
  
  
   Отъ Гончарова меня оторвалъ Юра: снова понадобилось мое математическое
   вмeшательство. Стали разбираться. Выяснилось, что, насeдая на тригонометрiю,
   Пиголица имeлъ весьма неясное представленiе объ основахъ алгебры и
   геометрiи, тангенсы цeплялись за логарифмы, логарифмы за степени, и вообще
   было непонятно, почему доброе русское "х" именуется иксомъ. Кое-какiя
   формулы были вызубрены на зубокъ, но между ними оказались провалы, разрывъ
   всякой логической связи между предыдущимъ и послeдующимъ: то, что на
   совeтскомъ языкe именуется "абсолютной неувязкой". Попытались "увязать". По
   этому поводу я не безъ нeкотораго удовольствiя убeдился, что какъ ни прочно
   забыта моя гимназическая математика -- я имeю возможность возстановить
   логическимъ путемъ очень многое, почти все. Въ назиданiе Пиголицe -- а,
   кстати, и Юрe -- я сказалъ нeсколько вдумчивыхъ словъ о необходимости
   систематической учебы: вотъ-де училъ это двадцать пять лeтъ тому назадъ и
   никогда не вспоминалъ, а когда пришлось -- вспомнилъ... Къ моему назиданiю
   Пиголица отнесся раздражительно:
   -- Ну, и чего вы мнe объ этомъ разсказываете -- будто я самъ не знаю...
   Вамъ хорошо было учиться, никуда васъ не гоняли, сидeли и зубрили... А тутъ
   мотаешься, какъ навозъ въ проруби... И работа на производствe, и
   комсомольская нагрузка, и профсоюзная нагрузка, и всякiе субботники... Чтобы
   учиться -- зубами время вырывать надо. Мeсяцъ поучишься -- потомъ попрутъ
   куда-нибудь на село -- начинай сначала... Да еще и жрать нечего... Нeтъ, ужъ
   вы мнe насчетъ стараго режима -- оставьте...
   Я отвeтилъ, что хлeбъ свой я зарабатывалъ съ пятнадцати {287} лeтъ,
   экзаменъ на аттестатъ зрeлости сдалъ экстерномъ, въ университетe учился на
   собственныя деньги и что такихъ, какъ я, было сколько угодно. Пиголица
   отнесся къ моему сообщенiю съ нескрываемымъ недовeрiемъ, но спорить не
   сталъ:
   -- Теперь стараго режима нeту -- такъ можно про него что угодно
   говорить... Правящимъ классамъ, конечно, очень неплохо жилось, я и не
   говорю, зато трудящiйся народъ...
   Акульшинъ угрюмо кашлянулъ.
   -- Трудящiйся народъ, -- сказалъ онъ, не отрывая глазъ отъ печки, --
   трудящiйся народъ по лагерямъ не сидeлъ и съ голодухи не дохъ... А ходъ былъ
   -- куда хочешь: хочешь -- на заводъ, хочешь -- въ университетъ...
   -- Такъ ты мнe еще скажешь, что крестьянскому парню можно было въ
   университетъ идти?
   -- Скажу... И не то еще скажу... А куда теперь крестьянскому парню
   податься, когда ему eсть нечего? Въ колхозъ?
   -- А почему же не въ колхозъ?
   -- А такiе, какъ ты, будутъ командовать, -- презрительно спросилъ
   Акульшинъ и, не дожидаясь отвeта, продолжалъ о давно наболeвшемъ: -- на
   дуракахъ власть держится; понабрали дураковъ, лодырей, пропойцъ -- вотъ и
   командуютъ: пятнадцать лeтъ изъ голодухи вылeзть не можемъ.
   -- Изъ голодухи? Ты думаешь, городской рабочiй не голодаетъ? А кто эту
   голодуху устроилъ? Саботируютъ, сволочи, скотъ рeжутъ, кулачье...
   -- Кулачье?... -- Усы Акульшина встали дыбомъ. -- Кулачье? Это
   кулачье-то Россiю разорило? А? Кулачье, а не товарищи-то ваши съ
   револьверами и лагерями? Кулачье? Ахъ, ты, сукинъ ты сынъ, соплякъ. --
   Акульшинъ запнулся, какъ бы не находя словъ для выраженiя своей ярости. --
   Ахъ, ты, сукинъ сынъ, выдвиженецъ...
   Выдвиженца Пиголица вынести не смогъ.
   -- А вы, папаша, -- сказалъ онъ ледянымъ тономъ, -- если пришли
   грeться, такъ грeйтесь, а то за выдвиженца можно и по мордe получить.
   Акульшинъ грузно поднялся съ табуретки.
   -- Это -- ты-то... по мордe... -- и сдeлалъ шагъ впередъ.
   Вскочилъ и Пиголица. Въ лицe Акульшина была неутолимая ненависть ко
   всякаго рода активистамъ, а въ Пиголицe онъ не безъ нeкотораго основанiя
   чувствовалъ нeчто активистское. Выдвиженецъ же окончательно вывелъ Пиголицу
   изъ его и безъ того весьма неустойчиваго нервнаго раздраженiя. Терминъ
   "выдвиженецъ" звучитъ въ неоффицiальной Россiи чeмъ-то глубоко
   издeвательскимъ и по убойности своей превосходитъ самый оглушительный матъ.
   Запахло дракой. Юра тоже вскочилъ.
   -- Да бросьте вы, ребята, -- началъ было онъ... Однако, моментъ для
   мирныхъ переговоровъ оказался неподходящимъ. Акульшинъ вeжливо отстранилъ
   Юру, какъ-то странно исподлобья уставился въ Пиголицу и вдругъ схватилъ его
   за горло. Я, проклиная свои давешнiя уроки джiу-джитсу, ринулся на постъ
   {288} миротворца. Но въ этотъ моментъ дверь кабинки раскрылась и оттуда,
   какъ deus ex machina, появились Ленчикъ и Середа. На все происходившее
   Ленчикъ реагировалъ довольно неожиданно.
   -- Ура, -- заоралъ онъ. -- Потасовочка? Рабоче-крестьянская смычка?
   Вотъ это я люблю... Вдарь его, папаша, по заду... Покажи ему, папаша...
   Середа отнесся ко всему этому съ менeе зрeлищной точки зрeнiя.
   -- Эй, хозяинъ, пришелъ въ чужой домъ, такъ рукамъ воли не давай. Пусти
   руку. Въ чемъ тутъ дeло?
   Къ этому моменту я уже вeжливо обжималъ Акульшина за талiю. Акульшинъ
   отпустилъ руку и стоялъ, тяжело сопя и не сводя съ Пиголицы взгляда,
   исполненнаго ненависти. Пиголица стоялъ, задыхаясь, съ перекошеннымъ
   лицомъ...
   -- Та-акъ, -- протянулъ онъ... -- Цeльной, значитъ, бандой собрались...
   Та-акъ.
   Никакой "цeльной банды", конечно, и въ поминe не было -- наоборотъ, въ
   сущности, всe стали на его, Пиголицы, защиту. Но подъ бандой Пиголица
   разумeлъ, видимо, весь "старый мiръ", который онъ когда-то былъ призванъ
   "разрушить"; да и едва-ли Пиголица находился въ особенно вмeняемомъ
   состоянiи.
   -- Та-акъ, -- продолжалъ онъ, -- по старому режиму, значитъ,
   дeйствуете...
   -- При старомъ режимe, дорогая моя пташечка Пиголица, -- снова
   затараторилъ Ленчикъ, -- ни въ какомъ лагерe ты бы не сидeлъ, а уважаемый
   покойничекъ, папаша твой то-есть, просто загнулъ бы тебe въ свое время
   салазки, да всыпалъ бы тебe, сколько полагается.
   "Салазки" добили Пиголицу окончательно. Онъ осeкся и стремительно
   ринулся къ полочкe съ инструментами и дрожащими руками сталъ вытаскивать
   оттуда какое-то зубило. "Ахъ, такъ салазки, я вамъ покажу салазки". Юра
   протиснулся какъ-то между нимъ и полкой и дружественно обхватилъ парня за
   плечи...
   -- Да, брось ты, Сашка, брось, не видишь что-ли, что ребята просто
   дурака валяютъ, разыгрываютъ тебя...
   -- Ага, разыгрываютъ, вотъ я имъ покажу розыгрышъ...
   Зубило было уже въ рукахъ Пиголицы. На помощь Юрe бросились Середа и
   я...
   -- Разыгрываютъ... Осточертeли мнe эти розыгрыши. Всякая сволочь въ
   носъ тыкаетъ: дуракъ, выдвиженецъ, грабитель... Что, грабилъ я тебя? --
   вдругъ яростно обернулся онъ къ Акульшину.
   -- А что, не грабилъ?
   -- Послушай, Саша, -- нeсколько неудачно вмeшался Юра, -- вeдь и въ
   самомъ дeлe грабилъ. На хлeбозаготовки вeдь eздилъ?
   Теперь ярость Пиголицы обрушилась на Юру.
   -- И ты -- тоже. Ахъ, ты, сволочь, а тебя пошлютъ, такъ ты не поeдешь.
   А ты на какомъ хлeбe въ Берлинe учился? Не на томъ, что я на заготовкахъ
   грабилъ? {289}
   Замeчанiе Пиголицы могло быть вeрно въ прямомъ смыслe и оно безусловно
   было вeрно въ переносномъ. Юра сконфузился.
   -- Я не про себя говорю. Но вeдь Акульшину-то отъ этого не легче, что
   ты -- не самъ, а тебя посылали.
   -- Стойте ребята, -- сурово сказалъ Середа, -- стойте. А ты, папашка,
   послушай: я тебя знаю. Ты въ третьей плотницкой бригадe работалъ?
   -- Ну, работалъ, -- какъ-то подозрительно отвeтилъ Акульшинъ.
   -- Новое зданiе ШИЗО строилъ?
   -- Строилъ.
   -- Заставляли?
   -- А что, я по своей волe здeсь?
   -- Такъ какая разница: этого паренька заставляли грабить тебя, а тебя
   заставляли строить тюрьму, въ которой этотъ паренекъ сидeть, можетъ, будетъ?
   Что, своей волей мы тутъ всe сидимъ? Тьфу, -- свирeпо сплюнулъ Середа, --
   вотъ, мать вашу... сволочи, сукины дeти... Семнадцать лeтъ Пиголицу мужикомъ
   по затылку бьютъ, а Пиголицей изъ мужика кишки вытягиваютъ... Такъ еще не
   хватало, чтобы вы для полнаго комплекта удовольствiя еще другъ другу въ
   горло и по своей волe цeплялись.. Ну, и дубина народъ, прости Господи.
   Замeсто того, чтобы раскумекать, кто и кeмъ васъ лупитъ -- не нашли другого
   разговору, какъ другъ другу морды бить... А тебe, хозяинъ, -- стыдно, старый
   ты мужикъ, тебe ужъ давно бы пора понять.
   -- Давно понялъ, -- сумрачно сказалъ Акульшинъ.
   -- Такъ чего же ты въ Пиголицу вцeпился?
   -- А ты видалъ, что по деревнямъ твои Пиголицы дeлаютъ?
   -- Видалъ. Такъ что, онъ по своей волe?
   -- Эхъ ребята, -- снова затараторилъ Ленчикъ, -- не по своей волe
   воробей навозъ клюетъ... Конечно, ежели потасовочка по хорошему отъ добраго
   сердца, отчего же и кулаки не почесать... а всамдeлишно за горло цeпляться
   никакого расчету нeтъ.
   Юра за это время что-то потихоньку втолковывалъ Пиголицe.
   -- Ну и хрeнъ съ ними, -- вдругъ сказалъ тотъ. -- Сами же, сволочи, все
   это устроили, а теперь мнe въ носъ тычутъ. Что -- я революцiю подымалъ? Я
   совeтскую власть устраивалъ? А теперь, какъ вы устроили, такъ гдe я буду
   жить? Что я въ Америку поeду? Хорошо этому, -- Пиголица кивнулъ на Юру, --
   онъ всякiе тамъ языки знаетъ, а я куда дeнусь? Если вамъ всeмъ про старый
   режимъ повeрить, такъ выходитъ, просто съ жиру бeсились, революцiи вамъ
   только не хватало... А я за кооперативный кусокъ хлeба, какъ сукинъ сынъ,
   работать долженъ. А мнe, чтобы учиться, такъ послeднее здоровье отдать
   нужно, -- въ голосe Пиголицы зазвучали нотки истерики... -- Ты что меня,
   сволочь, за глотку берешь, -- повернулся онъ къ Акульшину, -- ты что меня за
   грудь давишь? Ты, сукинъ сынъ, не на пайковомъ хлeбe росъ, такъ ты меня,
   какъ муху, задушить можешь. Ну и души, мать твою... души... -- Пиголица
   судорожно сталъ разстегивать воротникъ своей рубашки, застегнутой не
   пуговицами, а веревочками... -- Нате, {290} бейте, душите, что я дуракъ, что
   я выдвиженецъ, что у меня силъ нeту, -- нате, душите...
   Юра дружественно обнялъ Пиголицу и говорилъ ему какiя-то довольно
   безсмысленныя слова: да брось ты, Саша, да ну ихъ всeхъ къ чертовой матери:
   не понимаютъ, когда можно шутить -- и что-то въ этомъ родe. Середа сурово
   сказалъ Акульшину:
   -- А ты бы, хозяинъ, подумать долженъ, можетъ, и сынъ твой гдe-нибудь
   тоже такъ болтается... Ты, вотъ, хоть молодость видалъ, а они -- что? Что
   они видали? Развe отъ хорошей жизни на хлeбозаготовки перли? Развe ты такимъ
   въ двадцать лeтъ не былъ? Сидeлъ ты въ лагерe? Помочь парню надо, а не за
   глотку его хватать.
   -- Помочь? -- презрительно усмeхнулся Пиголица. -- Помочь? Много вы
   тутъ мнe помогли?..
   -- Не трепись, Саша, зря... Конечно, иногда, можетъ, очень ужъ круто
   заворачивали, а все же вотъ подцeпилъ же тебя Мухинъ, и живешь ты не въ
   баракe, а въ кабинкe, и учимъ мы тебя ремеслу, и вотъ Юра съ тобою
   математикой занимается, и вотъ товарищъ Солоневичъ о писателяхъ
   разсказываетъ... Значитъ -- хотeли помочь...
   -- Не надо мнe такой помощи, -- сумрачно, но уже тише сказалъ Пиголица.
   Акульшинъ вдругъ схватился за шапку и направился къ двери:
   -- Тутъ одна только помощь: за топоръ -- и въ лeсъ.
   -- Постой, папашка, куда ты? -- вскочилъ Ленчикъ, но Акульшина уже не
   было. -- Вотъ совсeмъ послeзала публика съ мозговъ, ахъ, ты Господи, такая
   пурга... -- Ленчикъ схватилъ свою шапку и выбeжалъ во дворъ. Мы остались
   втроемъ. Пиголица въ изнеможенiи сeлъ на лавку.
   -- А, ну чего къ.... Тутъ все равно никуда не вылeзешь, все равно
   пропадать. Не учись -- съ голоду дохнуть будешь, учись -- такъ все равно
   здоровья не хватитъ... Тутъ только одно есть: чeмъ на старое оглядываться --
   лучше ужъ впередъ смотрeть: можетъ быть, что-нибудь и выйдетъ. Вотъ --
   пятилeтка...
   Пиголица запнулся: о пятилeткe говорить не стоило...
   -- Какъ-нибудь выберемся, -- оптимистически сказалъ Юра.
   -- Да ты-то выберешься. Тебe -- что. Образованiе имeешь, парень
   здоровый, отецъ у тебя есть... Мнe, братъ, труднeе.
   -- Такъ ты, Саша, не ершись, когда тебe опытные люди говорятъ. Не лeзь
   въ бутылку со своимъ коммунизмомъ. Изворачивайся...
   Пиголица въ упоръ уставился на Середу.
   -- Изворачиваться, а куда мнe прикажете изворачиваться? -- Потомъ
   Пиголица повернулся ко мнe и повторилъ свой вопросъ: -- Ну, куда?
   Мнe съ какой-то небывалой до того времени остротой представилась вся
   жизнь Пиголицы... Для него совeтскiй строй со всeми его украшенiями --
   единственно знакомая ему соцiальная среда. Другой среды онъ не знаетъ. Юрины
   разсказы о Германiи 1927-1930 года оставили въ немъ только спутанность
   мыслей, {291} спутанность, отъ которой онъ инстинктивно стремился отдeлаться
   самымъ простымъ путемъ -- путемъ отрицанiя. Для него совeтскiй строй есть
   исторически данный строй, и Пиголица, какъ большинство всякихъ живыхъ
   существъ, хочетъ приспособиться къ средe, изъ которой у него выхода нeтъ.
   Да, мнe хорошо говорить о старомъ строe и критиковать совeтскiй! Совeтскiй
   для меня всегда былъ, есть и будетъ чужимъ строемъ, "плeномъ у обезьянъ", я
   отсюда все равно сбeгу, рано или поздно сбeгу, сбeгу цeной любого риска. Но
   куда идти Пиголицe? Или, во всякомъ случаe, куда ему идти, пока миллiоны
   Пиголицъ и Акульшиныхъ не осознали силы организацiи единства?
   Я сталъ разбирать нeкоторыя -- примeнительно къ Пиголицe -- теорiи
   учебы, изворачиванiя и устройства. Середа одобрительно поддакивалъ. Это были
   приспособленческiя теорiи -- ничего другого я Пиголицe предложить не могъ.
   Пиголица слушалъ мрачно, ковыряя зубиломъ столъ. Не было видно -- согласенъ
   ли онъ со мною и съ Середой, или не согласенъ.
   Въ кабинку вошли Ленчикъ съ Акульшинымъ...
   -- Ну вотъ, -- весело сказалъ Ленчикъ, -- уговорилъ папашку. Ахъ, ты,
   Господи...
   Акульшинъ потоптался.
   -- Ты ужъ, парнишка, не серчай... Жизнь такая, что хоть себe самому въ
   глотку цeпляйся.
   Пиголица устало пожалъ плечами.
   -- Ну, что-жъ, хозяинъ, -- обратился Акульшинъ ко мнe, -- домой что ли
   поeдемъ. Такая тьма -- никто не увидитъ...
   Нужно было eхать -- а то могли бы побeгъ припаять. Я поднялся.
   Попрощались. Уходя, Акульшинъ снова потоптался у дверей и потомъ сказалъ:
   -- А ты, парнекъ, главное -- учись. Образованiе -- это... Учись...
   -- Да, ужъ тутъ -- хоть кровь изъ носу... -- угрюмо отвeтилъ
   Пиголица... -- Такъ ты, Юрка, завтра забeжишь?
   -- Обязательно, -- сказалъ Юра.
   Мы вышли.
  
   --------
   НА ВЕРХАХЪ
  
  
   ИДИЛЛIЯ КОНЧАЕТСЯ
  
  
   Наше -- по лагернымъ масштабамъ идиллическое -- житье на третьемъ
   лагпунктe оказалось, къ сожалeнiю, непродолжительнымъ. Виноватъ былъ я самъ.
   Не нужно было запугивать завeдующаго снабженiемъ теорiями троцкисткаго
   загиба, да еще въ примeненiи оныхъ теорiй къ полученiю сверхударнаго обeда,
   не нужно было посылать начальника колонны въ нехорошее мeсто. Нужно было
   сидeть, какъ мышь подъ метлой и не рипаться. Нужно было сдeлаться какъ можно
   болeе незамeтнымъ... {292}
   Какъ-то поздно вечеромъ нашъ баракъ обходилъ начальникъ лагпункта,
   сопровождаемый почтительной фигурой начальника колонны -- того самаго,
   котораго я послалъ въ нехорошее мeсто. Начальникъ лагпункта величественно
   прослeдовалъ мимо всeхъ нашихъ клопиныхъ дыръ; начальникъ колонны что-то
   вполголоса объяснялъ ему и многозначительно указалъ глазами на меня съ Юрой.
   Начальникъ лагпункта бросилъ въ нашу сторону неопредeленно-недоумeнный
   взглядъ -- и оба ушли. О такихъ случаяхъ говорится: "мрачное предчувствiе
   сжало его сердце". Но тутъ и безъ предчувствiй было ясно: насъ попытаются
   сплавить въ возможно болeе скорострeльномъ порядкe. Я негласно и свирeпо
   выругалъ самого себя и рeшилъ на другой день предпринять какiя-то еще
   неясныя, но героическiя мeры. Но на другой день, утромъ, когда бригады
   проходили на работу мимо начальника лагпункта, онъ вызвалъ меня изъ строя и
   подозрительно спросилъ: чего я это такъ долго околачиваюсь на третьемъ
   лагпунктe? Я сдeлалъ вполнe невинное лицо и отвeтилъ, что мое дeло --
   маленькое, разъ держать, значитъ, у начальства есть какiя-то соображенiя по
   этому поводу. Начальникъ лагпункта съ сомнeнiемъ посмотрeлъ на меня и
   сказалъ: нужно будетъ навести справки. Наведенiе справокъ въ мои расчеты
   никакъ не входило. Разобравшись въ нашихъ "требованiяхъ", насъ сейчасъ же
   вышибли бы съ третьяго лагпункта куда-нибудь, хоть и не на сeверъ; но мои
   мeропрiятiя съ оными требованiями не принадлежали къ числу одобряемыхъ
   совeтской властью дeянiй. На работу въ этотъ день я не пошелъ вовсе и сталъ
   неистово бeгать по всякимъ лагернымъ заведенiямъ. Перспективъ былъ миллiонъ:
   можно было устроиться плотниками въ одной изъ бригадъ, переводчиками въ
   технической библiотекe управленiя, переписчиками на пишущей машинкe,
   штатными грузчиками на центральной базe снабженiя, лаборантами въ
   фотолабораторiи и еще въ цeломъ рядe мeстъ. Я попытался было устроиться въ
   колонизацiонномъ отдeлe -- этотъ отдeлъ промышлялъ разселенiемъ
   "вольно-ссыльныхъ" крестьянъ въ карельской тайгe. У меня было нeкоторое имя
   въ области туризма и краевeдeнiя, и тутъ дeло было на мази. Но всe эти
   проекты натыкались на сократительную горячку; эту горячку нужно было
   переждать: "придите-ка этакъ черезъ мeсяцъ -- обязательно устроимъ". Но меня
   мeсяцъ никакъ не устраивалъ. Не только черезъ мeсяцъ, а и черезъ недeлю мы
   рисковали попасть въ какую-нибудь Сегежу, а изъ Сегежи, какъ намъ уже было
   извeстно, -- никуда не сбeжишь: кругомъ трясины, въ которыхъ не то что люди,
   а и лоси тонутъ...
   Рeшилъ тряхнуть своей физкультурной стариной и пошелъ непосредственно
   къ начальнику культурно-воспитательнаго отдeла (КВО) тов. Корзуну. Тов.
   Корзунъ, слегка горбатый, маленькiй человeкъ, встрeтилъ меня чрезвычайно
   вeжливо и корректно: да, такiе работники намъ бы нужны... а статьи ваши?.. Я
   отвeтилъ, что статьями, увы, хвастаться нечего: 58-6 и прочее. Корзунъ
   безнадежно развелъ руками: "Ничего не выйдетъ... Ваша работа по
   культурно-воспитательной линiи -- да еще и въ центральномъ {293} аппаратe
   КВО -- абсолютно исключена, не о чемъ говорить".
   ...Черезъ мeсяцъ тотъ же тов. Корзунъ велъ упорный бой за то, чтобы
   перетащить меня въ КВО, хотя статьи мои за это время не измeнились. Но въ
   тотъ моментъ такой возможности тов. Корзунъ еще не предусматривалъ. Я
   извинился и сталъ уходить.
   -- Знаете что, -- сказалъ мнe Корзунъ въ догонку, -- попробуйте-ка вы
   поговорить съ "Динамо". Оно лагернымъ порядкамъ не подчинено, можетъ,
   что-нибудь и выйдетъ.
  
   "ДИНАМО"
  
  
   "Динамо" -- это "пролетарское спортивное общество войскъ и сотрудниковъ
   ГПУ" -- въ сущности, одинъ изъ подотдeловъ ГПУ -- заведенiе отвратительное
   въ самой высокой степени -- даже и по совeтскимъ масштабамъ. Оффицiально оно
   занимается физической подготовкой чекистовъ, неоффицiально оно скупаетъ
   всeхъ мало-мальски выдающихся спортсменовъ СССР и, слeдовательно, во всeхъ
   видахъ спорта занимаетъ въ СССР первое мeсто. Къ какому-нибудь Иванову,
   подающему большiя надежды въ области голкиперскаго искусства, подходитъ
   этакiй "жучекъ" -- т.е. спецiальный и штатный вербовщикъ-скупщикъ -- и
   говоритъ:
   -- Переходите-ка къ намъ, тов. Ивановъ, сами понимаете -- паекъ,
   ставка, квартира...
   Передъ квартирой устоять трудно. Но если паче чаянiя Ивановъ устоитъ
   даже и передъ квартирой, "жучекъ" подозрительно говоритъ:
   -- Что? Стeсняетесь подъ чекистской маркой выступать? Н-даа... Придется
   вами поинтересоваться...
   "Динамо" выполняетъ функцiи слeжки въ спортивныхъ кругахъ. "Динамо"
   занимается весьма разносторонней хозяйственной дeятельностью: строитъ
   стадiоны, монополизировало производство спортивнаго инвентаря, имeетъ цeлый
   рядъ фабрикъ -- и все это строится и производится исключительно трудомъ
   каторжниковъ. "Динамо" въ корнe подрeзываетъ всякую спортивную этику
   ("морально -- то, что служить цeлямъ мiровой революцiи").
   На "мiровой спартакiадe" 1928 года я въ качествe судьи снялъ съ бeговой
   дорожки одного изъ динамовскихъ чемпiоновъ, который съ заранeе обдуманнымъ
   намeренiемъ разодралъ шипами своихъ бeговыхъ туфель ногу своего конкурента.
   Конкурентъ выбылъ со спортивнаго фронта навсегда. Чемпiонъ же, уходя съ
   дорожки, сказалъ мнe: "ну, мы еще посмотримъ". Въ тотъ же день вечеромъ я
   получилъ повeстку въ ГПУ: невеселое приглашенiе. Въ ГПУ мнe сказали просто,
   внушительно и свирeпо: чтобы этого больше не было. Этого больше и не было: я
   въ качествe судьи предпочелъ въ дальнeйшемъ не фигурировать...
   Нужно отдать справедливость и "Динамо": своихъ чемпiоновъ оно кормитъ
   блестяще -- это одинъ изъ секретовъ спортивныхъ успeховъ СССР. Иногда эти
   чемпiоны выступаютъ подъ флагомъ профсоюзовъ, иногда подъ военнымъ флагомъ,
   иногда даже отъ имени {294} промысловой кооперацiи -- въ зависимости отъ
   политическихъ требованiй дня. Но всe они прочно закуплены "Динамо".
   Въ тe годы, когда я еще могъ ставить рекорды, мнe стоило большихъ
   усилiй отбояриться отъ приглашенiй "Динамо": единственной реальной
   возможностью было прекратить всякую тренировку (по крайней мeрe,
   оффицiальную). Потомъ наши дружественныя отношенiя съ "Динамо" шли, все
   ухудшаясь и ухудшаясь, и если я сeлъ въ лагерь не изъ-за "Динамо", то это,
   во всякомъ случаe, не отъ избытка симпатiи ко мнe со стороны этой почтенной
   организацiи. Въ силу всего этого, а также и статей моего приговора, я въ
   "Динамо" рeшилъ не идти. Настроенiе было окаянное.
   Я зашелъ въ кабинку монтеровъ, гдe Юра и Пиголица сидeли за своей
   тригонометрiей, а Мухинъ чинилъ валенокъ. Юра сообщилъ, что его дeло уже въ
   шляпe и что Мухинъ устраиваетъ его монтеромъ. Я выразилъ нeкоторое сомнeнiе:
   люди чиномъ покрупнeе Мухина ничего не могутъ устроить... Мухинъ пожалъ
   плечами.
   -- А мы -- люди маленькiе, такъ у насъ это совсeмъ просто: вотъ сейчасъ
   перегорeла проводка у начальника третьей части -- такъ я ему позвоню, что
   никакой возможности нeту: всe мастера въ дежурствe, не хватаетъ рабочихъ
   рукъ. Посидитъ вечеръ безъ свeта -- какое угодно требованiе подпишетъ...
   Стало легче на душe. Если даже меня попрутъ куда-нибудь, а Юра
   останется -- останется и возможность черезъ медгорскихъ знакомыхъ вытащить
   меня обратно... Но все-таки...
   По дорогe изъ кабинки я доложилъ Юрe о положенiи дeлъ на моемъ участкe
   фронта. Юра взъeлся на меня сразу: конечно, нужно идти въ "Динамо", если
   тамъ на устройство есть хоть одинъ шансъ изъ ста. Мнe идти очень не
   хотeлось. Такъ мы съ Юрой шествовали и ругались... Я представлялъ себe, что
   даже въ удачномъ случаe мнe не безъ злорадства скажутъ: ага, когда мы васъ
   звали -- вы не шли... Ну, и такъ далeе. Да и шансы-то были нулевые...
   Впослeдствiи оказалось, что я сильно недооцeнилъ большевицкой реалистичности
   и нeкоторыхъ другихъ вещей... Словомъ, въ результатe этой перепалки, я уныло
   поволокся въ "Динамо".
  
   ТОВАРИЩЪ МЕДОВАРЪ
  
  
   На территорiи вольнаго города расположенъ динамовскiй стадiонъ. На
   стадiонe -- низенькое деревянные домики: канцелярiи, склады, жилища
   служащихъ... Въ первой комнатe -- биллiардный залъ. На двери (второй) --
   надпись: "Правленiе "Динамо". Вхожу. Очки запотeли, снимаю ихъ и, почти
   ничего не видя, спрашиваю:
   -- Могу я видeть начальника учебной части?
   Изъ за письменнаго стола подымается нeкто туманный и, уставившись въ
   меня, нeкоторое время молчитъ. Молчу и я. И чувствую себя въ исключительно
   нелeпомъ положенiи.
   Нeкто туманный разводитъ руками:
   -- Елки-палки или, говоря вeжливeе, сапенъ-батонъ. Какими {295} путями
   вы, товарищъ Солоневичъ, сюда попали? Или это, можетъ быть, вовсе не вы?
   -- Повидимому, это -- я. А попалъ, какъ обыкновенно, -- по этапу.
   -- И давно? И что вы теперь дeлаете?
   -- Примeрно, мeсяцъ. Чищу уборныя.
   -- Ну, это же, знаете, совсeмъ безобразiе. Что, вы не знали, что
   существуетъ ББКовское отдeленiе "Динамо"? Словомъ, съ этой секунды вы
   состоите на службe въ пролетарскомъ спортивномъ обществe "Динамо" -- о
   должности мы поговоримъ потомъ. Ну, садитесь, разсказывайте.
   Я протеръ очки. Передо мною -- фигура, мнe вовсе неизвeстная, но, во
   всякомъ случаe, ясно выраженный одесситъ: его собственная мамаша не могла бы
   опредeлить процентъ турецкой, еврейской, греческой, русской и прочей крови,
   текущей въ его жилахъ. На крeпкомъ туловищe -- дубовая шея, на ней --
   жуликовато-добродушная и энергичная голова, покрытая густой черной
   шерстью... Гдe это я могъ его видeть? Понятiя не имeю. Я сажусь.
   -- Насчетъ моей работы въ "Динамо" дeло, мнe кажется, не такъ просто.
   Мои статьи...
   -- А плевать намъ на ваши статьи. Очень мнe нужны ваши статьи. Я о нихъ
   даже и спрашивать не хочу. Что, вы будете толкать штангу статьями или вы ее
   будете толкать руками? Вы раньше разсказывайте.
   Я разсказываю.
   -- Ну, въ общемъ, все въ порядкe. Страницы вашей исторiи
   перевертываются дальше. Мы здeсь такое дeло развернемъ, что Москва ахнетъ...
   На начальника лагпункта вы можете наплевать. Вы же понимаете, у насъ
   предсeдатель -- самъ Успенскiй (начальникъ ББК), замeстителемъ его --
   Радецкiй, начальникъ третьяго отдeла (лагерное ГПУ), что намъ УРО? Хе,
   плевать мы хотeли на УРО.
   Я смотрю на начальника учебной части и начинаю соображать, что,
   во-первыхъ, за нимъ не пропадешь и что, во-вторыхъ, онъ собирается моими
   руками сдeлать себe какую-то карьеру. Но кто онъ? Спросить неудобно.
   -- А жить вы съ сыномъ будете здeсь, мы вамъ отведемъ комнату. Ну да,
   конечно же, и сына вашего мы тоже устроимъ -- это ужъ, знаете, если "Динамо"
   за что-нибудь берется, такъ оно это устраиваетъ на бене мунесъ... А вотъ,
   кстати, и Батюшковъ идетъ, вы не знакомы съ Батюшковымъ?
   Въ комнату вошелъ крeпкiй, по военному подтянутый человeкъ. Это былъ
   Федоръ Николаевичъ Батюшковъ, одинъ изъ лучшихъ московскихъ инструкторовъ,
   исчезнувшiй съ московскаго горизонта въ связи съ уже извeстной политизацiей
   физкультуры. Мы съ нимъ обмeниваемся подходящими къ данному случаю
   междометiями.
   -- Такъ, -- заканчиваетъ Батюшковъ свои междометiя, -- словомъ, {296}
   какъ говорится, всe дороги ведутъ въ Римъ. Но, главное, сколько?
   -- Восемь.
   -- Статьи?
   -- 58-6 и такъ далeе.
   -- И давно вы здeсь?
   Разсказываю.
   -- Ну, ужъ это вы, И. Л., извините, это просто свинство. Если вамъ
   самому доставляетъ удовольствiе чистить уборныя -- ваше дeло. Но вeдь вы съ
   сыномъ? Неужели вы думали, что въ Россiи есть спортивная организацiя, въ
   которой васъ не знаютъ? Въ мiрe есть солидарность классовая, рацiональная,
   ну, я не знаю, какая еще, но превыше спортивной солидарности -- нeтъ ничего.
   Мы бы васъ въ два счета приспособили бы.
   -- Вы, Ф. Н., не суйтесь, -- сказалъ начальникъ учебной части. -- Мы
   уже обо всемъ договорились.
   -- Ну, вы договорились, а я поговорить хочу... Эхъ, и заживемъ мы тутъ
   съ вами. Будемъ, во-первыхъ, -- Батюшковъ загнулъ палецъ, -- играть въ
   теннисъ, во вторыхъ, купаться, въ третьихъ, пить водку, въ четвертыхъ... въ
   четвертыхъ, кажется, ничего...
   -- Послушайте, Батюшковъ, -- оффицiальнымъ тономъ прервалъ его
   начальникъ учебной части, -- что вы себe, въ самомъ дeлe позволяете, вeдь
   работа же есть.
   -- Ахъ, плюньте вы на это къ чортовой матери, Яковъ Самойловичъ, кому
   вы это будете разсказывать? Ивану Лукьяновичу? Онъ на своемъ вeку сто тысячъ
   всякихъ спортивныхъ организацiй ревизовалъ. Что, онъ не знаетъ? Еще не
   хватало, чтобы мы другъ передъ другомъ дурака валять начали. Видъ, конечно,
   нужно дeлать...
   -- Ну, да, вы понимаете, -- нeсколько забезпокоился начальникъ учебной
   части, -- понимаете, намъ нужно показать классъ работы.
   -- Ну, само собой разумeется. Дeлать видъ -- это единственное, что мы
   должны будемъ дeлать. Вы ужъ будьте спокойны, Я. С. -- И. Л. тутъ такой видъ
   разведетъ, что вы прямо въ члены ЦК партiи попадете. Верхомъ eздите? Нeтъ?
   Ну, такъ я васъ научу, будемъ вмeстe прогулки дeлать... Вы, И. Л., конечно,
   можетъ быть, не знаете, а можетъ быть, и знаете, что прiятно увидeть
   человeка, который за спортъ дрался всерьезъ... Мы же, низовые работники,
   понимали, что кто -- кто, а ужъ Солоневичъ работалъ за спортъ всерьезъ, по
   совeсти. Это не то, что Медоваръ. Медоваръ просто спекулируетъ на спортe.
   Почему онъ спекулируетъ на спортe, а не съ презервативами -- понять не
   могу...
   -- Послушайте, Батюшковъ, -- сказалъ Медоваръ, -- идите вы ко всeмъ
   чертямъ, очень ужъ много вы себe позволяете.
   -- А вы не орите, Яковъ Самойловичъ я вeдь васъ знаю, вы просто
   милeйшей души человeкъ. Вы сдeлали ошибку, что родились передъ революцiей и
   Медоваромъ, а не тысячу лeтъ тому назадъ и не багдадскимъ воромъ...
   -- Тьфу, -- плюнулъ Медоваръ, -- развe съ нимъ можно {297} говорить? Вы
   же видите, у насъ серьезный разговоръ, а эта пьяная рожа...
   -- Я абсолютно трезвъ. И вчера, къ сожалeнiю, былъ абсолютно трезвъ.
   -- На какiя же деньги вы пьянствуете? -- удивился я.
   -- Вотъ на тe же самыя, на которыя будете пьянствовать и вы. Великая
   тайна лагернаго блата. Не будете? Это оставьте, обязательно будете. Въ
   общемъ черезъ мeсяцъ вы будете ругать себя за то, что не сeли въ лагерь на
   пять лeтъ раньше, что были дуракомъ, трепали нервы въ Москвe и все такое.
   Увeряю васъ, самое спокойное мeсто въ СССР -- это медгорское "Динамо". Не
   вeрите? Ну, поживете, увидите...
  
   СУДЬБА ПОВОРАЧИВАЕТСЯ ЛИЦОМЪ КЪ ДЕРЕВНE
  
  
   Изъ "Динамо" я шелъ въ весьма путаномъ настроенiи духа. Впослeдствiи я
   убeдился въ томъ, что въ "Динамо" ББК ОГПУ, среди заваленныхъ трупами
   болотъ, девятнадцатыхъ кварталовъ и безпризорныхъ колонiй, можно было
   дeйствительно вести, такъ сказать, курортный образъ жизни -- но въ тотъ
   моментъ я этого еще не зналъ. Юра, выслушавъ мой докладъ, сказалъ мнe
   поучительно и весело: ну, вотъ, видишь, а ты не хотeлъ идти, я вeдь тебe
   говорю, что когда очень туго -- долженъ появиться Шпигель...
   -- Да, оно, конечно, повезло... И, главное, во время. Хотя... Если бы
   опасность со стороны начальника лагпункта обрисовалась нeсколько раньше -- я
   бы и раньше пошелъ въ "Динамо: въ данномъ положенiи идти больше было некуда.
   А почему бы "Динамо" могло бы не взять меня на работу?
   На другой день мы съ Медоваромъ пошли въ третiй отдeлъ "оформлять" мое
   назначенiе. "А, это пустяки, -- говорилъ Медоваръ, -- одна формальность.
   Гольманъ, нашъ секретарь, подпишетъ -- и все въ шляпe"...
   -- Какой Гольманъ? Изъ высшаго совeта физкультуры?
   -- Ну, да. Какой же еще?
   Розовыя перспективы стали блекнуть. Гольманъ былъ однимъ изъ тeхъ
   активистовъ, которые дeлали карьеру на политизацiи физкультуры, я былъ
   однимъ изъ немногихъ, кто съ этой политизацiей боролся, и единственный,
   который изъ этой борьбы выскочилъ цeликомъ. Гольманъ же, послe одной изъ
   моихъ перепалокъ съ нимъ, спросилъ кого-то изъ присутствующихъ:
   -- Какой это Солоневичъ? Тотъ, что въ Соловкахъ сидeлъ?
   -- Нeтъ, это братъ его сидeлъ.
   -- Ага... Такъ передайте ему, что онъ тоже сядетъ.
   Мнe, конечно, передали.
   Гольманъ, увы, оказался пророкомъ. Не знаю, примиритъ ли его эти
   ощущенiе съ проектомъ моей работы въ Динамо. Однако, Гольманъ встрeтилъ меня
   весьма корректно, даже нeсколько церемонно. Долго и въeдчиво разспрашивалъ,
   за что я, собственно, сeлъ, и потомъ сказалъ, что онъ противъ моего
   назначенiя ничего не имeетъ, но что онъ надeется на мою безусловную
   лояльность: {298}
   -- Вы понимаете, мы вамъ оказываемъ исключительное довeрiе, и если вы
   его не оправдаете...
   Это было ясно и безъ его намековъ, хотя никакого "довeрiя", а тeмъ паче
   исключительнаго, Гольманъ мнe не оказывалъ.
   -- Приказъ по линiи "Динамо" подпишу я. А по лагерной линiи Медоваръ
   получитъ бумажку отъ Радецкаго о вашемъ переводe и устройствe. Ну, пока...
   Я пошелъ въ "Динамо" поговорить съ Батюшковымъ: какъ дошелъ онъ до
   жизни такой. Ходъ оказался очень простымъ, съ тeмъ только осложненiемъ, что
   по поводу этой политизацiи Батюшковъ получилъ не пять лeтъ, какъ остальные,
   а десять лeтъ, какъ бывшiй офицеръ. Пять лeтъ онъ уже отсидeлъ, часть изъ
   нихъ на Соловкахъ. Жизнь его оказалась не столь уже курортной, какъ онъ
   описывалъ: на волe осталась жена съ ребенкомъ...
   Черезъ часа два съ разстроеннымъ видомъ пришелъ Медоваръ.
   -- Эхъ, ничего съ вашимъ назначенiемъ не вышло. Стопроцентный провалъ.
   Вотъ чортъ бы его подралъ...
   Стало очень безпокойно. Въ чемъ дeло?...
   -- А я знаю? Тамъ, въ третьемъ отдeлe, оказывается, на васъ какое-то
   дeло лежитъ. Какiя-то тамъ бумаги вы въ подпорожскомъ отдeленiи украли. Я
   говорю Гольману, вы же должны понимать, зачeмъ Солоневичу какiя-то тамъ
   бумаги красть, развe онъ такой человeкъ... Гольманъ говоритъ, что онъ знать
   ничего не знаетъ... Разъ Солоневичъ такими дeлами и въ лагерe занимается...
   Я соображаю, что это тотъ самый Стародубцевскiй доносъ, который я
   считалъ давно ликвидированнымъ. Я пошелъ къ Гольману. Гольманъ отнесся ко
   мнe по прежнему корректно, но весьма сухо. Я повторилъ свой старый доводъ:
   если бы я сталъ красть бумаги съ цeлью, такъ сказать, саботажа, я укралъ бы
   какiя угодно, но только не тe, по которымъ семьдесятъ человeкъ должны были
   освобождаться. Гольманъ пожалъ плечами:
   -- Мы не можемъ вдаваться въ психологическiя изысканiя. Дeло имeется, и
   вопросъ полностью исчерпанъ.
   Я рeшаю ухватиться за послeднюю соломинку, за Якименко -- ненадежная
   соломинка, но чeмъ я рискую?
   -- Начальникъ УРО, тов. Якименко, вполнe въ курсe этого дeла. По его
   приказу это дeло въ подпорожскомъ отдeленiи было прекращено.
   -- А вы откуда это знаете?
   -- Да онъ самъ мнe сказалъ.
   -- Ахъ, такъ? Ну, посмотримъ, -- Гольманъ снялъ телефонную трубку.
   -- Кабинетъ начальника УРО. Тов. Якименко? Говоритъ начальникъ
   оперативной группы Гольманъ... Здeсь у насъ въ производствe имeется дeло по
   обвиненiю нeкоего Солоневича въ кражe документовъ подпорожскаго УРЧ... Ага?
   Такъ, такъ... Ну, хорошо. Пустимъ на прекращенiе. Да, здeсь. Здeсь, у меня
   въ кабинетe, -- Гольманъ протягиваетъ мнe трубку. {299}
   -- Вы, оказывается, здeсь, -- слышу голосъ Якименки. -- А сынъ вашъ?
   Великолeпно! Гдe работаете?
   Я сказалъ, что вотъ собираюсь устраиваться по старой спецiальности --
   по спорту...
   -- Ага, ну, желаю вамъ успeха. Если что-нибудь будетъ нужно --
   обращайтесь ко мнe.
   И тонъ, и предложенiя Якименки оставляютъ во мнe недоумeнiе. Я такъ
   былъ увeренъ, что Якименки знаетъ всю исторiю съ бамовскими списками и что
   мнe было бы лучше ему и на глаза не показываться -- и вотъ...
   -- Значитъ, вопросъ урегулированъ. Очень радъ. Я знаю, что вы можете
   работать, если захотите. Но, тов. Солоневичъ, никакихъ пренiй! Абсолютная
   дисциплина!
   -- Мнe сейчасъ не до пренiй.
   -- Давно бы такъ -- не сидeли бы здeсь. Сейчасъ я занесу Радецкому для
   подписи бумажку насчетъ васъ. Посидите въ прiемной, подождите...
   ...Я сижу въ прiемной. Здeсь -- центръ ББКовскаго ГПУ. Изъ кабинетовъ
   выходятъ и входятъ какiя-то личности пинкертоновскаго типа... Тащатъ
   какихъ-то арестованныхъ. Рядомъ со мною, подъ охраной двухъ оперативниковъ,
   сидитъ какой-то старикъ, судя по внeшнему виду -- священникъ. Онъ прямо, не
   мигая, смотритъ куда-то вдаль, за стeнки третьяго отдeла, и какъ будто
   подсчитываетъ оставшiеся ему дни его земной жизни... Напротивъ -- какой-то
   неопредeленнаго вида парень съ лицомъ изможденнымъ до полнаго сходства съ
   лицомъ скелета... Какая-то женщина беззвучно плачетъ, уткнувшись лицомъ въ
   свои колeни... Это, видимо, люди, ждущiе разстрeла, -- мелкоту сюда не
   вызываютъ... Меня охватываетъ чувство какого-то гнуснаго, липкаго отвращенiя
   -- въ томъ числe и къ самому себe: почему я здeсь сижу не въ качествe
   арестованнаго, хотя и я вeдь заключенный... Нeтъ, нужно выкарабкиваться и
   бeжать, бeжать, бeжать...
   Приходитъ Гольманъ съ бумажкой въ рукe.
   -- Вотъ это -- для перевода васъ на первый лагпунктъ и прочее,
   подписано Радецкимъ... -- Гольманъ недоумeнно и какъ будто чуть чуть
   недовольно пожимаетъ плечами... -- Радецкiй вызываетъ васъ къ себe съ
   сыномъ... Какъ будто онъ васъ знаетъ... Завтра въ девять утра...
   О Радецкомъ я не знаю рeшительно ничего, кромe того, что онъ, такъ
   сказать, Дзержинскiй или Ягода -- въ карельскомъ и ББКовскомъ масштабe.
   Какого чорта ему отъ меня нужно? Да еще и съ Юрой? Опять въ голову лeзутъ
   десятки безпокойныхъ вопросовъ...
  
   ПРОЩАНЬЕ СЪ НАЧАЛЬНИКОМЪ ТРЕТЬЯГО ЛАГПУНКТА
  
  
   Вечеромъ ко мнe подходитъ начальникъ колонны:
   -- Солоневичъ старшiй, къ начальнику лагпункта.
   Видъ у начальника колонны мрачно-угрожающiй: вотъ теперь-то ты насчетъ
   загибовъ не поговоришь... Начальникъ {300} лагпункта смотритъ совсeмъ уже --
   правда, этакимъ низовымъ, "волостного масштаба" -- инквизиторомъ.
   -- Ну-съ, гражданинъ Солоневичъ, -- начинаетъ онъ леденящимъ душу
   тономъ, -- потрудитесь-ка вы разъяснить намъ всю эту хрeновину.
   На столe у него -- цeлая кипа моихъ пресловутыхъ требованiй... А у меня
   въ карманe -- бумажка за подписью Радецкаго.
   -- Загибчики все разъяснялъ, -- хихикаетъ начальникъ колонны.
   У обоихъ -- удовлетворенно сладострастный видъ: вотъ, дескать, поймали
   интеллигента, вотъ мы его сейчасъ... Во мнe подымается острая рeжущая злоба,
   злоба на всю эту стародубцевскую сволочь. Ахъ, такъ думаете, что поймали?
   Ну, мы еще посмотримъ, кто -- кого.
   -- Какую хрeновину? -- спрашиваю я спокойнымъ тономъ. -- Ахъ, это? Съ
   требованiями?... Это меня никакъ не интересуетъ.
   -- Что вы тутъ мнe дурака валяете, -- вдругъ заоралъ начальникъ
   колонны. -- Я васъ, мать вашу...
   Я протягиваю къ лицу начальника колонны лагпункта свой кулакъ:
   -- А вы это видали? Я вамъ такой матъ покажу, что вы и на Лeсной Рeчкe
   не очухаетесь.
   По тупой рожe начальника, какъ тeни по экрану, мелькаетъ ощущенiе, что
   если нeкто поднесъ ему кулакъ къ носу, значитъ, у этого нeкто есть какiя-то
   основанiя не бояться, мелькаетъ ярость, оскорбленное самолюбiе и -- многое
   мелькаетъ: совершенно то же, что въ свое время мелькало на лицe
   Стародубцева.
   -- Я вообще съ вами разговаривать не желаю, -- отрeзываю я. -- Будьте
   добры заготовить мнe на завтра препроводительную бумажку на первый
   лагпунктъ.
   Я протягиваю начальнику лагпункта бумажку, на которой надъ жирнымъ
   краснымъ росчеркомъ Радецкаго значится: "Такого-то и такого-то немедленно
   откомандировать въ непосредственное распоряженiе третьяго отдeла. Начальнику
   перваго лагпункта предписывается обезпечить указанныхъ"...
   Начальнику перваго лагпункта предписывается, а у начальника третьяго
   лагпункта глаза на лобъ лeзутъ. "Въ непосредственное распоряженiе третьяго
   отдeла!" Значитъ -- какой-то временно опальный и крупной марки чекистъ. И
   сидeлъ-то онъ не иначе, какъ съ какимъ-нибудь "совершенно секретнымъ
   предписанiемъ"... Сидeлъ, высматривалъ, вынюхивалъ...
   Начальникъ лагпункта вытираетъ ладонью вспотeвшiй лобъ... Голосъ у него
   прерывается...
   -- Вы ужъ, товарищъ, извините, сами знаете, служба... Всякiе тутъ люди
   бываютъ... Стараешься изо всeхъ силъ ... Ну, конечно, и ошибки бываютъ... Я
   вамъ, конечно, сейчасъ же... Подводочку вамъ снарядимъ -- не нести же вамъ
   вещички на спинe... Вы ужъ, пожалуйста, извините.
   Если бы у начальника третьяго лагпункта былъ хвостъ -- {301} онъ бы
   вилялъ хвостомъ. Но хвоста у него нeтъ. Есть только безпредeльное лакейство,
   созданное атмосферой безпредeльнаго рабства...
   -- Завтра утречкомъ все будетъ готово, вы ужъ не безпокойтесь... Ужъ,
   знаете, такъ вышло, вы ужъ извините...
   Я, конечно, извиняю и ухожу. Начальникъ колонны забeгаетъ впередъ и
   открываетъ передо мной двери... Въ баракe Юра меня спрашиваетъ, отчего у
   меня руки дрожать... Нeтъ, нельзя жить, нельзя здeсь жить, нельзя здeсь
   жить... Можно сгорeть въ этой атмосферe непрерывно сдавливаемыхъ ощущенiй
   ненависти, отвращенiя и безпомощности... Нельзя жить! Господи, когда же я
   смогу, наконецъ, жить не здeсь?..
  
   АУДIЕНЦIЯ
  
  
   На утро намъ, дeйствительно, дали подводу до Медгоры. Начальникъ
   лагпункта подобострастно крутился около насъ. Моя давешняя злоба уже
   поутихла, и я видалъ, что начальникъ лагпункта -- просто забитый и загнанный
   человeкъ, конечно, воръ, конечно, сволочь, но въ общемъ, примeрно, такая же
   жертва системы всеобщаго рабства, какъ и я. Мнe стало неловко за свою
   вчерашнюю вспышку, за грубость, за кулакъ, поднесенный къ носу начальника.
   Сейчасъ онъ помогалъ намъ укладывать наше нищее борохло на подводу и
   еще разъ извинился за вчерашнiй матъ. Я отвeтилъ тоже извиненiемъ за свой
   кулакъ. Мы разстались вполнe дружески и такъ же дружески встрeчались
   впослeдствiи. Что-жъ, каждый въ этомъ кабакe выкручивается, какъ можетъ.
   Чтобы я самъ сталъ дeлать, если бы у меня не было моихъ нынeшнихъ данныхъ
   выкручиваться? Была бы возможна и такая альтернатива: или въ "активъ", или
   на Лeсную Рeчку. Въ теорiи эта альтернатива рeшается весьма просто... На
   практикe -- это сложнeе...
   На первомъ лагпунктe насъ помeстили въ одинъ изъ наиболeе
   привиллегированныхъ бараковъ, населенный исключительно управленческими
   служащими, преимущественно желeзнодорожниками и водниками. "Урокъ" здeсь не
   было вовсе. Баракъ былъ сдeланъ "въ вагонку", т.е. нары были не сплошныя, а
   съ проходами, какъ скамьи въ вагонахъ третьяго класса. Мы забрались на
   второй этажъ, положили свои вещи и съ тревожнымъ недоумeнiемъ въ душe пошли
   на аудiенцiю къ тов. Радецкому.
   Радецкiй принялъ насъ точно въ назначенный часъ. Пропускъ для входа въ
   третiй отдeлъ былъ уже заготовленъ. Гольманъ вышелъ посмотрeть, мы ли идемъ
   по этому пропуску или не мы. Удостовeрившись въ нашихъ личностяхъ, онъ
   провелъ насъ въ кабинетъ Радецкаго -- огромную комнату, стeны которой были
   увeшаны портретами вождей и географическими картами края. Я съ вожделeнiемъ
   въ сердцe своемъ посмотрeлъ на эти карты.
   Крупный и грузный человeкъ лeтъ сорока пяти встрeчаетъ насъ
   дружественно и чуть-чуть насмeшливо: хотeлъ-де возобновить наше знакомство,
   не помните?
   Я не помню и проклинаю свою зрительную память. Правда, {302} столько
   тысячъ народу промелькнуло передъ глазами за эти годы. У Радецкаго полное,
   чисто выбритое, очень интеллигентное лицо, спокойныя и корректныя манеры
   партiйнаго вельможи, разговаривающаго съ безпартiйнымъ спецомъ: партiйныя
   вельможи всегда разговариваютъ съ изысканной корректностью. Но все-таки --
   не помню!
   -- А это вашъ сынъ? Тоже спортсменъ? Ну, будемте знакомы, молодой
   человeкъ. Что-жъ это вы вашу карьеру такъ нехорошо начинаете, прямо съ
   лагеря! Ай-ай-ай, нехорошо, нехорошо...
   -- Такая ужъ судьба, -- улыбается Юра.
   -- Ну, ничего, ничего, не унывайте, юноша... Все образуется... Знаете,
   откуда это?
   -- Знаю.
   -- Ну, откуда?
   -- Изъ Толстого...
   -- Хорошо, хорошо, молодцомъ... Ну, усаживайтесь.
   Чего-чего, а ужъ такой встрeчи я никакъ не ожидалъ. Что это? Какой-то
   подвохъ? Или просто комедiя? Этакiе отцовскаго стиля разговоры въ кабинетe,
   въ которомъ каждый день подписываются смертные приговоры, подписываются,
   вeроятно, десятками. Чувствую отвращенье и нeкоторую растерянность.
   -- Такъ не помните, -- оборачивается Радецкiй ко мнe. -- Ладно, я вамъ
   помогу. Кажется, въ двадцать восьмомъ году вы строили спортивный паркъ въ
   Ростовe и по этому поводу ругались съ кeмъ было надо и съ кeмъ было не надо,
   въ томъ числe и со мною.
   -- Вспомнилъ! Вы были секретаремъ сeверо-кавказскаго крайисполкома.
   -- Совершенно вeрно, -- удовлетворенно киваетъ головой Радецкiй. -- И,
   слeдовательно, предсeдателемъ совeта физкультуры10. Паркъ этотъ, нужно
   отдать вамъ справедливость, вы спланировали великолeпно, такъ что ругались
   вы не совсeмъ зря... Кстати, паркъ-то этотъ мы забрали себe: "Динамо"
   все-таки лучшiй хозяинъ, чeмъ союзъ совторгслужащихъ...
   Радецкiй испытающе и иронически смотритъ ъ на меня: расчитывалъ ли я въ
   то время, что я строю паркъ для чекистовъ? Я не расчитывалъ. "Спортивные
   парки" -- ростовскiй и харьковскiй -- были моимъ изобрeтенiемъ и, такъ
   сказать, апофеозомъ моей спортивной дeятельности. Я старался сильно и
   рисковалъ многимъ. И старался, и рисковалъ, оказывается, для чекистовъ.
   Обидно... Но этой обиды показывать нельзя.
   -- Ну, что-жъ, -- пожимаю я плечами, -- вопросъ не въ хозяинe. Вы, я
   думаю, пускаете въ этотъ паркъ всeхъ трудящихся.
   При словe "трудящихся" Радецкiй иронически приподымаетъ брови.
  
   10 Секретарь краевого исполкома является по должности въ то же время и
   предсeдателемъ краевого совeта физкультуры.
  
   -- Ну, это -- какъ сказать. Иныхъ пускаемъ, иныхъ и нeтъ. Во всякомъ
   случаe, ваша идея оказалась технически правильной... {303} Берите
   папиросу... А вы, молодой человeкъ? Не курите? И водки не пьете? Очень
   хорошо, великолeпно, совсeмъ образцовый спортсменъ... А только вы, cum bonus
   pater familias, все-таки поприсмотрите за вашимъ наслeдникомъ, какъ бы въ
   "Динамо" его не споили, тамъ сидятъ великiе спецiалисты по этой части.
   Я выразилъ нeкоторое сомнeнiе.
   -- Нeтъ, ужъ вы мнe повeрьте. Въ нашу спецiальность входитъ все знать.
   И то, что нужно сейчасъ, и то, что можетъ пригодиться впослeдствiи... Такъ,
   напримeръ, вашу бiографiю мы знаемъ съ совершенной точностью...
   -- Само собою разумeется... Если я въ теченiе десяти лeтъ и писалъ, и
   выступалъ подъ своей фамилiей...
   -- Вотъ -- и хорошо дeлали. Вы показали намъ, что ведете открытую игру.
   А съ нашей точки зрeнiя -- быль молодцу не въ укоръ...
   Я поддакивающе киваю головой. Я велъ не очень ужъ открытую игру, о
   многихъ деталяхъ моей бiографiи ГПУ и понятiя не имeло; за "быль"
   "молодцовъ" разстрeливали безъ никакихъ, но опровергать Радецкаго было бы
   ужъ совсeмъ излишней роскошью: пусть пребываетъ въ своемъ вeдомственномъ
   самоутeшенiи. Легенду о всевидящемъ окe ГПУ пускаетъ весьма широко и съ
   заранeе обдуманнымъ намeренiемъ запугать обывателя. Я къ этой легендe
   отношусь весьма скептически, а въ томъ, что Радецкiй о моей бiографiи имeетъ
   весьма отдаленное представленiе, я увeренъ вполнe. Но зачeмъ спорить?..
   -- Итакъ, перейдемте къ дeловой части нашего совeщанiя. Вы, конечно,
   понимаете, что мы приглашаемъ васъ въ "Динамо" не изъ-за вашихъ прекрасныхъ
   глазъ (я киваю головой). Мы знаемъ васъ, какъ крупнаго, всесоюзнаго
   масштаба, работника по физкультурe и блестящаго организатора (я скромно
   опускаю очи). Работниковъ такого масштаба у насъ въ ББК нeтъ. Медоваръ --
   вообще не спецiалистъ, Батюшковъ -- только инструкторъ... Слeдовательно,
   предоставлять вамъ возможность чистить дворы или пилить дрова -- у насъ нeтъ
   никакого расчета. Мы используемъ васъ по вашей прямой спецiальности... Я не
   хочу спрашивать, за что васъ сюда посадили, -- я узнаю это и безъ васъ, и
   точнeе, чeмъ вы сами знаете. Но меня въ данный моментъ это не интересуетъ.
   Мы ставимъ передъ вами задачу: создать образцовое динамовское отдeленiе...
   Ну, вотъ, скажемъ, осенью будутъ разыгрываться первенства сeверо-западной
   области, динамовскiя первенства... Можете ли вы такую команду сколотить,
   чтобы ленинградскому отдeленiю перо вставить? А? А ну-ка, покажите классъ.
   Тайна аудiенцiи разъясняется сразу. Для любого заводского комитета и
   для любого отдeленiя "Динамо" спортивная побeда -- это вопросъ самолюбiя,
   моды, азарта -- чего хотите. Заводы переманиваютъ къ себe форвардовъ, а
   "Динамо" скупаетъ чемпiоновъ. Для заводского комитета заводское производство
   -- это непрiятная, но неизбeжная проза жизни, футбольная же команда -- это
   предметъ гордости, объектъ нeжнаго ухода, поэтическая полоска на сeромъ фонe
   жизни... Такъ приблизительно баринъ {304} начала прошлаго вeка въ свою
   псарню вкладывалъ гораздо больше эмоцiй, чeмъ въ урожайность своихъ полей;
   хорошая борзая стоила гораздо дороже самаго работящаго мужика, а
   квалифицированный псарь шелъ, вeроятно, совсeмъ на вeсъ золота. Вотъ на
   амплуа этого квалифицированнаго псаря попадаю и я. "Вставить перо"
   Ленинграду Радецкому очень хочется. Для такого торжества онъ, конечно,
   закроетъ глаза на любыя мои статьи...
   -- Тов. Радецкiй, я все-таки хочу по честному предупредить васъ --
   непосильныхъ вещей я вамъ обeщать не могу...
   -- Почему непосильныхъ?
   -- Какимъ образомъ Медгора съ ея 15.000 населенiя можетъ конкурировать
   съ Ленинградомъ?
   -- Ахъ, вы объ этомъ? Медгора здeсь не причемъ. Мы вовсе не собираемся
   использовать васъ въ масштабe Медгоры. Вы у насъ будете работать въ масштабe
   ББК. Объeдете всe отдeленiя, подберете людей... Выборъ у васъ будетъ, выборъ
   изъ приблизительно трехсотъ тысячъ людей...
   Трехсотъ тысячъ! Я въ Подпорожьи пытался подсчитать "населенiе" ББК, и
   у меня выходило гораздо меньше... Неужели же триста тысячъ? О, Господи... Но
   подобрать команду, конечно, можно будетъ... Сколько здeсь однихъ
   инструкторовъ сидитъ?
   -- Такъ вотъ -- начните съ Медгорскаго отдeленiя. Осмотрите всe
   лагпункты, подберите команды... Если у васъ выйдутъ какiя-нибудь дeловыя
   недоразумeнiя съ Медоваромъ или Гольманомъ -- обращайтесь прямо ко мнe.
   -- Меня тов. Гольманъ предупреждалъ, чтобы я работалъ "безъ пренiй".
   -- Здeсь хозяинъ не Гольманъ, а я. Да, я знаю, у васъ съ Гольманомъ
   были въ Москвe не очень блестящiя отношенiя, оттого онъ... Я понимаю,
   портить дальше эти отношенiя вамъ нeтъ смысла... Если возникнуть
   какiя-нибудь недоразумeнiя -- вы обращайтесь ко мнe, такъ сказать, заднимъ
   ходомъ... Мы это обсудимъ, и Гольманъ съ Медоваромъ будутъ имeть мои
   приказанiя, и вы здeсь будете не причемъ... Да, что касается вашихъ бытовыхъ
   нуждъ -- мы ихъ обезпечимъ, мы заинтересованы въ томъ, чтобы вы работали,
   какъ слeдуетъ... Для вашего сына вы придумайте что-нибудь подходящее. Мы его
   пока тоже зачислимъ инструкторомъ...
   -- Я хотeлъ въ техникумъ поступить...
   -- Въ техникумъ? Ну что-жъ, валяйте въ техникумъ. Правда, съ вашими
   статьями васъ туда нельзя бы пускать, но я надeюсь, -- Радецкiй добродушно и
   иронически ухмыляется, -- надeюсь -- вы перекуетесь?
   -- Я ужъ, гражданинъ начальникъ, почти на половину перековался, --
   подхватываетъ шутку Юра...
   -- Ну вотъ, осталось, значитъ, пустяки. Ну-съ, будемъ считать наше
   совeщанiе законченнымъ, а резолюцiю принятой единогласно. Кстати --
   обращается Радецкiй ко мнe, -- вы, кажется, хорошiй игрокъ въ теннисъ? {305}
   -- Нeтъ, весьма посредственный.
   -- Позвольте, мнe Батюшковъ говорилъ, что вы вели цeлую кампанiю въ
   пользу, такъ сказать, реабилитацiи тенниса. Доказывали, что это вполнe
   пролетарскiй видъ спорта... Ну, словомъ, мы съ вами какъ-нибудь сразимся.
   Идетъ? Ну, пока... Желаю вамъ успeха...
   Мы вышли отъ Радецкаго.
   -- Нужно будетъ устроить еще одно засeданiе, -- сказалъ Юра, -- а то я
   ничегошеньки не понимаю...
   Мы завернули въ тотъ дворъ, на которомъ такъ еще недавно мы складывали
   доски, усeлись на нашемъ собственноручномъ сооруженiи, и я прочелъ Юрe
   маленькую лекцiю о спортe и о динамовскомъ спортивномъ честолюбiи. Юра не
   очень былъ въ курсe моихъ физкультурныхъ дeянiй, они оставили во мнe
   слишкомъ горькiй осадокъ. Сколько было вложено мозговъ, нервовъ и денегъ и,
   въ сущности, почти безрезультатно... Отъ тридцати двухъ водныхъ станцiй
   остались рожки да ножки, ибо тамъ распоряжались всe, кому не лeнь, а на
   спортивное самоуправленiе, даже въ чисто хозяйственныхъ дeлахъ, смотрeли,
   какъ на контръ-революцiю, спортивные парки попали въ руки ГПУ, а въ теннисъ,
   подъ который я такъ старательно подводилъ "идеологическую базу", играютъ
   Радецкiе и иже съ ними... И больше почти никого... Какой тамъ спортъ для
   "массы", когда массe, помимо всего прочаго, eсть нечего... Зря было ухлопано
   шесть лeтъ работы и риска, а о такихъ вещахъ не очень хочется
   разсказывать... Но, конечно, съ точки зрeнiя побeга мое новое амплуа даетъ
   такiя возможности, о какихъ я и мечтать не могъ...
   На другой же день я получилъ пропускъ, предоставлявшiй мнe право
   свободнаго передвиженiя на территорiи всего медгоровскаго отдeленiя, т.е.
   верстъ пятидесяти по меридiану и верстъ десяти къ западу и въ любое время
   дня и ночи. Это было великое прiобрeтенiе. Фактически оно давало мнe большую
   свободу передвиженiя, чeмъ та, какою пользовалось окрестное "вольное
   населенiе". Планы побeга стали становиться конкретными...
  
   ВЕЛИКIЙ КОМБИНАТОРЪ
  
  
   Въ "Динамо" было пусто. Только Батюшковъ со скучающимъ видомъ самъ съ
   собой игралъ на биллiардe. Мое появленiе нeсколько оживило его.
   -- Вотъ хорошо, партнеръ есть, хотите пирамидку?
   Я пирамидки не хотeлъ, было не до того.
   -- Въ пирамидку мы какъ-нибудь потомъ, а вотъ вы мнe пока скажите, кто
   собственно такой этотъ Медоваръ?
   Батюшковъ усeлся на край биллiарда.
   -- Медоваръ по основной профессiи -- одесситъ.
   Это опредeленiе меня не удовлетворяло.
   -- Видите ли, -- пояснилъ Батюшковъ, -- одесситъ -- это человeкъ,
   который живетъ съ воздуха. Ничего толкомъ не знаетъ, за все берется и,
   представьте себe, кое-что у него выходитъ... {306}
   Въ Москвe онъ былъ какимъ-то спекулянтомъ, потомъ примазался къ
   "Динамо", eздилъ отъ нихъ представителемъ московскихъ командъ, знаете, такъ,
   чтобы выторговать и суточными обeды и все такое. Потомъ какъ-то пролeзъ въ
   партiю... Но жить съ нимъ можно, самъ живетъ и другимъ даетъ жить. Жуликъ,
   но очень порядочный человeкъ, -- довольно неожиданно закончилъ Батюшковъ.
   -- Откуда онъ меня знаетъ?
   -- Послушайте, И. Л., васъ же каждая спортивная собака знаетъ.
   Приблизительно въ три раза больше, чeмъ вы этого заслуживаете... Почему въ
   три раза? Вы выступали въ спортe и двое вашихъ братьевъ: кто тамъ разберетъ,
   который изъ нихъ Солоневичъ первый и который третiй. Кстати, а гдe вашъ
   среднiй братъ?
   Мой среднiй братъ погибъ въ армiи Врангеля, но объ этомъ говорить не
   слeдовало. Я сказалъ что-то подходящее къ данному случаю. Батюшковъ
   посмотрeлъ на меня понимающе.
   -- М-да, немного старыхъ спортсменовъ уцeлeло. Вотъ я думалъ, что
   уцeлeю, въ бeлыхъ армiяхъ не былъ, политикой не занимался, а вотъ сижу... А
   съ Медоваромъ вы споетесь, съ нимъ дeло можно имeть. Кстати, вотъ онъ и
   шествуетъ.
   Медоваръ, впрочемъ, не шествовалъ никогда, онъ леталъ. И сейчасъ,
   влетeвъ въ комнату, онъ сразу накинулся на меня съ вопросами:
   -- Ну, что у васъ съ Радецкимъ? Чего васъ Радецкiй вызывалъ? И откуда
   онъ васъ знаетъ? И что вы, Федоръ Николаевичъ, сидите, какъ ворона на этомъ
   паршивомъ биллiардe, когда работа же есть. Сегодня съ меня спрашиваютъ
   сводки мартовской работы "Динамо", такъ что я имъ дамъ, какъ вы думаете, что
   я имъ дамъ?
   -- Ничего я не думаю. Я и безъ думанья знаю.
   Медоваръ бросилъ на биллiардъ свой портфель.
   -- Ну вотъ, вы сами видите, И. Л., онъ даже вида не хочетъ дeлать, что
   работа есть... Послалъ, вы понимаете, въ Ленинградъ сводку о нашей
   февральской работe и даже копiи не оставилъ. И вы думаете, онъ помнить, что
   тамъ въ этой сводкe было? Такъ теперь, что мы будемъ писать за мартъ? Нужно
   же намъ ростъ показать. А какой ростъ? А изъ чего мы будемъ исходить?
   -- Не кирпичитесь, Яковъ Самойловичъ, ерунда все это.
   -- Хорошенькая ерунда!
   -- Ерунда! Въ февралe былъ зимнiй сезонъ, сейчасъ весеннiй. Не могутъ
   же у насъ въ мартe лыжныя команды расти. На весну нужно совсeмъ другое
   выдумывать... -- Батюшковъ попытался засунуть окурокъ въ лузу, но одумался и
   сунулъ его въ медоваровскiй портфель...
   -- Знаете что, Ф. Н., вы хорошiй парень, но за такiя одесскiя штучки я
   вамъ морду набью.
   -- Морды вы не набьете, а въ пирамидку я вамъ дамъ тридцать очковъ
   впередъ и обставлю, какъ миленькаго.
   -- Ну, это вы разсказывайте вашей бабушкe. Онъ меня обставитъ? Вы
   такого нахала видали? А вы сами пятнадцать очковъ не хотите? {307}
   Разговоръ начиналъ прiобрeтать вeдомственный характеръ. Батюшковъ
   началъ ставить пирамидку. Медоваръ засунулъ свой портфель подъ биллiардъ и
   вооружился кiемъ. Я, ввиду всего этого, повернулся уходить.
   -- Позвольте, И. Л., куда же вы это? Я же съ вами хотeлъ о Радецкомъ
   поговорить. Такая масса работы, прямо голова кругомъ идетъ... Знаете что,
   Батюшковъ, -- съ сожалeнiемъ посмотрeлъ Медоваръ на уже готовую пирамидку,
   -- смывайтесь вы пока къ чортовой матери, приходите черезъ часъ, я вамъ
   покажу, гдe раки зимуютъ.
   -- Завтра покажете. Я пока пошелъ спать.
   -- Ну вотъ, видите, опять пьянъ, какъ великомученица. Тьфу. -- Медоваръ
   полeзъ подъ биллiардъ, досталъ свой портфель. -- Идемте въ кабинетъ. -- Лицо
   Медовара выражало искреннее возмущенiе. -- Вотъ видите сами, работнички... Я
   на васъ, И. Л., буду крeпко расчитывать, вы человeкъ солидный. Вы себe
   представьте, прieдетъ инспекцiя изъ центра, такъ какiе мы красавцы будемъ.
   Закопаемся къ чертямъ. И Батюшкову не поздоровится. Этого еще мало, что онъ
   съ Радецкимъ въ теннисъ играетъ и со всей головкой пьянствуетъ. Если
   инспекцiя изъ центра...
   -- Я вижу, что вы, Я. С., человeкъ на этомъ дeлe новый и нeсколько
   излишне нервничаете. Я самъ "изъ центра" инспектировалъ разъ двeсти. Все это
   ерунда, халоймесъ.
   Медоваръ посмотрeлъ на меня бокомъ, какъ курица. Терминъ "халоймесъ" на
   одесскомъ жаргонe обозначаетъ халтуру, взятую, такъ сказать, въ кубe.
   -- А вы въ Одессe жили? -- спросилъ онъ осторожно.
   -- Былъ грeхъ, шесть лeтъ...
   -- Знаете что, И. Л., давайте говорить прямо, какъ дeловые люди, только
   чтобы, понимаете, абсолютно между нами и никакихъ испанцевъ.
   -- Ладно, никакихъ испанцевъ.
   -- Вы же понимаете, что мнe вамъ объяснять? Я на такой отвeтственной
   работe первый разъ, мнe нужно классъ показать. Это же для меня вопросъ
   карьеры. Да, такъ что же у васъ съ Радецкимъ?
   Я сообщилъ о своемъ разговорe съ Радецкимъ.
   -- Вотъ это замeчательно. Что Якименко васъ поддержалъ съ этимъ дeломъ
   -- это хорошо, но разъ Радецкiй васъ знаетъ, обошлись бы и безъ Якименки,
   хотя вы знаете, Гольманъ очень не хотeлъ васъ принимать. Знаете что, давайте
   работать на пару. У меня, знаете, есть проектъ, только между нами... Здeсь
   въ управленiи есть культурно-воспитательный отдeлъ, это же въ общемъ вродe
   профсоюзнаго культпросвeта. Теперь каждый культпросвeтъ имeетъ своего
   инструктора. Это же неотъемлемая часть культработы, это же свинство, что
   нашъ КВО не имeетъ инструктора, это недооцeнка политической и воспитательной
   роли физкультуры. Что, не правду я говорю?
   -- Конечно, недооцeнка, -- согласился я. {308}
   -- Вы же понимаете, имъ нуженъ работникъ. И не какой-нибудь, а крупнаго
   масштаба, вотъ вродe васъ. Но, если я васъ спрашиваю, вы пойдете въ КВО...
   -- Ходилъ -- не приняли.
   -- Не приняли, -- обрадовался Медоваръ, -- ну вотъ, что я вамъ
   говорилъ. А если бы и приняли, такъ дали бы вамъ тридцать рублей жалованья,
   какой вамъ расчетъ? Никакого расчета. Знаете, И. Л., мы люди свои, зачeмъ
   намъ дурака валять, я же знаю, что вы по сравненiю со мной мiрового масштаба
   спецiалистъ. Но вы заключенный, а я членъ партiи. Теперь допустите: что я
   получилъ бы мeсто инспектора физкультуры при КВО, они бы мнe дали пятьсотъ
   рублей... Нeтъ, пожалуй, пятисотъ, сволочи, не дадутъ: скажутъ, работаю по
   совмeстительству съ "Динамо"... Ну, триста рублей дадутъ, триста дадутъ
   обязательно. Теперь такъ: вы писали бы мнe всякiя тамъ директивы,
   методически указанiя, инструкцiи и все такое, я бы бeгалъ и оформлялъ все
   это, а жалованье, понимаете, пополамъ. Вы же понимаете, И. Л., я вовсе не
   хочу васъ грабить, но вамъ же, какъ заключенному, за ту же самую работу дали
   бы копeйки. И я тоже не даромъ буду эти полтораста рублей получать, мнe тоже
   нужно будетъ бeгать...
   Медоваръ смотрeлъ на меня съ такимъ видомъ, словно я подозрeвалъ его въ
   эксплоатацiонныхъ тенденцiяхъ. Я смотрeлъ на Медовара, какъ на благодeтеля
   рода человeческаго. Полтораста рублей въ мeсяцъ! Это для насъ -- меня и Юры
   -- по кило хлeба и литру молока въ день. Это значитъ, что въ побeгъ мы
   пойдемъ не истощенными, какъ почти всe, кто покушается бeжать, у кого силъ
   хватаетъ на пять дней и -- потомъ гибель.
   -- Знаете что, Яковъ Самойловичъ, въ моемъ положенiи вы могли бы мнe
   предложить не полтораста, а пятнадцать рублей, и я бы ихъ взялъ. А за то что
   вы предложили мнe полтораста, да еще и съ извиняющимся видомъ, я вамъ
   предлагаю, такъ сказать, встрeчный промфинпланъ.
   -- Какой промфинпланъ, -- слегка забезпокоился Медоваръ.
   -- Попробуйте заключить съ ГУЛАГомъ договоръ на книгу. Ну, вотъ, вродe:
   "Руководство по физкультурной работe въ исправительно-трудовыхъ лагеряхъ
   ОГПУ". Писать буду я. Гонораръ -- пополамъ. Идетъ?
   -- Идетъ, -- восторженно сказалъ Медоваръ, -- вы, я вижу, не даромъ
   жили въ Одессe. Честное мое слово -- это же вовсе великолeпно. Мы, я вамъ
   говорю, мы таки сдeлаемъ себe имя. То-есть, конечно, сдeлаю я, -- зачeмъ
   вамъ имя въ ГУЛАГe, у васъ и безъ ГУЛАГа имя есть. Пишите планъ книги и
   планъ работы въ КВО. Я сейчасъ побeгу въ КВО Корзуна обрабатывать. Или нeтъ,
   лучше не Корзуна, Корзунъ по части физкультуры совсeмъ идiотъ, онъ же
   горбатый. Нeтъ, я сдeлаю такъ -- я пойду къ Успенскому -- это голова. Ну,
   конечно же, къ Успенскому, какъ я, идiотъ, сразу этого не сообразилъ? Ну, а
   вы, конечно, сидите безъ денегъ?
   Безъ денегъ я, къ сожалeнiю, сидeлъ уже давно.
   -- Такъ я вамъ завтра авансъ выпишу. Мы вамъ будемъ {309} платить
   шестьдесятъ рублей въ мeсяцъ. Больше не можемъ, ей Богу, больше не можемъ,
   мы же за васъ еще и лагерю должны 180 рублей платить... Ну, и сыну тоже
   что-нибудь назначимъ... Я васъ завтра еще на столовку ИТР устрою11.
  
   БЕЗПЕЧАЛЬНОЕ ЖИТЬЕ
  
  
   Весна 1934 года, дружная и жаркая, застала насъ съ Юрой въ совершенно
   фантастическомъ положенiи. Медоваръ реализовалъ свой проектъ: устроился
   "инспекторомъ" физкультуры въ КВО и мои 150 рублей выплачивалъ мнe честно.
   Кромe того, я получалъ съ "Динамо еще 60 рублей и давалъ уроки физкультуры и
   литературы въ техникумe. Уроки эти, впрочемъ, оплачивались уже по лагернымъ
   расцeнкамъ: пятьдесятъ копeекъ за академическiй часъ. Полтинникъ равнялся
   цeнe 30 граммъ сахарнаго песку. Питались мы въ столовой ИТР, въ которую насъ
   устроилъ тотъ же Медоваръ -- при поддержкe Радецкаго. Медоваръ далъ мнe
   бумажку начальнику отдeла снабженiя ББК, тов. Неймайеру.
   Въ бумажкe было написано: "инструкторъ физкультуры не можетъ работать,
   когда голодный"... Почему, "когда голодный, можетъ работать лeсорубъ и
   землекопъ -- я, конечно, выяснять не сталъ. Кромe того, въ бумажкe была и
   ссылка: "по распоряженiю тов. Радецкаго"...
   Неймайеръ встрeтилъ меня свирeпо:
   -- Мы только что сняли со столовой ИТР сто сорокъ два человeка. Такъ
   что же, изъ-за васъ мы будемъ снимать сто сорокъ третьяго.
   -- И сто сорокъ четвертаго, -- наставительно поправилъ я, -- здeсь рeчь
   идетъ о двухъ человeкахъ.
   Неймайеръ посмотрeлъ на одинаковыя фамилiи и понялъ, что вопросъ стоитъ
   не объ "ударникe", а о протекцiи.
   -- Хорошо, я позвоню Радецкому, -- нeсколько мягче сказалъ онъ.
   Въ столовую ИТР попасть было труднeе, чeмъ на волe -- въ партiю. Но мы
   попали. Было непрiятно то, что эти карточки были отобраны у какихъ-то
   инженеровъ, но мы утeшались тeмъ, что это -- не надолго, и тeмъ, что
   этимъ-то инженерамъ все равно сидeть, а намъ придется бeжать, и силы нужны.
   Впрочемъ, съ Юриной карточкой получилась чепуха: для него карточку отобрали
   у его же непосредственнаго начальства, директора техникума, инж.
   Сташевскаго, и мы рeшили ее вернуть -- конечно, нелегально, просто изъ рукъ
   въ руки, иначе бы Сташевскiй этой карточки уже не получилъ бы, ее
   перехватили бы по дорогe. Но Юрина карточка къ тому времени не очень ужъ
   была и нужна. Я околачивался по разнымъ лагернымъ пунктамъ, меня тамъ
   кормили и безъ карточки, а Юра обeдалъ за меня. {310}
  
   11 Столовая "инженерно-техническихъ работниковъ" -- самая
   привиллегированная лагерная столовка, гдe кормятъ лучшихъ ударниковъ изъ
   числа инженеровъ и техниковъ.
  
   Въ столовой ИТР давали завтракъ -- такъ, примeрно, тарелку чечевицы,
   обeдъ -- болeе или менeе съeдобныя щи съ отдаленными слeдами присутствiя
   мяса, какую-нибудь кашу или рыбу и кисель. На ужинъ -- ту же чечевицу или
   кашу. Въ общемъ очень не густо, но мы не голодали. Было два неудобства:
   комнатой "Динамо" мы рeшили не воспользоваться, чтобы не подводить своимъ
   побeгомъ нeкоторыхъ милыхъ людей, о которыхъ я въ этихъ очеркахъ предпочитаю
   не говорить вовсе. Мы остались въ баракe, побeгомъ откуда мы подводили
   только мeстный "активъ", къ судьбамъ котораго мы были вполнe равнодушны.
   Впрочемъ, впослeдствiи вышло такъ, что самую существенную помощь въ нашемъ
   побeгe намъ оказалъ... начальникъ лагеря, тов. Успенскiй, съ какового,
   конечно, взятки гладки. Единственное, что ему послe нашего побeга
   оставалось, это посмотрeть на себя въ зеркало и обратиться къ своему
   отраженiю съ парой сочувственныхъ словъ. Кромe него, ни одинъ человeкъ въ
   лагерe и ни въ какой степени за нашъ побeгъ отвeчать не могъ...
   И еще послeднее неудобство -- я такъ и не ухитрился добыть себe
   "постельныхъ принадлежностей", набитаго морской травой тюфяка и такой же
   подушки: такъ все наше лагерное житье мы и проспали на голыхъ доскахъ. Юра
   нeсколько разъ нажималъ на меня, и эти "постельныя принадлежности" не такъ
   ужъ и трудно было получить. Я только позже сообразилъ, почему я ихъ такъ и
   не получилъ: инстинктивно не хотeлось тратить ни капли нервовъ ни для чего,
   не имeвшаго прямого и непосредственнаго отношенiя къ побeгу. Постели къ
   побeгу никакого отношенiя и не имeли: въ лeсу придется спать похуже, чeмъ на
   нарахъ...
   ...Въ части писемъ, полученныхъ мною отъ читателей, были легкiе намеки
   на, такъ сказать, нeкоторую неправдоподобность нашей лагерной эпопеи. Не въ
   порядкe литературнаго прiема (какъ это дeлается въ началe утопическихъ
   романовъ), а совсeмъ всерьезъ я хочу сказать слeдующее: во всей этой эпопеe
   нeтъ ни одного выдуманнаго лица и ни одного выдуманнаго положенiя. Фамилiи
   дeйствующихъ лицъ за исключенiямъ особо оговоренныхъ -- настоящiя фамилiи.
   Изъ моихъ лагерныхъ встрeчъ я вынужденъ былъ выкинуть нeкоторые весьма
   небезынтересные эпизоды (какъ, напримeръ, всю свирьлаговскую интеллигенцiю),
   чтобы никого не подвести: по слeдамъ моего пребыванiи въ лагерe ГПУ не такъ
   ужъ трудно было бы установить, кто скрывается за любой вымышленной фамилiй.
   Матерiалъ, данный въ этихъ очеркахъ, расчитанъ, въ частности, и на то, чтобы
   никого изъ людей, оставшихся въ лагерe, не подвести. Я не думаю, чтобы въ
   этихъ расчетахъ могла быть какая-нибудь ошибка... А оговорку о реальности
   даже и неправдоподобныхъ вещей мнe приходится дeлать потому, что лeто 1934
   года мы провели въ условiяхъ, поистинe неправдоподобныхъ.
   Мы были безусловно сыты. Я не дeлалъ почти ничего, Юра не дeлалъ
   рeшительно ничего, его техникумъ оказался такой же халтурой, какъ и
   "Динамо". Мы играли въ теннисъ, иногда и съ Радецкимъ, купались, забирали
   кипы книгъ, выходили на берегъ озера, укладывались на солнышкe и читали
   цeлыми днями. Это {311} было курортное житье, о какомъ московскiй инженеръ и
   мечтать не можетъ. Если бы я остался въ лагерe, то по совокупности тeхъ
   обстоятельствъ, о которыхъ рeчь будетъ идти ниже, я жилъ бы въ условiяхъ
   такой сытости, комфорта и безопасности и даже... свободы, какiя недоступны и
   крупному московскому инженеру... Мнe все это лeто вспоминалась фраза
   Марковича: если ужъ нужно, чтобы было ГПУ, такъ пусть оно лучше будетъ у
   меня подъ бокомъ. У меня ГПУ было подъ бокомъ -- тотъ же Радецкiй. Если бы
   не перспектива побeга, я спалъ бы въ лагерe гораздо спокойнeе, чeмъ я спалъ
   у себя дома, подъ Москвой. Но это райское житье ни въ какой степени не
   противорeчило тому, что уже въ 15 верстахъ къ сeверу цeлые лагпункты
   вымирали отъ цынги, что въ 60-ти верстахъ къ сeверу колонизацiонный отдeлъ
   разселялъ "кулацкiя" семьи, цeлое воронежское село, потерявшее за время
   этапа свыше шестисотъ своихъ дeтишекъ, что еще въ 20-ти верстахъ сeвернeе
   была запиханная въ безысходное болото колонiя изъ 4.000 безпризорниковъ,
   обреченныхъ на вымиранiе... Наше райское житье въ Медгорe и перспективы
   такого матерiальнаго устройства, какого -- я не знаю -- добьюсь ли въ
   эмиграцiи, ни въ какой степени и ни на одну секунду не ослабляли нашей воли
   къ побeгу, какъ не ослабило ея и постановленiе отъ 7 iюня 1934 года,
   устанавливающее смертную казнь за попытку покинуть соцiалистическiй рай.
   Можно быть не очень хорошимъ христiаниномъ, но лучшiй ББКовскiй паекъ, на
   фонeeвочекъ со льдомъ", въ глотку какъ-то не лeзъ...
  
   ПО ШПАЛАМЪ
  
  
   Методическiя указанiя для тов. Медовара занимали очень немного времени.
   Книги я, само собою разумeется, и писать не собирался, авансъ, впрочемъ,
   получилъ -- сто рублей: единственное, что я остался долженъ совeтской
   власти. Впрочемъ, и совeтская власть мнe кое что должна. Какъ-нибудь
   сосчитаемся...
   Моей основной задачей былъ подборъ футбольной команды для того, что
   Радецкiй поэтически опредeлялъ, какъ "вставка пера Ленинграду". Вставить, въ
   сущности, можно было бы: изъ трехсотъ тысячъ человeкъ можно было найти 11
   футболистовъ. Въ Медгорe изъ управленческихъ служащихъ я организовалъ три
   очень слабыя команды и для дальнeйшаго подбора рeшилъ осмотрeть ближайшiе
   лагерные пункты. Административный отдeлъ заготовилъ мнe командировочное
   удостовeренiе для проeзда на пятый лагпунктъ -- 16 верстъ къ югу по желeзной
   дорогe и 10 -- къ западу, въ тайгу. На командировкe стоялъ штампъ: "Слeдуетъ
   въ сопровожденiи конвоя".
   -- По такой командировкe, -- сказалъ я начальнику Адмотдeла, -- никуда
   я не поeду.
   -- Ваше дeло, -- огрызнулся начальникъ, -- не поeдете, васъ посадятъ --
   не меня.
   Я пошелъ къ Медовару и сообщилъ ему объ этомъ штампe; {312} по такой
   командировкe eхать, это -- значитъ подрывать динамовскiй авторитетъ.
   -- Такъ я же вамъ говорилъ: тамъ же сидятъ одни сплошные идiоты. Я
   сейчасъ позвоню Радецкому.
   Въ тотъ же вечеръ мнe эту командировку принесли, такъ сказать, "на
   домъ" -- въ баракъ. О конвоe въ ней не было уже ни слова.
   На проeздъ по желeзной дорогe я получилъ 4 р. 74 коп., но, конечно,
   пошелъ пeшкомъ: экономiя, тренировка и развeдка мeстности. Свой рюкзакъ я
   набилъ весьма основательно, для пробы: какъ подорожные патрули отнесутся къ
   такому рюкзаку и въ какой степени они его будутъ ощупывать. Однако, посты,
   охранявшiе выходы изъ медгорскаго отдeленiя соцiалистическаго рая, у меня
   даже и документовъ не спросили. Не знаю -- почему.
   Желeзная дорога петлями вилась надъ берегомъ Онeжскаго озера. Справа,
   то-есть съ запада, на нее наваливался безформенный хаосъ гранитныхъ
   обломковъ -- слeды ледниковъ и динамита. Слeва, внизъ къ озеру, уходили
   склоны, поросшiе непроходимой чащей всякихъ кустарниковъ. Дальше
   разстилалось блeдно-голубое полотно озера, изрeзанное бухтами, губами,
   островами, проливами.
   Съ точки зрeнiя живописной этотъ ландшафтъ въ лучахъ яркаго весенняго
   солнца былъ изумителенъ. Съ точки зрeнiя практической онъ производилъ
   угнетающее и тревожное впечатлeнiе: какъ по такимъ джунглямъ и обломкамъ
   пройти 120 верстъ до границы?
   Пройдя верстъ пять и удостовeрившись, что меня никто не видитъ и за
   мной никто не слeдитъ, я нырнулъ къ западу, въ кусты, на развeдку мeстности.
   Мeстность была окаянная. Каменныя глыбы, навороченный въ хаотическомъ
   безпорядкe, на нихъ какимъ-то чудомъ росли сосны, ели, можевельникъ, иногда
   осина и береза. Подлeсокъ состоялъ изъ кустарника, черезъ который
   приходилось не проходить, а продираться. Кучи этихъ глыбъ вдругъ обрывались
   какими-то гигантскими ямами, наполненными водой, камни были покрыты тонкимъ
   и скользкимъ слоемъ мокраго мха. Потомъ, верстахъ въ двухъ, камни кончились,
   и на ширину метровъ двухсотъ протянулось какое-то болото, которое пришлось
   обойти съ юга. Дальше -- снова начинался поросшiй лeсомъ каменный хаосъ,
   подымавшiйся къ западу какимъ-то невысокимъ хребтомъ. Я взобрался и на
   хребетъ. Онъ обрывался почти отвeсной каменной стeной, метровъ въ 50 высоты,
   на верху были "завалы", которые, впослeдствiи, въ дорогe, стоили намъ
   столько времени и усилiй. Это былъ въ безпорядкe наваленный буреломъ,
   сваленныя бурями деревья, съ перепутавшимися вeтками, корнями, сучьями.
   Пробраться вообще невозможно, нужно обходить. Я обошелъ. Внизу, подъ стeной,
   ржавeло какое-то болото, поросшее осокой. Я кинулъ въ него булыжникъ.
   Булыжникъ плюхнулся и исчезъ. Да, по такимъ мeстамъ бeжать -- упаси Господи.
   Но съ другой стороны, въ такiя мeста нырнуть и тутъ ужъ никто не разыщетъ.
   Я вышелъ на желeзную дорогу. Оглянулся -- никого. Прошелъ еще версты
   двe и сразу почувствовалъ, что смертельно усталъ, ноги не двигаются.
   Возбужденiе отъ первой прогулки на {313} волe прошло, а мeсяцы одиночки,
   УРЧа, лагернаго питанiя и нервовъ -- сказывались. Я влeзъ на придорожный
   камень, разостлалъ на немъ свою кожанку, снялъ рубашку, подставилъ свою
   одряхлeвшую за эти мeсяцы кожу подъ весеннее солнышко, закурилъ самокрутку и
   предался блаженству.
   Хорошо... Ни лагеря, ни ГПУ... Въ травe дeловито, какъ Медоваръ,
   суетились какiя-то козявки. Какая-то пичужка со столь же дeловитымъ видомъ
   перелетала съ дерева на дерево и оживленно болтала сама съ собой... Дeла у
   нея явственно не была никакого, а болтаетъ и мечется она просто такъ, отъ
   весны, отъ радости птичьей своей жизни. Потомъ мое вниманiе привлекла бeлка,
   которая занималась дeломъ еще болeе серьезнымъ: ловила собственный хвостъ.
   Хвостъ удиралъ, куда глаза глядятъ, и бeлка во погонe за своимъ пушистымъ
   продолженiемъ вьюномъ вертeлась вокругъ ствола мохнатой ели, рыжимъ,
   солнечнымъ зайчикомъ мелькала въ вeтвяхъ. Въ этой игрe она развивала
   чудовищное количество лошадиныхъ силъ, это не то, что я: верстъ двeнадцать
   прошелъ и уже выдохся. Мнe бы такой запасъ энергiи -- дня не просидeлъ бы въ
   СССР. Я приподнялся, и бeлочка замeтила меня. Ея тоненькiй, подвижной носикъ
   выглянулъ изъ-за ствола, а хвостъ остался тамъ, гдe былъ -- съ другой
   стороны. Мое присутствiе бeлкe не понравилось: она крeпко выругалась на
   своемъ бeличьемъ языкe и исчезла. Мнe стало какъ-то и грустно, и весело:
   вотъ живетъ же животина -- и никакихъ тебe ГПУ...
  
   ВОЛЬНОНАЕМНЫЕ
  
  
   По полотну дороги шагали трое какихъ-то мужиковъ, одинъ постарше --
   лeтъ подъ пятьдесятъ, двое другихъ помоложе -- лeтъ подъ двадцать-двадцать
   пять. Они были невыразимо рваны. На ногахъ у двоихъ были лапти, на ногахъ у
   третьяго -- рваные сапоги. Весь ихъ багажъ состоялъ изъ микроскопическихъ
   узелковъ, вeроятно, съ хлeбомъ. На бeглецовъ изъ лагеря они какъ-то не были
   похожи. Подходя, мужики поздоровались со мной. Я отвeтилъ, потомъ старикъ
   остановился и спросилъ:
   -- А спичекъ нeтути, хозяинъ?
   Спички были. Я вытащилъ коробку. Мужикъ перелeзъ черезъ канаву ко мнe.
   Видъ у него былъ какой-то конфузливый.
   -- А можетъ, и махорочка-то найдется?.. Я объ спичкахъ только такъ,
   чтобы посмотрeть, каковъ человeкъ есть...
   Нашлась и махорочка. Мужикъ бережно свернулъ собачью ножку. Парни робко
   топтались около, умильно поглядывая на махорку. Я предложилъ и имъ. Они съ
   конфузливой спeшкой подхватили мой кисетъ и такъ же бережно, не просыпая ни
   одной крошки, стали свертывать себe папиросы. Усeлись, закурили.
   -- Д?нъ пять уже не куривши, -- сказалъ старикъ, -- тянетъ -- не дай,
   Господи...
   -- А вы откуда? Заключенные?
   -- Нeтъ, по вольному найму работали, на лeсныхъ работахъ. Да нeту
   никакой возможности. Еле живы вырвались. {314}
   -- Заработать собирались, -- саркастически сказалъ одинъ изъ парней. --
   Вотъ и заработали, -- онъ протянулъ свою ногу въ рваномъ лаптe, -- вотъ и
   весь заработокъ.
   Мужикъ какъ-то виновато поежился:
   -- Да кто-жъ его зналъ...
   -- Вотъ, то-то и оно, -- сказалъ парень, -- не знаешь -- не мути.
   -- Что ты все коришь? -- сказалъ мужикъ, -- прieхали люди служащiе,
   люди государственные, говорили толкомъ -- за кубометръ погрузки -- рупь съ
   полтиной. А какъ сюда прieхали, хорошая погрузка -- за полъ версты баланы
   таскать, да еще и по болоту. А хлeба-то полтора фунта -- и шабашъ, и болe
   ничего, каши и той нeту. Потаскаешь тутъ.
   -- Значитъ, завербовали васъ?
   -- Да, ужъ такъ завербовали, что дальше некуда...
   -- Одежу собирались справить, -- ядовито сказалъ парень, -- вотъ тебe и
   одежа.
   Мужикъ сдeлалъ видъ, что не слышалъ этого замeчанiя.
   -- Черезъ правленiе колхоза, значитъ. Тутъ не поговоришь. Приказъ
   вышелъ -- дать отъ колхоза сорокъ человeкъ, ну -- кого куда. Кто на торфы
   подался, кто куда... И договоръ подписывали, вотъ тебe и договоръ. Теперь
   далъ бы Богъ домой добраться.
   -- А дома-то что? -- спросилъ второй парень.
   -- Ну, дома-то оно способнeе, -- не особенно увeренно сказалъ мужикъ.
   -- Дома-то -- оно не пропадешь.
   -- Пропадешь въ лучшемъ видe, -- сказалъ ядовитый парень. -- Дома для
   тебя пироги пекутъ. Прieхалъ, дескать, Федоръ Ивановичъ, заработочекъ,
   дескать, привезъ...
   -- Да и трудодней нeту, -- грустно замeтилъ парень въ сапогахъ. -- Кто
   и съ трудоднями, такъ eсть нечего, а ужъ ежели и безъ трудодней -- прямо
   ложись и помирай...
   -- А откуда вы?
   -- Да мы Смоленскiе. А вы кто будете? Изъ начальства здeшняго?
   -- Нeтъ, не изъ начальства, заключенный въ лагерe.
   -- Ахъ, ты, Господи... А вотъ люди сказываютъ, что въ лагерe теперь
   лучше, какъ на волe, хлeбъ даютъ, кашу даютъ... (Я вспомнилъ девятнадцатый
   кварталъ -- и о лагерe говорить не хотeлось). А на волe? -- продолжалъ
   мужикъ. -- Вотъ тебe и воля: сманили сюда, въ тайгу, eсть не даютъ, одежи
   нeту, жить негдe, комары поeдомъ eдятъ, а домой не пускаютъ, документа не
   даютъ. Мы ужъ Христомъ Богомъ молили: отпустите, видите сами -- помремъ мы
   тутъ. Отощавши мы еще изъ дому, силъ нeту, а баланы самые легкiе -- пудовъ
   пять... Да еще по болоту... Все одно, говорю -- помремъ... Ну, пожалeли,
   дали документъ. Вотъ такъ и идемъ, гдe хлeба попросимъ, гдe что... Верстовъ
   съ пятьдесятъ на чугункe проeхали... Намъ бы до Питера добраться.
   -- А въ Питерe что? -- спросилъ ядовитый парень. -- Накормятъ тебя въ
   Питерe, какъ же...
   -- Въ Питерe накормятъ, -- сказалъ я. Я еще не видалъ примeра, чтобы
   недоeдающiй горожанинъ отказалъ въ кускe хлeба {315} голодающему мужику.
   Годъ тому назадъ, до паспортизацiи, столицы были запружены нищенствующими
   малороссiйскими мужиками -- давали и имъ.
   -- Ну что-жъ, придется христорадничать, -- покорно сказалъ мужикъ.
   -- Одежу думалъ справить, -- повторилъ ядовитый парень. -- А теперь что
   и было, разлeзлось: домой голышемъ придемъ. Ну, пошли, что ли?
   Трое вольныхъ гражданъ СССР поднялись на ноги. Старикъ умильно
   посмотрeлъ на меня: -- А можетъ, хлeбца лишняго нeту? А?
   Я сообразилъ, что до лагпункта я могу дойти и не eвши, а тамъ ужъ
   какъ-нибудь накормятъ. Я развязалъ свой рюкзакъ, досталъ хлeбъ, вмeстe съ
   хлeбомъ лежалъ завернутый кусочекъ сала, граммовъ на сто. При видe сала у
   мужика дыханье сперло.
   "Сало, вишь ты, Господи Боже!" -- Я отдалъ мужикамъ и сало. Кусочекъ
   былъ съ аптекарской точностью подeленъ на три части... "Вотъ это, значитъ,
   закусимъ, -- восторженно сказалъ мужикъ, -- эхъ, ты, на что ужъ есесерiя, а
   и тутъ добрые люди не перевелись"...
   Вольнонаемные ушли. Бeлочка снова выглянула изъ-за еловаго ствола и
   уставилась на меня бусинками своихъ глазъ... Бусинки какъ будто говорили:
   что, культуру строите? въ Бога вeруете? науки развиваете? -- ну, и дураки...
   Возражать было трудно. Я одeлся, навьючилъ на спину свой рюкзакъ и
   пошелъ дальше.
   Верстахъ въ двухъ, за поворотомъ дороги, я наткнулся на своихъ
   мужичковъ, которыхъ обыскивалъ вохровскiй патруль: одинъ вохровцевъ
   общупывалъ, другой разсматривалъ документы, третiй стоялъ въ шагахъ десяти,
   съ винтовкой на изготовку. Было ясно, что будутъ "провeрять" и меня.
   Документы у меня были въ полномъ порядкe, но безчисленные обыски, которымъ
   я, какъ и каждый гражданинъ "самой свободной республики въ мiрe",
   подвергался на своемъ вeку, выработали, вмeсто привычки, какую-то особенно
   отвратительную нервную, рабью дрожь передъ каждою такой "провeркой", даже и
   въ тeхъ случаяхъ, когда такая "провeрка" никакого рeшительно риска за собой
   не влекла, какъ было и въ данномъ случаe. И сейчасъ же въ мозгу привычный
   совeтскiй "условный рефлексъ": какъ бы этакъ извернуться.
   Я подошелъ къ группe вохровцевъ, сталъ, засунулъ руки въ карманы и
   посмотрeлъ на все происходящее испытующимъ окомъ:
   -- Что, бeгунковъ подцeпили?
   Вохровецъ недовольно оторвался отъ документовъ.
   -- Чортъ его знаетъ, можетъ, и бeгунки. А вы кто? Изъ лагеря?
   Положенiе нeсколько прояснилось: вохровецъ спросилъ не грубо: "вы
   заключенный", а "дипломатически" -- "вы не изъ лагеря?"
   -- Изъ лагеря, -- отвeтилъ я административнымъ тономъ.
   -- Чортъ его знаетъ, -- сказалъ вохровецъ, -- документы-то какiе-то
   липоватые...
   -- А ну-ка, покажите-ка ихъ сюда... {316}
   Вохровецъ протянулъ мнe нeсколько бумажекъ. Въ нихъ нелегко было
   разобраться и человeку съ нeсколько большими стажемъ, чeмъ вохровецъ. Тутъ
   было все, что навьючиваетъ на себя многострадальный совeтскiй гражданинъ,
   дeйствующiй по принципу -- масломъ каши не испортишь: чортъ его знаетъ,
   какая именно бумажка можете показаться наиболeе убeдительной носителямъ
   власти и нагановъ... Былъ же у меня случай, когда отъ очень непрiятнаго
   ареста меня спасъ сезонный желeзнодорожный билетъ, который для "властей"
   наиболeе убeдительно доказывалъ мою самоличность, и это при наличiи
   паспорта, профсоюзной книжки, постояннаго удостовeренiя газеты "Трудъ", ея
   командировочнаго удостовeренiя и цeлой коллекцiи бумаженокъ болeе мелкаго
   масштаба. Исходя изъ этого принципа, одинъ изъ парней захватилъ съ собой и
   свидeтельство Загса о рожденiи у него дочки Евдокiи. Евдокiя помогала плохо:
   самый важный документъ -- увольнительное свидeтельство было выдано
   профсоюзомъ, а профсоюзъ такихъ удостовeренiй выдавать не имeетъ права. И
   вообще бумажка была, какъ говорилъ вохровецъ, "липоватая". Во многихъ
   мeстахъ СССР, не вездe, но почти вездe, крестьянинъ, отлучающiйся за предeлы
   своего района, долженъ имeть увольнительное удостовeренiе отъ сельсовeта:
   они обычно выдаются за литръ водки. За какой-то литръ получилъ свою бумажку
   и этотъ парень, по лицу его видно было, что за эту-то бумажку онъ боялся
   больше всего: парень стоялъ ни живъ, ни мертвъ.
   -- Нeтъ, -- сказалъ я чуть-чуть разочарованнымъ тономъ, -- бумаги въ
   порядкe. Съ какихъ вы разработокъ? -- сурово спросилъ я мужика.
   -- Да съ Массельги, -- отвeтилъ мужикъ робко.
   -- А кто у васъ тамъ прорабъ? Кто предрабочкома? -- словомъ, допросъ
   былъ учиненъ по всей формe. Вохровцы почувствовали, что передъ ними "лицо
   административнаго персонала".
   -- Обыскивали? -- спросилъ я.
   -- Какъ же.
   -- А сапоги у этого снимали?
   -- Нeтъ, объ сапогахъ позабыли. А ну, ты, сымай сапоги...
   Въ сапогахъ, конечно, не было ничего, но бумажка была забыта.
   -- Ну, пусть топаютъ, -- сказалъ я, -- тамъ на Званкe разберутся.
   -- Ну, катись катышкомъ, -- сказалъ старикъ изъ вохровцевъ. Патруль
   повернулся и пошелъ на сeверъ, документовъ у меня такъ и не спросилъ, мы съ
   мужичками пошли дальше на югъ. Отойдя съ версту, я сдeлалъ парнишкe свирeпое
   внушенiе: чтобы другой разъ не ставилъ литра водки, кому не нужно, чтобы по
   пути отставалъ на полверсты отъ своихъ товарищей и, буде послeднiе наткнутся
   на патруль, нырять въ кусты и обходить сторонкой. Что касается линiи рeки
   Свирь и Званки, то тутъ я никакихъ путныхъ совeтовъ дать не могъ, я зналъ,
   что эти мeста охраняются особенно свирeпо, но болeе подробныхъ {317} данныхъ
   у меня не было. Парень имeлъ видъ пришибленный и безнадежный.
   -- Такъ вeдь никакъ же не отпускали, я тамъ одному, дeйствительно
   поставилъ -- не литръ, на литръ денегъ не хватило -- поллитра, развe-жъ я
   зналъ...
   Мнe оставалось только вздохнуть. И этотъ мужикъ, и эти парни -- это не
   Акульшинъ. Эти пропадутъ, все равно пропадутъ: имъ не только до Свири, а и
   до Петрозаводска не дойти... Пожилой мужичекъ былъ такъ растерянъ, что на
   мои совeты только и отвeчалъ: да, да, какъ-же, какъ-же, понимаемъ,
   понимаемъ, но онъ и плохо слушалъ ихъ, и не понималъ вовсе. Парень въ
   сапогахъ жалобно скулилъ на свою судьбу, жаловался на жуликовъ изъ
   рабочкома, зря вылакавшихъ его поллитровку, ядовитый парень шагалъ молча и
   свирeпо. Мнe стало какъ-то очень тяжело... Я распрощался со своими
   спутниками и пошелъ впередъ.
  
   ПЯТЫЙ ЛАГПУНКТЪ
  
  
   Пятый лагпунктъ былъ наиболeе привиллегированнымъ изъ производительныхъ
   пунктовъ ББК. Занимался онъ добычей кокоръ. Кокора -- это сосновый стволъ съ
   отходящимъ отъ него приблизительно подъ прямымъ угломъ крупнымъ корневищемъ.
   Кокоры эти шли для шпангоутовъ и форштевней всякаго рода барокъ, баржъ,
   баркасовъ и всего прочаго, что строилось на Пинужской, Сорокской и Кемской
   верфяхъ ББК. Техническiя требованiя къ этихъ кокорамъ были довольно суровы
   -- иногда изъ ста стволовъ пригодныхъ оказывалось тридцать, иногда -- только
   три. А безъ кокоръ всe эти верфи, съ ихъ 6--7-мью тысячами заключенныхъ
   рабочихъ, были бы обречены на бездeйствiе.
   Въ виду этого, пятый лагпунктъ находился на нeкоемъ своеобразномъ
   хозрасчетe: онъ обязанъ былъ поставить столько-то кокоръ въ мeсяцъ и
   получалъ за это столько-то продовольствiя. Во "внутреннiя дeла" пункта
   лагерь почти не вмeшивался, и начальникъ пункта, тов. Васильчукъ,
   изворачивался тамъ въ мeру разумeнiя своего -- еще больше въ мeру
   изворотливости своей. Изворотливости же у него были большiе запасы. И
   заботливости -- тоже. Въ силу этого обстоятельства лагпунктъ питался вполнe
   удовлетворительно -- такъ, примeрно, не хуже, чeмъ питаются рабочiе
   московскихъ заводовъ -- по качеству пищи, и значительно лучше -- по ея
   калорiйности. И кромe того, для добычи кокоръ требовались очень сильные
   люди, ибо приходилось возиться не съ баланами, а съ цeлыми стволами. Въ виду
   всего этого, я твердо расчитывалъ на то, что на пятомъ лагпунктe я ужъ
   подыщу людей, необходимыхъ для "вставки пера Ленинграду"...
   Начальникъ лагпункта, тов. Васильчукъ, былъ типомъ весьма необычнымъ
   для совeтской администрацiи. Петербургскiй рабочiй, бывалый коммунистъ, онъ
   получилъ три года за какое-то участiе въ какомъ-то партiйномъ уклонe и шесть
   лeтъ уже просидeлъ. Дальнeйшiе года ему набавлялись автоматически. Одну
   такую бумажку онъ какъ-то получилъ при мнe. Въ бумажкe было написано --
   просто и прозаически: {318}
   ..."На основанiи постановленiя ПП ОГПУ отъ такого-то числа, за номеромъ
   такимъ-то, предлагается вамъ объявить подъ расписку з/к Васильчуку, А. А.,
   что срокъ его заключенiя продленъ до ..."
   И точка. Васильчукъ получилъ уже четвертую, какъ онъ говорилъ, "годовую
   отсрочку". Онъ флегматически подмахнулъ свою подпись подъ этой бумажкой и
   сказалъ:
   -- Вотъ, значитъ, и "объявилъ подъ расписку"... Это попасть сюда --
   просто... А выбраться -- это еще придется подождать...
   Бывшихъ коммунистовъ, высланныхъ сюда не за воровство, не за убiйство,
   не за изнасилованiе, а за неповиновенiе мановенiямъ сталинскихъ рукъ, -- не
   выпускаютъ, повидимому, никогда, и не собираются выпускать. Васильчукъ же не
   собирался каяться.
   -- И вотъ, буду я сидeть здeсь до скончанiя, -- говорилъ онъ. --
   Сволочь -- та пусть кается, а мы пока здeсь посидимъ... Ей-Богу, чeмъ на
   хлeбозаготовки eзжать, лучше ужъ здeсь сидeть... А физкультурой буду
   заниматься обязательно -- иначе сгнiешь здeсь ко всeмъ чертямъ и мiровой
   революцiи не увидишь... А мiровую революцiю хорошо бы повидать... Вотъ
   кабачекъ будетъ -- а?
   Пятый лагпунктъ я посeтилъ всего четыре раза, но съ Васильчукомъ у насъ
   сразу же установились отношенiя не очень интимныя, но, во всякомъ случаe,
   дружественныя. Во-первыхъ, Васильчуку и его помощнику -- бухгалтеру -- здeсь
   была тоска смертная и, во-вторыхъ, моя физкультурная спецiальность была
   встрeчена въ пятомъ лагпунктe съ такими же симпатiями и упованiями, съ
   какими она встрeчалась на заводахъ, въ вузахъ и во многихъ другихъ
   мeстахъ...
  
   НЕМНОГО О ФИЗКУЛЬТУРE
  
  
   Въ Россiи есть цeлый рядъ положительныхъ явленiй, которыя власть
   засчитываетъ въ списокъ своихъ "достиженiй". Сюда войдетъ и укрeпленiе
   семьи, и болeе здоровая сексуальная жизнь молодежи, и парашютистки, и тяга
   къ учебe, и многое другое -- въ томъ числe и физкультура. Эмигрантская
   печать напрасно беретъ этотъ терминъ въ иронически кавычки. Это -- нужный
   терминъ. Онъ охватываетъ все то, доступное индивидуальнымъ усилiямъ, что
   служить человeческому здоровью. Это будетъ "гимнастика" въ томъ смыслe, въ
   какомъ Платонъ противопоставлялъ ее медицинe. Интересъ къ физкультурe
   существуетъ огромный, въ старой Россiи -- невиданный... Но этотъ интересъ --
   какъ и семья, и парашютистки, и многое другое -- возникъ не въ результатe
   усилiй власти, а какъ реакцiя на прочiя ея достиженiя. Рабочiе, надорванные
   непосильнымъ трудомъ, студенты, изъeденные туберкулезомъ, служащiе, очумeлые
   отъ вeчныхъ перебросокъ и перестроекъ, все это -- недоeдающее, истрепанное,
   охваченное тeмъ, что, по оффицiальному термину, зовется "совeтской {319}
   изношенностью", съ жадностью -- совершенно естественной въ ихъ положенiи --
   тянется ко всему, что можетъ поддержать ихъ растрачиваемыя силы.
   Я хотeлъ бы привести одинъ примeръ, который, какъ мнe кажется, можетъ
   внести нeкоторую ясность въ "дiалектику" совeтскихъ достиженiй.
   Въ декабрe 1928 года я обслeдовалъ лыжныя станцiи Москвы. Обслeдованiе
   выяснило такiе факты. Рядовые рабочiе и служащiе по своимъ выходнымъ днямъ
   часовъ съ семи-восьми утра прieзжаютъ на лыжныя станцiи и становятся въ
   очередь за лыжами. Стоятъ и два, и три, и четыре часа -- иногда получаютъ
   лыжи -- иногда не получаютъ. Лыжъ не хватаетъ потому, что власть на ихъ же,
   этихъ рабочихъ и служащихъ, деньги (профсоюзные взносы) строитъ
   предназначенные для втиранiя очковъ стадiоны и не строитъ предназначенныхъ
   для массы лыжныхъ станцiи и фабрикъ... Такъ она не строитъ ихъ и до сихъ
   поръ. Но каждому иностранцу власть можетъ показать великолeпный стадiонъ
   "Динамо" и сказать -- вотъ наши достиженiя. Стадiонъ "Динамо" обошелся около
   12 миллiоновъ рублей -- и это при условiи использованiя почти безплатнаго
   труда заключенныхъ, а лыжныхъ станцiй подъ Москвой -- путныхъ, хотя и
   маленькихъ -- только двe: одна военнаго вeдомства, другая союза служащихъ,
   построенная мною въ результатe жестокой борьбы и очень существеннаго
   риска... Стадiонъ занять публикой раза три въ годъ, а остальные 360 дней --
   пусть абсолютно; лыжныя станцiи работаютъ ежедневно -- и съ работой
   справиться не могутъ. Гимнастическаго зала въ Москвe нeтъ почти ни одного.
   Живая потребность массъ въ физкультурe, вызванная не усилiями власти, а
   условiями жизни, -- остается удовлетворенной по моимъ подсчетамъ примeрно на
   10--12%. Но передъ самымъ арестомъ я все еще пытался воевать, -- правда, уже
   очень нерeшительно -- противъ проекта постройки въ Измайловскомъ звeринцe
   гигантскаго "физкультурнаго комбината" съ колизейнаго типа стадiонами,
   расчитанными на 360.000 (!) сидячихъ мeстъ, стоимостью въ 60 миллiоновъ
   рублей, при использованiи того же труда заключенныхъ. Кажется, что этотъ
   комбинатъ все-таки начали строить.
   Если вы вмeсто физкультуры возьмете тягу къ учебe -- то вы увидите,
   какъ оба эти явленiя рождаются и развиваются по, такъ сказать, строго
   параллельнымъ линiямъ. Тяга къ учебe родилась, какъ реакцiя противъ данныхъ
   -- совeтскихъ -- условiй жизни, она охватываетъ десятки миллiоновъ, и она
   остается неудовлетворенной: школъ нeтъ, учебниковъ нeтъ, программъ нeтъ,
   преподавателей нeтъ. Даже и тe школы, которыя числятся не только на бумагe
   (бумажныхъ школъ -- очень много), отнимаютъ у молодежи чудовищное количество
   времени и силъ и не даютъ почти ничего, -- результаты этого обученiя видны
   по тeмъ выдержкамъ изъ "Правды", которыя время отъ времени приводятся на
   страницахъ эмигрантскихъ газетъ. Школьныя зданiя -- даже въ Москвe -- заняты
   въ три смeны, и уже къ серединe второй {320} смeны въ классахъ рeшительно
   нечeмъ дышать, и ребята уже не соображаютъ ничего. Но стадiоны строятся, а
   школы -- нeтъ. Строятся канцелярiи, интуристскiя гостиницы, дома совeтовъ и
   союзовъ -- но даже въ Москвe за семь лeтъ моего тамъ пребыванiя было
   построено не то 4, не то 5 новыхъ школьныхъ зданiй. И уже подъ Москвой --
   хотя бы въ той же Салтыковкe съ ея 10-12 тысячами жителей и съ двумя школами
   -- власть не въ состоянiи даже поддерживать существующихъ школьныхъ
   зданiй...
   Объяснять все это глупостью совeтскаго режима было бы наивно. Совeтскiй
   режимъ -- что бы тамъ ни говорили -- организованъ не для нуждъ страны, а для
   мiровой революцiи. Нужды страны ему, по существу, безразличны. Я не
   представляю себe, чтобы съ какой бы то ни было другой точки зрeнiя можно
   было логически объяснить и исторiю съ лыжными станцiями, и исторiю со
   школами, и эпопею съ коллективизацiей, и трагедiю съ лагерями. Но если вы
   станете именно на эту точку зрeнiя, то весь совeтскiй бытъ -- и въ мелочахъ,
   и въ "гигантахъ" -- получаетъ логическое и исчерпывающее объясненiе... Оно
   можетъ нравиться и можетъ не нравиться. Но, я думаю, другого -- не найти...
   Пятый лагпунктъ, въ силу своеобразнаго сцeпленiя обстоятельствъ
   нeсколько изолированный отъ дeйствiя всесоюзнаго кабака, -- былъ сытъ. И
   когда мeсяцемъ позже я пришелъ сюда уже не для вылавливанiя футболистовъ, а
   для организацiи физкультуры, полуторатысячная масса "лагернаго населенiя" въ
   теченiе одного выходного дня построила гимнастическiй городокъ и выровняла
   три площадки для волейбола. Въ карельскихъ условiяхъ это была весьма
   существенная работа -- приходилось выворачивать камни по пять-десять тоннъ
   вeсомъ и таскать носилками песокъ для засыпки образовавшихся ямъ. Но эта
   работа была сдeлана быстро и дружно. Когда я сталъ проводить занятiя по
   легкой атлетикe, то выяснилось, что изъ людей, пытавшихся толкать ядро,
   шесть человeкъ -- безъ всякой тренировки и, ужъ конечно, безъ всякаго стиля
   -- толкнули его за 11 метровъ. Какой-то крестьянинъ среднихъ лeтъ, въ
   сапогахъ и арестантскомъ платьe, тоже безъ тренировки и тоже безъ стиля,
   прыгнулъ въ длину 5,70; онъ же толкнулъ ядро на 11.80. Это и есть та
   черноземная сила, которая русскимъ дореволюцiоннымъ спортомъ не была
   затронута совершенно, но которая, при нeкоторой тренировкe, могла бы не
   оставить ни одной странe ни одного мiрового рекорда. Я не могу объ этомъ
   говорить съ цифрами въ рукахъ, какъ могу говорить о рекордахъ, но я
   совершенно увeренъ въ томъ, что въ этомъ "черноземe" -- не только физическая
   сила. Отсюда шли Мамонтовы, Морозовы, Рябушинскiе, Горькiе и Рeпины. Если
   сейчасъ физическая сила подорвана звeрски, то интеллектуальная сила этого
   "чернозема", закаленная полуторадесятилeтiемъ чудовищнаго напряженiя и
   опыта, планами и разочарованiями, совeтской агитацiей и совeтской
   реальностью, построитъ такую будущую Россiю, о какой намъ сейчасъ трудно и
   мечтать... Но это -- въ томъ случаe, если физическихъ силъ хватитъ. {321}
  
   "СЕКРЕТЪ"
  
  
   Изъ пятаго лагпункта я возвращался въ Медгору пeшкомъ. Стояло
   очаровательное весеннее утро -- такое утро, что не хотeлось думать ни о
   революцiи, ни о побeгe. По обочинамъ дороги весело болтали весеннiе ручейки,
   угрюмость таежнаго болота скрашивалась беззаботной болтовней птичьяго
   населенiя и буйной яркостью весеннихъ цвeтовъ. Я шелъ и думалъ о самыхъ
   веселыхъ вещахъ -- и мои думы были прерваны чьимъ-то возгласомъ:
   -- Гал?, тов. Солоневичъ, не узнаете?
   Узнавать было некого. Голосъ исходилъ откуда-то изъ-подъ кустовъ. Тамъ
   была густая тeнь, и мнe съ моей освeщенной солнцемъ позицiи не было видно
   ничего. Потомъ изъ кустовъ выползъ какой-то вохровецъ съ винтовкой въ рукe и
   съ лицомъ, закрытымъ "накомарникомъ" -- густой тюлевой сeткой отъ комаровъ:
   -- Не узнаете? -- повторилъ вохровецъ.
   -- Вы бы еще мeшокъ на голову накрутили -- совсeмъ легко было бы
   узнать...
   Вохровецъ снялъ свой накомарникъ, и я узналъ одного изъ урокъ, въ свое
   время околачивавшихся въ третьемъ лагпунктe.
   -- Какъ это вы въ вохръ попали? "Перековались"?
   -- Перековался къ чортовой матери, -- сказалъ урка. -- Не житье, а
   маслянница. Лежишь этакъ цeльный день животомъ вверхъ, пташки всякiя
   бeгаютъ...
   -- Что, въ секретe лежите?
   -- Въ секретe. Бeгунковъ ловимъ. Махорочки у васъ разжиться нельзя?
   Посидимъ, покуримъ. Степка, катай сюда!
   Изъ-подъ того же куста вылeзъ еще одинъ вохровецъ -- мнe незнакомый.
   Сeли, закурили.
   -- Много вы этихъ бeгунковъ ловите? -- спросилъ я.
   -- Чтобъ очень много, такъ нeтъ. А -- ловимъ. Да тутъ, главное дeло, не
   въ ловлe. Намъ бы со Степкой тутъ до конца лeта доболтаться, а потомъ --
   айда, въ Туркестанъ, въ теплые края.
   -- Выпускаютъ?
   -- Не, какое тамъ! Сами по себe. Вотъ сидимъ, значитъ, и смотримъ, какъ
   гдe какiе секреты устроены. Да тутъ, главное дeло, только по дорогe или
   около дороги и пройти можно: какъ саженъ сто въ сторону -- такъ никакая
   сила: болото. А гдe нeтъ болота -- тамъ вотъ секреты, вродe насъ: подъ
   кустикомъ -- яма, а въ ямe вохра сидитъ, все видитъ, а ея не видать...
   Слышать о такихъ секретахъ было очень неуютно. Я поразспросилъ урку объ
   ихъ разстановкe, но урка и самъ немного зналъ, да и секреты вокругъ пятаго
   лагпункта меня не очень интересовали. А воображенiе уже стало рисовать: вотъ
   идемъ мы такъ съ Юрой, и изъ подъ какого-то кустика: "а ну стой" -- и тогда
   гибель... Весеннiя краски поблекли, и мiръ снова сталъ казаться безвыходно,
   безвылазно совeтскимъ... {322}
  
   СЛЕТЪ УДАРНИКОВЪ
  
  
   Я пришелъ въ Медгору свeтлымъ весеннимъ вечеромъ. Юры въ баракe не
   было. На душe было очень тоскливо. Я рeшилъ пойти послушать "вселагерный
   слетъ лучшихъ ударниковъ ББК", который подготовлялся уже давно, а сегодня
   вечеромъ открывался въ огромномъ деревянномъ зданiи ББК-овскаго клуба.
   Пошелъ.
   Конечно, переполненный залъ. Конечно, доклады. Докладъ начальника
   производственной части Вержбицкаго: "Какъ мы растемъ." Какъ растутъ совхозы
   ББК, добыча лeса, гранита, шуньгита, апатитовъ, какъ растетъ стройка
   туломской электростанцiи, сорокскаго порта, стратегическихъ шоссе къ
   границe. Что' у насъ будетъ по плану черезъ годъ, что' черезъ три года. Къ
   концу второй пятилeтки мы будемъ имeть такiя-то и такiя-то достиженiя... Въ
   началe третьей пятилeтки мы будемъ имeть...
   Вторая пятилeтка "по плану" должна была ликвидировать классы и какъ
   будто бы вслeдствiе этого ликвидировать и лагери... Но изъ доклада
   явствуетъ, во всякомъ случаe, одно: количество каторжныхъ рабочихъ рукъ
   "должно расти" по меньшей мeрe "въ уровень" съ остальными темпами
   соцiалистическаго роста. Если и сейчасъ этихъ рукъ -- что-то около трехсотъ
   тысячъ паръ, то что же будетъ "въ условiяхъ дальнeйшаго роста?"
   Потомъ докладъ начальника КВО тов. Корзуна: "Какъ мы перевоспитываемъ,
   какъ мы перековываемъ"... Совeтская исправительная система построена не на
   принципe наказанiя, а на принципe трудового воздeйствiя. Мы не караемъ, а
   внимательнымъ, товарищескимъ подходомъ прививаемъ заключеннымъ любовь къ
   "свободному, творческому, соцiалистическому труду"...
   Въ общемъ Корзунъ говоритъ все то же, что въ свое время по поводу
   открытiя Бeломорско-Балтiйскаго канала писалъ Горькiй. Но съ одной только
   разницей: Горькiй вралъ въ расчетe на неосвeдомленность "вольнаго населенiи"
   Россiи и паче всего заграницы. На какую же публику расчитываетъ Корзунъ?
   Здeсь всe знаютъ объ этой исправительной системe, которая "не караетъ, а
   перевоспитываетъ", здeсь всe знаютъ то, что знаю уже я: и девятнадцатые
   кварталы, и диковскiе овраги, и безсудные разстрeлы. Многiе знаютъ и то,
   чего я еще не знаю и Богъ дастъ и не успeю узнать: штрафные командировки,
   вродe Лeсной Рeчки, "роты усиленнаго режима" съ полуфунтомъ хлeба въ день и
   съ оффицiальнымъ правомъ каждаго начальника колонны на смертный приговоръ,
   страшныя работы на Морсплавe около Кеми, когда люди зимой по сутками подрядъ
   работаютъ по поясъ въ ледяной водe незамерзающихъ горныхъ рeчекъ. Эта
   аудиторiя все это знаетъ.
   И -- ничего. И даже апплодируютъ... Н-да, въ совeтской исторiи
   поставлено много "мiровыхъ рекордовъ", но ужъ рекордъ наглости поставленъ по
   истинe "всемiрно-историческiй". Такъ врать и такъ къ этому вранью
   привыкнуть, какъ врутъ и привыкли ко вранью въ Россiи, -- этого, кажется, не
   было еще нигдe и никогда...
   Потомъ на сценe выстраивается десятка три какихъ-то очень {323} неплохо
   одeтыхъ людей. Это ударники, "отличники", лучшiе изъ лучшихъ. Гремитъ музыка
   и апплодисменты. На грудь этимъ людямъ Корзунъ торжественно цeпляетъ ордена
   Бeлморстроя, что въ лагерe соотвeтствуетъ примeрно ордену Ленина. Корзунъ
   столь же торжественно пожимаетъ руки "лучшимъ изъ лучшихъ" и представляетъ
   ихъ публикe: вотъ Ивановъ, бывшiй воръ... создалъ образцовую бригаду...
   перевыполнялъ норму на... процентовъ, вовлекъ въ перевоспитанiе столько-то
   своихъ товарищей. Ну и такъ далeе. Лучшiе изъ лучшихъ горделиво кланяются
   публикe. Публика апплодируетъ, въ заднихъ рядахъ весело посмeиваются, лучшiе
   изъ лучшихъ выходятъ на трибуну и повeствуютъ о своей "перековкe". Какой-то
   парень цыганистаго вида говоритъ на великолeпномъ одесскомъ жаргонe, какъ
   онъ воровалъ, убивалъ, нюхалъ кокаинъ, червонцы поддeлывалъ и какъ онъ
   теперь, на великой стройкe соцiалистическаго отечества, понялъ, что... ну и
   такъ далeе. Хорошо поетъ собака, убeдительно поетъ. Ужъ на что я стрeляный
   воробей, а и у меня возникаетъ сомнeнiе: чортъ его знаетъ, можетъ быть, и въ
   самомъ дeлe перековался... Начинаются клятвы въ вeрности "отечеству всeхъ
   трудящихся", предстоитъ торжественное заключенiе какихъ-то
   соцiалистически-соревновательныхъ договоровъ, я кое-что по профессiональной
   привычкe записываю въ свой блокнотъ -- записанное все-таки не такъ
   забывается, но чувствую, что дальше я уже не выдержу. Максимальная
   длительность совeтскихъ засeданiй, какую я могу выдержать, -- это два часа.
   Затeмъ тянетъ не стeнку лeзть.
   Я пробрался сквозь толпу, загораживавшую входъ въ залъ. У входа меня
   остановилъ вохръ: "Куда это до конца засeданiя, заворачивай назадъ". Я
   спокойно поднесъ къ носу вохры свой блокнотъ: на радiо сдавать. Вохра,
   конечно, ничего не поняла, но я вышелъ безъ задержки.
   Рeшилъ зайти въ Динамо, не безъ нeкоторой задней мысли выпить тамъ и
   закусить. Изъ комнаты Батюшкова услышалъ голосъ Юры. Зашелъ. Въ комнатe
   Батюшкова была такая картина: На столe стояло нeсколько водочныхъ бутылокъ,
   частью уже пустыхъ, частью еще полныхъ. Тамъ же была навалена всякая снeдь,
   полученная изъ вольнонаемной чекисткой столовой. За столомъ сидeлъ
   начальникъ оперативной части медгорскаго отдeленiя ОГПУ Подмоклый -- въ
   очень сильномъ подпитiи, на кровати сидeлъ Батюшковъ -- въ менeе сильномъ
   подпитiи. Юра пeлъ нeмецкую пeсенку:
   "Jonny, wenn du Geburtstag hast."
   Батюшковъ аккомпанировалъ на гитарe. При моемъ входe Батюшковъ прервалъ
   свой аккомпаниментъ и, неистово бряцая струнами, заоралъ выученную у Юры же
   англiйскую пeсенку.
   "Oh my, what a rotten song".
   Закончивъ бравурный куплетъ, Батюшковъ всталъ и обнялъ меня за плечи.
   -- Эхъ, люблю я тебя, Ванюша, хорошiй ты, сукинъ сынъ, человeкъ.
   Давай-ка братъ дербалызнемъ.
   -- Да, -- сказалъ начальникъ оперативной части тономъ, {324} полнымъ
   глубочайшаго убeжденiя, -- дербалызнуть нужно обязательно.
   Дербалызнули.
   Бeлая ночь, часа этакъ въ три, освeтила такую картину:
   По пустыннымъ улицамъ Медгоры шествовалъ начальникъ оперативной части
   медгорскаго отдeленiя ББК ОГПУ, тщательно поддерживаемый съ двухъ сторонъ
   двумя заключенными: съ одной стороны-Солоневичемъ Юрiемъ, находившемся въ
   абсолютно трезвомъ видe, и съ другой стороны -- Солоневичемъ Иваномъ, въ
   абсолютно трезвомъ видe не находившемся. Мимохожiе патрули оперативной части
   ГПУ ухмылялись умильно и дружественно.
   Такого типа "дeйства" совершались въ Динамо еженощно, съ
   неукоснительной правильностью, и, какъ выяснилось, Батюшковъ въ своихъ
   предсказанiяхъ о моей грядущей динамовской жизни оказался совершенно правъ.
   Технически же все это объяснялось такъ:
   Коммунистъ или не коммунистъ -- а выпить-то хочется. Выпивать въ
   одиночку -- тоска. Выпивать съ коммунистами -- рискованно. Коммунистъ
   коммунисту, если и не всегда волкъ, то ужъ конкурентъ во всякомъ случаe.
   Выпьешь, ляпнешь что-нибудь не вполнe "генерально-линейное" и потомъ
   смотришь -- подвохъ, и потомъ смотришь, на какой-нибудь чисткe -- ехидный
   вопросецъ: "а не помните ли вы, товарищъ, какъ..." ну и т.д. Батюшковъ же
   никакому чекисту ни съ какой стороны не конкурентъ. Куда дeваться, чтобы
   выпить, какъ не къ Батюшкову? У Батюшкова же денегъ явственно нeтъ. Поэтому
   -- вотъ приходитъ начальникъ оперативной части и изъ дeлового своего
   портфеля начинаетъ извлекать бутылку за бутылкой. Когда бутылки извлечены --
   начинается разговоръ о закускe. Отрывается нeсколько талоновъ изъ обeденной
   книжки въ чекисткую столовую и приносится eда такого типа: свинина, жареная
   тетерка, бeломорская семга и такъ далeе -- нeсколько вкуснeе даже и
   ИТРовскаго меню. Всeмъ присутствующимъ пить полагалось обязательно.
   Юра отъ этой повинности уклонился, ссылаясь на то, что послe одной
   рюмки онъ пeть больше не можетъ. А у Юры былъ основательный запасъ пeсенокъ
   Вертинскаго, берлинскихъ шлагеровъ и прочаго въ этомъ же родe. Все это было
   абсолютно ново, душещипательно, и сидeлъ за столомъ какой-нибудь Подмоклый,
   который на своемъ вeку убилъ больше людей, чeмъ добрый охотникъ зайцевъ, и
   проливалъ слезу въ стопку съ недопитой водкой...
   Все это вмeстe взятое особо элегантнаго вида не имeло. Я вовсе не
   собираюсь утверждать, что къ выпивкe и закускe -- даже и въ такой компанiи
   -- меня влекли только дeловые мотивы, но, во всякомъ случаe, за мeсяцъ
   этакихъ мeропрiятiй Юра разузналъ приблизительно все, что намъ было нужно: о
   собакахъ ищейкахъ, о секретахъ, сидeвшихъ по ямамъ, и о патруляхъ,
   обходящихъ дороги и тропинки, о карельскихъ мужикахъ -- здeсь, въ районe
   лагеря, этихъ мужиковъ оставляли только "особо-провeренныхъ" и имъ за
   каждаго пойманнаго или выданнаго бeглеца давали по кулю муки. Долженъ,
   впрочемъ, сказать, что, расписывая о мощи своей организацiи и о томъ, что
   изъ лагеря "не то что {325} человeкъ, а и крыса не убeжитъ", оперативники
   врали сильно... Однако, общую схему охраны лагеря мы кое-какъ выяснили.
   Съ этими пьянками въ Динамо были связаны и наши проекты добыть оружiе
   для побeга... Изъ этихъ проектовъ такъ ничего и не вышло. И однажды, когда
   мы вдвоемъ возвращались подъ утро "домой", въ свой баракъ, Юра сказалъ мнe:
   -- Знаешь, Ва, когда мы, наконецъ, попадемъ въ лeсъ, по дорогe къ
   границe нужно будетъ устроить какой-нибудь обрядъ омовенiя что ли...
   отмыться отъ всего этого...
   Такой "обрядъ" Юра впослeдствiи и съимпровизировалъ. А пока что въ
   Динамо ходить перестали. Предлогъ былъ найденъ болeе, чeмъ
   удовлетворительный: приближается-де лагерная спартакiада (о спартакiадe рeчь
   будетъ дальше) и надо тренироваться къ выступленiю. И, кромe того, побeгъ
   приближался, нервы сдавали все больше и больше, и за свою выдержку я уже не
   ручался. Пьяные разговоры оперативниковъ и прочихъ, ихъ бахвальство силой
   своей всеподавляющей организацiи, ихъ цинизмъ, съ котораго въ пьяномъ видe
   сбрасывались рeшительно всякiе покровы идеи, и оставалась голая психологiя
   всемогущей шайки платныхъ профессiональныхъ убiйцъ, вызывали припадки
   ненависти, которая слeпила мозгъ... Но семь лeтъ готовиться къ побeгу и за
   мeсяцъ до него быть разстрeляннымъ за изломанныя кости какого-нибудь
   дегенерата, на мeсто котораго другихъ дегенератовъ найдется сколько угодно,
   было бы слишкомъ глупо... Съ динамовской аристократiей мы постепенно
   прервали всякiя связи...
  
   ПЕРЕКОВКА ВЪ КАВЫЧКАХЪ
  
  
   Въ зданiи культурно-воспитательнаго отдeла двe огромныхъ комнаты были
   заняты редакцiей лагерной газеты "Перековка". Газета выходила три раза въ
   недeлю и состояла изъ двухъ страницъ, формата меньше половины полосы
   парижскихъ эмигрантскихъ газетъ. Постоянный штатъ редакцiоннаго штаба
   состоялъ изъ шестнадцати полуграмотныхъ лоботрясовъ, хотя со всей этой
   работой совершенно свободно могъ справиться одинъ человeкъ. При появленiи въ
   редакцiи посторонняго человeка всe эти лоботрясы немедленно принимали
   священнодeйственный видъ, точно такъ же, какъ это дeлается и въ вольныхъ
   совeтскихъ редакцiяхъ, и встрeчали гостя оффицiально-недружелюбными
   взглядами. Въ редакцiю принимались люди, особо провeренные и особо
   заслуженные, исключительно изъ заключенныхъ; пользовались они самыми
   широкими привиллегiями и возможностями самаго широкаго шантажа и въ свою
   среду предпочитали никакихъ конкурентовъ не пускать. Въ тe дни, когда
   подпорожскiй Марковичъ пытался устроить меня или брата въ совсeмъ уже
   захудалой редакцiи своей подпорожской шпаргалки, онъ завелъ на эту тему
   разговоръ съ прieхавшимъ изъ Медгоры "инструкторомъ" центральнаго изданiя
   "Перековки", нeкiимъ Смирновымъ. Несмотря на лагерь, Смирновъ былъ одeтъ и
   выбритъ такъ, какъ одeваются и бреются совeтскiе журналисты и кинорежиссеры:
   краги, бриджи, пестрая "апашка", бритые усы и подбородокъ, и подъ {326}
   подбородкомъ этакая американская бороденка. Круглые черные очки давали
   послeднiй культурный бликъ импозантной фигурe "инструктора". Къ предложенiю
   Марковича онъ отнесся съ холоднымъ высокомeрiемъ.
   -- Намъ роли не играетъ, гдe онъ тамъ на волe работалъ. А съ такими
   статьями мы его въ редакцiю пущать не можемъ.
   Я не удержался и спросилъ Смирнова, гдe это онъ на волe учился русскому
   языку -- для журналиста русскiй языкъ не совсeмъ ужъ безполезенъ... Отъ
   крагъ, апашки и очковъ Смирнова излились потоки презрeнiя и холода.
   -- Не у васъ учился...
   Увы, кое чему поучиться у меня Смирнову все-таки пришлось. Въ Медвeжьей
   Горe я въ "Перековку" не заходилъ было вовсе: въ первое время -- въ виду
   безнадежности попытокъ устройства тамъ, а въ динамовскiя времена -- въ виду
   полной ненадобности мнe этой редакцiи. Однако, Радецкiй какъ-то заказалъ мнe
   статью о динамовской физкультурe съ тeмъ, чтобы она была помeщена въ
   "Перековкe". Зная, что Радецкiй въ газетномъ дeлe не смыслитъ ни уха, ни
   рыла, я для чистаго издeвательства сдeлалъ такъ: подсчиталъ число строкъ въ
   "Перековкe" и ухитрился написать такую статью, чтобы она весь номеръ заняла
   цeликомъ. Долженъ отдать себe полную справедливость: статья была написана
   хорошо, иначе бы Радецкiй и не поставилъ на ней жирной краской надписи:
   "Ред. газ. Пер. -- помeстить немедленно цeликомъ".
   "Цeликомъ" было подсказано мной: "Я, видите ли, редакцiонную работу
   знаю, парни-то въ "Перековкe" не больно грамотные, исковеркаютъ до полной
   неузнаваемости".
   Съ этой статьей, резолюцiей и съ запасами нeкоего ехидства на душe я
   пришелъ въ редакцiю "Перековки". Смирновъ уже оказался ея редакторомъ. Его
   очки стали еще болeе черепаховыми и борода еще болeе фотоженичной. Вмeсто
   прозаической папиросы, изъ угла его рта свeшивалась стилизованная трубка,
   изъ которой неслась махорочная вонь.
   -- Ахъ, это вы? Да я васъ, кажется, гдe-то видалъ... Вы кажется,
   заключенный?
   Что я былъ заключеннымъ -- это было видно рeшительно по всему облику
   моему. Что Смирновъ помнилъ меня совершенно ясно -- въ этомъ для меня не
   было никакихъ сомнeнiй.
   -- Да, да, -- сказалъ подтверждающе Смирновъ, хотя я не успeлъ
   произнести ни одного слова, и подтверждать было рeшительно нечего, -- такъ
   что, конкретно говоря, для васъ угодно?
   Я молча подвинулъ себe стулъ, неспeшно усeлся на него, неспeшно сталъ
   вытаскивать изъ кармановъ разнаго рода бумажное барахло и уголкомъ глаза
   поглядывалъ, какъ этотъ дядя будетъ реагировать на мой стиль поведенiя.
   Трубка въ углу рта дяди отвисла еще больше, а американистая бороденка
   приняла ершистое и щетинистое выраженiе.
   -- Ну-съ, такъ въ чемъ дeло, молодой человeкъ?
   Я былъ все-таки минимумъ лeтъ на десять старше его, но на "молодого
   человeка" я не отвeтилъ ничего и продолжалъ медлительно перебирать бумажки.
   Только такъ -- мелькомъ, уголкомъ {327} глаза -- бросилъ на "главнаго
   редактора" центральнаго изданiя "Перековки" чуть-чуть предупреждающiй
   взглядъ. Взглядъ оказалъ свое влiянiе. Трубка была передвинута чуть-чуть
   ближе къ серединe рта.
   -- Рукопись принесли?
   Я досталъ рукопись и молча протянулъ ее Смирнову. Смирновъ прежде всего
   внимательно изучилъ резолюцiю Радецкаго и потомъ перелисталъ страницы:
   страницъ на пишущей машинкe было семь -- какъ разъ обe полосы "Перековки".
   На лицe Смирнова выразилось профессiональное возмущенiе:
   -- Мы не можемъ запихивать весь номеръ одной статьей.
   -- Дeло не мое. Радецкiй поэтому-то и написалъ "цeликомъ", чтобы вы не
   вздумали ее сокращать.
   Смирновъ вынулъ трубку изо рта и положилъ ее на столъ. Еще разъ
   перелисталъ страницы: "какъ разъ на цeльный номеръ".
   -- Вы, вeроятно, полагаете, что Радецкiй не знаетъ размeровъ
   "Перековки". Словомъ -- рукопись съ резолюцiей я вамъ передалъ. Будьте добры
   -- расписку въ полученiи.
   -- Никакихъ расписокъ редакцiя не даетъ.
   -- Знаю, а расписку все-таки -- пожалуйте. Потому что, если со статьей
   выйдутъ какiя-нибудь недоразумeнiя, такъ уговаривать васъ о помeщенiи ея
   будетъ Радецкiй. Я заниматься этимъ не собираюсь. Будьте добры -- расписку,
   что я вамъ передалъ и статью, и приказъ. Иначе -- отъ васъ расписку
   потребуетъ третья часть.
   Борода и очки Смирнова потеряли фотоженичный видъ. Онъ молча написалъ
   расписку и протянулъ ее мнe. Расписка меня не удовлетворила: "будьте добры
   написать, что вы получили статью съ резолюцiей". Смирновъ посмотрeлъ на меня
   звeремъ, но расписку переписалъ. Очередной номеръ "Перековки" вышелъ въ
   идiотскомъ видe -- на весь номеръ одна статья и больше не влeзло ни строчки:
   размeръ статьи я расчиталъ очень точно. За этотъ номеръ Корзунъ аннулировалъ
   Смирнову полгода его "зачетовъ", которые онъ заработалъ перековками и
   доносами, но къ Радецкому никто обратиться не посмeлъ. Я же испыталъ
   нeкоторое, хотя и весьма слабое, моральное удовлетворенiе... Послe этого
   "номера" я не былъ въ редакцiи "Перековки" недeли три.
   На другой день послe этого слета "лучшихъ ударниковъ", о которомъ я уже
   говорилъ, я поплелся въ "Перековку" сдавать еще одну халтуру по
   физкультурной части -- тоже съ помeткой Радецкаго. На этотъ разъ Смирновъ не
   дeлалъ американскаго вида и особой фотоженичностью отъ него не несло. Въ его
   взглядe были укоръ и почтенiе... Я вспомнилъ Кольцовскiя формулировки о
   "платныхъ перьяхъ буржуазныхъ писакъ" (Кольцовъ въ "Правдe" пишетъ, конечно,
   "безплатно") и думалъ о томъ, что нигдe въ мiрe и никогда въ мiрe до такого
   униженiя печать все-таки не доходила. Я журналистъ -- по наслeдству, по
   призванiю и по профессiи, и у меня -- даже и послe моихъ совeтскихъ
   маршрутовъ -- осталось какое-то врожденное уваженiе къ моему ремеслу... Но
   что вносятъ въ это ремесло товарищи Смирновы и иже съ ними? {328}
   -- Замeточку принесли?
   Принимая во вниманiе мою статьищу, за которую Смирновъ получилъ лишнiе
   полгода, уменьшительное "замeточка" играло ту роль, какую въ собачьей дракe
   играетъ небезызвeстный прiемъ: песикъ, чувствуя, что дeло его совсeмъ дрянь,
   опрокидывается на спинку и съ трусливой привeтливостью перебираетъ въ
   воздухe лапками. Смирновъ лапками, конечно, не перебиралъ, но сквозь стекла
   его очковъ -- простыя стекла, очки носились для импозантности -- можно было
   прочесть такую мысль: ну, ужъ хватитъ, за Подпорожье отомстилъ, не подводи
   ужъ больше...
   Мнe стало противно -- тоже и за себя. Не стоило, конечно, подводить и
   Смирнова... И не стоитъ его особенно и винить. Не будь революцiи -- сидeлъ
   бы онъ какимъ-нибудь захолустнымъ телеграфистомъ, носилъ бы сногсшибательные
   галстуки, соблазнялъ бы окрестныхъ дeвицъ гитарой и романсами и всю свою
   жизнь мечталъ бы объ аттестатe зрeлости и никогда въ своей жизни этотъ
   аттестатъ такъ и не взялъ бы... И вотъ здeсь, въ лагерe, пройдя какую-то,
   видимо, весьма обстоятельную школу доносовъ и шпiонажа, онъ, дуракъ, совсeмъ
   всерьезъ принимаетъ свое положенiе главнаго редактора центральнаго изданiя
   "Перековки" -- изданiя, которое, въ сущности, рeшительно никому не было
   нужно и содержится исключительно по большевицкой привычкe къ вранью и
   доносамъ. Вранье никуда за предeлы лагеря не выходило -- надъ заголовкомъ
   была надпись: "не подлежитъ распространенiю за предeлами лагеря"; для
   доносовъ и помимо "лагкоровъ" существовала цeлая сeть стукачей третьяго
   отдeла, такъ что отъ "Перековки" толку не было никому и никакого. Правда,
   нeкоторый дополнительный кабакъ она все-таки создавала...
   Замeточка оказалась коротенькой, строкъ въ тридцать, и на лицe Смирнова
   выразилось нeкоторое облегченiе: никакимъ подвохомъ не пахнетъ... Къ
   редакторскому столу подошелъ какой-то изъ редакцiонныхъ лоботрясовъ и
   спросилъ Смирнова:
   -- Ну, такъ что же мы съ этими ударниками будемъ дeлать?
   -- Чортъ его знаетъ... Придется все снять съ номера и отложить.
   -- А въ чемъ дeло? -- спросилъ я.
   Смирновъ посмотрeлъ на меня недовeрчиво. Я успокоилъ его: подводить его
   я не собираюсь.
   -- А вы, кажется, въ московской печати работали?
   -- Было такое дeло...
   -- Тутъ, понимаете, прямо хоть разорвись... Эти сволочные ударники,
   которыхъ вчера въ клубe чествовали, такъ они прямо со слета, ночью,
   разграбили торгсинъ...
   -- Ага, понимаю, словомъ -- перековались?
   -- Абсолютно. Часть перепилась, такъ ихъ поймали. А кое-кто захватилъ
   валюту и -- смылись... Теперь же такое дeло: у насъ ихнiя исповeди набраны,
   статьи, портреты и все такое. Чортъ его знаетъ -- то-ли пускать, то-ли не
   пускать. А спросить -- некого. Корзунъ уeхалъ къ Радецкому...
   Я посмотрeлъ на главнаго редактора не безъ удивленiя. {329}
   -- Послушайте, а на волe вы гдe въ печати работали?
   -- Н-ну, въ провинцiи, -- отвeтилъ онъ уклончиво.
   -- Простите, въ порядкe, такъ сказать, выдвиженчества?
   -- А вамъ какое дeло? -- обозлился Смирновъ.
   -- Не видно марксистскаго подхода. Вeдь совершенно ясно, что все нужно
   пускать: и портреты, и статьи, и исповeди. Если не пустите, васъ Корзунъ и
   Успенскiй живьемъ съeдятъ.
   -- Хорошенькое дeло, -- развелъ руками Смирновъ. -- А если пущу? Снова
   мнe лишнiй срокъ припаяютъ.
   -- Давайте разсуждать такъ: рeчи этихъ ударниковъ по радiо
   передавались? (Смирновъ кивнулъ головой). Въ Москву, въ "Правду", въ ТАСС
   телеграммы пошли? (Смирновъ снова кивнулъ головой). О томъ, что эти люди
   перековались знаетъ, можно сказать, весь мiръ. О томъ, что они сегодня ночью
   проворовались, даже и въ Медгорe знаетъ только нeсколько человeкъ. Для
   вселенной -- эти дяди должны остаться святыми, блудными сынами, вернувшимися
   въ отчiй домъ трудящихся СССР. Если вы не пустите ихъ портретовъ, вы сорвете
   цeлую политическую кампанiю.
   Главный редакторъ посмотрeлъ на меня почтительно.
   -- А вы на волe не въ "Правдe" работали?
   -- Въ "Правдe", -- совралъ я.
   -- Слушайте, хотите къ намъ на работу перейти?
   Работа въ "Перековкe" меня ни въ какой степени не интересовала.
   -- Ну, во всякомъ случаe захаживайте... Мы вамъ гонораръ заплатимъ...
  
   ПЕРВЫЕ ТЕРРОРИСТЫ
  
  
   Размышляя о необычномъ своемъ положенiи въ лагерe, я находилъ его почти
   идеальнымъ. Вопросъ его прочности, если и приходилъ въ голову, то только съ,
   такъ сказать, теоретической точки зрeнiя: теоретически подъ серпомъ
   совeтской луны и подъ молотомъ совeтской власти нeтъ прочнаго ничего. Но до
   побeга осталось около двухъ мeсяцевъ, ужъ эти два мeсяца я прокручусь. Я
   старался предусмотрeть и заранeе нейтрализовать нeкоторыя угрожавшiя мнe
   возможности, но нeкоторыхъ -- все же не предусмотрeлъ.
   Паденiе мое съ динамскихъ высотъ началось по вопросу о футбольныхъ
   командахъ, но кто же это могъ знать!.. Я объeхалъ или, точнeе, обошелъ
   нeсколько сосeднихъ лагерныхъ пунктовъ и подобралъ тамъ двe довольно
   сильныхъ футбольныхъ команды, съ запасными -- 28 человeкъ. Такъ какъ было
   совершенно очевидно, что при двeнадцати часовомъ рабочемъ днe и лагерномъ
   питанiи они тренироваться не могли, то ихъ надлежало перевести въ мeста
   болeе злачныя и болeе спокойныя, въ данномъ случаe -- зачислить въ Вохръ.
   Гольманъ сказалъ мнe: составьте списки этихъ игроковъ, укажите ихъ
   соцiальное положенiе, сроки, статьи приговора, я отдамъ приказъ о переводe
   ихъ въ Вохръ.
   Я составилъ списки и, составивъ, съ полной ясностью понялъ, {330} что
   никуда я съ этими списками сунуться не могу и что, слeдовательно, вся моя
   футбольная дeятельность повисла въ воздухe. Изъ 28-ми человeкъ трое сидeли
   за бандитизмъ, двое -- по какимъ-то неопредeленно контръ-революцiоннымъ
   статьямъ, а остальные 23 имeли въ своемъ формулярe суровое 58-8 -- терроръ.
   И десятилeтнiе сроки заключенiя.
   Пять-шесть террористовъ еще могли бы проскочить подъ прикрытiемъ
   остальныхъ, но 23 террориста превращали мои футбольныя команды въ какiя-то
   террористическiя организацiи внутри лагеря. Если даже у Гольмана и не явится
   подозрeнiя, что этихъ людей я подобралъ сознательно, то все равно ни онъ, ни
   даже Радецкiй не рискнутъ перевести въ Вохръ этакiй террористическiй
   букетикъ. Что же мнe дeлать?
   Я рeшилъ пойти посовeтоваться съ Медоваромъ, но не нашелъ его. Пошелъ
   домой въ баракъ. У барака на солнышкe сидeли Юра и его прiятель
   Хлeбниковъ12. Хлeбникова Юра подцeпилъ откуда-то изъ бараковъ второго
   лагпункта, прельщенный его разносторонними дарованiями. Дарованiя у
   Хлeбникова были дeйствительно разностороннiя, мeстами, по моему скромному
   мнeнiю, подымавшiяся до уровня генiальности... Онъ торчалъ здeсь въ числe
   десятковъ двухъ студентовъ Вхутемаса (высшее московское художественное
   училище), имeвшихъ въ своемъ формулярe ту же статью -- 58-8 и тотъ же срокъ
   -- 10 лeтъ. О другихъ деталяхъ Хлeбниковской бiографiи я предпочитаю
   умолчать.
   Юра и Хлeбниковъ играли въ шахматы. Я подошелъ и сeлъ рядомъ. Юра
   оторвался отъ доски и посмотрeлъ на меня испытующе: что это у тебя такой
   кислый видъ? Я сообщилъ о положенiи дeлъ со списками. Хлeбниковъ сказалъ:
   "М-да, за такiе списочки васъ по головкe не погладятъ". Что не погладятъ, я
   это зналъ и безъ Хлeбникова. Юра внимательно просмотрeлъ списки, какъ бы
   желая удостовeриться, и, удостовeрившись, сказалъ: нужно подыскать другихъ.
   -- Безнадежное дeло, -- сказалъ Хлeбниковъ.
   -- Почему безнадежное?
   -- Очень просто, хорошiе спортмены у насъ почти исключительно студенты.
   -- Ну, такъ что?
   -- А за что можетъ сидeть въ лагерe совeтскiй студентъ? Воровать ему
   негдe и нечего. Если сажать за агитацiю, тогда нужно вузы закрыть -- не такъ
   просто. Всe за терроръ сидятъ.
   -- Не будете же вы утверждать, что совeтскiе студенты только тeмъ и
   занимаются, что бомбы кидаютъ.
   -- Не буду. Не всe и сидятъ. Попробуйте проанализировать. Въ мiрe
   устроено такъ, что терроромъ занимается преимущественно молодежь. Изъ
   молодежи самая сознательная часть -- студенты. Изъ студентовъ въ терроръ
   идетъ самая энергичная часть, то-есть спортсмены. Естественный подборъ,
   ничего не подeлаешь. Вотъ и сидятъ. То-есть сидятъ тe, кто уцeлeлъ. {331}
  
   12 Фамилiя вымышлена.
  
   Я былъ раздраженъ и спискомъ, и связанными съ нимъ перспективами, и
   увeренно-академическимъ тономъ Хлeбникова...
   -- Валяютъ мальчишки дурака, а потомъ отсиживаютъ по десять лeтъ чортъ
   его знаетъ гдe.
   Хлeбниковъ повернулся ко мнe.
   -- А вы совершенно увeрены въ томъ, что эти мальчишки только валяютъ
   дурака и -- ничего больше?
   Увeренности у меня такой не было. Я зналъ, что терроръ идетъ
   преимущественно въ деревнe, что пострeливаютъ и въ городахъ -- но по
   фигурамъ весьма второстепеннымъ. Объ этомъ въ газетахъ не публикуется ни
   слова и объ этомъ ходятъ по Москвe только темные и таинственные шепоты.
   -- А вы тоже кидали бомбы?
   -- Я не кидалъ. Я былъ на десятыхъ роляхъ -- вотъ потому и сижу здeсь,
   а не на томъ свeтe. По нашему вхутемасовскому дeлу разстрeляно пятьдесятъ
   два человeка.
   О вхутемасовскомъ дeлe и о разстрeлахъ я кое-что слыхалъ въ Москвe --
   что-то очень неясное и путанное. Пятьдесятъ два человeка? Я уставился въ
   Хлeбникова не безъ нeкотораго интереса.
   -- И это былъ не романъ, а организацiя?
   -- Организацiя. Нашъ Вхутемасъ работалъ надъ оформленiемъ декорацiй въ
   первомъ Мхатъ13. Былъ проектъ бросить со сцены бомбу въ сталинскую ложу. Не
   успeли...
   -- И бомба была?
   -- Была.
   -- И пятьдесятъ два человeка собирались ее бросать?
   -- Ну, И. Л., ужъ вамъ-то нужно бы знать, что разстрeливаютъ не только
   тeхъ, кто собирался кидать бомбу, но и тeхъ, кто подвернулся подъ руку
   ГПУ... Попалась лабораторiя, изготовлявшая бомбу -- и ребята не изъ нашего
   вуза, химики ... Но, въ общемъ, могу васъ увeрить, что вотъ такiе ребята
   будутъ, какъ вы говорите, валять дурака и кончатъ тeмъ, что они этого дурака
   въ самомъ дeлe свалятъ къ чертовой матери. Своей смертью Сталинъ не умретъ
   -- ужъ тутъ вы можете быть спокойны.
   Въ голосe Хлeбникова не было никакой ненависти. Онъ говорилъ тономъ
   врача, указывающаго на необходимость тяжелой, но неизбeжной операцiи.
   -- А почему тебя не разстрeляли? -- спросилъ Юра.
   -- А тутъ многое было. И, главное, что папаша у меня -- больно
   партiйный.
   -- Ахъ, такъ это вашъ отецъ возглавляетъ... -- я назвалъ видное
   московское заведенiе.
   -- Онъ самый. Вообще почти всe, кто уцeлeлъ по этому дeлу, имeютъ
   партiйныхъ папашъ. Ну, папаши, конечно, забeгали... Вeроятно, говорили то же
   самое, что вотъ вы сейчасъ -- валяютъ-де мальчишки дурака. Или что-нибудь въ
   этомъ родe. Ну, папашъ было много. Вотъ мы кое-какъ и выскочили...
   -- Значитъ, вы -- студентъ, такъ сказать, вполнe пролетарскiй? {332}
  
   13 Московскiй Художественный театръ.
  
   -- Абсолютно. И даже комсомолецъ. Я знаю, вы хотите спросить, почему я,
   пролетарiй и все такое, собирался заняться такимъ непредусмотрeннымъ
   физкультурой спортомъ, какъ метанiе бомбъ?
   -- Именно.
   -- Да вотъ именно потому, что я пролетарiй. Сталинъ обманулъ не васъ, а
   меня. Вы ему никогда не вeрили, а я вeрилъ. Сталинъ эксплоатировалъ не вашъ,
   а мой энтузiазмъ. И потомъ еще, вы вотъ не вeрите, въ это... ну, какъ
   сказано у Сельвинскаго -- "въ святую банальность о счастьи мiра"...
   -- Пока что -- не вeрю.
   -- Вотъ видите. А я вeрю. Слeдовательно, вамъ наплевать на то, что эту
   "банальность" Сталинъ дискредитируетъ на вeка и вeка. А мнe? Мнe не
   наплевать. Если Сталинъ процарствуетъ еще лeтъ десять, то-есть, если мы за
   это время его не ухлопаемъ, то дeло будетъ стоять такъ, что вы его повeсите.
   -- Кто это -- вы?
   -- Такъ сказать, старый режимъ. Помeщики, фабриканты...
   -- Я не помeщикъ и не фабрикантъ.
   -- Ну, это не важно. Люди, такъ сказать, стараго мiра. Вотъ тe, кто въ
   святую банальность не вeрятъ ни на копeйку. А если Сталинъ процарствуетъ
   этакъ еще лeтъ десять -- кончено. Тогда будетъ такое положенiе, что приходи
   и владeй, кто попало. Не то, чтобы Муссолини или Гитлеръ, а прямо хоть
   Амманулу подавай.
   -- А вы не думаете, что такое положенiе создалось уже и сейчасъ?
   -- Ну, вотъ -- тeмъ хуже. Но я не думаю. Еще не создалось. Такъ
   понимаете мою мысль: если до этого дойдетъ, если вы повeсите Сталина, ну и
   все такое, тогда всякiй будетъ имeть право мнe, пролетарiю, сказать: ну что,
   сдeлали революцiю? Взяли власть въ свои мозолистыя руки? Довели Россiю до
   точки. А теперь -- пошли вонъ! Молчать и не разговаривать! И разговаривать
   будетъ не о чемъ. Вотъ-съ какая получается исторiя... Мы не хотимъ, чтобы
   надъ страной, которую мы строимъ, торчалъ какой-то готтентотскiй царекъ.
   Понятно?
   -- Понятно, хотя и нeсколько путано...
   -- Почему путано?
   -- Ухлопавъ Сталина, что вы будете дeлать дальше? И почему именно вы, а
   не кто-нибудь другой?
   -- Другого никого нeтъ. Есть трудящiяся массы, и хозяевами будутъ онe.
   -- А кто этими хозяевами будетъ управлять?
   -- Никто не будетъ управлять. Не будетъ управленiя. Будетъ техническое
   руководство.
   -- Такъ сказать, утопiя технократическаго порядка, -- съиронизировалъ
   я.
   -- Да, технократическая, но не утопiя. Техническая неизбeжность.
   Дворянства у насъ нeтъ. Возьмите любой заводъ и выкиньте къ чорту партiйную
   головку. Кто останется? Останутся рабочiй и инженеръ. Партiйная головка
   только тeмъ и занимается, что никому не даетъ ни житья, ни возможности
   работать. А инженеръ съ {333} рабочимъ сговорятся всегда. Нужно вышибить
   партiйную головку -- всю. Вотъ мы ее и вышибемъ.
   Тонъ у Хлeбникова былъ очень увeренный.
   -- Мы, Николай Вторый, Самодержецъ... -- началъ было я.
   -- Можете смeяться. Смeется -- послeднiй. Послeдними будемъ смeяться
   мы. Мы ее вышибемъ, но помeщиковъ не пустимъ. Хотятъ работать директорами
   совхозовъ -- конечно, тe, кто это дeло знаетъ -- пожалуйста, деньги на
   бочку, власть въ руки: дeйствуйте. Если Рябушинскiй...
   -- Откуда вы знаете Рябушинскаго?
   -- Знаю. Это онъ пророчествовалъ о костлявой рукe голода, которая
   схватитъ насъ за горло и заставитъ придти къ нему съ поклономъ -- придите,
   дескать, и владeйте...
   -- Знаешь, Коля, -- сказалъ Юра, -- давай говорить по честному: изъ
   всeхъ пророчествъ о революцiи это, кажется, единственное, которое
   выполняется, такъ сказать, на всe сто процентовъ.
   -- Революцiя еще не кончилась, такъ что о ста процентахъ пока нечего и
   говорить. Такъ если онъ захочетъ -- пусть работаетъ директоромъ треста.
   Будетъ хорошо работать -- будемъ платить сотни тысячъ. Въ золотe.
   -- А откуда у васъ эти сотни тысячъ будутъ?
   -- Будутъ. Если всe будутъ работать и никто не будетъ мeшать -- будутъ
   сотни миллiардовъ. Вамъ, И. Л., отдадимъ всю физкультуру: дeйствуйте...
   -- Вы очень ужъ сильно злоупотребляете мeстоимeнiемъ "мы". Кто это
   собственно эти "мы?
   -- Мы -- тe, кто работаютъ, и тe, кто тренируются. Вотъ, скажемъ,
   спортивныя организацiи выбираютъ васъ, и И. Л. дeйствуетъ. И выбираютъ не на
   четыре года, какъ въ буржуазныхъ странахъ, а на двадцать лeтъ, чтобы не было
   чехарды. А отвeчать вы будете только по суду.
   Въ голосe Хлeбникова не было ни экстаза, ни энтузiазма, ни, такъ
   сказать, религiознаго подъема. Слова онъ вбивалъ, какъ плотникъ гвозди, --
   увeренно и спокойно. И даже не жестикулировалъ при этомъ. Отъ его крeпкихъ
   плечъ вeяло силой...
   Программа технократiи для меня не была новостью -- она весьма популярна
   среди части совeтской интеллигенцiи, но тамъ она обсуждается нeсколько
   абстрактно: "вотъ ежели бы"... У Хлeбникова "ежели бы" не было никакихъ.
   -- Такъ вотъ, намъ нужно торопиться ухлопать Сталина, пока онъ не
   довелъ вещей до окончательнаго развала. Его и ухлопаютъ...
   Я бокомъ посмотрeлъ на Хлeбникова. Въ 22 года жизнь кажется очень
   простой. Вeроятно, такой же простой кажется и техника террора. Думаю, что
   техника провокацiи ГПУ стоитъ нeсколько выше. И ухлопать Сталина -- это не
   такъ просто, какъ вбить голъ зазeвавшемуся голкиперу.
   Къ этимъ соображенiямъ Хлeбниковъ отнесся довольно равнодушно:
   -- Да, техника невысока. Вотъ потому и не ухлопали еще. {334} Но,
   повeрьте мнe, надъ этой техникой работаютъ не совсeмъ пустыя головы...
   -- А какъ же съ папашами? -- спросилъ Юра.
   -- Да вотъ, такъ же и съ папашами. Мой-то еще сравнительно
   безвредный... Но если станетъ на дорогe -- придется ухлопать и его.
   Удовольствiе, конечно, среднее, а ничего не подeлаешь...
   Юра посмотрeлъ на Хлeбникова укоризненно и недоумeнно. И техника, и
   психологiя ухлопыванiя собственнаго папаши въ его головe не умeщались...
  
   ОТЦЫ И ДEТИ
  
  
   Такъ я впервые столкнулся съ лагерной разновидностью совeтской учащейся
   молодежи. Впервые -- потому что, какъ оказалось впослeдствiи, всю эту
   публику держать на сeверe ББК. Даже въ Медвeжью Гору попадаютъ только
   единицы -- наиболeе квалифицированные, наиболeе необходимые для всякаго рода
   проектныхъ бюро, лабораторiй, изыскательныхъ станцiй и прочаго. Когда я --
   мeсяцемъ позже -- сталъ подбирать команды для "вселагерной спартакiады", для
   которой статьи приговора не имeли никакого значенiя, я и сталъ выяснять
   количество пребывающаго въ ББК студенчества. Для этого выясненiя мнe были
   даны всe возможности, ибо отъ полученной цифры зависeла сумма, ассигнованная
   лагеремъ для закупки спортивнаго инвентаря. Все же точной цифры мнe выяснить
   не удалось -- Кемское и Сегежское отдeленiя, гдe сосредоточено большинство
   заключенныхъ студентовъ, своихъ данныхъ не прислали. По остальнымъ семи
   отдeленiямъ я получилъ цифру, нeсколько превышающую 6000 человeкъ. Надо
   полагать, что общее число студентовъ доходитъ до девяти-десяти тысячъ. По
   этому поводу выяснилась и еще одна -- довольно неожиданная -- вещь: тe 3,5-4
   проц. лагерной интеллигенцiи, которые я еще въ Подпорожьи получилъ, такъ
   сказать, методомъ экстраполяцiи, состоять почти исключительно изъ совeтскаго
   студенчества... Да, для того, чтобы узнать нынeшнюю Россiю -- въ лагерe
   побывать нужно обязательно... Именно здeсь можно разыскать "недостающiя
   звенья" всяческихъ проблемъ "вольной" Совeтской Россiи -- и въ томъ числe
   проблемы "отцовъ и дeтей".
   Въ эмиграцiи эта проблема рeшается сравнительно безболeзненно. Изъ
   литературнаго архива извлечена столeтней давности "усмeшка горькая
   обманутаго сына надъ промотавшимся отцомъ", и дeло ограничивается, такъ
   сказать, "вербальными нотами". Эмигрантскiя отцы, что и говорить,
   промотались, но такъ промотаться, какъ промотались совeтскiе партiйные отцы,
   не удавалось, кажется, въ исторiи мiрозданiя еще никому.
   Я хотeлъ бы установить свою наблюдательную точку зрeнiя -- т.е. ту
   точку, съ которой я наблюдаю этотъ споръ. Между "отцами и дeтьми" я занимаю
   нeкую промежуточную позицiю: изъ "дeтей" явственно уже выросъ, до отцовъ
   какъ будто еще не доросъ. Мы съ Юрой играемъ въ одной и той же футбольной
   {335} командe: онъ -- хавбэкомъ, я -- бэкомъ: какiе ужъ тутъ "отцы и
   дeти"... И какъ бы ни оцeнивать политическое значенiе Хлeбниковской
   рeшимости ухлопать собственнаго отца -- рeшимость производила все-таки
   тягостное впечатлeнiе и на меня, и на Юру.
   Когда Хлeбниковъ ушелъ, Юра съ разсeяннымъ видомъ сгребъ съ доски
   недоигранную партiю и сказалъ:
   -- Знаешь, Ватикъ, нужно драпать. Я не спецiалистъ по рeзнe... А здeсь
   будутъ рeзать, охъ, здeсь будутъ рeзать... Помнишь Сеньку Б.?
   Я помнилъ и Сеньку Б., и многое еще другое. А съ Сенькой Б. произошелъ
   такой эпизодъ -- очень коротенькiй и очень характерный для проблемы "отцовъ
   и дeтей".
   У меня въ Москвe былъ хорошiй знакомый Семенъ Семеновичъ Б. --
   коммунистъ изъ рабочихъ, партiйный работникъ завода, изъ угасающихъ
   энтузiастовъ революцiи. У меня были съ нимъ кое-какiя дeла по части
   "культуры быта" и "красивой жизни" (эти темы разрабатывались уже очень
   давно, въ особенности въ годы, когда eсть совсeмъ было нечего, -- какъ
   сейчасъ моды, фокстротъ). У этого Семена Семеновича былъ сынъ Сеня -- парень
   лeтъ 20--22-хъ, работавшiй на томъ же заводe техникомъ. Онъ былъ
   изобрeтателемъ -- говорятъ, талантливымъ, -- и Юра былъ съ нимъ "въ
   контактe" по поводу постройки лыжнаго буера. Мы съ Юрой какъ-то зашли въ ихъ
   комнатушку на Н-ой улицe. Сынъ сидитъ у окна за газетой, отецъ куда-то
   собирается и запихиваетъ какiя-то бумаги въ свой портфель. Спрашиваю:
   -- Вы куда, Семенъ Семеновичъ?
   -- Въ парткомъ.
   Сынъ, не отрывая глазъ отъ газеты:
   -- Папаша въ парткомъ идутъ... Торговать своимъ роскошнымъ
   пролетарскимъ тeломъ.
   Отецъ оторвался отъ своего портфеля и посмотрeлъ на сына съ какимъ-то
   горькимъ негодованiемъ:
   -- Ужъ ты... ужъ помолчалъ бы ты...
   -- Помолчать... Пусть тe молчатъ, которые съ голоду подохли.
   И обращаясь ко мнe:
   -- Б.....тъ наши папаши. За партiйную книжку -- на любую кровать.
   Отецъ стукнулъ кулакомъ по портфелю.
   -- Молчи ты, щенокъ, гнида!.. А то я тебя...
   -- А что вы меня, папаша, къ стeночкe поставите?.. А? Вы за партiйную
   книжку не только свой народъ, а и своего сына задушить готовы...
   Отецъ сжалъ зубы, и все лицо его перекосилось. И сынъ, и отецъ стояли
   другъ передъ другомъ и тяжело дышали... Потомъ отецъ судорожнымъ движенiемъ
   ткнулъ свой портфель подъ мышку и бросился къ двери...
   -- Семенъ Семеновичъ, а шапка? -- крикнулъ ему Юра.
   Семенъ Семеновичъ высунулся изъ двери и протянулъ руку за шапкой. {336}
   -- Вотъ растилъ... -- сказалъ онъ.
   -- Молчали бы ужъ, хватитъ, -- крикнулъ ему сынъ въ догонку.
   ...Какъ видите, это нeсколько посерьезнeе "усмeшки горькой..."
   Долженъ, впрочемъ, сказать, что въ данномъ, конкретномъ, случаe сынъ
   былъ неправъ. Отецъ не "торговалъ своимъ роскошнымъ пролетарскимъ тeломъ".
   Онъ былъ честной водовозной клячей революцiи, съ раненiями, съ тифами, съ
   каторжной работой и съ полнымъ сознанiемъ того, что все это было впустую,
   что годы ушли, что ихъ не воротить такъ же, какъ не воротить загубленныя для
   соцiалистическаго рая жизни... И что передъ его лицомъ -- совсeмъ вплотную
   -- стоитъ смерть (онъ былъ весь изъeденъ туберкулезомъ) и что передъ этой
   смертью у него не было никакого, абсолютно никакого утeшенiя. И сынъ,
   погибая, не крикнетъ ему, какъ Остапъ Тарасу Бульбe: "слышишь, батьку" --
   ибо онъ считаетъ отца проституткой и палачемъ...
   Да, у большинства партiйныхъ отцовъ есть "смягчающiя вину
   обстоятельства"... Но "дeти" судятъ по результатамъ...
  
   О СВИДEТЕЛЯХЪ И О КАБАКE
  
  
   Топая по карельскимъ болотамъ къ финляндской границe, я всячески
   представлялъ себe, что и какъ я буду докладывать эмиграцiи, то-есть той
   части русскаго народа, которая осталась на свободe. Всe предшествующiе
   побeгу годы я разсматривалъ себя, какъ нeкоего развeдчика, который долженъ
   сообщить всe и слабыя, и сильныя стороны врага. Но именно врага. Я не
   предполагалъ двухъ вещей: что мнe будетъ брошенъ упрекъ въ ненависти къ
   большевизму и что мнe придется доказывать существованiе совeтскаго кабака. Я
   считалъ и считаю, что ненависть къ строю, который отправляетъ въ могилу
   миллiоны людей моей родины, -- это не только мое право, но и мой долгъ. Я,
   какъ спортсменъ, считалъ и считаю, что ни въ коемъ случаe нельзя обольщаться
   слабыми сторонами противника -- люди, которые выступали на рингe, понимаютъ
   это очень хорошо: моментъ недооцeнки -- и вы нокаутированы. Что же касается
   кабака, то мнe казалось, что нужно только объяснить технически его корни,
   его практику и его послeдствiя. Я ошибся. И, наконецъ, у меня не было
   никакого сомнeнiя въ томъ, что мнe надо будетъ доказывать свою свидeтельскую
   добропорядочность и передъ очень суровымъ ареопагомъ.
   На каждомъ судебномъ процессe каждый свидeтель попадаетъ нeсколько въ
   положенiе обвиняемаго и въ особенности на такомъ процессe, который касается
   судебъ родины. Свидeтели же бываютъ разные. Вотъ видалъ же г-нъ Эррю пышущую
   здоровьемъ и счастьемъ страну, и вотъ видалъ же г-нъ Соколовъ чудесно
   обновленныя иконы. Причемъ, оба они видeли все это не {337} какъ-нибудь, а
   собственными глазами. И поэтому всякiй эмигрантскiй читатель вправe
   отнестись съ суровой подозрительностью къ каждому свидeтелю: како вeруеши и
   не врешь ли? Переходя къ такой острой и такой наболeвшей темe, какъ тема о
   совeтской молодежи, я чувствую моральную необходимость отстоять мою
   свидeтельскую добропорядочность, какъ это ни трудно въ моемъ положенiи.
   Изъ ряда высказыванiй по поводу моихъ очерковъ мнe хотeлось бы
   остановиться на высказыванiяхъ г-жи Кусковой. Во-первыхъ, потому, что они
   несомнeнно отражаютъ мнeнiе весьма широкихъ читательскихъ круговъ,
   во-вторыхъ, потому, что у меня нeтъ никакихъ основанiи подозрeвать г-жу
   Кускову въ тенденцiи поставить интересы партiи или группы выше интересовъ
   страны. Хочу оговориться: я на г-жу Кускову никакъ не въ претензiи. Она не
   только читательница, она и общественная дeятельница: поэтому "допросъ съ
   пристрастiемъ" не только ея право, но и ея обязанность. Мое же право и моя
   обязанность -- отстоять свое доброе свидeтельское имя.
   Г-жа Кускова противопоставляетъ моимъ показанiямъ показанiя супруговъ
   Чернавиныхъ: тамъ -- "спокойствiе и взвeшенность каждаго слова", у меня --
   "страсть и ненависть", каковая ненависть "окрасила совeтскую
   дeйствительность не въ тe цвeта".
   Можно было бы задать вопросъ: а какими будутъ тe цвeта? И кто будетъ
   достаточно компетентнымъ судьей въ соотвeтствiи "цвeтовъ" съ реальной
   окраской совeтской жизни? Г-жа Кускова подчеркиваетъ объективность
   Чернавиныхъ. Въ этомъ отношенiи я съ г-жей Кусковой согласенъ "цeликомъ и
   полностью". Чернавины, дeйствительно, объективны. Я читалъ ихъ высказыванiя
   и говорилъ съ ними лично: они стоятъ лeвeе меня, но въ оцeнкe
   дeйствительности -- никакой разницы. И по поводу моихъ очерковъ Т. В.
   Чернавина, въ частности, писала мнe (цитирую съ согласiя Т. В.):
   "Очень хорошо. Самое удачное -- это "Активисты". Это вeрно, и вмeстe съ
   тeмъ это очень трудно изобразить"...
   Читатели, вeроятно, согласятся съ тeмъ, что ужъ гдe-гдe, а въ
   "активистахъ" ненависть была, хотя лично мнe активисты въ глотку вцeпиться
   никогда не ухитрялись. О своемъ ГПУ-скомъ слeдователe, который послалъ насъ
   на 8 лeтъ каторги, я говорилъ безо всякой ненависти. Итакъ, гдe же "двe
   стороны тамошней психологiи"?
   Г-нъ Парчевскiй, бесeдуя съ 55 переселяющимися въ Парагвай мужиками
   (см. "Посл. Нов." N 5271), отмeчаетъ ихъ полное единодушiе и, какъ образно
   выражается онъ: "словно не одинъ, а пятьдесятъ пять Солоневичей". Насчетъ
   "двухъ сторонъ" -- опять не выходитъ. Но можно утверждать, что и я, и
   Чернавинъ, и парагвайскiе мужики, и г-нъ Тренинъ -- всe мы, бeжавшiе,
   "ущемленные", безсознательно склонны сгущать краски и дeлать красное
   чернымъ. Поэтому придется перейти къ документальнымъ доказательствамъ. Ибо,
   если наличiе "кабака" не будетъ установлено твердо, тогда всe дальнeйшiе
   выводы и иллюстрацiи останутся повисшими въ воздухe.
   Изъ безконечной путаницы порочныхъ круговъ совeтской {338} реальности
   попробуемъ проанализировать и продумать одинъ кругъ -- "раскулачиванiе --
   тракторы -- тягловая сила -- голодъ -- комсомольцы". По даннымъ, сообщеннымъ
   Сталинымъ на послeдней партконференцiи, СССР за послeднiе годы потерялъ 19
   миллiоновъ лошадей: было 35 миллiоновъ, осталась 16. Осталось, положимъ,
   меньше (11 миллiоновъ безъ красной армiи), но не въ этомъ сила. Люди,
   которые хоть сколько-нибудь понимаютъ въ сельскомъ хозяйствe, поймутъ, что,
   имeя на лицо около пятидесяти процентовъ прежней тягловой силы (да еще и
   истощенной безкормицей), физически не возможно обработать сто процентовъ
   прежней посeвной площади.
   Ни коровами, ни дeвками, ни бабами, таскающими плуги въ Малороссiи и на
   Кубани, недостатокъ 19 миллiоновъ лошадей возмeстить нельзя. Отсюда
   маленькiй выводъ о статистикe: совeтская статистика утверждала, что въ 1933
   году СССР собралъ рекордный за всю исторiю Россiи урожай. По поводу этой,
   извините за выраженiе, статистики можно было бы поставить два вопроса: 1)
   откуда онъ взялся? и 2) куда онъ дeлся? Взяться было неоткуда и дeться было
   некуда: въ странe оставалось бы около двухъ миллiардовъ пудовъ свободнаго
   зерна, и еврейскимъ общинамъ не пришлось бы собирать милостыню для спасенiя
   погибающихъ отъ голода единовeрцевъ (см. статью А. Ф. Керенскаго въ N 57
   "Совр. Записокъ"). Это, значитъ, статистика. Перейдемъ къ планамъ и
   стройкамъ. Цeною, въ частности, -- этихъ 19 миллiоновъ коней (гибли вeдь еще
   и люди, и коровы и прочее) были построены, въ частности, три тракторныхъ
   завода -- Сталинградскiй, Харьковскiй и Челябинскiй; построено было еще
   много заводовъ, но мы пока будемъ говорить о тягловыхъ потеряхъ и о
   "тягловыхъ заводахъ". По оффицiальнымъ даннымъ эти заводы плюсъ импортъ дали
   странe нeсколько больше двухсотъ тысячъ тракторовъ. По даннымъ секретаря
   сибирскаго крайкома партiи, опубликованнымъ въ "Правдe", кажется, въ ноябрe
   1933 г. (этого номера у меня нeтъ, но за точность цифры я ручаюсь
   категорически), производительность десяти совeтскихъ тракторовъ равна на
   практикe производительности одиннадцати совeтскихъ же лошадей.
   Слeдовательно, для того, чтобы при данныхъ условiяхъ восполнить механической
   тягловой силой разбазаренную живую -- надо построить приблизительно
   семнадцать миллiоновъ тракторовъ.
   Такъ вотъ: если это называется статистикой, планомъ и строительствомъ,
   -- я позволю себe спросить: что же тогда должно обозначаться техническимъ
   терминомъ кабакъ?
  
   ПСИХОЛОГИЧЕСКIЯ ОТРАЖЕНIЯ КАБАКА
  
  
   Такъ вотъ: русскому молодняку твердили отцы: А ну-ка долбанемъ! А ну-ка
   -- ухнемъ. Подтянемъ животъ, поголодаемъ, поднажмемъ -- зато ужъ потомъ --
   сразу въ соцiалистическiй рай. Молоднякъ нажималъ, подтягивалъ животъ,
   подставлялъ свою головушку подъ "кулацкiй" обрeзъ, гибнулъ сотнями тысячъ: и
   отъ морозовъ -- на зимней стройкe Магнитки, и отъ тифа -- на {339}
   Днeпростроe, и отъ малярiи -- въ Березникахъ, и отъ цынги въ Соликамскe, и
   отъ города -- вездe, и отъ несчастныхъ случаевъ -- на всeхъ стройках, ибо
   при всeхъ этихъ штурмахъ мeры охраны труда -- были какъ на турецкой
   перестрeлкe.
   И теперь, "выполнивъ и перевыполнивъ", онъ видитъ: тракторныя кладбища.
   И онъ чувствуетъ: все тотъ же голодъ. И онъ понимаетъ: все тотъ же кабакъ.
   "Кипитъ веселая соцiалистическая стройка", перерабатывающая металлъ въ
   ржавчину и людей въ рабовъ или въ трупы. А когда, послe всeхъ этихъ штурмов
   и побeдъ, онъ попробовалъ было заикнуться: Дорогiе папаши, да какъ это? --
   такъ его десятками тысячъ поперли въ концентрацiонные лагеря...
   И сейчасъ, въ самое послeднее время, ему -- этому молодняку --
   преподнесли еще одну "награду побeдителю" -- отмeну карточекъ. Онъ, этотъ
   молоднякъ, на вольномъ рынкe не покупалъ никогда и ничего (средняя
   студенческая стипендiя была равна 60 рублямъ въ мeсяцъ). Теперь эта
   стипендiя уровнемъ новыхъ цeнъ урeзана больше, чeмъ въ два раза,
   слeдовательно, совсeмъ уже голодъ, и въ качествe приправы къ этому голоду --
   свeтятся икрянныя витрины "магазиновъ заочнаго питанiя"...
   И еще документикъ -- изъ "Комсомольской Правды": разсказъ секретаря
   азовскаго райкома о раскулачиванiи Кубани. Годъ не указанъ, но
   раскулачиванiе идетъ хронически -- никакъ не могутъ раскулачить до конца:
   "Въ пустой станицe не горeли огни и не лаяли собаки. Чернeли вздувшiеся
   трупы лошадей. Ежедневно погибало 50 штукъ тягловаго скота (а людей? И. С.).
   Изъ сорока пяти комсомольцевъ -- 30 пришлось выслать, четырехъ арестовать за
   кражу (процентикъ-то какой? И. С.), одиннадцать бeжали вмeстe съ
   раскулаченными... Весной землю пахали дeвушки -- некому больше было. А
   сeмена носили на поле на собственныхъ спинахъ -- такъ какъ лошадей не
   осталось (а на чемъ пахали, если лошадей не осталось? И. С.)
   ...По поводу моего очерка о колхозной деревнe -- въ N 58 "Современныхъ
   Записокъ" я получилъ нeкоторое количество негодующихъ писемъ, написанныхъ
   эмигрантскими толстовцами и вегетарiанцами: сгущаю краски. Что-жъ? И
   "Комсомольская Правда", она тоже сгущаетъ краски?...
   Здeсь, въ эмиграцiи, обо всемъ этомъ можно разсуждать благодушно,
   спокойно и, такъ сказать, академически: намъ тепло, не дуетъ, и въ Соловки
   не волокутъ. Совeтскiй студентъ, комсомолецъ, мужикъ, рабочiй -- такъ
   разсуждать не могутъ. И не будутъ. Потому что одно -- сочувствовать отцу
   умершаго ребенка и другое -- хоронить собственнаго ребенка, погибшаго съ
   голоду...
   ...Со страницъ совeтской прессы на читателя смотрятъ круглыя,
   исполненныя энтузiазма и прочаго лица "смeны" (въ главe о спартакiадe я
   разскажу, какъ это дeлается технически). Да, смeна идетъ. Она не такая
   круглая и благодушная, какъ это кажется по фотографiямъ. Эта смeна --
   придетъ. Мeнять -- она будетъ сильно... {340}
  
   --------
   СПАРТАКIАДА
  
  
   ДИНАМО ТАЕТЪ
  
  
   Къ концу мая мeсяца наше каторжно-привиллегированное положенiе въ
   Медгорe закрeпилось приблизительно въ такой степени, въ какой это вообще
   возможно въ текучести совeтскихъ судебъ, и я (оптимистическiй человeкъ)
   сталъ было проникаться увeренностью въ томъ, что нашъ побeгъ, по крайней
   мeрe побeгъ изъ лагеря, можно считать вполнe обезпеченнымъ. Одно время
   возникла было нeкоторая угроза со стороны культурно-воспитательнаго отдeла,
   который довольно скоро сообразилъ, что Медоваръ играетъ только декоративную
   роль и что платить Медовару 300 рублей -- когда мнe можно было заплатить
   только 30 -- нeтъ никакого расчета. Отъ опасности со стороны КВО я отдeлался
   довольно просто: сманилъ Динамо на постройку новаго стадiона, благо прежнiй
   дeйствительно никуда не годился. Нашелъ площадку на пригоркe за
   управленческимъ городкомъ, спланировалъ постройку. Для нея ежедневно сгоняли
   изъ ШИЗО по 150-200 урокъ, приволокли откуда-то с лeсныхъ работъ три
   трактора, и КВО понялъ, что ужъ теперь-то Динамо меня не отдастъ. Словомъ --
   на Шипкe все было спокойно...
   Потомъ, въ теченiе приблизительно трехъ дней все это спокойствiе было
   подорвано со всeхъ сторонъ, и передe нами (въ который это уже разъ!) снова
   встала угроза полной катастрофы.
   Началось все это съ моихъ футбольно-террористическихъ списковъ.
   Хлeбниковъ оказался правъ: почти никого, кромe террористовъ, я среди
   лагерной физкультурной молодежи разыскать не могъ. Гольманъ же все
   настойчивeе и настойчивeе требовалъ отъ меня представленiя списковъ: люди по
   этимъ спискамъ должны были быть переведены въ составъ Вохра. Исчерпавъ свои
   возможности, я пошелъ къ Медовару и сказалъ ему -- устройте мнe командировку
   въ другiя отдeленiя, здeсь все, что можно было выискать, я уже выискалъ...
   -- Да, да, -- затараторилъ Медоваръ, -- ну, это все пустяки... Вы объ
   этихъ спискахъ пока никому не говорите, понимаете, только дискредитируете
   себя... (я, конечно, это понималъ)... Сейчасъ уезжаю въ Москву, вернусь дней
   черезъ пять, все это обставимъ въ лучшемъ видe...
   Какимъ образомъ можно было "обставить все это въ лучшемъ видe", я
   понятiя не имeлъ. Да и видъ у Медовара былъ какой-то очень ужъ
   разсeянно-жуликоватый. Медоваръ уeхалъ. Дня черезъ три изъ Москвы пришла
   телеграмма: {341}
   "Медгору не вернусь тчк. вышлите вещи адресъ Динамо Москва тчк.
   Медоваръ".
   Итакъ, великiй комбинаторъ исчезъ съ медгорскаго горизонта. Поползли
   слухи о томъ, что головка центральнаго Динамо проворовалась въ какихъ-то
   совсeмъ ужъ астрономическихъ масштабахъ, ходили слухи о полной ликвидацiи
   Динамо въ связи со слiянiемъ ОГПУ и Наркомвнудeла.
   Кстати, объ этомъ слiянiи. Въ лагерe оно ознаменовалось однимъ
   единственнымъ событiемъ. На этакой трiумфальной аркe при входe въ первый
   лагпунктъ красовались вырeзанныя изъ фанеры буквы: ББК ОГПУ. Пришли
   плотники, сняли ОГПУ и приколотили НКВД. Заключенные толклись около и
   придумывали всякiя расшифровки новой комбинацiи буквъ. Всe эти расшифровки
   носили характеръ цeликомъ и полностью непечатный. Никакихъ другихъ перемeнъ
   и комментарiевъ "ликвидацiя" ОГПУ не вызвала: въ лагерe сидeли въ среднемъ
   люди толковые.
   Почти одновременно съ Медоваромъ въ Москву уeхалъ и Радецкiй:
   подозрeваю, что Медоваръ къ нему и пристроился. Радецкiй получалъ какое-то
   новое назначенiе. Я остался, такъ сказать, лицомъ къ лицу съ Гольманомъ.
   Te^te-a`-te^te было не изъ прiятныхъ.
   Вопросъ о спискахъ Гольманъ поставилъ въ ультимативномъ порядкe. Я
   отвeтилъ просьбой о командировкe на сeверъ и показалъ свои списки, больше
   ничего не оставалось дeлать:
   -- Развe Медоваръ вамъ о нихъ не говорилъ, -- съ невиннымъ видомъ
   спросилъ я.
   Гольманъ внимательно посмотрeлъ списки и поднялъ на меня свое
   испытующее, активистское око.
   -- Не везетъ вамъ, т. Солоневичъ, съ политикой въ физкультурe. Бросили
   бы вы это дeло.
   -- Какое дeло?
   -- Оба. И политику, и физкультуру.
   -- Политикой не занимаюсь.
   Гольманъ посмотрeлъ на меня съ ехидной усмeшечкой. Потомъ сухо сказалъ:
   -- Оставьте эти списки здeсь. Мы выяснимъ. Я васъ вызову. Пока.
   И "выяснимъ", и "вызову", и "пока" ничего хорошаго не предвeщали. На
   другой день Гольманъ дeйствительно вызвалъ меня. Разговоръ былъ коротокъ и
   оффицiаленъ: КВО настаиваетъ на моемъ переходe туда на работу, и съ его
   настоянiями онъ, Гольманъ, согласенъ. Въ виду чего я откомандировываюсь въ
   распоряженiе КВО. Однако, по совмeстительству съ работой въ КВО я обязанъ
   закончить стройку стадiона.
   Я вздохнулъ съ облегченiемъ. У Гольмана ко мнe было тоже активистское
   чувство, какъ и у Стародубцева, -- только нeсколько, такъ сказать,
   облагороженное. Гольманъ все-таки понималъ, что очень ужъ прижимать меня --
   не слишкомъ рентабильное предпрiятiе. Но мало ли какъ могло прорваться это
   чувство...
   О футбольно-террористическихъ спискахъ ни я, ни Гольманъ не сказали ни
   слова... {342}
   0x01 graphic
  
   БЕСEДА СЪ ТОВАРИЩЕМЪ КОРЗУНОМЪ
  
  
   Культурно-воспитательный отдeлъ ББК былъ здeсь тeмъ же, чeмъ на волe
   являются культурно-просвeтательные отдeлы профсоюзовъ. По корридорамъ КВО съ
   необычайно дeловымъ видомъ околачивались всякiе бибработники, музработники,
   агитпропработники -- околачивался и я, и съ тeмъ же дeловымъ видомъ: дeлать
   что-нибудь другое еще, было рeшительно нечего. Во время одной изъ такихъ
   дeловыхъ прогулокъ изъ комнаты въ комнату КВО меня въ корридорe перехватилъ
   Корзунъ.
   -- Ага, тов. Солоневичъ... Что такое я хотeлъ съ вами поговорить...
   Вотъ и забылъ, чортъ возьми... Ну, зайдемте ко мнe, я вспомню.
   Зашли. Усeлись. Кабинетъ Корзуна былъ увeшанъ фотографическими
   снимками, иллюстрирующими героизмъ строительства Бeломорско-Балтiйскаго
   канала, висeли фотографiи особо перековавшихся ударниковъ, и въ числe оныхъ
   -- красовался снимокъ торжественнаго момента: на сценe клуба тов. Корзунъ
   навeшиваетъ ордена Бeлморстроя "лучшимъ изъ лучшихъ", тeмъ самымъ, которые
   послe торжества отправились въ Торгсинъ -- выпить, закусить и разжиться
   валютой...
   Я отвелъ глаза отъ фотографiи -- встрeтился съ иронически-добродушнымъ
   взглядомъ Корзуна -- видимо, о моемъ давешнемъ совeтe Смирнову онъ зналъ.
   -- У васъ, кажется, основательный стажъ въ области культработы.
   Я отвeтилъ.
   -- Но вы едва-ли знаете, въ чемъ заключается принципiальная разница
   между культработой на волe и здeсь.
   -- Думаю, что принципiальной -- никакой.
   -- Нeтъ, есть и принципiальная. На волe культработа должна поднять
   сознательность средняго трудящагося до уровня сознательности коммуниста.
   Здeсь мы должны поднять соцiальные инстинкты, -- Корзунъ поднялъ палецъ, --
   понимаете: соцiальные трудовые инстинкты деклассированной и
   контръ-революцiонной части населенiя -- до средняго совeтскаго уровня.
   -- Гмъ, -- сказалъ я. -- Перековка?
   Корзунъ посмотрeлъ на меня какъ-то искоса.
   -- Всeхъ перековать -- мы не можемъ. Но тeхъ, кого мы перековать не
   можемъ, -- мы уничтожаемъ...
   Утвержденiе Корзуна было форменнымъ вздоромъ: лагерь не "перековывалъ"
   никого, но даже и лагерь не былъ въ состоянiи "уничтожить" миллiоны
   неперекованныхъ...
   -- Боюсь, что для проведенiя въ жизнь этой программы пришлось бы
   создать очень мощный, такъ сказать, механизированный аппаратъ уничтоженiя.
   -- Ну, такъ что-жъ? -- Взглядъ у Корзуна былъ ясный, открытый и
   интеллигентный...
   Передъ этимъ "ну, что-жъ" -- я замялся. Корзунъ посмотрeлъ на меня не
   безъ соболeзнованiя. {343}
   -- А вы помните Сталинскую фразу о тараканахъ? -- спросилъ онъ...
   Эту фразу я помнилъ: забыть ее -- трудно. Изъ всего того, что было
   сказано о революцiи ея вождями, болeе гнуснаго, чeмъ эта фраза, не было
   сказано ничего. Той части партiи, которая въ ужасe остановилась передъ
   неисчислимостью труповъ, наваленныхъ на путяхъ коллективизацiи, передъ
   страданiями и гнeвомъ народа, -- Сталинъ бросилъ презрительный упрекъ:
   таракановъ испугались. Для него "трудящiеся" были только тараканами.
   Выморить ихъ миллiономъ больше, миллiономъ меньше -- не все ли равно. Я
   сжалъ зубы и отъ всякихъ комментарiевъ воздержался, ибо единственный
   подходящiй къ этому случаю комментарiй -- это висeлица. Въ моемъ
   распоряженiи ея не было...
   -- Да, -- продолжалъ Корзунъ, -- вотъ поэтому-то Сталинъ и вождь, что
   онъ человeкъ абсолютной смeлости. Онъ ни передъ чeмъ не остановится. Если
   для интересовъ революцiи потребуется, чтобы онъ пошелъ цeловать туфлю
   римскаго папы, -- онъ пойдетъ.
   Что онъ дeйствительно пойдетъ -- въ этомъ, конечно, не было никакого
   сомнeнiя. Я снова, какъ это часто бывало въ разговорахъ съ коммунистами,
   почувствовалъ себя во власти спокойной, увeренной, очень умной и безпримeрно
   наглой силы. Настолько большой, что она даже и не даетъ себe труда скрывать
   свою наглость... Весь нынeшнiй разговоръ былъ нелeпъ, ненуженъ, а можетъ
   быть, и опасенъ...
   -- Простите, тов. Корзунъ, мнe не хотeлось бы разрабатывать эту тему,
   въ особенности здeсь, когда я самъ, нахожусь въ положенiи таракана.
   -- Ну, нeтъ, вы -- не въ положенiи таракана. Вы вeдь и сами это
   прекрасно понимаете... Но вы должны понять, что мы вынуждены къ
   безпощадности... И въ сущности -- внe зависимости личной вины тeхъ, кого мы
   уничтожаемъ. Развe, напримeръ, есть какая-нибудь личная вина въ нашихъ
   безпризорникахъ -- а вотъ... Ахъ, чортъ, наконецъ, вспомнилъ.... Я васъ по
   поводу безпризорниковъ и искалъ. Вы знаете о нашей колонiи на Водораздeлe.
   Мы тамъ организуемъ второе Болшево. Тамъ пока около двухъ тысячъ человeкъ
   (пока я доeхалъ до колонiи, въ ней оказалось болeе четырехъ тысячъ). Такъ
   вотъ, мы рeшили васъ туда командировать... Для постановки физкультурной
   работы. Вы вeдь сами понимаете, что лагерная физкультура -- это мифъ... А
   тамъ -- ударная работа... Словомъ -- поeзжайте. Жить вы тамъ будете на
   положенiи вольнонаемнаго, ударный зачетъ сроковъ... Мы съ Гольманомъ этотъ
   вопросъ уже обсуждали. Онъ не возражаетъ...
   Въ душe подымается острая боль обиды на судьбу... Водораздeлъ... Это
   около 250 верстъ до границы по совсeмъ непроходимымъ болотамъ. Если я -- въ
   Водораздeлe, Юра -- здeсь, Борисъ -- въ Лодейномъ полe, то какъ списаться? У
   насъ пока -- ни компасовъ, ни карты, ни сапогъ. Продовольствiя -- какъ котъ
   наплакалъ... Въ водораздeльскомъ болотe можетъ насъ засосать -- и въ
   переносномъ, и въ прямомъ смыслe этого слова. {344}
   Что дeлать?..
   Корзунъ продолжалъ расписывать прелести работы въ колонiи. Для того,
   чтобы выиграть время, я достаю папиросу, зажигаю ее, и спичка въ рукахъ
   прыгаетъ, какъ зайчикъ на стeнe.
   Но отказываться нельзя. О, Господи... Снова придется какъ-то
   выкручиваться -- длинно, мучительно и оскорбительно. И, главное, --
   совершенно неизвeстно какъ...
   Отъ Корзуна я вышелъ въ какомъ-то оглушенномъ состоянiи. Удалось
   оттянуть отправку въ колонiю на два дня; и послeзавтра... Что дeлать?..
   Забрался на берегъ рeчки, сидeлъ, курилъ, выработалъ планъ еще одной
   небольшой отсрочки. Пришелъ къ Гольману, доложилъ о моей полной
   договоренности съ Корзуномъ и сдeлалъ при этомъ такой видъ: ну, ужъ теперь я
   отъ васъ, тов. Гольманъ, отдeлаюсь, слава Тебe Господи, окончательно. Точно
   такой же видъ былъ и у Гольмана.
   -- А ваши динамовскiя дeла вы сдайте Батюшкову, -- сказалъ онъ.
   -- Хорошо. Но такъ какъ Батюшковъ не находится въ совсeмъ трезвомъ
   видe, то нeкоторыя дeла по сооруженiю стадiона я хотeлъ бы передать лично
   вамъ.
   -- А какiя тамъ еще дeла?
   -- Вамъ прорабъ сдeлалъ неправильныя насыпи на виражахъ дорожки -- онe
   осeли, нужно пересыпать. И, второе -- тотъ строительный мусоръ, который
   привезли для теннисныхъ площадокъ, никуда не годится. Передайте, пожалуйста,
   Батюшкову, чтобы онъ подыскалъ подходящiе матерiалы....
   Гольманъ посмотрeлъ на меня съ раздраженiемъ.
   -- Напутали вы съ этимъ стадiономъ, а теперь хотите на Батюшкова
   переложить. Нeтъ ужъ, извините, пока вы стадiонъ не закончите -- ни въ какiя
   колонiи мы васъ не отпустимъ. Извольте немедленно взяться за стадiонъ и
   закончить его.
   Я принимаю сдержанно-огорченный видъ.
   -- Позвольте, вeдь т. Корзунъ уже отдалъ приказъ...
   -- Это васъ не касается, беритесь немедленно за стадiонъ.
  
   ПЛАНЪ ВЕЛИКОЙ ХАЛТУРЫ
  
  
   Какая-то отсрочка была добыта. А дальше что? Я сообщилъ Юрe о положенiи
   вещей. Юра выдвинулъ проектъ немедленнаго побeга. Я только посмотрeлъ на
   Юру. Юра сконфузился: да, это просто ляпнулъ... Но можетъ быть, можно
   какъ-нибудь дать знать Борису, чтобы и онъ бeжалъ сейчасъ же...
   Это все было утопiей. Бeжать до нашего общаго срока, значило подвести
   Бориса, если и не подъ разстрeлъ, то подъ отправку куда-нибудь за Уралъ или
   на Соловки. Дать ему знать и получить отъ него отвeтъ, что онъ принимаетъ
   новый срокъ, было почти невозможно технически, не говоря уже о рискe, съ
   которымъ были сопряжены эти переговоры.
   Дня два я бродилъ по лeсу, въ состоянiи какой-то озлобленной {345}
   рeшимости: выходъ нужно найти. Я возстанавливалъ въ своемъ воображенiи всю
   мою схему совeтскихъ взаимоотношенiй, и по этой схемe выходило такъ, что
   нужно въ самомъ срочномъ порядкe найти какую-то огромную, вопiющую халтуру,
   которая могла бы кому-то изъ крупнаго начальства, хотя бы и тому же Корзуну
   или Вержбицкому, дать какiя-то новыя карьерныя перспективы. Возникали и
   отбрасывались культурно-просвeтительные, технически-производственные и
   всякiе другiе планы, пока путемъ исключенiя не вырисовался, пока только въ
   общихъ чертахъ, планъ проведенiя вселагерной спартакiады ББК.
   Думаю, что въ эти дни видъ у меня былъ не совсeмъ вразумительный. По
   крайней мeрe, Юра, встрeтивъ какъ-то меня по дорогe въ техникумъ, безпокойно
   сказалъ:
   -- Этакъ, Ва, ты совсeмъ съ мозговъ слeзешь.
   -- А что?
   -- Да вотъ ходишь и что-то бормочешь...
   Я постарался не бормотать. На другой же день пролeзъ въ машинное бюро
   управленiя ББК и по блату накаталъ докладную записку самому начальнику
   лагеря, Успенскому. Записка касалась вопроса объ организацiи вселагерной
   спартакiады, о томъ, что эта спартакiада должна служить документальнымъ и
   неоспоримымъ доказательствомъ правильности воспитательной системы лагерей,
   что она должна дать совершенно очевидное доказательство перековки и
   энтузiазма, что она должна опровергнуть буржуазную клевету о лагерe, какъ о
   мeстe истребленiя людей, ну, и прочее въ томъ же родe. Путемъ нeкоторыхъ
   техническихъ ухищренiй я сдeлалъ такъ, чтобы записка эта попала
   непосредственно къ Успенскому, безъ никакихъ Корзуновъ и Гольмановъ.
   Записку взялись передать непосредственно. Я шатался по лeсамъ около
   Медгоры въ странномъ настроенiи: отъ этой записки зависeлъ нашъ побeгъ или,
   по крайней мeрe, шансы на благополучный исходъ побeга. Иногда мнe казалось,
   что весь этотъ проектъ -- форменный вздоръ и что Успенскiй въ лучшемъ случай
   кинетъ его въ корзину, иногда мнe казалось, что это -- идеально вывeренный и
   точный планъ.
   Планъ этотъ былъ, конечно, самой вопiющей халтурой, но онъ былъ реально
   выполнимъ и, въ случаe выполненiя, заложилъ бы нeкоторый дополнительный
   камень въ фундаментъ карьеры т. Успенскаго. Временами мнe казалось, что на
   столь наглую и столь очевидную халтуру Успенскiй все-таки не пойдетъ. Но по
   зрeломъ размышленiи я пришелъ къ выводу, что эти опасенiя -- вздоръ. Для
   того, чтобы халтурный проектъ провалился не вслeдствiе технической
   невыполнимости, а только вслeдствiе своей чрезмeрной наглости, нужно было
   предполагать въ начальствe хоть малeйшую совeстливость... Какiя есть у меня
   основанiя предполагать эту совeстливость въ Успенскомъ, если я и на волe не
   встрeчался съ ней никогда? Объ Успенскомъ же говорили, какъ о человeкe очень
   умномъ, чрезвычайно властномъ и совершенно безпощадномъ, какъ объ очень
   молодомъ партiйномъ администраторe, который дeлаетъ свою карьеру изо всeхъ
   силъ, своихъ и чужихъ. На его совeсти {346} лежало много десятковъ тысячъ
   человeческихъ жизней. Онъ усовeстится? Онъ не клюнетъ на такого жирнаго,
   халтурнаго, карьернаго червяка? Если не клюнетъ, тогда, значитъ, во всей
   механикe совeтскаго кабака я не понимаю ничего. Долженъ клюнуть. Клюнетъ
   обязательно...
   Я расчитывалъ, что меня вызовутъ дня черезъ два-три, и по всей
   вeроятности, къ Гольману... Но въ тотъ же день вечеромъ въ баракъ торопливо
   и нeсколько растерянно вбeжалъ начальникъ колонны.
   -- Гдe тов. Солоневичъ... старшiй... Иванъ?.. Васъ сейчасъ же требуютъ
   къ товарищу Успенскому...
   Съ начальникомъ колонны у меня въ сущности не было никакихъ отношенiй.
   Онъ изрeдка дeлалъ начальственныя, но безтолковыя и безвредныя замeчанiя, и
   въ глазахъ у него стояло: ты не смотри, что ты въ очкахъ... Въ случаe чего,
   я тебe такiя гайки завинчу...
   Сейчасъ въ очахъ начальника колонны не было никакихъ гаекъ. Эти очи
   трепались растерянно и недоумeвающе. Къ "самому" Успенскому... И въ чемъ это
   здeсь зарыта собака?.. Юра дипломатически и хладнокровно подлилъ масла въ
   огонь:
   -- Ну, значитъ, Ватикъ, опять до поздней ночи...
   -- Такъ вы, товарищъ Солоневичъ... пожалуйста ... Я сейчасъ позвоню въ
   управленiе, что я вамъ передалъ..
   -- Да, да я сейчасъ иду... -- И въ моемъ голосe -- спокойствiе, какъ
   будто прогулка къ Успенскому -- самое обыденное занятiе въ моей лагерной
   жизни....
  
   СОЛОВЕЦКIЙ НАПОЛЕОНЪ
  
  
   Въ прiемной у Успенскаго сидитъ начальникъ отдeла снабженiя и еще
   нeсколько человeкъ. Значитъ, придется подождать...
   Я усаживаюсь и оглядываюсь кругомъ. Публика все хорошо откормленная,
   чисто выбритая, одeтая въ новую чекистскую форму -- все это головка
   лагернаго ОГПУ. Я здeсь -- единственный въ лагерномъ, арестантскомъ одeянiи,
   и чувствую себя какимъ-то пролетарiемъ навыворотъ. Вотъ, напротивъ меня
   сидитъ грузный, суровый старикъ -- это начальникъ нашего медгорскаго
   отдeленiя Поккалнъ. Онъ смотритъ на меня неодобрительно. Между мной и имъ --
   цeлая лeстница всяческаго начальства, изъ котораго каждое можетъ вышибить
   меня въ тe не очень отдаленныя мeста, куда даже лагерный Макаръ телятъ
   своихъ не гонялъ. Куда-нибудь вродe девятнадцатаго квартала, а то и
   похуже... Поккалнъ можетъ отправить въ тe же мeста почти все это начальство,
   меня же стереть съ лица земли однимъ дуновенiемъ своимъ... Такъ что сидeть
   здeсь подъ недоумeнно-неодобрительными взглядами всей этой чекистской
   аристократiи мнe не очень уютно...
   Сидeть же, видимо, придется долго. Говорятъ, что Успенскiй иногда
   работаетъ въ своемъ кабинетe сутки подрядъ и тe же сутки заставляетъ ждать
   въ прiемныхъ своихъ подчиненныхъ. {347}
   Но дверь кабинета раскрывается, въ ея рамe показывается вытянутый въ
   струнку секретарь и говоритъ:
   -- Товарищъ Солоневичъ, пожалуйста.
   Я "жалую"... На лицe Поккална неодобренiе переходитъ въ полную
   растерянность. Начальникъ отдeла снабженiя, который при появленiи секретаря
   поднялся было и подхватилъ свой портфель, остается торчать столбомъ съ
   видомъ полнаго недоумeнiя. Я вхожу въ кабинетъ и думаю: "Вотъ это клюнулъ...
   Вотъ это глотнулъ"...
   Огромный кабинетъ, обставленный съ какою-то выдержанной, суровой
   роскошью. За большимъ столомъ -- "самъ" Успенскiй, молодой сравнительно
   человeкъ, лeтъ тридцати пяти, плотный, съ какими-то, безцвeтными, свeтлыми
   глазами. Умное, властолюбивое лицо. На Соловкахъ его называли "Соловецкимъ
   Наполеономъ"... Да, этого на мякинe не проведешь... Но не на мякинe же я и
   собираюсь его провести...
   Онъ не то, чтобы ощупывалъ меня глазами, а какъ будто какимъ-то точнымъ
   инструментомъ измeрялъ каждую часть моего лица и фигуры.
   -- Садитесь.
   Я сажусь.
   -- Это вашъ проектъ?
   -- Мой.
   -- Вы давно въ лагерe?
   -- Около полугода.
   -- Гмъ... Стажъ невеликъ. Лагерныя условiя знаете?
   -- Въ достаточной степени для того, чтобы быть увeреннымъ въ
   исполнимости моего проекта. Иначе я вамъ бы его и не предлагалъ...
   На лицe Успенскаго настороженность и, пожалуй, недовeрiе.
   -- У меня о васъ хорошiе отзывы... Но времени слишкомъ мало. По
   климатическимъ условiямъ мы не можемъ проводить праздникъ позже середины
   августа. Я вамъ совeтую всерьезъ подумать.
   -- Гражданинъ начальникъ, у меня обдуманы всe детали.
   -- А ну, разскажите...
   Къ концу моего коротенькаго доклада Успенскiй смотритъ на меня
   довольными и даже улыбающимися глазами. Я смотрю на него примeрно такъ же, и
   мы оба похожи на двухъ жуликоватыхъ авгуровъ.
   -- Берите папиросу... Такъ вы это все беретесь провести? Какъ бы только
   намъ съ вами на этомъ дeлe не оскандалиться...
   -- Товарищъ Успенскiй... Въ одиночку, конечно, я ничего не смогу
   сдeлать, но если помощь лагерной администрацiи...
   -- Объ этомъ не безпокойтесь. Приготовьте завтра мнe для подписи рядъ
   приказовъ -- въ томъ духe, о которомъ вы говорили. Поккалну я дамъ личныя
   распоряженiя...
   -- Товарищъ Поккалнъ сейчасъ здeсь.
   -- А, тeмъ лучше...
   Успенскiй нажимаетъ кнопку звонка. {348}
   -- Позовите сюда Поккална.
   Входитъ Поккалнъ. Нeмая сцена. Поккалнъ стоитъ передъ Успенскимъ болeе
   или менeе на вытяжку. Я, червь у ногъ Поккална, сижу въ креслe не то, чтобы
   развалившись, но все же заложивъ ногу на ногу, и покуриваю начальственную
   папиросу.
   -- Вотъ что, товарищъ Поккалнъ... Мы будемъ проводить общелагерную
   спартакiаду. Руководить ея проведенiемъ будетъ т. Солоневичъ. Вамъ нужно
   будетъ озаботиться слeдующими вещами: выдeлить спецiальные фонды усиленнаго
   питанiя на 60 человeкъ -- срокомъ на 2 мeсяца, выдeлить отдeльный баракъ или
   палатку для этихъ людей, обезпечить этотъ баракъ обслуживающимъ персоналомъ,
   дать рабочихъ для устройства тренировочныхъ площадокъ... Пока, товарищъ
   Солоневичъ, кажется, все?
   -- Пока все.
   -- Ну, подробности вы сами объясните тов. Поккалну. Только, тов.
   Поккалнъ, имeйте въ виду, что спартакiада имeетъ большое политическое
   значенiе и что подготовка должна быть проведена въ порядкe боевого
   заданiя...
   -- Слушаю, товарищъ начальникъ...
   Я вижу, что Поккалнъ не понимаетъ окончательно ни черта. Онъ ни черта
   не понимаетъ ни насчетъ спартакiады, ни насчетъ "политическаго значенiя".
   Онъ не понимаетъ, почему "боевое заданiе" и почему я, замызганный,
   очкастый арестантъ, сижу здeсь почти развалившись, почти какъ у себя дома, а
   онъ, Поккалнъ, стоитъ на вытяжку. Ничего этого не понимаетъ честная
   латышская голова Поккална.
   -- Товарищъ Солоневичъ будетъ руководить проведенiемъ спартакiады, и вы
   ему должны оказать возможное содeйствiе. Въ случаe затрудненiй, обращайтесь
   ко мнe. И вы тоже, товарищъ Солоневичъ. Можете идти, т. Поккалнъ. Сегодня я
   васъ принять не могу.
   Поккалнъ поворачивается налeво кругомъ и уходитъ... А я остаюсь. Я
   чувствую себя немного... скажемъ, на страницахъ Шехерезады... Поккалнъ
   чувствуетъ себя точно такъ же, только онъ еще не знаетъ, что это
   Шехерезада...
   Мы съ Успенскимъ остаемся одни.
   -- Здeсь, т. Солоневичъ, есть все-таки еще одинъ неясный пунктъ.
   Скажите, что это у васъ за странный наборъ статей?
   Я уже говорилъ, что ОГПУ не сообщаетъ лагерю, за что именно посаженъ
   сюда данный заключенный. Указывается только статья и срокъ. Поэтому
   Успенскiй рeшительно не знаетъ, въ чемъ тутъ дeло. Онъ, конечно, не очень
   вeритъ въ то, что я занимался шпiонажемъ (ст. 58, п. 6), что я работалъ въ
   контръ-революцiонной организацiи (58, 11), ни въ то, что я предавался такому
   пороку, какъ нелегальная переправка совeтскихъ гражданъ за границу,
   совершаемая въ видe промысла (59, п. 10). Статью, карающую за нелегальный
   переходъ границы и предусматривавшую въ тe времена максимумъ 3 года, ГПУ изъ
   скромности не использовало вовсе. {349}
   Во всю эту ахинею Успенскiй не вeритъ по той простой причинe, что люди,
   осужденные по этимъ статьямъ всерьезъ, получаютъ такъ называемую, птичку
   или, выражаясь оффицiальной терминологiей, "особыя указанiя" и eдутъ въ
   Соловки безъ всякой пересадки.
   Отсутствiе "птички", да еще 8-лeтнiй срокъ заключенiя являются, такъ
   сказать, оффицiальнымъ симптомомъ вздорности всего обвиненiя.
   Кромe того, Успенскiй не можетъ не знать, что статьи совeтскаго
   Уголовнаго Кодекса "пришиваются" вообще кому попало и какъ попало: "былъ бы
   человeкъ, а статья найдется"...
   Я знаю, чего боится Успенскiй. Онъ боится не того, что я шпiонъ,
   контръ-революцiонеръ и все прочее -- для спартакiады это не имeетъ никакого
   значенiя. Онъ боится, что я просто не очень удачный халтурщикъ и что гдe-то
   тамъ на волe я сорвался на какой-то крупной халтурe, а такъ какъ этотъ
   проступокъ не предусмотрeнъ Уголовнымъ Кодексомъ, то и пришило мнe ГПУ
   первыя попавшiяся статьи.
   Это -- одна изъ возможностей, которая Успенскаго безпокоитъ. Если я
   сорвусь и съ этой спартакiадской халтурой -- Успенскiй меня, конечно,
   живьемъ съeстъ, но ему-то отъ этого какое утeшенiе? Успенскаго безпокоитъ
   возможная нехватка у меня халтурной квалификацiи. И больше ничего.
   ...Я успокаиваю Успенскаго. Я сижу за "связь съ заграницей" и сижу
   вмeстe съ сыномъ. Послeднiй фактъ отметаетъ послeднiя подозрeнiя насчетъ
   неудачной халтуры:
   -- Такъ вотъ, т. Солоневичъ, -- говоритъ Успенскiй, поднимаясь. --
   Надeюсь, что вы это провернете на большой палецъ. Если сумeете -- я вамъ
   гарантирую сниженiе срока на половину.
   Успенскiй, конечно, не знаетъ, что я не собираюсь сидeть не только
   половины, но и четверти своего срока... Я сдержанно благодарю. Успенскiй
   снова смотритъ на меня пристально въ упоръ.
   -- Да, кстати, -- спрашиваетъ онъ, -- какъ ваши бытовыя условiя? Не
   нужно ли вамъ чего?
   -- Спасибо, тов. Успенскiй, я вполнe устроенъ.
   Успенскiй нeсколько недовeрчиво приподнимаетъ брови.
   -- Я предпочитаю, -- поясняю я, -- авансовъ не брать, надeюсь, что
   послe спартакiады...
   -- Если вы ее хорошо провернете, вы будете устроены блестяще... Мнe
   кажется, что вы ее... провернете...
   И мы снова смотримъ другъ на друга глазами жуликоватыхъ авгуровъ.
   -- Но, если вамъ что-нибудь нужно -- говорите прямо.
   Но мнe не нужно ничего. Во-первыхъ, потому, что я не хочу тратить на
   мелочи ни одной копeйки капитала своего "общественнаго влiянiя", а
   во-вторыхъ, потому, что теперь все, что мнe нужно, я получу и безъ
   Успенскаго... {350}
  
   ВВЕДЕНIЕ ВЪ ФИЛОСОФIЮ ХАЛТУРЫ
  
  
   Теперь я передамъ, въ чемъ заключалась высказанная и невысказанная суть
   нашей бесeды.
   Само собой разумеется, что ни о какой мало-мальски серьезной постановкe
   физической культуры въ концлагерe и говорить не приходилось. Нельзя же въ
   самомъ дeлe предлагать футболъ человeку, который работаетъ физически по 12
   часовъ въ сутки при ясно недостаточномъ питанiи и у самаго полярнаго круга.
   Не могъ же я въ самомъ дeлe пойти со своей физкультурой въ девятнадцатый
   кварталъ?... Я сразу намекнулъ Успенскому, что ужъ эту-то штуку я понимаю
   совершенно ясно -- и этимъ избавило его отъ необходимости вдаваться въ не
   совсeмъ все-таки удобныя объясненiя.
   Но я не собирался ставить физкультуру всерьезъ. Я только обязался
   провести спартакiаду такъ, чтобы въ ней была масса, были рекорды, чтобы
   спартакiада была соотвeтствующе рекламирована въ московской прессe и
   сочувствующей иностранной, чтобы она была заснята и на фото-пластинки, и на
   кино-пленку -- словомъ, чтобы urbi et orbi и отечественной плотвe, и
   заграничнымъ идеалистическимъ карасямъ воочiю, съ документами на страницахъ
   журналовъ и на экранe кино, было показано: вотъ какъ совeтская власть
   заботится даже о лагерникахъ, даже о бандитахъ, контръ-революцiонерахъ,
   вредителяхъ и т.д. Вотъ какъ идетъ "перековка". Вотъ здeсь -- правда, а не
   въ "гнусныхъ буржуазныхъ выдумкахъ" о лагерныхъ звeрствахъ, о голодe, о
   вымиранiи...
   "L'Humanite'", которая въ механикe этой халтуры не понимаетъ ни уха, ни
   рыла, будетъ орать объ этой спартакiадe на всю Францiю -- допускаю даже, что
   искренно. Максимъ Горькiй, который приблизительно такъ же, какъ я и
   Успенскiй, знаетъ эту механику, напишетъ елейно-проститутскую статью въ
   "Правду" и пришлетъ въ ББК привeтствiе. Объ этомъ привeтствiи лагерники
   будутъ говорить въ выраженiяхъ, не поддающихся переводу ни на одинъ
   иностранный языкъ: выраженiяхъ, формулирующихъ тe предeльныя степени
   презрeнiя, какiя завалящiй урка можетъ чувствовать къ самой завалящей,
   изъeденной сифилисомъ, подзаборной проституткe. Ибо онъ, лагерникъ, онъ-то
   знаетъ, гдe именно зарыта собака, и знаетъ, что Горькому это извeстно не
   хуже, чeмъ ему самому...
   О прозаическихъ реальныхъ корняхъ этой халтуры будутъ знать всe, кому
   это надлежитъ знать -- и ГПУ, и ГУЛАГ, и Высшiй Совeтъ Физкультуры, и въ
   глазахъ всeхъ Успенскiй будетъ человeкомъ, который выдумалъ эту комбинацiю,
   хотя и жульническую, но явно служащую къ вящей славe Сталина. Успенскiй на
   этомъ дeлe заработаетъ нeкоторый административно-политическiй капиталецъ...
   Могъ ли Успенскiй не клюнуть на такую комбинацiю? Могъ ли Успенскiй не
   остаться довольнымъ нашей бесeдой, гдe столь прозаическихъ выраженiй, какъ
   комбинацiя и жульничество, конечно, не употреблялось en toutes lettres и гдe
   все было ясно и понятно само собой... {351}
   Еще довольнeе былъ я, ибо въ этой игрe не Успенскiй используетъ и
   обставитъ меня, а я использую и обставлю Успенскаго... Ибо я точно знаю,
   чего я хочу. И Успенскiй сдeлаетъ почти все отъ него зависящее, чтобы, самъ
   того не подозрeвая, гарантировать максимальную безопасность моего побeга...
  
   АДМИНИСТРАТИВНЫЙ ВИХРЬ
  
  
   Въ течете ближайшихъ трехъ дней были изданы приказы:
   1. По всему ББК -- о спартакiадe вообще, съ обязательнымъ
   опубликованiемъ въ "Перековкe" не позже 12 iюня.
   2. Всeмъ начальникамъ отдeленiй -- о подборe инструкторовъ, командъ и
   прочаго -- "подъ ихъ личную (начальниковъ отдeленiй) отвeтственность" и съ
   обязательнымъ докладомъ непосредственно начальнику ББЛАГа, тов. Успенскому
   каждую пятидневку о продeланной работe.
   Приказъ этотъ былъ средактированъ очень круто: "Тутъ можно и перегнуть
   палку, сказалъ Успенскiй, времени мало"...
   3. Объ освобожденiи всeхъ участниковъ командъ отъ работы и общественной
   нагрузки и о прекращенiи ихъ перебросокъ съ лагпункта на лагпунктъ.
   4. О подготовкe отдeльнаго барака въ совхозe "Вичка" для 60 человeкъ
   участниковъ спартакiады и о бронированiи для нихъ усиленнаго питанiя на все
   время тренировки и состязанiй.
   5. Объ ассигнованiи 50 000 рублей на покупку спортивнаго инвентаря.
   6 и 7. Секретные приказы по Вохру, третьему отдeлу и Динамо объ
   оказанiи мнe содeйствiя.
   Когда все это было подписано и "спущено на мeста", я почувствовалъ:
   feci quod potui. Дальше этого дeлать больше было нечего -- развe что
   затребовать автомобиль до границы...
   Впрочемъ, какъ это ни глупо звучитъ, такой автомобиль тоже не былъ
   совсeмъ утопичнымъ: въ 50 клм. къ западу отъ Медгоры былъ выстроенъ поселокъ
   для административно-ссыльныхъ, и мы съ Юрой обсуждали проектъ поeздки въ
   этотъ поселокъ въ командировку. Это не было бы до границы, но это было бы
   все-таки почти полъ дороги до границы. Но я предпочелъ лишнiе 5 дней нашего
   пeшаго хожденiя по болотамъ -- дополнительному риску автомобильной
   поeздки...
  
   КАКЪ ОТКРЫВАЕТСЯ ЛАРЧИКЪ СЪ ЭНТУЗIАЗМОМЪ
  
  
   Какая-то завалящая ББКовская спартакiада -- это, конечно, мелочь. Это
   -- не пятилeтка, не Магнитострой и даже не "Магнитострой литературы". Но
   величiе Аллаха проявляется въ малeйшемъ изъ его созданiй... Халтурные методы
   ББКовской спартакiады примeняются и на московскихъ спартакiадахъ, на
   "строяхъ" всeхъ разновидностей и типовъ, на Магнитострояхъ литературныхъ и
   не литературныхъ, печатныхъ и вовсе непечатныхъ и въ суммe {352} мелкихъ и
   крупныхъ слагаемыхъ даютъ необозримые массивы великой всесоюзной Халтуры съ
   большой буквы.
   Ключъ къ ларчику, въ которомъ были запрятаны успeхи, увы, не
   состоявшейся ББКовской халтуры, будетъ открывать много совeтскихъ ларчиковъ
   вообще. Не знаю, будетъ ли это интересно, но поучительно будетъ во всякомъ
   случаe.
   Спартакiада была назначена на 15 августа, и читатель, неискушенный въ
   совeтской техникe, можетъ меня спросить: какимъ это образомъ собирался я за
   эти полтора-два мeсяца извлечь изъ пустого мeста и массы, и энтузiазмъ, и
   рекорды, и прочее. И неискушенному въ совeтской техникe читателю я отвeчу,
   даже и не извиняясь за откровенность:
   -- Точно такъ же, какъ я извлекалъ ихъ на Всесоюзной спартакiадe, точно
   такъ же, какъ эти предметы первой совeтской необходимости извлекаются по
   всей Совeтской Россiи вообще.
   На волe есть нeсколько сотенъ хорошо оплачиваемыхъ и питаемыхъ
   профессiоналовъ (рекорды), нeсколько тысячъ кое-какъ подкармливаемыхъ, но
   хорошо натренированныхъ въ "организацiонномъ отношенiи" комсомольцевъ
   (энтузiазмъ) и десятки тысячъ всякой публики, вродe осоавiахимовцевъ и
   прочаго, которые по соотвeтствующему приказу могутъ воплотиться въ
   соотвeтствующую массу въ любой моментъ и по любому рeшительно поводу:
   спартакiада, процессъ вредителей, прieздъ Горькаго, встрeча короля Амманулы
   и пр. Поводъ не играетъ никакой роли. Важенъ приказъ.
   У меня для рекордовъ будетъ 5-6 десятковъ людей, которыхъ я помeщу въ
   этотъ курортный баракъ въ Вичкe, которые будутъ тамъ жрать такъ, какъ имъ на
   волe и не снилось (Успенскiй эту жратву дастъ, и у меня ни одинъ каптеръ не
   сопретъ ни одной копeйки), которые будутъ eсть, спать, тренироваться и
   больше ничего. Въ ихъ числe будутъ десятка два-три бывшихъ инструкторовъ
   физкультуры, то-есть профессiоналовъ своего дeла.
   Кромe того, есть моментъ и не халтурнаго свойства, точно такъ же, какъ
   онъ есть и въ пятилeткe... Дeло въ томъ, что на нашей бывшей святой Руси
   разсыпаны спортивные таланты феерическаго масштаба. Сколько разъ, еще до
   революцiи, меня, человeка исключительнаго сложенiя и многолeтней тренировки,
   били, въ томъ числe и по моимъ "спортивнымъ спецiальностямъ", совершенно
   случайные люди, рeшительно никакого отношенiя къ спорту не имeвшiе: пастухи,
   монтеры, гимназисты... Дeло прошлое, но тогда было очень обидно...
   Такихъ людей, поискавши, можно найти и въ лагерe. Людей, вродe того
   сибирскаго гиганта съ девятнадцатаго квартала. Нeсколькихъ, правда, пожиже,
   но не такъ изъeденныхъ голодомъ, я уже подобралъ на 5 лагпунктe. За полтора
   мeсяца они подкормятся. Человeкъ 10 я еще подберу.
   Но ежели паче чаянiя цифры рекордовъ покажутся мнe недостаточными, то
   что по милости Аллаха мeшаетъ мнe провести надъ ними ту же операцiю, какую
   Наркоматъ тяжелой промышленности {353} производить надъ цифрами добычи угля
   (въ сей послeдней операцiи я тоже участвовалъ). Какой мудрецъ разберетъ
   потомъ, сколько тоннъ угля было добыто изъ шахтъ Донбасса и сколько изъ
   канцелярiи Наркомтяжпрома?
   Какой мудрецъ можетъ провeрить, дeйствительно ли заключенный Ивановъ
   7-ой пробeжалъ стометровку въ 11,2 секунды и, въ положительномъ случаe, былъ
   ли онъ дeйствительно заключеннымъ? Хронометражъ будетъ въ моихъ рукахъ,
   судейская коллегiя будутъ "свои парни въ доску". Успенскому же важно,
   во-первыхъ, чтобы цифры были хороши, и, во-вторыхъ, чтобы онe были хорошо
   сдeланы, внe подозрeнiй или, во всякомъ случаe, внe доказуемыхъ подозрeнiй.
   Все это будетъ сдeлано. Впрочемъ, ничего этого на этотъ разъ не будетъ
   сдeлано, ибо спартакiада назначена на 15 августа, а побeгъ на 28 iюля.
   Дальше: роль десятка тысячъ энтузiастовъ будутъ выполнять сотни двe-три
   вохровцевъ, оперативниковъ и работниковъ ОГПУ -- народъ откормленный,
   тренированный и весьма натасканный на всяческiй энтузiазмъ. Они создадутъ
   общiй спортивный фонъ, они будутъ орать, они дадутъ круглыя, улыбающiяся
   лица для съемки переднимъ планомъ.
   Наконецъ, для массы я мобилизую треть всей Медгоры. Эта треть будетъ
   маршировать "мощными колоннами", нести на своихъ спинахъ "лозунги", получить
   лишнiй паекъ хлeба и освобожденiе отъ работъ дня на 2-3. Если спартакiада
   пройдетъ успeшно, то для этой массы я еще выторгую по какой-нибудь майкe --
   Успенскiй тогда будетъ щедръ.
   Вотъ эти пайки и майки -- единственное, что я для этихъ массъ могу
   сдeлать. Да и то относительно, ибо хлeбъ этотъ будетъ отнять отъ какихъ-то
   другихъ массъ, и для этихъ другихъ я не могу сдeлать рeшительно ничего.
   Только одно -- использовать Успенскаго до конца, бeжать за границу и тамъ на
   весь христiанскiй и нехристiанскiй мiръ орать благимъ матомъ объ ихъ, этихъ
   массъ, судьбe. Здeсь же я не могу не только орать, но и пикнуть: меня
   прирeжутъ въ первомъ же попавшемся чекистскомъ подвалe, какъ поросенка, безъ
   публикацiи не то, что въ "Правдe", а даже и въ "Перековкe", прирeжутъ такъ,
   что даже родной братъ не сможетъ откопать, куда я дeлся...
  
   ТРАМПЛИНЪ ДЛЯ ПРЫЖКА КЪ ГРАНИЦE
  
  
   Конечно, при всемъ этомъ я малость покривлю душой. Но что подeлаешь?
   Во-первыхъ, не я выдумалъ эту систему общеобязательнаго всесоюзнаго
   кривлянья и, во вторыхъ -- Paris vaut la messe.
   Вмeсто "Парижа" я буду имeть всяческую свободу дeйствiй, передвиженiй и
   развeдки, а также практически ничeмъ не ограниченный "блатъ". Теперь я могу
   придти въ административный отдeлъ и сказать дружескимъ, но не допускающимъ
   никакихъ сомнeнiй тономъ: {354}
   -- Заготовьте ка мнe сегодня вечеромъ командировку туда-то и туда-то...
   И командировка будетъ заготовлена мнe внe всякой очереди, и никакая
   третья часть не поставитъ на ней штампа: "Слeдуетъ въ сопровожденiи конвоя",
   какой она поставила на моей первой командировкe.
   И никакой вохровецъ, когда я буду нести въ укромное мeсто въ лeсу свой
   набитый продовольствiемъ рюкзакъ, въ этотъ рюкзакъ не полeзетъ, ибо и онъ
   будетъ знать о моемъ великомъ блатe у Успенскаго -- я уже позабочусь, чтобы
   онъ объ этомъ зналъ... И онъ будетъ знать еще о нeкоторыхъ возможностяхъ,
   изложенныхъ ниже...
   Въ моемъ распоряженiи окажутся такiя великiя блага, какъ тапочки -- я
   ихъ могу дать, а могу и не дать... И человeкъ будетъ ходить либо въ пудовыхъ
   казенныхъ сапожищахъ, либо на своихъ голыхъ частно-собственническихъ
   подошвахъ.
   И, наконецъ, если мнe это понадобится, я приду, напримeръ, къ
   завeдующему ларькомъ товарищу Аведисяну и предложу ему полтора мeсяца
   жратвы, отдыха и сладкаго бездумья на моемъ вичкинскомъ курортe. На жратву
   Аведисяну наплевать и онъ можетъ мнe отвeтить:
   Нашъ братъ презираетъ совeтскую власть,
   И даръ мнe твой вовсе не нуженъ.
   Мы сами съ усами и кушаемъ всласть
   На завтракъ, обeдъ и на ужинъ...
   Но объ отдыхe, объ единственномъ днe отдыха за всe свои 6 лeтъ
   лагернаго сидeнiя, Аведисянъ мечтаетъ всe эти 6 лeтъ. Онъ, конечно, воруетъ
   -- не столько для себя, сколько для начальства. И онъ вeчно дрожитъ -- не
   столько за себя, сколько за начальство. Если влипнетъ онъ самъ -- ерунда,
   начальство выручить -- только молчи и не болтай. Но если влипнетъ
   начальство? Тогда -- пропалъ. Ибо начальство, чтобы выкрутиться -- свалитъ
   все на Аведисяна, и некому будетъ Аведисяна выручать, и сгнiетъ Аведисянъ
   гдe-нибудь на Лeсной Рeчкe...
   Аведисянъ облизнется на мой проектъ, мечтательно посмотритъ въ окно на
   недоступное ему голубое небо, хотя и не кавказское, а только карельское, но
   все же небо, и скажетъ этакъ безнадежно:
   -- Полтора мeсяца? Хотя бы полтора дня... Но, товарищъ Солоневичъ,
   ничего изъ этого не выйдетъ... Не отпустятъ...
   Я знаю, его очень трудно вырвать. Безъ него начальству придется сызнова
   и съ новымъ человeкомъ налаживать довольно сложную систему воровства.
   Хлопотливо и небезопасно...
   Но я скажу Аведисяну небрежно и увeренно:
   -- Ну, ужъ это вы, т. Аведисянъ, предоставьте мнe.
   И я пойду къ Дорошенкe, начальнику лагпункта.
   Здeсь могутъ быть два основныхъ варiанта:
   1. Если начальникъ лагпункта человeкъ умный и съ нюхомъ, то онъ отдастъ
   мнe Аведисяна безъ всякихъ разговоровъ. Или, если съ Аведисяномъ будетъ
   дeйствительно трудно, скажетъ мнe:
   -- Знаете что, т. Солоневичъ, мнe очень трудно отпустить {355}
   Аведисяна. Ну, вы знаете -- почему, вы человeкъ бывалый... Пойдите лучше къ
   начальнику отдeленiя т. Поккалну и поговорите съ нимъ...
   2. Если онъ человeкъ глупый и нюха не имeетъ, то онъ, выслушавъ столь
   фантастическую просьбу, пошлетъ меня къ чортовой матери, что ему очень
   дорого обойдется... Не потому, чтобы я былъ мстительнымъ, а потому, что въ
   моемъ нынeшнемъ положенiи я вообще не могу позволить себe роскоши быть
   посланнымъ къ чортовой матери...
   А такъ какъ Дорошенко человeкъ толковый и, кромe того, знаетъ о моемъ
   блатe у Успенскаго, онъ вeроятнeе всего уступить мнe безо всякихъ
   разговоровъ. Въ противномъ случаe мнe придется пойти къ Поккалну и повторить
   ему свою просьбу.
   Поккалнъ съ сокрушенiемъ пожметъ плечами, протянетъ мнe свой
   умилостивительный портсигаръ и скажетъ:
   -- Да, но вы знаете, т. Солоневичъ, какъ трудно оторвать Аведисяна отъ
   ларька, да еще на полтора мeсяца...
   -- Ну, конечно, знаю, т. Поккалнъ. Поэтому-то я и обратился къ вамъ. Вы
   же понимаете, насколько намъ политически важно провести нашу спартакiаду...
   Политически... Тутъ любой стремительно-начальственный разбeгъ съ
   размаху сядетъ въ галошу... По-ли-ти-чески... Это пахнетъ такими никому
   непонятными вещами, какъ генеральной линiей, коминтерномъ, интересами
   мiровой революцiи и всяческимъ чортомъ въ ступe и, во всякомъ случаe, --
   "недооцeнкой", "притупленiемъ классовой бдительности", "хожденiемъ на поводу
   у классоваго врага" и прочими вещами, еще менeе понятными, но непрiятными во
   всякомъ случаe... Тeмъ болeе, что и Успенскiй говорилъ: "политическое
   значенiе"... Поккалнъ не понимаетъ ни черта, но Аведисяна дастъ.
   Въ томъ совершенно невeроятномъ случаe, если откажетъ и Поккалнъ, я
   пойду къ Успенскому и скажу ему, что Аведисянъ -- лучшее украшенiе будущей
   спартакiады, что онъ пробeгаетъ стометровку въ 0,1 секунды, но что "по
   весьма понятнымъ соображенiямъ" администрацiя лагпункта не хочетъ его
   отпустить. Успенскому все-таки будетъ спокойнeе имeть настоящiя, а не
   липовыя цифры спартакiады и, кромe того, Успенскому наплевать на то, съ
   какой степенью комфорта разворовывается лагерный сахаръ -- и Аведисяна я
   выцарапаю.
   Я могу такимъ же образомъ вытянуть раздатчика изъ столовой ИТР и
   многихъ другихъ лицъ... Даже предубeжденный читатель пойметъ, что въ
   ларьковомъ сахарe я недостатка терпeть не буду, что ИТРовскихъ щей я буду
   хлебать, сколько въ меня влeзетъ... И въ своемъ курортe я на всякiй случай
   (напримeръ, срывъ побeга изъ-за болeзни -- мало ли что можетъ быть) я
   забронировалъ два десятка мeстъ, необходимыхъ мнe исключительно для блата...
   Но я не буду безпокоить ни Дорошенки, ни Поккална, ни Аведисяна съ его
   сахаромъ. Все это мнe не нужно...
   Это -- случай гипотетическiй и, такъ сказать, несостоявшiйся... О
   случаяхъ, которые "состоялись" и которые дали намъ по {356} компасу, по парe
   сапогъ, по плащу, по пропуску и, главное, карту -- правда, паршивую, но все
   же карту -- я не могу говорить по причинамъ вполнe понятнымъ. Но они
   развивались по канонамъ "гипотетическаго случая" съ Аведисяномъ... Ибо не
   только, скажемъ, кухонному раздатчику, но любому вохровцу и оперативнику
   перспектива полутора мeсяца на курортe гораздо прiятнeе того же срока,
   проведеннаго въ какихъ-нибудь засадахъ, заставахъ и обходахъ по топямъ,
   болотамъ и комарамъ...
   А вотъ вамъ случай не гипотетическiй:
   Я прохожу по корридору отдeленiя и слышу грохочущiй матъ Поккална и
   жалкiй лепетъ оправданiя, исходящiй изъ устъ товарища Левина, моего
   начальника колонны.
   Мнe ничего не нужно у Поккална, но мнe нужно произвести должное
   впечатлeнiе на Левина. Поэтому я вхожу въ кабинетъ Поккална (о, конечно,
   безъ доклада и безъ очереди), бережно обхожу вытянувшагося въ струнку
   Левина, плотно усаживаюсь въ кресло у стола Поккална, закидываю ногу на ногу
   и осматриваю Левина сочувственно-покровительственнымъ взглядомъ: "И какъ это
   тебя, братецъ, такъ угораздило?"...
   Теперь нeсколько разъясненiй:
   Я живу въ баракe N 15, и надо мной въ баракe существуетъ начальство:
   "статистикъ", староста барака и двое дневальныхъ, не говоря о "выборномъ"
   начальствe вродe, напримeръ, уполномоченнаго по борьбe съ прогулами, тройки
   по борьбe съ побeгами, тройки по соревнованiю и ударничеству и прочее. Я
   между всeмъ этимъ начальствомъ -- какъ листъ, крутимый бурей. Дневальный,
   напримeръ, можетъ поинтересоваться, почему я, уeзжая въ двухдневную
   командировку, уношу съ собой двухпудовый рюкзакъ и даже поковыряться въ
   немъ. Вы понимаете, какiя будутъ послeдствiя, если онъ поковыряется?..
   Тройка по борьбe съ побегами можетъ въ любой моментъ учинить мнe обыскъ...
   Староста барака можетъ погнать меня на какое-либо особо неудобное дежурство,
   на какой-нибудь ударникъ по чисткe отхожихъ мeстъ, можетъ подложить мнe
   всяческую свинью по административной линiи. Начальникъ колонны можетъ
   погнать на общiя работы, можетъ пересадить меня въ какой-нибудь особо
   дырявый и уголовный баракъ, перевести куда-нибудь моего сына, зачислить меня
   въ филоны или въ антiобщественные и антисовeтски настроенные элементы и
   вообще проложить мнe прямую дорожку на Лeсную Рeчку. Надъ начальникомъ
   колонны стоитъ начальникъ УРЧа, который съ начальникомъ колонны можетъ
   сдeлать больше, чeмъ начальникъ колонны со мной, а обо мнe ужъ и говорить
   нечего... Я возношусь мысленно выше и вижу монументальную фигуру начальника
   лагпункта, который и меня, и Левина просто въ порошекъ стереть можетъ... Еще
   дальше -- начальникъ отдeленiя, при имени котораго прилипаетъ языкъ къ горлу
   лагерника...
   Говоря короче, начальство до начальника колонны -- это крупныя
   непрiятности, до начальника лагпункта -- это возможность погребенiя заживо
   въ какомъ-нибудь Морсплавe, Лeсной Рeчкe, Поповомъ островe, девятнадцатомъ
   кварталe... Начальникъ {357} отдeленiя -- это уже право жизни и смерти. Это
   уже право на разстрeлъ.
   И все это начальство мнe нужно обойти и обставить. И это при томъ
   условiи, что по линiи чисто административной -- я былъ у ногъ не только
   Поккална, но и Левина, а по линiи "блата" -- чортъ меня разберетъ... Я
   черезъ головы всего этого сногсшибательнаго начальства имeю хожденiе
   непосредственно къ самому Успенскому, одно имя котораго вгоняетъ въ потъ
   начальника лагпункта... И развe начальникъ лагпункта, начальникъ колонны
   могутъ предусмотрeть, что я тамъ брякну насчетъ воровства, пьянства,
   начальственныхъ процентныхъ сборовъ съ лагерныхъ проститутокъ, приписки
   мертвыхъ душъ къ лагернымъ столовкамъ и много, очень много другого?..
   И вотъ, я сижу, болтая въ воздухe ногой, покуривая папиросу и глядя на
   то, какъ на лбу Левина уже выступили капельки пота...
   Поккалнъ спохватывается, что матъ вeдь оффицiально неодобренъ, слегка
   осeкается и говоритъ мнe, какъ бы извиняясь:
   -- Ну, вотъ видите, тов. Солоневичъ, что съ этимъ народомъ подeлаешь?..
   Я сочувственно пожимаю плечами:
   -- Ну, конечно, тов. Поккалнъ, что подeлаешь... Вопросъ кадровъ... Мы
   все этимъ болeемъ...
   -- Ступайте вонъ, -- говоритъ Поккалнъ Левину.
   Левинъ пробкой вылетаетъ въ корридоръ и, вылетeвъ, не дважды и не
   трижды возблагодаритъ Аллаха за то, что ни вчера, ни позавчера, ни даже
   третьяго дня онъ не подложилъ мнe никакой свиньи. Ибо, если бы такая свинья
   была подложена, то я не сказалъ бы Поккалну вотъ такъ, какъ сейчасъ:
   -- Что подeлаешь... Вопросъ кадровъ...
   А сказалъ бы:
   -- Что же вы хотите, тов. Поккалнъ... У нихъ въ кабинкe перманентное
   воровство и ежедневное пьянство...
   Само собой разумeется, что и объ этомъ воровствe, и объ этомъ пьянствe
   Поккалнъ знаетъ такъ же точно, какъ знаю и я. Поккалнъ, можетъ быть, и
   хотeлъ бы что-нибудь сдeлать, но какъ ему справиться, если воруетъ вся
   администрацiя и въ лагерe, какъ и на волe. Посадишь въ ШИЗО одного, другой
   на его мeстe будетъ воровать точно такъ же -- система. Поэтому Поккалнъ
   глядитъ сквозь пальцы. Но если бы я при Поккалнe сказалъ о воровствe вслухъ,
   то о томъ же воровствe я могъ бы сказать и Успенскому, такъ, между
   прочимъ... И тогда полетитъ не только Левинъ, но и Поккалнъ. Ибо въ функцiи
   Успенскаго входитъ "нагонять страхъ". И, значитъ, въ случаe подложенной мною
   свиньи, вылетeлъ бы товарищъ Левинъ, но уже не въ корридоръ, а въ ШИЗО, подъ
   судъ, на Лeсную Рeчку, въ гнiенiе заживо. Ибо я, въ числe прочихъ моихъ
   качествъ, живой свидeтель, имeющiй доступъ къ самому Успенскому...
   И, придя домой и собравъ собутыльниковъ и соучастниковъ {358} своихъ,
   скажетъ имъ товарищъ Левинъ, не можетъ не сказать въ интересахъ общей
   безопасности:
   -- Обходите вы этого очкастаго за двадцать пять верстъ съ правой
   стороны. Чортъ его знаетъ, какой у него тамъ блатъ и у Поккална, и у
   Успенскаго.
   И буду я благоденствовать и не полeзетъ никто ни въ карманы мои, ни въ
   рюкзакъ мой...
  
   РЕЗУЛЬТАТЫ
  
  
   Въ результатe всего этого блата я къ 28 iюля имeлъ: Двe командировки въ
   разныя стороны для себя самого, что было сравнительно несложно. Двe
   командировки на тотъ же срокъ и тоже въ разныя стороны для Юры, что было,
   при нашихъ статьяхъ и одинаковыхъ фамилiяхъ, чрезвычайно сложно и трудно.
   Два разовыхъ пропуска для насъ обоихъ на всякiй случай... И, кромe того,
   этотъ блатъ по-просту спасъ намъ жизнь.
   Какъ я ни обдумывалъ заранeе всeхъ деталей побeга, какъ ни представлялъ
   себe всeхъ возможныхъ комбинацiй, я проворонилъ одну. Дорогу къ "укромному
   мeсту" въ лeсу, гдe былъ сложенъ нашъ багажъ, я прошелъ для развeдки разъ
   десять. На этихъ мeстахъ ни разу не было ни души, и эти мeста не охранялись.
   Когда я въ послeднiй разъ шелъ туда, шелъ уже въ побeгъ, имeя на спинe
   рюкзакъ съ тремя пудами вещей и продовольствiя, а въ карманe -- компасъ и
   карту, я натолкнулся на патруль изъ двухъ оперативниковъ... Судьба.
   Въ перспективe было: или арестъ и разстрeлъ, или драка съ двумя
   вооруженными людьми, съ очень слабыми шансами на побeду.
   И патруль прошелъ мимо меня, не посмeвъ поинтересоваться не только
   рюкзакомъ, но и документами.
  
   ЕСЛИ БЫ...
  
  
   Если бы я почему бы то ни было остался въ ББК, я провелъ бы эту
   спартакiаду такъ, какъ она проектировалась. "L'Humanite'" распирало бы отъ
   энтузiазма, а отъ Горькаго по всему мiру растекался бы его подзаборный елей.
   Я жилъ бы лучше, чeмъ на волe. Значительно лучше, чeмъ живутъ
   квалифицированные спецiалисты въ Москвe, и не дeлалъ бы ровно ни черта. Все
   это не очень красиво?
   Все это просто и прямо отвратительно. Но это есть совeтская жизнь,
   такая, какая она есть...
   Миллiоны людей въ Россiи дохнутъ съ голоду и отъ другихъ причинъ, но
   нельзя себe представить дeло такъ, что передъ тeмъ, какъ подохнуть, они не
   пытаются протестовать, сопротивляться и изворачиваться.
   Процессами этого изворачиванiя наполнены всe совeтскiя будни, ибо
   протесты и открытое сопротивленiе безнадежны. {359}
   Не нужно схематизировать этихъ будней. Нельзя представить себe дeло
   такъ, что съ одной стороны существуютъ безпощадные палачи, а съ другой --
   безотвeтные агнцы. Палачи -- тоже рабы. Успенскiй -- рабъ передъ Ягодой, а
   Ягода -- передъ Сталинымъ. Психологiей рабства, изворачиванiя, воровства и
   халтуры пропитаны эти будни. Нeтъ Бога, кромe мiровой революцiи, и Сталинъ
   пророкъ ея. Нeтъ права, а есть революцiонная цeлесообразность, и Сталинъ
   единственный толкователь ея. Не человeческiя личности, а есть безличныя
   единицы "массы", приносимой въ жертву мiровому пожару...
  
   ПРИПОЛЯРНЫЕ ОГУРЦЫ
  
  
   Административный вихрь, рожденный въ кабинетe Успенскаго, произвелъ
   должное впечатлeнiе на лагерную администрацiю всeхъ ранговъ. Дня черезъ три
   меня вызвалъ къ себe Поккалнъ. Вызовъ былъ сдeланъ весьма дипломатически: ко
   мнe пришелъ начальникъ лагпункта, тов. Дорошенко, сказалъ, что Поккалнъ
   хочетъ меня видeть и что, если у меня есть время, не откажусь ли я заглянуть
   къ Поккалну.
   Я, конечно, не отказался. Поккалнъ былъ изысканно вeжливъ: въ одномъ
   изъ приказовъ всeмъ начальникамъ отдeленiй вмeнялось въ обязанность каждую
   пятидневку лично и непосредственно докладывать Успенскому о продeланной
   работe. А о чемъ, собственно, могъ докладывать Поккалнъ?
   Я былъ столь же изысканно вeжливъ. Изобразили докладъ Успенскому, и я
   сказалъ Поккалну, что для медгорскаго отдeленiя ему придется найти
   спецiальнаго работника. Я, дескать, работаю не какъ-нибудь, а въ масштабe
   всего ББК. Никакого такого работника у Поккална, конечно, и въ заводe не
   было. Поэтому я, снисходя къ Поккалновской административней слабости,
   предложилъ ему пока что услуги Юры. Услуги были приняты съ признательностью,
   и Юра былъ зачисленъ инструкторомъ спорта медгорскаго отдeленiя ББК -- это
   было чрезвычайно важно для побeга.
   Потомъ мы съ Поккалномъ намeтили мeсто для жилья будущихъ участниковъ
   спартакiады. Я предложилъ лагерный пунктъ Вичку, лежавшую верстахъ въ шести
   къ западу отъ Медгоры. Вичка представляла рядъ техническихъ преимуществъ для
   побeга, которыя, впрочемъ, впослeдствiи такъ и не понадобились. Поккалнъ
   сейчасъ же позвонилъ по телефону начальнику вичкинскаго лагпункта, сообщилъ,
   что туда прибудетъ нeкiй тов. Солоневичъ, обремененный по-ли-ти-че-ски-ми
   заданiями и дeйствующiй по личному приказу тов. Успенскаго. Поэтому, когда я
   пришелъ на Вичку, начальникъ лагпункта встрeтилъ меня точно такъ же, какъ
   нeкогда товарищъ Хлестаковъ былъ встрeченъ товарищемъ
   Сквозникъ-Дмухановскимъ.
   Сама же Вичка была достаточно любопытнымъ произведенiемъ совeтскаго
   строительства. На территорiи двухъ десятинъ былъ выкорчеванъ лeсъ, вывезены
   камни, засыпаны ямы и {360} сооружены оранжереи. Это было огородное
   хозяйство для нуждъ чекистскихъ столовыхъ и распредeлителей.
   Въ Москвe для того, чтобы вставить выбитое въ окнe стекло, нуженъ
   великiй запасъ изворотливости и удачи. А тутъ двe десятины были покрыты
   стекломъ, и подъ этимъ стекломъ выращивались огурцы, помидоры, арбузы и
   дыни. Со всего ББК поeздами свозился навозъ, команды Вохра выцарапывали изъ
   деревень каждую крошку коровьихъ экскрементовъ, сюда было ухлопано огромное
   количество народнаго труда и народныхъ денегъ.
   Такъ какъ я прибылъ на Вичку въ качествe этакаго почетнаго, но все же
   весьма подозрительнаго гостя (начальникъ лагпункта никакъ, конечно, не могъ
   повeрить, что всe эти приказы и прочее -- что все это изъ-за какого-то
   футбола; въ его глазахъ стояло: ужъ вы меня не проведете, знаемъ мы...), то
   ко мнe былъ приставленъ старикъ агрономъ Вички -- тоже заключенный, который
   потащилъ меня демонстрировать свои огородныя достиженiя.
   Демонстрировать, собственно, было нечего. Были чахлые, малокровные
   огурцы и такой же салатъ, помидоровъ еще не было, арбузы и дыни еще должны
   были быть. Въ общемъ -- приполярное огородное хозяйство. Освоенiе
   приполярныхъ массивовъ... Продолженiе соцiалистической агрикультуры къ
   полярному кругу: для большевиковъ нeтъ ничего невозможнаго.
   Невозможнаго дeйствительно нeтъ. При большевицкомъ отношенiи къ труду
   можно и на сeверномъ полюсe кокосовыя пальмы выращивать: отчего нeтъ? Но съ
   затратой только одной сотой доли всего того, что было ухлопано въ вичкинскiя
   оранжереи, всю Медгору можно было бы завалить помидорами, выращенными въ
   Малороссiи безъ всякаго стекла, безъ всякихъ достиженiй и безъ всякихъ
   фокусовъ. Правда, въ результатe аналогичныхъ фокусовъ помидоры и въ
   Малороссiи расти перестали...
   Агрономъ оказался энтузiастомъ. Какъ у всeхъ энтузiастовъ, у него
   futurum подавляюще доминировало надъ praesens.
   -- Все это, вы понимаете, только начало. Только первые шаги въ дeлe
   сельско-хозяйственнаго освоенiя сeвера... Вотъ когда будетъ закончена
   электростанцiя на Кумсe -- мы будемъ отоплять эти оранжереи электрическимъ
   токомъ.
   Вeроятно, будутъ отоплять электрическимъ токомъ. Уже былъ почти
   окончательно разработанъ проектъ сооруженiя на сосeдней рeчушкe Кумсe
   гигантской, въ 80 метровъ вышиной, плотины и постройки тамъ гидростанцiи.
   Постройка, конечно, проектировалась путемъ использованiя каторжнаго труда и
   каторжныхъ костей. Какой-нибудь Акульшинъ, вмeсто того, чтобы у себя дома
   сотнями тоннъ производить помидоры безъ всякихъ гидростанцiй, будетъ гнить
   гдe-то подъ этой плотиной, а помидоровъ, какъ и раньше, не будетъ ни тамъ,
   ни тамъ.
   Еще одинъ изъ нелeпыхъ порочныхъ круговъ совeтской реальности. Но
   коллекцiя этихъ круговъ въ какихъ-то вырванныхъ изъ общей связи мeстахъ
   создаетъ нeкоторое впечатлeнiе. Такъ и съ этой Вичкой. Мeсяцемъ позже меня
   приставили въ качествe {361} переводчика къ какой-то иностранной делегацiи.
   Делегацiя осматривала, ахала и охала, а я чувствовалъ себя такъ глупо и такъ
   противно, что даже и писать объ этомъ не хочется...
   Я испытующе посмотрeлъ на агронома. Кто его знаетъ? Вeдь вотъ я
   организую во имя спасенiя шкуры свою совершенно идiотскую халтуру со
   спартакiадой. Можетъ быть, спасаетъ свою шкуру и агрономъ, со своей
   вичкинской халтурой? Правда, Вичка обойдется во много разъ дороже моей
   спартакiады, но когда дeло доходитъ до собственной шкуры, люди расходами
   обычно не стeсняются, въ особенности расходами за чужой счетъ.
   Я даже попробовалъ было понимающе подмигнуть этому агроному, какъ
   подмигиваютъ другъ другу толковые совeтскiе люди. Никакого впечатлeнiя. Свои
   приполярные помидоры агрономъ принималъ совершенно всерьезъ. Мнe стало чуть
   жутко: боюсь я энтузiастовъ. И вотъ еще одинъ энтузiастъ. Для этихъ
   помидоровъ онъ своей головы не пожалeетъ -- это достаточно очевидно, но еще
   въ меньшей степени онъ позаботится о моей головe.
   Отъ агронома мнe стало противно и жутко. Я попытался было намекнуть на
   то, что на Днeпрe, Дону, Кубани, эти помидоры можно выращивать миллiонами
   тоннъ и безъ никакихъ электрификацiй, а мeста тамъ, слава Богу, хватаетъ и
   еще на сотни лeтъ хватитъ. Агрономъ посмотрeлъ на меня презрительно и
   замолчалъ. Не стоитъ-де метать бисера передъ свиньями. Впрочемъ, огурцами
   онъ меня снабдилъ въ изобилiи.
  
   КУРОРТЪ НА ВИЧКE
  
  
   Никакого барака для участниковъ спартакiады строить не пришлось. Въ
   Вичкe только что было закончено огромное деревянное зданiе будущей конторы
   совхоза, и я пока что прикарманилъ это зданiе для жилья моихъ спортсменовъ.
   Впрочемъ, тамъ оказались не одни спортсмены: спартакiады я все равно
   проводить не собирался и подбиралъ туда всякую публику, преимущественно по
   признаку личныхъ симпатiй, такъ сказать, "протекцiонизмъ". Мы съ Юрой
   оказались въ положенiи этакихъ Гарунъ-аль-Рашидовъ, имeющихъ возможность на
   общемъ фонe каторжной жизни разсыпать вокругъ себя благодeянiя
   полутора-двухъ мeсяцевъ сытнаго и привольнаго житья на вичкинскомъ курортe.
   Разсыпали щедро, все равно бeжать; чeмъ мы рискуемъ? Забирались въ траву, на
   мeсто нашего постояннаго "разложенiя", "разлагались" тамъ и выискивали: ну,
   кого еще? Помeщенiе уже было, фонды питанiя, и хорошаго питанiя, уже были
   выдeлены -- жалко было оставлять пустующими курортный мeста. Такъ, для
   медицинскаго надзора за драгоцeннымъ здоровьемъ тренирующихся я извлекъ изъ
   центральной чекистской амбулаторiи одного престарeлаго хирурга, окончательно
   измотаннаго лагернымъ житьемъ, и въ воздаянiе за это -- хотя тогда о
   воздаянiи я не думалъ -- я получилъ возможность подлeчить свои нервы душами
   Шарко, массажемъ, электротерапiей, горнымъ солнцемъ и прочими вещами,
   которыя въ европейскихъ условiяхъ влетаютъ, вeроятно, въ копeечку. Примeрно
   {362} такимъ же образомъ были извлечены двe машинистки управленiя ББК, одна
   изъ которыхъ отсидeла уже семь лeтъ, другая -- шесть. Вообще на Вичку
   переводились люди, которые рeшительно никакого отношенiя къ спартакiадe не
   имeли и имeть не могли.
   Всe мои предписанiя насчетъ такихъ переводовъ Поккалнъ исполнялъ
   неукоснительно и безъ разговоровъ. Имeю основанiя полагать, что за эти
   недeли я Поккалну осточертeлъ, и моя спартакiада снилась ему какимъ-то
   восьминогимъ кошмаромъ съ очками на каждой ногe. И если кто былъ обрадованъ
   нашимъ побeгомъ изъ лагеря, такъ это Поккалнъ -- какъ гора съ плечъ. Была
   только одна маленькая зацeпочка. Юра -- черезъ Хлeбникова -- отыскалъ
   семидесятилeтняго профессора геологiи, имя небезызвeстное и заграницей. Я
   рeшилъ рискнуть и пришелъ къ Поккалну. Даже латышская флегма тов. Поккална
   не выдержала:
   -- Ну, ужъ, позвольте, тов. Солоневичъ, это уже черезчуръ. Зачeмъ онъ
   вамъ нуженъ? Ему же шестьдесятъ, что онъ, въ футболъ у васъ будетъ играть?
   -- Ахъ, тов. Поккалнъ, вeдь вы сами же понимаете, что спартакiада
   имeетъ въ сущности вовсе не спортивное, а чисто политическое значенiе.
   Поккалнъ посмотрeлъ на меня раздраженно, но сдeлалъ видъ, что о
   политическомъ значенiи онъ понимаетъ все. Разспрашивать меня и,
   слeдовательно, признаваться въ обратномъ -- было бы неудобно: какой же онъ
   послe этого членъ партiи?
   Профессоръ въ полномъ изумленiи забралъ свои пожитки, былъ перевезенъ
   на Вичку, лежалъ тамъ на солнышкe, удилъ форель и съ совершенно недоумeннымъ
   видомъ спрашивалъ меня потомъ:
   -- Послушайте, тутъ, кажется, вы что-то вродe завeдующаго... Объясните
   мнe ради Бога, что сей сонъ значитъ?
   Объяснять ему -- у меня не было никакой возможности. Но въ воздаянiе за
   курортъ я попросилъ профессора выучить меня уженью форели. Профессоръ
   поучилъ меня дня два, а потомъ бросилъ.
   -- Простите, я выдвиженцами никогда не занимался... Извините,
   пожалуйста, но такой бездарности, какъ вы -- еще не встрeчалъ... Совeтую
   вамъ никогда и въ руки удочки не брать. Профанацiя!
   Юра въ своемъ новомъ чинe инструктора спорта медгорскаго отдeленiя ББК
   ОГПУ лазилъ по лагпунктамъ и потомъ говорилъ мнe: тамъ, на шестомъ
   лагпунктe, бухгалтерша одна есть... Кандидатура бухгалтерши подвергалась
   обсужденiю, и женщина изъ обстановки голоднаго двeнадцатичасоваго рабочаго
   дня, клопиныхъ бараковъ и всяческихъ понуканiй, не вeря глазамъ своимъ,
   перебиралась на Вичку...
   Я сейчасъ заплатилъ бы нeкоторое количество денегъ, чтобы посмотрeть,
   какъ послe нашего побeга Успенскiй расхлебывалъ мою спартакiаду, а Поккалнъ
   расхлебывалъ мой вичкинскiй курортъ. Во всякомъ случаe -- это былъ на
   рeдкость веселый перiодъ моей жизни. {363}
  
   НА САМЫХЪ ВЕРХАХЪ
  
  
   Мои отношенiя съ Успенскимъ, если и были лишены нeкоторыхъ
   человeческихъ черточекъ, то, во всякомъ случаe, нехваткой оригинальности
   никакъ не страдали. Изъ положенiя заключеннаго и каторжника я однимъ
   мановенiемъ начальственныхъ рукъ былъ перенесенъ въ положенiе соучастника
   нeкоей жульнической комбинацiи, въ положенiе, такъ сказать, совладeльца
   нeкоей жульнической тайны. Успенскiй имeлъ въ себe достаточно мужества или
   чего-то иного, чтобы при всемъ этомъ не дeлать честнаго выраженiя лица, я --
   тоже. Такъ что было взаимное пониманiе, не очень стопроцентное, но было.
   Успенскiй вызывалъ меня по нeсколько разъ въ недeлю въ самые
   неподходящiе часы дня и ночи, выслушивалъ мои доклады о ходe дeлъ,
   заказывалъ и цензурировалъ статьи, предназначенныя для "Перековки", Москвы и
   "братскихъ компартiй", обсуждалъ проекты сценарiя о спартакiадe и прочее въ
   этомъ родe. Иногда выходили маленькiя недоразумeнiя. Одно изъ нихъ вышло
   изъ-за профессора-геолога.
   Успенскiй вызвалъ меня, и видъ у него былъ раздраженный.
   -- На какого чорта вамъ этотъ старикашка нуженъ?
   -- А я его въ волейболъ учу играть.
   Успенскiй повернулся ко мнe съ такимъ видомъ, который довольно ясно
   говорилъ: будьте добры дурака не разыгрывать, это вамъ дорого можетъ
   обойтись. Но вслухъ спросилъ:
   -- А вы знаете, какую должность онъ занимаетъ въ производственномъ
   отдeлe?
   -- Конечно, знаю.
   -- Ну-съ?
   -- Видите ли, тов. Успенскiй... Профессора X. я разсматривалъ въ
   качествe, такъ сказать, короннаго номера спартакiады...
   Самый ударный моментъ. Профессоръ X. извeстенъ въ лицо -- и не только
   въ Россiи, а, пожалуй, и заграницей. Я его выучу въ волейболъ играть --
   конечно, въ его годы это не такъ просто. Лицо у него этакое патрiархальное.
   Мы его подкормимъ. И потомъ заснимемъ на кино: загорeлое лицо подъ сeдиною
   волосъ, почтенный старецъ, отбросившiй всe свои вредительскiя заблужденiя и
   въ окруженiи исполненной энтузiазма молодежи играющiй въ волейболъ или
   марширующiй въ колоннахъ... Вы вeдь понимаете, всe эти перековавшiеся урки
   -- это и старо, и неубeдительно: кто ихъ тамъ знаетъ, этихъ урокъ? А тутъ
   человeкъ извeстный, такъ сказать, всей Россiи...
   Успенскiй даже папиросу изо рта вынулъ.
   -- Н-не глупо придумано, -- сказалъ онъ. -- Совсeмъ не глупо. Но вы
   подумали о томъ, что этотъ старикашка можетъ отказаться? Я надeюсь, вы ему
   о... вообще спартакiадe ничего не говорили.
   -- Ну, это ужъ само собой разумeется. О томъ, что его будутъ снимать,
   онъ до самаго послeдняго момента не долженъ имeть никакого понятiя. {364}
   -- Т-такъ... Мнe Вержбицкiй (начальникъ производственнаго отдeла) уже
   надоeлъ съ этимъ старичкомъ. Ну, чортъ съ нимъ, съ Вержбицкимъ. Только очень
   ужъ старъ, вашъ профессоръ-то. Устроить развe ему дiэтическое питанiе?
   Профессору было устроено дiэтическое питанiе. Совершенная фантастика!
  
   ВОДНАЯ СТАНЦIЯ
  
  
   На берегу Онeжскаго озера была расположена водная станцiя Динамо. И въ
   Москвe, и въ Петербургe, и въ Медгорe водныя станцiи Динамо были прибeжищемъ
   самой высокой, преимущественно чекистской, аристократiи. Здeсь былъ буфетъ
   по цeнамъ кооператива ГПУ, т.е. по цeнамъ, устанавливаемымъ въ томъ
   допущенiи, что совeтскiй рубль равенъ приблизительно золотому -- иначе
   говоря, по цeнамъ почти даровымъ. Здeсь были лодки, была водка, было пиво.
   Ни вольной публики, ни тeмъ болeе заключенныхъ сюда не подпускали и на
   выстрeлъ. Даже мeстная партiйная, но не лагерная, аристократiя заходила сюда
   робко, жалась по уголкамъ и подобострастно взирала на монументально
   откормленныя фигуры чекистовъ. По роду моей дeятельности -- эта водная
   станцiя была подчинена мнe.
   Приходитъ на эту станцiю секретарь партiйнаго комитета вольнаго
   медгорскаго района, такъ сказать, мeстный предводитель дворянства. Приходитъ
   сюда, чтобы хоть бочкомъ прикоснуться къ великимъ мiра сего, и долго
   думаетъ: слeдуетъ ли ему рискнуть на рюмку водки или благоразумнeе будетъ
   ограничиться кружкой пива. Всe эти Радецкiе, Якименки, Корзуны и прочiе --
   "центральные", т.е. командированные сюда Москвой -- работники, сытые и
   увeренные -- такъ сказать, чекистскiе бароны и князья. Онъ --
   провинцiальный, захолустный секретаришка, которому здeсь, въ районe лагеря,
   и дeлать-то что -- неизвeстно. Хотя у него -- орденъ краснаго знамени:
   вeроятно, какiя-то заслуги въ прошломъ и въ достаточной степени каторжная
   жизнь -- въ настоящемъ, но онъ придавленъ массивами, столично-чекистской
   увeренностью и аристократически-пренебрежительными манерами какого-нибудь
   Якименки, который, проплывая мимо, посмотритъ на него приблизительно, какъ
   на пустое мeсто.
   А я, такъ сказать, отрепье соцiалистической общественности, хожу по
   станцiи въ однихъ трусахъ, и Якименко дружественно пожимаетъ мнe руку,
   плюхается рядомъ со мной на песокъ, и мы ведемъ съ нимъ разные разговоры: я
   обучаю Якименку плаванью, снабжаю его туристскими совeтами, со мной вообще
   есть о чемъ говорить, и у меня -- блатъ у Успенскаго. Предводитель
   дворянства чувствуетъ, что его какъ-то, неизвeстно какъ, обставили всe: и я
   -- контръ-революцiонеръ, и Якименко -- "революцiонеръ", и еще многiе люди. А
   зарeжутъ его какiе-нибудь "кулаки" гдe-нибудь на переeздe изъ глухой
   карельской деревни въ другую -- и его наслeдникъ по партiйному посту
   выкинетъ его семью изъ квартиры въ двадцать четыре часа. {365}
   Въ одинъ изъ такихъ жаркихъ iюньскихъ дней лежу я на деревянной
   пристани динамовской станцiи, грeюсь на солнышкe и читаю Лонгфелло -- въ
   англiйскомъ изданiи. Исторiя же съ этой книгой достаточно поучительна и
   нелeпа, чтобы не разсказать о ней.
   Управленiе ББК имeло прекрасную библiотеку -- исключительно для
   администрацiи и для заключенныхъ перваго лагпункта. Библiотека была
   значительно лучше крупнeйшихъ профсоюзныхъ библiотекъ Москвы: во-первыхъ,
   книгъ тамъ не растаскивали, во-вторыхъ, книгъ отсюда не изымали, и тамъ были
   изданiя, которыя по Москвe ходятъ только подпольно -- вродe Сельвинскаго --
   и, наконецъ, библiотека очень хорошо снабжалась иностранной технической
   литературой и журналами, изъ которыхъ кое-что можно было почерпнуть изъ
   заграничной жизни вообще. Я попросилъ мнe выписать изъ Лондона Лонгфелло...
   Для того, чтобы московскiй профессоръ могъ выписать изъ заграницы
   необходимый ему научный трудъ, ему нужно пройти черезъ пятьдесятъ пять
   мытарствъ и съ очень невеликими шансами на успeхъ: нeтъ валюты. Здeсь же --
   ГПУ. Деньги -- ГПУ-скiя. Распорядитель этимъ деньгамъ -- Успенскiй. У меня
   съ Успенскимъ -- блатъ.
   Итакъ, лежу и читаю Лонгфелло. Юра околачивается гдe-то въ водe, въ
   полуверстe отъ берега. Слышу голосъ Успенскаго:
   -- Просвeщаетесь?
   Переворачиваюсь на бокъ. Стоитъ Успенскiй, одeтый, какъ всегда, по
   лагерному: грязноватые красноармейскiе штаны, разстегнутый воротъ рубахи:
   "Ну, и жара"...
   -- А вы раздeвайтесь.
   Успенскiй сeлъ, стянулъ съ себя сапоги и все прочее. Два его
   тeлохранителя шатались по берегу и дeлали видъ, что они тутъ не при чемъ.
   Успенскiй похлопалъ себя по впалому животу и сказалъ:
   -- Худeю, чортъ его дери...
   Я посовeтовалъ ему мертвый часъ послe обeда.
   -- Какой тутъ къ чорту мертвый часъ -- передохнуть и то некогда!.. А вы
   и англiйскiй знаете?
   -- Знаю.
   -- Вотъ буржуй.
   -- Не безъ того...
   -- Ну, и жара...
   Юра пересталъ околачиваться и плылъ къ берегу классическимъ кроулемъ --
   онъ этимъ кроулемъ покрывалъ стометровку приблизительно въ рекордное для
   Россiи время. Успенскiй приподнялся:
   -- Ну, и плыветъ же, сукинъ сынъ... Кто это?
   -- А это мой сынъ.
   -- Ага. А вашего брата я въ Соловкахъ зналъ -- ну и медвeдь...
   Юра съ полнаго хода схватился за край мостика и съ этакой спортивной
   элегантностью вскочилъ наверхъ. Съ копны его {366} волосъ текла вода, и
   вообще безъ очковъ онъ видeлъ не очень много.
   -- Плаваете вы, такъ сказать, большевицкими темпами, -- сказалъ
   Успенскiй.
   Юра покосился на неизвeстное ему голое тeло.
   -- Да, такъ сказать, спецiализацiя...
   -- Это приблизительно скорость всесоюзнаго рекорда, -- пояснилъ я.
   -- Всерьезъ?
   -- Сами видали.
   -- А вы въ спартакiадe участвуете? -- спросилъ Успенскiй Юру.
   -- Коронный номеръ, -- нeсколько невпопадъ отвeтилъ я.
   -- Короннымъ номеромъ будетъ профессоръ X., -- сказалъ Юра.
   Успенскiй недовольно покосился на меня -- какъ это я не умeю держать
   языка за зубами.
   -- Юра абсолютно въ курсe дeла. Мой ближайшiй помъ. А въ Москвe онъ
   работалъ въ кино помощникомъ режиссера Ромма. Будетъ организовывать
   кинооформленiе спартакiады.
   -- Такъ васъ зовутъ Юрой? Ну что-жъ, давайте познакомимся. Моя фамилiя
   Успенскiй.
   -- Очень прiятно, -- осклабился Юра. -- Я знаю, вы начальникъ лагеря, я
   о васъ много слышалъ.
   -- Что вы говорите? -- иронически удивился Успенскiй.
   Юра выжалъ свои волосы, надeлъ очки и усeлся рядомъ въ позe,
   указывавшей на полную непринужденность.
   -- Вы, вeроятно, знаете, что я учусь въ техникумe?
   -- Н-да... знаю, -- столь же иронически сказалъ Успенскiй.
   -- Техникумъ, конечно, халтурный. Тамъ, вы знаете, одни урки сидятъ.
   Очень романтическiй народъ. Въ общемъ тамъ по вашему адресу написаны цeлыя
   баллады. То-есть не записаны, а такъ, сочинены. Записываю ихъ я.
   -- Вы говорите, цeлыя баллады?
   -- И баллады, и поэмы, и частушки -- все, что хотите.
   -- Очень интересно, -- сказалъ Успенскiй. -- Такъ они у васъ записаны?
   Можете вы ихъ мнe прочесть?
   -- Могу. Только они у меня въ баракe.
   -- И на какого чорта вы живете въ баракe? -- повернулся ко мнe
   Успенскiй, -- я же предлагалъ вамъ перебраться въ общежитiе Вохра.
   Общежитiе Вохра меня ни въ какой степени не устраивало.
   -- Я думаю на Вичку перебраться.
   -- А вы наизусть ничего изъ этихъ балладъ не помните?
   Юра кое-что продекламировалъ: частушки -- почти непереводимыя на
   обычный русскiй языкъ и непечатныя абсолютно.
   -- Да, способные тамъ люди есть, -- сказалъ Успенскiй. -- А
   поразстрeливать придется почти всeхъ, ничего не подeлаешь.
   Отъ разговора о разстрeлахъ я предпочелъ уклониться. {367}
   -- Вы говорили, что знали моего брата въ Соловкахъ. Вы и тамъ служили?
   -- Да, примeрно такъ же, какъ служите теперь вы.
   -- Были заключеннымъ? -- изумился я.
   -- Да, на десять лeтъ. И какъ видите -- ничего. Можете мнe повeрить,
   лeтъ черезъ пять и вы карьеру сдeлаете.
   Я собрался было отвeтить, какъ въ свое время отвeтилъ Якименкe: меня-де
   и московская карьера не интересовала, а о лагерной и говорить ничего. Но
   сообразилъ, что это было бы неумeстно.
   -- Эй, Грищукъ, -- вдругъ заоралъ Успенскiй.
   Одинъ изъ тeлохранителей вбeжалъ на мостикъ.
   -- Окрошку со льдомъ, порцiй пять. Коньяку со льдомъ -- литръ. Три
   стопки. Живо.
   -- Я не пью, -- сказалъ Юра.
   -- Ну, и не надо. Вы еще маленькiй, вамъ еще сладенькаго. Шоколаду
   хотите?
   -- Хочу.
   И вотъ сидимъ мы съ Успенскимъ, всe трое въ голомъ видe, среди бeлаго
   дня и всякой партiйно-чекистской публики и пьемъ коньякъ. Все это было
   неприличнымъ даже и по чекистскимъ масштабамъ, но Успенскому, при его
   власти, на всякiя приличiя было плевать. Успенскiй доказываетъ мнe, что для
   умнаго человeка нигдe нeтъ такого карьернаго простора, какъ въ лагерe. Здeсь
   все очень просто: нужно быть толковымъ человeкомъ и не останавливаться
   рeшительно ни передъ чeмъ. Эта тема начинаетъ вызывать у меня легкiе позывы
   къ тошнотe.
   -- Да, а насчетъ вашего брата. Гдe онъ сейчасъ?
   -- По сосeдству. Въ Свирьлагe.
   -- Статьи, срокъ?
   -- Тe же, что и у меня.
   -- Обязательно заберу его сюда. Какого ему тамъ чорта. Это я черезъ
   ГУЛАГ устрою въ два счета... А окрошка хороша.
   Тeлохранители сидятъ подъ палящимъ солнцемъ на пескe, шагахъ въ
   пятнадцати отъ насъ. Ближе не подсeлъ никто. Мeстный предводитель
   дворянства, въ пиджакe и при галстухe, цeдитъ пиво, обливается потомъ.
   Розетка его "Краснаго Знамени" багровeетъ, какъ сгустокъ крови, пролитой имъ
   -- и собственной, и чужой, и предводитель дворянства чувствуетъ, что кровь
   эта была пролита зря... {368}
  
   --------
   МОЛОДНЯКЪ
  
  
   ВИЧКИНСКIЙ КУРОРТЪ
  
  
   Какъ бы ни былъ халтуренъ самый замыселъ спартакiады, мнe время отъ
   времени приходилось демонстрировать Успенскому и прочимъ чинамъ ходъ нашей
   работы и "наши достиженiя". Поэтому, помимо публики, попавшей на Вичку по
   мотивамъ, ничего общаго со спортомъ не имeющимъ, туда же было собрано сорокъ
   два человeка всякой спортивной молодежи. Для показа Успенскому провели два
   футбольныхъ мачта -- неплохо играли -- и одно "отборочное" легкоатлетическое
   соревнованiе. Секундомeры были собственные, рулетокъ никто не провeрялъ,
   дисковъ и прочаго никто не взвeшивалъ -- кромe, разумeется, меня -- такъ что
   за "достиженiями" остановки не было. И я имeлъ, такъ сказать, юридическое
   право сказать Успенскому:
   -- Ну вотъ, видите, я вамъ говорилъ. Еще мeсяцъ подтренируемся -- такъ
   только держись...
   Моимъ талантамъ Успенскiй воздалъ должную похвалу.
  
   ___
  
   Домъ на Вичкe наполнился самой разнообразной публикой: какая-то помeсь
   спортивнаго клуба съ бандой холливудскихъ статистовъ. Профессоръ, о которомъ
   я разсказывалъ въ предыдущей главe, какъ-то уловилъ меня у рeчки и сказалъ:
   -- Послушайте, если ужъ вы взяли на себя роль благодeтеля лагернаго
   человeчества, такъ давайте ужъ до конца. Переведите меня въ какое-нибудь
   зданiе, силъ нeтъ, круглыя сутки -- галдежъ.
   Галдежъ стоялъ, дeйствительно, круглыя сутки. Я ходилъ по Вичкe -- и
   завидовалъ. Только что -- и то не надолго -- вырвались ребята изъ каторги,
   только что перешли съ голодной "пайки" на бифштексы (кормили и бифштексами
   -- въ Москвe, на волe, бифштексъ невиданное дeло) -- и вотъ, мiръ для нихъ
   уже полонъ радости, оптимизма, бодрости и энергiи. Здeсь были и русскiе, и
   узбеки, и татары, и евреи, и Богъ знаетъ, кто еще. Былъ молчаливый бeгунъ на
   длинныя дистанцiи, который именовалъ себя афганскимъ басмачемъ, былъ
   какой-то по подданству англичанинъ, по происхожденiю сирiецъ, по
   нацiональности еврей, а по прозвищу Чумбурбаба. Росту и силы онъ былъ
   необычайной, и {369} голосъ у него былъ, какъ труба iерихонская. Знаменитъ
   онъ былъ тeмъ, что два раза пытался бeжать изъ Соловковъ, могъ играть одинъ
   противъ цeлой волейбольной команды и иногда и выигрывалъ. Его жизнерадостный
   рыкъ гремeлъ по всей Вичкe.
   Чумбурбабу разыгрывала вся моя "малолeтняя колонiя" и на всeхъ онъ
   весело огрызался.
   Все это играло въ футболъ, прыгало, бeгало, грeлось на солнцe и
   галдeло. Болeе солидную часть колонiи пришлось устроить отдeльно: такой
   марки не могли выдержать даже лагерныя бухгалтерши... Мы съ Юрой думали было
   перебраться на жительство на Вичку, но по ходу лагерныхъ дeлъ нашъ побeгъ
   оттуда могъ бы очень непрiятно отозваться на всей этой компанiи. Поэтому мы
   остались въ баракe. Но на Вичку я ходилъ ежедневно и пытался наводить тамъ
   нeкоторые порядки. Порядковъ особенныхъ, впрочемъ, не вышло, да и незачeмъ
   было ихъ создавать. Постепенно у меня, а въ особенности у Юры, образовался
   небольшой кружокъ "своихъ ребятъ".
   Я старался разобраться въ новомъ для меня мiрe лагерной молодежи и,
   разобравшись, увидалъ, что отъ молодежи на волe она отличается только
   однимъ: полнымъ отсутствiемъ какихъ бы то ни было совeтскихъ энтузiастовъ --
   на волe они еще есть. Можно было бы сказать, что здeсь собрались сливки
   антисовeтской молодежи -- если бы настоящiя сливки не были на томъ свeтe и
   на Соловкахъ. Такимъ образомъ, настроенiя этой группы не были характерны для
   всей совeтской молодежи -- но они были характерны все же для 60-70
   процентовъ ея. Разумeется, что о какой-либо точности такой "статистики" и
   говорить не приходится, но, во всякомъ случаe, рeзко антисовeтски
   настроенная молодежь преобладала подавляюще и на волe, а ужъ о лагерe и
   говорить нечего.
   Сидeла вся эта публика почти исключительно по статьямъ о террорe и
   сроки имeла стандартные: по десять лeтъ. Въ примeненiи къ террористическимъ
   статьямъ приговора это означало то, что на волю имъ вообще не выйти никогда:
   послe лагеря -- будетъ высылка или тотъ, весьма малоизвeстный заграницe родъ
   ссылки, который именуется вольнонаемной лагерной службой: вы вашъ срокъ
   закончили, никуда изъ лагеря васъ не выпускаютъ, но вы получаете право жить
   не въ баракe, а на частной квартирe и получаете въ мeсяцъ не 3 рубля 80
   копeекъ, какъ получаетъ лeсорубъ, не 15-20 рублей, какъ получаетъ
   бухгалтеръ, и даже не 70-80 рублей, какъ получалъ я, а напримeръ, 300-400,
   но никуда изъ лагеря вы уeхать не можете. Человeкъ, уже разъ попавшiй въ
   хозяйственную машину ГПУ, вообще почти не имeетъ никакихъ шансовъ выбраться
   изъ нея, человeкъ, попавшiй по террористическимъ дeламъ, -- и тeмъ болeе.
   Въ виду всего этого, лагерная молодежь вела себя по отношенiю къ
   администрацiи весьма независимо и, я бы сказалъ, вызывающе. Видъ у нея при
   разговорахъ съ какимъ-нибудь начальникомъ колонны или лагернаго пункта былъ
   приблизительно такой: "Что ужъ тамъ дальше будетъ -- это плевать, а пока что
   -- я {370} ужъ тебe морду набью". Психологiя, такъ сказать, "отчаянности"...
   Били довольно часто и довольно основательно. За это, конечно, сажали въ
   ШИЗО, иногда -- рeдко -- даже и разстрeливали (публика квалифицированная и
   нужная), но все же администрацiя всякихъ ранговъ предпочитала съ этимъ
   молоднякомъ не связываться, обходила сторонкой...
   Я, конечно, зналъ, что товарищъ Подмоклый среди всей этой публики
   имeетъ какихъ-то своихъ сексотовъ, но никакъ не могъ себe представить -- кто
   именно изъ всeхъ моихъ футболистовъ и прочихъ, подобранныхъ лично мной --
   могъ бы пойти на такое занятiе. Затесался было какой-то парень, присужденный
   къ пяти годамъ за превышенiе власти. Какъ оказалось впослeдствiи, это
   превышенiе выразилось въ "незаконномъ убiйствe" двухъ арестованныхъ --
   парень былъ сельскимъ милицiонеромъ. Объ этомъ убiйствe онъ проболтался
   самъ, и ему на ближайшей футбольной тренировкe сломали ногу. Подмоклый
   вызвалъ меня въ третью часть и упорно допрашивалъ: что это, несчастная
   случайность или "заранeе обдуманное намeренiе"?
   Подмоклому было доказано, что о заранeе обдуманномъ намeренiи и
   говорить нечего: я самъ руководилъ тренировкой и видалъ, какъ все это
   случилось. Подмоклый смотрeлъ на меня непрiязненно и подозрительно,
   впрочемъ, онъ, какъ всегда по утрамъ, переживалъ мiровую скорбь похмeлья.
   Выпытывалъ, что тамъ за народъ собрался у меня на Вичкe, о чемъ они
   разговариваютъ и какiя имeются "политическiя настроенiя". Я сказалъ:
   -- Чего вы ко мнe пристаете, у васъ вeдь тамъ свои стукачи есть -- у
   нихъ и спрашивайте.
   -- Стукачи, конечно есть, а я хочу отъ васъ подтвержденiе имeть...
   Я понялъ, что парнишка съ превышенiемъ власти былъ его единственнымъ
   стукачемъ: Вичка была организована столь стремительно, что третья часть не
   успeла командировать туда своихъ людей, да и командировать было трудно:
   подбиралъ кандидатовъ лично я.
   Разговоръ съ Подмоклымъ принялъ чрезвычайно дипломатическiй характеръ.
   Подмоклый крутилъ, крутилъ, ходилъ кругомъ да около, рекомендовалъ мнe
   какихъ-то замeчательныхъ форвардовъ, которые у него имeлись въ оперативномъ
   отдeлe. Я сказалъ:
   -- Давайте -- посмотримъ, что это за игроки: если дeйствительно хорошiе
   -- я ихъ приму.
   Подмоклый опять начиналъ крутить -- и я поставилъ вопросъ прямо:
   -- Вамъ нужно на Вичкe своихъ людей имeть -- съ этого бы и начинали.
   -- А что вы изъ себя наивняка крутите -- что, не понимаете вы, о чемъ
   разговоръ идетъ?
   Положенiе создалось невеселое. Отказываться прямо -- было невозможно
   технически. Принять кандидатовъ Подмоклаго и не предупредить о нихъ моихъ
   спортсменовъ -- было невозможно психически. Принять и предупредить -- это
   значило бы, что этимъ {371} кандидатамъ на первыхъ же тренировкахъ поломаютъ
   кости, какъ поломали бывшему милицiонеру, -- и отвeчать пришлось бы мнe. Я
   сказалъ Подмоклому, что я ничего противъ его кандидатовъ не имeю, но что,
   если они не такiе ужъ хорошiе игроки, какъ объ этомъ повeствуетъ Подмоклый,
   то остальные физкультурники поймутъ сразу, что на Вичку эти кандидаты попали
   не по своимъ спортивнымъ заслугамъ, -- слeдовательно, ни за какiя
   послeдствiя я не ручаюсь и не отвeчаю.
   -- Ну, и дипломатъ же вы, -- недовольно сказалъ Подмоклый.
   -- Еще бы... Съ вами поживешь -- поневолe научишься...
   Подмоклый былъ слегка польщенъ... Досталъ изъ портфеля бутылку водки:
   -- А опохмeлиться нужно, хотите стакашку?
   -- Нeтъ, мнe на тренировку идти.
   Подмоклый налилъ себe стаканъ водки и медленно высосалъ ее цeликомъ.
   -- А намъ своей глазъ обязательно нужно тамъ имeть. Такъ вы моихъ
   ребятъ возьмите... Поломаютъ ноги -- такъ и чортъ съ ними, намъ этого товара
   не жалко.
   Такъ попали на Вичку два бывшихъ троцкиста. Передъ тeмъ, какъ перевести
   ихъ туда, я сказалъ Хлeбникову и еще кое-кому, чтобы ребята зря языкомъ не
   трепали. Хлeбниковъ отвeтилъ, что на всякихъ сексотовъ ребятамъ рeшительно
   наплевать... На ту же точку зрeнiя сталъ Кореневскiй -- упорный и
   воинствующiй соцiалъ-демократъ. Кореневскiй сказалъ, что онъ и передъ самимъ
   Сталинымъ ни въ какомъ случаe не желаетъ скрывать своихъ политическихъ
   убeжденiй: за него-де, Кореневскаго, работаетъ исторiя и просыпающаяся
   сознательность пролетарскихъ массъ. Я сказалъ: ну, ваше дeло -- я
   предупреждаю.
   Исторiя и массы не помогли. Кореневскiй велъ настойчивую и почти
   открытую меньшевицкую агитацiю -- съ Вички поeхалъ на Соловки: я не очень
   увeренъ, что онъ туда доeхалъ живымъ.
   Впрочемъ, меньшевицкая агитацiя никакого сочувствiя въ моихъ
   "физкультурныхъ массахъ" не встрeчала. Было очень наивно идти съ какой бы то
   ни было соцiалистической агитацiей къ людямъ, на практикe переживающимъ
   почти стопроцентный соцiализмъ... Даже Хлeбниковъ -- единственный изъ всей
   компанiи, который рисковалъ произносить слово "соцiализмъ", глядя на
   результатъ Кореневской агитацiи, пересталъ оперировать этимъ терминомъ... Съ
   Кореневскимъ же я поругался очень сильно.
   Это былъ высокiй, тощiй юноша, съ традицiонной
   меньшевицко-народовольческой шевелюрой, -- вымирающiй въ Россiи типъ
   книжнаго идеалиста... О революцiи, соцiализмe и пролетарiатe онъ говорилъ
   книжными фразами -- фразами довоенныхъ соцiалъ-демократическихъ изданiй,
   оперировалъ эрфуртской программой, Каутскимъ, тоже, конечно, въ довоенномъ
   изданiи, доказывалъ, что большевики -- узурпаторы власти, вульгаризаторы
   марксизма, диктаторы надъ пролетарiатомъ и т.п. Вичковская молодежь, уже
   пережившая и революцiю, и соцiализмъ, и пролетарiатъ, смотрeла на
   Кореневскаго, какъ на человeка малость свихнувшагося, и только {372}
   посмеивалась. Екатеринославскiй слесарь Фомко, солидный пролетарiй лeтъ
   двадцати восьми, какъ-то отозвалъ меня въ сторонку.
   -- Хотeлъ съ вами насчетъ Кореневскаго поговорить... Скажите вы ему,
   чтобы онъ заткнулся. Я самъ пролетарiй не хуже другого, такъ и у меня отъ
   соцiализму съ души воротить. А хлопца размeняютъ, ни за полкопeйки
   пропадетъ. Побалакайте вы съ нимъ, у васъ на него авторитетъ есть...
   "Авторитета" не оказалось никакого. Я вызвалъ Кореневскаго сопровождать
   меня съ Вички въ Медгору и по дорогe попытался устроить ему отеческiй
   разносъ: во-первыхъ, вся его агитацiя -- какъ подъ стеклышкомъ: не можетъ же
   онъ предполагать, что изъ 60 человeкъ вичкинскаго населенiя нeтъ ни одного
   сексота, и, во-вторыхъ, если ужъ подставлять свою голову подъ наганы
   третьяго отдeла, такъ ужъ за что-нибудь менeе безнадежное, чeмъ пропаганда
   соцiализма въ Совeтской Россiи вообще, а въ лагерe -- въ частности и въ
   особенности.
   Но жизнь прошла какъ-то мимо Кореневскаго. Онъ нервными жестами
   откидывалъ спадавшiе на лицо спутанные свои волосы и отвeчалъ мнe Марксомъ и
   эрфуртской программой. Я ему сказалъ, что и то, и другое я знаю и безъ него,
   и знаю въ изданiяхъ болeе позднихъ, чeмъ 1914 годъ. Ничего не вышло: хоть
   колъ на головe теши. Кореневскiй сказалъ, что онъ очень признателенъ мнe за
   мои дружескiя къ нему чувства, но что интересы пролетарiата для него выше
   всего -- кстати, съ пролетарiатомъ онъ не имeлъ ничего общаго: отецъ его
   былъ московскимъ врачемъ, а самъ онъ избралъ себe совсeмъ удивительную для
   Совeтской Россiи профессiю -- астронома. Что ему пролетарiатъ и что онъ
   пролетарiату? Я напомнилъ ему о Фомко. Результатъ былъ равенъ нулю.
   Недeли черезъ двe послe этого разговора меня при входe на Вичку
   встрeтилъ весьма разстроенный Хлeбниковъ.
   -- Кореневскаго изъяли. Самъ онъ куда-то исчезъ, утромъ пришли
   оперативники и забрали его вещи...
   -- Такъ, -- сказалъ я, -- доигрался...
   Хлeбниковъ посмотрeлъ на меня ожидающимъ взоромъ.
   -- Давайте сядемъ... Какой-то планъ нужно выработать.
   -- Какой тутъ можетъ быть планъ, -- сказалъ я раздраженно. --
   Предупреждали парня...
   -- Да, я знаю... Это, конечно, утeшенiе, -- Хлeбниковъ насмeшливо
   передернулъ плечами, -- мы, дескать, говорили, не слушалъ -- твое дeло.
   Чортъ съ нимъ, съ утeшенiемъ... Постойте, кажется, кто-то идетъ...
   Мы помолчали. Мимо прошли какiе-то вичкинскiе лагерники и оглядeли насъ
   завистливо-недружелюбными взглядами -- вичкинскiе бифштексы на фонe
   сосeднихъ "паекъ" -- широкихъ симпатiй лагерной массы не вызывали. За
   лагерниками показалась монументальная фигура Фомко, вооруженнаго удочками.
   Фомко подошелъ къ намъ:
   -- Насчетъ Кореневскаго уже знаете?
   -- Идемъ въ сторонку, -- сказалъ Хлeбниковъ.
   Отошли въ сторонку и усeлись. {373}
   -- Видите-ли, И. Л., -- сказалъ Хлeбниковъ, -- и, конечно, понимаю, что
   у васъ никакихъ симпатiй къ соцiализму нeтъ, -- а Кореневскаго все-таки надо
   выручить.
   Я только пожалъ плечами -- какъ его выручишь?
   -- Попробуйте подъeхать къ начальнику третьей части -- я знаю, вы съ
   нимъ, такъ сказать, интимно знакомы... -- Хлeбниковъ посмотрeлъ на меня не
   безъ иронiи. -- А то, можетъ быть, и къ самому Успенскому?
   Фомко смотрeлъ мрачно:
   -- Тутъ, товарищъ Хлeбниковъ, не такъ просто... Вотъ такiе тихенькiе,
   какъ этотъ Кореневскiй, -- дай ему власть -- такъ онъ почище Успенскаго
   людей рeзать будетъ... Пролетарiемъ, сукинъ сынъ, задeлался... Онъ еще мнe
   насчетъ пролетарiата будетъ говорить... Нeтъ, если большевики меньшевиковъ
   вырeжутъ -- ихнее дeло, намъ туда соваться нечего: одна стерва другую
   загрызетъ....
   Хлeбниковъ посмотрeлъ на Фомко холодно и твердо.
   -- Дурацкiе разговоры. Во первыхъ, Кореневскiй -- нашъ товарищь...
   -- Если вашъ, такъ вы съ нимъ и цeлуйтесь. Намъ такихъ товарищей не
   надо. "Товарищами" -- и такъ сыты...
   -- ... А во вторыхъ, -- такъ же холодно продолжалъ Хлeбниковъ, не
   обращая вниманiя на реплику Фомко, -- во вторыхъ -- онъ противъ сталинскаго
   режима -- слeдовательно намъ съ нимъ пока по дорогe. А кого тамъ придется
   вeшать послe Сталина, это будетъ видно. И еще: Кореневскiй единственный сынъ
   у отца... Если вы, И. Л., можете выручить, вы это должны сдeлать.
   -- Я, можетъ, тоже единственный сынъ, -- сказалъ Фомко. -- Сколько
   этихъ сыновей ваши соцiалисты на тотъ свeтъ отправили. А впрочемъ, ваше
   дeло, хотите -- выручайте... А вотъ стукачей намъ отсюдова вывести нужно...
   Фомко и Хлeбниковъ обмeнялись понимающими взглядами.
   -- М-да, -- неопредeленно сказалъ Хлeбниковъ...
   Помолчали.
   -- Наши ребята очень взволнованы арестомъ Кореневскаго, хорошiй былъ,
   въ сущности, парень.
   -- Парень ничего, -- нeсколько мягче сказалъ Фомко.
   Я не видалъ рeшительно никакихъ возможностей помочь Кореневскому. Идти
   къ Подмоклому? Что ему сказать? Меньшевицкая агитацiя Кореневскаго было
   поставлена такъ по мальчишески, что о ней всe знали -- удивительно, какъ
   Кореневскiй не сeлъ раньше... При случаe можно попытаться поговорить съ
   Успенскимъ, но это только въ томъ случаe, если онъ меня вызоветъ: идти къ
   нему спецiально съ этой цeлью, значило обречь эту попытку на безусловный
   провалъ. Но Хлeбниковъ смотрeлъ на меня въ упоръ, смотрeлъ, такъ сказать,
   прямо мнe въ совeсть, и въ его взглядe былъ намекъ на то, что, если ужъ я
   пьянствую съ Подмоклымъ, то я морально обязанъ какъ-то и чeмъ-то
   компенсировать паденiе свое.
   Въ тотъ же вечеръ въ Динамо я и попытался представить Подмоклому всю
   эту исторiю въ весьма юмористическомъ видe. {374} Подмоклый смотрeлъ на меня
   пьяными и хитрыми глазами и только подсмeивался. Я сказалъ, что эта исторiя
   съ арестомъ вообще глупо сдeлана: только что я ввелъ на Вичку двухъ, явно
   подозрительныхъ для окружающихъ, "троцкистовъ" -- и вотъ уже арестъ...
   Столковались на такихъ условiяхъ: Подмоклый выпускаетъ Кореневскаго, я же
   обязуюсь принять на Вичку еще одного сексота.
   -- А знаете, кого? -- съ пьянымъ торжествомъ сказалъ мнe Подмоклый.
   -- А мнe все равно.
   -- Ой-ли? Профессора У.
   У меня глаза на лобъ полeзли. Профессоръ У. -- человeкъ съ почти
   мiровымъ именемъ. И онъ сексотъ? И моя Вичка превращается изъ курорта въ
   западню? И моя халтура превращается въ трагедiю? И, главное, какъ будто
   ничего не подeлаешь.
   Но профессоръ У. на Вичку не попалъ, а Кореневскаго выручить такъ и не
   удалось. Рыбачья бригада, ставившая сeти на озерe, при впаденiи въ него рeки
   Вички, вытащила трупъ одного изъ "троцкистовъ". Ноги трупа запутались въ
   крeпкой лескe отъ удочки, тeло было измолото вичкинскими водопадами: удилъ,
   значитъ, парень рыбу, какъ-то оступился въ водопады -- и поминай, какъ
   звали.
   На этотъ разъ Подмоклый вызвалъ меня въ оффицiальномъ порядкe и сказалъ
   мнe:
   -- Итакъ, гражданинъ Солоневичъ, будьте добры отвeтить мнe.
   Произошла нeкоторая перепалка. Бояться Подмоклаго со всей его третьей
   частью у меня не было никакихъ основанiй. До проведенiя спартакiады я былъ
   забронированъ отъ всякихъ покушенiй съ чьей бы то ни было стороны. Поэтому,
   когда Подмоклый попробовалъ повысить тонъ, я ему сказалъ, чтобы онъ дурака
   не валялъ, а то я пойду и доложу Успенскому, что сексотовъ всадили на Вичку
   по дурацки, что я объ этомъ его, Подмоклаго, предупреждалъ, что онъ,
   Подмоклый, самъ мнe сказалъ: "этого товара намъ не жалко", и что я ему,
   Подмоклому, категорически предлагаю моей работы не разваливать: всякому
   понятно, что энтузiастовъ соцiалистическаго строительства на Вичкe нeтъ и
   быть не можетъ, что тамъ сидятъ контръ-революцiонеры (не даромъ же ихъ
   посадили) и что, если третья часть начнетъ арестовывать моихъ людей, я пойду
   къ Успенскому и скажу, что проведенiе спартакiады онъ, Подмоклый, ставитъ
   подъ угрозу.
   -- Ну, и чего вы взъерепенились, -- сказалъ Подмоклый. -- Я съ вами,
   какъ съ человeкомъ, разговариваю.
   Инцидентъ былъ исчерпанъ. Виновниковъ гибели "троцкиста" разыскивать
   такъ и не стали. Этого "товара" у третьей части, дeйствительно, было много.
   Но и Кореневскаго выручить не удалось. Оставшiйся "троцкистъ" былъ въ тотъ
   же день изъятъ изъ Вички и куда-то отосланъ. Но я чувствовалъ, что послe
   спартакiады или, точнeе, послe моего побeга Подмоклый постарается кое съ
   кeмъ раздeлаться. Я снова почувствовалъ одинъ изъ самыхъ отвратительныхъ,
   самыхъ идiотскихъ тупиковъ совeтской {375} жизни: что бы ни организовывать
   -- самое безпартiйное, самое аполитичное -- туда сейчасъ же проползетъ ГПУ и
   устроитъ тамъ западню. Передъ самымъ побeгомъ мнe пришлось кое-кого изъ
   моихъ физкультурниковъ изъять изъ Вички и отправить въ качествe
   инструкторовъ въ другiя отдeленiя, подальше отъ глазъ медгорской третьей
   части. Впрочемъ, дня за три до побeга Подмоклый, подмочившись окончательно,
   сталъ стрeлять въ корридорe общежитiя ГПУ -- и куда-то исчезъ. Что съ нимъ
   сдeлалось, я такъ и не узналъ. Въ этомъ есть какое-то воздаянiе. Изъ
   ГПУ-скихъ палачей немногiе выживаютъ. Остатки человeческой совeсти они
   глушатъ алкоголемъ, морфiемъ, кокаиномъ, и ГПУ-ская машина потомъ
   выбрасываетъ ихъ на свалку, а то и на тотъ свeтъ... Туда же, видимо, былъ
   выброшенъ и товарищъ Подмоклый...
   На Вичкe былъ моментъ напряженной тревоги, когда въ связи съ убiйствомъ
   сексота ожидались налеты третьей части, обыски, допросы, аресты. Обычно въ
   такихъ случаяхъ подвергается разгрому все, что попадается подъ руку:
   бригада, баракъ, иногда и цeлая колонна. ГПУ не любить оставлять
   безнаказанной гибель своихъ агентовъ. Но здeсь разгромъ Вички означалъ бы
   разгромъ спартакiады, а для спартакiады Успенскiй охотно пожертвовалъ бы и
   сотней своихъ сексотовъ. Поэтому Вичку оставили въ покоe. Напряженiе
   понемногу улеглось: притихшая было молодежь снова подняла свой галдежъ, и въ
   небольшихъ разрозненныхъ кружкахъ моихъ физкультурниковъ снова стали вестись
   политическiя пренiя.
   Велись они по всякимъ болeе или менeе отдаленнымъ уголкамъ вичкинской
   территорiи, и время отъ времени приходилъ ко мнe какой-нибудь питерскiй
   студентъ или бывшiй комсомолецъ московскаго завода "АМО" за какими-нибудь
   фактическими справками. Напримeръ: существуетъ ли въ Европe легальная
   коммунистическая печать?
   -- Да вы возьмите "Правду" и прочитайте. Тамъ есть и цитаты изъ
   коммунистической печати, и цифры коммунистическихъ депутатовъ въ буржуазныхъ
   парламентахъ...
   -- Такъ-то такъ, такъ вeдь это все -- по подпольной линiи...
   Или:
   -- Правда ли, что при старомъ строe былъ такой порядокъ: если рабочiй
   сидитъ въ трамваe, а входитъ буржуй, такъ рабочiй долженъ былъ встать и
   уступить свое мeсто?
   Такiе вопросы задавались преимущественно со стороны бывшихъ низовыхъ
   комсомольцевъ, комсомольцевъ "отъ станка". Со стороны публики болeе
   квалифицированной и вопросы были болeе сложные, напримeръ, по поводу
   мiрового экономическаго кризиса. Большинство молодежи убeждено, что никакого
   кризиса вообще нeтъ. Разъ объ этомъ пишетъ совeтская печать -- значитъ,
   вретъ. Ну, перебои, конечно, могутъ быть -- вотъ "наши" все это и
   раздуваютъ. Или: была ли въ Россiи конституцiя? Или: правда ли, что Троцкiй
   писалъ о Ленинe, какъ о "профессiональномъ эксплоататорe всяческой
   отсталости въ русскомъ рабочемъ классe?" Или: дeйствительно ли до революцiи
   принимали въ университеты только дворянъ?... {376}
   Не на всe эти вопросы я рисковалъ исчерпывающими отвeтами.
   Все это были очень толковые ребята, ребята съ ясными мозгами, но съ
   чудовищнымъ невeжествомъ въ исторiи Россiи и мiра. И всe они, какъ и
   молодежь на волe, находились въ перiодe бурленiй. Мои футбольныя команды
   представляли цeлую радугу политическихъ исканiй и политическихъ настроенiй.
   Былъ одинъ троцкистъ -- настоящiй, а не изъ третьей части. Попалъ онъ сюда
   по дeлу какой-то организацiи, переправлявшей оружiе изъ-за границы въ
   Россiю, но ни объ этой организацiи, ни о своемъ прошломъ онъ не говорилъ ни
   слова. Я даже не увeренъ въ томъ, что онъ былъ троцкистомъ: терминъ
   "троцкистъ" отличается такой же юридической точностью, какъ термины:
   "кулакъ", "бeлобандитъ", "бюрократъ". Доказывать, что вы не "троцкистъ" или
   не "бюрократъ", такъ же трудно, какъ доказывать, напримeръ, что вы не
   сволочь. Доказывать же по совeтской практикe приходится не обвинителю, а
   обвиняемому... Во всякомъ случаe, этотъ "троцкистъ" былъ единственнымъ,
   прiемлющимъ принципъ совeтской власти. Онъ и Хлeбниковъ занимали крайнiй
   лeвый флангъ вичкинскаго парламента. Остальная публика въ подавляющемъ
   большинствe принадлежала къ той весьма неопредeленной и расплывчатой
   организацiи или, точнeе, къ тому теченiю, которое называетъ себя то "союзомъ
   русской молодежи", то "союзомъ мыслящей молодежи", то "Молодой Россiей" и
   вообще всякими комбинацiями изъ словъ "Россiя" и "молодость". На волe все
   это гнeздится по вузовскимъ и рабочимъ общежитiямъ, по комсомольскимъ
   ячейкамъ, и иногда, смотришь -- какой-нибудь Ваня или Петя на открытомъ
   собранiи распинается за пятилeтку такъ, что только диву даешься. А потомъ
   выясняется: накрыли Ваню или Петю въ завкомe, гдe онъ на ночномъ дежурствe
   отбарабанивалъ на пишущей машинкe самую кровожадную антисовeтскую листовку.
   И поeхалъ Ваня или Петя на тотъ свeтъ...
   Долженъ сказать, что среди этой молодежи напрасно было бы искать
   какой-нибудь, хотя бы начерно выработанной программы -- во всякомъ случаe,
   положительной программы. Ихъ идеологiя строится прежде всего на отметанiи
   того, что ихъ ни въ какомъ случаe не устраиваетъ. Ихъ ни въ какомъ отношенiи
   не устраиваетъ совeтская система, не устраиваетъ никакая партiйная
   диктатура, и поэтому между той молодежью (въ лагерe ея мало), которая хочетъ
   измeнить нынeшнее положенiе путемъ, такъ сказать, усовершенствованiя
   коммунистической партiи, и той, которая предпочитаетъ эту партiю просто
   перевeшать, -- существуетъ основной, рeшающiй переломъ: двe стороны
   баррикады.
   Вся молодежь, почти безъ всякаго исключенiя, совершенно индифферентна
   къ какимъ бы то ни было религiознымъ вопросамъ. Это никакъ не воинствующее
   безбожiе, а просто полное безразличiе: "можетъ быть, это кому-нибудь и надо,
   а намъ рeшительно ни къ чему". Въ этомъ пунктe антирелигiозная пропаганда
   большевиковъ сдeлала свое дeло -- хотя враждебности къ религiи внушить не
   смогла. Монархическихъ настроенiй нeтъ никакихъ. О {377} старой Россiи
   представленiе весьма сумбурное, создавшееся не безъ влiянiя совeтскаго
   варiанта русской исторiи. Но если на религiозные темы съ молодежью и
   говорить не стоитъ -- выслушаютъ уважительно, даже и возражать не будутъ, --
   то о царe поговорить можно: "да, технически это, можетъ быть, и не такъ
   плохо". Къ капитализму отношенiе въ общемъ неопредeленное: съ одной стороны,
   теперь-то уже ясно, что безъ капиталиста, частника, "хозяина" не обойтись, а
   съ другой -- какъ же такъ, строили заводы на своихъ костяхъ?.. Каждая
   группировка имeетъ свои программы регулированiя капитализма... Среди этихъ
   программъ -- есть и небезынтересныя... Въ среднемъ, можно бы сказать, что,
   оторванная отъ всего мiра, лишенная всякаго руководства со стороны старшихъ,
   не имeющая никакого доступа къ мало-мальски объективной
   политико-экономической литературe, русская молодежь нащупываетъ какiе-то
   будущiе компромиссы между государственнымъ и частнымъ хозяйствомъ. Ходъ
   мышленiя -- чисто экономическiй и техническiй, земной: если хотите, то даже
   и шкурный. Никакихъ "вeчныхъ вопросовъ" и никакихъ потустороннихъ темъ. И за
   всeмъ этимъ -- большая и хорошая любовь къ своей странe -- это, вeроятно, и
   будетъ то, что въ эмиграцiи называется терминомъ "нацiональное возрожденiе".
   Но терминъ "нацiональный" будетъ для этой молодежи непонятнымъ терминомъ.
   Или, пожалуй, хуже -- двусмысленнымъ терминомъ: въ немъ будетъ заподозрeно
   то, что у насъ когда-то называлось зоологическимъ нацiонализмомъ --
   противопоставленiе одной изъ россiйскихъ нацiональностей другимъ.
   Я позволю себe коснуться здeсь -- мелькомъ и безъ доказательствъ --
   очень сложнаго вопроса о нацiонализмe, какъ таковомъ, то-есть о
   противопоставленiи одной нацiи другой, внe всякаго отношенiя къ моимъ
   личнымъ взглядамъ по этому поводу.
   Въ томъ чудовищномъ смeшенiи "племенъ, нарeчiй, состоянiй", которое
   совершено совeтской революцiей, междунацiональная рознь среди молодежи
   сведена на нeтъ. Противопоставленiя русскаго не русскому быту отсутствуютъ
   вовсе. Этотъ фактъ создаетъ чрезвычайно важныя побочныя послeдствiя:
   стремительную руссификацiю окраинной молодежи.
   Какъ это ни странно, на эту руссификацiю первый обратилъ вниманiе Юра
   во время нашихъ пeшихъ скитанiй по Кавказу. Я потомъ провeрилъ его выводы --
   и по своимъ воспоминанiямъ, и по своимъ дальнeйшимъ наблюденiямъ -- и
   пришелъ въ нeкоторое изумленiе, какъ такой крупный и бьющiй въ глаза фактъ
   прошелъ мимо моего вниманiя. Для какого-нибудь Абарцумяна русскiй языкъ --
   это его прiобрeтенiе, это его завоеванiе, и онъ -- поскольку это касается
   молодежи -- своего завоеванiя не отдастъ ни за какiя самостiйности. Это --
   его билетъ на право входа въ мiровую культуру, а въ нынeшней Россiи, при
   всeхъ прочихъ неудобствахъ совeтской жизни, научились думать въ масштабахъ
   непровинцiальныхъ.
   Насильственная коренизацiя, украинизацiя, якутизацiя и прочее,
   обернулась самыми неожиданными послeдствiями. Украинскiй мужикъ отъ этой
   украинизацiи волкомъ взвылъ: во-первыхъ, оффицiальной мовы онъ не понимаетъ
   и, во-вторыхъ, онъ убeжденъ въ томъ, {378} что ему и его дeтямъ преграждаютъ
   доступъ къ русскому языку, со спецiальной цeлью, оставить этихъ дeтей
   мужиками и закрыть имъ всe пути вверхъ. А пути вверхъ практически доступны
   только русскому языку. И Днeпрострой, и Харьковскiй Тракторный, и
   Криворожье, и Кiевъ, и Одесса -- всe они говорятъ по русски, и опять же, въ
   тeхъ же гигантскихъ переброскахъ массъ съ мeста на мeсто, ни на какихъ
   украинскихъ мовахъ они говорить не могутъ технически... Въ Дагестанe было
   сдeлано еще остроумнeе: было установлено восемь оффицiальныхъ
   государственныхъ языковъ -- пришлось ликвидировать ихъ всe: желeзныя дороги
   не могли работать: всегда найдется патрiотъ волостного масштаба, который, на
   основанiи закона о восьми государственныхъ языкахъ, начнетъ лопотать такое,
   что никто ужъ не пойметъ... Итакъ, при отсутствiи нацiональнаго подавленiя
   и, слeдовательно, при отсутствiи ущемленныхъ нацiональныхъ самолюбiй --
   получило преобладанiе чисто техническое соображенiе о томъ, что безъ
   русскаго языка все равно не обойтись. И украинскiй бетонщикъ, который вчера
   укладывалъ днeпровскую плотину, сегодня переброшенъ на Волгу, а на завтра
   мечтаетъ попасть въ московскiй вузъ, ни на какiе соблазны украинизацiи не
   пойдетъ. Основная база всякихъ самостiйныхъ теченiй -- это сравнительно
   тонкая прослойка полуинтеллигенцiи, да и ту прослойку большевизмъ
   разгромилъ... Программы, которыя "дeлятъ Русь по картe указательнымъ
   перстомъ", обречены на провалъ -- конечно, поскольку это касается
   внутреннихъ процессовъ русской жизни...
  
   ТОВАРИЩЪ ЧЕРНОВЪ
  
  
   За справками политическаго характера ко мнe особенно часто приходилъ
   товарищъ Черновъ14, бывшiй комсомолецъ и бывшiй студентъ, прошедшiй своими
   боками Бобрики, Магнитострой и Бeломорско-Балтiйскiй каналъ: первые два --
   въ качествe "энтузiаста пятилeтки", третiй -- въ качествe каторжника ББК.
   Это былъ бeлобрысый, сeроглазый парень, лeтъ 22-хъ, 23-хъ, медвeжьяго
   сложенiя, которое и позволило ему выбраться изъ всeхъ этихъ энтузiазмомъ
   живьемъ. По нeкоторымъ, весьма косвеннымъ, моимъ предположенiямъ это именно
   онъ сбросилъ ГПУ-ского троцкиста въ вичкинскiе водопады, впрочемъ, объ этомъ
   я его, конечно, не спрашивалъ.
  
   14 Фамилiя, конечно, вымышленная, какъ и всe фамилiи вичкинскихъ
   обитателей.
  
   Въ своихъ скитанiяхъ онъ выработалъ изумительное умeнье добывать себe
   пищу изъ всeхъ мыслимыхъ и немыслимыхъ источниковъ -- приготовлять для eды
   сосновую заболонь, выпаривать весеннiй березовый сокъ, просто удить рыбу.
   Наблюдая тщетныя мои попытки приноровиться къ уженью форели, онъ предложилъ
   мнe свои услуги въ качествe наставника. Я досталъ ему разовый пропускъ, мы
   взяли удочки и пошли подальше, вверхъ {379} по рeчкe: на территорiи Вички
   могли удить рыбу всe, для выхода подальше -- нуженъ былъ спецiальный
   пропускъ.
   Моя система уженья была подвергнута уничтожающей критикe, удочка была
   переконструирована, но съ новой системой и удочкой не вышло ровно ничего.
   Черновъ выудилъ штукъ двадцать, я -- не то одну, не то двe. Устроили
   привалъ, разложили костеръ и стали на палочкахъ жарить Черновскую добычу.
   Жарили и разговаривали, сначала, конечно, на обычныя лагерныя темы: какiя
   статьи, какой срокъ. Черновъ получилъ десять лeтъ по все той же статьe о
   террорe: былъ убитъ секретарь цеховой комячейки и какой-то сексотъ. Троихъ
   по этому дeлу разстрeляли, восемь послали въ концлагерь, но фактически
   убiйца такъ и остался невыясненнымъ.
   -- Кто убилъ, конечно, неизвeстно, -- говорилъ Черновъ. -- Можетъ, я, а
   можетъ, и не я. Темное дeло.
   Я сказалъ, что въ такихъ случаяхъ убiйцe лучше бы сознаваться: одинъ бы
   онъ и пропалъ.
   -- Это нeтъ. Ужъ уговоры такiе есть. Дeло въ томъ, что, если не
   сознается никто, ну, кое-кого размeняютъ, а организацiя останется. А если
   начать сознаваться, тутъ ужъ совсeмъ пропащее дeло.
   -- А какая организацiя?
   -- Союзъ молодежи -- извeстно какая, другихъ, пожалуй, и нeтъ.
   -- Ну, положимъ есть и другiя.
   Черновъ пожалъ плечами.
   -- Какiя тамъ другiя, по полтора человeка. Троцкисты, рабочая
   оппозицiя... Недоумки...
   -- Почему недоумки?
   -- А, видите, какъ считаемъ мы, молодежь: нужно давать отбой отъ всей
   совeтской системы. По всему фронту. Для насъ ясно, что не выходитъ абсолютно
   ни хрeна. Что ужъ тутъ латать, да подмазывать -- все это нужно сковыривать
   ко всeмъ чертямъ, чтобы и совeтскимъ духомъ не пахло... Все это нужно
   говорить прямо -- карьеристы. И у тeхъ, и у тeхъ въ принципe -- та же
   партiйная, коммунистическая организацiя. Только если Троцкiй, скажемъ,
   сядетъ на сталинское мeсто, какой-нибудь тамъ Ивановъ сядетъ на мeсто
   Молотова или въ этомъ родe. Троцкизмъ и рабочая оппозицiя и группа рабочей
   правды, -- всe они галдятъ про партiйную демократiю: на кой чортъ намъ
   партiйная демократiя -- намъ нужна просто демократiя... Кто за ними пойдетъ?
   Вотъ не сдeлалъ себe карьеры при сталинской партiи, думаетъ, что сдeлаетъ ее
   при троцкистской. Авантюра. Почему авантюра? А какъ вы думаете, что, если
   имъ удастся сковырнуть Сталина, такъ кто ихъ пуститъ на сталинское мeсто. У
   Сталина мeсто насиженное, вездe своя брашка, такой другой организацiи не
   скоро сколотить. Вы думате, имъ дадутъ время сколачивать эту организацiю?
   Держи карманъ шире.
   Я спросилъ Чернова, насколько, по его мнeнiю, Хлeбниковъ характеренъ
   для рабочей молодежи. {380}
   Черновъ подложилъ въ костеръ основательный сукъ, навалилъ сверху свeжей
   хвои: "совсeмъ комары одолeли, вотъ сволочь".
   -- Хлeбниковъ? -- переспросилъ онъ. -- Такъ какая же онъ рабочая
   молодежь? Тоже вродe Кореневскаго: у Хлeбникова отецъ -- большой коммунистъ,
   Хлeбниковъ видитъ, что Сталинъ партiю тащитъ въ болото, хочетъ устроить
   совeтскiй строй только, такъ сказать, пожиже -- тeхъ же щей да пожиже влей.
   Ну, да я знаю, онъ тоже противъ партiйной диктатуры -- разговоръ одинъ!..
   Что теперь нужно? Нужно крестьянину свободную землю, рабочему свободный
   профсоюзъ. Все равно, если я токарь, такъ я заводомъ управлять не буду. Кто
   будетъ управлять? А чортъ съ нимъ, кто -- лишь бы не партiя. И при
   капиталистe -- хуже не будетъ, теперь ужъ это всякiй дуракъ понимаетъ. У
   насъ на Магнитку навезли нeмецкихъ рабочихъ -- изъ безработныхъ тамъ
   набирали... Елки зеленыя, -- Черновъ даже приподнялся на локтe, --
   костюмчики, чемоданчики, граммофончики, отдeльное снабженiе, а работаютъ,
   ей-Богу, хуже нашего: нашему такую кормежку -- такъ онъ любого нeмца
   обставитъ. Что, не обставитъ?
   Я согласился, что обставитъ -- дeйствительно обставляли: въ данныхъ
   условiяхъ иностранные рабочiе работали въ среднемъ хуже русскихъ...
   -- Ну, мы отъ нихъ кое-что разузнали... Вотъ тебe и капитализмъ! Вотъ
   тебe и кризисъ! Такъ это -- Германiя, eсть тамъ нечего и фабричное
   производство некуда дeвать. А у насъ?.. Да, хозяинъ нуженъ... Вы говорите,
   монархiя? Что-жъ, и о монархiи можно поговорить, не думаю, что-бъ изъ этого
   что-нибудь вышло. Знаете, пока царь былъ Божьей милостью -- было другое
   дeло. А теперь на Божьей милости далеко не уeдешь... Нeтъ, я лично ничего
   противъ монархiи не имeю, но все это сейчасъ совсeмъ не актуально. Что
   актуально? А чтобы и у каждаго рабочаго, и у каждаго мужика по винтовочкe
   дома висeло. Вотъ это конституцiя. А тамъ -- монархiя, президентъ ли -- дeло
   шестнадцатое. Стойте, кто-то тамъ хруститъ.
   Изъ за кустовъ вышло два вохровца. Одинъ сталъ въ сторонкe, съ
   винтовкой на изготовку, другой мрачно подошелъ къ намъ.
   -- Документы, прошу.
   Мы достали наши пропуска. На мой -- вохровецъ такъ и не посмотрeлъ:
   "ну, васъ-то мы и такъ знаемъ" -- это было лестно и очень удобно. На
   пропускъ Чернова онъ взглянулъ тоже только мелькомъ.
   -- А на какого вамъ чорта пропуска спрашивать? --
   интимно-дружественнымъ тономъ спросилъ я. -- Сами видите, сидятъ люди среди
   бeлаго дня, рыбу жарятъ.
   Вохровецъ посмотрeлъ на меня раздраженно.
   -- А вы знаете, бываетъ такъ: вотъ сидитъ такой, вотъ не спрошу у него
   пропуска, а онъ: а ну, товарищъ вохровецъ, ваше удостовeренiе. А почему вы у
   меня пропуска не спросили? -- вотъ тебe и мeсяцъ въ ШИЗО.
   -- Житье-то у васъ -- тоже не такъ, чтобы очень, -- сказалъ Черновъ.
   {381}
   -- Отъ такого житья къ ... матери внизъ головой, вотъ что, -- свирeпо
   ляпнулъ вохровецъ. -- Только тeмъ и живемъ, что другъ друга караулимъ...
   Вотъ: оборвалъ накомарникъ объ сучья, другого не даютъ -- рожа въ арбузъ
   распухла.
   Лицо у вохровца было дeйствительно опухшее, какъ отъ водянки.
   Второй вохровецъ опустилъ свою винтовку и подошелъ къ костру:
   -- Треплешь ты языкомъ, чучело, охъ, и сядешь же...
   -- Знаю я, передъ кeмъ трепать, передъ кeмъ не трепать, народъ
   образованный. Можно посидeть?
   Вохровецъ забрался въ струю дыма отъ костра: хоть подкоптиться малость,
   совсeмъ комарье заeло -- хуже революцiи...
   Второй вохровецъ посмотрeлъ неодобрительно на своего товарища и
   тревожно -- на насъ. Черновъ невесело усмeхнулся...
   -- А вдругъ, значитъ, мы съ товарищемъ пойдемъ и заявимъ: ходилъ-де
   вотъ такой патруль и контръ-революцiонные разговоры разводилъ.
   -- Никакихъ разговоровъ я не развожу, -- сказалъ второй вохровецъ. -- А
   что -- не бываетъ такъ?
   -- Бываетъ, -- согласился Черновъ. -- Бываетъ.
   -- Ну и хрeнъ съ нимъ. Такъ жить -- совсeмъ отъ разговора отвыкнешь --
   только и будемъ коровами мычать. -- Вохровецъ былъ изъeденъ комарами, его
   руки распухли такъ же, какъ и его лицо, и настроенiе у него было крайне
   оппозицiонное.
   -- Оч-чень прiятно: ходишь какъ баранъ по лeсу: опухши, не спамши, а
   вотъ товарищъ сидитъ и думаетъ, вотъ сволочи, тюремщики.
   -- Да, такъ оно и выходитъ, -- сказалъ Черновъ.
   -- А я развe говорю, что не такъ? Конечно, такъ. Такъ оно и выходитъ:
   ты меня караулишь, а я тебя караулю. Тeмъ и занимаемся. А пахать, извините,
   некому. Вотъ тебe и весь сказъ.
   -- Васъ за что посадили? -- спросилъ я вохровца.
   -- За любопытство характера. Былъ въ красной армiи, спросилъ командира
   -- какъ же это такъ: царство трудящихся, а нашу деревню -- всю подъ метелку
   къ чертовой матери... Кто передохъ, кого такъ выселили. Такъ я спрашиваю --
   за какое царство трудящихся мы драться-то будемъ, товарищъ командиръ?
   Второй вохровецъ аккуратно положилъ винтовку рядомъ съ собой и
   вороватымъ взглядомъ осмотрeлъ прилегающiе кусты: нeтъ ли тамъ кого...
   -- Вотъ и здeсь договоришься ты, -- еще разъ сказалъ онъ.
   Первый вохровецъ презрительно посмотрeлъ на него сквозь опухшiя щелочки
   глазъ и не отвeтилъ ничего. Тотъ уставился въ костеръ своими безцвeтными
   глазами, какъ будто хотeлъ что-то сказать, поперхнулся, потомъ какъ-то зябко
   поежился.
   -- Да, оно куда ни поверни... ни туды, ни сюды ...
   -- Вотъ то-то.
   Помолчали. Вдругъ гдe-то въ полуверстe къ югу раздался выстрeлъ, потомъ
   еще и еще. Оба вохровца вскочили, какъ {382} встрепанные, сказалась военная
   натаска. Опухшее лицо перваго перекосилось озлобленной гримасой.
   -- Застукали когось-то... Тутъ только что оперативный патруль прошелъ,
   эти ужъ не спустятъ...
   Вслeдъ за выстрeлами раздался тонкiй сигнальный свистъ, потомъ еще
   нeсколько выстрeловъ.
   -- Охъ, ты, мать его... бeжать надо, а то еще саботажъ пришьютъ...
   Оба чина вооруженной охраны лагеря скрылись въ чащe.
   -- Прорвало парня, -- сказалъ Черновъ. -- Вотъ такъ и бываетъ: ходитъ,
   ходитъ человeкъ, молчитъ, молчитъ, а потомъ ни съ того, ни съ сего и
   прорвется... У насъ, на Бобрикахъ, былъ такой парторгъ (партiйный
   организаторъ) -- оралъ, оралъ, слeдилъ, слeдилъ, а потомъ на общемъ собранiи
   цеха вылeзъ на трибуну: простите, говоритъ, товарищи, всю жизнь обманомъ
   жилъ, карьеру я, сволочь дeлалъ, проституткой жилъ... За наганъ -- сколько
   тамъ пуль -- въ президiумъ: двухъ ухлопалъ, одного ранилъ, а послeднюю пулю
   себe въ ротъ. Прорвало. А какъ вы думаете, среди вотъ этихъ караульщиковъ --
   сколько нашихъ? Девяносто процентовъ! Вотъ говорилъ я вамъ, а вы не вeрили.
   -- То-есть, чему это я не вeрилъ?
   -- А вообще, видъ у васъ скептическiй. Н-нeтъ, въ Россiи -- все готово.
   Не хватаетъ одного -- сигнала. И тогда въ два дня -- все къ чортовой матери.
   Какой сигналъ? -- Да все равно какой. Хоть война, чортъ съ ней...
   Стрeльба загрохотала снова и стала приближаться къ намъ. Мы
   благоразумно отступили на Вичку.
  
   ЕЩЕ О КАБИНКE МОНТЕРОВЪ
  
  
   Вся эта возня со спартакiадой и прочимъ не прерывала нашей связи съ
   кабинкой монтеровъ -- это было единственное мeсто, гдe мы чувствовали себя
   болeе или менeе дома среди хорошихъ, простыхъ русскихъ людей -- простыхъ не
   въ смыслe простонародности. Просто не валяли люди никакого дурака, не лeзли
   ни въ какiе активисты, не дeлали никакихъ лагерныхъ карьеръ. Только здeсь я
   хоть на часъ-другой могъ чувствовать себя какъ-будто я вовсе не въ лагерe,
   только здeсь какъ-то отдыхала душа.
   Какъ-то вечеромъ, возвращаясь съ Вички, я завернулъ въ кабинку. У ея
   дверей на какомъ-то самодeльномъ верстакe Мухинъ что-то долбилъ стамеской:
   -- Промфинпланъ выполняете? -- пошутилъ я и протянулъ Мухину руку.
   Мухинъ оторвался отъ тисковъ, какъ-то странно, бокомъ, посмотрeлъ на
   меня -- взглядъ его былъ суровъ и печаленъ -- вытеръ руку о штаны и снова
   взялся за стамеску.
   -- Простите, рука грязная, -- сказалъ онъ.
   Я нeсколько растерянно опустилъ свою руку. Мухинъ продолжалъ ковыряться
   со своей стамеской, не глядя на меня и не говоря ни слова. Было ясно, что
   Мухинъ руки мнe подавать не {383} хочетъ... Я стоялъ столбомъ, съ ощущенiемъ
   незаслуженной обиды и неожиданной растерянности.
   -- Вы никакъ дуетесь на меня? -- не очень удачно спросилъ я...
   Мухинъ продолжалъ долбить своей стамеской, только стамеска какъ-то
   нелeпо скользила по зажатой въ тиски какой-то гайкe.
   -- Что тутъ дуться, -- помолчавъ, сказалъ онъ, -- а рука у меня
   дeйствительно въ маслe. Зачeмъ вамъ моя рука -- у васъ и другiя руки есть.
   -- Какiя руки? -- не сообразилъ я.
   Мухинъ поднялъ на меня тяжелый взглядъ.
   -- Да ужъ извeстно, какiя.
   Я понялъ. Что я могъ сказать и какъ я могъ объяснить? Я повернулся и
   пошелъ въ баракъ. Юра сидeлъ на завалинкe у барака, обхвативъ руками колeни
   и глядя куда-то вдаль. Рядомъ лежала раскрытая книга.
   -- Въ кабинку заходилъ? -- спросилъ Юра.
   -- Заходилъ.
   -- Ну?
   -- И ты заходилъ?
   -- Заходилъ.
   -- Ну?
   Юра помолчалъ и потомъ пожалъ плечами.
   -- Точно сексота встрeтили. Ну, я ушелъ. Пиголица сказалъ: видали тебя
   съ Подмоклымъ и у Успенскаго... Знаешь, Ва, давай больше не откладывать...
   Какъ-нибудь дать знать Бобу... Ну его со всeмъ этимъ къ чортовой матери...
   Прямо -- хоть повeситься...
   Повeситься хотeлось и мнe. Можно сказать -- доигрался...
   Дохалтурился... И какъ объяснить Мухину, что халтурю я вовсе не для того,
   чтобы потомъ, какъ теперь Успенскiй, сeсть на ихъ, Мухиныхъ, Ленчиковъ,
   Акульшиныхъ шеи и на ихъ Мухиныхъ, Ленчиковъ и Акульшиныхъ костяхъ и жизняхъ
   дeлать совeтскую карьеру: если бы хотeлъ дeлать совeтскую карьеру -- я
   дeлалъ бы ее не въ лагерe. Какъ это объяснить?... Для того, чтобы объяснить
   это, пришлось бы сказать слово "побeгъ" -- его я, послe опыта съ г-жей Е. и
   съ Бабенкой, не скажу никому. А какъ все это объяснить безъ побeга?
   -- А какъ Пиголица? -- спросилъ я.
   -- Такъ, растерянный какой-то. Подробно я съ нимъ не говорилъ. О чемъ
   говорить? Развe разскажешь?
   На душe было исключительно противно.
   Приблизительно черезъ недeлю послe этого случая начался оффицiальный
   прiемъ въ техникумъ. Юра былъ принять автоматически, хотя въ техникумe
   дeлать ему было рeшительно нечего. Пиголицу не приняли, такъ какъ въ его
   формулярe была статья о террорe. Техникумъ этотъ былъ предпрiятiемъ
   совершенно идiотскимъ. Въ немъ было человeкъ триста учащихся, были
   отдeленiя: дорожное, гражданскаго строительства, геодезическое, {384}
   лeсныхъ десятниковъ и какiя-то еще. Въ составe преподавателей -- рядъ
   профессоровъ Петербурга и Москвы, конечно, заключенныхъ. Въ составe учащихся
   -- исключительно урки: принимали только "соцiально-близкiй элементъ" --
   слeдовательно, ни одинъ контръ-революцiонеръ и къ порогу не подпускался.
   Набрали три сотни полуграмотныхъ уголовниковъ, два мeсяца подтягивали ихъ до
   таблицы умноженiя, и уголовники совершенно открыто говорили, что они ни въ
   какомъ случаe ни учиться, ни работать не собираются: какъ раньше воровали,
   такъ и въ дальнeйшемъ будутъ воровать -- это на ослахъ воду возятъ, поищите
   себe другихъ ословъ... Юра былъ единственнымъ исключенiемъ -- единственнымъ
   учащимся, имeвшимъ въ формулярe контръ-революцiонныя статьи, но на
   подготовительные курсы Юра былъ принять по запискe Радецкаго, а въ техникумъ
   -- по запискe Успенскаго. О какой бы то ни было учебe въ этомъ техникумe и
   говорить было нечего, но среди учебныхъ пособiй были карты района и компаса.
   Въ техникумъ Юра поступилъ съ единственной цeлью спереть и то, и другое,
   каковое намeренiе онъ въ свое время и привелъ въ исполненiе.
   Въ этомъ техникумe я нeкоторое время преподавалъ физкультуру и русскiй
   языкъ, потомъ не выдержалъ и бросилъ сизифовъ трудъ, переливанiе изъ пустого
   въ порожнее. Русскiй языкъ имъ вообще не былъ нуженъ -- у нихъ былъ свой,
   блатной жаргонъ, а физкультуру они разсматривали исключительно съ
   утилитарной точки зрeнiя, въ качествe, такъ сказать, подсобной дисциплины въ
   ихъ разнообразныхъ воровскихъ спецiальностяхъ... Впрочемъ, въ этотъ
   техникумъ водили иностранныхъ туристовъ и показывали: вотъ видите, какъ мы
   перевоспитываемъ... Откуда иностранцамъ было знать? Тутъ и я могъ бы
   повeрить...
   Пиголицу въ техникумъ не пустили: въ его формулярe была статья о
   террорe. Правда, терроръ этотъ заключался только въ зуботычинe, данной по
   поводу какихъ-то жилищныхъ склокъ какому-то секретарю ячейки, правда,
   большинство урокъ было не очень увeрено въ 6 X 8 = 48, а Пиголицу мы съ Юрой
   дотянули до логарифмовъ включительно, правда, урки совершенно откровенно не
   хотeли ни учиться въ техникумe, ни "перековываться" послe его
   проблематичнаго окончанiя, а Пиголица за возможность учебы -- "да, я бы,
   знаете, ей Богу, хоть полъ жизни отдалъ бы"... но у Пиголицы была статья 58,
   8.
   Юра сказалъ мнe, что Пиголица совсeмъ раздавленъ своей неудачей:
   собирается не то топиться, не то вeшаться. Я пошелъ къ Корзуну. Корзунъ
   встрeтилъ меня такъ же корректно и благожелательно, какъ всегда. Я изложилъ
   ему свою просьбу о Пиголицe. Корзунъ развелъ руками -- ничего не могу
   подeлать: инструкцiя ГУЛАГа. Я былъ очень взвинченъ, очень раздраженъ и
   сказалъ Корзуну, что ужъ здeсь-то, съ глазу на глазъ, объ инструкцiи ГУЛАГа,
   ей Богу, не стоило бы говорить, а то я начну разговаривать о перековкe и о
   пользe лагерной физкультуры -- обоимъ будетъ неловко.
   Корзунъ пожалъ плечами: {385}
   -- И чего это васъ заeло?
   -- Вы понимаете, Климченко (фамилiя Пиголицы), въ сущности,
   единственный человeкъ, который изъ этого техникума хоть что-нибудь вынесетъ.
   -- А вашъ сынъ ничего не вынесетъ? -- не безъ ехидства спросилъ
   Корзунъ.
   -- Сыну осталось сидeть ерунда, дорожнымъ десятникомъ онъ, конечно, не
   будетъ, я его въ Москву въ кино-институтъ переправлю... Послушайте, тов.
   Корзунъ, если ваши полномочiя недостаточны для принятiя Пиголицы -- я
   обращусь къ Успенскому.
   Корзунъ вздохнулъ: "экъ васъ заeло!" Пододвинулъ къ себe бумажку.
   Написалъ.
   -- Ну, вотъ, передайте это непосредственно директору техникума.
   Пиголица зашелъ ко мнe въ баракъ, какъ-то путано поблагодарилъ и
   исчезъ. Кабинка, конечно, понимала, что человeкъ, который началъ дeлать
   столь головокружительную карьеру, можетъ сбросить со своего стола кость
   благотворительности, но отъ этого сущность его карьеры не мeняется. Своей
   руки кабинка намъ все-таки не протянула.
   ...Возвращаясь вечеромъ къ себe въ баракъ, застаю у барака Акульшина.
   Онъ какъ-то исхудалъ, обросъ грязно-рыжей щетиной и видъ имeлъ еще болeе
   угрюмый, чeмъ обыкновенно.
   -- А я васъ поджидаю... Начальникъ третьяго лагпункта требуетъ, чтобы
   вы сейчасъ зашли.
   Начальникъ третьяго лагпункта ничего отъ меня требовать не могъ. Я
   собрался было въ этомъ тонe и отвeтить Акульшину, но, посмотрeвъ на него,
   увидалъ, что дeло тутъ не въ начальникe третьяго лагпункта.
   -- Ну что-жъ, пойдемъ.
   Молча пошли. Вышли съ территорiи лагпункта. На берегу Кумсы валялись
   сотни выкинутыхъ на берегъ бревенъ. Акульшинъ внимательно и исподлобья
   осмотрeлся вокругъ.
   -- Давайте присядемъ.
   Присeли.
   -- Я это насчетъ начальника лагпункта только такъ, для людей сказалъ.
   -- Понимаю...
   -- Тутъ дeло такое... -- Акульшинъ вынулъ кисетъ, -- сворачивайте.
   Начали сворачивать. Чугунные пальцы Акульшина слегка дрожали.
   -- Я къ вамъ, товарищъ Солоневичъ, прямо -- панъ или пропалъ. Былъ у
   Мухина. Мухинъ говоритъ -- ссучился15 твой {386} Солоневичъ, съ Подмоклымъ
   пьянствуетъ, у Успенскаго сидитъ... Н-да... -- Акульшинъ посмотрeлъ на меня
   упорнымъ, тяжелымъ и въ то же время какимъ-то отчаяннымъ взглядомъ.
  
   15 Ссучиться -- совeтскiй терминъ, примeняющiйся къ людямъ, которые
   примкнули къ правящей партiи. Въ совeтскомъ быту это звучитъ приблизительно
   такъ же, какъ въ буржуазномъ соотвeтствующiй глаголъ, обозначающiй переходъ
   порядочной дeвушки въ профессiональную проституцiю.
  
   -- Ну, и что? -- спросилъ я.
   -- Я говорю -- непохоже. Мухинъ говоритъ, что непохоже? Сами видали...
   А я говорю, вотъ насчетъ побeгу я Солоневичу разсказалъ. Ну, говоритъ, и
   дуракъ. Это, говорю, какъ сказать, Солоневичъ меня разнымъ прiемамъ обучилъ.
   Середа говоритъ, что тутъ чортъ его разберетъ -- такiе люди, они съ
   подходцемъ дeйствуютъ, сразу не раскусишь...
   Я пожалъ плечами и помолчалъ. Помолчалъ и Акульшинъ. Потомъ, точно
   рeшившись -- какъ головой въ воду -- прерывающимся глухимъ голосомъ:
   -- Ну, такъ я прямо -- панъ или пропалъ. Мнe смываться надо. Вродe,
   какъ сегодня, а то перебрасываютъ на Тулому. Завтра утромъ -- отправка.
   -- Смываться на Алтай? -- спросилъ я
   -- На Алтай, къ семьe... Ежели Господь поможетъ... Да вотъ... Мнe бы
   вкругъ озера обойти, съ сeвера... На Повeнецъ -- сейчасъ не пройти, ну, на
   Петрозаводскъ и говорить нечего... Ежели бы мнe... -- голосъ Акульшина
   прервался, словно передъ какой-то совсeмъ безнадежной попыткой. -- Ежели бы
   мнe бумажку какую на Повeнецъ. Безъ бумажки не пройти...
   Акульшинъ замолчалъ и посмотрeлъ на меня суровымъ взглядомъ, за
   которымъ была скрытая мольба. Я посмотрeлъ на Акульшина. Странная получалась
   игра. Если я дамъ бумажку (бумажку я могъ достать, и Акульшинъ объ этомъ или
   зналъ, или догадывался) и если кто-то изъ насъ сексотъ, то другой -- кто не
   сексотъ -- пропадетъ. Такъ мы сидeли и смотрeли другъ другу въ глаза.
   Конечно, проще было бы сказать: всей душой радъ бы, да какъ ее, бумажку-то,
   достанешь?.. Потомъ я сообразилъ, что третьей части сейчасъ нeтъ никакого
   смысла подводить меня никакими сексотами: подвести меня, значитъ, сорвать
   спартакiаду. Если даже у третьей части и есть противъ меня какiе-нибудь
   порочащiе мою совeтскую невинность матерiалы, она ихъ предъявитъ только
   послe спартакiады, а если спартакiада будетъ проведена хорошо, то не
   предъявитъ никогда -- не будетъ смысла.
   Я пошелъ въ административную часть и выписалъ тамъ командировку на имя
   Юры -- срокомъ на одинъ день для доставки въ Повeнецъ спортивнаго инвентаря.
   Завтра Юра заявитъ, что у него эта бумажка пропала и что инвентарь былъ
   отправленъ съ оказiей -- онъ на всякiй случай и былъ отправленъ. Акульшинъ
   остался сидeть на бревнахъ, согнувъ свои квадратныя плечи и, вeроятно,
   представляя себe и предстоящiя ему тысячи верстъ по доуральской и
   зауральской тайгe, и возможность того, что я вернусь не съ "бумажкой", а
   просто съ оперативниками. Но безъ бумажки въ эти недeли пройти дeйствительно
   было нельзя. Сeвернeе Повeнца выгружали новые тысячи "вольно ссыльныхъ"
   крестьянъ и, {387} вeроятно, въ виду этого районъ былъ оцeпленъ "маневрами"
   ГПУ-скихъ частей...
   Командировку мнe выписали безъ всякихъ разговоровъ -- лагпунктовское
   начальство было уже вышколено. Я вернулся на берегъ рeки, къ бревнамъ.
   Акульшинъ сидeлъ, все такъ же понуривъ голову и уставившись глазами въ
   землю. Онъ молча взялъ у меня изъ рукъ бумажку. Я объяснилъ ему, какъ съ ней
   нужно дeйствовать и что нужно говорить.
   -- А на автобусъ до Повeнца деньги у васъ есть?
   -- Это есть. Спасибо. Жизни нeту -- вотъ какое дeло. Нeту жизни, да и
   все тутъ... Ну, скажемъ, дойду. А тамъ? Сиди, какъ въ норe барсукъ, пока не
   загрызутъ... Такое, можно сказать, обстоятельство кругомъ... А земли
   кругомъ... Можно сказать -- близокъ локоть, да нечего лопать...
   Я сeлъ на бревно противъ Акульшина. Закурили.
   -- А насчетъ вашей бумажки -- не бойтесь. Ежели что -- зубами вырву, не
   жевавши, проглочу... А вамъ бы -- тоже смываться.
   -- Мнe некуда. Вамъ еще туда-сюда -- нырнули въ тайгу. А я что тамъ
   буду дeлать? Да и не доберусь...
   -- Да, выходитъ такъ... Иногда образованному лучше, а иногда
   образованному-то и совсeмъ плохо.
   Тяжело было на душe. Я поднялся. Поднялся и Акульшинъ.
   -- Ну, ежели что -- давай вамъ Богъ, товарищъ Солоневичъ, давай вамъ
   Богъ.
   Пожали другъ другу руки. Акульшинъ повернулся и, не оглядываясь, ушелъ.
   Его понурая голова мелькала надъ завалами бревенъ и потомъ исчезла. У меня
   какъ-то сжалось сердце _ вотъ ушелъ Акульшинъ не то на свободу, не то на
   тотъ свeтъ. Черезъ мeсяцъ такъ и мы съ Юрой пойдемъ...
  
   ПРИМИРЕНIЕ
  
  
   Въ послeднiй мeсяцъ передъ побeгомъ жизнь сложилась по всeмъ правиламъ
   детективнаго романа, написаннаго на уровнe самой современной техники этого
   искусства. Убiйство "троцкиста" на Вичкe, побeгъ Акульшина и разслeдованiе
   по поводу этого побeга, раскрытiе "панамы" на моемъ вичкинскомъ курортe,
   первыя точныя извeстiя о Борисe, подкопъ, который Гольманъ неудачно пытался
   подвести подъ мой блатъ у Успенскаго, и многое другое -- все это спуталось
   въ такой нелeпый комокъ, что разсказать о немъ болeе или менeе связно --
   моей литературной техники не хватитъ. Чтобы провeтриться, посмотрeть на
   лагерь вообще, я поeхалъ въ командировку на сeверъ; объ этой поeздки --
   позже. Поeздку не кончилъ, главнымъ образомъ отъ того отвращенiя, которое
   вызвало во мнe впечатлeнiе лагеря, настоящаго лагеря, не Медвeжьей Горы съ
   Успенскими, Корзунами и "блатомъ", а лагеря по всeмъ правиламъ
   соцiалистическаго искусства... Когда прieхалъ -- потянуло въ кабинку, но въ
   кабинку хода уже не было. {388}
   Какъ-то разъ по дорогe на Вичку я увидeлъ Ленчика, куда-то суетливо
   бeжавшаго съ какими-то молотками, ключами и прочими приспособленiями своего
   монтерскаго ремесла. Было непрiятно встрeчаться -- я свернулъ было въ
   сторонку, въ переулокъ между сараями. Ленчикъ догналъ меня.
   -- Товарищъ Солоневичъ, -- сказалъ онъ просительнымъ тономъ, --
   заглянули бы вы къ намъ въ кабинку, разговоръ есть.
   -- А какой разговоръ? -- пожалъ я плечами.
   Ленчикъ лeвой рукой взялъ меня за пуговицу и быстро заговорилъ. Правая
   рука жестикулировала французскимъ ключомъ.
   -- Ужъ вы, товарищъ Солоневичъ, не серчайте, всe тутъ какъ пауки
   живемъ... Кому повeришь? Вотъ, думали, хорошъ человeкъ подобрался, потомъ
   смотримъ, съ Подмоклымъ. Развe разберешь, вотъ, думаемъ, такъ подъeхалъ, а
   думали -- свой братъ, ну, конечно же, сами понимаете -- обидно стало, прямо
   такъ обидно, хорошiя слова говорилъ человeкъ, а тутъ, на -- съ третьей
   частью... Я Мухину и говорю, что ты такъ сразу, съ плеча, можетъ, у человeка
   какой свой расчетъ есть, а мы этого расчету не знаемъ... А Мухинъ, ну, тоже
   надо понять -- семья у него тамъ въ Питерe была, теперь вотъ, какъ вы
   сказали, въ Туркестанъ выeхавши, но ежели, напримeръ вы -- да въ третьей
   части, такъ какъ у него съ семьей будетъ? Такъ я, конечно, понимаю, ну, а
   Мухину-то какъ за сердце схватило...
   -- Вы сами бы, Ленчикъ, подумали -- да если бы я и въ третьей части
   былъ, какой мнe расчетъ подводить Мухинскую семью...
   -- Вотъ, опять же, то-то и я говорю -- какой вамъ расчетъ?.. И потомъ
   же -- какой вамъ расчетъ былъ въ кабинкe? Ну, знаете, люди теперь живутъ
   наершившись... Ну, потомъ пришелъ Акульшинъ: прощайте говоритъ, ребята,
   ежели не поймаютъ меня, такъ, значитъ, Солоневичей вы зря забидeли. Ну,
   больше говорить не сталъ, ушелъ, потомъ розыскъ на него былъ -- не
   поймали...
   -- Навeрно -- не поймали.
   -- Не поймали -- ужъ мы спрашивали кого надо... Ушелъ...
   Я только въ этотъ моментъ сообразилъ, что гдe-то очень глубоко въ
   подсознанiи была у меня суевeрная мысль: если Акульшинъ уйдетъ -- уйдемъ и
   мы. Сейчасъ изъ подсознанiя эта мысль вырвалась наружу какимъ-то весеннимъ
   потокомъ. Стало такъ весело и такъ хорошо...
   Ленчикъ продолжалъ держать меня за пуговицу.
   -- Такъ ужъ вы прихватывайте Юрочку и прилазьте. Эхъ, по такому случаю
   -- мы ужъ проголосовали -- насъ, значитъ, будетъ шестеро -- двe литровочки
   -- чортъ съ нимъ, кутить, такъ кутить. А? Придете?
   -- Приду. Только литровочки-то эти я принесу.
   -- Э, нeтъ, уже проголосовано, единогласно...
   -- Ну, ладно, Ленчикъ, -- а закуска-то ужъ моя.
   -- И закуска будетъ. Эхъ, вотъ выпьемъ по хорошему для примиренiя,
   значитъ... Во!
   Ленчикъ оставилъ въ покоe мою пуговицу и изобразилъ жестомъ "на большой
   палецъ". {389}
  
   "НАЦIОНАЛИСТЫ"
  
  
   Промфинпланъ былъ перевыполненъ. Я принесъ въ кабинку двe литровки и
   закуску -- невиданную и неслыханную -- и, грeшный человeкъ, спертую на моемъ
   вичкинскомъ курортe... Впрочемъ -- не очень даже спертую, потому что мы съ
   Юрой не каждый день пользовались нашимъ правомъ курортнаго пропитанiя.
   Мухинъ встрeтилъ меня молчаливо и торжественно: пожалъ руку и сказалъ
   только: "ну, ужъ -- не обезсудьте". Ленчикъ суетливо хлопоталъ вокругъ
   стола, Середа подсмeивался въ усы, а Пиголица и Юра -- просто были очень
   довольны.
   Середа внимательнымъ окомъ осмотрeлъ мои приношенiя: тамъ была ветчина,
   масло, вареныя яйца и шесть жареныхъ свиныхъ котлетъ: о способe ихъ
   благопрiобрeтенiя кабинка уже была информирована. Поэтому Середа только
   развелъ руками и сказалъ:
   -- А еще говорятъ, что въ Совeтской Россiи eсть нечего, а тутъ -- прямо
   какъ при старомъ режимe...
   Когда уже слегка было выпито -- Пиголица ни съ того, ни съ сего
   вернулся къ темe о старомъ режимe.
   -- Вотъ вы все о старомъ режимe говорите...
   Середа слегка пожалъ плечами: "ну, я не очень-то объ немъ говорю, а все
   -- лучше было"...
   Пиголица вдругъ вскочилъ:
   -- Вотъ я вамъ сейчасъ одну штуку покажу -- рeчь Сталина.
   -- А зачeмъ это? -- спросилъ я.
   -- Вотъ вы всe про Сталина говорили, что онъ Россiю моритъ...
   -- Я и сейчасъ это говорю...
   -- Такъ вотъ, это и есть невeрно. Вотъ я вамъ сейчасъ разыщу. Пиголица
   сталъ рыться на книжной полкe.
   -- Да бросьте вы, рeчи Сталина я и безъ васъ знаю...
   -- Э, нeтъ, постойте, постойте. Сталинъ говоритъ, о Россiи, то-есть,
   что насъ всe, кому не лeнь, били... О Россiи, значитъ, заботится... А вотъ
   вы послушайте.
   Пиголица досталъ брошюру съ одной изъ "историческихъ" рeчей Сталина и
   началъ торжественно скандировать:
   -- "Мы отстали отъ капиталистическаго строя на сто лeтъ. А за
   отсталость бьютъ. За отсталость насъ били шведы и поляки. За отсталость насъ
   били турки и били татары, били нeмцы и били японцы... Мы отстали на сто
   лeтъ. Мы должны продeлать это разстоянiе въ десять лeтъ или насъ сомнутъ..."
   Эту рeчь Сталина я, конечно, зналъ. У меня подъ руками нeтъ никакихъ
   "источниковъ", но не думаю, чтобы я сильно ее перевралъ -- въ тонe и смыслe,
   во всякомъ случаe. Въ натурe эта тирада нeсколько длиннeе. Пиголица
   скандировалъ торжественно и со смакомъ: били -- били, били -- били. Его
   бeлобрысая шевелюра стояла торчкомъ, а въ выраженiи лица было предвкушенiе
   того, что вотъ раньше-де всe били, а теперь, извините, бить не будутъ.
   Середа мрачно вздохнулъ:
   -- Да, это что и говорить, влетало...
   -- Вотъ, -- сказалъ Пиголица торжествующе, -- а вы говорите, Сталинъ
   противъ Россiи идетъ. {390}
   -- Онъ, Саша, не идетъ спецiально противъ Россiи, онъ идетъ на мiровую
   революцiю. И за нeкоторыя другiя вещи. А въ общемъ, здeсь, какъ и всегда,
   вретъ онъ и больше ничего.
   -- То-есть какъ это вретъ? -- возмутился Пиголица.
   -- Что дeйствительно били, -- скорбно сказалъ Ленчикъ, -- такъ это что
   и говорить...
   -- То-есть какъ это вретъ? -- повторилъ Пиголица. -- Что, не били насъ?
   -- Били. И шведы били, и татары били. Ну, и что дальше?
   Я рeшилъ использовать свое торжество, такъ сказать, въ разсрочку --
   пусть Пиголица догадывается самъ. Но Пиголица опустилъ брошюрку и смотрeлъ
   на меня откровенно растеряннымъ взглядомъ.
   -- Ну, скажемъ, Саша, насъ били татары. И шведы и прочiе. Подумайте,
   какимъ же образомъ вотъ тотъ же Сталинъ могъ бы править одной шестой частью
   земной суши, если бы до него только мы и дeлали, что шеи свои подставляли?
   А? Не выходитъ?
   -- Что-то не выходитъ, Саша, -- подхватилъ Ленчикъ. -- Вотъ, скажемъ,
   татары, гдe они теперь? Или шведы. Вотъ этотъ самый лагерь, сказываютъ,
   раньше на шведской землe стоялъ, была тутъ Щвецiя... Значитъ, не только насъ
   били, а и мы кому-то шею костыляли, только про это Сталинъ помалкиваетъ...
   -- А вы знаете, Саша, мы и Парижъ брали, и Берлинъ брали...
   -- Ну, это ужъ, И. Л., извините, тутъ ужъ вы малость заврались. Насчетъ
   татаръ еще туда сюда, а о Берлинe -- ужъ извините.
   -- Брали, -- спокойно подтвердилъ Юра, -- хочешь, завтра книгу принесу
   -- совeтское изданiе... -- Юра разсказалъ о случаe во время ревельскаго
   свиданiя монарховъ, когда Вильгельмъ II спросилъ трубача какого-то полка: за
   что получены его серебряныя трубы? "За взятiе Берлина, Ваше Величество"...
   "Ну, этого больше не случится". "Не могу знать, Ваше Величество"...
   -- Такъ и сказалъ, сукинъ сынъ? -- обрадовался Пиголица.
   -- Насчетъ Берлина, -- сказалъ Середа, -- это не то, что Пиголица, а и
   я самъ слыхомъ не слыхалъ...
   -- Учили же вы когда-то русскую исторiю?
   -- Учить не училъ, а такъ, книжки читалъ: до революцiи -- подпольныя, а
   послe -- совeтскiя: не много тутъ узнаешь.
   -- Вотъ что, -- предложилъ Ленчикъ, -- мы пока по стаканчику выпьемъ, а
   тамъ устроимъ маленькую передышку, а вы намъ, товарищъ Солоневичъ, о русской
   исторiи малость поразскажите. Такъ, коротенько. А то въ самомъ дeлe, птичку
   Пиголицу обучать надо, въ техникумe не научатъ...
   -- А тебя -- не надо?
   -- И меня надо. Я, конечно, читалъ порядочно, только знаете, все больше
   "наше совeтское".
   -- А въ самомъ дeлe, разсказали бы, -- поддержалъ Середа.
   -- Ну, вотъ и послушаемъ, -- заоралъ Ленчикъ ("да тише, ты" -- зашипeлъ
   на него Мухинъ). Такъ вотъ, значитъ, на порядкe дня: стопочка во славу
   русскаго оружiя и докладъ тов. Солоневича. Слово предоставляется стопочкe:
   за славу... {391}
   -- Ну, это какъ какого оружiя, -- угрюмо сказалъ Мухинъ, -- за красное,
   хоть оно пять разъ будетъ русскимъ, пей самъ.
   -- Э, нeтъ, за красное и я пить не буду, -- сказалъ Ленчикъ.
   Пиголица поставилъ поднятую было стопку на столъ.
   -- Такъ это, значитъ, вы за то, чтобы насъ опять били?
   -- Кого это насъ? Насъ и такъ бьютъ -- лучше и не надо... А если вамъ
   шею накостыляютъ -- для всeхъ прямой выигрышъ.
   Середа выпилъ свою стопку и поставилъ ее на столъ.
   -- Тутъ, птичка моя Пиголица, такое дeло, -- затараторилъ Ленчикъ, --
   русскiй мужикъ -- онъ, извeстное дeло, заднимъ умомъ крeпокъ: пока по шеe не
   вдарятъ -- не перекрестится. А когда вдарятъ, перекрестится -- такъ только
   зубы держи... Скажемъ, при Петрe набили морду подъ Нарвой, перекрестился --
   и крышка шведамъ. Опять же при Наполеонe... Теперь, конечно, тоже набьютъ,
   никуда не дeнешься...
   -- Такъ, что и ты-то морду бить будешь?
   -- А ты въ красную армiю пойдешь?
   -- И пойду.
   Мухинъ тяжело хлопнулъ кулакомъ по столу.
   -- Сукинъ ты сынъ, за кого ты пойдешь? За лагери? За то, что-бъ дeти
   твои въ безпризорникахъ бeгали? За ГПУ, сволочь, пойдешь? Я тебe, сукиному
   сыну, самъ первый голову проломаю... -- лицо Мухина перекосилось, онъ оперся
   руками о край стола и приподнялся. Запахло скандаломъ.
   -- Послушайте, товарищи, кажется, рeчь шла о русской исторiи -- давайте
   перейдемъ къ порядку дня, -- вмeшался я.
   Но Пиголица не возразилъ ничего. Мухинъ былъ чeмъ-то вродe его
   прiемнаго отца, и нeкоторый решпектъ къ нему Пиголица чувствовалъ. Пиголица
   выпилъ свою стопку и что-то пробормоталъ Юрe вродe: "ну, ужъ тамъ насчетъ
   головы -- еще посмотримъ"...
   Середа поднялъ брови:
   -- Охъ, и умный же ты, Сашка, такихъ умныхъ немного уже осталось...
   Вотъ поживешь еще съ годикъ въ лагерe...
   -- Такъ вы хотите слушать или не хотите? -- снова вмeшался я.
   Перешли къ русской исторiи. Для всeхъ моихъ слушателей, кромe Юры, это
   былъ новый мiръ. Какъ ни были бездарны и тенденцiозны Иловайскiе стараго
   времени -- у нихъ были хоть факты. У Иловайскихъ совeтскаго производства
   нeтъ вообще ничего: ни фактовъ, ни самой элементарной добросовeстности. По
   этимъ Иловайскимъ до ленинская Россiя представлялась какой-то сплошной
   помойкой, ея дeятели -- сплошными идiотами и пьяницами, ея исторiя --
   сплошной цeпью пораженiй, позора. Объ основномъ стержнe ея исторiи, о
   тысячелeтней борьбe со степью, о разгромe этой степи ничего не слыхалъ не
   только Пиголица, но даже и Ленчикъ. Отъ хозаръ, половцевъ, печенeговъ,
   татаръ, отъ полоняничной дани, которую платила крымскому хану еще Россiя
   Екатерины Второй до постепеннаго и послeдовательнаго разгрома Россiей
   величайшихъ военныхъ могуществъ мiра: татаръ, турокъ, шведовъ, {392}
   Наполеона; отъ удeльныхъ князей, правившихъ по ханскимъ полномочiямъ, до
   гигантской имперiи, которою вчера правили цари, а сегодня правитъ Сталинъ,
   -- весь этотъ путь былъ моимъ слушателямъ неизвeстенъ совершенно.
   -- Вотъ мать ихъ, -- сказалъ Середа, -- читалъ, читалъ, а объ этомъ,
   какъ это на самомъ дeлe, слышу первый разъ.
   Фраза Александра Третьяго: "когда русскiй царь удитъ рыбу -- Европа
   можетъ подождать" -- привела Пиголицу въ восторженное настроенiе.
   -- Въ самомъ дeлe? Такъ и сказалъ? Вотъ сукинъ сынъ! Смотри ты... А?
   -- Про этого Александра, -- вставилъ Середа, -- пишутъ, пьяница былъ.
   -- У Горькаго о немъ хорошо сказано -- какимъ-то мастеровымъ: "вотъ это
   былъ царь -- зналъ свое ремесло"... -- сказалъ Юра. -- Звeздъ съ неба не
   хваталъ, а ремесло свое зналъ...
   -- Всякое ремесло знать надо, -- вeско сказалъ Мухинъ, -- вотъ
   понаставили "правящiй классъ" -- а онъ ни уха, ни рыла...
   Я не согласился съ Мухинымъ: эти свое ремесло знаютъ почище, чeмъ
   Александръ Третiй зналъ свое -- только ремесло у нихъ разбойное. "Ну, а
   возьмите вы Успенскаго -- необразованный же человeкъ". Я и съ этимъ не
   согласился: очень умный человeкъ Успенскiй и свое ремесло знаетъ, "иначе мы
   бы съ вами, товарищъ Мухинъ, въ лагерe не сидeли"...
   -- А главное -- такъ что же дальше? -- скорбно спросилъ Середа.
   -- Э, какъ-нибудь выберемся, -- оптимистически сказалъ Ленчикъ.
   -- Внуки -- тe, можетъ, выберутся, -- мрачно замeтилъ Мухинъ. -- А намъ
   -- уже не видать...
   -- Знаете, Алексeй Толстой писалъ о томъ моментe, когда Москва была
   занята французами: "Казалось, что ужъ ниже нельзя сидeть въ дырe -- анъ,
   глядь -- ужъ мы въ Парижe". Думаю -- выберемся и мы.
   -- Вотъ я и говорю. Вы смотрите, -- Ленчикъ протянулъ руку надъ столомъ
   и сталъ отсчитывать по пальцамъ: -- первое дeло: раньше всякiй думалъ -- моя
   хата съ краю, намъ до государства ни котораго дeла нeту, теперь Пиголица и
   тотъ -- ну, не буду, не буду, я о тебe только такъ, для примeра -- теперь
   каждый понимаетъ: ежели государство есть -- держаться за него надо: хоть
   плохое -- а держись.
   -- Такъ вeдь и теперь у насъ государство есть, -- прервалъ его Юра.
   -- Теперь? -- Ленчикъ недоумeнно воззрился на Юру. -- Какое же теперь
   государство? Ну, земля? Земля есть -- чортъ ли съ ней? У насъ теперь не
   государство, а сидитъ хулиганская банда, какъ знаете, въ деревняхъ бываетъ,
   собирается десятокъ хулигановъ... Ну не въ томъ дeло... Второе: вотъ
   возьмите вы Акульшина -- можно сказать, глухой мужикъ, дремучiй мужикъ, съ
   уральскихъ лeсовъ, такъ вотъ, ежели ему послe всего этого о {393}
   соцiализмe, да объ революцiи начнутъ агитировать -- такъ онъ же зубами
   глотку перерветъ... Теперь, третье: скажемъ, Середа -- онъ тамъ когда-то
   тоже насчетъ революцiи возжался (Середа недовольно передернулъ плечами: "ты
   бы о себe говорилъ"). Такъ что-жъ, я и о себe скажу то же: думалъ, книжки
   всякiя читалъ, вотъ, значитъ, свернемъ царя, Керенскаго, буржуевъ, хозяевъ
   -- заживемъ!.. Зажили! Нeтъ, теперь на дурницу у насъ никого не поймаешь. --
   Ленчикъ посмотрeлъ на свою ладонь -- тамъ еще осталось два неиспользованныхъ
   пальца. -- Да... Словомъ -- выпьемъ пока что. А главное, народъ-то поумнeлъ
   -- вотъ, трахнули по черепу... Теперь ежели хулигановъ этихъ перевeшаемъ --
   государство будетъ -- во! -- Ленчикъ сжалъ руку въ кулакъ и поднялъ вверхъ
   большой палецъ. -- Какъ ужъ оно будетъ, конечно, неизвeстно, а, чортъ его
   дери, будетъ! Мы имъ еще покажемъ!
   -- Кому это, имъ?
   -- Да -- вообще. Что-бъ не зазнавались! Россiю, сукины дeти, дeлить
   собрались...
   -- Да, -- сказалъ Мухинъ, уже забывъ о "внукахъ", -- да, кое-кому морду
   набить придется, ничего не подeлаешь...
   -- Такъ какъ же вы будете бить морду? -- спросилъ Юра. -- Съ красной
   армiей?
   Ленчикъ запнулся. "Нeтъ, это не выйдетъ, тутъ -- не по дорогe"...
   -- А это -- какъ большевики сдeлали: они сдeлали по своему правильно,
   -- академическимъ тономъ пояснилъ Середа, -- старую армiю развалили, пока
   тамъ что -- нeмцы Украину пробовали оттяпать.
   -- Пока тамъ что, -- передразнилъ Юра, -- ничего хорошаго и не вышло.
   -- Ну, у нихъ и выйти не можетъ, а у насъ выйдетъ.
   Это сказалъ Пиголица -- я въ изумленiи обернулся къ нему. Пиголица уже
   былъ сильно навеселe. Его вихры торчали въ разныя стороны, а глаза блестeли
   возбужденными искорками -- онъ уже забылъ и о Сталинe, и о "били -- били".
   -- У кого, это у насъ? -- мнe вспомнилось о томъ, какъ о "насъ"
   говорилъ и Хлeбниковъ.
   -- Вообще у насъ, у всей Россiи, значитъ. Вы подумайте, полтораста
   миллiоновъ; да если мы всe мясомъ навалимся, ну, всe, ну, чортъ съ ними,
   безъ партiйцевъ, конечно... А то, вотъ, хочешь учиться, сволочь всякую
   учатъ, а мнe... Или, скажемъ, у насъ въ комсомолe -- охъ, и способные же
   ребята есть, я не про себя говорю... Въ комсомолъ полeзли, чтобы учиться
   можно было, а ихъ -- на хлeбозаготовки... У меня тамъ одна дeвочка была,
   послали... ну, да что и говорить... Безъ печенокъ обратно привезли... -- По
   веснусчатому лицу Пиголицы покатились слезы. Юра быстро и ловко подсунулъ
   четвертую бутылку подъ чей-то тюфякъ, я одобрительно кивнулъ ему головой:
   хватитъ. Пиголица опустился за столъ, уткнулъ голову на руки, и плечи его
   стали вздрагивать. Мухинъ посмотрeлъ на Пиголицу, потомъ на таинственныя
   манипуляцiи {394} Юры: "что-жъ это вы, молодой человeкъ"... Я наступилъ
   Мухину на ногу и показалъ головой на Пиголицу... Мухинъ кивнулъ
   поддакивающе. Ленчикъ обeжалъ кругомъ стола и сталъ трясти Пиголицу за
   плечи.
   -- Да брось ты, Саша, ну, померла, мало ли народу померло этакъ, ничего
   -- пройдетъ, забудется...
   Пиголица поднялъ свое заплаканное лицо -- и удивилъ меня еще разъ:
   -- Нeтъ -- это имъ, братъ, не забудется... Ужъ это, мать ихъ... не
   забудется...
  
   ПАНАМА НА ВИЧКE
  
  
   Когда я составлялъ планы питанiя моихъ физкультурниковъ, я исходилъ изъ
   расчета на упорный и длительный торгъ: сперва съ Успенскимъ, потомъ съ
   Неймайеромъ, начальникомъ снабженiя -- Успенскiй будетъ урeзывать планы,
   Неймайеръ будетъ урeзывать выдачи. Но, къ моему изумленiю, Успенскiй
   утвердилъ мои планы безо всякаго торга.
   -- Да, такъ не плохо. Ребятъ нужно не только кормить, а и откармливать.
   И надписалъ:
   "Тов. Неймайеру. Выдавать за счетъ особыхъ фондовъ ГПУ."
   А раскладка питанiя была доведена до 8000 калорiй въ день! Эти калорiи
   составлялись изъ мяса, масла, молока, яицъ, ветчины и прочаго. Неймайеръ
   только спросилъ: въ какой степени можно будетъ замeнять, напримeръ, мясо
   рыбой... "Какой рыбой?" Ну, скажемъ, осетриной. На осетрину я согласился.
   Впослeдствiи я не разъ задавалъ себe вопросъ: какимъ это образомъ я
   могъ представить, что всeхъ этихъ благъ не будутъ разворовывать: у меня-то,
   дескать, ужъ не украдутъ... И вообще, насколько въ Совeтской Россiи возможна
   такая постановка дeла, при которой не воровали бы... Воровать начали сразу.
   Обслуживающiй персоналъ моего курорта состоялъ изъ вичкинскихъ
   лагерниковъ. Слeдовательно, напримeръ, поваръ, который жарилъ моимъ
   питомцамъ бифштексы, яичницы съ ветчиной, свиныя котлеты и прочее, долженъ
   былъ бы обладать характеромъ святого Антонiя, чтобы при наличiи всeхъ этихъ
   соблазновъ питаться только тeмъ, что ему полагалось: полутора фунтами
   отвратнаго чернаго хлeба и полутора тарелками такой же отвратной ячменной
   каши. Поваръ, конечно, eлъ бифштексы. Eли ихъ и его помощники. Но это бы еще
   полбeды.
   Начальникъ вичкинскаго лагпункта могъ изъ лагпунктовскаго снабженiя
   воровать приблизительно все, что ему было угодно. Но того, чего въ этомъ
   снабженiи не было, не могъ уворовать даже и начальникъ лагпункта. Онъ,
   напримeръ, могъ бы вылизывать въ свою пользу все постное масло, полагающееся
   на его лагпунктъ (по два грамма на человeка въ день) -- практически все это
   масло начальствомъ и вылизывалось. Онъ могъ съeдать по ведру ячменной каши
   въ день, если бы такой подвигъ былъ въ его силахъ. Но {395} если на
   лагпунктe мяса не было вовсе, то и уворовать его не было никакой технической
   возможности. Поваръ не подчиненъ начальнику лагпункта. Веселые дни
   вичкинскаго курорта пройдутъ, и поваръ снова поступить въ полное и
   практически безконтрольное распоряженiе начальника. Могъ ли поваръ отказать
   начальнику? Конечно, не могъ. Въ такой же степени онъ не могъ отказать и
   начальнику колонны, статистику, командиру вохровскаго отряда и прочимъ
   великимъ и голоднымъ людямъ мiра сего.
   Для того, чтобы уберечь любую совeтскую организацiю отъ воровства,
   нужно около каждаго служащаго поставить по вооруженному чекисту. Впрочемъ,
   тогда будутъ красть и чекисты: заколдованный кругъ... Машинистки московскихъ
   учрежденiй подкармливаются, напримeръ, такъ: шесть дней въ недeлю, точнeе,
   пять дней въ шестидневку потихоньку подворовываютъ бумагу, по нeсколько
   листиковъ въ день. Въ день же шестой, субботнiй идутъ на базарь и
   обмeниваютъ эту бумагу на хлeбъ: еще одно изъ объясненiй того таинственнаго
   факта, что люди вымираютъ не совсeмъ ужъ сплошь...
   У меня на Вичкe былъ и завхозъ, на складe котораго были зарыты
   пиратскiя сокровища сахару, масла, ветчины, осетрины и прочаго. Въ первые
   дни моего завхоза стали ревизовать всe. Эти ревизiи я прекратилъ. Но какъ я
   могъ прекратить дружественныя хожденiя начальника лагпункта къ оному
   завхозу? Можно было бы посадить и начальника, и повара, и завхоза въ
   каталажку: какой толкъ?
   Изъ числа физкультурниковъ назначались дежурные на кухню и на складъ. Я
   не предполагалъ, чтобы это могло кончиться какими-нибудь осложненiями, я
   самъ раза два дежурилъ на кухнe перваго лагпункта. Предполагалось, что я въ
   качествe, такъ сказать, представителя общественнаго контроля долженъ
   смотрeть за тeмъ, чтобы кухня не кормила кого не надо и чтобы на кухнe не
   разворовывались продукты. Конечно, разворовывались. На эту кухню начальникъ
   лагпункта приходилъ, какъ на свою собственную: а ну-ка, поджарьте-ка мнe...
   Изъ начальства приходили всe, кому не лeнь, и лопали все, что въ нихъ
   могло влeзть. Если бы я попробовалъ протестовать, то весь этотъ союзъ
   объединеннаго начальства слопалъ бы меня со всeми моими протекцiями. Или,
   если бы нельзя было слопать, ухлопалъ бы откуда-нибудь изъ-за угла. Нeтъ
   ужъ, общественный контроль въ условiяхъ крeпостного общественнаго строя --
   опасная игрушка, даже и на волe. А въ лагерe -- это просто самоубiйство. Я
   полагалъ, что мои физкультурники эту истину знаютъ достаточно ясно.
   Но какая-то нелeпая "иницiативная группа", не спросясь ни броду, ни
   меня, полeзла ревизовать складъ и кухню. Обревизовали. Уловили. Устроили
   скандалъ. Составили протоколъ. Поваръ и завхозъ были посажены въ ШИЗО --
   начальника лагпункта, конечно, не тронули, да и не такiе были дураки поваръ
   и завхозъ, чтобы дискредитировать начальство.
   Во главe этой иницiативной группы оказался мой меньшевикъ {396} --
   Кореневскiй. Полагаю, что въ его послeдующей поeздкe на Соловки эта ревизiя
   тоже сыграла свою роль. Кореневскому я устроилъ свирeпый разносъ: неужели
   онъ не понимаетъ, что на мeстe повара и завхоза и я, и онъ, Кореневскiй,
   дeйствовали бы точно такимъ же образомъ и что никакимъ инымъ образомъ
   дeйствовать нельзя, не жертвуя своей жизнью... "Нужно жертвовать", сказалъ
   Кореневскiй. Я взъeлся окончательно: если ужъ жертвовать, такъ, чортъ васъ
   раздери совсeмъ, изъ-за чего-нибудь болeе путнаго, чeмъ свиныя котлеты... Но
   Кореневскiй остался непреклоненъ -- вотъ тоже олухъ Царя Небеснаго, о,
   Господи!..
   Новаго повара нашли довольно скоро. Завхоза не было. Начальникъ
   лагпункта, оскорбленный въ лучшихъ своихъ гастрономическихъ чувствахъ,
   сказалъ: "ищите сами, -- я вамъ одного далъ -- не понравился -- не мое
   дeло". Фомко какъ-то пришелъ ко мнe и сказалъ: "тутъ одинъ старый жидъ
   есть". "Какой жидъ и почему жидъ?" "Хорошiй жидъ, старый кооператоръ. Его
   просвeчивали, теперь онъ совсeмъ калeка... Хорошiй будетъ завхозъ". "Ну,
   давайте его"...
  
   ПРОСВEЧИВАНIЕ
  
  
   Просвeчиванiе -- это одинъ изъ совeтскихъ терминовъ, обогатившихъ
   великiй, могучiй и свободный русскiй языкъ. Обозначаетъ онъ вотъ что:
   Въ поискахъ валюты для соцiализацiи, индустрiализацiи, пятилeтки въ
   четыре года или, какъ говорятъ рабочiе, пятилeтки въ два счета -- совeтская
   власть выдумывала всякiе трюки -- вплоть до продажи черезъ интуристъ живыхъ
   или полуживыхъ человeчьихъ душъ. Но самымъ простымъ, самымъ привычнымъ
   способомъ, наиболeе соотвeтствующимъ инстинктамъ правящаго класса, былъ и
   остается все-таки грабежъ: раньше ограбимъ, а потомъ видно будетъ. Стали
   грабить. Взялись сначала за зубныхъ техниковъ, у которыхъ предполагались
   склады золотыхъ коронокъ, потомъ за зубныхъ врачей, потомъ за недорeзанные
   остатки НЭПа, а потомъ за тeхъ врачей, у которыхъ предполагалась частная
   практика, потомъ за всeхъ, у кого предполагались деньги, -- ибо при
   стремительномъ паденiи совeтскаго рубля каждый, кто зарабатывалъ деньги
   (есть и такiя группы населенiя -- вотъ вродe меня), старались превратить
   пустопорожнiе совeтскiе дензнаки хоть во что-нибудь.
   Техника этого грабежа была поставлена такъ: зубной техникъ Шепшелевичъ
   получаетъ вeжливенькое приглашенiе въ ГПУ. Является. Ему говорятъ -- вeжливо
   и проникновенно: "Мы знаемъ, что у васъ есть золото и валюта. Вы вeдь
   сознательный гражданинъ отечества трудящихся (конечно, сознательный, --
   соглашается Шепшелевичъ -- какъ тутъ не согласишься?). Понимаете: гигантскiя
   цeли пятилeтки, строительство безклассоваго общества... Словомъ -- отдавайте
   по хорошему".
   Кое-кто отдавалъ. Тeхъ, кто не отдавалъ, приглашали во второй разъ --
   менeе вeжливо и подъ конвоемъ. Сажали въ парилку {397} и холодилку и въ
   другiя столь же уютныя приспособленiя -- пока человeкъ или не отдавалъ, или
   не помиралъ. Пытокъ не было никакихъ. Просто были приспособлены спецiальныя
   камеры: то съ температурой ниже нуля, то съ температурой Сахары. Давали въ
   день полфунта хлeба, селедку и стаканъ воды. Жилплощадь камеръ была
   расчитана такъ, чтобы только половина заключенныхъ могла сидeть -- остальные
   должны были стоять. Но испанскихъ сапогъ не надeвали и на дыбу не
   подвeшивали. Обращались, какъ въ свое время формулировали суды инквизицiи:
   по возможности мягко и безъ пролитiя крови...
   Въ Москвe видывалъ я людей, которые были приглашены по хорошему и такъ,
   по хорошему, отдали все, что у нихъ было: крестильные крестики, царскiе
   полтинники, обручальныя кольца... Видалъ людей, которые, будучи однажды
   приглашены, бeгали по знакомымъ, занимали по сотнe, по двe рублей, покупали
   кольца (въ томъ числe и въ государственныхъ магазинахъ) и сдавали ГПУ.
   Людей, которые были приглашены во второй разъ, я въ Москвe не встрeчалъ ни
   разу: ихъ, видимо, не оставляютъ. Своей главной тяжестью это просвeчиванiе
   ударило по еврейскому населенiю городовъ. ГПУ не безъ нeкотораго основанiя
   предполагало, что, если ужъ еврей зарабатывалъ деньги, то онъ ихъ не
   пропивалъ и въ дензнакахъ не держалъ -- слeдовательно, ежели его хорошенько
   подержать въ парилкe, то какiя-то цeнности изъ него можно будетъ выжать.
   Люди освeдомленные передавали мнe, что въ 1931-1933 годахъ въ Москвe ГПУ
   выжимало такимъ образомъ отъ тридцати до ста тысячъ долларовъ въ мeсяцъ...
   Въ связи съ этимъ можно бы провести нeкоторыя параллели съ финансовымъ
   хозяйствомъ средневeковыхъ бароновъ и можно бы было поговорить о
   привиллегированномъ положенiи еврейства въ Россiи, но не стоитъ...
   Фомко притащилъ въ мой кабинетe старика еврея. У меня былъ свой
   кабинетъ. Начальникъ лагпункта поставилъ тамъ трехногiй столъ и на дверяхъ
   приклеилъ собственноручно изготовленную надпись: "кабинетъ начальника
   спартакiады". И, подумавши, приписалъ снизу карандашемъ: "безъ доклада не
   входить". Я началъ обрастать подхалимажемъ...
   Поздоровались. Мой будущiй завхозъ, съ трудомъ сгибая ноги, присeлъ на
   табуретку.
   -- Простите, пожалуйста, вы никогда въ Минскe не жили?
   -- Ну, такъ я же васъ помню... И вашего отца. И вы тамъ съ братьями еще
   на Кошарской площади въ футболъ играли. Ну, меня вы, вeроятно, не помните,
   моя фамилiя Данцигеръ16.
  
   16 Вымышлена.
  
   Словомъ, разговорились. Отецъ моего завхоза имeлъ въ Минскe кожевенный
   заводъ съ 15-ю рабочими. Нацiонализировали. Самъ Данцигеръ удралъ куда-то на
   Уралъ, работалъ въ какомъ-то кооперативe. Вынюхали "торговое происхожденiе"
   и выперли. Голодалъ. Пристроился къ какому-то кустарю выдeлывать кожи.
   Черезъ полгода и его кустаря посадили за "спекуляцiю" -- скупку {398} кожъ
   дохлаго скота. Удралъ въ Новороссiйскъ и пристроился тамъ грузчикомъ --
   крeпкiй былъ мужикъ... На профсоюзной чисткe (чистили и грузчиковъ) какой-то
   комсомольскiй компатрiотъ выскочилъ: "такъ я же его знаю, такъ это же
   Данцигеръ, у его же отца громадный заводъ былъ". Выперли и посадили за
   "сокрытiе классоваго происхожденiя". Отсидeлъ... Когда сталъ укореняться
   НЭП, вкупe съ еще какими-то лишенными всeхъ правъ человeческихъ устроили
   кооперативную артель "самый свободный трудъ" (такъ и называлась!). На самыхъ
   свободныхъ условiяхъ проработали годъ: посадили всeхъ за дачу взятки.
   -- Хотeлъ бы я посмотрeть, какъ это можно не дать взятки! У насъ
   договоръ съ военвeдомъ, мы ему сдаемъ поясные ремни. А сырье мы получаемъ
   отъ какой-то тамъ заготкожи. Если я не дамъ взятки заготкожe, такъ я не буду
   имeть сырья, такъ я не сдамъ ремней, такъ меня посадятъ за срывъ договора.
   Если я куплю сырье на подпольномъ рынкe, такъ меня посадятъ за спекуляцiю.
   Если я дамъ взятку заготкожe, такъ меня или рано, или поздно посадятъ за
   взятку: словомъ, вы бьетесь, какъ рыба головой объ ледъ... Ну, опять
   посадили. Такъ я уже, знаете, и не отпирался: ну да, и заводъ былъ, и въ
   Курганe сидeлъ, и въ Новороссiйскe сидeлъ, и заготкожe давалъ. "Такъ вы мнe
   скажите, товарищъ слeдователь, такъ что бы вы на моемъ мeстe сдeлали?" "На
   вашемъ мeстe я бы давно издохъ". "Ну, и я издохну -- развe же такъ можно
   жить?"
   Принимая во вниманiе чистосердечное раскаянiе, посадили на два года.
   Отсидeлъ. Вынырнулъ въ Питерe: какой-то кузенъ оказался начальникомъ
   кронштадской милицiи ("вотъ эти крали, такъ, вы знаете, просто ужасъ!")
   Кузенъ какъ-то устроилъ ему право проживанiя въ Питерe. Данцигеръ открылъ
   галстучное производство: собиралъ всякiе обрывки, мастерилъ галстуки и
   продавалъ ихъ на базарe -- работалъ въ единоличномъ порядкe и никакихъ дeлъ
   съ государственными учрежденiями не имeлъ... "Я ужъ обжигался, обжигался,
   хватитъ -- ни къ какимъ заготкожамъ и на порогъ не подойду"... Выписалъ
   семью. Оказывается, была и семья, оставалась на Уралe: дочь померла съ
   голоду, сынъ исчезъ въ безпризорники -- прieхали жена и тесть.
   Стали работать втроемъ. Поработали года полтора. Кое-что скопили.
   Пришло ГПУ и сказало -- пожалуйте. Пожаловали. Уговаривали долго и
   краснорeчиво, даже со слезой. Не помогло. Посадили. Держали по три дня въ
   парилкe, по три дня въ холодилкe. Время отъ времени выводили всeхъ въ
   корридоръ, и какой-то чинъ произносилъ рeчи. Рeчи были изысканны и весьма
   разнообразны. Взывали и къ гражданскимъ доблестямъ, и къ инстинкту
   самосохраненiя, и къ родительской любви, и къ супружеской ревности. Мужьямъ
   говорили: "ну, для кого вы свое золото держите? Для жены? Такъ вотъ что она
   дeлаетъ". Демонстрировались документы объ измeнахъ женъ, даже и фотографiи,
   снятыя, такъ сказать, en flagrant de'lit.
   Втянувъ голову въ плечи, какъ будто кто-то занесъ надъ ними дубину, и
   глядя на меня навeкъ перепуганными глазами, {399} Данцигеръ разсказывалъ,
   какъ въ этихъ парилкахъ и холодилкахъ люди падали. Самъ онъ -- крeпкiй
   мужикъ (биндюгъ, какъ говаривалъ Фомко), держался долго. Распухли ноги,
   раздулись вены, узлы лопнули въ язвы, кости рукъ скрючило ревматизмомъ.
   Потомъ -- вотъ повезло, потерялъ сознанiе.
   -- Ну, знаете, -- вздохнулъ Фомко, -- чортъ съ ними съ деньгами -- я бы
   отдалъ.
   -- Вы бы отдали? Пусть они мнe всe зубы вырывали бы -- не отдалъ бы. Вы
   думаете, что если я -- еврей, такъ я за деньги больше, чeмъ за жизнь,
   держусь? Такъ мнe, вы знаете, на деньги наплевать -- что деньги? --
   заработалъ и проработалъ, -- а что-бъ мои деньги на ихъ дeтяхъ язвами
   выросли!... За что они меня пятнадцать лeтъ, какъ собаку, травятъ? За что
   моя дочка померла? За что мой сынъ? -- я же не знаю даже-жъ гдe онъ и живой
   ли онъ? Такъ что-бъ я имъ на это еще свои деньги давалъ?..
   -- Такъ и не отдали?
   -- Что значитъ не отдалъ. Ну, я не отдалъ, такъ они и жену и тестя
   взяли...
   -- А много денегъ было?
   -- А стыдно и говорить: двe десятки, восемь долларовъ и обручальное
   кольцо -- не мое, мое давно сняли -- а жены...
   -- Ну и ну, -- сказалъ Фомко...
   -- Значитъ, всего рублей на пятьдесятъ золотомъ, -- сказалъ я.
   -- Пятьдесятъ рублей? Вы говорите, за пятьдесятъ рублей. А мои
   пятнадцать лeтъ жизни, а мои дeти -- это вамъ пятьдесятъ рублей? А мои ноги
   -- это вамъ тоже пятьдесятъ рублей? Вы посмотрите, -- старикъ засучилъ
   штаны, -- голени были обвязаны грязными тряпками, сквозь тряпки,
   просачивался гной...
   -- Вы видите? -- жилистыя руки старика поднялись вверхъ. -- Если есть
   Богъ -- все равно, еврейскiй Богъ, христiанскiй Богъ, -- пусть разобьетъ о
   камни ихъ дeтей, пусть дeти ихъ и дeти ихъ дeтей, пусть они будутъ въ
   язвахъ, какъ мои ноги, пусть...
   Отъ минскаго кожевника вeяло библейской жутью. Фомко пугливо
   отодвинулся отъ его проклинающикъ рукъ и поблeднeлъ. Я думалъ о томъ, какъ
   мало помогаютъ эти проклятiя -- миллiоны и сотни миллiоновъ проклятiй...
   Старикъ глухо рыдалъ, уткнувшись лицомъ въ столъ моего кабинета, -- а Фомко
   стоялъ блeдный, растерянный и придавленный... {400}
   0x01 graphic
  
   --------
   ПУТЕВКА ВЪ ЖИЗНЬ
  
  
   ВТОРОЕ БОЛШЕВО
  
  
   Въ концe iюня мeсяца 1934 года я находился, такъ сказать, на высотахъ
   своего ББКовскаго величiя и на этихъ высотахъ я сидeлъ прочно. Спартакiада
   уже была разрекламирована въ "Перековкe". Въ Москву уже были посланы статьи
   для спортивныхъ журналовъ, для "Извeстiй", для ТАССа и нeкоторыя "указанiя"
   для газетъ братскихъ компартiй. Братскiя компартiи такiя "указанiя"
   выполняютъ безо всякихъ разговоровъ. Словомъ, хотя прочныхъ высотъ въ
   совeтской райской жизни вообще не существуетъ, но, въ частности, въ данномъ
   случаe, нужны были какiя-нибудь совсeмъ ужъ стихiйныя обстоятельства, чтобы
   снова низвергнуть меня въ лагерные низы.
   Отчасти оттого, что вся эта халтура мнe надоeла, отчасти повинуясь
   своимъ газетнымъ инстинктамъ, я рeшилъ поeздить по лагерю и посмотрeть, что
   гдe дeлается. Оффицiальный предлогъ -- болeе, чeмъ удовлетворителенъ: нужно
   объeздить крупнeйшiя отдeленiя, что-то тамъ проинструктировать и кого-то
   тамъ подобрать въ дополненiе къ моимъ вичкинскимъ командамъ. Командировка
   была выписана на Повeнецъ, Водораздeлъ, Сегежу, Кемь, Мурманскъ.
   Когда Корзунъ узналъ, что я буду и на Водораздeлe, онъ попросилъ меня
   заeхать и въ лагерную колонiю безпризорниковъ, куда въ свое время онъ
   собирался посылать меня въ качествe инструктора. Что мнe тамъ надо было
   дeлать -- осталось нeсколько невыясненнымъ.
   -- У насъ тамъ второе Болшево! -- сказалъ Корзунъ.
   Первое Болшево я зналъ довольно хорошо. Юра зналъ еще лучше, ибо
   работалъ тамъ по подготовкe Горьковскаго сценарiя о "перековкe
   безпризорниковъ". Болшево -- это въ высокой степени образцово-показательная
   подмосковная колонiя безпризорниковъ или, точнeе, бывшихъ уголовниковъ, куда
   въ обязательномъ порядкe таскаютъ всeхъ туриствующихъ иностранцевъ и
   демонстрируютъ имъ чудеса совeтской педагогики и ловкость совeтскихъ рукъ.
   Иностранцы приходятъ въ состоянiе восторга -- тихаго или бурнаго -- въ
   зависимости отъ темперамента. Бернардъ Шоу пришелъ въ состоянiе -- бурнаго.
   Въ книгe почетныхъ посeтителей фигурируютъ такiя образчики огненнаго
   энтузiазма, которымъ и блаженной памяти Марковичъ позавидовалъ бы. Нашелся
   только {401} одинъ прозаически настроенный американецъ, если не ошибаюсь,
   проф. Дьюи, который поставилъ нескромный и непочтительный вопросъ: насколько
   цeлесообразно ставить преступниковъ въ такiя условiя, который совершенно
   недоступны честнымъ гражданамъ страны.
   Условiя, дeйствительно, были недоступны. "Колонисты" работали въ
   мастерскихъ, вырабатывавшихъ спортивный матерiалъ для Динамо, и оплачивались
   спецiальными бонами -- былъ въ тe времена такой спецiальный ГПУ-скiй,
   "внутренняго хожденiя", рубль, цeнностью приблизительно равный --
   торгсинскому. Ставки же колебались отъ 50 до 250 рублей въ мeсяцъ. Изъ
   "честныхъ гражданъ" такихъ денегъ не получалъ никто... Фактическая
   заработная плата средняго инженера была разъ въ пять-десять ниже фактической
   заработной платы бывшаго убiйцы.
   Были прекрасныя общежитiя. Новобрачнымъ полагались отдeльныя комнаты --
   въ остальной Россiи новобрачнымъ не полагается даже отдeльнаго угла... Мы съ
   Юрой философствовали: зачeмъ дeлать научную или техническую карьеру, зачeмъ
   писать или изобрeтать -- не проще ли устроить двe-три основательныхъ кражи
   (только не "священной соцiалистической собственности"), или два-три убiйства
   (только не политическихъ), потомъ должнымъ образомъ покаяться и перековаться
   -- и покаянiе, и перековка должны, конечно, стоятъ "на уровнe самой
   современной техники" -- потомъ пронырнуть себe въ Болшево: не житье, а
   маслянница...
   На перековку "колонисты" были натасканы идеально. Во-первыхъ, это --
   отборъ изъ миллiоновъ, во-вторыхъ, отъ добра добра не ищутъ и, въ третьихъ,
   за побeгъ изъ Болшева или за "дискредитацiю" разстрeливали безъ никакихъ
   разговоровъ. Былъ еще одинъ мотивъ, о которомъ нeсколько меланхолически
   сообщилъ одинъ изъ воспитателей колонiи: красть, въ сущности, нечего и негдe
   -- ну, что теперь на волe украдешь?
   Это, значитъ, было "первое Болшево". Стоило посмотрeть и на второе. Я
   согласился заeхать въ колонiю.
  
   ПО КОМАНДИРОВКE
  
  
   Отъ Медгоры до Повeнца нужно eхать на автобусe, отъ Повeнца до
   Водораздeла -- на моторкe по знаменитому Бeломорско-Балтiйскому каналу... На
   автобусъ сажаютъ въ первую очередь командировочныхъ ББК, потомъ остальныхъ
   командировочныхъ чиномъ повыше -- командировочные чиномъ пониже могутъ и
   подождать. Которое вольное населенiе -- можетъ топать, какъ ему угодно. Я
   начинаю чувствовать, что и концлагерь имeетъ не одни только шипы, и плотно
   втискиваюсь въ мягкую кожу сидeнья. За окномъ какая-то старушка слезно
   молитъ вохровцевъ:
   -- Солдатики, голубчики, посадите и меня, ей-Богу, уже третьи сутки
   здeсь жду, измаялась вся...
   -- И чего тебe, старая, eздить, -- философически замeчаетъ одинъ изъ
   вохровцевъ. -- Сидeла бы ты, старая, дома, да Богу бы молилась... {402}
   -- Ничего, мадама, -- успокоительно говоритъ другой вохровецъ, -- не
   долго ужъ ждать осталось...
   -- А что, голубчикъ, еще одна машина будетъ?
   -- Объ машинe -- не знаю, а вотъ до смерти -- такъ тебe, дeйствительно,
   не долго ждать осталось.
   Вохръ коллективно гогочетъ. Автобусъ трогается. Мы катимся по
   новенькому, съ иголочки, но уже въ ухабахъ и выбоинахъ, повeнецкому шоссе,
   сооруженному все тeми же каторжными руками. Шоссе совершенно пусто: зачeмъ
   его строили? Мимо мелькаютъ всяческiе лагпункты съ ихъ рванымъ населенiемъ,
   покосившiяся и полуразвалившiяся коллективизированныя деревушки, опустeлые
   дворы единоличниковъ. Но шоссе -- пусто, мертво. Впрочемъ, особой жизни не
   видать и въ деревушкахъ -- много людей отсюда повысылали...
   Проeзжаемъ тихiй, уeздный и тоже какъ-то опустeлый городишко
   Повeнецъ... Автобусъ подходитъ къ повeнецкому затону знаменитаго
   Бeломорско-Балтiйскаго канала.
   Я ожидалъ увидeть здeсь кое-какое оживленiе: пароходы, баржи, плоты. Но
   затонъ -- пустъ. У пристани стоитъ потертый моторный катеръ, на который
   пересаживается двое пассажировъ нашего автобуса: я и какой-то инженеръ.
   Катеръ, натужно пыхтя, тащится на сeверъ.
   Я сижу на носу катера, зябко поднявъ воротникъ своей кожанки, и смотрю
   кругомъ. Совершенно пусто. Ни судна, ни бревна. Тихо, пусто, холодно,
   мертво. Кругомъ озеръ и протоковъ, по которымъ проходитъ каналъ, тянется
   дремучiй, заболоченный, непроходимый лeсъ. Надъ далями стоитъ сизый туманъ
   болотныхъ испаренiй... На берегахъ -- ни одной живой души, ни избы, ни
   печного дыма -- ничего.
   А еще годъ тому назадъ здeсь скрежетали экскаваторы, бухалъ аммоналъ и
   стотысячныя армiи людей копошились въ этихъ трясинахъ, строя монументъ
   товарищу Сталину. Сейчасъ эти армiи куда-то ушли -- на БАМ, въ Сиблагъ,
   Дмитлагъ и прочiе лагери, въ другiя трясины -- строить тамъ другiе
   монументы, оставивъ здeсь, въ братскихъ могилахъ болотъ, цeлые корпуса
   своихъ боевыхъ товарищей. Сколько ихъ -- безвeстныхъ жертвъ этого
   канальскаго участка великаго соцiалистическаго наступленiя.
   "Старики"-бeломорстроевцы говорятъ -- двeсти тысячъ. Болeе компетентные люди
   изъ управленiя ББК говорили: двeсти не двeсти, а нeсколько больше ста тысячъ
   людей здeсь уложено... имена же ихъ Ты, Господи, вeси... Кто узнаетъ и кто
   будетъ подсчитывать эти тысячи тоннъ живого удобренiя, брошеннаго въ
   карельскiя трясины ББК, въ сибирскую тайгу БАМа, въ пески Турксиба, въ
   каменныя осыпи Чустроя?
   Я вспомнилъ зимнiя ночи на Днeпростроe, когда леденящiй степной вeтеръ
   вылъ въ обледенeлыхъ лeсахъ, карьерахъ, котловинахъ, люди валились съ ногъ
   отъ холода и усталости, падали у покрытыхъ тонкой ледяной коркой настиловъ;
   свирeпствовалъ тифъ, амбулаторiи разрабатывали способы массоваго
   производства ампутацiй отмороженныхъ конечностей; стаи собакъ потомъ
   растаскивали {403} и обгладывали эти конечности, а стройка шла и день и
   ночь, не прерываясь ни на часъ, а въ газетахъ трубили о новыхъ мiровыхъ
   рекордахъ по кладкe бетона. Я вспомнилъ Чустрой -- небольшой, на 40.000
   человeкъ концентрацiонный лагерь на рeку Чу, въ средней Азiи; тамъ строили
   плотины для орошенiя 360.000 гектаровъ земли подъ плантацiи индiйской
   конопли и каучуконосовъ. Вспомнилъ и нeсколько наивный вопросъ Юры, который
   о Чустроe заданъ былъ въ Дагестанe.
   Мы заблудились въ прибрежныхъ джунгляхъ у станцiи Берикей, въ верстахъ
   въ 50-ти къ сeверу отъ Дербента. Эти джунгли когда-то были садами и
   плантацiями. Раскулачиванiе превратило ихъ въ пустыню. Система сбeгавшихъ съ
   горъ оросительныхъ каналовъ была разрушена, и каналы расплылись въ болота --
   разсадники малярiйнаго комара. Отъ малярiи плоскостной Дагестанъ вымиралъ
   почти сплошь. Но природныя условiя были тe, что и на Чустроe: тотъ же
   климатъ, та же почва... И Юра задалъ мнe вопросъ: зачeмъ собственно нуженъ
   Чустрой?..
   А смeтныя ассигнованiя на Чустрой равнялись восьмистамъ миллiонамъ
   рублей. На Юринъ вопросъ я не нашелъ отвeта. Точно такъ же я не нашелъ
   отвeта и на мой вопросъ о томъ, зачeмъ же строили Бeломорско-Балтiйскiй
   каналъ. И за что погибло сто тысячъ людей?
   Нeсколько позже я спрашивалъ людей, которые жили на каналe годъ:
   что-нибудь возятъ? Нeтъ, ничего не возятъ. Весной по полой водe нeсколько
   миноносцевъ, со снятыми орудiями и машинами, были протащены на сeверъ -- и
   больше ничего. Еще позже я спрашивалъ у инженеровъ управленiя ББК -- такъ
   зачeмъ же строили? Инженеры разводили руками: приказано было. Что-жъ, такъ
   просто, для рекорда и монумента? Одинъ изъ героевъ этой стройки, бывшiй
   вредитель, съ похоронной иронiей спросилъ меня: "а вы къ этому еще не
   привыкли?"
   Нeтъ, къ этому я еще не привыкъ. Богъ дастъ, и не привыкну никогда...
   ...Изъ лeсовъ тянетъ гнилой, пронизывающей, болотной сыростью.
   Начинаетъ накрапывать мелкiй, назойливый дождь. Холодно. Пусто. Мертво.
   Мы подъeзжаемъ ко "второму Болшеву"...
  
   ЧОРТОВА КУЧА
  
  
   Параллельно каналу и метрахъ въ трехстахъ къ востоку отъ него тянется
   невысокая каменная гряда въ безпорядкe набросанныхъ валуновъ, булыжниковъ,
   безформенныхъ и острыхъ обломковъ гранита. Все это полузасыпано пескомъ и
   похоже на какую-то мостовую гигантовъ, развороченную взрывами или
   землетрясенiемъ.
   Если стать лицомъ къ сeверу, то слeва отъ этой гряды идетъ болотце, по
   которому проложены доски къ пристани, потомъ -- каналъ и потомъ -- снова
   болото и лeсъ... Справа -- широкая, съ версту, трясина, по которой
   привидeнiями стелются промозглые {404} карельскiе туманы, словно души
   усопшихъ здeсь ББКовскихъ корпусовъ.
   На вершинe этой гряды -- нeсколько десятковъ чахлыхъ сосенокъ,
   обнаженными корнями судорожно вцeпившихся въ камень и песокъ, и десятка два
   грубо сколоченныхъ бревенчатыхъ бараковъ, тщательно и плотно обнесенныхъ
   проволочными загражденiями, -- это и есть "второе Болшево" -- "Первая
   дeтская трудовая колонiя ББК".
   Дождь продолжается. Мои ноги скользятъ по мокрымъ камнямъ -- того и
   гляди поскользнешься и разобьешь себe черепъ объ острые углы гранитныхъ
   осколковъ. Я иду, осторожно балансируя, и думаю: какой это идiотъ догадался
   всадить въ эту гиблую трясинную дыру дeтскую колонiю -- четыре тысячи ребятъ
   въ возрастe отъ десяти до семнадцати лeтъ. Не говоря уже о территорiяхъ всей
   шестой земной суши подвластной Кремлю, неужели и на территорiи ББК не
   нашлось менeе гиблой дыры?
   Дождь и вeтеръ мечутся между бараками. Сосны шумятъ и скрипятъ. Низкое
   и холодное небо нахлобучилось почти на ихъ вершины. Мнe холодно и въ моей
   основательной кожанкe, а вeдь это конецъ iюня... По двору колонiи, кое-гдe
   понасыпаны дорожки изъ гравiя. Все остальное завалено гранитными обломками,
   мокрыми отъ дождя и скользкими, какъ ледъ...
   ..."Ликвидацiя безпризорности" встаетъ передо мною въ какомъ-то новомъ
   аспектe... Да -- ихъ здeсь ликвидируютъ... Ликвидируютъ, "какъ классъ".
  
   "И никто не узнаетъ,
   Гдe могилка моя".
  
   Не узнаетъ, дeйствительно, никто...
  
   НАЧАЛЬСТВО
  
  
   Я иду разыскивать начальника колонiи и, къ крайнему своему
   неудовольствiю, узнаю, что этимъ начальникомъ является тов. Видеманъ,
   переброшенный сюда изъ ликвидированнаго подпорожскаго отдeленiя ББК.
   Тамъ, въ Подпорожьи, я, и не безъ успeха, старался съ товарищемъ
   Видеманомъ никакого дeла не имeть. Видеманъ принадлежалъ къ числу
   начинающихъ преуспeвать совeтскихъ администраторовъ и переживалъ свои первые
   и наиболeе бурные припадки административнаго восторга. Административный же
   восторгъ въ условiяхъ лагерной жизни подобенъ той пушкe, сорвавшейся въ бурю
   съ привязи и тупо мечущейся по палубe фрегата, которую описываетъ Викторъ
   Гюго.
   Видеманъ не только могъ цапнуть человeка за икру, какъ это, скажемъ,
   дeлалъ Стародубцевъ, онъ могъ цапнуть человeка и за горло, какъ могли,
   напримeръ, Якименко и Успенскiй. Но онъ еще не понималъ, какъ понимали и
   Якименко и Успенскiй, что цапать зря и не стоитъ, и невыгодно. Эта
   возможность была для Видемана еще относительно нова: ощущенiе чужого горла
   въ {405} своихъ зубахъ, вeроятно, еще волновало его... А можетъ быть, просто
   тренировка административныхъ челюстей?
   Всe эти соображенiя могли бы служить нeкоторымъ психологическимъ
   объясненiемъ административнаго характера тов. Видемана, но съ моей стороны
   было бы неискренностью утверждать, что меня тянуло къ встрeчe съ нимъ. Я
   ругательски ругалъ себя, что, не спросясь броду, сунулся въ эту колонiю...
   Правда, откуда мнe могло придти въ голову, что здeсь я встрeчусь съ
   товарищемъ Видеманомъ. Правда и то, что въ моемъ сегодняшнемъ положенiи я
   теоретически былъ за предeлами досягаемости административной хватки тов.
   Видемана: за всякiя поползновенiя по моему адресу его Успенскiй по головкe
   бы не погладилъ. Но за всeмъ этимъ оставались кое-какiя "но"... О моихъ
   дeлахъ и отношенiяхъ съ Успенскимъ Видеманъ и понятiя не имeетъ, и если бы я
   сталъ разсказывать ему, какъ мы съ Успенскимъ въ голомъ видe пили коньякъ на
   водной станцiи, Видеманъ бы счелъ меня за неслыханнаго враля... Дальше:
   Медгора -- далеко. Въ колонiи Видеманъ полный хозяинъ, какъ нeкiй феодальный
   вассалъ, имeющiй въ своемъ распоряженiи свои собственныя подземелья и
   погреба для консервированiя въ оныхъ непотрафившихъ ему дядей. А мнe до
   побeга осталось меньше мeсяца... Какъ-то выходитъ нехорошо...
   Конечно, хватать меня за горло Видеману какъ будто нeтъ рeшительно
   никакого ни повода, ни расчета, но въ томъ-то и дeло, что онъ это можетъ
   сдeлать рeшительно безъ всякаго повода и расчета, просто отъ избытка власти,
   отъ того, что у него, такъ сказать, административно чешутся зубы... Вамъ,
   вeроятно, извeстно ощущенiе, когда очень зубастый, но еще весьма плохо
   дисциплинированный песъ, рыча, обнюхиваетъ вашу икру. Можетъ быть, и нeтъ, а
   можетъ быть, и цапнетъ. Если цапнетъ, хозяинъ его вздуетъ, но вашей-то икрe
   какое отъ этого утeшенiе?
   Въ Подпорожьи люди отъ Видемана летeли клочьями во всe стороны: кто на
   БАМ, кто въ ШИЗО, кто на Лeсную Рeчку. Я избралъ себe сравнительно благую
   часть -- старался обходичь Видемана издали. Моимъ единственнымъ личнымъ съ
   нимъ столкновенiемъ я обязанъ былъ Надеждe Константиновнe.
   Видеманъ въ какой-то бумажкe употребилъ терминъ "предговоренiе". Онъ,
   видимо, находился въ сравнительно сытомъ настроенiи духа, и Надежда
   Константиновна рискнула вступить въ нeкую лингвистическую дискуссiю: такого
   де слова въ русскомъ языкe нeтъ. Видеманъ сказалъ: нeтъ, есть. Надежда
   Константиновна сдуру сказала, что вотъ у нея работаетъ нeкiй писатель,
   сирeчь я, у него-де можно спросить, какъ у спецiалиста. Я былъ вызванъ въ
   качествe эксперта.
   Видеманъ сидeлъ, развалившись въ креслe, и рычалъ вполнe добродушно.
   Вопросъ же былъ поставленъ, такъ сказать, дипломатически:
   -- Такъ что-жъ, по вашему, такого слова, какъ "предговоренiе", въ
   русскомъ языкe нeтъ?
   -- Нeтъ, -- сглупилъ я. {406}
   -- А по моему, есть, -- заоралъ Видеманъ. -- А еще писатель. Убирайтесь
   вонъ. Такихъ не даромъ сюда сажаютъ...
   Нeтъ, Богъ ужъ съ ними, съ Видеманомъ, съ лингвистикой, съ русскимъ
   языкомъ и съ прочими дискуссiонными проблемами. Блаженъ мужъ, иже не иде на
   совeтъ нечестивыхъ и съ оными нечестивыми не дискуссируетъ...
  
   ___
  
   А тутъ дискуссировать, видимо, придется. Съ одной стороны, конечно,
   житья моего въ совeтской райской долинe или житья моего вообще осталось
   меньше мeсяца, и чорта ли мнe ввязываться въ дискуссiю, которая этотъ мeсяцъ
   можетъ растянуть на годы.
   А съ другой стороны, старый, откормленный всякой буржуазной культурой,
   интеллигентскiй червякъ сосетъ гдe-то подъ ложечкой и талдычитъ о томъ, что
   не могу же я уeхать изъ этой вонючей, вымощенной преисподними булыжниками,
   цынготной дыры и не сдeлать ничего, чтобы убрать изъ этой дыры четыре тысячи
   заживо погребенныхъ въ ней ребятъ. Вeдь это же дeти, чортъ возьми!.. Правда,
   они воры, въ чемъ я черезъ часъ убeдился еще одинъ, совершенно лишнiй для
   меня, разъ; правда, они алкоголики, жулики, кандидаты въ профессiональные
   преступники, но вeдь это все-таки дeти, чортъ побери. Развe они виноваты въ
   томъ, что революцiя разстрeляла ихъ отцовъ, уморила голодомъ ихъ матерей,
   выбросила ихъ на улицу, гдe имъ оставалось или умирать съ голоду, какъ
   умерли миллiоны ихъ братьевъ и сестеръ, или идти воровать. Развe этого всего
   не могло быть, напримeръ съ моимъ сыномъ, если бы въ свое время не
   подвернулся Шпигель и изъ одесской чеки мы съ женой не выскочили бы живьемъ?
   Развe они, эти дeти, виноваты въ томъ, что партiя проводитъ коллективизацiю
   деревни, что партiя объявила безпризорность ликвидированной, что на
   семнадцатомъ году существованiя соцiалистическаго рая ихъ рeшили убрать
   куда-нибудь подальше отъ постороннихъ глазъ -- вотъ и убрали. Убрали на эту
   чортову кучу, въ приполярныя трясины, въ цынгу, туберкулезъ.
   Я представилъ себe безконечныя полярныя ночи надъ этими оплетенными
   колючей проволокой бараками -- и стало жутко. Да, здeсь-то ужъ эту
   безпризорность ликвидируютъ въ корнe. Сюда-то ужъ мистера Бернарда Шоу не
   повезутъ...
   ...Я чувствую, что червякъ одолeваетъ и что дискуссировать придется...
  
   ТРУДОВОЙ ПЕЙЗАЖЪ
  
  
   Но Видемана здeсь нeтъ. Онъ, оказывается, въ колонiи не живетъ: климатъ
   неподходящiй. Его резиденцiя находится гдe-то въ десяти верстахъ. Тeмъ
   лучше: можно будетъ подготовиться къ дискуссiи, а кстати и поeсть.
   Брожу по скользкимъ камнямъ колонiи. Дождь пересталъ. {407} Въ дырахъ
   между камнями засeдаютъ небольшiя группы ребятъ. Они, точно индeйцы трубку
   мiра, тянутъ махорочныя козьи ножки, обходящiя всю компанiю. Хлeба въ
   колонiи мало, но махорку даютъ. Другiе рeжутся въ неизвeстныя мнe
   безпризорныя игры съ монетами и камушками. Это, какъ я узналъ впослeдствiи,
   проигрываются пайки или, по мeстному, "птюшки".
   Ребята -- босые, не очень оборванные и болeе или менeе умытые. Я ужъ
   такъ привыкъ видeть безпризорныя лица, вымазанныя всевозможными сортами
   грязи и сажи, что эти умытыя рожицы производятъ какое-то особо
   отвратительное впечатлeнiе: весь порокъ и вся гниль городского дна, все
   разнообразiе сексуальныхъ извращенiй преждевременной зрeлости, скрытыя
   раньше слоемъ грязи, теперь выступаютъ съ угнетающей четкостью...
   Ребята откуда-то уже услышали, что прieхалъ инструкторъ физкультуры, и
   сбeгаются ко мнe -- кто съ заискивающей на всякiй случай улыбочкой, кто съ
   наглой развязностью. Сыплются вопросы. Хриплые, но все же дeтскiе голоса.
   Липкiя, проворный дeтскiя руки съ непостижимой ловкостью обшариваютъ всe мои
   карманы, и пока я успeваю спохватиться, изъ этихъ кармановъ исчезаетъ все:
   махорка, спички, носовой платокъ...
   Когда это они успeли такъ насобачиться? Вeдь это все новые безпризорные
   призывы, призыва 1929-31 годовъ. Я потомъ узналъ, что есть и ребята,
   попавшiе въ безпризорники и въ нынeшнемъ году: источникъ, оказывается, не
   изсякаетъ.
   Отрядъ самоохраны (собственный дeтскiй Вохръ) и штуки двe воспитателей
   волокутъ за ноги и за голову какого-то крeпко связаннаго "пацана". Пацанъ
   визжитъ такъ, какъ будто его не только собираются, а и въ самомъ дeлe
   рeжутъ. Ничьего вниманiя это не привлекаетъ -- обычная исторiя, пацана
   тащатъ въ изоляторъ.
   Я отправляюсь въ "штабъ". Огромная комната бревенчатаго барака
   переполнена ребятами, которые то грeются у печки, то тянутъ собачьи ножки,
   то флегматически выискиваютъ вшей, то такъ просто галдятъ. Матъ стоитъ
   необычайный.
   За столомъ сидитъ нeкто -- я узнаю въ немъ товарища Полюдова, который
   въ свое время завeдывалъ культурно-воспитательной частью въ Подпорожьи.
   Полюдовъ творитъ судъ -- пытается установить виновниковъ фабрикацiи
   нeсколькихъ колодъ картъ. Вещественныя доказательства лежатъ передъ нимъ на
   столe -- отпечатанныя шаблономъ карты изъ вырванныхъ листовъ. Подозрeваемыхъ
   -- штукъ десять. Они стоятъ подъ конвоемъ самоохраны, клянутся и божатся
   наперебой -- галдежъ стоитъ несусвeтимый. У Полюдова -- очумeлое лицо и
   воспаленное отъ махорки и безсонницы глаза. Онъ здeсь -- помощникъ Видемана.
   Я пока что достаю у него талонъ на обeдъ въ вольнонаемной столовой и ухожу
   изъ штаба, обшариваемый глазами и руками безпризорниковъ; но мои карманы все
   равно пусты -- пусть обшариваютъ. {408}
  
   ИДЕАЛИСТЪ
  
  
   На ночлегъ я отправляюсь въ клубъ. Клубъ -- огромное бревенчатое зданiе
   съ большимъ зрительнымъ заломъ, съ библiотекой и съ полдюжиной совершенно
   пустыхъ клубныхъ комнатъ. Завeдующiй клубомъ -- завклубъ, высокiй,
   истощенный малый, лeтъ 26-ти, встрeчаетъ меня, какъ родного:
   -- Ну, слава Богу, голубчикъ, что вы, наконецъ, прieхали. Хоть
   чeмъ-нибудь ребятъ займете... Вы поймите, здeсь на этой чертовой кучe, имъ
   рeшительно нечего дeлать: мастерскихъ нeтъ, школы нeтъ, учебниковъ нeтъ, ни
   черта нeтъ. Даже дeтскихъ книгъ въ библiотекe ни одной. Играть имъ негдe,
   сами видите, камни и болото, а въ лeсъ вохровцы не пускаютъ. Знаете, здeсь
   эти ребята разлагаются такъ, какъ и на волe не разлагались. Подумайте только
   -- четыре тысячи ребятъ запиханы въ одну яму и дeлать имъ нечего совершенно.
   Я разочаровываю завклуба: я прieхалъ такъ, мимоходомъ, на день два,
   посмотрeть, что здeсь вообще можно сдeлать. Завклубъ хватаетъ меня за
   пуговицу моей кожанки.
   -- Послушайте, вeдь вы же интеллигентный человeкъ...
   Я уже знаю напередъ, чeмъ кончится тирада, начатая съ интеллигентнаго
   человeка... Я -- "интеллигентный человeкъ", -- слeдовательно, и я обязанъ
   отдать свои нервы, здоровье, а если понадобится, и шкуру для заплатыванiя
   безконечныхъ дыръ совeтской дeйствительности. Я -- "интеллигентный
   человeкъ", -- слeдовательно, по своей основной профессiи я долженъ быть
   великомученикомъ и страстотерпцемъ, я долженъ застрять въ этой
   фантастической трясинной дырe и отдать свою шкуру на заплаты, на
   коллективизацiю деревни, на безпризорность и на ея "ликвидацiю". Только на
   заплату дыръ -- ибо больше сдeлать нельзя ничего. Но вотъ съ этой
   "интеллигентской" точки зрeнiя, въ сущности, важенъ не столько результатъ,
   сколько, такъ сказать, жертвенность...
   ...Я его знаю хорошо, этого завклуба. Это онъ -- вотъ этакiй завклубъ
   -- геологъ, ботаникъ, фольклористъ, ихтiологъ и, Богъ его знаетъ, кто еще,
   въ сотняхъ тысячъ экземпляровъ растекается по всему лицу земли русской,
   сгораетъ отъ недоeданiя, цынги, туберкулеза, малярiи, строитъ тоненькую
   паутинку культурной работы, то сдуваемую легкимъ дыханiемъ совeтскихъ
   Пришибеевыхъ всякаго рода, то ликвидируемую на корню чрезвычайкой, попадаетъ
   въ концлагери, въ тюрьмы, подъ разстрeлъ -- но все-таки строитъ...
   Я уже его видалъ -- этого завклуба -- и на горныхъ пастбищахъ Памира,
   гдe онъ выводитъ тонкорунную овцу, и въ малярiйныхъ дырахъ Дагестана, гдe
   онъ добываетъ пробный iодъ изъ каспiйскихъ водорослей, и въ ущельяхъ
   Сванетiи, гдe онъ занимается раскрeпощенiемъ женщины, и въ украинскихъ
   колхозахъ, гдe онъ прививаетъ культуру топинамбура, и въ лабораторiяхъ ЦАГИ,
   гдe онъ изучаетъ обтекаемость авiацiонныхъ бомбъ.
   Потомъ тонкорунныя овцы гибнутъ отъ безкормицы, сванетская
   раскрeпощенная женщина -- отъ голоду, топинамбуръ не {409} хочетъ расти на
   раскулаченныхъ почвахъ, гдe не выдерживаетъ ко всему привыкшая картошка...
   Авiабомбами сметаютъ съ лица земли цeлые районы "кулаковъ" -- дeти этихъ
   кулаковъ попадаютъ вотъ сюда -- и сказка про краснаго бычка начинается
   сначала.
   Но кое-что остается. Все-таки кое-что остается. Кровь праведниковъ
   никогда не пропадаетъ совсeмъ ужъ зря.
   И я -- конфужусь передъ этимъ завклубомъ. И вотъ -- знаю же я, что на
   заплатыванiе дыръ, прорванныхъ рогами этого краенаго быка, не хватитъ
   никакихъ въ мiрe шкуръ, что пока быкъ этотъ не прирeзанъ -- количество дыръ
   будетъ расти изъ года въ годъ, что мои и его, завклуба, старанiя, и мужика,
   и ихтiолога -- всe они безслeдно потонуть въ топяхъ совeтскаго кабака,
   потонетъ и онъ самъ, этотъ завклубъ. Онъ вольнонаемный. Его уже наполовину
   съeла цынга, но: "понимаете сами -- какъ же я могу бросить -- никакъ не
   найду себe замeстителя". Правда, бросить-то не такъ просто -- вольнонаемныя
   права здeсь не на много шире каторжныхъ. При поступленiи на службу
   отбирается паспортъ и взамeнъ выдается бумажка, по которой никуда вы изъ
   лагеря не уeдете. Но я знаю -- завклуба удерживаетъ не одна эта бумажка.
   И я сдаюсь. И вмeсто того, чтобы удрать изъ этой дыры на слeдующее же
   утро -- до встрeчи съ товарищемъ Видеманомъ, я даю завклубу обeщанiе
   остаться здeсь на недeлю, проклинаю себя за слабодушiе и чувствую, что
   завтра я съ Видеманомъ буду дискуссировать насчетъ колонiи вообще...
  
   ___
  
   Завклубъ подзываетъ къ себe двухъ ребятишекъ:
   -- А ну-ка, шпана, набейте товарищу инструктору тюфякъ и достаньте въ
   каптеркe одeяло. Живо.
   -- Дяденька, а махорки дашь?
   -- Дастъ, дастъ. Ну, шпанята, живо.
   "Шпанята" исчезаютъ, сверкая по камнямъ босыми пятками.
   -- Это мой культактивъ. Хоть книгъ, по крайней мeрe, не воруютъ.
   -- А зачeмъ имъ книги?
   -- Какъ зачeмъ? Махорку крутить, карты фабриковать, подложные
   документы... Червонцы, сволочи, дeлаютъ, не то, что карты, -- не безъ
   нeкоторой гордости разъяснилъ завклубъ. -- Замeчательно талантливые ребята
   попадаются. Я кое съ кeмъ рисованiемъ занимаюсь, я вамъ ихъ рисунки покажу.
   Да вотъ только бумаги нeтъ...
   -- А вы на камняхъ выдалбливайте, -- съиронизировалъ я, -- самая, такъ
   сказать, современная техника...
   Завклубъ не замeтилъ моей иронiи.
   -- Да, и на камняхъ, черти, выдалбливаютъ, только больше порнографiю...
   Но, та-алантливая публика есть...
   -- А какъ вы думаете, изъ ребятъ, попавшихъ на безпризорную дорожку,
   какой процентъ выживаетъ? {410}
   -- Ну, этого не знаю. Процентовъ двадцать должно быть остается.
   Въ двадцати процентахъ я усумнился... "Шпана" принесла набитый соломой
   мeшокъ и ждетъ обeщаннаго гонорара. Я отсыпаю имъ махорку въ подставленную
   бумажку, и рука завклуба скорбно протягивается къ этой бумажкe.
   -- Ну, а это что?
   -- Дяденька, ей-Богу, дяденька, это не мы... Мы это нашли.
   Завклубъ разворачиваетъ конфискованную бумажку -- это свeжевырванный
   листъ изъ какой-то книги.
   -- Ну, такъ и есть, -- печально констатируетъ завклубъ, -- это изъ
   ленинскаго пятитомника... Ну, и какъ же вамъ, ребята не стыдно?..
   Завклубъ читаетъ длинную нотацiю. Ребята молнiеносно осваиваются съ
   положенiемъ: одинъ покорно выслушиваетъ нотацiю, второй за его спиной
   крутить собачью ножку изъ другого листа... Завклубъ безнадежно машетъ рукой,
   и "активъ" исчезаетъ...
  
   ___
  
   Я приспосабливаюсь на ночлегъ въ огромной, совершенно пустой комнатe, у
   окна. Въ окно видны: разстилающееся внизу болотце, подернутое туманными
   испаренiями, за болотцемъ -- свинцовая лента канала, дальше -- лeсъ, лeсъ и
   лeсъ. Бeлая приполярная ночь унылымъ, матовымъ свeтомъ освeщаетъ этотъ
   безрадостный пейзажъ.
   Я разстилаю свой тюфякъ, кладу подъ него всe свои вещи -- такъ
   посовeтовалъ завклубъ, иначе сопрутъ -- укладываюсь, вооружаюсь найденнымъ
   въ библiотекe томикомъ Бальзака и собираюсь предаться сладкому "фарнiенте".
   Хорошо все-таки побыть одному...
   Но ночная тишина длится недолго. Откуда-то изъ бараковъ доносится
   душераздирающiй крикъ, потомъ ругань, потомъ обрывается, словно кому-то
   заткнули глотку тряпкой. Потомъ гдe-то за каналомъ раздаются пять шесть
   ружейныхъ выстрeловъ -- это, вeроятно, каналохрана стрeляетъ по
   какому-нибудь заблудшему бeглецу. Опять тихо. И снова тишину прорeзаютъ
   выстрeлы, на этотъ разъ совсeмъ близко. Потомъ чей-то нечеловeческiй,
   предсмертный вопль, потомъ опять выстрeлъ...
   Бальзакъ въ голову не лeзетъ...
  
   БЕЗПРИЗОРНЫЕ БУДНИ
  
  
   Солнечное утро какъ-то скрашиваетъ всю безотрадность этой затерянной въ
   болотахъ каменной гряды, угрюмость сeрыхъ бараковъ, блeдность и
   истасканность голодныхъ ребячьихъ лицъ...
   Въ качествe чичероне ко мнe приставленъ малый лeтъ тридцати пяти, со
   странной фамилiей Ченикалъ, сухой, подвижной, жилистый, съ какими-то
   волчьими ухватками -- одинъ изъ старшихъ воспитателей колонiи. Былъ когда-то
   какимъ-то краснымъ партизанскимъ командиромъ, потомъ служилъ въ войскахъ
   ГПУ, потомъ -- {411} гдe-то въ милицiи и попалъ сюда на пять лeтъ "за
   превышенiе властей", какъ онъ выражался. Въ чемъ именно "превысилъ" онъ эти
   власти, я такъ и не узналъ -- вeроятно, какое-нибудь безсудное убiйство.
   Сейчасъ онъ -- начальникъ самоохраны.
   "Самоохрана" -- это человeкъ триста ребятъ, спецiально подобранныхъ и
   натасканныхъ для роли мeстной полицiи или, точнeе, мeстнаго ГПУ. Они живутъ
   въ лучшемъ баракe, получаютъ лучшее питанiе, на рукавахъ и на груди у нихъ
   понашиты красныя звeзды. Они занимаются сыскомъ, облавами, обысками,
   арестами, несутъ при Вохрe вспомогательную службу по охранe лагеря.
   Остальная ребячья масса ненавидитъ ихъ лютой ненавистью. По лагерю они
   ходятъ только патрулями -- чуть отобьется кто-нибудь, ему сейчасъ же или
   голову камнемъ проломаютъ, или ножомъ кишки выпустятъ. Недeли двe тому
   назадъ одинъ изъ самоохранниковъ Ченикала исчезъ, и его нашли повeшеннымъ.
   Убiйцъ такъ и не доискались. Отрядъ Ченикала, взятый въ цeломъ, теряетъ
   такимъ образомъ пять-шесть человeкъ въ мeсяцъ.
   Обходимъ бараки -- тeсные, грязные, вшивые. Колонiя была расчитана на
   двe тысячи -- сейчасъ уже больше четырехъ тысячъ, а лениградское ГПУ все
   шлетъ и шлетъ новыя "подкрeпленiя". Сегодня ждутъ новую партiю, человeкъ въ
   250. Ченикалъ озабоченъ вопросомъ, куда ихъ дeть. Нары въ баракахъ -- въ два
   этажа. Придется надстроить третiй -- тогда въ баракахъ окончательно нечeмъ
   будетъ дышать.
   Завклубъ былъ правъ: ребятамъ, дeйствительно, дeлать совершенно нечего.
   Они цeлыми днями рeжутся въ свои азартныя игры и, такъ какъ проигрывать,
   кромe "птюшекъ", нечего, то они ихъ и проигрываютъ, а проигравъ
   "наличность", рeжутся дальше въ "кредитъ", на будущiя "птюшки". А когда
   "птюшка" проиграна на двe три недeли впередъ и eсть, кромe того пойла, что
   даютъ въ столовой, нечего -- ребята бeгутъ.
   -- Да куда же здeсь бeжать?
   Бeгутъ, оказывается, весьма разнообразными путями. Переплываютъ черезъ
   каналъ и выходятъ на Мурманскую желeзную дорогу -- тамъ ихъ ловитъ
   желeзнодорожный Вохръ. Ловитъ, впрочемъ, немного -- меньше половины. Другая
   половина не то ухитряется пробраться на югъ, не то гибнетъ въ болотахъ.
   Кое-кто пытается идти на востокъ, на Вологду -- о ихъ судьбахъ Ченикалъ не
   знаетъ ничего. Въ концe зимы группа человeкъ въ тридцать пыталась пробраться
   на югъ по льду Онeжскаго озера. Буря оторвала кусокъ льда, на которомъ
   находились бeглецы, ребята больше недeли провели на пловучей и начинающей
   таять льдинe. Восемь человeкъ утонуло, одного съeли товарищи, остальныхъ
   спасли рыбаки.
   Ченикалъ таскаетъ съ собой мeшочекъ съ содой -- почти всe ребята
   страдаютъ не то изжогой, не то катарромъ: ББКовской пищи не выдерживаютъ
   даже безпризорные желудки, а они-то ужъ видали виды. Сода играетъ, такъ
   сказать, поощрительно-воспитательную роль: за хорошее поведенiе соду даютъ,
   за плохое -- не даютъ. Соды, впрочемъ, такъ же мало, какъ и хорошаго {412}
   поведенiя. Ребята крутятся около Ченикала, дeлаютъ страдальческая лица,
   хватаются за животы и скулятъ. Вслeдъ намъ несется изысканный матъ тeхъ,
   кому въ содe было отказано...
   Житье Ченикала -- тоже не маслянница. Съ одной стороны --
   административные восторги Видемана, съ другой -- ножъ безпризорниковъ, съ
   третьей -- ни дня, ни ночи отдыха: въ баракахъ то и дeло вспыхиваютъ то
   кровавыя потасовки, то безсмысленные истерическiе бунты. "Кое-когда и
   разстрeливать приходится", конфиденцiально сообщаетъ Ченикалъ. Особенно
   тяжело было въ концe зимы -- въ началe весны, когда отъ цынги въ одинъ
   мeсяцъ вымерло около семисотъ человeкъ, а остальные "на стeнку лeзли -- все
   равно помирать". "А почему же не организовали ни школъ, ни мастерскихъ?" "Да
   все прорабатывается этотъ вопросъ". "Сколько же времени онъ прорабатывается?
   "Да вотъ, какъ колонiю основали -- года два"...
   Отъ разсказовъ Ченикала, отъ барачной вони, отъ вида ребятъ, кучами
   сидящихъ на нарахъ и щелкающихъ вшей -- становится тошно. Въ лагерной чертe
   рeшительно ничего физкультурнаго организовать нельзя: нeтъ буквально ни
   одного метра не заваленной камнями площади. Я отправляюсь на развeдку
   вокругъ лагеря -- нeтъ ли поблизости чего-нибудь подходящаго для спортивной
   площадки.
   Лагерь прочно оплетенъ колючей проволокой. У выхода стоитъ патруль изъ
   трехъ вохровцевъ и трехъ "самоохранниковъ" -- это вамъ не Болшево и даже не
   Медгора. Патруль спрашиваетъ у меня пропускъ. Я показываю свое
   командировочное удостовeренiе. Патрульныхъ оно не устраиваетъ: нужно
   вернуться въ штабъ и тамъ взять спецiальный разовый пропускъ. Отъ этого я
   отказываюсь категорически: у меня центральная ББКовская командировка по
   всему лагерю, и плевать я хотeлъ на всякiе здeшнiе пропуска. И прохожу мимо.
   "Будемъ стрeлять". "А ну, попробуйте".
   Стрeлять они, конечно, не стали бы ни въ какомъ случаe, а вохру надо
   было прiучать. Принимая во вниманiе товарища Видемана, какъ бы не пришлось
   мнe драпать отсюда не только безъ пропуска и безъ оглядки, а даже и безъ
   рюкзака...
  
   СТРОИТЕЛЬСТВО
  
  
   Лeсъ и камень. Камень и болото... Но въ верстахъ трехъ у дороги на
   сeверъ я нахожу небольшую площадку, изъ которой что-то можно сдeлать:
   выкорчевать десятка четыре пней, кое-что подравнять -- если не въ футболъ,
   то въ баскетъ-болъ играть будетъ можно. Съ этимъ открытiемъ я и возвращаюсь
   въ лагерь. Вохра смотритъ на меня почтительно...
   Иду къ Видеману.
   -- Ахъ, такъ это вы? -- не очень ободряющимъ тономъ встрeчаетъ меня
   Видеманъ и смотритъ на меня испытующе: что я собственно такое и слeдуетъ ли
   ему административно зарычать или лучше будетъ корректно вильнуть хвостомъ. Я
   ему докладываю, что я и для чего я прieхалъ, и перехожу къ "дискуссiи". Я
   {413} говорю, что въ самой колонiи ни о какой физкультурe не можетъ быть и
   рeчи -- одни камни.
   -- Ну, да это мы и безъ васъ понимаемъ. Наша амбулаторiя дeлаетъ по
   сто-двeсти перевязокъ въ день... Расшибаютъ себe головы вдребезги...
   -- Необходимо перевести колонiю въ какое-нибудь другое мeсто. По
   прieздe въ Медгору я поставлю этотъ вопросъ; надeюсь, товарищъ Видеманъ, и
   вы меня поддержите. Вы, конечно, сами понимаете: въ такой дырe, при такихъ
   климатическихъ условiяхъ...
   Но моя дискуссiя лопается сразу, какъ мыльный пузырь.
   -- Все это всeмъ и безъ васъ извeстно. Есть распоряженiе изъ ГУЛАГа
   оставить колонiю здeсь. Не о чемъ разговаривать...
   Да, тутъ разговаривать, дeйствительно, нечего. Съ Успенскимъ
   договориться о переводe колонiи, пожалуй, было бы можно: выдумалъ бы еще
   какую-нибудь халтуру, вродe спартакiады. Но разговаривать съ ГУЛАГомъ у меня
   возможности не было никакой. Я все-таки рискую задать вопросъ: "А чeмъ,
   собственно, мотивировано приказанiе оставить колонiю здeсь"?
   -- Ну, чeмъ тамъ оно мотивировано -- это не ваше дeло.
   Н-да, дискуссировать здeсь трудновато. Я докладываю о своей находкe въ
   лeсу -- хорошо бы соорудить спортивную площадку.
   -- Ну, вотъ это дeло... Всeхъ туда пускать мы не можемъ. Пусть вамъ
   завтра Полюдовъ подберетъ человeкъ сто понадежнeе, берите лопаты или что
   тамъ и валяйте... Только вотъ что: лопатъ у насъ нeту. Какъ-то брали въ
   Южномъ Городкe, да потомъ не вернули. Не дадутъ, сволочи, развe что вамъ --
   человeку свeжему...
   Я досталъ лопаты въ Южномъ Городкe -- одномъ изъ лагпунктовъ
   водораздeльскаго отдeленiя. На утро сто безпризорниковъ выстроилось во дворe
   колонiи рваной и неистово галдящей колонной. Всe рады попасть въ лeсъ, всeмъ
   осточертeло это сидeнiе за проволокой, безъ учебы, безъ дeла и даже безъ
   игръ. Колонну окружаетъ еще нeсколько сотъ завистливыхъ рожицъ: "дяденька,
   возьмите и меня", "товарищъ инструкторъ, а мнe можно"...
   Но я чувствую, что съ моимъ предпрiятiемъ творится что-то неладное.
   Воспитатели мечутся, какъ угорeлые, изъ штаба въ Вохръ и изъ Вохра въ штабъ.
   А мы все стоимъ и стоимъ. Наконецъ, выясняется: начальникъ Вохра требуетъ,
   чтобы кто-нибудь изъ воспитателей расписался на спискe отправляемыхъ на
   работу ребятъ, взявъ на себя, такимъ образомъ, отвeтственность за ихъ, такъ
   сказать, сохранность, за то, что они не разбeгутся. Никто расписываться не
   хочетъ. Видемана въ колонiи нeтъ. Распорядиться некому. Боюсь, что изъ моего
   предпрiятiя ничего не выйдетъ и что колонну придется распустить по баракамъ,
   но чувствую -- для ребятъ это будетъ великимъ разочарованiемъ.
   -- Ну, а если распишусь я?
   -- Ну, конечно... Только въ случаe побeга кого-нибудь, вамъ и отвeчать
   придется...
   Мы идемъ въ Вохръ, и тамъ я равнодушно подмахиваю свою фамилiю подъ
   длиннымъ спискомъ отправляемыхъ на работу {414} ребятъ. Начальникъ Вохра
   провожаетъ меня весьма неопредeленнымъ напутствiемъ:
   -- Ну, смотрите же!
  
   ___
  
   На будущей площадкe выясняется, что въ качествe рабочей силы мои
   безпризорники не годятся рeшительно никуда. Несмотря на ихъ волчью
   выносливость къ холоду и къ голоду, работать они не могутъ: не хватаетъ
   силъ. Тяжелыя лопаты оттягиваютъ ихъ тоненькiя, какъ тростинки, руки,
   дыханiя не хватаетъ, мускульной выносливости нeтъ никакой. Работа идетъ
   порывами -- то сразу бросаются всe, точно рыбья стайка по неслышной командe
   своего нeмого вожака, то сразу всe останавливаются, кидаютъ лопаты и
   укладываются на мокрой холодной травe.
   Я ихъ не подгоняю. Торопиться некуда. Какой-то мальчишка выдвигаетъ
   проектъ: вмeсто того, чтобы выкорчевывать пни -- разложить по хорошему
   костру на каждомъ изъ нихъ: вотъ они постепенно сгорятъ и истлeютъ.
   Раскладывать тридцать костровъ -- рискованно, но штуки три мы все-таки
   разжигаемъ. Я подсаживаюсь къ группe ребятъ у одного изъ костровъ.
   -- А ты, дядь, на пенекъ сядай, а то штаны замочишь.
   Я сажусь на пенекъ и изъ внутренняго кармана кожанки достаю пачку
   махорки. Жадные глаза смотрятъ на эту пачку. Я свертываю себe папиросу и
   молча протягиваю пачку одному изъ ближайшихъ мальчишекъ.
   -- Можно свернуть? -- нeсколько недоумeвающе спрашиваетъ онъ.
   -- Вертайте.
   -- Нeтъ, мы не всю.
   -- Да хоть и всю.
   -- Такъ мы, дядя, половину отсыпемъ.
   -- Валяйте всю, у меня еще махорка есть.
   -- Ишь ты...
   Достаются какiе-то листки -- конечно, изъ завклубовской библiотеки, --
   ребята быстро и дeловито распредeляютъ между собой полученную махорку.
   Черезъ минуту всe торжественно и молча дымятъ. Молчу и я.
   -- Дядь, а дядь, а площадку-то эту -- зачeмъ строимъ?
   -- Такъ я же вамъ, ребята, еще въ колонiи, передъ строемъ объяснилъ --
   въ футболъ будете играть.
   -- Такъ это -- для митингу, вралъ, небось, дядя, а?
   Я объясняю еще разъ. Ребята вeрятъ плохо. "Что-бъ они для насъ дeлать
   что стали -- держи карманъ"... "Насъ сюда для умору, а не для футбола
   посадили". "Конечно, для умору -- какой имъ хрeнъ насъ физкультурой
   развивать". "Знаемъ мы ужъ: строить-то насъ пошлютъ -- а играть будутъ
   гады".
   -- Какiе гады? {415}
   -- А вотъ эти... -- безпризорникъ привелъ совершенно непечатный
   терминъ, обозначающiй самоохранниковъ.
   -- "На гадовъ работать не будемъ"... "Хрeнъ съ ними -- пусть сами
   работаютъ".
   Я пытаюсь убeдить ребятъ, что играть будутъ и они: "Э, нeтъ, такое ужъ
   мы слыхали". "Насъ, дядя, не проведешь". "Заливай кому другому"...
   Я чувствую, что эту тему лучше бы до поры до времени оставить въ
   сторонe -- очень ужъ широкая тема. На "гадовъ" не хочетъ работать и рабочiй,
   не хотятъ и безпризорники... Я вспомнилъ исторiю со своими спортпарками,
   вспомнилъ сообщенiе Радецкаго о ихъ дальнeйшей судьбe -- и даже нeсколько
   удивился: въ сущности, вотъ съ этой безпризорной площадкой повторяется
   совершенно та же схема: я дeйствую, какъ нeсколько, скажемъ, идеалистически
   настроенный спецъ -- никто же меня не тянулъ браться за эту площадку, развe
   что завклубъ; я, значитъ, буду планировать и, такъ сказать, организовывать,
   безпризорники будутъ строить -- а играть будутъ самоохрана и Вохръ... И въ
   самомъ дeлe -- стоило ли огородъ городить?.. Я переношу вопросъ въ нeсколько
   иную плоскость:
   -- Такъ вамъ же веселeе пойти поковыряться здeсь въ лeсу, чeмъ торчать
   въ баракахъ.
   Мои собесeдники оказываются гораздо сообразительнeе, чeмъ могъ
   предполагать.
   -- Объ этомъ и разговору нeтъ, въ баракахъ съ тоски къ ... матери
   подохнуть можно, а еще зимой -- такъ ну его... Намъ расчетъ такой, чтобы
   строить ее все лeто -- все лeто будутъ водить...
  
   ___
  
   Безпризорники всeхъ безконечныхъ совeтскихъ соцiалистическихъ,
   федеративныхъ, автономныхъ и прочихъ республикъ говорятъ на одномъ и томъ же
   блатномъ жаргонe и съ однимъ и тeмъ же одесскимъ акцентомъ. По степени
   выработанности этого жаргона и акцента можно до нeкоторой степени судить о
   длительности безпризорнаго стажа даннаго мальчишки. Кое-кто изъ моихъ
   собесeдниковъ еще не утерялъ своего основного акцента. Я спрашиваю одного
   изъ нихъ, когда это онъ попалъ въ безпризорники. Оказывается, съ осени
   прошлаго года, здeсь -- съ весны нынeшняго -- тысячу девятьсотъ тридцать
   четвертаго... Такихъ -- призыва этого года -- въ моей группe набирается пять
   человeкъ -- въ группe его человeкъ сорокъ... Еще одно открытiе...
   Мальчишка со стажемъ этого года -- явственно крестьянскiй мальчишка съ
   ясно выраженнымъ вологодскимъ акцентомъ, лeтъ этакъ 13-14-ти.
   -- А ты-то какъ попалъ?
   Мальчишка разсказываетъ: отецъ былъ колхозникомъ, попался на кражe
   колхозной картошки, получилъ десять лeтъ. Мать померла съ голоду. "А въ
   деревнe-то пусто стало -- все одно, какъ {416} въ лeсу... повысылали.
   Младшiй братъ давно болeлъ глазами и ослeпъ". Разсказчикъ забралъ своего
   братишку и отправился въ Питеръ, гдe у него служила какая-то тетка. "Гдe
   служила?" -- "Извeстно гдe -- на заводe". "А на какомъ?" -- "Ну, просто на
   заводe"...
   Словомъ -- тетка Ксюшка, а фамилiю забылъ -- вродe чеховскаго адреса:
   "на деревню, дeдушкe". Кое-какъ добрались до Питера, который оказался
   нeсколько не похожъ на все то, что лeсной крестьянскiй мальчишка видалъ на
   своемъ вeку. Братъ гдe-то затерялся въ вокзальной сутолокe, а парнишку
   сцапало ГПУ.
   -- А, небось, слямзилъ тоже? -- скептически прерываетъ кто-то изъ
   ребятъ.
   -- Н-не, не успeлъ... Неумeлый былъ.
   Теперь-то онъ научится...
   Второй -- призыва этого года -- сынъ московскаго рабочаго. Рабочаго съ
   семьей перебрасывали на Магнитку. Мальчишка -- тоже лeтъ 12--13-ти -- не то
   отсталъ отъ поeзда, побeжавъ за кипяткомъ, не то, набравъ кипятку, попалъ не
   въ тотъ поeздъ -- толкомъ онъ разсказать объ этомъ не могъ. Ну, и тутъ
   завертeлось. Мотался по какимъ-то станцiямъ, разыскивая семью -- вeроятно, и
   семья его разыскивала; подобрали его безпризорники -- и пошелъ парень...
   Остальныя исторiи совершенно стандартны: голодъ, священная
   соцiалистическая собственность, ссылка отца -- а то и обоихъ родителей -- за
   попытку прокормить ребятъ своимъ же собственнымъ хлeбомъ, который нынe
   объявленъ колхознымъ, священнымъ и неприкосновеннымъ для мужичьяго рта --
   ну, остальное ясно. У городскихъ, преимущественно рабочихъ дeтей,
   безпризорность начинается съ безнадзорности: отецъ на работe часовъ по 12 --
   15, мать -- тоже, дома eсть нечего, начинаетъ мальчишка подворовывать,
   потомъ собирается цeлая стайка вотъ этакихъ "промышленниковъ" -- дальше
   опять все понятно. Новымъ явленiемъ былъ еврейскiй мальчишка, сынъ
   еврейскаго колхозника -- побочный продуктъ коллективизацiи джойнтовскихъ
   колонiй въ Крыму. Продуктовъ еврейскаго раскулачиванiя мнe еще видать не
   приходилось. Другой безпризорникъ-еврей пережилъ исторiю болeе путаную и
   связанную съ Биробиджаномъ -- эта исторiя слишкомъ длинна для данной темы...
   Вообще здeсь былъ нeкiй новый видъ того совeтскаго интернацiонала --
   интернацiонала голода, горя и нищеты, -- нивеллирующiй всe нацiональныя
   отличiя. Какой-то грузинъ -- уже совсeмъ проeденный туберкулезомъ и все
   время хрипло кашляющiй. Утверждаетъ, что онъ сынъ доктора, разстрeляннаго
   ГПУ.
   -- Ты по грузински говоришь?
   -- Н-не, забылъ...
   Тоже... руссификацiя... Руссификацiя людей, уходящихъ на тотъ свeтъ...
  
   ___
  
   Разговоръ шелъ какъ-то нервно: ребята то замолкали всe, то сразу --
   наперебой... Въ голову все время приходило сравненiе {417} съ рыбьей
   стайкой: точно кто-то невидимый и неслышный командуетъ... И въ голосахъ, и
   въ порывистости настроенiй, охватывающихъ сразу всю эту безпризорную стайку,
   было что-то отъ истерики... Не помню, почему именно я одному изъ ребятъ
   задалъ вопросъ о его родителяхъ -- и меня поразила грубость отвeта:
   -- Подохли. И хрeнъ съ ними. Мнe и безъ родителевъ не хуже...
   Я повернулся къ нему. Это былъ мальчишка лeтъ 15--16-ти, съ упрямымъ
   лбомъ и темными, озлобленными глазами.
   -- Ой-ли?
   -- А на хрeна они мнe сдались? Живу вотъ и безъ нихъ.
   -- И хорошо живешь?
   Мальчишка посмотрeлъ на меня злобно:
   -- Да вотъ, какъ хочу, такъ и живу...
   -- Ужъ будто? -- Въ отвeтъ мальчишка выругался -- вонюче и виртуозно...
   -- Вотъ, -- сказалъ я, -- eлъ бы ты борщъ, сваренный матерью, а не
   лагерную баланду. Учился бы, въ футболъ игралъ.. Вши бы не eли.
   -- А ну тебя къ.... матери, -- сказалъ мальчишка, густо сплюнулъ въ
   костеръ и ушелъ, на ходу независимо подтягивая свои спадающiе штаны. Отойдя
   шаговъ десятокъ, оглянулся, плюнулъ еще разъ и бросилъ по моему адресу:
   -- Вотъ тоже еще стерва выискалась!..
   Въ глазахъ его ненависть...
  
   ___
  
   Позже, по дорогe изъ колонiи дальше на сeверъ, я все вспоминалъ этого
   мальчишку съ его отвратительнымъ сквернословiемъ и съ ненавистью въ глазахъ
   и думалъ о полной, такъ сказать, законности, о неизбeжной обусловленности
   вотъ этакой психологiи. Не несчастная случайность, а общество,
   организованное въ государство, лишило этого мальчишку его родителей. Его
   никто не подобралъ и ему никто не помогъ. Съ первыхъ же шаговъ своего
   "самостоятельнаго" и мало-мальски сознательнаго существованiя онъ былъ
   поставленъ передъ альтернативой -- или помереть съ голоду, или нарушать
   общественные законы въ ихъ самой элементарнeйшей формe. Вотъ одинъ изъ
   случаевъ такого нарушенiя:
   Дeло было на базарe въ Одессe въ 1925 или 1926 году. Какой-то
   безпризорникъ вырвалъ изъ рукъ какой-то дамочки каравай хлeба и бросился
   бeжать. Дамочка подняла крикъ, мальчишку какъ-то сбили съ ногъ. Падая,
   мальчишка въ кровь разбилъ себe лицо о мостовую. Дамочка подбeжала и стала
   колотить его ногой въ спину и въ бокъ. Примeру дамочки послeдовалъ и еще
   кое-кто. Съ дамочкой, впрочемъ, было поступлено не по хорошему: какой-то
   студентъ звeрской пощечиной сбилъ ее съ ногъ. Но не въ этомъ дeло: лежа на
   землe, окровавленный и избиваемый, ежась и подставляя подъ удары наиболeе
   выносливыя части своего тeла, мальчишка съ жадной торопливостью рвалъ зубами
   и, {418} не жуя, проглатывалъ куски измазаннаго въ крови и грязи хлeба.
   Потомъ окровавленнаго мальчишку поволокли въ милицiю. Онъ шелъ, всхлипывая,
   утирая рукавомъ слезы и кровь и продолжая съ той же жадной спeшкой
   дожевывать такой цeной отвоеванный отъ судьбы кусокъ пищи.
   Никто изъ этихъ дeтей не могъ, конечно, лечь на землю, сложить руки на
   животикe и съ этакой мирной резиньяцiей помереть во славу будущихъ
   соцiалистическихъ поколeнiй... Они, конечно, стали бороться за жизнь --
   единственнымъ способомъ, какой у нихъ оставался: воровствомъ. Но, воруя, они
   крали у людей послeднiй кусокъ хлeба -- предпослeдняго не имeлъ почти никто.
   Въ нищетe совeтской жизни, въ миллiонныхъ масштабахъ соцiалистической
   безпризорности -- они стали общественнымъ бeдствiемъ. И они были выброшены
   изъ всякаго общества -- и оффицiальнаго, и неоффицiальнаго. Они превратились
   въ бeшенныхъ волковъ, за которыми охотятся всe.
   Но въ этомъ мiрe, который на нихъ охотился, гдe-то тамъ оставались все
   же и дeти, и родители, и семья, и забота, кое-какая сытость и даже кое-какая
   безопасность -- и все это было навсегда потеряно для вотъ этихъ
   десятилeтнихъ, для этихъ дeтей, объявленныхъ болeе или менeе внe закона. Во
   имя психическаго самосохраненiя, чисто инстинктивно они вынуждены были
   выработать въ себe психологiю отдeльной стаи. И ненавидящiй взглядъ моего
   мальчишки можно было перевести такъ: "А ты мнe можешь вернуть родителей,
   семью, мать, борщъ? Ну, и иди къ чортовой матери, не пили душу"...
  
   ___
  
   Мальчишка отошелъ къ другому костру. У нашего -- опять воцарилось
   молчанiе. Кто-то предложилъ: спeть бы... "Ну, спой". Юдинъ изъ мальчиковъ
   лихо вскочилъ на ноги, извлекъ изъ кармана что-то вродe кастаньетъ и,
   приплясывая и подергиваясь, задорно началъ блатную пeсенку:
  
   За что мы страдали, за что мы боролись,
   За что мы проливали свою кровь?
   За накрашенныя губки, за колeни ниже юбки,
   За эту распроклятую любовь?..
  
   "Маруха, маруха, ты брось свои замашки,
   Они комплементируютъ мине".
   Она ему басомъ: "иди ты къ своимъ массамъ,
   Не буду я сидeть въ твоемъ клубe"...
  
   Забубенный мотивъ не подымаетъ ничьего настроенiя. "Да брось ты"!
   Пeвецъ артистически выругался и сeлъ. Опять молчанiе. Потомъ какой-то
   голосокъ затянулъ тягучiй мотивъ: {419}
  
   Эхъ, свистокъ, да братокъ, да на ось,
   Насъ опять повезетъ паровозъ...
   Мы безъ дома, безъ гнeзда, шатья безпризорная...
  
   Пeсню подхватываютъ десятки негромкихъ голосовъ. Поютъ -- кто лежа, кто
   сидя, кто обхвативъ колeни и уткнувъ въ колeни голову, кто тупо и безнадежно
   уставившись въ костеръ -- глаза смотрятъ не на пламя, а куда-то внутрь, въ
   какое-то будущее -- какое будущее?
  
   ...А я, сиротинка,
   Позабыть отъ людей.
   Позабытъ, позаброшенъ
   Съ молодыхъ раннихъ лeтъ,
   А я, сиротинка,
   Счастья, доли мнe нeтъ.
   Ахъ, умру я, умру я,
   Похоронятъ меня --
   И никто не узнаетъ,
   Гдe могилка моя.
  
   Да, о могилкe не узнаетъ, дeйствительно, никто... Негромко тянется
   разъeдающiй душу мотивъ. Посeрeвшiя дeтскiя лица какъ будто всe
   сосредоточились на мысляхъ объ этой могилкe, которая ждетъ ихъ гдe-то очень
   недалеко: то-ли въ трясинe ближайшаго болота, то-ли подъ колесами поeзда,
   то-ли въ цынготныхъ братскихъ ямахъ колонiи, то-ли просто у стeнки ББК
   ОГПУ...
   -- Сволота пришла! -- вдругъ говоритъ одинъ изъ "колонистовъ".
   Оборачиваюсь. Во главe съ Ченикаломъ шествуетъ штукъ двадцать
   самоохранниковъ. Пeсня замолкаетъ. "Вотъ сколопендры, гады, гадючье сeмя"...
   Самоохранники разсаживаются цeпью вокругъ площадки. Ченикалъ
   подсаживается ко мнe. Ребята нехотя подымаются:
   -- Чeмъ съ гадами сидeть, пойдемъ ужъ копать, что-ль...
   -- Хай сами копаютъ... Мы насаживаться будемъ, а они -- сидeть, да
   смотрeть. Пусть и эта язва сама себe могилу копаетъ...
   Ребята нехотя подымаются и съ презрительной развалочкой покидаютъ нашъ
   костеръ. Мы съ Ченикаломъ остаемся одни. Ченикалъ мнe подмигиваетъ: "вотъ,
   видали, дескать, что за народъ"... Я это вижу почище Ченикала.
   -- А вы зачeмъ собственно свой отрядъ привели?
   -- Да что-бъ не разбeжались.
   -- Нечего сказать, спохватились, мы тутъ ужъ три часа.
   Ченикалъ пожимаетъ плечами: "какъ-то такъ очень ужъ скоро все вышло"...
  
   ___
  
   Къ обeденному часу я выстраиваю ребятъ въ колонну, и мы возвращаемся
   домой. Колонну со всeхъ сторонъ оцeпили самоохранники, вооруженные
   спецiальными дубинками. Я иду рядомъ {420} съ колонной. Какой-то мальчишка
   начинаетъ подозрительно тереться около меня. Мои наружные карманы
   благоразумно пусты, и я иронически оглядываю мальчишку: опоздалъ...
   Мальчишка иронически поблескиваетъ плутоватыми глазками и отстаетъ отъ меня.
   Въ колоннe раздается хохотъ. Смeюсь и я -- нeсколько дeланно. "А ты, дядь,
   въ карманe пощупай." Я лeзу рукой въ карманъ.
   Хохотъ усиливается. Къ своему изумленiю, вытаскиваю изъ кармана давеча
   спертый кисетъ. Но самое удивительное то, что кисетъ полонъ. Развязываю --
   махорка. Ну-ну... Спертую у меня махорку мальчишки, конечно, выкурили сразу
   -- значитъ, потомъ устроили какой-то сборъ. Какъ и когда? Колонна весело
   хохочетъ вся: "у дядьки инструктора махорка воскресла, ай да дядя...
   Говорили тебe -- держи карманъ шире. А въ другой разъ, дядь, не корчи
   фраера"...
   -- Съ чего это вы? -- нeсколько растерявшись, спрашиваю я у ближайшаго
   "пацана".
   Пацанъ задорно ухмыльнулся, скаля наполовину выбитые зубы.
   -- А это у насъ по общему собранiю дeлается, прямо какъ у большихъ.
   Я вспомнилъ повeшеннаго сомоохранника и подумалъ о томъ, что эти
   дeтскiя "общiя собранiя" будутъ почище взрослыхъ...
   Въ хвостe колонны послышались крики и ругань. Ченикалъ своимъ волчьимъ
   броскомъ кинулся туда и заоралъ: "колонна-а, стой!" Колонна, потоптавшись,
   остановилась. Я тоже подошелъ къ хвосту колонны. На придорожномъ камнe
   сидeлъ одинъ изъ самоохранниковъ, всхлипывая и вытирая кровь съ разбитой
   головы.
   "Камнемъ заeхали", -- пояснилъ Ченикалъ. Его волчьи глазки пронзительно
   шныряли по лицамъ безпризорниковъ, стараясь отыскать виновниковъ.
   Безпризорники вели себя издeвательски.
   -- Это я, товарищъ воспитатель, это я. А ты минe въ глаза посмотри. А
   ты минe у ж... посмотри... -- ну и такъ далeе. Было ясно, что виновнаго не
   найти: камень вырвался откуда-то изъ середины колонны и угодилъ
   самоохраннику въ темя.
   Самоохранникъ всталъ, пошатываясь. Двое изъ его товарищей поддерживали
   его подъ руки. Въ глазахъ у всeхъ трехъ была волчья злоба.
   ...Да, придумано, что и говорить, толково: раздeляй и властвуй. Эти
   самоохранники точно такъ же спаяны въ одну цeпочку -- они, Ченикалъ,
   Видеманъ, Успенскiй -- какъ на волe совeтскiй активъ спаянъ съ совeтской
   властью въ цeломъ. Спаянъ кровью, спаянъ ненавистью остальной массы, спаянъ
   сознанiемъ, что только ихъ солидарность всей банды, только энергiя и
   безпощадность ихъ вождей могутъ обезпечить имъ, если и не очень
   человeческую, то все-таки жизнь...
   Ченикалъ зашагалъ рядомъ со мной.
   -- Вотъ видите, товарищъ Солоневичъ, какая у насъ работа. Вотъ --
   пойди, найди... Въ шестомъ баракe ночью въ дежурнаго воспитателя пикой
   швырнули.
   -- Какой пикой?
   -- А такъ: палка, на палкe гвоздь. Въ спину угодили. Не {421} сильно, а
   проковыряли. Вотъ такъ и живемъ. А то вотъ, весной было: въ котелъ въ
   вольнонаемной столовой наклали битаго стекла. Хорошо еще, что поваръ
   замeтилъ -- крупное стекло было... Я знаете, въ партизанской красной армiи
   былъ; вотъ тамъ -- такъ это война -- не знаешь съ которой стороны рeзать
   будутъ, а рeзали въ капусту. Честное вамъ говорю слово: тамъ и то легче
   было.
   Я вeжливо посочувствовалъ Ченикалу...
  
   ВИДЕМАНЪ ХВАТАЕТЪ ЗА ГОРЛО
  
  
   Придя въ колонiю, мы пересчитали свой отрядъ. Шестнадцать человeкъ
   все-таки сбeжало. Ченикалъ въ ужасe. Черезъ полчаса меня вызываетъ
   начальникъ Вохра. У него повадка боа-констриктора, предвкушающаго хорошiй
   обeдъ и медленно развивающаго свои кольца.
   -- Такъ -- шестнадцать человeкъ у васъ сбeжало?
   -- У меня никто не сбeжалъ.
   Удавьи кольца распрямляются въ матъ.
   -- Вы мнe тутъ янкеля не крутите, я васъ... и т.д.
   Совсeмъ дуракъ человeкъ. Я сажусь на столъ, вынимаю изъ кармана
   образцово показательную коробку папиросъ. Данная коробка была получена въ
   медгорскомъ распредeлителe ГПУ по спецiальной запискe Успенскаго (всего было
   получено сто коробокъ) -- единственная бытовая услуга, которую я соизволилъ
   взять у Успенскаго. Наличiе коробки папиросъ сразу ставитъ человeка въ нeкiй
   привиллегированный разрядъ -- въ лагерe въ особенности, ибо коробка папиросъ
   доступна только привиллегированному сословiю... Отъ коробки папиросъ языкъ
   начальника Вохра прилипаетъ къ его гортани.
   Я досталъ папиросу, постучалъ мундштукомъ, протянулъ коробку начальнику
   Вохра: "Курите? А скажите, пожалуйста, сколько вамъ собственно лeтъ?"
   -- Тридцать пять, -- ляпаетъ начальникъ Вохра и спохватывается --
   попалъ въ какой-то подвохъ. -- А вамъ какое дeло, что это вы себe
   позволяете?
   -- Нeкоторое дeло есть... Такъ какъ вамъ тридцать пять лeтъ а не три
   года, вы бы, кажется, могли понять, что одинъ человeкъ не имeетъ никакой
   возможности услeдить за сотней безпризорниковъ, да еще въ лeсу.
   -- Такъ чего же вы расписывались?
   -- Я расписывался въ наличiи рабочей силы. А для охраны существуете вы.
   Ежели вы охраны не дали -- вы и отвeчать будете. А если вы еще разъ
   попытаетесь на меня орать -- это для васъ можетъ кончиться весьма нехорошо.
   -- Я доложу начальнику колонiи...
   -- Вотъ съ этого надо бы и начинать...
   Я зажигаю спичку и вeжливо подношу ее къ папиросe начальника Вохра.
   Тотъ находится въ совсeмъ обалдeломъ видe.
   Вечеромъ я отправляюсь къ Видеману. Повидимому, за мной была какая-то
   слeжка -- ибо вмeстe со мной къ Видеману торопливо {422} вваливается и
   начальникъ Вохра. Онъ, видимо, боится, что о побeгe я доложу первый и не въ
   его пользу.
   Начальникъ Вохра докладываетъ: вотъ, дескать, этотъ товарищъ взялъ на
   работу сто человeкъ, а шестнадцать у него сбeжало. Видеманъ не проявляетъ
   никакого волненiя: "такъ, говорите, шестнадцать человeкъ?"
   -- Точно такъ, товарищъ начальникъ.
   -- Ну, и чортъ съ ними.
   -- Трое вернулись. Сказываютъ, одинъ утопъ въ болотe. Хотeли вытащить,
   да чуть сами не утопли.
   -- Ну, и чортъ съ нимъ...
   Начальникъ Вохра балдeетъ снова. Видеманъ оборачивается ко мнe:
   -- Вотъ что, тов. Солоневичъ. Вы остаетесь у насъ. Я звонилъ Корзуну и
   согласовалъ съ нимъ все, онъ уже давно обeщалъ перебросить васъ сюда. Ваши
   вещи будутъ доставлены изъ Медгоры оперативнымъ отдeленiемъ...
   Тонъ -- вeжливый, но не допускающiй никакихъ возраженiй. И подъ
   вeжливымъ тономъ чувствуются оскаленные зубы всегда готоваго прорваться
   административнаго восторга.
   На душe становится нехорошо. У меня есть подозрeнiя, что Корзуну онъ
   вовсе не звонилъ, -- но что я могу подeлать. Здeсь я Видеману, въ сущности,
   не нуженъ ни къ чему, но у Видемана есть Вохръ, и онъ можетъ меня здeсь
   задержать, если и не надолго, то достаточно для того, чтобы сорвать побeгъ.
   "Вещи будутъ доставлены оперативнымъ отдeленiемъ" -- значитъ, оперродъ
   полeзетъ на мою полку и обнаружитъ: запасы продовольствiя, еще не
   сплавленные въ лeсъ, и два компаса, только что спертые Юрой изъ техникума.
   Съ моей задержкой -- еще не такъ страшно. Юра пойдетъ къ Успенскому -- и
   Видеману влетитъ по первое число. Но компасы?
   Я чувствую, что зубы Видемана вцeпились мнe въ горло. Но сейчасъ нужно
   быть спокойнымъ. Прежде всего -- нужно быть спокойнымъ.
   Я достаю свою коробку папиросъ и протягиваю Видеману. Видеманъ смотритъ
   на нее недоумeвающе.
   -- Видите ли, товарищъ Видеманъ... Какъ разъ передъ отъeздомъ я на эту
   тему говорилъ съ товарищемъ Успенскимъ... Просилъ его о переводe сюда...
   -- Почему съ Успенскимъ? При чемъ здeсь Успенскiй?
   Въ рыкe тов. Видемана чувствуется нeкоторая неувeренность.
   -- Я сейчасъ занятъ проведенiемъ вселагерной спартакiады... Тов.
   Успенскiй лично руководить этимъ дeломъ... Корзунъ нeсколько не въ курсe
   всего этого -- онъ все время былъ въ разъeздахъ... Во всякомъ случаe, до
   окончанiя спартакiады о моемъ переводe сюда не можетъ быть и рeчи... Если вы
   меня оставите здeсь вопреки прямому распоряженiю Успенскаго, -- думаю,
   могутъ быть крупныя непрiятности...
   -- А вамъ какое дeло? Я васъ отсюда не выпущу, и не о {423} чемъ
   говорить... Съ Успенскимъ Корзунъ договорится и безъ васъ.
   Плохо. Видеманъ и въ самомъ дeлe можетъ не выпустить меня. И можетъ
   дать распоряженiе оперативному отдeленiю о доставкe моихъ вещей. Въ
   частности, и компасовъ. Совсeмъ можетъ быть плохо. Говоря просто, отъ того,
   какъ я сумeю открутиться отъ Видемана, зависитъ наша жизнь -- моя, Юры и
   Бориса. Совсeмъ плохо...
   -- Я вамъ уже докладывалъ, что тов. Корзунъ не вполнe въ курсe дeла. А
   дeло очень срочное. И если подготовка къ спартакiадe будетъ заброшена недeли
   на двe...
   -- Можете уходить, -- говоритъ Видеманъ начальнику Вохра. Тотъ
   поворачивается и уходитъ.
   -- Что это вы мнe плетете про какую-то спартакiаду?
   Господи, до чего онъ прозраченъ, этотъ Видеманъ. Зубы чешутся, но тамъ,
   въ Медгорe, сидитъ хозяинъ съ большой палкой. Чортъ его знаетъ, какiя у
   этого "писателя" отношенiя съ хозяиномъ... Цапнешь за икру, а потомъ
   окажется -- не во время. И потомъ... хозяинъ... палка... А отступать -- не
   хочется: какъ никакъ административное самолюбiе...
   Я вмeсто отвeта достаю изъ кармана "Перековку" и пачку приказовъ о
   спартакiадe. -- Пожалуйте.
   Видемановскiя челюсти разжимаются и хвостъ прiобрeтаетъ вращательное
   движенiе. Гдe-то въ глубинe души Видеманъ уже благодаритъ своего ГПУ-скаго
   создателя, что за икру онъ не цапнулъ...
   -- Но противъ вашего перевода сюда послe спартакiады вы, тов.
   Солоневичъ, надeюсь, ничего имeть не будете?
   Ухъ, выскочилъ... Можно бы, конечно, задать Видеману вопросъ -- для
   чего я ему здeсь понадобился, но, пожалуй, не стоитъ...
   ...Ночью надъ колонiей реветъ приполярная буря. Вeтеръ бьетъ въ окна
   тучами песку. Мнe не спится. Въ голову почему-то лeзутъ мысли о зимe и о
   томъ, что будутъ дeлать эти четыре тысячи мальчиковъ въ безконечныя зимнiя
   ночи, когда чертова куча будетъ завалена саженными сугробами снeга, а въ
   баракахъ будутъ мерцать тусклыя коптилочки -- до зимы вeдь всe эти четыре
   тысячи ребятъ "ликвидировать" еще не успeютъ...
   Вспомнился кисетъ махорки: человeческая реакцiя на человeческiя
   отношенiя... Значитъ -- не такъ ужъ они безнадежны -- эти невольные воры?..
   Значитъ -- Божья искра въ нихъ все еще теплится... Но кто ее будетъ
   раздувать -- Видеманъ? Остаться здeсь, что-ли? Нeтъ, невозможно ни
   технически -- спартакiада, побeгъ, 28-е iюля, ни психологически -- все равно
   ничeмъ, ничeмъ не поможешь... Такъ, развe только: продлить агонiю...
   Въ голову лeзетъ мысль объ утонувшемъ въ болотe мальчикe, о тeхъ
   тринадцати, которые сбeжали (сколько изъ нихъ утонуло въ карельскихъ
   трясинахъ?), о дeвочкe съ кастрюлей льда, о профессорe Авдeевe, замерзшемъ у
   своего барака, о наборщикe Мишe, вспомнились всe мои горькiе опыты
   "творческой работы", все мое {424} горькое знанiе о судьбахъ всякой
   человeчности въ этомъ "соцiалистическомъ раю". Нeтъ, ничeмъ не поможешь.
   Утромъ я уeзжаю изъ "второго Болшева" -- аки тать въ нощи, не
   попрощавшись съ завклубомъ: снова возьметъ за пуговицу и станетъ
   уговаривать. А что я ему скажу?
   ...Въ мiрe существуетъ "Лига защиты правъ человeка". И человeкъ, и его
   права въ послeднiе годы стали понятiемъ весьма относительнымъ. Человeкомъ,
   напримeръ, пересталъ быть кулакъ -- его правъ лига защищать даже и не
   пыталась.
   Но есть права, находящiяся абсолютно внe всякаго сомнeнiя: это права
   дeтей. Они не дeлали ни революцiи, ни контръ-революцiи. Они гибнутъ
   абсолютно безъ всякой личной вины со своей стороны.
   Къ описанiю этой колонiи я не прибавилъ ничего: ни для очерненiя
   большевиковъ, ни для обeленiя безпризорниковъ. Сущность дeла заключается въ
   томъ, что для того, чтобы убрать подальше отъ глазъ культурнаго мiра
   созданную и непрерывно создаваемую вновь большевизмомъ безпризорность,
   совeтская власть -- самая гуманная въ мiрe -- лишила родителей миллiоны
   дeтей, выкинула этихъ дeтей изъ всякаго человeческаго общества, заперла
   остатки ихъ въ карельскую тайгу и обрекла на медленную смерть отъ голода,
   холода, цынги, туберкулеза...
   На просторахъ райскихъ долинъ соцiализма такихъ колонiй имeется не
   одна. Та, которую я описываю, находится на берегу Бeломорско-Балтiйскаго
   канала, въ 27-ми километрахъ къ сeверу отъ гор. Повeнца.
   Если у "Лиги защиты правъ" есть хотя бы элементарнeйшая человeческая
   совeсть -- она, быть можетъ, поинтересуется этой колонiей....
   Долженъ добавить, что до введенiя закона о разстрeлахъ малолeтнихъ,
   этихъ мальчиковъ разстрeливали и безъ всякихъ законовъ, въ порядкe, такъ
   сказать, обычнаго совeтскаго права...
  
   ВОДОРАЗДEЛЪ
  
  
   На той же моторкe и по тому же пустынному каналу я тащусь дальше на
   сeверъ. Черезъ четверть часа лeсъ закрываетъ отъ меня чортову кучу
   безпризорной колонiи.
   Въ сущности, мой отъeздъ сильно похожъ на бeгство -- точнeе, на
   дезертирство. А -- что дeлать? Строить футбольныя площадки на ребячьихъ
   костяхъ? Вотъ -- одинъ уже утонулъ въ болотe... что сталось съ тeми
   тринадцатью, которые не вернулись?
   Каналъ тихъ и пусть. На моторкe я -- единственный пассажиръ. Каюта,
   человeкъ на 10-15, загажена и заплевана; на палубe -- сырой пронизывающiй
   вeтеръ, несущiй надъ водой длинныя вуали утренняго тумана. "Капитанъ",
   сидящiй въ рулевой будкe, жестомъ приглашаетъ меня въ эту будку. Захожу и
   усаживаюсь рядомъ съ капитаномъ. Здeсь тепло и не дуетъ, сквозь окна кабинки
   можно любоваться надвигающимся пейзажемъ: болото и лeсъ, узкая лента канала,
   обложенная грубо отесанными кусками гранита. {425} Мeстами гранитъ уже
   осыпался, и на протяженiи сотенъ метровъ въ воду вползаютъ медленная осыпи
   песку. Капитанъ обходитъ эти мeста, держась поближе къ противоположному
   берегу.
   -- Что-жъ это? Не успeли достроить -- уже и разваливается?
   Капитанъ флегматично пожимаетъ плечами.
   -- Песокъ -- это что. А вотъ -- плотины заваливаются, вотъ за
   Водораздeломъ сами посмотрите. Подмываетъ ихъ снизу, что-ли... Гнилая
   работа, какъ есть гнилая, тяпъ да ляпъ: гонютъ, гонютъ, вотъ и выходитъ --
   не успeли построить, -- глядишь, а все изъ рукъ разлазится. Вотъ сейчасъ --
   всю весну чинили, экскаваторы работали, не успeли подлатать -- снова
   разлeзлось. Да, песокъ -- это что? А какъ съ плотинами будетъ -- никому
   неизвeстно. Другой каналъ думаютъ строить -- не дай Господи...
   О томъ, что собираются строить "вторую нитку" канала, я слыхалъ еще въ
   Медгорe. Изыскательныя партiи уже работали, и въ производственномъ отдeлe
   уже висeла карта съ двумя варiантами направленiя этой "второй нитки" --
   насколько я знаю, ее все-таки не начали строить...
   -- А что возятъ по этому каналу?
   -- Да вотъ -- васъ возимъ.
   -- А еще что?
   -- Ну, еще кое кого, вродe васъ ...
   -- А грузы?
   -- Какiе тутъ грузы? Вотъ вчера на седьмой участокъ, подъ Повeнцомъ,
   пригнали двe баржи съ ссыльными -- одни бабы... Тоже -- грузъ, можно
   сказать... Ахъ ты, мать твою...
   Моторка тихо въeхала въ какую-то мель. "Стой! давай полный назадъ", --
   заоралъ капитанъ въ трубку. Моторъ далъ заднiй ходъ; пeна взбитой воды
   побeжала отъ кормы къ носу; суденышко не сдвинулось ни на вершокъ. Капитанъ
   снова выругался: "вотъ, заговорились и въeхали, ахъ ты, мать его"... Снизу
   прибeжалъ замасленный механикъ и въ свою очередь обложилъ капитана. "Ну,
   что-жъ, пихаться будемъ!" -- сказалъ капитанъ фаталистически.
   На моторкe оказалось нeсколько шестовъ, спецiально приспособленныхъ для
   "пиханiя", съ широкими досками на концахъ, чтобы шесты не уходили въ песокъ.
   Дали полный заднiй ходъ, навалились на шесты, моторка мягко скользнула
   назадъ, потомъ, освободившись, рeзко дернулась къ берегу. Капитанъ въ
   нeсколько прыжковъ очутился у руля и едва успeлъ спасти корму отъ удара о
   береговые камни. Механикъ, выругавшись еще разъ, ушелъ внизъ, къ мотору.
   Снова усeлись въ будкe.
   -- Ну, будетъ лясы точать, -- сказалъ капитанъ, -- тутъ песокъ со всeхъ
   щелей лeзетъ, а напорешься на камень -- пять лeтъ дадутъ.
   -- А вы -- заключенный?
   -- А то -- что же?
   Часа черезъ два мы подъeзжаемъ къ Водораздeлу -- высшей точкe канала.
   Отсюда начинается спускъ на сeверъ, къ Сорокe. Огромный и совершенно пустой
   затонъ, замкнутый съ сeвера гигантской бревенчатой дамбой. Надъ шлюзомъ --
   бревенчатая трiумфальная арка съ надписью объ энтузiазмe, побeдахъ и о {426}
   чемъ-то еще. Другая такая же арка, только гранитная, перекинута черезъ
   дорогу къ лагерному пункту. Огромная -- и тоже пустынная -- площадь,
   вымощенная булыжниками, замыкается съ сeвера длиннымъ, метровъ въ сто,
   двухэтажнымъ бревенчатымъ домомъ. Посерединe площади -- гранитный обелискъ
   съ бюстомъ Дзержинскаго. Все это -- пусто, позанесено пескомъ. Ни на
   площади, ни на шлюзахъ -- ни одной живой души. Я не догадался спросить у
   капитана дорогу къ лагерному пункту, а тутъ спросить не у кого. Обхожу
   дамбу, плотину, шлюзы. На шлюзахъ, оказывается, есть караульная будка, въ
   которой мирно почиваютъ двое "каналохранниковъ". Выясняю, что до лагернаго
   пункта -- версты двe лeсомъ, окаймляющимъ площадь, вeроятно, площадь имени
   Дзержинскаго...
   У оплетеннаго проволокой входа въ лагерь стояло трое вохровцевъ --
   очень рваныхъ, но не очень сытыхъ. Здeсь же торчала караульная будка, изъ
   которой вышелъ уже не вохровецъ, а оперативникъ -- то-есть вольнонаемный
   чинъ ОГПУ, въ длиннополой кавалерiйской шинели съ соннымъ и отъeвшимся
   лицомъ. Я протянулъ ему свое командировочное удостовeренiе. Оперативникъ
   даже не посмотрeлъ на него: "да что тамъ, по личности видно, что свой, --
   проходите". Вотъ такъ комплиментъ! Неужели мимикрiя моя дошла до такой
   степени, что всякая сволочь по одной "личности" признаетъ меня своимъ...
   Я прошелъ за ограду лагеря и только тамъ понялъ, въ чемъ заключалась
   тайна проницательности этого оперативника: у меня не было голоднаго лица,
   слeдовательно, я былъ своимъ. Я понялъ еще одну вещь: что, собственно
   говоря, лагеря, какъ такового, я еще не видалъ -- если не считать
   девятнадцатаго квартала. Я не рубилъ дровъ, не копалъ песку, не вбивалъ свай
   въ бeломорско-балтiйскую игрушку товарища Сталина. Съ первыхъ же дней мы всe
   трое вылeзли, такъ сказать, на лагерную поверхность. И, кромe того,
   Подпорожье было новымъ съ иголочки и сверхударнымъ отдeленiемъ, Медгора же
   была столицей, а вотъ здeсь, въ Водораздeлe, -- просто лагерь -- лагерь не
   ударный, не новый и не столичный. Покосившiеся и почернeлые бараки, крытые
   парусиной, корой, какими-то заплатами изъ толя, жести и, Богъ знаетъ, чего
   еще. Еле вылeзающiя изъ-подъ земли землянки, крытыя дерномъ. Понурые,
   землисто-блeдные люди, которые не то, чтобы ходили, а волокли свои ноги. На
   людяхъ -- несусвeтимая рвань -- большей частью собственная, а не казенная.
   Какой-то довольно интеллигентнаго вида мужчина въ чемъ-то вродe довоенной
   дамской жакетки -- какъ она сюда попала? Вeроятно, писалъ домой -- пришлите
   хоть что-нибудь, замерзаю, -- вотъ и прислали то, что на днe семейственнаго
   сундука еще осталось послe раскулачиванiй и грабежей за полной ненадобностью
   властямъ предержащимъ... Большинство лагерниковъ -- въ лаптяхъ. У нeкоторыхъ
   -- еще проще: йоги обернуты какими-то тряпками и обвязаны мочальными
   жгутами...
   Я поймалъ себя на томъ, что, глядя на все это, я самъ сталъ не идти, а
   тоже волочить ноги... Нeтъ, дальше я не поeду. Ни {427} въ Сегежу, ни въ
   Кемь, ни даже въ Мурманскъ -- къ чертовой матери... Мало ли я видалъ
   гнусности на своемъ вeку -- на сто нормальныхъ жизней хватило бы. И на мою
   хватитъ... Что-то было засасывающее, угнетающее въ этомъ пейзажe голода,
   нищеты и забитости... Медгора показалась домомъ -- уютнымъ и своимъ... Все
   въ мiрe относительно.
   Въ штабe я разыскалъ начальника лагпункта -- желчнаго, взъерошеннаго и
   очумeлаго маленькаго человeчка, который сразу далъ мнe понять, что ни на
   копeйку не вeритъ въ то, что я прieхалъ въ это полукладбище съ цeлью
   выискивать среди этихъ полуживыхъ людей чемпiоновъ для моей спартакiады.
   Тонъ у начальника лагпункта былъ почтительный и чуть-чуть иронически: знаемъ
   мы васъ -- на соломe не проведете, знаемъ, какiя у васъ въ самомъ дeлe
   порученiя.
   Настаивать на спортивныхъ цeляхъ моей поeздки было бы слишкомъ глупо...
   Мы обмeнялись многозначительными взглядами. Начальникъ какъ-то передернулъ
   плечами: "да еще, вы понимаете, послe здeшняго возстанiя..."
   О возстанiи я не слыхалъ ничего -- даромъ, что находился въ самыхъ
   лагерныхъ верхахъ. Но этого нельзя было показывать: если бы я показалъ, что
   о возстанiи я ничего не знаю, я этимъ самымъ отдeлилъ бы себя отъ
   привиллегированной категорiи "своихъ людей". Я издалъ нeсколько
   невразумительно сочувственныхъ фразъ. Начальнику лагпункта не то хотeлось
   подeлиться хоть съ кeмъ-нибудь, не то показалось цeлесообразнымъ подчеркнуть
   передо мною, "центральнымъ работникомъ", сложность и тяжесть своего
   положенiя. Выяснилось: три недeли тому назадъ на лагпунктe вспыхнуло
   возстанiе. Изрубили Вохръ, разорвали въ клочки начальника лагпункта, --
   предшественника моего собесeдника -- и двинулись на Повeнецъ. Стоявшiй въ
   Повeнцe 51-й стрeлковый полкъ войскъ ОГПУ загналъ возставшихъ въ болото, гдe
   большая часть ихъ и погибла. Оставшихся и сдавшихся въ плeнъ водворили на
   прежнее мeсто; кое-кого разстрeляли, кое-кого угнали дальше на сeверъ, сюда
   же перебросили людей изъ Сегежи и Кеми. Начальникъ лагпункта не питалъ
   никакихъ иллюзiй: ухлопаютъ и его, можетъ быть, и не въ порядкe возстанiя, а
   такъ, просто изъ-за угла.
   -- Такъ что, вы понимаете, товарищъ, какая наша положенiя. Положенiя
   критическая и даже, правду говоря, вовсе хрeновая... Ходятъ эти мужики, а
   что они думаютъ -- всeмъ извeстно... Которые -- такъ тe еще въ лeсу
   оставшись. Напали на лeсорубочную бригаду, охрану зарубили и съeли...
   -- То-есть, какъ такъ съeли?
   -- Да такъ, просто. Порeзали на куски и съ собою забрали... А потомъ
   наши патрули по слeду шли -- нашли кострище, да кости. Что имъ больше въ
   лeсу eсть-то?
   Такъ, значитъ... Такъ... Общественное питанiе въ странe строящагося
   соцiализма... Дожили, о, Господи... Нeтъ, нужно обратно въ Медгору... Тамъ
   хоть людей не eдятъ...
   Я пообeдалъ въ вольнонаемной столовой, попытался было {428} походить по
   лагпункту, но не выдержалъ... Дeваться было рeшительно некуда. Узналъ, что
   моторка идетъ назадъ въ три часа утра. Что дeлать съ собою въ эти оставшiеся
   пятнадцать часовъ?
   Мои размышленiя прервалъ начальникъ лагпункта, проходившiй мимо.
   -- А то поeхали бы на участокъ, какъ у насъ тамъ лeсныя работы идутъ...
   Это была неплохая идея. Но на чемъ поeхать? Оказывается, начальникъ
   можетъ дать мнe верховую лошадь. Верхомъ eздить я не умeю, но до участка --
   что-то восемь верстъ -- какъ-нибудь доeду.
   Черезъ полчаса къ крыльцу штаба подвели осeдланную клячу. Кляча стала,
   растопыривъ ноги во всe четыре стороны и уныло повeсивъ голову. Я довольно
   лихо сeлъ въ сeдло, дернулъ поводьями: ну-у... Никакого результата. Сталъ
   колотить каблуками. Какой-то изъ штабныхъ активистовъ подалъ мнe хворостину.
   Ни каблуки, ни хворостина не произвели на клячу никакого впечатлeнiя.
   -- Некормленая она, -- сказалъ активистъ, -- вотъ и иттить не хочетъ...
   Мы ее сичасъ разойдемъ.
   Активистъ услужливо взялъ клячу подъ уздцы и поволокъ. Кляча пошла. Я
   изображалъ собою не то хана, коня котораго ведетъ подъ уздцы великiй визирь
   -- не то просто олуха. Лагерники смотрeли на это умилительное зрeлище и
   потихоньку зубоскалили. Такъ выeхалъ я за ограду лагеря и проeхалъ еще около
   версты. Тутъ моя тягловая сила забастовала окончательно стала на дорогe все
   въ той же понуро-растопыренной позe и перестала обращать на меня какое бы то
   ни было вниманiе. Я попытался прибeгнуть кое къ какимъ ухищренiемъ -- слeзъ
   съ сeдла, сталъ тащить клячу за собой. Кляча пошла. Потомъ сталъ идти съ ней
   рядомъ -- кляча шла. Потомъ на ходу вскочилъ въ сeдло -- кляча стала. Я
   понялъ, что мнe осталось одно: тянуть своего буцефала обратно на лагпунктъ.
   Но -- что дeлать на лагпунктe?
   Кляча занялась пощипыванiемъ тощаго карельскаго мха и рeдкой моховой
   травы, я сeлъ на придорожномъ камнe, закурилъ папиросу и окончательно
   рeшилъ, что никуда дальше на сeверъ я не поeду. Успенскому что-нибудь
   совру... Конечно, это слегка малодушно -- но еще двe недeли пилить свои
   нервы и свою совeсть зрeлищемъ этой безкрайней нищеты и забитости? -- Нeтъ,
   Богъ съ нимъ... Да и стало безпокойно за Юру -- мало ли что можетъ случиться
   съ этой спартакiадой. И, если что случится -- сумeетъ ли Юра выкрутиться.
   Нeтъ, съ ближайшей же моторкой вернусь въ Медгору...
   Изъ за поворота тропинки послышались голоса. Показалась колонна
   лeсорубовъ -- человeкъ съ полсотни подъ довольно сильнымъ вохровскимъ
   конвоемъ... Люди были такими же истощенными, какъ моя кляча, и такъ же, какъ
   она, еле шли, спотыкаясь, волоча ноги и почти не глядя ни на что по
   сторонамъ. Одинъ изъ конвоировъ, понявъ по неголодному лицу моему, что я
   начальство, лихо откозырнулъ мнe, кое-кто изъ лагерниковъ бросилъ на меня
   равнодушно-враждебный взглядъ -- и колонна этакой погребальной {429}
   процессiей прошла мимо... Мнe она напомнила еще одну колонну...
   ...Лeтомъ 1921 года я съ женой и Юрой сидeли въ одесской чрезвычайкe...
   Техника "высшей мeры" тогда была организована такъ: три раза въ недeлю около
   часу дня къ тюрьмe подъeзжалъ окруженный кавалерiйскимъ конвоемъ грузовикъ
   -- брать на разстрeлъ. Кого именно будутъ брать -- не зналъ никто.
   Чудовищной тяжестью ложились на душу минуты -- часъ, полтора -- пока не
   лязгала дверь камеры, не появлялся "вeстникъ смерти" и не выкликалъ:
   Васильевъ, Ивановъ... Петровъ... На буквe "С" тупо замирало сердце...
   Трофимовъ -- ну, значитъ, еще не меня... Голодъ имeетъ и свои преимущества:
   безъ голода этой пытки душа долго не выдержала бы...
   Изъ оконъ нашей камеры была видна улица. Однажды на ней появился не
   одинъ, а цeлыхъ три грузовика, окруженные цeлымъ эскадрономъ кавалерiи...
   Минуты проходили особенно тяжело. Но "вeстникъ смерти" не появлялся. Насъ
   выпустили на прогулку во дворъ, отгороженный отъ входного двора тюрьмы
   воротами изъ проржавленнаго волнистаго желeза. Въ желeзe были дыры. Я
   посмотрeлъ.
   Въ полномъ и абсолютномъ молчанiи тамъ стояла выстроенная
   прямоугольникомъ толпа молодежи человeкъ въ 80 -- выяснилось впослeдствiи,
   что по спискамъ разстрeлянныхъ оказалось 83 человeка. Большинство было въ
   пестрыхъ украинскихъ рубахахъ, дивчата были въ лентахъ и монистахъ. Это была
   украинская просвита, захваченная на какой-то "вечорници". Самымъ страшнымъ
   въ этой толпe было ея полное молчанiе. Ни звука, ни всхлипыванiя. Толпу
   окружало десятковъ шесть чекистовъ, стоявшихъ у стeнъ двора съ наганами и
   прочимъ въ рукахъ. Къ завтрашнему утру эти только что начинающiе жить юноши
   и дeвушки превратятся въ груду кроваваго человeчьяго мяса... Передъ глазами
   пошли красные круги...
   Сейчасъ, тринадцать лeтъ спустя, эта картина была такъ трагически ярка,
   какъ если бы я видалъ ее не въ воспоминанiяхъ, а въ дeйствительности. Только
   что прошедшая толпа лeсорубовъ была, въ сущности, такой же обреченной, какъ
   и украинская молодежь во дворe одесской тюрьмы... Да, нужно бeжать! Дальше
   на сeверъ я не поeду. Нужно возвращаться въ Медгору и всe силы, нервы, мозги
   вложить въ нашъ побeгъ... Я взялъ подъ узды свою клячку и поволокъ ее
   обратно на лагпунктъ. Навстрeчу мнe по лагерной улицe шелъ какой-то
   мужиченка съ пилой въ рукахъ, остановился, посмотрeлъ на клячу и на меня и
   сказалъ: "доeхали, мать его..." Да, дeйствительно, доeхали...
   Начальникъ лагпункта предложилъ мнe другую лошадь, впрочемъ, безъ
   ручательства, что она будетъ лучше первой. Я отказался -- нужно eхать
   дальше. "Такъ моторка же только черезъ день на сeверъ пойдетъ". "Я вернусь
   въ Медгору и поeду по желeзной дорогe". Начальникъ лагпункта посмотрeлъ на
   меня подозрительно и испуганно...
   Было около шести часовъ вечера. До отхода моторки на югъ {430}
   оставалось еще девять часовъ, но не было силъ оставаться на лагпунктe. Я
   взялъ свой рюкзакъ и пошелъ на пристань. Огромная площадь была пуста
   по-прежнему, въ загонe не было ни щепочки. Пронизывающiй вeтеръ развeвалъ по
   вeтру привeшанныя на трiумфальныхъ аркахъ красныя полотнища. Съ этихъ
   полотнищъ на занесенную пескомъ безлюдную площадь и на мелкую рябь мертваго
   затона изливался энтузiазмъ лозунговъ о строительствe, о перековкe и о
   чекистскихъ методахъ труда...
   Широкая дамба-плотина шла къ шлюзамъ. У берега дамбу уже подмыли
   подпочвенныя воды, гигантскiе ряжи выперлись и покосились, дорога,
   проложенная по верху дамбы, осeла ямами и промоинами... Я пошелъ на шлюзы.
   Сонный "каналохранникъ" бокомъ посмотрeлъ на меня изъ окна своей караулки,
   но не сказалъ ничего... У шлюзныхъ воротъ стояла будочка съ механизмами, но
   въ будочкe не было никого. Сквозь щели въ шлюзныхъ воротахъ звонко лились
   струйки воды. Отъ шлюзовъ дальше къ сeверу шло все то же полотно канала,
   мeстами прибрежныя болотца переливались черезъ края набережной и намывали у
   берега кучки облицовочныхъ булыжниковъ... И это у самаго Водораздeла! Что же
   дeлается дальше на сeверe? Видно было, что каналъ уже умиралъ. Не успeли
   затухнуть огненные языки энтузiазма, не успeли еще догнить въ карельскихъ
   трясинахъ "передовики чекистскихъ методовъ труда", возможно даже, что
   послeднiе эшелоны "бeломорстроевцевъ" не успeли еще доeхать до БАМа -- а
   здeсь уже началось запустeнiе и умиранiе...
   И мнe показалось: вотъ если стать спиной къ сeверу, то впереди окажется
   почти вся Россiя: "отъ хладныхъ финскихъ скалъ", отъ Кремля, превращеннаго
   въ укрeпленный замокъ средневeковыхъ завоевателей, и дальше -- до
   Днeпростроя, Криворожья, Донбасса, до прокладки шоссе надъ стремнинами
   Ингуна (Сванетiя), оросительныхъ работъ на Чуй-Вахшe, и еще дальше -- по
   Турксибу на Караганду, Магнитогорскъ -- всюду энтузiазмъ, стройка, темпы,
   "выполненiе и перевыполненiе" -- и потомъ надо всeмъ этимъ мертвое молчанiе.
   Одинъ изъ моихъ многочисленныхъ и весьма разнообразныхъ прiятелей,
   передовикъ "Извeстiй", отстаивалъ такую точку зрeнiя: власть грабить насъ до
   копeйки, изъ каждаго ограбленнаго рубля девяносто копeекъ пропадаетъ
   впустую, но на гривенникъ власть все-таки что-то строитъ. Тогда -- это было
   въ 1930 году -- насчетъ гривенника я не спорилъ: да, на гривенникъ, можетъ
   быть, и остается. Сейчасъ, въ 1934 году, да еще на Бeломорско-Балтiйскомъ
   каналe, я усумнился даже и насчетъ гривенника. Больше того, -- этотъ
   гривенникъ правильнeе брать со знакомъ минусъ: Бeломорско-Балтiйскiй каналъ
   точно такъ же, какъ Турксибъ, какъ сталинградскiй тракторный, какъ многое
   другое, это пока не прiобрeтенiе для страны, это -- дальнeйшая потеря крови
   на поддержанiе ненужныхъ гигантовъ и на продолженiе ненужныхъ производствъ.
   Сколько еще денегъ и жизней будетъ сосать этотъ заваливающiйся каналъ?
   Вечерeло. Я пошелъ къ пристани. Тамъ не было никого. Я {431} улегся на
   пескe, досталъ изъ рюкзака одeяло, прикрылся имъ и постарался вздремнуть. Но
   сырой и холодный вeтеръ съ сeверо-востока, съ затона, холодилъ ноги и спину,
   забирался въ мельчайшiя щели одежды. Я сдeлалъ такъ, какъ дeлаютъ на
   пляжахъ, -- нагребъ на себя песку, согрeлся и уснулъ.
   Проснулся я отъ грубаго оклика. На блeдно-зеленомъ фонe ночного неба
   вырисовывались фигуры трехъ вохровцевъ съ винтовками на изготовку. Въ рукахъ
   у одного былъ керосиновый фонарикъ.
   -- А ну, какого чорта ты тутъ разлегся?
   Я молча досталъ свое командировочное удостовeренiе и протянулъ его
   ближайшему вохровцу. "Мандатъ" на поeздку до Мурманска и подпись Успенскаго
   умягчили вохровскiй тонъ:
   -- Такъ чего же вы, товарищъ, тутъ легли, пошли бы въ гостиницу...
   -- Какую гостиницу?
   -- Да вотъ въ энту, -- вохровецъ показалъ на длинное, стометровое
   зданiе, замыкавшее площадь съ сeвера.
   -- Да я моторки жду.
   -- А когда она еще будетъ, можетъ, завтра, а можетъ, и послeзавтра. Ну,
   вамъ тамъ, въ гостиницe, скажутъ...
   Я поблагодарилъ, стряхнулъ песокъ со своего одeяла и побрелъ въ
   гостиницу. Два ряда ея слeпыхъ и наполовину повыбитыхъ оконъ смотрeли на
   площадь сумрачно и негостепрiимно. Я долго стучалъ въ дверь. Наконецъ, ко
   мнe вышла какая-то баба въ лагерномъ бушлатe.
   -- Мeста есть?
   -- Есть мeста, есть, одинъ только постоялецъ и живетъ сейчасъ. Я туда
   васъ и отведу -- лампа-то у насъ на всю гостиницу одна.
   Баба ввела меня въ большую комнату, въ которой стояло шесть топчановъ,
   покрытыхъ соломенными матрасами. На одномъ изъ нихъ кто-то спалъ. Чье-то
   заспанное лицо высунулось изъ подъ одeяла и опять нырнуло внизъ.
   Я, не раздeваясь, легъ на грязный матрасъ и заснулъ моментально.
   Когда я проснулся, моего сосeда въ комнатe уже не было, его вещи --
   портфель и чемоданъ -- лежали еще здeсь. Изъ корридора слышались хлюпанье
   воды и сдержанное фырканье. Потомъ, полотенцемъ растирая на ходу грудь и
   руки, въ комнату вошелъ человeкъ, въ которомъ я узналъ товарища Королева.
   ...Въ 1929-30 годахъ, когда я былъ замeстителемъ предсeдателя
   всесоюзнаго бюро физкультуры (предсeдатель былъ липовый), Королевъ былъ въ
   томъ же бюро представителемъ ЦК комсомола. Группа активистовъ изъ того же ЦК
   комсомола начала кампанiю за "политизацiю физкультуры" -- объ этой кампанiи
   я въ свое время разсказывалъ. "Политизацiя", конечно, вела къ полному
   разгрому физкультурнаго движенiя -- на этотъ счетъ ни у кого никакихъ
   сомнeнiй не было, въ томъ числe и у иницiаторовъ этой "политизацiи". Въ
   качествe иницiаторовъ выдвинулась {432} группа совершенно опредeленной
   сволочи, которой на все въ мiрe, кромe собственной карьеры, было рeшительно
   наплевать. Впрочемъ, всe эти карьеристы и весь этотъ активъ имeютъ нeкую
   собственную Немезиду: карьера, въ случаe успeха, стоитъ двe копeйки, въ
   случаe неуспeха, кончается "низовой работой" гдe-нибудь въ особо
   жизнеопасныхъ мeстахъ, а то и концлагеремъ. Такъ случилось и съ данной
   группой.
   Но въ тe времена -- это было, кажется, въ концe 1929 года -- активисты
   выиграли свой бой. Изъ двадцати членовъ бюро физкультуры противъ этой группы
   боролись только два человeка: я и Королевъ. Я -- потому, что физкультура
   нужна для того, чтобы задержать ходъ физическаго вырожденiя молодежи,
   Королевъ -- потому, что физкультура нужна для поднятiя боевой способности
   будущихъ бойцовъ мiровой революцiи. Цeли были разныя, но дорога до поры до
   времени была одна. Такъ въ нынeшней Россiи совмeщаются, казалось бы,
   несовмeстимыя вещи: русскiй инженеръ строитъ челябинскiй тракторный заводъ
   въ надеждe, что продукцiя завода пойдетъ на нужды русскаго народа,
   коммунистъ строитъ тотъ же заводъ съ нeсколько болeе сложнымъ расчетомъ --
   его продукцiя будетъ пока что обслуживать нужды россiйской базы мiровой
   революцiи до того момента, когда на 40.000 ежегодно выпускаемыхъ машинъ
   будетъ надeто 40.000 бронированныхъ капотовъ, поставлены пулеметы, и сорокъ
   тысячъ танковъ, импровизированныхъ, но все же сорокъ тысячъ, пойдутъ
   организовывать раскулачиванiе и ГПУ въ Польшe, Финляндiи и гдe-нибудь еще,
   словомъ, пойдутъ раздувать мiровой пожаръ -- мiровой пожаръ въ крови...
   Такъ въ другой, менeе важной и менeе замeтной, области дeйствовалъ и я.
   Я организую спортъ -- русскiй или совeтскiй -- какъ хотите. Въ томъ числe и
   стрeлковый спортъ. Какъ будутъ использованы результаты моей работы? Для
   народа? Для углубленiя "революцiи въ одной странe"? Для "перерастанiя
   россiйской революцiи въ мiровую"? Я этого не зналъ, да, говоря честно, не
   знаю и до сихъ поръ. Вопросъ будетъ рeшенъ въ какой-то послeднiй, самый
   послeднiй моментъ: и колоссальныя силы, аккумулированный на "командныхъ
   высотахъ", нынe экономически непроизводительныхъ, но все же колоссальныхъ,
   будутъ брошены: или на огромный, доселe невиданный, подъемъ страны, или на
   огромный, тоже доселe невиданный, мiровой кабакъ?
   Хвастаться тутъ нечего и нечeмъ: то, что я сдeлалъ для спорта -- а
   сдeлалъ многое -- до настоящаго момента используется по линiи "углубленiя
   революцiи". Мои стадiоны, спортивные парки и прочее попали въ руки Динамо.
   Слeдовательно, на нихъ тренируются Якименки, Радецкiе, Успенскiе.
   Слeдовательно, объективно, внe зависимости отъ добрыхъ или недобрыхъ
   намeренiй моихъ, результаты моей работы -- пусть и въ незначительной степени
   -- укрeпляютъ тотъ "мечъ пролетарской диктатуры", отъ котораго стономъ
   стонетъ вся наша страна...
   Но въ 1929 году у меня были еще иллюзiи -- трудно человeку {433}
   обойтись безъ иллюзiй. Поэтому Королевъ, который нашелъ въ себe мужество
   пойти и противъ актива ЦК комсомола, сталъ, такъ сказать, моимъ соратникомъ
   и "попутчикомъ". Мы потерпeли полное пораженiе. Я, какъ "незамeнимый спецъ",
   выскочилъ изъ этой перепалки безъ особаго членовредительства -- я уже
   разсказывалъ о томъ, какъ это произошло. Королевъ, партiйный работникъ,
   замeнимый, какъ стандартизованная деталь фордовскаго автомобиля, -- исчезъ
   съ горизонта. Потомъ въ ВЦСПС приходила жена его и просила заступиться за ея
   нищую жилплощадь, изъ которой ее съ ребенкомъ выбрасывали на улицу. Отъ нея
   я узналъ, что Королевъ переброшенъ куда-то въ "низовку". Съ тeхъ поръ прошло
   пять лeтъ, и вотъ я встрeчаю Королева въ водораздeльскомъ отдeлe ББК ОГПУ.
  
   ПОБEДИТЕЛИ
  
  
   Такъ мы съ горестно ироническимъ недоумeнiемъ осмотрeли другъ друга: я
   -- приподнявшись на локтe на своемъ соломенномъ ложe, Королевъ -- нeсколько
   растерянно опустивъ свое полотенце. Тридцатилeтнее лицо Королева -- какъ
   всегда, чисто выбритое -- обогатилось рядомъ суровыхъ морщинъ, а на вискахъ
   серебрила сeдина.
   -- Всe дороги ведутъ въ Римъ, -- усмeхнулся я.
   Королевъ вздохнулъ, пожалъ плечами и протянулъ мнe руку...
   -- Я читалъ твою фамилiю въ "Перековкe". Думалъ, что это твой братъ...
   Какъ ты попалъ?
   Я коротко разсказалъ слегка видоизмeненную исторiю моего ареста,
   конечно, безъ всякаго упоминанiя о томъ, что мы были арестованы за попытку
   побeга. Королевъ такъ же коротко и еще менeе охотно разсказалъ мнe свою
   исторiю, вeроятно, тоже нeсколько видоизмeненную по сравненiю съ голой
   истиной. За сопротивленiе политизацiи физкультуры его вышибли изъ ЦК
   комсомола, послали на сeверъ Урала вести культурно-просвeтительную работу въ
   какую-то колонiю безпризорниковъ. Безпризорники ткнули его ножомъ.
   Отлежавшись въ больницe, Королевъ былъ переброшенъ на хлeбозаготовки въ
   "республику нeмцевъ Поволжья". Тамъ ему прострeлили ногу. Послe
   выздоровленiя Королевъ очутился на Украинe по дeламъ о разгонe и разгромe
   украинскихъ самостiйниковъ. Какъ именно шелъ этотъ разгромъ -- Королевъ
   предпочелъ не разсказывать, но въ результатe его Королеву "припаяли"
   "примиренчество" и "отсутствiе классовой бдительности" -- это обвиненiе
   грозило исключенiемъ изъ партiи ... .
   Для людей партiйно-комсомольскаго типа исключенiе изъ партiи является
   чeмъ-то среднимъ между гражданской смертью и просто смертью. Партiйная,
   комсомольская, профсоюзная и прочая работа является ихъ единственной
   спецiальностью. Исключенiе изъ партiи закрываетъ какую бы то ни было
   возможность "работать" по этой спецiальности, не говоря уже о томъ, что оно
   рветъ всe наладившiяся общественныя связи. Человeкъ оказывается выкинутымъ
   изъ правящаго слоя или, если хотите, изъ правящей банды, и ему {434} нeтъ
   никакого хода къ тeмъ, которыми онъ вчера управлялъ. Получается нeчто вродe
   outcast или, по русски, ни пава, ни ворона. Остается идти въ приказчики или
   въ чернорабочiе, и каждый сотоварищъ по новой работe будетъ говорить: ага,
   такъ тебe, сукиному сыну, и нужно... По естественному ходу событiй такой
   outcast будетъ стараться выслужиться, "загладить свои преступленiя передъ
   партiей" и снова попасть въ прежнюю среду. Но, неогражденный отъ массы ни
   наличiемъ нагана, ни круговой порукой правящей банды, немного онъ имeетъ
   шансовъ пройти этотъ тернистый путь и остаться въ живыхъ... Вотъ почему
   многiе изъ исключенныхъ изъ партiи предпочитаютъ болeе простой выходъ изъ
   положенiя -- пулю въ лобъ изъ нагана, пока этого нагана не отобрали вмeстe
   съ партiйнымъ билетомъ...
   Но отъ "отсутствiя классовой бдительности" Королевъ какъ-то отдeлался и
   попалъ сюда, въ ББК, на "партiйно-массовую работу" -- есть и такая: eздитъ
   человeкъ по всякимъ партiйнымъ ячейкамъ и контролируетъ политическое
   воспитанiе членовъ партiи, прохожденiе ими марсистско-сталинской учебы,
   влiянiе ячейки на окружающая безпартiйныя массы. Въ условiяхъ
   Бeломорско-Балтiйскаго лагеря, гдe не то, что партiйныхъ, а просто
   вольнонаемныхъ было полтора человeка на отдeленiе, эта "работа" была
   совершеннeйшимъ вздоромъ -- о чемъ я и сказалъ Королеву.
   Королевъ иронически усмeхнулся.
   -- Не хуже твоей спартакiады.
   -- Въ качествe халтуры -- спартакiада придумана совсeмъ не такъ глупо.
   -- Я и не говорю, что глупо. Моя работа тоже не такъ глупа, какъ можетъ
   показаться. Вотъ прieхалъ сюда выяснять, чeмъ было вызвано возстанiе...
   -- Тутъ и выяснять нечего...
   Королевъ надeлъ на себя рубаху и сталъ напяливать свою сбрую -- поясъ и
   рамень съ наганомъ.
   -- Надо выяснять -- не вездe же идутъ возстанiя. Головка отдeленiя
   разворовала фонды питанiя -- вотъ заключенные и полeзли на стeнку...
   -- И за это ихъ отправили на тотъ свeтъ...
   -- Ничего не подeлаешь -- авторитетъ власти... У заключенныхъ были
   другiе способы обжаловать дeйствiя администрацiи...
   Въ тонe Королева появились новыя для меня административныя нотки. Я
   недоумeнно посмотрeлъ на него и помолчалъ. Королевъ передернулъ плечами --
   неувeренно и какъ бы оправдываясь.
   -- Ты начинаешь говорить, какъ передовица изъ "Перековки"... Ты вотъ въ
   Москвe, будучи въ ЦК комсомола, попытался "обжаловать дeйствiя" -- что
   вышло?
   -- Ничего не подeлаешь -- революцiонная дисциплина. Мы не вправe
   спрашивать руководство партiи -- зачeмъ оно дeлаетъ то или это... Тутъ --
   какъ на войнe. Приказываютъ -- дeлай. А зачeмъ -- не наше дeло...
   Въ Москвe Королевъ въ такомъ тонe не разговаривалъ. Какiя бы у него
   тамъ ни были точки зрeнiя -- онъ ихъ отстаивалъ. {435} Повидимому, "низовая
   работа" не легко ему далась... Снова помолчали.
   -- Знаешь что, -- сказалъ Королевъ, -- бросимъ эти разговоры. Я знаю,
   что ты мнe можешь сказать... Вотъ каналъ этотъ идiотскiй построили... Все
   идетъ нeсколько хуже, чeмъ думали... А все-таки идетъ... И намъ приходится
   идти. Хочешь -- иди добровольно, не хочешь -- силой потянутъ. Что тутъ и
   говорить... -- морщины на лицe Королева стали глубже и суровeе. -- Ты мнe
   лучше скажи, какъ ты самъ думаешь устраиваться здeсь?
   Я коротко разсказалъ болeе или менeе правдоподобную теорiю моего
   дальнeйшаго "устройства" въ лагерe -- этого устройства мнe оставалось уже
   меньше мeсяца. Королевъ кивалъ головой одобрительно.
   -- Главное -- твоего сына нужно вытащить... Прieду въ Медгору --
   поговорю съ Успенскимъ... Надо бы ему къ осени отсюда изъяться... А тебя,
   если проведешь спартакiаду, -- устроимъ инструкторомъ въ ГУЛАГe -- во
   всесоюзномъ масштабe будешь работать...
   -- Я пробовалъ и во всесоюзномъ...
   -- Ну, что дeлать? Зря мы тогда съ тобой сорвались. Нужно бы
   политичнeе... Вотъ пять лeтъ верчусь, какъ навозъ въ проруби... Понимаешь --
   жену жилищной площади въ Москвe лишили -- вотъ это ужъ свинство.
   -- Почему ты ее сюда не выпишешь?...
   -- Сюда? Да я и недeли на одномъ мeстe не сижу -- все въ разъeздахъ. Да
   и не нужно ей всего этого видeть.
   -- Никому этого не нужно видeть...
   -- Неправильно. Коммунисты должны это видeть. Обязаны видeть. Чтобы
   знать, какъ оплачивается эта борьба... Чтобы умeли жертвовать не только
   другими, а и собой... Да ты не смeйся -- смeяться тутъ нечего... Вотъ --
   пустили, сволочи, пятьдесятъ первый полкъ на усмиренiе этого лагпункта --
   это ужъ преступленiе.
   -- Почему преступленiе?
   -- Нужно было мобилизовать коммунистовъ изъ Медгоры, изъ
   Петрозаводска... Нельзя пускать армiю...
   -- Такъ вeдь это -- войска ГПУ.
   -- Да, войска ГПУ -- а все-таки не коммунисты. Теперь въ полку
   броженiе. Одинъ комроты уже убитъ. Еще одно такое подавленiе -- чортъ его
   знаетъ, куда полкъ пойдетъ... Разъ мы за это все взялись -- на своихъ
   плечахъ и выносить нужно. Начали идти -- нужно идти до конца.
   -- Куда идти?
   -- Къ соцiализму... -- въ голосe Королева была искусственная и усталая
   увeренность. Онъ, не глядя на меня, сталъ собирать свои вещи.
   -- Скажи мнe, гдe тебя найти въ Медгорe. Я въ началe августа буду тамъ.
   Я сказалъ, какъ меня можно было найти, и не сказалъ, что въ {436}
   началe августа меня ни въ лагерe, ни вообще въ СССР найти по всей
   вeроятности будетъ невозможно... Мы вмeстe вышли изъ гостиницы. Королевъ
   навьючилъ свой чемоданъ себe на плечо.
   -- А хорошо бы сейчасъ въ Москву, -- сказалъ онъ на прощанье. --
   Совсeмъ тутъ одичаешь и отупeешь...
   Для одичанiя и отупeнiя здeсь былъ полный просторъ. Впрочемъ -- этихъ
   возможностей было достаточно и въ Москвe. Но я не хотeлъ возобновлять
   дискуссiю, которая была и безцeльна, и безперспективна. Мы распрощались.
   Представитель правящей партiи уныло поплелся къ лагпункту, согнувшись подъ
   своимъ чемоданомъ и сильно прихрамывая на правую ногу. "Низовая работа"
   сломала парня -- и физически, и морально...
   ...Моторка уже стояла у пристани и въ ней, кромe меня, опять не было ни
   одного пассажира. Капитанъ снова предложилъ мнe мeсто въ своей кабинкe и
   только попросилъ не разговаривать: опять заговорюсь, и на что-нибудь
   напоремся. Но мнe и не хотeлось разговаривать. Можетъ быть, откуда-то изъ
   перспективы вeковъ, sub speciae aeternitatis все это и приметъ какой-нибудь
   смыслъ, въ особенности для людей, склонныхъ доискиваться смысла во всякой
   безсмыслицe. Можетъ быть, тогда все то, что сейчасъ дeлается въ Россiи,
   найдетъ свой смыслъ, уложится на соотвeтствующую классификацiонную полочку и
   успокоитъ чью-то не очень ужъ мятущуюся совeсть. Тогда историки опредeлятъ
   мeсто россiйской революцiи въ общемъ ходe человeческаго прогресса, какъ они
   опредeлили мeсто татарскаго нашествiя, альбигойскихъ войнъ, святошей
   инквизицiи, какъ они, весьма вeроятно, найдутъ мeсто и величайшей
   безсмыслицe мiровой войны. Но... пока это еще будетъ. А сейчасъ -- еще не
   просвeщенкый свeтомъ широкихъ обобщенiй -- видишь: никто, въ сущности, изъ
   всей этой каши ничего не выигралъ. И не выиграетъ. Исторiя имeетъ великое
   преимущество сбрасывать со счетовъ все то, что когда-то было живыми людьми и
   что сейчасъ превращается въ, скажемъ, удобренiя для правнуковъ. Очень
   вeроятно, что и безъ этакихъ удобренiи правнуки жили бы лучше дeдовъ, тeмъ
   болeе, что и имъ грозить опасность превратиться въ удобренiя -- опять-таки
   для какихъ-то правнуковъ.
   Товарищъ Королевъ, при его партiйной книжкe въ карманe и при наганe на
   боку, тоже по существу уже перешелъ въ категорiю удобренiя. Еще, конечно,
   онъ кое-какъ рипается и еще говоритъ душеспасительныя слова о жертвe или о
   сотнe тысячъ жертвъ для безсмыслицы Бeломорско-Балтiйскаго канала. Если бы
   онъ нeсколько болeе былъ свeдущъ въ исторiи, онъ, вeроятно, козырнулъ бы
   дантоновскимъ: "революцiя -- Сатурнъ, пожирающiй своихъ дeтей". Но о Сатурнe
   товарищъ Королевъ не имeетъ никакого понятiя. Онъ просто чувствуетъ, что
   революцiя жретъ своихъ дeтей, впрочемъ, съ одинаковымъ аппетитомъ она
   лопаетъ и своихъ отцовъ. Сколько ихъ уцeлeло -- этихъ отцовъ и дeлателей
   революцiи? Какой процентъ груза знаменитаго запломбированнаго вагона можетъ
   похвастаться хотя бы тeмъ, что они въ сдeланной ими же революцiи ходятъ на
   свободe? И сколько дeтей {437} революцiи, энтузiастовъ, активистовъ,
   Королевыхъ, вотъ такъ, согбясь къ прихрамывая, проходятъ свои послeднiе
   безрадостные шаги къ могилe въ какой-нибудь ББК-овской трясинe? И сколько
   существуетъ въ буржуазномъ мiрe карьеристовъ, энтузiастовъ, протестантовъ и
   лоботрясовъ, которые мечтаютъ о мiровой революцiи и которыхъ эта революцiя
   такъ же задавитъ и сгноитъ, какъ задавила и сгноила тысячи "отцовъ" и
   миллiоны "дeтей" великая россiйская революцiя. Это -- какъ рулетка. Люди
   идутъ на почти математически вeрный проигрышъ. Но идутъ. Изъ миллiоновъ --
   одинъ выиграетъ. Вeроятно, выигралъ Сталинъ и еще около десятка человeкъ...
   Можетъ быть, сотня... А всe эти Королевы, Чекалины, Шацы, Подмоклые и...
   Безсмыслица.
  
   ПОБEЖДЕННЫЕ
  
  
   На пустой глади Повeнецкаго затона, у самыхъ шлюзовъ стояли двe
   огромныя волжскаго типа баржи. Капитанъ кивнулъ въ ихъ направленiи головой.
   -- Бабъ съ ребятами понавезли. Чортъ его знаетъ, то ихъ выгружаютъ, то
   снова на баржи садятъ -- дня уже три тутъ маринуютъ.
   -- А что это за бабы?
   -- Да раскулаченныя какiя-то. Какъ слeдуетъ не знаю, не пускаютъ къ
   нимъ.
   Моторка обогнула обe баржи и пристала къ бревенчатой набережной. Я
   распрощался съ капитаномъ и вышелъ на высокую дамбу. За дамбой была
   небольшая луговина, покрытая, точно цвeтами, яркими пятнами кумачевыхъ и
   ситцевыхъ рубахъ копошившейся на травe дeтворы, женскихъ платковъ и кофтъ,
   наваленныхъ тутъ же добротныхъ кулацкихъ сундуковъ, расписанныхъ пестрыми
   разводами и окованныхъ жестью. Съ моей стороны -- единственной стороны,
   откуда эта луговина не была окружена водой -- угрюмо стояло десятка полтора
   вохровцевъ съ винтовками. Уже стоялъ медгорскiй автобусъ съ тремя
   пассажирами -- въ ихъ числe оказались знакомые. Я сдалъ имъ на храненiе свой
   рюкзакъ, досталъ свои поистинe незамeнимыя папиросы и независимо, закуривая
   на ходу, прошелъ черезъ вохровскую цeпь. Вохровцы покосились, посторонились,
   но не сказали ничего.
   Я поднялся на дамбу. Одна баржа была биткомъ набита тeмъ же пестрымъ
   цвeтникомъ рубахъ и платковъ, другая стояла пустой. На обращенномъ къ
   луговинe скатe дамбы, гдe не такъ пронизывающе дулъ таежный вeтеръ, сидeло
   на своихъ сундукахъ, узлахъ, мeшкахъ нeсколько десятковъ бабъ, окруженныхъ
   ребятами поменьше. Остальная часть табора расположилась на луговинe....
   Сорокалeтняя баба въ плотной ватной кофтe и въ рваныхъ мужицкихъ
   сапогахъ сидeла на краю въ компанiи какой-то старухи и дeвочки лeтъ
   десяти... Я подошелъ къ ней.
   -- Откуда вы будете?
   Баба подняла на меня свое каменное, ненавидящее лицо.
   -- А ты у своихъ спрашивай, свои тебe и скажутъ.
   -- Вотъ я у своихъ и спрашиваю. {438}
   Баба посмотрeла на меня съ той же ненавистью, молча отвернула
   окаменeвшее лицо и уставилась на таборъ; старушка оказалась словоохотливeе:
   -- Воронежскiе мы, родимый, воронежскiе... И курскiе есть, есть и
   курскiе, больше вотъ тамъ, на баржe. Сидимъ вотъ тута на холоду, на вeтру,
   намаялись мы и -- Господи! А скажи, родимый, отправлять-то насъ когда
   будутъ?
   -- А я, бабушка, не знаю, я тоже вродe васъ -- заключенный.
   Баба снова повернула ко мнe свое лицо:
   -- Арестантъ, значитъ?
   -- Да, арестантъ.
   Баба внимательно осмотрeла мою кожанку, очки, папиросу и снова
   отвернулась къ табору:
   -- Этакихъ мы знаемъ... Арестанты... Всe вы -- каторжное сeмя. При царe
   не вeшали васъ...
   Старуха испуганно покосилась на бабу и изсохшими птичьими своими руками
   стала оправлять платочекъ на головкe дeвочки. Дeвочка прильнула къ старухe,
   ежась то-ли отъ холода, то-ли отъ страха.
   -- Третьи сутки вотъ тутъ маемся... Хлeба вчера дали по фунту, а
   сегодня ничего не eвши сидимъ... И намeняли бы гдe -- такъ солдаты не
   пускаютъ.
   -- Намeнять здeсь, бабушка, негдe -- всe безъ хлeба сидятъ...
   -- Ой, грeхи, Господи, ой, грeхи...
   -- Только чьи грeхи-то -- неизвeстно, -- сурово сказала баба, не
   оборачиваясь ко мнe. Старушка съ испугомъ и съ состраданiемъ посмотрeла на
   нее.
   -- Чьи грeхи -- Господу одному и вeдомо. Онъ, Праведный, все
   разсудитъ... Горя-то сколько выпито -- ай, Господи Боже мой, -- старушка
   закачала головой... -- Вотъ съ весны такъ маемся, ребятъ-то сколько
   перемерло. -- И, снизивъ свой голосъ до шепота, какъ будто рядомъ сидящая
   баба ничего не могла услышать, конфиденцiально сообщила: -- Вотъ у
   бабоньки-то этой двое померло. Эхъ, сказывали люди -- на мiру и смерть
   красна, а, вотъ eхали мы на баражe этой проклятущей, мрутъ ребятишки, какъ
   мухи, хоронить негдe, такъ, безъ панафиды, безъ христiанскаго погребенiя --
   просто на берегъ, да въ яму.
   Баба повернулась къ старушкe: "молчи ужъ" -- голосъ ея былъ озлобленъ и
   глухъ.
   -- Почему это васъ съ весны таскаютъ?
   -- А кто его знаетъ, родимый? Мужиковъ-то нашихъ съ прошлой осени на
   высылку послали, насъ по веснe забрали, къ мужикамъ везутъ, на поселенiе
   то-есть, да, видно, потеряли ихъ, мужиковъ то нашихъ, вотъ такъ и возютъ...
   Тамъ, за озеромъ, пни мы корчевали, гдe поставили насъ песокъ копать, а то
   больше такъ на этой баражe и живемъ... Хоть бы Бога побоялись, крышу бы
   какую на баражe издeлали, а то живемъ, какъ звeри лeсные, подъ вeтромъ, подъ
   дождемъ... А не слыхалъ, родимый, куда мужиковъ-то нашихъ помeстили...
   Такъ называемые "вольно-ссыльныя поселенiя", которыми {439} завeдывалъ
   "колонизацiонный отдeлъ ББК", тянулись сравнительно узкой полосой,
   захватывая повeнецкое и сегежское отдeленiя. Такихъ поселенiй было около
   восьмидесяти. Отъ обычныхъ "лагерныхъ пунктовъ" они отличались отсутствiемъ
   охраны и пайка. ГПУ привозило туда ссыльныхъ крестьянъ -- въ большинствe
   случаевъ съ семьями -- давало "инструментъ" -- топоры, косы, лопаты, по пуду
   зерна на члена семьи "на обзаведенiе" -- и дальше предоставляло этихъ
   мужиковъ ихъ собственной участи.
   Я очень жалeю, что мнe не пришлось побывать ни въ одномъ изъ этихъ
   поселенiй. Я видалъ ихъ только на картe "колонизацiоннаго отдeла", въ его
   планахъ, проектахъ и даже фотографiяхъ... Но въ "колонизацiонномъ отдeлe"
   сидeла группа интеллигенцiи того же типа, какая въ свое время сидeла въ
   свирьскомъ лагерe. Я лишенъ возможности разсказать объ этой группe -- такъ
   же, какъ и о свирьлаговской... Скажу только, что, благодаря ея усилiямъ, эти
   мужики попадали въ не совсeмъ ужъ безвыходное положенiе. Тамъ было много
   трюковъ. По совершенно понятнымъ причинамъ я не могу о нихъ разсказывать
   даже и съ той весьма относительной свободой, съ какою я разсказываю о
   собственныхъ трюкахъ... Чудовищная физическая выносливость и
   работоспособность этихъ мужиковъ, та опора, которую они получали со стороны
   лагерной интеллигенцiи -- давали этимъ "вольно-ссыльнымъ" возможность
   какъ-то стать на ноги -- или, говоря прозаичнeе, не помереть съ голоду. Они
   занимались всякаго рода лeсными работами -- въ томъ числe и "по вольному
   найму" -- для лагеря, ловили рыбу, снабжали лениградскую кооперацiю грибами
   и ягодами, промышляли силковой охотой и съ невeроятной быстротой
   приспособлялись къ непривычнымъ для нихъ условiямъ климата, почвы и труда.
   Поэтому я сказалъ старушкe, что самое тяжелое для нихъ -- уже позади,
   что ихнихъ мужиковъ рано или поздно разыщутъ и что на новыхъ мeстахъ можно
   будетъ какъ-то устраиваться -- плохо, но все же будетъ можно. Старушка
   вздохнула и перекрестилась.
   -- Охъ, ужъ далъ бы Господь... А что плохо будетъ, такъ гдe теперь
   хорошо? Что тамъ, что здeсь -- все одно -- голодъ. Земля тутъ только чужая,
   холодная земля, что съ такой земли возьмешь?
   -- Въ этой землe -- только могилы копать, -- сурово сказала баба, не
   проявившая къ моимъ сообщенiямъ никакого интереса.
   -- Здeсь надо жить не съ земли, а съ лeса. Карельскiе мужики въ старое
   время богато жили.
   -- Да намъ ужъ все одно, гдe жить-то, родимый, абы только жить дали, не
   мучали бы народъ-то... А тамъ, хошь въ Сибирь, хошь куда. Да развe-жъ дадутъ
   жить... Мнe-то, родимый, что? Зажилась я, не прибираетъ Господь. А которымъ
   жить бы еще, да жить...
   -- Молчи ужъ, сколько разовъ просила тебя, -- глухо сказала баба...
   {440}
   -- Молчу, молчу, -- заторопилась старуха. -- А все -- вотъ договорила
   съ человeкомъ -- легче стало: вотъ, говоритъ, не помремъ съ голоду-то,
   говоритъ, и здeсь люди какъ-тось жили...
   У пристани раздался рeзкiй свистокъ. Я оглянулся. Туда подошла новая
   группа Вохра -- человeкъ въ десять, а во главe ея шелъ кто-то изъ
   начальства.
   -- А ну, бабы, на баржу грузись, къ мужикамъ своимъ поeдете, медовый
   мeсяцъ справлять...
   На начальственную шутку никто изъ вохровцевъ не улыбнулся. Группа ихъ
   подошла въ нашему биваку.
   -- А вы кто здeсь такой? -- подозрительно спросилъ меня командиръ.
   Я равнодушно поднялъ на него взглядъ.
   -- Инструкторъ изъ Медгоры...
   -- А-а, -- неопредeленно протянулъ начальникъ и прошелъ дальше. -- А
   ну, собирайсь живо, -- прокатывался его голосъ надъ толпой бабъ и
   ребятишекъ. Въ толпe послышался дeтскiй плачъ.
   -- Ужо четвертый разъ грузимся -- то съ баржи, то на баржу, -- сказала
   старушка, суетливо подымаясь. -- И чего они думаютъ, прости Господи...
   Угрюмый вохровецъ подошелъ въ ней.
   -- Ну, давай, бабуся, подсоблю...
   -- Ой, спасибо, родименькiй, ой, спасибо, всe руки себe понадрывали,
   развe бабьей силы хватитъ...
   -- Тоже -- понабирали барахла, камни у тебя тута, что-ли? -- сказалъ
   другой вохровецъ...
   -- Какiе тута камни, родимый, послeднее вeдь позабирали, послeднее...
   Скажемъ, горшокъ какой -- а безъ него какъ? Всю жизнь работали -- а вотъ
   только и осталось, что на спинe вынесли...
   -- Работали -- тоже, -- презрительно сказалъ второй вохровецъ. -- И за
   работу-то васъ въ лагерь послали?
   Баба встала со своего сундука и протянула вохровцу свою широкую,
   грубую, мозолистую руку...
   -- Ты на руку-то посмотри -- такiя ты у буржуевъ видалъ?...
   -- Пошла ты къ чертовой матери, -- сказалъ вохровецъ, -- давай свою
   скрыню, бери за той конецъ.
   -- Ой, спасибо, родименькiе, -- сказала старушка, -- дай вамъ Господи,
   можетъ твоей матери кто поможетъ -- вотъ какъ ты намъ...
   Вохровецъ поднялъ сундукъ, запнулся за камень...
   -- Вотъ, мать его... понатыкали, сволочи, камней. -- Онъ со свирeпою
   яростью ткнулъ камень сапогомъ и еще разъ неистово выругался.
   -- О, что ты, родимый, развe же такъ про Господа можно?...
   -- Тутъ, мать его, не то что, Господа, а... Ну, давай, волокемъ, что
   ли...
   Странная и пестрая толпа бабъ и дeтей -- всего человeкъ {441} въ
   пятьсотъ, съ криками, воемъ и плачемъ уже начала переливаться съ дамбы на
   баржу. Плюхнулся въ воду какой-то мeшокъ, какая-то баба неистовымъ голосомъ
   звала какую-то затерявшуюся въ толпe Маруську, какую-то бабу столкнули со
   сходней въ воду. Вохровцы -- кто угрюмо и молча, кто ругаясь и кляня все на
   свeтe -- то волокли всe эти бабьи узлы и сундуки, то стояли истуканами и
   исподлобья оглядывали этотъ хаосъ ГПУ-скаго полона. {442}
  
   --------
   ПОБEГЪ
  
  
   ОБСТАНОВКА
  
  
   Къ Медвeжьей Горe я подъeзжалъ съ чувствомъ какой-то безотчетной
   нервной тревоги. Такъ -- по логикe -- тревожиться какъ будто и нечего, но въ
   нынeшней Россiи вообще, а въ концлагерe -- въ особенности -- ощущенье
   безопасности -- это рeдкiй и мимолетный сонъ, развeваемый первымъ же шумомъ
   жизни...
   Но въ Медвeжьей Горe все было спокойно: и съ моей спартакiадой, и съ
   моими физкультурниками, и, главное, съ Юрой. Я снова угнeздился въ баракe N
   15, и этотъ баракъ, послe колонiи безпризорниковъ, послe водораздeльскаго
   отдeленiя, послe ссыльныхъ бабъ у Повeнца -- этотъ баракъ показался этакимъ
   отчимъ домомъ, куда я, блудный сынъ, возвращаюсь послe скитанiй по чужому
   мiру.
   До побeга намъ оставалось шестнадцать дней. Юра былъ настроенъ весело и
   нeсколько фаталистически. Я былъ настроенъ не очень весело и совсeмъ ужъ не
   фаталистически: фатализма у меня вообще нeтъ ни на копeйку. Наша судьба
   будетъ рeшаться въ зависимости не отъ того, повезетъ или не повезетъ, а въ
   зависимости отъ того -- что мы проворонимъ и чего мы не проворонимъ. Отъ
   нашихъ собственныхъ усилiй зависитъ свести элементъ фатума въ нашемъ побeгe
   до какой-то quantite' negligeable, до процента, который практически можетъ и
   не приниматься во вниманiе. На данный моментъ основная опасность заключалась
   въ томъ, что третiй отдeлъ могъ догадываться о злонамeренныхъ нашихъ
   стремленiяхъ покинуть пышные сады соцiализма и бeжать въ безплодныя пустыни
   буржуазiи. Если такiя подозрeнiя у него есть, то здeсь же, въ нашемъ баракe,
   гдe-то совсeмъ рядомъ съ нами, торчитъ недреманное око какого-нибудь
   сексота.
   Недреманныя очи этой публики никогда особымъ умомъ не блещуетъ, и если
   я это око расшифрую, то я ужъ какъ-нибудь обойду его. Поэтому наши послeднiе
   лагерные дни были посвящены, по преимуществу, самому пристальному
   разглядыванiю того, что дeлается въ баракe.
   Хотeлось бы напослeдокъ разсказать о жизни нашего барака. Это былъ
   одинъ изъ наиболeе привиллегированныхъ бараковъ лагеря, и жизнь въ немъ была
   не хуже жизни привиллегированнаго комсомольскаго общежитiя на сталиградскомъ
   тракторномъ, значительно лучше жизни московскаго студенческаго общежитiя и
   совсeмъ ужъ несравненно лучше рабочихъ бараковъ и землянокъ {443} гдe-нибудь
   на новостройкахъ или на торфоразработкахъ -- иногда и въ Донбассe...
   Баракъ нашъ стоялъ въ низинкe, между управленческимъ городкомъ и
   берегомъ озера, былъ окруженъ никогда не просыхавшими лужами и болотцами,
   былъ умeренно дырявъ и населенъ совсeмъ ужъ неумeреннымъ количествомъ
   клоповъ.
   Публика въ баракe была какая-то перехожая. Люди прикомандировывались,
   прieзжали и уeзжали: баракъ былъ такимъ же проходнымъ дворомъ, какъ всякое
   учрежденiе, общежитiе или предпрiятiе -- текучесть кадровъ. Болeе или менeе
   стабильнымъ элементомъ была администрацiя барака: староста, "статистикъ",
   двое дневальныхъ и кое кто изъ "актива" -- всякаго рода "тройки": тройка по
   культурно-просвeтительной работe, тройка по соцсоревдованiю и ударничеству,
   тройка по борьбe съ побeгами и прочее. Стабильнымъ элементомъ были и мы съ
   Юрой. Но мы въ баракe занимали совсeмъ особое положенiе. Мы приходили и
   уходили, когда хотeли, ночевали то на Вичкe, то въ баракe -- словомъ
   прiучили барачную администрацiю къ нашей, такъ сказать,
   экстерриторiальности. Но даже и эта экстерриторiальность не спасала насъ отъ
   всeхъ прелестей совeтской "общественной жизни".
   Оффицiальный рабочiй день начинался въ девять утра и кончался въ
   одиннадцать ночи съ трехчасовымъ перерывомъ на обeдъ. Для того, чтобы
   получить талоны на обeдъ и на хлeбъ, по этимъ талонамъ получить и то, и
   другое, пообeдать и вымыть посуду -- требовались всe эти три часа. Послe
   одиннадцати наиболeе привиллегированное сословiе лагерниковъ получало еще и
   ужинъ, непривиллегированное -- ужина не получало. Во всякомъ случаe, для
   многополезной "общественной дeятельности" и актива, и прочихъ обитателей
   лагеря "рабочiй день" начинался въ двeнадцать ночи. Въ двeнадцать или въ
   половинe перваго предсeдатель нашей культъ-тройки громогласно объявляетъ:
   -- Товарищи, сейчасъ будетъ докладъ товарища Солоневича о работe
   московскаго автозавода.
   Активисты устремляются къ нарамъ подымать уже уснувшихъ обитателей
   барака. Товарищъ Солоневичъ слазить съ наръ и, проклиная свою судьбу,
   доклады, культработу и активистовъ, честно старается вложить въ 10-15 минутъ
   все, что полагается сказать объ АМО. Никто товарища Солоневича, конечно, и
   не думаетъ слушать -- кромe развe актива. Сонныя лица маячатъ надъ нарами,
   босыя нога свeшиваются съ наръ. Докладъ конченъ. "Вопросы есть"? -- Какiе
   тамъ вопросы -- людямъ скорeе бы заснуть. Но культъ-тройка хочетъ проявить
   активность. "А скажите, товарищъ докладчикъ, какъ поставлено на заводe
   рабочее изобрeтательство". Охъ, еще три минуты. Сказалъ. "А, скажите,
   товарищъ докладчикъ"...
   Но товарищъ Солоневичъ политическаго капитала зарабатывать не
   собирается и сокращенiе срока заключeнiя его никакъ не интересуетъ. Поэтому
   на третiй вопросъ товарищъ Солоневичъ отвeчаетъ: "Не знаю; все, что зналъ,
   разсказалъ"... А какой-нибудь докладчикъ изъ бывшихъ комсомольцевъ или
   коммунистовъ {444} на тему "революцiонный подъемъ среди народовъ востока"
   будетъ размусоливать часа два-три. Революцiоннаго подъема на востокe --
   лагерникамъ какъ разъ и не хватало, особенно -- ночью.
   Всeми этакими культурно-просвeтительными мeропрiятiями завeдывалъ въ
   нашемъ баракe пожилой петербугскiй бухгалтеръ со сладкой фамилiей Анютинъ --
   толстовецъ, вегетарiанецъ и человeкъ безтолковый. У меня относительно него
   было два предложенiя: а) онъ дeйствуетъ, какъ дeйствуетъ большинство
   лагернаго актива, въ нелeпомъ расчетe на честность власти, на то, что она
   сдерживаетъ свои обeщанiя. Онъ-де пять лeтъ будетъ изъ кожи лeзть вонъ,
   надрываться на работe, на безсонныхъ ночахъ, проведенныхъ за расписыванiемъ
   никому ненужной стeнной газеты, составленiемъ плановъ и отчетовъ по
   культработe и пр. пр. -- и за это за все ему изъ семи лeтъ его срока -- два
   года скинутъ. Расчетъ этотъ неправиленъ ни съ какой стороны. За эти пять
   лeтъ онъ очень рискуетъ получить прибавку къ своему основному сроку -- за
   какой-нибудь допущенный имъ идеологическiй перегибъ или недогибъ. За эти же
   пять лeтъ -- если онъ все время изъ кожи будетъ лeзть вонъ -- онъ станетъ
   окончательнымъ инвалидомъ -- и тогда, только тогда, власть отпуститъ его на
   волю помирать, гдe ему вздумается. И, наконецъ, сокращенiе срока добывается
   вовсе не "честнымъ соцiалистическимъ трудомъ", а исключительно большимъ или
   меньшимъ запасомъ изворотливости и сообразительности. Этими пороками Анютинъ
   не страдалъ. Вся его игра -- была совсeмъ впустую. И поэтому возникло второе
   предположенiе: Анютинъ нeкоимъ образомъ прикомандированъ въ баракъ для
   спецiальнаго наблюденiя за мною и Юрой -- ни мнe, ни Юрe онъ со своей
   культработой не давалъ никакого житья. Я долгое время и съ большимъ
   безпокойствомъ присматривался къ Анютину, пока на "субботникахъ" (въ лагерe
   называютъ -- "ударникахъ") не выяснилъ съ почти окончательной увeренностью:
   Анютинымъ двигаютъ безтолковость и суетливость -- отличительныя свойства
   всякаго активиста: безъ суетливости -- туда не пролeзешь, а при наличiи хоть
   нeкоторой толковости -- туда и лeзть незачeмъ...
   Въ свой планъ работы Анютинъ всадилъ и такой пунктъ: разбить цвeтники у
   нашего барака -- вотъ поистинe однихъ цвeтовъ намъ не хватало для полноты
   нашей красивой жизни, ужъ хоть картошку бы предложилъ посадить...
   "Субботникъ" или "ударникъ" -- это работа, выполняемая въ порядкe
   общественной нагрузки въ свободное время. Въ лагерe это свободное время
   бываетъ только въ выходные дни. Три выходныхъ дня семьдесятъ человeкъ нашего
   барака ковырялись надъ пятью грядками для будущихъ цвeтовъ: здeсь я
   наблюдалъ соцiалистическiй трудъ въ крайнемъ выраженiи всего его
   великолeпiя: работы тамъ было одному человeку на день-полтора. Но, въ виду
   полной безсмысленности всей этой затeи люди работали, какъ дохлыя мухи,
   лопатъ не хватало, порядка не было, и когда въ двeсти десять рабочихъ дней
   было сдeлано пять грядокъ, то выяснилось: цвeточныхъ сeмянъ нeтъ и въ
   заводe. {445} Время же для посадки картошки было слишкомъ позднее. И тогда я
   сказалъ Анютину: ну, ужъ теперь-то я продерну его въ "Перековкe" за
   "безхозяйственную растрату двухсотъ десяти рабочихъ дней". Анютинъ
   перепугался смертельно, и это меня успокоило: если бы онъ былъ сексотомъ, то
   ни "Перековки", ни "безхозяйственности" бояться было бы ему нечего.
   Впрочемъ, несмотря на свою активность, а можетъ быть, и вслeдствiе ея,
   Анютинъ скоро попалъ въ ШИЗО: вышелъ погулять за предeлы лагерной черты и
   напоролся на какого-то активиста изъ вохровцевъ. Анютинъ попалъ въ одну
   камеру съ группой туломскихъ инженеровъ, которые еще зимой задумали бeжать
   въ Финляндiю и уже около полугода ждали разстрeла... Ихъ жены были
   арестованы въ Петербургe и Москвe, и шло слeдствiе: не оказывали ли онe
   своимъ мужьямъ помощи въ дeлe подготовки побeга... Инженеровъ было, кажется,
   шесть или семь человeкъ, люди, по всей вeроятности, были неглупые, и ихъ
   судьба висeла надъ нами какимъ-то страшнымъ предостереженiемъ.
   Помню, что когда-то, около этого времени, яркимъ лeтнимъ днемъ я сидeлъ
   въ пустомъ почти баракe: ко мнe подошелъ Юра и протянулъ мнe номеръ
   "Правды".
   -- Хочешь полюбопытствовать? -- въ голосe его было что-то чуть-чуть
   насмeшливое. Онъ показалъ мнe кeмъ-то отчеркнутое жирнымъ краснымъ
   карандашемъ. "Постановленiе Совнаркома СССР". Въ немъ было: за попытку
   побeга заграницу -- объявленiе внe закона и безусловный разстрeлъ; для
   военныхъ -- тотъ же разстрeлъ и ссылка семьи "въ отдаленнeйшiя мeста Союза".
   Мы посмотрeли другъ на друга.
   -- Подумаешь -- напугали! -- сказалъ Юра.
   -- Не мeняетъ положенiя, -- сказалъ я.
   -- Я думаю, -- Юра презрительно пожалъ плечами...
   Больше объ этомъ постановленiи у насъ съ Юрой никакого "обмeна мнeнiй"
   не было. Нашихъ плановъ оно, дeйствительно, ни въ какой степени не мeняло.
   Но потомъ я не разъ думалъ о томъ, какое свидeтельство о бeдности выдала
   совeтская власть и себe, и своему строю, и своей армiи.
   Представьте себe любое въ мiрe правительство, которое въ мирное время
   объявило бы urbi et orbi: для того, чтобы поддерживать на должномъ уровнe
   патрiотизмъ команднаго состава нашей армiи, мы будемъ разстрeливать тeхъ
   офицеровъ, которые попытаются оставить подвластную намъ страну, и ссылать
   "въ отдаленнeйшiя мeста" -- то-есть на вeрную смерть -- ихъ семьи. Что стали
   бы говорить о патрiотизмe французской армiи, если бы французское
   правительство пустило бы въ мiръ такую позорную угрозу?..
   А эта угроза была сдeлана всерьезъ. Большевики не очень серьезно
   относятся къ своимъ обeщанiямъ, но свои угрозы они по мeрe технической
   возможности выполняютъ и перевыполняютъ... Эта угроза ни въ какой степени не
   мeняла ни нашихъ намeренiй, ни нашихъ плановъ, но она могла указывать на
   какой-то крупный побeгъ -- по всей вeроятности, по военной линiи -- и,
   слeдовательно, да усиленiе сыска и охраны границъ... Снова стало мерещиться
   {446} "недреманное око", снова стали чудиться сексоты во всeхъ
   окружающихъ...
   И въ эти дни въ нашемъ баракe появился новый дневальный; я не помню
   сейчасъ его фамилiи. Вмeстe съ нимъ въ нашемъ баракe поселились и двое его
   дeтей: дeвочка лeтъ десяти и мальчикъ лeтъ семи. Юра, какъ великiй
   спецiалистъ въ дeлe возни со всякаго рода дeтворой, вошелъ съ этими
   дeтишками въ самую тeсную дружбу. Дeтей этихъ подкармливалъ весь баракъ: на
   нихъ пайка не полагалось... Я же время отъ времени ловилъ на себe взглядъ
   дневальнаго -- мрачный и пронзительный, какъ будто этимъ взглядомъ
   дневальный хотeлъ докопаться до самой сущности моей, до самыхъ моихъ
   сокровенныхъ мыслей... Становилось жутковато... Я перебиралъ въ памяти всe
   слова, интонацiи, жесты Подмоклаго, Гольмана, Успенскаго: нeтъ, ничего
   подозрительнаго. Но вeдь эта публика, при ея-то квалификацiи, никакого
   подозрeнiя ни однимъ жестомъ не проявитъ. А этотъ нехитрый мужиченко
   приставленъ слeдить -- слeдитъ неумeло, но слeжка есть: какъ воровато
   отводитъ онъ глаза въ сторону, когда я ловлю его настороженный взглядъ. Да,
   слeжка есть. Что дeлать?
   Бeжать сейчасъ же -- значитъ, подвести Бориса. Написать ему? Но если за
   нами есть слeжка, то никакого письма Борисъ просто на просто не получитъ.
   Нужно было придумать какой-то рeзкiй, для всeхъ неожиданный поворотъ отъ
   всeхъ нашихъ плановъ, рeзкiй бросокъ въ какую-то никeмъ непредвидeнную
   сторону... Но -- въ какую сторону? Былъ наскоро, начерно придуманъ такой
   планъ. Юра идетъ въ лeсъ къ нашему продовольственному складу. Я увязываюсь
   съ динамовцами покататься по озеру на моторной лодкe -- обычно на этой лодкe
   двое чиновъ третьяго отдeла выeзжали на рыбную ловлю. Подманю ихъ къ берегу
   противъ нашего склада, ликвидирую обоихъ и попаду къ Юрe и къ складу въ
   моментъ, котораго третiй отдeлъ предвидeть не сможетъ, и съ оружiемъ,
   взятымъ у ликвидированныхъ чекистовъ. Потомъ мы двигаемся на моторкe на югъ
   и, не доeзжая устья рeки Суны, высаживаемся на берегъ въ уже знакомыхъ намъ
   по моей развeдкe и по нашему первому побeгу мeстахъ. Весь этотъ планъ висeлъ
   на волоскe. Но другого пока не было. Стали строить и другiе планы. Наше
   строительство было прервано двумя вещами.
   Первая -- это было письмо Бориса. Изъ Свирьскаго лагеря прieхалъ нeкiй
   дядя, разыскалъ меня въ баракe, началъ говорить о пятомъ и о десятомъ,
   оставляя меня въ тревожномъ недоумeнiи относительно смысла и цeли этихъ
   нелeпыхъ разорванныхъ фразъ, ускользающей тематики, безпокойнаго блеска въ
   глазахъ. Потомъ мы вышли изъ барака на свeтъ Божiй, дядя всмотрeлся въ меня
   и облегченно вздохнулъ: "ну, теперь я и безъ документовъ вижу, что вы братъ
   Бориса Лукьяновича" (мы оба очень похожи другъ на друга, и постороннiе люди
   насъ часто путаютъ)... Человeкъ досталъ изъ двойной стeнки берестовой
   табакерки маленькую записочку:
   -- Вы пока прочтите, а я въ сторонкe посижу.
   Записка была оптимистична и лаконична. Въ ней за обычнымъ {447}
   письмомъ былъ нашъ старинный, нехитрый, но достаточно остроумный и ни разу
   чекистами не расшифрованный шифръ. Изъ шифрованной части записки явствовало:
   дата побeга остается прежней, никакъ не раньше и не позже. До этой даты
   оставалось не то восемь, не то девять дней. Измeнить ее для Бориса уже
   технически было невозможно -- развe какая-нибудь ужъ очень счастливая
   случайность... Изъ разспросовъ выяснилось: Борисъ работаетъ въ качествe
   начальника санитарной части. Это -- должность, на которой человeку нeтъ
   покоя ни днемъ, ни ночью: его требуютъ всe и во всe стороны, и побeгъ Бориса
   будетъ обнаруженъ черезъ нeсколько часовъ; вотъ почему Борисъ такъ
   настойчиво указываетъ на жесткiй срокъ: 12 часовъ дня 28-го iюля. Въ
   остальномъ у Бориса все въ порядкe: сытъ, тренированъ, посылки получаетъ,
   настроенiе оптимистичное и энергичное.
   Уже потомъ, здeсь, въ Гельсингфорсe, я узналъ, какъ и почему Борисъ
   попалъ изъ Подпорожья въ Лодейное Поле. Изъ его санитарнаго городка для
   слабосильныхъ, выздоравливающихъ и инвалидовъ ничего не вышло: этотъ
   городокъ постепенно вовсе перестали кормить; тысячи людей вымерли,
   остальныхъ куда-то раскассировали; Бориса перевели въ Лодейное Поле --
   столицу Свирьскаго лагеря ОГПУ... Стало тревожно за Бориса: побeгъ изъ
   Лодейнаго Поля былъ значительно труднeе побeга изъ Подпорожья: нужно будетъ
   идти изъ крупнаго лагернаго центра, какъ-то переправиться черезъ Свирь, идти
   по очень населенной мeстности, имeя въ запасe очень немного часовъ,
   свободныхъ отъ преслeдованiя... Это, въ частности, значило, что какой-то
   планъ Борисомъ уже разработанъ до мельчайшихъ деталей и всякое измeненiе
   срока могло бы перевернуть вверхъ дномъ всe его планы и всю его подготовку.
   Что дeлать?
   Мои мучительныя размышленiя были прерваны самимъ дневальнымъ.
   Какъ-то днемъ я пришелъ въ нашъ баракъ. Онъ былъ абсолютно пусть.
   Только у дверей сидeлъ въ понурой своей позe нашъ дневальный, онъ посмотрeлъ
   на меня совсeмъ ужъ пронизывающимъ взоромъ. Я даже поежился: вотъ сукинъ
   сынъ...
   Думалъ напиться чаю. Кипятку не было. Я вышелъ изъ барака и спросилъ
   дневальнаго, когда будетъ кипятокъ.
   -- Да я сейчасъ сбeгаю и принесу.
   -- Да зачeмъ же вамъ, я самъ могу пойти.
   -- Нeтъ, ужъ дозвольте мнe, потому какъ и у меня къ вамъ просьба есть.
   -- Какая просьба?
   -- Да ужъ я вамъ послe...
   Дневальный принесъ кипятокъ. Я досталъ изъ нашего "неприкзапа" --
   неприкосновеннаго запаса для побeга -- два куска сахара. Налили чайку.
   Дневальный вдругъ всталъ изъ-за стола, пошелъ къ своимъ нарамъ, что-то
   поковырялся тамъ и принесъ мнe помятое, измазанное письмо въ конвертe изъ
   оберточной бумаги.
   -- Это -- отъ жены моей... А самъ я -- неграмотный... {448}
   -- Никому не показывалъ, совeстно и показывать... Ну, должно, въ
   цензурe прочли... Такъ я къ вамъ, какъ къ попу, прочитайте, что тутъ есть
   написанное...
   -- Такъ чего-же вы стeсняетесь, если не знаете, что тутъ написано?
   -- Знать-то, не знаю, а догадка есть. Ужъ вы прочитайте, только что-бъ
   какъ на исповeди -- никому не говорить.
   Прочитать было трудно. Не думаю, чтобы и въ цензурe у кого-нибудь
   хватило терпeнiя прочесть это странное измазанное, съ расплывшимися на
   ноздреватой бумагe каракулями, письмо... Передать его стиль невозможно.
   Трудно вспомнить этотъ странный переплетъ условностей сельской вeжливости,
   деталей колхозной жизни, блестокъ личной трагедiи авторши письма, тревоги за
   дeтей, которыя остались при ней, и за дeтей, которыя поeхали "кормиться" къ
   мужу въ концлагерь, и прочаго и прочаго. Положенiе же дeлъ сводилось къ
   слeдующему:
   Предсeдатель колхоза долго и упорно подъeзжалъ къ женe моего
   дневальнаго. Дневальный засталъ его въ сараe на попыткe изнасилованiя, и
   предсeдатель колхоза былъ избить. За террористическiй актъ противъ
   представителя власти дневальнаго послали на десять лeтъ въ концентрацiонный
   лагерь. Четыре -- онъ здeсь уже просидeлъ. Посылалъ женe сухари, не съeдалъ
   своего пайковаго сахара, продавалъ свою пайковую махорку, изъ шести
   оставшихся на волe дeтей двое все-таки умерло. Кто-то изъ сердобольнаго
   начальства устроилъ ему право на жительство съ семьей, онъ выписалъ къ себe
   вотъ этихъ двухъ ребятишекъ: въ лагерe ихъ все-таки кормили. Двое остались
   на волe. Смыслъ же письма заключался въ слeдующемъ: къ женe дневальнаго
   подъeзжаетъ новый предсeдатель колхоза, "а еще кланяется вамъ, дорогой нашъ
   супругъ, тетенька Марья совсeмъ помирающе, а Митенька нашъ лежитъ ножки
   распухши и животикъ раздувши, а предсeдатель трудодней не даетъ... И
   Господомъ Богомъ прошу я васъ, дорогой мой супругъ, благословите податься,
   безъ вашей воли хошь помру, а дeтей жалко, а предсeдатель лапаетъ, а
   трудодней не даетъ..."
   Дневальный уставился глазами въ столъ... Я не зналъ, что и сказать...
   Что тутъ скажешь?.. "Вотъ какое дeло, -- тихо сказалъ дневальный, -- съ
   такимъ письмомъ, къ кому пойдешь, а сердце чуяло, вотъ ужъ судьба"...
   У меня мелькнула мысль -- пойти бы къ Успенскому, показать ему это
   письмо, уцeпить его за мужское самолюбiе или какъ-нибудь иначе... Можетъ
   быть, было бы можно какъ-нибудь нажать на соотвeтствующiй районный
   исполкомъ... Но я представилъ себe конкретную банду деревенскихъ
   "корешковъ". Ванька въ колхозe, Петька въ милицiи и пр. и пр. Кто пойдетъ
   изъ "района" защищать женскiя права какой-то безвeстной деревенской бабы,
   кто и что сможетъ раскопать въ этой круговой порукe? Просто бабу загрызутъ
   вразъ со всeми ея ребятами...
   -- Такъ ужъ отпишите, -- глухо сказалъ дневальный -- отпишите, пусть...
   подается... -- По его бородe текли крупныя слезы... {449}
   Въ нашей путаной человeческой жизни вещи устроены какъ-то особо по
   глупому: вотъ прошла передо мною тяжелая, безвыходная, всамдeлишняя
   человeческая трагедiя. Ну, конечно, было сочувствiе къ судьбe этого
   рязанскаго мужиченки, тeмъ болeе острое, что его судьба была судьбой
   миллiоновъ, но все-же было и великое облегченiе -- кошмаръ недреманнаго ока
   разсeялся, никакихъ мало-мальски подозрительныхъ симптомовъ слeжки ни съ
   какой стороны не было видно. Подъ диктовку дневальнаго я слалъ поклоны
   какимъ-то кумамъ и кумамъ, въ рамкe этихъ поклоновъ и хозяйственныхъ
   совeтовъ было вставлено мужнино разрeшенiе "податься"; дневальный сидeлъ съ
   каменнымъ лицомъ, по морщинамъ котораго молча скатывались крупныя слезы, а
   вотъ на душe все же было легче, чeмъ полчаса тому назадъ... Вспомнился
   Маяковскiй: "для веселiя планета наша плохо оборудована". Да, плохо
   оборудована. И не столько планета, сколько самъ человeкъ: изо всeхъ своихъ
   силъ портитъ жизнь -- и себe, и другимъ... Думаю, что Творецъ, создавая
   человeка на шестой день творенiя, предшествующими днями былъ нeсколько
   утомленъ...
  
   ПОИСКИ ОРУЖIЯ
  
  
   Для побeга было готово все -- кромe одного: у насъ не было оружiя. Въ
   наши двe первыя попытки -- въ 1932 и 1933 году -- мы были вооружены до
   зубовъ. У меня былъ тяжелый автоматическiй дробовикъ-браунингъ 12-го
   калибра, у Юры -- такого же калибра двухстволка. Патроны были снаряжены
   усиленными зарядами пороха и картечью нашего собственнаго изобрeтенiя,
   залитой стеариномъ. По нашимъ приблизительнымъ подсчетамъ и пристрeлкамъ
   такая штуковина метровъ на сорокъ и медвeдя могла свалить съ ногъ. У Бориса
   была его хорошо пристрeлянная малокалиберная винтовка. Вооруженные этакимъ
   способомъ, мы могли не бояться встрeчи ни съ чекистскими заставами, ни съ
   патрулемъ пограничниковъ. Въ томъ мало вeроятномъ случаe, если бы мы ихъ
   встрeтили, и въ томъ, еще менeе вeроятномъ случаe, если бы эти чекисты
   рискнули вступить въ перестрeлку съ хорошо вооруженными людьми, картечь въ
   чащe карельскаго лeса давала бы намъ огромныя преимущества передъ
   трехлинейками чекистовъ...
   Сейчасъ мы были безоружны совсeмъ. У насъ было по ножу -- но это,
   конечно, не оружiе. Планы же добычи оружiя -- восходили еще ко временамъ
   Погры, и -- по всей обстановкe лагерной жизни -- всe они были связаны съ
   убiйствомъ. Они строились "въ запасъ" или, какъ говорятъ въ Россiи, "въ
   засолъ": оружiе нужно было и слeдовало его раздобыть за двe-три недeли до
   побeга -- иначе при любой переброскe и рискъ убiйства, и рискъ храненiя
   оружiя пошелъ бы впустую. Когда насъ съ Юрой перебросили въ Медвeжью Гору и
   когда я получилъ увeренность въ томъ, что отсюда насъ до самаго побeга
   никуда перебрасывать не будутъ -- я еще слишкомъ слабъ былъ физически, чтобы
   рискнуть на единоборство съ парой вохровцевъ -- {450} вохровцы ходятъ всегда
   парами, и всякое вооруженное населенiе лагеря предпочитаетъ въ одиночку не
   ходить... Потомъ настали бeлыя ночи. Шатавшiеся по пустыннымъ и свeтлымъ
   улицамъ вохровскiе патрули были совершенно недоступны для нападенiя. Наше
   вниманiе постепенно сосредоточилось на динамовскомъ тирe.
   Въ маленькой комнатушкe при этомъ тирe жили: инструкторъ стрeлковаго
   спорта Левинъ и занятный сибирскiй мужичекъ -- Чуминъ, служившiй сторожемъ
   тира и чeмъ-то вродe егеря у Успенскаго, -- глухой, неграмотный, таежный
   мужичекъ, который лeсъ, звeря, воду и рыбу зналъ лучше, чeмъ человeческое
   общество. Время отъ времени Чуминъ приходилъ ко мнe и спрашивалъ: "ну, что
   въ газетахъ сказываютъ -- скоро война будетъ?" И, выслушавъ мой отвeтъ,
   разочарованно вздыхалъ: "Вотъ, Господи ты, Боже мой -- ни откуда выручки
   нeтъ"... Впрочемъ -- для себя Чуминъ выручку нашелъ: ограбилъ до нитки
   динамовскiй тиръ -- и исчезъ на лодкe куда-то въ тайгу, такъ его и не нашли.
   Левинъ былъ длиннымъ, тощимъ, нелeпымъ парнемъ лeтъ 25-ти. Вся его
   нескладная фигура и мечтательные семитическiе глаза никакъ не вязались со
   столь воинственной страстью, какъ стрeлковый спортъ... По вечерамъ онъ
   аккуратно нализывался въ динамовской компанiи до полнаго безчувствiя, по
   утрамъ онъ жаловался мнe на то, что его стрeлковыя достиженiя все таютъ и
   таютъ.
   -- Такъ бросьте пить...
   Левинъ тяжело вздыхалъ.
   -- Легко сказать. Попробуйте вы отъ такой жизни не пить. Все равно
   тонуть -- такъ лучше ужъ въ водкe, чeмъ въ озерe...
   У Левина въ комнатушкe была цeлая коллекцiя оружiя -- и собственнаго, и
   казеннаго. Тутъ были и винтовки, и двустволка, и маузеръ, и парабеллюмъ, и
   два или три нагана казеннаго образца, и складъ патроновъ для тира. Окна и
   тира, и комнаты Левина были забраны тяжелыми желeзными рeшетками; у входа въ
   тиръ всегда стоялъ вооруженный караулъ. Днемъ Левинъ все время проводилъ или
   въ тирe, или въ своей комнатушкe; на вечеръ комнатушка запиралась, и у ея
   входа ставился еще одинъ караульный. Къ утру Левинъ или самъ приволакивался
   домой, или чаще его приносилъ Чуминъ. Въ этомъ тирe проходили свой
   обязательный курсъ стрeльбы всe чекисты Медвeжьей горы. Левинская комнатушка
   была единственнымъ мeстомъ, откуда мы могли раздобыть оружiе. Никакихъ
   другихъ путей видно не было.
   Планъ былъ выработанъ по всeмъ правиламъ образцоваго детективнаго
   романа. Я приду къ Левину. Ухлопаю его ударомъ кулака или какъ-нибудь въ
   этомъ родe -- неожиданно и неслышно. Потомъ разожгу примусъ, туго накачаю
   его, разолью по столу и по полу поллитра денатурата и нeсколько литровъ
   керосина, стоящихъ рядомъ тутъ же, захвачу маузеръ и парабеллюмъ, зарою ихъ
   въ песокъ въ концe тира и въ однихъ трусахъ, какъ и пришелъ, пройду мимо
   караула.
   Минутъ черезъ пять-десять взорвется примусъ, одновременно съ нимъ
   взорвутся банки съ чернымъ охотничьимъ порохомъ, {451} потомъ начнутъ
   взрываться патроны. Комнатушка превратится въ факелъ...
   Такая обычная исторiя: взрывъ примуса. Совeтское производство. Самый
   распространенный видъ несчастныхъ случаевъ въ совeтскихъ городахъ. Никому
   ничего и въ голову не придетъ.
   Вопросъ о моемъ моральномъ правe на такое убiйство рeшался для меня
   совсeмъ просто и ясно. Левинъ обучаетъ палачей моей страны стрeлять въ людей
   этой страны, въ частности, въ меня, Бориса, Юру. Тотъ фактъ, что онъ, какъ и
   нeкоторые другiе "узкiе спецiалисты", не отдаетъ себe яснаго отчета --
   какому объективному злу или объективному добру служить его спецiальность, въ
   данныхъ условiяхъ никакого значенiя не имeетъ. Левинъ -- одинъ изъ винтиковъ
   гигантской мясорубки. Ломая Левина, я ослабляю эту мясорубку. Чего проще?
   Итакъ, и теоретическая, и техническая стороны этого предпрiятiя были
   вполнe ясны или, точнeе, казались мнe ясными. Практика же ввела въ эту
   ясность весьма существенный коррективъ.
   Я разъ пять приходилъ къ Левину, предварительно давая себe слово, что
   вотъ сегодня я это сдeлаю, и всe пять разъ не выходило ровно ничего: рука не
   поднималась. И это не въ переносномъ, а въ самомъ прямомъ смыслe этого
   слова: не поднималась. Я клялъ и себя и свое слабодушiе, доказывалъ себe,
   что въ данной обстановкe на одной чашкe вeсовъ лежитъ жизнь чекиста, а на
   другой -- моя съ Юрой (это, въ сущности, было ясно и безъ доказательствъ),
   но, очевидно, есть убiйство и убiйство...
   Въ наши жестокiе годы мало мужчинъ прошли свою жизнь, не имeя въ
   прошломъ убiйствъ на войнe, въ революцiи, въ путаныхъ нашихъ бiографiяхъ. Но
   здeсь -- заранeе обдуманное убiйство человeка, который, хотя объективно и
   сволочь, а субъективно -- вотъ угощаетъ меня чаемъ и показываетъ коллекцiи
   своихъ огнестрeльныхъ игрушекъ... Такъ ничего и не вышло. Раскольниковскаго
   вопроса о Наполеонe и "твари дрожащей" я такъ и не рeшилъ. Мучительная
   борьба самого себя съ собою была закончена выпивкой въ Динамо, и послe оной
   я къ этимъ детективнымъ проектамъ больше не возвращался. Стало на много
   легче...
   Одинъ разъ оружiе чуть было не подвернулось случайно. Я сидeлъ на
   берегу Вички, верстахъ въ пяти къ сeверу отъ Медгоры, и удилъ рыбу. Уженье
   не давалось, и я былъ обиженъ и на судьбу, и на себя: вотъ люди, которымъ
   это, въ сущности, не надо, удятъ, какъ слeдуетъ. А мнe надо, надо для
   пропитанiя во время побeга, и рeшительно ничего не удается. Мои прискорбныя
   размышленiя прервалъ чей-то голосъ.
   -- Позвольте-ка, гражданинъ, ваши документы.
   Оборачиваюсь. Стоитъ вохровецъ. Больше не видно никого. Документы
   вохровецъ спросилъ, видимо, только такъ, для очистки совeсти:
   интеллигентнаго вида мужчина въ очкахъ, занимающiйся столь мирнымъ
   промысломъ, какъ уженье рыбы, никакихъ спецiальныхъ подозрeнiй вызвать не
   могъ. Поэтому вохровецъ велъ себя нeсколько небрежно: взялъ винтовку подъ
   мышку и протянулъ руку за моими документами. {452}
   Планъ вспыхнулъ, какъ молнiя -- со всeми деталями: лeвой рукой
   отбросить въ сторону штыкъ винтовки, правой -- ударъ кулакомъ въ солнечное
   сплетенiе, потомъ вохровца -- въ Вичку, ну, и такъ далeе. Я уже совсeмъ было
   приноровился къ удару -- и вотъ, въ кустахъ хрустнула вeтка, я обернулся и
   увидалъ второго вохровца съ винтовкой на изготовку. Перехватило дыханiе.
   Если бы я этотъ хрустъ услыхалъ на секунду позже, я ухлопалъ бы перваго
   вохровца, и второй -- ухлопалъ бы меня... Провeривъ мои документы, патруль
   ушелъ въ лeсъ. Я пытался было удить дальше, но руки слегка дрожали...
   Такъ кончились мои попытки добыть оружiе...
  
   ТЕХНИЧЕСКIЯ ПРЕДПОСЫЛКИ
  
  
   Дата нашего побeга -- полдень 28-го iюля 1934 года -- приближалась съ
   какою-то, я бы сказалъ, космической неотвратимостью. Если при нашихъ первыхъ
   попыткахъ побeга еще оставалось нeкое ощущенiе "свободы воли": возможность
   "въ случаe чего" -- какъ это было съ болeзнью Юры -- сразу дать отбой,
   отложить побeгъ, какъ-то извернуться, перестроиться, -- то сейчасъ такой
   возможности не было вовсе. Въ 12 часовъ дня 28-го iюля Борисъ уйдетъ изъ
   своего Лодейнаго Поля въ лeсъ, къ границe. Въ этотъ же полдень должны уйти и
   мы. Если мы запоздаемъ -- мы пропали. Лодейное Поле дастъ телеграмму въ
   Медгору: одинъ Солоневичъ сбeжалъ, присмотрите за оставшимися. И тогда --
   крышка. Или, если бы случилось событiе, которое заставило бы насъ съ Юрой
   бeжать на день раньше Бориса, такую же телеграмму дала бы Медвeжья Гора въ
   Лодейное Поле и съ такими же послeдствiями...
   Практически -- это не осложнило нашего побeга. Но психически жесткость
   даты побeга все время висeла на душe: а вдругъ случится что-нибудь совсeмъ
   непредвидeнное, вотъ вродe болeзни -- и тогда что?
   Но ничего не случилось. Технически предпосылки складывались -- или были
   подготовлены -- почти идеально. Мы были сыты, хорошо тренированы, въ тайникe
   въ лeсу было запрятано нeсколько пудовъ продовольствiя, были компасы, была
   такая свобода передвиженiя, какою не пользовалось даже и несчастное "вольное
   населенiе" Карелiи. Меня уже знали въ лицо всe эти вохровцы, оперативники,
   чекисты и прочая сволочь -- могли спросить документы, но придираться бы ни
   въ какомъ случаe не стали... А все-таки было очень тревожно... Какъ-то не
   вeрилось: неужели все это -- не иллюзiя?
   Вспоминалось, какъ въ ленинградскомъ ГПУ мой слeдователь, товарищъ
   Добротинъ, говорилъ мнe вeско и слегка насмeшливо: "Наши границы мы
   охраняемъ крeпко, желeзной рукой... Вамъ повезло, что васъ арестовали по
   дорогe... Если бы не мы, васъ все равно арестовали бы, но только арестовали
   бы пограничники -- а они, знаете, разговаривать не любятъ..."
   И потомъ -- съ презрительной улыбочкой: {453}
   -- И -- неглупый же вы человeкъ, Иванъ Лукьяновичъ, ну, какъ вы могли
   думать, что изъ Совeтской Россiи такъ просто уйти: взялъ и ушелъ... Могу
   васъ увeрить -- это дeло не такъ просто... Одному изъ тысячи, быть можетъ,
   удается...
   Въ свое время начальникъ оперативной части тов. Подмоклый говорилъ
   приблизительно то же самое. И въ сильно пьяномъ видe, разсказывая мнe
   исторiю побeга группы туломскихъ инженеровъ, презрительно оттопыривалъ
   мокрыя отъ водки синiя свои губы:
   -- Чудаки, а еще образованные... Такъ у насъ же сексотъ на сексотe
   сидитъ... Чудаки... Продовольствiе въ лeсъ носили... А намъ -- что? Пусть
   себe носятъ...
   Мы тоже носили свое продовольствiе въ лeсъ: не такая ужъ, оказывается,
   новая система... И, можетъ быть, товарищъ Подмоклый, протягивая мнe свою
   стопку и провозглашая: "ну, дай Богъ, въ предпослeднiй", гдe-то ухмылялся
   про себя: "ну, ужъ теперь-то ты бeжишь въ послeднiй разъ -- таскай, таскай
   свое продовольствiе въ лeсъ"...
   Какъ разъ передъ побeгомъ я узналъ трагическую исторiю трехъ
   священниковъ, которые пытались бeжать изъ Повeнца въ Финляндiю: двое погибли
   въ лeсу отъ голода, третiй, наполовину обезумeвшiй отъ лишенiй, -- пришелъ
   въ какую-то деревню и сдался въ плeнъ -- его разстрeляли даже и безъ
   слeдствiя...
  
   ___
  
   Вспоминались разсказы какого-то "басмача" -- узбека, съ которымъ мы еще
   зимой пилили ледъ на озерe. Это былъ выкованный изъ тугой бронзы человeкъ съ
   изуродованнымъ сабельными ударами лицомъ и съ неутолимой ненавистью къ
   большевикамъ. Онъ пытался бeжать три года тому назадъ, когда отношенiе къ
   бeглецамъ было снисходительное. Онъ запутался въ лабиринтe озеръ, болотъ и
   протоковъ и былъ схваченъ чекистами -- по его словамъ -- уже по ту сторону
   границы...
   Все то, что разсказывали всякiе чекисты и активисты о попыткахъ побeга
   на западъ, къ финской границe, рисовало почти безнадежную картину. Но въ эту
   картину я вносилъ весьма существенную поправку: вся эта публика говоритъ о
   неудачныхъ попыткахъ и она ничего не говоритъ -- да и ничего не знаетъ --
   объ удачныхъ. Только потомъ, уже за границей, я узналъ, какъ мало ихъ --
   этихъ удачныхъ попытокъ. За весь 1934 годъ ея не перешелъ никто... Только
   весной на финской сторонe былъ подобранъ полуразложившiйся трупъ человeка,
   который перешелъ границу, но никуда дойти не смогъ... А сколько такихъ
   труповъ лежитъ въ карельской тайгe?..
   Я считалъ, что мои планы побeга разработаны досконально. Передъ первой
   попыткой побeга была сдeлана развeдка: персидской границы -- по обe стороны
   Каспiйскаго моря; польской границы -- у Минска; латвiйской границы -- у
   Пскова и финляндской границы -- въ Карелiи... Шли, можно сказать, навeрняка,
   а -- вотъ, оба раза {454} провалились... Сейчасъ мнe кажется, что все
   подготовлено идеально, что малeйшiя детали предусмотрeны, что на всякую
   случайность заранeе подготовленъ соотвeтствующiй трюкъ... Словомъ -- съ
   точки зрeнiя логики -- все въ порядкe. Но -- что, если моя логика окажется
   слабeе логики ГПУ?.. Что, если всe наши затeи -- просто дeтская игра подъ
   взоромъ недреманнаго ока... Что, если какими-то, мнe неизвeстными,
   техническими способами ГПУ великолeпно знаетъ все: и нашу переписку съ
   Борисомъ, и нашъ тайникъ въ лeсу, и то, какъ Юра сперъ компасы въ техникумe,
   и то, какъ я тщетно пытался ухлопать Левина для того, чтобы раздобыть
   оружiе?.. Дeло прошлое: но въ тe дни провалъ нашего побeга означалъ бы для
   меня нeчто, если не худшее, то болeе обидное, чeмъ смерть... У каждаго
   человeка есть свое маленькое тщеславiе: если бы оказалось, что ГПУ знало о
   нашей подготовкe -- это означало бы, что я совсeмъ дуракъ, что меня
   обставили и провели, какъ идiота, -- и потомъ насъ всeхъ снисходительно
   размeняютъ въ какомъ-то подвалe третьей части ББК ОГПУ... При одной мысли
   объ этомъ глаза лeзли на лобъ... Я утeшалъ себя мыслью о томъ, что вотъ мы
   оба -- я и Юра -- сейчасъ тренированы и что до "подвала" насъ ни въ какомъ
   случаe не доведутъ. Но такой же уговоръ былъ и въ прошломъ году -- а сцапали
   сонныхъ, безоружныхъ и безсильныхъ... Правда, въ прошломъ году Бабенко
   врeзался въ наши планы, какъ нeкiй deus ex machina. Правда, отъ Бабенки шла
   реальная угроза, которую уже поздно было предотвратить... Бабенко былъ,
   видимо, весьма квалифицированнымъ сексотомъ: въ Салтыковкe мы напоили его до
   безчувствiя и устроили обыскъ на немъ и въ его вещахъ. Ничего не было, что
   могло бы подтвердить наши подозрeнiя. Но подозрeнiя были. Сейчасъ --
   никакихъ подозрeнiй нeтъ...
   Но есть какое-то липкое ощущенiе -- пуганная ворона и куста боится, --
   что вотъ всe наши планы -- дeтская игра передъ лицомъ всемогущей техники
   ГПУ...
   Технику эту я, слава Тебe, Господи, знаю хорошо: восемнадцать лeтъ я
   отъ этой техники выкручивался и, судя по тому, что я сейчасъ не на томъ
   свeтe, а въ Финляндiи -- выкручивался не плохо. Технику эту я считаю
   нехитрой техникой, техникой расчитанной на ротозeевъ. Или -- что еще обиднeе
   -- техникой, расчитанной на нашихъ великолeпныхъ подпольщиковъ: возьмется за
   эту работу русскiй офицеръ, человeкъ смeлый, какъ смерть, человeкъ, готовый
   идти на любую пытку -- а вотъ выпьетъ -- и прорвется... И -- кончено...
   Словомъ -- техника работы ГПУ -- техника нехитрая... Молодецъ противъ
   овецъ... То, что мы оказались овцами, -- это не дeлаетъ особой чести ни
   намъ, ни ГПУ... Въ порядкe изученiя этой техники -- много литровъ водки
   выпилъ я со всякими чекистами, всe они и хвастались, и плакали. Хвастались
   всемогуществомъ ГПУ и плакали, что имъ самимъ отъ этого всемогущества нeтъ
   никакого житья... Нужно быть справедливымъ и къ врагу: жизнь средняго
   работника ГПУ -- это страшная вещь, это жизнь пана Твардовскаго, который
   продалъ свою душу чорту. Но чортъ {455} пана Твардовскаго хоть чeмъ-то
   платилъ оному пану при его жизни. ГПУ, въ сущности, ничего не платитъ при
   жизни, а документъ о продажe души все время тычетъ въ носъ... Я понимаю, что
   это звучитъ нeсколько фантастически и малоправдоподобно, но въ двухъ
   случаяхъ моей жизни мнe удалось выручить изъ работы въ ГПУ двухъ
   коммунистовъ -- одинъ изъ нихъ работалъ въ ГПУ десять лeтъ... Нeтъ, технику
   работы ГПУ я зналъ хорошо... Но въ эти дни, передъ побeгомъ, все мое знанiе
   заслонялось внeлогичной, нелeпой, подсознательной тревогой...
   Насколько я могу вспомнить -- я ни о чемъ, кромe побeга, не думалъ.
   Вeроятно, Юра -- тоже. Но ни онъ, ни я о побeгe не говорили ни слова.
   Валялись въ травe у рeчки, грeлись на солнышкe, читали Вудворта. Юра былъ
   настроенъ весьма по майнридовски и всякими окольными путями старался дать
   мнe понять, какъ будетъ великолeпно, когда мы, наконецъ, очутимся въ лeсу...
   Въ эти послeднiе лагерные мeсяцы Юра катался, какъ сыръ въ маслe, завелъ
   дружную компанiю вичкинскихъ ребятъ, рeзался съ ними въ шахматы и волейболъ,
   тренировался въ плаваньи, собирался ставить новый русскiй рекордъ на сто
   метровъ, eлъ за троихъ и на голыхъ доскахъ нашихъ наръ засыпалъ, какъ
   убитый... И отъ юности своей, и отъ солнца, и отъ прочаго, что въ
   человeческой жизни уже неповторимо, какъ-то сказалъ мнe:
   -- А знаешь, Ва, въ сущности, не такъ плохо жить и въ лагерe...
   Мы лежали на травкe за рeчкой Кумсой -- послe купанья, послe маленькой
   потасовки, подъ яркимъ iюльскимъ небомъ... Я оторвался отъ книги и
   посмотрeлъ на Юру. Къ моему удивленiю, онъ даже не сконфузился -- слишкомъ у
   него "силушка по жилочкамъ переливалась". Я спросилъ: а кто еще живетъ въ
   лагерe такъ, какъ мы съ тобой живемъ? Юра согласился: никто. Даже и
   Успенскiй такъ не живетъ... Успенскiй работаетъ, какъ волъ, а мы ничего не
   дeлаемъ.
   -- Ну, Ватикъ, я не говорю, чтобы не бeжать, бeжать, конечно, нужно. Но
   -- не такъ плохо и здeсь...
   -- А ты вспомни подпорожскiй УРЧ и профессора Авдeева.
   Юра смякъ. Но его вопросъ доставилъ мнe нeсколько очень мучительныхъ
   часовъ великаго соблазна.
   И въ самомъ дeлe -- на кой чортъ бeжать? Въ лагерe я буду жить -- въ
   соотвeтствiи съ моими личными вкусами къ жизни, а вкусы эти довольно
   просты... Проведу спартакiаду, получу въ свое завeдыванiе команду охотниковъ
   (была и такая охотничья команда изъ привиллегированныхъ заключенныхъ,
   поставлявшая рябчиковъ и медвeдей къ чекистскому столу), Юру устрою въ
   Москву -- вмeсто того, чтобы подставлять его кудрявую головешку подъ
   чекистскiй наганъ... Побeгъ Бориса можно остановить... Успенскiй, конечно,
   сможетъ перетащить его сюда. Будемъ таскаться на охоту вмeстe съ Борисомъ...
   Стоитъ ли подставлять всe наши головы? Словомъ -- это были часы великаго
   упадка и малодушiя. Они скоро прошли... Подготовка шла своимъ чередомъ.
   {456}
   Подготовка же эта заключалась въ слeдующемъ:
   Все, что нужно было на дорогу, мы уже припасли: продовольствiе, одежду,
   обувь, компасы, медикаменты и прочее. Все это было получено путемъ блата,
   кромe компасовъ, которые Юра просто сперъ въ техникумe. На оружiе мы махнули
   рукой. Я утeшалъ себя тeмъ, что встрeча съ кeмъ-нибудь въ карельской тайгe
   -- вещь чрезвычайно мало правдоподобная, -- впослeдствiи мы на такую
   "чрезвычайно мало правдоподобную вещь" все-таки напоролись... Выйти изъ
   лагеря было совершенно просто. Нeсколько труднeе было выйти одновременно
   вдвоемъ -- и въ особенности на югъ. Еще труднeе было выйти вдвоемъ и съ
   вещами, которыя у насъ еще оставались въ баракe. И, наконецъ, для страховки
   на всякiй случай, нужно было сдeлать такъ, чтобы меня и Юры не такъ скоро
   хватились бы...
   Все это вмeстe взятое было довольно сложно технически. Но въ результатe
   нeкоторыхъ мeропрiятiй я раздобылъ себe командировку на сeверъ, до
   Мурманска, срокомъ на двe недeли, Юрe -- командировку въ Повeнецъ и Пиндуши,
   срокомъ на пять дней ("для организацiи обученiя плаванью"), себe --
   командировку на пятый лагпунктъ, то-есть на югъ, срокомъ на три дня и,
   наконецъ, -- Юрe пропускъ на рыбную ловлю, тоже на югъ... Нашъ тайникъ былъ
   расположенъ къ югу отъ Медвeжьей Горы...
   Я былъ увeренъ, что передъ этимъ днемъ -- днемъ побeга -- у меня снова,
   какъ это было передъ прежними побeгами въ Москвe, нервы дойдутъ до какого-то
   нестерпимаго зуда, снова будетъ безсонница, снова будетъ ни на секунду не
   ослабeвающее ощущенiе, что я что-то проворонилъ, чего-то недосмотрeлъ,
   что-то переоцeнилъ, что за малeйшую ошибку придется, можетъ быть, платить
   жизнью -- и не только моей, но и Юриной... Но ничего не было: ни нервовъ, ни
   безсонницы... Только когда я добывалъ путаныя командировки, мнe померещилась
   ехидная усмeшечка въ лицe завeдующаго административнымъ отдeломъ. Но эти
   командировки были нужны: если о нашихъ планахъ, дeйствительно, не
   подозрeваетъ никто, то командировки обезпечатъ намъ минимумъ пять дней
   свободныхъ отъ поисковъ и преслeдованiя, и тотъ же срокъ Борису -- на тотъ
   случай, если у него что-нибудь заeстъ... Въ теченiе пяти-семи дней насъ
   никто разыскивать не будетъ. А черезъ пять дней мы будемъ уже далеко...
   У меня были всe основанiя предполагать, что когда Успенскiй узнаетъ о
   нашемъ побeгe, узнаетъ о томъ, что вся уже почти готовая халтура со
   спартакiадой, съ широковeщательными статьями въ Москву, въ ТАСС, въ
   "братскiя компартiи", съ вызовомъ въ Медгору московскихъ кино-операторовъ,
   пошла ко всeмъ чертямъ, что онъ, "соловецкiй Наполеонъ", попалъ въ весьма
   идiотское положенiе, онъ полeзетъ на стeнку, и насъ будутъ искать далеко не
   такъ, какъ ищутъ обычныхъ бeгуновъ... Человeкъ грeшный -- я далъ бы
   значительную часть своего гонорара для того, чтобы посмотрeть на физiономiю
   Успенскаго въ тотъ моментъ, когда ему доложили, что Солоневичей и слeдъ уже
   простылъ...
   Ночь передъ побeгомъ я проспалъ, какъ убитый. Вeроятно, {457} благодаря
   ощущенiю полной неотвратимости побeга -- сейчасъ никакого выбора уже не
   было... Рано утромъ -- я еще дремалъ -- Юра разбудилъ меня. За его спиной
   былъ рюкзакъ съ кое-какими вещами, которыя по ходу дeлъ ему нужно было
   вынести изъ лагеря и выбросить по дорогe... Кое-кто изъ сосeдей по бараку
   околачивался возлe.
   -- Ну, значитъ, Ва, я eду...
   Оффицiально -- Юра долженъ былъ eхать на автобусe до Повeнца. Я
   высунулся изъ подъ одeяла.
   -- Eзжай. Такъ не забудь зайти въ Повeнцe къ Бeляеву -- у него всe
   пловцы на учетe. А вообще -- не засиживайся...
   -- Засиживаться не буду. А если что-нибудь важное -- я тебe въ КВО
   телефонирую...
   -- Меня вeдь не будетъ. Звони прямо Успенскому...
   -- Ладно. Ну, селямъ алейкюмъ.
   -- Алейкюмъ селямъ...
   Длинная фигура Юры исчезла въ рамкe барачной двери... Сердце какъ-то
   сжалось... Не исключена возможность, что Юру я вижу въ послeднiй разъ...
  
   ИСХОДЪ ИЗЪ ЛАГЕРЯ
  
  
   По нашему плану Юра долженъ былъ выйти изъ барака нeсколько раньше
   девяти утра -- въ девять утра отходилъ автобусъ на Повeнецъ -- оставить въ
   нeкоемъ мeстe свой декоративный узелокъ съ вещами, достать въ другомъ мeстe
   удочки и идти на югъ, къ нашему тайнику. Я долженъ былъ выйти въ 12 часовъ
   -- часъ отправленiя поeзда на югъ -- взявъ съ собой еще оставшiяся въ баракe
   вещи и продовольствiе и двинуться къ тому же тайнику. Но что -- если у этого
   тайника уже торчитъ ГПУ-ская засада? И какъ быть, если Юру просто задержатъ
   по дорогe какiе-нибудь рьяные оперативники?
   Я слeзъ съ наръ. Староста барака, бывшiй коммунистъ и нынeшнiй лагерный
   активистъ, изъ породы людей, которая лучше всего опредeляется терминомъ
   "дубина", спросилъ меня безразличнымъ тономъ:
   -- Что -- тоже въ командировку eдете?
   -- Да. До Мурманска и обратно.
   -- Ну, желаю прiятной поeздки...
   Въ этомъ пожеланiи мнe почудилась скрытая иронiя... Я налилъ себe
   кружку кипятку, подумалъ и сказалъ:
   -- Особеннаго удовольствiя не видать... Работы будетъ до чорта...
   -- Да, а все же -- хоть на людей посмотрите...
   И потомъ безъ всякой логической связи:
   -- А хорошiй парнишка, вашъ Юра-то... Вы все-таки поглянывайте, какъ бы
   его тутъ не спортили... Жалко будетъ парня... Хотя, какъ вы съ Успенскимъ
   знакомые -- его, должно, скоро выпустятъ... {458}
   Я хлебалъ кипятокъ и однимъ уголкомъ глаза тщательно прощупывалъ игру
   каждаго мускула на дубоватомъ лицe старосты... Нeтъ, ничего подозрительнаго.
   А на такомъ лицe все-таки было бы замeтно... О Юрe же онъ говоритъ такъ, на
   всякiй случай, чтобы сдeлать прiятное человeку, который "знакомый" съ самимъ
   Успенскимъ... Поболтали еще. До моего выхода остается еще три часа -- самые
   долгiе три часа въ моей жизни...
   Упорно и навязчиво въ голову лeзли мысли о какомъ-то таинственномъ
   дядe, который сидитъ гдe-то въ дебряхъ третьяго отдeла, видитъ всe наши
   ухищренiя, "какъ сквозь стеклышко", и даетъ намъ время и возможность для
   коллекцiонированiя всeхъ необходимыхъ ему уликъ... Можетъ быть, когда я
   получалъ свою параллельную командировку на югъ, дядя позвонилъ въ Адмотдeлъ
   и сказалъ: "выписывайте, пущай eдетъ"... И поставилъ у нашего тайника
   вохровскiй секретъ...
   Для того, чтобы отвязаться отъ этихъ мыслей, и для того, чтобы сдeлать
   всe возможныя попытки обойти этого дядю, буде онъ существовалъ въ
   реальности, я набросалъ двe маленькiя статейки о спартакiадe въ "Перековку"
   и въ лагерную радiо-газету, занесъ ихъ, поболталъ со Смирновымъ, далъ ему
   нeсколько газетно-отеческихъ совeтовъ, получилъ нeсколько порученiй въ
   Мурманскъ, Сегежу и Кемь и -- что было совсeмъ ужъ неожиданно -- получилъ
   также и авансъ въ 35 рублей въ счетъ гонораровъ за выполненiе этихъ
   порученiй... Это были послeднiя совeтскiя деньги, которыя я получилъ въ
   своей жизни и на нихъ сдeлалъ свои послeднiя совeтскiя покупки: два
   килограмма сахара и три пачки махорки. Полтинникъ еще остался...
   Вышелъ изъ редакцiи и, къ крайнему своему неудовольствiю, обнаружилъ,
   что до полудня остается еще полтора часа. Пока я ходилъ въ обe редакцiи,
   болталъ со Смирновымъ, получалъ деньги -- время тянулось такъ мучительно,
   что, казалось, полдень совсeмъ уже подошелъ. Я чувствовалъ, что этихъ
   полутора часовъ я полностью не выдержу.
   Пришелъ въ баракъ. Въ баракe было почти пусто. Влeзъ на нары, сталъ на
   нихъ, на верхней полкe, закрытой отъ взглядовъ снизу, нагрузилъ въ свой
   рюкзакъ оставшееся продовольствiе и вещи -- ихъ оказалось гораздо больше,
   чeмъ я предполагалъ -- взялъ съ собой для камуфляжа волейбольную сeтку,
   футбольный мячъ, связку спортивной литературы, на верху которой было увязано
   руководство по футболу съ рисункомъ на обложкe, понятнымъ всякому вохровцу,
   прихватилъ еще и два копья и вышелъ изъ барака.
   Въ сущности, не было никакихъ основанiй предполагать, что при выходe
   изъ барака кто-нибудь станетъ ощупывать мой багажъ, хотя по правиламъ или
   староста, или дневальный обязаны это сдeлать... Если недреманное око не
   знаетъ о нашемъ проектe, никто насъ обыскивать не посмeетъ: блатъ у
   Успенскаго. Если знаетъ, насъ захватятъ у тайника... Но все-таки изъ дверей
   барака я выходилъ не съ очень спокойной душой. Староста еще разъ пожелалъ
   мнe счастливаго пути. Дневальный, сидeвшiй на {459} скамеечкe у барака,
   продeлалъ ту же церемонiю и потомъ какъ-то замялся.
   -- А жаль, что вы сегодня eдете...
   Мнe почудилось какое-то дружественное, но неясное предупрежденiе...
   Чуть-чуть перехватило духъ... Но дневальный продолжалъ:
   -- Тутъ письмо я отъ жены получилъ... Такъ, значитъ, насчетъ отвeту...
   Ну, ужъ когда прieдете, такъ я васъ попрошу... Юра? Нeтъ, молодой еще онъ,
   что его въ такiя дeла мeшать...
   Отлегло... Поднялся на горку и въ послeднiй разъ посмотрeлъ на
   печальное мeсто страннаго нашего жительства. Баракъ нашъ торчалъ какимъ-то
   кособокимъ гробомъ, съ покосившейся заплатанной крышей, съ заклеенными
   бумагой дырами оконъ, съ дневальнымъ, понуро сидeвшимъ у входа въ него...
   Странная вещь -- во мнe шевельнулось какое-то сожалeнiе... Въ сущности,
   неплохо жили мы въ этомъ баракe И много въ немъ было совсeмъ хорошихъ,
   близкихъ мнe русскихъ людей. И даже нары мои показались мнe уютными. А
   впереди въ лучшемъ случаe -- лeса, трясины, ночи подъ холоднымъ карельскимъ
   дождемъ... Нeтъ, для приключенiй я не устроенъ...
   Стоялъ жаркiй iюльскiй день. Я пошелъ по сыпучимъ улицамъ Медгоры,
   прошелъ базаръ и площадь, тщательно всматриваясь въ толпу и выискивая въ ней
   знакомыя лица, чтобы обойти ихъ сторонкой, нeсколько разъ оборачивался,
   закуривалъ, разсматривалъ афиши и мeстную газетенку, расклеенную на столбахъ
   и стeнахъ (подписка не принимается за отсутствiемъ бумаги), и все смотрeлъ
   -- нeтъ ли слeжки? Нeтъ, слeжки не было -- на этотъ счетъ глазъ у меня
   наметанный. Прошелъ вохровскую заставу у выхода изъ поселка -- застава меня
   ни о чемъ не спросила -- и вышелъ на желeзную дорогу.
   Первыя шесть верстъ нашего маршрута шли по желeзной дорогe: это была
   одна изъ многочисленныхъ предосторожностей на всякiй случай. Во время нашихъ
   выпивокъ въ Динамо мы установили, что по полотну желeзной дороги собаки
   ищейки не работаютъ вовсе: паровозная топка сжигаетъ всe доступные собачьему
   нюху слeды. Не слeдовало пренебрегать и этимъ.
   Идти было трудно: я былъ явственно перегруженъ -- на мнe было не меньше
   четырехъ пудовъ всякой ноши... Одна за другой проходили версты -- вотъ
   знакомый поворотъ, вотъ мостикъ черезъ прыгающую по камнямъ рeчку, вотъ,
   наконецъ, телеграфный столбъ съ цифрой 25/511, откуда въ лeсъ сворачивало
   какое-то подобiе тропинки, которая нeсколько срeзала путь къ пятому
   лагпункту. Я на всякiй случай оглянулся еще разъ -- никого не было -- и
   нырнулъ въ кусты, на тропинку.
   Она извивалась между скалъ и корягъ -- я обливался потомъ подъ
   четырехпудовой тяжестью своей ноши, и вотъ, передъ поворотомъ тропинки,
   откуда нужно было нырять въ окончательную чащу, вижу: навстрeчу мнe шагаетъ
   патруль изъ двухъ оперативниковъ...
   Былъ моментъ пронизывающаго ужаса: значитъ -- подстерегли... {460} И
   еще болeе острой обиды: значитъ -- они оказались умнeе. Что же теперь?... До
   оперативниковъ шаговъ двадцать... Мысли мелькаютъ съ сумасшедшей
   быстротой... Броситься въ чащу? А Юра? Ввязаться въ драку? Ихъ двое...
   Почему только двое? Если бы этотъ патруль былъ снаряженъ спецiально для меня
   оперативниковъ было бы больше -- вотъ отрядили же въ вагонe N 13 человeкъ по
   десяти на каждаго изъ боеспособныхъ членовъ нашего "кооператива"... А
   разстоянiе все сокращается... Нeтъ, нужно идти прямо. Ахъ, если бы не
   рюкзакъ, связывающiй движенiя... Можно было бы: схватить одного и,
   прикрываясь имъ, какъ щитомъ, броситься на другого и обоихъ сбить съ ногъ.
   Тамъ, на землe обe ихъ винтовки были бы ни къ чему и мое джiу-джитсу
   выручило бы меня еще одинъ разъ -- сколько разъ оно меня уже выручало...
   Нeтъ, нужно идти прямо, да и поздно уже сворачивать -- насъ отдeляетъ шаговъ
   десять...
   Сердце колотилось, какъ сумасшедшее. Но, повидимому, снаружи не было
   замeтно ничего, кромe лица, залитаго потомъ.
   Одинъ изъ оперативниковъ поднесъ руку къ козырьку и не безъ прiятности
   осклабился.
   -- Жарковато, товарищъ Солоневичъ... Что-жъ вы не поeздомъ?..
   Что это? Издeвочка?
   -- Режимъ экономiи. Деньги за билетъ въ карманe останутся...
   -- Да, оно, конечно. Лишняя пятерка -- оно, смотришь, и поллитровка
   набeжала... А вы -- на пятый?
   -- На пятый.
   Я всматриваюсь въ лица этихъ оперативниковъ. Простыя картофельныя
   красноармейскiя рожи -- на такой рожe ничего не спрячешь. Ничего
   подозрительнаго. Вeроятно, оба эти парня не разъ видали, какъ мы съ
   Подмоклымъ шествовали послe динамовскихъ всенощныхъ бдeнiй, навeрно, они
   видали меня передъ строемъ роты оперативниковъ, изъ которой я выбиралъ
   кандидатовъ на вичкинскiй курортъ и на спартакiаду, вeроятно, они знали о
   великомъ моемъ блатe...
   -- Ну, счастливо... -- Оперативникъ опять поднесъ руку къ козырьку, я
   продeлалъ нeчто вродe этого -- я шелъ безъ шапки -- и патруль прослeдовалъ
   дальше... Хрустъ ихъ шаговъ постепенно замеръ вдали... Я остановился,
   прислушался... Нeтъ, ушли, пронесло...
   Я положилъ на землю часть своей ноши, прислонился рюкзакомъ къ какой-то
   скалe. Вытеръ потъ. Еще прислушался, нeтъ, ничего. Только сердце колотится
   такъ, что, кажется, изъ третьяго отдeла слышно... Свернулъ въ чащу, въ
   кусты, гдe ужъ никакiе обходы не были мыслимы -- все равно въ
   десяти-двадцати шагахъ ничего не видать...
   До нашего тайника оставалось съ полверсты. Подхожу ужасомъ слышу
   какой-то неясный голосъ -- вродe пeсни. То ли это Юра такъ не во время
   распeлся, то ли, чортъ его знаетъ что... Подползъ на карачкахъ къ небольшому
   склону, въ концe {461} котораго, въ чащe огромныхъ, непроходимо разросшихся
   кустовъ, были запрятаны всe наши дорожныя сокровища и гдe долженъ ждать меня
   Юра. Мелькаетъ что-то бронзовое, похожее на загорeлую спину Юры... Неужели
   вздумалъ принимать солнечныя ванны и пeть Вертинскаго. Съ него станется.
   Охъ, и идiотъ же! Ну, и скажу же я ему нeсколько теплыхъ словъ...
   Но изъ чащи кустарника раздается нeчто вродe змeинаго шипeнiя,
   показываются Юрины очки, и Юра дeлаетъ жестъ: ползи скорeй сюда. Я ползу.
   Здeсь, въ чащe кустарника, -- полутьма, и снаружи рeшительно ничего
   нельзя разглядeть въ этой полутьмe.
   -- Какiе-то мужики, -- шепчетъ Юра, -- траву косятъ, что ли... Скорeй
   укладываться и драпать...
   Голоса стали слышнeе. Какiе-то люди что-то дeлали шагахъ въ 20-30 отъ
   кустовъ. Ихъ пестрыя рубахи время отъ времени мелькали въ просвeтахъ
   деревьевъ... Да, нужно было укладываться и исчезать.
   Мячъ, копья, литературу, сeтку я зарылъ въ мохъ, и изъ подо мха мы
   вырыли наши продовольственные запасы, сверху обильно посыпанные мохоркой,
   чтобы какой-нибудь заблудили песъ не соблазнился неслыханными запахами
   торгсиновскаго сала и торгсиновской колбасы... Въ лихорадочной и молчаливой
   спeшкe мы запихали наши вещи въ рюкзаки. Когда я навьючилъ на себя свой, я
   почувствовалъ, что я перегруженъ: въ рюкзакe опять было не меньше четырехъ
   пудовъ. Но сейчасъ -- не до этого...
   Изъ чащи кустарника ползкомъ по травe и зарослямъ мы спустились еще
   ниже, въ русло какого-то почти пересохшаго ручейка, потомъ по этому руслу --
   тоже ползкомъ -- мы обогнули небольшую гряду, которая окончательно закрыла
   насъ отъ взглядовъ неизвeстныхъ посeтителей окрестностей нашего тайника.
   Поднялись на ноги, прислушались. Напряженный слухъ и взвинченные нервы
   подсказывали тревожные оклики: видимо, замeтили.
   -- Ну, теперь нужно во всe лопатки, -- сказалъ Юра.
   Двинулись во всe лопатки. По "промфинплану" намъ нужно было перейти
   каменную гряду верстахъ въ пяти отъ желeзной дороги и потомъ перебраться
   черезъ узкiй протокъ, соединяющiй цeпь озеръ -- верстахъ въ пяти отъ гряды.
   Мы шли, ползли, карабкались, лeзли; потъ заливалъ очки, глаза лeзли на лобъ
   отъ усталости, дыханiе прерывалось -- а мы все лeзли. Гряда была самымъ
   опаснымъ мeстомъ. Ея вершина была оголена полярными бурями, и по ея хребту
   прогуливались вохровскiе патрули -- не часто, но прогуливались. Во время
   своихъ развeдокъ по этимъ мeстамъ я разыскалъ неглубокую поперечную щель въ
   этой грядe, и мы поползли по этой щели, прислушиваясь къ каждому звуку и къ
   каждому шороху. За грядой стало спокойнeе. Но въ безопасности -- хотя бы и
   весьма относительной -- мы будемъ только за линiей озеръ. Еще гряда,
   заваленная буреломомъ, отъ нея -- окаянный спускъ къ озеру -- гигантскiя
   розсыпи камней, покрытыхъ мокрымъ, скользкимъ мхомъ. Такiя мeста я считалъ
   самой опасной частью нашего путешествiя. При тяжести нашихъ рюкзаковъ {462}
   поскользнуться на такихъ камняхъ и, въ лучшемъ случаe, растянуть связки на
   ногe -- ничего не стоило... Тогда пришлось бы засeть на мeстe происшествiя
   на недeлю-двe. Безъ достаточныхъ запасовъ продовольствiя это означало бы
   гибель. Потому-то мы и захватили такую массу продовольствiя.
   Часамъ къ пяти мы подошли къ озеру, спустились внизъ, нашли нашъ
   протокъ, перебрались черезъ него и вздохнули болeе или менeе свободно. По
   пути -- въ частности, передъ первой грядой -- мы перемазывали наши подошвы
   всякой сильно пахнувшей дрянью, такъ что никакiя ищейки не могли бы пройти
   по нашимъ слeдамъ... За протокомъ слегка присeли и передохнули. Обсудили
   инцидентъ съ предполагаемыми крестьянами около нашего тайника и пришли къ
   выводу, что если бы они насъ замeтили и если бы у нихъ были агрессивныя
   намeренiя по нашему адресу -- они или побeжали бы къ желeзной дорогe
   сообщить кому надо о подозрительныхъ людяхъ въ лeсу, или стали бы
   преслeдовать насъ. Но ни въ томъ, ни въ другомъ случаe они не остались бы
   около нашего тайника и не стали бы перекликаться... Это -- одно. Второе --
   изъ лагеря мы ушли окончательно. Никто ничего не заподозрилъ. Срокъ нашихъ
   командировокъ давалъ всe основанiя предполагать, что насъ хватятся не
   раньше, чeмъ черезъ пять дней -- Юрина командировка была дeйствительна на
   пять дней. Меня могутъ хватиться раньше -- вздумаетъ Успенскiй послать мнe
   въ Кемь или въ Мурманскъ какой-нибудь запросъ или какое-нибудь порученiе и
   выяснить, что тамъ меня и слыхомъ не слыхать... Но это очень мало вeроятно,
   тeмъ болeе, что по командировкe я долженъ объeхать шесть мeстъ... И Юрой
   сразу же послe истеченiя срока его командировки не заинтересуется никто...
   Въ среднемъ -- недeля намъ обезпечена. За эту недeлю верстъ минимумъ сто мы
   пройдемъ, считая, конечно, по воздушной линiи... Да, хорошо въ общемъ
   вышло... Никакихъ недреманныхъ очей и никакихъ таинственныхъ дядей изъ
   третьяго отдeла... Выскочили!...
   Однако, лагерь все-таки былъ еще слишкомъ близко. Какъ мы ни были
   утомлены, мы прошли еще около часу на западъ, набрели на глубокую и довольно
   широкую внизу расщелину, по дну которой переливался маленькiй ручеекъ, и съ
   чувствомъ великаго облегченiя сгрузили наши рюкзаки. Юра молнiеносно
   раздeлся, влeзъ въ какой-то омутокъ ручья и сталъ смывать съ себя потъ и
   грязь. Я сдeлалъ то же -- раздeлся и влeзъ въ воду; я отъ пота былъ мокрымъ
   весь, съ ногъ до головы.
   -- А ну-ка, Ва, повернись, что это у тебя такое? -- вдругъ спросилъ
   Юра, и въ голосe его было безпокойство. Я повернулся спиной...
   -- Ахъ, чортъ возьми... И какъ же ты этого не замeтилъ?.. У тебя на
   поясницe -- сплошная рана...
   Я провелъ ладонью по поясницe. Ладонь оказалась въ крови, и по обeимъ
   сторонамъ позвоночника кожа была сорвана до мышцъ. Но никакой боли я не
   почувствовалъ раньше, не чувствовалъ и теперь.
   Юра укоризненно суетился, обмывая рану, прижигая ее iодомъ {463} и
   окручивая мою поясницу бинтомъ -- медикаментами на дорогу мы были снабжены
   не плохо -- все по тому же "блату". Освидeтельствовали рюкзакъ. Оказалось,
   что въ спeшкe нашего тайника я ухитрился уложить огромный кусокъ
   торгсиновскаго сала такъ, что острое ребро его подошвенной кожи во все время
   хода било меня по поясницe, но въ возбужденiи этихъ часовъ я ничего не
   чувствовалъ. Да и сейчасъ это казалось мнe такой мелочью, о которой не
   стоитъ и говорить.
   Разложили костеръ изъ самыхъ сухихъ вeтокъ, чтобы не было дыма,
   поставили на костеръ кастрюлю съ гречневой кашей и съ основательнымъ кускомъ
   сала. Произвели тщательную ревизiю нашего багажа, безпощадно выкидывая все
   то, безъ чего можно было обойтись, -- мыло, зубныя щетки, лишнiя трусики...
   Оставалось все-таки пудовъ около семи...
   Юра со сладострастiемъ запустилъ ложку въ кастрюлю съ кашей.
   -- Знаешь, Ватикъ, ей Богу, не плохо...
   Юрe было очень весело. Впрочемъ, весело было и мнe. Поeвъ, Юра съ
   наслажденiемъ растянулся во всю свою длину и сталъ смотрeть въ яркое, лeтнее
   небо. Я попробовалъ сдeлать то же самое, легъ на спину -- и тогда къ
   поясницe словно кто-то прикоснулся раскаленнымъ желeзомъ. Я выругался и
   перевернулся на животъ. Какъ это я теперь буду тащить свой рюкзакъ?
   Отдохнули. Я переконструировалъ ремни рюкзака такъ, чтобы его нижнiй
   край не доставалъ до поясницы. Вышло плохо. Грузъ въ четыре пуда, помeщенный
   почти на шеe, создавалъ очень неустойчивое положенiе -- центръ тяжести былъ
   слишкомъ высоко, и по камнямъ гранитныхъ розсыпей приходилось идти, какъ по
   канату. Мы отошли версту отъ мeста нашего привала и стали устраиваться на
   ночлегъ. Выбрали густую кучу кустарника на вершинe какого-то холма,
   разостлали на землe одинъ плащъ, прикрылись другимъ, надeли накомарники и
   улеглись въ надеждe, послe столь утомительнаго и богатаго переживанiями дня,
   поспать въ полное свое удовольствiе. Но со сномъ не вышло ничего. Миллiоны
   комаровъ, весьма разнообразныхъ по калибру, но совершенно одинаковыхъ по
   характеру опустились на насъ плотной густой массой. Эта мелкая сволочь
   залeзала въ мельчайшiя щели одежды, набивалась въ уши и въ носъ, миллiонами
   противныхъ голосовъ жужжала надъ нашими лицами. Мнe тогда казалось, что въ
   такихъ условiяхъ жить вообще нельзя и нельзя идти, нельзя спать... Черезъ
   нeсколько дней мы этой сволочи почти не замeчали -- ко всему привыкаетъ
   человeкъ -- и пришли въ Финляндiю съ лицами, распухшими, какъ тeсто,
   поднявшееся на дрожжахъ.
   Такъ промучились почти всю ночь. Передъ разсвeтомъ оставили всякую
   надежду на сонъ, навьючили рюкзаки и двинулись дальше въ предразсвeтныхъ
   сумеркахъ по мокрой отъ росы травe. Выяснилось еще одно непредвидeнное
   неудобство. Черезъ нeсколько минутъ ходьбы брюки промокли насквозь, прилипли
   къ ногамъ и связывали каждый шагъ. Пришлось идти въ трусикахъ. {464}
   Невыспавшiеся и усталые, мы уныло брели по склону горы, вышли на
   какое-то покрытое туманомъ болото, перешли черезъ него, увязая по бедра въ
   хлюпающей жижe, снова поднялись на какой-то гребень. Солнце взошло,
   разогнало туманъ и комаровъ; внизу разстилалось крохотное озерко, такое
   спокойное, уютное и совсeмъ домашнее, словно нигдe въ мiрe не было
   лагерей...
   -- Въ сущности, теперь бы самое время поспать, -- сказалъ Юра.
   Забрались въ кусты, разложили плащъ. Юра посмотрeлъ на меня взоромъ
   какого-то открывателя Америки.
   -- А вeдь, оказывается, все-таки драпанули, чортъ его дери...
   -- Не кажи гопъ, пока не перескочилъ...
   -- Перескочимъ. А ей-Богу, хорошо. Если бы еще по двухстволкe, да по
   парабеллюму... вотъ была бы жизнь.
  
   ПОРЯДОКЪ ДНЯ
  
  
   Шли мы такъ. Просыпались передъ разсвeтомъ, кипятили чай, шли до 11
   часовъ. Устраивали привалъ, варили кашу, гасили костеръ и, отойдя на версту,
   снова укладывались спать. На тeхъ мeстахъ, гдe раскладывались костры, мы не
   ложились никогда: дымъ и свeтъ костра могли быть замeчены, и какой-нибудь
   заблудшiй въ лeсахъ активистъ, вынюхивающiй бeглецовъ, или урка, ищущiй eды
   и паспорта, или приграничный мужикъ, отсeянный отъ всякихъ
   контръ-революцiонныхъ плевелъ и чающiй заработать куль муки, могли бы пойти
   на костеръ и застать насъ спящими.
   Вставали часовъ въ пять и снова шли до темноты. Снова привалъ съ кашей
   и ночлегъ. Съ ночными привалами было плохо.
   Какъ мы ни прижимались другъ къ другу, какъ мы ни укутывались всeмъ,
   что у насъ было, мокрый холодъ приполярной ночи пронизывалъ насквозь. Потомъ
   мы приноровились. Срeзывали ножами цeлыя полотнища моха и накрывались имъ.
   За воротъ забирались цeлые батальоны всякой насeкомой твари, хвои, комки
   земли, но было тепло.
   Нашъ суррогатъ карты въ первые же дни обнаружилъ свою полную
   несостоятельность. Рeки на картe и рeки въ натурe текли каждая по своему
   усмотрeнiю, безъ всякаго согласованiи съ совeтскими картографическими
   заведенiями. Впрочемъ, и досовeтскiя карты были не лучше. Для первой попытки
   нашего побeга въ 1932 году я раздобылъ трехверстки этого района. Такихъ
   трехверстокъ у меня было три варiанта: онe совпадали другъ съ другомъ только
   въ самыхъ общихъ чертахъ, и даже такая рeка, какъ Суна, на каждой изъ нихъ
   текла по особому.
   Но это насъ не смущало: мы дeйствовали по принципу нeкоего героя Джека
   Лондона: что бы тамъ ни случилось, держите прямо на западъ. Мы держали прямо
   на западъ. Одинъ изъ насъ шелъ впереди, провeряя направленiе или по солнцу,
   или по компасу, другой шелъ шагахъ въ двадцати сзади, выправляя мелкiя
   извилины пути. А этихъ извилинъ было очень много. Иногда въ {465}
   лабиринтахъ озеръ, болотъ и протоковъ приходилось дeлать самыя запутанныя
   петли и потомъ съ великимъ трудомъ возстанавливать затерянную прямую нашего
   маршрута. Въ результатe всeхъ этихъ предосторожностей -- а можетъ быть, и
   независимо отъ нихъ -- мы черезъ шестнадцать сутокъ петлистыхъ скитанiй по
   тайгe вышли точно въ намeченное мeсто. Ошибка верстъ въ тридцать къ сeверу
   или къ югу могла бы намъ дорого обойтись: на югe граница дeлала петлю, и мы,
   перейдя ее и двигаясь по прежнему на западъ, рисковали снова попасть на
   совeтскую территорiю и, слeдовательно, быть вынужденными перейти границу три
   раза. На троекратное везенье расчитывать было трудно. На сeверe же къ
   границe подходило стратегическое шоссе, на немъ стояло большое село
   Поросозеро, въ селe была пограничная комендатура, стояла большая пограничная
   часть, что-то вродe полка, и туда соваться не слeдовало.
   Дни шли однообразной чередой. Мы двигались медленно. И торопиться было
   некуда, и нужно было расчитывать свои силы такъ, чтобы тревога, встрeча,
   преслeдованiе никогда не могли бы захватить насъ уже выдохшимися, и,
   наконецъ, съ нашими рюкзаками особенной скорости развить было нельзя.
   Моя рана на спинe оказалась гораздо болeе мучительной, чeмъ я
   предполагалъ. Какъ я ни устраивался со своимъ рюкзакомъ, время отъ времени
   онъ все-таки сползалъ внизъ и срывалъ подживающую кожу. Послe долгихъ
   споровъ я принужденъ былъ переложить часть моего груза въ Юринъ рюкзакъ --
   тогда на Юриной спинe оказалось четыре пуда, и Юра еле выволакивалъ свои
   ноги...
  
   ПЕРЕПРАВЫ
  
  
   Часъ за часомъ и день за днемъ повторялась приблизительно одна и та же
   послeдовательность: перепутанная и заваленная камнями чаща лeса на склонe
   горы, потомъ непроходимые завалы бурелома на ея вершинe, потомъ опять спускъ
   и лeсъ -- потомъ болото или озеро. И вотъ -- выйдемъ на опушку лeса -- и
   передъ нами на полверсты-версту шириной разстилается ржавое карельское
   болото, длинной полосой протянувшееся съ сeверо-запада на юго-востокъ -- въ
   направленiи основной массы карельскихъ хребтовъ... Утромъ -- въ туманe или
   вечеромъ -- въ сумеркахъ мы честно мeсили болотную жижу, иногда проваливаясь
   по поясъ, иногда переправляясь съ кочки на кочку и неизмeнно вспоминая при
   этомъ Бориса. Мы вдвоемъ -- и не страшно. Если бы одинъ изъ насъ провалился
   и сталъ тонуть въ болотe -- другой поможетъ. А каково Борису?
   Иногда, днемъ, приходилось эти болота обходить. Иногда, даже днемъ,
   когда ни вправо, ни влeво болоту и конца не было видно, мы переглядывались и
   перли "на Миколу Угодника". Тогда 500-700 метровъ нужно было пройти съ
   максимальной скоростью -- чтобы возможно меньше времени быть на открытомъ
   мeстe. Мы шли, увязая по колeна, проваливаясь по поясъ, пригибаясь къ землe,
   {466} тщательно используя для прикрытiя каждый кустикъ -- и выбирались на
   противоположный берегъ болота выдохшимися окончательно. Это были наиболeе
   опасные моменты нашего пути. Очень плохо было и съ переправами.
   На первую изъ нихъ мы натолкнулись поздно вечеромъ. Около часу шли въ
   густыхъ и высокихъ -- выше роста -- заросляхъ камыша. Заросли обрывались
   надъ берегомъ какой-то тихой и неширокой -- метровъ двадцать -- рeчки.
   Пощупали бродъ -- брода не было. Трехметровый шестъ уходилъ цeликомъ -- даже
   у берега, гдe на днe прощупывалось что-то склизкое и топкое. Потомъ мы
   сообразили, что это, въ сущности, и не былъ берегъ въ обычномъ пониманiи
   этого слова. Это былъ плавающiй слой мертваго камыша, перепутанныхъ корней,
   давно перегнившей травы -- зачатокъ будущаго торфяного болота. Прошли съ
   версту къ югу -- та же картина. Рeшили переправляться вплавь. Насобирали
   сучьевъ, связавъ нeчто вродe плотика -- веревки для этой цeли у насъ были
   припасены -- положили на него часть нашего багажа, я раздeлся; тучи комаровъ
   тотчасъ же облeпили меня густымъ слоемъ, вода была холодна, какъ ледъ,
   плотикъ еле держался на водe. Мнe пришлось сдeлать шесть рейсовъ туда и
   обратно, пока я не иззябъ окончательно до костей и пока не стемнeло совсeмъ.
   Потомъ переплылъ Юра, и оба мы, иззябшiе и окоченeвшiе, собрали свой багажъ
   и почти ощупью стали пробираться на сухое мeсто.
   Сухого мeста не было. Болото, камышъ, наполненныя водой ямы тянулись,
   казалось, безъ конца. Кое-гдe попадались провалы -- узкiя "окна" въ
   бездонную торфяную жижу. И идти было нельзя -- опасно, и не идти было нельзя
   -- замерзнемъ. Костра же развести и не изъ чего, и негдe. Наконецъ,
   взобрались на какой-то пригорокъ, окутанный тьмой и туманомъ. Разложили
   костеръ. Съ болота доносилось кряканье дикихъ утокъ, глухо шумeли сосны,
   ухала какая-то болотная нечисть -- но надъ карельской тайгой не было слышно
   ни одного человeчьяго звука. Туманъ надвинулся на наше мокрое становище,
   окутавъ ватной пеленой ближайшiя сосны; мнe казалось, что мы безнадежно и
   безвылазно затеряны въ безлюдьи таежной глуши и вотъ будемъ идти такъ день
   за днемъ, будемъ идти годы -- и не выйти намъ изъ лабиринта ржавыхъ болотъ,
   тумана, призрачныхъ береговъ и призрачнаго лeса... А лeсъ мeстами былъ,
   дeйствительно, какимъ-то призрачнымъ. Вотъ стоитъ сухой стволъ березы.
   Обопрешься о него рукой, и онъ разваливается въ мокрую плeсень. Иногда
   лежитъ по дорогe какой-то сваленный бурей гигантъ. Становишься на него ногой
   -- и нога уходитъ въ мягкую трухлявую гниль...
   Наломали еловыхъ вeтокъ, разложили на мокрой землe какое-то подобiе
   логова. Костеръ догоралъ. Туманъ и тьма надвинулись совсeмъ вплотную. Плотно
   прижались другъ къ другу, и я заснулъ тревожнымъ болотнымъ сномъ...
   Переправъ всего было восемь. Одна изъ нихъ была очень забавной: я въ
   первый разъ увидалъ, какъ Юра струсилъ.
   Яркимъ августовскимъ днемъ мы подошли къ тихой лeсной рeчушкe, метровъ
   въ пять ширины и метра полтора глубины. Черное {467} отъ спавшей хвои дно,
   абсолютно прозрачная вода. Невысокiе поросшiе ольшанникомъ берега обрывались
   прямо въ воду. Раздeваться и переходить рeчку въ бродъ не хотeлось. Прошли
   по берегу въ поискахъ болeе узкаго мeста. Нашли поваленную сосну, стволъ
   которой былъ перекинуть черезъ рeчку. Середина ствола прогнулась и его
   покрывали вода и тина. Юра рeшительно вскарабкался на стволъ и зашагалъ на
   ту сторону.
   -- Да ты возьми какую-нибудь палку опереться.
   -- А, ни черта!
   Дойдя до середины ствола, Юра вдругъ сдeлалъ нeсколько колебательныхъ
   движенiй тазомъ и руками и остановился, какъ завороженный. Мнe было ясно
   видно, какъ поблeднeло его лицо и судорожно сжались челюсти, какъ будто онъ
   увидалъ что-то страшное. Но на берегу не было видно никого, а глаза Юры были
   устремлены внизъ, въ воду. Что это, не утопленникъ ли тамъ? Но вода была
   прозрачна, и на днe не было ничего. Наконецъ, Юра сказалъ глухимъ и
   прерывающимся голосомъ: "Дай палку".
   Я протянулъ ему какую-то жердь. Юра, не глядя на нее, нащупалъ въ
   воздухe ея конецъ, оперся обо дно и вернулся на прежнiй берегъ. Лицо его
   было блeдно, а на лбу выступилъ потъ.
   -- Да что съ тобой?
   -- Скользко, -- сказалъ Юра глухо.
   Я не выдержалъ. Юра негодующе посмотрeлъ на меня: что тутъ смeяться? Но
   потомъ и на его лицe появилось слабое подобiе улыбки.
   -- Ну, и сдрейфилъ же я...
   -- То-есть, съ чего это?
   -- Какъ, съ чего? Упалъ бы въ воду -- отъ нашего сахара ни крошки бы не
   осталось.
   Слeдующая переправа носила менeе комическiй оттeнокъ. Раннимъ утромъ мы
   подошли къ высокому обрывистому берегу какой-то рeчки или протока.
   Противоположный берегъ, такой же крутой и обрывистый, виднeлся въ верстe отъ
   насъ, полускрытый полосами утренняго тумана. Мы пошли на сeверо-западъ въ
   надеждe найти болeе узкое мeсто для переправы. Часа черезъ два ходьбы мы
   увидeли, что рeка расширяется въ озеро -- версты въ двe шириной и версты
   три-четыре длиной. Въ самомъ отдаленномъ, сeверо-западномъ, углу озера
   виднeлась церковка, нeсколько строенiй и -- что было хуже всего -- виднeлся
   мостъ. Мостъ означалъ обязательное наличiе пограничной заставы. На
   сeверо-западъ хода не было.
   Мы повернулись и пошли назадъ. Еще часа черезъ три ходьбы -- причемъ,
   за часъ мы успeвали пройти не больше полутора-двухъ верстъ -- рeшили прилечь
   отдохнуть. Прилегли. Юра слегка задремалъ. Сталъ было дремать и я, но
   откуда-то съ юга донеслось звяканье деревянныхъ колокольчиковъ, которые
   привязываются на шеи карельскимъ коровамъ. Я приподнялся. Звукъ, казалось,
   былъ еще далеко -- и вдругъ въ нeсколькихъ десяткахъ шаговъ прямо на насъ
   вылазитъ стадо коровъ. Мы схватили наши рюкзаки и бросились бeжать. Сзади
   насъ раздался какой-то крикъ: {468} это кричалъ пастухъ, но кричалъ ли онъ
   по нашему адресу или по адресу своихъ коровъ -- разобрать было нельзя.
   Мы свернули на юго-востокъ. Но впереди снова раздалось дребезжанье
   колокольчиковъ и стукъ топоровъ. Выходило нехорошо. Оставалось одно --
   сдeлать огромный крюкъ и обойти деревню съ мостомъ съ сeверо-востока. Пошли.
   Часа черезъ три-четыре мы вышли на какую-то опушку. Юра сложилъ свой
   рюкзакъ, выползъ, осмотрeлся и сообщилъ: дорога. Высунулся и я. Это была
   новая съ иголочки дорога -- одинъ изъ тeхъ стратегическихъ путей, которые
   большевики проводятъ къ финской границe. Оставалось перебeжать эту дорогу.
   Взяли стартъ и, пригнувшись, перебeжали на другую сторону. Тамъ стоялъ
   телеграфный столбъ съ какими-то надписями, и мы рeшили рискнуть подойти къ
   столбу и посмотрeть -- а вдругъ мы у же на финляндской территорiи.
   Подошли къ столбу -- увы, совeтскiя обозначенiя. И вотъ слышу сзади
   чей-то неистовый крикъ: стоо-ой...
   Я только мелькомъ успeлъ замeтить какую-то человeческую фигуру, видимо,
   только что вынырнувшую изъ лeсу шагахъ въ сорока-пятидесяти отъ насъ. Фигура
   выхватила откуда-то что-то весьма похожее на револьверъ. Въ дальнeйшее мы
   всматриваться не стали... Сзади насъ бухнули два или три револьверныхъ
   выстрeла, почти заглушенные топотомъ нашихъ ногъ. Возможно, что "пули
   свистали надъ нашими головами", но намъ было не до свиста -- мы мчались изо
   всeхъ нашихъ ногъ. Я запнулся за какой-то корень, упалъ и, подымаясь,
   разслышалъ чьи-то вовсе ужъ идiотскiе крики: "стой, стой" -- такъ мы и стали
   бы стоять и ждать!.. Потомъ нeкто остроумный заоралъ: "держи" -- кто бы тутъ
   насъ сталъ держать?...
   Мы пробeжали около версты и прiостановились. Дeло было неуютнымъ: насъ
   замeтили приблизительно въ верстe-полутора отъ деревни, въ деревнe -- въ
   этомъ нeтъ никакого сомнeнiя -- расположена чекистская застава, у заставы --
   конечно, собаки, и черезъ минуть 15-20 эти собаки будутъ спущены по нашему
   слeду. И, конечно, будетъ устроена облава. Какъ устраивались облавы -- объ
   этомъ мы въ Динамо выудили самыя исчерпывающiя свeдeнiя. На крики
   таинственной фигуры кто-то отвeчалъ криками изъ деревни, и послышался
   разноголосый собачiй лай.
   Я очень плохой бeгунъ на длинныя дистанцiи. Полтора километра по
   бeговой дорожкe для меня -- мука мученическая. А тутъ мы бeжали около трехъ
   часовъ, да еще съ трехпудовыми рюкзаками, по сумасшедшему хаосу камней, ямъ,
   корней, поваленныхъ стволовъ и, чортъ его знаетъ, чего еще. Правда, мы три
   раза останавливались, но не для отдыха. Въ первый разъ мы смазывали наши
   подошвы коркой отъ копченаго сала, второй -- настойкой изъ махорки, третiй
   -- нашатырнымъ спиртомъ. Самая генiальная ищейка не могла бы вообразить, что
   первичный запахъ нашихъ сапогъ, потомъ соблазнительный ароматъ копченаго
   сала, потомъ махорочная вонь, потомъ eдкiя испаренiи нашатырнаго спирта --
   что все это относится къ одному и тому же слeду. {469}
   Мы бeжали три часа -- дистанцiя, такъ сказать, марафонскаго бeга. И --
   ничего. Сердце не разорвалось: нервы -- великая вещь. Когда нужно, человeкъ
   способенъ на самый неправдоподобныя вещи...
   Плохо было то, что мы попали въ ловушку. Конечнымъ пунктомъ нашего
   пробeга оказалось какое-то озеро, къ востоку переходившее въ широкое и со
   всeхъ сторонъ открытое болото. Мы вернулись полверсты назадъ, взобрались на
   какую-то горку, сняли рюкзаки. Юра посмотрeлъ на часы и сказалъ:
   -- Протрепали, оказывается, три часа: въ жизни бы не повeрилъ...
   Откуда-то отъ дороги несся собачiй лай. Собакъ, видимо, было много.
   Раздались три выстрeла: одинъ изъ винтовки -- сухой и рeзкiй, два -- изъ
   охотничьихъ ружей -- гулкiе и раскатистые... Линiя всeхъ этихъ упоительныхъ
   звуковъ растянулась примeрно отъ береговъ озера, на которомъ стояла
   деревушка, до вeроятной оконечности болота. Стало ясно, что для нашей поимки
   мобилизовали и деревенскихъ собакъ (ГПУ-скiе ищейки не лаютъ), и
   деревенскихъ комсомольцевъ, которымъ до насъ, въ сущности, никакого дeла
   нeтъ, но которые, войдя въ лeсъ, будутъ охвачены инстинктомъ охоты за самымъ
   благороднымъ звeремъ -- за человeкомъ.
   Итакъ, мы находились въ треугольникe, одна сторона котораго --
   юго-западная -- была закрыта цeпью озеръ, другая -- юго-восточная -- была
   охвачена облавой и третья -- сeверо восточная -- была заперта озеромъ и
   болотомъ. Оставалось идти на сeверо-востокъ въ надеждe найти тамъ, въ
   вершинe треугольника, какой-нибудь болeе или менeе доступный выходъ --
   перешеекъ, узкiй протокъ между озерами или что-нибудь въ этомъ родe...
   Пошли. Я шелъ, уже еле волоча ноги и въ тысячный разъ проклиная свою
   совeстливость или свое слабодушiе. Нeтъ, тамъ, въ Медгорe, нужно было
   свернуть шею Левину и добыть оружiе... Если бы у насъ теперь -- по
   двухстволкe и, скажемъ, по нагану -- мы бы имъ показали облаву... Мы бы
   показали этимъ комсомольцамъ -- что это за охота за человeкомъ... лучше отъ
   такой охоты воздержаться... Конечно, и я, и Юра -- стрeлки не Богъ вeсть
   какiе, но одно дeло умeть стрeлять -- совсeмъ другое дeло умeть использовать
   огнестрeльное оружiе. Я-то еще туда-сюда, нервы не тe, а съ Юрой по этому
   дeлу лучше и не связываться... Да, мы бы имъ показали облаву... А теперь --
   оружiя нeтъ и жизнь виситъ совсeмъ на волоскe... Въ слeдующiй разъ -- если,
   не дай Богъ, онъ случится -- я переломаю кому нужно кости безо всякой
   оглядки на высокiя матерiи... Словомъ -- былъ очень золъ.
   На наше счастье уже начало темнeть. Мы уткнулись въ еще какое-то озеро,
   прошли надъ его берегомъ еще версты двe; ноги подгибались окончательно,
   рюкзакъ опять сползъ внизъ и снова ободралъ мою рану, -- передъ нами
   разстилалось все то же озеро -- версты полторы двe водной глади, уже
   начинавшей затягиваться сумерками. Облава все приближалась, собачiй лай и
   выстрeлы слышны были все яснeе. Наконецъ, мы добрели до мeста, гдe озеро --
   или протокъ -- слегка суживалось и до противоположнаго {470} берега было, во
   всякомъ случаe, не больше версты. Рeшили плыть.
   Спустились къ берегу, связали изъ бурелома нелeпый и шаткiй плотикъ,
   грузоподъемности, примeрно, достаточной для обоихъ нашихъ рюкзаковъ. За это
   время стемнeло уже совсeмъ. Раздeлись, полeзли въ воду. Комары облeпили насъ
   -- какъ всегда при переправахъ; было мелко и топко, мы побрели по тинистому,
   вязкому, слизкому тeсту топкаго дна, дошли до пояса и начали плыть... Только
   что отплыли метровъ на десять -- пятнадцать -- слышу: гдe-то вдали какой-то
   мeрный стукъ.
   -- Вeроятно -- грузовикъ по ту сторону озера, -- сказалъ Юра. --
   Плывемъ дальше.
   -- Нeтъ, давай подождемъ.
   Остановились. Вода оказалась еще неглубокой -- до плечъ. Подождали.
   Минуты черезъ двe-три стало совсeмъ ясно: съ сeвера, съ верховьевъ рeки или
   озера, съ большой скоростью идетъ какая-то моторная лодка. Стукъ мотора
   становился все слышнeе и слышнeе, гдe-то за поворотомъ берега мелькнуло
   что-то очень похожее на лучъ прожектора. Мы панически бросились назадъ къ
   берегу.
   Разбирать плотикъ и багажъ было некогда. Мы схватили плотикъ, какъ
   носилки, но онъ сразу развалился. Лихорадочно и ощупью мы подобрали его
   обломки, собрали наши вещи, рюкзаки и одежду... Моторка была совсeмъ ужъ
   близко, и лучъ ея прожектора тщательно ощупывалъ прибрежные кусты. Мы
   нырнули въ мокрую траву за какими-то кустиками, прижались къ землe и
   смотрeли, какъ моторка съ истинно сволочной медленностью шла мимо нашего
   берега, и щупальцы прожектора обыскивали каждый кустъ. Потомъ мокрыя вeтки
   прикрывавшаго насъ куста загорeлись бeлымъ электрическимъ свeтомъ -- мы
   уткнули лица въ траву, и я думалъ о томъ, что наше присутствiе не такъ ужъ
   хитро обнаружить, хотя бы по тeмъ тучамъ комаровъ, которые вились надъ
   нашими голыми спинами.
   Но лучъ равнодушно скользнулъ надъ нашими головами. Моторка
   торжественно прослeдовала внизъ. Мы подняли головы. Изъ мокрой тьмы въ лучe
   прожектора возникали упавшiе въ воду стволы деревьевъ, камышъ, каменныя
   осыпи берега. Потомъ моторка завернула за какой-то полуостровъ, и стукъ ея
   мотора постепенно затихъ вдали.
   Стояла кромeшная тьма. О томъ, чтобы въ этой тьмe сколотить плотикъ, и
   думать было нечего. Мы, дрожа отъ холода, натянули наше промокшее одeянiе,
   ощупью поднялись на нeсколько метровъ выше изъ прибрежнаго болота, нащупали
   какую-то щель въ скалe и усeлись тамъ. Просидeли почти всю ночь молча,
   неподвижно, чувствуя, какъ отъ холода начинаютъ нeмeть внутренности...
   Передъ разсвeтомъ мы двинулись дальше. Ноги ныли. У Юры лицо мертвецки
   посинeло. Моя рана на спинe прилипла къ рубашкe, и первымъ же движенiемъ я
   снова сорвалъ какой-то поджившiй слой. Съ юго востока, съ линiи облавы,
   снова стали {471} доноситься звуки собачьяго лая и выстрeловъ. Въ кого они
   тамъ стрeляли -- понятiя не имeю.
   Мы прошли въ предразсвeтной тьмe еще версты полторы двe вдоль берега и
   обнаружили какой-то полуостровокъ, совершенно заросшiй лeсомъ и кустарниками
   и вдававшiйся въ озеро метровъ на двeсти. Съ берегомъ полуостровокъ
   соединяла заливаемая водой песчаная коса. Свeтало, и надъ водой плыли
   пронизывающiе утреннiе туманы. Гдe-то, совсeмъ ужъ недалеко отъ насъ,
   прогрохоталъ выстрeлъ и залаяла собака...
   Ни я, ни Юра не говорили почти ничего: все и такъ было ясно. Пробрались
   на полуостровокъ, срeзали ножами нeсколько сухихъ елокъ, связали длинный,
   достаточно грузоподъемный, но въ общемъ весьма малоустойчивый плотикъ,
   подтянули его къ водe, нагрузили рюкзаки и одежду. И опять стукъ моторки.
   Опять залeзли въ кусты.
   На этотъ разъ моторка прошла къ сeверу, то скрываясь въ пеленахъ
   тумана, то показываясь во всемъ своемъ великолeпiи: небольшая, изящная
   лодочка съ прицeпнымъ моторомъ, съ прожекторомъ, съ пулеметомъ и съ четырьмя
   человeками команды. Я сказалъ Юрe: если захватятъ насъ на переправe --
   капитулировать безъ никакихъ и, когда насъ станутъ подымать на бортъ
   (никакому чекисту не придетъ въ голову тыкать наганомъ въ голаго человeка)
   -- схватиться въ обнимку съ ближайшимъ изъ чекистовъ, всей своей удвоенной
   тяжестью плюхнуться на бортъ: моторка, конечно, перевернется. А тамъ въ водe
   дeйствовать по обстоятельствамъ... Спросилъ Юру, помнитъ ли онъ одинъ изъ
   подходящихъ прiемовъ джiу-джитсу, который могъ бы быть примeненъ въ такихъ
   не совсeмъ обычныхъ условiяхъ. Юра помнилъ. Стукъ моторки затихъ. Едва ли
   она успeетъ вернуться обратно за полчаса -- черезъ полчаса мы будемъ уже на
   томъ берегу.
   Никогда ни въ одномъ состязанiи я не развивалъ такого количества
   плавательной энергiи. Приходилось работать только лeвой рукой, правая
   буксировала плотикъ. Юра сдeлалъ остроумнeе: взялъ въ зубы конецъ веревки,
   которою былъ привязанъ къ плотику нашъ багажъ, и плылъ классическимъ
   брассомъ.
   Когда мы вплывали въ полосу тумана -- я начиналъ бояться, какъ бы намъ
   не потерять направленiя. Когда туманъ уходилъ -- подымался страхъ, что насъ
   замeтятъ съ берега и начнутъ стрeлять. Но метрахъ въ двухстахъ опасенiя
   насчетъ стрeльбы болeе или менeе улеглись. По роду своей дeятельности я
   сталкивался со стрeлковымъ дeломъ и зналъ, что на разстоянiи двухсотъ
   метровъ совeтской трехлинейки можно не очень опасаться: даетъ такое
   разсeянiе, что на двeсти метровъ попасть въ головную мишень можно только
   случайно -- отчего стрeлковые рекорды ставятся преимущественно винтовками
   Росса.
   Камыши противоположнаго берега приближались съ ужасающей медленностью.
   Наконецъ, ноги почувствовали топкое и вязкое дно. Идти было еще нельзя, но
   на душe стало спокойнeе. Еще черезъ полсотни метровъ мы стали на ноги,
   выволокли плотикъ на берегъ, разобрали его, веревки захватили съ собой, а
   бревнышки {472} разсовали по камышу, чтобы не оставлять слeдовъ нашей
   переправы.
   То-ли отъ холода, то-ли отъ пережитаго волненiя я дрожалъ, какъ въ
   лихорадкe. Пробeжали полсотни метровъ до ближайшаго лeса. Юра съ
   безпокойствомъ растеръ меня своей рубашкой, мы одeлись и поднялись на
   обрывистый берегъ. Было уже совсeмъ свeтло. По серебряной поверхности озера
   скользила все та же моторка. Изъ лeсу, съ той стороны озера, слышались
   собачьи голоса и ружейные выстрeлы.
   -- Видимо, они тамъ другъ по другу шпарятъ, -- сказалъ Юра. -- Хоть бы
   только не мазали! Эхъ, если бы намъ по винтовкe. Мы бы... поразговаривали...
   Долженъ сознаться, что "поразговаривать" и у меня руки чесались... И въ
   такой степени, что если бы было оружiе, то я не столько былъ бы озабоченъ
   спасенiемъ собственной жизни, сколько показомъ этимъ неизвeстнымъ мнe
   комсомольцамъ всeхъ неудобствъ азарта охоты за человeкомъ. Но оружiя не
   было. Въ конечномъ счетe, это вышло не такъ плохо. Будь оружiе, мы,
   вeроятно, ввязались бы въ перепалку. Кое-кого ухлопали бы, но едва-ли
   выскочили бы изъ этой перепалки живьемъ...
   Была и такая переправа... Днемъ мы подошли къ какой-то рeкe,
   разлившейся неширокими затонами и озерками. Прошли версты двe вдоль берега
   -- и на противоположномъ берегу увидeли рыбачью лодку. Лодка, повидимому,
   была "на ходу" -- въ ней лежали весла, багоръ и что-то еще... Въ сущности,
   это было большою неосторожностью, но мы рeшили воспользоваться этой лодкой
   для переправы. Юра молнiеносно раздeлся, переплылъ рeку, доставилъ лодку къ
   нашему берегу, и мы въ двe-три минуты очутились на той сторонe. Отъ мeста
   нашего причала, круто подымаясь въ гору, шло нeчто вродe дорожки. До гребня
   горы было метровъ пятьдесятъ. Юра, какъ былъ въ голомъ видe, быстро поползъ
   къ гребню, заглянулъ по другую его сторону -- и стремительно скатился внизъ,
   дeлая мнe тревожные знаки. Я подхватилъ уже выгруженное изъ лодки все наше
   имущество, и мы оба бросились вправо, въ чащу лeса. Пробeжавъ сотни двe
   метровъ, я остановился. Юры не было. Кругомъ стояла непроницаемая для глазъ
   чаща, и въ ней не было слышно ни Юриныхъ шаговъ, ни Юринаго голоса -- да
   подавать голоса и нельзя было: очевидно, Юра за этимъ гребнемъ кого-то
   увидалъ, можетъ быть, патруль... И какъ это мы съ нимъ ухитрились
   разъединиться? Я постоялъ еще минуты двe. Юры не было видно... Вдругъ онъ
   какъ-то проскочить мимо меня -- вотъ пойдемъ оба мы играть въ жмурки въ этой
   чащe -- подъ самымъ носомъ у какой-то -- мнe еще неизвeстной --
   опасности?... И съ рискомъ такъ и не найти другъ друга... Въ душу заползъ
   холодный ужасъ. Юра -- совсeмъ голый, какъ онъ станетъ пробираться черезъ
   эти кустарники, что онъ будетъ дeлать, если мы запутаемся -- вeдь у него
   ничего, кромe очковъ, -- ни ножа, ни спичекъ, ничего... Но этотъ ужасъ
   длился недолго... Еще черезъ минуту я услышалъ легкiй хрустъ вeтвей гдe-то
   въ сторонe и тихонько свистнулъ. {473} Изъ-за кустовъ показалась
   исцарапанная вeтками фигура Юры и его поблeднeвшее лицо...
   Юра наскоро одeлся. Руки его слегка дрожали. Мы снова всползли на
   гребень и заглянули по ту сторону: тамъ, внизу, разстилалось озеро, на
   берегу его двое рыбаковъ ковырялись съ сeтями. Рядомъ сидeло трое
   пограничниковъ съ винтовками и съ собакой -- до нихъ было около трехсотъ
   метровъ... Мы сползли обратно.
   -- Сказано въ Писанiи -- не искушай Господа Бога твоего всуе: на Миколу
   Угодника мы переправъ больше устраивать не будемъ.
   -- Не стоитъ, -- согласился Юра, -- ну его...
   Въ этотъ день мы постарались сдeлать очень много верстъ... Вотъ такъ и
   шли дни за днями... Десятый, одиннадцатый, двeнадцатый. Ночь -- въ холодной
   сырости или подъ дождемъ, днемъ -- безмeрная усталость отъ переходовъ черезъ
   болота и засeки, все время -- звeриная настороженность къ каждому шороху и
   ощущенiе абсолютной отрeзанности всякихъ путей назадъ... И -- ничего
   похожаго на границу... Мы пересeкали многочисленныя просeки, прорубленныя
   большевиками сквозь карельскую тайгу, осматривали вкопанные то тамъ, то
   здeсь столбики, натыкались на таинственныя палки, вбитыя въ землю: одна
   сторона палки отесана и на ней химическимъ карандашомъ таинственная надпись:
   "команда помвзвода Иванова семь человeкъ прошла 8/8 7 ч. 40 м. Держимъ
   С.-З., слeдовъ нeтъ"...
   Чьихъ слeдовъ искала эта команда? Мы круто сворачивали съ нашего
   маршрута и усиленными переходами выбирались изъ района, оцeпленнаго этими
   таинственными палками... Раза четыре намъ уже казалось, что мы перешли
   границу: натыкались на столбы, на одной сторонe которыхъ давно уже заросъ
   мхомъ грубо вырeзанный русскiй двуглавый орелъ, на другой -- финскiй левъ. Я
   предполагалъ, что это -- старая граница Россiи и Финляндiи, новая же граница
   повторяетъ почти всe очертанiя старой... Но проходилъ день-другой -- снова
   шли столбики съ буквами П К или съ таинственными письменами какого-то
   очередного комвзвода...
   Началось нeчто вродe галлюцинацiй... Однажды вечеромъ, когда мы
   укладывались спать подъ срeзанное одeяло изъ влажнаго мха, Юра приподнялся,
   прислушался и сказалъ:
   -- Послушай, Ва, по моему -- поeздъ...
   Я прислушался. Откуда-то издалека, съ запада, доносился совершенно
   отчетливый стукъ колесъ по стыкамъ рельсъ: та-та-та, та-та-та... Откуда
   здeсь можетъ быть желeзная дорога? Если бы стукъ доносился съ востока, мы
   могли бы предположить почти невeроятную, но все же теоретически возможную
   вещь, что мы путали, путали и возвращаемся все къ той же Мурманской желeзной
   дорогe: со многими бeглецами это случалось. Но съ запада? Ближайшая
   финляндская дорога отстояла на 150 километровъ отъ границы -- такого
   пространства мы не могли пройти по финской территорiи, не замeтивъ этого.
   Но, можетъ быть, за послeднiе годы тамъ построена какая-нибудь новая вeтка?
   {474}
   Стоило сдeлать надъ собой усилiе воли, и стукъ колесъ превращался въ
   своеобразно ритмическiй шумъ сосенъ. Стоило на минуту ослабить это усилiе, и
   стукъ колесъ доносился такъ ясно, такъ соблазнительно и такъ убeдительно.
   Эти полугаллюцинацiи преслeдовали насъ до самой Финляндiи. И съ каждой
   ночью все навязчивeе и навязчивeе...
   Когда я разрабатывалъ нашъ маршрутъ, я расчитывалъ въ среднемъ восемь
   дней ходьбы: по воздушной линiи намъ нужно было покрыть 125 километровъ. При
   нашей тренировкe по хорошей дорогe мы могли бы продeлать эту дистанцiю въ
   двое сутокъ. О "хорошей дорогe" и рeчи быть не могло -- я взялъ восемь
   сутокъ. Юра велъ дневникъ нашего перехода, безъ дневника мы совсeмъ сбились
   бы со счета времени. И вотъ: прошло восемь дней и десять и двeнадцать -- все
   тотъ же перепутанный сухими вeтвями буреломъ на вершинахъ хребтовъ, все тe
   же болота, озера и протоки... Мысль о томъ, что мы запутались, все
   назойливeе и назойливeе лeзла въ голову. Сильно сбиться съ направленiя мы не
   могли. Но мы могли завернуть на сeверъ, въ обходъ Поросозера, и тогда,
   значитъ, мы идемъ приблизительно параллельно границe, которая въ этомъ мeстe
   заворачиваетъ на сeверо западъ... И тогда мы рискуемъ очень непрiятными
   встрeчами... Утeшалъ нашъ огромный запасъ продовольствiя: съ такимъ запасомъ
   мы долго еще могли идти, не страшась голода. Утeшало и оптимистическое
   настроенiе Юры, которое портилось развe только подъ очень сильнымъ дождемъ и
   то, когда этотъ дождь лилъ ночью... Мы все продолжали идти по пустынe, лишь
   два раза натолкнувшись на близость населенныхъ пунктовъ и одинъ разъ
   натолкнувшись на пунктъ уже ненаселенный...
   Нашъ дневной привалъ мы провели на берегу совсeмъ очаровательнаго
   озера, въ камышахъ. Отойдя съ привала, мы увидeли на берегу озера
   развалившiеся деревянные мостки и привязанную къ этимъ мосткамъ
   полузатонувшую и полуистлeвшую лодку. Въ лодкe были весла -- какъ будто
   кто-то бросилъ ее только вчера... Никакихъ путныхъ теорiй мы на этотъ счетъ
   изобрeсти не смогли. И вотъ въ пяти минутахъ ходьбы отъ озера, продираясь
   сквозь чащу молодого кустарника, березокъ и прочаго, я натолкнулся лицомъ къ
   лицу на какую-то бревенчатую стeну. Стeна оказалась избой. Мы обошли ее
   кругомъ. Изба еще стояла прочно, но все кругомъ заросло буйной лeсной
   порослью. Вошли въ дверь. Изба была пуста, на полкахъ стояли какiе-то
   горшки. Все было покрыто пылью и плeсенью, сквозь щели пола проросла трава.
   Отъ избы вeяло сыростью и могилой. Мы вышли обратно. Оказалось, что изба эта
   не одна. Въ нeсколькихъ десяткахъ метровъ, надъ зеленью поросли, виднeлись
   еще полдесятка крышъ. Я сказалъ Юрe, что это, повидимому, раскулаченная
   деревня. Юра подалъ совeтъ обойти ее -- можетъ быть, найдемъ что-нибудь
   вродe оружiя. Мы прошли по избамъ, такимъ же запустeлымъ, какъ и первая. Въ
   нихъ не было ничего, кромe заплeсневeлыхъ горшковъ, переломанной деревенской
   мебели, полусгнившихъ остатковъ одежды и {475} постелей. Въ одной избe мы,
   правда, нашли человeческiй скелетъ, и это отбило всякую охоту къ дальнeйшимъ
   поискамъ...
   Подавленные и нeсколько растерянные, мы вышли изъ этой заново
   отвоеванной лeсомъ деревни... Метрахъ въ ста отъ нея подымался гранитный
   обрывъ хребта, на который намъ предстояло взбираться. Пошли вдоль обрыва въ
   поискахъ наиболeе подходящаго мeста для подъема. У подножья обрыва стлались
   каменныя розсыпи, на которыхъ даже травка не росла -- только чахлый
   карельскiй мохъ покрывалъ камни своимъ сeро-зеленымъ узоромъ. Юра шелъ
   впереди. Какъ-то неожиданно онъ сталъ, какъ вкопанный, и тихо выругался. У
   подножья обрыва лежала куча костей, среди которыхъ скалили свои зубы восемь
   человeческихъ череповъ.
   -- А вотъ тебe и слeды отъ пуль, -- сказалъ Юра.
   На высотe человeческой головы въ скалe было около десятка глубокихъ
   щербинъ... Картина раскулаченной карельской деревушки получила свой
   заключительный штрихъ... Мы обошли груду костей и молча двинулись дальше.
   Часа черезъ два ходьбы Юра сказалъ:
   -- Давно уже нужно было драпануть...
   -- Давно уже и пробуемъ...
   Юра передернулъ плечами...
  
   ___
  
   Границу мы, повидимому, перешли яснымъ августовскимъ утромъ. Довольно
   высокiй хребетъ обрывался на сeверe крутымъ спускомъ къ озеру, по гребню
   хребта шла, довольно основательно протоптанная тропинка. Натолкнувшись на
   нее, мы быстро свернули въ кусты. Въ концe тропинки Юра успeлъ замeтить
   массивный каменный столбъ; я этого столба не замeтилъ. Внизу, на западъ отъ
   хребта, разстилалось поросшее мелкимъ кустарникомъ болотце, и по болотцу
   протекала обычная рeчушка, въ плывучихъ берегахъ, метровъ восемь ширины.
   Принимая во вниманiе наличiе тропинки и, вeроятно, пограничныхъ патрулей,
   нужно было дeйствовать стремительно и быстро. Я почти на ходу раздeлся,
   переплылъ; Юра сталъ перекидывать наши вещи, завернулъ мои сапоги въ рубаху
   и брюки и во что-то еще и этакимъ дискоболомъ метнулъ этотъ узелокъ ко мнe.
   Свертокъ на лету раскрылся парашютомъ, и все содержимое его плюхнулось въ
   воду. Все, кромe сапогъ, мы успeли вытащить. Сапоги пошли ко дну. Ругался я
   сильно. Хорошо еще, что были запасные футбольные ботинки...
   Откуда-то съ юга, съ вершины гребня, хлопнулъ выстрeлъ, и мы,
   недоодeвшись и недоругавшись, въ полуголомъ видe бросились по болоту на
   западъ. Хлопнуло еще два выстрeла, но лeсистый берегъ былъ близко, и мы
   кинулись въ чащу. Тамъ закончили нашъ туалетъ, сообразили, что преслeдованiе
   можетъ быть не такъ скоро, и пошли дальше, опять перемазывая подошвы нашими
   снадобьями.
   Никакого преслeдованiя мы не замeтили -- вeроятно, мы уже были по
   буржуазную сторону границы. {476}
   Часа черезъ три ходьбы я замeтилъ въ травe кусокъ какой-то рыжей
   бумаги. Поднялъ. Бумага оказалась кулькомъ -- двойнымъ кулькомъ изъ крeпкой
   проклеенной бумаги, какой въ совeтской Россiи и въ заводe нeтъ. Кулекъ былъ
   подвергнуть изслeдованiю по методу Шерлока Хольмса. Изъ него были извлечены
   крошки бeлаго хлeба -- явственно буржуазнаго. Края кулька были когда-то
   склеены полоской бeлой бумаги. На кулькe виднeлся слeдъ когда-то
   перевязывавшаго его шпагата -- въ буржуазномъ происхожденiи этого кулька не
   было никакого сомнeнiя.
   Юра торжественно поднялся, торжественно облапилъ меня, и такъ мы
   стояли, тыкая другъ въ друга кулаками, и говорили всякiя хорошiя слова,
   непереводимыя ни на какой языкъ въ мiрe. Когда всe слова были сказаны, Юра
   снялъ свой рваный шлемъ, сдeланный по образцу красноармейскаго изъ куска
   стараго одeяла, и, несмотря на все свое свободомыслiе, широко перекрестился.
   Однако, я не былъ вполнe увeренъ, что мы уже на финской территорiи.
   Кулекъ могъ быть брошенъ какимъ-нибудь контрабандистомъ, какимъ-нибудь
   тихимъ идiотикомъ изъ финскихъ коммунистовъ, стремившимся въ
   соцiалистическiй рай, наконецъ, просто пограничникомъ: у нихъ, кто ихъ
   знаетъ, какiя отношенiя со всякимъ пограничнымъ народомъ.
   Наконецъ, я зналъ и такiе случаи, когда бeглецы изъ лагеря
   захватывались пограничниками и на финской территорiи -- съ международнымъ
   правомъ "товарищи" не очень стeсняются...
   Вечеромъ мы расположились на ночлегъ на какой-то горe. Погода все
   портилась. Рeзкiй вeтеръ шумeлъ соснами, моросилъ мелкiй, холодный дождь.
   Юра устраивалъ какое-то логово подъ мохнатыми вeтвями елей, я спустился
   внизъ добыть воды. Внизу разстилалось озеро, задернутое пеленой дождя, на
   противоположномъ берегу озера, нeсколько наискосокъ отъ меня, виднeлось
   какое-то большое строенiе. Больше ничего нельзя было разобрать!
   Дождь усиливался. Вeтеръ превращался въ бурю. Мы дрогли всю ночь. На
   утро спустились къ озеру. Погода прояснилась. Строенiе на той сторонe было
   видно довольно ясно: что-то вродe огромной избы съ какими-то пристройками и
   съ открытой настежь дверью. Мы прошли полверсты къ сeверу, усeлись въ
   кустахъ прямо противъ этого строенiя и стали выжидать. Никакого движенiя.
   Дверь оставалась открытой, въ ея черной дырe не появлялся никто. Рeшили идти
   къ строенiю.
   Обошли озеро, подошли метровъ на пятьдесятъ и стали ползти --
   вслушиваясь въ каждый лeсной шорохъ. Юра ползъ нeсколько въ сторонкe отъ
   меня, и вотъ слышу его восторженный голосъ:
   -- Никакихъ гвоздей -- Финляндiя.
   Оказывается, Юра наползъ на какую-то мусорную кучу. Тамъ валялись
   обрывки газетъ на финскомъ языкe -- правда, газеты могли быть и карельскими
   (мы не знали ни того, ни другого языка), -- но здeсь были консервныя,
   папиросныя, кофейныя и прочiя банки, на которыхъ были надписи и на шведскомъ
   языкe. Сомнeнiй быть не могло. {477}
  
   ВЪ ФИНЛЯНДIИ
  
  
   Да, конечно, никакихъ сомнeнiй уже быть не могло: мы въ Финляндiи.
   Оставалось неизвeстнымъ, какъ далеко прошли мы вглубь ея территорiи, въ
   какихъ мeстахъ мы находимся и какъ долго придется еще блуждать по тайгe въ
   поискахъ человeческаго жилья. По нашей бeглецкой теорiи -- намъ полагалось
   бы попасться на глаза любымъ иностраннымъ властямъ возможно дальше отъ
   границы: кто его знаетъ, какiе тамъ неписанные договоры могутъ существовать
   между двумя сосeдствующими пограничными заставами. Политика -- политикой, а
   бытъ -- бытомъ. Въ порядкe сосeдской любезности -- могутъ и выдать
   обратно... Правда, финская граница была въ свое время выбрана, въ частности,
   и потому, что изъ всeхъ границъ СССР -- тутъ можно было расчитывать на
   наиболeе корректное отношенiе и наиболeе культурную обстановку, но
   опять-таки, кто его знаетъ, какое "обычное право" существуетъ въ этой
   таежной глуши? Пока я путано размышлялъ обо всемъ этомъ -- Юра уже
   устремился къ строенiю. Я его попридержалъ, и мы съ ненужной осторожностью и
   съ бьющимися сердцами вошли внутрь. Это, очевидно, былъ баракъ лeсорубовъ,
   обитаемый только зимой и пустующiй лeтомъ. Баракъ -- какъ баракъ, не на
   много лучше нашего медгорскаго -- только посерединe стояли развалины
   какого-то гигантскаго очага или печи, а полъ, нары, столы были завалены
   всякими буржуазными отбросами. Тутъ Юра разыскалъ сапоги, которые, по
   буржуазнымъ масштабамъ, видимо, никуда уже не годились, но которые могли бы
   сойти за предметъ роскоши въ СССР, валялись банки отъ консервовъ, какао,
   кофе, сгущеннаго молока и пустыя папиросныя коробки. Я не курилъ уже пять
   или шесть дней и устремился къ этимъ коробкамъ. На полъ папиросы наскребъ.
   Юра разыскалъ нeчто, похожее на топленое сало и нeсколько изсохшихъ въ
   камень хлeбовъ -- хлeба у насъ не было тоже уже дней шесть.
   -- Сейчасъ устрою буттербродъ со смальцемъ, -- сказалъ онъ. Я попытался
   было протестовать -- но слишкомъ былъ занятъ поисками табаку. Юра намазалъ
   саломъ кусокъ сухаря и отправилъ все это въ ротъ. Лицо его стало задумчивымъ
   и взглядъ устремился, такъ сказать, внутрь.
   -- Ну, какъ?
   Юра сталъ старательно выплевывать свой буттербродъ.
   -- Ну, что? -- переспросилъ я еще разъ -- не безъ нeкотораго
   педагогическаго злорадства.
   -- Лыжная мазь, -- сказалъ Юра дeланно безразличнымъ тономъ... и
   скромно отошелъ въ уголокъ.
   Мы вышли изъ барака. Небо казалось вымытымъ какъ-то особенно тщательно,
   а таежный вeтерокъ -- особенно ароматнымъ. У барака оказался столбъ съ
   надписью, которая была намъ непонятна, и со стрeлой, указывавшей на западъ.
   Въ направленiи стрeлы шла полузаросшая травой тропинка. Юра подтянулъ свой
   рюкзакъ и даже запeлъ: "эхъ, полнымъ полна коробушка, плечъ не давитъ
   ремешокъ" -- ремешокъ, дeйствительно, не давилъ: во-первыхъ, {478} потому,
   что наши рюкзаки за шестнадцать сутокъ пути были основательно облегчены и,
   во-вторыхъ, потому, что послe таежныхъ болотъ, заваловъ, каменныхъ осыпей --
   такъ легко было идти по человeческой дорогe и, наконецъ, потому, что на душe
   было, дeйствительно, очень весело.
   Но это настроенiе было перебито мыслью о Борисe: какъ онъ дошелъ?
   -- Nobiscum Deus, -- оптимистически сказалъ Юра. -- Борисъ насъ уже въ
   Гельсингфорсe дожидается.
   Юра приблизительно оказался правъ.
   Часа черезъ два ходьбы мы вышли къ какому-то холмику, огороженному
   типичнымъ карельскимъ заборомъ: косо уставленныя еловыя жерди. За заборомъ
   былъ тщательно обработанный огородикъ, за огородикомъ, на верхушкe холма,
   стояла небольшая чистенькая изба. На стeнe избы я сразу замeтилъ бляху
   страхового общества, разсeявшую послeднiя притаившiяся гдe-то въ глубинe
   души сомнeнiя и страхи. У избы стояло два сарая. Мы заглянули въ одинъ изъ
   нихъ.
   Тамъ за какой-то работой ковырялась дeвочка лeтъ этакъ 10-11-ти. Юра
   просунулъ въ дверь свою взлохмаченную голову и попытался изъясняться на
   всeхъ извeстныхъ ему дiалектахъ. Его попытки произвели нeсколько неожиданное
   впечатлeнiе. Дeвочка ринулась къ стeнкe, прислонилась къ ней спиной, въ
   ужасe прижала руки къ груди и стала судорожно и беззвучно хватать воздухъ
   широко раскрытымъ ртомъ. Юра продолжалъ свои лингвинистическiя упражненiя. Я
   вытащилъ его изъ сарая: нужно подождать.
   Мы сeли на бревно у стeны сарая и предались ожиданiю. Минуты черезъ
   полторы-двe дeвочка стрeлой выскочила изъ сарая, шарахнулась въ сторону отъ
   насъ, какимъ-то фантастическимъ "стилемъ" перемахнула черезъ заборъ и,
   только подбeгая къ крыльцу избы, подняла неистовый вопль. Дверь избы
   раскрылась, оттуда выглянуло перепуганное женское лицо, дeвочка исчезла въ
   избe. Дверь снова закрылась, вопли дeвочки стали раздаваться глуше и потомъ
   утихли.
   Юра осмотрeлъ меня внимательнымъ окомъ и сказалъ:
   -- Собственно говоря, есть чего испугаться -- посмотрeлъ бы ты на себя
   въ зеркало.
   Зеркала не было. Но вмeсто зеркала, мнe достаточно было посмотрeть на
   Юру: грязная и опухшая отъ комариныхъ укусовъ физiономiя, рваное лагерное
   одeянiе, на поясe -- разбойничiй ножъ, а на носу -- угрожающе черныя очки.
   Да, съ такой внeшностью къ десятилeтнимъ дeвочкамъ нужно бы подходить
   нeсколько осторожнeе.
   Прошло еще минутъ десять-пятнадцать. Мы терпeливо сидeли на бревнe въ
   ожиданiи дальнeйшихъ событiй. Эти событiя наступили. Дeвочка съ панической
   стремительностью выскочила изъ избы, снова перемахнула черезъ заборъ и
   бросилась въ лeсъ, поднимая пронзительный и, судя по тону, призывной крикъ.
   Черезъ четверть часа изъ лeсу вышелъ степенный финскiй мужичекъ, въ такихъ
   немыслимо желтыхъ сапогахъ, изъ за какихъ когда-то въ далекомъ {479}
   Конотопe покончилъ свои дни незабвенной памяти Хулiо Хуренито, въ добротной
   кожанкe и съ трубкой во рту. Но меня поразили не сапоги и не кожанка. Меня
   поразило то, отсутствующее въ совeтской Россiи вообще, а въ совeтской
   деревнe, въ частности и въ особенности, исходившее отъ этого мужиченки
   впечатлeнiе полной и абсолютной увeренности въ самомъ себe, въ завтрашнемъ
   днe, въ неприкосновенности его буржуазной личности и его буржуазнаго клочка
   земли.
   Мужичекъ неторопливо подошелъ къ намъ, осматривая насъ внимательнымъ и
   подозрительнымъ взоромъ. Я всталъ и спросилъ, понимаетъ ли онъ по русски. Къ
   моей великой радости, мужичекъ на очень ломанномъ, но все же внятномъ
   русскомъ языкe отвeтилъ, что немного понимаетъ. Я коротко объяснилъ, въ чемъ
   дeло. Подозрительныя морщины въ уголкахъ его глазъ разгладились, мужичекъ
   сочувственно закивалъ головой и даже трубку изо рта вынулъ. "Да, да, онъ
   понимаетъ... очень хорошо понимаетъ... тамъ, по ту сторону границы, остались
   два его брата -- оба погибли... да, онъ очень хорошо понимаетъ..."
   Мужичекъ вытеръ свою ладонь о штаны и торжественно пожалъ наши руки.
   Изъ за его спины выглядывала рожица дeвочки: страхъ еще боролся съ
   любопытствомъ -- со всeми шансами на сторонe послeдняго...
   Обстановка прояснилась. Мужичекъ повелъ насъ въ избу. Очень большая
   комната съ низкими потолками, съ огромной печью и плитой, на плитe и надъ
   плитой смачно сiяла ярко начищенная мeдная посуда, у плиты стояла женщина
   лeтъ тридцати, бeлотeлая и хозяйственная, смотрeла на насъ недовeрчивымъ и
   настороженнымъ взглядомъ. Изъ дверей сосeдней комнаты выглядывали какiя-то
   дeтскiя рожицы. Чтобы не было слишкомъ страшно, эти рожицы высовывались надъ
   самымъ поломъ и смотрeли на насъ своими льняными глазенками. Во всемъ былъ
   достатокъ, уютъ, увeренность... Вспомнились наши раскулаченный деревни, и
   снова стало больно...
   Мужичекъ принялся обстоятельно докладывать своей хозяйкe сущность
   переживаемаго момента. Онъ наговорилъ раза въ три больше, чeмъ я успeлъ ему
   разсказать. Настороженное выраженiе лица хозяйки смeнилось сочувственными
   охами и вздохами, и затeмъ послeдовала стремительная хозяйственная
   дeятельность. Пока мы сидeли на лавкe, пока Юра оглядывалъ комнату,
   подмигивая высовывавшимся изъ дверей ребятишкамъ, и строилъ имъ рожи --
   ребятишки тоже начали заигрывать, пока я съ наслажденiемъ курилъ крeпчайшiй
   мужицкiй табакъ и разсказывалъ мужичку о томъ, что и какъ дeлается по ту
   сторону границы, огромный обeденный столъ началъ обрастать невиданнымъ не
   только для совeтской деревни, но и для совeтскихъ столицъ, обилiемъ всякихъ
   яствъ. Въ послeдовательномъ порядкe появился кофе со сливками -- какъ
   оказалось впослeдствiи, здeсь пьютъ кофе передъ обeдомъ, -- потомъ уха,
   потомъ жареный налимъ, потомъ какой-то пирогъ, потомъ творогъ со сметаной,
   потомъ какая-то каша со сладкимъ черничнымъ сиропомъ, потомъ что-то еще; на
   все это {480} мы смотрeли недоумeнно и даже нeсколько растерянно. Юра
   предусмотрительно передвинулъ пряжку своего пояса и принялся за дeло
   "всерьезъ и надолго"... Послe обeда мужичекъ предложилъ намъ проводить насъ
   или къ "уряднику", до котораго было верстъ двадцать, или на пограничный
   пунктъ, до котораго было верстъ десять. "Да мы и сами дойдемъ". -- "Не
   дойдете, заблудитесь".
   Послe обeда мы съ часъ отдохнули. Дeвочка за это время куда-то исчезла.
   Долго жали руку хозяйкe и двинулись на пограничный пунктъ. По дорогe
   мужичекъ объяснялъ намъ систему и результаты своего хозяйства: съ
   нечеловeческимъ трудомъ расчищенная въ лeсу полянка подъ крохотное поле и
   огородъ, невода на озерe, зимой лeсныя работы... "А сколько платятъ за
   лeсныя работы?" -- "Да 1200-1500 марокъ въ мeсяцъ"... Я уже послe
   подсчиталъ: финская марка по ея покупательной способности чуть больше
   совeтскаго рубля -- значитъ, въ среднемъ полторы тысячи рублей... Да... А по
   ту сторону такой же мужичекъ получаетъ тридцать пять... Гдe же тутъ
   буржуазной Финляндiи конкурировать съ пролетарскимъ лeснымъ экспортомъ?
   Мужичекъ былъ правъ: безъ него мы бы къ пограничному пункту не
   добрались. Тропинка развeтвлялась, путалась между болотъ, извивалась между
   каменными грядами, пропадала на розсыпяхъ булыжниковъ. На полдорогe изъ-за
   кустовъ выскочилъ огромный песъ и сразу кинулся къ Юринымъ штанамъ. Юра
   стремительно отскочилъ въ сторону, защищаясь своей палкой, а я своей уже
   совсeмъ собрался было перешибить псу позвоночникъ, когда изъ-за поворота
   тропинки послышались какiе-то голоса и выбeжали два финскихъ пограничника:
   одинъ маленькiй голубоглазый и необычайно подвижной, другой постарше,
   посерьезнeе и потемнeе. Они отогнали пса и стали о чемъ-то говорить съ
   мужичкомъ. Мужичекъ спросилъ, есть ли у насъ оружiе. Мы показали на наши
   ножи. Маленькiй пограничникъ сдeлалъ видъ, что ему полагается насъ обыскать
   -- похлопалъ Юру по карману и этимъ и удовлетворился...
   Не нужно было быть великимъ психологомъ, чтобы понять -- оба парня
   чрезвычайно довольны встрeчей съ нами: это, во-первыхъ, великое событiе въ
   ихъ, вeроятно, не очень разнообразной жизни и, во вторыхъ, нeкая сенсацiя.
   Маленькiй все время что-то болталъ съ мужичкомъ, потомъ завелъ съ Юрой
   оживленный разговоръ, состоявшiй изъ жестовъ, междометiй и попытокъ выразить
   мимикой лица такiя, напримeръ, вещи, какъ мiровая революцiя. Не знаю, что
   понялъ пограничникъ. Юра не понялъ ничего.
   Такъ, болтая и кое-какъ объясняясь при помощи мужичка, мы подошли къ
   неширокому озеру, на другой сторонe котораго виднeлось большое деревянное
   зданiе. Переправились на лодкe черезъ озеро. Зданiе оказалось пограничной
   заставой. Насъ встрeтилъ начальникъ заставы -- такой же маленькiй
   благодушный и спокойный финнъ, какъ нашъ мужичекъ. Степенно пожалъ намъ
   руки. Мы вошли въ просторную чистую комнату -- казарму {481} пограничниковъ.
   Здeсь стояла дюжина коекъ и у стeны -- стойка съ винтовками...
   Мы сняли наши рюкзаки. Начальникъ заставы протянулъ намъ коробку съ
   финскими папиросами. Закурили, усeлись у стола передъ окномъ. Мужичекъ о
   чемъ-то вдумчиво докладывалъ, начальникъ такъ же вдумчиво и сочувственно
   кивалъ головой. Пограничники стояли около и о чемъ-то многозначительно
   перемигивались. Откуда-то вышла и стала въ рамкe двери какая-то женщина, по
   всeмъ внeшнимъ признакамъ жена начальника заставы. Какiя-то льняныя,
   бeлобрысыя дeтишки выглядывали изъ-за косяковъ.
   Разговоръ клеился очень плохо. Нашъ мужичекъ исчерпалъ свой весьма
   немноготомный запасъ русскихъ словъ, мнe говорить просто не хотeлось... Вотъ
   вeдь, мечталъ объ этомъ днe -- первомъ днe на волe -- лeтъ
   пятнадцать-семнадцать планировалъ, добивался, ставилъ свою, и не свою голову
   на попа -- а сейчасъ, когда, наконецъ, добился, просто какая-то
   растерянность...
   Женщина исчезла. Потомъ снова появилась и что-то сказала. Начальникъ
   заставы всталъ и жестомъ, не лишеннымъ нeкоторой церемонности, пригласилъ
   насъ въ сосeднюю комнату. Это была чистенькая, словно по всeмъ угламъ
   вылизанная, комнатка, посерединe стоялъ столъ, накрытый бeлоснeжной
   скатертью, на столe стояли чашки и дымился кофейникъ... Такъ, значитъ,
   "приглашены на чашку кофе". Не ожидалъ.
   Мы были такими грязными, опухшими, оборванными, что было какъ-то
   неловко сидeть за этимъ нехитрымъ столомъ, который мнe, послe свиной жизни
   лагеря, казался чeмъ-то въ высокой степени великосвeтскимъ. Какъ-то было
   неловко накладывать въ чашку не свой сахаръ. Неловко было смотрeть въ глаза
   этой женщины, которой я никогда не видалъ и, вeроятно, никогда больше не
   увижу и которая съ такимъ чисто женскимъ инстинктомъ старалась насъ
   накормить и напоить, хотя мы послe обeда у нашего мужичка и такъ были сыты
   до отвала.
   Посидeли, вродe какъ поговорили. Я почувствовалъ какую-то смертельную
   усталость -- реакцiя послe напряженiя этихъ лeтъ и этихъ дней. Поднялся.
   Вышли въ комнату пограничниковъ. Тамъ на зеркально натертомъ полу былъ
   разостланъ какой-то коверъ, на коврe лежали двe постели: для меня и для Юры.
   Настоящiя постели, человeческiя, а мы уже годъ спали, Богъ его знаетъ, на
   чемъ. Юра бокомъ посмотрeлъ на эти постели и сказалъ: "простыни, чортъ его
   дери!.."
   Ужъ вечерeло. Я вышелъ во дворъ. Жена начальника заставы стояла на
   колeняхъ у крыльца, и въ ея засученныхъ рукахъ была наша многострадальная
   кастрюля, изъ которой когда-то какая-то неизвeстная мнe подпорожская дeвочка
   пыталась тепломъ своего голоднаго тeльца извлечь полпуда замороженныхъ
   лагерныхъ щей, которая прошла нашъ первый побeгъ, лагерь и шестнадцать
   сутокъ скитанiй по карельской тайгe. Жена начальника заставы явственно
   пыталась привести эту кастрюлю въ христiанскiй видъ. Женщина была вооружена
   какими-то тряпками, щетками и {482} порошками и старалась честно. Въ дорогe
   мы эту кастрюлю, конечно, не чистили. Копоть костровъ въeлась въ мельчайшiя
   поры аллюминiя. Исходная цилиндрическая форма отъ ударовъ о камни, о стволы
   деревьевъ и отъ многаго другого превратилась во что-то, не имeющее никакого
   адэкватнаго термина даже въ геометрiи Лобачевскаго, а вотъ стоитъ женщина на
   колeняхъ и треть этотъ аллюминiевый обломокъ крушенiя. Я сталъ объяснять ей,
   что этого дeлать не стоитъ, что эта кастрюля уже отжила свой, исполненный
   приключенiями, вeкъ. Женщина понимала плохо. На крыльцо вышелъ Юра, и мы
   соединенными усилiями какъ-то договорились. Женщина оставила кастрюлю и
   оглядeла насъ взглядомъ, въ которомъ ясно чувствовалась непреоборимая
   женская тенденцiя поступить съ нами приблизительно такъ же, какъ и съ этой
   кастрюлей: оттереть, вымыть, заштопать, пришить пуговицы и уложить спать. Я
   не удержался: взялъ грязную руку женщины и поцeловалъ ее. А на душe -- было
   очень плохо...
   Видимо, какъ-то плохо было и Юрe. Мы постояли подъ потемнeвшимъ уже
   небомъ и потомъ пошли къ склону холма надъ озеромъ. Конечно, этого дeлать не
   слeдовало бы. Конечно, мы, какъ бы тамъ ни обращались съ нами, были
   арестованными, и не надо было давать повода хотя бы тeмъ же пограничникамъ
   подчеркивать этотъ оффицiальный фактъ. Но никто его не подчеркнулъ.
   Мы усeлись на склонe холма. Передъ нами разстилалась свeтло-свинцовая
   гладь озера, дальше, къ востоку отъ него, дремучей и черной щетиной
   поднималась тайга, по которой, Богъ дастъ, намъ никогда больше не придется
   бродить. Еще дальше къ востоку шли безконечные просторы нашей родины, въ
   которую, Богъ знаетъ, удастся-ли намъ вернуться.
   Я досталъ изъ кармана коробку папиросъ, которой насъ снабдилъ
   начальникъ заставы. Юра протянулъ руку: "Дай и мнe"...
   -- "Съ чего ты это?"
   -- "Да, такъ"...
   Я чиркнулъ спичку. Юра неумeло закурилъ и поморщился. Сидeли и молчали.
   Надъ небомъ востока появились первыя звeзды онe гдe-то тамъ свeтилась и надъ
   Салтыковкой, и надъ Москвой, и надъ Медвeжьей Горой, и надъ Магнитогорскомъ,
   только, пожалуй, въ Магнитогорскe на нихъ и смотрeть-то некому -- не до
   того... А на душe было неожиданно и замeчательно паршиво...
  
   У ПОГРАНИЧНИКОВЪ
  
  
   Повидимому, мы оба чувствовали себя какими-то обломками крушенiя -- the
   derelicts. Пока боролись за жизнь, за свободу, за какое-то человeчье житье,
   за право чувствовать себя не удобренiемъ для грядущихъ озимей соцiализма, а
   людьми -- я, въ частности, по въeвшимся въ душу журнальнымъ инстинктамъ --
   за право говорить о томъ, что я видeлъ и чувствовалъ; пока мы, выражаясь
   поэтически, напрягали свои бицепсы въ борьбe съ разъяренными волнами
   соцiалистическаго кабака, -- все было какъ-то просто и прямо... Странно:
   самое простое время было въ тайгe. Никакихъ {483} проблемъ. Нужно было
   только одно -- идти на западъ. Вотъ и шли. Пришли.
   И, словно вылившись изъ шторма, сидeли мы на неизвeстномъ намъ берегу и
   смотрeли туда, на востокъ, гдe въ волнахъ коммунистическаго террора и
   соцiалистическаго кабака гибнетъ столько родныхъ намъ людей... Много
   запоздалыхъ мыслей и чувствъ лeзло въ голову... Да, проворонили нашу родину.
   Въ частности, проворонилъ и я -- что ужъ тутъ грeха таить. Патрiотизмъ?
   Любовь къ родинe? Кто боролся просто за это? Боролись: за усадьбу, за
   программу, за партiю, за церковь, за демократiю, за самодержавiе... Я
   боролся за семью. Борисъ боролся за скаутизмъ. Нужно было, давно нужно было
   понять, что внe родины -- нeтъ ни черта: ни усадьбы, ни семьи, ни скаутизма,
   ни карьеры, ни демократiи, ни самодержавiя -- ничего нeтъ. Родина -- какъ
   кантовскiя категорiи времени и пространства; внe этихъ категорiй -- пустота,
   Urnichts. И вотъ -- проворонили...
   И эти финны... Таежный мужичекъ, пограничные солдаты, жена начальника
   заставы. Я вспомнилъ финскихъ идеалистическихъ и коммунистическихъ карасей,
   прieхавшихъ въ СССР изъ Америки, ограбленныхъ, какъ липки, и голодавшихъ на
   Уралe и на Алтаe, вспомнилъ лица финскихъ "бeженцевъ" въ ленинградской
   пересылкe -- лица, въ которыхъ отъ голода глаза ушли куда-то въ глубину
   черепа и губы ссохлись, обнажая кости челюстей... Вспомнился грузовикъ съ
   финскими бeженцами въ Карелiи, въ селe Койкоры... Да, ихъ принимали не такъ,
   какъ принимаютъ здeсь насъ... На чашку кофе ихъ не приглашали и кастрюль имъ
   не пытались чистить... Очень ли мы правы, говоря о русской общечеловeчности
   и дружественности?.. Очень ли ужъ мы правы, противопоставляя
   "матерiалистическiй Западъ" идеалистической русской душe?
   Юра сидeлъ съ потухшей папиросой въ зубахъ и глядя, какъ и я, на
   востокъ, поверхъ озера и тайги... Замeтивъ мой взглядъ, онъ посмотрeлъ на
   меня и кисло улыбнулся, вeроятно, ему тоже пришла въ голову какая-то
   параллель между тeмъ, какъ встрeчаютъ людей тамъ и какъ встрeчаютъ ихъ
   здeсь... Да, объяснить можно, но дать почувствовать -- нельзя. Юра,
   собственно, Россiи не видалъ. Онъ видeлъ соцiализмъ, Москву, Салтыковку,
   людей, умирающихъ отъ малярiи на улицахъ Дербента, снесенныя артиллерiей
   села Украины, лагерь въ Чустроe, одиночку ГПУ, лагерь ББК. Можетъ быть, не
   слeдовало ему всего этого показывать?.. А -- какъ не показать?
   Юра попросилъ у меня спички. Снова зажегъ папиросу, руки слегка
   дрожали. Онъ ухмыльнулся еще разъ, совсeмъ уже дeланно и кисло, и спросилъ:
   "Помнишь, какъ мы за керосиномъ eздили?"... Меня передернуло...
   Это было въ декабрe 1931 года. Юра только что прieхалъ изъ буржуазнаго
   Берлина. Въ нашей Салтыковкe мы сидeли безъ свeта -- керосина не было.
   Поeхали въ Москву за керосиномъ. Стали въ очередь въ четыре часа утра.
   Мерзли до десяти. Я принялъ на себя административныя обязанности и сталъ
   выстраивать {484} очередь, вслeдствiе чего, когда лавченка открылась, я
   наполнилъ два пятилитровыхъ бидона внe очереди и сверхъ нормы. Кое-кто сталъ
   протестовать. Кое-кто полeзъ драться. Изъ за десяти литровъ керосина, изъ-за
   пятiалтыннаго по "нормамъ" "проклятаго царскаго режима", были пущены въ ходъ
   кулаки... Что это? Россiя? А какую иную Россiю видалъ Юра?
   Конечно, можно бы утeшаться тeмъ, что путемъ этакой "прививки" съ
   соцiализмомъ въ Россiи покончено навсегда. Можно бы найти еще нeсколько
   столь же утeшительныхъ точекъ зрeнiя, но въ тотъ вечеръ утeшенiя какъ-то въ
   голову не лeзли. Сзади насъ догоралъ позднiй лeтнiй закатъ. Съ крыльца
   раздался веселый голосъ маленькаго пограничника, голосъ явственно звалъ
   насъ. Мы поднялись. На востокe багровeли, точно облитыя кровью красныя
   знамена, освeщенныя уже невиднымъ намъ солнцемъ, облака и глухо шумeла
   тайга...
   Маленькiй пограничникъ, дeйствительно, звалъ насъ. Въ небольшой
   чистенькой кухнe стоялъ столъ, уставленный всякими съeстными благами, на
   которыя Юра посмотрeлъ съ великимъ сожалeнiемъ: eсть было больше некуда.
   Жена начальника заставы, которая, видимо, въ этой маленькой "семейной"
   казармe была полной хозяйкой, думаю, болeе самодержавной, чeмъ и самъ
   начальникъ, пыталась было уговорить Юру и меня съeсть что-нибудь еще -- это
   было безнадежное предпрiятiе. Мы отнекивались и отказывались, пограничники о
   чемъ-то весело пересмeивались, изъ спутанныхъ ихъ жестовъ я понялъ, что они
   спрашиваютъ, есть ли въ Россiи такое обилiе. Въ Россiи его не было, но
   говорить объ этомъ не хотeлось. Юра попытался было объяснить: Россiя это --
   одно, а коммунизмъ это -- другое. Для вящей понятливости онъ въ русскiй
   языкъ вставлялъ нeмецкiя, французскiя и англiйскiя слова, которыя
   пограничникамъ были не на много понятнeе русскихъ. Потомъ перешли на
   рисунки. Путемъ очень сложной и путанной символики намъ, повидимому, все же
   удалось объяснить нeкоторую разницу между русскимъ и большевикомъ. Не знаю,
   впрочемъ, стоило ли ее объяснять. Насъ, во всякомъ случаe, встрeчали не какъ
   большевиковъ. Нашъ маленькiй пограничникъ тоже взялся за карандашъ. Изъ его
   жестовъ и рисунковъ мы поняли, что онъ имeетъ медаль за отличную стрeльбу --
   медаль эта висeла у него на штанахъ -- и что на озерe они ловятъ форелей и
   стрeляютъ дикихъ утокъ. Начальникъ заставы къ этимъ уткамъ дорисовалъ еще
   что-то, слегка похожее на тетерева. Житье здeсь, видимо, было совсeмъ
   спокойное... Жена начальника заставы погнала насъ всeхъ спать: и меня съ
   Юрой, и пограничниковъ, и начальника заставы. Для насъ были уже уготованы
   двe постели: настоящiя, всамдeлишныя, человeческiя постели. Какъ-то неудобно
   было лeзть со своими грязными ногами подъ грубыя, но бeлоснeжно-чистыя
   простыни, какъ-то неловко было за нашу лагерную рвань, какъ-то обидно было,
   что эту рвань наши пограничники считаютъ не большевицкой, а русской рванью.
   Жена начальника заставы что-то накричала на пограничниковъ, которые все
   пересмeивались весело о чемъ-то, и они, слегка {485} поторговавшись,
   улеглись спать. Я не безъ наслажденiя вытянулся на постели -- первый разъ
   послe одиночки ГПУ, гдe постель все-таки была. Въ лагерe были только голыя
   доски наръ, потомъ мохъ и еловыя вeтки карельской тайги. Нeтъ, что томъ ни
   говорить, а комфортъ -- великая вещь...
   Однако, комфортъ не помогалъ. И вмeсто того ощущенiя, которое я
   ожидалъ, вмeсто ощущенiя достигнутой, наконецъ, цeли, ощущенiя безопасности,
   свободы и прочаго и прочаго, въ мозгу кружились обрывки тяжелыхъ моихъ
   мыслей и о прошломъ, и о будущемъ, а на душe было отвратительно скверно...
   Чистота и уютъ этой маленькой семейной казармы, жалостливое гостепрiимство
   жены начальника заставы, дружественное зубоскальство пограничниковъ, покой,
   сытость, налаженность этой жизни ощущались, какъ нeкое нацiональное
   оскорбленiе: почему же у насъ такъ гнусно, такъ голодно, такъ жестоко?
   Почему совeтскiе пограничники (совeтскiе, но все же русскiе) встрeчаютъ
   бeглецовъ изъ Финляндiи совсeмъ не такъ, какъ вотъ эти финны встрeтили насъ,
   бeглецовъ изъ Россiи? Такъ ли ужъ много у насъ правъ на ту монополiю
   "всечеловeчности" и дружественности, которую мы утверждаемъ за русской
   душой? Не знаю, какъ будетъ дальше. По ходу событiй насъ, конечно, должны
   арестовать, куда-то посадить, пока наши личности не будутъ болeе или менeе
   выяснены. Но, вотъ, пока что никто къ намъ не относится, какъ къ
   арестантамъ, какъ къ подозрительнымъ. Всe эти люди принимаютъ насъ, какъ
   гостей, какъ усталыхъ, очень усталыхъ, путниковъ, которыхъ прежде всего надо
   накормить и подбодрить. Развe, если бы я былъ финскимъ коммунистомъ,
   прорвавшимся въ "отечество всeхъ трудящихся", со мною такъ обращались бы? Я
   вспомнилъ финновъ-перебeжчиковъ, отосланныхъ въ качествe заключенныхъ на
   стройку Магнитогорскаго завода -- они тамъ вымирали сплошь; вспомнилъ
   "знатныхъ иностранцевъ" въ ленинградской пересыльной тюрьмe, вспомнилъ
   группы финновъ-перебeжчиковъ въ деревнe Койкоры, голодныхъ, обезкураженныхъ,
   растерянныхъ, а въ глазахъ -- плохо скрытый ужасъ полной катастрофы,
   жестокой обманутости, провала всeхъ надеждъ... Да, ихъ такъ не встрeчали,
   какъ встрeчаютъ насъ съ Юрой. Странно, но если бы вотъ на этой финской
   пограничной заставe къ намъ отнеслись грубeе, оффицiальнeе, мнe было бы
   какъ-то легче. Но отнеслись такъ по человeчески, какъ я -- при всемъ моемъ
   оптимизмe, не ожидалъ. И контрастъ съ безчеловeчностью всего того, что я
   видалъ на территорiи бывшей Россiйской имперiи, навалился на душу тяжелымъ
   нацiональнымъ оскорбленiемъ. Мучительнымъ оскорбленiемъ, безвылазностью,
   безысходностью. И вотъ еще -- стойка съ винтовками.
   Я, какъ большинство мужчинъ, питаю къ оружiю "влеченiе, родъ недуга".
   Не то, чтобы я былъ очень кровожаднымъ или воинственнымъ, но всякое оружiе,
   начиная съ лука и кончая пулеметомъ, какъ-то притягиваетъ. И всякое хочется
   примeрить, пристрeлять, почувствовать свою власть надъ нимъ. И такъ какъ я
   -- отъ Господа Бога -- человeкъ, настроенный безусловно пацифистски,
   безусловно антимилитаристически, такъ какъ я питаю {486} безусловное
   отвращенiе ко всякому убiйству и что въ нелeпой моей бiографiи есть два
   убiйства -- да и то оба раза кулакомъ, -- то свое влеченiе къ оружiю я
   всегда разсматривалъ, какъ своего рода тихое, но совершенно безвредное
   помeшательство -- вотъ вродe собиранiя почтовыхъ марокъ: платятъ же люди
   деньги за такую ерунду.
   Около моей койки была стойка съ оружiемъ: штукъ восемь трехлинеекъ
   русскаго образца (финская армiя вооружена русскими трехлинейками), двe
   двухстволки и какая-то мнe еще неизвeстная малокалиберная винтовочка: завтра
   надо будетъ пощупать... Вотъ, тоже, чудаки люди! Мы, конечно, арестованные.
   Но ежели мы находимся подъ арестомъ, не слeдуетъ укладывать насъ спать у
   стойки съ оружiемъ. Казарма спитъ, я -- не сплю. Подъ рукой у меня оружiе,
   достаточное для того, чтобы всю эту казарму ликвидировать въ два счета, буде
   мнe это понадобится. Надъ стойкой виситъ заряженный парабеллюмъ маленькаго
   пограничника. Въ этомъ парабеллюмe -- полная обойма: маленькiй пограничникъ
   демонстрировалъ Юрe механизмъ этого пистолета... Тоже -- чудаки-ребята...
   И вотъ, я поймалъ себя на ощущенiи -- ощущенiи, которое стоитъ внe
   политики, внe "пораженчества" или "оборончества", можетъ быть, даже вообще
   внe сознательнаго "я": что первый разъ за 15-16 лeтъ своей жизни --
   винтовки, стоящiя въ стойкe у стeны я почувствовалъ, какъ винтовки
   дружественныя. Не оружiе насилiя, а оружiе защиты отъ насилiя. Совeтская
   винтовка всегда ощущалась, какъ оружiе насилiя -- насилiя надо мной, Юрой,
   Борисомъ, Авдeевымъ, Акульшинымъ, Батюшковымъ и такъ далeе по алфавиту.
   Совершенно точно такъ же она ощущалась и всeми ими... Сейчасъ вотъ эти
   финскiя винтовки, стоящiя у стeны, защищаютъ меня и Юру отъ совeтскихъ
   винтовокъ. Это очень тяжело, но это все-таки фактъ: финскiя винтовки насъ
   защищаютъ; изъ русскихъ винтовокъ мы были бы разстрeляны, какъ были
   разстрeляны миллiоны другихъ русскихъ людей -- помeщиковъ и мужиковъ,
   священниковъ и рабочихъ, банкировъ и безпризорниковъ... Какъ, вeроятно, уже
   разстрeляны тe инженеры, которые пытались было бeжать изъ Туломскаго
   отдeленiя соцiалистическаго рая и въ моментъ нашего побeга еще досиживали
   свои послeднiе дни въ Медгорской тюрьмe, какъ разстрeлянъ Акульшинъ, ежели
   ему не удалось прорваться въ заонeжскую тайгу... Какъ были бы разстрeляны
   сотни тысячъ русскихъ эмигрантовъ, если бы они появились на родной своей
   землe.
   Мнe захотeлось встать и погладить эту финскую винтовку. Я понимаю:
   очень плохая иллюстрацiя для патрiотизма. Я не думаю, чтобы я былъ
   патрiотомъ хуже всякаго другого русскаго -- плохимъ былъ патрiотомъ: плохими
   патрiотами были всe мы -- хвастаться намъ нечeмъ. И мнe тутъ хвастаться
   нечeмъ. Но вотъ: при всей моей подсознательной, фрейдовской тягe ко всякому
   оружiю, меня отъ всякаго совeтскаго оружiи пробирала дрожь отвращенiя и
   страха и ненависти. Совeтское оружiе -- это, въ основномъ, орудiе разстрeла.
   А самое страшное въ {487} нашей жизни заключается въ томъ, что совeтская
   винтовка -- одновременно и русская винтовка. Эту вещь я понялъ только на
   финской пограничной заставe. Раньше я ея не понималъ. Для меня, какъ и для
   Юры, Бориса, Авдeева, Акульшина, Батюшкова и такъ далeе по алфавиту,
   совeтская винтовка -- была только совeтской винтовкой. О ея русскомъ
   происхожденiи -- тамъ не было и рeчи. Сейчасъ, когда эта эта винтовка не
   грозить головe моего сына, я этакъ могу разсуждать, такъ сказать,
   "объективно". Когда эта винтовка, совeтская-ли, русская-ли, будетъ
   направлена въ голову моего сына, моего брата -- то ни о какомъ тамъ
   патрiотизмe и территорiяхъ я разговаривать не буду. И Акульшинъ не будетъ...
   И ни о какомъ "объективизмe" не будетъ и рeчи. Но лично я, находясь въ почти
   полной безопасности отъ совeтской винтовки, удравъ отъ всeхъ прелестей
   соцiалистическаго строительства, уже начинаю ловить себя на подленькой
   мысли: я-то удралъ, а ежели тамъ еще миллiонъ людей будетъ разстрeляно,
   что-жъ, можно будетъ по этому поводу написать негодующую статью и
   посовeтовать товарищу Сталину согласиться съ моими безспорными доводами о
   вредe диктатуры, объ утопичности соцiализма, объ угашенiи духа и о прочихъ
   подходящихъ вещахъ. И, написавъ статью, мирно и съ чувствомъ исполненнаго
   моральнаго и патрiотическаго долга пойти въ кафэ, выпить чашку кофе со
   сливками, закурить за двe марки сигару и "объективно" философствовать о той
   дeвочкe, которая пыталась изсохшимъ своимъ тeльцемъ растаять кастрюлю
   замороженныхъ помоевъ, о тeхъ четырехъ тысячахъ ни въ чемъ неповинныхъ
   русскихъ ребятъ, которые догниваютъ страшные дни свои въ "трудовой" колонiи
   Водораздeльскаго отдeленiя ББК ОГПУ, и о многомъ другомъ, что я видалъ
   "своима очима". Господа Бога молю своего, чтобы хоть эта ужъ чаша меня
   миновала...
   Никогда въ своей жизни -- а жизнь у меня была путаная -- не переживалъ
   я такой страшной ночи, какъ эта первая ночь подъ гостепрiимной и
   дружественной крышей финской пограничной заставы. Дошло до великаго
   соблазна: взять парабеллюмъ маленькаго пограничника и ликвидировать всe
   вопросы "на корню". Вотъ это дружественное человeчье отношенiе къ намъ,
   двумъ рванымъ, голоднымъ, опухшимъ и, конечно, подозрительнымъ иностранцамъ,
   -- оно для меня было, какъ пощечина.
   Почему же здeсь, въ Финляндiи, такая дружественность, да еще ко мнe, къ
   представителю народа, когда-то "угнетавшаго" Финляндiю? Почему же тамъ, на
   моей родинe, безъ которой мнe все равно никотораго житья нeтъ и не можетъ
   быть, такой безвылазный, жестокiй, кровавый кабакъ? Какъ это все вышло? Какъ
   это я -- Иванъ Лукьяновичъ Солоневичъ, ростъ выше-среднiй, глаза
   обыкновенные, носъ картошкой, вeсъ семь пудовъ, особыхъ примeтъ не имeется,
   -- какъ это я, мужчина и все прочее, могъ допустить весь этотъ кабакъ?
   Почему это я -- не такъ, чтобы трусъ, и не такъ, чтобы совсeмъ дуракъ -- на
   практикe оказался и трусомъ, и дуракомъ?
   Надъ стойкой съ винтовками мирно висeлъ парабеллюмъ. {488} Мнe было
   такъ мучительно и этотъ парабеллюмъ такъ меня тянулъ, что мнe стало жутко --
   что это, съ ума я схожу? Юра мирно похрапывалъ. Но Юра за весь этотъ кабакъ
   не отвeтчикъ. И мой сынъ, Юра, могъ бы, имeлъ право меня спросить: "Такъ
   какъ же ты все это допустилъ?"
   Но Юра не спрашивалъ. Я всталъ, чтобы уйти отъ парабеллюма, и вышелъ во
   дворъ. Это было нeсколько неудобно. Конечно, мы были арестованными и,
   конечно, не надо было ставить нашихъ хозяевъ въ непрiятную необходимость
   сказать мнe: "ужъ вы, пожалуйста, не разгуливайте". Въ сeнцахъ спалъ песъ и
   сразу на меня окрысился. Маленькiй пограничникъ сонно вскочилъ, попридержалъ
   пса, посмотрeлъ на меня сочувственнымъ взглядомъ -- я думаю, видъ у меня
   былъ совсeмъ сумасшедшiй -- и снова улегся спать. Я сeлъ на пригоркe надъ
   озеромъ и неистово курилъ всю ночь. Блeдная сeверная заря поднялась надъ
   тайгой. Съ того мeста, на которомъ я сидeлъ, еще видны были лeса русской
   земли, въ которыхъ гибли десятки тысячъ русскихъ -- невольныхъ насельниковъ
   Бeломорско-Балтiйскаго комбината и прочихъ въ этомъ же родe.
   Было уже совсeмъ свeтло. Изъ какого-то обхода вернулся патруль,
   посмотрeлъ на меня, ничего не сказалъ и прошелъ въ домъ. Черезъ полчаса
   вышелъ начальникъ заставы, оглядeлъ меня сочувственнымъ взглядомъ, вздохнулъ
   и пошелъ мыться къ колодцу. Потомъ появился и Юра; онъ подошелъ ко мнe и
   осмотрeлъ меня критически:
   -- Какъ-то не вeрится, что все это уже сзади. Неужели, въ самомъ дeлe,
   драпнули?
   И потомъ, замeтивъ мой кислый видъ, утeшительно добавилъ:
   -- Знаешь, у тебя сейчасъ просто нервная реакцiя... Отдохнешь --
   пройдетъ.
   -- А у тебя?
   Юра пожалъ плечами.
   -- Да какъ-то, дeйствительно, думалъ, что будетъ иначе. Нeмцы говорятъ:
   Bleibe im Lande und naehre dich redlich.
   -- Такъ что же? Можетъ быть, лучше было оставаться?
   -- Э, нeтъ, ко всeмъ чертямъ. Когда вспоминаю подпорожскiй УРЧ, БАМ,
   дeтишекъ -- и сейчасъ еще словно за шиворотъ холодную воду льютъ... Ничего,
   не раскисай, Ва...
   Насъ снова накормили до отвала. Потомъ все населенiе заставы жало намъ
   руки, и подъ конвоемъ тeхъ же двухъ пограничниковъ, которые встрeтили насъ
   въ лeсу, мы двинулись куда-то пeшкомъ. Въ верстe отъ заставы, на какомъ-то
   другомъ озерe, оказалась моторная лодка, въ которую мы и усeлись всe
   четверо.
   Снова лабиринты озеръ, протоковъ, рeченокъ. Снова берега, покрытые
   тайгой, болотами, каменныя осыпи, завалы бурелома на вершинахъ хребтовъ. Юра
   посмотрeлъ и сказалъ: "бр-ръ, больше я по такимъ мeстамъ не ходокъ, даже
   смотрeть не хочется"...
   Но все-таки сталъ смотрeть. Сейчасъ изъ этой моторки своеобразный
   карельскiй пейзажъ былъ такимъ живописнымъ, отъ него вeяло миромъ лeсной
   пустыни, въ которой скрываются не {489} заставы ГПУ, а Божьи отшельники.
   Моторка вспугивала стаи дикихъ утокъ, маленькiй пограничникъ пытался было
   стрeлять въ нихъ изъ парабеллюма. По Юриному лицу было видно, что и у него
   руки чесались. Пограничникъ протянулъ парабеллюмъ и Юрe -- въ Медгорe этого
   бы не сдeлали. Раза три и Юра промазалъ по стайкe плававшихъ у камышей
   утокъ. Утки снялись и улетeли.
   Солнце подымалось къ полудню. На душe становилось какъ-то яснeе и
   спокойнeе. Можетъ быть, и въ самомъ дeлe Юра правъ: это было только нервной
   реакцiей. Около часу дня моторка пристала къ какой-то спрятанной въ лeсныхъ
   заросляхъ крохотной деревушкe. Наши пограничники побeжали въ деревенскую
   лавченку и принесли папиросъ, лимонаду и чего-то еще въ этомъ родe.
   Собравшiеся у моторки молчаливые финны сочувственно выслушивали оживленное
   повeствованiе нашего маленькаго конвоира и задумчиво кивали своими трубками.
   Маленькiй конвоиръ размахивалъ руками такъ, какъ если бы онъ былъ не
   финномъ, а итальянцемъ, и, подозрeваю, вралъ много и сильно. Но, видимо,
   вралъ достаточно живописно.
   Къ вечеру добрались до какого-то пограничнаго пункта, въ которомъ
   обиталъ патруль изъ трехъ солдатъ. Снова живописные разсказы пограничника --
   ихъ размeръ увеличивался съ каждымъ новымъ опытомъ и, повидимому, обогащался
   новыми подробностями и образами. Наши хозяева наварили намъ полный котелъ
   ухи, и послe ужина мы улеглись спать на сeнe. На этотъ разъ я спалъ, какъ
   убитый.
   Рано утромъ мы пришли въ крохотный городокъ -- сотня деревянныхъ
   домиковъ, раскинутыхъ среди вырубленныхъ въ лeсу полянокъ. Какъ оказалось
   впослeдствiи, городокъ назывался Илломантси, и въ немъ находился штабъ
   какой-то пограничной части. Но было еще рано, и штабъ еще спалъ. Наши
   конвоиры съ чего-то стали водить насъ по какимъ-то знакомымъ своимъ домамъ.
   Все шло, такъ сказать, по ритуалу. Маленькiй пограничникъ размахивалъ руками
   и повeствовалъ; хозяйки, охая и ахая, устремлялись къ плитамъ -- черезъ
   десять минутъ на столe появлялись кофе, сливки, масло и прочее. Мы съ
   любопытствомъ и не безъ горечи разглядывали эти крохотныя комнатки,
   вeроятно, очень бeдныхъ людей, занавeсочки, скатерти, наивныя олеографiи на
   стeнахъ, пухленькихъ и чистенькихъ хозяекъ -- такой слаженный, такой ясный и
   увeренный бытъ... Да, сюда бы пустить нашихъ раскулачивателей, на эту нищую
   землю -- не то, что наша Украина, -- на которой люди все-таки строятъ
   человeческое житье, а не коллективизированный бедламъ...
   Въ третьемъ по очереди домe мы уже не могли ни выпить, ни съeсть ни
   капли и ни крошки. Хожденiя эти были закончены передъ объективомъ какого-то
   мeстнаго фотографа, который увeковeчилъ насъ всeхъ четырехъ. Наши
   пограничники чувствовали себя соучастниками небывалой въ этихъ мeстахъ
   сенсацiи. Потомъ пошли къ штабу. Передъ вышедшимъ къ намъ офицеромъ нашъ
   маленькiй пограничникъ пeтушкомъ вытянулся въ струнку и сталъ о чемъ-то
   оживленно разсказывать. Но такъ какъ разсказывать, да еще и оживленно, безъ
   жестикуляцiи онъ, очевидно, не могъ, то {490} отъ его субординацiи скоро не
   осталось ничего: нравы въ финской армiи, видимо, достаточно демократичны.
   Съ офицеромъ мы, наконецъ, смогли объясниться по-нeмецки. Съ насъ сняли
   допросъ -- первый допросъ на буржуазной территорiи -- несложный допросъ: кто
   мы, что мы, откуда и прочее. А послe допроса снова стали кормить. Такъ какъ
   въ моемъ лагерномъ удостовeренiи моя профессiя была указана: "инструкторы
   физкультуры", то къ вечеру собралась группа солдатъ -- одинъ изъ нихъ
   неплохо говорилъ по-англiйски -- и мы занялись швырянiемъ диска и ядра.
   Финскiя "нейти" (что соотвeтствуетъ французскому mademoiselle) стояли
   кругомъ, пересмeивались и шушукались. Небольшая казарма и штабъ
   обслуживались женской прислугой. Всe эти "нейти" были такими чистенькими,
   такими новенькими, какъ будто ихъ только что выпустили изъ магазина самой
   лучшей, самой добросовeстной фирмы. Еще какiя-то "нейти" принесли намъ
   апельсиновъ и банановъ, потомъ насъ уложили спать на сeнe -- конечно, съ
   простынями и прочимъ. Утромъ жали руки, хлопали по плечу и говорили
   какiя-то, вeроятно, очень хорошiя вещи. Но изъ этихъ очень хорошихъ вещей мы
   не поняли ни слова.
  
   ВЪ КАТАЛАЖКE
  
  
   Въ Илломантси мы были переданы, такъ сказать, въ руки гражданскихъ
   властей. Какой-то равнодушнаго вида парень повезъ насъ на автобусe въ
   какой-то городокъ, съ населенiемъ, вeроятно, тысячъ въ десять, оставилъ насъ
   на тротуарe и куда-то исчезъ. Прохожая публика смотрeла на насъ взорами, въ
   которыхъ сдержанность тщетно боролась съ любопытствомъ и изумленiемъ. Потомъ
   подъeхалъ какой-то дядя на мотоциклеткe, отвезъ насъ на окраину города, и
   тамъ мы попали въ каталажку. Намъ впослeдствiи изъ вeжливости объяснили, что
   это не каталажка, то-есть не арестъ, а просто карантинъ. Ну, карантинъ, такъ
   карантинъ. Каталажка была домашняя, и при нашемъ опытe удрать изъ нея не
   стоило рeшительно ничего. Но не стоило и удирать. Дядя, который насъ
   привезъ, сдeлалъ было видъ что ему по закону полагается устроить обыскъ въ
   нашихъ вещахъ, подумалъ, махнулъ рукой и уeхалъ куда-то восвояси. Часа
   черезъ два вернулся съ тeмъ же мотоцикломъ и повезъ насъ куда-то въ городъ,
   какъ оказалось, въ политическую полицiю.
   Я не очень ясно представляю себe, чeмъ и какъ занята финская
   политическая полицiя... Какой-то высокiй, среднихъ лeтъ, господинъ ошарашилъ
   меня вопросомъ:
   -- Ви членъ векапебе?
   Слeдующiй вопросъ, заданный по шпаргалкe, звучалъ приблизительно такъ:
   -- Ви членъ мопръ, ви членъ оптете? -- Подъ послeднимъ, вeроятно,
   подразумeвалось "Общество пролетарскаго туризма", ОПТЭ.
   Мы перешли на нeмецкiй языкъ, и вопросъ о моихъ {491} многочисленныхъ
   членствахъ какъ-то отпалъ. Заполнили нeчто вродe анкеты. Я попросилъ своего
   слeдователя о двухъ услугахъ: узнать, что стало съ Борисомъ -- онъ долженъ
   былъ перейти границу приблизительно вмeстe съ нами -- и одолжить мнe денегъ
   для телеграммы моей женe въ Берлинъ... На этомъ допросъ и закончился: На
   другой день въ каталажку прибылъ нашъ постоянный перевозчикъ на мотоциклe въ
   сопровожденiи какой-то очень дeлового вида "нейти", такой же чистенькой и
   новенькой, какъ и всe прочiя. "Нейти", оказывается, привезла мнe деньги:
   телеграфный переводъ изъ Берлина и телеграмму съ поздравленiемъ. Еще черезъ
   часъ меня вызвали къ телефону, гдe слeдователь, дружески поздравивъ меня,
   сообщилъ, что нeкто, именующiй себя Борисомъ Солоневичемъ, перешелъ 12
   августа финскую границу въ районe Сердоболя... Юра, стоявшiй рядомъ, по
   выраженiю моего лица понялъ, въ чемъ дeло.
   -- Значитъ, и съ Бобомъ все въ порядкe... Значитъ, всe курилки живы.
   Вотъ это классъ! -- Юра хотeлъ было ткнуть меня кулакомъ въ животъ, но
   запутался въ телефонномъ проводe. У меня перехватило дыханiе: неужели все
   это -- не сонъ?..
   9-го сентября 1934 года, около 11 часовъ утра, мы въeзжали на
   автомобилe на свою первую буржуазную квартиру... Присутствiе г-жи М.,
   представительницы русской колонiи, на попеченiе и иждивенiе которой мы были,
   такъ сказать, сданы финскими властями, не могло остановить ни дружескихъ
   излiянiй, ни безпокойныхъ вопросовъ: какъ бeжали мы, какъ бeжалъ Борисъ, и
   какъ это все невeроятно, неправдоподобно, что вотъ eдемъ мы по вольной землe
   и нeтъ ни ГПУ, ни лагеря, ни Девятнадцатаго квартала, нeтъ багровой тeни
   Сталина и позорной необходимости славить генiальность тупицъ и гуманность
   палачей... {492}
  
   --------
   БОРИСЪ СОЛОНЕВИЧЪ. Мой побeгъ изъ "рая"
  
  
   Въ той массe писемъ, которыми бомбардируютъ насъ читатели со всeхъ
   концовъ мiра, все чаще повторяется запросъ къ брату: а что-же сталось съ
   третьимъ "совeтскимъ мушкетеромъ" -- Борисомъ, то-есть со мной... Мой братъ
   Иванъ, авторъ книги "Россiя въ концлагерe", рeшилъ не излагать самъ исторiю
   моего побeга, а такъ сказать, просто передалъ перо мнe.
   Предлагаемый читателямъ разсказъ является заключительной главой моей
   книги "Молодежь и ГПУ" и печатается здeсь почти безъ измeненiй.
   Въ качествe нeкотораго предисловiя, я въ нeсколькихъ словахъ сообщу,
   какъ проходила моя "единоличная" эпопея послe разставанiя съ братомъ въ
   Подпорожьи.
   Санитарный городокъ прожилъ недолго. Прежде всего ГУЛАГ не слишкомъ
   ласково отнесся къ мысли концентрировать "отбросы лагеря" -- инвалидовъ и
   слабосильныхъ -- въ одномъ мeстe, вдобавокъ недалеко отъ желeзной дороги и
   судоходной рeки. Къ тому же академикъ Графтiо, строитель гидростанцiи N 2,
   предъявилъ претензiи на бараки Погры для своихъ рабочихъ. Словомъ,
   сангородокъ, не безъ содeйствiя лирической mademoiselle Шацъ, былъ
   раскассированъ, а я переброшенъ въ столицу "королевства Свирьлага" --
   Лодейное Поле.
   Съ тeхъ поръ, какъ Императоръ Петръ строилъ тамъ свои ладьи -- сирeчь,
   флотъ -- этотъ городокъ мало выросъ: въ немъ была не больше 10.000 жителей,
   и назвать его городомъ можно было лишь при сильномъ напряженiи фантазiи.
   На окраинe этого городка былъ расположенъ лагерный пунктъ съ 3.000
   "невольныхъ" жителей.
   И вотъ туда-то начальникомъ санитарной части и былъ назначенъ я, и вотъ
   оттуда-то въ одинъ день съ братомъ я и бeжалъ изъ "счастливeйшей родины
   самыхъ счастливыхъ людей во всемъ мiрe и его окрестностяхъ"...
   Въ своей медицинской дeятельности много мнe пришлось видeть такихъ
   оборотныхъ сторонъ лагерной жизни, которыя лучше бы никому не видeть... Если
   удастся -- я разскажу объ этихъ сторонахъ... Здeсь же моя тема -- это только
   побeгъ, historia drapandi -- тотъ самый "драпежъ", о которомъ сейчасъ снится
   съ холоднымъ потомъ, а вспоминается съ гордостью и смeхомъ... {493}
  
   ИСТОРИЧЕСКIЙ ДЕНЬ -- 28 IЮЛЯ 1934 ГОДА
  
  
   Третiй разъ... Неужели судьба не улыбнется мнe и на этотъ разъ?..
   И я обводилъ "послeднимъ взглядомъ" проволочные заборы лагеря,
   вооруженную охрану, толпы голодныхъ, измученныхъ заключенныхъ, а въ головe
   все трепетала и билась мысль:
   -- Неужели и этотъ побeгъ не удастся?
   Хорошо запомнился мнe этотъ день... Ночью меня будили "только" два раза
   -- къ самоубiйцe и тяжело больному. Рано утромъ привели маленькаго воришку
   -- почти мальчика, лeтъ 14, который пытался бeжать въ сторону Ленинграда и
   былъ пойманъ собаками ищейками: тeло и кожа висeли клочьями... Ну, что-жъ,
   можетъ быть, завтра и меня приведутъ въ такомъ видe... Б-р-р-ръ...
   День проходилъ какъ во снe. Къ побeгу все было готово, и нужно было
   ждать вечера. Изъ самой ограды лагеря я долженъ былъ выйти налегкe. Всe свои
   запасы для длительнаго похода я хранилъ въ аптечкe спортивнаго стадiона, въ
   мeшечкахъ и пакетахъ съ надписями: "Venena" съ черепомъ и скрещенными
   костями. А свои запасы я собиралъ нeсколько мeсяцевъ, урывая отъ скуднаго
   пайка, требуя для "медицинскаго анализа" продукты изъ складовъ и столовыхъ.
   И для 2-3 недeль тяжелаго пути у меня было килограмма 4 макаронъ, кило три
   сахару, кусокъ сала и нeсколько сушеныхъ рыбъ... Какъ-нибудь дойду!..
  
   ПЕРВАЯ ЗАДАЧА
  
  
   Прежде всего нужно было выйти изъ ограды лагеря такъ, чтобы не
   возбудить подозрeнiй. Я, какъ докторъ, пользовался нeкоторыми возможностями
   покидать лагерь на нeсколько часовъ, но для успeшности побeга нужно было
   обезпечить себe большую свободу дeйствiй. Нужно было, чтобы меня не начали
   искать въ этотъ вечеръ.
   Случай помогъ этому.
   -- Вамъ телеграмма, докторъ, -- сказалъ, догнавъ меня, санитаръ, когда
   я по досчатому мостку черезъ болото шелъ въ амбулаторiю.
   Я безпокойно развернулъ листокъ. Телефонограмма за нeсколько часовъ до
   побeга не можетъ не безпокоить...
   "Начальнику Санитарной Части, д-ру Солоневичу. Предлагается явиться
   сегодня, къ 17 часамъ на стадiонъ Динамо.
   Начальникъ Административнаго Отдeла Скороскоковъ".
   На душe посвeтлeло, ибо это вполнe совпадало съ моими планами.
   Въ 4 часа съ санитарной сумкой, спокойный съ виду, но съ сильно
   бьющимся сердцемъ, я торопливо направлялся къ пропускнымъ воротамъ лагеря.
   -- Вамъ куда, докторъ? -- лeниво спросилъ сидeвшiй въ дежурной комнатe
   комендантъ. {494}
   Увидавъ его знакомое лицо, я облегченно вздохнулъ: этотъ не станетъ
   придираться. Не разъ, когда ему нужно было вступать въ дежурство, а изо рта
   широкой струей несло виннымъ перегаромъ, я выручалъ его ароматическими
   средствами изъ аптеки. Этотъ изъ простой благодарности не будетъ ни
   задерживать, ни торопиться доносить, что такой-то заключенный не прибылъ во
   время. А для меня и каждая задержка, и каждый лишнiй часъ -- вопросъ, можетъ
   быть, жизни и смерти...
   -- Да, вотъ, вызываютъ въ Динамо, а потомъ на операцiю. Вотъ --
   телефонограмма, -- ворчливо отвeтилъ я. -- Тутъ цeлую ночь не спалъ, и
   теперь, вeрно, опять на всю ночь. Жизнь собачья...
   -- Ну, что-жъ, дeло служебное, -- философски замeтилъ комендантъ, сонно
   покачивая головой. -- А на Динамо-то что сегодня?
   -- Да наши съ Петрозаводскомъ играютъ.
   -- Ишь ты! -- оживился чекистъ. -- Наше Динамо, что-ль?
   -- Да.
   -- Ну, ну... Послe разскажете, какъ тамъ и что. Наши-то, небось, должны
   наклепать... Пропускъ-то вы взяли, докторъ?
   -- Не въ первый разъ. Взялъ, конечно.
   -- Ладно, проходите. А когда обратно?
   -- Да, вeрно, только утромъ. Я черезъ сeверныя ворота пройду -- тамъ къ
   лазарету ближе. Больные ждутъ...
   -- Ладно, идите. -- И сонное лицо коменданта опустилось къ газетe.
   Выйдя изъ ограды лагеря, я облегченно перевелъ духъ. Первая задача была
   выполнена. Второй задачей было -- уйти въ лeсъ, а третьей -- уйти изъ СССР.
   Ладно...
   "Безумство смeлыхъ -- вотъ мудрость жизни"...
   Рискнемъ!
  
   МОЙ ПОСЛEДНIЙ СОВEТСКIЙ ФУТБОЛЬНЫЙ МАТЧЪ
  
  
   На стадiонe Динамо предматчевая лихорадка. Команда Петрозаводска уже
   тренируется на полe. Два ряда скамей, окружающихъ небольшую площадку съ
   громкимъ названiемъ "стадiонъ", уже полны зрителями.
   Изъ своего маленькаго врачебнаго кабинета я слышу взволнованные голоса
   мeстныхъ футболистовъ. Видимо, что-то не клеится, кого-то не хватаетъ.
   Приготовивъ сумку скорой помощи, я уже собирался выйти на площадку,
   какъ неожиданно въ корридорe раздeвалки я столкнулся съ капитаномъ команды,
   онъ же начальникъ адмотдeла мeстнаго ГПУ... Толстое, откормленное лицо
   чекиста встревожено.
   -- Докторъ, идите-ка сюда. Только тихонько, чтобы петрозаводцы не
   услыхали. Тутъ нашъ игрокъ одинъ въ дымину пьянъ. Нельзя-ли что сдeлать,
   чтобы онъ, стервецъ, очухался?
   На скамейкe въ раздeвалкe игроковъ, дeйствительно, лежалъ и что-то
   мычалъ человeкъ въ формe войскъ ОГПУ. Когда я наклонился надъ нимъ и тронулъ
   его за плечо, всклокоченная голова {495} пьянаго качнулась, повела мутными
   глазами и снова тяжело легла на лавку.
   -- Нeтъ, товарищъ Скороскоковъ. Ничего тутъ не выйдетъ. Чтобы онъ
   очухался, кое-что, конечно, можно устроить. Но играть онъ все равно не
   сможетъ. Это -- категорически. Лучше ужъ и не трогать. А то онъ еще
   скандаловъ надeлаетъ.
   -- Вотъ сукинъ сынъ! И этакъ подвести всю команду! Посажу я его на
   недeльку подъ арестъ. Будетъ знать!.. Чортъ побери... Лучшiй бекъ!..
   Черезъ нeсколько минутъ изъ раздeвалки опять съ озабоченнымъ лицомъ
   вышелъ Скороскоковъ и съ таинственнымъ видомъ поманилъ меня въ кабинетъ.
   -- Слушайте, докторъ, -- взволнованно сказалъ онъ тихимъ голосомъ,
   когда мы остались одни. -- Вотъ какая штукенцiя. Ребята предлагаютъ, чтобы
   вы сегодня за насъ сыграли.
   -- Я? За Динамо?
   -- Ну, да. Игрокъ вы, кажись, подходящiй. Есть ребята, которые васъ еще
   по Питеру и по Москвe помнятъ, вы тогда въ сборной флота играли... Такъ,
   какъ -- сыграете? А?
   -- Да я вeдь заключенный.
   -- Ни хрeна! Ребята наши не выдадутъ. А петрозаводцы не знаютъ. Видъ у
   васъ знатный... Выручайте, докторъ. Не будьте сволочью... Какъ это
   говорится: "чeмъ чортъ не шутитъ, когда Богъ спитъ"... А для насъ безъ
   хорошаго бека -- зарeзъ.
   Волна задора взмыла въ моей душe. Чортъ побери! Дeйствительно, "если
   погибать, такъ ужъ погибать съ музыкой"... Сыграть развe въ самомъ дeлe въ
   послeднiй разочекъ передъ побeгомъ, передъ ставкой на смерть или побeду?..
   Эхъ, куда ни шло!..
   -- Ладно, давайте форму...
   -- Вотъ это дeло, -- одобрительно хлопнулъ меня по плечу капитанъ. --
   Компанейскiй вы парень, товарищъ Солоневичъ. Сразу видать -- свой въ
   доску...
   Каково было ему узнать на слeдующiй день, что этотъ "свой парень"
   удралъ изъ лагеря сразу же послe футбольнаго матча. Иная гримаса мелькнула у
   него на лицe, когда онъ, вeроятно, отдавалъ приказанiе:
   "Поймать обязательно. Въ случаe сопротивленiя -- пристрeлить, какъ
   собаку...
  
   МАТЧЪ
  
  
   "Футболъ -- это такая игра, гдe 22 большихъ, большихъ
   дурака гоняютъ маленькiй, маленькiй мячикъ... и всe
   довольны"... (Шутка).
  
   Я не берусь описывать ощущенiя футболиста въ горячемъ серьезномъ
   матчe... Радостная автоматичность привычныхъ движенiй, стремительный темпъ
   смeнящихся впечатлeнiй, крайняя психическая сосредоточенность, напряженiе
   всeхъ мышцъ и нервовъ, бiенье жизни и силы въ каждой клeточкe здороваго тeла
   -- все {496} это создаетъ такой пестрый клубокъ яркихъ переживанiй, что еще
   не родился тотъ поэтъ или писатель, который справился бы съ такой темой...
   Да и никто изъ "артистовъ пера", кромe, кажется, Конанъ-Дойля, не
   "возвышался" до искусства хорошо играть въ футболъ. А это искусство,
   батеньки мои, хотя и менeе уважаемое, чeмъ искусство писать романы, но
   никакъ не менeе трудное... Не вeрите? Ну, такъ попробуйте... Тяжелая
   задача... Не зря вeдь говоритъ народная мудрость: "У отца было три сына:
   двое умныхъ, а третiй футболистъ". А если разговоръ дошелъ ужъ до такихъ
   интимныхъ нотокъ, такъ ужъ позвольте мнe признаться, что у моего отца какъ
   разъ было три сына и -- о, несчастный! -- всe трое футболисты. А я,
   мимоходомъ будь сказано, третiй-то и есть...
   Ну, словомъ, минутъ за пять до конца матча счетъ былъ 2:2. Толпа
   зрителей гудeла въ волненiи. Взрывы нервнаго смeха и апплодисментовъ то и
   дeло прокатывались по стадiону, и все растущее напряженiе игроковъ
   проявлялось въ бeшенномъ темпe игры и въ рeзкости.
   Вотъ, недалеко отъ воротъ противника нашъ центръ-форвардъ удачно
   послалъ мячъ "на вырывъ" -- и худощавая фигура инсайда метнулась къ
   воротамъ... Прорывъ... Не только зрители, но и всe мы, стоящiе сзади линiи
   нападенiя, замираемъ. Дойдетъ ли до воротъ нашъ игрокъ?.. Но наперерeзъ ему
   уже бросаются два защитника. Свалка, "коробочка" -- и нашъ игрокъ лежитъ на
   землe, грубо сбитый съ ногъ. Свистокъ... Секунда громаднаго напряженiя.
   Судья медленно дeлаетъ шагъ къ воротамъ, и мгновенно всe понимаютъ причину
   свистка:
   Penalty kick!
   Волна шума проносится по толпe. А наши нервы, нервы игроковъ,
   напрягаются еще сильнeй... Какъ-то сложится штрафной ударъ? Пропустить
   удачный моментъ въ горячкe игры -- не такъ ужъ обидно. Но промазать penalty
   kick, да еще на послeднихъ минутахъ матча -- дьявольски обидно... Кому
   поручать отвeтственную задачу -- бить этотъ штрафной ударъ?
   У мяча кучкой собрались наши игроки. Я отхожу къ своимъ воротамъ. Нашъ
   голкиперъ, на совeсти котораго сегодня одинъ легкiй мячъ, не отрываетъ глазъ
   отъ того мeста, гдe уже установленный судьей мячъ ждетъ "рокового" удара.
   -- Мать моя родная! Неужто смажутъ?
   -- Ни черта, -- успокаиваю я. -- Пробьемъ, какъ въ бубенъ..
   -- Ну, а кто бьетъ-то?..
   Въ этотъ моментъ черезъ все поле проносится крикъ нашего капитана:
   -- Эй, товарищъ Солоневичъ. Кати сюда!
   "Что за притча. Зачeмъ я имъ нуженъ? Неужели мнe поручать бить?.. Бeгу.
   Взволнованныя лица окружаютъ меня. Скороскоковъ вполголоса говоритъ:
   -- А, ну ка, докторъ, ударь-ка ты. Наши ребята такъ нервничаютъ, что я
   прямо боюсь... А вы у насъ дядя хладнокровный. {497} Людей рeзать привыкли,
   такъ тутъ вамъ пустякъ... Двиньте-ка...
   Господи!.. И бываютъ же такiя положенiя!.. Черезъ нeсколько часовъ я
   буду въ бeгахъ, а теперь я рeшаю судьбу матча между чекистами, которые
   завтра будутъ ловить меня, а потомъ, можетъ быть, и разстрeливать... Чудеса
   жизни...
   Не торопясь, методически, я устанавливаю мячъ и медленно отхожу для
   разбeга. Кажется, что во всемъ мiрe остаются только двое: я и вражескiй
   голкиперъ, согнувшiйся и замершiй въ воротахъ.
   По старому опыту я знаю, что въ такiя минуты игра на нервахъ -- первое
   дeло. Поэтому я увeренно и насмeшливо улыбаюсь ему въ лицо и, не спeша,
   засучиваю рукава футбольной майки. Я знаю, что каждая секунда, выигранная
   мною до удара, ложится тяжкимъ бременемъ на психику голкипера. Не хотeлъ бы
   я теперь быть на его мeстe...
   Все замерло. На полe и среди зрителей есть только одна двигающаяся
   фигура -- это я. Но я двигаюсь неторопливо и увeренно. Мячъ стоитъ хорошо.
   Бутца плотно облегаетъ ногу. Въ нервахъ -- приподнятая увeренность...
   Вотъ, наконецъ, и свистокъ. Бeдный голкиперъ! Если всe въ лихорадкe
   ожиданiя, то каково-то ему?..
   Нeсколько секундъ я напряженно всматриваюсь въ его глаза, опредeляю въ
   какой уголъ воротъ бить и плавно дeлаю первые шаги разбeга. Потомъ мои глаза
   опускаются на мячъ и -- странное дeло -- продолжаютъ видeть ворота.
   Послeднiй стремительный рывокъ, ступня ноги пристаетъ къ мячу и въ сознанiи
   наступаетъ перерывъ въ нeсколько сотыхъ секунды. Я не вижу полета мяча и не
   вижу рывка голкипера. Эти кадры словно вырeзываются изъ фильма. Но въ
   слeдующихъ кадрахъ я уже вижу, какъ трепыхается сeтка надъ прыгающимъ въ
   глубинe воротъ мячемъ и слышу какой-то общiй вздохъ игроковъ и зрителей...
   Свистокъ, и ощущенiе небытiя прекращается... Голъ!..
   Гулъ апплодисментовъ сопровождаетъ насъ, отбeгающихъ на свои мeста. Еще
   нeсколько секундъ игры и конецъ...3:2...
  
   ЗАДАЧА N 2
  
  
   Затихло футбольное поле. Шумящимъ потокомъ вылились за ворота зрители.
   Одeлись и ушли взволнованные матчемъ игроки...
   Я задержался въ кабинетe, собралъ въ сумку свои запасы и черезъ заднюю
   калитку вышелъ со стадiона.
   Чтобы уйти въ карельскiе лeса, мнe нужно было перебраться черезъ
   большую полноводную рeку Свирь. А весь городъ, рeка, паромъ на ней, всe
   переправы -- были окружены плотной цeпью сторожевыхъ постовъ... Мало кому
   изъ бeглецовъ удавалось прорваться даже черезъ эту первую цeпь охраны... И
   для переправы черезъ рeку я прибeгъ къ цeлой инсценировкe.
   Въ своемъ бeломъ медицинскомъ халатe, съ украшенными красными крестами
   сумками, я торопливо сбeжалъ къ берегу, изображая страшную спeшку. У воды
   нeсколько бабъ стирали {498} бeлье, рыбаки чинили сeти, а двое ребятишекъ съ
   лодочки удили рыбу. Регулярно обходящаго берегъ красноармейскаго патруля не
   было видно.
   -- Товарищи, -- возбужденно сказалъ я рыбакамъ. -- Дайте лодку
   поскорeе! Тамъ, на другомъ берегу, человeкъ умираетъ. Лошадь ему грудь
   копытомъ пробила... Каждая минута дорога...
   -- Ахъ, ты, Господи, несчастье-то какое!.. Что-жъ его сюда не привезли?
   -- Да трогаться съ мeста нельзя. На дорогe помереть можетъ. Шутка
   сказать: грудная клeтка вся сломана. Нужно на мeстe операцiю дeлать. Вотъ у
   меня съ собой и всe инструменты и перевязки... Можетъ, Богъ дастъ, еще
   успeю...
   -- Да, да... Вeрно... Эй, ребята, -- зычно закричалъ старше рыбакъ. --
   Греби сюда. Вотъ доктора отвезите на ту сторону. Да что-бъ живо...
   Малыши посадили меня въ свою лодочку и подъ соболeзнующiя замeчанiя
   повeрившихъ моему разсказу рыбаковъ я отъeхалъ отъ берега.
   Вечерeло. Солнце уже опускалось къ горизонту, и его косые лучи,
   отражаясь отъ зеркальной поверхности рeки, озаряли все золотымъ сiянiемъ...
   Гдe-то тамъ, на западe, лежалъ свободный миръ, къ которому я такъ жадно
   стремился. И я вспомнилъ слова поэта:
  
   "Тамъ, за далью непогоды,
   Есть блаженная страна;
   Не темнeютъ неба своды,
   Не проходитъ тишина...
  
   Но туда выносятъ волны
   Только бодраго душой.
   Смeло, братья, вeтромъ полный,
   Прямъ и крeпокъ парусъ мой"...
  
   Вотъ, наконецъ, и сeверный берегъ. Толчекъ -- и лодка стала. Я
   наградилъ ребятъ и направился къ отдаленнымъ домикамъ этого пустыннаго
   берега, гдe находился воображаемый пацiентъ... Зная, что за мной могутъ
   слeдить съ другого берега, я шелъ медленно и не скрываясь. Зайдя за холмикъ,
   я пригнулся и скользнулъ въ кусты. Тамъ, выбравъ укромное мeстечко, я
   прилегъ и сталъ ждать наступленiя темноты.
   Итакъ, двe задачи уже выполнены успeшно: я выбрался изъ лагеря и
   переправился черезъ рeку. Какъ будто немедленной погони не должно быть. А къ
   утра я буду уже въ глубинe карельскихъ лeсовъ и болотъ... Ищи иголку въ
   стогe сeна!
   На мнe плащъ, сапоги, рюкзакъ. Есть немного продуктовъ и котелокъ.
   Компаса, правда, нeтъ, но есть компасная стрeлка, зашитая въ рукавe. Карты
   тоже нeтъ, но какъ-то на аудiенцiи у начальника лагеря я присмотрeлся къ
   висeвшей на стeнe картe -- идти сперва 100 километровъ прямо на сeверъ,
   потомъ еще 100 на сeверо-западъ и потомъ свернуть прямо на западъ, пока,
   если {499} Богъ дастъ, не удастся перейти границы между волей и тюрьмой...
   Темнeло все сильнeе. Гдe-то вдали гудeли паровозы, смутно слышался
   городской шумъ и лай собакъ. На моемъ берегу было тихо.
   Я перевелъ свое снаряженiе на походный ладъ, снялъ медицинскiй халатъ,
   досталъ свою драгоцeнную компасную стрeлку, надeвъ ее на булавку, намeтилъ
   направленiе на N и провeрилъ свою боевую готовность.
   Теперь, если не будетъ роковыхъ случайностей, успeхъ моего похода
   зависитъ отъ моей воли, силъ и опытности. Мосты къ отступленiю уже сожжены.
   Я уже находился въ "бeгахъ". Сзади меня уже ждала пуля, а впереди, если
   повезетъ, -- свобода.
   Въ торжественномъ молчанiи наступившей ночи я снялъ шапку и
   перекрестился.
   Съ Богомъ! Впередъ!
  
   СРЕДИ ЛEСОВЪ И БОЛОТЪ
  
  
   Теперь возьмите, другъ-читатель, карту "старушки-Европы". Тамъ къ
   сeверо-востоку отъ Ленинграда вы легко найдете большую область Карелiю, на
   территорiи которой живетъ 150.000 "вольныхъ" людей и 350.000 заключенныхъ въ
   лагери ГПУ... Если вы всмотритесь болeе пристально и карта хороша, вы между
   величайшими въ Европe озерами -- Ладожскимъ и Онeжскимъ -- замeтите
   тоненькую ниточку рeки и на ней маленькiй кружокъ, обозначающiй городокъ.
   Вотъ изъ этого-то городка, Лодейное Поле, на окраинe котораго расположенъ
   одинъ изъ лагерей, я и бeжалъ 28 iюля 1934 года.
   Какимъ маленькимъ кажется это разстоянiе на картe! А въ жизни -- это
   настоящiй "крестный путь"...
   Впереди передо мной былъ трудный походъ -- километровъ 250 по прямой
   линiи. А какая можетъ быть "прямая линiя", когда на пути лежатъ болота,
   считающiяся непроходимыми, когда впереди дикiе, заглохшiе лeса, гдe сeть
   озеръ переплелась съ рeками, гдe каждый клочекъ удобной земли заселенъ,
   когда мeстное населенiе обязано ловить меня, какъ дикаго звeря, когда мнe
   нельзя пользоваться не только дорогами, но и лeсными тропинками изъ-за
   опасности встрeчъ, когда у меня нeтъ карты и свой путь я знаю только
   орiентировочно, когда посты чекистовъ со сторожевыми собаками могутъ ждать
   меня за любымъ кустомъ...
   Легко говорить -- "прямой путь!"
   И все это одному, отрываясь отъ всего, что дорого человeческому сердцу
   -- отъ Родины, отъ родныхъ и любимыхъ.
   Тяжело было у меня на душe въ этотъ тихiй iюльскiй вечеръ...
  
   ВПЕРЕДЪ!
  
  
   Идти ночью съ грузомъ по дикому лeсу... Кто изъ охотниковъ, военныхъ,
   скаутовъ не знаетъ всeхъ опасностей такого {500} похода? Буреломъ и ямы,
   корни и суки, стволы упавшихъ деревьевъ и острые обломки скалъ -- все это
   угрозы не меньше, чeмъ пуля сторожевого поста... А вeдь болeе нелeпаго и
   обиднаго положенiя нельзя было и придумать -- сломать или вывихнуть себe
   ногу въ нeсколькихъ шагахъ отъ мeста побeга...
   При призрачномъ свeтe луны (полнолунiе тоже было принято во вниманiе
   при назначенiи дня побeга) я благополучно прошелъ нeсколько километровъ и съ
   громадной радостью вышелъ на обширное болото. Идти по нему было очень
   трудно: ноги вязли до колeнъ въ мокрой травe и мхe. Кочки не давали упора, и
   не разъ я кувыркался лицомъ въ холодную воду болота. Но скоро удалось
   приноровиться, и въ мягкой тишинe слышалось только чавканье мокраго мха подъ
   моими ногами, каждый шагъ которыхъ удалялъ меня отъ ненавистной неволи.
   Пройдя 3-4 километра по болоту, я дошелъ до лeса и обернулся, чтобы
   взглянуть въ послeднiй разъ на далекiй уже городъ. Чуть замeтные огоньки
   мелькали за темнымъ лeсомъ на высокомъ берегу Свири, да по-прежнему
   паровозные гудки изрeдка своимъ мягкимъ, протяжнымъ звукомъ нарушали мрачную
   тишину и лeса, и болота.
   Невольное чувство печали и одиночества охватило меня.
  
   ГОРЬКIЯ МЫСЛИ
  
  
   Боже мой! Какъ могло случиться, что я очутился въ дебряхъ карельскихъ
   лeсовъ въ положенiи бeглеца, человeка "внe закона", котораго каждый долженъ
   преслeдовать и каждый можетъ убить?
   За что разбита и смята моя жизнь? И неужели нeтъ идей жизни, какъ
   только по тюрьмамъ, этапамъ, концлагерямъ, ссылкамъ, въ побeгахъ,
   опасностяхъ, подъ постояннымъ гнетомъ, не зная дома и семьи, никогда не
   будучи увeреннымъ въ кускe хлeба и свободe на завтра?
   Неужели не дико то, что только изъ любви и преданности скаутскому
   братству, только за то, что я старался помочь молодежи въ ея горячемъ
   стремленiи служить Родинe по великимъ законамъ скаутизма, -- моя жизнь
   можетъ быть такъ исковеркана?
   И неужели не было иного пути, какъ только, рискуя жизнью, уйти изъ
   родной страны, ставшей мнe не матерью, а мачехой?
   Такъ, можетъ быть, смириться? Признать несуществующую вину, стать
   соцiалистическимъ рабомъ, надъ которымъ можно дeлать любые опыты фанатикамъ?
   Нeтъ! Ужъ лучше погибнуть въ лeсахъ, чeмъ задыхаться и гнить душой въ
   странe рабства. И пока я еще не сломанъ, пока есть еще силы и воля, надо
   бeжать въ другой мiръ, гдe человeкъ можетъ жить свободно и спокойно, не
   испытывая гнета и насилiя.
   Вопросъ поставленъ правильно. Смерть или свобода? Третьяго пути не
   дано... Ну, что-жъ!
   Я сжалъ зубы, тряхнулъ головой и вошелъ во мракъ лeсной чащи. {501}
  
   ПЕРВАЯ ОПАСНОСТЬ
  
  
   Сeверная лeтняя ночь коротка. Уже часа черезъ два стало свeтать, и я
   шелъ все увeреннeе и быстрeе, торопясь какъ можно дальше уйти отъ проволоки
   концентрацiоннаго лагеря.
   На пути къ сeверу лежали болота, лeса и кустарники. Идти пока было
   легко. Ноги, какъ говорятъ, сами собой двигались, какъ у вырвавшагося на
   свободу дикаго звeря. И я все ускорялъ шагъ, забывъ объ отдыхe и пищe.
   Но вотъ почва стала повышаться, и въ серединe дня я услышалъ невдалекe
   удары топора. Вслушавшись, я замeтилъ, что удары раздаются и сбоку.
   Очевидно, я попалъ на участокъ лeсозаготовокъ, гдe работаютъ заключенные,
   подъ соотвeтствующей охраной. Отступать назадъ было опасно, сзади все-таки
   могла быть погоня съ собаками изъ города. Нужно было прорываться впередъ.
   Я поднялъ капюшонъ моего плаща, прикрeпилъ впереди для камуфляжа
   большую еловую вeтку, которая закрывала лицо, и медленно двинулся впередъ,
   сожалeя, что у меня теперь нeтъ морского бинокля и провeренной дальнобойной
   малокалиберной винтовки, отобранной въ прошломъ году при арестe. Съ ними
   было бы много спокойнeй.
   Думалъ ли я, что навыки веселыхъ скаутскихъ лeсныхъ игръ окажутся для
   меня спасительными въ этомъ опасномъ походe?
   И я медленно крался впередъ, пригибаясь къ землe, скользя отъ дерева къ
   дереву и притаиваясь у кустовъ.
   Вотъ что-то мелькнуло впереди. Я замираю за кустомъ. Говоръ, шумъ
   шаговъ... Темныя человeческiя фигуры показались и скрылись за деревьями.
   Опять ползкомъ впередъ... Неуклюжiй плащъ, тяжелая сумка, еловая вeтка --
   мeшаютъ и давятъ. Горячее солнце печетъ и сiяетъ, потъ заливаетъ глаза, рой
   комаровъ гудитъ у лица, руки исцарапаны при ползанiи, но напряженiе таково,
   что все это не замeчается.
   Все дальше и дальше, зигзагами обходя опасныя мeста, гдe рубили лeсъ,
   выжидая и прячась, бeгомъ и ползкомъ, почти теряя надежду и опять ободряясь,
   я счастливо прорвался черезъ опасную зону и опять вышелъ къ болоту.
   Первое лeсное препятствiе было обойдено. Правда, мои слeды могла еще
   почуять сторожевая собака и догнать меня, но, на мое счастье, къ вечеру небо
   покрылось тучами и началъ накрапывать дождикъ -- другъ всякой пугливой и
   преслeдуемой лeсной твари. Дождь уничтожилъ запахъ моего слeда, и теперь я
   уже не боялся погони изъ города или лeсозаготовительнаго пункта.
   Этотъ дождикъ порвалъ послeднюю нитку моей связи со старымъ мiромъ.
   Теперь я былъ заброшенъ совсeмъ одинъ въ дебри тайги и болотъ и
   предоставленъ только своимъ силамъ и своему счастью...
   "Теоретически" плохо было мнe спать въ эту ночь: дождевыя капли
   монотонно барабанили по моему плащу, пробираясь сквозь вeтки ели, снизу
   просачивалась влага почвы, въ бокъ {502} кололи всякiе сучки и шишки --
   костра я, конечно, не рeшался разводить. Но вопреки всему этому спалъ я
   превосходно. Первый сонъ на свободe -- это ли не лучшее условiе для крeпкаго
   сна?
   Часа черезъ 3-4 стало разсвeтать и, несмотря на дождь, я бодро
   выступилъ въ походъ. Тяжелый, набухшiй плащъ, оттягивающая плечи сумка,
   мокрая одежда, насосавшiеся влаги сапоги -- все это отнюдь не дeлало уютной
   моей прогулки, но, несмотря на все это, километры откладывались за спиной
   вполнe успeшно.
  
   НА ВОЛОСОКЪ ОТЪ ОБИДНОЙ ГИБЕЛИ.
  
   Днемъ впереди меня развернулось широкое -- въ полкилометра и длинное,
   безъ конца, болото. Дождь прекратился, проглянуло солнышко, и высокая
   зеленая трава болота заискрилась въ лучахъ солнца миллiонами разноцвeтныхъ
   капель. Отъ солнечной теплоты дали стали закрываться бeлой дымкой испаренiй,
   и я смeло, не боясь быть увидeннымъ, сталъ пересeкать это болото.
   Ноги увязали чуть ли не по колeно. При ихъ вытаскиванiи болото фыркало,
   чавкало и свистeло, словно смeялось надъ моими усилiями. Идти было очень
   трудно. Потъ градомъ катился съ лица и заливалъ очки. Платье все давно было
   мокро, и мускулы ногъ начинали тупо ныть отъ усталости.
   Скоро появились кочки -- идти стало легче. Кочки пружинили подъ ногами,
   но все-таки давали какую-то опору. Скоро глаза научились по цвeту узнавать
   наиболeе прочныя кочки и, только изрeдка спотыкаясь, я успeшно шелъ впередъ.
   Уже болeе половины болота было пройдено, когда почва приняла другой
   характеръ. Заблестeли небольшiя водныя пространства, окруженныя желтыми
   болотными цвeтами, и зеленый коверъ подъ моими ногами сталъ колебаться.
   Болото превращалось въ трясину. Стараясь нащупать палкой наиболeе твердыя
   мeста съ болeе темнымъ цвeтомъ травы, я пытался продолжать продвигаться
   впередъ, какъ вдругъ моя лeвая нога, прорвавъ верхнюю растительную пленку
   болота, сразу ушла въ трясину выше колeна. Я пошатнулся и -- о, ужасъ! -- и
   другая нога стала уходить въ глубину болота... Подъ обeими ногами перестала
   ощущаться сколько-нибудь твердая почва. Онe были схвачены словно какимъ-то
   невидимымъ мягкимъ капканомъ, и непонятная зловeщая сила потянула меня
   вглубь медленно и неумолимо...
   Я сразу понялъ трагичность своего положенiя. Конечно, звать на помощь
   въ этомъ безлюдномъ болотe было безполезно. Да и помощь все равно не
   успeла-бы: болото вeдь не ждетъ, а торжествующе засасываетъ свою жертву...
   Боже мой! Но неужели гибнуть такъ безславно, такъ тоскливо? Неужели
   сiяющее солнце и искрящiеся зеленые луга будутъ равнодушно смотрeть на то,
   какъ коричневая жижа болота поднимется до груди, до лица, зальетъ глаза...
   Б-рррръ... Почему-то не такъ страшно, какъ безмeрно обидно стало при мысли о
   такой смерти... {503}
   Эти мысли мелькнули въ головe съ быстротой электрической искры. Не
   успeла моя правая нога уйти въ болото до средины бедра, какъ я рванулся
   впередъ, распласталъ руки и легъ всeмъ туловищемъ на поверхность болота...
   Струйки холодной зеленой воды потекли за ухо, за воротникъ, въ рукава.
   Спинная сумка была приторочена со всей скаутской опытностью, и,
   отстегнувъ только одинъ крючокъ, я черезъ голову сбросилъ впередъ эту лишнюю
   тяжесть.
   Распредeливъ вeсъ тeла на большую поверхность, я этимъ облегчилъ
   давленiе своей тяжести на ноги и черезъ полъ минуты съ облегченiемъ
   почувствовалъ, что дальнeйшее засасыванiе прекратилось. Упоръ всего тeла и
   рукъ на травянистую поверхность болота преодолeлъ силу засасыванiя, но отъ
   этой неустойчивой стабильности до спасенiя было еще далеко. Удержитъ ли
   коверъ изъ корней растенiй давленiе моего туловища, когда я буду вытаскивать
   ноги, или оборвется вмeстe съ послeдними надеждами на спасенiе?..
   Зная, что чeмъ отчаяннeй будутъ рывки и движенiя -- тeмъ ближе будетъ
   гибель, я медленно и постепенно, анализируя каждый трепетъ и колебанiе
   спасительной корочки, отдeлявшей меня отъ жадной болотной массы, сталъ
   выручать ноги изъ капкана. Сантиметръ за сантиметромъ, осторожно и плавно я
   вытаскивалъ свои ноги изъ трясины, и минутъ черезъ десять, показавшихся мнe
   цeлымъ столeтiемъ, я могъ, наконецъ, распластать ихъ, какъ и руки, въ
   стороны. Изъ окна, продeланнаго моими ногами въ зеленомъ коврe болота,
   широкой струей съ противнымъ фырканьемъ и пузырьками выливалась на зеленую
   траву коричневая жижа трясины, словно стараясь не выпустить меня изъ своей
   власти.
   Отплюнувшись отъ этой жижицы, залившей мнe лицо, я поползъ обратно, не
   рeшаясь сразу встать на ноги. Бросивъ впередъ палку и зацeпивъ зубами сумку,
   мнe удалось удачно проползти метровъ 20 къ первымъ кочкамъ и, нащупавъ тамъ
   самую прочную, встать. Инстинктивное стремленiе уйти подальше отъ этого
   "гиблаго мeста" не позволило мнe даже передохнуть, и по своимъ старымъ
   слeдамъ я быстро пошелъ обратно, съ замиранiемъ сердца ощущая подъ ногами
   каждое колебанiе почвы... На второе спасенiе уже не хватило бы силъ...
   Все ближе и ближе зеленая полоса лeса. Ноги заплетаются отъ усталости,
   сердце бьется въ груди, какъ молотъ, потъ течетъ, смeшиваясь съ зелеными
   струйками болотной воды, мозгъ еще не можетъ осознать всей глубины пережитой
   опасности, и только инстинктъ жизни поетъ торжествующую пeсню бытiя...
   Вотъ, наконецъ, и край лeса. Еще нeсколько десятковъ шаговъ, и я валюсь
   въ полуобморокe къ стволу сосны, на желтый слой хвои, на настоящую твердую
   землю...
  
   ВЪ ТУПИКE
  
  
   Къ концу дня утомительной развeдки я пришелъ къ печальному выводу: путь
   на сeверъ былъ прегражденъ длинными полосами {504} непроходимыхъ болотъ...
   Только теперь я понялъ, почему охрана лагеря не боялась побeговъ на сeверъ:
   болота ловили бeглецовъ не хуже, чeмъ солдаты...
   Боясь заблудиться и потерять много времени на отыскиванiе обходныхъ
   путей, на слeдующiй день я еще разъ пытался форсировать переходъ черезъ
   трясину и едва унесъ ноги, оставивъ въ даръ болотнымъ чертямъ длинную жердь,
   спасшую меня при очередномъ погруженiи.
   Выбора не было. Мнe приходилось двигаться на западъ, рискуя выйти къ
   городу Олонцу или къ совeтскому берегу Ладожскаго озера. И болeе двухъ
   сутокъ я лавировалъ въ лабиринтe болотъ, пользуясь всякой возможностью
   продвинуться на сeверъ, но уже не рeшаясь пересeкать широкiя предательски
   пространства топей.
   Во время этихъ моихъ странствованiй какъ-то днемъ вeтеръ донесъ до меня
   какiе-то тарахтящiе звуки. Странное дeло! Эти звуки напоминали грохотъ
   колесъ по мостовой. Но откуда здeсь взяться мостовой? Что это --
   галлюцинацiя... Осторожно пройдя впередъ, я съ удивленiемъ и радостью
   увидeлъ, что поперекъ болотистаго района на сeверъ ведетъ деревянная дорога
   изъ круглыхъ короткихъ бревенъ, уложенныхъ въ видe своеобразной насыпи,
   возвышавшейся на метръ надъ поверхностью болота. Такъ вотъ откуда звуки
   колесъ по мостовой!
   Въ моемъ положенiи всякiе признаки человeческой жизни были не слишкомъ
   прiятны, но эта дорога -- была спасительницей для бeглеца, застрявшаго среди
   непроходимыхъ топей.
   Остатокъ дня я провелъ въ глухомъ уголкe лeса, наслаждаясь отдыхомъ и
   покоемъ, и поздно ночью вышелъ на дорогу.
  
   НОЧЬЮ
  
  
   Рискъ былъ великъ. Любая встрeча на этой узкой дорогe среди болотъ
   могла бы окончиться моей поимкой и гибелью. Трудно было представить, чтобы
   такая дорога не охранялась. Разумeется, встрeчи съ крестьянами я не боялся,
   но кто изъ крестьянъ ночью ходитъ по такимъ дорогамъ?...
   Но другого выхода не было, и съ напряженными нервами я вышелъ изъ
   темнаго лeса на бревенчатую дорогу.
   Туманная, лунная ночь, бeлыя полосы болотныхъ испаренiй, угрюмый,
   молчаливый лeсъ сзади, сeро-зеленыя пространства холоднаго болота, мокрая
   отъ росы и поблескивающая въ лунномъ свeтe дорога -- вся опасность этого
   похода со странной яркостью напомнила мнe исторiю "Собаки Баскервилей"
   Конанъ-Дойля и полныя жуткаго смысла слова:
   -- "Если вамъ дорога жизнь и разсудокъ, не ходите одинъ на пустошь,
   когда наступаетъ мракъ и властвуютъ злыя силы"...
   Идя съ напряженнымъ до послeдней степени зрeнiемъ и слухомъ по этой
   узкой дорогe, протянутой среди пустынныхъ топей и лeсовъ, окруженный, словно
   привидeнiями, волнами тумана и почти беззвучныхъ шороховъ этого "великаго
   молчанiя", я {505} невольно вздрагивалъ, и мнe все чудилось, что вотъ-вотъ
   -- сзади раздастся вдругъ топотъ страшныхъ лапъ и огненная пасть дьявольской
   собаки вынырнетъ изъ призрачнаго мрака... И страшно было оглянуться...
   И вдругъ... Чу... Гдe-то сзади, еще далеко, далеко, раздался смутный
   шумъ. Неужели это галлюцинацiя? Я наклонился къ дорогe, прильнулъ ухомъ къ
   бревнамъ и ясно услышалъ шумъ eдущей телeги... Опасность!..
   Ужъ, конечно, не мирные крестьяне ночью eздятъ по такимъ пустыннымъ и
   гиблымъ мeстамъ!..
   Нужно было добраться до лeса впереди -- въ полукилометрe, и я бросился
   впередъ, стремясь спрятаться въ лeсу до того, какъ меня замeтятъ съ телeги.
   Задыхаясь и скользя по мокрымъ бревнамъ, я добeжалъ со своимъ тяжелымъ
   грузомъ до опушки лeса, соскочилъ съ дороги и, раза два провалившись въ
   какiя-то ямы, наполненныя водой, залегъ въ кусты.
   Скоро телeга, дребезжа, пронеслась мимо, и въ туманe надъ силуэтами
   нeсколькихъ людей при свeтe луны блеснули штыки винтовокъ...
   Остатокъ моего пути прошелъ благополучно, и только при проблескахъ утра
   я съ сожалeнiемъ свернулъ въ лeсъ, радуясь что пройденные 20 километровъ
   помогли мнe преодолeть самую тяжелую часть пути.
   Забравшись въ глушь лeса, я разостлалъ плащъ и, не успeвъ отъ усталости
   даже поeсть, мгновенно уснулъ.
   Проснулся я отъ странныхъ звуковъ и, открывъ глаза, увидeлъ славную
   рыжую бeлочку, прыгавшую въ 2-3 метрахъ надъ моей головой. Ея забавная
   острая мордочка, ловкiя движенiя, блестящiе глазки, пушистый хвостикъ,
   комичная смeсь страшнаго любопытства и боязливости заставили меня неожиданно
   для себя самого весело разсмeяться. Испуганная бeлочка съ тревожными
   чоканьемъ мгновенно взвилась кверху и тамъ, въ безопасной, по ея мнeнiю,
   вышинe, перепрыгивала съ вeтки на вeтку, поблескивая на солнышкe своей рыжей
   шерстью, ворча и наблюдая за незваннымъ гостемъ.
   Почему-то эта встрeча съ бeлочкой сильно ободрила меня и смягчила мою
   напряженность. "Вотъ живетъ же такая животина -- и горюшка ей мало",
   подумалъ я, опять засмeялся и почувствовалъ себя не загнаннымъ и
   затравленнымъ, а молодымъ, полнымъ жизни дикимъ звeремъ, наслаждающимся
   чудеснымъ, опаснымъ спортомъ въ родномъ лeсу, смeясь надъ погоней
   охотниковъ.
   И съ новымъ приливомъ бодрости я опять пошелъ впередъ... Когда-нибудь,
   сидя въ своемъ cottage'e при уютномъ свeтe и теплe массивнаго камина, послe
   хорошаго ужина, я не безъ удовольствiя разскажу парe дюжинъ своихъ внучатъ о
   всeхъ подробностяхъ, приключенiяхъ и ощущенiяхъ этихъ 12 дней, которые, какъ
   въ сказкe, перенесли меня въ иной мiръ -- мiръ свободы и человeчности...
   {506}
   А пока на этихъ страницахъ я опишу только нeкоторые кадры того
   многодневнаго яркаго фильма, которые запечатлeлись въ моей памяти...
  
   ВПЛАВЬ
  
  
   Предразсвeтный часъ на берегу озера... Дрожа отъ холода послe ночи,
   проведенной на болотe, я собираю суки и хворостъ для плота. Обходить озеро
   -- и долго, и рискованно. Оно -- длинное, и на обоихъ концахъ видны какiе-то
   домики. Идти безъ карты въ обходъ -- это, можетъ быть, значитъ попасть въ
   еще болeе худшую передeлку...
   Три связки хворосту, перевязанныя шпагатомъ и поясами, уже на водe.
   Раздeвшись и завернувъ все свое имущество въ одинъ тюкъ, скользя по илистому
   берегу, я спускаюсь въ воду озера и, укрeпивъ свой тюкъ на плотикe, толкаю
   его впередъ сквозь стeну камыша.
   Подъ ногами расползаются стебли и корневища болотныхъ растенiи, вокругъ
   булькаютъ, всплывая, пузырьки болотнаго газа, коричневая жижа, поднятая
   моими ногами со дна, расплывается въ чистой водe, и желтыя лилiи укоризненно
   качаютъ своими чашечками отъ поднятыхъ моими движенiями волнъ.
   Линiя камыша кончается, и мой ковчегъ выплываетъ на просторъ озерныхъ
   волнъ. Толкая впередъ свой плотикъ, я не спeша плыву за нимъ, мeняя руки и
   оберегая отъ толчковъ. Для меня почти каждая неудача можетъ быть роковой:
   вотъ, если расползется мой плотикъ и вещи утонутъ, куда пойду я безъ одежды
   и пищи?
   Метръ за метромъ, минута за минутой -- все ближе противоположный
   берегъ. Не трудно одолeть 300-400 метровъ налегкe, днемъ, при свeтe солнца,
   въ компанiи беззаботныхъ товарищей-пловцовъ. Значительно менeе уютно быть
   одному въ серединe холоднаго карельскаго озера, въ сыромъ туманe утра, съ
   качающимся впереди плотикомъ и... далеко неяснымъ будущимъ...
   Вотъ, наконецъ, опять стeна камыша. Ноги находятъ илистый грунтъ, и я,
   окутанный, какъ озерный богъ, зелеными травами и стеблями, выхожу на берегъ.
   Подъ немолчный пискъ тучи комаровъ, жалящихъ мое обнаженное тeло, окоченeвъ
   отъ холода, я спeшу одeться и иду по холму, окружающему озеро, торопясь
   разогрeться быстрой ходьбой.
   Чу... Странный ритмичный шумъ... Стукъ мотора... Все ближе...
   Притаившись за елью, я наблюдаю, какъ мимо, по озеру, проходитъ
   сторожевой катеръ съ пулеметомъ на носу. Часомъ раньше онъ засталъ бы меня
   на серединe озера... И тутъ моя фантазiя отказывается рисовать невеселыя
   картины того, что было бы дальше... {507}
  
   ЛАЙ СЗАДИ
  
  
   "Отъ людей -- уйдутъ, отъ собакъ -- не уйдутъ", увeренно говорили про
   бeглецовъ солдаты лагерной охраны. Дeйствительно, для бeглецовъ самой
   страшной угрозой были громадныя ищейки, спецiально дрессированныя для поимки
   заключенныхъ, бeжавшихъ изъ лагеря. Патрули съ такой собакой ходили по
   тропинкамъ, и собака, почуявшая слeдъ въ лeсу, спускалась съ цeпи и догоняла
   человeка. Если послeднiй не имeлъ причинъ скрываться, онъ останавливался и
   ждалъ прихода патруля. Если онъ убeгалъ -- собака рвала его и не давала
   уйти.
   Встрeчи съ собаками я боялся болeе всего, ибо у меня не было
   огнестрeльнаго оружiя, а идти задомъ, отмахиваясь палкой отъ нападенiя
   громаднаго звeря -- не выходъ изъ положенiя.
   Готовясь къ побeгу, я досталъ изъ дезинфекцiонной камеры бутылку
   спецiальной жидкости -- хлоръ-пикрина, испаряющей удушливый газъ, надeясь,
   что это средства можетъ обезопасить меня отъ погони патруля съ собакой.
   И вотъ, какъ-то въ срединe своего труднаго пути мнe пришлось пересeчь
   какую-то просeку въ лeсу со слабо обозначенной тропинкой. Углубившись въ
   лeсъ дальше, я черезъ полчаса услышалъ сзади себя звуки собачьяго лая. Эти
   звуки, какъ морозъ, пробeжали у меня по кожe... Погоня!...
   Обогнать собаку -- безнадежно... Ну-ка, хлоръ-пикринъ, дружище,
   выручай, не дай погибнуть... Я добeжалъ до небольшой прогалины и, дойдя до
   средины, гдe росло нeсколько кустиковъ, залилъ свои слeды доброй порцiей
   ядовитой жидкости. Потомъ я побeжалъ дальше, сдeлалъ большой крюкъ и
   подошелъ къ полянкe сбоку, метрахъ въ 300. Сзади меня была небольшая рeчка,
   которая на всякiй случай была мнe послeдней надеждой -- текучая вода
   заметаетъ всякiй слeдъ...
   Притаившись за кустомъ, я минутъ черезъ 20 увидалъ, какъ изъ лeсу по
   направленiю моего слeда выбeжала большая сторожевая собака и, опустивъ
   голову, направилась по моему слeду прямо къ кустамъ. Сердце у меня замерло.
   Неужели мой хлоръ-пикринъ не будетъ дeйствовать? Но вeдь тогда я безпомощенъ
   передъ любой собакой, почуявшей мой слeдъ. А въ приграничной полосe на
   каждой просeкe налажены постоянные обходы солдатъ съ собаками...
   Собака бeжитъ прямо къ кустамъ... Все ближе... Вотъ она ткнулась носомъ
   во что-то и вдругъ, какъ бы отброшенная невидимой пружиной, отскакиваетъ
   назадъ. По ея суетливымъ, порывистымъ движенiямъ видно, что она ошеломлена
   этимъ запахомъ. Изъ кустовъ неслышно выходитъ солдатъ и съ удивленiемъ
   смотритъ, какъ собака третъ морду о траву и мечется во всe стороны. Попытки
   заставить ее идти впередъ -- тщетны, и красноармеецъ, внимательно осмотрeвъ
   мeстность и поставивъ вeху, торопливо уходитъ назадъ, сопровождаемый
   собакой. Несмотря на явную опасность положенiя и возможность организованной
   погони, я {508} въ восторгe. Мой хлоръ-пикринъ дeйствуетъ! "Собачья угроза"
   перестаетъ тeнью висeть надъ моей головой!
  
   ВСТРEЧА
  
  
   Я застрялъ. Впереди -- цeпь озеръ, связанныхъ протоками и болотами...
   Съ одной и съ другой стороны видны деревни. Обойти трудно и опасно: время
   жатвы, и весь крестьянскiй народъ на поляхъ. А путь на сeверъ лежитъ черезъ
   озера...
   Ну, что-жъ! Значитъ, опять и опять вплавь! Я осторожно выхожу изъ лeса
   на лугъ, покрытый кустами, чтобы высмотрeть мeсто переправы на утро. Подхожу
   къ берегу и -- о, ужасъ! -- вижу, какъ изъ прибрежныхъ кустовъ на меня
   удивленно и испуганно смотритъ... человeческое лицо... "Попался", мелькаетъ
   у меня въ головe. "Конецъ"...
   Въ этой приграничной мeстности каждый житель обязанъ немедленно донести
   на ближайшiй постъ ГПУ о всякомъ незнакомомъ человeкe. Сейчасъ же облава,
   погоня и... аминь... Я мгновенно соображаю, что въ такомъ положенiи бeжать
   -- худшiй выходъ. Поэтому я нахожу въ себe силы привeтливо улыбнуться и
   сказать:
   -- Здорово, товарищъ!
   Испугъ на лицe человeка смeняется недовeрiемъ и настороженностью, но я
   ободряюсь все больше: человeкъ одинъ и въ крестьянскомъ костюмe... На
   крайнiй случай придется ему полежать связаннымъ и съ заткнутымъ ртомъ пару
   дней.
   -- Не знаете-ли, далеко еще до деревни Видлино?
   -- Не... Не знаю, -- отвeчаетъ крестьянинъ, сорокалeтнiй, обросшiй
   бородой, босой человeкъ въ рваной одеждe, опоясанный веревкой.
   -- А вы кто такой будете?
   -- Я-то -- спокойно отвeчалъ я. -- А я землемeръ съ Олонца. Въ вашей
   деревнe землеустроительная комиссiи была уже?
   -- Не. Не знаю, -- мрачно и по-прежнему недовeрчиво отвeчаетъ
   крестьянинъ.
   -- Ахъ, чортъ возьми -- сержусь я. -- Неужели еще не пришли? А я-то отъ
   нихъ отбился, думалъ, что они здeсь. Хотeлъ вотъ осмотрeть погорeвшiй лeсъ,
   да заблудился...
   Я знаю, какъ тяжело приходится теперь крестьянству при новыхъ
   порядкахъ, когда ихъ почти силой заставили коллективизировать свое
   хозяйство. Знаю, что вопросъ о своей землe, о своемъ хозяйствe для каждаго
   крестьянина -- самый жгучiй и назрeвшiй. Поэтому я стараюсь отвлечь его
   подозрeнiя въ томъ, что я бeглецъ, и спрашиваю:
   -- Да развe вамъ въ деревнe еще не объявили насчетъ передeла земли?
   -- Какого передeла? -- оживляется крестьянинъ. -- Неужто опять въ
   колхозы всeхъ загонять будутъ?
   -- Да нeтъ. Землю по старому, по справедливому, распредeлять будутъ...
   Вотъ у меня тутъ и инструменты съ собой, -- указываю я на свою сумку...
   {509}
   Разговоръ принимаетъ нужное мнe направленiе. Подогрeвъ вопросы
   крестьянина нeсколькими фантастическими, но розовыми сообщенiями объ
   улучшенiи деревенской жизни, я говорю съ досадой:
   -- Вотъ, вотъ... Дeло нужное и спeшное... Тамъ меня ждутъ, а я вотъ
   черезъ эту дурацкую рeку перебраться не могу...
   -- Такъ вамъ въ Ипполитово, значитъ? -- переспрашиваетъ мой
   собесeдникъ. -- А у меня тутъ лодка. Я васъ перевезу.
   Вотъ это называется удача!
   Во время переeзда крестьянинъ, захлебываясь отъ волненiя и путаясь въ
   словахъ, разсказываетъ о голодной жизни деревни, о несправедливости,
   террорe... Я утeшаю его своими фантазiями, и къ берегу мы подъeзжаемъ почти
   друзьями. Онъ беретъ съ меня обeщанiе остановиться у него въ хатe и на
   прощанье крeпко пожимаетъ мнe руку.
   Скрывшись въ лeсу, я облегченно вздыхаю. Могло бы быть много хуже...
  
   СТОЙ!
  
  
   Солнце бьетъ своими лучами прямо въ лицо. Я иду уже на западъ. По моимъ
   приблизительнымъ расчетамъ граница должна быть не дальше 20-30 клм. Теперь
   передо мной самая опасная зона -- пустынная, перерeзанная страшными для меня
   просeками, тропинками, дорогами и телефонными столбами... Ни одно
   государство въ мiрe не охраняетъ такъ свои границы, какъ СССР...
   Тяжело достаются послeднiе десятки километровъ! Ноги изранены и опухли.
   Тeло ноетъ отъ усталости. На плечахъ ремни сумки давно уже растерли кровавыя
   полосы. Лицо опухло отъ укусовъ комаровъ. Черезъ всю щеку идетъ шрамъ отъ
   остраго сука, распоровшаго мнe лицо при паденiи въ лeсныхъ заросляхъ...
   250 километровъ! Какъ это легко написать и выговорить. Какой маленькой
   выглядитъ эта дистанцiя на картe! А какъ тяжела она въ жизни, въ карельской
   тайгe и болотахъ, когда километръ лeсныхъ зарослей приходится часто
   преодолeвать нeсколько часовъ, а топкое болото обходить нeсколько сутокъ...
   Но несмотря на всe тяжести пути, испытанiя и опасности, на душe все
   звучнeе пeло ощущенiе силы, бодрости и жизнерадостности. Чортъ возьми,
   неужели, мнe старому скауту, "сeрому волку", охотнику и спортсмену, не
   выдержать этого похода?..
   Вотъ перехожу широкую, длинную болотистую поляну. Еще свeтло. Лучи
   солнца пронизываютъ гущу высокаго лeса, до котораго осталось уже немного.
   Комары роемъ вьются около лица, порой заглушая всe остальные звуки.
   Увязающiя ноги тяжело переступаютъ въ густой мокрой травe. И вдругъ крикъ:
   -- Эй, стой!
   Этотъ крикъ не только не остановилъ меня, но какъ электрическимъ
   разрядомъ рванулъ къ лeсу... 30 метровъ... Успeю ли?
   Еще крикъ, и гулкiй выстрeлъ прорeзываетъ тишину... По {510} старому
   опыту стрeлка я мгновенно опредeляю, что стрeляетъ военная винтовка не
   ближе, чeмъ въ 200 метрахъ... Ладно... Богъ не выдастъ -- Чека не съeстъ!..
   Ходу!
   Лeсъ уже близко. Надъ головой знакомымъ звукомъ щелкнула по стволамъ
   пуля. Гулъ выстрeла еще катился по лeсу, когда я нырнулъ въ сумракъ
   деревьевъ. Бeгомъ я одолeлъ еще полкилометра, окропилъ свои слeды
   хлоръ-пикриномъ и самымъ форсированнымъ маршемъ пошелъ дальше...
   На сердцe было неспокойно. Разумeется, за мной будетъ послана погоня.
   Хуже всего то, что ночь застала меня въ дикомъ лeсу, по которому въ темнотe
   идти было невозможно. А до утра сторожевые посты времени терять не будутъ.
   Очевидно, приказанiе объ облавe было передано по телефону во всe
   деревни, лежавшiя между мeстомъ нашей встрeчи и границей, ибо днемъ съ
   вершины холма я замeтилъ кучку разсыпавшихся въ цeпь людей, медленно идущихъ
   мнe навстрeчу. Спрятаться? Это сдeлать было бы нетрудно въ такихъ густыхъ
   лeсахъ и обломкахъ скалъ... Но собаки?.. Онe вeдь почуютъ меня вездe...
   Назадъ хода тоже не было. И съ той стороны могла бы быть погоня... Надо
   было изворачиваться... Недалеко влeво текла рeчка съ болотистыми берегами.
   Судя по медленному передвиженiю людей, у меня было еще полчаса времени. Если
   бы мнe удалось переправиться черезъ рeчку, я поставилъ бы между собой и
   преслeдователями такой барьеръ, который имъ не скоро удалось бы
   перешагнуть...
   Я бросился къ рeкe. Къ моей радости, на берегу валялось дерево,
   очевидно, вывернутое и принесенное сюда половодьемъ. Съ громаднымъ
   напряженiемъ я стащилъ его въ воду, на его вeтви уложилъ все то, что боялось
   воды: продовольствiе, часы, компасъ и, не раздeваясь, вошелъ въ воду.
   Въ сапоги хлынула вода. Все глубже. До пояса, до плечъ, до шеи...
   Б-р-р-ръ... Плыть пришлось немного -- метровъ 20, но плыть, таща за собой
   дерево и не теряя ни минуты. Подплывъ къ берегу, я снялъ вещи, оттолкнулъ
   дерево на средину рeки и бeгомъ пустился въ лeсъ... И было пора. Черезъ
   минуту показались люди -- шеренга крестьянъ подъ командой солдата. На мое
   счастье, собаки въ этой группe не было, и съ замирающимъ сердцемъ я слeдилъ,
   какъ послeднiе люди облавы скрылись въ лeсу...
   Еще одна опасность осталась позади... А сколько ихъ впереди? ..
   Къ вечеру налетeли тучи и полилъ дождь. Опять струи воды залили мои
   слeды, и я почувствовалъ себя во временной безопасности отъ погони.
  
   СМЕРТЕЛЬНЫЙ ГАЗЪ
  
  
   Послeднiе десятки километровъ... Все ближе...
   Какъ разъ передъ границей полосами, вперемeшку съ {511} болотистыми
   мeстами, пошли крупные хвойные лeса, загроможденные буреломомъ. Стволы,
   сучья, пни, кустарникъ, молодая поросль -- все это дeлало путь очень
   труднымъ. То ползкомъ подъ упавшими деревьями, то обходя, то перелeзая
   черезъ баррикады наваленныхъ стволовъ, я медленно двигался впередъ, будучи
   въ такомъ лeсу въ безопасности, но рискуя сломать ногу въ любой моментъ.
   Бeда пришла совсeмъ неожиданно. Перебираясь черезъ кучу поваленныхъ
   бурей стволовъ, я почувствовалъ, что гнилое дерево поддается подъ ногой и,
   качнувшись въ сторону, ударился бокомъ о стволъ сосенки. Внезапно изъ
   кармана раздался хрустъ раздавленнаго стекла.
   Молнiей мелькнула мысль -- бутылка хлоръ-пикрина... Боже мой! Меня
   начинаетъ обливать та жидкость, быть около которой можно только въ
   противогазe. Черезъ нeсколько секундъ ядовитый газъ охватитъ меня своимъ
   зловeщимъ объятiемъ. Два-три вздоха, обморокъ, и черезъ минуту-двe --
   смерть... И это въ дикомъ лeсу, когда я въ плащe, связанномъ снаряженiемъ...
   Я отчаяннымъ вздохомъ захватилъ въ легкiя запасъ воздуха, мгновенно
   отстегнулъ и отбросилъ назадъ спинную сумку, отрывая пуговицы, сорвалъ съ
   себя злополучный плащъ и рванулся впередъ съ колотящимся сердцемъ и
   разрывающимися легкими.
   Какъ я не сломалъ себe ногъ въ своихъ безумныхъ прыжкахъ черезъ
   буреломъ -- не могу понять... Помню только, какъ въ полуообморокe я бросился
   на землю метрахъ въ 30-ти, задыхаясь и хватая воздухъ открытымъ ртомъ...
   Эта быстрота бeгства, да еще плотность брезента плаща, не позволившая
   жидкости смочить платье, -- спасли меня.
   Отдышавшись, я выбралъ длинную жердь и осторожно сталъ подкрадываться
   къ своимъ вещамъ, заходя со стороны вeтра. Увидeвъ плащъ, опять задержалъ
   воздухъ въ легкихъ, подбeжалъ къ нему, зацeпилъ жердью, забросилъ на стволъ
   поваленнаго дерева и убeжалъ. Черезъ пять минутъ я такимъ же способомъ
   перевернулъ его такъ, чтобы хлоръ-пикринъ вылился изъ кармана, потомъ
   выудилъ сумку и провелъ цeлую ночь безъ плаща, дрожа отъ сырого холода
   болотнаго лeса.
   Почти весь слeдующiй день я не рискнулъ одeть плащъ и тащилъ его за
   собой на веревкe. Только къ вечеру, провeтривъ его на вeтру и на солнышкe, я
   смогъ одeть его.
   И вотъ теперь этотъ плащъ, едва не сдeлавшiйся для меня саваномъ, -- со
   мной. И когда пережитое кажется сномъ, я разворачиваю его съ изнанки,
   осматриваю пятно отъ ядовитой жидкости и съ понятной гордостью вглядываюсь
   въ слова казеннаго штампа: "Свирьлагъ ОГПУ".
  
   ГРАНИЦА
  
  
   Не могу сказать, когда я перешелъ границу. Просeкъ пришлось пересeкать
   много. На каждой изъ нихъ таились опасности, и мнe не было времени
   вглядываться, имeются ли на нихъ пограничные столбы, разставленные на
   километръ другъ отъ друга. {512}
   Но все-таки стали замeчаться признаки чего-то новаго. Вотъ черезъ
   болото осушительныя канавы. Ихъ раньше не было. Но развe эти канавы не могли
   быть прокопаны на какомъ-нибудь "образцовомъ совхозe ОГПУ"?
   Вотъ на тропинкe обрывокъ газеты. Языкъ незнакомый. Финскiй? Но вeдь,
   можетъ быть, это совeтская газета, изданная въ Петрозаводскe на карельскомъ
   языкe.
   Вотъ вдали небольшое стадо овецъ. Можно ли сказать съ увeренностью, что
   это -- финское хозяйство только потому, что въ Карелiи я нигдe не видалъ ни
   одной овцы?
   Или, вотъ -- старая коробка отъ папиросъ съ финской маркой. Но развe не
   могъ пройти здeсь совeтскiй пограничникъ, куря контрабандныя папиросы?
   Словомъ, я не зналъ точно, гдe я нахожусь, и рeшилъ идти впередъ до
   тeхъ поръ, пока есть силы и продовольствiе и пока я не получу безспорныхъ
   свeдeнiй, что я уже въ Финляндiи.
   Помню, свою послeднюю ночь въ лeсу я провелъ совсeмъ безъ сна --
   настолько были напряжены нервы. Близился моментъ, котораго я такъ страстно
   ждалъ столько лeтъ...
  
   СПАСЕНЪ
  
  
   Къ вечеру слeдующаго дня, пересeкая узелъ проселочныхъ дорогъ, я
   наткнулся на финскаго пограничника. Моментъ, когда я ясно увидeлъ его
   нерусскую военную форму -- былъ для меня однимъ изъ счастливeйшихъ въ моей
   жизни...
   Я радостно бросился впередъ, совсeмъ забывъ, что представляю отнюдь не
   внушающую довeрiя картину: рослый парень съ измученнымъ, обросшимъ бородой
   лицомъ, въ набухшемъ и измятомъ плащe, обвeшанный сумками, съ толстенной
   палкой въ рукe. Не мудрено, что пограничникъ не понялъ изъявленiя моего
   дружелюбiя, и ощетинился своей винтовкой. Маленькiй и щуплый, онъ все
   пытался сперва словами, а потомъ движенiями винтовки заставить меня поднять
   руки вверхъ. Славный парень!.. Онъ, вeроятно, и до сихъ поръ не понимаетъ,
   почему я и не подумалъ выполнить его распоряженiя и весело смeялся, глядя на
   его суетливо угрожающую винтовку. Наконецъ, онъ сталъ стрeлять вверхъ, и
   черезъ полчаса я уже шелъ, окруженный солдатами и крестьянами, въ финскую
   деревню.
  
   СРЕДИ ЛЮДЕЙ
  
  
   Я не вeрилъ въ то, что Финляндiя можетъ меня выдать по требованiю
   совeтской власти. Я вeдь не бандитъ, не убiйца и не воръ. Я политическiй
   эмигрантъ, ищущiй покровительства въ странe, гдe есть свобода и право.
   Но я ожидалъ недовeрiя, тюремъ, допросовъ, этаповъ -- всего того, къ
   чему я такъ привыкъ въ СССР. И я вeрилъ -- что это неизбeжныя, но послeднiя
   испытанiя въ моей жизни. {513}
   Въ маленькой чистенькой деревушкe меня отвели въ баню, гдe я съ
   громаднымъ облегченiемъ разгрузился, вымылся и сталъ ждать очередныхъ
   событiй.
   Много я ждалъ, но того, что со мной произошло -- я никакъ не могъ
   ожидать.
   Въ раздeвалку бани вошелъ какой-то благодушный финнъ, потрепалъ меня по
   плечу, весело улыбнулся и пригласилъ жестомъ за собой.
   "Въ тюрьму переводятъ. Но почему безъ вещей?" -- мелькнуло у меня въ
   головe.
   На верандe уютнаго домика начальника охраны уже стоялъ накрытый столъ,
   и мои голодные глаза сразу же замeтили, какъ много вкуснаго на этомъ столe.
   А послeднiе дни я шелъ уже на половинномъ пайкe -- пайкeeглеца".
   Я отвернулся и вздохнулъ...
   Къ моему искреннему удивленiю, меня повели именно къ этому столу и
   любезно пригласили сeсть. Хозяйка дома, говорившая по русски, принялась
   угощать меня невиданно вкусными вещами. За столомъ сидeло нисколько мужчинъ,
   дамъ и дeтей. Всe улыбались мнe, пожимали руку, говорили непонятныя уму, но
   такiя понятныя сердцу ласковыя слова, и никто не намекнулъ ни интонацiей, ни
   движенiемъ, что я арестантъ, неизвeстный, подозрительный бeглецъ, можетъ
   быть, преступникъ...
   Все это хорошее человeческое отношенiе, все это вниманiе, тепло и ласка
   потрясло меня. Какой контрастъ съ тeмъ, къ чему я привыкъ тамъ, въ СССР, гдe
   homo homini lupus est.
   А вотъ здeсь я -- человeкъ внe закона, нарушившiй неприкосновенность
   чужой границы, подозрительный незнакомецъ съ опухшимъ, исцарапаннымъ лицомъ,
   въ рваномъ платьe -- я вотъ нахожусь не въ тюрьмe, подъ охраной штыковъ, а
   въ домe начальника охраны, среди его семьи... Я для нихъ прежде всего --
   человeкъ...
   Сотрясенный этими мыслями и растроганный атмосферой вниманiя и ласки, я
   почувствовалъ всeмъ сердцемъ, что я, дeйствительно, попалъ въ иной мiръ, не
   только географически и политически отличающiйся отъ совeтскаго, но и духовно
   дiаметрально противоположный -- мiръ человeчности и покоя... Хорошо, что мои
   очки не дали хозяевамъ замeтить влажность моихъ глазъ. Какъ бы смогъ
   объяснить имъ я это чувство растроганнаго сердца, отогрeвающагося отъ своего
   ожесточенiя въ этой атмосферe ласки?
   За непринужденной веселой бесeдой, охотно отвeчая на всe вопросы
   любознательныхъ хозяевъ, я скоро совсeмъ пересталъ чувствовать себя
   загнаннымъ звeремъ, бeглецомъ и преступникомъ и впервые за много, много лeтъ
   почувствовалъ себя человeкомъ, находящимся среди людей.
   Какiя чудесно радостныя понятiя -- человeчность и свобода, и какъ
   безпросвeтна и горька жизнь тeхъ, чей путь пересталъ освeщаться сiянiемъ
   этихъ великихъ маяковъ человeчества... {514}
  
   ___
  
   Къ концу вечера, послe обeда, показавшагося мнe необыкновенно вкуснымъ,
   моя милая хозяйка съ сердечной настойчивостью предлагала мнe уже пятую чашку
   кофе.
   Замeтивъ, что я немного стeсняюсь, она, наклонившись ко мнe, неожиданно
   тихо и ласково спросила:
   -- Пейте, голубчикъ. Вeдь вы, вeроятно, давно уже не пили кофе съ
   булочками?
   -- Четырнадцать лeтъ, -- отвeтилъ я. {515}
  
   --------
   ЭПИЛОГЪ
  
  
   ГЕЛЬСИНГФОРСЪ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЮРЬМА.
  
   Ко мнe входитъ спокойный, вeжливый надзиратель въ пиджакe и съ
   галстукомъ, безъ револьвера, сжатыхъ челюстей и настороженнаго взгляда.
   Улыбаясь, онъ знаками показываетъ, что нужно взять сумку и выйти. Очевидно,
   куда-то переводятъ... Я оглядываю свою камеру, въ которой я мирно провелъ
   двe недeли (Богъ дастъ -- послeднiя тюремныя недeли въ моей жизни) и выхожу.
   Мягкiй автомобиль мчитъ меня по наряднымъ, чистымъ улицамъ города... Да...
   Это тебe не "Черный Воронъ" и ОГПУ... Большое зданiе. "Etsiva Keskus
   Poliisi" -- Центральная Политическая Полицiя.
   Въ комнатe ожиданiя меня просятъ присeсть. Нигдe нeтъ рeшетокъ, оружiя,
   часовыхъ... Чудеса!... Проходитъ нeсколько минутъ, и въ дверяхъ показывается
   низенькая, толстенькая фигура начальника русскаго отдeла политической
   полицiи, а за нимъ... Боже мой!... за нимъ... массивъ плечъ брата, а еще
   дальше смeющееся лицо Юры...
   Обычно строгое и хмурое лицо нашего политическаго патрона сейчасъ мягко
   улыбается. Онъ сочувственно смотритъ на наши объятiя и, когда наступаетъ
   секунда перерыва въ нашихъ вопросахъ и восклицанiяхъ, спокойно говоритъ:
   -- О васъ получены лучшiе отзывы, и правильность вашихъ показанiй
   подтверждена... Господа, вы свободны...
  
   НА НАСТОЯЩЕЙ ВОЛE
  
  
   Мы идемъ втроемъ, тeсно подхвативъ другъ друга подъ руки, по широкимъ
   улицамъ Гельсингфорса и съ удивленiемъ и любопытствомъ засматриваемся на
   полныя товаромъ витрины магазиновъ, на бeлыя булки хлeба, на чистые костюмы
   прохожихъ, на улыбающiяся губы хорошо одeтыхъ женщинъ, на спокойныя лица
   мужчинъ... Все такъ ново и такъ чудесно...
   Многiе оборачиваются намъ вслeдъ и съ улыбкой смотрятъ -- не пьяна ли
   эта тройка здоровяковъ? Они, видимо, не изъ деревни -- всe въ очкахъ. Такъ
   что же такъ изумляетъ и поражаетъ ихъ?
   Внезапно Юра просить:
   -- Ватикъ, а ну-ка дай-ка мнe, какъ слeдуетъ, кулакомъ въ спину, а то
   кажется -- я сплю въ лагерномъ баракe и все это во снe вижу.
   И идущiе сзади солидные европейцы шокированы гулкимъ ударомъ кулака по
   спинe, веселымъ смeхомъ и радостнымъ возгласомъ:
   -- Ну, слава Богу, больно! Значитъ -- на яву!...
  
   КОНЕЦЪ {516}
  
   --------
   x x x
  
  
   ИЗДАНIЯ "ГОЛОСА РОССIИ":
  
   ИВАНЪ СОЛОНЕВИЧЪ -- "РОССIЯ ВЪ КОНЦЛАГЕРE"
  
   Первое и второе изданiя распроданы. Третье изданiе -- цeна 2 ам.
   доллара; имeется на складe и у представителей "Голоса Россiи".
   Та-же книга на иностранныхъ языкахъ:
   На нeмецкомъ языкe:
   "Die Verlorenen" -- Essener-Verlag. Essen. 1937. -- Пятое изданiе.
   На англiйскомъ языкe:
   "The soviet Paradise Lost" -- The Paisley Press, Inc. New York. 1938.
   "Russia in Chains" -- Williams and Norgate Ltd. -- London. 1938.
   На голландскомъ языкe:
   "Het "proletarische" paradijs Russland een concentratiekampf" -- W. P.
   Van Stockum & Zoon N. V. Den Haag. 1937
   На польскомъ языкe:
   "Rosja w obozie koncentracyjnym" -- Nakladem Sekretariatu
   Porozumiewawczego Polsckich Organizacyi Spolecznych we Lwowie. 1938. Skld
   glovni: Ksiegarnia "Ksiazka" Alexander Mazzucato, Lwow, Czarneckiego 12.
   На чешскомъ языкe:
   "Rosko za mrizemi" -- издательство "Prapor Ruska", Praha II, Krakovska
   8
   (первое и второе изданiя распроданы, имeется третье)
   На хорватскомъ языкe:
   "Russija u konclogoru" -- Izdala Knjiznica dobrich romana. Urednik dr.
   J. Adric. Zagreb. 1937
   Готовится къ печати: на французскомъ, японскомъ, испанскомъ словацкомъ,
   сербскомъ, итальянскомъ и венгерскомъ языкахъ. О выходe каждаго новаго
   изданiя будетъ объявляться особо въ "Голосe Россiи".
  
   "ПАМИРЪ"
  
   Первое изданiе распродано. Второе изданiе -- цeна 1 ам. доллара,
   имeется на складe и у представителей "Голоса Россiи".
  
   "ТАМАРА СОЛОНЕВИЧЪ "ЗАПИСКИ СОВEТСКОЙ ПЕРЕВОДЧИЦЫ"
  
   Распродано.
   Та же книга на иностранныхъ языкахъ:
   На нeмецкомъ языкe:
   "Hinter den Kulissen der Soviet-Propaganda", издательство Essener
   Verlaganstalt, Essen.
   На польскомъ языкe:
   "Wspomnienia tlumaczki "Inturista" -- Instijtut wydawn. "Biblioteka
   Polska" Warszawa. 1938
   Готовится къ печати: на голландскомъ, датскомъ, англiйскомъ и
   французскомъ языкахъ.
  
   "ТРИ ГОДА ВЪ БЕРЛИНСКОМЪ ТОРГПРЕДСТВЪ"
   Въ печати.
  
   БОРИСЪ СОЛОНЕВИЧЪ -- "МОЛОДЕЖЬ И ГПУ"
   Первое изданiе распродано. Второе -- готовится къ печати. Готовится къ
   печати на нeмецкомъ и шведскомъ яз.
  
   ЮРIЙ СОЛОНЕВИЧЪ -- "22 НЕСЧАСТЬЯ"
   Въ печати. {517}
  
   Еженедeльная газета ГОЛОСЪ РОССIИ
  
  
   Издатель: И. Л. Солоневичъ
  
   "Голосъ Россiи" -- газета нeсколько необычнаго для эмиграцiи типа. Она
   говоритъ только о Россiи и больше рeшительно ни о чемъ. Она исходитъ изъ
   того предположенiя, что сотнямъ тысячъ, а можетъ быть, и миллiонамъ
   разсeянныхъ по бeлу свeту русскихъ "штабсъ-капитановъ" придется вернуться на
   свою родину и снова взвалить на свои плечи очень тяжелую роль культурнаго
   отбора русскаго народа. Поэтому нашимъ штабсъ-капитанамъ и
   штабсъ-капитаншамъ необходимо съ возможной точностью знать все то, что
   произошло и происходитъ за кровавымъ совeтскимъ рубежомъ.
   "Голосъ Россiи" стоитъ на точкe зрeнiя абсолютной непримиримости къ
   большевизму. Онъ не связанъ ни съ какой изъ существующихъ въ зарубежьи
   организацiй и партiй. Это даетъ возможность говорить правду такъ, какъ
   понимаемъ ее мы, такъ недавно еще бывшiе подсовeтскими.
   Если Вы еще не читали "Голоса Россiи" -- выпишите открыткой пробный
   номеръ. Это Вамъ ничего не будетъ стоить и ни къ чему не обязываетъ.
   Чрезвычайно мало вeроятно, чтобы послe перваго номера Вы отъ этой газеты
   отказались.
   Еще одно замeчанiе: "Голосъ Россiи" газета правая и безусловно
   "контръ-революцiонная". Людямъ, обладающимъ революцiонными симпатiями,
   выписывать ее не стоитъ.
   Адресъ редакцiи: I. Solonevich. Sofia, Bulgaria, Boi^te postale 296.
   {518}
   0x01 graphic
   Популярность: 10, Last-modified: Thu, 02 Mar 2000 17:17:44 GMT
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"